Противостояние - попаданец против попаданца

Пролог

— Ну что, вроде ничего не забыл? Тогда присядем на дорожку. На удачу, как говорится, да и просто посидеть спокойно напоследок, подумать еще разок... о вечном. Все ж таки не на пикник за город отправляюсь, а в прошлое, будь оно неладно. А в таких делах всего не предусмотришь, как бы ни старался, так что ко всему готовиться надо. Вернее ко всяким неприятностям, с приятностями-то я как-нибудь и так справлюсь, надеюсь.

А какие у нас могут быть неприятности? Да какие угодно! При переброске может сбой произойти — тогда меня по разным местам раскидает, что здоровью не способствует, мда. Личностная матрица может пострадать — тоже не лучший вариант, потому как овощем становиться не хочется совсем. Ну и, наконец, главное — место и время я себе выбрал, прямо скажем, веселенькие. Вторая Мировая война, как-никак.

Тут бы впору спросить у себя, любимого: а почему собственно туда? Отвечаю (тоже сам себе): и рад бы в другое время отправиться, да не получается никак. Нет, технически-то сколько угодно, только вот, для целей моих это не подходит. А цель у меня проще некуда: всего-то на всего изменить ход истории так, чтобы мир избежал скатывания в болото всеобщей любви, демократии, равенства и, прости господи, толерантности. А поскольку все эти сомнительные ценности приползли с победоносного "запада", то значит надо сделать этот запад, чуть менее победоносным. Советский Союз со своими экономико-социальными экспериментами как-то не очень для такой задачи подходит. Да и толерантность, плохо замаскированная под интернационализм, там вполне себе насаждалась. Так что остается только Третий Рейх. Тоже, конечно, не фонтан во многих отношениях, зато терпимостью к ближнему своему там уж точно не пахнет! А перекосы кое-какие и подправить можно. Наверное.

Можно было бы и с другой стороны зайти — попытаться сами "западные демократии" изменить. Да только не разбираюсь я нихрена в политологии и прочей политэкономии. Ну, то есть не до такой степени разбираюсь, чтобы такие грандиозные задачи пытаться решить. В солдатики поиграть — это другое дело. Да и исторические изменения тут спрогнозировать не в пример легче будет. Вот такая вот логика, если вкратце.

Ну а если подробно, то целый день рассуждать можно, а я и так уже засиделся! Всё, пора, брат, пора. Итак, запустить установку, проверить еще раз настройки, не забыть про тот хитрый фокус, о котором предупреждали яйцеголовые, запустить таймер, досчитать до шестидесяти, глубоко вдохнуть... Черт! Только до пятидесяти семи досчитать успел и не вдохнул толком. Да и ладно, зато целый. Ну, здравствуйте, дорогие предки!

Обалдевшие лица и вытаращенные глаза по 5 копеек. Это было первое, что я увидел, оказавшись в прошлом. Еще бы! Приходилось мне наблюдать, как происходит перенос: черная сфера с размытыми краями, опутанная пульсирующей сеткой силовых полей... затем характерный щелчок разрушения энергетического кокона, после этого пульсация исчезает, а черная сфера быстро рассеивается, вернее даже истаивает в воздухе без следа, открывая взору присутствующих (если таковые конечно имеются), перенесшегося сквозь время и пространство, индивида в позе роденовского мыслителя... — красивое зрелище. И очень эффектное, в чем я сейчас лишний раз убедился, разглядывая вылупившихся на меня представителей встречающей стороны.

Кстати, куда я попал так и не понял. То ли на заседание какого-то особо продвинутого оккультного общества, то ли в лабораторию Аненербе. Как-то я не удосужился с мистической стороной Третьего Рейха ознакомиться — понадеялся, что хватит привязки точки переноса к личности Гитлера. Теперь вот смотрим друг на друга и тихо ох... гм, недоумеваем. Их-то понять нетрудно — явилось из ниоткуда какое-то чудо-юдо задумчивое, да еще и голяком! На счет голяком — тут уж ничего не поделаешь — издержки технологии переноса, а вот с задумчивым созерцанием пора заканчивать. И насчет "юдо" теперь надо бы поосторожней, во избежание.

— Я пришел к вам сквозь бездну времен, чтобы помочь достойным. — Пафосно, но вроде к месту, учитывая способ появления. Интересно подействует или нет? Подействовало! В завязавшемся диалоге, выяснил две важные для себя новости, как водится, плохую и хорошую. Хорошая состоит в том, что до Гитлера меня доведут, судя по всему довольно быстро. Плохая новость выяснилась, когда я взглянул на календарь — 27 марта 1942 года, мммать! Поздновато для моих планов, я рассчитывал попасть на два года раньше. Видать ошибся где-то в настройках — теперь придется расхлебывать. Выиграть "за немцев" в сорок втором задача нетривиальная, мягко говоря. Слишком много возможностей уже упущено, слишком много ошибок сделано. Хотяяя..., чего теперь-то жалеть? Обратной дороги всё равно нет — билет был в один конец.

Итак, что я там помню по весне 42-го?

Кое-что помню. Во-первых, немцы как всегда погнались за несколькими зайцами сразу и после первых же успехов "Блау" сняли с фронта наступления целую кучу весьма нужных для развития успеха соединений, рассовав их куда ни попадя. 11-ю полевую армию аж под Ленинград из Крыма отправили, 22-ю пехотную дивизию вообще на Крит, а прямо накануне наступления пополненный и переформированный в панцергренадерскую дивизию "Лейбштандарт" и вовсе во Францию сплавили.

Во-вторых, верховное командование Вермахта почему-то упорно держалось за демянский выступ, в котором без всякого толку сидело 6 дивизий, в том числе "Мертвая голова". В конце концов, Демянск всё равно пришлось очистить, так стоило ли мучатся? Да и мертвоголовые в этих боях, продолжавшихся до глубокой осени, сточились чуть ли не в ноль. В итоге дивизию пришлось воссоздавать во Франции заново в жуткой спешке, и всё равно на фронт она успела только к концу февраля уже следующего, 43-го года. Так дела не делаются!

В-третьих, Германия упорно пыталась, ведя войну не на жизнь, а на смерть с Советским Союзом, обходиться при этом экономикой мирного времени — мобилизация промышленности началась только после Сталинграда, когда уже было откровенно поздно. Ну и, в-четвертых, следует прекратить попытки сражаться на равных с западными союзниками на их поле. Роммелевские гонки по пустыне и попытки бодаться с англичанами в небе над Ла-Маншем это слишком большая роскошь, для скромных возможностей Германии. Танки и солдаты Африканского корпуса нужны для обороны Европы, а новейшие "Фоккеры" — для завоевания полного господства в воздухе над Восточным фронтом.

Последние два пункта это уже большая стратегия, но мне не пристало мелочиться. В конце концов, мне же надо как-то произвести впечатление на фюрера германской нации!

И так бывает...

Вызов к начальству не всегда приятный момент. Даже если любишь свою работу. Другое дело, что к моему начальству можно не спешить... живем под знаком вечности, да. Обычно между возникновением "возмущения" и возможностью на него отреагировать проходит достаточно времени. Достаточно по меркам Земли-0 (она же ж — Текущая Реальность). Мой начальник сам однажды провел на Земле-37 не самые приятные четырнадцать лет в заключении... пока спасательная партия Службы не выдернула его домой.

Попаданец-1.

— Попаданец...

— Как всегда. Где?

— Земля-144. До апреля 1942-го все текло примерно как в Реальности (слово "текущая" у нас выбрасывают — это такой сленг Службы). А потом пошла "волна" (*волна — изменения реальности какого-то из параллельных миров... как круги на воде от вмешательства попаданца). Мы зафиксировали изменения порядка 10 параметров. ..

— Кто?

— Неизвестно. И самое плохое — он в Темной Зоне. (*Темная Зона — это значит мы не можем засечь попаданца и нейтрализрвать).

— И что решено?

То, что вопрос решен я был уверен 100%. Слишком мелкая сошка в Службе ваш покорный слуга, чтобы Самый Главный Начальник решил с ним посоветоваться. Я — обычный "полевой агент", правда, с необычной судьбой.

Решения принято там... непроизвольно я закатил глаза к потолку, а меня вызвали, чтобы отдать приказ. И вперед... Как бы я не напускал на себя скучающий вид, струя адреналина уже ворвалась в кровь. Такие уж мы люди, Агенты. Скучно нам жить в уютном 22-м веке. Вот путешествия по мирам, многие из которых совсем дикие — это да. Нерв. Игра.

Экстрим, — подсказало подсознание мне слово из МОЕГО прошлого... из моего мира. Прошлого мира.

Но слова шефа меня потрясли еще сильнее, чем просто приказ.

— Присядь, Игорь.

Вот это да!!!

— Решение принято, но оно... гм-гм... необычное.

Все страньше и чудесатее. Ладно, послушаем.

— Ты отправишься следом за этим... — шеф задумчиво пожевал губами — но не ловить этого придурка по неизвестным местам, а для того, чтобы парализовать его вмешательство.

О, как!!! Неожиданно. Служба обычно не злоупотребляет такими методами... был случай, когда пяток Агентов исправляли несколько лет, учиненный одним сумасшедшим погром на Земле-85. Ну, еще пару случаев можно вспомнить в стиле "попаданец против попаданца не на расстоянии удара". И все.

Судя по всему, тут не обошлось без Института Изучения Альтернативной Истории. Они, похоже, опять затеяли Эксперимент Века. А это значит одобрение дано с самого-самого верха. Дела.

Понятно, почему внедрять решили меня. Я скажу честно, без хвастовства, туточки лучший специалист по земной истории 20-го века. По классической разумеется. Да и русский по национальности... хотя чем черт не шутит, могут засунуть меня и куда-нибудь в США. Чтобы помог Рузвельту А-бомбу сделать в 43-м и применить по Гитлеру. Персонально...

Шеф хитро посмотрел на мои попытки анализировать ситуацию, больно откровенно они читались на моем лице.

И стал излагать:

— Попаданец попал, — тавтанул Шеф — в Германию. Видимо целенаправленно к Адольфу Гитлеру. И стал менять историю в пользу победы Третьего Рейха. Мотивы непонятны, но наши экстра-психологи считают главной мотивацией Объекта страсть к власти...

— А что. Захватить один мир. Используя свои возможности... А потом? Потом можно и на покорение соседних миров замахнуться! — мысленно прикинул я. Хорошо, что у Агентов таких мыслей нет по определению. Стоит нам немного... того... и нас автоматически вернет на Землю-0.

-... вычислить мы его не можем. Надо парировать неблагоприятные обстоятельства, и поэтому тебя отправляем... — продолжал шеф плавно подводить меня к главному — матрично.

Вау!!!

Он сказал это так спокойно, буднично. А ведь это очень-очень необычно. Затраты на матричное внедрение в десятки раз больше, чем в живом, так сказать, товарном виде.

— Вот твой реципиент, — на стол легла прозрачный на вид тонюсенький кристалл информации.

Читаем...

Василевский Александр Михайлович, начальник Генерального штаба... все ясно. Это я знаю. И, пожалуй, получше тех знатоков, которые составляли докладную. Вот так. Положил кристалл обратно на стол и задумался.

Почему не сам Сталин? Или тот же ж Черчилль. Открыл бы я Второй фронт в 42-м, вот Гитлер бы взвыл, усмехнулся я про себя.

— А вот данные по "волне" — второй кристалл лег рядом.

Так-с.

Появление ФВ-190 на Восточном фронте весной 42-го. Ага... еще они, но в штурмовом варианте. Ускоренное производство "Тигра". Сворачивание усилий в Африке в пользу советско-германского фронта. Вот как — вернулся Гудериан. Командующий 1-й танковой. А Клейст?.. Ага, на замену Паулюсу. Логично. На чердак этого слабака. Еще бы Роммеля выписал на советско-германский фронт, и Олл старз лучших немецких генералов была бы готова.

Ясно.

Парень решил выиграть войнушку на Востоке. Принудить к миру СССР так сказать. Ну-ну. Эх, знать бы из какого он мира и что замыслил. Может это просто любитель острых ощущений, сбежавший от окружающей скуки. Или его мир погубили коммунисты (вариант: западные демократы) в безумной термоядерной войне (Земля-62). И он решил отыграться. Матч-реванш, н-да.

Итак, что мы имеем. Попаданец. Время...

Апрель 42 года. Возможно и раньше, но серьезное воздействие началось именно тогда. К Гитлеру. Вряд ли Внедрение матричное, скорее парень смог убедить вегетарианца в своей полезности.

Попаданец-2, специальный Агент Службы — матричное заполнение А.М.Василевского.

Задача: нейтрализация попытки немцев выиграть войну на Востоке в 42-м году.

Карты расстелены, роли расписаны, фигуры расставлены... игра началась.

(Сегодня мне, пожалуй, стыдно за тогдашнее легкомысленное отношение... какая это игра. Война!!!)

Часть 1. Там был ад.

Вместо пролога.

12 июля 1942 года, Москва, Кремль.

-... действия Лизюкова заслуживают специального рассмотрения. Надо создать комиссию или передать его дело в трибунал, — голос заместителя начальника БТ и МВ Сергеева звенел металлом.

— Товарищ Сталин, — я поднялся со стула и нерешительно переступил с ноги на ноги — По-хорошему, Лизюкова не наказывать надо. А наградить.

— Ви не согласны с мнением руководства танковых войск? — посапывая трубкой спокойно спросил Иосиф Виссарионович.

— С отстранением от командования армии и понижением в должности до комкора Ал... товарища Лизюкова — быстро поправился я (вождь не любил, когда других называли по имени отчеству) — я согласен. Приказ подписан мной 11 июля... со вчерашнего дня, генерал Лизюков назначен командиром Второго танкового корпуса.

Помолчав, чтобы лучше сформулировать, продолжил гнуть свое:

— Но я категорически против наказания. Бои были жестокие, танкисты проявили героизм и мужество. Генерал Лизюков был на самых опасных участках, лично ходил в танковые атаки...

— Почему же вы оставили Воронеж? — недоуменно спросил молчавший весь совет Калинин.

Вздохнув, я объяснил:

— Потому что сегодня не Гражданская... одного мужества командарму мало. Нужно еще и мастерство. Потому что враг силен и жесток, бьется изо всех сил, рвется к Волге и Кавказу. Вот, поглядите на карту, товарищи, какие силы действовали против Лизюкова...

Я указал на карту, где синие стрелы пронзали красные линии наших войск и, прорезав голубую ленту Дона, уперлись в Воронеж:

— Противник мобилен, давит танками и самолетами...

Вспомнились бесконечные бомбежки. Немецкие самолеты гонявшиеся чуть ли не за отдельными солдатами. Как бойцы ждали ночи, чтобы прекратилась круговерть над головами.

И, повернувшись к Верховному, добавил:

— Там был ад.

Глава 1. А начиналось все так.

— Черт! Все же зря я не согласился побриться у парикмахера, теперь вся морда, словно наждаком обработанная. "Джиллет", он конечно и в Африке "Джиллет" и в нацисткой Германии тоже, но в 42-м году этот чрезвычайно полезный девайс все же сильно отличался от тех, к которым я привык в своем комфортном XXII-м веке. И раньше нечто подобное подозревал, но теперь убедился, так сказать на собственной шкуре, причем в буквальном смысле слова. Не-е, хватит с меня геройских поступков, в следующий раз все же воспользуюсь услугами парикмахера. Хоть и неуютно как-то, когда возле горла опасной бритвой размахивают, но лучше уж морально пострадать пять минут, чем как щас физически маяться.

Зато форма мне идет — выгляжу очень солидно и одухотворенно. Да и ощущения совсем другие... мобилизует это как-то что ли. Ощущаю себя частью чего-то важного и даже как-то подсознательно стремлюсь проявлять больше ответственности, что неожиданно — уж чего-чего, а такого от себя точно не ожидал. Тем более, что досталась мне эта форма на удивление легко, намного легче, чем я предполагал, когда собирался в свою поездку. Или нет, поездка это как-то слишком буднично. Миссию? Да, точно — так гораздо лучше.

Так вот: всё оказалось куда проще, чем я думал. Попал я действительно в Аненербе. Причем, насколько я смог разобраться, пользуясь своим посредственным знанием немецкого, выученного ускоренным методом непосредственно перед отправкой в прошлое, не в какой-то там магический гадюшник, взалкавший тайных знаний Шамбалы, а во вполне себе научное учреждение. Ну, или отдел учреждения. В общем, с "адресом" я не ошибся: целился к Гитлеру, к нему и попал. Причем быстро — недели не прошло. Правда, понервничать в эту неделю пришлось изрядно. Все это время меня таскали из одного кабинета в другой, из камеры в лабораторию и обратно, потом снова в кабинет и опять в лабораторию, но уже в другую. И так постоянно, с небольшими перерывами на пожрать и поспать. В общем, ничего я толком не понял и не запомнил из первых дней моего пребывания в XX-м веке. Один сплошной калейдоскоп мельтешащих эпизодов, никак не желающих складываться в общую картину.

Первый действительно внятный, цельный и осмысленный день наступил только сегодня и начался он как раз с трижды проклятого бритья. Впрочем, страдания мои были не напрасны. Это я понял, едва только вошел в обширный кабинет, скрывавшийся за роскошной дубовой дверью. Молчаливый эсэсовец, сопровождавший меня с самого утра, жестом предложил войти, при этом явно намереваясь остаться за дверью. Я и вошел.

Первое, что я увидел, переступив порог и подняв глаза от причудливого рисунка паркета, был взгляд. Пронзительный, немигающий, завораживающий, горящий фанатичным огнем взгляд бледно-голубых глаз. "Глаз — зеркало души" — так, кажется, гласит народная мудрость? Наверное, что-то в этом есть... Во всяком случае, ощутив на себе этот взгляд, который, казалось, пронзал меня насквозь, словно хорошо отточенный клинок, я испытал нечто... мистическое. Я словно встретился лицом к лицу с... судьбой? С прошлым? Хотя почему "словно"? Так оно и было! Я воочию увидел то, о чем раньше только читал или слышал — ожившие тени прошедших веков, внезапно обретшие плоть. И этим "теням", а точнее той, что стояла сейчас передо мной на расстоянии трех шагов, предстояло отныне решать мою судьбу.

От понимания последнего факта мне стало как-то не по себе. Пожалуй, только сейчас я наконец ощутил, прочувствовал, осознал, что всё, происходящее со мной — реальность. Не игра и не забавное приключение, а злободневная действительность. Будущего, из которого я прибыл, пока еще нет, а возможно уже и не будет никогда. Отправляясь сюда, я сам сжег за собой все мосты, чтобы сделать невозможной попытку вернуть меня обратно. Так что отныне моя жизнь и моя судьба неразрывно связана с этим временем и с этим человеком, стоящим сейчас передо мной. От того, что я смогу ему внушить будет зависеть будущее всего Мира и, что не менее важно, мое собственное.

Осознание важности момента придало решительности и я, насколько мог четко, вскинул руку в нацистском (или все же римском?) салюте:

— Приветствую фюрера немецкого народа!

Сам от себя такого не ожидал, хотя много раз так и этак пытался представить свою встречу с Гитлером. Может это дух времени так причудливо влияет на поведение через подсознание? А, впрочем, неважно. Этот мой поступок, пусть и спонтанный, оказался правильным. Гитлер оценил мой жест и мои слова. Лед тронулся!

* * *

Пришел я в себя резко, рывком. Словно вынырнул из глубины. Кабинет. Cтол. На перекидном календаре 25 июня. Отлично... Завтра Александру Михайловичу заменят приставку и.о. перед должностью. А через пару дней начнется "Блау". Время на адаптацию, а она бывает тяжелой, есть. Мало, но есть.

Воспоминания реципиента. Проверим... Словно вспоминаешь хорошо знакомую книгу или много раз виденный фильм... Яркие, но отрывистые...

О сколько нам открытий... только не чудных! Последние обрывки информации меня потрясли. "Блау" уже началась! Торопится мой неизвестный враг. А Начальником Генштаба Василевский уже стал. Сегодня. Вспомнил сухой голос Сталина по телефону, свои... упс... уже свои(?!!) попытки отказаться от высокого доверия и ощущение чудовищного напряжения. Будто реальная физическая тяжесть навалилась на плечи.

Итак, что мы имеем. Немцы ударили по Брянскому 21-го, накануне годовщины. Практически одновременно нанесла удар и армия Паулюса. За 4 дня Гот рассек наш фронт, прорвался к Дону, и начал захват плацдармов на восточном берегу. Контрудары танковых корпусов притормозили немецкий паровой каток, и теперь в бой должна пойти 5-я танковая Лизюкова. Директива дана.

В Реальности этот сильный козырь не принес перелома в битве. Как-то оно теперь выйдет?

Вот, интересно. Зафиксированы немецкие самолеты желтой, "пустынной" окраски. Логично. Мой неведомый Оппонент идет ва-банк. Гитлеровцы перебросили все ресурсы, откуда могли.

Хм. А что у нас с самолетами?

История Реальности по этому поводу противоречивыми данными пестрит. Поскольку одни считают все, другие без ПВО и/или АДД, третьи — без У-2.

С авиацией у нас плохо. По цифрам, в Действующей армии, АДД, ПВО, авиации флота и РВГК порядка 7 тысяч машин. Но 2 можно выбросить сразу, это "У-2" и тому подобные самолетики.

Из оставшихся, минимум половина — неисправны... Ну и толку, что за АДД числится почти 300 машин, если из них боеспособны менее 100, а готовых экипажей — 89?

Кабинет поплыл, очертание стола, стен, карты стали расплывчатыми. Н-да. Путешествовать по мирам это вам не в булочную на такси... Где-то здесь раскладушка (память Александра Михайловича услужливо подбросила на блюдечко с голубой каемочкой нужную информацию)... ага вот.

Двухчасовой сон помог. За окном начинался рассвет. Открыл окно. Вдохнул прохладный воздух. Ну, за работу, товарищи.

Просмотр сводок, отчетов, документов.

По примеру другого своего визави, генерал-бухгалтера Гальдера, я заносил в записную книжку наиболее важные моменты.

Когда-то я читал, что Черчилль, приехав в Москву в августе 42-го сообщить дядюшки Джо трудную новость о невозможности открыть Второй фронт, по итогам этой поездки обронил: "Русские дотянут до зимы".

Не знаю, чем он руководствовался, интуицию никто не отменял. Понятен и скепсис союзничка по поводу возможности советских войск перехватить инициативу у вермахта. Не верили господа англосаксы, что Красная Армия поднимется на еще одну битву, сравнимую с Московской... Мои же выводы после анализа ситуации изложены здесь.

Из записных книжек.

26 июня 42-го

1. Горючего запасенного, производящегося сейчас и по ленд-лизу хватит на 6-8 месяцев. Отчет АБТУ...

2. Призыв 1924 гр., добровольцы (женщины и пацаны с 16 лет), формирование штрафбатов*(!) из зеков, паникеров и прочего шлака, даст нам до конца года порядка 3-х миллионов бойцов.

3. Уже сформированы (20-ть+) танковых корпусов. Продолжается формирование новых ТК + ТА. До конца года — 28, часть перешиты в механизированные.

4. Приказ N 227*?

Тактика.

1. Фестунги. Сталинград — обязательно!!!

2. Продолжать контрудары ТК. Побольше пехоты и гаубиц им. Нет мотопехоты — давать кавалерию. Но поспешать медленно.

3. Партизаны, РДГ. Обязательно. Согласовать с ГРУ и НКВД.

4. Власов. Немедленная эвакуация в Москву.

*— ускорить события.

Если же отвлечься от рациональных планов, то итоги первого года войны я подвел для себя так. Война напоминала бой прекрасно технично оснащенного, великолепного боксера-профи, чемпиона мира (Вермахт) против новичка-перворазрядника из любителей, этакого увальня из какого-то Урюпинска(РККА). Профи выигрывал в одну калитку, эффективно и эффектно смотрелся, но нокаутировать соперника за 12 раундов не смог. Почему? Слишком разные весовые категории у бойцов оказались. Немец блистал в весе до 75 кг, а русский Иван неожиданно пришел из абсолютной категории, с весом под 120 кило. И выстоял. Огромные пространства и людские ресурсы России в который раз поглотили всю мощь европейских захватчиков. Более того, боксер в красной майке с надписью СССР пару раз приложил чемпиона в середине первого матча и уронил его на настил ринга.

Нокаута нет, и не будет!

Начиная второй год войны на Востоке Гитлер наверняка рассчитывал, что открывает тринадцатый раунд первого боя; и перед ним все тот же новичок, измотанный и избитый до полусмерти. А СССР выходил после зимней передышки уже на новый матч. С другим, куда более серьезным и уверенным в себе, настроем; с другой предматчевой подготовкой; куда более опытным и тактически зрелым; с собственным "хитрым планом" на эту встречу.

Глава 2. Лучшее — враг хорошего.

Начало "Блау" на неделю раньше не означало для немцев автоматически успешности во всем. Первым сбоем стал Севастополь. Лишенный ради генерального наступления 8-го авиакорпуса Рифтгофена, Манштейн резко притормозил. Бои там растягивались... Впрочем, спешка с 11-й армией им в новом формате и не особо нужна. Вторым вынужденным решением стала "жертва пешки" под Демянском. Под нашим нажимом началась эвакуация из мешка. Бои шли там долго, растянувшись почти на два месяца... Александр Михайлович как раз вернулся из поездки оттуда. В связи с началом "Блау" его стремительно отозвали в Москву и быстро назначали начальником ГШ.

Следующей неожиданностью (приятной для нас и видимо крайне болезненной для той стороны) стал неудачный дебют "лишнего" танкового корпуса. Мой оппонент по ту сторону фронта решил усилить 4-ю армию Гота дополнительным танковым корпусом.

Для этого был переброшен 39-й ТК. В него вошли:

— развернутый в моторизованную дивизию СС "Лейбштандарт";

— 17-я тд, переброшенная из ГА "Центр" вместе со штабом фон Арнима.

— свежесформированная 376-я пд из Германии и

— венгерская моторизованная бригада.

Таким образом, этот корпус был типичным представителем вооруженных сил противника во второй год войны. Представлен весь спектр вражьих сил. Тут и СС, и ветеран Восточного фронта (17-я тд), и наспех созданные птенцы зарождавшейся тотальной мобилизации. Наличие союзников тоже объяснимо. Сил собственно Германии уже не хватало. Но мой визави решил пока обойтись вкраплениями сателлитов в сильные немецкие соединения, видимо помня закончившиеся катастрофически попытки воевать чисто союзными армиями под Сталинградом и на Дону.

Поставить новый ТК на правый фланг Гота было логично, поскольку помимо прорыва к Воронежу, 4-я танковая одновременно должна была ударом смежными флангами с 6-й армией окружить наши армии правого крыла Юго-западного и левого фланга Брянского фронтов. Так и произошло в Реальности, но окружение оказалось неплотным. Вот эту ошибку и должен был исправить "лишний" корпус.

Но реальная война мало похожа на бумажную...

Вступив в бой 23-го, XХХIХ-й корпус внезапно напоролся на сильное сопротивление. И это вполне объяснимо.

Там, где в реальной истории советский полк бежал без боя, потому что при бомбежке погиб командир и выбит весь штаб, благодаря случайности, вызванной "волной", все начальники остались живы. И полк уперся рогом. Там, где советские бомбы, снаряды и РС наносили мало вреда, по прихотливому капризу Судьбы они внезапно плотно накрывали вражеские боевые порядки. Там, где русские дивизии бросались под гусеницы вражеских танков и гибли без особого влияния на победный марш панцергренадеров, в новой реальности их просто не было. Ибо они еще не доехали до фронта. А встречали они противника в других местах... с другим результатом. "Туман войны", те самые роковые случайности, от которых никто не застрахован, сработал против немцев. Причем сработал весьма выборочно, как бы подыгрывая РККА и вставляя палки в колеса Вермахту. Складывалось впечатление, что реальность "упиралась", не желая изменяться в угоду привнесенным извне факторам.

Мне посчастливилось узнать с десяток вариантов исторических событий в разных параллельных мирах, и такие сюрпризы знакомы. Господи, во скольких мирах Наполеон победил под Ватерлоо! Причем стопяцот разными способами.

Не менее неприятный сюрприз ожидал фон Арнима 25-го.

24-го, нащупав слабое место на стыке советских дивизий, корпус прорвал оборону. Лидировали в наступлении ЛАГ и 17-я. Прорвавшись на 40-45 км. за длинный летний день, дивизии вышли на оперативный простор. Казалось, задумка с лишним корпусом стала приносить ощутимые плоды. Но 25-го наши нанесли контрудар 16-м танковым корпусом.

И пришелся он по второму эшелону, а конкретно по тыловым частям ЛАГ и венграм. Болельщики любят спорить, что было бы, если... если бы в начале матча удар пришелся не в штангу, а мяч влетел в сетку? Как бы тогда повернулся ход матча и чем бы сердце успокоилось. Вот таким голевым ударом и стал контрудар шестнадцатого. Прошив слабое прикрытие, танкисты растерзали пару тыловых колонн и врезались в мадьярские ряды. За один день союзники потеряли два десятка танков, кучу броне— и просто автомашин, десяток раздавленных орудий и сотни пленных.

А главное, чумазые от копоти и загорелые до черноты под жарким солнцем советские бойцы получили сильный психологический допинг. Победа рождает уверенность. Окрыляет. Особенно — победа в первом бою.

Фон Арниму пришлось разворачивать часть своих сил на северо-восток. 16-й не смог развить удар, под воздействием танков и бесконечных атак авиации немцем он стал медленно откатываться назад. Перейдя к тактике танковых засад и коротких ударов малыми силами. Однако и немцам не удалось решить проблемы разом. Вместо стремительного прорыва, им пришлось двое суток вести тяжелые бои. Эта непредвиденная задержка изменила рисунок операции.

Уже 26-го 21-я и 40-я армии начали отскок из-под угрозы окружения.

Южная клешня, состоящая из 6-й армии Клейста, испытывала те же проблемы. Только контрудар наносили два танковых корпуса ЮЗФ (4-й и 24-й). Одновременные удары танковых корпусов извне и стрелковых дивизий изнутри зарождающегося "котла" сковали фрицев.

