Spice and Wolf 2

Хасэкура Исуна

Волчица и пряности

Перевод с английского языка — Ushwood

Бета-редактирование — Lady Astrel

Русифицированные иллюстрации — Danholm

Любое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено

том 2

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Заключительная глава

Послесловие автора

Глава 1

Невысокие каменистые холмы тянулись бесконечной чередой, почти без всякой травы и деревьев. Дорога петляла между холмами; местами она была столь узка, что двум повозкам не разъехаться.

Иногда, когда казалось уже, что дорога будет идти вверх вечно, за очередным поворотом подъем вдруг сменялся спуском; когда казалось, что унылое зрелище голых камней и сухих кустарников никогда не кончится, дорога вдруг вливалась в широкую зеленую долину. Конечно, путешествовать по таким местам интереснее, чем по сплошным степям, где взгляду не за что зацепиться, но все же большинству людей это рано или поздно надоест.

Когда они впервые покинули луга, цвет которых начал уже тускнеть, возвещая скорый приход зимы, и приехали в эти охряные каменистые холмы, они были рады. Сейчас, однако, тех радостных возгласов уже было не слыхать. Один странник устало сидел на козлах повозки, вторая улеглась сзади и причесывала свой хвост.

Путешественник, что сидел на козлах и правил лошадью, давно уже привык к таким себялюбивым манерам своей спутницы. Это был молодой человек, в котором с первого взгляда можно было легко распознать бродячего торговца; звали его Крафт Лоуренс. В этом году Лоуренсу исполнилось двадцать пять лет, и семь из них он был самостоятельным торговцем.

Осень медленно уступала дорогу зиме, и Лоуренс начинал мерзнуть. Сейчас от холода его спасал обшитый мехом плащ, в который он укутался с ног до шеи. Время от времени он потирал свою недлинно, по моде торговцев, подстриженную бородку. Если не считать этих движений, сидел он совершенно неподвижно, хоть от этого и становилось холоднее. День угасал, и при каждом выдохе изо рта Лоуренса вырывалось белое облачко.

Лоуренс кинул взгляд через плечо назад, в повозку.

Обычно повозка была загружена под завязку; в это путешествие, однако, она отправилась почти пустой. В основном она была наполнена дровами и соломой — благодаря им путники грелись по ночам у костра. Среди дров и соломы лежал лишь один мешочек, такой маленький и легкий, что его мог бы нести и ребенок. Но то, что хранилось в этом мешочке, стоило больше, чем целая повозка отличнейшей пшеницы. Хранились там отборные перечные горошины. Весь этот перец тянул на тысячу серебряных монет Тренни; а в какой-нибудь горной деревушке за него, возможно, удастся выручить и тысячу семьсот.

Спутница Лоуренса разлеглась в задней части повозки и расчесывала собственный хвост с таким видом, словно больше ее в целом мире ничто не волновало. Наполненный драгоценным товаром мешочек она подложила себе под голову, словно обычную подушку. Маленькая и хрупкая на вид, она смотрела совершенно невинно, откинувшись на мешочек с перцем, словно королева, отдыхающая в собственном дворце, и знай себе расчесывала хвост. Капюшон ее плаща был откинут, и острые уши виднелись во всей красе.

Итак, у нее были хвост и острые уши, а еще она путешествовала с бродячим торговцем. Пожалуй, всякий подумал бы, что речь идет о собаке; но, к сожалению, она была все же не собакой. Была она мудрой волчицей из лесов дальнего севера; впрочем, Лоуренс полагал, что называть ее волчицей неправильно.

Ведь сейчас мудрая волчица приняла облик юной девы, так что, конечно, "волчица" — это было не вполне точно.

— Скоро приедем в город. Будь осторожна.

Если кто-нибудь увидит ее хвост и уши, это будет катастрофа. Впрочем, волчица была настолько наблюдательна и умна, что вполне могла бы посрамить и торговца, так что, подумал Лоуренс, предупреждение было, пожалуй, излишним.

Хоро держалась так беззаботно, что он просто не мог не сказать что-нибудь такое. В ответ она и головы не повернула, лишь протяжно зевнула во весь рот.

Закончив свой долгий зевок, Хоро обернула хвост вокруг себя. Хвост был весь покрыт темно-бурым мехом, лишь на самом кончике мех был снежно-белый и особенно густой. "Возможно, у нее чешется хвост", — мелькнуло в голове у Лоуренса. Хоро, словно щенок, сунула кончик хвоста себе в рот и принялась жевать, не выказывая ни малейшего намерения "быть осторожной".

Называющая себя мудрой волчицей и обладающая хвостом и ушами волчицы, Хоро походила на животное по крайней мере своей способностью полностью расслабляться.

— ...Ммм.

То ли это был ее ответ, то ли она таким образом выражала удовольствие, избавившись от чесотки, — понять было трудно. В конце концов Лоуренсу надоело ждать ответа, и он снова развернулся вперед.

Познакомились они где-то две недели тому назад. Странная череда событий привела к тому, что Лоуренс встретил Хоро в деревушке, куда заехал по своим торговым делам, и они решили путешествовать какое-то время вместе. Большинство людей при виде хвоста и ушей Хоро решили бы, что она одержима демоном. Церковь, поддерживающая душевное спокойствие своей паствы, несомненно, захотела бы ее убить.

Однако Хоро не была обычной девушкой, обладающей лишь хвостом и ушами волчицы. Она провозгласила себя мудрой волчицей из северных лесов, и у Лоуренса не было ни малейшей причины усомниться в этом.

Прошло лишь девять дней с тех пор, как в городе Паттио произошла успешная развязка больших событий, имеющих отношение к обмену серебряных монет. Тогда, при этой развязке, Лоуренс увидел истинное обличье Хоро. То была гигантская бурая волчица, которая понимала человеческую речь и от которой исходило нечто неосязаемое, но величественное, свойственное лишь божествам.

И взаимоотношения между Лоуренсом и этой богоподобной мудрой волчицей были совершенно уникальными. Спутники в дороге, заимодавец и должник, а также друзья. По крайней мере, Лоуренс в это верил.

Когда Лоуренс вновь оглянулся назад, Хоро свернулась калачиком и заснула. Она была одета в штаны, так что ноги ее не были голыми, но, чтобы ей было проще ухаживать за хвостом, она закатала свой балахон до уровня пояса. Зрелище было довольно-таки возбуждающим.

Едва ли она могла предстать более беззащитной. Ее хрупкая фигурка скорее подходила девушке, которая могла бы стать добычей волчицы, нежели самой волчице. И все же эта внешность не ввела Лоуренса в заблуждение, ибо он заметил, как уши ее дернулись. Затем пришли в движение руки: она натянула капюшон на голову и спрятала хвост под балахон.

Вновь повернувшись лицом вперед, Лоуренс заметил вдалеке, там, где дорога сворачивала за холм вправо, одинокую человеческую фигурку.

Да, предупреждать Хоро было совершенно излишне. В конце концов, она была мудрой волчицей, прожившей на свете уже несколько столетий. Юнец, которому недавно исполнилось двадцать пять, был перед ней никем.

И все же выглядела Хоро намного моложе Лоуренса. А на самом деле была во много дюжин раз старше. Это, наряду с ее поведением, частенько раздражало Лоуренса.

В основном он предпочел бы, чтобы события развивались в соответствии с их видимой разницей в возрасте. Хотелось бы ему, чтобы Хоро покорно следовала его советам; это позволило бы им избежать многих неприятностей, и Хоро в итоге была бы ему признательна. К несчастью, обычно все происходило как раз наоборот.

Лоуренс вновь обернулся назад. Он повернул голову тихо и медленно, и тем не менее Хоро, мирно свернувшаяся вокруг мешочка с перцем, тотчас взглянула ему навстречу. Лоуренс смотрел, не в силах оторвать взгляда. Хоро зловредно улыбнулась, всем видом говоря, что видит Лоуренса насквозь, и снова закрыла глаза.

Лоуренс уставился вперед. Лошадь принялась хлестать хвостом из стороны в сторону, словно ее все это забавляло.

* * *

Назывался город очень необычно: Поросон.

К северу и востоку от Поросона, в нескольких днях пути через горы, за городами и деревнями лежали совершенно иные земли. Там все было другим: мода, пища, даже боги.

Лоуренс слышал, что до недавних времен Поросон был известен как "врата в иной мир".

К западу, за каменистым плато, лежала обширная земля, где богатые поля перемежались густыми лесами, и земля эта тянулась до горизонта и к северу, и к югу. Поросон, однако, лежал здесь, в этих скалах, где лишь немногие источники давали достаточно воды, чтобы возделать клочок земли, — именно потому, что эта земля издревле была воротами в тот, другой мир.

Повозка ехала через поле. Далекое блеянье коз доносилось до Лоуренса сквозь рассветный туман, пока он считал встретившиеся им на пути каменные дорожные столбы, больше напоминающие надгробия. На камнях были высечены имена многочисленных святых Церкви; эти имена должны были благословлять здешние земли.

Давным-давно, когда эти земли не были еще известны как "врата в иной мир", они уже почитались священными одним из языческих племен.

Многие годы прошли с тех пор, как Церковь, следуя учению Единого бога, начала посылать сюда миссионеров, чтобы обратить язычников в истинную веру. Чтобы очистить землю, запятнанную ложными верованиями, пришлось начать войну. Поросон был важным звеном на пути разрушения старой веры. Когда Церковь была уже близка к тому, чтобы полностью вымести язычников из этих земель, иерархи распорядились возвести здесь город.

Вскоре Поросон стал перевалочным пунктом для миссионеров и рыцарей, направляющихся на север и восток охотиться за оставшимися язычниками, и приобрел известность как важный перекресток, куда стекаются и люди, и товары.

Миссионеры в своих выцветших, заплатанных отшельничьих рясах, рыцари с несущими праведное возмездие мечами, готовые отобрать любую землю во славу Господа, — все они давно исчезли.

Теперь через Поросон шли ткани, соль и железо с севера и востока, зерно и кожи с юга и запада. Священные войны прошлого давно уступили место бесчисленным волнам хитроумных торговцев.

Из-за того, что с ним была Хоро, Лоуренсу приходилось выбирать малолюдные дороги, но на некоторых древних торговых путях им постоянно встречались повозки с довольно редкими товарами. Некоторые ткани, увиденные ими по пути, были просто превосходны.

Несмотря на бурную торговлю, Поросон оставался довольно скромным городом, в основном благодаря привычкам своих обитателей. Принесенное торговлей богатство выразилось в великолепной стене, окружающей город, но в пределах стены все дома были простыми каменными постройками с соломенными крышами. Правду говорят, что всякий раз, когда люди и товары встречаются в одном месте, деньги текут рекой и все вокруг процветает; но с Поросоном была немного другая история.

Все здешние обитатели были очень религиозны и бОльшую часть своих денег жертвовали Церкви. Кроме того, Поросон принадлежал не какому-то конкретному государству, а лежащему к северо-западу церковному городу Рубинхейгену, так что десятины не задерживались в здешней церкви, а сразу текли в более крупный город. Церковники и налоги с земли собирали; таким образом, Поросон не получал даже собственных налогов.

Обитателей города не интересовало ничего, что выходило за рамки их повседневной небогатой жизни.

Когда сквозь рассветный туман разносился звон городского колокола, работники в полях приостанавливали работу и, повернувшись лицом на звук, молитвенно складывали ладони и закрывали глаза.

В любом нормальном городе в это время дня раскрасневшиеся торговцы дерутся за место под солнцем на городской площади, но Поросону подобная грубая суматоха была чужда.

Не желая мешать молитвам горожан, Лоуренс остановил повозку. Затем, сведя руки, он тоже вознес молитву своему богу.

Колокол прозвонил второй раз, и люди вновь вернулись к делам. Лоуренс тоже двинул повозку вперед. Внезапно Хоро раскрыла рот.

— А, теперь ты, значит, верующий, да?

— Я готов молиться кому угодно, кто обеспечит мне безопасную дорогу и постоянный доход.

— Я могу обеспечить богатый урожай.

Лоуренс искоса взглянул на Хоро; та смотрела прямо на него.

— Значит, ты хочешь, чтобы я молился тебе?

Хоро знала и ненавидела одиночество, на которое обречены боги. Лоуренс не верил, что она сейчас говорит на полном серьезе, но все же рискнул спросить.

Он подозревал, что Хоро просто подшучивает над ним со скуки.

Как он и ожидал, Хоро особо сладким голосом ответила:

— Конечно, хочу.

— О чем мне тогда молиться? — поинтересовался Лоуренс. К таким штучкам со стороны Хоро он уже привык.

— О чем хочешь. Я могу даровать богатый урожай, разумеется, но и безопасную дорогу обеспечить — тоже легче легкого. Могу предсказывать ветер и дождь, могу сказать, хорошая вода в роднике или плохая. А уж отгонять волков и диких псов — лучше меня и вовсе не найти.

Сейчас она походила на сельского юношу, превозносящего свои достоинства перед торговой гильдией; но все же Лоуренс поколебался какое-то мгновение, прежде чем ответить.

— Думаю, за безопасную дорогу стоит помолиться.

— Ну конечно, стоит, — Хоро удовлетворенно улыбнулась и чуть склонила голову.

Глядя на ее невинную, беззаботную улыбку, Лоуренс подивился, не пытается ли она просто-напросто похвастаться тем, что умеет больше, чем Единый бог Церкви. Время от времени проявлялась в ней этакая детскость.

— Что ж, значит, пусть это будет безопасная дорога. Если мы сможем избежать встречи с волками, это будет замечательно.

— Мм. Значит, безопасная дорога, да?

— Именно.

Лоуренс натянул повод, чтобы объехать жующего траву осла.

Уже скоро они должны были добраться до ворот в городской стене. Даже сквозь туман виднелась очередь людей, ожидающих проверки.

Город Поросон принадлежал Церкви, но многие торговцы приезжали сюда из языческих земель, и город к этому приспособился — товары здесь проверяли куда тщательнее, чем людей. Лоуренс начал прикидывать, какую пошлину с него могут взять за перец, когда ощутил на себе чей-то взгляд. Повернув голову, он понял, что это всего лишь Хоро.

— И что, это все? — голос ее звучал немного раздраженно.

— Хм?

— Я спрашиваю, ты просишь только о безопасном путешествии, и все?

Несколько мгновений Лоуренс, хлопая глазами, смотрел на Хоро, потом понял, о чем она.

— А что? Ты хотела, чтобы я свел ладони вместе и начал молиться?

— Не говори глупостей, — она с досадой смотрела на него. — Я обеспечу тебе безопасное путешествие — не думаешь же ты, что обычной никчемной молитвы будет достаточно?

Мысли Лоуренса со скрипом повернулись, словно мельничный жернов, и наконец он пришел к очевидному выводу.

— А, ты желаешь пожертвования.

— Хи-хи-хи, — Хоро довольно ухмыльнулась.

— И чего ты хочешь?

— Сушеной баранины!

— Ты же вчера ей обожралась! Ты слопала столько, что на неделю бы хватило.

— У меня в животе всегда есть место для баранины.

Нисколько не стесняясь, Хоро облизала губы при воспоминании о пище. Похоже, даже мудрая волчица, оказавшись перед сушеным мясом, превращается в обычную собаку.

— Вареное мясо тоже вкусное, но перед сушеным я просто не могу устоять. Если ты желаешь помолиться о безопасной дороге, расплачиваться будешь сушеной бараниной.

Глаза Хоро сверкали, хвост под одеждой метался из стороны в сторону.

Лоуренс, не обращая более на нее внимания, принялся рассматривать груз, навьюченный на лошадь, которую вел торговец прямо перед ним. На спине лошади громоздился гигантский тюк шерсти.

— Как насчет этой шерсти — хорошая она или плохая?

"Шерсть" — значит "овцы". Хоро с сияющими от предвкушения глазами уставилась на тюк; ответила она почти мгновенно.

— Очень хорошая — настолько, что я почти чувствую запах травы, которую они ели.

— Я так и думал. За мой перец здесь дадут хорошую цену.

Если шерсть была хорошего качества, значит, и мясо тоже. Раз мясо хорошее, значит, оно дорогое. Поэтому перец, необходимый для сохранения мяса и для придания ему особого запаха и вкуса, тоже становился особенно ценным. Лоуренс начал предвкушать удачную продажу.

— А лучше всего сушеное мясо, которое хорошо просолили. Если соли мало, это не годится. Самое вкусное мясо — с бочка, лучше, чем с ног. Эй, ты меня слушаешь?

— Хм?

— Просоленное мясо! С бочка!

— У тебя превосходный вкус. Но это будет нам немало стоить.

— Ха, на самом деле это вдвое дороже своей цены.

Вообще-то это было верно: если сушеная баранина была нужна, чтобы Хоро обеспечила безопасную дорогу, раскошелиться стоило. Ведь ее истинным обличьем была умеющая разговаривать гигантская волчица. Возможно, она даже смогла бы защитить его, например, от невоспитанных солдат, которые по своему поведению мало чем отличаются от обычных разбойников.

Тем не менее, Лоуренс сохранял бесстрастное лицо, разговаривая с Хоро.

Глаза волчицы были прикованы к воображаемой пище. Лоуренс просто не мог не поддразнить ее чуть-чуть.

— Что ж, похоже, сейчас у тебя немало денег. Если так, возможно, ты вернешь мне долг.

Однако соперницей его была хитроумная волчица; она раскусила его намерения практически мгновенно.

Внезапно взгляд ее стал более жестким.

— Второй раз у тебя это не получится.

Похоже, история с яблоками ее кое-чему научила. Лоуренс помрачнел и раздосадованно поцокал языком.

— Тогда тебе стоило бы с самого начала просто вежливо попросить. Это было бы куда очаровательнее.

— Значит, если я попрошу достаточно очаровательно, ты купишь мне мяса, да? — спросила Хоро без малейшего намека на очарование.

Очередь сдвинулась вперед, и Лоуренс ослабил вожжи, чтобы его лошадь тоже шагнула со всеми.

— Разумеется, нет. Тебе стоило бы поучиться у коров и овец — попробуй жевать собственную жвачку, хм? — холодно проговорил он.

Он ухмыльнулся собственному остроумию; однако лицо Хоро помертвело от ярости, и, не произнося ни слова, она тут же, на козлах, изо всех сил наступила ему на ногу.

Дорога под ним была не более чем полосой плотно укатанной земли, дома вокруг — построены из грубо обтесанного камня и покрыты травой.

Жители Поросона не покупали у торговцев ничего, кроме самого необходимого, потому и палаток торговцев здесь было на удивление мало.

На улицах было довольно оживленно, в том числе попадались и торговцы на повозках или с грузами на плечах, но город словно впитывал в себя уличный шум, и потому здесь повсюду царила странная тишина.

С трудом верилось, что этот тихий, простой, надменный городок был центром торговли между разными странами и ежедневно зарабатывал ошеломляющее количество денег.

На миссионеров, читающих свои проповеди на перекрестках, в обычных городах в основном просто не обращают внимания, здесь же они могли рассчитывать на целую толпу благодарных слушателей — как же здесь извлекаются такие большие доходы?

Для Лоуренса весь город оставался одной сплошной загадкой.

— Что за скучное место, — вынесла Хоро свое суждение по поводу этого излишне религиозного городка.

— Ты так говоришь только потому, что здесь нечего есть.

— Можно подумать, что у меня, кроме еды, вообще ничего нет на уме!

— Тогда, может, послушаем проповедь?

Прямо перед ними какой-то миссионер взывал к толпе, положив руку на Священное писание. Слушали его не только горожане — в толпе можно было разглядеть и нескольких торговцев, которые обычно не молятся ни о чем, кроме собственной прибыли.

Хоро посмотрела на толпу с отвращением и фыркнула.

— Он лет на пятьсот помоложе, чем нужно, чтобы читать мне проповеди.

— Осмелюсь предположить, что тебе следовало бы послушать проповедь о бережливости.

В ответ на эти слова Лоуренса Хоро зевнула, лениво поигрывая своим шелковым поясом.

— Я все-таки волчица. Проповеди слишком трудные, мы их не понимаем, — бесстыдно заявила она, потирая глаза.

— Ну, во всяком случае, если вообще учение бога бережливости существует, здесь ему следуют куда усерднее, чем где-либо еще, мне кажется.

— Хм?

— Почти все деньги, что здесь зарабатываются, утекают в гнездо Церкви к северо-западу отсюда, в Рубинхейген — уж там-то я точно не хотел бы слушать проповедей.

Церковный город Рубинхейген был настолько богат, что, говаривали, даже стены его были из золота. Высшие иерархи Церковного Совета, правившие здешними землями, обратились к торговле, дабы более успешно обращать язычников, а священники и епископы Рубинхейгена могли бы посрамить даже настоящих торговцев.

Уж не поэтому ли, подумал Лоуренс, здесь так невероятно много возможностей для извлечения прибыли?

В это мгновение Хоро озадаченно склонила голову набок.

— Ты сказал "Рубинхейген"?

— А что, ты знаешь этот город? — глянув искоса на Хоро, Лоуренс направил повозку вправо — здесь дорога ветвилась надвое.

— Мм, я припоминаю это имя, только это был не город, а человек.

— А, ты права. Сейчас это город, но вообще-то так звали святого, который возглавлял священный поход против язычников. Старое имя — в нынешние времена его уже не услышишь.

— Пфф. Может, его-то я и вспомнила.

— Едва ли.

Лоуренс отмахнулся от слов Хоро, но вскоре вспомнил — она же начала путешествовать несколько веков назад.

— У него были ярко-рыжие волосы и огромная густая борода. Он едва лишь увидел мои очаровательные ушки и хвост, как тут же послал за мной своих рыцарей. Я решила, что с меня хватит, так что приняла свое другое обличье и как следует их погоняла, прежде чем вонзила зубы в задницу этому Рубинхейгену. Он был жилистый и совершенно невкусный.

Изложив эту живописную историю, Хоро горделиво фыркнула. Пораженный услышанным, Лоуренс не нашел что ответить.

В церковном городе Рубинхейгене хранились сведения, что Святой Рубинхейген действительно имел рыжую шевелюру; и сам город изначально был крепостью, воевавшей с языческими богами.

По легендам, в своих сражениях против языческих богов Святой Рубинхейген лишился левой руки. Именно поэтому на большой фреске городского собора он был изображен без левой руки, в изодранных и залитых кровью одеждах; он решительным жестом посылал своих рыцарей вперед, на бой с язычниками, и Единый бог даровал им свою защиту.

Возможно, Святого Рубинхейгена всегда изображали в одеянии настолько изорванным, что он был почти что голым, именно потому, что его одежду истрепала Хоро. В конце концов, ее истинное обличье — гигантская волчица. Совсем нетрудно было представить себе, как она, играясь со своей жертвой, треплет ее до крови.

Если то, что рассказала Хоро, было истинно, Святой Рубинхейген, должно быть, очень стыдился, что его укусили за ягодицу, и эту часть истории он при пересказе опустил. В таком случае рассказ о потере левой руки был чистейшей выдумкой.

Неужто Хоро укусила настоящего Святого Рубинхейгена?

Разобрав историю между строк истории, Лоуренс хихикнул.

— О, но только... — сказала вдруг Хоро.

— Хм?

— Я его всего лишь укусила, должна добавить. Я его не убивала, — поспешно добавила она, опасаясь, видимо, реакции Лоуренса.

Какое-то мгновение Лоуренс не мог понять, к чему это она, но вскоре сообразил.

Должно быть, она думала, что он будет сердиться, что она сожрала человека.

— Для проявления тактичности ты выбираешь самые странные моменты, — заметил Лоуренс.

— Это важно, — произнесла Хоро с таким серьезным лицом, что Лоуренс оставил все попытки поддразнить ее еще.

— И вообще, это действительно скучный городишко. Даже посреди леса веселее, чем здесь.

— Я продам перец, куплю новый товар, и мы тотчас отправимся в Рубинхейген. Потерпи пока.

— Это большой город?

— Даже больше, чем Паттио, настоящий крупный город. В нем постоянно много людей и много лавок.

Глаза Хоро загорелись.

— Даже с яблоками?

— Трудно сказать, будут ли там свежие. Скоро зима, я думаю, они там будут заготовленные для долгого хранения.

— ...Заготовленные? — голос Хоро был полон сомнения. В северных землях для сохранения пищи использовалась лишь соль, так что она явно решила, что яблоки заготавливают для хранения тоже солью.

— Они используют мед, — пояснил Лоуренс.

Рраз! Уши Хоро под капюшоном встали торчком.

— Груши в меду тоже хороши. А еще, хмм, они встречаются довольно редко, но я видал персики в меду. Вот это действительно вкусная вещь. Персики нарезают тонкими ломтиками, укладывают в бочонок поверх слоя миндаля или фиг, потом заливают медом и запечатывают. Где-то через два месяца их можно есть. Я пробовал всего раз в жизни, но вкус настолько волшебный, что Церковь одно время всерьез думала их запретить... эй, у тебя слюна течет.

Хоро захлопнула рот. Нервно оглядевшись, она вновь вперила сомневающийся взгляд в Лоуренса.

— Ты... ты просто разыгрываешь меня.

— Разве ты не можешь определить, лгу я или нет?

Хоро выпятила челюсть; похоже, она на время лишилась дара речи.

— Я не вру, но я не знаю, будут ли они там. Кроме того, они в основном для богатых аристократов. Их не выставляют просто так в лавках.

— А если выставят?

Хвост Хоро под плащом хлестал настолько яростно, что казался каким-то отдельным животным. Глаза от предвкушения заволокло влажной дымкой.

Лицо ее сейчас было настолько близко к Лоуренсу, что она оперлась подбородком о его плечо.

Взгляд ее был отчаянно серьезен.

— ...Ну ладно, ладно! Куплю тебе немного.

Хоро изо всех сил вцепилась Лоуренсу в руку.

— Ты просто обязан!

Лоуренс чувствовал, что если сейчас взглянет на нее искоса, она его искусает.

— Но только немножко. Совсем немножко! — добавил он. Впрочем, он не был уверен, слышит ли его Хоро.

— Не забудь, ты обещал!

— Хорошо, хорошо!

— Ну тогда едем скорее! Быстрее, ну!

— Прекрати меня хватать!

Лоуренс стряхнул с себя ее руку, но разум Хоро сейчас блуждал непонятно где. Глядя куда-то вдаль, она бормотала себе под нос, грызя ноготь на среднем пальце:

— Они могут и закончиться. Если так выйдет...

Лоуренс пожалел было, что вообще упомянул о персиках в меду, но жалеть было уже поздно. Если сейчас он хотя бы пикнет, что не собирается их покупать, Хоро, скорей всего, тут же перегрызет ему горло.

То, что бродячий торговец просто не мог позволить себе такую роскошь, как персики в меду, значения не имело.

— Вопрос не в том, закончатся или нет, — их может не быть с самого начала, — сказал Лоуренс. — Пойми же.

— Но это же персики в меду, сир! Это же просто невероятно. Персики и мед.

— Ты вообще слушаешь?

— Однако и от груш трудно отказаться, — сказала Хоро, оборачиваясь к Лоуренсу и глядя на него снизу вверх.

Лоуренс мог лишь горестно, протяжно вздохнуть.

* * *

Продать свой перец Лоуренс намеревался в Торговом Доме Латпаррона — заведении, чье название было столь же странным, как и все в городе Поросоне.

Если пытаться проследить историю названия, наверняка придется пройтись до тех времен, когда Поросон был совсем мелким городком, а вокруг повсюду жили одни язычники. Кроме странных имен, от прошлого ничего уже не осталось. В конце концов, каждый здесь был ярым приверженцем Церкви, от кончиков волос до пальцев ног. Дом Латпаррона в разные времена возглавляло уже полсотни человек, и, похоже, каждый следующий был более ревностным верующим, чем предыдущий.

Именно поэтому, едва Лоуренс постучался в двери Дома (куда он уже полгода не заглядывал), как ему тотчас принялись нахваливать недавно приехавшего сюда священника, и потом ему еще пришлось слушать его проповедь, ибо разве не спасает он тем самым собственную душу?

Что еще хуже, глава Дома Латпаррона явно принял Хоро с ее одеянием за странствующую монахиню и принялся настоятельно советовать ей тоже позаботиться о душе Лоуренса.

Хоро воспользовалась представившейся ей возможностью всласть и безнаказанно попоучать Лоуренса, время от времени одаряя его ухмылочками, видимыми лишь ему.

В конце концов их проповеди все же подошли к концу, и Лоуренс поклялся про себя, что не потратит ни единой монетки ни на какие персики ни в каком меду.

— Ну что ж, мы тут немного заговорились, не пора ли перейти к делу?

— Надеюсь доставить тебе удовольствие, — ответил Лоуренс; он изрядно устал, но господин Латпаррон уже надел свою деловую улыбку, так что Лоуренс не мог позволить себе потерять бдительность.

Вполне возможно, долгую проповедь он затеял специально, чтобы измотать гостя и сделать его своей легкой добычей.

— Итак, что же ты привез мне сегодня?

— Вот что, — ответил Лоуренс, восстановив самообладание, и извлек наполненный перцем мешочек.

— О, перец!

Лоуренс ничем не выдал своего удивления, что господин Латпаррон сразу угадал содержимое мешочка.

— Ты отлично разбираешься в своих товарах, — похвалил он.

— Этот запах! — с лукавой улыбкой пояснил хозяин; но Лоуренс знал, что еще не размолотый перец пахнет очень слабо.

Лоуренс украдкой кинул взгляд на Хоро; ее происходящее явно забавляло.

— Похоже, я все еще новичок, — сказал Лоуренс.

— Все приходит с опытом, — ответил хозяин. Судя по тому, как легко и дружелюбно он держался, Лоуренс предположил, что и Хоро он вовсе не принял за странствующую монахиню, — это тоже было лицедейство.

— Однако, господин Лоуренс, ты всегда привозишь лучшие товары в самое подходящее время. С благословения Господа урожай сена в этом году хорош, а свинки нагуливают жир, даже просто бродя по улицам. На перец будет немалый спрос. А на неделю раньше ты бы сюда приехал — я бы купил его у тебя по дешевке.

Лоуренс мог ответить этому жизнерадостному человеку лишь натянутой улыбкой. Господин Латпаррон полностью овладел нитью беседы. Теперь он сможет вести переговоры с позиции силы. Лоуренсу будет трудно перехватить инициативу.

Именно из-за подобных мелких лавочников жизнь бродячего торговца так трудна.

— Ну что ж, давай-ка его взвесим. У тебя есть весы?

В отличие от менял, репутация которых зависела от точности их весов, торговцы свои весы зачастую слегка подкручивали. С такими товарами, как перец или золотой песок, малейшее изменение в весах могло сильно повлиять на результат, поэтому покупатель и продавец всякий раз взвешивали товары на собственных весах.

Лоуренсу, однако, не часто доводилось иметь дело с такими дорогими товарами, как перец, и потому своих весов у него не было.

— Нет, у меня нет весов — я верую в милость Господа.

При этом ответе хозяин улыбнулся Лоуренсу и кивнул. На полке у него стояли двое весов, и он демонстративно взял дальние.

Стараясь не подавать виду, про себя Лоуренс вздохнул с облегчением.

Будь торговец хоть самым ревностным, самым преданным поборником учений Церкви, все же он оставался торговцем. Ближние весы наверняка были подкручены. Если бы перец Лоуренса взвешивали на таких весах, трудно сказать, насколько большой убыток он бы понес. В худшем случае он потерял бы серебряную монету с каждой перечной горошины.

Лоуренс вознес хвалу Единому богу.

— Даже веруя в справедливость Господа, человек должен уметь различать, истинное перед ним Писание или ложное. И праведник может пойти против Господа, если будет хранить у себя в памяти ложное Писание, — проговорил хозяин, устанавливая весы на ближайший стол.

Возможно, таким образом он пытался дать понять Лоуренсу, что эти весы точные.

Конечно, торговцы вечно пытаются перехитрить один другого; но это не означает, что доверять друг другу совсем нет смысла.

— Если мне будет позволено... — произнес Лоуренс. Хозяин кивнул и сделал шаг назад.

На столе стояли прекрасные медные весы, от них исходил тускло-золотой блеск. Подобные весы ожидаешь увидеть скорее в кабинете богатого менялы в крупном городе; в этой лавке они смотрелись не совсем уместно.

Фасад Торгового Дома Латпаррона был настолько прост, что его можно было легко принять за обычный жилой дом, и работали здесь лишь несколько человек да сам хозяин. Да и внутреннее убранство не отличалось богатством: лишь две полки у стен, на одной разнообразные сосуды с пряностями и сушеной пищей, на другой различные бумаги и пергаменты.

Весы в это окружение совершенно не вписывались; зато баланс их был виден отчетливо.

Весы балансировали с помощью двух чаш-противовесов слева и справа от середины.

Похоже, с ними было все в порядке.

Лоуренс с облегчением поднял взгляд и улыбнулся.

— Что ж, приступим к взвешиванию перца?

Никаких причин откладывать не было.

— Так, нам понадобятся бумага и чернила. Одну минуту подожди, пожалуйста, — с этими словами хозяин отошел в угол комнаты и взял с полки чернильницу и чистый лист. Лоуренс лениво глазел по сторонам; к реальности он вернулся, когда почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Это был не кто иной, как Хоро.

— Что такое?

— Я хочу пить.

— Потерпи немного, — коротко ответил Лоуренс, но уже в следующее мгновение передумал.

В конце концов, перед ним была волчица Хоро Мудрая. Она не стала бы так капризничать ни с того ни с сего. Какой-то резон у нее был.

Лоуренс собрался было попросить Хоро объясниться, но тут вновь заговорил хозяин.

— Даже святым нужна вода, чтобы жить. Что ты предпочтешь — воду или, может быть, вино?

— Воду, пожалуйста, — с улыбкой ответила Хоро. По-видимому, она действительно всего лишь хотела пить.

— Одну минуту, — с этими словами хозяин положил на стол бумагу, перо и чернильницу и вышел из комнаты, дабы принести воду лично.

Сейчас он вел себя не как торговец, но как ревностный поборник Церкви.

Однако, сколь бы ни был Лоуренс впечатлен верой хозяина, он не забыл кинуть косой взгляд на Хоро.

— Я знаю, ты в этом можешь ничего особенного не видеть, но для нас, торговцев, здесь поле брани. Ты могла бы получить сколько угодно воды чуть позже.

— Но я же хочу пить! — и Хоро с упрямым видом отвернулась — она терпеть не могла, когда ее ругали. Несмотря на свой ум, от которого иногда становилось страшно, порой она вела себя совершенно по-детски. Говорить что-либо еще было бессмысленно.

Лоуренс вздохнул и, чтобы прогнать свою досаду на Хоро, начал прикидывать в уме, сколько у него перца.

Наконец вернулся хозяин; в руках он держал деревянный поднос с железными кувшином и чашкой. Лоуренсу было очень стыдно, что его деловому партнеру, да к тому же старшему по возрасту, пришлось выполнить работу слуги, но сейчас в улыбающемся лице хозяина не было ни намека на мысли о делах.

— Ну что, займемся взвешиванием?

— Конечно.

Они принялись взвешивать перец; Хоро смотрела, прислонившись к стене неподалеку с железной чашкой в руках.

Взвешивание было достаточно простым делом: набор гирек лежал на одной чаше весов, а на другую выкладывался перец, пока чаши не уравновешивались.

Все было просто, но если торговец уставал смотреть, как гирьки все время тянут чашу вниз, и поддавался соблазну решить чуть раньше, чем нужно, что уже нормально, и начать загружать следующую порцию, то он нес в итоге крупный убыток.

Именно поэтому хозяин и Лоуренс вместе тщательно уравновешивали каждую загрузку, пока оба не оказывались довольны результатом, и лишь затем переходили к следующей.

При всей простоте работа была очень тонкая, и чтобы ее завершить, пришлось нагрузить чаши весов сорок пять раз. Перец был разного качества в зависимости от происхождения; тот, что продавал Лоуренс, тянул примерно на один золотой румион за каждую полную загрузку этих весов. При нынешних соотношениях цен румион равнялся тридцати четырем и двум третям Тренни — серебряной монеты, наиболее часто используемой в Паттио. Сорок пять загрузок, таким образом, стоили тысячу пятьсот шестьдесят Тренни.

Купил этот перец Лоуренс за тысячу Тренни, а значит, прибыль составляла пятьсот шестьдесят монет. Да, торговля перцем была приятным занятием. Конечно, золото и драгоценные камни — исходные материалы для дорогих украшений — могли продаваться за цену в два-три раза большую, чем цена покупки, и по сравнению с этим нынешний доход Лоуренса выглядел бледно, но для бродячего торговца, проводящего дни в бесконечных странствиях через степи, и такого вполне хватало. Иные торговцы навьючивались не самого лучшего качества овсом, гробили себя на пути через горы, чтобы затем, продав овес в городе, выручить жалкую десятую долю от своих затрат.

Уж конечно, по сравнению с этим выручить свыше пятисот серебряков, перевезя из города в город единственный легкий мешочек перца, — это было так просто, что почти не верилось.

Лоуренс с улыбкой пересыпал перец обратно в мешочек.

— Итак, стало быть, сорок пять загрузок. Откуда этот перец?

— Он был куплен в Рамапате, в королевстве Лидон. Вот подтверждающие бумаги от Гильдии Милона.

— Рамапата, значит? Далекий же путь он прошел, я с трудом представляю себе, где это, — задумчиво проговорил хозяин, прищурившись. Затем он улыбнулся и взял в руки пергамент, предложенный Лоуренсом.

Городские торговцы зачастую проводили всю жизнь в том городе, где родились. Некоторые отправлялись в паломничество, когда отходили от дел, но, пока они работали, на такое у них просто не было времени.

Однако даже бродячий торговец Лоуренс мало что знал о королевстве Лидон сверх того, что оно славилось своими специями. Чтобы попасть туда из Паттио, следовало добраться по реке до самого устья, после чего сесть на корабль и направиться через два моря на юг — вся дорога занимала около двух месяцев.

Язык там был, разумеется, другой, и круглый год стояла жара, как летом, и люди были дочерна загорелые с самого рождения.

Это казалось невероятным, но оттуда приплывало золото, серебро, железо и специи, и Гильдия Милона официально ручалась, что этот перец был именно из Рамапаты.

Неужто такая страна и впрямь существует?

— Бумаги, похоже, подлинные, — заявил хозяин.

Через руки городских торговцев проходило огромное количество самых разнообразных договоров, долговых расписок и прочих важных бумаг. Говаривали, что они способны распознавать бумаги, подписанные даже крохотными организациями из далеких стран, что уж говорить о крупных гильдиях, чьи отделения располагались повсюду.

Печать такой организации, как Гильдия Милона, распознавалась мгновенно. Подпись имела значение, но душой договора оставалась именно печать.

— Ну что ж, цена один румион за загрузку. Идет?

— Не подскажешь, по какой цене сейчас торгуются румионы? — внезапно вырвалось у Лоуренса, хоть он и имел некоторое общее представление.

Золотые монеты использовались обычно как эталон — то есть через них пересчитывали цену множества других монет по всему миру. Все расчеты проводились в золотых монетах, а уже потом переводились в другие, более удобные. Разумеется, при этом всегда вставал вопрос о текущей цене тех монет, о которых шла речь.

Внезапно Лоуренс занервничал.

— Ты, господин Лоуренс, насколько я помню, следуешь в торговле путем Святого Метрогиуса, как и твой учитель, правильно?

— Да. Возможно, именно Святой Метрогиус хранил меня и мои дела все это время.

— Поэтому, полагаю, ты предпочтешь оплату серебряными монетами Тренни?

Многие бродячие торговцы стремились повторять успехи прошлого и предпочитали не ездить хаотично из города в город, но следовать путями древних святых.

Потому и их предпочтения в типе денег для оплаты были весьма предсказуемы.

То, что хозяин Торгового Дома Латпаррона пришел к этому выводу столь быстро, свидетельствовало о его недюжинной проницательности.

— В серебряных монетах Тренни, — продолжил он, — нынешняя цена тридцать две и пять шестых.

Цена была ниже, чем помнилось Лоуренсу. Но, с учетом того, что Поросон был торговым центром, она была в пределах того, что он мог себе позволить.

В тех местах, где соприкасались деньги из многих стран, их цена по отношению к эталонным монетам нередко оказывалась немного ниже.

Лоуренс лихорадочно пересчитал все в уме. Выходило, что за перец он должен был выручить тысячу четыреста семьдесят семь Тренни.

Это было меньше, чем он рассчитывал, но все равно приемлемо. Это будет огромный шаг навстречу мечте о собственной лавке.

Сделав глубокий вдох, Лоуренс протянул хозяину правую руку.

— Такая цена меня устроит, господин Латпаррон.

Лицо хозяина расплылось в улыбке, и он пожал протянутую руку. Никогда торговец не радуется так, как при удачном заключении договора.

И сейчас был именно такой момент.

— Угммм... — раздался вдруг еле слышный возглас Хоро.

— Что стряслось? — встревоженно спросил хозяин, обернувшись вместе с Лоуренсом к Хоро, которая, шатаясь, привалилась к стене.

В этот миг Лоуренс припомнил торговлю шкурами в Гильдии Милона, и его охватило плохое предчувствие.

Владелец Дома Латпаррона был очень проницательным торговцем, который успешно вел свои дела без посторонней помощи. Попытка перехитрить его, скорее всего, закончится плохо. То, что Хоро рядом с ним, вовсе не означает, что они всякий раз должны пытаться обманывать своих торговых партнеров.

Но тут мысли Лоуренса застыли. Хоро действительно вела себя очень странно.

— Э... эм... у меня голова... кружится...

Хоро дрожала все сильнее, и вода, казалось, вот-вот должна была пролиться из чашки, что она сжимала.

Хозяин со встревоженным видом подошел к ней и, одной рукой придержав чашку, другой обнял Хоро за хрупкие плечи.

— Тебе сейчас лучше?

— ...Немного. Благодарю, — слабым голосом сказала Хоро, наконец-то выпрямившись.

Сейчас она выглядела ну совершенно как постящаяся монахиня, сраженная внезапным приступом анемии. Даже не столь верующий человек, как хозяин Дома Латпаррона, несомненно, захотел бы как-то ей помочь; Лоуренс, однако, заметил кое-что странное.

Волчьи уши Хоро под капюшоном стояли торчком.

— Долгая дорога даже сильного мужчину способна измотать, — произнес хозяин.

Хоро чуть кивнула, затем ответила:

— Я, должно быть, и впрямь устала с дороги. Передо мной все как будто клонится набок...

— Так не годится. А, вот что: не принести ли мне козьего молока? Совсем свежее, со вчерашней дойки, — с этими словами он предложил Хоро стул и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом направился прочь из комнаты за молоком.

Несомненно, лишь у Лоуренса было предчувствие, что Хоро собирается что-то сотворить, когда она не стала садиться на предложенный ей стул, а вместо этого подошла к столу, чтобы поставить на него чашку.

— Господин, — обратилась она к хозяину, который в этот момент был повернут к ней спиной. — По-моему, у меня по-прежнему кружится голова.

— О небеса. Может быть, позвать лекаря? — с неподдельным беспокойством в голосе спросил хозяин, обернувшись.

Лицо Хоро под капюшоном не отражало ничего, кроме слабости, которую она изображала.

— Смотри, прямо перед глазами все клонится вбок, — сказала Хоро и, подняв чашку, пролила немного воды на поверхность стола — где она и потекла тонкой струйкой вправо от Хоро и закапала с края стола на пол.

— Что за!.. — воскликнул Лоуренс, быстро подойдя к столу, и протянул руки к весам.

Это были те самые весы, в точности которых он так тщательно убедился прежде. Даже если они были совсем чуть-чуть неточны, для него это означало крупный убыток, именно поэтому он их скрупулезно проверил — но чашки весов держались точно вровень с наклонной поверхностью стола.

Вывод мог быть лишь один.

Взвешивание завершилось, и чаши весов были пусты, если не считать грузов-противовесов. Взяв весы в руки, Лоуренс перевернул их, так что чаши поменялись местами, и поставил обратно.

Из-за внезапного толчка весы зашатались туда-сюда, но вскоре их движение замедлилось, а затем и прекратилось.

Судя по шкале, весы уравновесились совершенно — несмотря на наклон стола. Будь они точными, на наклонном столе они ни за что бы не показали равновесия.

Вне всяких сомнений, над этими весами хорошенько поработали.

— Так все-таки что я пила — воду или вино? — вопросила Хоро. Взгляд ее, как и Лоуренса, был обращен на хозяина.

Лицо того застыло, и бисеринки пота проступили на лбу.

— Все-таки это было вино. Не так ли? — судя по голосу, сейчас Хоро откровенно забавлялась; даже ее улыбка была едва ли не слышима.

Лицо хозяина стало бледным, как у мертвеца. Если то, что он мошенничал с весами, дабы обманывать других торговцев, станет известно в таком богобоязненном городе, как этот, он немедленно лишится всего имущества и будет полностью разорен.

— Есть такая поговорка: "Никто не пьет меньше, чем хозяин переполненной таверны"; по-моему, она сейчас в самый раз, — заметил Лоуренс.

Потрясенный хозяин казался сейчас загнанным в угол зайчиком, неспособным подать голос, даже когда клыки хищника уже пронзили его кожу.

Лоуренс подошел к хозяину с легкой улыбкой на лице.

— Секрет процветания в том, чтобы оставаться единственным трезвым, э?

Пота на лбу хозяина было уже столько, что на нем можно было рисовать картины.

— Похоже, я выпил того же вина, что и моя спутница. Едва ли мы вспомним что-то, что мы здесь видели и слышали... но взамен я могу попросить чего-то не вполне разумного.

— Ч-что ты?.. — лицо хозяина исказила гримаса страха.

Однако если просто воспользоваться возможностью отомстить, это будет полный провал Лоуренса как торговца.

В голове Лоуренса не было ни намека на гнев из-за того, что его обманули.

Все, что было сейчас в его голове, — холодные расчеты, какую именно выгоду он сможет извлечь из страха хозяина.

Это был неожиданный шанс.

Лоуренс подобрался поближе к своей жертве, на лице его по-прежнему была улыбка, голос по-прежнему оставался голосом торговца, ведущего переговоры.

— Давай посмотрим... полагаю, та сумма, о которой мы договорились, плюс то, что ты собирался на этом выгадать, плюс, о... я еще на такую же сумму куплю у тебя в долг.

Лоуренс требовал, чтобы ему позволили купить больше товара, чем у него было денег. Любому ясно: чем больше денег торговец вложит в товар, тем больше прибыли он извлечет. Если он сможет купить две штуки товара вместо одной, он удвоит прибыль — просто и ясно.

Однако чтобы купить две штуки товара там, где денег лишь на одну штуку, естественно, нужны какие-то гарантии. Поскольку торговец фактически занимает деньги в долг, заимодавец имеет полное право требовать гарантий с должника.

Хозяин, однако, был сейчас не в том положении, чтобы требовать таких вещей, именно поэтому Лоуренс и сделал столь неразумное предложение. Плохим надо быть торговцем, чтобы не извлечь выгоды из слабости соперника.

— Я, аа, ээ, я вряд ли смогу...

— Не сможешь? О, какая досада. Чувствую, я начинаю быстро трезветь.

Пот на лице хозяина мешался со слезами; влаги было столько, что, казалось, его лицо плавится.

То было уже не лицо, а маска отчаяния. Побежденный, он сник.

— Что до товара, давай посмотрим. С учетом суммы — возможно, качественное оружие? У тебя наверняка есть много товаров, предназначенных для Рубинхейгена.

— ...Оружие, говоришь?

Хозяин поднял голову; похоже, он увидел лучик надежды. Возможно, он ожидал, что Лоуренс вовсе не собирается с ним расплачиваться.

— С ним всегда есть хорошие шансы заполучить неплохую прибыль, и я смогу быстро вернуть тебе долг. Что скажешь?

Рубинхейген служил отправным пунктом для тех, кто занимался обращением язычников. Все военные товары там сметали с полок в любое время года. Продавая такие товары, понести убыток из-за их обесценивания трудно.

Поскольку Лоуренс купит в долг столько же товара, сколько за имеющиеся деньги, то его гарантии против обесценивания товара удвоятся. Одним словом, оружие было хорошим выбором для приобретения в долг.

Хозяин на глазах тут же вновь превратился в расчетливого и сметливого торговца.

— Оружие... говоришь?

— Я уверен, в Рубинхейгене есть лавка, с которой у тебя связи; так что если я продам оружие туда, мы сразу будем в расчете.

Иными словами, после того как Лоуренс продаст оружие, что купил на взятые в долг у Дома Латпаррона деньги, некоей определенной лавке в Рубинхейгене, ему не придется возвращаться в Поросон, чтобы уплатить долг.

В некоторых ситуациях получение и возврат денег оставались всего-навсего записями в торговых книгах.

И это было громадным достижением торговцев.

— Ну, что скажешь?

Иногда деловая улыбка торговца способна внушать ужас. Улыбка Лоуренса была особенно пугающей, когда он загнал в угол владельца Торгового Дома Латпаррона. Тот, не в состоянии отказать, в конце концов кивнул.

— Благодарю тебя! Я хотел бы погрузить товар немедленно, я собираюсь отправиться в Рубинхейген как можно скорее.

— Понял. Ээ, а насчет оценки...

— Предоставляю это тебе. В конце концов, я ведь верую в милость Господа.

Губы хозяина страдальчески дернулись, изображая что-то вроде улыбки. Теперь он непременно оценит оружие недорого.

— Ну что, вы двое закончили? — поинтересовалась Хоро, решив, что "силовые переговоры" подошли к концу. Хозяин обреченно вздохнул. Похоже, один человек здесь все еще имел что сказать.

— Кажется, мое опьянение тоже проходит, — произнесла Хоро, очаровательно склонив головку набок; но хозяину она наверняка казалась самим дьяволом. — Немного хорошего вина и баранины меня окончательно исцелят. Да, и чтобы баранина обязательно была с бочка!

В ответ на ее будничную властность хозяин мог лишь кивнуть.

— И побыстрее, — добавила Хоро наполовину в шутку, но, услыхав эти слова от девушки, столь ловко разобравшейся в его махинации с весами, хозяин выскочил из комнаты, словно свинья, которую внезапно шлепнули по заду.

Со стороны могло показаться, что хозяин слегка переигрывает, но ведь если его мошенничество вскроется, он лишится всего. Так что немного лебезения и несколько низких поклонов были вполне приемлемой ценой.

Лоуренс и сам получил бы приличный удар по своему состоянию, останься этот трюк незамеченным.

— Хи-хии. Бедняжечка, — с радостным смешком проговорила Хоро, отчего Лоуренсу она показалась еще более вредной, чем обычно.

— У тебя острый глаз, как всегда. Я ничего не заметил.

— Я сама красивая, и мех у меня на хвосте гладкий, но и мои глаза и уши тоже хороши. Я заметила сразу же, как только мы вошли в комнату. Но, думаю, он достаточно хитер, чтобы обманывать таких, как ты, — и Хоро, вздохнув, с безразличным видом помахала рукой.

Лоуренс предпочел бы, чтобы она сказала что-нибудь раньше, чем это произошло; но реальность была такова, что сам он мошенничества не заметил, а Хоро превратила большой убыток в большую прибыль.

Пожалуй, ничего не случится, если он побудет вежливым.

— Мне нечего сказать, — признал он. При виде этой неожиданной кротости глаза Хоро сверкнули.

— Ох-хо! Вижу, ты немного повзрослел.

Лоуренс — которому действительно было нечего сказать — лишь раздосадовано улыбнулся.

* * *

Есть такая болезнь — ее называют "весенняя лихорадка".

Чаще всего она нападает зимой в тех краях, где поблизости нет рек и морей. Ручьи замерзают, и люди целыми днями выживают на одном лишь соленом мясе и черством хлебе. Проблема не в том, что овощи не могут пережить холода, а скорее в том, что овощи лучше продавать, чем есть. Если овощи съесть, это не спасет от холода, а на деньги от их продажи можно покупать дрова и топить очаги.

Люди, питающиеся лишь мясом да вином, к весне нередко расплачиваются за это, покрываясь сыпью.

Это и есть весенняя лихорадка, и свидетельствует она о том, что человек не заботится о своем здоровье.

Естественно, все хорошо знают, что для спасения от такой участи необходимо удержаться от соблазна мяса и пренебречь уютом, что дарует вино. Питаться овощами, а мясом лишь в меру — каждое воскресенье Церковь читает такие проповеди.

Естественно, каждой весной людям, страдающим от весенней лихорадки, приходится выдерживать еще и нотации священников. Чревоугодие, в конце концов — один из семи смертных грехов, независимо от того, знает об этом сам обжора или нет.

Глядя на поглощающую немыслимое количество еды Хоро, Лоуренс лишь страдальчески вздохнул.

Она рыгнула.

— Уффф... было вкусно.

Запив превосходную баранину не менее превосходным вином, она пришла в отличное расположение духа.

Мало того, что все это было бесплатно, — наевшись и напившись от пуза, Хоро тут же направилась к повозке, где свернулась калачиком, намереваясь поспать.

Даже самый расточительный торговец думает о будущем и старается как-то умерять свои траты — но не Хоро.

Восторженно притопывая ногами, она ела и пила сколько хотела и останавливалась лишь на короткие перерывы.

Лоуренс подсчитал, что если бы это был их дорожный рацион, она бы сожрала трехнедельный запас; а уж вина она выпила столько, что Лоуренс подивился, куда оно там девается.

Если бы она, вместо того чтобы съесть всю еду, какую выжала из хозяина Дома Латпаррона, продала ее, это значительно сократило бы ее долг перед Лоуренсом.

И по этой причине в том числе Лоуренс был так ошеломлен.

— Так, ну а теперь, думаю, я вздремну, — заявила Хоро.

Лоуренс даже головы не повернул к этому живому примеру распущенности.

Помимо отличного вина и баранины, Лоуренс получил от владельца Торгового Дома Латпаррона большой груз военного снаряжения — оружия и доспехов — по вполне приличной цене. Вместе со своей спутницей он покинул Поросон, не дожидаясь полуденного колокола. С их отъезда прошло совсем немного времени, и солнце висело прямо над головой.

Чистое небо, теплые солнечные лучи — идеальная погода, чтобы выпить вина, а потом вздремнуть.

Из-за груза в повозке царил беспорядок, но Хоро, с тем количеством вина, что она выпила, вряд ли имела что-то против.

Дорога на Рубинхейген сразу после выезда из Поросона изобиловала резкими подъемами и спусками и крутыми поворотами, но затем гладко пошла вниз, и с нее открылся превосходный вид.

Дорога все тянулась и тянулась.

Здесь много ездили, потому и поверхность была хорошо укатана, а выбоины быстро заделывались.

Хоть "постель" Хоро и была выстлана в основном рукоятями мечей, Хоро преспокойно проспала на них за полдень — благодаря ровной дороге, разумеется.

Лоуренс же вина не пил и провел весь день, сидя с вожжами в руках и глядя на лошадиный круп. Из-за зависти к Хоро ему было совсем нетрудно не смотреть на нее.

— Мм, надо бы заняться хвостом, — вдруг произнесла Хоро. Хвост был единственным, что ее волновало постоянно. Ни на мгновение не задумавшись, она одним движением выпростала хвост из-под балахона.

Впрочем, беспокоиться было не о чем: превосходная видимость означала, что никто не сможет застать их врасплох.

Хоро принялась расчесывать хвост, время от времени выбирая из него блох и вылизывая мех для пущей чистоты и гладкости.

Этому занятию она посвятила все внимание без остатка — уже из этого можно было понять, насколько оно было для нее важным.

Она начала с основания хвоста, покрытого темно-бурой шерстью, и, дойдя наконец до пушистого белого кончика, подняла голову.

— Ах да.

— ...Что?

— Когда мы доберемся до следующего города, мне понадобится масло.

— ...Масло?

— Мм. Я слышала, оно очень полезно для хвоста.

Лоуренс, не произнеся ни слова, отвернулся от Хоро.

— Ну так как, купишь? — с чарующей улыбкой спросила Хоро, склонив голову набок.

Даже бедняку трудно было бы устоять перед такой улыбкой, однако Лоуренс лишь метнул косой взгляд.

Кое-что куда большее, чем ее улыбка, стояло у него перед глазами — например, ее долг перед ним.

— Одежда, которая сейчас на тебе, плюс вдобавок гребень, дорожный сбор, вино и пища — ты это все сложила? А когда приедем в город, будет еще подушная подать. Только не говори мне, что не умеешь складывать, — произнес Лоуренс, имитируя интонации Хоро; та, однако, продолжала улыбаться.

— Я, конечно, умею складывать, но отнимать у меня получается лучше, — заявила она и рассмеялась чему-то своему.

Лоуренс знал, что она затевает какую-то месть, но все же ее поведение было странным. Возможно, она до сих пор была пьяна.

Он кинул взгляд на винные мехи, лежавшие в повозке. Господин Латпаррон дал им пять мехов, и два из них были уже пусты.

Вполне возможно, что Хоро и впрямь была пьяна.

— Что ж, добавь все то, что ты уже съела. Если ты такая мудрая волчица, уж конечно, ты сама сможешь определить, каков будет мой ответ.

— Хорошо, определю! — Хоро улыбнулась и весело кивнула.

Едва Лоуренс вновь посмотрел вперед с мыслью, что хорошо бы она и впредь была такой же сговорчивой, Хоро продолжила:

— Ты непременно купишь.

Лоуренс скосил глаза, лишь чтобы увидеть ее ухмылку. Кажется, она действительно была пьяна. Улыбалась она просто очаровательно.

— Вы только гляньте, во что превращается разум пресловутой мудрой волчицы, стоит ей перебрать вина, — пробурчал Лоуренс себе под нос. Хоро приклонила голову к другому плечу.

Если она спьяну выпадет из повозки, то может пораниться. Лоуренс протянул руку, чтобы поддержать ее хрупкое плечо, и тут Хоро ухватила его руку с поистине волчьим проворством.

Удивленный, Лоуренс взглянул ей прямо в глаза. Она не была пьяна, и она не смеялась.

— Это ведь благодаря мне твоя повозка наполнена такими дешевыми вещами. У тебя будет хорошая прибыль.

Все ее очарование как рукой сняло.

— С-с чего это?..

— Я не позволю тебе меня принижать. Уж не думаешь ли ты, что я не заметила, как ты заломал того торговца? У меня острый ум и острое зрение, о да; но не забывай, я и слышу тоже очень хорошо. Я не могла не расслышать твои переговоры, — Хоро неприятно улыбнулась, обнажив клыки. — Так ты купишь мне немного масла, да?

Лоуренс действительно воспользовался уязвимым положением господина Латпаррона во время переговоров, и все действительно прошло так, как он только надеялся.

Он мысленно выругал самого себя за то, что не смог скрыть своего явного удовлетворения, когда подписывал договор. Когда становится известно, что кто-то должен сорвать большой куш, к нему непременно начинают пытаться подольститься — такова человеческая природа.

— Аа, эээ, ну... ты хоть знаешь, сколько ты мне должна? Сто сорок серебряков! Ты хоть представляешь, какие это деньги? И ты думаешь, что я буду тратить на тебя еще?

— О? Так ты что, хочешь, чтобы я тебе заплатила? — в голосе Хоро слышалось легкое удивление, словно она могла заплатить в любой момент.

Во всем мире не найдется человека, который не хотел бы получить обратно деньги, которые дал в долг. Лоуренс, стиснув зубы, вперил взор в Хоро и проговорил очень четко и тщательно:

— Конечно. Я. Хочу.

Если Хоро выплатит все, что должна, разом, он сможет заполнить повозку бОльшим количеством товара и лучшим товаром, а значит, получит бОльшую прибыль. Чем больше денег вкладываешь, тем больше получаешь — вокруг этой аксиомы вертелся весь мир торговца.

Однако после этих слов Лоуренса выражение лица Хоро переменилось. Теперь она смотрела на него холодно, словно говоря: "Вот, значит, как".

Такая внезапная перемена заставила Лоуренса запнуться.

— Вот, значит, какие у тебя мысли, — произнесла Хоро.

— Ч-что ты?..

Лоуренс собирался закончить словами "...имеешь в виду?", но Хоро оборвала его реплику.

— Что ж, полагаю, если я выплачу долг, то стану свободной волчицей. Понятно. Что ж, тогда я заплачу.

