Самый длинный век. Детство Зайчонка

Самый длинный век

Книга 1

Детство Зайчонка

Глава 1. Бабье царство.

Открываю глаза, а прямо перед носом титька. Не большая, не маленькая, а то, что называется, в самый раз. И сосок торчит задорно, точнёхонько прицеливаясь мне в рот. Представьте себе моё изумление — я ведь не просто не молод, а даже правнуков на руках успел подержать. И в том, что касается плотских утех, давненько ни капельки не озабочен этой весьма трудозатратной гранью бытия. Более того, засыпая, уже не строю планов на то, что стану делать после пробуждения. Возраст у меня весьма преклонный, а самочувствие далеко не безупречно.

А тут такое! Более же всего поразила меня моя собственная реакция на сей в высшей степени достойный всяческого уважения объект.

— Еда! — и я присосался, привычно оберегая столь нежный орган от собственных зубов. То есть, касания, конечно, случались, но без нажима. Нажимал я руками с боков, делая массирующие движения и слушая, как тёплая вкуснятина наполняет рот и по пищеводу поступает в желудок. Внимание моё, прежде всего, привлекли собственные руки. Младенческие. Это что же за чудеса? Переселение душ, что ли? Получается, что в прошлой жизни я помер, а в этой — вселился в новорожденного?

Хотя, стоп! Не должно тогда у меня быть зубов. Да и пальчики не такие уж крошечные, и не только хватать могут, но и ласково поглаживать. Сколько же мне месяцев?

Вопросы, вопросы, вопросы.

Поднимаю глаза и вижу ласковый взгляд. Мама. Но как же она молода! Младшая из моих внучек где-то в тех же летах, а ведь она еще школьница. Внучка из прошлой жизни, а не мама из этой. И, кстати, если я способен концентрировать взгляд, да ещё и переводить его с объекта на объект, получается, не такой уж я и кроха — уж что-что, а младенцев я видел достаточно, чтобы научиться более-менее разбираться, что в каком возрасте они могут, а что — нет.

Итак, душа моя вселилась в другого человека. Это утверждение бесспорно. А вот в отношении того, чей он сын (не могу представить себя особью женского пола) и в каких местах проживает, это крайне любопытно, и я начинаю глазеть по сторонам. Неважный обзор, однако. Сверху, над маминым плечом виднеется голубое небо с редкими кучевыми облаками. Слева — земля, покрытая низкой, заметно вытоптанной травой. Ещё мамина одежда из ткани, напоминающей парусину.

Напоминающей на ощупь, потому что грубоватая. Хотя в последнее время мода выкидывает неожиданные коленца, поэтому, может случиться, что в этом сезоне давненько вышедшая из употребления в одежде ткань снова популярна для летних туалетов. Хотя, надо признать, грубоватость, скорее, кажущаяся — материя рыхлая и не шершавит. Нити сплетены не слишком плотно, что для лета очень даже хорошо.

Так, молоко явно заканчивается и, как я ни стараюсь, ничего больше высосать не удаётся. Ну, или выдавить, потому что я ведь и руками помогаю энергично. Ага! Меня переориентируют на вторую титьку. Отлично! Приступим. Однако, в те мгновения, пока я не был притиснут, успел приметить, что неподалеку виднеется лес, да ещё запах костра угадывается. Кажется, предки мои выбрались на пикничок. Это хорошо, что они у меня не домоседы. Ну да ладно, успею ещё всё разглядеть, если не спеленают и не уложат в какую-нибудь коляску.

Ну вот, дело сделано — ни капли не осталось. И меня ставят на ноги. Хм. Это, выходит, я уже и ходить могу. Тогда, мне больше года. Делаю шаг, другой. Неплохо. Наверное, года полтора — вполне уверенно хожу. И могу, наконец, осмотреться как следует.

Площадка на пологом склоне. Если глядеть вниз, то там уклон быстро становится более заметным, крутым. Он покрыт травой, зато у подножия — густые заросли. Деревья и кусты. Отсюда, сверху, видно, что вслед за широкой полосой леса находится просторная ровная луговина, за которой, почти у горизонта, опять лес и плохо различимые с такого расстояния возвышенности. На обширном пространстве угадываются несколько стад, пасущихся вольно — ни пастухов, ни изгородей приметить не удаётся.

Вверх по склону холма тоже растёт лес. Смешанный. Светлый и молодой в направлениях хоть вправо, хоть влево. Вблизи же, если смотреть перпендикулярно его кромке, он выглядит заметно более густым. Пара поваленных непогодой стволов различаются мгновенно при взгляде сквозь опушку. Понятно, это, чтобы дрова для шашлычка находились поблизости.

Площадка, на краю которой я стою, горизонтальна. В её центре — окруженный лиственными деревьями холмик с пологой вершиной и крутыми склонами. Настолько крутыми, что нет никаких сомнений — передо мной рукотворное сооружение. Наверное — землянка. А вот это уже странно. Для постройки, возведённой пацанами, она чересчур велика. Да и мальчишки обычно свои схроны устраивают в местах потаённых, а тут — всё на виду. Да еще приличное пространство, обнесенное плетнём, намекает на присутствие изрядного огорода. Оно от меня справа, и длина стен, которые я вижу, десятки метров.

Между холмом землянки и плетнём горит костёр, рядом с которым я вижу трёх молодых женщин, одетых в парусиновые платья. Собственно, это, скорее, фартуки — полоса материи, закрывающая тело спереди и сзади, а голова просунута в продольный разрез посерёдке. Это немудрёное сооружение стянуто верёвочным пояском, отчего боковые поверхности ног и туловища частенько выставляются наружу. На молодых стройных красотках такой элемент стриптиза смотрится просто очаровательно.

Подобным образом наряжены и четверо детишек, крутящихся рядом. Старшему — лет семь, младший — только что пошел. Это видно по походке. Кстати, к этой четвёрке я причислил и себя, потому что нахожусь в этой же группе. Кто из нас мальчики, а кто девочки, непонятно. По крайней мере, причёски у всех одинаковые — две коротких косы, закрывающих уши. Впрочем, у нас с крохой на косы волос ещё не наросло, поэтому и причёски мы носим проще — два собранных по бокам головы пучка.

Естественно, важнейший вопрос, взволновавший Вашего покорного слугу — кто я? В смысле: мальчик или девочка?

Отвернулся, отошел за землянку и, приподняв переднюю часть одеяния, с облегчением понял — мальчик. А то, знаете, менять пол при том, что весь жизненный опыт связан с пребыванием в мужской ипостаси... как-то не хотелось бы. Для новизны ощущений с избытком достаточно и того, что никаких автомобилей, привёзших нашу компанию сюда, нигде не наблюдается. Утварь — стоящий на огне горшок — на редкость примитивна. Вообще никаких признаков металлических предметов не наблюдается. Одна из женщин помешивала варево обычной палкой. Кроме того, все — исключительно босые. К тому же, я совершенно не понял их речи и даже примерно не смог сообразить, в каком районе мира оказался — то есть ни одного знакомого слова, ни одной знакомой интонации не прозвучало. Хотя легко сообразил, что маму мою зовут Ыра". Или "Ырра" — уж очень раскатисто произносилось это короткое имя.

Народ явно тусовался при кухне, поджидая готовности завтрака, а я продолжил свои изыскания, проникнув в землянку через вход в склоне холма. Не вполне обычный треугольный проём, рядом с которым на откосе лежит крупная шкура, видимо, занавешивавшая его ночью. Толща стены укреплена ошкуренными древесными стволами. Нижние концы уходят в землю, а верхние обожжены и стянуты верёвками. Дальше — темнота, но не кромешная — впереди виден свет, падающий через отверстие в потолке на холодное кострище, обложенное камнями.

Столбы, подпирающие крышу, отделяют центральное пространство от пристенного, где лежат шкуры. На вбитых в эти колонны колышках и на привязанных к ним верёвками балках висят сумки, мешочки, веники... несколько горшков на полу, небольшая кучка камней и... вот он, каменный топор. Не насажен на топорище, а вставлен в расщеп и тщательно примотан.

Троглодиты, питекантропы, австралопитеки... дальше не помню, какие ещё виды древних людей раскапывали археологи. Вот, незадача! Теперь и я — один из них. Здравствуй, каменный век!

* * *

Потом был завтрак. Все стояли на коленях вокруг снятого с огня горшка и продолговатыми кусочками коры зачерпывали из котла густую еду. Кроме неравномерно разварившегося гороха в нём присутствовало и мясо в виде многочисленных волокон и даже небольших кусочков. Ели не торопясь. Я тоже. И даже неуверенно ходящий годовичок, также, как и я налопавшийся грудного молока, не отставал от остальных, хотя, чаще, чем в свой рот, он отправлял пищу маме за шиворот, отчего та щекотливо хихикала. Или ей было горячо? Кстати, с виду эта женщина старше остальных, ей явно больше двадцати.

Горшок выскребли до дна и, прихватив его с собой, всей толпой направились по широкой тропе влево, в обход плетня. Тут струился ручеёк. Небольшой, ладонью взрослого человека можно перекрыть. Все поскидывали свои халато-фартуки, и давай плескаться. Видимо, это тут в обычае, потому что несколько берестяных ковшиков висели рядом на плетне, словно здесь им самое место. В первую очередь помыли детвору — тут я и убедился, что вся мелочь — мальчишки. Ну и кто чей сын стало ясно. Обратил внимание на то, что причинные места своим чадам мамы моют весьма тщательно и целенаправленно. Да уж, чего-чего, а неожиданных моментов меня может поджидать немало.

Что же, на первый взгляд, не так уж неудачно я угодил. Кормят, моют... хотя, это ведь явно летнее время, думаю, зимой с гигиеной станет не столь безоблачно. В смысле — холодно. Ведь, судя по окружающей нас растительности, это средняя полоса, а не тропические джунгли.

Ну да, пока я радовался, настал иной период. Женщины небольшим бревном мяли пучки мясистой травы длиной больше метра, меня мобилизовали колотить палкой по такому, уже промятому пучку, чтобы из него повылетали ошмётки. Что любопытно, даже годовичок был трудоустроен — он то подносил что-нибудь, то оттаскивал. А старшие мальчики трудились вполне осмысленно — чесали пучки, раскладывая очёсы в одно место, а то что оставалось в длинной мягкой пряди — в другое. В общем, танцуют все. То есть, никто не остался без дела. И продолжалось это до полудня.

Зато потом, опять полным составом, наша группа отправилась в лес, где женщины, надев тканые рукавицы, рвали крапиву, а детвора таскала её к землянке. Кто сколько унесёт. В общем, к вечеру я изрядно проголодался, а уж как устал — передать не могу.

Описывать ужин не стану — он от завтрака ничем не отличался, даже омовение прошло в сходном ключе. Спать устроились в землянке, занавесив шкурой входной проём, но ни огня не разожгли, ни дежурного бодрствовать не оставили. Не опасливо тут живут. Спокойно и размеренно.

* * *

Последующие дни повторяли первый с небольшими вариациями. Попросту говоря, женщины заготавливали крапивную пряжу, вернее, куделю для неё. Небольшое разнообразие в монотонную череду обычных дел вносили только совершенно заурядные события. Например, я попросил заменить мою палку-колотилку прутьями. Старший из мальчиков, Нут, отправился вместе со мной к зарослям ивняка, где "отбил" целых два пучка будущих хлыстов, подставляя снизу один камень, плоский, и сверху ударяя другим, с острым ребром. В общем, основным методом воздействия на материал было размозжение древесины.

Новым инструментом колотить пучки размятой крапивы оказалось куда как ловчее, особенно, двумя руками, словно барабанными палочками. Но и сами прутья расходовались быстро — за день я разлохмачивал аж четыре штуки.

Потом были два дождливых дня, когда все сидели в землянке — мяли, колотили и чесали ту же крапиву, вовремя затащенную под крышу. Было тесновато, но мокнуть никому не хотелось, поэтому пищу готовили тут же и, кроме как по нужде, наружу никто не выходил.

Я уже понимал многое из того, что говорилось. Случалось, и сам объяснял, что мне требуется не только одними знаками, а и словечко-другое добавлял для понятности. Однако, насчёт того, куда подевались мужчины нашего стойбища, разговоров не заходило, так что этот секрет так и оставался нераскрытым. Я потихоньку привыкал к реалиям, к тому, что мясо висит под потолком в виде нескольких окороков, от которых отрезают кусочки каменной пластинкой. Вообще-то, оно копчёное и уже подходит к концу, но экономить его никто и не думает. Хотя, просто так, само по себе, его никто не ест, но в варево добавляют обильно.

Обратил внимание и на то, что соль в обиходе имеется и дефицитом не считается. А когда треснул горшок, в котором мы готовили пищу, горем это не стало — нашелся другой. В остальном же имел место аскетичный быт, заполненный с утра до вечера однообразным трудом. Не слишком тяжелым, кстати, хотя, лишнего жирку на женщинах не наблюдалось. Но и худосочными их вряд ли кто-нибудь смог бы назвать. Мой искушённый мужской взгляд находил их весьма аппетитными, хотя, это впечатление оставалось чисто рассудочным — ни гормоны, ни физиология маленького мальчика никак на них не реагировали. Даже во время мытья, когда имела место вполне определённая стимуляция.

Потом стояла хорошая погода, пасмурная, но сухая. И опять продолжался всё тот же вид деятельности. Мне даже непонятно стало, почему крапива в лесу всё никак не заканчивается. Уж сколько полянок и рукавчиков лишилось травяного покрова, а, оказывается, пройди чуть дальше, и снова сплошные заросли.

* * *

Мужчины появились после полудня. Они поднялись из-под уклона, нагруженные тяжёлой ношей — крепкими кожаными мешками. Все сразу обрадовано закричали, запричитали, бросили работу и принялись галдеть и обниматься. Потом детей оставили поддерживать огонь под срочно водружёнными над костром горшками, а взрослые отправились к канаве омовений. Уж не знаю, кто там кому что мыл, но судя по доносившимся до нас игривым вскрикам, оргия тоже имела место. Дело в том, что никакой стеснительности я в окружающих не приметил, так что наличие соседей никому ни в чём не мешало. Похоже, старшие мальчики восприняли всё привычно, даже ухом не повели, а малыш Дык вообще ничего ещё в жизни не понимал, кроме того, что ужин сегодня будет значительно раньше.

Кстати, горшков сегодня было сразу два — видимо, потому, что едоков заметно прибыло. После приёма пищи мужчины часок подремали, а потом, до наступления темноты носили тяжёлые мешки. Это навело меня на мысль, что полоса леса под горой — это заросли на берегу узкой речушки, по которой и был доставлен довольно значительный груз, а на плоту или на лодке — не знаю.

Женщины же пристраивали поклажу внутри землянки, что было не так-то просто. Кроме того, содержимое часто пересыпали в другую тару, в застеленные тканью корзины, например. Или в холщовые мешки, или в плетёные из шнура сумки. Это, чтобы зерно не задохнулось, как я понял. Тут оказалось довольно много разного, из чего я опознал только овёс — наверное картинку запомнил с коробки овсянки быстрого приготовления.

По всему выходило, вернулись мужички с далёкой ярмарки. Что-то продали, а взамен набрали того, что нужно нашему стойбищу. Особо отмечу увеличение кучи камней рядом с кострищем. Они молочно белые, хотя и с грязноватыми включениями. Встречаются, как окатанные водой, так и отколотые от монолита куски. Кремни, конечно. В двух мешках обнаружились комки соли, тоже грязные. Вообще-то мне очень хотелось заприметить хоть какие-то признаки хоть чего-то металлического, но, видимо, не в этот раз.

Следующий день снова прошёл под знаком крапивы. Дело в том, что прибыли настоящие носильщики — мужчины. Они с утра до вечера таскали к землянке надёрганные женщинами охапки стеблей, а мальчишки развешивали всё это сушиться на бесконечном плетне. Заготовка сырья для текстильного производства шла с неувядающим энтузиазмом. К слову сказать, я надёжно разобрался, кто здесь кому кем приходиться. Главным открытием для меня стало то, что все трое мужчин нашего стойбища — родные братья. Мой отец — младший из них, и на мой взгляд, он ещё сопливый подросток, а не мужик.

Но другие относятся к нему по-взрослому. Во всяком случае, когда я видел согнутую под весом нешуточной ноши его неокрепшую фигурку, сердце кровью обливалось.

Зовут моего папу "Ыр", что в сочетании с маминым именем "Ыра" наводит на некоторые размышления относительно здешних брачных обычаев. Только не вполне ясно, то ли мужчина принимает имя супруги, то ли наоборот. Одним словом, я пока недостаточно хорошо понимаю речь, чтобы во всём разобраться, но некоторые взгляды на жизнь древних людей, сложившиеся у меня по прочтении немалого количества книг, претерпевают заметные изменения.

Вот, скажем, когда мужчины только появились, одеты они были иначе, чем все остальные жители нашей землянки. Ступни обвёрнуты шкурами, но и выше, почти до паха ноги защищены тоже шкурами, закреплёнными ремешками. На туловище опять же шкура с прорезью для головы, не свободно висящая, а перепоясанная. Но руки не оставлены голыми — на них из тех же шкур сооружены подобия рукавов, и держатся они на всё тех же ремешках. И даже колпаки на головах со свисающей на спину занавеской — удлинённой стороной, направленной назад.

Так вот, прибыв и помывшись, мужчины переоделись в халато-фартуки. И разулись. То есть, одежда для дальнего похода, и для пребывания "дома" — разная. Как только исчезла надобность защищать тело от веток и сучьев, от колючек или хлещущей по икрам травы, все надели лёгкое, не стесняющее движений платье, в котором телу легко дышится.

* * *

Интересно отношение к огню. Если костёр погасает и угли остывают, никто не делает из этого трагедии. В землянке хранится всё необходимое, для того, чтобы поправить положение. Работают над этим вопросом, как правило, втроём. Как? Да крутят палочку, воткнутую одним концом в брёвнышко, вроде, как сверлят. Верхний конец этой палочки тоже упирается в углубление на палочке, которую двое держат за концы. Они же, вторыми руками поочередно тянут за ремень, захлестнутый вокруг той самой палочки одной петлёй. Третий участник процесса прижимает к месту "сверловки" что-то хорошо воспламеняющееся, чаще всего, очёсы крапивы. Пары минут на разогрев обычно хватает, а потом возникшим на пучке огоньком воспламеняют заранее приготовленные лучинки.

Словом, не парятся древние люди, а берут, и делают то, что им нужно.

Более того, старшие мальчики тоже в этом процессе участвуют, причём, на равных. Особой силы эта операция не требует, а координация движений не только у семилетнего Нута, но и у пятилетнего Кита вполне достаточна. Однажды они даже меня позвали поучаствовать в добывании огня. Понятно, что ни держать верхнюю палку, ни тягать ремень я оказался неспособен — ну года два мне, не больше. Ни сил, ни ловкости пока недостаточно. Хотя ребята искренне мне помогали, подсказывали и показывали. Зато прижать куда надо кудельку, а потом, не обжегшись, пересадить огонёк на лучинку, вот это получилось прекрасно. Не забывайте, лет-то мне раз в десять больше, чем любому из них, и навыки по контролю за собственными движениями соответствуют весьма преклонному возрасту, когда осознаёшь ограничения, наложенные на тело прожитыми годами.

С этого момента мой статус изменился. Я перестал быть младенцем и перешёл в число детей. То есть старшие мальчишки больше не старались избавиться от меня, оставив при женщинах, а позволяли принимать участие в своих затеях, не сильно учитывая поправку на малолетство и слабосилие. Выяснилось, что они, оказывается, успевают ещё и играть, несмотря на то, что от работы "по дому" их никто не освобождал.

Ну а взрослые позволили мне подкидывать дрова в костёр. Знаете, поддерживать ровное пламя под парой-тройкой горшков, стоящих краями на углах врытых в землю камней, это не так-то просто, учитывая, что оставшееся пространство стиснуто со всех сторон. А сломать даже не самую крупную хворостину я просто физически не в состоянии.

* * *

Мясной запас в стойбище закончился, и уже на следующий день утром обнаружилась косуля, подвешенная за ноги на суку одного из окружавших землянку деревьев. Это мой папа ночью заколол копьём любительницу полакомиться развешенной для просушки травой. Он притаился за плетнём, а потом просто ткнул из удобного положения. Как я понял — обычное дело. Во всяком случае, когда он поведал об этом за завтраком, его старший брат дядя Быг спокойно сказал, что папа мой — молодец. Странно, а ведь обычно, когда смотришь фильм о древних людях, сцены рассказа об охоте, похвальба ловкостью и восторги окружающих описываются красочно и представляются пантомимой. А может быть я не туда попал?

Молоденькая телочка, не иначе — родившаяся этой весной — обладала прекрасным нежным мясом, которое было подано в трёх вариантах: варёном, жареном и тушёном. Мне больше остальных пришлось по вкусу тушёное. И ещё были какие-то термообработанные корнеплоды, довольно мягкие и чуть слащавые. Возможно, репа, или древний её предок. С тем, что растёт на огороде, я пока не знаком — не было случая его посетить. Не, ну не детство, а просто пахота какая-то сплошная!

Глава 2. Горох и рыба

Мальчишки позвали меня на огород. Взрослые нынче оделись "для леса", то есть в шкуры, и ушли, оставив на попечение детворы и стойбище, и малютку Дыка. Естественно, вся наша четвёрка проследовала за плетень, через который мы попросту перелезли. Понятно, что младших, в том числе меня, пришлось подсаживать, но это даже не обсуждалось заранее. Похоже, процедура давно отработана.

А потом мы лопали горох. Вообще-то разыскать зелёные стручки этой вкуснятины было непросто, потому что в основной массе урожай уже поспевал, но мы не жалели ни сил, ни времени и от души попаслись. Вот, знаете, странное дело. Ведь не голодаем — едим от пуза. А, видимо, желание подкрепится — фундаментальное свойство любых растущих организмов.

Тем не менее, осмотр "плантации" посеял в моей душе разочарование. Почти вся она была покрыта плетями гороха. Оказавшись внутри изгороди, я довольно уверенно оценил её площадь соток в десять-двенадцать, что, если считать урожайность по килограмму-полтора с квадратного метра, позволяло надеяться примерно на тонну зерна на зиму. Ну, в расчете на десять человек населения стойбища это вполне ощутимый запас. Кроме того, ведь ещё и привезено было немало чего-то зернового. Так что ничего удивительного в обильном питании нашего древнего рода нет. Продовольственный вопрос остро не стоит.

Кроме того не меньше пары соток занято корнеплодами, названий которых мне не назвать — торчат из земли пучки листьев, и всё тут. Почва была взрыхлена, но давно не обрабатывалась, отчего схватилась поверху коркой и подёрнулась сорняками, хотя они и не буйствуют, но куда же без них, проныр?! Я было схватился за особо наглый стебель, но даже оборвать его не смог, не то, что выдернуть. Надо скорее расти и набираться сил, для чего имеются все возможности.

Произвести аграрную революцию в этом месте и в это время, вряд ли в моих силах. Дело в том, что основная культура весьма неплохо ухожена: плети её не стелются по земле, а обвивают треноги из палочек, схваченных поверху верёвочкой. Что я ещё могу заключить из увиденного, так это то, что приближается только середина лета, потому что именно в это время данную культуру обычно убирают. Это хорошо, что до зимы пока далеко.

* * *

Ещё один эпизод заставил меня призадуматься. Это было, когда, выколачивая мусор из очередного крапивного пучка, я измохратил два последних прута. Естественно, найти пару небольших камушков, труда для меня не составило, и я смело отправился под уклон к зарослям ивняка, чтобы заготовить новую порцию инструментария.

Ага! Разогнался! Не так-то просто перетерзать камнем веточку. Тут бы стальное лезвие... а лучше — пилочку... по металлу. То есть, чтобы с мелким зубчиком. Натрудившись до пота, я добился того, что лозина потеряла жесткость в отбитом моими усилиями месте, и повисла. Но отрываться не пожелала, как ни дёргал, как ни крутил.

И тут — шорох справа, и направленный на меня взгляд зверя, явно не травоядного. Вытянутая морда, полоски. Барсук, что ли? И ведь размером это животное ничуть мне не уступает. Впечатление такое, будто эта скотина никак не решится, нападать, или нет. Вот тут-то и взыграла во мне сила молодецкая — прут оказался, наконец, оторван, а потом я сделал три шага навстречу "посетителю". Удар у меня, как Вы догадываетесь, поставлен прекрасно. Хоть локтевой, хоть кистевой, хоть плечевой. Я ведь этим занимаюсь целые дни напролёт. Свежеотломанный прут свистнул и ударил барсука по голове — я и сам не ожидал от себя подобной резкости.

Мой противник завизжал от боли и исчез в кустах.

— Молодец! Хороший охотник, — оказывается, папа находится рядом со мной и держит в руке копьё. — Молодой зверь хотел поиграть, но ты дал ему понять, что человека следует боятся.

Больше он ничего не добавил, а помог мне нарезать лозы — острая кромка наконечника его копья прекрасно перепиливала прутья, которые я натягивал. На обратном же пути, видимо, внутренне поколебавшись, сказал:

— Когда в другой раз тебе понадобится что-то в зарослях, позови с собой меня или маму. Мы тебе поможем.

Наивный юноша! Будто я не понял, что он боится за меня. Но всеми силами старается говорить так, чтобы не унизить, не выставить маленьким и беспомощным, не посеять страха в юном сознании подрастающего сына. Ох и мало знают наши историки о психологии древних людей! Да ведь обычно детёныша, вляпавшегося в опасную ситуацию, как минимум отругают, а то и отшлёпают. А тут — совсем иной подход к воспитанию.

* * *

Папа взял меня на рыбалку. Разбудил затемно, когда мама ещё спала. Так я и насосался молока — она не то, чтобы ничего не почувствовала — вряд ли это возможно, но продолжала дремать, лишь повернувшись так, чтобы нам обоим стало удобно. Мужчины же вовсе не завтракали, а сразу принялись одеваться при свете горящего в землянке костра. На мои руки и ноги натянули волосатые трубы, видимо части шкуры, снятые с конечностей животных. Подвязали их ремешками, чтобы не спадали. Ноги обернули шкурками, да ещё и самого нарядили в подобие пончо из небритой шкурки. Потом наша команда при свете луны спустилась под уклон и пробралась к речке, преодолев, пусть и по тропинке, довольно густые заросли. "Пожалуй, тканая одежда не защитила бы от этих ветвей", — рассудил я, когда мы добрались до стоящей на берегу большой долблёнки.

Вот её большие мужики и столкнули на воду, посадили туда меня, подождали, когда папа заберётся в чёлн, и оттолкнули. А сами вернулись домой.

Плыли мы недолго. Ещё не начало внятно светать, как нос нашей пироги ткнулся в берег. Задача моя оказалась несложной: выбраться на сушу, прихватив с собой привязанный к носу конец, и не давать нашему судну уплыть, пока папа работает. Должен признаться, что подобная деятельность потребовала от меня полной концентрации сил, как физических, так и умственных. Дело в том, что в местах высадок привязать судёнышко было решительно не к чему, а чёлн — штука массивная, инертная, неохотно поддающаяся усилию столь хилого создания, как двухлетний малыш. А работа, которой занимался мой папенька была не так уж проста — на низменных берегах напротив друг друга он вколотил в землю два кола, между которых натянул верёвку поперёк русла.

Вот к ней и крепилась сеть, опять же, пока я удерживал лодку за всё ту же верёвку, отец и привязывал к ней снасть, постепенно отпуская вместе с прикреплёнными к нижней кромке камнями. Почему не использовались поплавки? А откуда мне знать? Тут вообще, на мой взгляд, напутано чего-то лишнего. Но я в этом древнем мире уже насмотрелся много разного неожиданного, отчего не стал торопиться с выводами, а просто ждал продолжения.

Мы пристали к берегу уже когда совсем рассвело. Как раз к песчаной косе, рядом с одним из концов натянутой верёвки, погруженной в воду буквально в нескольких метрах от кромки влажного песка. На этот раз колышек для привязывания пироги был захлёстан в землю, и я оказался свободен. Хи-хи. На несколько секунд — как раз успел отлить. А потом мне пришлось держать или тянуть — папа ставил небольшой тент. Небольшой — потому что из шкур — они, заразы такие, весьма тяжелы. Потом из привезённых опять же с собой дров разожгли костёр и устроили над ним на камушках горшок — пора варить завтрак.

Откуда камушки на песчаной косе? А из лодки. Всё-то у нас с собой. Дрова тоже. Вот. И, если кто-то полагает, будто на этом всё закончилось, то крепко ошибается, потому что мы втыкали в песок длинные жерди и крепили их растяжками. Впрочем, говоря "мы" я, конечно, лукавлю. В основном трудился папа, а я только изредка что-нибудь тянул или держал. Ну и советовал ещё, что протестов, как ни странно, не вызывало. Хотя, почему "странно"? С стороны действительно, виднее. А с колотушкой, которой забивались колья, мне и обеими руками не справиться — я её волоком подтаскивал за рукоятку, когда меня об этом просили.

Всё-таки, батюшка мой крепких статей мужчина.

Ну вот, завтрак съеден, теперь можно и поспать. Тем более, становится жарко — солнышко наяривает — будь здоров. А рядом — речка. Вернее, просторный плёс с еле заметным течением. Разумеется, одежда из шкур давно снята и уложена в лодку, и оба мы теперь босиком и в тканых халато-фартуках. Но, всё равно знойно тут, на песчаной поверхности. Ну, в общем, залез я в воду, да и поплыл. Вода, хоть и не холодная, но тепло от тела отводит прекрасно. Красота!

И вот, плыву это я себе, плыву и вдруг слышу заполошный вопль:

— Топ, держись, сейчас я тебе помогу! — и вижу, как папа родный выворачивает из с таким трудом построенного вешала самую длинную жердь и с нею наперевес устремляется в мою сторону.

— Погоди, Ыр, — воплю я в панике. Мне тоже страшно — вдруг он меня ею отоварит по балде! — Я ближе подплыву, и тогда расскажешь мне, отчего ты так... забеспокоился! — последнее слово я произнёс не сразу. Но говорить этому человеку "испугался" у меня просто язык не повернулся.

Боюсь, доводы мои оказались неубедительными и, чтобы не получить черепно-мозговой травмы, я был вынужден нырнуть. Это, когда батюшка, зашедший по грудь в воду протянул мне шест помощи.

Потом я плыл рядом с этим юнцом, дрожащим от ужаса и, держа за лапищу своей ручонкой, вел его, идущего по дну, на берег. Едва мы достигли суши — пришлось возвращаться обратно — лишнего шеста у нас не имелось, а этот чуть заметное течение относило в сторону. Потом между нами произошёл тяжёлый мужской разговор:

— Пойми, Топ, водяной всегда забирает к себе тех, кто оказался в его власти. Это чистая случайность, что сегодня он был занят каким-то другим делом. Нельзя его беспокоить, не будет добра.

Ага! Вот и признаки религии на горизонте появились! Или — суеверия? Никогда не понимал разницы.

— Разве водяной не может стащить тебя с лодки, когда ты опускаешь руки в воду? Ведь сегодня мы ставили сеть, и у него было много прекрасных случаев проделать это с тобой!

— Ну, наверное, у него недостаточно силы, чтобы справиться с сильным мужчиной... — тон Ыра стал неуверенным.

— У него недостаточно сил и для того, чтобы справиться с маленьким мальчиком, если тот умеет плавать. А вот с теми, у кого перехватывает дух, едва ноги теряют опору о дно, водяной немилосерден. Мне нетрудно научить и тебя поступать так, чтобы хозяин водоёмов перестал обращать внимание на то, что ты делаешь. — Действительно, научить папу плавать было бы здорово.

Но, не уговорил. Да и сам стал ограничиваться тем, что заходил не дальше, чем по колено, и обливался пригоршнями, что протеста не вызывало. Ну нет у меня ни малейшего желания издеваться над непросвещённым своим доисторическим родителем.

* * *

Вытаскивание сети, наоборот, произвело впечатление уже на меня. Папа, стоя на берегу, тянул за верёвку, и полотнище медленно двигалось к нам. Я выпутывал рыбок и бросал их в чёлн. Совсем мелочи в улове не встречалось, она проходила сквозь ячею. Крупные экземпляры, требовавшие вмешательства взрослого, тоже попадались редко. Так что дело продвигалось споро. А потом, потянув за другую верёвку, Ыр вернул снасть на старое место. А мы принялись разбираться с уловом. Часть перекочевала в большой горшок, пересыпаемая солью. Другая сразу отправилась на вешала, на просушку. Ну и на уху я немного отложил, да тут же и приготовил.

Знаете, без картошки и без лука — это всё-таки не совсем то. Да и стопочки под это дело явно не хватало, но уж что есть, то есть. А вот папа одобрил юшку, ну и выбиранием костей из варёной рыбьей мелочи занимался охотно.

Вторую проверку сети провели уже под вечер — ловилось по-прежнему неплохо. А ночью я несколько раз слышал, как папа отгоняет от вешал ночных воришек. Так и жили мы здесь примерно неделю, насушив десяток мешков несолёной рыбы, и навялив ровно три мешка солёной. Путь домой, а возвращались мы в светлое время, занял чуть более часа. На этот раз удалось разглядеть, что мы обогнули выступ берега, за которым просторный плёс "стянулся" до русла шириной метров десять. А там, вскоре, и устье ложка, в которое обычно затаскивается лодка.

Прикинув сделанные запасы, я пришел к выводу, что только солёная часть нашего улова даёт стойбищу не менее двух недель прокорма зимой. Даже, если не есть ничего другого. Дело в том, что размер мешков очень уж впечатлял — эти рогожные кули мужчины, подошедшие на разгрузку, носили вдвоём, а наполняли их мы с папой прямо в лодке.

А молока у мамочки больше нет. Перегорело, пока её никто не дудолил. Вот так-то! Я иногда с интересом смотрю на тётю Быгу, кормящую грудью годовичка Дыка. Но, похоже, в этой сфере спрос и предложение уравнены, и моя помощь не требуется. Съездил один разумник на рыбалочку! Слов не хватает, как это огорчительно. Сосать титьку мне нравилось, видимо есть в этом виде питания нечто для меня необходимое. Неужели предки просчитались также, как и я?

Пожалуй, нет. Мама могла бы без труда дойти до нас по берегу — тут сухим путём всего ничего. Явно это меня от груди отлучали. То есть, не только дети, но и взрослые, повысили мой статус. Зря они это! Нехватка молока в рационе иногда меня здорово беспокоит. Просто готов идти к тёте Быге и натурально канючить.

* * *

Уборка гороха тоже оказалась не слишком долгим делом. Мужчины выдирали растения из земли прямо с корнем и бросали на широкую полость из шкур. Детвора лупила палками, выбивая или горошины из подсохших стручков, или заставляя сами стручки отваливаться от ветвей. Оставшиеся клубки растений женщины перетряхивали, поддевая палками, а уж потом ссыпали добытое в корзины мелкого плетения. Довольно много стручков, кстати, собрали руками с тех мест, где раньше курчавились заросли. Потом всё это провеивали, часть стручков лущили вручную, сушили на солнышке и на ветерке. Так я и не понял, где просчитался, когда оценивал будущий урожай, но в сумме получилось дофига — небольших мешочков весом килограммов по десять нафасовали сотни полторы, да еще пяток совершенно неподъемных, что только взрослому мужику под силу. По полцентнера, наверное. Хотя, оценивая на глаз, я мог и ошибиться.

Сразу вслед за уборочной последовала посевная. Мотыги, которыми мужчины рыхлили землю, на мой взгляд, больше напоминали кирки. Только двусторонний клюв-дуга был выполнен из древесины и отличался завидной массивностью. Вот его-то со всего размаху и вбивали в землю наши "охотники". А потом, поворотом рукояти вверх, выворачивали сразу целый ком, который легко рассыпался — не целину рыхлили. Дальше с лёгкими мотыгами шли женщины. Разбивали, ровняли, подсыпали золы и закапывали несолёную часть последнего нашего с папой улова. Удобряли, выходит. Это хорошо, а то уж больно забористо воняет эта до твердокаменности засушенная рыба. Не уверен, что такое следует есть.

Семена высаживались пророщенные, а сверху пристраивались треноги из связанных палочек. Детям в этом процессе была отведена важная роль — мы подносили посадочный материал, и оттаскивали в кучу ботвы сорняки — женщины их выбирали руками из рыхлой почвы.

Итак — второй посев в середине лета. Что же, если такой уровень агротехники в средней полосе считать примитивным — э-э... а что такое не примитивный уровень? Ну, нет у людей ни тракторов, ни электропривода! Им что, пальцем землю ковырять и сидеть зимой голодными?

* * *

— Так ты говоришь: Дух Воды ничего не может тебе сделать? — этот вопрос задал мне не кто-нибудь, а сам Быг — наш старейшина. Ему, по моим оценкам, лет двадцать с небольшим. Единственный мужчина стойбища, имеющий полномасштабную бороду, в которой, тем не менее, невозможно отыскать ни малейших признаков седины. Тот факт, что я моложе его раз в десять, может позабавить кого угодно — не забывайте, я — в теле двухгодовалого ребёнка, который только что начал разговаривать. У меня, если по обычному графику развития, сейчас должно быть забавное лепетание, понятное только тем, кто постоянно рядом.

Ёлки! А ведь как минимум две опытные мамки среди нас есть — не могли они пропустить такую странность!

— Говорю, — а что мне ещё отвечать? — И могу научить этому любого кто... пожелает, — хотел сказать "кто не побоится", но нельзя больших дяденек подзадоривать — в таких вопросах требуется осознанное желание, а не попытка кому-то что-то доказать.

— Идем учиться, — о как! Тут и подзадоривать нечего! Клиент и без этого "созрел".

Речка тут прямо под откосом и через перелесок, так что идти недалеко.

— Стой тут, — говорю я Быгу, — смотри на меня внимательно.

Забрался в воду и поплыл по-лягушачьи. Ну, может быть кому-то больше нравится название "брасс" — это непринципиально. Вообще-то зрителей вокруг собралось довольно много, всё население стойбища.

— Теперь — лезь воду, берись руками за борт лодки, и толкай её, не прикасаясь к дну. Приметил, как я ногами грёб? Вот такое движение и делай. Видел, наверное, как лягушка плавает, вот ею и притворяйся, чтобы водяной принял тебя за неё.

У кормы полувытащенного на берег челна глубины нет и по пояс. Это, как я понял, у местных жителей особого страха не вызывает — умеют они брод преодолевать. Однако, когда тело нашего старейшины погрузилось в воду полностью, то есть он лёг горизонтально и ноги его подвсплыли, вот тут пальцы и побелели — так он ухватился за пирогу. Это рефлекторная реакция непривычного человека на потерю контакта с дном.

На адаптацию ушло не меньше минуты, а потом, вижу, отпустило мужика. Ногами зашевелил, принялся изображать толчки. Оно, может, и не сразу, но получаться вскоре стало. Даже лодка начала чуток раскачиваться.

— Хорошо, Быг. Теперь вдыхай, макай лицо в воду. Там делай выдох, чтобы булькало, а после выставляй над поверхностью рот и нос, и снова вдыхай.

Вот и второй психологический барьер — боязнь погрузить дыхательные отверстия в иную, чем воздух, среду. Собственно, не сломав его, плавать не сможешь.

Быг, видно сразу, мужчина вполне самостоятельный. Справился он с этой задачей. Я ему, на верхосыточку, даже дополнительный "бонус" предоставил. Велел дыхнуть водички носом, а потом подождал, пока он отперхает. Это при плавании нередко случается, надо, чтобы человек был заранее готов к подобному происшествию. Тоже, знаете ли, впечатления ошеломляющие, если спервоначалу. Ну а потом он переплыл речку. Это метров десять, не меньше, так что не спешите смеяться над новичком.

Дело в том, что у меня и дети все мною обучены плавать, и внуки. Чуток бы задержался в той жизни — правнуков бы наставил. Может быть, с берега, но это, при моём-то опыте, не так уж сложно. Собственно, основная идея — вытеснить страх пониманием того, как надо поступать. Это положение не только плавания касается. Подобная методика применяется даже для обучения солдат поведению в бою — не биться в истерике от страха, а выполнять боевую задачу хорошо отработанным способом... ну, перебежками, там, окапыванием, прицельной стрельбой. Да хоть отступлением, прикрывая друг друга. С барсуком ведь у меня сходно получилось. Уверен, вздумай я тогда вопить и убегать — как минимум был бы покусан. Это я абстрагируюсь от того, что папа меня страховал — я ведь не знал об этом.

Через час все три взрослых мужчины нашего стойбища плавали. Спорить с Быгом не решился никто. Я бы тоже не стал — шибко он крепкий. А, если верить литературным источникам, вожди каменного века — народ крутого нрава — чуть что не по ним — сразу в тыкву отвешивают.

Вечером за ужином, они толковали о каком-то Улхе, это имя, как я понял. И еще про уважение к нему, и про то, что слова этого человека и поведение духов — это не одно и то же. Во всяком случае, мне показалось, что именно эту крамольную по здешним реалиям мысль втолковывает старейшина своим братьям. Возникло подозрение, что наше маленькое стойбище откололось от большого из-за конфликта дяди Быга с тамошним шаманом.

* * *

Услышанный разговор навёл меня на мысль, что не всё так просто в этом мире, как показалось мне поначалу. Есть уже и некое общество, и сложившиеся в нём отношения А я, сдуру, дважды подставился не по-детски. Во-первых, шибко энергично заговорил. Ну и научил соплеменников тому, чего никак не мог знать или уметь. Хотя, если покопаться в памяти, были и другие косяки. Зато с молочной частью рациона развели меня, как последнего засранца. Ух, как мне не хватает мамкиной титьки! Это я ведь только внутри большой, а оболочка-то у меня совсем маленькая.

— Быг! — это я как раз к старейшине обращаюсь. — Тут, такое дело! Понимаешь, не нужно бы посторонним рассказывать про то, что я умею плавать. И про вас, тоже. Не любят люди того, к чему не привыкли. Как бы беды не случилось от чужой злобы или зависти.

Наша землянка как раз устраивается на ложах, собираясь отойти ко сну. А тут все разом замерли, ожидая ответа. И мне стало не по себе. Вот же, старый хрен! Знаю ведь, что никто не любит непрошеных советов. А уж когда сущая сопля с ними суётся — тут любой взрослый, если не рассмеётся, так звиздюделей навешает.

Несколько звуков, выражающих согласие, звучат с разных сторон, а мамины руки обхватывают меня и притискивают к груди. К той, в которой уже нет ни капли молока.

Глава 3 Худые горшки

На этот раз в поездку взяли пятилетнего Кита и меня. Сказали — недалеко и ненадолго. Погрузили в лодку пару солидных свёртков, и отчалили. Кстати, старейшина на этот раз остался дома, только наши отцы отправлялись в путь. К соседям, но не в гости, а по делам.

Недалеко — это — три дня ходу по воде. Мужчины гребли однолопастными вёслами каждый со своего борта, и челнок наш вполне бодро бежал. Вскоре мы попали в озеро, которое пересекли, завернули в широкую протоку, ну а там уже и вовсе рядом оказалось. Два ночлега, проведённых в дороге были для нас с Китом наполнены хозяйственными хлопотами: Дрова, костёр, ужин — всё это выпало на нашу долю, как и ночное бдение у костра. Тут, вдали от дома никакой беззаботности позволить себе нельзя — вокруг дикие места с дикими зверями. Так что мужчины, намахавшиеся за день, грозно храпели, а мы подкидывали в пламя сучья и пытались сквозь заливистые рулады отцов расслышать, не хрустнет ли ветка под лапой подкрадывающегося зверя.

Зато днём в лодке дрыхли уже мы. После плотного завтрака это получалось великолепно. Кашеварил на остановах, естественно, Кит. Моё дело было лодку привязать, дров собрать и поддерживать огонь под горшком.

* * *

Стойбище, к которому мы направлялись, оказалось больше нашего и многолюдней. Землянок тут располагалось чуть не с десяток, правда не столь просторных. Вытащить на берег челнок помогли сразу несколько человек. Они же подхватили и оба свёртка, составлявшие поклажу.

Мы же, все четверо, тут же на берегу вымылись, зачерпывая воду ковшиком из озера, и переоделись в халато-фартуки. Кстати, смысл ношения одежды из шкур открылся мне новой гранью. Дело в том, что в пределах поселений количество летучей и кусачей нечисти существенно меньше, чем в окружении дикой природы. Тут и дым отгоняет гнус, и ветерок обдувает, и трава вытоптана. А вот в лесу, или в прибрежных зарослях житья нет от комаров, слепней и... числа не припомню названиям этих гадких тварей. Особенно противны мелкие мошки, норовящие забраться даже в нос и уши.

Но и на солнцепёке париться в шкурах лишний час никто не хочет. Лето нынче знойное.

Так что переоделись мы и пошли к жилью. Ну а тут в самом разгаре примерка. Это из наших свёртков мужчины и женщины добывают как раз такие же одёжки, что и на нас, да прикидывают, кому что подходит. Впрочем, местное руководство этот процесс контролирует.

— Здравствуй, Фет! — первым приветствовал старейшину Тын. Он у нас считается главным.

Здравствуйте, гости. Не было ли несчастий на вашем пути?

Ага. Кажется это стандартная формулировка. Я сразу насторожил уши. Ну, понимаете, традиции, там, обычаи... они ведь многое подразумевают. А мне тут жить. Поэтому стоит быть внимательным.

— Вода была гладкой, ветер — тихим, а небо — ясным, — да уж, ответ тоже, видимо, ритуальный.

Собственно, формальности на этом закончились, и нас позвали к столу. То есть, к горшку. Тут как раз сняли с огня некое подобие супа — в нём плавало много разного растительного. Листики, корешки, немного рыбы. Понятное дело, с дороги мы это умяли в два счёта, но, признаюсь, особенной сытости не наели, да и вкус оказался так себе.

Остальные же обитатели селения, как было заявлено, уже поужинали. Хм! Раненько, однако, тут трапезничают. Потом мы с Китом попытались поговорить со здешними мальчишками, но те, что постарше, задрали носы, а младшие... да не видно их нынче. Вечер уже, сидят, небось, при матерях, разошедшихся по землянкам. В общем, я тихонько смотрел, как парнишка лет десяти остругивает палку, осторожно снимая тончайшую стружку острой кромкой аккуратно обколотого кремня. Товарищ мой выпендривался перед девчонкой лет восьми. Рассказывал, как мы с ним отважно сторожили сон своих спутников во тьме ночного леса, но всхлипов восторга не дождался. Девчонка щеголяла в тканом наряде из привезённого нами груза и, мне показалось, ждала не хвастовства маленького мальчишки, а высокой оценки своего внешнего вида со стороны мастера, занятого работой по дереву.

Понимаете, этих сопливых столько через мои руки прошло, что я их насквозь вижу вместе со всеми их сокровенными желаниями и тайными намерениями. Так что пожалел я голенастую:

— А тебе это платье очень идёт! — произнёс я, подойдя поближе к девчонке. Та посмотрела на меня, как на говорящий пенёк.

Зря я это сказал.

* * *

В землянке, где мы спали, было душно, дурно пахло и противно чадил костёр, в который за каким-то бесом постоянно подкидывали дров. Вопрос о том, почему дома всё иначе, меня заинтересовал не на шутку, но ответа на него я не нашел. Ну не приметил никаких принципиальных конструктивных отличий от нашего жилища, хоть тресните меня. А ещё один костёр горел на площадке, куда выходили двери жилищ. И даже через опущенный кожаный полог до моих ушей доносились шаги караульных и их голоса.

Возникло впечатление, что я снова стал тем самым стариком из своего прошлого, из двадцать первого века, которому (старику, не веку) мешает топот детских ножек из квартиры наверху. Так и не заметил, когда уснул.

Считается, что следующий день мы гостили у соседей и отдыхали. Мой папа и его старший брат разговаривали длинные разговоры со взрослыми. Мне показалось, что на самом деле идёт торг, потому что Тын постоянно объяснял, для чего нам нужен тот или иной горшок. Или, почему этих самых горшков нужно больше одного. В ответ мужчины принимающей стороны рассказывали разные случаи, произошедшие с ними на охоте, повествовали о своей ловкости, силе и отваге.

Явно что-то шло не по плану. Пользуясь тем, что на меня вообще не обращали внимания, я довольно долго слушал эти беседы, но в существо проблемы так и не "въехал". Видимо, пропустил начало, а потом "не догнал". Тем более, что завтрак моих ожиданий не оправдал. Если вечером нам подали хоть и жидкий, но супчик, то утреннее варево более всего напоминало откровенную баланду — в воде, как мне показалось, ничего, кроме крапивных листьев, не было.

В общем, бесконечно слушать пустой трёп на голодный желудок я не смог, и отправился на людей посмотреть.

Женщины лепили горшок из глиняных полосок, укладывая их по спирали и примазывая верхние к нижним. Читал я о такой технологии у наших предков. Это явное указание на то, что гончарный круг пока не изобретён. Ну, Вы понимаете, что мне ужасно хотелось ввести в обиход древних людей какие-нибудь зпмечательные и полезные новшества, да вот беда — ничего разумного сообразить не получалось. Я ведь мог рассчитывать только на местные материалы и инструменты, а с их применением не придумывалось ничего, сверх того, что уже было. Более того, даже то, что видел, вызывало изумление типа: "А как они это сделали?"

Скажем, деревянные каркасы землянок — вот не должны они были выдерживать веса наваленного на них грунта, потому что не только металлических скрепов не имели — даже нормальной связи в шип нигде не наблюдалось. И это при том, что при расчленении брёвен часто применялся огонь. Видно было, что то тут, то там не перерублено, а пережжено.

В общем, посмотрел я на гончарню привередливым глазом технолога. Особенно внимательно косился туда, где готовили глину, подсыпая в неё песок и чавкая босыми ногами по осклизлой мокрой поверхности. Понимаете, формовка изделия, конечно, наиболее зрелищная картинка — всё-таки появление из бесформенного куска явного образа предмета утвари — всегда впечатляет. Но старый зануда, вроде меня, понимает, что главные секреты сокрыты (хе-хе, во, сказанул!) в изменении качества материала, в его осознанном преобразовании.

Ведь не зря эту массу столь исступлённо молотят пятками! Чего бы, казалось, проще, измельчить сухой материал камнями, всухую смешать с песком, что очень легко. А потом залить водой и подождать, пока пропитается. Значит, есть тут что-то важное, спрятанное от неискушённого взгляда.

Или это сродни религиозному ритуалу? Примитивное повторение действий, которые когда-то привели к нужному результату? Не знаю, не дохтур. Но надо бы взглянуть и на другие стадии производства.

Сушат будущие горшки прямо там, где слепили. Наверное, это плата за неудачный опыт их переноски до того, как они окрепнут. Своего рода компромисс между стремлением сделать стенки, по возможности, тоньше, а сами предметы — как можно крупнее. Ну, а что насчёт обжига? Слыхивал я, что и здесь не всё просто.

Печью оказалась короткая канава, прорытая в откосе подмытого водой берега. То есть горизонтальный вход в стеснённое стенами пространство. Вот тут горшки и составляли один на другой в линию, по обе стороны от которой оставалось пространство для дров. Длинные хворостины — толстые жерди или тонкие брёвна — ждали своего часа. Мужчины работали над ними, отсекая сучья. Понятно. Это делается для того, чтобы подавать топливо по мере его израсходования, подталкивая в пламя за длинный конец.

В первом приближении понятно. Ничего сверхъестественного. Осталось только выяснить, откуда и как берут глину. Нет, я не геолог, но читал, что от её качества многое зависит.

* * *

Что-б меня лопнуло, если я способен понять, чем эта глина отличается от любой другой! Копают её из ямы, над которой натянуты пованивающие шкуры. Собственно, подобные "шахты" с навесами имеются в этом месте в значительном количестве, но часть их уже заброшена и заметно оплыла. Да и навесы на многих начали заваливаться. С иных уже и покрытие сорвано, и каркас частично демонтирован. Одним словом, копают здесь давно. И под ноги надо внимательно поглядывать, потому что рухнуть в заброшенный раскоп — плёвое дело. Высокая трава так их маскирует, что лучше сначала палкой потыкать, а уж потом ногой вставать.

На меня и Кита, что не отходит ни на шаг, особого внимания никто не обращает. Я — совсем кроха, а братец мой несколько раз удостаивался грозных окриков — видимо его уже способны воспринимать всерьёз. Ну да, взрослеют в этом мире раньше, чем в нашем. Но, всё-таки, он пока действительно мал даже по здешним меркам. Хотя, лично я пошел бы с ним не только в разведку, но даже в длительное путешествие. Он умеет решительно всё... насколько я могу об этом судить. Во всяком случае пока возможности убедиться в обратном у меня просто не было. А уж Нут... но его бы точно наладили подальше от гончарни. Таких ребят здесь могут и не признать за совсем уж полноценных членов общества, но и недееспособными полагать не станут.

Словом, побродил я по стойбищу, поглядел на то, как мальчишки играют в камушки — не так, как в наше время. Они их раскалывают всякими хитрыми способами, а потом острыми кромками скоблят палки. Наверняка утверждать не решусь, но показалось, что пытаются делать луки.

Кстати! Что-то я до сих пор нигде не примечал такого рода оружия. Копья встречаются как у мужчин, так и у женщин, дубинки на любой вкус, топоры изредка примечаю. Мальчишки вообще поголовно таскают при себе заострённые с одного конца палки. А луков или стрел не видывал. Хотя, я в этих краях не так давно, а из своего селения, считай, впервые выбрался.

Так или иначе, но вернулся я обратно к тому месту, где идёт толковище. Папенька мой и дядя Тын по-прежнему вслух мечтают о горшках, на которые, как я понял, рассчитывают в обмен на щедрые дары. А отвечают им уже не рассказами про охоту, а объясняют, что злые люди придут и всех больно побьют.

Я почему так коряво объясняю? Так в меру собственного понимания. Дело в том, что темы, подобные сегодняшней, дома при мне ни разу не обсуждались, так что и слов незнакомых слышно много, и речевые обороты непонятны. Я даже в толк не возьму, идет ли речь о том, что хозяева позовут злых людей, чтобы те поколотили назойливых гостей, выпрашивающих горшки, или жалуются, что эти гырхи как раз хозяев и выпорют, коли, когда придут, не найдут для себя должного количества керамической посуды.

Опять же эти гырхи, это что, название племени? Или общее определение грабителей? Одно понятно — связываться с ними опасаются, потому что больно. Словом, фига нам с маслом, а не новая посуда. А за подарки — спасибо. А ещё я вижу, что дядька Тын ужасно хочет ругаться и говорить обидные слова в адрес принимающей стороны, но родитель мой его просто за руку удерживает от подобного невежества, хотя сам вот-вот закипит.

— Ыр, я хочу к Ыре, — это я сказал.

— Тын, я хочу к Тыне, — эхом повторил высказанное положение Кит. Он сегодня весь день ходил за мной по пятам и сейчас стоит прямо за спиной.

