|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Should I bring him down?
Should I scream and shout?
Should I speak of love,
Let my feelings out?
I never thought I'd come to this.
What's it all about?
J-C Superstar
* * *
Однажды я спросил Элиса, почему он не носит темные очки. А он ответил, что все равно никто не смотрит ему в глаза. Это была правда — даже я это делал крайне редко.
Нам досталось странное и хорошее время, когда открывается то, что раньше скрывали условности и быт. И зависит это целиком от нас. Наш сегодняшний быт не был рутиной, он был тайной, когда жуткой, когда сладкой, когда просто невыразимо уютной. Тут даже нечего и говорить — нам очень повезло. Несказанно. Мне повезло, если точно. Я мог прожить обычную жизнь, не хуже и не лучше других — достойную жизнь моих родителей, которой можно гордиться. Но я проживу другую. Если удастся выжить.
Надо сказать, мы практически не виделись первые дни после моего переезда. Я получил невиданную при моем жалком опыте работы должность — от стажера отдела кредитования — сразу до финансовой аналитики в Вебстер Банк, мечта, не имеющая право становиться реальностью так скоро. Начальник отдела принял меня очень тепло, задал несколько вопросов, дал небольшое задание — и перезвонил даже не в течение недели, а через два часа. В такую удачу трудно было поверить, как и в ряд других, впрочем. К счастью, у меня просто не было на это времени и сил. Я очень хотел показать, чего я стою, раз уж выпал такой волшебный шанс — и, похоже, у меня получалось.
Как уже было сказано, работая на износ, я редко видел Хоши и еще реже — Элиса. Она испытывала на нас свои эксперименты в европейской кухне, по большинству неудачные, часто исчезала и постоянно болтала — в отличие от нас. Толку в этом было немного — ее речь бывала такой, будто она не прожила в Штатах всю свою жизнь, помесь японских слов, которых я не понимал, с английскими, но с таким чудовищным акцентом, что и их я разбирал через раз. Хорошо, когда поблизости оказывался Элис, у которого не было таких проблем, и он мог перевести меня кое-что из этой абракадабры. Хоши произносила его имя как "Арису", а мое, соответственно, "Рису", так что порой я даже не мог понять, о ком из нас речь — и позже пришел к выводу, что и для нее нет особой разницы. Она целовала нас обоих, говорила нам по-японски "я тебя люблю" по много раз на день, но от этого ни слова, ни поцелуи почему-то не теряли своей ценности. Она сразу же открыла внутреннюю дверь между нашими квартирами, хотя и пользовалась ею нечасто. В общем, я понятия не имел, зачем мы ей нужны, однако знал, что спрашивать бесполезно. Как и я бы не смог ответить, если бы спросили меня.
Полностью погруженный в работу, я все же замечал некоторые особенности нашей теперешней жизни на новом месте. В ней появилось волшебство — знакомое и незнакомое одновременно; создавалось впечатление, будто кто-то наткал невесомых, невидимых глазу нитей — их можно было задеть, проходя, они скользили вокруг и сквозь, лишь отдаленно напоминая то детское ощущение от иглы Хоши, что осталось в памяти. Сейчас они давали тянущее, приятное чувство — оно неохотно отпускало из дому и за его пределами оборачивалось легчайшим сожалением, зовущим поскорее вернуться назад. В общежитии я не осознавал ничего подобного — пока не расстался с Элисом, как мне казалось, навсегда. Только потом я стал припоминать, как часто мне хотелось вернуться в комнату безо всякой причины — иногда я даже уходил с самой крутой и долгожданной вечеринки, оставлял девушку-"верную штуку", и когда, в зависимости от настроения, Элис открывал мне дверь и обнимал, или же просто лежал на своей кровати, подперев щеку ладонью — тогда отпускало, словно лишний щелчок кнопки, регулирующей подачу морфина.
Да, мы жили, будто нанизанные на одну нить. Хоши сплела нас вместе, мы сошлись, как звезды в ее гороскопе — а может, в моем. Иногда ночью я слышал стук ее швейной машинки за стеной, но когда заглядывал — там было пусто и темно, и звук возобновлялся, стоило мне вернуться в кровать. В силу усталости я не страдал бессонницей, к тому же стук собственного сердца и простое осознание того, что Элис теперь совсем близко, действовали не хуже колыбельной. Сейчас мне трудно было представить, как я мог уйти тогда — просто повернуться и выйти в дверь, чтобы больше не возвратиться — после всего, что случилось с нами. Однажды в университете, уже в период моей одержимости Вайолет Гордон, я напился так, что едва мог стоять на ногах... я просто вышел на пять минут в магазин и встретил ее там, и предупредить Элиса даже в голову не пришло. Явился под утро, грохнувшись перед этим в клумбу на территории кампуса, а потом в какую-то лужу — помню, Элис выбирал всякий мусор у меня из волос, в то время как я нес ахинею о любви к Ви. Он был удивительно терпеливым и ласковым, даже таскал меня блевать к раковине и умываться, а я рыдал и целовал его руки, продолжая бредить, пока не заснул с ним в обнимку не помню на чьей кровати. После этого Элис не разговаривал со мной несколько дней, и даже Вайолет ненадолго отступила на второй план — он умел молчать комфортно, а умел и так, что хотелось ползать перед ним на коленях, только чтобы вымолить хоть слово. В конце концов, я так и сделал — загородил входную дверь, мешая пройти, и он все-таки сказал слово — это слово было "дурак", но каким же счастливым я себя почувствовал. Я вспомнил это чувство, только когда переехал сюда, и с тех пор его отголосок никогда меня не покидал.
Через несколько дней после поселения я все же решил зайти к Элису — мы пару раз сидели у Хоши, но его квартиру я еще не видел. Дверь была открыта, и почему-то я не постучал даже для приличия. Интерьер оказался минималистический, в японском стиле и очень в духе прежнего Тарантула — футон, торшер, ширма, а также то, что меня удивило — компьютер, телевизор и книжный шкаф во всю стену. Вот это было совсем не в его духе. Элис, насколько я помнил, книг не читал и фильмов не смотрел, потому что читать было тяжело, а смотреть — бессмысленно. С компьютером он вообще был на "вы" с реверансами. Сейчас в шкафу было много книг, а в тумбе под телевизором — стопки дисков, я взял один — "Некоторые любят погорячее", с обложки томно подмигивала Мэрилин Монро. Рядом валялись "11 друзей Оушна" и "Защита от дурака".
— Ты пришел.
Я обернулся. Элис вышел из ванной, обернутый полотенцем — готов поклясться, что не слышал ни звука и свет там не горел.
— Привет, — только и нашел я что ответить, и аккуратно опустился на футон, почувствовав дрожь в коленях. Прямо как в первый день в колледже... — У тебя классно.
