No sacrifice

Предупреждение: эротика

Cold, cold heart

Hard done by you,

Some things look better, baby,

Just passing through...

And it's no sacrifice,

Just a simple word.

It's two hearts living

In two separate worlds.

But it's no sacrifice

at all...

Элтон Джон

* * *

...Струя крови брызгает прямо мне в лицо, и я зажмуриваюсь, на мгновение потеряв всякие ориентиры.

Да что греха таить — я потерял их четыре месяца назад. И подозреваю, что навсегда.

Ложа цезаря в "Колизее" далеко от арены, а зрение у меня не то что у ее завсегдатаев. Так что по большинству все шоу, на которых Демон обязал меня присутствовать, проходили... малой кровью. Не спорю, неудачный каламбур. Но в этот раз он притащил меня прямо к краю, чтобы я смог разглядеть ВСЕ.

У опилок, пропитанных кровищей, потом и кровавым потом, очень специфический запах. Голова кружится, в горле прыгает противный ком, но деться некуда — Демон почти притискивает меня к сетке ограждения, положив подбородок на мое плечо.

— Смотри, Майки. Я давно не видел такой интересной битвы.

Интересной... Сам же говорил, что не любит колизейские побоища, а теперь ходит сюда, как на работу. Монти радуется, но все это не ради него, я же знаю. Это ради меня, исключительно ради меня.

Я не могу стоять спокойно, все тело напряжено и ноет в желании убраться подальше, вырваться из этих цепких рук. Я хочу закрыть глаза, но что-то во мне не позволяет этого. Здравый смысл. Меня давно научили несопротивлению — и учитель был не хуже Демона.

Если сопротивляться — будет только больнее.

И внезапно кое-что происходит — возможно, то, ради чего мы минут сорок здесь простояли. Свистит узкое лезвие, и один из бойцов рассекает своего противника наискось практически пополам. Толпа замирает и издает непередаваемый звук — это и визг, и стон, и вопль восторга. Я подаюсь назад, хочу отвернуться... но Демон не дает — прижимается щекой к моей щеке, держит крепкой хваткой.

— Смотри.

Струя крови вдруг хлещет прямо мне в лицо, и я зажмуриваюсь.

Она липкая, горячая, едва не обжигающая. Не знаю — стошнит или прежде потеряю сознание. После секундного ступора я резко, отчаянно дергаюсь, и Демон на секунду выпускает меня из рук.

Только на секунду. В следующее мгновение он прижимает меня к ограждению уже спиной — сильно, почти грубо. Я не могу объяснить, что не хотел вырываться, что это было инстинктивно. Он больше моего знает об инстинктах. Я не могу объяснить потому, что у меня пропал голос, а на его лице, также отмеченном брызгами крови, читается азарт и что-то темное, чуть ли не злость.

— Кажется, я велел тебе смотреть...

Демон не ждет оправданий, даже если бы я и смог сейчас говорить. Просто больно стискивает пальцы на моей шее, проводит языком по щеке, слизывая алый подтек, а потом вдруг... целует, прямо в забрызганные кровью губы.

Он никогда прежде меня не целовал. Да что там — никто меня еще так не целовал.

Это ужасно и противоестественно.

Мне не было так страшно с тех пор, как был жив Норман.

У меня так не вставал... да, наверное, никогда так не вставал.

Его бедро с силой вжимается мне между ног, ладонь размазывает кровь по щеке. Потом он говорит:

— Иди умойся... Хотя нет — ступай домой и вымойся. Везде. И жди в моей комнате — я буду максимум через час.

— Зачем?.. — не узнаю свой голос, сиплый от ужаса.

Он приближает лицо к моему, насмешливо смотрит в глаза.

— Подключи фантазию, миленький. Я это приветствую.

Потом отталкивается от меня и уходит назад в ложу. Проходит пара минут, прежде чем я могу нормально вдохнуть и сделать шаг.

Он же... не серьезно?...