* * *

"Спроси совета у женщины и сделай наоборот" — Так, кажется, гласит старая, как Мир, поговорка. Интересно: Гитлер и Ко с ней знакомы? Складывается впечатление, что да. По крайней мере, выслушав мои соображения по проведению "Блау", они поступили прямо противоположно моим рекомендациям. В результате вышло по другой поговорке: хотели как лучше, а получилось — как всегда.

Ну, вот кто их просил бежать впереди паровоза и начинать операцию на неделю раньше? Лишний танковый корпус, который больше под ногами путается, чем помогает... Вот к чему всё это? Ведь вплоть до поворота 4-й танковой армии Гота на юг, вместо Сталинграда, всё и так шло замечательно. Так к чему было дергаться? От добра, добра не ищут! Так нет же — решили, что самые умные. В принципе, если уж быть честным, то ничего страшного не произошло. Другой вопрос, что и никакого ощутимого выигрыша эти лишние телодвижения не принесли...

Ладно, не буду пока над этим зацикливаться. Надеюсь, прокол под Воронежем послужит уроком этим надутым штабным индюкам — впредь будут более внимательно прислушиваться к моим советам. Хотя понять военную аристократию конечно можно — хоть моя фигура и не афишируется, но слухи о непонятно откуда взявшемся новом адъютанте Гитлера все же ходят. Кстати, адъютант — это я. Штурмбаннфюрер Макс Штайнер, прошу любить и жаловать. А если не верите, то у меня и документы есть — там все четко написано, прямо немецким по белому: и когда родился, и когда в СС вступил, и какие оценки в школе имел. Всё чин-чинарем — не подкопаешься.

Но документы документами, а вопросы всё равно остаются. Так что недоверие генералитета к моим мыслям, транслируемым посредством фюрера, вполне понятно и даже где-то ожидаемо. Хорошо еще, что мои предложения вообще не отмели на корню. Глядишь, и пообвыкнут со временем. Но всё равно немного обидно — я к ним со всей душой, а они... Эх!

Так! Отставить обижаться — соберись, штурмбаннфюрер! Лучше заняться чем-то конструктивным. Например, подвести некоторые промежуточные итоги моего воздействия на местную стратегию. Итак:

1) Постепенное сворачивание операций в Африке после захвата Тобрука и отвод Африканского корпуса в Италию — принято к исполнению. Роммель в Египет не углублялся, остановившись на перевале Хальфайя. Летом планируется поэтапный отвод корпуса к Триполи и последующая его эвакуация в Европу. На это нацеливаются все силы итальянского флота и немецкой авиации в регионе. Десантную операцию против Мальты решено не проводить — ограничиться блокированием острова на период эвакуации. Итальянские войска остаются в Африке как прикрытие и спасаются по способности.

Тут вроде всё в порядке. Правда это неминуемо приведет к ускорению захвата Северной Африки и последующей десантной операции где-то на юге Европы. Но если удастся спасти силы Роммеля и поднакопить кое-какой жирок, то встретим мы американских освободителей весьма неприветливо. Быть по сему.

2) Пересмотр судостроительной программы — также принято к исполнению. Закладка субмарин устаревшей конструкции, типа VII и IX, прекращена. Сэкономленные ресурсы должны весьма пригодиться в производстве танков и боеприпасов. Хотя уже заложенные лодки — достраиваются. Этого задела хватит до весны 43г. Зато форсируются работы по доводке новейших лодок XXI серии — глядишь, в 44-м снова надавим на атлантические коммуникации. Главное в 43-м не растерять опытные экипажи, бросая их в атаки на хорошо охраняемые конвои. А пока ПЛО союзников не совершила качественный рывок, пускай "бородатые мальчики Деница" продолжают рвать и метать на плохо охраняемых атлантических трассах.

3) Перевод экономики на военные рельсы, именуемый также "тотальной войной" — принято. Ну, тут без вариантов — кажется, фюрера крепко проняло мое описание последних месяцев Германии и его лично. Видать такой исход его не устраивает. Так что ожидаем роста производства вооружений и новой волны мобилизации. У меня, кстати, уже есть кое-какие идеи по поводу того, куда это всё применить.

4) Рекомендации по изменению стратегии на востоке — принято частично. И это плохо. Потому что пока что попытки местных стратегов "улучшить" мои предложения ни к чему хорошему не привели. Правда, как я уже говорил, ничего особо страшного пока также не случилось. Посмотрим, что будет дальше.

Глава 3. Июльское пекло.

Пять последних дней июня прошли для меня в бесконечной череде дел... Доклады в Ставке, переговоры с фронтами, анализ данных, подписание бесконечных директив и телеграмм. Под Воронежем дела шли все тяжелее, и туда направлялся беспрерывный поток пополнений и резервов. Одновременно, тоненький ручеек частей и соединений был пущен под Сталинград. Формирование гарнизона будущего фестунга (крепости) началось.

К концу месяца и Сам понял, что главной ареной борьбы летней кампании станет южный фланг. Скрипнув, военная машина непобедимой и легендарной стала разворачиваться в нужную сторону.

Пожалуй, одно решение упомяну особо. Помня, как жаловались танкисты на недостаток пехоты, с Западного фронта катуковцам (1-й ТК) была переброшена усиленная кавдивизия. Вскоре, плечом к плечу с его корпусом встал 16-й, отступивший после своего дерзкого контрудара на север. Так начала формироваться оперативная группа генерала Катукова (фактически: слегка урезанная танковая армия). Группа нависла на фланге Гота, медленно отступая под ударами врага.

В 45-м, два танковых корпуса без проблем пробили бы оборону немецкой пехоты (55 АК) и перехватили тылы ушедших вперед танковых корпусов 4-й ТА. Но 42-й не 45-й... не хватало опыта ни командирам, ни бойцам. Танкисты не имели поддержки с воздуха, а собственные зенитные средства корпусов были слабы. В результате перспективный контрудар выродился в серию частных боев.

Правда 42-й и не 41-й!

Стремительного марш-марша у немцев тоже не вышло. Все новые танковые корпуса РККА вступали в бой. Эти хаотичные, плохо подготовленные, неодновременные удары, тем не менее, тормозили немецкий паровой каток. 28-го своими передовыми отрядами в бой пошла 5-я танковая армия. Наступила пора и мне отправится к Дону.

Не обращая внимания на удары в свою левую скулу, танки и панцергренадеры Гота практически с ходу форсировали Дон (28-30). Захватив плацдармы на восточном берегу, быстро накопили силы и коротким броском прорвались к Воронежу. Началась ожесточенная борьба за город.

Еще 23-го к городу началось выдвижение резервов. На станции выгружался 18-й танковый корпус, с севера и востока подходили стрелковые дивизии резервных армий. Ставка бросила в бой сразу три резервные армии, заодно снимая отдельные дивизии, бригады, полки отовсюду, где только можно. Теперь все зависело от стойкости этих войск.

Ночью с 30 июня на 1 июля, как представитель Ставки, я вылетел на Воронежский фронт. Интересно, что в подкорки мозга Александр Михайлович... нет, не боялся немцев. Опасался. Это опасение зародилось еще в Первую Мировую, когда он воевал на ЮЗФ. Этот фронт сражался в основном с австрийцами, но солдаты и офицеры, в том числе и молоденький прапорщик Василевский, с тревогой следили за противником: не сменили ли австрияков жесткие германцы.

СПОЙЛЕР: Против нас по-прежнему стояла 7-я австрийская армия генерала Пфлянцера-Балтина; солдаты, а в некоторой мере и офицеры радовались, что нам придется иметь дело не с немцами, а с австрийцами, которые были слабее. В начале каждой артиллерийской перестрелки мы поглядывали на цвет разрыва и, увидев знакомую розовую дымку, которую давали австрийские снаряды, облегченно вздыхали. http://militera.lib.ru/memo/russian/vasilevsky/03.html

Лето и осень 41-го тоже не добавили оптимизма. И хотя вера в победу оставалась, а контрнаступление под Москвой и зимняя кампания ее укрепили, но опасения остались. Катастрофическое развитие событий в мае-июне 42-го тоже настраивало на жестокую и бескомпромиссную борьбу.

Сюда добавлялось и вполне понятное волнение от первого испытания собственных оперативных навыков и тактического искусства. Командовать из Москвы легко, а как оно будет на поле боя?

Из записных книжек.

Принято решение формировать бригады из средних и легких танков, а все КВ собирать в тяжелые полки прорыва РВГК. "Матильды"?

Готовить [к обороне] кавказские перевалы. Не менее усиленного стр. бат. на каждый.

Будущие ф. [*фестунги] — Сталинград, Калач, Ростов. Без разрешения Ставки ни одного солдата из гарнизонов не брать. Для Сталинграда — 1-я гв. А?

3 ИАК РВГК под Воронеж. 1 ИАК — прикрыть Масленникова. 2 ИАК?

Немцы очищают Демянский мешок. Плохо.

Севастополь держится...

* * *

Пролистываю свои последние записи. Вроде ничего не забыл? Посмотрим...

Так, пункт первый — Норвегия и Лапландия. Очень интересный театр, где хитро переплелись интересы сухопутных, морских и воздушных сил. Здесь сплелись в тугой узел обязательства, цели и противоречия Германии и СССР, финнов и западных союзников. Ленд-лиз и шведская руда, незамерзающий мурманский порт и никелевые рудники Петсамо — все это здесь, в забытом богами (но не людьми!) Заполярье. А у меня как раз есть хитрый план, касающийся расположенных там войск и проходящих поблизости транспортных потоков. Думаю, фюреру и его многочисленным генералам и адмиралам будет интересно.

План, собственно, заключается в следующем: перво-наперво, надо сократить сухопутную группировку немецких войск в Лапландии и отправить высвободившиеся соединения на более активные участки Восточного фронта. Этих войск не так уж мало, как может показаться — XXXVI-й армейский и XVIII-й горнострелковый корпуса. Всего две пехотные дивизии (163-я и 169-я) и две свежесформированные горнострелковые (7-я, переформированная из 99-й легкопехотной и СС "Норд", бывшая совсем недавно моторизованной дивизией с тем же названием). К этим войскам можно добавить 69-ю пехотную дивизию, скучающую в районе Осло, — хватит им жрать сардин в масле и шпроты местного приготовления, пора послужить Фатерлянду по-настоящему! Кстати, на группу армий "Норвегия" ложится обязанность пополнить до полного штата и снабдить всем необходимым убывающие части. Ну а место назначения для перебрасываемых из Заполярья войск известно — армейский корпус со своими тремя полнокровными дивизиями отправится под Ленинград крепить блокаду вместе с демянскими сидельцами, а горные стрелки усилят группировку на кавказском направлении.

Предвижу резонный вопрос: а кто же останется сторожить карельские дебри от злобных большевистских полчищ? Отвечаю: в этом то и состоит вся прелесть моего плана, господа! Ёлки Карелии должны защищать сами карелы. Ну, или финны, на худой конец. А то вишь чё удумали: демобилизацию проводить! Вообще охренели тормоза таежные. Пусть теперь сокращают размер своей демобилизации или перегруппировывают войска или еще чего придумывают, но СВОЮ Карелию пусть САМИ и стерегут. А даже если и не справятся, то и хрен с ней — не велика потеря, прям скажем. Хотя не думаю, советам явно не до этого богом забытого медвежьего угла. Им бы Кировскую дорогу удержать.

Будь моя воля — снял бы с севера вообще всё, но нельзя. Никель Петсамо — это всё же серьезно, тут на самотек дела пускать нельзя. Так что придется Дитлю со своим XIX-м горнострелковым корпусом и дальше в тундре сидеть. Ничего, высидит, ему не привыкать. Кстати, на счет мурманского порта, Кировской дороги и ленд-лиза у меня также имеется хитрый план. Печально знаменитый конвой под индексом PQ-17, как известно, был разгромлен в первых числах июля. Благодаря моим подсказкам, в этот раз разгром был еще более впечатляющим, так как к, охотящимся за транспортами, самолетам и субмаринам присоединились еще и тяжелый крейсер "Хиппер" с эсминцами, которые добавили в общую копилку побед четыре транспорта и какую-то военную мелочь типа корвета или тральщика. Думаю при таком раскладе до портов назначения не треть, а в лучшем случае пятая часть судов добрела и то вряд ли. Но это всё так — мелкие пакости. Гораздо большую подляну для полярных конвоев я готовлю в... тропиках. Неожиданно? А я предупреждал, что план "хитрый"! Помнится, осенью 42-го года союзники полностью прекратили отправку конвоев в СССР по северному маршруту, мотивируя это тем, что все имеющиеся эскортные силы необходимы для обеспечения операции "Торч" — высадки в Северной Африке.

Я же не так давно добился от Гитлера приказа на вывод войск из Африки уже в сентябре этого года. Что из этого следует? А то, что события в данном регионе наверняка ускорятся — американцы высадятся в Алжире и Марокко раньше, стремясь как можно быстрее заполучить плацдарм для удара по Европе с юга. Следовательно, эскорты для сопровождения войсковых конвоев тоже потребуются раньше, а это в свою очередь означает, что PQ-17, скорее всего, станет последним конвоем, отправленным в северные порты СССР летом-осенью 42-го года. То есть, всю нехилую авиагруппировку, стерегущую эти самые конвои, можно с чистой совестью отправлять на другое направление. Угадайте на какое? Правильный ответ — на черноморское. Грех не использовать летчиков с богатым опытом работы над морем по прямому назначению.

...

Ну, так, вроде ничего не забыл? Можно отдавать очередной исписанный блокнот дежурной машинистке. Их у меня аж две — Грета и Штеффи. Собственно, это и все мои подчиненные здесь. Зато какие! Достаточно сказать, что верхние пуговицы на их кителях (или жакетах? черт его знает, как эта женская снаряга называется) просто не застегиваются. Угадайте почему? Вот-вот, я тоже глазам своим не поверил, когда в первый раз увидел. Так и тянуло на ощупь убедиться. Мордахи, кстати, тоже вполне себе симпатичные. Ножки, да и вообще фигурки — очччень даже... И это несмотря на сложившийся стереотип о некрасивых немках. Искать надо лучше, господа!

Мне, правда, искать никого не пришлось — этих двух валькирий в форме вспомогательной службы СС (про форму — это я уже потом узнал) передали в мое подчинение на следующий же день, после присвоения мне звания штурмбаннфюрера и назначения на должность адъютанта, чем признаться немало меня порадовали. Еще больше я обрадовался, когда узнал, что находятся они в моем распоряжении 24 часа в сутки и отнюдь не только для увековечения в машинописной форме моих жутко умных и страшно полезных для Рейха мыслей. Правда, про то, что они не только быстро печатать могут, я уже сам выяснял, опытным путем — во вводном инструктаже этого не было. Зато когда разобрался... "Жить стало лучше, жить стало веселее" — точнее классика (кстати, пока еще живого) и не скажешь!

Не, я конечно понимаю, что девочки не спроста такие фигуристые и покладистые. Как говорится: у меня своя работа, а у них — своя. И на самом деле это не они в моем распоряжении целые сутки, а я под их присмотром, тоже, соответственно круглосуточно. Но! Есть ведь старый принцип: живи и дай жить другому. Не всегда конечно срабатывает, но попытаться-то стоит. Вот и пытаемся понемногу. Не знаю как дамы, а я вполне доволен. Спасибо любимому фюреру за нашу счастливую молодость — всё продумал, всё предусмотрел!

Ладно, пора заканчивать лирическое отступление. Девчонки печатают хоть и быстро, но все же до сканера не дотягивают. А накарябал я прилично, да еще и своим фирменным почерком — кракозяблы на прогулке. А ведь надо еще успеть перечитать отпечатанное, перед тем, как к фюреру соваться. А то попытки новоявленных секретарш увековечить в удобочитаемой форме мое творчество, дают порой весьма интересный эффект. Причиной тому — мое пока еще отнюдь не совершенное знание немецкого, помноженное на своеобразный почерк и всё время проскакивающие помимо воли словечки из лексикона XXII-го века. Так что хватит им прихорашиваться у зеркала и перемывать мужские (то есть мои!) косточки по своей неистребимой женской привычке — пора за работу! Арбайтен, фройляйн, арбайтен!

Шаг на месте.

1 июля я прилетел в Елец.

Уже на аэродроме почувствовал дыхание хаоса катившегося по войскам Брянского фронта. Нас никто не ждал, машины из штафронта прибыли только через полтора часа.

По дороги к ВКП фронта видны следы вражеских бомбардировок. По обочинам дороги лежали еще не убранные тела погибших людей, в основном беженцев. Попалась и пара разбитых танков: обгоревший Т-34 и упавший в овраг, видимо сброшенный туда близким взрывом бомбы, перевернутый Т-70...

Беженцы были, но не так много, как в 41-м. Трясясь на повозках или устало катя тачки, на Восток уходили в основном женщины и дети. Мужчин, даже стариков и подростков, было мало.

На ВПУ нас встретил заместитель комфронта генерал Ч. Сам Голиков командовал фронтом из восточной, заречной, части Воронежа, одновременно руководя обороной города. Начальник штаба Казаков был непосредственно в Пятой. Потеря управления была явной.

— Жаль, что не удалось настоять на своем в Ставке: разделить фронт на два, — подумал я. Тем более, что на этом предложении настаивали и сами воевавшие на Дону. Армия Гота, глубоко вклинившись в наши порядки, своим построение напоминала почти прямой угол, имея северный и восточный (воронежский) фас. Соответственно, логично было подчинить наши войска двум фронтовым управлением.

Как оказалось, на временном КП даже не знали места расположения штаба Лизюкова, не имели связи ни с ним, ни с командующим. Не удалось связаться со Ставкой. "Будет втык" — пронеслось в голове. Оставалось уповать на прагматизм Сталина: не выгонит же он меня с работы, сразу после назначения на должность. Какой-никакой кредит доверия у "товарища генерал-полковника"(так я мысленно часто называл себя) есть. До конца 42-го его хватит хоть?

Как и в Реальности, контрудар Пятой повторял все ошибки предыдущего лета (и моей Реальности): разрозненные удары, введение корпусов в бой по частям, плохая разведка, недостаток пехоты и собственной артиллерии, что снижало боевую мощь. Шесть сотен (с хвостиком) танков, практически стандарт для советской ТА обр. 43-45 гг., не смогли качественно изменить ситуацию. Вражеские самолеты висели над головой. Штуки и штурмовые "фоккеры" чуть ли не буквально прижимали атакующих к земле. Гонялись они и за автомашинами на дорогах, много раз нашему кортежу приходилось сворачивать с дороги и прятаться в оврагах или лесках.

К вечеру 1-го все-таки удалось разыскать КП Лизюкова. На следующий день снова грянул бой.

Первый бой для меня был очень важен. За свою карьеру Агента во всяких переделках побывал, да и воспоминания Александра Михайловича тоже под рукой. Но никакой, самый расхудожественный или документальный фильм не передаст всю полноту ощущений воина в битве. Тем более, когда отвечаешь не только за себя, а ответственность лежит за тысячи людей... По опыту войны, почерпнутому из мемуаров, я отправил своего адъютанта Сергея к линии фронта на "перехват" раненых. Солдатский телеграф — сильное средство связи, получше некоторых. Горячие, прям из боя, новости из первых рук должны были помочь понять, как там идут дела.

8.00 ударила наша артиллерия. Даже мне было понятно, насколько жидким был огонь. 8.30 по традиционной схеме — залпом "катюш" прозвучал сигнал к атаке. Введенный в бой 2-го июля Второй танковый корпус смог продвинутся на два км. К 12.00 воздух заполнился вражескими самолетами.

— Где наша авиация? — возмущенно бросил какой-то танкист в сторону находящегося на КП авианаводчика в звании майора.

Начались контратаки немцев. Бой распался на отдельные эпизоды, переходя в формат "битвы за избушку". К вечеру танкисты откатились назад. Общее продвижение корпуса составило пятьсот метров. Потери были большие. В отчете комкора особенно резануло сообщение "4-е подбитых КВ пришлось взорвать". Эх. Останься поле боя за нами...

Чуть лучше дело было у соседей справа. Усиленная танковой бригадой Тихновецкого соседняя (?23?) стрелковая дивизия продвинулась на полтора км, завязав бой за совхоз им. Кирова. Бригада сохранила почти всю матчасть, но испытывала большие трудности с боеприпасами и горючим. К шести вечера бои затихли.

Шаг в сторону.

Неприятно поразило меня обсуждение результатов боя и планирование удара на следующий день. И КОМАНДОВАНИЕ КОРПУСА И КОМАНДОВАНИЕ АРМИИ (правда, самого Лизюкова не было, он уехал в передовые части) собиралось продолжить наступление в той же самой группировки точно по тому же самому направлению. Если в первые сутки я не особо вмешивался в процесс, собирая информацию и изучая людей, то здесь пришлось решительно вмешаться.

Как представитель Ставки и начальник Генерального Штаба, можно было просто приказать, но мне хотелось, чтобы командиры нашли другой вариант сами. Школа Бориса Михайловича. И поэтому я начал с вопроса: А как вы думаете, немцы ждут нашего удара?..

Бурное обсуждение показало, что повторный удар в той же группировке теряет смысл.

Решение было таким. Немедленно перепланировать наступление, перебросив основные силы правее, в полосу 223 сд. Подать горючее и боеприпасы Тихновецкому. Подтянуть артиллерию и катюши. Отдельно я побеседовал со штабом Воздушной армии. Летуны пообещали штурмовики.

Коротка июльская ночь. Тихо ругаясь, тревожимые короткими огневыми налетами немцев, танкисты Лизюкова перемещались в полосу соседней дивизии.

Утром снова начался бой. Увы, немцы тоже сделали правильный ход, укрепив свои силы в р-не совхоза и рощи Круглая.

Опять вместо сильного удара на большую глубину атаки переросли во встречное сражение. Используя хоккейную терминологию: много борьбы в углах площадки, зацепов, задержек, драк и мало реальной красивой игры. К середине дня, поддержанные штурмовиками и катюшами на прямой наводке, танкисты овладели рощей Круглой. Практически сразу они попали под мощный обстрел тяжелых орудий немцев и непрерывный конвейер ударов с воздуха. К вечеру от рощи остались одни обугленные пеньки. Казалось, ничто живое там не выживет. Но в действительности оказалось, что не все так плохо. Танкисты и пехотинцы умело укрылись в окопах и захваченных у немцев блиндажах, замаскировали танки.

Хуже дела пошли у Тихновецкого. Бригада с батальоном автоматчиков ворвалась в совхоз, захватила окраину, но продвинутся дальше не смогла. Немцы умело использовали овраг пересекающий селение как естественный противотанковый ров. Спокойно отошли, заняли позиции в центре совхоза и встретили нас ливнем свинца и стали.

Слабая поддержка артиллерии не позволила танкистам овладеть ключевой позицией — каменным клубом на пригорке. К вечеру бой затих и здесь.

Шаг в другую сторону

Естественно решение перенести удар в обход упорно обороняющихся позиций. Сами немцы неоднократно демонстрировали нам, как надо обходить узлы сопротивления, ловко отыскивая слабо укрепленные рубежи или нанося удары в стыки советских дивизий и армий.

Поэтому основной удар армии перенесли в полосу действия Ротмистрова, с правого фланга на левый. Составленный вечером 3-го на лету план тут же стал приводиться в действие. Единственными уточнениями с моей стороны были:

— наносить удар не на юг, а на юго-восток. Так мы выходили в тыл ударной группировки Гота;

И еще замечание. Второй эшелон ударной группы (339 сд, тбр) должны были выбросить к фронту свои артиллерийские части. Для участия в артподготовки. Вообще, выключение из артиллерийских наступлений орудий и минометов резервов и вторых эшелонов войск было повальным.

Смущенный тем, что все три дня боев в местах моего присутствия Фортуна отворачивалась от наших войск, я решил "на удачу" оставить место прорыва и съездить в оперативную группу Катукова.

Начатый без меня контрудар Ротмистрова 4 и 5-го прошел плохо. Одной из причин стало присутствие подошедших к немцам пехотных дивизий. Попав под сосредоточенный огонь десятков ПТО, зениток и тяжелых орудий даже танки КВ выходили из строя. Двухдневный бой закончился большими потерями.

Прыжок на месте.

Дорога по изуродованному бомбежками и обстрелами, разбитому тысячами прошедших машин и танков шляху заняла пять часов. Несмотря на накачку ОГ силами (кавдивизия из 8-го КК, 15 сд из состава тринадцатой армии, 1-я гв. сд Руссиянова, мсбр с Дальнего Востока) действовала она крайне невнятно.

Катуков спланировал двухсторонним охватом окружить два немецких пехотных полка. 3-5 июля, этот удар состоялся. В окружение попали правда полтора немецких батальона (разведка сильно преувеличила немецкие силы). Но дальше удар развития не получил. Немцы грамотно заняли круговую оборону и стойко держались.

Самоуверенность арийцев меня потрясла. Они не стали даже деблокирующую группу создавать. А просто нанесли удар по соседям Катукова. Потрепанные дивизии 13-й армии Пухова отошли, обнажив правый фланг танкистов. Досталось и правофланговому мотострелковому батальону 1-го ТК.

В результате ОГ пришлось снова отступать.

С тактической точки зрения, грамотно спланированный и твердо проведенный в жизнь удар принес безусловный успех. Наши бойцы оттеснили немцев па 5-6 километров, окружили немецкую часть.

Но с оперативной... Два танковых корпуса, усиленных целом рядом соединений пытаются разбить два немецких пехотных полка. Ведут бой трое суток. И, в конце концов, отступают.

Было о чем поговорить нам в блиндаже командующего.

Разговор был долгим и обстоятельным. Две недели боев — достаточно много времени, чтобы придти к определенным выводам. Общий рефрен беседы: танки воюют сами по себе, стрелки, артиллерия и авиация — сами по себе. Взаимодействия родов войск и соседних соединений отсутствует, иногда совсем.

Перед отъездом я решил поддержать генерала:

— Награждать вас, Михаил Ефимович не за что, а ругать не хочется. Есть у меня тут одна карта...

Расстегнув планшет, я достал карту-план Берлина на немецком языке. Попалась она мне на глаза среди массы трофейных документов в кабинете Генштаба, вот я ее и схомячил. Специально изучал ее, делая пометки. Вздохнув, протянул генералу:

— Поизучайте на досуге.

— Берлин? — удивился Катуков, глядя на подарок.

— Да, товарищ Катуков, Берлин. Нам его еще брать.

Несмотря на текущее положение дел, несмотря на потери и отступления, Красная Армия продолжала верить в победу... Этой верой все больше проникался и я. Вот и решил таким странным образом поощрить генерала.

Вышли на воздух. Долгожданный вечер принес прохладу. Попрощались за руку.

— Воюйте, товарищи умнее, — сказал на прощание и бросил адъютанту: -Машину...

* * *

Лето, солнце светит во всю, жара, духота... Дело уже к вечеру, но легче не становится, наоборот — прокалившаяся за день земля щедро отдает накопленное тепло. Еще немного и, вибрирующий от высокой температуры, воздух можно будет зачерпнуть ладонями, настолько он горячий и липкий. Эх, сейчас бы на речку, раздеться, поплавать... Нельзя! Надо стоять в жарком и душном помещении, стараясь ловить малейшее движение горячего воздуха, идущее от монотонно вращающихся вентиляторов, и чутко прислушиваться к происходящему обсуждению. И всё это время нужно сохранять абсолютно бесстрастное выражение лица. И даже мундир снять нельзя или хотя бы воротник расстегнуть!

Вот так вот. А вы думали легко быть адъютантом фюрера? Щас! Три раза "ха". Я вот тоже поначалу решил, что это чистая формальность — чтобы объяснить мое пребывание при персоне, хотя бы в первом приближении. Как бы не так! Адъютант на должности секретаря-референта — извольте выполнять. Вот и выполняю.

Стою себе тихонечко за спиной САМОГО и внимательно прислушиваюсь и присматриваюсь к происходящему. Если есть что сказать — тихо подаю фюреру через плечо соответствующую бумажку с машинописным текстом из числа тех, что регулярно печатаются под мою диктовку специально предоставленными в мое распоряжение машинистками. Обращаю внимание главнокомандующего на соответствующие детали, так сказать. Фюрер мои соображения читает заранее, так что подаваемые через плечо бумажки — напоминание, а не подсказка. Но иногда Гитлеру хочется что-то уточнить, тогда я почтительно склоняюсь к нему и высказываю дополнительные соображения и пояснения. Потом обсуждение продолжается уже с генералами, а я опять смиренно стою в сторонке с индифферентным выражением лица. Вот так и живем.

Сегодняшний день практически ничем не отличается от вчерашнего. И от позавчерашнего тоже. Генерал-полковник Гальдер так же монотонно бубнит себе под нос. Текущий доклад посвящен положению в Западной Европе и формированию новых соединений. Пока вроде всё нормально: 10 "трехсотых" дивизий 13-й и 14-й волн, находящиеся во Франции, пополняются вооружением и переформировываются "по восточному образцу", то есть превращаются в полноценные пехотные дивизии. Пополнение 15-й, 17-й, 106-й и 167-й пехотных дивизий, выведенных с Восточного фронта в ту же Францию, также проходит в соответствии с графиком, что не может не радовать. В ближайшее время в подчинение штаба группы армий "Д", командующего войсками в той же самой Франции, поступят еще две пехотные дивизии с востока — 23-я и 257-я. Это тоже неплохо. В соответствии с моими рекомендациями, Гитлер приказал закончить переформирование трехсотых к сентябрю и сразу же начать передислокацию этих дивизий на восток. А в октябре вслед за ними отправятся пополненные и отдохнувшие ветераны Восточного фронта. Отдельной статьей идут подвижные соединения. На пополнении сейчас находятся 6-я, 7-я и 10-я танковые дивизии. В октябре они также отправятся из гостеприимной Франции в неприветливый Советский Союз. В преддверии неизбежного зимнего наступления РККА эти три свежие дивизии с пятью сотнями танков должны стать весомым аргументом.

