Чёрный лес (Сказки чёрного леса-1)

Оглавление:

1. Чёрный дом.

2. Таинственный сад.

3. Семейные тайны.

4. Старое кладбище.

5. Обезумевший город.

6. Жертва.

7. Сны Мелинды.

8. Морген.

ЧЁРНЫЙ ДОМ

— Честное слово, я готова продать этот дом за бесценок, лишь бы поскорее отсюда переехать, — сказала тётя Ирма, бросив на меня раздражённый взгляд.

Как будто это я была виновата в том, что мой милый дядюшка, её дражайший супруг, оказался банкротом, из-за чего, собственно, нам и пришлось перебраться в Блэквуд. По его мнению, виноват был кризис, и дядя Том каждый вечер заверял тётю Ирму, что он далеко не единственный, у кого в последние годы всё пошло прахом. Да ещё партнёры оказались форменными сволочами. Её это, естественно, не утешало. Знали бы они, что я слышу их ежедневные вечерние перепалки. Моя комната находилась рядом с их спальней, а звукоизоляция оставляла желать лучшего, что было странно для такого старого дома. Раньше строили основательно. Похоже, стена между моей комнатушкой и спальней дяди и тёти была единственной тонкой стеной в этом трёхэтажном особняке. В любой другой из его комнат, затворив за собой двери, ты словно отгораживал себя от любых звуков за её пределами. "Здесь не комнаты, а могилы, — жаловалась тётя. — И весь этот город — сплошное кладбище. Если мы отсюда в ближайшее время не выберемся, то можем считать себя заживо погребёнными. Да я уже себя так чувствую!"

Дядя с тётей даже не догадывались, что со стеной между нашими комнатами явно что-то не так, а поскольку мне это оказалось на руку, я старалась не шуметь. Впрочем, я никогда не была шумным ребёнком, даже в раннем детстве. Взрослые на таких детей обычно нарадоваться не могут, но мой тихий нрав не радовал никого. Напротив — был ещё одним поводом для неприязни. Тётя называла меня тихушницей и считала, что я себе на уме. В чём-то она была права. Благодаря стене, созданной как будто бы специально для прослушки, я узнала очень много интересного и полезного. Оказывается, дом этот являлся частью вовсе даже не дядиного наследства. Бабушка Рэйвен оставила его мне. Бабушка... Я видела её один-единственный раз. Она навещала нас в Брайдене, когда мне было четыре. Лицо я её не запомнила, только высокую, тощую фигуру в чёрном и тихий, удивительно мелодичный голос, рассказывавший нам с Лолой и Джозефом сказку. Сюжет сказки не помнил никто из нас троих, хотя шестилетнего Джозефа она напугала до слёз, а меня заворожила. Там было что-то про чёрный дом в чёрном-пречёрном лесу. Я никак не могла вспомнить, что там происходило, но навсегда запомнила удивительное чувство, которое испытала, слушая эту сказку. Чувство ожидания чего-то жутко-интересного. Не в смысле очень интересного, а интересного и жуткого одновременно. Лола вообще ничего не помнила, ей тогда едва исполнилось три года.

Видимо, бабушка недаром решила навестить сына и внуков. Вскоре после этого она умерла. Её адвокат приезжал к нам с завещанием, о чём я узнала через несколько лет от нашей горничной Нины. Она не без злорадства рассказывала мне, как возмущалась тётя Ирма. Явно была недовольна завещанием, но чем именно, Нина не знала — прислугу в это не посвящали. Теперь, благодаря слишком тонкой стене между комнатами, я знала: две трети своих денежных накоплений бабушка завещала своему сыну Томасу Криклу, а третью часть денег и дом в Блэквуде должна была унаследовать её дочь Дженнифер, то есть моя мать, но поскольку мама к тому времени умерла, бабушка завещала это мне, что и возмутило тётю до глубины души. "Неужели эта старая ворона не могла всё оставить тебе, раз уж ты воспитываешь отродье её любимой дочурки, такой же чокнутой, как и она сама?"

Уж не знаю, была ли чокнутой бабушка, а её сынуля точно умом не блистал. Подслушивая вечерние разговоры дяди и тёти (даже не подслушивая, а просто слыша, поскольку о самом важном они обычно говорили на повышенных тонах), я узнала, что после того, как дядин бизнес прогорел, все деньги постепенно ушли на погашение долгов, тяжбы с бывшими партнёрами и на нужды семьи. Сперва деньги дяди, а потом и мои, которые я должна была получить по достижении совершеннолетия. До него оставалось четыре года, но денег уже не было, а поскольку дядя являлся моим официальным опекуном, он со своим адвокатом мистером Гнуссеном сейчас занимался составлением отчёта для опекунского совета — что наследство моё, мол, потрачено на меня. На моё образование и лечение. Ведь это же так тяжело и накладно — имея двух собственных детей, быть ещё и опекуном больного ребёнка. Больного не только физически, но и психически. Потрясающая подлость! В первые годы жизни я болела если и чаще большинства детей, то ненамного, а лет после семи простывала даже реже, чем Лола и Джозеф. Что же до диагноза "Лёгкая форма аутизма", поставленного знакомым врачом тёти, то, помнится, у другого врача он вызвал сомнения. Сидя возле кабинета, в котором тетя разговаривала с доктором Джойсом, я слышала, как он сказал: "Возможно, причина замкнутости девочки в том, что в раннем детстве ей не хватало внимания. Или понимания..." "Он хочет сказать, что мы с ней плохо обращаемся! — негодовала потом тётя Ирма. — Да мы и пальцем никогда не тронули эту маленькую злыдню!" Что правда, то правда, меня тут даже не шлёпнули ни разу, тогда как Лоле, а особенно Джозефу нет-нет да и доставалось. Тем не менее, их любили. На меня же, в двухлетнем возрасте потерявшую мать и отданную дяде на воспитание, всегда смотрели, как на один из самых неприятных сюрпризов, какой только может подкинуть людям судьба.

Вот и сейчас, сидя за столом в старинном чёрном особняке, где мы поселились полгода назад, тётя изредка посылала мне свои обычные взгляды, исполненные обиды на судьбу, подкинувшую им сироту-племянницу. Кто мой отец, не знал никто, и это было любимым поводом для выпадов тёти в адрес моей матери, которую она ненавидела, хотя встречалась с ней всего один раз в жизни, на своей свадьбе. Её бесило даже то, что мама носила не отцовскую фамилию Крикл, а фамилию Морган, которую по какой-то нерушимой давней традиции наследовали все женщины этого рода. Выходя замуж, они её не меняли. Многие мужья были этим недовольны, но их как правило утешало хорошее приданное. К сожалению, женщинам из рода Морганов редко везло с мужьями. Не скончайся муж бабушки Рэйвен в самом расцвете лет, он бы постепенно проиграл всё состояние в карты. Ходили слухи, что на тот свет Дональд Крикл отправился не без помощи супруги, которая не нашла другого способа спасти семью от разорения. А, скорее всего, даже и не искала, говорила тётя Ирма, одинаково ненавидевшая как золовку, так и свекровь. Лучше бы сказала спасибо, что бабушка сохранила хотя бы часть состояния Морганов для своих детей. А теперь из-за её неудачника-сына, который явно пошёл в папашу, от этого наследства остался лишь особняк в Блэквуде.

— Понятно, в кого Гвен такая невзрачная, — сказала недавно тётя, не зная, что я стою возле гостиной и всё слышу. — В свою мать. Дать этой замухрышке такое красивое, благородное имя! Гвендолен... Какой-то бледный призрак с волосами, как перья ворона. Назвали бы лучше в честь бабки1. Но это ещё ладно. А вот в кого дурной характер и все эти странности? Не иначе как от отца, о котором мы ничего не знаем. Может, он вообще преступник какой-нибудь, психопат, убийца...

— Да бог с тобой, Ирма! — перебил дядя Том. Он всегда относился ко мне немного лучше, чем его благоверная. — Ну а если даже и преступник, то мало ли в этом мире преступников, чьи дети вырастают нормальными людьми...

— По-твоему, это нормально, когда ребёнок или подросток почти всё время молчит, малюет какие-то жуткие картинки, а для прогулок выбирает то глухой парк, то старое кладбище? В школе ни с кем не дружит. Вечно одна, и никогда не знаешь, что у неё в голове. Честное слово, Том, она меня пугает. Всегда пугала, даже когда была совсем маленькая. Знаешь, по-моему, ей здесь нравится, в этом проклятом Блэквуде! И в этом доме, по которому она целыми днями бродит, как призрак. Или как тень какая-то. Ходит тише мыши и постоянно к чему-то прислушивается. Уверяю тебя, Том, с головой у неё не в порядке, что бы там ни говорили врачи. Ладно хоть, не буйная...

Мне действительно нравились и городок Блэквуд, и этот старинный чёрный дом, в котором мы сейчас оказались только потому, что он был частью моего наследства. Хорошо, что тонкая стена между моей комнатой и спальней моих опекунов позволила мне об этом узнать. Согласно версии, которая озвучивалась за пределами хозяйской спальни, дом принадлежал дяде. Теперь он искал возможность продать его, чтобы купить дом поменьше и поуютней, а на оставшиеся деньги возродить свой бизнес.

— По-моему, в этом городе процветает только один бизнес, — язвительно заметила тётя Ирма, когда он в очередной раз поднял эту тему, по-видимому, пытаясь поднять тёте настроение. — Похоронный. Не город, а царство смерти. Куда ни пойдёшь, даже если всего лишь в ближайшую галантерейную лавку, непременно сталкиваешься с катафалком. И почему у них тут все катафалки — повозки с лошадьми? Странная какая-то традиция... Никогда не думала, что возненавижу чёрных лошадей. И кругом эти чёрные клёны... Если это вообще клёны. Какие-то дьявольские деревья. А этот проклятый дом... Я бы, может, и смирилась с ним, если бы его можно было перекрасить. Что это за камень такой, Том? Или это не камень? Узнай у кого-нибудь! Есть же в этом городе какие-нибудь... строители или... В общем, люди, которые в этом разбираются.

Наш нынешний дом, вернее, мой дом, действительно был построен из какого-то странного материала, на ощупь напоминающего скорее твёрдый пластик, чем камень. Или очень твёрдое полированное дерево. Этот удивительно прочный материал поглощал звуки и отторгал краску. Даже удар камнем или тяжёлым молотком по наружной стене и воротам оставался беззвучным, а любая краска тут же сворачивалась и отлетала. Как и каменная крошка, которую пару раз пытались нанести на стены особняка при помощи строительного клея и распылителя. Внутренние стены покрывала прекрасно сохранившаяся штукатурка. Лепные потолки, резные камины, ковры и пейзажи романтиков в золочёных рамах — всё это создавало впечатление спокойного и величественного благополучия, исходящего от многих старых особняков, но, побыв в этом доме подольше, ты поневоле начинал ощущать, что в его тишине таится нечто зловещее... Во всяком случае, странное. Этот дом было невозможно наполнить звуками, наверное, даже поселив тут цыганский табор. Царящая здесь тишина будет отторгать самые громкие голоса и самый звонкий смех, комкая их, гася, отбрасывая прочь. Разбиваясь о стены этого дома, любые звуки становились беспомощными и пустыми, словно треньканье жестяного колокольчика. Такими пустыми и бессмысленными казались мне голоса дяди и тёти, а также Лолы, Джозефа, горничной. И любого гостя, появлявшегося в этом доме. Впрочем, гости тут за полгода были только два раза. Жители Блэквуда общительностью не отличались. Горничная Нина, которая познакомилась с соседской прислугой, говорила, что в последние годы отсюда все разъезжаются, и в городе всё больше домов на продажу. Дядя с тётей то и дело созванивались с местным риэлтором, пытались что-то присмотреть, и что-то им даже нравилось, но, чтобы купить новый дом, следовало продать этот, а покупать его никто не хотел.

Разговоры об этом велись часто, и обычно за обедом. Не стало исключением и сегодняшнее семейное застолье.

— Гвен, дорогая, тебе опять что-то не нравится? — осведомилась тётя, поглядев на мою почти нетронутую порцию второго.

— Всё очень вкусно, тётя, я просто уже наелась. Можно мне пойти к себе?

— Разумеется.

— Тощая, как скелет, — донеслось до меня, когда я уже вышла в коридор. — Как будто нарочно ничего не ест — чтобы люди думали, будто мы её голодом морим...

Тишина поглотила пустой звук её голоса. Я прислушивалась к этой тишине, страстно желая, чтобы снова случилось то, что произошло неделю назад, и в то же время боясь этого.

ТАИНСТВЕННЫЙ САД

Тогда я тоже шла из гостиной в свою комнату. И уже подошла к самой двери. Сперва я услышала этот таинственный голос. Единственный голос, который звучал в этом доме в полную силу, хотя больше никто его не слышал, да он и не звучал в прямом смысле этого слова. Я слышала его не ушами, а... Правильней сказать, я его чувствовала, как мы иногда чувствуем на себе чей-то взгляд. Это был немой зов. Или знак? Ещё не разговор, а желание его начать. Что-то вроде этого. А потом я увидела...

Это напоминало ситуацию из какого-нибудь фантастического романа про параллельные миры, время от времени пересекающиеся — так, что то один, то другой становится реальным. Коридор возле моей комнаты заканчивался тупиком, а тут вдруг вместо тупика появилась дверь из тёмного дерева, покрытая резьбой. Она становилась всё чётче и чётче, и ещё до того, как она полностью материализовалась, мне бросилась в глаза жуткая физиономия с замочной скважиной вместо рта. А потом массивная металлическая ручка в виде змеи. Её стеклянный глаз блестел в полутёмном коридоре. А коридор изменился. Теперь я видела под ногами мраморный пол с давно поблекшим золотым узором. С полминуты сквозь него просвечивал орнамент ковра, которым был застелен этот коридор на самом деле — то есть в привычной, хорошо мне знакомой реальности. Когда ковёр исчез, я взялась за металлическую ручку, всерьёз опасаясь, что змея оживёт. А, отворив тяжёлую дверь, оказалась на старом крыльце с мраморными ступенями, замшелыми и местами покрытыми трещинами, сквозь которые пробивалась сухая трава.

Я вышла в сад — густой, но уже прозрачный, какими бывают сады и рощи ближе к концу осени. Я люблю этот период, хотя многие считают его унылым. Период, когда золото сменяет ржавчина, яркий багрянец темнеет, как запекшаяся кровь, и мир вокруг тебя постепенно тускнеет, обретая все оттенки коричневого и серого. Именно эта пора была сейчас в обычном мире. Поздняя осень в таинственном саду на первый взгляд мало отличалась от той, что я видела в старинном парке Блэквуда, только здесь преобладали тёмные тона. Редкие листья среди серых и чёрных ветвей казались изделиями из запылившегося золота и бронзы. Тем более что они были совершенно неподвижны. Всё казалось каким-то неживым, словно искусно сделанные декорации. Золотисто-коричневая листва покрывала землю сплошным тихо шуршащим под ногами ковром, устилала дно старого фонтана с замшелым бортиком и статуей в виде крылатой девушки, обеими руками держащей чашу.

Глядя на эту чашу, я вспомнила о Граале1. Кузен Джозеф в последнее время всюду выискивал и читал книги о кельтской культуре. В отличие от пустоголовой Лолы он всегда был книгочеем и мечтал стать великим исследователем. Сперва хотел исследовать морские глубины, но родители убедили его, что это очень опасно. Потом он вообразил себя дешифровщиком древних письмен вроде Шампольона2, однако не смог справиться даже с одним древним языком — латынью, курс которой в нашей школе был платным. Теперь Джозеф надумал стать исследователем древних культур. Тут хорошее знание языков необязательно, главное — начитаться как можно больше книг по древней истории. Он уже твёрдо решил, что будет учиться на историческом факультете, и тётя Ирма заранее им гордилась. С тех пор, как мы поселились в Блэквуде, Джозеф не на шутку увлёкся кельтами, особенно их верованиями и друидизмом. Меня это тоже интересовало, и, казалось бы, общие интересы могли нас как-то сблизить, но всё было наоборот. Увидев однажды у меня в руках книгу известного кельтолога, Джозеф просто озверел. Выхватил её у меня и долго орал, чтобы я больше не смела прикасаться к его вещам и тем более к книгам, на которые уходят почти все его карманные деньги. Джозеф всегда был самовлюблённым паршивцем, всегда относился ко мне враждебно, обзывал и дразнил, а не бил только потому, что родители запугали его колонией для малолетних преступников. Семейка Крикл очень носилась со своей репутацией, особенно пока мы жили в Брайдене и дядя Том надеялся попасть в избранный круг самых успешных предпринимателей города, и слухи о том, что в их доме обижают сироту, были моим опекунам ни к чему. Моя болезненность в раннем детстве и "слишком меланхоличный для ребёнка нрав" и так привлекали внимание окружающих, а посему дядя и тётя изо всех сил старались выглядеть благодетелями, устроившими сиротке райскую жизнь. Они внушили Джозефу, что, если он будет меня бить и я кому-нибудь на него пожалуюсь, это может дойти до соцслужбы, и тогда кто знает — вдруг его отправят в специальное заведение для трудных детей, где с ними очень строго обращаются и даже наказывают розгами. Так что трогать меня Джозеф боялся, из-за чего ненавидел ещё больше. Порой это выливалось во всякие мелкие пакости с его стороны, но привитый ему с детства страх нажить из-за меня нешуточные неприятности до сих пор обуздывал желание меня ударить. К тому же теперь, в свои шестнадцать, он, как и многие его приятели, считал, что колотить девчонок ниже его достоинства. Однако ненавидел он меня пуще прежнего, а по части словесных оскорблений стал куда изобретательней, чем раньше. Он называл меня чокнутой приживалкой, нищенкой, бедной родственницей и с особым удовольствием унижал меня в присутствии своих и Лолы одноклассников, которые частенько бывали у нас в гостях, когда мы жили в Брайдене. За те полгода, что мы провели в Блэквуде, ни Джозеф, ни Лола так и не завели новых друзей и постоянно ныли, что в здешней школе учатся одни дебилы.

Когда разразился скандал из-за книги, даже тётя и дядя, обожавшие своего первенца и всё ему прощавшие, сделали ему мягкое внушение. Ну что, мол, такого, если Гвен тоже почитает эту книжку? Ясно же, что надолго её не хватит, труды учёных не для её ума... Но Джозеф продолжал орать, чтобы я не трогала его вещи. С ним чуть не случилась истерика, и родители оставили его в покое.

Меня в этой истории больше всего удивила его ложь — ведь книгу эту он не купил, а нашёл в библиотеке дома. Моего дома. На следующий день я обнаружила, что все книги о кельтах оттуда исчезли. Джозеф явно перетащил их к себе в комнату. Мои книги! Я ничего не сказала дяде и тёте, прекрасно зная, что они всё равно найдут причину встать на сторону Джозефа. У меня сейчас была задача поважней — предотвратить продажу дома. Ибо он был мой, и, достигнув восемнадцати, я хотела стать его хозяйкой. Мне уже изрядно надоел ярлык облагодетельствованной приживалки. Только вот как сохранить своё наследство, я пока не знала. Единственная моя приятельница по школе Дороти Уиллоу была дочерью адвоката, и она с авторитетным видом заверила меня, что опекун всегда может при помощи хорошего юриста состряпять бумаги, доказывающие, что на мои нужды ушло ровно столько денег, во сколько оценивается всё моё наследство, так что права на дом я потеряю. Ну а поскольку адвокат Гнуссен считается одним из лучших в герцогстве Моргентон, мои опекуны, скорее всего, своего добьются. Мне же лучше пока затаиться, советовала Дороти. Начнёшь качать права — они только поспешат со всем этим делом...

Не желая сейчас думать о плохом, я принялась рассматривать статую. Похоже, она была сделана из того же чёрного материала, что и наружные стены моего дома. Я старалась хотя бы про себя почаще называть этот дом своим — может, сработает магия слова. Девушка с красивым, хотя и до странного узким лицом улыбалась, словно собираясь посвятить меня в некую тайну. Одета она была в лёгкое платье наподобие древнегреческого хитона. Казалось бы, крылья должны были придать ей сходство с ангелом, но в её облике чувствовалось нечто настолько не ангельское, что сравнение это отбрасывалось так же быстро, как и приходило на ум.

Фонтан окружал кустарник с редкими коричневатыми листьями и обилием чёрных роз. Совершенно чёрных. Я таких никогда не видела. Я осторожно потрогала одну. Она была сухой и жёсткой, как картон, но от моего прикосновения начала стремительно изменяться. Её лепестки словно налились соком и на ощупь теперь напоминали воск. Цветок увеличился — как будто бы процесс увядания пошёл вспять и засохший бутон превратился в живой. Впрочем, я знала, что он не ожил, хотя и слегка побагровел. Казалось, внутри у него загорелась красноватая лампочка. Другие цветы изменились так же, серые стебли стали зеленовато-чёрными, листва тёмно-изумрудной, а шипы ощетинились стальными иголками. Роща посветлела... Нет, скорее, стала ярче. Остатки осенней листвы превратились в огоньки, мигающие среди тёмных стволов и ветвей золотым, оранжевым, а местами пурпурным. Странный свет, воцарившийся в саду, напоминал закат, но если это даже и был закат, то не того солнца, что каждое утро садилось на западе моего мира. Здесь не было ни заката, ни восхода. А самое странное — здесь не было теней. Любой свет заставляет отбрасывать тень всё, состоящее из грубой материи, но здешние растения тени не отбрасывали. Как и чёрная статуя. И даже я сама.

В какой-то момент мне захотелось убежать отсюда. Замшелое крыльцо с резной дверью находилось в нескольких метрах от меня. С этой стороны дверь оказалась чёрной, стены дома тоже — как и на самом деле, но только были снизу доверху увиты засохшим плющом. За высокими окнами царила тьма. Я не видела ни одной занавески, хотя тётя распорядилась повесить их чуть ли не в каждой комнате. Я не знала, где я окажусь, вернувшись в дом. В какой реальности. Если в своей, то сад исчезнет. Мой чёрный дом фасадом выходил на Болотную улицу. С трёх сторон его окружал небольшой двор с гаражом и ветхими хозяйственными постройками, которые дядя всё собирался освободить от старого хлама.

Как бы ни было мне страшно, этот странный сад заворожил меня, поэтому ещё больше я боялась, что, покинув его, не смогу побывать тут снова. А если учесть, что с моим появлением цветы вроде как ожили да и вообще всё вокруг оживилось, то, наверняка, хозяева этого мира мне рады. Только вот где они — эти хозяева? И насколько велик этот таинственный сад?

Обойдя фонтан, я двинулась навстречу слабым огонькам, мерцающим в сумрачной глубине зарослей, и чем дальше я заходила, тем больше менялся свет. Его постепенно вытеснил туман — сперва золотистый, потом похожий на обычный утренний туман, какой я часто видела по дороге в школу. Герцогство Моргентон вообще считалось областью туманов. Заросли становились всё гуще и гуще, а вскоре я оказалась перед широко распахнутыми чугунными воротами, старыми и покосившимися. Их затейливый узор покрылся ржавчиной, и смотрелись они довольно странно — наверное, как и любые ворота, существующие сами по себе, а не являющиеся частью стены или ограды. Тем не менее, они обозначали некую границу. Возможно, когда-то здесь была изгородь, которая отделяла сад от леса. Я больше не видела ни кустов чёрных роз, ни круглых пологих холмов, напоминающих заброшенные клумбы, ни лужаек, сейчас заросших травой, но когда-то, наверное, служивших площадками для игр и пикников. За воротами начинался дикий лес, где преобладали темноствольные деревья. В Блэквуде их было много. Их называли мелами — чёрными клёнами, и говорили, что растут они только тут, на западе герцогства. Здесь вообще было много растений, которые я видела впервые, хотя они и походили на те, что росли едва ли не в любом уголке Британии. Рассказывали, что когда-то давно в Блэквуде жил учёный, занимавшийся выведением новых сортов, и будто бы он заполонил город и его окрестности своими творениями, к которым относятся и мелы. Не знаю, почему, но я в это не верила. В этих чёрных клёнах было что-то величественное. Слишком древнее, чтобы быть искусственным. От них веяло чем-то зловещим. Может, и не злым, но пугающим. Некой силой — не доброй и не злой, а старой, как мир, или ещё старше. От них веяло тьмой — может быть, той, что предшествовала творению, как пишется в некоторых книгах.

