Forever not yours

Предупреждение: эротика, NC-17

...Hold me tight

This is a lonely night

And I"ve hurt you baby

Because you are my light

Make me strong

Just like you make me weak

When your hands reach out for me

Even in your sleep

I"ll soon be gone now

Forever not yours

It won"t be long now

Forever not yours...

A-HA

* * *

Я не знаю, за что он меня так не любит.

День, когда пойму, станет для меня календарным праздником.

Он меня зовет, а я все смотрю в спину уходящему Уильяму.

— Майк!

Вздрагиваю — и возвращаюсь.

Нет, понять можно все угодно, кроме одного — зачем было делать меня своим сателлитом? Теперь я знаю, что это такое — как брак, только дольше, по крайней мере, так это воспринимают другие. Тогда вдвойне непонятно — к чему устанавливать такую связь с тем, кого едва переносишь?

Я мог бы делать то, что делаю, и так. К примеру, копаться в оранжерее — я провожу там массу времени, и мне даже по душе вся эта зелень. Но когда он туда приходит — выгоняет меня. В кино, пить, гулять — куда угодно. А мне почему-то обидно и уходить не хочется.

Не думаю, что поэтому он меня держит. И уж конечно, не потому, что я такой офигенный любовник — можно подумать, ему трахать некого. Не так часто мы это делаем, чтобы держать меня за этим. И не любит он людей.

Первый раз было страшно — но не больно. По крайней мере, не так, как я себе представлял. Второй раз — хуже. Третьего раза пришлось ждать полгода.

Я что, сказал "ждать"? Я не имел в виду... хотя ладно, мне это нравилось. Во всяком случае, я чувствовал, что нужен ему, хоть полчаса.

В этом всем есть один большой плюс, и прошло немало времени, прежде чем я его обнаружил. Я всегда так боялся будущего, но теперь оно мне не принадлежит, и думать о нем больше не надо. Как и моя жизнь — остается лишь вписаться в нее заново. Только по зубам ли мне это — уже сомневаюсь...

Беру с подноса еще один бокал и выпиваю почти до дна.

— Кто там был? — спрашивает Демон. Рад, что хоть кому-то весело, — спасибо Эркхам. Сегодня он хотя бы обращает на меня внимание.

— Уильям.

— А. И чего он хотел?

"Хотел, чтоб я от тебя сбежал", — думаю, но вслух говорю:

— Просто поздоровался.

Демон смотрит в упор блестящими глазами, опираясь о стену, а на меня снова начинает наплывать какая-то темень, такая густая и душная, что мутится в голове.

— Замечательный у тебя брат...

— Я знаю.

Опять этот взгляд — не мне, Уильяму. Интересно, я когда-нибудь удостоюсь такого взгляда? Или хоть подобного. Или хоть какого-то.

За что он меня так не любит? Я же ему за эти два года слова поперек не сказал, стелюсь, как коврик. А в результате я, кажется, Монти нравлюсь больше.

Как всегда некстати вдруг подкатывает к горлу — и к глазам. Нервы ни к черту, реву по пустякам, как школьница в пубертатный период. Что в детстве, что сейчас. А он ведь даже утешает иногда — не знаю, с какого перепугу, но случается — и когда я у Монти на цепи сидел, и когда мне кошмар приснился... Не такая он тварь, как говорят, я же вижу. Он щедрый, и характер у него легкий. При хорошем настроении можно звездочку с неба выпросить. Однажды в прошлом году Демон спросил, не нужно ли мне чего-нибудь, и я сказал: хочу "хаммер", раскрашенный, как рождественский леденец. Теперь понятия не имею, что делать с гламурным монстром в красно-белую полоску в нашем гараже... А пару месяцев назад отправил меня на Арубу на две недели — я помаялся пять дней и вернулся. Не знаю, почему. В общем, все вроде неплохо, и со стороны может показаться, что я просто ною ради нытья и придираюсь. Но иногда у меня просто... просто опускаются руки. Вот как сейчас.