А батюшка мой просто потянул своего старшего брата к лодке. Прозвучали слова прощания, в ответ послышались доброжелательные напутствия. Заботливые руки гостеприимных хозяев помогли стащить на воду тяжеленную долблёнку. Визит завершён полным провалом торговой миссии. Хотя, пара новых кривобоких горшочков стоит между нами с Китом. Неказистых каких-то. Те, что раньше встречались в нашем стойбище, казались мне куда как глаже, и на щелчок отзывались звонче.

Я даже добыл из поклажи тот, в котором мы готовили себе завтраки и ужины в дороге, и сравнил их. Всё верно. Нам отдали весьма некачественные изделия. Возможно, это отбраковка, не прошедшая финишного контроля.

Мужчины, между тем, злобно налегали на вёсла, давая выход клокотавшему в них гневу. Дядя Тын, когда я попытался его расспросить о непонятных мне обстоятельствах, только рычал в ответ поначалу. Потом речь его сделалась членораздельной, но содержала большое количество непонятных слов, применяемых как в превосходной, так и в сравнительной формах. Судя по всему, он отчаянно ругался. А потом обмяк, улыбнулся и выдал полную неожиданность:

— Знаешь, Ыр, правильно Быга, не пустила нашего брата в эту поездку. А то бы он обязательно подрался, и нам бы намяли бока.

Как Вы думаете, какой вывод я сделал из услышанного? "Люди не убивают людей", — вот какой. То есть — подраться могут, но до применения оружия при этом не доходят. Но с другой стороны, откуда тогда такой страх перед гырхами? Да и, признаться, разницу между побьют и убьют я, вероятно, заподозрил слишком поспешно. То есть я не уверен, что понятие "лишить жизни" мои нынешние современники чётко отличают от понятия "нанести удар".

— Ыр! Кто такие гырхи? — на то и отец, чтобы объяснить ребёнку то, что ему непонятно.

Папенька крепко призадумался. Видимо, я коснулся некого фундаментального понятия, такого, которое невозможно растолковать другими словами.

Он так долго размышлял, что я решил прийти на помощь.

— Среди гырхов есть мужчины и женщины?

— Да, — Вы бы видели, как этот юнец обрадовался подсказке.

— А камнями и палками они пользуются?

— Да.

— А разговаривают?

— Да.

По всему получается, что люди. А то у меня закралось сомнение — уж больно особенной мимикой сопровождалось произнесение этого слова. Думал, уж не чудо-юдо какое, к нашему времени вымершее.

Почему я не спросил прямо? Так не знаю я подходящего слова. "Соседи" — знаю. "Женщина" или "охотник" — знаю. А такие понятия как "мужчина" или "человек" надёжно выделить не могу. Скажем, селение, где мы побывали, имеет название, которое совпадает со словом "горшок" — "Горшковка", если литературно перевести на русский. А вот для обозначения её обитателей собирательного термина нет, кроме "соседи", естественно. Или по именам нужно называть.

Тем временем мой папа отвлёкся от объяснения, кто такие гырхи, и обратился к Тыну:

— Если бы не умер Пык, всё было бы в порядке. Он бы и с гырхами договорился, и горшки у него получались хорошие.

Мужчины вздохнули, и навалились на вёсла уже не со злобы, а разумно рассчитывая силы. Пока шел разговор, папа прекратил грести, потому что мы с дядей Тыном были у него за спиной. Теперь же продолжать расспросы стало неудобно — заняты люди.

* * *

К месту прошлого ночлега мы подгребли уже в сумерках. Тут удобный берег, готовый навес, наскоро сооруженный ещё на пути туда, да и дровишки мы не все израсходовали. Так что затеплили огонёк и, скорее, кашеварить. Уж больно ерундовые харчи у горшечников. Ну и то обстоятельство, что выбранный для привала островок невелик, это тоже прекрасно. Шанс, что на нас нападут, ничтожен.

Пока варилась каша с хорошей добавкой вяленой рыбы, я продолжил расспросы.

— Зачем гырхам горшки?

— Не знаю, — честно признался папа.

— Посуда всем нужна, — не согласился с ним дядя Тын. — Гырхам — тоже. Но, если она часто трескается, то они сердятся, приходят к соседям и требуют новой. И дерутся, потому что кроме как постоянно бегать за новым горшком, у них есть и другие дела.

— То есть, оттого, что умер Пык, стало плохо и гырхам, и соседям, и нам? — подвёл я логическую черту.

— Нам хуже всех, — встрял папа. — Нас мало, поэтому нас не боятся и дают нам только самые плохие горшки. Надо нам было привезти посуду от "Противной воды".

— Если бы мы тогда знали, что Пык умер, и что после этого никто не сможет нормально делать керамику, то да. Стоило бы так и поступить. Только места в лодке оставалось немного, но нам бы хватило...

Я перестал слушать. Мужиков понесло по пережёвыванию пережитого... нет бы хворостин на дрова поломали.

Подтащил несколько валежин и обратил внимание взрослых на то, что нужно немного поработать.

* * *

Ночь. Луна нынче яркая, и в её свете гладь озера просматривается неплохо. Ветерок чуть рябит эту поверхность, нарушая величие картины, зато отгоняет комарьё. Вдали можно разглядеть несколько островков, один из которых, только что отделился от другого.

Естественно, как только мы это приметили, Кит отправился будить мужчин.

— Плот. С него отлично виден наш костёр. Но гребут не сюда, а налево, — однозначно определил Тын.

— Возможно, завтра мы их догоним, — согласился папа.

Через пару минут храп взрослых победоносно доносился до наших ушей. А темная полоска, действительно, уходила влево, пока зрительно не слилась с другим островом. Через какое-то время, миновав его, она снова показалась слева. Когда стало светать, нам уже ничего разглядеть не удалось. Плот слишком удалился как раз в том направлении, куда лежал наш путь.

Гребцов мы разбудили только тогда, когда поспел завтрак. А потом — сели и поехали. Вскоре и я задремал, и, наверняка, мой товарищ по ночному дежурству Кит так же поступил.

* * *

Ветер поднялся, разогнал волну. Мы высадились на ближайший островок. Или это был берег — не знаю. Важно, что на сушу. Лодку вытащили на берег, сколько смогли, да ещё и привязали как следует. И в темпе вальса принялись сооружать укрытие от непогоды, потому что тучи лохматились — только держись. Каркас шалаша возник в считанные минуты. Мужчины вязали крепкие палки и переплетали их ветвями. Кит мигом отыскал камни для подставки под горшок, и таскал хворост, а я изо всех сил стремился не попасть кому-нибудь под ноги. Толку от моей помощи — никакой, а помешать могу запросто, когда все носятся, как угорелые. Мы спешили не напрасно — сгущавшаяся атмосфера предвещала грозу. Поэтому шкуры над нашим балаганом привязывались с великим тщанием, а подстилка из тонких жердей сооружалась плотная. Место для готовки тоже укрыли на случай ливня.

Успели. Когда по поверхности озера ударили резкие порывы ветра, морща воду и разгоняя волну, мы разводили огонь. А уж когда капли забарабанили по листьям, наша команда дожидалась закипания воды в горшке. В общем, до вечера сидели мы тихо, словно мышки — лило, как из ведра. А ночью тоже лило, но уже без истовости. Деловито так, знаете ли, настойчиво. Самый сон в такую погоду, когда сам сидишь в сухости, сытости и в тёплой компании.

Глава 4. Гырх — здравствуйте

Утро выдалось солнечным и тихим. Гроза ушла, а мы остались... с заполненной до краёв лодкой. Она, кстати, не лежала полувытащенной на берег, как вчера, а плавала, погрузившись по самые борта, потому что вода в озере заметно поднялась, а ливень был ужасный. А, может, волнами добавило? Не знаю, но вёсла и берестяной ковшик, которые мы не занесли в шалаш, уплыли в неизвестном направлении.

Вот тут я и посетовал на свою тупость. Нет, понятно, эти сопляки — мой папа и его старший брат, просто забыли об этом. Но я-то, старый хрен, о чём думал? Вот теперь придётся ждать, когда новые сделают. Нет, нормальным железным топором тут работы на полчаса, а сколько провозятся, действуя каменными наконечниками копий и кремневыми пластиночками, что у взрослых всегда в сумочках, — кто знает? В общем — привал затягивается.

Короче, я тут не советчик и не помощник. Моё дело горшок отмыть песочком с золой, а потом...

— Гырх, — прозвучал незнакомый низкий голос.

Поворачиваюсь на звук — картина маслом. Здоровенный коренастый детина в меховой юбочке стоит с узловатой дубиной в правой руке. Папа и дядя Тын в напряженных позах, буквально на полусогнутых, замерли с копьями в руках. И Кит с отвисшей челюстью. Немая сцена.

Но наконечники копий смотрят не на визитёра, а куда попало. То есть, подошёл он незамеченным и, пока не отмолвил, о его присутствии даже не догадывались. Да и оружие в его руке выглядит не "по-боевому", а "по-походному".

— Гырх, — отвечаю, — чем можем быть полезны? — кажется, это я по-русски выдал. Ну да, Господь мне судья! Кто в этом мире совершенен?!

— Жжи, — отвечает. И показывает лапищей своей на наш костёр. Ага, зашёл по-соседски разжиться огоньком.

— Жжи, так жжи, — говорю. — У нас этого жжи, как гуталина на гуталиновой фабрике, — надеюсь, Вы простите мне эту вольность. Дело в том, что я чуть не описываюсь от страха и невольно оперирую понятиями своего мира, причём, на родном языке. А что делал бы на моем месте любой другой, встретив вот так, нос к носу абсолютно дикого неандертальца со здоровенной узловатой дубиной в руке?

Отставил только что отмытый горшок, помочился прямо в воду, в которой стоял по щиколотку — ну невтерпёж мне, ничего не мог с собой поделать — маленькая у меня пока физиология. А потом взял другой горшок из числа "обновок" — его не так жалко — и давай туда угольки складывать. Палочками, конечно, не руками. Кит "отмер" и принялся мне помогать.

Старшие так и стояли не шелохнувшись, даже, кажется, дышать перестали.

Ну вот, готово. Несколько часов будут тлеть.

— Бери, — говорю. На местном уже, понятно. Я тоже чуток отошел.

Детинушка подошел, встал на колени и положил дубину на землю. Тут я строго посмотрел на папу с дядькой, но они ничего худого не содеяли. Выпрямились, поменяли позицию, копья перехватили по-иному. Но разить не собирались.

— Жжи, — снова сказал детинушка, отдергивая руки от стенок посудины.

Ясное дело, горячо. Кит порылся в дорожном мешке и подал рукавички, которыми мы пользовались, когда снимали посуду с костра. Гостюшка наш обрадовался, вздел их на ладони и, схватив горшок, помчался куда-то вдоль берега.

Уфф!

Но это, увы, не всё. Во первых, и горшок и рукавички надо вернуть. В этом мире вещи такого рода — не безделица. Во вторых — дубина-то тут осталась. И мне её не поднять, если честно. Разве, один конец от земли оторвать сил хватит.

— Ыр, бери палицу, да пойдем следом. Свои вещи заберём, — это я папе. И он не возражает. Делает, что велю.

Он у меня — охотник. Так что идти по свежему следу громилы ему ни капельки не трудно. Минуем заросли, выходим опять к воде — это, выходит, мы на мысу останавливались, а тут как раз отсечённый им залив. Или пролив? Я не сверху смотрю, не знаю. У берега покачивается здоровенный плот, а на берегу группа мокрых неандертальцев, бросив попытки добыть огонь при помощи мокрых же деревяшек, разжигает сырые дрова от принесённых углей. Дело явно идёт на лад, по крайней мере, дымину они успели развести основательную.

Не знаю, что означают гримасы присутствующих — возможно, это приветливые улыбки — но зубов у них много, и они весьма низкого качества. Так что, от греха подальше, говорю: "Гырх", — и деловито, словно у себя дома, направляюсь к опустошённому горшку и брошенным рукавичкам. Крепкие волосатые руки мягко подхватывают меня — не иначе, какая-то тётя решила подержать малыша на ручках, потому что рядом со своим ртом вижу титьку.

Титьку?! Титьку! Жратва! Как же мне не хватает молока! Вернее, не хватало. А сейчас его вполне достаточно. И фиг с ним, с тем, что творится вокруг! Мне всего два года, и я должен полноценно питаться.

* * *

Встреча, начавшаяся мирно, также мирно и завершилась. То есть у гырхов нашёлся отличный топор, которым отец семейства вытесал для нас пару неплохих вёсел. Сам, потому, что давать его в чужие руки оказался наотрез. Папа с дядей, тем временем, помогли женщинам укрепить разболтавшийся во время вчерашней бури плот. Неандертальцев накрыло неподалеку от берега, вымочило, исхлестало и никакого убежища соорудить они не успели. Сидели, накрывшись шкурами и согревая друг друга теплом своих тел. Ну а утром, решив подкрепиться, не смогли развести костёр.

Это мы выяснили не выслушав рассказ — не понимали мы речи друг друга — а по следам, признакам, знакам и эмоциям. Куда и зачем направлялась семья из мужа, двух жён, подростка и ещё двух детишек — мы надёжно не поняли. Из их языка, кроме слова приветствия, обозначения огня и понятий: "да", "нет", "дай" и "возьми", ничего достоверно выделить не удалось. Но, вообще-то, язык бедным не кажется. Инструменты тоже ничуть не примитивней наших. Ну а по части одежды я судить не возьмусь. Не мёрзнут они — это точно. И шкуры на них не вонючие, нормально выделаны.

Крепкие ребята, этого не отнимешь. Ну и какой-то определённой злобности не заметно. Впрочем, если это окажутся те самые "злые люди", которые колотят наших соседей за некачественные горшки, то я не удивлюсь. Во всяком случае, тех как раз и определили словом "гырх". В общем, нет в мире ясности.

* * *

Больше ни каких приключений на нашем пути не случилось до самого дома. Зато тут выяснились новые обстоятельства, связанные с неудачей неожиданно постигшей торговую миссию. Дело в том, что дальше была спланирована некая работа, обозначенная незнакомыми мне словами, и для неё требовались помощники, которых мы не пригласили. То есть произошедшая ссора не позволила дяде Тыну просить горшечников о столь очевидной услуге даже за весьма щедрые дары, отданные сразу при встрече.

В общем, я опять начал путаться в отношениях между древними людьми — маловато пока знаю, и ничего с этим поделать не могу.

— Позовём гырхов, — сказал я, когда атмосфера сделалась совсем унылой. — Они куда-то сюда плыли. По речке до озера за полдня можно добраться, а там пройдём вдоль берега и поищем.

И кто меня за язык тянул? Все так и замерли, видимо, размышляя, какого кренделя мне отвесить.

— Гырхи сильные, — вдруг сказал Кит. Тоже мне, сторонничек нашелся! Ведь помнит ещё, как сам титьку сосал! Откуда я знаю? Он мне рассказывал. Не забывайте, мы не одну ночь провели у костра, так что обо многом языки почесали.

— Куда это сюда они плыли? — забеспокоился старейшина.

Естественно, после этого наша встреча с неандертальцами была не просто предана гласности, но Быг по очереди выспрашивал нашу четвёрку, уточняя все детали. Охотники так обсуждают мельчайшие нюансы в поведении дичи, как он. Мне эта аналогия не вполне понравилась, но в данных реалиях ни на что большее знаний элементарно не хватило.

* * *

Утром выяснилось, что перед рассветом старейшина ушел на челне один. Мужчины помогали ему сталкивать посудину на воду, так что знали всё наверняка. Я же только обратил внимание на то, что копьё этого смельчака осталось дома. Зато пропал наибольший из горшков, в котором мы обычно готовили. Явно, затевалось нечто не вполне обычное. Ещё обращала на себя внимание встревоженность женщин, особенно Быги, жены нашего вождя. Кажется, у неё даже начались какие-то проблемы с молоком, что вызвало приступ плача у малыша Дыка. Обычно он дружелюбен и весел, а тут — совсем изошёл воплями искреннего возмущения.

Ну да меня нынче занимал вопрос с керамикой. То есть, я пришёл к выводу, что ближний мастер, продукцией которого пользовалась моя семья, покинул этот мир, отчего наметился дефицит посуды. Пока не страшный, но приобретение горшков нынче — это не в магазин сходить. Так что, принялся за поиски глины.

Ага, ага! Нашёлся, понимаешь, рудознатец. Целых два года от роду. Мне мигом разъяснили, на какое расстояние от дома можно отходить. Понимаете, раньше в дальних путешествиях у меня надобности не возникало, и я не представлял себе, что кто-нибудь вздумает ограничивать мою свободу. Оказывается, не тут-то было. Попытку спорить мгновенно пресекли хворостиной, которую, не задумываясь пустил в ход дядя Тын, когда настиг меня делового, идущего вдоль склона с обожженной до остроты палкой. Как я понял, радиус безопасности был не так уж велик. Во всяком случае, едва трава под ногами перестала быть примятой — свобода закончилась.

Тревожная, взвинченная атмосфера покинула наше становище около полудня следующего дня. Быг вернулся с тремя неандертальцами, неандерталкой и маленьким неандертальчонком, что ввергло личный состав стойбища в ступор. Всех, кроме меня. Эту тётю я прекрасно помнил — у неё много молока.

Она меня тоже помнила. Но молоко досталось крохе Дыку — он отогнал Вашего покорного слугу, едва разобрался, что к чему. Должен сказать, что произошедшее сняло значительную часть напряжённости, тем более, что увезённый горшок вернулся.

Что ещё добавить?

В отличие от наших мужчин, неандертальцы не храпели. Ели они не много, а очень много, но брёвна из леса подтаскивали энергично — силушки у них было, хоть отбавляй. Одним словом, стройка закипела. А что делают нормальные люди, когда в доме начинается подобный тарарам? Правильно, стараются отослать деток куда-нибудь подальше. Для каменного века это положение также актуально, как и для эпохи Интернета. Поэтому, поступили аналогично — самую мелкую мелочь — Дыка и неандертальчёнка — поместили в наскоро сооружённый плетёный загончик под присмотр матерей, занимающихся, кроме этого, готовкой. А детей — то есть нашу троицу, что от двух до семи, поручили выгуливать моей маменьке.

Вот тут-то, в её руках, я впервые увидел лук. Не стану рассуждать о достоинствах этого сооружения — не знаток. Важно, что дело своё он делал прекрасно. Мы били птицу по окрестностям, потому что без мяса наши гости просто не наедались, а кормить работников надо как следует. Собственно, стреляла мама. Кит с Нутом несли её копьё, а я изо всех сил старался не потеряться и не отстать. Ну, и не нашуметь — передвигались мы вовсе не по тропинкам.

Количество непуганой дичи буквально в полукилометре от жилья указывало на то, что промыслу зверя мои родичи уделяют не так уж много внимания, что сейчас, в "особый период", оказалось удобно. А тот факт, что пацанов учит охоте молодая женщина, требовал отдельного осмысления. Вообще-то, дело это принято считать мужским. Кроме того, насколько я приметил, наши "охотники" от тяжелой или опасной работы жён своих стараются ограждать, то есть ни тяжести ворочать не позволяют, ни в дальнюю дорогу не зовут. А тут — разрыв шаблона. Моя несовершеннолетняя мать рассказывает про следы, про признаки мест где птица гнездится (туда ходить не надо), где кормится и где отдыхает (туда — надо). Почему бить лучше влёт... ну, хитростей много. Мы и сетками немного ловили, верёвочной петлёй на конце удилища, и силки ставили — это тоже петли, но заранее спрятанные.

Так что Быге и Грапмэнуф (язык сломаешь с этим неандертальским) хватало работы с ощипыванием, потрошением и приготовлением. Но улетала наша добыча мигом. Ну да, ладно, надо и о стройке рассказать.

Несколько ближайших к землянке деревьев лишились коры, вершин и окончаний большинства сучьев. Принесённые из лесу брёвна легли в развилки, став балками. При этом, мне удалось понять — сверху, над уровнем грунта, спланирован ещё один этаж. Вот тут я и посмотрел придирчивым взглядом на внутреннее устройство землянки, в которой прожил уже не менее двух месяцев. Многочисленные мешки и корзины, подвешенные над головой как-то маскировали общую высоту сооружения, несмотря на то, что пола на втором этаже не было, а сам он заполнялся балками, распорками, укосинами и иными элементами прочности и, одновременно, местами к которым на верёвках крепилась уйма корзин и мешков.

В общем, кладовочка — закачаешься. Не плоская, а трёхмерная. Однако, с другой стороны, суммарный объём помещения тоже оказывался большим, что не позволяло нам так уж сильно надышивать за ночь. Или там имелись отдушины? Не знаю, никто мне их не показывал, а самому в моём возрасте лезть на верхотуру не стоит. Хотя, многое обнажилось, когда вскрыли часть одной из стен — новый объём пристраивали к старому, причём, размеры сооружений были сопоставимы.

Некоторые технологии я вполне себе разглядел. Скажем, чтобы "перепилить" толстый древесный ствол, его "лохматили" камнями с острыми углами, а потом под этим местом разводили костёр. Продольному распространению горения препятствовали, сбивая пламя, а хрупкую обугленную древесину время от времени крошили теми же камнями. И снова накатывали бревно на костёр. Впрочем, в ряде случаев к огненной технологии не прибегали, а примитивно работали то топорами, то костяными приспособлениями.

При копании ям немало возни было со снятием дёрна. Прорезали его деревянным ломом, заострённым лопаткой, а потом им же отворачивали пласт и уносили в сторонку. Для кровли, полагаю. Остальное же рыхлили тем же ломом, а потом, встав на колени, выгребали землю лопаточной костью крупного зверя. Ну да, железным инструментом было бы быстрее... но и так получалось приемлемо. Это я толкую про ямы для столбов — опорами на одни только древесные стволы обойтись не удалось.

Причем, вкопанные столбы имели укороченные огарки (потому что были пережжены) крепких сучьев, на которые впоследствии возлагались балки. Скрепы всегда завершались мощным верёвочным бандажом, однако устраивались на разный манер. Скажем, заострённый конец вставлялся в углубление, а для верёвки выбирался кольцевой паз. В иных случаях паз мог быть на боковине опоры, или на обеих встречных деталях в месте их прилегания друг к другу. Иногда и шип вставлялся... нет! Шкант. То есть костяным шилом буровились два отверстия навстречу друг другу, а уж туда вбивалась заострённая палочка.

Дело в том, что всех процессов я не видел — уж больно подолгу нас "гуляли", но работнички наши проявляли не меньшую сноровку, чем хозяева, во всяком случае, их три топора против нашего одного работали, полагаю, впятеро скорее. Технологические споры тоже случались. Точно помню картинку за ужином: дядя Тын с фингалом под глазом и один из неандертальцев его приобнял с извиняющимся выражением на лице и поглаживает по голове, ворча что-то успокаивающее. Это так они поспорили про способ крепления чего-то к чему-то. Их тогда растащили. Кто оказался прав? Сильнейший, естественно.

Стройка продвигалась споро. И чем ближе дело шло к завершению, тем проникновенней делалось общение. Эти здоровяки целые представления закатывали, объясняя, как было бы здорово, если бы тот или иной предмет, что они у нас увидели, достался бы им. Так что каждого из помощничков дядя Быг отвозил домой индивидуально. Иначе не позволяла грузоподъёмность нашей пироги — столь много наших вещей понравилось гостям. Мы (совершенно добровольно) лишились половины горшков, двух третей кремней, причём, наилучших самых крупных кусков. Ополовинилось количество мешков с горохом — распробовали его работнички. Тканых мешочков тоже убавилось, имею ввиду пустых, припасённых для будущих заготовок. И тех, где хранилась отложенная на зиму сушёная ягода, орехи, лист смородины — эти чудаки даже древки копий и мотыг, сохнущие под самой кровлей, и те повыпрашивали.

Нет, Вы не подумайте, что имело место насилие! Просто огорчались они так экспрессивно, что сердце кровью обливалось, и слово "нет" застревало в горле, так и не исторгнувшись.

* * *

Неандертальский лучше всех изучила Быга. Она с... не буду повторять труднопроизносимое имя неандерталки, лучше приведу его значение — "тростинка", короче эти женщины вербально общались с утра до вечера около кухонного костра и прекрасно научились друг друга понимать. К тому же жену нашего вождя снова "рассосали" неандертальчонок и собственный сынишка Дык. Появилось у неё молоко — видимо процесс прекращения лактации не успел зайти слишком далеко. Хотя, наверняка не знаю. Не дохтур.

Главное, молочка мне от Тростинки понемногу перепадало вечерами. Так вот, эта достойная женщина ничего не просила — Быга сама осыпала её дарами так, что лодка, на которой Быг увозил гостью, чуть не черпала воду бортами. Я плакал — кажется, детство закончилось окончательно. Каша и мясо, это, конечно, сытно, но... в общем, Вы поняли.

Глава 5 Осень

Осень подкралась незаметно. И у незаметности этой было прекрасное объяснение — к нашему расширившемуся дому теперь был пристоен просторный навес, что позволяло и готовить, и принимать пищу не особо обращая внимание на нудящие дождики. Кроме того, во второй "зале" женщины устроили несколько рам, на которые натянули нити, и принялись ткать. Обычно, они работали, откинув кожаные занавесы с наружной стены, и плотно закрепив перегородочную штору, чтобы не выпускать тепло из жилой части. Основная продукция — мешки. Втроём, ловко орудуя челноком и гребнями, они за день умудрялись наплести до десятка штук, причём, после завершения прямого полотнища, сгибали его пополам и как-то ловко связывали выставляющиеся концы толстых грубых нитей, так что в горловине оказывался прочный шнур, ранее располагавшийся на краю основы.

То есть ничего не сшивалось.

Лодку нашу забрали гырхи. Однако, мужчины были заняты не изготовлением новой где-то в лесу, а с упорством дятлов рвали в лесу всё ту же крапиву и сушили её, загромоздив стоящими вертикально вязанками почти всё пространство нового навеса. То есть исправлять положение, сложившееся в силу настойчивости наших новых соседей, даже не пытались. Я не вполне понимал существо отношений с этими сильными людьми, поселившимися не так уж далеко от нас — пешком туда и обратно взрослый охотник оборачивался за один день, а на лодке по реке выходило немного дольше. Но многое прояснилось в один прекрасный день, когда сразу три неандертальца заявились к нам, сгибаясь под тяжестью корзин с вяленой рыбой. А потом вернулись на берег к лодке и принесли следующую порцию.

Потом до вечера участвовали в заготовке крапивы, а утром убыли на той же лодке, груженой свёртками с ткаными изделиями. Силачи гребли, а командовал ими мой папа. И направлялась эта группа не вниз по реке, к озеру, а наоборот, вверх. Как я понял — на ярмарку.

Снегом пока не пахло, лаже листья толком не пожелтели, так что, судя по всему, успеют наши "купцы" обернуться до наступления морозов. В общем, характер кооперации с гырхами принял несколько неожиданный характер. Я ведь слышал, что взрослых мужчин в их племени всего четверо, хотя женщин заметно больше — шесть или семь. Я только Тростинку запомнил наверняка.

* * *

Так, о керамике. Целая куча глины, принесённой в период стройки, оказалась в моём распоряжении после того, как работы были окончательно завершены. Если бы не я, то она так и расплылась бы под дождями, всеми забытая и никому не нужная. Мне же вздумалось с нею "поработать". В общем-то мы с мальчишками скорее играли, чем занимались серьёзными изысканиями. Лепили кирпичики, маленькие, со спичечный коробок, давали им просохнуть, а потом помещали в пламя горящего очага — обжигаться. В большинстве своём они рассыпались, потому что подпихивая дрова под горшки, мы сами же их толкали и ломали. Кроме того, в глине встречались твёрдые включения, весьма ощутимые при разминании руками, хотя, рассматривая изломы отдельных более-менее затвердевших обломков, я не примечал, чтобы именно эти зёрнышки служили причиной возникновения трещин.

Бестолковость проводимых "работ" объяснялась тем, что делались они между основными трудами, которые поручали нам взрослые, то есть никакой системы во всём этом не было. Однажды я обратил внимание на то, что выгребая золу и руками выбирая из неё остывшие мелкие угольки, Нут оцарапал себе ноготь. Виновником оказался превратившийся в камень глиняный обломок, с торчащим "зёрнышком". Мы сразу его отыскали и легко убедились в высоких царапающих свойствах.

Нет, это не случайность. Дело в том, что "играя" с камушками, мы всегда старались расколоть их так, чтобы получить режущую кромку или, на худой конец, острый угол, способный резать древесные волокна. Такое вот подражание взрослым. Строгали потом своими изделиями палочки, радуясь, если удавалось снять ровную тоненькую стружку. У меня почти ничего не получалось, у старшего из нас, Нута, выходило почти по-взрослому, ну а Кит уверенно совершенствовался. Поэтому внимание к царапающему комочку — просто часть нашего образа жизни, а не неожиданность.

Так что нет ничего удивительного в том, что "зернышко", спёкшееся с глиной, мы попробовали на всём подряд. Финальным аккордом этой серии стал четкий след, оставленный на желваке кремня. Не черта, как от грифеля на бумаге, а тонкая, словно волос, бороздка.

Вот тут-то до меня и дошло, что мы наткнулись на корунд — отменный абразивный материал, твёрже которого только алмаз.

* * *

Потом была большая охота на гусей. Как раз настало им время лететь на юг, и они делали остановку для отдыха на том самом плёсе, где мы с папой рыбачили. Мама била их из лука, а остальные подбирали. К нам как раз перед этим заявились гырхи, считай, всем стойбищем. Коренастые дамы числом пять под руководством того самого первого нашего знакомца. Ну, помните, с палицей. Вот они и работали вместо собак. То с берега длинным шестом дотянутся до упавшей в воду птицы, то на паре связанных брёвен подгребут. Да и просто забрести в воду эти люди не стеснялись, хотя холодна она нынче. Бр-р!

Основные же труды проходили у коптильни. Щипали, потрошили, натирали солью и опускали на верёвках прямо в яму, неподалеку от откоса. А в ту яму прокопан горизонтальный ход, у устья которого разведён дымящий костёр. Наготовлено было столько, что соседи наши вшестером делали две ходки, чтобы отнести домой свою неандертальскую долю — а люди они крепкие, килограммов сорок-пятьдесят даже женщины поднимают без труда. Мы тоже замучились развешивать свою часть добычи на верхотуре в нашей землянке, одним словом, хватило гусей на оба стойбища.

Не обошлось и без подарков, на этот раз — в нашу пользу. Неандертальцы принесли много кремневых инструментов. Лично мне достался отличный нож. Опишу его подробно.

Итак — продолговатый окатыш, этакая уплощённая каменная палочка, отлично ложащаяся в мою маленькую ручонку. Один из концов аккуратно обколот таким образом, что сбегает в остриё, имея ромбовидное сечение. То есть — две прямые, но наискосок, режущие кромки плюс колющий кончик.

Невольно возникла аналогия со скальпелем.

Представляете себе?! Я смог более-менее успешно остругать первую в своей нынешней жизни палочку. А перерезать прут мне удалось в шестнадцать движений... ну, с палец толщиной. С чей палец? С мой конечно, большой. То есть не очень толстый прут, разумеется. Но и не пренебрежимо тонкий.

Так что сумочка с этим инструментом теперь всегда при мне.

И вот ещё что я подумал: мы с гырхами обмениваемся и вещами, и услугами. Но делается это неравноценно. То есть, неадекватно. В том смысле, что нам от них преимущественно требуется труд, а им от нас — предметы или пища. Иными словами — результаты труда.

Если это положение наводит Вас на мысль об эксплуатации или даже порабощении, то думаем мы сходно. Только жрут они, ой, как много. Так что не надо идеализировать. Тем более, что, по зрелом рассуждении, труд их не подневольный, а оплачиваемый. То есть подневольный, конечно, но не из-под палки, а в силу заинтересованности.

Тьфу, расфилософствовался, понимаешь. Спать мне нужно, а не рассуждать о том, к чему ведёт политику наш старейшина.

* * *

Уборку гороха мы проводили в чисто мужской компании. Быг, Тын, Нут и мы с Китом. Собственно, я подбирал с земли пропущенные стручки — на большее моих сил элементарно недоставало. Урожай оказался меньше, горошины мельче, но спелее, то есть суше или твёрже, а, может быть жёстче. Тем не менее, запасы провизии получились солидные. Сушилось это всё на плетёнках прямо в жилом помещении, создавая там тесноту, но в период сырой погоды при ином способе подготовки к хранению сгноили бы мы всё.

Отмечу, что спешно сотканные мешки как раз наш урожай в себя и вместили. То есть их спешное изготовление оказалось частью общего плана подготовки к зиме. Это я специально докладываю, как иллюстрацию к тому, насколько хорошо продуманы и спланированы действия моих соплеменников.

Теперь же женщины пряли, то есть сидели на высоких скамейках и работали веретёнами. Глядя на них я силился вспомнить, как устроена прялка. Дело в том, что инструмент, время и материал у меня теперь есть. Дело за малым, за соображалкой.

* * *

Отвлекусь от описания наших бытовых забот, и поведаю о своих творческих терзаниях. Итак, о том, как устроены настоящие прялки я представления не имею. Но процесс прядения веретеном наблюдал с великим вниманием. Итак, на столбе закреплён пучок кудели, в котором волокна расположены параллельно друг другу — как его вычёсывали, так и осталось. Пряха отщипывает столько волокон, сколько ей нужно скрутить в нить и лёгкой петелькой закрепляет на конце веретена. Опускает вниз, чтобы вытянуть жгутик, и раскручивает инструмент, который и перевивает прядь в нитку.

Петельку распускает, чтобы готовую часть пряжи намотать на веретено, снова формирует узелок, чтобы скрутить следующий участок вытянутой кудели... и так до бесконечности. Сантиметров по сорок-пятьдесят за один цикл.

Впрочем, куделя может идти и не из пучка, а вытягиваться из кома — это, если формировалась из очёсов и находится в спутанном состоянии. На основную работу это заметно не влияет, просто пряжа становится более лохматой.

Толщина нити и постоянство её толщины зависят от способности работницы обеспечить равномерность поступления волокон, и от того, насколько сильно она позволяет веретену "затянуть" получающийся шнур, или нить — это, опять же, вопрос выбора количества кудели на единицу длины.

В общем, технически нужно крутить нить и, одновременно, сматывать её на то, что как раз пряжу и скручивает. То есть в пределах быстровращающегося предмета, выполняющего функцию веретена, необходимо обеспечить усилие для наматывания, причём, непрерывно действующее. Тут в чём загвоздка!? Сматывать требуется намного медленней, чем скручивать, то есть нужна некая трансмиссия с нехилым передаточным числом, причём в пределах вращающегося объекта.

Вот тут-то я и призадумался. Если использовать нечто клиноремённое, каковое я мысленно полагаю доступным, то громоздкость сооружения просто зашкаливает. Компактные же зубчатые варианты не обеспечены материалами, не говоря уже об оборудовании, на котором можно обеспечить приемлемую точность изготовления шестерёнок. Хотя, в девятнадцатом веке некие конструкции подобного назначения были известны, но до уровня этого века мне быстро не дотянуться.

И пожалуйста, не намекайте мне на слабосилие Вашего покорного слуги. Кит и Нут — мои двоюродные браться — ребятишки уже весьма развитые и, уверен, их способностей должно хватить на реализацию подобного замысла. Повторюсь — дело за идеей. Вот не оформляется она у меня что-то. Видимо мозги без тренировки начинают пробуксовывать.

* * *

Общая мысль — сматывать готовую нить на обычную катушку, а ось, на которой катушка закреплена, следует вращать как раз так, чтобы это вращение нить и закручивало. Ну, то есть катушка будет выглядеть, словно пропеллер. Сделать такую ерундовину несложно, несложно и придать ей это самое вращение, но кто и как заставит наматываться готовую пряжу? Ведь вся конструкция станет крутиться а воздухе, словно самолётный винт.

В воздухе. Который может давить на то, что движется относительно него. То есть на ось бобины следует надеть крыльчатку из трёх крошечных ковшиков. Уфф! Почему ковшиков? Да потому, что напор, набегающий поперёк оси, мимо донышек проскочит, огибая их, а в чашечки упрётся. Ну, подобные крыльчатки используют в устройствах, где ветер подует неизвестно откуда. Правда, КПД у них невелик, но великий и не требуется, потому что усилия достаточно крошечного. Такого, которому пряха будет противодействовать, удерживая нить от сматывания пальцами, регулируя скорость поступления кудели.

Должно заработать. То есть принцип верный, а остальное зависит от реализации. Сами понимаете, сколь угодно хорошую идею легко забодать негодным воплощением.

Самым сложным вопросом представлялось мне изготовление оси катушки — не строить же ради этого токарный станок?! Но на помощь пришла мама. Она выдала мне заготовку древка стрелы — ровный ивовый прут толщиной с её указательный палец. Выпрямленный при нагревании рядом с пламенем, он был практически лишён кривизны, да и цилиндричность имел весьма пристойную.

Согнутую дугой палку просто отыскали среди дров. Вот с ней как раз и была самая большая возня. Следовало укрепить ось катушки вместо тетивы, да не как-нибудь, а пропустив концы сквозь плечи "лука". Дядя Быг эту работу никому не доверил, потому что с костяным шилом никто не умет обращаться так же ловко, как он. "Лук", конечно, получился крошечный, сантиметров пятнадцать в растворе, но свободного вращения оси будущей бобины удалось добиться после нескольких подскабливаний и подтачиваний шершавым камушком.

Саму дугу насадили на палку, словно поперечину швабры на рукоятку. Ковшиковые крыльчатки дядя Тын сплёл из лыка — мужчины как раз рогожные кули делали, так что материал оказался под рукой. Некоторое время ушло на доводку — случались заедания, причину которых пришлось срезать. А потом большие мужики крутили ручку "швабры", удерживая её горизонтально, а мама "скармливала" этой прожоре куделю. На мой взгляд, где-то сантиметр в секунду скорость прядения получалась сразу, что соизмеримо с работой веретеном. Но, когда главную ось прялки закрепили в двух точках — на столбе и одной из укосин — крутить её стало возможно верёвкой, как в "установке" для добывания огня. Только верёвку не туда-сюда было нужно дёргать, а сделать кольцевой и тянуть в одну сторону. Два мужика с таой задачей уверенно справлялись.

Когда это сооружение разогнали как следует, до того, что из мест крепления пошёл дымок, вот тут-то куделя и начала "улетать" со страшной скоростью, а слой ниток на катушке разбухать прямо на глазах. К тому же однородность нити сделалась заметно выше, потому что контролировать скорость поступления волокон пряха могла непрерывно, работая двумя руками и ни на что не отвлекаясь.

Ну да, до классики я не дотянул. Ни педального привода, ни одиночества у окна эта конструкция не предусматривала, не только потому, что окон тут нет и в помине, но ещё и оттого, что сноровистые мужики должны непрерывно тягать привод рядом с мастерицей. Но веретёна женщины мигом отложили в сторону и сменяли друг друга "у аппарата", не позволяя ему простаивать.

Узким местом стало сматывание готового продукта с катушки. А как сделать катушки сменными? А сколько их понадобится, чтобы не сматывать нить в клубок, а так и оставлять храниться на бобине? А как увеличить объём, на эту саму ось помещающийся?

Эти вопросы обсуждались за ужином, как стратегические. Однако задавали их взрослые не мне, а друг другу. Ничего удивительного — идею поняли, следовательно, дальше начнутся пробы и ошибки. А деткам спать пора.

К слову сказать, переделали прялку буквально в два счёта. Вместо того, чтобы крепить к торцу рукоятки гнутую палку, отыскали в лесу ствол с подходящей развилкой. Ось катушки вставлялась в неё при разведении концов в стороны — упругости "рогатки" для этого хватало. Крыльчатки оказывались внутри и ограничивали пространство, заполняемое готовой пряжей. Пряхи легко научились "отпускать" куделю как раз с той самой скоростью, с которой она успевала достаточно скрутиться — это было прекрасно видно.

Приводную верёвку заменили ремнём, крутящим вал — рукоятку "рогатки", В качестве же ведущего колеса приспособили тщательно отторцованный короткий кусок толстого бревна. Вот его и вращал помощник пряхи за две рукоятки, торчащие в разные стороны.

Как устроена ось этого прототипа колеса? Да никак. Её и в помине нет. Приводной барабан свободно висит в петле приводимого ремня. Да, не работа получается, а чистая эквилибристика. Зато скорость с которой перепряли всё, что наготовили, получилась ужасающая. Два мужчины и три женщины управились буквально за считанные дни. И повторюсь, кроме скорости ещё и качество нити существенно возросло. А заготовок для стрел, истраченных на катушки, мама уже нарезала в ивняке — они сейчас просыхают, увязанные в фашину — плотный пучок..

Ещё я узнал про местный клей, который варят из копыт. Его применили при изготовлении крыльчаток. Каждая теперь состоит из двух надевающихся на ось бобины плоских колец, вырезанных из липы. "Крылышки" вклеены между ними — их согнули из берёсты. Снаружи похоже на ротор вентилятора. Дядька Тын по подобному мелочному мастерству — чистый кудесник.

Всего этих роторов у нас два. Их надевают на окончания оси незаполненной катушки с концов и закрепляют клинышком. А потом — снимают с заполненной, оставляя палочку с пряжей, намотанной на неё валиком. Удобно получилось.

* * *

Перейду, пожалуй, к делам повседневным. Папенька мой и его спутники-неандертальцы вернулись из своего вояжа уже когда по утрам подмораживало. Как я понял из разговоров, они заметно выиграли во времени против обычного при преодолении волока, потому что три силача и один крепкий мужчина, это значительно лучше, чем просто три крепких мужчины.

Зато на самом торжище папа мой появился один, оставив гырхов прятаться в лесу. Поэтому ему пришлось в одиночку и разгружать лодку, и грузить в неё покупки, да и потом он не просто ехал, а тащил на буксире только что купленный чёлн, тоже с покупками, до самого того места, где дожидались его неандертальцы. Почему наши соседи не показались людям? А потому, что их не любят и даже побаиваются. Незнакомое, непонятное, чужое — это всегда вызывает опаску, а часто и агрессию, как первейшее проявление страха. В общем, не решился папа показывать "злых людей" людям разумным. Дня три-четыре на этом и потерял.

Зато экспедиция вернулась в полном составе с кучей отличных горшков и неласковыми воспоминаниями о не к ночи будь помянутом волоке и порогах. Мне же этот рассказ дал указание на то, что существует селение, в котором имеет место постоянная торговля — ну не могут ярмарки длиться по полгода! Или я не прав? Ну да отсюда дотуда далече по местным меркам.

* * *

— Топ, шел бы ты погулять, — это тётя Быга "засмущалась" под моим внимательным взглядом. Женщины ткут, а я стою и наблюдаю за их работой.

— Хорошо, — разворачиваюсь и ухожу. Вообще-то я думал о том, как устроить перемещение нитей основы так, чтобы не нужно было "шнырять" между ними челноком на каждом проходе. То есть сам принцип мне известен, но как его осуществить в здешних условиях, даже представить себе не могу.

Вот были бы у меня проволочки!

Ладно, действительно моему организму нужен свежий воздух. Мужчины сегодня как раз занимаются дровами, так что и мне рядом с ними может найтись интересное дело. Щепки, там собрать, принести чего. Не стоит забывать, что я — очень маленький мальчик. Лучше всего вести себя в соответствии с возрастом и положением, а то можно наломать дров. Пока меня щадят, прощают ошибки — не нужно лезть ко взрослым со всякими придумками, вроде прялки, а расти и приспосабливаться к реальностям. Обычно про это говорят: "познавать мир".

* * *

Дядя Быг отправился на челноке к соседям — теперь этим словом обозначают не Горшковку, а табор неандертальцев. Почему табор? Сейчас доложу. Дело в том, что в эту поездку он пригласил и меня. Именно пригласил.

— Топ, я собрался туда, где можно найти тётю Тростинку. Если хочешь, можешь поехать со мной.

— Конечно, хочу, я только у мамы разрешения спрошу, — лицо нашего старейшины после моих слов сделалось озадаченным, но он ничего не сказал. А мама меня отпустила.

Рассказывать о том, как мимо бортов лодки проплывали берега с пожухлой травой и пожелтевшими деревьями, не стану. Тем более, что закутался в тёплую накидку и проспал всю дорогу, пригревшись. Так что даже не знаю, в какую сторону мы свернули, оказавшись в озере. Разбудил меня толчок лодочного носа, вылезающего на пологий берег. Естественно, я сразу схватил конец и, путаясь в накидке, выскочил на сушу, привязывать нашу посудину к ближайшему кусту. А тут притопал знакомый неандертальчонок, появились взрослые, пошёл гул от разговора, в котором почти не встречалось знакомых слов. Ну а Тростинка не отказала мне в молоке. Похоже, сынок её не мог осилить всё, что вырабатывалось, вот и привечала она человеческого детёныша, особенно, если распирало.

Потом я до самого ужина был предоставлен самому себе и знакомился со стойбищем.

Четыре конических шатра, обтянутых прекрасно выделанными шкурами, расположились неорганизованно, не образуя никакой геометрической фигуры. Кроме того в крутом откосе была прокопана траншея, перекрытая брёвнами в один накат. Земляные работы наверху продолжались, и ещё возводилась передняя стенка, чтобы можно было завесить проход, не пуская в помещение холод. Внутри этого будущего жилища было тесно, мрачно и как-то низко — потолок буквально давил на плечи. Это при моём-то невеликом росте!

В лагере невольно обращало на себя внимание обилие мусора и самого обычного дерьма под ногами. Как-то всё тут беспорядочно и бестолково на мой взгляд. Пошёл я к детям.

Ударил себя кулаком в грудь и произнёс: "Топ". Так и познакомились — остальные тоже ударили себя кулаком в грудь, и произнесли: "Топ". Я тихо прифигел от такой обезьяньей непосредственности — ведь и козе же понятно, что нужно назвать своё имя, а не моё... "Тып", — произнесло очередное доисторическое недоразумение, в свой черёд ударив себя в грудь кулаком.... "Тып", — прозвучало ещё одно высказывание, последнее в группе.

Чувствую, неспроста это. Пригляделся — точно, у топов и тыпов и в одежде имеются различия, и волосы по-разному прибраны. Вот оно что! Топ — мальчик. Тып — девочка. Вот так и началось для меня целенаправленное изучение неандертальского. Я тут же стал показывать на всё, что видел, называя по-человечески, а мне охотно отвечали. Игра получилась увлекательная, а главное, новая, никому не надоевшая. И, мне показалось, что знакомцы мои справляются с ней лучше меня, то есть заметно надёжней запоминают слова. Ну, конечно, они же дети — чистые страницы, а у меня в ПЗУ чего только не напихано!

На ужин было отварное мясо в неограниченном количестве, а утром выяснилось, что наш вождь уже уехал домой, а меня забыл. Хотя, подкрепившись грудным молоком, я не сразу для себя решил, хорошо это или плохо. Говорил же, что неандертальцы не храпят, а это довольно приятно.

Глава 6 Как правильно выхлопать одеяло.

Языковое погружение получилось отменное, я быстро осваивал общение и был охотно кормим у всех костров, что разводили в лагере — тут не одна семья, а три. Причем в одной из них — двое мужчин, молодой и в годах. Он как раз и есть вождь племени Зовут его Острый Топор, это как раз тот самый здоровяк, что "поспорил" с дядей Тыном при решении вопроса об одном из креплений балки к опоре при расширении нашей землянки.

Того факта, что я способен подкармливать огонь дровами, оказалось достаточно для признания меня полезным членом общества. Не забывайте, что я очень мал и никто не ожидает от молочного ребёнка великих подвигов или обильной добычи.

Жили неандертальцы охотой, рыбалкой и собирательством — то есть быт их наиболее полно соответствовал тому, что обычно пишут в книгах про древних людей. Единственное заметное отличие от картины кочевого быта — недостроенная землянка. Видимо, решили у наших перенять, а потом что-то их остановило. Хотя, может статься, то, что мужчины часто и подолгу отсутствовали — уходили на охоту. Во всяком случае изредка работы на объекте возобновлялись. В общем, увидели неандертальцы, как люди живут и попробовали устроиться аналогично, да вот как-то не пошло.

Внутри этого новостроя никто не обитал, и ребятишки нередко играли там. Печку мы строили. Ну я начал помаленьку городить из камушков, а Всхлип (не стану передавать это звуками, а сразу приведу значение) сказал, что так неправильно, а нужно совсем по-другому. На что Плакса возразил и, пока они дрались, Бормотун рассказал Тычинке, что оба их товарища неправы, а вот он точно знает, что нужно делать. После этого Всхлип и Плакса совместными силами устроили Бормотуну категорическое внушение, а я не в первый раз убедился в том, что прежде, чем слово молвить, невредно выслушать уже готовые мнения. В результате четыре мальчика и две девочки принялись копировать мои действия, каждый раз производя нелепости одна другой нелепей. Объяснять им почему этот камень нужно иначе повернуть, а тот вообще положить в другое место, было трудно — на редкость упрямы эти детки, зато энергичны, и на руку они... не задерживаются. В общем их мнение в любой дискуссии подтверждал крепкий увесистый аргумент, от которого я или отлетал, или откатывался, отчего игра прекращалась на некоторое время, и тогда уже следовал толчок в другую сторону, мол, чего разлёгся? Не почёсываться надо, а камни укладывать! Думал — пришибут. Но тычки и толчки приводили к тому, что я стал собран и всегда заранее готовился к тому, куда отлетать. Не, ну не тушеваться же от подобной манеры решения спорных вопросов! Этак недолго и права голоса лишиться.

В общем, детям со мной было интересно, и они, разделавшись с делами по хозяйству (натаскав хвороста, помыв горшок или вернувшись из лесу с понадобившимися матери ветками), скорее торопились составить мне общество, искренне увлечённое общей затеей. Таковы дети всех времён и народов — заставить их непросто, но если увлечь — начинается кипение.

Печка наша не имела даже постоянного положения — стоило отвернуться, как кто-нибудь принимался городить её на новый манер на новом месте, используя камни из ранее возведённой. Не забывайте, я тоже считал необходимым трудиться у кухонных костров и наблюдать за каждым движением "строителей" не имел возможности. Взрослые же, занятые важными делами, в наши забавы не вмешивались.

Разумеется, мои товарищи пытались разводить огонь в своих сооружениях, после чего вылетали наружу со слезящимися глазами и кашлем. Короче, идея дымохода витала в воздухе. И была воплощена — в дальнем от входа конце землянки старшие мальчики Всхлип и Плакса прорыли узкий лаз наверх наискосок через стену. Они не сглупили и не угодили под лежащие на краю котлована концы брёвен. Да и диаметр дыры сделали не больше, чем необходимо, чтобы только-только пролезть. Однако к этому моменту до меня дошло, что топку необходимо располагать у входа, иначе таскать дрова придётся через два с лишним десятка человек, расположившихся на площади в тридцать, примерно, квадратных метров.

Затевать новый дымоход было просто бесчеловечно и мы прорыли к этому лазу от самого входа канаву, которую закрыли плоскими камнями — подбор совпадающих кромок и замазывание стыков глиной так увлекли моих товарищей, что надоевшую всем печку они просто забыли и крайне неохотно отвлекались на перемещение камней, из которых я городил и топку и колено, направляющее дым сверху вниз. Ну, когда я уже, наконец вырасту, и стану большим и сильным?! Тем более, что помощники-дети, это несколько ненадёжный контингент — легко отвлекаются, теряют концентрацию и частенько вытворяют такое, отчего невольно начинаешь сердиться и даже пытаешься отшлёпать, после чего снова отлетаешь или откатываешься, а потом шипишь и почёсываешься. Ну скоры эти детки на руку, и тяжелы.

Самая большая техническая проблема заключалась в перекрытии канавы. Для этого требовались камни с размером сантиметров тридцать, но неандертальцы даже в непригодном для участия в охоте возрасте весьма крепки, а в том, что когда ихние "ух" совпадают, то каменюка продвигается дальше, мне их легко удалось убедить. Ну и недалёкая осыпь с плитняком, который на наших строительных рынках называют "леденцом" крепко помогала. Мы даже трубу выложили. Невысокую, с полметра. Только для того, чтобы не провалиться в дымоход.

Чем всё это скреплялось? Глиной. Почти сухой. То есть она довольно охотно слипалась при сдавливании. Я, в основном, трамбовал, то торцом дубинки, то "барабанными палочками". Вы не забыли? Срезать прут я уже способен. Короче, поскольку подростки тоже интересовались нашей деятельностью (ну кто же пропустит большую игру), то они частенько мне помогали и окорачивали мелкоту, которая, всё-таки, излишне бестолкова. Пожалуй, основную часть работы именно они и выполнили, потому что пихать меня при спорах не могли — они уже большие, а я — карапуз, вот и дослушивали до конца речи недомерка. Эти ребята понятливей и куда охотней воспринимают аргументы.

Растопка готового сооружения привлекла массу зрителей. Женщины, ясное дело, любопытства не скрывали, но даже взрослые охотники "ремонтировали" свои копья неподалеку и косились в нашу сторону..

В общем, дым повалил внутрь помещения, и все мы из землянки повыскакивали. Я сразу почувствовал неладное, подошел к дымоходу, что торчал на полметра из поляны рядом с засыпанными землёй брёвнами перекрытия, и приложился к отверстию сначала ухом а потом и обслюнявленный палец подержал над и не думающей дымить трубой. Как потрескивают дрова слышно Но тяги нет. Ни туда, ни сюда. А, поскольку воздух к пламени поступает, иначе горение бы прекратилось, то ясно, что дым уходит, естественно, туда, где шире — то есть, сначала заполняет землянку, а потом направляется в дверь.

Пользуясь тем, что к этому моменту моё лидерство в группе детей уже явственно обозначилось, попросил принести шкуру, которой укрывался. Она мягкая и такая уютная... А потом показал, как гнать ей воздух в дверь. Больше пантомимой, чем реальными действиями, но старшие из малышей, Всхлип и Плакса, жестикуляцию мою поняли и с делом справились.

Ну, покрывала выхлопывать все умеют. Так тут то же самое, только в обратном направлении — сначала двоим участникам процесса нужно синхронно опускать концы вниз, одновременно сводя их вместе, чтобы полотнище вздулось вверх пузырём, а потом — резкий рывок за углы в стороны. В общем, сочувствующие подростки, поняв замысел, отогнали мелочь и через дверь загнали весь дым обратно в землянку. Причём, добились ещё и нехилого звучания — при хорошей синхронности движений выходит крепкий хлопок, который знатно бьет по ушам. Тут, такое дело — манипуляции с одеялом настолько увлекли и раззадорили народ, что началось некоторое соперничество за право участвовать в этой деятельности. Вожак, Острый Топор, ясное дело вмешался и решил этот вопрос в свою пользу, призвав в напарники второго взрослого мужчину, отчего "инструмент" где-то рывка с десятого распался на две части, лопнув продольно.