Только я об этом подумала, как опять услышала его. Голос тишины. Голос тьмы. Я поняла, что это одно и то же. Я слышала этот беззвучный шёпот в своём чёрном доме, а теперь со мной разговаривали обступившие меня со всех сторон чёрные деревья, которые не отбрасывали тени. Наверное, потому что они сами были тенями...

Что-то тёмное пронеслось надо мной, едва не задев мои волосы, а, посмотрев вверх, я встретилась взглядом с крылатым демоном, наблюдающим за мной сквозь пронизанную сумрачным светом тёмно-золотую листву. Я кинулась обратно к воротам, и живая тень метнулась за мной. Я чуть не закричала от страха, а тень, вернее, огромная, похожая на ворона птица, обогнав меня, уселась на какой-то пень или покосившийся столб. Присмотревшись, я поняла, что это старый каменный крест. Неподалёку был почти такой же, а дальше большая каменная плита. Сквозь покрывавшие её мох и грязь я видела неразборчивую надпись и рельеф, который изображал девочку в длинном платье. Она смотрела прямо перед собой, крепко прижимая к груди куклу. Я сама не заметила, как попала на старинное кладбище. В Блэквуде было кладбище и довольно старое. Я бывала там несколько раз, но далеко не заходила. Может, там я сейчас и оказалась?

Вокруг стало темнеть. Это туман, стремительно сгущаясь, гасил блики света, играющие кое-где сухой коричневой листвой. Я испугалась, что скоро совсем стемнеет и тогда я уж точно не найду дорогу к дому. Тяжёлая чёрная птица снялась с каменного креста, как будто собираясь на меня наброситься. Я побежала прочь, не разбирая дороги и думая уже об одном — как бы спастись от этой ожившей тени. Я пыталась убедить себя, что это всего лишь большая птица из отряда воробьинообразных, но интуиция подсказывала — это не просто ворон, каких навалом в парке Блэквуда и окрестностях города.

Как же я обрадовалась, увидев перед собой знакомые ворота. Они словно выросли из-под земли... Вернее, из палой листвы, которая была такого же ржавого цвета, как и их старый металл. Промчавшись по запущенному саду, я взбежала на мраморное крыльцо и взялась за холодную ручку в виде змеи, которая в отличие от своей сестры на другой стороне двери угрожающе раскрывала пасть. Я оглянулась на сад и заметила, что его уже почти весь заполонил туман — местами золотисто-лиловый из-за редких лучей непонятно откуда льющегося света. Этот туман словно преследовал меня, сгущаясь и темнея. И я всё более явственно слышала шёпот теней. Тьмы, что ждала меня в том лесу. В чёрном-пречёрном лесу...

Мне уже было всё равно, что я увижу в своём черном доме, но, захлопнув за собой дверь изнутри, я оказалась в давно знакомом коридоре с узорчатой ковровой дорожкой. Чувства облегчения я при этом не испытала — потому что в другом конце коридора стоял Джозеф и смотрел на меня, разинув рот.

— Откуда ты взялась? — спросил он и подошёл поближе — так осторожно, словно я была бабочкой, которую он хотел поймать и боялся спугнуть.

— Ты же знаешь, что я тут живу, — ответила я, показав на дверь своей комнаты.

Я стояла как раз возле неё. Дальше был тупик — дверь в загадочный сад исчезла.

— Да, но... сейчас-то ты откуда свалилась? — вид у кузена был не на шутку озадаченный.

— Не свалилась, а вышла из своей комнаты.

— Ты оттуда не выходила. Что происходит?

— По-моему, ты сам недавно откуда-то свалился, — пожала я плечами. — Иначе не донимал бы меня странными вопросами. Лучше я снова пойду к себе.

Я поспешила закрыться у себя в комнате, а он минуты две выкрикивал под дверью гадости в мой адрес. Весь привычный набор — дура, нищебродка, чокнутая приживалка... До чего же он был противен. И его пустоголовая сестрица. И их лицемерные родители, которые корчили из себя моих благодетелей, а сами искали способ присвоить остатки моего наследства, которые ещё не пустили по ветру. Я никогда не любила этих людей, среди которых провела почти всю свою жизнь, но теперь, зная правду, я их просто ненавидела. Когда-нибудь они ответят за все унижения, которых я натерпелась в их доме. Теперь-то я в своём доме, и этот дом явно признаёт меня своей хозяйкой, если показывает мне то, чего не видят другие.

Я была совершенно уверена: ни с кем из моих дражайших родственников не случалось ничего такого, что произошло со мной неделю назад. Я много думала об этом случае и теперь уже жалела, что испугалась и вернулась в дом. Возможно, побудь я в той реальности подольше, я бы узнала что-то важное. Ведь недаром же меня туда пустили. Жаль, что больше это не повторялось. И не исключено, что из-за кузена Джозефа, который с того дня постоянно за мной следил. Он явно ничего никому не сказал, зная, что я буду всё отрицать, а родители вполне могут обеспокоиться его душевным здоровьем. Этот мерзавец понял, что у меня есть какая-то тайна. Нечто, недоступное ему. И его это злило.

Вот и сейчас, не дойдя пары метров до своей комнаты, я услышала его шаги. Я была уверена — он не шёл за мной по этому коридору от гостиной. Джозеф пробежал по второму этажу и спустился по боковой лестнице. Вернее, спускался в данный момент, полагая, что я его не слышу. Но я в этом доме слышала всё. Здесь тишина разговаривала только со мной, позволяя мне замечать то, чего не замечали остальные. Дорогой кузен поставил цель выяснить, что произошло в этом коридоре неделю назад. Я бы тоже хотела в этом разобраться, но не смогу, пока Джозеф не оставит меня в покое. Чёрт бы его побрал! Чтоб ему ноги переломать, если он и впредь намерен выслеживать меня, бегая за мной по всем коридорам и лестницам.

Увидев боковым зрением тень, я решила, что этот придурок крадётся, намереваясь выскочить из-за поворота и напугать меня... Или это не он? Тень показалась мне какой-то странной, но я тут же забыла о ней, потому что Джозеф буквально вывалился из-за угла и с грохотом растянулся передо мной на полу. При этом поднял такой крик, что через пару минут тут собрались все члены семьи и горничная.

— Она толкнула меня! — вопил Джозеф, держась за щиколотку. — Моя нога! Эта тварь столкнула меня с лестницы...

— Что за фокусы, Гвен? — грозно уставилась на меня тётя.

— Я ничего не делала. Я сама испугалась, когда он вылетел из-за угла. Джозеф сам упал и наговаривает на меня...

— Я не сам упал! Ты меня толкнула!

— Простите, миссис Крикл, — робко обратилась к тёте Ирме горничная. — Гвендолен не могла толкнуть Джозефа. Я была в другом конце коридора, но прекрасно всё видела. Девочка просто стояла тут, а Джозеф действительно как будто бы вылетел из-за угла и тут же упал на пол...

— Ты вечно за неё заступаешься, Нина!

— Клянусь могилой моей матери, говорю вам правду. Может, это мисс Крикл пошутила над братом?

— Моя дочь не идиотка, — поджала губы тётя. — Сынок, за тобой кто-нибудь шёл?

— Я не видел, — хныкал сынок, потирая щиколотку.

— Может, ты поскользнулся?

— Нет... Я видел тень на стене, а потом меня толкнули. Я подумал, что это наша придурочная. Да и кто это ещё мог быть?

— Клянусь, мисс Морган стояла посреди коридора и даже не шевелилась, — сказала Нина.

Не знаю, поверила ей тётя или нет, но на меня больше наезжать не стала. Дядя Том помог Джозефу встать, и тот, опираясь на руку отца, поковылял в свою комнату.

— Почему ты так сказала, Нина? — спросила я, когда семейство Крикл удалилось. — Ты же ничего не видела, тебя не было в коридоре...

— Я прекрасно знаю, что ты бы не напала на этого поганца. Ты всегда стараешься держаться от него подальше. К тому же он длиннее тебя на две головы и вдвое шире. Они тут вечно наговаривают на тебя, так почему бы не вступиться.

— Спасибо, но... Ты поклялась могилой матери...

— Да я её в глаза не видела, — засмеялась горничная. — Ни её могилу, ни её саму. Она принесла меня в приют сразу, как только перерезала пуповину — единственное, что нас с ней связывало. Судя по моему возрасту, она уже должна быть в могиле, тем более что пьяница была и не первой молодости. Во всяком случае, так говорили монахини в том приюте, где я росла. Пусть, конечно, земля будет ей пухом, но мне совершенно всё равно, где тот участок земли, на котором она обрела последнее пристанище.

— Я тоже не помню свою маму.

— А некоторые тут помнят, — загадочно понизив голос, сказала Нина. — Отсюда многие разъехались, и всё же в Блэквуде ещё есть люди, которые помнят Дженнифер Морган. Рассказывают, она не ладила со своей матерью, твоей бабкой, и сбежала из дому в семнадцать лет. Мыкалась сперва в столице, потом где-то ещё, жила с каким-то художником, который бросил её, когда тебе было около двух лет. А потом она заболела и умерла. Как-то очень быстро сгорела. Но успела связаться со своим братом, мистером Криклом, чтобы он забрал тебя. Твоя бабушка, вроде бы, собиралась взять тебя к себе, а потом передумала. Поняла, что долго не протянет. Её несколько лет съедал какой-то недуг. Сперва думали, рак, но диагноз не подтвердился. Врачи так и не поняли, чем она болела.

— Весёлая история, — усмехнулась я. — Ссоры, болезни да смерти.

— Но ты-то жива и здорова. Твои предки в Блэквуде много веков жили. Попробуй что-нибудь узнать о своей семье. Старожилов тут мало осталось, но, говорят, библиотекарь всю жизнь провёл в этом городе, все семьдесят с лишним лет. Уверена, он знает о твоей матери больше, чем её родной брат. Мистер Крикл тут родился, но почти что тут не жил.

Это я знала. Дядя Том почти всё детство провёл в закрытой школе для мальчиков. Потом учился в университете, после чего поселился в Брайдене, женился на тёте Ирме, занялся бизнесом, в котором никогда особо не преуспевал, но который расширил благодаря бабушкиному наследству, и какое-то время держался на плаву.

Засыпая в тот вечер под монотонную перебранку за стеной, я вспомнила тень, скользнувшую по стене перед тем, как Джозеф свалился с лестницы. Эта тень не могла принадлежать ему, поскольку напоминала силуэт женщины — тонкой, с длинными волосами, взметнувшимися, словно расправленные крылья. Или это и были крылья? Впрочем, тень падающего человека может показаться кем угодно, даже птицей.

Во сне эта тень бродила за мной по всему дому и что-то шептала. Потом она превратилась в огромного ворона, а я уже оказалась в том таинственном лесу, плавно переходящем в старинное кладбище. Девочка на могильной плите протягивала мне свою куклу — барышню в пышном платьице, с длинными локонами, обрамляющими круглое личико, на котором застыла не то улыбка, не то страдальческая гримаса, а вместо глаз зияли чёрные дыры. А чёрные деревья окружали меня со всех сторон, как будто подходя всё ближе и ближе, хотя были совершенно неподвижны. Редкие лучи света чуть золотили палую листву, устилавшую землю плотным ковром. Несмотря на свет, деревья не отбрасывали тени. Как и огромный ворон, усевшийся передо мной на могильную плиту.

— Да, это потому что они и есть тени, — тихо сказала девочка и так стиснула в руках куклу, что та сломалась и рассыпалась, превратившись в горстку чего-то чёрного, похожего на пепел.

Этот пепел взметнулся вверх, хотя не было никакого ветра, и ударил мне в лицо, застилая глаза чернотой, забиваясь мне в рот и в нос. Я стала задыхаться и проснулась.

Судя по шуму, весь дом уже был на ногах. Вернее, на рогах, как говорила в таких случаях Нина. Что-то подобное творилось два года назад, когда с тётей случился "сердечный приступ". Вообще-то у неё тогда из-за остеохондроза заболел левый бок, но она приняла это за инфаркт. Тут же вызвали скорую, тётю увезли в больницу, из которой она вернулась через несколько часов, возмущённая некомпетентностью врачей. Она до сих пор была уверена, что у неё начинался инфаркт и что продолжение не заставит себя долго ждать. Дабы его предотвратить, тётя Ирма поглощала такое количество сердечных пилюль, что кто другой на её месте, наверное, умер бы от лекарственного отравления, но такую ядовитую особу, шутила Нина, никакая отрава не возьмёт.

На этот раз скорую вызвали для наследника сего благородного семейства — мистера Джозефа Крикла. Ушибленная им вчера левая лодыжка распухла так, что стала вдвое толще правой. У него оказались вывих и сильный ушиб. Меня бы, конечно, больше обрадовал перелом, но Джозеф и с такой травмой не мог ходить за мной по пятам. Во всяком случае, ближайшие пару недель.

Заступничество Нины спасло меня от обвинений, но не от выразительных взглядов тёти, для которой моё присутствие на месте аварии уже было доказательством моей причастности к случившемуся. Что-то подсказывало мне, что её подозрения не лишены оснований. Ведь перед тем, как Джозеф упал, я пожелала ему переломать ноги. Никакого чувства вины я по этому поводу, естественно, не испытывала. Мне хотелось провести выходной с максимальной пользой.

День выдался ненастный. То и дело налетал ветер, который приносил холодный дождь, смывающий с улиц и без того редких прохожих, но, увидев, что я надеваю плащ, тётя даже не поинтересовалась, куда я собралась в такую погоду. Чем старше я становилась, тем реже тут интересовались, где я и что делаю. И меня это вполне устраивало. Впрочем, спроси они меня, куда я иду, я бы не стала скрывать, что хочу сходить в городскую библиотеку. Во-первых, мне надо было кое-что посмотреть к реферату по истории, а, во-вторых, я решила последовать совету Нины и поспрашивать библиотекаря о своих предках.

СЕМЕЙНЫЕ ТАЙНЫ

Городская библиотека располагалась в старом кирпичном доме с железной крышей, железными балконами, узорчатыми железными решётками на окнах и замшелыми стенами. Здание явно находилось в аварийном состоянии, и особенно это чувствовалось, когда, миновав стоптанное каменное крыльцо, ты оказывался в холле с пятнами на грязном потолке. Похоже, крыша тут протекала при каждом ливне. Половина ламп не работала, а тишина стояла такая, будто всех отсюда эвакуировали, забыв выключить свет и закрыть двери на замок. Я вдруг подумала о том, что весь этот городок напоминает некую опасную зону, откуда все разъезжаются. Мы тут лишь потому, что больше некуда деваться... Нет, только не я. У меня было такое чувство, что я оказалась здесь, поскольку должна была оказаться именно здесь. В этом городе, в этом чёрном доме...

— Проходите, проходите, юная леди!

Похожий на гнома седой старик улыбался мне, перегнувшись через перила винтовой лестницы.

— Повесьте плащ на вешалку и поднимайтесь сюда. В залах первого этажа сегодня нет света, но вряд ли вам там что-нибудь понадобится. Там у нас городской архив, юридическая литература и прочая скукота... Сегодня вы первый посетитель, а, учитывая, какая нынче погода, скорее всего, окажетесь единственным. Хотя, сейчас тут в любую погоду пусто.

— Боюсь, что мне нужен именно первый этаж, сэр, — сказала я, снимая плащ. — Меня интересует история моей семьи, а это ведь как раз должно быть в архивах. Моя фамилия Морган.

— Морган... — произнёс гном после небольшой паузы, не то переспрашивая, не то отвечая на какие-то свои мысли. — Я как раз нашёл об этой семье всё, что только мог, и отнёс к себе наверх. Историей здешних Морганов недавно интересовался молодой джентльмен из дома ? 8 на Болотной улице. Джозеф Крикл. Я запоминаю всех, кого регистрирую, и уже никогда не забываю. Вы случайно с ним не родственники?

— Да, сэр, но...

— Зовите меня мистер Чидл. А как ваше имя, юная леди?

— Гвендолен. Мистер Чидл, мы с ним действительно родственники, но я пришла сюда сама по себе. Я и не знала, что он всем этим интересуется.

— И судя по всему, вам это не нравится, — лукаво прищурился библиотекарь.

Поднявшись по лестнице и оказавшись рядом с ним, я обнаружила, что на голову выше его.

— Джозеф — сын моего дяди по матери, мистера Томаса Крикла. А фамилия Морган в этой семье всегда передавалась только по женской линии. Я — Морган.

— Кто бы сомневался, — улыбнулся мистер Чидл, нацепив на нос очки и окинув меня внимательным взглядом. — Вы очень похожи на свою матушку. Те же дивные серые глаза и роскошные тёмные волосы.

Признаться, я даже растерялась. В семье Криклов мои волосы обычно сравнивали с вороньими перьями и чёрной паклей, а глаза считали бесцветными и холодными.

— И тот же тонкий стан, — добавил старик. — И загадочная бледность. Фамильная внешность женщин из рода Морганов. Они всегда были стройными и белокожими. Все горожанки завидовали им, потому что солнце не оставляло на их коже ни загара, ни веснушек... Однако, я совсем тебя смутил, дитя моё. Пойдём в читальный зал. Это самоё тёплое помещение в библиотеке. Ты промокла и замёрзла, а я как раз собирался выпить чаю.

Я не сразу поняла, что меня смутило в комплиментах библиотекаря. Вообще-то они были мне приятны, но во взгляде старика и в его интонациях сквозила настороженность, едва ли не страх. Он словно спешил задобрить, расположить к себе человека, от которого можно ожидать чего угодно.

Читальных залов на втором этаже было два, но свет горел только в одном, маленьком. Тяжёлые шторы на окнах, лампы в матерчатых абажурах и старинный камин придавали ему уют. Камин, правда, не работал. Зал обогревали две электрические печки. Чай мы пили за большим деревянным столом с конторкой. У библиотекаря оказались пара сэндвичей, пачка галет и банка яблочного варенья. Я вдруг поняла, что очень голодна. За завтраком в обществе тёти, дяди и Лолы, который прошёл в глубоком враждебном молчании, я почти ничего не ела, но я вообще ела мало, так что неожиданно проснувшийся аппетит удивил меня саму. Наверное, сказалось радушие старого библиотекаря. В кои-то веки я сидела за столом в приятной компании.

— Сперва этот юноша искал всё, что есть в библиотеке о кельтской магии, потом углубился в историю Морганов. Как-то странно... То есть, казалось бы, ничего странного в этом нет — в том, что человек заинтересовался предками, но... Он рылся в книгах с видом хищника, который вынюхивает добычу. Я предложил ему "Книгу Неметен" — она написана в прошлом веке вашей прапрапрабабкой, которая вела семейную хронику, но он сказал, что нашёл такую в библиотеке их особняка, к тому же он хотел бы побольше узнать о последних Морганах. Бабушка умерла десять лет назад, но она, мол, с семьёй почти не общалась.

— Я и не знала, что эта книга есть в библиотеке моего особняка...

Библиотекарь улыбнулся, заметив, как я подчеркнула слово "моего".

— Это действительно мой дом, мистер Чидл. Часть моего наследства. Последнее, что от него осталось. Видимо, мой двоюродный братец спрятал эту книгу у себя, так же, как и все книги о кельтах.

— Кажется, твой кузен помешан на магии, — заметил мистер Чидл, наливая нам по второй чашке чая. — Опасная одержимость. Скажу тебе откровенно, милая Гвендолен, в Блэквуде, да и вообще в герцогстве давно уже считают, что основная причина бед в семье Морган — именно магия. Говорят, она помогла вашему роду разбогатеть, обрести небывалое могущество, но потом она же стала и причиной... неудач.

— Наверное, вы хотели сказать вымирания, мистер Чидл? Мама умерла совсем молодая, бабушка дожила до преклонных лет, но не до глубокой старости, а врачи даже не поняли, от чего она умерла. Я в детстве была такая хилая, что думали, не доживу и до начальной школы. К глубокому сожалению тёти и дяди, жива до сих пор.

— Последняя Морган из Блэкхолла, — задумчиво глядя на меня, произнёс библиотекарь. — В мире много Морганов, поэтому здешних обладательниц этой фамилии обычно называли Морган из Блэкхолла. Вот что, Гвендолен... Знаю, что это некрасиво, ужас как не люблю обманывать, но, пожалуй, в данном случае позволю себе это.

Порывшись в нижнем ящике огромного стола, мистер Чидл достал кожаную папку.

— Вот всё, что я отыскал в архивах о семействе Морган. Мой предшественник, мистер Джаспер, говорил, это всё, что осталось. Слишком много было тех, кто хотел стереть память об этой семье, и почти все сведения о ней уничтожены. Твоему кузену я скажу, что ничего не нашёл, а ты спрячь всё это у себя, прочти и сделай выводы.

— Спасибо, мистер Чидл. А можно ещё что-нибудь о кельтах?

— Конечно, дитя моё. И "Книгу Неметен" возьми. Думаю, у тебя есть право на информацию о своей семье, и очень некрасиво, что кузен скрыл от тебя эту книгу. Кстати, её, кажется, всего два экземпляра осталось. Этот и тот, что в твоём доме.

Мне понравилось, что он сказал "в твоём". Я попросила у библиотекаря ещё пару книг о войне Алой и Белой Роз — для школьного реферата, и отправилась домой.

Дождь закончился, ветер утих. Пока мистер Чидл искал мне книги по истории, даже выглянуло солнце, но когда я вышла на улицу, последние его лучи растаяли в тумане, который вместе с влажными испарениями поднимался от земли, разрастался и сгущался так стремительно, словно какой-то неведомый маг спешил спрятать Блэквуд, отгородить его от всего остального мира. Пахло мокрым камнем и прелой листвой, мощёная улочка сужалась вокруг меня, а её конец уже терялся в тумане, выползающем из-за домов, садовых оград и зарослей какого-то кустарника. Листьев на нём почти не осталось, но те, которые ещё цеплялись за чёрные от влаги ветки, что-то мне напоминали... Да ведь такие же были на тех кустах в таинственном саду. Только там ещё были чёрные розы. Здесь их, наверное, все срезали. Или здесь они вообще не цвели? В том саду всё не так, как в привычном мире. Не совсем так.

Когда я свернула на Болотную улицу, туман уже добрался до колокольни собора и башни на городской ратуше. А сверху на них медленно спускалась очередная дождевая туча, похожая на сгусток тумана, более тёмного, чем тот, что окутывал город снизу, постепенно превращая его в какое-то призрачное царство. Даже звон колокола, созывающего на вечернюю молитву, казался не таким громким, как обычно. Только я об этом подумала, как, словно вторя умолкнувшему колокольному звону, на городской ратуше забили часы. Удар был оглушительно громким, но он тут же умолк — как будто бы стремительно отдалился, унесённый порывом ветра, и башня скрылась в тумане. Как и главный собор. И весь город. Заполонивший Блэквуд туман поглотил всё — цвета и звуки. Только мой дом чернел в конце улицы чётким силуэтом. Только он казался настоящим в этом мире теней. Вернее, он был той тенью, которая, как вампир, высасывала жизненные соки из всего окружающего и обретала материальность, отнимая её у других.

Но что это? До дома оставалось не более двадцати метров, когда он начал дрожать и колебаться в воздухе, постепенно растворяясь в тумане. Не успела я испугаться по-настоящему, как это прекратилось. Дом снова стал чётким и реальным. Однако вокруг него всё изменилось. По обе стороны от крыльца возвышались мелы. Чёрные клёны, которых я тут никогда не видела. Как и темнеющего за домом сумрачного сада... Или это тот сад, где я побывала неделю назад?

