It's Christmas Eve

Предупреждение: местами эротика

With the lights reflecting in your eyes

All my dreams are comin' true tonight

It's Christmas Eve and I can see we're in love

Walkin' with you in a winter's snow

Kissin' underneath the mistletoe

People smiling everywhere we go

It's Christmas Eve and I can see WE'RE IN LOVE...

Селин Дион

* * *

КЭТРИН ЯМАЗАКИ

Какая все-таки холодная ночь!

Несмотря на это, я не пожалела, что пошла пешком. Во-первых, я не была в Бостоне десять лет. А во-вторых, приятно было переварить последствия Эркхам и всего увиденного именно во время прогулки, а не сидя в машине.

Этот аромат я почуяла, еще не дойдя до лифта отеля. Сандал и киара. Ноги сами ускоряют шаг, и я едва не вбегаю в номер.

— Саэмон!

Разумеется, он должен был лететь сюда со мной, но возникли какие-то неотложные дела в Батон-Руж — а если мой парень говорит "неотложные", то так оно и есть. Зак в свое время метко охарактеризовал местную нежить — с придурью, и проблемы со ставленниками крупных городов штата — обычный рабочий момент. Не знаю, как вышло, что Саэмон такой уравновешенный. Наверное, все дело в том, что его прайм не луизианка. Я быстро поняла, почему его так уважают — быть главой этого штата просто наказание господне, и нужен немаленький талант и железные нервы, чтобы держать этот бардак под контролем.

Так что все, что мой брат говорил о Саэмоне, тоже оказалось в точку. Кроме того, что он убежденный стрейт — ничего подобного. Правда, в нашей ситуации это не имеет никакого значения.

В общем, я расстроилась и хотела остаться, однако он настоял — Эркхам показалась впервые за три года, после того как нашла нового опекуна. А три года это немало, так что не стоило пропускать. Скрепя сердце я согласилась, с условием, что после сеанса моментально сажусь в самолет и возвращаюсь в Новый Орлеан. За эти семь лет мы впервые расстались больше, чем на сутки.

В лицо мне веет обжигающий воздух — окно открыто. Саэмон закрывает его и поворачивается ко мне — глаза блестят, как черные льдинки.

— Кэт-сан.

Никогда не привыкну к тому, как он произносит мое имя.

— Почему ты здесь?!

— Соскучился, — говорит он просто. Только сейчас я слышу музыку, которая пропитывает эту комнату, оплетает невидимыми нитями — музыку, знакомую настолько, что она становится незаметной, будто тиканье часов. Саэмон как истинное дитя своего города обожает джаз. В результате уже через несколько месяцев совместной жизни я знала, кто такой Фэт Мэрэйбл, распознавала на слух старинные записи оркестра Бадди Болдена и могла отличить диксиленд от чикагского стиля. А сейчас это были Армстронг и Фитцджеральд — "Dream a little dream on me", их голоса ласкали кожу и вызывали желание не танцевать — парить.

Саэмон целует мои замерзшие руки — медленно и нежно.

— Как все прошло? — спрашиваю я.

— Идеально — без крови, пыток и почти без взаимных оскорблений. А у тебя?

— Тоже. Было полно народу — Пенелопа и Улисс, еще Сидди со всей свитой и та блондинка, Мастер Сан-Франциско. И Демон. — При упоминании о нем я начинаю непроизвольно улыбаться. — И те двое его детей, что здесь живут. А еще десяток тех, кого я не знаю. К тому же я впервые видела настоящего аристократа... и даже двоих.

— Правда? Кто-то был с Лассе?

— Да, мальчик лет двадцати... такой красивый, что глазам больно. То ли не представлялся, то ли я не услышала. И Эркхам — она какая-то другая, не могу объяснить. Ты обязательно должен это увидеть!

— Успею. — Он продолжает целовать, оставляя прохладные фантомные оттиски. — Но ты такая довольная, Кэт-сан, случилось что-то особенное?

— Да нет, — пожимаю я плечами. — Так... подтвердились старые догадки. Голодный? — Скорее не спрашиваю — уточняю, губы едва ли теплее моих рук. — Еще какой. Тебя там что, не кормили?

Я всегда это вижу, даже не касаясь, — зрачки почти исчезают, а под кожей проступает изморозь голубоватых прожилок.

— Кормили, — он улыбается. — Но то, что предлагали, мне не приглянулось.

