Наследники предтеч 4: Освоение

Оглавление

Том 4. Освоение

8 – 9 апреля 2 года. Орден

10 – 35 апреля 2 года. Орден

1 – 30 мая 2 года. Орден

31 мая – 2 августа 2 года. Орден

3 – 20 августа 2 года. Орден

21 – 28 августа 2 года. Орден

29 – 31 августа 2 года. Орден — Волгоград

32 августа – 3 сентября 2 года. Джунгли

4 – 26 сентября 2 года. Джунгли — Волгоград — побережье

27 сентября – 32 октября 2 года. Орден

33 октября 2 года – 20 февраля 3 года. Орден

21 февраля – 2 июля 3 года. Земли свободных

3 июля 3 года – 13 апреля 4 года. Земли свободных

14 апреля – 15 ноября 4 года. Орден — земли свободных

16 – 35 ноября 4 года. Штаб — Орден

1 – 33 декабря 4 года. Орден — Колыбель — Орден

34 декабря 4 года – 1 января 6 года. Земли свободных

2 января – 7 июля 6 года. Земли свободных

8 июля – 31 декабря 6 года. Орден — Волгоград — Орден

32 декабря 6 года – 17 августа 7 года. Орден

18 – 19 августа 7 года. Штаб — земли свободных

Эпилог. 20 августа 7 года – 35 августа 13 года. Земли свободных

Обращение автора к читателям

© Непейвода С.Н.

Оригинал произведения находится по адресу: http://samlib.ru/n/nepejwoda_s_n/

Том 4. Освоение

8 – 9 апреля 2 года. Орден

— А мы нашли золото, — радостно сообщила вернувшаяся с разведки геолог.

Сева раздосадованно бросил вязанку хвороста.

— Вот, как нарочно, чтобы поиздеваться! — возмутился он. — Достало уже золото и алмазы! Почему не железо, медь или хотя бы песок с глиной? Золотом уже засыпаться можно, а толку? Ну вот объясни, зачем нам столько золота? Из него нормального инструмента не сделать!

— Ну, всё-таки, золото не только на украшения годится, — попыталась успокоить мужа Вера. — Из него вилки и ложки делать можно будет. И посуду.

— А ещё — жаровни, лампы, горелки, некоторое химическое оборудование, — поддержал геолога Илья.

— Проволоку, противни, пуговицы... — продолжила развивать тему Света.

Мы переглянулись и прыснули.

— Да, нам только пуговицы из золота и делать, — съехидничал Росс. — А куда прицеплять их станем? На волосы и бороды? Тогда уж лучше сразу серьгами, кольцами и цепями обвешаться.

— Трубы можно будет отливать, — заметил Маркус. — Крепления всякие, идолов ковать, когда наши потомки решат религию развивать... Да многое из золота делать нормально. Например, платформы и сваи для морских пристаней.

— Ты смеёшься? — недоверчиво поинтересовался Сева. — Додумался — сваи из золота.

— Попробовать-то можно, — пожал плечами физик. — А насчёт замены всего, что получится, на золотое — так нам же лучше. Золото гораздо легче ковать... особенно учитывая, что опыта у нас никакого.

— Зато таскать его с собой гораздо тяжелее, — не согласилась я.

— Я не о переносном, а о стационарном, — улыбнулся Маркус. — Например, обшить дерево золотыми пластинами, чтобы медленнее портилось. Или делать клетки для животных, подставки всякие...

— Ну-ну, — неодобрительно пробурчал инженер. — Вы ещё печку предложите алмазами топить.

— Зато теперь я понимаю, почему керели так дёшево оценили бриллианты, — вздохнула Юля. — Если их тут навалом — то только обработка и имеет цену.

— Кстати! — взбодрился Маркус. — Из алмазов наверняка можно приспособиться какие-нибудь пилы или резаки делать.

— Ага, я уже их использую в этой роли, — поддакнула Вера. — Ими очень удобно слой основной породы процарапывать.

Сева не выдержал и рассмеялся:

— Знаете, а ведь со стороны этот разговор смотрится очень забавно. Но вообще — да, вы правы. Золото как минимум годится на трубы, посуду и противни для просушки. А и то, и другое нам очень нужно. Особенно, если хотим научиться производить репеллент без использования инкубатора.

Технари тут же приступили к обсуждению нужной конструкции и способа, как её можно соорудить в наших условиях, а я отправилась кормить больных фей. Мы уже исследовали их мочу, пот, кожу, волосы, слюну и кал — но не нашли отличий от аналогичных выделений здоровых животных (разумеется, за исключением того, что у первых не было защиты от насекомых).

— Не понимаю, — поделилась я. — Репеллент должен находиться на поверхности, так? Действительно, что ли, вскрыть одну особь...

— Не спеши, — Росс насыпал ручным феям горсть чищенных орехов. — Скорее, у нас недостаточно инструментов и способов, чтобы увидеть отличия. Мне интересно другое, — зеленокожий закрыл клетку-корзину и пошёл споласкивать руки. — Ты заметила, что защитным свойством обладает не только пот, а вообще все жидкости? И даже кал.

— Заметила, но что из того?

— А из этого следует, что, скорее всего, защитные вещества вырабатывают не потовые железы, как мы думали, а какой-то специфичный орган, и потом они просто разносятся по организму, выделяясь всеми возможными способами.

— Ну тогда тем более стоит вскрыть одну особь, чтобы понять, что у неё не так, — заметила я.

— Да что ты, прямо как от меня патологоанатомиеманией заразилась! — вспылил Росс. — Рассуждай логично: вещества вырабатываются, разносятся и выделяются. Три основных стадии. Нарушение могло произойти на любой из них.

Хирург показал новое направление исследований, и мы, не теряя времени, принялись за его разработку. Если нарушение — на стадии выделения, то патология, скорее всего, скрывается, в том числе, где-то в потовых железах — их можно изучить, не убивая, а просто взяв достаточно глубокий срез кожи. А способ распространения защитных веществ наверняка связан с кровью. Очень возможно, что для переноса «репеллента» существует специальный механизм.

Если изучение строения потовых желёз не принесло положительного результата, то просмотр крови через микроскоп почти сразу же дал новую информацию. И она оказалась настолько неожиданной, что мы долго не могли поверить в удивительный факт. Отличие между здоровыми и больными феями заключалось в том, что в крови первых жило множество личинок насекомых (не аналогичных, но явно родственных тем, что паразитируют у меня и Рыси), а у вторых их не наблюдалось.

— Вот мне интересно... — задумчиво потянула я, рассматривая через окуляр таких страшных, но, возможно, очень полезных шевелящихся членистоногих. — Они ведь могут быть не только переносчиками репеллента, но и его производителями. Или и вовсе — сопутствующим фактором.

— В последнем сомневаюсь, — покачал головой Росс.

— Я тоже. Однако и такую версию исключать нельзя. Но в случае, если эти личинки играют важную роль в защите организма, то их можно просто пересадить, — предложила вариант лечения я.

— Попробуем. Только, по возможности, очистим от элементов крови, чтобы максимально уменьшить негативную реакцию, — согласился зеленокожий и взял ещё крови у здоровых фей.

Но ни фильтрация, ни центрифугирование не дало результата. Удалось отделить некоторые типы клеток, но личинки всё равно оставались вперемешку с красными кровяными тельцами. Мы ещё несколько раз попытались найти способ отделить личинок от остального, но лучшего результата добиться не удалось.

— Попробуем так, — наконец решился Росс и осторожно ввёл немного максимально очищенной массы в кровь одной из фей.

К сожалению, эксперимент провалился. Меньше, чем через час, маленькая женщина скончалась, по предположению зеленокожего — от патологической реакции на введённую кровь. Эту гипотезу подтвердило вскрытие — в районе некоторых органов, в сосудах, наблюдались сгустки свернувшейся крови, что вполне могло привести к смерти.

Из опасения ненароком убить и остальных больных фей, решили не спешить с дальнейшими исследованиями, а поискать другие пути лечения. Ведь вымерли же паразиты... то есть симбионты по какой-то причине?

Болезни никак не хотели оставлять людей. Чёрная пыль разрушала дома и вещи, усложняла жизнь и лишала возможности отдохнуть от репеллента. Но хотя бы сама по себе вреда здоровью не приносила. В отличие от неё, кровянка сильно ослабила организм людей. Несколько дней почти без пищи и воды во время тухлых дождей, вонь, тошнота, общее недомогание — и иммунитет упал настолько, что болезни преодолели защитные силы организмов людей. А стоило заболеть чем-то одним, как вслед за этим тянулось другое. Если раньше в Ордене преимущественно страдали от ран, ушибов, царапин, ужалений, случайных слабых отравлений и репеллента, то теперь на посвящённых навалились аж две серьёзные заразы: какая-то кишечная, вызывающая спазмы и постоянную диарею, и сердечная, лишающая сил.

Вечером со мной связался волгорец из тайного правительства, который когда-то просил скинуть ему инструкции к флиграву, и поинтересовался, можно ли рассказать о них Маркусу. Получив разрешение, отключился, оставив меня в недоумении. Но оно продлилось недолго.

— Ну ты даешь! — прибежал донельзя возбуждённый физик. — Дай-ка материалы посмотреть.

Выставив из-за компьютера математика, Маркус некоторое время увлечённо читал.

— И она ещё жаловалась, что её антиграв имел большую «цену», — сказал он нам за ужином. — Заказав при этом уменьшение не веса, а массы! Естественно, что нарушение закона природы должно стоить дорого.

— В смысле? — удивилась я, но тут же вспомнила, чем различаются эти два понятия, и смутилась. — Когда заказывала, не подумала.

Вот ведь!.. Уверена, что простое уменьшение веса обошлось бы гораздо дешевле и можно было бы взять ещё что-нибудь полезное. Обидно. С другой стороны — кажется, инерция определяется не весом, а именно массой, так что при экстремальном торможении меня защитила именно ошибка в формулировке... Нет, уже поздно жалеть о прошлом. Лучше поискать плюсы.

— Ладно, у кого не бывает, — улыбнулся физик. — Я сейчас вообще-то другому радуюсь. Вольно или невольно, но ты позволила нам сделать открытие. Масса тоже может изменяться, причём даже без глобального изменения веществ. Ведь Пантеру не раздувало, как шарик, и не сплющивало. Это удивительно! Ничего себе технологии были у керелей, — задумчиво добавил он.

— Ну, это и без флиграва очевидно, — пожал плечами Сева. — Межзвёздные путешествия, антигравитация, супер-телескопы...

— Пересадка разума в другое тело, — влез с комментарием Росс.

Я кивнула — этот факт тоже впечатлял меня больше, чем космические перелёты.

После ужина Маркус сказал, что функция управления направленными полётами точно есть, и как только он с ней разберётся, сразу же объяснит на доступном мне уровне.

На следующий день в Орден зашёл Марк. Предварительно оборотень позвонил, чтобы я спрятала подальше ещё слепых детей — опасаясь, что им может овладеть приступ безумия, из-за которого он кинется уничтожать наше потомство.

Мы тепло пообщались с гостевым мужем, поделились новостями (я — только теми, которые не являлись тайной племени или правительства). Марк рассказал, как сильно удивился, когда не испытал агрессии к присоединившемуся стерильному мужчине нашего вида. И что йети по характеру ему очень понравился: хотя и говорит прямо, иногда чуть ли не до грубости, но считается с чужим мнением. А главное — очень душевный и открытый человек: если не хочет что-то сообщать — так и скажет, если что подозрительным покажется или его обидит — тоже не станет молчать. Не нагрубит, а просто постарается сразу выяснить отношения. В результате конфликты заканчиваются, так и не начавшись.

Да и вообще, судя по всему, Марк пришёл в восторг от йети.

— Мне нравятся местные, — заявил этот идеалист и, заметив мой скептический взгляд, добавил: — По крайней мере, один — точно.

Потом речь зашла о том, зачем, собственно муж и пришёл в первую очередь — а именно, о проверке на наличие агрессии к собственным детям. Мы с Ильёй и Юлей крепко привязали Марка к дереву сплетёнными из травы верёвками.

— Теперь попробуй вырваться, — предложила я.

Оборотень немного подёргался, но безуспешно.

— Вроде бы крепко, — заметил он.

— Не факт, — отрицательно помотала головой я. — Это сейчас так кажется, а что будет, если вдруг ярость нахлынет? Мало ли, вдруг сможешь освободиться. Попробуй сыграть, что ты в бешенстве и вырываешься, ладно?

— Сейчас.

Марк ненадолго замолчал, а потом начал выкручиваться из верёвок. Сильнее, ещё сильнее, так что содрал кожу на руке и глаза начали наливаться красным.

— Хватит, достаточно, — сказала Юля.

Но оборотень не среагировал на слова. Он бился всё яростнее, потом издал низкий, внушающий страх рёв и напрягся так, что растительные нити всё же не выдержали. Марк освобождался резкими движениями, а мы быстро отступили, переглянулись и бросились прятать других детей. Очень похоже, что эксперимент пробудил очередной инстинкт, и теперь не факт, что оборотень сможет вовремя остановиться. Марк окончательно избавился от верёвок и угрожающе шагнул к людям, но тут же остановился и недоумённо оглянулся.

— Ты уже в порядке? — с опаской выглядывая из-за ствола дерева, поинтересовалась я.

Оборотень кивнул и потёр израненное о верёвку и кору запястье.

— Теперь — да. Сначала всё нормально было, но потом почему-то показалось, что это настоящий плен и вырваться надо, чтобы сохранить жизнь.

— Да уж, опасные вы люди, оборотни, — хмыкнул Росс.

— Но привязали мы тебя недостаточно крепко, — заметила я, подбирая остатки верёвок. — Хватит с тебя или ещё раз попробуем?

— Ещё раз, — подумав, решил Марк. — Только теперь получше приматывайте. И приготовьте, на всякий случай, копье какое-нибудь.

— Может, всё-таки не стоит? — забеспокоившись, засомневалась я. — Лучше не видеться с детьми, но в живых остаться, чем наоборот.

— Да нет, тут другое, — криво улыбнулся оборотень. — Я заметил, что сильная боль помогает взять себя в руки и выводит из бессознательного состояния. А если я опять взбешусь и верёвки окажутся достаточно крепкими — то вдруг не смогу остановиться? Тогда проткните мне ногу или руку.

— Ну ты мазохист, — поёжилась Юля. — А что, если вдруг серьёзно повредим?

— Стоп! — поднял руку Росс. — Именно боль или опасные раны в себя приводят?

— Насколько я понял — боль. А что?

— Тогда не нужно копьё, — улыбнулся зеленокожий. — Возьмём факел: от ожога боль очень сильная, а для жизни не так опасно.

— Идёт, — тут же согласился Марк. — Договорились. Связывайте.

— Самоубийцы, — проворчала я, но участие в опыте приняла. Ведь лучше, если получится со второго раза — иначе придётся пробовать снова и снова.

На сей раз мы не поскупились и истратили почти все верёвки, включая те, что остались в наследство от керелей. Дождавшись команды, Марк начал вырываться и снова впал в аффект. Однако на тот раз вырваться не получилось. Подождав несколько минут и убедившись, что оборотень связан крепко, Росс приложил к его голени факел. Сначала Марк взвыл и задёргался с новыми силами, но тут же успокоился.

— Спасибо, — благодарно кивнул он. — Будем пробовать?

Спустив из гнезда детей, я принесла их к отцу. Дала осмотреть и обнюхать. А потом, держа малышей близко к оборотню, стала ждать реакции, на всякий случай, приготовившись сбежать в любой момент. Примерно через полчаса мы пришли к выводу, что Марк не реагирует агрессией на собственных детей, а оставлять его связанным дольше нельзя — могут возникнуть проблемы из-за нарушенного кровообращения. И почти сразу же обнаружили, что часть верёвок придётся разрезать — слишком сильно затянулись узлы. Только два шнура из начальных вещей пощадили и ещё долго развязывали руками и зубами.

— Жаль, что верёвки пропали, — посетовала Вера, выбирая наименее пострадавшие самоделки.

— Странно, что реакции никакой не было, — задумчиво потянул математик, наблюдавший за экспериментом.

— Почему? — удивилась я. — Это же его дети, так что логично предположить, что к ним агрессии не возникнет.

— А, ну да, — кивнул Игорь. — Это его дети, — повторил он, сделав едва заметное ударение на втором слове.

Мы с Юлей переглянулись. А ведь математик заметил то, что я упустила из виду. И дал нам намёк, не раскрывая тайны. Если мы не родственники своим детям, а лишь инкубаторы, то почему не просыпается детоубийственный инстинкт? Получается, что либо керели предусмотрели замену естественной защите, либо пусковой механизм включает что-то иное, либо инстинкт определяет степень «родства» не тем образом, который мы предполагали. Впрочем, это сможем выяснить только, когда будет с чем сравнивать — то есть, дети вырастут и заведут собственное потомство.

А пока мы просто порадовались, что приступов агрессии нет. Потом я уложила малышей в люльку-корзину, накрыла плетёной крышкой (хотя они были ещё слепыми, но иногда норовили полезть вверх) и вернулась к мужу. Мы ещё немного пообщались, обсудили имена детей (Лев и Лиза), Марк поиграл с Рысью, а потом ушёл обратно к своим друзьям. Но мы договорились, что он возведёт простой дом-шалаш в паре километров от Ордена. Так мы сможем видеться без риска выдать тайны племени. А иногда даже, если вдруг захочется, проводить рядом по несколько дней.

10 – 35 апреля 2 года. Орден

Несмотря на то, что политическая ситуация у свободных более или менее стабилизировалась, работы меньше не стало — просто теперь она лучше соответствовала той, которую посвящённые когда-то декларировали. Раз в несколько дней в Орден приплывал волгорец за очередной партией репеллента. Одновременно он привозил заказанные нами малопортящиеся продукты, прочие нужные дары леса и стройматериалы. Кстати, сначала в правительстве разгорались довольно серьёзные споры насчёт баланса: каждое из племён, пусть и не сильно, но пыталось повернуть ситуацию в свою пользу, а также высказывались подозрения, что другие действуют аналогичным образом. Но потом выделилось трое (по одному от каждого племени) тех, кто согласился подводить баланс и рассчитывать так, чтобы ресурсы распределялись по справедливости. В первое время после того, как появилась экономическая троица, возникло ещё несколько споров, но потом мы убедились, что арбитры отлично справляются со своей ролью, и только иногда уточняли, почему они оценивают некоторые действия либо материалы выше или ниже ожидаемого. Из орденских представителей задачу согласования взяла на себя Света — за что мы с Ильёй были очень ей благодарны.

Мои дети, Лёва и Лиза, развивались хорошо, не болели, у них вовремя открылись глаза и уши. Рысь очень интересовалась братиком и сестричкой, часто сидела рядом. Сначала я опасалась, что она может повредить малышам, и по этой причине подпускала только под присмотром, но быстро поняла, что страх безоснователен. Рысь гладила младших, позволяла им за себя цепляться и не проявляла ни малейшей грубости. Больше всего меня радовало даже не это, а то, что старшая дочь начала наконец пользоваться руками, чтобы что-то взять или удержать. Хотя переносить вещи или продукты всё равно предпочитала в зубах.

Посовещавшись, мы с Россом решили попробовать свести домашних больных фей с дикими. Но не с целью их подружить, а с циничной надеждой, что здоровые заразятся той же болезнью и в результате подопытных станет больше. Подумав, пришли к выводу, что использовать для этой цели живших на краю селения мелких людей не разумно — так исчезает возможность сравнивать. Поэтому группа разведки (я, Илья, Юля и Вера) сделала несколько вылазок, чтобы наловить диких фей из других мест. Сплели клетку побольше и двух посадили вместе с больными, а ещё одну пару — отдельно, для контроля. Ровно через неделю у выловленных фей появились явные признаки исчезновения природной защиты от кровососов. Причём они не обошли даже тех животных, кто не общался с заболевшими и находился на достаточно большом расстоянии.

— У них не было ничего общего: пищу и воду мы давали раздельно и перед этим тщательно мыли руки, — поделилась мыслью я. — Значит, зараза, скорее всего, передается по воздуху. Но если это так, то почему не заболели дикие феи? Ведь они даже физически контактировали с нашими — в самом начале, когда мы ещё отпускали их на прогулки. Да и в лагерь дикие периодически заходят, чтобы лакомство выпросить.

— Может, не достаточно время контакта? — предположил Росс. — Или дикие едят что-то, что помогает справиться с болезнью?

— Знаешь, что? — подумав, предложила я. — Давай возьмём одну больную фею, выпустим её и посмотрим, что будет дальше. Вдруг она сможет найти лекарство.

Зеленокожий недоумённо пожал плечами:

— Найти репеллент нам это не поможет.

— Но лекарство тоже может пригодиться, — заметила я. — К тому же, я всё-таки обещала позаботиться о тех феях, которых мне доверили. А теперь у нас есть и другие подопытные, так что без материала не останемся.

— Хорошо. Можешь поставить эксперимент. Но лучше на одной из новых больных. Вдруг дикие её убьют. А я пока займусь изучением крови. И у тебя, кстати, возьму, для сравнения.

Согласно кивнув, я позволила хирургу нацедить пробирку и вытащила одного из самцов фей из клетки. Оказавшись на свободе, он несколько минут стоял рядом с решёткой, а потом издал призывной клич (отчего его подружка вскочила и заволновалась) и отправился в сторону диких сородичей. Я пошла за ним, но только для того, чтобы незаметно настроить жучок-наблюдатель, а потом занялась другими делами, а именно — продолжила поиск растений, из которых удалось бы получить масло. Пока неплохой потенциал показали два вида: папортофельная лиана, в ягодах которой скрывались крупные семена с высоким содержанием жира, и кустарник с небольшими орехами, предпочитающий вершины скал и обрывы, причём в тех местах, где практически нет почвы — только голый камень.

После получения первой, пробной партии, выяснилось, что папортофельное масло обладает очень неприятным запахом и затхлым вкусом, отчего не годится для готовки. Да и как заменитель жира в рецепте репеллента не подходит, поскольку ослабляет его свойства и портиться мазь начинает ещё быстрее, чем обычно, хотя само масло вроде бы хранится нормально. Выбрасывать с таким трудом полученные несколько десятков грамм жира было жалко, и я предложила всем желающим попытаться найти ему применение. Сева тут же макнул в масло палец, облизал и поморщился:

— Тьфу, какая гадость. Разве что как машинное попробовать использовать, но пока не на чем.

Поскольку никто другой не заинтересовался, Росс забрал остатки для экспериментов над животными, и вскоре выяснилось, что масло отлично разгоняет кровь (хотя вроде бы и не жгучее), разжижает её и улучшает регенерацию кожи. Но на открытые раны мази на основе папортофельного масла наносить нельзя — оно перекрывает доступ кислороду, а возможно, и ещё каким-то образом способствует развитию инфекции — и рана сильнее загнивает. Зато для обработки ушибов, синяков, небольших потёртостей или чтобы успокоить натруженные мышцы — самое то.

А вот ореховое масло зарекомендовало себя как ценный пищевой продукт. Оно портилось намного медленнее животного жира, обладало приятным вкусом и запахом, а к тому же вполне годилось для изготовления репеллента без уменьшения его эффективности. Но не успели мы порадоваться, как почти сразу же возникла новая проблема. Если для опытов много масла не требуется и нужное количество легко получить растираниям ядер и потом выдавливанием из полученной массы жира под прессом из золота и при нагревании, то для массового производства понадобится другая технология. Или, по крайней мере, способ облегчить ручной труд. Так у технического отдела появилось новое задание — сделать хотя бы ручную мельницу. А для изготовления репеллента пока продолжали пользоваться жиром животных — благо, добыть его несложно.

Мы с Вероникой проковыряли в корневищах, расположенных на поверхности или неглубоко под землей, небольшие отверстия, в которые посадили бобы серебристых леших. Деревья выбирали разных видов, чтобы проверить, на каких из них согласится паразитировать куст, способный отпугивать гнус. Выяснилось, что он не так уж и привередлив и может расти на весьма широком диапазоне деревьев. Мы уже начали чертить план, чтобы решить, где сажать кусты на постоянной основе, но тут вмешался Игорь (как оказалось, он до этого провел картографирование Ордена и самых ближайших окрестностей). А когда стали обсуждать расположение будущих насаждений, поняли, что знаем о серебристом лешем слишком мало. Например, какова должна быть плотность посадки, чтобы кусты как можно лучше отпугивали кровососов от селения, но при этом не мешали вести нормальную жизнь? И не могут ли выделения леших оказаться вредными и накапливаться в организме — за счёт чего спасение обернётся бедой? В результате посадку отложили, зато поставили два долговременных опыта: расположили три клетки с небольшими зверьками прямо посреди густых зарослей серебристого лешего неподалёку от Ордена (чтобы посмотреть, не начнут ли подопытные болеть через долгий промежуток времени) и начали подводить статистику, на каком расстоянии от кустов животные ещё устраиваются на отдых. Причём с обоими опытами возникли трудности.

В первом случае мы несколько раз находили плетёные клетки разгрызенными, а подопытных — съеденными. Пришлось делать новые клетки, с гораздо более толстыми прутьями. Теперь животных, находящихся в них, не вытаскивали целиком, но откусывали лапы и хвосты, а порой и разрывали на части. Через некоторое время мы нашли конструкцию, которая бы защитила подопытных от обитателей леса. Большая клетка с толстыми прутьями, и внутри, через промежуток, ещё одна — поменьше. Внешнюю клетку, кроме прочего, обвязали снаружи ветвями с крупными шипами. Получившееся громоздкое сооружение передвигать было тяжело, но это почти и не требовалось: чтобы поухаживать за животными, мы отвязывали крышку-дверцу и доставали внутреннюю клетку.

А при учёте зоны защиты репеллентного куста приходилось брать во внимание его густоту, фазу размножения (например, во время цветения леший защищал почти в два раза большую территорию), направление и силу ветра и даже влажность (а особенно — туман). Только выявление общих закономерностей заняло больше двух недель, а ещё то и дело вылезали случаи, никак не вписывающиеся в уже известные правила. Скорее всего, существует ещё немало факторов, влияющих на эффективность выделения репеллента кустами, но нам пока не удалось их найти.

Технический отдел тоже проводил какие-то исследования и, аналогично, сталкивался с серьёзными трудностями. Занятая своими делами, я почти не следила за этим, но краем уха слышала, что неудач пока больше, чем достижений. Даже с постройкой печи для обработки золота возникли проблемы. Но Сева с Маркусом не отчаивались, хотя порой это было очень нелегко. И к концу месяца им удалось добиться успеха.

По словам Севы, они построили небольшую экспериментальную модель мельницы — но, на мой взгляд, она была крупной. Двигателем служило деревянное колесо в несколько метров в диаметре с лопастями-корытами, которое вращается за счёт натекающей в них воды. Воду техники подвели с одного из родников с помощью расщеплённых вдоль полых стеблей морского бамбука.

— Речное течение слишком слабое, так что на нём ничего не получится, — пояснил Маркус на вопрос Игоря. — А ветряное колесо делать — терять время. Снизу ветер слишком слаб, а если его поднять — то сорвет в ближайшую лунную зарю.

Колесо приводило в движение относительно небольшие каменные жернова. Получив добро на использование и краткие инструкции, мы с азартом воспользовались новой техникой. Она не только облегчила работу с материалами для экспериментов, но и позволила разнообразить рацион — теперь лепёшки из различных зёрен и папортошки мы ели чуть ли не каждый день.

Подождав и убедившись, что конструкция работает и не разваливается, техники отпраздновали победу и, по общему решению посвящённых, Сева, при очередной отправке репеллента, на несколько дней уехал в Волгоград, чтобы руководить сборкой более крупной модели для получения масла в промышленных масштабах.

Кроме изучения фей и их естественной защиты от гнуса, Росс продолжал испытывать различные им же изготовленные препараты на животных. И особенное внимание уделял поиску анестетиков и антисептиков. Кстати, в качестве второго очень неплохие свойства проявил красный мох, который в этой местности рос и размножался не по сезонам (которых, собственно, и нет, если не считать таковыми циклы гигантской луны), а почти постоянно. Отыскать растения, помогающие бороться с заразой, удалось достаточно легко. Но ни один препарат не давал гарантированной защиты. Даже хуже: привычная по земному опыту стерилизация не помогала. Зеленокожий поставил целую серию опытов, в том числе залил в несколько пробирок питательные смеси и, немного выдержав их на воздухе, тщательно прогрел — от пяти минут до нескольких часов. Новые микроорганизмы внутрь попасть не могли — ведь пробирки были плотно заткнуты пробками. Однако во всех опытах результат оказался схожим: ни одну смесь не удалось уберечь от того, чтобы в ней не начали развиваться колонии одноклеточных и низшие грибы. Причём если кратковременное нагревание уменьшало разнообразие жизни в пробирках (по сравнению с контролем), то после получасового кипячения, его продолжение уже не имело никакого смысла: и в тех, и в других образцах всё равно развивался примерно одинаковый набор микроорганизмов. Что самое паршивое — даже после стерилизации разнообразие прорастающих на питательной смеси видов оставалось немалым. После нескольких опытов Росс насчитал больше четырёх десятков различных микроорганизмов, и очень часто новые тесты выявляли ещё незнакомую хирургу, устойчивую к нагреванию живность. Подумав и проворчав себе под нос:

— Бред, но мало ли... — зеленокожий прокалил предварительно запачканный спорами скальпель на огне и провел им по кипячёной питательной смеси. И через пару дней ходил по Ордену, демонстрировал всем сформировавшиеся в месте контакта и скальпеля многочисленные колонии микроорганизмов.

— Ну куда это годится? — возмущался он. — Даже прокаливание инструмента не помогает. Это не планета, а ад для врачей. Не понимаю, как мы вообще до сих пор не вымерли. А особенно — те, кто получал раны или подвергался операциям, — Росс ненадолго замолчал, разглядывая пробирку, а потом добавил: — Вот странно: огонь, значит, споры не убивает, а красный мох и другие нестерильные средства помогают...

У меня забрезжило смутное подозрение.

— А они точно помогают сдерживать рост микроорганизмов?

— В смысле? — не понял зеленокожий.

— Ну, ты ведь на животных свойства проверял, так? И помогало животным...

— Понял, — остановил дальнейшие объяснения Росс. — Ты имеешь в виду, что лекарства могут действовать двумя разными способами. Убивать или замедлять размножение микроорганизмов и повышать иммунитет поражённого животного.

— Именно, — кивнула я.

— Надо проверить, — решительно заявил зеленокожий и отправился ставить новую серию опытов.

В результате их все препараты, отнесённые ранее к «антисептикам» разделили на три группы: антисептики, стимуляторы иммунитета и нечто промежуточное. К последней категории отнесли те лекарства, которые в определённой степени сдерживали размножение микроорганизмов (впрочем, как и из группы антисептиков), но при испытании на животных показывали лучшие результаты, чем следовало ожидать, судя по опытам на питательных смесях. Кстати, красный мох вошёл именно в третью категорию.

С анестетиками и противовоспалительными таких проблем не возникало — мы обнаружили пару десятков видов растений, уменьшающих боль и отёки. Ими уже достаточно активно пользовались и посвящённые, и другие люди (некоторые из которых самостоятельно отыскали лекарственные травы). Росс удивлялся, что практически ни одно из этих растений не проявляло антисептических свойств, но всё равно их использование позволяло уменьшить дискомфорт от болезней и хоть немного повысить работоспособность.

Такие исследования сейчас были не просто интересны, а жизненно необходимы. Со временем ситуация со здоровьем людей не просто не улучшалась, а даже ухудшалась. Болезни медленно, но верно продолжали ослаблять организм и несмотря на все усилия не желали отступать. Теперь уже никто из посвящённых не хотел отправляться в дальние походы, и даже при сборе хвороста или пищи люди делали частые остановки и отдыхали — ещё не потому, что валились с ног, но чтобы оставить запас сил на случай, если придётся убегать от опасности. Некоторые сначала ворчали по поводу «излишней осторожности», но протесты прекратились после пары неприятных встреч, которые могли закончиться плачевно, будь люди чуть более усталыми. Я с грустью замечала, что радиус походов медленно, но верно сокращался — это явно показывало, как слабеют люди. Спасало только то, что природа вокруг очень обильная и богатая — по этой причине пищи ещё хватало и набрать её оказывалось достаточно легко.

Кровянка, хотя и вернула возможность сохранить продукты и вещи, но всё равно принесла больше проблем, чем пользы. Как удалось узнать, болели не только посвящённые. Разнообразные эпидемии охватили всех свободных. Да и вообще всех Homo oculeus, живущих в данной местности. Чуть облегчали ситуацию только два факта: йети, хотя вначале тоже несколько ослабли, но быстро восстановили силы, да и полукровки тоже показали на редкость крепкое здоровье. Они перенесли время тухлых дождей даже легче, чем мои сородичи, и теперь их вклад в общую работу (за счёт болезни остальных) стал гораздо весомей. Эти дети сейчас оказывали большую поддержку.

Я же всё чаще задумывалась, а правильное ли решение приняли свободные, когда решили остаться. Судя по тому, что происходило, йети выразились хотя и грубо, но очень метко: «Людям здесь не место».

Восстановлено по рассказам очевидцев

Дежурный волгорец издалека заметил возвращающихся санитаров — судя по тому, что приближается группа из пяти человек, нужно готовить место ещё для трёх больных. Горестно покачал головой и поспешил в лазарет — помещений катастрофически не хватало. Уже сейчас удалось определить как минимум семь различных заболеваний, и, в принципе, страдающих от них людей не следовало класть рядом. Но возможности разделить нет и не предвидится, по крайней мере, ещё неделю.

Волгоград стал пристанищем для тех, что не чувствовал себя в силах продержаться самостоятельно. А таких с каждым днём становилось всё больше. Несмотря на то, что волгорцев болезни тоже не обошли стороной, они не возражали против своеобразного нашествия. Лишь в достаточно большой группе у людей была надежда, что хоть кто-то останется на ногах и сможет помочь остальным... а потом, кто-то из тех, в свою очередь, поддержит других.

Некоторые из заболевших предпочитали не просить помощи, а отлёживаться у себя дома. Результаты были очень разными. Части народа удавалось справиться с болезнью, а другие погибали. Причём чаще не от болезни (или она просто не успевала убить?), а из-за слабости. Одним не хватало сил встать, чтобы сделать репеллент, и их заживо съедали кровососы. Вторые оказывались лёгкой добычей для хищников. Третьи, из-за рассеянности, слабости и головокружения, срывались с обрывов, которых в местных лесах великое множество...

Поэтому многие люди приходили в селение к волгорцам. Тут они могли получить защиту и заботу. И никого уже не пугало, что потом придётся отрабатывать: собирать дрова и пищу, охотиться, готовить, ухаживать за другими больными... Ведь если они не позаботятся о других — то в следующий раз и сами не получат помощи.

За счёт того, что народу в Волгограде стало больше, проявились проблемы с добычей пропитания. Посовещавшись, волгорцы начали организовывать группы из тех, у кого сейчас период ремиссии. «Кормильцы» уходили достаточно далеко вверх по течению реки, добывали пищу (только ту, которую можно хранить хотя бы несколько дней), а потом — строили плоты из хвороста и сплавлялись обратно. Таким образом в селение поставлялись и продукты, и топливо. Сохранить работоспособность помогали найденные лекарства — информацию о полезных травах сообщали всем, независимо от того, оставались они в Волгограде или уходили — и вскоре почти все свободные пользовались широким набором трав. Они позволяли продержаться, но, к сожалению, совсем не ускоряли выздоровление.

Невзирая на усилия волгорцев, посвящённых и остального народа, люди начали умирать и в селении. За месяц погибло восемь человек из тех, кто предпочёл остаться дома, и трое — в Волгограде. Но, скорее всего, жертв из одиночек было больше, просто не обо всех удавалось узнать. Даже и без их учёта уже погибло одиннадцать человек из двухсот с чем-то. Слишком большие потери для свободных.

В этой сложной ситуации очень существенной оказалась неожиданная поддержка от присматривающихся йети. Хоть сначала они объявляли о принципе невмешательства, но уже вскоре не выдержали и по собственной инициативе включились в работу. Правительство сильно удивилось и долго пыталось понять причину изменившегося поведения, но так и не пришло к однозначным выводам. Наиболее вероятной была признана гипотеза, что свободным удалось произвести очень хорошее впечатление (вероятнее всего, гораздо лучше, чем йети ожидали). Возможно даже, что йети почувствовали себя не чужими (другим видом), а чуть ли не своими. И это давало надежду на положительный результат будущего сотрудничества.

1 – 30 мая 2 года. Орден

— Надя уже совсем выбилась из сил. Даже вместе с волгорским врачом и добровольными помощниками не справляется с таким количеством больных. Я еду в Волгоград, — заявил Росс за завтраком. — Здесь останутся Пантера и Вероника — пусть не врачи, но помощь оказать смогут.

Лидеру явно очень не понравилась эта идея.

— Здесь тоже есть больные. В том числе — дети. Конечно, если ты уедешь, то ответственность за их жизни ляжет на плечи остальных. Но ты уверен, что готов хоронить наших детей ради того, чтобы спасти кого-то другого? — в своей обычной, косвенной манере, принялся отговаривать зеленокожего Дет. — А ещё Юля вот-вот родить должна. Сможет ли, учитывая, что сердечную немощь подхватила?

— Вот, значит, как?! — хирург вскочил, отбросил недоеденную крысу и яростно сжал кулаки. — Значит, пусть другие дохнут — их не жалко?

— Я не собираюсь на тебя давить, — мягко улыбнулся лидер. — Просто хотел показать, какой выбор ты делаешь. Решать тебе.

Росс с такой силой ударил рукой по стволу дерева, что содрал кожу. Прислонился к коре лбом и надолго задумался.

— Ты победил. Я остаюсь. Доволен? — горько сказал он и ушёл в исследовательскую часть Ордена.

Игорь ненадолго оторвался от экрана компьютера и недоуменно поглядел вслед зеленокожему.

— Что это он вдруг?

Я тяжело вздохнула. После начала эпидемий математик ещё сильнее погрузился в виртуальную жизнь, будто бы отгораживаясь ей от реальных неприятностей. Нет, Игорь по мере сил помогал по лагерю, но всё меньше принимал участие в общих разговорах.

Вечером случилось сразу два события. Во-первых, Юля родила двух зеленокожих мальчиков. Один из близнецов явно ещё в утробе притеснял другого, поскольку оказался раза в полтора крупнее брата. Астроном очень тяжело перенесла роды, несколько раз теряла сознание, да и после них долго оставалась в полузабытье. Илья почти не отходил от жены, очень сильно опасаясь её потерять, а заодно присматривая за малышами. К счастью, они выглядели достаточно крепкими и здоровыми.

А уже после заката погиб сын Дета. Утонул на мелководье, несмотря на то, что до этого прекрасно плавал. Судя по всему, в воде его застал очередной приступ сильной желудочной боли, от которой ребёнок скорчился и нахлебался воды. Лидер никак не прокомментировал смерть своего сына, не начал никого обвинять, но выражение его лица стало каменным. Слишком нейтральным, без малейших признаков эмоций. Мёртвым.

— Тебе нужно его тело? — так же спокойно обратился Дет к явно не решающемся заговорить зеленокожему.

— Да, — кивнул Росс. — Но я думал, что ты будешь против.

— Мы же уже решили, что должны использовать любую возможность, — холодно сказал лидер. — Если останется что-то ненужное, отдашь.

— Договорились.

Хирург провёл тщательное вскрытие мальчика, а потом решил сделать скелет: мы всё ещё слишком мало знали о наших новых телах.

— Я не имел права даже думать о том, чтобы уйти, — устало вздохнул зеленокожий уже после полуночи, наблюдая за начинающимся новолунием гигантского спутника планеты.

— Но не по той причине, о которой говорил Дет, — вполголоса вмешался незаметно подошедший Игорь.

— Да ну? — горько усмехнулся Росс.

— Даже больше, — кивнул математик. — Я считаю, что Надя должна вернуться в Орден.

Мы с хирургом неодобрительно посмотрели на Игоря.

— В Волгограде вы можете оказать помощь, поддержать, но не спасти, — заметив нашу реакцию, так же тихо продолжил математик. — Ведь до сих пор не известен способ лечения ни одной из болезней. А тут вы можете более эффективно искать лекарство, меньше отвлекаясь на непосредственный уход за больными. Хотя, если Надю освободят от повседневной работы, я не буду возражать против того, чтобы она осталась у волгорцев — там есть возможность проверять найденное и непосредственно наблюдать за большим количеством больного народа. Гораздо больше пользы мы можем принести, если найдем способ справиться с заразой, чем принимая непосредственное участие. Особенно учитывая, что сами взвалили на себя ответственность именно за информационную и исследовательскую часть жизни свободных.

Мы долго молчали, обдумывая слова Игоря.

— А ведь ты прав, — серьёзно согласился зеленокожий. — Но очень больно знать, что людям плохо, и не помочь, — внезапно признался он.

— Ты поможешь. Только не так прямо, а опосредовано, — успокоил математик. — И этим сможешь спасти больше людей, чем если будешь лично их кормить или подмывать.

Я удивлённо посмотрела на Игоря: сейчас он проявил себя с очень неожиданной стороны. Выходит, математик отлично слышал разговор Дета с Россом и прекрасно его понял. Но к чему тогда было неуместное замечание? Или действительно долго доходило? Да, скорее всего так и есть: увлёкшись компьютером, Игорь услышал, но не сразу понял смысл диалога.

— Расскажешь, что нашёл при вскрытии? — неожиданно обратился математик к Россу.

— А тебе-то зачем? — хором удивились мы.

— Интересно, — невинно пожал плечами тот. — К тому же, хочу составить статистику — это может помочь в ваших исследований.

Зеленокожий благодарно склонил голову и кратко поведал о результатах вскрытия. Кроме ожидаемого по симптоматике поражения кишечника и желудка (уже знакомого амебоидного происхождения) и двух достаточно крупных паразитов, маскирующихся под органы, хирургу удалось подтвердить, что обычных кишечных червей и прочей живности, включая микроорганизмы (которую находили во всех представителях лесных людей), стало намного меньше. Впрочем, это можно легко объяснить сильной и длительной диареей.

— Вот и нашли способ бороться со многими паразитами, — заметил Росс. — Только почему-то мне он очень не нравится. Лучше уж пусть они бы жили, да люди так не страдали.

А ещё зеленокожий заявил, что, скорее всего, ребёнок погиб по другой причине. Нет, судя по небольшому количеству воды в лёгких, утопление имело место, но кроме него хирургу удалось обнаружить свежее сильное кровоизлияние в мозг.

— Я специально обследовал всю голову, но не нашёл следов ушиба, — добавил Росс. — Как, впрочем, и истончения сосудистых стенок в области разрыва. И бактерий тоже. Зато рядом находилось нечто вроде небольшой, чуть меньше сантиметра в диаметре, но, судя по форме, злокачественной опухоли — возможно, именно она и привела к повреждению довольно крупного кровеносного сосуда, поскольку частично проросла в его стенку. Бактерий я в ней не нашёл, но вирусное происхождение исключить не могу — слишком несовершенны приборы для исследования.

Зеленокожий немного помолчал, а потом добавил:

— Или это вообще мог быть паразит — потому что опухоль внутри полая и пустая, а ещё — она была порвана ещё до вскрытия. Если я правильно восстановил события, то новообразование прорвалось, повредив артериолу, из-за чего произошло кровоизлияние в мозг, инсульт, потеря сознания и уже после этого — утопление.

Новость не порадовала. Выходит, что в Ордене уже не две, а три болезни — не факт, что опухолей нет у кого-то ещё. И самое паршивое — мы не можем ничего с этим поделать!

Начиная со следующего утра Игорь ненавязчиво, но очень активно включился в исследования: он однотипно оформлял записи и помогал разрабатывать теоретическую часть опытов, заносил собранные факты в таблицу, подводил статистику, искал в ней закономерности — и этим позволял остальным больше сил отдавать другим сторонам исследований. Причём помогал математик всем учёным без исключения. А на замечание Росса, что сейчас актуальнее всего поднимать медицину, ответил:

— Актуально всё. Вы ищете способ поправить здоровье, а другие — облегчить жизнь, что даст больше сил и времени на остальное, в том числе — на то же лечение.

Дет поддержал Игоря, да и почти все посвящённые согласились, что математик рассуждает верно. Более того, благодаря Игорю, приняли решение по возможности не сокращать даже натуралистические наблюдения и сельскохозяйственные исследования. Кроме того, что и то, и другое могло само по себе принести пользу, был шанс обнаружить больных животных и способы, которыми они борются с заразой.

Судя по всему, Дет очень тяжело перенёс гибель сына. Гораздо хуже, чем даже мать ребёнка. Может быть, он уже заметил что-то неладное и именно поэтому так горячо возражал против отъезда зеленокожего? Впрочем, теперь ничего изменить всё равно уже не удастся.

Признав разумность замечания Игоря насчёт работы терапевта, сначала я рассказала о его предложении Свете с Ильёй, затем мы поговорили с Надей, а чуть позже вынесли вопрос на общее обсуждение. В результате межплеменное правительство единогласно решило освободить Надю от ухода за больными, чтобы у неё появилось больше времени для исследовательской работы.

Примерно через сутки после Юлиных родов у мужчин вновь появилось молоко, и Росс облегчённо вздохнул. Из-за болезни у матери молоко появилось только когда самочувствие улучшилось, и зеленокожему как единственному лактирующему среди посвящённых приходилось работать кормильцем. А ещё через несколько дней более крупный ребёнок по непонятной причине стал вялым, а потом и вовсе погиб. Его брат не высказывал признаков недомогания, но горе родителей всё равно было велико.

— А ведь мы уже сталкивались с одним таким случаем, — вспомнив историю с зеленокожими детьми, сказал Росс. — И там тоже было два ребёнка, при том, что во время сплава я только один раз видел двойню — и те полукровки.

Игорь тут же высказал готовность опросить всех, кого получится, и выяснилось, что после остановки двойни рождались больше чем в девяти случаях из десяти. И всегда более крупный и, на первый взгляд, здоровый младенец быстро погибал, тогда как его угнетённый сосед по утробе — часто выживал. Кстати, все дети-одиночки тоже погибли. Что самое поразительное — исключений не было ни в том, ни в другом случае.

Уговорив родителей пожертвовать тело ребёнка для науки, Росс провёл ещё одно вскрытие и выяснилось, что младенец погиб из-за неравномерного роста и развития систем органов. Сердце просто не выдержало такого сильного дисбаланса.

— Двойня. Причём выживает менее развитый. Очень странно, — задумчиво прокомментировал зеленокожий. — Скажу Наде, чтобы мимо подобных аномалий не проходила — это может оказаться очень важно.

Мелкие открытия и достижения пошли чередой. Большая часть из них пока оказалась неприменима, но некоторые уже сейчас помогали облегчить жизнь. Пролистав дневник за последнее время, я решила беспощадно вынести историю открытий в отдельный файл, чтобы не перегружать повествование, а в личных записях оставить только самые интересные случаи.

В Волгограде Сева провел всего несколько дней — этого хватило, чтобы согласовать практически все предварительные вопросы по строительству. Мельницу там планировали возвести в несколько раз крупнее, чем в Ордене, соответственно, времени и материалов требовалось гораздо больше. Особенно учитывая, что, как и у нас, строить её решили из морского бамбука (его не пожирала чёрная пыль), а добыть бамбук в нужном количестве быстро не получится.

Однажды, когда я вернулась с фруктами в Орден, то увидела, что народ возбуждённо собрался у кострища, а побледневший зеленокожий кричит в телефон:

— Нет! Немедленно! Выбросите всё или сожгите, чтобы никто не смог воспользоваться! Всё! И сами не смейте!

— Что случилось? — вполголоса поинтересовалась я у Ильи.

— Пока не понял, — пожал плечами он. — Росс как с цепи сорвался: прибежал из лаборатории и швырнул почти все лекарственные травы в костёр.

Тут зеленокожий закончил разговор и рухнул на мох у огня, обхватив себя дрожащими руками.

— Росс?..

Некоторое время врач молчал, явно не в силах справиться с эмоциями.

— Я снова стал убийцей, — наконец глухо сказал он. — Как тогда.

— Так, — Сева сходил за водой и вручил зеленокожему ведро. — Умойся, выпей и рассказывай.

Росс посмотрел на воду, а потом опрокинул на себя всю ёмкость. Ещё немного помолчал.

— Вместо лекарства я подсунул людям яд. Часть погибших в Волгограде на моей совести. И очень возможно, что сын Дета — тоже. И Кесарь. И Борис.

— Погоди, — вмешалась я. — Вроде я в курсе твоих исследований и не помню ничего такого.

— Да. Я тоже не сразу заметил, — тихо сказал зеленокожий. Посидел, глядя на огонь, и продолжил: — Анестетики. Они облегчают состояние, животные чувствуют себя лучше, заболевания протекают легче... точнее, кажется, что легче. Но подопытные погибают. Даже в контрольной группе ещё живы, хотя я их ничем не лечу! А в этой — прямо мор. Причём не с каким-то одним препаратом, а со всеми четырьмя, которые испытывал. Нет полной гарантии, что все анестетики убивают, но не хочу рисковать. И так уже убил немало людей.

— Ты — дурак! — Сева вскочил, яростно сжав кулаки. — Ты — идиот!

— Да, — бесцветным голосом согласился Росс.

Инженер не выдержал и влепил зеленокожему оплеуху:

— Ты — дурак, но не в том, о чём сейчас думаешь!

— Именно, — кивнул химик. — Ты не должен себя винить.

Я открыла рот, чтобы высказать свои соображения, но Сева повысил голос, перебивая:

— Ты считаешь, что без тебя бы не обошлись? Неужели?! Сам говорил, что народ находит и активно пользуется травами, которые облегчают состояние. Нет?! И без тебя было бы то же самое!

— Только вот когда поняли бы, что лекарства приближают гибель, оказалось бы уже слишком поздно, — воспользовавшись паузой, вставила я. — А так у многих ещё есть шанс. Кстати, а почему они вдруг убивают? Потому что не чувствуется болезни и её сильнее запускают?

Росс безнадёжно махнул рукой:

— Какая разница... — тяжело вздохнул, а потом нахмурился. — А ведь и правда: почему они убивают? В смысле — если бы они были ядом и животные погибали от отравления, тогда вопроса бы не было, — зеленокожий встал и направился к лаборатории.

Мы с Вероникой и Ильёй пошли следом. Краем глаза я заметила, как Маркус одобрительно улыбнулся, а Сева поднял вверх большой палец, выражая одобрение. Действительно, сейчас Россу нельзя сосредотачиваться на своих переживаниях — а работа, причём такая, которая заставила бы усиленно думать — очень хороший способ отвлечься.

— Но они погибли не от яда, а от болезни. От очень запущенной болезни, — продолжил себе под нос зеленокожий и резко обернулся ко мне. — Сомневаюсь, что дело в том, что больные не способны рассчитать силы.

— Почему? — поинтересовался Илья.

— Потому что на людях такое объяснение бы прошло. Но не на подопытных животных. Они находятся в клетках, на небольшом пространстве, и активность больных из контрольной группы и тех, на которых испытывали обезболивающие и противовоспалительные, почти одинакова. Они не могли перетрудиться. Но болезни даже у тех подопытных, которые ещё не умерли, находятся в гораздо более запущенной стадии.

— Как будто анестетики способствуют их развитию... — задумчиво потянула я.

— Именно так. Но почему? — Росс нахмурился. — Надо поставить новые опыты. Проверить, какое время можно применять эти травы без пагубных последствий. И, заодно, проверить все остальные анестетики и противовоспалительные — вдруг найдем безопасный.

Зеленокожий с головой ушёл в работу, судя по всему, изо всех сил пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей. Больше он не срывался, по крайней мере, на моих глазах, но спать стал неспокойно: часто стонал, ворочался, кричал и даже плакал во сне. Никто из нас не мог и не стал бы винить Росса — необычные свойства «лекарственных» трав невозможно было предсказать, да и другие люди тоже ошиблись. Но зеленокожий не мог простить сам себя и смириться с неприятным открытием. Он сильно сдал, стал больше работать и меньше отдыхать. В конце концов, не выдержав, мы подобрали аргументы и с трудом доказали Россу, что своей гибелью (которая неминуема, если он продолжит жить в таком режиме) он не облегчит судьбу других людей.

— Та небольшая сила, которая у нас есть — не в нашей смерти, а в том, чтобы жить как можно дольше, — сказал Илья.

— Быстро такие опыты всё равно не поставишь. И решение быстро не найдёшь, — добавила я. — Это дело даже не дней, а недель, месяцев, а то и лет.

— Лучше двигаться медленно, но верно, чем пробежать кросс и потерять всё, — заметил Сева.

— Всем нелегко, и я уверен, что твои силы ещё понадобятся. Причём не только твои. Нам жизненно важно не просто высыпаться, не просто отдыхать, а иметь резерв сил. Иначе, когда действительно понадобятся какие-то срочные действия, мы не сможем их осуществить, — подвёл черту под разговором Дет.

Росс согласился и изменил режим, даже воспрянул духом, но ещё долгое время по ночам его мучили кошмары.

Кстати, через некоторое время выяснилось, что хирург был прав: через неделю после того, как в Волгограде перестали принимать лекарства, смерти прекратились, и даже те больные, которых уже признали безнадёжными, перешли в разряд просто тяжёлых. Но вот работоспособность людей снизилась ещё больше, из-за чего даже простые дела иногда затягивались на несколько дней.

Росс с Надей с новыми силами окунулись в медицинские исследования, и вскоре зеленокожему удалось совершить первый значительный шаг вперёд. А именно — заразить один из видов некрупных зверьков теми амёбами, что вызывали сильную непроходящую диарею. Убедившись, что болезнь развивается схожим образом, мы очень обрадовались: теперь появилась возможность испытывать сильнодействующие средства без риска убить человека. А учитывая, что первые тесты либо не давали нужного результата, либо приводили к гибели не только болезнетворных амёб, но и животного — наличие достаточного количества подопытных, особенно таких, которыми можно пожертвовать, ещё важнее, чем может показаться со стороны.

Отпущенный на свободу больной фей то шёл драться к местным здоровым, то возвращался в лагерь и устраивался отдыхать у молоденького серебристого лешего. Самое поразительное, что уже через трое суток после того, как самец оказался на воле, загадочная болезнь прошла, как будто её и не было, а в крови появились личинки насекомых.

— Вот что интересно, — заметила я, сравнив мазки изначально здорового и поправившегося фея. — У бывшего больного личинки маленькие, как будто одновозрастные, а у здоровых встречаются разные. И они должны были как-то проникнуть в организм.

Дальнейшее сравнение образцов крови здоровых и больных фей, моей и прусов позволило сделать любопытные выводы. И у меня, и у прусов личинки насекомых могли размножаться на личиночной стадии — по крайней мере, у них присутствовало нечто вроде развитых половых органов, хотя и с очень небольшим количеством яиц. А вот у кровяной живности фей не наблюдалось ничего подобного — половая система очень сильно недоразвита и никаких признаков её функционирования. Поймав и посадив в клетку поправившегося самца, я брала пробы крови по два раза в день. Личинки выросли, достигли размера, раза в четыре большего, чем максимальный у меня или прусов... а потом исчезли из крови. Точно такая же закономерность прослеживалась с естественным репеллентом: его действие усиливалось изо дня в день, а когда личинок не стало — резко пропало.

Проанализировав запись, я поняла, что дерутся феи не просто за территорию, а охраняя её конкретное место: невысокий кустарник. Именно к нему и пытался пробраться вновь отпущенный самец. Более того, он некоторое время терпел побои, упрямо пробираясь к заветному растению, и сбежал только через добрых четверть часа. Снова поймав больного фея, вернула его в клетку, чтобы проследить, достаточно ли такого краткого общения для поправки. А ещё внимательно понаблюдала за здоровыми феями и загадочным кустом. Выяснилось, что вокруг него вьётся целый рой совсем мелких, едва видимых глазу мошек. Феи достаточно часто посещали куст и позволяли мошкам бегать по своему телу. Что, если именно эти насекомые и есть взрослая форма кровяных защитников? Тем более, что наблюдение за пойманным самцом подтвердило предположение: уже к вечеру в его крови удалось обнаружить очень мелких личинок, а через трое суток, когда они подросли, начала появляться защита от гнуса. Чтобы окончательно подтвердить теорию, мы отнесли клетки с больными феями к кусту и продержали их там, не выпуская, около получаса. И через несколько дней все «больные» начали вырабатывать естественный репеллент.

— Выходит, они были вовсе не больными, а, скорее всего, просто по какой-то причине лишившимися собственного куста, на котором обитают имаго репеллентных насекомых, — подвела итог я. — Приручив и забрав фей к себе, их хозяйка лишила семью возможности добираться до куста и заражаться новым поколением личинок.

— Тогда получается, что если мы посидим около куста, у нас тоже может возникнуть защита? — обрадовался Илья. — И мазаться уже ничем не надо будет.

— Не спеши, — остановил воодушевившегося химика Росс. — То, что эти насекомые не причиняют вреда феям, не означает, что они не могут вызвать у тебя болезнь или даже убить.

— Или — что личинки вообще станут развиваться в твоей крови, — добавила я.

В результате было решено отпустить фей на волю, попытаться размножить ценный для них куст и поставить ещё серию экспериментов по прививке кровяных насекомых не обладающим естественным репеллентом животным. Но Илья угомонился не сразу — несколько раз мы заставали его сидящим чуть ли не в обнимку с кустом, на котором обитали взрослые репеллентные насекомые. Но ругань не помогала. Только убедившись, что в него мушки яйца не откладывают, химик успокоился и перестал тревожить фей.

После того, как запустили мельницу в Волгограде, нам стали привозить ореховое масло — на его основе делать репеллент было гораздо удобней. К этому времени технология сбора пота усовершенствовалась — теперь мы использовали гладкие скребки, сначала слегка смачивая прусов, а потом счищая репеллент с их кожи. Конечно, таким образом попадало больше мусора: отмерших клеток, шерстинок, слизи, песчинок и прочего. Но почти вся грязь легко отфильтровывалась, а та, которая оставалась, не снижала эффективности мази.

Технари пытались ковать золото — получались уродливые пластины с множеством трещин. Маркус сетовал, что несмотря на то, что температуры плавления золота достичь удалось легко (даже не пришлось пережигать на уголь — только высушить влажную древесину), переплавлять металл не получается по банальной причине — тиглей нет и сделать их не из чего. При этих словах он почти всегда поглядывал в сторону колбы с кремниевым песком, намытым Верой, и тяжело вздыхал:

— Когда же, наконец, поправимся и поисследуем нормально? Ведь должна же хоть где-то быть глина.

— Да уж, — проворчала геолог. — И чувствую я, что будет она дороже золота.

Физик понимающе хмыкнул:

— Ну, пока бесплатно... точнее, за наш адский труд. Ну неужели мы не заслужили немного глины? А лучше — много, — подумав, добавил он. — Она нам ой как пригодится.

Также краем уха я слышала, что с пережиганием древесины в уголь возникли проблемы. В яму нельзя было класть не только свежесрубленные, но и вообще ещё живые поленья. Если в костре их удавалось отличить легко (древесина вместо того, чтобы гореть, начинала пениться) и быстро вытащить, то в яме такой возможности не было, а несколько деревянных огнетушителей портили всю партию. Так что приходилось дрова сначала колоть, а потом давать им вылежаться и сортировать — на точно мёртвую древесину и остальное. Параллельно технари искали признаки, по которым можно проще определить, годится ли уже дерево для пережига. А пока самым надёжным способом оставалась проверка огнём — если через несколько минут полено не начинало пениться, то годилось для производства угля, если начинало — то отправлялось обратно в кучу, вылёживаться дальше.

Лёва и Лиза начали бегать и лазить, часто играли с Рысью или друг с другом. Кстати, старшая дочь очень полюбила присматривать за младшими, и даже притаскивала им свои любимые игрушки, фрукты, мышей, лягушек, насекомых и прочую добычу. Меня очень радовало, как развиваются отношения детей, и поэтому я почти не обращала внимания на добродушное ворчание Росса, что развела-де в Ордене не пойми что: не то детский сад, не то зверинец.

После того, как мои младшие дети начали вести активную жизнь, мы решили возобновить разведывательные походы. Но покидали лагерь не очень надолго, да и количество разведчиков резко сократили. Теперь походная группа состояла из меня (как самой здоровой), Рыси (её всё равно не удавалось оставить в Ордене) и Ильи, Веры или, гораздо реже, Юли — кто из них лучше себя чувствовал, тот и отравлялся на разведку.

В один из походов удалось увидеть, каким образом орангутанги разжигают костры. А заодно выяснить, что рядом с каждым кострищем (обычно в ямке под камнем) хранится кусок золота, ржаво-красный камень и немного легко воспламеняющейся растопки. Если с нажимом провести золотом по камню, то начинают лететь искры. Открытие очень помогло в быту — по крайней мере, по части разжигания костра мы, после некоторой тренировки, стали не глупее орангутангов.

31 мая – 2 августа 2 года. Орден

Закат гигантской луны не принёс новых бед, позволив отдохнуть — всё равно в шторм нормально не поработаешь. Благодаря хорошим укрытиям, репелленту с большим сроком действия и подрастающим кустам серебристого лешего (а росли они довольно быстро), практически все язвы пропали, даже шрамы прошли, хотя всё ещё осталась несильная экзема. Пузырьки высыпали реже, чем раньше, только на некоторых участках кожи, а не на всём теле и, полопавшись, быстро подживали.

Если с антисептиками положение становилось всё лучше, то про анестетики такого сказать не приходится. Точнее, нет, Россу удалось найти ещё немало растений, которые снижали чувствительность и, судя по поведению, убирали болевые ощущения у животных, но вместе с этим они очень сильно подрывали сопротивляемость. И неопасная в обычных условиях царапина при обезболивании превращалась в настоящий рассадник заразы. В результате от косвенных последствий обезболивания животные часто гибли даже при лёгких операциях. Так что теперь в опытах хирург стал руководствоваться принципом «хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается». Однако от экспериментов с обезболивающими веществами не отказался, пытаясь понять, в чём причина такого странного побочного эффекта.

Ни одному из животных привить репеллентных насекомых не удалось. Точнее, удалось, но только специально отсаженным и «заболевшим» феям. В других животных личинки по какой-то причине гибли — увы, исключений не встретилось. Зато мы научились с помощью тонкой кожи, пропахшей запахом фей, получать яйца мушек. И смогли размножить куст, который являлся местом обитания имаго — он на удивление легко укоренял отводки, хотя к земле оказался очень привередлив и не переносил соседства с другими растениями своего вида.

Разглядывая очередной соскоб с кожи-платформы для откладывания яиц, я глубоко задумалась. Если брать репеллент от животных, то он ядовит. Даже если сцеживать кровь — она тоже обладает защитными свойствами и тоже ядовита. Привить другим, неядовитым животным, личинок не получается. Как же быть?..

— Яйца гибнут, вместо того, чтобы развиваться. Значит среда для них неподходящая, — потянула я, счищая яйца в пробирку. — Может, этим личинкам яд, наоборот, нужен? Поэтому они и погибают, что его не хватает.

— Или организм животных защищается от инородных тел, — заметил Росс.

— Или это, — кивнула я. — Можно попробовать вырастить личинок в искусственной среде. А ещё — привить животным, накормив их обезболивающим. Если зараза при этом лучше развивается, то, может, и личинки внедрятся?

Мы переглянулись.

— Нужны ещё клетки. И больше подопытных, — понимающе вздохнул зеленокожий.

Кроме вышесказанного, врач решил проверить дикое на первый взгляд предположение: если обезболивающие уменьшают защитные силы организма, то, возможно, сильная боль, наоборот, их увеличит? Поделил больных животных на несколько групп и начал по несколько раз в день проводить над ними пыточные процедуры. В дело шли ожоги, щипки, порка и ужаления одной из двухвосток — мы по опыту знали, что если на неё наступить, то не порадуешься — хотя нога не опухает, но очень сильно болит в течении пары часов. Как будто в месте укуса оказалось четыре челюсти, в которых все зубы мало того, что больные, так в них ещё и без анестезии ковыряют. Боль огненной волной расходится почти по всему телу, так что заниматься хоть чем-то невозможно. Ни переломы, ни раны, ни ожоги по ощущениям не могли сравниться с ядом этих членистоногих.

— Я думаю, это уже на уровне болевого шока, причём сильного, — как-то заметил Росс. — Удивительно, что ни мы, ни животные от ужалений не то, что не погибаем, но даже серьёзных последствий не получаем, — зеленокожий задумался, рассматривая несколько двухвосток, поедающих ломтики фрукта в колбе. — Кстати, что ещё странно — даже когда у нас ещё не было обезболивающих, ни люди, ни животные не умирали... почти не умирали от болевого шока, — тут же поправился хирург, — а ведь операции были серьёзными.

— У тебя рука лёгкая, — улыбнулась я зеленокожему гиганту. — Может, боль и не была такой уж сильной.

— Сомневаюсь, — отрицательно покачал головой он. — Тут, скорее, другое. Если боль действительно как-то связана с иммунитетом, то болевой порог должен быть выше. Значительно выше. А у нас он, судя по всему, высокий... Но тогда — та пара животных, которая погибла, погибла не от шока, а от чего-то другого.

Естественно, подопытные не радовались таким жестоким опытам, и во время работы над научной частью лагеря стояли дикие крики. Честно говоря, мне было очень сложно заставить себя принимать участие в неприятных экспериментах. А детей и вовсе старались увести подальше — ни к чему им это видеть. Никого из нас, включая старательно маскирующегося под садиста Росса, не прельщала такая работа, но если предположение верно и боль является пусть не лучшим, но лекарством — доказательство этого может спасти много жизней.

Вскоре выяснилось, что физик не забыл о своём обещании и подошёл к делу очень ответственно. Однажды вечером Маркус подсел ко мне и подробно объяснил как правильно пользоваться флигравом (причём не только через компьютер, но и регулируя напрямую — через работу грудных мышц). Оказывается, прибор был устроен гораздо хитрее, чем я думала. Вектор действия можно было устанавливать не один, а от одного до трёх. То есть, например, стать невесомой за счёт одного, а двигаться за счёт другого вектора.

Заодно Маркус рассказал, что на самом деле «грузоподъёмность» флиграва не фиксирована, а зависит от начальной массы моего тела — всегда ровно в семнадцать раз больше его. То есть если я похудею — действие флиграва ослабнет, а если растолстею — наоборот.

— Не понимаю, — удивилась я. — Ведь это же просто техника, причём вообще мой вес? Логичнее было бы наоборот...

— Может, им так удобнее было делать, хотя, да, принцип странный. Я думаю, что на самом деле флиграв рассчитан на определённый вес, но он больше, чем тот максимальный, который ты можешь использовать.

Доступную силу флиграва можно было распределять по трём векторам (то есть она учитывалась в общем, а не по отдельности). По гипотезе физика получалось, что один вектор следует использовать для «взлёта» — облегчения тела, второй — для направленного движения, а третий — для ориентации тела в пространстве.

— По крайней мере, такая функция тоже есть, — заметил он. — Неясно зачем... но, судя во всему, нужна.

По настоянию физика мы провели несколько экспериментов — в том числе с использованием меня в качестве подъёмника или тягловой силы. В результате выяснилось, что если вес, в два-три раза превышающий вес тела, я могу поднять без особого дискомфорта, то потом возникают трудности. И чем больше «отрицательный» вес, тем сильнее он чувствуется. Причём отнюдь не как отрицательный — меня вжимает в самодельную сбрую, становится трудно дышать и двигаться — как будто все тело наливается тяжестью. Только направленной не к земле, а вверх.

— Что и требовалось подтвердить, — удовлетворённо кивнул физик. — Значит, так. Будем считать, что одна условная сила соответствует одному g. Естественно, чем больший вес ты пытаешься поднять, тем более сильную перегрузку испытываешь.

— Единственный плюс — заметил Росс, который тоже заинтересовался исследованием. — Для тебя эту нагрузку всегда можно сделать положительной. Думаю, как раз для этого и нужен вектор ориентации тела — отрицательные перегрузки вынести гораздо сложнее.

Но даже положительные перегрузки больше десяти g энтузиазма у меня не вызвали — слишком большой при них дискомфорт. А ещё физик рассказал, что масса уменьшается, только когда облегчаю тело до нуля. А если пытаюсь что-то поднять и использую флиграв сильнее — она возвращается вплоть до естественной при попытке взлететь с грузом большим или равным моему весу. И если вес тела при этом становится отрицательным, то масса (и, соответственно, инерция) — положительной. То есть, если я врежусь куда-нибудь не сама по себе, а с грузом — мало не покажется.

Пока мы искали таинственного строителя ловушек, он сам нас нашёл. В один из дней к костру подбежала грязно-рыжая ядовитая крыса со скатанным в трубочку длинным листом прибрежного куста в зубах. Расстелив принесённое, свернула в подобие кулька, нагребла в него остывшую золу и, тщательно запечатав, куда-то утащила. Сценка повторилась ещё несколько раз, а потом, совсем осмелев, крыса принесла несколько прутиков и принялась обжигать в костре их острые обгрызенные концы. Грызун часто вынимал палочку из пламени, утаскивал к воде, чтобы остудить, а потом проверял, что получилось. Мы долго дивились на необычного создателя копий, а потом привыкли к новому соседу, как привыкли и к множеству других животных. Я послала жучка следить за умным животным (кстати, оказавшимся с естественной защитой от насекомых), и это принесло хорошие результаты — по крайней мере, Сева с Маркусом подозревали, что некоторые способы обработки древесины, которые применяла крыса, помогают уберечь стройматериал от гниения и разрушительного воздействия чёрной пыли. А ещё мы переняли конструкцию ловушки, которой пользовался новый сосед — естественно, в увеличенном виде.

Крокодилов становилось всё больше — теперь мы ежедневно видели некрупные экземпляры, а иногда наблюдали взрослых с группой мелких детёнышей. У этих рептилий, в отличие от земных, были сильно развиты семейные отношения — взрослые приносили потомству еду, старшие дети тоже нередко участвовали в выкармливании молодняка. Мы даже попытались поймать пару малышей — с целью приручить, но они подняли крик и нам пришлось отступить, оставив детей их родителям и пестунам.

Однажды пришедший в гости Марк принёс в подарок четыре крупных (похожих на страусиные) зелёных в крапинку яйца и рассказал, что он еле отбился от агрессивной нелетучей птицы, по описанию напомнившей мне аисто-страуса. Когда муж свернул птице шею, обработал раны и перекусил, обнаружил, что страус напал не без причины — он охранял гнездо.

Вскрыв одно яйцо и обнаружив, что птенец уже почти созрел, всё ещё жив и, судя по виду, относится к выводковому типу, я решила попробовать «довысидеть» остальные три яйца. Инкубатор для этой цели использовать не удалось (поскольку он был постоянно занят на производстве репеллента), и, посоветовавшись с другими посвящёнными, я подложила яйца в постель к лежачим больным. А когда кто-то из остальных устраивался на отдых, он забирал яйца к себе и переворачивал. В результате одно яйцо мы всё-таки разбили и птенец погиб, зато из двух оставшихся вылупились здоровые малыши. Уже через полчаса они обсохли, встали на ноги и, признав нас за свою семью, стали бегать хвостиком. В еде птенцы оказались не слишком привередливыми: предпочитали лягушек, змей и рыбу, но не гнушались и прочей живностью, а также с удовольствием клевали фрукты и ягоды. Так что прокормить их труда не составило, а уже в возрасте пары недель они сами бродили по мелководью, выискивая добычу, но при малейшей опасности бежали к нам. Зато за крокодилами следить стало гораздо легче — стоило им появиться неподалёку, как страисты начинали громко и пронзительно паниковать.

К этому времени почти все старшие дети, кроме Дины, уже перешагнули возраст в четырнадцать месяцев (больше трёх земных лет). Мы воспринимали их не как детей, а как подростков: ещё недостаточно взрослых, чтобы вести самостоятельную жизнь, но уже и не совсем малышей, за которыми глаз да глаз. Дети помогали в делах: им можно было поручить что-нибудь собрать неподалёку, наловить съедобных насекомых или мелких животных, помять и промыть растительные волокна, проверить сети, что-нибудь подать и принести, покормить подопытных или почистить клетки. Одной из любимых и постоянных их игр был сбор прусовского пота (а заодно — катание верхом на прусах и купание). Иногда дети пытались плести корзинки и ловушки, но получалось пока не очень — сил не хватало. Естественно, травм избегать не удавалось, но и серьёзных не было, в основном ушибы, порезы, царапины, укусы и ужаления, ожоги... Впрочем, и взрослые нередко получали такие ранения.

Но главное не только в труде, а в наших взаимоотношениях и характерах детей. Молодое поколение, хотя и выглядело маленьким, но уже не воспринималось таким.

— Я когда-то читал, что в диких племенах дети раньше взрослеют, — заметил Игорь, когда я поделилась с ним наблюдением. — А мы как раз такое дикое племя.

— Раньше, но не настолько же, — возразила я. — Им ещё только чуть больше года, а уже...

— Но они ещё и не взрослые, — улыбнулась Вера. — Глядишь, годам к семи... то есть к двум-трём, — тут же поправилась она, — станут настолько самостоятельными, что уже не будут в нас нуждаться, — женщина неожиданно взгрустнула.

После того, как удалось найти лекарство от амебоидной диареи, сразу же возникла другая проблема. Оно действительно помогало и меньше чем за сутки практически полностью уничтожало простейших, не убивая животное. Но стоило прекратить скармливать лекарство, как уже через сутки-двое заболевание возвращалось. Причём от этого не помогало даже недельное профилактическое лечение — стоило от него отступить, как амёбы снова появлялись. Посоветовавшись, мы решили применить уже несколько раз оправдавший себя приём и выпустили несколько «вылеченных» животных из клеток, приставив к ним наблюдательных жучков. Пять из восьми мелких хищников вновь заболели и погибли, но трое выжили и полностью поправились. Проанализировав их поведение в сравнении с поведением остальных, мы стали вычленять все отличающиеся элементы и проверять их на подопытных. Надежда оправдалась: достаточно быстро удалось найти и экспериментально подтвердить факторы, которые позволили животным остаться здоровыми. Их было всего два. Во-первых, выздоровевшие ели относительно больше зелени и фруктов, а во-вторых, вначале очень активно искали и пожирали экскременты здоровых представителей своего вида. Скорее всего, это помогало восстановить естественную микрофлору, но также приводило к тому, что у выздоровевших появлялись почти все виды кишечной живности, что обитала там до заболевания. Кстати, без предварительного применения сильнодействующих средств этот метод не работал, хотя и несколько облегчал состояние больных животных. Одновременно выяснилось, что если кал разводить и отфильтровывать зародышей крупной живности (яйца кишечных червей и членистоногих), но оставлять микрофлору, то результат лечения гораздо слабее и быстро сходит на нет. А вот если очистить разведённый кал только от взрослых особей и скармливать вместе с яйцами и мелкими личинками — то эффект ничуть не снижается.