— Да? Это Хоши — выбрала по своему вкусу. Хочешь, она и тебе поможет.
На данный момент в моей квартире был тот же спартанский минимализм, но по другой причине. Квартира сдавалась без мебели, она и так казалась слишком роскошной для своей цены и этого района. Там были красивые светлые обои, деревянные панели, окно на полстены, а кроме этого матрац и стенной шкаф. На первое время более чем достаточно.
— Нет, я знаю, что мне нравится. Я старомодный, не оригинальный и помешан на IKEA.
— Что это?
— Это такая мебельная фирма, — объяснил я. — Не дорогая, но мне и это пока не по карману. Может, позже — мне обещали повысить зарплату где-то через полгода.
Элис подошел ближе, рассматривая меня сверху вниз — точно как я его когда-то рассматривал. Только ему сейчас подвоха ждать нечего.
— Ты постригся, — сказал он тихо и провел ладонью по моему затылку, не спеша и едва касаясь. У меня волоски на загривке дыбом встали — давно он меня не трогал. — Мне тоже нужно. Пойдешь со мной?
— Конечно, — ответил я сиплым голосом и кашлянул. — Давай завтра.
— Давай.
Вопросы о книгах и дисках просто из головы вылетели, как ненужный хлам. Я неловко поднялся на ноги, а он наоборот сел, положив руки на колени, будто собирался просидеть так до самого завтра. Глаза красновато мерцали в мягком свете торшера.
— Риз, я так рад, что ты нашелся.
"А я рад, что ты рад", — подумал я, но не сказал — это была бы не совсем правда. Я чувствовал себя счастливым и по ряду других причин.
Однако завтра он не зашел, его дверь была заперта. Не видел я его и на следующий день, а потом началась новая рабочая неделя — каждая сложнее предыдущей, так что размышлять было особо некогда.
...Это было очень знакомо, течение и дыхание, легкое, как ажур паутины, и такое же цепкое до жути. Я открыл глаза и от неожиданности дернулся, сильно стукнувшись о что-то головой.
— Ой, — сказал Элис — спокойно и лишь немного удивленно.
Он сидел рядом, прижав пальцы к скуле — светлая кожа под ними на глазах опухала и наливалась пурпуром.
— Прости, — пробормотал я. — Отвык просыпаться рядом с тобой. Болит?
— Давно ты меня не бил.
Придя в себя, я по-быстрому сгонял в холодильник за банкой с пивом и приложил к синяку. Элис послушно откинул голову, прикрыв глаза — похоже, это его особо не расстроило.
— Я нечаянно.
— Сейчас да. Что, сильно жутко?
Тут сказать было нечего, но видали и хуже. Как-то в детстве мне заехали в глаз качелей — та еще была красота.
— Дать зеркало?
Неожиданно его лицо потемнело, неуловимо — я заметил, просто не понял, в чем причина.
— Не надо. Риз, ты скучал по мне?
Отвести глаза, когда на тебя вот так в упор смотрят, невозможно, да и почему бы не сказать правду? И какой смысл врать детектору лжи? И какой смысл врать вообще?
— Очень. Честно, я и не знал, насколько скучал, пока не...
— Не вернулся?
Я кивнул. Элис улыбнулся — теперь он часто улыбался, и потихоньку я уже начал работать над собой и привыкать. Потом открыл банку с пивом и протянул мне.
— Вместо кофе. А потом пойдем.
— Куда?
— Мне надо постричься, ты забыл?
Когда мы пришли в салон, фингал под глазом Элиса входил в период расцвета. Он сел в кресло спиной к зеркалу и сказал:
— Стригите так, как он скажет.
Он — в смысле я. На мгновение я затормозил, но решил, что это не то место, где стоит устраивать долгие разговоры. Потому просто ответил:
— Уберите волосы с лица и довольно.
После этого пурпурное художество стало еще выразительнее, но Элис на себя даже не взглянул. Выйдя на улицу, он втолкнул меня в следующий магазин.
— Пойдем теперь выбирать одежду.
— Почему бы тебе не попросить Хоши? Она модельер и лучше разбирается.
— Она ходила со мной раньше, — пожал он плечами. — Выбирала то, что нравится ей. А ты выберешь то, что нравится тебе.
Я снова решил, что спорить себе дороже, и мы купили ему пару шмоток. На самом деле единственная мысль, которая меня беспокоила — стоимость всего этого барахла. Элис расплачивался кредиткой нашего Вебстер Банка, да такой, какую не каждому дают. Я все раздумывал, стоит ли задать вопрос, когда он спросил первым:
— Тебе нравится?
— Что?
— Это, — он покачал фирменным пакетом.
— Мне все равно, Элис.
Он остановился как вкопанный — прямо посередине пешеходного перехода, так что пришлось оттащить его на тротуар. Барьер ресниц дрогнул, посверкивая кровавыми бликами, — странно, но я даже испугался не сразу, за себя, за окружающих. Точно надо заново рефлексы оттачивать.
— Тебе безразлично?..
Я глубоко вдохнул. Обожаю, когда на нас обращают внимание.
— Мне не безразлично, а все равно. Мое отношение к тебе не может измениться в лучшую или худшую сторону в зависимости от того, какая у тебя прическа, одежда или кредитка. Я понятно объясняю?
Не думал, что он так туго соображает. Но наконец его лицо разгладилось, и он взял меня за руку.
— Тогда позволь мне сделать тебе подарок.
Это был мебельный магазин, мы бросили пакеты у входа, и Элис потащил меня вглубь, к спальным гарнитурам.
— Ты что, хочешь подарить мне кровать?
— Совершенно верно. Потому что у тебя ее нет.
Она была очень даже ничего, в моем вкусе, большая и стильная, с деревянным изголовьем. Элис влез на нее, шелестя полиэтиленом, и я послушно заполз следом.
— Удобно?
Я закрыл глаза и поворочался.
— Да. Супер.
— Тогда она твоя.
Элис достал из кармана конфетку рафаэлло и осторожно развернул.
— Последняя, — объявил он, откусив половину. — Орех достается тебе.
— У меня уже есть кровать, — попытался запротестовать я, но он сунул половинку мне в рот, и я сдался. Не ел их с тех пор, как мы расстались. — О господи. Как я жил без них... Как без тебя жил?
— Тихо, — прошептал Элис. Он уже съел свою и теперь склонился надо мной. — Не шевелись.
— Что ты делаешь?.. — спросил я, почему-то тоже шепотом. На миг я ощутил те тонкие нити, плотную и теплую сеть, узы, которые не одолеть, не оставив на них частей своего тела.
— Не даю кокосовой стружке упасть тебе за шиворот. — Он прикоснулся губами к моей щеке, и я закрыл глаза. — Раз... два... — губы сняли крошечный белый лепесток с подбородка, а потом язык скользнул за воротник, и у меня перехватило дух. — Вот и все.
