Кроманьонец

Кроманьонец

Часть 1

Детство

Пролог

— Дед, а ты, правда, умирать собрался?

— Да, солнышко.

Смешная она, моя правнучка. Восемь лет, — какой прекрасный возраст! Смотрит с любопытством и разговор о моей неизбежной кончине ее не пугает. Зачем я с ней говорю? Люблю ли я ее, так как любил когда-то внучек? Тлеет что-то в сердце. Не горит...

— А тебе не страшно?

— В этой жизни хорошо было, а с Аллахом еще лучше будет!

— Это с Богом?

— С Ним, внучка...

— А почему ты сказал с "Аллахом"?

— У Бога много имен и все они прекрасны...

В самом деле, почему? Наверное, по-настоящему в Бога начинаешь верить, когда стоишь на пороге смерти. А Коран когда-то сын принес. Вот, рядом на тумбочке у кровати томик и лежит. Читаю...

— А ты точно умрешь?

— Точнее не бывает...

Так хочется посмеяться. От души, как раньше. Нет сил...

— Я не хочу, чтобы ты умирал!

Недовольно смотрит, но не плачет. Глупый ребенок, она ничего не понимает. Не знает, как болят спина и ноги, как ломит в костях, и нет сил, чтобы рассказать кому-нибудь об этом...

— А ты об этом не думай.

— Дед, а чего ты у Бога просишь?

Хороший вопрос! Спасибо, что надоумила. Чего бы попросить напоследок? Хотел бы я быть таким как ты, молодым. Ребенком? Да хоть бы и так! Но если можно было бы загадать два желания, то очень бы я хотел, чтобы со мной остались и память о прожитых годах и опыт.

— Дед, ты спишь, что ли?

— Сплю, солнышко. Устал я. Иди к маме...

Мезолит (15-6 тыс. лет назад). Европа

Глава 1

Голова не болела давно. Лет так с сорока восьми. А раньше мигрень мучила часто. Повезло однажды узнать о Гингко-Билобо — реликтовом растении, единственным сохранившимся представителем класса Гинкговые. Товарищ вырастил его на участке и подарил пакет с высушенными листьями. Я стал их добавлять в чай. Вот с тех пор и забыл о головной боли.

Открываю глаза и не понимаю, где нахожусь. Точно не в постели. Хотя совсем недавно разговаривал с правнучкой!

Пахнет гарью и чем-то кислым. Темно, вверху небольшое отверстие, но снаружи, наверное, вечереет.

Пытаюсь приподняться, в глазах темнеет и начинает тошнить...

* * *

Господи, ну зачем так меня трясти?!

Какая-то девчушка прижимает меня к груди, подвывая, раскачивается, а мне от этого не очень хорошо.

Пытаюсь оттолкнуть ее и вижу узкие кисти с маленькими пальчиками!

Не может быть! Неужели правда, что есть жизнь ближняя и последняя?! А ближних сколько? Что я там Ирочке о своих желаниях говорил?..

Все еще чувствую себя скверно, но голова уже не болит и в глазах не темнеет от напряжения.

Понимаю, что мои желания сбылись. Сейчас я ребенок и помню, что звали меня, Игорем Андреевичем и было мне девяносто четыре. А что оказался в месте, мягко говоря — неприятном, так это все одно лучше, чем доживать последние дни, лежа на ортопедическом матрасе.

Наверное, мои усилия утихомирить качку замечены. Девушка перестала скулить. Держит меня за плечи и внимательно смотрит. На первый взгляд ей чуть больше двадцати, но грудь большая с крупными коричневыми сосками, на правом выступила капелька молока...

Глаза темные, брови густые. Нос прямой, крупный, губы полные, а лицо вытянутое. Волосы вроде русые, завязанные в узел на макушке и блестят.

В ее глазах вижу радость сменяющуюся укором. Слышу приятный, но с хрипотцой голос:

— Лоло, не бегать, не бегать!

Грозит указательным пальцем и прижимает меня к груди.

Да уж. Содержательно...

Снаружи доносится мужской голос:

— Таша! Таша!

Девушка насторожилась, бережно опустила меня на пол и выскользнула из чума. Так я решил назвать свое теперешнее жилище. Его пол устилают шкуры с жестким ворсом. По центру очаг, выложенный из песчаника. В нем тлеют угли. Концы длинных жердин собраны вверху у отверстия дымохода и перевязаны ремнями. Они составляют каркас жилища. Снаружи вся эта конструкция покрыта берестой и шкурами животных. На уровне пола, наверное, присыпана песком. Щелей внизу не видно, да и не дует. Места вокруг много. Чум высокий, навскидку метров пять, а в диаметре где-то десять-двенадцать.

* * *

Через два дня я уже знал, что случилось с малышом, тело которого стало моим.

Родился он в племени Рыб. Два рода последние семь лет становятся зимовать на обширной песчаной дюне у реки.

Дюнку навеяло посреди заливного луга, что раскинулся перед хвойным лесом. Внизу по течению реки за гранитными валунами и заболоченной затокой зеленеет лиственный лес.

На те камни жители племени ходили справлять нужду. Вот там малыш переживший восьмую зиму и нарушил правило — не бегать, поскользнулся, и, упав, приложился головой о выступ.

Правила — это что-то! В прошлой жизни рассказал бы кто, никогда не поверил бы! Бегать нельзя никому, потому что можно споткнуться, упасть и сломать ногу или руку. Такой ребенок или взрослый становился тут же обузой роду. Все нужно делать степенно с расчетом.

У племени есть свой шаман, умеющий разговаривать с духами. Он самый старый житель поселка. Зовут его Ахой-медведь и ему аж тридцать две зимы! Живет в полуземлянке в метрах ста от поселка один. Выглядит он действительно как старик: седые космы на голове, усы и борода.

Помочь шаман понятное дело ничем не смог. Успокоил Ташу, мою мать, что духи заберут Лоло быстро и мальчик не будет мучиться.

Отец у меня, конечно, есть, но кто из двух взрослых мужчин рода Выдры, даже мать не знает. Наверное...

Главу нашего рода зовут Лим-камень. Ему двадцать шесть. Для меня пока все они на одно лицо. Этот светловолосый.

Зиму племени пережить не просто, поэтому тут считают зимы, но мне пока удобнее исчислять время годами. Второго мужчину называют Лют-дерево. Он на четыре года моложе. И волосы у него темные.

Живем вместе, точнее ночуем в чуме с четырьмя женщинами рода, братом и сестрой.

Род Тоя-копье зовется Белки, он больше. Их жилище стоит неподалеку в метрах двадцати от нашего дома. Три мужчины, пять женщин и шестеро детей от года до одиннадцати.

Моему брату всего годик, а сестре — уже десять. Почти взрослая. Правда, она дочь другой женщины, пришлой Саша. Ее принял в род еще мой дед женой для себя. Родилась она в другом племени охотников. Те как-то забрели в наши края ну, и поменялись женщинами. Хоть и дикари, но в этом вопросе понимание имеют. Знают о пользе новой крови. Саша из женщин самая старшая. До двадцати девяти лет обычно тут женщины не доживают.

Где я оказался? Пытался ответить себе на этот вопрос сразу же, как сообразил, что попал в чужое тело. Но наверняка правильно и сейчас не смогу. Может десять тысяч лет до рождения Иешуа, а может и раньше, поскольку луков у мужчин племени я не видел. А из прошлой жизни помню, что люди стали использовать лук четырнадцать тысяч лет назад.

Живут тут просто. Ничего не планируют, да и цель — всего одна — добыть еду.

Сейчас весна. Уже трава зеленеет, и появились полевые цветы. Мужчины весь день пропадают на рыбалке. Бьют гарпунами с костяными наконечниками крупную рыбу в затоках. Обычно к вечеру приносят две три. Их добыча похожа на форель. Пока еда есть. Но зимой, судя по состоянию тела Лоло ее было мало.

Я удивляюсь, что рыбу ем с удовольствием. В прошлой жизни представить себе питание одной только ей без гарнира или хотя бы хлеба, вряд ли мог.

Таша дала полизать белый камень. Лизнул. Почувствовал горечь, а спустя мгновение восторг.

Соль! Мать дала лизнуть соль. А это значит, что можно и рыбу и мясо хранить дольше! Сколько же всего нужно еще выяснить!

Пока мужчины на рыбалке женщины племени из шкур копытных шьют одежду, чинят короба и корзины. Где им удалось добыть лозу, пока не знаю.

Дети рядом. Те, что постарше, а это моя сестра, Толо из рода Тоя и ее брат помогают взрослым, а мы — мелюзга предоставлены самим себе.

В соседнем роду детей больше, но не намного. Семилетняя девочка — зеленоглазка ни на шаг от меня не отходит. Ее зовут Лило. А мой сверстник Тошо пока держится в стороне. Ему объяснили, что я еще болен.

Годовалых малышей по одному на род. У моей матери и Тибы-трава.

Всего в племени шесть мужчин это с шаманом и девять женщин. Детей в возрасте от года до одиннадцати — девять.

В племени почти не разговаривают. Слышу время от времени команды вроде — принеси, нельзя, ешь и просьбы — обычно от детей — дай.

Язык? Для меня русский. Может, это как то связано с переносом...

Пока мне не до разговоров. В туалет сходить и то тяжело. Слабость в ногах и голова еще кружится. Хотя самочувствие гораздо лучше, чем стариковское в прошлой жизни.

* * *

Прошла неделя. Мне уже лучше. Гораздо...

Женщины пошли вдоль реки вверх по течению за камнем. Так они называют кремень. В километрах трех от стоянки начинается галечник. Там они уже все выбрали. Искать собираются еще выше. Детей взяли с собой. Даже годовалых.

Нацепили на шеи короба. Таша и Тиба несут малышей в них.

Двадцати четырех летняя Тиса-огонь из рода Белок еще тащит копье с кремневым наконечником.

Хоть и мал я, но с завистью на нее поглядываю. Без оружия чувствую неуютно. Хотя до сих пор ничего такого, чтобы опасаться за жизнь не происходило.

Бреду за мамашей. Под ногами путается Лило. Тошо по-прежнему сам на льдине. Из прошлой жизни тюремный жаргон вспомнился. Пришлось отсидеть в восемьдесят шестом по швейке. Тогда цеховиков косяками принимали и за решетку. Грустное было время, а впрочем, веселого — в жизни было не так уж много...

Один на льдине — буквально сам по себе, вор-одиночка. Это Тошо подходит. Вчера украл рыбий хвост и заточил в сторонке. Тут дети сами еду не берут. Ждут, пока взрослые дадут что-нибудь.

Иду и под ноги поглядываю. Увидел черный камень, и сердце от восторга едва не выпрыгнуло. Уже успел заметить, что поведение и отчасти чувства изменились.

Поднял, посмотрел на просвет. Стекловидный, полупрозрачный точно обсидиан! Теперь я знаю, что нахожусь, где то в Венгрии. Только там, в Европе находили его. Прекрасная страна, окруженная горами. А главное, в горах есть медь и свинец!

Геологией, конечно, займусь, если доживу. А чтобы выжить этот, размером с кулак взрослого мужчины камень сейчас самое настоящее сокровище!

На днях увидел, что Лим оббивает кремень. Нож, наверное, делает. Подошел, смотрю. Ему все равно, не обращает на меня внимание.

Он приставлял к будущей режущей кромке костяное долото и бил по нему обычной галькой. От кремня отщипывались крошки-чешуйки. Вот их я и хотел взять себе, чтобы позже сделать нож. Если эти осколки вклеить в деревянное или костяное основание, то выйдет неплохое изделие. Им можно будет прекрасно резать все что угодно! Только потянулся за ними, получил по рукам. Было обидно.

Показал черный камень Лило. Она повертела его в руках, понюхала и отдала. Спустя какое-то время притаскивает почти такой, немногим меньше! Не удержался, расцеловал. Ей понравилось мое внимание, стала обнимать и гладить по голове.

Нашу возню заметили взрослые. Подошла Таша. Забрала у нас камни и выбросила. Хорошо, что не далеко. Забыв о правиле, я побежал. Схватил один, потом и второй. Очень хотелось сказать ей что-нибудь нелестное об умственных способностях...

Таша говорит:

— Не бегать! Брось! — опять грозится пальцем.

— Не брошу!

Голос звенит, во мне разгорается ярость.

Мать отвечает изумленным взглядом. А потом как ни в чем не бывало, уходит искать кремень.

Остальным теткам пофиг.

Когда в корзинах уже лежали по три четыре камня, женщины засобирались домой. Я позволил себе немного отойти от реки. На глаза попадались одуванчики, лопух, подорожник и крапива. Всю дорогу вспоминал травы и их лекарственные свойства.

Вернулись на закате. Опять поели рыбу и улеглись спать.

* * *

Проснулись с первыми лучами Солнца. Мужчины собрались в лес за мясом. Из их реплик я понял, что охота будет необычной — не такой, как я ее себе представляю. Вчера рыбаки видели, как медведь задрал лося. Как там на самом деле было, кто его знает? Может, лось раненый был или еще теленок, но сегодня они решили забрать у мишки то, что он не успел сожрать.

Бог в помощь! Лишь бы у них получилось. А у меня своих планов много. И первым пунктом стоит найти глину и сделать какую-нибудь посуду. У соплеменников вообще никакой посуды нет. Еще не додумались. А без горшка мне ни клей не сварить, ни травки какой-нибудь заварить.

Найти глину казалось простым делом. В принципе она везде есть. И на лугу и в болоте и в реке вполне могла оказаться. Только копать чем?

Из прошлой жизни помню, что не всякая глина подходит для гончарного дела. Слепить миску из любой можно, а вот обжиг выдержит не вся. Проверялась глина с помощью уксуса. Если плеснуть немного и поверхность зашипит, значит, такая глина содержит много кальция и обязательно треснет при обжиге. Тут, понятное дело, придется экспериментировать. Может, песочка добавить...

Подхожу к матери, та на камне вымоченные ивовые прутья галькой бьет. Дергаю за юбку. Оборачивается.

— Таша, мне нужно пойти, — показываю направление вниз по течению.

— Нет!

Хмурится.

— Нужно!

Встает и идет к чуму. Возвращается с копьем. Вручает его мне и говорит:

— Иди.

Беру и отвечаю:

— Спасибо.

В ее глазах снова изумление...

За мной собралась и Лило. Ее брат, тот, что сам на льдине стоит, раздумывает.

— Нет, — говорю.

Спокойно пошла к женщинам.

А Тошо таки увязался. И что характерно никто из мамаш его не остановил.

Идем молча. Копье зараза тяжелое. Но вещь, судя по всему статусная. Поэтому и волоку сам. Речка разлилась, кругом вода, местами еще ледяная. Оглядываюсь, и ничего подходящего пока не вижу. Просто так копать землю не хочется.

Шли недолго. Вышли к оврагу. Трудно представить, что такую расщелину вымыли ручьи. Но дело они полезное сделали. Там я и обнаружил глину.

Глина бывает белой, серой и красной. Еще жирной и постной. Мы нашли обычную — красную, и мне она показалась жирной.

Поднялся повыше от ручья и сколол небольшой пласт. Вручил малому. Тот не артачась, взял. Нарыл и себе кусочек. Потащили добычу домой.

Мамки заметили возвращение блудных сыновей, но невозмутимо продолжают лупить ивняк. Я же вижу, что они повеселели и тут же слышу их смех. О чем шутят, не расслышал.

Глину бросил размокать в воду у подножия дюны. А пока решил помочь старшим. Выбрал гальку по руке и присоединился к Таша. Тут же был обласкан взглядами.

Еще до заката вернулись добытчики. Притащили ногу и немного ребер. Я был прав, лось тот теленком оказался.

По этому поводу сложили костер у чума. Пировали оба рода вместе. Пока лосятина жарилась, Той-копье стал рассказывать, как у мишки добычу стырить удалось. Ну как рассказывать, в основном — показывать. От этой пантомимы стало мне и смешно и грустно. Наверное, они все тут телепаты. Иначе, как объяснить их восторг?..

Мясо стали пробовать почти сырым. Меня такая еда не устроила.

Спустился за глиной, обмазал кусочек и прикопал в угли на краю костра. Взрослым не до меня уже было. Устроили они сексуальную вакханалию. При детях то. Тьфу...

А лосятина приготовилась вкусно...

* * *

Утром мужчины куда-то ушли, а женщины снесли на солнышко размочаленный ивняк и принялись щипать из него волокна. То, что они веревки собрались вить, я понял еще вчера.

Проверил мокнущую глину.

После ночи в воде она стала мягкой и лепится хорошо. Хотел попросить Таша сплести маленькую корзинку, чтобы обмазать ее, а после сушки обжечь. Посмотрел на скудные запасы подготовленного материала и решил, что попробую просто вылепить руками.

Потащил глину на камни и начал ее месить, добавляя время от времени речной песок.

Лило и Тошо тут как тут.

Работаю и разговор с ними веду. Беседа у нас особая: я обо всем подробно рассказываю, мол, глину готовлю, потом горшок слеплю, высушу на солнце и обожгу в печи, а они внимательно слушают. То, что печи у меня пока нет и, вряд ли, они знают, что это такое — никого не смущает. Слушают и внимают.

Глина стала лепиться как пластилин. Хорошо!

Вылепил круглую болванку и стал палкой выбирать лишнее. Когда изделие стало походить на горшок, оставил работу и пошел к Таша клянчить скребок, которым обычно пользовались для снятия мездры со шкуры животных.

Она принесла сумку и высыпала содержимое передо мной. Сразу же увидел то, что лучше всего подошло бы для реализации моей задумки — длинную и немного изогнутую пластину кремня.

— Я это возьму.

— Бери.

Таша, загадочно улыбаясь, собрала скребки и проколки назад в сумку и отнесла в чум.

Я какое-то время тщательно и понемногу, используя кремневую пластинку, срезаю глину с внутренних стенок будущей посудины.

Потом леплю венчик, ручки и приделываю их на горшок. Получилось что-то похожее на казанок с двумя ручками по бокам.

Его я оставил там же на камнях, чтобы глина просохла на весеннем солнышке.

Любуюсь. Со стороны горшок смотрится очень даже хорошо!

Лило и Тошо, если судить по их восторженным взглядам, полностью разделяют мое мнение.

Пришло время подумать о том, как буду обжигать первенца. Решил, что и на открытом огне обожгу, и в печи запеку.

Неподалеку от чума в основном руками в песке выкопал ямку сантиметров на семьдесят в глубину и столько же в ширину. Дети с радостью помогали.

Закончив эту работу, взял копье, корзину и поманив Лило с Тошо, направился к оврагу.

По дороге снова говорю с детьми.

— Посмотрите как красиво вокруг! Небо синее, а облака на нем как комья снега. Река шумит, птицы поют и трава шелестит. Слышите?

Что они на самом деле понимают из того, что слышат, я не знаю. Лило после моего вопроса, заливается смехом, а Тошо прячет робкую улыбку.

Наковыряв из стенки оврага глины, сложил куски в корзину и вручил ее помощникам. Сказал им, чтобы шли домой. Объяснил, что это все нужно положить в воду.

Оба закивали.

Когда дети скрылись за валунами, отправился к лиственному лесу. Он оказался гораздо дальше, чем мне представлялось. Пришлось вернуться.

Приятно удивился, обнаружив глину замоченной, еще больше, когда услышал, что дети, устроившиеся неподалеку, о чем-то говорили...

Увидев меня, Лило подбежала и обняла. Не помню когда переживал такие приятные эмоции.

* * *

Когда до меня донеслись крики женщин племени, я тащил горшок в укромное место. Он немного подсох, а к вечеру на камнях появится слишком много людей. Как бы ни разбили...

Что у них могло случиться? Обычно женщины работали тихо. Пристроив казанок между опор чума, побежал к ним.

Вижу, Саша лежит на спине и орет. Пожимает колено к груди. А остальные бестолково скачут вокруг и кричат:

— Ахой! Ахой!

Поначалу, подумалось, что они расстраиваются — ахают. Потом вспомнил, что так шамана зовут. "Ну, сходил бы кто-нибудь, позвал бы", — думаю, а сам присаживаюсь возле Саша и пытаюсь рассмотреть, что у нее с коленом стряслось.

Заметив меня, женщина перестала кричать и сама показала распухший и покрасневший сустав. Наверное, полдня за работой просидела на корточках вот он и воспалился.

Вспомнив, что лопух снимает воспаление суставов, нарушая правило, бегу в чум. Хватаю копье и так быстро, как умею, бегу на маленький холмик стоящий почти на опушке леса к зарослям лопуха. За мной припустилась и Таша.

Думал, мамаша ругаться будет. Нет. Помогла выкопать корень. А я и листьев прихватил. Позабылось, что именно может помощь в таком случае.

Назад вернулись тоже бегом.

Хватаю гальку и перетираю корень с листиками на валуне. Таша мягко касается плеча, забирает у меня гальку и сама размочаливает корневище.

Пока мы готовили лекарство, приходил шаман. Только взглянул на ногу Саша и тут же ушел. Девушки расселись вокруг приболевшей и рыдают.

Подошли и мы с Таша. Она в обеих ладошках принесла кашицу из корневища и листьев, а я большой лист.

Намазали больное колено тем, что приготовили, обернули листиком и зафиксировали волокнами ивняка.

Я говорю:

— Саша, иди в чум. Нужно поспать.

Она поднимается и ковыляет к жилищу.

Тетки реагируют нормально. А я вот, задумываюсь: почему их поведение так поменялось?..

* * *

Утром узнал, что Саша чувствует себя лучше и женщины сами копали корни и рвали листья лопуха, готовили смесь и меняли компресс!

Справедливо полагаю, что теперь свободы реализовывать свои желания прибавится.

Так и оказалось.

Беру копье, подзываю Лило и Тошо, вместе отправляемся к лесу. Ожидаю от мамаш окрика. Тихо. Так и дошли до опушки.

Правда, нас с дюны женщины все еще должны видеть.

Бродим, собираем ветки. Сколько могут унести в руках дети? Немного. Вернулись. Оставив поклажу у ямы, выкопанной вчера и снова пошли.

Ходили раза три.

Прямо в яме сложил костер. Принес из чума угли в горшке. Поджег ветки. Сидим втроем у костра, я запекаю бока первенца. Лило и Тошо время от времени ветки в огонь подкидывают.

На небе ни облачка. Солнце припекает, а тут еще жар от костра. Не думал, что мое желание выкупаться приведет женщин и детей к такой панике.

Отставляю в сторону казанок и бегу к воде. Почти сразу ныряю. Водичка бодрит, но как приятно!

Выныриваю, а на берегу и женщины, и дети кричат, руками машут. Таша и Лило в слезах. Выбегаю из воды чтобы их утешить, получаю затрещину вначале от мамы, а потом и от крохи Лило.

Настроение утешать их сразу же улетучилось. Иду к костру, присаживаюсь, беру казанок и продолжаю обжиг.

Ну, хоть бы кто поинтересовался, что я в реке делал? Снова тихо и снова все при деле. Отходчивый народ в нашем племени и не любопытный...

Когда костер догорел и ветки закончились, я разгреб угли к краям ямы, поставил казанок в средину. Поглядывая на женщин, снял с чума кусок шкуры и накрыл им яму. Сверху песочком закидал. Все хорошо, всем все равно.

Пока изделие запекается, решил дамочкам помочь. Хоть и тяжела для детских пальцев работа, но старался, как получалось до вечера.

Появились мужчины, принесли рыбу.

Тиба собрала ивовое волокно и унесла в чум белок. Размочаленных прутиков осталось совсем немного. Другие женщины, бросив работу, побежали встречать рыбаков.

Я откопал шкуру и, подцепив палкой за ручку, вынул казанок из ямы. Пока он остывал, всю рыбу уже запекли. Ну, ничего, удивлю всех завтра. Главное, что звон от керамических стенок приятный...

* * *

Просыпаюсь от крепких объятий Саша.

"Не души меня своей любовью", — думаю, а сам пытаюсь вырваться.

Как оказалось краснота, и опухоль на ее колене к утру почти пропали. До полудня женщины то и дело бросали работу и прибегали потискать меня. А мы с Лило и Тошо между прочим очень важным делом занимались — лепили посуду!

Пришел и шаман.

Ахой стоял в метрах трех от каменной гряды, где мы обустроили гончарную мастерскую, и наблюдал за нашей работой. К его присутствию я уже успел привыкнуть и когда услышал: — Лоло, подойди, — вздрогнул от неожиданности.

Проявлять строптивость в этом случае счел неуместным. Подхожу и говорю:

— Слушаю тебя Ахой-медведь.

Он теребит длинную, доходящую до впалого живота бороду и пока молчит. Я терпеливо жду, пока самый старший в племени решит что-нибудь. Наконец, он посмотрел на меня и заговорил:

— Скажи, Лоло...

Наверняка он знает, чего от меня хочет, а то, что вопрос ему сформулировать трудно, для меня уже стало очевидным.

