|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ГЛАВА 1
Колокола били к заутрене. Перезвон церковных колоколов уже не вызывал у меня того раздражения, как в первые недели моей жизни в Средневековье, а стал привычным во множестве других звуков просыпающегося города. Моя прежняя работа приучила меня приспосабливаться и подстраиваться к различным изменениям окружающей обстановки, относительно легко перенимать привычки и нравы народа той страны, куда меня забрасывали. Этому сильно помогала моя врожденная способность к изучению языков. Я до сих пор не знал за какие-такие заслуги я оказался во Франции пятнадцатого века, но при этом совпадения имели место быть. Во-первых, я был потомком француза, пришедшего в Россию с армией Наполеона, а во-вторых, как и в прежней жизни, я служил здесь в качестве шпиона. Правда, теперь с приставкой. Королевский шпион.
У правителя Франции, как по всей стране, так и за границей была целая сеть агентов и шпионов, благодаря которой, он знал все о своих врагах, за что получил от своих врагов прозвище "всемирного паука". Внедряя в окружение своих противников шпионов, лживых и вкрадчивых "советчиков", наёмных убийц или подкупленных им "бунтарей", засланных, чтобы поднять народ на восстание, Людовик мог устроить заговор среди их сподвижников, раздуть волнения и беспорядки в их стране или даже физически уничтожить, угрожавшего его замыслам, врага. Попав в тело Клода Вателя, королевского шпиона, я оказался в "слугах дьявола". Придумав эту аллегорию, которую категорически не рекомендуется произносить вслух, из-за фанатичной веры местного населения, я исходил из того, что действия средневекового шпиона полностью соответствовали деятельности дьявола, каким его представляли народу церковники. Как и врагу рода человеческого, шпиону полагалось не просто искать вражеские тайны для короля, а действовать намного шире: убивать, клеветать и совращать души, продажных и слабых духом, людишек.
Встав, стал делать зарядку, которую ввел в свое расписание несколько дней назад, потом провел короткий бой с невидимым противником, защищаясь и нанося удары. Смыл пот, поплескавшись водой из тазика, затем вытерся насухо полотенцем, оделся и вышел из комнаты. Моей хозяйки дома не было, как видно она отправилась к городскому фонтану за водой. Из-за сильной жары, стоявшей несколько последних дней, потребность в воде резко увеличилась, поэтому у фонтана с самого раннего утра нередко выстраивались очереди, на которые, впрочем, мадам Бове никогда не жаловалась, так как именно там она пополняла свою коллекцию слухов и сплетен. Закрыв дверь и спустившись вниз, я привычно вдохнул запах свежего хлеба из лавки пекаря, поздоровался с Пьером и его учеником Луи, после чего отправился к брадобрею, чья парикмахерская находилась на соседней улице. Я уже освоил бритье в домашних условиях, но при этом считал этот процесс слишком долгим и утомительным занятием, предпочитая пользоваться услугами цирюльников. Выйдя, освеженный, я отправился по привычному маршруту, в сторону "Дубового листа", завтракать. В таверне, на этот раз, было довольно много народа.
"Похоже, в город приехало сразу несколько больших торговых обозов, вот гостей и подвалило, — решил я, подходя к хозяину заведения, стоявшему у стола.
Он встретил меня своей привычной кривой ухмылкой. Мы поздоровались.
— К тебе пришли, — негромко сказал он.
Я кивнул ему, после чего поднялся по лестнице наверх. Остановился на мгновение перед дверью, потом осторожно постучал.
— Входите, — раздался мужской голос.
За столом сидел седой и щуплый мужчина, лоб высокий, лицо худое, от впалости щек скулы кажутся заостренными. Его возраст приближался к пятидесяти годам. Много морщин, в основном на лбу и у глаз, а возле рта лежали складки. Можно было предположить, что это профессор университета или чиновник из мэрии, если бы не его пристально-острый взгляд. Его глаза впились в меня, как два буравчика. Одет он был по последней моде, только темные цвета его одежды говорили, что это чиновник на государственной службе. Никаких украшений на нем не было, за исключением серебряных пуговиц на туфлях. На столе, перед ним лежали две книги в пухлых, засаленных кожаных переплетах, пару свитков, чернильница, перья и несколько чистых листов бумаги.
— Клод Ватель?
Я замешкался, не понимая, надо ли предъявлять ему печатку или просто кивнуть, соглашаясь, но незнакомец сам разрешил этот вопрос, разжав кулак правой руки, и я увидел на его ладони знакомый перстень.
— К вашим услугам, сударь.
— Садись. Я Жан Дюваль, один из помощников генерального советника по делам косвенных сборов. Это все, что тебе нужно знать. Мне сказали, что ты знаешь грамоту и умеешь считать. Это так?
— Немного, сударь.
С моими словами на его лице заиграла высокомерная улыбка, полная язвительности, которая могла отображать только одну фразу: еще один тупица. Да сколько можно?!
— Пусть так. Теперь слушай меня внимательно и запоминай, что я тебе говорю. И еще. Пока я говорю, не лезь ко мне с вопросами. Все понятно?
Мне оставалось только кивнуть, хотя вопросов у меня хватало, особенно после того, как он представился. Где я, а где налоги? Или из меня решили сделать аудитора? Впрочем, все они исчезли, стоило помощнику генерального советника заговорить, к тому же у него оказался талант преподавателя, он умел объяснять простыми словами сложные вещи. Для начала он мне вкратце рассказал о государственном и местном управлениях в средневековой Франции. Кое о чем мне уже доводилось слышать, но очень многое, до этого совершенно неизвестное, он рассказал. В принципе ничего сложного. Во главе вертикали власти стоит король. Под ним государственный совет, осуществлявший по указаниям короля руководство и контроль за отдельными звеньями управления. Счетная палата — своего рода главное финансовое управление. Среди должностных лиц наибольшее значение имели: канцлер, который осуществлял текущее управление и контроль за деятельностью должностных лиц, во время отсутствия короля председательствовал в государственном совете, под его руководством составлялись проекты ордонансов. Коннетабль — командующий королевской армией и камерарий — главный казначей.
Кроме этого, рядом с королем находилась группа людей, выполнявшие его отдельные особо важные поручения. Оливье Негодяй и Тристан Отшельник.
Должностные лица, составившие основные кадры нового государственного аппарата управления, как и эта парочка, были, как правило, люди незнатные, обязанные своим возвышением королю. В отличие от большинства вельмож, кичившихся богатством и знатностью рода, это были люди умные и грамотные, окончившие университетский курс юриспруденции и отлично разбиравшиеся в сложных переплетениях законов. Именно они зарекомендовали себя как наиболее ревностные и последовательные сторонники централизации и усиления королевской власти. Король, с их помощью, существенно оттеснил именитую знать от основных рычагов государственного управления, лишив их доходных должностей, а значит и возможности набивать карманы из королевской казны.
Местные органы государственного управления, в свою очередь, благодаря королевским ордонансам, постепенно забирали права управления у сеньоров-землевладельцев над ремесленниками и крестьянами, жившими на их землях. Впрочем, феодалы тоже перестраивались, стараясь получить, или лучше сказать, купить, высокие государственные должности, так как даже король не всегда имел возможность сразу назначить на важнейшие посты в местном управлении своих людей. Именно в таких случаях в руках аристократов и вельмож концентрировалась вся власть, дававшая им определенную независимость от правительства. Вся эта подковерная борьба, естественно, замедляла создание централизованного государственного аппарата, но сам процесс отменить не могло. Каждый королевский домен был разделен на почти равные административные единицы, которыми управляли бальи, чиновники, назначавшиеся королем. На них было возложено общее управление, сбор налогов, наблюдение за деятельностью административно-судебных органов. Ему также подчинялся прево, обладавший судебной и фискальной властью. На юге Франции реконструкция государственного аппарата шла слабее, так как главами южных округов (их чаще всего называли сенешалами) являлись представители местной знати.
Правительство также усиливало свой контроль и над городами — коммунами. Помимо административного управления и суда коммуны имели право издавать постановления, обязательные для горожан. Выборный орган городского самоуправления — городской совет состоял из выборных людей и мэра. Ими, как правило, были влиятельные и состоятельные горожане.
Крестьянство по-прежнему находилось под властью "своих" сеньоров, сохранивших, хотя и довольно ограниченные, благодаря королевским законам, полицейские и судебные правомочия. Сеньоры контролировали деятельность органов общинного самоуправления схода и его исполнительного органа — синдика, состоявшего из наиболее зажиточных крестьян. Синдики ведали внутренними делами общины, включая раскладку податей и повинностей.
Вывалив на меня массу информации, правда, отменно изложенную, разбитую по темам и снабженную соответствующими примерами, он замолчал. Судя по гладкости речи ему уже доводилось читать подобные лекции не один раз.
— Все понял? Если нет, задавай вопросы.