— С каких пор ты смотришь фильмы?.. — спросил я хрипло.
— С недавних.
— Ну как, вам нравится?
Рядом с нами выросла жизнерадостная непрошибаемая консультантша.
— Похоже на то.
Да, думаю, со стороны было очень похоже на то.
Когда мы вышли, оформив покупку, Элис какое-то время молчал, словно обдумывая вопрос.
— Риз, — сказал он наконец. — Ты не чувствуешь себя оскорбленным?
Я чуть не поперхнулся спрайтом.
— Каким?.. Не знал, что это слово до сих пор в ходу.
— Я плохо понимаю этот ритуал. Иногда люди рады подаркам, иногда делают в ответ что-то, что не сделали бы просто так. А иногда обижаются и чувствуют себя оскорбленными. И даже возвращают.
— Надо сказать, я чувствую себя великолепно, — признался я. Вопрос денег поднимать не хотелось — по крайней мере, не прямо сейчас, хоть он меня слегка и напрягал. — А ты?
— Тоже. Это очень приятно... А еще я слышал, что подарки имеют какое-то значение, там, кольцо — помолвка, и все такое. Интересно, что значит, когда один парень дарит другому кровать?
Я не выдержал и рассмеялся.
— Это означает, что один парень не хочет, чтобы другой спал на полу.
— Логично, — Элис усмехнулся мне в ответ и покрепче взял за руку. — Ты ведь поступил бы так же?
Разумеется — если бы у меня были лишние две штуки в загашнике. Финансовый вопрос все-таки встал, внезапно, и когда я меньше всего ожидал. В мой почтовый ящик пришел счет на оплату квартиры, я вскрыл его не глядя — и оказалось, что он не мой, а одного из жильцов этажом выше. Взглянув на цифру, я подумал, что глаза обманывают меня — сумма была почти вдвое больше, хотя наверху в этом крыле были три такие же квартиры, как наши. Мне и раньше приходило в голову, что цена слишком мала, но не было ни времени ни желания разбираться. Сейчас я пошел к управляющей — и мне снова открыл ее муж.
— Я по поводу квартиры.
— Собираетесь выезжать? — спросил он тут же.
— Почему это?
— Да за полгода до вас оттуда трое съехали. Последний продержался месяц — а потом просто исчез.
— Как исчез? — переспросил я, чувствуя, как по спине ползет гадкий, неприятный холодок.
— Да вот так, просто слинял и все. Заплатил за год вперед — и растворился. А потом уже вы появились. Вот я и подумал...
Я не помнил, как спустился на свой этаж, не помнил, что хотел прояснить разницу цен — это казалось теперь совсем не важным. Элис сидел под дверью, ожидая меня. Без единого слова я впустил его и закрыл за нами дверь.
— Что ты сделал с тем человеком?..
— С каким? — спросил он невинно, и мне захотелось поставить ему еще один фингал вместо сошедшего. Он сел на кровать, вытянув ноги, и в бордовой тьме глаз чудилась едва не насмешка.
— С прежним жильцом. Он не хотел съезжать, верно? И ты ПОГОВОРИЛ с ним более внятно, чем с другими?
Элис молчал, он уже не улыбался, да и мне не до того было. Он молчал очень долго. Потом сказал:
— Думаешь, я его убил?
— Ты мне скажи.
— Я говорил тебе, что никого не убиваю сейчас. Помнишь?
На этот раз замолк я — не знал, что сказать. Разговор, который прежде казался логичным, вдруг словно сменил полярность, и мысль застряла в тупике. Верить и хотеть верить — вещи разные, но...
Медленно я подошел и сел рядом.
— Прости меня.
— Ты не виноват. Когда-то я мог убить за койку у окна, — откликнулся он, не глядя на меня.
— Элис.
— Никто не просил тебя возвращаться. Никто не заставлял тебя быть со мной, приглядывать за мной. И не держит тебя здесь никто. Ты можешь сказать слово — и больше меня не увидишь.
— Я не хочу говорить это слово.
Он взглянул исподлобья.
— На самом деле я действительно собирался убедить его съехать, как других. И случайно выяснил, что его давно ищет полиция. Ну, и сказал, что полицейский спрашивал о нем.
— Не знал, что ты на такое способен.
— Полицейский и правда спрашивал, — ответил Элис невозмутимо. — Что-то про парковку, так что это была почти правда. Риз, я ведь пообещал.
— Я... не обижайся, но я не знаю, чего стоит твое обещание.
— Тогда подумай, что я потеряю, если нарушу его?
Через пару секунд я положил руку ему на плечо. Еще через пару секунд он накрыл ее своей, все так же не глядя.
— Мне очень сильно тебя не хватало. Я не стал бы рисковать и не стану. И если хочешь спросить про деньги, то не беспокойся — я их заработал.
Когда-то я поинтересовался, почему Элис выбрал именно эту специальность, на что он ответил, что с цифрами у него всегда было куда лучше, чем с буквами. И что в нашем мире деньги имеют значение. Вряд ли можно с этим долго спорить...
— Ты понимаешь, почем я беспокоюсь? — Наконец он повернулся, все еще удерживая мою руку на плече. — Элис, я просто хочу, чтобы никто нам не помешал, и чтобы мы никому не помешали. Вряд ли кто-то будет рад жить рядом с Тедом Банди...
— Слышал, он был довольно милый.
Я отпихнул его со смешком, и Элис улыбнулся тоже.
— Что еще?
— Элис... а ты... можешь показать мне, как это делаешь?..
Улыбка сползла мгновенно, словно ее там и быть не могло. И я испугался — действительно, не зная чего, просто испугался.
— Могу, конечно. Но не хочу.
— Это больно?
— Ну... Они всегда так кричат.
Меня прошибла почти болезненная дрожь, но здесь, рядом с ним настолько близко, что можно ощутить тепло тела, трудно было бояться слишком долго.
— Даже если не убиваешь?..
— В разной степени, но... — Он снова вернулся к созерцанию паркета. — Как это объяснить. Представь пятно света среди монотонных бессмысленных страданий — участок, где они слабее, и этот участок — я, мое желание. И исполнить его — единственный способ облегчить боль. Смысл жизни. Я не хочу показывать тебе, потому что люди после этого не остаются теми же — даже если выживают. Что-то в них навсегда меняется... ломается... не знаю. Это как... — Он долго не мог подобрать слово, пока я наконец не сказал:
— Изнасилование.
Столько слов — пытки, казни, адовы круги... почему я выбрал именно это? Элис не ответил. Вряд ли такое сравнение было ему полностью понятно.
— И ты так можешь с каждым?
— Кроме Хоши.
— Ты пытался?!
Неожиданно я фыркнул — бог знает почему это показалось таким смешным.