— Я отвечу тебе Ахой. Что мне сказать?

Мне почудилось, будто слышу, как у него мозги скрипят.

— С тобой говорят духи?

Что ему ответить? Нет — не скажешь, ибо вопросов потом еще больше будет. Попробую согласиться.

— Да, Ахой. Они говорят со мной.

Шаман кивнул и отправился восвояси. Я так и не понял рад он или напротив — огорчился.

К появлению охотников мы израсходовали весь запас глины и успели еще столько же принести. Четыре чашки и две тарелки сохли на камнях чуть дальше того места, что облюбовали соплеменники.

Вернулись мужчины чуть позже, чем обычно. Той загарпунил двухметрового сома, и притащить к стойбищу его, наверное, было не просто.

Я, конечно, обрадовался, что сегодня смогу испытать казанок в деле.

Пока взрослые потрошили рыбину, я развел в яме костерок, принес в казанке воду и поставил его на огонь.

На мою просьбу порезать небольшую рыбку Таша отмахнулась. Это сделала Саша. Она пошла со мной к огоньку и смотрела, как варится рыба. Ну, а варилась она недолго. Едва ее глаза побелели, как я заранее приготовленными рогульками вынул казанок из огня. Он не треснул!

Наколов палочкой кусочек, выложил на лопуховый лист. Предложил Саша попробовать.

Взяв в руки лист с рыбой, она подула на нее и немного откусила от угощения. С диким визгом, еще прихрамывая, нарушив главное правило, побежала к чуму. Удивился не только я. Все тут же бросили заниматься делом. А Саша тычет лист то Тиса, то Таша, то Тука. Наконец, Той все это представление прекратил, забрав у Саша рыбу, особо не раздумывая, отправил ее в рот.

Прожевав и выплюнув кости, он зацокал языком и вынес вердикт:

— Хорошо, дай еще!

Мы варили рыбу до ночи. Пока Луну не затянуло тучками.

Глава 2

Открываю глаза и понимаю, что-то произошло: в чуме никого нет! Почему никто не разбудил и где сейчас соплеменники?

Отверстие дымохода открыто, столб солнечного света наполнен пылинками. В очаге потрескивает сосновое полено.

"Кто-то же его положил туда?"

Сердце успокаивается.

Выхожу наружу и вижу соплеменников, ожидающих меня(!), и в этом нет никаких сомнений: Той-копье и Лим-камень сидят на земле в метрах пяти лицами к чуму; сразу за ними остальные мужчины племени, чуть дальше за спинами охотников — женщины и дети.

Взгляды у соплеменников обычные, без тревоги и ожидания, ни осуждающе и ни с надеждой, без любопытства. Только у Таша и Лило, пристроившейся у ее ног — с обожанием.

Той берет в руки казанок и поднимается. За ним и Лим встает с земли. У него в руках мои камни. Молча, проходят мимо и направляются к лесу.

"Ну, если ушли с моими вещами, то мне нужно идти за ними", — приходит мысль. Так и делаю.

Подходим к жилищу шамана. Они оставляют у входа вещи и так же, не говоря ни слова, уходят к стойбищу.

Понимаю, что с Ахоем что-то случилось и меня назначили новым шаманом. Пока не знаю радоваться или огорчаться. В первый раз вижу его жилище так близко. Устройство лишь только по принципу сооружения похоже на чумы. Если те можно разобрать и перенести на другое место, то навес над выкопанной в холмике ямой размерами, где то два на три метра, вряд ли.

По краям ямы строители этого дома вбили в землю метровые колышки и между ними пропустили тонкие ветки лещины. Слева рельеф холма понижается, поэтому правая стена получилась чуть выше и деревянная крыша покрытая камышом имеет небольшой наклон.

Дымоход сделан просто: сломали часть перекрытия, и положили два поленца у отверстия, чтобы крышка, сплетенная из ивняка, не закрывала его наглухо. Тут же лежит кусок гранита. Наверное, для того, чтобы придавливать крышку на случай ветреной погоды.

Внутри все обустроено, как и в чуме соплеменников. В очаге еще краснеют угли. Пол устлан шкурами. У стены стоят копье, острога и сверток какой-то лежит.

Разворачиваю выдубленную шкурку и при виде рубила, скребков, проколок и шовного материала из сухожилий животных, провощенных и свернутых в аккуратные колечки, радуюсь. На фигурки животных вылепленных из глины смотрю с улыбкой: "Кто— то же додумался вылепить, а сделать горшок, увы, нет".

Чуть позже обнаружил склад из кремневых окатышей, костей и рогов животных, выдубленных шкурок с мехом и просто кожаных кусочков, кусков соли и воска(!).

Кусок чистого воска размером с голову ребенка обрадовал больше всего. Применить настоящий воск можно и в быту и в медицинских целях. В прошлой жизни такого не найдешь. Пасечники в вощину обычно добавляют парафин.

Вытащил из жилища все вещи наружу. Вынес подальше объедки в виде рыбьих костей, ореховой шелухи и прочего мусора. Как смог выбил и вытрусил пыль из шкур.

Решил сходить к реке казанок вымыть и забрать вчерашние поделки. Поднимаюсь на дюну, а в стойбище никого нет. У подножия уже куча глины мокнет...

* * *

Пока заселялся, время текло незаметно. Еще за землянкой обнаружил навес, под ним ветки, колоды...

Собрался какую-то часть из запасов хвороста занести в дом. Когда разбирал, заметил еще один сверток. В старую с проплешинами шкуру обернуты древки для копий и заготовки поменьше. Вот разбирая все это добро, слышу голос Таша:

— Лоло!

Выхожу к ней. Мать стоит в метрах пяти и ближе, чувствую, не подойдет. Наверное, суеверия какие-то. Едва увидела меня, положила на землю рыбину и убежала.

Смотрю ей в след и замечаю на небе звезды, хоть вокруг еще и не темно. Думаю, что пару часов сумерки продержатся.

Поскреб рыбу кремневой пластинкой, выпотрошил. Руки в крови, да и рыбу помыть не мешало бы. Пошел к речке. На всякий случай стойбище обхожу стороной.

Вышел на бережок к камням и вижу на них горшки, тарелки...

"Когда? Как? Кто показал?!"

А тут и гадать не о чем. Лило и Тошо все видели и даже сами пробовали лепить. Вопрос в другом — как столь неразговорчивые соплеменники смогли расспросить детей, все для себя уяснить и повторить то, что увидели первый раз вчера?

Вспоминаю, с какой легкостью женщины приняли сбор лопуха и компресс для Саша и понимаю, что удивляться тут нечему. Достаточно показать, если сочтут полезным — повторят.

"Старый дурак! Даже обезьяны учатся друг у друга — обезьянничают. А ты в людях усомнился", — улыбаюсь. Приятно не только чувствовать, но и быть молодым!

Положил рыбку на бережок и медленно вхожу в воду. Холодная! Но телу Лоло привычно. Вспоминаю, как когда-то в двадцатиградусную морскую заходил, поеживаясь, задерживая дыхание, а тут просто иду и с удовольствием ныряю.

Лег на спину, смотрю в серое небо. Слова благодарности Всевышнему вырвались сами:

— Спасибо, Господи!

* * *

Все как в прошлой жизни: вроде уже и в сон клонило, а впустишь мысли и все — сна ни в одном глазу.

Подумалось о шамане. Куда он пропал? Узнал, что я в отличие от него действительно слышу духов и ушел умирать в лес? Скорее всего, так.

Подбросил хворост в очаг и взял небольшую, сантиметров тридцать длиной ветку. Обратил на нее внимание, когда разбирал наследство Ахойя. Структура дерева показалась не такой, как у других заготовок. Концы рубилом тесанные, но не размочаленные, как на других деревяшках.

Попробовал острой пластинкой обозначить рукоять будущего ножа. Дерево оказалось твердым.

Сижу, скоблю, пытаюсь вырезать подобие гарды, срезая лишнее на рукояти, и думы думаю.

Хорошо, что теперь сам живу. Работать смогу без лишних глаз. С другой стороны уже привык к зеленоглазке, Тошо и женщин племени как-то не хватает. Странно. По-стариковски днями мог ни с кем не общаться, а тут перспектива одиночества угнетает.

Ахоя звали, когда в племени что-то случалось. Интересно как часто он приходил сам? Наверняка мог в любое время, если бы хотел...

Сделаю нож, займусь луком.

А надо ли? Смогу ли я натянуть такой лук, чтобы стрела, выпущенная из него, раздробила птице кости или пробила шкуру животного?

Не о том думаю!

За все прожитое в новом мире время так и не узнал на что способно тело Лоло. В любом случае тренироваться начну. Подберу древко по росту, стану учиться метать.

Не мешало бы атлатль (копьеметалка в Мексике) вначале сделать. А под него уже и древко подбирать.

Допустим, есть у меня и дротик и атлатль, что голым в лес пойду охотиться? Оно, конечно, пока особых неудобств от рассекания голышом не чувствую, но скоро насекомые появятся, да и ветки, иголки... А если укусит кто? Нет, вначале нужно позаботиться об одежде и не такой как у соплеменников. Шкура, обернутая вокруг талии, у мужчин еще накидка прикрывающая грудь и спину, кожаный шнурок на поясе, чтобы "пончо" не вращалось на шее. Кутюрье нервно курят в сторонке от гениальности идеи.

Обуви не видел, но наверняка что-то у них есть. Зимой все-таки холодно...

Чувствую, глаза закрываются. Отложил скребок и деревяшку, прилег на шкуры.

* * *

Легко отжался сто раз! С улыбкой вспомнил, как учил отжиматься десятилетнего внука. Парень от напряжения даже пукнул, а нормально и раза не отжался. Что Сережу вспоминать, сам в лучшие годы больше пятидесяти не мог.

От приседаний тоже не устал. Попробовал бой с тенью. Тут облом случился. Голова знает как надо, а тело пока не может. А если потанцевать?

С танцами получилось чуть лучше. Тело гибкое, пластичное. Как-нибудь нужно попробовать с Тошо побороться. Наверняка у соплеменников существует какое-то соперничество для определения статуса среди мужчин.

Вышел на воздух, чтобы продолжить строгать основу ножа при дневном свете и невольно взглянул на поселок.

Надо же! Народ у ямы моей толпится. Соплеменники посуду обжигают. Интересно, когда готовить в ней начнут, треснет или нет? Если с другой стороны посмотреть все равно польза будет. Вода под рукой всегда пригодится.

Движимый любопытством, положил скребок и заготовку на землю, иду к стойбищу.

Навстречу бежит Лило. Тоже хотел сорваться к ней, но удержал себя. Не по статусу говорящему с духами нарушать правила.

"Хе-хе..."

— Лило, не бегать!

Тут же закричала Тиба и девочка останавливается, не добежав совсем чуть-чуть. В глазах стоят слезы, вот-вот заплачет.

Обнимаю малышку и говорю:

— Пойдем, посмотрим, как у них получается.

— Хорошо делают, — отвечает она.

— Кто научил?

-Ты.

Вот значит как!

Получилось у соплеменников действительно неплохо, скорее — хорошо. Некоторые поделки выделялись кособокостью, у других стенки получились в два пальца, но увидел я и шедевры получше моего казанка. Кто-то из племени явно не обделен талантом скульптора.

Пока я разглядывал горшки и "тазики", народ сбился в кучу и, судя по их взглядам, я должен сейчас что-то сделать.

Стучу ногтем по пузатым стенкам горшка, прислушиваюсь. Река шумит и лес, ничего не слышу. Беру горшок в руки, поднимаю к уху и после щелчка пальцами слышу глухой звон. Интуитивно чувствую, что этот горшок может треснуть.

Пока проверял посуду, соплеменники взирали на мои манипуляции, пребывая в состоянии мистической экзальтации.

Когда я разделил изделия, отставив в сторону те, что, по моему мнению, не удались, Той прихватив из разных партий небольшие мисочки, направился к реке. Остальные сели на землю, не выражая заметных эмоций.

Предсказуемо вожак "белок" поставил оба глечика на огонь. Когда вода в них закипела довольно сноровисто, используя палки, вытащил посудины из огня. Народ заулыбался. Мужчины стали лупить друг друга в грудь и по плечам, женщины обниматься и тискать детей.

И все-таки одна мисочка треснула. Прямо в руках у Толо — мужчины из рода Белок. Он виновато смотрел на вожака, но тот лишь махнул рукой и засмеялся. Напрягшиеся было лица соплеменников, тут же расцвели улыбками.

Горшки, что вылепила моя сестра Миши и Тина из "белок" оказались лучшими. И та и другая получили прозвище — Глина.

* * *

За строганием основы ножа пролетела неделя или дней десять. Взялся считать. Распорядок дня уже сложился. Просыпаюсь чуть позже соплеменников, но и ложусь, когда глаза начинают закрываться. Утром делаю зарядку, приучаю тело к боевым навыкам из прошлой жизни, бросаю в холм как копье палку с обожженным и заостренным концом. Потом иду в поселок, перекидываюсь парой фраз с Таша, обстоятельно общаюсь с Лило и Тошо. Ребята с каждым разом говорят лучше. В смысле уже вместо "хорошо" по любому поводу используют другие определения вроде — "красиво", "нравится". Взрослые так не говорят. Потом возвращаюсь к себе и работаю.

Надоело только ужинать. Вечером сам прихожу к чуму за рыбой, стараюсь растянуть порцию на завтрак и обед.

Вспоминаю детали разговоров, каких-то мелких событий, слава богу, ничего серьезного за это время не произошло, и прихожу к выводу, что прошло девять дней.

Завел палочку-календарь. Пока зарубками обойдусь, позже что-нибудь другое придумаю.

Ножу не хватает режущей кромки. Пока только процарапанный паз миллиметра три в глубину. Осталось отколоть от куска обсидиана полоски или микролиты и вклеить.

Оббивать камень не хочу. Обсидиан — почти стекло. И кремень, конечно, может глаз повредить... Знаю другой способ.

Острой кремневой пластиной, стараясь сделать метки одним движением, процарапал на куске обсидиана полоски. Нагрел камень в огне, быстро вынул и щетинкой вырванной из кабаньей шкуры, предварительно смоченной в воде, провожу по крайней метке. Он треснул!

Отколовшаяся от основы пластинка не годилась ни для наконечника дротика, ни для ножа, но ей, по идее, можно резать все, что угодно.

Решил проверить, не откладывая в долгий ящик.

Достаю несколько кусочков кожи. Размечаю контуры ножен по деревянной заготовке. Прорисовываю угольком линии разреза и приступаю к испытаниям.

Не идеально, но порезал. Наделал костяной проколкой по краям дырочки и, пропустив в каждую провощенное сухожилие, связал. Хотел обрезать концы, но передумал. Бахрома по краям ножен смотрелась красиво. Сделал две большие дырки вверху, тлеющей палочкой еще больше увеличил их диаметр, чтобы кожаный шнурок влез. Буду на шее носить как Маугли.

Потом из сосновой ветки выстрогал похожую на нож заготовку, но чуть больше и забил ее в ножны. Обстучал галькой края, потянув кожу, и отложил. Приобретет форму, попробую нагреть над огнем. Точно не уверен но, кажется, что кожа должна затвердеть.

Вторая пластина получилась идеальной. Смотрю на овальную пластинку сантиметров десять в длину и уже вижу наконечник своего дротика. Забыв о ноже, лезу на крышу за гранитным камнем. На нем галькой обстукиваю края пластины.

Разжигаю неподалеку от землянки костерок. Пока прогорает, бегу в лесок и срезаю ветку лещины. Расщепив кончик, вставляю туда заготовку. Тащу к костру миску с водой.

Когда провел по кромке нагретой пластины мокрой ворсинкой и отколол от нее несколько чешуек, сплясал у костра настоящий шаманский танец. Восстановив дыхание, попробовал добиться такого же эффекта снова.

Скол получился чуть больше, но и режущая кромка стала острее. Промучился часа два, но в итоге получил наконечник с идеальной режущей кромкой сантиметра на четыре от кончика. Осталось как-то сделать из нижней части черенок и наконечник-мечта готов.

Рискнул сделать кремнем косые метки в нижней части заготовки, чуть-чуть не доводя царапины до основания. Где-то на сантиметр. В итоге после нагрева идеального скола не получилось, но и не испортил. С обеих сторон отвалились кусочки, напоминающие лунные серпики. Для ножа они не годились, а наконечник получился что надо!

Чуть позже расстроился, правда. Понял, что с наконечником переусердствовал. Уж больно он стал похож на наконечник стрелы. Теперь, случись воткнуть его в кого-нибудь, возможно, чтобы извлечь, придется вырезать. Расстраивался не долго. Решил, что еще сделаю и не один.

Пока возился, а потом сокрушался, пришла новая мысль: " А не расщепить ли мне первую пластинку вдоль. Может, что-то путное для ножа выйдет?"

Стал делать и понял, что мне повезло в самом начале выбрать правильное направление меток. Пластина, кололась не так, как камень. Она крошилась. Вместо одной, получалось две-три с изгибом. С помощью обивания галькой и нагрева удалось подобрать части для режущей кромки ножа.

За этим занятием прошел день.

* * *

С утра начал ругать себя. Вспомнил, что рыбий клей лучше всего варить из плавательных пузырей. А тот, что варят из костей, шкуры и голов больше подходит в качестве лака, пропитки.

Посидел, погоревал, взял гарпун и пошел искать рыбаков. Прошел километра три, размышляя о том, сколько же рыбы надо набить, чтобы сварить хоть немного клея? И вдруг, словно удар грома, вспышка молнии, пришло озарение! Бегу, назад, с одной мыслю: "Только бы какой-нибудь зверь не утащил копыто лося..."

Пока бежал, подумалось, что и сосновую смолу можно попробовать. Тут же отказался от этой идеи, предположив, что она лучше подойдет для крепления наконечников стрел.

Кости, а главное, та, что с копытом лежали там, куда их выбросили соплеменники — в мусорной яме, выкопанной на краю дюны. Ни запах, ни мухи не отбили у меня желание захабарить столь нужный ингредиент. Хорошо, что из соплеменников по близости никого не было. Интересно, какие мысли возникли бы, увидь они меня с костяной ногой? Пугать народ в мои планы пока не входит.

Поставил казанок на огонь и бросил в воду отбитое камнем копыто. То, что немного с костью — даже хорошо. Теоретически для получения клея и кости варят. Помня, что до кипения варево доводить не стоит, часто снимал посудину с углей. Иногда опаздывал, но надеюсь, что клей все равно получится.

Отколол еще одну пластинку обсидиана. Проверенным методом заострил режущую кромку, не меняя формы наконечника. Срезал с палки-металки обугленный кончик. Не хотелось менять древко. Рука уже к этому привыкла.

Очень хочется закончить нож и приладить наконечник на дротик. С улыбкой вспоминаю, что "в дела спешащего, вмешивается дьявол", решаю варить клей еще.

Все чаще приходится подливать воду, но процесс идет!

* * *

Перед тем как уснуть слил густую желтую массу в самую маленькую посудину. Налепили мы с детворой что-то вроде чашек.

Едва проснулся, побежал смотреть, что получилось в итоге. Клей затвердел. Поковырял его немного костяной иглой, крошится. Хорошо это или плохо пока не знаю. Разбил посудину, от формованного куска отколол чуть меньше половины. Положил в миску и залил водой. Оставшуюся часть припрятал в землянке.

Пока клей проходит проверку, решил заняться гардеробом. Разложил у входа в жилище шкуры и куски кожи, прикинул, что для моих отнюдь невыдающихся габаритов кожи, чтобы реализовать задумку хватит. Взял уголек и приступил к разметке выкройки.

Для начала отмерил палочкой длину тела от плеча до пупка и обломил лишнее, чтобы не путаться. Такую же линейку сделал по ширине груди, оставил немного больше.

Вырезал кожаный прямоугольник и сделал полукруглый вырез с одной стороны, что бы будущий нагрудник ни натирал шею. Для спины размер увеличил, но не намного. Потом отрезал две широкие полоски для лямок, по задумке — соединительных. Для нагрудника и спины. Походил, подумал, вырезал еще две полоски, чтобы скрепить обе части "доспеха" в районе талии.

Отверстия в коже делал основательные, чтобы легко вставлялся любой шовный материал от сухожилий и веревки до кожаных ремешков. На первое время собрал с помощью сухожилий, благо от Ахоя "ниток" самой разной длины досталось много. Надел через голову, затянул немного на талии. Удобно. Лишь бы не натирал.

Тут же захотел приладить наплечники. Честно говоря, в этом доспехе не планировал каждый день ходить. Делал от страха столкнуться когда-нибудь с хищником или недружелюбным человеком.

Решил и сделал. Все, конечно, с точки зрения человека двадцать первого века выглядело криво. Как говорили в будущем — "сделано левой ногой", но мне нравилось.

Любуюсь своим творением и посмеиваюсь, представляя себя голозадым и босоногим, но в супер-бупер доспехе!

"Ничего, что-нибудь придумаю", — только мысленно обнадежился, как пришла идея вырезать из самой толстой кожи пояс.

Отрезал полоску шириной сантиметров семь, обернул чуть ниже талии и лишнее обрезал. Проколол с краев по две дырочки. Подобрал из запасов два ремешка и вставил в отверстия. Опоясался, завязав вначале верхние ремни, затем — нижние.

Снял пояс и приступил к нарезке так называемых "передника" и "задника", а к ним еще две полоски, чтобы закрепить подвижные элементы юбки чуть ниже бедер. Получилось в итоге просто замечательно: и поддувает и защищает.

Хотел еще наручи смастерить, но и сил нет, и пальцы болят.

Задумывался и о том, как обувь делать буду. Простой вариант это взять куски шкур, такие, чтобы ступня полностью помещалась и оставались края, которые можно, если сделать отверстия зашнуровать вокруг стопы и щиколотки.

Для более сложного времени потребуется гораздо больше, а главное — нужна кожа. Терзает меня подозрение, что соль, воск и кожа выменяны Ахоем на что-нибудь другое. У соплеменников кожи и воска не видел, а зализанная соль у Таша почти лакомство.

Можно вырезать из кожи что-то вроде стельки, приклеить одну к другой, если клей получится, навощенным сухожилием прошить, прихватывая подготовленные элементы верха. Что-то в итоге да выйдет.

Неустанно массируя натруженные пальцы, пошел посмотреть на клей. Водичка хоть и окрасилась, но кусочек в ней не растворился, а немного разбух. А это здорово! Такой клей не боится сырости.

Оставил воды так, чтобы она едва покрыла клей, и поставил миску на угли. Принес к костру подготовленные микролиты, основу ножа, древко для дротика и наконечник. Нарезал разных палочек-намазок и жду.

Когда клей расплавился миску с углей снимать не стал. Помниться, что работать можно только с горячим. Замазал паз на деревянной основе ножа и одну за другой вставил пластинки обсидиана. Отложил в сторонку просыхать.

На расщепленный конец древка будущего дротика обильно намазал клей, вставил обсидиановый наконечник и стал с усилием наматывать сухожилия. Когда решил, что намотал достаточно, сверху еще обработал клеем.

* * *

Нож получился скорее оружием. Кожу, шкуры или деревяшки куда удобнее резать острой, как бритва обсидиановой пластиной. Не мудрствуя, так же, как крепил наконечник на древко дротика, я приладил несколько пластин к деревянным ручкам.

Чехол для ножа, как и планировал, нагрел над пламенем, потом вынул из него палку. Нож входил свободно, что было хорошо для режущей кромки, но плохо для ношения. Наклеил на крестовину полоски кожи, намотал сверху сухожилия и еще раз намазал клеем. Когда все просохло, лезвие в чехле болталось свободно, а крестовина садилась плотно.

Чуни получились так себе. Обуюсь, когда в лес соберусь. Жарко в них и полагаю, что мочить не стоит: Шкура выделана плохо, может загрубеть, да и запах будет от них еще тот. Решил, что мастерить пока ничего не буду. Лучше с племенем больше времени проводить. Уже жалею, что все делал сам. Все равно придется обучать приобретенным навыкам соплеменников.

Как в воду смотрел!

Просыпаюсь от крика. Слышу голос Тоя.

— Лоло! Лоло!

Выбираюсь из землянки, а он, как и все близко не подошел. Стоит и окатыши обсидиана в руках держит.

— Покажи, — говорит.

Мне понятно, чего он хочет. Недавно подарил Таша и Лило свои поделки — обсидиановые пластинки с деревянными рукоятками.

Глава 3

Вода отходит. Уже кое-где по лужку можно и посуху пройти. Но все же для демонстрации новинок и обучения выбрали тот холмик, где заросли лопуха. Так сказать — на нейтральной территории. И от моей землянки, и от стойбища — место равноудаленное.

Как я показывать буду, смотреть захотели все мужчины племени. На мой вопрос о перспективах рыбалки, Той ответил просто:

— Рыбы много.