Нет, нельзя сказать, что я этого не ожидал — все четыре месяца. И все равно врасплох застало.

Преодолев ступеньки, я без сил приваливаюсь к стене — голова идет кругом, во рту привкус крови, но уже не тошнит, а просто страшно.

За дверью, в отдалении раздается громоподобный голос Монтерроса, и я замираю.

— Демон, куси тебя комар, что ж ты за мерзавец? — вполне добродушный, хотя и рычащий тембр. — Зачем мучаешь парня — он с тобой меньше полугода, а от него уже половина осталась.

— Мучаю? — переспрашивает Демон, и от одного звука его голоса я весь сжимаюсь. Хотя звучит он весело, даже по-доброму. — Господь с тобой, Монти, я еще даже не начинал. К тому же... высокий смысл познается не сразу.

— А глазки вечно зареванные? Муй долоросо, нельзя так, красивые ведь глазки.

— Ой-ой, глазки... Ему рыдать как с горы катиться, поверь...

Голоса утихают, и я смотрю на часы. У меня осталось пятьдесят минут.

Он даже не начинал?..

Я уже дохожу до угла, как на автопилоте, и вдруг осознаю, что в кармане у меня ни цента, и как добираться до дома, неизвестно.

Секунду подумав, поворачиваюсь, и тут на плечо ложится тяжелая рука.

— Что, чикито? — спрашивает Монтеррос. — Заблудился?

Несмотря на свой рост и вес, подкрадывается он не хуже кошки. Хотя и хуже Демона — того я вообще никогда не слышу.

Он смотрит на меня сверху вниз — двести фунтов кошмара, и ноющее чувство в коленях возвращается. Ну как они без усилий постоянно заставляют меня чувствовать себя пятнадцатилетним?

— Нет... просто Генри велел мне ехать домой. А у меня нет денег на такси. Так что...

— М-да. Ну, там эта цветочница пришла, Селест, — Монтеррос делает жест в неопределенном направлении. — Демона от нее теперь и с электрошоком не оттащишь, сам знаешь. — Он задумчиво скребет по подбородку, потом пудовая ручища прогибает мои плечи. — Ну пойдем, я тебя отвезу. А то репортеры задолбают, лос дьяблос, нету сил. Такое всегда, когда людей убивают, а на нас им плевать.

— Разве ты не должен... — я говорю, но ноги сами идут к выходу, потому что физическая сила Монти и при жизни была как у асфальтоукладочного катка и упираться ни к чему.

— Соня разберется. Пиар — ее стихия, к тому же она на фотках хорошо выходит.

Джип Монтерроса ему под стать — огромная и устрашающая жертва тюнинга. У него есть машина представительского класса, и не одна, но свой старый гранд чероки он любит водить сам.

Пристегнув меня ремнем безопасности, Монти лезет на заднее сиденье за бутылкой водки. Делает глоток, потом выуживает из главбокса то ли платок, то ли салфетку. Я в ступоре слежу, как он смачивает его водкой и начинает вытирать мне лицо от крови.

— Вот так... а то вид у тебя, будто кого-то слопал, — Монти издает грохочущий смешок. — Ты в порядке, чико?

Ни хрена. Слова Демона присосались к мозгу и пульсировали там, будто ядовитая тварь, медленно впрыскивающая свою отраву.

Сумасшедший дом просто. Еще недавно все было наоборот, и Демон утешал меня после общения с Монти, а мне казалось, что от страха я не доживу до утра. Не изменилось лишь это чувство.

— М-да... Знаешь, на самом деле надо только перетерпеть какое-то время, — Монти резко сворачивает возле парка Бостон Коммон, избегая пробки — машина слушается своего хозяина, как живая, они кажутся единым целым. — И ты поймешь, что он не так уж плох.

Это замечание снова вызвало у него смешок, и я чуть не рассмеялся вместе с ним. Просто боюсь, если начну — уже не смогу остановиться.