— Хотел, чтобы она отцепилась.
— Поверь, я понимаю тебя как никто. И она нам не по зубам.
Будто в ответ приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и оттуда потянуло подгоревшей пиццей.
— А вот и ужин.
Первый День Благодарения мы решили провести с моими родителями — вернее, это они так решили. Хоши был в восторге, Элис — не особенно, но если в колледже я мог без угрызений оставлять его дома и идти на вечеринку, то сейчас об этом не было и речи. Меня колотил вполне понятный мандраж — не то чтобы я ему не доверял, но семья есть семья, и даже приблизительный сценарий событий вырисовывался слабовато. Тем более что приехала моя бабушка Зива. Она пережила холокост, концлагерь Плашув, трех мужей и четырех детей, потеряла глаз и плоховато видела вторым, что тем не менее не мешало ей зрить в самый корень. Короче говоря, побаивался я. Однако все мои тревоги сошли к минимуму, как только Хоши запорхала по дому, похожая в своем наряде на бабочку-лимонницу. Она обаяла всех просто с порога, будто рассыпая направо и налево волшебную пыльцу. Папа с мамой два года прожили в Киото еще до моего рождения, я об этом знал, но не думал, что они помнят язык. В общем, они зачирикали хором, перемежая фразы смехом, и то, что я разбирал только "да", "нет" и "Рису" (или "Арису"), меня не беспокоило вообще. Они расспрашивали Хоши о ее родителях, в это время выяснилось, что у приемного отца Элиса была роскошная коллекция ружей, что очень заинтересовало бабушку — пока правый глаз еще видел, она была заядлой охотницей и стреляла не хуже Энни Оукли. Я впервые слышал о коллекции ружей — да, собственно, что я о нем вообще знал? Все было на уровне слухов и домыслов. Я внезапно это понял, когда папа спросил его о родителях.
— У меня было четыре приемных семьи, — сказал Элис. — Почти все умерли. Когда люди поняли, что я приношу несчастья, меня перестали усыновлять.
Все ненадолго замолкли, пока бабушка Зива наконец не сказала:
— Ну, наш Оскар совсем не выглядит несчастным.
Хоши засмеялась, мама тоже. Я не видел их лиц, глядя на Элиса — и то, что увидел, было настоящей маленькой наградой. Этого никто бы не заметил, только мы с Хоши, и я был рад, что не упустил.
Ближе к ночи мама проводила Хоши в комнату для гостей, а нас с Элисом определила в мою бывшую.
— Поместитесь? — спросила она с сомнением, и я только рукой махнул. На общажной односпалке помещались, большое дело. Элис все время как-то пугающе молчал — чтобы слушать стук сердца, ему достаточно было находиться рядом, положить на меня руку, максимум — голову, но сейчас он придвигался все ближе и теснее, пока практически не заполз сверху, и я спросил:
— Тебя что-то беспокоит?
Он тяжело вздохнул.
— Мне понравилась твоя семья.
— Это хорошо. Теперь они и твоя семья тоже.
Элис не ответил и объятий не разжал. Странно, но к утру даже ничего не затекло.
Перед отъездом, когда он прощался с бабушкой, мама шепнула мне на ухо:
— Ты у меня такой правильный. Я заглядывала утром к Хоши и, честно говоря, удивилась, не застав тебя там.
А я подумал, что она удивилась бы гораздо больше, заглянув в нашу комнату. И еще подумал, что бабушка Зива бы совсем не удивилась.
В общем, мы пообещали обязательно навестить их снова. Это было за пару месяцев до того, как Хоши исчезла.
Она постоянно пропадала и раньше, но сейчас оставила лаконичную записку: "Скоро вернусь". Тонкие нити не ослабели, разве что утихли звуки в соседней комнате, и впервые она заперла дверь. Я не чувствовал никакой тревоги, Элис тоже, и нам оставалось только ждать.
Еще через неделю пришло странное сообщение: "Вивьен или Миучча?"
Я выбрал "Вивьен".
Моя карьера потихоньку шла в гору, и вообще все складывалось как нельзя успешно. В какой-то момент, после того как кровать заняла в квартире почетное место, там стали появляться и другие вещи. Я по-прежнему слишком уставал, чтобы морочиться по этому поводу — к тому же это была приятная магия. Приходить вечером после трудного дня и ощущать запах чего-то нового, касаться этого пальцами и знать, что теперь оно — твоя часть. Первым был треугольный столик из IKEA, потом этажерка оттуда же, стол, изящная статуэтка под Дега на этажерку... потом триптих — три части яблока, одна за другой с разницей в неделю или две. Еще одна балеринка. Настольная лампа. Кресло. Моя квартира даже пустая казалась мне уютной, но сейчас она росла вместе с нами, с нашими отношениями, и каждый предмет был на своем месте. Я даже не благодарил Элиса за это все, да он и не нуждался в моей благодарности. Для него это был кайф, мало с чем сравнимый. И даже когда у меня появился телевизор, мы больше времени все равно проводили у него — когда просто сидели, когда смотрели фильмы, и хотя Элис задавал много вопросов, мне это было только в радость. Он вникал, и иногда у него даже неплохо получалось. А иногда — совсем никак. Помню, как-то я сказал:
— Элис, я хочу, чтобы ты учился понимать, а не говорить то, что мне надо услышать. И главное — чтобы ты хотел это делать.
— Я и хочу, — ответил он, — иначе не делал бы.
— И почему хочешь?
— Потому что ты хочешь.
Ну что ж, сойдет для начала.
Я старался делать все, чтобы между Элисом, который мог убить за койку у окна, и моим Элисом пропасть только росла с каждым днем, с каждым мгновением, что мы проводили вместе. Потому о приемных семьях не расспрашивал. Смел надеяться, что сейчас ему неприятно об этом вспоминать.
Через какое-то время пришла другое странное смс: " Манола или Стелла?"
Я выбрал "Манола". Со стеллами-эстеллами у меня были не самые лучшие ассоциации.
— Она чокнутая, но мне ее не хватает, — сказал Элис, когда я показал ему смс. — Давай сделаем пиццу?
У моей мамы был обалденный рецепт, Хоши бы нами возгордилась. Элис впервые в жизни натирал сыр, и не останови я его вовремя, пицца точно вошла бы в книгу рекордов.
Нельзя сказать, что вопросы, оставленные без ответов, забылись и ушли в небытие, это была то ли ремиссия, то ли инкубационный период — в любом случае, вопрос времени. Однажды я заметил странную вещь, на которую уже месяц или два почему-то не обращал внимания — зеркала. Вернее, их отсутствие. Зеркало было второй вещью после кровати, что появилась в моей квартире, и первой вещью, что в какой-то момент бесследно исчезла. Это началось, еще когда Хоши была с нами — где-то там на задворках сознания, я удивлялся, почему у девушки в квартире нет зеркала во весь рост, но не считал этот факт достойным расследования. У Элиса всегда было такое зеркало, даже в общежитии, было оно и в его квартире, пока тоже не испарилось. Это казалось странным, но не слишком — вокруг нас вообще было много странного. Тем более что я знал — если Элис не хочет о чем-то говорить, он уйдет от разговора простейшим способом, который мне вряд ли понравится. А если захочет — просто расскажет все сам.
