|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 11: Глава одиннадцатая
Резюме:
Тренировки, планирование, все как обычно — и отношения Гермионы и Гарри становятся физическими.
Записи:
Джоан Роулинг и любые другие соответствующие аффилированные лица, очевидно, владеют правами на Гарри Поттера и вселенную Гарри Поттера. У меня нет ничего, кроме вставленных оригинальных персонажей / концепций сюжета. Я не зарабатываю на этом денег. Это просто фанатская работа.
Я хотел бы выразить огромную благодарность замечательным людям, которые согласились помочь мне просмотреть предыдущие главы, чтобы выявить все досадные ошибки, которые я больше не вижу. Спасибо вам: Amelia_Davies_Writes, GalaxyNightangale и всем остальным, кто указал на мои грамматические ошибки через discord.
И огромное спасибо Греке за то, что согласилась прочитать и протестировать новые главы, Джинни за то, что помогала мне воплощать идеи в жизнь, пока я работал над этим чудовищем, и Инви, которая уже несколько раз не давала мне удалить эту историю. Я очень ценю вашу помощь.
Текст главы
Предупреждения:
Эта глава содержит: откровенную непристойность (которую можно пропустить, не пропуская основной сюжет).
Следующая неделя была тяжелой, и каждый день тянулся медленно. В первый день, согласно своему плану, Гермиона изучила карту и заметила, что встречи с оборотнями, похоже, были отмечены в районе Бирмингема. Одна произошла к северу от города, а другая — к югу. Выбрав Бирмингем в качестве центра, Гермиона нарисовала на своей карте круг радиусом, равным расстоянию, на котором произошли две встречи. Она пометила это место как "зону, запрещенную для аппарирования", и они оба согласились не приближаться к нему до конца их поисков крестражей.
Остаток первого дня они провели, в основном, бездельничая в палатке, и Гарри, и Гермиона были просто слишком измотаны битвой на склоне холма — как они договорились это называть — чтобы заниматься чем-то еще. Они быстро позавтракали и приняли душ, чтобы смыть остатки вчерашней грязи — Гермиона тщательно вымыла койку Гарри, пока он принимал душ, учитывая, что накануне они оба спали на ней, не мыясь. Затем, во второй половине дня, Гарри лег на свою койку и стал читать книги, которые принесла ему Гермиона, а она свернулась калачиком у него на коленях, облокотившись на столб палатки, точно так же, как Гарри оставался с ней, пока она болела, — только на этот раз она держала его за руку, пока они тихо читали.
Из-за погодных условий им было трудно завершить тренировки. Снег и мокрый снег с дождем не прекращались, палатка сильно забивалась, и видимость снаружи была очень плохой. Поскольку они находились на склоне горы, тренироваться снаружи было слишком опасно, поэтому они сделали все, что могли, внутри палатки, стараясь ничего не повредить и случайно не взорвать мебель. Гарри тоже занимался фитнесом, хотя и немного медленнее, чтобы убедиться, что его недавно зажившие мышцы приспособились к его телу. Гермиона дразнила его каждый раз, когда ей удавалось сделать больше повторений, чем ему, и щипала его за бока, когда на третий день она отжималась больше, чем он, прежде чем Гарри быстро отмахнулся от ее рук и пообещал вернуть ее, как только наберется сил.
В палатке было холодно, и, несмотря на согревающие чары и многочисленные костры, которые они развели в банках вокруг палатки, они не могли полностью избавиться от холода. Несмотря на это, они оба согласились никуда не аппарировать в течение недели или до тех пор, пока Гарри не будет близок к полному выздоровлению. Неприветливый характер горы и ее отдаленное расположение делали ее самым безопасным местом, где они могли остановиться, пока Гарри отдыхал. И из-за того, что в палатке было очень холодно, и из-за того, что Гермиона взяла на себя обязательство перестать вести себя с Гарри определенным образом, она позволила близости между ними восстановиться. Каждый вечер за чаем они сидели совсем рядом, скрестив ноги на скамеечке для ног, соприкасались руками во время разговора и часто оказывались вдвоем на койке, чтобы почитать, укрывшись одеялом, чтобы согреться. Гермиона заметила, что Гарри никогда не давил — он просто принимал любую близость и физический контакт, которые она провоцировала, отражал их и позволял ей устанавливать темп и границы их взаимодействия.
Она мысленно улыбнулась этому, мысленно поблагодарив Гарри за то, что он не стал все слишком усложнять и просить у нее объяснений, а вместо этого просто понял ее намерения и с уважением отнесся к ее внутренней борьбе.
Она хотела быть поближе к Гарри. Она хотела посмотреть, как пойдут дела, и она уже знала позицию Гарри по этому вопросу, которую он открыто высказал. Ее поцелуй с Гарри, когда они оба проснулись на его койке после нападения, должен был показать ему, что она заботится о нем и что она готова позволить близости между ними расти — что она заботится о нем больше, чем может себе представить. Но она все еще не могла избавиться от нервозности, которую испытывала из-за того, что поддавалась своим чувствам и позволяла их отношениям перерасти во что-то другое.
Она все еще ловила себя на том, что сомневается в этом, пока не заставила себя успокоиться и просто оставить все как есть — так что она оценила, что Гарри, казалось, интуитивно понимал и ее желание, и ее колебания. Он позволил ей просто быть самой собой и не торопиться, и вместо того, чтобы беспокоиться о том, что ей следует делать, она решила просто делать то, что считала правильным.
Пока он выздоравливал, Гермиона не разрешала Гарри дежурить по ночам и настаивала на том, чтобы он хорошенько выспался, чтобы процесс выздоровления протекал как можно быстрее. Из-за дополнительных защит и сигнализации, установленных Гермионой, а также из-за ужасной погоды ночное дежурство на самом деле не требовалось — хотя Гермиона все равно настаивала на том, чтобы брать 4-часовую смену каждую ночь, когда она сидела одна у входа в палатку до раннего утра. Это осталось невысказанным между ними, но они оба знали, что у нее были проблемы со сном после убийства похитителя на склоне холма.
После битвы она не сломалась, не заплакала и у нее не развились какие-либо серьезные симптомы ПТСР, но она часто видела пустые голубые глаза похитителя, когда лежала в постели и закрывала свои собственные. Она обнаружила, что сидение на холоде и созерцание бесконечной снежной бури помогло ей успокоить нервы и дало достаточно времени для медитации и отработки дыхательных техник, которые помогли ей осознать то, что она сделала. Она не оплакивала смерть того человека, кем бы он ни был, она не сожалела о случившемся и не зацикливалась на том факте, что оборвала чью-то жизнь. Вместо этого сильнее всего ее поразила ее собственная разбитая вдребезги наивность и осознание того, насколько жестокой и беспощадной была война. И как быстро она была вынуждена потерять последние остатки невинности, которые у нее еще оставались, чтобы выжить.
