Железный герцог. Общий файл

Известен еще Иртин и тем, что здесь находится самый древний в Келеноре храм Эйван Животворящей. Он построен давным-давно, еще в те незапамятные времена, когда власть королей не распространялась дальше столичной области, а герцогство Мор населяли дикие племена, не подозревавшие о скрытом в их земле богатстве. В те времена в долине Альвы еще жил таинственный народ та-ла, после которого осталось немало чудесных вещей.

Титус эт-Лидрерри, проезжая мимо поворота к храму, невольно поднял глаза. "Дом Эйван" стоял на холме, и его было видно издалека. Старый храм, наследство таинственных та-ла, больше походил не на место, в котором молятся, а на загородную усадьбу зажиточного помещика. Построенный из бело-розового, словно яблочный цвет, сверкающего камня, он был так легок и стремителен, что казалось — подует ветер, и он взлетит в воздух. Видимо, для того, чтобы хоть как-то привязать волшебный дом к земле, монахи построили вокруг него каменную ограду и приземистые здания, в которых разместили свои кельи.

Титус эт-Лидрерри ухмыльнулся, представив летящий по небу трехэтажный храм матушки Эйван. Может быть, когда этой землей правили та-ла, дома действительно летали? И еще одна мысль вдруг мелькнула в голове мага: а кем была сама хозяйка, Эйван Светозарная? Уж не одной ли из та-ла?

Сегодня принято считать, что Светлая Богиня — это прекрасная дева с хлебными колосьями в руках. Ей, матери Тима Пресветлого и владычице всего живого на этой земле, поклоняются и в Келеноре, и в других странах.

Но мраморная статуя в Иртинском храме изображает зрелую женщину, полногрудую и широколицую, с круглыми кошачьими глазами и животом настолько большим, что всякому понятно: она вот-вот вновь станет матерью. В правой руке Эйван Иртинская держит пару яблок, а левую положила на живот, словно спрашивая не рожденного еще младенца: хочет ли он, чтобы мать съела эти плоды?

По поводу этой статуи люди придумали много легенд, в которых правду не отличить от вымысла. Но жители городка и близлежащих сел искренне верят, что их знаменитые сады выросли из семян, уроненных Великой Богиней. Когда Эйван была беременна лучшим из своих сыновей, Тимом Прекрасноликим, она захотела в одиночестве полакомиться яблоками. Внимание Благословляющей привлекло красивое место на северном берегу Альмы. Здесь нет скал, южные предгорья Бархатного хребта — это пологие холмы, поросшие светлыми лесами. Богиня присела на травянистой террасе и съела волшебные плоды. А косточки упали на землю — вместе с вечным благословлением Эйван.

Впрочем, маг не стал слишком долго размышлять о природе веры. Его волновали более насущные дела. В ближайшие дни и его жизнь, и жизнь дочери резко изменится. Кончились спокойные дни, кончилась та тихая размеренная жизнь, ради которой один из самых блистательных магов в королевстве больше дюжины лет назад уехал из столицы и поселился в деревенской глуши.

Тогда появление в городке необычных чужаков дало местным кумушкам тему для разговоров на целую зиму. Во-первых, на левом запястье старика извивалась черная змея — знак некромантов, знатоков ночной нежити и других мрачных тайн, к которым обычному человеку лучше и не приближаться. Во-вторых, маг приехал не один, а с маленькой девочкой, которая звала его отцом, но по возрасту скорее годилась во внучки, если не в правнучки. В-третьих, прибыли несколько подвод, груженных ящиками с какими-то непонятными предметами. Парни, перетаскивавшие поклажу в купленный стариком дом, говорили, что видели упакованных в стружки мертвых драконов и другие чудеса.

Однако старый некромант знал, что делал, когда выбирал дом в долине Альмы. Иртинцы так привыкли жить под покровительством Богини, что не верят в дурные приметы и смутные слухи. Они предпочитают судить о людях по их делам, руководствуясь старой поговоркой: "Бывает, и кривое дерево приносит прекрасные плоды". И еще говорят в Иртине, что "самые лучшие яблоки растут на тех деревьях, под чьими корнями больше всего жирного навоза".