Инкубационный период одного из насущных вопросов закончился внезапно и неожиданно — когда я собрался сделать у себя генеральную уборку. Я посдвигал вещи, освобождая пространство, перевернул журнальный столик — и обомлел.
Не слишком им доверяя, я ощупал увиденное пальцами. Потом включил ноутбук — но сомнений быть не могло. Это был не просто растиражированный столик IKEA, это был настоящий Лёвитт 1965-го года, из самой первой партии, и его цену трудно было даже представить.
Я сел на кровать, сцепив пальцы. Какая-такая работа может приносить столько денег не сильно успевающему выпускнику? Даже свою зарплату я считал манной небесной, а ее хватало лишь на мелкие расходы. В мозгу сразу всплыл счет за квартиру, из которого мне приходилось оплачивать лишь половину, вся эта мебель и... сколько квартира пустовала, пока я не въехал? Сколько стоит такая неустойка? Элис сделал все, чтобы мне было хорошо рядом, а я возомнил, что контролирую его просто потому, что он так сказал... Элис, который способен заставить человека сделать все, что он только пожелает, отдать все, что он захочет, даже убить себя... Можно ли его вообще контролировать? Когда Хоши была рядом, я верил в это больше, но сейчас мне снова стало страшно. Хотя... не совсем страшно. Больно, да. Будто оказалось, что мой дом, в который вложено столько сил и любви, стоит без фундамента и вот-вот рухнет.
Собравшись с силами (но не с мыслями), я пошел к нему. Дверь оказалась полуоткрыта, внутри тишина. И еще кое-что. Нет, пожалуй, сегодняшний день надо внести в календарь как день неприятных находок.
Я очень хорошо знал предмет, лежавший передо мной на низком столике. Я его не раз и не два видел. Но все-таки, снова не полагаясь на зрение, подошел и приоткрыл — зрелище было как в большинстве фильмов определенного жанра.
— Риз?
Я рывком обернулся, у меня чуть сердце не выскочило. Элис стоял у меня за спиной, держа в руках пачку счетов и рекламных буклетов из почтового ящика.
— Я спускался за... — Видимо, он понял, что меня мало интересует, куда он ходил. — Что?
— А что? — спросил я очень тихо, отступая назад.
— Ты смотришь как... — Он сделал шаг вперед, я соответственно назад. — Ты давно так на меня не смотрел.
— Это депозитная ячейка?..
Элис глядел с непониманием. Искренним. И от этого было еще хуже.
— Почему ты спрашиваешь? Не видел их прежде?
Да, от любого другого это прозвучало бы как издевка...
— В том-то и дело, что видел. Ячейка нашего банка?
Он кивнул. Еще один глупый вопрос — на ней была четкая надпись и логотип.
— И что у тебя делает депозитная ячейка, набитая драгоценностями?
Он медленно вдохнул, будто начал понимать. Отбросил счета и буклеты в сторону. И отвернулся. Вот этого я не ожидал.
— А как ты думаешь?
— Я не думаю, — сказал я тихо. — Я спрашиваю.
— А по-моему, ты уже все придумал. Знаешь, Риз, у меня дежа вю — потому что у нас уже был этот разговор пару месяцев назад. И мне даже показалось, что тема закрыта.
— Не вини меня ради бога. Я вижу то, что меня пугает, и не могу просто промолчать.
Элис обернулся — и подошел ко мне очень быстро и очень близко, я бы не успел и молитву прочитать.
— Я тебя пугаю? — уточнил он.
— Не ты. То есть — да, но не потому, что ты думаешь.
— А почему? Если бы ты переспросил тогда, как именно я зарабатываю, я бы объяснил. Но ты не спрашивал. Я решил, что это доверие, но похоже, ты просто не хотел знать. Мы же так... хорошо живем, разве нет? Это просто деньги, что тебя беспокоит?
— Их количество, Элис. В какой-то момент они перестают быть просто деньгами, — ответил я почти с отчаянием. Сел на футон, обхватив голову руками. — И мне не все равно, где ты их берешь. И никогда не было. И я уже говорил тебе, что меня беспокоит.
— Почему я тебя пугаю, Риз?
— Да потому, Элис, что мы действительно хорошо живем. Не хочу все это потерять.
Он все еще стоял очень близко. Я только почувствовал, как палец приподнимает мне подбородок, и подчинился. Глаза его казались очень темными.
— Я вхожу во "все это"?
— Не будь идиотом. Думаешь, о квартире и безделушках речь?
— Я вхожу в то, что ты боишься потерять? — повторил он настойчиво. Господи, а мне казалось, что я чему-то его научил. Поле непаханое...
— Да, Элис Кидман, черт тебя побери. Как это может быть не очевидно?
Он опустился на корточки, по-прежнему не давая мне склонить голову, хотя я уже и не старался. Пальцы чуть дрожали и были здорово холодными.
— Если думаешь, что я украл эту ячейку из вашего банка, то ты прав. — Мои глаза, наверное, расширились, и он добавил, выдержав паузу. — Есть один фильм, и... В общем, долго рассказывать, но в системе безопасности любого банка почему-то очень много дыр. Даже такого крутого, как ваш. У меня есть там счет, и однажды после выпуска я туда зашел — и просто все увидел. Все эти пробелы. До этого я вообще не понимал, о чем речь. Оказалось, чтобы разобраться, нужен компьютер, но на самом деле их и так видно. Мне было скучно просто ждать. В тот же день я купил компьютер. Понадобилось много времени, чтобы разобраться... часов шесть, наверное. Как создавать фиктивные счета, перебрасывать деньги с одного на другой и прочее такое. Как выключать камеры, когда надо. И сигнализацию тоже. Ломать защиту, вскрывать пароли. Однажды я вошел прямо в кабинет начальника безопасности, мистера Торресани, — Элис улыбнулся, весело, как ребенок, — и дождался его там... Сначала он не поверил, а потом я ему показал — у него как раз такое лицо, как у тебя, стало... Знаешь, он ничего так оказался. Я сказал, что могу создать систему, которую невозможно победить. А шеф сказал, если у меня получится — смогу купить остров.
— Зачем тебе остров? — почти прошептал я. Он вздохнул, сев рядом, и тогда я притянул его голову к своей. Меня вдруг наполнила невероятная легкость, словно те незримые нити подняли нас в воздух, колыша на ветру под невидимую песню — и плевать, что это может оказаться паутина. Никто в ней не умрет, как это может быть не очевидно?..