— Понял, что наш король хочет правильно и справедливо управлять страной, но только не через вельмож, а через чиновников, которых назначает сам или его доверенные люди.
Насмешка на лице Дюваля сменилась задумчивостью. Теперь он не смотрел на меня, как на деревенского дурачка, а вместо этого на его лице читался интерес к слушателю.
— Хм. Действительно, понял. Думал тебе разжевывать придется... Ладно. Подведем итоги.
Как оказалось, еще отец нынешнего короля Карл VII отменил сбор тальи (земельного налога) отдельными крупными сеньорами. Вместе с этим он запретил феодалам устанавливать новые косвенные налоги. Когда на трон сел его сын, Людовик XI, он отнял у феодалов право чеканить собственную монету. Короли лишали феодалов и их традиционной привилегии — вести частные войны, и лишь отдельные крупные феодалы сохраняли свои независимые армии, которые давали им некоторую политическую автономию (Бургундия, Бретань, Арманьяк). Существенно ограничилось законодательство вельмож, с помощью которого бароны и графы творили на своих землях суд и расправу, а вместо этого расширился круг дел, составлявших "королевские случаи" и теперь попадавшие под юрисдикцию королевских чиновников.
Его короткий и лаконичный рассказ, как независимого эксперта, в очередной раз подтвердил вывод, сделанный для самого себя: для средневекового короля у Людовика XI довольно современный взгляд на государство и право.
— Все понятно? — я кивнул. — Тогда продолжим.
Начал он с того, что объяснил, кто платит налоги, а кто от них освобожден. От уплаты налога, как оказалось, были освобождены дворяне, духовенство, должностные лица королевской администрации, солдаты и офицеры, профессора и студенты университетов, а также некоторые вольные города (в том числе Париж). Основные налоги, поступавшие в казну государства, это был прямой налог — сбор под названием талья. Тальей облагались земли, замки, деревни. Этот налог ежегодно устанавливался королём и должен был выплачиваться теми, кто не принадлежал к церкви или к дворянству, вот только способы сбора налога и расчёта налоговых обязательств различались в разных частях страны. Например, город покупал коллективное освобождение для всех живущих внутри городской стены или не дворянин освобождался от тальи, являясь королевским служащим. В некоторых провинциях, в частности, в Дофине, освобождение дворян от налога было привязано к землям, столетия назад зарегистрированным как "благородные", а не к людям. Если дворянин владел "неблагородной" землей, он должен был платить талью из расчёта оценочной стоимости собственности, вот только дворяне или богатые землевладельцы не торопились его платить и старались находить способы уйти от налога.
Вторыми по величине, в средневековой Франции, были косвенные налоги — акцизы на продукты питания или изделия ремесленников. Сюда входили таможенные и дорожные сборы, а также городские ввозные пошлины. Остальные налоги поступали из разных источников. К примеру, чтобы заниматься некоторыми профессиями и видами торговли, перед началом работы было необходимо заплатить, своего рода, вступительный взнос. Или это мог быть налог с продаж, который собирали в Париже (такая рента называлась ратушной). Одним из важнейших источников дохода — совершенно нетипичным для современного государственного управления, являлось создание и продажа государственных должностей, прежде всего внутри судебного и финансового аппаратов монархии. Должность одновременно давала владельцу и престиж (как, например, судебная), и привилегии в форме освобождения от налогов, а иногда и дворянский статус. К этому добавлялась возможность получать деньги неправедными путями по факту исполнения своих обязанностей. Взятки в среде судей и сборщиков налогов были распространены, по сути, поголовно. Кроме того, такую должность можно было продать.
Мало что в стране вызывало столько ненависти и отвращения, как система сбора налогов, так как при взыскании налогов королевские чиновники часто прибегали к жестокому принуждению. Они отбирали скот, землю и другое имущество даже у тех злополучных крестьян, которые не могли заплатить по не зависящим от них причинам: из-за плохого урожая или природных катаклизмов, причем возможности что-либо обжаловать просто не существовало. Каковы бы ни были источники налогов, все деньги, прежде чем достичь королевских сундуков, проходили через множество рук, что давало возможность присваивать нечистым на руку людям воровать государственные деньги. Когда средства, собранные на местах, оказывались в региональных королевских казначействах, разбросанных по всей стране, из них сначала забирали средства на жалованье местным чиновникам и расквартированным в районе войскам. После этих вычетов оставшееся (если что-то вообще оставалось) попадало в центральное казначейство в Париже. Такая несовершенная система сбора налогов порождала море возможностей для коррупции, растрат и задержек. Гневные обвинения в мошенничестве и воровстве в адрес королевских чиновников, финансистов и сборщиков налогов, можно было услышать от каждого человека.
Лекция о налогах затянулась надолго, к тому же было много специфической информации, которую мне не всегда удавалось схватывать, хотя Дюваль и старался говорить, как можно проще. Также сбивали с толка множество примеров и ссылок на принятые законы, королевские ордонансы и эдикты.
— Я не зря спросил: грамотный ли ты? Возьми эту книгу. Там закладка, начинай читать с начала страницы.
С горем пополам я осилил страницу, на которую у меня ушло, наверно, минут семь-восемь.
— Расскажи, что прочитал.
После моего краткого и далеко не точного пересказа, наставник строго и недовольно сказал:
— Плохо. Думал, сам почитаешь. Ладно. Встречаемся завтра с утра, в тоже самое время.
Он встал, неторопливо собрал свои вещи и ушел, не попрощавшись. Мне очень хотелось узнать, какое дело мне собираются поручить, но спрашивать у Дюваля не стал, так как, скорее всего, он должен был дать мне общий обзор по этой теме, а ставить задачи мне будут совсем другие люди.
— До завтра, сударь, — попрощался я с ним, когда он уже стоял на пороге.
Мне показалось, что его голова чуть склонилась. Впрочем, это могло мне и показаться. Времени на анализ у меня не было, так как приходилось сразу усваивать большой объем информации, о которой до этого урока я имел довольно относительное понятие. К тому же это был какой-то уж больно крутой и непонятный поворот в моей новой работе, причем с ходу, без подготовки.
"Старичок, судя по всему, большой специалист по налогам. Цифры, параграфы, статьи у него прямо от зубов отлетают. Ни разу в свои гроссбухи не заглянул. Вывод сделать несложно, но будет ли он правилен? Похоже, предстоит мне дорога дальняя, рядом с королевским ревизором. Будем мы с ним выявлять мошенников, которые запустили руку в королевскую казну. Вот только зачем я ревизору? Вести тайную слежку за ворюгами? А может мне поручат следить за самими ревизорами, чтобы те не договорились с местными жуликами? Ну, пройду я учебный курс по налогам. И что мне это даст? Людей я там не знаю, обстановку не знаю. Ладно. Будет завтра, а там смотришь, что-нибудь и прояснится. Интересно, сколько мы тут просидели? Часа три, как минимум. Духота. Жарко. Может, гроза будет? И все-таки почему я? Стоп. Как же я раньше об этом не подумал! Так вот откуда меня, так хорошо, знает сеньор де Бомон! Похоже, я и раньше для него подобную работу выполнял".
Спустившись вниз, я подошел к Жерару, который с явным любопытством смотрел на меня. Было видно, что его тоже удивило сколько времени у нас ушло на разговор. Спрашивать он ничего не стал, зато сразу предложил: — Вина налить?
— Налей. Похоже, гроза собирается.
— Обязательно будет, у меня разрубленное плечо ломает. Это всегда к непогоде. Есть будешь?
— Спрашиваешь! Я же еще не завтракал.
— Как насчет овощного супа и жареной рыбы?
— Давай.
Выйдя из таверны, сначала, я определился со временем. Судя по всему, сейчас было ближе к полудню или согласно молитвенным часам — секста, Час шестой. Полоса сизых туч надвигалась на город. Солнце пекло нестерпимо, прибавляя еще больше духоты в раскаленный воздух. Сытый желудок и жара клонили ко сну. Желание идти к Луи заниматься испарилось, как капля воды на раскаленной сковороде. Где-то далеко, и пока еще негромко, ударил гром. Многие из прохожих, бросая взгляды в небо, быстро крестились, а у иных шевелились губы, они читали молитву. Ненастье, сопровождающееся дождем, ослепительными вспышками молнии и раскатами грома представляло для простого человека угрозу, причем чисто психологического плана. Это бог, создатель наш, гневается на нас за грехи наши тяжкие, так думали и говорили в народе. Я так не думал, но тот же гром поставил точку в моих сомнениях, поэтому отправился домой, собираясь в очередной раз удивить хозяйку.
Раздевшись до нижнего белья, я прилег на кровать и незаметно провалился в сон. Проснулся уже от сильного удара грома. Городской шум разом прекратился, и я снова уснул, убаюканный ровным шумом, упавшего с небес дождя. Проснулся я уже, когда гроза почти закончилась. Подойдя к окну, увидел отмытое до прозрачной голубизны небо и с удовольствием втянул в легкие пока еще свежий и бодрящий воздух. Выйдя на улицу, я решил, что сейчас самое время для загородной прогулки. Вернувшись в "Дубовый лист" и оседлав коня, я отправился на прогулку за город, а закончил свой день, в таверне "Меч и роза", хорошей дракой.