Ну, это не страшно — я под любой половиной умещусь без проблем. Но неандертальцы, даже взрослые, по детски непосредственны и, когда увлекутся, удержу на них нет. Следующая шкура оказалась прочнее и вытерпела не меньше двадцати минут выхлопывания "наоборот". Как я сообразил, началось соревнование — кто извлечёт наиболее звонкий звук. Я ведь уже бегло понимал по-неандертальски и даже из гомона мог выделить важное.

Так что дым окончательно загнали в землянку и даже над трубой на противоположном конце этого сооружения показался дымок. Накачали, стало быть, избыточное внутреннее давление. Трудяги. Чуть погодя кто-то из зрителей обратил внимание на то, что вверх из дымохода поднимается красивое колечко, и угасший было энтузиазм опять наполнил массы. Теперь междк выхлопывателями началось состязание на самое большое колечко, появляющееся довольно быстро после очередного хлопка. Вождь лично забрался внутрь и до упора заправил топку дровами. Я не знал, смеяться или плакать — не, ну не было у меня ни малейшего желания вводить в обиход столь сложный в плане технического оснащения вид спорта, тем более, что уже из третьей превосходной мягкой шкуры вылетела серёдка — ну много силушки у этих ребят. И у прекрасных дам — даже они пробовали свои возможности.

То, что печь и дымоход прогрелись, и возникла тяга, никто не заметил. Но дым сделался бледным и невыразительным, отчего энтузиазм "спортсменов" снова угас. Тётя Лозинка позвала меня подкрепиться вместе со всей её семьёй — наступил час ужина. Развлечение быстро завершилась и народ потянулся к кострам. Приём пищи из-за игры пропускать не будет никто.

* * *

Свою подстилку я затащил в землянку. Одеяла (теперь два, хи-хи) подобрал неподалеку, они были прекрасно выхлопаны и лежали там, куда их бросили. И я устроился у огонька, неторопливо лижущего хворостины в очаге. Вход завесил, подобрав ещё несколько далеко не целых шкур, безвременно скончавшихся в процессе сегодняшнего состязания. Наломанных дров вокруг валялось множество и сложить их под рукой вовсе несложно. В довершение обустройства на новом месте перекрыл жерло топки парой камней, наибольших из тех, которые смог своротить. Не совсем плотно — и сверху оставалась щель, через которую можно подбросить, и снизу воздух поступал, вроде как из поддувала.

Проложенный в полу дымоход заметно поднял температуру в помещении. Ощущение сырости ушло, блики пламени создавали уют, рассеивая тьму. Тётя Тростинка пришла поделиться молоком — её опять распёрло. Ну не справлялся её сынишка Хвостик с предлагаемыми объёмами.

— Как здесь тепло, — заметила она, немного посидев на подстилке и пообвыкнув.

Действительно, осень давно вступила в свои права. Погода стоит безоблачная и по утрам подмораживает — на лужах образуется ледок, а на траве — иней. Сейчас, в сумеречный час уже довольно свежо и без тёплой одежды на открытом воздухе долго не пробудешь. Здесь же, в землянке, не меньше шестнадцати градусов, если верить моим ощущениям. По нынешним временам действительно комфортная температура.

* * *

В неандертальском племени существовал обычай хвастаться своими охотничьими подвигами. Делалось это организованно, после ужина, перед отходом ко сну. Поначалу я избегал этих мероприятий с их похвальбой и кривляниями, но потом решил не выделяться из общей массы и стал приходить к костру, у которого "отдыхало" почти всё племя. Тем более, что происходило это не каждый день — зачинщики часто ночевали в лесу в своих охотничьих вылазках.

Так вот, это было действительно интересно, потому что повествования включали в себя уйму сведений о повадках животных. О медведях, наблюдать которых следует с предельных расстояний, надёжно укрывшись. О козах, объедающих кусты и деревья так, что остаются только голые скелеты. О пронырливых лисах, способных поспеть к пойманной птице раньше, чем охотник проверит силок. Огромный мир раскрывался перед детьми и подростками... Ха, да это же, своего рода университет. То про ежей речь идёт, то про барсуков.

Кстати, выслушав рассказы про этих весьма специфических существ, я понял, что напрасно тогда, летом, обидел подошедшего ко мне молодого барсука. Моей шкуре ничего не грозило. Эти флегматики специализируются на мышках-лягушках, хотя и растительной пищей не брезгуют. Даже стыдно стало своей бестактной выходки, неудобно перед не замышлявшей ничего дурного животиной.

Ещё отмечу у неандертальцев высокую культуру выделки шкур и создания одежды из них. В первую очередь — обуви, которую шили нитками из сухожилий при помощи шила с крючком. Я видел как костяные, так и деревянные варианты этого инструмента. Если Вы подумали о сапогах или ботинках, то вряд ли я соглашусь со столь лестной версией. Речь идёт о неком прообразе тапочек с завязкой, идущей от пятки вокруг голени. Тут важно, что кожу для этих изделий применяли достаточно толстую и прочную. Снимали её с разных мест у разных животных, но весь список приводить не стану, тем более, и не знаю я его. Потом из подходящего куска сворачивалось что-то подобное кульку, в который помещалась передняя часть стопы, а уж потом делалось несколько стежков "по-месту". Мне тоже такие сделали — Тётя Рябинка как раз большой кусок шкуры расходовала на несколько пар обуви сразу, ну, а я в это время мимо проходил.

Тётя Ольха пошила мне шубу — подобие мешочка из лисьих шкур. Только застёжки у этого одеяния не было, зато имелись рукава, нижняя граница которых начиналась от поясницы. Они больше смахивали на крылья и легко позволяли втянуть руки внутрь. Видимо, это малышовый покрой. Я, когда залезал в обновку, не раз пытался протолкнуть голову в отверстие для кисти, но в проход для запястья она не пролезала. Опять же штаны мне сделали новые, из двух половин. Каждая штанина — отдельная, снятая с конечности зверя шкура, уже имеющая форму трубы, расширяющейся кверху. Обе детали крепились ремнями к поясу, а уж поверх этого надевалась верхняя... куртка? Не знаю, как назвать. По-неандертальски — ату. Ну, пусть будет по-нашему — шуба. Кстати, взрослые носят вещи иного кроя.

Одним словом, одели и обули меня на зиму и на вырост.

Женщины и дети быстро перебрались из своих конических шатров в землянку. Нравилось людям то, что дров на её отопление требовалось в разы меньше, чем они сжигали в кострах внутри палаток.

Пищу, однако, готовили по-прежнему, на вольном воздухе — ни один горшок в топку не помещался, да и приладить его там не получалось, так что ничего в основной картине бытия не изменилось, разве что спят в тепле.

А вообще-то такого внимания к созданию запасов, как в стойбище моих родителей, тут не уделялось. Приносилась с охоты добыча, начинался пир, а уж когда всё подъедали, тогда охотники опять отправлялись на промысел. Впрочем, ловля рыбы сетями с лодки тоже практиковалась, и копчение её, и вяление — соль имелась. Но сильно залёживаться созданным запасам не давали, подъедали, особенно интенсивно в периоды отсутствия свежатины.

Привычка к кочевой жизни просматривалась и в том, что вещами это племя не обрастало. То есть могли в любой момент сняться и уйти туда, где больше дичи. Хотя, пока подобного стремления не наблюдалось. Дело в том, что сев в приобретённую на ярмарке лодку, охотники быстро преодолевали значительные расстояния, поднимались вверх по какой-нибудь из бесчисленных речушек, впадавших в озеро и оказывались в местах, где никто ещё не успел распугать зверьё. Лодка сильно расширила охотничьи угодья, ну а подаренная дядей Быгом сеть ещё и меню позволяла разнообразить. В общем, возникшее раньше подозрение, что наш старейшина пытается это племя приручить, становилось всё сильнее, по мере того, как я присматривался к происходящему.

Понимаете, ткани, что делают у нас — ликвидный товар. А что могут предложить бродячие охотники? Шкур в мире, где главное занятие — охота, много в любом месте. Так что — не иначе, расплачивался за челнок для неандертальце мой папа изделиями наших женщин.

И, что забавно, новые соседи подавали надежды на то, что задержатся в этих краях надолго — одна землянка чего стоит! Огромный шаг на пути к оседлой жизни. А ещё имели значение мои неплохие отношения со многими охотниками, их жёнами и детьми. Изучение языка, обычаев, нравов — ох, чует моё сердце, неспроста это, неспроста. Такая вот миссия дружбы и уважения получилась, пока взрослых неотложные дела не пускают в гости к соседям.

О том, насколько я ошибался, думая таким образом, поведают дальнейшие события. Преждевременно было считать, что люди, окружающие меня — таковы же, как бывшие мои современники. Всё оказалось значительно серьёзней и имело смысл, о котором я просто не догадывался.

Глава 7. Про имена.

Дядя Быг, наш старейшина, приехал после полудня, что давало понять — в дорогу сюда он отправился с первыми проблесками рассвета. Дни стали короткими, правда тихими и солнечными. У меня возникло чувство, что это бабье лето — бывают осенью такие периоды, радующие своей приветливостью.

В общем, сказал он мне, что утром мы уезжаем, и уселся разговаривать длинные разговоры со здешним старейшиной, Острым Топором. Конечно, оба участника беседы испытывали заметные трудности в общении, поскольку язык друг друга понимали слабовато, но толмачить им мне откровенно некогда. Надо собраться, пообщаться на прощание с людьми, ставшими на несколько недель моей семьёй. Знаете, я успел почувствовать себя здесь своим. Видимо и у людей и у неандертальцев отношение к детям сходное — могут простить недомыслие или отшлёпать за шалость, не разбирая, свой это или чужой. И накормят. Не скажу, что самым лучшим — лакомые кусочки достаются охотникам — но голодать не оставят.

Почему я так сконцентрировался на сборах? Так у меня теперь целых два костюма для леса — демисезонный, сделанный мамой и женами братьев папы, и зимний, изготовленный неандерталками. Опять же халато-фартучек... так что пакунок получался великоватым, отчего я решил отправляться в дорогу одевшись тепло, чтобы свёрток оказался поменьше. Опять же содержимое сумочки, в которой у меня хранится ножик, дополнилось несколькими предметами. Но о них речь пойдёт позднее. Пока же — печаль, нет подходящей дорожной сумки для вещей.

Тётя Тростинка отличная плетельщица из лозы. Её корзинки с виду неказисты, но очень крепкие. Вот из числа их я и выпросил себе самую маленькую, весьма глубокую. Для того, чтобы её заполучить, завёл разговор о том, что уезжаю, и что должен куда-то сложить подарки, полученные от добрых гырхов. Потом объяснил, что хотел бы носить её не только руками, но и на спине, для чего понадобятся два ремешка. Воплощение этого пожелания протеста не вызвало и заняло немного времени — ремней тут у каждой хозяйки имеется достаточно. Э-э, волосатых ремней, поскольку кож, освобождённых от шерсти, я что-то не припоминаю.

Одним словом, прототип ранца хорошо держался на спине и оказался вполне приемлемого веса даже после того, как я положил в него свои вещи. Они, кстати, заняли около половины объёма, так что одно из своих одеял — мягкую шкуру, разорванную пополам при первой растопке печи, я пристроил сверху, подоткнув края. Лепо получилось, хотя и не было никакой крышки у моего дорожного снаряжения, но и опасения вытряхнуть содержимое не возникало, тем более, что парой ремешков я поклажу закрепил.

Не могу сказать, что неандертальцы душевно со мною прощались. Нет, мы не произносили слов любви или дружбы. Я сообщал, что завтра уеду, а они выражали уверенность, что в недальней дороге со мной ничего не случится — видимо тут имела место некая ритуальная формулировка, вроде заклинания. Я уже хорошо понимал язык, но всех тонкостей ещё не постиг.

* * *

Отплыли мы в рассветных сумерках, никого не потревожив. То есть — натощак. Только один из охотников по имени, Сидящий Гусь, что дежурил до утра, помог столкнуть лодку. Да, в племени охотников обычай выставлять на ночь караульного соблюдался даже в стойбище. И хотя бы один взрослый мужчина обязательно оставался в лагере, то есть той беспечности, что в моём роду, тут не наблюдалось.

Ну да ладно, не о том речь. Утром прекрасно спится, поэтому я, едва мы отчалили, задремал.

— Вставай, Топ. Приехали, — старейшина разбудил меня незадолго до того, как нос челнока ткнулся в берег. В аккурат хватило времени приготовиться к высадке. Как обычно, я занимался привязыванием лодки, а потом влез в лямки своей поклажи, и мы пошли.

Это не знакомое место рядом с домом. За кормой лодки был отлично виден простор озера, а тропа под ногами истоптана копытами, да и вообще ничего похожего на то, куда, как я думал, мы направляемся, не встечалось. Но дядя Быг довольно энергично шагал впереди, а я еле за ним поспевал. Ремни ранца резали плечи, а сам он казался мне безумно тяжёлым и ужасно мешал. Поднявшееся солнышко ласково пригревало, отчего в зимней "шубе" сделалось жарко. И, елки палки! Куда мы так долго прёмся? Ведь не меньше километра отмахали!

— Давай, Топ, я сначала тебя спущу. Ты ведь не можешь карабкаться по верёвке, — вождь остановился на краю обрыва, невысокого, метра четыре на глаз. Внизу поляна, окружённая зарослями. Мой разум ничего не заподозрил и я спокойно позволил обвязать себя прямо поверх корзинки. Как только петля затянулась на груди, проклятые ремни прекратили врезаться в плечи. Сойти вниз, отталкиваясь от стены ногами — это просто, тем более, что канат дядька вытравливал вдумчиво, приглядывая за моими действиями.

Едва ноги ступили на твёрдое и верёвка перестала натягиваться, скользящий узел ослаб, и я легко освободился от привязи. Обернулся. Старейшина по-прежнему стоит наверху и сматывает... что?! Он не собирается следовать за мной?!

— Я приду за тобой через три дня, — это всё, что он мне сказал. Повернулся и ушёл.

Вот это выверт!

Это что же, меня завели в темный лес, да там и бросили, словно Настеньку, Машеньку, или Алёнушку? Не помню точно, как звали героиню сказки "Морозко". Нифига себе, выходку отчудачил со мной древний человек, вождь племени... не знаю, как оно у нас называется... почему не знаю? Даже гырхи не называли наших никак, кроме как по именам, хотя сами они — Бредущие Бекасы. Имеется в виду — бредущие по воде. Кстати, плавать они умеют поголовно. Хотя, чего это я? Мне необходимо продержаться три дня без пищи. Не помру, конечно, но не хотелось бы всё-таки голодать. Не знаю, как у кого, но у моего здоровья размер пока невелик, так что резкая смена характера диеты энтузиазма не вызывает.

Так что, оставлю свою поноску и займусь поисками пропитания. На счёт попытки выйти к селению, хоть бы и тех же неандертальцев, я планов даже не строил — за полдня хода на лодке мы могли отмахать десятки километров, тем более, что дорогу я не примечал, хоть на пути туда, хоть оттуда. Беспечность проявил, что уж юлить.

* * *

Отрезок верёвки у меня в сумочке имелся. Хороший крапивный шнур длиной с метр. Вот им я и привязал корзинку к ветке, немного вскарабкавшись на дерево с удобно расположенными для лазания ветками. Потом принялся вырезать себе копьё — нашелся в подлеске подходящий стволик лесного ореха, достаточно прямой и по толщине удачный, точно под мою руку. Это отняло уйму времени, потому что кремневым ножом крайне неудобно резать волокна поперёк — толщина лезвия и, как следствие, угол заточки однозначно предписывают строгать, причём заботиться о том, чтобы стружка "спускалась" тонкая, не угрожающая целости хрупкой режущей кромки.

Словом, работа эта требует приличной сосредоточенности, но не чересчур тяжела при некоторой сноровке. Да и спешить мне надобности не было — день в самом разгаре.

Тонкий конец палки я заострил, а толстый — затупил, чтобы самому ненароком не пораниться. Ну, и коли придется при встрече с хищником упереть копьё в землю, оно не так глубоко провалится. Вы, вероятно внутренне усмехаетесь над потугами двухгодовалого малыша? Считаете, что моё дело забраться на дерево и сидеть там дрожа от страха? Возможно, это оптимальное решение, но дело в том, что совершенно иное отношение к боязни у меня выработалось ещё зимой и весной сорок пятого года, когда я, совсем юнец, таскал плиту миномёта, подносил мины и делал много ещё чего, невзирая на обстрелы, прорывы контратакующих фрицев. Вот чего не было, так это бомбёжек... э-э... расвспоминался, понимаешь, не к месту.

Ну так вот, в те поры меня и "просветлило", что страх — это способ восприятия опасности, мобилизующий человека на выполнение боевой задачи. Ну, может, кто в чём и не согласится со мной, но когда мы давали жару японцам, я уже расчётом командовал и потерь среди личного состава не допустил. Думаете, для вчерашнего школьника это слишком быстрая карьера? То, что из последнего номера артиллерийского расчёта попал я прямиком на сержантскую должность? Так я не из школы в армию пошел, а с завода. За станком, правда, недолго простоял — меня наладчики к себе забрали, приметили, что хорошо соображаю, да и семилетка за плечами — по тем временам образование достойное.

Так что в период между войнами "подтянули" меня на курсах младшего комсостава, присвоили звание и отправили на Дальний Восток.

Ну ладно, хватит о былом. Жрать-то охота не по-детски. Напоминаю, если кто запамятовал — завтрака у меня сегодня не было.

Я осторожно пробираюсь между деревьями. Под ногами опавшие листья. Влажные, слипшиеся, они смягчают шаги. Головой во все стороны кручу, чтобы не пропустить ничего важного. Тихо сегодня, ветра не слышно, да и птичьи голоса звучат редко. Примолкла чаща.

Лес прозрачен — видно далеко. Тут не слишком много хвойных деревьев, поэтому после листопада взору мало что мешает. То и дело встречаются грибы, многие кажутся знакомыми, но я не тороплюсь их собирать — это никуда не уйдёт, а вот чего-то более существенного пока не видно. Мне бы рябчика повстречать, глухаря или тетерева. С ними бы я справился, надеюсь. При помощи верёвочной петли и палки. А вот связываться с зайцами или копытными не резон — убьют. Белок вижу, но не знаю, как взять. Еще тут должно быть много мышей, но отыскать их норы не получается. Очень уж хорошо листопад всё замаскировал.

Вдруг вижу вдали сравнительно крупное животное, окрашенное, преимущественно, в серые тона. Оно ещё далеко и толком разглядеть его не получается, особенно с высоты моего невеликого роста. Пора забираться на дерево и пережидать.

Я заозирался, но так сразу ничего подходящего не увидел. Уже пошел к ёлке, хотя пачкать руки о её ствол не хотелось — знаю, что живица выступает из под коры хвойников непредсказуемо, и вляпаться в липучку можно запросто, ничего не заметив. Но тут приметил неподалеку замечательный корявый ствол, снабжённый частыми кривыми ветвями, и вскарабкался вверх, не забыв затянуть за собой и копьё. В случае чего преимущество в высоте может дать мне некоторые шансы отбиться.

Собственно, источник опасности я из виду потерял, зато обратил внимание на висящие посреди голых ветвей плоды. Овальные, близкие к сферической форме, чуть суженные книзу, они напоминали формой яблоки благородных сортов. Имели размер более чем с половину моего кулака (не путайте со своим) и на щелчок отзывались почти деревянным звуком. Отсутствие листьев на ветвях затрудняло определение вида, но съедобность лично у меня никаких сомнений не вызывала.

Я оторвал несколько штук и две положил в висящую на моём боку сумку. Почему два? А больше не влезло. Почему сорвал несколько? Так ронял я их. Представьте себе, что нужно и самому держаться, и копью не дать упасть! Вот. Неудобно мне было. А потом снизу донеслось чавканье и, опустив взор, я имел возможность любоваться упитанным крупным барсуком, уплетающим свалившееся сверху угощение. Естественно, страх сразу прошёл, и я слез на землю. Мы со зверем друг друга не боялись, а одно из "яблок" он принял прямо с конца моей заострённой палки.

Я тоже попробовал "фрукт", отрезав кусочек ножом. Похоже на яблоко, да и листья под ногами подтверждают эту версию. Вкус неважный, терпкости чересчур много. Зато сладость почти не угадывается, да и кислоты маловато. Тем не менее яблочко я доел — видно наличествовало в нём нечто, потребное моему организму. Опять слазил наверх и прихватил с собой ещё пару, вместо утраченных. И барсуку подбросил за то, что охраняет моё копьё. Если честно — мне не хотелось, чтобы он уходил.

Барсук же, доев, сноровисто разрыл мышиную норку, почавкал и неторопливо двинулся дальше. Я хорошенько исследовал раскоп. Ха, да тут имеется запасец — какие-то зёрнышки. Я отведал одно на зуб — ничего особенного. Не горчит. Что ещё добавить? — зерно как зерно. И набралось его всего ничего, несколько моих горстей, ссыпанных во всё ту же сумочку.

Дальше я от лесного "куркуля" не отставал, подбирая понемногу остатки из запасов разорённых лесных грызунов. Не могу надёжно утверждать, ел барсук зерно, или только раскапывал вместе с норой — я в рот к нему не заглядывал. Возможно, он оставлял мне только то, что не мог отделить от земли — ну не было у него ловкой человеческой руки. Но вскоре лямка, на которой висела моя сумочка стала хорошо ощущаться — не меньше, чем полкило "фуража" я набрал.

Потом некоторое время барсук шёл, не особенно интересуясь добычей, и оказался рядом с моим плетёным ранцем. Дотянуться до него не смог, но, видать, почуял запах хозяина своей находки и замер, переводя взгляд с корзинки на Вашего покорного слугу.

Забавно! Мне вообще было как-то спокойно рядом с ним — зверь, всё-таки, настоящий лесной житель. Должен почуять опасность раньше, чем недавний горожанин. Я даже невольно смотрел туда, куда он обращал свой взор. И подражал своему невольному наставнику, прислушиваясь и принюхиваясь. Однако, никаких опасностей пока не появлялось, а удовлетворить любопытство "опекуна" мне ничего не стоило.

Снял я корзинку с ветки, опустил на землю и отогнул одеяло.

Мама родная! Да кто же мне сюда столько всего напихал? Вот рыбка в оболочке из глины, как жарит тётя Ольха. Мешочек моих любимых лущёных орешков — точно, тётя Тростинка положила. Провяленное до твёрдости тонкими пластинками мясо — такое любая неандерталка могла бы подкинуть. Вяленые рыбки — тоже не скажу от кого. И всё это я пёр на своем горбу! Ну да, они-то думали, что я домой поехал, и всю дорогу поклажа пролежит в лодке.

Однако, к закату дело. Я устроился перекусить, изредка выделяя кусочек-другой барсуку. Вообще-то он даже попытался проявить настойчивость, пользуясь тем, что крупнее и массивней, но этот номер у него не прошёл: Я оттолкнул его ногой, вскинулся и резко взмахнул палкой, ударив ею по земле рядом с лапами зверя. И он стал вести себя сдержанней. Знаете, проникновенный взгляд этих укоризненных глаз и без насилия достигал поставленной цели. Рука насаживала на острие палки очередной кусочек и протягивала зверю.

Корзинка ощутимо полегчала. Я уже подумывал о том, что пора собирать дрова и разводить костёр, пока окончательно не стемнело, но барсук куда-то пошел, и мне показалось неправильным лишаться его компании. Двинулся следом. Метров через двести в крутом склоне заросшего колючими кустами лога отыскалась нора, куда и нырнул мой компаньон.

"Не иначе, пошёл жирок завязывать после обильной еды", решил я и... полез следом. Хозяин не возражал. А ещё тут оказалась мягкая подстилка и было тепло. В потёмках я нащупал руками бок зверя и устроился рядом, укрывшись одеялом. Не так уж трудно обойтись без огня, если над головой не капает. А про то, что эти животные пускают к себе "квартирантов", рассказывал однажды Сидящий Гусь. Он, правда, лис вспоминал, так шуба на мне как раз лисья.

Последняя мысль перед сном была о том, что барсуки обычно бодрствуют по ночам, а днём отсыпаются. Но уж с этим я ничего поделать не могу — не скажет мне парень, почему он поступает неправильно. Ишь, посапывает. Немудрено. Налопался нынче от души — корзинка моя полегчала.

* * *

Утром, когда я проснулся, животина продолжала дрыхнуть. Я же занялся делами хозяйственными. Позавтракал — я ведь не всё вчера скормил барсуку — и развёл костёр.

Как? Легко. Маленький кремень, осколок гранита с плоской гранью — и вот Вам сколько угодно искр. Достаточно помахать в воздухе жгутиком, скрученным из крапивной кудели, как затеплится огонёк. Только нужно не забыть потом его погасить как следует, а то, зараза такая, весь истлеет. Потом я растирал камушками зёрна, замешивал тесто и пёк хлеб на прогретом плоском камушке. Опыт — великое дело. Тонкие, как лаваш, лепёшки получались вполне пристойно. Съедобно во всяком случае. Барсук со мной согласился, слопав как удачные образцы, которыми я с ним поделился, так и неудачные, кои употребил без спросу. Я только немного успел заныкать на завтра... из числа удачных.

Потом мой "товарищ" отправился мышковать, а я — добывать "фураж" из его раскопов. Но всё оказалось не так просто. Барсука интересовали личинки под корой погибших деревьев, а я был не настолько голоден, чтобы отдать им должное. Поэтому изучал пожухлую траву, пытаясь отыскать зёрна в колосках. Увы, похоже оптимальные агротехнические сроки безвозвратно пропущены. Или я не в тех местах смотрел. Так что накопал корешков моркови. Они успели более-менее налиться, раздаться в толщину и набрали деревянности. Так что обрезав девять десятых ботвы, я связал изрядный пучок и отправился к кострищу. Тут их и испёк, обмазав глиной. Знаете, неплохо получилось. И мягче, и слаще, чем сырые, и даже сытно, если достаточно съесть. Барсук тоже одобрил мою стряпню — не мог он пропустить такой праздник желудка и на дымок пришёл, как к себе домой.

На следующий день он вообще не вставал, пока не запахло съестным. Я готовил рыбу, пойманную сачком в ручье. Тёмные спинки отлично видны сквозь прозрачную воду, а согнуть кольцом вершинку длинного прута — это несложно. Сам же "чулок" из сетки давненько хранится в моей сумке — места он занимает немного и весит сущие пустяки.

Оставалось правильно его расположить, а потом булькнуть камешком позади будущей добычи. Рыбёшки делали рывок вперёд и некоторые попадали туда, где ждала их моя снасть. А там уж не зевай. Дальше — та же глина, костёр и немного терпения. Хорошо, что не нужно заботиться об укрытии на ночь — внёс квартплату провизией, и до утра над головой надёжная крыша.

Заядлых рыбаков, вероятно, интересует размер добытых экземпляров? С ладошку. Чью? Так только моя нынче при мне. В общем — мальки. Ну и приврал я чуток по старой рыбацкой традиции. Были и помельче рыбёшки.

* * *

Дядя Быг ждал меня в условленное время, стоя у самой кромки обрыва и всматриваясь в заросли у его подножия. Естественно, я убедился в этом, прежде, чем выходить на открытое место. При виде меня, он сразу спустил вниз верёвку с готовой петлёй. Оставалось закрепиться в ней и, переступая ногами по стене подняться наверх.

Ни "здрасте" тебе, ни "как поживаешь?". Молчком дошли до лодки и поплыли. На сей раз я не стал дрыхнуть, а крутил головой по сторонам и вовсю ориентировался. По всему выходило, что оставляли меня на материковой земле, а не на острове. И, поскольку путь до стойбища Бредущих Бекасов занял остаток дня, а это практически напрямик, то сушей, в обход кривизны берега, пешком бы я шел несколько дней, даже зная верную дорогу.

На берегу рядом со стойбищем горел костёр, разгоняя сумрак наступающего вечера. Вокруг собрались все взрослые мужчины и женщины обоих племён, и нашего, и неандертальского, но покормить ребёнка никто даже и не подумал. Расположились кружком и внимательно слушают.

— Приходил ли к тебе хранитель? — такими словами вождь Острый Топор приступил к расспросам. Тётя Быга переводила нашим с ней соплеменникам.

— Конечно, — ответил я не моргнув глазом. — Степенный барсук явился ко мне сразу, как только лодка нашего старейшины отошла от берега.

Поясняю. В этот момент я не осознавал ещё всю серьёзность происходящего для сидящих вокруг людей. Считайте, прикалывался над темными предками. Как Вы понимаете, сам-то я ни в Бога ни в чёрта не верю, а тут, когда от произнесённых слов повеяло сакралом... или астралом... вечно я их путаю, эти паранормалы. Так вот, едва потянуло душком сверхъестественного, я "надел" каменное лицо и заржал во весь свой внутренний голос. Атеист я, атеизм свой на личном опыте выстрадавший, но без воинственных замашек. Не понимаю верующих, просто ссориться с ними не люблю. Это, как ребёнка обидеть, насмехаться над такими людьми.

— Ты смог говорить с Духом Хранителем не во сне? — не понял Топор.

— Да. Он угощался из моих рук, помогал добывать пищу и предоставил мне надёжное убежище.

По рядам слушателей прошёл изумлённый гул, и я принялся повествовать о своём поведении за время отсутствия в этом стойбище. Многие моменты приходилось уточнять, а некоторые — пересказывать. Меня об этом просили. Как и пристало, отмечу финальную часть этого "собеседования".

— Так что же поведал тебе Дух Хранитель?

— Словами он мне ничего не сказал. Наверное, думал, что я ещё не умею разговаривать. Он показывал, что нужно быть внимательным и осторожным, что к зиме следует приготовить тёплое жилище и припасти пропитание на время бескормицы.

После этих слов Быг резко просветлел взором и осанка у него сделалась победоносной. Похоже, он почуял во мне союзника перед лицами неандертальцев, привыкших налегке переходить с места на место в поисках обильной охоты.

* * *

— Что же, вождь, ты оказался прав, — подвёл черту Острый Топор, обращаясь к нашему старейшине. Степенный Барсук (при произнесении этого имени неандерталец вопросительно посмотрел на меня), — действительно, на равных общается с духами. Бегущие Бекасы! Признаёте ли Вы это?

Низкие голоса гырхов прозвучали согласно.

— Теперь ты можешь просить у Степенного Барсука имени для себя и своего племени, — заключил Топор.

На некоторое время повисла тишина.

Я перестал веселиться, поскольку понял, что прошел некое важное испытание и теперь на меня возложены обязанности шамана, что отныне мой удел — бить в бубен и произносить глубокомысленные изречения. Ничего, в общем, хорошего.

— Скажи, Говорящий с Духами Степенный Барсук, подойдёт ли мне имя "Быстрое Копьё?" — обратился ко мне наш вождь.

Я прикрыл глаза, чтобы, слёзы смеха не брызнули из них. Всё-таки какой же, по существу, мальчишка, этот облечённый немалой ответственностью человек. Вот и имя себе выбрал явно с замахом на репутацию великого охотника.

Тем временем наступившая тишина буквально звенела от напряжения. Два племени ждали моего слова.

А я тянул паузу, лихорадочно соображая. Вспомнилось, у Североамериканских индейцев бытовал ритуал, когда юношу оставляли одного в лесу голодать до тех пор, пока его возмущенному недостатком пищи разуму не привидится во сне какая-нибудь зверушка. Называлось это, если я не запамятовал, "поститься". И тот, кто проходил такое "посвящение", считался взрослым мужчиной, поскольку встреченный дух оберегал его в дальнейшем.

Так вот. У моего отца и его братьев до сих пор "детские" имена. Клички, данные в период младенчества или игр. Поначалу я их воспринимал как абстрактный набор звуков, обозначающих того или иного человека, но, изучая язык, узнавал и смысл. Быг — задира или забияка. Тын — грубиян. Ыр — рёва. И все они не могут принять взрослые именования без согласования с "Говорящим с Духами", обязанности которого только что с одобрения двух племён и признанного в установленном порядке неандертальского вождя, носящего "взрослое" имя, возложили на неокрепшие плечи двухгодовалого малыша.

Вы понимаете? Нет, не понимаете! Потому что не оказались в моей шкуре. При всём моём неуважении к сакральным предрассудкам, я с полной материалистической убеждённостью заявляю — имя влияет на того, кто его носит. Естественно, если носителю известен его смысл. А тут каждого называют со значением. Так что мне необходимо задать некий вектор, направленный в будущее этого важного для нас человека.

Хиханьки прошу придержать.

* * *

— Духи давно знают тебя, — нарушил я слишком затянувшееся молчание. — Когда они разговаривают между собой, то вспоминают не столько охотника, отлично управляющегося с копьём, сколько мудрого руководителя, щедрого и требовательного. "Вождь Тёплый Ветер не забудет весной привезти Острому Топору новую сеть", — считают они.

Протяжный вздох многих людей показал, моя придумка понравилась. Название стихии в имени вождя — это круто. И прилагательное хорошее, доброе.

* * *

Не стану утомлять Вас подробным изложением остальных деталей долгой беседы. Загвоздка в том, что все взрослые члены нашего племени нуждались в аналогичной услуге. Причём — безотлагательно. Они уже много лет не общались с шаманами, и не могли получить от них одобрения на принятие "правильного именования", потому, что тут к делу припрягался Дух Хранитель каждого из них. Ну так вот предки наши суеверили нешуточно, и ничего я с этим поделать не могу?!

В общем, шаманом меня признали сразу два племени. Вечные бродяги — Бекасы и наши. И всё "обчество" требовало этот факт незамедлительно подтвердить прямо тут и прямо сейчас — раздать имена родителям, дядям и тётям.

Жена вождя тётя Быга с моей лёгкой ру... языка стала Лёгким Облачком. Я нарочно придумал нечто связанное с ветром, потому что повторение имени мужа в имени жены — это неспроста. Так что полагал необходимым сохранить сродство стихий. Когда-нибудь узнаю, зачем мои родичи так поступили.

Дядя Тын стал Глубоким Омутом, а тётя Тына — Тихой Заводью. Если Вы полагаете, что я подразумевал водящихся в тихом омуте чертей, то не ошиблись. Нарочно поделил одно определение на двоих. За что? А за то, что они вытворяют на супружеском ложе. Не забывайте, перегородок в нашей землянке нет, так что ничего удивительного в том, что половая жизнь (ведущаяся на полу) ни для кого секретом не является.

Мама, претендовавшая на имя "Меткая Стрела", стала "Быстрой Лаской", папа — "Атакующим Горностаем". Родителям своим я, конечно, выдал самые "зверские" определения. Всем мои придумки понравились.

Удачно получилось, что вожди Острый Топор и Тёплый Ветер вместе с шаманом Степенным Барсуком встретились здесь и сейчас, как единомышленники. А их племена, понимая друг друга с пятого на десятое, наконец-то вкусили трапезу. Дети, что кашеварили из-за занятости взрослых, не слишком хорошо готовят, так что полусырое сочеталось с подгоревшим. А где Вы встречали совершенство?

Полагаю, Вы хотели бы услышать другие подробности. Не торопите! Я и сам не все их знаю. Это же не наш мир, а древний. И люди тут древние, с иной шкалой ценностей и уровнем образования. Я изложил только то, что сам понял к этому моменту. А, что не понял — не обессудьте. Мне неведомо пока, как образовалась наша группа, но уверен — эта история ещё прозвучит. Ведь сведения в этот период передаются из уст в уста. Скорее всего — долгими зимними вечерами.

Глава 8 Зима

Я вернулся домой.

Осень неторопливо сдавала дела зиме. То лёгкий снежок закружится в воздухе, то потянет ледяной ветер. Заиндевелая трава похрустывала под ногами, покрытый изморозью палый лист тоже звучал по-зимнему, издавая скрипящие звуки. Наше стойбище перешло на режим холодного времени года — женщины ткали, а мужчины управлялись по хозяйству. Труд этот они полагают лёгким, а готовить пищу любой охотник умеет.

Скажете, быть этого не может. Хм. Я бы тоже не поверил, если бы не видел своими глазами. Однако, чётко просматривающаяся специализация с явной направленностью на текстиль определяла поведение людей лучше, чем обычаи или традиции, о которых, на самом деле, наши историки могут только догадываться.

Один раз мужчины сходили на охоту и принесли шкуру и мясо крупного быка. Думаю, тура, потому что рога на коровьи похожи. Как раз температура воздуха упала ниже нуля даже днём, так что разделанную на куски добычу развесили в корзинах на окрестных деревьях, завернув в шкуры. Это, как я понял, родичи мои от волков так оберегают свои морозильные камеры. А тут и речка встала, покрывшись льдом, и снежок, переставший таять, побелил землю. Тёплое жилище, обильные припасы — стойбище неплохо подготовилось к зимовке. Будущее рисовалось в оптимистичных тонах.

Отмечу только, что стада, которые обычно наблюдались на полях за рекой, куда-то девались. И это было воспринято, как должное. Никто не кричал: "Ай, олени ушли! Что мы будем есть!?"

Спешка и напряжённость тёплого периода сменились размеренной неторопливой жизнью. Разговоры вокруг обложенного камнями костра сделались повествовательными. Мужчины резали ложки (сначала я попытался это сделать, но такая фигня получилась! Зато идея моя приглянулась взрослым), женщины — рукодельничали. В основном — привязывали большой палец к рукавичке, сотканной мешочком. Сказать "пришивали" язык не поворачивается, потому что скрепляющие нити продёргивались крючком, и каждый стежок завязывался отдельным узелком. В неплотной ткани привычные мне швы держатся неважно.

Вечерний трёп позволял коротать вечера, пробуждал у взрослых воспоминания, а у детей — любопытство. Я внимательно слушал и не забывал задавать вопросы, так что дознание учинил форменное. Странное положение младенца, не сумевшего скрыть от наблюдательных древних людей опыта, накопленного за долгую жизнь, сделалось привычным. Видимо присвоение мне статуса "Общающегося с Духами" поставило всё на свои места. Жизнь вошла в привычное русло.

Не стану пересказывать подробностей — это будет слишком длинно. Доложу своими словами то, что выяснил наверняка.

Итак — жили-поживали три брата. Матери у них не было — умерла очередными родами, а отец новой женщины в свой шатёр не привёл. Зато старательно учил сыновей ремеслу охотника. Племя кочевало по предгорьям большого хребта, на вершинах которого никогда не таял снег. Туда, поближе к снегам, летом отправлялись добывать баранов. Ниже по склонам встречались олени и косули. Мелкая дичь тоже попадалась. Однако, племя росло и добычи перестало хватать.

Тогда вожди решили спуститься в равнинные леса и поля, откуда их прогоняли живущие там люди. Взрослые мужчины взяли копья и отправились теснить соседей. Тогда и погиб отец Забияки, Грубияна и Рёвы. Хотя, сначала удача сопутствовала нападавшим, потому что пришли они внезапно, подкрались незаметно и ошеломили мирных жителей, многих перебив.

Однако, те, что успели убежать, позвали на помощь родственников и, казалось бы многочисленному отряду Горных Барсов пришёл конец. Женщины и дети, однако, уцелели. Они хорошо спрятались, бросив почти всё, что у них было.

Наступили тяжёлые времена. Братья вместе с другими мальчиками стали охотиться вместо погибших взрослых, но дичи в горах не прибавилось а охотников стало меньше. Сделалось голодно. В это время шаман, требовавший себе лучшую часть добычи, и невзлюбил Забияку, который выражал несогласие с такой позицией не словом, а делом. Да попросту, отмутузил колдуна старший брат, когда тот протянул свои загребущие к печени убитого молодым охотником оленя.

Как четырнадцатилетний пацан справился со взрослым? Толстяк был этот Говорящий с Духами. Неповоротливый, хотя и сильный, человек не сумел схватить проворного Забияку, который безо всякой жалости лупил шамана палкой. Младшие братья помогали не словом, а делом, и отстояли право добытчиков на лучший кусок.

А утром всем троим пришлось покинуть стойбище — женщины, когда собираются вместе, это страшная сила. И ни одна из них не вступилась, не посмела перечить колдуну. Так вот и остались юноши с детскими кличками вместо нормальных имён. И начались их скитания.

Сначала они поднялись в горы, но, приблизившись к зоне вечных снегов, вернулись. Если в тех местах летом так холодно, то что же там делается зимой? Тогда спустились на равнину. Три мальчишки это не целое племя, им легче оставаться незамеченными среди земель, занятых врагами.

Издали они наблюдали за чужой незнакомой жизнью, видели обнесённые плетнями огороды, обмазанные глиной или обсыпанные землёй строения. Видели, как группы мужчин ходят на охоту или ловят рыбу, как женщины собирают в лесах ягоды, грибы или орехи. Однажды увидели девушку, прячущуюся, также, как и они. Речь её была почти понятна, так что легко выяснили — она не изгнанница, а беглянка. Не хочет идти замуж за старика — вождя соседнего племени, схоронившего уже трёх жён. Поэтому и ушла из дому в расчёте на лучшую долю.

Так вот, насчёт доли. Забияка в качестве спутника жизни её вполне устроил. И стала она женой вождя, как и прочил её родной батюшка. Только не предводителя зажиточного племени, а вожака группы малолеток, скитающихся в поисках пристанища.

Вскоре остались позади места, где знали о племени Горных Барсов и о набеге, учинённом им на охотников с равнины. Юношам стало можно появляться на людях и по-человечески с ними разговаривать. И вот ведь, какая незадача! Не хотели их принимать к себе другие племена. Чужие охотники никому не были нужны. А приближались холода и в наскоро накрытой шкурами палатке становилось неуютно. Тогда в глухом уголке была возведена первая землянка. Руководила процессом жена вождя. Она видела, как строят жилища её соплеменники и многое могла подсказать мужчинам.

А ещё эта женщина сказала, что старое имя "Проворный Челнок" её не устраивает, потому что может оказаться, её по нему опознают люди, до которых донесётся весть о её бегстве. Поэтому приняла имя своего избранника, чуть изменив. Собственно, это имело определённый смысл, потому что называя её "Забиякина" братья не врали по существу, просто не говорили одной правды, вместо этого сообщая другую. То есть, не гневили духов заведомой ложью.

Да, вот какие выверты выкидывает порой логика древних людей.

Перезимовали без потерь, хотя и впроголодь. Не особенно обильным оказалось выбранное место. Поэтому с приходом тепла тронулись на поиски подходящей земли, которую можно было бы занять. Или племени, готового принять их в свои ряды. Увы, и с тем, и с другим ребятам не везло. Чужаков нигде не любят. Хорошо еще, что у мальчишек хватило ума не хвастаться тем, как они обошлись с Говорящим с Духами, а то ведь и зашибить могли. А так — просто прогоняли.

Второй брат женился, когда пришло время рожать супруге старшего. Словом, едва начались схватки, парни разбежались кто куда. Повезло среднему — в ближнем стойбище нашёл он женщину, согласную помочь роженице. Всё закончилось благополучно, а "повитуха" присоединилась к скитальцам. Почему? Те же тёрки с местным властителем душ. Вот не любят они, когда им перечат и не дают прыгать с бубном вокруг корчащейся в схватках женщины.

Так что Тына (а она мигом поступила со своим именем также, как и Быга), покинула племя, к которому прибилась вместе с матерью, после конфликта с шаманом предыдущего селения. Матушку свою она потеряла предыдущей зимой, и ничто более не удерживало ей среди чужих людей.

Третью женщину для младшего брата искать или встречать не пришлось. Охотница сама их нашла на одной из неуютных зимних стоянок. Её, видишь, какое дело, родители неволят. Не велят охотиться, а велят у очага домашнего хлопотать, чем привлечь жениха, потому как пора пришла заводить своего мужчину и ухаживать за ним, как предки заповедали. И снова вдали замаячила фигура духовного лица, которое грозило отвратить от девки неразумной благорасположение хозяина лесов.

Я, конечно, не всё рассказал, что выпытал, а только то, что проливает свет на моральный облик моих ближайших родственников. Карбонарии, понимаешь, вольнодумцы. Бунтари и отщепенцы. Вот и не знаю теперь, хорошо это, или плохо.

С одной стороны, люди они ершистые и в других сообществах явно не ужившиеся. С другой — много повидавшие и взявшие на вооружение опыт не менее чем четырёх разных культур. То-то у них и одно ладно, и другое хорошо. Вот только, что это за место они освоили, где не видно чужих охотников? До такой степени не видно, что аж дичь непуганая бегает рядом с домом?

Оказывается, места эти считаются неладными из-за суровой зимы. Малоснежной, морозной, ветреной. Собственно потому, что с наступлением холодов живность уходит, и охотники остаются без добычи — и не образовалось тут иных поселений. Говорят, кто отсюда осенью не ушел, погибали. А только землянка наша не одну уже зиму простояла. И сейчас стоит, а мы в ней сидим и наружу не высовываемся, кроме как за дровами под навес, да льда из ручья принести — он до дна промёрз.

* * *

Поведаю немного о быте. Прежде всего, об освещении. В мелких корзинках, обмазанных изнутри толстым слоем глины, сжигали щепки, дающие ровное коптящее пламя. Видимо, богатые смолой. Этого добра была припасена большая куча. Как я понял еловые комли, разбитые камнями специально для этих целей. Одним словом, предусмотрительность явно имела место.

Несколько неожиданным образом оказались решены и туалетные вопросы. Чтобы не морозить задницу, в одном из закутков имелся поганый горшок, который утром и вечером выносили в ту самую яму на краю огорода, в которую ходили в тёплое время.

Мытьё рук и лица практиковали ежедневно перед ужином и завтраком, причём горшочек с золой, использовавшейся вместо мыла, всегда находился под рукой. Общее же омовение тела свершалось примерно раз в десять дней при помощи тёплой воды и тканой рукавички. Это было скорее обтирание, чем купание, потому что вода получалась растапливанием льда, так что избытка её не наблюдалось. Экономили.

Как бы вполне пристойно всё выглядело, однако разврат меня несколько напрягал. Большие дядя и тёти предавались ему с видимым удовольствием, возможно, восполняя, таким образом, недостаток двигательной активности. Разнообразие применяемых техник было велико — не все их я в своё время опробовал. Детали этих технологий обсуждались открыто — то есть, люди делились опытом и даже проводили демонстрации. И вот тут-то я понял — они прекрасно знают, отчего бывают дети, а от чего — не бывают. И не торопились расти в численности. Впрочем, средняя пара явно действовала "на положительный результат". То есть у меня возникло подозрение, что некие "тайные знания" привнесла в наше сообщество тётя Тына (Тихая Заводь).

Одним словом, обогатить этот мир сведениями подобного рода — не мой удел. И братьев с сёстрами у меня будет не "сколько получится", а исходя из желаний родителей.

Вернусь, пожалуй, к вопросу об именах. С тех пор, как я наделил ими своих родичей, прошло не особо много времени, но всё уже забыто, и привычные клички опять в ходу. Или это требовалось только для внешнего употребления? Для неандертальцев? Кстати, к ним наши мужчины изредка наведывались, прихватывая каждый раз с собой целую волокушу гостинцев. Гороха, мяса, тех же гусей копчёных больше половины увезли.

Ох, чую, вождь наш крепко нуждается в соседях, и вымирание этого племени ему будет не на руку. Они — охотники, любители свежеубитой дичи, и запасливостью не отличаются, а охотиться в это время — дело ненадёжное. С голодухи могут и медведя попытаться поднять из берлоги. И ничего хорошего в подобном подвиге нет.

* * *

Зима — скучное время. Мало происходит интересного или забавного, если сиднем сидишь в помещении, только разок в день выходя наружу на десяток другой минут. Дольше там находиться неохота — холодно. Снега мало, сам он схватился коркой и вылизан ветром, так что никаких забав с ним не выходит. Кататься с горки? Санок нет, а рисковать одеждой неохота — она тут нынче весьма ценное имущество, а если этого кто не понимает, так есть внимательные родственники, готовые сразу вразумить.

Или Вы думаете, что личность "Говорящего с Духами" неприкосновенна? Ага-ага. Я тоже так думал, до первого случая. Потом ещё спорить пытался. Не помог мне высокий статус шамана — высекли, как Сидорову козу. Тут, скорее, наоборот получилось: если понимаешь и упрямишься — вдвойне виноват. Карбонарии, истинно, карбонарии мои доисторические родичи! Никакого почтения к носителю сакральных знаний!

Зато перекладину мне сделали без вопросов, едва объяснил, для чего она требуется. Сильные руки — это полезно, а драная одежда — вредно. Точка.

Кстати, ни передний выход, ни, тем более, выход силой у меня так и не получились до самой весны, но руки заметно окрепли, да и ноги — я ведь приседать могу и без снарядов.

Мама много тренировалась с луком, но не подолгу и не в самые сильные холода. Мужчины копья метали в цель. Поэтому и мои упражнения удивления не вызвали.

Скучно было в студёную пору. А вот когда морозы отступили, посадил меня Тёплый Ветер на волокушу и отправились мы к Бредущим Бекасам. Сказал, нужно узнать мнение духов о месте, которое соседи выбрали для переноса туда своего стойбища.

* * *

Ну и вонища в неандертальской землянке!

* * *

Вожди стоят на берегу глубокого озёрного залива, врезающегося в сушу уютной чашей. Склон здесь обращён к югу, растут на нём деревья с раскидистыми кронами и развесистыми ветвями. В развилки сучьев действительно удобно будет укладывать балки, так что для постройки крупной землянки место выглядит перспективным. От глади озера здесь заметно дальше, чем в месте, где нынче расположено стойбище неандертальцев. Холм за нашими спинами куда как выше и поэтому лес, покрывающий его вершину, даже несколько нависает над головой Тёплого Ветра, стоящего чуть позади.

— Скажи, Степенный Барсук, не станут ли здешние духи гневаться на нас, если свои шатры мы раскинем под сенью этих деревьев? — Острый Топор, глава неандертальского племени, обращается к трёхлетнему малышу с непростым вопросом.

Почему трёхлетнему? А потому, что собирая меня в дорогу, мама сказала: "Вот и увидишь ты нынче свою четвёртую весну", — значит, три мне уже исполнилось, или вот-вот стукнет.

Разумеется, отвечать сломя голову, я не намерен.

— Отсюда плохо слышны голоса духов, вождь, — отвечаю я повествовательно. — Посади меня на своё плечо, чтобы я мог направить лицо туда, где услышу ответ на твой вопрос.

Вы, конечно, поняли, что мне просто требуется время, чтобы всё хорошенько обдумать.

Итак, какой резон селиться так далеко от берега озера? Неандертальцу, который в конце лета и осенью ходил на челноке к местам охоты, или ставил сеть, такая идея не может понравиться. Следовательно, это Тёплый Ветер мутит воду.

Единственным оправданием подобного переселения может служить высокий паводок, которых мои родичи, наверняка, видели уже не один. А вот гырхи, похоже, недавно пришли откуда-то. Но поверить в то, что озеро, раскинувшееся на обширной равнине может подняться более, чем на четыре метра, они не готовы. Дело в том, что не растаявший ещё снег лежит тонким слоем. Вода от его таяния легко впитается в землю и потом будет медленно сочиться крошечными родниками, постепенно убегая.

Вот неоткуда здесь взяться высокому паводку, и всё тут.

— Не могу понять, откуда доносится шёпот хозяина ручья, — я вопросительно смотрю на нашего вождя.

— Да, снег спрятал его пристанище, — дядка Быг щурится от яркого предвесеннего солнышка и показывает нам пологую мелкую ложбину с покатыми, почти неразличимыми склонами. Тут меня и ссаживают на твердь земную. Русло идёт поперёк склона, отсекая чуть заметное возвышение. Тут сама природа подвела водопровод прямиком к будущему жилью, да ещё и защитила поселенцев от потоков дождевой воды, буде случится сильный ливень.

Ясен ясень! Наши это местечко когда-то приглядывали для себя (оно очень похоже рельефом на ближнее окружение нашей землянки). Но поселились чуть дальше от озера, с видом не на его гладь, а на стада копытных на тучных лугах. А вот теперь предлагают неандертальцам перенести сюда своё стойбище. Почему!

Я направляюсь вниз по склону в сторону озера и смотрю придирчивым взглядом на торчащие из плотного наста голые кусты, на верхушки вмёрзшего в озёрный лёд тростника и пытаюсь понять, причины такой настойчивости нашего вождя. Но прямо задать вопрос нельзя. Потому что моё дело не людей расспрашивать, а допытываться ответов у духов.

Однако, ничего приметить мне не удаётся. Как ни мало снегу, а что-то он от меня скрывает. Идем по льду озера, добираемся до противоположного берега залива, и тут, среди голых ветвей развесистых клёнов я нахожу ответ — несколько палок застряло метрах в шести от уровня воды.

Думаете, это кто-то их туда закинул? Конечно. Высокая вода.

Топор тоже это приметил, но виду пока не подаёт.

— Ручейник будет приветлив с вами, — наконец произношу я то, чего от меня ждут. — А вот Озёрник гневлив и может попытаться подмочить становище. Леший советует расположиться как раз там, где мы осматривались поначалу. Он любит путать детей в чащобе, но обещает всегда их отпускать, когда поиграет.

Острый Топор скребёт пятернёй подбородок, а Тёплый Ветер выглядит удовлетворённым. Вожди довольны своим шаманом, которого усаживают на волокушу и, как Вы понимаете, волокут на ней прямиком к старой стоянке. Видимо, окончательно будут решать вопрос о переезде на новое место при слушании дела всем племенем. Хоть и не холодно — морозы закончились — но я, время от времени, соскакиваю и сотню другую шагов бегу, чтобы кровушка по жилочкам разбежалась.

И кушать хочется. Припасы подошли к концу, так что пайки заметно урезаны. Даже горох нынче на исходе. Копчёные гуси съедены давно, а замороженное в начале зимы мясо — недавно. Если бы не вяленая рыба, наверное, голодали бы.

Глава 9 Весна

Поведение вождя Тёплого Ветра по отношению к неандертальцам меня ничуть не удивляет. В нашем племени маловато сильных мужчин — их элементарно недостаточно для многих нужных свершений или даже повседневных забот. Сильные гырхи — отличное подспорье, если хорошо их кормить.

Особенно важно это в связи с тем, что с жителями Горшковки дружбы у нас не получилось — они сразу приняли нашу группу за слабаков и, как мне показалось, всячески пытались "опустить". Поэтому встреченное, пусть и не вполне похожее на нас, племя крепышей, пришлось ко двору.

Вот и сейчас вовсю идёт копка огорода. Шестеро мужчин могучими деревянными кирками мотыжат землю, а шесть женщин с инструментом послабее ведут окончательное обустройство и посадку гороха. В этот раз рыбки на удобрение нет — она пока неважно ловится, и вся добыча уходит в котёл.

Почему гырхи так охотно нам помогают? Так половодье подтопило их стойбище — упрямцы так и не перебрались на новое место. Вот и пришлось нашим спешно помогать этим недотёпам перебираться не куда-нибудь, а прямо сюда — тут всё-таки крыша над головой имеется.

Частые дожди принесли тепло, съели снег и вспучили водоёмы. Неуютно в такое время без сухих дров в мокрых шатрах. А у нас и посевная и расширение огорода идут одновременно. Рабочие руки — на вес золота. Потом планируется строительство жилища для соседей на берегу озера, на том самом месте, которое мы осматривали ещё когда лежал снег. Вожди отдают себе отчёт в том, что долго наши племена в одном месте не продержаться — только из-за одного мытья рук перед едой сколько скандалов происходит! А уж манера принятия решения по спорным вопросом методом потасовки, нас, людей, вообще не устраивает.