Кончик языка чертит на моей ладони линию жизни до самого запястья и вокруг него, замыкая в кольцо.

— У меня есть сюрприз для тебя.

— Сюрприз, какой? — Наконец обнимаю его за шею, и это непроизвольно превращается в танец. Так всегда и бывает. Саэмон двигается как тень от пламени, и поначалу рядом с ним я чувствовала себя жутко неуклюжей. — Купишь мне еще одну оружейную лавку?

— Лавку ты можешь купить и сама, последняя аудиторская проверка это подтвердила... Кстати, об оружии. Я забрал остатки твоих вещей — наконец-то, и там было ружье. Ты о нем забыла?

Я скашиваю глаза — да, ружье. И да — забыла. И нет — не хочу вспоминать.

— Саэмон, — говорю внезапно, — а ты можешь его согнуть?

Он смотрит озадаченно, но отвечает:

— Конечно.

— Сделай это, пожалуйста.

Не выпуская меня из рук, Саэмон берет ружье и делает из дула прямой угол, оперев прикладом о землю. Металл издает знакомый противный звук.

— Кажется, его уже сгибали, — замечает он. — И что теперь?

Я улыбаюсь.

— У итальянцев есть замечательная традиция — в рождественскую ночь выбрасывать в окно все ненужное. Не правда ли, в этом что-то есть?

По-прежнему не отпуская меня, он подходит к окну, на всякий случай выглядывает, и последнее напоминание о моей бытности Третьей-из-Лучших летит в морозную ночь. А мы продолжаем свой танец.

Stars shading but I linger on, dear

Still craving your kiss...

— Так что за сюрприз?

— Теперь, когда дела улажены, я могу позволить себе отлучиться на пару недель. И мы летим на Хоккайдо.

— Саэмон...

Боже, как здорово! Обхватываю его за шею крепче, и он легко поднимает меня над полом. Я парю под звуки сладкого голоса Эллы Фитцджеральд и не могу произнести ни слова.

— Ты должна увидеть снежный фестиваль в Саппоро, — слышу шепот у самого уха. — И дом, в котором родился мой отец, все еще там.

— С радостью, — шепчу в ответ и склоняю его голову к своей шее. — Мы так долго этого ждали.

...I'm longin' to linger till down, dear

Just saying this...

Прикосновение губ так же легко, как прохладное дыхание, и так же приятно — по телу непроизвольно пробегает дрожь.

— Кэт...рин...сан...

— Да?

— Чем я тебя заслужил?...

— Тем... что взглянул — и задержал взгляд.

На мгновение Саэмон замирает, вдыхая мой запах вперемешку с запахом сандала, киары и долгожданной рождественской стужи.

— Ты ведь... Кэт, ты ведь не считаешь, что недостойна меня?

— Нет, любовь моя. — Мои пальцы перебирают плотный шелк его волос. — Это невозможно. Рядом с тобой не может быть ничего недостойного.

... Sweet dreams till sunbeams find you

Sweet dreams that leave all worries behind you

But in your dreams whatever they be

Dream a little dream of me ...

Когда острия впиваются в кожу, я закрываю глаза.

И вопреки всем законам природы мне становится все теплее.

* * *

МАЙК НОРМАН

Какая все-таки холодная ночь.

И какая сногсшибательная... На тусовку мы не остались — общаться ни малейшего желания. Хотя все были неправдоподобно милы — Калеб и Джорджия так те сами подошли. Улыбались и желали всего самого лучшего в новом году. А Уилли меня даже обнял — помню, последний раз мы обнимались вечность назад, когда он предлагал мне бросить все и уйти. Правда, в этот раз не предлагал... почему, интересно?... Наверное, потому, что за весь вечер я ни на минуту не оставался один.

Шучу. Не поэтому.

А вообще надо нам как-нибудь встретиться, выпить, что ли. Мы же все-таки братья. С тех пор, как не стало Барт, я редко вижусь с людьми — хотя, если подумать, и стремлюсь не особо... Нет у меня недостатка в общении.

И ни в чем другом тоже нет.

Уже подходя к лимузину, я касаюсь руки Демона.

— Слушай, а давай... на автобусе поедем?

— На чем? — он смотрит на меня с деланной опаской, как на буйнопомешанного. — Странные у тебя фантазии — это что, Эркхам слегка перестаралась?

— Хочу я так, и все. Тебе трудно?

