Книга 2. Часть 2 "Пламя над Трансваалем"

ПОДЪЕМ С ГЛУБИНЫ

КНИГА ВТОРАЯ "ИЗ ИСКРЫ..."

ЧАСТЬ ВТОРАЯ "ПЛАМЯ НАД ТРАНСВААЛЕМ"

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1.

В Париже все стены были увешаны плакатами, на которых пламенный призыв "Помни Фашоду!" был дополнен повелительным "Вступай в Трансваальскую стрелковую бригаду "Jeanne D'Arc"!". По соседству — другие плакаты. На одном — женщина прикрывает грудного ребенка от наставивших штыки гнусных красномундирных англичан, сверху и снизу — призывы: "Защити свободу!" и "Спаси Трансвааль!". И еще один, специально для романтиков — на них мужественный француз в берете с трехцветной розеткой, с карабином в руке, принимает преклонение хрупких негритянок в набедренных повязках, выше — надпись "Вступайте в ряды армии Трансваальской Республики!"

Все французские газеты истекали ядом и ненавистью, описывая ужасных англичан и их злодейские замыслы. Раны, нанесенные подписанным всего четыре месяца назад соглашением о Фашоде, еще кровоточили. Пепел национального унижения стучал в сердца истинных французских патриотов. Но газетчики копали глубже. Вспомнили все, начиная от подлого избиения пленных французских рыцарей при Азинкуре и заканчивая жульническим захватом, фактически — просто КРАЖЕЙ! — Суэцкого канала.

Первое время Георгий, натыкаясь в газетах на подобные "материалы", страдал от острого приступа дежа-вю. А потом вспомнил. Точно такие же статейки печатали газеты Хёрста — как раз перед тем, как на рейде Гаваны взлетел на воздух "Мэн"! И вряд ли это было простым совпадением...

По большому счету Рогойскому было на это наплевать — своих забот хватало. Однако в "русском" районе, заселенном недавними и давнишними эмигрантами из России, плакаты висели особенно густо, и было совершенно невозможно избегать разговоров о Трансваале. Уже к концу первой недели пребывания во Франции Георгий знал об этой крохотной южноафриканской стране намного, намного больше, чем ему хотелось бы.

2.

Год одна тысяча восемьсот девяносто пятый от рождества Христова ознаменовался множеством перемен. Одной из них было изменение политического курса Британской Империи. Пришедший к власти кабинет лорда Солсбери был империалистическим с головы до пят — это проявилось уже в первых шагах нового правительства: инициатива по разделу Турецкой Империи, инициатива по разделу Персии, вторжение отряда полковника Макдональда в Тибет, вытянутое у Пекина под давлением силы признание бассейна реки Янцзы (богатейшей части Китая) в качестве сферы влияния Англии...

В конце 1895 года на территорию бурской Республики Трансвааль со стороны Мафекинга вторгся отряд из 670 человек (520 белых и 150 негров-носильщиков) при трех орудиях и восьми пулеметах. Командовал отрядом лейтенант Капской Колониальной Милиции Леандр С. Джеймсон. Пославший отряд премьер-министр Капской колонии сэр Сесиль Родс надеялся, что это вторжение вызовет восстание ойтландеров, английских переселенцев, лишенных по конституции Трансвааля гражданских прав... Однако, даже если "Национальный союз" и "Южно-Африканская Лига Реформ" — организации ойтландеров в Трансваале и Оранжевой Республике, созданные и финансируемые англичанами — и планировали восстание, они опоздали. Уже через три дня после перехода границы отряды буров окружили борцов за права ойтландеров у Крюгерсдорпа, после чего те дружно сдались в плен. Английские авантюристы отделались легким испугом — их всех вскоре передали британским властям, которые, естественно, позаботились, чтобы суд, перед которым им пришлось предстать, вынес самые мягкие приговоры.

Испуг буров был гораздо сильнее. И им таки было, чего бояться, повод для страхов был самый веский. Их республикам, не насчитывавшим вместе и двухсот тысяч граждан (негры и ойтландеры гражданами не являлись) противостояла Империя, над которой никогда не заходило солнце — под которым в разной степени благоденствия и достатка проживали триста девяносто миллионов подданных престарелой королевы Виктории. Сравнение было явно не в пользу потомков голландских поселенцев. Однако сдаваться без боя буры не собирались.

В 1896 году между Трансваалем и Оранжевой Республикой был заключен военный союз, пользовавшийся поддержкой Германии и лично кайзера Вильгельма II. После вторжения Джеймсона Кайзер предлагал бюргерам даже принять германский протекторат, но те отказались. Золото Витватерфанда и независимая от англичан железная дорога, соединявшая через португальский Мозамбик бурские республики с Индийским океаном, позволяли приобретать в Европе — преимущественно, разумеется, в Германии — самое современное оружие и нанимать лучших инструкторов.