После этих слов Хоро Лоуренс понял, что она хотела сказать.

Несколько дней назад, во время событий в Паттио, Лоуренс видел истинное обличье Хоро; тогда он в ужасе отшатнулся. Глубоко оскорбленная, Хоро попыталась покинуть Лоуренса, но он остановил ее, заявив, что будет гнаться за ней до самого севера, пока не получит с нее деньги, что она задолжала, когда разорвала его одежду.

"Что бы ни случилось, ты заплатишь, — сказал он тогда. — Если ты сейчас оставишь меня, это ничего тебе не даст".

Хоро осталась с Лоуренсом, пояснив, что если он будет ее преследовать до самого севера, это будет слишком неприятно для нее; и Лоуренс полагал, что все эти разговоры о выплате долга — лишь предлог для них обоих.

Нет — он верил в это.

Он верил, что даже если она выплатит ему долг, все же она захочет, чтобы он продолжил путешествовать вместе с ней до ее родного северного леса, — даже несмотря на то, что ее застенчивость не позволит ей признать это открыто.

А вот теперь Хоро все перевернула с ног на голову. То, что долг действительно был лишь притворством с его стороны, она использовала против него же.

Единственное слово вертелось у него в голове.

Несправедливо. Хоро вела себя просто несправедливо.

— Раз так, я просто верну тебе деньги и отправлюсь на север. Интересно, как там поживают Паро и Миури?

Хоро отвернулась, постаравшись вздохнуть так, чтобы Лоуренс услышал.

Лоуренс, лишившись дара речи, с кислым видом смотрел на сидящую рядом с ним девушку-волчицу и лихорадочно пытался придумать, что бы ответить.

Ему казалось, что если он потребует, чтобы Хоро заплатила ему немедленно и затем отправилась своим путем, она именно так и сделает, — и этого как раз он не хотел. Тут ему пришлось бы взмолиться о пощаде.

Да, решительно ничего очаровательного в Хоро не было.

Лоуренс неотрывно смотрел на нее, лихорадочно пытаясь найти достойный ответ; Хоро же упорно глядела в сторону.

Шло время.

— ...Мы не определили срок уплаты. Я согласен получить долг, когда мы приедем на север. Тебя это устроит?

Какая-то часть Лоуренса все еще упрямилась. Он просто-напросто не мог допустить, чтобы эта нахальная девушка-волчица заполучила все в точности так, как хочет. Эта фраза была его последней уступкой.

Хоро явно все поняла. Медленно повернув к нему голову, она довольно улыбнулась.

— Думается мне, я смогу заплатить тебе к тому времени, когда мы приедем на север, — произнесла она, придвигаясь ближе к Лоуренсу. — И я намереваюсь заплатить с избытком, а это значит, чем больше ты вложишь, тем выше будет твоя прибыль. Так ты мне купишь, да?

Хоро подняла голову и посмотрела Лоуренсу глаза в глаза.

Прекрасные карие с красноватым отливом глаза.

— Ты имеешь в виду масло?

— Да. Пусть это будет частью моего долга, но, пожалуйста, купи, а?

Просьба казалась на удивление разумной, и достойное возражение Лоуренсу в голову не шло.

Все, что он мог, — обреченно свесить голову набок.

— Благодарю, — сказала Хоро и потерлась о его руку, словно кошка, просящая ласки; ощущение вовсе не было неприятным.

Он знал, что именно этого Хоро и хотела; чувство одиночества было неотъемлемой частью его долгого непрерывного скитания как бродячего торговца.

— Но ты действительно его изрядно прижал, да? — спросила Хоро, приклонившись к Лоуренсу и вновь занявшись хвостом.

Эта волчица прекрасно чувствовала ложь, так что Лоуренс не раздумывая ответил правду:

— Скорее, он сам поставил себя в такое положение, когда я просто не мог его не прижать.

Доход с перепродажи военного снаряжения, правда, был не очень велик. Прибыльнее было бы закупать материалы, изготавливать из них оружие и доспехи и затем продавать. Ну а если торговля заключалась лишь в том, чтобы отвезти большое количество оружия туда, где на него всегда есть спрос, особо большой разницы в цене не выторгуешь.

Ради этого небольшого, но верного дохода Лоуренс и направлялся в Рубинхейген.

— И сколько ты получишь?

— Зачем тебе это?

Хоро, по-прежнему приклоняясь к Лоуренсу, кинула на него быстрый взгляд и тут же отвернулась.

Тогда Лоуренс, как ему показалось, понял.

Хоро, хоть и выжала из него согласие купить ей масло, все же беспокоилась о его доходах.

— Что? Я всего лишь хотела подоить немного бродячего торговца, который едва сводит концы с концами. Только и всего.

В ответ на эту ядовитую реплику Лоуренс лишь легонько щелкнул Хоро по голове.

— Оружие в Рубинхейгене продается лучше всего, но его туда и везут многие. Из-за этого цена падает, и очень уж высокую прибыль я не получу.

— Но ты так много купил, все же на этом выиграешь, да?

Строго говоря, повозка была заполнена не доверху, но весьма прилично. Выглядел товар внушительно и весил немало. Прибыль и ожидалась небольшой, но лишь по сравнению с вложенной Лоуренсом суммой денег. То, что Лоуренс получил вдвое больше товара, чем мог реально позволить себе купить, лишь добавляло к его радости. Как гласит поговорка, "даже капля поднимает уровень воды в море", и прибыль Лоуренса должна была уступить лишь его прибыли от сделки с перцем.

По правде сказать, дохода должно было бы хватить на покупку большего количества яблок, чем вместила бы повозка, что уж говорить о масле; но если Лоуренс заикнется об этом Хоро — кто знает, чего она от него потребует; поэтому он придержал язык.

Хоро в блаженном неведении продолжала расчесывать хвост.

При взгляде на нее Лоуренс почувствовал себя чуть-чуть виноватым.

— Ну, я бы сказал, на то, чтобы купить немного масла, нашей прибыли в любом случае хватит, — произнес он.

Хоро кивнула, явно удовлетворенная ответом Лоуренса.

— Правда, если подумать, немного пряностей было бы весьма уместно, — пробормотал Лоуренс, оценивая в уме прибыль от продажи снаряжения по сравнению с его ценой.

— Ты их ел?

— Я не такой, как ты, обжора. Я говорю о прибыли.

— Пфф. Ну и что, почему ты тогда снова не закупишь пряностей?

— Цены в Рубинхейгене мало отличаются от тех, что в Поросоне. После уплаты пошлин я остался бы в убытке.

— Тогда что об этом думать? — коротко заметила Хоро и прикусила кончик хвоста.

— Если бы сейчас я получил такую же долю прибыли, как с пряностями, или, может быть, чуть-чуть побольше, мне хватило бы, чтобы открыть лавку.

Скопить денег на собственную лавку было заветной мечтой Лоуренса. В той заварухе в Паттио он немало поправил свое состояние, но цель по-прежнему оставалась далека.

— Ну должно же быть еще что-то, — заметила Хоро. — Скажем... золото или драгоценные камни. На них можно получать верную прибыль, да?

— В Рубинхейгене на таких вещах большого дохода не сделаешь, по правде сказать.

Вылизывая мех на хвосте, Хоро негромко чихнула: возможно, шерстинка попала ей в нос.

— А почему?

— Пошлины слишком высокие. Они защищают своих. Невозможные пошлины для всех, кроме некоторых торговцев. Делать дела там просто невозможно.

Города, подрывающие сами основы торговли подобными защитными мерами, встречались не так уж редко.

Но Рубинхейген стремился, чтобы все доходы получала Церковь, и только она. В соборе Рубинхейгена, если отнести туда золото, на него могут поставить святую печать Церкви, и это золото дарует своему обладателю безопасную дорогу, или счастье в жизни, или победу в сражении — все милостью Единого бога, конечно же. Существовало даже золото, которое обеспечивало счастье в посмертии; и все это золото продавалось по заоблачным ценам.

Церковники, правящие Рубинхейгеном, столковались с подвластными им торговцами, чтобы сохранить за собой этот денежный поток; поэтому пошлины на ввоз золота в город были колоссальными, а наказание за контрабанду — жесточайшим.

— Хех.

— Если бы нам каким-то образом удалось протащить туда золото, мы бы выручили за него, ну, скажем, вдесятеро больше, чем затратили на покупку. Но с прибылью растет и опасность, так что у меня нет выбора, кроме как копить понемногу.

Лоуренс вздохнул, с тоской подумав о том, когда же этот путь будет им пройден до конца.

В городах вроде Рубинхейгена было немало торговцев, которые за один день имели такую прибыль, какую Лоуренс, трудясь в поте лица, получил за всю прошедшую жизнь.

Это казалось несправедливым — нет, более чем несправедливым, это было решительно странно.

— О, вот как? — неожиданно произнесла Хоро.

— А у тебя есть другая идея?

В конце концов, она же была мудрой волчицей. Возможно, она действительно придумала какой-нибудь неслыханный план.

Лоуренс выжидательно смотрел на нее. Оторвавшись на время от расчесывания хвоста, Хоро повернула голову ему навстречу.

— Почему бы тебе просто не протащить его туда?

"Если бы она всегда была такой глупой, она была бы просто прелесть", — подумал Лоуренс, услышав такое предложение.

— Если бы это было возможно, так бы все делали.

— О, значит, ты не можешь.

— Когда пошлины идут вверх, контрабанда идет вверх тоже — это закон. Они обыскивают путников очень тщательно.

— Уж конечно, небольшое количество они не найдут.

— Если все-таки они найдут что-то, они отрубят тебе руку, и это в лучшем случае. Прибыль не стоит риска. Стоила бы, если ввозить много... но это невозможно.

Хоро разгладила мех на хвосте и кивнула, удовлетворенная его состоянием. Лоуренс не видел разницы с тем, что было, но у Хоро, похоже, были свои критерии.

— Мм, это верно, — сказала она. — Что ж, твои дела идут стабильно. Пока твои прибыли постоянны, все нормально.

— Ты, несомненно, права, но у меня тут завелась некая спутница, помешанная на том, чтобы тратить эти самые постоянные монеты.

Хоро зевнула, сделав вид, что не расслышала сарказма, и стала ерзать на месте, пряча хвост. Затем она потерла глаза и полезла назад, в повозку.

Лоуренс был настроен не вполне серьезно. Оторвав взгляд от Хоро, он вновь посмотрел на расстилающуюся перед ним дорогу. Пытаться говорить с Хоро, когда она вознамерилась лечь спать, было абсолютно тщетно, так что он отказался от идеи.

Какое-то время до него доносился лязг оружия, которое Хоро распихивала, чтобы расчистить себе место, но вскоре воцарилась тишина, и он услышал удовлетворенный вздох.

Кинув взгляд назад, Лоуренс увидел, как Хоро свернулась калачиком, точь-в-точь собака или кошка. Он не сдержал улыбки.

По ряду причин он не мог сказать точно, о чем он думает, но он действительно хотел, чтобы Хоро осталась с ним.

Пока Лоуренс об этом размышлял, Хоро неожиданно раскрыла рот.

— Я забыла сказать: то вино, что мы взяли у хозяина — я вовсе не собираюсь выпить его все одна. Сегодня вечером мы должны пить вместе. И наслаждаться бараниной тоже.

Несколько удивленный, Лоуренс оглянулся, но Хоро уже свернулась обратно.

Но теперь она улыбалась.

Лоуренс вновь перевел взгляд вперед и, держа поводья, принялся править лошадью как можно более аккуратно, чтобы повозку не трясло сильнее, чем необходимо.

К оглавлению

Глава 2

Сплошные холмы кончились, теперь дорога шла практически ровно; пологие и короткие подъемы и спуски едва ли заслуживали этих названий. Ехать было легко.

Такая дорога идеально подходила Лоуренсу, еще не до конца пришедшему в себя после вчерашнего похмелья.

Наслаждаясь превосходным вином и пищей вместе со своей спутницей, он невольно перестарался. Если бы сейчас ему пришлось ехать по горной дороге, скорее всего, он давно бы свалился в какое-нибудь ущелье.

Сейчас, однако, поблизости даже речки никакой не виднелось, не то что ущелья; так что вполне безопасно было предоставить лошади идти так, как ей вздумается.

Потому-то Лоуренс и начал подремывать, сидя на козлах повозки. Что до Хоро, то она дрыхла без задних ног; от нее исходило лишь беззаботное "хрр... хррр". Всякий раз, когда Лоуренс пробуждался от дремы, он мысленно воздавал хвалу небесам за столь спокойную торговую жизнь.

Впрочем, спокойное время вскоре подошло к концу; после полудня Хоро наконец проснулась и с заспанным видом потерла глаза. Лоуренс был не очень уверен, в какой позе она спала, но сейчас на ее лице отчетливо виднелись отметины.

По-прежнему с заспанными глазами, Хоро взобралась на козлы и сделала несколько больших глотков из меха с водой. "К счастью, она, похоже, от похмелья не страдает", — подумал Лоуренс. Если бы Хоро мучилась похмельем, ему пришлось бы остановить повозку. Иначе ее бы начало тошнить и вполне могло вырвать прямо в повозке — об этом думать совершенно не хотелось.

— Сегодня опять отличная погода.

— О да.

Обменявшись обычными повседневными репликами, Лоуренс и Хоро одновременно зевнули.

Ехали они сейчас по одной из главных дорог, что вели на север. По пути им встречались самые разные люди, в том числе торговцы, несущие флаги иных стран, — такие обычно можно было видеть только на бумагах, удостоверяющих качество заграничных товаров. Хоро, похоже, решила, что эти торговцы таким образом расхваливают свои родные страны; на самом же деле торговцы из далеких стран держали маленькие флажки, чтобы при встрече с соплеменниками те их сразу узнавали. Как правило, они стремились узнавать новости о своих родных землях. Оказавшись в чужой стране, где язык, пища, одежда — все было другим, даже бродячий торговец, проводящий в странствиях всю жизнь, начинал тосковать по родине.

После этого объяснения Лоуренса Хоро начала смотреть на флажки проходящих мимо торговцев с видимым волнением.

Уже сотни лет минули с того времени, как Хоро покинула свой родной город. Конечно, ее куда сильнее, чем этих торговцев из дальних стран, жгла тоска по общению с соотечественниками.

— Ну, во всяком случае, я смогу вернуться уже скоро.

Несмотря на улыбку, с какой Хоро произнесла эти слова, в лице ее все же читалось одиночество.

Лоуренс изо всех сил пытался придумать, что бы сказать, чтобы утешить Хоро, но ничего в голову так и не пришло. Повозка ехала себе вперед. В конце концов мягкий послеполуденный свет сделал это все совершенно неважным.

Ничего нет лучше, чем теплый солнечный свет в холодный зимний день.

Однако вскоре покой был внезапно разбит.

Как раз когда Лоуренс и Хоро, вместе сидящие на козлах повозки, собрались одновременно зевнуть, Хоро вдруг произнесла:

— Ты.

— ...Хм?

— Там впереди много людей.

— Что?!

Лоуренс поспешно натянул вожжи, и повозка остановилась. Прищурив глаза, в которых не было теперь и намека на сонливость, он вгляделся в даль.

Дорога шла более-менее ровно, так что обзор был отличный.

И все же Лоуренс не видел ничего похожего на людей. Повернув голову вбок, он обнаружил, что Хоро встала на ноги и неотрывно смотрит вперед.

— Там действительно люди. Может, случилось что-то?

— А оружие у них есть? — спросил Лоуренс.

Группы людей, которые можно было встретить в дороге, делились лишь на насколько категорий. К "дружественным" относились торговые караваны, перевозящие большие количества товаров, пилигримы, совершающие паломничество вместе, и аристократы или члены королевских семей, направляющиеся с визитом в другие страны.

Были, однако, и "недружественные" группы.

Бандиты, разбойники, голодные солдаты только что из боя, отряды наемников. Самая большая беда — встреча с недавно сражавшимися солдатами или с наемниками: можно было легко расстаться со всеми пожитками. И такой исход еще следовало признать удачным; если бы путник вздумал сопротивляться, то потерял бы и жизнь.

Если в путешествии принимали участие женщины... можно не пояснять, что произошло бы с ними.

— Оружие, хмм... кажется, нет. По крайней мере, они не похожи на эти мерзкие банды наемников.

— Ты уже сталкивалась с наемниками? — удивленно спросил Лоуренс. Хоро ухмыльнулась своей клыкастой улыбкой и ответила:

— Хотя с этими парнями с копьями и трудно иметь дело, все-таки до моей ловкости им далеко.

Глядя на гордую Хоро, Лоуренс решил не интересоваться больше подробностями ее встречи с бандой наемников.

— ...А поблизости кто-то есть?

Хоро, удостоверившись, что ни впереди, ни сзади никого поблизости нет, откинула капюшон и обнажила свои волчьи уши.

Острые волчьи уши были того же цвета, что хвост и волосы. Как и хвост, уши отражали все ее чувства, так что, следя за поведением ее ушей, можно было легко определить, например, лжет она или говорит правду.

Сейчас ее уши стояли торчком, устремленные вперед.

Выглядела она точь-в-точь как настоящий волк, следящий за добычей где-нибудь посреди луговины.

Лоуренсу довелось однажды смотреть глаза в глаза такому волку.

Было это, когда ночь только-только опустилась на землю. Дул холодный ветер, и вечернее небо заволокло тучами. Лоуренс тогда ехал степью. К тому времени, как его ушей достиг волчий вой, он уже был окружен стаей. Когда он это понял, вой доносился уже отовсюду, и лошадь, тянувшая повозку, в ужасе едва не вырвалась из упряжи.

И тут прямо перед глазами Лоуренса возник один-единственный волк.

То был мощный, крепкий зверь; он смотрел Лоуренсу прямо в глаза, и уши его, стоявшие торчком, казалось, различали даже дыхание. Увидев этого волка, Лоуренс осознал, что не сможет силой вырваться из окружившей его стаи; тогда он принялся швырять с повозки пищу — сушеное мясо, хлеб, — стараясь, чтобы волк видел то место, куда это все падало; а затем направил повозку прочь, прочь от этих волчьих глаз.

Лоуренс чувствовал у себя на спине взгляд волка; но вскоре вой стаи начал смещаться туда, где была разбросана еда, и Лоуренс спасся.

Нынешняя Хоро была точь-в-точь как тот волк.

— Мм... ты. Похоже, эти люди спокойно разговаривают.

Слова Хоро вернули Лоуренса к реальности, и он принялся размышлять.

— Может, это стихийный рынок?

Несколько торговцев встретились в дороге и принялись обмениваться сведениями, а потом это переросло в торговлю — подобное вполне могло произойти.

— Не могу сказать наверное, — ответила Хоро. — Но они не дерутся, в этом я уверена.

Хоро вновь укрыла голову под капюшоном и уселась на козлы.

Затем она искоса посмотрела на Лоуренса, давая понять, что лишь ему решать, продолжать ехать вперед или подать назад. Она, казалось, безмолвно спрашивала: "Ну, и что ты собираешься делать?"

Лоуренс мысленно нарисовал карту здешних мест и принялся думать.

Ему было совершенно необходимо привезти оружие и доспехи, что лежали в его повозке, в Рубинхейген, ибо он подписал договор, в котором обязался продать их гильдии, лавка которой располагалась в Рубинхейгене.

Но если он решит поехать в обход, им придется вернуться на приличное расстояние до ближайшей развилки с дорогой, проходимой для повозки, а затем ехать долгим кружным путем. Все прочие дороги здесь были, мягко говоря, в состоянии, далеком от идеального; передвигаться по ним можно было только пешком.

— Ты точно не чувствуешь запаха крови?

Хоро решительно кивнула.

— Если так, поедем и посмотрим. Крюк делать было бы слишком далеко.

— Даже если объявится банда наемников, я же буду здесь, — произнесла Хоро, извлекая из-под одежды висящий у нее на шее мешочек, наполненный зернами пшеницы. Чего-то более успокаивающего и придумать было трудно.

Улыбнувшись ей в ответ, Лоуренс движением поводьев направил повозку вперед.

* * *

— Чтобы отсюда добраться в обход, мне придется идти благословенным путем Святого Райана?

— Нет, короче будет, если ты пойдешь этой луговиной в Митцельхейм.

— А кстати, банда наемников на самом деле появилась?

— Не желаешь приобрести эту ткань? Если желаешь, могу поменять на соль.

— Кто-нибудь говорит на бассианском? Этого парня никто понять не может.

Эти и подобные фразы доносились до ушей Лоуренса и Хоро, когда они добрались до скопления людей.

Вдоль дороги собрались люди, в которых легко можно было распознать торговцев, а также бродячих ремесленников, отточивших свое мастерство во многих посещенных ими странах.

Часть их путешествовала пешком, часть на повозках; были и те, кто ехал, взгромоздившись на осла и подложив под себя охапку сена. Реплики, летающие в воздухе, произносились на самых разных языках; а те, кто не владел общеупотребительными языками, отчаянно жестикулировали, изо всех сил пытаясь понять, что происходит.

Всякий, кто сталкивался когда-то с трудностями из-за того, что не понимал языка, на котором говорили все вокруг, навсегда запоминал тот страх, который охватывал его тогда. И, конечно, если он тогда вез товар, от продажи которого зависело все его будущее, страх этот только усиливался.

Лоуренс, однако, тоже не мог разобрать их языка и потому, как ни сочувствовал бедолагам, помочь ничем не мог. Кроме того, он сам до сих пор не был уверен, что именно здесь происходит.

Глазами дав понять Хоро, чтобы она оставалась на козлах, Лоуренс соскочил на землю и обратился к ближайшему торговцу:

— Прошу прощения.

— Хмм? О! Собрат по дороге. Только что приехал?

— О да, только что из Поросона. А что здесь происходит? Только не говори, что граф решил устроить здесь бесплатный рынок.

— Ха-ха. Будь это так, здесь все бы уже давно расстелили соломенные подстилки и принялись торговать вовсю. На самом деле просто прошел слух, что на дороге в Рубинхейген шалит банда наемников, потому-то все здесь и стоят.

Торговец, что ответил Лоуренсу, был одет в тюрбан и свободные шаровары. Плотная накидка укрывала его тело по самую шею, за спину был закинут большой мешок. Судя по теплому одеянию торговца, похоже, он торговал в основном на севере.

На лице торговца виднелась дорожная пыль и следы ожогов, оставленных солнечным светом, что отражался от снежной глади. Морщины на коже, да и цвет кожи, говорили, что торговлей этот человек занимается уже много, много лет.

— Банда наемников... и в этих краях... неужели это наемники Генерала Ластора?

— Нет. Если верить слухам, их флаг красный с изображением орла, — ответил торговец.

Лоуренс нахмурился.

— Неужели банда наемников Хайнцберга?

— О? Ты тоже бываешь в северных землях? Точно, я именно так и слышал — Орлы Хайнцберга. Если у тебя в повозке добро, то встреча с ними — это хуже, чем даже с разбойниками.

Про эту банду говорили, что у них самые загребущие руки. Там, где они шарили, листка зеленого не оставалось, не то что каких-то ценных вещей. В северных землях про эту банду знал каждый. Пытаться прорваться дорогой, которую они занимали, — все равно что покончить с собой.

Банда наемников Хайнцберга, помимо прочего, была известна и тем, что своих жертв обнаруживала быстрее даже, чем орел в небе. Безмятежно едущего по дороге торговца поймают — он и глазом моргнуть не успеет.

Кстати, если подумать: с чего бы банде наемников, всегда промышлявшей на севере, вдруг податься на юг? Эта мысль Лоуренса тревожила. Все, что делали эти банды, они делали к собственной выгоде. В этом отношении они были похожи на торговцев. Иными словами, их необычные действия, скорее всего, были связаны с какими-то внезапными изменениями в здешней торговле.

Например, с обрушением или взлетом цен на какие-то товары.

По привычке, свойственной всем бродячим торговцам, Лоуренс привык всегда думать о худшем, но он ведь был уже на полпути к месту своего назначения, и с большим количеством товара вдобавок. Поэтому он сказал себе, что думать о худшем бессмысленно, а нужно сейчас думать только об одном — как добраться до Рубинхейгена.

— Это значит, придется делать большой крюк, верно? — сказал он.

— Скорее всего. Я слышал, новую дорогу до Рубинхейгена проложили где-то от дороги на Каслату. Но, кажется, там сейчас тоже небезопасно.

Последний раз Лоуренс был в этих краях больше полугода назад, и о новой дороге он слышал впервые. Если память его не подводила, местность, о которой сейчас шла речь, представляла собой огромных размеров луговину, а на северном краю этой луговины был лес, о котором ходило множество слухов.

— Небезопасно — что именно?..

— О, там всегда волки встречались, но в последнее время, похоже, все стало хуже. Я слышал, две недели назад волки сожрали целый торговый караван, и, по слухам, призвал этих волков какой-то язычник-колдун.

При этих словах торговца Лоуренс припомнил, что почти все мрачные слухи о том лесе так или иначе были связаны с волками. Размышляя об этом, Лоуренс украдкой кинул взгляд на Хоро, которая наверняка подслушивала разговор, и увидел, что уголки ее губ чуть изогнулись в улыбке.

— И как мне добраться до этой новой дороги?

— Ха-ха, собираешься ехать той дорогой? Ну ты и горяч. Езжай вон по той дороге и сверни направо на первой развилке. Езжай дальше, пока не доберешься до следующей развилки. Сверни там налево — и поедешь туда, куда нужно. Только, думаю, лучше будет задержаться здесь на пару-тройку дней. Конечно, шансы, что там впереди вправду банда наемников, один к одному, а может, и меньше, но если ты на них наткнешься, вспоминать об этом будет поздно. Те, кто везут рыбу и мясо, скорее всего, поедут в другие города. Ну а я остаюсь здесь, так безопаснее.

Лоуренс кивнул и повернул голову в сторону своей повозки. Хорошо, что все его товары не могут протухнуть, подумал он. И все же он хотел доставить их в Рубинхейген как можно скорее.

Несколько минут Лоуренс молча размышлял; затем, поблагодарив торговца, он вернулся к повозке.

Хоро все это время послушно оставалась сидеть на козлах. Увидев, как Лоуренс возвращается, она произнесла с ухмылкой:

— Призвали их, э?

— Ну, и что думает волчица Хоро Мудрая? — поинтересовался Лоуренс, взявшись за поводья и по-прежнему размышляя, направить ему повозку вперед или нет.

— Хмм?

— Волки в луговине.

— Пфф.

Фыркнув, Хоро негромко рассмеялась, затем, прикусив ноготок своими острыми зубами, ответила:

— С ними проще иметь дело, чем с людьми. По крайней мере с ними можно общаться.

Довольно занятный ответ.

— Значит, решено.

Дернув поводья, Лоуренс развернул лошадь и направил повозку вперед, стараясь не наехать на увлеченных беседой торговцев.

Несколько торговцев, заметив, что делает Лоуренс, издали изумленные возгласы; большинство, однако, принялись махать ему шляпами и шарфами.

Таким образом они его подбадривали.

Торговцев, которые никогда не рискуют, не существует в природе — ведь огромные прибыли ожидают лишь тех, кто не боится идти на риск.

Новости, что банда наемников объявилась на той или иной дороге, распространялись быстрее чумы. Это объяснялось огромной опасностью таких банд.

Для торговца, однако, время было важнейшим торговым инструментом, его ничто не могло заменить. Потерять этот инструмент — все равно что понести огромный убыток.

Именно поэтому Лоуренс решил все же направиться к луговине, где могли объявиться волки. Ну и, конечно, то, что с ним была Хоро, тоже повлияло на его решение.

Этот слух, что в здешние места пожаловала банда наемников, наверняка повлиял и на цены, подумал Лоуренс. Если ему удастся использовать эту возможность, он даже сможет получить какую-никакую прибыль. И это он тоже учел, принимая решение. Раньше он думал о плохой стороне сложившейся ситуации, но вообще-то в ней было и хорошее.

Кроме того, в торговле часто все оборачивается совсем не так, как ожидаешь. Это одна из вещей, которые делают торговлю таким интересным занятием.

— А ты, похоже, в отличном настроении, — полным удивления голосом сказала Хоро. Лоуренс ответил лишь коротким "ага".

Всегда двигайся вперед, и доходы придут к тебе. Такова главная заповедь бродячего торговца.

* * *

Еще до следующего полудня они выехали на дорогу, что вела к луговине.

Так называемые "новые торговые пути" включали в себя как естественно образовавшиеся дороги, так и проложенные по приказу власть имущих. Иногда, чтобы проложить такую дорогу, приходилось вырубать кустарники и деревья; предусмотрительные строители засыпали дорогу галькой или покрывали досками, чтобы облегчить и ускорить движение повозок.

Разумеется, такие дороги были не бесплатны — за проезд по ним взимались немалые деньги. Зато на платных дорогах принимались серьезные меры против грабителей, так что для человека, которого заботят время и собственная безопасность, плата за проезд по такой дороге нередко оказывалась самым выгодным решением.

Дорога, лежащая перед Лоуренсом и Хоро сейчас, — та самая, на которой нередко появлялись волки, — была чем-то промежуточным между первым и вторым типами.

На перекрестке стоял деревянный столб с указателями. Похоже, сперва здесь, на пересечении путей, собирались что-то построить — на земле до сих пор остались лежать сложенные штабелями бревна, открытые всем дождям и ветрам. Видимо, здесь хотели устроить полноценную дорогу и собирать деньги с проезжающих, но сейчас тут торчал лишь одинокий указательный столб.

Перекресток дорог находился на вершине довольно крутого холма, и в том направлении, куда дорога шла дальше, видно было далеко. Там, должно быть, приятно было бы трапезничать. Несмотря на приближающуюся зиму, все вокруг зеленело густой травой. Перед глазами расстилалась колоссальных размеров луговина, на которой любой пастух был бы счастлив пасти своих овец.

Однако на дороге, что шла через луговину, виднелись лишь следы проезжавших здесь повозок. Дорога, местами сужающаяся из-за растущей по краям травы, шла прямо и прямо в западном направлении. Излишне говорить, что ни намека на других путников на этой дороге не было.

Если верить карте здешних мест, что была у Лоуренса в голове, лес, где, должно быть, и обитали волчьи стаи, лежал к северу от дороги. Правда, волки не ограничивались в своих передвижениях одними лишь лесами. Глядя на далекое высокотравье, Лоуренс все больше и больше убеждался, что эта луговина прекрасно подходила волкам для охоты.

Даже и без всякой Хоро любой бы предположил, что волки вполне могут здесь появиться, но Лоуренс все-таки решил уточнить у нее.

— Как ты думаешь? Похоже, что здесь водятся волки?

Хоро, сидящая на козлах и обсасывающая кусок сушеной баранины, при этих словах кинула на Лоуренса неверящий взгляд и ответила:

— Неужели ты думаешь, что они бы позволили обнаружить себя здесь, где так хорошо все видно? Мы, волки, вовсе не глупы.

Хоро с грубым фырканьем продолжила обсасывать кусок баранины, время от времени обнажая свои острые звериные клыки.

Слова Хоро и ее острые зубы напомнили Лоуренсу, что вообще-то она на стороне волков. Его чувства в связи с этим сам он затруднился бы описать словами.

Если они действительно нарвутся на волков, могут возникнуть неприятности.

— Особых проблем быть не должно. Даже если волчья стая все-таки появится, достаточно будет бросить им немного сушеного мяса. Мы, волки, не лезем в бессмысленные драки.

При этих словах Лоуренс кивнул и направил повозку вперед. Легкое дуновение ветерка принесло с собой звериный запах. Лоуренс в душе вознес молитву о счастливом путешествии.

* * *

— Серебряная монета Фарам.

— Неправильно. Это фальшивая серебряная монета Марину.

— Но фальшивая Марину эта, разве нет?

— Это монета Последнего Доминиона епископа Ладевона.

— ...

Хоро в молчании смотрела на россыпь монет на своей маленькой ладони.

Поскольку Хоро постоянно жаловалась, что ей скучно, Лоуренс начал учить ее различать деньги разных стран.

Даже волчице Хоро Мудрой, похоже, трудно было распознавать различные монеты, похожие друг на друга и по размеру, и по чеканке.

— Ну, ты легко будешь видеть различия, когда попользуешься ими достаточно долго.

Видя, как серьезно Хоро к этому относится, Лоуренс не решился смеяться над ней и вместо этого принялся ее утешать. Однако, вопреки его ожиданиям, слова утешения лишь сильнее задели ее гордость. Она подняла голову и уставилась на Лоуренса в упор, уши ее возбужденно встали торчком.

— Повтори еще раз! — громко выкрикнула она.

— Хорошо, пойдем сверху вниз.

— Мм.

— Серебряная монета Тренни, серебряная монета Ферин, серебряная монета Лютер, фальшивая серебряная монета Марину, серебряная монета Фарам, серебряная монета лысого короля Ландебара, серебряная монета Священного Зала Митцельфогге, фальшивая серебряная монета Священного Зала Митцельфогге, серебряная монета Святого Митцельфогге, серебряная монета рождественского праздника Митцельфогге, а эта...

— Ты, слушай.

— Хмм?

Лоуренс поднял взгляд от монет на ладони Хоро, которые он перечислял, и обнаружил, что Хоро смотрит на него с бурей чувств на лице — она была в гневе и в то же время, казалось, вот-вот расплачется.

— Ты надо мной смеешься, что ли?

Лоуренс вспомнил, что точно такие же слова сам он произнес когда-то давно, когда разучивал со своим господином виды и названия монет. При этом воспоминании он не смог удержаться от смеха.

— Гррррр...

Услышав низкое рычание Хоро и увидев ее оскал, Лоуренс поспешно стер улыбку с лица.

— Я не смеюсь над тобой. Просто во владениях епископа Митцельфогге чеканилось особенно много различных серебряных монет, — сказал он.

— Тогда не смейся.

Глядя, как Хоро вновь устремила взгляд на монеты, укротив свой гнев, Лоуренс все же не сдержал смешка.

— Если подумать, зачем нужно так много разных монет? Из-за этого все так сложно, — пожаловалась Хоро.

— Видишь ли, государства постоянно образуются, исчезают и вновь образуются. Кроме того, местные правители и церкви тоже часто выпускают новые монеты; ну а о фальшивых монетах и говорить не приходится, они появляются все время. К примеру, серебряную монету Лютер прежде называли фальшивой монетой Тренни, но их ходило такое огромное количество, что в конце концов они стали самостоятельными деньгами.

— Если бы они все были сделаны из меха, я бы их запомнила с первого же раза, — после этих слов Хоро фыркнула и издала вздох. Скорее всего, она имела в виду, что хорошо различает запахи, но Лоуренс не был уверен, какова доля правды в этом утверждении.

— Но зато это отличный способ убить время, верно?

Попытка заставить Хоро улыбнуться оказалась неудачной. Сунув монеты, что были у нее в руке, обратно Лоуренсу, Хоро заявила:

— Пфф, не буду больше запоминать. Вздремну лучше.

Лоуренс выдавил неловкую улыбку, но Хоро, не обращая на него внимания, поднялась, чтобы перелезть с козел в повозку. Лоуренс обратился к ее спине:

— Ты ведь и во сне узнаешь, если волки объявятся поблизости, верно?

— Разумеется.

— Если они нас окружат, будет плохо.

Когда человека окружают разбойники или наемники, положение достаточно тяжелое, но хотя бы возможность объясниться с ними на словах чуть-чуть успокаивает. С волками же объясниться совершенно невозможно, и невозможно угадать, когда они вдруг решат напасть.

Даже рядом с Хоро Лоуренсу было неспокойно.

— Как же тебе нравится нервничать.

Возможно, Хоро угадала потаенные мысли Лоуренса: обернувшись к нему, она произнесла с натянутой улыбкой:

— Обычно животное, когда спит, не очень отличается от того, когда бодрствует. Это только люди совершенно не чувствуют опасности во сне.

— Из уст существа, которое во сне так храпит, это звучит совсем неубедительно.

На эти слова Хоро недовольно ответила:

— Я не храплю.

— ...Ну, по правде сказать, это не так уж громко.

Вообще-то храп Хоро можно было назвать даже немного симпатичным, именно поэтому Лоуренс добавил последнюю фразу. Вопреки его ожиданиям, однако, Хоро нахмурилась еще сильнее. Похоже, ее совершенно не интересовало, звучит ее храп симпатично или нет.

— Я сказала, я не храплю.

— Понял, понял, — улыбнувшись, ответил Лоуренс.

Перебравшись обратно на козлы, Хоро прижалась к Лоуренсу и повторила:

— Я не храплю.

— Именно поэтому я и сказал "понял".

Хоро сидела с очень серьезным выражением лица, словно для нее это был вопрос чести; но от ее пронзительного взгляда сердце Лоуренса екнуло. Еще недавно, когда Лоуренс только познакомился с Хоро, он был единственной и постоянной жертвой ее насмешек; но сейчас, Лоуренс был в этом твердо уверен, у него получалось общаться с Хоро все лучше и лучше.

В итоге, похоже, Хоро не нашла чем ответить Лоуренсу и, надув губы, словно не желая признать свое поражение, отвернулась.

При виде такого поведения Хоро Лоуренс чуть улыбнулся и невольно пробормотал себе под нос:

— Только здесь действительно ни малейшего намека, что тут кто-то есть.

Да, на всей этой луговине, которая простиралась докуда хватало глаз, не было видно ни души.

Лоуренс сперва думал, что на этой дороге — короткой дороге в Рубинхейген — должны иногда появляться путники, даже несмотря на слухи о волках; но, обернувшись назад, он убедился, что и там не видно ни единого человека.

— Сила слухов велика, — ответила Хоро, по-прежнему глядя в сторону. При виде такого детского поведения Лоуренс негромко рассмеялся и, кивнув, сказал:

— Верно.

— Однако похоже, что эта дорога все-таки не совсем безлюдна, — эту фразу Хоро произнесла совсем не так, как предыдущую, и спрятала хвост под балахон.

Затем она вздохнула с очень недовольным видом.

Раньше, когда они встречали других торговцев во время своего путешествия, Хоро продолжала холить свой хвост как ни в чем не бывало, припомнил Лоуренс. Именно поэтому действия Хоро, столь явно спрятавшей хвост, его озадачили. Впрочем, объяснение нашлось тотчас же.

— Пахнет овцами. Впереди человек из тех, кого я ненавижу больше всего.

Если посреди луговины разносился запах овец, это значило, что человек впереди был пастухом. Несомненно, Хоро спрятала хвост, потому что знала: пастухи особенно чутки ко всему, что как-то связано с волками.

Глядя, как Хоро наморщила нос, когда произносила последнюю фразу, нетрудно было понять, насколько глубокую вражду она питала к пастухам.

Пастухов и волков сделала врагами сама судьба.

Впрочем, логически рассуждая, волкам и бродячим торговцам тоже полагалось быть врагами, так что Лоуренс решил не развивать эту тему.

— Что собираешься делать? Может, объедем? — предложил Лоуренс.

— Они пусть спасаются бегством, не мы. Нам ни к чему их избегать.

При виде по-прежнему недовольного лица Хоро Лоуренс не выдержал и рассмеялся. Конечно, Хоро метнула на него пронзительный взгляд, но он отвернулся, сделав вид, что не заметил.

— Ну раз ты сама так сказала, едем вперед. Тем более, колеса легко могут застрять, если мы поедем по траве.

Уловив безмолвный кивок Хоро, Лоуренс шевельнул вожжами и направил повозку вперед.

Как и раньше, повозка продолжала ехать по узкой ленте дороги посреди луговины. Прошло немного времени, и наконец вдалеке стали различимы белые точки — явно овцы. Хоро продолжала молчать, и лицо ее оставалось недовольным.

Лоуренс искоса взглянул на Хоро, но востроглазая мудрая волчица этот взгляд заметила. Фыркнув, она поджала губы и сказала:

— Ты еще даже не родился, а я уже несколько веков ненавидела пастухов. Сейчас мирно ужиться с пастухом для меня совершенно невозможно.

Хоро опустила голову и, вздохнув, продолжила:

— Когда такая вкусная на вид еда мелькает прямо перед глазами, и при этом нам все время твердят, что это не еда и пробовать ее нельзя, — представь себе, каково нам. Разумеется, мы ненавидим этих людей.

То, как серьезно это все говорила Хоро, казалось Лоуренсу довольно забавным; но в то же время он понимал, что с точки зрения Хоро это и есть серьезно, и потому смотрел прямо перед собой, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица.

Повозка подъехала уже достаточно близко, чтобы даже Лоуренс мог нормально разглядеть овец.

Поскольку овцы двигались все вместе, точно определить их количество было невозможно; где-то десяток, не больше. Овцы шли вперед и на ходу флегматично жевали траву.

Разумеется, там были не только овцы. Рядом с овцами шел так ненавидимый Хоро пастух, а рядом с ним — пастушья собака.

Пастух был облачен в длиннополый плащ цвета пожухлой травы; с грязно-серого пояса свисал рожок. В руке пастух держал посох выше собственного роста; к верхнему концу посоха был привязан колокольчик размером с ладонь.

Черный пастуший пес с бдительным видом носился вокруг своего хозяина. Благодаря своей длинной черной шерсти он казался шаром черного пламени. Лишь на морде и кончиках лап мех был белым.

Говаривали, что если странник встречает на своем пути пастуха, он должен помнить две вещи.

Во-первых, нельзя приводить пастуха в дурное настроение. Во-вторых, следует убедиться, что под плащом не скрывается демон.

Такое настороженное отношение к пастухам было вызвано тем, что пастухи ведут образ жизни еще даже более одинокий, чем бродячие торговцы.

Насколько одинок пастух, ясно уже из того, что по лугам, простирающимся во все стороны докуда хватает глаз, он бродит лишь со своей собакой да со стадом. Но, что еще более важно, сама природа пастушьего занятия такова, что люди просто не в силах думать о пастухах как о нормальных человеческих существах.

Человек, путешествующий в одиночку, в компании лишь стада животных; изо дня в день бродящий по бескрайним лугам; держащий в одной руке длинный посох, а в другой рожок, — такой образ легко подходил какому-нибудь языческому колдуну, способному подчинять зверей своей воле.

Ходили слухи, что встреча с пастухом в дороге сулит благословение духов земли и что целую неделю после этой встречи путник будет огражден от несчастий; но ходили и другие слухи — что пастухи являются воплощением демонов, и малейшая потеря бдительности приведет к тому, что душа путника окажется запертой в теле овцы.

Лоуренс вовсе не считал эти слухи нелепыми: от пастухов вправду веяло чем-то, от чего легко было поверить в подобное.

Поэтому Лоуренс поднял вверх правую руку и описал ей в воздухе три кольца. Пастух в ответ четырежды поднял и опустил посох. Эти действия считались ритуалом, который полагалось исполнять всякий раз при встрече с пастухом. Когда ритуал был успешно завершен, на душе у Лоуренса немного полегчало. По крайней мере, тот, с кем он встретился, не был мертвым духом.

И все же, хотя первая проверка была успешно пройдена, требовалось подъехать поближе, чтобы удостовериться, что перед ним не демон в человеческом обличье.

— Я Лоуренс, бродячий торговец, это моя спутница Хоро.

Когда расстояние между ними сократилось настолько, что на одеянии пастуха можно было разглядеть следы штопки, Лоуренс остановил повозку и представился. Пастух оказался ниже, чем Лоуренс ожидал, — лишь немного крупнее Хоро. Когда Лоуренс назвал себя, пастуший пес, до того сгонявший овец, подбежал к хозяину и уселся рядом с ним, словно верный рыцарь.

Серые с голубоватым оттенком глаза внимательно уставились на Лоуренса и Хоро.

Пастух стоял молча, не издавая ни звука.

— С помощью Господа я добрался сюда, где встретился с тобой. Если ты истинный пастух, ты знаешь, что должен делать, верно? — сказал Лоуренс.

Истинный пастух должен был подтвердить, что он пастух, традиционными для людей этого занятия песнопениями и танцами.

Пастух медленно кивнул и протянул руку, держащую посох вертикально, прямо перед собой.

К удивлению Лоуренса, рука оказалась неожиданно тонкая; впрочем, в следующее мгновение он был удивлен еще больше.

— С благословением Господа.

Голос, начавший петь пастуший гимн, принадлежал юной деве.

— С защитой, даруемой духами земли.

Искусно двигая посохом, пастушка привычными движениями изобразила на земле небольшую стрелу; затем, повернувшись сама и вращая посох, она провела от кончика стрелы круг против часовой стрелки.

— Слушая послания небес с ветром, вбирая в себя любовь фей, как овца вбирает траву.

Замкнув круг у конца стрелы, пастушка мягко подняла правую ногу и с притопом опустила ее на землю.

— Овцы ведомы пастухом, а пастух ведом Господом.

Теперь она держала посох неподвижно, указывая им на конец стрелы.

— Милостью Господа, пастух следует праведным путем.

В какую страну ни приди, песни и танцы пастухов везде были почти одни и те же — несмотря на то, что пастухи не образовывали постоянных гильдий, как ремесленники и торговцы.

Говаривали, что пастухи умели посылать сообщения людям, находящимся далеко от них, с помощью ветра. Возможно, в какой-то степени эти слухи были правдивы.

— Прошу простить меня за то, что подозревал тебя. Теперь я вижу, что ты истинный пастух, — произнес Лоуренс, сходя с повозки. В уголках губ пастушки затеплилась улыбка. Лицо ее было почти полностью скрыто под капюшоном, так что Лоуренс не мог судить уверенно; но, судя по губам, это была красивая девушка.

Лоуренс твердил себе, что должен держаться вежливо и благородно; но тем не менее его грызло любопытство.

Среди торговцев женщины встречались редко, среди пастухов же — и того реже. А эта пастушка была к тому же юна и красива. У любого торговца, впитавшего любопытство с молоком матери, это просто не могло не вызвать искреннего интереса.

Впрочем, частью натуры торговца была и полнейшая беспомощность во всем, что выходило за рамки торговых отношений.

Лоуренс был тому идеальным примером. Он был совершенно не в состоянии найти тему, на которую бродячий торговец мог бы пообщаться с пастушкой; в конце концов ему пришлось задавить в своем сердце любопытство и произнести фразу, которая всегда произносится при встрече с пастухом.

— Могу ли я попросить пастушку, с которой меня свела милость Господа, помолиться за безопасность моей дороги?

— С превеликим удовольствием.

Голос пастушки был спокоен, как стригущие траву овцы. Любопытство Лоуренса раздулось сильнее, чем летнее облако. Хотя он, конечно, не позволил чувствам отразиться на лице, но любопытство в сердце ему приходилось давить усилием воли. Бесстыдно совать нос в чужие личные дела было совершенно не в характере Лоуренса, зато неумение красиво говорить — как раз, наоборот, в характере. Подходя к пастушке с просьбой о молитве, он невольно позавидовал Вайссу, меняле из Паттио — тот говорить умел.

Более того, совсем рядом с ним в повозке сидела Хоро — та, что ненавидела пастухов больше всего на свете.

В первую очередь из-за этого и следует обуздать любопытство, мелькнуло в голове у Лоуренса.

Пока Лоуренс пытался успокоить свои мысли, пастушка, которую он попросил помолиться за его безопасность, подняла посох двумя руками высоко вверх и начала выпевать молитву.

— Парути, Мис, Туэро, мору. Лу, шпитцоу, тирадо, куру.

Язык этот был ведом только пастухам; он не походил ни на древний язык Священного писания, ни на какой-либо из языков, употребляемых в разных странах мира. Сколько его ни слушай, все равно он кажется таинственным и странным.

Сами пастухи не знали в точности, что означают их молитвы; но тем не менее когда пастух молится о безопасной дороге, он всегда читает одну и ту же молитву, из какой бы страны он ни был родом.

Даже завершающее действие — когда пастух опускает посох и дует в рожок, извлекая из него единственную протяжную ноту, — всегда одно и то же.

Лоуренс поблагодарил пастушку и протянул ей потемневшую медную монету. Это был обычай — благодарить пастуха не золотой или серебряной, но медной монетой; и по обычаю же пастух не мог отказаться от вознаграждения. Пастушка протянула руку — рука оказалась чуть крупнее, чем у Хоро, — и Лоуренс опустил в ладонь монету, вновь выразив словами свою благодарность.

Ему по-прежнему не удавалось придумать тему для разговора. Хоть и с сожалением, но в конце концов он вынужден был оставить эту мысль.

Однако едва Лоуренс попрощался с пастушкой и направился к повозке, как тут же застыл на месте.

Все потому, что пастушка внезапно обратилась к нему.

— Эмм... если мне позволено будет спросить, не в Рубинхейген ли ты направляешься?

Голос ее был полной противоположностью хрустально-звонкому голосу Хоро. Едва ли кто-то, услышав этот голос, предположил бы, что его обладательница занимается таким тяжелым занятием, как пастушество. Оглядываясь, Лоуренс улучил возможность кинуть взгляд на Хоро. Та сидела отвернувшись, и вид у нее был скучающий до невозможности.

— Да, я выехал из Поросона и намереваюсь направиться в Рубинхейген, — ответил Лоуренс.

— Где ты узнал про эту дорогу?

— На пути Святого Метрогиуса, совсем недавно.

— Вот как... а до тебя дошли слухи о волках?

Услышав последнюю фразу, Лоуренс понял, почему пастушка к нему обратилась.

Похоже, она решила, что Лоуренс — бродячий торговец, который выбрал эту дорогу просто по незнанию.

— Я их слышал. Но, поскольку меня торопит время, я решил все равно воспользоваться этой дорогой.

Упоминать Хоро было совершенно необязательно. Ради денег торговцы нередко шли вперед не раздумывая, даже несмотря на риск встречи с волками, так что едва ли у пастушки возникнут подозрения.

Реакция пастушки на эти слова, однако, его удивила.

Почему-то лицо ее исполнилось глубокого сожаления.

— Вот как... — тихо произнесла она, и плечи ее поникли. Все это ясно показывало, что изначально она на что-то надеялась. На что, однако, она могла надеяться?

Переворошив в голове весь только что состоявшийся разговор, Лоуренс нашел лишь два возможных ответа.

Либо она надеялась, что Лоуренс не слышал о волках, либо — что он не торопится.

Да, судя по содержанию разговора, лишь на это могла надеяться пастушка.

— Что-то не так?

Лоуренс ощутил, что в подобной ситуации поинтересоваться было необходимо, — не как торговцу, но как мужчине. Он улыбнулся своей деловой улыбкой и изо всех сил попытался выглядеть галантно.

Сидящая сзади Хоро наверняка была очень недовольна; но Лоуренс решил на время выкинуть это из головы.

— Э? А, ничего... эммм...

— Не нужно скромничать, говори, не стесняйся. Или, может, тебе нужно что-то купить?

Если речь заходила о торговле, быстрота мысли и языка Лоуренса была непревзойденной.

Не исключено, что здесь могла получиться какая-то сделка, и одновременно ему удалось бы разузнать что-то об этой пастушке — даже феи встречались чаще, чем подобные ей. Прячась под маской улыбчивого торговца, заботящегося исключительно о покупке и продаже, он, конечно, проделал в уме такой расчет.

Однако едва он услышал следующую фразу пастушки, все эти планы словно выдуло у него из головы.

— Эмм... будет ли мне позволено... просить тебя... чтобы ты меня нанял?

Выдавив эти слова, пастушка изо всех сил стиснула посох обеими руками и оперлась о него; тут в голове Лоуренса стало совсем пусто.

Когда пастух просит кого-то его нанять, это значит, что он предлагает заботиться об овцах этого человека.

Но у Лоуренса же не было овец. Если у него и было животное, то лишь высокомерная и хитроумная волчица.

— Эээ... ты, должно быть, и сама видишь по моей одежде — я бродячий торговец. Мне очень жаль, что приходится отвергать такое хорошее предложение, но у меня нет овец...

— Нет, не то... это не то, что я имела в виду, — поспешно перебила пастушка, взмахнув руками. Затем она принялась лихорадочно оглядываться по сторонам, словно пытаясь купить себе время, чтобы собраться с мыслями.

Поскольку капюшон наползал ей на глаза, Лоуренс не видел, куда она смотрит; но, судя по всему, она явно что-то высматривала.

Несомненно, она искала что-то, что помогло бы ей объясниться.

То, что пастушка искала, она нашла очень быстро.

Лоуренс смог понять, что именно она искала, потому что от всего ее тела неким сверхъестественным образом внезапно повеяло чувством облегчения, — почти как если бы под капюшоном у нее оказалась пара выразительных ушей, как у Хоро.

Искала она четвероногого рыцаря в черных меховых доспехах — верного слугу, пастушьего пса, бдительно несущего стражу у ног своей госпожи.

— Я пастушка. Я умею не только заботиться об овцах, но и отгонять волков.

При этих словах она сделала легкое движение правой рукой, и черный пес тут же вскочил на ноги.

— Если ты желаешь нанять меня, я смогу защитить вас обоих; волки не нападут на вас до конца вашего пути. Что ты скажешь?

Словно дополняя неуклюжее самовосхваление своей госпожи, пес гавкнул и побежал собирать овец, которые начали было уже разбредаться.

Лоуренсу доводилось слышать, как люди нанимают солдат или рыцарей, когда им приходится пересекать земли, опасные встречами с разбойниками; но никогда он не слышал, чтобы кто-либо нанимал пастуха для защиты от нападений волков. Конечно, если рядом с человеком шел хороший пастух, человек словно получал дополнительно пару острых глаз и ушей, и это вполне могло защитить от волков. Но даже если так — коли он ни разу не слышал о таких вещах, это означало, что пастухи никогда не предлагали этого.

Лоуренс вновь перевел взгляд с черного пса, который носился вокруг овец, словно показывая, как он будет защищать их от волчьей стаи, на его хозяйку.

Скорее всего, пастушке, ведущей уединенную жизнь, редко перепадала возможность кому-то вежливо улыбнуться... если вообще перепадала. Уголки губ под капюшоном изогнулись в неестественной ухмылке.

Поразмыслив, Лоуренс наконец раскрыл рот.

— Пожалуйста, немного подожди. Я должен посоветоваться со своей спутницей.

— Б... благодарю тебя за беспокойство.

Хотя отчаяние, сквозившее в облике пастушки, вызвало у Лоуренса желание нанять ее немедленно и без дальнейших разговоров, но в то же время найм означал необходимость платить деньги, а когда речь заходила о деньгах, голова торговца умела высчитывать лишь прибыли и убытки.

Лоуренс чувствовал, что Хоро, как враг пастухов, лучше всех подходит для того, чтобы расспрашивать о них. Поэтому он, быстро подойдя к козлам, обратился к сидящей на них и зевающей от скуки Хоро:

— Что ты думаешь об этой пастушке?

— Хмм? Мм...

Хоро потерла уголки глаз и повернула голову в сторону пастушки. Лоуренс обернулся вслед за ней. Пастушка на них не смотрела — она командовала псом.

Едва ли она специально показывает свое мастерство, подумал Лоуренс, — просто не дает овцам разбрестись.

Когда овечье стадо стоит на месте, оно гораздо охотнее, чем идущее, рассыпается в стороны.

Отвернувшись от пастушки, Хоро лениво произнесла:

— Я куда привлекательнее.

Лошадь заржала, как засмеялась.

— Я не это имел в виду. Я спрашивал о ее мастерстве.

— О мастерстве?

— Ты можешь определить, насколько она искусна как пастух? Если она хороша, нанять ее имеет смысл. Ты разве не слышала наш разговор?

Метнув короткий взгляд на пастушку, Хоро произнесла очень недовольным тоном:

— Разве тебе недостаточно меня?

— Достаточно, конечно. Но я никогда прежде не задумывался о самой идее нанять пастуха для защиты от волков. Это новый вид занятий, а вдруг он окажется прибыльным? Как ты думаешь?

Хоро была мудрой волчицей, способной распознавать человеческую ложь; но даже зная, что Лоуренс не лжет, она все же глядела на него подозрительно.

Впрочем, Лоуренс быстро понял ее намерения.

— Я вовсе не поддался ее женским чарам — ты ведь куда привлекательнее.

Затем Лоуренс пожал плечами, как бы говоря: "Неужели этого недостаточно?", на что получил ответ:

— Испытание с трудом, но пройдено.

Эти слова Хоро произнесла суровым тоном, но при этом улыбалась и смотрела весело, так что Лоуренс решил, что она шутит.

— Так все-таки, насколько хорошо ее мастерство?

На лице Хоро вновь появилась недовольная гримаса.

— Я, правда, не видела своими глазами, как эта пастушка управляется с волками, и потому не могу судить точно, но полагаю, что ее уровень где-то от среднего до высокого.

— А чуть определеннее?

— Я бы смогла забрать ее овец. Но если нападут обычные волки, даже стаей, скорее всего, она их отгонит с легкостью.

Столь высокая оценка Хоро застала Лоуренса врасплох.

— Эта пастушка хорошо умеет управляться с овцами. Так называемый "трудный пастух" — это пастух, у которого есть умная собака и умение с этой собакой слаженно работать. У этой персоны есть и то, и другое. Судя по ее голосу, она еще довольно молода. Какой же она может стать. Возможно, мне стоит воспользоваться случаем...

— Понял. Спасибо.

Лоуренс был не вполне уверен, всерьез говорит Хоро или шутит, но, услышав шелест хвоста, решил, что она по крайней мере наполовину серьезна.

Однако теперь, когда Лоуренс узнал, насколько эта девушка искусна как пастух, он мог принять решение. Хоть она нанималась и на короткое время, все равно это требовало денег, и было бы очень печально, если бы она оказалась неумелой. С этой мыслью Лоуренс уже начал было разворачиваться, но голос Хоро его остановил.

— Ты.

— Хмм?

— Ты действительно собираешься нанять эту девушку?

В голосе Хоро таилась нотка укоризны.

Услышав этот вопрос, Лоуренс вспомнил вдруг, что Хоро ведь терпеть не может пастухов.

— Ох... ты вправду их так сильно ненавидишь?

— Если ты интересуешься, ненавижу ли я их, ответ, конечно же, "да". Однако проблема не в этом. Если не говорить обо мне, я спрашиваю: действительно ли все в порядке с наймом этой девушки?

Лоуренс почувствовал себя так, словно он только что получил совершенно неожиданный удар кинжалом.

— ...А в чем проблема?

Лоуренс не понимал, что имеет в виду Хоро, и потому честно спросил. Мягко вздохнув, Хоро недовольно прищурила глаза. Янтарные с красноватым отливом глаза смотрели пронзительно, словно прожигая все на пути струей холодного огня.

— Если ты ее наймешь, это означает, что какое-то время нам придется путешествовать вместе, разве не так? Я спрашиваю: не будет ли это проблемой?

Хоро не отрывала от Лоуренса холодного взгляда.

Поскольку она по-прежнему восседала на козлах, ее глаза располагались выше, чем у Лоуренса. Только вряд ли именно из-за этого она казалась такой рассерженной.

Почему же найм пастушки так сильно разозлил Хоро? Лоуренс принялся лихорадочно рыться у себя в голове в поисках ответа.

Почти ничего не приходило ему в голову, за исключением самой простой и явной причины, — что Хоро ненавидит пастухов. Одну за другой он отбрасывал все приходящие ему в голову возможности, пока не пришел наконец к выводу.

Неужели Хоро предпочитала, чтобы вместе путешествовали лишь они вдвоем?

— Тебе это не нравится?

— Дело не в том, нравится мне это или не нравится, — холодно ответила Хоро, отчего у Лоуренса лишь усилилось впечатление, что она просто упрямится. Значит, и это ей свойственно, подумал Лоуренс, не в силах подавить легкую улыбку.

— Всего два дня, потом мы приедем в Рубинхейген. Что такого?

— ...Ничего такого.

Прежде чем произнести эти слова, Хоро украдкой взглянула на него. При этом она казалась такой милой.

— Возможно, тебе будет не вполне удобно, но потерпи немного.

Неожиданно милое поведение Хоро вызвало улыбку на лице Лоуренса.

И все же Хоро вновь нахмурилась и переспросила:

— Что именно мне потерпеть?

— Хммм, ну, конечно...

Слова застряли у Лоуренса в глотке. Вряд ли хорошая идея — вслух заявить, что Хоро будет ревновать, подумал он. Если он скажет правду, Хоро, скорее всего, начнет с жаром утверждать, что он говорит глупости.