Не найдя дверного колокольчика, я не удивилась. Я уже знала, что дом сейчас не такой, каким был, когда я покинула его три часа назад. Дверь оказалась не заперта. Пустой холл с мерцающими в полутьме зеркалами встретил меня молчанием, в котором, однако, не ощущалось ни враждебности, ни отчуждённости. Напротив — я чувствовала, что пришла туда, где меня ждали, но не бросаются навстречу, поскольку мой приход воспринимается тут как нечто обыденное. Как возвращение хозяина с прогулки или из деловой поездки. Неважно, сколько она длилась, неважно, что всё вокруг изменилось — и город, и мир за его пределами. Я всё равно вернулась в свой дом, и то, что он мой, является чем-то неизменным. И хотя в этой неизменности было что-то зловещее — как в тишине старого кладбища с намертво вросшими в землю надгробиями, страха я не чувствовала.

И гостиная, и прочие комнаты выглядели не так, как в привычной реальности. Я видела и знакомую мебель, и явно более старую. Вернее, более старинную, чем та, что окружала меня здесь уже полгода, хотя и нынешняя мебель уже могла считаться антиквариатом. Ни намёка на электричество. Только свечи в огромных канделябрах. Ни одна из них не горела, но время от времени мне казалось, что в соседней комнате вспыхнул слабый свет. До меня вдруг доносились приглушённые голоса, смех... И тут же умолкали, растворялись в сумеречной тишине. Войдя в комнату, где мне только что чудились голоса и свет, я находила её пустой. Порой что-то мелькало в зеркалах, но вскоре я понимала, что это всего лишь игра света и тени за высокими окнами, выходящими в сад. Там угадывались тёмные силуэты деревьев, окутанные странным серебристым светом. Иногда он менялся, приобретая лиловый и золотистый оттенок, становясь чуть ярче, просачивался в комнату, и блики на всех отражающих поверхностях затевали танцы с тенями. Весь дом был полон теней. Они стремительно проносились мимо меня по коридорам, то и дело появлялись в зеркалах — какие-то смутные, безликие образы. Они не пугали меня. Я пыталась их получше разглядеть, но они скрывались, уходили в глубь зеркал, играли со мной. Или не решались показаться.

Не знаю, почему, но я была уверена, что мне тут ничего не грозит, и всё же мне стало немного не по себе, когда в какой-то из дальних комнат зазвучала мелодия. Простенькая и какая-то механическая, похожая на те, что играют, если завести музыкальную шкатулку. Я видела такие шкатулки в антикварной лавке, где однажды побывала с тётей и Лолой. Тётя Ирма искала подарок для своей знакомой, большой любительницы старины. Музыкальных шкатулок в этой лавке было целых три, и, видя мой интерес к ним, продавец по очереди завёл каждую из них. Он сказал, что стоят они совсем недорого и мадам могла бы порадовать девочек, но тётя, расплачиваясь за старинную вазу, лишь подняла правую бровь, а Лола заявила, что её не интересует такой примитив. На дворе восьмидесятые, и нормальные люди слушают кассетные магнитофоны.

Если тут заиграла музыкальная шкатулка, то её должен был кто-то завести. Я пошла на этот тонкий механический звук и оказалась в детской. Шкатулка с крутящейся на одной ноге балериной стояла на резной деревянной тумбочке. С моим появлением музыка умолкла, а фигурка балерины замерла. Такое впечатление, будто шкатулку завели, чтобы заманить меня сюда. Только вот кто это сделал?

Комната была роскошной — бархатные шторы, застланная атласным покрывалом кровать под балдахином с кисточками, украшенная резьбой мебель, картины в золочёных рамах... И всё же выглядела она как-то мрачновато для детской. О том, что комната принадлежала девочке, говорило обилие кукол. Они были всюду — на комоде, на этажерке, на маленьком бархатном диване, на полках, занимавших часть стены возле окна. Одни выглядели потрёпанными, другие совершенно новыми, как будто ими так и не успели поиграть. Одна из них сидела на кровати, прислонённая к расшитой подушке. Кудрявая барышня в кружевном платьице была бы всем хороша, если бы не дыры вместо глаз и застывшая на круглом личике странная улыбка, смахивающая не то на злобную усмешку, не то на гримасу страдания. Я невольно попятилась. Именно эту куклу протягивала мне во сне девочка с надгробия.

Заметив боковым зрением какое-то движение слева, я обернулась. И увидела большое овальное зеркало, в котором проступил образ девочки с длинными тёмными волосами, обрамляющими узкое, бледное личико. Одета она была во что-то белое и прижимала к груди куклу. Ту самую, что сидела сейчас передо мной на кровати, только в зеркале она, кажется, была ещё целая — с глазами. Впрочем, разглядеть толком я не успела. Отражение исчезло очень быстро — как только погас слабый солнечный луч, на мгновение протянувшийся от окна к зеркалу. Словно он был лучом видеопроектора, который и показал мне эту картинку. Оглядевшись, я снова увидела её. На резном комоде красного дерева стояла большая фотография этой девочки — в той же позе, в том же платье и с той же куклой. Может, благодаря солнцу я увидела в зеркале отражение фотографии? Нет. Если зеркало отражает то, что находится в комнате, то оно должно было показать мне не только фотографию, но и комод, и угол дивана. И отражение не могло исчезнуть с уходом солнца, оно лишь стало бы менее чётким. Сейчас зеркало не отражало ничего, хотя я стояла прямо перед ним. Может, я в этом мире стала тенью? Или призраком...

Только я об этом подумала, как зеркальная гладь потемнела, заколебалась, и передо мной возник образ столь же прекрасный, сколь и пугающий. Узкое лицо с огромными тёмными глазами, роскошные чёрные волосы. Сперва мне показалось, что они развеваются на ветру, но перед тем, как образ исчез — почти так же быстро, как до этого отражение девочки, я успела разглядеть, что за спиной у этого существа крылья. Тёмный ангел. Или демон? Или это вообще она? Странное зеркало отражало тех, кого здесь не было. Или были, просто я их не видела? Только их отражения...

Я вздрогнула — потому что музыкальная шкатулка заиграла снова. Балерина вновь закружилась на одной ноге. Всё быстрее и быстрее. И музыка тоже постепенно набирала темп. Её пронзительные механические звуки вскоре смешались со звоном часов, который нёсся со всех сторон, становясь всё громче и громче. Наверное, все имеющиеся в этом доме часы сейчас дружно отбивали время. Те, что висели на стене в этой жуткой детской, показывали пять.

Зеркало вспыхнуло ослепительным серебристым светом, вокруг потемнело, а мгновение спустя я оказалась в полупустой комнате с остатками затянутой чехлами мебели и мутными окнами, за которыми виднелся знакомый двор. Звон часов стал более низким и глухим, а вскоре умолк. Я снова была в своей реальности, а часы на городской ратуше закончили отбивать время — пять пополудни. То есть всё моё пребывание в другом измерении (или как это ещё можно назвать?) длилось, пока часы отбивали пять?

Я огляделась. Так вот как выглядела эта комната раньше. Интересно, когда — раньше? В каком году я побывала? Хорошо, что вернулась обратно без свидетелей.

Тем не менее, без вопросов не обошлось. Вероятность столкнуться в таком большом доме с кем-то из нашего немногочисленного семейства невелика, но меня всё же как-то угораздило по дороге в мою комнату буквально налететь на тётю Ирму.

— Гвендолен... — она была так ошарашена, что её лицо даже на мгновение утратило обычное кисло-стервозное выражение. — Когда ты вернулась?

— Только что.

— Да я только что была в холле. Ты вошла через заднюю дверь? И зачем? Только грязь носить со двора... Вечно тебе надо блуждать какими-то закоулками, а не так, как все нормальные люди ходят. Хоть плащ иди сними и сапоги! Зачем тащиться в комнату в верхней одежде?

— Хорошо, тётя, я только книги к себе закину. Раз уж всё равно дошла до своей комнаты.

К моей величайшей досаде, я не дошла до неё двух метров. Кстати, а что тут делала дорогая тётя — в этом конце коридора, где была лишь моя комната, а дальше тупик? Уж не роется ли она у меня в вещах?

— Какие ещё книги?

— Вот эти, — я достала из своей любимой сшитой из плащёвки сумки, которую носила на плече, две книги по истории. — Для реферата. Я взяла их в городской библиотеке.

— Не забудь потом вовремя вернуть.

Она уже справилась с удивлением и разговаривала со мной в своём обычном тоне, предназначенном специально для меня, — с нотками упрёка за те грехи, которые я, если ещё и не совершила, то непременно совершу, ибо такова моя натура. Мне очень хотелось сказать ей, чтобы она попросила своего ненаглядного сынка вернуть кое-какие книги в библиотеку этого дома — чтобы их могли почитать и другие его обитатели, но промолчала. Общаясь с Криклами, я уже давно придерживалась принципа "не тронь дерьмо". К тому же я была слишком поглощена тайнами, которые подступали ко мне всё ближе и ближе и которые мне очень хотелось разгадать.

Сразу после обеда я ушла к себе и взялась за "Книгу Неметен". Если честно, она меня не особо увлекла, поскольку представляла собой сухое изложение семейной хроники — кто когда родился, вступил в брак (если успел) и умер. Женская смертность в этой семье просто поражала, но причины смерти указывались редко. Последняя запись датировалась 1882-м годом — ровно сто лет назад. Леди Неметен Морган сообщала о кончине в возрасте десяти лет своей дочери Гвендолен. Она писала: "Гвендолен была нашей надеждой, но мы не смогли её уберечь. Возможно, она была обречена, ибо слишком рано открыла тайную дверь".

Гораздо интересней оказались материалы, которые мистер Чидл нашёл в архиве. К счастью, один из последних членов семьи, племянник моей бабушки Эдвин Роулинг (фамилия у него была отцовская), увлекался древними верованиями, в частности религией кельтов. Он мало что знал о делах женской половины семейства, но предполагал, что его мать, сестра и бабка были или считали себя последовательницами какого-то друидического культа. Как, впрочем, и большинство женщин этого рода. Поскольку в этой семье пользовалось популярностью имя Неметен, явно восходящее к имени кельтской богини Неметона1, то, скорее всего, это был культ священных деревьев. Оказывается, корень слова неметон, что означало "священная роща", имелся в названии нашего герцогства, вернее, в старом варианте этого названия — Моргеннемтон. А фамилия Морган раньше звучала и писалась как Морген. Изменить её пришлось в 17 веке, когда дамами из этого семейства вплотную заинтересовалась инквизиция. Тогда же семья лишилась герцогского титула и потеряла основную часть своих земель, что радовало не только её политических противников, но и всех окрестных земледельцев, поскольку Морганы (изначально Моргены) запрещали рубить деревья, которые были нужны для строительства, и выжигать лес под пашню. "Эти язычницы сроду носились со своими якобы священными рощами, — прочла я в журнале "Блэквудский вестник" за 1920 год. — Особенно с чёрными клёнами". В этом номере старинного ежегодника были опубликованы мемуары местного пастора, который интересовался историей герцогства и особенно его культурного центра — города Блэквуда. Будучи правоверным христианином, он не мог симпатизировать приверженцам языческих культов, а именно такую репутацию и имели женщины из семейства Морган. Преподобный считал языческих богов бесами, а тех, кто им поклоняется, слугами дьявола. И хотя пастор верил в могущество Господа, который неустанно печётся о защите своих детей, он всё же считал нелишним держаться от нечестивцев подальше. "Неудивительно, что люди до сих пор боятся рубить мелы, — писал он. — Слишком много было случаев, когда с человеком, который срубил или хотя бы повредил это дерево, происходило что-нибудь плохое. Так что древняя роща, где этих деревьев больше всего, так и осталась нетронутой. Часть её занимает кладбище, где покоятся все Морганы. Большинство жителей Блэквуда предпочитают хоронить своих близких на другом конце кладбища, подальше от проклятого леса".

В "Блэквудском вестнике" оказалось ещё несколько статей об истории герцогства Моргентон, и я заметила, что практически никто из авторов не говорит о моих предках с симпатией. Их обвиняли в гордыне, своеволии, излишней эксцентричности, порой граничащей с безумием, а главное — в колдовстве. Многие были уверены, что основательница династии Гвиневера Морген заключила сделку не то с дьяволом, не то с каким-то языческим демоном, благодаря чему этот род и разбогател. Почти в каждом поколении была колдунья, от которой зависело благополучие всей семьи. Но сама колдунья как правило не доживала до старости, и это было платой за чёрную магию. Впрочем, говорили, что каждая такая колдунья, возможно, и не умирала в полном смысле этого слова. Она превращалась в призрак или живую тень, которая могла бродить по земле, пока не погаснет солнце. Это я прочла в журнале за 1955-й год, правда, автор данной публикации, излагая сведения, собранные им о Морганах за два десятка лет, считал их большей частью выдумками суеверных людей. Он был убеждён, что многие женщины из этой семьи рано умирали из-за слабого здоровья, являвшегося следствием родственных браков. Женщины Морганов зачастую выходили замуж за своих кузенов и даже за родных братьев. Полагая себя особенными, они не желали разбавлять свою кровь. Придурь, свойственная некоторым аристократам, потому-то и вымерло столько старинных родов.

Я то и дело отрывалась от чтения, чтобы посмотреть на себя в небольшое зеркало, висевшее над письменным столом. В детстве я была болезненной, очень худой и привыкла считать себя дурнушкой, тем более что таковой меня считали в семье Криклов. Я и сейчас оставалась худой, хотя сейчас мою худобу можно было бы назвать скорее стройностью. Уж во всяком случае, ничего болезненного в ней не было. Как и в моей бледности, которую подчёркивали тёмные волосы. Я не знала, красиво ли моё лицо — узкое, с тонковатыми губами, но я бы не променяла его на кукольную мордашку Лолы, тем более что все недостатки моего лица компенсировали огромные серые глаза, казавшиеся светлыми, как сталь, в обрамлении густых чёрных ресниц. Практически все мои одноклассницы красились, а Лола так изводила на тушь и тени половину карманных денег. Мне никогда не придётся тратиться на тушь. Моя единственная школьная приятельница Дороти Уиллоу советовала мне пользоваться румянами, но следовать её совету я не собиралась. Накладывать мне румяна — всё равно что пытаться сделать из Пьеро Арлекина. Моя бледность — такое же наследие Морганов, как и этот чёрный дом, хранящий множество тайн, которые мне предстоит разгадать.

Благодаря книге по кельтской мифологии я выяснила происхождение фамилии Морген. То есть не то чтобы выяснила, но моя гипотеза вполне заслуживала уважения. Особенно учитывая интерес моих предков к магии друидов. Морген звали кельтскую богиню-друидессу, способную изменять облик и летать на искусственных крыльях. Одни считали её доброй, другие злой, и существовало даже мнение, что колдунья Моргана из легенд о короле Артуре — это и есть Морген. Или её служительница.

Крылатая колдунья... Уж не её ли я видела в зеркале, когда ненадолго перенеслась в прошлое? И не она ли меня туда перенесла? Да ещё и заманила в ту зловещую детскую... Но зачем?

На следующий день, продолжив знакомиться с материалами из архива, я выяснила, что детская с музыкальной шкатулкой принадлежала той самой Гвендолен Морган, умершей в 1882 году. В городской газете "Колокол" за 1 ноября 1882 года был некролог с её портретом, который я сразу узнала, поскольку сделан он был с фотографии в её комнате. Правда, в газете поместили лишь часть снимка, решив, что куклу можно и отрезать. А в следующем номере "Колокола", за 4 ноября, оказалась маленькая заметка местного журналиста, который выразил сомнение в том, что Гвендолен Рэйвен Морган скончалась от пневмонии. Он подозревал в её смерти её собственного отца, мистера Генри Моргана, приходившегося ей к тому же ещё и дядей. Якобы, оставшись с больной дочерью, мистер Морган дал ей не то лекарство. А, возможно, он сделал это намеренно, ибо уже много лет страдал душевным недугом и однажды даже попытался сжечь фамильный особняк. Генри Морган пережил свою дочь меньше, чем на месяц. В газете за 24 ноября я встретила сообщение о его кончине. Гвендолен умерла 30 октября. Когда я неделю назад оказалась в таинственном саду, а потом на кладбище, было тоже 30 октября.

Не скажу, что я испугалась, но столь зловещее совпадение, которое вряд ли было случайным, взволновало бы кого угодно. Мне очень хотелось с кем-нибудь об этом поговорить. Ну хоть с кем-то. Живя в семье, где меня никто не любил, я привыкла решать свои проблемы сама, а если это не удавалось, быть один на один с той или иной проблемой, пока она не решится сама. Я знала — то, что происходит сейчас, само не рассосётся. Это не отпустит меня, а значит, я должна действовать так, чтобы оно мне не навредило.

— Дитя моё, — покачал головой мистер Чидл, когда я пришла к нему на следующий день и рассказала обо всём, что со мной произошло за последнюю неделю, — ещё больше это может навредить другим. И прежде всего тем, с кем ты живёшь.

Как ни странно, старый библиотекарь ничему не удивился. Я решилась поговорить с ним, потому что знала — такой человек не станет меня высмеивать и выставлять сумасшедшей. И не побежит рассказывать обо всём об этом моим опекунам. Но то, что он забеспокоился о семейке Крикл, меня слегка разозлило.

— Прожив здесь всю свою жизнь, я много чего наслушался, — продолжал он. — Семью Морган всегда окружали тайны, о них всегда много чего говорили, но разговоры разговорами, а ничего реально плохого на моём веку не происходило. До недавнего времени... После твоего позавчерашнего визита я много думал о том, что сейчас творится в городе. Такое впечатление, что твоё появление здесь разбудило некие силы. Для вас было бы лучше уехать отсюда. Даже если не удастся продать дом, а удастся это вряд ли...

— Это мой дом, и я хочу, чтобы он остался мне. Дядя не имеет права его продавать. Они с адвокатом готовят фальшивые бумаги, чтобы отнять у меня наследство...

— Гвендолен, — мягко перебил библиотекарь, — я могу поговорить с одним своим знакомым юристом, чтобы тот помог тебе сохранить твою часть наследства, но сейчас я бы посоветовал вам всем и прежде всего тебе покинуть Блэквуд. Может, у вас есть где-нибудь родственники? На худой конец можно какое-то время перекантоваться в гостинице. Лучше уезжайте из Блэквуда и вообще из Моргентона. Кажется, теперь я начинаю понимать суть того, что когда-то говорила миссис Даут. Эта старушка жила с нами по соседству, когда я был ребёнком. Многие считали её чокнутой, и я в те времена тоже не относился к её словам серьёзно. Она говорила: "Рок, тяготеющий над семьёй Морган, всегда обрушивался не только и не столько на них. Всегда страдали другие. Каждый раз, когда в этой семье появлялась девочка со странностями, на город спускались сумерки, уносящие жизни". А последние полгода... Здесь бывали туманы, но так часто, как сейчас, никогда. Я такого не помню. И эти постоянные смерти. Каждый день мимо библиотеки по несколько похоронных процессий...

— Мистер Чидл, мы живём не в средние века. С медициной у нас в стране всё в порядке. Если человек умирает, его не хоронят без заключения врача...

— У меня есть знакомый врач. Он в полном недоумении от того, что тут творится в последнее время. Люди умирают непонятно от чего. В том числе молодые и совершенно здоровые. Участились самоубийства, причины которых полиция выяснить не может. Кроме того... Кое с кем из жителей города творится что-то совершенно непонятное. Вот, к примеру с моими соседями. Они в последнее время какие-то невменяемые. Как будто бы это и не они...

— И что? Причина всему этому я?

— Что ты, девочка, такого я не говорил. Но возможно, через тебя действуют какие-то силы. Ты не виновата в том, что над твоим родом тяготеет проклятие, но ты можешь стать его орудием. Кажется, теперь я понимаю, почему твоя мать отсюда уехала.

— Как видите, её это не спасло.

— Это спасло и её, и весь город. Уехав отсюда, Дженнифер Морган нашла любовь, родила тебя. Не знаю, почему, но уверен, что её смерть не была связана с семейным проклятием. Она всегда была болезненной и, скорее всего, из-за семейной традиции Морганов вступать в брак с родственниками. Ты крепче её, Гвендолен, это видно. Сколько тебе сейчас?

— Четырнадцать.

— Потерпи ещё немного свою несносную родню. До совершеннолетия не так уж и долго. Освободишься от них и заживёшь своей жизнью...

— Оставшись ни с чем? Не хочу сидеть сложа руки, пока они лишают меня последнего, что осталось от моего наследства. Этот дом...

— Этот дом не стоит того, чтобы продавать душу дьяволу. Гвендолен, я попрошу знакомого адвоката, чтобы он проследил за продажей особняка и позаботился о том, чтобы эти деньги достались тебе. Уезжайте отсюда. Твоя мать приняла верное решение, и благодаря ему на свет появилась ты.

— Мистер Чидл, откуда вы знаете, почему моя мать уехала отсюда? Как будто мало причин, по которым дети ссорятся с родителями и бегут из отчего дома. Я почему-то думаю, семейное проклятие — одно из последних в этом списке.

— Не в этом случае, Гвендолен. Поговори с пастором Хиггинсом. Он был духовником твоей матери и последним, с кем она беседовала перед отъездом. Многие в этом городе пытались выяснить, о чём они разговаривали, но пастор хранит это в тайне, хотя, вроде бы, тайна исповеди тут ни при чём. Я ведь не случайно решил дать материалы о Морганах именно тебе, а не твоему кузену. Он глуп и алчен. Похоже, каким-то образом он узнал, что некие силы издавна помогали обитателям чёрного особняка наживать богатство, и теперь с упрямством барана штурмует двери, которые никогда перед ним не откроются. Ты не такая, как он. Ты умная девочка. Не противься, если дядя с тётей решат покинуть этот город и продать этот дом, а я...

— А вы почему-то считаете, что этот проклятый дом можно продать кому-то, а я в нём жить не должна.

— Да лучше бы вообще никому в нём не жить, но особенно тебе. После смерти Рэйвен Морган он пустовал десять лет, и никто даже не связывался с твоими опекунами, не изъявлял желание его купить. Его всегда обходили стороной, хотя считали его дурную славу чем-то вроде местной легенды. Насколько мне известно, обстоятельства вынудили вас приехать сюда и поселиться в нём. Никто не придал этому особого значения, я поначалу тоже, но потом начались все эти странности. А теперь, когда ты рассказала о том, что с тобой происходит... Дитя моё, всё это неспроста, и лучше вам уехать.

Я покинула библиотеку с острым чувством обиды и разочарования. Ну почему я никогда и нигде не могу найти поддержку и понимание? Только я решила, что старый библиотекарь может стать мне другом, как он оказался на стороне тех, кто намерен отнять у меня всё. Я не хотела терять свой дом. Единственное, что у меня было в этой жизни. Я была бы не против, если бы дядя и тётя со своими ненаглядными чадами убрались из него, оставив меня здесь одну, но я знала, что они так не сделают. Что за чушь несёт мистер Чидл? Кого удивляют осенние туманы в наших широтах? И неожиданные смерти не такая уж редкость. Навалом случаев, когда от инфаркта умирает человек, который сроду не жаловался на сердце. Люди, как правило, не думают о здоровье, пока не прижмёт по-настоящему. Странные вещи тут происходят только со мной, и другие люди ни при чём! Если мой дом хочет мне что-то сказать, то это моё дело. Возможно, он хочет защитить меня. Предостеречь от судьбы той же Гвендолен, которая умерла так рано. Может быть, её погубили те, кто испокон веков ненавидел Морганов. Люди завидовали им и ненавидели их, так может, проклятием для моих предков стала людская ненависть? Да, какие-то духи вступили со мной в контакт, но, скорее всего, они хотят предостеречь и защитить меня. Зачем им губить этот глупый город?

СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ

Я всё-таки решила поговорить с пастором Хиггинсом. От библиотеки до городского собора было три квартала — десять минут ходьбы, и за это время навстречу мне попались две похоронные процессии. Роскошные чёрные катафалки, украшенные кистями и позолотой, везли огромные вороные кони. Золотисто-чёрные плюмажи размеренно покачивались над их горделиво поднятыми головами. Когда возница натягивал поводья, кони скалили зубы — такие длинные, что напоминали клыки. Оба возницы были молодые и симпатичные. Один их них улыбнулся мне странной, печальной улыбкой Пьеро. Идущие за катафалком люди в чёрном тоже казались какими-то странными. Некоторые косились на меня — как будто знали меня, но не решались заговорить. Вообще-то они вполне могли меня знать. Мы здесь уже полгода и живём в особняке, окутанном легендами. А если кто-то из этих людей помнит мою мать, то они вполне могли подметить сходство. У меня же фамильная внешность Морганов.

А город вновь заволакивало туманом. Когда я подошла к собору — старинной постройке из грубо отёсанного камня, его колокольня уже утонула в серебристо-белой дымке. Туман клубился над могильными плитами, резными крестами и ветхими гробницами — такой живой и плотный, как будто то нетленное, что остаётся от умерших, поднималось из могил и сливалось в одно огромное облако, пожирающее город. Обе похоронные процессии, двигаясь по главной аллее, вскоре скрылись, растворились в этом тумане, как будто их и не было.

— Отец Майкл уже там, — сообщил мне подросток в церковном облачении, встретивший меня в дверях собора. — Сегодня опять два покойника. Святой отец уже там — у могилы мистера Твинкла...

Он протянул тонкую руку, указывая куда-то в туман.

— А потом будет отпевать мисс Лидден. Он сегодня очень устанет и вряд ли сможет долго с вами разговаривать. Лучше вам пойти туда. Когда он закончит обряд, поговорите на обратном пути. Идите вон по той аллее, мисс. Не бойтесь, не заблудитесь. Она тут одна такая широкая, а могила для мистера Твинкла вырыта почти что рядом с ней.

Заблудиться я не боялась, однако заблудилась. Туман полностью скрывал всё, что было дальше трёх метров. Я долго шла, надеясь, что однажды он расступится, показав мне не только дорогу с ближайшими к ней могилами, но и людей, которые недавно провезли тут своих покойников, но я никого не видела, и до меня не доносилось ни одного голоса. И вообще ни одного звука, который говорил бы о присутствии поблизости кого-то живого. Лишь однажды где-то вдалеке, на возвышенности, вынырнули из тумана чёрные кони, катафалк и вереница фигур в чёрном. Показались лишь на мгновение и растворились не то в тумане, не то в облаках. Исчезли где-то на зыбкой границе между землёй и небом, бытием и иным миром, врата в который, согласно легендам, открываются именно в туманные дни. Я приняла бы эту так быстро исчезнувшую картину за мираж, если бы не знала, что похоронные процессии реальны. Или нет? Но я же видела их в городе совсем близко.

Дорога вдруг исчезла, хотя могилы остались. Я шла по ковру из палой листвы, а среди надгробных плит и старых склепов всё чаще попадались чёрные деревья. Туман стал гораздо реже. Как-то слишком неожиданно... Нет, просто я опять оказалась в другом времени. Интересно, надолго ли? И сколько времени пройдёт в моей реальности, пока я нахожусь здесь?

Туман приобрёл золотистый оттенок — опять из-за странного света, струящегося непонятно откуда, похожего и не похожего на солнечный. Света, который не столько освещал этот сумрачный пейзаж, сколько делал его более ярким. И ещё более зловещим. Он словно оживил окружающие меня деревья-тени. Они оставались неподвижными, как и любые деревья в безветренную погоду, но воздух вокруг меня наполнился тем беззвучным шёпотом, который я иногда слышала в своём чёрном доме. Я знала — сейчас что-то произойдёт. И почти не испугалась, когда в конце естественной аллеи из чёрных клёнов появилась фигурка девочки в белом платье. Волосы у неё были совсем как у меня — тёмные, прямые, но такие густые, что казались пышными. Чуть ниже плеч — тоже как у меня. Она шла мне навстречу, прижимая к груди куклу в кружевном платьице. Ещё немного — и я разгляжу лицо девочки, узкое и бледное. Возможно, очень похожее на моё...

Огромная тень, вырвавшись из сумрачной рощи, пронеслась между мной и девочкой. Кажется, это была птица, гигантский ворон, но в какое-то мгновение мне показалось, что я увидела прекрасный тёмный лик с глазами, горящими, словно раскалённые угли. Мощные крылья взметнули вверх целый фонтан желтовато-коричневой листвы. Когда же она улеглась, золотистый свет померк. Девочки больше не было. Зато впереди мутно белела надгробная плита.

Я подошла поближе и нисколько не удивилась, увидев на ней рельеф — девочка с куклой. Надпись, выполненную витиеватым готическим шрифтом, было трудно разобрать, но мне это удалось — отчасти потому что я и так уже знала, кто погребён под этой плитой.

Гвендолен Рэйвен Морган

1872 — 1882

Поблизости почти наполовину утопал в осенней листве покосившийся каменный крест. Я огляделась. Кругом были могилы, в основном очень старые. Многие надгробия осели, покрылись мхом, некоторые едва виднелись под слоем сухих листьев. Я вздрагивала, когда из-за какого-нибудь чёрного ствола выглядывал печальный мраморный ангел с грязными потёками на лице. Слёзы дождя. Похоже, больше никто не лил слёзы над этими могилами, на большинстве из которых была выбита фамилия Морган. Пару раз я встретила и более старый её вариант — Морген.

Я не могла не остановиться возле роскошной гробницы, с трёх сторон окружённой голым кустарником. Она была замшелая и грязная, но эта запущенность не портила её, а напротив придавала ей ещё более величественный вид. Сквозь приоткрытую дверь я видела край резного каменного саркофага, выхваченный из мрака лучом слабого света, наверное, пробивавшегося сквозь какое-нибудь маленькое окно.

Я хотела войти туда, чтобы получше всё рассмотреть, но едва я коснулась двери, как в глубине склепа что-то зашевелилось и устремилось мне навстречу. Там стало совершенно темно. Я больше не видела ни саркофага и ни единого проблеска света. В этой маленькой обители смерти копошилась тьма. Та, что спала там не один век, а теперь пробудилась, готовая выплеснуться оттуда — на меня, на весь этот лес...

Я со всех ног кинулась прочь и долго бежала, петляя среди чёрных деревьев. Туман снова стал сгущаться, и я чуть не упала, налетев на старую могильную плиту всё с той же фамилией — Морган. Семейное проклятие... Да, оно действительно преследовало меня. Да, возможно, именно я его и разбудила, как разбудила что-то в глубине того древнего склепа.

Я огляделась, всерьёз опасаясь, что тень, вырвавшаяся из гробницы, преследует меня и вот-вот настигнет, но было тихо. В серебристом тумане чернели лишь стволы деревьев. Я брела в этом тумане и успокаивалась по мере того, как выравнивалось моё дыхание. В гробнице вполне могли поселиться птицы или летучие мыши, а я испугала их, когда захотела войти.

Страх отпустил меня так же быстро, как и нахлынул несколько минут назад. Мною вдруг овладело чувство, что я сама сродни этому туману, то и дело размывающему границы между временами и посылающему мне видения. Духи предков говорили со мной. Тени предков, чьи могилы окружали меня со всех сторон в этом чёрном лесу. Они взывали ко мне с надгробий и старых фотографий, что-то шептали мне в коридорах моего чёрного дома. Нет, я не случайно оказалась здесь. В этом доме. В этом городе. В этом туманном лесу, который стал кладбищем для многочисленных Морганов, некогда владевших этими землями. Их духи взывают ко мне, надеясь, что я смогу вернуть нашему роду былое величие. Они помогут мне это сделать. Я устала от унижений. Я не бедная родственница в семейке Криклов. Я Морган, потомок тех, кто когда-то правил герцогством Моргентон, наследница древних магов. Если духи предков хотят мне что-то сказать, я не должна бояться.

Только я об этом подумала, как туман расступился, открыв мне картину похорон. Похоже, я всё-таки вернулась в своё время и вышла как раз к тому месту, где предавали земле тело усопшего. Чёрные кони замерли на фоне какого-то ветхого готического склепа, а толпа в чёрном молча внимала монотонному голосу священника, читающего молитву. Лакированный розовый гроб стоял на краю могилы — продолговатого чёрного зева, готового поглотить очередную жертву. Этот нежно-розовый гроб и светлые — в основном белые и розовые — цветы в руках людей казались здесь диссонансом, слишком резким контрастом с господствующими в этой торжественной и мрачной картине тёмными тонами. Всё это выглядело печально, но в общем-то вполне обычно, однако, подойдя поближе, я увидела лицо священника, и мне стало не по себе. Читая молитву, он смотрел не в книгу, которую держал перед собой, а на меня — скосив в мою сторону глаза и слегка улыбаясь. Никогда не видела более жуткой ухмылки. Высокий темноволосый пастор явно смотрел на меня уже давно, как будто заметив меня издали. Как будто бы заранее знал, что я приду, и ждал меня. И теперь посмеивался над моим удивлением.

Собравшиеся вокруг могилы люди стали оборачиваться ко мне. Их бледные лица, многие из которых казались мне знакомыми, улыбались мне. Улыбались одними губами. Глаза же их, застывшие и неестественно блестящие, смотрели в пустоту.

— Королева, — зашептали они, и голоса их звучали почти так же, как голоса теней в чёрном лесу и моём чёрном доме. Почти так же, но громче. Теперь они действительно звучали, и слышать их могла, наверное, не только я. Эти голоса словно бы обрели плоть, если можно так говорить о звуках.

— Наша королева...

— Ты пришла...

— Наконец-то ты пришла. Прими участие в нашей трапезе, дабы мы обрели силу.

— Королева, подари нам жизнь!

Они окружили меня и касались меня своими бледными руками — так легко, что это напоминало прикосновение листьев, когда гуляешь среди зарослей. Они расступались передо мной — легко и грациозно, словно плоть их была соткана из сухой листвы. Они словно приглашали меня подойти поближе к гробу, а когда я подошла к нему, мною овладел ужас.

В нежно-розовом гробу лежала моя школьная приятельница Дороти Уиллоу — в белом платье и венце, как у невесты. Юных девушек иногда хоронят в подвенечных платьях. Я только сейчас поняла, что священник читает над ней вовсе не молитву. Это было что-то вроде заклинаний на незнакомом мне языке. Незнакомом и в то же время знакомом, поскольку до меня стал постепенно доходить смысл произносимых им слов. "Священник" просил кого-то принять очередную жертву.

— Всё хорошо, королева Гвендолен, — прозвучал возле самого моего уха знакомый тихий голос. — Вечная жизнь лучше той, что у меня была...

Я обернулась и увидела Дороти. Её двойника, стоящего над гробом с её телом. Только у этого двойника глаза были не голубые, как у Дороти, которую я помнила живой, а тёмные, почти чёрные — возможно, потому что зрачки увеличились, затопив чернотой всю радужную оболочку. Эти глаза горели безумием и жаждой.

— Отведай первая, моя королева, — прошептала она. — Это твоё право — быть первой.

Я кинулась прочь — от этого гроба и обступивших его людей. Или нелюдей? Впрочем, они уже забыли обо мне. Они столпились вокруг гроба, и до меня донеслись ужасные звуки — чавкающие и такие, как будто что-то рвалось. К горлу подступила тошнота. Я хотела убежать, но ноги вдруг перестали меня слушаться. Слова заклинания, звучащие всё громче и громче, словно приковали меня к месту. Я зажала уши, чтобы не слышать этого, чтобы избавиться от чар и убежать как можно дальше — от Дороти, от "священника", от всех этих зомби в чёрном и от их жутко скалящих зубы чёрных лошадей.

Я всё же нашла в себе силы сдвинуться с места и сперва пошла, а потом с трудом побежала прочь. Вечерние сумерки, сгущаясь, оттесняли туман, налетавший порывами ветер то и дело вздымал вокруг меня вихри сухой листвы. Потом зарядил дождь, а я уже совершенно выбилась из сил и знала, что сегодня мне дорогу домой не найти. А даже если я её найду, где я окажусь? В каком времени и среди каких людей? Или теней... Я предпочла бы оказаться в пустом доме, где никто не задавал бы никаких вопросов. Пусть там даже звенят все часы и играют музыкальные шкатулки, а в зеркалах мелькают чьи-то лица. Зеркала можно завесить. И никого не видеть. Остаться одной в своём доме, лечь на кровать или на диван и уснуть, закрывшись в какой-нибудь из этих комнат, которые тётя Ирма называет могилами. У меня и так нет ничего, кроме могил моих предков и этого дома, и сколько бы зловещих тайн он ни хранил, я там в безопасности.

Я укрылась от дождя под деревом, устроившись на ворохе сухих листьев. Мне было удобно и почти тепло. А потом я совсем согрелась и начала засыпать. Тут меня нашла высокая женщина в чёрном платье. Бабушка Рэйвен. Она посадила меня к себе на колени и стала нараспев рассказывать сказку про чёрный дом в чёрном-пречёрном лесу...

ОБЕЗУМЕВШИЙ ГОРОД

Очнулась я дома, в своей постели, и первым, что я увидела, было озабоченное лицо Нины.

— Ну наконец-то! — просияла она и кинулась из комнаты. — Миссис Крикл, Гвендолен проснулась!

Я не узнавала свою комнату. Она стала гораздо больше, да и мебели тут прибавилось. Я увидела знакомый бархатный диван и резной комод... Откуда они здесь? Ведь это мебель из детской Гвендолен Рэйвен Морган... Нет, это и была та самая детская, в которую перенесли мою кровать и прочую мебель из комнатушки, которую я занимала уже полгода. Почему меня решили переселить сюда? Выглядела эта комната куда веселей, чем тогда, в другом времени. На пол постелили светлый ковёр, на окна повесили нежно-голубые шторы. Знакомое овальное зеркало стояло в углу, и в нём отражался край моего письменного стола, на котором аккуратной стопкой лежали мои книги и тетради. Папка с архивными материалами тоже была здесь. Видимо, никто её не открывал и понятия не имел, что там. "Книги Неметен" я пока не видела, но она меня больше и не интересовала.

Не успела я закончить осмотр своей новой комнаты, как сюда пожаловали тётя, дядя и пожилой господин в круглых очках. Я сразу поняла, что это доктор.

— Ну, юная леди, — произнёс он, присаживаясь на стул возле моей кровати. — Как мы себя чувствуем?

— Нормально, — сказала я.

— На первый взгляд, и впрямь нормально. Даже слишком нормально для девочки, которая почти неделю где-то пропадала, а потом целый день металась в бреду, — доктор пощупал мой лоб своей большой мягкой ладонью. — Жара, кажется, больше нет. Позвольте-ка я вас всё-таки послушаю...

Видя, что доктор снимает с шеи фонендоскоп, дядя тактично вышел.

— Где ты была, Гвендолен? — трагически закатив глаза, начала тётя Ирма. — Мы должны знать, чем была заполнена эта неделя, в течение которой тебя искала вся полиция герцогства, а твоя семья сходила с ума от беспокойства!

Ответа на этот вопрос у меня не было. Я знала только то, что вчера пошла поговорить с мистером Чидлом, потом отправилась искать пастора Хиггинса, заблудилась на кладбище, наткнулась на странные похороны, напоминающие сцену из фильма про живых мертвецов, потом снова заблудилась на этом проклятом лесном кладбище и уснула под деревом.

Доктор Филдинг сказал, что, по его мнению, я здорова и отнюдь не выгляжу истощённой, но на всякий случай он бы порекомендовал более тщательное обследование. После его ухода меня покормили и потом целый час расспрашивали, выясняя, чем "была заполнена эта неделя". Моя версия никого не устраивала, а рассказ о похоронах Дороти привёл всех в полное недоумение.

К сожалению, Дороти Уиллоу действительно умерла. Шесть дней назад, как сказала мне Нина. Как раз в тот день, когда я ушла из дома и не вернулась. Через два дня её похоронили. На похоронах присутствовали только ближайшие родственники и соседи. Меня там никто не видел. Зато вроде бы кто-то видел, как я или какая-то похожая на меня девочка-подросток садилась на автобус до Шефилда. Там меня тоже искали. А нашли вчера — благодаря городскому нищему, который иногда ночует в старых склепах. Я спала недалеко от одного из таких склепов. Все недоумевали, как я могла проспать в куче листьев под деревом шесть дней, но расспросы в конце концов прекратились. Психоневролог, к которому меня свозили на следующий день, сказал, что нервный подросток вполне может на почве стресса впасть в такой вот длительный сон, а смерть подруги явно стала для меня стрессом. Отсюда и этот кошмар о похоронах, который мне привиделся, пока я спала.

— Они тут перепугались, когда твоим исчезновением заинтересовалась местная соцслужба, — рассказывала Нина, принеся мне в комнату обед.

Я теперь ела у себя. В гостиную спускаться не хотела, и, слава Богу, никто на этом не настаивал.

— Полиция же сразу сообщила туда, что пропал ребёнок, находящийся на попечении дяди. Они тут просто с ног сбились, обставляя для тебя новую комнату. Еле успели до визита дам из попечительского совета. Что бы те сказали, увидев, в какой каморке ты живёшь! Сразу бы пошли разговоры, что ты сбежала от плохой жизни, а твоим тёте и дяде даже в этом гиблом городе репутация важней всего. Эта комната совсем даже ничего, правда? Вообще-то мистер Крикл давно уже поговаривал о том, чтобы дать тебе приличную комнату, да мадам всё отмахивалась. Наслаждайся своими апартаментами, пока...

Нина вздохнула и задумалась, глядя на своё отражение в зеркале. Я от всей души надеялась, что никого, кроме себя, она там не увидит.

— Пока что?

— Пока мы отсюда не уехали. Вроде бы, твой дядя всё же нашёл покупателя. Какой-то эксцентричный художник, которому вздумалось поселиться в этом проклятом месте. Дело его. А нам и впрямь лучше поскорей отсюда уехать.

— Это ещё почему?

— Да потому что с этим городом явно что-то не так, — горничная перекрестилась. — Никогда не верила, что на земле есть проклятые места. Теперь вот поверила, когда сама в таком оказалась. Ведь даже это твоё исчезновение почти на неделю — ни что иное, как козни дьявола. Ладно ещё, ты спала. Видела кошмары, какие-то похороны, так хотя бы с ума не сошла, а некоторые... Знаешь, девочка, с людьми тут что-то странное происходит. Одни исчезают непонятно куда. А другие ведут себя, как тихие безумцы. Недавно пастора Хиггинса мёртвым нашли. Прямо в храме. Говорили, что он оставался там с Чарли, алтарным служкой, и парень совершенно не помнит, что случилось. Или прикидывается, что не помнит. Странный какой-то мальчишка, я его видела после этого на улице. Глаза у него совершенно ненормальные. Может, так перепугался, что всё забыл... А родители его куда-то исчезли. У них домик недалеко от церкви, отец Чарли садовником работал, а мать владела небольшой прачечной. Три дня как исчезли, и след простыл. За эту неделю в городе много чего странного случилось. Сплошные смерти, похороны, исчезновения. Даже школу закрыли. Родители не хотят выпускать детей из дома, и школьное начальство решило отправить учеников на праздники немного раньше. Я так рада, что ты всё-таки нашлась. Потому что некоторые пропали с концом.

— Ну а полиция-то тут для чего? Меня же искали.

— Так о тебе заявили. А через дом от нас вся семья исчезла. Никакая родня их не ищет, а друзей у них тут особо нет.

— Ну так, может, уехали.

— Оставив все вещи? Может. Вон, говорят, про некоторых соседи тоже думали, что уехали, а теперь уже и не знают, что думать. Мы не всегда видим, что соседи уезжают, но не может же такого быть, чтобы люди так часто уезжали из города и никто этого не видел. В общем, даст Бог, мы через неделю и впрямь уедем. В кои-то веки твои тётя и дядя приняли верное решение. Ещё бы Джозеф прекратил свои истерики. В парня словно чёрт вселился. Ни в какую уезжать не хочет. Кричит, что тут их родовое гнездо и только тут, мол, сможем, из бедности выбраться. Он, видите ли, какую-то тайну знает, и ему надо ещё немного времени, чтобы разгадать её полностью. С ума сошёл. Не иначе как и на него этот проклятый город действует. Ну, ты поела? У меня ещё дел по горло...

Нина ушла, прихватив поднос с остатками моего обеда. А я с грустью подумала о том, что лишилась ещё одного союзника. То есть я бы не сказала, что горничная была мне другом, но она работала в этой семье столько, сколько я себя помнила, и всегда относилась ко мне гораздо лучше, чем к Лоле и Джозефу. Жалела сироту. Она вообще недолюбливала Криклов и обожала позлословить на их счёт, ну а лучшей аудитории, чем я, найти не могла. У Нины не было ни родни, ни друзей. Поговаривали, что грехи прошлого не позволяют ей найти место получше, потому и работает столько лет за гроши в доме моего дяди. В общем, союзниками мы с Ниной были только в одном — в неприязни к семейке Криклов. А теперь она так напугана странными событиями, происходящими в Блэквуде, что доверяться ей явно не стоит.

Меня эти события тоже пугали, но уезжать отсюда не хотелось. Этот дом и этот город хранили некую тайну, которую мне не терпелось разгадать, и меня злило, что на это претендует Джозеф. Кто он вообще такой? Он даже не Морган. Это не его фамилия начертана на десятках могил старого некрополя. У него нет права на этот дом и вообще на наследие тех, кто когда-то правил герцогством Моргентон!

Для начала хотелось найти объяснение тому, что со мной случилось за прошедшую неделю, которая для меня уместилась в несколько часов. Похоже, меня опять выбросило в прошлое, только на этот раз время там текло гораздо медленнее, чем в настоящем. Были ли похороны на самом деле или они мне привиделись, как и девочка в конце аллеи? Или она была настоящей? Что вообще из всего этого настоящее? Если у меня был жар, то всё это я могла видеть в бреду. Возможно, он начался ещё тогда, когда я отправилась искать пастора Хиггинса, хоть я и считала себя здоровой. В детстве у меня были приступы лунатизма. Я вставала по ночам и бродила по дому, пугая тех, кто заставал меня за этим занятием. Утром я ничего не помнила. Со мной уже лет пять как ничего такого не случалось, но то, что случилось недавно, вполне могло быть чем-то подобным.

С этой мыслью я забылась сном, и мне приснилась девочка в конце аллеи. Гвендолен Морган, умершая в десятилетнем возрасте. На этот раз она подошла ко мне совсем близко. Между нами оставалось не больше двух метров, когда опять появилась огромная крылатая тень — птица с лицом прекрасной женщины. От взмаха её крыльев ворох осенней листвы взметнулся вверх, а когда живая тень умчалась прочь и листья улеглись, я увидела, что это уже не листья. Передо мной сияла в полумраке гора золотых монет. А девочка с куклой смотрела на меня и печально улыбалась. Её кукла тоже улыбалась, но только жуткой зловещей улыбкой, а из её пустых глазниц струился мрак. Сперва он напоминал лёгкиё чёрный дымок, но вскоре эта чернота повалила, словно дым из печной трубы, заволакивая всё вокруг. Я начала было задыхаться, однако чувство удушья вскоре прошло.

— Всё хорошо, — произнёс тихий голос.

Надо мной склонился мужчина с длинными каштановыми волосами и пышными бакенбардами, обрамляющими тонкое бледное лицо. Он был довольно красив, а большие серые глаза смотрели на меня с тревогой и печалью.

— Выпей это, дитя моё, — сказал он. — Тебе сразу станет легче.