Вплоть до битвы на склоне холма ей удавалось обходиться небольшими жертвами и утрачивать лишь часть своей наивности. Она всегда понимала, что война — это тяжело, что события, происходящие во время нее, будут иметь долгосрочные последствия и оставят неизгладимые шрамы — она просто никогда до конца не понимала, что это значит. Она не понимала.
Но она этого не сделала.
Она нарушила контракт с инспектором минестерства и навредила Мариетте Эджкомб, она нарушала школьные правила, сбегала из школы после комендантского часа, играла со временем, подвергала себя и других опасности, нарушала законы, сражалась с пожирателями смерти в Отделе тайн и даже серьезно ранила других во время драки — но, несмотря на это, она всегда придерживалась довольно наивного и в чем-то детского взгляда на войну, в которой, как она думала, победит добро. Что каким-то образом все закончится хорошо, просто потому, что так должно было случиться.
Но не сейчас.
Гермиона почувствовала, как ее охватывает странное чувство, когда она смотрела на снежную бурю перед собой, думая о том, что она сделала, что она будет делать и что ей нужно сделать, чтобы пройти через это. Она больше не была ребенком. Этот корабль отплыл. Эта война изменила ее. Она всегда была серьезной, ответственной и прилежной, но сейчас все было по-другому. Это было холодное, бесстрастное принятие того, какой была ситуация на самом деле. Это было торжественное признание того, что даже если они победят, все уже не вернется на круги своя — что она не станет такой, какой была раньше. Эта война теперь была частью ее самой, она украла у нее время, ожесточила ее, она отнимала у нее силы и будет отнимать до тех пор, пока одна из сторон не падет — и она будет нести все это с собой, каждый шаг, каждое действие и каждую борьбу до конца своей жизни.
Она проводила много ночных дежурств, думая о Джинни и других сотрудниках ордена, которые все еще оставались в Хогвартсе, и задавалась вопросом, знали ли они, что их ждет, чего от них могут потребовать. Были ли они готовы к битве, к тому, чтобы пожертвовать частичками себя или отнять жизни у других. Она подумала о Роне и задалась вопросом, как бы он справился с этой битвой, и если бы она когда-нибудь увидела его снова, был бы он достаточно взрослым, чтобы действительно участвовать в войне так, как это было необходимо. Она чувствовала, как меняется ее зрелость. До сих пор она не понимала, что происходит. Гарри... он уже пережил это. Он видел, как умер Седрик, он видел, как Сириус исчез за завесой, его пытали круциатусом, и он постоянно так много терял. Она не была уверена, что все будут готовы, но решила, что так и будет, и находила некоторое утешение в том, что Гарри понимает ее чувства и что они вместе справятся со всем, что произойдет дальше.
Три раза за неделю, проведенную на склоне горы, она забиралась в постель Гарри после ночного дежурства. Когда это случилось в первый раз, она целый час пролежала на своей койке, не в силах заснуть и избавиться от беспокойства, которое охватило ее, когда она закрыла глаза и увидела только забрызганный кровью снег. На вторую ночь, уходя в палатку, она поняла, что не сможет заснуть, и ненадолго задержалась у койки Гарри, прежде чем сдаться и забраться к нему под одеяло. Когда это случилось в третий раз, она даже не пыталась сопротивляться, а сразу же забралась в его койку и прижалась к нему, чтобы согреться. Его ровное дыхание и присутствие успокоили ее беспокойные мысли и позволили уснуть.
В первый раз, когда это случилось, она выскользнула из постели до того, как Гарри проснулся, или, по крайней мере, пока он притворялся спящим, чтобы она могла сохранять самообладание и не покидать его постель без приглашения. Во второй раз, когда это случилось, она проснулась от того, что Гарри готовил для нее завтрак на кухне. Она не была уверена, как ему удалось выскользнуть незамеченным, но он никогда не упоминал о том, что она забралась к нему в постель без приглашения, и они довольно уютно позавтракали у большого голубого огня, прежде чем приступить к упражнениям.
Когда это случилось в третий раз, она проснулась в объятиях Гарри, он не спал и читал рядом с ней — одна рука лениво обвивалась вокруг нее, ее голова покоилась у него на плече, нога была закинута на его ногу, и она крепко прижималась к нему. Он легонько сжал ее, когда увидел, как легкий румянец заливает ее лицо, и то, что, как он предположил, могло быть небольшой долей унижения, судя по ее широко раскрытым и избегающим взгляда глазам. Он нежно поцеловал ее в макушку, прежде чем прошептать: "В любое время, когда захочешь, Гермиона", — мягко коснувшись ее волос. Она оставалась рядом с ним несколько долгих минут, наслаждаясь его теплом и позволяя своим мыслям блуждать, прежде чем, наконец, оторваться от него, подняться с кровати и начать готовить завтрак.
Когда она готовила завтрак, ее сердце бешено колотилось от недавней близости, и она почувствовала, как защипало в глазах от нахлынувших эмоций. Ее отношения с Гарри были одновременно самыми сложными и запутанными, но в то же время самыми простыми и успокаивающими из всех, в которых она когда-либо участвовала. Она никогда не смогла бы выразить ему словами, как много для нее значило то, что рядом с ним она могла просто быть самой собой — и не беспокоиться о том, чтобы что-то определить или решить. Все было в полном беспорядке, и все же Гарри был ее постоянным спутником, и возможность быть с ним так, как ей казалось правильным, когда им это было нужно, помогала ей сойти с ума и давала надежду. Хотя это заставило ее вспомнить слова Гарри о том, что, если они будут вместе, это сделает их сильнее, и ей становилось все труднее и труднее не думать об этом.
Когда наступило 14 декабря, Гарри был почти здоров, как обычно, их способность к заклинанию щита оставалась сильной, Гермиона научила Гарри накладывать заклинание разочарования, многочисленные синяки интересной формы у Гермионы зажили, и она решила, что пришло время двигаться дальше. В то утро она проснулась на своей койке, холод из палатки щипал ее за нос, и она мысленно застонала, мечтая о более теплой погоде. В начале декабря она знала, что будет холодно, где бы они ни аппарировали, поэтому решила перевезти их на северную скалу на востоке Шотландии, зная, что погода будет ужасной и обеспечит достаточное укрытие, как в их нынешнем местоположении.
Заставив себя подняться с постели, она быстро наложила на себя согревающие чары, похвалила свои невероятно толстые вязаные носки за их эффективность и принялась за завтрак. После того, как Гарри проснулся, они поели, согласились, что неплохо было бы аппарировать на новое место, и быстро собрали палатку. Когда они стояли на холодном горном склоне, Гермиона придвинулась к Гарри, он крепко обнял ее за талию, а она нежно положила руку без перчатки ему на шею. Она быстро окинула взглядом горный склон, прежде чем закрыть глаза и аппарировать прочь. Покидая гору, она чувствовала, что оставляет позади себя прежнюю "я" и движется вперед как более взрослый, измученный, твердый и, надеюсь, мудрый человек.