Поэтому вождь Острый Топор занимается улаживанием конфликтов между своими и нашими. Особенно несдержанны, разумеется, дети, но даже женщины затевают склоки.

Забавно, но меня оба племени считают своим. Может, оттого, что говорю на обоих языках? Или, потому что ловко уворачиваюсь от толчков и тычков Всхлипа и Плаксы?

Одно радует — работа продвигается споро, а половодье прекратило затапливать всё новые и новые участки — это прекрасно видно от нашей землянки — подъем воды докатился и досюда, хотя здесь он весьма скромен по сравнению с тем, что творится на берегу озера.

Да уж, трудностей в налаживании взаимоотношений с неандертальцами ожидается немало. Вон, одна молоденькая, только оформляющаяся в женщину девочка, явно оказывает признаки расположения моему папеньке. Интересно, как маменька к этому отнесётся?

* * *

В компанию ко мне быстро набились Всхлип и Плакса. И Кит к нам примкнул. Эти ребятишки старше Вашего покорного слуги года на два-три, то есть сильнее, ловчее, но по-прежнему считаются маленькими, и взрослыми пока всерьёз не воспринимаются.

В связи с большим стечением женщин у кухонного костра, надобность в нашей хозяйственной деятельности отпала, а в непрерывном присмотре мы не нуждаемся. Очень удобная ситуация. Пожалуй, нам предоставлена максимальная из возможных степеней свободы. И чем в подобном положении должны заняться мальчишки? Естественно — бросанием камнями, чем же ещё?!

Удары: кистевой, локтевой и плечевой, — поставлены у меня отменно. Соответственно, броски: кистевой, локтевой и плечевой, — тоже получаются сносно, хотя, не скрою, "снаряды" я выбираю куда как легче, чем мои соперники в состязаниях. Подвешенная же на верёвочке за середину короткая палка — очень интересная мишень, поведение которой после каждого попадания непредсказуемо. Обстрел её — отличное занятие для будущих охотников.

Вот тут-то и пришла мне в голову мысль, метать камушки не голой рукой, а, как бы палкой, только на конце нужно оставить рогульку и наплести что-нибудь вроде чашечки. Не буду томить — летело далеко. С этим приспособлением при бросании на расстояние я своих старших товарищей превосходил, особенно, когда приловчился помогать себе второй рукой. Но, мы соревновались в точности, а тут момент отрыва камня от палки плохо поддавался управлению, поэтому летел снаряд, практически, по собственному усмотрению, а не по воле пославшей его руки.

Вот, если не городить в рогульке сетки, а сам снаряд, положенный на рогульку, при взмахе удерживать за веревочку, которую отпускать точно в момент "отрыва"?!

Попробовали. Лучше получается. Как Вы понимаете, исследования в области вооружений проводились методом проб и ошибок. То, что я заранее знаю результат и даже могу провести расчёты — значения не имеет. Зато обратить игру в некоторый пример последовательности целенаправленных действий — вот это интересно. Понимаете, что я подумал? Мне же в будущем жить среди этих самых бывших детей, а куда как приятней иметь дело с людьми опытными и думающими.

Естественно, следующим этапом "гонки вооружений" стал камень на верёвочке — его после раскрутки совсем удобно отпускать, но за улетевший шнурок становится обидно. Не безделица он в этом мире, не пустяк. А не каждый раз его отыщешь, особенно, после промаха. Поэтому следующим шагом стала праща — ремень из шкуры, в петлю которого укладывался "снаряд". В момент "выстрела" один из концов отпускался, а второй оставался привязанным к запястью. Вот таким образом при стрельбе тратился только легко восполнимый ресурс — камни. Сразу отмечу — прицельный бросок дался любому из нас только после долгих тренировок. То есть такой, когда снаряд летит в нужную сторону, а не "куда Бог пошлёт". Попадание же в конкретный предмет освоил только Кит — у меня и у маленьких гырхов для этого оказалась недостаточно совершенная моторика, зато человеческий детёныш освоил новое оружие быстро.

Я умышленно подчёркиваю различия, носящие физиологический характер, потому что знаю — неандертальцы, в конце концов, вымерли. И ищу этому объяснения. Возможно как раз сейчас мне довелось встретиться с последней группой людей этого биологического вида. И нам с вождём Тёплым Ветром выпал шанс сохранить популяцию гырхов?

Позднее мы исследовали рычаги — сначала, конечно, в качестве подкидной доски, научившись запуливать тяжелый камень туда, куда хотели, ну а потом и иные варианты "прошли", каждый в свой черёд. Во всяком случае широкоизвестную демонстрацию победы малыша над крепышом мы провели не один раз. Возиться с детьми всегда интересно — они такие непосредственные! Каждый потом показал этот "фокус" своему папе.

Что интересно, в компании с неандертальчатами нас с Китом свободно отпускали бродить по окрестностям — заострённые палки, имитирующие взрослые копья, в руках этих мальчишек были действительно серьёзным оружием против относительно некрупных куньих, которых, к тому же, встречалось в этих краях немного. Если честно, то здесь было, скорее, царство пернатых, появившихся неведомо откуда после таяния снегов. Но от них заметной опасности не исходило. Зато гастрономическая ценность залётных ни у кого сомнений не вызывала, и мы частенько приносили к ужину то, что сразу шло в котёл. Вороны, галки, сорока или иная неведомая мне птица — весна не баловала нас изобилием, поэтому никто не привередничал.

Ещё отмечу тренировки по штыковому бою. Курс общей военной подготовки я проходил осенью сорок четвёртого, так что знаком был не только с "коротким, коли". К тому же нас перед Хинганом готовили и против самурайских мечей — их тогда в войсках называли саблями и предупреждали, что офицеры с этим оружием весьма опасны, ну и показывали, как карабином отбить удар.

Наставили мы маленько друг другу синяков палками с обмотанными мягким концами, зато душа у меня теперь спокойней. Даже относительно неуклюжие Всхлип и Плакса не только, наконец "зауважали" проворного Кита, но и сами выучили ряд стандартных уходов и отводов. Если кто не соображает, объясняю: штыковой бой — разновидность фехтования, как и ножевой, в общем-то, хотя, о последнем у меня совсем слабые представления. Так, полковые разведчики иногда на мне отрабатывали нападения и защиты, потому что я смолоду шустрый.

Кроме нашей группы, детсадовской, промыслом пропитания занимались и подростки, к которым примкнул старший из человеческих детей Нут. Добыча у них случалась обильней, хотя некий паритет поддерживался за счёт нерегулярности успехов и неудач.

Естественно, проиграть в подобном стихийно возникшем соревновании мне не хотелось, но, увы, далеко от стоянки уйти такому малышу, как я, затруднительно, в силу простейшего физического ограничения. Тогда-то взор мой обратился в сторону реки.

* * *

Паводок в этих местах носил характер подтопления. То есть не бурный поток, катящийся под уклон местности в сторону озера, а плавное вспухание, ломающее толщу намёрзшего за зиму льда. Крошечные айсберги так и оставались там, где всплыли, хаотично перемещаясь в мутной почти стоячей воде, затопившей прибрежные низины. Луговина за рекой оставалась сухой, если не считать дождевых луж, и в её сторону взрослые поглядывали с надеждой, ожидая появления копытных. Однако, добыча не торопилась к нам на стол.

Оба челна покачивались привязанные у берега. Подростки нередко брали один из них, чтобы порыбачить, однако в сети попадалась только случайная мелочь. На вторую же, незадействованную старшими детьми, долблёнку обратил внимание собственных компаньонов Ваш покорный слуга. Всхлипа и Плаксу устроил гребцами, посадив друг за другом спинами вперёд и выдав каждому по два весла, закреплённых в уключинах.

Как я их сделал? Уключины. Так из верёвок. Две штуки привязал к тому же выступу, к которому крепится швартовый конец. Одну проложил по правому борту, вторую — по левому до самой кормовой оконечности, где имеется точно такой же выступ. Ну а сделать на верёвке петлю для того, чтобы затянуть её на стебле весла — это же элементарно. Сами верёвки, чтобы не стянулись к оси судна, распёр в двух местах рогульками, вот и вся силовая установка. Грести мальчишкам удобно, Кит на корме рулит пятым веслом, и летит наша ласточка птицей.

Вскоре каждый из гребцов оставил себе только одно весло, потому что на работу двумя мальчишкам элементарно не хватало координированности. Ведь тут ещё нужно было следить и за продольными смещениями — не обеспечивало моё приспособление поперечной фиксации. И стала наша "двойка" распашной.

Не о ней речь. Мы с подростками даже гонок не устраивали, а наоборот, старательно уравнивая скорости, потому что одну из сеток буксировали за два конца, а потом в удобном месте подходили к берегу и вытаскивали. Такое траление дало неплохой результат — работнички наши огородные несколько раз наелись досыта. А с молодёжью неандертальской у меня ещё с постройки печки хорошие отношения сложились, так что тёрок не было.

Скандалы случались в период дележа пищи — понятие о нормированной выдаче еды основным рабочим — охотникам по жизни — гырхам было глубоко чуждо. Напомню, что конфликт нашего вождя, Тёплого Ветра, с шаманом родного племени произошёл на сходной основе (опустим некоторые второстепенные детали), зато теперь этот человек, когда вырос и стал нести на своих плечах бремя ответственности не только за себя, коренным образом пересмотрел принципы, впитанные с молоком матери.

* * *

Сижу это я на берегу и наблюдаю за лодками, завозящими сеть. Почему на берегу? Так не нужен ни мальчишкам, ни подросткам путающийся под ногами малыш. Тогда, почему я здесь, а не в стойбище? Так без меня добытчики наши рвут снасть, напарываясь на оказавшиеся под водой кусты. Ну а я им этого не позволяю, корректируя действия с берега. Как-то удаётся мне угадывать опасные места и криком предупреждать рискованные маневры лодок, совместными усилиями тянущих подобие трала.

Слева от меня чуть теплится костёр, своим дымом отгоняя гнус. Справа — корзинка, в которой с полведра снулой рыбьей мелочи — весь наш улов за сегодня. Солнце катится вниз, отбрасывая мою тень далеко вперёд. Лодки движутся к берегу, сближаясь — это последний на сегодня "заброс". Вот выберем улов — и домой.

Тень, мелькнувшая рядом, заставила меня резко откатиться влево. Да, прямо через костёр. В реке слабо булькнуло — это направленное в мою спину копьё пролетело мимо и ушло в воду. А из кустов на меня несётся одетый в шкуры охотник. Палка уже в моей руке — тычок в живот незнакомцу, упёртый в землю конец, хруст ломающейся древесины и... я бросаюсь опять влево, слыша позади звук падения тяжелого тела.

Не оглядываясь несусь к кустам, подныриваю под ветви и стремительно чешу на четвереньках туда, куда взрослому мужчине не пробраться.

Уфф. Теперь затаиться и прислушаться. Мои товарищи налегают на вёсла так, что слышны всплески от их ударов о воду. И больше — на звука.

— Топ! Скорее беги сюда, — голос Нута отлично узнаваем.

Молча, чтобы не выдать себя, с остановками и оглядкой выбираюсь назад, к берегу. Ага! Незнакомца не видать. Мокрая спутанная сеть лежит в одной из лодок, а мальчишки с вёслами наперевес напряженно вглядываются в ближайшие заросли. Экие смельчаки — не убоялись взрослого сильного мужчину и поспешили ко мне на помощь. Причём и люди и неандертальцы проделали это не задумываясь.

То есть реакция на "Наших бьют" — правильная. Сигаю в чёлн, и мы торопливо отходим от берега, поспешая к стойбищу. Разумно! Очень разумно! Уж по части действий, направленных на безопасность племени, моим недавним современникам расти и расти, если сравнить их с древними людьми.

Наша лодка чуть отстала, но когда мы привязали её к берегу, в стойбище уже всё было неправильно. Семеро мужчин — три человека и четыре неандертальца, одетые "для леса" с копьями в руках уходили туда, где произошло нападение на меня. Женские руки похватали нас и уволокли в землянку, входы в которые спешно загромождались изнутри сначала плетнями, а потом и дровами потолще.

Состояние опасности мгновенно превратило нас с неандертальцами в одно племя и... детей затолкали под самую крышу. Это довольно высоко, метров пять примерно. Костры погашены, все замерли, кутаясь в одежду. Темно и холодно — на дворе не май-месяц, хотя здесь наверху относительно тепло, однако — костёр погашен, а из отверстия для ухода дыма поступает свежий воздух. Весьма свежий. Снаружи наступила ночь — это видно по тому, что свет сквозь баррикады у дверей, и раньше едва сочившийся, вообще перестал различаться. Ну и сверху, разумеется... кажется, что оттуда в помещение вползает тьма. Словно отгораживаясь от неё, человеческие женщины затягивают проём большой шкурой.

Я впервые тут под крышей нашей землянки. И имею чему удивиться. Несколько плетней в разных местах образуют полки, где, собственно, и сосредоточена детвора. Внизу неподалеку от дверей притаились неандертальские подростки. Женщины же нахохлившимися клушами расселись по балкам и укосинам.

И тишина.

* * *

Долгая холодная ночь была беспросветна, тосклива и тянулась бесконечно. Я притиснулся к Тычинке — она тёплая. Бормотун согревал меня с другого бока, а к спине прижался Кит. Тётя Ольха привязала к нам верёвку, охватив всю группу, и закрепила её за столб. Чтобы не рухнули во сне.

К слову сказать, пустые корзины и корзины с пустыми мешками, висящие вокруг во множестве, создавали ощущение стеснённости и прекрасно маскировали наше пристанище. Но с наступлением полной темноты это перестало иметь значение. Нигде ни одного проблеска, как говорят, хоть глаз выколи. Время тянулось тоскливо и тревожно.

Утро принесло недобрые звуки со стороны входа, направленного на юг, то есть — под навес, что рядом с огородом. Две двери, восточной стены новой пристройки никто не трогал, зато в "парадное" били бревном. Скорее всего, тем самым на котором мы сидели во время еды. Трещал плетень, ломались подпиравшие его хворостины, потом хрястнуло, и несколько незнакомых мужчин с копьями в руках появились у нас под ногами.

Переговариваясь на незнакомом языке, они не понимали, во что вляпались. Их, привыкшие к свету глаза мало что различали, а моя мамочка загоняла стрелы тщательно целясь и никуда не торопясь. Когда, вскрикнув, упал первый поражённый, склонившийся над ним человек подставил спину под удар копьём — тётя Тростинка просто заколола неудачника. В этот момент, стремящиеся вслед за первыми, чужаки ещё вбегали внутрь, и ничего не видели, а камень уже раздробил голову детине, поднявшему взор кверху.

Потом свистнула новая стрела, вслед за чем последовал предсмертный вскрик. Тяжелый удар приводного колеса от прялки подобных звуков не вызвал — жертва его пала беззвучно.

Нападавшие тыкали во все стороны копьями, разили дубинами... но, наугад. В темноту. Туда, где никого не было.

Самих же их просто перебили на выбор. Сверху падали камни, летели заострённые палки, мешки с чем-то твёрдым и другие увесистые непонятности. Это напоминало обвал, который устроили девять мускулистых тётей и три жилистых неандертальских подростка. Не всех, конечно, положили на месте — часть поняла что к чему и поспешила ретироваться. Вскрики, донёсшиеся снаружи дали понять, что и там им не рады.

* * *

Так и оказалось. Наши охотники попросту закололи копьями ослеплённых ярким светом незадачливых противников, выбежавших из сумрака неосвещённого помещения. Да и было их всего трое, не вполне уже здоровых человека — каждому успело как следует перепасть сверху. Тут-то до меня и дошло — мы не прятались всю ночь, дрожа от страха, а напряженно и сосредоточенно сидели в засаде. В принципе, даже одна моя мама с этой позиции — сверху из темноты — могла положить всех нападавших почти безо всякого риска для себя. Если бы ей не взялись помогать соплеменницы и подростки, напугавшие чужаков слишком быстро, так бы и случилось.

Ну а на такой случай мужчины и подстраховали властительниц грёз своих, потому что отпускать врага опасно — чувство мести может сподвигнуть человека на любую глупость.

Про то, как добивали раненых даже упоминать не стану. Удивился я когда увидел, как тела поверженных врагов поспешно вывозят лодками и, привязав к трупам камни, топят на глубоком месте. И оружие их — тоже. Довольно далеко отвозят вниз по течению, за памятный мне плёс, в то место, где имеется глубокая яма.

Краем глаза приметил короткий спор между Острым Топором и Сидящим Гусем, позарившимся на отличное копьё с превосходным костяным наконечником.

— Духи-защитники умершего не должны отыскать никаких следов своего подопечного, — сказал вождь.

Ответа расслышать не удалось, но интонации в голосе звучали согласно. Это я потому отмечаю, что, хоть и считаюсь "Говорящим с Духами", но ни малейшего представления об этой стороне бытия своих соплеменников не имею. Их верования так и не были ни разу озвучены в моём присутствии. Имею ввиду, понимание категорий жизни и смерти. Они вообще на религиозные темы стараются не разговаривать.

Вот у меня дух-покровитель имеется. Всем про это известно. А у других? Откуда мне знать?

* * *

Потом было осадное положение. В том смысле, что одна группа ушла на разведку, вторая ходила дозором по ближайшим окрестностям, и только третья продолжала трудиться на огороде. Кто силён в арифметике, легко подсчитает, сколько работников осталось, если всего среди нас семеро взрослых мужчин.

Взвинченность, постоянная насторожённость, готовность немедленно бежать или защищаться — сами понимаете, настроения это никому не прибавляло. К тому же не только рыбалка — даже прогулки по ближайшим окрестностям были строжайше запрещены.

Что мы ели? Горох. Его "неожиданно" отыскала Лёгкое Облачко где-то на самой верхотуре. После этого Бредущие Бекасы стали называть нас, людей, Прижимистыми Барсуками. Вот и появилось название у племени. Хе-хе. И ведь никто не возразил — приняли, как должное. Внутренние тёрки между нами и гырхами мигом утихли, а мама научила ту самую неандерталочку, что строила глазки, правильно мыть папины эти самые перед, ну Вы поняли чем.

Разврат! И ведь никто даже не подумал поинтересоваться, как к подобному отнесутся духи.

Глава 10. Торжище

Год прошёл за ничем не примечательными делами. Неандертальцам отгрохали землянку не хуже нашей и сложили в ней огромное количество вяленой рыбы на зиму. Про горох и рассказывать не стану — его тоже припасли с избытком. Горшков я так и не сделал — их хватало на оба стойбища ещё с прошлой осени, поэтому не было причины напрягаться. Ткацкий станок у меня по-прежнему не получался даже мысленно.

Учился охотиться, считался удачливым рыбаком — меня часто приглашали на промысел, несмотря на то, что, кроме как советом, ничем помочь не мог. Разве что у костра поколдовать над горшками с варевом.

Научился различать по голосам множество птиц, а по следам — зверей. Заметно подрос и окреп.

Знания из прошлой жизни мало в чём мне помогали. Ну показал соплеменникам, как действует пуговица и для чего может пригодиться карман. Это не революционные вещи, особенно, если учесть трудоёмкость шитья, отчего на швах мастерицы экономят до полного неприличия.

Собственно, в пальцах моих теперь хватало силы и на то, чтобы управиться с шилом, так что кое-что из одежды я мог сделать себе на свой вкус. С капюшоном.

Одним словом, подспудное стремление ускорить технический прогресс уступило в моей душе место осознанной необходимости освоиться в этом мире. Я прочно обосновался на позициях прилежного ученика и беспощадно давил в себе любые проблески новых идей... э-э... выкройка мокасинов не в счёт.

Племена наши — людей и неандертальцев — всё менее и менее отличались друг от друга в бытовом плане. Собственно, эти дети природы, я о гырхах, — чистые обезьяны. Причём восприимчивы настолько, что перенимают и хорошее и не очень. Имею виду приёмы межполового общения. Оба стойбища теперь имеют смешанное постоянно варьирующееся население. Горох и запасание гусей — весь личный состав у нас. Заготовка вяленой рыбы или охота на крупного зверя — у них. Особенно интенсивно этот обмен кадрами проходил в начале зимы, когда была осознана необходимость в большом количестве тёплых шкур, и до ухода обросших зимней шерстью копытных оставалось очень мало времени.

Мы тогда всем племенем гнали оленей мимо засидки, из которой моя мамочка завалила ровно столько особей, сколько требовалось. Или ограничение числа стрел с кремневыми наконечниками сработало? Точное количество добытых оленей и бычков однозначно определю ёмким словом "много". Потом в этом месте действовал ходячий мясокомбинат и ещё пришлось завалить несколько обнаглевших волков, пожелавших поучаствовать в нашем успехе.

Собственно, вот и всё, что припоминается.

Это к чему речь ведётся? А к тому, что как только я увидел свою пятую весну, Тёплый Ветер взял меня с собой к Противной Воде. Так назывют место, где идёт торговля, если кто запамятовал.

Интересно, зачем ему потребовался в этой поездке "Говорящий с Духами"? Я-то знаю, что вождь ничего не делает просто так. Всё-то у человека с прицелом, всё-то с умыслом. Вот и племя теперь у него не совсем крошечное, и уже две зимы подряд никто не погиб, тем более, что последний период холодов вообще откровенно барствовали в тепле и сытости. Женщины ткали, а мужчины вили верёвки. Это же чистый курорт по местным условиям. Тем более, что, уловив идею прялки, мужчины соорудили приспособление сразу из четырёх рогулек с закрепляющимися на них мотками. Тремя перевивали пряди, а на последнюю сматывался готовый продукт. Канаты получались отменные.

Да, забыл обсказать ещё одно немаловажное обстоятельство. На юге юго-востоке от нас расположены горы, многие вершины которых покрыты вечными льдами. Только от нас их не видать — мы поселились слишком далеко от снеговых вершин. По ту сторону этой естественной преграды зимы не столь суровы, и снега там выпадает заметно больше, хотя лето от нашего здешнего мало чем отличается. Разве что половодья не так сильны и продолжительны, да солнышко светит чаще.

Так вот, по эту, северную сторону хребта кроме нашего двойного племени и стойбища горшечников известна только одна бродячая группа неандертальцев, ушедшая дальше на восток. Наши гырхи общались с ними в прошлом году, но с той поры сведений о них не имеют. А в Горшковку никто от нас не наведывался — не было нужды.

Это я про постоянных жителей упомянул. Случаются и посетители. В середине лета, после спада воды, тут появляются ещё и охотничьи экспедиции — небольшие группы, уходящие обратно за хребет перед наступлением холодов. Они из разных племён и с некоторыми из них наши охотники мирно встречались. Даже по именам друг друга помнят.

В сумме каждая артель подобных гастролёров проводит в наших местах около трёх месяцев и возвращается обратно, нагруженная вяленым мясом. Наши этот метод "консервирования" почти не применяют. Только немного тонких полосок сушат для "дорожных пайков" охотникам, но живут эти припасы от предыдущей добычи и до следующей, не более. Почему? Наверное, зубы берегут. Или ещё какая причина — специально не интересовался.

Появление же совершенно дикой команды, начавшей знакомство с новым местом с охоты на ребёнка, да ещё и в разгар весны — явление неожиданное. Ясно, что это новички, не знакомые с тутошними реалиями. Иначе не пришли бы в голодный весенний период.

Наши прошли их путь обратно, пока могли различать следы. С запада они притопали, двигаясь по возвышенным местам в обход разлившейся воды. Ни лодок нигде не оставили, ни лагеря с семьями.

Мне этот комплекс признаков однозначно указал на землепроходцев, посланных поискать новых мест для большого племени. Вожди с таким предположением согласились. Но выражать по этому поводу серьёзной обеспокоенности наш совет не стал.

Если разведка не вернулась, то идти вслед за ней большим табором вряд ли кто-нибудь отважится. То есть, не ожидаем мы новой опасности от соплеменников погибших.

Вот теперь, вроде, действительно ничего не забыл. Можно описывать поездку на торжище.

* * *

Выехали мы сразу на обоих челнах всемером. Шесть больших мужиков и я с ними. Из взрослых мужчин дома остался только Сидящий Гусь, один на два стойбища. Это было ещё по высокой воде, сразу после посадки гороха. Ходко бежали — вёсла-то теперь крепятся в уключинах, торчащих за пределы бортов, как на лодках для академической гребли.

Зачем такие сложность, спросите Вы? Так из-за узости челноков. Малышу с коротким веслом ещё хватает ширины для работы, а большому дяде тут никак не размахнуться. Поэтому пара реек наискосок прикручивается верёвочными бандажами к верхним кромкам бортов, а уключина из рогульки в вершине образованного треугольника даёт нужный вынос для весла вполне приличной длины, сделанного не лопатой, а с вальком, как положено.

Конструкция кронштейнов — съёмная. Не всегда их использование удобно, особенно если в узких речках по низкой воде, где вообще никак не проберёшься на подобной развалистой лодке с длинными вёслами.

А в дальней дороге по просторам разлива — самое то.

Два гребца, один рулевой, челны узкие, вода гладкая, кругом просторно — отчего же не лететь, словно на крыльях. Тем более, что встречного течения почти не чувствуется.

Потом, как берега сошлись, тогда уже и стоячая вода закончилась, и плавание прекратилось. Лодку тащили на бечеве, минуя пороги, обводя её вокруг торчащих камней, а то и волокли в обход опасного места, перенося груз на руках... вру, на спинах. Он заранее был упакован в плетёные короба с лямками, чтобы ловчее нести, кроме двух огромных канатов, каждый из которых, связанный в бунт, поднимали вчетвером на палках. Вторая же долблёнка осталась дожидаться нас по ту сторону, где дом. Вшестером мужики управлялись споро, а меня оставляли у костра в том месте, куда всё стаскивали в текущий день, чтобы я ужин им приготовил, пока они снуют туда-сюда и корячатся с перекатыванием челна на катках.

Я не сразу и сообразил, что мы уже несколько дней движемся исключительно по суше. Сначала круто в гору, потом — под уклон. Наконец, судёнышко наше поставили в какой-то ручей, но уже носом вниз по течению. Потом ещё пару дней вели лодку, удерживая верёвками с берега и минуя водопады опять же по суше. Едва достигли места, начиная с которого можно плыть, оказалось, что кроме нас с Тёплым Ветром, в чёлн, нагруженный всем взятым на торг добром, решительно никто больше сесть не может. Перегрузка выходит.

Так и пошли — вождь на вёслах — Ваш покорный слуга на руле.

А я-то губу раскатал — решил, будто кому-то от меня потребуется мудрый совет. Всего-навсего, оказывается, — нужен самый лёгкий рулевой. Собственно, для предыдущего этапа была надобность в носильщиках, вот, как только они сделали своё дело, их и оставили дожидаться следующего момента, когда в их услугах возникнет нужда. Ну а мы продолжили спускаться вниз по течению потерявшей горную стремительность реки. Думаю, сотню километров в день проделывали, потому что я держался самой стремнины.

Русло принимало в себя притоки и становилось шире, а потом речной простор сделался поистине необъятным. Может и не в самой великой реке мы оказались, но в крупной — это точно. У дядки Быга откровенно захватывало дух, когда я правил по стрежню, ловя быстрое течение. Он бледнел, но молчал. Вспоминал, наверное, что теперь умеет плавать.

Признаков присутствия человека за всю дорогу так ни разу и не заметили. Ни дыма, ни шатра, ни бревен, опущенных в речку наподобие мостков. Ну и самих людей тоже не видали. Зато нужное стойбище разглядели издалека. Не деревня даже, судя по размерам, деревушка — десяток шатров да пара хижин.

— Племя Испуганной Землеройки тут живёт, — объяснил мой спутник, едва мы ступили на берег. Это случилось вскоре после полудня и о приготовлении еды заботиться было рано (Вы, наверняка, догадались, кто занимался на привалах обслуживающим трудом), поэтому, привязав лодку, я приготовился сидеть на берегу, охраняя её — людей вокруг было немало, и похожих челнов, привязанных к вбитым в землю кольям, хватало. Словом, запросто могут что-нибудь спереть.

Но вождь, сделав несколько шагов вверх по склону, обернулся, видом своим показывая, что ждёт меня. Ему виднее, а я не против поглядеть на новое место.

* * *

С людьми, занимавшимися, кто погрузкой, кто разгрузкой челноков, мы учтиво поздоровались. И знакомцы среди них были у дядьки, и незнакомцы. Последовала череда представлений,

— Хорошо, что ты получил взрослое имя, вождь Тёплый Ветер, — молвил пожилой дядька по имени Просторная Кладовка, который, кажется, всех тут знал. — Но почему молочный ребёнок носит имя настоящего охотника?

— Он прошёл посвящение и обрёл духа-хранителя, — кажется, мой спутник гордится мною куда сильнее, чем собой. — Степенный Барсук брал у него пищу и оберегал от опасности наяву, а не во сне. А потом отдал моему сыну своё имя. (Услышав про сына я смолчал)

— Так ты слышишь голоса духов? — это уже вопрос ко мне.

— Только тогда, когда им есть что сказать, — отвечаю. Знаю, что скромность — не украшение, а необходимое условие для завязывания контакта.

— Что же, я вижу прекрасные канаты, — этот Кладовка, кажется, тут вроде распорядителя. — Что ты хочешь за них?

— Моему племени нужны четыре очень больших горшка. А ещё я привёз летние одежды для женщин, нитки для шитья и крепкие шнуры для силков. Есть у меня и сети для рыбаков, — командир мой сразу оглашает весь список.

Меновая торговля — дело сложное. В этом смысле продавцы, являющиеся одновременно покупателями, собравшись в одном месте, заключают весьма сложные сделки, в которых деньги участия не принимают. Во всяком случае, я не слышу ни одного упоминания, ни оцифрованного значения цены, ни выражений, хотя бы намекающих на наличие эквивалента стоимости.

Мой дядька ставит на землю свой плетёный короб и выкладывает из него на прекрасно выделанную оленью шкуру (я из челнока притащил) образцы шнуров, мотки шпагата, тканые рукавички... Дюжие хлопцы, изъяв из нашей лодки канаты, "вставляют" в неё горшки, в каждый из которых я легко могу спрятаться. Клинышками и распорками фиксируют их: фирма веников не вяжет — поведение подчёркнуто корпоративное, а отношение к нашим канатам весьма уважительное.

Чего не скажешь обо всём остальном. Скажем, нафига нам ракушки, нанизанные на шнурок, за связку которых чернявый парень пытается сторговать отличный халато-фартук? Мы не согласны. И даже за две связки. И даже за три.

Рыболовные крючки из кости. Хорошо сделаны. За них отдаём моток тонкого прочного шнура. Понятно же, что рыбак леску покупает, потому что она требуется ему для снасти.

И так — по каждой позиции. А то — трое-четверо сойдутся и договариваются, кто, кому, что и в каком количестве отдаст, чтобы в результате у каждого появилось желаемое. Задолбали нас с дядькой торговцы красотулечками. Коробочки резные — сколько же доброй слоновой кости на безделицы ушло! Слоновой? Или мамонтовой? Я же в древнем мире, так что, скорее всего — мамонтовой.

Про ракушечника уже рассказывал, а тут ещё из кожи, настоящей, безволосой, хитровыплетенные ремешки предлагают. Отказались, понятно. Мы — люди серьёзные, нам не до баловства, тем более, что и сами продаём прекрасные витые пояски. Верёвочные.

Так и прошел день, и народ разбрёлся по шатрам. Нам тоже отыскалось местечко, где один неудачник ютился со своими никому не нужными мешками с краской. Он принял нас под свой кров, взяв в уплату ужин и завтрак из наших продуктов. Я как раз по дороге сбил из пращи утку — она удобно подставилась. Так что имелась свежая убоина. Корешков я тоже с последнего привала прихватил достаточно, в общем, душевно посидели, пожаловались, как водится, на трудности в дороге, на то, что вещами, нами привезёнными, мало кто интересуется. С нашей стороны, это было, разумеется, не честно. До вечера бы обменяли всё на товары других торговцев. Другое дело — нас их предложения не интересовали.

А что нас, кстати, интересует? Мы ведь основную программу выполнили сразу — обменяли канаты на горшки, соль и крупу. Однако, разговаривать об этом в присутствии постороннего не хотелось.

* * *

Утром после завтрака дядька послал меня погулять. Вот тут-то до меня и дошло, что он и сам не вполне понимает, чего не хватает нашему племени. И привёз меня сюда, чтобы показать и... непонятно. Сам то он весь день разговоры разговаривает, выслушивая рассказы о проблемах далёких племён, о дрязгах и неурядицах, о спорах за территории для охоты.

Получается, изучает международную обстановку. Сам же рассказывает только о том, как холодно у нас зимой, как мы мёрзли и недоедали. Хе-хе. Не доедали — это вернее, потому что лопнуть можно было от обилия жратвы. Даже гырхи не испытывали недостатка в мясе, которого ещё в начале зимы наморозили прорву.

Для начала я прошелся по торгу, разглядывая разложенные товары. Умилили глиняные статуэтки, раскрашенные бледными красками. Всякие пузатые уродцы, узнать в которых животное, с которого это лепили, можно, только призвав на подмогу всю мощь воображения.

Одежды и обуви, заполонившей рынки моей эпохи, здесь почти не встречается. Камни, преимущественно кремни — имеются. Но мы уже загрузили их, сколько хотели, сразу, как только закончили с горшками. Думаю, зря мы это сделали. Видел я похожие окатыши по дороге сюда, ещё на перевале, да в спешке забыл об этом сказать.

Единственное, что меня заинтересовало, это железный метеорит с кулак размером. Просили за него целую кучу глиняной посуды, но гончаров эта находка не интересовала, так что я не стал о нём ничего говорить Ветру. Ещё у этого торговца имелись всякие невесть кому нужные штучки, берестяные коробочки с травами, тёртыми сушёными грибами, мхами, непонятного происхождения комками. Естественно, я порасспрашивал об этих вещах и понял — шаманские снадобья. Судя по моему прошлому опыту — чистой воды фуфло для лохов... хотя одна смердящая масса, которую я отважился попробовать на язык, через какое-то время вызвала в полости рта лёгкое онемение. Или это меня повело и я сам себе ерунды насочинял? Потому что почуял глюки и предпочёл немного подождать, пока они от меня не отвяжутся.

Просил дядька за эту гадость немного — средних размеров горшок, так что я сбегал к тёплому Ветру, и через короткое время спрятал покупку в свою сумочку. На случай, если зубы заболят.

Человек, у которого мы ночевали, торговал охрой, отмеряя её чашкой. Брали у него понемногу, отдавая взамен то кремень небольшого размера, то вычурную корзинку. Ещё он брал продукты — битую птицу или рыбу. То есть явно подзадержался здесь и собственные запасы подъел. Его интересовали как раз верёвки и шнуры, но нафига нам краска?

Потом я отправился в большой шатёр, где как раз главным и был вчерашний человек по имени Просторная Кладовка. Вот у него имелось решительно всё. И обменивал он это "всё" тоже на любые изделия, только было здесь не особо многолюдно. Послушав один из разговоров с покупателем, принёсшим отлично выделанные шкурки куниц, я уловил, что хозяин "магазина" много просит и мало даёт.

Каким образом он оценивает соотношение стоимостей товаров, осталось для меня загадкой. Я не великий знаток экономики, но торговля без некого эквивалента, сравнивая с которым можно оценить что на что в каком количестве обменивать, озадачивала меня всё сильнее и сильнее.

Пошел я дальше гулять.

* * *

Два ряда домов составили улицу. Картина эта оказалась настолько привычной, что я невольно заозирался в поисках столбов с проводами. Камышовые крыши, камышовые стены, эх, пожарника нет на этих безответственных застройщиков! Небось, горят каждый год, — как-то вдруг подумалось. Обнесённые покосившимися плетнями огороды буйствуют зеленью, только глаз мой не вполне различает, что тут культурное, а что — сорняк. Ни собак не слышно, ни блеяния или мычания скотины, да и ребятня нигде не колготится. Ничего понять не могу: как тут люди живут, чем кормятся?

У одного только дома на обложенном камнями костре стоит горшок, в котором старуха помешивает палкой. Вот так-то! А в учебнике истории написано, что центры торговли возникали рядом ремесленными мастерскими. Тут же — сонная деревушка. Да если на то пошло, Горшковка больше похожа на место, где пристоило расположиться подобному пункту сбыта излишков.

Пошёл я наугад по тропинке, благо лес здесь сильно прорежен, не иначе, при заготовке дров, так что идти через него не страшно — далеко видать. Тут сначала подъём был, а уж потом начался пологий спуск к озерцу. Забавно, берега голые, каменистые. Ни травы, ни деревьев у воды не наблюдается. И сразу видно, что никакая скотина сюда на водопой не ходит.

Сразу вспомнилось название этих мест — "Противная Вода". Наверное, я, как раз, и добрался до неё, родимой. Противной. Обмакнул в воду палец и лизнул — сода голимая. Вот уж действительно — противно.

Отсюда и вернулся обратно. Это рассказывается быстро, потому что ничего интересного не встретилось, а времени на обход местности ушло много.

* * *

На третий день нашего пребывания у Противной Воды дядька обменял всё, что мы привезли, на горшки разных размеров, с расчётом на то, чтобы они поместились в больших корчагах, уже установленных на нашем "судне", добавил ещё несколько мешков с зерном — брал по одному каждого вида, что здесь встретилось, а на этом "средства" у нас и закончились. И грузоподъёмность лодки исчерпалась.

Обратная дорога оказалась заметно дольше, поскольку шли мы навстречу течению. Я правил по затишным местам у самого берега, поэтому приходилось быть особенно внимательным чтобы не заставить гребца ударить веслом по суше. Впрочем, по мере того, как путь наш пролегал по всё более и более узким руслам притоков, в которые мы сворачивали, поперечные маневры теряли размашистость, а движение всё более и более замедлялось.

Наконец, я пересел на нос, а место на корме занял взрослый с обычным однолопастным веслом — так выходило ходче.

Где-то ещё с день пути оставалось нам до места, где остались наши товарищи, когда однообразие путешествия нарушилось. В предзакатный час, едва мы, причалив в удобном месте, только собирались устраиваться на ночлег, два незнакомых неандертальца вышли из прибрежного кустарника, словно давно поджидали нашего прибытия. Произнеся приветливое: "Гырх", они сделали дядьке знак следовать за ними. Причем, указали глазами на его копьё. Чтобы обязательно взял его с собой.

Понятно, что я побежал следом.

Недалеко оказалось идти. С полкилометра примерно. На полянке рядом с убитым оленем сидел еще один неандерталец, пожилой. И лежал совсем юный представитель этого племени с обёрнутой шкуркой ступнёй. Явно раненый.

— Зачем вы взяли с собой мальчишку? — обратился старик к нашим провожатым.

— Он сам пришел, — ответил старший из "конвоиров", оглянувшись и увидев меня.

Дело в том, что ходить неслышно и неприметно я уже умею. И всегда так поступаю, чтобы закрепить столь важный навык. Поэтому упрёк охотникам, это словно похвала в мой адрес.

— Он не сможет убегать так же быстро, как взрослый, — озадаченно пробормотал пожилой. И принялся делать мне знаки, чтобы я вернулся как можно скорее.

— Я понимаю твою речь, уважаемый, — ответил я. — Ты можешь объяснить словами.

— Неужели непонятно?! Твой отец должен будет убить нашего товарища, потому что он ранен и умрёт в страшных муках, если этого не сделать. А мы не имеем права убить своего, потому что тогда духи отвернутся от нас.

Потом отец твой убежит, и мы не сможем его догнать и отомстить ему, когда он уплывёт на лодке. Духи будут смеяться над тем, какие неуклюжие охотники в племени Зелёной Лягушки. Но они не рассердятся за то, что мы нарушили обычаи и не оставят нас без своего покровительства.

Поэтому, уходи скорее, чтобы ждать своего отца уже в лодке — ему придётся очень быстро убегать. Тебе не поспеть за ним.

Тихо офигевая от услышанного, я встал на колени над ногой раненого и развернул "повязку". Прав старик — дело швах. Ступня буквально размолота — даже кости торчат и кровь запеклась во многих местах. Современная медицина бессильна. И старый охотник знает, что скоро начнётся заражение, которое сначала измучает раненого, а потом его добьёт. Нескоро, но неизбежно.

Остальное мне только что объяснили.

— Тёплый Ветер, неси два средних горшка и один широкий и низкий. Вы, — я указал на наших провожатых, — готовьте костёр. А ты, о мудрый вождь, только ты, и никто иной, сможешь отыскать в этой чаще подорожник. Принеси его много. И торопитесь — солнце скоро спрячется.

Сказать, что мои слова произвели впечатление, будет слабовато. Шок или ступор — вот верные определения. Но вождь Тёплый Ветер "разморозил" немую сцену искусно и быстро.

— Да, Говорящий с Духами Степенный Барсук, — произнёс он почтительно обращаясь ко мне. Прислонил копьё к стволу ближайшего дерева и помчался к лодке. Остальные присутствующие взяли с него пример — то есть занялись тем, что велено, а я принялся готовиться к ампутации.

Если кто-то полагает, что моих познаний хватит на нечто большее, чем просто отрезать то, что уже не сможет служить, так это напрасно. Я и этого-то никогда не то, что не делал, даже не видел, как делают. Так что дрожал, как осиновый лист и трясущимися руками доставал из сумки инструментарий и готовил приспособления. Отщипнул на глазок кусочек того "пластилина", что купил у торговца шаманскими штучками, и велел раненому съесть.

Через какое-то время он перестал морщиться от боли и лицо его приняло благостное выражение.

* * *

Сначала по моей просьбе спалили много тонких веток, чтобы получилась зола, при помощи которой я отмыл руки и себе и Тёплому Ветру — ну не хватило бы у меня сил сделать всё в одиночку. Потом наложил жгут выше щиколотки на предварительно тщательно отмытое неповреждённое место раненой ноги. Прокипячённым ножом удалил мягкие ткани и обнаружил тут кровеносные сосуды, которые и перевязал прокипячёными же суровыми нитками. Потом обнажил кость — её предстояло перепилить без пилы.

Вот тут за работу принялся мой вождь. Думал — возиться будет не меньше часа, Но опыт древнего человека в разделке туш кремневым инструментом недооценил. Дядька в два счёта "разобрал" сустав, пока я прижимал к его лицу варежку, чтобы он не заплевал операционное поле и на забрызгал его своим потом. Он ругался вполголоса, но терпел. Вот уважаю этого мужика за понятливость и умение держать себя в руках!

Пациент грезил, пуская пузыри, словно счастливый младенец. Неандертальцы смотрели на нас с непередаваемыми, но разными выражениями на лицах. За что поручусь, так это за то, что ни один не остался равнодушным.

— Закопайте это, — я указал на отрезанную ступню, — чтобы вселившийся в неё злой дух не знал, где ему искать других людей.

Обмакивая в кипяток листы подорожника, я налеплял их поверх запёкшейся крови. Когда закончил "аппликацию", тихонько приотпустил жгут, наблюдая, не появится ли кровь. Но нет, сочиться она не стала — видимо уже образовались довольно крепкие коросты. Потом я спел себе колыбельную по-русски, ту самую, про усталые игрушки, и отключился. Кажется, маловата у меня не только физиология, но и психология недостаточно окрепла. Вождь на руках перенёс меня на мягкое и укрыл тёплым.

Глава 11 Странная встреча

— Тына, откуда ты родом? — мы сидим в челноке, который приводит в движение Одноногий Лягушонок. Он неторопливо гребёт одним веслом, утвердившись на корме, откуда его костыль торчит назад и никому не мешает. Именно ради него разговор ведётся по-неандертальски. Всхлип и Плакса понимают человеческую речь, а Кит гырхскую. Только новичок с отрезанной мною этой весной ногой пока требует к себе особого отношения, потому что остальные без труда общаются на обоих языках.

— Я жила в краях, где не бывает ни снега, ни льда. Мой народ сеял в землю зёрна, а оленей, что приходили полакомиться всходами, мы с нетерпением ожидали, чтобы съесть. Всё было хорошо, но пришли чужие, убили мужчин и мальчиков, а женщин и девочек оставили. И поселились они в наших жилищах Тогда я была ещё мала и не многое сохранила в своей памяти.

Мы много работали и мало ели. Поэтому мама убежала вместе со мной, и мы попали к другим людям и снова много работали и мало ели. Так я и росла. Переходили из одного селения в другое и везде было одно и то же. Повсюду мужчины ходили на охоту, а женщины копались на грядках, готовили еду и рожали детей.

Но моя мама, хотя мужчины и не оставляли её в покое, больше ни разу от них не понесла. Она и мне объяснила, как нужно поступать, чтобы этого не случилось и даже сама всему меня научила. А ещё мы видели много разных растений, которые выращивали в тех местах, через которые скитались, и как за ними ухаживают, и что из них готовят.

Научились принимать роды, лечить раны и продолжали искать место, где было бы также хорошо, как когда-то давно в родном селении. Это продолжалось много лет, пока я не выросла, а мама не умерла.

Когда я ухаживала за Быгой, она сказала мне: "Эти юноши не обидят тебя, если ты останешься с нами". Так и случилось. Ни разу ни один из них не попытался использовать меня в качестве сосуда для своего семени, пока я сама не попросила об этом. Потом родился Кит.

Я слушаю, не перебивая. Женщина эта очень привлекательна, хотя и о других женах братьев её мужа то же самое можно сказать не кривя душой. И почему-то она очень ласкова с болезным нашим Одноногим Лягушонком. Я имею ввиду — во всех отношениях. То есть отца Кита она никогда не динамит, но и этому парню отказа от неё не бывает. В наше время сказали бы — любвеобильная особа. А тут и сейчас это как будто бы не имеет никакого значения. Имеется ввиду кто и с кем чем занимается.

Только вот, пожалуй, насилия я не примечал в отношении мужчин к женщинам, хотя, по впечатлениям от прочитанных исторических книжек, казалось, что оно обязательно должно иметь место в древнем мире. Причём, у неандертальцев тоже самое — я ведь и среди них часто живу и картины их бытия перед моими глазами проходят вживую.

И да, второго сынишку, грудничка в настоящий момент, Тихая Заводь родила. Явно — плановый ребёнок. Ему скоро полгода и он сейчас тоже едет с нами. А ещё Тычинка и Бормотун с нами в лодке, и даже Дык — ему ведь уже три года.

Детский сад, выездная сессия, направляется в полном составе туда, где проходил мой обряд посвящения, то есть едем мы в гости к степенному барсуку.

Шучу. Приставать к зверю никто не станет. У нас совершенно иные планы. Дело в том, что решительно все растения, кроме гороха, в наших краях показали неудовлетворительную всхожесть, отвратительную урожайность, а уж до того, чтобы дать семена, у большинства из них дело не доходило. Вы ведь помните, что с торжища привозилось решительно всё, из продукции современного нам древнего растениеводства, что только встречалось. И сеялось. Однако альтернативы гороху мы так и не нашли. Или дополнения, это как посмотреть.

Так вот, тут я, помнится, за полдня отыскал злаки, яблоки и корешки, которые считаю морковью. Как-то ведь они в этих краях выживают! И дают потомство. То есть имеют место некие районированные сорта. Вот их мы и намерены отыскать, собрать и попытаться культивировать.

Вообще-то в почвоведении я не силён, но слой дёрна, что наблюдал при строительстве землянок или вскопке огорода, показался мне слишком тонким и недостаточно густо переплетённым корнями трав. Попросту говоря — глина здесь очень близко от поверхности. А то и камни. Ну да, копался я на огороде в своём цивилизованном прошлом, хотя и без особого энтузиазма — ради помощи жене, в основном. Однако кое-что в памяти осталось.

Ну да ладно — всяко я в такого рода вопросах должен соображать хотя бы немного лучше своих сородичей. И уж во всяком случае, обмен информацией нам не помешает. Естественно, в присутствии той самой выездной сессии детского сада, что следует в натуралистическую экспедицию.

Вот, такие дела.

* * *

Пока убаюкивающе шелестит за бортом вода, поведаю о размышлениях, что посетили меня в последнее время. Я хорошенько обдумал действия нашего вождя и его соплеменников и обнаружил в них чёткую цель.

Главным полагаю, устройство в месте, где не ожидается конкуренции за охотничьи угодья. Мало кто из моих нынешних современников сумеет соорудить дом, способный сравниться с нашей землянкой. Такой, в котором можно переждать зиму и сохранить сделанные припасы. Кстати, хотя я и обращал внимание на многие виды продуктов так или иначе подготовленные моими соплеменниками к длительному хранению, но сейчас могу уверенно отметить, что основу питания в период зимней бескормицы составляют всё-таки горох и вяленая рыба.

Особенно способствует их длительной сохранности то, что в верхней части помещения, где висят мешки с запасами, воздух всегда очень сухой, благодаря костру, постоянно горящему в кухонном очаге, вот и не заводится плесень, да и несущие конструкции самого жилища не гниют.

Где и как мои родичи это приметили и как догадались возвести подобную постройку — ума не приложу. Тем более, что внизу воздух вполне себе обычный, и ни на какие мысли о том, что живём мы внутри большого камина это не наводит.

Так вот, говоря по-существу, жильё и продовольственная база для племени Прижимистых Барсуков созданы. Дополнительный ресурс — охота ранней зимой на откормившихся за лето копытных — задействовался на моей памяти только один раз. Важно то, что он имеется. И холода позволяют сохранить запасы мяса до наступления тепла. Впрочем, если построить ледник, то и весеннего поста было бы нетрудно избежать. Это особенно важно для поддержания в сытости и довольстве неандертальской части нашего племени, полагающей себя Бредущими Бекасами. Хе-хе. Пусть полагают, что хотят — они уже наши от макушки до хвоста, потому что сытая зима в тепле со всеми потрохами сдала подчинённый Острому Топору личный состав под юрисдикцию Тёплого Ветра. Во главе с вождём, кстати, потому что статус его не подвергся ни малейшему ущемлению — он всегда сам принимает все решения. Просто, считает правильным обсудить их с нашим вождём.

Это я так дядей Быгом восхищаюсь.

Ну да тут намечается некоторая загвоздка. Возникает вопрос — куда дальше грести? Я не представляю себе, чем грозит нашему небольшому сообществу застывание в развитии, но точно знаю — остановка прогресса обязательно даст откат. Ведь было же у кого-то из классиков марксизма положение о необходимости постоянно одерживать победы. Не помню, правда, по какому поводу, но речь шла о чем-то важном.

Этим летом мужчин напрягли доставкой в посёлки плитняка-леденца, которым покрыли пол в помещениях. Там раньше была глина, которая или пылит, или, если её увлажнять, может скользить, чавкать или проваливаться. А, учитывая, что в холодный период мы тут ещё и моемся, то дальше я объяснять не буду. Тем более, что большие корчаги как раз и предназначены для согревания воды в холодное время. В аккурат по паре штук на каждое наше стойбище их и привезли из последней поездки к Противной Воде.

Скажете — мелочь. Да, мелочь. Но — шаг вперёд. Хорошо, что старейшины не остаются глухими к тому, о чём говорят мне духи. А мужчины искусны в работе с камнем, отчего подогнать кромки плиток так, чтобы зазор между ними оставался ничтожным, они в состоянии. За зиму вымостят всё с любовью и старанием.

* * *

Колосков мы нашли несколько видов. Все — с не горькими зёрнами. Несколько штук выкопали с корнями прямо в коме земли — Тына их посадит на огороде и поглядит, что получится. Нарвали колосков, набили из них зёрнышек — это посеем. Морковные корешки тоже выкопали и взяли с собой, хотя их вид у нашей старшей энтузиазма не вызвал. Они сейчас во второй половине лета похожи на крысиные хвостики.

На яблоне в этот раз ни одного яблочка не было, хотя я её опознал уверенно. Нарезал веток и поставил в горшок с водой — вдруг дадут корешки. Словом основную программу поездки мы выполнили и прямо тут заночевали, поставив национальную неандертальскую избушку — шатёр, похожий на остроконечное жилище индейцев. Походный быт пока не теряет актуальности, учитывая, что охотничьи партии продолжают высылаться Острым Топором в тёплое время года, а курс, который мы проходим, один для всех.

Вечернюю зорьку провели на берегу с удочками. Ужение рыбы на крючковую снасть мне известно хорошо — в прошлой жизни я этот вид досуга очень уважал, так что всё показал ребятам точно как когда-то мне мой дед. На уху наловили. Мне кажется, что каменный век — золотая пора для рыбаков. Эх, картошечки бы сюда ещё, да лучку! А вот морковка пришлась кстати, хоть не колечками она нынче, а крошкой бесформенной, считай, в молекулярном состоянии, но вкус варева улучшает заметно.

Спали тоже по-неандертальски — вповалку вокруг маленького костра в центре шатра. Оно, хоть и тепло нынче и никакой надобности в обогреве нет, но для порядку распалили огонёк, чтобы всё было, как будто по-настоящему. Следующий урок в нашей группе спланирован на послезавтра — мамочка моя поведёт нас в холмы. Любит она поохотиться на мелкую дичь. Заодно и нам покажет что-нибудь новенькое. Ну и Кит блеснёт — продемонстрирует, как ловко управляется с пращой.

— Гырх! — незнакомый голос снаружи. Кто бы это мог быть?

— Заходи добрый человек, — Одноногий Лягушонок распахнул полость входа.

— Охотники племени Быстроногих Оленей принесли мяса и просят разрешения встать на отдых рядом с вами, — новая для меня формулировка пришедшего с миром звучит убедительно.

Тётя Тына выбирается наружу, пытаясь никого не разбудить. Наивная. Все мгновенно повылазили и уже разводят костёр из припасённых с вечера дров. Силуэты мужчин постепенно освещаются пламенем, справа Всхлип и Плакса срезают пласты с огромного мосла, Тычинка водружает горшок на камни, стоящие посреди пламени, Бормотун затачивает прутья, а я протираю камень, на котором стану отбивать мясо перед приготовлением.

Понимаете, наша команда не первый день вместе, и в большинстве случаев не требует руководящих указаний для выполнения простейших дел. Кит уже принёс мешочек соли и ложки — у нас всё схвачено. Даже кроха Дык откатывает зардевшиеся угли туда, где предстоит занять своё место шампурам.

Да, не маринованное мясо сильно уступает во вкусе настоящему шашлыку, но если тонкий отбитый ломтик намотать на палочку и равномерно обжарить над углями, тоже есть можно. А, пока гости управятся с дежурным блюдом, мелкие обрезки протушатся в котле и прекрасно утолят основной голод гостей.

Пока ребятня колготится, взрослые мужчины ведут пристойную беседу.

— Я вождь Быстроногих Оленей, Сильный Бык, — заводит речь предводитель. — А это мой брат Могучий Медведь. С нами также Стремительный Барс, Неудержимый Лось и Зоркий Орёл.

