Золото Чорного Властелина

Золото Чорного Властелина

Глава Первая. Дураки и дороги.

Я с хрустом потянулся. Пять дней на слоне — это не шутки. И это мне ещё повезло — в сезон дождей пара слонов, груженная едой и водой, может часами идти без остановки своим быстрым шагом. Вот и удалось добраться до Хайка от окрестностей Ассаля всего лишь за пять дней. В сухой сезон, когда приходится передвигаться по Данакильской пустыне в основном ночью, маршрут жрёт полторы-две недели. А если вспомнить, сколько времени занял завоевательный поход год с лишним назад... Попробовать, что ли, на страусе в следующий раз? Я покачал головой. Да уж, животный транспорт автомобильному сильно уступает. Слон, словно прочитав мои мысли, укоризненно положил мне хобот на плечо.

— Не волнуйся, Хитрый Глаз, всё нормально. Сейчас тебя помоют, накормят. А завтра проведаешь свою пассию. Она небось заждалась.

Я улыбнулся. Обычно слоны находят себе подруг только в весьма зрелом возрасте — и слонихи предпочитают самцов со стажем, и сами патриархи ревностно пресекают поползновения недорослей. Так что молодёжи приходиться либо страдать от воздержания, либо скатываться до самой натуральной гомосятины. Но моему личному гиганту повезло — он уникум. Мало того, что он понятлив и любопытен почти как человек, но он ещё и единственный слон в стаде, не боящийся огня. Так что, когда после войны с Джибути у меня дошли руки до селекции, задачей номер один стало получить потомство от Хитрого Глаза, а не ждать ещё лет тридцать, пока ему "дадут". Изощряться для обхождения слоновьих обычаев пришлось много. Очень много. Но результат того стоил — молодая слониха Любит Воду уже вынашивала слонёнка.

Но пора подумать и о моей "самке". По моему жесту колосс направился к причальному помосту, куда взбежал и я. Индианка не проснулась, когда я аккуратно вытаскивал её из паланкина на слоновьей спине, а только сладко причмокнула губами, положив голову набок. Я улыбнулся и шёпотом отдал распоряжение дежурному слонопоклоннику. Меня же ждал привычный покой в монастыре.

Покой ждал, но... Не спится. Зря я дал дождю себя убаюкать на подъезде к городу. Потерпел бы пару часов, и спал бы сейчас в обнимку с любимой женщиной... Сердце уколола полузабытая боль. Она ведь не первая у меня. Там, далеко, семьсот лет вперёд, остались жена и дочь. Пусть я нашёл себе новую половинку, но память и горечь потери никуда не ушли, только стали привычными. Я налил себе джина и вышел на улицу.

Дождь утих. Через окошко в облаках светила луна, а на дальнем берегу Хайка мерцали огни завода. Молодцы негры — осваивают непрерывное производство. А ведь поначалу проблем был сундук — амхарцы хоть и значительно светлее настоящих черномазых, но ночью их всё равно практически не видно.

Пастораль... Как говорится, наслаждайся видом, пока есть и пока не загадил природу своим прогрессорством. Я наконец-то зевнул. Но что ж, пора на боковую.

* * *

Утро встретило меня противным криком страуса под окном. Воистину, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Если бы я знал, насколько мерзко вопят эти будильники, я бы ни за что не посылал Каасу разыскивать племя ездоков на страусах. И уж тем более не стал бы организовывать разведение этих птиц в своём городе. Индианка уже давно проснулась и хихикала в кулак, глядя на моё пробуждение.

— Смейся, смейся, железная дева.

— Будешь обзываться — не накормлю завтраком. Сколько раз говорила, что не люблю это прозвище?

— Напугала. Мы в Хайке, дорогая. У меня здешний повар знаешь как выдрессирован?

— Размечтался. Сегодня утренняя служба, и завтрак тебе могу устроить только я.

— ...

— Ага. Так что, принц мой, ждёт тебя церковь. И, если будешь обижать несчастную меня, то до обеда будешь голодный.

— О женщины, имя вам — коварство. Ладно, я побежал мыться.

Ужас, и как они умудряются найти ту единственную угрозу, которая на мне работает: перестать кормить? Ладно в прошлой жизни, но ведь здесь я даже не наел брюхо. С этими мыслями я натирал себя мылом. Грубым, примитивным, но — мылом! Продавленное через Негуса почти полное отсутствие торговых пошлин в захваченном порту себя оправдало. За прошедший год Тасфа Йесус (бывшая Таджура, переименнованая в честь тронного имени Негуса Нагаст) стал одной из обязательных остановок для купцов Красного Моря. Ведь мало того, что за торговлю не дерут, но и мздоимцев в страже нет, так как мздоимцы сейчас работают на каторге, строя вместе с пленными мусульманами дорогу на Хайк. Отсюда и мыло, которое, оказывается, делают в Неаполе.

Службу я отстоял в уже приподнятом настроении — Симран раздобыла на завтрак котлеты, что привело меня в совсем уж благостное настроение. А к барабану в церкви я давно привык.

— У тебя сегодня занятый день. — Девушка подловила меня на выходе из церкви. — Зенабу и Тамар заходили, пока ты спал. Будут любить мозг.

— ... мозг, — автоматически поправил я, — а почему сразу ...? Ни тот, ни другой меня по пустякам никогда не дёргали.

— Потому что мы только вчера приехали.

— Ну и? А кто обещал, что будет легко? Мне, в отличие от тебя, ещё и службу отстоять пришлось.

— Да, как хорошо, что в твоей стране нет брахманов.

— Привезти, что ли, специально для тебя?

— Да ну тебя! Кстати, вот и твой строитель идёт. Будешь говорить с ним сейчас?

— Ага. Мастер Зенабу! — С именами мне приходилось быть осторожным, так как Зенабу у меня было двое: стекольщик и строитель. И оба именно мастера.

— Принц Ягба, мы все заждались тебя. С прибытием. Как дорога?

— ...ла. Но могло быть и хуже. Симран сказала, что ты вместе с Тамаром меня искал. Что-то случилось?

— Всё то же самое — нехватка рабочих рук.

— Опять? Мы ведь перед самым моим отъездом решали именно этот вопрос. — Впрочем, сам виноват — хотел всего и сразу. — Что мы не учли на этот раз?

— Дороги. Рудные жилы и говенные пещеры неблизко. Везти добычи караванами по тропам слишком долго и накладно — приходится прокладывать дороги. А невольников магометанских в Хайке нет — ты сам запретил их пускать. Одно радует — запасы разрывных шашек велики, и дороги строим достаточно прямые. — Разрывные шашки — это у нас динамит. Я, кстати, здесь практически не причём, разве что, упомянул концепцию "укрощения" нитроглицерина бляхоносцам-алхимикам. И вот тебе на. Полгода назад "дремучие" негры доэкспериментировались до динамита. Проблемы, конечно, есть — хранить долго не получается, но для взрывных работ негродинамит подходит куда лучше баллистита.

— Да уж...

— Принц Ягба! — Разговор со строителем был прерван едва успев начаться.

— Йесус-Моа! — О том, что Абун в городе, я не знал. Но сюрприз весьма приятный. — Зенабу, передай Жену, пусть организует совещание. — Строитель кивнул и оставил меня общаться с духовным наставником.

— Ну здравствуй, чревоугодник. — Сказал мне хитро прищурившийся акабэ-сэат после "ритуального" приветствия.

— И тебе не болеть, Абун. А почему сразу чревоугодник? — Священник вздохнул в ответ.

— А кто кроме чревоугодника додумается плотно позавтракать перед богослужением?

— Ээ...

— Что, ээ? Крепче в вере надо быть, крепче. — Старик показал кулак, иллюстрируя свои слова, но глаза его смеялись. По большому счёту, он давно привык к моему разгильдяйству в обрядовых вопросах, хоть и не оставлял попыток разбудить мою совесть и наставить меня на путь более истинный. — Доиграешься у меня. Наложу епитимью, год поститься будешь.

— Сразу скажу, Йесус-Моа, я не осилю. Ибо растущий организм надо кормить.

— Растущий. Ну ладно, расти. Как прошла поездка?

— Неплохо. Совсем неплохо. Кстати, ты будешь рад — в Тасфе закончили строить первую церковь. А Текле уже прислал полную команду священников. Наши тиграйские братья три дня праздновали.

— Быстро. — впечатлился Абун. Тем временем, мы отошли подальше от прочего народа, и вновь застучавший дождь позволял говорить свободно.

— Помнишь, я ещё давно говорил, что слонификация — наше будущее. Слоны и бетон — новое слово в строительстве.

— Помню, помню. Ещё, я рад, что слоны твои богоугодными делами занимаются. Храмы строят, а не на ратном поле людей убивают.

— Если честно, здесь дело не сколько в моём благочестии, сколько в непригодности слонов к душегубству. Слишком умные они, чтобы на смерть за людей идти. Да и огня боятся. Впрочем это к лучшему — не нужно отрывать их от мирных работ. Которых, кстати, невпроворот. Вон, бляхоносцы меня уже нашли.

— Сам виноват, Ягба. Напридумывал новшеств, строительств. Теперь следи, ибо таково бремя правителя — бдеть о земле своей. Меня другое беспокоит, не слишком ли ты торопишься?

— В смысле?

— Дорога, для соединения завоёванных земель с Шоа и прочими провинциями, корабли — это всё понятные дела. Нужные и неотложные. А вот остальное... Поля с какими-то новыми растениями, сбор растений и распашка малярийных долин. Лаборатории смердящие...

— Абун, от кого, а от тебя я не ожидал... Ты же знаешь откуда растут уши у всего этого. — Я взмахнул рукой, как-бы пытаясь охватить весь Хайк. — Это сейчас я принц, и могу заниматься всякой ...й, — священник поморщился, так как обычно при нём я за речью слежу, — а что будет через сколько-то лет, когда батя... оставит на меня царство? Песец будет! — Ответил я сам себе. — Начнётся грызня, если не за трон, то за раздел влияния. Прошлогодние разборки с Гафатом покажутся игрушками. Так что мне придётся в это болото нырять с головой. А если я сейчас не потороплюсь, то рискую застрять в нём до глубокой старости. Отцовских дипломатических талантов у меня нет, так что придётся беспощадно бить недовольные морды.

— Ты так уверен, что будут междуусобицы?

— Обязательно. Даже при полной поддержке от тебя и Текле, какая-то сволочь решит, что сможет урвать кусок пожирнее от "молодого Ягбы".

— Наша поддержка всё-таки очень многого стоит. — Вкрадчиво сказал Йесус-Моа.

— Конечно. Без вас бы я... — чуть не спохабничал, — не сделал бы и десятой доли от того, что мне удалось. Но в том что касается грызни негусов... Скажи мне, сколько из них балуются многожёнством? — Абун обречённо вздохнул в ответ.

— Что там говорить. Даже у твоего отца их несколько было. Правда он не стал брать новых жён после того, как последняя умерла при родах. Да и ты, Ягба, на что постоянно советуешься с церковью, ищешь нашу помощь, но живёшь с язычницей вне брака. — Я поперхнулся от такого наезда.

— Йесус-Моа, наставник мой. А ты готов её покрестить и обвенчать нас? А потом обвенчать меня ещё раз с какой-то обрезанной негусенкой, с чьим родом Негус Нагаст решит упрочнить отношения? Или ты посоветуешь мне сначала её отравить, а потом жениться, дабы избежать многожёнства? — От моего ответного напора опешил уже Абун.

— Зря ты так, — тихо сказал он, — я никогда не советовал тебе творить зло. — Мы помолчали.

— Прости, Абун. Я просто на самом деле боюсь подставить Симран... Я даже не заикался на эту тему с отцом, чтобы "не будить лихо". А тут ещё рас Бахыр мне передавал, что при дворе уже начинаются разговоры о том, что я уже вполне взрослый для женитьбы. Знаешь, мне вспомнилась песенка из того времени:

"Все могут короли, все могут короли!

И судьбы всей земли вершат они порой,

Но, что ни говори, жениться по любви

Не может ни один, ни один король!"

— Чушь.

— Что?

— Чушь. Твоя вторая память, Ягба, сыграла с тобой дурную шутку. Да, конечно, негусы порой женят детей для заключения союзов. Но обычаи наследования далеко не так незыблемы, как я помню из твоих рассказов. Жаль, что я не подумал тебя поправить ещё полгода назад, когда мы об этом говорили.

— Погоди, Абун, это получается, что Негусу Нагаст всё равно, кто у меня будет жена? — Я задал вопрос с таким обалдевшим видом, что мой духовный наставник рассмеялся.

— Скажем, не совсем всё равно. Если ты выберешь невесту, что придётся ему не по нраву, тебе придётся долго убеждать его принять твой выбор, но в крайнем случае ты можешь напомнить Йикуно, кем была его первая жена.

— Кем?

Абун прошептал мне на ухо ответ.

— Ничего себе!

— Да. Но помни, только в крайнем случае. Лучше обойтись без этого. Так вот, заставить тебя жениться во второй раз против твоей воли никто не сможет — уж это церковь организовать сможет.

— Вот так новость, Абун... Но вернёмся к нашему разговору. Смотри — мои полки. Это уже три тысячи мужчин, которых надо вооружать и кормить. Также — это три тысячи человек, которые не работают на полях и на мануфактурах. Да, конечно, уже сейчас я с ними могу померяться силой с половиной негусов, но кормить их очень и очень нелегко. Отец свою армию кормит с огромной по размеру земли, а у меня только Хайк и казна. Озёрная земля родит щедро, но я всё равно закупаю еду по всем окрестностям. Для покупки — нужны деньги. Значит должны работать мануфактуры — гончарная, металлическая, скорняжная, портная... Потом, все кто работает на мануфактурах — тоже не работают в поле, и хотят кушать. А ещё монахи, которых я тащу у тебя и Текле в больших количествах.

— Ягба, вот я и спрашиваю тебя, не слишком ли ты торопишься? Не пытаешься ли объять необъятное?

— Спешу... Я чудом не опаздываю! Мне ведь нужно не драться с негусами, а быть настолько сильным, чтобы они мяукнуть боялись. Значит — ещё тысячи солдат, более ужасное оружие, больше слонов. А значит больше еды. Поэтому у меня слоны распахивают поля, а преступники собирают траву в жарких долинах. Я пытаюсь как можно быстрее найти в Хайке способы заставить землю родить как можно больше, используя минимум рабочих рук. То же трехполье, например. А ещё, мои механикусы не покладая рук придумывают машины для облегчения труда. Вон, несколько сеялок сделали по воспоминаниям китайца. Сейчас пытаются отладить молотилку и веялку. Дай Бог следующий урожай соберём быстрее и эффективнее.

— Значит, коса сделанная из дамасской сабли — не блажь?

— Нет конечно. Как и всё остальное... Вот ещё заноза — я помню что делать, но не помню как. И это везде. В армии, в сельском хозяйстве, в школах. Именно поэтому я трачу столько серебра на бляхоносцев, учителей и прочее. Один я всего не придумаю.

— Смотри, Ягба... Менять обычаи и устои сложно, и делать это надо осторожно.

— Знаешь, что самое смешное?

— Что?

— Мне помогают дикие черножопые племена. Точнее, разнообразие их обычаев и то, что амхара о них знают. Я, вон, недавно узнал, что загрузить работой женщин Хайка мне так легко удалось потому, что в трёх дневных переходах к югу живёт племя, в котором женщины пашут наравне с мужчинами. А несколько амхарских семей в Ардиббо родственно связаны с этим племенем — женщины там красивые. Вот и оказалось, что моё "нововведение" никого не шокировало.

— Неисповедимы пути Господни. — Сказал Абун. Я собрался было продолжить свой поток сознания, как...

— Мяу! — Из одежд Йесуса-Моа высунулась любопытная мордочка котёнка.

— Это ещё кто?

— Один из отпрысков твоей Артемиды, — несколько смущённо ответил Абун.

* * *

— Бегемот, а почему жену наместника называют "Железная Дева"?

Пацанва обступила плотного парнишку лет двенадцати. Тот важно надулся, оправдывая свою кличку, и молвил.

— Не наместника, а принца! Услышит абун Хайле Марьям, всыпет по заднице. И мне добавит, за то, что не разъяснил. Так что смотрите мне.

— Ну, Бегемот, ну расскажи. Хватит из себя бляхоносца строить.

— Ладно, слушайте. Железная Дева — самый лучший слоновод в Хайке. Спросите у Бивня. — Ребята повернулись к тощему негритёнку, чья кожа чернела даже на фоне эфиопов.

— Это правда. Она знает Пути Слонов. Хитрый Глаз лучше всех слушается её или нам... принца.

— Все помнят восточный поход в прошлом году? Раса Симран водила Хитрого Глаза в бой. Говорят, что они убили сотни арапов. А в самом последнем бою — её ранило. Принц после этого приказал сковать ей непробиваемый доспех вместо старого. Раса в этом доспехе как будто вся сделана из железа, и поэтому её так и называют — Железная Дева.

— Бегемот, а правда, что она сердится, когда её зовут Железной Девой?

— Дядя Жен говорит, что правда.

— А почему?

Но знаток сплетен не успел поведать детям "великую тайну", так как суровый монах-учитель избрал именно этот момент, чтобы погнать ребятишек на занятия.

Бегемот не всегда был Бегемотом. Раньше он был просто Дутым, всего лишь одним из пацанят, что бегали по пыльным улицам Хайка и купались в заводях близ монастырского сада. История этого молодого человека по-настоящему началась около полутора лет назад, когда на принца-наместника (который тогда был просто выздоравливающим принцем) на прогулке напал другой бегемот, обычный. Зверя убили стражники принца, а тушу притащили в город, где она вскоре была разделана на мясо и прочие полезности. Но пролежала она всё-таки достаточно долго для того, чтобы длинный и улыбчивый воин с двумя саблями заметил уморительное сходство лица мальчишки, который пыжился придать себе важный вид, и угрюмой морды убиенного колосса. Бегемотов в окрестностях было немало, но вот рассматривать их было бы изощрённым способом самоубийства, так что реплика бойца "смотрите-ка, а ведь здесь в деревне тоже бегемоты растут" стала для детворы и взрослых откровением, и Дутый был переименован в Бегемота. Мальчишка не обижался — старая кличка была весьма обидной, а ассоциация с огромным и опасным зверем наоборот льстила.

Благодаря этому случаю у пацана отложились исключительно хорошие впечатления о принце, и история его вскоре нашла своё продолжение. Дядя парня, Жен (на самом деле родство их было несколько более запутанным), каким-то чудом превратился из монастырского послушника в личного порученца самого принца! И одним из его первых занятий был подбор людей в Орден Бляхоносцев. Тогда, конечно, никто и представить не мог, кем эти бляхоносцы будут, но служба у принца несомненно была бы очень и очень хлебным местом. Даже, скорее всего, более хлебным, чем пост при монастыре, а монахи и их двор не голодали и в самые тяжёлые годы. Любознательный Бегемот, естесственно, сунул туда свой нос. И хоть его и ждал отворот — неграмотный голопузый малолетка просто не смог бы выполнять работу, нужную принцу, но выделиться парень сумел. И когда принц стал активно организовывать обучение в Хайке, Бегемот попал на школьную скамью одним из первых.

В школе Бегемот, что называется, нашёл себя. Мальчишке повезло родиться с живым и пытливым умом, как и его "дяде". Так что науку он схватывал быстро с самого начала, а довольно частое общение с Женом, которого обучал сам принц, позволило подростку не только быстро обогнать всех сверстников, но и довольно близко приблизиться к учителям в математике и естественных науках. Мало того, у него начал проявляться и талант лидера. Легко схватывая знания, Бегемот также умел и доходчево их разъяснять своим сверстникам. Это не прошло незамеченным мимо учителей — монахи Истифаниевского монастыря своё дело знали, недаром это был один из наиболее знаменитых монастырей Эфиопии. И скоро занятия с Бегемотом сделались для детворы чуть ли не неотъемлемой частью Хайковской школы. Ну, а когда авторитет Бегемота стал непререкаемым в делах учебных, то он начал распространяться и на другие стороны деревенской (впрочем, понемногу переходящей в городскую) жизни. А сам Бегемот принялся учиться этим авторитетом пользоваться. Дров он сильно не наломал, так как Хайковские учителя были действительно хорошими и не дали пацану скатиться на скользкую дорожку свинства.

Шли месяцы. Хайк менялся. Сначала медленно, почти незаметно, но чем дальше, тем быстрее. Всё больше людей становились бляхоносцами или просто работали на принца и подвергались его влиянию. А через них изменения приходили в их дома и в повседневную жизнь. Сначала по мелочам — например, домашние кухни разнообразились рецептами, что рождались в монастыре. Потом в домах стали появляться бронзовые изделия (довольно большая роскошь по старым меркам), оторвались от домашних работ многие женщины, так как множеству начинаний принца не хватало рабочих рук. Затем появились слоны! Живые горы, которых раньше видели только охотники, да и те — редко. А со слонами пришло совершенно чужое негритянское племя. Всё это могло бы вызвать немало роптаний, но... благодаря деяниям принца Хайк, а потом и соседние деревни, сказочно богател с каждым днём. В множестве домов завелась металлическая посуда! С помощью слонов жильё строилось с небывалой скоростью, а под руководством Зенабу-Аксумца возводились вещи доселе невиданные. Вкупе с наставлениями матери-церкви, материальное благополучие на корню душило любые зародыши недовольства. Запрет на женские обрезания (впрочем, Бегемота это не касалось) прошёл как по маслу. Язычники-слонопоклонники трудились в поте лица рядом с Амхарцами и довольно быстро стали своими. Кое-кто даже успел окреститься, и намечалась не одна свадьба.