* * *
Громкий треск расколол воздух, когда они приземлились рядом с крутым утесом, обрывавшимся к Северному морю. Гермиона оставалась рядом с Гарри, положив руку ему на затылок, пока они оба быстро приседали и накладывали homenum revelio и заклинание быстрого обнаружения в радиусе 30 метров, прежде чем медленно встать и начать устанавливать палатку. Гарри и Гермиона отправились вместе устанавливать защиту, сигнализацию, заклинания обнаружения и чары. Таким образом, это заняло немного больше времени, но было безопаснее, и они договорились больше не рисковать, прежде чем уйти, став гораздо более воинственными в своем подходе.
К тому времени, как они оба нырнули в палатку, они дрожали, несмотря на многочисленные согревающие чары, а волосы Гермионы были покрыты снегом. Они оба выпили чаю, чтобы согреться, затем сделали небольшую зарядку, после чего по очереди приняли душ, пообедали и устроились каждый в своем кресле у особенно большого синего камина, чтобы почитать. Несмотря на то, что они были теперь южнее, чем раньше, стало холоднее. Вероятно, из-за влажности, предположил ее мозг. Из-за того, что они находились так близко к воде, дул пронизывающий ветер, а воздух был влажным от пронизывающего холода, от которого они, казалось, не могли избавиться.
После часа чтения она поймала себя на том, что украдкой поглядывает на Гарри поверх книги, а ее мысли возвращаются к их интимному поцелую на кухне. Когда они только сели за стол, она переплела свои ноги с ногами Гарри, а в последние несколько минут начала ерзать ими, чтобы согреться. Гарри, очевидно, заметил это и начал нежно тереться своей ногой в толстом носке о ее ступню, чтобы согреть ее ступни. Поначалу это движение казалось Гермионе добрым, приветливым и теплым, но чем дольше он это делал, тем больше это отвлекало, и теперь она обнаружила, что ее мысли блуждают по местам, которые все еще заставляли ее нервничать, и она думает о сдерживаемом разочаровании, которое испытывала всю неделю.
Прикусив большой палец, чтобы отвлечься, она снова заглянула в свою книгу и перевернула страницу, чтобы посмотреть на очень интересную — хотя сейчас не очень интересную — схему-инструкцию о том, как собрать зачарованную станцию для приготовления нескольких зелий. Она подумала о тепле ног Гарри, о том, как близко он был, когда они целовались, и какое тепло исходило от него. Она поежилась в своем кресле.
Блядь, этот холод бьет мне в голову, — подумала она и сильнее прикусила большой палец, пытаясь отвлечься. Очень холодно.... а Гарри такой теплый. Она не заметила, как начала нежно тереться о его ноги в ответ на его согревающие движения, и вместо этого теперь вспоминала ощущение его губ на своих губах.
Интересно, повторится ли это когда-нибудь снова... Я имею в виду, что с тех пор мы снова целовались, но не так. Это было... ну, это было что-то совсем другое. Легкий румянец залил ее щеки, когда она подумала об этом, о горячей настойчивости, возникшей между ними, когда он прижался к ней всем телом.
Она бы солгала, если бы сказала, что не слишком часто думала об этом поцелуе, хотя он часто приходил ей в голову. Она бы также солгала, если бы сказала, что не хочет, чтобы это повторилось. Хотя ей было интересно, как нечто подобное могло повториться. В прошлый раз это было вызвано их близостью, их волнением по поводу успешного применения защитного заклинания и нарастающим сексуальным напряжением — давайте будем честны, сексуальное напряжение все еще присутствует, подумала она. Несмотря на признанное, но игнорируемое постоянное сексуальное напряжение, сидеть в промерзшей палатке было не самой привлекательной атмосферой. Она снова поежилась. Очень холодно.
Через несколько минут ее блуждающий разум успокоился, когда она почувствовала знакомое покалывание от того, что за ней наблюдают, и ее взгляд метнулся вверх, к креслу Гарри. Его книга все еще лежала открытой перед ним на коленях, но он держал ее расслабленными руками, и он не сводил с нее глаз. Довольно сильно. Легкий румянец на ее лице потемнел, и она перевела взгляд с него на книгу, прежде чем осознала, что все еще держит большой палец в зубах. Отдернув его, она снова вздрогнула, прежде чем нервно взглянуть на него.
— Что? — спросила она, не в силах выдержать его пристальный взгляд, и вместо этого обвела взглядом его лицо, руки и книгу.
— Ничего, — медленно произнес Гарри, его голос звучал немного ниже, чем обычно. — Я подумал, не приготовить ли тебе горячего шоколада — ты, кажется, замерзла, хочешь немного?
— Да, это было бы чудесно. — Она улыбнулась ему.
Гарри медленно высвободил свои ноги из ее объятий и встал со своего места. Она вздрогнула, потеряв его теплые ноги, и прижала свои к груди, наблюдая, как он идет на кухню.
— Итак, — сказал он, доставая две старые кружки и оглядываясь на нее через плечо. — Читаешь что-нибудь интересное?
Гермиона покраснела еще сильнее. Она знала, что Гарри не был искусным легилиментом, но звук его голоса навел ее на мысль, что он каким-то образом может знать, о чем она думает.
— Вроде того, — ответила она, поворачиваясь на стуле лицом к нему. — Просто небольшая подробность о том, как собрать зачарованную станцию для приготовления нескольких зелий. Подумала, что это может пригодиться для приготовления запасных зелий.
Гарри налил свежескипяченной воды в магловскую смесь для горячего шоколада, которую Гермиона прихватила с их последней миссии по снабжению. Она была рада, что Гарри не возражал против его употребления — его было гораздо удобнее готовить, чем домашний или даже волшебный горячий шоколад, — и она была раздосадована, когда Рон пожаловался на то, что для приготовления горячего шоколада на пару у них в начале сентября использовалась сухая порошковая смесь.
Гарри кивнул, подходя к ней с дымящейся кружкой, и заговорил, передавая ее ей и присаживаясь на скамеечку для ног перед ней.
— Должно быть, заклинание далось тебе нелегко, раз ты смотрела на страницу более 20 минут.
— Я... — голос Гермионы прервался, когда она опустила взгляд на свою кружку, а затем снова посмотрела на Гарри, и ее лицо залил густой румянец. — Я не... я просто подумала... что, ты смотрел, как я читаю?
Гарри рассмеялся, сделав пробный глоток горячего напитка, а затем улыбнулся ей.
— Было немного трудно сдержаться, учитывая твое постоянное ерзание и тихие вздохи.
— Я не вздыхала, — на ее лице появилось выражение взволнованного негодования.
— Ммм. — Он удивленно приподнял бровь, глядя на нее. — Должно быть, мне показалось, что у тебя было ошеломленное и в то же время слегка разочарованное выражение лица.
Гермиона отмахнулась от него, прежде чем отвернуться и сделать глоток восхитительно горячего напитка.
— Я просто отвлеклась, — тихо сказала она в кружку.