Хорошо, что я стою на коленях и не теряю равновесия от раздирающего меня внутреннего хохота. Похоже, в племени Быстрых Оленей ленивый шаман, если согласовал ношение столь высокопарных имён. Прямо как в фильме про Гойко Митича. Хотя, ребята выглядят крепкими, и не менее крепко смердят многодневным мужским потом.

— Я — Тихая Заводь, — смиренно ответствует Тына, — присматриваю за детьми племён Бредущих Бекасов и Прижимистых Барсуков. Одноногий Лягушонок возит нас на лодке, а Степенный Барсук ведёт себя, как послушный ребёнок, но голоса духов слышит, когда им есть, что ему сказать.

Вот так — официальные имена "взрослых" названы, а узнают ли гости, как мы обращаемся друг к другу в нашем кругу — это неизвестно. Такая вот игра получается у нас, что свои зовут друг друга, чаще всего, по привычным детским кличкам, а вот посторонним называются официальные, одобренные свыше идентификаторы.

Весной нашему вождю не удалось зазвать к себе в соседи племя Зелёной Лягушки. Они нам отдали только раненого с ампутированной ногой, потому что охотиться он уже не может, а убивать его они и сами не хотели. Однако, желание Быга увеличить неандертальское поголовье под своей рукой, я тогда почувствовал. Видимо, ему с ними удобней, чем с людьми. Ну и созданная кормовая база позволяет это сделать не напрягаясь.

Некоторое время отняла трапеза, после завершения которой началась деловая часть беседы.

— Если бы у нас была ваша лодка, мы смогли бы переплыть озеро и выменять себе горшки в селении горшечников, — вот, теперь всё сразу встало на свои места. Действительно, на огромном берегу много прелестных уголков, где отряд охотников найдет удобное место для ночлега, но только в одном у берега покачивается лодка.

Ни Тына, ни Одноногий не знают, что и ответить, потому что лишаться челнока в наши планы не входит. Но отказывать в учтивой, подтверждённой даром просьбе сразу пятерым сильным мужчинам — это ведь безумно невежливо. Пора и мне вступить в беседу.

— Расскажи мне, Сильный Бык, какие горшки требуются твоему племени и что вы станете в них варить? — это я выигрываю время и, заодно, даю собеседнику возможность блеснуть красноречием и покрасоваться перед нами.

— Гусей, добытых сетью, наши женщины ощиплют и, разрезав на куски, сварят с собственным жиром...

Это повествование мне очень не нравится. Период охоты на гусей с сетями давно закончился, потому что линька у этих птиц проходит раньше. С другой стороны, угнать лодку, воспользовавшись нашей беспечностью эти люди могли легко. Вот и задал мне древний мир нешуточную головоломку. Смущает, что наши гости не ведут речи о возвращении долблёнки в обозримом будущем — просьба как-то не так сформулирована. Вроде как, отдайте насовсем. Хотя, это можно и уточнить.

Дожидаться завершения повествования о том, для чего нужна посуда, пришлось долго. Я трижды подал гостям палочки, обмотанные полосками поджаренного и даже слегка остуженного мяса, и тихонько вложил в каждую по кусочку "пластилина". Это оказалось несложно, потому что я отворачивался от едоков к нашему протомангалу, да ещё и немного разворачивал рулетик, подсаливая его и присыпая крошкой ароматных трав, чтобы "запутать" запах наркотика. То есть действия свои замотивировал и замаскировал. Кажется, заглотили они снадобье.

Конечно, чтобы разговор не прерывался, я спросил и о размере нужных горшков, и о том, как они должны звенеть, если не треснуты.

Понимаете, со мной явно во что-то играли. По каким-то дурацким правилам. Ну и я тоже играл, не понимая во что, и опасаясь сделать неправильный ход. Но, в любом случае, старался вывести детвору из-под неясной угрозы. И сохранить челнок.

* * *

Заснули мужчины через полчаса, когда до рассвета оставалось уже немного. Летом ночи здесь коротки. Основная часть нашей группы во главе с "учительницей" отошла на лодке от берега, а мы: Кит, Всхлип, Плакса и, догадайтесь кто ещё, пошли обратно по следу визитёров. Что-то мне подсказывало поискать ответы на возникшие вопросы в той стороне, откуда они прибыли.

Собственно, сначала, пока не рассвело, таились в прибрежных зарослях, потому что в потёмках распутывать следы плохо — легко пропустить что-нибудь важное. Ну а потом скользя неслышными тенями, принялись пробираться вглубь чащобы. Мы уже не младенцы и многое умеем. Однако, топать пришлось прилично, несколько километров.

А потом мы нашли бивни мамонта — сразу пару штук, связанных для транспортировки и уложенных на волокушу. Ох и тяжеленные, заразы!

Кит, старший из нас, сразу заключил:

— Охотники возвращаются с богатой добычей, но показывать её чужим боятся, чтобы не отобрали. И лодка им нужна насовсем, чтобы отвезти груз домой. Куда-то далеко. Если делать плот и плыть на нём, то это будет очень долго.

Вот и вся тайна. Пожалуй, мне нечего добавить к произнесённому. А вот насчёт того, что делать, я ни одной доброй мысли не имею. Пять крепких неандертальцев скоро проснутся и увидят, что лодка уплыла. Хотя, общий настрой у них, кажется, мирный.

К берегу мы вернулись другой дорогой, приняв левее. Оттуда, с открытого места, помахали нашим, дрейфующим неподалеку, и они подгребли, чтобы забрать "разведгруппу". Так мы и вернулись в стойбище Бредущих Бекасов, не приближаясь к оставленному шатру — это имущество я полагаю недостаточно ценным, чтобы рисковать ради него.

Когда я рассказал о нашей встрече с охотниками на мамонтов, Острый Топор сел в лодку и уплыл. Вернулся он через три дня пешком по берегу и ничего никому не сказал.

"Отдал лодку", — была первая мысль. Да, не всё я знаю об отношениях между древними людьми.

Челнок этот "вернулся", когда уже опали листья с деревьев. Откуда и как он появился — я не видел. Зато видел, как наши гырхи оставшуюся часть лета и половину осени ставили сети с неуклюжих плотов, что доставляло им массу неудобств. Такая вот тайна, покрытая мраком. Какая-то, неведомая мне солидарность с охотниками на крупного зверя. Или знак огромного уважения к ним. А у меня, между прочим, почти всё обезболивающее ушло на этот эпизод.

* * *

В одном из подмытых обрывов я наткнулся на крепко слежавшуюся глину. Она откалывалась брусками, которые ломались с лёгким звоном. Впрочем, при намачивании эти "камни" расползались как и положено. Ну да один из них, вырезав из него чёткой формы крошечный кирпич, я обжег в наскоро выкопанной в этом же обрыве печурке.

Отличная керамика получилась. Плотная, звонкая, крепкая. Кромкой скола — а образец я сломал, проявив заметное упорство — даже древесину можно было царапать. Поверхности расколов выглядели слегка зернистыми, напоминая излом инструмента из твёрдой стали. Я и с кремнем сравнил полученный образец на царапучесть, но до его твёрдости новый материал не дотягивал.

Ох и обрадовался я нежданной удаче. Скорее вылепил из найденной глины несколько чашек, просушил их хорошенько, и — в печь. Пока ждал результата, сомнения глодали меня всё сильнее — я ведь видел, что поверхность моих изделий выглядит не так, как у плиточек, которые были размочены для замеса. Да и растрескивание при сушке тоже было заметное — то там, то тут, или чешуйка отойдёт, или место как-то подозрительно выглядит. Хотя, признаюсь, месилось это крайне неохотно. Комки, опять же, долго не расходились, выскальзывая из пальцев.

Из печки я достал те же обломки, что и раньше у меня получались при обжиге кирпичиков ещё два года тому назад. Да и качество уцелевших фрагментов по свойствам напоминали обычный красный кирпич. Совершенно иначе звенели, легко крошились, если царапать дерево. Короче говоря — облом получился.

Вот тут-то я и призадумался.

Понимаете, академиев я не кончал, но книжек прочитал немало. То есть, поскольку всю жизнь связан был с ремонтом и наладкой всякой техники, то и в журналы технические заглядывал регулярно, и о чудесных свойствах керамики, достигнутых в двадцатом веке, слышал немало. То есть даже инструменты получали методом спекания из разных минералов, причём, режущие, что меня сильно интересует.

В общем, отыскал я в обрыве глиняную плиточку помассивней. Они, как Вы понимаете, вполне поддавались и деревянному инструменту, если до обжига. Вот из этого крупного куска я и сделал форму — глухое отверстие высверлил в три пальца диаметром. Ну а потом эту матрицу обжёг. Сушить-то её нужды не было — она и так лёгкая и даже слегка звонкая. А после воздействия пламени ещё звонче сделалась, прекратила размачиваться водой, в массе, кажется, не изменилась и стала царапать древесину. То есть всё получилось в точности, как в первый раз с кирпичиком.

Вот в эту матрицу я и поместил сухую глину, размолов её в пыль. А сверху приложил пуансон — круглую деревяшку. Ну, или поршень, на который пристроил гнёт.

Мысль какая была? Глину нужно спрессовать, как это было в земле, где на неё давили верхние слои. То есть поначалу я помаленьку подсыпал и пристукивал, ну она и садилась, освобождая место. А уж когда до верхней кромки совсем чуть осталось, вот тут я пуансон оставил и больше не шевелил. А только добавлял нагрузку через рычаг до тех пор, пока не показалось, что он вот-вот переломится. Рычаг, не груз.

Стоять этому сооружению позволил неделю, потом разобрал всё и, перевернув форму, выколотил из неё глиняную таблетку. Похоже получилось на природные плитки, хотя какие-то отличия всё-таки отмечались. Не могу внятно объяснить, однако, как бы рыхлее моя заготовка смотрелась. Не так монолитно, как я ожидал. Ну да всё равно в печь пошла. И, скажу я Вам, испеклась без трещин, порадовала меня твёрдостью. А ещё возникло впечатление, что она воду или воздух совсем не будет пропускать. То есть монолитная однородная масса у меня вышла, не хуже настоящего фарфора, а не пористая, словно кирпич керамика. Хотя, как это проверить, я пока себе не представлял.

Совсем у меня мозги загустели в этом древнем мире — не то, чтобы я позабыл всё, что знал и умел в прошлой жизни, но опыт этот долго пролежал невостребованным, и ранее очевидные сведения теперь весьма неохотно всплывали их закоулков памяти.

Глава 12 Деревянная сабля

Пожалуй, прекращу на время попытки хронологического изложения произошедших со мной событий, потому что многие процессы настолько перепутались во времени, что я и сам не способен вспомнить, что происходило после чего. Так что поведу речь объектноориентировано, если позволите.

Итак, началось всё с того, что сделал я себе деревянную саблю. Вдохновила меня на это палка с подходящим изгибом и в точности нужного размера. Прочность древесины тоже радовала, а долгие зимние вечера нужно было чем-то заполнить. Ну, такой обычай в моём племени, ковыряться с чем-то, коротая время вокруг семейного костра, а к работе с кремнями меня пока не допускали — возрастом не вышел.

Сабля вышла знатная, только великоватая для меня — двумя руками я с ней как-то ещё управлялся, но без непринуждённости. Зачем она мне понадобилась? Так думал предложить использовать её для рубки крапивы — ведь рвать траву — тяжёлая работа.

По шеям мне надавала Быга, едва я продемонстрировал новый трудовой приём. А потом объяснила, что от этого куделя становится короче. Что же — ей виднее. Я раньше и не подозревал ни о чём подобном. Саблю у меня в два счёта отобрали присутствовавшие при демонстрации взрослые мужчины. Сказали, что она им нужна. И не соврали. Дело в том, что они часто вырубают молодые деревца из подлеска, потому что шесты, жерди, тонкие брёвна и толстые палки в хозяйстве требуются регулярно. Так вот, очищать все эти хлысты от веток при помощи этой самой сабли они приловчились в два счёта.

Сказать "отсекали" я не решусь. Отбивали — вот, пожалуй, верное определение. Кора отрывалась, а собственно несущая часть древесины, отламывалась. Естественно, такой удар был эффективен только, если наносился у самого ствола, иначе ветка пружинила и, в лучшем случае, размочаливалась. Конечно, работал метод только до некоторой толщины, что мой папенька успешно установил опытным путём. То есть он сломал мою саблю, едва применил её к объекту избыточной прочности.

На этом история не закончилась, потому что взамен сабли был сделан крепкий меч. Короче, толще, но тоже кривой и с подобием режущей кромки — секрет секущего удара мои соплеменники уловили. Ну да не о новом инструменте речь, его использование — это просто курьёз, ни на что в нашей жизни не повлиявший. Тут в другом дело. В отбитых ветках.

Я вспомнил, что козе на один день для пропитания требуется два веника. И что эти самые козы зимуют неподалеку отсюда, то есть они не уходят с наступлением холодов за горный хребет, а объедают кору с молодых деревьев и более-менее переносят морозы за счет длинной шерсти. Охотятся на них неохотно, потому что это трудно — они весьма чуткие и пугливые. Впрочем, волки с этими проблемами как-то справляются время от времени.

Ну и людям иногда удаётся или подкрасться к ним, или подстеречь.

Так вот — зимой у нас пустует отличный огороженный участок — огород, в котором этих коз вполне можно содержать, а летом они могут пастись на привязи. На счёт же запасания для них сена я даже и не думаю, потому что ума не приложу, из чего можно сделать косу. Не из кремня же, в конце концов!

Одним словом, у меня возник далеко идущий план, к реализации которого требуется заблаговременно подготовиться. Ну, вообще-то, сородичи мои — люди с понятием. Далеко не мумба-юмба, живущие по принципу: "хватай всё, что движется". Однако сейчас мне предстоит познакомить их с целой отраслью, именуемой животноводством. Тревожно на душе: как-то я им втолкую целесообразность весьма трудоёмкого вида деятельности, который хочу прибавить к и без того немалому перечню забот.

Однако, буду пробовать. Хотя, и сам не уверен в том, что это имеет смысл. Я ведь вплотную скотоводством никогда не занимался. Так, что-то видел, что-то слышал, о чем-то читал. Единственный надёжный выигрыш от подобной затеи — это наличие живых консервов в зимний период. Вот, пожалуй, с этого и начнём. Подобная мысль не может не заинтересовать... скорее всего, неандертальцев. Им перспективы наличия свежего мяса в периоды неудобные для охоты, значительно ближе, чем нам, обычным людям.

Только и здесь не всё просто. Огород-то расположен рядом с нашим жилищем. И отрубанные ветки по большей части образуются тоже рядом со стойбищем Барсуков. А Бекасы, в основном, заняты на озере. Словом, всё не слава Богу. И силёнок у меня пока не так много, чтобы заготовить достаточное количество веников сейчас, в конце лета, дабы использовать их зимой. А ведь это всё нужно сохранить под крышей, чтобы не сгнило от частых дождиков. Так вот крыши подходящей для этого попросту нет — всё защищённое пространство в наших постройках имеет давно определённое назначение.

Детсадовская группа в качестве рабочей силы тоже имеет изъяны. С одной стороны силёнок у нас немного. С другой — участие во "взрослой" жизни никем не отменено. Тот же сбор хвороста на топливо, это в условиях оседлого поселения дело нешуточное, потому что ближайшая окрестность от валежника очищена давно. Тут транспортная часть процесса занимает львиную долю времени, а ведь ребёнок может унести не столько, сколько большой дяденька.

Короче говоря, куда ни кинь, везде клин. Это я на наших вождей, между прочим, сетую. Они так личный состав организовали, что ни вздохнуть, ни охнуть некогда. У всех — полная занятость. Даже Одноногий скачет на своём костыле, как наскипидаренный, а он, между прочим, очень любит с удочкой на бережку посидеть, складывая улов в застеленную задубевшей шкурой корзину и пересыпая солью.

Ну вот, пожаловался на непростую доисторическую жизнь. Теперь о положительных сдвигах. Навес мы сделали с крышей из плетней. То есть плетни, конечно, "собирали" по месту. Оплетали прутьями каркас, который связали из жердей. В общем, делали плетёный домик, основанный на шести деревьях, расположенных удобно и с подходящими сучьями, которые и служили основой сооружения. Крыли берестой. Основная идея — большая высота и много-много места для подвешивания веников.

Проще всего обстояли дела именно с берестой — её много наготовили весной, когда она легко отстаёт от стволов, потому что, с одной стороны было желание сделать челнок, удобный для переноски через перевал, по которому проходил важный для нас волок. Но с этим пока на ладилось, зато ладилось с мокасинами из этого материала. Обувка для лета получалась вполне приемлемая. Тем не менее, избытка припасённого материала нам хватило. Тем более, что обдирали крупные старые деревья, которые планировали перед морозами свалить, для чего уже приготовили огромные канаты и смастерили основные элементы воротов — это уже по моей подсказке. То есть их планировали зацепить на приличной высоте и, используя ствол, как рычаг, вывернуть из земли вместе с корнями. Сучья пойдут на топливо, а стволы, скорее всего, сгниют. Нам их нечем трелевать, если серьёзно. И разделывать такие махины каменными инструментами будет только человек, укушенный бешеным энтузиазмом.

Сами же полянки, образующиеся на некоторое время вокруг поваленного стола засеваются крапивой, которая занимает эти места до тех пор, пока не сомкнутся ветви окружающих деревьев и затенённость не сделается чрезмерной.

Сложную картину хозяйствования рисую? Слишком многоплановую для примитивного общества охотников и собирателей. Так люди эти не хуже моих прошлых современников соображают и прекрасно примечают многое такое, на что обычный горожанин не обратил бы внимания.

Ну и я рассказываю ближним своим о том, что дух леса хотел бы вместо изничтоженного дерева найти в своём жилище несколько молодых саженцев, а остальные это мимо ушей не пропускают, потому что неудобства от того, что деревьев становится меньше, чувствуют на собственном горбу. На том самом, на котором таскают нужные нам дрова и материалы всё на более далёкие расстояния.

Опыт оседлой жизни у наших весьма невелик, так что локальную экологическую катастрофу они способны организовать быстро и решительно, если не предупредить их заранее. Для этого и нужен им "Говорящий с Духами", Одним словом, горох свой я ем не даром. Такие уж очевидные мелочи, как выноска золы на огород или культура компостной кучи давно моими сородичами усвоены, вплоть до присоединения к перегнивающей массе собственных фекалий из ночных горшков.

Ну и двухполье уже потихоньку вошло в обиход, потому что когда расширяли посевную площадь, я тёте Тыне всё обстоятельно разобъяснил. Это, насчёт отдыха между родами, который и земле требуется, и женщине. Она понятливая, а в части агротехники её слову никто не перечит.

В плане же разумного подхода к ведению лесного хозяйства, то есть к пересаживанию молодых деревьев из мест, где их забьют соседи, на свободные участки, особого энтузиазма я не обнаружил — эта работа и с металлическим инструментом весьма трудоёмка, а уж с палками-копалками и вовсе утомительна. Зато при вырубании подлеска на дрова оставить перспективное молодое деревце, чтобы оно заменило отживающего свой век соседа — тут для них ничего обременительного нет.

Отвлёкся я от животноводства, что простительно, потому что, повторюсь, сопутствующих проблем у нашего сообщества много, а трудовые ресурсы столь скудны, что ни специализации толком не организуешь, ни кооперации. А тут ещё выяснилось забавное обстоятельство в отношении Горшковки, о котором я раньше и не догадывался.

Дело в том, что расположена она неподалеку от перевала через те самые южные и для нас и для них горы. Там длинный пеший маршрут, по которому копытные приходят сюда весной и уходят поздней осенью. И "гончары" пользуются этим, создавая себе запасы мяса на холодный период, а потом, с наступлением тепла, охотятся на животных, следующих обратно на летние пастбища.

Наши, когда выбирали себе место, где поселиться, сначала хотели к ним присоединиться, но те не приняли молодых охотников. Тогда они просто решили построить себе дом поблизости, однако их сразу прогнали. Место уж больно сытное. А чужих тут не надо. Ну а землянки их на наши похожи только на первый взгляд, потому что низкие и никакой "кладовки" на втором ярусе там нет.

Вот тут-то и вспомнил я про человека по имени Кладовка, у которого на берегу большой реки стоит большой дом с товарами. Вот в этом протомагазине и припоминается мне множество корзин и мешков, подвешенных над головой, хотя и не столь высоко, как у нас. Получается, Быг, простите, Тёплый Ветер, видел и то и другое, а потом скомбинировал.

Опять увел разговор от козоводства. Больше не буду. Так вот, строительство веникохранилища мы вели силами детского сада и частенько присоединяющихся к нам подростков-неандертальчат, усиленных присутствием Нута. Не стану кривить душой — взрослые тоже помогали на решительных стадиях. Это когда материал приготовлен и поднесён и осталось только дело сделать. Ну а набивать это хранилище вениками оказалось не так уж сложно — как раз для второго огорода на плетень требовались колья, так что с ветками особых проблем не было. Полоска лыка — штука в нашем обиходе обыденная, а остальное — проще простого. Даже неандертальцы, когда приплывали с грузом вяленой рыбы, и то пару десятков связок веток привозили с собой. Мы их потом делили на пучки поменьше.

То есть проект ни от кого в секрете не держался и имел немало сочувствующих.

* * *

И вот земля покрылась коркой наста. Ударили морозы и все мужчины собрались у нас. Они вооружились вениками и отправились развешивать их в лесу, образуя цепочку приманок от мест, где иногда пасутся козы, до распахнутых ворот убранного на зиму огорода. С месяц ничего примечательного не происходило, а потом козёл привел стадо из пяти подружек. В ограду они дорогу нашли и угостились, но при попытке затворить проём плетнём, сиганули через изгородь, причем две козочки напоролись на колья и сразу пошли в котёл.

Больше почти до самой весны никто к нам не заглядывал и угощением не интересовался. Я уже полагал, что затея провалилась окончательно, но Тёплый Ветер, человек настойчивый и последовательный. В общем, дождались мы следующего визита. Правда, группа была пожиже — три козы и козёл. Возможно, те самые, что когда-то нас навещали, вконец изголодались и решились повторить попытку — ведь на наших ветках сохранились листья, что, как я думаю, добавляет пищевой ценности предложенному корму.

На этот раз попытки затворить проход не предпринималось. Наоборот, новых веников принесли с противоположной от него стороны, распугав естественно, стадо, убежавшее без оглядки. Ушло оно недалеко и вернулось вскоре после того, как люди перестали маячить в обозримом пространстве.

Так и пошло дело. Мы кормим коз, а они убегают, как только завидят человека. Но с каждым разом на всё меньшее расстояние. Так и весна пришла, растаяла снежная корка, а веники у нас закончились.

— Что-то мы неправильно делали, — констатировал Тёплый Ветер. — На следующую зиму они должны будут раньше прийти, потому что запомнили дорогу. И корма заготовим побольше. И на коз больше не охотимся, — добавил он в заключение.

После таких слов я воспрянул духом. А то ведь думал, попеняют мне за неудачную идею, да на том всё и завершится. А, выходит, не тут-то было. Упорен старший брат моего папеньки, настойчив и не страшится неудач. Выходит, и среди доисторических людей встречаются умники.

* * *

Прав оказался наш старейшина. Старый знакомый козёл привел своё стадо ещё до морозов, едва побелела земля. Не все козы теперь убегали при появлении человека с вениками, случалось и наоборот — из рук вырывали угощение, не давая развесить его на плетне, а весной две прямо тут в огороде и окотились. Ручными эти выросшие на свободе козы так и не стали, а вот из трёх козлят, двое вели себя непринуждённо и по вечерам возвращались "домой", потому что тёплое солёное пойло с малой толикой варёного гороха считали необходимой частью рациона перед ночным отдыхом. Про этот непременный атрибут содержания скотины в неволе я вовремя вспомнил.

Только отдачи от затеи по-прежнему не было. Никому и в голову не приходило пускать на мясо баловней и любимцев. Только после того, как они выросли и дали приплод, вот тут-то и удалось мне их подоить. Я ведь знаю порядок, который пристал добропорядочной домашней скотине. Днём — на пастбище, ночью — в стойле. Дойка — утром и вечером, причем обязательно с пойлом. Так потихоньку процесс и пошёл. Стадо прирастало, хлев, где можно укрыться в морозы и "надышать" тепла, совершенствовался и расширялся. Козы — весьма сообразительные существа, с ними обо многом получилось, как бы, "договориться". Ну да, могут пропасть на какое-то время, потому что, как же им без козла! Могут и на зуб хищнику угодить, поскольку пасти их — только этого нам не хватало.

Ну а потом и резать их стали при надобности, в предвесенний период, ясное дело, если без приплода, или самцы. Ну или в ранневесенний, если так вернее. Я ведь до ведения календаря так и не додумался, а те узелочки, что тёти Быга и Тына на верёвочку навязывали, долго понять не мог. Они-то, то фазами луны оперировали, то моментами таяния снега, или его выпадения. А про длину тени от солнца догадаться не могли. Наверное, это из-за того, что у нас тут часто бывает пасмурно. Хотя, в облачную ночь и луну не видать.

Ёлки, опять я забыл про животноводство. Так вот. Мне кружечка молока частенько перепадала. Откуда взялись кружечки? Потом расскажу. Не всё же сразу. Тут на период освоения животноводческих технологий наложилось немало событий, потребовавших участия Говорящего с Духами. Вот о них бы не забыть.

* * *

— Степенный Барсук! Нашим юношам: Поплавку, Дротику и Копуше нужны взрослые имена, — такими словами начал разговор со мной вождь неандертальцев Острый Топор.

Разумеется, я знаю этих подростков. Славные ребята. Они мне ещё первую печку помогали сложить и при этом ни разу не отвесили ни одной затрещины. На мой взгляд все они — совсем ещё пацаны. Но времена нынче не наши просвещённые, а весьма своеобразные, я бы сказал. Дремучие.

Физически парни уже крепкие, а уж умения их перечислять я даже не возьмусь. Такие нигде не пропадут. Ну и племени требуются мужчины, то есть, в моём понимании, ответственные люди.

— Где мы найдём для них женщин? — спрашиваю я в ответ на столь серьёзное утверждение. Дело в том, что статус взрослого мужчины однозначно предполагает и вступление в постоянные отношения с особой противоположного пола. Не обязательно с одной или всё время с одной и той же, но, скажем так, право регулярно сбрасывать возникшее напряжение за человеком, носящим взрослое имя, признаётся однозначно, а понятие супружеской верности в привычном нам понимании в этом обществе пока ещё не сформировалось.

Однако, есть у меня сомнения как раз в этом самом плане. То есть я далеко не уверен в мужской состоятельности претендентов на признание взрослыми. А это немаловажный момент... забегаю вперёд. Я ведь жду ответа Острого Топора.

— В селении горшечников созрели девушки. Фет — старейшина Горшковки — отдаст их за хорошие сети и несколько тканых одежд. Мы заглядывали туда и обсудили эти вопросы.

Сидящий рядом с нами Тёплый Ветер согласно кивает.

Вот тут до меня и доходит, что решения уже по-существу приняты и ходы согласованы. Но от меня требуются некие ритуальные действа и общее благословение. То есть следует двигаться в направлении положительного результата. Не то, что я был бы против, но воспоминание о том, как наш вождь обошёлся с шаманом родного племени, приводит к пониманию: если начну кочевряжиться — быть мне поротым.

— Хорошо, вождь, — обращаюсь я к неандертальцу. — Я спрошу духов о том, как они между собой называют будущих мужчин. Еще до того, как ты отправишься в обратный путь, я сообщу тебе, что ещё нужно сделать.

Вскакиваю и убегаю. Пока не начали задавать вопросы.

Вообще-то, помочь мне сейчас может только тётя Тына. Дело в том, что у неё, говоря современным языком, большое сердце. То есть она, как мне кажется, близко знакома со всеми мужчинами обоих наших племён. Вернее, с неандертальцами, потому что папеньку моего привлечь к общению подобного рода вряд ли кому удастся, потому что его как раз хватает для маменьки и неандерталочки, что тоже теперь живёт с нами. А за моральным обликом Теплого Ветра строжайшим образом следит его официальная супруга Лёгкое Облачко.

То есть в сексуальном поведении женщин наблюдаются различия, видимо связанные с тем, какие нравы царили там, где они выросли.

Ещё одно наблюдение меня занимает. Вторая папина жена никак не беременеет, хотя всё, что для этого требуется делается правильно. Вообще-то из старой жизни я припоминаю, что мы, люди и неандертальцы — это два разных биологических вида. То есть смешанные браки бесплодны. И есть у меня подозрение, что наши вожди это уже приметили. Так вот, все три планируемые женитьбы юных гырхов на человеческих девушках должны быть бездетными.

Что-то я не вполне чётко понимаю, какие цели преследуют наши старейшины. А с тётей Тыной я должен договориться о том, чтобы она проверила кандидатов в мужчины на предмет их мужской состоятельности, чтобы не пришлось краснеть перед девушками ещё и по этому поводу.

* * *

— Тихая Заводь, вожди хотят женить Поплавка, Дротика и Копушу на девушках из Горшковки.

— Это хорошая мысль, Степенный Барсук. Их матери уже не могут, как год тому назад, мыть им причинное место, потому что это пробуждает в них силу и желание.

Вот и весь разговор. Всё сразу встало на свои места. Хотя...

— А будут ли дети от воссоединения гырхов с людьми?

— Говорят, иногда это случается. Всё зависит от того, насколько сильно хотят женщины стать матерями. В крайнем случае, вождь или кто-то из мужчин сумеет помочь, когда в этом возникнет необходимость.

Ну вот теперь всё становится на свои места. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить — мои соплеменники налаживают контроль рождаемости. С одной стороны секс с представителями другого вида в плане размножения бесперспективен. С другой — снимает многие вопросы, часто ведущие к конфликтам. Но неужели эти варианты родились в головах моих нынешних современников?

— Тына, а ведь ты много лет путешествовала... нет, скиталась по свету. Скажи, а не приводил ли вас с матушкой какой-нибудь случай в такое место, где много шаманов?

— Наверное духи шепнули тебе, что действительно, судьба заставила нас жить среди людей, хранящих тайные знания. Они следили за тем, как тело женщины подчиняется Луне, и как, в зависимости от Солнца, разливается река или приходит время Большого Дождя. Кое о чём они говорили и в присутствии простых служительниц, полагая, будто мы ничего не способны понять. Они не во всём оказались правы — крупицы истин всё-таки были посеяны в наши с матушкой души и мы говорили о них между собой.

* * *

Душевно мы поговорили с женой папиного брата. А потом я придумывал имена. Поплавка обозвал Колючим Окунем, Дротика — Дальним Броском, а Копушу — Большой Корзиной. Для использования этих определений имелись веские основания, поэтому выбор мой протеста не вызвал. И уже собиралась делегация за невестами сразу на двух челнах, когда все три девушки неожиданно появились в селении на берегу озера.

Оказывается, из-за перевала пришли чужие охотники и всех перебили. Эта троица готовилась для выдачи замуж и поэтому их до прибытия женихов держали в отдельном жилище в лесу. Как я понял, это какая-то часть ритуала выкупа, но в этот момент вникать в детали оказалось некогда. Единственное из обрядовой части, что мы провели — это брачную ночь... ну, часа молодым оказалось достаточно, потому что девушки при виде крепких неандертальских парней испытали острое чувство защищённости. Как мне показалось. Напуганы они были, три дня впроголодь пробирались через лес, а тут их приняли, обласкали, накормили и... похоже, они и без этого ничего не имели против, особенно, после того, как женихи их ритуально вымыли тёплой водой.

В общем, на двух пирогах к становищу горшечников ушли уже не семь, а десять мужчин с копьями, а по берегу туда же отправилась моя мамочка. Потому что соседей нужно защищать, иначе и самим не выжить. Впрочем, сейчас речь шла скорее, о мести, потому что девчата уверены — кроме них, никого в живых не осталось.

Глава 13 Штыковой бой или преимущество в дальности выстрела

Как Вы понимаете, единственный человек с реальным боевым опытом, то есть Ваш покорный слуга, никак не мог остаться в стороне, хотя мнением моим никто даже и не подумал поинтересоваться. Тем не менее, поскольку незадолго перед этим происходили подготовительные работы к свадебным мероприятиям, весь народ собрался в землянке на берегу озера, поначалу считавшейся неандертальской, но давно уже ставшей всехной.

В моём распоряжении имелось двенадцать женщин без ярких признаков беременности, для которых я принялся срочно изготавливать ростовые плетёные щиты. Не сам, конечно — тетя Тростинка делала с помощью остальных — ещё до вечера управились. Также детсадовская четвёрка — Ваш покорный слуга, Всхлип, Плакса и Кит — спешно возобновляли навыки владения пращой. Остальные готовили к обороне второй этаж основного жилища. Приём с ударом сверху из темноты по эффективности превосходит любой замысел, но требует, скажем так, особых условий. То есть не было у меня уверенности в том, что его удастся применить на этот раз.

Нут — старший из нас, человеческих детей — до высокого звания мужчины ещё не дорос, но и компании, в которой обычно вращался, уже лишился. Его друзей только что повысили в статусе и взяли на войну. Некая неприкаянность возникла у человека. Я его на дозорную службу поставил. Есть тут в окрестностях точки с хорошим обзором, откуда многие направления более-менее просматриваются. Полного контроля прилегающих территорий, в общем-то, не вышло, но многие пути в направлении нашего жилища оказались присмотренными. Тычинка, Бормотун, несколько девочек постарше — эти ребятишки и служили нам глазами, пока шли занятия строевой подготовкой. Это я о маневрах шеренги из сомкнутых щитов и её взаимодействии с пращниками.

Времени, что гробилось на эти приготовления, было жалко до слёз. Вторая половина лета, паводок уже сошёл, прорва работы — тот же горох убирать-сеять нужно. За солью и горшками гнать к Противной Воде, да и рыбу ловить-солить-вялить самая пора, а тут изволь боевой подготовкой заниматься. Думаете, это я наивно полагаю справиться с взрослыми мужчинами-охотниками силами женщин и детей в открытом полевом сражении? А вот и не наивно. И не полагаю. Но, если неприятель обманет наших защитников и выйдет сюда, жизни свои мы продадим дорого, и хоть кого-то из этих паразитов на тот свет за собой прихватим. Вот ради этого и стараемся. Как агнцы на заклание не пойдём.

Врагов на тот свет с собой хотелось бы прихватить побольше, а для этого прочный ореховый прут с костяным наконечником уже имеется у каждой бойчихи, и резкий выпад-укол им они тренируют старательно. Это когда у них копья из рук повыбивают, вот такой будет сюрприз нападающим.

* * *

Признаюсь честно — местность здесь для обороны совершенно неподходящая. С любой стороны открытая и для нападения удобная. Сидеть же всё время в землянке на верхотуре попросту невозможно. То есть постоянно действующая засада у нас не получается, не подготовлено для этого ничего. К тому же и сведения о намерениях неприятеля отсутствуют напрочь — то есть положение — незавидное.

Вроде как, осадное оно, это положение, но только состоит из одних сплошных неопределённостей.

Небось, надоел уже Вам своими сетованиями? Так я сам весь извёлся за эти дни, пока пребывал в тревоге за наших мстителей.

Вернулись они живыми и почти непоцарапанными. Рассказали много увлекательного.

* * *

— Стрелы для предзимней охоты на оленей у меня все дома хранились, поэтому я не пошла сразу в Горшковку, а сначала завернула в огородное стойбище, — это моя мамочка повествует. Она подросла за два года нашего знакомства, окрепла и очень похорошела. — Прихожу, а там всё в порядке, не было у нас незваных гостей. А уж оттуда холмами по козьей тропе перебежала к озеру и отыскала след девчат-беглянок. В Комариной-то Пади им деваться некуда, там только вдоль Клыкастой Гряды под ногами не хлюпает.

А только вижу, что никого, кроме невест, тут нынче не было, однако, дымком тянет. Получается, преследуют их чужие, но на отдых уже остановились, потому что подкрались сумерки. Я тогда поодаль от следа немного прошла им навстречу и спряталась между кустом и боком валуна.

Там и прождала до утра, вымазывая лицо грязью и пряча руки под одежду, потому что комары там ужас какие злые, — она зыркнула из-под всё ещё оплывшего глаза. И продолжила:

— Едва рассвело, появилось четыре охотника, судя по одежде и по деревянной рыбке — из того же племени, что и прошлой весной, которые ещё Зайчонка моего заколоть хотели. (Моё имя, Топ, как раз и означает "зайчонок")

Мама еще ничего не добавила, но я уже понял, что ни один из тех, кто похож на людей, грозивших её ребёнку, не ушёл. Она ведь у меня — простая древняя женщина с легко предсказуемой реакцией на угрозу тем, кто ей близок.

— Заднего я застрелила в спину. Он закричал, когда почувствовал стрелу под лопаткой, поэтому остальные обернулись и замерли. Они ведь стрелы не видели, вот и пытались понять чём дело. Тут я второму в горло и попала. Третий бросился ко мне — видимо приметил, что куст шевельнулся, и ткнул копьём прямо туда, где я была. Недавно. А он наконечник об валун разбил, а тут я ему в живот и попала, но уже из другого места стреляла. Четвёртый, что впереди шел, как раз подоспел, но я уже спряталась за камнем и дала дёру. Он ломился за мной, но спервоначалу поотстал, а потом у меня уже стрела была на тетиве, так что ему в грудь и досталась, когда он только замахивался копьём.

Да. Вот такой человек, моя матушка. Стремительная Ласка — лучше про неё и не скажешь.

Должен признаться, что племя своё Тёплый Ветер сколотил из одних сплошных уникумов. Имею ввиду не только женщин — у него братья один другого замечательней. Отец Кита, Глубокий Омут, горазд мастерить. А мой папенька вообще лучше всех. Не знаю как это другими словами объяснить. В общем, он очень чуткий. Причём, во всех смыслах этого слова.

Так вот, матушка моя после того, как расправилась с погоней, что следовала за "невестами", ещё три дня провела в засаде, отойдя немного ближе к Горшковке вдоль того же самого следа. Но больше никого не подстерегла.

* * *

Следующим рассказывал Острый Топор:

— Мы, когда дошли до посёлка гончаров, то никого там не застали. Только и тел убиенных жителей не нашли. Опять же жилища все в целости сохранились, то есть безобразий нападающие не учинили, а, куда девались — кто ж его знает? Тут вождь Тёплый Ветер и говорит:

"Эх, Острый Топор! Знал бы ты, что станется с жителями Горшковки, когда бил им морды за негодную посуду!?"

На что я ему и отвечаю:

"Нет, Тёплый Ветер. Бекасы не били моды гончарам. Это Плывущие Селезни жаловались на то, что криворукие люди дают за хорошие шкуры негодные вещи"

"Зачем людям брать шкуры у гырхов, если они сами убивают много оленей?", — спросил меня вождь Тёплый Ветер.

"Затем, — сказал я в ответ, — что так хорошо выделывать шкуры они не умеют"

"Это правда, — подтвердил мои слова Тёплый Ветер. — Но куда все подевались?"

Я не знал, что ответить и промолчал. А потом чужие вышли из зарослей и побежали к нам, размахивая копьями. Они, оказывается, издалека заметили наши лодки и спрятались, поджидая, когда мы приплывём и выйдем на берег. Их было много (подчеркну, что с числительными, превышающими десяток, мои современники несколько затрудняются), и вождь Тёплый Ветер приказал уплывать.

Мы бросились к лодкам, но самые быстроногие из племени Деревянной Рыбы уже добежали до челнов. Колючий Окунь, Дальний Бросок и Большая Корзина — самые молодые и резвые из нас, первыми домчались до берега и закололи всех, кто пытался помешать отступлению. А потом мы уплыли и Дальний Бросок с Большой Корзиной, стоя на корме каждый своего челна, отбили копья, которые Деревянные Рыбы бросили нам вслед. А Колючий Окунь зажимал руками рану у себя на бедре и не мог грести.

Но тут мы увидели, что другие гырхи вышли из ям для копки глины и напали на Рыб потому что у многих из них не осталось в руках копий, которыми они пытались поразить нас. И тогда мы тоже повернули обратно. Многие Рыбы убежали и мы преследовали их три дня вместе с Плывущими Селезнями. Но никого не догнали.

Острый Топор перевёл дух и посмотрел сначала на Тёплого Ветра, который просто кивнул, а потом на Сизое Перо — вождя Плывущих Селезней. Тот тоже кивнул, но иначе, чем наш вождь, и начал своё повествование.

— Плывущие Селезни давно не били морд гончарам. Ведь, сколько ни бей, те всё равно не могут делать хороших горшков. Мы даже почти не встречались с ними, потому что они сидят на одном месте, а мы переходим в поисках хорошей охоты. Мальчики из Горшковки прибежали к нашему стойбищу и рассказали, что Люди Деревянной Рыбы убили всех, кого смогли поймать, и попросили принять их к нам в племя. Но мы ужасно испугались, что если Рыбы убили гончаров, то они могут напасть и на нас. Мы так сильно боялись этого, что взяли копья и отправились охотиться на этих опасных зверей.

Подкрались к селению и стали ждать, когда кто-нибудь пойдёт за дровами, чтобы напасть, потому что врагов было больше, чем нас. Потом увидели лодки Бекасов и Барсуков и, как Рыбы от них прячутся. И тогда решили ударить Рыбам в спины, когда они нападут. Так мы и поступили. Очень хорошо, что у многих из них не было в руках оружия, когда это случилось.

* * *

Не стану дальше пересказывать дословно, потому что речь древних людей мне самому до сих пор кажется громоздкой и косноязычной. Да и точностью она не отличается — это уж я перекладываю немного на современный лад, чтобы Вас не слишком напрягать.

В общем у Селезней шестнадцать взрослых охотников. Это позволяет мне оценить численность напавших Рыб человек в тридцать, что довольно много по нынешним местам. Причём, это ведь не все мужчины племени, а только одна из групп. В прошлом году весной к нам приходили разведчики тоже от них числом четырнадцать человек.

Язык их нам непонятен, то есть, прибыли они откуда-то издалека. Потому что в здешних краях все говорят похоже и способны объясниться между собой. Одним словом, очевидно крайне неприятное обстоятельство — угроза внешнего вторжения нависла над нашим относительно тихим мирком.

Ни мы, ни Селезни потерь пока не понесли — Рыбы очень быстро ретировались. А вот от населения Горшковки почти никого не осталось. Только два мальчишки, которых "отдают" нам. Правда, взамен Сизое Перо попросил себе в жёны мою мамулю, но она сказала, что если он об этом ещё хотя бы раз заикнётся, то она ему открутит нафиг то, чем он любит женщин.

И знаете, как отреагировал вождь? Восторженно сверкнул очами — я бы так сказал. А мамочка моя мило покраснела. Да, живёт в ней бесёнок, этого не отнимешь. Как я понял, к весне у нас в семействе будет прибавка. Нет, по её фигуре это пока не заметно, однако папочку мамочка всё чаще переадресует к неандерталочке. Бережётся, что ли? Вообще-то, хотя мораль у этих людей и близка к поведению животных, но какой-то рационализм во всём этом просматривается.

Снова я отвлекаюсь. Топор с Пером старые знакомые. Они встречались ещё до того, как привели свои бродячие группы в эти края. И про племя Зелёных Лягушек оба знают ещё со старых времён. Вот эти два достойных мужа и беседовали долго о том, как дальше жить. Тёплый Ветер рядом сидел и, не раскрывая рта, слушал. Ну и я по долгу службы, так сказать, внимал.

Разговор скакал с темы на тему. И о холодных зимах, и о неважной охоте в морозную пору. Об обилии рыбы после окончания половодья, об охотниках, что приходят из-за гор (не Рыбах, других, знакомых). И по мере того, как шло обсуждение, перед взором моим всё яснее рисовалась картинка угрозы с юга. То есть ранее жившие за горами племена в этом году не прислали сюда команды добытчиков мяса. Бродяги-Селезни с ними встречались чаще, чем наши — домоседы. Только встречи те имели место не в это лето.

Волок в реку на юге, которым переваливают горы Барсуки и Бекасы, другим племенам не нравится, потому что пользоваться им, не имея лодок, бессмысленно, вот и ходят в основном тем путём, по которому удобно тащить добычу на волокуше. Ещё отметили, что обе группы неандертальцев, и Бекасы и Селезни, двигались сюда не через перевалы, а пробрались с запада, преимущественно на плотах по озёрам, похожим на наше. А вот Зелёные Лягушки тоже с запада шли, но южнее, по ту сторону гор. А Рыб их предки встречали раньше, ещё до того, как отправились в наши края. Тогда это было мирное племя. С ним почти никогда не ссорились, а уходили оттуда, откуда они неандертальцев прогоняли. Но, наверное, в тех краях стала совсем плохая охота.

Одним словом, разговор был о том, о сём, но до главной мысли никак не доходил. И сама эта мысль, едва появлялись её признаки, словно тут же забывалась. Это я толкую о необходимости объединить усилия двух групп. Ведь главная задача, которую следует решить — отбиться от возможного следующего визита Деревянных Рыб. Человеческого, кстати, племени. При том, что в наших "племенах" двадцать шесть боеспособных мужчин, из которых двадцать три неандертальца.

Вот вожди и крутят друг другу шарики, потому что стоит перед ними очень много вопросов, ответов на которые никто не знает.

* * *

Не помню, говорил ли я, что "совещание" это происходит у нас, рядом с землянкой на берегу озера, и что все мужчины — Плывущие Селезни — сейчас у нас. После окончательной победы над врагом толпа приняла приглашение заглянуть в гости к соседям и поближе познакомиться. Три вождя и "Говорящий с Духами" разговаривают разговоры, а в действиях остальных мой взгляд усматривает некоторую особенность.

Гостей то одного, то другого, женщины уводят к озеру, откуда те через некоторое время возвращаются чисто вымытыми, в новых тканых халато-фартуках и с блаженными улыбками на лицах.

Вот чует моё сердце, кроме гигиенических ритуалов, женщины ещё чем-то радуют усталых мужчин. И, поскольку, Тихая Заводь явно рулит процессом, возникает уверенность в том, что ритуал знакомства носит весьма близкий характер. Даже хочется сбегать и посмотреть, что, собственно, многие детки уже проделали. Ещё меня беспокоит то, что женщин у нас и так-то меньше, чем пришедших охотников. Так ещё и в "работах" на берегу озера задействованы не все.

Ну вот, и вождя Сизое Перо забрали мыться.

— Как полагаешь, Ветер, сможем мы поладить с Плывущими? — Острый Топор, судя по всему, разделяет озабоченность дяди Быга. Они за последнее время здорово сработались.

— Как-то женщины наши им угодят? — ой. Так знаки внимания гостям оказываются не спонтанно, а по плану. Интересное дело! И сколько же ещё такого, о чём я не догадываюсь, происходит вокруг? Это я, понятно, про себя подумал.

— Ну, если и найдётся среди них привереда, то Тихая Заводь обязательно исправит положение, — новости так и сыплются на меня. Выходит, женские прелести тёти Тыны известны и этому немолодому неандертальцу.

На этом диалог стихает. А я стремительно ворочаю мозгами. Из книжек, что читал про древних людей, вспоминаю, что был у них патриархат, а потом — матриархат. У гырхов верховенство мужчин — однозначно — в обычае. У нас, людей, в этой области изрядная неопределённость. Даже лучший охотник племени — женщина, моя мама. Не говоря о ткачихе Лёгкое Облачко, которой никогда никто не перечит, или Тихой Заводи, что заведует огородом. Все мужские дела носят вспомогательный характер. Получается матриархат.

Однако, связавшись с нами, Бекасы несколько изменились, потому что создание и хранение припасов признали важными делами, и тут уж возрастание роли женщин заметно невооружённым глазом. Что любопытно, этот фактор постепенно проявился и в отношениях между полами. То есть не всякий скажет, что это он её того самого, потому что и наоборот случается, и даже чаще, чем правильным образом, потому что это упрощает предотвращение наступления беременности. То есть выстрел уходит не в цель, потому что цель... ну, в общем, понятно.

Короче, грамотность в этой области распространена. И проведены не только инструктажи и демонстрации, но и тренировки. А ещё вспоминается, что и культ этого самого у каких-то народов был. Короче, срамота, а не образ жизни в этом древнем мире. Вот прямо здесь и сейчас проходит форменный разврат, причём с одобрения руководства, а моего мнения по этому поводу никто не спрашивает. Более того, отдаю себе отчёт, что, если возбухну, буду наказан, потому что Вождь Тёплый Ветер точно знает когда и для чего требуется Говорящий с Духами, и почему в других случаях ему следует помалкивать.

Так что я здесь из одного сплошного символизма.

* * *

Как Вы понимаете, переговоры об объединении усилий в целях совместной обороны в тупик не зашли. Собственно и выработанное решение было очевидным — в направлении к перевалу организована высылка дозоров. Моя мамуля тоже ходила, и меня с собой брала. Говорит — пора становится настоящим мужчиной, чтобы не хуже неё всё умел. Приколистка.

Мы всего трижды сходили, а потом она сказала, что больше ей нельзя, чтобы братику моему ещё не родившемуся худа не сделать. Я потом с папой ходил до самых холодов, а уж как зима пришла, до самой весны мы дома сидели — по ту сторону на южных склонах всё снегом завалило, а с нашего края ударили трескучие морозы. Дорога через горы сделалась рискованной и до крайности трудной.

Братишку мне мама родила в конце зимы, там всё в порядке, кроме того обстоятельства, что оказалась это девочка. Ну да мужчины наши, хоть и удивились, но на мамочку мою серчать не стали, то есть с пониманием отнеслись к такому самовольству.

А вот что было не в порядке — это весьма поучительная история. В общем, это было ещё в тёплое время, когда вернулись мы с папой из дозора. С нами Дальний Бросок был, это чтобы, когда ноги у меня устанут, они меня вдвоём могли нести на скрещенных копьях.

Не, ну а что Вы хотите? Четыре года телу!

В общем, прибыли мы в Горшковку — там у нас место, где все отмечаются и перед выходом в поиск, и на обратном пути. Так вот, идём себе между землянок, никого не трогаем, а тут откуда ни возьмись — чувак, хвостами увешанный, да в рогатой шапке. И тычет он в нашу сторону непонятной рогулькой да шипит, будто злобствует на меня:

— Этот мальчик не может слышать духов. Он лжёт, и вынуждает всех, кто ему верит, навлекать на себя гнев Водяного, Лесного и Горного.

Ясное дело, я, как правильный древний пацан, не раздумывая запулил ему из пращи промеж глаз, тут он и отбросил пятки в нашу сторону.

А Плывущие Селезни к этому моменту уже в Горшковку всем своим табором перебрались, и в посёлке было людно. Охнули неандертальцы и помчались обо всём докладывать вождю. Он нас встретил у порога землянки, где обитал. Сам весь такой строгий.

— Как ты посмел, малец, на Говорящего с Духами руку поднять?!

— Ай, вождь Сизое Перо, — ответил за меня Дальний Бросок, — Говорящий с Духами должен докладывать то, что идёт на пользу людям, а если он хочет принести вред, то пороть его нужно, а не защищать. Вот когда Степенный Барсук что-то неладное сделает, его секут. Так и того, рогатого, наладили промеж глаз, как только он развредничался.

Признаюсь, не пороли меня уже давненько, так что я уже и подзабыл эту истину, ну да не обо мне речь.

— И что же такого важного доложил вам этот сопляк, что вы за него заступаетесь? — оба-на, это мой крестник очухался и припёрся на разборку. Ну да от малыша трудно ожидать смертельного удара, хорошо хоть, хватило сил чтобы оглушить взрослого мужчину.

— Да хотя бы штыковому бою, которым мы Рыб победили тогда на берегу, — продолжает выгораживать меня Дальний Бросок.

А папочка меня уже оттеснил в сторонку, закрыл от остальных и копьё держит так, что становится ясно, подходить к нам не следует. То есть толпа толпится, но впереди, и на нас не напирает.

— И как же это понимать?, — Сизое Перо явно озадачен. — Что это за штыковой бой такой?

— Такой, которым я любого охотника могу победить, — бывший Дротик принялся сноровисто обматывать концы прислоненных к боковине землянки жердин мягкими шкурами. — Сейчас покажу. Хочешь сам попробовать, вождь Сизое Перо?

Нет, старейшина выставил другого бойца, помоложе, порезче. Наш товарищ мягко пропустил удар правее корпуса и тычком своей жерди в грудь соперника также мягко обозначил победу.

Не тут-то было. Противник осерчал, отскочил и ударил вдруголядь. Этот тычок был отведён, а поражение обозначено боковым ударом "прикладом" в голову. Видать, приложил немного противника Дротик, потому что тот вскипел и взмахнул "копьём", как оглоблей. По ногам.

Ага-ага. Прыжок и удар ногами сверху по "инвентарю". И надо же, выпущенный из рук конец жерди угодил на ступню незадачливому супротивнику. Он завопил и запрыгал на одной ножке.

Боюсь, никто не сумел оценить произошедшего. Зрители просто ничего не поняли. Зато понял рогато-хвостатый, потому что незадачливый пострадавший неандерталец посмотрел на него налитыми злобой глазами и сказал:

— Твоё дело, шаман, полезным вещам людей учить, а не верещать, словно от боли, при виде учителя штыкового боя, — и по рабоче-крестьянски дал этому идиоту в ухо. Ну не получалось у него сорвать злость на Дальнем Броске.

Вот тут-то я и понял, почему Тёплый Ветер предпочитает иметь дело с неандертальцами, а не с подобными нам людьми. Потому что, если гырх сказал "гырх", то это, действительно "гырх". И если кто сомневается — получит в торец.

* * *

— Откуда он взялся? — спросил я про шамана за ужином. Подана была уха с брюквой если я не ошибся с названием корнеплода. Вкус расхваливать не стану, но блюдо сытное.

— Деревянные Рыбы не осмелились убить здешнего Говорящего с Духами, — объяснил Сизое Перо. — Но и себе его не оставили, видать чужаков никто не любит. Так что, Атакующий Горностай, твоему сыну ничто не угрожало среди нас, ведь мы — родственники. А этот человек, — он указал на рогато-хвостатого, тоже вкушающего трапезу, — завтра отправится за дровами, чтобы не выдумывал небылиц, а приносил топливо.

Тут-то и дошёл до меня сакральный смысл непотребства, устроенного тогда, вскоре после сражения с Рыбами в нашем стойбище на берегу озера. Это же имело место массовое вступление в родственную связь. Ну да, простые тут нынче нравы. Вот и папеньку моего уже отозвали в сторонку. Не иначе, тоже вступать в родственную связь с одной из здешних женщин. Потому как процесс, начатый там, теперь продолжается здесь.

Одним словом я, воспитанный, как ни крути, в среде, где традиционной является христианская этика, напрасно переживаю за моральный облик окружающих — всё у них с этим в порядке. Они соответствуют эпохе, а я должен мотать на ус, а не брюзжать на пару со своим внутренним голосом и старческой принципиальностью.

Хе! А вот что-то я заговорю, когда в крови забурлят гормоны? Чай, тогда эти обычаи покажутся мне очень даже правильными.