Все эти изменения расширяли кругозор жителей Хайка и особенно Бегемота. За какие-то месяцы он превратился из обычного крестьянского мальца в очень образованного для своего времени человека. Конечно, он оставался ребёнком и очень многое воспринимал как должное или просто не понимал. Например, принца он уважал и любил, но совершенно по другим причинам, чем взрослое население Хайка. Да и знания, конечно, хороши, но вот жизненный опыт для подростка оставался делом далёкого будущего. С другой стороны, щедрый поток знаний, излитый на цепкий ум, усиленный к тому же феноменальной памятью (которая, правда, в то время была куда меньшей редкостью, чем в будущем), уже начал приносить плоды.

Если бы об этих плодах ещё знали его учителя, или хотя бы дядя Жен... Дело в том, что Бегемот любил алхимию. Очень любил. А как лучший ученик школы и, к тому же, родственник личного порученца принца-наместника он умудрился получить практически свободный доступ к алхимическим лабораториям монаха Тамара. Нет, он прекрасно понимал технику безопасности и не хулиганил — в обращении с химикатами он был не менее прилежен, чем любой из взрослых бляхоносцев. Так вот, недавно юное дарование осенила идея. Что будет, если взять силу алхимической бонбы и направить её не на разрушение стены (как в великом восточном походе) и не на метание множества осколков куда попало, а на метание одного камня или стрелы в определённом направлении? Как из лука или баллисты. Да, Бегемот самостоятельно изобрёл пушку, а точнее её концепцию. Последние несколько недель он потратил на тайное изготовление алхимической начинки — талантливый пацан давно уже построил собственную лабораторию, благо практически все аппараты бляхоносцев были вполне кустарно изготовлены, особенно первые модели, а экспроприирование небольшого количества базовых ингредиентов большой проблемы не делало. И сегодня после занятий он планировал провести Эксперимент.

* * *

"Плодотворная" дискуссия о нехватке рабочей силы тормозила уже второй час. Проблема была ясна, но способов решения не предвиделось. Всё упиралось во время. Можно распахать поля, привезти людей, нарожать слонов, выучить монахов и бляхоносцев, но... не прямо сейчас. Самое гнусное — механизация (мой ответ на все проблемы) упиралась в тот же тупик. Кузнецов, что могли "на коленке" собирать механизмы было очень мало, а заказов — до чёрта. Причём мой главный механикус — Абеба, была сейчас беременна первенцем и к работе не допускалась. Да и механизмы были жутко примитивны по моим меркам. Так что приходилось урезать аппетиты... и спорить об этом.

Ба-бах! За окном раздался взрыв. Моей первой мыслью было "опять алхимики нарвались", но через мгновение в окно прилетел "подарок" и, разбив вдребезги кубшин с кофе, упокоился в тарелке с мёдом, освинячив тем самым почтенное собрание бляхоносцев во главе с Чёрным Властелином. "Гостинец" оказался округлым камешком неслабых размеров. Я офигел.

Через некоторое время включилась логика и, сложив звук со снарядом, отмела идеи о покушении и посоветовала мне поискать "самопал". Следы оного обнаружились из окна — в паре сотен метров от нашего здания. Я вернулся взглядом в комнату и понял, что спрашивать здесь некого и не о чем.

— Так, я думаю, что это знак нам прекращать обсуждения. Тамар — в твоей области сила не так важна, так что передашь свой новый набор Берте. Взамен через две недели получишь школьниц из монастыря. Строитеям направлю пока слонов. Зенабу, — я посмотрел на стекольщика, — извини, тебе ничего пока не остаётся. Придётся притормозить выпуск стекла и сосредоточиться на подготовке учеников. Наверстаем потом. Жен, следуй за мной. — С этими словами я вышел из здания и быстрым шагом направился разыскивать виновника "сорванного" совещания.

Виновник сей оказался мальчишкой с кучей свежих царапин и смешным выражением удивления, перемешанного с обидой, на лице.

— Бегемот!

— Где?! — От резкого нахлыва адреналина я подпрыгнул и схватился рукой за отсутствующую кувалду. Мне мигом вспомнился мой давешний бег от озёрного монстра.

— Нет, не настоящий, — поправился Жен, — это его зовут Бегемотом. — Он указал пальцем на пацана.

— Дядя Жен, — пискнул он и перевёл глаза на меня,— ой!

Выражение ужаса на его лице было настолько комичным, что я не выдержал и заржал. Вскоре ко мне присоединился Жен, а малец, поняв, что его не будут сейчас казнить, робко улыбнулся.

— Ты его знаешь?

— Да, принц. Это мой... племянник, — порученец попытался состроить грозную физиономию, но у него, как всегда, ничего не вышло.

— Ладно... Бегемот, — я хмыкнул произнеся это имя, — рассказывай, что ты здесь учудил.

По мере того, как пацан рассказывал мне о своём "эксперименте" с новаторским применением "алхимической бонбы", я молча выпадал в осадок. Пусть юноша использовал вместо пороха динамит, пусть он намутил с запальным отверстием и выстрелил совсем не туда, куда целился, пусть он изготовил своё изделие из неподходящих материалов и его разорвало к такой-то матери, но этот голопузый негритёнок изобрёл пушку! Блин, это не пацан — это заготовка для будущего Кулибина!

Значит так, — я сделал лицо максимально серьёзным. — Жен, запиши этого деятеля в бляхоносцы и организуй ему ускоренный курс математики, а также скажи Симран вписать мне в расписание время для занятий с ним. Теперь ты. Кому ты рассказывал про сегодняшний эксперимент?

— Никому, — озадаченный мальчишка затряс головой.

— Хорошо. Значит, мне не придётся никого казнить, — Бегемот аж посветлел от ужаса. — То, что ты придумал, есть алхимическая баллиста. Назовём её для простоты "пушкой". Ты, правда, использовал неправильный состав для толкания заряда, а ствол следует делать из металла. Но ничего. Сейчас ты будешь много учиться, куда больше, чем тебе до этого приходилось заниматься в школе. А когда я сочту твой уровень знаний достаточным, ты займёшься созданием настоящих, работающих пушек для нашей великой армии. Но запомни, пушки — это военная тайна, и любой, узнавший о них без моего разрешения, будет казнён.

— Ааа... — сдавленно проговорил Жен, опешивший не меньше племянника.

— Скажешь, что мальчишка баловался со взрывчаткой, но позабавил меня, и я решил вместо обыкновенного наказания применить учёбу. Кстати, пересели его себе в дом, пусть будет ближе к Хайку.

Хорошо быть негритянским тираном. Приказал — сделали. А ещё лучше, когда есть толковая команда. Взять сегодняшнее совещание: всё по теме, никаких лишних деталей. Как строитель, например: "Принц, скорость изготовления бетона упала на пятую часть, из-за необходимости подвозить пемзу от новой каменоломни. Можем вернуться к прежней скорости, если выделишь слонов на постройку хорошей дороги до каменоломни или дашь ещё десять рабочих." С ним работать одно удовольствие — обеспечь ресурсы, так он горы свернёт, а не обеспечь — всё равно свернёт, только попозже. Хорошо, что мои бляхоносцы ещё не успели ожиреть и закостенеть как организация, а то вспоминается работа в корпоративной Америке...

... Менеджинг (управляющий) Директор, "эм-ди", поправил огромные очки, скрывающие его блеклые, рыбьи глаза и сказал: — Завтра в одинадцать будет совещание о предстоящей телеконференции с клиентом, — это, кстати, было предсовещание о совещании.

— Подготовьте ваши мысли о презентации, — подпел ему гнусавым, монотонным голосом заместитель. Ага, мысли. Эту презентацию переделывали уже пять раз, вернувшись всё равно ко второму варианту. Думается, предстоит переписать её ещё три раза и получить исходную версию.

ПАГ-овский аналист молча встал и вышел из конференц-комнаты. Счастливый человек — после очередной "перетасовки кадров" его группа наконец-то вышла из подчинения нашего начальника, и он с чистой совестью мог положить толстый болт на тошнотворный бред, которым мы жили каждый день. К тому же его премия определялась совершенно другим менеджером, и ему даже не приходилось заботиться о мнении эм-ди. Я тоже скоро свалю, но, к несчастью, премию за этот год мне определяет существующее начальство... мать его.

Так что остаётся лишь "приготовить вазелин". Сейчас мы будем тупо в очередной раз переписывать комментарии, что займёт минут десять, потом часа полтора чесать яйца, пока "высокое начальство" будет размышлять, а затем — повторять цикл где-то до полвосьмого вечера, когда можно будет идти домой без риска нарваться на косой взгляд "сверху". На выходе из совещательной меня тормознула Мишель и тихо спросила: — Кофе?

— Ага, — ответил ей я. Слава Богу, у нас в группе хоть и надо сидеть до вечера, но не обязательно за рабочим столом.

Когда за нами закрылась дверь лифта, её симпатичное китайское лицо перекосила гримаса отвращения.

— Чёрт, какой тупой осёл наш эм-ди. Как таких только нанимают, — да, всё как обычно, будем ныть "за жизнь".

— Что делать? Этот долбомяс, решает сколько нам заплатят.

— Ну почему я не умею лизать задницу, как он, или как его зам?

— Скажи спасибо, что не умеешь. Иначе мы бы с тобой не дружили, — я подмигнул ей.

— Вредина. Тебе хорошо, ты через месяц в другую группу переходишь.

— Аллилуйя! Три с половиной года здесь... я сам удивляюсь, как крыша не съехала.

— Как Айрин поживает? — Решила она сменить тему...

...Я вернулся в настоящее, отогнав воспоминания. Видимо, у меня лицо перекосило, так как я наткнулся на вопросительный взгляд Жена.

— Всё нормально, так, вспомнил одну гадость. Кстати... времени до заката ещё навалом, пошли тренироваться ездить на страусах!

Порученец бросил на меня полный страдания взгляд, но спорить не стал. Ничего, потерпит. В наше суровое время ездовой страус — это единственный способ передвигаться быстрее сорока километров в час по пересечённой местности. И я не собираюсь им пренебрегать!

Я развернулся, но тут же за спиной раздался глухой звук падения. Чёрт, мальчишка словил обморок.

— Жен, мы — идиоты. Бегемота твоего, похоже, контузило, а я его ещё и нагрузил. Хватай племянника, и бегом к лекарю, — договаривал я уже в спину своему порученцу. Он поднял мальца на руки и галопом помчался к близкому монастырю. Да, судя по всему, брать уроки страусиной езды я буду в одиночестве.

* * *

Битва закончилась ещё засветло, но преследование и добивание остатков мамелюкской армии затянулось надолго. И хоть звёзды уже покрыли небосвод, время от времени доносились трубный вой и гиканье слономобильных отрядов преследования, рассекавших с факелами по пустыне.

Полководцы победившей армии, исполненные торжества и усталости, стояли на пепелище разгромленной ставки египтян. Сладковатый запах пролитой крови смешивался с горьким дымом, иногда сменяясь одновременно аппетитными и тошнотворными запахами жертв зажигалок и огнемётов.

— Всё. Победа. Султан разбит окончательно. Ну, а я сейчас завалюсь спать дня на три. Потом оставлю брата заниматься оккупацией и вернусь в столицу к жене, детям и цивилизации, — Негус Нагаст привычным жестом почесал густую бороду. Несмотря на не слишком большой возраст (он совсем недавно перешагнул сорокалетний рубеж), в ней уже прочно обосновалась седина. Собеседник правителя был, напротив, глубоко стар, и его белые, как снег, волосы контрастировали с тёмной кожей и придавали ему вид сказочного волшебника.

— Размечтался ты, Негус. Только вступишь в столицу, Йесус-Моа развернёт тебя обратно, даст пинка под зад, не посмотрев на царское достоинство, и снова отправит на войну.

— Это он может. Сто с лишним лет, но об уходе на покой даже и не думает... повезло мне с вами, Текле. Но вот ради чего ему меня отправлять? Я оставлю Сэйфэ-Сокрушителя Удым-Араду, и они прекрасно справятся с остатками Мамелюков без меня.

— Иерусалим они тоже освобождать будут?

— Иерусалим? А зачем он мне сдался? Я ещё не выжил из ума, чтобы драться с Суннитской коалицией после затяжной Египетской кампании. Может, мы им и наваляем, а может, и нет. Тем более что сам Египет нам ещё лет пять-десять переваривать. И было бы из-за чего. А ради микроскопического провинциального городка? В топку такие идеи.

— Как можешь ты так отзываться о Святом Городе, потомок Соломона! — глаза ычеге, а вскорости и Александрийского Патриарха сверкнули праведным гневом, на мгновение затмив свет костров.

— Именно как потомок Соломона и могу, — голос Негуса тоже усилился и повеял холодом. — Я — Чёрный Властелин Благословенной Страны, и именно я решаю, куда и когда пойдут наши слоны. Не нужно забывать об этом, Текле, — правитель прикрыл глаза и продолжил обычным тоном, — время Иерусалима придёт, но не сейчас. Эфиопия недостаточно сильна, чтобы начинать завтра новую войну и удерживать новые завоевания. Подожди, вот станет Египет по-настоящему нашим, тогда да — я с удовольствием познакомлю оставшихся магометан с Полярным Лисом, ну а пока у нас с тобой и так дел хватает.

— Я не доживу, — недовольно пробурчал старик.

— А тебе мало? — рассмеялся в ответ правитель. — Ты начинал простым монахом. При моём отце ты стал главой всей Эфиопской церкви. Со дня на день ты станешь Патриархом Александрийским. Умерь гордыню, друг мой, бери пример с Йесуса-Моа.

— Очень смешно. Он — святой человек.

— А то тебя не канонизируют.

— Ты знаешь, о чём я, Негус.

— Да, знаю, — Ягба Цион вздохнул и молча возблагодарил Бога за Абуна и за его долголетие.

Мир вдруг покрылся дымкой. Звуки смешались, всё померкло и тут же сменилось слепящим огнём...

— Принц, принц!

Голова гудела, в бок впился камень, а глаза рефлекторно зажмурились.

— Всё уже нормально, дай руку, — я разлепил один глаз, схватился за поданную мне руку и с трудом встал, — а шлем придётся дорабатывать, — пробормотал я, ощупав вмятину на головном уборе. Странно, судя по всему, в отключке провалялся лишь несколько секунд, а получил такое красочное видение. Что же там было? Вроде бы про Египет... Какая-то битва... а ладно, чёрт с ним. Я осмотрелся.

Ну конечно — гадкий страус, с которого я только что навернулся, с наглым видом щипал травку и притворялся, что ни в чём не виноват. Впрочем, он действительно не виноват — это я перепутал его с мотоциклом и переоценил свои навыки наездника.

— На сегодня, думаю, хватит. Где там мой слон?

* * *

* * *

Ответственный за организацию флота Чорного Властелина, милостью Негуса Нагаст уполномоченный, Золотой Бляхоносец Иоанн-Твердята, сын Ждана, думал думу тяжкую. Титулы, которые навесил на него смеющийся чёрный князь, выслушав полные именования князей земель Киевских — суть шелуха. Но вот дело, порученное заброшенному судьбой в Эфиопию русичу, было очень сложным, почти неподъёмным.

Жизненный путь Твердяты был долог и извилист. Родился он четыре с лишним десятка лет назад в деревушке на берегу Ильмень-озера. Отцом его был один из Рюриковичей, детей Ярослава Всеволодовича. Если верить деду, так с матерью Твердяты побаловался сам Александр Ярославич — Невский. От отца русичу достался варяжский меч и старый дружинник, что поселился в их деревне и отдал свои последние годы на воспитание достойного потомства оставшегося неизвестным князя. Когда дружинник отдал душу своим варяжским Богам, пятнадцатилетний отрок подался в Великий Новгород в поисках лучшей доли, благо, с какой стороны держать отцовский меч, он знал. Где удачей, где доставшимся от природы характерам, а где и нажитым умом, Твердята Жданович (в качестве отчества он использовал имя деда, правда на княжеский манер величать его стал именно эфиопский принц, до этого он именовался просто, "сын Ждана") поднялся в обществе. Побывал он дружинником, потом ушкуйником. Со временем сколотил свою ватагу и водил свои корабли, занимаясь больше торговлей, но не брезгуя и грабежом время от времени. Ходил он северными морями по ганзейским портам и холодному Белому морю, торговал с Ромеями на Чёрном море, даже в Средиземное море занесла его судьба... Именно там удача отвернулась от русича и палуба своей ладьи сменилась вонючей скамьёй галерного раба. Около года назад чёрная полоса окончилась. Нашлись и в басурманских пустынях православные люди, подарившие вновь свободу и... княжью службу.

Когда Твердята пошёл под руку чёрного княжича, он ожидал, что, скорее всего, будет командовать взятой у арабов галерой. Реальность оказалась совсем другой. Галерой покомандовать пришлось, но недолго. У Чёрного Властелина, как называл себя княжич, почему-то при этом посмеиваясь, были более грандиозные планы на новгородского морехода. Властелин хотел флот, и не просто флот, а флот, который сможет раздавить арабов — хозяев Красного моря и немалой части Средиземного. "Я дам тебе всё, чем богата наша земля — землю, воду, людей, слонов. А ты дай мне корабли. Научи моих людей всему, что знаешь ты. То, чего ты не знаешь — придумай. Тяжёл будет твой труд, но большей славы, чем исполнить его, в мире не сыскать." Так говорил Ягба Цион. И задача казалась выполнимой.

Княжич слово сдержал. Мореход получил в подчинение отряд княжеских бойцов (назвать большинство из них воинами у потомка князей язык не поворачивался), разнородную группу местных корабелов, работников по дереву и кузнецов, четырёх слонов с погонщиками и солидную казну с монахами для учёта и подтверждения полномочий. Чёрный работодатель даже обеспечил его женой. Поначалу девица из Таджуры была назначена русичу толмачом с арабского на язык эфиопов, да и сам Твердята не слишком смотрел на пигалицу, годную ему в дочери. Но когда он завёл "близкие" знакомства с местными женщинами, то был неприятно удивлён некоторыми отличиями их... анатомии от привычного. Обалдевший русич поделился своими проблемами с княжичем, после чего тот много смеялся, говорил непонятные слова, а потом, успокоившись, намекнул, что толмачиха — незамужняя Оромка, и у неё всё на месте. Ну, а ближний человек княжича — завидная пара для любой.

Княжич, вообще, был Твердяте непонятен. В отличие от всех остальных эфиопов, он леший знает откуда понимал русскую речь. Говорил он, правда, поначалу на жуткой смеси разных славянских наречий с вкраплениями немецких и греческих слов, но очень быстро перенял Новгородский говор и легко общался с Твердятой и его русскими ближниками. Также, сын эфиопского правителя поражал широтой знаний, которой у него быть не могло. Как может житель предалёкой, затерянной среди пустынь страны, пусть и княжеского рода, знать о землях во многих тысячах вёрст от него? Причём знать и о монголах, и о немцах, и даже о битвах возможного отца Твердяты — Александра Ярославича. Пусть поверхностно, но княжич мог толковать о чём угодно. Его рисунки необычных парусников и кораблей на колёсном ходу ввергали опытного морехода в ступор. Осторожные расспросы в княжьем дворе дали только одно объяснение — "Чёрному Властелину" было откровение свыше. Вот только похабник принц, хоть и казался заметно старше своего возраста, но совсем не производил впечатления божьего человека или хотя бы праведника.

Прошли недели и месяцы. Князь эфиопов и его сын покинули Таджуру, оставив наместника, а Твердята был отправлен караваном со своей командой к берегам далёкого озера Тана в целях секретности. Вот там-то он и осознал всю величину той задачи, на которую согласился.

В отличие от вполне себе мореходных арабов, нынешние эфиопы были сухопутнее даже самых дремучих древлян — горная местность на корню хоронила речное судоходство, а обилие крокодилов и бегемотов ограничивало и озёрное. О кораблестроении же они не имели вообще никакого понятия. Добавьте к этому отсутствие привычного Твердяте строевого леса и получится глубокая задница. Но... взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Освоившись на новом месте, русич начал со знакомых ему вещей — становление кузниц для инструмента, смолокурни и организацию витья верёвок, рассудив, что они для корабельного дела нужны будут, а там и для кораблей идеи возникнут. На дела эти "ответственный за флот" поставил своих земляков, а сам распаковал измалёванные во время бесед с княжичем тетради и стал думать. Ладьи и нефы оставались для Эфиопии научной фантастикой (если бы, конечно, Твердята знал этот термин), но вот изготовление катамаранов, причём скорее для выработки рабочих навыков, чем для какой-либо практической мореходной пользы, можно было освоить уже в обозримом будущем. Катамараны привлекали своей устойчивостью, безкилевой конструкцией, а главное — своей необычностью. Ибо, как становилось ясно, привычные пути в Эфиопии вели в тупик.