Через пару седьмиц после приезда столичного мага в гости к нему напросился настоятель храма Эйван Животворящей Гелиус эт-Мароли, которого взволновала сгустившаяся в городке атмосфера тревожных ожиданий. Старики разговорились, и оказалось, что у них немало знакомцев по юности, по тем временам, когда будущий некромант Титус эт-Лидрерри учился в Высшей магической, а Гелиус — в жреческой школе. После этого обыватели долго передавали друг другу слова жреца, сказанные им начальнику городской пожарной дружины одноногому Леонтеру Баратти: "Некроманты — не слуги смерти, а охотники на нее. Они изучают повадки смерти так же, как охотник изучает повадки диких зверей, а ты — повадки огня". На что отважный брандмейстер только кивнул головой: "Да, я заранее знаю, куда перекинется пламя, и посылаю моих молодцов, чтобы те остановили огонь еще до того, как он разгорится".

Следующим шагом к сближению некроманта с местным обществом стало то, что он выбрал себе в служанки рыжую Барбаретту.

Эта добрая и трудолюбивая женщина после смерти мужа, корзинщика Яна, оказалась в бедственном положении. Прокормить парализованную мать и четверых детей, она не никак не могла, ведь даже той малости, которая хранится в домах бедняков "на черный день", у них не собралось. Ян был неплохим мастером, но горьким пьяницей, и погиб глупо, как гибнут обычно чрезмерные любители сидра. В ветреный день он решил отвезти на лодке несколько корзин в расположенную на другом берегу реки деревеньку. Нагрузил старую лодчонку — и больше его никто не видел, а разбитые волнами плетенки рыбаки выловили аж около Вельбира...

Соседи, чем могли, помогали Барбаретте, но дети ее голодали, питаясь только тем, что дает сад. Магмейстер Титус откуда-то узнал о трудном положении женщины и предложил ей половину золотого в седьмицу за то, что она будет готовить, убирать в доме и присматривать за девочкой. Столько в Иртине зарабатывали лишь искусные трубочные мастера. А еще магмейстер дал матери своей служанки какое-то снадобье, и старуха начала ходить. С трудом, прихрамывая и опираясь на палочку, но все же она теперь могла помогать дочери по хозяйству.

Барбаретта молилась на хозяина и хвалила его кумушкам, как только могла. Поэтому многие не очень-то верили ей, когда она говорила, что магмейстер живет словно добропорядочный обыватель, не превращается по ночам в нетопыря и не вызывает стада зомби. И вообще, единственные чудеса, которые есть в доме — это множество древних книг и лекарских снадобий, словно в какой-то лавке знахаря. Но, в конце концов, даже самые любопытные сплетницы смирились с мыслью, что от старого магмейстера не приходится ожидать каких-нибудь скандалов и чудес. Посудачили немного по поводу девочки, приехавшей со стариком, и успокоились. Ведь зоркие глаза женщин прекрасно видели: девчушка похожа на старика настолько, насколько могут быть похожи близкие родственники. Ну, а кем она ему приходится — дочерью, внучкой, племянницей — какая разница?

Гораздо больше заинтересовало иртинское общество чудесное исцеление матери Барбаретты. Оказалось, что магмейстер — очень неплохой лекарь, и постепенно его стали звать в тех случаях, когда местный знахарь и бабки-повитухи оказывались бессильны. Ну, а по поводу ночной нечисти, которая, бывает, шалит и в таких благословенных местах, как долина Альмы, к нему стали обращаться почти сразу же. Рыцарю должен противостоять рыцарь, лесному хищнику — искусный охотник, а упырю-кровопийце — некромант.

Да, старый магмейстер знал, что делал, когда переселялся из столицы в эти благословенные края. В мирном Иртине он пришелся ко двору, и уже через год никто и не вспоминал о том, что мастер Титус — чужак. Не особо общительный, он, тем не менее, не отказывался пропустить кружечку-другую сидра в кабачке "Пенное яблоко", где обычно собирались лучшие люди городка — брандмейстер, смотритель дорог и мостов и хозяева самых крупных мастерских. Маг быстро вошел в этот тесный кружок, с удовольствием участвуя в разговорах о видах на урожай, о ценах на железо и о политике короны по отношению к северным и восточным соседям.