Уже и я телепатом становлюсь! По жестам и интонации понимаю — Не переживай, рыбы будет много!

Вожак "белок" вытащил из чума рода сверток. Все женщины принялись его разворачивать. По мере раскатывания, вынимали палочки и листики, застрявшие в крупных ячейках.

"Толи бреденек, толи сеть",— решаю.

Тина-рыба принесла веревку и сноровисто начала чинить порванные участки.

К полудню все племя, взяв сети, короба и корзины двинулось вниз по течению. Мужчины несли только копья, а Той прихватил еще и топорик. Я, понятное дело, не мог пропустить столь яркое по меркам однообразных будней событие. Отправился с ними.

Перешли вброд заболоченную балку и направились от реки к лесу. Прошли километров пять-шесть. Идем между березок и осин. Легкий ветерок принес свежесть и запах болота. Вскоре вышли к озерцу, заросшему камышом и осокой.

Той быстро обкорнал поваленную березку, оставив только трехметровую средину. Я заметил, что ствол облеплен трутовиком. Стал озираться в поисках чаги. Вспомнилась история из прошлой жизни.

Чага полезный для человека гриб. Мощнейший биостимулятор. Еще в девятнадцатом веке фармацевты пытались понять, что именно в нем полезно? Крестьяне, экономя деньги на чае, заваривали рыжеватую сердцевину гриба и пили. Никто в таких деревнях не заболевал онкологическими заболеваниями. Это все, что я знал о чаге, когда поехал с друзьями на рыбалку.

Все тогда уже в возрасте были и о здоровье переживали. Увидел я поваленные березки обросшие трутовиком, как позже выяснил — ложным и давай собирать. Феликс смотрел на мои потуги, смотрел, вдруг спрашивает, — что это я делаю? Я тут же выложил все, что знал.

— Мне тоже нужна онкологическая профилактика, — пробормотал товарищ и начал осматривать стволы засохших берез.

Смотрю и он собирать начал. Вдвоем веселее. Насбивали по большому пакету грибов. Обмениваемся впечатлениями, что пахнут они как съедобные и даже рыжую сердцевину в них нашли. Я подробно рассказываю, что именно ее нужно порезать кубиками и высушить. Потом, конечно выяснилось, что мы фигней занимались. Зато посмеялись от души.

Сейчас я знал, что искать. Пока мужчины давили бревнышком прибрежные заросли, медленно продвигаясь к чистой воде, посматриваю на березки, ищу взглядом черные наросты. Знаю, что обязательно найду. Зараженное спорами дерево обычно через двадцать-тридцать лет погибает. То там, то тут в роще у берега озерца стоят сухие стволы, а на земле их еще больше.

Взял топор Тоя, небольшую корзину и углубился в рощу. Сразу нашел два дерева с чагой. На одном черные наросты расположились высоко, а на втором — в самый раз, чтобы попробовать стесать их.

Топорик, так себе — обычный. Отретушированный кремешек сантиметров двенадцать примотанный к палке. Но с работой я и таким управился. Посмотрел снова по сторонам и еще оно дерево заприметил...

Так увлекся, что когда услышал крики, а звали меня, удивился: не замечал раньше за собой отсутствие контроля. Откликаюсь и возвращаюсь на берег. Вижу в метрах пятидесяти еще одну проложенную "просеку".

Той недоволен. Ведь я топор забрал! Оказывается нужны палки для бредня. Пожимаю плечами, показываю на корзину и говорю:

— Польза. Не болеть!

Ну, и руками размахиваю для пущей важности.

Кивает в ответ, берет топор и уходит в рощу. Соплеменники тут же сбиваются у корзины. Берут чагу, нюхают, кое-кто даже в рот сует.

"Ничего, научу народ варить чай".

Вернулся вожак, принес две полутораметровые жердины. Он и Тина примотали их по краям волокуши и стали заводить ее в "просеку". Толо — самый высокий человек в племени, взялся за капюшон бредня и пошел за ними.

Проваливаясь по колено в ил, они вышли на чистую воду и завернули снасть ко второму проходу. Толо загружает сеть, опустившись по шею в воду.

Соплеменники полезли в заросли камыша, топая и крича. Я с интересом, ожидая результата такой рыбалки, направился к месту, где они вытащат волок из воды. Ожидал чего угодно, но количество рыбы и раков, застрявших в веревочных ячейках, меня поразило. Крупные караси закупорили сеть и много мелюзги с ладошку тоже попали в западню. Интересно, что они с таким роскошным уловом делать будут?

А рыбачки очистили волок, тут же его подлатали и снова полезли в воду. Рыбачили, пока не заполнили корзины и короба.

* * *

Женщины потрошили крупных карасей, выбирая икру, а я кружил рядом, собирая плавательные пузыри в миску. Дети нанизывали мелкую рыбешку на прутики, в это время мужчины что-то сооружали над ямой, где недавно обжигали гончарные изделия.

Они воткнули заостренным концом четыре подготовленные заранее палки с множеством обрезанных на сантиметр-два от ствола веточек. На эти "рогульки" по периметру положили перегородки из лещины.

Развели огонь. Когда костер прогорел, парни разложили прутики с рыбой на перекладины и стали кидать в костер свежие ветки ивы. Тут же пошел густой белый дым.

"Была бы соль! Засолить на пару часиков, а только потом закоптить и хранить рыбу тогда можно долго", — мысленно сокрушаясь, я наблюдал, как бока рыбешек начинают менять цвет.

Вечером объедались раками, икрой и карасями, а с утра я показал, как из куска обсидиана получаю острые пластины. Мужчины радовались как дети. Потом принес клей, объяснил, как сумел, что сварил я его из копыта, той ноги, что отобрали они у медведя. Эта новость их расстроила. И не было уже радости, когда первые пластинки приладили с помощью моего клея на деревянные рукоятки.

Пришлось успокаивать, что, мол, из рыбы клей тоже сварить можно. И вообще, в чем проблема? Пойдем в лес, убьем лося и будет всем счастье!

Той просит:

— Покажи...

За те секунды, что находился в метальном ступоре, решил отомстить ему. Отвечаю:

— Покажу.

Понимаю, вопрос "когда" не услышу. Нет у них таких вопросов, как нет и понятий — вчера и завтра.

— Покажи.

Снова говорит, хмуря брови.

Развожу руками и повторяю с нажимом:

— Покажу!

Кивает в ответ...

* * *

"Обещать — не значит жениться"

Тут афоризмы мне вряд ли помогут. Строгаю копьеметалку и размышляю о своем обещании.

Сходил в елово-сосновый лес. Нашел кривую палку. Увидел в ней копьеметалку и подобрал. Еще немного и закончу работу. Получилась удобная ручка, чуть выше небольшое утолщение и изогнутый конец. Если держаться за рукоять, то окончание располагается почти параллельно предплечью, немного загибаясь вверх. Сейчас выравниваю ложе и ковыряю на самом кончике стопорную ямку.

В лесу опробовал чуни. Ходить в них понравилось. Решил выпросить у Таша веревку и сделать травяную юбку. Какой-то мягкой и высокой травы на опушке целые заросли обнаружил. Бродил не долго, но видел огромное стадо косуль голов так на пятьдесят, а может, и больше. Лисицу и беременную волчицу. Напугала она меня до смерти. Спокойно протрусила мимо и скрылась в овражке. Но я-то заметил ее не сразу!

Еды теперь в племени много. Отъедаюсь. И дары озера еще не приелись. Соль у соплеменников для посола все же нашлась. Крупных карасей порезали вдоль хребта и, пересыпав солью, уложили в короба.

Пытался выяснить у Таша где они берут соль, показывает направление — вверх по течению и растопыренные пальцы обеих рук. Смотрю на нее и ничего понять не могу. Сбегала в чум, принесла кремень. Гладит по голове, заглядывает в глаза.

— Лоло...

И ручкой вдаль, по реке машет.

— Таша, там?

Повторяю ее движение.

Думает не долго.

— Там.

Достает из сумки, она у нее почти все время на плече болтается, свой "леденец" и кладет перед собой на землю. Рядом кремень. И снова сует мне растопыренные пальцы под нос.

Беру соль и говорю ей:

— Соль! — потом камень обзываю: — Кремень!

Она повторяет...

— Соль, кремень.

— Соль менять на кремень... — перед тем, как произношу "кремень", показываю десять пальцев: — Так?

Киваю на всякий случай головой.

Сообразительная у меня мамаша! Зависает не долго.

— Так, — отвечает.

Прячет соль в сумку, идет к чуму, чтобы отнести кремень, слышу, повторяет: "Менять, менять".

"Больше с народом общаться нужно", — чешу затылок.

Мужчины теперь не рыбачат. С утра уходят обсидиан искать, а по вечерам, пока солнце не сядет, расщепляют его на пластины. Наверное, менять будут на соль и другой дефицит.

Вместо раздумий о рогах и копытах, мне тоже не мешало бы озаботиться личными запасами.

"Меркантильный...Чего я вообще переживаю? Ведь тут коммунизм строить не нужно. Он есть!"

* * *

Испытания атлатля меня порадовали.

В будущем энтузиасты делали копьеметалки самых разнообразных конструкций. Дротики для стабилизации оснащались оперением. Могу ошибаться, но память зафиксировала прочитанную когда-то информацию о рекорде броска с помощью атлатля на двести тридцать метров. Я запустил дротик метров на пятьдесят! И снова танцевал шаманский танец, потому, что рукой кидал, если целился — на пятнадцать и, максимум на двадцать пять, когда бросок направлял в небо.

"А, что если попробовать самому поохотиться", — мысль вызвала прилив энтузиазма.

Думая в большей степени о маскировке, прежде, чем отправиться в лес, хочу сделать травяную юбку и может быть — чего-нибудь на голову.

По моей просьбе Таша выделила метра полтора веревки.

Нарезал ножом травы. С этой задачей он справился великолепно! Конечно, я справился, но без ножа потратил бы на это дело уйму времени. Навязал метелок так, что над узелком остались колечки. Обмерял веревкой талию, завязал, не сильно затягивая. Обрезал лишний кусок. Таким же способом отмерил и для головы. Нанизал на веревки пучки травы и приоделся. Пока не знаю, как смотрюсь со стороны, но чувство удовлетворения испытываю. Обул чуни и пошел в лес.

Стараюсь во время ходьбы шуметь поменьше. Замечаю по характерным шарикам на земле, что косули в основном держатся у зарослей лещины или в густом ельнике. Там, где я видел стадо несколько дней назад, их теперь точно какое-то время не будет. Объели все, что смогли.

Застучал дятел, и лес сразу наполнился и другими звуками. Слышу крики ворона, стрекотание сорок, от рева медведя бросило в пот. Прислушиваюсь. Вроде, далеко косолапый...

Поглядывая на солнышко, прохожу дальше. Набрел на густые заросли и там увидел небольшое стадо. Косули объедали молодые побеги фундука и, мне показалось, что смогу подойти ближе, не потревожив их. Только показалось...

Я и не думал готовиться к броску, только крался, а животные уже насторожились и медленно пошли от меня вглубь зарослей. Бежать и кидать дротик наудачу, счел неразумным. Развернулся и пошел к землянке, обдумывая новую идею. Появились мысли, что и как нужно показать будущим охотникам. От охватившего меня нетерпения, побежал.

Перебирая наследство Ахоя, обратил внимание на фигурки животных, вылепленных из глины. Сейчас прихватив их, пошел к мужчинам, на облюбованный ими холмик. Увидел, что они сейчас там что-то мастерят.

Мой внешний вид привел мужскую часть населения в неописуемый восторг. Той стал выкрикивать имена женщин и вскоре, почти все племя собралось у мастерской.

Зеленоглазка тут же полезла обниматься. Слышу, шепчет на ушко:

— Ты, красивый...

От ее слов краснею вопреки прожитым в будущем годам. Смеюсь, чтобы нормализовать взбушевавшийся вдруг гормональный фон, отмечая речевой прогресс Лило. И ей смешно...

* * *

То ли я и, правда был неотразим, толи травяную юбку и венок соплеменники сочли удобными, но к вечеру уже все соплеменники щеголяли в обновках. Не знаю, одному ли мне показалось, что женщины стали выглядеть сексуальнее? Было трудно контролировать желание и не бросать случайные взгляды на места, что раньше надежно закрывали шкуры. Таша заметив, куда направлен мой взгляд, а смотрел я на присевшую у костра Тиба, лишь взъерошила волосы на затылке и рассмеялась.

План охоты удалось показать мужчинам только утром следующего дня. Они сами пришли к землянке и когда на зов Тоя я вышел, тут же услышал:

— Покажи!

Собрав для этого все необходимое, отправился с ними к мастерской.

Указываю на большой кусок песчаника, который Лим-камень использовал как табурет и обзываю его — лесом. Рукой указываю на виднеющиеся сосны. Ставлю на камень фигурки животных. Поглядываю на охотников.

Им интересно.

Подталкивая, отвожу их всех за камень и изображаю скрытность. С раза пятого одной и той же сцены моего спектакля они стали осмысленно повторять то, что я им показывал.

Потом я прыгал и кричал, после — развернул фигурки на камне, будто напуганные животные убегают от загонщиков, а сам присел перед ним, изготовившись для броска.

Заметив атлатль в моих руках, Толо все испортил. Пришлось дать всем его рассмотреть. Наконец, все более или менее получилось: Вначале охотники крались, потом стали прыгать и кричать, Той развернул ко мне фигурки и я метнул дротик.

И снова в их глазах восторг и изумление. Бросали по очереди раз по двадцать, а меня жаба давила — как бы с наконечником чего плохого не случилось. Как наигрались, пошли в лес. Я отвел их к тем зарослям, где вчера видел пасущихся косуль. Они и сегодня оказались там. Метров за сто, жестами я показал соплеменникам, что нужно обойти кустарник. Той кивнул и загонщики ушли.

Мне удалось приблизиться к животным метров на сорок, пока они не стали уходить. Затаившись за разлапистой елью, замер. Ожидал не долго. Только услышал крики, как увидел выбегающих из зарослей фундука косуль. Сердце тут же заколотилось и как водится, только сейчас стал сожалеть, что не сделал еще два или три дротика.

Пробежав метров двадцать, животные остановились. Поскольку загонщики приближались, косули пошли ко мне. Крупная самка медленно брела мимо, то и дело оглядываясь. До нее всего метров восемь. Забыв об атлатле, кидаю дротик рукой. Время для меня будто остановилось. Вижу, как черное жало пробивает шкуру, проходит под позвоночником. Отчаянный прыжок раненного животного и падение на живот, конвульсии и стекленеющие глаза.

Когда охотники, крича от радости, подбежали к трофею, я все еще стоял у ели.

Глава 4

Две недели — срок, конечно небольшой. Но две недели ничего неделания, если сравнить с жизнью, где каждый прожитый день был голодным, в трудах и заботах, наверное — долгий. Вспомнилась история, случившаяся со мной, там, в будущем, когда я ждал важного для меня решения от следователя. Он товарищем моим был, обещал помочь сыну. История неприятная вышла, но не о ней мои воспоминания.

Прошла неделя, вторая, а вестей от него все нет. И каждый день я ждал звонка. Наконец он позвонил.

— Привет, прости, что заставил тебя ждать.

— Да ничего. Думал, что ты уже не позвонишь.

Услышав в моем голосе упрек, а сказано было еще тем тоном, он объяснил так:

— Ты понимаешь, для тебя дни проходят, — и очень медленно он стал перечислять дни недели, — Понедельник, вторник, среда. А для меня — понедельник, понедельник, — сказал почти скороговоркой...

Время, оказывается, течет по-разному. Для меня эти дни тянулись долго, но не были ожиданием чего-то и этой особенности восприятия я был рад.

Единственной обязанностью — устраивать шоу у камня с фигурками животных для охотников племени, я не тяготился. Без этого аттракциона парни не верили в успех. Я понял, что шаманить — моя судьба. Дело всей жизни всерьез и надолго.

"Хе-хе".

Маясь бездельем, исключительно чтобы развлечься, сделал к доспехам наручи и простенький шлем, сшитый из двух полос кожи крест-накрест. Поскольку уже без сомнений именовал сделанный комплект "доспехом", то с удовольствием занялся изготовлением меча, прототипом для которого взял ацтекский макуахутл. То было страшное оружие. Деревянный обоюдоострый меч с режущей кромкой из обсидиановых вкладышей. Воины ягуары и орлы — рыцарство ацтеков таким оружием с легкостью перерубали врагам конечности. Меч наносил рваные раны, о которых в будущем скажут — несовместимые с жизнью.

Сделал и отложил к доспехам. Так, на всякий случай.

Пришло время угостить соплеменников чаем с чагой. Чаепитие я представил как ритуал, священное действо. А в процессе важен еще и разговор, общение. На чем я настаивал, увещевая соплеменников.

В один из вечеров зашел разговор о плохих людях. Вспомнила о них Саша. Ну, плохие, злые — люди, они такие, о чем новом я могу услышать? Они везде есть. Когда понял, что раньше племя жило у озера с теплой водой, и зимой в нем можно было согреться, я стал внимательно слушать. Подумалось, что, то озеро питают геотермальные источники. Она сожалела о тех славных временах и напомнила всем, что злые люди убили шестерых мужчин и одиннадцать женщин. Она просто напомнила, но я думаю, что все поняли и то, о чем она не сказала. "Сейчас живем хорошо, может, лучше, чем тогда у теплого озера, а вдруг злые люди придут снова?"

Соплеменники приуныли. У костра стало тихо. Я, молча, поднялся и побежал к землянке. Вернулся к костру в доспехах и с макуахутлем в руках.

В тишине, в отблесках костра я бил и рубил тени врагов. Прыгал и падал, приседал и делал выпады, танцевал, медленно рассекая мечом воздух. Когда закончил, ожидал привычной реакции — покажи, ощупываний и восхищения. На лицах детей восторг читался, а взрослые, все без исключения сидели с каменными лицами. Наверное, мой танец напомнил им те времена, когда половина племени остались на берегах Теплого озера, а выжившие бежали, пока не нашли приют на этой дюне.

Подзываю Тошо и прошу его принести копье. Товарищ, не раздумывая, отправляется к чуму. Приносит.

Я стучу себе кулаком в грудь и приказываю:

— Бей!

Когда он, вцепившись в древко, полный решимости ударить, нацелил кремневый наконечник прямо мне в грудь, стало страшно. Подумалось, что он всего лишь восьмилетний ребенок и ударить сильно не сможет! Тут же вспомнился внучатый племянник из будущего — младшенький Костенька. Он, семилетний, подрался с одиннадцатилетним Андреем. Тогда большой семьей выехали на пикник и дети что-то не поделили. Пока разняли, Костик крепко Андрея побить успел...

Тошо ударил. У костра закричали женщины, мужчины вскочили на ноги. Я понял, что зря все это затеял, но кожаный нагрудник остался цел и от удара Тошо я всего лишь отступил на шаг.

Вот тут и началось вполне предсказуемое поведение. Интерес, ощупывание, обнимашки и похлопывания...

* * *

Через три дня поутру слышу шум в стойбище. Пробираюсь сквозь заросли поднявшейся с мой рост травы, иду к дюне. Там вижу Тоя в доспехах — точной копии моих, с макуахутлем в руке, от удивления падаю на пятую точку.

Той ходил важно, покрикивал на соплеменников, раздавая указания, а они разбирали чумы, сносили в одно место тюки, корзины и короба. Я и сам чуть было не побежал одеваться и вооружаться. Всякие мысли в голову успели прийти. Но вскоре выяснил, что расплодившиеся комары, высокая трава и палящее солнце — знаки того, что племени пора переехать в лес. Новым пристанищем стала полянка неподалеку от того места, где я впервые увидел стадо косуль.

Я как раз положил на землю очередной тюк из шкур и уже собрался вернуться на дюну за новой поклажей, как услышал рычание зверя. Голодная, поджарая, с отвисшими молочными железами волчица неслась на меня. Понимая, что уже ничего не успею сделать, закрываю глаза и думаю: "В этой жизни хорошо было, а с Аллахом еще лучше..."

Повторил пару раз и все еще жив. Открываю глаза и вижу Тоя, горделиво, как античный герой, поставившего ногу на голову зверя. Он стряхнул с меча кровь. Воздев его к небу, закричал так, что сам Тарзан позавидовал бы.

Герой, конечно. А мне уже хорошо от понимания того, что еще немного поживу на этом свете. Тою досталась слава, а мне — почет и уважение соплеменников. За то, что жив, и за "изобретение" доспехов и меча. Кто-то обнимал, а кто-то хлопал по плечу.

Через пару часов все вещи племени перетащили на новое место. Пока соплеменники ставили чумы, копали палками яму для кострища, я решил нести в массы доброе и светлое — найти место для клозета, чтобы потом предложить вырыть небольшую яму и там. Спустился в овражек, что начинался в метрах двадцати от новой стоянки. Навстречу, из под корней старой сосны поскуливая, выкатился серый комочек. Беру щенка в руки и прижимаю к груди. Понимаю, что сегодня не только повезло избежать смерти, но именно из-за этой угрозы еще найти то, о чем пока не мечтал.

"Огородами", чтобы не попасться на глаза соплеменникам бегу к землянке. Пока бежал, сообразил, что надо было проверить — вдруг в логове еще волчата остались. Мой волчонок оказался "девочкой". Всю дорогу тыкался мокрым носом в шею. Особо не раздумывая, решил назвать Муськой. Оставил ее в землянке, вознаградив за терпение куском мяса. Может, и рано ей еще такое есть, но инстинкт подскажет. Мясо то вареное.

Прихватив корзинку, отправился назад, к логову. Там нашел двух волчат. Один забился под корни и рычит. Второй отнесся к моему визиту с безразличием. Спокойно дался в руки и был посажен в корзину.

Стою у сосны и думу думаю, как с третьим быть? Не хочется, чтобы он меня покусал. Пока размышлял, "злобный волк", виновато помахивая хвостом, вылез сам. Посадил в корзину и его.

Все так же скрытно пробрался к жилищу. Представив, что эта троица начнет гадить на мои шкуры, задумался, где поместить зверье? Освободил под навесом для дров немного места и положил туда кусок шкуры. Выпустил из корзины волчат.

Муська мясо съела и встретила меня, пытаясь допрыгнуть повыше. Наверное, чтобы зализать до смерти. Почесал ее за ухом, погладил брюхо, дал немного покусать пальцы. Отрезал кусочек мяса для волчат и пошел к ним. Муська выскочила следом, но сразу у нее это не получилось. Умиляясь, смотрел, как она пытается выпрыгнуть из ямы на выход.

— Молодец! — хвалю щенка, когда выбравшись наружу, он стал атаковать мои чуни.

Положил перед волчатами мясо, засобирался к чумам, чтобы все-таки найти то, что на самом деле хотел. Стал искать Муську и вижу серую красавицу, присевшую неподалеку, чтобы отлить. "Хорошо, если это не случайность..."

Уж очень мне хотелось, чтобы щенок жил в землянке. Решил, пусть сама выбирает то ли с братьями под навесом, то ли со мной.

* * *

О волчатах соплеменники пока не знают. Табу на приближение к жилищу шамана нерушимо. Народ в племени зверей уважает и боится. Наверное, что-то генетическое срабатывает. Еще не знаю, как они отнесутся к щенкам.

Муська живет в землянке. Иногда, мне кажется, что она понимает абсолютно все — и речь, и мое настроение. Кобельки тупые. Не то, чтобы я имел весомые аргументы так утверждать, достаточно просто посмотреть им в глаза, чтобы понять это.

По опыту прошлой жизни пришел к выводу, что животные могут быть яркими индивидуальностями и посредственностями, артистами, и даже незаурядными личностями. А уж характерами, они точно отличались друг от друга.

Хорошо, что пока по большей мере сидят под навесом.

Той все время ходит в доспехах и с макуахутлем. Ничего не делает. Решил, что охраняет племя от плохих людей. Народ относится к бездельнику с уважением. Благо, что рыбы и мяса достаточно. Подумываю, не сплести ли из ивовых прутьев щит. Можно еще тренировочные мечи сделать и подкинуть Тою идею о соревнованиях. Чего только от безделья в голову не придет...

Были мысли смастерить боевое копье ацтеков — тепустопилли. Полностью деревянное и тоже с вкладышами из обсидиана на наконечнике. Крепились они не очень хорошо и если оставались в теле после удара, обычно, раненный человек умирал.

От этой идеи отказался почти сразу. Случись, появиться плохим людям лук помог бы лучше. И охотится с ним, конечно, удобнее. Обсидиановых наконечников для стрел я уже сделал десятка три, а о луке только думал. Смущали меня два момента: смогу ли натянуть его и как подготовить дерево, сделать заготовки для плеч.

Знаю, что подойдет почти любое, даже сосна. Вот только не всякая древесина будет потом "стрелять". Если взглянуть на поперечный срез дерева, то можно рассмотреть темную древесину, состоящую из омертвевших и затвердевших клеток. Она служит твердым скелетом растения. По ее порам из земли к кроне поднимается вода и питательные минеральные вещества.