— Ммм. — Гарри снова ухмыльнулся, встал и направился к своему стулу.
Гермиона закатила глаза, глядя на него, но продолжала скрывать легкий румянец, склонив голову над кружкой, которую держала в руках. Гарри дразнит меня? подумала она, подув на напиток, чтобы остудить его. Или... флиртует? Это был флирт? Или он намекает, что знает, о чем я думаю?
Она задумалась над этим, снова открывая книгу, чтобы взглянуть на схему заклинаний для зелий. Возможно, то, что она провела в палатке последнюю неделю, сказалось на ней сильнее, чем она думала, им обоим нужно было подышать свежим воздухом и выплеснуть немного энергии. Или, может быть, она просто была невероятно откровенна в своих размышлениях, и Гарри заметил это. Что смущает, подумала она. Или, может быть, это из-за того, что она терлась о его ноги — она не была уверена. В любом случае, знакомый жар внутри нее, казалось, разгорелся с новой силой, и она почувствовала легкое волнение в животе, когда украдкой взглянула на него и улыбнулась поверх своей кружки. Затем она попыталась заставить себя сосредоточиться.
Хотя казалось, что у Гермионы на уме были другие идеи. Несмотря на все ее усилия и решимость, час спустя она все еще была рассеянна. Только сейчас она чувствовала себя подавленной, смущенной и расстроенной. Раздраженная своей недисциплинированностью и неуверенная, почему она так нервничает, она тихонько застонала и захлопнула книгу, прежде чем встать со стула. Ну же, Гермиона, соберись, какого хрена ты так разозлилась!
Гарри вздрогнул от шума и, подняв глаза, увидел, как Гермиона в отчаянии потягивается перед ним. Заметив, что ее свитер задрался, обнажив пару сантиметров кожи на талии. Гермиона посмотрела на него сверху вниз.
— Я не уверена, что горячий шоколад был хорошей идеей, я не могу сосредоточиться — я так устала от того, что всю неделю провела в палатке из-за непогоды, а теперь у меня столько энергии из-за сахара, и я просто... — Гермиона застонала и покачала головой. — Я люблю читать, я люблю исследовать, но это нелепо, мне нужно что-то делать.
Гермиона смотрела на него с немалой долей отчаяния, и он не смог удержаться от смеха.
— Что? — спросила она с ноткой раздражения в голосе.
— Извини, — сказал Гарри, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть свой второй смешок. — Я просто никогда не думал, что переживу тебя в чтении — я думал, что я первый сдамся.
Гермиона сначала нахмурилась, но потом заметила, что уголки ее губ приподнялись при виде веселого выражения на лице Гарри.
— Я просто чувствую себя такой скованной, не имея возможности попрактиковаться. — Она пригладила руками волосы и повернулась к нему лицом. — Я не осознавала, насколько мне нравится практиковаться в дуэлях или быть активной, пока не начала, а теперь я просто чувствую себя такой подавленной. Как ты с этим справляешься?
— А я нет, — честно ответил Гарри с улыбкой и тоже встал со стула. — Я тоже расстроен, я просто подумал, что если я пожалуюсь, ты посоветуешь мне быть более прилежным и терпеливым. Так что я, в общем-то, подавлял себя и просто терпел.
Гермиона обнаружила, что не может даже закатить глаза, услышав это. Это было справедливое предположение, поэтому вместо этого она немного смущенно пожала плечами.
— Да, — сказала она со вздохом. — Это на меня похоже. Посмотри, что ты со мной сделал... сделал меня активной.
Гарри откровенно рассмеялся, услышав, что она употребила слово "активная", поскольку оно прозвучало как худшая из возможных черт характера или как будто она подхватила инфекцию.
— Хорошо, — сказал он, хватая свое кресло и отодвигая его в сторону. — Как насчет того, чтобы наложить несколько защитных чар на палатку и устроить небольшую дуэль, ограничившись блокировкой ног и обезоруживанием. Мы можем нарисовать два небольших круга напротив друг друга — каждый из нас должен оставаться внутри них — и затем попрактиковаться в уклонении в ближнем бою. Как тебе такое предложение?
— Фантастика, — широкая улыбка расплылась по ее лицу, когда она быстро схватила свой стул и придвинула его к Гарри.
Они наложили несколько общих защитных чар вокруг палатки, чтобы создать нечто похожее на небольшую арену, а затем нарисовали два круга диаметром 120 сантиметров на полу палатки на расстоянии чуть более трех метров друг от друга. Затем, встав в круг, они приступили к дуэли.
Это было невероятно сложно. Пытаться увернуться, не выходя за пределы круга, было ужасно. Гермиона обошла свой круг 4 раза, прежде чем начала привыкать к этому. Несмотря на небольшие расстояния и отсутствие беготни, упражнение оказалось сложным, увлекательным и требовало физической подготовки. Гермиона пригибалась, прыгала, наклонялась и обнаружила, что использует позы, о которых даже не подозревала, что способна на это. Она мысленно отметила, что нужно добавить растяжку в их программу упражнений, поскольку это определенно окажется полезным в тесной обстановке. Они занимались этим больше часа, прежде чем Гермиона ударила Гарри обездвижетелем для ног, и он с тяжелым стуком повалился навзничь на землю.
— Прости, Гарри, — крикнула она, выходя из круга и преодолевая небольшое расстояние между ними, чтобы наложить контрзаклятие на его затекшие ноги. — ты в порядке?
Гарри принял протянутую ему руку и поднялся с земли.
— Безусловно. — Он улыбался от уха до уха. — Это был хороший план, я думаю, он будет действительно полезен! Мы должны просто оставить круги на земле, как ты думаешь?
Гермиона кивнула в знак согласия и начала снимать защитные экраны, которые они установили вокруг палатки. Ничего не было сломано, учения прошли успешно, и теперь у них был новый режим тренировок, который они могли использовать в ужасную погоду. Она не могла стереть улыбку со своего лица, пока они вдвоем обсуждали стратегию, как лучше всего увильнуть в узком кругу, и принялись готовить ужин.
Гермиона заметила, что Гарри задержался рядом с ней, и не смогла удержаться, чтобы игриво не толкнуть его локтем, а затем не шлепнуть, когда он повторил одну из ее самых нелепых поз уклонения. Их веселая беседа продолжалась безостановочно, пока они ели, их смех звучал в палатке громче, чем когда-либо в прошлом, когда они шутили, рассказывая забавные истории из своего прошлого. Гарри рассказал ей о том, как они с питоном были в зоопарке, Гермиона рассказала Гарри о том, как в детстве она случайно покрасила волосы своей матери в зеленый цвет, а Гарри рассказал Гермионе о том, как мистер Дурсль сошел с ума, когда начали приходить письма из Хогвартса. Хотя в то время это его расстроило, теперь, когда он представил, как его дядя бормочет что-то невнятное и ведет себя странно, это вызвало у него веселый смех.