— Значит, хотя бы часть из этих «глистов» являются необходимыми и полезными обитателями кишечника, — воодушевлённо заявила я. — И без глистов местные животные, как земляне с дисбактериозом. Скорее всего, у людей, страдающих поносом, тоже есть и дисбактериоз и дисглистоз...

— Рай для биологов, да? — нерадостно вздохнул зеленокожий. — А вот для медиков не рай.

Я виновато опустила взгляд, но потом передумала:

— И что теперь, трагедию устраивать? Да, сложно, да, не так. Но ведь мы уже поняли, что именно надо делать. Лучше порадоваться, что нашли способ лечения.

— Да, никуда не деться: чтобы вытянуть из патологического круговорота людей, им тоже надо сначала пролечиться, а потом принимать кал здоровых особей, — заметил Росс.

— Что-то меня эта идея не вдохновляет, — поморщился Сева.

— А я готов послужить подопытной крысой, — предложил химик. — Хуже точно вряд ли будет.

Теперь оставалась простая, на первый взгляд, задача — найти здорового человека. Или хотя бы такого, у которого нет заболеваний желудочно-кишечного тракта. Но амебоидная и несколько других зараз распространились так широко, что даже после привлечения к поискам сатанистов, волгорцев и Марка с друзьями пришлось ждать около недели. После того, как один из истинно свободных сообщил местоположение носителя здоровой микрофлоры, я и Илья отправились к нему в гости. И попросили разрешения собирать его кал в течении нескольких дней, для исследований. Мужчина философски пожал плечами, буркнул, что ему дерьма не жалко, и дал добро.

В первый раз Илье пришлось туго: организм не хотел принимать отходы жизнедеятельности. После нескольких неудач, химик, заткнув нос, быстро заглотнул разведённую в воде вонючую массу, а потом заел её острыми и ароматными травами, чтобы отбить вкус и запах. Заметив это, я долго ворчала на химика и потребовала заменить пряности чем-то другим, более безвредным для микро— и макроорганизмов (иначе какой смысл есть их и сразу же травить?). Даже мёду ради этого принесла.

— Ты издеваешься? — возмутился химик. — Портить мёд этой гадостью!

В результате, к обоюдному согласию, травы заменили вязкой смолой одного из деревьев.

На третий день удун случайно застал химика за процессом «лечения». Беднягу вырвало от отвращения, а потом он прогнал нас прочь, сказав, что в подобных извращениях принимать участия не собирается. Но, к счастью, уже проведённых процедур оказалось достаточно, чтобы состояние Ильи стабилизировалось, и вернулся в Орден химик без малейшего намёка на нездоровье кишечника. Подождав ещё несколько дней, Росс безапелляционно запряг Илью в роли донора микрофлоры. К сожалению, разводить её в искусственных условиях пока не получилось, поэтому приходилось использовать натуральный источник для восстановления баланса в пищеварительной системе.

А после того, как жители Ордена избавились от вредной амёбы, удалось уговорить применить новый способ и другие племена, входящие в союз. А потом даже использовать новый метод на свободных. Несмотря на то, что многие вначале отказывались проходить вторую часть лечения, рано или поздно, вымотавшись, объявляли, что согласны уже на всё, лишь бы избавиться от бесконечного поноса.

В борьбе с некоторыми другими болезнями тоже наметился прогресс, но не такой яркий. Многие из них постепенно проходили сами, но (возможно из-за того, что организм не успевал окрепнуть из-за других болезней) через некоторое время (от недели до месяца) возвращались, и всё начиналось по новому кругу. Причём периоды между заражением хотя и варьировались, но оказались схожими для каждого отдельного заболевания.

— Такое впечатление, что иммунитет вырабатывается, но быстро исчезает, — поделился предположением зеленокожий. — Либо возбудитель очень быстро мутирует.

— Вряд ли второе, — заметила я. — В этом случае разные штаммы возбудителя могли бы поражать организм одновременно либо сразу же друг за другом. А если перерыв достаточно стабилен — скорее, дело действительно в иммунитете.

Подумав, Росс предложил попробовать использовать прививки для предупреждения повторного заражения, и мы опять (в который раз) отправились ловить животных для новых опытов.

Записано Анной, истинно-свободной, со слов удунов

Чушь, говоришь? А вот сама вспомни — драконы всё по лесу ходили, место выбрать не могли. Поискали, зашли в Волгоград и о чём-то крупно поссорились с этими, из «союза». Сам? Нет, сам не видел, но другие рассказывали. Захар с Марфой ещё возмущались, говорили о тирании и что они этого так не оставят. И всё. Где теперь драконы? А нет драконов. Вот после той ссоры как ушли, так их больше никто и не видел. Погибли? Ха! Все двенадцать человек разом? Нет, незаметно такое не пройдёт. Обрати внимание — поссорились и исчезли. Думаешь, почему амазонки с махаонами как селения основали, так и носу не кажут, не вмешиваются? Да не хотят так же пропасть. Все понимают, что дело тут нечисто, а правда всё равно рано или поздно наружу выплывет.

Волгорцы ещё ладно, они хоть что-то делают. Но всё равно — только когда им выгодно. Это с первого взгляда справедливо выглядит — пять дней лечился, пять дней отработай. Но если вдуматься: надо отработать пять полных дней. Если в полсилы, то все десять получатся. А что, они, когда мы пластом лежим, столько времени и сил на нас тратят? Нет, конечно. Вот и получается, что они в плюсе — вон какие хоромы себе отгрохали. Нашими руками. Бизнес это. Но хотя бы относительно честный бизнес. А другие и вовсе нами пользуются. И сатанисты, и посвящённые.

Справедливо судили? Как бы не так. В первый раз свидетелей преступления нет, доказательств нет. Кто сказал, что сатанисты именно виновных казнили, а не первых подвернувшихся под руку? Сатанисты так говорят, но много ли веры их словам? И что вещи вернули — не показатель, сами же и украсть могли. Чтобы продемонстрировать, какие они нужные и как о людях заботятся. А ещё, обрати внимание — они вернули украденные вещи, но куда делось имущество преступников? Молчишь? Вот то-то и оно. Во второй раз сатанисты просто воспользовались ситуацией, чтобы нас запугать. Заделались ментами и теперь страх на весь лес наводят. Ну и что, что ничего не взяли — казнить людей за торговлю... Ладно, ладно, успокойтесь, спорить не буду. Но и не соглашусь — те, кого вы считаете преступниками, ничего не крали, а только воспользовались ситуацией. «Союз» сам так всё время делает — и ничего. Двойная мораль получается.

Посвящённые не лучше. Почему они нам про прусов рассказали? Чтоб мы не померли. Но не из жалости, нет — мы же для них рабочая сила. Если нас не станет, кто вкалывать будет? Вот то-то и оно, что самим придётся. И докажу. Вон, посмотри, сами-то они уже другим репеллентом пользуются — мы все в язвах, а они — уже нет. А рецепт не говорят. Дают только союзникам и редким избранным — тем, кто лучше работает да кто симпатичен. Даже вас не всё время снабжают. И не будут этого делать. Разве что продавать начнут и драть за новый репеллент втридорога. Чтобы привязать нас, поставить в зависимость, заставить делать то, что они прикажут.

И вообще, посвящённые на нас как на скот смотрят. Вон, даже их врачиха больше пачкаться не захотела — ей-де важнее другими делами заниматься. Кровь там сцедить или посмотреть, как человек мучается. А уж про лекарства я и не говорю. Сначала рассказывали, какие травы помогают, а потом вдруг потребовали всё выбросить — дескать, иначе помрёте. Ага, от лекарств. Наверняка, специально насоветовали чего попало — и вредных травок тоже. Зачем? Ну ты даешь — это же очевидно! Так мы станем сильнее от них зависимы, а торговля лекарствами, знаешь, какой выгодный бизнес? Но не дождутся — умные люди перестали пить смеси и сами смотрят, помогает или нет каждая травка. Да, я тоже пью, потому что свободный человек, и не обязан слушать, когда «учёные» несут чушь. Заметь, прекрасно себя чувствую, в отличие от тех, кто следует рекомендациям.

Вот ты видела, чтобы сатанисты или посвящённые когда вкалывали? По-нормальному, как люди? И никто не видел! Одни вообще ходят и шпионят, а другие руки за спину заложили и командуют. Вон, например, когда Сева приезжал «мельницу строить». Строил он, как же. Стоял и покрикивал: «правее, левее». Так и я целый день строить могу, много сил и ума на это не надо.

Вам предлагали уплыть с другими людьми за море? Вот и нам не предлагали. А почему? Не знаешь? Всё просто — не станет простых людей, некому на их «союз» работать будет. Не отпустят нас. И с оборотнями местными «союз» именно потому сойтись пытается, что власть потерять не хочет. Уверен, троица тиранов попробует оборотней к себе присоединить.

Вами ведь тоже вовсю пользуются — а много вы с этого добра видели? Ладно Марк, у него там баба, а секса любому нормальному мужику хочется. Но и то в строгом теле держит — сколько вкалывать за пару раз приходится. А остальным «истинным» банально голову задурили. Вымотаетесь, станете ненужными — и «союз» сразу отвернётся, выбросит и забудет. Не отмахивайся, лучше подумай. И со своими поговори. Я же зла-то вам не хочу, жалко видеть, как вы в рабов превращаетесь. Ни дома, ни крова — всё время на работе.

Собираюсь ли бороться? Я что, совсем идиотом выгляжу? На их стороне сила. Но если так и дальше пойдет, то и увидевших настоящее положение дел станет больше. А «союз» от тирании не откажется и считаться с другими не начнёт. Власть — слишком большой соблазн. Так что я терпеливый, я подожду, пока нас не станет много. Вот тогда и поговорим с «союзом» так, как он того заслуживает.

3 – 20 августа 2 года. Орден

Спустившись к реке перед завтраком, я умылась, потянулась и замерла: из кроны дерева выплыла змея. Именно выплыла, но не по воде, а по воздуху. Змей такого вида я ещё не видела: сильно сплюснутая с боков, с высоким гребнем на спине и с перепончатым хвостом, напоминающим ланцетовидный плавник или вытянутый заострённый веер. Рептилия двигалась медленно, будто ползла между тяжей зеленоватого тумана, отчего картина казалась ещё более потусторонней. Позвав народ, я указала им на удивительное животное, и мы все вместе провожали его взглядом до тех пор, пока оно не скрылось в кроне соседнего дерева.

— Уже даже не возражаю, что тут не джунгли, а прямо-таки концентрат биомассы, — пожаловалась им. — И почти привыкла к гигантскому разнообразию. Но это уже слишком. У неё же крыльев нет и даже пузыря с водородом или гелием не видно — как она летает?

Маркус с трудом перевёл взгляд с дерева на меня:

— Я бы не сказал, что змея летела в полном смысле этого слова. Больше похоже на воздушное плаванье.

Значит, здесь есть бескрылые животные, которые могут летать. Кстати, не факт, что и у некоторых растений нет такой особенности. Но как им это удаётся? И почему мы не видели таких змей раньше? Они редко встречаются? Или эти места всё ещё «возвращаются к жизни»? Я поёжилась от последнего предположения. Верить в него не хотелось — плотность живых существ не просто большая, а прямо-таки огромная. Уж на что люблю живую природу, но тут её даже для меня слишком много. Куда ещё больше?

— А ведь ты тоже без крыльев и без ёмкости с водородом, — прервал нерадостные размышления внезапно улыбнувшийся физик.

— Ну и что? У меня — антиграв, — отмахнулась я, но тут же возмущённо вскочила. — Так вот в чём дело!..

Физик прав. Если нет других приспособлений, то змея вполне может облегчать тело с помощью антигравитации. Но как она это делает — ведь приборов-то у животного никаких нет?

Наверное, такие же ощущения были у Юли, когда она узнала, что алмазы здесь обычное явление. По крайней мере, мне стало очень обидно, хотя по сути керели лишь дали то, о чём у них просили. Но я потратила на возможность полёта добрую треть «счастливых» баллов и теперь, когда увидела, как тем же самым запросто пользуется животное, появилось чувство, что меня обманули. Пусть даже на самом деле это и не так.

— Но ведь антигравитация должна быть сложной. В смысле — её должно быть сложно достичь. Как змея смогла?..

— Откуда я знаю, как, — пожал плечами Маркус. — К тому же, это только предположение. Возможно, на этой планете есть какие-то особенности, позволяющие получить эффект антигравитации с меньшими усилиями, чем на Земле. Или эта змея случайно проглотила какой-то завалявшийся керельский артефакт.

— Сомневаюсь, — уверенно возразила я. — Глядя на неё, не скажешь, что она «плавает» случайно. Для движения в воде такая большая площадь «плавника» и хвоста не нужна — будет трудно преодолевать сопротивление жидкости. А если она привыкла плавать в воздухе... — я замолчала, поражённая внезапно пришедшей мыслью.

— ...то антигравитация здесь не так фантастична. Раз уж её могут использовать даже змеи, — закончил фразу физик.

— Нет, я вообще-то не об этом думала. Хотя это тоже. Но чтобы животные начали чем-то пользоваться, это что-то должно встречаться не так уж редко и эффект должен быть вполне достижим. То есть: скорее всего эти змеи не единственные, кто пользуются антигравитацией. Наверняка есть и другие виды.

— Что-то я пока таких не видел, — вытаскивая подрумянившиеся корнеплоды из костра, сказал Илья.

— Я тоже не видела. Или просто не обращала внимания, — призналась я. — Ведь некоторые существа могут пользоваться ей не так очевидно.

Как позже выяснилось, воздухоплавающие змеи появились сразу во многих местах, как будто мигрировали. Рептилии оказались растительноядными и съедобными, но с неплохой защитой — колючки на гребне и хвосте были ядовитыми и вызывали сильное воспаление — это выяснилось, когда я поймала один экземпляр. Змея действительно пользовалась антигравитацией, и даже после смерти её тело стремилось воспарить в небеса. Обработав быстро воспалившиеся и плохо слушающиеся руки, я вернулась в лагерь и отлёживалась до вчера.

Тело змеи пыталось улететь ещё около двух часов, а потом, ещё за час, эффект антигравитации сошёл на нет и рептилия приобрела свой естественный природный вес. Вскрыв змею и изучив её строение, мы не смогли понять, что позволяет ей подниматься в воздух. Зато теперь не осталось сомнений, что хотя бы часть животных тоже могут пользоваться антигравитацией. И, поглядев на количество новых соседей, я уже не верю, что встреченный вид уникален. Скорее всего, существ с такой особенностью достаточно много — их надо просто найти.

Несмотря на новую загадку, мы продолжали проводить жестокие эксперименты, и они подтвердили предположение Росса. Причём максимального результата удалось добиться в той группе животных, которую «пытали» двухвостками. Большинство подопытных из неё поправилось почти в пять раз быстрее, чем из контрольной группы, и в два — чем лучшие из остальных.

— Значит, боль, — вздохнул зеленокожий, похоже, не очень-то обрадовавшись успеху. — Боль сильная, очень сильная, буквально на грани. Психоз какой-то. Почему именно боль?

Я пожала плечами.

— Боль, — тяжело повторил Росс. — Боль передается по нервам... Чем больше рецепторов, тем сильнее субъект чувствует боль.

— Не зацикливайся ты на боли, — не выдержала я. — Боль — да, неприятный, очень неприятный фактор, но по сути она лишь сигнал...

Хирург резко поднял взгляд, и я осеклась, не договорив.

— Да! — воодушевлённо воскликнул он. — Боль — это сигнал. Причём сигнал быстрый.

Некоторое время я пыталась понять, что имеет в виду Росс, но потом сдалась и попросила объяснить.

Версия зеленокожего показалась очень логичной. По его мнению, если на Земле превалирует гуморальная регуляция иммунной реакции, то здесь большее значение имеет нервная регуляция.

— Гуморальная — медленнее, — пояснил он. — Для того, чтобы организм на неё среагировал, нужны минуты. А тут достаточно секунд или даже долей секунды.

Росс аргументировал необходимость быстрой реакции тем, что природа на этой планете намного агрессивнее и активнее, чем на Земле.

— Думаю, если бы сюда посадили землянина, то он бы очень быстро сгнил заживо. Даже не от болезнетворных микроорганизмов, а от простых сапрофитов: они бы посчитали тело человека обычной питательной массой и... — хирург махнул рукой в сторону мусорки с плесневелыми остатками фруктов. — Нет, человек без скафандра бы тут не выжил.

Похоже на правду: поскольку природа здесь агрессивнее, а наши виды развивались вместе с ней, то они должны были приспособиться. И, если именно боль у нас активирует защитные силы, то убирая её, мы фактически лишаем организм естественной защиты. Если гипотеза верна, то обезболивающие одновременно подавляют иммунитет. В этом случае нет ничего удивительного, что болезни при анестезии протекают гораздо тяжелее и приводят к смерти.

— Я, дурак, думал: что было у Таля и не было у остальных прооперированных, — вспомнил старую загадку Росс. — А надо было просто искать отличия. Всё наоборот: при лечении Кесаря и Бориса использовалось обезболивание, а с Талем — нет. Хотя, скорее всего, и красный мох сыграл свою роль.

Однако в этом случае возникает другой вопрос: почему керели вообще давали обезболивающее? Хотя, если подумать... если кто-то заказал анестетики, то керели их и дали. Просто не предупредили, к какому результату они приведут. Как говорится: за что боролись, на то и напоролись. Я аж вскочила от возмущения: могли бы и предупредить, сколько жизней бы спасли! Но нет, промолчали, а вопрос такой задать, естественно, никому и в голову не пришло.

— Не факт, что керели сделали это из вредности, — заметил Игорь за ужином, в ответ на высказанные вслух мысли. — Думаю, они действовали жестоко, но очень расчётливо.

— Что, рассчитывали погубить кучу народа? — недовольно возразила я, снимая с деревянного шампура кусок змеи.

— Да, думаю, они предусмотрели большие потери, — кивнул математик. — Прямо-таки огромные. Керели высадили много людей, но вряд ли планировали, что выживет больше пары процентов.

— Ага, и всячески способствовали тому, чтобы расчёты оправдались, — проворчала Вера. — Так, по-твоему?

— Почти, — улыбнулся Игорь, чем приковал к себе наше внимание. — Заметь, сколько раз нам уже пришлось отбросить прежние знания, старые привычки и образ жизни. Нас вынуждают искать другие пути, смотреть свежим взглядом, принимать новое... и изменяться, — математик неожиданно грустно вздохнул: — Только так мы можем выжить. Я даже подозреваю, что те группы людей, которые пока в лучшем положении, в более комфортных условиях, которые сейчас могут сохранить многое от земного опыта и знаний, заплатят такую же цену, только позже. И не факт, что в результате выжить им будет легче. В этом плане мы в выгодном положении.

Росс горько рассмеялся:

— То есть ты искренне считаешь, что происходящее с нами: все беды, болезни, неприятности — это благо?

— Не знаю. Но надеюсь. Потому что не хочу впадать в депрессию и предаваться отчаянью. Мысль о том, что всё плохие события могут оказаться в плюс — утешает, — Игорь улыбнулся. — Насколько же это правда, мы узнаем ещё не скоро: через годы, если не через десятилетия.

Вечером нам позвонили сатанисты и сказали, чтобы готовились к приёму гостя. А уже следующим утром дети позвали нас к реке, сообщив, что в воде незнакомая тётя. Там, действительно, нас ждала женщина, но я её уже видела: водяная из племени русалок.

— Здравствуй. Есть хочешь, помощь нужна или что-то ещё? — привычно поприветствовала гостью Юля, опускаясь на корточки с краю мостков и с неподдельным интересом глядя на человека, вынужденного дышать водой.

— Есть — да, — голос русалки звучал искажённо и непривычно, слова удалось разобрать с трудом. Но всё-таки удалось. — И говорить.

Женщина с большим аппетитом умяла угощение и искренне поблагодарила. В глаза бросилось сильное отличие в поведении от свободных: русалка стеснялась мужской наготы и старательно отворачивалась (а посвящённые по-прежнему ходили голышом). Это было тем более заметно, что все остальные воспринимали обнажённое тело как само собой разумеющееся, и одежда привлекала даже больше внимания, чем нагота.

Мария (так звали водяную) рассказала, что после нападения банды выжила не только она, а двенадцать человек, считая детей. Немногие сбежавшие пробрались к укрытию посреди озера кружным путём, но его не удалось использовать: чёрная пыль разрушила защиту и открыла дорогу камнегрызам. На счастье уцелевших, русалки заранее утопили часть имущества в озере (чтобы укрыть от чужих загребущих рук), потом водяная его выловила и вернула остаткам племени. Поняв, что в лес вернуться не удастся из-за большого количества врагов, да и в пещере не пересидеть, русалки отступили в неприветливое, поросшее высокой травой болото. Благодаря тому, что раньше они жили неподалёку и уже умели по нему передвигаться без того, чтобы утонуть, обошлись без жертв. Удалившись на большое от озера и опасного леса, русалки поселились на одном из островков и чуть ли не прямо на примятой траве болота — их всё ещё преследовал страх встретить других людей, поэтому главной целью было спрятаться.

Болото помогло скрыться от врагов, но оно же изолировало — в результате русалки ничего не знали о событиях после своего отступления: ни о зачистке, которую устроили йети, ни о последующем отплытии людей.

Новое место жительства оказалось неприветливым. Хотя растительность островков более-менее позволяла набрать фруктов и ягод, но не в таком широком ассортименте, как в лесу. На участках чистой воды в обилии водилась рыба, в зарослях травы — много птиц и зверей (а также: рептилий, членистоногих, червей и земноводных — но всеми ими русалки брезговали). Но ни в болоте, ни на островах не удалось найти нормальных съедобных кореньев — по словам Марии, без них чего-то не хватало и наесться стало труднее. А ещё люди находились в постоянном напряжении из-за большого количества крокодилов: хотя защитные костюмы и делали людей непривлекательными в пищевом плане, рептилии не оставляли их в покое. Они часто приходили в лагерь, огрызались в ответ на попытки отогнать, пытались залезть в палатки или забирались на крышу и устраивали там игрища. Нередко взрослые крупные (до четырёх-шести метров в длину) особи, объединившись парами или тройками, сопровождали охотников или собирателей и нагло отбирали добычу. Да и вообще делать хоть что-то, когда из зарослей за тобой постоянно следят... а иногда и выходят, чтобы полюбопытствовать, что и как — очень сложно. Несколько раз вообще чуть ли не нашествие устраивали, из-за чего русалки около суток не могли даже высунуться из палаток: вокруг отдыхала сотня с лишним взрослых крокодилов и гораздо больше пестунов. Люди несколько раз меняли место стоянки, но это не помогало. Как будто рептилий что-то манило и привлекало на расчищенные людьми площадки.

Возможно, именно недостаток питания и нервная обстановка привели к тому, что русалки стали чаще болеть. Остатки лекарств быстро закончились, чёрная пыль и крокодилы не позволили обустроить быт, болотистая местность тоже не способствовала здоровью — и болезни начали отнимать почти все силы. Лишь начальные вещи позволяли сохранить жизнь. Защитные костюмы и крепкие палатки — с их помощью можно было пережидать тяжёлое время в безопасности. А вскоре об обустройстве уже и речи не заходило — сил хватало только на сбор пропитания и минимум других необходимых дел. Даже исчезновение чёрной пыли не улучшило ситуацию, а сделало её ещё хуже — из-за массового отравления кровянкой.

Удивительно, но как и у нас, у русалок дети начали болеть не сразу по рождению (точнее, болели, но очень редко), а только после годовалого возраста. Многие заболевания по симптоматике не отличались от тех, от которых страдали взрослые. Но некоторые и, как быстро выяснилось, самые опасные, оказались незнакомы. Именно две новые болезни убили всех подрастающих детей. Шло время, ситуация не улучшалась, и русалки поняли, что сами переломить её не в состоянии.

Водяная целенаправленно искала свободных. Ещё тогда, давно, русалки были поражены нашей возможностью выживать без лекарств и защитных костюмов. И хотя полностью в это так и не поверили, но, по словам Марии, рассказы о голых людях, способных жить в лесу без лекарств, палаток и многого другого, да ещё и почти без преступности, превратились в легенду. И русалки решили рискнуть. Водяная и ещё один человек, который чувствовал себя относительно лучше, отправились в путь к горам (поскольку ориентировались по ложным сведениям) — с целью найти нас и просить о помощи. Или купить её, пусть даже за начальные вещи. Шли вдоль реки — потому что водяная могла двигаться только по воде.

На счастье парламентёров, через несколько дней они случайно встретили йети. Он указал правильное направление и разъяснил, как добраться до Волгограда.

Спутник водяной не выдержал сложного перехода и погиб. Впрочем, и у Марии путь отнял гораздо больше времени, чем она планировала — больше полутора месяцев. Несколько раз женщине приходилось отлёживаться в примитивных подводных укрытиях, пережидая острую стадию болезней. Вымотанная и уставшая женщина перепутала берег, в результате найденное ею селение оказалось не волгорским, а сатанистским. Те, выслушав историю Марии, отправили её к нам.

После рассказа русалки мы отошли посовещаться. Выбраться сами русалки вряд ли смогут — слишком ослабли. Даже водяная, которая, по её словам, болеет намного меньше остальных, находится в очень плохом состоянии. Но и оставлять людей на произвол судьбы — тоже не дело. С другой стороны, неразумно бросать свои дела и сразу идти на помощь — так мы упустим время, которое могли бы потратить на исследования. Да и толку от нас пока немного — на многие вопросы сами не имеем ответов. С третьей — предлагать отправить в помощь сатанистов или волгорцев — тоже не выход. У них и так работы выше крыши (как, впрочем, и у нас). Прямо патовая ситуация получается.

Поскольку посвящённые так и не смогли найти нормального решения, мы с Ильёй и Светой привлекли к обсуждению остальное правительство. И в результате всё-таки пришли к согласию. Мария пока пережидает неподалёку от Ордена, мы собираем сведения, расспрашиваем её и пытаемся найти способ исправить ситуацию (хотя бы — гарантированно облегчить течение болезней). А пока решения нет — нет смысла идти в болото. Всё равно расстояние слишком большое и легко не только не помочь, но и погибнуть самим.

Через пару дней после прибытия русалки Юля заметила необычное пятно на боку дочери Севы. Если честно, то оно несильно отличалось от сочетания синяка с экземой, так что если бы не рассказы водяной, на первые признаки и внимания бы не обратили. Но теперь, обеспокоившись, мы тщательно осмотрели всех детей — и поняли, что у двух явные признаки описанной Марией заразы. Причём той, от которой дети умирали в течение суток после появления первых симптомов.

— До её прихода ничего подобного не было, — ворчала Юля. — Нет, я понимаю, что предугадать такое сложно, — добавила она в ответ на наши возражения, — и что времени прошло много. Мария не виновата в том, что принесла с собой болезнь. Разумом понимаю, но чувствам приказать не получается.

А вот Сева молчал. Никого не обвинял и не возражал, просто ушёл в крайний дом вместе с заболевающими детьми — их необходимо изолировать от остальных. Хотя шанс, что заболеют все, очень велик.

— Как думаешь, может стоит попробовать?.. — кивнула я в сторону лаборатории с «болевыми» подопытными.

— Я — за, — отчаянно заявила Вера. — Если это поможет им выжить.

— Нет никаких гарантий. Даже в том, что шанс у них появится, я не уверен, — вздохнул зеленокожий. — Но если так дети, по словам Марии, умерли бы тихо, то при лечении их ждут очень сильные мучения. Даже если выживут, могут сойти с ума. Придётся ведь не один раз процедуру использовать.

Речь врача прозвучала хрипло и без обычной насмешки: он сблизился и привязался к детям едва ли слабее, чем родители, и гораздо сильнее остальных (разве что за исключением Лили). Да и молодое поколение очень любило Росса. Более того, он был единственным, кого они беспрекословно слушались. Теперь же зеленокожему и самому приходится делать выбор: обречь детей на гибель... или на адские пытки.

Вскоре инженер вернулся.

— Я им всё объяснил. И что они заболевают, и что могут заразить остальных и что, скорее всего, скоро умрут, — на последних словах голос Севы дрогнул. — Росс, ты говорил, что если больных пытать...

— Ничего не гарантирую. Но могу попробовать, — за это время зеленокожий успел взять себя в руки и теперь говорил хотя и резковато, но не показывая истинного отношения. — И, если ты и Вера не против, хочу попробовать. Даже если их это не спасёт, то может дать новую информацию.

Родители, не раздумывая, согласились на использование непроверенного способа лечения. Надя (сын которой оказался вторым заболевающим ребёнком) с мужем тоже решили принять участие в эксперименте — он давал хоть какую-то надежду. Кстати, терапевт, как только узнала о болезни сына, сразу же бросила все дела и вернулась в Орден.

Зеленокожий ещё раз расспросил Марию о том, как развивается болезнь, и долго ругался, что никто не провёл вскрытие тел погибших детей.

— Из-за этого мы не знаем, какие органы поражаются в первую очередь и сильнее, — почти шипел он. — А всё почему? Побрезговали, руки пачкать не захотели. Твари!

— Убитые горем родители, — поправила Юля.

— Твари! — резко перебил её Росс. — Думающие только о себе. Их дети погибли, так пусть и другие мрут? Не захотели дать им малейшего шанса!

— У нас не осталось врачей, — тихо возразила Мария из воды. — Только одна медсестра.

— А мне как-то без разницы, — зло заявил зеленокожий. — Пусть бы даже и младшего персонала не было — это не оправдание. Тьфу, даже говорить противно!

Росс ушёл к лаборатории, готовиться к лечению. Детей осторожно, но крепко связали (чтобы не вырвались и не переломали себе руки и ноги), врач настоял на том, чтобы использовать кляп (так они не смогут откусить себе язык, да и других детей меньше напугают) и потребовал, чтобы родители не присутствовали непосредственно на процедуре.

— Мы не будем мешать, — заверил Сева. — Поможем удержать, если что.

— Нет, — помотал головой Росс. — Я сам. А вы будете следить за ними потом, уже после ужалений.

Врач выгнал всех — даже меня. А уже через несколько минут вышел из дома и кивком разрешил зайти.

— Развяжите и пусть кто-нибудь постоянно дежурит, — сказал Росс. — Будем повторять каждые три часа — чаще боюсь.

Так и поступили. По четыре раза в сутки проверяли других детей, а ещё позвонили волгорцам, сатанистам и вообще всем знакомым, подробно описали симптомы болезни и к чему она приводит.

— Лечения пока нет, — добавил зеленокожий. — Но мы ищем. Если что-то получится — сразу сообщим.

Почти сразу же выяснилось, что мальчик из племени сатанистов тоже заболел. Причём заразился только чистокровный Homo oculeus, а полукровок беда обошла стороной. Оба наших племени тут же объявили карантин (благо никто ни из посвящённых, ни из сатанистов ещё не успел покинуть племя).

Росс колебался недолго и почти сразу же описал ситуацию и сделал предложение сатанистам участвовать в садистском эксперименте. Сначала они согласились, но позже, узнав, в чём конкретно заключается «лечение» и проведя первую процедуру, не выдержали:

— Я могу убить, могу пытать преступника, хотя и не получу от этого удовольствия, — признался Вадим. — Но мы не можем обречь ребёнка на такие муки. Рука не поднимается. Если бы вы могли дать хоть какие-то гарантии...

— Их нет, — твёрдо ответил Росс.

Следующим утром первые симптомы страшной болезни появились у остальных чистокровных человеческих детей в Ордене, за исключением Юлиного сына. Посовещавшись, родители решили отдать заболевших Россу. Чтобы хотя бы морально поддержать молодое поколение, Сева вызвался тоже пройти лечение — тем более, что у него в очередной раз разыгралась сердечная болезнь.

— Заодно проверим, помогают ли мучения при ней.

Первый раз инженер посадил двухвостку себе на грудь сам. Но во второй уже не смог — боль была слишком сильная, и Сева просто не смог перебороть страх и заниматься самолечением, поэтому попросил нашей помощи. Однако и мне не удалось качественно ужалить его членистоногим — в последний момент инженер резко отдёрнулся, ударил по руке и «лекарство» попало в ногу.

— Я понимаю... понимаю, что надо, — покаялся Сева через пару часов, после того, как боль почти утихла. — Но не могу. Изо всех сил держался, но не получилось. Слишком страшно, особенно когда знаешь, чего ждать.

— Не можешь, но понимаешь... — задумчиво потянул Росс.

— Как ты и предполагал, — кивнул Игорь. — Человек не способен сам причинить себе такую боль.

Я молча согласилась с выводами математика: Севу не получалось назвать плаксой или не умеющим терпеть. Вон, когда во время сплава ему дракон ногу подрал, а потом Росс зашивал — ничего, не дёргался и не мешал. Да и потом... Нет, Сева не трус и умеет терпеть боль. Но боль боли рознь — и, судя по всему, эта уже слишком сильная.

— От этой болезни ты и так поправишься, — тихо заметил зеленокожий. — Может не стоит мучить себя?

— Нет! — инженер возмущённо вскочил, но тут же схватился за пострадавшую ногу и сел обратно. — Если ты мне друг, ты больше такого не предложишь! Я сам вызвался и не хочу отступать. И не надо об этом.

Он встретился взглядом с Россом, но быстро отвернулся. И хотя Сева не сказал прямо, причина очевидна: он уже не уверен, что сможет удержаться и не согласиться на предложение прекратить эксперимент. Особенно после ещё нескольких процедур.

— Как хочешь. Больше предлагать не стану, — тяжело согласился зеленокожий.

В результате договорились проводить лечение следующим образом: сначала больного фиксируют (чтобы не смог сбежать, дёрнуться или ещё как-то помещать процедуре), а уже потом — жалят двухвосткой. Так легче и врачу и пациенту. Первому — меньше риск ошибиться, а второму не приходится безуспешно пытаться удержать себя на месте.

После полудня погиб сын сатанистов. По просьбе Росса его тело опустили в корзине в прохладную воду (чтобы замедлить гниение), и я тут же отправилась в их селение. Путь занял несколько часов, и к моему приходу тело уже начало подгнивать и вонять. Сатанисты без возражений передали останки для изучения и даже разрешили не возвращать, если посвящённым они понадобятся для работы.

Вскрытие показало, что «ставим» мы двухвосток неправильно. По крайней мере, у мальчика удалось обнаружить сильные изменения в каких-то специфических тканях в области подмышек, паха, на нижней части шеи спереди и вокруг пупка.

Я задержалась у сатанистов: во-первых, с целью пройти очередную проверку на лояльность свободным, а во-вторых, чтобы лучше изучить погибшего и очистить плоть от костей — Росс всё ещё страдал от нехватки наглядных пособий.

На закате солнца связалась с посвящёнными: если лечение не действует, то двое заболевших уже должны погибнуть. Но они ещё были живы, хотя чувствовали себя очень плохо (неизвестно, из-за болезни или из-за лечения). Чуть позже, собрав очищенные насекомыми кости погибшего ребёнка, я вернулась в Орден.

Надин сын скончался вечером следующего дня. Умирал он долго и мучительно. Я даже не знаю, какую силу воли пришлось приложить Наде, Игорю и Россу, чтобы не отступить и не подарить ребёнку быструю смерть. Но все трое боролись до самого конца.

А вот Оля, дочь Севы, выжила. И все остальные дети — тоже. На четвёртые сутки после начала заболевания стало очевидно, что девочка пошла на поправку, несмотря на то, что на подмышках и всех других поражённых участках тела высыпали многочисленные болезненные чирьи. Кстати, и Сева поправился от сердечной болезни намного быстрее, чем обычно — всего за несколько дней.

Одновременно с первыми хорошими новостями пришли плохие — подозрительные симптомы обнаружили у детей в Волгограде (увы, карантин не помог). Посовещавшись с остальными, туда тут же уехал Росс, оставив лабораторные медицинские исследования на Надю.

Кстати, по словам Севы, хотя лечение доставляло большие мучения, но на психику влияло не так сильно, как мы боялись. Уже через пару дней после окончания лечения воспоминания о боли отступали, и весь период лечения казался не реальностью, а чуть ли не сном. Кошмаром. Хотя и не настолько слабым, чтобы суметь снова заняться самолечением, но вполне выносимым.

Но главное — мы совершили прорыв. Теперь у нас есть метод лечения и лекарство, которое можно легко поймать и использовать. Пусть ужасное, но зато не специфическое, а помогающее от многих болезней. Это большая победа, ещё один шаг к тому, чтобы выжить и освоиться в этих краях.

Честно говоря, я была почти уверена, что русалка не выдержит давления и очень негативного отношения и покинет нас, но она осталась — всё так же ожидая у берега ниже по течению от Ордена (куда ушла по нашему требованию). Женщина безропотно, уже не пытаясь оправдываться, выслушивала ругань и даже проклятья. Так же молча выполняла все поручения, даже несмотря на то, что сама болела. Без возражений приняла неприятное лечение от диареи.

Через неделю, когда дети в Ордене поправились окончательно, мы тоже немного успокоились. И только тогда задумались, в чём может быть причина такого поведения Марии. Так и не сумев избавиться от подозрений о намеренном вредительстве, мы с Ильёй впервые решили использовать переданные нам сатанистами приборы. Кстати, против этого русалка тоже не возражала.

Под детектором лжи она заново рассказала свою историю и ответила на все вопросы. Это развеяло последние сомнения, что зараза могла быть принесена намеренно. И причина, по которой Мария терпела негатив, оказалась проста: она искренне считала, что свободные, в том числе мы, последняя надежда русалок. После допроса мы лишили женщину сознания и стёрли воспоминания последних часов — чтобы скрыть наши возможности. Теперь, когда она очнётся, то свалит обморок на сильный приступ сердечной болезни.

Допрос и реальное воплощение в жизнь моих возможностей, как члена правительства, не принесли ни радости, ни удовлетворения — лишь облегчение от того, что эпидемия не принесена намеренно. А ещё разговор с русалкой оставил осадок горечи и отторжения. Мы не избранные и не «последняя надежда», как почему-то считает Мария. Мы ошибаемся, опаздываем с решениями или вообще их не находим — и ценой этого становятся человеческие жизни. Не только преступников, но и обычных людей... и детей. Я не хочу такой ответственности. И, думаю, ни один нормальный человек её не захочет.

Восстановлено по записям посвящённых и правительства

Нам удалось спасти почти всех детей посвящённых, волгорскую девочку (как вскоре выяснилось, грудничков зараза обошла стороной) и часть других маленьких подростков — но лишь часть, потому что многие родители отказывались подвергать своих отпрысков мучительному лечению. А даже если и соглашались, болевое воздействие не гарантировало сохранение жизни, хотя и сильно повышало шансы больных.

Многочисленные опыты на людях из союза и добровольцах из свободных окончательно подтвердили эффективность ужалений. Мы нашли сильное лекарство широкого спектра действия, лекарство, которое реально работало. Так, при его применении сердечная болезнь проходила за три-четыре дня вместо того, чтобы затягиваться на пару недель. Поэтому, несмотря на то, что лечение оказалось очень тяжёлым и почти все болезни через время всё равно начинались по новому кругу, правительство постановило, что «мучение» (это название прижилось и позже его сделали официальным) должны проходить все заболевшие люди, входящие в союз. По крайней мере, до тех пор, пока не будут найдены другие, более гуманные лекарства. Этот закон помог повысить работоспособность и силу всех трёх племён.

А вот другим свободным давали выбор — и многие после одной или нескольких процедур категорически отказывались от мучения. Да если честно, и люди из союза желания лечиться не высказывали и постарались бы избежать (кроме самых тяжёлых случаев болезни), не будь оно возведено в ранг закона.

Взрослые люди оказались устойчивы к некоторым заболеваниям. Причём, что удивительно, практически все из этих болезней часто приводили к смерти — эту информацию Игорь получил не только от свободных, но и из поселений других людей, с которыми была связь: несмотря на то, что зараза ходила разная, общая картина оказалась слишком схожей для случайного совпадения. Тогда же мы поняли, что поселились практически в самых мерзких и опасных местах. По крайней мере, никто другой из известных групп Homo oculeus не находился в условиях такой огромной плотности живой природы. Эпидемий, да и просто болезней у других групп тоже было гораздо меньше — лишь одиночные случаи, а не как у нас, когда полностью здорового человека не найти — хоть чем-то, да болеет. Катаклизмов, типа землетрясений, цунами и «растущих» за считанные минуты скал, практически ни у кого не наблюдалось. Хотя Игорю удалось узнать, что вначале была связь с несколькими группами, которые жили в экосистемах, похожих на нашу. Похожих — с учётом того, что тогда живая природа ещё не оправилась от неизвестного катаклизма. Но со всеми такими группами связь быстро прервалась, причём чаще всего до этого сообщалось о каком-то бедствии, болезнях либо серьёзных конфликтах с йети. Судя по всему, если и есть ещё люди, живущие в схожих условиях, то их очень мало или у них нет выхода в мировую сеть. И что, кроме нас, выжить в экстремальных условиях удалось только тем, кому керели не дали выбор, снабдив строго определённым набором вещей — они пока жили, но сейчас находились чуть ли не в худшей ситуации, чем мы. Эту версию подтверждают русалки и рассказы йети (а вот этот вид существовал в адских условиях вполне успешно) о тех людях, которых они встречали.

Но никто уже не рассматривал попытку уйти в другие места как нечто реальное. Даже если вначале и был какой-то шанс, мы его упустили. Люди не выдержат нового путешествия. Учитывая силу штормов и бурь, плыть через океан — самоубийство, по берегу путь тоже закрыт, а в горы... горы мы не пройдем — слишком они велики.

Утешало только одно: нам достались не только неприятности, но и удивительная, необычно богатая на месторождения, местность. Ни одна другая группа не только не купалась в золоте, но и вообще его в глаза не видела. А даже если и видела, то находка самого маленького самородка считалась невероятным везением. Залежей же и вовсе не попадалось. Впрочем, алмазы, мрамор, графит и многое другое считалось не меньшей редкостью. А у нас они встречаются часто, причём нередко — богатыми месторождениями. Сокровища, за которые приходится платить комфортом, здоровьем и жизнями людей.

21 – 28 августа 2 года. Орден

После жестокого лечения Марию снабдили телефоном и отправили обратно к своим: она должна передать им способ лечения и обеспечить связь с русалками. Но, к нашему удивлению, она не ушла, вместо этого перебравшись к волгорцам. На вопрос, почему, сказала, что кое-кто посоветовал ей задержаться, предупредив, что это может оказаться очень важно и сильно повлиять на саму возможность выживания её племени. Но имя советчика назвать отказалась. Подумав, мы с Ильей сошлись во мнении, что, вероятнее всего, это кто-то из наших. Но кто и по какой причине — осталось тайной, причём не такой серьёзной, чтобы устраивать допрос с пристрастием.

После того, как посвящённые прошли первый курс мучений, они практически поправились. Болезни отступили, самочувствие улучшилось, работоспособность тоже резко возросла. Естественно, в связи с этим почти все соплеменники находились в приподнятом настроении. Только математик часто хмурился и пребывал в задумчивости, да Надя грустила. Потерять ребёнка — страшное испытание для любой матери... впрочем, и Игорю, пусть он и был приёмным отцом, тоже нелегко.

Почувствовав прилив сил, посвящённые ещё активнее занялись исследованиями. В том числе, я пыталась помочь Лиле, которая мечтала научиться выращивать вырабатывающих защитные вещества личинок в искусственных условиях. Пока успеха добиться не удалось: насекомые оказались очень привередливы. Зато удалось узнать, что личинки гибнут не то, что от солнечного, но даже от рассеянного дневного света, очень требовательны к температуре и солёности питательной смеси, а также им нужно высокое содержание кислорода и постоянное движение жидкости. Очень возможно, что позже выявятся и другие факторы, но пока мы не могли стабильно обеспечить и эти: максимальный успех, которого удалось достичь — вырастить пару десятков личинок (из нескольких сотен яиц) до суточного возраста. Увы, этого было недостаточно, чтобы проверить, можно ли получать репеллент таким образом.

В этот же день Лиля, занимающаяся и усовершенствованием рецепта репеллента, заявила о очень важном открытии: плёнка, снятая с внутренней стороны яичной скорлупы, пропускает воду, но не позволяет вместе с ней уйти защитным веществам, содержащимся в поте прусов. А после изготовления нескольких партий защитной мази новым способом (фильтрованием вместо высушивания при минусовых температурах) — мы убедились, что теперь качественный репеллент можно получать и без инкубатора. А значит — в большем объёме. Света сразу же послала заказ в Волгоград на малоповреждённые сырые яичные скорлупки или целые птичьи яйца, причём, чем они крупнее — тем лучше. Благодаря помощи союзников, даже несмотря на то, что найденные фильтры быстро приходили в негодность, посвящённые быстро смогли утроить производство защитной мази. Это позволило не только обеспечить всех союзников, но и сдавать избыток мази для распространения (естественно, не безвозмездного) среди других свободных. Кстати, волгорцы предложили обеспечить усовершенствованным репеллентом «истинно свободных» — и мы единогласно согласились. Марк и его друзья очень много делают для союза, а значит, и союз должен отплатить им добром.

На следующий день после успеха Лили, ближе к вечеру, открытие сделал бродящий по окрестностям Ордена Маркус. Вернувшись к ужину, он стянул со стола гриб, с аппетитом прожевал и заявил:

— Хотите, покажу фокус?

Энтузиазма это предложение не вызвало: физик уже не раз пытался удивить нас найденными странностями, но они были слишком специфичны и непонятны неспециалисту. Вот и сейчас готовность высказали только Сева, Игорь и Илья.

— А остальные? — искренне обиделся Маркус. — Сегодня реально интересный фокус покажу.

Несмотря на то, что физик горел поделиться новой информацией, демонстрацию отложили на после ужина — иначе, пока мы смотрим, нашу еду присвоят мухи и более крупные животные.

Когда все освободились, Маркус набрал в колбу воды так, чтобы она, вместе с ёмкостью и затычкой, весила ровно килограмм. Потом отошёл на пару сотен метров, а точнее — лишь чуть больше, чем на сотню по прямой (остальное забрал спуск и подъём). Снова взвесил и с гордостью предложил убедиться, что колба «похудела» на добрых двадцать грамм. Мы так и замерли от неожиданности, а потом Юля решительно отобрала колбу у физика и направилась обратно к дому.

— Может, разлилось? — с сомнением предположил Сева.

Но на прошлом месте весы опять показали ровно килограмм.

— Весы барахлят? — с едва заметной ноткой надежды спросил Илья.

— Я ещё не проверял, — признался Маркус. — Надо подумать, как это сделать.

— Пусть это будут неполадки прибора, — чуть ли не взмолился химик. — Иначе же работать невозможно... в смысле — гораздо сложнее.

Пока мужчины думали, как проверить исправность весов, я и другие женщины прошлись по окрестностям с «эталонной» колбой. Кроме найденной физиком аномалии, удалось обнаружить ещё одну сбоку от селения. Причём если при подходе к первой вес уменьшался постепенно, то вторая занимала всего около метра в диаметре и вес изменился очень быстро, почти скачком. Зато слабее — всего на четыре грамма.

— Ветерок. Чувствуете? — стоя рядом с аномальной зоной, спросила Вера.

Движение воздуха, пусть и слабое, но действительно было. Набрав пушистых семян (из тех, что легко разносятся по воздуху), мы пустили их в полет вокруг странного места. По их перемещению стало ясно, что воздух со всех сторон движется туда, где колба весит меньше, а потом поднимается вверх.

— Теперь понятно... — заметила Юля себе под нос и уже громче добавила: — Я всё думала, как может быть так, что в чаще, даже в самых густых зарослях, все равно чувствуется дуновение. Ведь растения должны прекрасно защищать от ветра...

— Получается, что они и защищают... от ветра извне, — кивнула геолог. — Но прямо тут, в зарослях, зарождается новый ветер. И дует уже по другой причине.

Вскоре мужчины нашли способ подтвердить, что весы исправны и разница — не ошибка прибора, а реальность.

— Всё бы ничего, но эти аномалии меня беспокоят, — заметил Маркус.

— Они всех беспокоят, — хмыкнул Илья, пригладил бороду и сощурился: — Ветер очень часто дует к горам. А горы неестественно большие, такие не должны существовать в нормальных условиях. Вам не кажется, что тут может быть связь?

— Не только к горам, но и от океана, — пожал плечами физик. — Но меня больше беспокоит другое. Надо проследить, временные ли гравитационные аномалии или постоянные. Если временные — это ещё ничего, но если постоянные — то на них должна идти куча энергии. А она, в свою очередь, должна откуда-то браться.

Мужчины увлеклись обсуждением, не может ли быть связи между разными аномалиями этого мира, потом к ним присоединилась Вера. Для остальных этот разговор не представлял такого интереса, поэтому мы ушли, чтобы заняться другими делами.

Мы с Вероникой обильно засадили ягодами папортофельной лианы ближайшие подходящие окрестности. Да и вообще агроном активно занималась посадкой многих видов растений, которые показались ей интересными в пищевом или хозяйственном плане. Вероника не распахивала грядки, чаще всего вообще просто разбрасывала семена, аргументируя тем, что пока нет сил на большее, будем обогащать своё местообитание первобытными способами. Только иногда агроном подготавливала семена, обваливая в грязи с экскрементами или проращивая и высаживая в маленькие лунки, но более сложных технологий я почти не видела.

Репеллентные кусты подросли, и в Ордене появились очень небольшие защищённые от кровососов участки. Испытания безвредности кустов мы тоже закончили — животные из опытной группы даже размножились и болели ещё меньше, чем в контрольной (скорее всего потому, что часть болезнетворных вирусов и бактерий переносят насекомые).

Поправившись, Дет тоже начал вести более активный образ жизни: с радостью ходил на охоту и собирательство, помогал технарям с исследованиями, даже занимался с детьми. Невольно я обратила внимание, что он пытается поменьше общаться со своими жёнами, а они, наоборот, всеми силами стремятся показать мужу свою любовь. Даже слишком, иногда начиная опекать чуть ли не как ребёнка, но, что странно, не делая ни одного замечания. Одновременно, к остальным, даже детям, эти женщины стали относиться с ещё большим безразличием: то есть не просто держаться особняком, а вообще игнорировать — как будто для них существовал только Дет. Они по прежнему выполняли свои обязанности по уборке и готовке, но только чтобы угодить мужу. Теперь такая привязанность вызывала у лидера раздражение, а не умиление: он стал более нервным, иногда даже прикрикивал на жён (чего раньше не допускал) и стремился уединиться. Но чаще всего побыть в одиночестве у Дета не получалось. По этой причине, по общему мнению, семейная жизнь лидера покатилась под откос.

Надя изо всех сил старалась заменить Росса в лаборатории, но с непривычки лабораторные исследования давались ей нелегко. Поэтому, когда зеленокожий позвонил и предложил поставить ещё несколько серий опытов, терапевт отказалась:

— Если их будет ещё больше, я точно не услежу за всеми.

Росс с сожалением признал, что Надя права и прежде, чем начинать новые опыты, надо закончить старые.

Да и вообще рабочих рук катастрофически не хватало, причём не только в медицинских исследованиях, а вообще во всех областях жизни. Из-за этого многие идеи пришлось отложить на неопределённый срок, довольствоваться необходимым минимумом удобств в бытовой жизни, отказываться от многих проектов — в общем, очень сильно ограничивать себя. А ещё сильно не хватало времени. Из-за такого ритма работы люди уставали гораздо сильнее, чем при сплаве — что и неудивительно. Но на самом деле, если отсечь всю научно-исследовательскую работу и производство репеллента, то быт и обустройство оставляли бы ещё немало сил и времени на отдых и развлечения. Из-за понимания этой простой истины однажды у меня даже проскользнуло смутное желание уйти из племени — тогда бы над головой не висел меч ответственности и удалось заняться не тем, чем надо, а тем, чем хочется. Но я поспешно прогнала дурные мысли. От нас, от меня в частности, зависит выживание не только посвящённых, но и свободных в целом. И до тех пор, пока ситуация не стабилизируется, мы не имеем права на сомнения и слабовольное отступление.

Эти места вообще не слишком приветливы к людям, но самыми актуальными, самыми страшными угрозами оставались две: многочисленные болезни и гнус (под этим словом мы теперь понимали не только кусачих насекомых, но и других членистоногих, червей, кровососущих птиц, млекопитающих, рептилий — в общем всех мелких животных, которые покушаются на человеческое тело). Все средства, которые пока есть — только полумера. Они помогут свободным продержаться какое-то время, может, даже несколько лет, но потом люди всё равно погибнут. По крайней мере, пока статистика не на нашей стороне: к настоящему времени нас стало меньше, чем было сразу после окончания сплава. И это несмотря на то, что появляются дети, и не в таком уж малом количестве. Пусть даже сейчас нам удалось сократить потери, но мы всё равно в минусе. Да и смертность среди младенцев, по словам Нади, большая. Гораздо выше, чем при сплаве до болотной лихорадки. Ведь опасностей, угрожающих беспомощным детям, очень много, и родителям трудно, если вообще возможно, уследить за всеми.

Отчаянно зевая во время своего дежурства, я забросила в рот ещё одного жареного таракана и начала причёсывать волосы. Сегодня они лезли гораздо сильнее, чем обычно. Несколько раз очистив расчёску, раздражённо дёрнула себя за прядь... и она легко, без малейшей боли, выдернулась. Запустила пальцы в шевелюру, потянула — и вот уже голова лысая, а волосы лежат бесформенной горкой.

С чего вдруг им выпадать? Вроде не пугалась, чтобы так отбрасывать. И тут меня осенило: а не может ли облысение означать, что рядом есть другая фертильная женщина моего вида и из-за этого я становлюсь стерильной? Какие должны быть симптомы, кроме облысения? Раздражительность и непереносимость сородичей своего пола. Ну насчёт сородичей не знаю, не видела, а вот повышенной нервозности за собой не замечала. Наоборот, теперь, после того, как хотя бы одно настоящее лекарство нашли и с эпидемией справились, настроение отличное. Не сходится.

Похлопав себя по лысине, прислушалась к самочувствию. Ничего подозрительного. На всякий случай смерила температуру — нормальная, около тридцати восьми градусов. Ещё немного подумала и решила не волноваться раньше времени. Но остальным посвящённым всё-таки сообщила: вдруг облысение окажется ранним симптомом какой-то болезни.

После полудня позвонил Марк и взволнованно сообщил, что у него тоже выпали волосы. Раздражительности он за собой тоже не заметил и самочувствие осталось хорошим. Стерильного сородича, который ходил с мужем и друзьями, внезапное облысение обошло стороной. Связавшись с Щукой (знакомой из йети) я выяснила, что ничего подобного йети раньше не наблюдали.

А через пару дней и у меня, и у мужа почти по всему телу начала расти шерсть — из чего мы сделали вывод, что всё-таки стали стерильными. Но изменение произошло очень спокойно, практически без дискомфорта, у меня даже молоко не пропало. И причина внезапной стерильности оставалась загадкой.

К вечеру того дня, когда мы убедились в смене половой фазы, со мной связалась Щука и сообщила, что она и один её знакомый облысели и теперь оволосяются по фертильному типу.

— Раз такое дело, мы немедленно уйдем, чтобы не началось противостояние, — добавила она.

— Поздно. Мы с Марком уже стали стерильными. Так что угрозы нет.

— Но как?.. — удивилась собеседница.

У меня не было ответа на этот вопрос. Мы как будто просто поменялись фазами. Но почему?

— Я стерильная, — похвасталась я посвящённым. — Теперь уже никаких сомнений, — подхватив Рысь, пару раз подбросила её в воздух. — Ура!

Друзья отреагировали неожиданно и даже с подозрением.

— А чему ты, собственно, радуешься? — насторожено поинтересовался Дет.

— Как чему? Я теперь стерильная! — повторила я очевидную истину.

— Тебе самой не кажется странным твоё поведение? — обеспокоенно спросил Маркус.

— Нет, конечно, — удивилась я, но потом поняла, что встревожило посвящённых. — Не в том плане, что меня особо восторгает стерильность сама по себе, — пояснила друзьям, — но теперь мне не надо рожать, рожать и рожать при первой же возможности — только чтобы не допустить вымирания йети. Ещё, теперь нет необходимости сидеть на одном месте. Можно попутешествовать. Ведь раньше, уходя далеко от селения, я могла случайно встретить фертильную женщину и тем самым повредить своему виду. Теперь встреча никому не повредит — можно ходить не только по ближайшим окрестностям, а даже селение йети посетить. Понимаете? Раньше на мне висел груз ответственности за воспроизведение моего вида, а теперь — я свободна! Свободна, понимаете?

Ощущения действительно были именно такие. Как будто со спины свалилась тяжесть. Я закрыла глаза, вдохнула запах влажного леса и улыбнулась. Свободна. Вольна пойти к йети, к океану, исследовать лес или горы без опаски подвести остальных. Даже дети не мешают — Рысь уже вполне самостоятельна, а младшие тоже весьма активные — если что, можно посадить их на загривок и не беспокоиться.

Эйфория спала, и я грустно хмыкнула. Нет, не свободна. По крайней мере, до тех пор, пока люди находятся на грани жизни и смерти. Но всё равно границы стали шире — и это радует.

На следующий день Вадим связался со мной, Ильёй и Светой.

— У меня есть новость, которую надо обсудить. Судя по разговорам, Щука хочет присоединиться к посвящённым.

Я подобралась: уже привыкнув к своему племени, сроднившись с ним, трудно принять кого-то чужого.

— Зачем? — поинтересовался Илья. — Как она это аргументировала?

— Сами послушайте, — предложил сатанист и переслал запись разговоров между йети. — Решать, конечно, вам, но мы собираемся устроить проверку. Всем им.

Судя по записи, неожиданное внедрение планировалось не только в посвящённых: двое мужчин-йети (в том числе фертильный) собирались проситься к волгорцам, а ещё один — к сатанистам. Причём вроде бы без корыстных целей, если не считать таковыми возможность остаться плодовитыми и новый шаг к союзу между людьми и оборотнями. Естественно, сатанисты не поверили на слово и собирались встретиться со всеми четырьмя и провести подробный допрос с последующим стиранием памяти о нём. Тайное правительство обсудило необходимость такой меры и неохотно уступило настояниям Вадима: если йети замышляют недоброе, то лучше узнать сейчас — потом будет поздно. А ещё мы решили не рассказывать о Щуке остальным до тех пор, пока она не пришлёт официальный запрос. Впрочем, его не пришлось долго ждать.

На следующий день Щука позвонила и сообщила о своём желании стать посвящённой. Рассказав ей о внутриплеменных правилах и законах, мы предложили прийти для разговора, а сами собрались, чтобы обсудить её кандидатуру. Все понимали, что мы всё равно не сможем вариться в собственном соку, да и, если хотим выжить, надо стремиться к союзу с йети. Так что рано или поздно это должно было случиться. Поэтому, если Щука действительно хочет стать одной из нас и готова подчиняться общим правилам, то её следует принять. В необходимости такого шага не возникло сомнений ни у кого из посвящённых.

Прошли ещё сутки — и сатанисты сообщили результаты допроса: йети не планировали вредить. А уже к вечеру в Орден пришла Щука с двумя детьми и, после краткого разговора, наше племя выросло аж на трёх человек. В прошлой, земной, жизни Щука работала фармацевтом и, естественно, вызвалась помогать в исследованиях врачей. Йети вошла в племя удивительно легко. Может быть, так произошло из-за её открытости, дружелюбия, уверенности в себе и, одновременно, некатегоричности в суждениях и отсутствия даже малейшей наигранности. Глядя на неё, я вспомнила те времена, когда сама притиралась к племени... и сравнение получилось не в мою пользу.

29 – 31 августа 2 года. Орден — Волгоград

Математик всё ещё ходил погружённый в свои мысли, мало общался с нами и даже больше обычного сидел за компьютером.

— Народ, а вам не кажется, что кое-кто раньше нас нашёл способ поддерживать здоровье с помощью боли? — как-то поинтересовался он за ужином.

Мы недоуменно переглянулись.

Почему-то мне показалось, что в словах Игоря что-то есть. Но что? Разве хоть кто-то был склонен мучить себя? Я сосредоточилась, но воспоминание всё время ускользало. Судя по напряжённым лицам остальных, они тоже пытались припомнить и тоже безуспешно. Вдруг Юля обрадованно вскочила:

— Сампы!

— Да, — кивнул математик. — Та религиозно-философская группировка, которая считает, что могущество приходит через страдание, — пояснил он тем, кто так и не понял, о ком речь. — Вспомните, я вам о них ещё во время сплава рассказывал.

А ведь действительно! Тогда мазохистский способ жизни показался глупостью, недостойной внимания, но теперь очевидно, что он появился неспроста. Хотя... когда люди болели во время сплава, сампы, хотя и начали поправляться раньше других, но незначительно. Настолько незначительно, что никто и внимания не обратил.

— Только вот что-то во время болотной лихорадки боль им не помогла, — высказала соображение я.

— Естественно, — пожала плечами Надя. — Ведь тогда все заболевшие впали в бессознательное состояние и лечиться своими способами не могли.

Смутившись от того, что не подумала об очевидной причине, я вгрызлась в голову змиеподобной рыбы.

— Надо разузнать, как они сейчас: есть ли кто-то из сампов в Волгограде, а если нет, то где они поселились. И надо сходить к ним, — заявил Игорь.

— Зачем? — удивился Дет. — Да, они поступили нехорошо, когда скрыли способ лечения. Но они и не обязаны были рассказывать: это было их находкой и их личным делом.

— Не в этом дело, — отмахнулся математик и повернулся к группе разведки: — Я настаиваю, чтобы вы сходили и посмотрели, что у них и как.

— Я тоже не понимаю, зачем, — возразила я. — Шпионажем заняться, что ли?

— Я пока не могу объяснить, — вздохнул Игорь. — Просто поверьте, что пообщаться с ними гораздо важнее, чем выглядит на первый взгляд. Очень важно.

Мы с Ильёй переглянулись. «Очень важно». Значит, это математик посоветовал русалке не спешить возвращаться к своим. Но по какой причине?

— Может, это подождёт несколько месяцев? — поинтересовался лидер. — Вот как разберёмся с самыми насущными проблемами...

Игорь пожал плечами и не стал возражать.

Ночью меня разбудил звонок. Математик попросил спуститься (я с детьми ночевала на дереве), сказав, что есть разговор не для всех ушей.

Мы встретились чуть сбоку от лагеря, за маленьким водопадом. Как выяснилось, вызвонил Игорь не только меня, но и Илью со Светой.

— Я понимаю, что все эти игры в тайны выглядят глупо, — сходу начал математик. — И не стал бы их затевать без причины. Но боюсь, что если выложу свои подозрения без доказательств, от них просто отмахнутся. Или скажут, что проверка ждёт, а это не так.

Света украдкой зевнула.

— Ладно, — поглядев на неё, махнул рукой Игорь. — Я не за тем вас собрал, чтобы просить поддержки без объяснений. Но не хочу выносить свои соображения на всеобщее обозрение без доказательств — слишком они неприятные. Я думаю, что мы совершили ошибку. Даже большую, чем когда лечили приносящими облегчение, но способствующими болезням препаратами.

Сонливость исчезла почти мгновенно: слишком страшно прозвучали слова. Особенно учитывая, что математик говорил спокойно, серьёзно и без малейшего намёка на шутку.

— Я всё пытался понять, что мне не нравится в мученьях: ведь они работают и помогают справиться с болезнями. Но боюсь, что этот способ может погубить всех... не сразу, возможно, даже через пару поколений. Но неизбежно. И, что самое страшное, если я прав — то меры надо принимать не затягивая. Более того — надо запретить использовать мучения во всех случаях, кроме тех, когда речь идёт о жизни или смерти.

— Почему?! — возмутилась я. — Нет, я понимаю, что мучения неприятны, но они — очень сильный способ лечения. Без них мы за последнюю неделю сделали бы раза в три меньше. Да без них мы бы...

Игорь грустно, понимающе, улыбнулся.

— Стоп, — скомандовал химик, и я замолчала. — Теперь понятно, почему ты не хотел это говорить: мучения действительно принесли большую пользу, они выгодны и удобны, хотя и очень болезненны... — Илья сделал выразительную паузу и жестом показал, чтобы я не влезала в разговор.

— Да, мне не доставил удовольствия такой способ лечения, — кивнул математик. — Я понимаю, что напрашивается вывод о моём страхе перед следующими сеансами. Не могу отрицать — страх есть. Но причина не в нём. Сейчас попробую объяснить так, чтобы поняли не математики.

Игорь зажмурился и ненадолго подставил лицо лёгкому ветерку.

— При обучении адаптивной системы есть три основных типа обратной связи на действие: поощрение, безразличие и наказание. Или, если брать шире, позитивная, нейтральная и негативная реакция. Кстати, позитивным может быть не только непосредственно физическое удовольствие, но и удовольствие более высоких порядков — похвала, понимание, что ты молодец, моральное удовлетворение и так далее. С негативным то же самое. Естественно, любой обучающийся стремится к позитиву и избегает негатива. Так происходит в норме.

Математик посмотрел на нас и, убедившись, что мы внимательно слушаем, продолжил:

— Но иногда эта связь нарушается: либо позитивный отзыв начинает воспринимается как негативный, либо негативный — как позитивный. В первом случае систему вообще ничему не получится обучить, а вот второй не так однозначен. При превращении негативного отзыва в позитивный агент тоже теряет способность решать задачи, но по другой причине — он перестает проверять их на ошибки. То есть исчезает самоанализ, необходимость что-то менять — ведь и неправильная, негативная стратегия тоже начинает поощряться. Я понимаю, что мои рассуждения могут показаться математикой, не связанной с жизнью, но на Земле эти теоретические законы очень даже работали... И на людях — тоже. Поэтому и важно проверить, есть ли тут такая же связь, или обучение агентов... то есть, разумных существ, происходит другим образом.

Я задумалась: угроза показалась серьёзной. Если боль вдруг начнут воспринимать как удовольствие, негатив — как позитив, то наказание дети будут считать за награду. У всех, включая взрослых, постепенно исчезнет критическое мышление, возможность адекватно оценивать свои силы, отбрасывать заведомо ошибочные пути, да и вообще — такие люди станут ненормальными. Хотя могут выжить и даже чего-то добиться — особенно в первое время. Но позже ошибки накопятся и неминуемо приведут к гибели.

Сразу доказать неправильность рассуждений математика у меня не получилось, но и согласиться с ними — тоже. Тем более, что как минимум одно слабое звено точно есть. Особенно если вспомнить собственные ощущения после того, как однажды придавила двухвостку.

— Но почему ты думаешь, что мученья могут привести к такому нарушению? Вон, никто из прошедших лечение не получил от него удовольствия. Все боятся следующего сеанса, хотя и понимают, что так надо.

— Вот именно! — Игорь стукнул кулаком по ноге. — Если бы всё было так просто, и проблем с доказательством бы не возникло. Люди понимают, что мученья помогают — и согласны на них на уровне разума. Они не ощущают удовольствия непосредственно от процесса — зато потом чувствуют прилив сил, быстро поправляются и получают моральное удовлетворение из-за одобрения окружающих и осознания своей силы воли и разумности — то есть суммарное поощрение перевешивает страдание, хоть и растянуто во времени. Но это пока. Через несколько курсов лечения сознательное стремление к боли может закрепиться как бессознательное — и всякая боль начнёт восприниматься как нечто позитивное. И приносить удовольствие.

— И мы превратимся в мазохистов... — задумчиво потянул Илья.

— Именно! Разумеется, если земные законы обучения адаптивных систем верны для наших видов. Одно потянет за собой другое — и люди перестанут различать страдание и наслаждение, — математик сделал паузу и практически озвучил мои мысли: — А самое страшное — такими могут стать не только наши дети, но и мы сами. Потеряв способность адекватно мыслить, мы уже не сможем повернуть процесс вспять — и он продолжит усугубляться. Вплоть до гибели целого народа.

Математик посмотрел на нас и закончил:

— Конечно, это только гипотеза. Возможно, механизм обучения наших нервных систем отличается от земного: тогда этой опасности нет и мучения можно применять и дальше. Но прежде надо убедиться, что это безопасно.

Мы переглянулись.

— У тебя очень сильные аргументы за проверку, — заметила Света. — Почему ты не рассказал о них всем?

Игорь небрежно подал плечами:

— Есть причины. Во-первых, не хочу раньше времени расстраивать врачей — вдруг опасность ещё не подтвердится. Им и так нелегко, каково будет осознавать, что таким действенным методом лечения пользоваться практически нельзя?

— А во вторых?

— Неважно, — улыбнулся математик. — Так вы согласны, что надо посмотреть на сампов?

— Да, — твёрдо ответил Илья.

И мы его поддержали.

Я долго ворочалась в гнезде, обдумывая гипотезу Игоря — всё равно в ней что-то смущало. А потом резко села, поняв, что именно. Если бы всё было так просто, то любой болеющий человек стал бы мазохистом — ведь лечение часто тоже очень неприятно. Но такого не происходит — взять хотя бы собственный опыт из прошлой жизни. Неприятное, болезненное лечение не превращает больных в психов... по крайней мере, часть из больных точно остаются нормальными. С другой стороны — аргументы Игоря тоже сильны и от них не получается просто отмахнуться. Так и не придя к однозначному выводу, отложила его на потом. В любом случае, надо проверить, а уже потом решать.

Посвящённые не особенно обрадовались, когда мы сказали, что по здравому размышлению всё-таки решили уступить математику. Возмущение оказалось достаточно сильным, друзья требовали пояснений и успокоить их было нелегко.

— Это специфическое медицинское исследование, — наконец сказала я. — Поскольку сампы пользуются мучениями уже давно, на них легко проверить, не возникнут ли какие-нибудь отдалённые осложнения от такого способа лечения.

— Кстати, дельная мысль, — кивнула Надя. — Действительно, если такое лечение вредит каким-то другим органам, то лучше узнать это заранее, чтобы вовремя принять меры.

— Но почему об этом заговорил Игорь, а не ты, Пантера или Росс? — недовольно поинтересовался Дет.

— Я тоже с ними работаю, — поддержал мою версию математик. — Статистику навожу, данные обрабатываю и вижу, сколько лекарств приносят не только пользу. Вот и подумал... — Игорь невинно улыбнулся. — А врачи просто слишком обрадовались успеху. Уверен, что чуть позже им бы тоже пришла в голову такая же мысль.

Не затягивая, мы связались с другими племенами и выяснили, что сампы живут на другой стороне реки, в трёх днях пути от Волгограда. Они поселились не деревней, но неподалёку, всего в нескольких километрах, друг от друга. И никто из них ни разу не обращался за помощью. Впрочем, последнее вполне может объясняться применением мучений.

Подумав, что глупо бегать туда-сюда, экспедицию к сампам решили совместить с другими целями: например, сходить к океану, посмотреть, не встретится ли на том берегу песок или глина, и многое другое. Вера некоторое время колебалась, но всё же посчитала, что должна участвовать в походе, а вот Юля решительно отказалась, но настояла, чтобы Илья отправился с нами.

— Мне уже лучше, и я вполне могу проследить за нашим сыном, — сказала она. — А одних женщин отправлять в поход всё-таки не дело.

Сборы не отняли много времени. Да и вещей с собой мы решили взять минимум.

— Сначала в Волгоград. Заодно посмотрим, как там устроился Росс, — предложил Илья. — Оставим у них лодку и дальше.

— К Россу! Я к Россу! — тут же подбежала к костру Рысь.

Я изо всех сил сжала руки в замок — чтобы не броситься к дочери и не напугать. Она заговорила! Заговорила! И неважно, что первые слова Рыси не имеют ко мне отношения — Росс ей фактически как отец.

Другие взрослые тоже молчали, поражённо глядя на малышку.

— Рысь, — я всё-таки не удержалась и подхватила дочь на руки. — Умница моя. Да, сегодня же поедем к Россу.

— К Россу! — победно глядя на остальных, повторила Рысь.

Выяснилось, что дочка заговорила даже раньше, чем большинство детей местных йети. Точнее некоторые из них начали говорить раньше по времени, но все, за единственным исключением — на несколько месяцев позже по возрасту. Например, у Щуки дети на шестьдесят дней старше, а человеческую речь ещё не освоили. Возможно, более быстрому интеллектуальному развитию Рыси способствовало то, что моё племя очень склонно поговорить. А, кроме того, почти все посвящённые любят общаться с детьми: рассказать им какую-нибудь историю, сказку или просто побеседовать.

Естественно, на сей раз у меня даже не возникло мыслей, чтобы оставить детей. Рысь теперь вынуждать остаться в Ордене бесчестно, да и нереально. Лев и Лиза, во-первых, ещё сосунки и нуждаются в заботе, а во-вторых, часть пути вполне могут преодолеть самостоятельно (но и нести их не тяжело). А ядовитость моего вида — очень хорошая защита от хищников. Поэтому на самом деле в экспедицию отправились вшестером: я, мои дети (кроме полукровок) и Илья с Верой. Перед выходом созвонились с волгорцами, чтобы решить проблему фертильного йети (точнее — его возможной агрессии к моим грудничкам) и мужчина сам предложил временно уйти вверх по течению с группой добытчиков, чтобы не подвергать малышей опасности.

По пути я впервые решилась опробовать флиграв в качестве двигателя для лодки (активировав его вбок). Субъективные ощущения при этом были странные, мир вокруг показался сюрреалистическим — а как ещё назвать водную гладь, которая расположена не горизонтально, а с хорошим уклоном, и при этом остается спокойной и без течения? Но идея сработала, более того, она позволила развить неплохую скорость. В результате мы потратили на преодоление реки гораздо меньше сил и времени, чем обычно. Только в конце пути я отключила флиграв и мы налегли на вёсла: не стоит делать всеобщим достоянием тайны племени.