Гальдер, пошелестев своими записями, садится на место. Дальше начинает доклад генерал-полковник Фридрих Фромм — командующий армией резерва. Речь идет о формировании новых дивизий. Сначала традиционно пехота. Царица полей скоро пополнится дивизиями 20-й волны. В той истории, что я помню, их было всего три, и предназначались они для усиления обороны Франции. В истории, которая творится сейчас на моих глазах, этих дивизий несколько больше. К 38-й, 39-й и 65-й добавились 77-я, 80-я, 84-я, 85-я, 89-я, 91-я и 92-я. Правда, последние две — легкопехотные, состоящие только из двух пехотных полков. Зато остальные — полноценные "тяжелые" пехотные дивизии с тремя полнокровными пехотными полками каждая.

Так что объявленная еще в мае тотальная мобилизация начинает приносить первые плоды. Правда, для их "созревания" тоже требуется время — необходимого уровня боеспособности все эти дивизии достигнут не раньше ноября, да и то если промышленность сможет обеспечить им современные поставки вооружения в полном объеме. Но всё же, всё же... Можно считать, что первый шаг для создания коренного перелома в войне уже сделан.

А вот и следующий шажок: Фромм переходит к очередному пункту доклада, посвященному солдатам Люфтваффе. В "той" реальности из них сформировали двадцать две так называемые авиаполевые дивизии, которые поначалу фактически являлись бригадами. Не имея никакой пехотной подготовки, эти части были вдребезги разбиты во время советского зимнего наступления. Двести тысяч отборных молодых парней были бездарно потеряны! Даже те дивизии, которые не попали под удар советских частей и смогли дожить до 44-го года, когда их, наконец таки передали в состав сухопутных сил, всё равно оставались слабым звеном немецкой военной машины — недостаток опытных пехотных офицеров (а откуда им взяться в Люфтваффе?) и отсутствие системной тактической подготовки продолжали сказываться.

В этот раз решено поступить куда более прагматично: четверть миллиона солдат из наземных служб Люфтваффе специальным приказом фюрера переданы в армию резерва, где должны пройти в составе учебно-запасных частей стандартный для сухопутных войск курс боевой и тактической подготовки длительностью 3-4 месяца. После этого свежеиспеченные пехотинцы, противотанкисты, артиллеристы и саперы, вместе с вооружением, техникой и транспортом несостоявшихся авиаполевых дивизий, будут отправлены на Восточный фронт и влиты в состав старых опытных соединений в качестве маршевого пополнения. Надеюсь, что действуя в составе хорошо сколоченных подразделений, под командой опытных офицеров и бок о бок с ветеранами наземных боев эти парни понесут куда меньшие потери и принесут куда больше пользы. С их помощью я рассчитываю восполнить нехватку личного состава, которая стала настоящим бичом групп армий "Центр" и "Север" еще в ходе отражения зимнего контрнаступления РККА. Прибытие этих "воздушных пополнений" запланировано на сентябрь и по идее должно компенсировать тяжелые потери, которые неминуемо последуют в ходе летнего наступления Западного и Калининского фронтов на Ржев. Впрочем, об этом будет отдельный разговор. А пока можно отдохнуть и немного освежиться — следующее совещание, посвященное событиям на Восточном фронте, начнется только через четыре часа, когда штабы обработают войсковые сводки за день и представят готовые отчеты — будем посмотреть.

Глава 4. Воронеж.

Только на пятый день своего пребывания на Брянском фронте я добрался до "головного офиса" — ВПУ фронта. Голиков развернул свой НП недалеко от Воронежа, на левом берегу одноименной реки.

Если к Катукову я подсознательно испытывал пиетет, воспитанный советским кино и мемуарной литературой, и был слегка разочарован действительностью, то к Голикову (по тем же причинам) изначально относился скептически.

Однако вот как бывает. При личной встречи он мне понравился. Возможно, я увидел его в тот момент, когда растерянность от внезапных ударов немцев, обернувшаяся потерей управления, уже прошла. Генерал взял себя в руки и уверенно руководил боями. Иначе бы бросок на Воронеж на неделю раньше Реальности привел бы к потере города на неделю раньше...

Однако этого пока не произошло. Точнее, большую часть города, лежащую на западном берегу р.Воронеж немцы захватили. Разрезав заодно здесь группировку наших сил пополам. Но части 18 ТК, которыми теперь командовал Черняховский, зацепились за пару южных кварталов, сохранив важный плацдарм на том берегу.

Одновременно, с севера, по "сухому фронту"(*междуречье Дона и Воронежа) бил т.н. сводный танковый корпус. Или группа Завалишина. Танков там собралось много. 115 отбр, усилившая сд генерала Завалишина. 181 тбр, оторвавшаяся от своего 18-го корпуса — она просто не успела к Воронежу, немцы перехватили пути раньше. Отд. танковый батальон огнеметных танков, приданный 163 сд полковника Морозенко. Два десятка танков, в основном из ремонта, оказалось в отдельном батальоне НКВД, отступившем от Воронежа на север и влившемся в состав импровизированной группы. И, наконец, 4-й гвардейский танковый полк прорыва РВКГ. Он прибыл из резерва буквально накануне.

ТПП РВГК были во многом моими "крестниками". После многочисленных обсуждений, в том числе и до моего попадалова, Ставка пришла к обоснованному выводу. Формировать бригады (отдельные и для ТК) из средних и легких танков, а КВ собирать в специальные танковые полки (штат — 21 танк). Маршевые возможности не позволяли перетяжеленным КВ успевать за тридцатьчетверками как в будущих(?) глубоких прорывах, так и при многочисленных перебросках для контрударов; зато броня и огневая мощь могла помочь при прорыве вражеской обороны. Предполагалась предавать их стрелковым частям либо танковым корпусам для нанесения главных ударов, поэтому полки получили статус РВГК.

И вот дебют совместного детища Генштаба, АБТУ и Ставки.

Мне было очень важно посмотреть на результаты гвардейцев. Поэтому убедившись, что Голиков твердо руководит войсками под Воронежем и кризис после падения города миновал, я тем же днем отправился к Завалишину.

Последняя попытка переломить судьбу.

Атака сводного корпуса была последним шансом переломить ход Воронежской битвы. Группе Завалишина придали все что можно: артиллерию, включая несколько тяжелых артдивизионов с левого берега р.Воронеж. Новые РСЗО М-31 "андрюша", он же "лука".

Атака на сухом фронте, т.е. между реками Дон и Воронеж на сам город была скорее символом отчаяния, чем глубоко продуманной стратегии и тактики. Ибо перед нашим фронтом стояли уже не разрозненные боевые группы, нарезанные из танковых и моторизованных дивизий и передовых (развед)батальонов пехотных соединений. А вполне серьезные, основные, силы подошедших пехотных дивизий. Подкрепленных к тому же танками 9 и 11 тд.

Наступление 7-го июля началось с 50-минутной артподготовки. Была и поддержка с воздуха. Еще ночью по вражеским позициям "отработали" легкобомбардировочные полки По(У)-2. АДД тоже произвела несколько десятков вылетов по тылам немцев. Утром ринулись штурмовики. Короткая их атака была яростной, но малопродуктивной. Вместо того, чтобы висеть 30-40 минут над головами противника, подавляя любое проявление активности, Илы поспешно сбросили свой бомбовый груз и заспешили домой. Даже наличие в воздухе массы истребителей 3 ИАК РВГК Савицкого не гарантировал от атак "мессеров" и "фоккеров"; от плотного зенитного огня с земли. Завершающий залп "катюш", в котором поучаствовали и М-31 дал сигнал к атаке.

Первую траншею наши захватили, но бой в глубине сразу показал: система огня немцев не подавлена. Имевший вместо штатных 21 тридцать два танка ТПП дошел до позиций зениток и был остановлен там... 2 КВ сгорели полностью, еще десяток было подбито. Пехота за танками не прорвалась.

На моих глазах огнеметные танки выжгли пару дзотов, но затем попали под фланговый огонь вражеских противотанкистов. Одна за другой машины превращались в факелы. Один из охваченных огнем Т-26 ринулся вперед, в бесстрашном броске достиг вражеской артпозиции... и остался чернеть обуглившейся массой на раздавленной "колотушке".

Не дело начальника Генштаба рисковать жизнью на передовой, но желание посмотреть своими глазами на отбитые позиции перевесило. Кроме того, я верил в свою звезду, и немного наплевательски относился к возможности погибнуть "здесь и сейчас".

Осмотр немецких траншей многое мне объяснил. Вот позиция пулеметчика. Все дно засыпано стреляными гильзами. Позицию пулеметчик и его командир выбрали идеальную, словно созданную для фланкирующего огня. Обнаружить ее было трудно, так как перед фронтом росли кустики, а сам сектор обстрела прикрывал небольшой вал. Земля перед позицией обильно смочена водой, чтобы не поднимать пыль, демаскируя себя.

Чуть дальше обнаружили позицию снайпера. Отлично замаскированное убежище. Эти не ушли безнаказанными — разбитая винтовка с иссеченным осколками оптическим прицелом, пятна крови... Рядом взорвалось несколько наших мин, видимо совершенно случайно. Повезло. Но самого снайпера вытащил напарник (или отступающие пехотинцы) — неглубокая, но хорошо замаскированная траншея уходила в тыл.

Сражение явно клонилось в пользу немцев. Бой за вторую линию окопов затянулся до полдня. К 17.00 он сам собой затих. Оперативный прорыв не был достигнут и на следующий день. Поредевшие до 50-60 человек роты, в которых выбило большую часть командиров и политруков, даже при поддержки почти сотни танков не смогли прорвать плотное построение немецких дивизий.

Появилось чувство некой обреченности. Командир чувствует ситуацию, и с объективной трезвостью я понимал... Даже если бы у меня под рукой был свежий танковый корпус (а то и вся 3-я танковая армия, чем дядюшка Джо не шутит...), а не собранные с бору по сосенки соединения и части. Если бы атаку поддерживали 400 стволов гаубичной артиллерии. А наши самолеты, а не немецкие висели бы над полем боя с утра до вечера. Вряд ли мы смогли прорваться к городу.

Летчики 15-й воздушной делали все, что могли, но примитивная тактика и превосходство в ТТХ немецких самолетов сказывалось.

Очень уж умело воевали немцы. Без суеты отвели свои части на вторую, потом третью линию. Энергично маневрировали резервами... их подход с юга можно было увидеть невооруженным взглядом, по столбам пыли тянувшимся вверх. Отлично взаимодействовали с авиацией. Дважды на моих глазах сталинские соколы пытались сорвать бомбометание, и оба раза немецкие истребители отбивали эти атаки. Черные хвосты горящих самолетов тянулись к земле... Падали, правда, не только наши ястребки, но и немецкие люфты. Кое-что сбивали-подбивали зенитки — на обратном пути мы увидели разбитый в хлам "фоккер", приткнувшийся у самого берега Воронежа.

Удары с воздуха были страшные. Сам попав под пару бомбежек, я стал лучше понимать тот ужас перед вражескими Ю-87, что буквально парализовал наших солдат тем летом... А когда над полем боя появлялись "фоккеры" становилось совсем тяжело. Именно атаки ФВ-190 стали причиной гибели комкора-4 Героя Советского Союзам Мишулина. Тяжело ранен при бомбежке был и начальник АБТУ генерал Федоренко. После чего его ОГ из 4-го и 24-го ТК окончательно распалась.

Даже переброска 3-го ИАК РВГК (две ИАД, пять ИАП) знаменитого "Дракона" (генерала Савицкого) не смогло переломить ситуацию. Корпус был укомплектован опытными летчиками с Дальнего Востока, перевооружен на новые самолеты (ЛаГГ-3, Як-1). Но и им пришлось тяжело.

Разговоры

Вторым по значимости источником информации из первых уст является допрос пленных. Конечно, я читал доклады разведчиков и особистов, опрашивающих военопленных немцев. Но личная встреча — это личная встреча. Первая беседа лицом к лицу состоялась именно под Воронежем. Обер-лейтенант Карл Вольфарт.

Воюет с 40-го года. Брал Белград. На Востоке с 41-го года. Уверенный в себе, но не наглый. В плен попал "случайно". Траншею окружили тысячи русских азиатов, свалились со всех сторон, повязали.

Мою беседу с немцем сложно было назвать допросом, скорее хотелось понять, что чувствуют по ту сторону фронта.

Странный был этот рассказ. С одной стороны немец был железно уверен в собственном превосходстве, умении воевать, скептически оценивал наших командиров. С другой стороны прорывались новые нотки

"сопротивление возросло... у русских есть "катюши"(дословно: сталинские органы)... эти расстояния... местное население пусть и не враждебно, но настороженно принимает фрицев (в одной деревни их роту обстрелял 16-летний пацан из местных)... многие жители пытались уйти из-под оккупации... танк Т-34 хорош, у нас такого нет... у многих в роте обморожения с прошедшей зимы...

авиация русских действует на нервы (это он про ночные налеты легкобомбардировочных полков По-2)... много потерь среди офицеров, на недели погиб друг, обер-лейтенант Куртсоффер...

Нет, снайперы не донимают... минометный обстрел тоже... артиллерия ваша — да, бьёт сильно. Позавчера разнесла батальонную кухню... "

Задумавшись на секунду, я задал вопрос:

— Гитлер совершил ошибку, напав на СССР?

Пленный чуть вздрогнул, слушая переводчика, неуверенно втянул голову в плечи и, поколебавшись, все-таки произнес:

— Да. Это ошибка фюрера. Германия понесла очень большие потери...

* * *

Очередное заседание штабов подходит к концу. Советские контрудары под Воронежем уверенно отбиты, танковая армия Лизюкова и многочисленные отдельные танковые корпуса разбиты всмятку. Ударная группировка готова начать свое неудержимое движение в донскую излучину, сметая остатки фронтов Тимошенко... Вроде бы всё пока идет в соответствии с моими планами, причем в последнее время мне всё реже приходится лично вмешиваться в ход событий — за все сегодняшние совещания мне ни разу не пришлось подавать Гитлеру шпаргалки. Кстати, интересно: это хорошо или плохо? С одной стороны вроде хорошо — события входят в нужную мне колею и уже не нуждаются в поминутной корректировке. С другой — возникает резонный вопрос: зачем теперь фюреру дополнительный адъютант, то есть я? Вопрос конечно интерееесный. Надо будет поговорить на эту тему с одним моим тутошним знакомым...

Ретроспектива...

Даже в те далекие и беззаботные времена, когда я еще только начинал планировать свой рейд в прошлое, мне уже было ясно, что один в поле не воин. Сколь угодно информированный путешественник во времени станет игрушкой в чужой игре и будет ликвидирован, как только всерьез перейдет кому-то дорогу. Такова объективная реальность. И благосклонность Гитлера тут ничего не изменит — короля делает свита, увы.

Так что если я не хочу стать жертвой несчастного случая из-за того, что какой-нибудь Борман или Гиммлер взревновал своего дорогого и любимого фюрера к новому фавориту, то мне надо обзаводиться союзниками. МОИМИ союзниками, а не теми мордоворотами из личной охраны Гитлера, которых ко мне приставили. Так что кандидатов в друзья я себе выбирал заранее, причем очень тщательно. Теперь пришло время перейти от теории к практике. А что нужно для того, чтобы расположить к себе нужного тебе человека? Правильно — нужно сделать так, чтобы он (!) был тебе обязан.

Ладно, хватит рассуждать. Отлепляюсь от дерева, которое подпирал всё это время, и решительно направляюсь навстречу, вышедшему из жилого блока, человеку.

— Разрешите обратиться, обергруппенфюрер?

Взгляд. Абсолютно не похожий на, воспламеняющий всё на своем пути, горящий взор фанатика, которым меня окатил Гитлер при первой встрече, но от того не менее страшный. Внимательный, расчетливый, оценивающий... При взгляде в эти холодные светло-голубые глаза, цвета зимнего северного неба, у меня почему-то возникает устойчивая ассоциация со щупальцами осьминога, копающимися в моем мозгу. Представив себе эту картину, с трудом удерживаюсь от нервного смешка.

— Я слушаю, штурмбаннфюрер.

— Мне бы хотелось обсудить кое-какие вопросы... без свидетелей.

Пренебрежительная усмешка.

— Мое время слишком дорого стоит, чтобы тратить его на светские беседы с адъютантами.

— Безусловно, поэтому беседа будет сугубо деловой.

Иронично приподнятая бровь и скептическая ухмылка. Если я и заинтересовал этого мастера интриг, то он это очень умело скрывает.

— Обергруппенфюреру, наверняка, известно кто я такой?

— Допустим.

— В таком случае я предлагаю сотрудничество.

Еще одна скептическая усмешка.

— Сотрудничество подразумевает взаимную выгоду. Мне понятно, какую пользу может принести дружба со мной, но вот что получу взамен я?

— Жизнь.

Тонкие брови моего собеседника удивленно взлетают вверх. Ха! Знай наших! Теперь моя очередь снисходительно улыбаться.

— Неужели мало? По-моему, более чем щедрое предложение...

Если я и выбил своего визави из колеи, то очень ненадолго. Буквально через секунду я получил от него долгожданный ответ, произнесенный вполне будничным тоном:

— Что ж, штурмбаннфюрер, я готов обсудить условия сделки более детально.

С того памятного, самого первого, апрельского разговора прошло уже три месяца и за это время я ни разу не пожалел о нем. Надеюсь, не пожалею и впредь. А поговорить с Гейдрихом действительно надо, а то мало ли...

* * *

Обергруппенфюрер СС, шеф РСХА и СД, рейхспротектор Богемии и Моравии Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих изволил пребывать в отличном расположении духа. По крайней мере, так мне сообщил один из адъютантов, с которым я перекинулся парой слов в курилке. Нет, сам-то я не курю, но в курилку забегаю регулярно. Где же еще можно как следует погреть уши и почесать языком? Только там! Вот и пользуюсь, по мере возможностей. Заодно завожу новые знакомства, узнаю много нового и просто вживаюсь в мир XX-го века. Вроде получается. По крайней мере, мой немецкий язык значительно улучшился.

Так, не о том думаю. Сейчас речь не о моих лингвистических достижениях, а о том, в каком настроении Гейдрих явился в винницкую ставку из своей очередной инспекторской поездки в протекторат. Заодно проверю: насколько хорошо ко мне относятся коллеги по адъютантскому цеху.

— Разрешите войти, обергруппенфюрер?

— А, Макс, заходи, заходи. Всегда рад.

Хм, похоже, мой курящий собеседник не соврал — Гейдрих и вправду выглядит жизнерадостно, насколько это вообще возможно для предельно циничного и расчетливого интригана высшего ранга. Значит, с высокой долей вероятности, можно заключить, что прочие штабные низшего звена, с которыми я точу лясы в курилке, не считают меня чужаком, над которым можно подшутить за здорово живешь. Это радует!

— Привет, Рейнхард! С чего такой веселый?

— Твоими стараниями, Макс. Может, подкинешь еще повод для радости?

— Всё может быть. Но сначала ответь: что удалось нарыть по заговору?

— О! Много чего, Макс, очень много.

— И?

— В общем, ты был прав — не стоит торопить события, но приглядывать за ними надо.

Я хмыкаю:

— Всё темнишь?

Гейдрих довольно ухмыляется в ответ:

— Работа у меня такая. Так всё-таки, чем обязан твоему сегодняшнему визиту? Ведь не о заговорщиках же ты так беспокоился, а?

— Беспокоюсь я о себе, причем постоянно. Потому и зашел.

— Неужели ты считаешь свою охрану недостаточной? Или тебя беспокоит кто-то конкретно? В принципе, можно конечно и усилить меры предосторожности — это совсем не трудно...

— О нет! Моя охрана выше всяких похвал. Девчонки не спускают с меня глаз ни днем, ни ночью. И дополнительные подкрепления не нужны — а то, боюсь, у меня здоровья не хватит... — После этой фразы, мы с Гейдрихом обмениваемся понимающими ухмылками. — А беспокоит меня мой нынешний статус, точнее его полная неопределенность. Что скажешь по этому поводу?

Гейдрих пожимает плечами:

— А что тут говорить? Я неплохо подчистил хвосты, так что круг лиц, знающих о твоем истинном происхождении, легко пересчитывается по пальцам, правда с помощью ног. — Тут мой собеседник снова ухмыляется. — Слухи о тебе, конечно, ходят... разные. Но в последнее время превалирует версия, что ты супер-шпион СД из числа русских фольксдойче, прибывший к фюреру с ценнейшими сведениями чуть ли не из приемной самого Сталина.

Теперь ухмыляюсь я:

— Твоя работа?

— Конечно.

— Ну-у... по крайней мере, звучит более правдоподобно, чем реальная версия событий. А главное, теперь все будут думать, что я твой человек, что, принимая во внимание обстоятельства, совсем не плохо.

— А главное — правда. — Гейдрих снова ухмыляется, на этот раз ехидно, с чувством собственного превосходства — вот же ж зараза! Не может не подколоть. Хотя на этот раз он прав — я действительно "его" человек. И он никогда не забывает об этом напомнить. Вот и сейчас: он практически ничего не сказал мне о том, к чему привели его изыскания, проведенные по моим подсказкам. А ведь не о ерунде спрашивал: о генеральской оппозиции, потенциально способной перерасти в антигитлеровский заговор и о мутной фигуре Канариса, опосредованно связанного с этой оппозицией, а заодно и с британской разведкой..., вроде бы. Что-то ведь наверняка нарыл — вон какой довольный, но молчит, не делится. Ладно, не буду дразнить гусей. Главного я от него добился — он обеспечивает мою безопасность и стабильность моего положения при Гитлере и будет это делать впредь. Не по дружбе, нет. Несмотря на известную фамильярность в отношениях, мы с ним птицы слишком уж разного полета. Просто ему выгодно прикрывать и поддерживать меня, так как мои подсказки позволяют ему куда эффективней топить своих врагов и конкурентов в борьбе за власть. Ну а я, соответственно, куда комфортней чувствую себя в тени его могущества, чем будучи ярко освещенным жгучими лучами славы фюрера. Вот такая вот цветастая аллегория...

=================================================

Вместо эпилога. Гибель комбрига.

(написал фанфик по реальным воспоминаниям) Буквально за три часа до отлета из-под Воронежа я узнал о гибели Тихновецкого. Его бригада дралась отлично, сам комбриг мне понравился своим спокойным мужеством и уверенностью. Военный Совет армии ходатайствовал о присвоение бригады звания гвардейской, а самого комбрига представил к ордену.

По дороге на аэродром заехал к танкистам. В хате на окраине (?) собрались командиры. Не было ближайшего помощника Тихновецкого, комиссара бригады Кузьмина. В том последнем бою он был ранен в голову и эвакуирован в армейский госпиталь.

Рассказывали танкисты медленно, слова словно застревали в горле. Любили орлы своего командира.

В основном говорил комбат-1 лейтенант Новиков (* большие потери, и за пять дней боев он вырос до комбата).

— Бригада заняла село(?), замаскировались... Немцы появились внезапно. Колонной шли по шляху на юго-запад... Я невольно улыбнулся... близость Украины... и многие употребляли украинские слова: шлях, хата...

— Самоходки ударили по селу, — продолжил начштаба старший л-т Макарин, — Комбриг сразу заматерился... "Вот сволочи, по мирным людям стреляют. Уходят, а напоследок гадят". А я никак в толк не возьму, по нам ведь бьют???

— Он сразу догадался! — вклинился опять Новиков, — это я потом сообразил, после боя: немцы нас не заметили, иначе бы развернулись в боевой порядок. Просто шли в колонне и стреляли по хатам.

— Комбриг и решил врезать... дистанция большая, вот и рванул с первой ротой на перехват. Прыгнул на танк и вперед. Сблизились и началась дуэль. И ведь как нарочно его личный танк оказался неисправен. Будь он не на броне, а внутри...

— Подошел Кузьмин с еще одним взводом. Немцы не выдержали, быстро свернули с шляха и отступили. И почти в конце боя снаряд попал в башню Т-34 на котором был комбриг.

— Ранило его тяжело — весь бок в крови, а он продолжал командовать... приказы отдавал, цели указывал. Я по рации их дублировал остальным, — произнес угрюмый брюнет-старшина из угла. Это командир танка, с котрого руководил боем Тихновецкий, догадался я. Старшина помолчал, добавил:

— И ведь даже голоса не изменил, говорил спокойно, твердо... как всегда.

Дальнейшее понятно. Пока закончился бой, пока перевязали и довезли до санбата, майор потерял много крови. Множественные осколочные ранения...

— Похоронили мы его на холме, за селом...

Таких людей теряем. Попрощавшись с контуженными горем танкистами, я с тяжелым чувством поехал на аэродром. По дороге к самолету поймал себя на мысли, что не хочу отсюда уезжать. Все понятно, главные события теперь перемещаются на юг — туда, куда двигаются немецкие подвижные части — в большую излучину Дона. Туда ушла безнаказанной "самоходка" Штуг-3 погубившая комбрига Тихновецкого. Туда перенацеливался паровой каток 4-й танковой Гота, усыпав воронежскую землю своими и нашими сожженными танками, разбитыми орудиями и брошенными машинами. Но хотелось остаться здесь, на этой земле; там, где принял свой первый бой. Где породнился крепким боевым товариществом со многими бойцами, командирами, генералами. Остаться и драться. За Воронеж, за комбрига, за многих — уже погибших и еще живых...

Но ноги уже сами несли к трапу. Предстояло возвращение в Москву.

Нужно было продолжать жить и исполнять свой долг...

Часть 2. Грохочущий Дон.

Вместо пролога. Долгий разговор усталой ночью...

15 июля, Москва, ГенШтаб.

— Андрей Андреевич, я прекрасно понимаю... вы устали, подавлены неудачами.

Что-то сломалось в этом высоком и худом человеке. Я встречал таких на фронте, были у меня тяжелые разговоры и в тылу. Надлом от бесконечных поражений 41-го получив новую подпитку от обвальных событий весны-начала лета 42-го породил какую-то обреченность, почти фаталическую веру: немца нам не победить.

Самое смешное, что благодаря подборкам трофейных писем от немецких солдат, которые попали в наши руки и переведенные специально для информирования высшего руководства страны о настроениях вражеских войск, я знал другое. В немецких письмах встречались практически совпадающие по смыслу мысли: русских нам не одолеть.

Немецкие солдаты и офицеры на фронте увидели то, что не попало еще в поле зрение немецких обывателей или лидеров Третьего Рейха. Что не отражали победные кинохроники с раскуроченной советской техникой или серымии от пыли колоннами русских пленных. Сопротивление росло. Ожесточенность советских войск росла. Опыт современной войны, перенимающийся под огнем и оплаченный потоками крови, тем не менее приносил плоды.

Наступление 42-го все меньше походило на прогулку по Франции и приносило еще большие потери, чем в 41-м...

— Я прошу направить меня на фронт, — глухо и как-то безжизнено проговорил генерал.

"Боится, что отсюда его отправят в подвалы НКВД, что ли?" — мелькнуло у меня. Таким голосом и с такими мучительными интонациями боевые офицеры просят пистолет с одним патроном, а не в бой рвутся...

— Товарищ генерал. Вам нужно время... — чуть не произнес "на реабилитацию"... — на восстановление сил. Отправляйтесь на Дальний Восток. У вас большой опыт современной войны... и теоретический, и практический. Готовьте войска, учите всему, что нужно на войне. Они нам могут сильно пригодиться в боях на юге.

— Рвутся к Сталтинграду и Кавказу? — глазами поинтересовался Власов, кивнув в сторону карты на стене...

— Рвутся, — также молчаливо кивнул я.

— Ну а если самураи попробуют что-то такое учинить на наших восточных рубежах — то тоже будьте готовы дать отпор, — решился я закончить этот тяжкий разговор.

— Еще раз прошу сделать все возможное для спасения моей... — кадык генерала дернулся, — армии.

Вторая Ударная Армия уже не существовала как организованная сила, но отдельные группы и одинокие бойцы продолжали сражаться и выходить к своим.

Прошедший год многое объяснил людям... и про фашистов и про их отношения к нашим людям в плену и оккупации. Борьба продолжалась.

Глава 1. Начало.

Фактически бои в излучине уже начались, одновременно с отражением наших контрударов под Воронежем. Правда носили они характер прощупывания, так сказать "местного значения". По мере подхода сил немцы искали слабые места в обороне потрепаных советских частей Юго-Западногоо фронта и наших свежих резервов, срочно перебрасываемых в горнило боев. Туда нацеливались целые резервные общевойсковые армии и две недоразвернутые, находящиеся в стадии формирования, танковые (1-я и 4-я).

Таран трех армий группы "Б" нацеливался на Калач и далее на Сталинград. Кроме того, немцы активно пытались захватить плацдармы на левом берегу Дона, на флангах огромной дуги советских войск. Решение напрашивалось: атаковать по обоим берегам великой реки, быстро разгромить противостоящие соединения и прорваться к Сталинграду стремительно, без затяжных боев.

Но оперативная пауза требовалась и "железным" немцам. Тяжелые переходы, просто африканская жара, всюду проникающая пыль, а главное — сопротивление Красной Армии — сделали свое дело. Кроме того, радовало, что ни одна попытка окружения наших армий не была доведена противником до конца. Части и соединения, теряя людей и технику все-таки вырывались. Ушел из-под многочисленных ударов бадановский корпус, хотя и оставил почти все танки на правом берегу Дона. Вырвались армии из-под намечавшегося котла у Миллерово. Несколько тысяч бойцов, вырвавшихся из вражеского тыла я видел собственнными глазами на сборном пункте севернее Воронежа.

По данным разведки, моторизованные и танковые соединения вермахта потеряли более половины бронееединиц. Понесенные потери и отсутствие массовых союзнических контингентов в первой линии заставляли немцев расстягивать свою пехоту на флангах. Под Воронежем это привело к ряду неприятностей, контрудар 60-й армии с юга позволил оттянуть часть сил на себя. Все-таки пришлось бросать в бой венгров.

Печально чуть не сложилась судьба альпийского корпуса итальянцев, попавшего под раздачу русских танковых контрударов. А ведь он шел во втором эшелоне наступавших войск.