Глава 14 Сакрально-политичесая подготовка

До бурления гормонов пока ещё очень далеко. Пришла очередная весна и мне исполнилось пять. Не знаю точно, в какой день — мама сказала, что, когда она услышала мой первый крик, снег ещё лежал, но морозы уже отступили. Примерно в это же самое время появилась на свет и моя сестричка — первый ребёнок женского пола в племени Прижимистых Барсуков.

Должен признаться, что роды в этот доисторический период — дело рискованное. Большинство случаев смерти среди женщин бывает или в их процессе, или вскорости после. Как я понимаю, от осложнений. Так что всецело одобряю стремление заниматься этим не слишком часто. В общем, есть у меня основания согласиться с тем, что непотребства всякие имеют право на существование.

Что-то меня всё в эту сторону клонит — видать никак не проходит шок, вот я и поминаю, то и дело, про чистые Содом и Гоморру, наблюдаемые регулярно. Не буду больше. Когда я попытался выгнать из смолюшек, которые используются для освещения, настоящую крепкую смолу, вместо обычной живицы, что самотёком выходит через повреждённую кору — таких запахов напустил на всю землянку, что был выпорот и выселен в одно из пустующих строений Горшковки вместе со всеми своими затеями.

Вместе со мной в "изгнание" отправилась Тычинка — сказала, что будет моей женщиной. Этой неандерталочке лет семь или восемь, то есть человек она весьма умелый по части хозяйства. Ну и силёнок у неё всяко побольше, чем у меня — пятилетка. Опять же данное событие можно трактовать и положительно. Дело в том, что племя своё я изрядно измучил тем, что без конца притаскивал в жилище кучу всякой грязи. Глины и камни, которые пытался молоть или запихивал в очаг в надежде на то, что получу металл. Смешивал с углем птичий помёт и пробовал поджигать — это в расчёте получить порох. А уж попытка построить лодку из коры — огромная куча жердей, согнутых мокрыми, связанных в этом положении, да так и оставленных сохнуть. В общем, стану мыслить позитивно — мне выделили лабораторию.

В этом посёлке, Горшковке, зимовало племя Плывущих Селезней, но избыточного жилья тут оставалось немало. Так что я даже имел возможность выбрать постройку, которая казалась мне наиболее подходящей. Поскольку столовались мы с Тычинкой у вождя, то времени для обустройства на новом месте оказалось достаточно. Тем более, что и мой папа оставался с нами, пока мы всё не наладили. Как раз таял снег, начинались дождики, Селезни поспешно доедали замороженное в начале зимы мясо и готовились к новому охотничьему сезону.

Половодье на озере я наблюдал впервые. Знаете, картина несколько не типичная, с элементами неясности, я бы сказал.

Сначала толстый, метровый, наверное, лёд покрылся тонким слоем воды. Откуда она появилась — понять не удалось, но притока её сверху, от гор, видно не было. То есть, впадающие в этот водоём реки не вскрылись. А потом уровень воды потихоньку повышался и из неё время от времени выскакивали на поверхность куски льда любых размеров. Картина для меня не новая — у нас на речке это происходило похоже. Но тут масштаб поистине поражал.

Мне долго не удавалось понять, откуда озеро так "подпёрло". С юга горы и предгорья, на которых достаточно быстро растаял снег, причем этот процесс многократно ускорили дождики. И действительно, ручейки оживились, пропуская потоки талой воды. Но ведь видно же невооружённым глазом — они даже течение толком не смогли организовать. То есть основная причина паводка — не они. Почти вся масса пришла откуда-то с севера. Такое впечатление, что озеро попросту вспучило.

Долго вспоминал всё, что знал из гидрографии — ничего похожего на память не пришло. Отчего на севере бурное снеготаяние может проходить быстрее, чем на юге? Ума не приложу.

Климатические особенности этой местности я уже изучил. Весна, лето и осень тут влажные, хотя и тёплые. Мелкие дождики по ночам в порядке вещей. Днём часто выглядывает солнце и ласково пригревает, но сильной жары, зноя, суши я не припоминаю. Только вот, если зима в наших краях характерна для резко континентального климата, то в тёплый период погода намекает на то, что живём мы на побережье огромной акватории, словно на берегу моря находимся.

Стало ужасно интересно, а что же такое расположено на севере? А только фига мне с маслом, а не челнок с гребцами, чтобы съездить и посмотреть. У вождей на обе, имеющиеся в нашем распоряжении долблёнки, совсем другие планы... опять жалуюсь.

Ну так вот, у изгнания моего оказалась весьма интересная подоплёка.

Колючий Окунь и Дальний Бросок проводили в Горшковке занятия по штыковому бою, а я должен был за всем этим присматривать и, как сказать, направлять. Кроме того, не осталась незамеченной и затея с ростовыми щитами и деревянно-костяными подобиями шпаг. Взрослые мужчины оказались стянуты на самом опасном направлении, как только перевал сделался проходимым. Вождь Тёплый Ветер снова хорошо подумал и начал боевую подготовку в момент возникновения угрозы именно в том месте, где, прежде всего, следовало ожидать визита неприятеля.

Про то, что дозоры к горам высылались регулярно, даже поминать не стану.

* * *

— Скажи, Степенный Барсук. Можно ли жить, постоянно ожидая нападения и, при этом, не умереть от голода? — с таким вопросом обратился ко мне Сизое Перо — вождь Плывущих Селезней в присутствии Острого Топора и Тёплого Ветра.

Самые авторитетные мужчины пришли в мою землянку и чинно сидят вокруг очага, где пылают толстые сучья. На дворе ещё не май месяц. Тычинка подаёт гостям куски тушёного мяса — его сейчас не экономят, потому что зимние холода ушли, значит запасы пора подъедать, а то всё равно испортятся..

А я думаю над вопросом. Действительно, подходит время сеять горох, ловить рыбу и отправляться на охоту. Всюду требуются сильные руки, а вот только сейчас они заняты совсем другим — подготовкой к отражению набега. Древние люди, как я понимаю, впервые встретились с подобной дилеммой и решили посоветоваться со мной.

Прикрываю глаза и воспаряю разумом по воспоминаниям о событиях прошлой осени, когда мы с папой и Дальним Броском прошли по звериным тропам до самой верхней точки долгой дороги на юг. До того гребня, откуда дальше через горы ведёт просторное ущелье по дну которого струится между камнями пенистый ручеёк. Туда от нас можно подойти многими путями, а вот дальше всё пространство, пригодное для передвижения, стиснуто крутыми каменными стенами.

Понятно, что пращуры не обладают фортификационным мышлением, и соображения их об обороне ограничены собственным опытом. Но и я отдаю себе отчёт в том, что возведение в этом месте толкового препятствия — дело трудоёмкое, возможно, требующее не одного года тяжёлого труда. А пока только для несения дозорной службы нужно около половины имеющихся в наличии бойцов. И это ради того, чтобы просто не быть застигнутыми врасплох.

Так что и у меня нет хорошего решения, несмотря на то, что тактическую подготовку я когда-то проходил.

— Нам будет трудно, Сизое Перо. Но мы справимся, если не потеряем бдительности и станем помогать друг другу. Ведь Тёплый Ветер уже готов пригласить самых сильных мужчин на праздник сева гороха, — кошу взгляд в сторону дяди Быга и замечаю на его лице живейшее согласие. Приободрившись, продолжаю:

— До тех же пор, пока земля недостаточно прогрелась, самые проворные мужчины смогут построить изгородь в распадке Киклика, в которую придут бычки, направляющиеся сюда с юга. Надо повернуть небольшое стадо в урочище Токующего Тетерева и запереть там, обрушив деревья на выходах. Тогда наши охотники в любой момент смогут в этом месте легко найти добычу и принести оттуда мясо. Им не придётся подолгу искать и выслеживать зверей.

В дозорах уже побывали все, поэтому местность знают и хорошо понимают, о чём я говорю. Отбить группу копытных и запереть её на ограниченной территории — эта идея нравится всем. Мы ведь уже пытались реализовать сходный замысел с козами, так что, протестов не слышно.

В принципе, лето мы продержимся и на том, что добудем на скорую руку. А вот вступать в зиму без солидного запаса гороха даже Селезни не хотели бы. Они уже сообразили, что с подобным провиантом пережидать холода куда спокойней.

— Духи рассказали тебе много интересного, — Сизое Перо взлохматил мне шевелюру (я отрезаю волосы настолько коротко, насколько могу) и вытер о колени испачканные в мясе руки. Отчистил то, что не прилипло к моей причёске. Острый Топор применил для этой цели собственную бороду, а Тёплый Ветер воспользовался полой халато-фартука Тычинки. Самый культурный, однако.

Тычинка подала мне тёплую воду со щёлоком, отлично отъевшим жир. Капли влаги с них я стряхнул, а остатки высушил, протянув ладони к пламени очага. Вот так, потихоньку, без нажима. А то за непрошеный совет могу мигом огрести по самое "не балуй".

* * *

Земля оттаяла и многие мужчины сейчас рыхлят землю в огородном стойбище. Чтобы убедить охотников племени Плывущих Селезней "покопаться в грязи" вождь Сизое Перо примитивно набил морды самым упрямым, а одному, который оказался сильнее его, пригрозил изгнанием. Да, вожди в совершенстве владеют непарламентскими методами убеждения. А без этого нынче и не выжить.

Несколько дозорных бродят где-то в горах, а тут, в Горшковке, только ограниченный контингент женщин и мы с Тычинкой. Ещё мои друзья Кит, Всхлип и Плакса сооружают челнок из берёсты, прилаживая её поверх только что завершённого каркаса.

Шаман бывший Горшковский приходит к завтраку и ужину, с большими вязанками хвороста, а живёт он в лесной землянке и глаза не мозолит. Этот человек, оказывается, похоронил своих убитых Рыбами родичей, один перенеся их тела в брошенную яму, откуда брали глину. Так что относятся к нему с уважением. Тем более, что ни к кому ни с какими "откровениями" он не подкатывает, да и одеваться стал скромнее — как все.

Пятеро незнакомых мужчин с копьями спускаются с косогора. Они уже близко, как раз проходят мимо ям, где копали глину. Так что, женщины построились и сдвинули стену щитов у меня за спиной. Я здесь и сейчас — единственный мужчина, носящий взрослое имя. Никто и не думает оспаривать верховенства пятилетнего пацана, слушаются любого жеста.

Разумеется, я не собираюсь развязывать военных действий, но на случай, если намерения гостей недобрые, привёл личный состав в полную боевую готовность.

— Раньше здесь жили люди, а не гырхи, — произносит один из подошедших, вместо приветствия. Судя по тону — начальник.

— Людей убили Деревянные Рыбы, — отвечаю я. — Гырхи прогнали убийц.

На меня смотрят, как на заговорившую корзинку, но Тычинка уже поднесла чашу с раствором щёлока, а Бормотун учтиво принял у вождя тяжелое копьё.

— Не пей! — воплю я, видя, как отобрав у девочки посудину, незнакомец подносит её к губам. — Это для мытья рук перед едой.

— Руки моют не до, а после приёма пищи, — остановленный мною человек выглядит озадаченным.

— По эту сторону гор другие обычаи, — с важным видом вещает Ваш покорный слуга.

Гость наклоняется и выбирает в куче дров подходящую хворостину, оценивая соотношение её толщины и размера моей задницы. Судя по всему, правильный дядька. Я повторяю его действия и вооружаюсь аналогично. Некоторое время он пыхтит, сдерживая смех, поглядывает поверх моей головы, подмигивая рыжеволосым статным неандерталочкам, а потом делает стремительный выпад. У него длинная взрослая рука, которой он стремится проникнуть за мою спину, чтобы вытянуть меня розгой по попе.

Но я — сын Стремительной Ласки. Тренированный и отлично скоординированный мальчуган. Так что места, которым я подумал в этот раз, удар достаёт уже излётным, я же, впрыгнув в неконтролируемое соперником пространство, приложил его по ягодицам... без зверства, конечно, но ощутимо. Разумеется, данный маневр обязан своим успехом исключительно неожиданности.

Тут всё и закончилось — все пятеро охотников заржали, словно стадо жеребцов. Эти люди шли сюда с миром. Маленькое развлечение доставило им удовольствие, а моё поведение откровенно рассмешило. То есть, народ не потерял адекватности в непредвиденной ситуации.

С моей точки зрения попытка вожака проучить мелкого наглеца — огромный плюс. Говорю же — нормальный дядька.

— Меня зовут Степенный Барсук, — представляюсь я, когда гости нахохотались, вымыли руки и уселись вокруг очага. Тычинка уже раздала им ложки и поставила каждому на колени низкий маленький горшок с заправленной молодой крапивой наваристой ухой. А что прикажете подавать весной? Все знают — время голодное. Хорошо, что до ивовой коры дело не дошло.

На второе блюдо пошло варёно-копчёное мясо. Под моим руководством сделали, чтобы оттаявший с приходом тепла запас не пропал. Вообще, должен признаться, с рецептами приготовления блюд, если они предполагают более одной операции термообработки, дела в этом мире обстоят неважно. Мои познания в данной сфере — просто прорыв какой-то. Однако, вернёмся к гостям.

— Я — Жалючая Гадюка, вождь Береговых Ласточек. В прошлые годы приводил охотников, запасать мясо для своего племени на здешних просторных лугах, где во множестве пасутся олени, антилопы и быки. Мне встречались вожди Фет, Быг и Сизое Перо. Мы разговаривали об охоте, — гость сделал паузу, видимо, дойдя до самого важного и подыскивая правильные слова.

Чтобы дать ему время собраться с мыслями, я заполняю паузу:

— Фет погиб от руки Деревянных Рыб. Быг получил взрослое имя — Тёплый Ветер. А Сизое Перо и его племя Плывущих Селезней подружились с племенами Прижимистых Барсуков и Бредущих Бекасов. Нам многое приходится делать вместе, чтобы не голодать зимой и чтобы нас не убили Деревянные Рыбы.

Гадюка верно оценил "подачу":

— Береговые Ласточки потеряли много людей, защищаясь от Деревянных Рыб. Это не люди, а звери, охотящиеся на нас. Они хотят убить всех других, чтобы добыча в лесу доставалась только им. Их много и они никого не щадят.

Некоторое время сохранялось молчание. Я уже сообразил — где-то относительно недалеко некая общность расплодилась настолько, что схарчила всё на своей территории. И отправилась завоёвывать новые земли. Судя по тому, что я видел южнее хребта, плотность населения в этих краях не слишком велика, группы людей разобщены и серьёзного сопротивления агрессору оказать не способны.

Потому и уходят уцелевшие остатки охотничьих сообществ туда, где рассчитывают укрыться от возникшей угрозы. Ласточки вот к нам залетели. И явно рассчитывают, что мы их примем с миром.

Собственно, мирность намерений они демонстрируют уже тем, что как с равным разговаривают с пятилетним мальчишкой, хотя, умение вести беседу в этой эпохе тоже существенная часть взрослости.

Ну так вот, намерение перебраться сюда всем племенем гости пока в явном виде не выражают. Но они поняли, что я понял, и... моя очередь говорить:

— Здесь, севернее хребта, очень суровые зимы. Духи, живущие в лесу, воде и камнях, знают об этом, и удивляются: "Почему люди выбрали такое неудобное место?". Им нет до нас никакого дела, но они часто обсуждают между собой затруднения, встречающиеся в нашей жизни. Мне изредка удаётся подслушать эти беседы и подсказать, как поступать в тех или иных случаях.

Больше всего духи опасаются того, что мы расплодимся и съедим всю рыбу и дичь. Поэтому мы завели у себя многие обычаи, которых нет в других местах.

Достаточно сказал. Не надо всё до конца разжёвывать. Важно, чтобы люди сами дотумкали, тогда оформившаяся мысль станет их собственной и не вызовет рефлекторного протеста.

— А сможешь ли ты, Говорящий с Духами Степенный Барсук, рассказать нам об этих особенных обычаях? — вот Гадюка во всём и сознался. Пусть и не прямо заявил, что переезжает сюда со всем своим племенем, но намерение это уже, считай, обнародовал.

— Об этом ты поговоришь с вождями, Жалючая Гадюка. Пока же, погости здесь, передохни после дальней дороги и расскажи нам о племени Береговых Ласточек, — это я, разумеется, выведываю численность "подкрепления" и выясняю структуру нового подразделения. Как Вы давно догадались, необходимость принять на довольствие дополнительный контингент ни у кого сомнений не вызовет — наши вожди уже сетовали на то, что нас слишком мало.

Ага! Вот и Стройная Лань взяла за руку одного из охотников и повела его за собой с таким видом, будто они давно знакомы. Явно, воду для мытья согрела и теперь... ну, не маленькие, понимаете, к чему дело идёт. И ещё одна тётя на подходе.

* * *

Ну вот, пока взрослые развратничают, можно и делом заняться. Тут, такое дело, швы в бересте мы сейчас осваиваем. Те, которые применяются для мокасинов, оказались недостаточно прочными при постоянной статической нагрузке. Этим древним людям всё нужно обязательно показать — вот не горазды они на выдумку.

Едва закончили последний стежок — со стороны гор несутся Острый Топор и Большая Корзина.

— Топ, мы нашли свежий след, ведущий от перевала к деревне.

— Жалючая Гадюка привёл охотников от Береговых Ласточек. Их как раз женщины сейчас домывают.

— Уфф! Хорошо, что мы не врагов пропустили, — мужчины поводя боками, словно загнанные лошади, садятся прямо на перевёрнутую лодку.

Я обмираю, ожидая треска рушащейся конструкции — плодов наших упорных трудов. Поэтому пропускаю момент, когда Тычинка подала вождю чашку с водой для мытья рук. Спохватываюсь только слыша череду лошадиных глотков.

Ёлки! Вода же со щёлоком!

— Спасибо, Тычиночка, — произносит Топор, возвращая пустую посудину. Корзине тоже принеси, вишь, как запыхался!

Ага, вовсе не тупая эта неандертальская девочка. Питьё подала, а не раствор для мытья рук. Хотя, в той же самой чашке. Хромает пока у нас гигиеническая культура. Хромает.

* * *

Что рассказать о Береговых Ласточках? Охотники, вечные бродяги. Их шатры легко разбираются и покрытия перевозятся на волокушах, а каркасы на новой стоянке возводятся из местных материалов. Вооружены они относительно небольшими копьями, которые мечут при помощи копьеметалок на большие расстояния, причём весьма хорошо попадают, если целят в оленя или ещё кого-то, достаточно крупного. Самих копий они при себе всегда имеют по несколько штук и носят их в длинном мешке, подвешенном за спиной.

Наконечники у них преимущественно костяные. Вообще, культуру работы с этим доступным материалом хочу отметить особо — у Ласточек в обиходе есть иголки с ушком, что говорит о высоком искусстве мастеров. И рыболовные крючки они умеют делать, и вообще на их одеждах куча разных украшений, что заметно отличает их от основного контингента ранее селившегося в данной местности. Словом, хорошее впечатление произвели на меня новички.

Пришло к нам одиннадцать взрослых охотников — это около половины того, что включало в себя племя до появления Деревянных Рыб. А вот женщин репродуктивного возраста с ними чуть не три десятка, да детишек около сорока душ. Беседуя с прибывшими я неожиданно уловил некую странность в отношениях, на которую раньше мало обращал внимания.

Давно, в те времена, когда Лягушонок ещё ходил на двух ногах, на торжище у Противной Воды меня назвали сыном Тёплого Ветра, а он пропустил эту неточность мимо ушей. Так вот, братья отца считаются мальчику более близкими родственниками, чем даже мать родная. А сёстры матери, соответственно, для девочки роднее отца. Хотя это случается редко, чтобы сёстры жили в одном стойбище, потому что тут в обычае отдавать невест в другие племена.

Так вот, братья, а они часто оказываются в одной бродячей группе, к жёнам других братьев относятся, как к собственным. Не обязательно спят с ними, но в плане снабжения добычей, определённо, заботятся о спутницах жизни родни, как о собственных супругах. Ну а в случае утери кормильца, брат просто включает семью погибшего в состав собственной. Если же в живых остаётся больше одного брата, то дополнительная забота ложится на плечи старшего.

Довольно продуманная получается система сохранения рода. Может быть, кому-то и не нравится, но вот такие моменты я себе уяснил, когда знакомился с новыми членами нашего сообщества. Методом собеседования с личным составом, так сказать.

Вождь Тёплый Ветер буквально растерзал Береговых Ласточек на клочки, расселив кого куда по трём основным нашим стойбищам и трудоустроив мужчин там, где не хватало рабочих рук. Жалючая Гадюка стал стражем перевала или, что то же самое, военным вождём — то есть сохранил высокий статус руководителя. Мудрый Быг просто умышленно смешивал людей с неандертальцами, а Острый Топор поглядывал на это с хитрым прищуром и всячески споспешествовал. Он уже "просёк фишку" и согласился с разумностью такого подхода. Сизое Перо, конечно, ещё не до конца перековался, и многие затеи Ветра поддерживает неискренне, но явная угроза с юга заставляет его быть покладистым. Он у нас реалист, хотя и стихийный.

Еще одно обстоятельство стало для меня откровением. Оказывается, Тихая Заводь тоже считается Говорящей с Духами. Но её специализация — духи плодородия. То есть наши с ней направления обычно не пересекаются. Ещё вождь Плывущих Селезней Сизое Перо иногда во снах слышит голоса, но за их толкованиями стал частенько обращаться ко мне. Подсознание играет с ним свои игры, продолжая работать даже во время отдыха. Руководящая работа, чтоб ей неладно, и огромная ответственность.

Я пою его боярышником и помогаю распутать "указания свыше". Вроде, не подвёл ещё ни разу мужика. Так вот, что я подумал о представлениях своих соплеменников: слышать духов, теоретически, может любой. Те, у кого это получается чаще — влиятельные уважаемые люди. Но, если соплеменники к кому-то обращаются, прямо упоминая данное свойство, значит, на человека возложены должностные обязанности шамана. А меня частенько так называют, иногда даже не поминая имени.

Нет, наряжаться как клоун я ни за что не стану. Достаточно заячьего хвостика, который всегда пришивают сзади к моей одежде. Это моя хулиганистая мамочка придумала вместе с ласковым прозвищем "Зайчонок". Знак, который работает вместо имени на спине. Среди сверстников и близкой родни им до сих пор пользуются. Ну а коли незнакомец так меня окликнет, я щёк надувать не стану — отзовусь.

Глава 15. Фортификационная

Землянки в Горшковке построены на ровном месте с использованием вкопанных столбов — поистине титанический труд вложен в их создание. Тем не менее это жильё мы с вождями склонны считать второсортным. Тут нет просторных "чердаков", столь необходимых для хранения припасов. Кроме того лес в округе чуть не на полдня пути изведён в прожорливой обжиговой печи. Даже ручей, когда-то протекавший в двух шагах от строений, пересох, так что воду теперь приходится носить с озера, преодолевая длинный уклон.

Конечно, Селезни, зимуя здесь, чувствовали себя куда как лучше, чем в своих палатках, но многие из них уже посетили настоящие жилища и почувствовали разницу. Вопрос о строительстве ещё одной правильной землянки острейшим образом назрел, а прибытие чуть ли не сотни новых людей вообще превратило проблему в исключительно насущную.

Наш обтянутый берестой челнок скользит по глади озера — Одноногий Лягушонок легко гонит его от острова к острову, чтобы я смог посоветоваться с духами и отыскать место, где они не станут вредить людям.

Почему мы осматриваем острова? Да потому, что с точки зрения оборонительной очень выгодно, пока мужчины заняты войной, спрятать женщин и детей в окружённом водой месте, куда неприятель не сразу доберётся. Так что сейчас, в период высокой воды, самое время присмотреться к выставляющимся над поверхностью клочкам суши.

Озеро наше велико и очень запутано. Мысы и заливы на проверку могут оказаться островами или входами в протоки. Впрочем, после спадения паводка многое изменится. Но Лягушонок уверенно правит к вершине пологого холма, покрытого одевающимся листвой лесом.

— Самый большой остров, — уверенно говорит он. — В прошлом году мы ловили здесь рыбу. Со всех сторон широкая вода, только с запада мелко — там много камыша у самого берега. В камыше — щуки. Они всегда хватали дразнилку.

Дразнилка — это блесна. Деревянная, как Вы понимаете, утяжелённая приклеенным на смолу камушком и снабженная крючком-двойником. Живёт она недолго, хотя, это зависит от силы челюстей добычи. На иную и десяток рыбин удаётся взять, а в другой раз после первого же заброса только огрызок приходит из пучины вод.

Место, к которому мы пристали — каменистая круча. Ничего, к чему можно привязать пирогу, тут и в помине нет. Но мой спутник легко извлекает судно из воды и ставит на относительно ровное место — это Вам не долблёный из целого ствола чёлн. Дальше, пристукивая деревяшкой, ковыляет вверх по склону. Ага, вот и верхняя точка. Лягушонок легко подсаживает меня на дерево, как раз до нижних ветвей, от которых уже легко карабкаться дальше.

Хороший обзор отсюда, и, понятно, что в лощине между этим холмом и соседним надо поискать родничок. Собственно, тут просматривается симпатичное местечко, закрытое от ветров возвышенностями, но доступное лучам солнца. Попадаются же иногда подобные природные оранжереи! Кажись, везуха.

* * *

Мы отлично поработали с Лягушонком. Всё осмотрели, распланировали и даже сняли кору с деревьев, которым предстояло стать первыми брёвнами в каркасе будущей постройки. Полагаете, что беру на себя много ответственности, принимая решение, не согласованное с вождём? А что Вы хотели? Чтобы я отсиживался за спинами взрослых, притворяясь дитятей неразумной?

Ну уж нет. При такой жизненной позиции ждёт Вас доля профессионального лузера, уж поверьте моему жизненному опыту. Я не к тому, что следует служить от каждой бочки затычкой, вроде Труффальдино из Бергамо, однако на рохлях и мямлях далеко не уедешь. Короче, нефиг терзаться, если знаешь и можешь — то делай.

* * *

Стройкой на острове, как раз там, где мы с Лягушонком присмотрели удачное местечко, руководил лично Тёплый Ветер, и все самые опытные строители в этом участвовали — спешка определяла высокую степень концентрации сил.

Мои друзья Всхлип, Плакса и Кит тоже подверглись мобилизации, причем отец последнего, Глубокий Омут, как раз и руководил постройкой сразу нескольких берестяных пирог под руководством собственного же сына. Масло масляное углядели в моих словах? Ну да, а как иначе это сформулировать?

В общем, возможность убежать и спрятаться наши предводители сочли предпочтительной альтернативой необходимости сразиться и умереть. Поэтому и торопятся и с оборудованием надёжного убежища и с созданием средств, позволяющих своим людям быстро до него добраться. А в голове моей уже ворочаются мысли о создании военно-морских сил. Военно-озёрных, если выражаться точнее.

Срастание с Ласточками, и Селезнями проходило торопливо, в напряжённых трудах и постоянном страхе перед Деревянными Рыбами. Вожди, надо отдать им должное, безжалостно "трамбовали" любые проявления самобытности вольных душ бродяг-охотников. Вообще-то они не на все междусобойчики меня приглашали, но Тёплый Ветер умеет быть убедительным. Так что в том, что это он надул в уши Жалючей Гадюке и Сизому Перу, никаких сомнений нет. Такой аргумент, как наличие очевидной внешней угрозы быстро прочищает мозги людям, неизбалованным сведениями об активной политической жизни и высоких демократических принципах.

Конечно, очевидным решением было бы послать разведку, чтобы выяснить планы вероятного противника, но от этой мысли отказались, так как можно ведь и спровоцировать набег, потому что читать следы в этом мире умеют многие.

Меня же отправили переговорить с духами, живущими на перевале. Не одного, а с парой охотников. Сидящим Гусем из Бекасов и Скользким Ужом из Ласточек. Они часто несли меня на скрещенных копьях, потому что в выносливости я взрослым уступал многократно.

Уже подходя к верхней точке мы встретились с нашим же дозором, спешащим сообщить о появлении стада бычков — началась миграция жвачных на северные пастбища — как раз трава вылезла, так что пора, пора.

Понятно, что пугать еду, следующую к нам, никто даже и не подумал. Наоборот, для нас это сигнал к соблюдению повышенной скрытности. Поэтому, сразу приняли правее в расчёте выйти на верхнюю кромку западной стены ущелья, чтобы иметь обзор сверху.

Не тут-то было. Опытный скалолаз наверное прошёл бы через эти кручи, но не ловкие и проворные охотники. Несколько дней плутаний в скалистых лабиринтах привели к тому, что оказались мы там же, откуда отклонились с торной дороги. Может, и пропустили какой-нибудь приемлемый путь, но упорствовать не стали. Я вообще-то с альпинизмом не знаком — так и сказал спутникам своим, что Горный со мной не разговаривает, и вообще, мне думается, что он сейчас спит.

Гусь с Ужом спорить не стали, и приняли влево, чтобы вскарабкаться на восточную стену ущелья. И, знаете, прошли мы туда, откуда панорама прохода открывалась во всей красе. Не скажу, что путь этот прост и комфортен, но пробраться можно. Мы замаскировались, потому что обзор с этой точки позволял видеть все возможные пути с юга. Обратное утверждение тоже верно — нас отовсюду легко разглядеть. Поэтому старались не красоваться на фоне каменной стены за нашими спинами.

Потом, из чувства долга, проверили, а нет ли возможности пробраться в обход с этой стороны? То есть тут, восточней через горы. Как Вы понимаете, меня интересовала уязвимость позиции против охвата с фланга.

На полдня пути и с этой стороны ничего подходящего не отыскалось. То есть все козьи тропы рано или поздно выводили нас на север. Стало быть где-то тут имеет смысл поставить заставу и сообразить, как её толком укрепить на случай неожиданного нападения. Очень уж место славное. Один станкач отсюда бы полностью решил все проблемы по недопущению проникновения кого не следует в наши Палестины.

С другой стороны, для возведения мало-мальски пристойной постройки тут просто-напросто ничего нет. Камни одни вокруг. Чахлые кустики, травинки-былинки... торможу. Камни как раз очень даже подходящие для кладки, а из школьного курса химии я прекрасно помню рецепт цемента — смешать глину с песком и прокалить. Или, не с песком? Или не глину? Только там какие-то вращающиеся печи поминали, которых у меня нет. Да и не пробовал я ни разу в жизни чем-нибудь подобным заниматься.

С другой стороны известно мне и про такое связующее, как гашёная известь. Вот только не встречал я как-то ничего, из чего её можно было бы сотворить. Я ведь не геолог, в конце концов, чтобы знать, где что искать и как оно выглядит. Зато, припоминаю, что некоторые камни, что я бросал в костёр, потом слишком легко крошились, попросту, смешиваясь с золой.

Узкую вертикальную трещину в сплошной стене никто, поначалу, не воспринял всерьёз. Внизу она имела ширину шагов шесть взрослого человека и дальше кверху заметно не расширялась. Ну так, в пределах неопределённости при оценке на глаз. Мы забрались в неё, чтобы укрыться от дождика, да так тут и остались, потому что под прикрытием стен ещё и ветер нас не донимал, ну и сухо оказалось с краешку. А потом возникла мысль приподнять точку наблюдения, вскарабкавшись наверх ещё метров на пятнадцать — уж очень удобно тут вставали леса враспор между стенами. Ну а уж жердей и снизу можно принести, да связать из них несколько ярусов. Я в тот момент ещё не отдавал себе отчёта в том, что подыскано отличное место, где получается неплохое укрытие для наряда, присматривающего за угрожающим направлением. Стационарный наблюдательный пункт.

На прощание ещё раз окинули взглядом обширную панораму, открывающуюся с верхотуры. Кажется, в наши края следуют лоси — уж больно велики да длинноноги и рогами представительны..

Вернулись мы в Горшковку, как я думал, несолоно хлебавши. То есть нечего мне доложить вождю такого, чего бы он и без меня не знал. Духи гор ничего примечательного не сказали.

Больше меня никуда разговаривать с духами не посылали, а оставили в покое жить — поживать. В этот момент мальчишки горшковские, те двое, которые сбежали от Деревянных Рыб, как раз здесь оказались вместе с Нутом. И подростки из Береговых Ласточек. Их нарочно согнали в кучу, потому что надо же было кому-то рыбу ловить для прокорма, а по большой воде это многодельно и неденежно. То есть трудно сообразить, в каком месте сейчас та рыба находится, и приходится действовать наудачу, протраливая огромные пространства. А я всё больше по лодочной части помогал — у меня швы по берёсте замечательно выходят, а это весьма важно в настоящий момент.

* * *

Поскольку гнуть жерди мы к этому моменту наловчились, я принялся за сооружение саней. Волокуши всё-таки слишком сильно, на мой взгляд, сопротивляются движению. А вот два узких полоза куда как легче идут. Да только не пошло у меня это дело без помощи людей постарше. Просто не хватало силёнок, и всё тут. И никого привлечь не получается — все заняты, все спешат. Как-то неприкаянно сделалось на душе, будто никому я больше не нужен. Захотелось вдруг убежать ото всех — это, наверное, детство во мне взбутетенилось и попёрло во всю силу.

Конечно, я это дело на самотёк не пустил — чай разум имею от взрослого человека. Так вот, челнок, что мы сделали самым первым, нынче не востребован, потому что маленький. Взрослых людей больше двоих он не поднимет, да и двоих только если без груза, тогда выдерживает. Детская забава, в общем. Ну, или макет. К тому же он у нас вообще неправильный получился — кривоватый, если честно. Но двух ребятишек увезёт, хоть на край света. Вот и отправился я на нём в аккурат в этом самом направлении — на север. В экспедицию.

Тычинку только взял с собой, тёплые одежды, припас кое-какой, да и поплыли мы путешествовать, пока вода стоит высоко. Мы с этой девочкой отлично сработались в бытовом плане, она ведь ко мне явно приставлена и для присмотра, и помочь по хозяйству, которое, выражаясь языком моего бывшего времени, мы ведём совместно. Этакий вариант игрушечной семьи, которая на самом деле неплохо функционирует. И, попрошу, без глупостей. Мы ещё маленькие.

Челнок ходко бежит, как на мою прикидку, так полсотни километров за день на нём отмахать несложно, если руки не отвалятся от работы веслом.

Ну да мы чередовались, а то ветер по утрам всегда дул попутный, так я приспособился парус поднимать из наших халато-фартуков. С рассвета и до высокого солнца лодку отлично несло, так что только изредка немного подгребали, огибая кроны деревьев или верхушку какого-нибудь холма, которые, чем дальше, тем встречались реже.

А вскоре и окончательно пропали. Вода кругом, куда ни кинешь взор. Но гладь не бескрайняя, а нарушаемая всякими торчащими ветками, кочками или камнями.

Разумеется, глубину я то и дело измерял верёвочкой с камушком на конце и с навязанными для отсчёта расстояния узелками. В основном получалось метр-полтора, но и ямы встречались, где до дна не достать. То есть по всему выходило, что место тут равнинное, хотя и не идеальная плоскость. Через некоторое время перестали попадаться участки суши, пригодные для ночлега. То островок топкий, насквозь чавкающий, то голый валун торчит. То есть вокруг простиралась затопленная водой... степь? Тундра? То, что от тропиков мы далеко — это понятно. Но и полярный круг от нас находится на приличном расстоянии — день и ночь сменяют друг друга круглый год, хотя летом темнота длится не так уж долго. Да и зимние дни коротки. Похоже на среднюю полосу. Наверное, степь, всё-таки. Или лесостепь, потому что деревца всё-таки встречаются и даже рощицы торчат из воды своими кронами. Деревья выглядят вроде как моложе, чем там, где мы обитаем, во всяком случае, так кажется на глаз.

Ну коли уже и переночевать негде и костра развести невозможно, стало быть, пора возвращаться. Как-то я себя почувствовал напутешествовавшимся. Видимо, выбравшись на бескрайнюю водную гладь, удовольствовался пониманием того, откуда в наших местах такой влажный климат. Это же по ночам ветры, дующие в сторону суши, приносят испарившуюся за день с огромной поверхности влагу — вот откуда ночные дождики. А утром с суши начинает дуть в сторону воды. Ну прям в точности, как это было описано в учебнике географии. Зимой, когда всё застывает, ничего подобного уже не заметно и ледяное дыхание Арктики беспрепятственно достигает наших мест. А дальше на юг это безобразие уже не проникает — горы мешают.

Елки, до чего же приятно хоть в чём-то разобраться!

* * *

На обратной дороге мы пользовались энергией ветра по вечерам и ночам — благо они были лунные, хотя и пасмурные. Тычинка испуганно жалась ко мне — видимо, страх перед темнотой ей не чужд. Но я держался бодрячком, пока однажды в потёмках мы не вылетели на берег, к счастью, пологий. Ничего не сломали — только тряхнуло прилично. Парус, понятно, сразу убрали и дождались рассвета.

Мама родная, куда нас занесло!? Огромная земля, низменная и пологая, покрытая низкорослой растительностью, на которой отчётливо видны олени, причём, в огромном количестве. Я видел не меньше сотни одновременно. И их силуэт мне прекрасно знаком — это северные олени. То есть, получается, мы из умеренных широт заплыли в тундру? Ну да, вон и стелющиеся деревца к нашим услугам. И ещё, я протёр глаза, мамонты виднеются в отдалении. Интересно что они тут едят?

Сильно задерживаться в столь густонаселённой местности мы не стали — стащили нашу пирогу на воду и убрались подальше, взяв вправо и на вёслах обогнув косу, на которую наткнулись. На душе стало тревожно, ведь эту сушу по пути на север мы не заметили. Это что, она вылезла наружу оттого, что снизился уровень воды? Или нас сильно отклонило в сторону от генерального направления север-юг?

Ума не приложу. Знакомые ориентиры потеряны, да и было их негусто. Холмов, что постоянно встречались в начале пути, вообще не видно. Как мы теперь отыщем дорогу к родному очагу, ведь, если ошибёмся на сотню километров... да, хоть бы и на десяток-другой, всё равно местности не узнаем. Хотя, можем и на сотню отклониться, причём равновероятно, на восток или на запад. К островкам, где ночевали по пути "туда", мы не угодили ни разу.

* * *

Холмы появились в поле зрения как раз тогда, когда это и должно было случиться по расчёту времени. Я считал дни с момента, когда последние из них скрылись за кормой и до времени поворота на обратный курс. Исходил из соображения, что плывём мы с одной и той же скоростью. Получалось, что удаляться от них и, потом, приближаться, мы должны были одинаковое количество дней. Так и вышло.

То есть признаки скорого появления гор обнадёжили меня — по крайней мере мимо основного ориентира не промахнёмся. А вот насколько далеко от своего племени нас занесёт — этого я даже представить себе не могу. Ни одного знакомого пейзажа не наблюдается. Ну да мы пробрались протоками между островами до материкового берега. Тут и возвышенности отчётливо видны, и впадающие в акваторию речушки заметны. Теперь надо выбирать, направо двигаться, или налево.

* * *

Почему я не рассказываю о том, чем мы питаемся, как разжигаем костёр и ставим шатёр? Эти мелочи для нас — просто быт. Обычные рядовые события, ничем не примечательные и не замечательные. Мы всю жизнь так живём и ничего особенного не находим, ни в постановке шатра, ни в сборе дров, ни в ловле рыбы или добыче гуся — эти птицы меня даже не боятся и атакуют, ну я их палкой и... — удары, кистевой, локтевой и плечевой — поставлены у меня прекрасно.

Сейчас я бы с большим удовольствием поведал историю утреннего бритья или перечислил товары за стеклом ближайшего киоска. Хе-хе.

Бобра видел. А в наших краях этих животных никто не примечал. Так что, далеконько от дома мы забрались. И людей вокруг не видать — ниоткуда ни один дымок не поднимается, не у кого даже дорогу спросить. Зато на юге виднеется снеговая вершина — получается, горы в этих краях выше, чем у нас. Возможно, на другой стороне и по сей день кочует родное племя моего отца. А мы тут слегка заробинзонили, потому что я, дурака кусок, не представляю себе в каком направлении шли наш вождь и его братья, покинув родное стойбище. Да и вообще, у этих гор они жили, или у других?

Что же, рецепт прост. Сначала движемся в одну сторону, а потом в другую. Сидеть и ждать озарения некогда — вода пошла на спад.

Пошла на спад, пошла на спад. То есть — куда-то она уходит! Любопытно! Ярких признаков быстрого течения в этом водоёме я ни разу не примечал. Ну да, прибывает в озере стремительно, а потом уходит постепенно, словно нехотя.

* * *

Мы сложили на берегу приметную пирамидку, и отчалили. Сначала пойдём на восток. Кстати, нынче представился отличный случай рассказать о том, как плавно, убегая за корму, скользили мимо бортов поросшие деревьями берега. Дело в том, что я внимательно вглядывался во всё вокруг и примечал низкорослые в этих местах леса. Редкие, с большим количеством кривых берёз, но зато со стройными радующими глаз лиственницами. За правильное определение других пород не поручусь — с воды глядел, хотя встречается разное... в ограниченных количествах.

Мелкую живность не видно в густой зелени, зато птиц — видимо-невидимо. Оно и понятно — человек не тревожит гнездовий, вот и наплодилось и гусей, и уток. Десятки их видов выводят здесь птенцов.

Богатые тут места в тёплую летнюю пору. А вот растрескавшиеся древесные стволы напоминают о зимних холодах. Медведя видели, пару волков. Сейчас, когда все сыты, лесные жители не выглядят опасными. И ещё я приметил северных оленей. В наших-то краях я их не примечал, хотя, трудно это, если всю зиму дома сидишь, а летом они должны откочёвывать в тундру.

На третий день Тычинка стала узнавать места, а вскоре я уверенно отыскал протоку, по которой мы пошли в залив, на берегу которого стоит Горшковка.

* * *

Тут, с виду, ничего не изменилось. Немноголюдно, спокойно, мужчин почти нет. Разве что у берега разгружают с берестяного челна корзины вяленой рыбы. В нашей с Тычинкой землянке прибрано, а у входа в неё под навесом кашеварит Бормотун. Поздоровался он с нами так, будто мы вчера виделись. Рядом очередной челнок завершают — пропитывают смолой самые ответственные стыки. Единственная неожиданность — маленький лук со стрелами. Это мне мама привезла, да, видать, не застала сыночка дома. Жаль, что записки не оставила — нет среди моих соплеменников грамотных людей.

Глава 16. Дама с собачкой.

Тот факт, что я считаюсь старостой Горшковки, дошел до моего сознания только после того, как вода в озере окончательно вошла в берега. Селение это служило местом встреч и расставаний — сюда приходили и приплывали на лодках многие люди. А потом уходили или уплывали. Несколько женщин, составлявших постоянное население, были однозначно бездетны и не беременны. И неандертальские, и человеческие. Они и вели немудрёное хозяйство, обеспечивая "постояльцев" питанием и приютом. Провизию сюда привозили озером, или приносили вернувшиеся со стороны перевала дозорные — там попадалась достойная дичь.

Жалючая Гадюка — наш военный вождь, жил в шатре где-то неподалеку от охраняемых его подчинёнными троп и, время от времени, посылал гонца к другим вождям. Этот человек заглядывал ко мне, рассказать о новостях, на редкость однообразных и ни капельки не интересных: Очередной раз убедились в том, что стадо бычков в урочище Токующего Тетерева никуда не девалось, затащили на самую верхотуру ещё десяток очищенных от веток древесных стволов и не обнаружили появления Деревянных рыб. Скукота.

Работы по изготовлению берестяных челноков свёрнуты. Глубокого Омута и помогавших ему мужчин позвали в другое место, а мы, мальчишки, потихоньку строим катамаран, — это моя идея. Хочется попытаться пользоваться парусом при поездках по озеру, а однокорпусные пироги очень неустойчивы. Кроме, как точно по ветру, на них не стоит даже и пытаться ходить — опрокинет мигом.

Словом, жизнь в посёлке идёт ни шатко, ни валко. По части технического прогресса я очередной раз как-то увял и не могу придумать никакого супероружия против возможного агрессора, чтобы можно было сделать из местных материалов имеющимися инструментами. Древние люди — они ведь не дураки. Давно изобрели всё, что позволяют существующие технологии.

Ну так о жизни нашей. Я полагал, что тут женщины всем распоряжаются, Стройная Лань в частности. Её голос чаще других слышен когда надо решить, что варить, или кому за дровами идти. Моё дело — поесть вовремя, и слушать, о чем нынче духи толкуют. Да не тут-то было.

* * *

— Степенный Барсук! Пришел незнакомый мальчик. Он хочет поговорить со старейшиной, — одна из женщин подошла в сопровождении паренька лет десяти. Человеческого рода, кстати. Босой, чернявый, обмотанный вонючими шкурами, с висящей на шее деревянной бляхой — круг, внутри которого циркулем начертан шестилистник. Естественно, я киваю Тычинке, которая тут же подаёт пареньку чашу для омовения рук.

Гость мигом сориентировался, вымыл ладони и стряхнул с них лишние капли.

Пока я усаживал его рядом с очагом, горящим нынче под навесом, подруга смоталась к котлу и принесла варёных корешков с несколькими кусочками рыбы. Корешки истолчены в кашицу, так что не могу уверенно сказать, что тут за овощи, а вот рыбу эту я знаю — мясистые ломтики без костей, отделённые от самого хребта. Тычинка знает, что я такую люблю, так что и для меня захватила.

Едим. Молчим.

Я внимательно слежу за выражением глаз незнакомца, и уверенно отметил пренебрежение к мелюзге, когда он только меня увидел, сменившееся недоумением в момент понимания, что именно ко мне его и привели. Увертюра "Радушная хозяйка" в исполнении Тычинки тоже произвела на хлопца впечатление — ведь подруга играла меня — хозяина.

Не стану утверждать, что он раньше был знаком с ложкой, но пользоваться ей стал легко. Одного не понял — говорит он по-нашему, или нет. Объяснить свою просьбу женщинам можно и знаками — на этом языке мои современники общаются достаточно уверенно.

Однако — тяну паузу и продолжаю начатое представление.

Ну вот, доел.

— Отдохни с дороги, путник. Женщины омоют твоё тело и укроют его чистой одеждой, — киваю Тычинке. Она уводит мальчишку туда, где в большом горшке всегда найдётся тёплая вода.

Увы. Ни одного звука в ответ я так и не услышал. Кивок — знак согласия. И всё.

Что же — минут за двадцать женщины его отскоблят, обрядят в халато-фартук. а потом из-за резкого увеличения дышащей поверхности тела паренёк испытает опьянение кислородом и по-хорошему уснёт. У меня же есть время на размышления.

Итак, мальчишка кажется человеком из других мест. Почему? Потому, что символ на его груди начертан рукой, знакомой с циркулем. Все же линии, используемые во всех виденных мною изделиях рук человеческих, выполнены от руки и продиктованы исключительно прагматическими соображениями. Нет в наших местах признаков искусства. То, что видел на торгу — привозное. Что ещё? Деревянные рыбки на одежде наших врагов, костяные птички на шеях Береговых Ласточек. Полоски на стенках горшков, бахрома по краям одежды. Хм. В корзинах, что я видел у Ласточек, есть некое надфункциоальное изящество. То есть тут, неподалеку от тундры, украшательством люди занимаются редко. Иными словами — искусства находятся на примитивной ступени развития.

Откуда-то с далёкого юга пришла в наши места Тихая Заводь. Она не выделяется среди нас любовью к прекрасному, но её познания в области отношений между мужчинами и женщинами непринципиально отличаются от познаний большинства моих современников. И она служила в месте, где живёт много шаманов — то есть или в храме, или в монастыре. Почему я это растолковываю? А потому что нет в здешнем языке обозначений для подобных понятий.

И вот среди нас появился человек, принёсший весть о том, что где-то пользуются чертёжными принадлежностями. Оттуда, где распространено земледелие, в котором, кстати, Тихая заводь разбирается заметно лучше остальных.

В общем, из гостя надо вытрясти побольше сведений. Только, говорит ли он на нашем языке? Ну-ка, подумаем.

Он явно прибыл не рейсовым автобусом, а топал на своих двоих. К нам он пришел сам, что наводит на мысль о том, что и раньше заглядывал на стойбища. А тут в округе все разговаривают на примерно одном и том же наречии. Значит, он тоже должен уметь общаться посредством речи.

Уфф! Полезно иногда немного подумать.

Вдруг, гляжу, наш визитер чешет в кустики, уже умытый и переодетый. Задерживается там пристойное время, и топает назад.

— Она зачем-то попросила несколько мослов, что собирались хорошенько очистить для косторезов, — Тычинка уже подошла и устроилась рядом. Мы с ней плетём вершу — корзинку такую хитрую для ловли рыбы. Тётя Тростинка её научила работе с лозой, а я вдруг вспомнил о немудрёном рыбацком приспособлении, ну и решили мы попробовать. Неважно дело идёт, не знаем мы каких-то хитростей, характерных для этой конструкции.

Гость, тем временем, вернулся к нам и устроился на шкурах, что мы для него раскинули тут в тени. Деньки нынче знойные стоят. Поворочался немного, да и уснул. Худющий — кожа да кости. Меня невольно в самое сердце кольнула жалость — намаявшийся, настрадавшийся ребёнок.

— Это не мальчик, — вдруг произнесла Тычинка.

— Не мальчик?! А кто?! — вырвалось у меня непроизвольно.

— Девчонка. Худющая. Непонятно, как её ветром не качает.

* * *

Не сбылись мои надежды поговорить с чужестранкой. А так хотелось узнать от неё побольше об остальном мире. Сравнить её представления с теми, что я уловил, расспрашивая тётю Тыну.

Прибыл гонец от военного вождя и сообщил — Рыбы идут на нас. Сам посланец только воды попил и помчался дальше, а я двинулся к перевалу. Говорящий с Духами может пригодиться в решительный момент. Для чего? Откуда мне знать? Я ношу взрослое имя, а это значит — моё место там, где мужчины делают то, что должны.

Три дня торопливой ходьбы, и вот я уже карабкаюсь по лестницам, поднимаясь на верх той самой расщелины, в которой полагал разумным установить леса. В настоящий момент это сооружение уже готово, и можно, без риска сломать шею, вскарабкаться метров на пятнадцать вверх. Туда, где уже почти горизонтальная поверхность позволяет, стоя на ней, хорошенько всё рассмотреть на большое расстояние.

Верхняя часть обращённого на юг склона почти горизонтальна и ограничена, как справа, так и слева, скалистыми стенами, тянущимися параллельно в скольки-то сотнях метров друг от друга. Дно этого неглубокого ущелья покрыто камнями, промежутки между которыми заполнены землёй, откуда торчат пучки трав и редкие кустики. Тут же струится невидимый отсюда, с верхотуры, ручеёк. Это, как я понимаю, будущее поле боя.

Дальше к югу и ниже по склону растительность становится гуще и разнообразней, а стены ущелья теряются из виду. Лагерь противника — несколько костров — виднеется совсем далеко. Даже люди отсюда выглядят... да никак не выглядят. Сам не пойму, почему я эти точки классифицирую как охотников. Наверное, воображение картинку дорисовывает.

— Гад! Еще две руки мужчин прибавилось у Рыб сегодня утром, — это один из Ласточек доложил нашему военному вождю, едва мы спустились вниз с наблюдательного пункта.

— Да, — соглашается Жалючая Гадюка. — Их ещё вчера было больше, чем нас. Думаю, они позавтракают и сразу двинутся.

Численность "войск" противника оценивается приблизительно в сотню человек. По нынешним местам и временам перед нами огромная армия.

Чем располагает наш "союз племён"? Ровно тридцать семь мужчин. Все они уже здесь. За те три дня, что я топал сюда, меня обогнало несколько групп, торопящихся к месту будущей драки.

Ещё тут восемь женщин — всё население Горшковки. Как я понял, они бесплодны. Поэтому вожди сочли возможным подвергнуть их жизни риску. Плотная группа с прямоугольными ростовыми щитами, легкими длинными копьями и "шпагами" — палками-пырялками, если честно. Строевые занятия со своими "девочками" я проводил старательно, так что очень рассчитываю на то, что "стену" они удержат.

Три лучника прячутся за их спинами: Моя мамочка, Нут — старший из детей Прижимистых Барсуков, и Одноногий Лягушонок. Ему неловко управляться с копьём на деревянной подставке вместо ступни, поэтому он упорно тренировался с луком. Все-таки неспособность охотиться для мужчины — огромный изъян по нынешним реалиям.

Дополняют диспозицию четыре сопляка — мои друзья-пращники Всхлип, Плакса и Кит. Ну и я, конечно.

Что нам известно о противнике? Прежде всего, меня интересует тактика. Эти люди изрядно повоевали. Излюбленный их прием — подобраться незамеченными к стойбищу и навалиться на него толпой, как гром среди ясного неба. Ещё они подстерегали отдельные группы и набрасывались на них из засады. Были и случаи боя толпа на толпу — это когда неприятель открывал их коварные планы и встречал на подходе. Тут важно отметить, что эпизоды единоборств в практике Рыб имели место, и те, кто после них остался жив, как раз сейчас и находятся перед нами. То есть — бойцы "обстрелянные".

У наших, кроме Ласточек, боевой опыт скромнее.

Чего я жду от неприятеля?

Думаю, они сблизятся на расстояние броска копья, собьются поплотнее, а уж потом всей гурьбой повалят на нас, вопя и потрясся оружием. И начнётся свалка. Если честно, то рассчитывать мы можем только на индивидуальную выучку бойцов.

Что касается этой самой выучки, то началось это тогда, когда я показывал своим друзьям приёмы штыкового боя. Мы в тот период рыбачили вместе с подростками-неандертальцами, а они перенимают всё, словно обезьяны. Я и не представлял себе, насколько крепко усвоили они мои уроки, до тех пор, пока эти юнцы не "положили" втроём пятерых Рыб у лодок в "битве при Горшковке", отделавшись при этом единственной раной на всех.

Исходя из этого, нам выгодней куча мелких, распределенных на широком пространстве схваток, чем плотная куча-мала, где нас просто задавят массой, опрокинут и растопчут.

И как, скажите на милость, это организовать? Понятное дело, с личным составом я переговорил, объяснил чуть не каждому, что индивидуально он сильнее любого противника, а то и сразу двух. Поэтому в наших интересах не устраивать толкучку, а "растаскать" Рыб и перебить в схватках накоротке. Мужики обещались, что так и содеют. Вот на это и уповаю.

А теперь стоим и ждём, когда всё начнётся. Неприятель уже приближается нескольким колоннами по одному, обходящими отдельно лежащие камни. Попросту говоря, оленьими тропами следуют — они тут во множестве пересекаются, огибая мелкие препятствия.

У нас в центре — короткая стенка щитов, перед которой собрались Ласточки со своими копьеметалками и запасными копьями в длинных мешках. Тут есть надежда воспользоваться преимуществом перед неприятелем в дальности броска — противник, привыкший охотиться в густых лесах, не прибегает к помощи удлиняющих руку приспособлений, а бросает копья непосредственно рукой, как и остальные охотники нашего "союза племён".