В какой-то момент во время разговора они согласились, что два отдельных кресла в холодную погоду просто непрактичны и нелепы, поэтому Гермиона трансфигурировала одно из них в большое двухместное кресло. На втором стуле, стоявшем рядом, стояла большая банка с голубым пламенем. Теперь они оба сидели на диванчике, тесно прижавшись друг к другу, накинув на ноги плед, держа в руках кружки с чаем и оживленно разговаривая друг с другом. Гермиона повернулась на диванчике лицом к Гарри, поджав под себя ноги, а он сидел под углом к ней, опираясь спиной о подлокотник дивана.
— Так кем же ты хотел стать, когда вырос, до того, как узнал, что ты волшебник? — Спросила Гермиона, потягивая чай. Не замечая, как она наклонилась к нему, пока они разговаривали.
— О блин — рассмеялся Гарри. — Понятия не имею! Я никогда не знал. В основном я просто хотел уйти, но, думаю, я всегда хотел делать что-то хорошее. Я не обязательно хотел быть полицейским, но я хотел работать над тем, чтобы сделать мир лучше и остановить плохих людей. Я знаю, это звучит немного пафосно.
— Нет, это совсем не жалко! — Ответила Гермиона, ставя свою кружку с чаем на скамеечку для ног. — Когда я был ребенком, я всегда думал, что смогу стать стоматологом, потому что оба моих родителя были стоматологами, они никогда не подталкивали меня к чему-либо, но у меня всегда было чувство, что именно этим я и займусь. Но это было не то, чего я хотела. Я... я хотела что-то изменить. Я никогда не знала как, я просто знала, что хочу бороться с несправедливостью — и бороться за то, что важно, за то, за что никто другой не стал бы бороться. Так что, может быть, стать юристом или кем-то в этом роде. Я больше не задумывалась об этом после того, как получила письмо из Хогвартса.
— В этом есть смысл, ты определенно всегда заступалась за тех, кто не мог сделать это сам. У меня до сих пор есть значок ГАВНЕ Гарри улыбнулся ей и тоже поставил свою, теперь уже пустую, кружку на скамеечку для ног. Заметив, как сузились глаза Гермионы, он быстро продолжил. — Нет-нет, это хорошо! ГАВНЕ была великолепной, Гермиона, и я имею в виду, что, на самом деле, ты была бы потрясающим юристом, борющимся за права людей.
Гермиона улыбнулась ему, на ее щеках появился легкий румянец, и она опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях.
— Спасибо, Гарри, — ее голос был мягким, когда она заговорила.
Гарри схватил ее руку и сжал в своей, прежде чем поднести ко рту и слегка поцеловать костяшки пальцев.
— Ты добьешься успеха во всем, чем бы ни решила заняться после этого, — мягко сказал он, но его слова прозвучали твердо, когда он посмотрел на нее и положил ее руку себе на колени.
— Странная мысль, не так ли? — сказала она, снова поднимая на него глаза. — Война закончилась? Мы можем просто быть самими собой и жить нормальной жизнью.
Они оба рассмеялись над этим, и Гермиона слегка вздрогнула от холодного сквозняка в палатке.
— Я не уверен, что наша жизнь когда-нибудь станет нормальной, — сказал Гарри, потянувшись вперед и проведя ладонью вверх и вниз по ее плечу, чтобы согреть ее. — Но я рад, что все это закончилось, и что бы ни случилось дальше.
Они оба улыбнулись друг другу, и Гермиона почувствовала, как у нее внутри все сжалось. Гарри всегда был таким оптимистичным, всегда был так уверен, что все разрешится само собой и они победят. Сегодняшняя ночь была одной из немногих, когда она всем сердцем поверила в это и осмелилась позволить себе надеяться на будущее, в котором не будет необходимости быть в бегах или постоянно сталкиваться с людьми, желающими ее смерти. Его ярко-зеленые глаза не излучали ничего, кроме надежды, и это было... прекрасно, подумала она.
Она слегка покраснела, продолжая смотреть на Гарри, и опустила глаза к его подбородку, когда внутри у нее снова все сжалось. Тепло его ладоней на ее руках и его ноги, прижатой к ее ноге, было таким приятным. Темнота, поглотившая палатку, теперь рассеивалась только мерцанием голубого пламени позади нее, и теперь их положение стало казаться довольно интимным. Рука Гарри, поглаживающая ее плечо, замедлилась, и он сжал ее еще раз, прежде чем опустить руку. Однако она поймала его, переплела свои пальцы с его и прижала к груди, подняв на него глаза. Он смотрел на нее так же, как перед поцелуем, так же, как когда она проснулась рядом с ним, — так же, как тогда, когда у нее перехватило дыхание.
Снаружи палатки завывал жестокий ветер, но воздух между ними был неподвижен. Гермиона смотрела ему в глаза, она знала, что ее щеки пылали, она знала, что в ее глазах светится желание, которое она постоянно пыталась сдержать, но сегодня вечером она хотела, чтобы он это увидел. Она вздрогнула, когда Гарри крепче сжал ее руку, но не отвела взгляда от его глаз. Она хотела его, хотела быть ближе к нему, хотела чувствовать тепло, исходящее от его тела.
Когда мысли о том, чтобы он был ближе, промелькнули у нее в голове, нервы ее начали сдавать. Она не знала, как это — быть с кем-то настолько близкой. Гермиона, ради Мерлина, была книжным червем, а не какой-то популярной девушкой, которая жила в окружении школьников и постигала тонкое искусство отношений или обольщения. Что было иронично, учитывая, что все свое время в Хогвартсе она провела в окружении двух школьников — постоянно. Но такого никогда не было, и в результате она понятия не имела, что делает, чувствовала себя неподготовленной к тому, чтобы справиться со своими желаниями, и молча ругала себя за то, что не прочитала об этом заранее. У нее было достаточно времени для этого, пока она торчала в этой чертовой палатке последние несколько месяцев.
Ее взгляд скользнул по губам Гарри, они были слегка приоткрыты, и она неосознанно облизала свои, прежде чем ее взгляд скользнул по его груди и плечам — они были стройными и сильными — прежде чем вернуться к его лицу. Его глаза потемнели, пока она изучала его, и она почувствовала, как при виде его участился ее пульс. Она боялась сделать первый шаг, но интуитивно почувствовала, что ее тело подалось к нему еще на пару сантиметров.
Словно по сигналу, почувствовав ее желание и зная, что она нервничает, Гарри медленно наклонился к ней и отпустил ее руку, которую все еще держал на коленях, чтобы поднести ладонь к ее лицу и провести большим пальцем по ее щеке. У Гермионы перехватило дыхание, но она не запаниковала и не отстранилась. Теперь он был всего в нескольких сантиметрах от нее, не сводя с нее глаз и поглаживая ее щеку подушечкой большого пальца. Гермиона почувствовала, как у нее перехватило дыхание, когда она поняла, что он остановился, и между ними остались считанные мантиметры. К ней пришло понимание, что он ничего не предпримет, если она не попросит об этом или не спровоцирует его, как он и обещал.