В 1897 — 1898 годах буры закупили у Круппа и Шнейдер-Крезо восемьдесят полевых пушек и гаубиц, ещё два десятка тяжелых орудий имели устаревшую конструкцию, но зато очень впечатляющий калибр ("осадный" дивизион получил восемь 155-мм осадных пушек "Шнейдер" образца 1877 года и четыре 220/9-мм мортиры образца 1880 года), более сорока тысяч новейших маузеровских винтовок "К-98" и тридцать девять пулеметов "Максим-Норденфельд" и "Кольт М1895" на треногах и высоких колесных лафетах "артиллерийского" типа.

Вся территория Трансвааля и Оранжевой была разделена на округа, 17 в Трансваале и 14 в Оранжевой. Они, в свою очередь, делились на участки. Во главе каждого округа стоял выборный военный руководитель — коммандант, которому подчинялись также избираемые гражданами фельдкорнеты. По мобилизации каждый округ выставлял "коммандо" — основную тактическую и военную единицу армии буров, носящую название своего округа. По своим возможностям и численности коммандо представляли собой аналог батальона европейских армий, подразделяясь, в свою очередь, на фельдкорнетства (аналог роты). Каждый гражданин от 16 до 60 лет должен был браться за оружие — что по прикидкам газетных "экспертов" давало объединенным вооруженным силам до 45 тысяч штыков.

Главнокомандующий армией Трансвааля в мирное время избирался на десять лет простым большинством голосов коммандантов, при нем существовал военный совет, решения которого, однако, не имели для него обязательной силы.

Единственной регулярной частью бурской армии был КРА, Корпус Республиканской Артиллерии, созданный и обученный немецкими инструкторами. Уникальность его положения подчеркивалась тем, что только республиканские артиллеристы имели мундиры. Остальные буры дрались в том, в чем пришли из дому. Кроме семи артиллерийских дивизионов в три 4-орудийные батареи каждый и четырех отдельных батарей в его состав входили еще две пулеметных роты по восемь пулеметов и тридцать один отдельный пулемет, расквартированный в округах и постоянно приданный коммандо.

Таким образом, при достойной, в общем-то, численности и вполне приличном вооружении армия буров на самом деле являлась рыхлым милиционного типа образованием, выборность командного состава которого всегда ставила препоны на пути решительных операций, сопряженных с большим риском и вероятными тяжелыми потерями. Не говоря уже о том, что ещё история Древнего Рима наглядно доказала, что выиграть выборы может любой дурак с достаточной харизмой или хотя бы хорошим счетом в банке. А вот для того, чтобы командовать войсками, нужны несколько иные качества...

Осенью 1898 года под давлением Германии Трансвааль и Оранжевая договорились о создании объединенного военного командования и регулярной армии, включающей, помимо корпуса республиканской артиллерии, ещё пять пехотных бригад и отдельный кавалерийский полк в шесть эскадронов с артиллерийской батареей. Две бригады, Вторая и Четвертая, должны были быть развернуты в Оранжевой республике, а три "нечетных" и кавполк — в Трансваале.

Вооружение и униформу, офицеров-инструкторов для этих частей и структуры объединенного командования в целом поставляли Германия и Россия совместно. Интерес кайзера был понятен. Немцы уже имели здесь одну колонию, Германская Юго-Западная Африка граничила с английской Капской колонией, и если бы удалось ещё создать и свой протекторат, к тому же такой протекторат... Золотые россыпи Витватерфанда и килограммовые алмазы Кимберли не давали спать не одному только сэру Родсу, основателю и совладельцу "Де Бирс"...

3.

О том, что от этого партнерства получала Россия, в парижских кафе спорили исступленно, до хрипоты, до драки. Особой драчливостью отличались недавние политэмигранты — либо высланные из страны с "волчьим билетом" (Рогойский был страшно удивлен, но в паспорта высылаемых теперь и в самом деле ставилась печать с изображением волчьей головы!), либо успевшие сбежать сами до того, как за ними явились агенты Третьего Управления. Политическая полиция в России была активна всегда, но то, что творилось в последние два — три года, било все рекорды. ТАК жандармы не свирепствовали даже после убийства Александра Освободителя!

Согласно новой редакции "Уложения о наказаниях", недавно переименованного в Уголовный Кодекс, существовали две группы преступников — способные к раскаянию и неспособные к нему. К первой группе относились все, кроме душевнобольных и совершивших преступление по политическим убеждениям. К тем, которые к раскаянию были способны, применялись меры наказания, к душевнобольным и политическим — меры социальной защиты. Последних было всего три: принудительное лечение, высылка без права возвращения и смертная казнь, которая считалась высшей мерой и применялась к тем, кто совершал преступления против личности. Лица, совершившие преступления против имущества, а также морально, политически и финансово поддерживавшие террор или же занимавшиеся агитацией и пропагандой идей, содержащих призывы к террору или изменению государственного строя Империи, получали в паспорт "волчий штамп" и соответствующую отметку и высылались из страны. В том случае, если высланный будет обнаружен на российской территории, он автоматически считается особо опасным. А тут уж приговор может быть только один: "высшая мера социальной защиты — смертная казнь". Как правило — через повешение.