— А что бы ты хотел?
— У меня все есть.
— Хорошо, Риз. Но если захочешь остров — только скажи. Потому что у меня, конечно, получилось.
Тут до меня дошло — с опозданием, как всегда.
— Так это ты создал "Шелоб"?! Ты? Да о ней только все и говорят!
Он лишь пожал плечами.
— Хоши знает?
— В общих чертах.
— А мне почему не рассказал?!
— Не думал, что это интересно. Ты не говоришь о работе.
Нет, ну ничего себе. У меня тут на расстоянии вдоха гениальное чудовище, которое к тому же сама скромность, и никто не знает, на что еще оно способно... Я хотел спросить, не имеет ли Элис отношения к неправдоподобному началу моей карьеры, но уже не стал. Мне-то, как никому, известно, что ничего там даром не дается. Каждый вечер без сил тому подтверждение.
— И при чем тут депозитная ячейка?
— Мистер Торресани считал, что этот отдел достаточно защищен... — Неожиданно раздался телефонный звонок, и Элис отстранился. — Это он, наверное. Пойду верну.
Он вышел, держа под мышкой коробку с миллиондолларовым содержимым, а я просто откинулся на футоне, закрыв глаза и продолжая парить в плотно держащих меня сетях. Даже шагов его не услышал — только ощутил вес тела, осторожно опустившегося рядом.
— Риз, я не строю из себя невинно оклеветанного. И прекрасно понимаю, почему ты мне не доверяешь. Мало того — я сам не уверен, что могу обещать хоть что-то... даже отпустить тебя снова, если что. Даже это. Тем более это...
— Поздно же я начал тебя воспитывать. — Повернувшись, я оперся локтем о футон. -Знал бы, что нам вековать вместе — начал бы еще в Лэнге.
— Ты пытался. Не велел мне убивать...
— Без особой на то причины... Элис, я не могу ничего тебе приказывать, давить на тебя, шантажировать — ничего не могу на самом деле. Только просить. Я же могу просить?
— Думаю, да, — отозвался он, не открывая глаз.
— Не остров. И не звезду с неба. И не обещай отпустить меня с миром, если все равно не сможешь сдержать слово. Просто в следующий раз поговори со мной, прежде чем захочешь поговорить с кем-то. Для начала обещай просто постараться.
Он молчал довольно долго, потом улыбнулся.
— До тебя я вообще никому обещаний не давал... Ты прав, это сложнее, чем кажется. Но я постараюсь.
— Это все, что мне нужно.
— Но не все, что нужно мне, — Элис тоже приподнялся на локте, вид у него был какой-то завершенный и умиротворенный, как никогда. Мое отражение прямо. — Тут недалеко новый ресторан открылся, дорогой до неприличия. Хороший, наверное. Я видел открытие — там были все эти люди из кино... никогда не запомню их имен.
— Хочешь его купить?
— Думаешь, стоит?
— Да шучу я. Блин.
— Тогда начнем с ужина, а там поглядим.
Я не надевал костюм с галстуком с похорон дедушки Айзека, когда мне было двенадцать. У меня его, собственно, и не было, так что пришлось сходить в магазин и придать нам обоим вид, соответствующий по-настоящему дорогому ресторану. Надо сказать, что заведение вполне соответствовало нашим новым шмоткам — белоснежные скатерти и мебель из черного дерева, хотя я больше пялился не вокруг, а на Элиса — его в костюме я вообще никогда не видел. Это выглядело странновато, но офигенски здорово. Будь он нормальным и работай с девяти до пяти, офисные дамы трещали бы в курилке только о нем. Завидно даже.
Мы прошли в зал и сели за столик. И в это момент Элис вдруг напрягся, так явно, что я заметил.
— Эй. Тебе здесь не нравится? Можем уйти, если хочешь.
— Нет, все в порядке, — проговорил он. — Закажи за меня, ладно?
— Не проблема, — я открыл меню. — Ого. Ну и дела. Элис, если мы будем и впредь так пренебрегать готовкой, то из свежеиспеченного тайкуна ты очень быстро снова станешь простым смертным.
— Вот это вряд ли. — Он протянул мне руки, и, поколебавшись, я дал ему свои. Чуть освободив запястье, Элис прикоснулся к нему губами, легко, невесомо, но по коже побежали мурашки.
— Это зачем?
— Затем, что ты мой лучший друг. — Касание ко второму было чуть более ощутимым. — Что? Здесь нет Виоланс Гордон, а ты все еще боишься за свою репутацию?..
— Кто боится-то? Можешь продолжить после того, как мы все же сделаем заказ, а то у меня от голода уже в глазах темно.
— Да я, в общем, уже все сказал. Здесь совсем неплохо, правда?
— Ну, чуть иначе, чем в пиццерии Бака. А порция вот этого, не знаю как прочесть по-итальянски, и стоит, как вся пиццерия. Может, еще подумаем, прежде чем заказывать?
Элис улыбнулся. Он старался выглядеть спокойным, но почему-то постоянно поглядывал мне за спину, и хотя я знал, что мы сидим в углу, в конце концов все равно обернулся. Вся стена позади, от пола до потолка, была зеркальной.
— Ты из-за этого? Но это же просто зеркало... кстати, давно хотел спросить тебя про зеркало.
А вот спросить мне уже не довелось.
Когда слышишь, что кого-то сбила машина, всегда думаешь: "Ну как это может быть? Я бы увидел. Я бы успел отскочить"... Так вот, не успел бы. Катастрофы, как правило, происходят молниеносно.
Его лицо за мгновение стало белее скатерти на нашем столе, а глаза — будто сейчас зальются кровью. Я только рот открыл, но подавился первым же словом. Его именем. Элис медленно, очень медленно встал, отодвинув стул и не сводя глаз с чего-то позади меня. Это очень трудно — не оглянуться в таком случае, и я бы оглянулся, если бы он не сказал, тихо и внятно:
— Риз... Не смотри...
И я послушался не колеблясь. Просто опустил голову, зажмурился и сплел пальцы на затылке, как при турбулентности — вокруг меня будто все исчезло, только сердце казалось все больше, и каждый удар отзывался в позвоночнике болью. Но перед этим я будто мельком увидел что-то... знакомое, что он приоткрыл еще в университете — тогда мне казалось, он показал мне много, но боже мой, то был лишь самый край... замочная скважина... и на секунду изображение стало как негатив, черная фигурка и белые дыры глаз... многих глаз, многих теней. Потом слышен был только голос Элиса, шепчущий: "Нет, нет... НЕТ!"... и звенящий удар где-то совсем рядом со мной. И мертвая тишь. Такая, какой в людном месте просто не бывает.