— Знаешь, чико, я вернулся в Бостон из Пуэрто-Рико через какое-то время после того, как матушка-регентша отменила торговлю рабами в испанских колониях... Здесь как раз был такой бардак — порты забиты ирландскими беженцами, все спасались от голода... Тогда Бостон был не то что сейчас — хотя он мне нравится потому, что в нем все-таки немало осталось от того старого города, в который я влюбился. Когда, даже голодая, люди были такими жадными до крови и зрелищ... — Он протягивает мне бутылку, и я делаю обжигающий горло глоток. — Для нас, не-мертвых, правила присвоения территории не меняются, поэтому я должен был выяснить, кто здесь самый сильный. Я ж ни черта не знал о Демоне, забавно даже вспоминать... а когда увидел его, то подумал, что оторву ему башку двумя пальцами. Он вообще не хотел сражения, просто сказал — забирай город, он твой. Так и сказал — знаешь, амиго, ты такой страшный, что я, пожалуй, не буду с тобой драться... А я-то как взбесился, Мадре де Диос! Заорал, что подачки мне не нужны, и буквально вынудил... М-да, вот дурак был...

Монти улыбается, и этот оскал уже почему-то не кажется мне устрашающим.

— И знаешь, он позволил мне отдубасить себя по полной программе... Представь только! У нас до последнего была ничья, мы колошматили друг друга, обливаясь кровью, и в конце концов я победил. Я стал главой Бостона... Потом, когда наконец понял, с кем дрался, я спросил: что ж ты не уделал меня тогда одним пинком? Ты же, ё-моё, мог мне череп как орех щелкнуть! А он ответил: да потому что ты отличный парень. М-да, так и сказал. Что хорошего, мол, если в мире станет меньше на одного отличного парня?

Я смотрел на Монтерроса, словно видя его впервые. Он почти не следил за дорогой, а выражение лица было все то же — будто перебирал старые фотографии.

— А потом — Соня... эс тан бонита, бьен криада... муй интелидженте... Ангел. Ты не представляешь, такие манеры... Где мне было равняться с Демоном — деревенщине, солдафону, двух слов связать не в состоянии — какие шансы? И он уступил мне, хотя еще шаг — и она была бы с ним... М-да... Так что, знаешь, Майк, повремени с выводами. Он же... не такой, он... что угодно может говорить, но я не думаю, что одиночество ему так уж по душе... И он никого прежде не подпускал к своим цветам, так что...

Мы подъехали к дому со стороны оранжереи, и Монти секунду смотрел на яркий свет, бьющий сквозь стеклянные стены. Потом осторожно коснулся моей щеки — у меня пол-лица утонуло в этой лапище.

— Ну давай, чикито. Не бойсь. Все наладится.

Вот еще разреветься не хватало... Тебе легко, громила, думаю я, мрачно улыбаясь, пока он отъезжает. Не ты ведь напуган так, что невозможно и челюсти разжать.

Я отмываюсь минут двадцать, периодически останавливаясь и стараясь расслабиться под текущей водой. Хочется отвлечься мыслями, но все равно думаю о Демоне — не сегодняшнем, а полторасталетней давности, о том, кто проиграл неравному сопернику, только чтобы тот не почувствовал себя ниже...

Монти наивен и слишком сильно его любит, чтобы открыть глаза... а Демон между тем вертит им как хочет. Может, тогда ему просто хотелось избежать обязанностей главы города — и в то же время заиметь легко манипулируемого ставленника... А с Соней Кортес — может, Демон не так уж ее и желал — но не преминул блеснуть благородным жестом... Может, все было именно так.

А может, я сужу других по себе.

У меня осталось совсем немного времени.

В спальне Демона я раньше не бывал — здесь уютно. Отсутствие окон компенсируется гобеленами, кровать на полкомнаты и встроенный музыкальный центр — больше ничего. Темно, и я зажигаю все светильники и подсветки, какие здесь есть, а их много. Не буду я ждать в темной комнате, хоть бы и десять минут. Насчет этого указаний не было. Через мгновение комната ослепляет не хуже оранжереи, и мне легче — не позволяя себе ни секунды на слабость, я растягиваюсь посередине кровати.