Всего за два года, с января 1897 по январь 1899, число изгоев, включая и членов семей, отправившихся со своими родными без приговора суда, по велению сердца, перевалило за двести тысяч. И оно продолжало расти. Да плюс еще беглецы от рекрутского набора, уклонисты от налогов (переход от подушной подати к подоходному налогу привел буквально к массовому бегству состоятельных господ), проходившие по одной статье с попавшими в "черный список" НРС журналистами и изгнанными из университетов профессорами... Из Франции, как с Дона, выдачи не было — но относилось это только к "политикам". Остальным приходилось прикидываться страстными борцами с режимом.

4.

Самой бредовой из всех хоть сколько-нибудь логичных теорий Рогойский считал предположение о том, что Россия желает получить территорию для обустройства военно-морской базы на мысе Доброй Надежды или в Натале. Если бы кто-то в Петербурге дошел бы до такого идиотизма, то... То зачем чесать правой ногой левое ухо? Куда легче — и гораздо, гораздо проще — было бы договориться с Парижем. Франция охотно предоставила бы русским крейсерам базы в любом уголке своей империи. Скажем, тот же Мадагаскар... Впрочем, тогда бы в первую очередь договаривались о базе во Французском Индокитае или Средиземном Море. III Республика зависела от симпатии к ней Российской Империи буквально ВСЕМ СЕРДЦЕМ: без маячивших на восточной границе Германии миллионов русских штыков немцы порвут щеголей в красных штанах не просто на тряпочки, а в мелкие лоскутья!

Третье место и бронзовая медаль "Бред в кубе" отводилось теории, согласно которой Россия намеревается в ближайшее время отучить Японию заглядываться на Манчжурию. Токио и Петербург уже скоро год как начали переговоры о статусе Кореи, и пока что особого продвижения видно не было. И ка-ак только англичане глянут в другую сторону — как русские тут же "Хоп!" — и пропишут узкоглазым макакам ижицу. Это имело хоть какой-то смысл. Япония ДЕЙСТВИТЕЛЬНО вряд ли простила России унижение после Симоносекского мира и захват Ляодуна — по крайней мере, японские кораблестроительные программы явно свидетельствовали об обратном. И англичане ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не позволили бы России показательную порку самураев, не будучи отвлечены чем-либо очень существенным. Вопрос в том, подходит ли Южно-Африканский Союз на роль этого самого "существенного"? Или хотя бы сырья для его создания? Вот в этом Рогойский сильно сомневался.

Первое и второе места — "Бред" и "Бред в квадрате" — занимали две теории, выдвинутые как-то довольно пожилым для своего звания штабс-капитаном, которого в Париж привела большая, действительно БОЛЬШАЯ глупость, сотворенная его племянником. Который позволил убедить себя в том, что Польша станет намного свободнее, если убить парочку городовых. Самого племянника вздернули, а всех его родственников "первого и второго круга родства" выслали со штампом ЧСИР — "Член Семьи Изменника Родины".

Так вот, штабс считал, что Империя намерена проверить в боевых условиях свою новую систему стрелкового и артиллерийского вооружения — все эти ручные и станковые пулеметы, минометы, батальонные гаубицы и прочее, что поступало на вооружение имперской армии в последние два — три года. А также — получить группу офицеров с опытом реальных боевых действий против армии серьезной европейской державы. Конечно, "Английская армия — не более чем снаряд, выпускаемый английским флотом", и как таковая могла рассматриваться в качестве серьезного противника только со множеством оговорок...

Но любой боевой опыт все же гораздо лучше, чем никакого боевого опыта вообще.

Георгий узнал это на своей собственной шкуре.

А наиболее вероятной — и уже отнюдь не в порядке бреда — Рогойский считал версию о том, что Россия наконец-то поняла, в какую глубокую дыру её загнал союз с Францией. И вот теперь Петербург пытался найти общий язык с Германией. На наиболее естественной почве — вечное английское стремление соблюдать "баланс равновесия в Европе" явно вступало в противоречие с германским стремлением к гегемонии на континенте. А уж в противоречиях между Россией и Англией Георгий разбирался прекрасно. Ему было пятнадцать, когда Лондон не позволил России получить то, за что русские солдаты на Балканах платили своей кровью. И он отлично помнил, какие злобные вопли в английской печати вызывало любое, даже самое малейшее продвижение России в Средней Азии. Русофобия в высших кругах британской аристократии и политического истеблишмента была наследственным заболеванием.

5.

Между тем собственные дела Рогойского продвигались не так чтобы очень: нелегко найти трех человек в огромной стране, опираясь только на то, что тебе известно лишь по чужим рассказам, к тому же устаревшим на семнадцать лет. Бернар не поддерживал связей с семьей с момента отъезда из Франции. И вспомнил он о ней только в больнице, уже при смерти.