Древесину опоясывает более светлый слой дерева — луб. Он состоит из живых клеток с тонкой неодеревеневшей оболочкой, по нему вниз спускается сок. Между корой и лубом находится тонкий слой камбия — образовательной ткани, которая обеспечивает рост луба.

Весной образуется ранняя древесина, она более светлая и содержит много пор. Темная поздняя древесина намного плотнее, поэтому именно она представляет наибольшую ценность как материал для лука. Соотношение ранней и поздней древесины всецело зависит от условий роста. Выбирая материал для лука, нужно внимательно смотреть на срез. Лучше подойдет более темный. Идеальный вариант — это толстые темные кольца с тоненькими светлыми прослойками.

"Это сколько же сосен нужно спилить, чтобы найти правильное дерево?!"

"Спилить", — а ведь мысль верная! — "Не попробовать ли мне смастерить пилу?!"

Обратился к Лиму — камню. Попросил его показать все, что осталось после работы с кремнем. Он выставил целую корзину не пригодившихся отщипов и сказал:

— Бери.

Сам дотащить ее к жилищу не смог. Сел перебирать кремешки у чума выдр.

Отложил около пятидесяти, в сантиметр-полтора ширины основания, острых кусочков приблизительно одинаковой толщины.

Не поленился сходить в лиственный лес. Принес оттуда несколько толстых березовых и осиновых веток. Начал строгать дощечки.

Дней через десять, наконец, получилось так, как я себе представлял. Две одинаковые дощечки плотно прилегали друг к другу. Без сучков и со сведенной нижней кромкой, по принципу двухсторонней заточки ножа.

Вставил между ними подобранные куски кремния, залил клеем, и слой за слоем стянул дощечки ниткой из сухожилий. Пила получилась сантиметров сорок. Еще не знаю, как она покажет себя в работе, но я надеюсь, что молодую сосенку должна осилить, не сломавшись. Осталось набраться терпения и дать клею хорошо застыть.

* * *

Когда нашел подходящее дерево и приступил к работе, практически сразу понял — нужна помощь кого-нибудь из мужчин племени. Пила ложилась в руку, в основном прижимаясь большим пальцем к согнутому указательному. Ни сил, ни нужной жесткости мои пальцы обеспечить не могли. Вспомнил, что Лют из нашего рода имел второе имя — Дерево. Вот к нему и обратился за помощью.

Моими глазами он выглядел молодым с короткой курчавой бородкой. Над алыми губами вились тонкие волоски усов. Серые глаза всегда смотрели со странным выражением задумчивости. Он часто дергал себя за нос или подергивал бородку на подбородке. Роста невысокого, как почти все соплеменники.

Лют не только с легкостью спилил пятнадцати сантиметровый ствол, но и разделил его на чурки сантиметров по пятьдесят. Правда, пилу не отдал. Вцепился в нее как ребенок и предъявил очень весомый аргумент:

— Нужно!

Чурки я, как смог, обкорнал топором до состояния корявых брусков и часа по два в день срезал обсидиановыми пластинами лишнее дерево. В итоге получил несколько брусочков древесины с сердцевиной в центре. Половина из тех, что напилил Лют пошли в костер. При строгании в них обнаружились сучки.

Заготовки подвесил сушиться на элементы каркаса полуземлянки, чтобы Муська не испортила. Грызть ветки она любила. Если не треснут, осенью приступлю к изготовлению лука.

Ежедневные встречи с Лило и Тошо, прогулки по лесу вблизи стойбища позволили мне немного побыть ребенком, чувствовать как они и время от времени дурачится. С ними я почти не испытывал неудобства в общении. Словарный запас детей за четыре месяца общения со мной существенно увеличился. А они, общаясь с взрослыми, привносили в жизнь соплеменников новые понятия.

Во время такой прогулки я обратил внимание на рыжие шляпки, едва заметные под хвойным пологом. Вырвав гриб из земли, опознал в нем масленок. Сбегали в стойбище за корзинами и стали собирать. Дети восприняли сбор грибов, как очередную игру. Я же сделал вывод, что соплеменники грибы в пищу не употребляют. Когда наполнили лукошки, я попросил друзей помочь донести корзины к своему жилищу. О табу дети помнили, но любопытство взяло верх. А там нас встретила немного подросшая Муська. Щенок, сморщив верхнюю губу, зарычал. Побросав корзины, Лило и Тошо побежали прочь от страшного зверя. Муська тут же завиляла хвостом и бросилась ко мне "целоваться".

Первой остановилась Лило, за ней Тошо. Увидев меня играющим с волчонком, они робко приблизились. Я почесывал волчице живот, и она сделала вид, что не замечает гостей. Ребята, осмелев, подошли к нам. Минут через пять толкались друг с другом, чтобы погладить моего зверя. Я эту возню между ними прекратил привычным для них окриком.

— Нельзя!

И поманил за собой пальцем.

Показал пару щенков. Тут же мысленно смирился, что их придется отдать в хорошие руки Лило и Тошо. Уже решил, что к стойбищу провожу их. Как бы чего плохого не вышло.

Все обошлось. А Той меня удивил, сказав, что такое время от времени уже случалось. Дети разных детенышей приносили. Потом махнул рукой и добавил:

— Все равно вырастут и убегут...

Глава 5

По моему календарю наступила осень, но в природе пока перемен не замечаю. Разве, что грибов стало еще больше. Когда первый раз насобирал с друзьями, думал, что попробую немного с мясом сварить, что-то вроде супа, остальное высушу, если варево придется по вкусу. Получилось вкусно!

Сходил к соплеменникам и "показал". Теперь собирают и сушат, но только маслята. Я в прошлой жизни ходить за грибами любил, но так и не научился уверенно различать всякие рядовки, зеленушки, моховики...

Поэтому на правах шамана, на все остальные виды наложил табу.

Работы у соплеменников много. Племя небольшое, а животный мир вокруг богатый. Охотники — добычливые. Для шкур места в чумах уже не хватает. И пахнет в стойбище не очень приятно. Хоть и скоблят их, но дубить, как следует, не умеют. Чем-то натирают, потом смывают. Такой мягкости как у некоторых кусочков, что мне попадались, у соплеменников не получается. Все в племени ждут времени, а оно, как я понимаю, вот-вот настанет, чтобы пойти на встречу с другими, живущими выше по реке и поменять кремень и шкуры на кожу, соль и вощину.

Когда узнал об этом от зеленоглазки, Лило похвасталась, что на этот раз уйдет с родом туда, решил расспросить об этом походе у Тоя. Вожаку уже надоело патрулировать от чума к чуму, и он вернулся к привычным для мужчин племени делам — рыбалке и охоте. Ближе к вечеру увидев его у костра, подошел.

Той сидел на бревне. Время от времени Лют притаскивал в стойбище спиленные бревна. Моя пила давно развалилась, но он сделал другую, потом еще и еще. Последняя из тех, что я видел, даже имела ручку.

Той сидел, уперев локоть в ногу, поддерживая голову ладонью. Густые волосы собраны в хвост, широкий лоб покрыт горизонтальными морщинами. Борода с проседью полностью закрывала грудь, и его голова казалось большой именно из-за обильной растительности. Он заметил меня и в усталых глазах вождя белок промелькнул интерес.

— Показывай!

— Я хочу спросить, — присаживаюсь на корточки и грею ладони над костерком.

— А-а-а...

Кажется, он потерял интерес, но мне все равно.

— Кто пойдет к другим?

— Все белки.

— Я пойду?

— Пойдешь.

— Что понесем?

Он выпрямил спину, и будто делая одолжение, перечислил все то, о чем я и сам догадывался.

— Камень и шкуры. Еще черный камень понесем.

Видимо, вспомнив, что последний нашел я, расслабился и даже улыбнулся.

— Черный камень нести нельзя! — говорю и вижу, как серые глаза вожака темнеют. Он засопел и будь я Тошо, уже получил бы затрещину.

— Показывай!

Для взрослых говорить просто привычно. Любой из детей уже попросил бы рассказать. Но я и показать могу, да хоть "на пальцах"!

— Шкуры ты поменяешь на кожу. За одну, — показываю указательный палец, — Отдашь десять! — тычу ему растопыренные пятерни. — А если понесешь топоры и копья, ножи из черного камня, то получишь за один, за каждый — десять, а может, и больше других, нужных вещей!

Говорю медленно, речь сопровождаю жестами, смотрю ему в глаза.

Тонкие губы Тоя вытягиваются в улыбку, а в глазах заплясали веселые огоньки.

— Хорошо! — решает вождь, поднимается и кричит:

— Ли-и-им!

* * *

Полирую кусочком шкуры рукоять будущего лука. Лежащая рядом Муська, подняла голову и навострила уши. Смотрю, гости пожаловали. Слезаю с пригорка, иду навстречу к Лило и Тошо. Те тоже со щенками. Волчата подросли. Уже чуть выше колен. Что-то взрослое, волчье появилось в их движениях. Не было бы у меня своего щенка, пожалуй, уже не рискнул погладить таких зверюг.

Лило как обычно при встрече обняла, а Тошо смешно морща курносый, усыпанный веснушками нос, поинтересовался:

— Что делаешь?

— Потом покажу. Сейчас не знаю, как объяснить. Рассказывай новости.

Тошо мой отказ принял равнодушно и тут же сообщил:

— Завтра уходим!

— Как, завтра?!

Тошо пожимает плечами, а Лило подпрыгивая на месте, затараторила:

— Представляешь, завтра мы увидим новые места, новых людей...

— Других увидим не завтра, — перебил ее Тошо. Задумался, подбирая подходящее слово, — Потом увидим, — и, смутившись, схватил рукоять и стал тащить ее из моих рук.

Посмотреть поделку я ему дал.

Дети как обычно поиграть пришли, а я все думаю, что не готов идти завтра в поход. Полагаю, что нужно подготовиться, но, что именно сделать, пока не знаю. Все казалось, что это случится "не завтра".

Лило толкает в плечо, выводя меня из задумчивости и заявляет:

— Бусики хочу, скажешь Тою?

Взрослые соплеменники носили что-то. Стал обращать на это внимание, когда вожак повесил на шею клыки убитой им волчицы. Какие-то камни вроде куриного глаза, только не галька, а похожие на речной сердолик и агат, как-то раньше в голову не приходило попробовать сделать что-нибудь из примитивных украшений самому. Уже и рот раскрыл, чтобы пообещать, мол, сам тебе бусики сделаю, но представив, сколько времени, потрачу на эту забаву, кивнул, соглашаясь.

Лило на радостях, снова полезла обниматься. А мне в голову дурацкие мысли лезут: "Почему никогда не видел, чтобы она Тошо обнимала?"

* * *

Заснул глубокой ночью, а с рассветом Лило уже звала, чтобы я шел в стойбище.

За то рюкзак сделать успел. Вырезал из шкуры прямоугольный кусок. Нарезал по краям дырок и зашнуровал веревкой. Получился мешок. Если что-то тяжелое положить, то скорее, как раз от какой-нибудь дырки и порвется. Но запасные чуни, завернутые в шкуру наконечники и кое-какие инструменты нести в нем можно. Пришил лямки и — "Вуаля!"

Положил в него еще горшочек с чагой, пару чашек, взял дротик и пошел к соплеменникам. Муська, понятное дело за мной увязалась.

Вижу Тоя в доспехах с мечем в руке. В груди растет досада: "Вот павлин! На войну собрался?! Ему покрасоваться, а конкуренты-поставщики стратегического сырья, увидят готовое изделие и..."

Подхожу к Тою и говорю:

— Вождь...

Он отмахивается, кричит на Тибу:

— Оставь ребенка!

Та уперлась. Ни в какую не хочет оставить кроху с Таша. Получает подзатыльник и, всхлипывая, идет к провожающим белок выдрам.

Той замечает на мне рюкзак и снова за свое:

— Покажи!

— Покажу. Послушай меня!

Кивает.

— Говори!

— Не иди к чужим в доспехах.

Опять хмурится и сопит. Чувствую, отгребу.— Нельзя им показывать! — кричу и топаю ногой.

— Нельзя...

Вдруг он соглашается и спокойно уходит к чуму.

Вокруг тюки со шкурами и наполненные корзины. Внизу камни и изделия из них, сверху — рыбка вяленая. Все по-умному сделано. И тюки и корзины связаны толстой веревкой, чтобы по паре нести через плечо.

Как только вождь переоделся в шкуры, "белки" пошли. Иду замыкающим колонны. Шел так не долго. Толо решил идти последним. Ну, а вождь наш, как водиться, первым.

Шли, молча, сберегая дыхание для ходьбы. И только безразличный ко всему лес озвучивал наше движение вскрикиванием соек и сорок.

Когда я почувствовал тяжесть поклажи, лес становился все более сырым и темным. Сухой соснячок сменился дубовой рощицей, а вскоре и ольховник замигал еле шевелящимися на ветру густыми ржавыми листьями.

Солнце, наконец, пробило облачную муть и стало жарко. А вождь и не думал останавливаться. Мог бы ведь! Хотя бы для того, чтобы дать отдохнуть детям. Даже трусившая рядом Муська, вывалила из пасти язык и время от времени поглядывала на меня с укором.

Часто мы пересекали уютные поляны, поросшие высокой, не по-осеннему сочной зеленою травой. "Вот тут, тут отличное место для привала!" — звучала в голове мысль, а мы продолжали идти.

Просветы среди деревьев становились все ярче и вскоре мы вышли на лужок. По нему пробирались почти вслепую среди высокого ковыля и громадных кустов дербенника с уже поникшими длинными розовыми цветами пока вдруг не вышли к обрыву. Внизу поблескивала речушка, вся в тугих, масляных разводьях струй. По ней плыли седые узкие листья тальника. За рекой широко расстилались сизо-зеленые заросли ивняка.

Той остановился и мы за ним. Но спустя мгновение, отвернув от кручи, он возобновил движение, а я, споткнувшись, едва не толкнул Тиса, заметил на ее спине грязные дорожки пота, услышал прерывистое дыхание.

За лугом вновь начался сосняк. И мы опять стали. Я с трудом поборол желание привалиться спиной к сосенке. Увидел идущего ко мне Тоя и раскрасневшуюся мордашку Лило, крадущуюся за ним. Вождь навис надо мной, как скала и строго, с намеком спросил:

— Разве тебе духи еще не советовали остановиться?

"Они мне уже пару часов кричат об этом!" — хотел сказать ему, но вместо этого, приосанившись, ответил:

— Когда духи посоветуют, я скажу...

И снова "белки" колонной, едва переставляя ноги под грузом тюков и корзин, пошли звериными тропами и меж холмами, поросшими то высокими соснами, то величественными елями. Правда, недолго. Сам еле ноги переставлял. Едва увидел полянку, закричал:

— Стой!

Даже мне показалось, что отдыхаем долго. Успели, и перекусить, а кое-кто и вздремнуть. Муська дрыхла лежа на спине, смешно подергивая лапами. Я поднялся, чтобы спросить, а не пора ли нам идти? Как тут же встали с хвойной подстилки и соплеменники.

Той, не говоря, ни слова двинулся дальше, мы за ним. Я шел, критикуя себя за неосмотрительность.

" Понятное дело, коль духи посоветовали остановиться, то все ждали их позволения снова выступить в путь. Вот только вождь не нуждался ни в чьих советах, когда белки выходили из стойбища! Надо бы впредь не упускать возможности ссылаться на шепот предков..."

Темный еловый лес затих. Глубокое безмолвие царило вокруг. Черные зловещие деревья, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Чувствую, что пора озвучить совет духов. Снова кричу:

— Стой!

Довольные, тут же сбросив поклажу, соплеменники засуетились как встревоженные муравьи. Мужчины рубили большие еловые лапы, женщины собирали хворост и стаскивали к Тою. Вождь присел на корточки, достал мешочек и что-то высыпал из него на землю. Я услышал стук и увидел сверкнувшую в сумерках искорку. Тут же под его руками появился огонек и, вскоре над сложенным костром взвилось пламя.

"Трут и кремень!" — улыбаюсь от мысли, что впервые вижу, как соплеменник разжег костер. Ведь в стойбище всегда были тлеющие угли...

* * *

Через два дня мы вышли на равнину, упирающуюся в горизонт. Идти по низкой припавшей траве стало легче. Соплеменники оживились, зазвучали голоса и смех. Я так устал, что не пытался вслушаться, о чем они говорят и понял, что мы близки к цели, когда белки остановились сами и опустили поклажу на землю.

Черная холодная река несла ивовые листья. Зябко подрагивали кусты, опустившие в воду тонкие ветви. И посвистывал ветер, гнал над головой темные, местами окрашенные закатом тучи. От ледяной воды свело зубы. Я старался пить маленькими глотками, вспоминая, как в прошлой жизни учила меня мать.

Немного отдохнув, шли снова, пока на речной протоке под обрывистым берегом не увидели дымящиеся костры.

Навстречу нам вышли люди. Их одежда была сшита из меха и мягкой дубленой кожи. Продрогший, я впервые в этой жизни испытал острое чувство зависти и страстное желание обзавестись такой же одеждой.

Глава 6

Чужаки не понравились мне сразу. То, что на "белок" они смотрели свысока, так, как белые колонизаторы на дикарей, я еще мог понять, мог и ошибаться, неверно истолковав взгляды. Но не предложить уставшим путникам кров и разделить с ними хотя бы тепло от костров — все вместе, что я успел почувствовать и увидеть, стало для меня первым откровением в новой жизни: "Люди всегда такими были!"

Мы разожгли костры, устелили вокруг них на землю мягкие еловые ветки и улеглись на них, накрывшись шкурами. От усталости спали крепко, но я проснулся от холода еще до рассвета. Подкинув в костер хвороста, снова прилег и провалился в глубокий, без сновидений сон.

С утра, прямо на берегу, чужаки выложили на землю свои товары. Куски соли в больших плетеных коробах, головки темного воска в корзинах и совсем немного пластин лосиной кожи. Выдубленных мягких шкур с пушистым мехом, к огромному сожалению, я не увидел.

Той прохаживался вдоль товаров с дурацкой улыбкой, и почесывал волосатый живот.

Соплеменники принесли на берег нашу поклажу.

Чужаки удивились увидев шкуры, что-то оживленно обсуждали и, наверное, их предводитель важный, почти на голову возвышающийся над соплеменниками, подошел к Тою.

Я стоял чуть в стороне от толпящихся людей и не слышал, о чем они говорили. Все раздумывал, как заполучить хотя бы комплект меховой одежды и сокрушался по поводу того, что такое желание возникло только у меня, расстраивался от мысли, что на обмен этого товара, возможно, какой-нибудь шаман наложил табу. Ведь я предложил Тою не нести сюда обсидиан!

Тем временем между вождями шел нешуточный торг. Они стали кричать и размахивать руками. Заинтересовавшись происходящим, я подошел ближе.

Оказывается чужак решил нас ограбить, предлагая Тою за тюк, а там было двадцать — двадцать пять шкурок косуль, небольшую пластину кожи. Наверное, Тою не стоило начинать торг именно с нее, но я его понимал. Доспехи ему понравились. А сколько еще можно сделать полезных вещей, пусть знал только я один, но и моего интереса еще в стойбище к особо невостребованной одноплеменниками коже хватило...

Я подошел к ним и громко заявил:

— Духи сказали мне, что Той отдаст десять, — показываю чужаку растопыренные пятерни, — за одну!

Сжимаю руку в кулак и выпрямляю указательный палец. Потом направляю его на стопку кожаных пластин. Задрав нос, не торопясь отхожу в сторону.

Той, разводит руками, мол, видишь как оно! Чужак таращит карие выпученные глазища, потирает ладошкой щеку и пытается что-то ответить, но пока только рот открывает. Наконец, я услышал его голос, тонкий, почти бабский, визгливый.

— Той, почему мальчик сказал, когда мужчины говорят?

Мне показалось, что он специально спросил так коряво. Вчера между собой, они непринужденно изъяснялись речью наполненной большим смыслом, чем у моих соплеменников.

— Он слышит духов. Они говорят.

Чужаку по всей вероятности крыть было нечем. Отдал он кожу, как духи велели. Но поглядывать на меня стал так, что даже Муська припадала к моим ногам и шерсть на ее загривке вздыбливалась.

Когда Той положил перед ним шкуру и стал выкладывать на нее изделия из обсидиана подошли и другие чужаки. Но особого интереса в их взглядах я не заметил. Такое равнодушие длилось до тех пор, пока Той одним движением руки не порезал кусочек шкуры, заранее подготовленный для этой цели.

Чужаки оживились, стали брать то пластины с деревянными рукоятками, то наконечники дротиков. Один из них, невысокий коренастый крепыш, попробовал проверить подушечкой пальца нож на остроту и тут же, порезавшись до крови, завизжал. И наши и чужаки засмеялись. Торг пошел веселее и судя по довольному выражению лица вожака "белок" — успешно.

* * *

Сумерки заползли к реке и забрали воду, съели постепенно, начиная снизу стебли камыша и осоки, поглотили корявые, черные притопленные кусты и вывороченные корневища, с протянутыми кверху острыми крючковатыми ветками, подрезали ольховник, оставив лишь голые прутья-вершинки...

Горели костры, и пахло жареным мясом. Я грелся у огня и смотрел на круглое лицо вождя чужаков. Оно густо заросло кудлатой бородкой, и нечесаные пепельные космы скрывали лоб.

Наверное, духи нашептали познакомиться именно с ним, а он к удивлению будто и сам, как оказалось, был не против пообщаться. Назвался Ниером. Услышав мое имя, усмехнулся и предложил посидеть у костра. К огоньку я присел не сразу. Достав из мешка горшок с чагой, высыпал сухие, рыжие щепки на кусочек шкуры, засунул обратно. Сходил к реке и, наполнив посудину, вернулся.

Выгреб из огня немного углей и поставил на них горшок. Ниер смотрел с любопытством, не более. Интерес в его маленьких, под припухшими веками глазах вспыхнул, когда вода стала закипать. Бросив в нее немного чаги, я достал и чашки.

— Что это? — спросил он.

Я, полагая, что вопрос относится к вареву, ответил:

— Лекарство. Чтобы не болеть и быть сильным!

Он рассмеялся.

— Наша шаманка могла бы многому тебя научить, мальчик. Я хочу знать, кто это сделал?

— Я сделал.

— Духи подсказали?

Ехидная улыбка обнажила белоснежные, но кривые зубы.

— Они.

— Пусть так. Что ты за это, — он ткнул пальцем в горшок, — И за это, — показал на чашки, — Хочешь?

Конечно, я ликовал! Поэтому, ответил сразу, без раздумий:

— Одежду, как у тебя!

— Получишь!

Ниер забрал из моих рук чашку и стал ее разглядывать. Потом позвал соплеменника, выкрикнув в темноту его имя. Мне послышалось, будто прозвучало — Онай. Хотя "о", брошенное с придыханием могло оказаться и "хо". Хонай — тоже имени подойдет.

К костру вскоре подошел тот чужак, что порезал палец. Ниер не попросил, скорее, приказал Хонаю принести для меня одежду. Он кивнул и растворился в темноте. Я пока вытащил из хвороста палку и, разломив ее пополам, снял горшочек с углей.

Ниер налюбовавшись чашкой, спросил:

— Зачем тебе зверь?

Муська пристроилась у моих ног, но время от времени вскакивала. Сейчас она тоже стояла, глядя вслед ушедшему.

— Нашел в лесу. Привык к ней.

Глажу волчицу и не могу скрыть, что мне это нравится.

— Это баловство. Вырастет в лес уйдет. Вот зиму назад Ноттой убил свинью, а поросят Хотта забрала и выкормила. Польза была...

"Все-таки — "хо"! Имя женщины прозвучало четче"

Хотел спросить у него, чем поросят кормили, тут же решил, что не хочу говорить об этом. Вот если бы он научил соплеменников шкуры выделывать, но знаю, что не научит. Молчу...

Коснулся горшка. Уже не горячий. И не мудрено, воздух холодный, градусов двенадцать, а может, и меньше.

Плеснул в чашку отвар, передаю Ниеру. Он принимает угощение и отдает мне пустую. Наливаю и себе.

Выпили по второй, третьей...

Пьем не спеша. Ниер даже снизошел до похвалы.

— Приятно пить горячую воду. А зимой...

Насколько приятно ему выпить чай зимой он так и не сказал. О чем-то задумался.

Вернулся Хонай и что-то прошептал Ниеру в ухо.

— Есть для тебя одежда! Пойдем, под крышей наденешь.

Я, понятное дело с готовностью поднялся. Обрадовался! Дурак старый...

* * *

Волчица бежала всю ночь, натыкаясь в темноте на препятствия и преграды, которые замедляли ее бег, но не сбивали охоты двигаться дальше. И днем ей не стало легче. Река вошла в лес, и бежать пришлось, часто обходя густые заросли. Она теряла из виду людей, сидящих на странном дереве, плывшем по воде.