Кошмарно хочется подтянуть колени к груди, но я не позволяю себе и этого. Просто глубоко дышу, глядя в потолок. Я гоню страх, чтобы обдумать, как себя вести дальше, чтобы не навредить ни себе, ни нашим... отношениям, чем бы они ни были. Получается не слишком. Хуже только мысль, что эта ночь вообще может стать последней.

Мне было пятнадцать много лет назад, но сейчас я не чувствую себя старше.

Демон приходит только через два часа. За это время я уже опасно близок к помешательству.

Не исключено, что так он и планировал.

Я слышу стук входной двери. Сердце практически останавливается, и на какой-то момент мне кажется, что и не пойдет вовсе. Желание свернуться в позу зародыша становится нестерпимым — как в те времена, когда Норман весь в крови вваливался домой среди ночи. Но тогда я не чувствовал возбуждения, а теперь оно мешается со страхом в невыносимую едкую смесь.

Потом он входит — и застывает в дверях.

— Что ты делаешь в моей кровати?..

— Ты же сам сказал... — выдавливаю чудовищным усилием, Демон смотрит еще пару секунд, сузив глаза, и начинает выключать свет. Медленно и методично, переходя от светильника к светильнику. Так он обходит комнату, возвращаясь к двери — последняя лампа там. Гаснет и она, а дверь хлопает за его спиной, обрезая последний луч из коридора. Ушел?

Не с моим счастьем.

Возвращается он скоро — и в этот раз дверь оставляет приоткрытой. Узкий клинышек света.

Я лежу на спине, руки ладонями вверх. Известный жест. Он же хищник, должен понимать, что это значит.

Я даю себе слово пока не открывать глаз.

Я весь превращаюсь в слух.

Демон ступает на кровать, остановившись у моих ног. Чувствую, как с него капает вода, будто после душа он не стал вытираться.

Он опускается на колени надо мной — но не садится сверху, а какое-то время продолжает так стоять. Прикосновение мокрой кожи заставляет меня вздрогнуть.

— Ты правда... будешь это делать? — не выдерживаю, даже не шепот — скрип какой-то. — Ты же... не такой.

— Не такой? — руки упираются в кровать по обе стороны от меня, и даже из-под век я вижу над собой лимонное сияние. — Не какой? Боюсь, ты даже не представляешь, какой я.

— Не насильник.

Наконец, измучившись, приоткрываю глаза. Они на удивление быстро привыкают к полумраку. Демон смотрит в упор, вода капает с мокрых волос.

— Меньше слушай Монти, мы знакомы всего ничего. К тому же насилие — это когда жертва сопротивляется, — в его голосе слышится насмешка. — Или говорит 'нет'. Проверить легко. Начинай сопротивляться — и увидишь, прав ли ты.

Соблазнительно — но я не шевелюсь.

Кажется, это его слегка удивляет. Не ждал покорности? Когда сопротивляешься — только больнее, это усваивается на всю жизнь. Вбивается кулаками, закрепляется швами, скобами и повязками. Навсегда.

— Так ты говоришь мне 'нет'?

— Как я могу.

— Чудно, что мы все прояснили.

На меня снова капает, и я дергаюсь, как от укола.

— Ты так перепуган, потому что это я или потому что это впервые?

Лгать бессмысленно — как, впрочем, и задавать вопрос. Хорошо, хоть не спросил, в каком порядке.

— И то и другое.

Не знаю, ответил бы я так же, будь у меня время подумать, или иначе. Может, позже пойму. Если выживу.

— А ты себе на уме... — шепчет он едва слышно и размазывает пальцем каплю воды в ямке моей ключицы. — Что ж, бог свидетель, я тоже особо не мечтал быть твоим первым.

— Так и не будь, — шепчу я в ответ. — Тебе решать.

Он только качает головой.