С этими словами он приподнял меня и поднёс к моим губам стаканчик с какой-то жидкостью. Она была горьковатой, и выпив её, я почувствовала, что меня неумолимо клонит в сон.

А проснувшись, я увидела большую фотографию в серебряной рамке, стоящую на резном комоде. Гвендолен Морган с куклой.

— Нина, откуда здесь этот снимок? — спросила я, когда через пару минут явилась горничная с моим ужином.

— Ты так крепко спала, что я решила не терять время даром и немного приукрасила твою комнату. Многое было рассовано по шкафам, ну я и достала. Так ведь гораздо лучше, правда?

На комоде красовалась кружевная салфетка, а помимо фотографии там появились какие-то фарфоровые фигурки, старинный подсвечник и расписная ваза.

— Я хотела цветы в неё поставить, да замоталась. Только вот... — Нина слегка нахмурилась. — Не помню, чтобы я ставила тут эту фотографию. В одном из ящиков комода я нашла картинку — ангелочек с птицей. Примерно в такой же рамке. Я же её хотела поставить. Перепутала, что ли?

Поставив поднос на столик, горничная принялась рыться в комоде.

— Ну где же она?

— Да ладно, Нина, не ищи... Что там опять случилось?

Горничная оставила дверь приоткрытой, и я уловила раздражённые голоса. Похоже, ругались на втором этаже, и громче всех звучал противный голос кузена Джозефа. Он уже почти перешёл на визг, когда хлопнула дверь и всё стихло.

— Твой двоюродный братец совсем чокнулся, — вздохнула Нина. — Ты бы знала, что он сегодня отколол. Прибежала Линда, дочка миссис Кинни — они живут на улице Генерала Кента... Говорит, ваш Джозеф убил собаку. Перерезал ей горло и поливает её кровью мелы в старом парке. Там полно этих чёрных клёнов. Место глухое, не знаю уж, что там Линда делала, наверное, со своим приятелем обжималась... Увидела всё это и сразу побежала сюда. Твои дядя и тётя, ясное дело, тут же за ним поехали. Недавно вот вернулись. Хорошо ещё, полиция его не поймала на таком безобразии. Собака, конечно, ничейная была, но кто ж нормальный будет делать такое с божьей тварью! Да сейчас и полиции-то как будто нет, это раньше всюду ходили, следили за порядком. Этот город точно сошёл с ума.

— А зачем он это сделал? Джозеф...

Мой кузен всегда был поганцем, но такого я даже от него не ожидала. Он же всё детство выпрашивал у родителей щенка и злился на Лолу за то, что у той аллергия на собачью шерсть.

— Да затем что совсем спятил. Говорит, что человек из нашего, то есть вашего рода должен принести жертву и окропить землю у корней чёрных клёнов. Причём сделать это лучше осенью, а осень подходит к концу. Дескать, вам это богатство принесёт. Целую гору золота и всяческую удачу. Прочитал это в какой-то книжке... И чем больше жертв, тем лучше, а ещё лучше принести в жертву человека, но мы же не в древние времена живём, хотя в этом мире навалом тех, кого не жалко было бы прибить. А он всего лишь убил бродячую собаку, которая всё равно никому не нужна. Родители потребовали показать, что за книга такая, где он весь этот бред вычитал, хотели даже комнату его перерыть, но он устроил истерику и пригрозил, что из окна выпрыгнет... Уж не знаю, чем всё это закончится. Может, он не только ногу повредил, когда с лестницы свалился? Может, ещё и головой ударился... Уезжать отсюда надо и как можно скорее, а то, не ровён час, все с ума сойдём.

Через три дня после своего возвращения из шестидневного не то сна, не то путешествия в иную реальность я решила провести расследование. Сперва надо было нанести визит в дом Уиллоу. Если уж мы с Дороти считались подругами, то некрасиво не зайти к её родным и не выразить соболезнования.

За окнами опять клубился туман. Когда я спустилась в холл, дорогу мне преградил неизвестно откуда взявшийся Джозеф. Он заметно хромал, но, похоже, уже достаточно оправился, чтобы и дальше отравлять мне жизнь.

— Слушай, может, на этот раз ты вообще исчезнешь, — прошипел он, подойдя ко мне вплотную. — Я уж было порадовался, что мы избавились от приживалки, от которой вместо благодарности одни проблемы.

— Дай мне пройти, — сказала я, стараясь не смотреть на его рыхлую физиономию, обрамлённую отпущенными по последней моде соломенными волосами, с которых вечно сыпалась перхоть. Вот и сейчас воротник его вельветовой куртки был всё равно что в белом порошке. Этому уроду не помогал никакой "Хэд энд Шёлдерс".

— Вали-вали, — хмыкнул он. — Добегаешься...

Город тонул в тумане. Не прошла я и двадцати шагов, когда навстречу мне из мертвенно-белой мути выплыл катафалк, за которым понуро тащились от силы десять человек. А если присоединиться к ним и посмотреть, что там будет на кладбище? Я тут же прогнала эту мысль. Если картина, которую я видела на кладбище неделю назад, мне не приснилась, то тот жуткий обряд совершался где-то в прошлом. А та девушка просто походила на Дороти. Говорят, у каждого из нас в мире примерно семь двойников. Жаль, я не присмотрелась к одежде участников обряда. Кажется, большинство были в чёрных накидках.

Уиллоу жили в двух кварталах от нас. Их двухэтажный дом с тщательно подстриженной лужайкой, садом и двором, где за ярко-голубым забором виднелась крыша гаража, всегда производил на меня впечатление давно налаженной, благополучной жизни. Сегодня он казался туманным призраком, готовым растаять, как только я подойду к крыльцу.

Растаять дом не растаял, но на мой звонок никто не отвечал. Я уже собиралась уйти, как заметила, что входная дверь приоткрыта.

— Есть кто-нибудь? — спросила я, пару минут постояв в полутёмном холле.

Пахло пылью и старым паркетом. И каким-то странным запустением. Как будто тут не жила семья из пяти человек. Сейчас уже из четырёх. У Дороти было два брата. Может, вся семья после похорон куда-нибудь уехала? Ну да... Сейчас из этого города половина жителей уехала неизвестно куда и когда.

— Миссис Уиллоу! — крикнула я. — Мистер Уиллоу! Вы здесь? У вас не заперта дверь!

Мне опять никто не ответил, но я чувствовала, что в доме кто-то есть. Миновав холл, я пошла по коридору, и вскоре услышала что-то похожее на звук работающего телевизора. И точно. Из гостиной струился бледный свет, и там явно работал телевизор. Подойдя поближе, я даже поняла, что идёт мультфильм.

Младший брат Дороти, десятилетний Роберт, сидел на диване, уставившись в экран, где, весело распевая, прыгали какие-то зайчики и мышки. Когда я вошла, он обернулся и посмотрел на меня невидящим взглядом, от которого у меня мороз пробежал по коже.

— Роберт, а где остальные?

— За ними скоро придут, — ответил мальчик после долгой паузы.

— Кто придёт? Где они?

Он ничего не ответил, но сквозь приоткрытую дверь в соседнюю комнату я увидела, что там в полутьме кто-то сидит в кресле. Свисающая с подлокотника женская рука была неподвижна.

— Миссис Уиллоу, — позвала я, осторожно входя в комнату.

Хозяйка дома ничего не ответила. Можно было подумать, что женщина устала и задремала, откинувшись в кресле, но я почему-то сразу поняла, что она не спит. Она была мертва.

— Роберт, надо вызвать врача и полицию!

В гостиной уже никого не было.

— Роберт! — крикнула я. — Или кто здесь ещё есть...

Тут в зеркале на стене гостиной появилось отражение, при виде которого я похолодела. Дороти Уиллоу в белом платье и венце из белых роз. Она смотрела на меня и улыбалась. Я оглянулась — в гостиной и коридоре никого не было.

Я кинулась прочь из этого дома. Кажется, пробегая мимо какой-то открытой комнаты, я заметила, как там мелькнуло что-то белое, но выяснять, кто это или что это, я не стала. Мне хотелось поскорее убраться отсюда и вызвать полицию.

За порогом меня ждал туман. Пока я была в доме Уиллоу, он стал гуще. Я знала, что на углу улицы есть телефонная будка. Во всяком случае, ещё недавно была.

Будка оказалась на месте, телефон тоже, но он не работал. Где тут это чёртово отделение полиции? Кажется, на Гвардейской улице, недалеко от городской библиотеки.

До полиции я не дошла — потому что меня окликнул мистер Чидл.

— Гвендолен!

Сквозь завесу тумана я видела, как он машет мне рукой, стоя на крыльце библиотеки.

— Гвендолен Морган!

— Мистер Чидл, надо вызвать полицию в дом Уиллоу! — выпалила я, подбегая.

— Не ходи туда, девочка! — он схватил меня за рукав своей пухлой рукой, и я заметила, что его короткие пальцы слегка дрожат. — Там... Там всё равно никого нет.

— Что, полиция тоже вся уехала из города?

— Гвендолен, тебе и твоим родным надо отсюда уезжать, причём как можно скорее. Здесь нельзя оставаться!

— Да что происходит? Если даже в Блэквуде не осталось полицейских, надо связаться с полицией герцогства...

— Не стоит тратить на это время! Надо уезжать из этого города, пока ещё можно! Особенно тебе! Гвендолен, я кое-что узнал. Пойдём со мной, не будем разговаривать здесь.

Не выпуская моего рукава из своих цепких пальцев, мистер Чидл буквально втащил меня в библиотеку, а потом по крутой винтовой лестнице в уже знакомый мне читальный зал.

— Вот!

Я едва не чихнула от пыли, поднявшейся, когда библиотекарь бухнул передо мной на стол большую старинную книгу.

— Я кое-что разобрал. Написано на местном диалекте староанглийского. Это записки одного средневекового монаха, который жил в здешних краях. Во времена, когда твой род обладал большим могуществом. Жаль, что тут об этом мало и почти ничего конкретного, да и понял я не всё, но главное уловил. Несколько дней искал эту книгу... Гвендолен, твой дом — ворота в ад. То есть в другой мир, давно погибший... Твои предки-друиды... Да, среди твоих предков были друиды. Когда-то они вызвали к жизни страшную силу, и если она проникнет сюда, никто не спасётся. Судя по тому, что сейчас творится в городе, она уже сюда проникла, но демоны ещё не обрели ту власть, которую могут обрести, и тогда конец не только этому городу, но и всему нашему миру!

— Господи, да это же просто бред какой-то! Мистер Чидл, вам надо успокоиться...

— Это уже распространяется на весь город! Я не знаю, спасёт ли его твой отъезд, но, возможно, да.

— Мистер Чидл, при чём тут мой дом?

— При том, что всё начинается там. Давно началось... Твои предки играли с силами, с которыми нельзя играть. Этот чёрный дом... Он всегда ждёт своего настоящего хозяина. Вернее, хозяйку. Когда такая появляется в семье Морганов, начинаются страшные вещи! Вот почему твою семью тут никогда не любили. Люди не знали, в чём дело, но всегда чувствовали, что вы — причина многих бед. Видимо, ты сильнее других, Гвендолен, поэтому ты делаешь сильнее тех демонов, которые проснулись с твоим появлением здесь. На этот раз может случиться что-то непоправимое! Беги домой и проси своих близких немедленно собраться и уехать!

— Мистер Чидл, я не верю, что мы с вами говорим о таких вещах. На дворе конец двадцатого века...

Мой собственный голос казался мне пустым и фальшивым, как неверно взятая нота. Он звучал как будто откуда-то издалека. Как будто это говорила не я, хотя губы мои шевелились и произносили все эти слова, в которые я не верила. Я чувствовала, что в чём-то старик прав. Разве мало странного и страшного произошло за последнее время? Вместе с тем в душе поднималась злость. Я не хотела верить, что именно я — причина каких-то бед. Я никогда такого не хотела! Хватит с меня того, что Криклы всю жизнь считают меня своим наказанием. Кем-то, кто отравляет жизнь их прекрасному семейству. А теперь ещё оказывается, моё присутствие губит этот город! Что за чушь! Я всего лишь хочу спокойно дожить до своего совершеннолетия и получить этот дом. Я имею на это право. Я хочу хоть что-то иметь в этой жизни!

— Гвендолен, пожалуйста... Мне надо найти ещё одну книгу. Это сказки, но явно не просто сказки... Совсем тонкая старая книжка. Я читал её здесь, в этой библиотеке, когда ещё был мальчишкой. Она куда-то запропастилась! Я должен её найти. Знал бы я раньше, что это за сказки...

— Мистер Чидл, вам надо успокоиться, а я всё-таки попробую вызвать полицию...

— Кажется, они уже овладели тобой, — прошептал старик с выражением отчаяния на лице. — Если бы я понял раньше... Гвендолен...

— Успокойтесь, я сейчас всё-таки дойду до полицейского участка...

Когда я вышла из библиотеки, туман стал ещё гуще. Наверное, поэтому я куда-то не туда свернула и в итоге оказалась не на Гвардейской улице, а на улице Паломников, ведущей к собору. Он вырос передо мной, как огромный туманный призрак. Может, зайти туда? Говорят, в трудные минуты многие люди ищут утешения в церкви.

В этой церкви было темно и пусто. А ведь скоро должны звонить к обедне. Хотя, кто будет вести службу, если священник убит? Мне показалось, что тень за алтарём зашевелилась.

— Кто здесь? — мой голос прозвучал так громко, что у меня зазвенело в ушах.

— Кто здесь... кто здесь... здесь... десь... — зашептало со всех сторон эхо. Или тени, которые теперь копошились везде — в тёмных углах, под потолком.

Я выбежала прочь и шла сквозь туман, не разбирая дороги, пока не наткнулась на увитую засохшими розами чугунную ограду. Пройдя вдоль неё метров пять, я увидела ворота. Они оказались не заперты, и я осторожно вошла в небольшой ухоженный сад с аккуратно подметёнными дорожками и клумбами, на которых умирали последние осенние цветы. Мне попалась пара небольших клумб, как будто бы недавно вскопанных. Зачем? Ведь на дворе поздняя осень.

Впереди темнела затянутая полиэтиленом теплица, а дальше угадывались очертания одноэтажного домика. Я бы повернула к выходу, если бы не уловила звуки, доносящиеся откуда-то из глубины сада, скрытой от меня сумрачной пеленой. Кто-то копал землю. Я пошла на этот звук.

Сперва из тумана выплыл чёрный силуэт дерева, а уж потом я увидела подростка, ровняющего землю у корней огромного мела. Он обернулся, когда я была уже совсем близко. Его чёрные глаза, лихорадочно сверкающие на бледном лице, смотрели не то на меня, не то куда-то мимо. На бледно-голубой рубашке темнели коричневатые пятна. Это был церковный служка, с которым я разговаривала, пытаясь найти пастора Хиггинса.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— То, что должен, — ответил он, опершись на лопату.

— Где твои родители, Чар...

Мои слова заглушил церковный колокол.

— Звонят к обедне, — сказал Чарли и снова принялся сгребать лопатой землю у корней чёрного клёна.

Поняв, что от него не услышишь ничего вразумительного, я покинула сад. Мне показалось, что туман рассеивается. Я ещё издали увидела, как к церкви идут люди. Слава Богу, а то я уж решила, что этот чёртов город вымер. Надо с кем-то поговорить, сказать о том, что творится в доме Уиллоу...

Однако разговор с этими людьми напоминал диалоги из абсурдного спектакля. Все, к кому я обращалась, улыбались мне и звали с собой. Они были очень любезны, даже почтительны, но когда я пыталась рассказать о случившемся, устремлённый на меня взгляд становился пустым. Одни меня словно не понимали, а другие просто не хотели слушать. А некоторые отворачивались, как будто я говорила что-то неподобающее или вообще неприличное. Они проходили мимо меня, иногда касаясь меня, — так легко, как будто были бумажными фигурами, которые несёт ветер. Между тем, никакого ветра не было. Мне стало не по себе, когда одна смутно знакомая женщина буквально налетела на меня, но я не ощутила ни толчка, ни вообще какого-либо прикосновения — как будто вплотную ко мне прошёл призрак. Или живая тень.

Колокол звучал всё громче и громче. Он выбивал какую-то странную мелодию, однообразную и очень знакомую. Где я её слышала? Я уже по дороге домой вспомнила, что эту же мелодию недавно играла музыкальная шкатулка.

ЖЕРТВА

Я бы не удивилась, если бы мой дом исчез или изменился, но он оказался на месте и выглядел обычно, однако что-то было не так — это я почувствовала сразу. А потом увидела на ступеньках кровь.

— Тётя! — крикнула я, вбегая в холл. — Что случи...

Представшая передо мной жуткая картина на время лишила меня дара речи.

— Гвендолен... — по-моему, это был первый раз, когда кузен Джозеф назвал меня по имени. — Они хотели уехать...

Он стоял посреди залитого кровью холла, сжимая в руке кухонный нож, которым Нина обычно потрошила птицу. А вокруг него, застыв в каких-то нелепых позах, лежали тётя Ирма, дядя Том, Лола и Нина. Похоже, дядя сопротивлялся дольше всех. Наверное, он хотел отнять у обезумевшего сына нож. Или пытался защититься, прикрывая грудь и горло. На его руках темнели многочисленные раны, которые продолжали обильно кровоточить. На теле и одежде Лолы наоборот крови почти не было. Только небольшое пятнышко на груди. Говорят, при точном ударе в сердце крови вытекает мало. Моя кузина напоминала сломанную куклу — новенькую, нарядную, как будто бы только что купленную, но уже безнадёжно испорченную. На лице тёти застыло трагически-удивлённое выражение, очень похожее на то, что так часто бывало у неё при жизни. Нина лежала лицом вниз, а под ней медленно растекалось тёмно-красное пятно.

— Они хотели уехать из этого дома, — безумно тараща глаза, прошептал Джозеф. — Этот противный старикашка-библиотекарь пришёл сюда их уговаривать. И они согласились... Жаль, он успел смыться, пока я... убеждал маму и папу остаться. Я его только немного ранил. Надо его догнать!

— Что ты наделал?!

— Они хотели уехать! Они уже собирались! Гвендолен, ты же знаешь, что мы не должны отсюда уезжать! Ещё немного — и мы будем богаты! И все эти земли станут нашими, как прежде! Я не хотел их убивать...

В лице Джозефа на миг промелькнуло что-то человеческое, и он разрыдался.

— Я не хотел, но... Может, это и к лучшему! Теперь у нас есть человеческие жертвы! У нас всё должно получиться!

— Что должно получиться? Ты сошёл с ума!

— Но он же всё тебе сказал, — лицо кузена вновь изменилось. Вместо плаксивой мины его исказила дикая злоба. — Этот старик не хотел мне говорить, но тебе-то он сказал, ведь так?! Он считает, что ты тут хозяйка, потому что ты Морган, одна из этих ведьм... Но у меня тоже есть право! У меня не меньше прав, чем у тебя! В этом семействе слишком долго командовали бабы! Всё, этому пришёл конец! Ты будешь делать то, что я скажу. Идём со мной!

Он двинулся ко мне, и я кинулась прочь. К несчастью, кузен загородил мне входную дверь, и мне пришлось бежать по коридору в глубь дома. Я надеялась свернуть в какую-нибудь из комнат, запереться там и вылезти в окно, но вскоре поняла, что ничего не получится. Джозеф даже хромой бегал хорошо, а меня сегодня дёрнул чёрт надеть сапожки на высоком каблуке. Он уже почти настиг меня недалеко от моей прежней комнаты, когда вместо тупика я неожиданно увидела знакомую дверь с ручкой в виде змеи.

Выбегая в таинственный сад, я думала, что Джозеф останется в нашем времени, но мерзавец тоже оказался здесь. Он настиг меня у фонтана, и я еле успела увернуться от удара ножом.

— Мы должны притащить сюда кого-нибудь из них, — сказал кузен, неожиданно остановившись. Настроение его снова резко изменилось, и он разговаривал почти дружелюбно. — Давай Лолу, она легче всех. Здесь я перережу ей горло, чтобы было побольше крови...

— Джозеф, это наша сестра...

— Брось! Можно подумать, ты её любила. Ты же нас всех ненавидишь! Знаешь... Когда-то мне хотелось с тобой поиграть, но ты вечно смотрела на меня, как на кусок дерьма. Воображала, что ты лучше нас... Теперь всё по-другому. Ты будешь делать то, что я говорю. Надо окропить кровью землю. Лучше у корней какого-нибудь мела. Так написано в одном письме. Ты его не читала... Ага, я его спрятал.

Джозеф захихикал и подмигнул мне.

— Эта мерзкая старуха, наша бабка, велела передать тебе письмо. Она же только тебя считала своей внучкой, остальные не заслуживали её высочайшего внимания. Она поручила своему адвокату отдать это письмо тебе лично, в день твоего четырнадцатилетия. А тот заболел и перепоручил это своему помощнику. Пофигисту. Я его легко обработал. Я тогда один дома был. Сказал этому дураку: конечно, мол, передам дорогой сестрице, не беспокойтесь. А чтобы он не сомневался, отвалил ему от своих карманных денег.

Джозеф опять захихикал.

— Интересное оказалось письмецо. Может, я тебе и покажу его, если будешь делать так, как я говорю. Нужна кровь жертвы. Лучше человеческой... Пошли, поможешь мне!

— Ты достаточно силён, чтобы принести её сюда без моей помощи, — я старалась говорить спокойно и доброжелательно, чтобы не вызвать у негодяя очередную вспышку ярости.

— Нет, ты пойдёшь со мной, — прищурился Джозеф. — Хочешь от меня отделаться, да? Не выйдет.

Он снова кинулся ко мне. Какое-то время мы кружили вокруг фонтана, в центре которого красовалась чёрная статуя крылатой женщины с чашей в руках. Морген. Не то богиня, не то великая друидесса, которая покровительствовала моему роду. Ну так почему же она меня не защищает?

Только я об этом подумала, как нога моя угодила в какую-то яму, незаметную под ворохом листвы, и я упала. Джозеф навис надо мной, поднимая нож, и я уже было простилась с жизнью, как вдруг увидела торчащий из кучи листьев железный штырь. Не знаю, что это было, скорее всего, обломок какой-нибудь старой ограды. Я схватила его и хотела ударить кузена по руке, чтобы выбить у него нож, но Джозеф споткнулся и налетел прямо на эту железяку. Горлом. Хорошо, что я откатилась в сторону и меня почти не забрызгало кровью, которая хлынула, как из крана. Джозеф упал на бортик фонтана, и кровь из повреждённой сонной артерии полилась туда, где когда-то была вода. Она заливала сухую листву, и та исчезала, словно её поглощало красное пламя. Кузен был крупным для своих шестнадцати и достаточно упитанным, но кто бы мог подумать, что в нём столько крови!

Она уже заполнила всё пространство между бортиками и статуей и, казалось, этот поток не закончится никогда. Меня замутило. Хотелось быть подальше от этого кровавого фонтана. Я встала, но ноги меня не слушались и, сделав несколько шагов, я снова упала на сухую листву. В глазах потемнело. Не знаю, на сколько я отключилась, но когда свет вернулся, его вновь заслонила тьма.

— Выпей это, дитя...

Тихий голос шелестел, как осенняя листва. Наверное, я бы и приняла это за шорох листьев, но кто-то приподнял меня и поднёс к моим губам чашу. Я не сразу увидела, что в ней, а когда поняла, что это кровь, кто-то, склонившийся надо мной и как будто бы погрузивший нас обоих в густую тень, уже влил мне в рот несколько тёплых солоноватых капель. Я думала, меня вырвет, но неожиданно стало лучше. Я даже больше не чувствовала во рту этот мерзкий вкус, а воздух вокруг меня наполнился звоном — или эхом отдалённого смеха и множества голосов, взывающих ко мне словно бы отовсюду. Сперва это оглушило меня, а потом звон стал чуть слышным.

— Молодец, теперь ты стала сильнее... — прошептал голос. — И ты делаешь сильнее меня...