— Гарри, — слова были произнесены шепотом, почти не различимым между ними.
— Да, Гермиона. Его голос был тем знакомым глубоким баритоном, от которого внутри у нее все сжалось, а между ног стало теплее.
— Поцелуй меня.
Едва слова слетели с ее губ, как его губы оказались на ее губах. Ее глаза закрылись от этого прикосновения, и она резко выдохнула, когда его тепло разлилось по ней. Она наклонила голову вправо, обхватив свободной рукой бедро Гарри, а другую руку все еще крепко держала на своей груди. Это был глубокий, страстный поцелуй, от которого у нее внутри все перевернулось в предвкушении. Их руки разжались, а затем он крепко прижал ее к себе, и она вцепилась в его свитер спереди.
Она застонала, когда его язык проник в ее рот, касаясь ее языка и исследуя каждый уголок, пока она водила своим языком по его языку. На вкус он был сладким, как чай, который они только что пили, и она еще сильнее прижалась к нему в поцелуе, почувствовав, как его пальцы сжались на ее боку. Их дыхание участилось, когда она притянула его к себе за свитер, а его рука скользнула ей за голову и запуталась в волосах. Другая рука Гарри скользнула по ее спине и притянула ее к своей груди, когда он углубил их поцелуй, и его настойчивость возросла. Ее руки то сжимали ткань его свитера на спине, то пробегали по его широким плечам, запоминая их форму, в то время как ее грудь была плотно прижата к его груди.
Ее сердце екнуло, когда она почувствовала, что откидывается назад под весом Гарри. Ее голова опустилась на подлокотник дивана, рука Гарри обхватила ее за шею, в то время как другая его рука скользнула ей на бок. Он запутался у нее между ног, и она застонала от тепла его тела, крепко прижавшегося к ней, пригвоздив ее к дивану, когда их губы отчаянно прижались друг к другу.
"Это то, — подумала она, покусывая нижнюю губу Гарри, — что мне было нужно". Как бы ей ни было неприятно признавать это, потому что ей было немного стыдно за то, что она поддалась таким низменным инстинктам, именно это и вызывало у нее такое напряжение на протяжении всей недели.
Гарри нежно прижался к ней, проводя рукой по ее боку, стараясь не задирать свитер, и Гермиона застонала, когда его губы переместились на ее подбородок, затем на шею. Было жарко, Гермионе показалось, что впервые за несколько недель стало жарко, и тепло разлилось по ее телу. Жар между ног усилился, когда она почувствовала, как напряженный член Гарри прижался к ее бедру. Ее сердце бешено колотилось, а желудок трепетал, это было новое чувство, которое одновременно пугало и возбуждало ее. Она, очевидно, знала все об эрекции, два ее лучших друга были мальчиками, ради всего святого, но она никогда не чувствовала, чтобы кто-то прижимался к ней, никогда не чувствовала, как жар и возбуждение разливаются по ее телу при мысли о том, что это может означать.
Гарри застонал ей в шею, когда она неуверенно прижалась к нему бедрами и запустила пальцы в его волосы. Не позволяя себе слишком много думать, опустошая свой разум и просто позволяя себе чувствовать, а своему телу действовать инстинктивно. Его губы снова прижались к ее губам, и она почувствовала в них новую настойчивость, глубоко укоренившееся желание, которое он сдерживал. Их страсть была неистовой, и Гермиона даже не осознала, что раздвинула ноги шире и что она повторяет легкие растирающие движения, которые Гарри совершает своими бедрами. Она почувствовала, как что-то нарастает, какое-то давление внутри нее, о котором она давно забыла.
Конечно, она и раньше мастурбировала, но это случалось нечасто, и обычно у нее возникали проблемы с достижением кульминации, так как ей мешал разум. Постоянно думая о домашнем задании, мальчиках и своих друзьях или о какой-то другой задаче, которую нужно было выполнить, ей всегда было трудно сосредоточиться и чего-то добиться. С Амбридж на пятом курсе, с катастрофой на шестом, а теперь еще и с войной, когда она проводила каждый час с мальчиками в палатке... это вряд ли казалось уместным, и вряд ли было подходящее время, чтобы попробовать это. Но сейчас, когда вокруг них царили жара, желание и напряженная атмосфера, это тесное переплетение и нарастающее ощущение казались нереальными и наполняли ее чудесным предвкушением.
Гермиона громко застонала, когда Гарри вошел в нее, его напряженный член прижался прямо между ее ног, прямо к ее лону, когда их губы раскрылись. Ее рука крепко сжала его волосы, а голова откинулась на подлокотник. Ее голос звучал по-звериному.
Волна смущения захлестнула ее, блядь! Она знала, что промокла, и ее трусики тоже были бы мокрыми, и если бы не толстые джинсы, которые были на ней, это было бы до боли очевидно. Ее глаза распахнулись, встретились с глазами Гарри, а затем она, тяжело дыша, опустила свои на его грудь. Она чувствовала, как пылает ее лицо. Они прекратили свои растирающие движения, и Гарри теперь опасно удобно лежал у нее между ног — все еще твердый, все еще прижимающийся к ее бедру. Блядь, подумала она, крепко зажмурившись, а затем заставила себя снова открыть глаза. Она никогда раньше этого не делала, никогда ни перед кем так не шумела и чувствовала себя почти униженной. Это был самый интимный звук, который она когда-либо издавала в своей жизни, и он так легко сорвался с ее губ. Шум взбудоражил ее мысли и заставил вернуться к расчетам, когда она осознала, в каком положении они оказались.
Она заставила себя поднять взгляд на Гарри. Он смотрел на нее почти с любопытством, его глаза были полны вожделения и затуманены, а дыхание было быстрым и неглубоким. Его рука все еще была запутана в ее волосах у основания шеи, а другой он все еще сжимал ее бок, опершись на локоть. Казалось, что ее слова тоже вернули его к разговору, когда он осознал, что происходит, и прикинул, что делать дальше. Она чувствовала себя униженной, она знала, что это немного нелепо — в конце концов, то, что они делали, было совершенно по-человечески и естественно, — но она ничего не могла поделать со своим смущением.
— Гермиона, — медленно выдохнул он, опуская голову и прижимаясь лбом к ее лбу.
— Прости, — слова сорвались с ее губ прежде, чем она успела их остановить.
Гарри замер, когда он на сантиметр откинул голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза.
"Что? Почему ты извиняешься?" Он быстро посмотрел ей в глаза, но все остальное в нем было спокойно.
— Я... — Она отвела взгляд, затем снова посмотрела на него. Ее взгляд скользнул по его лицу, и ей захотелось свернуться калачиком и исчезнуть. — Я... прости, я просто, я никогда... Я не хотела так шуметь, я просто...
Ее голос прервался, когда Гарри нежно поцеловал ее в губы.