Осторожно ступая, она вышла из-за деревьев на большую поляну. Несколько минут стояла там, слушая и принюхиваясь.

До ее слуха доносились глухие голоса мужчин, пронзительные женские и даже тонкий жалобный плач ребенка.

Она смотрела на высокие, обтянутые шкурами чумы, пламя костров и дым, медленно поднимающийся в спокойном воздухе. Ее ноздри улавливали множество знакомых запахов. Но она не стала спешить и улеглась на траву.

Прошел час, прошел другой, в ее глазах светилась тоска. Она дрожала от охватившего ее желания подойти ближе к кострам и найти единственного небезразличного ей человека.

Волчица помнила своих братьев, запах, и вкус молока матери — источник тепла и пищи. Но человек, случайно появившейся в ее жизни, стал чем-то большим и воспоминания о нем почти заслонили воспоминания о первых месяцах жизни.

Она не умела мыслить, как люди, но все, что она хотела, было ясным и определенным: найти человека и быть рядом!

Тот восторг и трепет, которые она чувствовала к нему, были сродни тому восторгу и трепету, которые ощущают дети к родителям.

От чувства одиночества вдруг охватившего волчицу, ей захотелось сесть и завыть. Громко и протяжно...

* * *

"Какой же я дурак!" — первое, о чем подумал, открыв глаза.

Одежда оказалось не новой, но вроде чистой и не сильно заношенной. К тому же комплектов обнаружилось два! Ниер пояснил, что один, кожа там действительно выглядела и тоньше, и мягче, надевается мехом к телу, а другой, сверху — мехом наружу. Артачится не стал. С удовольствием натянул штаны, чуни, которые никак не сравнить с моими обмотками и кухлянку. Похожие в будущем носили эскимосы.

Согрелся сразу, и даже стало жарко. Как говорят — пар костей не ломит, а мы, в кругу друзей шутили: "Отмороженных вокруг много, а ошпаренных, пока не видел!"

Настроение приподнятое! Стало немного грустно, когда представил лица соплеменников увидящих меня в одежде чужаков. Может, Тою удастся договориться с Ниером об обмене? Табу ведь нет! В моем будущем были, кажется, фьючерсы? "Лоси", а так называли себя чужаки, нам отдадут одежду сейчас, а мы им подгоним потом, например, горшки! А если вдруг сами додумаются слепить, то можно предложить пилы. С этой мыслью собрался выйти из чума, как вижу Ниер сует мне какой-то пучок травы.

— Ты меня угощал, и я тебя угощаю.

Беру, засовываю в рот и жую. Поначалу чувствую вкус обычной высушенной, потом будто язык онемел, и рот сразу же наполнился слюной. Хотел сплюнуть, но заметив пристальный взгляд вожака "лосей", проглотил. Сразу же стало хорошо...

Связанные кожаными ремнями руки затекли, пробую пошевелить ногами, констатирую, что они тоже связаны. В чуме я один. Снаружи ночь. "Лоси" не спят, шумно там. Празднуют, наверное. Слышу за стенкой будто кто-то роет землю. Прислушиваюсь. Точно роет. Когда грязная, вся в земле морда Муськи стала тыкаться в лицо, на глаза навернулись слезы.

Переворачиваюсь на живот и пытаюсь растянуть ремни на руках. Волчица помогает. Вцепилась зубками в ремешки и мотает туда-сюда головой. Ремни ослабли, и я смог освободить руки. Больше времени ушло, чтобы распутать узлы на ногах.

Через прорытый Муськой лаз выбрался наружу. Небо хмурое ни звезд, ни луны не видно. Вспоминаю, будто приходил уже в себя, когда по реке плыл в лодке(!). Но все было словно во сне: то ли со мной, то ли привиделось. От травки Ноера глюки меня посещали всякие. И будущее виделось и события из этой жизни.

Ползти, красться не вижу смысла. Одет я так же, как и похитители, заметит, кто ползущего человека наверняка насторожится. Говорю про себя: "Ничто и ничего не случится со мной без воли на то Всевышнего", — спокойно иду на журчание воды.

В темноте чуть было в воду не вошел. Споткнулся вовремя о корягу. Присел, ощупываю влажное дерево. "Что-то на корягу не очень похоже! Точно лодка!"

Вваливаюсь вовнутрь. Руки шарят вокруг, нахожу вроде весло. Отталкиваю им лодку от берега. Медленно, но она движется по скользкому берегу. Опустил в воду пальцы, чувствую течение. Решаю, что поплыву по нему, раз путь наш лежал сюда — против. Представляю маршрут пройденный белками и надеюсь, что топографическим дебилизмом не страдаю. Той срезал по лесам и лугам дорогу. Буду держаться левого берега. Авось доплыву.

* * *

Переливающийся, стеклянный звук долетел откуда-то сверху, словно бы загомонили сотни жалостливых, невнятных голосов. Открываю глаза и вижу высоко в небе клин летящих гусей.

"Все-таки заснул..."

Обычная по меркам будущего двухметровая или около того долбленка тут сделана результатом огромных усилий. Наверное, прежде, чем свести нос и корму каменными топорами сердцевина древесного ствола выжигалась. Я рассмотрел черные разводы на внутренней стороне стенок и немного на носу лодки. Течение усадило ее на галечный аллювий, и лодка остановилась в полутора метрах от берега в стоячей воде.

Гуси улетели, и стало тихо вокруг. Тяжелое небо приникло к земле, смолкли обычно хозяйничающие в лесу сойки и синицы и слышен только шелест воды, который, едва только привыкнет ухо, воспринимается как самая глубокая тишина.

Темный еловый лес стоял, нахмурившись по обоим берегам реки. Этот небольшой галечный пляж, пожалуй, был единственным местом, где я могу попасть на берег, не рискуя потерять лодку.

Склонившись за невысокий борт, зачерпнул ладошкой воду и выпил. Тут же почувствовал голод. Идей как решить эту проблему пока не было. Хоть я и опасался погони, но еще поразмыслив ночью, пришел к выводу, что спешить "лоси" не станут. Скорее решат, что ни я, ни запасы керамики в стойбище белок никуда от них не денутся. Наверняка еще расспросили обо всем недалекого Тоя.

Разувшись и сняв штаны, полез в воду. Вспомнил вопрос какого-то философа. Он спрашивал то ли аудиторию, то ли оппонента: "Что нежнее, глаза или ноги?" Вопрос был отнюдь не риторическим, ибо за ним, следовал другой: "Почему же тогда глаза не бояться холода, а ноги мы стараемся согреть?"

В моем случае философ оказался не прав. Например, мой рот ощущал холод воды, а ноги она лишь приятно холодила. Шучу, конечно, философы всегда правы...

Развернул лодку к берегу и вытолкнул нос на сушу. Еще не выходя из воды, среди серой гальки заприметил желтый камень. Неподалеку второй... Сердце забилось радостнее. Ведь кремень — это огонь!

Быстро собрал десяток камней и, бросив их в лодку, натянул штаны и чуни. Побродил по ельнику, притащил на пляж сухой травы и веток. Потом полез в густые заросли прибрежного тростника. Хотел нарвать метелок и даже начал, как увидел пустое птичье гнездо. Мне показалось, что оно лучше подойдет в качестве трута. Прижимать к камню его, несомненно, удобнее, чем пушистые тростниковые метелки.

Выбрав пару камней по руке, я присел у сложенного костерка. К камню в левой большим пальцем придавил птичье гнездо, а тем, что зажал в правой, стал наносить удары. Одна из искр попала на трут, и тот стал тлеть. Отбросив в сторону кремни, я стал раздувать пламя и, как только гнездо вспыхнуло, поджег траву и собранный хворост.

Муська зря время тоже не теряла. Похоже, нашла уже, что-то съедобное. Я видел ее спину и слышал, как она работает челюстями, разгрызая кого-то. Из интереса подошел посмотреть. Волчица поймала огромную лягушку. Где и как не заметил, но удивился. Знал, что вроде зимуют они на дне.

Разделся и сам полез в воду. Добрел к обрывистому берегу и стал шарить под ним в поисках нор. В первой же нащупал вялую рыбку. Оказалось, что поймал голавля! Небольшой, грамм на четыреста, он затрепыхался, едва оказался снаружи.

Поджарив рыбку, я согрелся и утолил голод. Потом снова полез вводу. Поймав еще четырех, запек их на углях и, укутав в сухую траву, перенес в лодку.

Свистнул Муське и полез в долбленку сам.

* * *

Местами, течение ускорялось, а кое-где почти не ощущалось. Стараясь не замечать мозоли и боли в ладонях, я греб из последних сил. Уже давно снял кухлянку, но пот все равно заливал глаза.

Мне казалось, что вот-вот за поворотом увижу пологие галечные берега, а за ними и знакомую дюнку, но свернув, снова и снова натыкался то на остров, выплывающий из тумана, то оказывался на просторах разлившейся вдруг реки, когда далекий берег темнел полоской леса под пронзительно синим, без единого облачка небом.

Глава 7

Прошла еще одна бессонная ночь...

К рассвету туман исчез, подгоняемый холодом, а подбитые набирающим силу ветром листья посыпались с ив.

Всходило солнце. Большое, красное оно легло на лес, казавшийся отсюда, с реки, густым и заманчивым.

Грести сил уже не было, только править, обходя плавни и мели.

Какая-то беспокойная, жгучая тревога терзала меня, как прилипчивый слепень, донимающий в жаркий летний день. Только упустишь его из виду и сразу же чувствуешь боль.

" Лоси приплывут", — почему то сомнений на этот счет я не имел, — "Они не станут убивать соплеменников. Наверное. Будут хитрить, высматривать, давить мнимым, но только для меня, превосходством или принуждать? А если я все-таки доплыву и расскажу, как они со мной поступили, не появится ли у Тоя желание обагрить человеческой кровью макуахутл, испытать на прочность доспехи?"

За тревожными мыслями пришли воспоминания из прошлой жизни. Вдруг они стали яркими, живыми, будто я снова оказался в полесских лесах сорок первого.

"...нас все глубже в лес загоняли егеря. Начались топкие места. Голые, чахлые осинки стали и вовсе низкорослыми, появились мохнатые и высокие кочки, украшенные красными глазками созревшей клюквы, и черные, зловещие окна стоячей воды.

Патронов нет, только винтовки с пристегнутыми штыками.

Двое "загонщиков" с похожими на короны остролепестковыми эдельвейсами на рукавах курток вышли из-за деревьев. Они не оглядывались, шли спокойно, будто на прогулке.

Как было тогда зябко и тоскливо сидеть в болоте среди сизой сумеречной хмари, среди неизвестности...

— Да. Прижали нас. Ну, ничего, — успокоил старшина мудрым старческим шепотком. — Ты как, малой, еще не обосрался?

— Пока нет товарищ старшина, — механически отвечаю, а сам крепко сжимаю винтовку и не отвожу взгляда от егерей.

— Мы в своем краю, а они в чужом, нам легче. Родная земля — это, брат, не просто слова, живого она греет, а мертвому пухом стелется. Делай Игорек, как я!

Он встал и пошел навстречу немцам. Правая рука опущена, винтовку держит за ствол у самого штыка. Приклад хлюпает по грязи — чвак-чвак... Левую поднял вверх.

Поднимаюсь и я, догоняю старшину, идем вместе...

В лесу потрескивали короткие автоматные очереди. Безумолчно верещали, пролетая над головой и спасаясь от автоматного треска, сороки и сойки. Неожиданно выскочил из-за кустов заяц, шмыгнул у самых ног егерей.

Те оживились, один из них засвистел, потом пустил длинную очередь. Впрочем, пули пошли выше, срезав верхушки скрученных, словно древесным ревматизмом осинок. В стрелявшего немца старшина и ударил. Бил снизу в отчаянном прыжке, чтобы не только достать, но и насадить на штык как букашку. Развернувшись, прикрылся трупом от уже наведенного автоматного ствола.

-Бе-е-ей! — закричал из последних сил.

И я ударил. В бок, тоже снизу. Граненый штык пробил печень, задел почку и вышел из егерской спины. Немец упал как подкошенный.

Я запомнил на всю жизнь вдруг заострившийся нос, ставшие впалыми щеки и сжатые в тонкую полоску губы.

Тогда я первый раз в жизни увидел лицо смерти. Не в глаза ей заглянул, в глаза смерти потом пришлось смотреть много раз, а увидел именно лицо, когда достаточно только бросить взгляд, чтобы понять — человек умер..."

Сердце бешено колотилось, а течение несло лодочку мимо кривых прутьев ольховника, за пожелтевшей осокой, а над ними возвышались плотные кроны сосен.

"Зачем я сделал ацтекский меч? А позже, когда Саша рассказала о плохих людях, я решил научить соплеменников убивать?! Как неосмотрительно..."

И тут я понял, что если чужаки и приплывут, то приложу все усилия, чтобы наши племена не враждовали...

* * *

Столь изнурительное путешествие окончилось внезапно. Я уже перестал искать полными надежды взглядами знакомые места. Почти не греб и находился в полной апатии, когда заметил, что с брега мне кто-то машет. Вот и не верь после этого в магию материнских сердец! Мое внимание пыталась привлечь Таша.

Правлю к берегу. Она заходит в воду и, схватившись за нос лодки, вытащила ее на песок.

— Лоло — мужчина, Лоло рыбу привел... — шепчет она, а я вижу текущие по щекам слезы.

"Рыбу?" — выбираюсь из лодки и прежде, чем попал в крепкие объятия, действительно замечаю, что на носу едва-едва просматриваются рыбьи рот, глаз и жабры.

Пока шли к стойбищу, Таша сбивчиво поведала о вернувшихся белках. Я понял, что вернулись они чуть раньше, чем я приплыл. Не намного — на час, два. И, что все они решили, будто остался я с чужаками по своей воле. Выговаривали Таша, что много свободы мне давала и, что мать плохая. Вот она и убежала к реке. Случилось, встретить меня...

Как ни хотелось мне осмотреть землянку, не наведались ли часом в мое отсутствие туда звери, но разговор с соплеменниками откладывать не стоило. Оголодавшая в путешествии Муська, наверное, была другого мнения. Остановилась на опушке, смотрела на холмик с навесом — наше жалкое пристанище, и не хотела идти к чумам. Догнала нас, когда уже я почувствовал запах дыма.

— Таша, принеси поесть, — попросил мать, едва мы вышли к жилищам соплеменников, — И волку чего-нибудь не забудь! — кричу вслед.

Небольшая полянка вмиг заполнилась народом. Лило повисла на шее и зарыдала, почти как взрослая, в голос. Соплеменники стояли, молча, кто-то смотрел с удивлением, а кто-то с вопросом.

Тиба оттащила от меня Лило и я, прошмыгнув мимо взрослых, прошел к костру, уселся на бревнышко и заявил:

— Я не оставался с чужаками. Ниер — их вождь, дал мне траву пожевать, после чего проснулся связанным уже в их стойбище.

Пронзительна тишина, до звона в ушах, как после удара, когда слезы наполняют глаза, воцарилась от моих слов. Соплеменники молчали. И я не знал, пока не понимал, о чем они думают.

Таша принесла поджаренного мяса и горсть лесных орехов. Муське кинула приличный кусок на кости. Волчица, схватив его на лету, убежала за чумы.

В прошлой жизни услышал как-то, что прием пищи, когда голоден, занятие интимное. Сейчас понимаю почему. В животе бурлит, рот полон слюны, а кусок под взглядами соплеменников в рот не лезет!

А тут, еще Той, потрясая макуахктлем, заревел:

— Убьем их всех!

Что характерно, энтузиазма на лицах от такого призыва я не увидел.

Лим предложил альтернативу:

— Надо договориться.

Женщины тут же стали определять и свою позицию, все вместе и очень громко.

Пользуясь моментом, пока ко мне пропал интерес, пытаюсь побыстрее схарчить, в моем случае, завтрак, обед и ужин.

Закусывая орешками, стал прислушиваться, какие еще варианты в процессе столь бурной дискуссии возникли?

Понял одно — женщины за то, чтобы немедленно начать собирать манатки и валить, пока мужчины не нашли себе на всякие места приключений. Особенно аргументированной выглядела речь Саша. Ее слушали, почти не перебивая. Она напомнила, скольких племя потеряло, у Теплого озера.

Наслаждаясь чувством сытости, я смотрел на них, как на своих детей, там, в будущем. Они тоже вместо того, чтобы вначале подумать, начинали кричать.

Знаю, это пройдет.

Первой подошла Таша и присела рядом. За ней, к нам присоединились Лило и Тошо, потом Саша. Лим, Лют, Локша, все выдры следующими.

Той, Толо и Тис похоже не отказались от мысли повоевать, а женщины-белки уже не галдели, поглядывали в нашу сторону.

Когда снова стало тихо я спросил, обращаясь к Тою, но так, чтобы каждый задумался над ответом:

— Той, если ты их убьешь, где потом будешь брать соль, воск и кожу?

— А у кого они возьмут камень и много шкур?

Ответил, он не задумываясь.

— Так, может, и не надо никого убивать?

Я усилием воли сохранил серьезность, когда многие, с одним и тем же задумчивым выражением на лицах, негромко, и почти одновременно произнесли:

— Может, и не надо...

— Но готовыми ко всему нам быть нужно, — слушают... — Чужаки приплывут на своих "рыбах", бросят их на берегу и пойдут по натоптанной тропе к нашему стойбищу. Женщины и дети пусть спрячутся неподалеку. А когда появится возможность, заберут долбленки и уведут вниз по реке. Мужчины встретят чужаков у чумов. А там видно будет, сможем ли мы с ними, как сказал Лим, договориться или придется всех их убить, как предложил Той.

Я старался говорить медленно, но уверенности, что такую длинную мысль соплеменники поймут, у меня не было.

Судя по просветлившимся лицам, они поняли! Выглядели довольными и Той, и Лим.

Полагая, что мой план принят, я предложил организовать наблюдение за берегом выше по течению, чтобы о приближении чужаков мы могли узнать заранее.

Мое "коварство" привело соплеменников в восторг. Они кричали, как индейцы-Гуроны перед боем или, как кайфующие от скачки на верблюдах — берберы.

Тут же соплеменники решили заесть пережитый стресс. Воспользоваться воцарившейся суетой и сразу уйти мне не удалось. Каждый хотел пощупать мою новую одежду, пришлось даже снять обе кухлянки...

* * *

Вечер продолжился новым приступом всеобщего ликования, когда Таша рассказала, что я приплыл на лодке. Все тут же побежали на нее смотреть. Я достал из костра горящую палку и пошел к своему жилищу.

Шел не спеша, Муська брела рядом. Вдруг, волчица вся подобралась и, порыкивая, метнулась к землянке. Я, еще не понимая, что могло вызвать у нее такую реакцию, побежал за ней.

Слышу из землянки визг, потом хрип. Захожу, темно. Палка почти не дает света. Суетливо разжигаю огонь и только после, вижу дохлого барсука, а рядом, торжествующую Муську. Конечно, она просто сидела, но как смотрела! Похвалил ее.

Осмотрелся, и сразу стало понятно, что воришка явился в мой дом полакомиться грибами. Пришлось вытаскивать шкуры наружу и наводить порядок в жилище.

Таскаю туда-сюда всякое барахло, а сам думаю: "Эх, Муська! Мне бы поспать, а теперь работы на полночи..."

Барсук — это не только ценный мех, а еще еда для волчицы, а главное — барсучий жир! Им через месяц пора в спячку. Этот хоть и молодым был, но сразу видно, что жирок нагулять успел.

Вспомнилось, как в будущем попал на охоту именно на барсука. Обычно такой трофей не стреляют. Либо собаками травят, либо капканы ставят. А радости, сколько было у соседа, когда удалось зверя добыть!.. Он всю дорогу домой мне рассказывал о выгодах охоты на барсука и как правильный подход в обращении с трофеем принесет потом много пользы.

Важно начать как можно быстрее. Снять шкуру, срезать подкожный и внутренний жир и топить только на водяной бане, чтобы не разрушить полезные вещества вроде омега-кислот и витаминов.

Помню, что барсучий жир отменное лекарство для лечения кашля, пневмонии, туберкулеза легких, язвы желудка и двенадцатиперстной кишки. Можно применять наружно при ожогах, укусах насекомых, при ранениях и обморожениях. Ну как не сделать?!

Когда жир разлил по самым маленьким чашкам, из первых, что лепили с Лило и Тошо, задумался, как закупорить, чтобы кислород не окислял снадобье. Точно не уверен, но помнится, будто доступ воздуха желательно для конечного продукта ограничить. Строгать крышку, а потом попытаться запечатать воском, показалось долгим.

"Попробую я что-нибудь вылепить! Завтра..."

* * *

Перед сном вспомнил о рюкзаке, оставшемся у "лосей" и вещах в нем. Решив, что лодка стоит утраченного, сразу же заснул.

Глава 8

С утра заморосил скучный дождик. Воздух пропитался влагой, а серые облака, затянувшие небо, куда ни кинь взгляд, стояли основательно, надолго.

Повсеместная сырость ощущалась и в полуземлянке. Я подбросил в очаг хвороста и стал натирать воском кожу доспехов.

Пришла волчица. Стряхнула с себя воду и улеглась у входа. Смотрела, как я работаю не долго. Положила голову на лапы и задремала.

Снимать одежду лосей не хотелось, но до заморозков решил ее поберечь. Сказать, что мерзну, не могу, больше мысли холодят, чем ощущения тела. Хотя, босым решил не ходить. В памяти прочно укоренились стереотипы из прошлой жизни о том, что ноги нужно держать в тепле. Закончив с доспехами, стал мастерить чуни. Сделал, как у лосей — поддевка, мехом вовнутрь, но такие же обмотки, как и раньше.

Надев чуни и доспехи, пошел в стойбище. Там увидел только детей и Таша с Тибой или Тиба. Ударение, если имя заканчивается на "о" или "а" соплеменники ставили на последний слог.

Женщины не только присматривали за своими малышами, но и делали в стойбище всякую работу. Чинили сети, короба и корзины, шили примитивную одежду, скоблили шкуры, вили веревки и делали из сухожилий нитки.

Для изготовления шовного материала подходят не все сухожилия, а только те, что тянутся, словно ленты, вдоль позвоночного столба. Длина и ширина их меняется в зависимости от размеров животного. У лося эти сухожилия имеют около метра в длину, пять-шесть сантиметров в ширину и пол сантиметра в толщину. У косули они значительно короче — сантиметров двадцать.

Их нужно высушить, а затем они легко расщепляются на нитки. Соплеменники растягивают вымытые сухожилия на палке, и сушат у костра, или просто приставив к стене чума. Весной ниток в племени не хватало. А сейчас, благодаря ежедневной охоте собрался запас.

Женщины пытались пошить штаны, вроде тех, что я выменял у чужаков. Куски раскроенных шкур лежали вокруг них, а они сосредоточенно работали проколками и костяными иглами.

Увидев меня, Таша отложила шитье, поднялась и стала тискать. Недолго.

На очаге лежала запеченная в глине рыба. Мать, указав на нее пальчиком, сказала:

— Поешь.

Я разломил глиняный "пирожок", несколько капелек жира из него протекли на шкуры. Был бы голоден, как вчера, наверное, не обратил бы внимание, а сейчас положил угощение обратно на камни очага и вынул из ножен нож.

Обломив кончик ветки, из кучи, наваленной у выхода, стал затачивать кончик. Опустившись на колени перед очагом, наколол палочкой белую сочную мякоть и отправил кусочек в рот.

Таша, покачивая головой, затянула старую песню:

— Лоло, Лоло...

Который раз она так реагирует на мои причуды, а я до сих пор понять не могу — то ли радуется, то ли осуждает...

Слышу смех Тиба и ее звонкий голос:

— Духи сказали Лоло сделать так!

Теперь хохочут обе...

* * *

Позавтракав, я решил сходить к реке и набрать немного глины, изрядный запас которой там поддерживали соплеменники.

Сестра, как и всегда, что-то лепила на берегу. Накрывшись шкурой, колдовала над очередным замесом. Рядом, стояли несколько готовых горшков.

Подул резкий ветер. В сером небе заходили черные, но пока далекие тучи.

— Лило, будет сильный дождь!

Сказала сестренка, выбравшись из-под шкуры. В одной только юбке, босая, она хотела обнять меня, но бросив взгляд на вымазанные в глине по локти руки, остановилась. Я невольно обратил внимание на ее, еще не развившиеся груди и сморщенные, затвердевшие от холода коричневые соски. Вспомнилось, как в прошлой жизни, будучи еще совсем молодым, обсуждал с друзьями — а правда ли, что если у женщины ареолы вокруг сосков розоватые, то такая женщина скорее чувственная, нежели страстная, а если такие, как я наблюдаю сейчас у моей сестры, то держись: еще неизвестно, кто кого первым домогаться начнет...