— Я действительно хочу всего лишь посмотреть, можно ли использовать пастуха для защиты от волков. Ты ведь можешь это вытерпеть два дня, верно?

— ...Я, конечно, могу, но проблема не в этом, да?

— Это...

Лоуренс кинул взгляд на пастушку. Хоро воспользовалась возникшей паузой и продолжила.

— Я о том, что если мы так просто возьмем и решим путешествовать с еще одним человеком, он может вызнать, кто я. Меня-то это не тревожит, но тебя будет, верно?

После этих слов Хоро Лоуренс почувствовал, как его хребет буквально промерз насквозь. Даже пастушка, стоящая на некотором удалении, ощутила, что что-то не так, и посмотрела на него, склонив голову набок.

Да, вот оно что! Вот в чем причина! Как он мог упустить нечто столь очевидное? Пот проступил у него по всей спине, и он желал лишь одного: чтобы этот пот, стекая вниз, смыл заодно его ошибку.

"И почему мысль, что Хоро желает путешествовать лишь вдвоем со мной, первой пришла мне в голову? — спрашивал сам себя Лоуренс. — Не слишком ли я стал самоуверен?"

Лоуренс затылком ощущал взгляд Хоро.

Даже пастушка, стоя отнюдь не рядом, углядела некое изменение в его состоянии. Уж конечно, мудрая волчица, сидящая вплотную, рассмотрела все, что творилось в глубине его души, в подробностях.

— Ага, понятно.

При этих словах Лоуренс залился краской.

— Значит, мм... ты надеялся услышать от меня что-то такое, хмм?

Хоро медленно повернула голову, и Лоуренс увидел, что теперь эта зловредная девушка-волчица нацепила на себя одинокое и потерянное выражение лица.

Сжав кулачки, она поднесла их к уголкам губ и произнесла печально и застенчиво:

— Я... хотела бы путешествовать лишь с тобой одним...

Говоря это, она специально изогнулась всем телом и робко отвернулась, но тотчас повернулась обратно. Выражение лица ее мгновенно переменилось, взгляд вновь стал холоден, изо рта вырвались слова упрека:

— Не веди себя как глупец.

Лоуренс был не в силах вымолвить ни слова; он чувствовал одновременно стыд и гнев, настолько сильные, что ему с трудом удавалось держаться на ногах.

Больше всего Лоуренс сейчас желал испариться на месте, долой с глаз Хоро. Он развернулся, чтоб отойти, но голос Хоро вновь остановил его.

"Что, недостаточно еще она надо мной поиздевалась?" — подумал он. Обернувшись, он увидел, что Хоро на козлах улыбается.

Эта улыбка говорила: "Ну, ты просто невыносим".

При виде улыбки Хоро на сердце у Лоуренса полегчало.

— Ох уж... — вздохнула Хоро. Лоуренс в ответ натянуто улыбнулся.

— Ладно, два дня я смогу скрывать от нее, кто я. Решай сам, как сочтешь нужным.

Хоро зевнула и решительно отвернулась, давая понять, что переговоры окончены.

Лоуренс кивнул и зашагал к пастушке.

У него было такое чувство, что они с Хоро стали чуть-чуть ближе друг к другу.

— Прошу прощения, что заставил тебя так долго ждать, — извинился он.

— Ничего, ничего. Ну так... эммм...

— Как насчет сорока трие до Рубинхейгена? Если на нас действительно нападут волки и мы останемся целы и невредимы, я доплачу еще.

Поскольку разговор Лоуренса и Хоро так затянулся, пастушка, видимо, ожидала получить отказ. Несколько секунд она стояла остолбенев; потом, когда значение сказанных Лоуренсом слов наконец дошло до нее в полной мере, она поспешно закивала.

— О... очень рада иметь с тобой дело.

— Это я хотел сказать.

Протягивая пастушке руку, чтобы рукопожатием обозначить заключение сделки, Лоуренс вдруг осознал, что до сих пор не знает ее имени.

— Позволь поинтересоваться, как тебя зовут.

— Ах, п-прошу прощения.

Пастушка словно только что поняла, что ее голова по-прежнему укрыта, и поспешно сдернула капюшон.

Лоуренс в последние времена частенько был смущен и сбит с толку — из-за Хоро, разумеется, — но увиденное им стало усладой для души.

Из-под капюшона показалось девичье лицо с тонкими чертами; эта хрупкость чем-то напоминала овечью. Светлые волосы, собранные в хвост, явно не знали гребня. Фигура казалась немного слишком худощавой, и от нее исходило ощущение бедности. Темно-карие глаза смотрели открыто и невинно.

— Мое имя Нора Арендт.

— Что ж, позволь и мне представиться. Я Крафт Лоуренс. В делах я известен как Лоуренс.

Лоуренс пожал робко протянутую Норой руку. Рука Норы, чуть более крупная, чем у Хоро, на мгновение отдернулась от неожиданности, но тут же успокоилась и мягко стиснула ладонь Лоуренса. При том же, что и у Хоро, размере ее ладонь оказалась жесткой на ощупь, выдавая, что перед Лоуренсом действительно пастух.

— Что ж, прошу тебя сопроводить нас в Рубинхейген.

— С превеликим удовольствием.

Улыбка Норы напомнила мягкую летнюю траву.

* * *

Лоуренс сперва думал, что с овечьим стадом он будет двигаться медленнее, чем прежде, но все оказалось совсем не так.

Овцы шли куда быстрее, чем он ожидал. Когда дорога шла под горку, им достаточно было чуть-чуть ускориться, и они с легкостью оставляли повозку позади.

Хотя блеяние их и звучало по-прежнему лениво, но бежать при этом они могли так же быстро, как горный поток несет белую тряпицу.

Разумеется, Нора держалась прямо позади стада без малейших усилий. В общем, положение было такое: стадо бежало впереди, Нора шла следом, а уже сзади ехала повозка Лоуренса.

— Энек.

Едва Нора позвала его по имени, черный пастуший пес Энек помчался к ней, словно стрела с наконечником из черного пламени, и принялся радостно прыгать вокруг нее в ожидании команды. Затем Нора качнула колокольчиком на конце посоха, и Энек тотчас ветром понесся к голове стада.

Лоуренс, конечно, не умел оценивать на глаз мастерство пастуха, но даже он мог видеть, что командовать Нора умела. Такого взаимопонимания, как у ее с Энеком, не достигнешь за несколько дней.

Однако Энек выглядел довольно старым, тогда как Норе было на вид не больше семнадцати-восемнадцати лет. Лоуренс предполагал, что отец Норы был пастухом, и пастуший пес достался ей по наследству.

Любопытство, являющееся неотъемлемой чертой любого торговца, было написано у Лоуренса на лице.

— Нора.

— Да?

— Скажи, ты давно занимаешься пастушеством?

Дождавшись, когда Лоуренс договорит, Нора подняла посох и один раз звякнула колокольчиком. Затем она замедлила шаг и подошла к правому боку повозки.

Сидящая на козлах слева Хоро глубоко спала.

— Всего четыре года, — ответила Нора.

Человеку, пожелавшему стать пастухом, нужно было хорошенько запомнить всего лишь пастушеские песнопения и танцы, а также несколько молитв о безопасной дороге. Поэтому частенько совсем юный пастух уже имел за плечами десятилетний опыт.

Посох и пастуший пес были необязательны: любой человек, способный хлестнуть овцу по заду хворостиной и направить ее вперед, мог стать хорошим пастухом.

— А этот пастуший пес... э... Энек, ты сама его вырастила?

— Нет, я его нашла.

Такого ответа Лоуренс не ожидал. Искусный пастуший пес был истинным богатством пастуха, и ни один пастух не позволил бы своему псу потеряться.

Он нашел лишь одно возможное объяснение: предыдущий владелец почему-то перестал заниматься пастушеством и оставил пса.

— Я стала пастушкой уже после того, как подобрала Энека.

— А до того? — не удержался Лоуренс.

— Я помогала в богадельне при монастыре, и мне было дозволено там же жить.

Лоуренс чувствовал, что лезть в чью-то личную жизнь неправильно; однако Нора вовсе не выглядела недовольной и отвечала довольно откровенно. Возможно, из-за того, что пастушки встречались очень редко, она уже привыкла, что ее расспрашивают о себе.

Прежде Нора жила в богадельне — это значило, что у нее не было ни семьи, ни денег. И все же она стала искусной пастушкой. Похоже, небеса не забывали одарять людей удачей.

— Когда я жила в богадельне, я все время мечтала, что у меня будет собственная работа, — произнесла Нора. — И мне действительно очень повезло, что я нашла Энека.

— Должно быть, ты смогла встретить Энека, потому что каждый день искренне молилась.

— Да, я тоже уверена, что моя встреча с Энеком — это судьба, назначенная мне небесами.

Нора качнула посохом, издав мелодичный звон, и Энек тотчас подбежал к ней.

Едва быстрый топоток лап Энека достиг ушей Лоуренса, Хоро чуть дернулась и прижалась к Лоуренсу. Некогда Хоро заявила, что чувствует приближение волков даже во сне. Похоже, то была правда.

— Землю, на которой стояла богадельня, обманом захватили торговцы, и я совершенно не знала, что мне делать дальше. Именно тогда я и нашла Энека.

Слова Норы вызвали у Лоуренса смутное раздражение, — он ведь и сам был торговцем, — но он не мог не признать, что такие вещи происходят довольно часто.

— Когда я его нашла, он был весь израненный, на него смотреть было страшно, — продолжила Нора.

— На него напали волки?

Лоуренс почувствовал, как Хоро шевельнулась. Возможно, она лишь притворяется спящей, мелькнуло у него в голове.

— Нет, думаю, то были разбойники или наемники... потому что никаких волков в тех краях не было. Энек тогда лежал, свернувшись, у подножия холма, и в зубах у него был этот посох.

— Понятно.

Нора погладила Энеку шею; тот радостно гавкнул.

Энек явно был не единственным, кто в те дни находился между жизнью и смертью у подножия холма. Все те, кого вышвырнули из богадельни, были почти наверное обречены на голодную смерть. Между человеком и псом, вместе прошедшими и пережившими те испытания, несомненно, образовалась связь, разорвать которую совсем непросто.

Кроме того, пастушество было занятием тяжелым и одиноким. Вполне естественно, что Нора была рада возможности говорить с Энеком.

По крайней мере, с псом говорить куда приятнее, чем с бесчувственной лошадью, подумалось Лоуренсу.

— Однако я впервые в жизни встретил пастуха, желающего охранять кого-то в пути, — произнес он.

— Э?

— Обычно пастухи такими вещами не занимаются, верно? — улыбнувшись, пояснил Лоуренс. На лице Норы тут же отразилось смущение, и она застенчиво опустила голову.

— На самом деле...

— Хмм?

— На самом деле мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить.

Похоже, то, как она стискивает свой длинный — выше ее роста — посох, является чем-то вроде привычки.

Лоуренс понял, какие чувства скрывались за словами Норы.

Если не считать горожан, очень немногие из людей были не подвластны чувству одиночества.

— Но это лишь одна из причин.

Лицо Норы просветлело, и, подняв голову и взглянув вперед, она продолжила:

— Я хочу стать портнихой и придумывать новые одежды.

— О, так ты зарабатываешь деньги, чтобы вступить в гильдию?

При этих словах Нора явно смутилась. Похоже, ей казалось, что, поскольку она не торговец, то, если она заговорит о деньгах, на нее будут смотреть как на невежу.

— В наши дни, в какой бы город ты ни пошла, плата за вход в гильдию везде высокая, — сказал Лоуренс. — Правда, в новых городах обычно пониже.

— Э? Правда?

Красивые темно-карие глаза Норы горели предвкушением; сейчас при виде ее лица любой бы невольно улыбнулся.

Жить в городе и иметь там постоянную работу — эту мечту лелеяли практически все, кто вел бродячую жизнь. Такую работу, как пастушество, даже взрослый мужчина счел бы тяжелой. Наверняка тем сильнее было стремление Норы осуществить свою мечту.

— Некоторые гильдии в новых городах вообще предлагают вступить даром.

— Д-даром... — неверяще пробормотала Нора. Ее присутствие действовало на Лоуренса умиротворяюще — после того, как несколько дней он провел в компании одной лишь Хоро.

— Если ты в будущем встретишь на дороге торговцев, можешь спросить у них, где собираются строить новые города. Если тебе попадется кто-то, кто знает, я уверен, он будет рад с тобой поделиться.

Нора приободрилась, словно услышала, где зарыто сокровище, и, улыбнувшись, кивнула.

Глядя на эту радостную Нору, Лоуренс решил, что сказать то, что он сказал, вполне стоило.

От Норы исходило нечто, что заставляло всех вокруг хотеть ей помочь. Лоуренс был взволнован до глубины души, представив, как она изо всех сил своих тонких рук борется за свою жизнь.

Невольно ему захотелось, чтобы сидящая рядом с ним мудрая волчица, которой достаточно было лишь собственного рта, чтобы держать в кулачке опытного и способного торговца, поучилась у Норы стойкости духа.

Тогда она стала бы настолько симпатичнее... даже про себя Лоуренс не осмеливался произнести эти слова.

— Правда, в последнее время новых городов собираются строить все меньше. Должно быть, самое практичное, что сейчас можно делать, — это продолжать жить честной жизнью и молиться небесам, чтобы они послали немного удачи.

Лоуренс думал, что Нора огорчится, но, к его удивлению, она лишь улыбнулась и шутливым тоном ответила:

— Да. И кроме того, если все время надеяться лишь на помощь небес, не получишь ничего, кроме нагоняев.

Если бы рядом не сидела Хоро, я давно бы пригласил Нору подняться ко мне на козлы, подумал Лоуренс.

И едва так подумал, как Хоро внезапно шевельнулась. Лоуренс поспешно произнес:

— Э... эмм, я, как бродячий торговец, думаю, что больший доход ты сможешь получить не пастушеством, а сопровождением торговцев. Пастухи ведь всегда борются между собой за пастбища, верно?

— ...Да, — и Нора натянуто улыбнулась. Судя по тому, как она запнулась, прежде чем ответить, для нее это было проблемой.

— В конце концов, в безопасных землях пастухи повсюду, — добавила она.

— А нет пастухов только в тех местах, где, по слухам, появляются волки, верно?

— Да.

— Да, волки могут доставить много проблем... ай!

Резкая боль в ягодице вынудила Лоуренса подскочить на месте. Под озадаченным взглядом Норы он попытался сгладить впечатление от своего странного поведения неловкой улыбкой и уселся обратно на козлы.

Похоже, Хоро и впрямь лишь притворялась спящей и вот теперь ущипнула Лоуренса за ягодицу.

— Думаю, волки всего лишь ищут еду. Но они действительно нападают на нас иногда... я все же предпочла бы оставаться в безопасном месте.

— Волки вправду такие хитрые и злые, — нарочно заявил Лоуренс, чтобы поквитаться с Хоро за щипок.

— Если будешь говорить о них много плохого, этим можешь их навлечь, поэтому я не говорю о них плохого.

— И то верно, — ответил Лоуренс. Согласился он потому, что, во-первых, Нора так симпатично и по-детски склоняла голову, когда говорила, ну а во-вторых, волчица, к которой относился разговор, сидела рядом с ним.

— Однако то, что ты остаешься цела и бережешь овец здесь, где, по слухам, водятся волки, означает, что ты очень искусна. Наверняка ведь пройдет совсем немного времени, и тебе доверят больше овец, верно?

— Нет, невредимой я остаюсь лишь милостью Господа... и еще, меня вполне устраивает то, что у меня вообще есть работа. Я бы даже не осмелилась попросить дать мне больше овец.

Может быть, Нора это говорила из скромности; однако, судя по ее улыбке без малейшего намека на радость, похоже, причина была в чем-то другом. Возможных вариантов было не очень много. Скорее всего, она была недовольна работодателем.

Хоть Лоуренс и знал, что поступает неправильно, но любопытство вновь его одолело, обратившись в слова:

— А может быть, твой работодатель просто не видит твоих способностей? Тогда почему бы тебе не поискать другого?

В конце концов, пастушество — такой же способ заработать на жизнь, как и любой иной труд, и вполне естественно, что пастухи могут искать лучших условий работы.

Однако на предложение Лоуренса Нора ответила, взглянув удивленно:

— Э... я не посмею искать другого работодателя.

Непохоже было, чтобы Нора опасалась, что у ее работодателя слух острее волчьего и что он услышит, как она о нем отзывается; скорее она была в этом искренне убеждена.

— Прости, это было очень невежливо с моей стороны. Когда человек становится торговцем, он начинает ставить прибыли и убытки превыше всего остального, — извинился Лоуренс.

— А, нет... ничего страшного.

Нора, казалось, была поражена своими собственными словами, но тут же слабым голосом произнесла:

— Эмм...

— Что такое?

— Эмм... а меняют работодателей... часто?

Вопрос удивил Лоуренса.

— Частенько. Человек начинает искать другого работодателя, если ему не нравятся условия работы у нынешнего.

— Вот как...

Однако, судя по тому, насколько потрясена была Нора, когда Лоуренс упомянул идею сменить работодателя, она вообще не думала, что подобные действия разрешены. А раз так — совсем нетрудно было догадаться, кто ее работодатель.

У Норы не было ни семьи, ни денег, и, скорее всего, ей пришлось преодолеть много трудностей, прежде чем она нашла хоть кого-то, кто согласился бы дать ей работу пастуха. Кроме того, даже от сильного мужчины-пастуха, поставленного приглядывать за овечьим стадом, работодатели ожидают обычно, что из десятка овец живыми вернутся не больше восьми. Если работа была поручена худой и хрупкой на вид Норе — скорее всего, работодатель ожидал, что из десятка выживет не больше пяти.

Лишь тот работодатель, который легко относится к прибылям и убыткам и притом милосерден, мог бы доверить Норе пасти своих овец.

Иными словами —

— Если мне будет позволено спросить: ты нанята Церковью?

На лице Норы отразилось невероятное изумление. При виде этого сердце Лоуренса возрадовалось.

— Э? Откуда ты знаешь?

— Это секрет, известный лишь торговцам, — с улыбкой ответил Лоуренс, после чего Хоро легонько наступила ему на ногу. Скорее всего, она намекает, чтобы я не очень-то зазнавался, подумал Лоуренс.

— Нет, эмм... да. Именно священник Церкви доверил мне этих овец...

— Ну, если это Церковь, ты можешь не волноваться о том, что потеряешь работу. Ты нашла хорошего работодателя.

Наверняка ее рекомендовал кто-то, надзиравший за богадельней. Все-таки связи в этом мире имеют большее влияние, чем удача и мастерство.

— Да, мне на самом деле очень повезло, — ответила Нора и улыбнулась.

Однако торговцу, хлеб которого состоял в том, чтобы находить правду в речах, полных лжи и лести, было совершенно ясно, что улыбка эта неискренняя.

Внезапно Нора отвернулась, чтобы отдать команду Энеку, и Лоуренс воспользовался случаем, чтобы взглянуть на Хоро, которая вот уже довольно продолжительное время притворялась спящей. Повернув голову, он обнаружил, что Хоро тоже смотрит на него; впрочем, она тут же отвернулась и закрыла глаза.

Если бы она раскрыла рот, то наверняка сказала бы что-то вроде: "А мне ее ничуточки не жаль", подумал Лоуренс.

— Церковь не только дала мне работу пастуха, но и еще много в чем помогла.

Нора явно говорила это наполовину чтобы убедить саму себя; от этих слов ее становилось только жальче.

Лоуренс услышал достаточно, чтобы понять, почему у Норы такое унылое настроение. Церковь вовсе не "наняла" ее — просто держала под присмотром.

Скорее всего, изначально Церковь дала Норе работу пастуха из сострадания. И, скорее всего, именно поэтому Нору так потрясла мысль о том, чтобы сменить работодателя.

Однако пастухи идеально подходили для того, чтобы их подозревали в еретичестве. Всякий раз, когда что-то происходило, в первую очередь совершенно несправедливо обвиняли их — считали слугами дьявола. То, что и женщина, занимающаяся такой работой, оказывается жертвой подозрений нередко заблуждающейся и упорствующей в своих заблуждениях Церкви, было абсолютно неудивительно — тем более если у этой женщины обнаруживалось выдающееся мастерство. Конечно, Церковь просто не могла не думать, что она пользуется языческими чарами. И вот так наверняка относились и к Норе.

Такое мог бы заметить каждый, каким бы тугодумом он ни был.

Если так, хорошо платить Норе просто не могли. Скорее всего, ей приходилось выполнять все, что прикажут, за самую маленькую плату; откладывать деньги на будущее в таких условиях было невероятно трудно, потому-то Нора и предложила Лоуренсу его охранять. К такому выводу он пришел.

И чутье торговца подсказало ему, что глубже в эти дела ему лезть не стоит.

Свое любопытство Лоуренс уже насытил. Если он полезет глубже, ему придется нести тяжесть возможных последствий.

— Понятно, — произнес он. — Ну, если так, не думаю, что тебе стоит менять работодателя.

— Правда?

— Да. Конечно, Церковь восславляет бедность и целомудрие, поэтому плата может быть и невысокой. Однако, пока Господь нас не оставит, Церковь никогда не исчезнет. А значит, тебе не нужно бояться потерять работу. А пока у тебя есть работа, тебе нет нужды тревожиться, что ты будешь есть завтра. Это действительно удача, верно?

Лоуренс решил, что даже если он заронит в Норе семя недоверия к Церкви и посоветует ей найти другого работодателя, все равно никто не возьмет на работу пастушку, за которой надзирает Церковь. Если из-за его слов эта одинокая девушка лишится работы, ему гордиться будет нечем.

Кроме того, Лоуренс ведь не лгал, да и Нора, похоже, была искренне убеждена в том, что все так и есть. Она медленно кивнула несколько раз и сказала:

— Конечно.

По крайней мере, у Норы была работа, так что положение ее вовсе не было таким уж плохим; и все же Лоуренс чувствовал, что она вправе надеяться на большее. Откашлявшись, он постарался сказать самым бодрым голосом, каким только мог:

— Однако у меня есть несколько знакомых в Рубинхейгене, и я у них разузнаю, не желает ли кто-нибудь из торговцев нанять охрану от волков. Господь ведь не запрещает подрабатывать, верно?

— Правда? Большое спасибо за беспокойство.

При виде того, как немедленно просияла Нора, Лоуренс почувствовал, что тронут.

Что ж, теперь он не имел права говорить, что Вайсс — меняла, живущий в речном городе Паттио, — развратный дурень.

Однако Нора была совсем не похожа на городских девушек, ремесленниц и продавщиц в лавках; от нее исходило какое-то присущее лишь ей чувство свежести. Хотя монахини в монастырях были очень серьезны и искренни, но они обычно смотрели на все с пессимизмом и старались подавлять любые чувства.

А Нора словно сохраняла все достоинства монахинь, не имея притом свойственных им скучных черт характера.

Даже начисто лишенный похоти мужчина не мог не любить Нору. Лоуренс готов был поклясться, что Энек, радостно вилявший хвостом рядом с Норой, мужского пола.

— Все, кто ведет бродячую жизнь, мечтают жить когда-нибудь в городе.

Это была несомненная истина.

Нора кивнула, после чего рывком взметнула посох вверх.

Едва услышав колокольчик, Энек рванулся вперед, и овечье стадо разом повернуло.

После этого разговор Лоуренса и Норы вертелся в основном вокруг пищи, которая встречалась им в их странствиях; эта тема не вызывала у них никаких разногласий.

Дорога шла ровно, и вид во все стороны от нее открывался отменный.

* * *

Ночь для пастухов наступает рано. Когда солнце еще только начинает садиться на западе, они уже решают, где устроиться на ночлег, а к тому времени, когда заходящее солнце окрашивает небо багрянцем и селяне лишь начинают возвращаться домой, пастух уже сворачивается калачиком и отбывает в страну сновидений. Это объясняется просто: пастух должен проснуться прежде, чем окончательно стемнеет и дороги опустеют, и затем всю ночь вместе со своей собакой охранять стадо.

Затем, когда небо начинает светлеть, пастух и его собака по очереди спят. Очень мало времени для сна — одна из причин, по которым пастушество считалось столь тяжелой работой. Бродячий торговец, для сравнения, имеет для сна достаточно времени, и его работа считается относительно легкой.

— Действительно тяжелая работа... — пробормотал Лоуренс, улегшись на козлах повозки и сунув в рот полоску сушеного мяса; погода стояла достаточно теплая, и нужды в разведении костра не было. Отсюда он мог прекрасно видеть Нору — девушка спала, свернувшись в плотный комочек близ дороги. Лоуренс предлагал ей устроиться в повозке, но Нора ответила, что давно уже привыкла спать на земле, после чего нашла небольшую залысину среди травы, свернулась там и заснула.

Оторвав взгляд от Норы, Лоуренс обнаружил, что сидящая справа от него Хоро выпростала из-под балахона хвост и расчесывает его; она явно была довольна, что ей наконец не нужно волноваться о взглядах окружающих.

Лоуренс смотрел сбоку на Хоро, на то, как она тщательно ухаживает за хвостом, и думал, как это она не устает расчесывать его по столько раз в день. В этот самый момент Хоро внезапно раскрыла рот и, не отрываясь от расчесывания, произнесла:

— Чтобы держать хвост в хорошем состоянии, самое важное — ухаживать за ним каждый день.

Сперва Лоуренс не вполне понял, к чему это она, но, вспомнив, чтО он только что произнес, сообразил. Хоро, похоже, отвечала на реплику, вырвавшуюся у него несколькими секундами ранее. Лоуренс тихонько рассмеялся, и Хоро, расслышав смех, подняла голову и взглянула на него с подозрением.

— А, так ты имел в виду ту девочку, хех.

— Ее зовут Нора Арендт.

Лоуренс специально произнес ее полное имя вслух, услышав, как Хоро с полным недовольства лицом обозвала Нору "девочкой".

Хоро кинула взгляд на лежащую позади повозки Нору и тотчас перевела его обратно на Лоуренса. Затем она внезапно раскрыла рот и выхватила полоску сушеного мяса, которую Лоуренс держал в зубах. От полной неожиданности Лоуренс несколько мгновений просто сидел и смотрел в пространство. Затем он попытался забрать мясо обратно, но, наткнувшись на жесткий взгляд Хоро, тут же убрал руку.

Лоуренс не думал, что Хоро злится из-за его поддразниваний; но сейчас она явно была очень раздражена.

Поскольку Хоро выбрала для расчесывания хвоста место рядом с ним, Лоуренс решил, что стрела ее гнева, скорее всего, нацелена не на него.

Вне всяких сомнений, у недовольства Хоро могла быть лишь одна причина.

— Не поэтому ли я еще тогда спросил твое мнение?

Со стороны это звучало как извинение; Хоро, однако, хмыкнула и ответила:

— Я даже хвост расчесать не могу спокойно.

— Можешь, если залезешь вглубь повозки, разве нет?

— Пфф, если я буду расчесывать хвост в повозке...

— То что?

Поскольку Хоро остановилась на полуфразе, Лоуренс переспросил. Хоро поджала губы, полоска мяса до сих пор свисала у нее изо рта. Она явно не желала развивать эту тему.

Лоуренсу очень хотелось узнать, какие же слова проглотила Хоро, но он опасался, что, если продолжит расспросы, Хоро разозлится всерьез.

Понять чувства Хоро бывает труднее, чем управиться с раненой лошадью. С этой мыслью Лоуренс отвернулся и поднес к губам мех с водой.

— Ты, похоже, наслаждался своей беседой.

Хоро внезапно произнесла эти слова, когда Лоуренс уже задвинул все мысли о ней в глубину сознания и раздумывал, не пора ли развести костер, — темнота уже опустилась.

— Хмм? С Норой, ты имеешь в виду?

Во рту Хоро по-прежнему держала украденную у Лоуренса полоску сушеного мяса. Глаза ее смотрели на хвост, которым она так гордилась, но только, похоже, вовсе не хвост стоял сейчас перед ее взглядом.

— Она сказала, что хочет с кем-нибудь поговорить. Почему же я должен был ей отказать?

Лоуренс не считал Хоро настолько узколобой, чтобы она дулась просто из-за того, что он по-дружески беседовал с пастушкой, которую она терпеть не могла.

Кроме того, ведь именно Хоро притворялась спящей все это время. Нора иногда кидала на нее взгляд исподтишка; она явно очень хотела поговорить с Хоро, которая выглядела ее ровесницей, но в итоге ей удалось лишь спросить, как ее зовут. Если Хоро желала присоединиться к беседе, у нее было множество возможностей это сделать.

— И кроме того, я уже сто лет не разговаривал с обычной девушкой, — шутливо добавил Лоуренс, кинув взгляд на Нору. Когда он вновь повернулся к Хоро, его сердце екнуло.

Ее лицо внезапно изменилось.

Однако сейчас на ее лице были вовсе не слезы ревности, на что он втайне надеялся.

Напротив, Хоро взирала на Лоуренса с жалостью.

— А ты не заметил, что этой девочке не нравится с тобой разговаривать?

— Э?

Лоуренс хотел было уже кинуть на Нору подозрительный взгляд, но сдержался, успев лишь чуть шевельнуть головой. Какой же он торговец, если раз за разом попадается на один и тот же трюк, подумал он.

Делая вид, что он вовсе не поворачивал сейчас голову, Лоуренс успокоил свои чувства и повторил слова, услышанные им когда-то от менестреля:

— О да, такое возможно. Если женщина влюбляется в мужчину с первого взгляда, он лишается удовольствия видеть, как она влюбляется в него медленно.

Когда Лоуренс услышал эти слова от менестреля, он верил в них лишь наполовину, но, как ни странно, сейчас, когда они вырвались из его собственного рта, ему казалось, что они в точности описывают его собственные чувства. Действительно, когда в тебя влюбляются медленно, это доставляет куда больше удовольствия, чем когда влюбляются с первого взгляда.

Однако слова Лоуренса, похоже, застали Хоро врасплох.

Во всяком случае, Лоуренс решил, что именно из-за этого ее лицо внезапно потеряло всякое выражение, и даже полоска сушеного мяса вывалилась изо рта.

— Какой я красноречивый, да?

Отчасти Лоуренс это сказал, чтобы обратить все в шутку, но какая-то часть его была всерьез в этом убеждена.

Впрочем, тут же оказалось, что поведение Хоро было подобно волне, которая отступает, но лишь для того, чтобы обрушиться на берег с силой шторма.

Хоро расхохоталась.

— Пфф! Ха-ха-ха-ха-ха... ну ты даешь... пфф... ха-ха-ха-ха-ха...

Хоро истерически хохотала, держась за живот. Несколько раз она пыталась остановить смех, но ей это всякий раз не удавалось и лишь вызывало новую волну хохота. В итоге Хоро свалилась в груду оружия и доспехов, вся красная от смеха, и продолжала хихикать уже лежа.

Лоуренс сперва тоже смеялся, глядя на Хоро, но затем его лицо стало кислым.

Столь тщательно расчесывавшийся прежде хвост был распушен сильнее, чем обычно, и стучал о днище повозки, будто моля о помощи.

— Эй, ты не перестаралась ли?

Даже если первоначально она стремилась вызвать ответный смех — когда над тобой смеются так долго, это перестает быть интересным.

— Ох уж...

Лоуренс вновь поднес к губам мех; вместе с водой он проглотил и гнев из-за того, что над ним смеялись, и смущение из-за того, что он процитировал менестреля, который сам мало что в этом понимал.

— Хууу... хуу... ахх... я умру от смеха, пфф...

— Ты кончила смеяться? — вздохнув, поинтересовался Лоуренс и посмотрел на медленно исчезающий за горизонтом солнечный диск. Ничто сейчас не могло заставить его посмотреть в сторону Хоро.

— Мм, похоже, ты тоже способен преподносить сюрпризы.

Лоуренс искоса глянул на Хоро и увидел, что она с усталым видом смотрит на него, лежа на груде снаряжения.

По правде сказать, выглядела Хоро так, как будто страдала, не в силах восстановить дыхание после долгого бега.

— Ну, если этого достаточно, чтобы у тебя улучшилось настроение, то оно того стоило.

Даже с учетом того, что Хоро не любила пастухов, она явно была очень раздражена. Лоуренс не считал, что Хоро всерьез ревновала из-за его дружеской беседы с Норой. Да и насчет расчесывания хвоста — не то чтобы у Хоро совсем не было возможности этим заниматься.

Быть может, Хоро просто было неуютно в присутствии незнакомых людей? Лоуренс обдумал такую возможность, но, вспомнив свою собственную первую встречу с Хоро, твердо сказал себе, что Хоро явно не то существо, которое стесняется незнакомцев.

— Хмм? Настроение?

Уши, показавшиеся из-под капюшона, когда Хоро свалилась в повозку от смеха, шевельнулись, и глаза, в которых все еще стояли слезы, вопросительно уставились на Лоуренса. Сейчас у Хоро было такое лицо, словно она только что увидела что-то невероятное.

— Но разве ты не сердилась, что не могла расчесывать хвост?

— ...Ооо.

Хоро, похоже, вспомнила.

— Ну да.

После этих слов лицо Хоро наконец-то вернуло былую безмятежность. Поднявшись с груды снаряжения и усевшись, она утерла слезы, оставшиеся в уголках глаз.

Глядя, как Хоро якобы только что вспомнила это, Лоуренс подумал, что, похоже, невозможность поухаживать за хвостом не была настоящей причиной недовольства Хоро. Это был лишь повод изобразить недовольство, а истинная причина лежала где-то еще.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь.

Кончик хвоста Хоро шелестнул в глубине повозки.

— И кроме того, после того как ты меня так рассмешил этой своей фразочкой, сердиться дальше просто глупо.

Снова рассмеявшись, Хоро, будто вспомнив что-то, вдруг выглянула из повозки и сказала:

— А эта девочка не мерзнет?

Солнце уже почти полностью ушло за западный горизонт, и небо на востоке окрасилось в густой ультрамарин. Слова Хоро напомнили Лоуренсу, что пора разводить огонь.

Лоуренсу доводилось слышать, что у пастухов не было привычки разводить костры, но он решил, что это не из-за того, что они особенно устойчивы к холоду, а просто им нужно приглядывать за стадом.

При этой мысли Лоуренс взглянул на Нору, свернувшуюся клубочком среди травы.

Неожиданно он почувствовал, как что-то приближается к его рту. Обернувшись, он увидел, как Хоро протягивает ему полоску сушеного мяса.

— Твоя награда за то, что рассмешил.

— Ты так громко хохотала, и все, что я получил, — вот этот кусочек мяса?

— Значит, ты не хочешь? — лукаво уточнила Хоро. Несмотря на некоторое смущение, Лоуренс решил все-таки взять мясо ртом.

Однако зубы его ухватили лишь воздух — Хоро в последний момент отдернула руку.

Хоро вновь принялась смеяться.

Если он продолжит играть в игру Хоро, то проиграет. Лоуренс решил не обращать на нее внимания, всем видом давая понять: "Мне лень реагировать на твои детские шалости".

Понимая, что если он не приступит к разведению огня немедленно, то всем им придется довольствоваться холодной пищей посреди холодной ночи, Лоуренс собрался уже спрыгнуть с козел повозки, как вдруг Хоро ухватила его за одежду и придвинулась совсем близко.

Лоуренс вздрогнул.

В последних багровых лучах заката на ее ресницах все еще виднелись слезы.

— По-моему, иногда можно для разнообразия попробовать и сырую баранину, как ты думаешь?

И все же при этих словах ее клыки обнажились. На фоне блеяния овец, звучащего сейчас, в сумерках, особенно скорбно, Лоуренсу было непросто убедить себя, что Хоро шутит.

В конце концов, она все же была волчицей.

Лоуренс легонько тюкнул Хоро по голове костяшками пальцев, давая понять, что пора прекращать шалить, и спрыгнул с повозки.

Хоро чуть надула губы, а затем негромко рассмеялась. Потом подобрала с повозки немного дров и соломы и протянула Лоуренсу.

К оглавлению

Глава 3

Чтобы попасть в Рубинхейген, необходимо было пройти два досмотра. Площадки для первого были расположены на всех главных дорогах, ведущих в Рубинхейген. Второй досмотр приезжие проходили, когда въезжали через ворота в городской стене.

Поток людей, въезжающих и покидающих город таких размеров, как Рубинхейген, был просто невероятен. Именно поэтому было необходимо сперва пройти проверку за пределами города и получить там пропуск, а потом уже направиться к въезду в город. Всякий законопослушный путник следовал предписанным путем; а тех, кто приходил или приезжал к городским воротам без пропуска, тотчас прогоняли.

Столь суровые правила нужны были в том числе, чтобы пресекать контрабанду, процветающую во всех крупных городах, а также чтобы предотвращать ввоз в город фальшивых денег.

Похоже, дорогой, который прибыли Лоуренс и его спутники, пользовались нечасто; площадка для досмотра здесь была не то чтобы грубой, но, во всяком случае, более просто сделанной, чем на других дорогах, которыми обычно пользовался Лоуренс. Судя по всему, здешний страж был знаком с Норой. Словно с помощью какого-то заклинания Нора без видимых усилий провела свое стадо через площадку для досмотра, где проход был нарочно сужен бревнами и камнями, наваленными по сторонам дороги. После того как содержимое повозки было осмотрено, Лоуренс и Хоро тоже покинули площадку.

Увидев перед собой городские стены Рубинхейгена, они поразились контрасту этого внушительного сооружения и простой площадки для досмотра.

Никакие короли на землях вокруг Рубинхейгена не правили, так что Рубинхейген был сам себе властью. Прорваться через городскую стену силой было невозможно. В глазах людей по всему миру городская стена, состоящая из собственно стены и окружающего ее рва с выстланными бревнами стенками и дном, считалась прочной и неприступной, и такой стеной вполне можно было гордиться. В каменной стене, опоясывающей весь город, через равные промежутки располагались сторожевые башни. Пожалуй, Рубинхейген можно было бы назвать скорее крепостью, чем городом. Когда, пройдя первую проверку, повозка въехала на холм, с которого открывался хороший вид, Хоро ахнула от изумления.

Бескрайние луга окружали городскую стену со всех сторон, и множество дорог, солнечными лучами исходящих из стены, прорезали эти луга.

Вдоль дорог виднелись крестьяне, гоняющиеся за свиньями, и прокладывающие себе путь торговые караваны. Вдали можно было разглядеть нечто напоминающее двигающиеся белые ковры — скорее всего, стада овец, которые вели пастухи, имеющие эти просторные луга в своем полном распоряжении. Пастухи, способные приглядывать одновременно более чем за сотней овец, вообще говоря, встречались нередко; но здесь, в Рубинхейгене, потребляющем мясо в огромном количестве, такие пастухи, видимо, были повсюду.

В общем-то, все, связанное с Рубинхейгеном, было больше обычного.

Насладившись чудесным видом, Лоуренс и остальные спустились с холма и направились через возделанное поле к городской стене.

Из-за гигантского размера города Лоуренсу, когда он смотрел с вершины холма, показалось, что до стены довольно близко; и лишь начав движение, он понял, что сильно промахнулся. Норе приходилось все время присматривать, чтобы овцы не грызли растения, что росли в полях по обе стороны дороги, и из-за этого вся группа двигалась небыстро. Наконец они приблизились достаточно, чтобы можно было разглядеть городскую стену в деталях.

На ходу Лоуренс извлек из кошеля две серебряных монеты и протянул Норе.

— Что ж, вот сорок трие, которые я обещал тебе заплатить.

Трие была очень грубо отчеканенной медной монетой. Лоуренс решил, что сорок медных монет Нору лишь обременят; а кроме того, если она просто обменяет на трие две серебряные монеты, что он ей дал, то получит около сорока пяти трие.

Этот излишек Лоуренс намеревался заплатить Норе из благодарности. Хотя им повезло в том, что они не наткнулись на волков по дороге, но мастерство Норы его впечатлило, и даже Хоро вынуждена была высоко о ней отозваться. Вполне возможно, в будущем Нора станет выдающейся личностью среди пастухов, и на этот случай Лоуренс как раз вложил дополнительные деньги.

— Э? Но если я это обменяю, то получу слишком много, — заметила Нора.

— Это на будущее, — ответил Лоуренс.

— На будущее?

— Ведь если подружиться с искусным пастухом, это может в будущем принести незапланированный доход на овечьей шерсти.

Говоря это, Лоуренс специально напустил на себя вид расчетливого торговца. Нора радостно улыбнулась и, точно смиряясь с неизбежным, приняла серебряные монеты.

— Мы на некоторое время остановимся в иностранном отделении Торговой Гильдии Ровена. Когда соберешься отправиться со своим стадом на ту луговину, пожалуйста, загляни туда. Возможно, я смогу свести тебя с торговцем, которому нужна охрана, — сказал Лоуренс.

— Хорошо.

— О, вот о чем я, наверно, должен был спросить в первую очередь. Ты можешь сопровождать торговцев только там, где мы проехали?

— Э... я могу идти до Каслаты и Поросона. А, и еще до Рамторы.

Каслата лежала довольно далеко отсюда, и тамошние земли особого интереса не представляли. Лоуренс, однако, был удивлен при упоминании Рамторы. Рамтора не находилась под властью Рубинхейгена, правившего всеми окрестными землями, — таких городов было немного. Лежала Рамтора к северу от той дороги, которой Лоуренс и остальные добрались сюда. По картам это было недалеко от Рубинхейгена, но местность там была такова, что даже рыцаря охватывал страх. То был большой и очень мрачный лес; именно поэтому Рубинхейген не отваживался вторгаться туда, и именно поэтому Рамтора оставалась единственным городом поблизости, где по-прежнему обитало много язычников.

Существовала нормальная дорога до Рамторы, но это была обходная дорога, и ехать по ней приходилось очень долго. Едва ли Нора имела в виду, что могла сопровождать торговцев на этом долгом пути; это значило, что она была уверена в своей способности проходить через тот мрачный лес.

Если так, то торговцев, заинтересованных в том, чтобы идти вместе с ней в Рамтору, найдется немало.

— Рамтора, хех. Если ты и туда можешь ходить, то точно найдешь желающих.

Глаза Норы блеснули. Она поклонилась и проговорила:

— Буду надеяться на тебя.

Держалась она точь-в-точь как человек, живший некогда в богадельне.

— Что ж, мы войдем в город через юго-восточные ворота. Пора расставаться.

— Хорошо. Прощай.

С этими словами Нора качнула пастушьим колокольчиком. Лоуренс кивнул и повернул повозку влево. Рубинхейген был огромен, и одних лишь крупных входов в него насчитывалось семнадцать. Часть этих входов была рассчитана на большое количество овец и иного скота; Нора должна была воспользоваться одним из таких входов.

Кроме того, улицы в Рубинхейгене шли очень странно и запутанно — такое часто встречается в больших городах. Потому здравый смысл подсказывал, что входить в город лучше через те ворота, что расположены ближе к месту назначения, — если, конечно, человек знал, где место его назначения. В общем, из всего этого можно было составить представление о размере города.

Не удержавшись, Лоуренс оглянулся: Нора все еще провожала повозку взглядом. Увидев, как Лоуренс обернулся, она тоскующе помахала ему рукой.

Разумеется, было бы вполне естественно, если бы Лоуренс помахал ей в ответ; но он опасался, что это навлечет на него новый град насмешек со стороны Хоро. Он кинул на сидящую рядом Хоро осторожный взгляд. Словно ожидая этого, Хоро тут же обернулась к нему и вопросила:

— У меня что, по-твоему, и впрямь такой скверный характер?

Лоуренс неловко улыбнулся. Помахав Норе, он вновь развернулся вперед.

— Мм... интересно, каковы на вкус персики в меду. Да, есть чего ждать с нетерпением, — проговорила Хоро.

— Ох... ты до сих пор помнишь?

Когда Лоуренс услышал эту раздражающую фразу, он как раз пытался понять, какого размера пошлину с него возьмут за военное снаряжение на площадке для досмотра.

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что не купишь?

То, как Хоро задала этот вопрос, улыбнувшись и чуть склонив голову набок, наводило ужас. Лоуренс отвернулся и пробормотал, точно в молитве:

— Если их не продают, я не смогу купить, даже если захочу.

— Ну разумеется, — сказала Хоро таким тоном, словно была уверена, что их здесь таки продают.

— Да, и еще. Возможно, мне нет нужды напоминать, но сейчас тебе нужно вести себя еще более по-монашески, чем на предыдущем досмотре. Если тебя примут за монахиню, проверять будут не так строго.

— Мм. Я не настолько глупа, чтобы поднимать суматоху в таком большом городе. А в таком виде я похожа на монахиню?

— Думаю, об этом тебе можно не волноваться.

Едва Лоуренс совершенно искренне произнес эти слова, как тут же пожалел о них. Хоро когда-то говорила, что Церковь в прошлом доставляла ей немало бед. Говорить, что она похожа на монахиню, — значило рисковать вызвать ее гнев.

— Мм. Хе-хе, значит, я все-таки похожа, да?

Хоро, однако, выглядела довольной.

— ...Ты не сердишься? — спросил Лоуренс.

— Хмм? А почему я должна сердиться?

— Да так, просто я подумал, что ты должна считать Церковь своим врагом.

— Вовсе нет. Это все равно что все время иметь поблизости кого-то вроде тебя. А монахини обычно спокойные и добрые. Кроме того, даже с моей волчьей точки зрения, очень многие монахини еще и красивы. Красота вовсе не свойственна лишь каким-то определенным существам.

"Вот, значит, почему Хоро не злится", — подумал Лоуренс и немного расслабился.

Среди монахинь и вправду попадалось много очень красивых женщин. Возможно, это было из-за того, что они жили, исповедуя добродетели повиновения, чистоты и нестяжательства. Но истина была такова, что Церковь принимала большое количество незаконнорожденных детей аристократов.

Многие женщины использовали свою красоту как оружие, пытаясь стать любимыми наложницами аристократов. И точно так же многие мужчины использовали свое владение оружием или стихом, чтобы проложить путь к сердцу аристократок.

Дети, рожденные от таких людей и аристократов, зачастую вырастали более здоровыми, чем те, кто рождался от супружеских пар. Скорее всего, это было из-за того, что мужчины и женщины, стремящиеся завоевать сердца аристократов, крепче и сильнее прочих.

Разумеется, дети, рожденные от таких союзов, становились причинами споров о правах наследства, столь часто встречающихся в этом мире; именно поэтому большинство таких детей отдавались на попечение Церкви. Соответственно, и число красивых мужчин и женщин в монастырях росло.

— Хотя ломать собственное тело бесконечным постом — такую жизнь я бы просто не вынесла.

Услышав эти слова, Лоуренс без всякой задней мысли улыбнулся.

Повозка катилась по дороге, идущей вдоль городской стены. Так беседуя, они подъехали к бурлящей толпе.

Это был юго-восточный въезд в город.

Огромных размеров городские ворота были открыты, и непрерывные потоки людей вливались в город и вытекали из него.

Досмотр грузов и людей производился уже внутри городских стен. Людей, занимающихся досмотром, было очень много, и потому ждать своей очереди приходилось недолго, несмотря на большое количество желающих попасть внутрь или выйти наружу.

Однако, в отличие от Поросона, никто здесь не желал послушно ждать своей очереди и никто не требовал этого от других. Люди, не знающие, что нужно делать, чтобы пройти досмотр, могли никогда не попасть в город, сколько бы ни ждали. Лоуренс знал, что нужно делать: он вел повозку беспорядочным зигзагом, обгоняя сбитых с толку людей, пришедших сюда впервые, и одновременно следя за тем, чтобы ни в кого не врезаться; и наконец он проехал сквозь арку в стене и оказался в городе. Во время войны защищать въезды в город важнее всего, поэтому стена здесь была толще обычного. Подняв глаза, Лоуренс увидел прямо над головой висящие в арке решетчатые ворота из толстых деревянных брусьев. Лоуренс частенько думал, что будет, если подвесные ворота вдруг упадут, однако ему ни разу не доводилось слышать, чтобы такое происходило. На некотором расстоянии кнаружи от ворот в потолке арки виднелось отверстие — через него, если враг прорывался к городским стенам, должны были лить кипящее масло. Судя по тому, что края этого отверстия по цвету отличались от остальной кладки, его уже когда-то использовали по назначению, и не один раз.

Пройдя за стену, Лоуренс увидел площадку, где досматривали всех входящих в город. Немного впереди виднелись уже улицы Рубинхейгена.

Поскольку большинство крупных городов были окружены толстой стеной, они почти не росли вширь, а это значило, что здания в них стремились ввысь. В Рубинхейгене это было особенно заметно. Едва Лоуренс прошел за стену, его глазам открылось зрелище, напоминающее заполненный товарами корабельный трюм: возвышающиеся повсюду здания казались горами груза, уложенного в трюме почти под самую палубу. Еще дальше виднелся главный собор Рубинхейгена — он гордо возвышался над всеми прочими домами.

— Эй, ты, торговец!

Лоуренс обернулся на голос и обнаружил, что страж в кожаном доспехе указывает рукой на него.

— Слишком увлечешься городскими видами — врежешься в кого-нибудь.

— Прошу прощения, — ответил Лоуренс.

Хоро рядом с ним язвительно ухмыльнулась.

— Так, следующий! Ты, торговец, на которого я только что наорал!

Поскольку никакой очереди здесь не было, люди, которые занимались проверкой, действовали по своему усмотрению. Лоуренсу было стыдно, что его вызвали таким образом, но у него не было выбора, кроме как покорно направить повозку к этому стражу и вежливо поклониться.

— Пропуск, — отрубил страж, словно подчеркивая свою занятость.

— Прошу.

— Хмм, из Поросона, хех. А товар?

— Двадцать комплектов военного снаряжения.

Поскольку торговля за пределами городских стен была строго запрещена, количество товара должно было совпадать с указанным на пропуске.

Однако, услышав эти слова, страж несколько раз мигнул; похоже, он был очень удивлен.

— Военное снаряжение? Из Поросона?

— Э... да. Я приобрел его в Торговом Доме Латпаррона. Что-то не так?

Рубинхейген был изначально возведен как база, из которой отряды рыцарей отправлялись воевать с язычниками; и сейчас здесь обеспечивались всем необходимым рыцари, готовящиеся к походам на север. Поэтому все города в окрестностях посылали оружие и доспехи сюда, и здесь они всегда пользовались спросом.

Озадаченный реакцией стража, Лоуренс попытался его расспросить, но тот лишь покачал головой и начал рассматривать содержимое повозки. Там лежало двадцать комплектов военного снаряжения. Каждый комплект состоял из связанных веревкой кожано-кольчужного шлема, железных перчаток, кольчуги и поножей. Вино, конечно, не предназначалось для продажи, но за ввоз его в город полагалось бы заплатить очень высокую пошлину, — только вино это давно уже было выпито.

Ничего подозрительного в повозке не было; проверяющий, похоже, тоже пришел к этому выводу. Он лишь проверил, забравшись в повозку, не спрятано ли внутри доспехов что-нибудь облагаемое высокой пошлиной, вроде золота и драгоценных камней, после чего спрыгнул обратно. Проверка была довольно поспешной, и тем не менее страж, при всей его видимой небрежности, не забыл проверить даже дрова и солому, предназначенные для костра. Да, судя по всему, провезти что-либо контрабандой было невозможно.

— Похоже, это действительно военное снаряжение из Поросона. Предпочитаешь оплатить пошлину деньгами или товаром?

Если считать пошлину как десятую долю, то за военное снаряжение ценой в сотню румионов пришлось бы заплатить десять румионов.

Десять румионов стоили более трехсот монет Тренни. Ни один торговец не будет носить при себе такие деньги, да и проверяющему будет непросто пересчитать столько монет.

Если уплатить пошлину частью товара, это позволит решить сразу несколько проблем.

Именно поэтому, когда Лоуренс ответил "товаром", страж вздохнул с облегчением и пробормотал себе под нос:

— Мудрое решение.

Затем, уже вслух, он сказал:

— Проследуй вон туда и сдай два комплекта снаряжения.

Еще не закончив говорить, он извлек перо и написал что-то на клочке бумаги, а потом передал бумагу Лоуренсу.

Два комплекта из двадцати нужно было сдать — это означало, что пошлина составляет десятую долю.

Это было приемлемо. Лоуренс без колебаний кивнул и взял бумагу.

Вдобавок, поскольку тихое и покорное поведение Хоро делало ее похожей на монахиню, ее страж расспрашивать вообще не стал. Рубинхейген был церковным городом, и если бы стражники начали подозревать всех священников и монахинь, они столкнулись бы с немалыми трудностями.

Как бы там ни было, Лоуренс ощутил облегчение, когда досмотр завершился без проблем. Прямо перед ним сейчас была довольно густая толпа, ехать сквозь которую на повозке было весьма опасно, так что он спустился с козел и, взяв лошадь под уздцы, повел ее вперед.

У стойки управляющего площадкой досмотра толпились люди в самых разнообразных одеяниях, говорящие на самых разных языках. Хаос был, как посреди поля брани. Слышались также пререкания и мольбы — обычное дело везде, где собирают налоги.

Разумеется, Лоуренс совершенно не собирался просить скостить ему налоги и делать другие глупости. Как покорная овечка, он сдал сборщику пошлин два комплекта снаряжения.

Однако когда Лоуренс подал сборщику вместе с доспехами тот листок бумаги, что ему выдал проверяющий, тот нахмурил брови.

Несколько встревоженный, Лоуренс подумал: "Неужели что-то не так?". Однако сборщик налогов спрашивать ничего не стал.

Из-за всего этого на сердце у Лоуренса было неспокойно; но все же, пройдя досмотр и оказавшись в городе, он снова влез на козлы.

Конечно, реакция проверяющего, когда тот узнал, что Лоуренс привез военное снаряжение, озадачивала, но по крайней мере Лоуренс прошел досмотр без приключений, так что волноваться, по-видимому, было не о чем.

В этом Лоуренсу удалось себя убедить, но все же окончательно стряхнуть легкое чувство тревоги он не мог.

— Ты.

Голос Хоро прозвучал внезапно, и Лоуренс тут же напрягся в ожидании плохих вестей.

— Что такое? — нервно спросил Лоуренс. Хоро раскрыла рот и ответила медленно:

— Я хочу есть.

— ...

Лоуренс снова развернулся вперед, выкинув из головы слова Хоро, а вместе с ними и свою тревогу.

* * *

Огромных размеров собор Рубинхейгена был виден здесь отовсюду. Улицы разбегались от него во все стороны; часть города вокруг собора, окруженная старой городской стеной, называлась старым городом. Вокруг него кольцом располагалась остальная часть города.

Рубинхейген был почти круглым, и самые большие его ворота (достаточного размера, чтобы через них могли с легкостью проходить осадные машины) находились на юге. Войдя через эти ворота, путник сразу попадал на огромных размеров площадь, которой позавидовали бы и короли. В центре площади располагался фонтан, возведенный с искусством лучших мастеров юга. На площади находился рынок.

Все по-настоящему влиятельные и богатые торговые дома города и иностранные отделения торговых гильдий, основанных в процветающих странах, находились здесь, рядом с этой площадью. Если обойти торговые дома сзади, можно было увидеть лавки помельче, а также жилые дома и мастерские.

Главный собор стоял посреди другой площади Рубинхейгена; а всего этих площадей было пять, и они образовывали пятиугольник, одна из вершин которого была обращена к южным воротам. Каждая из площадей отличалась от остальных и казалась словно отдельным городом в городе.

Лоуренс и Хоро въехали в город через ворота на юго-востоке. Площадь, представшая их глазам, была поменьше размером, чем площадь у южных ворот, но все же и она была весьма обширна.

На площади возвышалось множество статуй. На постаментах стояли бронзовые рыцари, проявившие выдающуюся доблесть в стародавних походах против язычников, а также священники и святые, прославившие себя на миссионерском поприще.

Повсюду стояли торговые палатки. Некоторые торговцы просто расстилали соломенные подстилки и раскладывали свои товары прямо на них.

Однако рядом со статуями ни одной палатки не было. Вместо них там выступала труппа с музыкальными инструментами; в труппе также были менестрель, чередующий игру на простенькой флейте с пением, и пестро одетый шут, играющий известную комедию. Неподалеку виднелись проповедники в изорванных одеяниях, вооруженные Священным писанием; кучки людей, чьи одежды были даже еще более потрепанными, чем у них, слушали их проповеди.

Наслаждаться представлением, угощаясь едой, купленной в торговых палатках, а потом, после всех этих удовольствий, послушать проповедь и тем самым умиротворить свое сердце — здесь это был обычный уклад.

Найдя постоялый двор и оставив там повозку, Лоуренс и Хоро направились в иностранное отделение Гильдии Ровена, чтобы сделать кое-что необходимое; но тут их внимание привлекли веселые голоса и дразнящий аромат пищи, исходящий от торговых палаток на площади. Невольно они свернули на звук и запах.

В руках у них было по жареной миноге — это была самая дешевая и популярная здесь закуска. Вообще-то запах миног слегка отдает землей, но запах масла, в котором они жарились, его перебивал, так что есть было приятно. Ну а раз есть хорошая закуска, лишь естественно, что человеку хочется чего-нибудь выпить. Не успел Лоуренс и глазом моргнуть, как они с Хоро уже стояли перед палаткой, торгующей спиртным, и пили пиво, наблюдая одновременно за представлением шута.

— Мм... вкусно.

Хоро одним глотком осушила кружку и, не обращая внимания на прилипшую к уголкам рта пену, тут же потребовала вторую. Почуяв щедрого гостя, владелец палатки, не мешкая, вновь наполнил кружку до краев.

Разумеется, Хоро, средь бела дня уплетающая жареную миногу и пьющая пиво, уже не была одета монахиней.

Притвориться монахиней было очень полезно, когда Лоуренс и Хоро входили в город, но при передвижении по городу, поскольку в Лоуренсе с первого взгляда угадывался бродячий торговец, это могло создать затруднения. Никто не привлекал такого внимания, как служитель Церкви, идущий по улице в компании торговца.

Поэтому Хоро вместо своего балахона укуталась в накидку из кроличьего меха, а балахон, свернув, обвязала вокруг пояса и получила таким образом нечто вроде юбки, под которой и скрыла хвост. Что до волчьих ушей, которые могли причинить много неприятностей, то их она спрятала под косынкой, какие часто носят жены лавочников.

Такое одеяние превратило Хоро в обычную городскую девушку. Молодые женщины, улизнувшие с работы и пришедшие на площадь, чтобы поразвлечься, виднелись повсюду, так что подозрений можно было не опасаться. У тех, кто видел, как Хоро заказывает пиво, не беспокоясь об оплате, складывалось, должно быть, впечатление, что она просто выкачивает деньги из молодого бродячего торговца.

По правде сказать, когда Лоуренс расплачивался за пиво, владелец палатки небрежным тоном заметил, что он подцепил себе очень дорогую подружку.

Лоуренсу было неохота углубляться в объяснения, и он лишь натянуто улыбнулся в ответ. Однако, осознав вдруг, что эти слова не так уж далеки от истины, он невольно покачал головой.

— И спиртное здесь отменное, и сам город такой оживленный. Замечательно, правда? — сказала Хоро.

— То, что здесь так многолюдно, — еще один повод вести себя осторожнее. Что бы ты ни делала, ни в коем случае не связывайся с рыцарями и наемниками, иначе у нас будут большие неприятности.

— Положись на меня.

"Можно ли на нее положиться?" Лоуренс не стал выражать свои сомнения вслух и лишь вздохнул.

— Ну, тогда нам пора идти.

Лоуренс к этому времени закончил вторую кружку пива, а Хоро — четвертую, так что Лоуренс решил это дело прекратить.

Если все так и продолжится, они и к ночи отсюда не уйдут.

— Хмм? Так быстро уходим? Но я хочу выпить еще, — начала канючить Хоро.

— А нельзя это отложить до вечера? Идем.

Хоро посмотрела на свою кружку, затем на Лоуренса и, наконец смирившись с судьбой, отошла от палатки. Когда они с Лоуренсом бок о бок удалялись, владелец палатки произнес им вслед: "Спасибо, что заглянули!" — но его голос быстро утонул в общем гаме.

— Куда мы идем?

— В иностранное отделение... эй, сотри только пену с губ!

Хоро наконец-то заметила, что в уголках рта у нее налипла пена, и собралась было вытереть ее рукавом.

Однако внезапно она передумала и, ухватив Лоуренса за руку, вытерла рот его рукавом.