Второе занятие началось коротким повторением предыдущего занятия, а затем Жан Дюваль устроил мне короткий экзамен, при этом, похоже, я снова удивил его своей сообразительностью. Скажу честно, я старался, так как мне надо было усиливать свои позиции в новой должности, а чем больше хороших отзывов, тем лучше. Затем мы перешли к новой теме, которую можно было назвать "Король, чиновники и злоупотребления властью".
Дело в том, что в средневековой Франции полностью отсутствовала упорядоченность в сборе налогов, что порождало чрезвычайную сложность и запутанность финансовой системы государства. Фактически в каждом отдельном городе или провинции существовала собственная внутренняя налоговая система, поэтому обычным явлением было откровенное несоответствие размеров налогов. Дюваль привел мне десяток примеров, когда чиновников смещали целыми палатами, как это сделали в августе 1462 года, когда были смещены все элю (сборщики) косвенных налогов в Париже или когда генерального советника по делам косвенных сборов Жана Компэна король Людовик XI сместил в 1465 году. Его обвинили в измене и посадили в тюрьму.
Дюваль сказал, что лично он считает, все смещения за злоупотребления в финансовой сфере чаще всего касались чиновников в столице и крупных городах, где чиновник легче подвергался контролю, а в провинции такие проверки происходили редко, да и о приездах ревизоров там всегда знали заранее, поэтому гнева короля здесь никто не боялся. Теперь было принято решение такое положение вещей изменить. Королевские ревизоры с соответствующей командой специалистов будут собираться, как и прежде, неделю или полторы, но куда они поедут, теперь будет знать только глава комиссии и его заместители. Эти сведения меня еще больше укрепили в том, что мне придется отправиться куда-то в провинцию с командой ревизоров.
При этом я подумал, что лекции по налогам закончились, но не угадал, так как Дюваль назначил мне новую встречу.
На третий день он обобщил сказанное, дополнил подробностями и деталями, потом устроил мне еще один, правда, совсем короткий экзамен, после чего рассказал мне более подробно о методах и способах злоупотреблений и краж при сборе налогов, а затем предложил задавать ему вопросы. Тема налогов, скажем так, была мне не очень интересна, но полезна в плане, как общей, так и специфической информации, поэтому я, как и в любом поручаемом мне деле, старался докопаться до мельчайших подробностей. Около часа он отвечал на мои вопросы, давал уточнения, ссылался на какие-то указы, вышедшие еще при прошлых королях. Ссылки я пропускал мимо ушей, зато Дюваль отметил мой интерес к своему предмету и было видно, что он с явным удовольствием отвечает на все мои вопросы. В завершении нашей беседы, так как к этому времени мы незаметно уже вышли из формы "учитель-ученик", заявил, что я довольно быстро все схватываю и он бы не отказался от такого ученика, вроде меня. Как я понял, в его устах это была своеобразная форма похвалы.
— На этом все, Клод Ватель.
— Сударь, а вы мне не скажете, что за работа мне предстоит? — все-таки не удержался я от интересующего меня вопроса.
— На все воля его величества, — получил я неопределенно-насмешливый ответ Дюваля.
После чего мой преподаватель ушел.
Мне понравилось общаться с суховатым в отношениях, но умным и преданным своему делу специалистом. К тому же от него я получил довольно объемный кусок информации, до которого мне самому пришлось бы доходить умом очень долго, так как мне не всегда здесь удавалось понимать внутренние побуждения людей, а в особенности их причины.
Только с утра я успел привести себя в порядок, как раздался стук в дверь.
"Зовут на работу, — подумал я и как всегда угадал.
— Сударь! К вам пришли! — раздался за дверью голос мадам Бове. — Прибежал мальчишка из "Дубового листа".
Открыв дверь, я вежливо поздоровался с хозяйкой и пошел к лестнице, а
выйдя на улицу, привычно влился в поток горожан, спешащих по своим делам. По обе стороны улицы стояли узкие деревянные дома с выступающими вперед вторыми этажами и с торговыми лавками или мастерскими в первых этажах. Обогнал худого безбородого старика в черной длиннополой одежде и в высокой шапке. Заметив на его шее широкую узорчатую цепь, решил, либо профессор университета, либо городской чиновник. Из приотворенной двери таверны, расположенной на углу, и двух настежь открытых окон, доносились голоса и тянуло смешанным запахом вина, чеснока и подгоревшего жира. Затем встретился взглядами с девушкой лет двадцати, крепко сложенной, с веселыми, добрыми глазами, и с густыми прядями волос, выбивающимися из‑под белого чепчика. Я улыбнулся и весело ей подмигнул, а она, в ответ, рассмеялась. Город жил своей привычной жизнью. Женщины шли с ведрами за водой или толпились у мясных, рыбных лавок и булочных; мужчины — работали в мастерских, разбросанных по всему городу, торговали вразнос и оптом в лавках и на рынках.
Не успел я войти в зал таверны, как Жерар махнул мне рукой. Подошел к хозяину заведения, после того как мы поздоровались, я его спросил: — Я что, рано пришел?
— Не волнуйся, приятель. У тебя есть время позавтракать.
— Раз есть, значит, будем завтракать. А кто должен прийти?
— Да какой-то надутый индюк. А! Не хочу говорить, сам увидишь.
Мне не понравилась данная хозяином постоялого двора моему будущему куратору, поэтому плотно наедаться не стал, а то вдруг новая лекция, а я сытый, так и заснуть могу случайно, поэтому ограничился стаканом вина и куском мясного пирога. Быстро перекусив, я поднялся наверх. Только успел устроиться на стуле, как дверь открылась и на пороге показался молодой мужчина. Двадцать -двадцать два года, не больше. Я напрягся, так как он мне показался слишком молод для шпиона, но тот сходу показал мне перстень-пароль. Я встал.
— Клод Ватель?
— Да. Я Клод Ватель, сударь, — я коротко кивнул, обозначив поклон. — Чем могу служить?
Ни усов, ни бороды незнакомец не носил. Лицо правильное, немного детское, но с четким профилем, хоть чекань его на монеты. На мужчине был пурпуэн из лилового бархата, двухцветные, желто-синие, штаны-чулки и мягкие туфли с длинными носками, из оленьей кожи. На голове жесткая с короткими полями шляпа в форме усеченного конуса. Из украшений — перстень-печатка на указательном пальце левой руки, серебряная застежка на шляпе, крепившая пышное перо и костяная рукоять кинжала с отделкой из серебра.
"Одет модно, но и не богато. Печатка и кинжал. Дворянин. Похоже, один из третьих и четвертых сыновей небогатых баронов и виконтов, кто сделал ставку на короля, — сразу промелькнуло у меня в голове. — Для таких близость к королю означает карьеру, а вместе с ней покровительство и привилегии".
— Шевалье Антуан де Парэ, — представился дворянин. — Садись Клод, нам есть о чем поговорить.
Мы сели, потом он начал говорить, с чувством некоторой важности в голосе: — Год тому назад в городе Бурж произошли народные волнения. Люди были возмущены несправедливыми налогами, которые, как потом оказалось, назначались ворами, сидевшими в местном казначействе, самовольно. Ты должен понять, что это государственная измена! Подрыв королевской власти! Они не вылились в мятеж только потому, что туда вовремя были посланы королевские чиновники, которые разобрались в этом деле. Виновные тогда были наказаны и волнения стихли.
"Значит, вот куда я поеду. В Бурж".
Не знаю, что он хотел от меня услышать, но я просто промолчал. Тогда он спросил меня: — Ты об этом что-то слышал?
— Нет, ваша милость, до меня не доходили подобные слухи.
— Это не слухи, — строго, с ноткой назидания, сказал он. Дескать, такая важная политическая новость, а ты не слышал. — Вот только две недели тому назад пришло донесение от доверенного человека, что там все может повториться снова. Его величество обеспокоен, поэтому было принято решение разобраться, что происходит в Бурже на самом деле.
Де Парэ снова замолчал, очевидно для того, чтобы я, наконец, осознал важность поручаемого мне дела.
"Жерар прав, есть в нем напыщенность, но это от молодости. Паренек, действительно, совсем зеленый и неопытный, вот и пытается показать, что он крутой и важный человек".
— Я вас внимательно слушаю, сударь, — сказал я, придав лицу выражение почтительности.