Когда я открыл глаза, он исчез, а мертвая тишина означала царство мертвых — все посетители ресторана и персонал лежали то здесь, то там, будто сломанные куклы. Зеркало позади меня треснуло по спирали, и весь этот кошмар вокруг искаженно отражался в каждом мелком осколке. Первым желанием было снова зажмуриться, провалиться, просто сделать вид, что ничего не произошло, но у меня бы не получилось. Неловко я встал и подошел к ближайшему человеку, приложил пальцы к шее. Пульс был.
Стоило мне убрать руку, как тот вдруг задвигался, приподнялся, бормоча, и все вокруг тоже начали приходить в себя, словно сонные мухи — это почему-то так напомнило старые фильмы про зомби, что я не мог здесь больше оставаться. Они не были мертвы, но это не всегда самое страшное. А еще мне было наплевать — реально наплевать на них всех.
Единственное место, куда привели меня ноги, это наш дом — я не знал, найду ли здесь Элиса и увижу ли его снова, я просто хотел здесь быть, если он когда-нибудь вернется. Каким бы он ни вернулся... Удушающе большая часть меня твердила, что этому не бывать, но я изолировал ее, как и еще парочку. Оставалось последнее — позвонить Хоши, заставить ее взять трубку, приехать, помочь мне пережить это — но я не мог. Это означало бы, что все кончено, навсегда.
А потом я подошел к его двери и услышал, как он плачет — там, в своей квартире.
Я вообще никогда не видел, чтобы Элис плакал. Даже приблизительно не мог представить, что расстроило бы его до такой степени. А сейчас он рыдал, в голос, так, будто просто не может сдержаться, не знает как. Меня просто пополам разорвало — от облегчения, что он там, никуда не делся — и оттого, что с ним творится. Это было слишком невыносимо, чтобы терпеть долго, и дрожащей рукой я постучал в дверь.
— Элис?
— Риз! — это прозвучало как всплеск. — Стой там!.. не заходи!..
Я вошел без промедления. Стоило мне переступить порог, как Элис обхватил меня за шею обеими руками, я ничего не разглядел, хотя и не пытался. Его всего трясло, а тело было горячим, как при лихорадке.
— Глупый... что ж ты не послушался, а?.. зачем вошел?.. — прошептал он мне на ухо, горько и ласково, как приговоренному. — Просил же... а теперь...
Пальцы одной руки едва не вонзались мне в спину, до синяков, до кровоподтеков, вторая стиснула шею сзади. Я одеревенел, но хотя чувство самосохранения заходилось в истерике, откуда-то я знал, что не умру. Как когда-то знал. Не так. Не сегодня.
— Это ничего, Элис... Просто помни, кто я. Твой лучший друг. И если получится — кто ты.
Он часто дышал со всхлипами, где-то еще на грани рыданий, будто пытался подавить вторую волну — и в какой-то момент хватка чуть ослабла, вдохи стали ровнее. Тогда я сам обнял его крепче, не глядя провел щекой по мокрой щеке.
— Я знаю, кто ты, — сказал он наконец.
— А я знаю, кто ты.
Осторожно я сделал несколько шагов, пока не усадил нас на край футона. Элис все еще вжимался в меня лицом, не желая отстраняться, пока наконец я не выбрал более-менее удобное положение, чтобы его держать. Он продолжал дрожать, и спазмы при дыхании не прошли, но, по крайней мере, теперь это было почти беззвучно.
— Знаешь, да неужели?.. — лихорадочный выдох опалил мне волосы на виске. — Риз... Попроси меня остаться, пожалуйста...
— Зачем? Разве нужно...
— Я тебе нужен? Ты очень хочешь, чтобы я остался? Или... так себе?
— Бога ради, Элис. Ты сам-то хочешь?
Он снова всхлипнул, болезненно и жалобно, будто я его ударил — или поставил перед непосильным выбором. Тогда я насильно отодвинул его от себя, взглянув — он выглядел обычно, разве что глаза опухли и по лицу пошли красные пятна.
— Зачем я тебе?..
— Знаешь, я задавал себе этот вопрос в первую же ночь, как переехал сюда.
— Я помню. — Элис все еще глядел вниз. — В ту ночь я хотел зайти к тебе, не хотел ждать еще целый день... но услышал, как ты плачешь. И не стал заходить. Стоял там, пока ты не уснул, а потом слушал твое сердце через стенку.
Возможно, причина моих слез была где-то та же, что и его сейчас, но я не был стопроцентно уверен. Элис снова уткнулся мне в плечо, сцепив руки вокруг; на ощупь я развязал его галстук, потом свой, расстегнул ворот рубашки, и дышать стало легче.
— Знаешь, я больше не задавал себе таких вопросов. А ты?
— Риз, я... Ты спрашивал, с каких пор я смотрю фильмы, — заговорил он, прерывисто, еще с остатками спазмов в голосе. — Да, теперь я их смотрю, и книги читаю, даже заказал себе несколько азбукой Брайля, потому что так проще... И компьютер... Мне захотелось вникнуть, лучше понять этот мир. Раньше не хотелось. Было не нужно. Я не хотел и не собирался прожить здесь всю жизнь. Но если все же решаешь жить здесь, так значит, надо понимать это место, так ведь? Понимать других. Тебя понимать...
— Значит, ты давно решил?
— Но я же не знал... это могло никогда не случиться. Почему сейчас?! — он снова всхлипнул, с горечью и какой-то растерянной злостью, машинально вытер лицо о мою рубашку. — Сейчас, когда...
Меня самого затрясло. Вот блин. Не хватало разреветься.
— Ты говорил, что чужой здесь, — сказал я шепотом, чтобы скрыть подступивший к горлу ком. — Что тебе здесь плохо. Я не хочу, чтобы тебе было плохо, — может, там будет лучше?..
— Я не знаю, но... Риз! Попроси меня остаться... Только попроси, прошу тебя.
И тут я забил на все. Эгоистично — да, безответственно — да, наверное, неправильно — скорей всего, я пожалею об этом — может быть, но, черт побери, я просто слабый человек. Пусть сегодня другой пожертвует что-то свое во благо других, а я не смогу.
— Элис, останься со мной, пожалуйста. Я хочу этого больше всего на свете. Ты же меня не бросишь?
Он выдержал долгую-долгую паузу. И кивнул. Несколько раз.
Я закрыл глаза, очень медленно выдыхая. Дело сделано? Это был верный выбор? Или непоправимая ошибка? На самом деле это вопросы, которые должны были меня беспокоить. По идее.
Элис неспешно выпрямился, по-прежнему держа мою шею в кольце рук, — может, его тревожили эти вопросы? Я бы не хотел. Хоши, конечно, знала бы, что сказать — она всегда знала, и я сказал, глядя ему в глаза:
— Suki da yo, Арису.