Вот ведь как — телом еще не мужчина, старик в душе, давно потерявший интерес к женщинам, а мысли о них приходят в голову не первый раз.

— Давай помогу, — предлагаю.

Она кивает и идет к реке вымыть руки.

Накатав комок глины, положил его на ладонь левой руки. А в правую, взял горшок.

Слышу голос сестры:

— Лило, лило...

И эта туда же!

Она подставляет обе руки, соединив локти.

Теперь понимаю, от чего столько укоризны в ее голосе. Ставлю ей на предплечья посуду. Медленно идем к стойбищу.

Вернулся в землянку. Чудом не наступил на Муську. Пожалуй, впервые она не увязалась за мной. Положив на пол глину, немного посидел у очага, отогревая руки, и пошел к реке, чтобы помочь сестре донести оставшиеся на берегу изделия. Наверное, она успела это сделать раньше и без моей помощи. Горшков у реки я не увидел.

Не обращая внимания на первые крупные капли, падающие с неба, я смотрел на приближающуюся к берегу лодку.

Тина, правила уверенно, энергично подгребая против течения, вела долбленку к берегу под углом. Я зашел в воду и, ухватившись за нос, стал тянуть лодку из воды. Вдвоем с рыбачкой мы почти полностью вытащили ее на песок.

Огромную щуку, лежащую на дне, я не сразу заметил. По большей мере, когда тащил лодку, следил, чтобы не отдавить себе ноги. Увидел ее, когда Тина стала вытаскивать рыбину.

Ветер заметно усилился и начался ливень. Вода в реке булькала и пузырилась. Косые струи дождя под порывами ветра превращались у поверхности в водяную пыль. Тина, положив гарпун в лодку, жестами показала, чтобы я не стоял.

Помогая нести речного монстра, держал хвост. Пока добрели до опушки леса, вымокли, будто только что вышли из воды. Постепенно косые струи дождя выпрямились и ровно забарабанили по земле. За тем капли стали все реже и реже. Когда мы подошли к стойбищу дождь прекратился, запахло высушенными листьями и травой.

* * *

Народу в стойбище прибавилось. Наверное, с началом ливня они бросили свои дела и вернулись. Не увидел я только мужчин.

"Неужели сегодня ушли без утреннего камлания?! Придут вымокшие и злые. Теперь точно без шаманских штучек к важным делам не приступят. А жаль..."

Ко мне подбежал Тошо и с гордостью доложил, что смотрел за рекой. И если чужаки решились плыть, то плохая погода обязательно заставит их вернуться. Я похвалил его и постарался переключить внимание на улов Тина. Это удалось сделать без труда. Рыбачка уже начала рассказ-пантомиму о том, как она плыла, как стала у камышей вначале затоки и как ждала. Когда речь пошла о плывущей щуке, Тина упала на землю и притворилась речным хищником. Соплеменники в восторге! Смотрят и слушают затаив дыхание, как взрослые, так и дети. Тут же добытчица, вернувшись в свою ипостась, уже била рыбу гарпуном!

Не знаю, как долго длился бы еще ее бенефис, но очень кстати, развеяв мои тревоги, явились охотники. Они тащили на палке, привязанную за ноги тушу оленя. Знатный трофей и первый! Несли вчетвером, Толо шел позади.

Я прикинул навскидку, что рогач весит не меньше двухсот килограмм, а может, и больше. Вот это настоящая добыча, не косуля, от которой откинь потроха, голову и копыта, и племя досыта не накормишь. Чувствую, вопреки погоде, сегодня будет пир. Только присел к распаленному костру, как и Муська прибежала.

Порезвившись с братьями у стойбища, вместе с ними убежала в овраг. Наверное, волки решили наведаться в логово. Бегали они не долго. Как только охотники сняли шкуру и приступили к разделке туши, волчата уже кружили рядом, рассчитывая на подачки.

До вечера еще далеко, вспомнил, что есть у меня незаконченное дело. Пошел в землянку лепить крышки, чтобы, наконец, закупорить барсучий жир.

* * *

Вылепив крышечки, я не стал сушить их. Накрыл сверху горшочки и немного придавил, чтобы твердое горлышко вошло в мягкую глину. Выкопал небольшую ямку у стены и поставил закрытые емкости с барсучьим жиром туда.

Еще перед путешествием к чужакам все части лука я сделал. Не спешил склеивать, подравнивал и полировал. Еще побаивался, что где-нибудь может пойти трещинка, если дерево плохо просохло.

Растопив клей, приклеил к рукояти плечи и, обмотав веревкой, промазал клеем и сверху. Вставив в плетеную стену палочки, положил на них лук и отправился к соплеменникам на праздник живота.

Увидел все племя вместе. Они сидели у большего костра и жарили кусочки оленьей печени и сердца, кое-кто предпочел рыбу. Неподалеку стоял короб, наполненный свежим мясом и корзина с кусочками рыбы. За спинами соплеменников горели еще пять или шесть костров. Такой способ создать микроклимат, раньше, по крайней мере, при мне, не использовался.

Я сел с Таша и с удовольствием присоединился к готовке. Для себя выбрал первым блюдом печень.

Разговор завел Той.

— Сегодня не приплыли...

По интонации не поймешь, то ли он констатирует, то ли сокрушается по этому поводу.

Тут, сразу же тему вожака развил Лим:

— Хорошо, что не приплыли, нас мало...

Кто-то закивал, а кто-то повторил:

— Хорошо...

— Завтра могут приплыть, — не унимался Той.

— Дожди пошли, не приплывут, — возразил Толо.

— А если приплывут и побьют?

Вот уж не ожидал я услышать такой вопрос от вождя. Чувствую, пора вмешаться. Народ как-то загрустил, плечи женщин поникли, а дети стали жаться поближе к матерям.

Встаю и громко, протягивая слова, будто в трансе, вещаю:

— Духи услышали тебя храбрый Той!

Тут можно было бы и закончить. "К нам едет ревизор" — финал той сцены, если сравнивать с атмосферой, воцарившейся у костра, жалок. Переборщил ли я с драматическими нотками? Возможно. Торжественно продолжаю: — Они сказали мне, как вы, мужчины племени Рыб сможете победить много плохих людей!

— Показывай! — заревел Той.

Закрыв лицо руками, я упал на колени и содрогался в беззвучном приступе смеха. Хорошо, что соплеменники сочли такое поведение нормальным. Наверное, Ахой и не такое вытворял, пытаясь им заморочить головы.

Успокоившись, как ни в чем не бывало, встаю и требую:

— Принесите пустую корзину и копье с камнем на конце.

Специально уточнил, что наконечник должен быть кремневый.

Тина быстрой тенью метнулась к чуму белок и принесла. Прошу освободить место на бревне. Встают и отходят за него Толо Тиса и Тиба. Переворачиваю корзину на бок, оставляю на земле. Беру олений окорок и устраиваю его на бревне. Вручаю Тою копье.

— Ударь сюда! — показываю на мясо.

Той бьет и пробивает окорок, оставляя глубокую вмятину в бревне под ним. Положив оленину назад в короб, снова командую:

— А теперь ударь в корзину!

Он бьет и тут же под смех соплеменников пытается стряхнуть ее с наконечника. Удар раздвинул прутья, но наконечник вошел не глубоко. Помогаю снять корзину с копья и всем демонстрирую результат.

— Духи сказали, что женщины сплетут воинам щиты! — руками показываю, что "щиты" должны быть прямоугольными. — Между ними они положат шкуру и тут, и тут, и тут, — указываю, будто на края, где нужно скрепить половинки будущего щита, — они свяжут веревками, а здесь, — пытаюсь обозначить центр, где можно сплести ручку или сделать ее веревочной, мужчины будут держать его.

Что не смог объяснить, соплеменники, видевшие все, сами и додумали. Конечно, завтра придется еще показывать, но сегодня они снова повеселели и, похватав, брошенные "вертела" с энтузиазмом суют их в огонь и улыбаются.

* * *

В тумане меж деревьев двигался дым, неясные зыбкие тени плясали от языков пламени. Чуть слышно поскрипывали сосны и сочно, свежо падали на землю редкие капли.

Обильный ужин подошел к концу, и я почувствовал, что племя вот-вот разойдется по чумам. А как хорошо сидим! Не знаю, что на меня нашло, но я поднялся с бревна и затянул во весь голос, а у Лоло он был сильным и звонким, "Подмосковные вечера". В тексте заменил всего два слова: сад на лес и лето на осень.

Первой опомнилась Лило.

— Лоло, а что такое "подмосковные вечера"?

Я, воздев руки к небу, отвечаю:

— Духи сказали, что все там зовется Москвой! А мы пируем вечером под ней...

Сказанное на соплеменников произвело еще большее впечатление, чем песня. Были попытки со стороны особо одаренных повторить, то, что они смогли запомнить, но эти потуги тут же заглушал громкий смех большинства. Снова и снова, кто-то затягивал невпопад один из куплетов и снова был слышен смех.

Мне вспомнились послевоенные годы, как мы радовались мирной жизни и верили, что теперь все будет хорошо. Как в шестидесятые сидели у костра и пели под гитару песни. Стало вдруг грустно. На глаза навернулись слезы. Эмоции Лоло для меня оказались чем-то новым. Перенос как-то изменил меня, я стал по-другому не только чувствовать, но и мыслить.

" Ах, да! Всем людям свойственно эмоциональное мышление. Поэтому и совет верен, что утро вечера мудренее..."

Глава 9

Меня разбудил испуганный крик сойки. За ним короткой очередью простучал по стволу дятел. В землянке было сумрачно и сыро. Тлеющие угли в очаге уже не грели камни. Взяв палку, отгреб мерцающие огоньками головешки к краю и плеснул из горшочка в очаг воду. "Давно пора освободить его от золы"

Вышел на воздух.

Рассвет выдался по-настоящему осенним — зябким, осторожным. Сырость была густая, вязкая, как кисель. Полосы тумана плавали между черными кустами, а небо обозначилось синевой. День обещал быть солнечным.

Взял под навесом за землянкой старую шкуру и палок потолще прихватил, чтобы наверняка нагреть очаг. Вернувшись, расстелил шкуру у камней, стал выбирать ладошками золу, шипя и щелкая языком, иногда обжигаясь случайно попавшимся горячим угольком...

Когда легкое пламя затрепетало в очаге, пошел к реке. Там вымыл руки и лицо. Полюбовавшись на лосей, вышедших за чуть проступающую зубчатую кромку леса на том берегу, набрал в казанок воды и неспешно побрел по рыхлому песку и мокрой траве к жилищу. Из леса доносились крики.

Мужской, будто Той орет, а женских много, словно встревоженные сороки стрекочут. Чувства голода не испытывал, но любопытство подтолкнуло узнать, что случилось у соплеменников?

Мог бы и сам догадаться: еды вдоволь, а вчерашняя демонстрация "щита" с утра вовлекла в процесс производства все племя. Той бурно выражал недовольство опытными образцами плетенок от женского конструкторского бюро. И зря! Как по мне поняли они все правильно. Плетенные из ивовой лозы заготовки сантиметров семьдесят в ширину и чуть больше метра в высоту полностью соответствовали техническому заданию от духов. Разве, что получились они не прямоугольными, а овальными. По этому поводу, Той и возмущался.

Мое появление оказалось как нельзя кстати. Тиса, едва увидела меня, как тут же пошла навстречу, прихватив с собой изделия.

Я приложил шкуру к одной из заготовок, накрыл сверху второй, посмотрел и так и эдак, предложил попробовать не связывать их веревкой, а вплести по краю и в средине лозу, чтобы шкура при носке не сбивалась вниз. Тиба-трава не случайно получила такое прозвище, справилась очень быстро. Я поздоровался с соплеменниками, получил порцию обнимашек от Лило и Таша и еще не успел дожевать кусок мяса, как эта работа была закончена.

Я попросил Тиба, чтобы она попробовала сплести два жгутика. И даже Тоя привлек, определив толщину будущей рукояти в два пальца вождя. Можно было и веревками обойтись или ремнями из кожи, но мне показалось, что надежнее будет именно с рукоятками из лозы.

Получив их, я показал, как хотел бы видеть их на щите, чтобы в одну петлю на его краю полностью входило предплечье, а пальцы держались за вторую. Когда Тиба поняла, чего я хочу на самом деле, тут же услышал от нее:

— Лоло, Лоло...

И головой покачала, как Таша.

Достала из сумочки белемнит с острым кончиком, его в будущем называют еще "чертов палец" и им расширила отверстие в сантиметрах пятидесяти от верхней кромки будущего щита. Надрезала кожу и так же развела лозу на другой половинке. Стала вставлять туда длинные прутики. Когда они там хорошо сели, проделала отверстие сантиметров на двадцать пять ниже предыдущего. И один за другим пропустила в него концы. Заведя под основу первой ручки предплечье, проверила, как получилось. Я кивнул, мол, сойдет, еще не понимая, что она собирается делать дальше.

Тиба взяла длинный пруток и костяную проколку. С ее помощью затолкала кончик и так в плотно забитое отверстие и стала делать оплетку вокруг прутков составляющих основу рукояти. Закончив, забила кончик в центр второго жгутика.

Концы лозы, торчащие снаружи, используя для расширения ячеек белемнит, вплела по поверхности звездочкой. Получилось отлично. С трудом дождался, пока она закончит вторую рукоять, уж очень хотелось подержать щит.

Для меня, конечно, он получился, великоват, но главное, сидел на руке хорошо. Что будет, если прутики усохнут и когда это произойдет, пока не важно. Иногда лучше решать проблемы по мере их возникновения.

Первый щит вручил Тою. Тот подержал его немного, а потом приставил к дереву. Хорошо, что я вовремя заметил вождя уже с копьем в руках. Успел остановить. Попытался объяснить, что на руке щит пробить труднее. Той уперся, хочет проверить. Пришлось рискнуть, ну и схитрить немножко.

Надел на руку щит и говорю ему:

— Бей!

Просить второй раз не пришлось. Бил он, правда, неумело с большим замахом и сильно наклонился вперед перед ударом. Я принял наконечник, слегка отведя левую кромку щита к плечу, одновременно, отступая на полшага вправо. Копье соскользнуло, оставив лишь небольшие царапины на лозе.

Вряд ли кто разгадал мою хитрость, но восторг выразили все и очень бурно. Криками, прыжками с поднятыми руками, похлопыванием по ногам.

"Все равно придется им показать и, как правильно щит держать, и, как удары принимать..."

* * *

Мысль научить мужчин сражаться со щитом вызвала мгновенные воспоминания из будущего.

Когда началась война, я служил срочную на границе в Беларуси. Оставалось дослужить чуть больше года. Из нашего отряда только мы со старшиной и выжили. Тогда одиннадцать дивизий попали в окружение.

К концу января сорок второго вышли к своим аж под Смоленском. Прошли больше четырехсот километров по территории захваченной оккупантами. Еще тогда я понял, что старшина не прост. Будь я один, давно бы в земле лежал.

Радость от того, что выжил и выбрался из окружения, длилась не долго. Для особистов как раз наступили не лучшие времена. Шли разговоры о ликвидации ГУГБ НКВД СССР вот и начали они тогда звереть.

Вспомнил, как лежал избитый в каком-то сарае, но все еще удивлялся: "Почему они мне не верят?!"

Когда за мной пришли и повели куда-то под конвоем, подумалось, что на расстрел. Конвойные подвели к "Эмке". Открылась дверь, в машине увидел старшину. Гладко выбритого, в новой шинели, он улыбался и махал рукой, садись, мол.

Приехали на аэродром. Сели в новенький "Дуглас" и полетели в Москву. Там получил Красную звезду и был зачислен в разведшколу.

В сорок третьем младшим лейтенантом вылетел на первое задание. К концу войны уже майор и вся грудь в орденах.

Навыков диверсанта тело Лоло пока не имеет, но в голове все мои знания имеются. Показать соплеменникам, наверное, много чего еще смогу. А надо ли?..

* * *

Ярко светило солнце, но не грело. Хоть и ветерок едва дул, но день был холодным. Сидеть у костра, наблюдая за работой женщин, не хотелось. Повесил на плечо сумку — подарок Таша, взял топорик и пошел к березовой роще.

Сыпались дождем последние листья, и стало уже заметно, как поредел осенний холодный лес. Теперь хорошо видны уродливые, похожие на потеки дегтя наросты на березовых стволах. Насобирав чаги, я стал обходить озерцо в поисках птичьих перьев.

Брал все, что попадались. Утиные, гусиные, черное перо, наверное, с воронова крыла, и даже несколько штук из оперения цапли поднял.

Почему встревожился, трудно сказать. Услышал странный звук. Даже сухая валежина под ногой хрустнет по-особому. Хлестнет кого-нибудь по лицу пружинистая ветка и этот звук для леса уже чужой. А тут еще сойки протрещали тревогу, и заскакали, перекрикиваясь по веткам сороки.

Я упал за корягу и вжался в землю. Прошла минута, вторая и на опушку березняка к озерцу вышли люди. Мужчины, женщины с детьми, нагруженные тюками и коробами с длинными шестами в руках, кое-кто тащил волокуши.

"Какое-то племя кочует к югу", — подумалось и тут же пронзительно, — Где Муська?!

Волчицы не видел уж минут как пятнадцать-двадцать. Появись она сейчас и чужаки могут меня заметить. Они, похоже, решили остановиться тут, у воды. Уже сбросили на землю поклажу, и кое-кто налегке скрылся в роще.

Племя большое. Сосчитать всех не вышло, но человек сорок взрослых точно есть. Остановились на отдых или сочли это место подходящим для зимовки, кто знает? Поскольку к шестам до сих пор никто из них не подошел, может, и дальше пойдут. Но у реки наверняка станут. Вода уже холодная, а о переправах поблизости я не знаю.

Такое соседство рыбам во вред. Той уже говорил, что пора вернуться на дюну. А там стойбище заметным станет, да и охотники пришельцев наверняка рано или поздно наведаются и в наш сосняк.

"Уйти бы сейчас незамеченным..."

Отползаю, за холмиком перевожу дух. Юркнул в прибрежные заросли и, пригибаясь, пробежал через лужок, нырнул в низкорослый ольховник. Там затаился.

Слышу совсем рядом шорох. Сердце чуть из груди не выскочило. Вижу, что волчица зря времени не теряла. Тащит молодого гуся. Бока и лапы в грязи, где она его поймала? На озере птиц точно уже не было. Уж я бы заметил.

Гулко билось сердце, а я бежал и бежал. Ноги и руки безостановочно работали, легкие со свистом и хрипом вбирали воздух, а голова заполнена только одним видением, только одной картиной, которая назойливо повторяется, безостановочно, как музыкальная фраза в испорченной грампластинке — много чужаков, суетящихся на берегу озера.

Бросив у землянки сумку и топор, обессиленный, плетусь к стойбищу, тащу гуся за шею. Для Муськи такой забег — легкая разминка. Прыгает вокруг, покусывает птицу за крыло.

Соплеменники дембелюют, чему на этот раз я рад. Таша забирает у меня гуся, поднимает над собой и кричит:

— Лоло мужчина!

Все смеются.

Я пытаюсь начать рассказ о том, что видел у озера чужаков, но лишь издаю хрип. Той первым заметил необычность в моем поведении. Взял за руку, подвел к костру и усадил на бревно.

— Показывай! — говорит.

— Видел у озера много чужих. Большое племя! — едва произнес, как тут же закашлялся.

Думал, что увижу тревогу в глазах вожака, озабоченность. А Той, услышав такую весть стал глупо улыбаться. Завизжала Саша, соплеменники возбужденно загомонили. Спустя пару минут, толпой, почти все взрослые отправились к озеру.

Вскоре выяснилось, что, то племя — родичи Саша. Об этом мне поведала Таша. Будто ждали их прихода еще раньше и переживали, не случилось ли с ними чего-нибудь плохого.

* * *

Встреча с племенем Зубров, охотниками за парнокопытными мохнатыми быками, подтолкнула меня не затягивать с приведением лука в рабочее состояние. А вдруг еще встретится чужое враждебное племя? Лично я вряд ли смогу помочь мужчинам, размахивая перед врагами дротиком и ножом.

Вечерело, но я отправился к зарослям ивняка у реки.

Срезая только ровные мясистые прутики, из которых, по моему мнению, получаться неплохие стрелы, вспомнил о щитах. Мысль была мимолетной, случайной. Касалась она больше формы сплетенных из ивовой лозы половинок и процесса крепления ручки. Каким образом в моем сознании овальный щит ассоциируется с лыжами объяснить трудно, может, ожидание первой в этом мире зимы, но именно такая ассоциация подтолкнула нарезать еще и тонких прутков, чтобы попробовать сплести снегоступы.

Всходил месяц. Он выкатился еще по светлому небу над рекой, над округлыми ивовыми кущами, над похолодевшей, окутанной туманом землей. И тут же вода словно остановилась, накрывшись фольгой. Подул ветер, и сорванные длинные листочки с ив упали в реку и поплыли, разрушая иллюзию момента.

Глава 10

Племя Зубра ушло вниз по реке всего на два перехода. Как оказалось, уже месяц оно кочует за огромным стадом быков. Той сказал, что как только выпадет первый снег, будет Большая охота. Обещал, что все мужчины пойдут.

За рекой больше никто не наблюдает. Скорее всего, непогода помешала лосям снарядить погоню или они вообще не собирались делать это. Но лично я все еще тревожусь. Уж больно мерзким, скользким человечком показался мне их предводитель.

Вчера первый раз пострелял из своего лука. Хоть и делал его плечи тонкими, но натянуть тетиву до щеки не смог. Правда, и в пол натяжения стрела по прямой линии летит метров на тридцать хорошо. Ну, а насколько, надеюсь вскоре проверить.

Сегодня решил похвастаться луком. Но в стойбище идти не пришлось. Мужчины сами пришли к землянке, с копьями и щитами. Стал им "показывать" все, что знаю.

Вначале, как правильно держать, не прижимая к себе. Зачем? Долго пришлось объяснять, поскольку понять, что щит можно чем-нибудь пробить и если держать его вплотную, то и тело получит повреждение, они не могли. Ну, да: щит-то защищать должен!

Как я только не объяснял...

Но самым весомым оказался аргумент, что может попасться очень сильный противник. А силу соплеменники уважали.

Потом легче пошло. Поняли, что "в лоб" удар принимать тоже плохо. А вот если щитом "поиграть" в момент удара, то можно не только хорошо защититься, но и противника подловить, вывести из равновесия.

Непросто, оказалось, объяснить, что лучше всего им стоять вместе, прикрывая щитом не только себя, но и товарища. Аргумент, что лосей ожидали много, а в племени мужчин мало, не помог. А вот народную мудрость из будущего, когда одна палочка легко ломается, а пучок — никак, они поняли!

А когда показал Тою, с какой легкостью макуахутл рубит древка копий, и стратегия обрисовалась: Той атакует, а Толо, Тин, Лим и Лют обороняются или атакуют вместе. Как получиться, случись сражаться, время покажет. Главное, мужчины довольны и, вроде бы, кое-что хорошо уяснили.

Они уже собирались уйти к стойбищу, но я попросил остаться. Сказал, что хочу "показать". Заинтересовались...

Вынес лук и пару стрел. В их глазах читаю абсолютное равнодушие. Стреляю...

Той пожимает плечами и говорит:

— Играй сам.

Покровительственно похлопывает по плечу. Другие мужчины улыбаются с таким умилением, что захотелось сказать им что-нибудь эдакое...

Остаток дня тренировался стрелять, и если, какая-нибудь стрелка летела плохо, полировал древко, правил оперение.

Наступили сумерки, и пошел снег, первый снег года. Он был крупным, мокрым, тяжелым и вмиг облепил деревья и кусты.

Снег налетел порывом, усыпал землю, и сразу высветлило вокруг, и четко обозначились черные кочки холмов, пни и поваленные деревья.

* * *

Для меня это утро стало поздним. Заснул за полночь, мастерил колчан. Легкий морозец не дал подтаять первому снегу. В мутном воздухе мухами кружились редкие снежинки.

Натянув поддевку лосей, взял колчан с десятком стрел и лук, зашел в стойбище, чтобы чем-нибудь позавтракать.

Охотники с утра ушли в лес. Обычно они ходили по опушке вдоль реки. Я, перекусывая у костра, планировал отправиться вглубь леса, туда, где чаще встречались ельники.

— Что это?— спросил Тошо, указывая пальчиком на лук.

— Помнишь, ты держал в руках это, — указываю на рукоять. Он кивнул. — Я обещал тебе показать позже. Смотри!

Достал из колчана стрелу и, наложив на лук древко, натянул тетиву. Потом немного ослабив, отпустил. Стрелка улетела метров на десять и зарылась в снег.

Тошо залился смехом от восторга. Стал прыгать вокруг меня и просить:

— Дай, дай мне!

Через минут пять, когда дети и женщины во что бы то ни стало, решили пострелять тоже, я стал сожалеть о своей слабости к детям.