— В Бурж собираются послать комиссию во главе с королевским эмиссаром, которая должна будет разобраться на месте с тем, что же там, на самом деле, происходит. Согласно присланному письму, в котором говорится, что есть группа людей, которые раскрадывают деньги, поступающие в королевскую казну, к тому же без ведома королевских служб ведется торговля государственными должностями, а значит, возможна подделка королевских печатей. В доносе были указаны имена. Вот их список, — на стол лег листок бумаги. Я взял, прочитал, затем посмотрел на шевалье, ожидая продолжения. — Надо провести тайное расследование и все тщательно проверить.
"Тайное расследование? Да об этой комиссии в Бурже не слышали только глухие. И то, не факт".
— Кто эти четверо? — спросил я. — И почему одно имя зачеркнуто?
— Все они королевские казначеи. Один из них, Анри Марэ, как нам сообщили, недавно погиб. Катаясь на лошади, упал и свернул себе шею.
"Скорее всего, этот парень и написал донос. За что и поплатился, — подумал я, но говорить этого вслух не стал.
— А что говорит королевский наместник, который наблюдает за обстановкой в тех местах? Ведь это к нему сходятся, через осведомителей, разные слухи, новости, разговоры людей. Именно он обязан знать, что делается в городе. И почему прево, там на месте, не занимается этим делом?
О таких представителях королевской власти на местах мне стало известно от Дюваля, который в ходе своих лекций немного просветил меня об административной структуре провинций.
Шевалье явно не ожидал от меня подобного вопроса, на который он, похоже, не знал ответа. Об этом сказала его растерянность, а я вот удивлялся другому: какой идиот доверил, неопытному в этих делах, парню, секретное дело. У него все чувства и переживания легко читались с его лица, как страницы книги.
"Да из него шпион, как из меня балерина".
Мои предположения не замедлили подтвердиться. Судя по его злости и раздражению, почти сразу проявившиеся на его лице, он посчитал меня за выскочку, которого надо поставить на место.
— Не твоего ума дело, дурак! Ты понял меня?!
В ответ я резко выпрямился на стуле и приняв дурашливый вид, стал "есть глазами начальство", как бы, тем самым, говоря: виноват, ваше благородие, все понял, больше не повториться. Посчитав, мое подобострастие за чистую монету и решив, что поставил меня на место, он продолжил наставительным тоном: — Ты, Клод Ватель, должен знать и помнить одно: так как едешь тайно, то не можешь обращаться к каким-либо официальным лицам.
— К кому мне тогда обращаться, чтобы понять, что делается в городе?
— Как приедешь, тайно встретишься с помощником прево, Антуаном Обрио. Он все расскажет и поможет тебе на первых порах. Покажешь ему свою печатку и скажешь: все мы — слуги короля.
Я коротко кивнул, дескать, понятно. Он порылся в поясной сумке и стол легло запечатанное письмо: — Это письмо для Пьера Фурне, по прозвищу Бретонец. Он писец в ратуше. Фурне поможет тебе во всем, а при нужде сведет с нужными людьми. Только о том, кто ты и зачем приехал, ему знать не нужно.
— Ненадежный человек?
— Фурне, в свое время, вместе со своим подельником Шарлем Жоссеном, повешенным два года тому назад, долгое время занимался подделкой печатей и подписей королевских нотариусов. Если понадобится, напомни ему, что если он еще жив, то только из милости короля.
— Что он собой представляет? — спросил я де Парэ, а когда наткнулся на удивленный взгляд, уточнил. — Какой у него нрав?
— Сам узнаешь, когда с ним встретишься, — с явным неудовольствием ответил мне дворянин, видно сетуя в душе, что ему достался такой тупой помощник, который задает ему глупые и ненужные вопросы.
"Видно когда-то сильно обидели или унизили Антошку, — подумал я, дав ему русское имя-прозвище. — Горячий, порывистый и обидчивый. Вон как из тебя, парнишка, дворянский говор прет".
— Остановишься на постоялом дворе под названием "Голова сарацина". Хозяин — наш человек. Покажешь ему печатку и передашь деньги, — де Парэ небрежно кинул на стол два кошелька, которые упали на стол с глухим звоном. — Вот этот твой, а второй отдашь ему. Он поможет тебе с лошадьми, посоветует нужного продавца или отправит при нужде письмо. Опять же, будь с ним осторожен, не говори ничего лишнего. А это твоя подорожная.
На стол лег свернутый листок бумаги.
Удостоверений личности в эту эпоху не было, но те, кто отправлялся в путешествие старался обзавестись бумагой, особенно, если он был вооружен. Для проверки таких документов, поблизости городов, стояли патрули жандармов, которые должны были проверять подозрительных лиц, так как одной из основных задач, которые перед ними стояли, это была поимка вражеских гонцов и шпионов. Эти меры особенно усилились в последний год, после начала военных действий между французским королем и Карлом, герцогом Бургундии. Чтобы сноситься друг с другом, передавать сведения, сообщать свои планы и намерения, враги Людовика XI вели обширную и засекреченную переписку со своими агентами, а люди его величества старались перехватывать их письма, так как это были прямые доказательства измены или гнусных интриг против короля. Может кому-то из гонцов и удавалось откупиться, но это случалось весьма редко, так как король очень хорошо платил за перехваченные письма и депеши. Я пробежал текст глазами. В бумаге, которую мне вручил шевалье, было дано короткое описание моей внешности и место моей работы: курьер Королевской счетной палаты. Документ был подписан и скреплен печатью.
— Что мне нужно сделать?
— Узнать все, что можно по этому делу. Походи по городу, узнай, о чем говорят люди. Попробуй завести себе знакомых среди чиновников казначейства...
Я сидел и про себя усмехался, слушая его наивные инструкции, которые мог бы сам ему прочитать, причем в более широких рамках, но при этом, наконец, стало ясно, чего от меня хотят: разведка обстановки и оценка людей, указанных в списке. Вот только какова степень риска? Ведь если это не случайность, а действительно произошло убийство казначея, то кроме воров, там есть и убийцы. Только бессмысленно задавать ему подобные вопросы, так как шевалье был просто передаточным звеном и ничего больше собой не представлял.
"Может, он это понимает и поэтому из себя начальника корчит?".
— ... а когда приедет королевский эмиссар, сразу найдешь меня и доложишь во все подробностях.
— Понятно, ваша милость. Когда ждать приезда эмиссара?
— Комиссия должна прибыть в Бурж между днем Святой Марии Магдалины и днем Святого Германа. Я включен в ее состав.
— Это я уже понял. Ваша милость, а вы сами не бывали в Бурже?
— Нет, но знаю, что королевский курьер добирается из Тура до Буржа к полудню следующего дня.
"Времени у меня будет около двух недель. Это и много и мало. Все будет зависеть от информативности местных агентов и обстоятельств. Не хотелось бы завалить первое серьезное дело. Нравы здесь простые, а правосудие жестоко, так что о провале лучше не думать".
— Я не королевский курьер, значит, положу на дорогу два дня. Когда мне нужно выезжать, сударь?
— Завтра.
— Если при выполнении задания придется покалечить или убить человека?
— Ты на королевской службе, Клод Ватель, и выполняешь волю его величества. Если все, что ты делаешь идет на благо короля, ты не подсуден! — это было сказано громко и пафосно.
"Совсем ты зеленый, Антошка. Похоже, ты недавно у короля на службе, поэтому полон почтения и служебного рвения. И все-таки какой идиот доверил тебе это дело?".
Я делаю серьезное лицо, согласно киваю, одновременно складывая письмо и деньги в свою поясную сумку, так как мне не хочется приоткрывать свои маленькие тайны случайным людям. Пусть даже если это потайные карманы.
— Я могу идти, ваша милость?
— Иди, Клод. Надеюсь, у тебя все получится.
"Задание, если судить по его словам, собой ничего сложного не представляет, а как сложится на месте, там видно будет, — с этой мыслью я спустился вниз, а затем подошел к Жерару.
— Ну как он тебе? — сразу спросил меня бывший наемник.
В ответ я потешно надул щеки. Дескать, надутый и важный.
— Я же тебе говорил. Вино есть сладкое, испанское. Будешь?
— Угу. К нему, дай чего-нибудь легкое, закусить, — хозяин кивнул. — Завтра утром уезжаю, поэтому ночевать буду у тебя. Постель для меня найдется?
Жерар выдал свою фирменную ухмылку: — Найдется, дружище. Иди за стол. Сейчас все принесут.