Чёрная страна поражала своей диковинностью даже новгородцев — а уж их-то судьба помотала по морям и странам. Библейские бегемоты, гигантские слоны, жирафы со своими мачтоподобными шеями. Ездовые страусы, напоминающие дроф-переростков. Обезьяны... да уж, после этих бестий впору и уверовать в Христианских бесов. Хорошо, что они живут больше по лесистым долинам. Ну и само озеро Тана, куда переселилась флотская команда. Большое, многим больше родного Ильменя (хоть и далеко не Ладога), оно встретило переселенцев лазурно-голубой водой, полной зверей и рыбы. А потом, когда пошли затяжные эфиопские дожди, разлилось словно река в половодье и стало бурым от ила и грязи. Таких превращений северные озёра себе не позволяли. Ещё из озера Тана исходил Голубой Нил — один из двух источников великой Египетской реки, которую, кстати, новгородцы несколько раз видели до галерного плена. На вопрос, почему эфиопы не плавают по Нилу в Египет, княжич хитро прищурился и посоветовал прогуляться по руслу реки. Твердята последовал совету и обнаружил ревущий водопад, уходящий в непролазные ущелья. Буйство водной стихии поражало, а когда начался сезон дождей, то бурлящий монстр просто повергал в трепет.

Впрочем, стоит заметить, что Эфиопия была необычна только своей природой. А люди... люди кроме цвета кожи почти не отличались от тех же славян. Смерды рылись в земле, холопы и воины служили в княжеских дружинах. Даже местная смесь дедовских обычаев с христианством напоминала дом. Княжич и его окружение (а по слухам, и его город-вотчина) были единственной непонятной русичам группой, на озере же царил знакомый порядок вещей. Пусть ближе к жизни кочевников, чем русичей, но знакомый. Жили негры бедно. Кузнецы умели мало, земледелие хромало. Ни дать ни взять — затерянные в снегах самоеды. Этим озаботились присланные из Хайка монахи. Построили деревянную церковь с помощью одного из новгородцев, а затем и учебный зал наставлять смердов и детишек их на путь правильный, чтобы была княжеству польза а землям достаток — ибо с сытой овцы шерсти больше.

Так что, новый городок названный Гондаром (княжич иногда говорил "Гондор" и почему-то смеялся), рос, людишки местные обрастали навыками, но вот до постройки первых настоящих кораблей было очень и очень далеко.

Глава Вторая. Пока все дома.

Вот же бывает так. Во всех сказках героине принц достаётся нормальный, а ей... искатель приключений, Ганеша, дай терпения. То упадёт со страуса, как сегодня, то вообще, с голым задом в бой помчится. Будто не принц он, а шут из д'ома (примечание: цыгане), что ещё встречаются на севере Пунджаба. Симран вздохнула, в очередной раз вспомнив дом и привычно потянувшись к левой глазнице. К некоторым потерям не привыкаешь. Так же привычно она заставила руку вновь опуститься. И ведь не убедишь его, не уговоришь успокоиться. Сделает, как это он говорит, "морду кирпичом", чмокнет в щеку и убежит заниматься очередной задумкой. А догнать, развернуть, сказать, что боишься не увидеть его снова, что удача может и подвести... нет, нельзя. Нельзя выпускать страх. Нельзя показывать, что и её сердце может сковать липкий, противный лёд.

Сейчас держать себя в руках легче. Не то что в первый раз, когда выбор вдруг перестал быть игрой и явил своё настоящее лицо. Шутка ли, презреть воспитание, покинуть родительский дом и убежать вслед за своей любовью. Конечно, разум её тогда затмился щенячьим восторгом и огнём страсти, что щедро напитался прочитанными в детстве сказками, но момент выбора был страшен... как и его последствия. "Любовь" оказалась лишь похотью и подлостью и вместо счастья дала боль в разбитом сердце и мрак разочарования. Во второй раз было чуть легче — она была уверена, что жить больше незачем, и скорее пыталась найти лёгкую смерть, чем действительно защититься. Потом вновь была боль и увечье, но что такое боль тела по сравнению с болью души?

А дальше был океан, рынок рабов, долгий путь и... встреча с её принцем. Прямо как в сказках. Правда, ей тогда было на него наплевать. Ей вообще на всё было наплевать. Кроме слона, который заставил её вспомнить о доме и заплакать. Начало жизни в далёкой горной стране прошло как в тумане. Первые уроки языка, путешествия куда-то, странное поведение принца, который днём пожирал её глазами, но по ночам умудрялся сдерживаться, всё это запомнилось куда меньше чем слон, который казался волшебной тропинкой в счастливый мир детства. А потом был ночной бой непонятно с кем (сейчас-то, конечно, понятно), и, как ни странно, именно после него в девушке вновь проснулось желание жить. Да такое, что, наплевав на все приличия (впрочем, какие там приличия, после побега из родительского дома), она сама разделила ложе с принцем. Нельзя сказать, что всё было гладко. Симран приходилось пересиливать себя вновь и вновь. Перенимая речь принца, заставляя себя с улыбкой отвечать шпильками на его подколы, что в Пунджабе было немыслимо. Ведя себя как мужчина, обыгрывая седоусых полководцев в шатуранж... Много было того, о чём она и помыслить не могла в отцовском доме, пусть и баловали её сверх всякой меры. Но, победив себя однажды, вновь это сделать легче. Да и по сравнению с её первыми потрясениями прочие были пусть и нелегки, но как-то более мелкими.

А принца своего она заполучила. Пусть не сразу, пусть с мешком странностей, но в том, что сейчас принц именно её, Симран не сомневалась. К своему удивлению, она даже смогла полюбить его в ответ, хоть и думала, что это чувство в ней больше никогда не возникнет. И поэтому каждый день приходилось прятать страх и душить стеснение — упаси Кришна показать слабость и дать повод подумать, что она такая же баба, как и все остальные.

Новая страна со временем стала для неё если не домом, то вполне привычной. Амхарские нагорья заменили равнины Пунджаба, а гортанные звуки амхарского языка стали почти так же понятны, как и тональные напевы Пунджабского. Друзей, правда, у неё было немного. Индусы, что были куплены эфиопским купцом вместе с ней, были откуда-то с юга, и их язык был Симран не знаком, да и с походами, куда её таскал принц, она их практически не видела. Подружиться ей удалось с Абебой, женой порученца Принца, и с Йесусом-Моа, духовным наставником принца. С остальными членами "Хайкской команды" у неё отношения были скорее приятельские, чем дружеские.

С Абебой Симран сблизило то, что эфиопка тоже попала "под раздачу" нововведений Чёрного Властелина. За неполных два года дочь кузнеца из монастырской деревни стала одним из немногих бляхоносцев-механикусов. В кузнечном деле она была ещё не мастерица, но вот работа с механизмами давалась ей лучше, чем даже её отцу. Познакомились девушки в "Академии", которую принц создал на основе монастыря святого Истифания, и довольно быстро подружились. Симран, правда, иногда ревновала, перехватывая плотоядные взгляды принца, обращённые на подругу, но после устроенной им же свадьбы с Женом окончательно успокоилась. Теперь девушки часто общались, нередко помогая друг другу — Симран подтягивала Абебу в математике, а та помогала подруге совершенствоваться в амхарском. А ещё индианка немного завидовала Абебе — у неё забеременеть никак не получалось... и всё чаще закрадывались мысли, что она перемудрила с противозачаточными травами в прошлом году или, не дай Кришна, что это очередной "привет" от кошмарных недель, проведённых на пиратском корабле.

Знакомство с Абуном завязалось после победы в Таджуре. Пожилой священник обратил на неё внимание во время празднеств в захваченном городе, и у них завязалась беседа. К своему удивлению, Симран было легче общаться с этим человеком, чем даже со своим принцем. Несмотря на занятость, Йесус-Моа часто находил время для девушки, и она всегда могла с ним выговориться и получить моральную поддержку. Монаху было интересно слушать рассказы о Пунджабе и даже о Хиндуизме, а сам он ненавязчиво знакомил индианку с основами Христианства — умудрённый жизнью Йесус-Моа прекрасно видел растущие отношения между принцем и девушкой и готовил почву для крещения вероятной невесты в Христианство. Впрочем, сама Симран коварных планов Абуна пока не замечала.

Джибутийский поход вообще сильно изменил жизнь индианки. К довольно простой жизни... наложницы, если уже быть честной с собой, добавился пост начальницы двора, который оказался совсем не синекурой, а безбашенные вылазки на слоне принесли известность в войсках и ненавистную кличку — Железная Дева. Ох уж эти мужчины, всё им зубоскалить. Кстати, о работе — нужно будет забрать своих подчинённых из монастырской школы. Перед последней поездкой в Таджуру Симран выбрала себе нескольких девушек-подростков среди монастырских учениц — так как двор принца, состоящий только из неё и Хитрого Глаза, это совсем несолидно.

* * *

Первая эйфория от неожиданного "повышения" прошла, и теперь Бегемот был уже не очень рад, что попался на глаза принцу-наместнику. Нет, возможность прикоснуться к тайнам мироздания и узнать толику Соломоновых знаний манила до сих пор. Да и тот факт, что подростком наконец-то стали интересоваться сверстницы, был как бы не более волнующим, чем всё остальное, но вот учитель... Учитель парню попался кошмарный — практически полностью лишённый терпения, злоупотребляющий едкими и обидными замечаниями и грозящий страшными карами, если Бегемот не усваивал информацию с первого или, максимум, со второго раза. Чёрный Властелин выставлял самых строгих учителей монастыря образцами кротости и терпения. Страшные кары, правда, в исполнение не приводились, но полностью пренебрегать ими не стоило. В Хайке до сих пор свежа память о случае, когда Ягба Цион приказал отрубить мужское достоинство главе семейства, нарушившему Указ о Женском Обрезании. Несчастному сильно не повезло — Йесус-Моа был в очередном отъезде, а кроме него смягчить суровый нрав принца было некому. Да и бесился наместник по очень немногим поводам... таким, как злосчастный обычай женского обрезания. Что в этом такого, Бегемот не понимал. Тётя Абеба понимала, но объяснять не спешила.

Недовольство недовольством, но деваться парню некуда. Отступать не позволяет гордость, и ей сильно помогает осознание того, что отец запорет дулой (примечание: дула — традиционная эфиопская палка для ходьбы по пересечённой местности), если отпрыск подведёт самого принца. Так что приходилось учиться. Причём по большей части самому — даже дядя Жен всё чаще покачивал головой, глядя на очередную задачу, и отсылал к монаху Тамару, "если кто знает, так это он". Как же, к Тамару. Он, может, и знает, но получить от него ответ будет стоить нескольких часов подсобной работы в Алхимической Испытательной. Бегемот, в общем, не против — там интересно, но тогда времени на сон не останется совсем. Каждый день забит лекциями по математике, алхимии, естествознанию, занятиями по литейному делу (он уже потерял счёт, сколько раз обжигался за последние недели) и обучению новой скорописи, которую придумал принц Ягба. Ко всему этому, учитель грузил его огромным количеством заданий "для закрепления материала". Редкие же выходные, которыми властелин баловал парня, к великому того изумлению, тратились на друзей и, особенно, подружек.

— А сегодня, мою юный падаван, мы вновь будем говорить о Соломоновом Числе, — вкрадчиво промурлыкал Ягба Цион.

Бегемот вздрогнул — день обещал стать кошмарным. Когда принц называл кого-либо этим непонятным словом, пощады ждать не приходилось — будет "учить" до побеления. Да и само "Соломоново Число" всплывало далеко не впервые... и если честно, создавалось впечатление, что сам учитель не до конца понимал его важность. Определение было довольно простым — количество основных частиц материи, при котором масса куска чистой материи, состоящего из этих частиц, численно равна атомной массе вещества данной материи. Собственно, там тоже можно язык сломать, но парень справился. Да и атомы, с их протонами, нейтронами и электронами (ну и словечки!), тоже не были чем-то запредельным, но вот когда доходило до применения...

— Я наконец-то вспомнил, как определить Соломоново Число, — продолжил принц. Да уж, не в первый раз: ответы наш повелитель знает, а откуда они берутся — далеко не всегда. Об этом ещё Тамар с Женом рассказывали. Хотя иногда потом вспоминает и даже доходчиво объясняет. — Для этого нам требуется провести электро-алхимическую реакцию, в которой будет израсходовано известное количество молей электронов, измерить прошедший во время реакции ток и, таким образом, общий заряд моля электронов, измерить заряд одного электрона, разделить общий заряд на одиночный, ну и получить Соломоново Число. Вопросы есть?

Вопросы были. Бегемот понимал, что принцу было даровано божественное знание, но ведь никому больше его не досталось!

— Принц, пусть мы измерим заряд общего числа. Хоть даже лучшие пружины Абебы не подходят для серьёзных измерений, как ты сам говоришь. Но как мы будем измерять заряд одного-единственного электрона?!

— Что? А, это, — Ягба Цион почесал короткую, но довольно густую бороду, что отросла у него за последний год, — а... Да, точно. Для этого мы проведём эксперимент с масляными каплями... Вычислим заряд множества капель, измеряя их массу и подвешивая их в электрическом поле известной силы. Затем сравним полученные числа и найдём, что все они являются произведениями целых чисел и некого числа е, которое и будет зарядом электрона. Вот. — Юный негр "завис" от вываленной на него информации.

— Да, что-то я не то несу... измерение Соломонова числа не светит нам ещё долго... Я, наверное, не доживу. Но ты, Бегемот, всё равно запоминай. Бесполезных знаний не бывает. Не пригодится тебе, зато будет необходимым твоим внукам. Или правнукам. Ну ладно, хрен с ним, с измерением. Процесс записал?

— Сейчас запишу.

— Давай быстрее, и дашь мне проверить, — Чёрный Властелин подождал, пока ученик закончит скрипеть мелом, забрал дощечку и придирчиво вчитался. — Всё правильно. Вечером отдашь монаху — пусть скопирует и вставит в Справочник.

Справочником назывался толстый том, который хранился в монастыре Истифания и куда уже год по приказу принца записывались многие из его лекций, а также заинтересовавшие его знания и придумки Хайковских мастеров. Кое-что из этой книги потом использовалось на уроках в монастырской школе.

— А знаешь, — продолжил принц, задумчиво глядя на небо, — это очень хорошо, что ты спросил меня про заряд электрона. Вот я тебя пичкаю формулами, знаниями, рассказываю, что и как работает. И это всё важно. Но ещё важнее научить тебя думать и понимать почему...

— Почему, что? — спросил Бегемот после долгой паузы.

— Почему всё. Почему птицы летают, почему плотность равна массе, поделённой на объём, почему Абеба, хоть укакается, но не может сделать две совершенно одинаковые пружины. Вот, кстати, ты мне скажи, почему Абеба не может сделать две одинаковые пружины? — Ученик нахмурился, но вскоре его лицо просияло.

— А проволока неоднородная, принц! Я помню — наматываем мы одинаково, на тот же самый прут, но если хорошо посмотреть, то сама проволока где-то чуть тоньше, где-то наоборот, иногда есть крошечные царапинки или рытвины! А форма предмета влияет на его механические свойства, вот!

— О! Правильно. Мои старания увенчались успехом, и ты у нас не полный дятел. Кстати, есть ещё одна причина — прут у вас дурацкий, неровный, и когда снимаете пружину, то она из-за этого деформируется полуслучайным образом. А прут получше мы сделать пока не можем. Как и качественную проволоку. Но молодец, хвалю. А сейчас мы займёмся нашим любимым делом — экзаменом по математике верхом на страусе!

С этими словами Ягба Цион достал два шлема, а негритёнок тихо застонал. Мало того, что только усидеть на адской птице потребует всех усилий, так ещё придётся на ходу заниматься вычислениями... и, закономерно, часто падать в грязь. Слава Богу, хоть в шлеме и доспехах, видно, учитель ешё не совсем решил его убить.

* * *

Плевать, что в Эфиопии нет мотоциклов, я нашёл им замену! Опа! Страус перескакивает через куст и несётся дальше. Чуть позади скачет ещё одна птичка с моим падаваном. Ах да, у меня появился новый ученик-падаван. Жена своего я окончательно загрузил административными делами, так что моим надеждам воспитать из него негритянского Ньютона, похоже, не суждено сбыться. Зато у моего юного негра оказался ещё более юный племянник (или кем они там друг другу приходятся) с не менее светлой головой. Для пацана светлой, то есть. Мочи у него там достаточно — а у кого её там нет, лет в тринадцать? Как вспомню себя в этом возрасте... но не нужно о грустном. Мальчишка действительно умный. Память феноменальная, как бы не лучше, чем у Жена. Схватывает всё на лету — редко когда приходится объяснять больше двух раз, ну и прогрессивная матерная методика обучения, думаю, здесь помогает. За несколько недель, что мокну под нескончаемыми дождями в Хайке, я скормил парню довольно толстый курс школьной физики и химии. Да и сам много чего вспомнил в процессе обучения... Как там было, "уча учись"?

Должен признать, что до профессионального педагога мне далеко. Когда Бегемот (так зовут моё юное чернозадое дарование) начинает тупить, меня берёт бешенство. Да и кроме плохого терпения есть проблемы. Чем дальше, тем острее осознаю, что я вываливаю на парня почти бессистемную гору информации. Мне то её вдалбливали поэтапно, за одиннадцать лет школы, а негр-падаван получает всё сразу в весьма сжатом виде. Спасает то, что он очень быстро учится... пожалуй, даже быстрее, чем я. А что, сам себя не похвалишь... Впрочем, как раз меня-то и похвалят. Я же принц. Короче, с учеником мне повезло. Я даже припахал его составлять мне компанию для страусиной езды — кроме меня, из эфиопов ей почему-то никто не интересуется. Только те самые дикие негры, которые разводят страусов и учат меня. Так вот, ездит на страусах мой шкет не просто так, а сдаёт мне устные экзамены верхом на ездовой птице. Надо сказать, что он уже почти перестал падать. Сегодня он слетел со страуса только один раз. Что нас не убивает, делает нас сильнее! Ну, а я перестал падать с ездовых птиц с тех пор, как сделал себе шлем и защитную куртку.

— Тпру! — я плавно остановил моего пернатого друга. Птица падавана замедлилась и встала рядом. С облегчением Бегемот последовал моему примеру и спешился, а я отвязал от пояса мешочек с тефовой лепёшкой и стал кормить страуса, — кушай, Кавасаки, кушай. Хорошо сегодня побегал. А ты, мелочь, чего смотришь? Корми птичку.

— Я... я еду забыл, — промямлил негритёнок.

— Ну, тудыть твою мать! Вот дырявая башка. Так я и знал, что ты опять забудешь. Поэтому птички тебя не любят, как меня — ты вечно о них не думаешь. Ладно, держи, скажи спасибо, что я с запасом взял, — с этими словами передаю ему ещё один мешочек с едой. Запасов еды мало не бывает.

Кавасаки недовольно вякнул, видимо, не одобряет разбазаривание пищевых фондов. Ну ничего, Бог сказал делиться. Тем более у меня ещё несколько лепёшек осталось. Страусы вообще мне очень понравились, когда я перестал с них падать. Быстрые птички, нетребовательные. Не то что эти гнусные лошади. До слонов им, конечно, далеко, но и с клячами не сравнить. Обязательно сделаю страусиную кавалерию. Кроме Кавасаки у меня ещё один "птиц" подрастает, особо крупных размеров. Я его себе практически с яйца присмотрел. Через годик вымахает в полный рост, гренадёром станет, а я начну на нём ездить — пока я его только прикармливаю. Я его Сузуки назвал. Вообще страусы мне напоминают японские кроссовые мотоциклы. Такие же резвые, надёжные. Вот и называю я их соответственно, правда, никто меня понять не может. Разве что Йесус-Моа, но ему птички "до лампочки".

— Принц, а почему ты не хочешь начать опытные пушки делать? — Подал голос мой падаван.

— Пороха нормального нет. Ингредиенты грязные, и хоть я и знаю нужные пропорции, у Тамара постоянно выходит всякая муть. Никак не нащупаем правильный рецепт. Китайцев надо.

— А алхимическое зелье? Эта... нитроцеллюлоза. Или динамит?

— Ствол разорвёт к чёртовой матери. Динамит... ну, ты весельчак, Бегемот. Нитроцеллюлозу или, лучше, баллистит, использовать можно, даже нужно. Но для этого нужна сталь. А сталь мы делать не умеем. Я немного теории знаю, но на практике — шиш. Даже домну построить не смогу, а жаль.

— А кто сможет построить эту... домну? Ты знаешь, принц?