Волгорцы встретили нас приветливо, и до того, как идти к Россу, я решила осмотреть их селение. Илья тоже не спешил к зеленокожему, решив сначала поговорить с гостеприимными хозяевами. Оставив с ними Рысь, я отправилась на прогулку. Удивительно, насколько сильно изменился Волгоград с моего последнего визита. Строений стало гораздо больше, как наземных, так и водных. На крутых спусках высечены ступеньки, протянуты перила. Пристань тоже расширилась минимум в два раза. Ключ, бьющий из ближайшей скалы, облагородили, а ручей с помощью расколотых стеблей бамбука превратили в примитивный, но удобный водопровод. Мельница поразила меня своими размерами (одно дело слышать, а совсем другое — увидеть своими глазами). Да и в целом Волгоград выглядел гораздо более обжитым, чем Орден, что неудивительно: джунгли очень быстро стирают следы человеческой деятельности, а нас меньше, и, следовательно, мы не можем настолько изменить окружающую местность.

Кстати, и народа здесь прибыло. Одни отдыхают, другие готовят, третьи занимаются своими делами... Притормозив, я принюхалась. Так и есть, один из удунов пьёт отвар противовоспалительной и обезболивающей травы. Нахлынула ярость, и, подскочив, я вырвала у больного раковинную пиалу и выплеснула её содержимое на мох.

— Ты что, совсем дурной?! Это же нельзя пить — только себе навредишь!

Мужчина встал и теперь смотрел на меня сверху вниз.

— Не учи меня, как жить, посвящённая, — раздражённо сказал он. — Дури голову другим, а я сам знаю, что мне можно, а что — нет.

— Правильно, не стоит его учить, — резко заявил незаметно подошедший Росс.

Я вздрогнула — не столько оттого, что зеленокожий подкрался, сколько от того, что он принял не мою сторону.

— Он лучше знает, что делает, — ядовито продолжил хирург. — И для нас старается.

Удун зло сощурился и невольно сжал кулаки. Не обращая на него внимания, Росс забрал у меня пиалу и поставил на стол, после чего взял меня за руку и потянул за собой. Но, пройдя несколько шагов, оглянулся и язвительно добавил:

— А ты пей, пей. Мне очень нужны трупы для препарирования, — оценивающе окинув взглядом тело удуна, зеленокожий добавил: — Да и мяса не так уж мало получить можно. Жаль, шкура никуда не годится, выкинуть придётся, — и, отвернувшись, продолжил путь. Вслед нам донеслось чуть ли не рычание и тихое проклятье.

— Зачем? — спросила я, когда мы удалились настолько, чтобы неразумный пациент не услышал.

— А почему нет? — насмешливо спросил Росс, ускорив шаг. — Меньше народу — нам же легче!

Зеленокожий привел меня к себе: нас уже ждала Вера.

Росса поселили в отдельном домике, чуть сбоку от основных строений. В нём он жил, в нём же проводил эксперименты.

— Глину искать будете? — улыбнулся зеленокожий геологу.

Я молчала, поражённая внезапной сменой настроения Росса: буквально минуту назад мне казалось, что снова наступили худшие времена, когда характер соратника стал воистину невыносимым. А теперь хищное выражение покинуло его лицо, да и интонации нормальные.

— Это тоже, — кивнула Вера. — Да и вообще надо осмотреться: мы ещё очень многого не знаем, вдруг обнаружим что-то ценное.

— Хорошо, — согласился Росс.

— Как у тебя дела? — поинтересовалась я. — Ты не сообщал об этих... о людях, которые не хотят ничего слушать и продолжают губить себя.

— Всё равно мы не можем ничего с ними сделать, — зеленокожий сжал кулаки. — Чтоб он сдох побыстрее!

Вера охнула, да и я вздрогнула. Не похоже на Росса. Как надо довести человека, чтобы он такое пожелал? Мы молча смотрели на хирурга, и наконец он не выдержал:

— Самое паршивое, что среди них много людей с относительно крепким здоровьем... Другие на их месте уже бы погибли, а они всё ещё живут. Пока другие не увидят, что эти идиоты мрут, они смогут агитировать за то, что мы шарлатаны, а их путь лечения — верный. Чем дольше они живут — тем хуже для остальных, тех, кто попадается на удочку. И тем меньше у нас шанс спасти других. Поэтому мне нужна их смерть. И, желательно, не одна, а хотя бы две-три.

— Но если они не погибли до сих пор, то, возможно, это мы опять что-то упустили? — предположила я. — Может, действительно в их лечении что-то есть?

Росс невесело рассмеялся и снял с костра слегка обжаренное мясо.

— Думаешь, я дурак и не проверил первым делом эту версию? Обследовал всех, кто позволил.

Зеленокожий старательно подул на полусырой шашлык и с аппетитом его зажевал. Мы последовали его примеру, но вскоре я не сдержала любопытства:

— Они болеют так же, как и остальные?

Росс проглотил мясо и покачал головой.

— Нет, не так же. Хуже. Намного хуже. Я говорил с Надей: она пришла к такому же выводу. На деле у них сейчас состояние тяжелее, чем у тех, кого мы раньше признавали безнадёжными. Я бы сказал, что счёт идёт на часы... Даже больше. Если судить по земному опыту, они уже должны быть мертвы или в агонии. Удивительно, что они, пусть даже и с обезболивающими, так бодры и не чувствуют своего реального состояния, — зеленокожий на мгновение задумался, а потом добавил: — Кстати, ещё одним подтверждением того, что здоровье у них не улучшается, является то, что им всё время приходится увеличивать дозу. Прежняя уже не помогает, и они пьют всё больше и заваривают травы гуще.

Я вздохнула. Повода не верить хирургу не было. К тому же, его слова напомнили мне о том, что когда-то сказал врач из йети. Он тоже удивлялся, как долго смогли прожить люди со злокачественными опухолями, и говорил, что земляне бы погибли и от в десять раз меньшего поражения.

— Почему вы мне не сказали? Я снова стал недостойным доверия, да? — неожиданно горько спросил зеленокожий.

— Прости? — удивилась Вера.

— Надя рассказала о вашем желании проверить, не вызывают ли мучения осложнений, — пояснил Росс. — Но я хотел бы знать правду, а не полуправду, — добавил он, глядя на меня.

Я растерянно посмотрела в ответ.

— Пока ещё неизвестно, есть ли они. Мы подумали, что если существует группа, которая уже давно пользуется мучениями, то по ней можно увидеть, есть ли...

— Вера, мы отойдём, поговорим, как врач с биологом, — прервал меня зеленокожий.

Геолог недоуменно кивнула, а я со вздохом поплелась за хирургом. Добравшись до соседней скалы (уже вне Волгограда), Росс сел и прислонился к камню.

— Если бы вы хотели «просто проверить», то не стали бы так быстро собирать экспедицию, — заявил зеленокожий. — У тебя и Ильи в Ордене осталось много недоделанных опытов и экспериментов, которые наверняка пришлось передавать другим. Если бы вы не торопились, то сами постарались бы закончить большую часть из них. А если вы всё бросили и рванули проверять, то значит, причина более чем серьёзная. И срочная.

Я отвернулась и задумалась. Действительно, маскировка никуда не годится. Вполне возможно, что и другие посвящённые что-то подозревают. Впрочем, нет нужды делать тайной предположение математика.

— Игорь что-то заметил? Или узнал по сети? — настаивал на ответе Росс.

— Нет. Он только предполагает. Но если его версия верна, то мы должны будем почти полностью отказаться от мучений. Кроме тех случаев, когда другой надежды нет, — сказала я и объяснила хирургу гипотезу математика.

К моему удивлению, Росс не вспылил, не начал доказывать неправоту, но и не впал в депрессию. Я ждала реакции, а зеленокожий растирал между пальцами выковырянную из-под мха землю.

— И? Что скажешь? — не выдержала я.

— Этого следовало ожидать.

Удивительно спокойный тон заставил занервничать.

— То есть, не именно этого, — поправился Росс. — Но чего-то подобного. С мучениями было всё слишком хорошо, слишком гладко. Так не могло быть! — вот теперь хирург вскочил и стукнул кулаком по скале. — Я никак не мог поверить, что мы нашли нечто сильное и универсальное. Какая-нибудь гадость да должна была вылезти.

Я кивнула, задумчиво глядя на водную гладь. А ведь как хотелось бы получить нечто сильное, универсальное и без побочных эффектов. Мечта. Увы, недостижимая. Недалеко раздался клёкот, и на одну из уток спикировал крылатый хищник. Но в последний момент жертве удалось вырваться из его когтей и скрыться в зарослях у маленького островка.

— Надежда ещё... — я не договорила.

Вот оно! Мы ведь уже видели больных и раненных животных. Нередко видели, иногда даже следили. И никогда, ни разу...

— Росс! — я резко развернулась к хирургу. — Мы ни разу не видели, чтобы животные пользовались мучениями! Понимаешь, что это значит?

— То, что это очень больно и неприятно? — с сомнением предположил зеленокожий.

— То, что что-то тут неладно, — уверенно сказала я. — Ведь иначе отбор бы шёл именно в сторону склонных к мучениям животных. А таких нет. Ладно двухвостки, но животные ведь и другие, не такие экстремальные мучения не используют. Они дают себя кусать пиявкам, некоторым мухам, едят ядовитые растения и поганки в качестве лекарств, заходят в заросли жгучих растений, даже иногда огнём пользуются — но всё это не сравнимо с мучениями. Если бы мучения были выгодны, то животные ими бы пользовались.

— Ладно, скоро вы это проверите, — прервал мои излияния Росс. — А пока... пока лучше ими не пользоваться. Точнее — было бы лучше не пользоваться, — тут же поправился он. — Но вы приняли закон.

— Чтобы его отменить, нужны доказательства, — опустив взгляд, пробурчала я. — Иначе сплошные метания получатся.

— Эх, вы, — махнул рукой зеленокожий. — Скрытные такие, а вроде из правительства. Идём уже обратно, надо с Ильёй поговорить.

Навстречу нам из дома хирурга выскочила Рысь с криком «Росс» и тут же оказалась на руках хирурга. Он необычайно обрадовался девочке. Настолько расчувствовался, что даже слёзы украдкой вытер.

— Рыська, я по тебе очень-очень скучал, — прошептал он, обнимая девочку.

Внезапно пришло понимание. Никто из других детей так и не вспомнил о Россе после его ухода — хотя раньше его очень любили и всё время к нему тянулись. Но после того, как он пролечил их мучениями — привязанность пропала. Или они просто не смогли его простить. Стало горько. Думаю, зеленокожий понимал, что так будет, поэтому и уехал в Волгоград. Чтобы не видеть, как от него отворачиваются те, кто прежде любил. Остаётся надеяться только на то, что со временем дети поймут и простят Росса, который пожертвовал их любовью, чтобы спасти жизни.

Впрочем, вскоре зеленокожий взял себя в руки и потребовал, чтобы мы с Ильёй связались с остальными и попросили приостановить действие нового закона. Химик согласился и, после недолгого разговора с другими членами правительства, нам дали пятнадцать дней. Удивительно, но даже объяснять ничего не пришлось. Впервые я поняла, что волгорцы и сатанисты нам верят. Именно верят, и если мы говорим, что есть вероятность серьёзных последствий, не требуют это аргументировать. Теперь у нас есть две недели для того, чтобы понять, насколько обоснованы подозрения Игоря. Или найти им опровержение.

Записано по рассказам Росса и очевидцев

Росс злился. Его бесило нежелание людей понимать, что они губят себя, занимаясь самолечением и при этом совершенно игнорируя новые знания. И если бы только себя!

Мучения не просто не улучшили репутацию союза и посвящённых, а ещё ухудшили. Как, впрочем, и запрет на использование рекомендованных вначале лекарственных трав. После этого многие уже не верили ни во врачей, ни в то, что им хотят помочь. Нет, люди по прежнему приходили за помощью, но, в основном, не медицинской, а самой обычной, бытовой: чтобы отлежаться в безопасном месте, получить пищу, когда не в силах добыть её самостоятельно, и минимальную заботу, в случае необходимости.

Из-за плохого настроения врач посвящённых вёл себя очень вызывающе и некорректно, допускал резкие фразы и циничные замечания и не исправил характер даже после замечания волгорцев и сатаниста. С одной стороны, это подтолкнуло некоторых людей лечиться активнее, а с другой — вызывало сильный негатив в сторону Росса. Однажды на него даже напали. Волгорцы и некоторые удуны попытались остановить агрессоров, но другие недовольные союзом встали на их сторону. И только вовремя подоспевшие мужчины йети смогли исправить ситуацию (связываться с ними народ побоялся). К счастью, очень серьёзных ран никто не получил: несколько сломанных рёбер и выбитых зубов (не считая банальных ушибов).

Напавших наказали, изгнав из Волгограда и запретив возвращаться под страхом смерти. Перед теми, кто поддержал агрессоров, поставили выбор: либо они отрабатывают полный месяц (сверх того, что должны по болезни), либо уходят из селения и выживают сами. Народ возмутился, но почти половина сразу выбрала отработку, а большая часть из тех, что ушли, вернулись через несколько дней, тоже предпочтя первый вариант. Сатанисты, после недолгого расследования, выгнали ещё двоих из тех, кто не участвовал в драке, обвинив их в подстрекательстве.

После этого свободные больше не осмеливались нападать, да и люди из союза стали бдительней. Но с тех пор многие стали отмечать, что поведение волгорцев и посвящённых изменилось, причём не в лучшую сторону. В том числе и Росс, когда отлежался, начал действовать ещё более вызывающим образом (по словам некоторых — почувствовав свою безнаказанность). Только сатанисты относились к людям не из союза как прежде, но их поведение и раньше не вызывало симпатии, а теперь на них и вовсе смотрели со страхом.

Ещё после стычки стало очевидно, что между людьми, не входящими в союз, тоже нет согласия. У людей выделилось две противоположные группировки. Одни поддерживали действия союза, считая, что от него больше добра, чем зла, а неприятности, ограничения, проблемные отношения и даже поведение Росса можно перетерпеть ради будущего — они всё равно не превышают положительного влияния. Другие (и увы, таких было больше) считали, что союз пытается всеми силами перетянуть одеяло на себя, подмять остальных, нажиться, и от него гораздо больше проблем, чем пользы.

Но всё равно доверие между союзом и остальными свободными было подорвано. Они продолжали работать вместе, потому что только так могли выжить, но даже к волгорцам теперь относились насторожено — как к чужим.

32 августа – 3 сентября 2 года. Джунгли

Как ни странно, только во время перехода появилось время отдохнуть: не физически, а умственно. Несколько дней не забивать себе голову поиском ответов на множество вопросов и просто идти, наблюдать и раскладывать по полочкам те сведения, которые накопились раньше. Путешествие оказалось удивительно лёгким и приятным, несмотря на обильную жизнь вокруг и пересечённую местность.

Чаще всего мы передвигались по звериным тропам, руслам ручьёв или мелких речушек: пусть из-за этого приходилось отклоняться от направления, зато двигаться удавалось гораздо быстрее, чем по зарослям травы или чаще. Лес зарос так, что превратился в настоящий лабиринт: из-за туманов, растений, паутины и множества крылатых насекомых видимость часто падала всего до нескольких метров. По пути то и дело приходилось переходить вброд или переплывать реки, преодолевать небольшие, но топкие болота, карабкаться на скалы или близкие к ним деревья, на четвереньках проползать в просветы между густыми зарослями. Нередко мы заходили в своеобразные тупики (например, окружённые со всех сторон колючими ядовитыми растениями). В таких случаях мы чаще возвращались, но иногда пытались расчистить путь. Взятый с собой недельный запас репеллента помогал защититься от укусов кровососов, но не мешал им роиться вокруг или поедать нашу пищу. Мы уклонялись от конфликтов с крупными животными, уступая им звериные тропы, избегали общественных членистоногих, среди которых попадались не только муравьи и осы, но и пауки, саранча, бабочки, стрекозы и даже мухи.

Сравнив свой обычный способ передвижения («четырёхконечный», с опорой на длинные руки) и человеческий, я поняла, что в данной местности йети в выигрыше не только из-за естественной выработки репеллента и лучшего здоровья. Гораздо удобнее и практичнее передвигаться на четырёх: так и устойчивость выше, и в топкой местности опору легче найти, да и вообще... Вещи таскать не сложнее — всё равно людям не удаётся освободить больше одной руки при переходе, а чаще они вообще предпочитают заплечные мешки. А шерсть прекрасно защищает от большей части царапин: в этом плане фертильные особи проигрывают стерильным. Невольно усмехнулась: в прошлой жизни такие мысли показались бы дикими, а уж гордиться тем, что руки по длине не уступают ногам и всё тело покрыто шерстью, даже в голову бы не пришло. Но прошло время — и теперь я не просто смирилась со своей внешностью, но и горжусь ею.

Во время перехода я обратила внимание на привычки друзей, вспомнила виденное в Ордене и Волгограде и поняла, что повадки людей сильно изменились по сравнению с теми, что были непосредственно после возрождения, во время великого сплава и даже сразу после его окончания. Сейчас очень редко когда удастся увидеть бегущего, спрыгивающего с дерева или перескакивающего даже через узкий ручей человека: почти все движения плавные и осторожные, как будто крадущиеся, хотя иногда достаточно быстрые. Кстати, даже йети, несмотря на всю их естественную защиту, тоже не торопятся, ведь если придавить кого-то, репеллент не поможет от укуса или ужаления. Впрочем, повышенная осторожность легко объяснима: мелкой живности столько, что почти при каждом шаге приходится выбирать, куда поставить руку или ногу. Если на простых мух наступишь, то ничего страшного, а если не заметишь ядовитых членистоногих (шершней, пауков, двухвосток или некоторых муравьёв) и многих других обитателей леса, то последствия могут оказаться серьёзными. Причём от многих, наверное, и обувь не поможет. По крайней мере, если посмотреть на животных, то легко заметить, что позволить себе небрежность могут только либо носители плотной и крепкой чешуи, либо обладатели рогоподобного панциря на ногах, а все остальные предпочитают не ставить конечности куда попало. Даже обладатели весьма толстой шкуры.

А ещё все, и йети (что естественно), и люди (что удивительно), стали активнее использовать все органы чувств. Зрение, слух, обоняние, осязание и даже вкус (в том числе вкус воздуха) могли подсказать об опасности, помочь найти пищу и даже просто передвигаться, не получив повреждений. В результате люди, хотя и выглядели как люди, движениями больше напоминали животных. Хищных животных или нас, йети. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть хотя бы на тех, с кем отправилась в путь. Вот Илья замер, пригнувшись к земле и вглядываясь в кусты в попытке выбрать оптимальный маршрут. Ноздри химика раздувались, и даже уши слегка задвигались. Мужчина поднялся и повел головой из стороны в сторону, немного приподняв верхнюю губу и втягивая воздух, чтобы проверить его вкус, после чего вновь присел и плавными, тягучими движениями почти перетёк на несколько метров вперёд. Опустился на четвереньки, уверенно полез в просвет густого кустарника, а добравшись до обрыва, так же спокойно начал спускаться, придерживаясь за скалу и ствол растущего рядом дерева.

Я невольно хмыкнула. Когда так передвигаются йети, они выглядят естественно, но люди... А ведь мы уже настолько к этому привыкли, что не воспринимаем как нечто странное. Как, впрочем, и наготу. Кстати сатанисты в последнее время тоже ходят голые. По крайней мере, когда я посещала их селение во время эпидемии, да и потом, при встрече в Волгограде ни разу не видела чёрных одеяний. Странно. Очень странно, учитывая, что их одежда отпугивает насекомых. Впрочем, и Илья с Верой не стремились одеться перед походом, а ведь такая возможность была.

— Народ, а почему вы не попросили у сатанистов запасные балахоны? — спросила я, когда мы заночевали у костра орангутангов.

Вера с Ильей переглянулись.

— Даже в голову не пришло, — призналась геолог, и друзья глубоко задумались.

— Впрочем, без них удобнее, — через пару минут заметил Илья. — Они закрывают обзор, искажают направление звуков. Голым легче унюхать опасность, удобнее следить, куда поставил ногу и за что схватился...

— Не цепляется за кусты и легко почувствовать, когда ставишь ногу, нет ли под ней чего-то живого и кусачего, — поддержала Вера. — От ужалений, если наступишь, всё равно не защитит. А ещё в одежде, даже сатанистской, пот дольше испаряется, поэтому иногда становится мокро и жарко. Хотя от царапин частично поможет, но выгода всё равно слишком мала по сравнению с неудобством. Нет, с репеллентом удобнее.

Я не выдержала и рассмеялась. Объяснение выглядели логично и естественно для нас нынешних, но не прежних. Наверное, если сейчас взять любого из свободных и перенести к людям, живущим в других условиях, его примут за зверя или оборотня. Впрочем, если сделать обратное, то мы тоже наверняка посчитаем чужака за странного чудика. И это в лучшем случае.

До сампов мы добрались без особых приключений. И сразу же увидели, что они сильно отличаются от других свободных. Помимо незаживающих язв от прусовского репеллента (что, увы, пока оставалось нормой практически для всех, кто не входил в союз), на их телах было большое количество ожогов. А ещё они, в отличие от других людей, не обращали внимания на паразитов, развивающихся под кожей и ногтями, в результате выглядели похожими на зомби или персонажей фильмов ужаса. Нет, их не съели заживо, но у некоторых отсутствовала часть ногтей, а отдельные части тела раздулись из-за живущих внутри личинок. К горлу подкатила тошнота: я видела многое, да и почти сплошь покрытые язвами люди представляют собой очень неприятное зрелище (не говоря уж о запахе), но это перешло все границы. Слишком мерзко.

Нельзя сказать, что сампы встретили нас с особой радостью, но не возражали против того, чтобы мы осмотрели их и их детей. Несмотря на очень отталкивающий вид, я не нашла симптомов ни одной из известных нам инфекционных болезней. Что самое удивительное, их не было даже на язвах и в подкожных гнёздах паразитов — а ведь избежать такого заражения практически невозможно. Также удалось узнать, что, хотя единственный подросший ребёнок сампов и заболел той смертельно опасной заразой, но в очень лёгкой форме и поправился гораздо быстрее остальных детей. И в данный момент он оказался гораздо более здоровым, чем наши дети. Точнее — его тело было более здоровым.

Когда мы с Верой подошли к мальчику, он сидел у дерева, обхватив себя руками, и раскачивался из стороны в сторону, бездумно уставившись в одну точку. На речь почти не отреагировал, на прикосновения при попытке осмотра замер, но не оказал ни малейшего сопротивления. Мы попытались расшевелить, разговорить ребёнка, но безрезультатно. Единственным, что позволило хотя бы немного войти в контакт, была пища — аппетит у мальчика оказался хорошим, хотя недокормленным он не выглядел. Но даже лакомства не позволили подружиться с ним и не помогли расшевелить. Мальчик не интересовался игрушками, с трудом ходил (предпочитая ползать), даже не пытался говорить, не улыбался и не плакал, лишь иногда тихо хныкал. Учитывая, что ребёнку около семнадцати месяцев (порядка четырёх земных лет), его поведение явно указывало на недоразвитость и серьёзные нарушения психики.

— Мы должны что-то сделать, — твёрдо заявила Вера. — Его нельзя здесь оставлять.

Я встала и сжала ладонь подруги в своей, вполне понимая её чувства. Какими же гадами надо быть, чтобы довести ребёнка до такого состояния? Моральные уроды! Ладно сами, пусть живут как хотят, но малыша-то за что?!

Мальчик, когда мы оставили его в покое, вновь сел в свою любимую позу и начал раскачиваться. Не верю, что он такой с рождения. Во-первых, ещё не разу здесь не видела и не слышала о психически недоразвитых детях, а во-вторых, слишком уж меткое совпадение. А значит — его таким сделали, с младенчества подвергая пыткам. Я зажмурилась и стиснула зубы, загоняя вглубь злые слезы. Уж лучше бы малыш погиб во время эпидемии при сплаве, чем превратиться в такое. Да его родителей казнить мало!

— Мы ничего не можем, — мой голос прозвучал хрипло. — Не имеем права. Это их ребёнок, а они — свободные люди, — последние слова я почти выплюнула. — Мы не можем забрать его.

— Но так нельзя, — тихо возразила геолог. — Это гадко и подло, — она украдкой обернулась и убедившись, что сампов рядом нет, продолжила: — Можно выкрасть.

— Нет, — отказалась от предложения я. — Сообщим сатанистам. Мы не должны решать сами.

Но Вера всё-таки попыталась уговорить родителей отдать ей ребёнка и, естественно, потерпела неудачу. Не получилось у неё и убедить сампов не использовать больше мучения на малышах. Нам с Ильёй еле удалось остановить конфликт, который почти точно кончился бы не в нашу пользу: возмущённые сампы очень активно взялись защищать своё потомство.

Когда мы уходили от этой семьи, на сердце лежала тяжесть. Я слишком хорошо понимала, что в данной ситуации мы бессильны и ничего не сможем изменить. Перед тем, как лезть в заросли, оглянулась. Мальчик продолжал всё так же бессмысленно раскачиваться. Ни проблеска разума, ни надежды — пустой взгляд в никуда.

Как я и предполагала, остальные члены правительства пришли к такому же выводу. Попытка отобрать детей у сампов (а ведь спасать надо не только старшего мальчика, но и остальных) неизбежно привела бы к вооружённому противостоянию, а ещё дала бы лишний повод поднять бучу противникам союза. Да и по сути родители имеют право воспитывать детей сами. Но всё равно оставалось ощущение неправильности.

— «Даже если бы мы их забрали, то всё равно не смогли бы вернуть даже к более-менее нормальной жизни, — заметил волгорец. — Если их реабилитация вообще возможна, то на неё потребовалось бы очень много времени и сил, а у нас нет ни того, ни другого. Чтобы попытаться спасти детей сампов, нам придётся пожертвовать гораздо большим числом других, нормальных ребят».

Он был прав. Нам приходится выбирать, кого спасать. Пока все силы уходят на выживание, мы не можем позволить себе распыляться. Но как же тяжело...

— «Убийство? — полувопросительно предложила сатанистка. — Мы можем устроить им несчастный случай. Так дети, по крайней мере, не будут мучиться.»

— «Нет, — решительно отверг идею Вадим. — Мы не должны преступать свои законы даже единожды — иначе погубим всё, к чему стремимся. Мне тоже неприятно, но сампы — свободные и могут сами выбирать, как жить и как воспитывать детей.»

Совещание закончилось, но боль осталась.

— Мы можем кое-что сделать, — внезапно сказал Илья. — Пусть не для этих, но для многих других детей. Вы ведь записали на плёнку этого мальчика, покажем другим людям, к чему может привести лечение мучениями.

Вера согласно кивнула. А через некоторое время тихо заметила:

— Если передо мной встанет выбор между смертью Оли и превращением её в... такое, я выберу, чтобы она умерла.

— Стоп, — вмешалась я. — Даже если мучения опасны, это не значит, что их надо полностью исключать. Главное — применять только по серьёзным показаниям. И ни в коем случае не злоупотреблять.

Невольно подумала о других детях. А ведь по идее нас тоже можно обвинить во многих грехах. Мы используем детский труд, экспериментируем на потомстве (а как иначе лечить?), занимаемся рукоприкладством (случается и такое) и даже пытки применяем (те же мучения). Встряхнула головой, отгоняя неприятное сравнение. Нет, до такого состояния мы детей не доводим... стараемся не доводить. Пусть наши дети болеют, но они развиваются и растут. Значит, всё не так плохо.

После того, как мы посетили несколько семей, Илья обратил внимание на то, что хотя у сампов есть несколько домов, но они сделаны гораздо небрежнее и менее качественно, зато гораздо больше по размеру, чем у обычных людей. В трёх случаях из пяти сампы замахнулись на такие крупные строения, что вряд ли смогут закончить их своими силами. Да и материал использовали не учитывая, будет его разрушать чёрная пыль или нет.

Энергия сампов буквально била через край. По сравнению с ними другие люди выглядели вялыми лентяями. Сампы рано вставали и поздно ложились, много ели и много делали. Но, если не считать последствия паразитизма, не толстели и не увеличивались в размерах (как происходило, например, с троллями). По нашим оценкам, производительность труда каждого сампа была не меньше, чем у трёх нормальных людей. Даже во время сплава, пока народ не болел, он не был настолько бодрым. Впрочем, насколько мне известно, и поклонники боли тогда не выказывали подобных способностей. Потому ли, что тут больше возможностей для пыток или другая обстановка? А может, для того, чтобы достичь такого эффекта, надо пользоваться мучениями долгое время?

Естественно, когда мы находились рядом с этими людьми я прятала младших детей в корзину, да и с Рыси старалась глаз не спускать. К счастью у сампов оказалась одна очень важная и положительная черта: они никому не навязывали свой образ жизни, не рекламировали мучения и не выказывали намерений применить их без нашего согласия. Да и вообще — применять на ком-то, кроме их самих и их детей. Ни одной попытки. Даже странно.

Против ожидаемого, сампы почти постоянно находились в приподнятом настроении, часто смеялись. Причём нередко — над нами. Получив возможность сравнить, я поняла, что представители союза и йети ведут себя отнюдь не худшим образом: по крайней мере, они не насмехаются над ошибками или слабостью других (даже Росс не дотягивает). А тут, как будто мало снисходительных взглядов, ещё и презрительно комментируют многие действия. Тоже мне, «высшие» нашлись!

— Над нами издеваются, — поделилась я своими выводами с друзьями.

— Вполне возможно, — кивнул Илья. — Единственное, что я пока не могу понять, нарочно или не замечая этого. Но если они нас провоцируют, мы не должны поддаться. И исследования надо закончить прежде, чем уйдём.

Согласившись, мы постарались взять себя в руки. Увы, придётся терпеть такое отношение, особенно учитывая, что физических нападений пока не было. Ведь если мы позволим себе сбежать или напасть, то в любом случае проиграем. Даже если сначала покажется, что победили.

Говорил с сампами преимущественно Илья — я и Вера не смогли бы сдержать эмоций. Он же попытался привлечь их на сторону союза — сейчас нам нужна любая поддержка, да и если сампы будут находиться рядом, больше шанс найти способ обратить изменения. Или смягчить последствия. Хотя, честно говоря, на месте Ильи я бы не пошла на контакт — слишком сильной стала антипатия.

— То есть вы пришли, чтобы молить нас о помощи? — переврал предложение химика мужчина и окинул нас презрительным взглядом.

— Нет. Мы хотели бы предложить сотрудничество, — слегка дрожащим от сдерживаемого гнева голосом возразил Илья. — В чём-то вы поможете союзу, в чём-то он — вам. Например, у нас уже начали производить репеллент, который не вызывает таких сильных язв. Вашу работу мы можем посчитать, как плату для будущей помощи с нашей стороны: как медицинской, так и правовой.

Самп понимающе усмехнулся.

— Мы слышали о том, что союз хочет подмять всех под себя, — сказал он, вороша палкой костёр. — Но вы должны понять...

Мужчина сделал паузу, выгреб на край кострища крупный красный от жара уголь и спокойно взял его в руку. Влажная кожа зашипела, поплыл запах жарящегося мяса. Самп сжал уголь в кулаке, а потом показал нам: тот продолжал гореть и травмировать руку фанатика.

— Вы должны понять, что не сможете нас запугать. Не сможете управлять нами, — с этими словами мужчина перебросил уголь супруге и та положила его себе на ногу. — Ни запугать, ни соблазнить, ни заставить силой. Да и сил-то у вас... — самп встал, и выбрав одну из толстых веток вручил её Илье. — Попробуй, сломай.

Ещё не отойдя от извращённой демонстрации (всё равно не понимаю, зачем им было себя травмировать — могли бы просто сказать), химик механически кивнул и попытался переломить хворостину сначала просто, потом через колено, а потом — используя угол скалы для опоры. Естественно, усилия Ильи успехом не увенчались: слишком толстую и крепкую выбрали палку. Дождавшись, когда химик сдастся, мужчина забрал хворостину и с усилием, но смог разломить её на камне.

— Мы сильнее, здоровее и умнее вас. Может, мы и нужны союзу, но он нам не нужен, — снисходительно бросил он.

— Сильнее мужчин-йети? — с сомнением потянула я, но самп бросил такой взгляд, что не решилась развивать тему, чтобы не спровоцировать нападение.

— Как я уже сказал: мы сильнее, умнее и здоровее вас. Нам не нужна ваша помощь, и вам нечего нам предложить.

— Но можете прийти с дарами и просить, — добавил сосед хозяина. — Тогда мы подумаем и, возможно, снизойдём до ваших просьб.

Сампы рассмеялись.

— Нас не устраивает ваше предложение, — твёрдо заявил Илья.

— Это пока, — снисходительно заметил собеседник. — Смотрите, потом цена может стать выше.

— До встречи, — химик встал, кивнул и, не задерживаясь, ушёл в лес.

Мы поспешили за ним. Примерно через час, удалившись на значительное расстояние, Илья остановился, осмотрел выступающий корень, смахнул с него нескольких насекомых и сел.

— Простите, я чуть не сорвался, — признался он. — Никогда не считал себя агрессивным, но очень уж сильно хотелось им лицо подправить. Невыносимо хотелось! Я и не думал, что меня могут довести до такого состояния!

— Вполне тебя понимаю, — согласилась Вера.

Я кивнула: сама с трудом сдержалась, чтобы не полезть в драку.

— Ясно одно — они ненормальные. Ну или мне так кажется, — тут же засомневалась я. — Но как минимум ребёнка они довели — это точно.

— Да, я тоже считаю, что доказательств достаточно, — подтвердила подруга.

— Хотя есть и другие возможности, — начиная успокаиваться, заметила я. — Ведь их поведение может быть обусловлено не мучениями, а тем, чем они руководствовались. Если считали себя высшими — то это могло обостриться. То есть если с детьми почти нет сомнений, то с взрослыми — они возможны.

— Не слишком ли схожи признаки? — с сомнением потянул Илья.

— Они живут рядом и часто общаются, — пожала плечами я. — Вполне могли появиться общие черты. И также возможно, что следя за своим поведением, не допуская того, что позволяют себе сампы, взрослые люди могли бы принимать мучения без того, чтобы стать... такими.

— Не факт, — покачал головой химик.

— Но не факт и обратное, — указала я.

— Да. Но я считаю, что мучения надо запретить использовать, разумеется, кроме исключительных случаев. По крайней мере, до тех пор, пока не смогут доказать безопасность такого метода лечения и профилактики, — Илья помолчал и тяжело вздохнул. — Если это вообще когда-нибудь произойдет.

Тем же вечером мы устроили внеочередное собрание и предоставили доказательства. Многие из них вызывали сомнения по причине малой выборки и субъективного фактора, но все входящие в правительство, приняли наше мнение. И единогласно поддержали решение о запрете использования мучений в тех случаях, когда речь не идёт о спасении жизни пациента.

Восстановлено по историческим документам

Все исследовавшие данный период нашей истории признают, что переезд Росса (врача из Ордена) на работу в Волгоград очень сильно ухудшил отношение простого народа к посвящённым, да и к союзу племён в целом. Кроме того, он, пусть неосознанно, но приложил много сил к созданию имиджа своего племени как циничных учёных, которым безразличны люди и которые смотрят на них как на подопытных зверюшек.

Ещё одной личностью, оказавшей большое влияние на общественное мнение, являлся Вадим (лидер сатанистов). Причём, что интересно, его воздействие тоже было отрицательным, хотя более опосредованно, чем у Росса. Но характерные черты главного сатаниста: непоколебимое спокойствие, скрытность, подозрительность и явное, очевидное отделение себя от простого народа, вкупе с тем, что сатанисты являлись хранителями порядка и расследовали преступления, сильно увеличило дистанцию между союзом и остальными свободными.

Единственными, кто продолжал смягчать сложную ситуацию, оставались волгорцы. Но и им теперь не было полного доверия. Не столько из-за их поведения, сколько из-за тесного сотрудничества с двумя другими племенами союза.

С другой стороны, следует учесть обстановку и события, которые происходили в этот период нашей истории. В их свете можно понять и простить невнимание к поведению союзников. На тот момент перед союзом стояла гораздо более серьёзная задача: спасти как можно больше людей. Банально уцелеть и выжить. Ради неё союзники жертвовали многим.. и многими. Так, например, именно в это время волгорцы поставили обязательным условием пребывания в Волгограде то, чтобы больные проходили осмотр у врачей и даже сдавали анализы — после многочисленных протестов это стало засчитываться как часть отработки. А вот ввести принудительное лечение не получилось — единственная попытка чуть не стала роковой и вызвала сильные волнения, поэтому от неё пришлось сразу же отказаться.

Ситуация получилась сложная, и к постоянному противостоянию человека с природой добавилось противостояние между людьми. После того, как умерло несколько человек, проигнорировавших предупреждение посвящённых и продолживших лечиться вредными травами, народ зароптал. Мнения разделились: одни приняли сторону союза, а другие посчитали, что это племена поспособствовали гибели их противников.

Именно этот момент волгорцы выбрали, чтобы провернуть давно задуманное. С трудом убедив сатанистов рассекретить один из детекторов лжи (но только в этом качестве), устроили общенародное собрание, собрав не только тех, кто был рядом, но и специально пригласив всех лидеров племён (в том числе и не входящих в союз). Рассказали о том, что у хранителей порядка есть детектор лжи, показали, как пользоваться, позволили убедиться, что он работает, после чего применили на себе и изложили своё виденье ситуации. Высказавшись, позволили задавать вопросы, даже острые (единственное, что пресекалось — это провокации). Отвечали не на все, поскольку некоторые касались тайн племени и союза. Причём волгорцы уговорили участвовать в «дне правды» лидеров всех племён союза, находящихся в тот момент в Волгограде Росса и сатанистку, и, естественно, прошли через детектор сами.

Несмотря на то, что «день правды» не раскрыл тайн племён, он позволил свободным лучше понять намерения союза. Заодно люди получили ответы на множество волнующих их вопросов и сомнений (например, не приложил ли союз руку к пропаже племени драконов). Это событие оказалось ключевым и резко склонило чашу весов общественного мнения в пользу союза. Естественно, остались враги и просто не поверившие, но теперь их стало незначительное меньшинство.

После проведённого волгорцами мероприятия волнения утихли, и среди свободных вновь воцарился мир. Несмотря на то, что союз продолжали поругивать, теперь это было больше шутя, без прежней злости и отвращения.

Многие историки считают, что если бы не «день правды», у свободных уже тогда начались бы междоусобицы и серьёзные конфликты. А они однозначно привели бы наш народ к гибели. Своими действиями волгорцы восстановили и даже укрепили положение союза. А ещё они в очередной раз подтвердили, что достойны роли племени, наводящего мосты между союзом и остальным народом.

4 – 26 сентября 2 года. Джунгли — Волгоград — побережье

Возвращаться в Орден мы не спешили, решив вместо этого поисследовать, и, поскольку до восхода гигантской луны было ещё больше трёх недель, направились к океану, сделав крюк к Волгограду, чтобы пополнить запас репеллента.

Звериные тропы зарастали буквально за несколько дней. Даже и те, по которым мы пришли к сампам, уже исчезли. Зато появились новые, и при создании одной из них нам удалось поприсутствовать. В данной местности водились очень крупные животные, в том числе похожие на динозавров. Большая часть из них обитала в водоёмах или на открытых поросших травой участках, избегая густых зарослей в чаще леса. Но некоторые крупные (хотя и не настолько, как жители водоёмов — от носорога до слона размером) и мощные звери неспешно бродили по лесам, проламывая себе дорогу через почти любую растительность. После них оставался проход, которым активно пользовались животные помельче (от кроликов до обезьян и оленей); некоторые из них ходили вслед за природными танками эдакой пёстрой свитой. Мы тоже сопровождали «властелина местных дорог» до тех пор, пока он не свернул с нужного нам направления.

Прошло меньше года с тех пор, как мы поселились в данной местности, но она уже успела сильно измениться. Наверное, если бы люди приплыли сюда сейчас, они не решились бы остаться. По крайней мере, попытавшись взглянуть на окружающую природу свежим взглядом, я поняла, что для непривыкшего человека она покажется слишком опасной. И неприятной: одни погибшие кусты, поросшие мохнатой серой плесенью и грибами настолько, что приходилось пробираться сквозь них как через туннель, чего стоят. После их преодоления люди оказываются покрыты спорами, и запах от них... как от испорченных продуктов. Впрочем, свободные уже поселились в данной местности и никуда не уйдут. Поздно.

Ближе к селению произошла неприятная встреча с местной природой: путь преградила широкая колонна мигрирующих насекомых. К счастью, они передвигались целенаправленно, не разбредаясь по сторонам, так что можно было стоять буквально в паре метров и не подвергнуться нападению. Однако пройти по земле дальше и не быть искусанными не получилось бы. Посовещавшись, мы разведали, не сворачивает ли где-нибудь недалеко колонна в сторону, и, убедившись, что нет, задумались. Я легко могла перебраться поверху, но для остальных такой путь — сложный и рисковый. Но природа решила проблему за нас: пока мы искали выход, колонна стала сужаться, а потом и вовсе закончилась. Мы не стали тянуть, поспешив дальше (вдруг появится вторая волна или «армия» решит вернуться).

На сей раз эмоциональная обстановка в Волгограде оказалась гораздо лучше. Да и настроение у Росса — тоже, хотя от привычных подколок и циничных замечаний он не отказался. И теперь большую часть свободного времени зеленокожий проводил в обществе водяной... и об этой паре по городу ходили однозначные слухи.

Впрочем, они не отрицали и не скрывали, что между ними появилось нечто большее, чем просто сотрудничество. Когда я спросила у Марии, как она смогла поладить с Россом (ведь, если откровенно, характер у него не сахар, и представить семейную жизнь с таким партнёром очень сложно), она улыбнулась:

— Это мелочи. Зато он не отворачивается от меня потому, что я водяная и не могу выйти на сушу.

Я кивнула: очень неприятно, когда люди судят не по моральным качествам, а по физиологическим особенностям.

— Неужели это настолько сильно сказывается? — не сдержала любопытства я. — Вроде русалки к тебе очень тепло относились. Или что-то изменилось?

— Нет, они действительно меня уважают и ценят, — грустно усмехнулась женщина. — Но как символ, оберег, работника, а не как человека. А это очень большая разница. У вас в этом плане легче, хотя любопытствующих не меньше.

Уже не первый человек указывает, что свободные меньше внимания обращают на физиологические и экстерьерные атрибуты. Да я и сама заметила большую разницу, когда общалась с изначально местными людьми и йети. Но ведь и у нас есть разделение, причём чёткое. Просто оно по другим критериям: различают племена, сторонников какой-либо философии, входящих в союз... Если утрировать, у нас выделяют политические, мировоззренческие и религиозные (если таковыми вообще можно что-то считать) течения, но не разделяют по физическим, национальным или видовым признакам. Последнее очень приятно, а вот первое не радует, но, думаю, этого не избежать.

Там же я узнала, что русалка собирается уходить. Ей дадут с собой телефон для связи и возможности получения рекомендаций, но это вся помощь, которую союз пока может оказать. А затягивать с возвращением не имеет смысла, ведь неизвестно, сколько времени отнимет обратный путь.

В городе я встретилась с Марком. Первой его заметила Рысь и с радостным криком:

— Росс! — соскочила с рук зеленокожего и бросилась навстречу гиганту.

Мы с Россом недоумённо переглянулись, а дочь ловко вскарабкалась на загривок моего мужа и дёрнув его за мохнатое ухо, повернулась к нам:

— Росс пришёл!

— Обалдеть, — только и заметил настоящий владелец имени.

Марк рассказал, что истинно свободные разделились. Не из-за ссор или непонимания, просто некоторые решили осесть и поселиться на одном месте, а другие остались приверженцами кочевого образа жизни. Поселенцы ушли, точнее, уплыли вместе, хотя жить собираются порознь, в нескольких километрах друг от друга. А вот те, кто остались, решили назваться племенем кошек — с демонстративно бродячим образом жизни — главным образом для того, чтобы легче было противостоять общественному мнению, Но, по словам мужа, изменился только внешний статус да название, а суть осталась прежней.

— Я тоже котом стал, — добавил Марк. — Так что теперь и я как бы в племени.

— А в союз ваше племя войти не собирается? — с намёком поинтересовалась я.

— Конечно, нет, — рассмеялся муж. — Мы ведь свободу больше всего ценим.

Я отвернулась, пряча улыбку. Очень уж своеобразное у кошек понимание свободы. Хотя в чём-то правильное.

Рысь практически всё время, пока мы были в Волгограде, проводила с Россом. Даже младших детей умудрилась к нему сманить. И, кажется, их отец начал ревновать по этому поводу. К счастью, сцен не устраивал и претензий не высказывал, вместо этого сам присоединившись к хирургу после второго обеда, чтобы вместе позаниматься с малышами. А ещё Рысь упрямо продолжала называть Марка «Россом», и пока ничего с этим поделать не получалось. Лучшее, чего удалось добиться, так это единичного «Росс Марк». Странно, но никого другого дочь не окликала подобным образом.

— Пройдёт, — успокоила меня Вера. — Рысь любит Росса... и Марк ей, судя по всему, тоже очень нравится.

— Да я и не волнуюсь, — пожала плечами я. — Главное — она заговорила и с каждым днём общается всё лучше. А мелочи... у кого из нас их нет?

Уже вечером, когда мы устраивались на ночь, произошёл ещё один любопытный разговор.

— Пантера, а я вот тут подумал... — начал Марк, улёгшись и почесав мохнатый бок. — А почему йети вообще разумные? — заметив мой недоуменный взгляд, муж пояснил: — Это я к чему: пытался понять, как это могло произойти. Возьми, например, людей. Им разум нужен, и очень сильно — иначе банально не выживут. Всё время приходится думать, искать новые пути, всё время они на грани жизни и смерти. А без разума уже давно бы вымерли.

— Здесь бы вымерли, — уточнила я, начиная понимать, к чему клонит собеседник. — А в других местах могли бы и выжить.

— Даже если так, — кивнул Марк. — Но посмотри на йети. По идее нам разум не к чему... в смысле, он не нужен для того, чтобы выжить. Мы и без него вполне конкурентноспособны даже в этих, весьма суровых, условиях. И в других, думаю, тоже. Так по какой причине мы вдруг стали разумными?

— Хороший вопрос, — задумчиво потянула я. — Если разум не давал нам выигрыша, то он вряд ли бы закрепился при естественном отборе. Но я тоже не вижу, какие особые плюсы он нам тут приносит...

Да, а вопрос-то не просто хороший, но ещё и актуальный. Если йети стали разумными, значит, разум нам был нужен для лучшего выживания. А это в свою очередь говорит о том, что есть условия, причём отнюдь не единичные, когда нам, йети, разум необходим... ну или очень помогает. И на самом деле главная проблема в том, что до сих пор я не видела здесь таких условий. А судя по отличному самочувствию, мой вид эволюционировал в похожей обстановке. Отсюда вопрос — чего мы ещё не знаем? Какие новые сюрпризы (причём неприятные) преподнесут эти земли?

Марк задремал, а я всё ещё пыталась понять, что мы упустили и чего теперь ждать. Предположений было множество, но все бездоказательные, так что толку от них мало. Приласкала подбежавшую Рысь, и мысли перескочили на другой интересный факт. Если у человеческих детей разум пробуждается рано, то у йети — гораздо позже. Только сейчас, в возрасте чуть меньше полутора лет (около четырёх земных) говорить начинают. Значит, скорее всего, для физического существования отдельной особи разум — не самое главное. Может, он играет роль для размножения, выживания популяции, или какие-то особенные сложности возникают у взрослых йети? В любом случае, с моим видом не всё ясно, и существует ещё много загадок.

Невольно вздохнула. В каком-то плане, гораздо проще быть похожим на себя-прошлого, на землянина. По крайней мере, столько вопросов не появляется. Хотя... Нет, не проще, а даже сложнее. Ведь нынешние «люди» значительно отличаются от землян. Но, одновременно, легко могут обмануться из-за внешней схожести и начать судить о своих особенностях по прошлому опыту. Тогда как йети даже внешне отличаются достаточно сильно, чтобы не питать иллюзий и не переносить на себя-нынешних опыт земной жизни.

Марк не ушёл с другими кошками, решив сопровождать нас к океану. Приятно, но настораживает: разумно ли проводить исследования в присутствии представителя другого племени? Но когда я поделилась сомнениями с правительством, Вадим рассмеялся:

— «Я тоже когда-то подозревал «истинно свободных» в чём попало. И протестировал всех, благо для этого были удобные возможности. Естественно, сами они об этом не помнят, но факт в том, что им можно верить. И их слову — тоже. То есть, если Марк пообещает не сообщать о том, что узнает, то всё будет в порядке».

— «Уверен?»

— «Настолько, насколько вообще могу кому-то верить».

Я кивнула. Убедительно, учитывая, что лидер сатанистов склонен подозревать всех и вся, включая даже своих ближайших соратников. А ещё очень приятно и удивительно, сколько вокруг собралось не просто хороших, а ещё и достойных доверия, к тому же, честных людей. С такими союзниками наши шансы однозначно возрастают.

Марк немного поколебался, но потом дал слово молчать о тайнах посвящённых, которые узнает в походе.

— В принципе, я даже понимаю, почему вы так себя ведёте, — вздохнул он. — Вокруг ведь живут не только истинно свободные, но и простые люди.

— Увы, — улыбнулась я.

К слову, другие представители его племени ничуть не обиделись и вообще отреагировали на временное отделение Марка как на нечто само собой разумеющееся.

С мужем идти по лесу оказалось гораздо удобнее: он успешно выполнял роль «танка» и прокладывал тропу. Кстати, уже через пару часов за нами увязалось несколько животных, бредущих в ту же сторону.

— У меня часто бывает такая свита, — пожал могучими плечами Марк, когда я обратила его внимание на сопровождающих. — И у других йети... мужчин-йети, тоже.

Благодаря тому, что теперь мы почти всегда двигались в нужном направлении (либо по звериной тропе, либо создавая свою), океана достигли даже раньше, чем рассчитывали.

Побережье и приливная зона оказались необычайно богатыми. Множество разнообразных раковин (некоторые из которых вполне можно использовать в качестве ёмкостей), водоросли, песок и множество разнообразных по форме (но в основном округлых), структуре и цвету камней. От последних Вера пришла в восторг и безапелляционно потребовала, чтобы мы задержались на несколько дней.

— Сомневаюсь, что здесь есть месторождение, зато можно будет оценить, какие минералы найти реально. По крайней мере, некоторые.

Мы тоже не бездельничали, с удовольствием исследуя и картографируя побережье. Эту местность не обошло стороной то землетрясение, при котором за несколько минут вырастали большие скалы. В том числе, и в воде появилось множество скалистых островов (ещё больше, чем когда я увидела океан впервые). Одни возвышались над водой громадами выше десятиэтажного дома, другие оказались почти вровень с поверхностью воды. На новых, молодых островах, в отличие от старых, деревьев ещё не выросло только кое-где маленькие всходы. А ещё ни на тех, ни на других не удалось обнаружить почвы, что не удивительно, учитывая, какие грозы и цунами бушуют во время жёлтой луны. Странно другое: несмотря на отсутствие почвы, травянистая растительность и мхи покрыли уже большую часть новых скал. Они крепились непосредственно к камням, без малейшей прослойки земли — я специально проверяла в нескольких десятках различных мест. Более того, камень даже не потрескался — корни просто как будто растворили его на тех участках, где проникли внутрь. Кстати, выдернуть «скалистую» растительность оказалось сложно.

— Вот из чего делать верёвки надо, — проворчала я, в очередной раз сдавшись и призвав на помощь Марка. — Разумеется, если они сохранят свои свойства в мёртвом виде и если чёрная пыль их есть не будет.

— Проверим, — оптимистично заметил Илья, измеряя глубину рядом со скалой. — Или подождём очередной эпидемии и тогда проверим, — добавил он, явно представив, что будет, если чёрная пыль вырвется из колбы, в которой замурована.

Я поёжилась. Провоцировать бедствие раньше времени нет никакого желания. Да и вообще — может, оно происходит не так уж часто и можно без опаски жить ещё несколько лет? В любом случае, проверка откладывается, но запланировать работу никто не мешает.

А ещё над океаном нам удалось увидеть не только воздухоплавающих змей, но и других животных, пользующихся антигравитацией. По крайней мере, лично я сомневаюсь, что гигантские, в несколько метров длиной, крылатые насекомые могут существовать без неё: слишком много усилий им пришлось бы затратить, чтобы летать. А однажды утром, застав «парящую» над водой стрекозу, окончательно утвердилась во мнении: хищник почти не шевелил крыльями, но оставался в воздухе. Как будто лежал и отдыхал.

К счастью, над побережьем гигантов практически не встречалось, зато дальше от берега, на грани видимости, летали целые облака гигантского гнуса. Отсюда они казались мелкими и неопасными, но увидев несколько таких насекомых на расстоянии в пару сотен метров, мы не обманывались.

— Я и не знала, что там столько всего живёт, — поделилась я с друзьями. — Вроде, когда первый раз к океану ходила, ничего подобного не видела.

— Как раз это логично, — пожал плечами Илья. — Если местность возрождается, то и эти... комарики вернулись.

— А я уже видел, — сообщил Марк. — Когда со свободными за тростником ходил.

Муж рассказал, что они наблюдали нечто подобное, но к берегу тогда гиганты вообще не подлетали, так что реальные размеры он узнал только сейчас.

Морская вода, как и раньше, на вкус была не очень солёной. Скорее солоноватой. Проведённые с ней опыты показали интересный результат: клетки моего организма (кожи и крови) в ней не набухали, но и не съёживались. Вода оказалась изотонична крови йети. И человеческой — тоже.

Пока я исследовала животный и растительный мир, Вера не только изучала камни, но и пыталась выпарить из воды соль. Но после того, как объём жидкости уменьшился примерно на четыре пятых, остаток загустел и стал желеобразным.

— Вообще-то так быть не должно, — задумчиво потянула геолог, перекатывая получившуюся после остывания массу по ладони.

— Но может, если в воде много органики, — заметил Илья. — Причём органики определённых типов. Впрочем, такими свойствами могут обладать не только органические соединения...

— Тогда это уже не вода, а какая-то жидкая слизь получается, — неодобрительно покачала головой Вера.

— Надо проверить, — воодушевлённо предложила я. — И речную воду — тоже, её ведь мы не пробовали выпаривать.

После серии опытов выяснилось, что речная «вода» тоже обладает аналогичными свойствами, правда, в несколько раз слабее (то есть выпаривать приходится дольше). А вот родниковая влага оказалась именно водой, а не жидким бульоном, и желироваться или превращаться в слизь при выпаривании не пыталась.

— Уже хорошо, — вздохнула геолог. — Хоть что-то так, как должно быть.

— Прямо не вода, а кровь земли, — задумчиво потянула я, глядя на океан. — Кто знает, может эту «воду» не только пить, но и есть можно. Особенно учитывая, что получающееся желе ограниченно съедобно.

— Тогда уж не кровь, а бульон, — заметил химик и потёр руки. — Надо после возвращения подробнее исследовать воду, ведь из-за такого количества примесей она может сильно изменить свойства. И наверняка меняет.

Вера много времени проводила на каменистом пляже, а потом рассказала, что судя по встречающимся камням, у нас хорошие шансы найти не только глину, но и некоторые руды, сланцы и многое другое.

— Даже удивительно, насколько большое разнообразие, — заметила геолог. — Может, так происходит из-за гор? Или виной ещё какие-то аномалии?

— Рай для геологов? — невольно рассмеялась я, глядя на счастливую подругу.

Она ненадолго задумалась, а потом кивнула:

— Для геологов — рай. А вот для пещерных людей, которые ищут камни, чтобы выжить — нет.

Но больше всего Веру порадовали найденные полевые шпаты и кварц. Если у нас появится стекло и керамика, пусть даже примитивная, — это сильно облегчит жизнь.

Когда запас репеллента закончился, пришлось вернуться к классике, то есть использованию в качестве защиты моего разведённого пота. Счастье, что я вместе с прусами периодически проходила курс «прививок», и теперь мои выделения защищали не только от универсальных, но и от тех животных, которые не нападали на йети, и, особенно, — не пытались вывести в моём теле потомство.

Погода оставалась непостоянной. Когда собирались тучи, поднимался ветер и начиналась буря, мы удалялись от берега, чтобы укрыться в наскоро построенном убежище в лесу на скале — там, где меньше шансов пострадать от разгулявшейся стихии.

— Кажется, я поняла, где больше шансы найти глину, — глядя на грозовой шторм из шалаша, сказала Вера.

— И где? — дружно обернулись мы к ней.

— В горах. Причём, скорее всего, не просто в горах — там её запросто смоет дождями, — а в пещерах.

— Но мы уже были в пещерах и ничего такого не видели, — возразила я.

— Мы и тут мало что видели, — усмехнулась геолог. — Пока не знали, куда смотреть. Но теперь-то уже знаем... по крайней мере, частично. Не думаю, что «заливы» полезных ископаемых в горах выглядят иначе, чем в вылезших из-под земли скалах.

— Но там луна создает невыносимые условия. А ещё ветра сильные и камнегрызы... — начала я, уже почти понимая, что похода к горам не избежать — нам слишком нужны некоторые материалы. Хотя бы та же глина.

— А мы не пойдём во время гигантской луны, — твёрдо заявила Вера. — Точнее как раз в это время и пойдём, но только до тех пор, пока переход будет безопасен. А там дождемся заката — и у нас будет больше месяца на разведку и добычу. Вполне достаточно времени.

Увы, уже на следующий день геолог заболела и с сожалением отказалась от своих слов.

— Как быстро привыкаешь к хорошему, — скорчившись в ознобе у костра, пожаловалась она. — Даже жаль, что мучения запретили. В том плане, что без них гораздо больше времени из жизни выпадает и сил меньше, — Вера подумала и добавила: — Надеюсь, что их запретили вовремя. Ведь какой соблазн... А так никаких экспедиций не получится.

— Я тоже надеюсь, что вовремя, — вздохнула я. — Но ты права, надо возвращаться.

Илья кивнул, молча поддерживая неприятное решение. Путь обратно отнял намного больше времени, особенно учитывая, что через несколько дней заболел и химик, подхватив другую, но не более приятную заразу.

Поскольку снова появилось время, свободное от исследований, я задумалась. А ведь в начале нашей жизни, даже после того, как люди поселились в этой местности, они гораздо меньше болели инфекционными заболеваниями. Намного меньше. Причём в течение достаточного времени, чтобы это не было случайностью, даже несмотря на «возвращение к жизни» и, следовательно, ухудшающуюся эпидемиологическую обстановку окружающей природы. До тухлых дождей народ болел, но достаточно мало. Если дело только в них, то почему сейчас, после того, как кровянка исчезла и люди реально поправились, пройдя курс мучений, да ещё и было время хоть немного восстановиться, они всё равно заболели так же быстро, как и раньше? По крайней мере, те болезни, которые подхватили Вера и Илья, обычно возвращаются именно через такой период. Что мы делаем не так?

Мысль запала в голову и не хотела уходить. Наверняка есть что-то, на что мы обращаем мало внимания: фактор или факторы, которые способствуют развитию болезней. Но не насекомые-переносчики — ещё раньше мы наблюдали, что люди, пользующиеся другими репеллентами, болеют чаще. Кабачёчки? Но посвящённые уже давно ими не пользовались — и ничего, жили. Усовершенствованный репеллент тоже не подходит — будь причина в нём, болеть бы начало в первую очередь моё племя, а не все одновременно.

Я поделилась мыслью с другими врачами, и они тоже задумались над этим вопросом.

— А ведь ты права, — заметил Росс. — Мы сейчас сосредоточились исключительно на поиске лекарств, но ведь есть и профилактика.

— Только не надо рубить с плеча, — предостерегла я. — Ведь тут многое не так, как на Земле, и те, местные люди, которые вроде бы соблюдали правила гигиены гораздо строже, болели с самого начала.

— Не волнуйся, я помню, — хмыкнул зеленокожий. — Но исследования провести надо.

— Я так понимаю, надо снова ловить животных для опытов? — обречённо поинтересовалась Надя. — Тем более, что как раз некоторые клетки освободились после неудачного испытания...

— Да, надо, — хором подтвердили мы с Россом.

— А ещё надо вспоминать, думать и анализировать, что именно мы стали делать иначе, — закончила я. — Как изменили образ жизни, режим, от чего отказались или что привнесли. Потому что я не верю, что во всём виновата кровянка. А значит — даже если не удастся вернуть здоровье полностью, то облегчить состояние и сделать так, чтобы люди болели реже — наверняка можно.

И эти факторы надо найти как можно быстрее. Потому что, чем дольше люди болеют, тем сложнее им будет восстановиться.

Восстановлено по историческим документам

После дня правды амазонки и махаоны уже не стремились к изоляции, более того, сами пошли навстречу союзу и рассказали, что неподалёку от их селений существует месторождение кремниевого песка. Нормального песка, хотя и с небольшой примесью основной породы. Но её вполне возможно отделить промыванием (поскольку крупинки «органического» песка легче, они оседают позже). Более того, у этих племён были даже попытки что-то выплавить, другой вопрос, что они продвинулись в стекловарении ещё меньше, чем посвящённые в обработке золота. Причём в основном по той же самой причине — отсутствии тиглей и материала, из которого их можно было бы сделать.

Отношение к союзу у свободных сильно улучшилось. Настолько, что некоторые люди (помимо истинно свободных) даже предлагали безвозмездную помощь. Впрочем, долго это продолжаться не могло, и постепенно заряд позитива спал, но настроения выровнялись, а из бескорыстных помощников остались только кошки и истинные. Но главное — почти исчезла вражда и негативный настрой народа. Это очень облегчило работу союза и позволило более эффективно и без опаски распределять силы.

В то время, как у свободных ситуация стабилизировалась (хотя и трудно назвать таковой массовые эпидемии), в других местах дела обстояли иначе.

Йети ошиблись. Людей, которых керели «посеяли» здесь, не решившихся плыть за океан (кроме русалок), оказался не десяток и даже не два — а около полусотни. Они собрались вместе, нашли друг друга, почти сразу же перессорились между собой и разбились на несколько групп. И теперь все они находились в очень тяжёлом положении. Возможно, даже более тяжёлом, чем русалки, за счёт того, что рядом жили йети, и люди видели разницу и понимали, что проигрывают. Попытки бороться, показать себя сильными и самостоятельными только ухудшали ситуацию. Росла взаимная неприязнь между этими группами людей и йети, а от этого сильно портилась психологическая обстановка, ещё больше усугубляя положение. Наконец йети не выдержали и, с разрешения союза, предложили людям уйти к нам, но только при условии, что они оставят себе лишь по одному комплекту начального имущества и не будут жить вместе или рядом друг с другом (чтобы минимизировать вредное влияние на свободных). Естественно, ответом был резкий отказ: люди решили, что таким образом йети хотят от них избавиться. Начальный запас лекарств у них закончился, и пришлось искать природные средства. При этом люди попали в ловушку, в которую чуть не попал и союз: найденные ими травы облегчали состояние, но не лечили, а усугубляли болезнь. Из-за вражды народ не поверил, когда йети предупреждали их о вредном действии трав, и по-прежнему считал, что они лечат, только недостаточно.

Люди умирали. В основном от болезней, но случалось, что и из-за конфликтов с животными или несчастных случаев. И чем больше народу гибло, тем сильнее озлоблялись оставшиеся в живых. Чтобы противостоять надуманной угрозе йети, группы слились воедино, забыв прежние распри. Но даже это не давало им шанса. Если бы йети хотели уничтожить эту группу, им не пришлось бы нападать: всю грязную работу за них сделает природа. И время.

Но было и исключение. Девять человек из оставшихся всё-таки задумались над предложением союза и несколько раз говорили с его представителями по телефону. Один раз, второй, третий, и они решили рискнуть. Отделились от остальных и последовали совету отказаться от найденных «лекарств». Естественно, их самочувствие быстро ухудшилось, причём настолько, что даже выйти за водой к ручью, находящемуся в нескольких метрах от палатки, стало не просто проблемой, а почти неразрешимой задачей. Наверняка они быстро пожалели о своём решении, но было поздно: теперь у них уже не было сил, чтобы найти нужные травы. Оставалось только ждать. И надеяться.

27 сентября – 32 октября 2 года. Орден

Переждав восход гигантской луны, мы вернулись в Орден. А дальше началась обычная жизнь: быт, исследования, эксперименты и, конечно же, болезни. Теперь, когда подвергнувшиеся «мучениям» люди снова ослабли, уже и речи не заходило об экспедициях.

По просьбе техников нам доставили несколько вёдер кремниевого песка. Поэкспериментировав с ним, Вера подтвердила выводы амазонок с махаонами. Более того, оказалось, что они нашли не банальный песок, а настоящее месторождение кварца. В доставленной породе были не просто крупинки, но и много бесцветных галек и щебня до десяти сантиметров в длину, а один обломок — почти до тридцати. И все эти камни, по заверению геолога, представляли собой чистый кварц. То есть породу даже промывать не придётся: достаточно просеять и отобрать тот материал, который нужен. Другой вопрос, что температура плавления кварца выше, чем у золота, на шестьсот с лишним градусов, то есть даже в этой богатой кислородом атмосфере плавить кварц на простых дровах не удастся. Махаоны признались, что им удалось добиться такой высокой температуры лишь однажды, с помощью угля, и ненадолго, в результате песок слипся, но полностью расплавиться не успел. Кстати, уголь ни амазонки, ни махаоны, после нескольких неудач, не пытались выжигать в ямах или кучах, а просто выгребали из костра. Соответственно, его качество было хуже, да и копился он медленно.

С золотом у нас тоже наметилось продвижение. Техники всё-таки смогли выковать из мягкого металла несколько самых простых, грубых поделок. Но они оказались настолько тяжёлыми и неудобными, что вскоре их убрали в угол сарая-кладовой. Исключение составила большая неровная сковорода — вот ею мы пользовались активно, причём не только для жарки или тушения, но и для выпаривания жидкости, а иногда даже для варки. Однако и со сковородкой было не всё так просто: чтобы поставить её на огонь, снять с него, или отнести к реке для мытья требовались немалые усилия (чаще всего её ворочали сразу два, а то и три человека). Всё-таки больше пятидесяти килограмм — это не шутка. Одно радовало: техники предусмотрительно учли такой нюанс и сделали не одну, а целых шесть ручек, что, хотя и утяжеляло поделку, но всё равно облегчало использование.

Папортошка и некоторые другие растения, примитивным способом посеянные вокруг Ордена, росли хорошо, что очень радовало агронома. И не только её. Пусть таким простейшим способом, но мы обогащали окрестности или, по крайней мере, не обедняли их. Мелочь, а приятно. Особенно учитывая, что расстояние походов за продуктами сильно сократили. Так у нас прямо под боком еда вырастет.

Оказалось, что Вероника посадила серебристых леших густо, порой даже слишком. И если прививки паразитического растения на те корни, которые находились над землей, оказались на нормальном расстоянии друг от друга, то в других местах, чтобы не тратить силы, раскапывая сильно переплетённую корнями почву в поисках отростков деревьев-хозяев, агроном просто рассыпала бобы практически по всему лагерю, и теперь по молодым всходам леших можно было судить о расположении корневой системы окружающих гигантов. Если оставить все кусты, то через время лагерь превратится в настоящий лабиринт, причём из некоторых коридоров выходов не будет. Поэтому мы подрубили леших в нескольких местах, обозначая проходы. А вот дальнейшее прореживание отложили до того времени, пока растения не начнут мешать друг другу. Такое решение приняли по простой причине: обилие репеллентных кустов, пусть и мелких, сильно облегчало жизнь. Устроившись на отдых между молодых побегов, люди могли подремать без угрозы быть закусанными кровососами. К слову, наше достижение оценили не только люди: теперь в лагерь приходили отдохнуть многие животные, в том числе из тех, кто раньше не обращал на него никакого внимания.

Птенцы страистов (так назвали крупных агрессивных птиц) за два месяца оперились, подросли и теперь доставали людям до пупка. Причём чем крупнее становились страисты, тем агрессивнее они себя вели. Теперь, заметив некрупных крокодилов, птенцы издавали резкий боевой крик, залезали в воду и, дождавшись, пока рептилии подплывут поближе, долбали их клювом. Впрочем, среди крокодилов дураки встречались редко и, заслышав предупреждение, рептилии избегали приближаться на расстояние удара. Страисты по поведению напоминали собак: хорошо дрессировались, охраняли Орден и очень любили общаться. Однако они почти не обращали внимания на тех животных, рядом с которыми выросли, считая кабанов, орангутангов, молотоглавов и многих других чуть ли не частью семьи (и даже пытаясь их защищать). Судя по рассказам Щуки, поведение наших птенцов очень похоже на таковое у диких страистов: они тоже склонны образовывать группы (иногда пёстрые), охранять территорию и активно общаться.

Волгорцы, по просьбе, прислали нам крупные, почти метровой длины, раковины (из двустворчатых) с побережья океана: мы использовали их в качестве тазиков, корыт и поддонов. Вкупе с золотой сковородой они сделали жизнь более комфортной, а работу — удобной. В том числе, и в клетках часть деревянных поилок заменили раковинами: они не гнили и их проще мыть.

Наде удалось подтвердить эффективность «прививок» на животных. Причём наилучший результат показала та группа, где заражение велось не ослабленным (например, на солнце, при кратковременном нагревании или высушивании), а полноценным возбудителем и два раза в неделю. По крайней мере, после однократного заражения повторно подопытные уже не заболевали. Но стоило сократить частоту прививок хотя бы до одной в неделю, как после них появлялись явные признаки недомогания. А если до одной в четырнадцать дней — то и вовсе начинался новый виток болезни. К сожалению, таким образом мы смогли проверить единственное из многих инфекционных заболеваний, но на большее просто не хватало сил, времени и возможностей.

— Не очень-то обнадёживает, — заметил Росс. — Слишком часто нужно делать прививки.

— Однако это доказывает, что иммунитет есть, и, хотя быстро исчезает, его всё-таки можно поддерживать, — сказала Надя.

— Да, но какой ценой, — возразил зеленокожий. — Для этого под рукой всегда должна быть живая культура патологического микроорганизма. Даже если это сработает и для других болезней, то возникает проблема: мы банально не нашли способа разводить многие бактерии вне организма. Более того, для большинства инфекций даже не нашли животных, которых можно было бы держать заражёнными и использовать как источник микроорганизмов.

Врачи задумались. Действительно, сложно прививать в такой ситуации. Особенно, если процедуру придётся повторять каждые несколько дней. Что-то насторожило в их рассуждениях, но что? Так. Прививки должны быть частыми, иначе иммунитет пропадет и человек заболеет. Минутка! Чтобы существо заразилось, надо, чтобы агент попал в организм. Ну, предположим, например, что через воду. Если бы вода была заражённой постоянно, то у людей уже был бы иммунитет. А раз его нет, значит болезнетворные микроорганизмы в воде бывают не постоянно, а периодически. По крайней мере, если они и есть, то не в таком количестве, которое достаточно для поддержания иммунитета. То есть, то нет... Цикл развития? Такое объяснение подошло бы, если бы люди заболевали болезнью одновременно. Но ничего подобного не наблюдается: заражается то один, то другой, без какой-либо системы. Значит, причина в чём-то другом.

Я поделилась мыслями с врачами, и они согласились, что тут что-то неладно и что если бы инфекция поступала в организм постоянно, то у людей сохранялся бы иммунитет. Почему этого нет — важный, но сложный вопрос.

Через некоторое время Надя с Россом сообщили неприятную новость: несмотря на то, что мучения на некоторое время сильно улучшили ситуацию среди людей союза, после возобновления болезней она очень быстро вернулась на круги своя. То есть сейчас прошедшие лечение мучениями люди по состоянию здоровья сравнялись с теми, кто всё это время болел. Не превосходили, но, к счастью, и не уступали им. Насчёт последнего врачи волновались сильнее всего, но время показало, что вреда физическому здоровью такое лечение не приносит. В результате напрашивался вывод, что мучения хотя и являются сильнодействующим средством, которое помогает перебороть заразу и стимулирует организм, но здоровье они не восстанавливают. А значит, даже если вдруг решимся их использовать, то это будет полумера.

— Кстати, это тоже очень серьёзный вопрос: почему люди быстро вернулись к такому плохому состоянию? — заметила Надя. — Ведь они же поправлялись, реально поправлялись благодаря мучениям, а не просто переставали чувствовать болезнь, как, например, с некоторыми травами.

— Организм справлялся с болезнями, — поправила я, растирая в руках растительные волокна, чтобы очистить их от грубых примесей. — Но не поправлялся.

— Я тоже думаю, что мучения играют роль стимуляторов, — кивнула Щука. — Резерв сил организма ограничен, а мучения помогают выплеснуть часть этого резерва, бросить его на борьбу с болезнью.

— Есть кое-что странное, — возразила я. — Если бы мучения были простыми стимуляторами, которые бы забирали силы из резерва, то потом люди заболевали бы ещё серьёзнее, чем до этого. А тут не видно разницы между прошедшими лечение и теми, кто всё это время болел.

— Согласна, тут не всё ясно, — йети спустилась на мелководье и присоединилась к обработке сырья. — Возможно, мучения забрали много сил из резерва, но часть из них успела восстановиться до тех пор, пока люди снова не заболели. Хотя всё равно непонятно, почему картина у мучеников и обычных людей так схожа.

— Надо будет протестировать на животных, — решила я. — Проверить, какие последствия от мучений в различных условиях.

Увы, планов на будущие опыты и так уже слишком много. Несмотря на то, что к экспериментам подключилась Щука, да и я в свободное время помогала ухаживать за подопытными, мы всё равно не могли одновременно протестировать всё, что надо. Нам ведь приходилось не только ставить опыты, снимать показания и делать выводы, но и многое другое. Мастерить новые и ремонтировать старые клетки, добывать для них материал, собирать и ловить пищу, кормить животных, убирать за ними, мыть, вылавливать новых подопытных на замену погибшим, защищать от хищников и гнуса. Отгонять кровососов частично помогали серебристые лешие, но они совсем не действовали против тех насекомых, которые питались растительными и животными остатками. А ведь ещё и прихлебатели разные (грызуны, птицы, членистоногие) норовили поживиться дармовой едой. В результате корма шло в несколько раз больше, чем надо было бы подопытным, находись лаборатория в нормальных условиях. Но пока все наши попытки оградить подопытных и их клетки от прихлебателей заканчивались провалом.

Меня так и не оставила идея найти отличия между образом жизни людей до начала глобальных эпидемий и после него. Для этой цели, в первую очередь, я проанализировала поведение посвящённых, а уже потом, обнаружив отличия, узнавала, не было ли чего-то подобного в других племенах. В результате удалось выявить немало возможных факторов, способствующих болезням.

Например, вода. Мы её по прежнему не кипятили, но после того, как из земли «выросли» скалы, все предпочитали пить более вкусную родниковую, а не из рек или речушек. Массовые эпидемии начались примерно через месяц, но кто сказал, что вода не могла сыграть свою роль? Кстати, плавали и купались раньше гораздо чаще. Впрочем, последнее можно легко объяснить тем, что у больных меньше сил.