Смена фон Бока, произошедшая под благовидным предлогом разделения ГА "Юг" на "А" и "Б" стало косвенным доказательством кризиса в немецком командовании. Неожиданностью, хотя и предсказуемой, стало назначение "лучшего оперативного ума" командующим группой "А". "Б" возглавил, как и в Реальности Вейхс.

Почти одновременно с поста начальника Генерального штаба сняли Гальдера, и заменили на Паулюса. Если снятие первого было предопределено регулярными стычками с фюрером, то вот его замена на Фридриха была мне малопонятной.

Впрочем, если командир из Паулюса, по отзывам, был не самым лучшим, главным образом по волевым качествам, то штабистом он был неплохим.

Из записной книжки.

1. Совещание руководителей Генштаба показало, что мы правильно оценили немецкие возможности. "Блау" притормозил...

2. Разделение Юго-западного фронта. Командующие: ЮВост. — Тимошенко, Сталинградский — Еременко.

3. Сталинград: 1-я гв.А. садиться в город и окрестности.

4. Воронеж. Атаки продолжать. Брянский фронт возглавил Рокоссовский. М-31.

Странное ощущение, тем не менее, не покидало меня. Похожее испытывает тренер футбольной команды, когда игроки хорошо натренированы, все здоровы, а выходят на поле — игры нет.

Вроде все правильно делаем, а результатов не видно.

Даже единственный успех — взятие Демянска, не согревал. Я-то понимал, что этот маневр придуман противником в своих интересах... Выведенные оттуда войска пойдут под Ленинград или Ржев. Чтобы не отвлекать резервы с юга...

* * *

Кадровая перестановка, на которой я настаивал с самого начала, наконец-то завершилась. Главное было сделано еще до начала наступления — удалось убрать Паулюса с командной должности на штабную. А теперь всё устаканилось окончательно. Заодно и себе облегчил задачу, а то, теперь уже бывший начальник штаба ОКХ, Гальдер крайне скептически воспринимал многие мои идеи, продавливаемые через Гитлера. С бесхребетным Паулюсом должно быть полегче. Да и Гитлеру "профессор" порядком надоел, так что его отставка была, что называется, ко всеобщему удовольствию.

Правда, впечатление от этой маленькой победы несколько смазались из-за неожиданного отъезда из винницкой ставки. Вернее даже не смазались, а как бы отошли в тень под напором новых впечатлений, ведь поездка была не куда-нибудь, а в Берлин! Именно из этого города началась моя эпопея. Но тогда, прибыв из будущего, я практически ничего не увидел — не та обстановка была. Из закрытого автомобиля, да еще и под конвоем, много не разглядишь... Теперь приоритеты существенно сместились, так что можно будет оглядеться более детально, уже со знанием дела.

В общем, ожидания меня не обманули, поездка вышла весьма познавательной. Для начала полетали на личном самолете фюрера — здоровенном по местным меркам сундуке с четырьмя моторами, зовут "Кондор". Я конечно и побольше видал в двадцать втором-то веке, но все равно впечатлился. Видимо уже вжился в местную действительность и потихоньку привыкаю к существующим масштабам. Но размеры — не главное.

Главным впечатлением стал сам полет — мой первый полет в двадцатом веке (в первый раз меня поездом перевозили, тоже вместе с Гитлером, кстати). Ничего общего с унылым путешествием на авиалайнере! Там, в далеком будущем, полета практически не ощущаешь — сел в кресло в одном городе, встал с него в другом. О том, что это кресло, вместе с остальными частями самолета, в стратосфере летало, узнаешь от стюардессы. Все впечатления от полета сводятся к удобству кресла и ассортименту напитков, которые разносит та же стюардесса. Никакой романтики!

А здесь всё по-другому! Тут я сразу, еще на аэродроме, понял, что попал в самолет, а не в какую-то абстрактную транспортную капсулу. А потом был полет. Настоящий! С гулом моторов, шумом ветра, с болтанкой в воздушных ямах... Всё как положено! И запах — непередаваемый запах, который здесь, в ХХ-м веке, издают все автомобили и, как теперь выяснилось, еще и самолеты. Какая-то смесь масла, железа, кожи, продуктов горения, еще чего-то... Совсем не похоже на стерильную атмосферу, окружающую технику будущего. В общем, полет запомнился.

Берлин тоже не подкачал — солидный город, хотя и немного... бессистемный что ли? Безликий... Неоднородный в общем. При проезде через город специально крутил головой по сторонам — искал следы бомбардировок. Не нашел. Нет, пару покоцаных зданий, огороженных заборчиками и заставленных строительными лесами, я все-таки видел, но такой убогий эффект вполне можно списать на плановый ремонт и реконструкцию, или еще какие строительные работы. В общем-то, логично: Берлин от Англии далеко, ПВО у столицы приличное, действительно мощных четырехмоторных бомберов у бриттов еще маловато, так что большим разрушениям взяться неоткуда. Те несколько сотен тонн бомб, которые за последние два года сподобились высыпать на Берлин английские и советские летчики, это капля в море для шестимиллионного мегаполиса.

Но это пока. Я-то ведь знаю, что это только начало. Союзники не стоят на месте, постоянно наращивая мощь своих ВВС и совершенствуя методы атаки. Менее двух месяцев назад уже состоялся первый одновременный налет тысячи британских бомбардировщиков. Мишенью стал Кёльн. В дальнейшем темп воздушного наступления будет постепенно нарастать. Налеты будут следовать чаще, становясь в тоже время всё более массированными. К ночным рейдам добавятся дневные, куда более опасные для военных заводов и прочих стратегических объектов. Германия будет медленно задыхаться под прессом постоянно сыплющихся с неба бомб и, чтобы хоть как-то уменьшить это давление, будет все больше и больше ослаблять свою фронтовую авиацию, перебрасывая всё что можно для усиления войск ПВО.

Так дело не пойдет! Собственно, одной из основных целей Гитлера, ну и моих, естественно, была проверка хода выполнения мероприятий по мобилизации промышленности вообще и мер, направленных на усиление ВВС в частности. Ради такого дела фюрер даже покинул на несколько дней ставку верховного командования прямо в разгар генерального наступления. Впрочем, на фронте все пока шло неплохо, так что решение прошерстить тылы в преддверии решающих событий было правильным.

И весьма своевременным! Потому что проверка показала, что в ведомстве Геринга еще что называется "конь не валялся". Не смотря на, грозные директивы фюрера всё практически шло по-старому. Сложилось стойкое ощущение, что в отличие от Шпеера, который буквально землю рыл, переводя промышленность на военные рельсы, толстый Герман благополучно прошлепал все указания своего любимого фюрера. Ну, или не воспринял их всерьез, что, как по мне, тоже не красит как самого Геринга, так и всё его ведомство. Гитлер похоже придерживался того же мнения. Во всяком случае, реакция его была весьма красноречивой — сказать, что фюрер был в ярости, значит ничего не сказать. Такого шоу я еще здесь не видал! Геринг после разноса, который было отчетливо слышно даже в коридоре, выскочил красный как бурак, а Мильху едва не припомнили его еврейских родственников.

Авиаторам дали месяц на то, чтобы законсервировать проекты с дальней перспективой, и все силы бросить на доводку реактивных двигателей "Jumo-004" и скорейшую доработку и запуск в массовое производство реактивного истребителя Ме-262. Еще следовало расширить летные школы и оптимизировать программу летной подготовки для молодых пилотов с учетом ожидаемого роста производства самолетов, а также внедрить кое-какие новшества, которые должны были повысить эффективность ПВО. В общем, работы было хоть отбавляй, причем как сиюминутной, так и рассчитанной на долгие месяцы. Надеюсь, на этот раз они зашевелятся — второго приступа пофигизма Гитлер им точно не простит. Он и так смотрит на руководство ВВС косо, правда убрать Геринга подальше и совсем отстранить его от руководства ВВС я не надеюсь — этот пузырь непотопляемый, к моему огромному сожалению. Хотя в принципе надо будет поговорить на эту тему с Рейнхардом — может он что-то придумает?

Но вообще-то проблема тут гораздо глубже и одними лишь кадровыми перестановками и административными новаторствами она не решается. Проблема эта называется: война на два фронта. Вернее проблема не в самом факте такой войны, а в том, что на такую войну не хватает наличных ресурсов. Пока западный фронт проявляет себя вяло — положение терпимо, как только союзники зашевелятся всерьез, начнется перманентное перетягивание одеяла и первыми это ощутят именно в Люфтваффе... Решение эта проблема не имеет — никакие знания из будущего не дадут необходимого количества людей и техники, так что выход только один — надо уменьшать количество активных фронтов. Банальность, но ничего другого тут не придумаешь. Так что единственный шанс достигнуть успеха в долгосрочной перспективе, это выбить из активной борьбы Советский Союз. Причем сделать это нужно уже в этом году.

Вот такой вот парадокс: у меня нет никаких особых претензий к "востоку", мне нужно разгромить "запад", но для победы над ними "восток" должен быть стерт с лица земли. Причем на западе война фактически еще только начинается — так, первая пристрелка, а вот на востоке резня идет во всю. Не я придумал этот расклад, но мне надо его доиграть, чтобы начать свою собственную игру. Увы, но просто встать из-за стола и пересесть за другой не получится — ставки слишком высоки. Кто-то должен проиграть борьбу за выживание. И этим "кем-то" должна стать не Германия.

Я выбрал свою сторону.

Глава 2. Ложное ощущение безопасности

Сталинград встретил нашу группу удушающей жарой. Полевой аэродром на многие километры окружала выгоревшая трава. Машины, поднимая столбы пыли, неслись к городу. И все, что мелькало за окнами, казалось глубоким тылом. Это чувствовалось по поведению как гражданских, так и военных.

Шофер нашей машины, пожилой сталинградец, с удовольствием рассказывал о городских новостях. И в каждой фразе звучали "тыловые" представления. Он говорил о репертуаре кинотеатров, меню столовых, лучших пляжах. Вот так. Люди в этом городе вряд ли представляли, что их родной город совсем скоро станет ареной ожесточенных боев. Среди руин и кучи битых кирпичей...

В штабе Сталинградского военного округа повел короткое совещание. Приказ вызвать сюда руководителей горкома и обкома, местного НКВД и руководителей крупных предприятий вызвал недоумение у местного начальника, Герасименко.

— Удобно ли приглашать, — начал он...

— Удобно, удобно — заверил я, и добавил — если что, сошлитесь на меня. Я здесь не только как начальник Генерального штаба. А как представитель ГКО. — И не пригласить, а вызвать, — уже закипая закончил беседу.

В состав ГКО я конечно включен не был. Но соответствующая запись "как представитель Государственного Комитета Обороны" была в командировочном предписании.

Даже тишина в коридорах управления округа подчеркивала полусонную атмосферу казалось бы далекого тыла. Бои шли в районе большой излучины Дона, в 300-400 верстах, но неумолимый вал событий катил на восток.

... Совещание, а точнее "политинформация" от имени Ставки прошло в быстром темпе. Дав ряд указаний (готовится к авианалетам, круговой обороне заводов, эвакуации населения) и ценных указаний, я отпустил слегка ошарашенных людей. Плюнуть, и съездить на пляж? Нет, лучше выспаться. Заполнив обязательную сводку-доклад в Ставку, я улегся на диван, людбезно предоставленный вместе с подушкой хозяином кабинета, и вырубился. Уснул как младенец. И чуть ли не в первый раз с момента попадания в голове не крутились цифры, карты, схемы, отчеты. Тыловая сонливость окружающих так подействовала?

Наслаждаться отдаленностью от Ставки и Генштаба с его бесконечной конвейерной работой я продолжил на следующий день. Первые эшелоны гвардейцев-десантников, наскоро перешитых из ВДК в пять сд, уже прибывали в город. Выигрыш темпа давал возможность построить крепкую оборону у городских окраин, на внутреннем Сталинградском обводе. Заглянул к ним, потом отправился на заводы. На СТЗ формировались и пополнялись танковые батальоны и бригады. Многие танкисты работали в цехах, помогая рабочим. Среди опытных, затянутых в кожаные куртки или синие, промасленные (а то и обгоревшие) хлопчатобумажные комбинезоны танкистов, мелькали молоденькие юноши в не обмятой еще зеленой форме. Курсанты Сталинградского... ускоренный выпуск. Работа шла быстро, грохот стоял адский. Все стремились поскорее сделать танки. Танки, столь необходимые сейчас фронту. Категорический приказ Ставки требовал, чтобы все выпущенные или отремонтированные танки шли только Сталинградскому и Юго-Восточному фронтам.

Побывал я и на позициях зенитчиков. Точнее — зенитчиц. Расчеты устанавливаемых вокруг города батарей состоял из девушек. Мужчин было мало, в основном командиры, несколько сержантов и, судя по нестроевой выправке и солидному возрасту, глубоких запасников-рядовых. Жестокая необходимость войны поставила под ружье и их. Трогательные и трагические моменты из виденного когда-то фильма вставали перед глазами, когда я увидел этих молоденьких женщин в выгоревших гимнастерках... Вгрызаясь в отвердевшую до крепости бетона сухую землю, расчеты ПВО копали позиции на окраинах города.

И хотя совсем другие слова надо было говорить, но вместо этого я лишь сухо и многозначительно сказал семенящему рядом комдиву и его начштаба:

— Обратите внимание — чтобы у орудий был хороший обстрел по наземным объектам. Желательно круговой.

И на молчаливое недоумение добавил:

— Очень скоро это может понадобиться.

Мысленно додумав "Не может. Понадобятся все. Эти молодые и веселые девчата. Седые рабочие цехов СТЗ и "Большевика", работающие по 14 часов в сутки. Обожженные танкисты из госпиталей, ждущие из ремонта танки. Сопливые ребятишки, осаждавшие двери военкоматов. Все. Все, кто могут стрелять".

* * *

Что-то неспокойно у меня на душе, муторно как-то. После поездки в Берлин никак не могу снова вжиться в напряженный ритм винницкой ставки. Словно вырвался на несколько дней из клетки, хлебнул пьянящий воздух свободы и снова вернулся на цепь, в родную будку. Все, что еще недавно было привычным и нормальным, теперь раздражает и нервирует. Делать ничего не хочется, апатия какая-то накатила. Даже на девчонок своих смотреть не хочется, что совсем уж ни в какие ворота. Надо как-то встряхнуться! Пистолет свой почистить что ли? Я когда свой табельный "Вальтер" полирую, полностью на этом деле концентрируюсь, все остальные мысли напрочь из головы выбивает, сам не знаю почему. Работа вроде не хитрая, чисто механическая, то есть мыслей никаких не требует, как и особого внимания... Казалось бы, мозг такую рутину вообще игнорировать должен — руки сами справятся. Ан нет! Беру в руки пистолет и набор для чистки, и все мысли из головы как ветром сдувает, о чем бы я там перед этим не думал. Прям чудеса какие-то! Магия оружия...

Вообще заметил за собой такую странность: с пистолетом в кобуре чувствую себя намного увереннее. Вроде бы и не с чего — подумаешь пистолет! — а вот тем не менее... Может потому, что он символизирует собой принадлежность к касте? Типа: я свой, такой же, как все прочие вояки вокруг. Или наличие ствола просто гладит по шерстке мое подсознание? Вроде как вооружен я — голыми руками не возьмешь! Понимаю, конечно, что в бункере Гитлера мне чего угодно опасаться надо, но только не перестрелки с моим участием, а всё равно с пистолетом как-то спокойней. Феномен, да и только.

А может и не феномен. Кто его знает, как оно сложится? Война ведь идет все-таки. А вдруг и придется пострелять? И если уж такой неприятный случай случится, то лучше оказаться к нему готовым. Я и готовлюсь — стреляю регулярно и пара запасных обойм всегда при мне. Ну и сам "Вальтер", конечно, таскаю с собой повсюду, даже там, где это необязательно. Нравится он мне, чего уж. Хорошая, аккуратная машинка. Есть в ней что-то... завершенное. Правда "Парабеллум", который "Люггер", мне еще больше нравится. Причем по чисто эстетическим соображениям, так как знаю, что технологически он похуже. Так что, когда есть свободное время (как вот сейчас, например), я иногда подумываю как бы разжиться вторым пистолетом. Глядишь, когда-нибудь и добуду — вдруг пригодиться, не дай бог, конечно.

Ну так, вроде с чисткой закончил. И мысли в порядок привел. Хорошая все-таки штука — пистолет.

Глава 3. Все, кто могут стрелять.

Если бы спутник-шпион мог обозреть пространства между Доном и Волгой этого лета, то увиденная картина потянула бы на эпическое полотно. Гигантский поток людей, техники, жд эшелонов, перебазируемых самолетов устремлялся к району бушевавших боев и к другой, будущей критической точке — Сталинграду. В этих колоннах, идущих под палящим июльским солнцем, шли моряки с Тихого океана; курсанты военных училищ, срочно собранные в батальоны и полки; целые саперные армии... Резервы шли на фронт, в засасывающую воронку большой излучины Дона.

Навстречу ему шли беженцы, эвакуировалась техника и скот. В этом встречном потоке две машины оперативной группы Генерального штаба катили на запад. В штаб Юго-Восточного фронта.

Тимошенко встретил нас сухо. Резкое понижение в должности, и нелицеприятный приказ Ставки, который поставил Юго-Восточный фронт в оперативное подчинение Сталинградскому, вкупе с неудачами и тяжелыми потерями в боях вывели маршала из себя. Однако внешне он сохранял спокойствие. Человек военный, он просто молчаливо исполнял приказы двух генералов, Еременко и меня.

Фактически, фронт создавался из ничего. Отступившие войска были измотаны и понесли большие потери. Стрелковые дивизии имели по 2-3 тысячи человек, сведенные в два стрелковых полка. В одном из них было всего 168 человек. Другой такой "полк" по оперативной сводке штафронта состоял из 456 человек без тяжелого оружия. Танковые корпуса сильно растрепаны, а обещанные из резерва ВГК еще только формировались. Фактически, штаб мог рассчитывать на один кавкорпус. Бригаду моряков-тихоокеанцев, срочно переброшенных с Дальнего Востока. И пару сд подошедших из тыла. С этими силами фронт пытался сбросить немцев с нескольких плацдармов на левом берегу Дона, ограничивавший излучину с севера.

Именно с них немцы могли нанести удар 4-й танковой на Сталинград, не дожидаясь развязки боев на том берегу. Бои шли ожесточенные, но обе стороны вошли в клинч. Немцы не могли расширить плацдармы, а мы — сбросить их в Дон.

Было над чем поломать голову. Посовещавшись у карты в просторном доме на окраине деревни, отданной под штаб, договорились так: атаки продолжать, но нужны резервы. Я отправил запрос в Ставку, с просьбой перенацелить одну-две дивизии из Первой гвардейской сюда. Да, идея фестунгов может и хороша, особенно из уютного кабинета в Москве. Но с уровня фронта это не так очевидно. А с НП в пятистах метрах от передовой — совсем.

Гораздо теплее прошла встреча с Членом Военного Совета Н.С.Хрущевым. Он предложил позавтракать. Группа выехала из Сталинграда ранним утром, поэтому пришлось перекусить только бутербродами на скорую руку. Поэтому предложение было кстати. Завтрак был без разносолов, но плотный: яичница с салом, хлеб с настоящим деревенским маслом, чай из пузатого самовара. Я махнул рукой на обещание держать форму, и навалился на еду, отказавшись лишь от предложенных 100 граммов наркомовских.

Встреча и разговор с Никитой Сергеевичем произвела странное впечатление. По понятным причинам я уже зарекся судить о людях по прочитанным в юности книгам или в бытность полевым агентом досье. Поэтому впечатления передам так: он явно был неплохим человеком, но его профессиональные и военные (особенно военные) качества были ниже всякой критики. Мнения по военным вопросам отдавали жутким дилетантизмом, а то и откровенной глупостью. Для политика и руководителя партийного звена это еще простительно. Но на посту военного комиссара...

Кроме того, в разных частях беседы он умудрился противоречить сам себе. То высказывался в духе еще не появившегося на свет знаменитого (или пресловутого) приказа "Ни шагу назад", то начинал выведывать у московских гостей, а не является ли наше нынешнее отступление хитрым заманиванием врага и предлагал отвести войска к Волге. Возможно, ему хотелось услышать точную, конкретную версию от кутюр... т.е. тьфу, от начальства; чем разбираться самому.

Заговорили и о Втором фронте... этот вопрос возникал часто, а говорить мне на эту тему всегда было тяжко. Если у людей того времени была хоть какая-то надежда, то я-то отлично понимал — Второго не будет.

Более того. Недавний разгром конвоя PQ-17 грозил резко сократить поставки по ленд-лизу. Решил, что горькая правда лучше и прямо сказал:

— Никита Сергеевич, союзники не будут торопиться, пока мы не подойдем к Берлину, — даже на уровне мыслей и слов я продолжал верить в Победу и твердить это всем (НЛП-треннинги, чо уж)... — Надо отбросить пустые надежды и рассчитывать только на себя.

Оттянут англичане в Африке на себя пару дивизий — уже хорошо. Американцы авось что-нибудь разбомбят. Скоро-скоро приедет Черчилль... откажется от высадки, пообещав фронт в 43-м. Улита едет, когда-то будет.

С другой стороны, педалирование темы отсутствия Второго фронта в пропаганде (особенно неофициальной, "солдатским телеграфом") давало хоть какие-то оправдания поражениям 42-го.

Ибо, исчез фактор "внезапности" на которую охотно списывали поражения в прошлом году. Битва под Москвой показала, что Вермахт можно бить и и разбить, тем болезненнее стали крушения мая-июля. И наконец, переставала действовать ссылка на отсутствие боевого опыта. За год войны мы многому научились. Однако немцы все равно сражались лучше, искуснее, с отличной дисциплинированностью, а их управлением отличалось твердой волей.

Мысль, что кто-то сильнее и умнее тебя крайне неприятна для любого полководца, а Сталина, с его южным, хотя и хорошо скрываемым под ледяной маской настоящего Вождя, темпераментом, она периодически просто доводила до белого каления. Наверно так Карпов воспринимал любые слова похвалы Фишеру, — сказал бы я, используя шахматную аналогию.

* * *

Во второй половине дня тронулись к фронту. Побывать во всех частях, ведущих бой просто нереально, но к кавалеристам и морякам я заглянул. Противники здесь явно вошли в клинч. Наши не могли сбросить немцев с плацдармов; немцы, засыпаемые тяжелыми снарядами и РСами "катюш" не могли плацдармы расширить. У моряков дела шли получше. В ходе одной из атак им удалось отбить мельницу — крупный опорный пункт фрицев. Там был устроен импровизированный НП. Когда группа подъехала туда, следы горячего боя не были еще убраны. Среди немецких трупов лежало и несколько краснофлотцев, в тельняшках, с закатанными рукавами. Морская мода. Комбриг, опытный командир из пехоты изложил свой план: ночью атаковать соседний хутор. Общий рисунок ситуации я уловил: не хватало орудий, снарядов, поддержки с воздуха. Эх, сюда бы один полноценный танковый корпус... можно тогда ликвидировать один плацдарм за другим. Оставалось рассчитывать на мужество бойцов и штыковой удар.

Единственный совет, который я мог в этой ситуации дать: попытаться ночью мелкими группами просочиться в тыл к немцам и на рассвете ударить с двух сторон. Атака прошла уже без нас и была успешной. Красная Армия, получив дорогой опыт войны, начала осваивать действия штурмовыми группами.

Кавалеристы, при поддержке КВ, тоже атаковали на своем участке — колхоз Зареченский. Но были прижаты к земле сильным огнем. В конце концов, бой свелся к огневому противостоянию. Шли в бой кавалеристы спешившись или на броне танков. Командовавший приданными танками комбриг, плотный, сам габаритами похожий на маленький танк, по фамилии Филин добродушно заметил по этому поводу:

— Хорошие казаки бойцы, но все танки мне шпорами исполосовали, черти.

В этом шутливом замечание был заключен очень важный момент. Взаимодействие родов войск, которого так не хватало нашим в 41-м, налаживалось. На тактическом, низовом уровне, командиры понимали: без этого взаимодействия победить невозможно.

Накоротке поговорив с комкором Соколовым. Бойцы, среди которых полно добровольцев-донцов защищающих свой дом, свою землю в буквальном смысле слова, порадовали своим моральным духом. На НП встретился молодой лейтенант с перевязанной рукой.

— Комэск Степанцов, — представил его генерал, — Дважды ранен, но остался в строю.

Недалеко ездовые распрягали лошадей. Мелькнула пара седоусых дедов с медалями и крестами еще с той, амперилистической войны. Совсем пацан в лихо заломленной папахе подскакал к штабу и передал донесение о контратаке немцев.

— Тоже доброволец? — поинтересовался между делом я.

— Да, — блеснул глазами юнец.

— Сколько лет тебе, отрок, — вылезло старорежимное слово из глубин подсознания...

Слегка смешавший мальчишка ответил:

— Шестнадцать. Я с сорок первого воюю — добавил он с гордостью.

Да. Оружие взяли и стар и млад.

Вспомнилась встреча с партизанскими командирами в Москве. В условиях немецкого наступления удары партизан и диверсантов по коммуникациям немцев стали одним из важнейших факторов. Поэтому я лично повстречался с командирами, готовящихся со своими группами к переброски в тыл противника для развертывания там борьбы. Многие из них уже успели повоевать в тылу врага, другие вышли из спецслужб; обстановку на оккупированной территории знали неплохо.

Разговор был недолгий, но плодотворный. Командиры были уверены в успешном выполнение своей миссии — развертывании всенародной борьбы с захватчиками. Уж больно сильно немцы успели насолить населению: поборы, насилие, расстрелы, аресты, угон молодежи...

Я особо настаивал на необходимости наносить удары по железным дорогам, мостам и прочим транспортным артериям гитлеровцев. Одновременно попросил ГРУ усилить подготовку и ускорить заброску РДГ.

Сейчас необходимы все силы.

* * *

По информации из Ставки и Генштаба, до конца месяца два фронта, бьющиеся насмерть на берегах Дона, должны были получить несколько армий (1-я Гвардейская, пару общевойсковых, саперные и штаб для 16-й воздушной), с десяток стрелковых дивизий, несколько десятков отдельных танковых и стрелковых бригад, отдельных артполков и саперных батальонов. Сталин лично пообещал усилить авиацию. Это обнадеживало.

Наши ресурсы, несмотря на жестокие потери, росли. По справке от командования бывшего Юго-Западного фронта, им удалось вывести 21 танковую бригаду. Шесть из них, изрядно потрепанных и выведенных с фронта в ближний тыл, переформировывались в Сталинграде, с готовностью (ориентировочно) в августе. Еще двенадцать, передав свою немногочисленную технику более укомплектованным товарищам, отведены в район Куйбышева и Саратова. Эти должны были быть готовы к осени.

* * *

Целую неделю, после возвращения из Берлина я провел, изучая разведсводки и сводки потерь в поисках вдохновения. По результатам этого изучения родил целый меморандум — девчонкам на пару два дня печатать пришлось. Смысл его заключался в следующем: людские ресурсы Германии не безграничны, и разбрасываться ими не стоит. Поэтому, наряду с усилением мобилизации внутри страны, следует привлечь людские ресурсы оккупированных и союзных территорий. При этом потенциальные солдаты Вермахта и ваффен СС подразделяются на ряд категорий.

Во-первых, фольксдойчи — этнические немцы, не являющиеся гражданами Германии и проживающие за ее пределами. Сейчас их привлекают в вооруженные силы Германии в основном на добровольных началах, что, принимая во внимание сложившееся положение, ни в какие ворота не лезет. Всех, кто хоть приблизительно может считаться немцем, следует мобилизовать в принудительном порядке — пускай ощутят на себе единство нации! На правительства союзников (в первую очередь Венгрии и Румынии, где имеются многочисленные немецкие диаспоры) следует всерьез надавить — все немцы должны подлежать призыву и проходить службу в Вермахте наравне с жителями Германии. Те, кто уже успел призваться в румынскую или венгерскую армию, должны быть демобилизованы и повторно призваны уже в немецкие вооруженные силы, причем в кратчайшие сроки. В Вермахте от них будет намного больше пользы.

Вторым пунктом шли национальные добровольческие формирования различного назначения. В этом направлении уже кое-что было сделано. В Вермахте имелись 638-й пехотный полк, укомплектованный французами, 369-й пехотный полк, считавшийся хорватским добровольческим легионом, и 373-й валлонский пехотный батальон. Ну и, конечно же, 250-я пехотная — знаменитая "Синяя дивизия", сформированная из испанских добровольцев, которая находилась на особом положении. СС, в свою очередь, сформировали голландский, фламандский, норвежский и датский легионы, представлявшие собой отдельные полки и батальоны, сведенные в настоящий момент во 2-ю моторизованную бригаду, которая сейчас пребывала в составе группы армий "Север". Кроме того имелся финский моторизованный батальон в составе дивизии "Викинг". Мелкие группы добровольцев были разбросаны по полкам "Нордланд", "Вестланд" и "Лангемарк".

Со временем количество "европейских" добровольцев возрастет, что позволит перейти к формированию из них целых дивизий и бригад, но к тому времени может быть уже поздно — надо бы как-то ускорить процесс. И, наконец, главное: надо всемерно активизировать мероприятия по использованию "восточных" добровольцев, сделав главный упор на национальные формирования, в первую очередь из прибалтов и украинцев. Русские и белорусы менее надежны и потому пока что имеет смысл использовать их лишь в качестве "хиви", а также в охранно-карательных частях в тыловой зоне.

А вот прибалты и западные украинцы — весьма перспективны. Их земли вошли в состав СССР перед самой войной, потому их и советскими-то гражданами можно считать лишь с очень большой натяжкой. Фактически, большинство потенциальных добровольцев выросло в независимых странах, Советский Союз для них не Родина и никаких особо теплых чувств они к нему не испытывают. А многие и вовсе имеют зуб на советскую власть. С другой стороны германские войска и оккупационные власти их не сильно притесняли, так что и с этой стороны всё в порядке.