Так шли годы.

Дочка старого Титуса Генрика подросла и вместе со сверстницами стала посещать храмовую школу, радуя учителя необычными для девочки серьезностью и прилежанием. Так же, как ее отец не избегал доброй мужской компании, собиравшейся в "Пенном яблоке", она не чуралась игр с подругами. Но все же дочка старого Титуса предпочитала в свободное время сидеть с книгой или рассматривать храмовые фрески, в узоры которых вплетены многочисленные надписи на языке та-ла. Генрике нравилось разбирать полустершиеся слова мертвого языка, размышляя об их истинном значении.

Повод для пересудов магмейстер дал лишь однажды — когда попросил многодетного писаря Юргена Ута отдать ему в услужение младшего из сыновей — десятилетнего Арчи. Юрген удивился: робкий и нелюдимый Арчи-Утенок был не из тех пацанят, от которых можно ожидать проворства в выполнении поручений. Но отказывать не стал: если мальчишка чем-то понравился мастеру Титусу, то, может, и выйдет толк из юного неудачника. Избавить семью от лишнего рта — тоже польза. Переселившись в дом эт-Лидрерри, Арчи выправился, быстро подрос, и уже через год отличался от своих сверстников лишь недетской серьезностью. Его уже никто не решался дразнить "Утенком". Парочка задир, которая попыталась сделать это, получила хорошую трепку. К удивлению городских кумушек, в драки вслед за Арчи кидалась юная барышня Лидрерри, которая, оказывается, умела орудовать кулаками не хуже уличного мальчишки. Арчи уже не пугался, как прежде, не сжимался в комок, позволяя безнаказанно пинать себя, но лез напролом, не обращая внимания на то, что противники были порой гораздо старше и сильнее его.

По поводу детских драк тоже посудачили немного, все больше обсуждая тему будущего Генрики. Девочке не исполнилось еще четырнадцати, но уже было видно, что Эйван Светозарная наградила ее особой, немного сумрачной, но изысканной красотой. У большинства обитателей долины Альмы волосы имеют цвет спелых колосьев или весеннего меда. У Генрики же брови и косы были черны, как зимние сливы. В сочетании с серьезными серыми глазами и тонкими чертами лица это производило такой эффект, что многие мужчины, однажды увидев девочку, уже не могли забыть ее, вздыхая о том, что слишком стары, или бедны, или необразованны, чтобы дождаться, когда барышня "войдет в возраст". А еще через три года сердца многих парней Иртина сладко замирали, стоило только дочке некроманта оказаться где-нибудь неподалеку. И кумушки теперь судачили о том, что среди местных пентюхов для Генрики нет ровни. Как только Титус эт-Лидрерри поймет это, он, без сомнения, отправится в столицу, чтобы устроить судьбу девушки. Спорили только о том, как скоро это случится: в нынешнюю зиму или через год-другой.

Старый Титус прекрасно знал, о чем болтают кумушки. Он и сам все серьезнее задумывался о будущем дочери. Правда, ее замужество в отцовских планах играло не главную роль. Но известия о событиях на севере все спутали. Нужно было спешить и наконец-то совершить задуманное.

Глава 5

К обеду магмейстер был уже в городе. Унтар Вельбирский принял Титуса эт-Лидрерри сразу же, как тот попросил привратника сообщить о себе хозяину.

Барон не очень хорошо знал мага. До того, как получить наследство, Унтар несколько лет учился в столичном университете. Вернулся домой меньше, чем полгода назад, после смерти отца. Зимой старого мага несколько раз приглашали в замок к заболевшим челядинцам, но на этом их знакомство и заканчивалось. Правда, покойный отец с большим уважением отзывался о соседе. Дескать, Вельбиру сильно повезло, что сам Великий магистр выбрал его окрестности.