ГЛАВА 2
Из "Дубового листа" я сразу отправился к себе, чтобы собрать вещи в дорогу. Поднявшись в свою комнату, открыл сундук и стал думать, что мне с собой взять. Одевался я теперь, как горожанин среднего достатка, о чем говорила моя одежда, сделанная под заказ. Или если выразиться по-современному, именно она являлось в этом времени визитной карточкой для людей, по которой тебя будут оценивать. Кстати, так же одевался и прежний хозяин тела. Вот только как общаться с простыми людьми, одетый в богатом камзоле? Для такого случая я еще раньше приобрел одежду слуги, неярких расцветок и в меру потертую. Свой бронированный камзол и головной убор со стальной подкладкой решил оставить, а ударные сапоги, имевшие металлические ставки в мысках, взял. Из оружия захватил только кинжал, хотя в стрельбе из арбалета я уже показывал неплохие результаты, тренировки давали себя знать. Дорога до Буржа была торговой, а значит, должна неплохо охраняться, а в городе арбалет, тем более не нужен, лишь привлечет ненужное внимание. Деньги я разделил: большую их часть спрятал во внутренние карманы, а остальные, в кошельке, положил в поясную сумку, вместе с подорожной. Собравшись, предупредил хозяйку, что уезжаю, заплатил ей за месяц вперед, после чего забрал вещи и отнес их в "Дубовый лист", а затем отправился к Луи де Жуанвилю. Мы были с ним не так давно знакомы, но этого времени нам хватило чтобы сойтись друг с другом и перейти на приятельские отношения. Он считал меня зажиточным горожанином, который готовится к путешествию, что меня вполне устраивало, а ему не хватало человека, который мог бы легко поддержать разговор, к тому же ему импонировал мой живой интерес к тому, что он рассказывал. Правда, такие отношения сохранялись только наедине, а при посторонних мы должны держаться, как и подобает людям разных сословий, о чем Луи предупредил меня сразу.
"Дворянская честь и рядом не стоит с толстым кошельком буржуа, но когда сильно хочется кушать, то планку гордости можно и опустить, — иногда я подобными выражениями мысленно издевался над ним. Спесивых и наглых мне нередко приходилось видеть в прежней жизни, то здесь с этим приходилось сталкиваться намного чаще. В отличии от молодого и горячего Антошки у Луи де Жуанвиля был большой жизненный опыт и практичный ум. Для меня, он, как и Пьер Монтре, представлял собой богатый источник знаний. Его можно даже сравнить с книгой в библиотеке, которую взял, прочитал, а потом вернул. Ценное содержимое осталось у тебя в голове, а имя автора давно забылось. Понятие "друг" у меня исчезло в той жизни с началом моей службы во внешней разведке. С одной стороны были коллеги по работе, а с другой стороны — враги. Семьей мне так и не довелось обзавестись.
В конце наших занятий, узнав, что я собираюсь ехать в Бурж, Луи вдруг неожиданно заявил, что едет со мной.
— Мне надо развеяться, а то я что-то засиделся на одном месте, мой друг.
— А как же занятия? Насколько я знаю, у тебя есть два ученика, кроме меня.
— Пустоголовые купеческие сынки, которые будут только рады, когда не застанут меня дома, — как-то по-детски беспечно заявил Луи. — Им по душе больше кувшин вина и распутная девка, чем мои поучительные рассказы. К тому же у меня есть, по крайней мере, три причины, чтобы поехать с тобой. Во-первых, ты сам, Клод. Люблю хорошую компанию в путешествиях. Во-вторых, я ни разу не был в тех местах. А главное, у меня там есть хороший знакомый, виконт Сен-Сир, который, в свое время, приглашал меня в гости. У него там имение. Думаю, он будет рад меня увидеть вновь.
— Извини, мой благородный друг, но я еду по срочным делам, поэтому на мою компанию ты вряд ли там можешь рассчитывать.
Шевалье в ответ весело рассмеялся и сказал, чтобы я об этом не беспокоился, уж он-то найдет чем себя занять.
Выехав из города ранним утром, мы сначала переехали мост через реку Луара, затем выехали на большой тракт, полный людей, телег и животных. Из города пораньше, по утреннему холодку, спешили выехать купеческие обозы, шли, поднимая дорожную пыль, мелкие торговцы — коробейники, сезонные рабочие, монахи, паломники, скакали на лошадях королевские курьеры, жандармы, дворяне. Пеших обгоняли телеги, тянулись вереницы мулов, тащившие груз, скакали всадники. Все это было мне уже знакомо и не вызывало интереса, как в первые дни моего появления в этом времени, но если раньше я схватывал общие картины, то теперь обращал внимание на детали. Несмотря на обилие белых, черных и темно-коричневых оттенков в одежде бедняков, бредущих по дороге, почти каждый из них имел цветные заплаты в одежде, зеленые, красные, желтые, что являлось своеобразным протестом на запрет для крестьян носить цветную, яркую одежду. Еще я отметил, что люди относятся к Луи без особого подобострастия, несмотря на признаки дворянина, меч и кинжал, висящие у него на поясе. Они уступали нам дорогу и коротко кланялись, но при этом можно было уловить презрительные, а то и злобные взгляды из толпы, которые бросали на нас люди. Богатый горожанин и дворянин, золото и родословная, чем это не предметы зависти, а то и ненависти для простого человека. Я наплевательски относился к подобным взглядам, да и шевалье не сильно напрягался из-за подобного отношения, но при этом можно было заметить в его глазах проблескивающую искорку гнева. Спустя какое-то время дорога начала пустеть, и мы пустили лошадей вскачь, а спустя какое-то время, когда у шевалье появилось желание поговорить, мы снова поехали шагом. Я слушал его в пол уха, больше наслаждаясь свежим утренним ветерком, несущим с собой аромат трав и полей и отдыхая душой от городской вони и шума. Окружающий пейзаж не отличался разнообразием: поля, леса, стоявшие в отдалении замки, поместья или аббатства, а путники, встречающиеся нам по дороге, по большей части были скучны и неинтересны. Правда, иногда яркими пятнами отмечались проскакивающие мимо нас королевские курьеры или неторопливо двигающиеся воинские отряды. Для себя я отметил, как интересный момент, когда нам по дороге встретился небольшой возок на двух колесах, который тянули два крепких мула. По форме он напоминал маленькую карету, только боковые окна и задняя часть были задернуты шторками из беленого полотна. Нетрудно было понять, что едет кто-то очень важный, но не дворянин, так как не было слуг, зато имелась весьма серьезная охрана. Возок охраняли трое наемников в кольчугах и шлемах, вооруженные до зубов, а кроме этого, я заметил у возницы кинжал и арбалет. Увидев мой вопросительный взгляд, Луи не замедлил ответить: — Банкир или меняла.
Менял я видел и знал, чем они занимаются, а вот банкир для меня было совершенно новое понятие, но спрашивать не стал, так как и так ясно, что человек, сидящий в возке, связан с финансами. У меня все еще впереди, разберусь с этим понятием позднее.
Скучно мне не было, с Луи всегда было о чем поговорить, поупражняться в иностранных языках, которые я снова начал изучать или послушать очередной рассказ о его странствиях. Причем он, нередко, заставлял меня удивляться многогранности его натуры. Мужчине уже под сорок лет, воевал, убивал и грабил, но при этом внутри него жил юноша— романтик, полный благородных помыслов. Это было странное сочетание... для меня. Человек в его возрасте уже должен был определиться в своей жизни, оставив детские фантазии и романтические бредни в качестве воспоминаний, а тут прямо какая-то каша у человека в голове. Он мог с воинственным азартом рассказывать о штурме замка и как насадил на меч своего противника, а затем восторженно любоваться восходом солнца или призывать меня послушать трели птиц, потом снова переключиться и начать рассказывать о любви к очередной Прекрасной Даме, с которой его сводила судьба. Среди всего прочего, я неожиданно узнал, что ему довелось участвовать в двух рыцарских турнирах, правда, не на лошади и с копьем в руках, а пешим, в групповом турнире. При всех его интересах, соответствующих его дворянскому званию, он, с неменьшим любопытством, изучал жизнь, быт и язык людей в тех странах, где ему довелось бывать. Слушая его, я не раз думал о том, что с его любовью к странствиям и наблюдениям, из него бы получился отличный географ и исследователь. Именно такие неуемные души, как Луи де Жуанвиль, авантюристы и искатели приключений, открывали Америку и совершали кругосветные путешествия.
Первый день мы ехали оживленными торговыми дорогами, поэтому никаких разбойников нам увидеть не пришлось, что и к лучшему, так как у меня не было ни малейшего желания с ними знакомиться. Уже за полдень мы остановились у небольшой речки, чтобы в тени и прохладе провести наиболее жаркое время дня. Перекусив припасами, что мне дал в дорогу Жерар, причем Луи особенно пришлось по вкусу сладкое испанское вино, мы легли отдохнуть. После привала снова отправились в путь и скакали до самого вечера, а когда вдруг неожиданно где-то в стороне от дороги раздался колокольный звон, то мы решили, что это хорошее предзнаменование, указывающее нам на отдых. Найдя место, где дорога ответвлялась, мы свернули на обычную сельскую дорогу и вскоре увидели деревню с небольшим постоялым двором, где и решили остановиться. У коновязи не было ни одного коня. Невзрачные дома этого бедного селения были крыты соломой, но при этом, к моему удивлению, здесь имелась, приличного вида, церковь. Не успели мы спешиться, как в дверях постоялого двора появился хозяин, низко поклонившись, он сразу спросил: — Господа желают остановиться у меня?