— Да нет, мне-то не трудно, — неожиданно быстро соглашается он и берет меня под руку. — Только я ведь Монтерросом разбалован... и понятия не имею, какой автобус идет в Бикон-Хилл. Ты знаешь?

— Разберемся.

За эти три года у Демона появился ряд дурацких привычек, которых раньше не было.

Например — засыпать на мне. Нет, я не против отдыха на тот момент — золотые времена, когда перед сном мы еще добирались до душа, в прошлом. Сейчас выдыхаемся так, что душ кажется не ближе Аляски и не реальней Хоббитона.

Странно, а ведь я раньше был уверен, что секс ему по барабану — не со мной, а в принципе. Я-то вообще отдельный случай... не так уж давно казалось, что Демон с большей охотой трахнет свою пальму, чем меня.

Но я отвлекся. В общем, когда на тебя сверху давят под две сотни фунтов, спать все-таки не очень комфортно. Сначала пробовал его спихивать, однако я, как правило, слишком обескровлен и обессилен для этого. Потом придумал — тоже усилие, но дается легче. Обхватываю ногами и просто переворачиваю нас обоих на бок — ура, все довольны! Бывает, рука или нога затекают к вечеру, но это мелочи жизни.

И не сказать, что подолгу — как обычно. Ласкаемся дольше. На это вся энергия и уходит.

Или еще — кино идет какое-нибудь, или Формула-1, и вдруг замечаю, что он вместо телевизора мою руку рассматривает, пальцы, ногти, будто в первый раз видит. И вообще изредка так странно смотрит, думая, что я не вижу. Не знаю, что этот взгляд значит, но иногда он меня пугает. А иногда — греет, почти физически. Однажды я даже не выдержал и спросил: что так смотришь? А он: как это — "ТАК"? Вот и все объяснение.

И это далеко не полный список.

Порой мне кажется, что я не выходил из комы и до сих пор сплю. То, что только начиналось до аварии, сейчас развилось так, как я и мечтать не мог. Это будто вечером привьешь магнолию, а утром она уже ошеломляет тебя шикарным цветом и одуряющим ароматом. Не знаю, что случилось за эти два года. Может, кровь и правда работает в обе стороны?.. Да мне, в общем плевать.

Даже если я проспал самое интересное, претензий не имею.

Автобусная остановка недалеко — за углом. Каждый выдох оборачивается облачком густого пара.

— Тебе не показалось, что Кэтрин как-то загадочно на нас смотрела? — спрашиваю вдруг первое, что приходит на ум. Просто — чтобы услышать его голос.

— Какая Кэтрин?

— Ну, фаворитка Саэмона. Бывшая Третья.

— А, эта Кэтрин! Да нет. Не обратил внимания, — пожимает плечами Демон. — Может, она просто не сразу тебя узнала? Ты отпустил волосы, она постригла... к тому же все-таки лет десять прошло.

— Нет... тут дело в чем-то другом. У нее было лицо, будто она с ходу диссертацию защитила или что-то такое... — Внезапно у меня пропадает охота говорить о Кэтрин или о ком-либо еще. Мы приходим на остановку — она пуста, что в это время суток и в канун Рождества немудрено в особенности. Демон останавливается и внимательно смотрит на меня сверкающими, еще неспокойными после сеанса глазами.

— Замерз?

Я отрицательно качаю головой, но это неправда, и она очевидна. Он притягивает меня к себе, потом, будто раздумав, отталкивает.

— Расстегни пальто.

— Зачем?

— Расстегивай давай. Увидишь.

И где логика? Расстегиваю пуговицы — он тоже. Потом снова тянет меня к себе, обнимает под пальто, и наконец понимаю задумку. Мое по покрою шире, хотя этого само собой не хватает — я укутываю им Демона поверх, придерживая полы.

Так значительно теплее. Губы мягко касаются уха, и неожиданно меня бросает в жар.

— Лучше? — шепчет он еле слышно.

Не отвечаю, вжавшись в него лицом. Мои-то руки заняты — зато его, как оказалось, более-менее свободны, и недолго помедлив, пробираются мне под рубашку, гладят по спине и везде, куда достают. После Эркхам чувствительность всегда сильно повышена... и я начинаю жалеть, что мы не в лимузине.

— Генри...

— Молчать. Ты же хотел ждать автобус — вот и жди.