Ещё после нашествия кровянки и, соответственно, начала эпидемий, сильно изменился рацион людей. Из-за того, что народ ослаб, он начал отдавать предпочтение более питательным продуктам и тем, которые легче собрать: фрукты, клубни, крупные ягоды, грибы, животные не меньше крысы размером. А ведь раньше свободные поедали немало трав, мхов, почек, некрупных насекомых, червей, улиток и ещё многое из того, от чего сейчас почти отказались.

С поиском правил здоровой «гигиены» ситуация оказалась не менее сложной, чем с поисками лекарств. Свободные вели схожий образ жизни, из-за чего с помощью наблюдений и сравнения закономерностей выявить не удалось — одни предположения. А значит — нужны подопытные. Причём желательно не только животные: их будет слишком сложно проконтролировать, да и опыт долговременный. Люди. Но это в идеале.

Подумав, я отправилась делать клетки, чтобы заложить опыты на животных, а потом поделилась проблемой с друзьями.

— Я могу быть подопытным, — почти без колебаний предложил Илья.

— Ты у нас вообще вечный подопытный, — проворчала Юля.

— Проблема в том, что нет никаких гарантий, — уточнила я. — Принятые меры могут не просто не помочь, а навредить и даже сгубить. Я не хочу рисковать.

— Сколько времени займёт опыт? — внезапно заинтересовался математик, оторвавшись от компьютера.

— Не меньше двух месяцев до первых, предварительных, результатов. А в целом от четырёх и до полугода. Естественно, это будет начальный этап. Потом проверка...

— Слишком долго, — Игорь решительно отложил ноутбук и подсел ближе, жестом подвинув одного из обычных соседей у костра — орангутанга. — Ради интереса я попытался промоделировать положение свободных с течением времени. Учёл и то, о чём ты говорила (в том числе расстояние, на которое люди удаляются от селения), и те показатели, которые собирали Росс с Надей.

Математик выгреб из углей пару папортофелин и продолжил:

— Естественно, это очень примерный вариант, так сказать, мало что учитывающий прогноз. Но кое-кто можно сказать и по нему. Так вот, если тенденция не изменится и нам не удастся найти выход в ближайшие пару месяцев, то потом будет поздно. Мы ещё будем живы, более того, можем просуществовать ещё некоторое время, но у нас уже не хватит сил выбраться из болота. И, соответственно, что-то менять.

— Тоже мне, открытие, — хмыкнула Юля.

Да и другой народ отреагировал вяло, возможно, по той причине, что и сам думал о чём-то подобном. Это напугало даже сильнее, чем слова. Если друзья уже настолько устали от болезней, что без возражений принимают вариант с собственной гибелью, значит дела обстоят ещё хуже, чем казалось.

— И ты так спокойно об этом говоришь, — с упрёком бросила я. — Есть ведь ещё врачи, и они ищут...

Игорь поднял испачканную в саже руку, останавливая не прозвучавшие возражения.

— Я рассматривал возможные «костыли», то есть варианты, когда положение несколько улучшается. Да, это может продлить срок, но не больше, чем до полугода. Нужно радикальное решение: причём сейчас я говорю не только о твоих исследованиях, но и о работе медиков.

— Мучения? — с сомнением предложил Маркус. — Если, например, подвергать им не всех, а треть или половину народа, то...

— То это тоже приведёт к гибели, — резко прервал физика Дет. — Потому что новоявленные «сампы» будут гораздо здоровее и сильнее остальных и, когда превратятся в психов, легко справятся с нормальными.

— А если прекратят лечиться, быстро скатятся на уровень больных, — добавила я.

— Но если мы будем подходить к грани, то я проголосую за то, чтобы использовать мучения, — грустно заметил математик. — Разумеется, однократно. Хотя риск всё равно велик. Но у нас сейчас плохое положение и. если не найдём другого выхода, придётся хвататься за соломинку.

Игорь подул на остаток печёного клубня, прожевал его и продолжил:

— Нам нужны лекарства и профилактика. Думаю, следует бросить клич. Не знаю, откликнутся ли обычные люди, но уверен, что в племенах найдутся добровольцы. Даже если мы честно предупредим, что эксперименты могут закончиться их гибелью. Судя по вашей реакции, мой прогноз не вызвал особого удивления. Вряд ли другие намного глупее, а значит — они поймут. По крайней мере, часть из них. Но и мы должны показать пример. Поэтому я поддерживаю решение Ильи и тоже согласен стать подопытным, — закончил он.

— Мы поговорим с остальным правительством по поводу возможных добровольцев, — за всех решил химик.

Я задумалась, машинально поглаживая своих детей и детёнышей орангутангов: в Ордене они часто играли и бегали вместе, а теперь пытались получить побольше ласки, толпясь и подлезая под руку. С одной стороны, если Игорь прав, то надо спешить. С другой, очень не хочется рисковать жизнью друзей... да и людей вообще. Что, если мои предположения не верны?

Когда правительство голосовало за идею математика, я малодушно воздержалась. А Света и Илья поддержали решение о добровольцах в качестве подопытных. Вкупе с двумя из трёх входящих в правительство сатанистов и обоих волгорцев у сторонников предложения оказался очень значительный перевес. Поэтому мы не стали затягивать, продумали, как подать информацию, сделали серьёзный акцент на возможной гибели или отрицательных последствиях и разослали всем, у кого были мобильники, с просьбой передать дальше.

Вопреки ожиданию, откликнулись многие: двое из сатанистов, пятеро волгорцев, около десятка одиночных свободных. А чуть позже позвонили амазонки с махаонами и сообщили, что в экспериментах готова участвовать половина из их людей. На всякий случай мы каждому добровольцу повторяли предупреждение об опасности экспериментов, но людей это не остановило.

— Мы понимаем, что можем погибнуть, но ведь возможно, что, наоборот, станет лучше. Что же до смерти... Мы сейчас идём по лезвию бритвы и рискуем не меньше, — выразил общее мнение Артур (лидер махаонов).

Люди выразили готовность тестировать прививки, лекарства и «здоровый» образ жизни. Посовещавшись, мы разделили их на группы: на одних будут испытывать помогающие животным средства (заодно и «прививки» проверят), а другими займусь я. Поскольку мои исследования казались самыми сомнительными, их решили испытывать на своих: во-первых, они всегда на виду и легче заметить какие-либо изменения, а во-вторых, посвящённые уже привычны к извращённым опытам и вывертам соплеменников.

Поскольку теперь на поиск средства лечения были брошены силы не только посвящённых, но и многих других людей (пусть и только в качестве подопытных), остальные дела встали. Ту малую часть времени, которую раньше тратили на развитие, теперь отнимали эксперименты и ликвидация пагубных последствий от них (увы, были и такие). Остальные же силы, как и раньше, уходили на добычу пропитания, текущий ремонт, помощь и обслуживание больных, а также прочие бытовые дела.

Поколебавшись пару дней, я решила отбросить осторожность: если Игорь прав, то у нас слишком мало времени и всё по отдельности проверить не удастся. Поэтому сигану с места в карьер по максимуму, но буду внимательно следить и если состояние ухудшится, уменьшать нагрузку.

Подумав, что от родниковой воды народ отказываться не захочет (она вкуснее), добавила в диету своим подопытных дважды в день речную, загрязнённую взмученным илом на случай, если в нём есть какие-то необходимые микроэлементы. Обогатила им рацион травами, корой, насекомыми (в том числе и кровососами), червями, немытыми корешками и ещё многим. Причём мы использовали для этих целей не только полностью безопасные продукты, но и те, которые можно потреблять только в небольшом количестве. По несколько раз в день загоняла мужчин в реку, купаться. И, разумеется, поставила обязательным условием больше спать (если состояние здоровья улучшится, потерянное на дополнительный сон время окупится сторицей).

Первые результаты удалось получить быстро. И они не обрадовали: все, кто начал жить, усиленно следуя новым правилам «гигиены», дружно подхватили сразу несколько болезней. Естественно, я предложила завершить эксперимент, но Илья воспротивился:

— Ещё слишком мало времени прошло. Пока доказательств недостаточно.

— Ага, а потом вы вообще помрёте! И кому от этого будет лучше? — горько возразила я.

Неожиданно химика поддержали Щука с Россом:

— Да, они заболели. Но надо подождать. В крайнем случае используем мучения.

Когда я возмутилась таким жестоким подходом, Щука пояснила:

— Если они заболели, причём раньше обычного времени, значит получили повышенную порцию заразы, так?

Я неохотно кивнула, а потом поражённо застыла. А ведь точно! Если таким извращённым образом получится после болезней поддерживать иммунитет, то, возможно, оно того стоит.

— Ладно, продолжим, — согласилась с аргументами врачей.

В отличие от моих исследований, опыты врачей принесли и положительные результаты: скорее всего, потому, что изначально все лекарства испытывались на животных и на них подтвердили свою эффективность. Но и у врачей оказалось немало неудач. Одни средства не помогали, другие вызывали сильные побочные эффекты, из-за которых от применения лекарства приходилось отказываться.

— Самое неприятное то, что мы видим только верхушку айсберга, — сказала как-то Надя. — Многие последствия проявятся не сейчас, а через месяцы или даже годы.

Она права, но у людей нет выбора. Банально потому, что нет времени провести нормальные, многолетние испытания. Свободные рискуют не меньше, чем на войне. А возможная смерть будет даже более страшной и мучительной.

Восстановлено по историческим документам

Ни один из девяти человек, отказавшихся от лекарств, не поправился. Они умерли даже раньше тех, от кого отделились — последние посчитали это подтверждением злонамеренности свободных и йети. Но до вооружённого противостояния дело не дошло: уже через две недели и продолжающих «лечиться» доконали болезни. Погибли все живущие рядом с йети люди, без исключения.

Впрочем, и свободные потеряли ещё несколько человек из тех, кто дольше других пользовались облегчающими состояние травами. Причём опять-таки погибли все, кто применял анестетики больше определённого срока.

Посовещавшись, йети рассортировали вещи погибших и вместе о очередной группой «приглядывающихся к людям» прислали в подарок союзу. Имущество отдали не всё, а, в основном, только ту его часть, которая не интересовала самих йети: одежду, обувь, палатки, рюкзаки (всё равно мужчинам-йети они безнадёжно малы, а женщинам — велики), спальные мешки и кольца-определители (по той причине, что они настроены на людей). Остальное, в том числе котелки, мачете, ножи, ложки, миски, кружки, фляги, верёвки и механические зажигалки, тоже прислали, но лишь по несколько штук — по словам йети, для тех, кто будет ходить в дальние походы.

Союз после некоторых колебаний принял дар: мы уже и без него заявили права на власть среди свободных, а положение с каждым днём становилось всё тяжелее. Новое имущество не спасёт, но может хоть немного увеличить срок для поиска решения. Большая часть подаренных вещей осела в Волгограде, в том числе палатки, в качестве дополнительных укрытий, позволили наконец рассортировать больных не только по типам заболеваний, но и отделить более тяжёлых (и нуждающихся в покое) от лёгких.

В отличие от других людей, высаженных керелями рядом с йети, русалкам повезло. Возможно, жизнь им спасло именно то, что они были вынужденны отступать и прятаться, а потом начались массовые нашествия крокодилов, из-за которых люди не имели возможности много бродить по новым местам. Русалки не успели найти «помогающие» растения до того, как на это уже не было сил, соответственно и не использовали. Это позволило им выжить до возвращения водяной. Племя русалок, которых к тому времени осталось семеро, не могло переломить ситуацию, но продолжало существовать. А пока есть люди, есть и надежда.

33 октября 2 года – 20 февраля 3 года. Орден

Илья и Игорь очень плохо перенесли комплексное заражение: болезни протекали тяжело и затянулись, из-за чего два человека больше чем на месяц оказались практически вычеркнуты из жизни Ордена. Поскольку сейчас волгорцы уже не могли оказывать такую поддержку, как прежде, нам пришлось свернуть все не самые актуальные исследования. Не для того, чтобы расширить медицинские, а чтобы обеспечить выполнение хотя бы тех, что есть. Если честно, то впервые я по-настоящему оценила Щуку: порой исключительно мы вдвоём, наши дети да трое маленьких полукровок оставались на ногах. Приходилось прилагать много усилий, чтобы не только обслужить всех больных, но и не лишиться результатов труда: ведь если вовремя не проверить эксперимент или подопытные животные сдохнут от жажды, голода, либо съеденные насекомыми, то всё придётся начинать заново. К счастью, дней, когда «выпадали» все люди, было немного (около четырёх за месяц). Но даже если отлёживалась только половина посвящённых, времени заняться ещё какими-то, кроме самых необходимых для выживания, делами не оставалось вовсе.

Не отменили опыт с «гигиеной» только по одной причине: врачи уже знали о случаях заражения сразу несколькими инфекциями, и при комплексности болезней, естественно, они протекали гораздо тяжелее, чем по отдельности. В том числе по этой причине и в Волгограде, и в Ордене постоянно следили, чтобы был запас пойманных многоножек. Кстати, на наших мужчинах их использовать не пришлось — взрослые люди пусть медленно, но поправлялись даже без мучений. А вот если детей поражало сразу несколько болезней, то они приводили к смерти почти в девяти случаях из десяти. Даже с мучениями около трети маленьких людей погибало.

Илью и Игоря не лишили прочих процедур и, как и остальных, лечили новонайденными лекарствами (естественно, из уже проверенных на людях). Увы, таковых до сих пор было мало и, к тому же, помогали они лишь от некоторых болезней, поэтому в основном приходилось ждать, пока организм сам справится с заразой.

Мы уже настолько привыкли к орангутангам, что почти не обращали на них внимания. А зря. В этот сложный период орангутанги удивили неожиданным сочувствием и чуть ли не разумностью. Однажды, обнаружив, что котелок с питьевой водой опустел, самец с укоризной поднял на нас глаза, тяжело вздохнул и, сходив до родника, принёс полную посудину. И потом обезьяны сами следили, чтобы ёмкость не пустела. Причём не просто набирали воду, но перед этим ещё протирали травой и споласкивали ёмкость. Кроме того, орангутанги оказывали внимание совсем слабым людям: гладили, выбирали присосавшихся и отгоняли только собирающихся укусить насекомых и даже пытались кормить жёванными насекомыми или фруктами и их соком. Помощь четвероруких соседей вызвала удивление, но мы не стали её отвергать.

К середине второго месяца мои подопытные наконец оправились настолько, чтобы суметь не только минимально обслужить самих себя (помыться, намазаться репеллентом, поесть и так далее), но и начать принимать хоть какое-то участие в жизни Ордена. Игорь вернулся к математической обработке экспериментальных данных (а их накопилось много), а Илья помогал проводить медицинские эксперименты.

Как удалось выяснить Игорю, и в других краях люди нулевого поколения либо вовсе не заболевали (такими болезнями, которые в большинстве случаев приводили к гибели их детей), либо, даже если заражались комплексом не смертельных, часто пусть и медленно, но выздоравливали. В отличие от них, представители молодого поколения умирали, как от опасных заболеваний, так и от одновременного заражения несколькими обычными.

— Логично, — сухо усмехнулся Росс, выслушав математика. — Керели хотели сохранить «инкубаторы» и «банки генов», поэтому наверняка у нас и организм крепче, и иммунитет к самой гадости есть.

— Но почему тогда мы вообще болеем? — возразила Надя.

— Чтобы не расслаблялись, — предположил Илья. — Сытый голодного не разумеет. Может, керели решили, что не болей мы вообще, то считали бы детей симулянтами или просто обращали бы меньше внимания на их здоровье.

Уже в конце ужина, облизав пальцы, я заметила:

— Знаете, я очень рада, что хотя бы вы такие живучие. Иначе бы у людей здесь вообще ни малейшего шанса не было бы.

Кстати, ещё Игорю удалось выяснить, что в других местах есть некоторые заболевания, по симптоматике схожие с нашими, но протекающие в несколько раз легче.

— Это как если сравнивать банальную простуду с воспалением лёгких, — пояснил он. — Тоже мало приятного, но...

— Что климат здесь нездоровый, сомнений уже никаких нет, — кивнула Надя.

— А вот и не факт, — задумчиво возразила я. — Точнее, не так: насчёт климата не спорю. Высокая влажность, тепло и некоторые другие факторы могут способствовать болезням. Но есть ещё что-то. Что-то, о чём мы пока слишком мало знаем. И я почти уверена, что это «нечто» оказывает очень сильное влияние на эпидемическую обстановку местности.

Народ выжидательно молчал, поэтому я решила пояснить свою мысль. Рассказала о том, что предположительно может существовать некий фактор, от которого зависит плотность жизни, и что все три разумных вида приспособлены к разной «концентрации» жизни.

— Возможно, здесь у вас болезни протекают тяжелее в том числе и потому, что вы находитесь в пограничной, малопригодной для вашего вида зоне. Я имею в виду: даже без учёта климата, мух и всякой заразы.

— Почему сразу пограничной? — не согласился Сева. — А не просто не самой оптимальной?

— Потому что вспомни, что случилось, когда люди пытались уйти, — намекнула я. — И ведь та болезнь была незаразной.

— Как у троллей, — внезапно вмешался зеленокожий. — Злокачественные новообразования. Я специально проводил вскрытия и почти уверен, что тролли погибнут... пусть и не сразу, — Росс сделал паузу, а потом решительно закончил: — Да, очень возможно, что и этот фактор влияет. Но как его изменить, я вообще не представляю, так что лучше пока вернуться к насущным проблемам.

Кстати, по словам математика, врачам удалось найти очень неплохие «костыли». Прививки по два раза в неделю (пусть и всего от одной болезни, и делали их только в Ордене и Волгограде, но всё легче), настоящие, помогающие справиться с заразой лекарства (увы, тоже от небольшого количества) и просто общеукрепляющие средства (в качестве одного из них использовали настой красного мха) значительно увеличили «срок жизни» свободных до наступления критического момента. Кроме того, волгорцы серьёзно изменили приоритеты и теперь, если у них появлялись свободные люди, их использовали не для развития селения, а для пополнения запасов продуктов, которые можно хранить достаточно долго. Кстати, это тоже немного смягчило положение.

Прошло ещё три недели, и стало ясно, что «гигиена» всё-таки не полный бред. По крайней мере, те несколько заболеваний, которыми мои подопытные заразились вначале, повторно не вернулись. А ведь это почти половина из известных. В два раза меньше болезней! А с учётом прививок и вовсе всего пять из одиннадцати! Это был прорыв.

Посовещавшись, правительство решило переводить на новую гигиену не всех сразу, а в два приёма, чтобы было кому ухаживать за тяжёлыми больными. Детей же мы и вовсе адаптировали щадящим методом, увеличивая дозы постепенно и фиксируя, как только появляются симптомы какого-либо заболевания до выздоровления. В результате дети страдали гораздо дольше, зато некоторых вообще ни разу не пришлось подвергать лечению мучениями, а остальные обошлись очень кратким, суточным курсом. После того, как на здоровый образ жизни перешли все взрослые люди союза и остальные желающие (вначале только кошки, истинно свободные и ещё два человека), у них снова появилось время и силы попытаться что-то изменить. К людям вернулся оптимизм, и теперь в будущее смотрели с надеждой. Убедившись, что волгорцы действительно стали реже болеть, постепенно и остальные свободные склонялись к тому, чтобы попробовать немного изменить образ жизни. К счастью, «процедуры» сами по себе людей не смущали и не вызывали негатива: ведь долгое время мы жили именно так.

Нам удалось добиться прорыва, но ещё не спасения. Особенно учитывая, что новые болезни появлялись не реже одной в месяц. Теперь у нас стало больше времени на поиск других методов. Намного больше. Но всё же недостаточно. Рано или поздно болезней станет слишком много и люди снова не будут из них вылазить. Если, разумеется, мы не найдем выход.

Союз это понимал. И решил продолжить ту же, оправдавшую себя стратегию: опыты на добровольцах. Естественно, на людях почти всегда ставили уже проверенные эксперименты и всячески старались уменьшить риск. Но он всё равно оставался.

Параллельно с поиском глобального решения, мы пытались определить источники заражения. И постепенно нам открывались всё новые тайны: как минимум две болезни переносил зелёный туман (на деле оказавшись массой микроскопических летучих растений), ещё несколько — насекомые, а одна и вовсе сидела в определённой ягоде. Если от употребления последней уберечься легко, то первые два фактора исключить не удастся, ведь, даже сразу после нанесения на кожу, репеллент не гарантировал стопроцентной защиты от укусов. Они были, хотя и мало.

Надя с Россом снова поменялись: она уехала в Волгоград, чтобы проверять лекарства на людях, а зеленокожий вернулся в Орден и продолжил развивать идею прививок. И не зря. Оказалось, что прививать можно практически от всех болезней. По крайней мере, из тех, которыми страдало нулевое поколение. Так что теперь мы разводили несколько видов заражённых членистоногих, содержали больных грызунов, собирали ягоды — источник одной из бактерий...

С прививками, кроме поиска и разведения возбудителя, пришлось решать ещё одну глобальную проблему. Слишком многие болезни требовалось прививать каждые несколько дней: срок колебался от трёх суток до пары недель. А это нереально, даже если собрать всех людей в одном месте. К тому же, из-за большого количества народа могут возникнуть новые проблемы.

У людей достать возбудителей не всегда есть возможность, а перерывы лучше не делать. Поэтому мы старательно искали способ хранения болезнетворных агентов. В решении этого вопроса нам очень помогли некоторые смолы и воск. Одновременно дорабатывались правила здорового образа жизни: например, теперь один раз в день следовало оставлять небольшой участок тела необработанным и позволить себя кусать определённым видам насекомых (переносчикам инфекций), сгоняя или убивая остальных (иначе последствия от укусов получаются слишком серьёзные). Ещё посвящённые включили в комплекс глубокое дыхание зелёным туманом перед дождём над небольшими заболоченными низинами: там был наибольший шанс подхватить заразу... в смысле — получить достаточное количество возбудителя для поддержания иммунитета.

— Я вдруг подумал: а что, если попытаться найти нечто, что рассасывается в организме очень медленно? — предложил Игорь однажды вечером, выковыривая подкожного паразита. — Смешать с заразой и...

— И проглотить? — с сомнением продолжила я. — Думаешь, этого было бы достаточно?

— Ну, попробовать-то ничего не мешает, — пожал плечами математик.

Но, к сожалению, попытки создать «долгоиграющие» прививки пока не увенчались успехом.

Если с обычными болезнями справляться стало намного проще, то со смертельными складывалась трагическая ситуация. У таких инфекций и источник заражения найти гораздо сложнее (из-за малой выборки), и лечение разрабатывать (учитывая, что проверять его приходилось на наших детях). Да и сами болезни слишком часто приводили к смерти... или вынуждали использовать мучения. Мало времени, мало больных для выявления особенностей, мало возможностей для поиска спасения.

Это были очень тяжёлые дни. Не только для меня и родителей, но и для остальных. И для Рыси. Она прекрасно понимала, что происходит и не хотела расставаться с друзьями, втихаря от нас пытаясь подкармливать уже погибших маленьких соплеменников. Впрочем, даже полукровки не смогли остаться безразличными. Несмотря на бедность эмоций этих детей, было очевидно, что произошедшее оказалось для них серьёзным ударом. Они изо всех сил старались хоть как-то облегчить состояние больных. И, вместе с особенно циничным Россом и резкой, наигранно безразличной Лилей, проводили с ними очень много времени. Поддерживая морально и пытаясь спасти.

Мы не успели. Погибли все человеческие дети старше годовалого возраста. Не сразу, один за другим, но в конечном итоге болезни убили всех подросших малышей у свободных. Как сообщили кошки, даже сын сампов исчез, но погиб ли от инфекции или по какой-то другой причине, узнать так и не удалось. Смерть детей оказалась очень тяжёлым ударом для всех. Особенно учитывая, что пытаясь их спасти, мы не дали малышам отойти спокойно. Мы боролись до последнего. Но потерпели поражение.

— Одно хорошо — они уже отмучились, — утешал Маркус одновременно и себя, и других.

Выжили только полукровки. На удивление, либо у них оказалось очень крепкое здоровье, либо их организмы банально не подходили возбудителям по каким-то параметрам. В результате из всего первого человеческого поколения осталось пятеро живых детей: трое у нас и двое у сатанистов. Всего пятеро из нескольких десятков.

К слову, ни одна из человеческих женщин Ордена не забеременела даже после того, как ситуация более-менее стабилизировалась.

— У вас всё в порядке в этом плане? — поинтересовалась я, обеспокоившись, что бесплодие могло оказаться осложнением после одной из болезней или, что ещё хуже, побочным эффектом от какого-то лекарства.

— У меня всё нормально, — заверила Вера. — Просто мы с Севой решили подождать. Сделать перерыв.

— И мы, — кивнул Илья.

— Мы тоже, — несколько удивлённо заметил Маркус и вопросительно посмотрел на математика с Детом. Они тоже подтвердили, что пока не намерены предпринимать шаги для получения потомства.

— Добро пожаловать в монастырь, — не удержался от шутки физик. Но голос его прозвучал грустно.

Юля, как единственная мать с ещё живым ребёнком (благодаря тому, что её сын ещё не достиг возраста, когда дети начинают болеть), попросила, чтобы уже сейчас к её малышу применялись все те же процедуры, что и к взрослым.

— Может быть, так у него будет хоть какой-то шанс, — пояснила она.

Шло время. Мы не сразу поняли, что положение стабилизировалось и люди начали возвращаться к нормальной жизни. Просто постепенно работа перестала утомлять настолько, что хотелось только отоспаться. Медицинские исследования стали привычным делом: теперь параллельно велось около десятка различных опытов (чаще всего — по испытанию одного или двух препаратов либо прививок). Медицинские процедуры превратились в обыденность и выполнялись уже почти автоматически. И у людей наконец появились силы не только на труд, но и на отдых.

В Волгограде ситуация тоже стала легче: болезни уже не отнимали всё время и селение вновь стало похоже на таковое. Народ очистил тропинки от всей высокой, колючей или жгучей растительности, отремонтировал пристань, водопровод и дома, избавил мельницу от оккупировавших её за время простоя мхов, вьющихся растений, гнёзд насекомых, рептилий и птиц. Единственное, что ещё создавало трудности, так это добыча пропитания: всё-таки в Волгограде собралось слишком много жильцов. Но, по мере освоения способов профилактики и появления «прививок», сохраняющих годность в течение недели, люди начали отселяться. Чаще всего они уходили не поодиночке или семьями, а небольшими группами до дюжины человек. Не для того, чтобы основать племя, а просто с целью поселиться рядом, одной деревней, чтобы, в случае чего, помочь соседям или, наоборот, получить помощь. Люди удалялись не больше, чем на три дня пути (из-за того, что иначе становилось затруднительным ходить за прививками или лекарствами).

Кстати, несмотря на то, что теперь не стало такого количества больных, кто-нибудь из медиков или я по очереди дежурили в Волгограде. Делали прививки, следили за лечением, проверяли действия новых препаратов на добровольцах (естественно, уже после испытаний на животных). Побывав несколько раз у волгорцев, я поняла, что люди смирились с союзом. Они привыкли к тому, что мы другие и даже к тому, что у нас есть власть. Отработка теперь воспринималась как само собой разумеющееся (причём не только за лечение, но и за лекарства или возбудителей для прививок), мнение не оспаривалось. С другой стороны, и входящие в союз старались не притеснять обычных свободных, командуя только там, где имели право (например, установив правила поведения в Волгограде, либо указывая, какие конкретно продукты будут приняты в качестве отработки).

Мы переломили ситуацию. Но за это пришлось заплатить очень высокую цену.

Гибель детей (и наших, и чужих) не давала покоя. Ни наяву, ни во сне. Возможно, положение усугублялось тем, что мы не похоронили их тела, а вскрыли, исследовали и, по возможности, сохранили. Несмотря на боль потери, все посвящённые понимали, что это увеличит шансы на выживание других детей. Но эмоции не хотели слушать аргументы разума, и нас терзало чувство вины. За всё. За то, что не спасли, за то, что не дали умереть спокойно, за то, что даже не попрощались.

Однажды дежурящая в Волгограде Надя приехала в Орден вместе с волгорцем, приплывшим за очередной порцией прививок, лекарств и репеллента.

— Тебя сменить? — поинтересовалась Щука.

— Нет, — покачала головой терапевт. — На сей раз — нет.

Она рассказала нам о церемонии прощания, которую провели волгорцы. И мы все, даже пытающийся казаться циничным Росс, поддержали её идею устроить в Ордене нечто подобное.

Вечером, на закате солнца, мы спустились к воде. Прошли по длинной ветви дерева, нависающей над рекой до тех пор, пока она не склонилась под нашей тяжестью и ноги не оказались по колено в воде. Все родители, потерявшие детей, взяли маленькие, вырезанные из мягкой древесины плошки, наполненные маслом.

Дет первым зажёг масло в своей плошке.

— Леонид. Пусть твоя жизнь была короткой, но ты прожил её достойно. Как настоящий мужчина.

Мальчик проявлял себя настоящим кавалером: предупредительный, заботливый и никогда не обижал девочек. Мы прочили ему судьбу Маркуса — мужчины, которого легко и приятно любить.

Дерево коснулось воды и, повинуясь лёгкому толчку, поплыло прочь от берега.

— Я отпускаю тебя. Но ты не будешь забыт, — закончил лидер.

— Миша, — сказала Надя. — Ты осветил мою жизнь. Обещаю: твоя смерть не будет напрасной, — женщина сделала паузу, даже не пытаясь сдержать слезы. — Я не должна была уезжать от тебя. Прости. И будь свободен.

Миша собирался пойти по стопам Севы. Он старался как можно больше времени проводить с инженером и уже сам что-то мастерил.

— Оля. Ты была хорошим человеком, славной дочерью и другом, — голос Веры сорвался, и она передала плошку мужу.

— Плыви и ничего не бойся. Ты будешь всегда жить в нашей памяти, малыш, — пообещал тот.

А вот дочь Севы больше интересовалась сельским хозяйством. И любила серьёзно рассуждать на эту тему. В её лице агроном нашла очень заинтересованную и благодарную собеседницу. И прекрасную помощницу.

— Яна. Заводила и проказница. Зажжённый тобой огонёк будет вечно гореть в наших сердцах. Теперь ты свободна. Прощай. Мы будем помнить, — последнюю фразу Маркус произнёс вместе с Вероникой.

Малышка имела внешность ангелочка, а характер — чертёнка. Она то и дело оказывалась в самых неподходящих местах, но ни разу не подставлялась под опасность. Очень подвижная смешливая девочка мечтала найти «лекарство, чтобы люди совсем не болели».

— Лилия. Даже в условиях каменного века ты смогла стать настоящей леди. Чистой, благородной и думающей о других. Ни расстояние, ни смерть не может разлучить нас. Мы не забудем тебя, — Света сама поставила горящую плошку на воду.

— Не забудем, — эхом повторил Маркус.

Дочь Светы всегда оказывалась рядом с теми, кому была нужна поддержка и утешение. Даже в самом конце, перед смертью, в моменты просветления она пыталась убедить нас, что всё будет хорошо. И не хотела, чтобы мы за неё волновались.

Быстро стемнело, но мы ещё долго стояли и смотрели на трепещущие оранжевые огоньки. Вспоминали всё хорошее, что пережили вместе. И прощались.

Я слишком мало внимания уделяла детям в своих записях. Обычно вообще ограничивалась всего парой строк. А ведь с ними происходило очень много событий: смешных, радостных, грустных, вызывающих раздражение или нежность. Малыши были не просто детьми, потомством или дополнительными рабочими руками. Они были людьми, со своими страхами и надеждами, привычками и планами на будущее. Личностями. И очень хорошими друзьями.

Ритуал омрачил только один очень неприятный факт. Жёны Дета так и не пришли, чтобы попрощаться с детьми. Даже с собственным, предпочтя этому обычные бытовые дела. А когда мы вернулись в селение, тут же радостно бросились к шарахнувшемуся от них мужу. И я его вполне понимаю. После такого поступка одно присутствие этих женщин вызывало чуть ли не физическое отторжение. Не люди. Твари.

На следующее утро Надя вернулась в Волгоград.

Церемония помогла смириться со случившимся. Хотя я всегда считала, что ритуал — нечто, не имеющее значения, но он помог снять тяжесть с сердца. И даже вернул спокойный сон.

Мы смогли спасти взрослых людей. Но у новых детей, у нынешних младенцев, шанс выжить всё ещё очень мал. Сколько из них погибнет прежде, чем мы найдём способ их защитить?

Восстановлено по историческим документам

Примерно с этого времени при подсчёте населения прекратили учитывать детей, не достигших двухлетнего возраста. Слишком многие из них погибали.

К началу марта третьего года у свободных осталось сто восемьдесят восемь взрослых представителей Homo oculeus. И ещё семеро — у русалок. Но при подсчёте человеческого потенциала следует учитывать, что девять из людей являлись сампами и были уже потеряны для общества.

Союз племён (который состоял из сорока двух человек и пятерых йети) представлял для свободных очень большую, почти непреодолимую силу. Но он же обеспечивал хоть какую-то стабильность. И всё равно, даже в этой стрессовой ситуации у союза оставались непримиримые противники. Люди, которые не желали видеть или принимать правду и продолжали считать союз чуть ли не бандитским образованием.

У йети, всё ещё живущих отдельно, политическая ситуация тоже была не идеальна. Несмотря на усилия их правительства и положительные впечатления тех из народа, кто некоторое время провёл со свободными, у йети образовалась тайная группа, которая считала лучшим выходом вымирание людей. Пока она затаилась, не предпринимая активных действий и не вмешиваясь в надежде, что люди погибнут без их помощи — надо только подождать. Впрочем, у йети были веские основания так думать.

Но на самом деле положение союза к тому времени стало гораздо более стабильным. Многочисленные сторонники даже из йети и убеждённых одиночек, поддержка племён, не входящих в союз, понимание людей, что без ошибок не обойдётся — всё это не позволило противникам разрушить то, чего удалось достичь. Слишком многие люди были готовы предупредить союз о новых угрозах, и это лишало врагов возможности к маневрированию.

Да и в целом ситуация стабилизировалась: теперь эпидемии проходили не постоянным фоном, а лишь отдельными вспышками. Гибель взрослого населения резко сократилась. Нулевое поколение выжило и сделало шаг вперёд. Пусть маленький, но очень важный. Один из тех, которые позволили им создать ту цивилизацию, которую мы знаем.

21 февраля – 2 июля 3 года. Земли свободных

Через сутки после церемонии прощания состоялся неприятный разговор.

— Народ, мне кажется, что с ними не всё в порядке, — поглядев в сторону своих жён, признался Дет за обедом. — Уже давно это подмечаю, но в последнее время очень быстро прогрессирует.

Я еле сдержала резкие слова и заставила себя взглянуть на ситуацию с новой стороны. С самого начала поведение детовских жён не отличалось особенной самостоятельностью и ответственностью. Например, когда родившегося полукровку приговорили к смерти, его мать легко и с готовностью переложила ответственность за это решение на чужие плечи, пусть даже плечи собственного мужа. Но в последнее время отношение жён лидера стало откровенно безразличным ко всем, кроме Дета. Раньше хоть какие-то другие интересы были...

— Они зациклились на тебе, — сделала очевидный вывод я.

— Причём зациклились по-глупому, — добавила Юля. — Веди они себя чуть умнее, Дет был бы у их ног.

— Да, они слишком уж откровенно, прямо-таки вызывающе себя ведут, — согласился Сева. — Мне такое поклонение противно. Прямо секта какая-то, — инженер сделал паузу, а потом добавил: — Но это сразу очевидно было.

Я невольно улыбнулась: Сева очень долго пытался доказать Дету, что у него в семье не всё ладно. Что нельзя, чтобы кто-то из супругов превращался в безропотную влюблённую скотину, не способную самостоятельно принимать решения. А теперь, когда инженер уже махнул рукой, оказалось, что в его словах присутствовала доля истины.

— Я опасаюсь, не может ли такое их поведение в последние время оказаться симптомом какой-то болезни, — проигнорировав насмешку, заметил лидер.

Росс задумался, а потом медленно кивнул, зарывшись пальцами в бороду:

— Вполне возможно. За несколько месяцев явно прослеживается снижение интеллекта, падение инициативы, очень сильная акцентуация на единственном интересе...

— Сначала я думал, что у них невроз или что-то подобное, — сказал Дет. — Но потом протестировал и понял, что налицо органические нарушения. Чтобы избавиться от сомнений, мне надо проверить и вас — для сравнения.

Народ не стал возражать. Лидер провёл больше десятка различных (но быстрых) исследований, а потом, по просьбе Росса, повторил их на своих жёнах. Разница оказалась настолько очевидной, что стало совестно за свои мысли. Если изменения в поведении вызваны болезнью, то какое право я имела считать их чуть ли не преступницами и уж точно моральными уродами?

— Да, физиологические нарушения тоже налицо, — согласился Росс. — А я, дурак, и не заметил.

— Я сам не сразу понял, — горестно признался Дет. — Так что сам сапожник без сапог.

Посовещавшись, мы решили не сразу предпринимать серьёзные меры, а проследить за динамикой. Потому что несмотря на явные отличия, мы так и не поняли, что это за болезнь. Тем более, что ни у кого из других свободных подобных симптомов не наблюдалось.

— Твои жёны почти не выходят с территории Ордена, — заметил Маркус. — Глупо, конечно, но может дело именно в этом?

— Проверю, — нерадостно кивнул лидер.

Почти сразу же выяснилось, что ходить по лесу больные женщины уже не способны: если в относительно безопасном селении их внимания ещё хватает, чтобы избежать укусов и ужалений, то за его пределами — уже нет. Даже несмотря на то, что прогулку сразу же свернули, женщины несколько дней страдали от достаточно высоких доз полученного яда.

Через несколько дней лидер предложил всё-таки опробовать мучения.

— Я понимаю, что они ещё не умирают. Но если подумать, болезнь длится уже несколько месяцев и за это время не было ни одного просвета. Меня пугает то, что она так равномерно и без колебаний прогрессирует.

— Да, с таким мы ещё не сталкивались, — согласился Росс.

Посовещавшись, мы решились на эксперимент. Но недельный цикл лечения не выдал ни малейшего улучшения: организм женщины взбодрился, справился с обычными недомоганиями, физическая сила возросла, однако симптомы не только не исчезли, а даже усилились по сравнению с таковыми у второй, не подвергавшейся мучениям жены. Поняв это, мы сразу же прекратили лечение, но увы, признаки не сгладились и ремиссия не наступила. Странная болезнь не убивала... пока не убивала, но очень беспокоила. Утешало только то, что ни у кого из остальных посвящённых, да и у других людей ничего подобного не наблюдается — что, вкупе с бесполезностью мучений, позволяло надеяться на то, что болезнь неинфекционной природы.

Через неделю после прощания с детьми появились первые признаки чёрной пыли, и в Ордене устроили праздник: во-первых, чтобы съесть продукты до того, как их уничтожит плесень, а во-вторых, потому что приближающееся бедствие действительно обрадовало. Если бы оно началось хотя бы месяц назад, то могло бы превратиться в глобальную проблему, а сейчас, хотя и усложнит жизнь, зато позволит проверить множество предположений. Кроме того, поскольку из-за вездесущей чёрной пыли проводить опыты стало гораздо сложнее, посвящённые в срочном порядке завершили текущие, а новые начинать не стали. Но лабораторию не забросили, просто задач теперь стало меньше: изготовление уже известных лекарств и прививок (плюс поиск способов сохранить их от плесени) и производство репеллента. Кстати, количество последнего вначале резко сократилось, ведь теперь привычные полуфабрикаты часто уничтожались ещё до того, как их успевали переработать в конечный продукт. Поэтому на некоторое время большая часть народу перешла на старый способ защиты, используя разведённый прусовский пот без специальной обработки. Но вскоре мы нашли выход: теперь для фильтрации поставляли не яичную скорлупу, а целые яйца (они почти не поражались плесенью). В качестве наполнителя вернулись к использованию животных жиров: несмотря на то, что они быстро портились и начинали вонять, вкупе с определёнными добавками полученный с их помощью репеллент сохранял защитные свойства в течении двух суток (хотя и приобретал неприятный запах), тогда как ореховое масло плесень поедала за несколько часов. А партии репеллента на основе животных жиров, в изготовлении которых участвовал инкубатор, и вовсе можно было хранить до недели.

Зато теперь, благодаря плесени, мы смогли протестировать огромное количество материалов, способов сохранения их и продуктов в условиях бедствия — в общем, всеми силами исследовали чёрную пыль. Кстати, весьма успешно. Например выяснилось, что хранящиеся под водой продукты плесень действительно не пожирает, но только в том случае, если не осталось даже малейшего доступа воздуха. А если на поверхности материала окажутся хотя бы небольшие пузырьки, то чёрная пыль будет расти и развиваться, быстро приводя продукт в негодность — именно по этой причине все наши попытки сохранить что-то под водой во время первой эпидемии не увенчались успехом. Легче всего от пузырьков было избавить гладкие фрукты и крупные ягоды (но и их приходилось часто проверять — чтобы избежать появления новых пузырьков), а «мохнатые», или с морщинистой поверхностью продукты почти всегда портились.

Даже лучше погружения в воду помогало закапывание предмета в сухую золу. Но и тут не обошлось без проблем: во-первых во время эпидемии чёрной пыли зола стала дефицитом, а во-вторых, защитить её от намокания при частых переменах погоды и очень высокой влажности воздуха весьма затруднительно. С другой стороны, когда у нас появятся лишние ёмкости, защищающие от сырости, таким образом будет удобно сохранять не только еду, но и небольшие вещи. Кстати, лекарства, материал для прививок и даже репеллент теперь переносили в раковинах с золой — не очень удобно, зато хранится гораздо дольше.

Ещё одним интересным способом предохранения было покрытие продукта тонкой плёнкой воска. К сожалению, после серии опытов мы признали, что такой метод не заработает популярность. Хотя чёрная пыль воск не ела, на него находилось множество других охотников: членистоногие, птицы, ящерицы и мелкие зверьки. А стоило им повредить восковую плёнку, как защита пропадала и всё возвращалось на круги своя.

Через пару недель я поняла, что в этот раз эпидемия чёрной пыли не стала таким глобальным бедствием, как в прошлый. По крайней мере, ни для Ордена, ни для союзников. И дело не только в том, что на сей раз мы знали, чего ожидать. Мы оказались готовы не только морально, но и материально. Причём готовы даже лучше, чем ожидали сами. Раковины, золотые поделки, не поддающаяся чёрной пыли древесина (даже небольшое количество хвороста для готовки и получения золы), горючий сок одного из деревьев и даже подстилка из устойчивой к плесени травы — всё это помогло в период бедствия жить как людям.

— А почему ты флиграв по-нормальному не освоишь? — поинтересовался Маркус однажды за ужином, подкладывая мне вторую добавку. — Тогда тебя в роли летательного аппарата можно было бы использовать, причём не только по ветру или для поднятия грузов, как сейчас.

Я с подозрением покосилась на физика, но возражать не стала: ведь действительно, флиграв позволит двигаться гораздо быстрее, чем пешком, на лодке или по деревьям. Поэтому, воспользовавшись свободным временем, начала учиться пользоваться флигравом правильно. И почти сразу же заметила, что переучиваться ничуть не легче, чем осваивать что-то с нуля. А стоило более-менее освоить управление, как к тренировкам подключились физик с химиком. Тогда они и признались, что у них на меня (точнее — на флиграв) глобальные планы: не просто облегчить переноску грузов, а летать самим.

— Нет, так не пойдет, — возразила я. — Сравните, какие вы большие по сравнению со мной.

— А мы уже продумали, — «обрадовал» Илья. — Сделаем тебе специальную сбрую, чтобы вес распределялся равномерно, а перегрузки приходились в направлении поперёк тела — то есть ты будешь как бы в лежачем состоянии. Ну и, естественно, потренируешься...

— И кушай побольше, — заботливо добавил Маркус, а потом нахмурился. — Только вот не в коня корм получается. За последнюю неделю ты совсем не прибавила.

— Так вот зачем... — возмущённо вскочила я.

— Нет, это чтобы уменьшить возможную перегрузку, — пояснил физик. — Ведь чем больше ты весишь, тем меньше будет перегрузка при подъёме того же самого веса.

— Всё равно разница невелика, — возразила я и задумалась. — Интересно, а если напиться побольше, то этот вес будет считаться моим или дополнительным?

После нового эксперимента выяснилось, что съеденное и выпитое считается «родным» весом, но то, что во рту — ещё внешним.

— Глотать золото всё равно не буду, — сказала я, выплюнув слиток. — Так что увы...

По-настоящему жаль, что идея взять флиграв (или что-то с аналогичными свойствами) не пришла в голову Марку — вот уж кто мог бы при минимальных перегрузках поднять несколько человек.

Технический отдел с энтузиазмом взялся за конструирование «сбруи». Дело осложнялось тем, что нужно было использовать крепкие (чтобы выдержали вес груза), надёжные, лёгкие и не поражающиеся чёрной гнилью материалы. Да ещё и удобные — ведь при перегрузках очень важно, чтобы ничто не впивалось и не натирало тело. Особенно учитывая, что находиться в «антитяжёлом» состоянии мне придётся не несколько секунд, а минимум час. После пары дней, проведённых в безуспешных попытках соорудить что-нибудь нормальное, Илье позвонил сатанист и недоуменно поинтересовался, почему мы просто не попросим у них ткань?

— Вот ведь шпионисты, — невольно расстроилась я. — Вроде союзники, а всё равно продолжают следить.

— Я и не ждал чего-то другого, — пожал плечами химик. — Кстати, я тоже за ними подглядывал и пока не видел, чтобы они пользовались нашими открытиями без разрешения. Сомневаюсь, что они следят за нами постоянно — скорее, просто иногда подслушивают.

Я кивнула. Действительно, у сатанистов тоже немало дел и вряд ли они тратят много времени на то, чтобы шпионить за союзниками. К тому же, Илья прав — Вадим не запрещал нам заниматься тем же самым по отношению к ним, просто мне это ни разу не приходило в голову.

— Ткань — это, конечно, хорошо, с её помощью большая часть вопросов решится, — кивнул физик, когда мы рассказали о предложении Вадима. — Но ткань — это не нечто наработанное, а часть начального имущества.

Действительно проблема: начальные вещи ценятся очень высоко и просить вот так, безвозмездно...

— Мы — союзники, — заметил сатанист, когда Илья поинтересовался, что они хотят получить взамен. — К тому же, у моего племени сохранилось относительно много начальных вещей, причём таких, которые очень помогают в быту. Но главное — мы союзники, поэтому нам, сатанистам, тоже выгодно, чтобы вы стали сильнее и мобильнее. Так что мы ничего не просим взамен.

Вадим сделал паузу и добавил:

— Хотя нет. Я бы очень хотел, чтобы вы узнали, как сделать, чтобы дети не умирали. Но думаю, что это и вас волнует.

— Ещё как, — вздохнул Илья, посмотрев на своего сына.

Благодаря ткани техники решили сразу несколько проблем. И действительно, «лёжа» в комфортном положении перегрузку оказалось переносить намного проще. Одновременно, решив, что физик прав и набрать дополнительный вес не повредит, я налегла на пищу. И добилась успеха, за неделю прибавив пару килограмм. К сожалению, проблемы это не решило. Да, теперь, в удобной сбруе, мне удавалось поднять условный «вес» двух человек с вещами (естественно, тренировались не на людях, а на камнях) и даже маневрировать. Но недолго: уже через полчаса внимание рассеивалось, да и уставала, как будто долгое время тягала камни. Кроме того, самочувствие во время таких полётов и после них тяжёлое: дышать трудно, как при воспалении лёгких или отёке, кровь стучит в ушах, перед глазами красные пятна плывут — а значит, безопасности и для пассажиров, и для меня ожидать не приходится. В общем, увы, я оказалась слишком мелкой для того, чтобы работать дирижаблем в экспедициях. А вот одного относительно небольшого человека, даже с вещами, могла унести без того, чтобы возникли серьёзные проблемы. Нет, усталость всё равно появлялась, но самочувствие оставалось нормальным и внимание не уменьшалось — а значит, способ можно использовать без риска для жизни. Но один небольшой человек — это весьма мало, поэтому минидирижаблем я служила редко. С другой стороны друзья, часто просили сделать что-то сверху: сфотографировать местность, оценить оттенки неба, измерить скорость ветра и так далее. Но и от идеи путешествия людей по воздуху не отказались, просто отложили её на будущее.

Вскоре мы возобновили экспедиции: их целью было исследование местности и поиск всего, что могло пригодиться (и в целом, и во время нашествия плесени). Даже к океану ходили (естественно, дождавшись, пока гигантская луна скроется за горизонтом), тем более, что рядом с ним росло несколько растений, устойчивых к чёрной пыли. К слову, на самом побережье и небольшом расстоянии от него плесень не развивалась: намеренно принесённые на фрукте споры не проросли и продукт сгноили другие микроорганизмы. К сожалению, это открытие не принесло большой пользы, ведь у океана была другая, но не меньшая опасность. Когда всходила гигантская луна, начинался период ужасных штормов и цунами. Настолько сильных, что волны доходили даже до Ордена, расположенного во многих километрах от океана. И это несмотря на множество скал и холмов, которые принимали на себя основной удар стихии и сильно гасили её скорость.

Кстати, мы пытались найти фактор, который не даёт чёрной пыли развиваться на побережье океана. Естественно, первым делом проверили солоноватую воду — но ни омывание ей, ни даже хранение мохнатых ягод в морской жидкости не помогло — плесень очень быстро появилась рядом с пузырьками воздуха, почти не отставая от контрольной пробы с использованием речной воды. Вот воздух помогал, но увы, очень быстро терял свои свойства. Но лучше всего против плесени работал морской ил, причём собранный не на мелководье, а вытащенный скребком с глубины минимум в пару десятков метров. Кроме того, однажды трал зацепился за что-то тяжёлое и мы с трудом (и с помощью флиграва) вытащили покоящуюся на дне толстую ветвь дерева. При взгляде на неё у Ильи возникла идея очередного эксперимента, и прежде, чем отцепить верёвку, он отрубил кусок и взял с собой в Орден. Предположение химика оправдалось: несмотря на то, что древесина принадлежала к виду, поддающемуся чёрной пыли, пролежавший неизвестное время на дне океана кусок плесень так и не поразила.

— Это же здорово! — обрадовался инженер. — Если вымачивание в морской воде позволит получить качественный материал, то дефицита дерева уже не будет! Даже дрова так можно заготавливать.

— Не многовато ли усилий на простые дрова? — скептически потянул Маркус. — Хотя проверить надо. И с морской, и с речной.

— И с болотами, — подсказала я. — Их тут тоже полно.

— Точно, — кивнул физик. — Только топить надо не сейчас, а после того, как пыль пропадёт, чтобы сразу не сгнили. Замерить время и вытаскивать через определённые промежутки.

— А ещё можно поискать места, где уже есть утонувшие деревья, — подключился к обсуждению Илья. — То есть уже готовый материал.

— Тоже дело, — кивнул Сева. — Проверкой займёмся мы, а поиском — вы.

Так и постановили.

После того, как мы справились с массовыми эпидемиями, правительство решило наконец заняться проблемой русалок. По договорённости, к ним на помощь ушло двое йети — у них почти нет опасности заразиться. Естественно, ни о каких прививках и лекарствах в дорогу и речи не шло: их не удастся сохранить столько времени. Поэтому обходиться посланники будут тем, что есть. А основная их помощь — это просто уход, чтобы русалки не погибли при переходе на разработанные правила гигиены.

Увы, после того, как йети добрались до остатка местных людей и провели дистанционную диагностику, выяснилось, что ситуация у русалок хуже, чем мы думали. Нет, болезни ещё не перешли ту стадию, после которой гибель практически неизбежна, но положение куда хуже, чем у нас в самые трудные времена.

— Думаю, без лекарств обойтись не получится, — покачал головой Росс. — И кого-нибудь из нас надо, чтобы присмотреть. А для доставки использовать самый скоростной способ, — зеленокожий с намёком покосился в мою сторону.

— Вот ведь, дирижаблем заделали, — беззлобно проворчала я. — Но тебя я не потяну — ты слишком большой, а путь неблизкий.

После недолгих споров мы решили, что отправлять со мной Надю тоже нельзя: это затруднит работу оставшегося медика.

— Думаю, Пантера вполне справится с ролью врача, — заметил Росс. — Ты ведь в курсе наших исследований, — добавил он, обращаясь ко мне. — А если что, всегда можно проконсультироваться по телефону.

Я кивнула.

— Но и одной лететь — не дело, — сказал Илья. — Нужен кто-то небольшой, но достаточно активный и смелый.

Мы переглянулись. Самыми лёгкими были Вероника, Надя и Вера. Но Надя отпадает как врач, Вероника не захочет оставлять свои исследования (и я её вполне понимаю)...

— Я согласна, — заявила Вера.

Я поддержала кандидатуру геолога: Вера достаточно опытная и ловкая, к тому же у неё большой опыт экспедиций, пусть и проходящих иначе.

Удивительно, но никто не возразил. Вроде бы уже почти привыкла, что мы живём не так, как на Земле, но иногда всё равно поражаюсь тому, насколько велики различия. Каждый из нас цельная, самостоятельная личность. И каждый понимает, на что идёт, когда принимает какое-то решение. В том числе и полёт со мной в качестве летательного аппарата — как ни крути, а это риск. Такой способ перемещения ещё слабо опробован, а путь неблизкий...

Мы не стали затягивать с отправлением: у русалок каждый день на счету. Собрали самую свежую, только сделанную партию лекарств и минимум вещей, я попрощалась с Рысью, Лёвой и Лизой (к счастью, к этому времени они уже полностью перешли на самостоятельное питание), и совместно нацепили сбрую.

Полёт прошёл на удивление нормально, хотя дважды я делала остановки для отдыха. И, несмотря на то, что особо не гнала, путь, на который пешком бы потребовалась пара недель, удалось преодолеть за несколько часов.

Лечение русалок затянулось: прежде чем переводить их на новый способ жизни, пришлось ждать пока люди хоть немного окрепнут... точнее, станут чуть менее ослабленными. Я несколько раз работала курьером, летая за новыми партиями лекарств, а потом — за прививками. Но и результат обнадёжил: русалки выжили и поправились. Вот только переезжать поближе, после совещания, отказались. Главной причиной был страх, что свободные либо не примут их, либо каким-либо образом попытаются завладеть вещами. Тем более, что имущества сейчас они имеют больше, чем по одному «начальному» набору на человека, а это, кроме прочего, ещё и противоречит правилам, которые мы установили. Впрочем, теперь у них и здесь неплохие шансы. Здоровье укрепилось, и при соблюдении правил местной гигиены даже без прививок болезней станет гораздо меньше, чем раньше. Мы с Верой, уже не скрывая флиграв (всё равно его действие видели слишком многие), вернулись в Орден. К нашей обычной, интересной и наполненной трудами жизни.

Ещё через время, когда появились кровянка, народ обрадовался скорому окончанию эпидемии чёрной пыли. Но радость оказалась преждевременной: по неизвестной причине кровянка погибла и выпала тухлыми дождями до того, как успела справиться с плесенью. Амёбы вымерли не все, их осталось достаточно, чтобы испортить вкус продуктов, но слишком мало, чтобы уничтожить чёрную пыль. Через две недели кровянка вновь заполонила лес... чтобы снова погибнуть, не выполнив свою функцию. И лишь с третьей попытки амёбам удалось очистить местность от чёрной пыли и в очередной раз выпав в виде тухлых дождей, исчезнуть. На сей раз — надолго.

Как однажды сказал Росс: «Если бы люди столкнулись с троекратной кровянкой раньше, то ослабли бы настолько, что не выжили». Очень многие согласились с таким выводом.

Во время нашествия кровянки и непосредственно после него ситуация ухудшилась: люди опять начали массово болеть. Но на сей раз удалось быстро справиться с эпидемиями и положение быстро стабилизировалось.

3 июля 3 года – 13 апреля 4 года. Земли свободных

Спустившись к костру после полуденного отдыха, я зевнула и загляделась на Севу. Инженер старательно, как конфету, обсасывал и облизывал свежесрезанный прут прибрежного куста. Подивившись (неужели мы упустили хороший продукт, растущий прямо перед носом?), я тоже срезала и попробовала ветку, но вкус у неё оказался не из лучших. Поморщившись, сплюнула горьковатую кору и только тут заметила, что техники еле сдерживают смех.

— Как тебе? — весело спросил Маркус.

— Слушай, будь другом, не выбрасывай то, что пробовала, а обслюнявь получше, — добавил инженер, ненадолго вытащив веточку изо рта.

— Зачем это? — подозрительно поинтересовалась я.

— Крыса так от гниения предохраняет, — серьёзно сообщил Сева. — Вот я и решил проверить, годится ли человеческая слюна... или слюна йети.

— Извращенец, — пробормотала я, представив, как толпа людей оплёвывает и размазывает слюну по брёвнам прежде, чем строить дом. — Уж лучше топить.

Но тут же поняла, что сама не меньшая извращенка: любопытство требовало проверить, обладает ли моя слюна защитными свойствами.

Несколько раз обработав и высушив образцы (добавили ещё два: контрольный и отобранный у крысы), их покрошили в две колбы и передали нам вместе с пробиркой чёрной пыли: чтобы вскрыть и заразить материал, когда будем там, где данный вид плесени не развивается — то есть на берегу океана. Раз воздух быстро теряет свойства, значит, тщательно заткнув колбы, через некоторое время можно будет проверить, помогает слюна защитить материал от чёрной пыли или нет. К сожалению, очень быстро выяснилось, что в этом плане крыса совершеннее всех нас, а моя слюна даже стимулирует развитие плесени.

Шло время. Окружающая природа продолжала «возвращаться к жизни». Теперь это было особенно заметно на крупных, не очень быстро размножающихся животных.

Кстати, нам всё-таки удалось поймать мелкого крокодила — для этого использовали петлю, и охоту проводили подальше от Ордена из опасения, что взрослые рептилии пойдут мстить. Вытащив зубастую ящерицу на дерево, я замотала ей морду так, чтобы она не смогла кусаться. Увы, это не позволило унять крик и вскоре внизу собралось множество взрослых и откровенно недружелюбных крокодилов. Переговорив с ожидающими на другом острове друзьями, мы решили, что мне следует улететь подальше, вместе с добычей, чтобы отманить от людей опасность, а потом набрать высоту и по широкой дуге вернуться в селение. Крокодилы действительно последовали за мной и пронзительно пищащим детёнышем. Чуть позже, свернув в сторону от реки, от рептилий удалось оторваться. Но малыш продолжал кричать, и если принести его в Орден в таком настроении, то туда же ринутся взрослые: ведь уже можно считать доказанным, что на выручку бросаются не только родители, а вообще все окрестные крокодилы (слишком много их собралось под деревом). Безуспешно попытавшись заткнуть детёныша, я чуть его не задушила, после чего, махнув рукой, развязала челюсти, позволила укусить себя (чтобы потом проверить, появится ли защита от грозной опасности) и выпустила в ближайший ручей. Мелкий крокодил тут же заткнулся, вылез на берег, приблизился ко мне и заголосил с новой силой. Я отступила на несколько шагов — он замолчал, переполз поближе и снова закатил истерику. Конечно, можно было просто уйти по кронам или улететь, но у меня проснулось любопытство. Забравшись на дерево (крики внизу стали ещё пронзительнее и отчаяннее), поймала плодоядную змею и с ней спустилась обратно.

После нескольких кусков мяса крокодил замолчал. Но вот трогать себя не давал, начиная шипеть и огрызаться, хотя и не убегал. Ещё через некоторое время мне удалось накинуть на его челюсти петлю и затянуть. На сей раз рептилия не стала шуметь, зато пока я засовывала её в корзину, умудрилась расцарапать мне руку до крови (несмотря на защиту в виде густой шерсти). Убедившись, что всё в порядке, я вернулась в Орден.

Высказанное когда-то предположение про возможность выработки репеллента к рептилиям оправдалось. В результате Сева размечтался о целом зверинце, в котором можно было бы собрать всех опасных животных, чтобы создавать от них репеллент. Но увы, пока это было не в наших силах, так что мечты остались на уровне идей.

Через неделю успокоившийся после поимки детёныш крокодила перестал кусаться, привязался к нам и, что самое удивительное, даже к страистам. Кстати, те в свою очередь достаточно быстро признали рептилию за «своего» — нам всё-таки удалось научить их команде, после которой птицы не должны нападать на гостей и подопытных. На это ушло немало сил, зато теперь и люди и звери были в безопасности... а незваные гости по-прежнему очень рисковали. Крокодил проявил себя намного более умным животным чем уже привычные пернатые охранники. Зубастик очень хорошо дрессировался — гораздо лучше, чем прусы или даже страисты, почти на уровне орангутангов (но последние предпочитали держаться независимо, тогда как рептилия стремилась общаться). Ещё через пару месяцев мы отпустили Зубастика из загона, но крокодил не ушёл: уплывал на охоту, а потом возвращался (зачастую принося с собой рыбу или упавший в воду плод), а пару раз мы наблюдали, как он пытается скормить добычу живущим с нами детёнышам, не делая разницы между зверями, людьми и йети.

Цезарь, Юлин сын, перешагнул страшный рубеж, после которого дети начинали болеть и умирать. Благодаря гигиене и прививкам он болел не постоянно, но несколько раз подхватывал смертельные инфекции (причём однажды оказался первой ласточкой с новыми, ещё совсем неизвестными симптомами). Мы очень волновались за мальчика, одновременно боясь потерять и пытаясь смириться с этим. Но вопреки ожидаемому, он жил. Болел, порой очень тяжело, но выкарабкивался.

К сожалению, Цезарь оказался единственным таким, необычно живучим, ребёнком. Наверное, свою роль сыграло и то, что он всё время находился на виду у врачей, четырежды в сутки Росс проводил осмотр, ежедневно брал кровь, мочу, кал и слюну на анализ. Кроме того, с согласия Юли, в случае болезни, для которой ещё неизвестно лечение, на Цезаре проверяли лекарства, уже использующиеся для других болезней, в надежде, что хоть одно из них поможет. Кстати, несколько раз такой метод действительно сработал.

Увы, с другими человеческими детьми ситуация обстояла гораздо хуже. Они погибали, причём даже у союзников в Волгограде, где тоже была возможность проконтролировать. Не сразу, но до полутора лет не дожил больше никто. Единственное, что хоть немного утешало, так это то, что копилась информация по смертельным заболеваниям, в результате с некоторыми из них мы пусть худо-бедно, но начали справляться.

Наблюдая такую страшную статистику и сравнивая её с тем, что удалось узнать математику о жизни в других землях, мы пришли к неутешительному выводу. Даже для зеленокожих эта местность подходит плохо. Эти земли не для людей.

На случай, если всё-таки другого решения не появится и людям придётся покидать эти места, мы решили провести разведку.

Марк ушёл в дальнюю экспедицию на восток, чтобы обозначить границу, за которой людям не выжить (и, возможно, найти безопасную зону). Другой йети проверил западное побережье. Сплетя небольшие переносные клетки, они ловили зверьков, которые реагировали на неизвестный, но опасный фактор так же, как люди (то есть погибали), проходили до тех пор, пока не появлялись симптомы, и обозначали место с помощью телефона. Таким образом двое мужчин провели границу опасной зоны от океана и до предгорий. Но увы, несмотря на то, что линия смерти оказалась неровной, прохода они не нашли.

— Кстати, вовсе не факт, что чего-то подобного не может быть в горах и океане, — заметила я. — Вполне возможно, что свободных спасло именно то, что мы плыли по пещере, а не шли поверху.

Щука кивнула. Я подружилась со второй йети в племени, и иногда мы беседовали в кронах, обсуждая людей и их возможное будущее.

— Если так, то наши люди точно уплыли навстречу смерти, — заметила она. — Но сейчас это уже неважно. Поздно искать способ сбежать, теперь надо искать способ жить.

Мы улыбнулись друг другу, а потом посмотрели вниз.

— Я приложу для этого все силы, — сказала я, протягивая руку фертильной коллеге.

— Я — тоже, — кивнула она, накрывая мою ладонь своей. — Они слишком похожи на нас, на йети. Мы сможем жить вместе.

И мы одновременно спрыгнули с ветви, на которой сидели, чтобы, пролетев несколько метров, ухватиться свободными руками за другую. Работа не означает отсутствие отдыха.

Техникам удалось найти способ проверить, годится ли уже дерево на уголь или ещё должно вылёживаться. Причём очень простой: им помогло ночное зрение. Если надломить, надрезать или порубить ветвь, то если в ночном диапазоне кора светлее сердцевины, то дерево уже мертво и годится на пережигание, если они равны или наоборот — то полено сыграет роль огнетушителя. Сортировать дрова таким образом оказалось гораздо проще, чем проверять каждый кусок в костре. В результате все посвящённые, да и часть других людей, с энтузиазмом освоили казавшее ранее бесполезным умение. Единственной проблемой оставалось то, что людям приходилось сортировать древесину в темноте (иначе из-за остаточного дневного зрения легко допустить ошибку).

Заинтересовавшись, Щука и Рысь тоже потренировались в переключении зрения. Благодаря им я поняла, что не являюсь уникумом: всем йети гораздо сложнее освоить это умение. Зато и результат явно лучше — мы даже при дневном свете можем спокойно отсортировать пригодные для костра дрова.

Новый материал для строительства «подсказала» одна из мелких древесных обезьян. Желто-голубые пушистые малыши жили оседло и строили себе гнёзда-укрытия в кронах из веток дерева и паразитирующих на нём растений, но не убивая, а лишь нагибая, надламывая и сплетая. В результате получался «живой» домик, и такому сооружению не угрожала чёрная пыль. Да и держалось на ветвях необычное шарообразное цветущее гнездо очень крепко.

Естественно, для людей требовалось нечто большее, поэтому агроном с Севой потратили немало времени на эксперименты прежде, чем получилось соорудить хотя бы маленькое укрытие, по размерам больше напоминающее собачью конуру. Зато теперь, проверив и разрешив основные проблемы, они заложили чуть ли не дворец добрых десяти метров радиусом. Центром будущего «дома» должен был стать ствол одного из крупных деревьев, а основой стен и крыши — смешанные посадки лешего, папортофельных лиан и очень высоких раскидистых кустов. Естественно, «постройка» такого дома займёт немало времени, но если нам удастся добиться успеха и укрытие нового типа покажет себя с хорошей стороны, то это будет прорыв.

Меню мы активно разнообразили множеством квасов и киселей: таким, пусть и странным образом, получилось продлить почти на сутки годность некоторых продуктов питания... пусть и в другой форме. Также продолжало развиваться примитивное сельское хозяйство. Например, Веронике удалось вырастить небольшую делянку местных зерновых, с достаточно крупными для обработки семенами. Кроме того, мы открывали всё новые продукты питания, самой разнообразной природы: от растений до птичьих гнёзд.

А ещё нам удалось-таки вырастить небольшую партию кровяных паразитов в искусственных условиях. Для этого пришлось сооружать сложную сеть сообщающихся сосудов чтобы было постоянное движение жидкости (и следить, чтобы верхние из них не пустели), доставлять морскую воду с побережья, разводить несколько видов водорослей (и при этом следить, чтобы личинки с ними не контактировали), устраивать барьер, через который проходит отработанная, загрязнённая вода, но не пролезают личинки, и так далее. После множества неудачных попыток личинки всё-таки достигли величины, при которой они начинают вырабатывать репеллент (хотя росли плохо и достигли нужного размера за в два раза больший срок, чем в крови фей). «Прививки» мы делали растёртыми в кашицу насекомыми, которую в небольшом количестве добавляли в свежую кормовую кровь. Через сутки после этого процедили личинок, поместили их в небольшое количество морской воды, а ещё спустя пару часов — убедились, что жидкость с недоросшими насекомыми не является ядовитой, и нанесли её на обритую часть спины небольшого зверька. Результат превзошёл все ожидания. Мало того, что раствор с «паразитами» не вызывал раздражения, так он ещё и защищал намного лучше, чем пот, разбавленный до максимально допустимой концентрации (то есть той, которой люди пользовались обычно). К сожалению, долговременный эксперимент поставить не удалось: остальные личинки сдохли.

— За этим способом будущее, — твёрдо заявила Лиля. — Я уверена.

Но пока преград и трудностей на таком пути получения репеллента было гораздо больше, чем побед. Труд не окупался. И всё равно теперь, получив подтверждение принципиальной возможности такого пути, Лиля не собиралась отступать. Она прилагала очень много усилий, чтобы установить необходимые условия выращивания личинок — ведь без этого и технологию массового содержания разработать не получится.

Кусты серебристых леших ещё подросли, зацвели и вошли во взрослую фазу, в результате чего защита от гнуса покрывала почти весь лагерь. Это сильно облегчило жизнь, позволив людям не только отдыхать от репеллента, но и есть под открытым небом, сгоняя с продуктов всего лишь пару десятков мух, а не живой ковёр. К сожалению, на леших тоже нашлись охотники, из-за чего приходилось регулярно обирать гусениц и бороться с тлёй — эти насекомые так и норовили оставить нас без защиты. Агроном часто ворчала по этому поводу, пыталась понять, почему вредители не пожрали дикорастущие кусты, но причину установить не удалось. Единственное, что мы смогли сделать, так это установить множество укрытий для хищных насекомых и мелких животных: в виде кучек травы, хвороста, прикрытых камнями ямок или скатанного в шарики мха. Все эти «домики» разложили под кустами так, чтобы мы или приходящие на отдых крупные существа их не раздавили. Насекомоядные животные высоко оценили некоторые типы укрытий и сильно помогали нам в борьбе за сохранение репеллентных кустов. Но даже трудности не умаляли ценности достижения.

После такого грандиозного успеха в защите территории Ордена от кровососов, Вероника съездила в Волгоград и к сатанистам, чтобы помочь им тоже обсадить селения.

Сначала до исследований гор и предгорий не доходили руки. А через несколько месяцев уже и надобность отпала: Вере удалось отыскать небольшое по сути, но показавшееся нам огромным месторождение глины (а точнее, смешанное: глина, каолинит и полевой шпат). Геолог долго не могла поверить в такой невероятный успех, поскольку к тому времени уже вообще сомневалась в возможности найти глину:

— Честно говоря не думала, что могут быть каменные «лагуны» с чем-то мелкодисперсным, — призналась она. — До сих пор не понимала, как они образуются, а теперь и вовсе...

К месторождению почти сразу переехали техники и несколько волгорцев, туда же на плотах завезли кварц. Быстро выяснилось, что не всё так радужно, как казалось вначале: в глине имелась примесь основной породы. Маленькая, но её хватало, чтобы сделать материал негодным для поделок. Поэтому, чтобы получить нормальную, чистую глину, исходную массу приходилось многократно взмучивать, процеживать, отстаивать и отфильтровывать. Естественно, это отнимало много времени и сил. Не сразу, но дело пошло, и у свободных появились кирпичи (из более грубой фракции) и посуда (из более тонкой). Естественно и то, и другое оставалось в дефиците, но даже та малость, которую удалось получить, давала надежду. Кстати, оказалось, что кирпич также требовался в немалых количествах: из него и мрамора в Ордене сложили малую экспериментальную печь... которую пришлось переделывать почти сразу после восхода гигантской луны — сооружение оказалось не сейсмостойким. Следующую печь делали, складывая гораздо дольше, поскольку техникам в голову пришла новая идея, а для неё требовались материалы другой формы и размеров. Новый «кирпич» изготовили не в виде параллелепипедов, а похожим на неправильные уплощённые «лепёшки» со множеством ям и выступов. Их форма и размер ни разу не повторялись, и я долго недоумевала, как же из большого количества изуродованной обожжённой глины и разнокалиберных обломков мрамора техники умудрились сложить вполне приличную на вид печь (хотя и немного другой формы). А ответ оказался прост: ещё на месте они специально следили, чтобы вылепленные «кирпичи» и камни идеально подходили друг к другу, удерживая постройку за счёт собственного веса и сцепления, без цементирующего раствора. К слову, новая печь пережила даже крупное землетрясение — от неё отвалилось только несколько верхних камней, которые мужчины легко установили обратно.

Благодаря этим и некоторым другим открытиям жизнь налаживалась. Хотя свободные по-прежнему не могли сохранить продукты питания (к счастью, добыть их не составляло большого труда), да и многие материалы быстро портились, но мы всё равно постепенно приспосабливались к жизни в этой местности.

Несколько раз мужчины закладывали древесину в заливы реки и ближайшее болото. С океаном решили повременить, поскольку слишком высок риск потерять результат трудов во время восходов и закатов гигантской луны.

Через пару месяцев после нового года мы устроили большой праздник, официально признав трёх детей-полукровок и трёх маленьких йети взрослыми. Хотя их возраст ещё немного не дотягивал до трёх лет (то есть был около восьми земных), но все шестеро продемонстрировали достаточные умения, чтобы вести самостоятельную жизнь. А значит — мы уже не имеем права навязывать им свою волю. Кстати, аналогичный праздник провели сатанисты, признав равноправие двух своих полукровок. Все новоявленные взрослые решили остаться и продолжить дело тех племён, в которых выросли. В тот же вечер, посовещавшись между собой, Дима, Дина и Лорд попросили дать им знания, нужные не только и не столько для выживания, сколько для специализированной работы посвящённых. Мы не стали отказывать и с тех пор ввели вечера образования, во время отдыха у костра, пусть понемногу, но передавая теоретические знания, принесённые с Земли.

К этим занятиям с удовольствием присоединялись Рысь и Зорро с Зиной (дети Щуки). Но если у полукровок было железное терпение, то молодые йети таковым не обладали и заниматься с ними оказалось гораздо сложнее. Иногда во время рассказов рядом устраивались мои младшие, уже вовсю разговаривающие, дети и Щукины малыши, но их выдержки хватало всего на несколько минут, после чего все четверо убегали играть, охотиться или заниматься ещё чем-нибудь активным.

Однажды, когда мы были в очередной экспедиции, мне позвонил Игорь с просьбой разузнать про один из популярных способов защиты от хищников.

— Мне, в том числе, история его возникновения интересна, — сказал он и пояснил, что, насколько ему известно, в деревне, рядом с которой мы находимся, живет один из первых людей, начавших пользоваться таким способом.