— Знаю. Китайцы. Помнишь, я тебе про Китай рассказывал? Я туда экспедицию пошлю через год-другой. Правда, пока они вернутся...

— А поближе никого нет?

— Вроде нет. Только сирийцы, но они наши враги и не факт, что у них есть домны. Хотя, — я задумался, — разве что индусы? Да, точно, индусы! Дамаск как раз из их стали делали... делают. А булат — вообще их разработка. Падаван, ты — молодец. Может, и не придётся нам несколько лет ждать до домны. Так вот, вернёмся к нашим баранам, то есть пушкам. Сегодня мы можем лить максимум бронзу, а бронза, собака, баллистит не выдержит.

— А если уменьшенным зарядом?

— А если... а ты ведь прав, — да уж, вот что значит не зашоренный стереотипами взгляд. — Вот сегодня мы это и выясним. Сейчас поедем к Абебе и организуем литьё небольшого бронзового прототипа, на котором и будем ставить эксперименты. Жалко, быстро не получится отлить, ну ничего, тем больше смысла не откладывать это дело. Седлай страуса, мой падаван. За родину, за ста... за Негуса!

Доскакали до Хайка мы быстро, хоть я уже успел мысленно набросать план литья и изготовления прототипа пушки, а заодно и план экспериментов. Но запустить механизм создания негритянской артиллерии нам помешал форс-мажор. У Абебы начались роды.

* * *

Роды лучшей подруги Симран выдались на удивление многолюдным мероприятием. Объявившийся в самом начале Ягба сразу развил бурную деятельность. Он отправил Абебу на слоне в монастырскую лечебницу, вызвал своего арабского медикуса и в нецензурной форме объявил, что если с его "особо ценным механикусом" случатся неприятности во время родов, то над всеми виновными и причастными будет совершено надругательство на содомской манер. После чего он исчез, оставив Симран успокаивать перепуганную семью будущей матери и медикуса.

Сам процесс родов мало чем выделялся от прочих, виденных индианкой. Разве что молодой папа Жен хлопнулся в обморок, а Симран ему говорила сесть так, чтобы не видел, как ребёнок выходит. Ну и уровень чистоты впечатлял — всех заставили мыть руки, роженицу омывали спиритусом и кипячёной водой, а нож и нитки для отрезания пуповины были предварительно прокипячены. За это, кстати, надо благодарить Принца. Чёрный Властелин был невероятно озабочен чистотой. Даже сама Симран через это пострадала — Кали с ними, с частыми омовениями, но зачем же сбривать всю растительность на теле? Стыдно же! Хотя стыдиться чего-либо перед Ягбой было поздно. Кстати, сам он отрастил себе неприятно колючую бороду и отказывался что сбривать её, что отращивать дальше. На все её намёки он отвечал по-славянски: "Негуса Нагаст — усаст, бородаст", и начинал ржать. Ну ничего, у неё уже есть план, как разобраться с этой противной бородой.

Закончилось всё довольно быстро. Абеба родила здорового, голосистого мальчишку, который сразу же присосался к её массивной груди. Симран в очередной раз почувствовала лёгкий укол зависти. Нет, не к сиськам — у неё, может, и не такие здоровые, но Ягба от них просто млеет, а к ребёнку. Надо будет принести жертвоприношение Сите (примечание: одна из Индуистских богинь, ответственных за плодородие), так как больше ничего не помогает. С этими мыслями Симран распрощалась со всеми и поехала на слоне домой.

Дом был недавно выстроенным небольшим дворцом. Даже, скорее, не дворцом, а строительным экспериментом. Построен он был из бетона, укреплённого тканью и деревянным скелетом. У себя в Пунджабе девушка никогда не видела таких материалов. Больше половины стен заменяли мозаичные, составные окна от пола до потолка, причём некоторые из них были собраны из лучшего, прозрачного стекла и напоминали хрустальные соты. Вообще, за последний год стекольные мастера Ягбы научились очень многому. Он недавно хвастался лакированным слоёным стеклом, которое не бьётся от ударов молотка! Если сильно шарахнуть, то оно покрывается трещинами, но не раскалывается. Сейчас из него делают защитные очки для Хитрого Глаза. Но окна во дворце не единственная диковина. На крыше, например, стоят медные баки, которые дают горячую воду для омовения в солнечные дни. А самое удивительное — отхожее место. Её принц почему-то уделяет много времени не только чистоте, но и вопросам... облегчения. Видно разговоры о мистической связи между его походами в сортир и нападениями врагов в походе — это не просто шутки и суеверия. Так вот, в своём жилище Ягба соорудил... специальный трон для оправления. А когда заканчиваешь, то дёргаешь за верёвку, и вода волшебным образом всё смывает по трубам в выгребную яму. И совсем не воняет! Там же можно открыть краник, и потечёт вода для очищения рук (в солнечный день ещё и тёплая). Всё это благодаря акведуку, что ведёт воду от ручья с холмов.

Принц ещё не вернулся, и девушка думала прикорнуть, но сон не шёл. Вместо сна в голову лезли свиноподобные создания, которых решил разводить любимый принц. И ладно бы просто решил разводить, но спихнул весь животноводческий процесс на хрупкие плечи индианки. Слава Кришне, самой не приходилось заниматься "пумбами", как их упрямо называл Ягба (примечание: бородавочники, дальние родственники свиней). Но налаживание поставок корма (земли для простого выпаса не хватало) и вывоза навоза на поля, расчёты оптимальных количеств забоя, селекционные планы — всем этим пришлось заняться. И неоперившиеся помощницы были здесь бесполезны. А во всём виновато его обжорство! Сначала он месяцами жаловался на отсутствие сала у бегемотов (впрочем, этому удивилась и сама Симран — такие толстые и так мало жира), а потом случайно на охоте его гвардейцы подстрелили пумбу, и к своей великой радости принц узнал, что запрет на свинину не распространяется на пумб. И понеслось. Отлов, постройка фермы... Вообще эфиопская кухня повергала девушку в отчаяние. Свиней, значит, есть нельзя, а священных коров — можно! Ужас. Сама она к говядине не притрагивалась, но в душе страдала, хоть и знала о том, что в других странах коров едят ещё со времени арабского плена. Ганеша, дай терпения.

А скоро очередная поездка. Закончится сезон дождей, и предстоит большой поход. Ягба собирается посмотреть Аксум и проведать своих корабелов на озере Тана. Путешествовать они будут по-негусовски, то есть в сопровождении собственного полка принца. Даже кошка поедет с ними. А вот, кстати, и сама Артемида — прыгнула на кровать и улеглась в ноги греться. Естественно, сборы для похода тоже на Симран. Кое-кто у нас любит раздавать приказы и говорит, что для их претворения в жизнь существуют подчинённые. Хотя в чём-то он и прав. Новоиспечённым секретаршам (она до сих пор не любит называть этим титулом своих девчонок) пощады не будет.

Кандидаток на работу Симран поначалу хотела выбрать исходя из принципа "чем страшнее, тем лучше". Но вмешался случай. На одной из вечерних посиделок Берхан выпил лишнего и намекнул, что пора бы из Симран сделать "настоящую эфиопку" и продемонстрировал чикающий жест пальцами. В ответ на это, Ягба пришёл в ярость, грязно обругал Берхана и выгнал его пинками из шатра (после этого целый месяц он демонстративно разговаривал только с Каасой), а индианка узнала об ужасном эфиопском обычае женского обрезания. Конечно, её заинтересовали истоки такой бурной реакции, и она начала осторожные расспросы. В конце концов её просветил не кто иной, как Йесус-Моа, рассказав и об истоках "любви по-негусовски" и почему вдруг церковь стала проповедовать против старой эфиопской практики. Самой девушке это откровение доставило несколько неприятных минут — неужели принц обратил на неё внимание только потому, что почти от всех остальных женщин его тошнило? Но потом она решила, что от добра добра не ищут. А институт женского обрезания действительно настолько отвратителен, что его надо безжалостно искоренять. Так что помощниц она выбрала умных, симпатичных, но амхарок, которых по треклятому обычаю... портили ещё во младенчестве.

— О! Вот где спряталась прекраснейшая из женщин Эфиопии и Пунджаба! — Бородатая рожа с улыбкой от уха до уха появилась в комнате незаметно.

— Рада тебя видеть, мой чёрный властелин, — хитро улыбнулась в ответ Симран. Комплимент был приятен, но Ягбу следовало наказать за то, что он постыдно сбежал с родов, да и борода его порядком надоела. — А ты знаешь, я сегодня вспомнила один интересный кусочек из Кама-сутры. Хочешь попробовать?

— Спрашиваешь! — У принца сразу загорелись глаза.

— Но с бородой не получится...

— Опять ты за своё.

— Нет, действительно не получится. — Некоторое время принц всматривался в честные глаза Симран, в то время как нелюбовь к бритью явственно боролась с озабоченностью.

— Хрен с ней, с бородой, она мне самому уже надоела. — С этими словами Ягба решительно удалился в комнату для омовений.

— А знаешь, мы ведь это уже проделывали, — задумчиво сказал принц, около часа спустя, — да и борода не сильно бы помешала.

— Всё новое — это хорошо забытое старое. И вообще, молчи и наслаждайся моментом, — с этими словами Симран села на него верхом и закрыла ему рот поцелуем. Ну, а он решил заткнуться и продолжать получать удовольствие. Воистину, борода — это настолько малая цена.

* * *

Берхан сидел под деревом и уплетал бутерброд с салом пумбы. Знать бы ещё, почему командир настолько упрямо называет бородавочников пумбами, что это новое название прижилось в Хайке. По крайней мере, его интерес к животинам вполне понятен — воин прямо сейчас уплетает этот самый интерес. Сало пумбы оказалось вкуснее сала бегемота, а зверьки, которых растят бляхоносцы в неволе, заметно более упитанные, чем свои дикие собратья.

Рядом таким же бутербродом чавкал верный друг Кааса, несколько поодаль раздавались похабные частушки и топот бегущих солдат, а с озера доносился "умиротворяющий" рёв бегемотов. Правда, звуковой аккомпанемент уходил на задний план по сравнению с пищей. Толстый ломоть нежного сала изумительно гармонировал с тефовой лепёшкой и стебельками зелёного чеснока. Добавить к этому не слишком крепкий прохладный чай (напиток из сухой травы, которую принц закупил в огромном количестве у восточного купца, заплывшего в Таджуру, в остывшем виде был приятнее, чем холодный кофе), и получится идиллия. Грехом чревоугодия воин заразился именно от Ягба Циона. Сын Негуса с презрением относился к традиционной кухне и регулярно удивлял окружающих вкусными новинками. Его котлеты лопал весь Шоа, и даже упрямые аксумские тиграи отдавали должное рецептам с юга. Что до Берхана, то еда его интересовала слабо... пока он не отведал творений своего нового командира. Котлеты, пельмени, сало, шашлык, печёные фрукты... перечислять можно долго. Так что он стал одним из множества жителей Хайка, с нетерпением ждущих окончания каждого из множества постов. Благо монахи и сами прониклись духом вкусной пищи и не усердствовали в борьбе с чревоугодием. Вспомнить, например, что творилось на прошлую Пасху. Но Берхан вспоминать не собирался и просто продолжил жевать, смакуя каждый кусок.

И правильно — моментом надо наслаждаться, так как скоро возможность просто сидеть и жрать исчезнет, и надолго. Предстоит "большой поход", чёрт его подери. Дело, конечно, привычное — жизнь в войске Негуса Нагаст по сути и является бесконечным походом, но за последний год сотник (да, уже сотник) "спецназа" успел попривыкнуть к оседлой жизни. Ну да ладно — расслабляться воину вредно. Тем более походы принца значительно лучше продуманы и организованы, чем у его отца. Во время Таджурской кампании ни один из бойцов Чёрного Полка не мучился животом, в отличие от множества случаев в армии Йикуно Амлака. Кстати, Ягбу почему-то нездорово влечёт к слову "чёрный". А ещё он иногда пишет слово т'кур (примечание: "чёрный" на геэз, языке эфиопов) неправильно и почему-то при этом ржёт, как конь. Надо будет при случае попросить Симран узнать, в чём тут дело.

Симран — вообще история, достойная сказок. Ручной купец Ягбы прикупил её на таджурском рынке рабов и привёз принцу с группой восточных невольников. И тут, за несчастные несколько месяцев, одноглазая рабыня превращается в одну из красивейших женщин Хайка и влюбляет в себя наследника трона. И ладно бы Ягба был восторженным девственником, но нет же — он перепробовал немало девок из соседней деревни, сам Берхан тому свидетель, да и эта его "любовь по-негусовски" чего стоит. По слухам, даже непоколебимый акабэ-сэат устроил принцу отповедь за "развратное поведение". Дальше — больше. Эта чертовка пошла на штурм Таджурского порта, напялив на себя доспехи со сверкающими серебряными сиськами, и даже получила ранение, ведя в бой слона. После этого её всё войско Шоа боготворит, что войско принца, что Негуса (примечание: Йикуно Амлак не только Негус Нагаст, царь царей, но и негус, или царь, Шоа, одной из земель Эфиопии). Железная баба — ничего не боится, такой можно спину в бою доверить. Её так и называют за глаза, "железная дева", правда, она этого не любит и если от кого услышит, то может попросить слона отдавить обидчику ногу. Уже случалось.

Необычного вокруг принца много. Он всякие странности притягивает, как говно мух. Берхан ухмыльнулся, жуя сало, чем-чем, а излишней почтительностью воин никогда не страдал. Не так давно он перегнул палку и нарвался... Половину гнусностей, которыми его тогда обложил принц, мечник не то что не слышал, но и с трудом мог себе представить. И так везде, где Ягба совал свой нос. Вековой уклад эфиопской армии (в той её части, что подчинялась наследнику) пострадал особенно сильно. Вытащенный из глубины веков боевой строй, зажигательные и алхимические бомбы... А что он учудил с кавалерией — это просто ужас. Лошадей в полку было десятков шесть — самая первая полусотня и её малолетний приплод. Но к привычным четвероногим присоединились слоны логистического и слономобильного отрядов, несколько верблюдов, пригнанных из Джибути, и... страусы. Целый выводок страусов, езду на которых сейчас осваивала пара дюжин бойцов помельче. Ужас. Не армия, а бродячий римский цирк.

Правда, этот "цирк" давал плоды. Джибутийский поход доказал полезность отрядов "пакостников" — спецназа, а также подтвердил силу алхимического оружия. Со строем было сложнее — при всей своей силе на укреплённых по флангам позициях македонская фаланга была весьма уязвима в открытом поле. Правда, с каждым новым арбалетом из принцевой мануфактуры эта уязвимость уменьшалась. Бронзовые порядки хайковцев уже не были беззащитны перед конными лучниками — строй учился огрызаться прицельными залпами сотен арбалетов. Именно что "учился". При этой мысли сотник хмыкнул, глядя на тренирующийся поодаль молодняк. Греческие гастарфеты куда легче настоящего лука в обучении, но всё равно требуют многих месяцев. И, наконец, конница. Хотя "конницей" назвать её язык не поворачивался. Верблюды отлично показали себя в восточных пустынях. Недаром купцы предпочитают их лошадям. Но полезны они больше для обоза... Или перевозки тяжёлого вооружения для пехоты и сапёров. А слоны были чудо-зверьми. Пусть Ягба и запрещал вести их в бой, но для перевозки грузов или отрядов и охраны на марше от диких зверей колоссы были совершенны. Слон мог пройти где угодно, значительно быстрее человека и выносливее лошади. "Пакостники" Берхана учились проводить быстрые и глубокие рейды, передвигаясь на слоне. И страусы. Естество воина восставало против такого надругательства над обычаями, но даже он должен был признать, что разведчики и курьеры на птицах-бегунах могли запросто обогнать любую лошадь, что давало неоспоримые преимущества на поле боя. Скорость передачи сведений увеличивалась вдвое, благодаря питомцам дремучего чёрного племени с юга. Единственным недостатком была необходимость размещать "зверинец" по разным загонам. Лошади не выносили общества слонов или верблюдов.

— Слышишь, Кааса, — сказал Берхан, умяв последний бутерброд, — вот если ты приедешь в свою деревню верхом на таком петухе-переростке, тебя засмеют?

— Нет, — буркнул старший солдат.

— Что нет?

— Мы, могучие, смотрим не на твоего ездового зверя, а на дубину в твоей руке.

— Могучие? — Амхарец хитро прищурился.

— Эта шутка состарилась ещё в первый год нашего знакомства. Ладно, Симран не знала, как переводится название нашего народа на амарик, но что ты мне мозг ...шь?

— И ты туда же. Есть кто-нибудь, кто ещё не начал ругаться, как Ягба?

— Йесус-Моа... Тамар ещё, — задумался оромо.

— Да уж. Монахи не сквернословят, зато заводят котов. Неизвестно, что хуже.

— А кто тебе виноват?

— В смысле?

— Что ты от кошек чихаешь. И вообще, жена хочет котёнка.

— Ребёнка лучше заведи. От детей сопли не текут. Хорошо хоть, командир не везде за собой свою рыжую бестию тягает.

— Мурм?

— ...! — Берхан вскрикнул от неожиданности. — Какого чёрта ты здесь делаешь? Сало уже съели. Скажи лучше своему хозяину, что мы скоро придём. — Кошка возмущённо дёрнула хвостом и удалилась.

— Ну вот и ты начал, — прокомментировал Кааса с каменным лицом.

— Сквернословить?

— Да. Хуже того, ты с его кошкой разговаривать начинаешь. Похоже, никого не минует чаша сия.

— Ага. Не удивлюсь, если через пару лет эта рыжая хвостатая морда будет заседать на воинском совете и говорить речи перед полком, — амхарец вздохнул и допил чай из фляжки. — Как так может быть, что из-за одного человека, пусть и принца, всё с ног на голову переворачивается? Кто бы мне сказал два года назад, как мы сегодня будем жить, притопил бы такого психа в озере, чтобы не крутил ослу хвост. Так нет же. От старого Хайка только вон та часовня и осталась. А всё остальное — люди, дома, даже одежда, всё изменилось.

— Не так, — задумчиво ответил старший из друзей, — Хайк другой, да. Но вот я ездил домой, показать жену роду. Там всё так же, как и когда я пошёл воевать за Негуса. Вроде бы и много начудил наш принц, а ты отойди от Хайка — и нет ничего. Только дорога, которую магометане строят. Ладно, хватит крутить ослу хвост — Ягба ждёт.

— Смотри, как тебя на мудрёные речи развезло, никак с Тамаром медовуху жрал? — обычно Кааса был немногословен, но иногда его начинало тянуть на философию, а Берхан не упускал возможности подначить друга.

— Иди трахни овцу, — впрочем, шелуха цивилизация слетала с оромо так же быстро, как и появлялась.

Средневековые спецназовцы поднялись с земли, отряхнули траву с задниц и направились к полковому лагерю, где маячил силуэт Хитрого глаза. Слон привёз принца, а с ним и очередную порцию головной боли для его верных сподвижников.

— Кааса, слышал историю про содомитов? — "пожелание" товарища направило мысли воина в гнусное русло.

— Какую?

— Араба спрашивают: "Ты когда-нибудь имел содомита?" А он отвечает: "Нет, но я имел мужика, который имел содомита".

— Мерзость. Ягба рассказывал?

— Да нет, лекарь.

— Толстый Жен?

— Араб. Который ещё Симран глаз вставлял, помнишь. Он сейчас покрестился и с толстяком лекарскими делами ведает.

— Всё равно мерзость. Магометане вообще мерзкие. А ты слышал историю про айгуди (примечание: с 4-го века н.э. на территории современной Эфиопии проживала крупная община чернокожих евреев, отказавшихся принять христианство после крещения Аксума. В 15-м веке их стали называть фалаши, или "изгнанники")?

— Давай.

— Сидят айгуди с тиграем и травят байки. Еврей разное рассказывает, а тиграй только про евреев. Айгуди это надоело, и он требует сменить тему. Тиграй согласился и тут же говорит: "Идут как-то по пустыне два негра, Авраам и Исаак..."

— Не смешно.

— Да ну.

— Вот тебе и ну. Ты когда-нибудь еврея видел?

— Откуда?

— А я видел. На негров они совсем не похожи — такие же, как мы, амхара или тиграи. Так что негры здесь ни причём. Байку Ягба рассказывал, так?

— Так.

— Оно и заметно. Один только принц слово "негр" где попало вставляет (примечание: сравнительно светлые Амхара, а в наше время и Оромо, называют неграми представителей диких племён с по-настоящему чёрной кожей). Да и вообще, ни один тиграй с айгуди в один дом не войдёт, не то что байки травить.

— Не понял.

— А что понимать? Евреи незадолго до воцарения Загве захватили Аксум и сильно разорили великий город. Как тебе аксумский Зенабу все уши ещё не прожужжал? Я в детстве столько раз не слышал пересказов трагической истории родного города, сколько за последний год наслушался от этого хвостокрута.

— Просто. Как его вижу, сразу делаю морду, как у Ачана, и говорю: "Моя оромо, моя не понимай, моя тыкать копьё!"