Я увидела прекрасный тёмный лик, который тут же исчез, заслонённый взмахом огромных крыльев. Чёрная птица (или какое-то похожее на неё существо?) взмыла вверх и скрылась среди чёрных ветвей, между которыми кое-где сияли золотом остатки осенней листвы. Опять откуда-то струился этот странный золотистый свет, похожий на солнечный, но густой, почти как туман, и зловещий.

Всё вокруг изменилось — как будто недавно пролившаяся кровь напоила этот сад и он зацвёл, но не так, как всё зацветает весной, когда природа пробуждается от спячки. Растения этого сада пробудились не от сна, а от смерти. Я знала, что эти розовые кусты не должны были цвести. Они уже давно не могли расти и давать новые побеги. Они засохли уже слишком давно. Тем не менее, их серые стебли набухли, словно налившись жизненными соками, обрели зеленовато-чёрный цвет, съёжившиеся сухие листья распрямились и окрасились в изумрудный, а чёрные бутоны увеличились вдвое и теперь сияли, словно тёмно-красные гирлянды. Сад-вампир, напившийся тёплой крови.

Ярко-красное озеро по-прежнему стояло в маленьком фонтане, Джозеф замер, словно перегнувшись через бортик, чтобы напиться крови, а статуи в центре больше не было. Так значит, та птица... Или не птица, а демон с лицом женщины... Нет, я не хотела об этом думать. Если чудовище улетело, то пусть остаётся там, в роще, в глубине этого жуткого леса с чёрными клёнами и старыми могилами. Я туда больше не пойду.

Однако в глубине души я понимала: то, что я разбудила, не оставит меня в покое. Я разбудила тени, я оживила их, а они слишком долго были мертвы, чтобы легко отказаться от того, что недавно получили.

Золотистый свет стал ярче, и светло-коричневая листва под ногами засияла золотом. Я наклонилась и погрузила в неё пальцы, вспоминая сон, когда осенние листья превращались в золотые монеты. И пальцы мои вдруг наткнулись на холодный металл. Я уже стояла не на ворохе палой листвы, а среди россыпей монет, сверкающих всё ярче и ярче.

Я пошла вперёд, и листья на моём пути превращались в золотые монеты. Я что, обрела тот же дар, что и злополучный царь Мидас? Теперь всё, к чему я прикасаюсь, будет обращаться в золото? Нет, розовый куст, который я осторожно потрогала, остался прежним. Впрочем, когда я сама захотела, чтобы роза стала золотой, она тут же пожелтела, засияла металлическим блеском, а ветка от её тяжести склонилась почти до земли. Что ж, хорошо, что я могу контролировать эти метаморфозы. И понятно, почему Морганы были богаты. Почти всегда.

На меня вдруг напала слабость. Не такая, чтобы уж ноги не держали, но я бы не отказалась прилечь на диван или хотя бы развалиться в мягком кресле. Интересно, каким будет дом, когда я туда сейчас вернусь? Лучше бы он изменился — чтобы в холле не было четырёх окровавленных тел.

На первый взгляд, ничего не изменилось. Если не считать того факта, что сохранилось недавнее изменение — дверь в конце коридора не исчезла. Коридор первого этажа выглядел так же, как и тогда, когда я бежала тут от Джозефа. Я заглянула в свою бывшую комнату. Она оказалась пуста. Правильно, оттуда же недавно вынесли все мои вещи и мебель.

На втором этаже тоже всё выглядело по-прежнему, а дверь комнаты Джозефа была приоткрыта. Я вспомнила про письмо, о котором он мне недавно говорил. Что ж, теперь никто не помешает мне его поискать.

Письмо я нашла быстро. Оно лежало в верхнем ящике письменного стола, на стопке порнографических журналов. Видимо, карманные деньги кузена шли в основном на это.

Уж не знаю, почему, но Джозеф не выбросил плотный серый конверт, на которым было аккуратно выведено чернильной ручкой: "Гвендолен Каролине Морган". Теми же чернилами и тем же почерком были исписаны два тетрадных листа. Бабушка Рэйвен сожалела, что здоровье не позволило ей уделять мне больше времени. Более того, после смерти дочери, которая сбежала из дома, чтобы быть подальше от семейного проклятия, она решила, что пора с ним и впрямь покончить. Она хотела бы, чтобы оно никогда меня не коснулось, но сны и видения, которые мучили бабушку последний год её жизни, убедили её, что есть вещи, о которых я обязана знать. Ведь сколько бы мы ни убегали от своей судьбы, от того, что является одновременно проклятием и благословением, оно всё равно может нас настигнуть, и лучше, если ты к этому готов.

"Это наследие, доставшееся нам от нашей праматери, которая жила очень давно. Задолго до одного из величайших земных королей — Артура. Одни говорят, что её звали Морген, другие считают, что так звали богиню, которой она служила. Третьи говорят, что она стала так называть себя, когда обрела могущество богини, вызвав из другого мира некий дух и слившись с ним, что наделило её бессмертием, хотя большую часть своего существования она проводит за гранью бытия. Нас всегда обвиняли в том, что мы служим силам зла, и многие из Морганов действительно творили зло, а любое зло всегда возвращается. Я не хотела, чтобы ты, будучи в неведении, поддалась ему, сама того не осознавая. Тень, простёршая крылья над женщинами нашего рода, рано или поздно настигнет тебя, и я хочу, чтобы ты могла себя защитить. Ты не должна бояться этой тени, ибо наш страх делает её ещё опасней. Ты не должна убегать, потому что тогда она будет преследовать тебя ещё более упорно. Близится время, когда эта тень проснётся. А с ней и другие тени. Духи, которые издавна живут на нашей земле. Обычно такое время наступает, когда очередная Морган вступает в пору зрелости. Обычно всё начинается осенью, в тот период, когда люди готовятся праздновать Самхейн1. Это день, когда стираются границы между миром смертных и миром духов. Когда вообще становятся зыбкими границы между мирами. Люди способны влиять на мир духов, и, празднуя этот день, всегда способствовали явлению в наш мир потусторонних сил. В Блэквуде этот праздник не справляют. Местная традиция, введение которой приписывают одному священнику. Возможно, он добился этого запрета, пытаясь защитить город и всё герцогство от тех страшных вещей, которые тут периодически происходят. Теперь уже не все связывают те зловещие события с семьёй Морган, но связаны они именно с нами. Этот дом, который я завещала тебе, наше фамильное гнездо, — не просто дом. Это дом-врата, обитель сил, что издавна живут в Блэквуде, соединяя разные миры и времена. Наверное, было бы лучше, если бы нашлась возможность его уничтожить. Это уже пытались и не раз. Слишком трудно разрушить то, что существует в разных временах. И я знаю точно — этот дом будет стоять до тех пор, пока все Морганы не исчезнут с лица земли. Возможно, так было бы лучше, но я не хочу, чтобы наш род прекратил своё существование. Гвендолен, твоя мать пыталась убежать от своей судьбы, но это не дало ей ни счастья, ни долгих лет жизни. Попробуй сделать так, чтобы твой дар — а он у тебя есть, я поняла это, когда ты была ещё совсем крошкой, — не стал проклятием для тебя и других. Я знаю людей, с которыми ты живёшь. Кроме меня, они твои единственные родственники. Люди жалкие и никчёмные, готовые пустить на ветер последнее, что осталось у нашей семьи. Так же ничтожны их сын и дочь. Большинство женщин нашего рода обретали силу лет в четырнадцать. Иногда это случалось раньше, но ни к чему хорошему не приводило, потому что человек, не достигший половой зрелости, этой силой управлять не способен, и всё может закончиться большой бедой. Я чувствую — дух, который уже много лет жаждет вернуться в наш мир, изголодался. Уже давно не было той, что открывала ему врата в этот мир и позволяла этой тени хотя бы на время обрести плоть. Тебе от неё не спрятаться, и даже не пытайся это сделать. Попробуй извлечь из этого выгоду и избежать настоящих бед. Она будет преследовать тебя, пока не получит свою жертву. Ей нужна свежая кровь. Лучше человеческая, поскольку она наделяет её большей силой, а в ответ она может наделить огромной силой и тебя. Морганы уже давно отказались о человеческих жертв и вообще стараются обойтись малой кровью. Гвендолен, когда ты окажешься в секретном саду, окропи там землю кровью жертвы, но пусть это будет какое-нибудь безобидное, мелкое животное. Не хищное. Можно взять курицу или голубя. И лучше, если окропить кровью землю у корней мела или тех чёрных роз, которые растут только в нашем старом саду. Да, это оживит тени, позволит им какое-то время хозяйничать в этом мире, но от такой жертвы они не станут очень сильны и опасны по-настоящему. А ты обретёшь силу, которая позволит тебе вести обеспеченную жизнь. Я знаю, что Криклы попытаются обобрать тебя. Гвендолен, твоя сила позволит тебе обращать в золото мёртвые дары земли. То, что растения дарят нам каждую осень. Мёртвая листва, плоды, собранные больше десяти дней назад, давно срезанные или засохшие на корню цветы. Говорят, среди женщин нашего рода были даже те, что обращали в золото любую материю. Или почти любую. Не знаю, правда ли это, но тебе это и ни к чему. Прячь золото, которое получишь от Морген, а когда достигнешь совершеннолетия, найдёшь перекупщика. Если к тому времени будет жив Джонатан Эверт, ты найдёшь его в Манчестере, где он много лет владеет ломбардом "Эверт и сыновья". Если он до того времени не доживёт, ты можешь поговорить с любым из его трёх сыновей. Он сказал, что им можно доверять так же, как и ему. Дорогая Гвендолен, не забывай: то, что ты получишь благодаря своей силе, достанется тебе отнюдь не даром. Женщины Морган всегда платили за своё могущество, умирая раньше, чем могли бы, не обладая этой силой, поскольку магия, которой они владели, отнимала у них жизненные соки. Но ты сможешь прожить долго, если тобой не овладеет алчность. Обеспечь себе безбедное существование, но не старайся набрать золота как можно больше, потому что это будет вытягивать из тебя силы. И ни в коем случае не пей кровь жертвы, даже если Морген попросит тебя об этом. Учти — вы с ней связаны, словно два сообщающихся сосуда. Чем ты сильнее в магии, тем сильнее она. И тем больше теней она приведёт в этот мир. Она мечтает о господстве, и мы, женщины из семьи Морган, можем допустить это, если не будем осторожны. Если ты всё сделаешь, как я сказала, тени не причинят настоящих бед и вскоре уйдут в свой мир. До появления в нашем мире следующей Морган. Надеюсь, ты будешь счастлива, и судьба даст тебе хороших сыновей, не похожих на моего Томаса. А дочерей лучше бы у тебя не было, но, если будут, ты знаешь, чему должна их научить и от чего предостеречь.

Твоя бабушка Рэйвен Мэри Морган".

Закончив чтение, я погрузилась в невесёлые мысли. Из-за подлости Джозефа письмо попало ко мне слишком поздно. Уже принесена самая страшная жертва — человеческая, и получилось так, что это сделала я. И я выпила кровь жертвы. Значит, я не только обрела большую силу, но и наделила ею тех, кто способен принести в этот мир много бед.

От размышлений меня отвлекли тихие шаги в коридоре. Дверь была приоткрыта. Я похолодела. Мне вдруг представилось, что это тётя, дядя или Лола, а, может, Джозеф, бредёт сюда, словно живой мертвец из фильма ужасов. Вот-вот дверь распахнётся, и окровавленный зомби войдёт в комнату, глядя на меня жуткими, застывшими глазами. Я чуть не закричала, когда дверь и впрямь начала со скрипом отворяться. Когда же я увидела входящего человека, у меня вырвался вздох облегчения.

— Успокойся, Гвендолен, это я...

Сам же мистер Чидл отнюдь не выглядел спокойным. Он был очень бледен — не то от страха, не то от потери крови. Сквозь полотенце, которым он перевязал рану на предплечье, проступали красные пятна.

— Вы ранены...

— Пустяки, царапина. Твоей родне повезло гораздо меньше. Я хотел вернуться в библиотеку, но... Мне стало страшно. Опять сгущается туман, и не знаешь, кто из него появится. Люди похожи на безумцев. Даже не знаю, остались ли ещё в городе нормальные. Я рискнул вернуться сюда. Думал, может, ты пришла домой. Нашёл вот это полотенце... Где твой кузен?

— Мёртв. Он больше не опасен. Но он успел достаточно навредить. Вот что он скрыл от меня. Я должна была получить это ещё в августе.

Пока библиотекарь читал письмо, я выпила чуть ли не весь графин, стоявший на столике у кровати Джозефа. Меня мучила жажда. Утолив её, я почувствовала зверский голод. Попросив мистера Чидла немного подождать, я спустилась на кухню, где вытащила из холодильника всё, что можно было съесть, не разогревая, сложила это на поднос и вернулась в комнату кузена.

— Присоединяйтесь, мистер Чидл, — сказала я, разрезая заливного цыплёнка. — Может, это цинично и неуместно, убив человека, но я умираю от голода. К тому же, надеюсь, что, если поем, пройдёт слабость.

— Убив человека? Так Джозефа...

— Да, я убила его. Я не хотела, я защищалась, но это оправдание уже не имеет смысла. Так или иначе, я сделала то, чего ни в коем случае не должна была делать. Вы же прочли письмо... Более того, я выпила кровь жертвы.

Перекусив, я рассказала библиотекарю обо всём, что недавно произошло в этом доме, в таинственном саду и недавно на кладбище. Потом привела мистера Чидла в сад, где всё осталось таким, каким было минут сорок назад.

— Раньше в этот сад могла попасть только я. Ведь он находится в другом времени. Но тогда изменялся и дом, а теперь дом не изменился, он в нашем времени...

— Ничего удивительного, девочка. Ведь этот дом на стыке времён и миров, а теперь, когда границы между мирами стёрлись, времена могут накладываться друг на друга и... Одному Богу ведомо, что ещё может произойти.

— Боюсь, то, что тут сейчас происходит, — отнюдь не дела Господа. Вы были правы, когда говорили, что нам надо уехать...

— Но и тогда уже было поздно, — покачал головой старик. — К тому времени, когда ты первый раз пришла ко мне в библиотеку, эти силы уже пробудились. Возможно, потому что ты очень сильна. Ты появилась в этом доме, и одно твоё присутствие здесь открыло врата между мирами. И разбудило тех, кто ждал очередную Морган... Этот город уже давно охвачен безумием, просто оно постепенно набирало силу, и это не сразу стало заметно. А возможно... Каким бы ничтожеством ни был твой двоюродный брат, он тоже мог сыграть в этом роль. Прошёл не один месяц с тех пор, как он прочёл это письмо и размечтался о могуществе, силе, богатстве. Он постоянно ходил в библиотеку, читая книги по магии. Я тоже прочёл их за свою жизнь немало, но мною двигало любопытство, а он... Я сразу почувствовал, что он одержим, причём как-то очень уж не по-хорошему. Он хотел богатства и власти любой ценой, он был полон ненависти к тебе, зависти, злобы... Зло притягивает зло. Да, думаю, отчасти благодаря ему демоны проснулись и начали атаку ещё до того, как ты обрела настоящую силу. Твоей бабушке не удалось тебя предостеречь. Из-за своего неведения ты стала сильней, чем нужно, а твоя сила, похоже, питает этих демонов.

— Я видела, как алтарный мальчик копался у корней мела в своём саду. Я думаю, он убил родителей, там были свежие могилы, которые я сначала приняла за клумбы. Они явно мертвы, ведь непонятно, куда они исчезли... Может, он ещё кого-то убил.

— Да... Скорее всего, он же убил и пастора Хиггинса. Возможно, тени нашептали ему это, зная, что ты хочешь поговорить с пастором. Он беседовал с твоей матерью перед её отъездом из города и вполне мог уговорить тебя отсюда уехать. Тени уже почти овладели этим городом. Тени... Кстати, Гвендолен...

Библиотекарь с минуту помолчал, и его усталое, грустное лицо немного оживилось.

— Твоя бабушка пишет о тени, которая приводит в этот мир другие тени... Я недавно вспомнил об одной книге. Я уже говорил тебе о ней. Она называется "Сказки Чёрного Леса"...

— Чёрного леса?

Я как будто бы вновь услышала тихий голос, напевно произносящий: "В чёрном-пречёрном лесу стоит чёрный-пречёрный дом..."

— Ты тоже знаешь об этой книге?

— Нет. Услышала от вас.

— Если много лет живёшь в маленьком городке и хозяйничаешь в его главной библиотеке, поневоле узнаёшь о его жизни больше других. Как бы люди ни старались хранить свои тайны, эти тайны или хотя бы их осколки всё равно по крупицам оседают в таких вот банках памяти, как старые библиотеки. То заметка в газете, то статейка в местном ежегоднике какого-нибудь давно забытого журналиста... Мечтал парень о карьере в крупном городе, но так и остался прозябать здесь, пытаясь выудить сенсацию из любого события скучной провинциальной жизни. Или вдруг попадётся на глаза книжка, изданная на свои средства кем-то из местных и подаренная библиотеке родного города. Может, конечно, она и ещё где-то оказалась, но вряд ли соберёт массового читателя, дождётся переиздания и вообще заинтересует кого-то по-настоящему. Не всем удаётся стать даже провинциальной знаменитостью, но даже у самого неудачливого автора иногда можно найти что-то очень и очень полезное. Я уже полвека заведую здешней библиотекой, а книги тут читаю с детства. Эту я прочёл лет в двенадцать. Не скажу, что мне эти сказки очень понравились. Там даже не сказки, а такая длинная история из нескольких частей. Текст разбит на несколько больших абзацев. Если честно, написано... не то чтобы коряво, но, по-моему, талантом этот автор не блистал. Мне это ещё тогда видно было. Я к тому возрасту прочёл больше, чем иной филолог-старшекурсник. В предисловии сказано, что автор, Джек Эдвардс, написал всё это, основываясь на рассказах своей подруги Мелинды, с которой много общался в последние дни её жизни. Она постоянно пересказывала ему свои сны. Вернее, то, что из них помнила. Мелинда умерла в возрасте четырнадцати лет. Ему самому в ту пору было немногим больше, а лет через десять он записал всё это и издал за свой счёт. Крошечным тиражом. Парень явно был небогат. Может, надеялся, что эта книга станет для него стартом в настоящую литературу. Книжка маленькая, тонкая, старая. Издана в тысяча девятьсот двадцатом. Сколько я тут работаю, читатели её сроду не спрашивали, но вряд ли она пропала, надо просто получше поискать. Думаю, в этих сказках смысла больше, чем может показаться на первый взгляд, тем более что...

Библиотекарь замолчал и нахмурился.

— Ты слышала?

Мы только что вернулись в дом, и до нас сразу донеслись странные звуки. Не разговоры, не шаги, скорей какая-то возня. Ясно было одно — на первом этаже особняка кто-то есть.

— Давайте посмотрим. Может, пришёл кто-то вменяемый и поможет со всем этим... разобраться.

Надежда моя оказалась напрасной. То, что мы застали в холле, было гораздо хуже, чем просто четыре окровавленных трупа на полу. Да и сами трупы уже выглядели не так, как около часа назад. Целой оставалась только Нина. Дядю и тётю я не видела, потому что их полностью заслоняли от меня несколько склонившихся над ними мужчин, а о том, что они делали с телами, говорили страшные чавкающие звуки. Лола лежала в центре холла, среди обрывков своей окровавленной одежды. Она походила на огромную барби, которую дети-великаны хотели переодеть в другой наряд, а потом тут случилось что-то страшное, и голую куклу со свёрнутой головой оставили на залитом кровью полу. Кровь тут сейчас была везде — на мебели, на шторах. Запах стоял ужасный, а безумцы, пожирающие трупы, скользили в кровавых лужах, стараясь найти место поудобнее. Какой-то парень жадно приник к шее Лолы, а пожилая женщина с глухим рычанием вцепилась ногтями в её нежный пухлый живот.

Меня замутило, и я бы упала, если бы мистер Чидл не поддержал меня.

— Королева, — оскалила окровавленный рот красивая молодая женщина, которая до этого пыталась перевернуть тело Нины. — Спасибо тебе за жертву! Мы уже полны сил и готовы служить тебе. Мы уже обрели плоть, и кровь струится по нашим жилам. Наша королева, присоединяйся к нам...

Она двинулась ко мне, а вслед за ней ещё несколько пожирателей трупов.

— Это новая жертва? Спасибо, королева...

— Прочь! — крикнула я, увидев, что три пары окровавленных рук тянутся к библиотекарю. — Он мой!

Жуткие твари отступили и вернулись к недоеденным телам, на которые я старалась не смотреть. Хорошо, что в холле было полутемно.

— Гвендолен, пойдём отсюда, — шепнул мистер Чидл, увлекая меня к двери. — Пойдём в библиотеку. Я её запер, там пусто, и вряд ли эти чудовища будут там что-то искать.

Когда мы вышли из дома, меня всё-таки вырвало. Я с трудом узнавала город, в котором прожила уже почти полгода. Несмотря на окутавший улицы туман, было видно, что Блэквуд изменился и продолжает меняться на глазах. Кругом высились огромные мелы, темнеющие в серебристой мгле, словно материализовавшиеся тени. Одно дерево выросло прямо в центре дома Клейтонов, разворотив весь особняк, и даже по обломкам этого трёхэтажного дома было ясно, что ещё до разрушения он выглядел совсем не так, как сегодня утром. Болотная улица изменилась мало, но пересекающая её Улица Бакалейщиков оказалась до странного узкой. Я никогда не видела здесь сада, обнесённого узорчатой чугунной оградой, едва видневшейся из-за тёмно-красных роз, которые оплетали её сверху донизу. На месте полицейского участка оказалась маленькая площадь с фонтаном. Замшелая статуя какого-то языческого бога улыбалась так злорадно, что казалось, ещё немного — и он расхохочется, потешаясь над нашим страхом, а вместе с ним и окружающие его дородные русалки. Я вздрогнула, когда все они и впрямь не то захохотали, не то завыли, и не сразу поняла, что старый фонтан попросту включился. Мох и ржавчина на статуях исчезли, как будто по ним прошлись невидимой щёткой, а из раковин в их руках брызнули струи. Всё вокруг опять изменилось. Сад за оградой стал пореже. Я видела в его глубине аккуратные клумбы и играющих детей. Я даже услышала их смех, который тут же умолк, и детские фигурки исчезли. Зато появился катафалк, запряжённый парой чёрных лошадей, который двигался нам навстречу, а за ним следовали многочисленные фигуры в чёрном. Это видение тоже быстро исчезло. Пока мы шли по городу, надеясь найти здание библиотеки целым и не изменившимся, мимо нас то и дело проходили какие-то люди, порой одетые в старинные наряды. Проходили и тут же исчезали, словно отражения, мелькающие в зеркальных стенах какого-нибудь торгового комплекса. Мы уже поняли, что это образы прошлого, появляющиеся на улицах города, который оказался на перекрёстке разных времён. И я, и библиотекарь предпочли бы, чтобы нас окружали эти призраки, но перед нами всё чаще и чаще возникали персонажи нынешней кошмарной реальности. Похоже, город превращался в некую причудливую мозаику из блэквудских картин разных времён, но его нынешние обитатели оставались здесь, прекрасно вписываясь в любую из этих картин. Да, эти обезумевшие люди, вернее, уже нелюди, могли существовать на стыке времён и принадлежали всем временам, которые знал этот город. Они чувствовали себя здесь хозяевами, и, наверное, единственной, кому они подчинялись, была я. Они то и дело проходили мимо, улыбаясь мне. Одни были перепачканы в свежей крови, другие выглядели бы совсем обычно, если бы не безумный блеск в застывших глазах. Иные кланялись мне и называли меня королевой. Благодарили за жертву. За то, что теперь они обрели истинную жизнь. Теперь уже никто из них не напоминал мне бумажные фигурки, несомые осенним ветром, словно сухие листья. Они действительно обрели плоть, и я сомневалась, что смогу это исправить.