Этот метод использовали многие: он несложен, но достаточно эффективен. Если сразу убежать от хищника не удавалось, жертва разворачивалась и с резкими ритмичными криками совершала несколько быстрых шагов навстречу, делая вид, что собирается нападать сама. Главное условие — постараться преувеличить свои силы: не сжаться, а наоборот, расправить плечи, расставить руки (желательно в них зажать что-то объёмное). Большинство охотников столкнувшись с таким, нетипичным, поведением жертвы, останавливались в растерянности, отступали, а иногда и вовсе предпочитали удалиться. Но даже если хищник просто притормаживал, то жертва всё равно выигрывала время, которое в данной ситуации означает жизнь.

Естественно, злоупотреблять таким способом всё равно не стоило. А в некоторых случаях он и вовсе не помогал (например, если животное защищало своё потомство). Да и против агрессивных травоядных действовало хуже и нестабильно. Но в целом метод заслуженно приобрёл высокую популярность.

Мужчина с готовностью поделился историей возникновения такого способа. Выяснилось, что его изобрёл не он, а три женщины. Почти сразу же после высадки, выживая в лесу, они несколько раз сталкивались с крупными хищниками и научились их отгонять (причём из оружия у них имелись только выломанные в лесу палки). Заметив охотника, женщины тут же сцепляли руки, становились ближе друг к другу, а потом эдакой живой стеной со злодейским смехом и «ухами» шли навстречу зверю.

— Я единственное что не понимаю, так это почему вы меня расспрашиваете? — заметил мужчина. — Ведь изобретательницы-то с вами вместе живут.

Мы недоумённо переглянулись.

— Юля, что ли? — поинтересовалась я у химика.

— Нет, мы гораздо позже об этом способе узнали, — покачал головой он.

— Может, Лиля? — предположила Вера. — Она вполне могла на хищника пойти, вместо того, чтобы бежать.

— Или Надя. Она тихая, но если уж что-то решит...

Удун удивлённо слушал наши предположения.

— Ну вы даёте! — не выдержал он. — Оля с Таней. Я же говорил, что их трое было.

Я замолчала, подавившись недоговорёнными словами. Оля, Таня и погибшая во время сплава Яна. Детовские жёны. Детовские жёны?!

— Они?! — хором возмутились мы.

— Они, — непонимающе пожал плечами удун. — Я их почти не знал, так, пару дней общался, пока до общего лагеря добирались. Но девчонки активные и предприимчивые.

— Любовь — зла, — улыбнулась его жена. — Она может очень сильно изменить людей.

— Настолько? — выразила всеобщее недоверие я.

Но пытаться спорить и что-то доказывать мы не стали: ведь удун рассказывал не выдумки и не домыслы, а то что знал и видел.

Зато теперь у меня появилось чёткое ощущение, что поручение Игорь дал неспроста. Позвонив математику, поинтересовалось, чего конкретно он хотел добиться своей просьбой. Но в ответ ничего определённого не услышала: Игорь отговорился общими фразами про «историю» и «просто любопытство».

— Игорь знал, — констатировал Илья, когда мы остановились на ночлег.

— Да, я тоже так думаю, — кивнула я. — И ещё уверена, что он не сказал правду о причине, по которой вдруг заинтересовался данным способом защиты.

— Игорь знал, — повторил химик, задумчиво глядя в огонь. — Он подталкивает нас к какому-то выводу, пытается заставить нас что-то увидеть. Что-то, что упустили.

— Почему тогда не скажет прямым текстом? — недовольно проворчала я и резко замолчала, поняв, в чём может быть причина такого поведения.

Когда-то математик не хотел раскрывать свои подозрения по поводу серьёзных побочных эффектов от использования мучений, опасаясь, что без доказательств от его слов банально отмахнутся. Но тогда он хотя бы что-то сообщил прямо. А теперь этого нет. Но и в то, что совпадение случайно, не верится.

— Он что-то подозревает, но не может доказать, — сделала очевидный вывод я.

Но что? На этот вопрос ответа не было. Зато кое-что другое не вызывало сомнений. С самого начала знакомства жены Дета показались мне глупыми влюблёнными женщинами. И за всё время жизни в одном племени это впечатление только усиливалось. Поэтому услышанное огорошило, как ударом по голове. Не верилось, что речь идёт о тех же самых женщинах. Вообще не верилось.

Впрочем, к такому начальному поведению их могли вынудить обстоятельства. Если они оказались в лесу одни и вынуждены были выживать без помощи мужчин... Хотя нет, всё равно не сходится. Удун говорил, что они вели себя активно и предприимчиво. Да и вообще, я даже представить не могу, чтобы жены Дета, эти беспомощные домашние хозяйки, вместо того, чтобы улепётывать со всех ног, шли на хищника. Если же на самом деле они весьма решительные и самостоятельные, то зачем притворяться? Или они не притворяются? И почему эти женщины постепенно становятся всё тупее и тупее?

— Надо поискать людей, которые были с ними знакомы до начала сплава, — предложил Илья. — Очень надеюсь, что хотя бы пара таких найдётся.

Я потёрла лоб и кивнула. Почему вдруг нормальные женщины превращаются в подобное? Вопреки мнению жены удуна, я не верю, что любовь способна совершить настолько глобальные изменения. Ладно если бы на время — на месяц или два, а потом первая влюблённость должна была схлынуть и проявился бы настоящий характер. Но этого не случилось.

— Дет ведь психиатр, — вслух подумала я. — Может, он их загипнотизировал?

— Он это вообще умеет? — недоверчиво поинтересовалась Вера.

Я пожала плечами.

— Ещё надо проверить, действует ли на нас-нынешних гипноз — ведь мы сильно отличаемся от людей.

— Надо бы, да где найти такого специалиста, — грустно усмехнулся химик. — Но если Дет...

Илья не договорил. Но и без этого было понятно, что он имел в виду. Если Дет действительно каким-то образом подчинил себе нормальных людей, то он совершил преступление. Думать, что наш лидер может быть преступником, не хотелось. Зато теперь причина, по которой математик отказывался говорить прямо, очевидна и уже не вызывает вопросов.

Поиски не увенчались успехом. Зато удалось выяснить, что женщины сошлись с Детом почти сразу же по прибытию в лагерь и почти ни с кем не успели познакомиться. А ещё мы узнали, что первую ночь они провели по соседству с ещё одним одиночкой и показались ему весьма недоверчивыми и подозрительными.

— Уверен, что у них были неприятные встречи не только с троллями, но и с людьми, — поделился удун.

А уже на следующий день троица познакомилась с Детом.

Подумав, мы пошли другим путём и быстро выяснили, что люди, жившие неподалёку от нашего лидера в царском лагере, удивлялись, какие у него покладистые, мирные жёны. И даже завидовали.

Вот теперь у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что дело нечисто. За сутки-двое не получится влюбить в себя так, чтобы глобально изменилось поведение. Особенно — одновременно троих подозрительных и наверняка хлебнувших горя человек.

— Дет упомянул, что его жёны больны, — задумчиво потянула Вера. — Если бы он был тому причиной, то зачем привлекать лишнее внимание?

— Может, потому, что мы бы уже и сами догадались со дня на день, что с ними не всё в порядке? — предположил Илья.

Я кивнула:

— Если бы не зашоренность, не моё предвзятое отношение к этим женщинам, то я бы заметила, что у них серьёзные проблемы. Задним числом понимаю, что признаки уже нельзя было не заметить. Так что, с этой точки зрения, Дет вполне мог «подстелить соломки», чтобы на него не пали подозрения. Эх... если бы не моя предвзятость...

— Наша, — твёрдо поправил химик. — Не только твоя, а нас всех. Я ведь тоже понимаю, что должен был заметить изменения раньше.

— Но тогда Дет совершил ошибку, — вмешалась Вера.

Мы недоумённо на неё посмотрели.

— Муж, человек, который привязан к жёнам и общается с ними постоянно, а не старательно игнорирует (как поступали мы), должен был заметить патологию раньше.

— Он же говорил, что давно видел. Что не так? — поинтересовалась я.

— А ты сама подумай, — неожиданно зло предложила Вера. — Если бы я или Сева или ещё кто-нибудь заметил странные изменения за близким себе человеком, да не где-нибудь и когда-нибудь, а здесь и сейчас. Сейчас, когда постоянно появляются новые опасные болезни, когда любая мелочь может оказаться важной и спасти жизнь или погубить.

Я резко вздохнула. А ведь она права! Если бы Дет был ни при чём, то заметив малейшие симптомы, он бы о них сообщил. Ведь лидер не дурак и тоже, как и все остальные, очень боится болезней. Тем более, что у его жён не только поведенческие, но и физиологические отклонения есть. Да даже бы и только первое — всё равно любой бы поднял тревогу. Для молчания нужны основания. Например, знание причины, которая вызвала болезнь. Хотя...

— Единственным оправданием может служить отсутствие у Дета доказательств нарушений, — заметила я.

— Не подходит, — резко возразила Вера. — Иначе он бы не сообщал при появлении на теле его жён любого непривычного, подозрительного пятна, высыпания или даже изменения их запаха. Ведь это тоже может быть не признаком болезни, а, например, банальной грязью или реакцией на съеденное.

— Оправдание, но очень слабое, — Илья отогнул ветку дикого лешего, под которыми мы расположились на отдых и встал. — Надо связаться с сатанистами. И поднимать тревогу.

Мы молча кивнули и тоже выбрались из кустов. Если наш лидер является преступником, то надо принимать срочные меры. Но даже думать о таком варианте нет никакого желания. Дет был мне другом и вызывал симпатию... в отличие от его жён.

14 апреля – 15 ноября 4 года. Орден — земли свободных

Сатанисты попросили не спешить сообщать остальным, но не стали затягивать решение и тут же отправились к нам в селение. Мы с ними встретились вечером, неподалёку от Ордена, и только тогда Вадим связался со Светой, чтобы сообщить о необходимости срочно изолировать семью Дета и о том, что для этого может понадобиться помощь остальных посвящённых.

— «Дет после обеда на охоту ушёл. Ещё не вернулся», — сообщила коллега по правительству.

Посовещавшись, мы все вместе заявились в Орден, чтобы подождать там. В принципе, появление сатанистов не представляло из себя что-то особенное и не должно было вызвать подозрений.

— У нас неприятные новости о некоторых свободных, — сказал Вадим истинную, но вводящую в заблуждение, правду. — Надо обсудить со всеми. Вдруг найдём выход.

Сева сбросил Дету сообщение «У нас гости. Есть важные новости», после чего мы сели ужинать.

Лидер не вернулся и к вечернему затмению. После нескольких безуспешных звонков мы поискали его мобильник — он находился достаточно далеко от Ордена, но медленно приближался.

— Наверное, ему сейчас не до того, чтобы болтать, — решила я. — Слишком занят.

Дет не спешил перезванивать, из-за чего мы начали волноваться. Тем более, что через некоторое время мужчина свернул в сторону от дома.

— «Он мог понять, что его подозревают?» — по внутренней связи поинтересовался Вадим.

— «Не уверен, но вполне возможно», — ответил Илья.

Сатанист решительно повернулся к остальным посвящённым:

— Раз Дет не спешит появляться, то обсудим ситуацию с вами. Начинайте, — кивнул он нам.

Инициативу принял химик. Он зашёл издалека. Рассказал про странную просьбу Игоря (тот виновато улыбнулся, но весь остальной рассказ сидел довольный, как наевшийся удав), про слова удуна, про необычное поведение детовских жён и то, что их характер резко изменился после встречи с Детом. А потом передал комментарий Веры про подозрительное поведение лидера и наши предположения.

— Стопроцентной уверенности нет, — заметил Илья. — Но я бы хотел, чтобы Дет ответил на некоторые вопросы под детектором лжи. И объяснил своё поведение.

Игорь кивнул и отложил компьютер:

— Да, я тоже этого хочу.

— Ты знал? — подозрительно поинтересовалась я.

— Не знал. Предполагал, — спокойно ответил математик. — Как только понял, что можно получить подтверждение или опровержение — начал действовать.

— Получается, Дет — преступник! — Сева, как всегда, высказался категорично, вскочил и сжал кулаки. — А мы не просто пригрели на своей груди змею, но и дали ей лидерство!

Слова инженера неожиданно проассоциировались с давним диалогом. Ещё в самом начале сплава, когда Дет даже не был в нашем племени, но его уже рассматривали в роли лидера, я спросила мнение у одного из одиночек. «Дет — паук. Если змею не потревожит, всего добьется.» Учитывая, что «змеёй» Ясон называл Игоря, очень подходит к нынешней ситуации.

— Не змею, а паука, — поправила инженера, вторя своим мыслям.

— Без разницы! — отмахнулся тот. — Главное, что мы сделали лидером преступника!

— Кстати, — повернулась к сатанистам Лиля. — А почему бы, пока нет Дета, не попытаться расспросить Олю с Таней? Естественно, под действием детектора лжи.

Все согласились и, не теряя времени, занялись одной из женщин. Она не протестовала против проверки, но и на вопросы не отвечала: тупо сидела и смотрела в пространство. Поняв, что идея провалилась, Сева разразился гневной тирадой, в который раз называя нашего лидера преступником и обещая лично его уничтожить.

Вот это вызвало реакцию, причём весьма неожиданную. Обе жены лидера сорвались с места и с неожиданной злостью набросились на инженера. Женщины дрались совсем не по-женски и неизвестно, остался бы Сева жив, не успей Вадим парализовать их прикосновением кольца.

— Это сейчас что такое было? — поинтересовался окровавленный инженер, одну руку прижав к торчащему из груди ножу, а другой утирая хлещущую из сломанного носа кровь и переводя вопросительный взгляд то на жён Дета, то на сатаниста.

— У нас есть способы, — сухо ответил тот. — Но это тайна племени.

— Но почему они... — начал пострадавший, однако его резко прервали.

— Тебе сейчас не о том думать надо! — Росс действовал быстро и решительно. Заставил Севу сесть (из-за риска захлебнуться кровью ложиться не стоило) и внимательно осмотрел рану. — Ни в чём не уверен, — пробормотал зеленокожий себе под нос и, убедившись, что мы принесли кровоостанавливающее, антисептики и иглу с нитью, осторожно вытащил нож. Слегка сдавил края раны, а потом, наоборот, развел и облегчённо улыбнулся: — Артерии не задеты, — перевел взгляд на лицо инженера и велел глубоко вздохнуть. — Лёгкие, судя по всему, тоже.

Поняв, что жизненно-важные органы не пострадали, мы тоже расслабились.

— Зашивать не стану, всё равно загноится, пусть лучше гной так выходит, — заявил Росс.

Хирург быстро обработал рану дезинфицирующим раствором и вручил Севе пучок красного мха, чтобы прикрыть повреждение от животных. Проверил и поправил инженеру нос, отчего снова хлынула кровь. Дождавшись, когда она остановилась, Вера помогла мужу умыться.

— Я от них такого не ожидал, — сказал Сева. — Совсем не ожидал. Почему они как с цепи сорвались?

— Может, потому, что ты открыто угрожал Дету? — предположила Вероника.

Инженер пожал плечами и поморщился от боли.

— Отдыхай, — велел Росс. — Рана хотя и хорошая, но глубокая, мало ли какую заразу занесли — так что надо беречься.

Как выяснилось позже, зеленокожий оказался прав — без воспаления не обошлось.

Мы ещё несколько раз безуспешно попытались дозвониться до лидера.

— Так, тут дело явно нечисто, — Вадим встал. — Мы пойдём к Дету и, если получится, приведем его сюда.

Но уже через несколько часов сатанисты позвонили и сообщили, что телефон оказался не у человека, а привязанным к шерсти одного из спокойных лесных гигантов, и посоветовали проверить, что лидер взял с собой из вещей. К полуночи мы уже знали, что пропало мачете, нож, пара химических посудин, котелок, рюкзак, репеллентный костюм, одна из двух палаток (которые нам дали на случай дальних походов) и ещё несколько мелочей. После чего сомнений не осталось: Дет каким-то образом понял, что его преступление раскрыто. Причём понял раньше, чем мы ему позвонили. И бежал. А поскольку был в курсе того, что можно узнать местонахождение телефона, быстро от него избавился.

— Дета надо найти, — твёрдо заявила Лиля.

— Надо, — кивнул Росс. — В том числе, и для того, чтобы узнать, что конкретно он сделал со своими жёнами и можно ли хоть как-то исправить ситуацию.

Мы, вместе с вернувшимися сатанистами, посмотрели на окружающие джунгли.

— Нереально, — покачал головой Вадим. — Хотя я слышал, что вы умеете идти по следу? — поинтересовался он у меня с Щукой.

— Вроде нет, — удивилась я. — По крайней мере, я ничего такого не умею и не слышала, чтобы кто-то...

— Умеем, — неожиданно заявила йети. — Научиться этому куда легче, чем освоить второй тип зрения, — добавила она мне.

Я смутилась. Действительно, запахи имели для меня очень важное значение, помогали ориентироваться, но вот искать добычу или идти по следу с их помощью ни разу не приходило в голову.

— Только сомневаюсь, получится ли, — добавила йети. — Прошло уже немало времени, да и погода не способствует...

Погода и окружающий мир действительно работали против нас. После ухода Дета небо, из-за гигантской луны, старательно смывало его следы несколькими ливнями. Щука прошлась по окраинам Ордена, то и дело останавливаясь, опуская голову к земле и принюхиваясь, но потом вернулась к костру.

— Я не чувствую. Даже там, где он точно был, запаха уже нет.

— Значит, ушёл, — нерадостно констатировал Вадим. — Я предлагаю объявить Дета в розыск, сообщить всем, кому возможно, о том, что он может быть опасен и требуется задержание, — сатанист щелчком сбил с ноги ядовитого паука и добавил: — И что любой, кто поможет Дету скрываться, будет считаться сообщником преступника.

Илья кивнул. Поколебавшись, мы тоже согласились. Ведь если Дет невиновен, то у него не было резона бежать — мог просто объяснить свои действия под детектором лжи. Если же считает такой вариант неприемлемым — то значит лидеру не просто есть что скрывать, а сокрытое работает против него.

Когда сатанисты покинули орден, мы разбрелись по домам и гнёздам — спать.

За завтраком температурящий Сева поднял неожиданную для меня тему.

— Теперь, когда с Детом всё ясно, у нас появилась новая проблема. А именно — мы остались без лидера. Надо выбрать нового, — с этими словами инженер выразительно кивнул на Игоря.

Мы тоже с ожиданием посмотрели на математика, отчего тот аж поперхнулся.

— Ну что вы уставились? Я не гожусь в лидеры и не хочу им быть, — возмутился Игорь.

Я усмехнулась: похоже, сейчас все снова будут отказываться от великой чести быть нашим лидером.

— Да и зачем? — продолжил математик. — У нас и без того есть трое из общего правительства, вот пусть они лидерами и будут, — перевел стрелки он.

Я возмущённо вскочила, но под укоризненным взглядом Ильи села обратно.

— Мы даже не совсем лидеры, а те, кто обеспечивают слаженную работу союза, — покачал головой химик. — Нам нужен лидер, именно лидер посвящённых. Таковым никто из нас не является.

— Ну так станьте, — предложил математик.

Сева нахмурился.

— Я не подхожу, — улыбнулся Илья. — Слишком часто ухожу в походы.

— Я тоже, — поспешно поддержала я и с намёком добавила: — К тому же, если я стану лидером, придётся отказаться от быстрого транспортного средства.

— Нет, — решительно отказалась Света. — Пусть я в экспедиции не хожу, но на мне и так висит расчёт баланса и задача проследить за тем, чтобы всё, что надо, доставлялось вовремя и в достаточном количестве. Взваливать на меня дополнительную ответственность бесчестно!

Мы с Ильёй поддержали коллегу по «общему правительству», ведь она действительно немало усилий тратила на согласование списков с союзниками.

Остальные тоже старательно отговаривались. Инженер некоторое время переводил всё более раздражённый взгляд с одного на другого.

— Хватит! — от резкого окрика Севы мы вздрогнули. — Что за ребячество?! Ладно тогда, но сейчас вы уже должны были повзрослеть, а ведете себя как... посвящённые в упрямство!

Неожиданная отповедь ударила хуже пощёчины. Инженер прав. Причём намного больше, чем хочется признавать.

— Давайте подойдём к проблеме как взрослые разумные люди, а не будем пытаться банально выпустить накопившееся напряжение, — заметив, что мы пришли в себя, продолжил Сева. — Надо учесть, что у нас есть межплеменное правительство и решить, как разделить обязанности между ним и нашим внутренним лидером. А потом подумать, кто лучше подходит на эту роль.

Действительно, к настоящему времени многое в нашем племени изменилось. Посвящённые уже привыкли, притёрлись друг к другу, и теперь не возникает таких сложностей и конфликтов, как когда-то. Следовательно, и роль лидера будет несколько иной. Хотя распределение обязанностей, расстановка внутриплеменных приоритетов и разрешение споров всё равно остаются.

Математик тяжело вздохнул.

— Ещё лидер должен налаживать контакты. Я сейчас говорю не о союзе, тут у нас проблем нет, а о контактах с другими свободными и с йети. Ну и, по возможности, хоть немного улучшить репутацию нашего племени — сейчас она ниже воды во время отлива. На мой взгляд, в лидеры надо выдвинуть человека, который не занят жизненно важной работой или работой, которая зависит от его местоположения: ходящего в походы либо прикованного к одному месту. То есть однозначно отпадают Росс, Надя, Щука и Пантера — как люди, которые играют решающую роль во время эпидемий, к тому же занимаются тем, чтобы не допустить новых вспышек... по крайней мере, больших. Лиля тоже исключается, потому что репеллент — жизненно важен не только для нас, но и для всех свободных. Вероника, Сева и Маркус ведут серьёзные исследования, из-за этого ограничены в передвижении, Вера, наоборот, постоянно в походах. Остаются Илья, я, Юля и Света. При этом последняя тратит много сил на то, чтобы мы и союзники действовали слаженно.

— Согласен, — кивнул Сева. — К тому же, вы трое достаточно сдержанные и не склонны принимать поспешные решения. Но мне кажется, что ты подходишь лучше других.

Я невольно кивнула: математик действительно самый активный в плане общения с чужими людьми. Даже несмотря на то, что ещё ни разу не покидал Орден. Плюс к тому, он умеет расположить к себе и обзавелся кучей знакомых и друзей во время сплава.

— В том-то и проблема, что мне тоже так кажется, — кисло улыбнулся Игорь. — Поэтому очень хотел ошибиться насчёт Дета. Но и скрывать такое не имел права.

Мы единогласно поддержали кандидатуру математика. Но на сей раз не просто для того, чтобы самим избежать ответственности.

— Ясон когда-то называл тебя змеёй, — тихо сказала я новому лидеру за ужином. — Ответь честно: ты метил в лидеры?

— Если совсем честно — то нет, — Игорь отхлебнул воды из переданной ему орангутангом плошки и вернул её мохнатому соседу. — Я бы предпочёл влиять из-за чужой спины: чтобы и суметь протолкнуть те решения, которые считаю правильными, и ответственность за них не нести.

— Ну так каждый бы хотел, — усмехнулся Росс. — Ты реально змея.

— Я? — математик талантливо состроил из себя святую невинность. Это разрядило обстановку: смешки и шутки хотя бы частично помогли избавиться от тяжести, которая воцарилась в лагере после событий с Детом и его жёнами.

Рана у Севы воспалилась, и в лечении сильно помогли мухи. Точнее, личинки одного из видов, которых Росс разводил на гниющем куске мяса и регулярно подсаживал в рану, одновременно выбирая паразитов, которые умудрились туда налезть. Личинки очищали плоть от гноя, но не травмировали новые ткани. Может, именно благодаря этому серьёзных осложнений Сева не получил, хотя шрам не проходил несколько месяцев.

Судя по всему, Дет успел хорошо подготовиться к побегу. С другой стороны, не уверена, что ему есть куда уходить: бывший лидер знал о границах смерти. А перебираться через океан или горы он вряд ли рискнёт — слишком любит жизнь. Значит, он где-то здесь, на ограниченной, но огромной территории, которую не обыскать, даже если йети и люди объединятся.

Оля с Таней, после возвращения подвижности, не пытались повторить нападение (Сева стал осторожнее со словами), вместо этого впав в некую прострацию. Они больше не принимали пусть и косвенное, но участие в жизни Ордена, забыли про все бытовые дела и даже самообслуживание забросили: не выказывали аппетита или жажды, ходили прямо под себя и игнорировали кусачих мух. Но не сопротивлялись, послушно и покорно глотая то, что влили или положили им в рот, и следуя за проводником, если потянуть за руку. Мы ухаживали за ними по очереди, и для каждого из нас они были живым воплощением совести. Не заметили. Не доглядели. Не обратили внимания. Увы, куда легче посчитать кого-то тупым и примитивным, чем подумать, что с человеком не всё в порядке. А теперь надежда на то, что их удастся хотя бы частично вернуть к нормальной жизни, таяла с каждым днём.

Хотя Игоря официально признали нашим лидером и он старался соответствовать этой должности, посвящённые ему не доверяли. Да что уж там, даже Дет в конце своего правления пользовался большей популярностью. Математик пришёл к власти во время очень неприятных событий — и невольно мы начали его подозревать. И в том, что о преступлении он знал заранее, и о том, что настоящей целью являлась власть, а вовсе не восстановление справедливости. Сева несколько раз открыто выразил недоверие, после чего Игорь устало предложил одолжить у сатанистов детектор лжи и тогда повторить вопросы. Подумав, мы так и сделали. Хотя сомнения после ответов математика ослабли, но не ушли полностью. Зато появилась новая цель: протестировать, можно ли обмануть детектор и если да, то как.

Естественно, мы исследовали детекторы в тайне от других посвящённых, но даже втроём нашли много интересных особенностей, хотя способа обмануть обнаружить не удалось. Но кто сказал, что и математик не смог добиться успеха? Хотя это маловероятно: во-первых, Вадим заказывал очень хорошие детекторы, специально оговаривая их характеристики, а во-вторых, Игорю банально не на чем тренироваться.

Кстати, новый лидер ввёл интересный обычай, чем-то напоминающий регулярные проверки общего правительства: он ежемесячно отчитывался перед нами под детектором лжи, отвечал на вопросы и выражение недоверия. Мелочь, но это очень помогало поддерживать мир. Впрочем, волгорцы тоже не отказались от идеи «дней правды» и раз в год приглашали лидеров к себе, с целью провести откровенный разговор с остальным народом. Вот так изначально постулируемая «свобода» оказалась под очень жёстким контролем. По крайней мере, в племенах союза. Впрочем, нас это не смущало и не коробило.

Благодаря находке глины и методике получения угля мы резко продвинулись и в освоении других минералов. Так, с помощью печей, глиняных ёмкостей и угля, техникам удалось расплавить золото, а позже даже кварцевый песок и получить стекло. Пока не слишком хорошего качества, но и это посчитали большим достижением. Теперь, когда техники растапливали печь (пользуясь естественным потоком воздуха в месте гравитационной аномалии), посвящённые чуть ли не в очередь на выдувание посуды выстраивались. Вот так, всего через три с половиной местных года (больше девяти земных) после попадания, мы смогли наконец расплавить металл и обработать кварцевый песок.

Чуть позже в Волгограде возвели большую плавильную печь. Если наша представляла собой экспериментальную модель и позволяла работать с очень маленьким объёмом стекла или металла, то та показала себя гораздо экономичнее и эффективнее.

Золотые инструменты не прижились, поскольку оказались слишком тяжёлыми и неудобными. Зато металлическая посуда и прочие ёмкости народ заинтересовали, хотя часто представляли собой нечто малоподъёмное. Зато не гнили и чистить их гораздо легче, чем деревянные. Усилиями волгорцев, мы обзавелись несколькими большими баками и сложной системой металлических желобов для дальнейших экспериментов с личинками репеллентных насекомых. Но наиболее полезным нововведением являлись клетки с золотыми и стеклянными элементами. Они очень сильно облегчили уход за подопытными и позволили освободить немало времени для других дел.

Гораздо большей популярностью, чем металлическая, пользовалась глиняная и стеклянная посуда (тем более, до сих пор свободные испытывали нехватку ёмкостей, которые можно было бы нагревать). Впрочем, и создать её сложнее, чем золотую. А ещё многие свободные обзаводились режущими и колющими инструментами из алмазных обломков — хотя последние непрочные, зато острые и почти не тупятся.

С некоторыми типами стационарных ловушек не заладилось. Выяснилось, что если они не на виду и охотники не могут достать добычу в течение нескольких минут, то её и вовсе не увидят — слишком много других претендентов на свежую убоину или подранков. Поэтому от травмирующих методов пришлось отказаться в пользу тех, которые позволяли просто задержать животное, одновременно защищая его от крупных хищников и не мешая бороться с мелкими. В том числе, немалое распространение получили вирши: как обычные — на рыбу, так и несколько изменённая их разновидность, используемая для ловли змей, птиц и некрупных зверьков. Около полусотни виршей, падающих «клеток» и ловчих ям с мягким дном позволили достаточно стабильно обеспечить Орден мясом.

Несколько золотых баков с плотно подогнанными крышками поставили в прохладный глубокий ручей на возвышенности так, чтобы вода омывала их стенки. Металл защищал от животных и, вкупе с прохладой, позволил хранить в этих ёмкостях некоторые малопортящиеся продукты: папортошку и другие корнеплоды, твёрдые недозрелые фрукты, орехи и тому подобное. Кстати, в Волгограде данную примитивную технологию оценили очень высоко и соорудили целый ряд баков-хранилищ.

Но основную часть времени и сил у посвящённых по прежнему отнимали медицинские исследования, производство медикаментов и репеллента.

— Зато с едой проблем нет, — философски заметила Щука.

Я проследила за её взглядом и усмехнулась: на стволе дерева рос вкусный гриб, на его шляпке сидел небольшой грызун (кстати, тоже съедобный) и, обхватив крупную сладкую ягоду паразитирующего на древесине растения, жадно её обгладывал. Кстати и подкорка ветки, на которой рос гриб, вкусная и питательная.

С продуктами действительно проблем не возникало. Даже толпа, которая собиралась в Волгограде, не голодала, и походы за продуктами организовывала большей частью потому, что так на их добычу шло гораздо меньше усилий, а выбор — шире. И если не привередничать, то и две сотни человек смогут прокормиться только охотой и собирательством, ведя при этом оседлую жизнь. В других землях такого нет — там добыча пищи отнимает у людей немало времени.

Взять хотя бы посвящённых. Чтобы прокормить наше селение (без учёта времени на приготовление пищи), достаточно, чтобы три человека тратили по паре часов в сутки. Совсем мало. Естественно, если учесть всех подопытных, то время увеличивается. Но всё равно, усилия небольшие.

— Да уж, — вздохнула я. — Те долгие часы, которые люди в других местах тратят на добычу пищи, мы теряем на борьбу с болезнями, паразитами и гнусом.

— Тоже верно, — кивнула Щука.

Мы понимающе переглянулись, и я включила компьютер. Судя по тому, что сообщали о себе другие люди (нередко подкрепляя слова фотографиями), все вернулись в «каменный» век. Но наша жизнь сильно отличалась от таковой у остальных: была одновременно и самой примитивной, и наиболее технологичной. Многое у нас делали проще или вообще игнорировали: одежду, дома, плетёные поделки — всё это сгнивало за несколько месяцев, так что тратить много сил на восстановление не имело смысла. Корзины свободные делали небрежней, вместо мебели предпочитали пользоваться камнями или ветками, вместо одеял — охапками травы или мхом. В других местах люди обеспечили себе больший комфорт в этом плане. С другой стороны, никто так не продвинулся в изучении человеческого организма, болезней и их лечения, окружающей природы и многого другого, как мы. Большая часть других групп (неважно, человеческих, йети или здоровых родичей троллей) по прежнему цеплялась за старые, земные знания, подгоняя под постулаты наблюдения — и тем самым всё более запутываясь. Впрочем, нашему лидерству в этом плане имелось простое объяснение — для нас это вопрос жизни и смерти, тогда как для других — нечто побочное, необязательное для банального выживания.

Кстати, йети тоже болели, хотя намного меньше и гораздо менее опасными инфекциями (ну или наш организм лучше с ними справлялся). В целом картина с йети у нас напоминала таковую у людей в других, более благоприятных для них местах. Но всё равно мы не игнорировали ситуацию и искали средства для обоих видов. В том числе, некоторые лекарства испытывали на мне и Щуке, когда мы подхватили нечто вроде простуды. Но мы заразились всего однажды. Да и другие йети, ведущие разработанный посвящёнными «здоровый» образ жизни, почти не болели. В отличие от людей.

Мы ошиблись, посчитав, что для выживания людям достаточно простой профилактики. Ситуация непосредственно после окончания сплава и сейчас сильно отличается. Тогда природа ещё не настолько «возродилась», и хватало самых простых средств, а теперь этого уже недостаточно. Русалки, даже следуя всем рекомендациям, болели, и через несколько месяцев стало ясно, что положение у них опять ухудшается. Некоторое время мы обдумывали вариант с созданием там чего-то типа маленького филиала, чтобы производить лекарства и прививки на месте, но быстро отказались от этой идеи из-за её невыполнимости. Ведь усилий для производства небольшого количества лекарств требуется ненамного меньше. Например, для прививок от сердечной хвори надо содержать не менее пяти животных-носителей: одно больное, второе заражённое, но ещё в стадии скрытого периода, три — после выздоровления и до того момента, пока у них не пропадёт иммунитет. Уход и содержание такое же, вне зависимости от того, получаем мы четырнадцать порций болезнетворного агента в неделю или сотню. Отсюда очевидна выгода массового производства. Это раз. А два — если смотреть честно, то мы, посвящённые, уже слишком зависим от других племён и не смогли бы без их помощи и постоянного снабжения обеспечить лекарствами и прививками даже себя. Ну или, если бы отказались от всех других исследований, еле-еле бы потянули. Другие люди не выживут без нас, а мы — без них. Понимание этого сплотило союз гораздо сильнее, чем любой договор.

С русалками решили так: раз в неделю я прилетала к ним с медикаментами и улетала обратно с оплатой. Естественно, последнюю мы брали лёгкими, но непростыми в добыче материалами: воском (увы, у болотных жителей его почти не было), плетёными нитями, редкими травами, некоторыми перьями и тому подобным. В результате ситуация у русалок выровнялась, а я приобрела большой опыт передвижения над лесом и теперь путь занимал совсем немного времени (особенно путь туда, ведь медицинский груз мал и совершенно не мешает движению).

А потом снова пришло время чёрной пыли. Плесневелый хворост, погибшие кусты, грязная старая паутина, гниющие плоды и преющие листья, отслаивающаяся кора — всё это исчезло. Лес стал чистым и удивительно красивым: на более светлых участках дружно взошла молодая зелёная трава, а в мрачной чаще пышно расцвели мхи, плауны, папоротники и другие растения тёмно-зелёной (почти чёрной) и красной расцветки. Неприятные запахи тоже пропали. Чёрная пыль уничтожила отходы, а сама имела аромат влажной земли, что совершенно не мешало комфортной жизни. Не сразу, но пришло понимание, что прежнему бедствию радуются почти все свободные. Как празднику чистоты, как снегу на Земле. Да, возникали и сложности, но они стали привычными и не портили жизнь. Хотя если бы пыль шла постоянным фоном, это бы превратилось в проблему.

В эту чёрную пыль мы смогли даже сохранить небольшой запас продуктов: обмакнув их в расплавленный воск, а потом убрав в золотой бак. Единственной преградой для массового использования такого способа оставался дефицит воска — большая часть его уходила на изготовление репеллента, а добыча по прежнему оставалась ограниченной.

Одновременно удалось сделать ещё одно важное открытие. На островах океана жили крупные, до двух килограммов, водные пауки. Они часто выбирались на берег, чтобы греться на солнце, а жили и охотились в океане. Там же они строили себе большие гнёзда-укрытия из паутины и каким-то загадочным образом наполняли их воздухом. Паутина этих членистоногих толстая и прочная, к тому же даже вдали от океана её не трогает чёрная пыль. В связи с этим, перед нами встала новая задача: разработать способ добычи такого привлекательного материала. Срезать подводные гнёзда нелегко, к тому же в их стенке много мусора, нити слиплись и переплелись друг с другом — в общем, результат получается не лучшего качества. Тем не менее, мы посчитали добычу нитей перспективным направлением и решили вернуться к изучению пауков позже.

Техники радостно вытащили из воды часть вымоченной древесины. Выяснилось, что самые старые образцы, вымоченные в реке больше года (примерно три Земных), способны противостоять пыли всего около недели. А вот пролежавшие столько же времени в болоте — устояли, хотя микроскопические исследования показали, что и эта древесина вряд ли переживет следующее бедствие.

— Вымачивать надо дольше, — сделал очевидный вывод Сева. — Причём желательно — намного дольше.

— К счастью, теперь у нас есть на это время, — кивнул Игорь. — Предлагаю переждать ещё хотя бы пару «чёрных» сезонов, чтобы проверить получше прежде, чем распространять новую технологию.

Шло время, в лесу появилась кровянка, и мы усилили подготовку к закономерно следующей за ней вспышке заболеваемости. На сей раз амёба не вымерла раньше времени, быстро справилась с пылью, после чего выпала тухлыми дождями. Благодаря нашей готовности к неприятностям, ситуация не вышла из-под контроля, и уже через неделю после кровянки люди вернулись к обычному режиму и привычной жизни.

Восстановлено по историческим документам

Преступность у свободных практически полностью сошла на нет. Естественно, это произошло не только благодаря усилиям союза в целом и сатанистов в частности, хотя и их роль нельзя недооценивать. Огромную помощь оказала природа: люди не могли существовать отдельно, не могли выжить в одиночку или малой группой. Нарушив правила, любой рисковал превратиться в изгоя и погибнуть. Поэтому свободные держались друг друга. Исчезло даже мелкое воровство или простой обман — ведь это могло убить и преступившего закон, и тех, с кем рядом он находился. Также почти не возникало драк — людям вполне хватало внешних опасностей, чтобы плодить таковые в обществе. Одновременно большое развитие получила культура взаимопомощи — даже самые нелюдимые не проходили мимо нуждающихся. Причина проста — те, кто не соблюдал эти правила — вымирали. Свободные это заметили и быстро изменили поведение.

К этому времени из людей в живых осталось сто восемьдесят шесть взрослых и один ребёнок старше двух лет — Цезарь. Он стал символом того, что у людей есть шанс... пусть и небольшой.

Несмотря на то, что русалки по-прежнему жили далеко от прочих свободных, они много общались с союзом. В том числе, легко согласились соблюдать общие законы и активно торговали. По причине насущной необходимости, русалки нашли способ сосуществовать с крокодилами, и теперь те представляли для них скорее неудобство, чем серьёзное бедствие.

В стане йети ситуация тоже улучшилась. Группа «противников людей» распалась, а некоторые из неё, после того, как побывали на землях свободных, стали ярыми приверженцами мирных отношений и возможного союза между нашими видами. У йети не возникало таких сложностей в вопросах выживания, но вот с размножением ситуация оставалась непростой. Всего три фертильные пары (считая живущую у свободных Щуку) на несколько сотен взрослых. Посовещавшись, небольшая группа йети решила снова попробовать пожить отдельно, но на сей раз гораздо дольше — если понадобится, то в течение нескольких лет. Они отделились и ушли на достаточное расстояние, чтобы гормоны фертильных особей не подавляли возможные изменения, но одновременно, достаточно близко, чтобы стерильные йети могли ходить между селениями и обмениваться новостями. Теперь оставалось ждать.

16 – 35 ноября 4 года. Штаб — Орден

Через неделю после тухлых дождей Вадим сообщил, что к ним пришёл Дет. Бывший лидер сдался, хотя понимал, что ему грозит. Наверное, он слишком любил жизнь, чтобы просто погибнуть в лесу, и, поняв, что болезни в конце концов его доконают, решил рискнуть. Сатанисты сообщили, что Дет в очень тяжёлом состоянии и нужна срочная помощь. Я сразу же отправилась в Штаб (селение сатанистов) по воздуху с запасом лекарств, а Илья пообещал присоединиться чуть позже, на лодке.

— Он сказал, что готов сотрудничать, — указал Вадим на впавшего в бредовое состояние Дета. — Но сейчас от его согласия мало толку.

Я хмуро кивнула и с опаской посмотрела на бывшего лидера. Глаза ему сатанисты предусмотрительно завязали, но кто сказал, что он не может повредить каким-то другим образом?

— «Парализуем», — по внутренней связи предложил сатанист, поняв мои сомнения.

Лишив Дета сознания, я внимательно его осмотрела. Да уж, понятно, почему вернулся — удивительно, как добраться смог. Впрочем, жить захочешь... Посовещавшись с Россом, пришла к выводу, что лучше провести хотя бы краткий курс мучений, а потом долечивать обычными средствами. Из-за опасения, что Дет может как-то воздействовать на других людей, мы вели себя вдвойне осторожно. Да и состояние у него было плохим. Бывший лидер только через двое суток восстановился настолько, что удалось провести допрос.

Сатанисты подстраховались, связав в очередной раз парализованного Дета и надев ему на голову детектор лжи, а сверху — повязку на глаза. Пока не известно, как именно повлиял бывший лидер на своих жён, лучше не рисковать. Подождав, когда лидер придёт в себя, и не подходя близко, начали разговор.

Дет не запирался и не пытался юлить, что сначала вызвало у меня немалое удивление. Позже я поняла, что у него было достаточно времени на обдумывание и принятие решения. Да и наличие детектора лжи сильно сужало шансы Дета выйти сухим из воды. Откровенный рассказ — лучшее, что он мог сделать.

Первым делом мы поинтересовались, представляет ли бывший лидер угрозу для нас. Выяснилось, что да, но личные способности психиатра тут не при чём: он воздействовал не психотехниками, а с помощью начальных вещей — и сейчас при нём есть один её экземпляр (из трёх). Узнав, что сам по себе на людей прибор не прыгает и опасен только если к нему прикоснуться голым телом и что сейчас он находится в футляре, сатанист осторожно достал небольшую коробочку из вещей преступника. Теперь Дет не представлял опасности: его развязали и продолжили допрос.

— Я заказал приборы, которые могли бы превратить людей в моих абсолютных союзников. То есть, чтобы они никогда меня не предали, не оспорили бы моего решения и во всём поддерживали, — признался бывший лидер. — Но керели солгали! Они специально дали то, что коверкает, уничтожает личность человека!

— Специально, значит... — задумчиво потянул Вадим. — А ты оговаривал, чтобы этот прибор не вредил жертве?

— Не подумал, — вздохнул Дет. — Я считал, что такая продвинутая цивилизация, как керельская, сама позаботится о безопасности.

Я сжала кулаки. «Мило». Значит, как лишать людей воли, фактически превратив их в рабов, не способных сказать даже слова поперёк — об этом он подумал. А о том, чтобы не уничтожить — нет.

— Предусмотрено ли отключение прибора или действие закончится только со смертью раба?

Непоколебимое самообладание Вадима, спокойный, деловой голос и отсутствие даже малейшего признака гнева — только это помогало мне держать себя в руках и не высказать всё, что думаю. Но, судя по случайно пойманному взгляду, Дет прекрасно понял, что к чему, и не обманывался на мой счёт.

— Да, я просил с функцией изъятия, — кивнул бывший лидер и продолжил, предупреждая следующий вопрос: — Воздействие можно остановить, только дав команду на извлечение. Но человек при этом погибнет.

— Это было твоим условием?

— Нет, опять самодеятельность керелей, — Дет осторожно повернулся на другой бок.

— А ты просил с безопасным извлечением? — мой голос дрожал от ярости, но не сорвался.

— Я же сказал: думал, что такая продвинутая цивилизация сама предусмотрит. Не смог предположить, что предтечи против своих наследников действовать станут.

Вадим резким жестом остановил язвительные слова, готовые сорваться с моего языка.

— Откуда тебе известно о последствиях извлечения?

— Когда понял, что изменения зашли уже слишком далеко, провел эксперимент. Неудачный.

— Погоди, — не выдержала я. — Яна ведь от раны погибла! Или?..

— Нет, к смерти Яны я не причастен, — подтвердил Дет. — Подал команду на извлечение уже после её гибели. А проверял гораздо позже, на Леониде.

От неожиданной новости я потеряла дар речи и могла только хватать ртом воздух. Дет использовал как подопытного кролика собственного, хотя и не родного, сына!

— На ком ещё использовались подчиняющие приборы? — не обращая внимания на мою реакцию, продолжил допрос сатанист.

— Ни на ком.

Индикатор детектора сменил цвет, и мы переглянулись.

— Ни на ком из свободных или йети, — тут же поправился Дет.

— На ком ещё использовались подчиняющие приборы? — ровно повторил Вадим.

Допрос продолжался долго, даже несколько перерывов делали: Дет был ещё слишком слаб. Зато и выяснить удалось многое. Сатанист задавал такие вопросы, которые мне и в голову не приходили: например, давали ли жертвы согласие на воздействие и рассказывали ли им о приборах.

Естественно, Дет никому о этих вещах не сообщал и согласия не спрашивал. Для внедрения достаточно, чтобы прибор коснулся кожи жертвы: он тут же проникает внутрь и сам достигает мозга. После этого человек уже не может противоречить Дету (и именно ему — на другого настроить невозможно), будет защищать его даже ценой собственной жизни. Да и вообще центром мира жертвы станет его «лидер». Кстати, внедрить прибор в самого Дета не получится — это доморощенный рабовладелец предусмотреть не забыл.

Оля, Таня и Яна были не первыми жертвами Дета. До этого он внедрил «гарантию верности» в трёх мужчин, с которыми познакомился почти сразу после высадки. Все трое погибли в стычке с бандитами, пожертвовав своими жизнями, чтобы спасти «лидера». Позже Дет вернулся и отозвал из мертвецов приборы. Тогда же и решил в следующий раз использовать женщин — потому что характер мужчин менялся в ту же сторону, и в результате выглядел неестественно.

Дет всё же любил своих жён, но какой-то извращённой любовью. Ведь он действительно о них заботился. И когда увидел, что изменения заходят слишком далеко, в откровенную патологию, решил, что надо что-то делать. Бывший лидер признался, что боялся выводить своих жён из-под контроля: ведь неизвестно, что они предпримут после. Но и смотреть, как они сходят с ума, не мог. Решив проверить, как поведёт себя человек, лишившись «гарантии верности», он внедрил свободный после гибели Яны прибор, в сына. А потом, через неделю, дал команду на извлечение. Именно это и вызвало кровоизлияние и последующую гибель ребёнка. То есть та «злокачественная опухоль» на деле являлась ничем иным, как местом внедрения прибора.

Придя к выводу, что таким образом он не поможет никому, а только убьёт женщин, Дет не решился отзывать приборы. Зато задумался, как же отвести от себя подозрения. Этому очень сильно мешало знание о наличии у сатанистов детектора лжи. Чем дальше, тем отчётливее Дет понимал, что шила в мешке не утаить. И в конце концов решил бежать. То, что ушёл он именно в тот день, когда мы начали операцию, оказалось простым совпадением.

После допроса нам пришлось решать сразу два вопроса. Что теперь делать с детовскими жёнами, и что — с самим Детом. Мы с Ильёй связались с остальными посвящёнными и устроили общий совет.

— У них всё равно не жизнь, — покачал головой химик. — Поэтому смерть можно считать избавлением.

Возражений не возникло ни у кого. Действительно, сейчас эти женщины не живут, а существуют. И если ситуацию исправить нельзя...

— Стоп! — неожиданно вмешался Росс. — Не хочу дарить пустые надежды, но, возможно, у них ещё есть шанс.

— Почему? — поинтересовался Сева.

— А ведь точно! — поддержала я хирурга. — Не знаю, насколько шанс велик, но он есть. Они, как и мы, из нулевого поколения — то есть более живучие, чем наши дети.

— К тому же, они взрослые, — заметил Росс.

Неизвестно, выживут или погибнут — но все единогласно проголосовали за извлечение «гарантий верности».

Насчёт самого Дета решение далось сложнее. Его преступление не подлежит сомнению. Более того, если первое использование ещё возможно... не оправдать, но смягчить тем, что бывший лидер не знал об уничтожении личности, то второе перечёркивает этот фактор. Дет знал, что приборы сильно изменяют сознание людей — поэтому и выбрал тех, на ком это менее заметно (почти никому не знакомых женщин). Так что ни о составе преступления, ни о его серьёзности вопросов не вставало.

Приговор. Мы слишком хорошо помнили закон «о недобровольных подопытных». Преступников из союза не казнят, а используют в качестве подопытных для медицинских экспериментов. Мало того, сначала их положено обезвреживать: как минимум лишив обеих рук, как максимум — всех конечностей и зубов.

Принимая этот закон, мы и думать не могли, что первым преступником станет посвящённый. Да ещё и лидер, человек из нулевого поколения. Дет создал кучу проблем, не только сам вступив на скользкую дорожку, но и испортив жизнь нам. Ну что ему стоило сгинуть в джунглях? Но нет, бывший друг думал только о себе. И оправдания, что он вернулся из-за того, что раскаялся или решил попытаться спасти жён, не проходят. Во первых, потому, что это ложь — Вадим специально уточнял мотивы возвращения под детектором лжи. А во вторых, будь жены реально дороги Дету (как живые люди, а не как полезные, но сломавшиеся вещи) — он бы их не оставил.

Кстати, преступник вернулся как раз из-за принятого закона. Даже в качестве подопытного у него больше шансов выжить, чем одиночкой в лесу. А отрубленные конечности вырастут заново... пусть и не очень быстро.

Мы не стали обсуждать вину Дета. Фактов достаточно, и каждый сам мог сделать выводы. Голосовали все вместе — и мы, и сатанисты. Почти по всем пунктам решение было единогласным. Виновен в убийстве трёх взрослых (тех несчастных, которые оказались первыми) и ребёнка, в корыстном лишении свободы и воли семерых человек. Яна же погибла от несчастного случая, и доказать причастность к её смерти Дета не представляется возможным. Но даже без этого он натворил достаточно.

— Приговор — перевод Дета в разряд недобровольных подопытных, — объявил результаты голосования Вадим. — Единогласно.

Мне очень хотелось воздержаться, но я понимала, что не имею на это права. Если мы сами не будем следовать законам, которые приняли, то наш союз не стоит даже лягушки. Мы обязаны руководствоваться не чувствами, а разумом. Несмотря на все моральные сложности.

— Без приборов Дет безопасен, — деловито подошёл к вопросу Вадим. — Жизнь он любит, и самоубийство практически исключено. Поэтому, если Дет согласится сотрудничать, предлагаю обойтись минимальной страховкой: без рук он уже никуда не уйдёт.

— Согласен, — кивнул Росс. — Я сам займусь ампутацией, как только он достаточно окрепнет, чтобы её перенести. Думаю, через несколько дней уже можно будет.

Зеленокожий держался молодцом, хотя уверена, что ему ничуть не легче, чем остальным.

Естественно, Дет сотрудничать согласился. Ещё до операции мы сопроводили его в Орден, естественно, предупредив, чтобы находящиеся там заранее обезвредили Олю и Таню.

Извлечение прошло хорошо, по крайней мере, ни одна из женщин не умерла. Но вот инсульт они получили сильный. У обеих налился кровью и перестал реагировать на свет правый глаз, голову немного запрокинуло назад, парализовало правую сторону лица, правую руку и левую ногу.

— Перекрещивание нервов тоже есть, как и у людей, — констатировал Росс. — Но ниже грудного отдела.

Женщин долго мучили приступы рвоты. Причём они начинались даже от малейшего движения, например, когда мы переворачивали их на другой бок, чтобы избежать пролежней или обмыть. Мы поместили жертв Дета в палатку: только так можно было защитить их от агрессивной местной природы.

Они выжили. И, похоже, даже начали восстанавливаться. По крайней мере, уже на второй день пытались что-то сказать, но нам не удалось разобрать слова: слишком невнятной стала речь. А через несколько дней прозвучало с трудом понятое «спасибо».

Приборы, размером и формой напоминающие небольшие горошины, мы осторожно, не прикасаясь руками, положили в пробирку и плотно заткнули пробкой, а потом убрали в сарай.

Ампутация рук Дета также прошла успешно. Опасаясь, что бывший лидер попытается повлиять на детей, мы устроили обсуждение, не лишить ли его языка. Даже с сатанистами переговорили по этому поводу. В результате сочли такую меру допустимой, но пока нерациональной: с бессловесным подопытным тяжелее работать. Но запретили бывшему лидеру общаться с детьми и даже самому заговаривать с взрослыми, если для этого нет серьёзной причины. А на заседании общего правления решили рассекретить перед посвящёнными Светин детектор лжи и еженедельно проверять на нём Дета. Кроме того, серьёзно поговорили с детьми, решив не скрывать правду. Рассказали о лжи, преступлении, его серьёзности и угрозе со стороны бывшего лидера. Причём объяснять пришлось по разному. Полукровкам оказалось достаточно восстановить цепочку событий, а на Цезаря и маленьких йети больше подействовала эмоциональная составляющая. То есть, в первую очередь то, что Дет убил своего сына и изувечил Таню с Олей.

Терпеть в Ордене бывшего лидера оказалось ещё тяжелее, чем мы думали. Его посадили в специально сделанную клетку, выходящую решёткой почти на скалу, чтобы не видеть. Но всё равно было невероятно сложно и тяжело воспринимать Дета в роли не человека, преступника и подопытного. Я в который раз посетовала, что он не сгинул в лесу. С другой стороны, случись так, у его невольных жён не осталось бы ни единого шанса.

Отвращение и негатив, ранее испытываемый мной к этим женщинам, бесследно исчезли. Но я не придавала этому особого значения до тех пор, пока Игорь не поинтересовался, почему вдруг я начала избегать одной из кладовок. Несколько раз сознательно пройдя мимо, я прислушалась к ощущениям и поняла, что действительно есть неприятное ощущение. Причём очень похожее на то, что раньше было к Оле и Тане. А учитывая, что именно там временно хранятся извлечённые приборы...

Кстати, и остальные сородичи начали избегать это строение: Щука, её старшие дети и Рысь просто его обходили и признались в возникновении дискомфорта, а младшие наотрез отказались проверять, чуть не закатив истерику. Такая реакция вызвала закономерное любопытство, и после серии опытов мы выяснили, что по внутреннему негативу можем легко почувствовать «гарантию верности» на расстоянии до десяти метров. И найти, причём даже зарытую на двадцать сантиметров в землю. И не только по эмоциональным ощущениям. В ночном зрении над местом, где находились приборы, поднимался совсем маленький, не больше полуметра в высоту, чёрный вихрь. Но даже от такого крохи веяло нешуточной опасностью.

— Наверное, череп и мягкие ткани частично экранировали влияние «гарантий верности», — предположил Маркус. — Ведь ты ни разу не говорила, что у Тани или у Оли над головой есть нечто подобное.

— Да, ничего такого не видела, — кивнула я. — И кстати, дискомфорт ощущался намного слабее — просто было противно рядом находиться. Я думала, что это из-за их характеров.

Кроме того, даже без перехода на ночное зрение, пользуясь смешанным, я всё равно продолжала видеть вихрь, хотя и более призрачный. Ночью он становился чётким (из-за большей доли ночного зрения). Зато в дневном чёрный вихрь не видно. Совсем. Но и тут всё не так просто, как кажется: чем ближе я подходила к прибору, тем тяжелее было остаться только на дневном зрении. А на расстоянии меньше трёх метров и вовсе не получалось.

Нечто опасное. Вредное. «Гарантии верности». Приборы. Невольно вспомнились слова сатаниста: встреченный им мужчина-йети утверждал, что может почувствовать любую электронику и её от него не скрыть. Последнее — точно ошибка, поскольку все приборы, для которых владельцы оговорили безвредность, мы, йети, не чувствуем.

Но тогда возникает другая загадка: одна «гарантия верности» долгое время находилась не в человеке (после смерти Яны). Почему я её не почувствовала? Что этому мешало?

Ответ нашёлся очень быстро. Оказалось, что Дет хранил извлечённый прибор в футляре, доставшемся ему по наследству от одного из первых рабов. Забрав коробочку у сатанистов, мы приступили к новым опытам. И действительно, стоило сложить в неё опасные горошины и закрыть крышку, как чёрный вихрь исчез. А в месте с ним пропал страх и дискомфорт. Учитывая, что первый владелец изолирующего футляра одновременно являлся тем, кто заказал принесённый Детом безвредный компьютер, легко предположить, что тот несчастный оговаривал безопасность, а может, даже специально заказал нечто для изоляции вредных излучений или веществ.

— Рядом с прибором даже при всём старании я не могу переключиться на дневное зрение, — как-то высказала я свои мысли вслух. — Но при этом зрение не полностью переходит на ночной режим, оставаясь смешанным. И вихрь кажется маленьким — то есть, возможно, опасность невелика. Можно предположить, что с увеличением силы воздействия зрение окончательно переключится на ночное, а после — станет чёрно-белым?..

Физик понимающе хмыкнул. Действительно, эти эксперименты окончательно подтвердили предположение, что и виденная мной «мёртвая зона» в пустыне — не плод воображения. Чёрный вихрь там находился очень далеко, но казался огромным — а значит, опасность гораздо выше. Очень возможно, что природа того явления та же самая: там есть некие опасные приборы. Причём либо много, либо гораздо крупнее. Оставался вопрос: почему, покидая «мёртвую зону», я переставала видеть тот чёрный вихрь?

А ещё теперь почти не осталось сомнений насчёт паники, которая овладела мной в самом начале новой жизни: скорее всего, я и там попала в зону действия некой техники, просто не оглядывалась... ну или вихрь скрывался за деревьями.

Обсудив ситуацию, мы решили не уничтожать «гарантии верности», как планировали вначале. Ведь они дают шанс найти ответы на некоторые вопросы. Поэтому все три прибора сложили в одну пробирку, плотно закупорили и, чтобы обезопасить людей и йети во время исследований, отнесли в сторону от Ордена. Ориентироваться для определения опасной зоны решили по моему народу — он самый чувствительный к воздействиям такого рода.

Я потратила на изучение влияния техники несколько дней и обнаружила много интересных особенностей. А заодно смогла предположить, почему в пустыне вихрь иногда пропадал. При длительном, в течение часа, нахождении рядом с приборами, цветное ночное зрение исчезало, а покинув опасную зону, я на некоторое время переставала видеть вихрь, да и вообще ночное зрение минимизировалось. Что самое интересное, дневное в этом случае начинало превалировать даже в тёмное время суток. Может, просто глаза устают и таким образом пытаются ухватить немного отдыха? Тогда с пустыней вопрос можно считать решённым: в ней воздействие однозначно было сильнее.

Ещё, если подойти близко к вихрю, то в ночном зрении казалось, что кровь выходит прямо через кожу. Кстати, и если к нему приближались некоторые люди (а именно — Росс или Цезарь), картина получалась аналогичной, хотя и намного слабее. На других людей прибор такого влияния не оказывал, хотя их кожа и покрывалась пузырями (естественно, только в ночном диапазоне), которые проходили не сразу, а примерно через полчаса после выхода из опасной зоны. А вот полукровки просто становились темнее и восстанавливались мгновенно — из чего напрашивался вывод, что для них приборы безвредны. Этим исследованиям очень обрадовался Маркус, который давно мечтал увидеть описанные мной в пустыне ужасы.

— Тут ещё всё гораздо лучше и безопаснее выглядит, — заверила я впечатлённого картиной физика. — Там вообще все вы неживыми казались.

— Пожалуй, мне и этого хватит, — признал он. — Если там ещё хуже было, то понятно, почему ты сбежала.

Мы изучили не только внешний вид, но и физиологические изменения, происходящие под влиянием прибора. При этом подскакивало давление и пульс, увеличивалась чувствительность к боли, а в крови резко возрастало количество лимфоцитов. Но вот активность их после нескольких часов пребывания в «мёртвой зоне» снижалась: клетки крови становились вялыми, и симбиотические личинки — тоже. У Росса таких серьёзных изменений не наблюдалось, лишь немного скакали пульс и давление, да и то, только если он держал пробирку вплотную к телу.

Закончить исследования пришлось в срочном порядке: я заболела. Причём той заразой, которую йети, ведущие «здоровый образ жизни», не подхватывали вовсе. Учитывая, что я правил не нарушала... вывод напрашивается неутешительный. Мы быстро свернули изучение приборов, убрали их в футляр и спрятали, чтобы, возможно, через время снова достать.

Итак, тот неизвестный воинственный сородич, оказался прав. Большая часть приборов вредна для йети. Возможно — и для людей. Но это означает, что, скорее всего, керели не принадлежали ни к моему (ну это и так известно), ни к человеческому виду. Остается только один — люди изменённые. Тролли и их здоровые родичи.

Народ согласился с моими выводами. Действительно, у доминирующего вида разумных большая часть техники, скорее всего, сделана в расчёте именно на свой вид. Но сейчас это уже не превратило людей изменённых в моих врагов. Во-первых, те, что живут теперь — уже не те, кто виноват в вымирании остальных видов (да и своего). Во-вторых, у меня было много времени, чтобы всё обдумать. И Игорь когда-то дал надежду, объяснив про вероятности. Впрочем, даже будь иначе — нам сейчас не до межвидовой войны. Ну а в-третьих, керели поступили со своими родичами не лучше, чем с нами — обрекли многих на превращение в троллей. Так за что винить «потенциальных наследников»?

Параллельно мы занимались и другими исследованиями. Местная природа поставила множество ограничений. Из-за высокой влажности и очень «живого» окружения обычная выделка не защищала шкуры от гниения. Да и растительные нити приходили в негодность, в лучшем случае, за несколько месяцев, и то, если их хранить в сухом тёмном месте, регулярно просушивать и не пользоваться. В такой ситуации особую ценность приобрели остатки начальных вещей: одежда, обувь, верёвки и так далее. Причём почти ничто не использовалось по назначению. Даже то, что сначала казалось нужным, например, ботинки. Они сковывали ногу, мешали осязанию и хотя защищали от большей части кусачих тварей, но отнюдь не от всех — некоторые умудрялись преодолеть толстый материал подошвы, вцепляясь, как раскалённые гвозди. К тому же, обувь настолько усложняла распознавание опасности, что в результате обутый человек страдал больше, чем босой — последний «кожей чуял» угрозу и не наступал куда не следует. Это не считая того, что мелкие ядовитые животные так и норовили забиться в любые щели и складки (которых не получалось избежать), а достаточно их ненароком придавить, как следовал закономерный результат. Но это касалось только вещей, которые давали нам.

Доставшееся от местных людей обладало совсем другими свойствами, и если надеть полный костюм (он застёгивался наподобие скафандра и позволял полностью избежать доступа животных к телу), то человеку уже не грозили ни шипы, ни зубы, ни жала. С одной стороны, это очень сильно упрощало жизнь и позволяло не обращать внимание на мелочи при охоте, переходе или даже работе по лагерю, а с другой... Все испытатели защитных костюмов отмечали, что чувствуют себя в них неуютно, слепыми (пусть и несильно, но поле зрения одежда ограничивала), глухими и беспомощными. По привычке они часто пытались передвигаться обычным способом, но из-за преграды между телом и окружающей средой нервничали, не в силах пользоваться привычным набором ощущений. Приспособиться ходить быстро, не обращая внимания на многие важные для голого человека мелочи, оказалось непросто. К тому же, пребывание в защитном костюме уже в течении трети суток приводило к ослаблению внимания, в результате, раздевшись, человек даже в лагере умудрялся словить немало болячек, укусов и ужалений. Чем больше времени подопытный проводил в «скафандре» (так обозвали эти костюмы), тем сильнее ослабевало его внимание. Именно по этой причине сатанисты тоже практически отказались от использования своей одежды — ведь она мешала ориентироваться почти в той же степени, а защищала намного хуже, чем «скафандр».

А вот палатки оказались очень удобными и, если не злоупотреблять их использованием, могли бы существенно облегчить жизнь. Например, они позволяли спать без задних ног, а не вполглаза — чтобы не придавить незваных гостей, и при этом гораздо меньше ослабляли внимание. Однако и к нормальному сну людям оказалось сложно приспособиться, более того, выяснилось, что они настолько привыкли к неприятностям, что при их отсутствии начинали видеть кошмары. Сон становился беспокойным и отдых — менее качественным. Последнее больше всего удивило самих экспериментаторов.

— Нет, мы точно уже ненормальные какие-то, — заметил Илья. — Вроде радоваться должны, а не получается.

В один из вечеров мы отпраздновали переход в категорию взрослых Цезаря и Лёвы с Лизой. Теперь из младших осталось только два подростка и два ребёнка (дети от вторых и третьих родов Щуки).

Количество известных инфекционных болезней превысило пятьдесят, причём тринадцать из них являлись смертельными. К этому времени сомнений уже не осталось: если симптомы болезни ребёнка оказывались неизвестными (то есть взрослые этим не заболевали), то, значит, болезнь будет протекать тяжело и велика вероятность потерять ещё одного человека. Мы не обманывались и не тешили себя пустой надеждой, что, повзрослев, дети перестанут заражаться такими болезнями. Мы — нулевое поколение, инкубаторы, и именно по этой причине о нашем здоровье позаботились и защитили от самых больших опасностей. Росс до сих пор рассматривал нас как возможный источник лекарств или прививок для молодого поколения, но увы, пока ничего хорошего из этого не вышло: при нанесении взрослой крови на царапину никакого положительного эффекта не наблюдалось, а вводить цельную кровь или плазму малышам хирург опасался. И, как выяснилось, не зря.

Мы долго искали животных, на которых удалось бы протестировать кровь, плазму, лимфу или межклеточную жидкость людей и йети. Но у всех этих зверей наблюдались серьёзные поражения органов и последующая гибель даже после однократного введения. Почти через месяц после начала экспериментов мне пришла в голову идея проверить кровь не только взрослых, но и молодого поколения, причём той его части, которая уже начала болеть. Результаты очень сильно отличались: кровь человеческих детей, введённая в том же (малом) количестве, почти никогда не убивала и не вызывала патологических изменений, хотя почти во всех случаях животное некоторое время недомогало. А вот введение крови маленьких йети чаще всего вызывало серьёзные нарушения, а то и гибель, но всё равно не так быстро, как при использовании препаратов из особей нулевого поколения (причём — даже людей).

Отсюда напрашивался вывод, что мы очень сильно отличаемся от наших детей. Гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Это подтвердил единственный эксперимент на человеке: Росс попытался ввести небольшое количество межклеточной жидкости (как самой безопасной) безнадёжно больному ребёнку — в результате тот погиб не от инфекции, а от лечения.

— Выходит, мы и наши дети отличаемся не меньше, чем два разных вида, — Щука осторожно поправила костёр палкой. — Мы чужие друг другу. У меня единственный вопрос: почему не болеют дети до годовалого возраста? Даже предположение появилось: не может ли в этом случае быть, что тот иммунитет, который есть у маленьких детей, на деле заёмный?

— Очень вероятно, — согласился Росс. — И это означает, что у детей наших детей его уже может не быть.

Я смотрела на языки пламени и думала. Потом решила высказать сомнения вслух:

— Не сходится. Если бы у детей был просто заёмный иммунитет, то тогда они бы заражались обычными болезнями. Но этого нет. Создаётся впечатление, что у малышей он сильнее, чем у нас. Как будто... — я сделала пауза, ловя ускользающую мысль. — Как будто у них не просто наш, но ещё и простимулированный мучениями иммунитет. Причём сильными мучениями.

Росс медленно кивнул.

— Примерно в годовалом возрасте у детей начинает атрофироваться один из органов непонятного назначения, — заметил он. — Я считал, что он связан с иммунитетом, но не мог понять, зачем организму избавляться от такой хорошей защиты.

Я недоуменно пожала плечами — этот вопрос мы уже обсуждали, и не раз, но все исследования противоречили выводам. В том плане, что постоянно исследуя кровь младенцев, мы пришли к выводу, что при рождении их защита крепче всего, а потом количество белых кровяных медленно падает и резко, почти рывком, уменьшается примерно в годовалом возрасте. А загадочный крупный орган начинает рассасываться только после того, как исчезнет защита.

— У меня появилась гипотеза, — улыбнулся нашему непониманию зеленокожий. — Если иммунитет на деле наш, то не может ли этот орган служить защитой от пагубного воздействия заёмных лимфоцитов на организм ребёнка?

А ведь он прав. Если подумать, то такой орган был бы нужен до той поры, пока в крови находятся чужие тела — то есть логично избавляться от него уже после их исчезновения. Только вот проверить эту гипотезу ой как непросто. Хотя...

Мы дружно посмотрели в сторону лаборатории и обменялись понимающими взглядами. У многих детёнышей животных имеется аналогичный орган. Значит, нет необходимости ставить такие эксперименты на человеке.

Проверка подтвердила гипотезу Щуки и Росса. Детёныши с развитым органом принимали инъекцию чужой крови гораздо легче и даже выживали после введения жидкостей людей нулевого поколения. А те, у которых орган начал рассасываться или вовсе исчез — погибали. Мы попытались избежать атрофии органа, регулярно вводя детёнышам чужую кровь (ведь в этом случае у него будет постоянная нагрузка), но это не принесло ожидаемого эффекта — орган начал рассасываться в то же время, что и у контрольной группы. Тогда Росс ударился в патологоанатомию. Мы сгубили больше двух сотен детёнышей прежде, чем смогли понять и подтвердить настоящие функции органа. Оказалось, что он не просто защищает от пагубной реакции на чужие ткани, но ещё является «складом» иммунитета матери, то есть в начале жизни имеет огромный запас неактивных лимфоцитов. Если концентрация их в крови понижается медленно, то в буфере (так назвали этот орган) — гораздо быстрее. Буфер размеренно выпускает в кровоток ребёнка почти одинаковые большие порции лимфоцитов до тех пор, пока запас не подойдёт к концу — после чего молодому организму приходится рассчитывать только на себя. А через неделю после последнего выброса начинается атрофия буфера.

— Вот так-то, — констатировал Росс. — Выбросы большие — поэтому и защита хорошая — ведь концентрация лимфоцитов у детей гораздо выше, чем у нас.

Мы разгадали причину крепкого иммунитета детей и теперь можно легко предсказать будущие трудности. Дети второго поколения уже не будут так хорошо защищены даже сразу после рождения. А мы пока не можем сохранить жизнь даже детям первого... Проблем больше, чем решений.

1 – 33 декабря 4 года. Орден — Колыбель — Орден

Я с улыбкой смотрела на детей... точнее, маленьких взрослых. Они собирали прусовский пот для репеллента. Сейчас полукровки уже стали слишком большие для того, чтобы кататься верхом на этих флегматичных животных. Впрочем, и желания Дима с собратьями такого не выказывали. А вот Цезарь ещё мог, особенно в воде — и вовсю этим пользовался. Кстати, и маленькие йети отставали в росте, причём даже мальчики и их прусы тоже ещё выдерживали. Хотя миниатюрные свиногиппопотамчики и такой нагрузке не радовались. Впрочем, порой, под настроение, они сами начинали заигрывать с детьми, предлагая попытаться их оседлать — и старательно сбрасывая молодых наездников.

Взрослые. Только сейчас я поняла, что хотя мы дали молодому поколению самостоятельность, власть над решениями племени осталась у нас. Дети могли выбирать, чем будут заниматься, имели право жить отдельно, но не принимали участия в судебных делах и не голосовали на совете.

Ближайшим же вечером я вынесла этот вопрос на обсуждение, и мы решили не менять сложившееся положение. Пусть наши дети и стали взрослыми, но у нас всё равно очень разный жизненный опыт. Возможно, со стороны это выглядит дискриминацией... да ею по сути и является, но мы постановили, что возраст новых людей и йети для вхождения в совет должен быть не менее девяти лет. К этому времени молодёжь наберётся ума. Если, конечно, доживёт.

Полукровки по характеру очень сильно отличались от Цезаря и маленьких йети. Спокойные, как будто даже безразличные почти ко всему, но, одновременно, очень внимательные и исполнительные. Странные, но способные, с отличной памятью и развитым мышлением. И с одной удивительной особенностью, которую оказалось сложно заметить.

Лиля первой обнаружила эту странность и, вместе с Россом проследив за молодыми около недели, поделилась с остальными. Полукровки очень хорошо воспроизводили увиденное, отлично решали поставленную задачу по уже известному пути или формуле... но не искали оригинальных ответов. Вообще. Только применяли уже усвоенное.

Заинтересовавшись, мы поставили несколько опытов. Если йети и Цезарь при необычной задаче пытались отыскать новый путь (чаще всего — безуспешно), то полукровки после проверки уже знакомых способов сдавались и ни разу не подключали фантазию. Причём, в отличие от других детей, они справились с относительно большим количеством заданий. Но позже, при разборе решений, выяснилось, что все применённые подходы Лорд, Дина и Дима уже видели прежде. Особенно ярко эта особенность оказалась заметна при выполнении творческих заданий: рисовании, пении или вырезании фигурок.

Практически полное отсутствие фантазии полукровки хорошо компенсировали высокой обучаемостью и склонностью в тему воспроизводить увиденное. По этой причине мы не сразу обнаружили их ущербности. Возможно, именно из-за данной особенности Лорд, Дима и Дина не высказывали своих желаний, с одинаковым безразличием работая в лаборатории, на охоте или собирательстве, выполняя повседневные, бытовые дела... Мы не раз пытались узнать, чем бы они сами хотели заниматься, но ответа получить так и не удалось.

С другими детьми было сложнее. Рысь неохотно работала в лаборатории, предпочитая проводить время с Вероникой и активно помогая ей с разработками сельского хозяйства. А вот Лев и Лиза, как и Цезарь, отлично сработались с Россом. Лиза предпочитала ухаживать за животными и отлавливать новые экземпляры для опытов, Лев — собирать корма и помогать в экспериментах, а Цезарь за свою короткую жизнь отлично научился брать анализы и готовить препараты. По поведению он был взрослее йети, возможно, из-за множества болезней и страданий, которые пришлось перенести мальчику. Кстати, он намеревался получше освоить методы лечения и уехать в Волгоград помогать Наде. Естественно, мы пытались отговорить Цезаря от этой идеи, ведь он уже не обладал таким крепким иммунитетом, как мы. Мальчик соглашался, отступал, но уже через пару дней возвращался к идее переехать к волгорцам.

Бывшие жены Дета постепенно пошли на поправку. Паралич отступал медленно и неохотно: к тому времени, как к конечностям вернулась хотя бы минимальная подвижность, мышцы сильно атрофировались, из-за чего находившиеся в неподвижности рука и нога выглядели тоньше и значительно отличались от здоровых. Речь пострадала намного больше и всё ещё оставалась невнятной, но мы научились её разбирать.