— Хитёр. А я в своё время не додумался... Теперь стараюсь ему на глаза не попадаться. Мы ведь ещё и земляки. С бляхоносцами он хотя бы про работу говорит, а со мной только о том, какие козлы наши соседи и как мы должны трудиться на благо великого Аксума и строить это, как его... Светлое будущее. Ладно, слушай ещё историю. Приходит слонопоклонник к Зенабу-строителю и говорит: "Дай кирпич". Тот дал. Чуть позже дитя природы возвращается и просит десять кирпичей. Старый тиграй немного жадничает, но слоновод ведь просит, так что всё же дал. Чуть позже негр опять возвращается и просит сто кирпичей.

— Они до сотни считать умеют?

— Те, кто в школе — умеют, в отличие от тебя. И вообще, не перебивай. Так вот, Зенабу глаза вытаращил и спрашивает: "Ты что, строишься?" Тот отвечает: "Нет, просто кирпич квадратный, да?", строитель кивает, а негр дальше: "А круги на воде круглые! Никак не пойму почему".

— Умора, — заржал в ответ Кааса, но вдруг осёкся, — Берхан, а почему?

— Потому... Вот, ослиная задница... А ведь и я не знаю. Надо у Ягбы спросить.

— Его байка?

— Угу.

— Куда амхарские истории подевались? Деревня только и травит, что трижды перевранные байки от командира.

— Да какие у них истории? Монахам не по чину, а остальные только и ржали над очередным дураком, что козу на выпасе поимел и попался.

— Не то что у Негуса в армии. Бывает, что вся жизнь — история.

— А то. Мне недавно про Ачана рассказали. Стоит, значит, Людоед на посту, а ночью мимо него идёт какой-то придурок. Наш бравый негр ему говорит: "Стой, убью!" Тот встал.

— А Людоед?

— Что Людоед? Убил. Будто ты не знаешь Ачана.

— Правильно. Нечего по ночам шляться.

За разговором до слона дошли быстро. Там бойцов встретил принц в сопровождении акабэ-сэата и своей девушки. Лоснящееся лицо Ягбы светилось удовольствием — никак Симран постаралась, её настроение с виду было не хуже. Абун впечатления не портил. Он его вообще никогда не портил — на его суховатом лице, казалось, на век застыла добрая полуулыбка мудрого, сильного деда. Физической силой седобородый священник не блистал, но его духовная мощь ощущалась за сотню шагов. Впрочем, Кааса чувствовал, что если найдётся какая-то сила, способная заставить акабэ-сэата взять в руки меч, то она сильно об этом пожалеет. А вот форма принца оромо не радовала — он с неудовольствием отметил уменьшившийся рельеф мышц и уже немного округлившееся лицо командира.

— Здорово, спецназ, — почти по-детски воскликнул сын Негуса Нагаст.

— И ты здравствуй, чёрный властелин. И твоя ж... кхе, прекрасная дева, — не замедлил "отличиться" Берхан. Глаза индианки опасно сверкнули.

— Что-то мне не очень нравится этот титул, — задумчиво пробормотал пожилой абун, — как будто язычеством от него тянет. Ну, да ладно, пусть будет. Если что — благословлю. — При этих словах Ягба вдруг закашлялся.

— Ты не заболел? — спросила Симран с беспокойством в голосе.

— Всё нормально, слюна не в то горло пошла, — просипел "больной". Воины переглянулись — надо будет обязательно расспросить девушку о странностях командира. Тем временем к принцу вернулся голос. — Значит так, после тяжких раздумий решение наконец-то принято, в поход пойдёт половина полка.

— А мои "пакостники"? — поинтересовался мечник.

— Тоже делим. Полсотни останется в Хайке. Будете тренироваться на кошках... — увидев непонимание и испуг в глазах бойцов, Ягба продолжил: — Учить молодняк, пацанов из ордена Десницы. Делайте из них подобие спецназа для ычеге, а сами мотайте на ус — что работает, а как учить не надо. Потом и монахи, и вы этими методами будете воспитывать будущее пополнение. Не всегда же дёргать лучших бойцов из армии. Да и обучением воинов с детства можно добиться большего, чем переучиванием взрослых, пусть и ветеранов.

Йесус-Моа только кивнул. И святой ведь, практически, человек, и ни разу не пацифист.

— На кошках, так на кошках, — подал голос Кааса, — кстати, твоя рыжая за нами прибежала, как образцовый посыльный. Берхана, вон, напугала, — добавил он и увернулся от дружеского подзатыльника.

— Иди в, — Берхан осёкся, заметив укоризненный прищур Абуна, — монастырь, грехи замаливать. Ягба, у тебя пожелания есть, как роту делить?

— Слономобильный отряд идёт обязательно. Остальное — на твоё усмотрение. В Хайке останется Кааса, так как нечего беременной жене пыль глотать. А ты поведёшь спецназ.

— Но... — предстоящая разлука с другом оказалась неожиданностью для бравого сотника.

— Никаких но. Не всё же вам друг у друга титьку сосать, — увернуться от двух подзатыльников, от абуна и индианки, Ягбе не удалось, — да угомонитесь вы все. Спецназ надо разворачивать в две роты. Учите себе заместителей и после похода снова будете вместе.

— Роты? — спросил уже Кааса.

— Роты, сотни. И вообще, — продолжил принц уже на оромоском, — ты лучше спасибо скажи, что время на семью есть.

— Спасибо.

— Ягба, хватит красоваться, все уже привыкли к тому, что ты много языков знаешь. А я по-оромски не говорю, — насупилась девушка.

— Так учи, — улыбнулся принц и чмокнул её, — Абеба поможет, когда из похода вернёмся. Я, между прочим, думаю поучить языки наших восточных переселенцев. Тех, что с твоего корабля, помнишь? — девушка молча кивнула, медленно выдохнув. Принц же не заметил её недовольства и продолжил: — Кааса, ещё одно дело есть. Я оставляю Бегемота в Хайке, присмотри за ним. Когда его потянет на эксперименты, таскай его на учения со своими парнями подальше от города.

— "Когда"?

— Именно "когда". Посмотри на его морду, он не удержится. Так пусть лучше чудит под присмотром и без лишних глаз. Вдруг что-то дельное придумает.

— Исполню.

— Отлично, а теперь пошли к Сэйфе, логистикой заниматься, — Берхан застонал в ответ, Симран коварно улыбнулась, а Йесус-Моа покачал головой, глядя на "детишек".

Ягба бодрым шагом отправился к лагерным шатрам под руку с Симран и слоном в хвосте, а Кааса чуть поотстал и потянул за собой друга.

— Ты чего?

— Брат, командир мне не нравится, — тихо сказал воин.

— Не понял. Он же доволен, как слон, что тут плохого?

— Он себя забросил. Толстеть стал, не видишь?

— Ну... — удивлённо протянул Берхан, — что-то есть, да.

— Он расслабился. Духом. Это плохо.

— Чем плохо?

— Трудно сказать, я чую.

— Опять твоя оромская магия? — несмотря на шутливые слова, в голосе высокого мечника звучало настоящее беспокойство. Чутьём друга он не пренебрегал никогда.

— Да, — ответил Кааса, — я останусь в Хайке, так что Ягба на тебе.

— И что мне с ним делать?

— Гонять. Учи его драться, видеть саванну, что угодно. Заставляй его думать.

— Так он меня и послушает. Скорее Ягба меня построит, чем я его, — боец недовольно скривился.

— Послушает. Я поговорю с Симран, она поможет.

— Симран мне?

— Да. Она его любит, значит, поможет.

— Эй, что вы там застряли? — спереди донёсся голос обсуждаемого принца.

— Идём, — крикнул в ответ Берхан и тихо добавил другу: — Я тебя понял.

* * *

От очага по комнате разливался аромат кофе. Не смотря на то, что она не родилась амхара или тиграй, Агитуу знала толк в национальном напитке Эфиопии. Джебена уже успела вскипеть и сейчас доходила во второй раз. Гости шевелили ноздрями в предвкушении "аболя", первого кофейного благословения. Женщина была рада видеть гостей — после замужества дочери дом опустел, а прошлогодняя пристройка (приходилось соответствовать, раз уж сам принц в гости повадился) только лишний раз напоминала о том, что они с Бертой остались вдвоём. И, конечно, присутствовала толика тщеславия, как же — главнейшие люди деревни собрались у неё дома. Вот Тамар. Очень уважаемый монах, учёный муж и глава ордена Соломона. Он заведует алхимическими мануфактурами принца, а до этого преподавал в монастырской школе. Зенабу Аксумец — мастер строитель и тиграй. Его стараниями, дома в Хайке растут, как грибы после дождя. А ещё речка Анчерка обрела берега из чудесного камня-бетона и крутит теперь колёса. Зенабу Таджурский — тоже тиграй, но приехавший из Джибути. Он — мастер стеклодув. Из его пышущей жаром мануфактуры выходит множество диковин. Братья Дахнай и Архет — мастера портной и скорняк. И муж Агитуу, Берта-кузнец. Его бронза везде — и в броне воинов принца, и на кухне, и на полях. Все они — мастера ордена Бляхоносцев. Кроме Тамара — он монах, но власти у него даже поболее будет.

Такие посиделки случались регулярно. Начались они с вечерних "лекций" принца, но продолжились и в его отсутствие, и стали традицией — мастера собирались на вечернюю кофейную церемонию и обсуждали дела насущные. В последнее время они всё чаще избирали для этого дом кузнеца.

Зенабу-стекольщик крякнул в предчувствии удовольствия. Жена кузнеца уже вынесла поднос с изящными чашками-цини. Их делал отсутствующий сегодня мастер гончар — Гетей уехал на запад, смотреть какую-то хитрую глину в речной долине. Наконец Агитуу взяла джебену и плавно, как будто плывя, подошла к столику. Пышущая жаром и ароматом струя низверглась из кувшина и стала заполнять чашку за чашкой, не прерываясь ни на момент. Вот и последняя капля пролилась на поднос — так всегда случается, ибо начав лить кофе, нельзя останавливаться — иначе гуща всколыхнётся и осквернит благородный напиток. Мозолистые руки разобрали чашки, традиционно оставив лишь одну. Старый тиграй с наслаждением потянул чёрное блаженство. Как ему не хватало настоящего эфиопского кофе в магометанской Таджуре.

А испив первое благословение, можно и продолжить беседу.

— У меня хорошая новость, друзья. Мои сыновья нашли горючий камень в горах. Позавчера привезли пробы.

— И как? — Встрепенулся кузнец. Его глаза прятались под веками среди ранних морщин. Постоянная работа с огнём дала ему привычку жмуриться практически везде.

— Горит. Хорошо горит. Меньше дерева на уголь тратить будем, — старик довольно потёр старый, едва заметный, но очень длинный шрам на правой руке, — Тамар, что говорит Соломоново Разделение?

— Суп там. Есть уголь — как Ягба рассказывал, а ещё есть столько всего, что тиграй ногу сломит, — оба Зенабу улыбнулись, — для начала — горючий газ. Горит ярко, хоть светильник делай. Ещё бы знать, как его удержать. В перспективе можно пользовать для Соломонова Разделения, если составной процесс наладить. Да, можно. Уголь будет жечь сам себя. Представляете, как если бы хойрос отрезал сам себе ногу, приготовил её и подал на стол?

— Как кто? — Берта даже широко открыл глаза от удивления.

— Свинья, по-гречески.

Кузнец удручённо покачал головой и сказал: — Мало нам Зенабу, так ещё ты амхарский забывать стал. А свиней, вообще не едят. Монах...

— Ну пусть не хоирос, а пумба, — тут Тамар перехватил негодующий взгляд старого мастера и вернулся к теме. — Так вот, в составе камня ещё есть что-то очень похожее на пчелиный воск. Вонючая водица. Смолы неизвестного рода. Дёготь... Но мы не уверены, дёготь ли это, или нечто похожее. Придётся Ягбу звать. Кроме самого угля я ничего не могу опознать с уверенностью.

— Интересно, — пробормотал стекольщик, опять машинально поскрёбывая шрам, — столько лет прожил и так мало знаю.

— Ты то что, — пророкотал кузнец, — я дожился до того, что меня моему же ремеслу принц переучивал. Слушай, что у тебя с рукой, ушиб?

— Что? — вернулся в реальность старик, — да нет. Это ошибка молодости. Неопытный был, горячий... сильно обжёгся тогда. Помню арабский лекарь говорил, что потеряю руку, не смогу своим ремеслом дальше жить. Ан нет, выходили меня жена с матерью. Теперь только шрам и остался, как напоминание. О том, что думать надо, а не нахрапом лезть. — Хозяин дома понимающе хмыкнул в ответ. У него самого таких "напоминаний" хватало.

— Берта, а ведь у меня к тебе есть животрепещущий рогатум, — вступил в разговор Зенабу-строитель, — что с металлумом?

— А теперь ещё раз, медленно и по-амхарски, — остальные мастера лишь переглянулись, пряча улыбки. У аксумца было навязчивое влечение сыпать латинскими словами в присутствии "деревенских". Берте от этой привычки почему-то доставалось больше всех.

— Вопрос говорю есть, насущный. Горючий камень должен решить вопрос с топливом, так что, выпуск упирается в руду? И что происходит с опытами по стали? Бронзовые пилы — хорошо, куда лучше, чем без механизации. Но по сравнению с инструментом, перекованным из джибутийской добычи, производительность слабая.

— И ты туда же. Мало мне того, что Сэйфэ плешь проел с оружием, а принц со станками. С бронзой проблем нет. Руды хватает, особенно с новым месторождением. Я даже начинаю думать о железной дороге, для подвоза материалов из гор.

— Из аеса? — Скептически поинтересовался строитель.

— Не угомонишься, епитимью наложу, — монах решил вмешаться и пригрозил распоясавшемуся "полиглоту", — бери пример с меня, я по-гречески говорю только с принцем или сугубо по делу... Ну, почти всегда, — скомкано добавил он, вспомнив свою недавнюю оговорку, — Берта, он имел в виду "из бронзы".

— Из неё, родимой. Не бойся, не проржавеет. — Кузнец бросил уничижающий взгляд на городского "зазнайку."

— Ну-ну. Только сначала скажи Жену посчитать, сколько металла понадобится. А со сталью что?

— Ничего, — буркнул хозяин дома. — Не умею я её делать. И опыты не помогают. Сам же принца слышал — он только теорию знает.

— Принца, говоришь? — Мастер стекольщик опустил на столик кофе и впился глазами в кузнеца, — а своя голова на что? Или Ягба нам и задницы мыть будет?

— Зенабу, не стоит горячиться. Всем нам приходится осваивать много нового, и не всегда наши желания исполняются. — вмешался в разговор монах. — Господь учит терпению, а упрёками делу не поможешь, давайте лучше вместе думать.

— Ладно, погорячился я. В чём проблема-то? — Седой тиграй снова поднял чашку с кофе, а кузнец кивнул, показывая, что инцидент исчерпан.

— Из руды железа мало выходит. Много шлака. И ещё чугун, хрупкий и бесполезный. Сталь же... нету стали. Я перековкой получил только жалкое подобие дамасских образцов. Да и времени жрёт гору. Проще у арабов закупать.

— Знаешь, — задумался стеклодув, — должен быть секрет... Я помню, в Таджуру заходил Занзибарский купец. Он ещё сталью торговал. Не дамаск, конечно, но всё-таки сталь. Так эту сталь он закупает у племён Хайя далеко на Юге.

— Хайя? — Вскинулся Тамар, — это же негры. Они живут за землями Свахили. Гафатские купцы с ними изредка торгуют — если много месяцев идти на юго-запад, то можно дойти да их земель. Но дорога слишком далека и сложна для частой торговли.

— Тебе виднее, ты у нас путешественник. Так вот, если негры делают сталь, то почему не можем мы?

— Раньше могли... — Все глаза повернулись к аксумцу, — Прадед рассказывал, что во времена деда его прадеда, наш род строил большие печи для кузнецов...

— Что же ты молчал? — Ахнул хозяин дома.

— Потому, что после нашествия ...й Гудит, секреты постройки потерялись. Да и руда близ города истощилась... Ко времени Загве остались только родовые воспоминания.

— ... Гудит, — помянули мастера еврейскую царицу недобрым словом.

— Так что, конструкция печи мне неизвестна.

Мужчины задумались и замолчали. Тем временем, Агитуу вынесла очередную джебену с "хулетеней", вторым кофейным благословением. Как и в первый раз она наполнила чашки и сделала шаг в сторону очага — вернуть джебену на место и начать готовить "береку", традиционное третье благословение, но её остановила рука стеклодува.

— Дай-ка мне посмотреть на твой кувшин, девочка, — сказал седой мастер. Удивлённая оромка передала кувшин и сложила на животе руки, а сам стеклодув стал молча водить пальцем по стенке сосуда. — Высота... Печь нужна высокая, с сильной тягой. Берта, твои опытные печи были слишком маленькими.

— Пожалуй, — подхватил мысль аксумец, — но строить надо не на один раз, иначе железо выйдет слишком дорогим, если на каждую плавку делать новую печь. А так да, выше строение, сильнее тяга. Вернётся Гетей — подключим его. Чувствую, глины много понадобится.

— Ставить будем близ реки, подле бетонной мануфактуры? Можно будет меха к колесу присоединить, — добавил кузнец.

— Можно вообще без мехов — ответил строитель, поскрёбывая затылок. В его воображении уже вздымались ввысь циклопические конструкции, а вокруг сновали мириады работников.

— Это как?

— Духовой столб. Этот секрет живёт в нашем роду со времён римлян. Если хитрым образом пустить воду в стоячую трубу, то она может дать ветер, причём постоянный. Думаю, тебе для плавки это будет полезнее, чем просто меха.

— Тогда мы кожу вместо мехов на что-то другое пустим, — вступил в разговор, доселе молчавший скорняк, — например, на доспехи кузнецкие, с зерцалом стеклянным, к жару подходить.

— К жару... — пробормотал монах и добавил уже громче, — к жару. А давайте мы ветер пустим не сразу в печь, а сначала его от этой же печи нагреем. А то что получается — в печи нужен жар, а мы туда холодный воздух гоним. Я сейчас прикинул сколько тепла уходит на разогрев — жуть! Зенабу, Берта — вспомните, как на воздухе стекло или металл охлаждаются... — И мастера с головой ушли в обсуждение будущей печи.

Жена кузнеца наконец-то отобрала у стекольщика кувшин и вернулась к очагу. Она чувствовала, что происходит что-то необычное, но не могла осознать, что именно. Если бы на её месте был принц, то он бы уронил челюсть от удивления, а потом отругал бы себя последними словами за то, что сам не додумался до этого, ведь рядом с Агитуу рождалось первое в истории конструкторское бюро.

Глава Третья. Куда идут слоны.

Полярный лис подкрался незаметно. Я, конечно, пренебрегал в последнее время физкультурой, но грязные намёки на то, что мне не следует ехать впереди колонны, так как в случае опасности моя солидная задница помешает мне убежать — явно излишни. А ещё Симран начала жаловаться, что я, понимаете ли, излишне тяжёлый и не гибкий. Сговорились они что ли? Можно послать всех в одиночный пешеходный поход с эротическим уклоном, но червяк сомнения гложет — может, они и правы. В конце концов светочем медицины у меня является арабский коновал, и любые проблемы с внутренними органами почти гарантированно приведут к скорой смерти. Поэтому вместо расслабленной поездки на спине Хитрого Глаза, чередуя лёгкий секс с медитациями, я часами бегаю трусцой, как в дупу раненный олень. Мало того, на привалах Берхан подбил меня тренировать навыки рукопашного боя. Даже кувалду мою нашёл и упаковал в обоз. Нет, они явно сговорились. К концу дня я настолько уматываюсь, что сил на Симран почти не остаётся. А она девушка... требовательная, особенно в последнее время.

Наша колонна идёт уже четвёртый день со скоростью пешехода. Мой обоз оснащён гужевым транспортом, но животных слишком мало, чтобы посадить верхом солдат. Вот ещё заметка на будущее — развивать поголовье слонов и прочих ездовых животин. А для себя — создать сеть почтовых станций с ездовыми страусами. Например, по домику на каждые пятьдесят километров дороги. А домики приспособить к какому-нибудь полезному делу, чтобы человеко-ресурсы зря не разбазаривать. Это, конечно не машина, но средняя скорость передвижения под сорок километров в час должна быть в принципе возможна... Надо будет сделать расчёты и запустить проект. А пока — топаем, как наши далёкие предки десятки тысяч лет назад. Нет, что-бы самолёт сделать... Размечтался я что-то.