При этом я заметил, как он пробежал по нам глазами, оценивая нашу богатую одежду. Шевалье это тоже заметил, поэтому усмехнулся: — В твоей дыре? Если ты нам только заплатишь.
Хозяин в ответ угодливо захихикал.
— За лошадьми пусть присмотрят, да вещи пусть в комнаты перенесут, — уже недовольно бросил шевалье, голосом хозяина, отдающего приказ слуге.
— Все сделаем. Не извольте беспокоиться. Жан! — неожиданно крикнул он. На пороге тут же появился подросток, лет тринадцати — четырнадцати, босой, с взлохмаченными волосами.
— Все слышал? — тот кивнул головой. — Живей, бездельник! Господа будут ужинать?
— Будут, — теперь ему уже ответил я.
После целого дня езды на лошади, у меня с непривычки болела спина. Ступая на затекших ногах, я направился, вслед за Луи, к двери постоялого двора, который был всего лишь увеличенной копией деревенских домов. Его крышу также покрывала солома, а штукатурка во многих местах отвалилась от грязных стен. В таверне было душно, грязно и воняло подгоревшим жиром. В углу сидела компания крестьян, пивших пиво. Стоило им нас увидеть, как они встали и низко поклонились. Сумерки уже упали на землю, жара спала, но мы все равно сели за стол у самой двери, так как здесь тянуло легким сквознячком.
— Что у тебя есть? — поинтересовался шевалье.
— Тушеная, с бобами, баранина. Могу поджарить курицу или сделать яичницу. Есть свежая кровяная колбаса, сыр, вино и пиво.
Мы переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, что будем есть, но я предоставил выбор Луи, пожав плечами.
— Давай яичницу, колбасу, хлеб. Вино у нас есть. Кружки принеси.
Спустя несколько минут нам принесли колбасу и хлеб. Пока мы пили вино и закусывали, нам приготовили яичницу. Мы неспеша поели, потом я рассчитался с хозяином и судя по его довольному виду, похоже, переплатил. Не успели мы подойти к лестнице, как закричал хозяин: — Жак, дубина стоеросовая, посвети господам!
Парнишка выбежал из кухни с горящей свечой, а затем пошел впереди нас по шаткой деревянной лестнице. Поднявшись наверх, мы оказались в тесной комнатушке под самой крышей. Паренек поставил свечу на приколоченную к стене полочку, отвесил неуклюжий поклон и исчез за дверью. Наши дорожные сумки уже лежали на низеньких деревянных кроватях. Не успел я сделать и пары шагов, как раздался дробный стук коготков и шуршание — это разбегались крысы. Усевшись на кровать-топчан, я с наслаждением снял сапоги, потом неторопливо разделся и принялся молиться. Шевалье поддержал меня, но только храпом, так как уже спал. Я загасил свечу и вытянулся на кровати. Целый день пути под солнцем, по выматывающей душу и тело жаре, дал себя знать и я провалился в сон, как в глубокий, черный омут.
Проснулся я от колокольного звона. Сел на кровати. Мышцы слегка болели. Шевалье уже молился, стоя на коленях, закрыв глаза и сложив руки перед грудью. Поднявшись и придав себе соответствующий вид, я быстро отбарабанил "Ангел Господень". Спустившись, мы сразу увидели ожидающего нас хозяина. Тот низко поклонился и сразу спросил: — Господа будут завтракать?
— Будут, — ответил я ему. — Но сначала пусть воды принесут. Умыться хочу.
После завтрака, я купил у хозяина постоялого двора колбасы, хлеба и сыра, затем мы вскочили на лошадей и отправились дальше. Несколько часов спустя мы добрались до небольшой речки с пологими берегами. Густой кустарник, нависший над берегом, давал отличную тень. Здесь, мы и решили остановиться, а когда схлынет жара, поехать дальше. Скинув сапоги, мы ополоснулись в речушке, затем сели есть. Немного поговорили, после чего Луи задремал, а мне спать не хотелось, хотя и чувствовалась усталость. Лежа в густой траве, я наслаждался тишиной, покоем и солнечным теплом. Аромат трав и цветов был особенно сладкий, что воздух казался пропитанный медом. С неба звучала трель незнакомых мне птиц. В шаге от меня стрекотал кузнечик, а спустя минуту, тяжело жужжа, мимо меня, пролетел большой жук. Я проследил за его полетом, скосив глаза, но голову поднимать не стал. Приятная нега охватила тело. На душе было легко и уютно. Даже не помню, когда мне было так хорошо. Может быть, в детстве?
Отдохнув, мы отправились дальше, а еще спустя пару часов остановились у придорожной таверны. Хозяин, жизнерадостный толстяк, предложил нам похлебку и жареную свинину. Пока ели, поинтересовались дорогой на Бурж, правильно ли едем и не сбились ли с пути.
— Не волнуйтесь, господа. Вы едете верно, но если хотите сократить путь, то вам следует доехать до каменного креста и свернуть на протоптанную тропинку, которая ведет через лес. Это земли графа Гийома де Монтень. Проедете сквозь его лес и попадете на торную дорогу, а там и до Буржа рукой подать. Только упаси вас бог подстрелить какую-либо живность в лесах графа. Его егеря прямо сущие черти, — подняв глаза к потолку, он перекрестился. — Прости меня господь за упоминание нечистой силы.
— А постоялый двор на той дороге есть? — спросил его Луи.
— Есть. Как не быть, ваша милость. Вот к закату до него и доберетесь.
Мой благородный друг в очередной раз предоставил мне возможность рассчитаться за обед. Я только усмехнулся про себя и полез за кошельком.
Как и сказал нам хозяин, у вросшего в землю каменного креста, местами поросшего мхом, мы увидели узкую лесную тропу и съехали с тракта. Она тянулась через густой лес, где ветки дубов и буков образовали поистине настоящую зеленую стену по обе стороны, а иной раз смыкались прямо над головой, образовывая крышу. Здесь, в глубине леса, было очень тихо. Сначала безмолвие нарушалось лишь легким шелестом веток, да воркованием диких голубей, но углубившись дальше в лес, мы услышали, где-то далеко в стороне, звук охотничьего рога и лай собак. Вскоре лесная тропа вывела нас к зеленой луговине, где, разомлев на солнце, лежали коровы и свободно бродили свиньи. За ней, в окружении полей, лежала деревня в три десятка домов и прилепленных к ним пристроек для скота и птицы. Кое-где вился сизый дымок над отверстиями в соломенных крышах. Из взрослых обитателей деревни мы никого не видели, так как был разгар рабочего дня и только у входа двух домов копались в земле совсем маленькие дети. Проехав по границе деревни, мы выехали на торговый тракт и скоро поравнялись с купеческим обозом, где снова уточнили дорогу на Бурж. Купцы нас успокоили, заверив, что мы едем в нужном направлении. Не успели мы с ними расстаться, как встретились с небольшим отрядом, скакавшим нам навстречу. Группу из шести солдат возглавлял крепкий, плечистый мужчина с густыми усами и окладистой бороды, напоминающей по форме лопату. На голове был надет берет, без каких-либо украшений. Широкие плечи облегал темно-синий камзол, на левой верхней части которого был вышит герб. На руках печатки из оленьей кожи. На поясе висел меч и кинжал. Солдаты были одеты в коричневые куртки из бычьей кожи. За плечами у каждого висел длинный лук, а на поясе — короткий меч. Лица у лучников были грубые и обветренные. Скользнув по нам взглядом и определив в моем попутчике дворянина, командир отряда проигнорировал меня, слегка кивнув шевалье и получил в ответ точно такой же короткий кивок от де Жуанвиля. Насколько я разбирался в местных реалиях, то решил, что это отряд солдат графа Гийома де Монтеня, хотя не знал его герба, поэтому сравнивать вышитый рисунок мне было не с чем.
Городские ворота, надвратные башни и видневшиеся из-за городских стен крыши домов, и остроконечные шпили с крестами на верхушках. Это был Бурж. Мы, наконец, добрались до цели нашего путешествия. Пробравшись через знакомую мне толчею у городских ворот, я остановил лошадь возле стоящего у ворот стражника, который недовольно глянул на меня, как бы спрашивая: чего встал, дорогу загораживаешь? Но сверкнувшая на солнце монета, сразу разгладила его нахмуренные брови.
— Приятель, где мне найти постоялый двор "Голова сарацина"?
Он мне подробно объяснил дорогу, а в конце одобрил мой выбор, заявив, там довольно чисто и хорошо кормят, но тут же удивленно посмотрел на меня, стоило мне снова спросить про хорошую гостиницу. Не знаю, что обо мне подумал пожилой страж ворот, но тут же пустился в объяснения, после чего мы с Луи поехали в "Свирепого вепря". Шевалье, слушавший объяснения стражника, тоже бросил на меня любопытный взгляд, но ничего не сказал. Хозяин, лысый, как колено, толстяк, принял нас, как полагается, поселив и сразу накормив. Луи сказал, что отдохнет после дороги и остался поговорить с хозяином об особо интересных в городе местах, где можно хорошо развлечься, а я отправился в "Голову сарацина".