Удивительно, но женщины не лишились рассудка, полностью сохранив память о том, что с ними произошло. Вот только оценивали и свои, и чужие поступки теперь совсем иначе. Навязанная сверху любовь и преданность превратились в ненависть и отвращение. А ещё — в страх. Именно последнее оказалось самым опасным — Олю и Таню постоянно преследовал страх вернуться в прежнее состояние. Снова стать другими, такими, какими их хочет видеть «хозяин». По признанию женщин, наиболее ужасным было даже не само слепое подчинение, а то, что под воздействием приборов они искренне считали правильными те свои поступки. Этот кошмар не оставлял жертв Дета ни во сне, ни наяву.

Мы даже всерьёз задумались о том, не ликвидировать ли физически угрозу для душевного здоровья Тани и Оли (и, откровенно говоря, не только их). Но жертвы Дета категорически отказались.

— Это против вами же принятого закона, — сказала Оля. — А мы будем искать другой выход.

И уже на следующий день она попросила собрать совет.

— Если вы позволите, то мы уйдём, — правый глаз женщины всё ещё косил, особенно сильно, когда она нервничала. — Мы готовы пройти проверку на детекторе лжи и пообещать не раскрывать те тайны, которые узнали.

— Сдурели?! — раздражённо взмахнул полуобъеденной рыбиной Росс. — Как вы будете жить в таком состоянии? Погодите хотя бы, пока хромота пройдёт и в глазах двоиться перестанет.

— Мы собираемся уйти не для одинокой жизни, — пояснила Таня. — Мы хотим вступить в племя сатанистов, и Вадим согласился нас принять. Естественно, предварительно, при условии, что вы отпустите.

Я вздохнула. С одной стороны, понятно желание жертв оказаться подальше от своего мучителя, а с другой — опасения остаются. В первую очередь, за жизнь и здоровье непоправившихся женщин.

— На мой взгляд, мы должны их отпустить, — сказала Лиля после недолгого размышления. — Как ни крути, сатанисты наши союзники. Да и Дет...

Почти все пришли к таким же выводам. Причина у Тани с Олей очень уважительная и её нельзя игнорировать. Ведь если смотреть честно, то они никогда добровольно не вступали в ряды посвящённых... и имели полное право уйти, вообще не спрашивая разрешения. На всякий случай мы проверили намерения женщин на детекторе лжи и, убедившись, что их слова искренние, отпустили. Мужчины отвезли Олю и Таню в Штаб на лодке сразу, как только у дюжиноногов закончился очередной брачный сезон.

Задолго до этого, когда жёлтая луна ещё не достигла зенита, Щука облысела.

— Ты как, чувствуешь какие-то изменения? — поинтересовалась она.

— Пока нет, — прислушавшись к ощущениям, ответила я.

Как и в моём случае, фертильный муж Щуки тоже начал переходить в стерильную фазу, хотя находился довольно далеко отсюда — в Волгограде.

— Недостаточно далеко, — задумчиво констатировала я. — Впрочем, Марк тоже не близко был. Сдаётся мне, что тут не всё так просто. Может, изменения у одного провоцируют таковые у второго партнёра?

— Возможно, — кивнула Щука. — Кстати, и в нашем... в селении йети тоже фертильная пара сменилась.

Я удивлённо посмотрела на подругу.

— Ещё почти год назад, тогда мы заняты были, и я забыла рассказать, — покаянно добавила она.

Через пару дней стало очевидно, что ни я, ни Марк обратно фертильными не становимся, а освободившуюся нишу заняла пара других пришлых йети. Ну и хорошо — сейчас мне не до размножения.

— Кстати, а почему ты так до сих пор и не слетала к йети? Вроде выражала желание посмотреть, — обратилась ко мне Щука примерно через неделю после изменения фазы.

Я тяжело вздохнула. Да, фертильность ко мне не вернулась, но я всё равно остаюсь привязанной к Ордену. Нет, теперь есть возможность ходить в экспедиции, даже к морю, но йети живут гораздо дальше. И отправившись к ним, я уже не смогу быстро вернуться, чтобы отвезти лекарства русалкам. Быть же причиной гибели целого племени...

Коллега задумчиво прищурилась и взглянула на выглянувшую в просветы туч гигантскую луну.

— Думаю, что эту проблему удастся решить, — помедлив, сказала она.

— Как? — горько спросила я. — Пока пешком или по деревьям до русалок доберешься, лекарства и прививки уже испортиться успеют.

— Я позвоню в Колыбель, — улыбнулась Щука. — Знаешь, присоединившись к вам, я не прервала контакт со своими. Тайны ваши им не открываю, но и вам не сообщаю все тайны йети. Более того, меня в Колыбели даже оставили на прежней, управляющей, должности. Некоторые права убрали, другие — добавили, но всё же...

— Колыбель — это название селения йети? — уточнила я.

— Да. «Колыбель цивилизации», если полностью. Тоже, как и вы, громкое название придумали, а вот что получается — другой вопрос, — женщина самокритично хмыкнула. — Так вот, мы вам не врали, но о некоторых вещах умолчали. Возможность помочь с медикаментами есть. Я сейчас не имею права приказать, но могу предложить. Если Летунья согласится, то проблема с доставкой лекарств будет решена.

Летунья. Очень говорящее имя.

— Она тоже заказала флиграв?

— Нет, до такого нарушения законов природы Летунья всё-таки не додумалась, — рассмеялась Щука. — Ну да сама увидишь, если получится.

Уже на следующий день в Орден прибыла стерильная йети. Одной из выбранных ею вещей оказалась летучая машина с откидывающимся верхом и просторным грузовым отсеком, в котором легко могло поместиться до шести человек.

Машина, передвигающаяся по воздуху с хорошей скоростью, да ещё и обеспечивающая какую-то защиту. Летает бесшумно, может зависать в воздухе и без проблем находиться в полёте в течение многих суток — по крайней мере по словам хозяйки, энергия ещё ни разу не заканчивалась (как и в моём флиграве). С автоподзарядкой неизвестно от чего (тоже, как в флиграве) и с грузоподъёмностью до тонны. Естественно, безопасная (как, по умолчанию, и все вещи йети). Когда я поинтересовалась, не была ли Летунья «счастливчиком» при выборе, женщина с улыбкой помотала головой:

— Знаю, что такие есть, но не я.

Я чуть не завыла с досады, только сейчас в полной мере осознав, насколько глупо выбрала одну из вещей. Маркус был прав — наверняка такую цену керели заломили именно за нарушение закона природы. Не перепутай два термина — и взять удалось бы гораздо больше. Изо всех сил сжала кулаки, чтобы не выпустить эмоции наружу. Сглупила. Ну и пусть. Зато теперь мы знаем, что может изменяться не только вес, но и масса. Хотя, на самом деле, это слабое утешение — но и такое лучше, чем ничего.

Выяснилось, что Летунья вовсе не против поработать курьером. Впрочем, иначе она бы она не приехала. Женщина согласилась обеспечить срочные поставки туда, куда мы сами физически (без учёта флиграва) добраться не успеваем, и помогать в случаях, от которых зависит жизнь. Но и только. Ни в перевозке брёвен или дров, ни в доставке морской воды или золотых бочек Летунья помогать не собиралась.

— Я не отказываюсь категорически, — добавила она. — Но оставляю решение за собой. Захочу — помогу, нет — так нет. Но вообще лучше на помощь не рассчитывайте. Тем более, что вечно на моём горбу ездить даже в срочных поставках не получится.

А ещё она выдвинула обязательное условие: никто из нас не должен даже просить перевезти что-то не подходящее по условиям договора.

— Почему? — удивилась Света. — Ведь мы же не будем настаивать. К тому же можно договориться так: ты что-нибудь перевозишь и получаешь за это некую плату...

— Нет, — твёрдо ответила Летунья. — Меня не интересуют сделки и если начнутся подобные намёки или предложения, то я просто покину свободных и вернусь к своим.

Мы недоумённо переглянулись и попросили пояснить, есть ли причины для такого радикального шага.

— Меня достали просьбы. Честно говоря, устала работать извозчиком, — призналась Летунья. — Началось с того, что друзья попросили помочь. Потом знакомые. Потом — знакомые знакомых... Нет, они не наглели и всегда были готовы чем-то отплатить взамен. Но желающих столько, что я устала и не хочу больше. Поэтому и согласилась побыть у свободных, хотя тут куча людей: ваш народ ещё не привык к летучему такси. И, может, удастся спокойно пожить в своё удовольствие. Ведь одно дело — помочь, когда без этого действительно не обойдутся, а совсем другое... В общем, вы поняли.

Мы кивнули и, посовещавшись, разослали предупреждение всем владельцам телефонов. К счастью, Летунья с пониманием отнеслась к тому, что мы не можем гарантировать полное отсутствие предложений на перевозку и заверила, что отказаться сможет. Главное — чтобы хотя бы большинство людей не рассматривали её в роли транспорта.

Женщина подозрительно быстро освоила телефон — похоже, уже пользовалась им раньше. На всякий случай я подождала ещё неделю, но всё необходимое йети доставляла в срок.

— И много у вас там такого? — как-то спросила я её, кивнув на машину.

— Не так много, как хотелось бы. Но есть, — призналась она. — Точнее, подобный летательный аппарат только у меня, а вот кое-что другое необычное имеется.

— Что например?

Летунья пожала плечами.

— У кого на что фантазии хватило. Одни банальности заказали, зато другие так накрутили, как мне и в голову бы не пришло.

А ведь и правда. Если местным йети давали всего по три вещи, но не запрещали брать технику, то народ такого заказать мог... И это же означает, что йети могут оказаться ещё более опасными для противников — ведь неизвестно, какое у них оборудование. Впрочем, судя по тому, как развиваются события, йети вряд ли станут врагами свободным. Нейтралитет, а то и союз, гораздо вероятнее.

Поскольку Летунья не предложила подбросить до селения йети, то у нас оставалось два варианта: идти пешком (и потратить не менее двух недель на путь в одну сторону) или лететь с помощью флиграва (но тогда не удастся путешествовать большой группой). Впрочем, Щука быстро отсоветовала людям посещать йети:

— Сейчас отношение к подобным вам стало лучше, чем раньше, но ещё недостаточно, — сказала она. — Поэтому чтобы увидеть больше, должны идти только йети.

Подумав и посовещавшись с мужем и посвящёнными, я отказалась от того, чтобы брать с собой детей — вдруг там повлияют на их отношение к людям. А вскоре и остальные вопросы решились.

— Я не готов оставить кошек на такой срок: минимум по две недели на путь туда и обратно, ещё несколько дней там — не меньше месяца получается. А ситуация у свободных пусть и стала лучше, но всё равно сложная. И моя помощь нужна здесь, — пояснил своё решение остаться Марк. — А вот тебе стоит слетать — доберешься быстро, а потом расскажешь.

— Ещё сфотографирую, — пообещала я, признав обоснованность слов мужа.

Но Марк прав — уходить на месяц без значимой цели даже мне не следует. Слишком много дел. Причём важных, таких, от которых зависит выживание. Поэтому постановили, что в путь я отправлюсь в одиночестве. Так и поступили.

Путешествие принесло много совершенно разных впечатлений. Добраться удалось без особенных приключений, зато там... Но обо всём по порядку.

Образ жизни йети очень сильно отличался от человеческого. Я побывала в самом крупном населённом пункте своих сородичей. Около двух сотен взрослых йети и почти полторы сотни детей жили на берегу большого озера. Но назвать это место городом у меня бы язык не повернулся. Волгоград и даже наш Орден и то больше похожи.

Многокилометровое селение протянулось по большей части береговой линии. Йети расположились свободно, часто на расстоянии в десятки метров между семьями. Также они не строили совместных укрытий (впрочем, они йети и не нужны). Некоторые сооружали простые низкие навесы, а многие вообще жили прямо так, устраивая постель (мужчины) или гнездо в кронах (женщины) неподалёку от кострища, а от дождей прятались под деревьями или скалами. «Семьи» йети чаще всего состояли не из одиночных пар, а двух-трёх мужчин и такого же количества женщин. Впрочем, поскольку почти все мои сородичи стерильны, отношения скорее напоминали братские, чем супружеские. Кстати, в Колыбели я впервые с начала второй жизни чётко заметила разделение труда по половому признаку: мужчины преимущественно выполняли работы, требующие большей физической силы, а женщины — тонкую... ну и, естественно, ту, что проводилась на верхнем ярусе леса.

Производство в Колыбели развивалось в несколько другом направлении. Местные не находились под таким серьёзным прессом природы, в результате много внимания уделяли не столько тому, что поможет выжить, сколько красоте и удобству. Йети использовали поделки из раковин, камней и дерева (из последних преимущественно применяли то, что не поражала чёрная пыль). Реже встречались изделия из других материалов. В целом, селение йети показалось мне примитивным и очень простым.

Зато «наследство», полученное от керел, поражало разнообразием. Нет, были и те, кто взял самые простые вещи, и те, кто не предусмотрел работоспособности техники, но многие проявили недюжинную фантазию и изобретательность.

Так, например, грузовик и компьютер на солнечных батареях соседствовали с небольшим парусным судном и самогонным аппаратом. Кто-то заказал крылья, с помощью которых можно летать (выглядело это просто сказочно... ну, или бредово), другой — обувь, позволяющую ходить по воде, третий — нечто, передвигающее небольшие предметы на расстоянии, четвёртая — кастрюлю, способную быстро вскипятить или заморозить то, что в ней находится. Плащ-невидимка, перчатки-липучки, фильтры, позволяющие дышать под водой и в отравленном воздухе, очки, в которых можно видеть через препятствия, нечто, что в любой момент можно включить, создав защитную сферу, бесконечная кисточка, позволяющую рисовать любым цветом на любом материале и прочее, и подобное. Один из мужчин-счастливчиков додумался взять гробоподобный медицинский автомат, способный быстро вылечить почти любые раны и болезни. Единственный минус — при серьёзном поражении больной из нормального человека или йети мог за несколько часов превратиться в обтянутый кожей скелет, причём иногда — даже погибнуть от истощения. Последнее случилось лишь дважды. Первый раз когда «гробом» попытался воспользоваться йети, потерявший ногу — в результате превратился в усохший труп, но конечность вернулась на место. И второй — когда в медавтомат загрузили человека, зашедшего за «границу смерти». Ему прибор вообще не помог, а только ускорил рост опухолей. И снова был истощённый труп, но на сей раз деформированный. По этой причине «гробом» йети пользовались с большой оглядкой и редко — впрочем, и необходимости, чаще всего, не было.

Несмотря на то, что многие вещи выглядели волшебно, ни у кого не возникало сомнения, что, на самом деле, это какие-то сложные приборы, воплощающие разыгравшуюся фантазию йети.

Естественно, ни купить, ни даже одолжить такие ценные и уникальные вещи не получилось. А вот попользоваться под присмотром владельцев давали. В результате посещение Колыбели превратилось в нечто вроде шикарного отдыха в стране чудес.

Я и на крыльях полетать пыталась. После того, как их приставили к спине и активировали, закружилась голова. А уже через несколько минут недомогание прошло и появилось ощущение дополнительной пары конечностей. Кстати, на взмахи ими тело «ангела» энергию не тратило — только на управление. Впечатления оказались фантастические (куда там флиграву) — я чувствовала ветер под крыльями, ощущала, как они движутся, как цепляются за кусты... Другой вопрос, что полетать как следует не удалось: после краткого инструктажа и тренировки, максимум, чего удалось добиться, так это пробежаться по берегу, подскакивая и махая крыльями, и с грацией курицы перелететь через небольшие заросли кустов. На этом освоение крыльев закончилось — потому что голова снова закружилась и даже заболела. Но дело было не в бракованном приборе, а во мне — истинная хозяйка не просто летала, а умудрялась выписывать в воздухе пируэты и выполнять сложные трюки.

— Конечно, так просто не получится, — согласилась Ангел, обмывая загрязнившиеся белоснежные перья в воде. — Я долго тренировалась, пока не наловчилась. К тому же, к крыльям привыкнуть надо. Сначала у меня часто голова болела, а сейчас и настройка быстро происходит, и летать могу долго и без последствий.

Вот с сапогами для хождения по воде я баловалась меньше. В первую очередь потому, что их заказал мужчина, и мне они оказались жутко велики и неудобны. Зато убедилась, что обувь не просто не тонет, а позволяют ходить по воде, как по земле — то есть совершенно не теряя равновесия.

«Джедайский» меч мне дали подержать, но пользоваться запретили — от него пострадало уже немало самонадеянных фехтовальщиков, включая владельца.

А «волшебная палочка», помогающая разжигать огонь, отталкивать предметы или людей и разгонять насекомых вызвала долгий и здоровый смех. Это смутило хозяйку данного артефакта, но ненадолго:

— Да я понимаю, что выглядит странно, — улыбнулась она. — Но как-то совсем об этом тогда не думала. Мне предложили описать то, что хочу... ну и вот.

— Понимаю, — кивнула я. — Просто всё равно забавно выглядит.

Позже в голову пришла интересная мысль, и я ещё раз внимательно обошла лагерь йети. А ведь среди моих сородичей процент тех, кто заказал нечто необычное, странное или откровенно фантастическое, выше, чем среди людей. Намного выше. По крайней мере, из тех, которых я видела. Странно? Подумав, позвонила Игорю, и уже через несколько дней, проведя сетевой опрос, он подтвердил мои выводы (хотя и с оговорками, что некоторые могли соврать или умолчать). Отличился не только мой вид, но и люди изменённые — хотя и по-разному. Здоровые родичи троллей брали больше необычных вещей с уклоном в высокотехнологичную сторону, а мои — порой в откровенно сказочную. Естественно, среди каждого вида встречались все варианты, просто изменялось их соотношение.

Только через несколько дней я поняла, насколько ошибаюсь в первоначальной оценке развития йети. Сородичи не теряли времени даром. У них функционировала полноценная школа (хотя без парт и вообще непривычного вида), торговый центр (куда все желающие могли прийти и совершить натуральный обмен), полянка-мэрия (на ней принимались решения и рассматривались споры) и даже башня связи (в качестве последней использовалось дерево на скале, возвышающееся над основной массой леса).

Башня удивила меня гораздо сильнее, чем всё остальное. Выяснилось, что ей активно пользуются: дважды в сутки делают объявления, а также связываются с другими, живущими вне селения, йети. Если позволяла погода, в периоды затишья на закате и рассвете над Колыбелью и окружающим лесом разносилась гулкая барабанная дробь. Йети разработали специальный алфавит для передачи сообщений с помощью ритмичных звуков, солнечных бликов, огней и жестов — последнее использовалось реже всего.

Для передачи звуков в Колыбели применяли большой и очень громкий щелевой барабан, а для разговора с помощью солнечных зайчиков — отполированные куски золота (йети до сих пор не выплавляли металл, но активно обрабатывали естественные слитки). Понятно, каждый из способов передачи информации требовал определённых условий, но все вместе они обеспечивали достаточно стабильную и удобную связь на многокилометровые расстояния.

Ещё йети произвели на меня очень сильное впечатление своей открытостью и готовностью к общению. И при этом сородичи не являлись наивными или глупыми: многие обладали очень острым умом и немалой подозрительностью. Просто выражалась она иначе, чем у свободных. Этим местные очень располагали к себе.

Одновременно у жителей Колыбели была очень сильно развита ещё одна черта. Они не просто взаимодействовали, а очень активно помогали друг другу. Регулярно поддерживали связь, а если кто-то вдруг исчезал, на его поиски отправлялась целая команда. Учитывая острый нюх (который действовал ещё лучше в отношении своих сородичей), наличие многочисленных способов связи, организованность и готовность при необходимости взяться за оружие, йети могли превратиться в очень опасного противника. Но при всём этом мои сородичи отличались удивительным миролюбием друг к другу. Благодаря такой необычной черте большая часть битв и даже драк между йети закончилась ещё в самом начале новой жизни, после того, как исчезли почти все фертильные особей. А после агрессия шла исключительно от разума. Более того, по словам сородичей, им каждый раз приходилось перебарывать себя, чтобы напасть. Тем не менее, волей и разумом йети уничтожили тех из своих, кто убивал и грабил людей (убийств, грабежей и, что самое удивительное, даже опасных подстав по отношению к йети у них ни разу не случалось), а также воров и прочих мелких жуликов (вот это, к сожалению, было).

Кстати, то ли из-за поведения местных йети, то ли из-за неких биологических особенностей я тоже ни разу не замечала здесь за собой агрессии. Из-за этого даже начала подозревать, что у моего вида работает некий защитный механизм, благодаря которому йети не убивают йети. Исключение составляли фертильные мужчины, но и те в данной зоне обходились парой синяков. А у фертильных женщин желания напасть на соперницу не появлялось — только сбежать.

Мысль про биологическую особенность пришла после понимания, что у йети совершенно нет склонности к дракам, и в тех ситуациях, в которых люди уже бы напали, мои сородичи умудрялись ограничиться словами или демонстрацией собственной силы на чём-то левом (бревне, камне и так далее). Причём, самое удивительное, даже во время очень бурной ссоры никого не тянуло применить силу к противнику.

Второй стороной необычного инстинкта оказалась склонность к взаимопомощи. Любому йети сложно пройти мимо страдающего сородича — даже того, с кем отношения очень плохие, на грани ненависти. Йети буквально тянуло оказать помощь, в том числе возможному конкуренту. Эта особенность удивила меня гораздо сильнее банального отсутствия агрессии. И объяснить её с биологической точки зрения сложнее. Может, такой механизм возник из-за резкого ограничения рождаемости? Хотя это предположение очень слабое и не выдерживает критики.

Однако к людям никаких подобных ограничений йети не чувствовали. Да и вообще, негативное отношение к другому виду хотя и сильно уменьшилось, но, в некоторых случаях, всё ещё чувствовалось. Так, один из йети во время беседы пытался убедить меня, что люди — это зло и лучше дать им погибнуть... а то и поспособствовать. Впрочем, после краткого спора, больше на эту тему мы не общались... да и вообще я начала избегать негативно настроенного мужчину.

Уже в конце пребывания в Колыбели я решилась на серьёзный разговор с лидерами йети. Высказала восхищение некоторыми особенностями селения, пообещала не распространять их достижения без разрешения, а также закинула удочку насчёт того, не удастся ли в будущем получить разрешение на использование некоторых находок. Например, средств связи.

— Даже сейчас это не повредило бы — телефонов на всех не хватает. А сообщать хотя бы экстренную информацию или послать просьбу о помощи бывает нужно, — честно изложила свои соображения. — В свою очередь, мы тоже могли бы чем-нибудь поделиться.

К моему удивлению, лидеры йети отреагировали очень спокойно и с улыбкой — как будто давно ждали этого разговора.

— Мы тоже думали, что вам это не повредит, — кивнул главный мужчина. — И решили, что это будет ответным даром. Ведь союз, не ставя условий, поделился с нами некоторыми своими достижениями.

— Это какими? — тут же поинтересовалась я, начав подозревать присоединившихся к свободным йети в шпионаже.

— Извращённо-здоровым образом жизни. Более того, чуть ни каждую неделю новые меры профилактики сообщаете.

Ответ не просто успокоил, а заставил почувствовать стыд. Ведь мне-то пришлось бороться с соблазном не спрашивать разрешения, а просто воспользоваться результатами чужих умственных трудов. Впрочем, кто сказал, что таких мыслей не возникает и у других йети? Не воплощать их в жизнь — вот что главное.

После этого мы обговорили ещё некоторые важные вопросы (по поручению межплеменного правительства), сошлись во мнении, что форсировать развитие отношений нельзя... как, впрочем, и рассчитывать на жизнь за счёт начальных вещей. Особенно уникальных, а не колец-анализаторов.

Посмотрев на местных йети и их селение, я снова погрузилась в пучину сомнений. Нам будет нелегко сработаться. Да и о союзе, как таковом, речи пока нет — зато радует заключённый договор о ненападении и взаимопомощи при расследовании преступлений.

А потом я вернулась в Орден. За это время свободные ещё не успели надоесть Летунье, и она сообщила, что останется и продолжит работать экстренным курьером. Если же решит уйти — предупредит за несколько суток. Данный факт позволил мне почувствовать себя свободней, больше сил бросить на эксперименты и исследования.

— Хорошо, что ты прямо заговорила с лидерами йети о возможном развитии отношений, — заметила Щука вечером после моего возвращения, когда мы забрались в расположенные рядом гнёзда. — Это пошло как плюс не только тебе, но и всем свободным — ведь ты говорила не как личность, а как представитель союза.

— Мы пытаемся выжить, — тихо ответила я и грустно усмехнулась. — Мы. Знаешь, я ведь не сразу стала считать себя одной из них, — кивнула вниз, туда, где устраивались на ночлег люди. — Долго не могла привыкнуть, мысленно разделяла себя и свободных. Но теперь я тоже свободная. И их проблемы — мои проблемы.

— Только так и можно чего-то добиться, — согласилась Щука.

— Ты с нами или с йети? — прямо спросила я, встретившись взглядом с подругой.

— Я между, — спокойно ответила она. — Не полностью с вами, но и не однозначно с йети.

— А если вдруг возникнет конфликт, чью сторону примешь?

— Всё зависит от обстоятельств и от того, из-за чего начнётся противостояние, — честно сказала Щука. — Но любое противостояние в нынешней ситуации — зло. Для обеих сторон. Поэтому я надеюсь, что вражды не будет.

Восстановлено по записям правительства

Заключённый между свободными и йети пакт о ненападении и взаимном соблюдении гостями законодательства чужой страны при пребывании на её территории позволил йети более комфортно путешествовать к соседям. Людям тоже не запрещалось посещать йети, но из-за постоянной необходимости прививок и короткого срока их годности никто не осмелился пуститься в такое путешествие.

В Волгограде затеяли грандиозную стройку и массовую посадку серебристых леших. По планам, новый участок города должен был стать «детским»: укрытие-больница с индивидуальными палатами для матерей с младенцами, отдельными помещениями для процедур (чтобы не мешать детей с взрослыми), детская площадка, отдельный водопровод, ограничение на посещение детского района посторонними — всё для того, чтобы дать молодому поколению шанс выжить. Это оказался воистину грандиозный труд, в который волгорцы, кошки и многие другие вложили много сил и времени. Но он был необходим.

Одновременно развивался и остальной город. Учитывая, что эпидемий стало гораздо меньше, теперь больных удавалось рассортировать и разместить с достаточным комфортом. В Волгограде возвели несколько дополнительных открытых сортиров и душ — данное нововведение осуждалось немалым количеством народа, но союз остался непреклонен. Ведь если вдруг человеку станет плохо в скрытом от посторонних глаз туалете, то ему не всегда успеют оказать помощь. А сопровождающих на каждого больного не напасешься. Поэтому гигиенические постройки располагали чуть сбоку, но так, чтобы их посетители были на виду.

Кроме того, союз постановил, что сокрытие симптомов, неизвестных ранее изменений (пусть даже не болезненных), попытка выдать себя за более здорового или бодрого, чем на самом деле, являются хотя ещё не преступлением, но уже серьёзным проступком. Как и очевидная переоценка сил. Ведь и из-за того, и из-за другого может пострадать не только тот, кто пытается быть героем, но и окружающие его люди. Либо заразившись, либо не рассчитав силы и не успев сделать что-то необходимое. Поэтому любого нарушителя могли изгнать из города. На день, неделю или даже на месяц — решение принимали волгорцы. Причём независимо от того, как чувствует себя нарушивший правила человек и насколько он болен. И, несмотря на многочисленные возмущения, свободным пришлось принять данные условия. По крайней мере, исполнять их на территории Волгограда.

Новые правила, законы, обычаи — порядки свободных всё больше разнились с принятыми на Земле. И отнюдь не все из них оказалось легко принять.

34 декабря 4 года – 1 января 6 года. Земли свободных

— У меня крен как раз в сторону высокотехнологичных приборов!

— Вот не надо, — насмешливо возразил мне Маркус. — Если смотреть правде в глаза, то ты заказала не что иное, как магический нож (способный резать даже камень), кристалл связи или нечто типа магического шара (вовсе он не выглядит как компьютер) и личную, индивидуальную способность летать... да ещё и с уменьшением массы.

Я возмущённо засопела.

— Но ведь я понимала, что прошу не сказочные фантазии!

— Это ничего не меняет, — твёрдо отрезал физик. — Сама говорила, что другие йети тоже не заблуждаются по данному поводу. Так что они заказывали не сказку, а некое её технологическое воплощение в жизнь. Как и ты.

— Тогда вообще все такие. И люди изменённые — тоже, — подумав, заметила я.

— Считаю, разница в том, что они заказывали больше таких вещей, реализацию которых с помощью технологий хоть примерно представляют. А йети ничем свою буйную фантазию не сдерживали, вот поэтому... — Игорь замолчал и поражённо уставился на вернувшегося из леса Севу.

Мы тоже удивлённо взирали на запыхавшегося инженера и его груз: зелёный куст с корнями и комом земли.

— Ёлочка, — поставив добычу вертикально, заявил Сева, посмотрел на наш ступор и добавил, словно оправдываясь: — Ну, настоящих-то ёлок здесь нет, так хоть это. Посадим, если и не приживется, то дня три наверняка простоит — как раз новый год отпразднуем.

Принесённый инженером куст хотя и не слишком напоминал привычную ёлку, зато выглядел достаточно празднично даже без украшений. Длинные сочные тёмно-зелёные мягкие иголки и многочисленные небольшие ягоды от зелёных до зрелых, голубовато-белого цвета, рыхло усыпали ветви. Хвойный куст одновременно с плодоношением продолжал цвести — но цветы были очень невзрачные, мелкие и почти незаметные. А главное — запах. Новогодняя «ёлка» сильно и приятно пахла пихтой... ну почти пихтой.

— Нам нужен праздник. Пока есть возможность. Хоть какой-то, — тихо сказал инженер. — Нельзя, невозможно всё время ждать неприятностей, работать, да и вообще жить в таком напряжении.

С этим никто не стал спорить. Мы шутили, поддразнивали друг друга, улыбались... и за маской обычной жизни пытались спрятаться от горечи потерь и поражений. А их было много. Так, из более чем двух сотен человеческих детей выжил только один (Цезарь). Из двухсот сорока шести взрослых свободных (столько нас было после окончания путешествия) погибло или пропало без вести более семидесяти. И, даже научившись кое-как справляться с эпидемиями, мы продолжаем балансировать на грани — ведь дети как гибли, так и гибнут. А если люди, пусть даже потенциально бессмертные, не могут оставить потомство — они обречены. Со времени, как нас «посеяли» на этой планете, прошло уже четыре с лишним года (более одиннадцати земных)... а свободных становится всё меньше.

С другой стороны, сейчас шансов у нас даже больше, чем вначале. Практически защитив от гибели старшее поколение, мы значительно увеличили время на поиск путей спасения детей. Думаю, что погибнут ещё даже не десятки, а сотни малышей, но теперь есть хоть какая-то надежда. К тому же, в настоящее время у свободных почти нет преступности — что очень радует. Да, может, отношения не самые лучшие, но подлости почти нет. Наш союз уже стал реальной силой. Волгорцы, сатанисты и посвящённые — по отдельности усилия каждого из племён практически сводились бы на нет, зато вместе мы можем многое. И, если смотреть оптимистично, нам есть чему радоваться.

Мы поддержали идею Севы и во второй раз за жизнь отпраздновали наступление нового года. Воспользовавшись случаем, Игорь подвёл итоги наших успехов и достижений после начала колонизации. Собранные вместе, они производили куда лучшее впечатление, чем порознь... и помогли поверить в светлое будущее. Тем более, что кому, как не нам, знать, насколько сложно двигать прогресс и повысить уровень жизни не за чужой счёт, не в фантазиях или планах, а в реальных, причём очень суровых, условиях.

Чем больше времени проходило, тем заметнее становилось, что люди независимо друг от друга разделились на несколько групп. Одни просто перестали заниматься сексом — чтобы ненароком не зачать. Другие теперь реагировали на смерть детей как-то... проще, что ли? По типу: не выжил, значит, не судьба. Третьи (к счастью, таких было немного) и вовсе отдавали детей на опыты либо выбрасывали. Но были и те родители, которые всеми силами пытались вытянуть, спасти своих потомков. Эта, четвёртая и тоже малочисленная часть свободных являлась настоящими, истинными героями. Причём немалую часть таких людей составляли матери-одиночки, реже — пары или группы, и всего один одинокий отец.

Бросать семьи и детей хотя и порицалось, но не очень сильно — ведь даже в семье шанса выжить у ребёнка практически нет, тогда как в результате постоянного стресса и большого расхода сил взрослые начинали чаще и тяжелее болеть. Так что те, кто отказывался или был не в состоянии тащить подобный груз, тоже находили понимание у общества. А ещё через некоторое время отдать детей в волгорский приют на эксперименты стало считаться чуть ли не хорошим тоном (в отличие от банального убийства). Хотя эмоциональную составляющую перебороть непросто, но, если говорить цинично, поступая таким образом, свободные повышали шансы выжить тем немногим детям, которых родители не бросили. Поэтому посвящённые официально, да и неофициально, одобряли такое поведение (в очередной раз заставив себя руководствоваться разумом, загнав чувства подальше в угол и спрятавшись за маской бессердечных учёных).

В январе Игорь, впервые после начала основания, покинул Орден и на несколько дней уехал в Волгоград. Судя по рассказам Нади и моим наблюдениям (а мы продолжали подозревать нового лидера и, соответственно, приглядывали за ним), Игорь пытался восстановить старые связи и улучшить отношение народа к посвящённым. Если первое более-менее удалось, то вторая задумка математика провалилась. Впрочем, наш лидер приложил все усилия, и даже то, что лично ему свободные снова начали симпатизировать — уже большой успех. А для нашего племени в целом и нейтральное отношение было бы огромным достижением: слишком часто посвящённым приходится прибегать к непопулярным, сомнительным и откровенно неприятным методам. Мы действуем предельно цинично, прагматично и не оглядываясь на чувства других людей. К тому же, очень дерзко... а то и откровенно мерзко себя ведём. Поэтому прежде, чем пытаться изменить отношение народа, надо исправиться самим. А на это нет сил... да и желания особого, честно говоря, тоже.

Через несколько дней Игорь вернулся, и жизнь вошла в привычную колею.

— Народ, а ведь есть кое-что странное, — развалившись у костра и почёсывая живот, лениво прищурился Росс.

— Какую именно из загадок ты назвал «странной»? — с усмешкой поинтересовалась я.

— Молоко.

Я удивлённо посмотрела на зеленокожего. Задумалась, а потом пожала плечами:

— А что в нём особенно странного? Ну, различается у твоего и моего вида — но можно даже предположить, почему...

— Я немного о другом, — покачал головой Росс и осторожно смахнул с ноги несколько ядовитых многоножек. — У йети кормят женщины — и молока детям хватает. У изменённых, насколько узнавал Игорь, тоже кормят женщины. Почему у наших мужчин начинается лактация? Ведь, по сути, женского молока детям вполне хватает, за исключением случаев, когда мать тяжело болеет... но тогда наверняка и у женщин йети молоко может пропасть! Отсюда вопрос: почему именно у моего вида мужчины тоже кормящие? Ведь получается немалый избыток молока — какой смысл природе тратить силы на нечто лишнее?

Слова хирурга заставили глубоко задуматься. Он прав — в норме женского молока вполне достаточно для ребёнка. Более того, мужская лактация по большей части не просто бесполезна, а и вредна — ведь кормящему мужчине сложнее оставить селение. На первый взгляд, атавизм, ненужная особенность. А если копнуть глубже?

Молоко — это продукт питания. У мужчин оно появляется, когда есть дети... а вот пропадает отнюдь не всегда так сразу. Пока Росс кормил полукровок, у него молоко было, даже когда у других уже исчезло. То есть появляется по стимулу, а пропадает, если не используется... Нет, не то. Избыток молока. Молоко — это пища детей... а только ли детей? Мы ведь не проверяли, есть ли у наших новых видов склонность к непереносимости молока взрослыми! Если её нет, то оно может оказаться пригодным не только для детей.

— Ты подозреваешь, что молоко может обладать лекарственными свойствами или оказаться ценным диетическим продуктом? — развила свою мысль я.

— Именно, — кивнул Росс. — По крайней мере, проверить стоит: в случае неудачи мы ничего не теряем.

Так и решили. Единственная проблема — в Ордене сейчас не нашлось лактирующих мужчин... да и женщин тоже. Зато в Волгограде — были. Поэтому проверка легла на плечи Нади. Впрочем, терапевт отказываться не стала, да и добровольцев на весьма приятное и вкусное лечение нашлось много. Результаты опытов обрадовали. Хотя молоко и не оказалось панацеей, но без вредных последствий облегчало течение многих болезней и помогало организму быстрее восстановиться. Кстати, ни одного случая непереносимости молока Надя не зафиксировала — что тоже обнадёживало.

Когда появилась такая возможность, мы всё-таки попытались привить репеллентных насекомых неядовитым животным, применяя при этом обезболивание (а соответственно — и подавление иммунных сил организма). Выяснилось, что под воздействием таких препаратов личинки приживаются, но стоит прекратить использование общей анестезии, как иммунитет начинает бороться с насекомыми, порой при этом убивая весь организм. Если же продолжать держать животное под обезболиванием, то оно серьёзно заболевает, причём в большинстве случаев сразу несколькими болезнями. Будто этого мало, сами по себе личинки оказывают пагубное воздействие, истощая, отравляя и вызывая серьёзное малокровие, а потом и гибель носителя.

— Скажи спасибо, что у тебя они не прижились, — сказала я химику.

— Да уж, — огорчённо вздохнул Илья и обиженно добавил: — Но ведь ни у фей, ни у йети, прусов и вам подобных ни признаков отравления, ни малокровия нет!

— Скорее всего, мы эволюционировали параллельно, — пожала плечами я. — Поэтому наши организмы приспособились к выделениям насекомых и либо производят большой избыток элементов крови — чтобы хватило и на себя, и для прокорма личинок, либо изобрели какой-то дополнительный механизм для их питания.

А ведь это действительно очень интересный факт! Особенно учитывая, что у «больных» фей без паразитов кровь тоже была нормальной, а не повышенной густоты. Выходит, компенсация включается только когда нужна. По крайней мере, у тех животных, симбиоз которых с репеллентными насекомыми находится не на самом высоком уровне. К сожалению, дальнейшие эксперименты пришлось отложить — для них требовалось оборудование, которого у нас пока нет и сделать не получится.

Однажды ночью нас разбудили громкие крики страистов. Как позже выяснилось, пернатые охранники заметили одного из лесных гигантов и кинулись его отгонять. Защитить свою территорию птицам удалось, поскольку, когда мы вышли, гигант уже ушёл. Но до этого не то напал, не то защищался, и теперь один из страистов со сломанными ногами бился на влажном мхе. Обезумев от боли, птица не подпускала к себе, бессмысленно атакуя всё в пределах достигаемости. Да ещё и второй страист встал на защиту собрата — из-за этого мы так и не смогли оказать раненному помощь. Он умер к утру, причём, судя по всему, даже не от ран, а придавив в приступе ярости кого-то очень ядовитого (и, скорее всего, не одного). Впрочем, с учётом нынешнего уровня медицины и того, что сидеть спокойно пернатый охранник не стал бы, у него даже с нашей помощью практически не было шансов поправиться.

Вскоре стало ясно, что оставшийся страист хотя и защищает селение, но гораздо менее активно, чем его погибший родич. Так, уже через несколько дней на пристани отдыхал не только Зубастик, а ещё несколько крокодилов. Их количество увеличивалось постепенно, но верно. Пару раз мне удалось увидеть, что Зубастик хитрит: приводя очередного соплеменника, сначала демонстративно держится между ним и страистом, и только когда птица успокоится и привыкнет, отправляется за следующим. В результате, в селении появилась новая проблема. Крокодилы брали пример с Зубастика: не нападали, чуть что норовили перевернуться кверху брюхом (чтобы их почесали), а иногда даже что-то приносили. Но уходить не желали, огрызались в ответ на попытки выгнать и проявляли немалый интерес к подопытным и запасам пищи — этим очень затрудняя работу, а то и уничтожая её результаты. К счастью, вскоре после очередного восхода гигантской луны, крокодилы оставили селение в покое. Возможно, этим животным не нравилась пусть небольшая, но примесь морской воды или они покинули Орден по какой-то другой причине: в любом случае, мы очень обрадовались уходу рептилий.

Но стоило жёлтой луне скрыться за горизонтом, как Зубастик и другие крокодилы вернулись, чем создали большую проблему, очень мешая работе, а периодически и вовсе превращаясь чуть ли не в бедствие.

Из-за нашествия крокодилов, а также некоторых других животных, мы и сатанисты высоко оценили страистов в качестве домашних животных. Поэтому, объединившись с Щукой, я несколько раз ходила грабить гнёзда этих птиц. Щука отвлекала внимание пернатых защитников (благодаря хорошим способностям к древолазанью – для женщин моего вида это не очень опасное занятие), а я в это время подбиралась к гнезду, хватала яйца и резко взлетала прежде, чем разгневанные родители успевали подбежать и ударить. Часть яиц передали сатанистам, часть — оставили себе. «Высиживали» тем же способом, что и раньше — подкладывая в постель к больным или отдыхающим. В результате вскоре по нашему селению бегало ещё пять птенцов — трёх планировали использовать для охраны Ордена, а двух — выдрессировать для сопровождения тех, кто отправляется в походы.

Уже через несколько месяцев страисты полностью окупили затраченные на них силы. Как выяснилось, сложнее всего приучить этих птиц к команде «свои», а без неё птенцы признавали только тех, рядом с кем выросли. С большинством других команд таких проблем не возникло. Несмотря на величину, страисты оказались достаточно хрупкими птицами и в качестве носильщиков их использовать не получилось. Зато как охранники они были великолепны, тем более, что команды «фас» и «враг» усвоили легко, запоминали нежеланных гостей надолго, а к тому же, как выяснилось, хорошо различали особей даже других видов. Таким образом нам удалось перекрыть доступ в Орден всем крокодилам, кроме Зубастика и ещё одного мирного подростка (он ни разу не пытался разломать клетки или отобрать пищу). Двух крокодилов с избытком хватало для обновления «прививок» и производства репеллента, защищающего людей от данных рептилий. Зубастик ещё несколько раз пытался привести сородичей, но вскоре убедился в тщетности усилий и смирился.

А вот волгорцы решили повременить с заведением подобных стражей — в первую очередь, из-за большого количества то приходящего, то уходящего народа и трудностей, которые могут из-за этого возникнуть.

Цезарь всё-таки уехал к Наде в Волгоград. Несмотря на то, что там его старались беречь, болел он сильнее, чем в Ордене, но упрямо не желал возвращаться. А мы, признав когда-то его взрослым, не имели права насильно вернуть трёхгодовалого (примерно восьмилетнего) мальчика. Тем более, что терапевт действительно не справлялась без помощи. К счастью, свободные относились к Цезарю хорошо, хотя порой и проявляли повышенное любопытство.

Однажды из племени кошек сообщили о находке пещеры с огромным количеством насекомых, похожих на пчёл гораздо сильнее, чем нынешние поставщики воска. Из-за агрессивности черно-зеленоватых перепончатокрылых и их склонности жалить (к счастью — не оставляя жала в ранке) в саму пещеру кошки заглянуть не смогли. Но если эта огромная масса пчёл строит соты, причём устойчивые к чёрной пыли, то проблема с дефицитом воска может сильно смягчиться, а то и исчезнуть вовсе. Пещера находилась на нашем берегу реки, всего в полутора днях пути от Ордена, поэтому с разведкой откладывать не стали и, вооружившись скафандроподобными костюмами (чтобы защититься от ужалений), мы отправились к гигантскому гнезду насекомых.

Пока Илья с Верой лазили в пещеру, мне пришлось ждать в стороне — все костюмы были слишком велики, а естественный репеллент не поможет: мало того, что при защите гнезда он не работает, так ещё и пчёлы действительно оказались очень агрессивными. Зато остальным удалось добыть большой медовый сот. После возвращения я, не затягивая, слетала к океану, чтобы протестировать, насколько этот воск устойчив к воздействию чёрной пыли. А потом мы проверили его пригодность для изготовления репеллента и отпраздновали маленькую победу, а заодно сообщили волгорцам об отличном, хотя и опасном, способе восполнить недостаток воска. По словам Ильи, внутри пещера расширялась и сотов было много — чуть ли не тонны. Естественно, грабить насекомых полностью мы не стали, ведь в этом случае они могут просто переселиться. Но запас сделали хороший, наполнив истекающими мёдом сотами пару золотых баков, а недостроенными, почти пустыми восковыми сотами ещё несколько.

Вскоре выяснилось, что новый компонент почти в два раза продлевает срок годности репеллента (в том числе потому, что теперь воск не экономили и добавляли не в минимальной дозе). В результате этого, а также того, что теперь ограничения по данному компоненту не наблюдалось, производство защитной мази резко выросло. У союза даже образовались его излишки, и, по согласованию с общим правительством, Надя начала приторговывать остатками, выменивая на них у свободных то, что требовалось Ордену или даже лично посвящённым.

Новые инфекции продолжали появляться с завидной регулярностью. А точнее, даже чаще, чем раньше. В том числе, и йети не удалось полностью избежать эпидемий, пусть и не таких опасных и опустошительных, как у людей. В Ордене йети болели дважды, и хотя никто не погиб, но это было очень неприятно. Тошнота, слабость, тяжесть во всем теле, боль... и понимание, что другие не справятся со всеми опытами, а значит — часть их пропадёт. Так и случилось. А ещё мы заметили одну особенность: Рысь многие болезни переносила тяжелее, чем остальное молодое поколение. Возможно, сказалось то, что самое детство дочь провела в менее подходящих для йети условиях? Или такие неприятные последствия оказались от пребывания в мёртвой зоне пустыни? В любом случае, открытие очень меня расстроило.

Но, несмотря на большую активность местных болезнетворных организмов, теперь мы не сдавали позиций. Единственное, что беспокоило, так это тот факт, что если количество заразы продолжит возрастать в том же темпе, то банально не хватит рабочих рук на исследование новых болезней, производство лекарств и прививок. А пока резерв оставался, более того, за счёт некоторых усовершенствований он даже возрос. Так, теперь мы закупали больше продуктов, в том числе для кормления подопытных и производителей прививок, траву (для кормления и подстилок), материалы для ремонта, а то и клетки, сделанные по заказу, песок (не кварцевый, а самый простой, с пляжей) и многое другое с доставкой до Ордена. Хотя посвящённые всё равно ходили на добычу, но, в основном, за деликатесами. Съёмные поддоны, проведённая по лагерю вода (чтобы не ходить каждый раз к ручью), обустроенная дорожка к одному из ущелий-свалке, одноколёсная тележка для вывоза мусора (особенно много его производил зверинец), всякие инструменты из разнообразного материала (от золота и стекла до раковин, камня и дерева) — всё это сильно облегчало работу и освобождало от необходимого для выживания минимума даже больше сил, чем раньше. Свободное время, в свою очередь, позволило потратить его на другие, не такие жизненно важные, исследования и возобновить экспедиции.

А ещё мы научились предсказывать крупные бури и землетрясения. Даже несмотря на то, что точность была не очень хорошей (причём в основном в сторону ложных тревог), свободные высоко оценили это достижение. Ведь в некоторых ситуациях быстро свернуть работу не получится, поэтому внезапный гнев природы может уничтожить результаты труда нескольких суток или недель, а если попытаться их спасти — то и вовсе убить. Поэтому свободные предпочитали перестраховаться и не возражали даже против трёх ложных предсказаний из четырёх, лишь бы и настоящая угроза не осталась без внимания.

В самом конце августа в лесу снова появилась чёрная пыль. В этот раз кровянка справилась с ней со второй попытки и, в общей сложности, очистительное бедствие продлилось около двух с половиной месяцев. Во время и после тухлых дождей вспышки заболеваемости оказались настолько незначительными, что практически не выбивались из общего фона.

А вскоре мы отпраздновали очередной новый год. И для этого использовали ту же самую, на удивление хорошо прижившуюся «ёлочку».

Восстановлено по косвенным уликам и историческим документам

Многие историки считают данный краткий период наиболее благоприятным для бурного развития и выражают удивление, почему не наблюдалось вспышки прогресса. Но некоторые косвенные документальные данные позволяют думать, что оставшаяся среди йети небольшая группировка ярых противников людей перешла к активным действиям. Не нападая и практически не выказывая свою точку зрения в явной форме, они, тем не менее, совершали мелкие акты вредительства — малозаметные, но от того создающие не меньшие сложности.

Так, до сих пор остаётся загадкой, как к морскому бамбуку оказалась примешана охапка почти не отличимого болотного — из-за этого отремонтированная с его помощью волгоградская мельница быстро снова вышла из строя.

Однако следует признать, что общий прогресс всё же был, и немалый. Волгорцы соорудили сигнальную башню (наподобие тех, которыми пользовались в Колыбели) и теперь сообщали народу о приближающихся бедствиях, интересующих товарах или карантине в отдельных поселениях. Другие племена тоже усовершенствовали своё местообитание, и даже во многих деревнях (так называли селения тех, кто жил рядом друг с другом, но не образовывал племя) появились «барабанные» вышки (почти во всех случаях как основа использовалось высокое дерево на скале). В результате информация распространялась достаточно быстро даже среди тех, кто не имел мобильников. К сожалению, другие способы коммуникации (с помощью света и жестов) люди освоить не смогли — для этого надо было подниматься слишком высоко, на тонкие ветви крон, а иначе сигнал не принять из-за помех. Кроме того, вскоре «новости» стали отстукивать дважды в сутки (как и в Колыбели), по той простой причине, что ночью и днём джунгли слишком шумные, в результате радиус слышимости сигнала гораздо ниже. А вот на рассвете и закате, в краткие минуты затишья природы, дробь разносилась на многие километры. В другое время передавали только то, что нельзя было отложить, то есть — сигналы тревоги. Естественно, кроме барабанной, по-прежнему активно использовалась мобильная связь — по ней в обязательном порядке дублировались все сообщения.

Большое распространение у свободных получили разнообразные плавсредства. Несмотря на опасности, скрывающиеся в воде, это оказался самый простой и доступный способ передвижения, причём не только по Волге и крупным притокам, но и по небольшим, часто заросшим речушкам. Для них строили узкие, чаще всего одноместные, суда – в случае необходимости их можно легко перетащить в соседний водоём, или вместе с плавсредством преодолеть по берегу непроходимый по воде участок. Кстати, и передвижение пешком тоже часто было связано с водоёмами. Тропы лесных гигантов, ручьи и речушки — самые доступные, а значит, и удобные пути.

Производимый посвящёнными репеллент пользовался большой популярностью, ведь он, в совокупности с другими мерами защиты, позволял избавиться от кусачих насекомых ценой всего лишь экземы, а не глубоких гниющих язв. Кроме того, в отличие от самодельной, эта мазь защищала от крокодилов, кровососущих птиц и некоторых других животных. Поэтому, как только посвящённые начали продавать излишки, нашлось много желающих их приобрести. Хорошо, что союз вовремя успел установить правила о запрете перепродажи репеллента. Точнее, продажа разрешалась, но только без наценки и без каких-либо «добровольных» «безвозмездных» услуг. В результате из деревни могло прийти два человека и получить защиту на всех, а в другой раз отрабатывать отправлялась другая пара. Люди нашли способ взаимодействовать, не наживаясь друг на друге.

Но на всех репеллента по-прежнему не хватало. За ним выстраивались очереди, а потом и вовсе ввели запись. Ведь ждать привоза в надежде успеть — значит, терять время. А приобрести защиту могли многие, поскольку, по общему решению союза (инициатором являлась Лиля), плата за репеллент была обоснованной, доступной практически для всех и не менялась. Поэтому вскоре труд и его результаты стали исчисляться в «листьях» (для лучшей сохранности шарики мази заворачивались в листья одного из деревьев).

Присутствие Цезаря в Волгограде не осталось без внимания свободных, вызвав новую волну мнений и слухов о посвящённых. С одной стороны, теперь люди увидели, что Цезарь тоже болеет, причём порой тяжело, а следовательно — союз не лжёт, когда говорит о своих возможностях. С другой, многим не понравилась необычная серьёзность трёхлетнего мальчика, его готовность безропотно принимать даже самое неприятное лечение и трудиться. Его характер слишком отличался от того, который ожидали и который видели на потомках йети — те, хотя и помогали, но оставались детьми. По этой причине большая часть народа укрепилась во мнении, что посвящённые — бессердечные учёные, для которых важны только рабочие руки, подопытный материал и результаты экспериментов. Лишь очень немногие считали, что мальчик за свою короткую жизнь успел многое испытать и перенёс слишком много горя... а это заставляет по-другому смотреть на мир.

Кроме того, негативное общественное мнение подогрел двукратный визит полукровок (как посвящённых, так и сатанистов) — их холодность и безразличие оттолкнуло народ. Впрочем, и однократный визит молодых орденских йети подлил масла в огонь: хотя йети вели себя как дети, но они быстро начали сторониться чужих людей, судя по всему, чувствуя их предвзятость к родному племени. А пару раз даже чуть не полезли в драку из-за грубых высказываний в адрес посвящённых. В отличие от терпеливого Цезаря и бедных эмоциями полукровок, йети не выдержали общественного давления и предпочли быстро вернуться в Орден. Отличия накапливались, и союз всё явственней отделялся от остальных свободных, как, впрочем, и племена — от одиночек. Люди взаимодействовали, но уже плохо понимали друг друга. И не особенно стремились понять.

Эксперимент с отселением йети завершился успехом, хотя для этого потребовалось около года. В результате появилась четвёртая фертильная пара. На этом йети успокоились и разбегаться не стали. Данному разумному виду приходилось выбирать: либо тесное взаимодействие особей, дающее возможность развития, но и бесплодие, либо разбиение на мелкие группы и размножение. Во втором случае йети пришлось бы смириться с относительным одиночеством и отказаться от многих достижений: ведь пара не сможет даже поддерживать то, чего достигли сотни. Поэтому пока жители Колыбели предпочли первый вариант. И даже фертильные экспериментаторы вернулись, как только миновала угроза выкидыша.

2 января – 7 июля 6 года. Земли свободных

— Всё хорошо не бывает, — философски заметила я, отчищая остатки скорлупы с плёнки небольшого яйца.

С производством репеллента опять возникли проблемы. Сначала был дефицит производителей защитного вещества — его решили, приручив прусов. Потом ограничения, накладываемые инкубатором — от них избавились, начав использовать яичную плёнку в качестве фильтра. С дефицитом воска тоже вроде бы разобрались... но теперь снова не хватает яиц и прусов. У животных от частого сбора пота даже раздражение появилось — а это приводит к снижению продуктивности. Однозначно надо увеличивать стадо, но сами по себе прусы не стремятся объединяться, да и размножаться не спешат. Кроме того, по разработанной Лилей методике, пот надо обрабатывать не позже, чем через через четверть часа после сбора. С учётом того, что приготовление мази требует немало оборудования, которое с собой не потаскаешь, стадо должно находиться прямо рядом с Орденом — а это новые трудности.

Яичная плёнка, хотя и годится в качестве фильтра, но быстро приходит в негодность. Теперь нам приходится снимать её не только с крупных (как было при дефиците воска), а даже с мелких яиц, с перепелиное размером. В общем, опять сложности. Надо искать другой материал для фильтров, иначе мы так и не сможем увеличить производство защитной мази настолько, чтобы хватило всем желающим — то есть всем свободным. С этой целью при каждой возможности мы собирали образцы, чтобы испытать их в качестве фильтров. Но успеха пока не добились.

Однажды вечером, сразу после ужина, Игорь попросил сообщить, по какому конкретно адресу я жила на Земле, точную дату рождения и ещё несколько совершенно не имеющих значения сведений о далёком полузабытом прошлом.

— Мне не жалко, но тебе-то это зачем? — искренне удивилась я.

— Хочу кое-что проверить, — уклончиво ответил лидер.

Получив сведения, он не стал их записывать, а только кивнул своим мыслям и посмотрел на экран компьютера. А вот сидевший рядом с математиком и подглядывающий за его работой Маркус не удержался от удивлённого возгласа.

— Тут точно? — поинтересовался он у Игоря.

— Записал с её слов, — пожал плечами лидер.

Я подошла ближе, и математик без возражений повернул ноутбук, чтобы было удобнее прочитать написанное.

— Это что, распознавание речи? — поинтересовалась я, вспомнив, что Игорь не прикасался к клавишам. Потом перевела взгляд чуть выше и поражённо выдохнула: — Не может быть!

Судя по пометке, все эти сведения математик получил не от меня, а от Летуньи.

— Но как?.. — я беспомощно оглядела собравшийся вокруг народ.

— Я уже давно подозревал неладное, — сообщил лидер. — Слишком точное совпадение по некоторым пунктам было у отдельных людей при анкетировании. К сожалению, дополнительные вопросы им уже не задашь — контакта с царскими людьми у нас нет. Поэтому, когда увидел подозрительную схожесть в ответах Летуньи и твоих, да ещё и вещи вы выбрали похожие: у обоих нож, летательный аппарат и компьютер...

Игорь не закончил фразу, но всё и так очевидно. Я и Летунья — один и тот же человек. Это ужасно!

— ...Всё думаю завести знакомство с некоторыми людьми в сети, чьи данные тоже подозрительно совпадают, — спокойно продолжил математик. — Но пока руки не доходят.

— Но это же кошмар! — высказала я своё беспокойство. — Если я и Летунья — один человек... если она знает то же самое, что и я... это же катастрофа!

— Вы — разные люди, — не согласилась Щука. — Я знаю тебя и знаю Летунью — вы разные.

— Но ведь мы же... — начала я, но Росс перебил.

— Думаю, тут та же ситуация, что и с «банками генов», — сухо усмехнулся он. — Ни ты, ни она не являетесь тем человеком, памятью которого пользуетесь. Просто и тебе, и ей... и, возможно, ещё десятку, а то и сотне «наследников» скопировали память той, что когда-то жила на Земле, — зеленокожий хищно оскалился, а потом горько рассмеялся. — Уверен, что вы не одиноки. Где-то ходят десятки «Россов», «Юль», «Вадимов» и всех прочих. Если, разумеется, не погибли. Мне тоже неприятно думать, что где-то есть такие же, как я.

— Не такие же, — уверенно возразил Игорь. — Разные. Даже если у нескольких людей одни и те же воспоминания о Земле, это не значит, что они одинаковые. Вначале — да, наверняка сходство было сильнее. Но сейчас прошло уже пять лет. За это время все мы сильно изменились. И теперь даже если встретим бывшего двойника — это не страшно. Более того, — математик поднял руку, останавливая намечающиеся возражения, — сейчас, спустя несколько лет, у нас уже очень разный опыт, разные умения, цели и даже знания — мы не один и тот же человек.

Мы помолчали. Слова лидера обнадёживали, хотя неприятный осадок от неожиданного открытия остался. Приятно ли делить с чужим человеком какие-то, пусть старые и не имеющие значения, тайны и переживания? Да и мало кому понравится мысль о том, что он всего лишь чья-то копия...

— Есть ещё кое-что, — негромко сказал Игорь. — Это пока не точно, но я практически не видел таких идеальных совпадений между людьми, «посеянными» рядом. Мы, цитадельские, местные, знакомые по сети — есть похожие в разных группах, но не в одной.

— А значит, керелям не надо было похищать многих, — хмыкнула Лиля. — Достаточно тысяч десяти, а дальше просто взять и наштамповать столько копий, сколько требуется...

— Или вообще никого не похищать, — добавил Илья. — Просто незаметно снять слепок разума и памяти.

Уже ночью, устраиваясь в гнезде на дереве, я вспомнила про разницу в начальном выборе вещей у местных йети и других людей, и не удержалась от вопроса к соседке:

— Щука, а ты что у керелей попросила?

Подруга почему-то сильно смутилась и отвела взгляд.

— Не хочешь, не говори, — поспешно добавила я.

— Да нет, думаю, уже можно. Только чур не распространяй эти сведения дальше, — попросила она.

— Хорошо... — кивнула я, но тут же опомнилась: — Точнее, постараюсь не рассказывать при условии...

Щука тихо рассмеялась:

— Я имею в виду, не рассказывай кому попало. Вашим... правительству тайному сообщить можешь.

— Прости, но действительно не могу теперь ничего обещать вот так, без оглядки, — вздохнула я. — Вдруг что-то опасное.

— Понимаю, — подруга внезапно стала серьёзной. Посмотрела на соседнее дерево, где молодые йети устроили небольшую потасовку перед сном, и понизила голос. — Тем более, что ты права в своих опасениях.

Я пересела поближе, удивлённая неожиданным признанием.

— Я заказала хорошие удобные ласты, — Щука растопырила пальцы на ноге, с сомнением посмотрела на перепонки и вздохнула. — Если бы знала, что свои естественные есть — не просила бы. Поэтому почти никогда ими не пользуюсь — банально нет нужды. Хоть бы показали мне моё тело прежде, чем выбор предлагать, — посетовала подруга и хмыкнула. — Так что не только ты с заказом пролетела. А ещё у меня в клыках специальный прибор, который вырабатывает парализующий яд, и я умею читать мысли, — буднично добавила она.

Стоило мне осознать её последние слова, как я поспешила отодвинуться и, на всякий случай, приготовила доставшееся как «тайному правителю» парализующее кольцо.

— Не бойся, — покачала головой Щука. — Во-первых, будь у меня какие-то не те намерения, я бы промолчала. Чтение у меня не постоянное — его надо включать специально, при этом во время «чтения» касаться жертвы, да и сам процесс, если честно, до сих пор очень утомляет. К тому же, могу только читать, а стирать чужую память, внушать или воздействовать на неё каким-то другим образом возможности нет.

Я задумалась. Похоже, Щука сказала правду, вот только не факт, что всю. Хотя бы по той простой причине, что раньше она была одним из правителей йети. А если вспомнить её же слова про «оставили на прежней должности»... Правитель, который живёт в стане потенциального противника, причём в одном из союзных племён, да ещё и с такими огромными возможностями узнать то, что пытаются скрыть...

— Ты — шпион!

— Да, но не совсем, — йети улыбнулась. — Я была бы шпионом, окажись свободные врагами. Но пришла когда-то с целью узнать о ваших настоящих намерениях. Могу подтвердить это на детекторе лжи.

Я открыла и тут же закрыла рот. Всё даже хуже — у Щуки имелись все возможности выведать даже то, что мы тщательно скрывали и прятали. Меня она точно касалась — иногда мы подолгу сидели держась за руки или в обнимку. Какие из этих контактов были ложью, только маскировкой под симпатию?

— Отойду. Надо позвонить, — мой голос прозвучал сухо.

Вроде и понимаю, что сама по сути почти такая же — есть возможность шпионить, выведать личные или общие тайны, да ещё и влиять могу... но со стороны это выглядит страшнее. Тем более, что если каждого из тайного правительства могут сдержать остальные, то над Щукой-то никакого контроля нет!

Звонить не стала, но скинула коллегам по правительству запись разговора, а потом связалась через внутренний передатчик. Подождав, пока все ознакомятся с новой информацией, поинтересовалась, почему сатанисты до сих пор не знают об этой возможности Щуки. Вроде же допрашивали на детекторе лжи? Этот вопрос выяснился быстро. Хотя у Вадима есть возможности отличить правду от лжи, но разговорить «допрашиваемого» порой намного сложнее. Конечно, можно применить банальные пытки, но без веских улик это будет недопустимым злоупотреблением. В других же случаях надо уже знать, какие конкретно вопросы задавать. Поскольку опасное «наследство» йети не светила, не говорила о нём, а угроза со стороны моих местных сородичей и без того вполне реальна, сатанисту и в голову не пришло задавать такие вопросы. К тому же, Щука не врала: она ещё в самом начале сказала, что «присматривается» и что йети не собираются вмешиваться в нашу политику при условии, что у свободных не процветает бандитизм и беззаконие.

— По-моему, это очень сильный ход со стороны йети, — заметил волгорец. — Одновременно показывающий мирные намерения и то, что мы можем их недооценивать.

— Второе — вряд ли, — хмуро возразил Вадим. — Йети всегда были и остаются очень большой угрозой. Даже без возможности мыслечтения. Меня больше волнует вопрос, могла ли Щука передавать сведения другим не по телефону, а каким-либо тайным образом. Если нет, то она не открыла своим серьёзных тайн.

— А ещё — надо решить, что с ней теперь делать, — сказала я. — То есть я имею в виду, что шпионизм ей в вину поставить не удастся — если бы она использовала его против нас, то не призналась бы.

— Как вариант: предложить Щуке пройти проверку на пригодность и пригласить в тайное правительство, — выдвинул идею волгорец. — Но не как представителю племени посвящённых, а как одному из правителей йети. Поскольку они, как и мы, стремятся к мирному сосуществованию, это было бы хорошим решением.

— Сначала надо узнать, не было ли со стороны Щуки действий против союза, — добавил Вадим. — Но, на мой взгляд, у неё неплохие шансы пройти проверку.

После недолгого обсуждения мы поддержали предложение. Во-первых, так мы сможем хотя бы частично контролировать необычные возможности йети, а во-вторых, если интересы моих сородичей будут известны, станет легче избежать конфликта.

Щука согласилась посетить сатанистов, успешно прошла тесты в Штабе, но в правительство войти отказалась. Пока отказалась.

— Я не готова, — твёрдо сказала она. — Надо посовещаться со своими... да и вообще, с таким решением спешить не следует. Где-то через полгода, если предложение будет ещё в силе, дам ответ.

Кстати, Вадим не упустил возможности разузнать побольше о возможностях Щуки. Выяснилось, что в воспоминания она залезть не может, читая только непосредственно то, что «плавает» на поверхности. То есть чтобы о чём-то узнать, надо навести собеседника на эту мысль... да ещё и сделать так, чтобы он думал именно об интересующем аспекте. Непросто, хотя иногда очень полезно. Щука согласилась помогать в расследованиях преступлений, но выразила надежду, что привлекать её будут по-минимуму.

Мы сохранили новые сведения в тайне. Причём не только перед людьми вне племён, а и перед посвящёнными. Даже Игорь так и не узнал о возможностях Щуки и том, насколько она может быть опасна для союза. Эта информация сама по себе может ухудшить отношение к йети и породить конфликты. По крайней мере, мне долгое время приходилось перебарывать себя, чтобы не отшатнуться или ещё как-то не выразить негатив. Привыкнуть к чтецу мыслей в своём племени оказалось очень нелегко.

В марте Летунья сообщила волгорцам, что у неё есть важные новости.

— Я видела людей на морском острове, — сказала она. — Близко не подлетала, но место запомнила. Вполне возможно, эти люди из приплывших с вами, потому что они голые и палаток у них нет.

Мы собрали срочный совет и решили, что надо разведать... как только для этого появится возможность. Увы, но йети сделала открытие непосредственно перед восходом гигантской луны и времени до бури уже не оставалось. Но и после неё ни у кого не возникало желания отправиться на разведку в период, когда на небе видна жёлтая луна. Нестабильное море, частые грозы, бури и цунами — рисковать жизнью, пытаясь приблизиться к большой воде, никто не станет.

— Могу помочь, — предложила Летунья. — Двух-трёх человек доставить туда-обратно согласна, а, если понадобится, и вывезти островитян. Моя машина хорошо защищена и может летать даже во время бурь и гроз.

Народ согласился. После недолгого обсуждения в путь отправился Росс (как хороший врач — вдруг понадобится срочная помощь), Вадим (как охранник на случай конфликта) и один из волгорцев в качестве дипломата. Увы, миссия провалилась: на острове не нашли ни людей, ни следов их пребывания. Но совет не спешил обвинить йети во лжи, как, впрочем, и отказываться от поисков.

— Они могли погибнуть, — рассудил Вадим. — Тогда, скорее всего, это чужие, причём приплывшие недавно. Могли уплыть — но времени до восхода было слишком мало, так что и в этом случае велика вероятность гибели. Если же это кто-то из свободных — то они там уже давно и смогут пережить ещё один сезон бурь.

Действительно: такую непогоду без укрытия не переждать. А если люди спрятались от последствий луны, то и мы найти их не сможем. Надо набраться терпения.

После того, как повелительница бурь скрылась за горизонтом, мы снова отправились на поиски, но на сей раз обычной группой разведки: я, Илья и Вера. До острова подвезла Летунья. Ещё на подлёте мы увидели тех, о ком она говорила.

— Драконы! — выдохнул Илья, вглядываясь в человеческие фигуры. — Можно приземляться, это наши старые знакомые, — пояснил химик Летунье.

Сказать, что драконы обрадовались нашему визиту — не сказать ничего. Люди не выглядели очень ослабшими или нуждающимися в срочной помощи, поэтому мы с готовностью приняли приглашение на обед. Заодно поделились новостями (до которых это племя оказалось жадным) и узнали их историю.

Драконы отделились давно, меньше чем через два месяца после начала основания. Тогда даже самый примитивный рецепт репеллента ещё не был всеобщим достоянием, а союз только-только начал образовываться. А ещё в то время болезни не успели получить такое распространение.

В поисках лучшего места и защиты от кровососов драконы сначала обследовали берега реки и заметили, что у моря гнус встречается реже. И, высмотрев большой удобный остров, решили жить на нём. Это казалось вполне возможным, особенно учитывая траву и деревья, покрывающие остров. Обильная растительность ввела людей в заблуждение: им казалось, что цунами вполне возможно пересидеть на скале. Но природа быстро развеяла опасное заблуждение. Благодаря обустроенной, к тому времени, пещере в самой высокой части острова, выжить драконам удалось, но цена за это оказалась очень высока. Их новый дом был практически разрушен, несколько раз люди пострадали (к счастью, не смертельно) от камнегрызов, а плоты скрылись в неизвестном направлении. Борясь со стихией, люди ослабли и решили вернуться на большую землю, но уже через несколько дней после заката гигантской луны поняли, что не успеют построить плавсредство и добраться до материка. У них был выбор: либо рискнуть всем, либо попытаться жить здесь. И драконы решили пойти по второму пути.

На этом острове, как и почти везде, в скалах встречалось множество пещер. Выбрав наиболее безопасную, драконы попытались её обустроить, а также запасти пищу, чтобы переждать следующий лунный сезон. Им пришлось научиться сосуществовать с камнегрызами (защиту использовали практически ту же самую, что и русалки), с обитателями морских глубин и с жестокой непогодой. С другой стороны, здесь, в океане, кровососов было гораздо меньше, особенно непосредственно после заката луны. А ещё рядом с морем не развивалась чёрная пыль, а тухлые дожди лишь однажды слегка задели краем. И даже болезней здесь было меньше... хотя и ненамного.

Драконы выжили, но практически все силы им пришлось бросить именно на эту цель. Прошёл не один сезон бурь прежде, чем они нашли пещеру, которая достаточно защищала от разгула стихии. К этому времени болезни сделали своё чёрное дело и грандиозных строек люди затевать уже не решались. Несмотря на относительно меньшее количество кровососов, их всё равно слишком много — лишь в первую неделю после заката гигантской луны незащищённый человек мог нормально работать снаружи. За это время им надо было успеть собрать материалы для ремонта жилых помещений, пищу, и завершить множество остальных дел снаружи на ближайшие девяносто дней. В остальное время до восхода луны из пещер выходили редко и только по необходимости: охотники за человеческим телом не только травмировали сами, но и переносили возбудителей болезней. В одну из таких кратких вылазок драконов и заметила Летунья.

Как и везде в нашей местности, дети тут не выживали, дорастая до годовалого возраста, а потом погибая. В остальном же, несмотря на сложные условия и сильно ограниченное время, драконы устроились очень даже достойно. Оценив их состояние, пещеры и способ выживания, я поняла, что они находятся в гораздо лучшем состоянии, чем были бы мы без постоянного лечения и профилактики. Они до сих пор жили, а не боролись за жизнь из последних сил.

С другой стороны, по словам Захара выходило, что вначале им было очень сложно, потом (когда более-менее приспособились) стало гораздо легче, но с течением времени после первого всплеска ситуация не улучшалась (как можно было бы предположить), а медленно, но непреклонно ухудшалась. Однако даже сейчас драконам ещё хватает сил не просто на банальное выживание, но и на украшение, а также создание комфорта в пещерах. Естественно, этим занимались не в первую неделю после заката, а гораздо позже, когда оказывались в добровольном заточении.

Вадим оказался прав в том, что драконы — индивидуалисты. Даже оказавшись в сложной ситуации, они, как только появилась возможность, обустроили отдельные пещеры для каждой семьи и запасы делали для себя, а не для всего племени. Естественно, в чём-то им пришлось отступить от данного правила, некоторые задачи решать совместно, но разница оказалась налицо. Драконы помогали друг другу, поддерживали, но не вели общего хозяйства, оставаясь добрыми соседями... но не коллективом.

Узнав о том, как живут свободные, Захар, Ясон, да и все остальные категорически отказались возвращаться на материк. А вот прививки, репеллент и некоторые другие блага цивилизации их очень заинтересовали. Особенно по причине того, что на острове не водилось прусов, а значит, тут драконы даже примитивный репеллент сделать не могут. К счастью, Летунья согласилась работать «курьером» и в этом направлении, так что вопрос с доставкой лекарств и прочих жизненно-важных товаров решился быстро. Куда дольше мы обсуждали, чем драконы будут платить. В конце концов чуть не разругались и малодушно свалили данную проблему на Свету, передав драконам один телефон для связи с союзом и сообщив номер экономиста.

К слову, с помощью драконов через месяц нам удалось найти материал, пригодный для фильтров не хуже яичных плёнок, но, к сожалению, такой же скоропортящийся. А именно: похожими свойствами обладал тонкий слизистый эпителий с кишки одного из морских моллюсков. Отделять эпителий оказалось легче, чем плёнку со скорлупы, и пропускал воду он гораздо лучше. Вот только добыть самих моллюсков не всегда возможно, а в наполненных морской водой баках они долго не живут.

Посоветовавшись и придя к выводу, что за счёт размножения увеличить стадо прусов не получится (ну или это займёт много времени), мы попробовали привезти их из других мест. Поймать полуводных животных особых проблем не составило, но переселённое стадо уже на следующий день ушло вверх по течению. Поскольку верёвки до сих пор в дефиците, да и привязанные прусы так и норовят то удушиться, то утопиться, оставалось одно — строить загон и снабжать прусов не только лакомствами, но и обычным рационом. В течении недели мы возводили забор (выбрав залив у скалы, чтобы минимизировать труд), а потом снова отловили сбежавшее стадо, но теперь посадили их на огороженную территорию. Благодаря этому новшеству у нас должно стать в два раза больше производителей защитного пота: новые прусы в загоне и старые, прикормленные, уже не стремящиеся покинуть окрестности Ордена. Но мы ошиблись. Привезённое стадо действительно выбраться не смогло, но через двое суток Орден покинули ручные прусы.