— Ну погоди у меня.

— А разве ты меня уже не ударил?

Несмотря на то, что эти слова Хоро произнесла, держась одной рукой за голову и сердито глядя на Лоуренса, другой рукой она продолжала сжимать руку Лоуренса, словно боясь потеряться в толпе. Ее гнев из-за того, что Лоуренс постучал ей по голове, похоже, испарился мгновенно.

— Однако, ты.

— Хмм?

— Почему я должна идти с тобой в иностранное отделение? Я хочу остаться на площади и выпить еще пива.

— Оставлять тебя одну слишком опасно.

Несмотря на предостерегающий тон Лоуренса, первой реакцией Хоро было удивление; а затем она произнесла с застенчивой улыбкой, словно извиняясь, что неправильно поняла:

— Мм. Во всем моя красота виновата, это из-за нее меня слишком опасно оставлять одну.

Внешность Хоро, когда она шла по улице, позволяя развеваться своим русым волосам, действительно привлекала множество взглядов. Многие и Лоуренса, идущего с ней рука об руку, одаряли завистливыми взглядами.

Вообще-то Лоуренс солгал бы, сказав, что не испытывает гордости, идя рука об руку с Хоро; но тревожило его то, что Хоро, если ее оставить одну, может влипнуть в историю.

На площади действительно было очень оживленно; но чем оживленнее место, тем больше шансов, что там что-нибудь случится. Если в сумятице случайно раскроется истинное обличье Хоро, это будет катастрофа.

— Какая бы ты ни была красивая, это не поможет нам избавиться от церковных стражей и рыцарей. Если ты, слишком много выпив, откроешь свои уши и хвост, мы ничего не сможем поделать.

— Ерунда. Если до такого дойдет, почему бы просто не выбросить все волнения из головы? В худшем случае мне придется всего-навсего сбежать из города, неся тебя в пасти. Или ты думаешь, что мне не перепрыгнуть через стену такой высоты? Мне вспоминается одна сказка про рыцаря и принцессу, там было что-то похожее.

— Ты имеешь в виду сказку про то, как рыцарь спас принцессу из заточения и сбежал, неся ее на руках?

— Да, да, именно ее.

Хотя Хоро говорила шутливым тоном, Лоуренс живо представил себе картину, как она принимает свой истинный облик, хватает его, Лоуренса, зубами и бежит. Идея показалась ему напрочь лишенной всякой романтики.

Наоборот, при мысли о том, что он может оказаться в огромной пасти Хоро, по спине его побежали мурашки.

— Пожалуй, без этого мы обойдемся, — попросил он.

— Мм. А если тебя схватят, мне вряд ли охота будет тебя вызволять.

Лоуренс с кислой миной посмотрел на Хоро и тут же наткнулся на ее озорную улыбку.

Затем, двинувшись на север и пройдя через запруженную людьми площадь, Лоуренс и Хоро вышли в квартал, где располагалось множество лавок. Потом они углубились в улочку, где ютились лавки попроще. В этой же улочке, кроме лавок, находились рубинхейгенские отделения иностранных гильдий, а также здания местных торговых гильдий. Были здесь дома, принадлежащие союзам городских торговцев (почти все они входили в такие объединения), а также здания гильдий ткачей со всего мира.

Когда из-за кризиса или несчастного случая дела торговца шли к разорению, никто в целом мире не выказывал намерения протянуть ему руку помощи. Как рыцари носят доспехи для защиты собственного тела, так торговцы защищают себя с помощью связей. Крупнейшие торговые союзы обладали достаточными возможностями, чтобы бросать вызов даже злейшим врагам торговцев — государствам, злоупотребляющим своей военной мощью.

Всему миру была хорошо известна история о торговом союзе, возможно, сильнейшем за всю историю. Он включал в себя двадцать три гильдии и торговцев из восемнадцати стран. Этот союз однажды выступил против страны, армия которой насчитывала четырнадцать тысяч человек, и разгромил ее в одном-единственном сражении. Этот пример показывал, какой невероятной силой обладают торговцы разных стран, если они объединяются с общей целью: получать прибыль.

И по этой же причине здания, представляющие торговые союзы и гильдии, выстраивались столь аккуратными рядами, а люди в них держались так вежливо.

Ведь если эти люди будут вести себя грубо, то может разгореться конфликт между, например, вечно соперничающими гильдиями мясников и рыбников, а такой конфликт легко выплеснется наружу и охватит весь город.

Разумеется, люди вели себя благопристойно и из опасения подорвать репутацию гильдий, к которым они принадлежали. А для торговца вежливое поведение было еще важнее — ведь главным в его деле были доверие и репутация.

— Так, я сейчас пойду, мне надо кое-что сделать. Ты жди здесь.

Добравшись до здания иностранного отделения своей гильдии, выкрашенного по местной моде, Лоуренс ощутил что-то вроде ностальгии. Однако, вспомнив, какое еще расстояние им с Хоро предстоит преодолеть на пути к ее родному городу, он подумал, что свои чувства не стоит демонстрировать слишком открыто. Поэтому Лоуренс постарался сохранить лицо совершенно бесстрастным.

Тут Хоро, склонив голову набок и глядя на Лоуренса, сказала:

— Как, ты не собираешься зайти туда вместе со мной и показать меня своим здешним друзьям?

Лоуренс осознал, что самодовольство, с каким он держался, когда вел сюда Хоро, не осталось незамеченным; но такое поддразнивание не могло выбить его из колеи.

— Если коротко, то, чтобы войти туда с женщиной, нужно быть на ней женатым. Мои здешние друзья не очень-то хорошо воспитаны, когда дело доходит до поздравлений новобрачным. Ты все еще хочешь туда зайти?

Традиции в здешних краях были примерно одни и те же повсюду. Хоро, неплохо знающая мир людей, понимала это.

Поэтому она покачала головой с выражением отвращения на лице.

— Это займет совсем немного времени. Просто подожди здесь спокойно, и я куплю тебе сладкого хлеба, — добавил Лоуренс.

— Не обращайся со мной как с ребенком.

— Значит, ты не хочешь сладкого хлеба?

— Хочу.

При виде серьезного лица Хоро Лоуренс не удержался от смеха. Оставив ее ждать, он поднялся по каменным ступеням и постучал в дверь иностранного отделения. На двери не было молоточка; это был знак, что стучать дозволялось только членам Гильдии.

Однако сколько Лоуренс ни ждал, ответа не было.

Решив, что в этот час все, вероятно, на рынке, Лоуренс сам открыл дверь. Как он и ожидал, внутри царила тишина. Первый этаж представлял собой просторный зал, традиционно меблированный как трактир, — это делалось специально чтобы члены Гильдии могли хорошо провести время. Сейчас, однако, все стулья были подняты на круглые столики, а у стены стояла швабра. Похоже, кто-то занимался здесь уборкой.

За тот год, что Лоуренс здесь не был, ничего не изменилось — разве что поредели волосы на голове владельца отделения, сидящего за стойкой прямо напротив входной двери. Возможно, его и так большой живот еще вырос, но ему, похоже, трудно было встать со стула, так что убедиться в этом Лоуренс не мог.

Подняв взгляд, владелец тепло улыбнулся навстречу Лоуренсу, но слова, вылетевшие у него изо рта, были полны яда:

— Хо, а вот к нам явился некий совершенно никчемный торгаш! В такой час отдыхать явился, явно ведь даже не думает о прибыли. Переоделся бы лучше в воровской наряд и пошел грабить трактир или еще что-нибудь.

— По-настоящему хороший торговец умеет получить доход, не запачкав сапог, в крайнем случае запачкав пальцы чернилами. А целыми днями только бегать по рынку — удел паршивого торговца, верно?

Подобные словесные лавины обрушивались на Лоуренса всякий раз, когда он встречался с владельцем иностранного отделения. В юности, когда он только стал учеником торговца, он всегда оскорблялся и начинал злиться. Сейчас он уже не помнил, когда именно научился отбивать эти атаки небрежно и с улыбкой.

После своего хладнокровного ответа Лоуренс выпрямился и, подойдя к стойке, встал ровно.

Глядя на Лоуренса, сидящий за стойкой толстяк хлопнул себя по лбу и разразился смехом.

— О, твой язык становится все злее и злее. Сынок, как хорошо, что ты снова здесь, — произнес он затем.

— Прекрати звать меня сынком.

— О чем это ты? Все, кто принадлежит к Гильдии Ровена, — мои дети.

Неловко улыбнувшись, Лоуренс пожал толстяку руку. Тот небрежным тоном продолжил:

— Я ведь даже знаю, сколько раз ты напрудил под себя, когда ночевал под открытым небом. Господь учит нас, что хороший отец должен знать все о своем сыне. Или ты хочешь, чтобы я напомнил тебе, как ты и твои дружки стянули деньги Гильдии и, все дрожа, отправились к шлюхам?

— Понял, понял. Я Крафт Лоуренс, сын великого отца Якоба Тарантиано.

— Ах-ха! Крафт, ты наконец вернулся домой в Рубинхейген, прошел уже год! Как поживают наши родственники в других городах?

Внушительные, как всегда, манеры Якоба наполнили сердце Лоуренса болью и радостью одновременно — это было почти как если выпить крепкого спиртного. Иностранное отделение гильдии для торговца действительно было родным домом в чужом краю.

Только дома можно встретиться с таким отношением к себе.

— Милостью святых все живут нормально.

— Замечательно. Ну, поскольку ты на своем пути повстречал многих наших родственников, твой кошель полон, конечно? Если твой кошель слишком тяжел, с тебя свалятся штаны, а если с тебя свалятся штаны, все девушки тебя возненавидят. Я уверен, ты хочешь выглядеть в глазах других хорошо, ведь верно?

Лоуренсу даже не хотелось придумывать какую-то ответную колкость. На столь витиеватое требование подношения он сказал с улыбкой:

— Я слышал, что когда человек стареет, ему становится трудно считать маленькие суммы. Но если дело в этом, я уверен, что даже господин Якоб сможет назвать сумму моментально.

Нисколько не колеблясь, Лоуренс извлек из привязанного к поясу кошеля десять серебряных монет и демонстративно, словно хвастаясь, выложил их столбиком перед владельцем.

Если бы он с неохотой выложил две-три медных монеты, несомненно, на него бы обрушился полный яда поток ругани.

Отчасти рисовка Лоуренса была вызвана желанием дать выход эмоциям, а отчасти тем, что его прибыль на пряностях действительно оказалась очень высокой. Столь щедрое подношение нужно было в том числе и для того, чтобы дать понять Якобу, что он уже может делать большие дела. Поняв это, Якоб искренне рассмеялся:

— Ха-ха-ха-ха-ха, значит, маленький зассанец вырос в мужчину, способного выложить десять серебряков, хе! Тут есть чему порадоваться.

— По-моему, добавлять "маленького зассанца" нужды не было, как ты думаешь?

— Для меня ты пока что маленький зассанец.

Лоуренс пожал плечами, и Якоб рассмеялся вновь.

— Ты пришел сюда и в такое время — это означает, что у тебя дела где-то в Рубинхейгене, верно? Тебе нужно свидетельство?

— Да, — кивнул Лоуренс.

— Да уж, жду не дождусь того дня, когда одного твоего имени будет достаточно, чтобы другие торговцы почтительно вставали, — со смехом заметил Якоб. Ответив "как и я", Лоуренс припомнил, что собирался сказать ему еще кое-что.

— Кстати, в нашем отделении нет никого, кто хотел бы отправиться в Рамтору?

Якоб, уже доставший и положивший на стойку перо и чернильницу, удивленно поднял глаза на Лоуренса.

— А почему тебя это интересует?

— Да так, просто мне пришла в голову одна идея, как можно быстро добраться до Рамторы в обмен на небольшую плату.

Взгляд Якоба, поблуждав немного где-то в пространстве, вновь устремился на Лоуренса. Судя по улыбке владельца отделения, он понял, что имел в виду Лоуренс.

— Аха, думается мне, ты ведешь речь о некоей пастушке, верно?

На какой-то миг у Лоуренса перехватило дыхание; однако, поразмыслив, он понял, что торговцы Рубинхейгена просто не могли не знать о том, что пастухами здесь работают в том числе такие девушки, как Нора.

Более того, если это было так, то, скорее всего, другим торговцам задолго до Лоуренса пришла в голову та же идея, что и ему.

— Многие думали так же, как ты, особенно когда только начали прокладывать дорогу в той луговине, где ходит эта девушка. Однако сейчас этим делом никто не занимается, и никто никогда не просил ее о сопровождении. Ты догадываешься, почему?

Глядя на Якоба, который спокойно говорил, не отрываясь от написания свидетельства (его перо непрерывно шелестело по бумаге), Лоуренс вздохнул.

— Потому что это не работает?

Якоб кивнул и, подняв голову, пояснил:

— Из всех людей, что работали там, лишь эта девочка остается целой и невредимой. Горожане называют ее "нимфа Нора", ее здесь все знают. Однако мне, наверно, не нужно говорить тебе, как ко всему этому относится Церковь, правильно? Это означает вот что: если ты не хочешь неприятностей с этими сукиными сынами из Церкви, не связывайся с пастушкой.

Опустив кончик пера в чернильницу, Якоб ухмыльнулся и добавил:

— Я знаю, что нимфа Нора в твоем вкусе, но лучше бы тебе оставить это дело. Я бы не стал это говорить, но это для твоего же блага.

Насмешливые речи Якоба были в точности как его обычное утреннее приветствие; однако сейчас он попал прямо в яблочко, и Лоуренс мог ответить лишь натянутой улыбкой.

— Мне написать имя тех торговцев тоже или лучше оставить это место пустым? — поинтересовался Якоб.

— Нет, напиши там, пожалуйста, "Гильдия Ремарио".

Якоб на мгновение застыл.

Он сидел и смотрел на Лоуренса взглядом торговца.

— Гильдия Ремарио, э? Раз ты заранее знаешь, кто твой покупатель, возможно, ты покупал в долг?

— Да, я купил товар в Поросоне. А что, есть какие-то проблемы?

После этого вопроса жесткое выражение исчезло с лица Якоба, как рыбка около берега внезапно исчезает, погружаясь на глубину.

— Хмм. Ну, ты сам узнаешь, когда придешь туда. Вот, держи письмо.

Когда бродячий торговец продает что-то гильдии, с которой имеет дело впервые, больше всего он опасается, что его воспримут как чужака и ему придется продавать свой товар задешево. Такое происходило довольно редко в небольших городах, как Поросон или Паттио, но в таком огромном городе, как Рубинхейген, где местные гильдии имели дело с гильдиями и торговыми союзами из разных стран, это случалось частенько. Для гильдий, привыкших ворочать огромными суммами, мелкие сделки с бродячими торговцами были никчемны, как пыль.

Поэтому если бродячий торговец хотел, чтобы с ним обращались с должным уважением, он должен был дать понять торговым партнерам, к какой гильдии он принадлежит. Как только он показывает свидетельство своей принадлежности к определенной торговой гильдии, от него уже не будут отмахиваться, как от мухи.

— Торговая Гильдия Ровена находится под патронажем Святого Ламбардоса. Я буду молиться за твою удачу, — произнес Якоб.

— Благодарю...

Беря в руки письмо, в котором подтверждалось, что Лоуренс действительно является членом Торговой Гильдии Ровена, Лоуренс поблагодарил Якоба, но голос его звучал неуверенно. Он чувствовал, что Якоб знает больше, чем сказал.

Даже если он спросит, Якоб вряд ли скажет что-то еще — об этом говорил весь прошлый опыт Лоуренса.

Однако о том, что Якоб не желал сообщать, обычно можно было просто додуматься или вызнать, проведя расследование.

"Что же это может быть?" — погрузился в размышления Лоуренс.

— Ты узнаешь, когда придешь туда. Ты умный парень, так что я уверен, все будет хорошо.

Эти слова Якоба лишь внесли еще большую сумятицу в мысли Лоуренса. Впрочем, он решил, что раз уж Якоб сказал, что Лоуренс сам все узнает, когда придет в Гильдию Ремарио, то все, что оставалось, — это просто пойти и посмотреть. Скорее всего, Гильдия Ремарио просто-напросто находилась сейчас в состоянии хаоса из-за резкого роста или падения цены на какой-нибудь товар.

Решив больше не ломать над этим голову, Лоуренс поблагодарил Якоба и развернулся. Поскольку он уже купил товар и уже приехал туда, где должен его продать, лишние раздумья ничего не дадут.

Но едва Лоуренс протянул руку к двери, голос Якоба остановил его.

Обернувшись, он увидел, что Якоб смотрит ему вслед с очень довольным выражением лица.

— И кстати, тебе рановато еще заводить себе птичку в золотой клетке. Даже эта худенькая нимфа Нора не из тех, с кем ты справишься. Если ты заведешь роман с городской девушкой, твой и так мелкий доход исчезнет — ты и глазом не успеешь моргнуть.

Окна в стенах здания, конечно, имелись, но это были не те застекленные окна, какие можно было видеть в домах крупных гильдий, — они были затянуты промасленной тканью. Света через них внутрь проходило очень немного, и, уж конечно, сквозь них не было видно ничего, что происходило снаружи.

И все же Якоб, похоже, знал, что там сидит Хоро.

Его зоркие глаза, от которых ничто не могло укрыться, лишний раз свидетельствовали, что трудная работа по управлению иностранным отделением торговой гильдии была ему по плечу.

— Если бы это не сулило выгод, я бы не стал вкладывать деньги, — ответил Лоуренс.

— Ха-ха-ха! Хорошо сказано, маленький зассанец.

Лоуренс на это мог ответить лишь кривой улыбкой. Затем он открыл дверь и, словно стараясь оставить смех там, внутри, едва выйдя, тут же поспешно захлопнул ее за собой.

Всякий раз, когда он встречал таких людей, как Якоб, он вспоминал дни своей юности. Тогда от жгучего желания превзойти этих старых торговцев он не находил себе места. Эти воспоминания несли с собой чувства ностальгии вместе с горечью и болью.

— Все-таки я еще совсем молодой, — пробормотал Лоуренс себе под нос. Он повернул голову к подножию каменного крыльца. И в то же мгновение Хоро обернулась ему навстречу.

— О, вот он и вышел. Это и есть мой спутник.

Сидя на каменных ступенях, Хоро невежливо показала пальцем на Лоуренса. Перед ней стояли два юноши, судя по всему — подмастерья ремесленников. На вид им было примерно столько же лет, сколько Хоро, по пятнадцать-шестнадцать. В руках они держали какие-то свертки: похоже, их послали куда-то что-то отнести.

После этих слов Хоро юнцы, на лице у которых лишь начала пробиваться растительность, окинули Лоуренса враждебными взглядами. Связываться с ними Лоуренсу не хотелось, он лишь нарочно вздохнул — этого оказалось достаточно, чтобы их напугать.

Между подмастерьем ремесленника и торговцем, вступившим в гильдию, была огромная разница — как по внешнему виду, так и по доходу. Скорее всего, эти юнцы решили познакомиться с Хоро, когда увидели, что она сидит одна и ничего не делает; а сейчас, понимая, что против Лоуренса у них нет ни единого шанса, они обменялись быстрыми взглядами и пустились наутек.

— Хей, какие милашки. Эти двое назвали меня нежной розой, — со смехом сказала Хоро, глядя им в спину. Лоуренс же с кислой миной предостерег:

— Не слишком балуй таких людей вниманием. Эти подмастерья ремесленников не лучше голодных псов. Они ведь могли тебя и украсть.

— Ну, если бы меня украли, ты бы просто пришел и выручил меня, ведь так?

Услышав эту неожиданную для него реплику Хоро и взглянув на ее беззаботную улыбку, Лоуренс ощутил, как у него потеплело на сердце, и ответил абсолютно серьезно:

— Конечно, пришел бы.

Хоро ухмыльнулась и встала.

— Хотя на самом-то деле тогда я выручила тебя.

Лоуренс снова попался.

Он спустился по ступеням, отведя взгляд. Довольно и немного злорадно смеясь, Хоро обхватила его правую руку и сказала:

— Уж не знаю, какие именно "выгоды" ты собираешься получить, но я совершенно не против вложений.

— ...Так ты все слышала, э?

— Эта очаровательная пара ушек, которая у меня есть, прекрасно слышит даже, как ты хмуришь брови. О, кстати, ты предпочитаешь светлые волосы, да?

Последние слова Хоро никак не были связаны с разговором и стали для Лоуренса полной неожиданностью. Но, прежде чем он успел произнести хотя бы "э...", Хоро продолжила.

— А может, тебе нравятся костлявые женщины? Или ты испытываешь особые чувства к тем, кто изнурен трудами и заботами? Или у тебя просто слабость к пастухам?

Хоро швыряла в Лоуренса вопрос за вопросом; у него было ощущение, как будто он стоит на подвесном мосту, у которого один за другим перерезают канаты. Он в панике взглянул на Хоро и увидел, что она не перестает улыбаться.

Ее улыбка — вот что было самое пугающее.

— Да подожди же, все, что говорил Якоб, — это он просто так здоровался. Он обожает говорить подобные вещи при каждом удобном случае. Я вовсе ничего такого не чувствую.

— Правда?

Взгляд Хоро без всяких слов говорил: "И только попробуй солгать".

Лоуренс мог лишь ответить честно.

— Я действительно считаю, что Нора привлекательная... более или менее. И беседовать с ней... э... тоже весьма приятно. Но это совершенно не значит, что я плохо думаю о тебе, или что в тебе есть что-то плохое... ну, я так совершенно не думаю.

Лоуренс ужасно стеснялся это все говорить и, пока говорил, не смел поднять на Хоро глаза. С самого своего рождения по сегодняшний день ни разу ему не приходилось произносить подобных слов.

Однако с огромным трудом Лоуренс все же закончил то, что пытался выговорить. Затем он сделал глубокий вдох и, более-менее успокоившись, украдкой взглянул на Хоро.

Хоро смотрела прямо на него, и на лице ее было написано удивление.

— Я всего лишь хотела тебя чуть-чуть поддразнить...

При этих словах от прилива стыда и гнева Лоуренс чуть не взорвался в припадке бешенства. Однако затем на лице Хоро появилась счастливая улыбка, и вся скопившаяся в нем злость испарилась мгновенно.

— Я не ожидала, что ты так откровенно ответишь. Я... я так счастлива.

Хоро склонила голову и с силой обняла руку Лоуренса.

Для Лоуренса происходящее совершенно не походило на переговоры торговцев, которые вечно пытаются обхитрить друг друга; скорее это позволяло двоим понять, насколько они сблизились.

Почти бессознательно, не обращая внимания на взгляды прохожих, Лоуренс попытался положить левую руку Хоро на спину. Однако обнял он лишь воздух.

Потому что Хоро без единого звука внезапно отодвинулась в сторону.

— Только самцы всегда такие, со своими сладкими речами.

Хоро смотрела печально; ее явно грыз страх. Как бы медленно ни соображал Лоуренс, даже он мог легко понять, что у нее на душе. Хоро злилась на кого-то, кто в прошлом надавал ей пустых обещаний, а затем нарушил их и тем причинил ей боль.

Лоуренс, однако, был торговцем, он привык держать слово.

— Поэтому докажи мне это чем-нибудь конкретным. Я слышала, что рыцари в знак своей искренности отдают свой щит и меч. Что ты сделаешь, чтобы доказать, что ты искренен?

Лоуренс тоже слышал, что рыцари, клянясь кому-то в верности, передают ему щит и меч, ибо щит и меч являют собой саму душу рыцаря.

А что являет собой душу торговца? Можно даже и не спрашивать: конечно, это деньги.

Однако вручи он Хоро хоть целую суму золота, она наверняка лишь разочарованно поморщится.

Таким образом, от Лоуренса требовалось найти что-то, что доставит Хоро удовольствие и при этом может быть куплено за деньги, душу торговца; таким образом, не постеснявшись потратить на нее деньги, он докажет свою искренность.

Ответ явился Лоуренсу мгновенно: персики в меду, лучшее лакомство.

— Понял. Позволь мне доказать, что я не тот человек, что бросает слова на ветер.

Во взгляде Хоро все еще оставалась тень сомнения, но она явно была уже вся в предвкушении. Если только Лоуренс был в силах сделать что-то, чтобы удовлетворить огонь предвкушения, горящий в этих янтарных с красноватым отливом глазах, — немножко персиков в меду были совсем небольшой платой.

Выпятив грудь, Лоуренс заявил:

— Я куплю тебе персиков в...

Он оборвал фразу на середине, заметив, что что-то не в порядке. А именно — не в порядке косынка у Хоро на голове.

Услышав, что Лоуренс замолчал, Хоро склонила голову чуть набок.

Затем с негромким "ах!" она поспешно прикрыла голову руками.

— Ты... не может быть, ты...

— Ч-то? Что такое? Что ты хотел сказать, что ты мне купишь?

В такой момент она все же смогла сказать это — ее коварством можно было лишь восхититься. Однако Лоуренс не мог просто взять и отшутиться.

Косынка на голове Хоро вела себя очень подозрительно. Уши под ней возбужденно дрожали, и означало это только одно —

Все это Хоро затеяла специально.

— Ты слышала когда-нибудь, что есть вещи, которые можно делать, а есть вещи, которые нельзя?!

Поняв, что ее план раскрыт, Хоро упрямо надула губы и метнула в Лоуренса пронзительный взгляд.

— Разве не ты просил, чтобы я вела себя очаровательно, когда хочу от тебя чего-то?

Сперва Лоуренс не понял, о чем это она, но потом вспомнил их разговор, когда они только приехали в Поросон, и устало возвел очи горе.

— Я имел в виду, чтобы ты вежливо попросила, если хочешь что-то купить, а вовсе не вынуждала меня покупать своими трюками!

— Но разве сейчас я была не очаровательна?

Для Лоуренса было невыносимо осознавать, что ответить ему совершенно нечем; но еще более невыносимо было то, что при взгляде на беззаботно смеющуюся Хоро он совершенно не мог на нее злиться.

— Но ты во много раз очаровательнее, чем я. Глядеть на то, как ты реагируешь, куда трогательнее, чем если бы мой план сработал.

Не желая более смотреть на Хоро, Лоуренс быстрым шагом двинулся прочь.

Хоро тут же его догнала, не переставая смеяться.

— Ты, ну не злись, мм?

Лоуренс посмотрел на Хоро взглядом, в котором ясно читалось: "А кто, по-твоему, меня рассердил, а?" Хоро же продолжала смеяться без остановки.

— Я ведь правду сказала, что я счастлива. Ну, все еще злишься?

Улыбающееся лицо Хоро выглядело прекрасно в обрамлении колышущихся на ветру длинных русых волос. Лицо Лоуренса дернулось.

В этот момент ему хотелось лишь выпить как следует в компании своей лошади — которая была мужского пола и молчала.

— Понял. Не злюсь, я больше не злюсь. Нормально?

Хоро отметила свою победу, хихикнув, затем вздохнула и сказала:

— Если мы затеряемся в толпе, будет плохо. Может, возьмемся за руки?

Конечно, чтобы добраться до постоялого двора, необходимо было снова пройти через запруженную людьми площадь; однако Лоуренс не сомневался, что, даже если они потеряют друг друга, Хоро без особого труда найдет обратный путь.

Разумеется, Лоуренс прекрасно понимал, что для Хоро это лишь повод.

Перед этой хитроумной волчицей он мог лишь сдаться.

— О да, если мы затеряемся, ничего хорошего не будет.

Тепло улыбнувшись, Хоро вложила свою ладошку в ладонь Лоуренса.

Самое большее, на что был способен Лоуренс, — это чуть стиснуть ее руку.

— Так, ну и где продают персики в меду?

И тут в воздухе разнесся удар колокола, возвещающий наступление полудня — и начало нового сражения.

* * *

Гильдия Ремарио занималась оптовой торговлей, и в Рубинхейгене было одно из ее зданий.

В Торговом Доме Латпаррона в Поросоне Лоуренс, отчасти с помощью угроз, закупил военное снаряжение на сумму, превышающую все его состояние, поскольку был абсолютно уверен, что эта сделка сулит ему стабильную прибыль. Поскольку Гильдия Ремарио вела дела с Домом Латпаррона, Лоуренсу достаточно было продать свой товар этой гильдии и тем самым расплатиться с Домом Латпаррона, не возвращаясь в Поросон. То было большое достижение мудрости торговцев — для выполнения этой части сделки требовалось лишь несколько записей в гроссбухах.

С главной улицы, забитой народом, Лоуренс пробрался в небольшой проулок, который и привел его к зданию Гильдии Ремарио.

Хотя подъехали они к черному ходу Гильдии, но именно черный ход был сделан большим и просторным — специально для удобства погрузки и выгрузки товаров.

В таком большом городе, как Рубинхейген, лишь неотесанная деревенщина подъехала бы на своей повозке прямо к главному входу торговой гильдии. Если сделать такое посреди битком набитой улицы, это навлечет лишь позор, и тогда даже пользующийся спросом товар продать не получится. Более того, на многие большие улицы въезд повозкам торговцев был вообще запрещен.

Именно поэтому здесь, на маленькой улочке, идущей вдоль главной улицы, лошадей, везущих повозки, было даже больше, чем пешеходов.

Лоуренс неожиданно нахмурился.

Гильдия Ремарио была единственной, перед которой царило необычайное спокойствие и тишина.

— Этой гильдией что, монахи управляют? — заметила Хоро.

— Если бы ей управляли монахи, мы бы слышали хотя бы молитвы, но здесь и этого нет. Что же, во имя всего святого, здесь происходит?

Жуя булку, Хоро чуть приподняла косынку и подвигала ушами, вслушиваясь. Лоуренс, однако, был не в настроении полагаться лишь на этот ленивый способ выяснения ситуации. Спрыгнув с козел повозки, он вошел через деревянные ворота, предназначенные для повозок, и оказался в погрузочном дворе Гильдии.

В перенаселенном Рубинхейгене, где здания теснились так плотно и где, как шутили, "нищим приходится спать стоя", сохранить достаточное пространство для погрузки и выгрузки товаров было весьма непросто. Но несмотря на это, погрузочный двор Гильдии Ремарио был достаточно большим, чтобы в нем поместились одновременно три повозки. Если мерить товарами, здесь вполне хватило бы места на сотню мешков пшеницы. В углу двора стоял даже столик для переговоров и стойка для обмена денег. На стене висел лист пергамента, на котором была написана молитва о процветании Гильдии.

В целом, погрузочный двор Гильдии Ремарио можно было назвать роскошным.

Но сейчас на этом роскошном дворе царил полный беспорядок: повсюду валялись пучки сена и соломы, конский навоз и остатки пищи. Сколько на все это ни смотри — при всем желании не скажешь, что здесь убираются каждый день. Более того, даже работников, которые должны заниматься разгрузкой товаров, видно не было.

Конечно, ситуация в торговле нередко стремительно менялась от хорошей к плохой и обратно, так что полное отсутствие посетителей не было чем-то необычным. Однако даже если посетителей не было, погрузочный двор должен был содержаться в чистоте.

Все указывало на то, что гильдия разорилась. Прежде чем заняться чем-то еще, Лоуренс вернулся обратно и влез на козлы повозки. Остававшаяся там Хоро, судя по всему, покончила со своим хлебом. Сейчас она шуршала рукой в мешочке, пока не извлекла из него мясной пирог. Если Лоуренса не подводила память, этот пирог должен был стать его обедом.

— Ты все время ешь. Ты не боишься, что из-за того, что ты так громко жуешь, эти ушки, которыми ты так гордишься, окажутся бесполезными?

— Неплохо сказано. Однако ради сохранения моей репутации я должна заметить, что внутри здания все-таки что-то происходит.

Закончив фразу, она без колебаний откусила от мясного пирога. Похоже, она не собиралась ни с кем делиться хоть кусочком чужого обеда.

— Там внутри люди? — спросил Лоуренс.

— Да... гхх, гмф... но там что-то неприятное. Во всяком случае, радости там нет.

После этих слов Хоро Лоуренс, глядя на заброшенный погрузочный двор и пятиэтажное деревянное здание Гильдии Ремарио, ощутил, как по спине у него побежали мурашки. Здание разорившейся гильдии было проклятым. Когда гильдия разорялась, Церкви приходилось проводить немало месс по тем, кто умер в течение следующей недели.

— И все-таки сидеть и гадать смысла нет. Если товар не продать, денег не выручишь.

— И мясной пирог если не съесть, от него никакого проку.

— Я собирался съесть его позже!

Прежде чем направить повозку вперед, Лоуренс вперил в Хоро сердитый взгляд. Та вернула взгляд, всем видом говоря: "Кончай скулить".

Однако, опасаясь, видимо, что если съест весь пирог, то будет потом чувствовать себя виноватой, она все же разломила его остатки и протянула половину Лоуренсу. Это была лишь четверть того, что Лоуренс собирался съесть, но он рассудил, что если будет жаловаться дальше, то лишится и этого, и выхватил у нее пирог, словно вор.

В мясные пироги, которые продают в палатках, обычно кладут мясо, которое уже почти нельзя хранить согласно уставу гильдии мясников, — иными словами, когда оно перестает быть свежим, его измельчают и используют как начинку для пирогов. Однако в таком важном городе, как церковный город Рубинхейген, похоже, и мясные пироги были отменными. В два укуса Лоуренс прикончил свой кусок пирога, и во рту у него расплылся вкус настоящего мяса; в то же время повозка его медленно въезжала в безлюдный погрузочный двор.

Цок, цок... стук копыт нарушил тишину двора. Люди внутри явно уловили этот звук — в конце концов, они проработали здесь много лет. Когда повозка въехала внутрь и Лоуренс уже собрался спрыгнуть с козел, работник Гильдии наконец-то вышел из здания.

— По-моему, до воскресенья еще далеко. Что случилось? — поинтересовался Лоуренс.

— Нет... эммм... дело в том, что... господин, ты только сегодня приехал в Рубинхейген?

Сперва работник (это был мужчина средних лет) говорил запинаясь, но потом вдруг стал внимательно разглядывать Лоуренса.

Взгляд его напомнил Лоуренсу взгляд разбойника, который оценивает, сколько денег в кошеле у богача. Чутье торговца подсказывало Лоуренсу, что здесь опасно. Более того, приглядевшись, он заметил, что у работника изнуренный вид. Конечно, работники, занимающиеся физическим трудом — разгрузкой товаров, — редко выглядели элегантно, но обычно это были пышущие здоровьем люди.

Положение было плохое, явно плохое.

— Нет, я приехал несколько дней назад, но должен был сперва еще кое-чем заняться. Я вижу, ты занят. В таком случае я заеду попозже. Все равно у меня ничего срочного.

Специально не глядя на работника и не дожидаясь ответа, Лоуренс собрался влезть обратно на козлы.

Хоро, похоже, тоже почувствовала, что что-то не так. Она кинула на Лоуренса вопросительный взгляд, но тут же снова опустила голову.

Обычная городская девушка едва ли вела бы себя так разумно. Все-таки самопровозглашенная Мудрая волчица не зря так звалась.

Однако работник не собирался отпускать добычу с крючка.

— Пожалуйста, не говори так, останься еще немного. Ты, господин, похоже, торговец высокого полета. Как же я могу допустить, чтобы ты ушел ни с чем? Это было бы крайне невежливо.

Если бы Лоуренс просто не стал обращать на него внимания, ему бы вскоре перемывали косточки по всему городу.

И все же кровь торговца в его жилах кипела.

Беги отсюда! Опасность!

— Нет, нет, такой мелкий торговец, как я, может продавать одни лишь жалобы.

Если торговец, приехавший куда-то, чтобы продавать и покупать товары, преуменьшает свои достоинства, он плохой торговец. Служители Церкви восхваляли скромность как добродетель, но для торговца держаться скромно — все равно что схватить самого себя за горло и не отпускать.

И все же Лоуренс решил, что правильнее всего в первую очередь убраться отсюда. То, что Хоро все это время сидела неподвижно, еще больше убеждало его в этом.

— Господин, тебе вовсе не нужно принижать себя. Даже слепому нищему ясно, что ты очень неплохо одет, — ответил работник.

— Лесть не принесет тебе никакой выгоды.

Лоуренс уселся на козлы и взял в руки вожжи. Увидев это, работник, похоже, понял, что ему остается лишь сдаться. Он выпрямился — до того он стоял, склонившись в полупоклоне, в надежде убедить Лоуренса остаться.

"Похоже, я выбрался", — подумал Лоуренс и обратился к работнику:

— Что ж, я поехал.

— Хорошо... хотя мне очень жаль, что мы лишены удовольствия вести с тобой дела, но мы будем ждать твоего нового визита.

Смиренно улыбнувшись, работник отступил на шаг. Полагая, что сейчас самый подходящий момент, чтобы уехать, Лоуренс собрался развернуть повозку.

И когда Лоуренс уже решил, что он в безопасности, работник неожиданно произнес:

— А, я совсем забыл поинтересоваться твоим именем.

— Я Лоуренс из Торговой Гильдии Ровена.

Уже в следующее мгновение после того, как он, не задумываясь, назвал свое имя, у Лоуренса мелькнула мысль, что стоило бы сперва понять, что происходит, а уж потом раскрывать себя. Однако подумав немного, он решил, что в том, что другие знают его имя, нет ничего страшного.

Ибо его собеседнику едва ли известна цель визита Лоуренса сюда.

И тут —

— Господин Лоуренс, вот как? Припоминаю. Ты приехал от Дома Латпаррона, — заявил работник и нехорошо улыбнулся.

Спину Лоуренса пробрало холодом, который невозможно описать словами.

Логически рассуждая, работнику Гильдии Ремарио было неоткуда знать имя Лоуренса.

— Ты должен был привезти из Дома Латпаррона в нашу Гильдию военное снаряжение, верно?

Все внутри Лоуренса заледенело; его едва не стошнило. Он всей кожей ощущал, что оказался в страшной ловушке. Никакого разумного основания думать так у него не было, но чутье торговца просто вопило.

Комок подкатил к горлу Лоуренса, перед глазами все поплыло.

"Этого не может быть. Этого не может быть. Этого не может быть... верно?"

— Вот в чем дело: вчера ночью к нам прискакал конный гонец из Поросона. Он передал сообщение, что Торговый Дом Латпаррона передает все права заимодавца нашей гильдии. Иными словами, ты наш должник, господин Лоуренс.

Заявление, которое прояснило все.

В нормальной ситуации никто не будет посылать гонца на лошади специально для того, чтобы сообщить о передаче прав заимодавца. Однако если ситуация была далека от нормальной, такое могло произойти. Например, если две организации вместе затевали какое-то мошенничество.

Если бы Лоуренс не сидел на козлах, он бы, несомненно, свалился на землю.

И даже на козлах его тело сложилось, не в силах выдержать и принять слова работника.

Удивленная Хоро поддержала его, не дав упасть, и спросила:

— А что вообще происходит?

Лоуренсу даже думать не хотелось об этом.

За него безжалостно ответил работник.

— Этот торговец рядом с тобой совершил неудачную сделку — совсем как мы.

Именно поэтому работник так злорадствовал — он нашел кого-то, кто был в таком же печальном положении, как он сам.

— Что?

Лоуренс повернул голову и взглянул на Хоро.

Он мог лишь молиться, чтобы все это оказалось лишь дурным сном.

— Цена военного снаряжения рухнула некоторое время назад. Старый лис из Дома Латпаррона подсунул тебе гнилой товар.

В глазах у Лоуренса потемнело.

— Я попался...

Его собственный хриплый голос доказывал, что это все не сон.

К оглавлению

Глава 4

— Все должны играть по правилам. Ты ведь это понимаешь, да?

Не было в мире торговца, который не боялся бы услышать такие слова.

И не было торговца, который после этих слов не вздохнул бы горестно при мысли о том, что его теперь ждет.

— Я тоже торговец; конечно же, я понимаю.

Вот и все, что смог выдавить из себя Лоуренс.

— Все очень просто. Из ровно ста румионов, на которые ты закупил военное снаряжение в Доме Латпаррона, в долг ты потратил, если верить долговой расписке, сорок семь и три четверти. Все, что тебе нужно, — это вернуть их нам. Правда, в договоре указан крайний срок. Ты должен понимать, что это значит, верно?

После этого заявления Лоуренс почувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя воздушный шарик, из которого вышел весь воздух. Впрочем, человек, который произнес эти слова, Ремарио, и сам выглядел как сдувшийся шарик.

Запавшие глаза, ввалившиеся щеки — его внешний вид трудно было описать иначе как "изможденный". Его рубаха, судя по всему, была не стирана уже несколько дней, глаза нездорово блестели. Он и так обладал довольно щуплой фигурой, а тут еще лицо его почернело от усталости — в целом Ремарио напоминал маленького раненого медведя.

Истина заключалась в том, что он и впрямь был ранен, причем смертельно.

Владелец Гильдии Ремарио Ганс Ремарио дожил уже до тех лет, когда волосы начинают седеть. Не озаботившись даже тем, чтобы пригладить волосы, он продолжил свою речь.

— Я надеюсь, что ты сможешь выплатить свой долг сразу. Если этого не произойдет...

Если бы Ремарио приставил Лоуренсу нож к горлу, и то Лоуренсу было бы легче, чем сейчас.

— ...мы вынуждены будем требовать возмещения у Торговой Гильдии Ровена.

Это была самая страшная угроза для торговцев, принадлежащих к иностранным отделениям гильдий.

В мгновение ока иностранное отделение, бывшее некогда для бродячего торговца вторым домом, становится местом, где взыскивают его долг.

И тогда бродячий торговец, бросивший дом ради дороги, теряет единственное место, где его душа чувствует себя спокойно.

— Однако крайний срок уплаты долга — послезавтра. Значит, у тебя два дня. Когда эти два дня пройдут, пожалуйста, заплати сорок семь и три четверти румиона.

Эта сумма была не из тех, что можно собрать за каких-то два дня. Даже если Лоуренсу удастся собрать все деньги, что были должны ему самому, у него и половины не наберется.

На один румион можно было жить три месяца; из этого даже ребенку должно быть ясно, какая большая сумма — сорок семь румионов.

Разумеется, это понимал и похожий на маленького медведя Ремарио; потому-то он и сказал то, что сказал.

Разорение.

Это слово всплыло у Лоуренса перед глазами.

— Кстати, как ты собираешься избавиться от снаряжения, которое у тебя в повозке? Где бы ты ни попытался его продать, скорее всего, тебе придется отдать его почти даром, иначе его у тебя никто не купит.

Ремарио улыбнулся, насмехаясь скорее не над Лоуренсом, а над самим собой.

Глава Гильдии Ремарио оказался в столь плачевном положении именно из-за внезапного падения цен на оружие и доспехи.

Церковный город Рубинхейген снабжал всем необходимым рыцарей, наемников и церковников, направляющихся на север карать и обращать язычников. Именно поэтому наиболее стабильный доход здесь приносили оружие, доспехи и Священные писания.

Кроме того, каждый год с наступлением суровой северной зимы Рубинхейген предпринимал крупномасштабную экспедицию. Это была традиция — экспедиция предпринималась в ознаменование дня рождения Святого Рубинхейгена; участвовало в ней множество наемников и рыцарей из самых разных стран, и благодаря этому военное снаряжение, Священные писания, зимние одежды, еда и целебные травы пользовались здесь огромным спросом.

В этом году экспедиция в последний момент была отменена. Между языческими землями, в которые она должна была направиться, и Рубинхейгеном лежала обширная территория другой страны. Сейчас в этой стране царил политический хаос, из-за чего отношения ее и Рубинхейгена стремительно ухудшались — что и привело к отмене экспедиции. Проблемы в отношениях двух стран можно было бы легко решить, будь это обычная страна; но она лежала близ земель язычников и очень терпимо относилась к языческим верованиям. В ее пределах тоже располагалось немало языческих городов, ближайшим из которых была Рамтора. Прежде эти языческие города тихо пропускали экспедиции, поскольку не вмешивались в чужие традиции; теперь же никто не мог гарантировать, что язычники не нападут. В ежегодных экспедициях участвовал либо сам архиепископ, возглавляющий всю епархию, либо близкие родственники императора Великой Южной Империи, так что подобные риски были абсолютно недопустимы.

Поэтому иного выхода, кроме отмены экспедиции, не было.

Одного взгляда на печальное состояние Гильдии Ремарио, работавшей в Рубинхейгене уже много лет, было достаточно, чтобы понять, каким потрясением известие об отмене экспедиции оказалось для торговцев. И все же Лоуренс должен был обнаружить все это гораздо раньше. Узнав о банде наемников, которая обычно орудовала в северных землях, а теперь шаталась неподалеку от Рубинхейгена — уже тогда он должен был понять, что произошло что-то, имеющее отношение к военным действиям.

Более того, стоило немного подумать о падении цен на военное снаряжение и о том, как эти сведения распространялись, — и становилось ясно, что владелец Торгового Дома Латпаррона уже знал о падении цен, когда Лоуренс покупал в Поросоне военное снаряжение.

Иными словами, Лоуренс думал, что ему удалось воспользоваться слабостью своего противника и вынудить его заключить чрезвычайно выгодную для Лоуренса сделку, в то время как на самом деле Лоуренс сам попал в ловушку, купив обесценившиеся доспехи.

Должно быть, владелец Торгового Дома Латпаррона в душе просто покатывался со смеху, когда ему удалось продать Лоуренсу товар, цена на который уже рухнула, за такие хорошие деньги. Более того, он наверняка знал, что из-за падения цен не получит назад те деньги, что одолжил Лоуренсу, и, чтобы избежать проблем, он передал права заимодавца своему давнему партнеру, Гильдии Ремарио — это и ей должно было хоть как-то помочь.

Во всей этой путанице прибылей и убытков Лоуренсу досталась короткая соломинка.

Поражение было настолько тяжелым, что Лоуренсу хотелось положить конец этому кошмару здесь и сейчас.

И все же в конце концов он смог собраться и изобразить спокойствие.

— Я найду способ продать его за хорошую цену, вот увидите. Давайте договоримся, что я верну долг послезавтра. Это вас устроит?

— Вполне. Буду ждать с нетерпением.

Оба обливались холодным потом — его хватило бы, чтобы затушить небольшой костер. Но при этом оба изо всех сил старались вести себя вежливо, не давая разговору выйти за рамки деловых переговоров. Так они сохраняли свою мужскую гордость.

Теперь вопрос стоял об их гордости как торговцев.

Увидев, что Лоуренс поднимается со стула, Ремарио произнес, словно прощаясь:

— На случай нужды, думаю, тебе следует знать вот что. Торговые палатки нашей гильдии стоят у всех городских ворот. Если тебе что-то понадобится — обращайся в любую из них.

Истинное значение слов Ремарио было таким: пытаться бежать из Рубинхейгена бесполезно.

— Продавцы наверняка будут заняты делом. Благодарю за предложение, но не думаю, что такая нужда возникнет.

Если бы сейчас Хоро была вместе с ним, она, должно быть, лишь усмехнулась бы при виде того, как двое мужчин бравируют друг перед другом. Лоуренс, однако, действительно хотел потягаться с Ремарио. По правде сказать, они оба были на пределе.

Когда человек разоряется, для общества он становится мертв. Это даже хуже, чем жизнь нищего, терзаемого изо дня в день холодом и голодом. Если его ловит заимодавец, все его вещи отбирают и продают — даже волосы сбривают с головы и продают. Если у него красивые зубы, их вырывают, чтобы вставить кому-то вместо его родных. Даже его свободу могут продать, и он до конца своих дней будет горбатиться в руднике или на галере. Но это еще можно считать удачей. В худшем случае его делают козлом отпущения за преступления, совершаемые аристократами и просто богачами, и наказывают за эти преступления. Когда он умирает, некому будет не только выкопать ему могилу, но даже просто оплакать его смерть.

Вот что такое разорение. Отдавать приходится абсолютно все, что есть.

— Что ж, тогда я отправляюсь, — сказал Лоуренс.

— Буду с нетерпением ждать послезавтрашнего дня. Да хранит тебя Господь!

Когда человек, находящийся в тяжелейшем положении, находит кого-то, кому еще хуже, вполне естественно, что его притягивает к этому человеку.

Лоуренс это понимал, но все же не смог удержаться от того, чтобы стиснуть кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Впрочем, гнев его был наполовину на самого себя. На этот раз его неудача была непоправимой.

Не сопровождаемый никем, Лоуренс вышел из расположенной на третьем этаже переговорной комнаты и спустился по лестнице на первый этаж, в погрузочный двор.

Поскольку Хоро была одета городской девушкой, в переговорах она участвовать не могла и потому сидела на козлах, ожидая, когда все закончится, вместе с работником Гильдии, который должен был за ней приглядывать. Выйдя во двор, Лоуренс успел заметить, как на лице Хоро на краткое мгновение появилось потрясенное выражение; затем она быстро отвернулась.

По реакции Хоро Лоуренс понял, насколько страшным было его собственное лицо.

— Прости, что заставил ждать, — обронил Лоуренс, забираясь на козлы. Хоро рассеянно кивнула; время от времени она украдкой кидала на него взгляды.

— Поехали.

Не обращая внимания на наблюдающего за ними работника, Лоуренс натянул повод, чтобы развернуть повозку, и выехал с погрузочного двора. Работника, похоже, уже предупредили — он ничего не сказал, лишь молча проводил повозку взглядом.

Как только они выехали за деревянные ворота и очутились на маленькой, мощенной булыжником улочке, Лоуренс глубоко вздохнул, пытаясь тем самым подавить стремление завопить в голос.

Злость, нежелание смотреть в глаза правде, сожаление... все эти чувства вырвались из него вместе с этим вздохом.

Воздух, что он выпустил, был наполнен черными эмоциями до предела; если бы этот воздух вдохнул кролик, возможно, он бы умер на месте.

Однако гордость торговца с этим вздохом его не покинула.

Времени для пессимизма не было. В голове Лоуренса теперь царила лишь холодная ярость, и с этим чувством он немедленно принялся подсчитывать свои шансы собрать необходимую сумму.

— ...Эй, эй... ты.

Неуверенный голос Хоро прервал его мысленные подсчеты.

— Э?

— Что-то случилось?

Истинным обликом Хоро была волчица, способная с легкостью проглотить Лоуренса целиком, но сейчас она неестественно улыбалась, глядя на него; улыбка эта была исполнена тревоги. Хоро наверняка слышала разговор Лоуренса с Ремарио. То, что она нарочно задала этот вопрос, объяснялось какими-то другими причинами.

Глядя на Хоро, Лоуренс мог лишь вообразить, насколько страшным было сейчас его собственное лицо.

Для торговца выражение лица было важнее, чем что бы то ни было еще. Отпустив поводья, Лоуренс попытался расслабить натянутые мышцы лица.

— Если тебя интересует, что случилось, то груз за нашей спиной превратился в груду мусора, — ответил он.

— Мм... значит, я расслышала правильно.

— Я тебе еще одну вещь скажу, раз уж мы об этом заговорили. Если все пойдет своим чередом, я разорен.

Скорее всего, Хоро знала, что судьба разоренного торговца подобна судьбе несчастного ягненка, ожидающего заклания. После слов Лоуренса лицо ее исказилось, как от боли. Но тут же выражение ее лица изменилось.

Холодный, всепроникающий взор мудрой волчицы был устремлен на Лоуренса.

— Хочешь сбежать?

— Один раз убежав, я буду в бегах до конца своих дней. Сеть агентов крупной гильдии подобна глазу Господа. Где бы ты ни был, как только ты займешься торговлей, тебя тут же обнаружат. Я не смогу снова стать торговцем.

— Но раненый зверь, как правило, очень быстро становится мертвым зверем. Не слишком ли ты оптимистичен?

— Вовсе нет, — твердо ответил Лоуренс. Хоро отвернулась и погрузилась в размышления.

Лоуренс тем временем продолжил.

— Если только я смогу выплатить сорок семь румионов, никаких проблем не будет. В конце концов, у меня по-прежнему есть на руках товар. Когда я рассчитаюсь с долгом, я смогу отвезти и продать его где-нибудь еще и выручить почти столько же. Для меня еще не все потеряно.

Хотя Лоуренс изложил все так, словно это был пустяк, по правде, убедительность его слов была не больше, чем его шансы сделать то, о чем он сказал.

Но ничего другого он сказать не мог. Если бы его спросили, почему — не из-за гордости ли торговца? — ответ был бы, наверное, "да". Как бы там ни было, даже если он сейчас сбежит, он не сможет более быть торговцем. А раз так, выбора у него не было: только бороться до конца.

Хоро, до этого момента не смотревшая на Лоуренса, наконец вновь повернулась к нему.

На лице ее было написано: "Ох, не знаю, что с тобой делать". Слабо улыбнувшись, она сказала:

— Я все-таки волчица Хоро Мудрая. Я наверняка смогу чем-то помочь.

— Уж конечно; если бы ты просто сохранила все, что потратила на еду, уже было бы намного легче.

Как только Лоуренс замолчал, Хоро своим кулачком ткнула его в левый бок.

— Разве я не говорила уже давно, что смогу заработать денег, чтобы расплатиться за свою еду?

— Знаю, — ответил Лоуренс, поглаживая бок. Хоро, подняв бровь, фыркнула и, похоже, перестала сердиться.

Затем лицо ее стало бесстрастным, и она молча уставилась на круп лошади. Когда она вновь раскрыла рот, голос ее был таким, каким обычно дают обеты.

— Клянусь своей честью, что, когда положение станет безнадежным, я помогу тебе сбежать, даже если для этого потребуется сила пшеницы.

В мешочке, что висел на шее у Хоро, была пшеница, в которой она сама обитала. С помощью этой пшеницы она могла с легкостью принимать свое истинное обличье.

Однако люди всегда смотрели на истинное обличье Хоро с ужасом, и Хоро эти взгляды ненавидела и боялась. Эти полные ужаса взгляды были словно клеткой, которая отрезала Хоро от остальных и оставляла в одиночестве. Конечно, Хоро приняла волчье обличье в подземелье Паттио, но она сделала это, скорее всего, потому, что тогда и ее собственная жизнь была в опасности.

На этот раз все было по-другому. Опасность угрожала лишь Лоуренсу.

Поэтому, услышав, что ради него Хоро готова была принять свой истинный облик, если положение станет отчаянным, Лоуренс в душе возрадовался.

— Ты обещал, что отвезешь меня в северные леса. Если тебя поймают здесь, мне будет трудно туда добраться, — пояснила Хоро.

— Да, я непременно сдержу слово. И... — Лоуренс закрыл глаза и сделал глубокий вдох, после чего вновь взглянул на Хоро. — ...если случится худшее, мне в самом деле может понадобиться твоя помощь.

Прежде Лоуренс бы подумал: "Если я ошибусь, это будет конец", — но сейчас все было по-другому. Даже в худшем случае останется кто-то, на кого он сможет рассчитывать. Хоро обещала ему это.

Улыбнувшись, Хоро повторила эти самые слова:

— Можешь на меня рассчитывать.

* * *

Когда ничего другого не останется, он попросит Хоро прийти ему на выручку.

Такой вариант действительно был возможен.

Впрочем, решая насущную проблему, думать об этом едва ли стоило. Если ситуация станет настолько плохой, это будет означать, что места для Лоуренса в мире больше нет.

Именно это имеется в виду, когда говорится, что у человека нет родины, нет дома; проиграв, он теряет все.

— Итак, что нам делать теперь?

Этот вопрос Хоро задала, стоя перед постоялым двором, после того как они оставили там повозку.

Больше всего Лоуренсу хотелось ответить: "Именно об этом я у тебя хотел спросить", — но времени для жалоб не было.

К счастью, за постой они уплатили вперед, так что им не нужно было беспокоиться, где переночевать и где оставить повозку. Кроме того, на руках у Лоуренса оставалось немного денег. То, что им не приходилось есть лишь воздух и спать под открытым небом, можно было считать островком удачи в море неудачи.

Однако время и возможности были слишком ограничены.

— В любом случае, сперва давай заглянем в иностранное отделение. Сейчас это для нас единственный вариант.

— Твои друзья здесь наверняка захотят тебе помочь, ведь так?

Возможно, Хоро сказала это, чтобы приободрить Лоуренса, но сам он отлично понимал, что не все в мире так просто, как казалось из ее слов. За свои десять лет в мире торговли ему слишком часто доводилось видеть, как люди попадали в отчаянное положение, а потом исчезали без следа.

— Да, пойду в иностранное отделение. Ты пока подожди на постоя-...

Лоуренс оборвал фразу на полуслове, когда Хоро наступила ему на ногу.

— Я что, похожа на неблагодарную волчицу, которая способна сидеть и спокойно расчесывать хвост, когда мой спутник в беде?

— Э, но...

— Похожа или нет?

Хоро подняла голову, не убирая ноги с ноги Лоуренса.

— ...Не похожа, но проблема не в этом.

— А в чем?

Хоро убрала ногу, но глаза ее говорили: "Если не дашь хорошего ответа, я на тебя снова наступлю".

— Для нас, бродячих торговцев, иностранное отделение — родной дом. Ты ведь знаешь, что значит привести в дом женщину, верно?

— Я не настолько глупа, чтобы не понимать, что означает такая ситуация.

— Подробно все объяснить будет совершенно невозможно. И как я смогу объяснить наши с тобой отношения?

Если Хоро будет обнаружена Церковью, ее немедленно сожгут на костре как демона. Конечно, Якоб, владелец здешнего отделения Гильдии Ровена, был разумным человеком, но если он по какой-либо причине сообщит Церкви о Хоро, это будет катастрофа. Кроме того, сюда частенько заходили другие торговцы, рожденные в землях Ровена, и не все они были столь разумны. Идти на такой риск было нельзя ни в коем случае.

Если пытаться объяснить взаимоотношения Лоуренса и Хоро, придется так или иначе лгать. Но удастся ли всех обмануть? В иностранном отделении тоже сидят опытные торговцы, которым доводилось иметь дело с бессчетными обманами.

— Если так, почему бы просто не сказать, что мы любовники? Это все равно лучше, чем оставаться дома.

Лоуренс понимал, что Хоро тревожится о нем.

Если бы они поменялись местами и Хоро попыталась решить свою проблему в одиночку, скорее всего, Лоуренс бы тоже сердился. Если бы она попросила его остаться и подождать на постоялом дворе, он наверняка почувствовал бы себя преданным.

Хоро смотрела прямо на него.

Лоуренс мог лишь сдаться.

— Хорошо, пойдем вместе. В конце концов, твоя голова быстрее работает, — наконец произнес он.

— Мм, не волнуйся и предоставь все мне.

— Однако... — Лоуренс подвинулся, чтобы не мешать торговцам, намеревающимся войти в постоялый двор, — ...я скажу, что мы деловые партнеры. В любом случае, ничего не говори необдуманно. Эти парни очень невоспитанные, когда здороваются с другими людьми.

Это действительно было так. То, как здешние друзья Лоуренса приветствовали других, было не просто невежливо, но на грани неприличия. Если бы Лоуренс не предупредил Хоро заранее, возможно, потом она бы его за это заклевала.

Но сейчас, судя по всему, Хоро готова была смириться со всем, лишь бы Лоуренс взял ее с собой. Она смиренно кивнула.

— Ну, тогда идем, — сказал Лоуренс.

— Мм.

И они оба быстро зашагали туда, где клубилась толпа.

* * *

Придя к иностранному отделению, Лоуренс уже собрался было постучать в дверь, как она открылась сама, и кто-то вышел наружу.

Судя по одеянию, это был городской торговец. Едва завидев Лоуренса, он смущенно отвернулся. Из его поведения Лоуренс сделал вывод, что этот человек — посланец Гильдии Ремарио. Скорее всего, он пришел сообщить о ситуации с Лоуренсом и передать, что в случае надобности иностранному отделению придется взвалить долг Лоуренса себе на плечи.

Лоуренс, однако, поступил так, как поступил бы каждый человек, навстречу которому кто-то выходит: посторонился, не сказав ни слова.

Этот человек делал то, что делал, лишь потому, что гильдия, к которой он принадлежал, попала в отчаянное положение. Едва ли ему хотелось оказаться в этой роли. Гильдия Ремарио была заимодавцем Лоуренса и имела полное право требовать его долг, и все же этот человек удалился поспешно, словно сбежал.

Несмотря на то, что в мире торговцев нанести удар первым, чтобы получить преимущество, было в порядке вещей, никому не нравилось навлекать позор и разорение на другого человека. Ударить первым, чтобы получить преимущество, и разорить другого человека — это две совершенно разные вещи.