— Нет! — твердо ответил всем им. — Возьмите копье и играйте!

— Лило, Лило... — завела старую шарманку Таша, — Оружием не играют.

Грозит пальчиком.

— Лук, тоже, оружие!

Смеется Таша, смеются женщины и дети, но больше не просят дать им лук, пострелять.

Скармливаю остаток полусырого мяса Муське и спешу поскорее уйти в лес.

Посмеиваюсь над собой: им все-таки удалось вывести меня из себя.

Иду по заснеженному лесу, как когда-то, точнее, в будущем, стараюсь ступать мягко на носок или на пятку, избегая валежника, пригибаясь под ветками. Недовольно поглядываю на волчицу, нарезающую вокруг меня круги.

Простор между сосен постепенно стал заполняться подлеском. Пару раз волчица поднимала из снега тетеревов. От мысли опробовать лук на такой цели отказался сразу. Но запланировал себе, сделать стрелы с тупыми наконечниками.

Стали попадаться овражки, заросшие дубами и на холмах одинокие ели, одетые в роскошные зеленые шубы с белыми воротниками из снега. В сравнении с ними сосенки выглядели мерзнущими сиротками.

Суетливо хлопали крыльями, перелетая с ветки на ветку синицы и клесты.

Я подошел к краю глубокой балки, с зарослями ивы на дне, услышал звон ручейка и разглядел на снегу цепочки следов вокруг. На снегу, выпавшем накануне, отчетливо виднелись оленьи следы, чуть поменьше оставил кабан, а по склонам вились цепочкой заячьи.

Охотничий азарт захватил меня целиком. Взяв в левую руку лук, я наложил стрелу и, придерживая ее указательным пальцем, был готов выстрелить в любой подходящий момент.

Одинокая самка оленя вышла из ивняка. Она медленно шла вдоль зарослей, изредка останавливалась и грызла нежные веточки ив. Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась в ельнике за оврагом.

Идти за ней по следам было бы неверным решением. Обычно, набив брюхо, олень делает крюк и ложится так, чтобы видеть тропу, по которой он шел. Если по ней пройдет охотник, животное припадет к земле и будет лежать неподвижно, пока тот не пройдет мимо. Потом потихоньку встанет и убежит.

Главное правило на охоте в лесу: не идти по следам зверя. Нужно свернуть в сторону и искать холмики или заросли — словом, удобное местечко, где животное могло бы лечь и отдохнуть.

Я двинулся в обход оврага, пробираясь между деревьями. За оврагом они росли так близко одно к другому, что я видел не дальше, чем на десять шагов вперед. Войдя в ельник, я стал пробираться вперед шаг за шагом и все же умудрился задеть плечом ветку ели, и снег посыпался тяжелыми хлопьями. Тут же увидел, как в шагах двадцати поднялось облако снежной пыли. Волчица бросилась в погоню, но что она cможет сделать, даже если и догонит оленя?

"Не беда! Зверья тут водится много, а до ночи еще далеко", — подумал я и пошел дальше.

На краю небольшой полянки в шагах пятидесяти от меня большой лось-самец объедал веточки какого-то кустика.

Видеть меня он не мог. Нас разделяла стена из молоденьких елочек, за которыми я и затаился, приготовившись к стрельбе.

Мимо, совершенно беззвучно пронеслась Муська. Слова проклятий едва не сорвались с языка. Но видимо, сохатый решил, что молодая волчица не опасна. Он, конечно, перестал объедать веточки, но и не убежал. Повернулся к охотнице и пару раз ударил копытами в землю перед собой.

Муська, кружила вокруг, заставив лося двигаться, чтобы не потерять возможности нанести удар передними ногами.

Я шаг за шагом подходил все ближе и ближе, пока не решил, что пора стрелять. Мне удалось натянуть тетиву к уголку рта. Тогда я даже этого не заметил. Стрела рассекла воздух и вонзилась в бок лося. Он перепрыгнул через волчицу и скрылся в ельнике. Муська побежала за ним.

Наложив вторую стрелу, я медленно пошел вдоль цепочки волчьих следов. Стрелять второй раз не пришлось. Вскоре я наткнулся на издыхающего лося. Он лежал, уткнувшись рогами в землю. Стрела торчала под лопаткой, войдя в тело рогача почти по оперение.

Волчица бегала вокруг, покусывая трофей то за ногу, то за живот.

Радовался ли я тогда?

Восторг был скоротечен, подобен оргазму, после секса в общественном месте. Когда тут же осматриваешься, пытаясь понять, а были ли нежелательные свидетели? Испортил себе праздник души одной только мыслью: "Как я сам его потащу?"

Понятно, что никак...

Взяв морду волчицы в ладони, заглянул в лукавые глазенки и несколько раз произнес: "Охраняй!"

Так, на всякий случай...

Но пробежав к стойбищу большую часть пути, рядом ее так и не увидел.

Едва заметил дым от костра, закричал:

— Я убил лося!

В ответ зазвучали детские голоса:

— Лоло убил! Лоло убил!

Навстречу мне бежали женщины и дети.

Обратный путь к ельнику мне показался очень долгим. Все-таки зря женщины позволили детям пойти с нами.

Возможно, на этот раз просто повезло. Но лось лежал там, где я его оставил. Рядом сидела Муська.

Всю дорогу переживал, опасался обнаружить у трофея хищников-мародеров и волновался о волчице. Хоть и доросла она до размеров взрослого волка, но все еще оставалась щенком.

Женщины ходили кругами вокруг сохатого, причитая, какой я молодец! Теперь их "Лоло" звучало для моих ушей приятно.

Тащить тушу самца было тяжело. Он весил пятьсот или шестьсот килограмм. Постоянно цепляющиеся за крупные ветки и лежащие на земле деревья ветвистые рога задерживали нас не меньше, чем необходимость обходить холмы и ямы.

К стойбищу подошли уже в сумерках. Навстречу нам вышли встревоженные мужчины. Они вернулись недавно и как раз обсуждали, идти ли по нашим следам или предпринять что-нибудь другое. Недоумевали, что побудило женщин и детей убежать в лес?

Кстати на этот раз им не удалось ничего добыть. Понятное дело: за подлеском не спрятаться, не обойти скрытно стадо. На снегу все не белое становится заметнее.

Еще веселей мне стало, когда Той понял, что лося я завалил из "игрушки". Ну, хоть как-нибудь смутился бы! А ему, что с гуся вода, снова слышу:

— Показывай!

А чем я вчера занимался?..

* * *

На этот раз пир начался необычно. Вначале мы пили лосиную кровь. Что было для соплеменников в этом сакрального я, так и не понял, но "разливать" пришлось мне, как шаману.

Дальше пошло все по плану. Вот только раскрасив лица, соплеменники не спешили смывать кровь. Понятное дело и я решил не выделяться.

Дело шло к моему сольному выступлению. Уже не раз ловил взгляды от женщин и догадывался, чего они хотят. Все сыты, вокруг темень. Вроде пора на боковую, но никто до сих пор не поднялся, и не ушел от костра.

— Зубры зовут нас на Большую охоту.

Как бы между прочим сказал Той. Женщины закивали и снова ловлю направленные в мою сторону их вопросительные взгляды.

Своими шаманскими обязанностями, по правде сказать, я пренебрегал. Не потому, что не хотел делать то, чего от меня ждали соплеменники, просто не знал, что именно я должен делать? Вот и сейчас они ждали, что я как-то начну шаманить, наверное.

Поднимаюсь, хлопаю раз, другой. Иду вокруг, за их спинами, ритмично похлопывая ладонями. Поднимаю Таша, Лило. Веду их за собой и снова хлопаю. Делаю знаки соплеменникам, мол, присоединяйтесь.

Вспомнилось, как однажды в будущем сын пригласил меня на рыбалку. И все было бы как обычно, но на реке неподалеку от нашего лагеря отдыхали реконструкторы. Кто-то из этой братии предпочитает погружение в мир Толкиена, их называют толкиенисты, другим нравится почувствовать себя викингами, а эти реконструировали древний обряд эвенков — икэнипкэ.

Это сложный обряд, представляющий собой восьмидневный хоровод, в котором имитировались, во-первых, погоня всех присутствующих вместе с шаманом и его духами за воображаемым оленем, "убиение" его и "приобщения" к его мясу; во-вторых, весь годовой цикл жизни охотника; в— третьих, движение вниз по шаманской реке для чего, уже и не припомню.

Водить хоровод вокруг костра по поводу предстоящей охоты мне показалось хорошей идеей.

Когда народ понял, чего хочет шаман, дело пошло на лад и началась дискотека! Вначале мы ходили вокруг костра и хлопали, потом я стал имитировать бросок дротика и все, стали повторять это движение за мной, потом разыгравшаяся фантазия подкидывала мне все новые, и новые образы-движения и хоровод становился все красочнее и разнообразнее.

Одних хлопков стало не хвать. Я затянул какую-то белиберду, сам удивляясь, что делаю это:

— Хозяин леса, Хозяин реки, Хозяин земли, сюда приходи, здесь сядь, мы мяса тебе дадим!

Соплеменникам понравилось. И вскоре движение мужчин, женщин и детей вокруг костра стало сопровождаться заученным призывом.

В какой-то момент я взял кусок мяса и, отбежав от костра метров на двадцать, бросил его в лес. На обратном пути заметил, что волки как-то странно себя ведут. Жмутся к Муське, а она пристально смотрит вроде бы на меня. А потом и соплеменники замерли. Обернувшись, увидел убегающего длинными скачками в лес волчару.

-Хозяин леса услышал! Он приходил! — закричал Той.

Соплеменники, конечно, радуются, а мне не по себе: волк был огромным. Такой вместо угощения мог бы и меня в лес утащить.

* * *

Наверное, ночной визит хищника к стойбищу обеспокоил не только меня. Проснулся, услышав шум и голоса. Племя переходило из леса на дюнку.

Снег сыпался небрежно и неспешно на плечи, на голову, залетал в нос и глаза. Легкий морозец пощипывал за щеки и, наблюдая за бредущими, согнувшимися от тяжести поклажи людьми, я испытывал легкую грусть, мимолетную печаль о чем-то безвозвратно потерянном...

Глава 11

Лодочка спокойно плыла по течению. Надо мной висело голубое небо. Слепило солнце. Мир был чист, красив и праздничен. Серебрились, сверкали, покрытые корочкой льда и мелким снегом прибрежные ивы. Вдали, на холмах величественно стоял лес.

Лют правил долбленкой, а я наслаждался пейзажами. Мы везли "зубрам" посуду и изделия из кремня и обсидиана. Остальные мужчины племени пошли пешком налегке.

Очень скоро радость солнечного утра сменилась глухой тоскливой тревогой: по оба берега, куда ни кинь взгляд, раскинулась снежная целина с чернеющими шишками кротовин и одинокими чахлыми деревцами, ютившимися у оврагов. Казалось, что на многие километры вокруг не осталось ничего живого.

Во второй половине дня небо затянулось, понеслась поземка, и я совсем приуныл, размышляя о предстоящей ночевке без костра. В этих краях даже берега стояли голыми.

Зря я переживал. Мы остановились на ночлег у небольшого островка, заросшего тальником и вербой. Весь берег был расчерчен заячьими следами. Муська заволновалась, почуяв зверьков еще до того, как мы причалили.

Волчицу я хотел оставить в стойбище. Ее пробовала удержать Лило, потом, Таша, но каждый раз она вырывалась и бежала за мной. Я как-то сразу сдался. Понял, что ничего с этой затеей не выйдет.

Едва причалили, как она выпрыгнула из лодки и исчезла в зарослях. Мы успели развести костер и соорудить рядом шалашик, как вернулась добытчица. Волчица притащила зайца и, положив его на землю передо мной, тут же юркнула под навес. Там улеглась и задремала.

* * *

К средине второго дня нашего путешествия я увидел зубров. Огромное стадо в несколько сотен голов двигалось по заснеженной долине к холмам, поросшим лесом. Странно, но это зрелище если и восхитило меня, то только мыслями о грандиозности предстоящей охоты. Наверное, потому, что животные шли далеко и рассмотреть их как следует, не получилось.

А спустя несколько часов мы увидели дымы и десяток чумов, приютившихся на небольшом холме, длинным и узким языком, входящим в воду. К нему мы и пристали. Только там можно было вытащить лодку на сушу. Берег реки в этих местах, увитый корнями ольхи и ивы, возвышался над водой на метр.

Встречали нас без суеты. К лодке подошли трое мужчин и две женщины. Потерлись по очереди щека о щеку с Лютом, не обратив на меня и волчицу никакого внимания, занялись разгрузкой.

Чуть позже в стойбище "зубров" народ словно пробудился. Началась какая-то беготня от чума к чуму, стали слышны голоса. Оказалось, что наши горшки произвели должное впечатление на соплеменников Саша. Они куда больше понравились им, чем изделия из обсидиана.

К вечеру подошли мужчины нашего племени.

Местный шаман, будто, только их и ждал. Глухо зазвучал барабан. Я представил, что любой другой шаман на моем месте испытал бы иррациональное чувство зависти: а как же, с "бубном" камлается совсем по-другому!

Народ потянулся за стойбище.

Там у большого костра стоял тотем племени — несколько жердин увенчанных черепом зубра и обернутые шкурами. Вот, вокруг него и начались пляски народов Севера.

Потом каждый мужчина кидал в тотем копье или дротик, воображая, что метит в зубра. Промазать было трудно, попадали все, но каждый раз очень радовались. Кричали: "Йо-хо!" — и потрясали над головой своим оружием.

Подошла моя очередь. Я натянул лук и спустил тетиву. "Вжик!" — и стрела исчезла. Наверное, пробила шкуру и упала внутри сооружения. Вокруг стало очень тихо. Только костер потрескивал.

Шаман подошел к тотему и просунул в дырочку пробитую стрелой палец. Когда понял, что тот хорошо входит и выходит, посмотрел на соплеменников и тихо воскликнул: "Йо-хо..."

— Йо-хо! — тут же заорали охотники, и мой лук пошел по рукам.

Шаман-Зубр еще тот заклинатель! Мужичонка — метр в кепке, как в будущем говорят о недомерках, бороденка куцая, глазки маленькие и брови белесые, редкие. На голове болтается смешной кожаный колпак. Ну, писаный шут!

Лук вернулся ко мне неповрежденным. Народ уважение к оружию имел. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, пользуясь массовым весельем в ожидании плотного ужина и, может, еще какой-нибудь развлекухи от местного шамана-клоуна, я направился к чумам.

Как назло Муська куда-то убежала. Именно сейчас я предпочел бы видеть ее рядом. Дюжина подростков встречали меня на краю стойбища, и выражение их лиц не предвещало для меня ничего хорошего.

Высокий мальчик, с рыжими локонами, торчащими из под мехового колпака, он вышел навстречу мне и спросил:

— Кто ты? И почему мы с женщинами, а ты празднуешь в ночь перед Большой охотой вместе с мужчинами?

— Спроси у них, — спокойно ответил я, думая, что, по крайней мере, дети за тысячи лет не изменились.

— Я у тебя спрашиваю!

Похоже, парень, таким образом, просит "закурить". А потом с криком: "Мне не нравится твоя шляпа!" — полезет в драку. Хотя его колпак мне действительно не понравился. Сам носить такой я бы не стал.

— Я шаман племени Рыб и охотник.

Девушки из компании подростков-Зубров захихикали, что, наверное, подзадорило их предводителя.

— Ты жалкий хорек, а не охотник!

"Ох уж эти дети..."

Вспомнился анекдот, когда Илья Муромец кричал и обзывал всякими словами чудище Лесное у его логова. Устал Ильюша ругаться и ушел, так и не дождавшись ответа. А чудище сидит под землей и шепчет: "Пусть чудище, пусть зеленое и мерзкое. За то — живое!"

"Хе-хе..."

— Я тебя услышал.

Отвечаю серьезно, сопровождая сказанное кивком. И спокойно прохожу мимо, к ближайшему костру.

Парень растерялся. Может, он что-нибудь еще придумал бы, как досадить или оскорбить меня, но появилась волчица. Полагаю, они знали, что прирученный зверь станет защищать хозяина. Поэтому и ушли.

Едва я подошел к костру, как самая старшая девушка из компании задиры догнала меня. Симпатичная белокурая и голубоглазая, с небольшим прямым носиком и чувственными губками, она отличалась от женщин моего племени. Я смотрел на нее, не отводя взгляда не потому, что она мне понравилась, просто успел привыкнуть к тому, как выглядят соплеменницы и, возможно, очаровался ею. Ну, и посмотреть было на что...

Став рядом, она спросила:

— У такого взрослого охотника как ты, наверняка уже была женщина?

Вижу, что компания подростков вернулась и остановилась в метрах пяти от костра. Делают вид, что разглядывают звезды.

Я улыбнулся.

"А ведь ребята куда более изобретательны, чем молодежь из нашего племени! А как говорят, мыслят! Чтобы я не ответил, все равно совру..."

Красавице показалось, что я недостаточно смущен и унижен, она обняла меня, потеревшись щекой о щеку. А я ответил поцелуем.

Как давно это было в последний раз! А когда поцелуй мне казался таким сладким уж точно не упомню.

Был момент, когда руки девушки напряглись, а может, мне только показалось. Для меня поцелуй длился вечность, но когда это чудесное мгновение закончилось, девушка ни говоря не слова, убежала.

— Что он сделал?

Спросил кто-то из ее компании и тут же, забыв обо мне, они побежали за ней.

"Хорошо все, что хорошо кончается..."

Я потрепал Муську за ухо и собрался найти соплеменников, чтобы узнать, где ночевать будем?

Но мои испытания на этом еще не окончились. Местный шаман решил поделиться опытом.

— Ты правильно поступил, что не полез в драку.

Услышал я за спиной скрипучий голос.

Обернувшись, увидел коллегу по охмурению соплеменников. Кивнул ему.

— Ахой, слышал я, не успел передать тебе свои знания, — то ли спросил, то ли утверждал он. — Пойдем со мной.

Шаман направился за чумы, и мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Шли мы не долго. Как и мое жилище, его шатер стоял в стороне от стойбища.

Внутри его дом мне показалось уютным. Было чисто, чувствовался порядок, приятно пахли травки, развешенные на жердинах. Мы уселись на шкуры у очага, и Шаман начал "читать" свою лекцию:

— Люди живут потому, что все дыры в них могут закрываться с помощью духа, — такое начало меня, конечно, вдохновило. Я понятия не имел, как он закончит свой рассказ, если так начал. — Все вокруг живет, пока что-нибудь его не продырявит. Злые духи могут проникнуть в тело человека и ты, как шаман в первую очередь должен определить, найти место, через которое злой дух вошел в человека. Такое место может быть красным или синим, иногда черным. Когда найдешь его, сделай маленькую дырочку в том месте, чтобы хорошие духи могли изгнать из тела плохих. Убери мхом или травой все, что плохие духи ели и оставили после себя. Потом попроси защитников, чтобы они помогли больному.

В общем, коллега в чем-то был прав. По крайней мере, я понял, что дикое заблуждение, отраженное в учении об отверстиях, не помешала шаманам этого племени правильно подойти к методам лечения. Он вроде бы не собирался продолжать, и я позволил себе задать вопрос:

— А если человек слаб, у него все болит и он горячий, а места, через которое вошел дух не видно, что делать?

— Ты способный ученик! Я таких вопросов не задавал...

Шаман задумался, наверное, расстроился, что сам таким способным не был, но спустя какое-то время он продолжил: — Значит, духи вошли в тело через рот или нос. Если человеку давать много пить, то вскоре все плохое начнет из него выходить, главное, ты хорошо проси духов о помощи.

Он показывал свою коллекцию трав и рассказывал, что и как он применяет. Я слушал внимательно, но быстро утомился. Какое-то время держался мыслью, что любой этнограф из будущего много бы отдал за возможность так посидеть и послушать. Но где этнографы, а где я?..

Спросил коллегу, что он думает о звездах не небе?

— Это дыры в теле нашего мира. Мир, как зубр, он скачет в своем стаде, живет. А злые духи летают вокруг, как и тут...

Он поднялся, сорвал пучок засушенных листиков и бросил в огонь. Дымок запах чем-то очень знакомым...

Через минут пятнадцать мы уже по очереди стучали в барабан, и нам было очень весело.

* * *

Все утро и добрую половину дня мы шли вверх по течению, то удаляясь от реки, то приближаясь к ней. На Большую охоту отправилось все племя Зубра. Женщины и дети под руководством шамана вскоре станут загонщиками.

Охотники остались на узкой полоске заснеженной целины между крутым берегом и холмами, поросшими лесом. Шаман повел загонщиков дальше.

Охотники-Зубры, те, кого я еще мог видеть, другие укрылись в кустарнике и за деревьями, примерялись к броску, раскручивая над головой ремни с грузами-камнями на кончиках. В будущем такой метательный снаряд называли боло. Мне было любопытно увидеть результат применения такого приспособления. Думаю, что уже совсем скоро это случится. Уже задрожала земля. А значит, огромное стадо зубров побежало. Охота началась.

Оставаться на холме мне не хотелось. Отсюда до целины, по которой должны пробежать мимо охотников животные, было далеко — метров пятьдесят. Но я заметил у подножия холма глубокий овраг. Когда спустился к нему, мне показалось, что он рукотворный — древняя яма-ловушка. Ее края заплыли и заросли терновником. Склоны все еще оставались почти вертикальными. Наверное, такую яму могли вырыть во времена охотников за мамонтами. Хотя, кто может, знать наверняка, когда эти слоны вымерли на самом деле?

Я устроился на небольшом пяточке размытой земли, на краю ямы, за большим кустом. Муська улеглась рядом. Волчица дрожала и поджимала хвост. Ее поведение меня удивило. Но, ненадолго. Стук копыт приближался очень быстро и вскоре он заглушил крики охотников, перекликающихся на холме.

Теперь я знаю, что нет страшнее свиста пуль над головой и бега стада зубров, катящегося лавиной.

Стадо, налетев на яму, расступилось, а затем снова сомкнулось, охватив меня тесным кольцом. Сливаясь в сплошную массу, мелькали косматые головы и острые рога. Я вжимался в землю и помыслить не мог, что бы стрелять в них.

Вдруг, ситуация резко изменилась. Стадо почти остановилось. Наверное, узкий выход на равнину за холмами стал причиной затора.

В яму упал теленок, а его мать, упираясь копытами в землю, едва не последовала за ним. До нее от моей засады было не больше семи метров. Я натянул тетиву и пустил стрелу. Только после третьей она, вначале рухнув на колени, завалилась на бок. Зубры побежали снова, и спустя минут пять, я смог увидеть около двадцати забитых охотниками животных. Они лежали ближе к холмам, а над ними, потрясая копьями, ликовали люди.

Пошатываясь, от вдруг навалившейся усталости, я пошел к ним. Жалобно замычал теленок. Мне стало жаль его. Вернувшись, уже наложил стрелу, но подумалось, что такой шанс приручить животное упускать глупо. Решил остаться тут и дождаться соплеменников.

Глава 12

— Лоло, друг мой, ты же не откажешь в маленькой просьбе старику Яххе?

Шаман "зубров" попросил меня отдать ему телочку, угодившую в яму. "Как будет хорошо вырастить ее, чтобы приманивать бычков", — мечтал он.

И возразить ему я не мог. Яххе привел аргумент, что мол, несколько дней она должна посидеть в яме голодной. Привыкнуть к человеку, кормится из его рук... А наши решили не возвращаться в стойбище "зубров", тащить добычу отсюда куда ближе.

— Конечно, не откажу, но, что ты, Яххе, предложишь взамен?

— Племя отдаст одного из добытых бычков.

— Нас шестеро, один поведет назад лодку, а я еще мал. Смогут ли мужчины твоего племени помочь нам?

Оказалось, что наличие настоящего шамана в племени, преемственности накопленного опыта, дало свои положительные результаты. Яххе прекрасно считал до двенадцати, а когда чего-нибудь было больше, он добавлял к двенадцати необходимое число. То есть, шаман "зубров" легко оперировал цифрами в диапазоне двенадцать раз по двенадцать — до ста сорока четырех. А больше вокруг особо и сосчитывать нечего, разве, что звезды... и количество месяцев году, соответственно он тоже знал и даже называл их мне. Сейчас шел одиннадцатый месяц года — месяц, когда падают последние листья.

— Поможет кто-нибудь, не переживай, — ответил он и медленно заковылял к охотникам, обдирающим добычу.

К сожалению, соплеменникам не удалось убить ни одного из сотен скакавших мимо зубров. Эх! Была бы хоть у кого-нибудь из них копьеметалка...

Моя придумка им, конечно, понравилась, но в лесу они охотились скрытно, где не всегда можно было хорошо замахнуться, использовать копьеметалку — мешали ветки. Ведь в засаде они сидели, как правило, в каких-нибудь кустах. Поэтому с собой каждый взял по паре дротиков, копье и топор, а столь нужное для такой охоты приспособление они оставили в стойбище.