Разозлившись, мы отправились в погоню и, выловив неожиданных переселенцев, закрыли их в том же загоне. Некоторое время после этого наблюдали за поведением: вдруг животные начнут драться за самок или территорию. Но прусы вели себя спокойно, быстро выяснили субординацию и уже к вечеру за оградой восстановился мир и покой. А у нас добавилось работы: ведь теперь кормить надо было не полторы, а целых три дюжины прожорливых ртов.

Через неделю после начала «заточения» прусы стали вялыми, у них начался понос и появились гнойные выделения из глаз и носа.

— Что мы делаем не так? — недоумевала Вероника. — Кормим хорошо, в загоне убираем...

На всякий случай мы тут же расширили рацион животных и начали ещё тщательней следить за их гигиеной. Но это не помогло: за последующие две недели напавший мор убил всех прусов. А перед нами во весь рост встала новая проблема: теперь мы не то что увеличить, даже поддержать на прежнем уровне производство репеллента не могли.

Меры пришлось принимать срочно. По возможности вычистили и продезинфицировали загон, потом снова отловили прусов и перевезли их в Орден. Но и это стадо убил мор (на сей раз животные явно погибли от другой болезни). Объединившись с волгорцами, мы построили забор в другом месте — но и там стадо погибло. Причём на сей раз мы уже не пытались увеличить поголовье: целью было хотя бы восстановить изначальное. Выводы напрашивались неутешительные: по неизвестной причине жить в неволе прусы не могут. Возможно, им не хватало каких-то веществ в рационе, или чего-то ещё, но факт остаётся фактом.

— Подозреваю, что у многих местных животных очень сильно развито «гигиеническое» поведение, — заметил Росс. — Вот как мы разрабатываем, где и как должны дышать люди, что есть и как себя вести, так и животные из поколения в поколение передают некие подобные знания. А в загоне или клетке они не способны обеспечить должный уровень естественных «прививок»... Нет, мне пока и медицины хватает выше крыши, ещё и ветеринарию точно не потяну.

Скорее всего, Росс был прав. Мы держали в клетках немало животных, но их состав постоянно приходилось обновлять: большая часть видов жила в неволе не очень долго, чаще всего погибая от болезней, а порой — от истощения (хотя кормили вроде бы вволю). Поэтому от идеи загонов и расширения стада пришлось отказаться. А вот восстановить естественное поголовье с помощью привоза прусов удалось: животные после переезда проболели около месяца, но потом оправились и остались жить рядом с Орденом (для этого нам приходилось постоянно задабривать их лакомствами).

В результате, если с фильтрами проблема частично разрешилась, то с увеличением поголовья прусов ситуация осталась прежней — а значит, и выпуск репеллента мы увеличить так и не смогли.

Однажды Росс радостно продемонстрировал мышь, которая плавала в клетке, полностью погружённой в реку. Плавала под водой и не тонула, а дышала. Честно говоря, я больше удивилась даже не успеху, а тому, что врач до сих пор продолжает опыты.

— Почему?..

Мужчина с готовностью объяснил, как ему удалось превратить мышь в «водяную». Для начала он вытащил клетку из воды и продемонстрировал задыхающуюся на воздухе мышь. Опустив грызуна обратно в реку, с усмешкой заметил:

— Кстати, если в клетке есть надводная часть, эти дураки вылезают и дохнут, — Росс помолчал, наблюдая, как мышь приходит в себя и пытается всплыть, безуспешно протискиваясь через решётку на потолке клетки. — Я думал, что надо искать нечто, позволяющее дышать под водой. Но это было ошибкой.

Разрешить загадку помогла случайность. Когда уставший и раздражённый врач ставил очередной опыт, одна из мышей умудрилась развернуться на хвосте и вцепиться в палец мужчины. Разозлившийся Росс яростно сжал подопытную в кулаке и запихнул в стоящую в реке клетку. Эта мышь погибла, как и остальные три из той партии, но гораздо позже товарок и не от удушья, а от многочисленных внутренних повреждений (врач слишком сильно сдавил подопытную, сломав ей несколько костей). Подумав, Росс понял, что ситуация может быть схожа с той, в которой когда-то оказалась водяная.

— Она не очень хорошо помнит «атаку» дюжинонога, но рассказывала, что он схватил её как раз в области грудной клетки, сдавил, в груди огнём разлилась боль, вдохнуть не удалось... а потом Мария потеряла сознание.

По этой причине врач заподозрил, что дело не в воде, а в промежуточном этапе. И действительно, те мыши, которым он сдавливал рёбра, выгоняя весь воздух (и потом пару раз повторяя данную процедуру уже под водой, чтобы избавиться от остатков), получали способность дышать в реке... если не гибли от полученных в результате «утопления» травм.

— Знаешь, что я думаю? В речном «бульоне» растворяется гораздо больше кислорода, чем в чистой воде, а в морском — и того больше. По крайней мере, в родниковой воде мыши жить практически не могут — сразу задыхаются. А вот когда...

«Утопить» мышь Россу удалось уже больше месяца назад, и, пока я ходила в экспедиции, он поставил на «утопленниках» немало опытов. В том числе выяснил, что мышь в закрытом сосуде в родниковой воде погибает быстро, в речной — примерно с той же скоростью, что и в атмосферном воздухе, а вот в морской живет почти в два раза дольше, чем в колбе с воздухом.

— Но почему ты всё-таки не бросил поиски? — снова завела я разговор перед сном, когда все уже разошлись, и лишь я да врач всё ещё сидели у костра. — Из-за Марии?

Росс поджал губы и отвернулся, но всё-таки неохотно ответил:

— Да, из-за неё.

Помолчал, а потом тихо заговорил. Оказывается, у водяной начали появляться проблемы со здоровьем. Точнее не так: проблемы были у всех людей, но сейчас у Марии появились явные отличия — у неё чаще, чем у остальных, страдала дыхательная система. Респираторные инфекции, нечто вроде пневмонии, постоянная боль в груди и кашель — всё это указывало на то, что дыхание водой пусть медленно, но подрывает и без того слабое здоровье.

— Всё-таки, даже если новые мы можем жить в воде, она не является нашей естественной средой, — грустно добавил врач. — Думаю, сколько-то ещё Мария выдержит. Но тянуть не буду — риск велик, а я не хочу потерять ещё и её.

Я понимающе вздохнула: увы, жизнь свободных по прежнему оставалась тяжёлой. Стоп. Что значит «ещё и её»?

— Ещё?.. — озвучила вопрос вслух.

Росс встал и отошёл к реке. Подумав, я последовала за ним.

— У меня были дети, — сказал врач, разглядывая неспокойную воду. — Мария родила двойню, как раз когда у нас наступили самые тяжёлые времена. Одна дочка умерла почти сразу — как у всех. Но и вторая не дожила до года: погибла на третьем месяце. Умерла от голода: русалки сильно болели и молока ни у кого не было, а с бульоном... сама знаешь, как «охотно» едят его дети, — в интонациях Росса появились привычные ядовитые нотки, но даже они не могли скрыть боль отца.

Я молча сжала ему руку. Росс, как всегда, умолчал о своём горе. Впрочем, тогда мы всё равно ничем не могли помочь — разве что поддержать морально.

— А как с мышами, удалось кого-то вернуть к воздушному дыханию? — попыталась отвлечь от больной темы.

— Да. Но увы, очень немногих: выживает всего одна из пяти. Надо искать дальше, — улыбнулся Росс. — Но этого недостаточно. Если мышь я могу сдавить так, чтобы удалить весь воздух... и сейчас гибель от моих рук уже меньше, то с Марией это не пройдёт. А если затягивать с переходом, то мыши гибнут.

— Проблема, — согласилась я.

Как сделать так, чтобы человек выдохнул воздух полностью, но при этом не переломал рёбра? Особенно учитывая, что даже при самом глубоком выдохе воздух в лёгких остаётся. Хотя...

Я резко повернулась к врачу.

— Росс, вспомни строение наших новых тел.

— И? — удивлённо поднял бровь коллега.

— У землян грудная клетка зафиксирована достаточно сильно — рёбра прикреплены к грудине спереди и к позвоночнику — сзади. Так?

— Так, — кивнул Росс. — Но у нас...

— Вот именно, что у нас не так! У нас рёбра — видоизменённые конечности. И ты сам говорил, что они сохранили подвижность в достаточно большом диапазоне.

— Это только предположение по результатам вскрытия, — уточнил хирург. — У живых я ничего такого не видел.

— Не видел — ещё не значит, что этого нет и быть не может! В конце концов, натренировались же мы произвольно переключать зрение с дневного на ночное и обратно. Значит и тут можно попробовать: вдруг удастся придумать комплекс упражнений, который позволит людям сделать очень полный выдох.

— Хорошая идея, — оживился Росс. — А ещё надо потренироваться «топить» тех животных, у которых «рёбра» с суставами... а то у этих мышей обычные, и я их постоянно ломаю.

Врач с новыми силами занялся исследованиями в этом направлении. Я старалась его поддерживать.

Росс с Марией стоят друг друга. Ведь с того времени, как они встречались, я неоднократно виделась с водяной но, несмотря на вроде бы хорошие отношения, она ни разу даже не намекнула на личную трагедию. Мы не знали ни о её беременности, ни о гибели детей. Росс никогда не брал дочерей на руки, ни разу даже не видел своих детей... разве что Мария присылала ему фотографии по мобильнику.

Уже перед сном я поняла, что в каком-то плане союз можно сравнить с этой парой. Мы тоже не очень-то рассказываем другим людям о наших проблемах, горе и неудачах. Даже больше: если бы не волгорцы, люди о наших бедах вообще бы не узнали. И в результате, мы выглядим зазнавшимися победителями, относящимися к обычным людям с превосходством и неспособными понять, что они чувствуют.

Восстановлено по записям правительства и рассказам очевидцев

К началу июня шестого года в Волгограде было уже три человеческих ребёнка старше двух лет (включая Цезаря). Девочка и мальчик, чьи родители не опустили рук и боролись изо всех сил. Усилия родителей, волгорцев, посвящённых — вместе они доказали, что у нашей цивилизации есть пусть небольшой, но шанс. Дети часто болели, но при первой же возможности их старались привлечь к жизни селения. К сожалению, это удавалось не всегда, потому что родители реагировали по-разному.

Семья девочки признала, что воспитание, в том числе посильное участие в общем деле с такого возраста, повысит шансы их ребёнка выжить и, позже, — жить самостоятельно. А вот семья мальчика всячески его оберегала, не позволяя принимать участие в работе даже тогда, когда ребёнок выказывал желание. Впрочем, немало взрослых поддерживали вторую позицию: дети были настоящим сокровищем и пользовались всеобщим вниманием и любовью.

Естественно, девочке не давали большой нагрузки, тщательно следя за тем, чтобы малышка вовремя отдыхала. Кроме того, волгорцы организовали нечто вроде садика, где уже бегающие дети (от годовалого возраста и старше) играли, слушали поучительные сказки и истории, осваивали навыки, которые пригодятся в дальнейшей жизни.

Волгорцы, среди которых значительную часть составляли люди, на Земле работавшие учителями и преподавателями, приложили много сил: составили обязательный минимум, разработали программы и методики обучения с учётом требований новой родины. Естественно, обучение очень сильно отличалось от земного: немало предметов выкинули или сократили до минимума, зато появилась масса других. Выживание в лесу, защита от хищников, кровососов, первая помощь при болезнях и многое другое. Однако, несмотря на вроде бы неподходящую обстановку, волгорцы не исключили теорию полностью. Математика, физика, химия и остальные предметы — на простом, примитивном уровне, адаптированные под новый мир, но остались в программе. Некоторые люди выражали недовольство таким подходом, другие же согласились, что нельзя отказываться от базы, иначе велик риск потерять земные знания. А этого допустить нельзя.

8 июля – 31 декабря 6 года. Орден — Волгоград — Орден

Мы настолько привыкли жить в условиях повышенной концентрации и активности живой природы, что многие необходимые действия стали автоматическими, и на них почти не обращали внимания, считая чем-то естественным и самим собой разумеющимся. Но гибель прусов после попытки их одомашнивания заставила меня по-новому взглянуть на поведение животных... и разумных существ. Последние преподнесли большой сюрприз. Повседневное поведение и даже способ передвижения людей сильно изменился, причём сильно даже по сравнению с тем, который был во время последнего наблюдения (в начале сентября второго года). Люди по-прежнему двигались с оглядкой, но гораздо уверенней, чем тогда (это становилось очевидным при сравнении видеозаписей прежней и нынешней походки). Животные повадки, такие, как принюхивание и прислушивание, остались, но сейчас разумные стали ещё больше напоминать местных зверей. Например, тем, что теперь не осматривали участок до того, как поставить на него ногу или опереться — но, тем не менее, умудрялись не придавливать насекомых и не напарываться на шипы или колючки. Учитывая, что сейчас опасностей больше, чем в середине второго года, возникает вопрос: как им... точнее, как нам это удаётся?

В опытах, естественно, вызвался участвовать Илья, а чуть позже удалось уговорить присоединиться остальных жителей Ордена и Марка — так результат будет достоверней, к тому же, возможно, получится обнаружить видовые различия.

Вначале я пошла стандартным путём: ограничивая функционирование одного или нескольких органов чувств. Ко всеобщему удивлению выяснилось, что химик прекрасно ориентировался с завязанными глазами. По крайней мере, вполне достаточно для того, чтобы без падений или травм пройтись по Ордену. Предположив, что свою роль могла сыграть привычка, мы усложнили задачу. Но и в лесу Илья (как позже и остальные люди) достаточно легко огибал преграды, не спотыкался на неровностях почвы и корнях, а главное — не тревожил опасных животных. Более того, мужчина легко отличал безвредных насекомых от ядовитых или грозящих травмой. А вот направление движения удержать уже было сложно и «найти» селение, другого человека или предмет с завязанными глазами — тоже. Кроме того, вскоре выяснилось, что химик способен отличить только характер опасности, но не распознать тип источника угрозы. Например, ядовитые змея и паук вызывали одинаковые ощущения, колючие растения и кусачие насекомые — тоже не отличались.

Заткнутые уши и нос практически не повлияли на результаты опытов: способность чувствовать опасность сохранилась, как, впрочем, и огибать препятствия, а также распознавать спуски и подъёмы (даже очень крутые и обрывистые). А вот попытка одеться (то есть ограничить осязание) очень резко ухудшила чувствительность, и даже при походе по Ордену Илья неоднократно подвергался опасности укусов и ужалений. А когда дополнительно завязали глаза, положение ещё ухудшилось: кроме конфликтов с живой природой, химик начал спотыкаться и набил несколько синяков (если бы не скафандроподобная защита, то травмы были бы куда серьёзнее). Решив проверить, а только ли тактильная чувствительность играет значение, мы намазали подопытных отваром трав с резким запахом. В результате травматичность передвижения резко возросла, хотя и не достигла степени «одетого» человека. Посмотрев на результаты, Илья предложил попробовать разные пахучие вещества — и вскоре выяснилось, что они действительно влияют не одинаково. Причём, что самое интересное, обнаружилась явная градация не только по силе и резкости запаха, но и по окраске и яркости мази в ночном зрении. Сотни опытов (как на химике, так и на остальных) показали аналогичные результаты и позволили сделать интересные выводы.

Судя по всему, в коже присутствуют рецепторы не одного, а как минимум трёх разных типов. Один отвечает за тактильные ощущения, второй позволяет ориентироваться по запаху, а третий — по загадочному фактору, который либо аналогичен, либо тесно связан с тем, что позволяет видеть в ночном диапазоне. Это не означает, что человек может ориентироваться только с помощью рецепторов кожи — но она явно является одним из важнейших органов чувств и играет гораздо большую роль, чем у землян. По крайней мере — в тех условиях, в которых живут свободные. К сожалению, большая часть информации, получаемой таким образом, остаётся в подсознании, но кто сказал, что её невозможно научиться анализировать? Другой вопрос, сколько времени и сил потребуется потратить на тренировки. В любом случае мы отложили эту идею на неопределённое будущее: до сих пор я как следует даже обоняние не освоила — слишком много других, более важных и интересных дел.

Кстати, если сравнить йети, людей и полукровок, то заметны резкие различия. Полукровки всегда хотя бы мельком, но осматривают дорогу, а с помощью кожи ориентируются гораздо хуже людей: судя по всему, только по осязанию, да и то в очень слабой степени. Может быть именно по причине этой ущербности подростки практически не покидали Орден: ведь за пределами селения опасностей гораздо больше и одного осязания недостаточно.

С другой стороны, во время опытов выяснился один очень интересный факт. Во время движения полукровки несколько темнели в ночном диапазоне. Причём чем сложнее переход, тем сильнее изменялся их облик, вплоть чуть ли не до серого иссохшего трупа (естественно, в ночном зрении) при попытке пройтись с завязанными глазами. При этом чем «темнее» становились полукровки, тем сильнее их сторонились животные. Даже придавленные насекомые или змеи избегали кусать «мумифицированных» подростков.

Дальнейшие опыты показали, что ни люди, ни йети не обладают подобной способностью. Зато сравнение позволило предположить, что кожа йети обладает ещё более развитой чувствительностью, чем у людей и, предположительно, способна реагировать на обычный свет, а возможно, и звук. Но однозначно доказать ни первое, ни второе не получилось — ведь и то, и другое может объясняться просто очень развитым осязанием (например, слабым перепадом температур или вибрацией). Естественно, йети воспринимали мир кожей тоже в основном бессознательно, но различали больше вариаций опасности.

К сожалению, у людей кожа очень быстро, как будто с готовностью, теряла чувствительность. Так, выяснилось, что защитные костюмы главным образом сказываются именно на ней: судя по тестам, зрение, слух и обоняние остаются практически прежними. Кстати, Илья уговорил проверить реакцию на костюмы у меня и Щуки. Оказалось, что у нас рецепторы кожи начинают барахлить раза в два позже. Зато я впервые ощутила настоящий приступ клаустрофобии... или как ещё можно назвать боязнь одежды? Тем не менее факт оставался фактом: даже у нас меньше, чем за сутки, проведённые в «защищённом» состоянии, начинается атрофия кожной чувствительности. Самое неприятное то, что восстанавливалась она гораздо медленней, только через два дня вернувшись в полной мере. Наверняка есть некий предел, после которого дальнейшая атрофия прекращается, но где он — пока неизвестно, а добровольцев для долговременных опытов мы даже не искали.

Если раньше мы считали, что реабилитация людей после болезней затягивается из-за слабости и рассеянного внимания, то теперь поняли, что, судя по некоторым признакам, в этом немалая вина уменьшившейся кожной чувствительности. Именно из-за неё людям, особенно после тяжёлых инфекций, иногда многие недели приходится оставаться в Волгограде — там, где есть хотя бы частичная защита. Введя для больных (сначала, естественно, только добровольцев) новые процедуры и профилактические упражнения, нам уже через пару месяцев удалось сократить срок реабилитации в несколько раз.

— Судя по собранным данным, чем дольше человек находится в «изоляции», тем дольше ему придётся восстанавливаться, — сообщил Игорь после обработки всех наблюдений. — Я имею в виду, что рост не прямой. Если выведенная мной формула верна, то после суток «под защитой» восстановиться удастся примерно через три дня, а если провести в безопасности месяц — уже почти через два года.

Мы переглянулись.

— А ведь это очень хорошо соотносится с тем, что мы наблюдаем на себе... да и на животных, — заметил Илья.

Действительно, если в середине второго года большинство животных, как и люди, предпочитали двигаться неторопливо, избегая резких движений (бега, прыжков и многого другого — кроме тех случаев, когда на кону стоит жизнь), то сейчас ситуация иная. Животные играют, прыгают, развлекаются — и при этом умудряются не пострадать. Даже детёныши. К слову, и наши дети адаптировались чуть ли не быстрее нас самих: годовалый малыш уже способен пройтись, а полутора (то есть в четыре земных) — даже пробежаться по траве без вреда для здоровья.

— Кстати, это как раз не удивительно, — сказала Надя. — Дети легче обучаются и приспосабливаются. Меня больше интересует другое. Годы на адаптацию понадобились только нам, нулевому поколению, или такая же картина будет со всеми взрослыми?

— Пока всё равно не узнаем, — пожал плечами Сева. — Лично мне любопытнее другое. Как думаете, керели специально подложили местным людям такую свинью?

— В смысле? — не поняла я.

— Защитные костюмы и палатки, — пояснил инженер. — Если наши наблюдения верны, то те же голые русалки сейчас окажутся беспомощными, как младенцы: ведь они до сих пор пользуются костюмами и не испытывают от них дискомфорта.

А ведь в чём-то Сева прав! Никто из племени русалок не способен противостоять природе без начального имущества. И если математик прав (а, судя по всему, это так), на то, чтобы научиться передвигаться без защиты, им понадобятся годы... местные годы. Это очень долгий срок, за него легко передумать и отказаться от каждодневных и отнюдь не всегда приятных усилий (тем более, пока кожная чувствительность недостаточна, велика вероятность травмы).

— Ты кое-что не учла, — покачал головой Росс, когда я высказала мысли вслух. — Когда мы сюда приплыли, в начале, опасностей было намного меньше, чем сейчас. Поэтому я вообще не уверен, сможет ли теперь человек приспособиться... не убьёт ли его природа до этого.

Тоже верно. Окружающий мир сильно изменился, притом не в лучшую сторону. Если у нас получилось привыкать к нему постепенно, то теперь такое не пройдёт.

— Керели дали защиту... и защиту очень хорошую, — глядя на реку, заметил Игорь. — Но они не заставляли людей постоянно её использовать. Как, кстати, и лекарства. Давайте смотреть честно: и костюмы, и палатки сильно облегчают жизнь. Да взять хотя бы эпидемии — палатка позволяет обезопасить человека, находящегося без сознания. Или добычу воска в пещере — что бы мы смогли без костюмов?

Математик стащил кусок сырой папортошки.

— Сначала я думал, что они просто переоценили людей: посчитали нас более разумными, чем мы есть... — не закончив мысль, Игорь резко стряхнул насекомых и с аппетитом захрустел корнеплодом.

— А теперь уже не думаешь? — подозрительно поинтересовалась Лиля.

— Уже давно отказался от этой версии. Та, при которой они рассчитывали на выживание не более чем пары процентов «наследников» — гораздо логичней и достоверней. Действовали по типу: высадим много групп, хоть в одной да додумаются, как надо себя вести.

— То есть, по-твоему, керели понадеялись на авось? — нахмурилась мастер по репелленту. — Тебе не кажется, что это как-то странно для высокоразвитой цивилизации?

— Нет, так я тоже не думаю, — возразил Игорь. — Подозреваю, что у них был какой-то план... и он неким образом гарантировал, что появится хотя бы несколько мест — зачатков нового витка развития. То есть что будут те, кто выживут... но вовсе не обязательно все или везде.

Бросив бесполезные рассуждения о планах и мыслях керелей, мы единогласно сошлись во мнении, что нам очень повезло... и что мы молодцы — научились, выжили и приспособились.

После предположения о наличии связи между изменением внешнего облика и безопасностью передвижения, полукровки выразили желание потренироваться. Чтобы научиться «темнеть» усилием воли, им потребовалась помощь людей (ведь Лорд, Дима и Дина не видят в ночном диапазоне). С подсказками химика, Росса и моими, уже через пару месяцев детям удалось добиться значительного успеха. В результате полукровки научились передвигаться по лесу: им по прежнему приходилось следить за пассивными угрозами (например, такими, как шипы или ядовитые капли), но опасность от активно передвигающихся жизненных форм практически исчезла. Более того, после ряда опытов выяснилось, что когда полукровки в виде «мумии», их даже без репеллента избегают кровососы. Впрочем, последнее не удивительно: я бы на месте животных тоже не прельстилась таким угощением.

В ночном зрении при переходе по лесу полукровки выглядели... почти как камни. Почти, но не совсем. Непонятно по какой причине они казались неживыми, а в крайнем «тёмном» состоянии даже хуже — как будто слегка подёргивались тёмным маревом. Ещё не вихрем, но чем-то угрожающим, смертоносным, и страшным. От них веяло ужасом и могильным холодом — и живые существа спешили уйти с пути полукровок. Радовало только то, что каких-либо особых физиологических нарушений у йети не возникало, а те, что были (скорее всего, связанные с возникающими эмоциями), оказались легко обратимыми.

Если у йети «тёмные» подростки вызывали страх (причём как у женщин, так и у мужчин — проверено на Марке и детях), то люди реагировали иначе. Они тоже подсознательно уступали дорогу: мы специально поставили несколько опытов. Но все сходились во мнении, что ощущения иные. Люди чувствовали холод и... власть? Нечто сильное, неумолимое, но не смертоносное.

— Может, не все животные реагируют как йети, — предположила Вероника. — Что, если часть — как мы?

— Даже если и так, суть не меняется: скорее всего, тут просто разница в чувствительности к их защите. Кстати, это многое объясняет, — задумчиво добавила я.

— Что именно? — нахмурился Росс.

— Если люди изменённые тоже обладают подобными качествами, а скорее всего это именно так, да ещё и в большей степени... — я помолчала, вспоминая загадочные сведения про «некромантов» на горах. — Помните, мы предполагали, что Алла и её знакомые по какой-то причине перешли на ночное зрение? Если это так и если люди изменённые пусть неосознанно, но «темнеют»... «Темнеют» они, скорее всего, сильнее, чем полукровки — в начале я почти не могла рассмотреть троллей по ночам, а ведь они вряд ли использовали защиту. Что, если их «потемнение», возможно даже неосознанное, вызвало у людей такие же ощущения, как и у меня?

— Хм... ты действительно постоянно сравниваешь «тёмных» полукровок с мертвецами, — понимающе потянул Маркус.

— А значит, даже если Алла и компания видели по-другому, но испытывали похожие ощущения, они вполне могли оценить людей изменённых как «некромантов», — продолжил мысль инженера Игорь. — В этом случае нет ничего удивительного в таком единодушии.

— Да, — кивнула я и вздохнула.

Возможно, я буду всех изменённых воспринимать как неживых и смертоносных. Но ведь это не означает, что они по определению должны стать врагами йети. Судя по всему, мы эволюционировали в очень отличающихся условиях, поэтому и способы защиты у нас различные. Различия в природной, естественной, неосознанной защите организма — только и всего. Но есть очень большая проблема. Не знаю, как люди изменённые будут воспринимать нас, йети, но очевидно, что мы, скорее всего, испытаем подсознательный негатив при контакте.

Хотя стоп! Что-то не сходится. В самом начале новой жизни я встретила Дмитрия, изменённого, и не воспринимала его как мертвеца. Или всё же?.. С трудом подняв неприятные воспоминания, поняла, что нет. Был страх, неприятие, злость — но тогда я боялась всех. Более того, потом вспоминала Дмитрия с симпатией... не говоря уже о сексуальной привлекательности. Значит, всё не так уж плохо и мы способны общаться без негативных ощущений? Хотелось бы надеяться. С другой стороны, не факт, что и сейчас при встрече ничего бы не почувствовала: ведь нынешняя кожная чувствительность не идёт ни в какое сравнение с той, что была после высадки. И если особенности восприятия «темноты» связаны в том числе с кожей... Последнее удалось легко проверить с помощью защитного костюма. И действительно, в одежде негатив к подросткам... не исчезал, но ослаблялся до той степени, о которой говорили люди: холод и нечто могущественное, но не более.

Кроме страха, испытываемого йети, у «тёмной» фазы был ещё один минус: на этот раз он касался не окружающих, а самих полукровок. Подростки быстрее уставали при активной защите. А слишком долгое использование без соответствующего отдыха и вовсе вызывало болезнь, причём весьма серьёзную (мы даже боялись, что потеряем подростков). Полукровок тошнило, организм практически сразу избавлялся от съеденного, их постоянно бросало то в жар, то в озноб — но даже при последнем подростки обильно потели. Частичный паралич сменялся сильными судорогами, бессознательное состояние — бредом и галлюцинациями, болела брюшная полость и голова. После тщательного анализа Росс пришёл к выводу, что данная болезнь (в отличие от абсолютного большинства остальных) вызвана не инфекцией, паразитами или ещё какими-либо живыми организмами.

— Думаю, что это отравление, — заявил врач. — Причём подозреваю, что особого рода... очень особого.

Росс предположил, что состояние полукровок ничто иное, как реакция на нечто неизвестное — тот загадочный фактор.

— Если учесть, что изменённые превращаются в троллей и, как и люди, заболевают злокачественными опухолями, то у наших больных ещё не все так плохо. Судя по относительно «ярким» выделениям, их организм пытается избавиться от излишков этого опасного агента, — заметил он.

Руководствуясь этой версией, врач предложил попробовать посадить полукровок на родниковую воду, а потом — на специальную диету (выбирая для неё наиболее «тёмные», то есть, предположительно, бедные загадочным веществом продукты). Это помогло. Через неделю подростки поправились, но и после этого предпочли придерживаться рекомендованного питания, утверждая, что с ним они чувствуют себя гораздо лучше. Мы не возражали, тем более, что пользоваться опасной способностью полукровки не прекратили, а запрещать нельзя — ведь без неё они оказались бы практически беспомощными.

Посаженный более двух лет назад живой дом вырос. За это время его неоднократно приходилось править: обрезать, загибать и формировать кроны кустов и лиан, а пару раз — пересаживать новые растения взамен погибших. Позже, немало проблем доставили воздушные корни, которыми папортофельные лианы упорно пытались заполнить тёмное пространство, несколько видов паразитических растений, с радостью прорастающих стены, животные, решившие, что это укрытие для них, и многое другое. Но результат оправдал труды. Потолок в живом доме был высоким и неровным — с него регулярно приходилось срезать новые корни. Стены крепкие, толстые и частично поросшие мхами (последние появились после того, как чёрная пыль превратила отмершие участки в прах). Дом не слишком хорошо защищал от дождя (ливень протекал через купол), зато мог служить в качестве укрытия от хищников или падения чего-либо с деревьев во время бурь или землетрясений. Но самое главное — пока материал жив, дому не страшна чёрная пыль. И не только она: растения зарастали повреждения, нанесённые насекомыми, практически не гнили (при регулярном проветривании и просушивании помещения), а в стенах с охотой поселились борцы с гнусом. Несмотря на то, что выращенный дом нуждался в постоянном уходе, он не исчез бы с лица земли за несколько недель без присмотра... хотя и стал бы менее пригодным для жизни.

Несмотря на очевидный успех, Сева не спешил внедрять новую технологию, сообщив, что хочет подождать ещё около года и попробовать решить проблему с протеканием.

Однажды, приехав в Волгоград, я случайно услышала, что люди называют полукровок эльфами. Сначала такое прозвище позабавило, но позже я по-новому взглянула на подростков.

Несмотря на более чем пятилетний возраст (около пятнадцати земных), ни у Дины, ни мальчиков так и не начали формироваться вторичные половые признаки. Они хорошо росли, уже сейчас практически сравнявшись с взрослыми людьми, но остались узкими — из-за чего казались гораздо более грациозными. Правильные черты лица, тонкие пальцы, фигура — подростки слишком сильно отличались, чтобы это осталось незамеченным. Причём не только по внешнему облику.

Они держались иначе. Обеднённость эмоциями позволяла подросткам контролировать себя очень хорошо, отчего они напоминали необычайно уравновешенного лидера сатанистов. Непоколебимое спокойствие или лёгкая улыбка на лице полукровок оставались практически неизменными: независимо от того, мыли ли они пробирки, передавали лекарство или сообщали о гибели маленького пациента. По этой причине многие считали, что подростки смотрят на остальных людей свысока... или и вовсе считают низшими существами. Из-за особенностей используемой защиты полукровки оказались способны без потерь и даже с выигрышем ходить в одежде: она защищала от ядов, царапин и уколов. В отличие от людей или йети, полукровки во время передвижения не отличались звериными замашками, преимущественно ориентируясь с помощью зрения и слуха — из-за этого со стороны выглядели благородней и уверенней. Они шли, как властители и хозяева — и звери уступали им дорогу. Даже крупные опасные создания (например, кабаны, олени, крокодилы или хищники) предпочитали пропустить полукровок, когда те находились в «тёмной» фазе.

Но всё равно называть «эльфами» тех, от кого буквально несёт смертью...

— Нет, ты только подумай, — поделилась я возмущением с Надей. — Почему именно эльфы?

— А почему бы и нет? — пожала плечами проводящая исследования в Волгограде терапевт. — Не вечно же их полукровками называть.

— Во-первых, на самом деле они излучают не власть, а могильный холод. А во-вторых... — я задумалась, пытаясь подобрать хоть сколько-то веский аргумент. — А во-вторых, у них уши круглые! Если уж кого эльфами называть, так это твой вид, — с этими словами я слегка дёрнула подругу за упомянутую часть тела.

Уши у людей хотя и не отличились выдающимся размером (в отличие от таковых у йети), но тоже слегка заострялись.

Врач рассмеялась.

— Ну, уши — это вообще ерунда, — отмахнулась она. — Что же до первого, то, кажется, когда-то на Земле эльфы считались злыми духами. Точно не помню, но если тебя это утешит...

Я смутилась и отвернулась.

— Да нет, я не против красивого названия, — буркнула себе под нос, в глубине души признавая, что ревную. Хотя термин йети уже никакого дискомфорта не вызывал, но всё же звучит не так... — Но хотя бы не эльфами, а полуэльфами. Потому что иначе вообще путаница получится. Тем более, что для людей изменённых у нас до сих пор нет нормального короткого названия... для здоровых особей. Иначе протестую... как биолог.

— Ладно, давай попробуем, — улыбнулась Надя. — Если для тебя это так принципиально.

К счастью, народ ещё не привык и после нашего предложения с готовностью перестроился. Теперь здоровых Homo alterus называли эльфами, а полукровок — полуэльфами.

— Эльфы, которые превращаются в троллей, — покачал головой Росс после того, как я гордо поведала об этой новости. — Ну и извращённая же у тебя фантазия. Тогда давай ещё йети в орков переименуем — и будет полный набор.

Я возмущённо засопела, но потом улыбнулась.

— Не получится! Нас уже слишком привыкли считать йети. Даже про оборотней в последнее время почти не слышала. А у здоровых людей изменённых до сих пор нормального названия нет. Ну не считать же за такое «те люди, которые превратились в троллей». Эльфы же звучит гордо и не обидно — даже если так их назовем, когда войдём в контакт.

— А действительно, пусть будет так, — поддержал меня Игорь. — Они ведь не виноваты, что заболели. Что же до остального... Те из изменённых... эльфов, которых я встречал до начала перерождения, часто вели себя куда достойнее людей. Да и жители поднебесья пытались помочь Алле и её знакомым.

— Я мало контактировал с... эльфами до перерождения, — тихо сказал Росс, тоже запнувшись на новом термине, будто пробуя его на вкус. — Они были неплохими людьми. По крайней мере, бандитов среди них я не видел.

Так и решили. Постепенно к новой терминологии привыкли, и она стала восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Высокоинтеллектуальная ядовитая крыса, живущая по соседству, преподнесла неожиданный сюрприз. Она забросила все дела и ловушки, стала более общительной и даже позволяла себя гладить. Уже привычный сварливый и неприятный голос за пару дней стал нежным и мелодичным, а ещё за несколько суток грязно-рыжая шерсть сменилась на новую, длинную и яркую, с чёрными подпалинами на кончиках ушей, мордочке и хвосте. В результате неприметная крыса превратилась в удивительной красоты белку.

Она чаще, чем раньше, приходила в Орден, выпрашивала еду и часами пела, забравшись на ветку серебристого лешего. Вскоре к ней присоединилась вторая белка — сначала с опаской на нас поглядывающая, но очень быстро привыкшая.

— Какая романтика, — невольно умилилась Вера.

Если честно, ухаживание белок не оставило равнодушной ни одну из женщин. Да и мужчины не скрывали симпатии к красивой и приятной паре: партнёры пели, угощали друг друга, расчёсывали и с удовольствием сидели прижавшись боками или обнявшись. Вот только длилась идиллия недолго. Уже через неделю после встречи голоса белок огрубели, ухаживания переросли в драки и почти базарную ругань. Вскоре партнёры разбежались в разные стороны. Шерсть «белки» вылезла клочьями, характер окончательно испортился — и через пару дней к костру к очередным «копьём» вернулась знакомая сварливая крыса. А ещё через месяц у неё появились малыши.

Почти в это же время жизнь преподнесла нам ещё один подарок. Ночью со стороны медицинского зверинца и лаборатории раздалось несколько взрывов, а сразу после — испуганные крики животных. Как обычно в случаях опасности, мы не рванули сразу к месту происшествия. Сначала я безуспешно попыталась высмотреть что-нибудь с крон (заросли слишком мешали обзору). К тому времени, когда спустилась, все уже вооружились и собрались.

— Теракт, нападение или чей-то идиотский опыт? — нервно поинтересовался Сева.

— Вроде бы не оставлял ничего, что могло бы вот так взорваться, — покачал головой Илья.

Страисты быстро явились на зов. Птицы явно нервничали, но, судя про тому, что откликнулись сразу, врага не заметили. На всякий случай мы послали их вперёд: для страистов почти все люди оставались чужими, так что если там есть кто-то лишний, то пернатые защитники подадут сигнал. Но ничего такого не случилось. Поэтому мы осторожно направились следом.

В лаборатории и зверинце все строения и клетки остались целы и, по крайней мере, с первого взгляда, никто не пострадал. Немного успокоившись (ведь потеря медицинского комплекса могла поставить под угрозу жизнь людей), мы внимательно осмотрели окрестности и обнаружили несколько достаточно узких (в одну-полторы ладони диаметром) и глубоких (до метра) свежих ям с обгоревшими краями и валяющимися рядом небольшими веточками с ближайшего дерева.

— И что это значит? — поинтересовался Росс, с подозрением покосившись на представителей технического отдела.

— Хотел бы я сам знать, — заинтересованно потянул Маркус, осторожно изучая ямы. Потом поднял голову и нахмурился. Я проследила за его взглядом.

Прямо над нами в кроне дерева образовался туннель. Не сквозной, но, скорее всего, уже преодолевший более половины растительной преграды. Причём пробитый не сверху, а снизу, со стороны земли.

— Слазить, посмотреть? — предложила я.

— Нет, погоди, — физик с сомнением осматривал травмированное дерево. — Тут явно...

Слова Маркуса прервал резкий свист со стороны ям. Мы отскочили в сторону и в то же мгновение из-под травянистой растительности вырвалась ракета, влетела в туннель и взорвалась. Сверху посыпалась зелень и обломки веток, а один из крупных побегов со скрипом накренился к земле.

— Отойдём, — распорядился Сева. — Думаю, атакуют не нас, а дерево... или что-то на дереве. Лучше не подставляться.

Мы ещё отстранились, но не ушли. Если это не дело рук человеческих, то надо знать, кто создаёт взрывающиеся ракеты и зачем.

Следующий заряд сработал меньше, чем через минуту, а ещё через пять последовала целая серия более чем из десяти стартов. Все «ракеты» улетали в одном и том же направлении и уже седьмая пробила крону насквозь. После этого взрывы стали гораздо тише — и не только из-за расстояния. Если до этого они звучали в тональности «бах», то теперь «пуффф».

К этому времени стало ясно, что люди здесь не при чём. Траву и землю пробивало на очень ограниченном участке, а самое главное — в строго определённых местах, там, где росли розетки листьев одного из теневыносливых растений. Получается, что это либо трава такая опасная, либо что-то с ней связанное.

Убедившись, что непосредственной угрозы нет и «стреляет» всё время практически в одну точку, я залезла на дерево, чтобы посмотреть, куда так упорно метят. Оказалось, что ракеты взмывают ещё на добрую сотню метров над кронами, а потом лопаются, выпуская множество зонтиков-семян. В ночном зрении «парашют» был тёмным, а сами семена ярко-жёлтыми — поэтому картина получалась очень красивой. Необычный плод взмывал в небо, в конце пути выпускал золотистые искры и, оставляя из них разлетающийся под ветром след, падает обратно.

Когда я спустилась к народу, они смеялись. Но как-то не очень весело.

— Что случилось?

Сева махнул рукой в сторону «стартовой площадки» и сказал:

— Люди — цари природы. В смысле: разумные — цари природы... — не сдержавшись, он фыркнул. — Мы — цари, ха-ха! — последнее прозвучало откровенно издевательски. — Я уже не удивлюсь, если окажется, что кто-то или что-то здесь летает по принципу самолёта, использует электростанции или путешествует в космос и оставляет там спутники связи!

— Так что там оказалось? — поинтересовалась Вероника.

— Семена, — лаконично ответила я. — Наверное таким образом растение может распространить их на огромные расстояния...

Сева снова прыснул.

— Огонь, ловушки, дома, гигиена, антигравитация, а теперь ещё и ракеты, — покачал головой Маркус. — Да, местная природа не щадит нашу гордость.

— Ну и ладно, — буркнула Лиля. — Зато ещё долго будет у кого тырить открытия... Эх, вот бы кто репеллентных личинок вне организма разводил, — мечтательно добавила экономист.

— На Земле тоже многие технические решения имели аналоги в природе, — пожала плечами я. — Так что не вижу в этом ничего страшного. Единственное — на всякий случай лучше эти... «арсеналы» стороной обходить, чтоб случайно в нас «туннель» не пробило.

— Это может стать шикарным инструментом... если мы найдём, как им пользоваться, — Маркус почти с любовью прикоснулся к опалённому краю одной из ям.

— Ничего, вот пройдет лет сто... и мы всё-таки станем настоящими царями природы, — пригрозил Сева останкам стреляющих растений и искренне улыбнулся. — Ну что, это не нападение и не угроза. А значит, можно снова отправиться спать.

Так мы и сделали. На пути обратно Маркус вслух пообещал, что обязательно включит природные «ракеты» в план своих исследований. И займётся ими, как только освободится... от пары десятков других проектов.

С тех пор, если на небе не было гигантской луны, почти каждую ночь раздавались взрывы. Иногда близко, а порой почти на грани слышимости. Вскоре к ним привыкли как люди, так и остальные жители джунглей. Всего лишь новая нота в голосе ночного леса. Всего лишь ещё один мелкий нюанс.

32 декабря 6 года – 17 августа 7 года. Орден

Благодаря тому, что преступность среди свободных практически исчезла, а здоровье у народа в целом стало лучше, у сатанистов тоже появился небольшой избыток времени. В связи с этим Вадим решил подвигнуть своё племя на составление досье, чтобы потом с большей вероятностью предполагать, что и от кого можно ожидать (особенно в плане преступлений или предательства). Причём под проверку должны были попасть не только входящие в союз (хотя в первую очередь — они), но и вообще все свободные, а по возможности даже йети. Данное предложение вызвало большие сомнения у правительства, учитывая то, что разрешения на процедуру сатанисты спрашивать не собирались, а, чтобы сохранить её в тайне, после разговора планировали стереть память.

— Не слишком ли круто вы взяли? — поинтересовался волгорец.

— Да, подход может показаться жёстким, — согласился Вадим. — Но позже он позволит быстрее принять меры, если возникнет такая необходимость. Тем более, что мы не собираемся использовать полученные сведения в ущерб их владельцам (если они не преступят закон) или для личной выгоды.

Лидер сатанистов сделал долгую паузу, а потом продолжил:

— Мы понимаем, что это предложение спорное, поэтому готовы пройти проверку, что не преследуем корыстных целей. Также согласны регулярно подтверждать, что не злоупотребляем полученными сведениями. К тому же, предложенной мной проверкой займётся не всё племя, а только входящие в правительство.

Уточнив ещё несколько деталей, мы закончили очередное совещание. Такие решения не принимаются быстро: надо десять раз всё обдумать и оценить.

Из-за поднятой на совете темы в этот предновогодний вечер на меня навалилась грусть, и, механически упаковывая очередную партию репеллента, я погрузилась в раздумья. А ведь когда-то, отделившись от царского каравана, мы назвали себя свободными. Теми, кто может сам принимать решения о своей жизни, теми, кто отвечает только за себя. Увы, мир не позволил нам такой роскоши... или мы сами решили поиграть в тиранию? С другой стороны, кто может гарантировать, что все люди окажутся сознательными, никто не преступит закон, не попробует воспользоваться трудами других или не ущемит чужую свободу? Скорее, наоборот: практически вся наша короткая история — подтверждение тому, что если возникнет возможность нажиться за чужой счёт, появятся и желающие ей воспользоваться. И лично я вижу только два варианта: люди либо должны разбежаться так далеко друг от друга, чтобы физически не суметь навредить, либо сформировать некую силу, что будет противостоять беззаконию и защищать обычный народ. Но если воплощать первый вариант, то ни о какой цивилизации даже речи идти не может. Да и нереален он в наших условиях. А при втором — защищающая сила сама начнёт ограничивать свободу, диктовать свою волю и ставить условия. От этого тоже никуда не деться... но как же неприятно ощущать себя по ту сторону баррикады, которую привыкла винить.

Попытавшись представить себя на месте обычного человека, я хмыкнула. Со стороны правительство и союз выглядят аппаратом насилия. Не знай я причин, подноготной наших решений и поведения, точно бы сложилось негативное мнение. Хотя даже сейчас не могу сказать, что союз — однозначное добро. Слишком много нам пришлось принимать сомнительных законов, внедрять спорные методы, судить за то, что не всеми порицается, и рисковать.

— Что-то случилось? — присоединился к скатыванию шариков мази Маркус.

— Мы — тираны, — горько поделилась я выводами. — От свободных осталось только название... а ведь какая была идея. Союз ограничивает и контролирует, диктует свою волю и карает за её невыполнение.

— Только минусы? — с улыбкой приподнял бровь физик.

— Не только. Союз производит лекарства, репеллент, защищает от преступности, хранит закон и порядок, помогает в лечении... — я вздохнула. — Но я не об этом! Не слишком ли много мы на себя взяли? Какое право, в конце концов, мы имеем распоряжаться чужими жизнями?

— Эк тебя пробрало, — хмыкнул Маркус, пододвигая ближе стопку подвядших листьев.

— Глупости думаешь, — резковато добавила Лиля, тоже занимающаяся репеллентом.

— Может, и глупости, — упрямо продолжила отстаивать свою точку зрения. — Но я не уверена, что мы имеем право... что сможем... что не совершим ошибку. Точнее, насчёт того, что ошибок наделаем массу — как раз уверена.

— Да, союз диктует свои условия, — пожала плечами Лиля. — Но он никого не держит: если кому-то не нравится — он может уйти и жить так, как захочет.

— Ты же прекрасно понимаешь, что не может! — вспылила я. — Нет ни у кого из людей такой возможности! Не могут они уйти — это равносильно самоубийству.

Маркус с интересом посмотрел на меня.

— Похоже, действительно сильно прижало, правитель ты наш.

— Я сейчас вовсе не только...

— ...себя имеешь в виду? — понимающе продолжил физик. — Может, и так, но, наверняка, именно себя в первую очередь.

Отвернувшись, я прикусила губу и отмерила очередную порцию мази.

— Не стану тебя утешать, говоря, что союз в целом и его правительство в частности ни к чему не принуждают. Это было бы ложью, а ложь в таком деле — страшная штука. Но попробуй оценить ситуацию с другой стороны. Не с точки зрения правителя, а как обыватель. Будь ты человеком и находись здесь, как бы ты предпочла жить: рядом с союзом и выполняя его требования или в отдалении и независимо?

— Если бы я была человеком, то вообще не хотела бы здесь жить.

— А такого выбора нет! Ну предположим, тебя-человека никто не держит: хочешь — уходи.

— Сам ведь знаешь, что не получится, — сердито ответила я и, примерив ситуацию на себя, добавила: — Да, предпочла бы жить рядом с союзом. Даже в виде йети так бы предпочла... по крайней мере, достаточно близко, чтобы часто контактировать. Ну или рядом с Колыбелью: у них и нас хотя бы преступности почти нет. Но ведь это не означает, что не существует лучшего решения!

— Зато означает, что нынешнее — не так уж плохо.

— У людей нет выбора, а мы этим пользуемся, — снова вернулась к той мысли, с которой начался разговор.

— Пантера, выслушай меня внимательно, — Маркус отложил очередной свёрток, взял меня за плечи и встряхнул. — Свободные приплыли сюда сами. Почти все голосовали за продолжение пути — это было совместное решение. Местных людей тоже высаживали не мы. Никто не мешал другим тоже что-то организовывать, добиваться, пытаться помочь и защитить — пусть и не бесплатно, и не без недостатков. И вообще, союз не так уж сильно зажимает свободу. А работать без отдачи он не способен — не хватит средств и сил. Мы живем так, как можем, трудимся так, как получается. Вот когда ты увидишь здесь кого-то зажравшегося, тогда пора волноваться. Сейчас же — не стоит.

— Кое в чём она права, — возразила Лиля. — Союз диктует условия, и чем дальше, тем сильнее будет это делать, тем больше начнёт тянуть одеяло на себя.

Ну вот, только начала успокаиваться, так на тебе! Я снова скисла, из-за чего Маркус возмущённо взглянул на экономиста. Но женщина не обратила на это внимания.

— Мы (я имею в виду всех, отделившихся от царя) с самого начала хотели построить что-то своё. А этого не сделать, если не организоваться. Да, вначале свободные решали вопросы совместно, как простая община. Но после прибытия сюда и поселения, мы разбежались... так и не объединившись обратно. Если племена и союз вначале ещё можно было (хотя и очень большой натяжкой) считать общиной, то рассматривая свободных в целом — это уже не получится. Союз решает, какие законы и правила установить, не привлекая к обсуждению остальных людей. Да и в союзе, в последнее время, практически все вопросы согласовываете и утрясаете вы, правительство, только некоторые, самые спорные, выносите на наше рассмотрение. Но и то с каждым годом всё меньше и реже.

Я поёжилась под пронзительным взглядом Лили. Она права — часть решений мы принимаем сами. Причём очень немалую часть...

— Но ведь вы же не возражали, — попыталась оправдаться я.

— Естественно, — пожала плечами экономист. — Мы вам доверяем и считаем достаточно разумными, чтобы принимать взвешенные и обдуманные решения. И вообще: не перебивай, — резко осадила она меня. — Так вот, сейчас свободные находятся где-то на промежуточной стадии между общиной и государством. Уже есть правительство, законодательство (неважно, что практически только уголовное), полиция, суд и разведка в лице сатанистов, разделение на социальные классы. Зарождается собственная денежная система, — Лиля гордо улыбнулась, явно вспомнив о своей немалой заслуге в этой области. — «Казна» тоже имеется, пусть пока и не в монетном варианте. Даже конституция есть, хотя очень примитивная и недоработанная. Я уверена, что придёт время, и союз введёт налоги и все остальные недостающие атрибуты. Если мы будем развиваться, а не вымирать — это неизбежно. И тебе, как и остальным членам правительства, придётся ограничивать свободу людей. Не раз и не два, а постоянно.

— Я не уверена, что готова к такой ответственности, — тихо сказала я и, понимая, что всё равно ничего не изменится, продолжила: — Не хочу быть правителем. Когда соглашалась, то не думала, что всё настолько серьёзно! Честно говоря, вообще надеялась, что про «общее правительство» сатанисты просто в качестве прикрытия придумали... ну или, в худшем случае, оно будет что-то решать только в рамках союза. Я вообще по другой причине в «правительство» вошла — для разведки. Не хочу такой ответственности!

— Меня тоже не спрашивали, хочу ли я стать лидером, — не удержался от комментария Игорь.

Остальные посвящённые, сидящие у костра и уже давно прислушивающиеся к нашему разговору, рассмеялись, а мы с Игорем обменялись сочувствующими взглядами.

— Чтобы сохранить свободу нашему народу, вы должны её ограничить, — торжественно закончила Лиля. — И хватит ныть. Опять что ли из двух зол выбираете?

Илья кивнул:

— Как и всегда. Ведь если один вариант хорош, то и сомнений не возникнет.

В конце концов мы всё-таки приняли предложение Вадима. Ведь по сути он и без разрешения вправе установить круглосуточное наблюдение за многими людьми — разница не так уж велика. А если у сатанистов будет больше сведений, принять меры в случае необходимости действительно станет проще. К тому же, Вадим не спрашивал разрешения на пытки и прочие методы принуждения — только на проверку. А значит, человек или йети может просто отказаться отвечать на вопросы.

Вспомнив устроенную когда-то нам самим (правителям) проверку, я хмыкнула. Когда-то гордилась тем, что посвящённых её прошло больше, чем волгорцев. А теперь понимаю: это не означает, что мы лучше. Просто волгорцы мягче, добрее... не хотят жертвовать жизнями одних людей ради других. А тест, кроме прочего, выбирал тех, кто сможет принимать такие решения. Вот и всё отличие.

После празднования нового года Щука сообщила, что хотела бы серьёзно поговорить. К этому времени мне удалось привыкнуть к тому, что она может читать мысли, поэтому мы снова стали не просто коллегами, но и друзьями.

— Если ваше предложение ещё в силе, я согласна войти в правительство.

Я удивлённо посмотрела на йети.

— Надеюсь, ты понимаешь, на что идёшь, — попыталась разубедить её. — Ведь если ты войдешь в правительство, то за тобой будут сильнее следить. Это раз. А два — в случае, если мы не сможем сработаться с Колыбелью... — на мгновение я замолчала, но потом решила не скрывать правду, какой бы неприглядной она не была. — Если у нас начнётся война, тебя либо изолируют, либо уничтожат.

— Ага, делать нам нечего, только воевать, — хмыкнула Щука, но потом серьёзно добавила: — Я понимаю. Как понимаю и то, что надо идти навстречу друг другу. Если мы отступим сейчас — позже будет сложнее. Со своими согласовала, так что проблем возникнуть не должно.

— Хорошо. Я сообщу остальным, — кивнула я.

И вскоре, после дополнительной проверки, правительство увеличилось ещё на одну йети.

В середине февраля началась очищающая эпидемия чёрной пыли. Несмотря на то, что теперь она вызвала больше радости, чем раздражения, трудности оставались.

— Все видеозаписи подняла, но так и не увидела каких-то особых условий для появления чёрной пыли, — пожаловалась я Веронике. — От чего зависит, когда начнётся эпидемия?

— Угу, знали бы заранее, а не когда уже почти поздно, то есть, когда она уже заполоняет лес, эксперименты успели бы вовремя свернуть... и потерь бы таких не было.

Задумавшись, я кивнула. А ведь действительно: пусть пока мы не нашли причин, способствующих развитию чёрной пыли, но кто сказал, что не удастся предсказать её появление? Ведь плесень не может появиться из ниоткуда, она просто очень быстро размножается. Значит, даже тогда, когда чёрной пыли ещё слишком мало и успешно маскируется другими низшими грибами, её можно выявить. Да хотя бы в микроскоп. Даже если удастся выиграть фору всего в несколько дней — это уже будет огромным успехом! Единственный вопрос: где конкретно искать?

Споры чёрной пыли распространяются по воздуху. В принципе, можно делать посевы и проверять выросшие колонии — но для этого тоже нужно время. А ещё желательно выбрать продукт, на котором данный вид плесени развивается быстрее и лучше... Этим я и занялась. Поскольку чёрная пыль не трогала живые клетки, субстрат должен быть с гарантией мёртвым — например, прокипячённым. Всего около недели — и удалось найти то, что пыли нравилось. Ещё почти столько же дней потратила на определение оптимальных условий для развития гриба (ведь при проверке это даст хотя и небольшой, но выигрыш во времени).

В результате после того, как кровянка уничтожила чёрную пыль, мы стали ежедневно производить посевы над продуктовой свалкой, а на следующий день изучать под микроскопом выросшие колонии, пытаясь отыскать среди множества бактерий и низших грибов чёрную пыль. Всего чуть больше, чем через месяц после её исчезновения, в посевах обнаружился знакомый гриб. Сначала я решила, что это случайность (ведь какие-то остатки чёрной пыли должны были сохраниться), но на следующий день картина оказалась аналогичной. На всякий случай предупредив остальных о возможном приближении эпидемии, мы сделали посевы не только над свалкой, а почти в десятке разных мест. А через сутки сомнений не осталось: чёрная пыль возвращается.

— Рановато она, — заметила я, выбрасывая в костёр очередной образец. — Обычно хотя бы полгода да проходит. Или это кровянка опять плохо справилась?

Исследования не обманули: через неделю началась новая эпидемия. На сей раз она оказалась короче — из чего следовал закономерный вывод, что кровянка в прошлый раз вымерла раньше времени. А посевы и поиски среди выросших на субстрате колоний чёрной пыли мы не прекратили. Теперь эпидемия не подойдёт незамеченной.

Примерно в возрасте шести лет (чуть более, чем шестнадцати земных) дети Щуки стали более конфликтными и раздражительными. Они могли бросить дело на полпути, огрызались и начали сторониться нас и друг друга. Судя по тому, что у других молодых йети такого же возраста родители наблюдали аналогичные изменения поведения — они не случайность. Раздражительность нарастала, из-за чего страдали дела и подопытные — на нас или людей молодёжь ни разу не нападала. Йети каждый раз пытались исправить то, что натворили, но потом вновь срывались.

— Так не может продолжаться, — горестно сказала Щука, когда мы отправились ремонтировать очередную клетку. — Понимаю, что переходный возраст и всё такое, но...

— Может, попробуем их куда-нибудь отправить? Туда, где нет нас или других взрослых йети? — подумав, предложила я. — Может, даже несмотря на то, что мы стерильные, наши гормоны каким-то образом на них воздействуют и мешают нормальному развитию — потому и такая реакция? Или на них так влияет запах фертильных йети — Орден в пределах их территории.

Коллега медленно кивнула. Ещё бы не согласиться, особенно с учётом того, что известно уже несколько случаев, когда подростки банально сбежали: ушли, оставив сообщение, чтобы их не искали и не пытались вернуть. Так не лучше ли заранее принять меры, а не дожидаться, когда молодёжь не выдержит?

К сожалению, по всему выходило, что брат и сестра расстанутся и будут путешествовать по одиночке. Но всё равно просто отсылать этих йети в никуда — не дело. Посовещавшись, мы отправили их на восток для разведки и картографирования местности. Такое решение молодые йети приняли с радостью. Уже через несколько дней одиночества их эмоциональное состояние выровнялось, и мы могли вполне спокойно общаться по телефону. Кстати, если девушка-йети к этому возрасту уже практически достигла взрослого размера, то юноша продолжал расти: его тело потихоньку менялось, приобретая характерные черты мужской особи.

Через несколько месяцев, чуть позже, чем положено по возрасту, аналогичный негатив появился и у Рыси. Я сразу же отпустила дочь, хотя в глубине души очень беспокоилась. Но так будет лучше. Молодые йети поддерживали связь, однако не выказывали желания возвращаться. А я с грустью смотрела на Лёву с Лизой, понимая, что и с ними придётся расстаться.

Первое поколение. Молодые йети. Вот и как вообще возрождать цивилизацию, если дети уходят? В одиночестве или парами они ничего не смогут сделать. Мы — сила, только когда объединимся. А по отдельности...

К этому времени все йети соответствующего возраста либо покинули родителей и общество по взаимному согласию, либо сбежали. Многие вообще не выходили ни на какой контакт: даже по барабанной или световой связи — из опасения, что их могут попытаться вернуть. У наших детей связь пока есть. Но Вадим предупредил, что если молодые йети решать жить отдельно, их мобильники придётся вернуть. Просто встретиться и забрать — независимо от того, согласятся ли молодые их отдавать. И сатанист был в своём праве: мы уже успели подзабыть, но ведь телефоны на самом деле принадлежат Вадиму, а нам он их лишь одолжил. Передал на время, но с условием, что они будут работать на союз — а если дети решат отделиться, то уже не будут одними из нас.

— Я понимаю, что пока мы мало знаем об особенностях развития йети... да и людей. Поэтому согласен дать время. Год. За это срок телефоны должны вернуться в союз. Хоть с вашими детьми, хоть без них.

Год. Долгий срок... и мы с Щукой очень надеялись, что за это время ситуация изменится.

— У нас проблемы с Рысью, — как-то отозвала меня в сторону подруга.

— Что такое? — вскочила я и потянулась к телефону. — Почему я не знаю?

— Она не говорила, но... ты следишь за её передвижением?

— Слежу, — неохотно призналась я.

Когда пришлось отпустить дочь, я впервые серьёзно воспользовалась данными мне возможностями (как правителю) наблюдать за другими людьми без их ведома. Приглядывала за Рысью, подслушивала через её мобильник, но старалась не вмешиваться, хотя иногда звонила. Впрочем, дочь и сама часто связывалась: после ухода она чувствовала себя лучше и скучала.

— Мои ушли далеко, — тихо сказала Щука. — А Рысь до сих пор бродит достаточно близко... я бы сказала, чуть ли не в пределах «опасной» зоны.

— Знаю. Но думаю, расстояние уже достаточно велико...

Замолчав, я вздохнула, вспомнив, что дочь неоднократно пыталась возвращаться, но потом заворачивала и снова уходила. А ведь в Ордене сейчас нет фертильной йети — ближайшая в Волгограде. Но влияние и оттуда дотягивается. Щука права: как бы эти попытки не повлияли негативно на и без того относительно слабое здоровье дочери. Вдруг из-за них её развитие пойдёт неправильным путём?

— Я с ней поговорю, — пообещала подруге.

Так и сделала. Рысь сначала обиделась, что ей не доверяют, но потом всё же согласилась поберечься и не заходить на вызывающую негатив территорию чаще раза в месяц.

— Мам, я просто жду, когда смогу стать нормальной взрослой стерильной, — сказала она. — Щука рассказывала, что вначале есть раздражительность, но она проходит всего за сутки-двое. А у меня пока не проходит.

Честно говоря, я тоже надеялась, что после переломного периода дочь сможет вернуться. А пока в селении остались только четверо йети из молодого поколения, причём все уже признаны взрослыми: пара четырёхлетних и столько же трёхлетних. Уменьшение количества рабочих рук оказалось очень заметным. Но выбора нет — и мы распределили некоторые обязанности между собой, а ещё составили список дежурств для неизбежных, но отнимающих много времени дел. Естественно, иногда посвящённые менялись местами, но, в целом, теперь каждый принимал участие в повседневном ремонте, уборке, уходе за зверинцем и недобровольным подопытным.

Дет всё ещё жил и умирать, похоже, не собирался. Четырежды в год нам приходилось проводить очередную ампутацию: из-за того, что руки удаляли только по локоть, они восстанавливались быстрее, а дожидаться полной регенерации мы не имели права. Мужчина приспособился к такой, увечной жизни, частично заменив руки ногами. Даже ложкой суп есть умудрялся.

Недобровольный подопытный вёл себя практически безупречно и с готовностью сотрудничал в экспериментах. Вначале такие манеры бесили и подогревали негатив, но уже меньше чем через полгода от него не осталось и следа. Разумом я понимала, что Дет — преступник, причём так и нераскаявшийся (это периодически проверяли с помощью детектора лжи), но эмоциям приказать не получалось. Мужчина был слишком спокойным, слишком послушным, слишком понимающим, слишком... да много чего «слишком».

Мы добросовестно приводили приговор в исполнение: то есть проводили на Дете эксперименты (в основном — проверяя некоторые лекарства и новые прививки). Но каждый раз приходилось перебарывать себя, напоминать, что Дет не доброволец, не коллега и не невинная жертва, а преступник.

Уже не раз и не два я задумывалась над этим вопросом, а потом, не выдержав, даже подняла волнующую тему, выбрав момент, когда Вадим посетил Орден.

— Я с ним побеседую, а потом обсудим, — сказал сатанист.

Мы не присутствовали при разговоре (а точнее — допросе). Если будет что-то важное, то сатанист не станет скрывать информацию. К тому же, всегда можно посмотреть запись беседы.

— Да, если Дет не погибнет, то в конце концов получит амнистию, — вернувшись, согласился с моими выводами сатанист. — Но вы не правы, когда считаете, что он потерял волю и сдался.

Мы переглянулись и недоумённо посмотрели на Вадима.

— Его поведение — не смирение или искупление, — пояснил мужчина. — Дет понимает, что при безупречном поведении, подчинении и сотрудничестве он получит свободу. Причём гораздо быстрее, чем если станет сопротивляться или ещё каким-либо образом протестовать.

— Неужели вот прямо так? — мне не хотелось верить.

— Он подтвердил на детекторе лжи, — пожал плечами Вадим.

Я сжала кулаки и отвернулась. Думаю, не только мне, всем было бы морально легче, если бы Дет начал качать права, попытался бежать, склонял на свою сторону молодое поколение или старался убедить в своей правоте. Но он не делал ничего подобного — и это оказалось самым страшным и сильным оружием. Бывший лидер очень хорошо нас знал, понимал, что многое — всего лишь маска. Он бил в самое уязвимое место, причём бил успешно. А главное — мы не можем поставить ему в вину такое поведение. Оно безупречно... не считая того, что под ним скрываются глобальные планы. Казалось бы, переход в недобровольные подопытные представляет огромный риск для жизни — но на самом деле он не так велик. Росс и остальные экспериментаторы ставят опыты, порой жестокие, но не допускают садизма. Дета прививают, кормят, ухаживают за ним и лечат, при необходимости. А ещё — он из нулевого поколения. Так что шансы выжить у бывшего лидера примерно такие же, а то и выше, чем у обычного человека. Вот свободы нет... пока нет.

— И что же теперь делать?

— Ничего, — спокойно ответил Вадим. — Для амнистии ещё не пришло время.

— Что значит «ещё»? — возмутилась я. — Разве вообще можно амнистировать, если человек не раскаялся?

— Пройдёт время, и придётся. Но не сейчас. И не в ближайшие двадцать лет. Не волнуйся, — добавил мне сатанист. — Решение о амнистии или о изменениях законов будем принимать совместно. К тому же, наказание, в любом случае, должно быть серьёзным... очень серьёзным. Поэтому о небольшом сроке даже речь заходить не должна. Независимо от того, насколько раскаялся преступник.

Я кивнула, с трудом проглотив застрявший в горле ком. Действительно, если наша цель — предотвратить преступление, то суровость мер оправдана. Но одно дело — когда это на словах. а совсем другое — когда осуждённым является друг... бывший друг, и когда он не противится наказанию.

Кстати, Оля с Таней практически поправились, хотя по лесу ходить так пока и не научились. Но кроме пониженной кожной чувствительности (а это дело времени) других нарушений у них уже не наблюдалось — и это очень радовало. Женщины продолжали безвылазно жить в Штабе... впрочем, с их нынешним умением передвигаться, выходить из селения очень опасно для жизни. Но даже то, что две из шести жертв Дета смогли восстановиться, не оправдывает его преступления. Дет лишил их права выбора (хоть какого-то), использовал в качестве бессловесных и безропотных рабов, насиловал (как иначе назвать секс под принуждением?), убил их детей... да много чего. И мы не имеем права об этом забывать.

— Кстати, раз уж об этом зашла речь: у меня есть предложение, — прервал тяжёлые думы Вадим. — Вам ещё нужны подопытные?

— Очень, — настороженно кивнул Росс.

— Тогда, как вы смотрите на то, чтобы предлагать преступникам выбор между смертью и переходом в недобровольные подопытные? Я имею в виду — преступникам не из союза.

— Раньше надо было, — мрачно проворчал врач. — Сейчас преступности считай что и нет.

Сатанист молча пожал плечами, но на ближайшем же совете вынес данный вопрос на всеобщее обсуждение. И мы единогласно его приняли.

Исследования не стояли на месте. Росс, кроме прочего, продолжал проводить опыты с адаптацией животных к водному дыханию и обратно к воздушному. С подопытными, у которых грудную клетку ограждали видоизменённые конечности, дело пошло гораздо лучше, в том числе, и потому, что своеобразные «рёбра» ломались реже. Но вот заставить животных «выдохнуть» самим, добровольно, так и не получилось. Однако врач всё равно пытался разработать специальные упражнения для тренировки выдоха. В качестве потенциальных подопытных он использовал себя, вездесущего Илью, меня (мы с химиком участвовали из любопытства), Дета и, естественно, Марию. По планам Росса, после подготовки первой «крысой» станет Дет — ведь лишний раз рисковать жизнью законопослушных людей не стоит. Но и затягивать нельзя, иначе водяная погибнет. По этой же причине, одновременно с началом упражнений, Мария двинулась в путь: риск велик и лучше, если опыты будут ставить тут. Так больше шанс вовремя оказать помощь. Периодически я летала ей навстречу, чтобы передать необходимые лекарства и прививки — перерыв в лечении или профилактике может значительно подорвать силы.

Несколько раз в день мы собирались для упражнений. И вскоре стал заметен результат. Теперь при выдохе грудная клетка сжималась гораздо сильнее, становясь неестественно впалой... по крайней мере, казалась таковой. А ещё Илья научился шевелить «рёбрами» — со стороны это выглядело жутко, особенно когда химик совмещал шевеление с глубоким выдохом. Как будто ребра сломаны, вдавлены, а внутри засело что-то большое и членистоногое.

Когда Мария прибыла в Орден, мы не сразу приступили к экспериментам. Несколько дней наблюдались (причём все), подготовили безопасное место для отходняка после утопления, если таковое случится, а также обговорили и отрепетировали действия для спасения утонувшего.

Во время подготовки я обратила внимание, насколько неловкими и даже грубоватыми выглядят движения защищённой костюмом женщины. Даже по сравнению с Детом. После того, как поделилась данным наблюдением с остальными, они согласились — им тоже показалось, что Мария двигается с грацией слона в посудной лавке. Хотя на самом деле это не так: если смотреть объективно, женщина даже в бесформенном защитном костюме оставалась достаточно грациозной и аккуратной. По крайней мере, когда ради интереса Маркус тоже оделся — он сильно проигрывал водяной в ловкости. А вот в голом виде наблюдалось обратное, причём разница была больше.

Наконец пришло время приступить к опасному эксперименту. Мы не просто контролировали Дета, а стояли рядом — чтобы сразу же приступить к спасению. Небольшая разминка, совместный заход в реку, укоризненный и понимающий взгляд со стороны подопытного и... выдох. Дет выдохнул с максимальной силой, присел (Росс и Сева придержали его плечи — чтобы подопытному не приходилось прилагать усилий, чтобы оставаться под водой), вдохнул... и мучительно закашлялся. Врач не спешил прекращать опыт, а «утопленник» пару раз непроизвольно дёрнувшись, успокоился и теперь пытался отдышаться после приступа.

— Живой! — восторженно воскликнула Юля.

Я сжала руку подруге: несмотря ни на что, до сих пор оставались сомнения.

— Это ещё не всё, — обеспокоенно покачал головой Росс.

Мы дали Дету немного отдохнуть, а потом он попытался вернуться к дыханию кислородом воздуха. Снова глубокий, судорожный кашель (чтобы было легче избавиться от остатков воды, мужчина низко наклонился), одышка — и быстрое восстановление.

— Работает, — мы с Ильёй переглянулись. Было страшно, но чрезвычайно интересно.

— Так, развлечения позже, — резко осадил нас врач и приглашающе кивнул Марии.

Потупившись, мы снова заняли свои позиции. Но беспокойство оказалось напрасным — водяная смогла дышать воздухом, хотя откашливалась гораздо дольше Дета, до севшего голоса и кровавой мокроты. Она сидела на песчаном берегу, плакала и смеялась, задыхаясь от кашля. Бывшую водяную шатало: она совсем отвыкла от движения в атмосфере. Мы проводили её в палатку для отдыха, там же остался Росс, поэтому дальнейшие опыты пришлось отложить. Но ненадолго.

Вскоре мы тоже добились своего и опробовали-таки водное дыхание. Это было... непривычно. Приходилось применять больше усилий для вдоха и выдоха, постоянно ощущалась прохлада (несмотря на тёплую воду) и небольшая тяжесть. Быстро выяснилось, что в реке я страдаю близорукостью — зрение плохо аккомодировалось к непривычной среде. А вот у Ильи такой проблемы не возникло (как, кстати, и у Марии): глаза людей легко перестраивались, и под водой они видели не хуже, чем в воздухе.

Выбираться из реки мы не спешили, проведя в таком состоянии около часа и с наслаждением изучая ближайшие окрестности. К слову, после превращения в «водяных» река почти перестала нас выталкивать и погрузиться в пучину оказалось совсем несложно. Рыбы, моллюски, насекомые, черви и другие водные жители, водоросли и заросли кувшинок, подводные камни и пещеры (в последние мы не заплывали). Красота. Можно сказать, новый мир, необычный, но доступный для изучения. Причём доступный без каких-либо специальных приборов. Шикарно. Фантастично. Сказочно. Я получила огромное удовольствие от эксперимента. Химик — тоже. Это открытие позволило заглянуть в неизведанное и дарило огромные возможности.

Впервые за долгий срок я почувствовала себя победителем. Не просто испытала облегчение от очередной разрешённой проблемы — настоящее достижение. Пусть мы пока не знаем, сколько времени можно дышать водой без вреда для здоровья — дальнейшие опыты помогут это выяснить. Но мы — смогли. И это главное.

Восстановлено по записям Игоря и документам из всемирной сети

У поднебесных тоже возникли проблемы. И, как у свободных, с размножением. Спровоцированный неизвестным фактором непосредственно после высадки, первый бум рождаемости прошёл, и теперь детей появлялось очень мало. В отличие от йети, эльфы не превращались в стерильных, но у всех (как мужчин, так и женщин) желание сексуального контакта практически исчезло. Желание, но не потенция. Поэтому некоторые пары осознанно пытались завести ребёнка. Из-за отсутствия страсти удовольствие превращалось в утомительную обязанность, а с учётом того, что шанс зачать оказался гораздо ниже, чем у йети — и вовсе становилось проблемой.

Поднебесные понимали, что происходящее ненормально: ведь если вид не будет размножаться, то вымрет. Некоторые выдвигали предположения, что дело в горах, повышенной солнечной радиации или чём-то ещё... но эльфы решили не уходить. Они общались по интернету с иными народами и были в курсе особенностей жизни в других местах. Если у свободных природа вообще не даёт продохнуть, то во многих других землях легче... но не настолько, насколько бы хотелось. На горных же вершинах жить просто и уютно: практически отсутствует гнус, продукты не гниют и очень медленно портятся, дождей не бывает, болезни обходят стороной, да и хищников тоже очень мало. К небольшому разнообразию пищевых продуктов и их качеству эльфы отнеслись философски, тем более, после того, как наблюдение показало, что такой рацион на здоровье не сказывается.