— Я была уверена, что он тебе нагрубит.

Хоро, похоже, тоже поняла, что этот человек из Гильдии Ремарио. Лоуренс в ответ на ее шутку мог лишь смущено улыбнуться.

— Вообще-то мне становилось неуютно от мысли, что придется объяснять, в какую ситуацию я угодил, так что я должен сказать ему спасибо, что он избавил меня от этой неприятности.

— Да, у любой монеты есть две стороны, — согласилась Хоро.

Лоуренс наконец-то улыбнулся и вошел в иностранное отделение.

Полдень миновал, и большинство торговцев, занимающихся свежей рыбой, овощами и другими скоропортящимися продуктами, уже закончили торговлю. В отличие от утреннего визита Лоуренса, сейчас часть столиков была занята людьми — те спокойно пили и беседовали. Все эти лица и имена были Лоуренсу хорошо знакомы. Некоторые из сидящих в зале заметили, как он вошел, и подняли руку в знак приветствия.

Однако, едва заметив входящую следом Хоро, они все застыли на месте; послышалось несколько изумленных возгласов. Впрочем, эти возгласы вполне можно было бы принять за вздохи. Взгляды, которыми они теперь одаряли Лоуренса и Хоро, были полны одновременно благожелательности, зависти и ревности. Хоро это явно нисколько не волновало, а вот Лоуренса от этих взглядов коробило.

— О... вот это провидение Господне.

Все лица улыбались; исключение составлял Якоб, который заговорил первым и в глазах которого ни намека на радость не было.

— Как тебе удалось подцепить такую красотку, Лоуренс?

Не обращая внимания на взгляды, Лоуренс ухватил Хоро за руку и направился прямиком к Якобу.

Якоб обратился к нему не "Крафт", а "Лоуренс", отчего у Лоуренса кольнуло сердце.

Фактически Якоб объявил, что относится теперь к Лоуренсу не как к одному из своей семьи, но как к торговцу.

— Это не я ее подцепил. Это она меня подцепила, господин Тарантиано.

На лице Якоба расплылась преувеличенная улыбка, из-за чего все лицо исказилось. С трудом поднявшись на ноги, он похлопал Лоуренса по плечу и указал куда-то в глубину здания.

— Пойдем туда, поговорим.

Наблюдательные торговцы, похоже, тотчас заметили, что происходит что-то странное, и разом притихли.

Если пройти в глубь здания иностранного отделения, можно увидеть внутренний дворик. Сейчас, осенью, дворик этот выглядел пустым и заброшенным. Пока Лоуренс, проходя мимо дворика, смотрел на него, толстяк Якоб, идущий впереди, произнес:

— Ты здесь не наткнулся на человека из Гильдии Ремарио?

— Наткнулся, прямо перед входом.

— Вот как? А я думал, вам повезло, и вы разминулись.

— ...Это почему?

Лоуренс не понимал, что Якоб имеет в виду. После вопроса Лоуренса плечи Якоба затряслись; Лоуренс понял, что тот беззвучно смеется.

— Потому что я не слышал звуков драки.

Хоро улыбнулась, Лоуренс пожал плечами.

Якоб открыл дверь по правую руку от себя и жестом пригласил Лоуренса и Хоро пройти в комнату.

— Это моя комната. За этими стенами нас не подслушают. Уж в этом вы можете быть уверены, — сказал он.

Комнату нельзя было назвать просторной, но почему-то у посетителя создавалось впечатление, что в ней сокрыт источник бесконечного знания.

В стене прямо напротив двери находилось окно в деревянной раме; все прочие стены были заставлены деревянными шкафами, на которых сверху были навалены горы перевязанных веревками бумаг.

Посреди комнаты стоял стол, по обе стороны от стола — простые деревянные скамьи, обитые кожей.

И, наконец, прямо перед дверью стоял письменный стол, заваленный различными бумагами. Ценность бумаги снижается со временем; но та, что лежала на столе, была высшего качества. Человек, без колебаний тратящий деньги на приобретение знаний, был воистину велик. Даже знаменитым церковникам непросто было бы собрать такое количество документов.

— Итак, с чего начнем?

Якоб уселся на скамью у стола; та жалобно заскрипела, протестуя против веса, который ей приходилось выдерживать. В обычное время это послужило бы поводом для хорошей шутки, но сейчас звук обрушился на Лоуренса, как тяжелый молот.

Хорошо, что рядом с ним была Хоро.

Будь он один, даже его ум, всегда работающий быстро и четко, оцепенел бы.

— Сперва я хотел бы поинтересоваться, кто эта миловидная особа?

Взгляд Якоба ни на мгновение не сместился на Хоро — он был обращен только на Лоуренса.

Вообще говоря, то, что торговец, находящийся на грани разорения, расхаживает с городской девушкой, выглядит абсурдно. Будь Якоб менее сдержанным человеком, он бы просто выгнал ее вон в ту же минуту, когда увидел, да и Лоуренса вместе с ней.

— Мы вместе занимаемся торговлей, мы деловые партнеры, — ответил Лоуренс.

— О? Деловые партнеры?

Явно полагая, что Лоуренс шутит, Якоб улыбнулся и, повернувшись, впервые окинул Хоро взглядом. Хоро улыбнулась в ответ и склонила голову чуть набок.

— Когда мы были в Паттио, мы продали там меха. Гильдия Милона оценила эти меха в сто сорок серебряных монет Тренни, а нам удалось разом поднять цену до двухсот десяти монет и успешно продать их по этой цене. Идею, как поднять цену, предложила вот она, — пояснил Лоуренс.

Хоро гордо посмотрела на Якоба и выпятила грудь. Якоб же смотрел недоверчиво.

Такая реакция была вполне естественна. Если бы Лоуренсу кто-то сказал такое, он бы тоже решил, что это ложь. Колоссальный размер Гильдии Милона был известен по всему миру, и торговцы там работали очень хорошие. Успешно повысить цену, уже назначенную Гильдией Милона, — такое было проще сказать, чем сделать.

— Я уже говорил, когда приходил утром. Если бы я не ожидал выгоды, то не стал бы вкладывать деньги.

Поскольку все, что Лоуренс рассказал о сделке с мехами, было истинной правдой, эту фразу он произнес без колебаний.

Он не задумывался о том, не рассердится ли Хоро, что он рассматривает события в Паттио под таким углом; он верил, что Хоро понимает: он говорит так, как подсказывают обстоятельства.

Якоб прикрыл глаза. Затем лицо его внезапно смягчилось, и он сказал:

— Думаю, я не буду больше об этом расспрашивать. Такие торговцы, как ты, встречаются время от времени.

— Э?

— В один прекрасный день откуда ни возьмись появляется в отделении такой вот человек вместе с женщиной неземной красоты и делает вид, что жизнь и дела идут лучше некуда. Однако этот человек никогда не раскрывает, кто же эта очаровательная женщина рядом с ним. Так что я не буду больше расспрашивать. В конце концов, в Священном писании сказано: не следует силой открывать ящик, если ты не знаешь, что внутри.

Лоуренс подозревал, что Якоб пытается заставить его выложить свой секрет, но не мог понять, зачем ему это. Так что он начал думать о другом.

Возможно, истории о лошади, которая превратилась в богиню удачи и стала путешествовать вместе с торговцем, были правдивы. Любой, с кем происходило что-то подобное, наверняка думал, что он особенный. Однако сам Лоуренс путешествовал вместе с волчицей, которая принимала облик юной девы и называла себя "мудрой волчицей". Для такого практичного создания, как торговец, столь нереальные события должны лишь усилить осознание своего "я".

— Мудрое решение, — промолвила Хоро.

Якоб рассмеялся и ответил:

— Ну, раз так, я оставлю формальности и перейду сразу к делу. Если бы вы двое были мужем и женой, я бы убедил вас как можно быстрее отправиться в церковь и развестись. Но если вы деловые партнеры, это другое дело. Если вы в одной лодке, это значит, что разорение одного партнера будет катастрофой и для другого. Связь через деньги прочнее даже, чем кровная.

Скамья, на которой сидел Якоб, скрипнула.

— Изложу ситуацию. Вот какое сообщение только что принес тот парень из Гильдии Ремарио: не вдаваясь в детали — господин Крафт Лоуренс из Торговой Гильдии Ровена приобрел в Торговом Доме Латпаррона в Поросоне военное снаряжение на сумму сто румионов. Почти половину этой суммы он взял в долг. Сейчас эти деньги он должен Гильдии Ремарио. Все верно?

Лоуренс кивнул; слова Якоба причиняли ему боль.

— Я, конечно, не знаю, какое именно военное снаряжение ты купил, но только сейчас все военное снаряжение упало в цене более чем в десять раз по сравнению с тем, что было. Предположим, ты продашь весь свой товар за десятую долю от прежней цены — это оставит за тобой долг почти в сорок румионов. В серебряках Тренни это будет полторы тысячи монет.

После всех событий, произошедших в городе Паттио, доход Лоуренса составил тысячу серебряных монет. Даже если ему каким-то образом удалось бы повторить тот трюк, этого все равно бы не хватило.

— Как ни посмотри, выходит, что тебя поймал Дом Латпаррона, хотя я не собираюсь расспрашивать о деталях. Если бы я и спросил, для тебя это ничего бы не изменило. Нетрудно догадаться, что твоя беда вызвана тем, что ты был слишком жаден, так?

— Да.

Лоуренс не мог найти ни одного оправдания. Собственная жадность завела его в ловушку. Это утверждение несло в себе всю правду, без единого отклонения.

— Если ты сам это понимаешь, с тобой будет легко. Наверняка от Гильдии потребуют заплатить твой долг. Однако для возврата денег ты должен полагаться лишь на себя. Если бы ты оказался в долгу из-за какого-то мошенничества, или кражи, или болезни, или ранения — наша гильдия поклялась бы всей своей репутацией, что сделает все, чтобы тебе помочь. Но здесь другое. Заплатить твой долг тебе поможет только Господь или...

Якоб не сделал ни движения глазами, лишь указал пальцем на Хоро. Та кинула быстрый взгляд на Лоуренса.

— ...вот эта красотка.

— Я это понимаю, — ответил Лоуренс.

В отличие от ремесленных гильдий, торговая гильдия, образованная людьми из одного города, основана на взаимной поддержке. Чтобы такая гильдия работала, необходимо, чтобы ее члены платили взносы. Как и говорил Якоб, смысл существования гильдии заключался в том, чтобы помогать людям, которые не могут продолжать свое дело из-за неудачного поворота судьбы, или протестовать всем вместе, когда с торговцем дурно обращаются в чужой стране.

Гильдия вовсе не собиралась помогать тем, кто влезал в долги из-за собственной жадности.

Конечно, гильдия может помочь выплатить долг, но будет беспрестанно и беспощадно давить на должника, пока он не вернет все. Во-первых, гильдия не должна нести убыток, а во-вторых, это служит уроком остальным ее членам: не следует совершать необдуманных поступков, идя на поводу у жадности.

Лицо Якоба было напряжено, как натянутая тетива лука.

— К сожалению, я, как владелец этого отделения, не могу оказать тебе поддержку. Правильнее, пожалуй, будет сказать даже так: именно потому, что я тебе отказываю, я и остаюсь сидеть на том стуле у входа. Это дисциплинарный кодекс всей нашей гильдии. Если наше отделение сделает одно-единственное исключение, люди, одержимые жадностью, начнут здесь выскакивать отовсюду.

— Это совершенно естественно. Если бы кто-то другой попал в беду из-за собственной жадности и тем не менее получил особое отношение, я бы тоже был зол.

Лоуренс понимал, что именно сейчас не лучшее время для бравады, но иначе он просто не смог бы сохранить самообладание.

— Кроме того, ты должен знать, что правила нашей гильдии запрещают ее членам одалживать деньги друг другу, верно? И сама Гильдия тоже не может одолжить тебе денег. Все должны видеть, что наша гильдия подчиняется собственным правилам.

— Понимаю.

В это мгновение второй дом Лоуренса захлопнул перед ним свои двери.

— По словам того парня из Гильдии Ремарио, крайний срок выплаты твоего долга будет послезавтра. Гильдия Ремарио тоже попала впросак, вложив деньги в военное снаряжение, и сейчас они готовы на все; вполне возможно, они придут за деньгами сразу же, как настанет срок. Иными словами, когда наступит послезавтра, о твоем разорении станет известно всем, и у меня не будет иного выхода, кроме как взять тебя под стражу. Какой отсюда следует вывод?

— Если через два дня я не подготовлю сорок семь румионов для уплаты Гильдии Ремарио, у меня нет будущего, — ответил Лоуренс.

Якоб чуть качнул головой. Затем, упершись взглядом в поверхность стола, он произнес:

— Ты неправ, говоря, что у тебя нет будущего.

До ушей Лоуренса донесся тихий шелест ткани: похоже, шевельнулись уши и хвост Хоро.

— Будущее для тебя наступит. Но оно будет наполнено болью, страданием и невзгодами.

Якоб намекал, что не допустит, чтобы Лоуренс из-за своего разорения покончил с собой.

— Сорок семь румионов можно выплатить лет за десять гребли на торговых судах или около того. Или же ты можешь выбрать рытье тоннелей в рудниках. Правда, только если ты не заболеешь и не покалечишься.

Любой, кто видел переписку между капитаном торгового судна и судовладельцем, знал, насколько абсурдны слова Якоба. Девять из десяти писем содержали просьбы прислать новых гребцов на замену старым либо продлить срок имеющимся гребцам.

Как правило, восемь из десяти гребцов на дальних судах выдерживали не больше двух лет. Из оставшихся лишь каждый десятый выживал после еще двух лет; и эти выжившие, самые сильные и крепкие, переводились на парусные корабли, сражающиеся против пиратов; они никогда не возвращались домой. И все же те, кто попадал на гребную скамью, еще хорошо устраивались. Большинство попавших в рудники умирали в первый же год, сжигая себе легкие. А те немногие, кому удавалось не заболеть, погибали на второй год от обвала.

По сравнению со всем этим торговцы, попавшие в долг из-за несчастного случая, были просто везунчиками. Их долг выплачивало иностранное отделение, а все, что требовалось от них, — каждый год возвращать иностранному отделению часть своего долга с очень небольшой лихвой.

Так торговцам словно давали понять: поддаться чрезмерной жадности — большой грех.

— Я вовсе не собираюсь сказать, что желаю твоей смерти. Я просто хочу, чтобы ты запомнил вот что: совершивший грех должен быть наказан. У меня просто нет выбора: я должен делать то, что следует делать.

— Понимаю.

Якоб снова взглянул на Лоуренса; впервые за все время в лице его проявилось сочувствие.

— Постарайся сделать все, что сможешь, за эти два дня. Это все, что я могу тебе сказать, но если я смогу чем-то помочь, то помогу. Любая помощь по торговой части — я тебя поддержу, каких бы усилий это ни потребовало. Кроме того, поскольку я тебе доверяю, то не буду удерживать тебя эти два дня. Ты можешь передвигаться свободно.

Доверяю. Это слово тяжким бременем повисло у Лоуренса на плечах.

Хоро сказала, что если произойдет худшее, она поможет.

Но если он примет помощь Хоро, то предаст доверие Якоба.

Сможет ли он пойти на это?

Такой вопрос Лоуренс молча задал самому себе.

— Благодарю тебя за доброту. Я попытаюсь достать деньги за эти два дня, — сказал он вслух.

— В наших делах выход часто обнаруживается неожиданно. Иногда именно в критической ситуации человек способен найти путь, который не виден другим.

Эти слова Лоуренса немного удивили; их вполне можно было истолковать как "ты должен это преодолеть, даже если придется нарушить закон".

Будучи главой иностранного отделения Торговой Гильдии Ровена в Рубинхейгене, Якоб часто подчеркивал в разговорах с Лоуренсом, насколько сурова жизнь; но в действительности он беспокоился о Лоуренсе. Главе второго дома торговцев недостаточно было иметь один лишь жесткий характер.

— Желаешь еще что-нибудь сказать или спросить?

Лоуренс сперва покачал головой, но затем, вспомнив кое-что, раскрыл рот.

— Пожалуйста, приготовь заранее удивленную фразу, которую произнесешь, когда я выплачу долг.

Какое-то мгновение Якоб молча смотрел, распахнув глаза, затем разразился хохотом. Как говорится, удачно пошутить над тем, над чем шутить нельзя, — лучший способ рассмешить человека. Похоже, эта поговорка была верна.

— Ну, если ты еще способен шутить, то волноваться не о чем. Может быть, красавица желает что-то сказать?

Лоуренс думал, что Хоро захочет что-то сказать, но, к его удивлению, она лишь молча покачала головой.

— В таком случае наш разговор закончен. Затягивать его было бы нехорошо. Там, снаружи, сидит куча ослов, которые обожают строить догадки вслепую. Если начнет расходиться какой-нибудь отвратительный слух, тебе трудно будет действовать, верно?

Якоб встал, и скамья жалобно скрипнула. Лоуренс и Хоро вышли из комнаты следом за ним.

И Якоб, и Лоуренс понимали, что торговец с унылым лицом — это ужасно, и оба изо всех сил старались держаться нормально, как будто они только что просто побеседовали.

Вернувшись в зал, Якоб уселся на свой старый стул и помахал Лоуренсу рукой.

И все же торговцы, пьющие и беседующие в зале, почуяли, что что-то не так, и к Лоуренсу не обратился ни один из них.

Выходя, Лоуренс ощущал взгляды на своей спине и, словно пытаясь отсечь эти взгляды, закрыл дверь не оборачиваясь, едва они с Хоро оказались снаружи.

Идя сюда, Лоуренс был готов к худшему — что его сразу поместят под стражу. Обладая теперь двумя днями свободы, он не мог не испытывать благодарность к Якобу.

— Что ж, у нас два дня. Все, что мы можем сделать, — это как следует постараться сделать за эти два дня все, что только возможно, — пробормотал, обращаясь к самому себе, Лоуренс; но в душе он понимал, что, не имея денег на руках, заработать за два дня сорок семь румионов совершенно немыслимо.

Если бы такое было возможно, все нищие в мире стали бы богачами.

Однако у Лоуренса не было иного выбора, кроме как попытаться что-нибудь придумать.

Если бы он не попытался, ему пришлось бы смириться с будущим, о котором ему даже думать не хотелось.

Мечта о собственной лавке разбита вдребезги; надеждам начать все сызнова как торговцу тоже сбыться не суждено; остаток жизни он проведет в темноте рудника или на судне, где горестные вздохи звучат громче, чем шелест волн.

Лоуренс упрямо твердил себе, что решение есть, но чем больше он это говорил, тем яснее ощущал, что сделать ничего не сможет.

Доверяя Лоуренсу, Якоб подарил ему два дня свободы, прежде чем с него начнут взыскивать долг.

Однако теперь, когда Лоуренс подумал об этом еще раз, скорее Якоб имел в виду примерно вот что: "Насладись последними двумя днями свободы перед разорением"; ведь чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что собрать такую огромную сумму, как сорок семь румионов, за два дня никак невозможно.

Внезапно Лоуренс заметил, что у него трясутся руки.

Стыдясь самого себя, он изо всех сил сжал кулаки, чтобы остановить дрожь. И тут его кулак обхватила маленькая ладошка.

Это была Хоро. Лоуренс наконец вспомнил, что рядом с ним Хоро.

Я не один.

Осознание этого наконец придало Лоуренсу сил сделать глубокий вдох.

Если все так и пойдет, он даже не сможет выполнить обещание, которое дал Хоро, — что отвезет ее на север.

Голова, переставшая было соображать, вновь заработала. Поняв это, Хоро раскрыла рот.

— Ты. Что ты собираешься делать?

— Прежде чем начать что-то придумывать, сперва я хочу кое-что попробовать.

— Что именно? — спросила Хоро, подняв голову.

— Накормить долг долгом.

* * *

Большинство людей, за исключением самых богатых и притом великодушных, чувствуют себя неуютно, одолжив кому-то большую сумму денег.

С другой стороны, большинство людей, за исключением самых бедных и самых тупоголовых, не будут постоянно допекать должника и требовать возврата долга, если сумма невелика.

Долг подобен грязевому потоку. Остановить его весь и сразу никому не под силу, но если его раздробить и направить в разные русла, управиться с ним вполне возможно.

Лоуренс намеревался разделить огромную сумму в сорок семь румионов, иными словами, позаимствовать у нескольких человек небольшие суммы, чтобы разом расплатиться с нынешним долгом, а затем одному за другим вернуть деньги своим новым заимодавцам.

Однако —

"О, господин Лоуренс, как же давно мы тебя не видели. Какие прибыльные идеи привели тебя к нам на этот раз?"

Всякий приветствовал Лоуренса такими словами, когда он появлялся в знакомой лавке. Но едва Лоуренс выказывал желание занять денег в долг, лица немедленно становились кислыми.

"Пять румионов? О... какое печальное совпадение, у нас именно сейчас очень плохо с деньгами. Год кончается, цены на мясо и пшеницу растут. Чтобы спокойно работать будущей весной, мы должны делать запасы заранее. Мне очень жаль, но нам будет трудновато..."

Все твердили одно и то же, будто сговорились. В конце концов, все они были торговцами и очень тонко чувствовали подобные ситуации. Если бродячий торговец не берет деньги в долг у иностранного отделения собственной гильдии, а вместо этого просит о займе других торговцев, его собеседник тотчас понимает, что за этим что-то кроется и что торговец просто не может занять денег в иностранном отделении.

Никто не захочет помещать свой груз на тонущий корабль.

Если Лоуренс не сдавался и говорил, что ему хватит и одного румиона, на него смотрели как на что-то протухшее и разлагающееся.

Иногда его выпроваживали вон, не дав толком что-либо сказать.

На человека, пришедшего не расхваливать свой товар и не заключать сделки, но просить деньги, смотрели, как на вора.

Это был здравый смысл мира торговцев.

"Попробуем в другом месте".

Эту фразу Лоуренс произносил первые пять раз, подходя к Хоро за дверью очередной лавки или дома. Потом перестал.

После третьего визита он не мог более держать на губах бодрую улыбку, когда выходил. После четвертого Хоро перестала спрашивать: "Ну, как прошло?"

Сперва по пути из дома в дом они обсуждали другие возможности заполучить деньги, помимо новых долгов, но позже, когда их охватило уныние, разговор угас сам собой. Изначально торговец — это человек, который получает деньги с помощью денег. Не имея денег, ничего сделать нельзя — это была очевидная истина.

Идя по улице, Лоуренс неосознанно ускорял шаг, и Хоро быстро отставала.

Всякий раз, когда Лоуренс это замечал, он напоминал себе, что паниковать нельзя, но эти напоминания лишь эхом разносились в совершенно пустой теперь голове. И даже слова ободрения, которые время от времени произносила Хоро, наполняли его тревогой.

Плохо. Все было плохо.

Небо начало темнеть, и воздух постепенно становился холоднее, но лоб и шею Лоуренса заливало липким потом.

Умом он был давно к такому готов, но лишь испытав все на себе, понял, в каком же тяжелом положении оказался. Как вода капля за каплей вытекает из треснувшего глиняного кувшина, так постепенно впитывалось в Лоуренса осознание его беды.

Зачем только он заключил эту сделку в Поросоне? В душе у него боролись чувство сожаления и мысль, что сожалением о минувшем уже ничего не изменишь.

Услышав голос Хоро, Лоуренс обнаружил, что вновь ушел слишком далеко вперед. Он остановился, и все его тело охватило чувство усталости; ему показалось, что он не способен более сделать ни шагу.

Но жаловаться на усталость было не время.

— Здесь кто-нибудь есть?

В это мгновение удар колокола возвестил о закрытии рынка; пришло время, когда все лавки и торговые палатки готовились к закрытию.

Когда Лоуренс добрался до девятой лавки, в ее погрузочном дворе уже прибрались, а на входной двери висел деревянный знак, что на сегодня торговля закончена.

Хотя лавка была уже закрыта, но в ее здании владелец и его слуги еще и жили, так что внутри кто-то должен был быть. Лоуренс качнул дверным колокольчиком и сделал глубокий вдох.

— Кто там?

Дверь отворилась, и наружу выглянула полная женщина; лицо ее было Лоуренсу знакомо.

Не успел Лоуренс набраться храбрости, чтобы попросить женщину дозволить ему поговорить с владельцем лавки, как она неожиданно развернулась и со смущенным видом ушла обратно в дом.

Затем вышел владелец лавки.

— О, давно не виделись, господин Лоуренс.

— Давно не виделись. Я искренне извиняюсь, что приходится тревожить тебя, хотя рынок уже закрылся. Мне очень нужна твоя помощь.

Во время первых двух визитов у Лоуренса еще хватало сил притворяться, что он пришел обсудить какую-то сделку, и заводить сперва обычный разговор. Теперь у него на это сил не оставалось. Когда Лоуренс сразу перешел к делу, на лице владельца лавки появилось презрительное выражение.

— До меня дошли слухи. Похоже, ты пытаешься занять денег по всему городу, это так?

— Да... хотя мне очень стыдно это признавать...

Связи между городскими лавками образовывали настоящую сеть. Этому человеку, несомненно, рассказал кто-то из другой лавки, в которой Лоуренс уже пытался занять денег.

— Кроме того, я слышал, что и сумма немалая. Это не из-за падения цен на военное снаряжение? — поинтересовался владелец лавки.

— Да. Я был слишком наивен и потому попал в беду...

Лоуренс твердил себе, что ему следует вести себя как можно более смиренно. Он просто должен был убедить торговца одолжить ему денег, даже если для этого ему придется молить его о сострадании; он знал, что если не сделает этого, то не сможет пройти за два дня путь от безденежья до сорока семи румионов.

Более того, если ему откажут и здесь, то и дальше, куда бы он ни пошел, его везде встретят закрытыми дверями.

Если хоть одна лавка одолжит Лоуренсу деньги, то, быть может, и другие решат, что в этом нет ничего страшного. Но пока что ни один торговец не согласился дать ему ни монеты; это означало, что все они не верили, что Лоуренс вернет долг.

Да, связи между торговцами образовывали очень густую сеть. Едва в эту сеть попадали какие-либо сведения, как они расходились по городу в мгновение ока.

Несмотря на смиренный тон Лоуренса, владелец лавки оставался холоден.

— Слишком наивен? Это единственная причина?

Даже торговец, не очень искусный в чтении чувств других людей, легко сказал бы, о чем думает этот человек.

При виде его любому было ясно: он не собирается давать Лоуренсу деньги.

Нахмурив брови, владелец лавки смотрел скептически, потом вздохнул. Похоже, он уже сам все разузнал и выяснил, что Лоуренс, пойдя на поводу у жадности, совершил покупку в долг и теперь не в состоянии вернуть огромную сумму денег.

Для торговца платежеспособность важнее, чем что бы то ни было еще. Если торговец неплатежеспособен, никто ему не протянет руку помощи.

Лоуренс понимал: то, что он влез в долги, — исключительно его собственная вина; и поскольку именно поэтому никто не дает ему денег, он не имеет права жаловаться.

Лоуренс понурил голову; его силы иссякали, точно вода, разлитая по земле.

Безнадежно.

И тут владелец лавки продолжил.

— Конечно, никто, кроме самого Господа, не мог предсказать, что цены так обвалятся. Винить лишь тебя было бы чересчур сурово.

Лоуренс поднял голову, перед ним замаячил проблеск надежды. Если только ему удастся занять немного денег здесь, позже ему уже будет легче занять у других торговцев. В какой-то степени владелец этой лавки одобрял действия Лоуренса как бродячего торговца. Раз так, ему надо просто клятвенно пообещать, что он вернет долг с лихвой, и владелец, быть может, согласится дать ему денег.

Надежда была вот, рядом, перед самыми глазами.

Однако, подняв лицо, он увидел в глазах владельца лавки лишь неверие пополам с презрением.

— Я чувствовал все это время, что если ты, господин Лоуренс, оказался в беде, я мог бы помочь тебе тем малым, что в моих силах. В конце концов, ты не раз помогал мне получать прибыль в прошлом. Но я твердо убежден, что даже торговец должен жить по заветам Господа, жить чисто и показывать другим свою искренность.

Лоуренс не понимал, что владелец имеет в виду. Он попытался было объяснить, но, прежде чем он раскрыл рот, владелец продолжил: искусством говорить первым, не давая такой возможности сопернику, он владел в совершенстве.

— Как у тебя хватает наглости водить с собой женщину, когда ты бегаешь по городу и умоляешь других оказать милосердие и одолжить тебе немного денег?! Даже если ты считаешь нас всех дураками, всему же должен быть предел. Как же низко пала Торговая Гильдия Ровена!

При этих словах Лоуренс остолбенел; и в следующее мгновение дверь лавки захлопнулась у него перед носом.

Лоуренс был не в состоянии шагнуть ни вперед, ни назад.

Он даже забыл, как вдыхать и выдыхать воздух.

Дверь была безмолвна и неподвижна, словно нарисованная на каменной стене. Наверняка на ощупь эта дверь была невероятно холодной, а на вес — тяжелой, как валун. Эта дверь, которая больше уже не откроется, символизировала полный разрыв всех связей Лоуренса с городом.

Взять деньги в долг больше негде.

Сам того не сознавая, Лоуренс, шатаясь, шагнул назад, прочь от двери. Когда он пришел в себя, он стоял уже на улице в нескольких шагах от лавки.

— Чего болтаешься посреди улицы?

На Лоуренса наорал сидящий на козлах повозки человек. Лоуренс перепуганно шарахнулся в сторону, к краю улицы, словно бродячий пес.

Что же делать? Что же делать? Что же делать?

Одна и та же фраза все мелькала и мелькала у него перед глазами.

— Ты, с тобой все в порядке?

Голос Хоро вернул Лоуренса к реальности.

— Ты весь бледный. Давай вернемся на постоялый двор.

Хоро протянула к нему руку, желая приободрить; в следующее мгновение Лоуренс отбросил эту руку.

— Если бы не ты!.. — вырвалось у него. Когда он осознал, что натворил, было уже поздно.

Хоро глядела на Лоуренса так, словно ее сердце пронзили только что десять тысяч стрел. Затем ее рука, неподвижно висевшая в воздухе, медленно опустилась.

Лицо ее стало совершенно безжизненным — ни гнева, ни печали. Она опустила голову.

— Э... п... прости...

Хоро с огромным трудом выдавила из себя это слово, но не пыталась вновь протянуть руку, которую Лоуренс один раз уже отбил.

— А, проклятье...

Лоуренс был не в силах сделать что-то, кроме как ругать самого себя.

Голос в голове Лоуренса продолжал крыть его почем зря за недостойное поведение.

— ...Я пойду на постоялый двор, — кротко произнесла Хоро и ушла прочь, не оглядываясь на Лоуренса.

Для ушей Хоро не были тайной даже разговоры, происходящие внутри зданий, так что, конечно же, она слышала разговор Лоуренса и владельца лавки так же отчетливо, как если бы стояла рядом.

Несомненно, она ощутила, что в ответе за происходящее, и настолько сильно, что захотела убежать. Разумеется, она-то сопровождала Лоуренса по всему городу из беспокойства за него.

И все же она не стала просто извиняться и не выглядела сбитой с толку из-за того, что ее поведение в итоге сыграло против Лоуренса. Она предпочла держаться более деликатно. Лоуренс понимал, что это было наиболее разумное поведение; и именно поэтому он понимал также, что не должен был поступать с ней так, как поступил.

Глядя вслед хрупкой фигурке Хоро, удаляющейся в толпу, он не находил ни слов, ни смелости, чтобы остановить ее.

Лоуренс снова выругался на самого себя.

Если богиня удачи вправду существовала, Лоуренсу больше всего хотелось врезать ей как следует кулаком прямо в ее красивое лицо.

На постоялый двор Лоуренс не вернулся, пока не позакрывались даже те палатки, которым разрешалось торговать лишь после захода солнца.

Больше всего сейчас ему хотелось как следует напиться, но, во-первых, у него не было на это денег, а во-вторых, он сознавал, что это было совсем уж недостойно.

Ничто не могло заставить его появиться перед Хоро пьяным.

Не вернулся он до самого позднего часа не из-за того, что пил где-то; он навестил еще нескольких торговцев.

Бродя по городу в поисках денег, Лоуренс опустился до того, что отбросил всякую гордость и стыд; он надеялся, что люди согласятся дать ему денег просто чтобы избавиться от его присутствия.

В итоге Лоуренсу удалось раздобыть три румиона у четырех человек, причем трое из них сказали, что деньги можно не возвращать. Нетрудно было представить, как именно Лоуренс убедил их дать ему денег.

Конечно же, от трех до сорока семи румионов было очень и очень далеко. За то небольшое время, что у него оставалось, Лоуренс попытался с помощью этих трех румионов заработать что-нибудь еще. Но ничего из этого не вышло. Ведь чтобы собрать эту сумму, Лоуренс собственными руками разорвал личные связи, которые так важны для успешной торговли.

Итак, шансов заработать деньги традиционным путем практически не оставалось.

Однако прежде чем думать об этом, Лоуренс хотел сделать кое-что еще. Прежде чем пытаться заработать деньги, он должен был кое-что спасти. Именно ради этого Лоуренс бегал по всему городу, умоляя других дать ему в долг и не думая о последствиях.

Он все вспоминал ощущение руки Хоро, которую он ударил, и всякий раз сердце его кололо, будто в него попала стрела.

Войдя в постоялый двор, Лоуренс увидел за стойкой у входа владельца заведения, с трудом сдерживающего зевоту. По законам Рубинхейгена владелец постоялого двора не мог уйти на ночлег, пока к себе не вернутся все постояльцы. Если постоялец не возвращался до полуночи, следовало сообщить об этом ночной страже.

Это была мера против воровства и других ночных злодеяний.

— Да ты рано сегодня.

Пропустив мимо ушей ехидное замечание владельца, Лоуренс направился к себе в комнату.

Комната располагалась на третьем этаже. Лоуренсу даже думать не хотелось о том, что Хоро могла не вернуться в постоялый двор, а пойти куда-то еще.

Остановившись перед дверью, он сделал два быстрых вдоха и лишь затем протянул руку к дверной ручке.

Решив, что дверь все равно будет скрипеть, рывком он ее откроет или постепенно, Лоуренс открыл дверь с силой.

Здания в Рубинхейгене стояли настолько плотно, а посетителей было настолько много, что комната с кроватью уже считалась роскошной. В середине небольшой комнаты Лоуренса стояла простая кровать, а у окна такой же простой столик. Такая комната стоила немалых денег.

Но сейчас Лоуренс был даже рад, что комната тесная. Если бы здесь было просторнее, он бы колебался, можно шуметь или нет.

В пробивающемся через окно лунном свете Лоуренс увидел Хоро, лежащую свернувшись на кровати.

— Хоро.

Краткий звук утонул в темной комнатке, словно Лоуренс и не произносил его вовсе.

Хоро не шелохнулась.

Но если бы Хоро вовсе не желала его больше видеть, вряд ли она вообще вернулась бы сюда. То, что она лежала на кровати, означало, что намерения у нее другие.

— Прости.

Никакие другие слова, кроме "прости", не подходили. Но Хоро по-прежнему лежала не шевелясь.

Лоуренс не верил, что она спит, и потому шагнул в комнату. Затем он резко втянул воздух.

Внезапно он ощутил, что под ногой у него как будто множество острых ножей. Струйки холодного пота побежали у него по спине, и он быстро убрал ногу. Кошмарное чувство исчезло.

Лоуренс кинул взгляд на пол у себя под ногами, затем на лежащую в кровати Хоро.

Если человек действительно в гневе, даже поблизости от него другим кажется, что их жжет. Думая, что этого не может быть, Лоуренс осторожно протянул вперед руку. Ощущение в руке было немыслимым. Он вправду чувствовал пламя гнева Хоро. Жар и в то же время ледяной холод исходили от нее.

Лоуренс решительно двинул руку дальше. Рука словно погружалась в раскаленный песок, под слоем которого были сокрыты острые лезвия. Лоуренсу казалось, что вот-вот его рука обратится в пепел и одновременно будет рассечена на кусочки.

Ему вспомнилось, как он в подземелье впервые увидел истинное обличье Хоро.

Он собрал волю в кулак и сделал шаг вперед.

И в это мгновение —

— Ай!

В это мгновение в воздухе что-то прошелестело. Лоуренс заметил, как одеяло, которым была накрыта Хоро, резко шевельнулось, и что-то твердое ударило его по руке и отбросило ее назад. Оказалось, что ударил его огромный, распушенный до невозможности хвост. Боль, оставшаяся в руке, не дала Лоуренсу повода думать, что это был сон или что ему привиделось.

И тут он понял. Это было то самое чувство, которое испытала Хоро, когда Лоуренс отбросил ее руку. Лоуренс хотя бы был готов к такому в душе, но для Хоро это наверняка оказалось совершенной неожиданностью. Тем больнее ей от этого стало.

Лоуренс в который уже раз обругал себя за свою ошибку.

Затем он извлек из-под одежды кожаный мешочек и кинул его на кровать.

Это были те самые деньги, которые он изо всех сил пытался занять, невзирая на возможные последствия.

Те самые деньги, на которые он променял все связи, установленные им здесь за многие годы.

— Вот деньги, которые я собрал собственными силами, всего три румиона. Нужно собрать еще больше сорока румионов, но у меня нет идей. Я хотел использовать эти деньги, чтобы с их помощью заработать еще, но... у меня в голове кончились идеи.

Лоуренс словно разговаривал с придорожным камнем; ответа на его слова не было. Чуть прокашлявшись, он продолжил.

— Я не смог придумать ничего лучше, чем отнести деньги в игорный дом. Однако если их поместить в достойные руки, на них можно заработать больше и больше денег. Поэтому я решил отдать их тебе.

С улицы через окно донеслась пьяная песня.

— Кроме того, когда положение совершенно безвыходное, первый, кто воспользуется этими деньгами, окажется в выигрыше. Сейчас лишних три румиона к моему долгу мало что изменят.

Лоуренс уничтожил свои связи в обмен на эти деньги наполовину потому, что верил: Хоро с ее мудростью сможет с этими деньгами заработать больше. Вторая половина — просто потому что он хотел, чтобы у Хоро были деньги.

Конечно, они договорились лишь на словах, но Лоуренс действительно обещал Хоро, что отвезет ее в леса севера. Кроме того, если бы они просто расстались после того, как Лоуренс отбросил руку Хоро, это было бы слишком тягостно.

Будучи торговцем, Лоуренс чувствовал, что обязан хотя бы оставить Хоро немного денег.

Но ответа от Хоро по-прежнему не было.

Лоуренс сделал шаг назад, затем развернулся и, толкнув дверь, вышел в коридор.

Он чувствовал, что оставаться в комнате больше не в силах.

Спустившись по лестнице, он направился к входной двери. Владелец постоялого двора вновь начал ругаться, что Лоуренс уходит в столько поздний час, но он вновь пропустил все мимо ушей и вышел на улицу.

Пьяная песня, которую он слышал еще в комнате, неразборчиво доносилась откуда-то слева.

Совсем скоро начнет свое дежурство ночная стража. Идти Лоуренсу было некуда, и он решил отправиться к Якобу; тот, должно быть, заработал изрядную головную боль из-за проблем, принесенных Лоуренсом. Бегая по городу, Лоуренс едва ли не силой заставлял людей давать ему деньги, и их жалобы наверняка уже достигли ушей Якоба. Лоуренс свернул направо.

И тут же замер на месте. Он вдруг осознал, что после этой ночи уже вряд ли останется на свободе. Жестокая правда стиснула его сердце.

Неосознанно Лоуренс поднял голову, ища глазами окно на третьем этаже — комнату, где осталась Хоро. У него сохранялась надежда, что, если бы только Хоро приложила свою потрясающую мудрость, она смогла бы помочь ему справиться с бедой, но в то же время он понимал, что сейчас полагаться на Хоро было бы с его стороны просто низостью.

С этой мыслью Лоуренс опустил голову.

Сказав про себя: "Что ж, пойдем в иностранное отделение", — он собрался уже сделать первый шаг, когда что-то ударило его по затылку.

Внезапный удар вывел Лоуренса из равновесия; чтобы не упасть, он опустился на колени. Слово "грабитель" мелькнуло у него в голове, и он потянулся к висящему на поясе кинжалу. Однако более никаких ударов не последовало. Вместо этого до него донесся звук, который ни с чем нельзя было спутать, — звон монет.

Оглядевшись, Лоуренс обнаружил на земле кожаный мешочек с тремя драгоценными румионами, который он оставил на кровати.

— Ну ты и дурень, — донеслось сверху.

Подняв голову, Лоуренс увидел, что Хоро смотрит на него; брови ее были нахмурены, глаза холодны, как лунный свет.

— Поднимайся сюда быстрее.

Произнеся эти слова, Хоро тотчас отошла от окна. В это мгновение дверь распахнулась, и на улицу выскочил владелец постоялого двора.

Если путешественник, остановившийся в постоялом дворе, совершал преступление, часть ответственности нес владелец этого постоялого двора. Человек, вышедший на улицу посреди ночи, едва ли замышлял добрые дела, и владелец, скорее всего, выбежал, чтобы вернуть Лоуренса обратно.

Однако у Лоуренса больше не было причин уходить.

Медленно подобрав с земли кожаный мешочек, Лоуренс вяло помахал им владельцу постоялого двора.

— Моя спутница выкинула в окно мой кошель.

Произнеся эти слова, он криво улыбнулся. Владелец посмотрел смущенно, затем вздохнул и, пробормотав "не пугай меня так", открыл входную дверь.

Сделав извиняющийся жест, Лоуренс вновь вошел в постоялый двор и поднялся по лестнице.

В руке он держал мешочек с тремя румионами.

Наконец Лоуренс вновь оказался перед дверью на третьем этаже. Чуть поколебавшись, он открыл дверь.

Хоро сняла свой балахон и, скрестив ноги, сидела на стуле у окна.

— Какой же ты дурень, — первым делом сказала она.

— Прости.

Что еще тут можно сказать, Лоуренс не знал. Хотя это слово наиболее точно отражало чувства Лоуренса, все-таки оно казалось слишком коротким.

Но никакие другие слова на ум не шли.

— Деньги... — столь же кратко выплюнула Хоро; она явно была раздражена. — Как ты их достал?

— Ты хочешь это узнать?

Хоро прищурила глаза, словно смотрела на самую нелюбимую свою еду, и отвернулась.

Затем она почесала голову и вздохнула.

— А ты не боялся, что я сбегу с этими важными деньгами?

— Я и хотел отдать тебе эти деньги, которые собрал. Если я потерплю полную неудачу и не смогу выполнить свое обещание, я хочу хотя бы оставить тебе деньги на дорогу...

На середине фразы слова застряли у Лоуренса в горле.

Потому что он увидел, что у Хоро в глазах стоят слезы. Она сидела на стуле, опустив голову и плотно сжав губы.

Словно та буря чувств, что бушевала у нее в сердце, стремилась вылиться наружу слезами, но Хоро изо всех сил старалась ее сдержать.

Однако стоило ей моргнуть, как слезы рванулись наружу и хлынули ручьем.

— Оставить деньги на дорогу... говоришь?

— А... да.

— Зачем... зачем ты это...

Словно отрезая все эмоции, Хоро принялась вытирать глаза обоими рукавами. Еще не закончив, она встала и сказала, не сводя глаз с Лоуренса:

— Разве не я была во всем виновата? Если бы меня там не было, разве тебе не удалось бы уже взять в долг сколько нужно? Почему же ты не сердишься?! Я... я...

Ее плотно сжатые кулачки дрожали; слова, застрявшие в горле, обратились в слезы, которые вновь потекли из глаз.

Лоуренс не мог понять, что происходит.

Тогда, накануне, Хоро ходила вместе с Лоуренсом исключительно потому, что тревожилась за него. И даже сам Лоуренс не подозревал, что именно присутствие рядом с ним женщины не позволяло ему получить деньги в долг.

Более того, Лоуренс так грубо оттолкнул руку Хоро, пусть даже под влиянием мгновенной вспышки ярости.

Сколько он об этом ни думал, виноват был лишь он один. Ему совершенно не за что было сердиться на Хоро.

— Тогда виноват был я. Ты ходила со мной только потому, что беспокоилась обо мне. Как же я могу на тебя...

Хоро в упор смотрела на Лоуренса. В тот момент, когда он попытался продолжить, она вдруг резко развернулась и ухватила обеими руками спинку стула.

— Какой же ты...

Она подняла стул.

— ...дурень!!

От неожиданности Лоуренс отпрыгнул назад. Однако большой стул, который подняла Хоро, в него не полетел.

Лоуренс тут же осознал, насколько трудно было Хоро просто поднять этот тяжеленный стул. На то, чтобы его бросить, у нее просто не хватило сил.

— Аррр... ты...

Лоуренс не знал, обращалась Хоро к нему или к стулу.

Но что он точно знал, так это что как бы сильно она ни хотела дать выход чувствам, запустив в него стулом, с такими тонкими руками, как у нее, это было невозможно. Омываемая лунным светом, хрупкая фигурка Хоро вдруг качнулась в сторону раскрытого окна. И все же она не выпустила стул из рук и продолжала неотрывно смотреть на Лоуренса.

— Осторожно!

Лоуренс бросился вперед, так что лишь одна ножка стула успела стукнуться о деревянную оконную раму; он успел поймать стул левой рукой, а тонкое запястье Хоро — правой.

Хоро, хоть и едва не выпала только что из окна вместе со стулом, по-прежнему не сводила с Лоуренса глаз; выражение лица ее тоже не менялось.

Не в силах выдержать взгляд Хоро, Лоуренс отвернулся.

Не зная, что сказать, он потянул стул на себя, решив для начала поставить его на пол, и, к его удивлению, Хоро покорно разжала руки.

Похоже, всю свою злость Хоро выплеснула на стул. Едва она разжала руки, как ее маленькое тело словно разом лишилось всех сил.

— ...Какой же ты...

Взгляд ее опустился вниз, слезы закапали на пол.

— ...добряк...

Бум! Последнее слово Хоро раздалось одновременно со стуком поставленного на пол стула.

— Доб... ряк? — не удержавшись, переспросил Лоуренс, ибо эта реплика Хоро оказалась для него полной неожиданностью.

Хоро кивнула, словно маленький ребенок; ее запястье по-прежнему оставалось у Лоуренса в руке.

— А разве... не... так? Это все из-за того, что ты взял меня с собой, из-за этого тебе не давали денег... а ты... а ты все равно...

— Но я же ударил тебя по руке. Я вышел из себя. Но я не должен был злиться, — возразил Лоуренс.

Хоро покачала головой и стукнула Лоуренса в грудь правым кулачком.

Судя по выражению лица Хоро, она очень хотела рассердиться, но забыла, как это делается.

— Я... я пошла с тобой только из упрямства. А поскольку мое упрямство привело совершенно не к тому, чего мы хотели, понятно, что меня было за что винить. Но я вправду не ожидала, что ты так возьмешь и ударишь меня по руке, и я хотела разозлиться. Я очень хотела разозлиться.

Лишь после этих слов Хоро Лоуренс понял, что она имела в виду.

— Но как я могла сердиться, когда увидела, какое у тебя было лицо?

Своей свободной правой рукой Хоро вытерла слезы и продолжила:

— И из-за этого внутри я еще более сердита...

Хоро рассердилась, когда Лоуренс отбросил ее руку, но тут же увидела в лице Лоуренса раскаяние и потому просто не могла излить на него свой гнев. Видимо, это она сейчас имела в виду.

"Должно быть, у меня тогда было очень немужественное лицо", — подумалось Лоуренсу.

Однако гнев в сердце Хоро не утих — негодование, вызванное тем, как Лоуренс обошелся с ее рукой, не так просто было погасить.

Она хотела излить свою ярость, но не могла этого сделать, и от этого ярость только усиливалась.

Когда Лоуренс вернулся на постоялый двор, Хоро совсем не слушала, что он говорил, видимо, потому, что сама она не знала, что делать. Быстрота реакции Хоро была куда лучше, чем у Лоуренса. Возможно, именно поэтому она не знала, куда выплеснуть свой гнев.

А потом Лоуренс, неправильно поняв, в чем причина ее гнева, ушел из постоялого двора, оставив кожаный мешочек с тремя драгоценными румионами.

Этот его поступок лишь подлил масла в огонь.

Хоро и так злилась из-за того, что не могла как следует разозлиться, и тут Лоуренс оставил ей столь драгоценные монеты, отчего ей стало еще труднее злиться, и пламя ее гнева разгоралось все сильнее и сильнее.

— Прости... нет, не так. Когда я отбросил твою руку, я действительно был уверен, что совершил что-то непоправимое, возможно, совсем непоправимое, сколько бы я ни извинялся, — медленно проговорил Лоуренс. Хоро смотрела уставшими глазами.

По правде говоря, возможно, Хоро действительно устала. С какими бы проблемами она ни встречалась, она всегда выпутывалась с помощью своей быстрой мысли и превосходно подвешенного языка; но даже она была взбешена настолько, что хотела швырнуть в Лоуренса стул. Будь она в своем истинном, волчьем обличье, она, конечно же, могла бы яриться очень долго, но для ее нынешнего хрупкого тела это было чересчур.

— И именно поэтому я решил, что должен сделать все, чтобы как-то это исправить. Если это все привело совсем не к тому... ээ, прости.

Лоуренс выругал себя за свой бедный словарный запас. Хоро же в ответ лишь легонько стукнула Лоуренса в грудь правой рукой.

— ...Ты, — сказала она затем.

— Хмм?

— Ответь мне на один вопрос.

Правая рука Хоро ухватила Лоуренса за грудки. Глядя на волчицу, Лоуренс кивнул — у него не было причин отказываться.

Хоро, однако, заговорила не сразу. Несколько раз она начинала было, но запиналась. Наконец ей удалось выдавить:

— Ты... почему ты...

В это мгновение Хоро уставилась на Лоуренса в упор.

— ...такой добряк?

Выплеснув эти слова, Хоро тут же отвернулась, словно пытаясь что-то скрыть.

Однако хоть она и отвернулась и изображала всем видом холодное безразличие, ясно было, что все ее внимание обращено на Лоуренса.

Она словно ожидала чего-то.

Волчьи уши, совсем недавно вяло поникшие, чуть приподнялись, и хвост тихонько покачивался. Лунный свет, вливающийся через окно, освещал ее тонкую фигурку.

Если отвечать честно, Лоуренс потому был так потрясен, когда отбросил руку Хоро, и потому так отчаянно пытался собрать хоть какие-то деньги ей на дорогу, что Хоро была ему очень дорога.

И, несомненно, этого ответа от него Хоро и ждала.

Лоуренс приопустил голову, чтобы лучше видеть Хоро, и приготовился ответить.

И тут он увидел, что Хоро смотрит на него печальными глазами.

Его губы непроизвольно исторгли совершенно другой ответ.

— Характер такой, я думаю.

Лоуренс боялся, что если он скажет правду, результат превзойдет все его ожидания.

Если бы он выбрал прямую атаку, даже непобедимая Хоро вполне могла бы сдаться.

Лоуренс не хотел этого, потому и ответил так, как ответил; ответить иначе было бы неправильно.

Потому что это было все равно что воспользоваться преимуществом, которое он получил из-за ее слабости.

Однако —

— Ты, ты...

Лоуренс успел лишь заметить, что рука Хоро дрожит; в следующее мгновение Хоро вырвала свою левую руку из его руки и со всей силы ударила его кулаком в грудь.

— ...просто невероятно какой дурень!!

Удар Хоро был тяжелее, чем Лоуренс ожидал, и он отдернулся назад. Однако Хоро вцепилась ему в одежду и уставилась ему в глаза, словно говоря: "Ну нет, ты не уйдешь".

— Х-характер? Характер, говоришь? Если уж тебе нужно лгать, то лги, что влюблен или что-то в этом роде. Разве не так должен вести себя самец? Ты дурень!

Лоуренс моргнул; Хоро с легкостью читала его чувства.

— П-прости. На самом деле я...

Он не договорил.

Потому что увидел, как Хоро улыбнулась, не отпуская при этом его одежды.

— Ты. Бывают, знаешь ли, времена, когда хочется услышать от человека чего-то такого, даже если это ложь. А бывают времена, когда, стоит только человеку заговорить мгновением позже, чем нужно, как его хочется хорошенько поколотить. Угадай, что у нас сейчас.

Лоуренс, хоть и полностью парализованный улыбкой Хоро, которая вовсе не была улыбкой, сумел все же с огромным трудом выдавить: "Второе". Услышав это, Хоро страдальчески вздохнула и отпустила его.

Волчьи уши и хвост недовольно раскачивались взад-вперед. По виду Хоро легко было догадаться, что она очень зла.

— Ты и впрямь добряк, каких свет не видывал! Ну какой еще самец в целом мире в такой ситуации не сказал бы, что он ее любит, или что она очень дорога ему, или еще какие-нибудь сладкие слова, от которых самки пьянеют? Мне прекраснейше видно все, о чем ты думаешь, знаешь ли. Нет, это просто невероятно! Ты потрясающий, невероятный добряк!

Теперь в глазах Хоро читалось не неверие, но отвращение. Лоуренс, однако, не сердился.

Потому что по поведению Хоро он понял, что она хотела услышать от него эти слова.

Может, она просто хочет, чтобы ее побаловали? А может?..

Пока Лоуренс размышлял, Хоро внезапно протянула вперед руки и уткнулась ему в живот.

Заподозрив, что она опять что-то затевает, Лоуренс насторожился. Но едва Хоро вновь заговорила, как он понял, что ей нужно.

— И все же я хочу услышать, как ты это говоришь. Давай попробуем еще раз.

"Оставь же ты меня в покое", — мысленно простонал Лоуренс; но он прекрасно понимал, что если скажет это вслух, Хоро его просто разорвет.

Кашлянув разок, Хоро подняла глаза на Лоуренса; в ее глазах читалось, что она готова. Лоуренс сделал глубокий вдох и решился.

Вот и голос Хоро. Она явно не притворялась.

— Почему... почему ты такой добряк?

Влажные глаза Хоро смотрели печально, губы чуть дрожали. Сейчас она выглядела куда более серьезной, чем в предыдущий раз.

Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Лоуренс кратко произнес:

— Потому что ты очень дорога мне.

После этих слов лицо Хоро просияло от радости — похоже, совершенно искренней. Опустив глаза, она уткнулась лбом ему в грудь.

Когда Лоуренс увидел такое ее лицо, о каком он даже мечтать не мог, его сердце заколотилось. Но тут Хоро вновь подняла глаза, и теперь лицо ее было недовольным. Ухватив Лоуренса за руки, она обвила его руками собственную спину.

Похоже, она хотела сказать: "Обними меня крепче".

На мгновение Лоуренс застыл: поступки Хоро казались совершенно абсурдными — но, с другой стороны, очень милыми. Как только Лоуренс обнял Хоро, ее хвост удовлетворенно качнулся. Объятие принесло Лоуренсу чувство наслаждения, и он обнял Хоро крепче.

Наверное, их объятие длилось недолго, но Лоуренсу казалось, что времени прошло очень много.

Он ощутил, как тонкая спина Хоро дрожит, и сразу пришел в себя. Тут он понял, что Хоро смеется.

— А-ха-ха-ха-ха, чем же мы с тобой занимаемся?

— Разве не ты хотела, чтобы я тебе подыгрывал? — ответил Лоуренс, расплетая руки.

— Хе-хе. Но это вдобавок позволило тебе попрактиковаться, не так ли? — с озорной улыбкой сказала Хоро. Лоуренс не стал даже пытаться придумать, как ответить, а просто пожал плечами.

Хоро вновь рассмеялась.

— Но, ты.

Лоуренс ожидал, что Хоро еще как-то попытается его поддразнить, но ее лицо вновь стало безмятежным, и она вернулась к предыдущей теме:

— В следующий раз позволь мне выйти из себя, хорошо? Ты всегда так добр ко мне, и я очень счастлива. Но иногда проблему можно разрешить быстрее, если мы просто разозлимся и как следует наорем друг на друга.

Хотя предложение Хоро и выглядело довольно-таки странным, Лоуренс решил, что оно не лишено логики.

Самому ему ни за что не пришло бы в голову подобное.

Но идея показалась ему свежей и какой-то теплой.

— Так, ты. По твоему лицу я могу догадаться, как именно ты собрал деньги — сколько?

— Три и две седьмых румиона.

Хоро дернула ушами и вновь приклонилась лбом к груди Лоуренса. Лоуренс был готов отпихнуть Хоро, если она вздумает высморкаться ему в рубаху, но оказалось, что она просто вытирает слезы, и он не стал ей мешать.

Когда Хоро наконец подняла голову, она вновь стала прежней Хоро.

Гордо улыбнувшись, она сказала:

— То, что ты надеешься на мою мудрость, — это правильно. Как бы сказать... у меня есть хороший план.

— Ч-что за план?

Весь в удивлении и нетерпении, Лоуренс всем телом подался вперед. Хоро с презрительным видом отпихнула его и проговорила:

— Только не очень-то надейся. Если он не сработает, я же не вынесу этого груза...

И после этих слов она изложила свой план одной-единственной фразой — короче некуда.

"Простой и прямолинейный" — эти слова подходили для описания ее плана идеально. И именно поэтому глаза Лоуренса едва не выпали из глазниц.

— Ну и как? Сработает? — осведомилась Хоро.

— Нет, конечно же, раньше многим приходили в голову подобные идеи, но, по правде, это не сработает. Я абсолютно уверен, что раньше находились те, кто пробовал, но их всякий раз хватали.

— А не потому ли всех этих людей раскрывали, что они, чтобы выполнить свой план, обращались за помощью к куче других людей? Неудивительно, что их ловили на первой же проверке.

План Хоро был — заняться контрабандой золота; и способ для этого она предложила простой и прямолинейный.

Лоуренс, однако, не думал, что волчица Хоро Мудрая так спокойно предложила бы столь опасный план, если бы шансы на успех были малы.

Как он и ожидал, Хоро принялась объяснять, почему она считает, что план сработает.

— Могу поклясться своими ушами и хвостом, что знаю человека, который сможет попытаться это сделать. И, как мне видится, я могу с уверенностью утверждать, что этот человек сможет это сделать. Но, честно говоря, просить помощи у этого человека я сперва совершенно не хотела... в конце концов, я и сама могу с легкостью перемахнуть через стену этого города. Но при том положении, в котором ты оказался, думаю, мне не стоит просить слишком многого.

Разумеется, Лоуренс мгновенно догадался, о каком человеке ведет речь Хоро.

Она сказала то, что сказала, несомненно, потому что была не рада самой идее положиться на способности этого человека.

Однако контрабанда золота подразумевала нечто большее, чем просто пролезть через досмотр. Человек, которого раскрыли, почти наверное не уйдет от суровой кары; а значит, тому, кто будет помогать в этой работе, нужно будет заплатить заранее и рассказать ему обо всех рисках. Если люди не доверяют друг другу настолько, что один может вверить свою жизнь рукам другого, план обречен на провал.

Но и это еще не все трудности. Убедить другого человека перевезти золото само по себе было очень трудной задачей. Как бы велика ни была награда, факт оставался фактом — этот человек поставит под угрозу собственную жизнь.

И все же. Если удачно провезти золото в город было возможно, Лоуренс, с учетом того, в каком положении он находился, не мог от этой возможности просто отмахнуться. У него просто не было выбора.

— Если этот человек согласится помочь, шанс провезти золото будет, верно?

— Если не произойдет ничего неожиданного, проблем быть не должно.

— Понятно...

И Лоуренс углубился в размышления, о чем необходимо позаботиться при контрабанде золота.

Если кто-то собирается провезти золото контрабандой, он должен будет заплатить человеку, непосредственно занимающемуся перевозкой, достаточно много, чтобы тот согласился пойти на риск, и вдобавок еще доплатить за молчание. За свои три румиона Лоуренс даже из соседнего городка не сможет золото провезти. Ведь если придется платить другим за помощь, это может съесть весь доход от контрабанды. Да и если бы не было этой платы, золота, купленного на три румиона, явно не хватило бы, чтобы покрыть весь долг. Значит, нужно будет добыть где-то еще денег. Хоро сама могла бы с легкостью перепрыгнуть городскую стену и тем самым избежать досмотра, но все же предложила прибегнуть к помощи других — значит, она тоже это понимала. Но даже если они предложат свой план кому-то, кто мог бы дать деньги, им будет довольно трудно объяснить, как именно они собираются это сделать. Кроме того, лишь убедить этих людей дать денег на контрабанду будет недостаточно — нужно будет самим увериться, что их не предадут. Но даже и тогда останутся еще проблемы, важнейшая из которых — нехватка времени.