— Гермиона, — тихо сказал он, отстраняясь, чтобы снова посмотреть на нее. — Не извиняйся за это. Ты невероятна, и звуки, которые ты издаешь, они заставляют меня волноваться, что я потеряю самообладание.
От его слов и неприкрытой похоти, сиявшей в его глазах, внутри Гермионы все сжалось еще сильнее. Они снова соединили губы и возобновили страстный поцелуй, а рука Гарри скользнула под ее свитер и нежно обхватила грудь. Она тихо застонала от его прикосновения, когда он ощупал ее грудь поверх одежды и снова наклонился, чтобы поцеловать в шею.
— Гарри, ты... ты прикоснешься ко мне?
Слова были произнесены почти шепотом, и Гарри замер, прижавшись к ней, подняв голову от ее шеи, чтобы заглянуть в глаза. Он нежно поцеловал ее в губы, прежде чем заговорить.
— Скажи мне, когда остановиться, Гермиона, хорошо?
Она посмотрела ему прямо в глаза и нервно кивнула. Она нервничала, это был факт, но в то же время она была взволнована, сдерживалась, возбуждалась и хотела, чтобы он прикоснулся к ней. Она хотела, чтобы Гарри мог прикасаться к ее телу, не пугая ее. Она хотела полностью избавиться от своих шрамов и знать, что контролирует свое тело.
Медленно, не сводя с нее глаз, он скользнул рукой по ее груди к подолу свитера и заколебался, прежде чем она снова кивнула ему, более уверенно. Наклонившись, чтобы поцеловать ее мучительно сладким и нежным поцелуем, он просунул правую руку ей под свитер. Он двигался медленно, его большой палец описывал нежные круги на ее коже, в то время как его рука скользила вверх по ее левому боку. Она слегка вздрогнула, когда его большой палец коснулся поврежденной кожи на самом нижнем рубце, прямо на животе, под грудью. Он остановился, целуя ее более ободряюще, пока она не расслабилась, а затем продолжил двигать рукой.
Это было медленно, и тело Гермионы непроизвольно содрогалось каждый раз, когда большой палец Гарри касался ее поврежденной кожи. Каждый раз, когда в ее сознании вспыхивала паника, она подавляла ее и прижималась к твердым и ободряющим губам, которые прижимались к ее губам, черпая силу в том факте, что Гарри никогда не колебался, не вздрагивал и не отстранялся с отвращением. Вместо этого он целовал ее еще глубже и с большей страстью, когда его рука ласкала ее грудь, от грудей и до ключицы. Нежно и без осуждения касаясь каждого из ее шрамов.
Когда Гермиона, наконец, полностью расслабилась под его руками и уверенно поцеловала его в ответ, он медленно прижался бедрами к ее бедрам, и она тихо застонала. Гарри улыбнулся, уткнувшись лицом в ее шею, когда опустил руку ей под лифчик и провел большим пальцем по ее напряженному соску. От этого прикосновения у нее перехватило дыхание, и он нежно пососал ее шею, перекатывая сосок между большим и указательным пальцами, прежде чем нежно помассировать грудь. Он почувствовал, как жар между ними снова усилился, когда она прижалась к нему бедрами и прикусила его ухо.
В ответ он опустил руку вниз по ее боку, удивляясь тому, как она не вздрогнула, когда его большой палец провел по ее шрамам, и твердо положил ей на бедро. Он снова надавил на ее бедра, крепко обхватив их, прижимая к дивану, и просунул большой палец под пояс ее джинсов. В ответ она восхитительно задрожала и прижалась губами к его шее. Он зашипел от этого ощущения, переместил свой вес на ее бок, положил руку на середину ее брюк и расстегнул пуговицу, прежде чем медленно спустить ширинку. Вжимаясь в нее еще раз, Гермиона застонала, но затем ее рука соскользнула с того места, где она крепко сжимала его спину, чтобы нежно схватить его за запястье.
— Я... я не уверена, что готова, — задыхающимся шепотом произнесла Гермиона, оторвав губы от его шеи и посмотрев ему в лицо. — Я... я не знаю, готова ли я... сделать это.
Гермиона посмотрела на Гарри и была немного удивлена, увидев, что он улыбается. Она не была уверена, что произойдет, если она внесет ясность в их ситуацию, но она точно не ожидала, что он улыбнется по этому поводу. Она знала, что Гарри не был назойливым, но все же.
— Гермиона, — сказал он, наклоняясь вперед, чтобы нежно поцеловать ее. — Я не планировал, что мы будем это делать, я просто хотел прикоснуться к тебе, если ты этого хочешь. Но мы не обязаны делать ничего другого, или того, чего ты не хочешь.
От его слов у Гермионы помутилось в голове. Он собирался прикоснуться ко мне, ее сердце бешено заколотилось, и она почувствовала, как густо покраснело ее лицо, когда поняла, что он имел в виду. Она даже не думала о том, чтобы заняться чем-то другим, ее тело до сих пор просто инстинктивно реагировало на все, что происходило. Она только успела подумать о том, к чему все идет, когда почувствовала, как расстегивается пуговица на ее брюках, и ее охватила короткая волна паники, когда она внезапно осознала, что не уверена, готова ли она к сексу. Она отвела взгляд от Гарри, вместо этого уставившись на его правое ухо. Она не знала, что сказать. Правда заключалась в том, что она действительно хотела, чтобы Гарри прикоснулся к ней. Она была невероятно возбуждена и хотела узнать, каково это, когда он прикоснется к ней, но ей было невероятно неловко говорить об этом вслух. И невероятно эгоистично. Она снова посмотрела на него, прикусила губу и снова отвела взгляд, обдумывая подходящий ответ.
— Все в порядке, Гермиона, — мягко сказал он, начиная убирать свою руку. — Я ничего не буду делать.
Гермиона крепче сжала его руку и не дала ему отдернуть ее полностью. Ее глаза были опущены, и она почувствовала смущение, когда следующие слова сорвались с ее губ.
— Нет, я... я хочу, чтобы ты это сделал. — Она взглянула на него из-под ресниц, нервничая из-за выражения его лица.
Его глаза потемнели от ее слов, и она увидела, как похотливое желание отразилось на его лице, когда он медленно улыбнулся. Она отпустила его запястье и дрожащей рукой снова обняла его за спину, а сердце в груди бешено колотилось в предвкушении. Он поцеловал ее в губы, затем в подбородок, затем в уголки рта, прежде чем снова прижаться губами к ее губам.
— Просто расслабься, — выдохнул он ей в губы, когда его рука снова потянулась к поясу ее брюк. — И скажи мне, если захочешь, чтобы я остановился.
Она кивнула ему в губы, а затем сжала ткань его свитера пальцами, когда его рука медленно скользнула под ее джинсы. Его рука была теплой, и он нежно прижал ее к ее холмику над трусиками. Его движения были размеренными, давая ей достаточно времени, чтобы остановить его, когда он провел пальцем по ее щелочке над мокрыми трусиками. Она вздрогнула от его прикосновения, резко вдохнув от сильной и приятной волны, прокатившейся по ней. Он продолжал нежно дразнить пальцами над ее трусиками, нежно поглаживая ее и вызывая тихие стоны и учащенное дыхание. Затем, крепко поцеловав ее, он просунул руку ей под трусики и провел пальцем по ее гладким складочкам.