Каждое слово прямо в ухо заставляет меня непроизвольно вздрагивать. В это время он уже расстегнул все, что хотел. Перед глазами вспыхивают рваные яркие пятна, я невольно дергаюсь, но пальцы тут же напрягаются.

— Тишшш... мы в общественном месте...

Ну да — а то, что он греется у меня под пальто, со стороны нормально... Прохожих на самом деле почти нет — люди в это время елки наряжают. Но мне уже глубоко наплевать на всех вокруг, потому что притихшая было ладонь вдруг начинает помалу шевелиться и разом заплетает в макраме все разумные мысли.

В процессе Демон целует мне шею, ухо, за ухом, а это уже немножко выше моих сил. Впечатываю лицо в его шарф, руки, удерживающие полы пальто, смыкаются все крепче, притискивая его к себе, почти мешая.

— Я... тебя испачкаю...

— Я тебя тоже, — выдыхает он, и все-таки я издаю какой-то звук, потому что иначе у меня бы просто взорвались мозги.

Ненормальные... Мы — ненормальные.

Все еще сильно не отстраняясь, Демон на ощупь использует край рубашки как полотенце. Не знаю — его или моей. Не важно.

— Купим новую. — У него почти обычный голос, только немного хриплый. — Хуже то, что мы, кажется, пропустили автобус.

— Да?..

Ноги не держат, по телу расползается истома — сладкая и бесконечная, как патока. Демон кладет голову мне на плечо, и я понимаю, что разразись сейчас атомная война — не пошевелюсь. Будем стоять, пока оба не развеемся в радиоактивную пыль.

— Ничего... подождем следующего.

Он усмехается.

— Знаешь что, Майк Норман?

— Что?

— Ты вьешь из меня веревки...

Нет, не помню, чтобы когда-то на Рождество было так тепло.

* * *

ДЖОШУА ЛОТ

Какая все-таки холодная ночь...

Я стою у окна, и в отражении мне видно все, что происходит в комнате. А происходит обычная предрождественская суета, смех и туда-сюда-шныряние. Хотя разве можно назвать обычным то, что каждый год кажется таким разным?

Еще в прошлом году Престон едва держался вертикально и знал всего одно слово, а сейчас носится, путаясь под ногами и болтая без умолку.

Еще в прошлом году Лиззи внимания на мальчиков не обращала — а сейчас в ее комнате висит плакат как там его... да не важно. И еще она начала вести дневник.

Еще в прошлом году Фрэнси только училась плавать, а сейчас у нее лучший брасс, чем у меня когда-либо будет.

Так что нынешняя ночь — никакая не обычная.

Я смотрю в отражение, словно наблюдая со стороны. Кира, Перри и Джереми тоже здесь — это их первое Рождество без Криса. Но если им и грустно, то скрывают это просто превосходно. На самом деле они рассказали нам совсем недавно... как выразился Перри — думали, что я не одобрю, хотя с какой стати? Только потому, что Лассе всегда пугал меня сильнее, чем вся дрянь, что нам за жизнь встречалась?... Да и в любом случае — мне ли бросаться камнями... Я думаю, все они сделали правильно. Думаю, что нельзя даже сравнивать Криса с кем-то из нас. Его будущее — мы не имеем на него права.

Мы можем только распоряжаться своим, да и то не всегда.

Еще пришла Анн-Мари, конечно. Наша бизнес-леди. Никто вообще не ожидал от домохозяйки таких талантов — Аттилы нет уже четыре года, а она не только не потеряла ни цента, но еще и умножила прибыль. Надо сказать, что быть главой империи Утор ей идет гораздо больше, чем распивать чаи в женском клубе.

А Вилли с новым бойфрендом ждем с минуты на минуту. Мама в своем репертуаре — последние билеты на последний рейс в последнюю минуту...

На софе Лиззи кормит Джереми с рук — в прямом смысле, он с закрытыми глазами угадывает конфеты на вкус. Рядом с ней этот сорвиголова становится просто шелковым, не нарадуешься. Моей красавице скоро четырнадцать. Она обладает даром влиять на людей и пока что пользуется им разумно. Лиззи отмеряет куда больше семи раз, прежде чем отрезать. Лиззи не просит прощения и всегда, в любом конкретном случае может объяснить, почему.

Лиззи против домашних животных в доме. Она говорит, что любить многих — значит лишний раз плакать.

Лиззи хочет стать юристом, а если точно — то главным прокурором города. И она никогда не меняет своих решений.