— Считай это частью ритуала. Но попытка хорошая.

Тело устало от напряжения и ломит, но не дрожать не получается. Демон проводит кончиками пальцев мне по шее, по груди, и я думаю странное... думаю, что если он поцелует меня, как в Колизее, то я, пожалуй, смогу это вынести.

Однако он решает иначе. Сгибает мне ноги и опирается о колени, по-прежнему не сводя с меня глаз. А мне... хочется, чтобы уже скорее все закончилось, и я только надеюсь, что у меня не слишком мученическое выражение лица.

Мне страшно, очень страшно, но подозреваю, я боюсь не того.

А дальше — быстро-медленно, почти одновременно — прикосновение влажных рук, проникновение... Именно проникновение, не взлом — а я-то думал, что зажат до предела.

Чувство... ну, неприятное, неправильное. Давящее жжение и пробка в горле — не вдохнуть. Больно, да, но не конец света. Можно выдержать.

Он двигается, с усилием, и это уже хуже. Да, несколько минут потерплю, но кто знает, сколько это у них занимает? А если больше? Час, два? До утра?.. Я смогу?

Потом он резко выходит, и я шиплю от боли — не забыв, впрочем, мысленно похвалить себя, что не заорал. Но это вопрос времени. Рано или поздно я заору и, возможно, совсем скоро. Как только он вернется. Может, этого ему и надо?

Демон возвращается с флаконом, по пути разглядывая его, будто впервые видит. Что не исключено, мало ли кто еще бывал в этом доме. Дизайн затейливый, скорее женский.

— У меня ничего такого нет, — говорит он и наливает себе на ладонь, распространяя резковатый, но приятный запах. Незнакомый. Это масло для волос или для массажа — без разницы. С ним значительно лучше, и я предпочитаю не думать, ради кого из нас он это сделал.

Дверь теперь открыта шире, и света стало больше.

Самое страшное, по идее, позади, но я этого не чувствую. Наверное, потому, что на самом деле это далеко не самое страшное... У меня столько мыслей и тревог, что не до ощущений. Казалось бы. Теперь, когда боль не так отвлекает, мысли все равно путаются, я не могу понять, правильно ли реагирую. Знать бы, как должно быть, чего он от меня ждет. И чего ждать мне.

Между тем каждым движением он будто пинает мое сердце, катая его внутри, как мячик. Не ласкает меня и вообще почти не трогает, но... Я едва ловлю губами воздух, что-то начинает томно накатывать — и отступать, дрожь усиливается почти до судорог. Запоздало пытаюсь сдерживаться, однако момент упущен, да и шансов у меня нет. Это не физическое, это другое, как незримая стихия, и, похоже, к людям оно беспощадно.

Не знал, что...

Не думал, что так...

Вдруг Демон замедляется, и хочется за него уцепиться, но сдерживаюсь как могу.

— Стонешь так, будто я тебя режу, — произносит он хрипло. — Не может же быть настолько больно. Или может?

Бедра снова покачиваются, и меня всего передергивает.

— Или ты...

Он говорит это так, словно действительно не ожидал. И через секунду я выхожу из игры — то ли от последних движений, то ли от слов, то ли от этой удивленной интонации.

Боже, это что такое сейчас случилось?..

Ничего не вижу. Что у меня с лицом?.. Глаза щиплет, хочется шмыгнуть носом. Я кричал? Не могу сглотнуть. Не могу просчитать последствия. Я все испортил? Если да, то когда? Если нет, то что мне стоит запомнить?

Лицо Демона вдруг совсем близко. Он без спешки рассматривает меня с несколько озадаченным выражением.

— Чего-то хочешь? Воды? Неотложку? Медаль за храбрость?

Я думаю о поцелуе, второй раз за вечер. Что удивительно, ведь целоваться я не люблю, никогда не любил, это гадко. И обниматься не терплю, хотя приходится. Наверное, у меня нервный срыв, потому что сейчас не отказался бы от всего этого — поцелуев и объятий, но я, конечно, не могу сказать такое. Потому, переведя дух, говорю другую правду:

— У меня нос чешется...