Местные бросали в ноги скачущим животным свои боло. Удачный бросок опутывал конечности, зубры падали и их потом добивали, чем получалось, и когда такая возможность появлялась. Ведь подойти близко к идущему лавиной стаду не каждый осмелится.

Я думаю, что даже Той и не пытался убить зубра. Сидел на холме и трясся от страха. Я и сам, скорее всего, поступил бы так же. Но мне "повезло" сглупить. До сих пор с содроганием вспоминаю мохнатые морды и острые рога вокруг себя и ужас, сковавший меня, когда они проносились совсем рядом.

Не убей я корову, наверное, без мяса нас "зубры" не оставили бы. Обязательно подкинули чего-нибудь на дорожку. А с учетом выменянного теленка, наша добыча оказалась не меньше добычи местных.

Соплеменники, узнав о моем успехе, обрадовались. Долго еще от выражения ими радости болели спина и плечи. А закончив ликовать, они побежали к лесу, чтобы нарубить там подходящих для переноски мяса жердин.

Местные снимали с убитого зубра шкуру. Привязывали к ней толстые и длинные палки. Получалось что-то вроде носилок. Вынимали из туши желудок и внутренние органы, отрубали голову, вырезали горб, отделяли ноги и ребра от позвоночника и все это клали сверху на подготовленную для переноски шкуру.

Желудок, конечно, они выбрасывали, но не ленились повозиться с кишками. Оказывается, женщины-Зубры их набивали замороженным мясом. Предварительно мелко его настрогав. Потом готовили на огне.

Жаль, что никто из них не додумался попробовать сделать колбасу. Наверное, специй не хватало. Но я думаю, что если замороженное мясо настрогать и подержать в рассоле, а только потом набить им кишку, то хранится такое изделие, если подвесить его, скажем, где-нибудь в чуме, будет долго.

Вечер и весь следующий день люди племени Зубра готовили добычу к переноске. А утром, мы пошли к своему стойбищу, а они — к себе.

Яххе выполнил свое обещание: вторые носилки несли мужчины из его племени. Когда и как шаман успел охмурить нашего вожака, не знаю. Но Той пообещал ему обучить охотников-Зубров лепить горшки.

Мог бы, и посоветоваться, прежде, чем давать обещание. Хоть я и не против. Ведь "зубры", по всем понятиям дружественное племя, не то, что "лоси"...

* * *

С ликующим пронзительным криком стаями и в одиночку летели, парили, носились над моей головой птицы. Даже если бы я не вел свой календарь, то подставив с утра лицо под теплые солнечные лучи, услышав пернатое многоголосье, не сомневался, что пришла весна.

Она радовала не только ощущением полноты жизни, наверное, для племени Рыб прошедшая зима была первой, когда соплеменники не страдали от голода и болезней.

Мясо добытых на Большой охоте зубров, замерзло и только им, племя питалось около трех месяцев. Скорее от безделья, показанный мной способ ловли животных простой ловушкой, когда на тропе ставится ременная петля, стал развлечением. И даже дети время от времени приносили в стойбище зайцев. Мужчинам же удавалось добыть косулю и кабана.

Лют смастерил несколько луков. И охотники регулярно практиковались в стрельбе.

Сестра, обучая лепке мужчин-Зубров, стала рисовать на кувшинах точки и черточки. Орнамент, на мой взгляд, выглядел простым, но соплеменникам такое творчество пришлось по душе.

Лим в совершенстве освоил технику работы с обсидианом и его изделия по-настоящему выглядели красивыми. Не то, что мои поделки.

Женщины племени научились шить штаны и теперь все в племени носили их. Из-за плохой выделки кожи они, намокая, после просушки становились жесткими, бывало, лопались на коленях и ягодицах, но сберегали соплеменникам здоровье, люди не переохлаждались. Даже Саша, страдающая воспалением суставов, пока не жаловалась на недомогание.

Тиба и Тиса сплели отличные снегоступы и если раньше, после обильных снегопадов для соплеменников было практически невозможным не только добыть какую-нибудь еду, но и пополнить запас валежника, то теперь даже дети составляли взрослым компанию в лесных походах.

Я бездельничал. Бродил по берегу реки.

Она так и не замерзла. Зима была мягкой. Чаще температура держалась около ноля. Лишь пару раз по моим ощущениям приходили десятиградусные морозы, но им не хватало времени, чтобы сковать реку льдом.

Облазил все галечники в округе. Там собирал речной сердолик и обсидиан. Однажды вспомнив о своем невыполненном обещании Лило, попробовал сделать для нее бусики.

Любой человек из будущего посмеялся над моими успехами в обработке камней, но соплеменникам понравились и бусы и амулеты.

Найденные камни я раскалывал. Потом подбирал кусочки подходящего размера и старался убрать все лишнее, шлифуя их на плите твердого песчаника. Ее я обнаружил среди камней очага.

Но труднее всего было научиться делать отверстия в самоцветах.

Лим помог мне сделать несколько каменных и костяных сверл. Я закрепил их на деревянных палочках и с помощью маленького лука, когда тетива, намотанная на древко сверла, обеспечивает ему большую скорость вращения, приступил к экспериментам.

Когда приобрел в этом деле сноровку, сверление стало самым простым делом, куда больше времени уходило на финишную полировку изделий кусками кожи.

Сидя на камнях у реки, я вспоминал события первой для меня в этом мире зимы. Наверное, глубоко задумался, погрузившись в воспоминания, когда увидел лодки, стремительно приближающиеся к берегу. Сердце бешено заколотилось, голос пропал, а ноги словно окаменели. К счастью такое состояние длилось секунды. Собравшись, я закричал:

— Враги у стойбища!

Заметив, что из чума вышла Таша, побежал к землянке, вооружиться.

Я увидел всего две лодки, но следом могли идти и другие, а в стойбище находились дети и мамаши с двухлетками.

"Только бы успели убежать в лес", — думалось, пока надевал доспехи.

Повесив на себя колчан со стрелами, я взял лук и выскочил из землянки. Присел на колено, приготовился стрелять.

Волчица сидела у входа и поглядывала на меня с интересом. Наверное, решила, что будем играть. Я как-то сразу успокоился. Если бы в стойбище происходило что-нибудь плохое, она не была бы такой спокойной.

Все же, я шел, не снимая с лука стрелы, в любой момент, ожидая появления врагов. Обойдя дюну, вышел к реке справа от стойбища. Увидел на берегу лодки и мирно беседующих с Таша чужаков. Моя сестра, Лило и Тошо, тоже были там.

Засунув стрелу в колчан, я подошел к ним.

Четыре женщины и всего двое мужчин выглядели странно. Измученными и обреченными.

Оказалось, что они единственные выжившие из племени Лося. Когда на их стойбище напало какое-то племя, они обдирали лыко на одном из островков. Рубили молодые деревца ракиты и вяза, остались там, на ночь, чтобы поутру содрать с них кору.

Заметили чужаков, когда возвращались, поняли, что на берегу их ждет смерть. Поплыли вниз по реке и какое-то время полуголые дикари, размахивая дубинами и копьями, преследовали их по берегу.

Ближе к ночи, решили пристать к берегу, но снова увидели чужаков. Так они и плыли без остановок, пока не увидели наше стойбище.

Тиба принесла им рыбу и немного мяса, а я вернулся на камни, чтобы подумать, как нам жить дальше.

Враги могли появиться в любую минуту. Но если предположить, что добыча их была велика и желудки полны, то день-два у нас, может, и есть.

"Неужели придется бежать?"

Как хорошо в преддверии близкой уже настоящей весны, когда краски вокруг еще пригашены, но уже появились на лужке первые желтые и белые цветочки, повешены шторы из высоких кисейных облаков, и когда вдруг, на недолго умолкнут птицы, в этот час редкий, неповторимый тишина шепчет: поразмысли, не спеши...

* * *

На теоретических занятиях в разведывательной школе нас, курсантов, всегда клонило в сон. Пока однажды в класс не вошел очень странный преподаватель. Увидев его, мы как-то сразу развеселились.

Шаркающей походкой он подошел к столу, снял ватник и остался в стареньком, узкоплечем грубосуконном пиджаке, седые сосульки, свисающие с головы, причесал кусочком старой гребенки, обнаруженной в необъятных карманах, пригладил бороду и объявил нам, что прочтет курс о травах лечебных и смертельных.

— Ну, какие травы! Мы же диверсанты! — загомонили курсанты. Кто-то рассмеялся.

— Это, конечно, не шутейное занятие. Очень даже...

* * *

А старик тот оказался прав...

Почти год назад, гуляя у стойбища, я наткнулся на заросли веха ядовитого. Его еще называют водяной болиголов, мутник, свиная вошь. Растение ядовито все, но особенно его корневище ранней весной.

В детстве, там, в будущем встречал его не раз, но белые шарики цветов меня не привлекали, хотя говорят, что пахнет он сельдереем, а корневище приятно на вкус. Кому— то напоминает брюкву или редьку, а кому-то морковь.

Для диверсий это растение подходит замечательно. Яды, содержащиеся в нем, не разрушаются ни при воздействии высокой температуры, ни при длительном хранении.

Помню, разволновался, что кто-нибудь из соплеменников вдруг сорвет, выкопает и съест. Но вскоре понял, что они не сильно жалую растительную пищу. И что Тиба-трава не травница, а мастерица сплести что-нибудь, а Ахой не настоящим шаманом оказался...

Та тревога прошла и волнения позабылись.

Я предложил соплеменникам взять ножи и корзины, немедля отправиться со мной, накопать корней, чтобы отравить ими чужаков.

Как хорошо иметь хоть какой-то авторитет! Наши гости вначале отнеслись к моей просьбе не серьезно, но едва услышали от Таша, что не мальчик сейчас говорил, а духи, подчинились и подошли к делу серьезно, попросив для себя ножи и корзину.

Я отвел их на место, где раньше видел зонтики веха. Мы стали выкапывать корни. Они действительно приятно пахли, и я предупредил гостей и соплеменников, что пробовать на вкус их нельзя.

К вечеру в стойбище вернулись мужчины, приволокли кабанчика, попавшего в петлю. А вскоре приплыли и женщины, бившие гарпунами нерестящуюся в затоке рыбу. Их добычу мы запекли с кореньями веха. Оставили у очага и корзину с накопанным. Пусть дикари решат, что корешки тоже еда. Забрали все ценное из чумов, и ушли в лес.

Соорудив для женщин и детей шалаши, мужчины взяли луки, копья и щиты, пошли к опушке, наблюдать за брошенным стойбищем.

Я присоединился к ним позже: все раздумывал, как быть с волчицей? Не побежит ли она к стойбищу, почуяв чужаков? Смотрел на нее и в какой-то момент понял, что, скорее всего она напротив, останется рядом.

Только под утро зазвучали, где то у реки пронзительные птичьи крики. Я понял, что чужаки уже близко. А вскоре мы услышали дикий вой и увидели, как на дюну поднимаются, размахивая оружием пришельцы.

Вскоре мы услышали их стоны, вскрики и даже увидели, что один из них шатающейся походкой пошел в сторону леса, на опушке которого мы затаились и как он упал...

Той вопросительно на меня посмотрел и я кивнул. Мы не спеша пошли к стойбищу. Вожак, поигрывая макуахутлом, шел первым и, поравнявшись с лежащим в позе эмбриона чужаком, несколько раз ударил мечом по нему.

Пришельцы съели отравленное угощение и корешки. Их тела лежали на песке по всему стойбищу и в чумах. Я не увидел ни одной женщины или ребенка.

Соплеменники словно делая обычную работу, пробивали копьями бесчувственные тела, я же просто смотрел, пока не обнаружил короб, принесенный чужаками, заполненный отрубленными конечностями убитых ими людей. Мое сердце сжалось от ужаса, словно в ледяном кулаке. И я хладнокровно стал помогать соплеменникам, добивать испускающих дух, корчащихся в муках с пеной у рта, дикарей.

Впереди Рыб ожидали поиски нового места для стоянки, обустройство и налаживание там быта, притирание к новым людям. А я понимал, что мое детство в теле Лоло было лишь необходимой ступенью, своеобразным предисловием к этому кровавому и ужасающему событию в жизни племени.

Конец первой части

Часть 2

Юность

Глава 13

Я не испытывал к Лило какой-то бесплотной любви, о которой в будущем писали, когда вели речь о рыцарских обетах — "в честь почтеннейшей донны", и не страдал от той, что называли страстью, чувственностью.

Что чувствовало мое сердце, когда я смотрел на нее, плескающейся у берега или, когда она льнула ко мне на лесной поляне? Наверное, просто нежность...

Однажды в жаркий летний день около года назад, я купался в реке, туда же пришла и Тиби, молодая женщина из племени Лося. Спасаясь от дикарей-людоедов, ее семья нашла убежище в нашем стойбище. Тогда ей было не больше шестнадцати.

Тиби, немного поплескавшись на мелководье, вышла на бережок, заросший травой, там прилегла и стала наблюдать за мной. Опоясаться юбкой, похоже, она не собиралась.

Тогда мне шел пятнадцатый год, и бушующие гормоны уже не раз напоминали, что тело Лоло взрослеет. Конечно, в той ситуации можно было поступить как-то иначе, но я поспешил выйти на берег, пока влечение к противоположному полу не пробудило во мне желание.

Я, пряча глаза, быстро шел к брошенной неподалеку одежде. И так уж вышло, что девушка устроилась как раз перед лежащими на траве юбкой из тонкой кроличьей кожи и мокасинами. Она поймала мою руку, и я был вынужден, остановится перед ней. Ее лицо раскраснелось. Отпустив меня, она оперлась на руки и раздвинула ноги. Я невольно взглянул на открывшиеся для моего взора гениталии, покрытые курчавыми волосками, раскрывшийся бутон половых губ и уже не мог отвести взгляд. Заметил, что обычно розовые у других женщин ее лепестки страсти оказались с темными пятнышками. От этого зрелища у меня заиграла кровь и то, чего я так хотел избежать, случилось.

Ротик ее был приоткрыт, кончик языка высовывался между блестящими белыми зубками, прищуренные глаза, казалось, искали какого-то знака. В это время мой "знак" как раз устремился к небесам и ее губы изогнулись в лукавой улыбке, язык облизал их, а голубые глаза, расширившись, наполнились торжествующим светом. А когда Тиби заговорила, голос ее зазвучал необычно, словно доносившееся издалека эхо.

— Лоло, постой. Поговори со мной.

В ушах послышался звон, на глаза навернулись слезы. Я напоминал себе, что женщин там, в будущем, любил не раз, и то, что я душой — старый дед, а не юнец. Но почему-то все это не помогло мне справиться с вдруг появившейся нервической, нетерпеливой дрожью.

— Тиби... — я хотел сказать, что совсем не прочь заняться с ней любовью, но голос мой сорвался. Я уставился вниз, на собственный член, зажатый в ее руке. И мне показалось, что вынести тот восторг, что ощутило мое тело, я больше не смогу, но в следующий момент на меня обрушилось и вовсе небывалое наслаждение.

"Как же хорошо снова быть молодым!"

Мне не было стыдно, я жалел только о том, что все так быстро кончилось. Прилег рядом и растянулся на спине. Тиби подняла длинную стройную ногу и села поверх меня. Я снова почувствовал касание ее прохладной руки и почувствовал желание. Когда я оказался внутри нее — окруженный, согретый и увлажненный ею, а потом еще и мягко массируемый, едва Тиби начала двигать свое тело вверх и вниз в медленном ритме, небывалое наслаждение снова стало расползаться по всему телу...

Совсем по-другому у нас случилось с Лило.

Пару месяцев назад, когда мы, как обычно, бродили по лесной опушке неподалеку от поселка, крошка Лило, согрев меня своими объятиями, просто сняла юбку и стала передо мной на четвереньки. Опустила голову и ждала, что я сделаю то, что обычно, не стесняясь детей, делали мужчины с женщинами племени. Я не смог. Не захотел. Во мне не разгорелась страсть, вместо желания я испытывал какое-то отвращение. Не к ней, конечно, к себе, той части меня, что оправдывала, подталкивала принять все происходящее, как неизбежность, данность.

И даже ее слезы, громкий плач, а потом визгливая истерика не изменили моего решения. Обиженная, она избегала меня несколько дней, но вскоре наши отношения вернулись в прежнее русло.

* * *

Я регулярно пополнял запас стрел, самостоятельно изготавливая все необходимое. Когда мне понадобились кусочки обсидиана, я отправился к племенному складу, где хранилась посуда и прочее полезное, что не использовалось в данный момент соплеменниками. Плетеная заслонка почему-то лежала на земле у входа, а оттуда, из полуземлянки доносилось сипение и слабое постанывание.

Мне это показалось странным. Никаких догадок не было, просто недоумение — "Что там происходит?"

Я подкрался к входу и заглянул вовнутрь. В сумраке, расчерченном полосками солнечного света, проникающим через плетеные стенки надстройки над вырытой в земле ямой, увидел белый, двигающийся зад Тошо, пыхтящего над хрупкой фигуркой Лило.

Оставшись незамеченным ими, я вернулся в свое логово. Покормил заматеревшую волчицу, поиграл с ее щенками и, прихватив лук со стрелами, пошел в раскинувшуюся на высоких холмах у нового поселка Рыб, дубраву.

* * *

Почти семь лет прошло с тех пор, как бродячее племя дикарей, существовавших разбоем, разорило стойбище Лося и вторглось на земли Рыб.

Мы были предупреждены семьей, сумевшей избежать печальной участи соплеменников. Сейчас они зовутся родом Лосей, только нашего племени.

Убив восемнадцать мужчин, мы оттащили их тела подальше от стойбища и соплеменники стали разбирать чумы.

Когда я привел женщин и детей, всем племенем стали решать куда пойдем? Той предложил пойти на земли "лосей", но Лим возразил ему, сказав, что там мы вряд ли найдем кремень и обсидиан.

Мое предложение кочевать вниз по реке имело другой аргумент. Размышлял я просто: река текла на юг, а там теплее.

Поскольку у нас было три лодки, и плыть на них против течения было не просто, все согласились искать новое место на юге. Лют, плававший к стойбищу "зубров", вознамерился занять то место, где стояли они, я решил не спорить, хоть эта идея и не пришлась мне по душе.

Нагрузив в лодки все, что было бы тяжело нести, соплеменники пошли берегом, а я, Лют, Тина и Норх из "лосей" поплыли. Первую остановку сделали там, где заканчивались лесистые холмы, и начиналась покрытая лугами равнина. Пока взрослые суетились, подготавливаясь к ночлегу, я прогулялся к лесу и наткнулся на балку с пологими спусками. На ее дне били ручьи, а сама балка, изгибаясь, уходила к реке.

В будущем вплоть до девятнадцатого века люди предпочитали селиться на склонах именно в таких местах. Скрытность, защита от ветров, близость воды и леса, место, где можно не вырубая лес, распахать поле. И хоть, последнее пока было невероятным, но все остальное казалось мне привлекательным. Все равно на протяжении семи лет Рыбы кочевали на два километра в лес и оттуда. Племя маленькое, зверей в лесу много, а рыбы в реке — еще больше!

Запомнилось мне из того, что читал перед смертью, там, в прошлой жизни, что "в дела спешащего вмешивается дьявол", вот и не стал на ночь, глядя, ничего говорить попутчикам.

А утром, проснувшись первым, стал будить их, чтобы сообщить о советах духов. Мне показалось, что все кроме Лима даже обрадовались.

Дождались соплеменников. Поскольку и они к духам относились с уважением, вместе пошли к балке выбирать место.

Правда, духи и тут помогли с советом. Я выбрал такое место, где выход на поле почти не имел наклона, а к лесу, напротив, был крутым. Потомки, конечно, осудили бы мой выбор, но они больше опасались людей и предпочли бы быстро скрыться в лесу, а я — зверей.

За все годы, что тут стоит поселок никто не пожалел о вложенном в его строительство труде. Пришлось за много километров таскать камни для очагов, копать землянки, хоть дубовый лес и имел свои привлекательные особенности, но найти подходящее дерево для шестов было не просто. И за ивовыми ветками приходилось плавать.

Охота с луками доказала свою эффективность, хоть по-прежнему соплеменники предпочитали ее загонный вид. Я же обычно охотился с Муськой.

Волчата Тошо и Лило, как и прогнозировал Той, сбежали. Какое-то время они еще приходили, но зимой, наверное, их новая стая ушла далеко от поселка и их визиты прекратились.

Осенью били водоплавающую птицу. Тогда же по совету духов соплеменники выкопали яму под будущий ледник.

Рыба ловилась почти всегда.

В будущем по службе мне пришлось поездить по Восточной Европе, и географию стран Совета экономической взаимопомощи я знал хорошо. По первой весне семья "лосей" собралась в экспедицию за солью. Обстоятельно расспросив их о маршруте, пришел к выводу, что стоим мы на Дунае, а пойдут они к Тисе. За ней, будто есть много солончаков.

Они вернулись в поселок к концу лета и притащили килограмм двадцать пять соли. Это был их последний поход. Вскоре у племени появился ледник, и никто не стал больше солить рыбу. Иногда соплеменники коптили и рыбу, и мясо, но больше для пищевого разнообразия, в угоду желудку.

Люди из рода Лося очень быстро стали своими. Норх и Брех оказались искусными охотниками-следопытами. Умели делать из ремней и тяжелых деревянных колод ловушки на хищников. Женщины — Тиби, Нея, Оха и Таха в совершенстве владели искусством своего племени — выделкой кож. В дубовых рощах на окрестных холмах они нашли все необходимые для этой работы ингредиенты. Теперь все в племени зимой щеголяли в удобной и теплой одежде, а летом в кожаных юбках и мокасинах. Для дождливой или ветреной погоды мастерицы делали плащи, как меховые, так и из тонкой мягкой кожи.

Были в жизни поселка и печальные дни.

Саша однажды подвело больное колено и она, пытаясь загарпунить рыбу, свалилась с лодки и утонула.

Два года назад Таша пожаловалась мне, что ребенок перестал толкаться, шел шестой или седьмой месяц беременности. Помню, как от этой новости чуть было не остановилось и мое сердце. Как помочь ей, я не представлял. Мой товарищ, из будущего, вернувшись из Анголы, рассказывал, что ему пришлось оперировать местную женщину, проходившую с мертвым младенцем в утробе три месяца. Он говорил о невероятных способностях ее организма, прославляя Творца. Я понимал, что даже если произойдет чудо и Таша проживет хотя бы месяц, мне все равно придется попытаться извлечь плод.

Я готовился сделать это. Морально и практически. Собрал стебли дикого мака. Думал, что смогу усыпить ее, рассчитывал на это. Поговорил с соплеменниками, рассказал, что произошло и чем это угрожает Таша. Мы не успели. Внезапно у нее поднялась температура, она стала бредить и через два дня умерла.

Мне ее очень не хватает. Не могу понять, от чего становится так тоскливо, когда вспоминаю о ней.

Хоть с Тиби мы и были близки бесчисленное количество раз, она не стала для меня больше, чем партнером только в одном деле. После смерти Таша в моей жизни оставался единственный родной и любимый человек — Лило.

Я понимал, что можно, а может, и нужно отнестись к тому, что увидел с равнодушием. Ведь соплеменникам была чужда любовь только к одному мужчине или женщине. Конечно, они выбирали себе пару, руководствуясь сиюминутным чувством, симпатией, но я ни разу не был свидетелем сор между соплеменниками из-за ревности.

* * *

Изогнутое чашей звездное небо переливалось, мерцало, и сквозь слезы мне казалось, что оно течет как река.

В прошлой жизни, помнится, мне было лет девять, когда я сказал себе: "Мужчины не плачут", — и с тех пор, так и было...

В разведывательной школе нас учили не только управлять своими эмоциями, но и техникам манипуляции. Психология и психиатрия, пожалуй, были моими любимыми дисциплинами. У себя я обнаружил классические признаки депрессии. Еще бы, стал бы адекватный человек сидеть под дубом полдня, до ночи?

Сейчас мне нужно было побыть именно в таком состоянии, чтобы ответить себе, зачем мне такая жизнь? Понять, что у меня нет никаких планов. И, что привязанность к Лило — всего лишь иллюзия с усердием питаемая мной, чтобы ощущать смысл такого существования.

Услышав шорох, будто кто-то погладил листву мягким веником, я наложил стрелу на тетиву и прижался спиной к дереву. С тревогой вглядывался в темноту, пока не увидел свою волчицу.

Она подошла, толкнула массивной головой в пах и, когда я присел, предприняла попытку облизать лицо. На душе как-то сразу стало легче. Я принял решение. Побуду с племенем, пока щенки не подрастут, а потом уйду, то ли к морю, то ли в горы. И с собой возьму молодую сучку с рыжей шерстью. Назову ее Пальмой.