Мечтать не вредно, но от суровой реальность в мечтах не спрячешься. Реальность заключается в том, что я бегу вместе с отрядом "спецназовцев" в такой же, как и у них, выкладке, но с языком через плечо. С нами бежит моя дорогая индианка, правда без выкладки. Говорит, что за компанию, но по-моему на самом деле она просто хочет поржать над моими мучениями. Я ей отомщу — займусь с ней сексом не помывшись... Хотя нет — не дай Бог заболеет, без гигиены в Африке смерть. Кладём болт на гигиену? Скоро вас сожрёт гиена! Жалко, что по-амхарски не рифмуется. Какая хрень лезет в голову, а ещё говорят, что бег помогает отвлечься от реальности. Врут и не краснеют. Отвлечься от реальности помогает сон или наркотики. Интересно, как идёт продажа джина и водки в Йемене? Жалко, не знаю как делать героин, а то развернул бы программу о посадке мусульманской элиты на иглу.

— Командир, радуйся, рядом деревня! — неожиданно сказал Берхан отвратительно бодрым голосом.

— ... я в рот эту деревню, — просипел я прерывающимся голосом. Чёрт, опять дыхалку сбил. — Там река хоть есть?

— А пёс его знает.

— Есть, — вклинилась в разговор индианка, — я ещё утром сказала страусиным разведчикам взять с собой котелки и нагреть воды к нашему прибытию.

— Спецназ хренов, кхе. Бери пример с Симран, кхе, вот как операции планировать надо. Может, кхе, её сделать расом и поставить над тобой командовать, Берхан, кхе?

Вокруг раздались смешки, а я заткнулся и попытался восстановить дыхание. Плохо дело, помню, раньше я физической подготовкой не слишком сильно отставал от "пакостников", спасибо принцу-реципиенту. Неделей-другой усиленного спортивного режима я не отделаюсь. С этой мыслью я поскальзываюсь на свежей какашке и лечу мордой в пыль.

Пробежка была сорвана. Я получил заряд гадкого настроения, а бойцы прослушали пятиминутную развлекательно-образовательную лекцию по нецензурному общению на языках амхара и оромо. Впечатлились все, кроме Ачана, который сказал, что медленно натягивать живого человека на бивень слона слишком жестоко, и лучше виновника просто скормить крокодилам. Вот уж не ожидал, что наш Людоед — такая гуманная натура. Кстати я имел в виду совсем не бивень слона, а другую часть его анатомии, но не важно. Надо придумать, как делать рифлёные подошвы для обуви.

В деревню ваш "чорный властелин" входил в состоянии, мягко говоря, не общительном. Только помывшись и схарчив пумбовой ветчины с чаем, я начал обращать внимание на окружающую действительность (то есть, кроме поиска коровьих лепёшек на дороге).

— Симран, радость моя, а почему народ нас дичится?

— А я откуда знаю? Я что, сильно похожа на амхарку? — удивилась девушка и встряхнула гривой всё ещё влажных волос.

— Действительно, что-то я торможу.

— Что? Потомок Сулумэна признал, что он не самый мудрый среди присутствующих? — она залилась смехом.

— Соломона. Следи за акцентом, а то нарвёшься на Текле, он упечёт тебя в монастырь штудировать Книгу Царей, а мне придётся тебя спасать.

Чмокнув подругу, я направился к моему сотнику спецназа, который разбивал лагерь для своих людей подле стоянки страусиных разведчиков.

— Берхан, вопрос есть.

— Да, командир?

— Слушай, какого чёрта все попрятались? Даже здешний староста трусливо жмётся в дверях у часовни. Я что, такой ужасный, или они страусов перепугались?

— Да нет. В деревнях обычно всегда так.

— Э... так, это как?

— Да как всегда. Приходит армия, то есть мы. Собираем жратву, иногда рекрутов, если надо конечно, брюхатим несколько девок, а потом идём дальше.

— Ты что, серьёзно?

— Ну да...

— Когда мы шли в Гафат, я такого не видел.

— Ну ты загнул, Ягба. Ты там всю дорогу в своём шатре просидел с секретаршей. И слоном на страже. А к деревням разве что на полёт стрелы подходил.

— ...

— Да что случилось, командир?

Я с трудом переборол желание детально и матерно выразить свои мысли. Вместо этого я глубоко вздохнул, выпустил воздух и сказал: — Сейчас же пошли страуса к колонне. Приказ Сэйфэ — ставить лагерь не в деревне, а в полёте стрелы выше по течению. Я как раз полянку вижу. Займётся этим его зам, а самому — верхом на страуса или лошадь, и галопом сюда. Будем военный совет устраивать.

Часом позже, ничего не понимающий полковник явился пред мои очи.

— Значит так, расы-командиры. Будем вводить новую практику постоя в эфиопских селениях.

— А чем старая... практика плоха, принц?

— Сэйфэ, ты что предпочитаешь кушать, откормленную овцу или тощего старого козла?

— Овцу...

— Так как, сам догадаешься или мне объяснить подробнее? — судя по его взгляду, полковник догадался. — Я совершил ошибку. О наших армейских... обычаях квартирования я узнал только сейчас, от Берхана. Будем их излечивать, начиная с моего полка.

— Что именно ты хочешь делать, принц? — судя по взгляду, мой рас отнюдь не горел энтузиазмом менять привычный порядок вещей.

— Если честно, то хрен его знает. Думать будем. Прямо сейчас и быстро. Основные проблемы — войско пожирает всю еду и брюхатит всех баб. После чего в деревне наступает разруха, а отношение к доблестным воинам Негуса Нагаст ненамного лучше, чем к исламским захватчикам, — посмотрев на кислую физиономию Сэйфэ, я продолжил: — С другой стороны, жрать и трахаться солдатам надо. Без баб в войске будет процветать злобный онанизм или, вообще, содомия. Идеи есть?

Готовых идей не было ни у меня, ни у бойцов. Минут пятнадцать мы втроём сидели и изображали из себя мыслителей Родена, а затем в походную палатку сунулась голова симпатичной индианки и поинтересовалась, как долго мы будем коптиться внутри.

— Пока не придумаем, как нам обустроиться и в то же время не организовать в деревне локальный конец света, — проворчал в ответ Берхан, дабы не отвлекать "старших по званию" от размышлений.

— Да? А что тогда с вами нет здешнего старосты и жреца?

— В смысле?

— Что в смысле? Помню, вот этот вот принц, — девушка ткнула в меня пальцем, — любит говорить, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

— Симран, ты — золото!

— Я знаю, — кокетливо улыбнулась она и упорхнула к костру, где спецназовцы жарили антилопу.

— Берхан, тащи сюда старосту и местного абуна. Сэйфэ, она права, пошли на воздух, пока мы здесь не задохнулись. — До меня донеслись ароматы жарящегося мяса. — Насчёт еды появились идеи.

— Я думал об охоте, но какой тогда смысл останавливаться в селении, если живём, как в походе?

— Обмен. Набьём мяса и часть отдадим селянам, за теф и овощи. Думаю, забойные команды на страусах пошлём прямо сейчас, примерно в сторону колонны. Тогда слоны помогут дотащить туши в деревню.

— Я распоряжусь, — ответил полковник, — заодно прикажу собрать походную угольную печь сразу по прибытии. Пополним запасы, а то после предстоящей готовки туш в дороге придётся на сыром дереве готовить.

— Ну вот, а ещё говорил, что идей нет.

Полковник обернулся минут за десять, как раз к подходу запуганного старосты и немного запыхавшегося попа. Старостой в деревне был суховатого вида мужичок, с настолько стереотипно-еврейской физиономией, что я не смог сдержать улыбки. Амхара, конечно, в массе достаточно похожи на семитов (арабов с евреями), но этот дядька был просто исключительным. Иначе как "Рабиновичем" его язык назвать не поворачивался. Местный абун был сравнительно молодым человеком, лет тридцати с мелочью. Его борода обещала стать окладистой в ближайшее десятилетие, а сам он был завёрнут в традиционную белую хламиду, которая явно видала лучшие дни. Оба вызванных "местных лидера" стояли, как бараны, и молчали.

— Представьтесь, — Сэйфэ нарушил затянувшееся молчание.

— Приветствую тебя, принц Ягба Цион. Пусть Господь продлит твои дни и дарует тебе величие, достойное твоих великих предков. Я Абрахам, староста этого селения, — всё это он говорил, согнувшись в низком поклоне. У меня же практически случилась истерика: мало того, что он стал чуть ли не раком, так ещё этого "Рабиновича" зовут Абрам!

— Я абун Сахле, принц, — священник был немногословен, но мне показалось, что это не природное свойство, а осознанное держание языка за зубами.

— Кто я, вы уже знаете. Это, — я показал на полковника, — рас Сэйфэ, мой военачальник. Вы здесь потому, что я желаю сохранить благополучие деревни во время постоя моего войска.

В ответ была очередная порция тупого молчания и подобострастный взгляд от Абрама. Мне это очень быстро начало надоедать.

— Так, на повестке дня две проблемы. Прокорм солдат и... досуг. — Да что такое? Ради них стараешься, а они молчат. Я, конечно, по местным меркам большое начальство, но всё-таки. В Хайке народ так не комплексовал. — Первым делом, еда. Абрам.

— Да, господин, — староста вздрогнул от прямого обращения.

— Сколько в деревне припасено еды?

— Э...

— Сколько дворов?

— Шесть десятков, принц, — за "Рабиновича" ответил поп.

— Значит, всего народу около полутысячи. А со мной идёт в три раза больше. Как кормить будем? — поп отвёл глаза, а староста снова склонился.

— Мы соберём, господин...

— Молчать, — отрезал я. — Не соберёте. Староста, я недоволен. Твоя деревня, похоже, себя еле прокармливает, а к проходу моего войска совсем не готова. Мои солдаты добудут дичь. Ты выделишь работников для заготовки. Из деревенских запасов нам будут нужны теф и овощи. Часть мяса отойдёт к деревне, чтобы вы здесь с голода не передохли. Да, я весьма недоволен. Хайк в четырёх днях пути, а твоя деревня мало чем отличается от поселений афарских негров. Когда я пойду дальше, ты лично поедешь в Хайк и будешь смотреть, как надо жить. Если сам ни до чего не додумаешься, спросишь совета у бляхоносца Жена. Я ожидаю увидеть изменения к лучшему, когда буду с войском идти обратно. И разогнись ты. Мне надоело говорить с твоим загривком.

Запуганный негр склонился ещё ниже, но потом всё же распрямился, а я продолжил:

— Детали обсудишь с расом Сэйфэ. и не забудь всё записать. Сколько жратвы собрано, сколько мяса заготовлено... И так далее, — судя по взгляду, брошенному им на местного попа, староста ещё и неграмотный. — Теперь женский вопрос. Думаю, проще всего организовать бордель. Знаете, что такое бордель?

— Нет, господин, — ответил Абрам за обоих. Хотя, похоже, зря, так как абун выглядит весьма обалдевшим.

— Бордель — это такое полезное место, где жаждущие женской ласки солдаты могут потратить своё жалование на женщин, желающих заработать денег.

Немая сцена. Разве что полковник беззвучно ржёт в бороду. Наконец попа прорывает:

— Но это же грех, разврат! — Староста, полностью обалдев от страха, отползает от попа, а Сэйфэ хмурится и выразительно кладёт руку на пояс, около сабли. Вот только расправы над попом мне не хватало.

— Ну ты и сказал, священник. А то, что если ничего не сделать, солдаты просто пере...т всех баб вашей деревни без разбору, это не разврат? Или ты ратуешь за Онанов грех, или, вообще, за содомской?

— Грех Онана? — недоуменно спрашивает он, растеряв часть своего пыла. Я иллюстрирую свои слова недвусмысленным жестом правой руки. — Но грех Онана в непослушании воле отца. А это, — он повторяет движение, — делает каждый пацан в кустах.

— Уел. А по содомскому греху есть что сказать?

— Ну... — он задумывается, — если подумать, то грех жителей Содома не столько в мужеложстве, сколько в насилии над посланцами Господними и вообще над своими ближними.

— А ты случаем сам не того?

— Кого, того?

— Не содомит?

— Конечно, нет! — возмущается он. — У меня жена и трое детей!

— Ну слава Богу. А по перетрахиванию женской половины деревни возражения есть?

— Нет, — тушуется поп, — это и вправду много хуже, чем этот... бордель.

— Вот видишь? Ты не безнадёжен. Кстати, если подумать, — передразниваю я его, — то бордель — это две вещи, секс и торговля. На которой не сильно и разбогатеешь. Ни то ни другое грехом не является. Так что про разврат не надо. Абрам, бордель тоже на тебе. Палатки для него получишь в обозе, а баб в деревне найдёшь. И смотри мне, если узнаю, что хоть одну из них силком заставили, пойдёшь сам по кругу. Тем более абун тут говорит, что мужеложство невеликий грех. Всё, разбирайтесь с деталями. Сахле — зайдёшь ко мне вечером на кофе. Пообщаемся.

Я оставил полковника с местными, а сам пошёл искать индианку. Неприятная попалась деревенька. Бедная, грязная, даже церковь построена кое-как. Староста на вид — кусок кала. И этот ужас у меня почти под боком. Надо будет проинспектировать окрестности, вдруг ещё где затесались очаги... нищенства, пожалуй. Правда, поп меня удивил. Надо же, не боится наорать на принца и может аргументировать свою позицию. Причём не зацикливается на догмах — подумал и остыл. Надо будет его показать Йесусу-Моа. Возможно, имеет смысл продвинуть парня по церковной линии.

Тем временем вместо Симран я нашёл своего сотника спецназа. Бравый вояка уже успел разжиться ломтем жареного мяса и готовился его употребить, но, посмотрев на мои голодные глаза, честно разрезал кусок надвое и поделился.

— Спасибо, Берхан, — я впился зубами в пищу. Поджаренная корочка хрустнула на зубах, и нежная мякоть прыснула соком по всему рту. — Вкуснотища! Умеют же, когда хотят. — Боец кивнул в ответ.

— Завтра ещё котлеты будут. Ачан нашёл двор с курами, там яиц много.

— Котлеты радуют, а деревня — нет. Хозяйство никакое. В Ардиббо у нас столько же народу живёт, но животины и полей в разы больше. Как, блин, этим не стыдно?

— Командир, ну ты и сравнил. Ардиббо — это почти Хайк. Тоже монастырская деревня. Да и ты подсобил за последние два года. А здесь... Чего им стыдиться? Все деревни такие.

— Как это, все деревни такие? — Под рёбрами у меня закололо льдом, а надкусанный ломоть мяса застыл у рта.

— Ну так... Эта деревня мало отличается от любой другой в Шоа или Гафате, да и вообще от всех амхарских сёл, что я видел. Даже айгуди так живут.

— Погоди, вообще все живут в таких деревнях?

— Нет, конечно. Негры живут намного хуже. Есть ещё Аксум, но это город, он другой.

— ...

— Командир, что случилось?

— Ничего... пока ничего. Пойду найду Симран. Ты её видел?

— Да, она повела Хитрого глаза купаться вниз по течению.

Действительно, поодаль виднелась тёмная ушастая глыба слона, весело пускающая брызги. Я пошёл в её сторону, пытаясь понять, как , блин, вся страна может прозябать в такой жуткой нищете, как эта гнусная деревня?

* * *

Сложно, ох как сложно. Он вздохнул и покачал головой. Двенадцать долгих дождей прошло с его рождения. Восемь из них — свежи в памяти. Народ, конечно, на память не сетует, но попробуй вспомни, как ты сосал мамкину титьку. Так вот, два долгих дождя тому назад жизнь была понятна. Скучна, но понятна — старшие матери вели народ по бескрайним полям, а бурые двуноги ходили по следам народа, как дети. Народ защищал их от хищников, а мелкие помогали народу там, где плохо работал хобот. Бурые хорошо понимают нас, а мы, в свою очередь, научились иногда понимать их...

И что же случилось? Какой-то светло-бурый двуног нашёл народ, долго говорил со старым понятливым двуногом, и случилось небывалое! Впервые за много поколений народ, хоть и временно, но разделился. Тот-кто-суёт-хобот-куда-не-надо, как звали его отцы и матери, или Хитрый Глаз, для двуногов, пошёл за старшей матерью, что согласилась идти на новые пастбища, так как отцы уже не раз гоняли его за непоседливость. Шли долго, под дождём, а когда пришли, то мир перевернулся.

Оказалось, что двуногов очень много и они бывают совсем разные. Новые двуноги жили в мёртвом лесу, они пахли и звучали совсем по-другому. Они дали народу еду в обмен на нашу силу. Больше того, их уже пережёванная пища помогла отодвинуть смерть на несколько лет от старшей матери и отца. Когда стачиваются четвёртые зубы, отцы и матери неизбежно погибают от голода. А теперь они смогут жить ещё много дождей. Он вспомнил, как недавно двуноги сделали старейшему отцу зубы из твёрдой жёлтой кости. Старик ярился два дня, его едва успокаивали матери и бурые двуноги. Но затем он стал жрать, как растущий детёныш.

Почти все светло-бурые общались с народом через бурых. Но были исключения — один из главных двуногов и его самка. Хитрый Глаз понимал, что у двуногов матери слушаются отцов, но лысый-непоседливый всё-равно ставил его в тупик. Молодой ещё, по меркам двуногов не сильно старше сующего-хобот, как он мог быть главным? Он даже не был отцом! А его самка не стала матерью, не смотря на то, что последние два дождя, как видел сам Хитрый Глаз, он её почти каждый день покрывал. Иногда прямо на спине сующего-хобот. При этой мысли он засмеялся.

Лысый-непоседливый что-то сказал своей самке, и он снова не смог ничего понять. Сложно... Звуки бурых двуногих были понятны. Звуки светло-бурых часто можно разобрать и понять. А звуки, которыми главный двуног общается с грустной-одноглазой... Зря он не слушал двуногов длинный дождь тому назад, когда они только начали ездить на его спине. Тогда они говорили мало и не сложно... Но сующий-хобот тогда совсем не разбирал звуки светло-бурых двуногов.

Не беда. Пусть сложно, пусть непонятно, но весело. Он повидал пустыню, новые реки, плавал в очень солёном озере, куда более солёном, чем Бескрайняя Вода. Хитрый Глаз носил холодную железную шкуру, как будто он и сам был двуногом. А главное — он победил страх перед красным цветком. Не просто научился убивать цветок водой — это сейчас может почти каждый из народа, но и брать его в хобот и не бежать прочь, лишь почуяв страшный запах. Так что теперь он и сам будет отцом — старшие матери не возражали, когда двуноги попросили мать для сующего-хобот. Они решили, что народ станет сильнее, если дети тоже смогут победить страх. Всего лишь два долгих дождя, а народ живёт иначе. А ведь много поколений они ходили по тем же землям с теми же бурыми двуногами...

Тот-кто-суёт-хобот-куда-не-надо скосил взгляд на "своих" двуногов. Грустная-одноглазая весела, а лысый-непоседливый наоборот грустен. Лучше пусть они оба обрадуются и развлекут его чем-нибуть новым. Он набрал в хобот воды и щедро окатил стоящего на берегу двунога.

* * *

* * *

Солнце перевалило зенит, но всё ещё жарило землю. Трава, местами вымахавшая в половину человеческого роста весело желтела, пряча от сурового неба свои более зелёные побеги. Волны озера невозмутимо плескались о берег, а дикий вопль беспощадно рвал тишину.

— Отродье осла и лесной обезьяны! Ты что творишь?

Вид человека, возвышавшегося над съёжившимся подростком был страшен. Высокого мужика и в обычное время трудно было назвать красавцем, а сейчас он походил то ли на христианского чёрта, то ли на духа вонючей горы. С недавно ещё белой хламиды капала грязная вода, тёмно-зелёная тина свисала тухлыми соплями с головы и плеч, а из крупной прорехи с обожжёнными краями на мир хмуро смотрела бурая задница, покрытая следами недавнего конфуза.

— Сатанинский прихвостень! Я сейчас из тебя...

— Угомонись! — ругань пострадавшего была резко оборвана подоспевшим воином в серой кожаной броне. — Что разорался?

— Этот бесёнок чуть меня не убил!

— Сам виноват. Я тебе сказал идти обратно вокруг озера, — холодно ответил суровый оромо.

— Я... я... — "праведный гнев" уступил место страху перед страшным солдатом принца-наместника, и мужик начал хватать ртом воздух.

— Ты, ты, — передразнил его Кааса, — бегом отсюда. И задницу не забудь помыть, — последние слова понеслись вслед улепётывающей фигуре.

— Фу! Спасибо, Кааса, ты вовремя! — Бегемот успел перевести дух и прийти в себя.

— Не люблю баранов. С тобой он герой, а меня увидел и обгадился.

— Ну, обгадился он ещё раньше, — улыбнулся подросток.

— Второй раз обгадился. Мелкий, что у тебя с этой... летучей какашкой стряслось? Вчера, позавчера вихляла, а сегодня вообще с цепи сорвалась.

— Это не какашка, — обиделся юный рукодельник, — это ра-ката. Так принц сказал.

— Не важно. Важно, что она завернула вбок, догнала того осла, — воин махнул рукой на стремительно уменьшающуюся фигуру, — и подпалила ему дупу.

— Ну... я попробовал новый состав. Смесь говенной соли и сахара.

— Ха, я был прав! Твоя "рохата" — это летающий котях!

— Не обзывайся.