— Сам решишь проблемку или мне?

Спешно я вытираю лицо рукой, особенно глаза, и возвращаю ее в прежнее положение. Пальцы дрожат. Кажется, это был верный выбор слов, потому что его взгляд немного изменился. Будто стал светлее. Если только это не послеоргазменные галлюцинации. Склонившись к моей ладони, он проводит по ней языком, и я хочу тронуть его лицо, но боюсь своевольничать.

Между тем передышка была недолгой. Демон крепко берется за мои предплечья — точно синяки будут, и я сильно пугаюсь, что он хочет перевернуть меня. Или, что гораздо хуже, усадить сверху, так что придется двигаться самому. Как я это вынесу? Но нет, он просто ускоряется, и мои мысли снова хлещут все сильнее, утекают, как вода сквозь дыры в дамбе. Разве на самом деле он не хотел всегда, чтобы я страдал? В таком случае он больше ко мне не притронется. Это ведь хорошо? Или я просто не знаю, чего он хочет?

Чего хочу я, сейчас не волнует нас обоих.

А меня уже обволакивает заново. Страх полирует это все, страх — катализатор. Без него все было бы иначе.

Если ему по душе тишина, что ж мне рот не закроет?.. Я бы рад умолкнуть, но получается еще хуже, чем раньше.

Кажется, я подаюсь навстречу. Это неправильно? Черт, уже не знаю. Все, что происходит, — не особо правильно, так что одним больше, одним меньше.

...ну дела, а что же переживают те, кого он ХОЧЕТ порадовать?..

От пота и слез снова начинает жечь в глазах.

Он кусает меня в конце — не ради крови, так, слегка. Я почти не заметил — кажется, легкие сейчас просто лопнут. С трудом затихая, ощущаю давление его ладони на грудь, будто он собирается делать массаж сердца или впитывает его удары. Но больше никаких касаний, и даже после изнурительного фейерверка, растерзавшего меня в клочья, я чувствую пустоту и какую-то оборванность.

— ...Сегодня надо подрезать лианы по восточной стороне... а с тем, что привезла Селест, я сам разберусь. Справишься?

Его голос ровный и спокойный. Киваю, уткнувшись в сгиб его руки. Мне вообще можно так близко лежать? Даже не заметил, как повернулся. А чертовы слезы текут и текут, никак не... черт, надо что-то делать с нервами, таблеток попить, что ли.

— Можешь идти к себе.

Могу?.. О, я совсем не уверен, что могу...

— Ну? Чего ждем?

В голосе уже легкое нетерпение. Не стоит его раздражать, но... Пытаюсь пошевелиться — тело кажется отлитым из бронзы колоколом, таким же тяжелым — и пустым. Отчаявшись, едва выговариваю:

— Дашь мне... пару минут... пожалуйста?

Он медлит — потом пожимает плечами, я чувствую этот жест.

— Ну ок. Побудь еще.

Это звучит гораздо мягче, или мне просто так хочется слышать.

Я закрываю глаза, вдыхая сигаретный дым. Всегда ненавидел курящих. Раньше. Его рука обнимает — или просто так лежит, но мне все равно, пока это похоже на объятие. Достаточно того, что страхи ненадолго притупились и стал выносимыми.

...часть ритуала? Значит, это не повторится?

Если ему не понравилось, он больше не будет этого делать. Демон так устроен — делает то, что хочет. В основном.

Правда, я не знаю, понравилось ему или нет.

Вряд ли.

Может, в следующий раз получится лучше.

— Когда у тебя день рожденья?

— У меня?..

— Не у меня же. Насчет своего я не то что день — даже год не знаю.

— Десятого июня.

— Это уже через месяц. Что тебе подарить?

...По крайней мере, сейчас я почти уверен, что доживу до завтра, и даже до июня — а там посмотрим.

* * *