Остальные бойцы стоят на флангах, чтобы не пропустить Рыб в тыл щитоносицам. Полагаете, что биться придётся в окружении? Верно. Это неизбежно. Но, по моим прикидкам, плотность рядов окружающих при этом снизится и на каждого из полутора сотен сражающихся придется где-то около пары квадратных метров площади. Это вполне приемлемо.

Убедить вождей в необходимости принять такой план боя было легко — понимаете, добрая репутация — великая вещь. Так что командиры слышали мои доводы и не упрямились.

Пращников же я отправил на самый важный пункт. На леса, что установлены в расщелине над левой для нас стеной ущелья. Велел оттуда вести навесной обстрел приближающегося противника. Не знаю, как Кит, но Всхлип и Плакса вполне способны добросить камень — они ребята крепкие. Надеюсь, если нам не повезёт — сбегут хотя бы.

* * *

Все мои планы предстоящего сражения накрылись медным тазом. Толпа чужаков сбилась в кучу за пределами дистанции броска лучших наших копьеметателей. Они чуть ниже нас, немного под уклоном, и видны, как на ладони. Лица, раскрашенные углем и охрой. Голые торсы, палицы у поясов и копья с пучками перьев возле наконечников. Покроя штанов разглядеть не могу — может, это юбки или набедренные повязки. Не до них мне, потому что вперёд вылез клоун в шапке с рогами и давай завывать, приплясывать и делать в нашу сторону нехорошие жесты.

К гадалке не ходи — порчу насылает. Это же он мне личный состав деморализует!

— Ну, козёл, сейчас ты у меня попрыгаешь, — выразился я по-русски, добавил несколько эпитетов и определений, приводить которые дословно в этот раз не стану, и побежал, чтобы врезать, как следует, этому уроду в тыкву.

Так он меня огорчил, что забыл я о своём возрасте. Словно снова стал крепким мужчиной...

Товарищи же мои восприняли эти действия за произнесение контрзаклинания и начало шаманского поединка — это я позже сообразил. А гад этот ряженый тоже двинулся мне навстречу, издав плотоядный рык и ещё жесты победоносные изобразил. Кстати, клюка у него в руке гнутая так и мелькает, потому что он ею в воздухе выписывает всякие кренделя. Ну, чисто, артист Большого Цирка.

Короче, влепил я ему в лобешник камень из пращи, а он даже не чихнул, потому что шапка евонная — фрагмент черепа. То есть, считай, каска. Зато сам этот идиот со всей дури прихлопнул меня своим дрыном сверху вниз, словно мухобойкой.

Ну, я-то пока бежал, вспомнил про размеры собственного тела, так что успел посторониться и даже второй камушек в ремешок положить. Крутанул накоротке, да и запулил в... мимо прошло. Быстро мой противник учится — увернулся и опять своим дрючком лупит по мне, но уже горизонтальным загребущим ударом.

Вижу — не уйти и не перепрыгнуть, а только тут из-за плеча моего выметнулась серая стрела и вцепилась паразиту этому точно в то место, которое мы, мужчины, нежно оберегаем. Клюку-то я ремнём пращи принял, потому что шла она уже без ускорения, то есть хватило мне сил её удержать по-мягкому. А колдун уже на спину заваливается и в причинное место ему вцепился волчара, ну ей богу, как овчарка в киношке про К-9. Только не держит, а натурально терзает.

Я, ясное дело, палкой, что мне досталась, супротивнику своему по башке и наладил. Удар у меня... тут плечевой был, с двух рук. Словно колуном врезал. Ну а, поскольку каска уже отлетела, то голове не поздоровилось, потому что палка даже сломалась.

И в это мгновение здоровенный зверь отпустил свою обмякшую жертву и обратил свой взор на меня. Строго так посмотрел, равнодушным взглядом убийцы. Как Вы думаете, что после этого со мной сделалось? Правильно, живот мне скрутило от ужаса (терпеть ненавижу бояться, но у детской физиологии свои резоны). Я мгновенно, на чистом рефлексе, подол задрал и стал присаживаться поворачиваясь, чтобы не к своим задницей срать, а тут перед лицом волчица на расстоянии вытянутой руки морду свою ко мне тянет.

Экстренная дефекация в направлении суровых мужественных охотников-Рыб была последней каплей на весах их терпения. Они заревели, как стадо беременных бегемотов, и бросились... проч.

Волки не стали есть свою жертву. Их уже не было рядом, когда быстроногие охотники племени Береговых Ласточек пробегали мимо меня, скорбного. А куда подевались звери — не знаю. Я лопушок искал.

* * *

Преследование панически бегущего противника — дело кровавое. Наши товарищи, потерявшие многих своих родичей, собрали обильную жатву, потому что отлично умели поражать копьём бегущую цель. Вечером их вождь, Жалючая Гадюка позвал меня к костру, в котором сжигали деревянных рыб, сорванных с шей поверженных врагов. Перечислялись имена погибших родственников, за которых "засчитывалась" месть, а потом в пламя бросался очередной амулет.

Получился, скорее поминальный ритуал, чем победный пир. За спинами Береговых Ласточек, сгрудившихся вокруг костра, стояли неандертальцы и мой отец со своими братьями. Они молчали. Просто отдали говорящим ещё несколько рыбок. Спокойная церемония, позволившая сыновьям четырёх племён и двух разных биологических видов почувствовать себя единым целым. Я, даже если бы нарочно хотел устроить нечто подобное — вряд ли смог бы.

— В нашем племени сильный шаман, — сказал Жалючая Гадюка, когда дотлевали последние, подёргивающиеся пеплом, угли.

— В нашем племени мудрый шаман, — согласился Сизое Перо.

— В нашем племени добрый шаман, — прибавил Острый Топор.

— В нашем племени очень маленький шаман, — Тёплый Ветер взял меня на руки, положил на мягкое и укрыл тёплым. Как всегда, именно он оказался прав. Устал сегодня этот шаман, как собака. Вот именно с мыслью о собаке я и отключился. Что-то не вполне волчье было в моих сегодняшних нежданных заступниках.

* * *

Тёплое тело худосочной чужестранки согревало меня этой ночью. Когда она залезла под укрывавшую меня шкуру — ума не приложу. Здесь, в горах, по ночам очень холодно. Даже вода иной раз замерзает, хотя и середина лета и днём очень жарко. Так что хотела она поделиться теплом или сама согреться — не знаю.

— Ты откуда взялась? — спросил я ворочаясь, чтобы устроиться поудобней.

— Пришла, — да уж, исчерпывающий ответ. Сам знаю, что не телепортировалась.

— Зачем? — так просто она от меня не отделается, хотя, единственное слово ответа произнесла с ошибкой. То есть, не родной ей наш язык, и, значит, она его только ещё осваивает.

— Тычинка плакала. Боять ты убитый.

— Боялась, что тебя убьют, — поправил я машинально. — То есть меня, конечно.

— Да. Я идешь тебе следы и посыл Серого и Серую защита.

— Ты пошла по моим следам и послала Серого и Серую меня защищать, — привычно уже "перевёл" я с ломаного на нормальный. Кто они, Серая и Серый? — это я нарочно спросил, потому что слова "собака" никогда не слышал.

Естественно, прозвучавший в ответ набор звуков, сразу занёс в ПЗУ в качестве термина, обозначающего данную категорию домашних животных. Кстати, откуда этот прилив заботы о почти незнакомом человеке?

Не стану дословно приводить наше корявое объяснение — Тычинка сказала Фае, что я большой-маленький-отважный-добрый-скоро вырасту мужчиной. Где-то так. И что Фае тоже можно стать моей женщиной когда я начну мочь. Короче, вторую жену мне сосватала.

Сказал бы мне кто, положены ли шаманам семьи?

* * *

С собаками я познакомился на обратном пути, когда мы вышли к урочищу Токующего Тетерева. Псы появились из зарослей и позами своими пригласили нас на охоту. Я, конечно, объяснил, что тут у нас неподалеку "садок", где откармливается к зиме небольшое стадо.

Фая подозвала питомцев, погладила их, почесала за ушком, помурлыкала что-то ласковое на неведомом языке и угостила обоих пластиночками вяленого мяса (жёсткое и с душком). В общем, умеет она с этими созданиями управляться.

Ночью же на привале они навалились на нас с обеих сторон своими тёплыми спинами — то есть согревать хозяйку во время сна тоже их обязанность. Но, если многолюдно, они остаются поодаль и прячутся. Видимо неспроста такая привычка сформировалась у них во время странствий. Это не страшно — зимой явно захотят в тепло, потому что с нашими морозами они совершенно не знакомы. Действительно, пришли с юга.

* * *

Сообщу ещё одно обстоятельство "битвы" на перевале, которое выяснил позднее. Пращники, оказывается, вели обстрел толпы неприятеля, когда мы с шаманом выплясывали перед почтеннейшей публикой. Кит корректировал, а Всхлип с Плаксой — пуляли. И надо же такому случиться — в тот момент, когда я дал этому клоуну палкой по башке, произошло попадание, свалившее одного из охотников в первом ряду. Ему досталось сверху по плечу, так что от боли он громко заверещал. Вот это совпадение — гибель шамана и камни с неба, и подорвали окончательно боевой дух Деревянных Рыб.

Они-то метателей не видели, потому что те были для них справа и много выше на предельной дистанции броска, а это изрядное расстояние.

Сакральненько получилось.

Скажете, везуха?

Ну, знаете, после соответствующей подготовки и не такое бывает. Хе-хе.

Глава 17 Философская

Я со своими двумя "жёнами" по прежнему живу в Горшковке. Тычинка, в основном, занимается домоводством, Фая — не знаю, что означает её имя и на каком языке — время от времени ходит на охоту со своими собаками. Чаще всего её сопровождает Нут с луком, потому что выгнанную псами дичь кто-то должен подстрелить. Хорошая пара из них получается, тем более, что и по возрасту они друг другу подходят.

Думаете, я должен сердится на то что у меня могут увести девушку? А вот и нет — в этом мире подобная ситуация расценивается иначе, потому что ревность — чувство собственническое, а категория собственности в людях жизненными реалиями не закрепляется.

Помните эпизод с лодкой и охотниками на мамонтов? Тогда Острый Топор поступил по обычаю, а меня, цивилизованного, жаба даванула. Теперь-то я знаю, что живу среди настоящих дикарей в примитивном первобытном племени, где привычные мне понятия просто ещё не сформировались. А вот южнее, как поведала мне Фая, всё значительно цивилизованней. Там куда как лучше развито земледелие, отчего люди научились разбираться в том, где чьё поле, и кому принадлежит урожай с него. Вопросы наследования имущества тоже решаются — существуют соответствующие обычаи, сложившиеся на основании практики.

Брачные ритуалы в тех местах куда как сложнее. Проводятся они с кучей обрядов и церемоний, поскольку супругам вменяются определённые права и обязанности, после которых супружеская верность в дальнейшем как бы подразумевается. Для этого и шаманы нужны чуть ли не на каждом шагу, отчего водятся куда как гуще, чем в наших суровых северных краях. Они там ещё и погодой занимаются плотно — то вызывают дождь, то, наоборот, прогоняют. Потому Фая и покинула отчий дом, что не хотела в одном из подобных спектаклей участвовать, хотя и предлагали ей главную роль — жертвы. Но она сочла, что недостаточно талантлива и... Серый перегрыз путы, он вообще большой умница.

Потом она два года топала куда подальше от родного селения. Собаки делились с ней своей добычей, а она пыталась прибиться к какому-нибудь племени. Чего только с ней не произошло за два года странствий! Не знаю, соберусь ли изложить все её приключения когда-нибудь? Уж больно муторно буквы давить на берёсте.

Фае повезло с Зелёными Лягушками, она там пришлась ко двору со своими псами, и было ей хорошо, но Деревянные Рыбы всё испортили, напав на стойбище и всех перебив. Тогда её в очередной раз спасли собаки — загрызли того, кто поднял руку на их маленькую хозяйку.

Я настойчиво расспрашивал нового члена своей семьи о том, изобретено ли уже колесо, и какие ещё животные одомашнены, но внятно на мои вопросы она не ответила. Сама нигде ничего похожего не встречала, но, вроде как кто-то что-то в её присутствии упоминал. Только вот как будто речь шла о езде на спине быстроногого безрогого с копытами. Она сначала это существо не по признакам описала, а одним словом назвала, которого в нашем языке нет, но не олень, не лось и не бык — точно.

Выходит, на лошадках уже где-то ездят. Но, похоже, немногие. Или далеко.

Это я нарочно доложил заранее, чтобы мои дальнейшие рассуждения оказались понятными. Я ведь живу здесь уже четвёртый год и собрал довольно много информации об окружающем мире. Потому что вопрос о том, где я и когда, меня весьма интересует. Не в плане номера года до Рождества Христова, а в отношении людей и сообществ, технологий и вообще, чем народ дышит. Ну и ландшафты, климат, реки и моря.

К чему это я? Так статус обязывает мня позаботиться о людях, чьи судьбы оказались связаны с моей. Сейчас "союз" четырёх племён вступил в опаснейшую стадию.

Угроза со стороны агрессивного племени Рыб устранена надолго. Возведены надёжные жилища и вопросы с питанием практически решены. Кроме керамики, кремней и соли ничего нам извне не требуется, да и то, полагаю, при нужде эти вопросы можно решить. Предстоит длительное пребывание в комфортных условиях, когда невеликими трудами можно прекрасно жить в своё удовольствие.

Все расслабятся, раздобреют, сделаются ленивыми. А потом придёт беда, откуда не ждали и произойдёт нечто ужасное. Про светлые и тёмные полоски в жизни, чай, все слыхивали? И, если не подумать заранее, не подготовиться, то очередная незадача может закончиться очень нехорошо. Тут ведь ни МЧС ни страховых компаний нет, даже районной администрации, и той не сыскать.

* * *

Так вот! Мир вокруг меня весьма многообразен. Далеко на юге люди сочетают земледелие с охотой и собирательством. Причём, как я понял, зерновые культуры им уже известны — иначе откуда взялись бы ячмень и овёс? Пшеницы, правда, не встречал, хотя, если из неё не хлеб пекли, а делали кашу — мог и не узнать. А мы все крупы варили. Ещё пшёнку припоминаю, а про другие злаки ничего определённого сказать не могу.

Но в бассейне реки, что рядом с нами, прямо за горами, зерновые культуры популярностью не пользуются. Тётя Быга, а она в аккурат из этих мест родом, рассказывала, что, когда она ещё с родителями жила, женщины корешки сажали у домов — это, получается, корнеплоды. Здесь, севернее, они тоже растут, но, не многие. У нас и репа мелкая, и брюква тощая, и даже морковь никак не потолстеет. Почему, спросите Вы? Так тундра рядом. То есть реально мы находимся в зоне, где земледелие крайне неэффективно.

Ну а зерно на торг привозят по реке издалека — стало быть, как раз из тех мест, где когда-то жила Тихая Заводь, и откуда пришла Фая. И, думаю, куда-то туда ушли наши канаты. Свили их после знакомства с прялкой, не пожалев трудов на оснащение.

Стало быть, делаем вывод: ранее на торг возили верёвки попроще и покороче. Типа тех, какие сами использовали. Видимо, были специально спрошены, умеем ли делать канаты с иными характеристиками. Наверное, у Большой Кладовки был на то заказ. Ну так, коли надо, — сделали. Привезли. Отдали за нужный товар. Куда те канаты дальше пойдут — любопытно, конечно.

Быг мог поинтересоваться, но не факт, что торговец это сам знал. А если и знал — не обязан говорить. Но кому то они точно нужны. Отсюда — версия. Где-то на юге делают уже что-то большое, собирая для этого в одном месте кучу народу. Ведь иначе, чем тянуть сотнями рук, этот канат явно ни для чего не годится. Что-то здоровенное.

Получается — на юге имеет место высокая плотность населения и возможность это население созвать. Там же находятся места, где живёт много шаманов, и которые знают какие-то важные вещи, обнародовать которые не торопятся — жрецы и храмы, к гадалке не ходи. А наличие у них служительниц только усиливает возникшие подозрения.

Сами понимаете — это я фантазирую, припоминая фильмы в историческом антураже и книжки, которых прочитал столько, что в голове у меня возникла путаница насчёт того, когда что было. А мне надо про сейчас сообразить.

Тут ведь вот какое дело: После того, как я жиденько обгадился на перевале, на глазах полутора сотен крепких охотников, репутация моя стала просто ненормально велика. Меня кормят, ухаживают за мной и ни к каким делам не привлекают. То есть — однозначно перевели в разряд мудрецов-мыслителей. Не знаю как кто, но горох, что ем, я обязан отработать честно. Значит — обязан мудро помыслить во имя будущего кормильцев своих.

А мысли ходят кругами, потому что, с одной стороны, мои представления об этом мире всё ещё весьма скромны. А с другой, предвидеть развитие человеческой общности, пока небольшой, не так-то просто. Дело в том, что учесть огромное количество факторов, влияющих на столь сложную систему — это не голову надо иметь, а дом советов. А ведь я, наверняка, ещё и не догадываюсь о существовании многих ныне существующих затруднений.

Ну, учили меня марксизму по партийной линии. Так он, марксизм тот, сбойул маленько при воплощении. На старости лет, когда силёнки стали уже не те, позанимался я чуток и руководящей работой, так что кое-какую литературу перетряхнул. Ну, там, про Масловскую пирамидку, про вертикальные и горизонтальные связи и про то, что поиском оптимальных решений в области управления занимались многие светлые умы.

Одна беда, исследования касались эпохи денежных отношений, которые частенько работали в качестве критериев. У нас же тут товарно-товарный обмен, так что... раззява! Я же своими собственными глазами прохлопал связки ракушек и шкурки куниц, которые видел на торжище. То есть некие реперы при определении стоимости товаров купчиной Большая Кладовка применяются, только сами эти деньги для местных жителей непривлекательны. Мои современники мыслят категориями полезности. То есть для них это женские украшения, без которых легко обойтись, и малоразмерные кусочки материала для одежды, которые нужно долго сшивать не самыми удобными костяными иглами.

И вообще, украшения — штука опасная. Привези вождь одну связку бус для своей жены — и сразу возникнет неравенство. Потому что другие тоже пожелают и скажут об этом своим охотникам. Скандал гарантирован. А если везти сразу всем, то что тогда останется на горшки и соль?

Ёлки! Сколько же ещё всякого мне предстоит понять!

* * *

Жалючая Гадюка и Сизое Перо чинно вошли под крышу моей землянки. Тычинка мигом усадила их вокруг очага, а Фая помчалась к женщинам, чтобы принести угощение. Кормить пришедшего, это тут всё равно, что поздороваться с ним. Как и принести гостинчик, если по дороге удачно поохотился. Так что следом за Фаей на кухню отправился и Бормотун со связкой рыбы, подаренной гостями.

Спокойные ритуалы настраивают на правильный лад.

Сегодня в нашем меню — красная икра. Её много "напороли", потому что рыба идёт на нерест, ну а мы не стали зевать — все вешала балыками увешали. Простите за каламбурчик. В обратную дорогу нагрузим визитёров до кромки бортов.

— Скажи нам, о Степенный Барсук, отчего не берёшь ты в обучение детей из наших племён, — начало разговора повергло меня в ужас. Я представил себе всю ораву сорванцов, что подрастают в племенах Плывущих Селезней и Береговых Ласточек, и мне стало дурно.

— Я и не думал обучать кого бы то ни было, вожди. Взрослые передают малышам то, что узнали за свою жизнь, а мой век ещё не велик. Те, кто сейчас рядом со мной — товарищи по детским играм, и занятия с нами проводят охотники или мастера, известные своей искусностью, — нарочно завожу речь с "подходом", чтобы мужчины не так горячились. — Мы с удовольствием взяли бы уроки у опытного костореза. Изготовлению кремневого инструмента нас обещал научить Острый Топор, но корзинщиков, более искусных, чем Береговые Ласточки, я просто не знаю.

Представление о том, что любой человек должен уметь делать решительно всё, в этом мире общепринято. То есть, ничего крамольного в высказанном утверждении не содержится. Я же по опыту знаю — тот, кто прекратил учиться — готовит себе массу неудобств в будущем. Поэтому спокойно продолжаю:

— Каждый охотник знает что-то такое, о чём другой может даже не догадываться. И мы с радостью узнаем новые хитрости или уловки, приметы или признаки. Даже поиск съедобных растений, и тот необходимо освоить, чтобы не голодать.

— То есть, ты не против того, что сыновья наших племён придут к тебе, если мы пришлём и тех, кто станет вас обучать? — Жалючая Гадюка нанёс мне удар точно в то самое место, которое я неосторожно подставил, разговорившись не в меру. А деваться некуда — школа для мальчиков, считай, уже обречена на возникновение.

— Нет, вожди, я не против. Обещаю, что не скрою от них того, что подслушаю в разговорах духов, — а что ещё можно ответить, если я сам загнал себя в угол. Старый болтун!

* * *

Занятия по стрельбе из лука ведёт Нут. Почему не моя мамочка? А она не умеет. Не умеет она стрелять из подобного боевого оружия потому, что ни разу не держала его в руках. Объясняю — луки однодеревки, что в ходу в этих местах, хороши в лесу. Они невелики и свои короткие стрелу мечут не слишком далеко, в том смысле, что поразить из них цель можно, в лучшем случае, шагов за пятьдесят, хотя, куда надёжней стрелять с тридцати. А ещё лучше — с двадцати. Ну, это метров двенадцать.

В сражении на перевале, глядя на готовящихся к бою Рыб, я осознал этот факт с необычайной силой. Это была моя вина, что столь очевидный вид вооружения выпущен из виду и не приготовлен в качестве сюрприза для неприятеля.

А поскольку мой старший брат, пусть и двоюродный, прошёл обучение у лучшей лучницы — моей же мамочки, то именно с ним я и поделился "идеей" — собрать лук из трёх деталей — двух плеч и рукояти, к которой эти плечи и крепятся. Потом была стадия экспериментов, перепривыкание к новой манере натягивания тетивы не к груди, а к плечу, изменение приёмов прицеливания и оценки на глаз совершенно других расстояний.

Разумеется и стрелы потребовались более длинные. Одним словом, создавался целый комплекс вооружений, совершенно непригодный ни для использования из засады, ни при охоте в лесу. Нут прилично повозился, пока освоился, однако, возросшая поражающая способность стрелы с лихвой окупила труды.

Я, наивный, очередной раз ошибся, оценивая перспективность новинки. При охоте на гусей осенью Нут из своего детища набил птицы не меньше, чем мамуля. А приносили добычу Серый и Серая. Народ у коптильни чуть не вешался от бесконечного потока тушек. А как же иначе — нас теперь впятеро больше, а продовольственная база качественно не изменилась. Только количественно.

* * *

С одной стороны наша с Тычинкой землянка теперь похожа на казарму — плотность населения в ней здорово возросла. С другой — мы наконец завершили изготовление катамарана — попросту говоря, два приблизительно одинаковых челнока, которые связываем поперечными жердями. Эту конструкцию парус не опрокидывает, даже если ветер дует сбоку. Но плавать на нём будем уже весной, когда мне исполнится шесть. Ледяное дыхание Арктики напоминает о себе лёгким, словно из солонки, снежком. А у нас по программе шитьё, резьба по кости, изготовление мокасин... а я, наконец понял, чего этому миру не хватает в первую очередь. Бумаги. Писать на бересте — занятие мучительное.

* * *

Обрисую, однако, что у нашего "союза племён" получилось. Про Горшковку Вы и так знаете. Детский сад, подготовительная группа и неполный десяток бездетных женщин. Первую из капитальных землянок назову Гороховкой — там плантация и ткацкий цех. Туда народ свозит всю крапиву, какую только где отыщет — её прорва требуется, потому что выход кудели из общей массы невелик. Рыбаковка — это вторая землянка, построенная после того, как половодье подмочило хвосты племени Бредущих Бекасов. Третья — на острове. Только она не одна, а сразу четыре штуки, соединённые где навесами, а где и крытыми переходами. Мрачные, признаюсь, рукотворные пещеры. Они встали подковой, образуя изрядного размера комплекс, который я нарёк Бастилией, потому что он может служить и оборонительным сооружением — внешние стены сделали крутыми, применив глинобитные технологии.

Построенные в расщелине на перевале леса постепенно обзавелись стенами из обмазанных глиной плетней, чтобы дозорные имели возможность укрыться от дождя, ветра и ночных заморозков. Зимовать там никто не собирается — незачем. Да и таскать дрова туда далеко.

Народ в наших селениях часто переезжал с места на место и постепенно племена сильно перемешались, отчего вожди руководят не столько общинами, сколько процессами, или направлениями деятельности. Хозяйственными же вопросами дирижируют хозяйки — хранение и расходование припасов в их ведении. Ссорятся иногда, не без этого, уж тут бывало и меня звали на разборку, потому что я в своём посёлке завсегда, если услышу разгорающуюся свару, немедленно провожу строевое занятие с марш-броском. Так что, в Горшковке страсти шибко не бушуют. Лапушки после подобных упражнений обязательно находят интересную для всех тему и перемывают мне косточки.

А, если где на какую скандальную бабу удержу найти не могут, так ко мне на перековку её и посылают на месяц-другой. Ну не будет нормальный охотник вникать во всякие женские глупости. Коли срывается тётка на поросячий визг, значит пора ей нервную систему сбалансировать.

Людей, которые не неандертальцы, я людьми или человеками называть передумал, потому что фигня получается и в разговоре, и в повествовании. У нас тут никак разницы не выходит ни по уму, ни по другим достоинствам. Так что получается андертальцы и неандертальцы. Это потому что я-то знаю — нескрещиваемые мы виды. Но уживаться это ни капли не мешает, потому что, раз нет потомства, то, стало быть, андерталки не залетят от неандертальца, и наоборот неандерталки от андертальца. Это обстоятельство вместе с прагматичной простотой нравов работает, как надёжнейшее противозачаточное. То есть фокусы, которым обучила народ Тихая Заводь стали не так уж необходимы. Как бы не забылись они за ненадобностью! Мне, почему-то, жалко. В том смысле, что ведь вырасту, начну хотеть и мочь, а смелых ласк не получу и сам не применю.

Я уже подумываю, не зарисовать ли эти приёмчики на чём-нибудь долговечном, причём, разместить на видном месте. Ну, вроде как : "Духи рекомендуют". Или из глины вылепить, да обжечь?

Не, ну нечего ржать-то. Полезные знания не должны теряться из-за безграмотности, недальновидности или предрассудков. Вот я как-то раз, когда ещё взрослым был, то есть в прошлой жизни, услышал одно наставление по половому воспитанию подростков — так это же жуть в полоску: того нельзя, этого надо опасаться, а что чиста канкретна делать — никакой информации. Инструктивность в подобном знании отсутствует напрочь. Фикция, а не обучение.

Потом, правда, появились сперва на видаках, а потом и в сети всякие ролики, вроде как непристойного содержания, но и в них не особо-то много полезного можно было уловить. В общем, сегодняшняя ситуация выглядит более обнадёживающей, тем более, что перегородок в жилищах, как не было, так и долго ещё не будет.

Словом, есть мысль заняться ваянием, дабы наглядно увековечить кому из партнёров что делать при соитии, чтобы обоим было вкусно, но и до получения потомства дело не довести. Одна беда — трескаются у меня при обжиге все слепленные вещи, а вырезать подходящие матрицы для набивки сухой глиной и выдержки под давлением я даже не помышляю. Чересчур сложные формы. Не Микель я, и никак не Анжело.

* * *

Что ещё помянуть о шестом годе моей жизни, третьем, если считать от момента появления в древнем мире? Охотники на мамонтов наведывались в Рыбаковку. Те же самые пять неандертальцев с гордыми до невозможности именами. Они подарили Острому Топору целый мамонтовый бивень, за что он, добрая душа, отдал самый большой берестяной чёлн, нарты и три мешка гороха, не считая уймы верёвок и шнуров. Вожди довольны, а я ума не приложу, нафига нам это сокровище? Роялей мы не делаем, чтобы клавиши вырезать из этой махины.

Еще по холодам при миграции к местам зимовки били мы копытных, что направлялись по тропам к перевалу. Нут из засады — заранее поставленного в нужном месте плетня — отлично стрелял из нового лука — мамочка моя теперь себе такой же делает. Мяса наготовили — не знаю, съедим ли всё до тепла? Хотя, гырхи слопают — они до мясной пищи охочие. А больше ничего особенного у нас не случилось. Один сплошной быт.

Скажем, в Гончаровке в последней из выкопанных ещё бывшими жителями ям, откуда брали глину, устроили ледник. Перекрытие накатали из брёвен, сверху завалили толстым слоем земли, укрепили стены плетнями, узкий вход с тамбуром соорудили, пол вымостили плитняком. Ждём морозов, чтобы набить это пространство льдом с озера. Даже нарты с берестяным коробом приготовили.

В другой яме обустроили капитальную коптильню — следующим летом опробуем. В одной из землянок построили обжиговую печь — из сухой глины сбили огромную бутылку со входом сбоку в нижней части. Внутреннюю опалубку сплели из прутьев, и потом снаружи подсыпали и трамбовали до твёрдости. "Горлышко" бутылочное вывели наружу через дыру в кровле. После первой же топки, внутренняя опалубка сгорела, а печь устояла.

Мы её опасаемся толкать, и внутрь не заходим, чтобы не угодить под обвал. Рогульками, вроде ухватов, ставим внутрь предметы и ими же вынимаем. А уж про дрова и говорить нечего, их подпихиваем палками. Хотя, это я вперёд забежал — только на зиму планируем ставить керамические опыты. Пока вода в озере не замёрзла, топливо подвозим лодками.

Еще я планирую попробовать прессовать из глины простенькие чаши, и меня очень занимает поиск рецепта режущей керамики, такой, чтобы из неё можно было сделать инструмент по дереву вроде пилы. Понимаю, что полотно получится с палец толщиной, но уж очень муторно торцевать брёвна кремнёвыми лезвиями, а оно всё чаще и чаще бывает нужно. Поэтому на тот же холодный период у меня в планах пресс и пресс-формы. Благо рук мне в помощь теперь довольно — детки в древнем мире взрослеют быстрее и по части освоения любых видов деятельности куда заинтересованней своих сверстников из двадцать первого века.

Шкодят, конечно, вредничают, ссорятся. Но управу на них я нахожу легко — и дети и внуки и правнуки у меня уже были, так что имею опыт. Разные они, конечно. Про каждого можно отдельную книжку написать, но я уж погожу с этим, пока не сделаю бумагу.

Глава 18. Посадил дед репку

Перестану, однако, излагать хронологически, а снова вернусь в объектному способу повествования, потому что и сам запутаюсь, и Вас заморочу. Итак, у нас на всю толпу в сотню с лишним человек имеется один единственный огород в Горшковке, и заведует им тетя Ты... Тихая Заводь, потому как произношу я это имя с почтением, хотя моральный облик сей достойной женщины ни в малейшей степени не одобряю.

Так вот! Из сельскохозяйственных культур прижились у нас только три. Собственно горох, который высаживают и второй раз, после уборки первого урожая. Если весна была ранняя, а лето — солнечным, он успевает дозреть до такой спелости, что даже способен храниться. Но это — редкий случай. В плохой год может и не завязать стручков, а то его зелёным отправляют прямо в рот в качестве лакомства, потому что консервирование в наше время совершенно не развито.

На семена идёт только то, что собрано спелым с первой посадки. И еще такая деталь: весной сажают сухие горошины, а летом — пророщенные.

Внесение в почву рыбьей мелочи или сушёных же рыбьих голов, хвостов, костей и плавников летом проводят всегда. Раньше ещё и очёсы крапивные туда же закапывали, но сейчас, по моему совету, их складывают в кучи и ямы вместе с ботвой, и дают перепреть. Получается менее трудоёмко, а результат даже лучше. Ну, так, органика растениям редко вредит. Это я к тому, что на данную культуру трудов не жалеют, потому что в хранении она исключительно удобна и на чёрный день её всегда немного припасено.

Вторая — репа. Впрочем, та ли это репа, какую знавали в наше время, — не поручусь. Её чередуют с горохом на тех же самых участках, и урожай она даёт ничуть не хуже. Её варят, парят, жарят, томят — не стану утверждать, что я от неё в восторге, но еда сытная, этого у неё не отнимешь. Только вот хранить репу не так удобно, как горох. Она и задрябнуть может, и в рост пойти, и загнить. А я про корнеплоды помню, что они любят храниться при температуре в погребе неподалеку от точки замерзания, но чуть выше. Почему-то на память приходит цифра в плюс четыре градуса.

И где я её тут найду, эту температуру? Или чем создам? В общем, основную часть урожая съедают еще до середины зимы, хотя хранят в ямах — считай, погребах, где более менее прохладно.

Ну и третий хит здешних мест — брюква. Тоже не знаю, соответствует ли она будущей своей тёзке, но надо же мне как-то назвать то, что похоже на брюкву! Она крупнее репы и, на мой вкус, прекрасная еда. Готовится аналогично, однако растёт очень долго, отчего убирается с грядок поздно, перед самыми холодами, поэтому едим мы её чуть не до нового урожая репы. Только вот в холодное лето может не успеть дать семена.

Вру, дать-то всегда успевает, но только они потом не всходят. Или плохо всходят. Пока не забыл — оба этих корнеплода — двухлетники, отчего им до созревания семян нужно просидеть в земле два вегетационных периода, а тут ещё и вымерзание возможно — зимы-то у нас — о-го-го. В общем, проблем много.

В плане возделывания брюквы Тына каждый раз пытается высадить её рассадой, да только трудно это, потому что вне помещений ранней весной ещё холодно, а внутри помещений — темно. Вот она и переставляет рассаду днём в затишок да на солнышко, а потом прячет в землянку. И не всякий раз удачно получается — и заморозить недолго питомцев, и вообще, капризничают они.

Тут бы хоть парничок организовать, да вот беда — ничего прозрачного нет для остекления. Дядя Быг привозил с торга шкуру так тонко выскобленную, что аж просвечивает, а только не росли под ней брюквочки. Не хотели. Зато их стало удобно закрывать от заморозка — просто опускаешь крышку, когда солнышко ныряет за горизонт. Словом, настроили мужчины этаких низких ящиков с откидывающимися рамами, в которых рассаду стало выращивать куда как удобней. Стенки плетёные, глиной обмазанные, а сверху — шкура на жердях. Главное же, сажая этот овощ в грядку, уже не терзаешься сомнениями: взойдёт он или не взойдёт.

У меня же желание создать что-нибудь прозрачное аж засвербело в руках, тем более, что рецепт стекла из школьного курса химии помню прекрасно — смешать песок с содой и расплавить. Хороший белый песочек на речушках изредка встречается, а вкус соды на обмакнутом в Противную Воду пальце я ощущаю до сих пор. Но, торопиться не буду. И вообще, разговор пока идёт не о новых материалах, а о растительной пище.

Так вот, женщины знают прорву корешков, которые всяк в свою пору собирают в лесу или на берегах рек. Летом и в первый месяц осени ни горох, ни репа, ни брюква никого особо не интересуют. Наш детский сад не раз участвовал в подобных заготовках и, скажем, найденная мною морковка давным-давно известна, так что выращивать её специально никто и не собирается. Корни некоторых видов камыша, листья и стебли трав — просто надо знать, что и когда съедобно, и как со всем этим поступать. Ягоды и орехи, грибы, которые сушат, толкут и добавляют в похлёбки. Целая кулинария, меняющаяся из года в год, потому что, то одно родит, то другое. Многое сушится и хранится, чтобы быть съеденным зимой. То есть — вполне себе не бедная кормовая база. Отсюда и пренебрежение к найденным мною злакам, которые по урожайности уступают не только корнеплодам, но и гороху. Нет, они замечательно выросли на отведённой им делянке, были вовремя убраны и обмолочены, но видели бы Вы лицо тети Ты... Тихой Заводи, когда она оценила результат.

Одним словом, корячиться для получения такой малости она полагает негуманным по отношению к мужчинам. Которым нужно перелопатить... э-э... перемотыжить огромную поляну.

Вот, скажем, щавеля, укропа или петрушки я не подмечал, а черемша тут всё-таки растёт. На огороде и рядом с ним. В диком виде в лесу я её не видел.

* * *

Это я к чему так подробно расписал про растительную пищу? А к тому, что с продовольствием дела в наших краях обстоят неплохо и, если мы тут природу не перенапряжём, то жратвы будет всегда навалом. Но в этом плане, по крайней мере, понятно, что делать. А вот в отношении внешней угрозы у меня ясности нет — слишком плохо я знаком с тем, что творится по ту сторону гор. А то вдруг тут в эпоху неписанной истории гуляет по белу свету великий турист вроде Александра Македонского со своими верными сподвижниками? А нам про него ничего неведомо. Или какие-нибудь иезуиты несут во все концы мира огнём и копьём сокровенные таинства, поведанные обкуришимся говоруном, обладающим неубиенной харизмой и чудесным даром убеждения?!

Тут ведь вот какая закавыка: репутация у меня нынче — выше некуда. И я запросто могу направить помыслы здешнего народа по долгому светлому пути. Вопрос в том — по пути куда?

Я ведь был в своё время партийным человеком, и разные школы марксизма время от времени посещал. Парт-просвет-учебы и прочие собрания где обо всяком толковали. Так что знаю точно: чем совершенней технологии, чем качественней материалы, тем больше излишков может произвести общество. Вот тут и возникают предпосылки для возникновения неравенства.

Жадины хотят обладать излишками, потому что жадные. А организаторы — вожди — потому что им требуются ресурсы для воплощения своих планов. Самый гремучий вариант выходит когда хорошие организаторы оказываются жадными. Тогда они стараются подмять под себя как можно больше всего, организовывая для этого большие группы людей. Покоряют народы, завоёвывают страны, создают государства с эффективными производительными силами.

К чему это я? А к тому, что этой зимой создам вполне себе эффективный технологический процесс. Да, несколько лет ушло у меня на то, чтобы к этому подготовиться. Но теперь осталось только дело сделать. И для этого имеется решительно всё. Потом я несомненно сумею построить и другие производства, подготовив предпосылки для решающего долговременного технологического превосходства своего "союза племён" над соседями.

Конечно, это хорошо, потому что быть богатым и сильным лучше, чем бедным и слабым. Не так уж трудно будет обучить и одоспешить воинов, способных отразить любую внешнюю агрессию. Я уже точно знаю, как это сделать. Не в этом вопрос.

Вопрос в том, для кого стараться? Если кто-то ответит: "для своих", то ограничиваться только самыми близкими людьми мне не интересно. Да и многого ли в этих условиями добьёшься силами одной семьи? В любом долговечном образовании, способном поддерживать нормально налаженный техпроцесс, должны участвовать сотни или тысячи людей. Возможно, даже не подозревающих о существовании друг друга, но завязанных на производстве одного и того же предмета. Скажем, кашеваряшая тётя Быга не знает, кто сажал ячмень, привезённый с торжища. Вы уловили масштабность моего мышления?

Так вот, общественная формация, в которую я сейчас попал, по науке называется первобытнообщинной, то есть основанной на малом количестве излишков. Попросту говоря, производимых и добываемых ресурсов только-только хватает на воспроизводство рабочей силы. Делить особо нечего и бороться не за что. Конкуренция между членами общества сосредоточена в области мастерства. Понятие собственности размыто и неопределённо.

Мне это положение нравится, поскольку коммунистические идеалы (хе-хе) здесь и сейчас практически реализованы. Однако, теперь меня интересует хитрая задачка. Сохранить данный принцип мироустройства в условиях наличия большого количества излишеств всяческих. Ну там, тёплого уютного туалета, светлых жилищ, удобной одежды и приятного во всех отношениях общества.

А это — несколько десятков технологий, для функционирования которых потребуется труд тысяч людей. Технически реализовать это несложно. Вопрос в способе мобилизации огромных по нынешним временам трудовых ресурсов. Привлечь их можно только стимулируя, направляя и руководя, а организационные приёмы даже ближайшей формации, как я припоминаю, годились исключительно для управления людьми, выполняющими несложную однообразную работу. Это я рассуждаю о светлом рабовладельческом будущем нашего сегодняшнего мира. Так вот, хорошие техпроцессы на рабском труде выстроить не так-то просто. Тут хочется использовать работничков позаинтересованней, поинициативней. Ну не умею я ладить с примитивистами и откровенными лодырями. Мне даже с меркантильными проще, чем с теми, кому что бы ни делать, лишь бы ничего не делать.

В моём бывшем мире победил принцип конкуренции, то есть тот, при котором людям постоянно приходилось бороться друг с другом. За повышение зарплаты или улучшение качества изделий. За рынки сбыта или голоса избирателей. Перечислять можно до бесконечности, потому что, при всём разнообразии целей конкретных видов борьбы, в конце концов речь шла о деньгах — универсальном ресурсе, позволяющем удовлетворить максимальное количество потребностей. Это и был, и стимулятор, и регулятор, и мерило успешности.

А тут его не наблюдается. Возможно, где-то южнее уже в ходу презренный металл, или его временные заменители. Но мне туда не надо. Там наверняка уже идут конфликты за лучшие угодья или даже целые пространства. То есть конкуренция имеет место просто из-за более высокой плотности населения. Даже тут, в наших северных краях прошли сражения, возможно, далеко не первые. Но эти виды борьбы за ресурсы меня не интересуют. Войны воевать люди будут долго, а мой век не бесконечен.

Одним словом, на распутье я. Вроде как пришла пора сажать репку, а какую и куда — ума не приложу. Думаю, обеспечу запуск первого нормального техпроцесса, а потом сориентируюсь по результатам внедрения его плодов в нашу доисторическую жизнь.

А пока упомяну пару мелких эпизодов прогрессорского плана, не слишком влияющих на грядущее.

* * *

В племени Береговых ласточек очень искусные косторезы, поэтому бивень мамонта, подаренный Острому Топору охотниками на крупного зверя, пришёлся ко двору. Я ведь упоминал про то, что эти замечательные мастера даже иглы с ушком умеют делать, когда у них находится подходящий материал.

Вторым обстоятельством, приведшим к несколько необычному результату, были мои разговоры с Глубоким Омутом о проблемах создания ткацкого станка. Остановлюсь на них подробней:

Нити основы, идущие параллельно, надо приподнимать через одну, чтобы протолкнуть челнок с поперечными нитями. А потом их, те же, взятые через одну, необходимо уже опустить для встречного прохода. Тогда образуется переплетение — ткань. Вот тут-то и возникает проблема этого самого приподнимания и опускания, потому что предмет, увлекающий нитку то вверх, то вниз, должен быть настолько тонким, чтобы проходил между двумя соседними неподвижными нитями. Я потому страдал от отсутствия металлических проволочек, что никак не мог придумать из чего бы эти тяги-толкатели сделать.

Это всё равно, что в спичках провертеть ушки, а сами их удлинить примерно вдвое, а потом собрать из них гребёнку, длиной равную ширине будущего холста. В ушки как раз и пропускаются нити, которые должны ходить вверх-вниз.

Подобной гребёнки даже лучшие косторезы не смогли вырезать из бивня — они наделали иголок с ушками посерёдке, которые дядя Тын закрепил врастяжку, потому что на кончиках этих игл были пропилены кольцевые желобки. Опускание-поднимание обеспечивалось движением рамы, на которой всю эту сетку с иголками и натянули.

На первой полоске ткани, шириной с мою ладонь, справились с заеданиями, спотыканиями и обрываниями. Я немного подсказал насчёт рычагов и противовесов, а потом процесс пошел более-менее устойчиво. А то до этого работа ткачих напоминала штопку носка, да и результат получался похожий.

* * *

Второй момент связан с тем, что я не мог подыскать сырья для производства гашёной извести. Так вот какое дело. Горшков в нашем союзе племён не так-то много, недостаточно на всю образовавшуюся ораву. Поэтому в обиход вошел старый проверенный веками метод варки мяса или согревания воды в кожаных мешках, куда кладут раскалённые на костре камни. Однажды я и подслушал обсуждение свойств этих самых камней — старшая женщина учила девочку, объясняя той что может получиться, если она положит в огонь обломок, который принесла. И в предрекаемом результате я мигом узнал негашёную известь — пушонку.

Вот какие дела! Оказывается не так уж мало полезного знают мои современники.

Оставалось только сходить к месту находки и провести несложный эксперимент. А потом в расщелине рядом с перевалом начали потихоньку возводить стену, укладывая камни на известковый раствор. Дело это продвигалось исключительно медленно из-за того, что связующее надо было тащить на нартах в гору целых три дня, а основная масса работников трудилась других местах. Мы готовились к очередной морозной зиме.

Глава 19 А годы летят

Про следующие пять лет моей жизни рассказывать скучно. Они были заполнены исследованиями и опытами. Наш детский сад изучал керамические технологии. Толкли и промывали в лотках всё, что попадалось нам под руку, месили, осаждали, сушили и обжигали. Обычную керамику мы освоили между делом, как метод получения пресс-форм, в которых уплотняли сухие смеси. Про такую элементарщину, как гончарный круг даже упоминать не стану. Он же служил и токарным станком, на котором мы полировали матрицы и пуансоны.

Операции взвешивания и контроля размеров циркулем-измерителем освоили все, как и выдерживание углов и ведение протоколов на глиняных табличках. Новую азбуку я не изобретал — выдавливать буквы лопаточкой, конечно, маетно, но таковы реалии мира. Так что взял обычный русский алфавит и лишь кое-что позаменял. Скажем "Эс" сделал "змейкой", чтобы "Ка" записывать знаком "С". Это, позволило сразу унифицировать символы и математические обозначения в пределах знакоместа из двух, двойной длины, параллельных вертикальных линий и трёх горизонтальных — сверху, внизу и посерёдке. Тогда цифры получаются как на калькуляторе. А буквы — ну, чтобы угадать было можно. "F" и "U" — латинские, "Ж" — отдельную рогопегу придумал. Ну и так далее.

Окончательные рецепты и последовательности процессов мы тем же методом записывали на бересте, а отработанные черновики смачивали, разглаживали и использовали снова.

Посуда у нас получалась звонкая, прочная и ни капельки не пористая. Вся — исключительно в форме усечённого конуса с пояском по кромке, который позволял хоть тарелки, хоть стакашки составлять стопочкой один в другой. Горшки, пусть и похожи были на цветочные, но служили нормально. Тем более, что плоское дно хорошо прилегало к керамическим плитам варочных печек. Они неохотно бились и легко отмывались, да ещё и подхватывались рогулькой под поясок на манер ухвата. Главное же — крышки к ним были сделаны погружающиеся конусом в конус. Уловили идею? Притёртые пробки по такому же принципу делаются. Это я для консервирования тару изобретал, чтобы обходиться без эластичных уплотнителей.

Понятно, "открывашка" имела солидный рычаг, ну и, случалось, происходили разрушения при открывании. Но тушёнка в этой посуде хранилась вполне себе неплохо, так что появился у нас ещё один продукт не односезонной сохранности. Вы уловили, зачем я добивался высокой точности при обработке форм? Для того, чтобы все крышки подходили ко всем горшкам. Примерно. Конус многое прощал. Ну и подтачивали мы конечно стыки, но не индивидуальными парами, а подгоняя к одному и тому же образцу.

Кстати, некондицию отвозили на рынок. Это если слишком повело или с усадкой не угадали. Тамошним, что за горами живут, древним людям и так сойдёт, а своим — только самое лучшее. Спросите, почему я столько со всем этим возился? Так керамическую школу создавал. Не просто мастеров, а исследователей и придумщиков нового. Ну не могу же я всю жизнь вокруг обжиговой печи приплясывать!

Подобрали мы рецептуры для керамических ножей, топоров, пил, наконечников. Они, понятно, не так хороши, как стальные — разбить их можно, если небрежничать, зато заточку держат лучше. Но в широкую продажу это всё не пускали — у нас для массового производства ни людей не хватает, ни площадей. Ну и ещё один секрет открою — без жжёной кости непроницаемости керамики добиться не удавалось, а в состав для формовки её нужно было добавлять обильно. Поэтому и выходило нужного качества посуды как раз на свои нужды. Так, понемножку, случай от случая возили кое-что на торжище. Излишки сбывали. Нам-то теперь оттуда кроме соли и не нужно ничего. Посуду сами лепим, а в кремнях надобность отпала. Ну и опять же мастерские только зимой работают, когда ничем другим заниматься нельзя. Так сказать, заполнение вынужденного простоя. Потому что в тёплое время много других занятий, острая необходимость в которых осознана уже многими поколениями.

За эти годы Рыбы к нам ни разу не сунулись. По слухам с Противной Воды, считают, будто здесь слишком могучий шаман, вот и опасаются его сердить. Это они правильно решили. Наши лучники зачёт по упражнению "Атакующий бегом копейщик" регулярно сдают с хорошими оценками. Троих набегающих на стометровке могут свалить, а то и четверых. Как Вы понимаете, мы готовимся к прошлой войне. К отражению лобовой атаки. Не, ну я ведь не стратег, не знаю, как оно в другой раз случится. Так что для бойцов у нас заготовлены кожаные стёганые доспехи с деревянными пластинами. Не скажу, что они уверенно держат удар копьём, но от всяких скользящих неприятностей помогают хорошо. В бою эти новинки не опробовались, о чём никто ни капельки не сожалеет.

Сразу отмечу, что акцент на боевую подготовку мы с вождями делали сознательно. Во-первых, нужно было чем-то заполнять свободное время. Люди, когда без дела мыкаются, то у них в головах не только хорошие мысли возникают. А ещё и глупости, и откровенная дурь лезет, а то и гадости прут в виде злых шуток.

Во-вторых, такое понятие, как воинская дисциплина, необходимо прививать вольным от рождения охотникам. Привыкли, понимаешь, что слово вождя — скорее рекомендация, чем приказ. Или просьба, если рассматривать этот вопрос в другой плоскости. Женщин на сборы тоже привлекали в периоды, когда они не беременны и не кормят. Мы ведь очень маленькое племя. Если нас уконтрапупят, то всех. Ну и толстеют тётки, по разу-другому отрожавшие, если не заставлять их двигаться, потому что хорошая еда и комфортабельный быт для них, как дрожжи для опары. Да и бесплодные "добреют" с годами, отчего теряют подвижность и делаются неуклюжими.

Хе-хе. Удар сомкнутых щитов в их исполнении — это страшно. Хотя, на приёмах исключительно для открытого сражения на равнине мы не останавливались. Тренировали и отступление, и организованное бегство с засадами лучников или неожиданными ударами во фланг. Словом, разнообразили тактику.

"Жёны" мои, Тычинка и Фая, выросли и похорошели. Я думал, что они сразу, как созреют, найдут себе охотников, но ошибся. Продолжали ухаживать за мной, каждый раз во время купания проверяя, не стал ли я годен для настоящего общения. Ну, мы немножко шалили, довольно невинно, хотя в моём мире взрослыми такое не одобрялось. Мне как раз исполнилось одиннадцать и я здорово вытянулся в длину. Но пока до реального супружества не дорос.

Тычинка, как все чистокровные неандерталки выправилась в крепкую, статную богатырь-девицу, рыжую и белокожую. Файка же, так и осталась худышкой, но очень рельефной и аппетитной. Она у нас смугленькая с курчавыми чёрными волосами, которые коротко подстригает ножницами. Керамическими, да. Мы много разных штукенций наделали, потому что я не на массовое производство затачивал свою школу, а на точную подгонку сопрягаемых деталей, так что бороды у наших мужчин теперь опрятные и в тарелку не лезут.

О технологиях ещё скажу — особенно тяжело нам далось спекание под давлением. Тут проблема в том, что если что-то спечётся внутри пресс-формы, то тут же слипается и матрицей и с пуансоном. Диффузионная сварка, куда от неё деваться? Так что обе части пресс-формы с готового изделия приходилось сошлифовывать. Благо, я уже знал, где взять корундовый порошок для абразива, а устройство ручного точила объяснять не стану.

Соды мы из Противной Воды навыпаривали и стекло сварили для Тыниных парничков. Оно получилось мутноватое, грязного цвета, однако рассада брюквочек под ним вырастает отлично. Особо с этим направлением париться не хотелось, потому что стекольную отрасль я важной не считаю, а то, что Одноногий Лягушонок любит побаловаться, вытягивая из размягчённой массы всякие ножки, хвостики и шейки — так и пусть его.

Было у нас и попутное открытие. Мы ведь где только чего только лотками не промывали. Ненароком и золотишка настарались, в сумме со стакан, наверное. На швейные иглы пустили. Ничего так, куда лучше костяных. Не ломаются, а гнутся — значит, и распрямляются. Главное для меня было показать мастерам плавку и ковку, для общей эрудиции, естественно. Э-э... Бормотун теперь — мастер Грозный Рык, ну и остальные получат взрослые имена, когда научатся так, как он выдерживать толщину стенки посуды. Эх-х. Повторюсь лишний раз. Я пытаюсь приучить своих воспитанников делать всё очень хорошо и именно для своих. То есть экспортные вопросы меня ни в малейшей степени не волнуют. Потому что отдельные попадающие на торжище вещицы — это редкости, диковинки. Весь этот мир обеспечить хорошей керамикой — зачем оно нам надо? Вожди эту точку зрения разделяют.

* * *

— Найду ли я здесь Говорящего с Духами вождя и шамана Степенного Барсука? — чётко слышу — незнакомый человек говорит на чистом андертальском.

— Ага, вон он, — звонкий голос Фаи отрывает меня от ступки, и я выхожу из-под навеса. — Зайчик, к тебе человек пришёл.

Передо мной явно незнакомый мужчина в одежде, выдающей в нём представителя духовенства. Шапка с торчушками, которым явно не хватает бубенчиков, узловатая клюка, количество амулетов на шее просто зашкаливает — зубы, когти, костяные бляшки в форме рыб, птиц и зверей. Пояс увешан пушистыми хвостами самых разных зверей, некоторых я даже не узнаю. Лет гостю, на мой взгляд, около сорока, и телом он крепок.

— Чем могу быть полезен, уважаемый? — никакого пиетета к посетителю у меня нет. И вообще, я — крепкий подвижный мальчишка, за пояс которого сзади заткнут кистень. Напоминаю — мы в древнем мире, где ни на секунду не стоит терять готовности защититься или удрать. Поэтому дерусь я больно, и бегаю быстро. Впрочем, Тычиночка уже неподалеку осматривает рукоятку от крапивной мялки.

— Хотелось бы побеседовать о том, что делать моему племени.

Мне стало любопытно. Кивнул "жёнам" и склонил голову в учтивом кивке, выражая готовность к разговору.

* * *

Прежде всего, мужика вымыли. А то такого и за стол-то сажать неприятно — уж больно вонюч.

— Для честного дела он не годный, — мурлыкнула Фая мне на ушко. — Хотя, все части при нём. Но мышцы не дряблые, вполне себе крепкий мужчина.

Тычинка сняла с плиты два горшочка, что срочно разогревались, поскольку день в самом разгаре, а готовят у нас только завтрак и ужин — обычаи охотников по-прежнему в ходу. Поэтому для угощения гостя использовали консервы. Они, если разогреть, "отстреливают" крышку за счёт возникшего внутри давления. Этот способ хозяйки нашли опытным путём, и больше не корячатся с "открывашкой".