— Да ты сам посмотри! — Кааса достал из-за спины слегка помятую, испачканную трубку из бронзовой жести, — вид, запах. Котях.

— А если я в тебя его запущу? — поинтересовался Бегемот, глядя изподлобья на "воспитателя".

— То я это говно загоню тебе обратно в задницу, — невозмутимо ответил оромо. — Хорошая игрушка. Здорового лба напугала.

— Можно сделать большую, и она понесёт на себе алхимическую бомбу!

— Да, Бегемот, и принесёт её обратно к тебе.

— Я работаю над этим, — вновь насупился подросток, — Абеба обещала мне приделать стабилизаторы.

— Кого приделать?

— Ну, как оперение на стреле, чтобы ра-ката прямо летела. Мне принц оставил рисунки, с разными идеями.

— Так эта... ра-ката, — Кааса решил больше не подначивать мальчишку, — летает как стрела?

— Ну, не совсем. Там ещё важна скорость сгорания смеси, форма сопла, центр тяжести... — тут парень увидел, что спецназовец похоже не понял ни одного слова, — да, как стрела, но с хитростями.

— С хитростями... Ладно, если как стрела, то она сильно кривая, — и воин указал пальцем на заметные вмятины в жести.

-Ой. Надо будет сделать новую ра-кату. А лучше, попрошу Абебу. У неё всё так аккуратно получается. Кааса, смотри, что у меня ещё есть! — Подросток залез в свой внушительный мешок и достал длинную охотничью стрелу. — Держи.

— Что это такое? — спросил мужчина, приглядевшись к жестяной трубке, примотанной к самой стреле. Трубка воняла, и из неё торчала жёсткая нить.

— Это... чха.

— Ты простыл?

— Нет, эта штука называется "чха". Так принц сказал. Она работает, как ра-ката, сейчас покажу!

Парень установил стрелу на станок, быстро собранный из досок, также сложенных в его мешке, и направил сооружение прочь от озера. Махнув Каасе отойти на пару шагов, мальчишка запалил факел, поджог им нитку, торчащую из стрелы, и отбежал к воину. Первые пару секунд ничего не происходило, только потрескивала тлеющая нить. Затем тусклый огонёк вполз в трубку и оттуда повалил белый дым. Сначала немного, но потом вонючее облако скрыло весь станок, а стрела резко улетела прочь, оставив лишь дымный след, медленно исчезающий в воздухе.

— Видел?! Ты видел? Она сработала! Представляешь, принц рассказывал, что большая чха может пустить сто стрел за раз! Мы теперь всех врагов убьём.

— Бегемот... Искать эту штуку ты будешь сам.

— А ты?

— А я пойду помолюсь Вааку.

— Какому Вааку? Ты же в церковь ходишь, я видел, — растерялся подросток.

— Я потом и Христу помолюсь, и Истифанию. Всем помолюсь...

У Каасы была хорошая память, и сейчас перед его глазами встал эпизод, когда пьяный в стельку принц держал за руку раненную индианку и шептал: "Ну, погодите у меня, содомиты арабские. Я вас всех на ноль помножу, как Содом с Гоморрой. Я вам устрою ядрён батон с баллистической ракетой." Полусотник спецназа не знал, что такое "ядрён батон", но сегодня он понял значение слова "ракета".

* * *

Что будет, если объединить широту русской души, с той же широтой, но эфиопской? Да ещё приправленной южными темпераментом и энергией. Правильно! Будет эпическая гулянка. Окончание сезона дождей на озере Тана в этом году праздновали от души. Светлокожий северный рас, присланный Негусом Нагаст, собрал народ нескольких окрестных деревень — таких многолюдных праздников не помнили даже старейшие из приглашённых дедов-старейшин. Пиво и медовуха текли рекой, столы ломились от забитого недавно бегемота, а тефовые инжеры лежали вперемешку с настоящими новгородскими блинами. Такой праздник живота был в новинку селянам, жившим чуть ли не впроголодь после регулярных поборов местного Негуса. Спасибо матушке-Тане — озеро спасало даже в самые трудные годы.

Смешение культур не обошло и прочие развлечения. Под темнеющем небом среди костров в привычные звуки лютней и барабанов вплетались певучие переливы северных гуслей. Пусть мало кто из них понимал чужеземный город, но хорошую музыку амхара ценить умели. А затем, в накладе не остались и чёрные гости. Сначала несколько парней-слоноводов добавили колорита, а затем и воины далёкого южного племени Хамер оккупировали барабаны и, под неудержимые первобытные звуки их песен, на празднование как-будто пришли сами джунгли.

— Хорошо гуляем, атаман, — сказал суровый мужик, что мог бы сойти за викинга, если бы не глубокий тропический загар. — Смотри, как Буй с Быком среди местных девок отплясывают.

— Так ото ж. Глядишь, Степан, скоро ещё пару свадеб сыграем, — немного рассеяно ответил ему сидящий рядом на бревне собеседник.

— А ты чего не весел? Пиво есть, мясо есть. Баба дома ждёт. Как у тебя, вообще, после здешних дождей душа не поёт?

— Всё бы тебе праздники да гулянки, друже. Ответ перед князем как держать будем?

— ..., умеешь ты настрой портить.

— Ну вот. Одними "задницами" князя не удивить. Да и идея, если честно — его.

— А что делать? Здесь из дерева один только можжевельник. Это, ..., даже не сосна, ладью на ... не сделаешь. Вот и изгаляемся. И вообще, "задницы" — уже что-то. Помнишь, как амхара галеру захватывали?

— Ну?

— Они плыли на дерьме всяком. А двухкорпусные посудины — самое то, чтобы спящие корабли брать. Можно сделать маленькие, на одного воя со сбруей. Или побольше, на отряд. Они быстрые — сидят легче чем лодка, и на волне устойчивые.

— Дело говоришь Степан. Я тоже об этом думал... Помнишь, как мы того Любекского купца брали? "Задницы" бы нам ой как подсобили.

— Хе. Ничего, и без них сдюжили. Знатная была добыча, — довольно усмехнулся "викинг", вспоминая дела минувших дней.

— Но я тебе говорю, одной мелочи мало. А большие корабли... Хоть из железа строй. Которого во-первых нет, а во-вторых жалко.

— Слышишь, Твердята, ты с узкоглазым говорил? — вдруг задумался Степан.

— О чём? Этот бес по-амхарски говорит хуже меня.

— Бык его понимать наловчился. Вчера мне баял, что узкоглазые свои ладьи из мягкого дерева делают.

— Да ну. И как?

— Шьют!

— Чего? — изумился бывалый мореход.

— За что купил, за то и продаю. Я и сам мало верю. Но если не брешет...

— Если не брешет, то надо пробовать... Завтра сядем с Быком, бесом этим, монаха княжеского позовём и будем неспеша обдумывать. А пока — гуляем.

* * *

— Нет, ты слышал это? — ругался Твердята, потрясая толстой можжевельниковой веткой, — шить галеры и когги из мягкого дерьма. Ничем иным эту "древесину" язык назвать не поворачивается. Да я из него даже струг шить не буду!

— Батька атаман, не гневись. Я только перевожу, да и Чухан всего-лишь рыбак, а не корабел. Не брешет он ведь. Можа чего не просто не знает, но заведомой лжи не бает.

— Чу Хань, — подал голос "гость" из далёкого Востока.

— Чего он там бормочет?

— Да поправляет, мол имя его опять переврал.

— Да? А по мне, чухан и чухан, разницы не слышу, хоть и многим говорам учен. Ты, Бык, как вообще этого чорта басурманского понимать наловчился?

— Не поверишь, батька атаман. Одну чёрную бабу на сеновале валяем. Сначала морды друг другу разукрасили, а потом сошлись как-то. Да и вдовушка Мекель не против.

— Что? Это он тебя давече "угостил"? — действительно, сухой китаец никак не выглядел достойным противником здоровенному новгородскому мореходу.

— Вертлявый, змей, и ногами лягаться горазд.

— Ну-ну... эй погодь, Бычара, как это вы одну бабу валяете? Одновременно харите что ли?

— Нуу... — потянул молодой ещё амбал.

— Вот, ..., ...ая страна. Мало того, корабли из говна, так и мой ушкуйник с чортом узкоглазым на пару срамом занимается. Я ...ю, Степан.

— Что, сразу Степан? — отозвался тот. Не всем князь бабу нашёл, вот и выкручиваются, как могут. Ну и ты, Бык, даёшь. Не тесно бабе вставлять, когда там один уже болтается?

— Да ну, нет конечно. Басурманы в корень не идут, куда им до славянского ...я. — Китаец Чу Хань, перекрещённый на русский манер "Чуханом", только удивлённо переводил взгляд с одного ржущего здоровяка на другого.

— О чём разговор? — поинтересовался на амхарском подошедший к мужикам монах. Брат Тавон достался новгородскому капитану "в подарок" от принца в качестве "научного консультанта". В Хайке этот тридцати с чем-то летний священнослужитель входил в орден Соломона и трудился в основном в алхимических лабораториях Тамара. Как и его бывший начальник, монах отличался пытливым умом, хоть и не мог похвастаться столь же широким кругозором. Впрочем, по землям Амхара попутешествовать он успел. — Слышу крики, думаю, отпевать кого придётся, а пока подошёл, сплошное веселье.

— Эх, абун, думу ведём о деле корабельном. А ярился я, ибо дерево сиё, — Твердята потряс всё ещё зажатой в кулаке палкой можжевельника, — к постройке судов малопригодно.

— А какое нужно дерево? Раньше ты не жаловался, рас, — удивился амхарец.

— Раньше мы задницы делали. То лодки не серьёзные, для моря почти не годные — нужны они больше, чтобы людей к воде приучить. А для кораблей-мореходов другое дерево потребно. Плотное, твёрдое. Чтобы против воды и червя сильным было, и удар волны держало. Ан нет у вас такого дерева.

— Как это нет? — поднял бровь Тавон. — Есть и немало, просто места знать надо. Да что далеко идти? В долине этой реки, — он указал на видневшийся за деревней исток Нила, — днях в трёх пути ты найдёшь крепкое, сильное дерево. Можжевельника в землях Негуса Нагаст, конечно, очень много, но и прочих деревьев не счесть. Надобно тебе, рас, подрядить здешних охотников, пусть принесут образцы из лесов, а ты уже выберешь, чего тебе потребно.

— ...ь меня в дупу, веслом через колоду, — опешил новгородец. — Это сколько же мы тут голову ломали, ища замену тому, что у нас уже есть? Подь сюды, морда монашеская, я тебя расцелую. Камень с души снял.

— Э-э, нет, мне и так хорошо! — шутливо возразил монах, спрятавшись за спину молодого новгородца.

— Степан, поднимай наших. Завтра же отправим с местными, пусть на месте дерево оценят.

— Живём, батька атаман?

— Живём, сынок. Дерево, конечно заготовить надо и просушить. Но с первым чудо-звери помогут, а второму надо только время, — капитан хитро прищурился.

— Ой не нравится мне твой взгляд, Жданов сын, — пробормотал его помощник. Говори уж, чего задумал?

— Князь, когда наказ на морское дело давал, идей странных подбросил. Хочу одну из них опробовать, раз уж душа более не зудит, а ждать лес всё равно надо.

— Это какую? — заинтересовался уже негр.

— Каменные корабли. — Тишину можно было разбивать молотком. Наконец Степан подал голос.

— Князь сильно выпимши был?

— В том то и дело, что нет. Даже бумагу дал счётную. Там по закону архимеда-грека, даже каменный когг поплыть может, если правильно сделать. И камень не простой, а рукотворный, что в Хайке-городе лепят.

— Да... греки в море толк знают. Помню, как мы от ихнего огня бегали. Но даже они из камня не строят...

— Принцу Ягбе откровение свыше было, — вмешался брат Тавон. — Господь ему великую мудрость даровал, о вещах, что в окрестных землях неизвестны. Если он говорит, что можно сделать, то получится непременно. Секрет бе-тона ведом мне — обучался я и у мастера Зенабу. Так что камень будет, рас Теводорос, — эфиоп как всегда переврал имя новгородца, — ты мне только счётную бумагу покажи, и какая форма тебе потребна.

На следующий же день вокруг матушки Таны разошлись отряды разведчиков. За ними, как были найдены нужные сорта деревьев, последовали слоны и лесорубы. С помощью умных гигантов и невиданного ранее неграми новгородского инструмента, работа спорилась. Гондар-град разросся ещё больше, наполнившись лесарями, углежогами и прочим рабочим людом. Над Нилом выросли колёса, пусть более неказистые, чем в Хайке, но достаточные для нужд нового цементного заводика, а по озеру забегали лодки с катамаранами, обеспечивая город рыбой и сырьём. Первое зерно будущего, вдали от земель Шоа дало росток...

* * *

Негуса Нагаст Йикуно Амлак восседал в походном шатре. Сегодня он делил вечернюю трапезу со своим ближайшим советником, ычеге Текле Хайманотом. Оба мужчины давно перевалили за четвёртый десяток и смотрели на мир одинаково холодным взглядом.

— Ну как тебе послание? — поинтересовался правитель, когда глава церкви оторвал взгляд от письма.

— Если честно, то я теряюсь. Всё это выглядит диким, но вчитываясь в цифры, всё выходит, так, как он и говорит. Конечно, я ещё не смотрел развёрнутые расчёты и обоснования, но уверен, что мои лучшие монахи не найдут не единой ошибки... — Текле потянул себя за бороду. — Ты меня давно знаешь, друг. Несмотря на всё это, — он показал на внушительный крест на своей шее, — я далеко не самый набожный человек.

— Да, ты у нас явно не Йесус-Моа, — усмехнулся в ответ царь.

— Но вспоминая Ягбу всего лишь пару лет назад и читая это, — он приподнял свиток, — впору уверовать в Него по-настоящему.

— Думаешь я ошибся? — негус нахмурился.

— Поставив на младшего? Трудно сказать. До сегодняшнего дня, я был уверен, что Ягбе хватит своих "игрушек". Хайка и того поселения, что ты разрешил ему поставить на Тане. Но теперь... Сам видишь, это перевернёт уклад жизни, и твой старший прекрасно осознаёт последствия. Как бы не лучше нас с тобой.

— Пойдёт против моей воли, коли я укажу, что Удым Араду быть Негусом Нагаст?

— Зачем? Мы с тобой далеко не молоды. Если старший всё-же пожелает трон, то дождётся твоей смерти и поставит зарвавшегося младшего брата на место. Забыл что ли, как сам увёл трон из под Лалибелиного избранника?

— Меня поддерживала церковь. А его...

— Тоже поддержит. Йесус-Моа за Ягбу стоит горой. Против его авторитета даже я бессилен. В лучшем случае — нейтралитет.

— Но войско поддержит Удым Арада.

— Йикуно, о чём ты со мной споришь? Сам ведь знаешь, что меньшие негусы постараются урвать побольше и будет очередная междоусобица. Вопрос только, кто победит. Помнишь, что творил полк твоего старшего в Таджуре? А что ещё он успеет настроить за следующие годы? Если ты твёрдо хочешь видеть Удыма на троне, то путь только один.

— Нет... — медленно и задумчиво проговорил Негуса Нагаст. — Подсылать убийц к собственному сыну, не разменявшему и третий десяток — сумасшествие.

— Тогда не поздно переиграть. Удым мал, а Ягба вдали от тебя и ничего не знает. Да и будет ли этот Ягба, — священник вновь указал на письмо, — худшим негусом, чем тот, которого ты планировал сделать своим соправителем?

— Тогда сын был хотя-бы понятен, — поморщился царь. — Пусть он не ловил звёзд с неба, но я знал чего ожидать и, думаю, успел бы привить ему нужные умения. А этот... то умён и хитёр, как змей, то чисто блаженный. Жаль что Удым не старший... Вот он — весь в меня. Ему я могу доверить страну.

— Хорошо, что я не на твоём месте, потомок Соломона, — улыбнулся ычеге. — Так что ты решил с прошением старшего?

— Пусть делает. Добавочные люди в армии Шоа мне не помешают. Да и прав он — на жирной овце больше шерсти и мяса. Что до наследства... Чай я пока не помер, ещё успею решить. — И правитель запил свои сомнения крепчайшим кофе.

Глава Четвёртая. Мать Городов Эфиопских.

Через полтора месяца неспешного путешествия впереди показались горы Адуа. Близ подножья древних исполинов дремал усталыми грёзами древний город Аксум.

Между двух холмов лежит забытое сердце былой славы... Аксум. Когда-то он был горд, велик. От поступи его сотрясались берега Аравии, и даже в сытом Риме, мнившем себя центром мира, знали о могучем царстве чёрного континента. Порты Адулиса и Массавы были его руками, крепко державшими торговлю Красного Моря. Но всё это в прошлом... Удар за ударом обрушились на его непокорную спину, и, получив последний, он не нашёл в себе сил подняться.

Этот город необычен. Ближайшая река — в нескольких километрах отсюда. Откуда взяться поселению под лучами палящего солнца? Но два ручья дают ему жизнь. Аксум... ак шум — водяной вождь. Два ручья... не берег бескрайнего моря, не могучая, полноводная река. Всего лишь две тонкие тропы жизни, что смеясь скачут среди гор. А из них вырос могучий исполин, протянувший руки на сотни дневных переходов вокруг. Как будто он взял всю силу материнской земли, зажёг её и воспарил на пламени ввысь... где, на пике своего могущества, вдруг обессилел.

Когда-то он блистал. Тридцатиметровые стелы гордо стремились к небесам, славя историю Аксума. Гордые стены привечали воинов и торговцев. Священники пели и танцевали в десятках церквей. Но не сейчас. Запустение везде. Давно размыта дамба Май Шума, купален Царицы Савской. Обветшали под безжалостным солнцем могучие монументы. А сам город покрыт зияющими ранами, оставленными яростной Гудит. Срыты под корень бастионы, разрушены церкви. Даже собор Святой Марии Сионской не восстал до конца из руин. А что говорить об остальном? Хижины, стыдливо ютящиеся на трупах величественных зданий, засыпанные колодцы...

Негусам старый город был не нужен. Ведь он напомнил бы им, насколько разительно их полудикое кочевое существование отличается от достижений предков. Одни только монахи хранят Ковчег Завета и раз в поколение проводят службу в честь коронации очередного правителя. И лишь горстка семей хранит обрывки знаний, накопленные прадедами в золотой век Чёрного Царства.

Я ходил по призракам улиц, между укоряющих обелисков, что безмолвно пускали песчаные слёзы, глядя на далёких потомков своих создателей. Я видел бурые карьеры, что забыли руку человека, говорил без слов с запечатлённой в камне львицей, что помнит натруженные спины людей, что вырезали из гор вечную память своему городу. И тогда я понял, что мне нужно... Символ. Душа страны, которая объединит монахов Хайка, рыбаков Таны, пастухов бескрайних равнин... Эфиопов.

Моим символом станет этот город. Я дам ему новую жизнь. Бетон сольётся с камнем и поднимет ввысь то, что считалось умершим. Как легендарная Гудит пыталась стереть память об Аксуме, я сотру память о ней, разбудив душу древней столицы и заставив вновь биться её сердце.

Нужны будут мастера, деньги и люди. Мастера уже живут здесь. Деньги... их есть у меня. А скоро будет ещё больше. Люди... С этим сложнее, придётся обращаться к церкви и Негусу Нагаст. Но сделаем — подведу правильную идеологическую и экономическую базу, уговорю в общем. Заодно опробую идею борьбы с проблемой деревень — улучшить технологию земледельства и ориентировать сёла на поддержку городских центров, которые в свою очередь будут двигать промышленность и науку. Если получится в будущем сманить кочующих царьков в города, то проблема обжирания крестьян армией должна решиться... Посмотрим.

* * *

Одно дело нагромоздить в голове конструкцию из наполеоновских планов, и совсем другое — воплотить их в реальность. Что греха таить, даже просто создать более-менее детальный план — задача не из лёгких. Попробуйте реалистично обосновать создание города даже не на реке, а на двух ручьях и грунтовых водах...

Но не следует унывать, ведь величие большинства из нас в том, что мы стоим на плечах титанов и знаем толк в плагиате. К северу есть горы, там наставим конденсаторов (воруем у будущего), пусть собирают влагу из атмосферы и несут её в Аксум по крытым акведукам (воруем у Римлян). Чтобы не разбазаривать собранную влагу — построим крытый же резервуар. Желательно с каким-нибудь стекловолоконным дном... но не осилим пока. Южнее на каких-то десять-двадцать километров есть каньоны и каньончики с реками и ручьями. Оттуда можно брать воду для мелиорации (воруем у Архимеда, СССР и чёрт знает ещё у кого), а всякие индустрии лучше там и расположить. Чем лучше? Тем, что не придётся сосать воду из отнюдь не бездонных колодцев (не говоря уже о том, что в голове назойливо жужжат расплывчатые мысли-воспоминания о каких-то феерических опасностях неаккуратного обращения с грунтовыми водами). Строевой лес брать там же, как и корм для слонов, что будут его тащить. Камни для строительства можно дробить взрывчаткой, бетон же месить в рабочих зонах на юге. Долго, да, но никто пока не торопится.