Но сейчас, едва притворив за собой дверь кабинета и произнеся положенные слова приветствия, некромант сообщил такую новость, от которой сердце у юного барона заколотилось, как бешеное.

Унтар не удивился информированности старого мага. Об ошибке речи быть не могло. Опытные некроманты способны переговариваться друг с другом, даже когда их разделяют сотни лиг. Ведь на путях мертвых расстояний не существует. Страх вызвало само известие. Страх и недоумение:

— Так вы считаете, что северяне зачем-то разгромили лечебницу в Будилионе? Что за глупость... Воевать с недужными? Чем помешали королю Утора Ас-Мавилу несчастные больные?

Но не верить уважаемому в округе старику барон не мог.

— Вы что-нибудь понимаете в том, о чем вам сообщили, господин магмейстер? — спросил Унтар.

— Я не воин, — пожал плечами маг. — Могу сказать только одно: лечебница в Будилионе вряд ли имеет какое-то стратегическое значение. Мало того, зачастую там давали приют и уторцам из приграничных кланов. Нану Милосердному поклоняются и у нас, и на севере. Значит, причина жестокости захватчиков в чем-то другом. И еще могу сказать вот что. Магмейстер эт-Баради, с которым мы разговаривали на Тропах Мертвых, не мог, конечно, сообщить точную численность уторских войск. Но в Будилионе их было не меньше полка. И это только там. Еще до того, как уторцы подошли к лечебнице, в начале ночи, настоятель послал мальчишку на крышу храма, откуда, как на ладони, видны Ааре и еще несколько мелких городков на южном берегу водохранилища. Везде — пожары...

После ухода мага, барон Унтар долго сидел в кабинете, пытаясь собраться с мыслями. Потом послал лакея к командиру расквартированных в Вельбире королевских пикинеров.

— Попроси господина полковника нанести мне визит. Как можно скорее! — приказал барон.

— Надо срочно слать гонца в столицу, — полковник Ррот примчался в баронский замок сразу же, как получил записку от Унтара. — Это — не обычный пограничный набег. Это — война.

— Вы думаете, что цели северян гораздо серьезнее, чем захват герцогства Мор? — забеспокоился Унтар.

— Думаю, что да. В последние годы Утор стал слишком сильным соперником.

После этих слов юный барон испугался, как никогда не пугался еще в этой жизни. Буйное воображение нарисовало ему жуткую картину: полчища закованных в железо уторских рыцарей, лавиной выплескивающиеся из Бенского ущелья и растекающиеся по долине прекрасной Альмы. Дальнейший путь к столице им преграждает Вельбир, а он, барон, не может ни сражаться, ни уйти с дороги. Рикошник на родовом гербе — словно гвоздь, которым его, Унти, судьба прибила к воротам старого замка, не спрятаться, не убежать...

— И что теперь делать? — спросил барон, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

— Отправлять гонца в столицу. Вскрывать арсенал и собирать ополчение. Хотя...

Полковник помолчал несколько мгновений.

— Хотя боюсь, решать в столице будут долго... Конечно, это можно считать государственной изменой, но...

— Эдо Желтоглазый? — догадался Унтар.

— Да. Пусть он и та-ла наполовину, но эта земля ему тоже не чужая, — кивнул Ррот.

— Пусть будет так, — кивнул головой барон. — Шлем гонцов на восток и на юг. Собираем ополчение... Большего мы сделать не сможем...

Ррот, прищурившись, взглянул на барона.

Высокий, широкоплечий, по-альмийски светловолосый девятнадцатилетний парень. Обычно румянец — во всю щеку. Как говорится, кровь с молоком. Но сейчас лицо господина Унтара бледно. Оно и понятно. Слишком молод барон. И слишком неопытен. Старый хозяин замка умер всего полгода назад, оставив сыну заботы и о городе, и о дорогах. Ведь бароны Вельбирские служат главными смотрителями дорог и мостов от приморского Питирима на западе до границы с Сунланом на востоке, от Бенских перевалов и Бархатных гор на севере до Лесского нагорья на юге. Пока мальчишка худо-бедно справлялся с делами, но то, что навалилось на него сейчас, под силу далеко не каждому.