Не надо было столько пить.

Все еще не отводя внимательного взгляда, Демон делает шаг навстречу и вынимает бокал из моей руки.

— Кажется, тебе хватит.

Пол на мгновение прогибается, как резина.

— Откуда тебе знать? — шепчу я едва слышно.

— Что?

— Откуда ты знаешь, что мне хватит? Что ты... вообще про меня знаешь?

Он не меняется в лице, продолжая смотреть, будто наблюдает за каким-то насекомым. Я поворачиваюсь и выхожу за дверь.

Выхожу не то слово — я выметаюсь. Не знаю, куда несут меня ноги, да мне и все равно — я не пытаюсь ориентироваться. Просто иду наугад, и буду идти, пока несут ноги.

Я никогда еще не убегал — не представляю, чем это обернется. Иногда мне кажется, за спиной шуршат легкие шаги, — но это вряд ли.

Через пару километров в путанице кварталов натыкаюсь на сияющий подъезд высотного дома. Какая-то леди как раз входит в дверь, и я проскальзываю следом.

В лифте она мне улыбается, пока не понимает, что я едва стою на ногах. Леди выходит на десятом, я еду дальше. Дверь на крышу открыта — но мне кажется, я сломал бы любой замок.

Мне хочется на крышу. Подставить лицо ветру. А он такой, что чуть не сносит, и сверху город кажется брошенной рождественской гирляндой. Я становлюсь на узкий бордюр по краю крыши и иду, пошатываясь от ветра и виски.

Это потрясающе. Справа от меня — черная бездна, и кое-какие огни ее нисколько не разбавляют. Можно сделать только один шаг и оказаться там. Я иду все быстрее, и бездна бежит за мной. Сердце подскакивает к горлу, и в какой-то момент я понимаю, что потерял управление. Если остановлюсь — упаду, а повернуть в нужную сторону просто не получается, не слушаются ни ноги, ни голова. Я смутно вижу край крыши, где мне надо будет свернуть, или остановиться, но совсем не уверен, что смогу.

Страх сродни этой тьме, он безотчетен и хлесток, как порыв ветра. Мне становится бесконтрольно страшно, до безумия — я не хочу умирать, никогда не хотел, но... в какой-то момент понимаю, что ничего не изменишь. Тогда я просто закрываю глаза. Мне не привыкать.

И тут налетаю на какую-то преграду, мягкую, но непреодолимую, оказываясь в кольце железных рук.

— Поймал.

Я бешено вырываюсь, едва соображая, что делаю, на глаза наконец выплескиваются слезы. Бездна, что меня манила, ничуть не глубже той, что поймала, это лишь вопрос выбора... Но его руки не разомкнешь, он уводит нас подальше от края и внезапно целует меня, целует и целует, не говоря больше ни слова, и за нарастающим возбуждением мне по-прежнему дико страшно. Не понимаю, что значат эти поцелуи, не верю ни во что хорошее, даже когда он начинает меня раздевать.

А может, именно поэтому.

Ветер мгновенно стих, будто повернули выключатель... здесь так темно, что я еле вижу его лицо, только глаза — они сверкают, по венчики налитые светом, когда Демон поднимает меня и на весу прижимает к стене рядом с дверью, почти бьет об нее. Господи, какой же он сильный... я всегда это знал, он может колесо поменять без домкрата, сам видел... но всякий раз это похоже на чудо. Лимонное сияние глаз немного освещает его лицо, но я не хочу знать, какое на нем выражение. Я облизываю его пальцы с голодным старанием и внезапно короткой вспышкой осознаю... что эти глаза НИКОГДА больше не увидят солнца. Это не приходило мне в голову раньше... хотя не так часто я смотрел ему в глаза. Через мгновение Демон обрывает контакт, резко, почти грубо поворачивая мою голову вбок, но я не перестаю об этом думать. НИКОГДА. Есть вещи, которые нельзя изменить. А есть — которые можно.