— Ты не знаешь японского, — улыбнулся он. Краснота с лицо почти сошла, осталась лишь легкая припухлость век и губ.
— Зато ты знаешь.
— Я понимаю все языки, но говорю пока только на одном. — Он склонил голову набок. — И я тебя тоже люблю, Оскар Айзек Риз.
— Это серьезное заявление.
— Хоши так не считала.
— Неправда.
Я поцеловал его в щеку. Соленую. Потом в покрытый испариной лоб. Кожа была все еще горячей, надо бы температуру измерить.
— А мне можно тебя поцеловать? — спросил Элис, таким требовательным тоном, что мне стало смешно.
— Где ты видел, чтобы парни такое делали?
— В клубе "ФАКтори", — ответил он не моргнув глазом. — Там и не то можно увидеть.
— Ладно, вопрос снят. Но мы...
— Не такие парни? — Элис пожал плечами. — Да и бог с ним. Но разве нельзя побыть такими хоть недолго?
Он смотрел в упор и действительно ждал ответа. Можно подумать, я эксперт. Хотя, может, и не надо быть экспертом? Да после сегодняшнего дня такие проблемы — почти любые проблемы — кажутся просто нелепыми.
— Знаешь что? Мы будем такими, какими захотим, и как захочешь долго.
— Так и думал, что все проще, чем вы себе понапридумывали. — Теперь он выглядел довольным, хотя и дико уставшим. — В кино и книгах иногда все так противоречиво, трудно понять. В одних одно говорится, в других — вообще наоборот. Одни и те же вещи то привлекают, то раздражают. Как вот с деньгами и подарками... То, что они помогают людям больше нравиться друг другу — разве это не так?
— Элис, Элис, закрой рот, а? Я попросил тебя остаться со мной навсегда, поклялся заботиться о тебе, признался в любви по-японски. И ты всерьез думаешь, что стал бы нравиться мне больше, даже если бы те статуэтки Дега были настоящими?
— Они настоящие.
Вот тут рот приоткрыл я. И Элис меня поцеловал — так, как в его представлении это должно делаться. Ни мешать, ни помогать я не собирался — просто занял наблюдательную позицию. Пока что. Поначалу было один в один похоже на Хоши — что не удивительно, вряд ли у него было еще с кем упражняться. Потом как-то неуловимо изменилось... его руки отпустили меня, ладони легли на лицо, пальцы очертили скулы. Тоже в кино видел?.. Ну, хоть какие-то правильные фильмы смотрел... Мягкое и колкое тепло неторопливо разливалось под кожей, по телу, и просто наблюдать вдруг стало сложно. Я закрыл глаза, когда он закрыл.
— Это нечестно, Элис. Я не так тебя целовал.
— И?
А что, собственно, "и"?
Я все же измерил ему температуру, и она действительно оказалась довольно высокой. До этого Элис никогда не болел — должно быть, сказался стресс. К врачу идти он отказался, но в целом болеть ему понравилось — я завернул его в кокон из двух пледов и поил чаем под аккомпанемент мюзикла "Моя прекрасная леди", а потом из Уол-марта привезли ящик "Рафаэлло" в жестяных коробках, и он радовался как дитя. Как ни странно, от поцелуя я не заразился, и от нескольких потом тоже.
Ближе к вечеру пришло сообщение от Хоси: "Вивьен или Манола"?
Мы написали "Манола". Если она выбирает название для дома моделей, то это интереснее.
Следующее смс неожиданно упало через секунду. "Завтра утром".
Хоши вернулась из Нью-Йорка с запахом снега, контрактом на свою дебютную коллекцию и младенцем на руках. Это была девочка, которой, собственно, и предназначалось имя, победившее в финале. Наша дочь. Сильно спокойно сообщаю? — да просто израсходовал весь запас изумления на годы вперед. Надо же, а я думал, что для рождения ребенка надо что-то повесомее, чем обниматься-целоваться время от времени... хотя раньше я думал, что и монстров не бывает. Может, есть смысл опять, как в детстве, устроить охоту на Санту?..
По крайней мере, теперь я лучше понимал, на кой мы сдались Хоши — так действительно сошлись звезды, энергии, космические потоки и мы вместе с ними. Изначально, еще когда друг друга и знать не знали... Но будь дело только в этом, ничего бы не получилось, уверен. Нужно гораздо больше, чтобы из удачного сочетания стихий в рекордно короткие сроки получилась прекрасная маленькая девочка. Значит, этого самого компонента у нас оказалось в избытке. Мы не выпытывали у Хоши подробностей, только однажды, обняв ее, я обнаружил то, чего раньше не было — длинный шрам на боку от подмышки до пояса юбки. Но я лишь проследил его пальцами, так ничего и не спросив.
У Манолы было фарфоровое личико матери, очень светлые волосы Элиса и его глаза с красноватым отблеском, хотя при азиатском разрезе это не было так заметно. Она была и моей дочерью без сомнений — судя по группе крови и двум родинкам, на ключице и под ухом, которые передавались в нашей семье по женской линии. Такие же точно есть у мамы и бабушки Зивы. Вообще-то в первую очередь я подумал именно о родителях, как сильно обрадуются они этой новости... У меня отцовские инстинкты проснулись только через время. А вот Элис признал ее сразу.
Когда Маноле исполнился годик, мы стали задумываться о доме. Двухэтажном особняке с садом и домиком на дереве, а может, с бассейном, а может, с конюшней или аквапарком. На самом деле, когда можешь купить что угодно, выбор становится только сложнее.
Нельзя сказать, что наша жизнь так уж изменилась с появлением дочери. За короткое время Хоши приобрела мегапопулярность, моя карьера набирала темп, про Элиса даже не говорю. Его имя стало бы легендой, если бы его кто-то знал. Потихоньку он развил на базе своего разрушительного дара более лояльную телепатию, и до меня только через год дошло зачем... Ну естественно, это породило очередной ряд моральных вопросов и запретов, так что захочешь — не заскучаешь. Однако в общем мы были все те же. Элис продолжал избегать больших зеркал, хотя почему-то мне казалось, что свой шанс вернуться он упустил раз и навсегда... Я не знал, пожалеет ли он об этом когда-нибудь, пожалею ли я, или мы оба. Кто такое знать может? И не важно, как сильно Элис сам хотел остаться — последнее слово все-таки было за мной, и этого я забывать просто не имею права. Главное, что сейчас он здесь и он учится — ради меня. Ради Манолы и Хоши тоже, но в первую очередь — ради меня. Не представляю, как будет дальше, знаю одно — я готов на все что угодно. На все, что он только захочет, и улиточья скорость развития наших отношений меня вполне устраивает.
Говорят, что разбитое зеркало сулит семь лет несчастий. Не знаю, стоит ли спорить, но и соглашаться пока не спешу.
* * *
энд
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