Так как в моем задании не было конкретики, а только общие указания, поэтому не зная, как пойдут дела, я решил не терять времени и заняться пока подготовкой к работе. Изучить город и места жительства тех лиц, за которыми мне придется наблюдать. Я и так привлек ненужное внимание, поинтересовавшись у стражника сразу двумя гостиницами, так в "Голове сарацина" я изначально не собирался останавливаться. Не исключено, что обо мне в городе уже знали и в этом случае я мог оказаться под наблюдением потенциального противника. Может подобная осторожность смешно выглядит в средневековом городе, но она мне уже не раз спасала жизнь в моей прошлой ипостаси, поэтому не казалась ни смешной, ни лишней. Я пошел пешком, из-за той же предосторожности, изредка спрашивая дорогу. Уже привычный городской шум, с криками зазывал и болтовней кумушек сплетавшийся с руганью и спорами торговцев на рынках, ржаньем лошадей и скрипом телег, я пропускал мимо ушей, но при этом внимательно смотрел под ноги, обходя кучи мусора и зловонные лужи. Проходя мимо лавки пекаря с удовольствием втянул в себя аромат свежевыпеченного хлеба, еще чем-то вкусным пахнуло из дверей и широко распахнутого окна таверны, расположенной чуть дальше, на углу. Прошел через рынок, бросив взгляд на кучку нищих, которые самозабвенно дрались за какие-то отбросы. С десяток любопытных, среди них была парочка городских стражников, криками и улюлюканьем подбадривая ее участников, с явным интересом наблюдали за дракой.
Дойдя до постоялого двора, осмотрелся. Из дверей таверны постоянно входили и выходили люди. Обратил внимание на трех купцов, средних лет, одетых по-дорожному, а значит, неместные, приехали сюда торговать. Проходя мимо двух шлюх, стоявших у стены соседнего дома в ожидании клиентов, весело рассмеялись. Из верхних комнат были слышны невнятные крики гостей, чего-то требующих. Через двор к лестнице, которая вела на галерею, пробежал слуга, торопясь услужить гостям. Конюх и подручный, подросток, лет двенадцати, занимались лошадьми. В этот самый момент к конюшне подъехал рыцарь с оруженосцем. Я определил это сразу, так как к его седлу был приторочен турнирный щит с гербом — свернувшаяся змея на фоне разделенного косой полосой поля щита. Верхняя часть была красной, а на нижней — голубые и серебряные полосы. Легко, спрыгнув на землю, он сразу направился в таверну, оставив лошадей и вещи на попечение своего слуги. Насчет турнирных правил меня немного просветил Луи, поэтому я решил, что рыцарь здесь не просто так, а, возможно, приехал на турнир.
Войдя в зал, быстро огляделся по сторонам. Посетителей было немного. Компания купцов, сидевшая за столом, что-то негромко, но оживленно обсуждала, кто-то из посетителей обедал, уткнувшись в тарелки, другие пили пиво или вино. Не заметив ничего подозрительного, подошел к хозяину, стоявшему у небольшого столика, а за его спиной выстроились три бочки на козлах. Хозяином постоялого двора оказался длинноносый худой мужчина, лет сорока пяти, с грустными глазами. Когда я представился и передал ему кошелек, выражение его лица не изменилось и было непохоже, чтобы он так сильно обрадовался деньгам. Уже позже я узнал, что его несчастный вид имел семейное происхождение: вздорная, сварливая жена и пятеро детей.
— У меня остановитесь, сударь? — спросил меня Жак Доффиналь, так он мне представился.
— Нет. У знакомых, — соврал я.
— Хорошо. Если что-то вам понадобиться, милости прошу, обращайтесь.
Вернувшись в свою гостиницу, я застал шевалье в его комнате, где он занимался тем, что выбирал себе костюм для выхода в город. Выйдя на улицу, мы сначала прошлись по городу, а затем, по торговым рядам. День выдался солнечным, и отражавшиеся от блестевших позолотой вывесок или выставленной серебряной посуды яркие солнечные блики, время от времени, слепили глаза. Если шум людской толпы, куда вплетались крики зазывал, уличных торговцев и владельцев лавок, был для меня привычным фоном, но к отвратительному запаху, шедшему от мясных лавок или сливных канав, привыкнуть до сих пор не мог, он заставлял меня невольно морщиться.
Неожиданно шевалье встрепенулся и вдруг обратился к двум идущим рядом с нами горожанам
— Приятель, ты что-то говорил о турнире.
Мужчина, судя по всему ремесленник, поняв, что перед ним дворянин, ответил: — Да, ваша милость. Его сиятельство, граф Анри де Бриенн, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни, устраивает большой праздник. Мой приятель, из студентов, назвал его... вроде как jubilaeus или годовщина очень важного события. Вот граф и решил его отметить его не только пиром, но и турниром. Вы, ваша милость, сходите на городскую площадь. Там каждый день герольд графа...
"И тут юбилеи празднуют. Может, граф свои пятьдесят лет решил отметить? Значит, с турнирным щитом я все же угадал".
— Спасибо, приятель, — оборвал его Луи, потом повернулся ко мне. — Как же нам повезло, Клод!
Он не просто обрадовался, как ребенок, этой новости, сейчас в его глазах горел боевой азарт воина. Мне, конечно, было интересно посмотреть на рыцарский турнир вживую, вот только у меня ждала работа, которую за меня никто не сделает, но так как шевалье ждал от меня соответствующей реакции, то мне пришлось делать радостное лицо.
— Это просто здорово! Мы обязательно пойдем.
Не сдержав эмоций, Луи даже хлопнул меня по плечу: — Идем, мой друг, скорее! Я хочу узнать имена славных рыцарей, которые выйдут на ристалище, чтобы биться во славу прекрасных дам!
По пути, из разговора двух кумушек, идущих впереди нас, мы узнали еще одну городскую новость. Оказалось, что на главной городской площади сегодня утром к позорным столбам должны приковать двух преступников.
Пока мы за ними шли, то услышали много всякого разного. Какая-то Луиза, самая настоящая ведьма, сынка аптекарского привадила, и он к ней теперь каждую ночь бегает, а Жульетта, соседка одной из подружек, ночью видела черную тень, которая заслонила луну. Еще мы узнали, что в Париже повесили какого-то знаменитого разбойника, который называл себя Королем дорог. По их словам он сам взошел на эшафот, после чего громко сказал: — Вручаю свою душу Богу, Пресвятой Богородице и Святой Троице Рая и умоляю их простить все мои гнусные преступления и грехи, что я совершил в своей жизни! Палач, делай свое дело!
Под эти сплетни и слухи мы вышли на центральную площадь, где толкалось достаточно много народа. Женщины, набиравшие воду в фонтане, мужчины, толпившиеся у раскрашенного деревянного щита, и шумевшая толпа, собравшаяся возле позорных столбов. Мне не нужно было протискиваться сквозь толпу чтобы увидеть то, что и прежде доводилось видеть. Да и Луи пока интересовало только одно: турнир! Протолкавшись вперед, несмотря на недовольные взгляды и тихие ругательства, раздававшиеся у нас за спиной, мы оказались у ярко раскрашенного щита, где на вбитых в доски гвоздях висело два с половиной десятка маленьких декоративных щитов с гербами рыцарей. По обе стороны от этой своеобразной выставки стояли, одетые в цвета графа, герольд с ярко начищенной трубой и подросток-паж, лет тринадцати-четырнадцати. На груди каждого камзола был вышит большой герб их господина. Я покосился на шевалье, который не отрывая глаз, внимательно и цепко разглядывал каждый герб, при этом непрерывно шевелил губами, словно читал невидимую книгу. Я даже ее название знал: "Геральдика". Лично мне она показалась скучной и неинтересной.
Так мы стояли минут десять, пока герольд не поднес трубу к губам и закинув голову, трижды не протрубил, потом сильным и звучным голосом объявил во всеуслышание, что его господин, граф Анри де Бриенн, приглашает всех достойных рыцарей почтить его праздник своим присутствием и выступить на турнире, который состоится на третий день после праздника Преображение Господне. Я чисто автоматически прикинул в голове: Преображение Господне — это 6 августа, значит, праздник у графа начнется 9 августа. Турнир, продолжил объяснять глашатай, будет проходить в три этапа. Сначала состоится вечерний турнир, на котором молодые рыцари-холостяки и оруженосцы будут имели возможность продемонстрировать свою доблесть и воинскую выучку перед опытными рыцарями и собравшейся публикой. Также здесь могут участвовать рыцари в соревновании под названием "Платок прекрасной дамы", где на полном скаку надо поднять копьем, лежавший на земле, платок. На второй день праздника будет парад рыцарей и "меле" — групповая схватка, где рыцари будут сражаться пешими. На третий день на ристалище начнутся поединки конных рыцарей, а в завершение праздника пройдет определение победителя и торжественная церемония вручения наград.