СНЫ МЕЛИНДЫ

Мы оба вздохнули с облегчением, когда вышли к серому дому с табличкой "Похоронное агентство Кристофера Уокена". Он совсем не изменился. Он, как и прежде, стоял на пересечении двух улиц, и одна из них вела прямо к библиотеке. Я подумала о том, что эта улица, конец которой теряется в тумане, вполне может привести нас в тот отрезок времени, когда ещё не было ни библиотеки, ни даже здания, где её разместили в начале двадцатого века, но здание оказалось на месте и выглядело так же, как пару часов назад.

Едва мы поднялись на второй этаж, мистер Чидл завесил все окна, отыскал маленькую аптечку, и я обработала ему рану на левом предплечье. К счастью, порез действительно оказался неглубоким. Потом библиотекарь включил чайник и предложил мне погреться, пока он ищет книгу.

Мне действительно хотелось выпить чего-нибудь горячего. На улице не было холодно, и я не замёрзла в прямом смысле этого слова. Меня пронизывал холод, застывший ледяным комом у меня внутри. Холод и пустота, которые не зальёшь ни горячим чаем, ни глинтвейном. Тем не менее, я заварила себе пакетик "Липтона" и выпила полный стакан с жадностью, не дожидаясь, пока чай остынет. Потом заварила ещё — и себе, и библиотекарю, который, чихая от пыли и вполголоса чертыхаясь, рылся на стеллаже в дальнем конце зала.

— Вот... Нашёл! — объявил он наконец, появляясь передо мной с маленькой книгой в потрёпанном коленкоровом переплёте. — Джек Эдвардс, "Сказки Чёрного Леса". Я с детства привык слышать, что когда-то на месте нашего города и вообще нашего герцогства был сплошной чёрный лес, где водилась всякая жуть. Я в это верил, тем более что вокруг остатки этого леса, да и город наш так называется1. В детстве мы любим страшные сказки. А в один прекрасный день вдруг понимаем, что страшная сказка может обернуться ещё более страшной реальностью... Ладно, не будем терять время. Сначала я читаю вслух, если устану — ты.

На чтение книги ушло около трёх часов. Мы сделали перерыв, съев по паре сэндвичей с чаем. Даже странно, что после всего увиденного сегодня я ещё могла есть. Мне хотелось, чтобы это длилось подольше — чтение книги и чаепитие на втором этаже блэквудской библиотеки. Старинного здания, которое стояло сейчас в центре обезумевшего города, окутанного туманом, застрявшего сразу в нескольких временах. Возможно, оно вот-вот исчезнет, и мы окажемся посреди вновь изменившегося города. Или вообще в лесу. В чёрном-пречёрном лесу, на месте которого он когда-то был построен. Мне было страшно, и вместе с тем я испытывала какой-то необъяснимый восторг. Я чувствовала себя сказочной принцессой, которая укрылась в старинной башне со своим наставником. Мы читаем страшные сказки, а они становятся страшной реальностью, всё ближе подступающей к стенам нашей крепости. Но мы продолжаем их читать в надежде разрушить злые чары.

Видимо, Джек Эдвардс был влюблён в эту девочку. Мелинду. Наверное, он лучше других её понимал, если она только с ним обсуждала свои странные сны и видения. Её посещали тени предков, которые беседовали с ней и показывали удивительные вещи. Она путешествовала в далёкое прошлое. Когда она просыпалась, в памяти оставались лишь смутные картины, которые она пыталась описать Джеку. Она говорила, что в её жилах течёт кровь очень древней расы, которая жила до Великого потопа. Они называли себя таннуи. Их потомки уцелели только в городе посреди Чёрного Леса. И только потому, что некоторые из них когда-то смешались с новой человеческой расой — той, что заселяет землю сейчас. Причём эти древние гены передаются только по женской линии. Сами же таннуи давно утратили материальность и существуют лишь в виде теней. Они обитают между мирами, но иногда появляются здесь благодаря своим потомкам. Если точнее, потомкам своих полукровок. Здешние друиды были как раз потомками таннуи, они и вызывали тени своих предков. И приносили им жертвы, дабы те могли хотя бы ненадолго обрести плоть. За это предки дарили друидам Чёрного Леса могущество и богатство. Мелинда говорила, что именно в её роду и были друиды, вызывающие тени предков. Теперь таннуи — это духи, и некоторые из них спят в мелах — чёрных деревьях. Если их разбудить, они выходят из деревьев, но могут существовать лишь в виде теней. Эти живые тени могут ненадолго принимать разный облик и беседовать со своими человеческими потомками. А иногда им удаётся обрести плоть. Самые сильные из них иногда довольно надолго вселяются в тела огромных чёрных птиц, похожих на воронов. Они до сих пор обитают в окрестностях Блэквуда, и некоторые считают их разновидностью воронов, хотя на самом деле эти птицы — куда более древние существа, попавшие сюда из другого мира, как и чёрные деревья Чёрного Леса. Якобы эти деревья были первыми растениями на одной далёкой планете, выращенными её богами или демонами, а потом как-то попавшими сюда, на землю. Таннуи делились со здешними жрецами секретами своей магии, а взамен требовали жертв. В том числе и человеческих, благодаря которым они могли вновь обрести плоть. Хотя бы на время. Эти жертвы приносились, и тени, получившие плоть, иногда становились очень сильными. Они влияли на жизнь людей, и люди считали их богами. Одна из этих тёмных богинь добилась особого могущества и уговорила свою любимую жрицу-друидессу на слияние. Как это произошло, Мелинда не знала, но богиня-таннуи получила тело и облик этой жрицы, хотя тело это было уже не совсем человеческим, тем более что это было тройное слияние, ибо птица, похожая на огромного ворона, дала богине крылья. Говорят, эта богиня могла ненадолго изменять облик, но чаще была в обличье крылатой женщины. Другие тени тоже могли изменять облик, но совсем ненадолго, и их плоть была очень нестойкой. Даже кровавые жертвы не позволяли им длительное время оставаться во плоти, и силу их поддерживала их крылатая богиня, а такой сильной её сделало слияние с человеческим существом. Она обладала особым могуществом и делилась силой со своими подданными, но даже она не могла сохранять плотное тело дольше, чем несколько месяцев. Все живые тени рано или поздно теряли свою временную плоть и возвращались в мир теней. Но потом они просыпались, и тёмная богиня должна была вновь слиться с человеческим существом, чтобы обрести силу и снова наделить ею своих подданных. Слиться она должна была непременно с женщиной. Вернее, с юной девой, ещё не растратившей свою силу на брак и деторождение. И эта дева должна быть потомком таннуи, поскольку никто другой не мог обладать магией, способной оживлять тени. Сейчас тени спят. Они слишком древние и им нужно много времени, чтобы набраться сил для нового воскрешения, а воскреснуть они могут лишь тогда, когда в семье, избранной богиней, появится та, что способна на слияние. И от её силы зависит многое. Древняя раса мечтает о своём прежнем могуществе, и если та из потомков таннуи, что согласится на слияние, окажется очень сильной, она может подарить таннуи не временную, а вечную жизнь.

Джек Эдвардс сомневался, что изложил всё достаточно стройно и толково, поскольку было трудно выстроить и оформить то, что рассказывала Мелинда. Она слишком часто находилась в состоянии болезненного возбуждения, и порой её речи превращались в словесный поток, почти лишённый логики. В своих снах Мелинда путешествовала по разным мирам, не выходя из своей комнаты. К ней являлась то одна тень, то другая. Они показывали ей разные миры и времена, но, просыпаясь или выходя из транса (автор не знал, что это было), она очень жалела, что многое забывала. Она говорила, что некоторые предки являлись к ней даже наяву. С ней часто беседовала девочка, которую она то и дело встречала, гуляя в старом парке. Но она быстро исчезала, превращаясь в ветер или лёгкий дым. Ведь это была тень, и она не могла долго выглядеть так, как когда-то выглядела при жизни. Мелинда хотела бы оживить эту девочку и другие тени, а для этого она должна была обрести настоящую силу. Мелинда любила таинственный сад, где могла гулять только она, и чудесные тёмные цветы, которые здесь посадили существа из другого мира. Эти цветы никогда не умирали насовсем. Засыхая, они становились чёрными, а, оживая, краснели. Они оживали каждый раз, когда в семье набирала силу новая колдунья. Мелинда мечтала стать королевой мира и надеялась, что она сумеет обрести силу крылатой богини. Она умерла, мечтая об этом, и Джек Эдвардс надеялся, что после смерти она оказалась в мире своих чудесных снов.

— Крылатая богиня — это Морген, — сказала я, когда мы закончили чтение. — Это её изображала статуя в том таинственном саду. Сейчас статуи нет. Она ожила — благодаря мне и Джозефу. И она стала очень сильной, потому что я выпила кровь жертвы. Жертвы, которую принесла я, хотела я этого или нет. Почему Эдвардс нигде не называет фамилию Мелинды? По-моему, вся эта история имеет отношение к нам, Морганам... Мистер Чидл, в нашем роду была Мелинда? Судя по времени, когда была написана книга, она должна была умереть где-то в 1915 году. Если он издал эти сказки через пять лет после смерти подруги... "Книга Неметен" написана раньше. Последняя запись там относится к 1882 году. Сообщение о смерти Гвендолен Морган.

— Погоди-ка... — библиотекарь вскочил и скрылся среди стеллажей. — У меня были копии церковных записей...

Через пять минут он вернулся с пухлой папкой.

— У меня тут всё должно быть по датам... Ага, вот! Ксерокопии записей за пятнадцатый год. Кто когда крестился, женился и кого отпевали. Давай-ка поищем.

Мелинды мы не нашли — ни Морган, ни с другой фамилией. Зато нашли дату смерти и отпевания Мелани Розы Морган, умершей в ноябре 1915 года в возрасте четырнадцати лет.

Мистер Чидл спустился на первый этаж и отыскал в архивах сведения о Джеке Эдвардсе. Он покинул Блэквуд в 1920 году и больше о нём никто ничего не слышал. Эдвардсы жили по соседству с Морганами, так что этот Джек вполне мог дружить с Мелани, тем более что был старше её всего на пару лет.

— Я уверена, он пишет о Мелани Морган, но почему он дал ей другое имя и нигде не упоминает нашу фамилию?

— Кажется, я понимаю, почему, — подумав, произнёс библиотекарь. — Наверное, он хотел обо всём об этом рассказать, но не хотел называть никаких имён и фамилий, чтобы не привлекать внимание к семье Морганов. К ней и так всегда было непростое отношение. Он изменил имя девочки и вообще представил всё это как свою выдумку с претензией на подлинность. Скорее всего, он и сам считал всё это смесью её фантазий и бреда, тем более что девочка была больна. Тем не менее, он хотел об этом рассказать, а значит, допускал, что в этом есть доля правды и...

— И что в этом может быть реальная угроза?

— Да, думаю, он допускал это, зная, какая слава издавна окружает Морганов. Как видишь, он оказался прав. Тени ожили и жаждут обрести плоть.

— И поэтому пожирают людей?

— Мы сами видели... — старик поморщился и какое-то время молчал. — Мелинде, то есть Мелани, они являлись лишь в виде призраков, ненадолго принимая облик кого-нибудь из её предков. Они тоже жаждали обрести плоть, но она умерла, не сумев им это дать. Как и её предшественница Гвендолен Рэйвен Морган. Возможно, Генри Морган действительно отравил свою дочь, если знал или догадывался о семейном проклятии. О том, что может произойти, когда Гвендолен немного подрастёт и обретёт силу. Видимо, он знал, что это может и не ограничиться превращением сухих листьев в золото. Он боялся, что начнётся вот это. Ужас, который мы наблюдаем сейчас. Значит, что-то вроде этого уже было когда-то, хоть мы и не нашли никаких свидетельств. В семнадцатом веке семья Морган, тогда ещё Морген, пострадала от инквизиции и многое потеряла, включая почти все земли и титул. Не сочти, что я восхваляю святую инквизицию и охоту на ведьм, но, возможно, ведьмы из этой семьи тогда и впрямь натворили немало бед. Может, и неосознанно, но всё же... Жаль, что не сохранилось никаких документов того периода и мы не знаем, что именно тогда творилось. Месяца три назад люди в нашем городе стали умирать всё чаще и чаще. Эти постоянные похороны... Видимо, тут важен ритуал. Теперь я понял, почему Крис Уокен, хозяин похоронного бюро, уже давно казался мне каким-то странным. Видимо, тени сперва завладели им. Все умершие в этом городе проходят через его контору. А судя по письму твоей бабушки, существует ритуал — кровь жертв должна окропить землю, где растут чёрные деревья. Или хотя бы где-то поблизости. Кладбище находится в старом лесу, где, по-моему, только мелы и остались. Тот псевдосвященник читал над могилой какое-то заклинание, значит, оно тоже играет важную роль в обряде.

— Но теперь они жрут всех и где попало...

— Да. Если обряд жертвоприношения совершился по всем правилам и особенно если он совершился не один раз, то он привёл в действие некие силы, которые уже не нуждаются в обряде как таковом...

— То есть механизм запущен?

— Можно и так сказать. Я думаю, мы должны отдохнуть. Уже вечер. Тут тихо, тепло... Не буду выключать электропечку. За стеллажами есть диван. Ложись спать. Я устроюсь в своём любимом кресле. Обожаю подремать в нём, когда нет читателей.

— Мы не можем оставаться тут вечно...

— Да, но сейчас мы так устали, что давай лучше последуем совету Скарлетт ОХара.

"Да, подумаем об этом завтра", — сказала я себе, устроившись на узком диване. Обитый давно стёршимся бархатом валик, на который я положила голову, был ненамного мягче бревна, однако, едва я приняла горизонтальное положение, как меня потянуло в сон.

Я боялась, что после сегодняшних событий меня будут мучить кошмары, но сны оказались красивыми и поначалу совсем не страшными. Передо мной то и дело вставали картины, похожие на те, что были описаны в книге Эдвардса. Сны Мелинды. Я видела прекрасные сады, старинные парки, лабиринты улиц, по которым я бродила, разглядывая причудливые постройки и фигуры из разноцветного камня. Многие изображали странных созданий, как похожих, так и не похожих на людей, но я была уверена, что это статуи вполне реальных существ. Извилистые улицы выводили меня то к туманному морскому берегу, то к сумрачной роще, в глубине которой звучали отдалённые голоса, то к дверям тёмного храма, где царила тревожная тишина, и я знала, что обязательно должна туда войти, но каждый раз поворачивала обратно. А потом опять оказывалась на пороге этого храма, и снова уходила от него, и предстающие передо мной картины становились всё мрачней и мрачней. Все цветы в садах окрашивались в кроваво-красный, рощи желтели и облетали, постепенно превращаясь в чёрный лес. Я шла по нему долго и очень устала. И даже обрадовалась, когда стволы деревьев превратились в чёрные, покрытые резьбой и рельефами колонны. Я оказалась в каком-то странном городе, где почти всё было сделано из чёрного камня... Нет, не из камня. Это была какая-то другая, куда более прочная материя. Среди домов и в просветах уличных арок то и дело возникали живые тени. Они что-то шептали мне, танцуя передо мной и постоянно изменяя форму. Некоторые принимали облик людей, в том числе и тех, кого я знала. Причём кое-кого из них я никогда не видела, но не сомневалась, что знаю их, хотя и не могу вспомнить их имена. В основном это были девочки и молодые женщины — чаще темноволосые и бледные, не всегда красивые, но необыкновенно изящные, и в каждой из них было что-то такое, что поневоле привлекало внимание.

"Ты же понимаешь, почему кузина Лола тебя терпеть не могла, — сказала одна из девушек, взяв меня за руку и увлекая за собой под своды сияющего чёрного дворца. — Она же видела, как ты отличаешься от остальных девчонок. И видела, что другие это тоже видят".

Кузина Лола терпеть не могла всех, на кого обращали внимание чаще, нем на неё, а в последнее время парни в школе стали иногда на меня поглядывать. Кажется, она заметила это раньше меня, ведь я привыкла считать себя бледной замухрышкой, все обращённые на меня взгляды истолковывала исключительно в негативном ключе и предпочитала их игнорировать. Но в целом кузина Лола была безобидной дурёхой — в отличие от своего братца.

Только я подумала о кузине, как увидела её. Она неподвижно лежала на чёрных каменных плитах возле фонтана, шумевшего в красивом внутреннем дворике чёрного замка. Выглядела она так, как в тот момент, когда я вчера днём вернулась домой, но на её платье не было ни единого пятнышка крови. Она казалась спящей, но я знала, что она мертва. Большая сломанная кукла, брошенная детьми-великанами или какими-то другими существами, обитающими в чёрном дворце.

"Пойдём, пойдём! — моя спутница увлекла меня за собой в сад, где девушки примерно от четырнадцати до двадцати лет водили хоровод вокруг фонтана, в центре которого стояла чёрная статуя крылатой женщины. — Ты должна быть с нами!"

Девушки кружились всё быстрее и быстрее, их тёмные волосы развевались на ветру, а вокруг них порхали тёмно-красные лепестки, облетающие с розовых кустов. Эти лепестки уже устилали дно фонтана, но они всё летели и носились в воздухе вокруг танцующих, и казалось, что своим танцем девушки вызывают ветер. И только одна девочка, самая младшая здесь, ещё даже не подросток, стояла в стороне — в арке, образованной ветвями чёрных деревьев, прижимая к груди куклу с дырами вместо глаз. Гвендолен Рэйвен Морган.

"Она смотрела на меня, — произнесла маленькая Гвендолен, глядя на меня в упор. — Она говорила, что я должна... Шептала без конца и смотрела на меня. Я вырвала ей глаза, чтобы выпустить из неё тень... Чтобы она больше не смотрела..."

Тут я заметила, что на дне фонтана не лепестки, а кровь. А крылатая богиня ожила, со смехом взмыла вверх и устремилась ко мне.

Я не сразу поняла, что проснулась. Огромные когти впились в моё тело — недостаточно сильно, чтобы ранить меня сквозь одежду, но так, что вырваться я даже и не надеялась. Чёрные крылья заслоняли от меня всё, кроме части верхнего стеллажа и голубой шторы. Такие висели на всех окнах второго этажа библиотеки. Значит, это уже был не сон. Однако тёмная богиня была здесь.

— Гвендолен... — шептала она.

Её лицо, прекрасное и жуткое одновременно, приблизилось к моему настолько, что я ощутила её дыхание, которое обжигало меня холодом и источало пряный аромат увядающих роз. Забавно, но уже второй раз за сутки судьба в самый критический момент подкинула мне орудие защиты. На сей раз это был нож для бумаг, лежавший на третьей снизу полке стеллажа, возле которого стоял диван. Я заметила нож, когда ложилась спать, и теперь, протянув руку, практически сразу его нащупала.

Я чуть не оглохла от крика боли и ярости, когда лезвие вошло в тело твари. Меня обрызгало тёплой, липкой жидкостью, огромные крылья заслонили от меня всё, а потом я увидела силуэт огромной птицы на фоне бледного утреннего света, который сочился в комнату сквозь голубые шторы. Чёрная тень взмыла под потолок, ударилась об него, а потом, цепляясь крыльями за стеллажи и роняя книги, рухнула на пол.

— Гвендолен! Что случилось?!

Мистер Чидл спешил ко мне по узкому проходу между книжными шкафами, на ходу заправляя в брюки рубашку и протирая глаза.

— Ну и ну... — пробормотал он, когда наконец надел очки и разглядел на полу окровавленное тело огромной птицы, похожей на ворона.

— Это была она, — сказала я. — Та тёмная богиня, о которой рассказывала Мелинда. Я видела её лицо. Или... Не знаю...

Мистер Чидл сбегал за водой. Выпив полстакана, я постаралась взять себя в руки и описала библиотекарю то, что случилось минуту назад.

— Может, на тот момент я ещё не совсем проснулась, потому и увидела женское лицо, а это была просто птица...

— Нет, Гвендолен, не просто...

Его слова заглушил грохот, и здание библиотеки содрогнулось так, словно началось землетрясение. В другом конце зала что-то упало и разбилось. Старые стеллажи заскрипели. Мы слышали, как кое-где падают на пол книги. Ближайшее к нам окно взорвалось множеством стеклянных осколков, которые не поранили нас только благодаря задёрнутым шторам и посыпались на пол. Как эта тварь проникла в помещение? Ведь все окна были закрыты. Да, библиотекарь прав, это не просто птица. Это живая тень, которая может поникнуть куда угодно.

— Осторожно! — я едва успела оттащить старика, потому что сквозь разбитое окно в комнату ворвалась другая тень. Большая чёрная ветвь, которая едва не проткнула библиотекаря, протянулась через весь зал и ударила в стену под самым потолком, оставив трещину.

Эта ветка росла на глазах, давая новые побеги, и те оплетали всё вокруг, словно нити чёрной паутины. Теперь уже здание качалось, как попавший в бурю корабль. Вокруг всё трещало, ломалось, падало.

— Скорее отсюда! — крикнул мистер Чидл.

— Сейчас, только обуюсь...

Сапоги я натянула за несколько секунд, но, когда мы добежали до винтовой лестницы, её обломки болтались, запутавшись в ветвях огромного чёрного дерева, которое выросло в центре библиотеки и продолжало пускать новые побеги, круша всё вокруг. На ветвях стремительно вырастали листья — тёмно-зелёные, с красноватым оттенком, а окна затягивало ползучее растение с чёрными стеблями и тёмно-красными цветами, похожими на розы в моём таинственном саду.

— К боковой лестнице! — скомандовал мистер Чидл, хватая меня за руку и увлекая за собой. — Она ведёт к запасному выходу. Он уже сто лет как закрыт, но дверь можно сломать. Главное — чтобы лестница была цела.

Эта лестница, к счастью, уцелела. Она рухнула, уже когда мы добрались до маленькой запертой двери возле кладовки. Хорошо, что кладовка оказалась не заперта. Библиотекарь нашёл там тяжёлую лопату, которой сломал замок наружной двери, и мы вырвались на свободу.

Радости мы при этом, однако, не почувствовали. Города не было. Нас со всех сторон окружал лес — высокие чёрные деревья с красновато-зелёными листьями, тёмными почти до черноты. Здание библиотеки исчезло на глазах, словно бы поглощённое этим лесом, и какое-то время мы стояли в полной растерянности, не зная, что делать и куда идти.

Через несколько минут всё вокруг заволокло туманом — так, что дальше метра мы ничего не видели. Я мечтала о том, что туман вот-вот рассеется и картина вновь изменится. Что мы снова увидим город — пусть не такой, каким он был раньше, но всё-таки город, место, где живут люди. Или хотя бы жили когда-то. Хотелось увидеть хоть что-то, напоминающее о привычной жизни.

Туман действительно быстро рассеялся, но лес не исчез. Он снова стал изменяться. Тёмные, красновато-зелёные листья стремительно пожелтели, потом начали сохнуть и опадать. Несколько минут — и нас уже окружали голые деревья, а мы шли по шуршащему золотисто-коричневому ковру палой листвы. Если честно, я почувствовала некоторое облегчение. Эта унылая картина по крайней мере напоминала нашу осень.

Мистер Чидл протянул мне носовой платок.

— Ты вся забрызгана кровью.

— У меня всё равно нет зеркала.

— Тогда позволь, я тебе помогу.

Минуты три библиотекарь вытирал мне лицо.

— Ну вот, теперь не так страшно. А на одежде не видно. На тебе всё тёмное.

