И возрадовались ангелы!

Я помню тот страшный миг, когда израильская бомба взорвала отчий дом и убила мою семью. Мама, папа, малыш Камаль и сестренки: Аза и Джанан... Царствие им Небесное. Хотя ни в чем мы не были виноваты. Тяжко было... очень. Родственников у меня не осталось и я, наверное, умер на улице с голода, если бы не прибился к банде. Банда — это десяток моих сверстников. Как мы добывали пропитание весь этот страшный год? Да по-всякому, в основном на базаре. Зато мы один за всех и все за одного!

Но я не об этом.

В нашем районе жила одна древняя-древняя старуха. Обычно она дремала, сгорбившись на крохотной скамейке перед облупившейся дверью своего старенького домика, скаля редкие, потемневшие зубы в странной гримасе. И от этого изжелта-бледное лицо морщилось, напоминая высохшее яблоко. Но самым страшным был нос: огромный, крючковатый, словно клюв ястреба, со страшной бородавкой. А еще у нее были изломанные шишковатые руки — лапы. Когда представлял, что она прикоснется ими, так в дрожь и кидало! И это на солнце. А оно в полдень в Палестине даже не светит, а жалит раскаленными лучами! Словом, более уродливой старухи и представить невозможно!

Когда еще были живы мама и папа я смотрел фильм: "Волшебник страны Оз". Так вот, она точь-в-точь Западная Ведьма! Наверное, поэтому пацаны прозвали ее Ведьмой.

Она даже снилась мне. В кошмаре! Страшно — ужас! Ведьма гналась за мной по улице, а я никак не мог убежать!

Малыши старались далеко обходить Ведьму, а мы не боялись ее, но дразнили только, отойдя на безопасное расстояние и, негромко.

Короче промышляли мы на базаре и один из пацанов сработал грязно и за нами погнались разъяренные торговцы. Видел я как-то что толпа сделала с пойманным воришкой. Окровавленный кусок мяса с переломанными костями так и остался лежать на земле. Потом я пол ночи не мог заснуть.

Мимо пролетали высокие заборы и свернуть некуда. Я изо всех сил бежал и, уже начал задыхаться, когда завернул за угол и увидел сидящую на своем посту Ведьму. А толпа орет позади и понемногу приближается.

Хотел я проскользнуть мимо, как воплотился в жизнь старый кошмар: старуха ухватила меня за плечо и остановила. Горло перехватил такой нервный спазм, что даже закричать не смог.

Все, подумал, пропал!

— Прячься! — Ведьма свободной рукой распахнула дверь и толкнула меня туда. Короткое мгновение, за которое я успел почувствовать, как выползший из подсознания страх заставил онеметь кончики пальцев, я еще видел улицу и Ведьму. Потом дверь захлопнулась и стало темно.

Сердце колотилось словно горошина в детской погремушке.

Я услышал топот множества ног и крики торговцев совсем рядом, сразу за дверью. Все! Одно слово Ведьмы и мне конец!

По спине скатилась холодная струйка пота и стала медленно спускаться.

В каком-то странном оцепенении я ждал свою судьбу. Потом топот ног и крики начали удаляться, пока не сменились обычными звуками улицы.

Открылась дверь, и я увидел Ведьму и понял — она спасла меня.

— Выходи мальчик, — услышал я удивительно молодой голос, так не подходивший внешности страшной старухи и еще глаза. Бархатистые, словно у киноартистки, глаза, совсем не старые, красивые! — Они ушли...

И вовсе она оказалась не страшная. Старая — да, но не страшная, а добрая. Никогда, никогда ни один пацан из моей банды не будет ее дразнить! Клянусь Господом нашим!

— Спасибо, ханум, — я склонил голову и направился к двери. Я проходил мимо старушки, когда почувствовал на затылке ее руку и услышал шепот, — Да поможет тебе Господь...

И ангелы небесные возрадовались на небесах и все святые.

И гром прогремел при ясном небе и свидетелем этому стала вся Палестина. А мир увидел огненную комету, хвостом закрывавшую луну.

И умер от сердечного приступа американский президент. В сладкие речи его о свободе и равенстве и величии заокеанской державы, как зачарованные, верили миллиарды. И правил он ровно сорок два месяца.

Гремящим водопадом обрушились в мой разум воспоминания о прошлой жизни — тысячи и тысячи событий, и как я умирал на кресте, и как проповедовал Любовь... и обрушилась вся боль и все несправедливость этого, нынешнего мира. Миллионы и миллионы страждущих и смертей. Это было больно. Ужасно больно. И я стал не совсем другой... поживший, пострадавший и бесконечно любящий живущих... хотя что-то от мальчика -воришки осталось.

"Вот я и вернулся в мир..."

Я пошатнулся, глаза сами собой закрылись.

Старая смоковница, уже неспособная давать плоды медленно и почти незаметно взбухла почками. Скоро они проклюнутся цветами.

— Что с тобой мальчик? — услышал взволнованный женский голос.

Я открыл глаза.

— Ничего, добрая ханум, все хорошо, я пойду? — кротко улыбнулся я. И не было в моей улыбке ничего от простодушного мальчика... почти ничего.

Женщина, все еще с беспокойством глядя на меня, кивнула.

— И спасибо тебе, добрая женщина, да воздаст тебе Господь за твою доброту, — я коснулся ее лба ладонью в благословляющем жесте и пошел дальше.

А у дверей в старенький дом смотрела в спину "мальчика" растерянная и миловидная старушка. Впервые за долгие годы ее не мучили боли в спине и животе, и чувствовала она себя, словно в молодости. А ей еще предстоял шок увидеть отражение своего помолодевшего лица в зеркале...