Рот Гермионы приоткрылся, когда из нее вырвался глубокий стон, и ее голова снова запрокинулась. Он снова провел пальцем по ее щелке, чувствуя, как она бессознательно прижимается к его руке, когда ее тело жаждет большего контакта. Он подчинился и нежно погладил ее, водя пальцами по кругу, пока не нашел маленький бугорок в верхней части ее щели. У Гермионы перехватило дыхание, когда с ее губ сорвался сдавленный стон. Он усмехнулся ей в шею и начал поглаживать и кружить вокруг ее клитора, нежно надавливая на него в такт покачиванию ее бедер.
Мысли Гермионы были заняты ощущением присутствия Гарри. Его губы на ее шее, его рука, которая приподняла ее голову и слегка надавила на основание шеи, его пальцы — о боже, его пальцы! — она мысленно вскрикнула, когда он снова нежно коснулся ее клитора. Бля, бля, бля. Ее внутренний монолог, состоящий из ругательств, продолжал набирать темп, по мере того как ее бедра все быстрее раскачивались под его пальцами, а Гарри поглаживал ее влажные складочки с точностью, о которой она даже не подозревала. Она поблагодарила любое божество, которое могло бы прислушаться к его умелым пальцам, и поразилась тому, как быстро он начал улавливать ее сигналы — прислушивался к ее дыханию, наблюдал за ее движениями, оценивал ее реакцию и постоянно корректировал свое давление и прикосновения, чтобы дать ей то, что она хотела. Ругательства и отрывочные слова, которые крутились у нее в голове, сорвались с ее губ, когда она, тяжело дыша, прошептала ему на ухо, а Гарри продолжал ласкать ее пальцами.
— О, блядь, Гарри, — слова сорвались с ее губ, и она крепко сжала его спину, когда давление, которое нарастало в ее теле, достигло невероятного уровня. Она чувствовала, что вот-вот взорвется, так как спираль была натянута невероятно туго — слишком туго. — Гарри, я, кажется, собираюсь трахнуть Гарри, — я—
Ее слова потонули в очередном стоне, когда ее мозг, казалось, перестал функционировать, и Гарри глубоко поцеловал ее, в то время как его пальцы все быстрее двигались по ее клитору, делая на нем маленькие круговые движения.
— Отпусти, Гермиона, — сказал он, наклонившись к ее уху, и притянул ее к себе еще крепче, а затем начал более интенсивно двигать рукой. — Отпусти... и кончи, кончи для меня.
Его голос эхом прокатился по ее спине, когда его палец надавил на клитор, и он стал ласкать ее быстрее. Ее тело содрогнулось, и она забилась в конвульсиях, когда из ее горла вырвался глубокий, отчаянный стон. Она прижалась к нему, когда кончила, ее бедра двигались под его рукой, когда она оседлала волну, которая захлестнула ее, в ее глазах вспыхнул белый свет, когда она зажмурила их до невозможности крепко. Ее рот приоткрылся, когда она пробормотала еще больше ругательств и похвал ему в ухо, уронив голову ему на плечо. Его рука замедлила движение, нежно поглаживая ее, пока она таяла в его объятиях.
Она чувствовала себя так, словно десятилетний стресс только что покинул ее тело. Ей было тепло, она расслабилась — ей казалось, что все ее кости исчезли, и она совершенно обмякла в руках Гарри, когда он убрал руку с ее груди и осторожно положил ее рядом с ней. Он целовал ее губы, лицо, глаза и нос, а она лежала неподвижно, как мешок с картошкой.
Она медленно открыла глаза, чтобы посмотреть на него, он улыбался ей, и она почувствовала, как румянец снова заливает ее лицо, когда до нее начала доходить интимность произошедшего. Она была слишком уставшей и слишком спокойной, чтобы как-то отреагировать, но все же чувствовала себя немного неловко из-за того, что кончила сильнее, чем когда-либо под прикосновениями Гарри.
— Хей, — мягко сказал он, поглаживая ее затылок большим пальцем, который все еще поддерживал ее голову.
— Хей, — сказала она, затаив дыхание, продолжая смотреть на него затуманенным взглядом.
— Чувствуешь себя лучше?
— Да, — это слово слетело с ее губ вместе с легким смешком. Она действительно чувствовала себя лучше, гораздо менее напряженной, гораздо менее сдерживаемой и намного, намного счастливее. Она подумала, не собирался ли Гарри все это время помочь ей справиться со стрессом и сдерживаемым разочарованием.
Он улыбнулся ей, прежде чем запечатлеть ленивый поцелуй на ее губах.
— Я рад, — сказал он, вглядываясь в ее лицо и замечая, как она часто моргает, когда смотрит на него. — Хочешь лечь спать?
Сердце Гермионы затрепетало при этой мысли. Гарри только что добровольно прикоснулся к ней — почти везде — принял ее покрытое шрамами тело и просто избавил ее от прежнего напряжения и сдерживаемого разочарования. И он ничего не попросил взамен, просто попросил, чтобы она пошла спать. Какая-то часть ее хотела отплатить ему, почувствовать его ближе, может быть, посмотреть, сможет ли она как-то помочь ему снять накопившееся напряжение. Но ее дыхание было медленным, а глаза словно налились свинцом после сильного оргазма, и лечь спать казалось ей самым лучшим решением в этом гребаном мире. Она улыбнулась ему и сонно поцеловала, прежде чем согласиться.
Они встали с дивана, а затем, не потрудившись застегнуть брюки, она сонно поплелась в ванную, чтобы быстро почистить зубы, умыться и сходить в туалет. Она натянула пижамные штаны в клетку, которые захватила с собой, пушистые носки и тонкую майку. Ей все еще было невероятно тепло, и ей не хотелось ложиться спать в толстом свитере. Кроме того, сонно подумала она, открывая дверь ванной, Гарри сказал "хочу лечь спать", а не "тебе следует лечь спать". И она не собиралась спать сегодня одна.
Гермиона забралась на койку Гарри, пока он ходил в туалет. Она боялась, что, если она заберется на свою, это может послужить неправильным сигналом, и он может не догадаться присоединиться к ней. "Сообщение отправлено", — подумала она, сворачиваясь калачиком под одеялом и ожидая его возвращения. Свободная майка, которую она надела, лучше всего подчеркивала ее шрам на груди, но сегодня об этом даже не подумали. Ее глаза уже закрывались, когда она услышала, как Гарри вышел из ванной, и почувствовала, как койка опустилась, когда он присел на край, прежде чем полностью забраться на нее и притянуть ее к своей груди.
Она прижалась к нему, прижалась спиной к его груди, лицом к стене палатки и погрузилась в глубокий сон без сновидений.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