Практически это должно вылиться в формирование трех украинских дивизий из жителей Галиции, Волыни и Прикарпатья — одной пехотной, одной легкопехотной и одной охранной. Причем все три дивизии после окончания формирования должны быть направлены на борьбу с партизанами, в первую очередь с крупными и хорошо организованными отрядами Ковпака, Сабурова и Федорова. Это позволит: во-первых, обкатать эти соединения, а во-вторых, проверить их реальную боеспособность. А то, насколько помню, в моей истории единственная украинская пехотная дивизия СС особой славы не стяжала. Правда там и условия были сложные... В общем, тренировка "на кошках" лишней не будет.

Кроме того, по моей задумке, использование украинских частей на территории собственно Украины будет иметь неплохой политический резонанс. Украинцы сами вымели со своей земли коммунистических партизан — во как! И пусть потом советские пропагандисты хоть как изощряются, но объяснить такой феномен им будет трудновато.

С прибалтами проще. Они, в моей истории, показали себя довольно неплохо, сражаясь с советскими войсками на передовой. Вот этим пусть и займутся. Для начала следует сформировать пару латышских и одну эстонскую пехотную дивизию, объединить их в армейский корпус и "без страха и сомнений" бросать его в мясорубку Восточного фронта. Не сразу, конечно. Формирование новых дивизий — дело не быстрое, увы.

Если начать формирование летом, то осенью оно завершится, и можно будет приступать к учениям в составе соединений. Зимой свежесформированные части займутся борьбой с крупными партизанскими формированиями в Ленинградской, Новгородской и Псковской областях, т.е. тем же, чем и их украинские коллеги. Ловля партизан для прибалтов не в новинку — большинство рекрутов пойдет в новые дивизии из всевозможных охранных батальонов. Так что зимняя облава на партизан послужит в основном для сколачивания новых частей, а не для проверки новичков огнем. А весной сорок третьего года новые дивизии уже можно будет посылать на фронт. Прибалтов — наверняка, а украинцев — в зависимости от их успехов на ниве антипартизанской борьбы.

Надеюсь, производство вооружений уже наберет к тому времени достаточные обороты и с оснащением новых дивизий проблем не будет. Когда воюешь не на жизнь, а на смерть, глупо отказываться от лишних войск. Для победы Германии понадобится всё, что удастся собрать. Все способные держать оружие. И добровольцам, собранным по всей Европе, отведено в этой борьбе не последнее место.

Глава 4. Большая излучина

Как не важны были дела на левом берегу, главное было на той стороне. Донская битва грохотала в большой излучине. Медленнее чем хотелось, но немцы сжимали фронт, стремясь окружить советские войска, не дать уйти на другой берег.

С нашей стороны пошло в ход испытанное, но не доведенное до ума оружие — контрудары и контратаки. Недоформированные танковые армии (каждая де-факто — усиленный танковый корпус) стали тем не менее крепким орешком для танкистов Гота и Клейста. 1-я танковая Гудериана чуть отстала, идя уступом сзади.

Однако к исходу 17 июля (в реальности — именно это дата стала началом отчета Сталинградской битвы) над 62-й армией Сталинградского фронта нависла угроза окружения. Сжать клещи мешали контрудары наших танкистов и отчаянная, на грани самопожертвования, борьба отдельных частей. Еременко свой штаб разместил в Калаче. Туда и отправилась наша группа 18-го.

Над переправой шел воздушный бой. Мешанина советских и немецких самолетов, вой моторов и треск стрельбы прямо над головой, падающие периодически с неба горящие машины, разматывающие дымные клубки, разрывы зенитных снарядов. Картина, которую я увидел, вполне тянула на название "гибель богов в аду сражения".

Переправа, тем не менее, шла. С передовой вывозили раненых. Уходили беженцы, перегоняли скот. В сторону фронта грузовики везли боеприпасы и пополнения. Шли колонны посеревшей от пыли пехоты. Мелькали юные безусые лица, невысоких худеньких ребят. Чисто подростки. Я вырос в мире пережившем всплеск акселерации.

А тут...

Ближе к мосту мы увидели жуткие последствия бомбежки. Развороченные машины, кровавые ошметки тел... трупы.

— Санитары! Санитаров сюда, — крики неслись с разных сторон. Еще не вступив в бой, новые подкрепления получили сильный отрицательный удар по психике. Некоторые отворачивались, другие темнели лицом, парочке бойцов стало плохо. Но колонны продолжали идти. "Как они все это вытерпели... четыре года!" — подумалось о своих предках.

Прав был поэт...

Война — совсем не фейерверк,

а просто — трудная работа,

когда, черна от пота, вверх

скользит по пахоте пехота.

из записной книжки.

1. Немецкое наступление затупилось.

2. Почему медлит Гудериан?

3. ТК перебрасываются по графику. К концу месяца -?

4. Авиация!!!

Нарекания в адрес последней неслись отовсюду. Летчики дрались героически, истребители отчаянно шли в лобовые атаки и на тараны... одноместные "Илы" штурмовали с предельно малых высот, встречая плотный заградительный огонь "эрликонов" и пулеметов (универсальный МГ можно использовать для стрельбы по воздушным целям). На обратном пути их атаковали "мессеры". Из налета редко эскадрильи возвращались в полном составе... Бомбардировщики загружались бомбами с перегрузом; летчики пытались всеми способами хоть как-то помочь наземным войскам. Но даже этот героизм не мог компенсировать превосходство немцев в ТТХ самолетов, а главное — в умении наращивать группировки ВВС на направлениях главных ударов. За неделю-две боев авиаполки стачивались до нескольких самолетов и пяти-десяти пилотов в строю. Приходилось их отводить в тыл на переформирование. Мы явно проигрывали темпы на юге.

Однако появились и первые признаки для оптимизма. В действиях немцев почувствовалась опаска. Даже быстроходный Гейнц истратил много времени, и вместо решительного ввода 1-й танковой армии в разрыв между Южным и Сталинградским фронтом топтался на месте.

На КП Еременко не было.

— Уехал к танкистам, — доложил начальник штаба.

"Ищи ветра в поле", — перевел я для себя, и излишне резковато потребовал:

— Карту...

Ситуация складывалась сложная, чуть ли не слоенный пирог образовался на правом фланге фронтовой дуги. Полуокруженные части прорывались, кто на восток, к Калачу; кто на север — на другой берег Дона. Извне клещи Гота и Клейста атаковали советские танкисты 4-й танковой.

Чуть лучше дела шли у 64-й. Вынужденная растянуться тонкой линией, армия все-таки смогла собрать несколько контратакующих кулаков. В результате, 1-я танковая не смогла прорваться с юга — юго-запада к донским переправам, и втянулась в тяжелые фронтальные бои.

— Что известно о противнике?

Сведенья были скудные, даже номера противостоящих корпусов не были известны. Н-да. Я достал свою генштабовскую карту и перенес новые данные обстановки в нее; заодно дав задание начальнику оперативного отдела переписать хотя бы номера немецких корпусов и дивизий себе.

Общий вывод после короткой беседы звучал примерно так: Группировка советских войск на этом плацдарме была обречена. Очень велико преимущество немцев. Вместо одной 6-й армии в Реальной истории — здесь наступали три. Вместо 3-4 корпусов, минимум 8. С другой стороны, решение на отвод армий за Дон тоже ничего не давало. Фрицы просто подвижнее и опередят наши войска. Оставалось одно: драться. В не самой лучшей группировке, при огромном превосходстве немцев в силах.

В этом духе я и отправил телеграмму Верховному. Ничего не утаивая и не приукрашивая. Фактически, я подталкивал Ставку к созданию еще одного фронта в районе Сталинграда. К этому вынуждала суровая реальность. Действующий же Сталинградский фронт становился отрядом смертников, закрывавшим Фермопилы.

"Любой ценой задержать немцев", — лейтмотив с которым я разговаривал с комбригом 20-й мотострелковой. Бригада была гарнизоном Калача — последнего рубежа обороны на правобережье.

В ситуации, близкой к безнадежной, добрые вести пришли от соседа. Фронту Тимошенко, получившему подкрепление из резервов, все-таки удалось ликвидировать один из тет-де-понов. При серьезной подготовке, сильной поддержки артиллерии и танков, при хотя бы минимальном прикрытии авиации и зенитными средствами, части Красной Армии могли не только твердо защищать рубежи обороны, но и успешно атаковать.

* * *

Бои на Дону забуксовали — это явно бросалось в глаза даже при беглом взгляде на карту. Такой же вывод напрашивался, при изучении сводок частей, ведущих бои на этом направлении. Наступление потеряло форму, массированный натиск вырождался в серию отдельных атак, темп продвижения упал. А поскольку затяжка времени была не в наших интересах, то надо было как-то подхлестнуть события... Кто ищет, тот всегда найдет.

Мой рецепт на этот раз не отличался оригинальностью, зато был проверен временем. Для начала, следовало упорядочить управление частями, действующими на Сталинградском направлении. Левофланговые корпуса 1-й танковой армии — 4-й армейский и 14-й танковый, наступающие на Котельниковский, должны быть переподчинены штабу 6-й полевой армии. Штаб Гудериана, таким образом, освобождался от головной боли, связанной со Сталинградом и теперь сможет полностью посвятить себя подготовке к грядущей битве за Кавказ. Оставшиеся на Сталинградском направлении 4-я танковая и 6-я полевая армии должны быть объединены в армейскую группу "Клейст". Генерал-полковнику Эвальду фон Клейсту это не впервой — во время боев под Барвенково он уже вполне успешно командовал армейской группой из двух армий. Правда тогда это были 1-я танковая и 17-я полевая, но не суть.

Конечно, по-хорошему надо бы создать новую группу армий. В моей истории она и была создана, правда чуть позже и называлась группа армий "Дон". Но пока мне не до этого, так что ограничимся временными мерами, оставив в уме отметку на будущее. Кстати, насколько я помню, в моей бывшей истории Клейст дважды вполне успешно взял Ростов, вполне соизмеримый по своим размерам со Сталинградом и точно так же расположенный на берегу большой реки. Так что ему, как говорится, и карты в руки. А штаб группы армий "Б" пусть займется укреплением воронежского сектора и размещением за Доном прибывших венгерской и итальянской армий — пока спокойно и русским не до резких телодвижений, так что хватит и их.

Вторым пунктом шли действия авиации. Нареканий на нее от войск пока не было — Люфтваффе действовало энергично и весьма эффективно. Массовое использование "Фоккеров" в качестве истребителей-бомбардировщиков тоже полностью себя оправдало. Но нет предела совершенству! С моей точки зрения, действиям ВВС не хватало массирования. На тактическом уровне проблема решалась — в связи с затуханием боев под Воронежем и задержкой с наступлением на Кавказ, все силы 4-го воздушного флота перенацеливались на Сталинград. Параллельно авиация перебиралась на новые аэродромы, расположенные за Донцом, поближе к месту боев. Вскоре на южный участок фронта должны были прибыть авиачасти из Заполярья. Это уже моя работа, вернее ее результат, эффект от которого должен проявиться в августе. После окончания эвакуации из Африки должны прибыть бомбардировочные части со Средиземноморья. Правда, эти смогут поучаствовать только в зимних боях, да и то далеко не все, но это лучше чем ничего.

Что там еще можно придумать? Бросить в бой свежие части? Нет, это не вариант. Тупое наращивание сил далеко не всегда бывает полезно, примеров чему — масса. Да и пути подвоза не резиновые — большую группировку будет весьма проблематично снабжать. Так что придется Клейсту обходиться тем, что есть, сил у него и так предостаточно. Одних только танковых и моторизованных дивизий 9 штук — в полтора раза больше, чем было в моей истории! Теперь главное: грамотно распорядиться своим превосходством. Вот чем можно помочь, так это организацией своевременного пополнения частей людьми и техникой. Дивизии не должны "стачиваться", теряя боеспособность и ударную мощь. К тому же бои на износ приводят к выбиванию опытного костяка ветеранов, которых заменить не так-то просто... Так что лучше не доводить соединения до ручки.

Еще, возможно, потребуется небольшая остановка для перегруппировки частей, главное не прекращать при этом давление, пусть и без решительных целей, чтобы не дать противнику оторваться и выскользнуть из затягивающейся петли. Сталинградский фронт на этот раз не должен добраться до города. Судьба четырех его армий — погибнуть в донских степях. И ради достижения этой цели можно подождать несколько дней с захватом города — эта отсрочка уже всё равно ничего не решит. Без войск Сталинградского фронта русским город не отстоять. Тут уж, как говорится, лучше полчаса подождать, чем полночи уговаривать.

Гм, кажется, я произнес последнюю фразу вслух, вон Штеффи хихикает. Язва. Она с этой шуткой уже знакома — рассказал как-то раз... при случае. Потом она мне, явно из вредности, в самый неподходящий, с моей точки зрения, момент продемонстрировала ошибочность этой поговорки. Так я той ночью и обломался. Можно было бы конечно админресурс задействовать, в смысле воспользоваться служебным положением, но не стал. Черт его знает почему, видать привязался я к ней все-таки, командовать в постели уже как-то не тянет. Теперь вот улыбается ехидно симпатия моя, не иначе как тот случай вспоминает. Да и ладно, такой красавице многое простить можно, а не только мелкие подколки, да и ее чувство юмора я оценил, пусть и не сразу. Так что пусть себе ухмыляется, а мне надо возвращаться к своим баранам, то есть к армейской группе "Клейст" и Сталинградскому фронту, а то что-то слишком долго они "бодаются".

Глава 5. Имя им - Стойкость.

"Не отступать и не сдаваться"

Встреча с Еременко состоялась в конце дня. Прихрамывающий после ранения и поэтому опирающийся на палку генерал-лейтенант вышел из запыленной эмки, неодобрительно прищурился на солнце, и встретившись взглядом со мной, шагнул вперед, пытаясь отчеканить шаг...

Внезапное назначение, чуть ли не с госпитальной койки прямо в разгар битвы возможно и не лучшее решение, но в такой жестокий момент об этом не думалось.

Генерал мне понравился своим деловым подходом и какой-то редкой уверенностью. Такой не отступит. Прекрасно понимая задачу фронта, Еременко в тоже время предложил несколько своих вариантов. Один из них — попытаться оторваться от немцев и перебраться на другой берег Дона я сразу отверг. Не выйдет. Второй — получив резервы продолжать атаки на немцев, обещал изложить Ставке...

Насчет поддержки с воздуха ничего обещать я не мог, но опять же, задействовал все каналы и полномочия начальника Генштаба, чтобы помочь донцам. Дальнебомбардировочные полки уже получили приказ перекочевать на волжские аэродромы в районе Куйбышева и Камышина, поближе к главной арене сражений.

Сюда же переброшены истребительные полки асов под командованием Клещева и Шестакова; накапливались ночные бомбардировщики "У-2"(среди ночников был и женский ночной бомбардировочный полк); приказ Ставки предусматривал переброску целых дивизий ПВО...

С Еременко я говорил напрямую. Он прекрасно понимал, что в его ситуации рассчитывать на успех, как играть ва-банк в покере с парой дохлых двоек; но задачу принял к сведению; лишь еще больше насупившись.

Также было решено заменить Лопатина на Чуйкова в должности командующего 62-й армии. Будучи убежден, что только такой жесткий командарм сможет удержать рушащийся фронт. Одновременно, как представитель Ставки я обещал ускорить выдвижение резервов на восточный берег Дона. При неблагоприятном развитие обстановки они должны были прикрыть отступление Сталинградского фронта и хоть немного задержать немцев.

Вечером, отправив донесение в Ставку, я вышел на берег реки. Прохлада, благословенная после оглушительной жары, тихий плеск медленно катящихся водных поток приятно успокаивали. Эх, посидеть бы просто с удочкой, развести костерок, сварить ушицы. Мечты, мечты...

* * *

Утром я навестил в госпитале полковника Урванцева. Дивизия, которой он командовал меньше месяца, попала под удар немецких танков, была разрезана на несколько частей, но продолжала неделю сражаться в окружении. Часть бойцов и командиров вырвалась к своим... словно капельки ртути, оторвавшиеся друг от друга наши части хаотично метаясь, снова сливались вместе. При прорыве комдив был ранен осколками разорвавшейся мины в обе ноги, но бойцы его вынесли на руках. Тоже показатель отношения к командиру.

Горячечный взгляд полковника метался от потолка к окну, скользил по моему лицу... он видимо пытался найти оправдания, почему дивизия перестала существовать, а во мне видел строгого ревизора.

— Товарищ генерал-полковник... немцы ударили танками... соседи отступили... при бомбежки погиб почти весь штаб, — горькие, многократно слышанные и читанные в документах слова из уст конкретного, перемотанного бинтами, задыхающегося в специфически-гнойном госпитальном запахе человека звучали особенно трагично, почти зловеще. — Я загнул фланги, потом перешел к круговой обороне. Держались, пока были снаряды и патроны... когда осталось по одной обойме на винтовку, по 30-40 патронов на автомат, по одной пулеметной ленте — пошли на прорыв... технику... оставшиеся без снарядов орудия — взорвали... машины сожгли... мой адъютант Липашин лично... (тяжелый вздох) следил... минометы пытались вытащить... командир 1233-го полка подполковник Некрасов пошел в бой впереди солдат с пистолетом в руках и был скошен пулеметом... командир 456-го артполка майор Дунбанидзе погиб... комиссар 1224-го полка... когда комполка погиб... батальонный комиссар Огуречный командовал полком несколько суток, был ранен... убит осколком...

Комдив рассказывал о этих тяжелых боях, упоминал десятки фамилий отличившихся, словно бой еще продолжался. Это было не банальное самооправдание, хотя и оно тоже. Даже с изрядной долей. Но по тому, как он горячо старался защитить не себя, а своих людей от обвинений, не дай Бог, в трусости и паникерстве, было заметно, что даже в отчаянном положении соединение не сложило руки. Попавшие под удар части не разбежались по лесам и балочкам, а продолжали сражаться, сохранять управляемость, то есть дрались как единое целое.

Стараясь не перебивать, я все-таки дождался паузы, когда слабость взяла свое, и Урванцев потянулся к стакану воды на тумбочке. Спокойно, даже улыбнувшись, все-таки взял разговор в свои руки. Поздравил полковника с представлением к ордену Ленина и генеральскому званию (предписание ушло в Ставку вместе с докладом... героически дивизия дралась, факт). Прекрасно понимая горечь, которую переживали отступающие под тяжелыми ударами соединения, несшие большие потери и оставляющие родную землю, я хотел хоть наградами скомпенсировать эту боль. Также походатайствовал, чтобы дивизии присвоили гвардейское звание. Ее остатки были выведены за Дон, чтобы в глубоком тылу пройти переформирование.

Постепенно Урванцев успокоился и разговор перешел в деловое русло. Основные причины поражений все те же. Дивизия перебрасывалась из тыла, вступила в бой буквально с колес. Комдив даже толком не знал, кто соседи слева-справа. Разведку провести не успели. ПРИКРЫТИЕ С ВОЗДУХА ОТСТУСТВОВАЛО, А СВОИХ ЗЕНИТНЫХ СРЕДСТВ БЫЛО явно НЕДОСТАТОЧНО... Дивизии еще повезло, что немецкие подвижные части не давили на нее особенно, обошли и оставили "засыхать на корню" в ожидании своих вторых эшелонов (пехоты), а сами рванули к Дону.

— Ну, быстрее поправляйтесь, и возвращайтесь в родную дивизию, — закончил я очередной тяжелый разговор. Но и не придти сюда я не мог. Везде я старался собирать информацию из первых рук. Очень важно было уловить настроение в войсках. С каждым бойцом не поговоришь, а вот средний-высший комсостав весьма показателен.

На обратном пути в штаб пережидали бомбежку. Ю-87 девятками заходили на переправу, бомбили и сам городок. Наши огрызались редким огнем зениток и заливистым лаем счетверенных пулеметов.

Шоферу, тому самому дядьке-сталинградцу, пришлось покрутить баранкой, объезжая свежие воронки на улице, ведущей к окраинным домам. В них, под прикрытием небольшой рощицы и располагался штафронта. В разных частях поднимались к небу черные столбы дыма от горящих домов.

Штабу фронта стоит переехать на другой берег, — мелькнула мысль. И тут же пропала, вытесненная другой: — с военной точки зрения это может и правильно. Но с психологической... отойдет комфронта, за ним потянутся командармы; потом штабы дивизий и корпусов. И все-таки, оставлять такую цель в известном противнику месте нельзя. Перекинувшись парой фраз с Еременко, договорились:

Штаб фронта все-таки отвести за Дон. Самому Еременко с группой генералов и офицеров остаться здесь, развернув ВПУ где-нибудь поблизости от Калача, но не в самом городе.

Что мне понравилось, генерал тут же отправил группу бойцов-саперов во главе с начальником оперативного отдела искать место для нового КП. Суровая решимость умереть, но не отступить, сквозившая в действиях комфронта обязательно передастся и войскам. "Эти будут стоять насмерть",— подумал я уезжая вперед, в войска.

* * *

Интересно: откуда такие люди берутся? Взял и испортил мне с утра настроение, паразит! Причем не со зла, а из самых лучших побуждений! Ну и кто он после этого?! А еще лучший друг называется! Да что там лучший — единственный. Оберштурмфюрер СС Ральф Бауманн — адъютант батальона личной охраны фюрера. Здоровенный верзила двухметрового роста, способный не то что подкову согнуть, а и лом узлом завязать. По крайней мере, при взгляде на него именно такое чувство возникает. И при этом спокойный как теленок, я бы даже сказал застенчивый. Странное сочетание, да? Я, когда с ним познакомился, очень удивлялся поначалу. Потом привык. Мало ли? У каждого свои странности...

А другом Ральф оказался хорошим — настоящим. Собственно, я только теперь-то и начал понимать, что такое настоящий друг, в будущем такого как-то не было, не принято. Там или расчет, или общие интересы, или еще что-то, совсем уж странное, но это всё не то. Черт, даже не знаю, как описать! Но вот просто есть у меня теперь друг, который за меня и в огонь и в воду, не ради выгоды или там еще чего, а просто по дружбе. Есть, а скоро не станет. Причем я же сам к этому руку приложил! Ради дружбы, ага. Парадокс, блин, а ничего не поделаешь. Вот такие дела.

А началось всё с того, что Ральф как-то попросил меня помочь ему перевестись на фронт. Я поначалу даже не врубился, думал: мало ли какие тараканы у парня завелись? Может подвигов захотел, победных реляций наслушавшись, или орденоносные знакомые абструкцию устроили, и решил всем нос утереть? Вообще-то с ним такое возможно — впечатлительный он и довольно наивный, как по мне. Простодушный, можно сказать. Так что на всякие подколки ведется легко. Ведется-то ведется, но это явно был не тот случай, потому что на фронте Ральф уже БЫЛ. Зимой его (тогда еще простого взводного в звании унтерштурмфюрера) вместе со всем батальоном отправили под Ленинград. Так что про войну он знает не понаслышке. И с наградами у него всё в порядке — Железный крест 2-го класса и "Мороженное мясо" в наличии имеются. В общем, не с чего ему на фронт рваться — так я тогда думал. И ошибся.

На мое полу-шуточное замечание, что, мол, и без него как-нибудь управятся, Ральф, выглядевший с самого начала разговора каким-то сконфуженным, сперва совсем стушевался, а затем... Затем этот мордоворот, краснея и запинаясь, стал мне сбивчево объяснять, что он должен, обязан, что не может иначе, когда его Родина сражается не на жизнь, а на смерть, что он — солдат и его место на фронте... А я слушал этот лепет и ПОНИМАЛ, что он действительно не может иначе. И в тоже время Я НЕ ПОНИМАЛ! Я просто не мог понять: ПОЧЕМУ?

Ральф пошел в СС добровольцем, он не выбирал себе места службы, но случилось так, что ему повезло оказался вдалеке от фронтов. Охранять высшее руководство страны — может и не самая опасная, но уж точно и не бесполезная работа. Никто не посмел бы его упрекнуть в отлынивании от тягот войны. Тем более, что тягот этих он всё равно хлебнул с лихвой, оказавшись зимой в заснеженных лесах на Волхове. Но Ральф всё равно рвался на фронт, отлично понимая, чем это может для него закончиться. Он изо всех сил стремился отдать Родине больше, чем она от него требовала — это было выше моего понимания.

Всё это, в несколько смягченной форме, я и попытался ему втолковать. В ответ Бауманн чуть не заплакал. Решил, что я просто не хочу ему помочь и ушел в расстроенных чувствах. А по дороге с досады врезал кулаком по косяку двери так, что тот треснул и, кажется, даже не заметил этого. А я остался радоваться, что он не по мне так долбанул, и думать, как быть дальше: помочь другу, отправив его на смерть, или сохранить ему жизнь, пусть и против его воли? Дилемма.

Весь вечер я над этим моральным выбором колдовал. Пытался даже на более мне привычные меркантильные интересы свернуть — мол, что мне выгоднее: обиженный адъютант батальона сейчас или по гроб жизни благодарный командир этого батальона (чем черт не шутит, может и не убьют эту дубину стоеросовую?) в туманной перспективе? Но придумать ничего путнего так и не смог, пока не вспомнил с каким обреченным видом Ральф уходил после нашего последнего разговора... А еще я припомнил, что уже не раз слышал от него обмолвки, про поданные рапорты о переводе на фронт. И тут меня осенило: да ведь этот наш разговор — это ж просто крик души был! Последняя просьба умирающего, можно сказать. А я его... подвёл, получается? Не захотел помочь единственному другу. Мда. Что тут скажешь?

Вот когда я это осознал, тогда и понял, что если я и впрямь его другом быть хочу, то просто права не имею ему не помочь, пусть даже с его выбором и не согласен. Нельзя в таком отказывать! И вот всю следующую неделю я, проклиная всё на свете, обеспечивал своему недалекому товарищу возможность героически погибнуть за Фатерланд. И таки обеспечил.

Когда я разыскал этого героя и молча протянул набычившемуся при виде меня Бауману копию приказа о его переводе в третий батальон первого мотопехотного полка "Лейбштандарта", Ральф на пару минут просто онемел. Стоял, как током ударенный, беззвучно закрывая и раскрывая рот, и смотрел на бумажку с коротким машинописным текстом и бледными печатями в своих руках. А я смотрел, как на его ошеломленном лице постепенно проступает выражение абсолютно неподдельной, прямо-таки детской радости. Смотрел и думал, что в кои-то веки, поступил вопреки логике и сумел при этом сделать правильный выбор. Размышления мои прервал сам виновник инцидента:

— Макс, я... — тут слова у него кончились, и Ральф только руками развел — даже не знаю что сказать... Спасибо, в общем.

— Да ладно тебе, друзья же всё-таки. А друзья должны помогать друг другу, даже если в чем-то и не согласны.

Тут Ральф совсем расчувствовался:

— Не, всё равно спасибо. Я ж понимаю, как тебе обидно было.

— ???

— Ну, тебя-то точно на фронт не отпустят, а другим помогать, когда самому не светит, всегда обидно.

Тут уже я не нашелся что сказать, только рукой махнул: ничего не попишешь, мол, раз уж так получилось...

Честно говоря, это был первый раз в моей жизни, когда мне приписали столь высокие моральные принципы. Не, ну надо же! Оказывается, по мнению Ральфа, я очень хочу на фронт, но понимаю, что меня туда не пустят, и страшно грущу по этому поводу... Неужели я действительно настолько хорошо вписался в этот мир, что и сами аборигены не могут отличить мотивы моих поступков от их собственных? Или это один Ральф такой наивный? Хотя нет, думаю тут дело в другом — поступки друзей принято априори рассматривать под положительным углом, по крайней мере, при отсутствии явных доказательств обратного. Так что Бауманн наверное просто меряет меня по своей мерке: он хочет на фронт, сражаться за Фатерланд, я — его друг, значит тоже хочу на фронт. Вот такая вот логика. Как подумаю, даже стыдно немного становится — неприятно понимать, что ты хуже, чем о тебе думают. Как-то непроизвольно хочется исправиться и стать лучше, чтобы соответствовать.

Вот теперь сижу за своим рабочим столом и, вместо того, чтобы писать своим безобразным почерком рекомендации по ведению войны, тупо смотрю в потолок и рассуждаю о моральных ценностях — типа лучше стать пытаюсь. А честный малый Ральф Бауманн еще вчера отбыл в свою новую часть — война, как всегда, забирает лучших.

Борьба на пределе сил.

Москаленко, командующий 1-й танковой, вряд ли был доволен. Вчера фронтовое начальство его посетило, сегодня — еще выше. Но доклад его мне понравился. Говорил прямо, ничего не скрывая. Отметил как отличившиеся части, так и большие потери в личном составе и материальной части. Ошибки контрударов напомнили мне до боли почти родную 5-ю, лизюковскую, ТА и наш контрудар под Воронежем. Кирилл Семёнович четко доложил о принятых мерах: ускоренный ремонт подбитых танков, тактика засад, подвижных групп артиллерии и саперов... охотно рассказал про минирование мостов и дорог. Чувствовался большой опыт командарма в этом деле.

Вместо мощного, нокаутирующего удара, всеми силами и во фланг немецким клещам, Первую фактически растаскивали для закрывания дыр. Получались какие-то невразумительные тычки. Да, и они тормозили немецкое наступление. Обе стороны несли потери, но для немцев они были более критичны: когда еще подойдут пополнения к немецким дивизиям, что вели бои практически безостановочно с мая месяца. Понравились действия большинства комбатов и комбригов. Умело выбирали места для контрударов, твердо руководили боем, лучше и больше использовали радиосвязь. Незадолго до моего приезда, группа КВ из засады расстреляла немецкую мехколонну. Наши потерь не имели.

Лучше стали маскироваться и танкисты и все остальные. Неоднократно над головами пролетали немецкие самолеты, но ни разу они не рыскнули в сторону штаба. Замаскированные блиндажи, хорошо укрытая в капонирах техника не раскрывали место скопления для "рам" и немецких разведчиков.