Размышляя обо всем этом, Лоуренс вдруг почувствовал, как его тянут за руку, и вернулся к действительности.

Тут же он понял, что его вовсе не тянули — просто Хоро отпустила его руку, которую до того обхватила своей.

— Ну, о деталях сам подумай. А я пойду спать.

Хоро зевнула, качнула хвостом, точно вздыхая, и медленно направилась к кровати.

— Как, ты собираешься спать?

Лоуренс спросил, так как намеревался воспользоваться ее мудростью. Хоро уже улеглась в постель и натянула на себя одеяло, но, услышав этот вопрос, высунула голову и ответила:

— Я не то чтобы хорошо знакома с тем, как устроен этот город. Я уже сказала, что провезти золото возможно; не думаю, что смогу сказать что-то еще, как бы старательно я ни размышляла.

"Так и есть", — подумал Лоуренс. Хоро улыбнулась и поинтересовалась:

— Или все дело в том, что ты хотел бы, чтобы я была рядом?

Лоуренс вспомнил, что ему говорила Хоро насчет "попрактиковаться", и ответил абсолютно спокойно:

— Да, я хочу, чтобы ты была рядом.

— Слишком холодно. Отказываюсь, — тотчас заявила Хоро и натянула одеяло на голову. Хвост, который она оставила снаружи, хоть он и казался более теплым, чем само одеяло, радостно вилял.

Подумав, что едва ли ему было бы так хорошо, путешествуй он в одиночку, Лоуренс не сдержал улыбки, а потом вздохнул.

Если он не сделает что-то между завтрашним восходом и закатом, эта радость станет прощальным подарком ему перед встречей с Создателем.

Но надежда все еще оставалась. Все, что можно было сделать, — это посеять имеющуюся возможность, будто семя, и ждать, пока из нее вырастут цветы успеха.

Сидя на том самом стуле, что минутами ранее подняли тонкие руки Хоро, Лоуренс подобрал с пола кожаный мешочек с деньгами.

Звяк! Негромкий и такой знакомый звон монет разнесся по комнате.

* * *

Цок, цок, цок. Влекомые лошадьми повозки одна за другой ехали по булыжной мостовой. Из окна было видно, что повозки нагружены овощами — похоже, именно зеленщики направлялись на рынок первыми. Помимо повозок, то тут, то там виднелись и первые пешеходы.

Едва Лоуренс подумал, что пора бы пробить утреннему колоколу, как по белесому небу расплылся звон колокола главного собора Рубинхейгена. Несмотря на значительное расстояние между главным собором и постоялым двором, звон был громким и ясным.

Сразу же — не успел еще стихнуть звон колокола главного собора — принялись звонить небольшие церкви, разбросанные в городе повсюду. Это многозвонье было здесь частью каждого утра.

Для горожанина это была повседневная жизнь, но бродячему торговцу, слышащему по утрам, как правило, лишь пение птиц, эти звуки казались не вполне приятными. А уж для волчицы, чей слух был куда острее, чем у любого человека, — тем более. Исторгнув недовольный стон, Хоро медленно уселась на кровати.

— ...

— Доброе утро.

Хоро ничего не ответила, лишь угрюмо кивнула.

— Есть хочу, — вот что было первым, что она произнесла.

— Палатки на площади как раз сейчас должны открываться, — ответил Лоуренс.

— Мм.

Потянувшись всем телом, словно кошка, Хоро руками отбросила назад свои длинные волосы, по-прежнему мягкие и шелковистые, хоть она и только-только поднялась с постели.

— Ну и к какому выводу ты пришел после того, как всю ночь думал?

— Сработает.

Хоро как раз закончила расчесывать волосы и собралась было приняться за особенно важную часть своего тела — хвост; но, услышав, с какой уверенностью ответил Лоуренс, изумленно взглянула на него.

— Нечасто ты говоришь так прямо.

— Что ты имеешь в виду?

Хоро демонстративно отвернулась. Перестав обращать на нее внимание, Лоуренс продолжил.

— Однако есть две сложности, которые необходимо будет преодолеть.

— Две?

— Во-первых, мы должны убедить человека, который будет перевозить золото; и, во-вторых, нам придется убедить тех, кто должен будет дать нам деньги, чтобы это золото купить. С жалкими тремя румионами, которые у меня сейчас есть, я даже перевозчику не смогу заплатить.

Чуть подумав, Хоро взглянула на Лоуренса; знак вопроса был буквально написан у нее на лице.

— Похоже, ты упустил еще одну сложность. У тебя ведь остался лишь сегодняшний день, верно? Успеем ли мы провезти золото из какого-нибудь окрестного города?

Как и ожидалось от той, кто называла себя "мудрой волчицей", мысль Хоро работала с невероятной быстротой.

Однако, если провести в раздумьях целую ночь, естественно, можно додуматься до чего-то, что даже мудрой волчице не пришло в голову.

— Об этой загвоздке я тоже думал, разумеется, и я тоже считаю, что она сложнее всех. Однако, то ли чудом, то ли случайно, но я придумал, как ее можно успешно разрешить.

— О?..

Хоро улыбнулась, как улыбается мастер, испытывающий своего подмастерья. Увидев это, Лоуренс тоже гордо улыбнулся.

— Нам всего лишь надо попросить деньги у Гильдии Ремарио, — пояснил он.

Хоро склонила голову чуть вбок.

Гильдия Ремарио, как и Лоуренс, была на грани разорения. И все же, учитывая ее немалый размер, Лоуренс был уверен, что она не осталась совсем без денег. Наверняка ради того, чтобы предпринять последнюю попытку воскреснуть, они оставили некоторое количество денег, которые не будут использовать, пока их положение не станет совсем критическим. Лоуренс намеревался убедить Гильдию Ремарио воспользоваться этими деньгами для контрабанды золота. Все же Гильдия Ремарио была практически разорена. И если именно сейчас Лоуренс предложит действительно умный план контрабанды золота, Гильдия Ремарио в надежде выплыть сама добровольно сядет в эту лодку.

Самое важное: при контрабанде золота больше всего бояться следует, что кто-то что-то разболтает. Как только Гильдия Ремарио примет план Лоуренса и присоединится к нему, ей станет крайне невыгодно, чтобы Лоуренс разорился раньше, чем нужно. Человек, идущий к верной гибели, ни в чем себя уже не сдерживает. Если Лоуренс раскроет, что Гильдия Ремарио участвовала в контрабанде золота, ее воскрешение станет абсолютно невозможным.

Раз так, то Гильдии Ремарио придется отложить крайний срок платежа. Чтобы предотвратить возможность предательства, они должны будут сделать Лоуренса своим сообщником — у них не будет иного выхода.

К такому выводу пришел Лоуренс после ночи размышлений.

— Однако, что бы мы сейчас ни начали делать, у нас все равно мало времени, — сказал он.

Да, главной и самой насущной проблемой сейчас было время.

— Мм. Ну, раз так, давай действовать сразу после завтрака.

— Завтрака?

— Воевать на голодный желудок не хватит сил, ведь так?

После этих слов Хоро Лоуренс внезапно осознал, что у него ни крошки не было во рту с середины вчерашнего дня. Однако, то ли из-за того, что он всю ночь был на ногах, то ли из-за тяжести на сердце после размышлений о предстоящих действиях, но особого аппетита у него сейчас не было.

Хоро же, выбравшись из постели, обвязала свой балахон вокруг талии на манер юбки, проворно надела на голову косынку и бодро заявила:

— Я хочу мяса.

Предложение поесть мяса в самом начале дня Лоуренс счел бы ужасным, даже если бы сейчас чувствовал себя превосходно.

* * *

Позавтракав в торговой палатке, Лоуренс и Хоро вновь направились в Гильдию Ремарио. Правда, на этот раз, поскольку были без повозки, подошли они к парадному входу.

Фасад здания выходил на большую улицу и потому выглядел вполне обычно. На двери не висело никакой таблички — ни "Готовимся открыться", ни "Открыто для торговли". Лоуренс и Хоро отворили дверь и вошли внутрь. Ноздри Лоуренса защекотало специфическим запахом, типичным для гильдий, испытывающих трудные времена.

Воздух здесь был совсем не таким, как полный надежд утренний воздух снаружи. Здесь витала безнадежность, и сосущее, точно голод, чувство страха, и лихорадочный жар, порожденный этим чувством. Всего-то разница — есть деньги или их нет; но какое разительное изменение в самом воздухе принесло с собой безденежье.

— Эмм... позволь поинтересоваться, кто ты такой?

Несколько работников Гильдии с напряженными лицами смотрели на неожиданного утреннего посетителя. Один из них, человек средних лет, держащийся чуть спокойнее остальных, вежливо обратился к Лоуренсу. Был он довольно тощ, но это, похоже, у него с рождения.

— Я Лоуренс, я уже приходил сюда вчера. Мне нужно кое-что обсудить с господином Ремарио.

— Понятно. Прошу вот сюда... о, прошу прощения, а твоя спутница?..

— Моя ученица. Для удобства я заставил ее одеться городской девушкой. С ее способностями, уверен, она скоро станет торговцем, известным по всему миру. Я хочу, чтобы она училась всему, чему только можно, и потому прошу позволить ей меня сопровождать.

Лоуренс соврал, не моргнувши глазом, и работник, похоже, купил это за правду. Торговцы среди женщин встречались редко, но девушек, решивших обучаться торговому ремеслу, было не так уж мало.

— Прошу вот сюда.

Лоуренс проследовал за работником в глубину здания, и Хоро двинулась за ним. У всех работников, что им встретились на первом этаже, были круги под глазами, и сами глаза были налиты кровью. Похоже, они всю ночь не спали, пытаясь придумать, как бы достать денег, — точно как Лоуренс накануне.

— Подожди здесь немного.

Работник отвел их в комнату на третьем этаже — прежде, скорее всего, здесь проходили переговоры по дорогим товарам, таким как пряности и драгоценные камни. Лоуренс опустился не на простой твердый стул, обитый тканью, но на мягкий диван, набитый ватой и покрытый сверху кожей.

— Ты, значит, господин Лоуренс, да? Позволь поинтересоваться, какое именно у тебя дело?

— Передай господину Ремарио вот что: я хотел бы обсудить с ним, как с помощью вашей Гильдии я смогу погасить свой долг, а возможно, если все сложится удачно, и долги Гильдии.

Эти слова Лоуренс произнес, глядя работнику прямо в лицо без тени страха. Работника точно молнией ударило: он мгновенно распрямился и вытаращил глаза. Затем он окинул Лоуренса подозрительным взглядом, видимо, приняв его за вора, который решил влезть в умирающую гильдию и вычистить из нее абсолютно все, не оставив ни косточки.

— Твои подозрения вполне естественны. Именно поэтому я хотел бы все как следует обсудить с господином Ремарио.

Работник явно смутился — видимо, потому, что Лоуренс прочел его мысли. Поспешно опустив голову, он произнес скороговоркой: "Я сейчас сообщу господину", — и вышел из комнаты.

Шансы, что Ремарио заглотнет наживку, были велики — ведь сказанное Лоуренсом было чистой правдой. Обычно, когда гильдия находится на грани разорения, посещают ее лишь торговцы, стремящиеся урвать что-то из останков. Они собираются вокруг гильдии, точно голодные демоны, и готовы на все, чтобы поживиться деньгами с тонущего корабля. В такой обстановке, если кто-то приносит возможность воскресить гильдию и сует ее прямо под нос, гильдия просто не может не ухватить наживку.

Контрабанда золота, предложенная Хоро, принесет доход, который сможет покрыть не только долг Лоуренса, но и колоссальные долги, висящие на Гильдии Ремарио.

Однако план Хоро не увенчается успехом, если Гильдия Ремарио не заглотнет наживку.

Более того, если преступление раскроется, смертный приговор будет неизбежен. Что до Ремарио, то даже его родственники не смогут продолжать жить в этом городе. Таков был риск.

И все же — если они будут просто сидеть и ждать своей участи, выйдет не намного лучше. А раз так, Гильдия Ремарио наверняка решится поставить на этот шанс все; и тогда Лоуренс не только покроет собственный долг, но и окажет большое благодеяние своим партнерам.

Чем тяжелее ситуация, тем больший доход можно извлечь, когда она изменится к лучшему.

Это было совсем как тогда, в Поросоне, когда Лоуренс и Хоро разоблачили трюк владельца Торгового Дома Латпаррона и у того не осталось выбора, кроме как принять навязанную Лоуренсом сделку.

Вспомнив тот случай, Лоуренс натянуто улыбнулся и твердо наказал себе забыть о прошлом и смотреть только вперед.

Он должен убедить Гильдию Ремарио участвовать в этом предприятии. Это — первая трудность, которую обязательно нужно преодолеть. Сделав глубокий вдох и выпрямив спину, Лоуренс вдруг ощутил на себе взгляд откуда-то сбоку и повернул голову. Конечно же, это была Хоро.

— Не бойся, я с тобой.

Хоро ухмыльнулась уголком рта, обнажив клык. То была бесстрашная улыбка; ей хотелось верить.

— Да.

Лоуренс ответил кратко; чем больше доверие между партнерами, тем меньше слов им требуется. Если два торговца доверяют друг другу, длинные и подробные договоры между ними просто не нужны, хватает и простого рукопожатия.

И тут раздался стук в дверь.

Дверь открылась; в проеме стоял Ганс Ремарио — такой же усталый на вид, как Лоуренс.

— Какое важное дело ты желаешь со мной обсудить?

Так был сделан первый шаг по намеченному ими пути.

К оглавлению

Глава 5

Придумывать какие-либо трюки не требовалось. В первую очередь надо было четко донести цель.

Как Лоуренс и ожидал, Ремарио был поражен. Выпучив глаза, он проговорил лишь: "Невозможно".

— Ничего невозможного.

Лишь после этих слов Лоуренса на лице Ремарио появилось выражение, подобающее владельцу гильдии в Рубинхейгене. Высокомерно улыбнувшись, словно говоря "какая невероятная глупость", он откинулся на спинку своего кресла.

— Я понимаю, что ты всеми силами пытаешься избавиться от долга, но это еще не повод нести такую чушь.

Всем видом показывая, что Лоуренс тратит его время впустую, Ремарио собрался было встать с кресла. Заметив это, Лоуренс раскрыл рот.

— В прошлом кто-то наверняка пытался воспользоваться этим способом, верно? И их всех ловили, верно?

— Если ты это понимаешь, тем проще. Те, кто находится на грани разорения, частенько принимают глупые планы за совершенные.

Фраза Ремарио, несомненно, была адресована не только Лоуренсу, но и себе самому. Не желая отступаться, Лоуренс продолжил:

— Но что если мы наймем кого-то, кто достаточно искусен, чтобы все-таки провезти золото?

Не сводя глаз с Лоуренса, Ремарио вновь устроился в кресле.

— Предложенный тобой план не увенчается успехом, потому что люди, которые, как ты говоришь, "достаточно искусны", могут заработать достаточно денег и не отвлекаясь на контрабанду золота, а значит, откажутся участвовать. Если ты собираешься заручиться помощью кого-то не из здешних, советую оставить эту идею. Поскольку этот способ контрабанды нередко применялся в прошлом, всех, кто не из этого города, обыскивают особенно тщательно.

Ремарио выдвигал в точности те аргументы, которых Лоуренс и ждал.

— Что если у нас есть на примете человек, который достаточно искусен, но при этом зарабатывает мало?

— Искусный человек может не тревожиться о том, чтобы найти работу в Рубинхейгене; хороших работников всегда не хватает.

Ремарио откинулся на спинку кресла, ожидая ответа Лоуренса.

Сейчас выражение его лица немного походило на то, что было у Хоро накануне.

Он возражал, но при этом ожидал, что ему возразят в ответ. Хотел оставить это дело, но никак не мог.

Лоуренс сделал глубокий вдох.

— Что насчет человека, который весьма искусен и работает здесь, в городе, но которому платят очень мало и которому очень нужны деньги? И, что еще важнее, этот человек очень недоволен своим работодателем. Работодатель этого человека — Церковь, а контрабанда золота — это вызов Церкви. Если мы скажем этому человеку, что контрабанда золота позволит не только заработать ему самому, но и отплатить Церкви, я уверен — он согласится. Кроме того, предательства можно будет не опасаться, этот человек презирает Церковь.

— Это... это выглядит слишком удобным, — заметил Ремарио.

— Именно в таких случаях торговец и зарабатывает большие деньги, верно?

Единственным из всех суметь купить зерно во время неурожая. Купить вышедшие из моды украшения, а потом с удивлением обнаружить, что в другом городе на них невероятный спрос. Из таких редких совпадений и получаются состояния.

Лицо Ремарио исказилось.

Было видно, что он очень хочет поверить, но не может.

— Если я просто назову имя этого человека, я уверен, ты поймешь, — сказал Лоуренс.

— Если... если все так, ты мог бы заняться контрабандой самостоятельно. Но ты пришел ко мне и предлагаешь это мне, зная, что твоя доля денег уменьшится, не слишком ли это странно?

То, что Ремарио отошел от обсуждения собственно контрабанды, означало, что он пока воздерживается от суждения, возможна ли успешная контрабанда вообще.

— Мы не занимаемся контрабандой самостоятельно по двум причинам. Во-первых, крайний срок уплаты моего долга вашей гильдии наступает сегодня вечером, и когда солнце сядет, иностранное отделение, на которое ляжет мой долг, придет и заберет меня. Во-вторых, у меня на руках сейчас лишь вот эти деньги.

Достав кожаный мешочек с монетами, Лоуренс развязал шнурок и высыпал монеты на столик.

На столе оказались золотые и серебряные монеты, всего на три румиона.

При виде денег в глазах Ремарио блеснуло — Ремарио тоже, как и Лоуренс, стоял перед неизбежным разорением.

— Здесь три румиона. Вам достаточно просто поспрашивать торговцев, чтобы узнать, как я их достал.

Ремарио сделал глубокий вдох.

Уж конечно, такой человек, как Ремарио, должен был сразу догадаться, каким образом Лоуренс собрал эти деньги.

— Это на самом деле все, что у меня есть. Я вручаю вам эти деньги и молю поверить в искренность моих слов. Кроме того... — Лоуренс потянулся всем телом вперед и, глядя Ремарио глаза в глаза, заявил: — ...я умоляю вас отложить на время требование выплаты моего долга, а вашу гильдию — дать достаточно денег, чтобы мы могли заняться контрабандой.

На изможденном подбородке Ремарио натянулись морщинки, на лбу проступил сальный пот.

Раз Ремарио не отказал сразу же, значит, у него было достаточно денег для контрабанды.

Более того, он верил в прибыльность контрабанды золота, и это разжигало в нем желание вложить деньги.

Стоит ли подтолкнуть его еще немного? Но если Лоуренс будет слишком напорист, это может внушить ненужные подозрения.

Конечно, контрабанда золота может принести огромные доходы, но и риск огромен. Кроме того, если Гильдии Ремарио именно сейчас предлагают вложить во что-то деньги, это может быть воспринято как мошенничество.

Разумеется, здесь, в Гильдии Ремарио, уже успело перебывать много никчемных людей, желающих ускорить отправку ко дну тонущего судна и поживиться чем-нибудь под шумок. Недоверчивость Ремарио была вполне естественна.

Поэтому Лоуренс тщательно обдумал свои следующие слова и приготовился говорить.

Но в это самое мгновение —

— Господин.

Хоро заговорила первой.

Ремарио изумленно взглянул на Хоро и заморгал, словно впервые заметил, что тут есть кто-то еще.

Лоуренс тоже глянул на Хоро; та произнесла, скромно потупившись:

— Господин, у вас еще есть время колебаться?

— Что...

Слова Хоро звучали угрожающе и в то же время провокационно; Ремарио плотно сжал губы. Возможно, в другой обстановке такой прием бы подействовал, но сейчас он мог привести к прямо противоположному результату.

Чувствуя, что ситуация меняется к худшему, Лоуренс собрался было остановить Хоро. Однако...

— Насколько я знаю, из этого дома только что ушел один человек. Вы действительно можете себе позволить раздумывать, господин?

— Мм, мм...

— У меня необычайно острый слух, все тайные разговоры я слышу совершенно отчетливо. Желаете, чтобы я пересказала вам разговор людей этажом ниже? Они собираются бросить вас и бежать.

— Э...

— О, еще один ушел. Если так и продолжится, потребуется совсем немного времени, чтобы ваша лавка...

— Прекрати! — выкрикнул Ремарио, обхватив голову руками.

Хоро бесстрастно взирала на владельца гильдии. Лицо ее было подобно маске.

В душе Лоуренс немного сочувствовал Ремарио. Гильдии подобны кораблям. Когда в днище корабля образуется огромная пробоина и команда знает, что ее не починить, конечно же, люди кинутся спасать свою жизнь, не обращая внимания на приказы капитана.

Лоуренс, однако, знал, что Хоро намеренно ужалила Ремарио именно в эту точку. В том, что касалось одиночества, Хоро была чувствительна как никто.

Конечно, она понимала боль Ремарио.

— Господин Ремарио.

Поняв чувства Хоро и догадавшись о ее намерениях, Лоуренс заговорил ровным голосом.

— Я вручаю вам три румиона — все, что мне удалось собрать, — и предлагаю вам сделку по покупке золота. У меня есть на примете человек, который сможет выполнить эту работу. Если только вознаграждение будет достойным, мы сможем доверять этому человеку. Кроме того, я уверен, что ваша гильдия обладает достаточными связями, чтобы сбыть потом это золото. Что вы скажете? Если вы согласитесь отсрочить выплату моего долга и пообещаете разумную долю дохода, я вместе с вашей гильдией займусь контрабандой золота, и это будет очень выгодно для вас.

Здесь Лоуренс специально сделал паузу.

— Итак, что вы скажете?

Ремарио сидел, по-прежнему сжимая руками низко опущенную голову.

То, что говорил Лоуренс, искушало сильней даже, чем вино, и, уж конечно, прошло через уши Ремарио к самому его сердцу. И все же Ремарио не поднимал головы.

Шло время.

Стояла такая тишина, что могло показаться — все до последнего человека в этом здании затаили дыхание, ожидая ответа Ремарио.

Лоуренс решил снова обратиться к Ремарио и уже начал было произносить его имя, как вдруг —

— Понятно...

Изнуренное лицо наконец поднялось, на Лоуренса уставилась пара горящих глаз.

— Поставим на этот шанс все, что у нас есть!

Совершенно бессознательно Лоуренс поднялся со своего дивана и протянул руку.

Двое мужчин, над головами которых висело слово "разорение", пожали друг другу руки.

— Да благословит нас Господь!

* * *

Договорившись с Гильдией Ремарио, кто что должен будет делать и кто кому сколько заплатит, Лоуренс и Хоро направились к небольшой церквушке в восточной части Рубинхейгена. Размер колоколов, пышность украшений и прочее тому подобное определялось для каждой конкретной церкви тем, насколько высоким было ее положение в церковной иерархии Рубинхейгена: считалось, что чем выше ранг церкви, тем ближе она к Единому богу.

Церковь, на ступенях которой стояли Лоуренс и Хоро, располагалась в этой иерархии где-то ниже середины. Ей было дозволено иметь украшения, и потому она не выглядела совсем уж убогой, но все же по меркам Рубинхейгена это было очень простое здание.

Полдень только-только миновал, и в церкви сейчас служили полуденную мессу.

— Слушай, ты.

Сидя на каменных ступенях и слушая песнопения, посвященные Святой Матери, Хоро внезапно обратилась к Лоуренсу.

— А ты уверен, что сможешь обмануть эту девочку?

— Почему ты вдруг засомневалась?

— Что, я ошибаюсь? — весело спросила Хоро.

Лоуренс, глядя прямо перед собой, с сердитым лицом ответил:

— Нет.

Хоро чуть улыбнулась.

К этой церкви Лоуренс и Хоро пришли, чтобы встретиться с пастушкой Норой. Изначально Лоуренс не знал, на какую именно церковь она работала, но церквей, нанимающих пастухов женского пола, было очень мало, и Лоуренс смог все разузнать с легкостью.

Разумеется, Лоуренс разыскивал Нору не для того, чтобы просто поболтать.

Он намеревался попросить ее сыграть важную роль в их плане по контрабанде — провезти золото.

Однако, в отличие от Лоуренса и других, вовлеченных в план, над Норой не висела угроза разорения. Убедить ее присоединиться к контрабанде золота, при том что ей сейчас не угрожала прямая опасность, — это можно было расценивать как обман; ведь Лоуренс должен был убедить ее, что прибыль от успешной контрабанды стоит риска.

Тот, кто провозит золото, рискует собственной жизнью; какой же доход стоит того, чтобы ставить на кон жизнь? Так что все доводы в сторону: как ни крути, а это обман.

Однако пастушеское искусство Норы и ее известность в городе были абсолютно необходимы, чтобы контрабанда прошла успешно.

Оценивая сердце человека, как какой-то товар на рынке, который может дешеветь и дорожать, Лоуренс ощущал уколы совести. Будь Нора торговцем, причин смущаться бы не было, но она была пастушкой, не искушенной в торговых делах. И все же наблюдательность Лоуренса позволила ему полностью понять ситуацию, в какой сейчас находилась Нора.

Будучи пастухом, Нора уже из-за этого виделась многими как еретик. Мало того, она была еще и женщиной, а женщины, по всеобщему поверью, нередко становятся игрушками в руках дьявола. Нетрудно было догадаться, что Церковь дала Норе работу отнюдь не из сострадания, а просто чтобы за ней было легче приглядывать. Скорее всего, именно поэтому она была такой беспокойной, когда рассказывала о том, как Церковь наняла ее пасти овец.

Далее, Нора упомянула, что хочет скопить денег, чтобы стать портнихой. Судя по ее характеру, Нора была не из тех, кто делает все, что угодно, лишь бы получить деньги; но все же она пожелала наняться в сопровождение, чтобы заработать несколько лишних монет. Это значило, что никаких денег она не отложила. Не составляло большого труда догадаться, насколько же тяжело ей работалось.

Заниматься работой столь трудной и суровой, как пастушество, но не иметь возможности скопить хоть немного денег. Как может человек встречать новый день с радостным сердцем, если будущее приносит с собой лишь бесконечные дни, полные тягот и лишений?

И тут Лоуренс предложит Норе заняться контрабандой золота и скажет, что ей не придется копить деньги монету за монетой, но удастся заполучить разом такую сумму, что она не только сможет заплатить за членство в гильдии, но и на жизнь останется. Соблазнит ее словами вроде: "Конечно, контрабанда золота — занятие рискованное, но неужели ты пропустишь между пальцами такую возможность?"

Поскольку они вовсе не будут заставлять Нору провозить золото, нельзя сказать, что они совершают дурной поступок. И все же чувство вины тяготило сердце Лоуренса — он понимал, что воспользуется бедностью Норы.

Однако никто, кроме Норы, не подходил.

То, что Норе, хоть она и была весьма искусной пастушкой, доверяли лишь небольшие стада овец и заставляли пасти их в луговинах, где водятся волки; то, что она была недовольна своим работодателем — Церковью; и вдобавок то, что она нуждалась в деньгах, чтобы воплотить свою мечту, — все это сошлось воедино; небеса словно специально создали для Лоуренса эту возможность осуществить контрабанду. В целом мире не нашлось бы человека более подходящего для этой работы, чем она.

И все же Лоуренс печально вздохнул. Необходимость убедить Нору тяжким грузом лежала у него на сердце.

Грустно думая обо всем этом, Лоуренс вдруг почувствовал, что Хоро смотрит на него. Кинув на нее быстрый взгляд, он увидел у нее на лице неверящую улыбку.

— Нет, ты безнадежный добряк.

Точно такие же слова Хоро произнесла и накануне. Возможно, Лоуренс и в самом деле был чересчур добр для торговца. Ведь в мире торговцев даже извлечение выгоды из неудач собственной семьи не было чем-то невозможным.

— Однако...

Хоро встала и, глядя на запруженную людьми улицу, продолжила:

— ...то, что я могу так спокойно путешествовать — тоже благодаря тому, что ты добряк.

Небрежно кинув эти слова, Хоро поднялась на две ступеньки и встала рядом с Лоуренсом.

— Если хочешь, я уговорю эту девчонку вместо тебя. В конце концов, должна же быть от меня какая-то помощь, — произнесла она с улыбкой, но голос ее звучал чуть менее внушительно, чем обычно.

Подумав так, Лоуренс повернулся к Хоро — и да, она стояла, понурив голову. Сейчас она казалась особенно маленькой — возможно, из-за того, что прямо перед ней расстилалась оживленная улица.

— Надеюсь, тебя уже не грызет то, что было вчера?

Хоро качнула головой, но рта не раскрыла. Ясно было, что она не вполне искренна.

— Если бы ты не помогла надавить на Ремарио сегодня, не знаю, смог бы я с ним успешно договориться. Ты мне уже очень помогла.

Хоро, скорее всего, знала, что Лоуренс говорит от чистого сердца, но лишь кивнула; лицо ее по-прежнему оставалось унылым.

Поэтому Лоуренс слегка погладил ее по голове и, быстро убрав руку, произнес:

— Я сам с ней поговорю. Во всем, что произошло, виновата моя жадность, именно она заставила меня накупить товара, который резко подешевел, и в результате я оказался в беде. Я не могу заставить тебя говорить вместо меня лишь потому, что мне это неудобно. Это было бы просто нелепо.

Хотя эти слова Лоуренс обратил к Хоро, наполовину он высмеивал себя самого, да и предупреждал заодно. Каждое слово, что он произнес, было истинной правдой.

— И потом, если я буду обращаться к тебе за помощью даже в таких делах, одному лишь Господу известно, сколько ты потом будешь надо мной смеяться, — добавил Лоуренс, пожимая плечами.

Чуть помолчав, Хоро подняла голову и вздохнула; на лице у нее играла улыбка.

— Какая жалость. А я-то собиралась оказать тебе уйму услуг, а позже стребовать с тебя плату за все.

— Почти удалось. Я чудом избежал страшной западни, — шутливо откликнулся Лоуренс. Хоро тут же стукнула его по лбу.

— Может, и так. Но ты тут же угодил в другую, еще более страшную западню. А мне неинтересно охотиться на кролика, который попал в западню, он слишком слабый.

— А ты знаешь, что люди часто используют слабых кроликов, угодивших в западню, как приманку для волков?

— Ну, по крайней мере, тот человек, который делает ловушку для волка, не должен выказывать страх, когда слышит волчий вой. Как только он показывает, что боится, — ловушка бесполезна.

Такой безобидный обмен уколами, легкое подтрунивание возможно только между близкими друг другу людьми.

С улыбкой, словно говорящей "как глупо", Лоуренс отвернулся. Заметив это, Хоро рассмеялась.

— Однако торговец подобен боевому ножу: если он слишком прямой, от него мало проку, потому что его легко сломать, — пробормотал Лоуренс себе под нос и поднял голову, словно ища в небе колокол, который как раз в эту минуту начал звонить.

Небо было ярко-голубым, лишь несколько белых облачков виднелись то тут, то там. Лоуренс повернулся на восток, там облаков было больше.

Похоже, ясная и солнечная погода продержится до конца дня. В погожие дни и дела обычно идут хорошо.

Лоуренс размышлял, когда позади него раздался деревянный стук. Это открылась дверь церкви. Лоуренс и Хоро тут же подвинулись и пристроились на углу каменных ступеней. Месса закончилась; из церкви один за другим начали выходить люди. Только что молившиеся, они спускались с просветленными лицами. Они собирались группами по два-три человека, намереваясь, видимо, после службы идти заканчивать свою дневную работу. Скорее всего, это повторялось здесь изо дня в день.

Время шло, и людей из церкви выходило все меньше.

Во времена, когда по всему миру ходили присказки вроде "кто последним выходит из храма после службы, тот верует сильней других", никто из прихожан не желал покидать церковь, пока священник не терял терпение и не выгонял всех на улицу. Однако подобное осталось в прошлом.

Впрочем, кидаться прочь из церкви, едва закончится месса, по-прежнему считалось дурным тоном.

Последними начали медленно выходить работники мясных лавок, люди, занимающиеся свежеванием животных, и прочие, за кем из-за их занятий Церковь приглядывала особенно пристально.

Пастушка тоже относилась к числу этих людей; неудивительно, что она вышла одной из последних. Веки ее были приопущены, держалась она скованно — похоже, церковь была не тем местом, где можно расслабиться.

— Добрый день.

Лоуренс подошел к Норе и улыбнулся самой теплой улыбкой, на какую только был способен. Умение изображать улыбку было необходимо торговцу для переговоров.

— Э? А... г-господин Лоуренс и госпожа... Хоро?

Какое-то мгновение Нора, казалось, была поражена. Кинув короткий взгляд в сторону Хоро, она повернулась к Лоуренсу.

— То, что мы случайно встретились возле церкви, должно быть, провидение Господне, — произнес Лоуренс, нарочито воздев руки. Нора смущенно улыбнулась; судя по ее лицу, она что-то заметила.

— Я, быть может, и не очень умна, но так меня не обмануть, — ответила она.

— Это и хорошо. Я слышал, в последнее время некоторые прихожане пьют слишком много священной крови во время мессы.

"Священной кровью" называли виноградное вино. Если бы Нора оказалась пьяна, уговорить ее участвовать в контрабанде золота было бы очень легко, но в последний, самый критический момент она могла бы отказаться, поддавшись страху, и все уговоры оказались бы ни к чему. К счастью, Нора была трезва.

— Я не могу много пить, поэтому вообще пью редко.

Застенчиво улыбнувшись, Нора отвела глаза, словно не в силах унять тревогу. Похоже, она решила, что Лоуренс пришел рассказать ей о возможной работе сопровождающего.

Лоуренс без колебаний воспользовался этим.

— По правде сказать, есть одна работа, в которой мне нужна будет твоя помощь.

При этих словах глаза Норы загорелись, лицо просияло.

— Но здесь не самое удачное место для разговора. Может, присядем у какой-нибудь палатки?

Лоуренс не предложил заглянуть в трактир, поскольку посетители трактиров в это время дня лишь привлекают внимание. Обсуждать что-либо тайное лучше всего на бурлящей от обилия людей площади.

Нора послушно кивнула, и Лоуренс тотчас двинулся прочь; Хоро пристроилась справа от него, Нора шла сзади и чуть слева.

Троица шла по оживленным улицам, прокладывая себе путь через людские толпы в сторону площади.

Площадь кипела, как всегда, — на ней словно постоянно шло какое-то празднество. Удачно устроившись за только что освободившимся столиком близ палатки пивоторговца, Лоуренс заказал три кружки пива. Эль был дешевле, но, поскольку с ними была Нора, Лоуренс не мог позволить себе заказывать самые дешевые напитки.

Торговец быстро принес кружки и резким движением поставил на стол. Лоуренс заплатил несколько медяков и, протянув руку, поднял кружку.

— Ну, за встречу!

Кружки клацнули друг о друга.

— Кстати. По-моему, ты говорила раньше, что можешь ходить в Рамтору?

Лоуренс, не тратя времени, сразу перешел к делу; Нора, не успевшая еще даже притронуться к своему пиву, тотчас с серьезным видом взглянула на него. Хоро наблюдала за обоими, прихлебывая из своей кружки маленькими глотками.

— Д-да, могу.

— И с овцами тоже?

— Если только их не очень много.

Нора отвечала без малейших колебаний — это значило, скорее всего, что она и вправду пересекала луговину и лес между Рубинхейгеном и Рамторой бессчетное число раз.

Однако на всякий случай Лоуренс кинул взгляд на Хоро и безмолвно спросил у нее, правду ли говорит Нора. Хоро едва заметно кивнула; никто, кроме Лоуренса, не заметил бы этот кивок.

Нора не лгала.

Нужно, чтобы у нее не возникли подозрения. Лоуренс сделал глубокий вдох. Если долго ходить вокруг да около, Норе труднее будет принять решение. Лоуренс заговорил прямо.

— Я хотел бы попросить тебя помочь в одном деле. Плата — двадцать румионов. Разумеется, деньгами, никаких этих никчемных долговых бумаг.

Нора склонила голову чуть набок, словно только что с ней говорили на каком-то иностранном языке. И вправду, слова, вошедшие ей в уши, были подобны письму из далекой страны — до ее сознания они не могли дойти сразу.

Для некоторых людей двадцать румионов — просто немыслимые деньги.

— Однако эта работа таит свои опасности, и я заплачу только если она будет выполнена успешно. Иначе — никакого вознаграждения.

Когда рассказываешь человеку что-то невероятное, очень полезно при этом водить пальцем по столу, рисуя кружки и крестики — это помогает слушателю убедиться, что он не спит и не бредит.

Взгляд Норы неотрывно следовал за пальцем Лоуренса. Похоже, она наконец осознала, что все это происходит на самом деле.

Однако поверить в это она, похоже, все еще не могла.

— Тебе нужно будет провести своих овец отсюда... и затем сделать все возможное, чтобы вернуть их сюда в целости. От тебя не понадобится каких-то навыков, кроме пастушеских, — произнес Лоуренс.

Наконец-то Нора начала думать. Явно заметив разительное несоответствие награды, о которой говорил Лоуренс, выполняемой работе, она собралась начать задавать вопросы. И тут, не давая ей возможности заговорить, Лоуренс нарочно вставил "однако..." и продолжил.

— Однако работа связана с большой опасностью — такой же большой, как и плата.

Сказать сперва, что впереди немыслимая прибыль, а потом — что работа будет очень опасной. Обе части способны потрясти, но сказанное первым произведет большее впечатление на слушателя.

— И все же не забывай, вознаграждение будет двадцать румионов. Вступление в самую дорогую гильдию обойдется тебе в один румион, не больше. Ты сможешь какое-то время платить за жилье и не тревожиться о пище и одежде, и в то же время сможешь усердно работать. С такими деньгами ты сможешь легко купить право брать учеников, да? И тогда ты совсем скоро станешь главой Одежного Дома Норы.

Нора выглядела сконфуженной и в то же время, судя по ее лицу, была готова расплакаться. Гигантский доход становился для нее все более и более реальным. Раз так, она, естественно, совсем скоро захочет узнать, в чем же состоит опасность этой работы.

Нора заглотнула наживку, но главное было еще впереди. Если сейчас Лоуренс выберет неверные слова или ошибется в порядке фраз, Нора, вне всяких сомнений, захлопнет свою раковину.

— Да, кстати, ты не в рубинхейгенскую гильдию портных собираешься вступить?

Нора, уже приготовившаяся слушать про опасности работы, на мгновение разочарованно застыла. Однако все мысли ее были сейчас об ошеломляющей сумме награды, а услышать об опасностях ей еще предстояло. Едва ли у нее оставались силы раздумывать о не относящихся к делу вещах, так что, скорее всего, ответит она честно.

— Н-нет. Я хочу уйти в другой город.

— Вот как. Но ведь здесь большой город. Разве здесь не лучше? Думаю, трудновато будет жить там, где нет ни одного знакомого лица.

Несмотря на то, что все мысли Норы были в другом месте, она все же не забыла, что на эту тему не следует говорить необдуманно.

Она смущенно опустила голову и ничего не ответила.

Однако Лоуренс был торговцем, он умел читать мысли и чувства людей по выражению лица. Одного взгляда на Нору было достаточно.

Мысли пастушки были ясны, как небо.

— Правда в том, что тебе хочется как можно меньше связываться со здешней Церковью, верно?

Лоуренс ее испытывал.

Конечно, испытание было настолько явным, что Хоро, не удержавшись, кинула на Лоуренса быстрый взгляд; но результат превзошел ожидания.

— Ни... ничего... подобного...

— Чем усерднее ты работаешь, чем больше ты стараешься оградить от опасности драгоценных овец, которые тебе вверены, тем сильнее они подозревают, что ты пользуешься языческой магией, разве не так?

Нора не кивнула, но и не покачала головой — потому что ее мысли были высказаны в точности.

— И более того, пытаясь сорвать с тебя "поддельную" личину и заставить тебя показать, кто ты есть на самом деле, они загоняют тебя в такие места, куда другие пастухи ходить боятся, и твердят при этом, что якобы все другие земли уже заняты другими пастухами, верно?

Едва услышав это, Нора уставилась на Лоуренса во все глаза. Конечно, она чувствовала уже что-то подобное. Как бы ни были велики земли других пастухов, уж конечно, безопасных мест тоже хватало, если только не полениться пройти немного дальше обычного.

— Святые отцы так и будут тебя посылать в опасные места, пока на тебя не нападут волки или наемники. А пока они не нападают, тебя будут вечно подозревать в еретичестве.

Под столом Лоуренс стиснул кулаки, словно пытаясь раздавить свою кричащую совесть.

Лоуренс разжег в сердце Норы пламя сомнения. Теперь обратной дороги не было. Верна догадка Лоуренса или ошибочна — уже не имело значения.

Торговец подобен боевому ножу — от него мало прока, если он слишком прямой.

— Я сам пережил нечто похожее. Давай будем откровенны.

Не сводя глаз с лица Норы, Лоуренс произнес так тихо, что его слов не слышал никто, кроме сидящих за этим столом:

— Церковники здесь хуже свиней.

Говорить о Церкви дурно было серьезным преступлением. Пораженная Нора огляделась, пламя сомнения в ее сердце почти угасло. Опершись локтями о стол, Лоуренс подался вперед.

Хоро следила, чтобы разговор остался тайной для окружающих, и должна была подать знак при надобности.

— Именно поэтому мы придумали план. Мы хотим плюнуть в лицо Церкви, заработать при этом денег, а потом уйти в другой город.

Пламя сомнений должно было уже перелиться в жаркое пламя гнева, а когда оно прогорит, на его месте останутся угли убежденности. Семя сопротивления власти Церкви почти наверное уже было посеяно в сердце Норы.

Лоуренс медленно изрек то, что должен был.

— Это будет контрабанда золота.

Глаза Норы распахнулись, но она тут же взяла себя в руки. Примерно так же она бы среагировала на сильный порыв ветра.

Ее мысль снова начала работать. Наконец она раскрыла рот.

— Но... что я могу сделать?

Очень хороший вопрос. Похоже, способности Норы не ограничивались лишь пастушеством.

— Как ты знаешь, запрет на контрабанду здесь очень суров. Достаточно увидеть, что площадки для досмотра здесь есть на каждой дороге, ведущей в город, и что досмотр приходится проходить дважды. Даже если спрятать золото в рукавах или в грузе, его быстро найдут. А если кто-то собирается провезти сразу много золота, то найдут тем более.

Нора кивнула, словно ревностный верующий, слушающий проповедь. Лоуренс произнес четко и ясно:

— Мы хотим спрятать золото в желудках овец и таким образом незаметно доставить в город сразу много.

Нора вновь распахнула глаза, точно не в силах поверить в услышанное. Впрочем, совсем скоро слова Лоуренса начали впитываться в ее сознание, словно капли воды в твердый ком земли.

Овцы, как и многие другие животные, стригущие траву целыми днями, частенько заглатывают мелкие камешки. Если в траву закинуть маленькие кусочки золота, овцы и их проглотят точно так же. Однако опасность заключалась в том, что овца может отрыгнуть золото прямо во время досмотра. Именно поэтому Лоуренс и Хоро остановили свой выбор на Норе, которая, будучи весьма искусной пастушкой, присматривала лишь за небольшим стадом овец и пасла их там, куда немногие осмеливались отправляться. Первый досмотр, который они прошли на пути из Поросона, был довольно прост. Иди они по более многолюдной дороге, конечно же, их проверяли бы куда строже и тщательнее.

Нора медленно кивнула и тихо произнесла:

— Понятно.

— Однако во всех городах, находящихся под властью Рубинхейгена, золото очень дорогое. Поэтому самое подходящее место, где можно купить золото, — Рамтора, языческий город. Но если бы мы решили идти из Рамторы безопасным путем, мы, конечно, встретили бы множество людей, да и земли эти уже заняты другими пастухами. Именно поэтому нам нужна именно ты. Тебя не заподозрят, когда ты пойдешь там, где не ходят другие, и ты можешь пройти в Рамтору кратчайшим путем.

Помолчав немного, Лоуренс откашлялся и, не сводя глаз с Норы, продолжил.

— Ну а кроме того, для тебя этот план — прекрасная возможность отплатить Церкви за все твои тяготы, ведь у них главный источник дохода, не считая податей, — торговля золотом. Однако если наш план будет раскрыт, нас ждет суровая кара. Ради твоей безопасности ты должна будешь уйти отсюда сразу, как только работа будет закончена. Кроме того, возможно, тебе придется вскрывать овец.

Едва ли на свете был хоть один пастух, которому не доводилось вскрывать овец; и едва ли хоть один пастух считал, что вскрыть овцу легко. Но так можно было проверить решимость Норы.

— Однако — двадцать румионов.

Лоуренс понимал, что это несправедливо с его стороны, но в то же время знал, что чем более несправедливо он сейчас поступает, тем сильнее подействуют его слова.

Наконец девушка, сидящая за столом напротив него, — девушка, изо дня в день терпевшая жару и холод, косые взгляды и жестокое обращение, но продолжавшая молча оберегать вверенных ей овец, — обдумала все выгоды и опасности новой работы и приняла решение.

Глаза ее теперь смотрели ясно, лицо стало спокойным.

Маленький рот произнес большие слова.

— Пожалуйста, позволь мне сделать это.

В это мгновение Лоуренс убедил другого человека поставить на кон собственную жизнь.

Однако он протянул Норе руку, ни секунды не колеблясь, ибо знал, что эта рука держит его собственную судьбу.

— Я буду рассчитывать на тебя.

— ...И я на тебя.

С этими словами договор был заключен. Нора обменялась рукопожатием и с Хоро, и теперь судьба у всех троих была общая. В будущем им суждено либо втроем смеяться, либо втроем плакать.

— Что ж, давайте обсудим детали.

Лоуренс принялся расспрашивать Нору, когда она сможет вывести овец, сколько будет овец, какова местность в окрестностях Рамторы и сколько золота сможет проглотить овца. Сразу после этого разговора Лоуренс должен будет сообщить эти сведения Гильдии Ремарио и уже с ними все обсудить, прежде чем переходить к делу.

День подошел к концу незаметно, и на улицах начали появляться торговцы и ремесленники, возвращающиеся домой после дневных трудов. Лишь тогда Лоуренс наконец закончил обсуждать с Норой детали плана. Нора поднялась на ноги, так и не притронувшись к своему пиву.

Все, что она решила, она решила на трезвую голову.

Если бы не эта мысль, Лоуренс едва ли смог бы побороть желание сказать Норе, чтобы она подумала дважды; но он лишь сидел и смотрел, как она вновь и вновь благодарит его за возможность заработать такие огромные деньги.

Одним глотком Лоуренс прикончил успевшее нагреться пиво. Сегодня оно горчило куда сильней обычного — ужасное пойло.

— Ты, взбодрись наконец. Все прошло как по маслу, — сказала Хоро и неловко улыбнулась, словно не могла больше смотреть на Лоуренса.

Однако Лоуренс был не в силах выбросить все из головы и радоваться, ибо он только что уговорил Нору рискнуть собственной жизнью.

— Каким бы заманчивым ни был доход, ни одна игра не стоит того, чтобы ставить на кон жизнь, — произнес он.

— Мм, может быть, и так.

— И потом, эти уговоры с постоянным упором на прибыль — это просто обман по сути. Конечно, все торговцы знают, что если кто-то подписал договор себе в ущерб, ему некого винить, кроме себя и собственной глупости, но она-то кто? Простая пастушка!

Он говорил, не повышая голоса, но чувство вины не оставляло его.

Если бы он расстался с надеждой снова стать торговцем, если бы он решил обрубить все связи, которые создал за годы труда, если бы он думал только о том, чтобы выжить, — ему понадобилась бы лишь помощь Хоро.

Но для Лоуренса это было то же, что убить себя.

Именно поэтому предложение Хоро стало для него словно светом с небес, и, желая лишь сделать то, что она предложила, он лгал Норе.

Конечно, Лоуренс все это понимал, но стряхнуть чувство вины все же не мог.

— Ты.

Хоро сидела, покачивая в руках кружку, после чего заговорила, глядя вниз, на колышущуюся поверхность пива.

Лоуренс поднял глаза на Хоро. Та по-прежнему не сводила взгляда с пива.

— Слышал ли ты когда-нибудь тот ужасающий крик боли, который испускает овца, когда волк впивается ей в глотку?

Слова Хоро застали Лоуренса врасплох, и он резко втянул воздух. Лишь тогда Хоро подняла на него глаза.

— У овцы нет ни острых зубов, ни когтей, ни быстрых ног, чтобы убежать, и вот в ее шею впивается волк, стремительно, как порыв ветра, как стрела, пущенная из лука, и у волка есть зубы, и когти, и быстрые ноги. Что ты об этом думаешь?

Хоро говорила спокойно, словно вела обычную беседу. Да, по правде сказать, она и вела обычную беседу.

То, о чем она говорила, происходило часто. Да нет — постоянно происходило.

Добыть пищу любой ценой, только чтобы выжить. Это совершенно естественно.

— Предсмертный крик овцы невозможно описать словами. Однако пустое брюхо тоже громко жалуется. Если бы уши могли выбирать, какие звуки слушать, конечно, они бы прислушались к тому, что громче, разве не так?

Лоуренс понимал.

Ради сохранения жизни приходится чем-то или кем-то жертвовать. Нужно быть святым, чтобы счесть это грехом и заморить себя голодом до смерти.

Но это не оправдывало какие угодно поступки.

Чтобы избавиться от чувства вины, Лоуренсу хотелось услышать кое-что от другого существа.

— Ты вовсе не такой плохой, — заверила Хоро с улыбкой, без слов говорящей: "Нет, ты невыносим". И Лоуренс тут же почувствовал, как тень, окутывавшая его сердце, тает.

Именно эти слова Лоуренс жаждал услышать.

— Пфф. Какой же ты испорченный, просто невероятно.

При этих словах, попавших точно в яблочко, лицо Лоуренса поугрюмело. Хоро же, прикончив свое пиво одним глотком, поднялась на ноги и продолжила:

— Ну, впрочем, что человек, что волк — никто не может жить один. Всякому хочется опереться на кого-то время от времени. Или я неправа?

Да, "железный кулак в мягкой перчатке" — это было точно про Хоро.

В ответ на улыбку Хоро Лоуренс кивнул и тоже встал.

— Однако тебя явно не стоит недооценивать.

Видимо, Хоро имела в виду то, как Лоуренсу удалось распалить Нору. Впрочем, если бы он даже на такое был неспособен, как вообще ему удалось бы столько лет быть торговцем?

— Разумеется. Будь осторожна, а то я как-нибудь и тебя распалю.

— Хе-хе-хе, буду ждать с нетерпением.

Хоро улыбнулась, словно действительно в предвкушении. И Лоуренс тут же понял, что если кого-то и распалят, то именно его. Вслух он этого не сказал, но, едва зашагал прочь, как Хоро пристроилась рядом, хихикая без передыху. Похоже, она и эту его мысль уловила.

— Но сейчас единственное, что мы можем, — это постараться сделать все так, чтобы потом мы смеялись все вместе, — произнес он.

— Достойное замечание. Однако...

Хоро замолчала посреди фразы. Лоуренс повернулся к ней — лишь чтобы обнаружить у нее на лице озорную улыбку.

— ...не лучше ли будет, если в итоге будем смеяться только мы вдвоем?

Предложение было соблазнительным, но все же Лоуренс предпочел бы, чтобы смеялись все трое.

— Ты и вправду добряк, — заявила Хоро.

— А что, нельзя?

— Да можно, конечно.

Затем, дружно рассмеявшись, двое отправились по улицам города.

Дорога, что открывалась перед Лоуренсом, не была залита светом, но по крайней мере идущее рядом с ним существо он видел отчетливо.

Контрабанда обязательно пройдет удачно.

Хотя никаких оснований верить в это у Лоуренса не было, он все-таки верил.

* * *

— Я Мартин Либерт из Гильдии Ремарио.

— Я Лоуренс. Моя спутница Хоро.

— А, а я... я Нора Арендт.

Ворот в церковный город Рубинхейген вело много. Трое представились друг другу, стоя на площади близ северо-восточных ворот.

Колокол еще не возвестил открытие рынка, утренний воздух был свеж и приятен, площадь, хоть и была все еще усеяна мусором после минувшего дня, выглядела довольно красиво.

Впрочем, из всей компании лишь Хоро наслаждалась городскими видами. Остальные трое были слишком напряжены.

Контрабанда золота в Рубинхейген каралась очень сурово, вплоть до дыбы и четвертования. Будь обстановка нормальной, они бы много раз убедились и переубедились, что никаких неприятных сюрпризов их не ждет, но, увы, сейчас это было невозможно.

Слишком многие желали разорвать и сожрать Гильдию Ремарио. Даже разоренная гильдия владела землями, домами, долговыми бумагами — и все это можно было продать и обратить в деньги.

Заимодавцы с нетерпением ждали, когда же подойдут крайние сроки уплаты долгов, так что Гильдия Ремарио должна была провернуть контрабанду как можно быстрее.

Именно поэтому Нора забрала своих овец из церкви сразу после заутрени и тут же направилась на встречу с остальными. Конечно, она не ожидала, что участвовать будет кто-то еще, кроме Лоуренса, и была удивлена, услышав название Гильдии Ремарио, но свои сомнения оставила при себе. Похоже, она была готова сделать то, что от нее требовалось.

— Что ж, идемте. Наше дело — словно свежая рыба на кухне, — проговорил Либерт. "Если не сделаешь быстро — оно испортится", — мысленно закончили сравнение остальные.

Либерт был тем человеком, которого отрядил для участия в контрабанде Ганс Ремарио. Лоуренс не возражал; конечно же, Хоро и Нора тоже были не против.

Не возбудив особого любопытства у сонно зевающих стражей, они прошли через ворота и без приключений покинули Рубинхейген.

Лоуренс был в своем обычном одеянии торговца; Либерт предпочел дорожное платье, какое городские торговцы надевают, выезжая поохотиться; Хоро вновь предстала монахиней, ну а Нора выглядела как всегда.

Однако ни Лоуренс, ни Либерт не взяли свои повозки. Либерт ехал верхом на коне, Лоуренс, подсадив Хоро на другого коня, вел его под уздцы. Дорога впереди лежала очень плохая, и повозки их бы только задержали.

Нора со своими семью овцами и пастушьим псом Энеком вела всю группу на северо-восток, в сторону Рамторы.

* * *

Дорога была совсем как та, что вела из Поросона, — она не пользовалась любовью путников, и четверка за целый день не встретила ни души.

Разговоров они тоже не вели, так что единственными звуками, доносившимися до их ушей, были лишь звон колокольчика Норы да блеяние овец.

Что-то напоминающее беседу началось лишь к закату, когда Нора остановилась на привал, а Либерт с ней не согласился. У Либерта были чуть раскосые глаза и гладкие светлые волосы, и в целом он казался типичным юным торговцем, которому доверили важное дело и который был от этого в восторге. Сейчас он принялся нервно требовать, чтобы до привала группа прошла еще вперед.

Однако Либерту не хватало опыта дороги. Как только Лоуренс разъяснил ему, как работают пастухи и насколько опасно двигаться ночью, Либерт оказался на удивление сговорчив. Возможно, он и нервничал, но, по крайней мере, он не был безмерно упрям.

А когда Либерт искренне извинился, Лоуренс решил, что, скорее всего, в обычной обстановке это хороший человек.

— Прошу прощения. Это все нервы, я думаю.

В руках Либерта сейчас была судьба Гильдии Ремарио. Под одеждой он надежно укрывал письмо, по которому ему должны были передать золото на шестьсот румионов. Даже Ремарио, его господин, сейчас, должно быть, молитвенно сжимал руки у себя в Рубинхейгене.

— Что ж, у тебя ведь, в отличие от меня, сейчас целая гильдия на плечах. Понятно, что ты нервничаешь, — заметил Лоуренс. Либерт с облегчением улыбнулся.

Ночь прошла спокойно, настало утро.

Многие горожане считают утреннюю трапезу роскошью и не завтракают вообще — но те, кто живет дорогой, привыкли есть по утрам.

Именно поэтому, когда четверка двинулась в путь, все, кроме Либерта, на ходу жевали лепешки и вяленое мясо.

Вновь остановились они незадолго до полудня.

Они стояли на вершине холма. Дорога у них под ногами шла на восток и, взбежав на следующий холм, сворачивала к югу. Все вокруг зеленело травой — сплошной ковер, куда ни глянь. Для овец тут был рай.

Однако дорога сворачивала прочь от места их назначения. К северу у самого горизонта едва виднелась зеленая полоска леса, а на западе, там, где она кончалась, можно было различить скалистые кручи.

Четверке предстояло пройти между горами и лесом, по лугам, где не ступала нога путешественника и не проезжало колесо повозки.

По одну сторону этих лугов лежали скалы, настолько крутые и иззубренные, что по ним и пешком не пройдешь, по другую — густая, зловещая чащоба, куда не отваживались соваться даже отряды рыцарей. Именно через эти луга проходил кратчайший путь в Рамтору.

Никто в здравом уме не решился бы отправиться этим путем — при всей видимой простоте он был невыразимо страшен. Хоро, конечно, фыркала при упоминании слухов о языческих колдунах, призывающих волков, но все же эти слухи трудно было вытряхнуть из головы.

Если им не удастся добраться в целости до Рамторы, а потом, уже с золотом, вернуться в Рубинхейген — ни у кого из четверых нет будущего. Они переглянулись и, поняв друг друга без слов, разом кивнули.

— Если мы наткнемся на волков, не бойтесь. Мы пройдем целыми и невредимыми, — произнесла Нора; голос ее сейчас звучал на удивление решительно и успокаивающе; Хоро, впрочем, не нашла это забавным.

Уж конечно, волчице Хоро Мудрой было что высказать. Когда Лоуренс встретился с ней глазами, она едва заметно ухмыльнулась, но тут же вновь приняла серьезный вид.

— Да пребудет с нами Господь, — вознес молитву Либерт.

Остальные последовали его примеру.

* * *

Погода стояла прекрасная.

Время от времени холодный ветерок обдувал щеки путников, но на ходу это почти не замечалось.

Теперь впереди шла Нора, и Либерт ехал рядом с ней; за ними шли семь овец; и замыкал процессию Лоуренс, ведущий под уздцы лошадь Хоро.

Чем дальше на север они шли, тем ближе подходили горы, отдавливая их к опушке леса. От гор приходилось держаться подальше, чтобы лошади не поранились на камнях. Однако чем ближе к мрачному лесу они подходили, тем более зловещим он казался.

Лоуренсу показалось, что он слышит вдалеке волчий вой; впрочем, он был не уверен.

— Эй.

— Хмм?

— Как ты думаешь, волки доставят нам хлопот? — понизив голос, спросил он.

— О, как все плохо. Они нас уже окружили.

Даже от столь очевидной шутки у него перехватило дыхание на какое-то мгновение.

Хоро беззвучно хихикнула.

— Твою безопасность я обещаю. Про других — не могу сказать.

— Нам обязательно нужно, чтобы целыми вернулись все.

— Но я вправду не могу сказать. Лес от нас по ветру; если там есть волки, они давно уже нас почуяли и начали точить клыки.

Внезапно у Лоуренса возникло ощущение, что что-то наблюдает за ними из леса.

Вдруг до него донесся топот лап. Вздрогнув, он обернулся на звук — но то был лишь Энек, черным пушистым пятном промчавшийся мимо.

Энек гнался за двумя отбившимися от стада овцами.

— Умный пес, — проговорил Лоуренс.

Ничего особого он не имел в виду, но Хоро раздраженно фыркнула.

— Если ты лишь наполовину умный, это только приближает смерть, — заметила она.

— ...Что ты имеешь в виду? — спросил Лоуренс. Ему не хотелось бы, чтобы их разговор услышал Либерт или Нора, так что он понизил голос.

Хоро, возвышаясь над ним на лошади, смотрела кисло.

— Этот пес — он знает, кто я.

— Знает?