В других землях, там, где эльфы превратились в троллей, ситуация складывалась иная. В отличие от своих здоровых сородичей, больные размножались, причём часто рожали сразу по нескольку детей. Некоторые из них гибли, но другие выживали и быстро росли. К середине седьмого года у молодого поколения троллей уже вовсю появлялись свои дети.

А вот нулевое поколение изувеченных природой эльфов начало умирать. Больные продолжали расти практически до самой смерти и к моменту гибели их высота превышала три с половиной метра. Учитывая, что раздавались тролли не только в высоту, но и в ширину, для обычных людей они стали настоящими гигантами... и большой опасностью. Во многих местах до сих пор продолжалось противостояние между троллями и людьми, но в некоторых последние уже поняли, что им не победить — и пытались бежать, стремясь просто выжить. Это принесло гораздо лучшие результаты, чем война. Оказалось, что через несколько месяцев после прекращения атак со стороны людей тролли тоже почти перестают проявлять агрессию к тем, кто ещё остался в живых. Гиганты всё ещё могли прийти к людям, но теперь не с целью убить, и либо просто наблюдали, либо забирали часть еды... столько, сколько могли съесть непосредственно на месте. Кстати, по словам одного из выживших. нормальные продукты с успехом можно было заменить очистками и остатками — тролли с охотой принимали такое угощение. Установился пусть хрупкий, но баланс.

Во время конфликтов тролли легко убивали людей и йети, мужчин и женщин (даже беременных), но никогда не трогали детей. Более того, бывшие эльфы никогда не оставляли их погибать. В результате, когда войны прекратились, люди с удивлением обнаружили, что тролли и троллята ходят вместе с молодыми людьми и полуэльфами. Необычные спутники троллей не умели говорить, общаясь теми же звуками и жестами, что и их приёмные родители. Они часто использовали инструменты (люди — простые, а полуэльфы — посложнее), но не выражали желания возвращаться в лоно цивилизации. Дикие — так прозвали воспитанников троллей. Дикие вели почти такой же образ жизни, что и их воспитатели (разве что в пище оказались более привередливыми), и, при необходимости, сражались на стороне троллей... а те воспринимали нанесённые диким обиды так же тяжело, как своим. По данной причине у обидчиков практически не было шансов уйти живыми, а если и удавалось, тролли и дикие объединялись большой группой, привлекая всех окрестных сородичей и начинали травлю... до победного конца.

Был и третий вариант. Некоторым людям повезло: рядом с ними не высадили троллей, да и природа не отличалась повышенной агрессивностью. У таких групп две основные проблемы составляла добыча пропитания и другие люди. Прокормиться оказалось не так сложно, но это отнимало достаточно много времени и сил. С человеческими фактором дела обстояли хуже. Кое-где людям тем или иным образом удалось справиться с преступностью (обычно объединившись и создав нечто вроде дружины), в других местах бандиты рано или поздно брали власть в свои руки и назывались князьями, лордами, баронами, королями или как-то ещё. Но иногда противостояние затягивалось — и приводило к вымиранию.

Люди размножались. Достоверно известно, что у одного из самозваных шейхов в шестом году уже имелся гарем из более чем тридцати женщин, причём почти две трети из них составляло новое поколение. И пятеро из молодых наложниц уже стали мамами.

18 – 19 августа 7 года. Штаб — земли свободных

В августе правительство срочно вызвали сатанисты.

— «В Штаб пришли наши уриасары. Они хотят лично встретиться с правительством — поэтому ждём вас к нам. Не затягивайте — дело очень срочное».

Это новость будто обухом ударила по голове. С какой стати сбежавшей когда-то группе возвращаться? И следует ли сообщать другим людям, кем на самом деле являются уриасары, или лучше сохранить в тайне? Подумав, решила не скрывать.

— «Они сбежали потому, что во время болотной лихорадки я и ещё несколько человек узнали их тайну. На самом деле уриасары — керели. По их утверждению — одни из, причём не самые могущественные», — передала я по связи.

Правительство обязано знать. Особенно теперь, когда эти люди вернулись. Они сказали, что не заболели благодаря прививкам... но иммунитет к болотной лихорадке пропадает достаточно быстро. То есть либо поставленные им прививки намного лучше, чем у нас (вполне возможный вариант, тем более, что пока мы обходимся «гигиеной»), либо их обновляют.

...Кстати, уриасары покинули караван ещё по ту сторону гор. Отсюда возникает ещё один вопрос: как они сюда добрались? И зачем?

Их оказалось двое. Я уже привыкла к тому, что нулевое поколение условно бессмертно и у него нет возрастных изменений — поэтому незваные гости показались необычными. Они выглядели иначе. В волосах появилась седина, на лицах — морщины, да и фигуры изменились: ещё не старики, но уже люди в возрасте. Но не это поразило больше всего. Уриасары (те самые, которые рекламировали жить ближе к природе и утверждали, что голый человек без вещей — могуч) явились в костюмах. В защитной одежде — как у русалок. Вот и верь после этого в их слова и умения!

— Вы занимаетесь не тем, чем надо, — едва получив слово, начал пришлый мужчина. — Теряете время зря. Вы должны собрать свой народ и избавиться от тех, кто живёт вон там, — он указал в сторону гор. — Мы объясним, как до них добраться.

Такое дурацкое распоряжение сразу настроило против уриасар. Вот только войны нам тут не хватало! Со своими бы проблемами справиться, а не новые плодить.

— Это почему и кому мы вдруг стали должны?! — возмутился волгорец.

— Если вы не избавитесь от них, они уничтожат вас, — убеждённо заявил чужак. — Нельзя терять время. Сейчас с ними ещё можно справиться, а потом будет поздно.

— Я не вижу причин вам верить, — волгорец усмехнулся — ему явно тоже не понравилось предложение пришлых. — С чего вы вообще взяли, что они нам угрожают?

Зашипев, уриасар взмахнул руками и неразборчиво выругался.

— Да что же с вами всеми такое? — в голосе отчётливо слышалась ярость. — Никто не хочет видеть дальше собственного носа, никто не желает подумать о будущем! Была бы еда, спальное место и секс — а остальное пусть летит в тартарары!

Я чуть не задохнулась от негодования. Нашёл, кому претензии предъявлять! Можно подумать, мы тут на курорте или в райских кущах! Хотя с тем, что в кущах, не поспоришь. Но всё равно... даже для йети далеко не рай, не говоря уж о людях. Болезни, гибель детей, гнус, вездесущая гниль, грозы и бури, хищники, землетрясения, цунами... Ага, вот прямо ни о чём, кроме еды и секса не думаем. Вернее, как раз о них думаем меньше всего: первое добыть легко, а второе у многих под запретом. Но какая наглость: взять и сходу обвинить в лености! Теперь уриасары воспринимались не просто настороженно, а как враги. Пришли незваные, отдают идиотские приказы и даже не пытаются увидеть, что и как на самом деле... А сами-то оделись, то есть знают, какие опасности поджидают в этих местах!

— Объясните, — предложил сатанист. — Желательно подробней и с доказательствами. Откуда у вас эти сведения, почему надо спешить... но начните, пожалуй, с того, кто вы такие и как до нас добрались. Если согласитесь на разговор с проверкой на детекторе лжи, ваши аргументы будут выглядеть убедительней, — с намёком добавил Вадим.

Пришлые переглянулись и почти хором отказались от детектора.

— Эта штука от ваших и наших врагов! — заявили они. — И она покажет то, что хотят они, а не правду. И вообще, мы ей не верим.

— Понимаю, — вздохнула Щука и пересев поближе, сочувственно сжала руку женщины. — Я тоже очень недолюбливаю эту дурацкую технику.

Некоторое время все молчали. Я пыталась успокоиться или, по крайней мере, взять себя в руки, чтобы не высказать незваным гостям всё, что о них думаю.

— А на вопросы-то Вадима ответите? — прервал волгорец затянувшуюся паузу. — Без веских причин мы не собираемся бросать всё и куда-то идти.

Уриасары ещё посомневались, но потом всё-таки начали рассказ. Они очень неохотно признались, что являются не «посеянным» нулевым поколением, а остатками вымершей цивилизации. Одной из нескольких, существовавших когда-то.

По словам уриасар, выходило, что в их истории эльфы уничтожили людей и йети (мой народ — в первую очередь). Снесли с лица земли все города, разрушили цивилизацию, но не удовлетворились этим, а продолжили вычищать тех, кто бежал и скрывался. Лишь самых последних людей (родителей и детей) оставили в живых и заперли в резервации. Над пленниками изощрённо издевались, заставляя их чувствовать своё бессилие и болеть.

— Они говорили, что у нас что-то неправильное и что нам нельзя размножаться. И что они позаботятся о том, чтобы мы не смогли этого сделать.

Потом эльфов стало меньше — они ушли в космос. Когда пленные дети подросли (родители к этому времени уже погибли), следить за ними стали хуже, и последнему поколению удалось сбежать. Естественно, молодые люди боялись, что их поймают и вернут — по этой причине и выдавали себя за одних из нас.

Люди помнили обиды. Думали, что история опять пойдёт по этому же пути. И посчитали, что новых эльфов (наследников победителей) надо уничтожить до того, как у них появится возможность проявить свою злобную натуру.

— Как вы добрались сюда? — в который раз повторил сатанист. — И откуда у вас одежда?

— Мы взломали их технику, — уверенно заявил уриасар. — Уже давно. Теперь иногда пользуемся. В том числе, она позволяет нам быстро переместиться из одного места в другое. Очень быстро. Костюмы мы взяли со склада... естественно так, чтобы враги не заметили.

Мы переглянулись. Как-то слишком всё просто получается...

— То есть, если мы согласимся, то вы перенесёте всю нашу группу, всех свободных, на вершины? — с плохо скрытой надеждой поинтересовался волгорец.

Я недоумённо посмотрела на коллегу, но потом поняла, к чему он задал такой вопрос. Если... когда людей перенесут в другое место, у них будет больше шансов. Да, с гор ещё придётся спускаться, но если не затягивать — то всё может получиться. Ведь даже сейчас, со всеми нашими методами и техниками, с лечением и профилактикой, людям здесь жить очень тяжело. А у отдельного человека, если он вдруг окажется вне общества, практически нет шансов. Поэтому если выяснится, что можно вот таким образом быстро и относительно безопасно перебраться в другие, менее опасные, земли... Не знаю, все ли решат уйти, но желающие наверняка найдутся.

— Нет, мы можем только себя перенести, — отказал уриасар. — За вами следят.

Чем дольше я слушала, тем больше возникало сомнений. Слишком многое не сходилось. История выглядит надуманной, обманом... или полуправдой?

Например, если война длилась долгие годы (а за пару месяцев сложно выловить всех), то почему вдруг эльфам потом забывать о безопасности? Победителями не стали бы глупые или излишне самоуверенные существа — скорее это прерогатива предусмотрительных, сильных и осторожных. К тому же, не верится, что уриасары настолько умелы, чтобы суметь пользоваться транспортом (или телепортацией?), посещать кладовые — при том оставаясь незамеченными. Но, одновременно, боятся переносить нас — типа, за нами следят. Если бы за нами следили, то их бы уже давно вычислили: ведь они долгое время жили рядом. Даже если в нас жучки, которые указывают только наше местонахождение — всё равно странно. Что мешало эльфам поставить таких же в уриасар? Да и вообще, их история напоминает старый анекдот про неуловимого Джо... которого просто никто не считал нужным ловить.

В гениальных хакеров поверить тоже не получилось. Если они так легко взломали транспортную сеть и могут проникать на базы керелей (где иначе взяли костюмы?), то почему вдруг не способны обезопаситься от детектора лжи, отключить в нас жучков или изменить программу, чтобы отображала неправильное местонахождение? К тому же, даже если мы вдруг решим идти в горы и воевать, а за нами следят — то что помешает так называемым «врагам» нас уничтожить, чтобы защитить свой вид?

Но главное даже не это. Надо смотреть честно: нас высадили победители. Причём возродили не только свой вид (что было бы логично), а все. Кроме того, судя по словам Игоря, эльфы не дали своим преемникам никаких особенных преимуществ перед остальными, были одинаково жестоки ко всем. Разве что техники чуть побольше — но это всё равно очень ограниченный и невосполнимый ресурс. Зато там, где новые эльфы сохранили здоровье, природа бедная... намного менее обильная и разнообразная, чем даже у людей (не говоря уж о йети). Соответственно, и ресурсов гораздо меньше. Это раз. А два, многие из «посеянных» родичей победителей превратились в троллей — очень тяжёлая и незавидная судьба.

— «Мне нужна ваша помощь. Уриасары о многом молчат и ещё больше искажают. Сомневайтесь в их словах, обвиняйте, задавайте разные болезненные вопросы — так мне легче работать. Сама не могу, иначе они просто отсядут или отодвинутся», — передала Щука по связи, прервав мои размышления.

В своё время я долго анализировала поведение уриасар и их возможные мотивы. Тогда пришла к выводу, что они — всего лишь трусоватая молодёжь, пытающаяся казаться круче, чем на самом деле. Что, если использовать это предположение? Тем более, что его хорошо подтверждает их нынешний вид. Сначала выдавали себя за крутых, а теперь в тряпки кутаются. В то время и в тех местах любой мог ходить голым, тогда как сейчас и здесь для этого нужны длительные тренировки. Но уриасары предпочли одеться. Более того, они имели для этого все возможности. Так может, и остальная их крутизна — всего лишь ложь? Поведение тоже слишком откровенно указывает на... мягко говоря, небольшой ум. Даже не продумали, как поднести легенду таким образом, чтобы она показалась достоверной. Потому что нынешний её вариант выглядит слишком глупо... не фантастично, а именно глупо и противоречиво.

— Может, всё гораздо проще? — злобно поинтересовалась я, позволив, наконец, эмоциям прорваться наружу. — Вы не взламывали защиту — а просто пользуетесь транспортной сетью, без всяких паролей и проверок. Или вам вообще разрешили ей пользоваться, только вслух не сказали? Если вы способны быстро перемещаться из одного места в другое, то кто мешает вам самим уничтожить врагов: вести подрывную деятельность, убивать по одному — их ведь там немного? Или боитесь, что могут дать заслуженной сдачи? Конечно, если люди пойдут через горы... кстати, а вы просто укажете местонахождение поднебесных или проведёте нас безопасной дорогой? Не получится ли так, что мы или люди бессмысленно погибнем по пути?

— Мы покажем дорогу, — неуверенно буркнула женщина.

— Безопасную, такую, по которой шанс дойти, а не погибнуть, достаточно велик?

— Дорогу покажем, и хватит! — вспыхнула она. — Может, ещё и вещи за вас донести, накормить и ноги помыть?!

— Всё с вами понятно, — потянула я. — То есть вы считаете, что ослабленные изматывающим переходом, или вообще умирающие люди смогут вести войну. Просто великолепно! Вам хочется переложить ответственность на других, загрести жар чужими руками. Вы не помогли никому из людей — а ведь имели для этого возможность. Не предупредили, даже когда многим грозила смерть, не подсказали решения тем же цитадельским. Вы просто струсили. Испугались, что вас не послушают, что раскроют... или что спросят, откуда такие знания? Непонятно только, почему во время эпидемии не остались в стороне. Или это в качестве маскировки? Хотя да, всё сходится — вы просто боялись, что если отсидитесь, по головке за это не погладят. А на самом деле вам было глубоко плевать на заболевших. И на их детей. Вы ведь ни разу даже не подошли и не помогли младенцам... и не врите! Наверняка вы знали способ их спасти — но ведь собственная безопасность важнее. Ах, ужас какой, обвинят в том, кто вы на самом деле! Уважать не будут! Нет уж, лучше помолчать — а дети что? Детей новых нарожают.

Уриасары молчали, Щука прислала краткое «не останавливайся» — из чего я сделала вывод, что хотя бы часть обвинений справедлива.

— И сейчас не говорите ничего полезного и не даёте нам никаких преимуществ перед возможными врагами. Вот только интересно, почему? — поймав неожиданную мысль за хвост, я поспешила её высказать: — Хотя предположить можно. Вы либо сами ничего не умеете и почти всё ваше «могущество» основано на том, что получили от других керелей, победителей, либо вам запретили передавать знания, умения или технику. Хотя одно другому не мешает, правда? Тогда к чему была ещё одна ложь? Если вам запретили и если вы не осмеливаетесь или не способны нарушить запрет — то должны понимать, что за вами следят ничуть не меньше, если не больше, чем за нами. Нам, по крайней мере, никто не приказывал молчать, не запрещал помогать друг другу и использовать вещи или умения так, как мы считаем нужным. Мы в трудном положении, но свободны. Вам же милостиво позволяют играть, но не более. И вообще, вы не думали, что именно вы, вы, а не те, кого вы ненавидите, пытаетесь начать войну? Именно вы провоцируете... или это цель такая? Вы специально! Мы нападём — и нас можно будет уничтожать с чистой совестью. Ведь это мы будем агрессорами, мы развернём противостояние. Это вы хотите снова пойти тем путём, который приведёт к гибели!

— Неправда! — не выдержал потока обвинений уриасар. — Если вы не уничтожите их — они уничтожат вас! Вы должны напасть сейчас — пока наследники керелей ещё не готовы!

— Неправда? — криво усмехнулась я. — Ты тупо повторяешь, что они-де нас уничтожат. Но вашим врагам куда больше веры, чем вам самим. Они пытаются возродить все наши виды, а не только свой. Они дали нам то, что мы просили, хотя и в определённых пределах. Они ответили на наши вопросы. Да, керели жестоки: многие из людей и йети — погибли. Впрочем, новые эльфы тоже не в шоколаде — иначе откуда столько троллей? Керели безжалостны, но честны и не тупы. Они не скрывали неприглядную правду — просто мы не всегда сумели её увидеть. Да и вообще, если как следует подумать, победители дали нам новую жизнь и пусть небольшой, но шанс. А что дали вы? Ничего, кроме пустых распоряжений, да ещё и таких, которые как раз приведут к гибели... Почти ничего, — вынужденно поправилась я, поняв, что однозначное суждение несправедливо. — Вы помогли во время эпидемии... но не более, чем помог бы любой другой человек, оставшийся на ногах. Но не предупредили, что плыть дальше опасно... и даже поддержали идею продолжать путь. А ведь наверняка знали, что там. Хотя, может, и не знали... и не подумали приложить хоть какие-то усилия, чтобы узнать!

Я сделала паузу, чтобы отдышаться и мельком глянула на мыслечтицу.

— «Очень хорошо, продолжай», — прислала она.

Но запал уже прошёл. Зато появились сомнения в своей правоте (как обычно) и даже чувство вины. Я редко когда так жестоко на кого-то нападала. Вроде бы и высказала всё, что думала, но облегчения это не принесло. Откат оказался противным, мерзким... сама себе неприятна. К тому же, на поспешные суждения вполне могли повлиять эмоции. Да что там могли — повлияли без всякого сомнения. Зачем вообще в это ввязалась?

— «Не могу больше», — призналась остальным. — «Выдохлась».

Эстафету принял Вадим. Если я обвиняла, он задавал вопросы. Как всегда, холодно и безлично, но поднимаемые им темы были такими, что вряд ли били меньше прямых обвинений. По крайней мере, уриасары не выдержали долго.

— Ну и пропадайте, раз лень задницу с насиженного места поднять! — рявкнул мужчина. — Мы уходим!

Они встали, взялись за руки и посмотрели куда-то наверх. Застыли на несколько секунд, потом переглянусь и направились прочь из Штаба.

— Ну и куда вы так спешите? — не удержался от вопроса волгорец. — Других на бессмысленную войну посылать?

— Не ваше дело, предатели! — огрызнулась женщина.

Я вздрогнула: в её голосе отчётливо слышался страх. Почти паника. Странно, вроде бы для этого не было никакого повода. Мы не нападали, не угрожали расправой, не преграждали дорогу... Что случилось?

— И не пытайтесь нас преследовать, — добавил мужчина, заметив, что мы тоже встали.

После этих слов стало ещё менее понятно. В прошлой его фразе звучал гнев, ярость, обида — но не страх. А теперь он есть, пусть и менее заметный, чем у партнёрши.

— «Что случилось?» — поинтересовалась у Щуки.

— «Точно не знаю — контакта уже нет», — ответила она. — «Но подозреваю, что что-то не сработало... или сработало не так, как они ожидали».

Мы обменялись понимающими взглядами. «Что-то» — это явно не провал попытки начать войну.

— «Транспорт!» — уверенно констатировал волгорец.

— «Может, он отключается, если кто-то есть рядом?» — неуверенно предположила я. — «А они об этом не знали?».

— «Работает», — тут же опровергла предположение мыслечтица. — «Видела в воспоминаниях».

Вот теперь и мы занервничали.

— «У кого-нибудь есть возможность блокировать... что там надо?» — с надеждой спросил волгорец.

Но увы, все ответили отрицательно. Остаётся одно из четырёх: либо уриасары не врали и об их действиях узнали только сейчас — и сразу же перекрыли доступ, либо в этой местности есть какие-то аномалии, создающие помехи, либо транспорт сломался, либо вмешалась некая третья сила. Увы, но Щука уверенно опровергла первый вариант — победители точно и раньше знали, что их телепортацией пользуются... и даже предостерегали о необходимости соблюдать осторожность, думать, куда перемещаться. Второе предположение откровенно слабое, ведь, хотя аномалий здесь очень много, но наша техника, даже сложная и тонкая, ни разу не барахлила. Кстати, и с поломкой версия не особо подходит — доставшиеся в «наследство» приборы уже много лет окружающий мир испытывает на прочность — а ничего, работают. Получается самый вероятный вариант — последний. Но тогда...

— Их надо остановить, — внезапно сказала сатанистка.

— Третью силу? — не поняла я.

— Нет, уриасар.

Вадим кивнул и сатанисты отправились вдогонку.

— «Почему?» — спросила я по связи.

— «Если они не смогут уйти, то вполне вероятно, начнут баламутить народ. Или захотят отомстить», — пояснил Вадим.

— А ведь он прав, — заметила Щука.

— «Мы пойдём поверху. Куда надо?» — поинтересовалась я и, уточнив координаты одного из жучков, мы тоже двинулись в сторону уриасар. Как, впрочем, и остальное правительство.

Керели не обрадовались погоне. Более того, теперь даже мужчина не мог скрыть панику.

— Стойте! — окликнули их сатанисты. — Мы не будем нападать — но надо поговорить. Можем даже не приближаться.

Эти слова будто подхлестнули уриасар — они бросились наутёк. Мы — следом. Увы, преимущество оказалось у них: несмотря на хорошую физическую форму, мы не могли игнорировать колючие кусты — тогда как пришлым специфика одежды это позволяла. Мы отставали медленно, на некоторых участках сокращая расстояние, но потом снова уступая.

— «Попробую по воздуху», — сообщила я.

Поднялась наверх и обогнала всех над кронами. А потом снова спустилась почти до земли и дождавшись, когда покажутся уриасары, обнаружила себя. К сожалению, слишком поздно. Не то защитные костюмы, не то отсутствие опыта в передвижении по скользкой от влажности, пересечённой местности оказались роковыми. Один уриасар сорвался со скалы и теперь лежал внизу в неестественной позе.

— Нам действительно надо поговорить, — автоматически выдала я заготовленную фразу и, осознав её неуместность, направилась к лежащему.

Женщина. Мертва — без всякого сомнения. Увы, крепкая ткань не защитила от переломов. Я поглядела наверх, на скалу, где всё ещё оставался второй пришлый.

— Мне жаль.

— Убийцы! — страх в голосе уриасара смешался с яростью загнанного зверя, который будет драться до конца. — Вы её убили!

Я глубоко вздохнула. Нет. Не убивали, хотя и поспособствовали гибели. Если бы мы не отправились в погоню... Это не причина смерти — только повод. Но вряд ли сейчас мужчина сможет услышать голос разума.

— Мы не блокировали телепортацию.

Уриасар не ответил — он смотрел в другую сторону. Судя по всему, сатанисты и Щука смогли перекрыть нормальный спуск со скалы и теперь, чтобы уйти, мужчине пришлось бы рисковать. Кратко сообщив о судьбе погибшей, я отошла чуть вбок — вдруг сверху что-то или кто-то прилетит, и подключилась к жучку, чтобы быть в курсе происходящего.

Погоня остановилась на расстоянии в несколько метров от уриасара.

— Если ты не в состоянии воспользоваться транспортом — то можешь остаться жить здесь. Почти на общих основаниях, хотя и с некоторыми дополнительными условиями, — ровно сказал Вадим.

— Не врите! Здесь жить невозможно!

— Но мы ведь живём, — справедливо заметил волгорец.

— Вы — извращенцы-самоубийцы! А нормальные люди здесь жить не могут и не станут, — мужчина продолжал нервничать, то и дело оглядываясь на обрыв — видимо, опасаясь, что я подберусь незамеченной.

Разговор продолжался ещё долго. Правительство не подходило ближе — чтобы не спровоцировать почти невменяемого мужчину на необдуманные поступки. А тот сыпал обвинениями и оскорблениями, судя по всему, пытаясь таким образом замаскировать страх и неуверенность. А на вопрос сатаниста о том, почему вдруг отказала телепортация, без малейшего сомнения заявил, что это наших рук дело. Но не привел никаких доказательств — только голословные утверждения.

Обойдя скалу, я присоединилась к волгорцам и посвящённым — тем, кто отошёл, чтобы не нервировать уриасара сверх необходимого. А смотреть можно и через жучка.

— Вам не кажется, что он ведёт себя странно? Как ненормальный? — поинтересовался Илья.

Щука грустно улыбнулась.

— Мне удалось кое-что увидеть. Для нынешних обстоятельств поведение ещё не такое уж плохое.

Мыслечтица кратко пересказала, что ей удалось узнать за время разговора и обвинений. Воспоминания гостьи оказались очень эмоциональны, прямо пропитаны ненавистью к победителям... но факты говорили, что не всё так просто. Уриасары действительно выросли под надзором. Но если это и была резервация, то условия в ней создали очень хорошие. Взрослые болели и погибали один за другим, однако, по утверждению Щуки, все без исключения — одинаковым образом (скорее всего, — от одной и той же болезни). Причём их лечили — по крайней мере все, включая детей, регулярно проходили какие-то процедуры, после которых становилось лучше. Судя по всему, загадочная болезнь не обошла никого из людей, хотя в малом возрасте симптомы почти не проявлялись.

Возможно, именно из-за некой обречённости, детей баловали. К тому же их было мало... очень мало: всего около трёх десятков на несколько тысяч взрослых. А те не желали мириться с поражением, постоянно жаловались и сетовали на судьбу, настраивали последнее поколение против победителей. Эльфы же ни разу не посчитали нужным объясниться — впрочем, их мнением никто и не интересовался. Однако, в отличие от взрослых, детям никогда не запрещали покидать лагерь, так же, как и пользоваться некоторыми вещами или техникой. К моменту нашей высадки старшее поколение уже погибло, почти две трети младшего — тоже. Эльфы свернули не то лагерь для военнопленных, не то госпиталь, и уничтожили все его следы — но оставшихся молодых людей обеспечили всем необходимым и даже сверх того.

Женщина не видела войны и знала о ней только по рассказам старшего поколения. И те смогли в полной мере передать своё негативное отношение молодым. Однако Щуке не удалось увидеть хоть каких-то объективных причин для ненависти — по крайней мере, по её словам, победители вели себя вполне нормально, не оскорбляя и не унижая пленных. Возможно, именно поэтому до некоторых пор уриасары просто радовались жизни, не думая о будущем и откладывая возможную месть на потом.

Эльфы не запрещали уриасарам общаться с нами, но предупредили, что они не смогут передать нам вещи, провести через телепортацию – вообще применить что-либо из оборудования для помощи, против «наследников» или для защиты от них. То есть молодёжь оказалась способна отогнать или убить нападающих пираний, но не бандитов. Впрочем, сбежать (например, телепортироваться) уриасары могли в любой момент, если только до того не напали сами или не взяли чужого.

— А этого ни разу не бывало, — добавила Щука. — Разговоры не считаются.

Уриасары имели право помогать или поделиться сделанным либо добытым самостоятельно — но только в тех случаях, когда не использовали для помощи или добычи специального оборудования. Знания же молодёжи передавать не запрещали... впрочем, она всё равно не могла это сделать — поскольку сама мало что знала.

Многое прояснилось. Выходит, уриасары не испытывали недостатка в пище — но именно для себя. А делились добытым самостоятельно. Если учесть, что для прокорма одного человека тогда требовалось немало усилий... Полноценно питающиеся люди, да ещё с излишками (которыми являлось всё добытое без техники), по сравнению с остальными выглядели сильными и умелыми. Хорошее питание, защита от болезней (кроме одной), ран, хищников, кровососов, ядов, прочих неантропогенных опасностей и способ быстро уйти от троллей — вот основа могущества уриасар. Увы, они дети не природы, а высокотехнологичной цивилизации. А останься вдруг без поддержки — оказались бы в худшем положении, чем мы.

При эпидемии во время сплава уриасарам пришлось потрудиться. И мои обвинения об их поведении в этот период оказались несправедливы. Молодым людям было очень тяжело — и единственное, что удержало от ухода, это эмоциональная привязанность к некоторым людям из каравана. Детям помочь уриасары действительно были не в силах — поскольку в своё время не захотели учиться. Но они не бросили нас — а это многого стоит. Особенно учитывая, что если для нас борьба была необходима для выживания, то уриасарам ничего не угрожало. Но они трудились наравне с остальными, приложили много сил для спасения людей. Пусть даже потом сбежали — это от страха и усталости. Избалованная глуповатая необразованная смертельно больная молодёжь, но не враги. И не подлецы. Даже попытка послать нас на войну — не такое уж зло. Ведь они не принуждали, не угрожали расправой и не обещали золотых гор — просто хотели отомстить. Многого не учли, действовали глупо — но труды во время сплава со временем подзабылись, а для своего существования и даже комфортной жизни уриасарам не приходилось прикладывать усилий. Привычка к тому, что их обеспечивают, привела к тому, что многое стало казаться лёгким и не заслуживающим внимания. Отсюда глобальное непонимание наших трудностей и реальных обстоятельств.

Однако неспособность последнего поколения помочь основывалось не только на запретах, избалованности или нежелании учиться. У всех них существовали серьёзные нарушения, в том числе сказывающиеся на психике. Если в совсем молодом возрасте (когда они сплавлялись с нами) симптомы проявлялись относительно слабо и, в основном, рассеянным вниманием, плохой памятью и головной болью при редких попытках заняться чем-то серьёзным, то с каждым годом заболевание усугублялось и переносилось тяжелей. Резкие перепады настроения, обмороки, припадки навроде эпилептических, кратковременные параличи, дрожь, зацикливание на чём-то одном, частичная амнезия, мигрирующая по всему телу боль, галлюцинации и бред — неизвестная болезнь прогрессировала, в конечном итоге приводя к смерти. К тому же, не лечилась — по крайней мере, облегчение было недолгим и периоды ремиссии постепенно сокращались. Из пятерых (а, на самом деле, из одиннадцати разделившихся на три группы) к настоящему моменту в живых осталось только двое (теперь — уже один). Понимая, что они будут следующими... что уже одной ногой в могиле, уриасары запаниковали. Ненависть, до того сидевшая в подсознании, вылезла наружу — и они пошли мстить. В том числе и затем, чтобы хоть таким образом оставить что-то после себя.

Незваный гость находился на грани — процедуры требовались каждые несколько часов, а без них состояние очень быстро ухудшится. Если не получится вернуться в больницу и получить помощь — мужчина быстро, но мучительно погибнет.

Теперь и паника стала понятна: ведь уриасар не просто лишили свободы передвижения, а фактически убили. Посоветовавшись, мы предложили мужчине попробовать воспользоваться «гробом» — какой-никакой, а шанс. И уриасар быстро согласился, ведь действие препаратов уже подошло к концу и с каждой минутой больному становилось всё хуже.

Летунья прибыла быстро, и не затягивая, чужак с Вадимом (в качестве сопровождающего) отправились в Колыбель. Но увы, время работало против нас — до селения йети долетело уже бессознательное тело. Гроб работал недолго и не помог — из него достали труп. Посовещавшись с нами, Вадим забрал его обратно, чтобы доставить в Орден и там провести вскрытие.

Ещё до этого остальные члены правительства потихоньку направились по домам: волгорцы и Илья на лодке, а мы с Щукой по кронам. И примерно на полпути увидели его.

Мужчина. Человек в одежде, но её покрой очень сильно отличается от тех, что были у уриасар или русалок. Нечто среднее между спортивным и походным костюмом, судя по всему, удобный, не стесняющий движений. Незакрытое москитной сеткой лицо странного древолазающего человека непривычно безбородое (или чисто выбритое?), глаза чёрные, а ушей не видно под аккуратно заплетёнными волосами. По большинству признаков (росту, сложению, чертам лица) мужчина всё-таки больше похож на человека, чем на эльфа. И куда моложе уриасар — по возрасту скорее напоминая наших людей. Он явно уверенно чувствовал себя на дереве и стоял на нашем пути так, чтобы оказаться замеченным.

— Приветствую, — улыбнулся пришелец, поняв, что добился своей цели. — Вы должны знать: в вашу жизнь и жизнь ваших потомков никто не вправе вмешиваться. А особенно — указывать, что вам делать, или командовать. Керели не будут награждать или карать, что бы вы ни решили и как бы ни поступили.

— Даже если начнём войну? — прищурилась Щука.

— В любом случае, — кивнул мужчина. — В том числе, и я не стану вмешиваться, а также постараюсь проследить за оставшимися. По крайней мере, на той территории, которую могу охватить.

Я невольно засмотрелась на чужака. Что-то в его облике или в движениях казалось странным, непривычным или даже неестественным, но никак не удавалось понять, что именно.

— Ты — из тех керелей? — махнула рукой вверх. — Ну, из тех, которые нас высадили?

— Нет. Но я из тех, кто выжил до конца.

Он сменил позу и ощущение неправильности усилилось.

— Может, тогда объяснишь, что вообще происходит?

— Те, кто назвались уриасарами, спешат действовать не подумав. Если на вас их слова повлияли слабо, то не факт, что потом они не нашли бы каких-то аргументов и не смогли бы убедить кого-то другого. Я не должен был этого допустить, — мужчина немного помолчал и добавил: — Не вините себя в их смерти — их убил я. Если хотите, могу подтвердить свои слова под детектором... но вот достопочтенной Щуки рядом не надо.

Опомнившись, я поспешно сообщила остальному правительству о новом чужаке. Выяснилось, что коллега связалась с ними сразу же и сейчас здесь «виртуально» присутствовало уже всё правительство. Мы обменялись краткими репликами, после чего я достала детектор и осторожно передала мужчине. Он без колебаний повторил свои прежние слова.

— Есть одна проблема, — заметила я. — Чем ты докажешь, что не обманываешь прибор?

— Ничем, — керель улыбнулся. — К тому же, прибор прибору рознь. Ты и Вадим предусмотрели очень хорошую защиту... я не могу её обойти. А вот многие другие смог бы обмануть. Но доказательств привести не могу — вам остаётся только верить или нет.

Мужчина сделал паузу, снова пошевелился — опять заставив задуматься, что же с ним не так. Потом негромко сказал:

— Единственное, что прошу: не составляйте мнение об уриасарах по этим людям. Они самозванцы, замаскировавшиеся под тех, кто живёт совсем по-другому. Тех, кто действительно достоин называться уриасарами.

— Ты — один из них? — полуутвердительно спросила Щука.

— Нет. Но я их уважаю.

Мы помолчали. Уже несколько раз мне казалось, что вот-вот пойму, но объяснение ускользало. Не выдержав, поделилась загадкой с остальными и выяснилось, что практически у всех сложилось аналогичное впечатление. Но одни решили разобраться с ним потом, а для Вадима причина «неправильности» оказалась очевидна.

— «Двигается как голый, но одет».

Краткая, но ёмкая характеристика. Теперь всё стало ясно. Чужак вёл себя так, словно пользовался кожной чувствительностью: например, не оглядываясь, чуть посторонился, пропуская ядовитую древесную змею. Одежда даёт защиту, но не позволяет ориентироваться с помощью кожи — поэтому русалки двигаются иначе. Именно несоответствие между наличием одежды и особенностям поведения вызвало диссонанс. Невозможно!.. Хотя, собственно, почему сразу невозможно? Если наши костюмы (хоть доставшиеся в наследство, хоть изготовленные самостоятельно) не позволяют коже чувствовать, это ещё не означает, что такой одежды не может существовать.

Затянувшуюся паузу прервал волгорец, посоветовавший нам не молчать, а задавать вопросы пока есть такая возможность. И тут же выдвинул предложение об одном из них.

— И много вас таких... доживших? — с опаской поинтересовалась я, следуя данным указаниям.

— Мало. Очень мало.

Я недоверчиво хмыкнула. Мало — понятие растяжимое. Для одного человека и двое — много, а для миллиардов и сто тысяч — мало.

— Можешь сказать конкретней, числом? Или хотя бы порядок числа назвать: десятки, сотни, тысячи...

Мужчина ненадолго задумался и с сомнением смерил нас взглядом.

— Ну, в этом знании, в принципе, не вижу ничего опасного. Сотни — но если брать все виды, а не только людей. К настоящему времени — уже только сотни.

Мы переглянулись. Сотни — это действительно мало. При таком количестве, чтобы встретить даже кого-то одного, надо, чтобы очень сильно повезло. Что же мы такие «счастливчики»?..

— Ладно, — потянула мыслечтица. — Что ты ещё нам скажешь? Советы, знания, предостережения?..

— Ничего ценного. Я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь или влиять на неё.

— Наблюдаешь, но не помогаешь, — укоризненно вздохнула я. — Простой путь.

— Я никогда не был правителем, — тихо, не оправдываясь, но объясняя, ответил он. — Но много думал... в том числе после того, как моя цивилизация погибла. Мы не имеем права направлять или командовать — ведь нам не удалось сохранить свой мир и свой народ.

Или всё ещё проще.

— Тебе тоже эльфы запретили? — понимающе поинтересовалась Щука.

Чужак понимающе хмыкнул, но тут же отрицательно повёл головой:

— Нет. Мне позволено передавать что угодно: хоть технику, хоть то, что сделано или добыто с её помощью, хоть знания. Никто не запрещал именно потому, что я понимаю, к каким последствиям могут привести кажущиеся незначительными подарки или поступки. Потому, что я много раз подумаю прежде, чем что-то давать или советовать. И, скорее всего, вообще не стану этого делать.

— Тогда зачем ты пришёл?

Вопрос высказала коллега, но он волновал всех. Если он не собирается командовать или влиять... то какой вообще смысл в знакомстве?

— С целью сообщить, что вашим приборам или вам самим ничего не угрожает. То, что произошло — было разборкой между останками погибшей цивилизации.

— Не такой уж и погибшей, — невольно возразила я. — Ведь эльфы ушли в космос или на другие планеты.

Мужчина спокойно встретился со мной глазами.

— Те керели вам не лгали. Они ушли в космос... но ушли умирать. И когда я сообщил, сколько всего нас осталось, то имел в виду всех: и тех, кто на этой планете, и тех, кто вне её пределов.

— «Как мало!» — не удержавшись, воскликнул Илья.

Меньше тысячи — не только здесь, а вообще. Это действительно очень мало — особенно, если предположить, сколько населения могло быть до войны. Если он не врёт... точнее, если ещё работающий детектор не ошибается — то керели уже вымерли. Почти вымерли. И мы живём не только во времена зарождения новой, но и в последние годы старой цивилизации. До сих пор мне не разу не приходило в голову посмотреть на ситуацию с этой точки зрения. А картина вырисовывалась страшная.

— Но эльфы-то почему?! Ведь они же победили! — Щука так занервничала, что даже двинулась к чужаку, но вовремя взяла себя в руки и снова отступила. — Ведь у них-то не было причин для вымирания! — почти с отчаяньем заявила она.

Собеседник грустно посмотрел на мыслечтицу, вздохнул, снял детектор лжи и вернул его мне.

— В последней войне не было победителей... ну или цена победы оказалась слишком высока, — тихо сказал он. — Но не стоит об этом. Тем более, что я больше не собираюсь отвечать на вопросы.

— Вообще ни на какие? — тут же усомнилась Щука. — Хотя бы скажи, почему ты явился перед нами, а не перед людьми.

Неожиданно мужчина рассмеялся.

— Ладно, на этот отвечу. Вообще-то причина глупая. Я хотел вживую увидеть ту, что выдавала себя за меня, — с этими словами он выразительно посмотрел на меня. — Вот и всё.

— Но я никогда ни за кого себя не выдавала, — удивилась я. — Ни разу.

Мои уверенные слова вызвали новый приступ веселья.

— Выдавала. Очень давно, ненадолго и, думаю, что ненамеренно — но выдавала.

Я погрузилась в воспоминания. Ну ведь не маскировалась ни под кого! Так и не припомнив ничего подобного, открыла старые записи... и поняла, что не права. Когда-то, ещё в первый месяц новой жизни, в тот день, когда познакомилась в сети с Аллой... Тогда, ещё не умея нормально пользоваться заказанными у керелей программами, я, сама того не заметив, взломала уже существующий аккаунт и вышла в аську под чужим именем. Чуть позже разобралась, исправила, но событие не осталось незамеченным. Как теперь выясняется, не только Аллой.

— Тебя как таковую я выследить не смог... хотя пытался, — подтвердил предположение тот, кто известен в сети под ником «Кот». — Но не составило особого труда залезть к Алле и просмотреть историю сообщений, а потом соотнести взлом с появлением у неё некой новой знакомой.

— А что за ссылки и программы ты ей обещал? — просмотрев ту запись в дневнике, поинтересовалась я.

— Собственно, только ссылки на кое-что написанное и выложенное другими людьми в открытый доступ, — пожал плечами Кот. — Ничего важного, особо сложного или такого, что раскрыло бы, кто я на самом деле. Ну, прощайте.

Мужчина, уже повернулся, чтобы уйти, но у меня появился ещё один вопрос.

— Погоди! Ты был знаком с Аллой. Почему не предупредил её, что наверху опасно?

Кот вернулся и смерил нас укоризненным взглядом, но всё же снизошёл до ответа. Тон его слов был спокойным и ровным, но от них почти осязаемо веяло холодом.

— Люди сами это подозревали — первые симптомы болезни появились быстро. Некоторые даже думали, не уйти ли вниз — но не захотели расстаться с имуществом. А всё с собой утащить бы не удалось. Я голосовал за то, что надо уходить, а после того, как решили остаться — ушёл сам. При этом продолжал поддерживать связь по сети — в надежде, что хоть кто-то отправится следом. Вот только никто не решился последовать моему примеру, пока не стало слишком поздно. Кстати, ты «взломала» мой аккаунт уже почти через три недели после того, как я расстался с остальными.

Примерив на себя возможную ситуацию, мне пришлось признать, что Кот прав — он практически ничего не мог сделать. Разве что выгонять поселенцев силой. В другом же случае — даже если бы попытался раскрыться — результат вряд ли был бы лучше. Как бы люди отреагировали, если бы появился кто-то, утверждающий, что он керель, и заявил, что они должны бросить то, что не могут унести, и уходить? В лучшем случае, потребовали бы доказательств... да и то, скорее всего решили, что древний развлекается за чужой счёт. А уж тем более, не получается его винить, если люди действительно заметили неладное, но всё равно остались.

— Даже сообщи я, кто такой на самом деле — толку было бы не больше, — словно вторя моим мыслям, продолжил мужчина. — Зато предубеждение появилось бы сильное... а ещё желание узнать о технологиях и многом другом... о том, что дало бы одной или паре групп большое преимущество перед остальными. Ни я, ни те, кого вы называете эльфами, не хотим, чтобы кто-то стал сильнее других, практически не прилагая к этому усилий. Это было бы огромной ошибкой.

Последняя фраза прозвучала неожиданно горько — и потому навела на определённые подозрения.

— А что, когда-то, в вашей истории, уже случалось нечто подобное?

Мужчина грустно улыбнулся и пожал плечами, всем видом демонстрируя нежелание отвечать.

— Думаю, нам пора расходиться.

— Ещё кое-что, и мы сами уйдём, — Щука демонстративно встала, показывая готовность продолжить путь. — Точнее, ещё два вопроса. Первый — ты не хотел бы остаться жить с нами? Просто так, на общих основаниях?

— Спасибо, но нет. Я стал бы причиной ссор, зависти, интриг, ну и очень интенсивного наблюдения с целью узнать... многое. Конечно, я мог бы таиться и скрывать... но не хочу. Поэтому — нет.

Кота можно было понять. Наверняка в том числе поэтому и ушёл от поднебесных.

— И ещё кое-что. Этот вопрос о прошлом, но не думаю, что от ответа на него мы получим какое-то преимущество, — Щука сурово поджала губы. — Ты участвовал в последней войне? И, если да, то на чьей стороне?

— Если ты интересуешься тем, был ли я предателем своего вида и не поддерживал ли эльфов — то нет. Воевал против них до тех пор, пока не понял... чем всё закончится. Впрочем, эльфы пришли к такому же выводу ещё раньше нас — хотя всё равно слишком поздно.

— Мне жаль, но я должна была спросить, — без малейшего раскаяния извинилась мыслечтица. — Ладно, мы уходим. До встречи... до возможной встречи.

После этого мы продолжили путь. Передвигались неспешно, и я успела запустить жучка шпионить за керелем. Всё-таки в чём-то он был прав — мы попытаемся узнать больше. Пусть даже таким, не самым честным, методом.

Только я отключилась от управления, как внезапно пришло системное сообщение, что объект наблюдения потерян. Причём, судя по вытянувшемуся лицу Щуки, она тоже пыталась проследить за Котом с аналогичным результатом. Устроившись на ветке, мы сели просматривать короткую запись.

После нашего ухода мужчина постоял ещё немного, глядя нам вслед. Потом повернулся по очереди к каждому жучку, помахал им ручкой и со словами «а я ведь сказал, что не буду давать сведений или вмешиваться» исчез.

Встреча с людьми из прошлого подарила богатую почву для размышлений. Но увы, она не подсказала нам решений, только умножила вопросы.

Кстати, вскрытие двух погибших керелей тоже дало кое-какие сведения, но не так много, как хотелось. Во-первых, оказалось, что по строению они больше похожи на человеческих детей, чем на людей нулевого поколения. Причём отличия от нулевого поколения очень значительны — и их не объяснить только паразитизмом или обилием симбионтов. Во-вторых, они действительно болели... но как-то очень странно. По крайней мере, выглядело это так, как будто часть клеток просто переродилась в соединительную ткань. Не разрастаясь, не раздвигая другие — замещая. Причём изменения наблюдались почти везде: в почках, печени, мозге, глазах, периферийных нервах и так далее. Ну и в-третьих — жизнь этих людей поддерживалась искусственно. На тех участках, где кости уже разрушились, присутствовали инородные тела для поддержания формы конечностей, в мышцах — некие, явно синтетические, элементы, в очищающих кровь органах — выполняющие их функции приборы... Вот только мозг вряд ли бы удалось заменить.

— Из них даже скелетов не соберешь, — заметил Росс, осторожно вынимая имплантаты, чтобы сохранить для будущих поколений (мы всё равно пока не сможем разобраться). — Инвалиды. Ужасное заболевание... хуже рака.

— Но, судя по всему, незаразное, — добавила Щука. — Ведь будь иначе, им бы запретили с нами общаться.

— А вот меня больше другое интересует, — рассматривая страшные останки, потянула я. — Почему керели решили восстанавливать цивилизацию именно таким путём? Почему не вывели себе в пробирках здоровое потомство? Почему не пересадили в новые тела самих себя? Почему посеяли все три разумных вида? Почему избегают вмешиваться?

Мне не ответили. Предположений можно высказать множество, но объяснений пока нет. Даже те жалкие крохи трагической истории, которые нам удалось узнать: сейчас, вначале, расспрашивая керелей, или по косвенным уликам — дают слишком мало. Большая часть вопросов повисает в воздухе и остаётся загадкой. Как и многое в этом мире.

Эпилог. 20 августа 7 года – 35 августа 13 года. Земли свободных

Мария после возвращения к воздушному дыханию очень долго не могла поправиться. Организм ослаб: она постоянно болела (несмотря на уход и лечение), с трудом передвигалась, возникали проблемы со зрением и слухом — несколько лет водной жизни не прошли без последствий. Но постепенно состояние улучшилось и примерно через год женщина смогла вернуться к русалкам. Она так и не научилась жить без защитного костюма (несколько предпринятых попыток чуть не закончились гибелью) — и это подтвердило версию Росса. Природа стала слишком агрессивной, чтобы непривычный человек смог приспособиться, просто перейдя на другой образ жизни. Но это не означает, что адаптация в принципе невозможна, только для неё нужны специальные меры. Как один из вариантов мы рассматривали несколько помещений, в которых будет создана среда, варьирующаяся от безопасной до практически равной окружающей природе. Пока адаптационный комплекс остался на уровне идей, но в будущем он может воплотиться в жизнь. Тогда и у русалок появится шанс стать такими же полноценными, как прочие люди.

Переходный период Рыси закончился гораздо раньше, чем Мария покинула орден: примерно через полгода одинокой жизни. И вскоре, убедившись, что перешла в стерильную фазу, дочь вернулась. А чуть позже в Орден пришли и дети Щуки — причём тоже в бесплодном состоянии. К этому времени подсознательный страх и негатив исчез почти у всех молодых йети. Многие возвращались, и лишь немногие селились отдельно, но и то на небольшом расстоянии: чтобы иметь возможность чуть ли не каждый день посещать Колыбель. На мой вид действовали две противоположные силы: с одной стороны, многим йети хотелось детей, а с другой — тянуло к обществу. Чтобы родить, паре надо в течение года жить отдельно, а выдержать такой срок было сложно — и большинство откладывали заведение потомства на неопределённое будущее. Обеспокоившись, власти йети приняли закон, согласно которому появилось десять зон «изоляции» (дополнительно, кроме Колыбели и Волгограда). Десять пар одновременно были обязаны находиться вне общества до тех пор, пока не произойдёт зачатия и не минует угроза выкидыша при встрече с другими фертильными йети. Власти установили расписание, но не жёсткое: желающие могли меняться местами или уступать свою очередь на размножение. В результате в обязанность каждой взрослой женщины вменялось завести детей хотя бы один раз за двадцать пять лет (в порядке очереди). Естественно, никто не запрещал желающим отселяться, но таковых практически не находилось — йети очень нравилось жить в обществе.

Вскоре после возвращения молодых взрослых мы организовали небольшой филиал Ордена — убежище-лабораторию выше Штаба по течению реки, там, где обитало другое относительно крупное стадо прусов. После создания дополнительного комплекта оборудования для изготовления репеллента мы смогли увеличить объём производства. В филиале дежурили то по одному, то по двое: в зависимости от объёма работ. А ещё через несколько лет, после того, как организовали ещё одну лабораторию — репеллента стало хватать всем желающим.

Исследования шли своим чередом, в том числе по анатомии и физиологии наших новых видов. У молодого поколения йети было два несчастных случая со смертельным исходом, причём оба погибших оказались юношами. Их вскрыли медики из Колыбели, и выяснилось, что взрослые йети первого поколения сильно отличаются от нулевого. Так же значительно, как и люди. Так же, (судя по тому, что удалось выяснить Игорю) как эльфы.

Факты всё-таки заставили нас признать то, во что не хотелось верить. Мы не просто перестали быть Homo sapiens, не только превратились в ходячие банки генетического материала, более здоровые и привитые от смертельных болезней, — мы другие. Мы — не люди, не йети, и не эльфы, а нечто изменённое, нечто, построенное на базе каждого из видов, но иное. Отличия оказались слишком серьёзными, чтобы объяснить их небольшим вмешательством. Мы либо принадлежим к другим видам, чем наши дети, либо, что гораздо вероятнее, искусственно созданные существа. Но и не помеси трёх разумных видов: слишком отличаемся от каждого из них, причём все — в схожую сторону.

Новость не обрадовала, но и не огорчила: мы восприняли её как нечто само собой разумеющееся. Как бы то ни было, именно то, что мы другие, дало нам шанс выжить.

Выдерживание древесины в болоте в течение нескольких лет оправдало себя: обработанный таким образом материал долго не поражала чёрная пыль, да и многие другие грибки. Единственный минус — плавсредства из такого дерева не сделаешь, оно слишком тяжёлое. Но и без этого морёный материал был очень ценным и здорово облегчал жизнь. Исследования показали, что для максимального результата дерево надо выдерживать ещё дольше, в идеале чуть ли не несколько десятков лет, но пока мы пользовались тем, что есть. Хотя о будущем не забывали: волгорцы несколько раз организовывали древозаготовительные экспедиции в болота, расположенные выше по течению реки.

По решению правительства мы раскрыли перед посвящёнными тайну «уриасар» и рассказали о последних встречах с керелями. К моему изумлению, Игорь не выглядел удивлённым — как будто уже догадывался. А ведь во время сплава так усиленно защищал эту группировку, так убеждал, что они нереально круты именно из-за образа жизни... или математик преследовал какую-то цель?

— У меня не было доказательств, хотя многое казалось странным, — пожал плечами Игорь в ответ на прямой вопрос. — Поэтому хотел посмотреть на вашу реакцию и сравнить со своей.

— Ну ты... змея! — не выдержал Сева. — Нет, прав был золотой мальчик — ты однозначно змея. Тоже мне, интриган нашёлся.

— А Дет — паук, — задумчиво потянула я, вспомнив разговор многолетней давности. — Не золотой, но неплохой. Если змею не потревожит... — перевела взгляд на лидера и замолчала.

Если смотреть объективно, Дет действительно был нормальным лидером... для нас, а не для своих жён. Он много сделал для посвящённых, да и для людей в целом. Но одновременно, оказался преступником. И сейчас продолжает вести свою интригу... да ещё так, что в вину не поставить! Даже видя его паутину, мы не можем ничего сделать — слишком уж плетение качественное. Настоящий паук!

— А ведь я не воспринимал Ясона всерьёз, — тихо признался Илья. — Нет, он отличный человек, хороший добытчик, но я никогда не считал его особенно умным — так, забавным и смешным.

— Я тоже, — кивнула я. — А сейчас даже интересно, как бы он охарактеризовал остальных. Очень ведь точно подметил... и гораздо раньше, чем многие другие.

Вряд ли Ясон что-то расследовал или пытался распутывать интриги, как Игорь. Но он действительно дал очень яркую характеристику двум знакомым мне людям. Необычно точную — пусть и выяснилось это спустя годы.

Пелена над тайной гибели керелей приподнялась, совсем немного, как будто дразня. Но уже можно что-то предположить. В этот, последний, раз их погубила либо война, либо эпидемия. Впрочем, одно не исключает другого. Но существуют те, кто выжил. Возможно — даже среди нас. Впрочем, если и так — это мало что меняет, поскольку в этом случае керель скрывает свои возможности, ведёт жизнь обычного существа. Одного из многих.

Кот. Он не дал нам практически ничего, кроме того, что мы уже знали или подозревали. И потому всё равно остаётся загадкой, зачем Кот вообще приходил. Ведь если он хотел остановить самозваных уриасар, то вполне мог сделать это так, чтобы никто не узнал. Но зачем-то ждал, пока они явятся и раскроют себя. Или... или до определённого момента он не мог ничего предпринять? Возможно, и у него есть некие запреты, которые он боится нарушить?

Кстати, есть ещё один вопрос. Если предположить, что те, кто жил до нас, вымирают от некой болезни... то нет ли её и у Кота? Я тут же попыталась прояснить ситуацию по аське, но он неожиданно резко отказался отвечать. Впрочем, на мой взгляд, такая реакция подразумевала, что патология не обошла его стороной. А судя по тому, что удалось узнать, конец один... Вряд ли Коту хочется умирать, да ещё такой смертью. Даже если его организм оказался крепче и болезнь развивается медленней, сомневаюсь, что у кереля много времени.

Косвенно версию про заболевание подтвердил тот факт, что в начале десятого года аккаунт Кота замер в режиме «буду позже». Статус не сменился ни за неделю, ни за месяц, ни за больший срок — только время простоя увеличивалось. И через полгода мы пришли к выводу, что Кот погиб — либо от болезни, либо по каким-то естественным причинам. Ведь если бы его убили люди — они не забыли бы забрать компьютер.

Через некоторое время Игорь высказал дикую, на первый взгляд, идею. Предположительно, для трёх наших видов подходят разные территории. Скорее всего, где-то они пересекаются, но не сильно. Однако не известно ни одного случая, когда бы керели высадили только один вид: минимум два (людей и йети или людей и эльфов), а порой и все три разом. Даже в том случае, когда какому-то виду грозила почти неминуемая гибель — как, например, людям здесь. Возникает закономерный вопрос: с какой целью?

— Я долго ломал голову, — признался математик. — И вдруг подумал: а что, если это сделали для того, чтобы выжившие знали, что они не одни? Чтобы понимали, что разумных видов несколько. Вот только зачем это керелям — пока не понял.

Предположение вполне себе рабочее. Ведь если бы нам просто сказали, что мы не одни — это быстро бы забылось. А пообщавшись с другими видами, уже не получится проигнорировать их наличие. Уже сложатся какие-то отношения: ненависть, страх, симпатия — но не безразличие.

До сих пор одним из самых больших исторических вопросов остаётся следующий: почему эльфы возродили все три вида? Ведь, если судить цинично, то сомнительно, что это сделано из некой абстрактной гуманности — ну не заметно её у керелей. Значит, преследовалась какая-то конкретная цель. А если вспомнить, что цивилизация на этой планете гибла неоднократно и ее, скорее всего, каждый раз возрождали все три вида (иначе о них уже давно бы забыли) — мы зачем-то необходимы друг другу. Или, в худшем случае, одни виды нужны другому. И не может ли оказаться так, что гибель цивилизации становилась неизбежна уже после исчезновения всего лишь одного из разумных видов?

Шли годы. Мы продолжали существовать: здесь, в местах, где, по словам самозваных уриасар, люди выжить не способны. Наверное, в каком-то плане нас действительно можно назвать извращенцами. Мы не ушли и даже не пытались: те слабые поползновения можно не считать. Свободные изменились: и внешне, и по сути. Но мы уже не вымирали, более того, население начало потихоньку расти. Медленно, с провалами, когда случались серьёзные эпидемии, но верно. Каждый новый взрослый был шагом в будущее, очередной маленькой победой.

Драконы, хотя и остались жить на острове, но теперь активно общались с остальными свободными. Благодаря лекарствам и репелленту теперь они могли больше времени проводить вне пещер, в результате обзавелись крепкими лодками и каждый лунный месяц приплывали в Волгоград для обмена и торговли. Город стал не только медицинским центром, но и площадкой для тех, кто хочет продать или купить товар, узнать новости и даже просто пообщаться. Селение волгорцев стало настоящей столицей не только союза племён, но и всех свободных.

Цезарь умер в середине одиннадцатого года, лишь чуть перешагнув девятилетний возраст (примерно в двадцать пять земных лет). Но в свои девять он выглядел старым. Организм не выдержал постоянных болезней, огромной нагрузки, которую давала окружающая природа, износился и одряхлел. Волосы поседели, лицо покрылось морщинами, фигура деформировалась.

Мужчина прожил короткую, но насыщенную жизнь. Он до самой смерти работал врачом в Волгограде. Помогал людям, спасал детей... и хоронил тех, кого не удалось вылечить. После гибели Цезаря осталась его семилетняя жена с маленькой дочкой на руках и вставшим на ноги сыном. Ещё одна девочка к тому времени уже перешагнула двухлетний рубеж. К сожалению, сына Цезаря нам спасти не удалось — он погиб, как и многие другие дети. Но младшая дочь выжила — в результате у Юли было утешение в виде двух внучек. Двух наследников из восьмерых родившихся (как и раньше, у человеческих женщин дети появлялись парами, и один, более крупный ребёнок, был обречён).

Очередной день Правды я встретила в Волгограде: как официальный представитель правительства и племени посвящённых. Благодаря усилиям волгорцев своеобразный ритуал стал всеобщим праздником. Теперь тридцать пятого августа под детектором лжи отчитывались не только представители союза: после главной церемонии воспользоваться прибором могли все желающие. Таким образом некоторые люди и йети разрешали споры или развеивали сомнения.

После неприятной морально, но необходимой процедуры я передала детектор следующему правителю и спустилась с помоста к народу. Сегодня уже несколько человек поинтересовались, когда, наконец, будут выпущены деньги: устные или письменные взаиморасчёты стали слишком запутанными, а натуральный обмен удавалось совершить не всегда. Народ замучился запоминать, кто кому сколько «листьев» должен. Откладывать решение этого вопроса уже нельзя — он стал актуальным. Вот Лиля обрадуется — наконец-то пришло её время.

Почти ко всему постепенно привыкаешь. Вот и я привыкла к тому, что состою в правительстве. Сомнения насчёт правильности решений по-прежнему оставались — но это и хорошо. Ведь без них мы могли зарваться и перестать оценивать законы и поступки с другой стороны.

Улыбнувшись нескольким знакомым, я прошла дальше — к танцевальной площадке и прилавкам с деликатесами. Праздник. Это было не пустым словом. Люди и йети наряжались, приносили и привозили в Волгоград лакомства (да и волгорцы не отставали), играли и танцевали даже в тёмное время суток, при свете золотых масленых ламп.

Вскоре я уже отдыхала у стола и поедала медовые лепёшки: выпечка, да и вообще сложные блюда до сих пор оставались в разделе праздничных блюд. Смотрела на веселящихся разумных и улыбалась своим мыслям.

Наверное, со стороны свободные выглядели странным народом. Диким и примитивным. Взять, например, вон того волгорца за шахматной доской: обнажённый, в золотом ожерелье, странном головном уборе из птичьих перьев (напоминающем таковой у индейских воинов) и с копьём в руке. Мало кто опознает под этой внешностью правителя и замечательного воспитателя, внимательного и терпеливого человека — не раз спасавшего детей от гибели.

— Ты Росса видела? — возмущённо поинтересовался Марк, присаживаясь рядом. — Тебе не кажется, что он слишком увлёкся?

Я пожала плечами. В честь праздника хирург занялся росписью по телу и теперь его живот «украшала» картина под условным названием «вскрытие пришельца». К слову, рисунок получился качественный, так что издалека действительно могло показаться, что тело Росса вскрыто и видны внутренние органы. Естественно, у многих его вид вызывал неоднозначное впечатление, чем любящий эпатировать врач прямо-таки наслаждался. К слову, кроме сомнительной художественной ценности, роспись по телу позволила установить, что частичное, очень умеренное, покрытие кожи краской практически не вызывает снижения чувствительности.

— Он жалел, что времени мало. Не успел разрисовать руки и ноги, — поделилась с мужем.

— По-моему, так, наоборот, много, — проворчал Марк, взглянул на меня и тяжело вздохнул: — Впрочем, все вы друг друга стоите.

Я невольно поправила ожерелье и головной убор из различных членистоногих. Вот уж не согласна: пауки, многоножки, клещи, наездники, клопы, мухи, осы, кузнечики, тараканы, жуки и многие другие прекрасные существа очень даже гармонично и красиво смотрятся. А главное — подобраны со смыслом, а не абы как. Можно сказать, на мне не просто украшение, а аптечка на многие случаи жизни.

Между прочим, Марка тоже не обошла стороной общая тенденция. Мало того, что бусы из змеиных зубов нацепил, так ещё и боевую раскраску нанёс: сверху, на шерсть, но тем не менее. И без того выглядевший опасным, теперь муж мог посоревноваться с демоном. Как только умудрился добиться такого эффекта всего несколькими красными, чёрными и белыми полосами! В общем, результат поражал. Впрочем, почти все кошки накрасились, так что он вполне вписывался в стиль своего племени.

— Ты такой же, — улыбнулась мужу.

Он только фыркнул, всем видом выражая несогласие. Но вслух возражать не стал. Народу хотелось наряжаться, покрасоваться, привлечь внимание — и они пытались добиться этого доступными способами. Одни расписывали тела, вторые надевали бусы, ожерелья и поделки из драгоценных камней, золота, раковин, костей и прочих материалов, третьи плели венки и украшали прихотливо заплетённые волосы цветами, листьями, перьями и ещё многим другим. Необычно, но, на мой взгляд, красиво. Одними делами жив не будешь — нужно что-то и для души. Тем более, что сейчас есть такая возможность.

Отношение к союзу у остальных свободных выровнялось. Нас не любили (разве что за исключением волгорцев), но уважали. А ещё опасались: особенно сатанистов и посвящённых. Мы тоже привыкли, смирились с таким отношением, и уже не пытались добиться большего. Того, что есть сейчас, уже достаточно для комфортной работы. Теперь даже самые убеждённые противники союза перешли в разряд холодной войны. Холодной, но уважительной, причём с обоих сторон. Они не призывали народ восстать и не занимались вредительством, ограничиваясь словесными баталиями и демонстративной обособленностью. Союз, в свою очередь, не дискриминировал никого из соблюдающих законы. Сева говорил, что в таком противостоянии есть даже свой шарм, и каждый раз, встречаясь с политическим противником, обменивался церемонными приветствиями.

Мы многое узнали и многое пережили. А ещё мы привыкли к нашей новой родине. Если вначале нас шокировали особенности этой планеты, то теперь мы уже воспринимаем их почти как само собой разумеющееся. Летающие змеи, огромные насекомые, второй тип зрения, растущие горы и скалы, гигантская луна, водное дыхание, сложное, почти разумное поведение многих животных... Биология, экология, медицина, геология и даже физика — многие науки приходилось пересматривать, уточнять или изучать чуть ли не с нуля. Но это наш путь.

Пусть когда-то нас не спрашивали, хотим ли мы переселиться в другие тела и на иную планету — теперь я уже не представляю другой жизни. Невзирая на все беды, которые были... и ещё множество, что наверняка ждут впереди. Это наш мир. Наша родина. И наша судьба.

Из записей Арата, тара Ангелии

Внешняя примитивность зарождающегося государства, ныне известного под названием Союз Свободных, скрывала многое: науку, закон и порядок, социальную политику и сложную иерархию взаимоотношений. Всему вышеперечисленному уделялось куда больше внимания, чем искусству или красоте — к этому вынуждала экстремальная окружающая среда. Из-за вышеуказанного подхода у «свободных» (так называют себя жители Союза Свободных) сформировалась очень своеобразная, дикая, прагматичная и жесткая культура.

При рассмотрении исторического развития не следует забывать об уникальной территориальной особенности данной страны. Радикальным, имеющим чрезвычайно важное значение отличием от абсолютного большинства других государств являлось обилие разнообразных ресурсов: продуктов питания, топливных, строительных материалов, минералов и многого другого. Поэтому основное ограничение создавал человеческий фактор: природные богатства надо ещё добыть и обработать. А население, даже при совместном учёте людей и йети, было относительно невелико. Тем более, что не все граждане принимали участие в решении общих задач: многие ограничивались необходимым минимумом.

Аристократия (так называемый союз племён) к этому времени состоял из трёх племён (хотя по многим источником неофициально уже из четырёх — в него входили пока не признавшие этого кошки).

По общей классификации форма правления Союза Свободных относилась к авторитарной аристократии. Несмотря на сомнения некоторых таров, можно с уверенностью утверждать, что формой осуществления государственной власти была диктатура, хотя и в достаточно необычном варианте.

Противникам правящей партии законом не запрещалось объединяться, протестовать или создавать оппозиционные организации. Даже добиваться власти мирными путями позволялось. Казалось бы, у народа было право выбора, возможность что-то менять, бороться и участвовать в политической жизни Союза Свободных. Но на самом деле существовала лишь иллюзия вышеперечисленных мер.

Зарождающаяся аристократия держала в своих руках ресурсы, необходимые для физического существования людей, и в любой момент могла перекрыть к ним доступ. То есть, несмотря на казалось бы отсутствие специального карательного аппарата, он существовал. Ведь прекращение поступления «товаров» от посвящённых не просто снижало комфортабельность жизни или лишало каких-то благ, а убивало, пусть и опосредованно. С учётом того, что данные ресурсы и способы их получения скрывались от остальной части населения (даже не все аристократы имели доступ к знаниям), уже не имеет смысла говорить о политических свободах или отсутствии жёсткого контроля.

Однако исторические документы и рассказы, передающиеся из поколения в поколение, утверждают, что, несмотря на диктат союза племён, он не ликвидировал своих политических противников без веских оснований — а именно, если те не нарушали общие законы. Народ мог иметь точку зрения, не совпадающую с официальной или даже противоречащую ей, и выказывать её, не страшась наказания.

Историкам удалось выделить три основные оппозиционные группировки. Остальные противники режима были слишком плохо организованны, разобщены и не представляли угрозы.

Первая, и, на тот момент, основная — йети-видисты, считающие, что их вид — лучший, а остальные недостойны жить. Несмотря на активную борьбу официальной власти Колыбели с данным образованием, оно не исчезло — просто теперь скрывало свои взгляды и намерения.

Второй серьёзной угрозой являлись сампы. Вопреки прогнозам, они продолжали жить, оставались сильнее других людей и практически не болели инфекционными заболеваниями даже во время массовых эпидемий (в отличие от остальных свободных). Несмотря на то, что дети приверженцев боли не выживали, многие завидовали преимуществу сампов. Что же до недостатков и вызывающем возмущение поведении — то некоторые люди посчитали их не обязательным сопровождением, а банальным недочётом сампов. По многочисленным свидетельствам, уже в те времена возникли первые зачатки нового течения поклонников боли, причём намного более опасного для зарождающейся цивилизации, чем первая волна.

Третьей оппозиционной группировкой было племя драконов. Они не вступали в прямое противостояние, но демонстративно обосабливались. Судя по историческим документам, драконы являлись самыми высококультурными, достойными и строго соблюдающими негласные правила противниками — в результате, несмотря на откровенно выказываемую позицию, это племя было в очень хороших отношениях с официальным правительством.

В те времена Союз Свободных ещё не являлся единым государством, разделяясь на две чёткие группы: свободные и йети. Но, несмотря на отдельные правительства и территориальную обособленность, во многом эти группы оказались схожи.

Кстати, йети (жизни которых не угрожала постоянная опасность) с оппозицией боролись гораздо более изощрёнными методами. Так, известно, что в Колыбели были в ходу такие психологические приёмы, как всеобщий бойкот и игнорирование или, как более мягкий вариант — общение только по делу. При этом даже друзья или близкие практически никогда не нарушали решение совета правления — ведь иначе они также могли оказаться вне общества. Йети не выдерживали долго «одиночества в толпе» и пытались привлечь к себе внимание, преодолеть стену молчания. Если при этом провинившийся уступал, прекращал порицаемое поведение и добровольно включался в общественные работы, то игнорирование прекращалось. Если же продолжал настаивать на своём, то бойкот продолжался... нередко до тех пор, пока наказанный не срывался и не совершал хотя бы небольшой противоправный поступок — после чего следовала либо казнь, либо изгнание на определённый срок (в зависимости от преступления). Согласно заключённому пакту, свободные не принимали изгнанников — в результате те были обречены на одиночество. Йети же по природе своей сложно переносили изоляцию — в результате психологические приёмы позволяли правительству оказывать большое давление на народ. Но применяли их редко, только по серьёзным поводам — закономерно опасаясь, что если начнётся злоупотребление властью, то йети взбунтуются и свергнут правительство.

Однако вернёмся к особенностям зарождающегося государства. Много внимания в новой культуре уделялось детям: ведь чтобы ребёнок выжил, приходилось приложить немало сил. Окружающий мир не прощал ошибок, периодически преподнося очередное испытание. Поэтому в Союзе Свободных воспитанию, медицинской помощи и охране детства уделялось очень много времени и средств. Но население всё равно росло медленно. По историческим сведениям в десятом году в Союзе Свободных жило менее двухсот людей, а согласно переписи в конце двадцатого года — уже триста сорок шесть. Но числа мало что показывают, особенно без сравнения с другими странами. Гораздо ярче ситуацию характеризует средний показатель прироста населения без учёта размножения великих предков. В этом случае становится очевидным, что несмотря на все усилия жителей Союза Свободных, они были неспособны даже поддерживать свою численность и без великих предков постепенно бы вымерли. Только за счёт нестареющих бессмертных женщин с крепким здоровьем количество жителей увеличивалось. Но невосполнимый ресурс великих предков в Союзе Свободных был ограничен намного сильнее, чем в других местах — по этой причине рост оставался на невысоком уровне.

Средний срок жизни людей в те времена не превышал девяти-десяти лет. Женщины рано вступали в брак и успевали родить шесть-восемь раз — последних детей обычно воспитывало и выкармливало уже следующее поколение. Впрочем, учитывая процент гибели детей, такой высокий уровень рождаемости помогал слабо.

Естественно, основную расходную статью бюджета составляла медицина и здравоохранение — на них уходило более трети всех имеющихся средств. Также немало внимания уделялось практическим и, как ни странно, теоретическим исследованиям. Наука вообще финансировалась в большом объёме и по величине расходов стояла на третьем месте в бюджете (после здравоохранения и промышленности). В отличие от других стран, в Союзе Свободных расходы на оборону и правоохранительную деятельность были очень малы — это объясняется отсутствием разумных конкурентов и своеобразными отношениями.

Под давлением природных условий совместными усилиями народов людей и йети формировалось оригинальное общество, со своими законами, обычаями, культурой и искусством. Зарождалось государство, сыгравшее в истории нашей цивилизации важную роль.

Обращение автора к читателям

Уважаемые читатели, вот и подошла к концу четвёртая часть длинной эпопеи.

Считаю своим долгом предупредить, что и в дальнейшем общий файл будет периодически обновляться (займусь вычиткой и стилистической правкой). В случае, если вдруг обнаружатся несоответствия и потребуются смысловые сюжетные изменения, о них выложу предупреждение в отдельном файле.

Для меня очень ценны указания как на достоинства, так и на недостатки (некоторые из них я уже знаю и пытаюсь бороться — с переменным успехом) произведения с Вашей точки зрения. Ваше мнение было бы очень ценным для меня, помогая взглянуть на созданное со стороны, понять, что показать удалось, а что осталось в тумане.

Пользуясь случаем, выражаю огромную благодарность поддерживающим написание и помогающим с вычиткой (а порой — и указывающим на нелогичность событий) родным.

Спасибо всем, кто не пожалел времени, чтобы оставить комментарии, и поддержать меня в процессе написания, особая благодарность авторам развёрнутых отзывов. А также спасибо всем читателям — просто за то, что Вы есть.

С уважением, Софья.

© Непейвода С.Н.

Оригинал произведения находится по адресу: http://samlib.ru/n/nepejwoda_s_n/