Что остаётся? Придумать две вещи — что строить и куда ставить. Церкви и соборы — само собой. Львиную долю расходов обязательно стрясти с конторы Текле Хайманота и Йесуса-Моа, то есть с самой церкви. Ударим по тщеславию — мол имеем возможность построить такое, что потрясёт весь мир, но не имеем финансирования. Причём без вранья — с армобетоном (железобетон пока неблизкое будущее) и слонами можно выстроить такого колосса, что Европейцы следующие пару веков будут давиться от зависти. Царский дворец. Да такой, чтобы и потомки с великой неохотой отрывали свои седалища от его удобных тронов. В смысле, что с кочевническим стилем жизни пора кончать. Значит, он должен быть не только красивым, но и удобным. И обязательно с водой и канализацией! Что ещё? Музей. Хочу музей. Чтобы далёкие потомки не придумывали диких теорий, мол не существовало Аксумцев, а это всё были укуренные евреи.

Но это всё так, баловство. Главное — университет! Вот уж где готов тряхнуть собственной мошной (благо, есть чем трясти). Задатки первого у меня есть дома, в Хайке, а здесь будет второй. Хотя, официально придётся именно его сделать первым — столица, всё же. Негуса Нагаст не поймёт. Да и Текле будет легче доить на учёных монахов в царское столичное заведение, чем в провинциальную прихоть принца. Кстати, стоит пригласить желающих стать преподавателями из огрызка Римской Империи, сиречь Византии. В тех краях как раз хозяйничают немытые европейцы со своей "Латинской Империей". Жаль, не могу даже представить деталей — вспомнить-то могу очень многое, под чай и медитацию, но никак не то, чего никогда не знал. Сегодня же отпишу в Таджуру, пусть готовят экспедицию в Константинопль. Посольство засылать рано (тем более, что на пути египетские магометане), но в частном порядке уже пора.

Слава Богу, что есть китайская бумага, карандаши и нормальные художники. Потому что сам я рисовать не умею. А так, на наброске городского пейзажа, можно намалевать задуманное, а на следующий день посмотреть не осоловевшим глазом... Да уж, первый блин комом. Со второго по десятый тоже. На пятнадцатом я смирился с тем, что архитектором никогда не стану, и велел Аксумским творцам просто высылать проекты мне на рассмотрение. Одно радует, что за недели бумагомарания, мастера прониклись концепцией выкладывать своё вдохновение на бумагу, а не сразу в камень. Так и думать легче, и расходы стройматериалов подсчитать можно. А испоганенная малеваньем бумага всё-же принесла пользу — в кои веки удалось нормально подтереться. Следы карандаша на чёрной сраке всё равно не видны.

Показала себя и страусиная почта. Целых два рейса Аксум-Хайк-Аксум, и значительно быстрее, чем слонами или лошадьми. А у озера Ашенге, где-то на полпути между столицей и моей вотчиной основали страусиную ферму. Через несколько лет, можно будет менять там птиц. В перспективе, если достаточно поднять пернатое поголовье, то можно ускорить коммуникации на порядок. До появления телеграфа, вполне себе "вундервафля". Причём само-окупаемая — купцы и негусы с радостью заплатят за скоростную доставку депеш и новостей. Да и мой зародыш банка станет одним из главных клиентов. Правда вкладчиков в нём меньше десятка, и коммерческих клиентов целых три штуки, считая моё "высочество", а весь штат находится в прямом подчинение прекрасной единоокой индианки, но ведь главное начать!

Должен сказать, что пребывание в матери чёрных городов мне понравилось. Красивые сады, не так много мошкары, замечательные древние стелы (конечно прочая архитектура оставляет желать лучшего — у меня в Хайке уже лучше). И люди — здешние жители ещё не забыли, чем эфиопы (амхара и тиграи) отличаются от черножопых обезьян вокруг. Нет, не привычкой смотреть на соседей свысока — как раз эта черта присуща чуть ли не каждому темнокожему племени. А способностью тратить энергию не на склоки с фаллометрикой, а на созидание и заботу о будущем. Энтузиазм седых стариков и безусых юнцов впечатлял. За шанс "возродиться из песка" многие впрягались словно мифические коммунары. Ну, а я старался не повторять ошибки серпасто-молотастых предков и подкреплял разглагольствования о светлом будущем серебром и товаром мануфактур — чем дублировать производство химии и металлических изделий с нуля, было проще и дешевле слать заказы на юг. Разве что бетон целесообразно производить близ Аксума.

Месяц почти что отпуска. Работой (не по собственному желанию) можно назвать только пару случаев. Во-первых, нагрянул местный негус. С визитом вежливости, так как столица находится в прямом управлении Главной Короны. Пообщались на отвлечённые темы, дядька подарил мне, как принцу, жирафа... Я охренел — и что, простите, прикажете делать с этим полу-одомашненным подъёмным краном? В отместку описал тиграйскому феодалу перспективы экономического развития региона. Хи-хи. Даже с учётом того, что негус не дурак и "урезал осетра" из планов наследника раз этак в десять, у не самого богатого среди коллег (примечание: в то время тиграйские правители ещё не носили титула "Бар негуса", морского царя, и не славились богатством) дядьки потекла слюна и в глазах заиграли долларовые знаки (на самом деле, там заиграли мешки с солью и старые аксумские монеты, валютный вопрос мне ещё предстоит решить). И почему нет? Пусть сам Аксум не платит никаких налогов, но ведь торговые караваны пойдут по его землям, и не только они...

Второй "работой" был... судный день. Нет, небеса не разверзлись и конца света не произошло. Просто хитрозадый рас, наместник Аксума, разродился идеей спихнуть долг правосудия на принца и наследника Великого Негуса Нагаст. Сволочь, никак мстил за то, что я распоряжаюсь, как хочу, в его "вотчине". И ведь просто так не откажешься — засранец коварно использовал слухи о "Соломоновой мудрости" наследника (кстати, сам виноват — где попало вставляю имя легендарного предка), и теперь столичные жители просто алчут моего просветлённого и справедливого правосудия. Ужас.

Рубить младенцев, к счастью, не пришлось, зато порезвился назначая наказания. Очередного любителя женских обрезаний — укоротить на головку. Содомита накормить от пуза кислым молоком с пованивающей рыбой... и так в течении месяца — пусть узнает, зачем мужику задница нужна. Двум... афроамериканцам (по-настоящему тупым неграм, афро-африканцы, по крайней мере те немногие, кого я встречал, значительно умнее и более мотивированы в жизни, чем свои заокеанские собратья) додумавшихся прийти с тяжбой насчёт коровы определил плетей за то, что такой бред несут к принцу, а корову велел продать, намекнув, что если припрутся в суд делить деньги, то ни медяка из них не увидят. Кстати, очередь страждущих справедливости после такого прецедента заметно поредела.

Ещё судил весёлый случай, где резвый парень обрюхатил двух сестёр... почти завидую ему (белой завистью). Жертв, кроме отца "обесчещенных" девиц не было — секс был по согласию. Первой мыслью было женить мужика на обеих. Второй — женить брата на младшей... но брата у "преступника" не оказалось, да и тратить авторитет на то, чтобы уломать священников разрешить простому негру полигамный брак... Не заслужил. С другой стороны, карать парня не за что, да и любое наказание аукнется девкам и их киндерам, которые уж точно ни в чём не виновны. Кстати, хорошо, что тяжба досталась мне — задницей чую, что местные мракобесы здесь могли начудить... и одним насильственным абортом вряд ли бы обошлось у них. В поисках решения меня озарил потрясающий своим коварством план — создать прецедент и заложить мину замедленного действия под мракобесие (либертарианец я, или погулять вышел?). Речь выдал примерно следующую:

— Эфиоп отвечает за свои поступки. Иначе он не человек, а зловонная обезьяна без смысла и чести. Ты, любовник-гладиатор, с одной стороны большого зла не сотворил. Сестёр ты не насильничал, за двуличие по морде получил, но люб ты им, коли уд всё-же не оторвали. С другой стороны, обрюхатив бабу, мужик в ответе и за неё и за ребёнка. В обычном случае, дал бы тебе плетей (за то, что батьку девки не уведомил) и оженил, но ты, засранец, двоим детей сделал. Причём сёстрам, никак на тёщах хотел сэкономить. Посему, приговор мой таков. Во-первых, плетей, ибо думай, куда уд суёшь и семя выплескиваешь. Во-вторых, обязываю тебя исполнять мужний и отцовский долг, от которого не освободишься, доколе через каждого сына или дочь дедом не станешь. Апостольского брака ты, поросёнок этакий, не заслужил, с двумя бабами-то. Посему, будешь жить в браке Кесаревом. Властью своей, ныне женю вас троих, — отец беременных негритянок на этом месте фалломорфировал. — Язык человеческий остёр и злобен бывает, и не видать вам в Аксуме-граде жизни нормальной. И хрен бы с вами, но на детях вины нет. Будучи потомком рода Соломонова и принцем земли эфиопской, мой долг заботиться о детях моего народа. Засим, приговариваю тебя с жёнами к службе пожизненной в Ордене Бляхоносцев. Завтра придёшь в мой лагерь для получения приказов. А теперь, валите в дупу, прочь с глаз моих.

Вот так, вроде как наказал, но по сути сделал первый шаг к гражданским бракам и полигамии... Эх, надо быть с этим осторожным — как минимум Йесус-Моа по башке настучит. А ведь можно и до содомитских семей доиграться. Ужас. Симран моя умница, всё поняла правильно, и тем же вечером поинтересовалась, не приглядел ли я кого ещё... Приглядишь тут — сплошь и рядом жертвы клиторектомии. Пообещал девушке, что как только появятся мысли о расширении интимного круга, то она узнает первой, и её мнение будет обязательно учтено. Индианка попыталась меня придушить за издевательства и... попытка царе-, а точнее принце-убийства постепенно перешла в упражнения по Кама Сутре.

В общем, всё было хорошо, пока всесильный закон подлости не показал свой коварный оскал — у Симран случилась задержка.

Сама она сей интересный факт конечно же не рекламировала, но я, будучи вполне себе озабоченным существом, вёл... скажем, календарь. Так что, получив несколько дней подряд вместо ожидаемого внимания по-негусовски "весь список", насторожился. А ещё через недели полторы, засёк ненаглядную в процессе изрыгания завтрака среди зелёных кустов можжевельника и понял, что дело пахнет подгузниками. Смердит даже.

Не скажу, чтобы меня пугала идея отцовства — наоборот. Батькой уже был и принципиальных жалоб не имею... Разве что не отказался бы найти того содомита благодаря которому первая семья осталась "там" и натянуть ему анус на глаз... Другое дело, что именно в такие моменты начинаешь ценить бабушек и понимать практическую сторону полигамии. Как назло, кандидаток на роль семейного подспорья нет во всём Аксуме, благодаря "симпатичному эфиопскому обычаю". Полярный лис с нами. Не говоря уже о том, как разбираться с царственным предком. Хотя, Абун обещал в случае чего прикрыть. Это, думаю, как раз "чего". Ладно, от шести до восьми месяцев у нас есть. Что-нибудь да придумаем...

Куда сложнее было поднять вопрос с самой индианкой. Всё моё существо противилось идее подойти и спросить "ты залетела?" А возможностей ненавязчиво поднять вопрос потомства не возникало — рядом постоянно вились то местные "шишки", то мастера, то просто гвардейцы. Наконец удалось вырвать дня три для похода на реку к югу от города. Берхан с Ачаном (кто в некотором роде "заменил" отсутствующего Каасу) были посланы... нет, не по традиционному русскому маршруту, а обустраивать временный лагерь и развешивать сети от комаров. Откуда сети? Из Палестины — то ли купец то ли пират как-то разгрузился в Таджуре тонкой тканью, подозрительно похожей на марлю. Мне на глаза попался образец и я тут же заказал ещё. Много.

Так вот, город остался в десятке с хвостиком километров к северу, солдаты тоже не близко. Остался слон, но Хитрый глаз хоть и понимает, по-моему, человеческую речь, но пересказать никому не сможет. А писать он не умеет... насколько мне известно.

— Симран, — целую девушку туда, где шоколадная шея переходит в плечо, и пробегаю рукой по шёлковой блузке салвар камиза (примечание: традиционный наряд восточной и средней азии, напоминающий пижаму, русское слово "шаровары" происходит от него) от подмышки вниз. Сколько великолепных вещей со всего мира можно прикупить, когда есть выход к морю...

— Что, уже? — смеётся она. — Давай ещё отъедем, я стесняюсь орлиного взгляда Людоеда.

— Уже?! Всегда! Но сейчас, я хочу спросить тебя о другом, о, звезда востока, — не смотря на жуткий акцент, я старательно пытаюсь воспроизвести тона пунджабского языка.

— Что же хочет знать мой господин и повелитель? — так и общаемся, она коверкает амхарский, а я — их диалект хинди. Но прогресс на лицо.

— Как ребёнка называть будем?

— Что-о?! — от удивления девушка поворачивается ко мне и начинает съезжать с шеи гиганта, но успеваю её подхватить.

— То-о, — передразниваю уже на амхарском и многозначительно поглаживаю родной животик через тонкий шёлк.

— Но откуда?! Я и сама не уверена...

— Не уверена она... Задержка чуть ли не месяц и тошнит ни с того ни с сего. Я, конечно, не медикус, но и не слепец.

— Прости, Ягба, но как я могла быть уверена? Ведь мы уже столько времени... и до сих пор ничего не было.

— М-да, действительно. Может у меня наконец-то чакры прочистились?

— Тебе всё шутить, — в голосе звучит обида. Привлекаю её к себе.

— Извини, Симран. Я, если честно, был уверен, что ты каким-то средством пользуешься, поэтому ничего и не было.

— Давно уже нет...

— Вот и славно, — делую в нос, отодвигаю длинную чёрную прядь и добавляю в мочку уха. Обожаю эти места у женщин... фетишист, наверное.

— Так ты рад?

— Конечно! Какой нормальный мужик не мечтает стать отцом? Особенно, если ему не придётся самому менять подгузники.

— А как же...

— Не знаю, — убираю шутливости из голоса. — Негуса Нагаст вряд ли одобрит, но акабэ-сэат обещал помочь. Но ты не волнуйся, так или иначе — я на тебе женюсь.

— Вот зачем ты эту затею с кесаревым браком устроил, — смеётся она и кладёт голову на моё плечо. Хорошо, что слон такой умный — идёт куда надо, несмотря на то, что им давно никто не управляет.

— В конце концов, у моей семьи есть крепкие традиции многожёнства, уходящие корнями в далёкое прошлое. Представляешь — Симран, старшая жена...

— Ах ты! — она смеётся и беспощадно щекочет меня. Пытаюсь защищаться, но безуспешно. Девушка во всю пользуется тем, что с беременными нужно быть аккуратным, и всё кончается тем, что Хитрый Глаз подхватывает меня хоботом у самой земли, тем самым спасая от ушибов, вывихов и переломов.

* * *

Сложности в одиночку не ходят. Решив (частично) вопрос с... чёрт, как непривычно думать о ней, как о невесте. В общем, после микро-отпуска на мою голову свалилась говенная проблема инженерного свойства. Почему говенная? Потому что несколько тысяч солдат, работников и животных какают очень и очень много. И если бы только какали. Ручьи перестали справляться с потоками нечистот и город грозил превратиться не в жемчужину империи, а в сортирное очко. Самое смешное — то, как мы узнали о проблеме... Через срань в грунтовых водах.

"Умная" идея использовать отходы в качестве удобрений плодов не принесла — попробуй выдели растворённый кал из зловонной жижи. Да и перегнить ему надо... по крайней мере именно этот факт выполз со скрипом из воспоминаний детства. А действовать нужно было быстро — запах легко создать но сложно вывести. В сумасшедшей гонке с вонью перепробовали немало идей, большинство из которых оказались бесплодными.

Пока что удачи можно пересчитать на пальцах одной руки. Во-первых, "биотуалеты" — бочки с известью, которые собирают рабы на запряжённых ишаками говновозах и сваливают в Говенной Дыре. Во вторых сама дыра — резервуар, вырытый "всем миром" на грандиозном "субботнике" для фильтрации и хранения стоков. Пришлось потратить немало ценного динамита, на пробивание ёмкости в камне. Быстрой и хорошей альтернативы не нашёл — если рыть в простой земле, то в прямом смысле засрём грунтовые воды. В это замечательное место, так же по трубам свели канализацию из общественных туалетов. Зловонные получились параши, но всё лучше, чем гадить где попало. Забегая вперёд скажу — когда, годы спустя, в Аксуме появилась приличная канализация, Говенную Дыру переделали в узилище — самое кошмарное и ужасающее во всей Эфиопии.

В конце концов, "сортирный вопрос" довёл меня до ручки. Передав дела мастерам, я наконец-то продолжил путешествие. Путь теперь шёл на юго-запад, к плодородным берегам горного озера Тана. Впереди ждали сёла, монастыри, живописные пейзажи и... зародыш моего будущего флота. Около года назад новгородец Твердята отправился туда с остальными русичами, слонами, группой монахов, мастеров и ремесленников, а так же повелением самого Негуса Нагаст (админресурс, однако!) "основать мануфактуру дел водных, для вящей славы Эфиопии и рода Соломонова". С учётом черепашьей скорости передвижения и связи в нашем суровом средневековье, к своему отбытию из Хайка, я практически ничего не знал о том, как обстоят дела у новоиспечённого "бар раса" — морского боярина.

Связь — одно из самых больных мест для человека, привыкшего к мгновенному обмену информацией через интернет. Да что там — даже далёкое детство, когда письма шли неделями (забудем на мгновение про телефон и телеграф), суть сплошная идиллия по сравнению с миром, где считается нормальным месяцами ждать известий из разных уголков страны. У нас даже дорог приличных нет, чтобы не блукать кривыми тропами... Хотя одна всё таки есть — строящийся тракт между Шоа (в котором находится Хайк) и недавно завоёванной Таджурой. Дорога строится на совесть, пожирает уйму взрывчатки со стройматериалами и, по словам аксумских мастеров, даже лучше старых Римских дорог, чья слава в своё время докатилась и до знойной Африки.

Часть полка осталась позади в столице. Не в качестве рабочей силы, а для солидности и надзора над затеянной "стройкой века". Ещё там же расквартировался отряд страусиных наездников. Воистину, пернатая кавалерия показывает себя бесценной в качестве и разведки, и почты. Вести из покорённого Джибутийского султаната идут быстрее, чем письма от царственного бати, который, кстати, находится раза в три, а то и в четыре, ближе. Хотя, это и к лучшему, наверное — как-то не тороплюсь сообщать Негусу Нагаст, что он вскоре станет дедушкой. Надеюсь оттянуть объяснения, пока не удастся встретиться и пообщаться с Йесусом-Моа... знать бы ещё точно, где он находится.

Впереди высится горный хребет, возвышающийся над окрестными землями, словно малыш, гордо взобравшийся на толстое пузо отца. Среди его вершин находится и знаменитый пик Рас-Дешен, высочайшая из гор во владениях Амхара, Не Килиманджаро, конечно, но хорошо за четыре километра, если сопоставить местные замеры с базовой высотой Эфиопского нагорья. Дорога наша огибала величественные каменные чертоги к западу — на востоке от гор течёт гордая Текезе. На её берегах одерживал победы легендарный негус Аксума Эзана, что почти тысячу лет назад крестил Эфиопию, и оставивший после себя не мало артефактов и обелисков. Я сам видел в столице камень, где высечены его деяния на ге'езе, арабском и греческом языках. А выше по своему течению, река прорыла сказочно глубокий каньон — по словам путешественников, стены местами возвышаются в тысячу человеческих ростов. Когда-нибудь я там побываю.

Хоженые тропы то ведут по голым камням, то утопают в сочной траве, что гнездится близ неисчислимых ручьёв и речушек и взрывается зелёными кляксами в каждый сезон ливней. Там, где не смогли закрепиться рощи деревьев, преобладают красные и светло-коричневые тона. Словно земля пытается подражать бесстрастному светилу, строго взирающему с небосвода. Но голой земли не так уж и много по сравнению с бушующим праздником жизни и наши животные не страдают от жажды или голода. Один лишь жираф недовольно слизывает толстым фиолетовым языком предложенную траву и сетует, что деревья растут далековато от дороги.

Верхом на слоне, каждый день окунаясь в девственную красоту Африки, начинаешь понимать прелести кочевой жизни по сравнению с, чего уж греха таить, весьма вонючим городом. Особенно если можно путешествовать по-царски, в компании с прекраснейшей из женщин (кто не согласен, тому наш людоед копьё в задницу воткнёт, а слон добавит!) и, слава марле, без адски назойливого внимания летучих насекомых. Впрочем, и в городах есть свои прелести — вспомнить только чистый, смываемый сортир моего дворца... Интересно, если я каким-то образом окажусь на корабле в дальнем плавании, море меня так же впечатлит?