— Спрятав под одеждой уши и хвост, можно обмануть людей, но не собак. С нашей первой встречи он все время поглядывает на меня, и это бесит.

Лоуренс уже замечал, что Энек время от времени смотрит на них, но он не мог понять, почему.

— Но что меня вправду бесит, — уши Хоро под капюшоном дернулись; похоже, она действительно была в ярости, — это его глаза. По ним видно, что он думает: "Только попробуй тронуть овец. Я тебе глотку перегрызу".

Лоуренс криво улыбнулся, словно говоря: "Не может быть". Но, наткнувшись на холодный взгляд Хоро, испуганно вздрогнул.

— Ничто не злит меня сильнее, чем пес, который не знает, где его место, — заявила она, отвернувшись.

Похоже, волки и собаки — такие же заклятые враги, как вороны и голуби.

— Как бы там ни было, я волчица Хоро Мудрая. Я не поддамся на выходки обычной шавки, — сердито нахмурившись, заявила Хоро. Удержаться от смеха было почти невозможно.

Однако, понимая, что если Хоро рассердится еще сильнее, ему придется туго, Лоуренс все же подавил смешок.

— Да конечно, этот пес тебе не ровня. Ты сильнее, умнее, и мех у тебя на хвосте красивее.

Это была очевидная лесть, но последний комплимент, похоже, подействовал.

Уши Хоро под капюшоном встали торчком, на лице расплылась гордая улыбка, которую скрыть Хоро не удалось, как она ни старалась.

Хихикнув, она произнесла:

— Похоже, ты научился, как надо говорить.

И правда, Лоуренс теперь понимал, как следует обращаться с Хоро; но, разумеется, говорить это он не стал и лишь склонил голову в полупоклоне.

Постепенно трава под ногами стала редеть, земля сменилась желтой глиной.

Горы подошли совсем близко, они напоминали штормовое море.

Путники продолжали идти прежней дорогой (хоть она и недостойна была зваться дорогой — особенно когда путь преграждали толстые корни деревьев, через которые приходилось перелезать).

Теперь в ушах у них стоял непрерывный шум ветра в ветвях деревьев.

Они шли и шли, пока второй день путешествия не подошел к концу — без происшествий.

По словам Норы, если они продолжат свой путь завтра на рассвете, то достигнут Рамторы днем. Иными словами, они пройдут более чем вдвое быстрее, чем если бы шли безопасной дорогой. Их нынешний путь был короче где-то в три-четыре раза. Если его как следует расчистить, торговать с Рамторой станет совсем просто. Вспоминая оставшуюся позади часть пути, Лоуренс вдруг осознал, что волков они так ни разу и не встретили. Здесь вполне можно было бы проложить нормальную дорогу.

Но, конечно, такая дорога сделает Рамтору куда более уязвимой для нападения. Едва ли Рубинхейген смирится с тем, что языческий город живет буквально под боком. Такого, однако, не происходило; можно было заподозрить, что Рамтора платит Рубинхейгену, чтобы те не прокладывали эту дорогу. В конце концов, где власть, там и мздоимство.

После безвкусного ужина Лоуренс, потягивая прихваченное Либертом вино, сидел на земле и думал. Поговорить было не с кем, и он оказался предоставлен самому себе.

Хоро уже прикончила свое вино и сейчас, приклонившись к Лоуренсу и завернувшись в одеяло, безмятежно спала. Либерт, утомившийся от непривычного путешествия, дремал у костра.

Оглядевшись, Лоуренс увидел Нору; та сидела чуть поодаль от костра и гладила Энека, лежащего головой у нее на коленях. Очевидно, она не подходила близко к костру, чтобы ее глаза не слишком привыкли к свету, иначе, если что-то произойдет, ей придется труднее.

Похоже, Нора почувствовала взгляд Лоуренса — она тоже повернулась к нему.

Затем она опустила глаза на свои колени, снова взглянула на Лоуренса и улыбнулась.

Почему она улыбается, Лоуренс понял не сразу — лишь после того, как сам посмотрел вниз.

Хоро беззаботно храпела, положив голову Лоуренсу на колени. Нора явно увидела сходство, потому и улыбнулась.

Лоуренс, однако, погладить Хоро по голове боялся. Волчица у него на коленях была куда страшнее Энека.

Он снова опустил глаза на Хоро, такую милую и невинную во сне, и соблазн погладить ее усилился. Уж конечно, никакого вреда не будет, если он последует примеру Норы с Энеком.

Либерт спал, а Нора, гладя Энека, одновременно следила за овцами.

Лоуренс поставил на землю грубо выдолбленную деревянную чашку, которую держал в руках, и медленно потянулся к голове Хоро.

Он уже гладил ее прежде, и много раз, но именно сейчас это действие стало казаться ему едва ли не священным.

Его рука задрожала. А затем —

— !..

Хоро рывком подняла голову.

Лоуренс поспешно убрал руку; Хоро окинула его настороженным взглядом, но тотчас переключила свое внимание на что-то другое. Лоуренс подивился, что происходит, но тут же заметил, что Нора вскочила на ноги. Энек стоял рядом с ней, оскалив зубы.

Он огляделся, но повсюду было одно и то же — лишь непроглядная чернота леса.

— Господин Лоуренс, назад! — внезапно крикнула Нора, и торговец, не задумываясь, попытался сделать что было сказано, но что-то вцепилось в него и не давало двигаться.

Обернувшись, Лоуренс обнаружил, что это была всего лишь Хоро, которая держала его за рукава. Он уж собрался было потребовать, чтобы она его отпустила, но тут Хоро пристально посмотрела ему в глаза. Насколько он мог предположить, взгляд этот означал примерно вот что: "Не слушай девчонку и держись у меня за спиной".

Поскольку Хоро явно терпеть не могла Нору, а Лоуренс опасался ей перечить, то, как только Хоро поднялась на ноги, Лоуренс встал позади нее.

Нора тем временем была полностью поглощена своим делом: колокольчиком на посохе она командовала Энеком, который носился кругами вокруг сонных овец, сбивая их в кучу и сгоняя поближе к костру. Затем она похлопала по плечу спящего Либерта и, наконец, подбросила в костер несколько поленьев.

Двигалась она сейчас проворно и хладнокровно; ее неуклюжие манеры, когда она общалась с другими людьми, видимо, были сродни неуклюжести Лоуренса, когда ему приходилось говорить о чем-то, кроме торговли.

Либерт наконец-то проснулся и, сразу ощутив всеобщее напряжение, принялся вместе с Хоро и Норой вглядываться в черноту леса в поисках волков.

Затем он сделал несколько шагов назад, стискивая что-то у себя на груди — несомненно, письмо стоимостью в шестьсот румионов, — и встал позади оскаленного, вздыбившего шерсть Энека.

Теперь, когда все были готовы к обороне, слышалось лишь тревожное блеяние овец, хриплое дыхание Энека да треск веток в костре.

Черный лес не издавал ни звука. Луна скрылась за облаками, ветер стих. Будучи простым торговцем, Лоуренс вообще не чувствовал, что за деревьями что-то прячется.

Но Нора, Энек и Хоро по-прежнему стояли неподвижно, всматриваясь во тьму.

Мало ли, может, они смотрят на какого-нибудь сома, плавающего в темном озере.

Странно, но он не слышал ни намека на волчий вой. Волки нападали на Лоуренса во время его странствий не раз, и всегда перед нападением раздавался вой. А сейчас не доносилось ни звука.

Он подивился, а есть ли там волки на самом деле.

Время тянулось изнуряюще медленно.

Лая тоже не было. Единственной причиной, по которой Лоуренс оставался напряжен и сосредоточен, была Хоро — ей он полностью доверял, а она по-прежнему была воплощением серьезности.

Либерт, для которого Нора и Хоро были простыми девушками, — совсем другое дело.

Его побледневшее от страха лицо снова обрело румянец, и он принялся оглядываться по сторонам с явным сомнением.

Едва он раскрыл рот, как наконец-то картина перестала быть неподвижной.

Зажав свой посох под мышкой, Нора потянулась левой рукой к рожку, что висел у нее на поясе. Хоро, увидев это движение, недовольно нахмурилась — видимо, волки не любят звук пастушьего рожка.

Волки заявляют о своем присутствии воем, медведи обдирают кору с деревьев; пастухи же для этого дудят в рожок. Никакой зверь не способен издать этот долгий, протяжный свист — он всегда означает, что здесь пастух.

Звук рожка разнесся во тьме и канул в ночную чащу. Если поблизости и впрямь были волки, теперь они знали, что им противостоит опытный пастух.

И все же — никакого воя. Враг продолжал молчать.

— ...Мы их отогнали? — неуверенно вопросил Либерт.

— Не знаю... но, по крайней мере, они, кажется, немного отошли.

Услышав столь расплывчатый ответ Норы, Либерт нахмурил брови; но, увидев, что Энек перестал скалить зубы и принялся сгонять овец, он уверился, что явной опасности больше нет.

Возможно, он решил, что зверь лучше всего понимает другого зверя.

— Здешние волки всегда такие. Они почти никогда не воют и еще ни разу не напали — только смотрят...

Юный работник Гильдии Ремарио при этих словах Норы побледнел, точно она говорила о мертвецах, что возвращаются к жизни и вылезают из своих могил. Похоже, Либерт был более робким, чем казался.

— Странновато, что они даже не воют, — пробормотала Хоро, все еще вглядываясь в лесную глубь. Либерт посмотрел на нее недоверчиво — она же обычная городская девушка, даже не пастушка, что она может знать о волках?

Не то чтобы у Либерта был особенно плохой характер — так думали и вели себя многие горожане; но все же подобные измышления действовали Хоро на нервы.

— Среди волков может быть нечто. Например, призрак путника, умершего где-то здесь.

Лицо Либерта стало белым, как мел. Хитроумная волчица нашла, чего он больше всего страшится, и ужалила.

— Однако...

Прекратив терзать бедного ягненка, Хоро потянула Лоуренса за рукав. Теперь голос ее был настолько тих, что Лоуренсу пришлось наклониться, чтобы быть вровень с ней.

— ...я лишь наполовину шутила. У меня плохое предчувствие.

Это было не простое путешествие. Четверым необходимо было добраться целыми и невредимыми в Рамтору и обратно. Если их постигнет неудача, то, сбегут они или покорятся судьбе, Лоуренс как торговец в любом случае умрет.

Он кинул на Хоро мрачный взгляд, словно говоря: "Не пугай меня своими глупыми историями", — но та лишь рассеянно оглядывала лес.

Похоже, она не шутила.

— Хмм, кажется, у нас кончаются дрова, — весело произнесла Нора, видимо, стараясь развеять общее напряжение. Лоуренс согласился; Хоро наконец отвернулась от леса и кивнула. Либерт тоже кивнул, но, скорее, просто за компанию.

— Давайте я схожу наберу сушняка, — предложила Нора, явно уверенная в своем ночном зрении.

Лоуренсу не хотелось отправлять ее одну.

— Я помогу.

— И я тоже, — присоединилась Хоро.

Ничего не смысля в кострах, Либерт до того и пальцем не пошевелил, чтобы поддержать огонь, но сейчас ему, должно быть, было очень неловко.

— Я... я тоже помогу! — заявил он и откашлялся; он явно боялся остаться один.

Хоро неприятно ухмыльнулась.

Вся четверка направилась в лес, чтобы набрать веток и сучьев для костра. Лоуренс подивился, только ли в его воображении все вокруг дышит чем-то звериным.

Однако больше никаких происшествий не было, и остаток ночи прошел спокойно.

* * *

Когда взорам путников наконец предстала Рамтора, Лоуренс испустил вздох неподдельного облегчения.

Глухая чащоба справа, иззубренные скалы слева — последний отрезок их пути напоминал какой-то бесконечный проулок.

Однако Лоуренс облегченно вздохнул не потому, что этот проулок наконец закончился. Прежде ему доводилось ходить и гораздо худшими путями. Нет, облегчение принесло то, что наконец пропал тот странный взгляд, который преследовал Лоуренса всю минувшую ночь.

Лоуренс знал, что это не было лишь плодом его воображения, потому что Хоро и Нора тоже были все время настороже. В лесу, что разделял Рубинхейген и Рамтору, явно обитало нечто — нечто, чего страшились даже рыцарские отряды.

Так или иначе, путь до Рамторы был пройден успешно, а значит, можно будет пройти без происшествий и обратно. Лоуренс по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, но с ними была Нора, которая ходила этим путем много раз, и на нее не нападали. Если положиться на ее пастушеское мастерство — а также на Хоро, — все как-нибудь образуется.

Сейчас от них требовалось лишь взять золото.

Лоуренс задумчиво провожал взглядом направляющегося в город Либерта — заявляться в Рамтору всей компанией было ни к чему.

— Надеюсь, все пройдет хорошо, — произнесла Нора, явно имея в виду задачу Либерта.

До сих пор все, что они делали, было абсолютно законным, так что тревожиться было не о чем; но упоминать это едва ли стоило.

— И я тоже, — кивнул Лоуренс и улыбнулся. Своей лучшей деловой улыбкой он воспользовался при этом не без умысла.

Нора просто поддерживала беседу.

Но в сердце Лоуренса царили дурные предчувствия и чувство вины.

Он боялся, что Нора не понимает в полной мере, что их ожидает в случае неудачи. Именно ей, пастушке, будет грозить наибольшая опасность, когда они будут проходить досмотр.

Золото во время досмотра будет спрятано в желудках овец. Если какая-то из овец случайно отрыгнет кусочек золота, отвечающего за нее пастуха ждет быстрая кара.

В то же время Либерт и Лоуренс, если будут молчать, смогут спокойно пройти.

Рисковали они совершенно по-разному. Интересно, понимает ли она это, думал Лоуренс.

Он смотрел, как Нора следит за стадом. Время от времени она поглаживала Энека, когда он подбегал к ней, выполнив ту или иную команду. Торговец чувствовал, что ему просто необходимо убедиться, что Нора понимает, какая опасность ей грозит.

Непохоже было, чтобы она отдавала себе отчет, насколько хуже может прийтись ей, чем остальным из четверки.

Если так, воспользоваться ее невежеством было не лучше, чем смошенничать. При этой мысли Лоуренс почувствовал, как совесть комом давит ему на желудок.

Если Нора узнает, что на нее падет вся тяжесть наказания, если ее поймают, она может отвернуться от них, отказаться помогать. Этого нельзя было допустить. Поэтому Лоуренс молчал.

— Да, я тут подумала... — вдруг произнесла Нора и тем самым вывела Лоуренса из состояния задумчивости.

Однако, подняв голову, он обнаружил, что обращается Нора не к нему.

Смотрела она на Хоро; та выдрала большой пук травы и теперь рассеянно с ним игралась.

— Госпожа... Хоро, то есть... — произнеся имя, Нора заколебалась — возможно, набиралась храбрости, чтобы продолжить говорить.

Лоуренс замечал уже несколько раз, что Нора пытается завязать беседу с его спутницей, но та всякий раз отвечала коротко и резко; потому Нора сейчас и колебалась.

Мысленно Лоуренс ее подбодрил; но слова, вырвавшиеся у нее изо рта в следующую секунду, его изумили.

— Ты... ты много знаешь о волках?

Какое-то мгновение Лоуренс был потрясен, но Хоро — хитроумная волчица — ничуть не изменила выражение лица. Она лишь склонила голову вбок и с любопытством посмотрела на Нору.

— Э, то есть... просто, ну, вчера ночью ты так быстро заметила волков, и я...

Ее голос увял; возможно, она подивилась про себя, не была ли Хоро тоже пастушкой. Будь так, это была бы встреча двух белых ворон — двух пастушек; уж конечно, у них нашлось бы о чем поговорить.

Но неприступное поведение Хоро оставляло мало возможностей завязать разговор.

— Что? Я просто их заметила, вот и все.

— А, вот как...

— Я что хочу сказать, от мужчин обычно никакого проку, — с озорной улыбкой добавила Хоро и кинула взгляд на Лоуренса; тот лишь пожал плечами. — Ты не согласна?

— Эмм, я, я не...

— Пфф. Так ты думаешь, ты можешь положиться вот на это? — и Хоро тычком руки указала на что-то. Нора проследила за ее рукой глазами...

...и встретилась взглядом с Лоуренсом.

Нора отвернулась, явно не зная, куда деть глаза. Хоро спросила вновь; пастушка, словно прося прощения, жалобно взглянула на Лоуренса и что-то прошептала в ответ (Хоро к этому времени подошла совсем близко).

Судя по тому, как бесстыдно осклабилась волчица, можно было догадаться, что это был за ответ.

Наблюдая за ними обеими, Лоуренс понял, что сейчас их разговор станет совсем дурацким.

Он замахал рукой, всем видом показывая, что признает свое поражение, и обе девушки рассмеялись.

— В первую очередь, не странно ли спрашивать меня, путешествующую наедине с мужчиной, много ли я знаю о волках?

На взгляд Нора казалась старшей из двух девушек, но Хоро, едва заговорив, тут же завладела нитью беседы. Уперев одну руку в бедро, она указала пальцем другой куда-то вверх, невероятно походя в этот момент на священника, читающего проповедь.

— Конечно же, ответ очевиден! Ибо...

Ибо? Нора с любопытством потянулась вперед.

— Ибо! Едва на землю опускается ночь, как является волк — волк, привлеченный этим беспомощным, очаровательным кроликом! Вне всяких сомнений, ты согласишься, что кролик, еженощно пожираемый волком, просто не может ничего не знать о волках!

Сперва Нора просто смотрела, разинув рот, но быстро поняла, что имелось в виду. Покраснев как рак, она переводила взгляд с Хоро на Лоуренса и обратно; затем в полном смущении она опустила очи долу.

Хоро хихикнула.

— Что за очаровательное поведение. Но нет — верен был мой первый ответ, — весело заявила она. Нора заалела до самых ушей и отвела взгляд, словно вспомнив что-то.

Затем она, казалось, еле слышно охнула.

— По правде сказать, это мой спутник больше похож на кролика. Если бы я оставила его одного, он бы, наверно, помер от одиночества, — прошептала Хоро пастушке на ухо, но достаточно громко, чтобы Лоуренс услышал. Он горько улыбнулся Хоро; но что ранило сильнее всего, так это доверчивый кивок Норы.

Можно подумать, он и впрямь выглядел кроликом со стороны.

— Ну, словом, я тогда просто случайно заметила волков.

Вообще-то этот вывод был не очевиден, но Хоро успела уже достаточно запутать Нору, так что та поверила. Взявшись руками за щеки (теперь они были уже не такими красными, как недавно), она кивнула.

Затем, сделав глубокий вдох и, похоже, полностью справившись с волнением, она сказала:

— На самом деле я думала, что ты тоже пастушка, госпожа Хоро.

— О, это потому что я быстро заметила волков?

— Ну, и поэтому тоже, — кивнула Нора и посмотрела на своего черного спутника, который отдыхал от работы, пока его хозяйка беседовала. — Но в основном потому что Энек рядом с тобой ведет себя по-другому.

— Мм, вот как? — Хоро, которой хватало нахальства свободно извлекать наружу свой хвост, когда она была уверена, что ее за этим не поймают, невозмутимо улыбнулась и, скрестив руки на груди, повернулась к Энеку. — Трудно сказать, когда речь идет о собаке, но я рискну предположить, что он в меня влюбился.

Словно услышав эти слова, Энек оглянулся на Хоро, затем вскочил и снова побежал заниматься овцами.

В то же время его хозяйка была поражена словами Хоро до глубины души.

— Ч-что? Э, ты хочешь сказать, Энек?..

— О, ну, печалиться не о чем. Любой самец слишком много о себе возомнит, если его слишком баловать. Я понимаю, что он тебе очень дорог, но из-за этого он лишь знает, что твое внимание ему всегда обеспечено. Ошибки быть не может: он обязательно будет искать кого-то еще, с кем повеселиться. Каким бы вкусным ни был хлеб, иногда тебе хочется супа.

Явно впечатленная хитроумным доводом Хоро, пастушка кивнула; возможно, она даже сочувствовала Энеку.

— Можно и по-другому сказать: иногда нужно проявлять строгость. Это хороший поводок.

Нора убежденно кивнула, словно ей только что всучили прописную истину, но тут же позвала Энека по имени и села на корточки, чтобы его приласкать.

Пес подбежал и ткнулся головой ей в колени; Нора подняла голову и с улыбкой взглянула на Хоро.

— Если он когда-нибудь с кем-нибудь заведет роман, я буду иметь это в виду.

— Вот и ладно.

Оклеветанный Энек гавкнул, но Нора обняла его обеими руками, и вскоре он успокоился.

— Но думаю, я буду его баловать, сколько могу, — сказала Нора и поцеловала Энека между свисающих ушей.

Хоро смотрела на нее, на губах у нее играла легкая улыбка.

Странная это была улыбка, чуть смущенная и вообще не подходящая к ситуации. Лоуренс понял это, когда Хоро повернулась к нему.

— Потому что... удастся нам наше дело или провалится, в любом случае я не буду больше работать пастухом, — тихо произнесла Нора, не выпуская Энека. И совершенно ясно было, что она прекрасно понимает, что происходит, и готова действовать соответственно.

Она осознавала и свое положение, и возможные последствия.

Лоуренс беспокоился зря.

Возможно, Нора и казалась хрупкой; но она выжила, когда ее выставили из богадельни, и вынесла затем все невзгоды, выпавшие на ее долю. Она вовсе не была какой-то изнеженной дочкой аристократа.

В то же время Лоуренс по-новому зауважал Хоро.

Она разглядела опасения Лоуренса и, перехватив нити разговора с Норой, с легкостью вытянула из нее слова, которые показали, что на самом деле девушка готова ко всему.

Это объясняло и смущенную улыбку Хоро.

Лоуренс подумал, что, возможно, заявление Хоро, что от мужчин никакого проку, не так уж далеко от истины.

Он прикрыл глаза, признавая свое поражение, и растянулся на траве, чтобы поспать.

Осенний воздух был довольно холоден — все-таки приближалась зима, — но рассеянные по небу облака казались теплыми.

Провезти золото удастся.

Лоуренс пробормотал эти слова себе под нос, чтобы приободриться. Овца, подошедшая к нему, заглянула сверху ему в лицо.

Некоторое время спустя вернулся Либерт; его конь шел ленивой рысцой.

Когда человек имеет при себе большую сумму денег, всякий встречный кажется ему вором; но Либерт, видимо, благодаря своему положению доверенного лица торговой гильдии из большого города, был невозмутим.

Он извлек мешочек с кусочками золота — размер его был таков, что его как раз можно было держать одной рукой, — и, после того как все остальные рассмотрели содержимое мешочка, убрал его под одежду и похлопал по этому месту рукой.

— Теперь нам остается только добраться вместе с этим обратно и скормить его овцам в нужный момент, — сказал он, словно желая подчеркнуть, что настоящие трудности еще впереди. — Затем, когда мы проведем овец через ворота, их у нас примут, как мы договаривались. Все согласны?

— Согласны, — кивнула Нора.

Либерт повернулся туда, куда им предстояло идти.

— Что ж, в путь. Нас ожидает золотое будущее.

И маленький отряд вновь углубился в "проулок" между горами и лесом.

* * *

На следующее утро Лоуренса разбудило ощущение чего-то холодного на лице.

"Опять меня овца лижет?" — подивился он; но перед глазами его было лишь свинцовое небо. Похоже, скоро предстояло заморосить осеннему дождю.

И Лоуренс замерз. Подняв голову с древесного корня, который у него был вместо подушки, он обнаружил, что костер потух. Чтобы не заставлять всех бодрствовать, когда заснет Нора, а дать поспать хоть немного, Нора должна была перед сном разбудить кого-то одного, и этому одному предстояло поддерживать огонь. Сегодня ночью этим человеком был Либерт, но он безмятежно сопел, сжимая дрова в руках.

Это было настолько глупо, что Лоуренс даже сердиться не мог.

— ...Ммф.

Поднявшись с земли и сев, Лоуренс, похоже, разбудил Хоро, с которой спал под одним одеялом.

Не удостоив Лоуренса даже "добрым утром", Хоро взглянула на него испепеляюще и вырвала одеяло.

"Если ты уже проснулся, то обойдешься без него", — похоже, она рассуждала примерно так.

Если он начнет спорить, Хоро, скорее всего, разозлится всерьез, так что, хотя для него это было рановато, Лоуренс заставил себя встать. Нужно было сунуть в костер полешко. Овцы сбились в кучку, чтобы защититься от холода, и оставшийся без дела Энек дремал, приютившись подле своей любимой хозяйки. Лоуренс потянулся до скрипа в суставах и сунул в костер полено, устало поглядывая на уютно устроившегося Энека.

Когда сухое дерево затрещало в занявшемся огне, Энек начал зевать. Лоуренс улыбнулся: Энек сейчас напомнил ему Хоро.

Но было по-прежнему холодно, как будто разом наступила зима.

Чтобы понять причину, достаточно было взглянуть на небо. До Рубинхейгена четверка должна будет добраться к середине следующего дня, и Лоуренс желал бы, чтобы до того времени все оставалось, как есть.

Но небеса вряд ли будут ждать. Лоуренс огорченно фыркнул. Скорее всего, дождь начнется еще до полудня, а уж до вечера — наверняка.

Деревья в лесу были достаточно густые, чтобы под ними можно было укрыться, но из-за овец это едва ли удастся. И от леса веяло чем-то зловещим. Лоуренс леса не боялся, но и провести там ночь не стремился. Его опушки в качестве укрытия от дождя было вполне достаточно.

Лоуренс думал об этом, глядя на разгорающийся костер, когда на спину ему что-то навалилось.

Не успел он обернуться, как по соседству показалось знакомое лицо.

То была Хоро; на щеке у нее все еще оставался отпечаток древесного корня, на котором она спала.

— Здесь теплее.

Лоуренс был не настолько скромен, чтобы понять эти слова лишь в прямом смысле.

Хоро накинула одеяло Лоуренсу на спину и, накрывшись сама, нарочито свернулась калачиком и прильнула к нему. Стащить у него одеяло — это была, конечно, замечательная идея; но, возможно, она решила, что перестаралась. В конце концов, холод и голод были вечными спутниками любого путешественника.

Но поскольку Хоро не произнесла слов извинения, Лоуренс не стал говорить, что прощает ее.

Он пошевелил угли палкой и кинул ее в костер.

— Да, кстати, — небрежным тоном сказал он. — По-моему, ты говорила, что умеешь предсказывать погоду?

— Угу. Сегодня после полудня будет дождь, — сонно отозвалась она.

— Это любой мог бы сказать, только на небо посмотрев, — поддразнил Лоуренс.

Вместо того чтобы рассердиться, Хоро легонько боднула головой его плечо.

— Жаль, что мы не можем сесть на коней и добраться до города еще до дождя. Как ты насчет картофельного супа? Разогретого на очаге.

— Не возражаю. А еще...

— Хвост расчесать, да? — Лоуренс понизил голос еще сильнее.

Хоро издала вздох и кивнула.

— Побыстрее бы добраться до постоялого двора. Только...

Она уныло взглянула на небо.

Холодный ветер трепал ей челку, и Хоро прищурилась, словно защищая от ветра свои длинные ресницы.

— Будет дождь. Не хотела я этого.

И тут Лоуренс вспомнил. Когда он познакомился с Хоро, ее считали богиней урожая в богатом краю. Крестьяне ненавидели холодные дожди в сезон урожая, и поэтому, хоть Хоро и была сейчас далеко от полей, такая погода ей тоже нравиться не могла.

Конечно, у самой Хоро едва ли оставались хорошие воспоминания о тех полях — многое из произошедшего было тому виной, — но все же она была богиней урожая.

Однако не нужно быть богом урожая, чтобы испытывать отвращение к холодному дождю. А в худшем случае дождь будет еще и со снегом.

От одной мысли об этом Лоуренсу стало холодно, и он быстренько сунул в костер еще один сук.

Прошло немного времени, и проснулись остальные.

Но кое-чего Лоуренс не сознавал.

Хоро никогда и ничего не говорила просто так.

К оглавлению

Глава 6

Они шли вперед, и с каждым выдохом за ними тянулись белые облачка. Когда такое облачко обдувало щеки, на какое-то мгновение это приносило тепло; но скоро щеки замерзли, и каждый выдох отдавался болью.

Небеса все мрачнели, пока наконец их терпение не иссякло, и вскоре после полудня сверху посыпалась холодная морось, словно кто-то строгал гигантский кусок льда. Лицо Лоуренса настолько задубело, что он думал, уж не замерзло ли оно в буквальном смысле; но всякий раз, когда воздух снаружи попадал под одежду, Лоуренс ощущал приятную прохладу.

Они бежали — люди, кони, овцы и пес.

За ними следили глаза, много глаз. Чье-то присутствие нависало.

Но как бы внимательно ни вглядывались и ни вслушивались бегущие — ни единого звука не доносилось из леса, ни пятнышка шерсти не показывалось из-за деревьев. И в конце концов погода и постоянное напряжение притупили их способность беспокоиться о волках.

И нечто словно только этого и ждало.

Даже Хоро что-то заметила, когда волки уже были повсюду.

— Энек! — прозвенел голос Норы, и ком черного меха и белого дыхания метнулся к стаду, чтобы подогнать отстающих овец.

Овцы пустились бегом, но они не могли отличить собачий лай от волчьего воя, который раздался вдруг, словно передразнивая Энека.

Все было ясно. Вой доносился откуда-то справа, с горного склона; стоящий там волк пытался приманить овец. А вот слева, из леса, воя по-прежнему не было — путники слышали лишь топот лап и дыхание.

Четверка мчалась по самому краю зарослей кустов и папоротников. Лоуренс и Хоро скакали на коне вдвоем; Либерт тоже мчался верхом. Нора, чья челка налипла на лоб от дождя и пота, с помощью посоха и Энека управляла стадом.

Когда противник — волки, нужно не дать себя окружить, иначе конец. Волки охотятся очень осторожно, стараясь, чтобы никто из стаи не пострадал. Идеи использовать одного волка, чтобы отвлечь остальных, не работают, и ни один волк из стаи не нападает сам по себе. Волки ведут себя очень осторожно и хитро от начала и до самого конца охоты.

Если, когда волки будут затягивать мешок, беглецам удастся убить хоть одного, то они смогут уйти целыми и невредимыми.

Слушая сбивчивое объяснение Хоро, Лоуренс заметил, что Нора двинулась вперед, пытаясь сделать именно это.

Между деревьями мелькал волк — он пытался обогнать беглецов и преградить им путь; но его отгонял то Энек, то скачущий теперь впереди группы Лоуренс.

Когда волки медленно сжимают кольцо, пастух заставляет овец бегать хаотично, не держаться вместе. В такие минуты овцы для пастуха — не малые дети, которых надо оберегать, но щит — такое же оружие, как любое другое.

Сейчас действовать предстояло не Либерту и не Лоуренсу. Все внимание Либерта было сосредоточено на том, чтобы одной рукой сжимать поводья, а другой удерживать под одеждой мешочек с золотом.

Что до Лоуренса, то он мог лишь спросить у Хоро, что ему делать.

— Что делать, э?

Дорога была ужасна сама по себе, а на спине несущейся галопом лошади — ужасна вдвойне. Трясло неимоверно; Лоуренсу казалось, что его голова вот-вот оторвется от тела. Поддерживать сидящую перед ним Хоро и не давать ей упасть уже было достаточно трудно.

— Вот уж впрямь — что делать...

Говорила Хоро невнятно, и не только потому, что при такой тряске легче легкого было прикусить язык.

— Слушай —

— Что?

— То мое объяснение — я беру его назад.

"То объяснение?" — собирался переспросить Лоуренс, когда трава сзади-слева от них зашелестела и раздался звук впивающихся в землю когтей.

Лоуренса продрало по спине морозом, словно там должны были вот-вот проклюнуться крылья. Это ощущение нельзя было описать словами "горячо" или "холодно". Это был знак опасности, идущий прямо из могилы.

— Энек!

Какое-то сверхчеловеческое чутье помогло Норе угадать атаку, пока она бежала впереди стада. Она подняла посох, призывая своего черного пушистого рыцаря. Но главной их надеждой был холм, возвышающийся прямо впереди.

Разумеется, волки это тоже понимали.

Бурый вихрь метнулся под ноги коню Лоуренса.

Жизни висели на волоске. Лоуренс собрался было со всей силы натянуть поводья, но тут Хоро протянула руку и остановила его.

Затем, оглянувшись через плечо, она произнесла:

— Назад.

Лоуренс тотчас понял, что обращалась она не к кому иному, как к волкам, ибо преследовавшая их стая внезапно откатилась и замерла, точно пораженная ливнем стрел.

Нора, Лоуренс и остальные были не единственными, кто пришел в изумление. Замершие волки были ошеломлены не меньше — это было видно с первого взгляда.

Лоуренс, однако, был не в силах ни восхвалить невероятные способности Хоро, ни возблагодарить ее за спасение.

Глаза Хоро, обычно янтарные с красноватым отливом, сейчас горели рубиновым пламенем.

Выглядела она устрашающе; воистину то была сама волчица Хоро Мудрая.

— Люди тоже.

Ее холодный голос напомнил Лоуренсу тот раз, когда он впервые увидел ее истинное обличье.

— Ну и юнцы нынче, должна сказать.

Какое-то мгновение Лоуренс не понимал, о чем это она, но внезапно все встало на места.

Близкая угроза миновала, но Нора не могла понять почему; лицо ее было полно сомнения. Однако времени размышлять не было. Готовый встретить все, что им суждено, Энек без устали выполнял команды, которыми сыпала его хозяйка.

Либерт отчаянно цеплялся за лошадь, изо всех сил пытаясь не выронить золото.

Если они продолжат двигаться так быстро, уже к закату лес останется позади.

И чтобы уйти от грозящей им опасности, они просто обязаны были попытаться.

Как вдруг — прозвучало это.

Сперва это казалось чем-то похожим на дуновение ветра — тихий шелест; словно ледяную морось разом сдуло обратно в небо.

Но вскоре стало ясно, что это очень странный ветер.

От обычного ветра не пробирает таким ледяным ужасом.

И сразу следом раздался звук.

Невероятный рев, от которого, казалось, содрогался сам лес, ударил по ушам.

— !..

Рев был такой силы, что дыхание беглецов едва не остановилось.

Лошади замерли. Овцы замерли. Даже бесстрашный пастуший пес застыл на месте.

Кошмарный рык пригвоздил к земле всех.

Они стояли, точно статуи, и всматривались в глубь чащи.

— Послушай, — тихо сказала Хоро Лоуренсу. Сейчас тишина стояла полнейшая, нарушал ее лишь шум дождя. — Этим должна заняться я. Я отправлю девочку и юнца вперед, а ты должен будешь остаться со мной ненадолго.

— Чт... почему?

Нора и Либерт, похоже, не заметили этого обмена фразами; они по-прежнему стояли столбом, вперившись глазами в чащу леса.

Нет, "не заметили" — это не то.

Они сейчас были словно птички, загнанные охотничьим псом: даже когда охотник уже заносит руку для удара, птичка не может улететь.

Они были просто не в силах отвести глаз от леса.

— Потому что там, в лесу — не обычный волк. Ты ведь понимаешь, да?

Хоро медленно отвернулась от леса и посмотрела на Лоуренса.

От ее взгляда у него разом ослабли ноги.

Слово "недовольство" к выражению ее лица не подходило; глаза ее горели такой яростью, что Лоуренс подивился, не выплеснется ли эта ярость на камни у них под ногами.

— Если я ими займусь, стая отвяжется от овец. Им нужны не овцы.

Она снова повернулась в сторону леса.

— Такая дешевая похвальба. Такая неприкрытая гордыня. Все это свойственно юности, я полагаю.

Лоуренс по-прежнему удерживал Хоро руками, и сейчас ему показалось, что она увеличилась в размере.

Не сразу он сообразил, что это просто хвост Хоро под балахоном хлещет из стороны в сторону.

— Давай же! Они не двинутся с места, пока ты им не скажешь. Мы ведь партнеры — а партнеры должны действовать вместе, верно?

Выражение лица Хоро внезапно смягчилось, и Лоуренс вдруг обнаружил, что кивнул в ответ.

Он был торговцем, почти беспомощным во всем, что не относилось к торговле.

Что до Хоро — никто на свете не знал о волках больше, чем она.

— Здесь мы разделимся. Вы двое — берите золото и идите вперед, как решили!

Лоуренс не собирался кричать, но Нора и Либерт вздрогнули, выйдя из ступора, словно внезапно услышали голос посреди глухой ночи.

Они не возражали. В подобных ситуациях пожертвовать более слабыми, оставив их позади, и тем самым спасти более сильных было вполне обычным делом.

Но все же они глядели на него вопросительно. "Это вправду нормально?" — спрашивали их глаза.

На то, что годилось для банды закаленных наемников, было непросто решиться обычным путешественникам.

— Встретимся у стен Рубинхейгена. И мы все будем богаты!

Конечно же, Хоро совершенно не собиралась жертвовать собой, но Либерт и Нора этого не знали. В то же время объяснить свои намерения она никак не могла, так что просто произнесла эту фразу и улыбнулась.

Она хорошо знала человеческую природу. Люди не позволят пропасть зря самопожертвованию того, кто глядит в глаза почти неминуемой гибели с улыбкой на устах. Хитроумная волчица умело этим воспользовалась.

Либерт кивнул первым, Нора за ним.

Нора взмахнула посохом, и время побежало снова.

— Да будет с вами удача, — произнес Либерт. Нора одарила Хоро взглядом, который был красноречивее слов, и отвернулась. Услышав дробный топот кинувшихся бежать овец, Либерт последовал за стадом.

Проводив их взглядом, Хоро повернулась к Лоуренсу.

— Ты должен держаться подальше. Если ты будешь рядом, это может плохо кончиться. Ты ведь понимаешь, я знаю.

Вместо ответа Лоуренс взял ладонь Хоро в свою, прежде чем волчица соскользнула с коня.

— Я не дам тебе проиграть, — вымолвил он.

Ладошка была неожиданно горячей, и Хоро пожала его руку в ответ.

— Будь ты нормальным самцом, я бы получила хотя бы поцелуй за свои труды.

Хоро ухмыльнулась, но тут же лицо ее вновь посерьезнело, и она соскочила наземь.

— А, вот еще. Возьми вот это, — с этими словами она развязала пояс и одним движением стянула с себя балахон.

Взору Лоуренса разом предстали струящиеся русые волосы, заостренные уши, пушистый волчий хвост.

А также мешочек с пшеницей, лениво покачивающийся у Хоро на груди.

— Я надеюсь, что все пройдет мирно, но не могу знать, что может случиться. Когда мы снова встретимся, если я буду нагишом, то мне будет холодно, да и тебе неловко, мне почему-то кажется, — с улыбкой произнесла она и вновь повернулась к лесу.

Ее хвост распушился, точно в него ударила молния.

Лоуренс не знал, что сказать.

В конце концов рот его исторг лишь краткое: "Ну, до встречи".

Не дожидаясь ответа, он пришпорил коня.

Если бы он сказал, что не хочет остаться там, — это была бы ложь.

Но чего бы он добился, оставшись? Лоуренс знал, каково истинное обличье Хоро. Даже если ее загонят в угол наемники или разбойники, она все равно сможет уйти невредимой.

Лоуренс начал подгонять лошадь. Дождь усилился.

Кожа на лице его натянулась, и явно не только от холода.

Впервые в жизни он пожалел, что не был рожден рыцарем.

* * *

Похоже, Нора и Либерт за это короткое время успели уйти довольно далеко. Лоуренс сделал что ему было сказано — пустил лошадь в галоп, чтобы отъехать от Хоро как можно дальше; но даже при столь быстрой езде ему не удавалось углядеть впереди ни Нору, ни Либерта.

Никаких неприятных взглядов он больше не ощущал, так что и двигаться вперед ничто не мешало. Конечно, то же относилось и к Норе с Либертом — и они наверняка не хотели, чтобы гибель Лоуренса и Хоро оказалась напрасной.

При этой мысли Лоуренс мрачно улыбнулся; следом ему в голову закралось опасение, что он может заблудиться.

Впрочем, опасение быстро развеялось. Конечно, места эти были ему незнакомы, но, когда солнце сядет, ему придется остановиться, а, стоя на месте, заплутать невозможно.

Ну и, пока он будет держаться между горами справа и лесом слева, он, конечно, очень уж сильно с пути не собьется.

А дальше впереди трава будет короче, и это уже будет называться дорогой; и если он поскачет по этой дороге, она приведет его к Рубинхейгену. Даже если он так и не нагонит Нору и Либерта по пути, тревожиться не о чем.

Гораздо больше Лоуренса тревожило, что его лошадь может споткнуться о камень и упасть, поэтому он натянул поводья, остановив животное, и оглянулся.

Хоро давно уже пропала из виду, но если волки передумают и погонятся за ним, это расстояние они покроют очень быстро.

Лоуренс преодолел искушение остаться на месте и вновь направил лошадь вперед, правда, уже шагом.

У него оставался балахон Хоро; он все еще хранил ее тепло. Оставить балахон Лоуренсу на память было плохим знаком. С этой мыслью Лоуренс стиснул балахон пальцами.

Но если Хоро придется принять волчье обличье, а потом ей будет не во что одеться, она окажется в затруднительном положении.

Она рассуждала более рационально, чем даже торговец Лоуренс.

Лоуренс глубоко вздохнул и потряс балахон; внутри на нем оказалось довольно много шерсти, видимо, из хвоста Хоро. Аккуратно свернув одеяние, он сунул его себе под плащ; тот уже изрядно промок, но все равно это было лучше, чем держать балахон под мышкой. На долю Хоро выпала самая опасная задача, и Лоуренс просто обязан был хотя бы не дать ее одежде промокнуть насквозь к ее возвращению.

Дождь все усиливался; к вечеру он перейдет в настоящий ливень.

Лоуренс проехал вперед еще немного; затем, решив, что отъехал уже достаточно, он остановился. Даже если он и не очень сильно удалился от Хоро, ей будет весьма непросто его догнать — если она будет в человеческом обличье, разумеется.

Однако оставаться посреди дороги было практически самоубийством. Руки Лоуренса, держащие поводья, уже задубели от холода. Лучше всего было укрыться от дождя и ветра в лесу и оттуда следить за дорогой, чтобы не пропустить Хоро. Лоуренс опасался, что замерзнет насмерть еще до того, как она его найдет.

Заехав под растущее на краю леса дерево, Лоуренс спешился и оглянулся на дорогу. Между лесом и горами лежало практически открытое пространство. Нора и Либерт, должно быть, уже миновали лес и сейчас направляются к Рубинхейгену.

Они двигались быстрее обычного, так что такое было вполне возможно.

В таком случае им предстояло лишь скормить овцам золото и миновать городскую стену.

И если это пройдет успешно, контрабанда золота не только снимет его долг, но и даст немалую прибыль.

Доля Лоуренса равнялась его долгу и ста пятидесяти румионам сверх. Для него это были просто невероятные деньги, но по сравнению со всей прибылью от контрабанды то была лишь малая доля. Они купили золота на шестьсот румионов, и в отсутствие пошлин эта сумма должна будет удесятериться. Будь Лоуренс более жадным, он бы выторговал себе и бОльшую долю. В конце концов, он был сообщником контрабандистов, и от этого нельзя было просто отмахнуться.

Он запретил себе об этом думать. Чрезмерная жадность приносит несчастье. Так устроен мир.

Лоуренс изо всех сил пытался не думать о холоде, пока разыскивал поблизости хоть какие-то сухие ветки. Затем он достал огниво из тщательно обернутого для защиты от влаги мешочка, притороченного к лошади, и разжег костер.

Вокруг было тихо — ни шороха, ни намека хоть на какое-то живое существо.

Обсыхая у костра, Лоуренс вспомнил об оставленном Хоро балахоне и начал думать, все ли у нее хорошо.

Он понимал, что никакого проку от этих мыслей нет, но не мог заставить себя выбросить их из головы. На нем тяжким грузом висело чувство собственной никчемности.

Дождь лил не переставая; Лоуренс продолжал всматриваться в дорогу.

Сколько же времени он сидел под деревом, не отрываясь от неподвижного пейзажа? Одежда его почти высохла. Первый сук, который он положил в костер, обратился в золу.

Быть может, вернуться и посмотреть, как она?

Заманчивая мысль проникла к нему в голову.

Внезапно что-то изменилось. Лоуренс потер глаза. Зрение его не подвело — то была человеческая фигура.

— Хоро! — воскликнул он и, совершенно не думая, что делает, вскочил, схватил ее высохшую одежду и бросился навстречу. Вряд ли в таком месте он мог наткнуться на кого-то другого.

Однако как только он выбежал под дождь, как тут же понял, что это не Хоро.

Людей было трое, и они были верхом.

— Господин Лоуренс, это ты?

Похоже, они услышали его голос, когда он позвал Хоро.

И когда они обратились к Лоуренсу по имени, он понял, что эти люди из Гильдии Ремарио.

Но что они тут делают?

— Господин Лоуренс, с тобой все в порядке?

Лица этих людей были ему незнакомы. У одного из них за спиной висел лук, другой держал на поясе меч, в руках третьего было копье. По лицам и позам было видно, что они гораздо более привычны к дороге, чем городской торговец вроде Либерта; их одежда хорошо защищала от дождя, и они были явно к ней привычны. Кроме того, они были настороже и готовы вступить в бой в любой момент.

— Нам рассказал господин Либерт — мы просто не могли оставаться в гильдии — поэтому мы вышли и ждали у опушки леса. Хвала Господу, вы —

Фраза оборвалась на полуслове.

Подъехавшие люди — похоже, немногим старше Лоуренса — заметили балахон у него в руках.

То, что это одеяние принадлежало Хоро, догадаться было легко — балахон был маленький и явно женский.

Отсюда следовал очевидный и невеселый вывод.

Должно быть, они думали, что Лоуренс держит балахон как последнюю память о Хоро, встретившей свой трагический конец. И они ведь слышали, как он звал ее по имени.

Как Лоуренс и ожидал, они смотрели на него сочувственно.

Он начал думать, как бы объяснить, что они все не так поняли, как вдруг заметил кое-что странное.

Все трое одновременно вздохнули, и на их лицах мелькнуло что-то вроде облегчения.

Несомненно, они все думали, что это осталось незамеченным, но зоркий глаз торговца ничего не упустил. Должно быть, они радовались, что Лоуренс не поддался отчаянию и что с ним можно иметь дело.

— А твои вещи?

Если им и было жаль бедолагу, любимую девушку которого загрызли волки, время для разговора на эту тему миновало. Если они будут говорить об этом слишком долго, кто знает, когда Лоуренс не выдержит и выйдет из себя. Внешне сдержанные люди часто оказываются самыми опасными.

Понимая, что сейчас пытаться прояснить ситуацию глупо, Лоуренс просто указал рукой себе за спину.

— Там. И лошадь тоже.

— Ясно. Давайте-ка укроемся там ненадолго.

Это было произнесено небрежным тоном, но лица троих новоприбывших, когда они спешивались, были напряжены.

Возможно, они опасались найти там изуродованное волками девичье тело.

Лоуренс развернулся, чтобы отвести их туда, где стояла его лошадь.

Внезапно все мысли вылетели у него из головы.

— Я не буду просить тебя, чтобы ты не думал о нас плохо, — раздался спокойный голос.

Левую руку Лоуренса завернули за спину, в бок уперлось острие копья. У горла он почувствовал лезвие меча.

Капли, что стекали по его лицу, были не только дождевой влагой.

— ...Значит, Гильдия Ремарио меня предала? — сумел каким-то образом спросить Лоуренс, подавив рвущийся крик от боли в вывернутом плече.

Каким-то чудом он умудрился не выронить одежду Хоро.

— Это для надежности.

Меч убрали от горла Лоуренса, балахон Хоро забрали, и Лоуренса начали связывать. Скоро он оказался весь перевязан, словно тюк.

— Нам было очень неприятно слышать, что с тобой будет еще и девушка, но нам повезло.

То выражение облегчения на их лицах, что Лоуренс видел раньше, — оно было из-за того, что здесь не было Хоро.

Эти люди знали, что если кто-то решит показать себя героем, кровопролитие неизбежно.

— Я знаю, что это звучит как оправдание, но мы стоим на краю пропасти. И мы просто обязаны устранить любую угрозу, какую только сможем.

Очевидно, Гильдия Ремарио предполагала, что Лоуренс собирается в будущем вымогать у них деньги. Даже если им удастся уйти от разорения благодаря контрабанде золота, всякий, кто знает об этой контрабанде, будет все равно что стоять с ножом у их горла.

"Я бы никогда не сделал такую глупость", — подумал Лоуренс, но тут же вспомнил, что размышлял именно об этом, причем совсем недавно.

Большие деньги способны затуманить взор кому угодно.

Любой, кто шел по жизни путем торговца, знал это.

— Балахон можешь оставить себе.

Одеяние Хоро пихнули в связанные руки Лоуренса.

Лоуренс изо всех сил вцепился в балахон, каким-то чудом не давая прорваться наружу своей злости на предателей.

Раз они его связали, значит, не собираются насадить его на меч сразу. Он не должен допустить, чтобы его убили из-за того, что он сопротивляется. Однако совершено ясно было, что и в живых его оставлять эти люди не намерены.

Вероятно, они сейчас колебались: оставить Лоуренса просто замерзать или же отволочь в лес, где его найдут волки. Вполне резонный вопрос.

Но кое-что важное эти люди не учли. Они считали, что Хоро мертва.

Если Лоуренс воссоединится с ней, любая месть станет возможной.

Он не может погибнуть здесь. Он должен воздать за предательство.

Лоуренс сделал вид, что покорился судьбе. Ярость ощущалась холодным камнем в животе.

— Не могу сказать тебе "до встречи". Не думай, что я рад этому.

При этих спокойных словах одного из пришедших в голове у Лоуренса запылало, но он не вымолвил ни слова и не оглянулся на говорившего.

— Печально думать, что будет дальше...

— Эй, — перебил другой работник Гильдии Ремарио, словно предупреждая своего товарища, чтобы тот не болтал лишнего.

"Что еще может быть печальным сейчас, когда все уже кончается?"

По-видимому, это было что-то, чего Лоуренс не должен был слышать даже на пороге смерти.

— Да ладно тебе, давай поговорим. Я просто не могу держать это в себе. Ты ведь тоже, да?

Тот, к кому обратились, явно лишился дара речи на какое-то время. Лоуренс забыл про свой гнев — он весь обратился в слух.

О чем же они говорят?

— Но это же та девчонка, с которой он был. Кого волнует, если даже он услышит —

Не может быть, простонало его сердце.

— Да послушай, вот, смотри —

Человек, стоящий перед Лоуренсом, вдруг со всей силы пнул его; одновременно другой ударил его кулаком в лицо.

От удара у Лоуренса перед глазами все поплыло; пришел он в чувство, уже распластанный на земле.

Что-то забило ему нос, не давая дышать, — то ли грязь, то ли кровь, он не мог разобрать. Сейчас он ощущал лишь дикую, безудержную ярость, переполнявшую его.

В глазах у него все еще мелькали искры после ударов, и он не был уверен, что его тело осталось целым.

Но слышал он каждое слово.

— Может, мы ее просто свяжем, как этого бедного ублюдка? А волки сделают за нас всю работу.

— Не глупи. Кто знает, какую языческую магию она применяла, чтобы провести овец через лес. Мы можем связать ей руки, завязать глаза и бросить здесь, а они все равно выживут. И тогда уже нам придется туго. Но... печально это, должен признать. Когда мы наложим руки на девчонку, мне наверняка потом несколько дней кусок в горло лезть не будет.

Они говорили о Норе, сомнений не было.

Они говорили о том, чтобы ее убить.

Если Гильдия Ремарио собирается решить проблему возможного вымогательства с помощью убийства, конечно же, они не могут позволить жить и Норе.

Скорее всего, они пройдут первый досмотр перед стенами Рубинхейгена, а потом убьют ее, а овец передадут другому пастуху. Нора была единственным пастухом, чье присутствие в этих местах не вызывало подозрений, поэтому до первого досмотра убить ее они не могли.

— Может, нам прикончить этого парня?

— Что, тебе хочется это сделать?

— Эй, я так скажу: чем меньше будем убивать, тем лучше.

— Согласен.

— Лошадь у нас, так что трогаемся. Если не поспешим, нам попадет от господина Либерта.

Их шаги стихли, тут же сменившись топотом конских копыт.

Затем Лоуренс слышал лишь шум дождя. Он расплакался.

Груз никчемности.

Лоуренс зажмурил глаза.

Если бы только он был силен, как Хоро, ему не пришлось бы оставить ее наедине с опасностью, он бы не встретился лицом к лицу с этим предательством, и уж конечно, ему не пришлось бы лишь слушать, как его враги замышляют убийство девушки, которую он нанял.

Нора была совсем не такая, как Хоро. Она не владела никакой языческой магией, никакими сверхъестественными силами. Если ее порезать мечом, кожа разойдется и потечет кровь.

Быть может, ее защитит Энек... но надежда была слабая. Каким бы отважным ни был пес, он бессилен против внезапного нападения.

Лоуренс хотел избавить от этой участи хотя бы Нору.

Он вспомнил, как они разговаривали на холме близ Рамторы.

Нора была умнее и сильнее, чем выглядела, и она сознавала, что дни ее пастушества окончены. Она возложила все свои надежды на эту необычную работу.

Она мечтала стать портнихой и закончить свои суровые дни пастушества. Эта мечта казалась совершенно немыслимой.

Как же загорелось ее сердце, когда она узнала, что ее мечта может стать явью!

Конечно, пустить сердце вскачь из-за одной лишь надежды просто глупо, но обрубить надежде крылья предательством — совсем другое дело.

Нора может выполнить порученную ей работу. И она должна получить обещанную плату.

Разумеется, это же относилось и к самому Лоуренсу, и когда он встретится с Хоро, они смогут принести предателям любое возмездие, какое только пожелают.

Однако путешествию Норы суждено закончиться на острие меча.

Ярость придала Лоуренсу силы, и он заставил свое распростертое на земле тело двигаться. Его руки были стянуты за спиной, но, упершись лбом в землю, он подтянул колени к груди и одним резким движением поднял туловище.

Похоже, одна ноздря была забита грязью, а вторая — кровью. Он резко выдохнул, прочищая нос, и затем втянул холодный воздух, чтобы остудить голову... не то чтобы это помогло.

Он поднялся с колен и, шатаясь, пошел. Он не замечал, что держит в связанных руках одеяние Хоро, пока не добрался до того места, где раньше стояла его лошадь.

Костер предатели разметали ногами по земле, но несколько головешек еще тлели.

Лоуренс положил одежду Хоро, найдя для нее место посуше, и сделал глубокий вдох.

Затем он очень осторожно уселся рядом с самой большой головней, несколько раз проверив, где она и где его туловище.

Он замер, мысленно готовясь.

И затем, опрокинувшись навзничь, прижал связанные запястья к раскаленной головне.

Веревка занялась с треском, и нестерпимый жар охватил запястья Лоуренса. Лоуренс зажмурился и стиснул зубы, терпя боль.

А потом его руки внезапно стали свободны.

Он разорвал свои путы.

Лоуренс тут же поднялся на ноги и осмотрел запястья. Несколько ожогов, но, в общем, ничего серьезного.

Разумеется, он был не настолько глуп, чтобы схватить первую попавшуюся палку поухватистей и кинуться вдогонку за предателями.

Он понимал, что лучшим и единственным вариантом для него было дождаться Хоро. В одиночку простой бродячий торговец беспомощен.

Торговец не обладает той гордостью, какой обладает рыцарь или, к примеру, горожанин. Он готов вылизывать сапоги кому угодно, лишь бы это принесло прибыль.

Откуда же тогда это чувство унижения?

Лоуренс стоял на месте, подняв взор к небу.

Листва деревьев защищала его от дождя. Он подумал, по вине каких же небесных сил он был способен лишь пресмыкаться в грязи; не вынеся этих мыслей, он опустил очи долу.

Его взгляд упал на балахон Хоро.

И вновь Лоуренс зарыдал над собственной ничтожностью.

* * *

— Воссоединение со слезами на глазах, э?

Не в силах оставаться на месте, Лоуренс побежал сквозь дождь. Уже запыхавшись, он наконец-то встретил Хоро.

Хоро была в человеческом обличье, не ранена и вообще выглядела так же, как при расставании. На коленях штанин виднелась грязь; возможно, она споткнулась где-то по дороге.

— Вид у тебя ужасный, — весело заявила она.

— Нас предали.

— Я не настолько наивна, чтобы подумать, что ты понял это и упал, — вздохнув, заметила Хоро. — Не могу сказать, что для меня это неожиданность. Они из Гильдии, да?

Отсутствие удивления или потрясения означало, что она смутно подозревала предательство, но, поскольку весь план зиждился на взаимном доверии, не могла высказать свое предположение вслух. Что до Лоуренса — даже если бы ему сказали заранее, едва ли он знал бы, что делать. Без сотрудничества с Гильдией Ремарио сделать было ничего нельзя — такова суровая реальность.

Коротко улыбнувшись, Хоро пододвинулась к Лоуренсу, взяла его руки в свои и принюхалась. Она явно заметила ожоги.

— Ох, я бы тебя быстро нашла. Тебе вовсе не нужно было этого делать.

Затем нос Хоро снова дернулся; она сунула руку Лоуренсу под плащ и извлекла свой балахон.

Похоже, это ее удивило. Она погрузила мокрое от дождя лицо в ткань. Когда она подняла голову, выглядело ее лицо явно лучше.

Она хихикнула.

— Какой же ты странный. Защищаешь мою одежду, рискуя собственной жизнью.

Хвост Хоро распушился, контрастируя с восторженным выражением лица, с каким она смотрела на сложенный балахон.

Когда она вновь подняла глаза на Лоуренса, она все еще улыбалась, и Лоуренсу показалось, что он вот-вот расплавится под взглядом этих пылающих алым огнем глаз.

— Я кое-что должна тебе сказать. Коротко и ясно, — заявила она, и ее клыки обнажились в плотоядной ухмылке. — Возможно, мне придется кого-то убить.

Лоуренс попытался перебить, но она продолжила.

— Я подумала, что если план не удастся, я не смогу больше путешествовать вместе с тобой. От этой мысли мне стало ужасающе одиноко. Поэтому я выдерживала все. Я все решала миром, я во всем с тобой соглашалась, я много с чем примирялась, потому что думала, что совсем скоро мы будем сидеть у очага и есть картофельный суп. Я волчица Хоро Мудрая из Йойтсу. Я могу забыть свою гордость перед юнцом, если нужно...

Лоуренс взглянул на пятна грязи на коленях Хоро.

В лесу был не обычный волк, и нужны были ему не овцы. Это оставляло немного возможностей.

Спор за территорию.

Становилось яснее и яснее, что именно делала Хоро, чтобы "решить все миром".

Мудрая волчица ни за что не позволила бы себе споткнуться о камень и запачкать колени.

— Нет, слушай. Это все было хорошо. Я волчица Хоро Мудрая. Если меня заставляют вести себя как простую собачку, я... я все равно не сержусь. Но что вот это такое? Что это за мокрая мышь стоит передо мной вся в грязи и с распухшим лицом? Неужели мой спутник был настолько глуп, что споткнулся и упал? Еще и эти ожоги на запястьях! О, ну конечно же. Передо мной прекрасный дурень, который не забивает голову тем, как выглядит сам, но изо всех сил оберегает от дождя мой балахон. Ну что за дурень! Совершенно не знаю, что поделать с этим невероятным добряком.

Все это Хоро вывалила, не переводя дыхания, затем сделала глубокий вдох и потерла глаза.

— Ну ладно. Я так понимаю, мы направляемся в Рубинхейген? — спросила она, мгновенно став прежней Хоро.

Ее исцарапанные руки и ноги дрожали — Лоуренс сомневался, что исключительно от холода. Хоро была в ярости.

— Если мы пойдем сейчас, то доберемся до города ночью. Господин всегда в ответе за предательство своих людей. Так устроен мир.

Хоро сунула свой балахон обратно в руки Лоуренса, затем развязала шнурок, которым был перетянут мешочек у нее на шее, и кинула в рот несколько зерен пшеницы. Ни малейших колебаний.

— Погоди, есть же еще Либерт и Нора, — вмешался Лоуренс, получив наконец возможность вставить слово.