Еще одним положительным моментом стала система восстановления и ремонта танков. Это позволяло прокручивать один танк несколько раз. Как правило, в этих летних боях, поле боя чаще, чем в 41-м, оставалось за нашими. Это позволяло вытаскивать подбитую технику в тыл.

Все остальное: отсутствие взаимодействия между отдельными группами, а также с приданными пехотой и артиллерией; недостаток прикрытия с воздуха; плохая связь штаба и боевых частей; большие потери — стали уже привычными. За 10 дней боев 1-я танковая армия (как и соседняя "четырёхтанковая") фактически превратились в несколько стрелковых дивизий, слегка усиленных танковыми частями. Единственный, более-менее полноценный танковый корпус Танасчишина командование фронта вывело из подчинения армии и бросило в самостоятельный бой на правом фланге.

— Бьем разрознено, пальцами, а надо — кулаком, — не скрывая неудовольствия, подвел я неутешительный итог.

Чуть подправила настроение удачная атака 133-й тбр. Бригада была "тяжелой", состояла из танков КВ и еще не была перешита в ТТПП РВГК. Цейтнот. Дрались танкисты смело, решительно. Им удалось оттеснить немцев от хутора и балки, только утром захваченных фрицами. Маленький тактический успех, вкупе с выигранной артиллеристами огневой дуэлью обнадежил. По докладу комбрига, пусть и воспринятом мной критично, танкисты уничтожили до десяти бронецелей немцев, раздавили две минометные батареи, уничтожили до батальона вражеской пехоты. Артиллерия хорошо поддержала атаку, подавив немецких визави и разбив несколько ПТО. Москаленко, сам артиллерист, не скрывал, что доволен действиями пушкарей.

* * *

Последним важным событием июля стало окончание боев в Крыму. После того, как ОКХ настоял на досрочном снятии с севастопольского направления 8-го авиакорпуса Рихтгофена, последний штурм главной базы Черноморского флота несколько затянулся. Ничего страшного, правда, не произошло. Город и порт уже всё равно были захвачены, а остатки Приморской армии наглухо заблокированы на мысе Херсонес. Отмена немедленного штурма несколько отсрочила их конец, но спасти эти обреченные части не могло уже ничто. Пожалуй, оттяжка последних боев даже уменьшила потери 11-й армии, так как три недели, проведенные остатками севастопольского гарнизона под постоянными обстрелами без пищи и воды среди херсонесских скал, высосали из советских бойцов последние силы и волю к сопротивлению.

Пара бомбардировочных авиагрупп и группа "Мессершмиттов", которые в Крыму уже давно не вылетали на патрулирование без четырех пятидесятикилограммовых бомб под крыльями, стерегли подходы к полуострову, атакуя любое мелкое суденышко или катер, рискнувший приблизиться к опасным берегам. А с моря окрестности Херсонеса охраняли немецкие и итальянские торпедные катера, так что любая попытка организовать доставку осажденным севастопольцам боеприпасов и продовольствия была априори обречена на неудачу. Может быть, именно поэтому Черноморский флот, обескровленный майскими и июньскими потерями, даже не пытался за эти три июльские недели хоть как-то вмешаться в ход событий на Крымском полуострове. А может быть в штабе флота просто хладнокровно решили, что неизбежная потеря последних боеспособных кораблей в преддверии грядущих боев за Кубань, просто не окупит ту пользу, которую смогу принести несколько жалких тонн боеприпасов, что они успеют доставить обреченной Приморской армии?

Как бы то ни было, когда 11-я армия, во главе со своим новым командующим — генералом Холлидом, осторожно начала свое продвижение к Херсонесу, организованного сопротивления там уже практически не было. Изможденные и истощенные защитники черноморской крепости просто сдавались в плен. Для того чтобы отбиваться у них уже не было ни сил ни боеприпасов.

Мне довелось поприсутствовать на показе цветной кинохроники, отснятой немецкими военными операторами в свежезахваченном Севастополе и на мысе Херсонес — жутковатое зрелище. Город многомесячными бомбардировками и обстрелами практически стерт с лица земли. Там не то что домов, кирпичей целых почти не осталось — одни половинки. И пленные... Целые толпы посеревших от пыли, иссушенных жарким июльским солнцем, пленных, загнанных в наспех сделанные загородки из колючей проволоки.

Впрочем, хроника — это так, лирика, хотя и полезная, а также лично для меня весьма интересная из-за отсутствия другого окна в мир (а сенсорный-то голод утолять надо!). Реальный же интерес события в Севастополе вызвали у меня в связи с окончательным высвобождением 11-й армии. Теперь три ее армейских и румынский горный корпуса, а также масса частей усиления резерва ОКХ, включая большое количество артиллерии, стали оперативно свободными, то есть могли быть использованы где угодно. Конечно об отправке под Ленинград, как это было в моей истории теперь и речи не шло — решающие события в любом случае разыграются на юге. Следовательно, здесь, на юге, эту армию и следует применить. Но вопросы всё равно оставались, потому что вариантов использования этого резерва всё еще оставалось больше одного, а точнее два.

Первый заключался в том, чтобы использовать армию во время наступления на Кавказ, перебросив ее через узкий Керченский пролив на Таманский полуостров. Второй — придержать армию в резерве и затем использовать ее для укрепления "Донской дуги" — самого слабого и самого важного участка Восточного фронта. Оба варианта, как водится, имели свои плюсы и минусы. Так что пока вопрос был оставлен открытым. Окончательное решение будет принято, когда закроется вопрос со Сталинградом и планы наступления на Кавказ перейдут из разряда перспективных в разряд реализуемых. Пока что время еще есть — можно подумать.

Глава 6. Один день без войны.

Вечером 28-го июля мы добрались до Сталинграда. Опять отправка сообщений в Ставку, короткий, всего на три часа сон, и снова путь к аэродрому. По пути я обдумывал, необходимость приказа номер 227. Именно сегодня его издали в Реальности. Но здесь, публикация приказа пока отложена, хотя на общем фоне невразумительных действий и огромных поражений такой приказ становился неизбежным.

Крайне неприятный, просто дикий случай произошел с одной из стрелковых дивизий накануне. Прижатый к Дону, комдив решил эвакуироваться на левый берег. Переправу начали в сумерках. В этот момент немецкий разведывательный отряд попытался захватить мост, вклинившись между двумя отступающими полками. В результате завязалась перестрелка между нашими и немцами (что нормально... и в другой ситуации привело к поголовному уничтожению этих незадачливых коммандос) и... нашими и нашими (оба стрелковых полка вели огонь по вспышкам, т.е. друг по другу). Но это еще полбеды. Саперы, заминировавшие мост, запаниковали и взорвали мост. ВМЕСТЕ С ЛЮДЬМИ. В итоге, большие жертвы, артиллерия и часть другого имущества осталось на том берегу... люди бросились форсировать реку кто вплавь, кто на бревнах и других подручных средствах. к УТРУ ОТ ДИВИЗИИ ОСТАЛОСЬ 3 ТЫСЯЧИ БОЙЦОВ, БЕЗ ТЯЖЕЛОГО ОРУЖИЯ, а у половину спасшихся не было даже винтовок.

Комдива рассвирепевший Еременко хотел расстрелять на месте, и будь представителем Ставки Мехлис, так, наверное, и произошло бы. Но я вмешался. Ограничились снятием и понижением в звании до майора. Было о чем подумать...

Однако утром вылететь в Москву не удалось. Ливень, и не короткий, пусть сильный, как и положено летом, а какой-то тягучий, вполне себе осенний зарядил такой, что взлет пришлось отложить. Представил, как радуются бойцы этой помощи небесной канцелярии, какое облегчение это для них — не видеть ненавистных самолетов с черными крестами над головой, не слышать воя сирен и разрывов бомб...

Продержись такая погода пару дней, и наступление немцев могло надолго завязнуть в жадно чавкающей грязи. Увы, надеяться на это было наивным.

Плюнув на все, решил — а махну-ка я на Волгу, порыбачу. В дождь, как говорят рыбаки, должно хорошо клевать. Кампания из восьми человек собралась быстро. На всякий случай прихватили машину аэродромного начальства, вдруг завязнем. Проводником вызвался местный житель, живущий по соседству от аэродрома.

Места там действительно шикарные, простор небывалый... воздух степной. Жить бы и радоваться. Однако, пока добрались пешком до берега (машины пришлось оставить подальше, берега там обрывистые и спуск к реке отдельный разговор), промокли насквозь. Пришлось первым делом растягивать тент и надевать плащ-палатки; пока одни начали разводить костер, чтобы немного просушиться, я уже схватил удочку и рванул к реке. Не будучи фанатом рыбалки в своей прежней жизни, я летом никогда от возможности поудить не отказывался. Летом. Зимняя рыбалка — это экстрим для особо влюбленных в процесс.

Дождь то слабел, то приспускал шибче, но настроение было все равно приподнятое. Чувствовал себя мальчишкой, сбежавшим с уроков на речку. Рядом развернули снасти мой бессменный помощник в поездки полковник Генерального штаба Остапчук, адъютант Сергей и пара командиров-летчиков увязавшаяся за нами. При этом, начальник аэродрома, подполковник-украинец не скрывал своего удовольствия и от самой рыбалки, и от присутствия в узком кругу с "особой, приближенной к Императору"; а вот его зам, пожилой майор невнятной внешности был чем-то недоволен, бурчал под нос. Не по своей охоте оказался здесь, понял я.

Клев был неплохим, уже через полчаса первая порция быстренько почищенной рыбы отправилась в походный котел. Коллеги по рыбачьему цеху под это дело по-быстрому сообразили по пятьдесят капель, поглядывая через плечо на начальство... одобряет ли? Но я лишь махнул рукой, хотя сам пить и отказался.

К середине дня дождь прекратился, но небо было затянуто низкими свинцовыми тучами. Полковник, сам бывший авиатор (о чем он с гордостью много раз признался), списанный в аэродромщики по здоровью авторитетно заявил, что взлететь в такую погоду не удастся. Успокоив таким образом свою совесть, я пытался сосредоточиться на ловле.

После небольшого перекуса, отведав горячей ухи и махнув таки стопочку "за кампанию" и чтобы согреться, я вернулся к своим удочкам. Ко мне присоединился только мрачноватый майор-летчик. Майор, отказался от ухи, но на наркомовские навалился со всей силой. Водку или слегка разбавленный спирт он пил "со всей силой пролетарской ненависти", практически не морщась и не закусывая. Мы ушли к удочкам, а остальные решили передохнуть у костра.

То ли окружающая обстановка подействовала, присутствие в кампании на природе как-то нивелирует разницу в положении и званиях; то ли водка подействовала, но языку майора развязался. Рассказывал он, не меняя мрачного выражения лица, с каким-то ожесточением, как будто исповедовался.

— Я почему уху не ем... из Волги? Как раз в 19-м тут дело было... я еще пацаном в Красную гвардию вступил... Вооот... и значит воевали мы здесь... и пленных беляков как раз здесь топили, — искоса глянув на меня, произнес он уже каким-то замогильным голосом, — На баржу погрузили, вывели на середину реки... потому с тех пор и не могу я на здешенскую рыбу смотреть.

Столь неожиданное признание настолько испортило мне настроение, что продолжать рыбалку расхотелось. Как же непросто все было у предков. С другой стороны, я видел, что майор словно посветлел после исповеди, снял камень с души, говоря высоким штилем. Можно ставить себе пятерку по психологии. Я догадался, что у майора мрачно на душе, остался с ним один на один и вытянул мрачную тайну... Хотя, знать бы, что он скажет. Иногда просто ненавижу свои навыки полевого агента по вызыванию собеседника на откровенность.

Оставаться наедине и ему и мне стало как-то неуютно, словно мы прикоснулись к чему-то мерзкому, постыдному; стали словно соучастниками в том давнем убийстве.

Внимательно посмотрев в глаза, побелевшего от внутреннего напряжения майора медленно, с паузами, произнес:

— Возьмите себя в руки майор. Это была война. Страшная война, гражданская. И сейчас война. И если мы не победим... все, что было тогда, цветочками покажется.

Сказав так, я не особо кривил душой. Василевский воевал на многих войнах, и как человек военный привык к смерти. Сам я тоже много повидал за время командировок, а главное — знал многое из того, что наши предки узнают много-много позже. Про печи Освенцима и пепел Хатыни.

Но рыбалка была окончательно испорчена. Придравшись к очередному приступу дождичка, я решительно свернул мероприятие, и приказал отправляться домой.

И надо же такому случиться, обе машины сломались, стоило нам только отъехать на пару верст. И смех, и грех. Идет такая война, Сталин ждет начальника Генерального штаба, а тот пропал — застрял среди степи. А скоро ночь. Благодаря проводнику, средних лет дядьке не попавшему в армию из-за плоскостопия, но при каждом удобном случае вытягивавшемуся во фрунт, мы добрались до ближайшей деревни. Связались с аэродромом по телефону от местного начальства, предупредили и вызвали помощь, и завалились на постой в просторную избу на окраине.

Хозяйка (муж на фронте с 41-го, двое детей-бесенят) расстаралась: сначала баня, а когда распаренные мы пришли за стол, там ждали целая кастрюля горячей картошки в мундире, свежеиспеченный хлеб, собственные огурцы, парное молоко, пузатый самовар с настоящим чаем в чайники. Мы тоже отплатили, выложив на стол пару банок тушенки, сало, припасенное аэродромным начальником; адъютант Сергей достал из своих запасов пачку печенья и конфет для пострелят. Пир получился что надо. Настроение, несмотря на случившиеся неприятности, было приподнятое; но усталость взяла свое. Неудержимо клонило в сон.

После выпитого теплого молока "для горла", я по начальственной привилегии завалился спать на хозяйскую постель, предоставив спутникам самим искать место для ночлега. В тесноте, да не в обиде.

* * *

Проснулся я резко, без всякого предварительного моргания и потягивания. Бывает со мной такое: вот только что мирно сопел в две дырки, просматривая цветной сон про розовых слонов, и вдруг — щёлк! В следующее мгновение я уже рассматриваю потолок, а сна нет ни в одном глазу. Судя по внутренним ощущениям, время еще раннее, но пытаться заснуть после такого вот внезапного пробуждения — бесполезно, это я по опыту знаю. Да и не хочется уже спать, если честно. Так что вытягиваюсь поудобней и закидываю руки за голову — раз спать не хочется, а вставать еще рано, то можно просто поваляться в свое удовольствие и немного подумать в тишине.

В процессе ерзанья с целью устроиться получше, рука цепляется за что-то теплое и мягкое — секретарша! Соседка по постели обеспокоенно шевелится, но не просыпается. Или делает вид, что не просыпается — от этих матерых разведчиц всего можно ожидать. Хотя, в данном случае, неважно — вслух я размышлять не собираюсь, а читать мысли здесь вроде еще не научились. Да и на счет "матерых" это я, пожалуй, погорячился. Разве что если исходить из объема груди... Тут да, тут мои девчонки вне конкуренции!

Пока размышляю, моя рука как-то сама собой меняет направление движения и вместо того, чтобы улечься мне под голову, оказывается на женском плечике... Затем ладонь плавно соскальзывает вниз, медленно движется к точеной шейке, словно ласкаясь к бархатистой коже, задевает тонкий шелк ночной рубашки, ныряет под него и, наконец, достигает упругого полушария груди... Всё! Дальше рука двигаться категорически не желает и замирает, удобно расположившись на этом роскошном постаменте. Красота!

Так о чем бишь я там собирался подумать в тишине? Мнда, теперь уже хрен вспомнишь. Все мысли только об одном. А и ладно, об этом тоже можно думать с пользой, а не только с удовольствием. При мысли об "удовольствии" рожа сама собой расплывается в самодовольной ухмылке. Еще бы! Тут в голову такая интересная идея пришла... Так! Отставить интересную идею! Не на совсем, конечно, но, по крайней мере, отложить "на потом". Кстати, а кто это у меня под боком лежит? Кажется, Штеффи, потому что тихо очень. Грета во сне сопит. Не громко, но если вокруг тихо, то слышно. Я под это посапывание засыпать люблю — очень уютно как-то у нее получается. Если б не это сопение, я б их в темноте вообще не отличал — похожи они, как близнецы.

На всякий случай скашиваю глаза набок, чтобы проверить свои теоретические расчеты: точно Штеффи — по подушке рассыпаны роскошные золотистые локоны. У Греты волосы русые. Я их поначалу только так и различал: одна — шатенка, другая — блондинка. Днем-то ладно, а ночью как? На ощупь они одинаковые, голоса похожие... Здорово меня это нервировало одно время. Еще назовешь спросонья не тем именем — проблем не оберешься. Может, конечно, и перестраховывался я по старой привычке — все ж таки при исполнении они и всё такое... Но береженого — Бог бережет! Бабы — народ загадочный, даже при исполнении такого наворотить могут, что мама не горюй!

Хотя, надо признать, никаких поводов заподозрить их хоть в какой-то ревности девчонки не давали. Поначалу они вообще вели себя настолько... исполнительно, что ли? Что у меня постоянно возникало ощущение, что они и в постели готовы меняться в точном соответствии с графиком дежурств. "Сержант Грета пост сдала! Сержант Штеффи пост приняла!". "Пост" — это я, стало быть. Не то чтобы это могло заглушить разбушевавшийся по весне основной инстинкт, но все же такое сугубо деловое отношение к моей особе несколько напрягало.

Время — лучшее лекарство, причем от всех болезней. От душевных в том числе. Так что уже к лету всё наладилось — и неформальные отношения перестали быть такими натянуто-официальными, и различать я их худо-бедно научился и даже кое-какие отличия в характерах уловил. Хотя тут я не уверен, если честно. Чужая душа — потемки. Женская — тем более. А если этих женщин две, обе они шпионки (ну или контрразведчицы, кому как больше нравится) и принадлежат к другой культуре и исторической эпохе... В общем, не уверен я ни в чем. Но все-таки склонен считать, что с блондинкой я сошелся как-то больше. Вернее она со мной, я-то вроде к ним обеим со всей душой...

Почему так решил? А черт его знает! Сам себе не смогу объяснить при всем желании. Вот кажется мне так и всё тут! И не надо говорить, что когда кажется, креститься надо. Пробовал уже — не помогает. Подозрения конечно к делу не пришьешь, но для внутреннего пользования — сойдет. И вот эти мои подозрения, ориентируясь по одним им понятным признакам, утверждают, что у Штеффи ко мне не только служебный интерес. Лежу вот теперь и думаю: что бы это значило? Вариантов по большому счету два. Первый — она не просто профи, а супер-профи и, играя неведомым мне способом на тонких струнах моей ранимой души, создала у меня такое лестное о себе мнение. Вариант второй — а может я ей и правда понравился? Чем черт не шутит... Я ведь тоже далеко не урод, а вполне себе красавец мужчина в полном расцвете сил.

Вот и решай теперь: как дальше быть? Вторая версия, конечно, тешит мое мужское самолюбие, но ехидный внутренний голос подсказывает, что первая всё же более вероятная. Паранойя иногда бывает очень полезна для здоровья, как это не парадоксально. И, сдается мне, что это как раз тот случай. Так что буду пока предполагать худшее, в отсутствие доказательств обратного. Но и рубить сплеча не будем. Мало ли? В конце концов, вторая версия тоже имеет право на жизнь, а там — кто знает? Мне ведь в этом мире жить еще дооолго... я надеюсь.

Так-с, что-то не то... Ну, точно! Пока мозг был занят мыслями о высоком, организмом овладели низменные инстинкты. Рука, пользуясь тем, что я в задумчивости, тискает высокую упругую грудь (естественно не мою), временами слегка задевая кончиками пальцев затвердевшую "вишенку" соска. Блин, надо как-то тренироваться контролировать рефлексы, а то задумаешься вот так вот о чем-то важном, а когда очнешься, то, как честному человеку, придется жениться.

Кстати, а что там думает по этому поводу объект страсти? Поворачиваю голову и тут же вижу хитрющие глаза, коварно глядящие на меня из под пушистых ресниц. Не спим, значит, да? И как давно? Вместо ответа Штеффи томно изгибается всем телом, попутно одаривая меня лукавой, многообещающей улыбкой. Ночная сорочка при этом натягивается на ее груди так, что вот-вот готова лопнуть по всем швам сразу — знает свои козыри... шпионка! Кстати, если я хоть что-то понимаю в армейском вещевом снабжении, то ее белоснежная шелковая ночнушка с кружевами (не удивлюсь, если с брабантскими) явно не относится к стандартным элементам парадной или полевой униформы. Вообще бельё у девчонок шикарное, вряд ли на унтер-офицерское жалование такого накупишь. А и ладно. К черту все эти заговоры! Что там у меня за интересная идея была отложена? Вот ею сейчас и займемся!

— Komm zu mir, Baby!*

— — — — — — — — — — — — — —

*Иди ко мне, детка!

Глава 7. Кремлевские звезды

На следующий день после приключений на рыбалке, поднявшись с петухами, мы без особых проблем добрались до аэродрома. Мой самолет, проверенный "дуглас", был готов еще со вчерашнего дня, погода стояла солнечная, поэтому с вылетом не задержались. Командировка в мирную жизнь закончилась. Война снова призвала под знамена товарища генерал-полковника.

Москва встретила нас иссушающей жарой. Ожидали мой аэроплан не генштабовские водители, а кремлевские охранники. Машины прямо с аэродрома отправились в Кремль.

Почти сразу мы прошли в кабинет Сталина, где уже собрались члены ГКО и Ставки. Привычная картина, почти безостановочный конвейер обсуждений, докладов, совещаний, приказов.

Доложил. Сталин отнесся к моей задержки флегматично, махнув рукой дескать "садитесь, принимайтесь за дела". Сел за стол. Рядом протирал свое пенсне Берия. Напротив устроился Молотов, невозмутимый, жесткий.

Разговор шел давно и как я быстро понял вокруг решения, которые в моей Реальности стали приказом 227. Помимо пресловутого приказа, на обсуждение стояли проблемы требовавшие целого пакета решений, главная задача которых вытекала из серьезной ситуации. Лозунгом дня должны стать "Стоять насмерть" и "Ни шагу назад!".

Документ с прообразом приказа (номер 228... Текущая реальность все-таки отличалась) передал мне в руки рядом сидящий Ворошилов.

ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций

N 228 29 июля 1942 года

г. Москва

Все понятно. В преамбуле повторялась та самая суровая правда, что была доведена до моих предков летом 42-го.

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Валуйки, Новочеркасск, половину Воронежа.

Не был упомянут Ростов, чья быстрая сдача и породила во многом тот знаменитый приказ. Это понятно, противник пока решал задачи по прорыву к Сталинграду, не отвлекаясь на Южный фронт.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

Фирменный, узнаваемый стиль Сталина. Слова "Красная Армия" в одном предложении повторены трижды. Я подчеркнул это красным карандашом, но решил не возражать. Странно резануло слово "утекает". Просторечное, оно тем не менее было к месту, как-то по особому подчеркнув горечь от этого отступления...

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке.

Отступление... конечно, такие разговоры были. Говоря языком кухонных стратегов и послезнающих аналитиков — "жертва территории для выигрыша времени". Но в суровой реальности, это была объективная необходимость.

Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Эмоций у Верховного было многовато. Но его можно понять. Резкая смена оптимистического развития событий после зименей кампании на почти катастрофическое может вывести из себя кого угодно.

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, — это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбаса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик.

125 миллионов населения где-то. И хотя перевес в численности над Германией оставался, но учитывая наши большие потери и европейских союзников Гитлера... недостаток мобресурса, той самой пресловутой "живой силы" становилось серьезной проблемой. Бросанием в бой женщин и сопляков немцев не остановишь, а лишь силы народа подорвешь.

Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Стали, хлеба войны, мы производили в два раза меньше, чем до войны (порядка 10 млн. тонн; раза в три-три с половиной меньше Германии с оккупированными странами). Правда предельная концентрация всех ресурсов на военном производстве давала нам возможность выпускать по две тысячи танков и примерно столько же самолетов в месяц, превосходя Третий Рейх (500 танков и штурмовых орудий и чуть более тысячи двухсот боевых самолетов).

Чуть получше обстояло дело с кровью экономики — нефтью. Кроме того, ленд-лиз давал нам сотни тысяч тонн авиационного бензина. Горючего по расчетам ГенШтаба и группы Вознесенского нам хватит еще на год.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.

Отступать дальше Волги и хребтов Кавказа — это действительно просто катастрофа. И экономическая, и моральная. Выбить из войны СССР так может и не удастся, а вот отбросить его до уровня Китая или там Японии — вполне.

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Как военный человек, Василевский понимал, что отступление — это один из возможных вариантов действий. Но речь шла в первую очередь о психологическом переломе. Кроме того, бесконечное отступление плохо влияло на сохранение тяжелого вооружения. Терялись безвозвратно подбитые танки и поврежденные самолеты... Стрелковые дивизии и танковые бригады отошедшие за Дон производили тягостное впечатление. А это значит, что их фронт опять будет проткнут и последует новое отступление. И новые потери.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

И здесь мне можно было возразить. Сама по себе идея фестунгов — это не есть здорово. Вынужденная мера. Как и оставление фронта Еременко на растерзание. Но с эмоциональной точки зрения приказ бил точно в цель.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

— Дотянуть до октября, — с тоской подумал я. Там дожди, холода по ночам, грязь днем.

Немцы обязательно завязнут.

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

— Вместо того, чтобы требовать от промышленности все большие объемы техники, надо бы лучше научится управлять и маневрировать тем, что есть, — подумал, потом также мысленно добавил — и учить людей.

Вспомнились механики-водители из пополнения с тремя часами наезда на танках.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.

Не хватает оперативной гибкости и четкости, взаимодействия родов войск и устойчивой связи. Плохо организуем разведку, слабо оберегаем фланги и стыки; маневрируем силами, особенно танковыми, подвижными соединениями, как-то тяжеловато. Инициативы командирам не хватает. Учиться нам еще и учиться.

Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Децимацию придумали давно и отнюдь не большевики.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

Я подчеркнул "без приказа высшего командования". Надо отдать должное Сталину. Он не был догматиком или пустопорожним фразером. Железная логика.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины.

Таков призыв нашей Родины.

Три предложения — три слова "Родины". Ладно, пропустим.

Выполнить этот призыв — значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.

Четыре — четыре.

После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен.

Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель — покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.

Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?

— А вот эту часть я не помню, — честно признался я сам себе. Надо ли ставить в пример врага? Хотя... учиться у противника надо.

Я думаю, что следует.

Гм.

Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:

1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтов:

а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

Коряво, но справедливо.

б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальона (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

По уголовникам и заключенным ГУЛАГа надо отдельный приказ провести, — отметил я у себя в голове, не став открывать любимую записную книжку.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

Вспомнил растерянного комдива, чья дивизия бежала на восточный берег в панике. Бедняге еще повезло, что отделался понижением.

б) сформировать в пределах армии 3 — 5 хорошо вооруженных заградительных отряда (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

Жестоко. Но на сегодняшний момент — видимо необходимо.

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

Мне было проще. Я прекрасно знал, что штрафники составляли меньшую, просто ничтожную часть Действующей Армии; буквально 1% прошли через горнило этих чистилищ.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта[1] для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Как писали во времена революции и гражданской: "Всем, всем, всем".

Народный комиссар обороны

И. СТАЛИН

Уфф. Сильный эмоциональный накал, жесткий тон... чуть нервный строй строчек, но сквозь него пробивался голос правды, пусть горькой, но требовательной. В тоже время испытал мощный психологический подъем. Внутри словно вырос гранитный утес уверенности в будущей победе.

Я положил проект перед собой, мельком глянул на росписи других и приписав "ознакомлен, согласен" расписался на свободном месте, в левом верхнем углу, по диагонали с подписью самого Сталина.

* * *

Обсуждение я слушал в пол-уха, уйдя в свои мысли.

Немцы должны сломаться. Или начать ошибаться. Они попали в жесткие условия цейтнота, как хоккейная команда, проигрывающая за минуту до финального свистка один гол. Можно, сняв вратаря и выпустив шестого полевого игрока начать штурм ворот и забить гол. Но и у противника появляется шанс!.. Достаточно вывести шайбу в среднюю зону и точно бросить. Надо просто одержать одну победу в битве. Под Ленинградом? Ржевом? Воронежем? У Сталинграда, как и было в реальности?

А немцам еще сложнее. Им сейчас приходиться играть ни одну минуту, а весь матч без вратаря, ходя по острию ножа. По крайней мере на Восточном фронте задача у нибелунгов на порядок сложнее — забить два гола (бывает, что ничья ничего не дает... а фрицам ничья на Восточном фронте в этом году мало чего приносит). И как бы хорошо они не штурмовали ворота, как бы плохо не играли мы — у нас шансы просто больше.

Нам надо выстоять сейчас, буквально пару месяцев. Просто выдержать, отбиваясь и ложась под шайбу, выбрасывая ее куда угодно или прижимая к борту. Вытерпеть этот бешеный натиск. Выиграть чуть-чуть времени. Или бросить...точно... и попасть.

* * *

В совещание наступил перерыв. Сталин ушел; видимо пошел общаться по ВЧ или телеграфу с фронтами. Ко мне он не обратился, и как человек дисциплинированный я остался на месте. Подтянул к себе папку, просматривая документы и отчеты Генштаба, НКВД, ГРУ, НКИДа...

Меня привлек отчеты о сражении у Мидуэя от ведомства Кузнецова, разведчиков и НКИДовских дипломатов. Предупрежденный с помощью послезнания Первого попаданца, Ямамото переиграл сценарий. Битва прошла в другом формате, позже по срокам, но закончилась все равно поражением японцев. Потеряли они, правда, не 4 авианосца, а два. Все-таки качественное и технологическое превосходство американцев начинает сказываться. Объективные факторы действуют, вне зависимости от желания людей.

Недопобеда американцев имела прямые следствия и для нас. Причем в обе стороны. Положительное последствие: японцам явно не до нашего Дальнего Востока, а значит можно снимать дивизии, авиаполки, моряков-тихоокеанцев (в числе которых еще не знаменитый В. Зайцев) и везти их на фронт. И отрицательное. Теперь янки будут больше сил и внимания тратить на самураев. Там еще ничего не решено. Как я понял из аналитических отчетов, потери по другим кораблям и самолетам сопоставимы; а с учетом поврежденных — так и в пользу сынов Аматерасу.