Эта мысль зацепляется, в то время как остальные выносит одним духом, когда он бьет в меня сразу с двух сторон.

Боль в шее мне куда привычнее — может, потому, что кусал он меня гораздо чаще, чем трахал, и никогда одновременно. А вместе это электрошок, как я его себе представляю, — жар, судороги и седьмое небо... Чистая, неразбавленная агония, замешанная на крови и звездном свете. В другом месте при других обстоятельствах я бы, наверное, орал и извивался, как нимфоманка, но сейчас мне едва хватает сил на вдохи.

Он держит меня без усилий и вбивает в стену, не издавая никаких звуков, даже не дыша... и пьет, и пьет, без остановки, и мне снова становится страшно. Я по-прежнему не хочу умирать... но если выбирать — разбиться об асфальт или об эту стену, я выбираю второе. И кажется, впервые наш выбор совпал.

Нет, так не бывает... В первый раз, так сильно, что на мгновение слепну и растворяюсь среди звезд вперемешку с огнями города. Удерживая меня, Демон на секунду отрывается от шеи и снова приникает, как к источнику, а я едва дышу со стонами, и с каждым вдохом все меньше сил. Голова кажется одновременно пустой и очень тяжелой, а в груди расползается холод. Его тело горячее, теперь я от него греюсь, удар за ударом, глоток за глотком приближаясь к краю. И наконец отдаю последнее — изнутри окатывает огнем, и я теряю сознание.

Отпечатывается лишь самый острый пик в моей жизни... и где-то на кромке жаль, что не смогу поблагодарить его за такую смерть.

* * *

Когда я открываю глаза, надо мной только синее небо — и солнце. Смотрю на него, пока не начинает невыносимо жечь.

Мне холодно, хотя я и одет, в глазах все плывет от слез и обескровливания, и когда я неловко поднимаюсь на колени, то едва справляюсь с тошнотой.

Пускай тошнит — так я хотя бы точно знаю, что жив.

Удостоверившись, что стою на ногах, спускаюсь вниз и ловлю такси. Из-за тупой боли шею не повернуть, и с координацией по-прежнему неважно. Не знаю, что за купюру я дал таксисту, но кажется, он остался доволен.

Дом выглядит тихим и пустым. Мне плохо, так плохо, но все же я обхожу первый этаж, поднимаюсь в спальню Демона — его там нет. Его нигде нет, и мне отчего-то не по себе. Иду в оранжерею, хотя понимаю, что там его быть не может — уже давно рассвет, но я просто должен проверить... Пусто, хотя он там был — пиджак от смокинга брошен на спинку кресла и под столом пустая бутылка скотча.

Единственное место в доме, куда я не заглянул, — моя спальня. И Демон там. Спит на моей кровати, прямо поверх покрывала, даже не раздевшись.

У меня остается совсем немного сил, и я трачу их на то, чтобы как можно осторожнее заползти на кровать позади него. Неслышно, не касаясь... едва дышу ему в затылок... и тут он немного подается назад, прижимаясь, и кутается моей рукой.

А когда мои глаза закрываются, и я могу наконец расслабиться, вдруг слышу тихий и бесцветный голос, начисто лишенный эмоций:

— Ты мог упасть...

Замираю, сжавшись, и после долгой паузы он добавляет с той же интонацией:

— Не делай так больше.

Тело постепенно наливается теплом. Киваю и отключаюсь, прилипнув к нему так тесно, как могу. Да уж, "ты мог упасть" — явно не те три слова, что заставляют плакать от счастья большинство людей. Только я — не большинство.

Вечером я проснусь один и решу, что мне это приснилось... но, по крайней мере, засыпаю счастливым до одури.

Я не оптимист и никогда им не был, потому о многом не мечтаю. Для начала хватит и этого.

* * *

эндnbsp;