У елки Перри играет с Престоном — наперегонки собирают пирамиду. Часто говорят, что в два года рано говорить о характере, но у моего сына он определенно есть. По крайней мере, он точно не любит проигрывать.

Престон не притронется к шоколадке, если ее разломил не он. Получив целое, он делится со всеми даже в ущерб себе, но никогда не принимает часть. Не уверен, что именно это говорит о его характере, но подозреваю, нам придется несладко...

Престона почти невозможно вовлечь в драку. Когда начинается потасовка, он отходит в сторону и взирает на происходящее с... я бы сказал, слегка брезгливым интересом.

А еще Престон не боится темноты, и еще ни разу не звал нас ночью.

В гостиную входит Имоджен и забирает Киру на кухню, мимолетно встретившись со мной глазами и улыбнувшись. Я улыбаюсь ей в ответ.

Моя Имоджен умеет читать мысли. Не все — те, что считает нужным. Она всегда оставляет мне право на приватность. Имоджен не помнит того, что так внезапно закончилось за день до ее пятнадцатилетия, и мы никогда больше не слышали от нее о наших ангелах. Но во сне она иногда говорит странные вещи, о которых не помнит утром и не может объяснить ни слова.

Надеюсь, я не говорю во сне... я люблю ее больше жизни, но есть вещи, которые не хотелось бы объяснять никому, даже ей.

Она никогда не узнает все до конца об одной ступеньке в моей биографии — как Кира никогда не узнает о Перри и Эли. Он рассказал только мне, и иногда я понимаю, почему, а иногда — нет.

— Пап?

Это Фрэнси просовывает голову мне под руку. Я поднимаю ее на подоконник.

У Лиззи много от матери, но Фрэнси — стопроцентно моя дочь... и годика через три-четыре она еще скажет мне "большущее спасибо" за такие волосы. Кроме этого, у нее моя кожа, мой нос и моя улыбка. Только оттенок глаз другой, неясно знакомый — темная зелень, как трава по кайме трясины...

Меня непроизвольно передергивает, как будто я только вошел с мороза в тепло.

— Кто-то прошел по твоей могиле!

— Что?

— Так говорят, когда вот так вздрагиваешь, — авторитетно заявляет Фрэнси. — Кто-то прошел по твоей могиле. Думаю, это значит, что кто-то вспомнил о тебе. Ты знаешь, кто?

— Нет. — Я прижимаю ее поближе, и тонкие ручки обвивают мне шею. — Без понятия.

Фрэнси запоминает все. Она добрая и великодушная, но не забывает зла. Не для того, чтобы отомстить, а просто для статистики.

У Фрэнси есть тайна. Тайна хранится в маленькой шкатулочке, а ключик висит на шее на цепочке. Разумеется, никто не смеет на нее посягать, а Фрэнси пока не готова ею делиться. Я не сильно любопытен от природы, но иногда просто извожусь по это поводу — почему-то мне кажется, что моя дочь не стала бы делать шоу из ничего.

— Ты мой Хартиган? — спрашивает она тихонько на ухо. Понимаю, что "Эта Желтая Мразь" Фрэнка Миллера — не лучшее чтиво для девочки десяти лет, но я бы жестоко оскорбил ее, считая обычной десятилетней девочкой.

— Да. Я — твой Хартиган.

— А я — твоя Нэнси Каллахан? Скажи!

— Абсолютно точно.

Фрэнси мало интересует реальный мир, ее стихия — иллюзия, ее кумиры — Миллер, Баркер и Миязаки. Фрэнси не станет искать себя — она уже есть. Фрэнси будет искать лишь свое место в этой жизни. Ей мало лет, но я точно знаю, что, в конце концов, приму любое ее решение.

Каждому — свое.

— Нет, скажи!

Я целую ее в щеку, пахнущую ванилью. Да, ты моя Нэнси. И твой Хартиган разорвет голыми руками любое чудовище, что посмеет обидеть тебя.

— Фрэнс, печенье! — зовет Имоджен, и та, чмокнув меня в ответ, вприпрыжку уносится на зов.

А я все смотрю в отражение, и внезапно — в который раз — мне становится страшно до тошноты. Страшно до слабости в ногах и головокружения, что их могло... не быть. Всех троих. Просто НЕ БЫТЬ — и все. И в какой-то альтернативной вселенной Лиззи, Фрэнси и Престон Лот не существуют и не существовали никогда.

— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает невесть откуда взявшаяся Имоджен, когда я поворачиваюсь. — Ты бледный как стена, что-то случилось?

— Случилось. В том-то и дело, что случилось... — Я обнимаю ее, и она больше не задает вопросов. Моя жена читает мысли, и порой это очень удобно. А может, она услышала пение ангелов, как сейчас слышу его я.

— Пойдем к столу, мы уже накрыли.

Я вдруг снова непроизвольно вздрагиваю, но кто бы ни прошел по моей могиле — он отправился дальше своим путем.

Иногда нужно умереть, чтобы стать собой. А иногда — остаться жить.

Уверен, даже если мы откроем все окна — у нас будет тепло. Не только этой ночью. Всегда.

* * *

ЗАКЕРИ МИРРЕН

Какая все-таки холодная ночь, охренеть просто. Хотя я сам виноват — забыл включить отопление.

Правда, пока лежишь по горло в горячей воде, проблема температуры так остро не стоит.

Ванна — замечательное место для релакса, остается только позаботиться, чтобы в голову не лезли неправильные воспоминания. А это не всегда так уж просто. А может, не так много у меня правильных воспоминаний.

Пушистые островки пены искрятся прямо у моего подбородка, и в голову приходит совсем уж далекое — не Рождество, и даже не его канун, но каждая наша встреча была для меня куда более серьезным праздником... Эта — пятая (да, я считал), он водил меня в кино на ночной сеанс, крутили какой-то хаммеровский ужастик. Хотя не помню ровным счетом ничего. И не потому, что такой уж плохой был фильм.

По возвращении в отель он уложил меня, одуревшего от поцелуев, в полную пены ванну — я принимал ее впервые в жизни... и это был такой кайф, что мне не снился в самых сладких снах. А он отмывал меня, ласкал мочалкой по всему телу... а потом перевернул на колени и трахал намыленными пальцами, пока на пике я не потерял сознание.

...Черт... Нервно фыркая от пены в носу, опускаюсь в воду еще глубже. Не то воспоминание. Не то...

Следующее не заставляет себя ждать.

Тоже ванна, кстати, эта самая — но тело в ней другое, гибкое и горячее. Ногти чертят на груди какую-то вязь.

Будто издали, слышу собственный голос:

— Ты ведь знаешь, о чем нам надо поговорить?

Он кивает и тихо добавляет:

— Но ты обещал подождать до завтра... Четвертая ночь только завтра... ты же мне пообещал.

Да, я обещал. Это безответственно, но так и есть.

Чтобы закрыть тему, он берется одной рукой за бортик ванны... и медленно скользит на меня сверху вниз. Мы в воде, но ему все равно больно — судорожный вдох, на глазах выступают слезы. Я опускаю веки, чтоб не видеть этих слез. Завтра мне их не избежать, завтра их будет много. Достаточно, чтобы ванна оставалась горячей...

Это все завтра. Не беспокойся, сегодня я весь твой. Сегодня я даже лягу под тебя, и не раз, по одной простой причине — мне так хочется.

Но я все равно слышу вкус слез в поцелуях. И запомню его надолго. Навсегда — слово не для нас.

...Не то воспоминание. Не то, не то... Стиснув зубы, рывком опускаюсь под воду с головой. И лежу так, пока не надоедает.

А под толщей воды и пены вдруг накатывает что-то третье. Ванна, сладкий запах дыма... и еще почему-то сеновала и пекущегося пирога. Теплые руки вокруг меня. Сонное марево, и в нем шепот — я тебя прощаю...

Я так тебя люблю.

Так сильно тебя люблю.

Выныриваю и открываю глаза. То, что надо. Домо аригато, Кэт, на тебя всегда можно положиться...

С той стороны двери слышится шевеление и несмелый стук.

— Открыто.

— Прости... я не нашел у т-тебя джин. Т-только бурбон и т-текилу.

— Сойдет. И дверь закрывай — тепло выпускаешь.

Он входит осторожными шажками, сжимая бутылку за горлышко. Нет, ну надо же, как тесен мир. Не Большое Яблоко, а большая деревня. Непостижимо в таком городе, как наш, взять и просто столкнуться на улице.

Хотя со мной такое уже случалось. Наверное, чем дольше живешь, тем реже называешь совпадения совпадениями.