Когда глашатай закончил говорить, он снова поднес трубу к губам, закинул голову и громко протрубил три раза. Не успел он закончить свое выступление, как в дело вступил паж. Симпатичный парень, богато и красиво одетый, с завитыми волосами, которые ложились на его плечи. Он чистым и звонким голосом стал зачитывать список рыцарей, заявивших свое выступление в турнире. В конце он объявил о правах и правилах на турнире. Как оказалось, оружие на турнире будет специально притупленное, но даже при этом рыцарям предлагалось использовать усиленные доспехи. Запрещалось в случае проигрыша забирать доспехи, коня или пленить проигравшего рыцаря. Было запрещено наносить удары в правую руку, так как ее в схватке не закрывал щит. Было зачитано еще много правил и требований к участникам турнира, но мне это было неинтересно. Единственное, на что я обратил внимание, так это на то, что любой рыцарь, пожелавший участвовать в турнире, должен был пройти специальную отборочную комиссию, где должен был представить неоспоримые доказательства на свое дворянство, герб и девиз. На состязание не допускались рыцари, уронившие свое достоинство — предатели, лжесвидетели или разбойники. Про самозванцев и речи быть не могло. Узнав об этом, его, согласно каким-то древним законам, могли вполне затравить собаками. Когда мы выбрались из толпы, лицо у Луи выражало неописуемый восторг. Чувствовалось, что в нем сейчас бурлило море чувств и эмоций, которые его просто захлестывали. Пару минут мне пришлось ждать, когда он успокоиться и объяснит, что его так взволновало:
— На этом турнире будет выступать мой благородный друг, виконт де Сен-Сир.
К сожалению, для этого времени я до сих пор оставался чужаком, который только-только научился разбираться с эмоциями, чувствами и мыслями буржуа и ремесленников, а вот с дворянами, честно говоря, близко дел не имел. Дворяне, стоя на вершине власти, в своем большинстве, умели управлять своими эмоциями и чувствами, хотя и среди них хватало снобов, дураков и подлых негодяев. Вот только у большинства важных и влиятельных вельмож всегда имелось второе дно. Кровосмесительные союзы или родственные связи, которые они не хотели признавать, борьба за землю или кровная месть, которая длилась десятилетиями, а то и веками, то затихая, то вспыхивая вновь, как пожар на торфянике. К тому же сейчас во Франции шла война крупных феодалов против короля, где дворянам приходилось делать выбор, выступая за ту или иную сторону, вступать в политические союзы, где родственники и друзья оказывались по разные стороны поля боя, а кровным врагам невольно приходилось сражались плечом к плечу против единого противника. Пока я был не готов разбираться с запутанной родословной дворянской элиты, их связями, политическими взглядами, кровной местью, врагами и покровителями, но при этом пытался понять взгляды, интересы и настроения дворян, с которыми мне приходилось сталкиваться. Меня всегда удивляла их необоснованная спесь, которая проявлялась в самых неожиданных случаях, но при этом я понимал, что это взгляд современного человека на общественные отношения в Средневековье. Оба дворянина, рыцарь-романтик Луи де Жуанвиль и карьерист Антуан де Парэ были мне видны, как на ладони. Луи считал, что живет так, как ему нравится, хотя на самом деле он придерживался определенных жизненных рамок — дворянской чести и рыцарского кодекса. Да и мечты у него были самые обычные — жена-красавица, поместье, наследник. Антуан, еще молодой, сделал ставку на службу у короля, но при этом, я не сомневался, что суть его мечтаний ничем не отличается от желаний Луи. Только одно мне было непонятно с де Жуанвилем. Разделись в один прекрасный день вся Франция на два лагеря, кто за короля, а кто против, я бы, наверно, не смог сказать, на чьей стороне тот выступит.
— Вы, сударь, хотите поехать к нему? — поинтересовался я.
— Даже не знаю, Клод. Мы не виделись с ним... очень много времени. Я думал его навестить, ведь у нас есть о чем поговорить... и что вспомнить.
Я знал это мечтательное выражение на его лице. Оно обычно предвещало длинный рассказ или долгие воспоминания, которые мне не хотелось слышать. Другого способа чтобы отвлечь его я не нашел, поэтому быстро предложил:
— Давай лучше посмотрим, кого там наказывают.
— Зрелище для простаков, — пробурчал он, но при этом развернулся и направился к уже сильно поредевшей толпе горожан.
У одного позорного столба стоял полный мужчина средних лет в хлопковом колпаке на голове и привязанной к шее буханкой хлеба. Как явствовало из таблички, прикрепленной к столбу, он был булочником, который продавал хлеб с недовеском. Его одежда носила на себе следы пятен от гнилых фруктов, а один глаз подбит, однако сейчас никто в него не бросал, люди по большей части проходили мимо, а если и задерживались, то только для того, чтобы отпустить грубую шутку. Голова булочника была опущена, и он все время смотрел в землю. Зато вокруг второго столба стояла небольшая толпа, причем большинство зевак состояло из женщин. Здесь к столбу была привязана женщина, полная противоположность пекарю, сухопарая и высокая. У нее на голове была надета маска-клетка в виде морды собаки. В лицевой части маски находился острый металлический кляп, который не давал закрыть рот, а значит, не давал возможности говорить. В отличие от наказанного мужчины она стояла выпрямившись, а глаза ее метали молнии, если можно так выразиться. Из надписи на столбе можно было понять, что она неоднократно и прилюдно оскорбляла на улице людей. Пытка лично для нее была жестокой: ее ругали и оскорбляли, а она ни слова не могла сказать в ответ. Такие наказания, я знал из своей практики, длились не более двух суток. Цель их, конечно, была ясна: унижение и публичное порицание. Вот только это еще была и замаскированная пытка. Человек, после долгого стояния, сильно уставал, со временем начиная обвисать, но веревки или кандалы не давали ему упасть и жестко резали руки.
Постояв какое-то время перед позорными столбами, мы пошли дальше. Прошли мимо аптеки, в дверях которой стоял хозяин лавки, в темно-зеленой мантии. Это был пожилой мужчина с худым лицом и гривой седых волос. В отличие от большинства владельцев лавок он не зазывал прохожих, а с любопытством, мне так показалось, наблюдал за жизнью улицы.
Мы перешли с солнечной на теневую сторону улицы и пошли, глазея по сторонам, пока не добрались до таверны, где решили перекусить. Не успели мы перешагнуть порог, как к нам подошла подавальщица, довольно милая девушка, и спросила: — Господа желают поесть?
Я еще толком не успел осмотреться, как Луи уже дал согласие. В самом конце зала, куда нас привела девушка, стояло два стола. Они стояли сразу за двумя толстыми балками, потемневшими от времени и копоти, являясь своеобразной границей для дворян и простого люда. За одним столом сидела компания из четырех человек благородного происхождения, которые с явным аппетитом ели жареного поросенка, запивая вином, а за другим сидел дворянин примерно возраста Луи. Он ел жареную курицу. При виде нас он приветственно махнул рукой, при этом открыто и весело улыбнулся.
— Прошу вас, господа! Составьте мне компанию.
Он был одет по последней моде, да и два перстня с крупными камнями говорили о его богатстве. Сразу напрашивался вопрос, что он делает в обычной городской таверне? Или приехал на турнир? Если так, то до него чуть больше двух недель. Состоялось взаимное представление, причем взгляд нашего нового знакомого по имени Гийом де Брюк, брошенный на меня, не изменился, остался таким же доброжелательным. Луи бросил оценивающий взгляд на девушку, стоявшую в ожидании заказа, потом спросил: — Что у тебя есть, милая?
— У нас сегодня похлебка, жаркое из свинины и тушеный, с овощами, цыпленок. Ветчина, паштет, колбаса, сыр. Есть монастырское сладкое и бургундское вино.
Я взял паштет и жаркое из свинины, а шевалье — ветчину и цыпленка. Вино, по рекомендации нашего нового знакомого, мы взяли бургундское. В разговоре выяснилось, что он только что приехал в город для улаживания своих личных дел и неожиданно узнал, как и мы, о турнире. Если раньше он собирался уехать пораньше, то теперь он намерен задержаться. После этого заявления спокойная и вежливая беседа двух едва знакомых людей тут же превратилась в энергичный и бурный спор двух фанатиков. Оба знали до мельчайших подробностей все тонкости и правила турниров, могли наизусть перечислить победителей, их любимые приемы, какое оружие лучше и все такое прочее.
Доев жаркое, я еще какое-то время, чисто из вежливости, слушал их споры, но, когда мне надоело, извинившись и сославшись на свои дела, встал и ушел.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