Просмотрел еще раз докладную Вознесенского. Эвакуированные заводы наращивали производство и это радовало. Но макроцифры производств основных видов сырья и материалов упали значительно. Пробежался по статистике ленд-лиза... разгром конвоя ПКу-17 сильно снизил поставки по Северному пути. Оставались Иран и Дальний Восток, а это долго и мало.

Разведка. Ну, тут все понятно. Оценка немецких вооруженных сил как всегда противоречива. Одни цифры завышены, другие — занижены в разы. Эх, дневничек бы Гальдера сюда.

В целом, Вермахт стал явно слабее; хотя дивизий больше, но их численность упала, сократилось число батальонов. Меньше танков и самолетов. Из 4-х танковых групп (армий) реально танковых осталось две — 1-я и 4-я. Те, что воюют на юге.

Справка от Щаденко (зам. наркома обороны по кадрам). Формируются все новые дивизии. Они хуже вооружены, им не хватает пулеметов и противотанковых средств, почти отсутствуют зенитки. Но их много. Скоро число только стрелковых дивизий достигнет цифры 500. А есть еще кавалеристские. Отдельные танковые, стрелковые, воздушно-десантные бригады.

Отметив еще раз, чтобы оснастить все дивизии мощными средствами связи, вплоть до снятия раций с американских танков, я углубился в расчеты...

Неслышно вошел Поскребышев и прошептал пару слов на ухо Молотову. Тот встал:

— Товарищи, совещание закрывается. Товарищей Берию, Ворошилова и Калинина прошу остаться. Все остальные стали поспешно тянуться к выходу.

— Видимо будет внеочередное совещание Политбюро, — решил я, покидая уже на своей машине Кремль. Взглянул в синее небо. Вверху, сквозь прорехи в брезенте глядели на Москву звезды Кремля...

Не удержавшись, подмигнул им. Живем. Еще поборемся...

* * *

Честно говоря, новость о появлении в стане врага приказа, известного мне под неофициальным названием "Ни шагу назад", несколько выбила меня из колеи. Как-то не к месту он возник. То, что номер другой и дата появления слегка отличается — мелочи. В конце концов, раз уж я меняю реальность, то должна быть и какая-то ответная реакция на эти изменения. Странно было другое: приказ появился без видимых внешних причин. Там, в моем прошлом, непосредственным поводом для издания такого драконовского распоряжения послужила быстрая сдача Ростова-на-Дону. Здесь же, моими стараниями, Ростов пока еще находился под контролем советских войск. Немецкие армии, не размениваясь на частные успехи и не виляя по сторонам, рвались к Сталинграду — ключевой точке всей летней кампании. Я рассчитывал на взятие этого стратегически важного пункта уже в августе и надеялся, что именно это событие послужит толчком для издания в Красной армии директив типа "Стоять на смерть" и "Ни шагу назад". Выходит, просчитался. Бывает, но теперь надо понять: почему? Потому что неправильная оценка противника — верный путь к поражению.

За примерами далеко ходить не надо — буквально на днях изучал подробности сражения японского и американского флотов у атолла Мидуэй. Эта битва, ставшая поворотным моментом в войне на Тихом океане, занимала довольно важное место в моих планах по изменению хода истории. Так что я постарался дать японцам максимум пищи для размышлений. Через немецкое военное представительство японский Морской генеральный штаб был проинформирован о том, что американцы уже взломали японский военный шифр и вскрыли план предстоящей операции (общая схема операции прилагалась). Также были развеяны надежды японцев на то, что количество авианосцев янки, поджидающих ударное соединение Нагумо в районе предстоящей операции, не превысит две штуки. Еще косоглазым союзникам прозрачно намекнули, что неплохо бы усилить ПВО своего авианосного соединения, особенно от атак пикирующих бомбардировщиков (тут сильно пригодился пример успешных атак немецких пикировщиков на британские авианосцы в Средиземном море). Словом, я сделал все что мог, чтобы обеспечить японцам победу в этом решающем бою тихоокеанской кампании 42-го года. И что же в итоге? Мои надежды обманули самым наглым образом!

Нет, сказать, что японцы совсем уж проигнорировали предупреждения нельзя. Меры они приняли, но вот результат меня все равно не порадовал. Во-первых, Ямамото слегка перенес время начала операции, во-вторых, увеличил задействованные в ней силы, включив в состав соединения Нагумо 5-й авианосец — "Дзуйкаку", авиагруппу которого спешно пополнили после катастрофических потерь понесенных в Коралловом море. Однако в остальном японцы остались при своем. Так, например, они потратили уйму сил и времени на штурмовку аэродрома Мидуэя, да и разведка у них опять сработала отвратительно. К тому же, американцы, как видно, тоже времени зря не теряли и, пока японцы переваривали мои подсказки, успели закончить ремонт "Саратоги" и довести свою группировку до четырех авианосцев. Словом получилось то, что получилось.

Нагумо опять проспал появление американских авианосцев и опять за это поплатился. Правда, мои старания все же не прошли даром — полного разгрома, как в моей истории, удалось избежать. Японцы потеряли два авианосца — "Акаги" и "Кага" и около двух сотен самолетов. Ответным ударом они смогли отправить на дно "Йорктаун" (на сей раз все случилось быстрее, и сoup de grаce в виде двух торпед от случившейся поблизости субмарины не понадобился) и серьезно повредили "Саратогу". Так, что к концу сражения трем японским противостояли три американских авианосца, один из которых, правда, был поврежден. По самолетам счет был в пользу азиатов — янки в своих нескоординированных атаках потеряли много палубников, в том числе практически все свои торпедоносцы, и большую часть авиации морской пехоты с Мидуэя — всего около 250 машин. Но для японцев их потери были намного тяжелее из-за исчезающе малого количества пилотов с таким уровнем подготовки.

В итоге, Мидуэй японцы так и не взяли, но хоть смогли избежать полного разгрома своего ударного соединения, так что я рассчитывал, что борьба за Соломоновы острова будет куда более жаркой, чем в известной мне реальности. Тоже неплохо, в принципе — глядишь, американцы будут уделять несколько больше внимания Тихоокеанскому театру и несколько меньше Европейскому, что в преддверии грядущей эвакуации из Африки совсем не лишне. Так что можно сказать, что своей цели я достиг, хоть и не в полной мере.

Так, к чему это я? Ах да, недооценка противника. Японцы дважды (в моей истории и сейчас) проиграли у Мидуэя именно из-за явной недооценки способности американцев к сопротивлению — возгордились сильно, самураи хреновы. То же самое, на моей памяти, не раз совершали и немцы, но мне более всего интересен их занос во время операции "Блау". Тогда, помнится, германцы после первых успехов решили, что дело уже сделано и погнались за всеми целями сразу, роковым образом недооценив возможности советских войск к дальнейшему сопротивлению.

Я сделал очень многое, чтобы такой сценарий не повторился. Теперь боевые действия ведутся куда более расчетливо и целеустремленно, ресурсы расходуются экономней, а работа по восполнению потерь и наращиванию военных усилий начата куда раньше и ведется с большим размахом. Но все же оказалось, что мои усилия не всегда дают тот результат, на который я рассчитывал. Иногда подводят исполнители, как это случилось у Мидуэя, а иногда противник преподносит сюрприз, как вот с этим самым приказом, который "Ни шагу назад". Такой приказ наверняка повысит упорство советских войск в обороне, что в преддверии боев за Сталинград совсем некстати. Понять бы теперь еще: что послужило причиной его появления? Ответа у меня нет, одни только версии. Где-то я своими регулярными вмешательствами в историю все же спугнул оппонентов из советского военного руководства и сподвиг их ускорить внедрение драконовских мер по поддержанию дисциплины и стойкости РККА.

Что ж, выполнение основной задачи на лето это хоть и осложняет, но никак не отменяет — Сталинград должен быть взят не позднее конца августа. Тогда у группы армий "А" еще будет достаточно времени, чтобы выйти к Каспию и Главному Кавказскому хребту и встретить неизбежное, как наступление зимы, контрнаступление Красной армии во всеоружии. Это было необходимым условием успеха. Советы уже раскрутили на полную катушку свою мобилизационную машину, пачками формируя все новые и новые части и соединения. Перемолоть этот непрекращающийся поток пополнений, идущий на фронт с востока, немецкие части могли только в одном случае — если будут принимать бой на своих условиях, под свою диктовку. Права на ошибку у командования Вермахта уже не было — весь лимит допустимых погрешностей был выбран еще в 41-м году.

Глава 8. Мечты, мечты...

Стратегический расклад к концу июля стал более-менее понятен. Лекарство: усиление южных фронтов, укрепление обороны Сталинграда и перевалов Кавказа, выписано. Когда-то эти меры должны были сказаться. Либо немцы сами остановятся из-за расширения фронта и удлинения путей подвоза.

Но когда? Спешные меры Ставки и Генштаба, предпринимаемые войсками отчаянные усилия, брошенные в ад сражения на Дону резервы и ресурсы, пока не давали результата. Оставалось искать решение на оперативном и тактическом уровне.

После столь неожиданно закончившегося совещания в Кремле я поехал к себе, в ставший родным кабинет Генштаба.

Примостившись сбоку от стола, чтобы можно было поглядывать в окно, задумался.

Желание выстроить войска твердой толстой каменной стеной на пути врага вполне понятно. Но такая стратегия обладает ущербной "ахиллесовой пятой". Противник все равно соберет в одной точки больше войск, больше самолетов и танков и пробьет фронт. Дальше зависит от умения превращать тактический прорыв в оперативный.

Спасти может быстрый маневр резервами. Немцы могли так сделать, нам пока не хватало умения. Прорыв "Блау" к Воронежу не смогла парировать даже брошенная на чашу весов танковая армия Лизюкова. С целой кучей "оруженосцев" из полдюжины танковых корпусов.

Поэтому наивно было считать, что создав плотный фронт, мы сможем остановить немцев на Сталинградском направлении. Не смогут помочь и танковые корпуса, которые:

во-1-х не успевают с переброской;

а во-2-х, не смогут перехватить немецкие подвижные соединения в силу своей меньшей подвижности и самостоятельности.

Это я понимал и из послезнания, и из уже полученного опыта летних боев 42-го... "Что противопоставить железному тарану немецких танковых корпусов, нацеленных на волжскую твердыню? Как вести войну, постоянно проигрывая в маневре; не имея инициативы; уступая в воздухе?" — терзали меня мысли не один день.

Идея фестунгов, осажденных крепостей, к которой прибегли немцы на последнем этапе войны — это тактика отчаяния. Сравнимая разве что с судорожными попытками японских камикадзе переломить судьбу войны. Всегда можно либо раздавить противника превосходящими силами (Севастополь), либо обойти их и оставить крепости в осаде (Ленинград) обрекая гарнизон на пассивное ожидание своей судьбы. Повторять такую тактику меня заставляла грустная необходимость.

Потихоньку, из моего послезнания и воспоминаний компьютерных анализов Службы, из памяти самого Василевского и сквозь призму уже полученного опыта зародилась идея "сетевой войны". Противопоставить стратегию Хаоса правильной, гармоничной, холодно-рациональной немецкой логике.

Сочетать фестунги, партизанские удары по тылам, жесткую оборону заранее подготовленных рубежей, танковые контрудары, действия кавалеристов и авиации по транспортным узлам, засады и обходы. В голове рождался замысел такой сети формирующейся между Доном и Волгой; в которой застрянет акулья стая немецких армий. Не строить забор с одинаковой толщиной и прочностью на сотни верст вдоль фронта, а раскидать доски с торчащими гвоздями, камни и прочий стройматериал на самых очевидных направлениях движения врага. А примерный маршрут был понятен — нах Сталинград.

Собственно, сам Сталинград и стал сыром в мышеловки, на который попались немцы в Реальности. Произошло это во многом случайно, как бы само собой. Стянув к себе как магнитом немецкие силы и внимание, город-герой заставил немцев подставить бока под бесконечные контрудары, а потом и под мощное советское контрнаступление.

На втором этапе моего замысла можно было повторить этот трюк (правда сомнительно, чтобы с учетом послезнания немцы снова попадутся в эту ловушку). А вот на первом этапе Плана, я хотел наоборот рассеять внимание противника, нанося контрудары и занимая опорные пункты в десятках мест. Надо только вычислить ключевые точки, такие как Калач.

Понятно, что наивно надеется вести войну 21-го века с уровнем управления и связи первой половины 20-го. Но лихорадочный поиск контрмер все больше заставлял меня искать нетривиальные решения. Одним из таких распоряжений стал срочный вывод из-под Воронежа и переброска в район Рынка 18-го ТК Черняховского. Он должен был стать засадным полком.

Знать бы еще, что немцы выйдут к Волге именно в этом месте. Ведь Текущая Реальность исказилась...

План был отложен, но кто запретит помечтать о "контрударах стратегического масштаба силами двух стрелковых дивизий", спутниковой группировке, оружие с лазерным наведением? Встряхнув для верности головой, чтобы отогнать фантазии, я вернулся к очередным делам начальника ГШ.

Война продолжалась. Июльское солнце клонилось к закату.

Скоро начнется август...

* * *

Август наступил как-то незаметно. Погода не изменилась, оставшись такой же сухой и жаркой. Сводки с фронтов тоже не отличались разнообразием. В Африке идет подготовка к полномасштабной эвакуации: вывозят битую технику, нуждающуюся в заводском ремонте, сокращают подразделения обеспечения и снабжения, потихоньку оттягивают остающиеся части от египетской границы на запад, к Триполи. Прорабатываются графики перевозок, накапливаются запасы горючего для кораблей и судов, усиливаются блокадные мероприятия, направленные против Мальты... Словом, всё идет по плану — в сентябре последний немецкий солдат покинет берега черного континента, не оставив там англичанам ни одного гвоздя. На счет гвоздей шучу, конечно, но в целом эвакуация обещает быть организованной.

А на Восточном фронте пока воцарилось временное затишье. Советские войска, разбив себе лоб под Воронежем, угомонились. Немецкие армии, преодолев Дон, перегруппировываются, готовясь одним, последним, ударом снести остатки Сталинградского фронта, вдавить их в местный чернозем и овладеть городом на Волге. Группа армий "А" замерла, как сжатая пружина, в ожидании прыжка на Кавказ — отмашка ей будет дана сразу после падения Сталинграда. Вообще-то Манштейн может начать наступление уже сейчас, о чем и рапортовал в штаб ОКХ, буквально на днях, но мы не будем повторять ошибки прошлого и гнаться за двумя зайцами сразу — вначале Волга и лишь потом нефтяные поля и горные вершины.

Так что с нашими действиями всё понятно: последовательность определена, необходимые силы выделены... Даже инструкции по организации городских боев разработаны и распространены в войсках армейской группы "Клейст" и 17-й армии, которым предстоит проводить штурмы Сталинграда и Ростова. Так что предусмотрено всё, что в силах человеческих, чтобы на направлении главного удара всё прошло как по маслу. Но вот действия противника предусмотреть заранее нельзя по определению! Их можно лишь спрогнозировать с большей или меньшей степенью вероятности, чем я сейчас и занимаюсь. В меру своих скромных способностей, разумеется, которые отчасти компенсируются довольно обширными знаниями, почерпнутыми из моего прошлого, являющегося по совместительству местным будущим.

Собственно, мои знания, даже без подсказок немецкой разведки, дают четкое понимание того, что возникшая на фронтах пауза, не более чем затишье перед бурей. У Советского Союза просто нет выбора: Германия выигрывает в темпе, успевая наращивать усилия на направлении главного удара быстрее, чем это делают русские. То есть, если ничего не изменится, то СССР проиграет эту кампанию, а вместе с ней и шанс на перелом в войне, до открытия второго фронта. Следовательно, советы вынуждены атаковать. Причем везде, где это возможно, с одной единственной целью — ослабить немецкий натиск на Сталинград и вынудить германское верховное командование раздергать свою ударную группировку. В той, моей, истории это отчасти удалось. В немалой степени потому, что немцы сами подыграли своим оппонентам, пытаясь быть сильными везде и всюду.

На этот раз многое изменилось, но кое-какие базовые константы всё еще действуют. Первая из них — Ленинград. Северная столица задыхается в кольце блокады уже год и это сковывает инициативу противника на северном фланге Восточного фронта. Все действия русских здесь направлены на прорыв блокады, что делает их легкопредсказуемыми. С одной стороны это хорошо, так как начисто отнимает у противника такой важный элемент успеха, как оперативная внезапность. С другой же... знание проблемы — это лишь первый шаг на пути к успеху, для решения же проблемы надо располагать еще и необходимыми средствами. Впрочем, с Ленинградом как раз особых проблем не ожидается, так как тут я подсуетился заранее, именно потому, что был уверен: русские в том или ином формате будут долбиться в шлиссельбургский коридор и его окрестности до тех пор, пока не пробьют брешь или окончательно не истекут кровью.

Именно с этой целью я настоял на необходимости эвакуации Демянского выступа и на выводе из Финляндии XXXVI-го армейского корпуса. Лапландцы поступили в резерв группы армий "Север", а значительная часть демянских сидельцев отправилась крепить оборону в районе Мги и Любани, то есть на направлениях наиболее вероятного наступления советских войск. Своевременное прибытие этих дивизий под Ленинград позволило, среди всего прочего, вывести в тыл на отдых и пополнение полицейскую дивизию СС. Теперь она интенсивно тренировала свои вновь укомплектованные по штату полки в ближайшем тылу группы армий.

Кстати, успешный опыт боевого применения этого своеобразного соединения в последние два года, сподвиг меня рекомендовать сформировать к зиме еще одну полицай-дивизию. Причем мою рекомендацию приняли к исполнению почти мгновенно. Видать Гиммлер, который, как глава германской полиции, отвечает за эти формирования, заинтересован в расширении своей армии. Тем более, что полицейские полки имеются в избытке и, при определенной дополнительной подготовке и оснащении, годятся не только для охранных функций. Был, например, такой себе 18-й горнострелковый полицейский полк, сформированный из баварцев, который, насколько я помнил из истории, успел повоевать на передовой в Карелии, и погонять партизан Тито по Балканским горам. Кстати, этот полк уже есть и сейчас расположен в Словении, так что "сырье" для нового полицейского соединения заготовлено вполне приличное. Переформирование части полицаев в новую дивизию тем более своевременно, что сейчас идет массовое создание добровольческих полков из галичан и прибалтов (одних только западно-украинских полков формируется 8 штук!), так что тылы не останутся "голыми".

Вообще добровольцы должны значительно улучшить ситуацию с личным составом, если не на фронте, то хотя бы в тылу, сняв проблему крупных партизанских формирований. Но это дело не сегодняшнего дня и даже не завтрашнего — дивизии "с нуля" формируются не быстро. А вот наступления советов надо ждать действительно со дня на день. С севером все понятно — внутренняя перегруппировка, приведшая к уплотнению боевых порядков, прибытие свежих подкреплений и очень тяжелая для наступления местность делают успех противника маловероятным. А вот центр... Да и не только центр, большая часть Восточного фронта — сплошное решето. Пытаться заткнуть все дырки сразу — верный путь к поражению. Так что остается или упредить противника, сосредоточив резервы в нужных точках заранее (что требует знания планов оппонента), либо придать своим резервам достаточно высокую мобильность, чтобы они появлялись в критических точках фронта достаточно быстро.

Я, на полную катушку пользуясь своими эксклюзивными знаниями, пытаюсь применять оба этих способа. Проблема в том, что мобильных резервов много не бывает, а планы противника имеют свойство меняться под воздействием обстоятельств. Так что приходится прикидывать, анализировать и комбинировать. Собственно, кроме Ленинграда, неминуемо подвергнется атаке только Ржев, всё остальное под вопросом. Зато вопросов этих много. Итак, пойдем по порядку с севера на юг, как это заведено при обсуждении фронтовых сводок в гитлеровской ставке. Следующей за Питером критической точкой является стык групп армий "Север" и "Центр": район Великие Луки — Невель. Затем следует Ржев, точнее Ржевско-Вяземский выступ и, наконец, район действий советского Брянского фронта.

Строго говоря, под Великими Луками и на орловском направлении (та самая полоса Брянского фронта) советские войска в интересующий меня период не наступали, поэтому я делал основной акцент на усилении обороны Ржева (не в ущерб наступлению на Сталинград, естественно). Но сейчас ситуация меняется прямо на глазах: внепланово изданный приказ ставки N227 (оказавшийся к тому же 228-м!) заставил меня насторожиться и по-новому взглянуть на возможные действия советских войск. Отмена нашего наступления на Калугу (тоже моя работа, ибо знаю, что ничего путнего из этой затеи не вышло) делала свободной 3-ю танковую армию РККА, эвакуация Демянска высвобождала отнюдь не только наши войска, так что возможностей для перехвата инициативы у русских хватало.

Гипотетический удар 3-й танковой армии в полосе Брянского фронта сулил большие неприятности. Для парирования этой угрозы пришлось придержать в районе Орла 9-ю и 11-ю танковые дивизии и штаб XXXIX-го танкового корпуса, освободившиеся после окончания интенсивных боев под Воронежем. Эти соединения хорошо укомплектованы и вполне смогут заделать прорыв, если русским все же удастся его осуществить. Удар на Великие Луки также не обещал ничего хорошего, тем более, что по моему настоянию потрепанную 8-ю танковую дивизию изъяли из подчинения Кюхлера (ГА "Север") и передали в резерв Клюге (ГА "Центр"), передвинув ее ближе к Ржевско-Вяземскому плацдарму. Единственная оставшаяся у группы армий "Север" танковая дивизия — 12-я, находилась на противоположном от Великих Лук фланге — у Мги. Чтобы иметь под рукой в нужном месте хоть что-то мобильное пришлось импровизировать: объединить укомплектованную в основном европейскими добровольцами 2-ю моторизованную бригаду СС (только весной закончила свое переформирование) и наспех пополненный 203-й отдельный танковый полк (воевал на Восточном фронте с зимы). Это импровизированное соединение было поставлено под командование штаба 25-й танковой дивизии, спешно переброшенного из Норвегии. Кроме штаба, из Скандинавии прибыли также тыловые службы, остатки 40-го танкового батальона, послужившие маршевым пополнением для 203-го полка, и кое-какие части обеспечения, то, что осталось, было поименовано "моторизованной бригадой "Норвегия"" и составило резерв Фалькенхорста в районе Тронхейма.

Боеспособность и слаженность новоявленной 25-й танковой дивизии внушали как мне, так и немецкому командованию большие (и вполне обоснованные) сомнения, но ничего другого придумать не получалось — разведка докладывала о растущем сосредоточении советских войск под Ленинградом и Ржевом и снять оттуда хоть что-то никак не выходило. Так что пришлось ограничиться распространением дезинформации, о появлении под Невелем первоклассной свежей танковой дивизии из Европы в надежде на то, что противник не рискнет с ней связываться. Для пущей убедительности 25-ю в различных донесениях именовали то просто танковой, то дивизией СС (без номера) — авось разведка РККА, не отличавшаяся особой информированностью, решит, что в данном районе находятся целых две дивизии, тем более, что и эсэсовцы и армейские танкисты в наличии имелись.

А вот где никак нельзя было полагаться на авось, так это на фронте 9-й полевой армии Моделя — под Ржевом. Здесь наступление советов было мало того, что неминуемо, так оно еще и обещало быть сильнее, чем это помнилось мне из истории Ржевско-Сычевской операции. На сей раз, кроме Калининского и Западного фронтов, должны были отметиться войска из под Демянска, и, возможно, до сих пор никак себя не проявившая, 3-й танковая армия. Будь она неладна. Чтобы противопоставить этому натиску нечто осязаемое, я не только порекомендовал передать группе "Центр" довольно таки слабую 8-ю, но и настоял на переброске из Крыма полностью укомплектованной 22-й танковой дивизии. При этом я, как всегда, постарался выгадать хоть какие-то дополнительные бонусы. В данном случае, помимо того, что эти два соединения были относительно свободны после окончания весенних боев, они к тому ж еще имели на вооружении чешские танки Pz38(t), большая часть которых (а после передислокации помянутых дивизий уже все) действовала как раз на центральном направлении. Так что, собрав все танки данной модели в пределах одной группы армий, я, как мог, облегчил нелегкую жизнь немецких снабженцев и ремонтников — надеюсь, они оценят.

А еще я резко воспротивился попыткам разделить 22-ю пополам, образовав на основе одного из трех ее танковых батальонов и части мотопехоты новую, 27-ю дивизию. Ничего хорошего из такого разделения накануне решающих боев выйти не могло (что подсказывало не только мое послезнание, но и элементарная логика). Так что мне сравнительно легко удалось убедить всех заинтересованных лиц (вернее одно лицо, которое уже убедило всех остальных) в том, что мощное соединение с 222 танками лучше, чем пара неполноценных огрызков. Пускай из этих двух с лишним сотен большая часть — легкие "чешки", но две сотни, это все же кое что!

Так что я тешил себя надеждой, что этот бронированный таран, неплохо проявивший себя в майских боях на Керченском полуострове, сможет сбить темп грядущему русскому наступлению. Если же нет... Главная цель все равно Сталинград, так что ни одного солдата, самолета, орудия или танка с южного направления снято не будет, не смотря ни на что! Если для достижения успеха на юге придется пожертвовать Ржевом или даже Вязьмой, то я согласен и на такой размен. Другой вопрос, что давать противнику поблажки без особой нужды — не самый лучший вариант. Да и Гитлер относится к подобным предложениям подозрительно, если не сказать хуже. Хоть мне и удалось его убедить отказаться от затягивания борьбы за Африку и Демянск, но злоупотреблять такими вещами не стоит, а то мало ли? Любовь фюрера переменчива... Так что Ржев будет обороняться до последней возможности и если даже советам удастся его отбить, Вермахт возьмет за этот успех свою цену, причем такую, что победа станет им не в радость.

Вместо эпилога

В туманное августовское утро разбитые части и соединения Сталинградского фронта переправлялись на восточный берег Дона. Битва в излучине еще не закончилась; еще сражался блокированный Калач, а в мелких котлах на том берегу сгорали отдельные дивизии 62-й и 64-й армий, не успевшие выскочить из жестких клещей подвижных соединений армейской группы Клейста.

Но это была уже агония. Среди тех, кто встречал отступающих, стоял и я.

Мы проиграли сражение, и разбитые, но не сломленные войска торопились до рассвета перескочить широкую гладь реки, чтобы продолжить бои на другом берегу. За спиной у них оставались тысячи могил погибших товарищей... и отряды прикрытия.

С первыми лучами рассвета им предстояло отражать немецкие атаки, не дать немцам прицельно расстреливать с высокого берега плоты, лодки, понтоны увозящие бойцов и командиров, раненых, орудия и машины. Несколько десятков лошадей вместе со своими хозяевами-обозниками плыли рядом, тряся мокрыми гривами и отфыркиваясь. И все бросали через плечо взгляды на запад...

Последние эвакуирующие Н-ского полка были еще на середине, когда на высоте за спиной грянул бой. Пулеметный взвод всего в 12 человек прикрывал этот печальный отход. Бой шел долго, немцы накрыли высоту плотным артминогнем. Но стоило им подняться в атаку, как пулеметы оживали.

Стрельба затихла. Уже достигли берега все лодки, и взгляды людей устремились к траншее, ведущей от высоты к берегу. Никого. Потом раздались взрывы гранат. Минуту спустя, маленький, нелепый, в одних подштанниках, без гимнастерки, штанов, пилотки и сапог человек практически скатился с обрыва. Вслед ему полетели гранаты. Он мгновенно сориентировался, и, схватив за длинную ручку, бросил первую гранату обратно, потом вторую... Первая взорвалась в воздухе. Вторая упала удачней. В месте, где выросло облако разрыва, послышались крики на немецком и стоны... Но гранат было много. Человек быстро упал на дно траншеи и пополз, на несколько секунд пропал из виду при взрывах. Затем солдат прыгнул в воду и поплыл. Видно, что ему было тяжело, наверно он был ранен или контужен.

Немцы, опасливо озираясь, вышли на обрыв, поглядывая в сторону восходящего солнца. Заметят — не заметят. Сердца у наблюдателей на этой стороне замерли. Заметили. Команда, резкая, лающая... и по беглецу ударили пули.

И тут ожил весь наш берег. Стреляли все. Даже медсестра из маленького браунинга палила куда-то туда, хотя ее пули скорее долетели бы только до героического пловца, а никак не до немцев.

Несколько добровольных спасателей ринулись в воду. Брызги, шум, мат. И вот смущенный боец стоит перед нами.

— Рядовой Глушко, — представился он.

— Все товарищи погибли, — добавил он, махнув рукой в сторону высоты, с трудом проглотив комок в горле.

Выслушав подробности двухчасового боя, мы узнали, что взвод лейтенанта Шульгина дрался до последнего патрона. Когда погибли все бойцы, Глушко бегал от пулемета к пулемету, стараясь создать видимость обороны. Потом затаился, подпустив противника поближе, и бросил пять противотанковых гранат — последний резерв, НЗ. И бросился к воде.

Дальнейшее мы видели сами...

— Запишите все фамилии, — приказал я комполка, грузному майору в посеревшей от пыли форме. — Представим к наградам... посмертно. А Глушко — к Ордену Ленина...

Сделав паузу... пока представление дойдет, пока его рассмотрят... Шагнул поближе, заглянув сверху вниз в распахнутые молодые глаза... 18-ть то ему есть? — мелькнула мысль... Снял с груди Орден Красного Знамени и протянул бойцу.

— На, носи, солдат. Заслужил.

Отвернулся к реке. Дон снова величаво катил свои воды, и словно смывал с души тяжесть поражения; в сердце вернулась уверенность... С такими людьми мы обязательно победим.

Часть 3. Августовские пушки.

Пролог.

Я вспоминал свою первую встречу с Жуковым.

Было это давно. И не в этом мире...

Лес качался. Казалось ветки то опускались к моему лицу, то взлетали вверх, к неяркому солнцу.