Гость, переодетый в тканую одежду — она теперь имеет вид ночной рубашки — подпоясался хвостами, увешался амулетами и водрузил на голову шапку с торчушками. То есть — товарищ при исполнении. Ну а я не парюсь. На мне точно такая же рубашка с верёвочным пояском и больше ни одной нитки, потому что весна нынче ранняя, и тепло пришло задолго до того, как начало спадать половодье.

Тушёнка с горячим зелёным горошком, это очень вкусно, хотя, и холодное пошло бы на ура. Ну да ладно, не любит Тычинка крышки ломать.

— Меня зовут Тупой Скребок. Наше племя, Крикливые Сойки, живёт в долине среди гор на склонах, обращённых к югу. Мы охотились и ловили рыбу, собирали в лесу орехи и ягоды до тех пор, пока щедрость наших земель не стала иссякать. Добычи теперь попадается намного меньше, чем в пору моей юности, а едоков прибавилось. Мы искали для себя новых мест промысла, однако со всех сторон нашли других людей, которые мирно попросили нас больше в их угодьях не охотиться.

Наши мужчины, ходившие за горы, сказали, будто на севере за перевалом много простора, где обильная охота обещает сытую жизнь, и я пришел посмотреть, правду ли они поведали.

На этом гость прервался, давая понять, что ожидает ответа.

Я не удивился тому, что человек в одиночку пустился в дальнюю дорогу. Он явно не желает ни с кем ссориться, поэтому и охрану с собой брать не стал. А то, что долгий путь его не страшит, так среди местного населения и это не редкость. Зверьё на людей не бросается, а идти по тропе способен любой. Ну а уж позаботиться о себе на привале — кто же этого не умеет!? Одним словом, внешние признаки говорят в пользу визитера. Я уже понял, что передо мной доисторический пацифист, что, скорее всего, связано с недостатком в его организме тестостерона. Похоже, это обстоятельство не прибавляет мужчине авторитета в глазах окружающих — отсюда и тщательность в соблюдении "формы одежды" — шаманская символика явно призвана защитить его от агрессии на бытовом уровне. Да обычаи здесь грубоваты, так что поймать пинка по ничтожному поводу можно в любой момент. Играет детство в крови многих моих соплеменников, и ссоры по пустячным поводам — рядовое событие.

Думаете меня тут почитают? Ну, бывает, конечно, и почтят по какому случаю. Но могут и леща отвесить, да с дороги оттолкнуть — и то запросто. Но у меня-то с ответной агрессией всё в порядке и потасовок я не боюсь, а у гостя моего в этой области может быть всё куда как более скучно.

— Расскажи мне о своём племени, Тупой Скребок, — попросил я. — Ты ведь помнишь всех его членов. Вот тебе камушки. За каждого охотника положи один в тарелку, а за каждую женщину — на это блюдо, — я уже знаю, что со счётом местное население затрудняется, но численность бедолажного сообщества узнать желаю.

Долгое перечисление имён и изложение характеристик опущу для краткости. Мужчин оказалось восемьдесят семь, да женщин семьдесят четыре. Это не менее трёхсот новых ртов, потому что детей мой собеседник называл неуверенно и слишком малое их число упомянул. Может быть, он не учел слишком маленьких, или девочек пропустил — по именам ведь пол не определишь.

Потом мы отправились в песочницу, где у нас был построен макет местности. История его создания наполнена поистине огромным количеством споров между всеми, кто участвовал в этой затее — человек пятьдесят, не меньше. Сколько раз нам приходилось передвигать горы и поворачивать реки — тут любой бы со счёту сбился. Это сооружение постоянно прирастало то в одну сторону, то в другую, а потому не поместилось под крышей и его пришлось строить из камушков, скрепляемых известковым раствором во избежание размывания дождями, а потом не один раз переделывать, потому что всё оказывалось вовсе не так — ну, на глаз же размеры прикидывались а понятие масштаба не является для участников дискуссии привычным. В результате получилось более-менее узнаваемо. Особенно севернее гор, но и южнее бывшие земли Береговых Ласточек и окрестности дороги до Противной Воды мы изобразили с грехом пополам.

Сейчас, с помощью гостя я воссоздал и картину долины племени Крикливой Сойки. Ха! Обычный маршрут наших торговых поездок у них и начинался, как раз после волока. Так что кое-что о тех местах и я помнил.

Думаете, и чего я с этим вопросом столько вожусь? Так мне пора уже и о геополитике начинать мыслить. Ведь ничего не стоит пропустить оголодавшее племя на восток через наши земли, предупредить о морозах и показать, как строить землянки. И очень интересный земельный участок в зоне с менее суровым климатом окажется свободен. Чем интересный? А тем, что там прекрасно растёт то, что в наших краях не каждый сезон всходит. Дубы, например, тут не встречаются, а там — вполне обычное дерево. Кроме того, дичь, как только на неё перестанут охотиться, вернётся уже через два-три года. С точки зрения обороны этой местности, перспективы довольно привлекательны. Не просто так ведь Деревянные Рыбы на это племя не напали.

Вот эту мысль я и намерен обдумать как следует. Впрочем, без осмотра интересующего меня участка будут одни беспредметные размышления.

— Отдохни с дороги, Тупой Скребок. Ты рассказал мне много интересного. Я должен обдумать то, что услышал. Возможно, духи добавят к твоим словам ещё что-нибудь.

Действительно, торопиться некуда. Сейчас, весной, ни один уважающий себя древний человек с голоду не помрёт. А, насколько я понял по песочнице, на переход всего племени до нового места потребуется не больше месяца. Конечно, если мы решим их пропустить. И что-то нам ещё нужно попросить за такую услугу. Кроме участия в охране перевала, естественно.

Вообще-то обычным охотничьим группам наши дежурные и не думают препятствовать, потому что Его Величество Прецедент в этих временах властвует безраздельно. То есть, коли приходили сюда охотники, не нам менять этот обычай. Дозорным главное разбойничью команду вовремя обнаружить или набег Рыб. Но ничего подобного после битвы за перевал не появлялось. Крикливые Сойки тоже не раз наведывались сюда, только без шамана, конечно. Поэтому, он и явился подготовленным, зная, что люди тут зимуют и на жизнь особо не жалуются.

То есть, в моём представлении, этот человек — разведчик, как, собственно, и охотники, ранее бывавшие севернее гор. И задача, стоящая перед ним, — оценить будущих соседей на предмет перспективы или мирного сосуществования, или... уж слишком от него пацифизмом веет, нехарактерно это для нынешней эпохи. Проще всего пришлым перебить нас, чтобы завладеть имуществом и вселиться в готовые жилища. Тем более, что преимущество в численности на их стороне. Хотя земли к востоку отсюда, расположенные, также, как и наши, между горами и тундрой, среди огромных озёр, пустуют. А дичи там навалом. Мы с Тычинкой сами видели.

* * *

Эти сомнения буквально плющили меня, пока не съехались вожди и мы не начали обсуждать возникший вопрос всей толпой. Жалючая Гадюка раньше встречался с Сойками и худого об этих людях сказать не может. Тёплый Ветер видел их на торгу — не примечал за ними ничего подозрительного. Что же касается моего желания завладеть освобождающейся территорией, то тут ни один ничего сказать не может, потому что никто раньше так не поступал, и что вообще делать со всем этим — эти люди даже представления не имеют.

Против моего же намерения изучить долину Соек никто и не подумал возражать. Общее мнение — да пускай Сойки переселяются на свободные пространства к востоку отсюда. Ну, это как раз, куда нас с Тычинкой занесло на обратном пути из залитой водой тундры. Собственно, этому никто и не думал противиться, потому что такова обычная практика. Испокон веков велось, что люди переходили с места на место в поисках хорошей охоты.

И все мои планы и сомнения — это моё личное дело, а им это не слишком интересно. Тут и так хорошо, и ничего менять они не собираются.

Собственно, на этом и порешили. Иными словами, мне объяснили, что у них перед своими людьми есть обязанности, которые никак не ограничивают моих возможностей. То есть вожди безумно далеки от любых геополитических амбиций, потому что уверены — здесь нам не угрожают ни голод, ни враги.

Вот она, та самая остановка развития общества, призрак которой смущал мой разум. Да, Союз племён долго не будет испытывать затруднений. Но, рано или поздно прекращение движения вперёд приведёт к тому, что кто-нибудь нас схарчит. Жирных, упитанных, расслабившихся.

С другой стороны, устроением здешней земли многие занимаются охотно. Сажать берёзы — дровяной лес, липы — лыковый лес, кедровые сосны — ореховый лес: собираются с удовольствием. Это приятная работа с тех пор, как лунки делаются керамическим буром, а торфяные горшочки с саженцем вставляются в них, как в собственное гнёздышко.

Прессовать эти горшочки несложно, пусть и вручную, но усилие создаётся изрядным рычагом. Потом, извлечённые из формы, они не отличаются прочностью, но и не рассыпаются при первом же прикосновении.

Древние люди, с рождения работающие с хрупким каменным инструментом, легко приспосабливаются к тому, что имеют дело с вещами ограниченной прочности. Они умеют быть осторожными и не хватать предмет со всей дури. Поэтому наловчились не ломать сделанные из "слабого" материала горшки. Почву в них засыпать легко, а уж саженец вырастить — это запросто. Где из семечка, где вегетативным размножением. Или выкопав в лесу крошечный росток, пошедший от корня. Разбитый на операции тяжёлый труд стал значительно привлекательней, а по части организационной вожди дело знают туго. Тетя же Тына с удовольствием возится в питомнике. Перегной, птичий помёт, речной или озёрный ил. Туда песочку подсыпать, туда золы, а то и собственно торфу добавить. Опять же перегной из компостной кучи — привычная субстанция.

Теперь в окрестностях Горшковки поднимается очень молодой лес, к которому категорически не подпускаются козы — эти твари что угодно способны извести. Никакого удержу на них нет. Их, кстати, приловчились вычёсывать, отчего потихоньку в обиход начинают входить шерстяные вещи. Приёмы вязания я показал, ну а дальше прогресс и без меня пошёл. Ни шатко, ни валко, однако пару варежек я на ком-то видел прошлой зимой.

Опять меня понесло хвастаться разными подвижками от своего прогрессорства. Заметили, наверно, что по части устройства удобств у себя дома, соплеменники мои весьма податливы благотворному влиянию новых идей. Это дядя Быг всех строит и призывает и к порядку, и к объединению усилий. Он — самый Прижимистый Барсук, оборудующий свою норку и присматривающий за прилегающей территорией. И самый авторитетный из наших вождей. Перечить ему я не могу, хотя по-прежнему полагаю себя правым. Единство Союза племён для меня куда важнее, чем мои озарения.

Так что, наступаю на горло собственному экспансионистскому позыву. Не насовсем, а до поры. А вот голос паранойи, прозвучавший в моей душе при общении с Тупым Скребком, от вождей не скрою. Потому что я — тоже часть этого общества, и держать такого рода догадки про запас просто не честно.

Глава 20 Адажио

Мои подозрения, возникшие по поводу причин визита Тупого Скребка, вожди не разделили. Они общались с гостем, и отметили обходительность и мягкость этого человека. Раньше с ним никому из наших встречаться не случалось — он не приходил сюда с охотниками. Но общих знакомых припомнили, что полностью разрушило все ростки недоверия. То есть этот шаман, как и положено, знал многих взрослых из племени Крикливых Соек. А в их недобрые намерения не верилось просто в силу личного знакомства с теми, с кем довелось повстречаться.

Мою подозрительность это заметно ослабило, но окончательно не развеяло. Грыз душу изнутри червячок сомнений. Просто, потому, что коварство, с которым в своё время против наших войск действовали японцы, поистине не имело границ. Ну, стреляный я воробей, ничего не могу с этим поделать. Сомнения мои крепли ещё и потому, что многие годы всё шло чересчур, на мой взгляд, гладко. Огромной ширины светлая полоса в жизни просто обязана завершиться чем-то ужасным.

Мне ведь, если считать подряд и прошлую жизнь и эту, уже под сотню лет нынче. И всегда так бывало, как я только что рассказал. Или это старческий маразм на подходе? Оттого, что память переполнена и всё в ней перепуталось?

Поделился сомнениями с "женами". Не на счет возможных возрастных изменений в психике, конечно, а про Скребка. Тычинка меня поддержала, но не логическими аргументами, а выразилась в том смысле, что ей этот шаман несимпатичен, а вот чем — сама не понимает. Фая же просто прижалась ко мне, как к большому дяде, и, чувствую, встревожилась. Тихо стало, даже слышно, как щенки возятся возле бока Серой. Семья разделила мою озабоченность.

* * *

Тупому Скребку сказали, что племя Крикливых Соек может занимать пустующие земли на востоке от Горшковки. Отсюда туда около недели ходу с волокушами, а с перевала, если после распадка Киклика сразу взять направо — на день больше. С помощью песочницы вожди показали пришлому шаману короткую дорогу и подсказали, что в урочище Токующего Тетерева путники без особого труда разживутся свежим мясом. Вежливо с человеком обошлись, учтиво, почти по-родственному. Хорошие отношения с соседями всегда уместны, поэтому Тёплый Ветер провёл прием гостя в свойственной ему доброжелательной манере.

Потом Тупой Скребок отправился домой, а народ, увязавшийся за вождями, съехавшимися на внеплановую встречу друг с другом, рассосался. Детский сад мой тоже засобирался кто куда — теперь мальчики уже стали юношами, желающими получить взрослое имя. Они ведь все на пару-тройку лет старше меня. Впрочем, и мелюзга лет пяти-шести среди нас имеется — любые возраста. Многие станут искать интересные камни, промывать речные наносы или бить шурфы на склонах холмов, разыскивая новые глины. Механизм изучения минеральных богатств уже заработал потихоньку и первый метод получения новых материалов — спекание — будет продолжать развиваться независимо от моего участия. Подрастают глинознатцы и мастера керамики.

Меня же гложут сомнения в добропорядочности недавнего гостя и в чистоте его помыслов. И что это такое ворочается в душе — понять не могу. Вроде, как шепчет кто-то: "Будь бдителен!"

* * *

Наблюдательный пункт рядом с перевалом прекрасно оборудован и укреплён. Каменная стена, перегородившая расщелину, преодолевается по спускаемой сверху верёвочной лестнице. Внутри есть запасы дров, воды и консервов. Отсюда прекрасный обзор на неглубокое ущелье, через которое проходят тропы с юга на север. Я уже несколько дней живу здесь, чтобы увидеть приход племени Крикливых Соек.

И вот колонна волокуш вошла в поле зрения. Каждую тащит жена, а охотник с копьём в руке шествует рядом. Как я отличаю мужчин от женщин на расстоянии сотни с лишним метров? Так по наличию бороды. При отсутствии в обиходе бритв этот идентификатор работает однозначно, потому что накидки из шкур скрывают фигуры, а ноги у народа голые. Только ступни обмотаны.

Волокуши, состоящие из двух виц с перекладиной из плетёного щита, выглядят не чересчур перегруженными — идут легко, без натуги, хотя тюки на них объёмистые. Обращает на себя внимание небольшое количество детей — это подростки — юноши и девушки. Как я их отличаю друг от друга при одинаковой одежде, длинных волосах и отсутствии бород? Одни несут копья, а другие — корзины.

Мелюзги вообще нет. Невольно вспоминается один из древних способов регулирования численности племени, доживший до времён Спарты — убийство младенцев. И на душе становится мерзко.

Проследовавший в голове колонны Тупой Скребок помахал рукой нашему дозорному и продолжил движение, а сейчас длинная вереница из семи с лишним десятков "возов" тянется и тянется, минуя узость и уходя дальше на север.

Я давлю в себе отвращение к этим мерзавцам и стараюсь спокойно и последовательно анализировать увиденное. Как-то всё тут выглядит слишком упорядоченно — нет суеты и бестолочи кочующего табора. Впечатление такое, будто передо мной рота воинов-ветеранов на марше. Даже интервалы выдерживаются так, словно привычный темп движения снижен, дабы подтянулись отставшие.

Пишу записку и укрепляю её на ошейник Загри. Это мой пёс — трёхлетний кобель, сын Серой и Серого.

— Отнеси Фае, — подаю команду, и в корзине спускаю его вниз.

Побежал, собака, куда велено. Что же — буду надеяться, что всё у него получится. Он вообще неласковый и к людям никогда не подходит, кроме меня и моей семьи для него никого на свете нет.

Сидящий Гусь — старший дежурного наряда — тоже заподозрил неладное:

— Зайка! Не иначе, духи опять нашептали тебе истину! Знаешь, наше племя тоже кочевало, перетаскивая на волокушах свой скарб, но было его куда больше, под тяжестью барахла вицы гнулись. А тут и сами они тоньше, и выглядят почти прямыми. Военный отряд это. И посмотри на плетёнки, что держат груз. Это же щиты, такие же, из каких мы стену строим во время учений!

Я только кивнул. А третий из нас принялся разводить сигнальный огонь. Дымом дадим знать на Косуху, а уж оттуда предупреждение дойдёт и до Горшковки. Загря-то только ночью доберётся до места, зато принесёт подробности. Думаю, что противник у нас нынче сильно поумневший, перенявший опыт и затеявший целую комбинацию ради того, чтобы усыпить бдительность и воспользоваться внезапностью. Интересно даже, чем они бороды сбрили тем мужчинам, что пониже ростом?

Если не лукавить, то прямо сейчас в наш край проникает армия из примерно полутора сотен взрослых воинов и полусотни отроков-подростков. Почему я не назвал их охотниками? Дело в том, что от Противной Воды до нас долетали сведения о продолжении безобразий, творимых Рыбами. Даже слушок ходил о том, что вступали они с кем-то в союз... точно, с Греющимися Ящерицами. То есть племя это продолжало воевать и копить боевой опыт. Даже какую-то политику вело.

И вот оно застало нас врасплох — мужчины рассеяны повсюду, и на то, чтобы их собрать, потребуется не меньше недели, просто в силу значительных расстояний на которых разбросаны группы, ведущие работы.

* * *

Гусь и не подумал посылать бойца со сведениями к военному вождю. Он уже сообразил, что где-то на тропе, ведущей от нашего укрытия к Горшковке, должна быть засада — ну не дурной у нас противник. Так что сейчас он с напарником складывает камушки в стакашки, чтобы не сбиться при подсчёте неприятельских сил. Моё юное полное сил тело требует выхода наружу кипящей в нём энергии, но ничего предпринять я не могу. Выстрелить из лука? Не попаду — тут больше сотни метров. Лягушонок, Кит или моя маменька, возможно и подстрелили бы кого-то. С другой стороны, показывать неприятелю, что его секрет раскрыт, никакого резона нет. Дымовой сигнал, конечно видно, но что он означает — это бабка надвое сказала. Вдруг мы рады приходу племени Крикливых Соек и даём знать встречающим, что пора раскатывать ковровую дорожку?

А воинская колонна своей неторопливостью продолжает, как ни в чём ни бывало, имитировать медленное шествие мирного племени. Ха! Сейчас я им моральный-то дух подпорчу!

Дело в том, что у меня — голос мальчика. Звонкий и чистый. А еще мне нравятся кричалки. Это песни, при исполнении которых голосовые связки надо напрягать до звона. Например, "Джамайка" Робертино Лоретти. Откуда я знаю слова? А кто Вам сказал, что я их знаю? Что вижу, то пою. Когда мы на озере, воплю:

"Кавайка! Кавайка! Бока твои лохматые, вершины кучерявые, Кавайка!" — Ну и так далее, лишь бы ритм держался. А Кавайка — это остров на котором Бастилия стоит.

Восход могу встретить итальянской вопилкой: "О Солнце! Большое Солнце! Тебе я рад, люблю тебя".

Сегодня же эти оптимистические напевы не канают, и я завожу Адажио Альбинони. То, в котором слышны похоронные нотки:

"Вы к нам пришли, чтоб убивать

Подлецы

Подлецы...", — дальше — поток угроз и проклятий на смеси неандертальского, андертальского и русского.

Акустика здесь обалденная, да и я сегодня в ударе. Узнали ли меня те, кто уже побывал на перевале пять лет назад? Надеюсь, потому что больше никто в этом мире не носит кепочек с козырьком. Во всяком случае, оборачивались в мою сторону. Показалось мне это, или в самом деле некоторые изменили осанку, скукожившись? Не уверен. Я упивался собственным голосом. Ну и мотивчик не из простых, и октава не та, и с диапазоном напряжёнка.

— Какое сильное колдунство! — Сидящий Гусь смахнул слезу, когда я закончил. — Духи твоими устами крепко предупредили этих людей, чтобы они не безобразничали.

* * *

Колонна ушла. Ночью меня верёвкой спустили на козью тропу, что выводила из теснин довольно далеко от мест, удобных для устройства засады на наших караульных. Ну не всей же армией противник будет блокировать один единственный наблюдательный пункт? А штурмовать его они вряд ли станут — это дохлый номер. И пошел я, скользя неслышной тенью, догонять пришельцев.

По моим прикидкам, Тычинка и Фая, получив весточку хоть дымом, хоть через Загрю, отправят лодками всё население Горшковки в Бастилию на остров Кавайка. Не могу уверенно определить племенную принадлежность агрессора, потому что "знаки различия" — амулеты на шеях — принадлежат Сойкам, но, боюсь, это бутафория. Так вот, эти люди наверняка намерены ударить в первую очередь как раз по нашему островному стойбищу, потому что Тупой Скребок именно там видел оживление и многолюдство, намекающие на столичность данного пункта. В песочнице он и другие селения мог приметить, так что, если разделит силы, послав отряды в Гороховку или Горшковку — не удивлюсь ни капельки. Но добраться до острова без лодок проблематично, а в той же Горшковке плавсредств было много.

В общем, именно моё селение первым попадает под удар. Причём, неприятелю хочется провести его скрытно и внезапно, из-за желания захватить лодки. Самым спешным маршем, бросив волокуши, расстояние от перевала дотуда можно покрыть за день, но утомившись при этом до крайности. Мне же, в любом случае не следует метать икру и нервничать, потому что появление дымового сигнала на Косухе — это приказ о начале мобилизации.

Ну а захватить лодки этим хитрецам не удастся — наши уведут пироги, вот и вся недолгая. Пускай гости незваные вяжут плоты.

Стоп, а куда это я так разбежался? Предположим, догоню я армию, и что дальше? Ведь тут на перевале вполне может быть оставлен секрет. С ним и следует разобраться спервоначалу. Может, языка добуду, хе-хе.

* * *

Я умею двигаться неслышно, но стать невидимкой невозможно. Кроме того, те на кого я охочусь и сами охотники. То есть — мы на равных. Крадусь, прячусь, маскируюсь, прислушиваюсь. Нет никого. Хм. Охотник в засаде — это, я Вам скажу, непростая цель. Вот засел я в таком месте, откуда видны подходы к тропе, по которой обычно проходят к нашему наблюдательному пункту, затаился и жду, потому что если продвинусь чуть дальше — меня легко заметить из тех мест, где, возможно, затаился противник.

Сижу час, второй. У меня везде чешется, хочется чихнуть, попить и потянуться. Хорошо хоть комарья тут нет. Тихий ласковый день, птички чирикают. И — ни души. С нашего наблюдательного пункта это место не просматривается... тоска.

Повезло мне только вечером — услышал как под чьим-то весом качнулся камень. Скрежетнуло характерно. Но не здесь, а дальше по тропе. То есть, кто-то куда-то переместился. Причём, не животное, потому что у коз и баранов на ногах копыта, а они стучат. Здесь среди беспорядочно торчащих камней и прущих в промежутках между ними кустов найти или быть обнаруженным — равновероятные события. Но тот, кто сохраняет неподвижность, имеет предпочтительные шансы — то есть, ищущий находится в проигрышном положении. Хорошо, что дальше не сунулся.

Когда стемнело, отступил потихоньку, прокрался по тропе поближе к Горшковке, и снова затаился. Тут и уснул. Утром разбудили меня голоса троих человек, идущих к озеру. Речь их я не разобрал, но сам факт появления этой группы всё поставил на свои места. Ничего мне не показалось, ничего я не насочинял — была засада. То есть под видом кочевого племени к нам действительно пожаловал военный отряд. Тревога не была ложной. Стрелять же в них я не стал. По моим силам дистанция великовата, хотя, место открытое.

Пошел другой тропой. Пусть и длиннее она, но не сулит неожиданных встреч. А на ногу я скорый.

* * *

В Горшковке что-то пылает. Чужие воины снуют между землянками, но воплей избиваемых жителей не слышно — ушли они, что радует. У берега нет ни единой лодки, только одинокий челнок покачивается на воде метрах в двухстах от суши. В нём вижу троих, причем, судя по торчащему за корму костылю, правит Одноногий Лягушонок. Воины от жилищ спускаются к озеру с горшками, не иначе, собрались гасить огонь. Гребец в пироге заработал веслом, направляя её навстречу неприятелю, на носу встал и выпрямился стрелок. Из ростового лука сидя не стреляют.

Сближение с берегом происходит стремительно. Выстрел. Один готов. Стремительная Ласка стрел напрасно не тратит. Несколько брошенных в ответ копий с большим недолётом уходят в воду. А вот и Лягушонок с кормы стрельнул, отчего у противника стало бойцом меньше. Теперь встал Кит и... призовое попадание. Враг срочно ретируется, а потом возвращается обратно под прикрытием щитов. Правильно рассудил Сидящий Гусь — набрался неприятель опыта.

Водоносы снуют между берегом и пылающим в посёлке пламенем, а лодка со стрелками потихоньку удаляется. Сделать хорошую стрелу непросто, так что втыкать её в плотное плетение ивовых прутьев никто не станет.

— Заенька! Ну, наконец-то, вернулся, — Тычинка рада мне, как родному. — Это Загря тебя унюхал и привел меня.

Мой пёс — собака неласковая. Лежит в сторонке и скалится. Не умеет он радости выражать, хоть тресни. И прикосновений не любит. А Тычинка любит. Так меня стиснула, что рёбра затрещали... Добрыня Никитишна.

— Загря! Веди сюда Фаю, — отдаёт она команду собаке. — Видел, какой мы костёр запалили в стойбище? — это уже мне.

— Постой, а с чего вы взяли, что ждать меня нужно именно здесь?

— С этой высотки прекрасный обзор и на Горшковку, и на все её окрестности, — "жена" моя не раз уже бывала на военных сборах, так что терминологией владеет. Ну а что? Тактические занятия я проводил. Но как раз сейчас выявлен огромный разрыв между моими теоретическими знаниями и их практическим применением. Идти туда, где тебя ждут — залог больших неприятностей.

— Тогда противник должен был послать сюда наблюдателя, — доходит до меня вся глубина собственной тупости.

— Конечно, послал. Двоих. Мы их в малинник затащили.

Выяснять, как мои неандерталочка и андерталочка справились с двумя крепкими мужчинами я не стал. Пошёл в малинник и обыскал трупы. Оба застрелены прямо в сердце. Одна из стрел прошла насквозь — Тычинкина жертва. На шеях бородачей амулеты из цветных перьев, то есть знак племени Крикливых Соек. А вот под одеждой — рыбки на шнурках. Знакомые такие — точно, как в прошлый раз. Деревянные Рыбы к нам пожаловали.

Серый и Серая подошли, ткнулись носами — эти собаки поласковей сидящего поодаль моего пёсы. Файка подлетела с обнимашками — семья в сборе.

Выглянул из зарослей — между посёлком и озером, прикрываясь плетёными щитами, по-прежнему снуют бойцы с горшками. Оп! Кит кого-то свалил. Видно, приметил чью-то небрежность, вот и воспользовался. Это, получается, под Горшковкой за первый день боевых действий враг потерял уже тридцатую часть личного состава. В аккурат шестерых из ста девяносто трёх бойцов, что мы насчитали позавчера на перевале.

Мы тихонько сидели и наблюдали за тем, как неприятель продолжал пожарные мероприятия, как большая группа ушла на восток, и маленькая — на запад.

— Они на рассвете напали, — рассказывала Фая. — Бормотун, ой, Грозный Рык только успел факел бросить в кучу, куда мы стащили все дрова, и ушёл на последнем челне. Жалко, мы их из такой дали возили да складывали. Вон, до сих пор горят, — в этот момент в стойбище полыхнуло. — Кажется, нашли горшок со скипидаром и решили им огонь залить.

Мне до слёз стало жалко скипидара. Но спросил я о другом.

— Наших никого не поймали?

— Никого. Женщины сразу в Бастилию ушли, как только увидели дым на Косухе. А мы сюда перебрались, тебя поджидать. За Рыка волновались — он такой неуклюжий!

— А где вожди, где мужчины?

— Не знаю. Когда записку от тебя получили, переслали её в Гороховку с лодкой, что привозила известняк. Ну и на словах ребятам растолковали её содержание, а то там может и не оказаться грамотеев. Потом ещё мамуля твоя сюда наведаться успела, ей тоже всё обсказали. А больше тут никто не появлялся. Хотя, вскоре после нападения пришло трое охотников с севера, но они не наши.

Так мы и сидели в зарослях молодого леса, поглядывая по сторонам и поджидая прихода смены к убиенным дозорным. Но никого не дождались.

Глава 21 Заключительная

Вести войну не неся потерь считается невозможным. Хм. У меня по этому поводу совершенно иная точка зрения. Дело в том, что это безумно хлопотно, продумывать любой шаг противника и в каждом же случае готовить ему полные неожиданности. Придумывать, как укусить так, чтобы потом успеть смыться. Во время войны с Японией я это на своей шкуре прочувствовал, но расчет свой сохранил в том составе, в каком принял под командование.

Мне и сейчас будет очень больно, если придётся хоронить кого-то из своих. Вот девчата мои, ещё даже любви неизведавшие! Их же надо гнать подальше от Рыб, прятать в глуши, как главное достояние племени, залог его будущего. Воевать — долг мужчин. Но мы — очень маленькое племя, поэтому, подвязываю яйца, чтобы не звенели мужским шовинизмом, и приступаю к анализу своих возможностей.

Очевидно, что самым выгодным способом выбивать бойцов у противника, является поражение их из лука с расстояния, превышающего дальность броска копья. Лучников, способных на это у нас всего четверо: маменька, Нут, Кит и Лягушонок. Остальные полтора десятка стрелков на таких дистанциях могут и смазать. А больше дальнобойных луков мы наделать не успели — не так это просто, как может показаться на первый взгляд.

Кстати, Нут сейчас неведомо где. Скорее всего он появится вместе с другими мужчинами, когда те соберутся, исполчатся и доберутся досюда. Дней пять, не меньше, на это потребуется. Иными словами, мне следует рассчитывать на силы только шести человек, трое из которых — лучшие лучники. И еще на троих — мою семью, способных уверенно попадать шагов на пятьдесят. Впрочем, у Тычинки взрослый мужской лук, такой же, как у Лягушонка. Страшной силы оружие. Любой наконечник служит только один раз, если не в воду стрела угодила. Зато человека пробивает насквозь.

Итак, шесть лучников, один челнок и сто восемьдесят врагов, которых надо перестрелять за пять дней. Хе-хе. Скажете, эта задачка мне не по зубам? Сам знаю. Но каркать нехорошо.

* * *

Я стою на носу пироги, скользящей по глади озера в густых предрассветных сумерках. В руках лук с наложенной на тетиву стрелой. Лягушонок беззвучно правит к длинному узкому мысу, на котором спят два десятка Рыб и, предполагаю, их союзников Ящериц, отправленных строить плоты туда, где у воды имеются приличные деревья, потому что вокруг Горшковки — одна молодая поросль.

Почему они устроились на мысу? Потому что паводок уходит — самое комариное время. А тут, где вся растительность категорически вырублена, ветерок отгоняет гнус.

Отгонял.

Ещё вечером. А нынче — ни ветриночки. И тумана нет — видимость прекрасная. То есть мы — как на ладони, отчего в душе моей нет ни единого сомнения — караульные уже доложили, кому следует, и проснувшийся лагерь затаился, ожидая приближения челнока. Дымит костёр. Дежурный рядом с ним старательно изображает уснувшего сидя недотёпу. Расстояние до него плавно сокращается. А на следующем, заросшем мыске шевельнулась ветка — кто-то из наших готовится к началу работы и убирает то, что помешает полёту стрелы.

Думаете, это второй неприятельский караульный любуется на наше приближение?. Не знаю, был ли он там, но если даже был, то так там и лежит, потеряв всякое любопытство, потому что туда пришла Стремительная Ласка — лучший охотник из всех, кого я встречал.

Ну вот, пора.

Я набираю в грудь воздуха и затягиваю из "Снегурочки":

Туча со громом сговаривалась:

Ты греми гром, а я дождь разолью...

Не прекращая пения, натягиваю лук и выпускаю стрелу в задремавшего у костра часового. Условия идеальные, ветра нет, но расстояние всё же, для меня великовато. Или сумеречное освещение привело к ошибке в оценке расстояния. Цель никак не отреагировала, зато поднялись десятки больших плетёных щитов, прикрываясь которыми, Рыбы бросились прямо на нас по мелкой воде, пытаясь сблизиться на дистанцию броска копья.

Я, ни на секунду не останавливаясь, продолжаю арию Леля и жду удобного момента для следующего выстрела, так как пока цели закрыты. Для меня они закрыты, но не для стрелков, устроившихся на следующем мысу. Мамуля и Кит — в полигонных условиях. Перед ними ничем не прикрытые спины, хотя и на предельной дальности.

Двое сразу упали, получив стрелы ещё не начав движения. Я ещё раз пульнул, но неудачно. Отметил только, что в движении атакующих возникло затруднение — толкать щит сквозь воду не очень удобно, поэтому все приподняли плетёнки. Но стрела не слишком сильно тормозится в воде первые метр-полтора, чем и воспользовался опытный рыбак Лягушонок. Фая мгновенно прикрыла его и себя щитом, который не удержала при попадании пущенного сильной рукой копья. Еще одно я отбил луком, после чего остался безоружным и схватился за весло — мы слишком близко подошли.

Закончилось всё неожиданно. Противники закончились.

Не, ну я этого не ожидал. Думал, стрельнем двоих-троих, поплаваем, дразня основную массу бойцов, пока наши пешие лучники убегут подальше. А оно вон чего получилось. Ни один не ушел... вру, один бежит по берегу в сторону Горшковки, и достать его нам решительно нечем. А из станкача я бы его отсюда положил.

* * *

Раненых мы добили не сразу. Выяснили, что, действительно, пришли к нам Деревянные Рыбы вместе с Греющимися Ящерицами. Тупой Скребок как раз этому местному племени и принадлежит, потому и говорит на понятном языке. А Крикливых Соек больше нет. Вырезали их под корень... сами понимаете кто.

В общем, о содеянном никто из нас не пожалел. Еще посмотрели хорошенько, кто в кого попал. Так вот. Оказывается не промахнулся я первым выстрелом, точно в бок угодил муляжу из свёрнутой шкуры. Основную же массу живой силы положили мамуля, Кит и Лягушонок. Файка вообще не стреляла, а Тычинка продырявила пару щитов попаданием сзади. Еще три стрелы, выпущенных её могучей рукой, подобрали на мелководье. Они хвостики выставили вверх.

Под вечер этого же дня застрелили мы двух дровоносов, а утром видели выход неприятельского войска в сторону Гороховки. Кажется, гостить в Горшковке им не понравилось.

Если кто-то подумал, что наш отряд бросился следом, чтобы устраивать засады или творить иные пакости Рыбам и Ящерицам, поспешу разочаровать. У этого театра военных действий есть важная особенность — здешние бойцы происходят из охотников. Устраивать засады умеют абсолютно все. И нарываться на них никакого желания я не испытывал. Мы даже к Горшковке не подходили, потому что опасались сюрприза, ведь, когда уходили беспокоить строителей плотов, не оставили наблюдателя, который проследил бы за выставлением секретов.

Так что любовались панорамой с воды, с безопасного расстояния, а потом заторопились к Рыбаковке, чтобы влиться в ряды основных сил. Мне хотелось избежать генерального сражения — лотереи в какой-то мере. В случае большой свалки стенка на стенку потери с нашей стороны обязательно будут. А горячие неандертальские парни непременно попытаются устроить нечто подобное — эпическое и бессмысленное. Защищая, например, самый большой и благоустроенный их наших огородов.

Как ни торопились, пройти весь путь до темноты не успели и заночевали на одном из небольших островков, откуда тронулись дальше, едва забрезжило. Через час после восхода солнца мы уже входили в залив, сейчас в разгар половодья превратившийся в разлив и подступивший почти к самой землянке, когда-то построенной для Бредущих Бекасов. А тут уже неприятель. Изрядный отряд берёт штурмом жилище, придуманное когда-то юношами Быгом, Тыном и Ыром.

Мы ещё далеко, но прекрасно видим, как несколько охотников, подняв над головами щиты, врываются в распахнутый зев входа.

И вырываются обратно в немного меньшем количестве и не со всеми взятыми с собой щитами. Вижу, что на берегу лежит поломанный чёлн — береста лохматится, демонстрируя обнажённые рёбра каркаса. Рыбы же или Ящерицы сбиваются в кучу и громко о чём-то спорят. Потом один из них падает, а остальные карабкаются по склону строения и принимаются куда-то тыкать копьями, то ли пытаясь поразить стрелка, пустившего стрелу через отдушину, то ли вскрывают обсыпку, добираясь до внутреннего пространства. Пятеро тащат ко входу хворост, наваливая его для костра, а мы налегаем на вёсла. Тут уж, простите, не до тактики или хитростей — наших бьют.

Ещё двое скатываются со стен. Один тихо, словно мешок, а второй — корчась от боли. Рыбаковка огрызается. Тем не менее, нас заметили. Собирают щиты и прикрываются. Вот уже совсем хорошо встали, наставив копья. Ну так сюда мы стрелять не станем. Первую стрелу Лягушонок вогнал в спину "истопника", полагавшего, что товарищи его прикрыли. И тут же Кит угодил в ногу крайнему в шеренге. Практически в ступню. Тычинка пробила щит и прильнувшую к нему голову щитоносца — они ведь наблюдают за нами через щели в верхней части плетения — вот один и донаблюдался. Верещит, хватаясь руками за лицо — тут мамуля его и успокаивает.

А Тычинка снова наложила стрелу на тетиву и натягивает свой зверский лук. Ропот в ряду, но стрела Лягушонка, пробившая другой щит и выставившаяся из его внутренней стороны на пятую часть своей длины, привлекает всеобщее внимание, несмотря на то, что никого даже не оцарапала. И снова Кит угодил кому-то в ступню. А мамуля добила подранка, едва тот от боли выпустил щит. Мы с Файкой только успевали вёслами отбивать от наших стрелков летящие в них копья.

Но из входа в землянку тоже стреляли, прямо из темноты в спины обратившихся лицами к нам Ящерицам. Потому что щитоносцев методично выбивали слева направо...

Враг бежал, а вслед ему я, наконец-то сообразив, в чём моё упущение, вопил:

Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам

Мы поставим второй пулемёт.

Как-то я нынче подрастерялся от неожиданности. Раньше бы затянул — ни одного бы гада не упустили.

Потом из тьмы дверного проёма вышел мой папенька, Атакующий Горностай и его неандерталочка. Забыл сказать. Она мне тоже сестрёнку родила, а, поскольку, кроме как с папенькой никогда и ни с кем ни-ни, то, получается, что мы, андертальцы одного биологического вида с неандертальцами. Так что, тот учёный, который полагал обратное, ошибался.

Да, папенька там не с одной второй женой был, человек восемь успели прибыть сюда, к одному из пунктов сбора, когда подошёл отряд Ящериц. Их вовремя увидели, изобразили, что панически прячутся в землянке, а дальше — как по нотам разыграли старый сценарий с ударом сверху. Для полного успеха не хватало нападения снаружи в спины атакующим, поэтому нашим пришлось импровизировать. Мы подоспели с заметным опозданием.

* * *

Первым рейсом Лягушонок отвёз на ближайший островок только половину собравшихся в Рыбаковке людей. А там и за остальными вернулся. Потом мы помахали ещё одной пироге, идущей с запада — это семья Скользкого Ужа торопилась на Кавайку, выходя из-под вероятного удара, а ещё через часок засекли катамаран кочующих охотников на мамонтов — их племя каждый год, как начинается спад воды, через наши места отправляется к местам летнего промысла.

У нас много челноков, сделанных на разные лады. Обычно они и снуют по озеру туда-сюда, словно гондолы по Венеции. На них и грузы перевозятся, и люди с места на место переезжают. Всё бы хорошо, но душу мою терзают опасения — как бы не достался какой неприятелю. Разве упомнишь каждую лодку в этих краях? Разве пошлёшь за всеми? Нет, дым на Косухе виден отовсюду, и что при этом нужно уходить в Бастилию, угоняя лодки и забирая всех от мала до велика — людям известно. Но ведь всякое случается.

Поэтому наш летучий отряд теперь уже на двух челнах обходит южное побережье озера, осматривая его на предмет: а не забыли ли где чего? Дело в том, что навес с лодкой и вёслами в конце тропы, ведущей к воде — это стало обычной практикой. Вот и вторая наша пирога как раз из одного такого места прихвачена. И ещё четыре пункта нужно проверить. Нехорошо будет, если неприятель отыщет эти схоронки раньше нас.

Обходим мыс сейчас затопленный и обозначенный кронами точащих из воды деревьев, и видим раскинутый на берегу лагерь — шалаши стоят. И лежат древесные стволы, над которыми трудится куча народа — не иначе, готовят плавсредства для переправы на Кавайку. Это мы отыскали главные силы. Враг так и не отказался от намерения захватить главный посёлок. Похоже, предпринятый маневр сразу планировался, как обманный. Хотели заставить нас подумать, будто идут к Гороховке, а сами скорее сюда, и давай готовиться к переправе. А ведь никаких военно-озёрных сил нами так и не создано. И тактика сражений на воде не отрабатывалась. Опять придётся импровизировать.

Мы бесстрашно дефилируем метрах в двухстах и считаем, считаем, считаем. Сколько их осталось? По моим прикидкам, должно быть сотни полторы, а тут и одна-то неполная.

— Заенька, смотри! Они нас обхитрили, — в мамином голосе слышно вселенское смирение. Это очень страшно, потому что означает — Стремительная Ласка сосредоточена.

Файка принимает от папиной неандерталочки связку стрел с широкими режущими наконечниками, Тычинка меняется местами с Одноногим Лягушонком, освобождая лучшего лучника для главного дела. А от окончания одного из мысов за нашей кормой плывут три челнока, найденных неприятелем раньше нас. Они набиты охотниками, налегающими на вёсла. Мы с Фаей, мой папа и ещё трое со второго челна посылаем стрелы по высокой навесной траектории в плотную групповую цель.

Ага! Забеспокоились! Видимо, кого-то наши остроносые посланцы зацепили. Вижу попытки прикрыться щитами, что сразу убавляет количество гребцов. А вот один встал и метнул копьё с копьеметалки. От толчка ногами пирога закачалась, метателя ухватили, чтобы не выпал, уронили весло, а тут стрела выпущенная Лягушонком, прошла мимо цели. Он метил в борт, пытаясь повредить обшивку, но угодил выше. А дальше лететь некуда — сплошные охотники сидят.

Раненый забился, словно в агонии, сверху прилетели ещё четыре стрелы, снова кого-то зацепив. Мы цинично пользовались преимуществом в дальности прицельного выстрела. Мамочка на выбор отстреливала тех, кто готовился метнуть в нас копьё, а Кит посылал стрелы в неприкрытые места, где предполагалось наличие чего-то достойного попадания.

В борту второй пироги, оказавшейся к нам в полоборота, пристрелявшийся Лягушонок сделал длинный разрез, куда хлынула вода. Что творилось с третьей — я не видел — ей давал жару Атакующий Горностай. Стрелки у него средней руки, но все — крепкие мужчины с мощными луками.

Описывать избиение дальше не стану. Мы даже не сближались для абордажа. Лягушонок с удобной дистанции "дорезал" борта. Потом мы дождались, когда весь этот хлам утонет, только несколько шевелящихся тел дополнили стрелами с удобных дистанций.

Вся эта демонстрация силы разворачивалась словно в театре, на глазах неприятельской армии. Собственно некоторые спешно стаскивали на воду недоделанные плоты, намереваясь вступиться за своих, но мы довольно быстро управились с "лодочниками" и подошли поближе. Немногочисленные уже оставшиеся стрелы отдали лучшим лучникам и лучнице, а уж они, в свою очередь... Тупой Скребок, распоряжавшийся и торопящий личный состав, получил сразу три гостинца. Думаю, он этого не переживёт, хотя катается по земле энергично. Одна группа сделала разбег с копьеметалками и... в лапту, национальную неандертальсткую игру, на военных сборах у нас играют все. Если кто-то из наших видит летящее в него копьё — обязательно отобьёт или увернётся. Так сказать, начальные военные навыки личным составом освоены твёрдо.

— Смотрите, драпают! — вдруг воскликнула папина неандерталочка. — Спой, Зайчик, не стыдись. Напутствуй тех, кто решил с нами не связываться.

Действительно. Отдельные нестойкие личности и малые группы принялись дезертировать, удаляясь от места постройки плавсредств и скрываясь зарослях. Тем же, кто остался, я исполнил: "Окрасился месяц багрянцем". Когда добрался до слов: "В такую плохую погоду нельзя доверяться волнам", толпа слушателей принялась судорожно линять. Одушевлённый столь очевидным успехом, я заливался, как баян и довёл до конца повествование о мужской неверности и женском коварстве. А когда закончил — увидел приближающийся флот из десятков пирог, в которых сидело полностью отмобилизованное наше войско во главе с вождями.

Я-то думал, не меньше недели потребуется, а управились за пять дней. Как они нас отыскали? Откуда мне знать. Мы партизанили, и о своих планах командование нам не докладывало.

* * *

Чтобы Вы поняли логику наших дальнейших действий, поведаю еще об одной особенности в мировоззрении моих современников. Речь идёт о мести.

Мальчишка, увидевший гибель отца он руки неизвестного, может убежать, стать взрослым, жениться и вырастить сыновей, а потом прийти в стойбище своего обидчика... и узнать, что тот давно уже погиб на охоте. Родичам объекта отмщения это ничем не грозит — вырезать потомство того, ради наказания кого прожил всю жизнь, никто не станет.

Так же уничтожают медведя, заломавшего односельчанина, или волка, задравшего старика. Это что-то вроде стратегии выживания — уничтожить опасность, вот её цель. Разумеется, как и всякая система, эта тоже не лишена недостатков. Жизнь преподносит ситуации, по которым бывает непросто принять решение. В настоящий момент отступающее в беспорядке неприятельское войско не может рассматриваться нами в качестве объекта отмщения, потому что они никого из наших не убили. С другой стороны, считает Жалючая Гадюка", среди них есть люди, убивавшие Береговых Ласточек. Я, рассуждая не по букве, но в духе обычая, не желаю выпускать недобитое войско, потому что ни один боец не вступил в него против собственной воли. То есть такую толпу моральных уродов просто опасно оставлять бродить по белу свету.

На это накладывается глубокое сомнение в том, что попытка добить неприятеля не будет сопряжена с потерями с нашей стороны. Говорил же, что терять своих для меня — как нож в сердце. Но каждый уходящий Рыба или Ящерица, кроме того, ещё и потенциальный мститель. А это уже совсем другой разговор. Поэтому генеральному сражению быть. Драться придётся на уничтожение — иначе нападения, подобные нынешнему, произойдут ещё не раз.

Вдумайтесь! Из благодатных и щедрых долин южных склонов гор пришли завоеватели в суровый северный край, где зимы холодны, а лето дождливо. С точки зрения здравого смысла их поступок не вполне логичен, особенно, если учесть, что приходящих в наши места охотников мы никогда не прогоняем. Тут явно ощущается воля человека, у которого не все дома. И остаётся уповать на то, что он обязательно окажется в числе тех, кого мы намерены уничтожить.

* * *

Как мы нагнали драпющего неприятеля? Ну, мы, в общем-то местные, знаем тут всё. Поспешили на лодках к Горшковке, только не к самому селению, а глубже в залив, откуда самый короткий путь к перевалу. Ну и оседлали его после энергичного марша. А за тем, чтобы никто из Рыб или Ящериц не вздумал избежать прохода через самое узкое место, присматривали ребята Нута.

Мой старший брат уже совсем взрослый. Ему не нравится копаться на огороде, ловить рыбу, рвать крапиву или возиться с керамикой. Зато из леса его на аркане не вытащишь. В военную команду, что он возглавляет, подобрались и другие такие же заядлые... про себя я их лешими зову. Или великолепной семёркой. По части тактики разведки этим парням Ваш покорный слуга передал всё, что знал. Они даже гусиный жир, с сажей смешанный, на лица наносят, а уж костюмы носят такие, от вида которых, если кто не знает, могут и заикаться начать. Чистые кикиморы. У них в разведвзвод вступительное испытание — зверушку поймать голой рукой, или птичку. В общем народ тут на всю голову ушибленный дикой природой и красотами родного края. Сливаются они с ней до полной неразличимости.

Вот эти ребята разрозненные дезертирские группы и извели. Хоть и неважные все лучники, кроме Нута, зато стреляют с малой дистанции. И не из ростовых боевых, а мы им с короткими плечами сделали оружие для поражения близких целей, даже стрелы неоперённые применяются, чтобы не свистели.

Основное же ядро, отступавшее упорядоченно, вышло точно туда, где их мы их встречали в прошлый раз. А уж тут — стенка на стенку. Грустно об этом рассказывать. У нас копья на целый шаг длиннее, стёганные фуфайки с деревянными накладками, пырялки для ближнего боя, когда уже свалка начинается. И всё равно почти десяток отличных ребят эти гады убили. Знаете, от палицы или каменного топора кроме как увернуться, ничего не помогает, а в сутолоке да толчее углядишь ли за каждым? Ну и при первом соударении стенка на стенку копьями наших всё-таки доставали.

Женщины в резерве стояли — не было причины подвергать их жизни риску. А как Росинка своего Ёжика мёртвым увидела, да запричитала, так после этого допросить никого из раненых Ящериц или Рыб не удалось. Древние женщины, они, знаете ли, сочувствуют от всего сердца. И никакая воинская дисциплина им в этом не помеха, да и принципы гуманизма в эту эпоху распространения ещё не получили. А у меня вообще руки опустились, и рыдал я над Острым Топором, как сопливый мальчишка.

Хорошо хоть шаман старый Горшковский провёл все ритуалы, какие следовало. Мы с ним потихоньку сработались. Он умеет изгонять глистов, и во время родов сидит поодаль, погромыхивая своим бубном. Женщины говорят, что им от этих звуков делается легче. И сейчас над первой в истории нашего Союза братской могилой этот человек откамлал всё что положено для перехода душ убиенных в нижний мир. Или в верхний — я в тонкостях не разбирался.

* * *

После отражения набега Деревянных Рыб и Греющихся Ящериц жизнь быстро вернулась в прежнее русло. Казалось бы, всё хорошо. Но во мне как будто проснулось что-то новое, ранее неизведанное. Или прочно забытое, погребённое под воспоминаниями долгих лет жизни. Скорее всего, гормональные изменения организма, начавшиеся в молодом теле подрастающего мальчика, приводили к глупым мыслям и пробуждали неясные желания. А, может быть мечты, неосуществлённые в прошлой жизни, всплыли в момент, когда я стал достаточно сильным, чтобы их реализовать? Меня потянуло в дорогу.

Разумеется, как человек взрослый и ответственный, я предупредил обеих своих жён о намерении побродить по белу свету, на что они мне ничего не ответили. Утром я увидел, что обе девушки полностью собраны и готовы к немедленному выходу. Мои вещи тоже уложены в дорожный короб с широкими ремёнными лямками.

Не-е! Я так не договаривался, и вообще, намерен собираться в путь чуть более обстоятельно. Прежде всего привёл в порядок собственные записи. Эти самые. И оставил их в надёжном месте. Таскать с собой стопы исцарапанной берёсты слишком хлопотно.

Проверил состояние лабораторий и восстановил то, что ненароком сломали или разбили хозяйничавшие тут дикари. Просмотрел планы дальнейших работ, кое-что добавил. Оставил несколько инструкций Бормо... простите, мастеру Грозному Рыку. Помог остающемуся за меня шаману, бывшему Горшковскому, перегнать отбродившую морошку на крепкий самогон — он ведь врачует, как может, а дезинфицировать раны пылающей головнёй — это не каждый раз оправдано.

Повидался с вождями, попрощался по-человечески. Договорился с парнями, чтобы помогли нам перебраться через волок с челноком. Одним словом, обстоятельно приготовился в дальнюю дорогу. Завтра, перед тем, как отправиться в путь, положу к остальным записям этот листочек бересты. На чем стану вести путевые заметки? Откуда мне знать, что встречу в пути. Шёлк, папирус, пергамент? Мне уже примерно понятно, каким образом можно по реке продвинуться в южном направлении довольно далеко. А дальше — видно будет.

Все, чай, в детстве мечтали путешествовать? Как раз в этом самом возрасте, что у меня именно сейчас. Одиннадцать лет, если кто забыл. Что же касается оставляемого мною Союза племён, то внешних угроз для него ещё долго не возникнет. Вожди между собой ладят, а люди они ответственные и без лишних тараканов в голове. Перспективы для развития на ближайшие годы выглядят оптимистически. Если не сложу я буйну голову в дальних странствиях или не откину копыта от малярии или дизентерии, обязательно вернусь сюда растить детей.

Тогда и свои путевые записки приложу к ранее накорябанному. Прошу извинить меня за неважный почерк — уж больно неловко писать не на бумаге. Надеюсь, следующие тексты окажутся складнее.

От издателя:

В данном издании дословно приведён текст, записанный на табличках из костяного неглазурованного фарфора, штабель которых хранился в самой дальней кладовой секретного фонда главного архива Северного Союза Самостоятельных Родов. Комиссия, проводившая осмотр помещений после снятия грифа секретности с содержания материалов древней эпохи, первоначально приняла их за керамические плитки, предназначенные для ремонта помещения, и оставленные нерадивыми строителями. Однако, знаки современной письменности, покрывающие их поверхность сплошным слоем, для каждого экземпляра оказались оригинальной последовательностью связного текста, то есть, не были оттиском одного и того же штампа.

Расшифровка содержания этого послания не составила труда для опытных специалистов, поскольку подавляющее большинство слов до сих пор являяются обиходными. В случаях же, не вполне ясных, сноски и комментарии рецептурных книг помогли подставить близкие по смыслу термины.

Кроме штабеля плиток, исписанных рукой опытного каллиграфа-клинописца, в хранилище отыскались и документы на пергаменте, папирусе, шёлке и бумаге, заметно сильнее пострадавшие от времени. Сейчас этими находками работают реставраторы. По окончании восстановления манускриптов их содержание планируется опубликовать.

Кроме широких читательских кругов, результатов исследования с нетерпением ожидают историки, которым, наконец-то удалось надёжно установить, что "Зайчонок", "Заинька", "Зая", "Зайка" и "Великий Шаман и Вождь Степенный Барсук" — одно и то же лицо.