Свой чёрный, с серой отделкой плащ я оставила в библиотеке, о чём не жалела, потому что на улице было тепло. Одежду мою составляли бордовый джемпер, чёрная юбка ниже колен и чёрные полусапожки. Плотные колготки и нижнее бельё тоже были чёрного цвета, и, подумав об этом, я даже немного развеселилась. Подходящий наряд для участницы столь мрачного спектакля. Вообще-то я уже года два как предпочитала одеваться во всё тёмное. С двенадцати лет я сама ходила покупать себе одежду, и тёте было всё равно, что я купила, лишь бы уложилась в выделенную мне сумму. Сестрица Лола при виде моих нарядов презрительно морщила нос, а Джозеф изрекал что-нибудь типа "Во что воронье пугало ни одень, оно всё равно останется пугалом". Лола, наверное, превратилась в скелет, покрытый остатками плоти, а Джозеф... Всё ещё лежит на бортике фонтана или эти твари нашли его?

Неожиданно поднялся ветер, и роща утонула в золотистом мерцании танцующих листьев. Когда же ветер утих и листва улеглась, мы увидели, что лес немного поредел, а среди деревьев всё чаще и чаще встречаются надгробия. Вдали показалась траурная процессия — запряжённый чёрными лошадьми катафалк и вереница чёрных фигур. Длинная процессия двигалась бесшумно и постепенно исчезала из виду, сливаясь с силуэтами чёрных деревьев. Зловещий лес словно бы поглощал их всех, как недавно поглотил здание библиотеки, да и весь город.

Только я об этом подумала, как ветер снова поднял в воздух тучи и вихри осенней листвы, а когда она осела, слева от нас за поредевшим лесом показались очертания зданий — в основном чёрных, с островерхими крышами и высокими башнями. Мы устремились туда, и чем ближе мы подходили к этому городу, тем быстрее он изменялся, становясь похожим на знакомый нам Блэквуд. Мы уж было воспрянули духом, как листья снова начали свой танец, но на этот раз они краснели на глазах, и вскоре мы уже видели, что в воздухе кружатся не осенние листья, а тёмно-красные лепестки. Их становилось всё больше и больше, мир вокруг нас окрасился в пурпур, а потом всё потемнело из-за внезапно накрывшего нас тумана.

МОРГЕН

Я знала: когда туман рассеется, мы увидим какую-то другую картину. Так и случилось. Мы оказались в моём таинственном саду, исполненном того чудного золотого света, который бывает только осенью. Правда, здесь в его неярком сиянии было что-то зловещее. Как и в царящей вокруг обманчивой тишине. Тёмно-красные розы почти все облетели. Их лепестки вперемешку с палой листвой устилали дно фонтана и пламенели под ногами, словно пятна крови на золотисто-коричневом ковре. Чёрная статуя в центре фонтана выглядела бы по-прежнему, если бы не отсутствие крыльев.

Я ждала, что она оживёт, но она не просто ожила. Она превратилась в красивую темноволосую женщину, которая показалась мне смутно знакомой, и с улыбкой шагнула мне навстречу.

— Гвендолен, я рада, что ты стала такой сильной. Благодаря тебе наш род не только вернёт себе былое могущество, но и обретёт гораздо большее. Это зависит от тебя, и я в тебя верю.

Теперь я узнала её. Я не помнила её живой, но, навестив нас незадолго до своей смерти, бабушка привезла несколько её фотографий, которые дядя через несколько лет отдал мне. Они были не очень хорошего качества и всё же сохранили для меня облик моей матери.

— Осторожно, Гвендолен, — шепнул библиотекарь. — Это не она. Это тень.

Как будто я сама не понимала. Мёртвые не встают из гроба, но разбуженные мной тени могут принимать их облик. И пожирать человеческую плоть.

— Ты меня не обманешь, — сказала я. — Моя мама не хотела такой судьбы — ни для себя, ни для меня. Иначе не сбежала бы отсюда.

— Как видишь, твоя судьба всё же настигла тебя, — жестокая улыбка, неожиданно появившаяся на прекрасном лице, начисто убила сходство с женщиной на старых снимках. — Да, я не она. Можешь называть меня Морген. Это наше с тобой имя. Зачем противиться судьбе? Ты уже совершила глупость. Убила ту, что дала бы тебе крылья. Теперь тройное слияние невозможно, но будет достаточно нашего с тобой симбиоза. Ты так сильна, что этого будет достаточно.

— Мне достаточно тени, которую я отбрасываю на солнце. У меня нет ни малейшего желания превращаться в тень-падальщицу, пожирающую трупы. Я ещё жива, так зачем мне симбиоз с допотопной покойницей, которая сумела сохранить свою тень, как какой-то запасной орган в холодильнике?

— А ты умна. И смела. Это хорошо. Ты будешь настоящей королевой.

— Я не хочу быть королевой теней. У вас нет права забирать чужие жизни.

Она расхохоталась, и её смех напоминал крики какой-то большой хищной птицы.

— Ты говоришь это тому, кто стоял у истоков жизни целого мира? Одному из создателей?

— Насколько я знаю, ты всего лишь живая тень. Мертвец, которому место в царстве теней, но который исхитрился иногда выбираться оттуда.

— Есть такое мнение, но оно не совсем верное. Мы гораздо древнее, чем ты можешь себе представить. Мы действительно боги. Да, боги тоже стареют и теряют силы. И тогда им приходится пользоваться телами смертных. И их способностью к магии. Да, мы научили их сохранять тени, сохранять нас. И давать нам возможность обрести плоть. Мы ждали того, кто поможет нам заполучить её навеки.

— Поедая население одного города за другим?

— Надеюсь, больше этого не потребуется. Когда мы с тобой станем одним целым, моя раса обретёт почти прежнюю силу и изменит этот мир. Сделает его таким, каким хотела сделать когда-то, но нам помешали другие боги-создатели. Они уже давно утратили способность создавать, растворились в своих созданиях. А мы сумели себя сохранить.

— Да кто вы такие, чёрт возьми?

— Ты всё поймёшь, когда станешь богиней. Когда станешь мной, а я стану тобой.

— Прочь! — крикнула я, видя, что она двинулась ко мне. — Ты не овладеешь ни моим телом, ни моей душой...

Она снова оглушила меня своим жутким смехом.

— Твой душой я уже овладела. Я поняла это, когда ты отказалась покинуть город, пока ещё было можно. Ты хотела быть избранной, девочка. Тебе давно надоела та жизнь, которую тебе приходилось вести. Ты хотела стать хозяйкой своей судьбы и отомстить тем, кого ненавидела. Тем, кто тебя унижал...

— Я не хотела никому мстить!

— Перестань. Ты их ненавидела. Ты хотела получить своё любой ценой и никого не желала слушать.

— Я не знала, что...

— Ты была полна ненависти. И этого нам хватило. Ты наша, Гвендолен. Не противься своей судьбе. Лучше будь её достойна.

— Хотя бы объясни толком, что происходит. Я видела, как одни ели других, а некоторые ели... самих себя...

— Всё очень просто. Когда мы пробуждаемся, мы можем принимать облик живых существ этого мира, но, чтобы получить их плоть, нам надо поглотить эту плоть. Что мы и делаем.

Теперь я поняла, почему некоторые обитатели Блэквуда казались мне почти бесплотными, какими-то бумажными. Значит, убивая и пожирая тех, чей облик они похищали, они обретали плоть.

— Но этого было мало?

— Да, — она улыбнулась, облизнув кончиком языка кроваво-красные губы. — Им нужна была ещё плоть. Всем хватило образов, все получили плотные тела, но, чтобы стать сильнее, мы должны были охотиться. Больше нужды в этом нет. Нам хватило жителей этого городка. А после принесённой тобой жертвы мы стали настолько сильны, что вряд ли вообще когда-нибудь будем нуждаться в грубой пище. И мы все станем намного сильнее после нашего с тобой слияния, Гвендолен.

— Но почему оно так важно? Я должна знать, на что я иду, — сказала я, тихонько толкнув локтем стоявшего за мной библиотекаря.

— Не слушай её, Гвендолен, — жалобно пропел мистер Чидл, ответив мне таким же лёгким тычком. Он понял, что за игру я затеяла, и решил подыграть. — Не иди у них не поводу...

— Мне надоел этот противный старикашка, — прошипела Морген. — И хотя я уже сыта, я могу...

— Оставь его. Ты хочешь, чтобы я стала королевой, а короли и королевы этого мира любят держать при себе шутов. Это забавно. Шут может говорить что угодно, но королям не обязательно слушать своих шутов. Что даёт наше с тобой слияние?

— В стократ увеличивает силу моей расы. Это позволит нам вырваться за пределы этого городка. За пределы Чёрного Леса, к которому мы привязаны уже не одно тысячелетие. Это место — осколок древнего материка. Очень древнего мира, в котором мы были сильней, чем сейчас. Мы должны вырваться из этого замкнутого круга, иначе останемся отрезанными от остального мира. Пока это место держит нас здесь, как магнит железо, ибо здесь перекрёсток времён, а главное — врата в междумирье, которое люди иногда называют царством теней. Там, в междумирье, обитают сущности, не способные на полноценную жизнь в мире живых — вот в этом, твоём, мире. Некоторые из нас умудрились здесь остаться, но большую часть времени мы спим в чёрных деревьях. Врата притягивают нас даже сейчас, когда мы поглотили живую плоть и оделись ею. Пока что мы не живы в полном смысле этого слова и привязаны к миру, который люди называют потусторонним. Да по сути он им и является. Твой дом — врата в этот мир. Чёрный храм, построенный когда-то нашими потомками-полукровками. Смотри...

Вокруг потемнело. А когда я снова смогла что-то видеть, сад исчез. Красные цветы, правда, не исчезли. Их даже стало больше. Они светились пурпурными огоньками на кустах, растущих среди чёрных деревьев, а деревья эти выглядели не совсем так, как сейчас. Но я уже видела их такими — с зеленовато-красными листьями, тёмными почти до черноты.

— Да, раньше мелы выглядели так. Потом они приспособились к условиям вашего мира. И даже стали облетать в определённое время года — осенью. А вот твой дом, Гвендолен. Мой храм, возведённый моими первыми жрецами, сумевшими открыть врата в иной мир. Всё это время мы, даже обитая здесь, должны были черпать силы там. Тот мир до сих пор держит нас, так помоги же нам от этого освободиться. Я и ты будем одним целым. Ты останешься собой, Гвендолен, просто впитаешь мою силу и мои знания. Я буду второй душой в твоём теле, голосом мудрости, к которому ты всегда сможешь прислушаться... Вместе с нашими подданными мы завоюем большой мир. Как бы ни было нас мало, мы это сумеем.

— Но как? Нет, мне действительно интересно... Как можно сделать это с такой жалкой, маленькой армией теней?

— Ты увидишь! Наше слияние сделает сильней нас всех. Мы сумеем выйти за пределы Чёрного Леса, и к нам вернётся наша прежняя власть над всеми материями мира. Почти над всеми. Мы сможем изменять их по своему желанию. Мы изменим этот мир. Сомнём его, словно ком глины, и сделаем другим, более прекрасным, и все населяющие его создания будут служить нам. Да, это будет не сразу, но мы сумеем, клянусь.

Мой дом изменился до неузнаваемости. Теперь это был храм с колоннами, украшенными рельефами. С сумрачными залами, где на алтарях что-то тлело, наполняя всё вокруг дымом. Он носился по залам и коридорам... Или это были тени, бесшумно скользящие мимо нас? Всё постоянно изменялось — беззвучно рушилось и восстанавливалось, но каждый раз уже выглядело несколько иначе. Иногда я видела тут людей, которые проходили то мимо, то сквозь меня. В основном женщины в тёмных одеждах.

— Гвендолен, здесь почти всё создано из материи, которой в твоём мире пользоваться не умеют. Самой прочной материи, что-то создавать из которой могут только люди с кровью древней расы, обитавшей здесь очень давно. Эта кровь течёт и в твоих жилах. А из этой материи состоят стены твоего дома. Храм много раз перестраивался, неоднократно был разрушен, а из его обломков был построен дом, который тоже много раз перестраивался, прежде чем стал таким, как сейчас.

Морген взяла меня за руку своими холодными, жёсткими пальцами и вывела в сад, который обрёл свой прежний вид. Дом тоже. Библиотекарь, скорчившись, сидел на бортике фонтана. Он посмотрел на меня, потом покосился куда-то вниз. У его ног лежала, почти полностью скрытая листвой острая железяка. Та самая, которой я убила Джозефа.

— Где мой кузен? — спросила я. — Уже сожрали?

— Какое тебе до него дело? — рассмеялась Морген.

— Насколько я поняла, многие из твоих живых теней сейчас выглядят так, как те, чей образ они позаимствовали, прежде чем ими закусить...

— Так, как твои родственники, никто не выглядит. Их просто употребили в пищу. Они больше не будут раздражать тебя своим видом. Больше никто не будет тебя раздражать. Ты готова?

— Да, — сказала я, подумав. — Что мне ещё остаётся, если уже ничего не исправишь?

— Разумно, — улыбнулась Морген. — Поверь, ещё немного — и ты уже не захочешь ничего исправлять. Тебе даже мысль об этом покажется смешной.

— Гвендолен, опомнись, — заскулил мистер Чидл, снова покосившись вниз, себе под ноги.

— Я всё поняла, назойливый старикашка, — ответила я. — Ты уже достал меня своим нытьём и своими моралями. Всё-таки хорошо, что я не стала тебя слушать и не уехала. Как чувствовала, что могу многое потерять. Что я должна делать, Морген?

— Да в общем-то ничего особенного. Просто обними меня. Остальное я сделаю сама...

Она с улыбкой подошла ко мне и уже едва не заключила меня в объятия, когда я, сделав стремительный бросок в сторону, схватила железный штырь и вонзила его ей в бок, вернее, почти в живот — поскольку она успела развернуться и чуть было не напала на меня. Я бы не справилась с ней, если бы не старый библиотекарь, который бросился на неё сзади и буквально повис на ней. Мы с ним сами не знали, на что надеемся, вступив в схватку с этим жутким существом. Мы не знали, причинит ли ей вообще какой-то вред удар острой железякой, но я должна была хоть что-то сделать, чтобы избежать этого слияния. Возможно, мы только разозлили эту тварь, но теперь уж будь что будет.

Острое железо вошло в её плоть, как в глину, едва не проткнув её насквозь. Морген упала с хриплым криком, а из её раны хлынула чёрная кровь. Однако полминуты спустя она встала, и снова двинулась ко мне.

— Глупая девчонка, — прошипела она, оскалившись, как вампирша из дешёвого ужастика. — Ты надеешься убить богиню?

— Ты не богиня, — сказала я, пятясь. — Ты жалкая тень, которая без меня ничто. Боги не нуждаются в помощи смертных!

— Мы с тобой связаны... — её голос теперь походил на свист сдувающегося резинового матраса. Она всё-таки слабела. — Если я действительно погибну, то погибнешь и ты. Я хотела соединить свою силу с твоей, а теперь...

— А теперь моя сила останется при мне. Ты не сможешь увести свою армию теней отсюда. Вы навсегда привязаны к Чёрному Лесу и останетесь здесь.

— Ты тоже, — прошептала она. — Лучше опомнись, пока не поздно, иди ко мне...

Устремлённый на меня взгляд чёрных глаз завораживал, манил.

— Не поддавайся, Гвендолен! — крикнул библиотекарь. — Её сила — в твоей слабости! Она не может овладеть тобой, пока ты способна сопротивляться! Ты сильнее других! Ты сильнее всех других колдуний из рода Морган! Она всегда подчиняла их себе, а ты можешь ей противостоять!

— Не слушай его, Гвендолен! После того, как ты принесла жертву и я дала тебе выпить жертвенной крови, мы связаны. Моя сила — это твоя сила. Если я погибну и останусь здесь, ты окажешься в западне. Ты тоже никогда не покинешь этот Чёрный Лес. Ты до конца времён будешь блуждать тут, как одна из тех несчастных теней, которых ты разбудила, но которым так и не дала обрести свободу. Ты будешь одной из неприкаянных теней, обречённых блуждать в этом проклятом лесу на границе с потусторонним миром. Иди ко мне, Гвендолен, пока не поздно. Всё уже меняется... Этот город уже почти в междумирье. Скоро завеса тьмы скроет его от твоего мира, и ты навсегда потеряешь дорогу туда.

— По крайней мере, закрою эту дорогу для тебя и твоей армии теней-людоедов!

— Жаль... — теперь голос Морген напоминал шелест сухих листьев.

И сама она словно усыхала, уменьшаясь в размерах. Через минуту она сморщилась, как старуха, почернела, а ещё через минуту рассыпалась в прах. Вернее, в горстку чего-то, похожего на чёрный пепел, которую неожиданно налетевший ветер поднял вверх, закружил и понёс куда-то в глубину сада. А может, дальше, в рощу чёрных деревьев.

Розы тоже высохли и почернели, правда, остались на кустах. Мой дом снаружи выглядел так, как в моём времени, только его чёрные стены снизу доверху оплетали стебли с остатками листвы и бутонами засохших цветов. Дверь со змеевидной ручкой была приоткрыта, сквозь трещины в каменных ступеньках крыльца пробивалась блёклая трава. Всё выглядело почти так, как в тот день, когда я обнаружила этот таинственный сад, не хватало лишь статуи в центре старого фонтана.

— Ты как, Гвендолен? — осторожно спросил старый библиотекарь.

— Я всё та же Гвендолен, мистер Чидл. Или вы всё-таки сомневаетесь?

— А ты сама?

— Не знаю. Я чувствую себя...

Я замолчала, стараясь понять, что же со мной всё-таки происходит. Я больше не ощущала ни усталости, ни страха, ни того болезненного возбуждения, которое охватывает нас, когда мы собираем остатки сил, чтобы выдержать последнюю схватку. Напротив, я был спокойна и полна сил.

Наклонившись, я зачерпнула сухой листвы и превратила её в золотые монеты. И швырнула их в кусты чёрных роз.

— Она права. Мы с ней связаны. Во мне было достаточно злости, чтобы притянуть эту тень. Я чуть не стала ею. Нет, отчасти стала. Иначе не ощущала бы в себе эту силу. Может, пойдём посмотрим, как этот дом выглядит изнутри?

Дом выглядел так, как он обычно выглядел в моём времени, только был пуст. Казалось, хозяева просто куда-то ушли. Мы не обнаружили в холле ни обглоданных трупов, ни даже пятен крови. Неужели эти твари прибрали за собой? И где они сами?

Город тоже был пуст. Мы шли, стараясь понять, отличается ли он от того Блэквуда, каким он должен быть сейчас, в ноябре 1982 года. Вроде бы, всё осталось прежним — улицы, дома, сады, магазины... В пустом киоске лежали газеты недельной давности, но свежую прессу сюда вечно поставляли с опозданием, к тому же в последние дни связь между Блэквудом и остальным миром как будто бы прервалась.

Мы шли на каждый звук и каждый раз обнаруживали, что это всего лишь ветер. Он словно играл с нами, то шурша в кустах и кронах деревьев, то скрипя распахнутыми дверями домов, то хлопая оконными рамами. Мы обрадовались, услышав размеренный стук копыт по булыжной мостовой. Вскоре навстречу нам вышел чёрный конь, волочащий за собой порванную сбрую.

— Это тень? — шёпотом спросил мистер Чидл.

— Нет, — ответила я, заглянув в грустные глаза лошади.

Я хотела её погладить, но животное шарахнулось от меня и прихрамывающей рысью пустилось прочь.

— Животные чувствуют зло...

— Необязательно, Гвендолен. Когда животное чем-то напугано, оно на всякий случай сторонится всех.

Больше мы не встретили ни одной живой души. Зато время от времени видели струйки чёрного дыма, которые проносились по улице или вылетали из какого-нибудь окна, сливаясь с постепенно накрывающим город туманом. Несколько раз мы натыкались на кучки чёрного пепла, похожего на то, что осталось от Морген. То и дело налетал ветер. Он поднимал вверх маленькие чёрные вихри, и они уносились прочь, растворяясь в тумане и вечерних сумерках. Ни людей, ни тел, ни крови...

— Видимо, после гибели Морген все превратились в такой вот чёрный прах, — сказал библиотекарь. — И эти... зомби, и их жертвы. Ведь всеми ими так или иначе завладели тени.

— Это моя вина. Целый город... Все погибли, и это уже не изменить.

— Ты этого не хотела. И ты всё же сумела их одолеть. Гвендолен, если ты не перестанешь себя терзать, ты рискуешь снова притянуть зло. Оно питается не только нашим тщеславием и злостью, но и страхами, страданиями. Если сделанного не исправить, надо приучить себя с этим жить. Туман сгущается. Возможно, когда он рассеется, всё изменится.

— Как бы я хотела, чтобы он рассеялся и время повернулось вспять. И мы забыли всё это, как дурной сон.

— Кто знает, может, так и будет... Пойдём в библиотеку. Здание на месте. Это разрушение было очень живой иллюзией. Или было в другом времени, а теперь мы вернулись в своё. Хочу посмотреть, как там внутри.

— Уверена, что птицы там нет. Разве что горстка чёрной пыли.

Но не оказалось даже пыли. Хотя окно на втором этаже было разбито.

Мы переночевали в библиотеке, а утром увидели, что туман рассеялся, но ничего не изменилось. Впрочем, рассеялся он только внизу, накрыв город плотным куполом. И город, и окружающий его лес.

Несколько дней мы бродили, пытаясь выйти за пределы Блэквуда, но каждый раз, пройдя сквозь окружавшую его стену тумана, мы оказывались на какой-нибудь из его улиц. Попытки уйти отсюда через лес тоже не удались. Мы словно блуждали по некому лабиринту, приводящему нас туда, где мы уже были, и чаще всего на старое кладбище.

Морген сказала правду. Уничтожив её, я оказалась в западне. Королева пустынного города в чёрном-пречёрном лесу. Хорошо, что у этой незадачливой королевы хотя бы есть старый шут.

Он каждый вечер говорил мне, что завтра мы снова подумаем о своей проблеме и в один прекрасный день мы её всё-таки решим. Обложившись словарями, мистер Чидл с энтузиазмом взялся за перевод той старинной книги, где недавно нашёл упоминание о моём доме.

— Библиотека — место, где можно найти ответы на все вопросы. Не в этой книге, так в какой-нибудь другой. И в архивах ещё пороемся. Надо только терпение и время. Запасов нам надолго хватит, так что не унывай.

Я старалась не унывать, тем более что в библиотеке было много интересного. Только вот сумеем ли мы отсюда выбраться, прежде чем я перечитаю все книги в блэквудской библиотеке? Свет и тьма регулярно сменяли друг друга, стрелки часов ежедневно совершали свой круг, но я знала, что каждый день мы оказываемся всё в той же точке замкнутого круга. Время не может остановиться. Оно шло — мимо нас, мимо этого города, огибая его, словно вода камень. Река времени текла где-то рядом. Иногда мне даже казалось, что я слышу её шум. Или отдалённые звуки того мира, дорогу в который мы не могли найти.

— Это не может быть навсегда, — убеждал меня старый библиотекарь. — Вот увидишь, Гвендолен. Может, однажды ты проснёшься и увидишь, что за тобой приехал отважный рыцарь. Примчался сюда сквозь туман и чёрный лес, чтобы тебя спасти.

Я хотела ему верить, но каждое утро, просыпаясь в своём черном доме и подходя к окну, видела лишь пустынные улицы и туман, сквозь который смутно темнела колокольня старинного собора.

ноябрь 2013 — февраль 2014

1Рэйвен — raven (англ.) "ворон".

1Грааль — в западноевропейских средневековых легендах таинственный сосуд, ради приближения к которому и приобщения к его благим действиям рыцари совершают свои подвиги.

2Жан-Франсуа Шампольон (1790 — 1832) — французский историк-ориенталист и лингвист, основатель египтологии.

1Неметона — кельтская богиня, связанная с культом священных рощ.

1Самхейн — один из четырёх главных кельтских праздников, отмечавшийся 1 ноября. Считался временем, когда словно бы исчезали все преграды между миром смертных и потусторонним миром, духи могли являться в мир людей, а люди посещать загробное царство.

1Блэквуд — от англ. black "чёрный" и wood "лес".