Брови Хоро взлетели на лоб.

— Подумай хорошенько. Предательство требует воздаяния. Согрешивший должен быть наказан. Но если мы будем действовать не думая, это не принесет нам радости. Мы не будем довольны, пока не отберем у них все. Разве ты не согласен? Подумай. Если мы нападем на тех, кто приходил за тобой, разобраться потом с золотом будет трудновато. Но мы сперва явимся домой к их господину, сильно его огорчим и сделаем покладистым, а затем уже примемся за тех, кто так радостно тебя предал. А после этого нам останется лишь забить овец, взять золото и пойти куда нам захочется. Осмелюсь предположить, что это лучший план.

Несмотря на гнев Хоро, голова ее работала быстро и четко, как всегда. Ее план почти полностью совпадал с планом Лоуренса.

Однако существовала причина, по которой он вынужден был отказаться от этого превосходного плана.

— Я чувствую то же, что и ты, но все-таки мы должны отправиться за Либертом — и быстро.

— У тебя есть план лучше? — поинтересовалась Хоро, проглотив зерна пшеницы.

Лицо ее было непроницаемо, и Лоуренс почувствовал, что если сейчас скажет что-нибудь не то, то немедленно испытает на своей шкуре все, что кипит под этой маской.

И все же — он не мог бросить Нору.

— Гильдия Ремарио собирается убить Нору.

Губы Хоро изогнулись в тонкую улыбку.

— Да, и тебя эти дураки тоже хотели убить, но ты жив. Она тоже может выжить, ты так не думаешь?

— Если ты пойдешь за ними, она точно будет в безопасности.

— Ты так думаешь?

Лоуренс ощутил, что язвительный взгляд Хоро его немного раздражает.

Почему она так поступает?

Времени оставалось мало. Если Нора и Либерт будут бежать всю ночь, досмотр перед Рубинхейгеном они пройдут еще до рассвета. И Нору могут убить вскоре после.

Шансы на это были высоки.

— Ты можешь победить сотню вооруженных людей, так что они глазом моргнуть не успеют, разве нет? — раздраженно спросил Лоуренс; но Хоро лишь медленно покачала головой.

— Не в этом дело.

"Тогда в чем же дело?" — мысленно спросил Лоуренс.

— Я волк. Она пастух. Мы извечные враги.

Лишь мгновение Лоуренс не понимал, зачем Хоро опять завела эту тему; но тут же он осознал кое-что важное.

Если Хоро нападет на Либерта и остальных в своем волчьем обличье, Нора, вполне возможно, попытается их защитить.

Если так, риск, что Либерт убьет Нору, останется. Сможет ли Хоро объяснить, что ей нужны только люди Ремарио? И даже если сможет — примет ли Нора ее объяснение?

Если не примет, Хоро доведет до конца свою роль злодея.

Хоро и в лучшие времена ненавидела пастухов. Совершенно очевидно было, что она не хочет прикладывать столько усилий лишь для того, чтобы спасти Нору, и Лоуренсу не удастся ее заставить.

— Я знаю, что для тебя в этом никакой выгоды — скорее наоборот. Но все же я прошу тебя. Невинный человек может умереть, и я не могу просто отвернуться в сторону.

Хоро искоса и с явным раздражением смотрела на пытающегося убедить ее Лоуренса. Кроме нее, спасти Нору не мог никто.

— Я тебя отблагодарю, разумеется.

Хоро дернула ухом и повернулась к Лоуренсу.

— ...Как отблагодаришь?

— Если только ты не скажешь что-то вроде "В обмен на ее жизнь...", я дам тебе все, что смогу, — ответил Лоуренс, решив заранее устранить возможность подобного требования.

Лицо Хоро поугрюмело: похоже, она собиралась сказать именно это.

— Пожалуйста. Кроме тебя, это никто не сделает.

Хоро по-прежнему смотрела раздраженно, ее промокший хвост недовольно покачивался. Сжимая в ладони мешочек с пшеницей, она скрестила руки и выдохнула в холодный воздух струйку белого тумана.

— Хоро...

Лоуренс знал, что его возможностям есть предел. Кроме того, Хоро пришлось уже вынести унижение ради того, чтобы его контрабанда прошла успешно. Она запачкала колени, и ее, по ее словам, заставили вести себя как собачку — он мог лишь представить себе, что это было.

А после всего этого унижения она выяснила, что ее партнера предали и выставили круглым дураком.

Лоуренс просто не мог ее винить; он был благодарен уже за то, что она готова была по своей воле принять волчье обличье и напасть на Гильдию Ремарио. Просить чего-то большего было верхом себялюбия.

Хоро выпустила еще одно белое облачко.

Она улыбнулась с таким видом, словно покорилась неизбежному.

— Ладно уже, не говори со мной таким голосом, — сказала она и тяжело вздохнула. —

Вот, возьми. И думаю, одежду мне тоже лучше снять. Приобрести новую может оказаться непросто.

— Ты это сделаешь?

— Есть одно условие, — заявила Хоро, развязывая шнурок, который удерживал ее штаны. Лицо ее было непроницаемо.

Лоуренс сглотнул и промолчал.

— Думаю, ты понимаешь, что я не могу обещать сохранить жизнь тем, кто мне докучает.

Иными словами — если Нора примет Хоро за врага и будет защищать Либерта и остальных, Хоро ее не пощадит.

Лоуренс не мог разобрать, шутит она или нет.

Нет — она была сама серьезность.

Хоро произнесла эту фразу, не глядя на Лоуренса. Дышала она сейчас ровно — не быстро и не медленно.

Собрав все свое умение торговца, Лоуренс ответил коротко:

— Очень хорошо. Я тебе доверяю.

Вновь исторгнув облачко тумана, Хоро рассмеялась, точно сдаваясь.

— А ты поумнел. И что за беспокойный паренек достался мне в спутники?

Покачав головой, она быстро сняла рубаху и штаны. Затем, несколькими резкими движениями стряхнув башмаки, она собрала это все вместе и сунула в руки Лоуренсу.

— Что, все еще никаких возгласов восхищения?

С этими словами она, уперев руку в бедро, развернулась к Лоуренсу спиной и оглянулась на него через плечо.

Это была смешная цена.

— Твой хвост великолепен, — ответил Лоуренс.

— Мм, это становится немного однообразно, но, думаю, сойдет.

Хоро развернулась обратно.

— А теперь будь так добр, закрой глаза.

Стоять перед Лоуренсом нагой для Хоро не представляло проблемы, но она явно не хотела, чтобы он видел ее преображение.

Лоуренс зажмурился и начал ждать.

Вскоре его ушей коснулся какой-то шепчущий грохот, словно пробежала огромная стая мышей, а затем раздался звук чего-то растущего. Потом что-то гигантское заколыхалось взад-вперед, и наконец Лоуренс услышал тяжелые шаги огромного зверя.

Он ощутил на лице жаркое дыхание.

Когда он открыл глаза, прямо перед ним висела гигантская пасть.

— Если бы ты вздрогнул, я бы, возможно, откусила тебе голову.

— Ну, ты выглядишь довольно устрашающе, — честно ответил Лоуренс; все равно красноватые глаза Хоро видели его насквозь.

В конце концов, он же ей доверял.

Ее полная зубов пасть, казалось, улыбнулась. Раздалось негромкое ворчание.

— Итак, мне понести тебя в пасти или на спине?

— Избавь меня от пасти, пожалуйста.

— Ты бы удивился, насколько там удобно.

— Я мог бы соблазниться теплом и нечаянно оказаться у тебя в желудке.

— Хе-хе-хе. Давай лезь на спину. Можешь хвататься за шерсть; мне не будет больно. И держись изо всех сил.

От тела Хоро шел таинственный жар; Лоуренс словно стоял возле костра.

Лоуренс поколебался чуть-чуть; очень уж страшная аура от Хоро исходила — казалось, даже дождь огибал волчицу стороной. Однако, после того как он небрежно свернул в клубок одежду Хоро и сунул себе под мышку, ему ничего не оставалось, как сделать что было велено. Цепляясь за мех, он взобрался гигантской волчице на спину.

От нее исходил нечеловеческий, животный запах; но все же это, несомненно, была Хоро.

— Если ты упадешь, я понесу тебя в зубах.

— Я постараюсь не падать.

Лоуренс почувствовал, что она улыбнулась.

— Знаешь...

— Что?

— Я вправду ненавижу пастухов.

Сперва Лоуренс не понял, зачем ей все время это повторять; но тут он сообразил, что Хоро всего-навсего выражает свои истинные чувства. Тогда он решил указать ей кое на что.

— Нора знает, что, удастся ей эта работа или нет, ей придется оставить пастушество.

Лоуренс ощутил низкий гул; то ворчала Хоро.

— В знак благодарности лучше бы тебе купить больше персиков в меду, чем я могу съесть.

И тут Лоуренса охватило кошмарное ощущение, что он вот-вот свалится наземь, — гигантское тело Хоро рванулось вперед.

Он отчаянно цеплялся за ее шерсть, словно за собственную жизнь; он прильнул к ее спине как можно плотнее — только бы не свалиться с волчицы; та неслась, отталкиваясь от земли с невероятной силой. Ветер гремел у Лоуренса в ушах, точно горная река.

Но и еще кое-что исходило от этого огромного тела, которое так перепугало Лоуренса, когда он увидел его в первый раз. Лоуренс ощутил, что его наполняет мягкое тепло.

* * *

Выносливость Хоро была безгранична, и она могла бежать быстрее любой лошади, но тем не менее им удалось оставить лес позади лишь к закату.

Пока лапы Хоро неутомимо лупили по земле, все вокруг становилось тусклее и тусклее, точно кто-то одну за другой задувал горящие свечи. Дождь лил не переставая, и дыхание Хоро тянулось за ней белым шлейфом.

Вскоре они нашли дорогу на Рубинхейген. Хоро без колебаний свернула направо и еще прибавила ходу.

Лежа у Хоро на спине, Лоуренс время от времени слышал какой-то другой звук, помимо ее дыхания; возможно, то было ее утробное рычание.

Она сказала, что, возможно, кого-то убьет.

Тогда Лоуренс подумал, что она собирается остановиться в последний момент, все же не убивать.

Если нет, то ни о каком "возможно" и речи не шло. В целом мире не было человека, который выжил бы после встречи с когтями и клыками Хоро.

— Эй, — внезапно раздался ее голос. Для простой беседы он звучал слишком напряженно. — Мы нагоним их совсем скоро. Я совершенно не против, чтобы ты оставался у меня на спине, но тебе это может не понравиться. Я собираюсь перепрыгнуть через них. Сразу после этого я лягу, и тогда спрыгивай.

— Понял.

— Если завозишься, я тебя просто стряхну.

Ответить Лоуренсу было нечего, и Хоро бросилась вперед с поистине невероятной быстротой.

Он подумал, не такие ли ощущения должны быть у человека, летящего верхом на выпущенной из лука стреле, когда Хоро вдруг сделала глубокий вдох.

Раздался оглушительный вой.

И внезапно звук лап Хоро, мерно бьющих по земле, прекратился.

Они летели.

Единственное, что можно было сравнить с этим ощущением, — прыжок на лошади со скалы; но, к ужасу Лоуренса, ощущение все длилось и длилось. Он вцепился в Хоро, пока они падали, и падали, и падали. Сейчас? сейчас? сейчас? Разум Лоуренса метался, пытаясь понять, когда же приземление.

Когда Лоуренс наконец ощутил удар лап Хоро о землю, он был не вполне уверен, что до сих пор жив.

Он начал опасаться, что внезапная остановка сбросит его, но тут Хоро резко развернулась и прильнула к земле.

— Слезай, — тихо проговорила она.

Лоуренс вспомнил, что она ему говорила раньше. Ужас от полета еще не прошел, но Лоуренсу удалось спуститься со спины Хоро на землю, не упав при этом. На краткий миг он испытал облегчение; затем Хоро поднялась на ноги.

— Остальное предоставь мне, — сказала она и понеслась вперед; Лоуренс побежал следом.

В мгновение ока Хоро оказалась в своих охотничьих угодьях, и, несмотря на сгущающиеся сумерки, Лоуренс отлично видел, какую панику посеяла гигантская волчица, внезапно появившись среди своей добычи.

Там было человек двадцать. Люди Гильдии Ремарио подняли крик, и Лоуренсу удалось разглядеть среди них Нору. Они с Хоро успели.

Вокруг Хоро бушевал ураган. Некоторые из людей размахивали длинными копьями, но с таким же успехом они могли махать белыми флагами. Подняв копья, они беспомощно тыкали ими вверх-вниз; воцарился полный хаос.

Время от времени в этом хаосе можно было разглядеть что-то вроде летящего комка грязи. В темноте трудно было распознать с уверенностью, но, похоже, это были люди — Лоуренс видел, как они отчаянно машут руками и ногами в поисках внезапно исчезнувшей земной тверди.

Если бы Хоро била лапами в полную силу, они все были бы уже мертвы; скорее всего, она нарочно лишь раскидывала их по сторонам.

Вот еще один человек взмыл в воздух — теперь уже двое — и мечи, которые люди с отчаяния метали в Хоро, отскакивали с каким-то жалобным звоном.

В сгущающейся темноте Лоуренс не мог уследить глазами за отлетающими от Хоро мечами — так быстро и высоко они летели. Он подбежал настолько близко, что мог уже слышать дыхание Хоро, когда мечи начали втыкаться в землю рядом с ним.

Насколько высоко отлетали от Хоро мечи, можно было судить по тому, что сейчас, падая на землю, они втыкались по рукоять.

Гильдия Ремарио поставила на этот план все; и сейчас она отрядила слишком много людей, чтобы убить Лоуренса и Нору.

Однако почти все они уже лежали без чувств, распростершись на земле подобно лягушкам, и по их телам время от времени пробегали овцы, в панике носящиеся кругами.

— Защищать овец и пастушку!

При звуках этого голоса Лоуренс резко вдохнул.

Это был Либерт.

Присмотревшись, Лоуренс обнаружил, что юный работник Гильдии был одним из немногих, кто не потерял головы.

Удерживая своего напуганного коня, он размахивал копьем и отдавал приказы с некоторого отдаления.

Его робкий характер во время путешествия с Лоуренсом и остальными был, похоже, лишь игрой — Либерт лицедействовал, чтобы притупить их бдительность.

Если он был настолько хитер и осторожен, чтобы осуществить свое предательство, на такую малость, уж конечно, он был способен.

— Защищать пастушку! Бегом! Бегом! — снова выкрикнул Либерт. Даже если он намеревался убить Нору позже, сейчас она все еще была необходима для прохождения первого досмотра.

Несмотря на решительные команды и бравые попытки нескольких людей Ремарио их исполнить, нападение Хоро, явно рассчитанное на то, чтобы посеять ужас и панику, удалось: большинство еще оставшихся в сознании людей с воплями обратились в бегство. Хоро, не обращая внимания на тех немногих, кто все еще размахивал мечами и копьями, бросилась за бегущими.

То была дьявольская тактика.

Набросившись на очередного беглеца сзади, Хоро опрокидывала его, а затем одним движением морды отправляла корчащегося бедолагу в полет.

Все это происходило настолько быстро, что становилось ясно — погоня продлится недолго.

Людей, до сих пор не обратившихся в бегство, было все меньше.

И вот остались только Либерт, пригвожденная к земле ужасом Нора да Энек, отважно пытающийся ее защитить.

Хоро помотала своей гигантской головой.

Во все стороны полетели брызги — то ли дождевая вода, то ли кровь.

— Па-па-пастушка! Защити меня! Защити! — проорал Либерт, вцепившись в собственную грудь — то ли из-за того, что его сердце готово было вот-вот разорваться, то ли пытаясь удержать золото под плащом.

Либерт вопил, изрядно напоминая скульптуру грешника в аду — подобные статуи украшали многие церкви, — но при этом каким-то чудом он по-прежнему удерживал своего коня и все время оставался позади Норы и ее овец.

Нора, конечно, была пастушкой, но в то же время она оставалась хрупкой девушкой.

От этого зрелища Лоуренса охватила тошнота — а Либерт намеревался убить и его, и девушку.

Но когда Нора была уже близка к тому, чтобы рухнуть наземь под тяжестью собственного ужаса, она вспомнила о своем долге.

Дрожащей рукой пастушка подняла посох. Звякнул колокольчик, и Энек припал к земле, готовый принимать команды.

Хоро смотрела прямо на Нору, напружинив тело подобно взведенной катапульте.

У Лоуренса перехватило дыхание. Хоро была настроена серьезно. Если так пойдет дальше, Норе конец.

Благодаря темноте и всеобщему смятению, вызванному внезапным появлением Хоро, никто пока что не заметил находящегося на небольшом удалении Лоуренса.

Он подумал, что если покажет себя, то хотя бы Нора догадается, что гигантская волчица — не кто иная, как Хоро.

Была опасность, что этим он предупредит Либерта, но Лоуренс пытался мыслить разумно. Чтобы Хоро отпустила Либерта невредимым — такое было немыслимо.

Лоуренс должен был дать знать, что он здесь.

Он уже собирался крикнуть, когда —

— Пастушка! Триста румионов, если ты меня защитишь!

Перепуганная Нора, поднявшая посох скорее неосознанно, переменилась в лице.

Триста румионов вполне могут сделать такое с человеком.

Нора приглушила колокольчик. Лицо ее приобрело решительное выражение.

Либерт, хитрый, как змей, сразу это почуял.

Он тут же развернул лошадь и понесся прочь так быстро, как только мог.

Изо рта Лоуренса вырвался придушенный крик.

Нора, верная своему ремеслу, взмахнула посохом.

Слишком поздно.

Осознание этого вспыхнуло у Лоуренса в голове; время словно замедлилось.

Энек и Хоро, два существа, размеры которых были несопоставимы, стояли в одной и той же позе, точно две стрелы, готовые вот-вот сорваться с тетивы лука.

Посох Норы был неподвижен, он указывал прямо на Хоро.

Лоуренсу показалось, что он услышал тихое "динь!" колокольчика.

— !

Лоуренс что-то выкрикивал, но было ли это имя Хоро или Норы, он сам не знал — он даже не знал, было ли это вообще чье-то имя.

Глаза напряженно всматривались в Энека и Хоро, пытаясь уловить малейшее движение.

И затем отважный пастуший пес и гигантская, богоподобная волчица одновременно прыгнули.

Лоуренс не сомневался, что сейчас увидит, как мощные клыки Хоро рвут тельце Энека, а в следующий миг эти же клыки обратятся и против его хозяйки.

Затем гигантские лапы потянутся дальше и вынесут приговор еще одной ничтожной жизни, обратив ее в кровавое месиво, которое не оставит работы даже мяснику.

Раскаяние.

Лоуренс не знал, в чем и почему он раскаивается — лишь чувствовал, как раскаяние заполняет его душу.

И тут —

— Энек, стой!

Эти слова стали точно волшебным сигналом, вернув нормальное течение времени.

Гигантское тело Хоро взвилось в воздух подобно выпущенному из катапульты камню; одним прыжком волчица перемахнула и через пса, и через его хозяйку и приземлилась посреди овечьего стада, заставив овец хаотично рассыпаться.

Приземлившись, Хоро бросилась вдогонку за удирающим Либертом, столь низко падшим из-за любви к деньгам.

Обернувшись, он увидел преследующую его волчицу; Лоуренс успел мельком разглядеть его жалкое лицо.

Короткий вопль разорвал воздух, потом все стихло.

Хоро пробежала еще несколько шагов и остановилась.

Нора по-прежнему удерживала Энека.

Однако Лоуренс видел, что она цеплялась за пса вовсе не от страха.

Каким-то образом Нора знала. Быть может, она знала, что гигантская волчица — это Хоро, быть может — что волчица ей не угрожает; как бы там ни было, она знала, что не нужно приказывать Энеку нападать.

Отбросив свой посох — чего никогда не делал ни один пастух, — она изо всех сил цеплялась за Энека, не давая ему вырваться.

Это был вовсе не страх.

— Нора! — прокричал Лоуренс и ринулся к ней; он опасался, что она может быть ранена.

По-прежнему удерживая Энека, Нора потрясенно подняла глаза; и еще бОльшим ее потрясение стало, когда она увидела Лоуренса. А потом она повернулась к Хоро, уже без удивления.

Похоже, она и понимала, и в то же время не понимала.

Кипящие в груди Лоуренса чувства буквально вырвались у него изо рта:

— Я так рад, что ты цела!

Нора видела, что гигантская волчица, устроившая весь этот разгром, цела и невредима, и она явно не знала, как реагировать на слова Лоуренса. Она вновь повернулась к Лоуренсу; все-таки она была полностью сбита с толку.

— Эта волчица — Хоро. Моя спутница.

Нора неуклюже улыбнулась; похоже, она подумала, что это какая-то шутка.

Она ахнула, увидев, что Хоро скачками приближается к ним. Из пасти Хоро торчали две ноги.

— Ты его не убила?

Самого Лоуренса охватила жажда убийства, когда он увидел, что Либерт использовал Нору в качестве щита. Если бы он оказался на месте Хоро, он бы точно его убил.

Судя по тому, как эти ноги свисали из пасти Хоро, дело было улажено; однако Хоро вместо ответа покачала головой и позволила человеку выпасть на землю. Весь обслюнявленный, Либерт плюхнулся с неприятным "шмяк!".

— Я подумывала проглотить его, должна признать, — и Хоро, похоже, улыбнулась. — Но мой живот плохо переваривает золото.

Негромко фыркнув, она наклонила морду к телу Либерта.

"Забери золото", — похоже, это она имела в виду.

— Кажется, оно было под плащом... уээ, он весь в слюнях, — пожаловался Лоуренс; тут же в него ткнулся огромный нос. Лоуренс с отвращением распахнул теплый, мокрый плащ Либерта и без труда нашел мешочек с золотом.

— Вот оно. Сколько должно быть, — произнес он, раскрыв мешочек и увидев в нем кусочки золота. — Нора, — и он протянул мешочек пастушке.

Хоро кинула на Лоуренса сердитый взгляд, который он предпочел не заметить.

— Работа еще не окончена. Нужно пронести это золото в город, и сделать это должна ты.

Огромная волчица испустила огромный вздох. Нора кинула на нее изумленный взгляд и тут же повернулась вновь к Лоуренсу.

— Н-но... как вы до сих пор живы?

Лоуренс скривился. После того как Либерт встретился со своими людьми, он послал их обратно в лес, чтобы "спасти" Лоуренса.

Но вернулись эти люди без Лоуренса, что означало, несомненно, что и он, и Хоро мертвы.

Лоуренс попытался придумать, с чего начать объяснять произошедшее, когда ощутил вдруг некое движение воздуха. Оглянувшись через плечо, он обнаружил, что Хоро подняла переднюю лапу, а затем с силой опустила обратно.

— Уаааааа!!!

Раздался громкий треск, словно от дерева отломили толстый сук, а затем в ночи разнесся душераздирающий вопль.

На взгляд Лоуренса, это было немного слишком, но, в общем, вполне заслуженно.

Когда вопль стих, Либерт, чью левую ногу только что переломила передняя лапа Хоро, продолжил хлопать губами, но уже беззвучно; глаза его едва не вылезли из орбит.

— Добрый вечер, господин Либерт! Как ты поживаешь, а?

— Ч-что?.. А? К-как тыыыааааа!

— Хоро. Персики в меду.

Вновь разгоревшийся было гнев Хоро потух моментально, словно произнесенные Лоуренсом слова были волшебными, и она с неохотой убрала лапу со сломанной ноги торговца.

— Господин Либерт. Господин Либерт! Будь так добр, объясни Норе, пожалуйста, как ты, ну, назовем это так, перепутал завязки, когда одевался?

Либерт утер пот со лба, и на какое-то мгновение через боль и ужас проступило лицо торговца — хитрое лицо торговца, который понимал, в каком положении оказался, и лихорадочно пытался придумать, как ему спасти свою жизнь.

— Господин Либерт!

— Это — это не я! Мне приказал Ремарио. Я говорил ему не делать этого. Я говорил ему, что предательство принесет возмездие Господне. Я клянусь, я был против —

— Как ты прекрасно видишь, это не простая волчица. Считай ее посланцем всемогущего Господа. Иными словами, ложь тебе не поможет, — заверил Лоуренс.

Либерт захлопнул рот и безнадежно посмотрел на Хоро.

Медленно, очень медленно между зубов Хоро просачивались облачка белого дыхания.

— Я-я-я, я по-подумал, я подумал, что мы платим слишком много. И Ремарио тоже. Так мы по-потратим всю прибыль на выплату долгов, и нам ничего не останется. Ремарио сказал мне сделать что-нибудь. Мне п-пришлось. У меня не было выбора. Т-ты же понимаешь, да? Ведь мы же оба тор-...

Либерт замолчал, когда Лоуренс ударил его кулаком в нос.

— Ты меня с собой не равняй.

— Ха-ха-ха-ха! — весело рассмеялась Хоро, убирая лапу с вновь потерявшего сознание Либерта.

— Вот такие дела. Гильдия Ремарио хотела убить тебя, Нора. Клянусь тебе — они предали нас.

Лицо Норы было сейчас пустым и бессмысленным, но, судя по всему, правда все же проникала постепенно к ней в голову.

Она медленно подняла глаза на Лоуренса.

— Но, но что тогда за волки в лесу?..

— Это было другое, — вмешалась Хоро, заставив Нору вскрикнуть от неожиданности. В конце концов, у Хоро был довольно звучный голос.

— Я Хоро, мудрая волчица из Йойтсу. А там, в лесу, был не более чем юнец, знающий лишь одно — свою территорию. Я достаточно благоразумна, чтобы не ввязываться в бесполезную драку ради такого.

Нора слышала волчицу, словно верила и не верила одновременно, затем беспомощно улыбнулась и отпустила Энека.

— Не знаю почему, госпожа Хоро, но когда ты так говоришь, я, кажется, тебе верю.

— Кстати, твой пес вовсе не влюблен в меня. Он просто разглядел мое истинное обличье. Я подумала, что тебе стоит это знать.

— Э?.. — удивленно переспросила Нора. Энек сердито гавкнул.

— Так, Нора, давай вернемся к делу, — сказал Лоуренс. Ему было жаль менять тему разговора, но дело по-прежнему оставалось незавершенным.

Золото было все еще в пути, долг Лоуренса не выплачен. Кроме того, предстояло решить, что делать с Гильдией Ремарио.

— Сейчас мы в центре бури, можно сказать. Однако милостью Господа нам удалось все же вернуть себе золото. Если верить Либерту, оно стоит шестьсот румионов. Однако если мы пронесем его в Рубинхейген и продадим посреднику, мы выручим раз в десять больше — шесть тысяч румионов.

Нора задрожала, услышав столь огромную цифру. Даже у Лоуренса эта сумма не укладывалась в голове.

— Шесть тысяч — это намного больше, чем мы сможем принять; и даже не подвергая себя опасности, мы уже имеем шестьсот. Однако...

— Од... нако?

— Однако. Это правда, конечно, что именно по вине Гильдии Ремарио сегодняшний день оказался более богат на события, чем нам всем бы хотелось; но правда и то, что без их денег нам вообще не удалось бы купить золото. И если мы возьмем золото и сбежим, они пропадут, разорятся мгновенно. Поэтому...

Хоро ткнула носом Лоуренса в скулу, и отнюдь не игриво.

— Поэтому я предлагаю вот что.

— Нет, погоди-ка... — в голосе Хоро сквозило недовольство, но Лоуренс не пошел на попятный.

— Хоро. Мы живем не в сказке. Мы не можем просто отомстить тем, кто нас предал, и сказать: "Тут и сказочке конец". Нам еще жить потом. А месть за предательство лишь повлечет за собой новую месть.

— Ну, значит...

— Не хочешь ли ты сказать, что перебьешь всю эту несчастную обреченную гильдию?

— Эм...

— Я не хочу, чтобы хлеб, который я куплю завтра, был оплачен кровью. Закончить все это можно многими путями, но если мы хотим завтра нормально жить, мы должны сделать правильный выбор.

Янтарные глаза Хоро закрылись.

Она отвернулась.

— Если бы не ты, я сейчас замерзал бы в лесу, пока не умер. Я отлично знаю, что если бы ты не пришла, все было бы потеряно, и я благодарен тебе за то, что ты вняла моей мольбе. Но...

— Хватит. Хватит, я сказала! А, какой же докучливый спутник мне достался, это просто неописуемо! — перебила Хоро и слегка ткнула Лоуренса в голову своей мордой. Ощущение было довольно болезненное, но если это помогло удовлетворить Хоро, цена была приемлемой.

— Значит, я попрошу тебя сделать вот что.

— Давай, проси! Скажу тебе так: я выполню любую задачу, какую только потребует от меня твой, несомненно, крайне утомительный план, так что можешь просить смело.

Лоуренс улыбнулся — охватившее его чувство признательности невозможно было выразить словами — и, сделав глубокий вдох, повернулся снова к Норе.

— Прости, что заставил ждать. Вот что я предлагаю сделать.

Нора, с завороженным видом слушавшая пикировку между Лоуренсом и Хоро, выпрямилась и подняла глаза на Лоуренса.

— Я хочу, чтобы ты решила, нести ли золото в Рубинхейген.

— Э?..

Недоумение Норы было вполне понятно. Без всякого риска у нее на руках уже были шестьсот румионов. Конечно, шесть тысяч были бы просто невообразимой прибылью, но ведь это значило снова рисковать жизнью.

— Однако если ты пронесешь золото в Рубинхейген, доход от его продажи спасет и нас, и Гильдию Ремарио.

Нора негромко ойкнула.

— С другой стороны, если ты решишь забрать его, все эти люди, что лежат здесь, и их семьи в Рубинхейгене, и все остальные из Гильдии увидят настоящий ад. И кого-то из них этот ад не пощадит. Но в сердцах их поселится ненависть к трем демонам — то есть ко мне, к Хоро и к тебе, Нора.

Даже для человека, который живет дорогой, ненависть со стороны столь многих людей может стать очень опасной. Торговля строится на общении людей. Рано или поздно Лоуренса, Хоро и Нору найдут и приставят мечи к горлу.

Следовало учесть и еще кое-что важное.

— Конечно, если мы сбежим в какую-нибудь далекую страну с чужим языком, то сможем там жить, словно ничего и не произошло. Но даже живя без страха перед местью, вдруг ты когда-нибудь наткнешься на раба со знакомым лицом, которого хлещут кнутом, как вьючную лошадь? Сможешь ли ты спать после этого?

Лоуренс помолчал, давая своим словам проникнуть глубже в разум Норы.

— Однако я заставлю Гильдию Ремарио как следует заплатить.

Хоро неприятно ухмыльнулась.

— Мы сейчас отправимся туда. Что касается тебя, Нора — пожалуйста, прими решение к завтрашнему утру. Если ты решишь протащить золото в Рубинхейген, мы встретимся на той же площади, где тогда все обсуждали. Я пойду в город первым, найду надежного мясника и буду ждать у восточных ворот один день. Если ты решишь не проносить золото... хм. Давай тогда встретимся в Поросоне.

Разумеется, этот план оставлял возможность еще одного предательства.

Нора могла забрать себе все золото и направиться в какой-нибудь другой город.

Однако чтобы все они могли жить, ни о чем не сожалея, лучше всего было бы, если бы она пронесла золото в Рубинхейген; тогда Гильдия Ремарио была бы спасена, а деньги поделены по справедливости.

Конечно, Лоуренсу предстояло обдумать, что делать, если Нору поймают при досмотре. Контрабандистов золота казнили на площади, исключений не было; значит, ему надо будет попросить Хоро выручить ее, если потребуется. В конце концов, Хоро ведь пообещала сделать все, о чем он ее попросит, каким бы утомительным ни было задание.

Не то чтобы Лоуренс решил дать Норе больше времени на раздумья, но, пока ждал ее ответа, на всякий случай обошел лежащих без сознания людей Ремарио и связал их. Веревок у него не было, так что пришлось воспользоваться рукавами их собственных одежд. Даже если совместными усилиями им удастся развязать узлы, едва ли в их нынешнем состоянии они будут способны на какие-то активные действия.

— Ну что ж, Нора. До встречи, — произнес Лоуренс, когда закончил связывать людей Ремарио и попросил Хоро вновь отправить в беспамятство нескольких из них, начавших приходить в себя.

Этими словами он вовсе не пытался Нору в чем-то убедить.

Он просто хотел лишний раз убедиться, что она ему доверяет и что исход, выгодный для всех, возможен.

Луна неясно проглядывала сквозь густые облака.

— Г-господин Лоуренс!

Услышав, как Нора позвала его по имени, Лоуренс остановился.

— Д-до встречи!

Оглянувшись, он увидел, что Нора подняла посох.

— Мы встретимся, — сказал он. — И мы будем богаты.

Нора улыбнулась и кивнула.

Энек гавкнул и принялся собирать овец.

* * *

— Итак.

Пройдя немного пешком, Лоуренс начал подумывать, не проехаться ли ему еще на спине Хоро, но она, явно угадав его мысли, заговорила ровно тогда, когда сам он собрался раскрыть рот.

— Что? — спросил он, лишь чуть-чуть раздраженный таким поведением Хоро. Он не сомневался, что Хоро выбрала именно этот момент нарочно.

— Могу ли я теперь услышать правду?

Большие глаза Хоро невозмутимо смотрели на Лоуренса. Ложь ему не поможет — он сам говорил это Либерту.

Лоуренс чувствовал, что лицо его скривилось.

— Позволь мне удержать покров тайны еще немного.

— Хех-хех. Ни за что.

Глядя на радостно виляющий хвост Хоро, Лоуренс понял, что она будет спрашивать до тех пор, пока он не сдастся.

Он отказался от всяких измышлений.

— Там недостаточно золота.

— Ох-хо.

— Там никакие не шестьсот румионов. Сотня, не больше.

— И твоя доля вся уйдет на уплату долга. Если девочка не пронесет золото в город, прибыли не будет вообще.

Кончик гигантского хвоста пощекотал Лоуренсу шею. Лоуренс отмахнулся; волчица игриво заурчала.

— Гильдия Ремарио прижата к стенке. Они наверняка с трудом наскребли сотню румионов, надеясь на то, что это их всего лишь вытянет, не больше. Конечно, они с самого начала знали, что им придется заплатить нам достаточно много, чтобы заткнуть нам рот, но именно поэтому они и придумали тот план насчет нас.

И тем не менее положение Лоуренса было таково, что он был вынужден довериться этой самой гильдии.

— Пфф. Однако искусно ты сплел объяснение для девочки. Ты выглядел совсем как святой.

— Почти все я говорил искренне.

— ...

Хоро хмыкнула себе под нос, затем остановилась и припала к земле.

— Залезай.

— Что, допрос окончен?

— Я устала от твоей глупости.

Прищурив свои янтарные глаза, она подпихнула Лоуренса кончиком носа.

Прикосновение было совсем легким, но Лоуренс едва не потерял равновесие, хотя от прежнего страха перед волчьим обличьем Хоро не осталось и следа.

— Однако Гильдию Ремарио мы спасаем отнюдь не только из милосердия.

— О?

Лоуренс вцепился в мех Хоро и подтянулся.

— Да. Мы делаем это, чтобы получить еще больше денег.

Одним резким движением он закинул ноги на спину Хоро.

— Больше денег, э? Не могу сказать, что улавливаю твою мысль.

— Торговцы могут превращать в деньги все. Должна же быть от меня какая-то польза время от времени.

Хоро рассмеялась. Сперва Лоуренс подумал, что она поддразнивает его, но нет — смех был искренним.

— Буду ждать, когда ты покажешь свое мастерство, мой повелитель.

Хоро поднялась на ноги и двинулась вперед, затем перешла на бег.

Золотая луна то и дело проглядывала через облака в ночном небе.

* * *

Рубинхейгенская ночь была на удивление тиха — видимо, из-за идущего с полудня дождя.

— По-по-моему, это какая-то ошибка. Правда? Ну, вроде того, как будто забыли посолить суп.

Лоуренс слишком хорошо знал, что торговцы всегда, в любых условиях выживали благодаря лжи.

В то же время даже среди лжецов доверять друг другу было очень важно. Да, торговцы — очень странные создания, думал Лоуренс.

— Я, я не знаю, что вам наговорил Либерт. Не сомневаюсь, это выглядело, как истина с небес, как исповедь перед алтарем. Но это все была ложь! Он всегда лжет! Я сам подумывал уже его выгнать — клянусь!

Голос звучал хрипло и неразборчиво, в нем клокотали чувства; но то, что здесь происходило, вовсе не было деликатными деловыми переговорами. Пока Лоуренс понимал суть, его все устраивало.

— Господин Ремарио.

— Чтоааа!

Ремарио вскрикнул, поскольку голова его была плотно стиснута челюстями Хоро, и волчица совсем чуть-чуть усилила нажим.

Лоуренсу и Хоро повезло, что он сидел у себя в комнате один, ожидая возвращения своих работников.

Незадолго до этой встречи Хоро с невероятной легкостью перемахнула через городскую стену. Лоуренс собирался войти в город с Хоро в человеческом обличье и просто заявить, что их ограбили разбойники, но Хоро, способная чувствовать присутствие людей по ту сторону стены, заявила просто, что никакой опасности нет, и одним могучим прыжком оставила стену позади. Лоуренс подивился, нельзя ли было избежать всех этих проблем с самого начала и пронести золото без посторонней помощи.

Они вошли в город, никем не замеченные; затем Хоро временно вернулась в человеческое обличье, и они прокрались в Гильдию Ремарио.

Ремарио ожидал возвращения своих людей; надо было видеть его лицо, когда взамен его взору предстали Хоро и Лоуренс.

Сейчас он лежал на полу связанный, голова его была зажата между устрашающих зубов Хоро. Казалось, он вот-вот умрет от ужаса.

На первый взгляд, позволить Ремарио увидеть истинное обличье Хоро было неблагоразумно, но он и Лоуренс уже делили общую тайну — тайну контрабанды золота. Если Ремарио захочет пойти в церковь и рассказать о Хоро — пусть его; косвенных свидетельств и так было море.

Ни один торговец не будет распространяться о слабостях своего соперника, если соперник может с легкостью сделать то же самое.

Кроме того, если позволить Хоро попугать Ремарио, это улучшит ее настроение, а невероятный ужас, который он сейчас испытывал, заставит его в будущем сильно подумать, если он захочет мстить.

Неудивительно, что результаты не заставили себя ждать.

— Челюсти, что сжимают сейчас вашу голову, — это челюсти истины, друг мой. Если вы солжете, они узнают. Кроме того, я слышал, что эта волчица очень голодна, ей ведь пришлось всю ночь бежать. Если вы солжете — вполне возможно, ваша голова отправится к ней в желудок.

Клыки Хоро еще чуть-чуть сильнее надавили на висок Ремарио.

Он уже даже кричать не мог.

— Ладно, господин Ремарио. Знайте, что я пришел не мстить вам за предательство. Я пришел говорить о делах.

При слове "дела" в глазах Ремарио появился проблеск надежды; похоже, он осознал, что дела означают заключение какой-нибудь сделки, а сделка означает, что его могут и не убить на месте.

— Итак, начнем переговоры. Можете лгать сколько захотите. Однако эта волчица куда проницательнее, чем я, и видит, что кроется за каждым вашим словом. Если вы ляпнете что-нибудь не то, вы рискуете укоротиться на голову. Я говорю понятно?

Кивнуть, когда твоя голова зажата в зубах гигантской волчицы, довольно трудно, но Ремарио попытался, и у него почти получилось.

— Что ж, начнем, — коротко произнес Лоуренс. — В случае если нам удастся пронести золото, могу ли я попросить вас купить его у нас за пятьсот румионов?

Глаза Ремарио обратились в точки.

— Мы по-прежнему сообщники в контрабанде. Надеюсь, вы не думаете, что мы пришли мстить, после того как решили сбежать с золотом?

Полуседая голова Ремарио кивнула, точно он был ребенком, которого отругали, и Лоуренс горько усмехнулся.

— По правде сказать, такая возможность все еще остается, но — нет, не думаю. Но если мы заранее не обговорим, что будем делать в случае успеха — мы ведь можем и не договориться в итоге, не правда ли?

Хоро издала горловой смешок, и голова Ремарио задергалась вслед за гигантской пастью; его лицо нервно скривилось.

— Итак, я повторю. Могу ли я попросить вас купить наше золото за пятьсот румионов?

На лице Ремарио появилась гримаса отчаяния — он прекрасно знал, сколько на самом деле стоит золото, купленное в Рамторе.

— Я просто не могу этого...

— Конечно, я не требую немедленной оплаты деньгами. Давайте-ка подумаем. Возможно, вы напишете мне долговую расписку?

И только тут владелец Гильдии Ремарио начал наконец демонстрировать разум, благодаря которому он и достиг таких высот.

Когда он понял, что имеет в виду Лоуренс, его лицо вновь скривилось, и он запросил пощады:

— П-пятьсот, это слишком...

— ...Слишком много? Хмм, ладно. В таком случае я просто заберу все, что у вас тут спрятано, а золото продам где-нибудь еще, — Лоуренс переглянулся с Хоро и добавил: — Кроме того, я отдам вот этому демону вашу жизнь.

Хоро терпеть не могла, когда ее называли богом, но "демон" ее явно устраивал.

Ее хвост рассек воздух, и она громко задышала, чтобы усилить эффект.

Лицо Ремарио мгновенно обратилось в безжизненную маску.

Если догадка Лоуренса была верна, теперь он сделает все, что от него потребуют.

— Видите ли, господин Ремарио, я считаю, что несправедливо терять все из-за одной-единственной неудачи. Мы ведь не в состоянии предугадывать любое падение цен, верно? Поэтому я собираюсь дать вам еще один шанс. Но я хочу, чтобы вы были мне за это благодарны, и я хочу, чтобы эта благодарность была выражена в пяти сотнях румионов. В таком городе, как этот, вам удалось создать превосходную гильдию с великолепным погрузочным двором. Если думать о десятилетиях, пятьсот румионов — сумма, достойная обсуждения.

Глаза Ремарио распахнулись, а потом он заплакал.

Если ему удастся полностью восстановить свою торговлю, выплата пятисот румионов за десять лет вовсе не будет выглядеть чем-то неразумным. В этом отношении бродячий торговец не шел ни в какое сравнение с торговой гильдией.

Возможно, эти слезы были от осознания возможности снова вернуть гильдию к процветанию.

— Итак, вы напишете бумагу, да? Хоро...

Услышав свое имя, Хоро вздохнула и неохотно выпустила Ремарио, после чего подтолкнула его голову кончиком носа.

Лоуренс развязал веревку, которой были стянуты руки Ремарио, и продолжил:

— Условия таковы: вы платите каждый год в течение десяти лет. В первый год это будет десять румионов. В последний — сто. Понимаете, да?

Это значило, что выплаты будут расти с каждым годом. Вместе это составит пятьсот пятьдесят румионов, но все же в целом условия были отличные.

Если Ремарио удастся восстановить процветание своей гильдии, такую сумму найти будет совсем нетрудно.

— Вы можете писать вот за этим столом.

Ремарио кивнул и, опершись на протянутую Лоуренсом руку, поднялся на ноги. Ноги его оставались связанными, так что он добрался до стола вприпрыжку и плюхнулся на стул.

— Т-так, а получателем денег будет?.. — осведомился он, обернувшись.

Лоуренс с улыбкой ответил:

— Торговая Гильдия Ровена.

Ремарио печально улыбнулся, понимая, что от этого долга ему не уйти.

Если бы Лоуренс указал себя как получателя денег, то со временем, набирая силу, Ремарио мог бы захотеть отомстить или просто отказаться платить. Кроме того, Лоуренса пугала сама мысль каждый год возвращаться в город, где жили люди, которые так подло с ним поступили, чтобы забрать его деньги.

И, что еще важнее, прямо сейчас у Гильдии Ремарио просто не было денег. Сколько бы долговых расписок Лоуренс ни имел, в ближайший год денег он бы не увидел. Даже если его долг Гильдии был полностью погашен, весь доход от контрабанды уйдет на выплату вознаграждения Норе и долгов самой Гильдии. В худшем случае и Нора может не увидеть своей награды.

Но все проблемы можно было решить, если долг перевести на торговую гильдию, к которой принадлежал Лоуренс. Продав долговую расписку Торговой Гильдии Ровена относительно дешево, Лоуренс разорвал бы все связи с Гильдией Ремарио и обратил десять лет выплат в немедленные деньги.

Ну а отказаться платить торговой гильдии — это все равно что объявить войну другому государству. Пойти на такое Гильдия Ремарио не осмелится.

— Ты большой человек.

— Все же не такой большой, как волчица, — пошутил Лоуренс.

Волчице шутка показалась более удачной, чем кому бы то ни было еще.

— Теперь все, что нам остается, — это надеяться на успех контрабанды.

К оглавлению

Заключительная глава

Потом все завертелось.

В первую очередь Лоуренсу и Хоро необходимо было позаимствовать какую-нибудь одежду в Гильдии Ремарио, а их собственные одежды надо было отстирать тем временем от грязи и крови. Пока выстиранные одежды сохли, Лоуренс отнес долговую расписку в Торговую Гильдию Ровена; Хоро, заявившую, что она голодна, он оставил в ночной таверне. Обо всех мелочах явно предстояло заботиться Лоуренсу.

В Гильдии Ровена Лоуренса сердечно приветствовали другие члены Гильдии, собравшиеся выпить после дневных трудов. На него обрушилось множество скабрезных вопросов по поводу синяка у него на лице, прежде чем ему удалось добраться до Якоба.

Вряд ли кому-то показалось бы странным, если бы люди Гильдии Ремарио еще несколько дней назад заявились сюда и принялись стучать во все двери, требуя уплаты долга Лоуренса; но ни они, ни сам Лоуренс не появлялись. Якоб, несомненно, сильно тревожился с того самого времени, как узнал о долге.

Неудивительно, что первое, что сделал Якоб, завидев лицо Лоуренса, — сердито постучал его по голове.

Затем, однако, на глазах у него выступили слезы, и он с улыбкой распростер объятия. Конечно, он испытал огромное облегчение, увидев, что Лоуренс цел и невредим.

Лоуренс протянул Якобу долговую расписку; скорее всего, тот в общих чертах сообразил, что произошло. Он немедленно принес откуда-то мешочек с редко появляющимися на белый свет золотыми румионами и тут же, на месте купил расписку у Лоуренса.

Конечно же, теперь они оба были торговцами, заключающими сделку. Существовала вполне реальная возможность, что контрабанда провалится; в таком случае все имущество Гильдии Ремарио будет продано за долги. Обычно, когда кто-то разоряется, его имущество распродают и делят между заимодавцами соответственно размеру долгов; поэтому расписка на полтысячи румионов и в этом случае не будет совершенно бесполезной. В общем, Якоб купил расписку за ту цену, которую счел соответствующей риску провала контрабанды.

Обдумав все возможные исходы, Якоб назначил довольно осторожную цену в тридцать румионов.

В случае успеха контрабанды он обещал добавить еще сто. Это было заметно меньше, чем сумма, указанная в расписке; но ведь Гильдия Ремарио, даже если выживет сейчас, вполне могла все-таки разориться в ближайшие десять лет. Так что цена была вполне разумной.

Лоуренс вернул двадцать румионов Якобу в возмещение того вреда, который он своими действиями нанес доброму имени Гильдии Ровена. Остальные деньги он собирался потратить на подкуп мясников, чтобы те, разделав овец, после держали язык за зубами.

Что касается дополнительной сотни румионов, то двадцать из них он должен был уплатить Норе, как договаривались, и еще сколькими-то он собирался принести извинения тем лавкам, в которых просил деньги раньше. Если эти выплаты составят три десятка румионов, ему самому останется полсотни.

Таким образом, он окажется практически в том же положении, как в Поросоне, когда продал там свой перец.

Если вспомнить, что в какой-то момент он смирился с тем, что кончит жизнь рабом на гребной скамье, это могло показаться настоящим чудом.

Затем Лоуренс через своих знакомых в Гильдии встретился с мясником, которому можно было доверять. Он договорился с мясником, что тот примет овец у Норы и разделает их, не задавая никаких вопросов, за десять румионов. Лоуренс платил мяснику очень хорошо и вполне мог рассчитывать, что здесь все пройдет как по маслу.

Подготовив все, Лоуренс вернулся в Гильдию Ремарио. Там он забрал свои и Хоро одежды и оставил самого Ремарио собирать своих работников, которые сейчас, должно быть, кучковались вместе, дрожа от холода. Кроме того, Лоуренс приказал Ремарио вернуть ему повозку и лошадь, о которых он совершенно забыл. При этом он выражался довольно резко и потому ожидал, что его указания будут выполнены быстро.

Когда Лоуренс закончил приготовления, небо уже начало светлеть.

Он бесшумно шагал по утренним улицам, вдыхая холодный и сырой после вчерашнего дождя воздух.

Шел он в таверну, которая не закрывалась на ночь — не без помощи мзды соответствующим властям, разумеется.

Над городом повисло безоблачное, темно-синее, но уже начавшее бледнеть рассветное небо. Вход в таверну указывала горящая и совершенно неуместно выглядящая лампа.

— Добро пожаловать.

Голос, поприветствовавший Лоуренса, был едва различим — вряд ли из-за незаконности ситуации, просто владелец таверны устал бодрствовать всю ночь.

Таверна была полупустая и на удивление тихая; завсегдатаи молча пили свое вино, возможно, с грустью думая о неизбежном наступлении нового дня.

— Эй.

Обернувшись на голос, Лоуренс увидел рядом с собой Хоро с деревянной фляжкой и куском хлеба в руках. Сейчас она снова была одета городской девушкой; если бы какой-нибудь священник обнаружил ее в ночной таверне, это могло бы доставить неприятности — но здесь до нее никому не было дела.

Хоро поймала взгляд стоящего за стойкой владельца таверны, и тот сонно помахал ей рукой. Похоже, все то добро, что Хоро держала сейчас в руках, она выманила у владельца таверны своими медовыми речами.

— Давай, идем отсюда.

Вообще-то Лоуренсу хотелось присесть и немного передохнуть, но Хоро уже взяла его за руку, и спорить с ней было бесполезно.

— Приходите еще, — сказал им в спину владелец таверны.

Идти Лоуренсу и Хоро было особенно некуда, и какое-то время они просто шли куда глаза глядят.

Снаружи было холодно. Воздух оставался влажным, и их дыхание по-прежнему вырывалось облачками.

— Вот. Хлеб, — произнесла Хоро, и живот Лоуренса заурчал; Лоуренс вдруг осознал, что он с середины прошлого дня крошки во рту не держал. Взяв хлеб — на самом деле это оказался бутерброд с грудинкой и зеленью — из рук довольно улыбающейся Хоро, Лоуренс не раздумывая впился в него зубами.

— И вот, — протянула Хоро фляжку.

Лоуренс откупорил фляжку и поднес к губам; там оказалась теплая смесь меда и молока.

— Помогает от любых хворей.

Теплое, сладкое питье было именно тем, что надо.

— Теперь, — сказала Хоро. Едва ли она специально дала Лоуренсу еду и питье, чтобы развязать ему язык, но все же заговорила, едва он утолил голод.

— У меня к тебе есть два вопроса.

Лоуренс мысленно приготовился к худшему.

Хоро секунду помедлила.

— Насколько ты доверяешь этой девочке? — спросила она, не глядя на Лоуренса.

Этого вопроса он ждал и в то же время не ждал. Хоро не уточняла время, место и обстоятельства; это значило, что какие-то смутные сомнения были и у нее.

Лоуренс еще глотнул из фляжки.

— Я не знаю, насколько я ей доверяю, — ответил он, не глядя на Хоро. — Но что я знаю, так это то, что если Нора решит забрать золото и сбежать, ее легко будет найти. Я не настолько ей доверяю, чтобы думать, что такое может произойти, и все-таки дать ей золото.

Хоро молчала.

— Здесь поблизости никто не купит у нее золото за хорошие деньги; а истории о пастушке, которая распродает золото, достаточно редки, чтобы расходиться быстро и далеко. Ее легко будет найти.

Разумеется, он не доверял Норе всецело. Будучи торговцем, Лоуренс всегда думал о самых разных возможных случайностях.

— Понятно. Думаю, я поняла.

— А второй вопрос? — поинтересовался Лоуренс.

Хоро смотрела на него с каким-то непонятным выражением лица.

То был не гнев, нет. Скорее нерешительность.

"Но почему она колеблется"? — подивился Лоуренс.

Он даже представить себе не мог, чтобы Хоро вдруг заколебалась, задавать ей вопрос или нет.

— Какой бы ни был вопрос, я отвечу. В конце концов, я ведь перед тобой в огромном долгу.

Он откусил от успевшего остыть бутерброда и запил глотком из фляжки.

На уличных булыжниках начали играть блики восходящего солнца.

— Ну так что, спрашиваешь или нет?

Хоро сделала глубокий вдох. Взяла Лоуренса за рукав. Ее рука дрожала — может, от холода, а может, от чего-то другого.

— Хм?

— Ты... ты не помнишь... — Хоро смотрела на него нерешительно. — Когда я стояла против пса и девочки... чье имя ты тогда кричал?

Непохоже было, чтобы она шутила.

Глаза ее были серьезны как никогда.

— Мне тогда кровь ударила в голову, и я ничего не слышала. Но меня это все время грызло. Я абсолютно уверена, что ты кричал чье-то имя. Ты это помнишь?

Лоуренс не решался раскрыть рот; вдвоем они молча шли по освещенной восходящим солнцем улице.

Как ответить? По правде сказать, он не помнил.

Но что если Хоро на самом деле помнила, а теперь хотела, чтобы он это подтвердил?

Если он звал Хоро, все хорошо. Проблема будет, если окажется, что он звал Нору.

В таком случае, если он скажет, что не помнит, это будет означать, что он выкрикнул имя Норы, не зная и не осознавая, чтО кричит.

И вот тогда Хоро действительно разозлится всерьез. Лучше было бы честно признать, что он звал Нору, а потом выдумать какое-нибудь объяснение, почему он это делал.

Была, разумеется, другая возможность — что Хоро и вправду не расслышала.

Тогда лучше всего было бы сказать, что он кричал ее имя.

Продумав все детали, Лоуренс лишь тогда сообразил, насколько это все глупо.

Рядом с ним шла не кто иная, как волчица Хоро Мудрая. Она разглядит любую ложь.

А раз так, то правильный ответ —

— Я кричал твое имя.

Секунду Хоро смотрела глазами брошенного щенка, а затем в ее глазах запылал гнев.

— Это ложь.

Она сжала руку Лоуренса сильнее, и он ответил мгновенно.

— Да, это ложь. Правда в том, что я не помню. Однако —

Уши Хоро под косынкой дернулись быстрее, чем успело измениться выражение лица.

Она знала, что сказанное только что действительно было правдой.

— В той ситуации я не мог выкрикнуть не твое имя, — закончил Лоуренс, не отводя взгляда.

Так же быстро, как только что в глазах Хоро вспыхнул гнев, теперь в них промелькнуло сомнение.

Определить, правда это или ложь, было совершенно невозможно; она должна была решить сама.

Что до Лоуренса, то он выложил самый убедительный аргумент, какой только мог придумать.

— Тогда была важна каждая доля секунды. Я уверен, что, не думая, произнес твое имя. Ведь...

Хоро сжала его руку еще сильнее.

— ...Ведь его легче произносить.

Он едва ли не чувствовал, как лицо Хоро застывает, обращаясь в маску.

— Потом, если бы я крикнул "Нора", даже в спешке, ты бы наверняка различила. Но слово "Хоро" само вылетает изо рта — его легко пропустить, когда кровь стучит в висках. Как ты считаешь? Хороший аргумент...

Он не закончил фразу, ибо кулак Хоро врезался ему в рот.

— Замолчи.

Даже маленький кулачок Хоро ударил весьма болезненно — ведь губа Лоуренса уже была разбита одним из людей Ремарио.

— Так ты произнес мое имя, потому что оно было проще? Дурень! Болван! — выкрикивала она, дергая его за рукав. — Меня бесит уже то, что ты мог подумать об этом! — она смотрела с такой враждебностью, словно собиралась прогнать вон.

Лоуренс подумал, не лучше ли было отделаться явной ложью, но рассудил, что Хоро разгневалась бы в любом случае.

Постепенно они подходили все ближе к восточным воротам; теперь вокруг сновало множество народу — все хлопотали, готовясь к началу трудового дня.

Хоро шла чуть впереди Лоуренса, одна.

Не успел Лоуренс подумать, что она собирается делать, как она остановилась.

— Ну...

Она стояла спиной к нему.

— ...так назови его, — сказала она, не оборачиваясь.

Глядя мимо нее, Лоуренс заметил колокольчик на конце длинного посоха.

Он услышал блеянье овец.

К нему и Хоро шла пастушка, а за ней — черный пастуший пес.

В это мгновение он осознал, что контрабанда удалась. Он был счастлив. И он вполне мог позвать Нору по имени.

Лоуренс улыбнулся при мысли о том, как умно и смело Хоро все подстроила.

Он раскрыл рот, чтобы произнести имя, и тут —

— Апчхи!

Правда о том, чье имя он произнес, останется сокрытой навеки.

Хоро развернулась к нему; на лице у нее было написано разочарование. Лоуренс ее превзошел.

Не обращая на нее внимания, Лоуренс трижды взмахнул рукой, совсем как тогда, при первой встрече с Норой.

Нора заметила и замахала в ответ.

Хоро оглянулась через плечо, рассматривая Нору.

Этого-то Лоуренс и ждал.

— Хоро.

Уши волчицы дернулись.

— Хоро вправду легче звать.

Белое облачко вырвалось у Хоро изо рта, когда она хмыкнула, признавая поражение.

— Дурень.

Лоуренс любил эту хрупкую улыбку даже больше, чем теплое солнышко поздней осени.

К оглавлению

Послесловие автора

Давно не виделись! Я Исуна Хасэкура. Что ж, вот и второй том. Я знаю; я сам в шоке.

Но если вы хотите узнать, что самое потрясающее, так это вот что: когда я сел писать второй том, я начисто забыл характеры главных героев.

Я знаю, что это звучит невероятно, но это так, хоть я и сам с трудом в это верю. Вы частенько слышите о людях с птичьими мозгами, которые забывают обо всем, едва сделав три шага; и это наверняка подходит трусишке, который, прочтя какую-нибудь страшилку в Интернете, так пугается, что не может даже в туалет ходить, как вы считаете?

Да, если подумать — есть еще одна удивительная штука. Что за штука, спросите вы. В общем, я купил акции. Выиграв приз за роман, главным героем которого был торговец, я вложил половину призовых денег в акции одной фирмы. Я уже писал об этом в послесловии к первому тому, и я коварно ухмыляюсь всякий раз, когда думаю, как мои деньги на бирже будут расти и прибывать. Сейчас моя мания становится все безумнее, но только — возможно, из-за чьих-то теневых махинаций — эти акции падают две недели кряду. Они падали даже в тот день, когда 90% всех акций на бирже росли. Рядышком с тем окном, в котором я пишу это послесловие, висит биржевой помощник, который сообщает мне о малейших изменениях цен, и сегодня мои акции, похоже, торгуются в очень узком диапазоне. Но все-таки падают. Похоже, у них дела идут не очень, как и у романа. Как странно...

В общем, у меня сейчас полоса невезения, но, надеюсь, книга вам понравилась.

Дзю Аякура вновь создал великолепные иллюстрации; они идеально совпадают с теми образами, что сложились у меня в голове. Огромное вам спасибо. Хочу обратиться и к моему редактору — искренне прошу прощения за мои ошибки в японском. В следующий раз — в следующий раз, я обещаю! — я попытаюсь написать роман так, чтобы мы могли разобраться с ним за одну встречу.

И, разумеется, моя сердечнейшая благодарность всем, кто держит в руках эту книгу.

Надеюсь встретиться со всеми вами в третьем томе.

Исуна Хасэкура

К оглавлению

Версия текста от 08.06.12. Последнюю версию можно найти на http://ushwood.narod.ru/saw/saw.html

Вероятно, имеются в виду глаза собаки. У пастуха глаза другого цвета (о чем будет сказано дальше по тексту) — здесь и далее прим. Ushwood.

И не спрашивайте меня, куда делись мечи, упомянутые в первой главе. Спросите лучше переводчиков-англофикаторов.