А он все стоит у входа — зубы стучат, сюда слышно, и сердце колотится. За эти три года вообще не изменился — только волосы светлее, чем я запомнил, пепельные. И длиннее. Выглядит не старше Гарри Поттера шестого курса Хогвартса...

— Ты начал заикаться или просто холодно?

Помедлив, отвечает:

— Холодно...

— Сиди здесь тогда... вылезу — включу отопление. Там такая система — сам не разберешься.

Кивает. Его очки запотели, и ему приходится снять их, чтобы протереть. Без очков лицо меняется до неузнаваемости и в лучшую сторону — если бы не этот взгляд. Ну, блин, за руки его никто сюда не тянул — где дверь, знает.

— Лайнус, — говорю с легким раздражением, — бога ради, не смотри на меня так. Я не сделаю тебе больно. Я тебя пальцем не трону, клянусь. Веришь?

Молчит. Умница и всегда им был.

Протягиваю руку, и он подает мне бутылку — неловко, едва не уронив, когда наши пальцы соприкасаются. Делаю глоток и возвращаю.

— Грейся.

Он отпивает немного, потом еще и еще. Что, решил нализаться до отключки?

Ну да, мы расстались не лучшим образом. Та неделя вообще была для него не лучшей — особенно финал. Но не я это начал, во-первых, и могло быть гораздо хуже, во-вторых. Так что наипозитивнейшим выходом будет забыть все, как давний кошмар. Тем более что такие, как Лайнус, не мстят. Они в меру подлые, в меру верные, воюют бесчестно, но умеют проигрывать без мысли о реванше и быть благодарными, а также очень ценят собственную жизнь. И предпочитают оставлять прошлое в прошлом. На самом деле я хорошо таких знаю и во многом даже завидую.

Если правильно с ними обращаться — они будут тебя боготворить.

— Подойди ко мне. Пожалуйста.

Лайнус глубоко и прерывисто вздыхает, но подходит. Садится на край ванны. Я отбираю у него бутылку.

— Повторяю Для Особо Одаренных. Я не собираюсь ни убивать тебя, ни насиловать, ни проливать твою невинную кровь. Если только сам не пожелаешь чего-то из перечисленного.

Улыбается — наконец-то. Проснулось чувство юмора. Улыбка беззащитная и какая-то трогательная — если не знать его, можно и обмануться.

— И хорош трястись, сам напрягаться начинаю. Хочешь — залезай сюда, здесь реально теплее.

Потупив глаза, он начинает расстегивать пуговицы, неловко, руки не слушаются. На этот раз вздыхаю я — почти обреченно.

— Лайнус... Это НЕ ПРИКАЗ. Не хочешь — кутайся в плед и сиди себе, напивайся. Или повозись с моей е...нутой отопительной системой — ты умный, может, и поладите.

— Нет, я хочу, — отвечает он, не поднимая взгляда, — спасибо...

Закрываю глаза ненадолго, чтоб его не смущать. А когда открываю, он сидит напротив меня, по шею в воде, обняв колени. Пена просто замечательная, не соврала реклама — удивительно долго не спадает.

В принципе не люблю лишних вопросов. И если этот юноша с глазами плотоядного Бэмби предпочитает мое общество шумной родне и камину с полосатыми носками, то у него есть на это очень серьезная причина. Иначе просто не может быть. Но по телу почему-то разливается тепло, медленно и верно, до самых кончиков пальцев. Будто я не лежу полчаса в этой ванне, а влез в нее с холода секунду назад.

Снова передаю Лайнусу бутылку и снова отнимаю после одного глотка.

— Можно спросить? — почти шепчет он.

— Мгм.

— Как тебя зовут?.. Тот парень... доктор... кажется, называл твое имя... но я не уверен, что расслышал правильно.

Я улыбаюсь. Мне становится все теплее.

— Тот парень, доктор, имеет пожизненное право называть меня какими угодно словами в каких угодно выражениях. А ты можешь звать меня Зак. И только не надо про "приятно познакомиться".

Лайнус секунду молчит, а потом так же тихо говорит:

— Даже если это правда?..

Не выдерживаю — фыркаю с усмешкой, закрыв глаза. Горячая вода и алкоголь делают свое дело — он потихоньку расслабляется, вытягивается — благо места тут для пятерых. При этом случайно задевает меня ногой.

Случайно, уверен...

Наверное, ночь все же не такая холодная, как мне показалось.

* * *

энд