— Осень... — глядя на желтеющие листья подуал я. И сразу:

— Где я? Что со мной?...

Лежу на чем-то, смотрю вверх, на бесконечное небо. Но двигаюсь.

Скрип телеги раздражал, как и чавкающая грязь под ногами десятков людей, лошадей, колесами...

— Пришел в себя, студент? — голос принадлежал невысокому мужику в солдатской шинели, с винтовкой за спиной, идущий рядом с телегой на которой я распластался. За поясом торчала граната. Смотрел он на меня насмешливо, но не зло.

— Держись, браток, — добавил идущий рядом матрос, и подмигнул. Он был повыше ростом, а его бушлат и тельняшку перехватывала портупея, на боку болтался маузер в деревянной колодке. Революционный матрос, ни дать ни взять — сто процентный типаж любого фильма про Гражданскую войну. Да уж, попал...

Хорошо, что это не первое мое "попадание", иначе бы крыша уехала. И куда я попал?

— Какой... сегодня... число — говорить было трудно, губы словно спеклись, мысли путались. Времена, числительные, роды и спряжения танцевали хоровод в голове.

— Во даёт, — засмеялся моряк.

— 14 сентября, — ответил его напарник, и веско добавил — По новому стилю...

И заметив недовысказанный вопрос в моих глазах произнес:

— Двадцатого года.

Гражданская. Весело.

Я пытался осмотреться, освоиться в обстановки, ерзал на разбросанной в телеге соломе, чтобы почуствовать свое тело, крутил головой. Так-с. Явно я — не я. Точнее тело не моё. Поменьше ростом, истощенный скелет, а не тело.

...

— И куда... мы... ид...? — догворить сил не было.

— Сейчас в лес, а потом через ... к деревне ... — повернулся ко мне возница. Неразговорчивый по виду бирюк, мужик лет 45, в тулупе и густой бараньей шапке. Он правил телегой. При объяснениях еще и рукой показывал направления, но мне было сложно ориентироваться, даже запрокинув голову.

Названия тоже ничего мне не говорили. Где-то в центральной России, факт.

— Прижали нас белые гады, не вырвешься, — сплюнул матрос.

* * *

Двое суток отряд повстанцев блуждал по лесу. В селах стояли белые гарнизоны, на дорогах патрулировали казачьи дозоры.

Перемежая сон с краткими беседами, я выяснил от окружающих многое.

Итак, в этой Реальности, Ленин погиб в 1918 "от рук подлого убийцы". Гражданская война красными безнадежно проиграна, Москва и Питер взяты белыми и интервентами (забавно звучало это в устах солдатика "эдырветы"), Троцкий бежал за границу; здесь информаторы расходились во мнениях... куда бежал... а может не бежал, а спрятался в подполье; а многие другие видные большевики казнены. Некоторые названные фамилии мне ничего не говорили, но Дзержинского и Куйбышева я знал.

Но война все равно еще продолжается. Восстания крестьян обложили обе столицы, отряды батьки Махно шалят на Украине, революционное подполье совершает теракты...

Мы — повстанческий отряд армии тов. Зеленина на ТАМБОВЩИНЕ. А комиссаром в армии Антонов-Овсеенко. Вот это да! Сам я был неделю назад ранен, а потом видимо к этому добавился тиф... Тело сильно ломило, оно не слушалось. Я не мог толком есть, и только глотал горячий травяной настой, который бойцы варили в ведрах на привалах.

* * *

Боя я не помню. То есть грохот выстрелов, разрывы гранат, мат, шум бегущих людей был. А вот связанной картины вспомнить не смогу. Пришел я в себя уже со связанными руками.

Вдоль строя избитых, полураздетых пленных шел офицер. Золотые погоны сверкали на солнце так, что у меня заболели глаза. Матроса и возницы не было, может и смогли уйти. А вот давешний солдатик стоял рядом, в окровавленной нижней рубахе, перехватив правой рукой простреленную левую. Ему руки не связали...

— БольСССшевички, эСССеры, жиды есть? Выходи — зычно крикнул казачий унтер, встав посередине перед строем.

В строю прошло шевеление, но никто не вышел.

Офицер, закончивший свой променад вдоль строя, вышел насмешливо посмотрел на истерзанных людей. Затем указал на нескольких, включая меня и моего раненого соседа. Молчаливые солдаты подхватили и подтащили пятерых к, судя по погонам, полковнику. Лица моих конвоиров были усталые и злые, но как я понял, злились они не на меня. По тем взглядам, что бросали они на золотопогонника им хотелось пристрелить высокомерную сволочь не меньше моего. Но "не положено".

— Этих... — махнул господин в новеньком мундире "от Антанты" рукой в сторону недалекого оврага.

— В расход, так, кажется, говорили тогда, — мелькнуло у меня в голове.

— Остальных в колонну и в село, — приказал уряднику офицер, отошел на несколько шагов к своему коню и уже садясь в седло добавил :

— Распорядитесь здесь, Антонов.

* * *

Нас выстроили у края оврага, меня, солдата-приятеля, незнакомого мне матроса в тельняшке, носатого очкарика, похожего на моего школьного учителя музыки Семен Абрамыча и угрюмого крепкого мужика, с окровавленным шрамом от сабельного удара на лице ( про него можно было точно сказать — не жилец)...

Напротив выстраивались солдаты. Не казаки, а именно солдаты. С винтовками, но без обязательных для казаков шашек на боку. Казаки на лошадях полуокружали нас по периметру полянки, издаля наблюдая за приготовлениями к расстрелу. Кроме командовавшего казнью унтера.

— Шашка ему нужна для того, чтобы команду "пли!" отдать — подумал я, видя как эффектно, чуть ли не театрально, вынимает он свою подругу из ножен, медленно поднимает руку вверх и...

И в этот момент я узнал стоящего крайним справа в шеренге стрелков человека. Ничего странного, трудно признать в молодом, тоненьком в талии, с усиками и чубом солдатике будущего Маршала Победы.

Впрочем, Победы не будет. В ту долю секунды, между залпом и моментом, когда пули сбросили наши мертвые тела в глухую могилу оврага, я увидел будущее этого мира. И там тоже была война... и немецкие танки-самолеты рвали на части пеше-конные рати Русской Армии. И где-то в этой бесконечной прорве из котлов и отступлений погибнет кавалер трех Георгиевских крестов* унтер-офицер Георгий Жуков, малоизвестный за пределами своей деревни. Как и миллионы других мужиков, одетых в серые шинели.

И будет немецкий парад на столичных улицах Санкт-Петербурга, а Гитлер примет капитуляцию от престарелого президента Российской Республики Деникина в Зимнем Дворце... Это было четкое видение, настолько ясное, что можно было потрогать руками.

Вот так.

А потом я умер.

====================

* Кто не в курсе. Третий крест Георгий Жуков получил за победу над поляками, т.н. "чудо на Днепре"; когда Русская Армия остановила польский каток в лесах и болотах Белоруссии и Смоленщины. Тогда же ему вернули унтер-офицерское звание.

Глава 1. Неоконченные дела.

Нет ничего хуже незаконченных дел — в этом я неоднократно убеждался на собственном опыте. Всё начатое надо доводить до логического конца. Если конечно не уподобляться страусу из известного анекдота и не пытаться спрятать голову в песок, делая вид, что не замечаешь существующих проблем. Со страусами я ничего общего иметь не желаю, поэтому, сцепил зубы и отправился сразу после завтрака на поиски шефа РСХА, который по моим агентурным сведениям вчера вечером прибыл в расположение винницкой ставки. Наш давний разговор следовало довести до логического завершения, оттягивать это событие дальше было нельзя — от его ответа во многом зависела моя будущая стратегия. Так что, как бы мне ни не хотелось погружаться в пучину внутрипартийной и внутриведомственной борьбы, но альтернативы этому я не видел.

И вот я, стараясь выглядеть уверенно и невозмутимо, вновь сижу напротив Рейнхарда Гейдриха — пожалуй наиболее зловещей фигуры в руководстве и без того мрачноватого Третьего Рейха. Смотрю на человека, которого я спас, буквально подарив ему жизнь, и думаю: к чему этот мой поступок может привести. Или нет, не думаю — вспоминаю свои давние мысли, передуманные уже не один раз.

Дело ведь не в том, что предупредив его о готовящемся покушении, я спас жизнь не только ему, но и жителям чешской деревушки Лидице, название которой теперь уже вряд ли станет столь широко известно. Я не для них старался, хотя и искренне рад, что удалось сделать хоть одно, безусловно, хорошее дело. Не правильное и нужное, а просто хорошее. Но делалось это, повторюсь, не из альтруистических побуждений, отнюдь. Определяющими в этой комбинации были мои далеко идущие замыслы по преобразованию всей системы управления Рейха. И вот теперь настало время завершать начатое. Пора, дальше тянуть уже опасно.

— Помнишь, с чего всё началось, Рейнхард?

— Ты о нашей маленькой договоренности? Обижаешь. Такое не забывается. — Гейдрих улыбается, вроде бы вполне дружелюбно, но я все равно сижу как на иголках — не по плечу мне такие игры, ох не по плечу! Но если не я, то кто?

— В тот раз мы не договорили.

— Решил, наконец, открыть свои карты?

— Да. Не все, но многие.

— И что же тебя останавливает?

— Пытаюсь сформулировать поточнее... Понимаешь, мы теперь с тобой в какой-то мере сравнялись — нас обоих не должно здесь быть. Я еще не родился, а ты уже должен был быть похоронен с воинскими почестями. Нас нет в той истории, что я знаю, но мы все же есть...

— То есть мы оба теперь темные лошадки — на что мы способны не знаешь даже ты. Мертвец и не родившийся вершат историю. Забавно.

— Забавно?... Может и так. Собственно, весь вопрос в том: какую историю мы хотим создать?

— Мы?

— Да.

— Что ж, польщен. И все же спрошу: почему я?

— Сам догадайся. — Я позволяю себе ехидную ухмылку и это, как ни странно, помогает немного расслабиться. — Да теперь уже и не важно. Пора действовать.

— И чего же ты хочешь добиться, Макс?

— Многого. Но для этого нужно изменить Германию. То государство, что создал фюрер, не переживет его кончину — всё завязано на него, а такая система, как показывает практика, лишена стабильности. Да и сам фюрер долго не протянет — здоровье, знаешь ли...

— И?

— И мне нужен новый фюрер, который сможет осуществить необходимые реформы и создать действительно тысячелетний Рейх не на словах, а на деле. Ну, или хотя бы попытается. Основы послевоенного мироустройства надо закладывать уже сейчас. Потом может быть поздно. Слово за тобой.

— Я согласен. — Ответ прозвучал настолько буднично, что я ни на секунду не усомнился: он знал, о чем я буду с ним говорить.

А дальше было уже гораздо проще. Принципиальное соглашение достигнуто, а детали... важны, конечно, но все же... Облегчение, которое я испытывал тогда, просто невозможно описать словами — выбор сделан. Правильный, нет ли — покажет время, но я всё-таки осуществил то, что собирался. Теперь можно ждать результатов, а попутно решать менее глобальные и рискованные, но не менее интересные задачи. Итак, приступим?

* * *

Необходимость оттянуть резервы и внимание немцев от южного фланга советско-германского фронта привела к идее наступления на центральном участке. Западное направление было привлекательно и по другим причинам. Здесь были собраны огромные резервы. Снабжение их через Москву не создавало таких сложностей, как под Сталинградом.

Но сначала нужно было завершить битву за Воронеж. Первую битву, как я пообещал себе. К этому вопросу я обязательно вернусь.

Итоги сражения удручали. Два фронта, полмиллиона бойцов, более 90 соединений прошли через месячную мясорубку у города на Дону. Бесконечные контрудары и атаки не дали никакого видимого эффекта, принеся колоссальные потери.

Лишь половина соединений сохранили боеспособность. Танковые корпуса превратились в развалины. В танковых бригадах оставались считанные танки, стрелковые дивизии насчитывали по 2-3 тысячи человек, превратившись в тени. Ряд стрелковых и лыжных (!) бригад пришлось расформировать, отправив остатки личного состава на пополнение других частей. 3-й истребительный авиакорпус РВГК Савицкого, сформированный на Дальнем Востоке из опытных пилотов и перевооруженный на новую технику сточился почти в ноль.

Общие потери составили порядка 150 тысяч человек; немного успокаивало лишь то, что санитарные потери превысили безвозврат. Отступательная часть Воронежско-Ворошиловградской операции обошлась куда дороже; а безвозвратные потери (убитыми, а главное — пленными и пропавшими без вести) зашкаливали.

Пожалуй, два позитивных момента составляли лишь выигрыш времени, да спасение жизни Лизюкову. Пониженный до комкора-2, Александр Ильич сохранил возможность воевать. Даже в неблагоприятных условиях он сохранял способность думать и принимать тактически грамотные решения. Безусловно, он был самым подходящим на пост командарма-танкиста. Не его вина, а наша беда, что системы управления и связи РККА были ниже всякой критики. Для поднятия уровня радиосвязи Генштаб приказал снимать рации с ленд-лизовских танков(!!!).

Лично для меня Воронеж стал сильным впечатлением: первым опытом борьбы на пределе сил и возможностей, управления огромной массой войск.

Поскольку дальнейшее упрямство в попытках отбить город привело лишь к новым потерям, Генштаб приказал войскам Воронежского и Брянского фронтов временно перейти к обороне. И готовить новый удар. Акцент в будущей операции смещен был в пользу Брянского; я решил проверить предположения Рокоссовского из моей реальности опытным путем.

Но это будет потом.

Странное ощущение овладело мной. Подобное должен испытывать тренер именитого клуба, оказавшегося после первого круга где-то в середине таблицы. Борьба за чемпионство уже "не светит", а вылететь из высшей лиги не грозит — слишком большой запас очков и концентрация сильных игроков в составе. Можно играть в пол-ноги и через пень-колоду... в конце концов какая разница многократным чемпионам и обладателям всевозможных кубков, седьмое место они займут или восьмое?

Скорее всего, большинство команд так и продолжили бы.

Другие стали бы шлифовать состав, выпускать молодежь, а то и менять тренеров как перчатки.

Но бывают фантастические превращения. И встряхнувшись, скинув груз ответственности, команда раскрепощается и начинает играть задорно, весело. Забивать много голов. Радовать болельщиков. И может спасти сезон; если не в материальном, то в психологическом плане. Вот такое же раскрепощение после трагических неудач под Воронежем и на Дону испытывал и я. Даже некий душевный подъем, можно и так сказать. Вера в свои силы, заряженность на борьбу словно передавались мне от людей... от тех солдат, что стояли насмерть под Калачом и Котельниковским до Верховного Главнокомандующего, почти не смыкавшего глаз в Кремле.

И пусть чемпионами в этом году не стать, но биться и играть надо "здесь и сейчас". Возможно, это принесет свои плоды в следующем сезоне. Или просто увеличит количество болельщиков. А если повезет, и неожиданно подворачивается возможность из-за осечек конкурентов побороться за "бронзу"... все может быть.

Оптимизм и некая сверх-инъекция надежд были для меня связаны с готовящимися наступлениями под Ржевом и Ленинградом.

Глава 2. Подготовка.

Нет в мире более неблагодарного занятия, чем готовиться к предстоящим сражениям. Если будет одержана победа, то все лавры достанутся командующим войсками генералам, продемонстрировавшим полководческое мастерство, и их солдатам и офицерам, явившим мужество и стойкость перед лицом неприятеля. Про кропотливую и изматывающую работу интендантов и ремонтников, снабженцев и медиков, сделавших возможной эту победу, в лучшем случае вскользь упомянут в победных реляциях. "Работа тыловых служб была организована образцово и заслуживает положительной оценки" — вот и всё, на что могут рассчитывать труженики тыла. Зато в случае поражения про "тыловых крыс" не вспоминает только ленивый. Каждый фронтовик считает своим долгом попинять на недостаточно хорошо организованное снабжение, чтобы хотя бы частично снять с себя вину за неудачу.

Справедливо ли такое распределение почестей и ответственности? Я считаю, что да. Хотя возможно это и покажется странным с учетом моего нынешнего штабного положения. Но ведь, в конце концов, за ошибки и просчеты, допущенные при подготовке операции, будут расплачиваться в первую очередь именно фронтовики, причем по самому высокому тарифу — своими жизнями. Так что почести и награды, которые они получают не в пример чаще, чем их коллеги из служб обеспечения, это лишь малая компенсация за пролитую ими кровь. Регулярно изучая рапорты с передовой, я научился очень хорошо это понимать. Поэтому сейчас, когда на фронте царит относительное затишье, а у меня появилось довольно много свободного времени, я не придаюсь блаженному ничегонеделанию и не травлю байки своим секретаршам, а старательно перечитываю отчетность управления по вооружению и боеприпасам. Пусть я не могу спасти от участия в грядущей мясорубке, сидящих в окопах под Ржевом солдат, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы у них не было оснований жаловаться на недостаточно хорошо организованное снабжение.

Итак, что же мы имеем? Во-первых, мобилизация экономики, начатая с моей подачи, идет полным ходом и валовый выпуск военной продукции все время возрастает. К зиме промышленность должна уже полностью переключиться на новый принцип работы — пушки вместо масла. Что очень своевременно — именно зимой должен разразиться серьезный кризис, связанный с неминуемым переходом русских в контрнаступление. Да еще и англо-американцы почти наверняка попытаться зацепиться за Европейский континент где-нибудь на Балканах или Апеннинах. Так что устойчивый поток вооружения от промышленности будет кстати.

Но это так сказать "в общем". В частности же мы имеем огроменный список производимых систем вооружения и боеприпасов к ним, часто дублирующихся. Такое положение вещей не есть хорошим, особенно при довольно таки ограниченных производственных возможностях. Вот, например, имеется легкое пехотное орудие, в целях конспирации именуемое "образца 18-го года". Довольно таки полезная вещь, к тому же массовая и хорошо освоенная войсками — практически в каждом пехотном полку имеется. Но параллельно с нею выпускается еще и танковая пушка с такой же баллистикой, но с абсолютно не совместимыми выстрелами — воспламенение заряда в танковых боеприпасах производится с помощью электричества, что напрочь исключает возможность обмена боеприпасами между полковой артбатареей и, скажем, батареей штурмовых орудий. Вот такие дела.

Так что едва ли не первое, что я сделал, взявшись за военное производство, — добился свертывания производства танковых "окурков", как прозвали в войсках эти короткоствольные артсистемы. Тем более, что и момент был удобный — танки PzIV и штурмовые орудия StuGIII — основные потребители этих самых орудий, как раз начали оснащать новыми, длинноствольными пушками, с другой баллистикой и боеприпасами. Казалось бы, чего проще: возьми и сними устаревшие орудия и боеприпасы к ним с производства. Так нет же! Промышленность очень не хотела терять хорошо освоенную в производстве хреновину, и в результате родились новые модификации танков PzIII, бронетранспортеров и разведывательных бронемашин под эту пушку. Соответственно, был продолжен и выпуск боеприпасов к ним. И так до самого конца войны: две разные по конструкции, но одинаковые по характеристикам короткоствольные пушки, два разных выстрела к ним. Бардак!

Так что я законно гордился тем, что сумел это безобразие пресечь. Теперь на БТРы будут ставить "пехотную" модификацию 7.5-сантиметровой пушки — нечего пехотинцам танковое орудие подсовывать. А сколько еще таких иррациональных, с точки зрения использования ресурсов, моментов? Скажу честно: пока не занялся этим непосредственно, даже не представлял, что их может быть ТАК много! Например, количество всевозможных проектов в авиастроении просто зашкаливало. Не, я всё понимаю: перспективные разработки и всё такое. Но! Война же идет, черт возьми! И если мы ее не выиграем СЕЙЧАС, то все эти перспективные разработки нам уже не пригодятся. Так что охрененное количество проектов "чудо-истребителей" и "бомбардировщиков будущего" были законсервированы. А всех конструкторов и мощности бросили на модернизацию и расширение производства уже выпускаемых моделей. Ну, и на скорейшую доводку тех "перспективных образцов", которые могли быть запущены в крупную серию в ближайшие пару-тройку лет. И так везде.

Ну не может Германия тянуть сразу всё! Даже с помощью европейских предприятий, которые сейчас стараются привлекать к выполнению военных заказов как можно чаще. Повезло американцам — они могут себе позволить выпускать всё и много и не забивать голову вопросами типа: что важнее авианосцы или танки? Хорошо быть здоровым и богатым! А вот Германия и СССР такой роскоши позволить себе не могут. Так что приходится выбирать наиболее важное и нужное, искать золотую середину между затратами на производство и боевой эффективностью. Посмотрим, у кого выйдет лучше.

В общем, перевод промышленности на военные рельсы и, связанная с ним, унификация систем вооружения на деле оказались совсем не таким простым делом, как я думал поначалу. Слишком много нюансов и всяких скрытых препятствий, вроде ведомственного соперничества, переходящего временами в откровенный антагонизм. Сам бы такое в жизни не потянул. А вот Шпеер может и потянет — посмотрим.

* * *

Из записной книжки Начальника Генерального штаба.

1. Выполнен заказ ГКО на первые СУ-76 на базе Т-70 (ГАЗ)*.

2. Переформирование ТТПП (*тяжелые танковые полки прорыва — из всех КВ и "матильд") идет неплохо, посмотрим как они себя проявят в будущих операциях. Для Ржева выделено три, для прорыва блокады — два.

3. АДД наращивает численность, а главное — мощь ударов. Б.25?

4. Перестать формировать десятки дивизий и бригад, сделав упор на пополнение существующих соединений. Расформирование кавдивизий ради усиление старых, опытных кавкорпусов уже идет.

Привлекла внимание справка ГРУ, составленная по данным добытым в Америки. Американские эксперты оценили военно-промышленный потенциал держав-участниц войны. Германский ВПК оценивался в 80-90% от американского. Советский, после чудовищных потерь 41-42гг, — где-то в половину немецкого, то есть 40-45% от штатовского.

Пожалуй, эта оценка была чуть завышена для немцев (даже цифра 80% "на глазок" показалась мне с высот послезнания великоватой) и чуть занижена для нас (примерно три четверти от немецкого потенциала); но в целом цифры соответствовали реальности. А это значило, что победа СССР неочевидна... и все зависит от того, кто как свой потенциал реализует на полях сражений.

Это характерный, хотя и очень тонкий момент, для понимания военно-экономических реалий войны.

Обыватель судит по количеству выпущенных танков-самолетов, но военное производство гораздо более разнообразно. Это еще и порох, боеприпасы, ГСМ, униформа, маскировочные сети, колючая проволока, мины... Тысячи вещей и предметов, которые не уместить в сухие строчки куцых таблиц "производство орудий и пулеметов".

Немцы, правда, тратили свой потенциал нерационально, по крайней мере, с моей колокольни. Гигантские расходы вызывал их подводный флот: лодки, торпеды, обучение экипажей, снабжение...

Мы в свою очередь получали помощь союзников (ленд-лиз). Что позволило расшить узкие места из-за потери колоссального промышленного потенциала западных областей. И это давало нам шанс.

Правда мой оппонент тоже не дремлет. Наверняка что-то он затевает, перенацеливает потоки производства. Психология — загадочная вещь, не даром "чужая душа потемки", если в своей не можешь разобраться толком.

Впрочем, что-то я отвлекся. За счет сокращение фронта из-за ликвидации Демянского мешка на полгода раньше срока, удалось выделить дополнительные силы, как для Западного направления, так и для Волховского фронта. Это позволило внести изменения в замысел Синявинской операции, спланировав не один, а два деблокирующих удара: второй, вдоль Ладожского озера должна была наносить 2-я ударная.

Буквально на лету она была переформирована (к командованию вернулся Клыков) и накачана свежими силами, представляя теперь серьезную силу, по крайней мере, на бумаге:

— одна дивизия и одна бригада остались от прежнего состава,

— один стрелковый корпус — две стрелковые дивизии и лыжная бригада, отдельный танковый батальон и другие средства усиления — выделил Северо-Западный фронт, высвободив войска из-под Демянска,

— стрелковую и кавалерийскую дивизию, а также ряд артполков РВГК, танковую бригаду и отд. тбат огнеметных танков выделила Ставка из своего резерва,

— стрелковая бригада прибыла с тихого Карельского фронта; в отличие от реального руководства я не опасался финских фокусов и забирал с этого участка силы для усиления соседей-волховцев и участка Заполярья.

— в ходе операции должны были быть подвезены мотострелковая дивизия за счет Западного фронта, танковая бригада с Калининского, а также морская стрелковая бригада с Дальнего Востока;

— штаб фронта направил на это направление в качестве резерва еще одну стрелковую бригаду и разворачивал воздушно-десантную бригаду.

Одновременно, усиливался Калининский фронт. С Северо-Западного для него была передана 1-я Ударная Армия (с включением 1-го гв. СК), и дополнительно придавался ИАК РВГК. В состав ИАК включили для испытания полк новейших поликарповских И-185 (за счет установки более мощного и легкого двигателя М-82 и некоторого снижения вооруженности: вместо трех пушек — 1 + два пулемета характеристики поднялись; машина превысила скорость 700 км/ч; поэтому самолет приняли на вооружение и поставили в небольшую серию). Произошло это практически без моего вмешательства, как ответ на появление ФВ-190. Успешное применение этого самолета потребовало ответа. Потенциально мощная машина Поликарпова могла стать аналогом истребителя-бомбардировщика, поднимая до 500 кг бомб.

Тогда же на Калининский фронт отправлена первая массовая партия (56 штук) Су-76 на базе Т-70 с готовностью к середине августа. Таким образом, подо Ржевом должен был состояться полномасштабный дебют новейшей советской техники, этакий уменьшенный Курск наоборот.

Западный фронт ничего не получил сверх того, что было, но в случае успеха для него запланировали в качестве усиления 3-ю танковую армию.

Эти ресурсы позволяли надеяться на успех в ликвидации Ржевского плацдарма, чего в реальном августе 42-го не произошло.

Наступление Калининского фронта уже началось. 30-31 июля его армии начали давить с севера на Ржевско-Вяземский плацдарм. Скоро должен наступить черед Западного, в который я и выехал 2 августа.

Ржевско-Вяземская операция ставила моего визави в психологически сложную ситуацию. Перед немцами возникали две одинаково соблазнительные комбинации:

— вцепиться мертвой хваткой в Ржев и измотать советские войска в оборонительном сражении, нанести нам чудовищные потери. Одним словом — устроить Верден-2.

— вывести войска из потенциального мешка (как уже сделано под Демянском). Это позволяло сократить фронт, высвободить с полдюжины подвижных дивизий, которые пригодятся для Битвы на юге или пойдут в дело в ходе отражения нашего зимнего контрнаступления. Т.е. провернуть "Баффель" на полгода раньше.

Оба варианта перспективны, но у обоих имелись недостатки. Особенно у второго. И дело не только в фанатичном нежелании Гитлера уступать территорию без боя. Высвобождались ведь не только силы Вермахта. Красная Армия могла получить свободу рук на центральном участке Восточного фронта. Западный фронт мог поделиться резервами со своим левым соседом — Брянским; для продолжения битвы за Воронеж. Калининский мог ударить раньше по Великим Лукам. А часть сил ушла бы на тот же юг, под Сталинград. Или к Ленинграду.

Кроме того, советские войска получали отличную рокаду Вязьма-Сычевка-Ржев, что позволяло наращивать силы как на западном (Смоленском) направлении, так и на северо-западном — с потенциальным выходом на тылы ГА "Север" и прорыва к Прибалтике.

И, наконец, любая победа, даже такая "подарочная" (о чем знал только я), как под Демянском* повышала самооценку русским войскам. А это в свою очередь позволяла нашим полководцам действовать более уверено, инициативнее, а значит и с лучшими результатами... Красная Армия только училась наступать и еще не обрела уверенности в своих силах; особенно летом — трудная память 41-го приправленная новой порцией поражений нынешнего мая-июля.

* Большая группа военачальников, включая самого Василевского, получили повышение в звании или были награждены, а войска СЗФ растащены по соседним фронтам как ударные части.

Глава 3. Удар главных сил.

"Никогда не становитесь на линию нашего огня"

Утро 3 августа сопровождалось грохотом невиданного и неслышимого ранее на Восточном фронте артиллеристского наступления. Это была подготовка, по силе огня сравнимая с боями Первой мировой на Западном фронте, как позже признался пленный немецкий офицер успевший повоевать юнцом и там.

Кризис с боеприпасами первой военной зимы 41/42 гг. был потихоньку преодолен. Эвакуированная промышленность давала все больше снарядов, РСов и мин; напряженный труд женщин, детей, стариков на выросших как грибы после дождя пороховых заводах и поставки ленд-лизовского пороха решили проблему метательных зарядов.

Начиная с этого лета, мощная артподготовка с плотностью стволов 150-200 штук на километр прорыва станет привычным аргументом Красной Армии в ее наступательных операциях.

Войска 20-й и 31-й армий жуковского фронта, поддержанные таким огнем, сильной авиационной (до 400 самолетов, в основном Ил-2) и танками НПП (непосредственной поддержки пехоты) решительно пошли вперед, прорвав к 12 часам первую линию обороны немцев на 6-7 км, а к вечеру и частично вторую.

Общее продвижение за первый день наступления составило 8-10 км.

На НП фронта в районе Погорелого Городища все испытывали сильный прилив положительных эмоций. Правда анализ первого дня из опросов пленных и раненых (по моему фирменному стилю) показал и первые трудности.

Во-1-х, немцы вскрыли подготовку наступления, частично усилили свои войска и хотели провернуть фокус с отводом сил на вторую линию перед нашей подготовкой. Была ли это послезнанческая информация П1, или успех немецкой разведки, но факт — тактической внезапности достигнуть в полной мере не удалось.

С другой стороны, несмотря на столь большое продвижение вперед, немцы удержали ряд высот и деревень в полосе наступления; гарнизоны и подразделения окруженные полноводным потоком советских войск перешли к круговой обороне и мешали дальнейшему продвижению.

Атака одного такого опорного пункта захлебнулась у меня на глазах во время краткого визита в действующие части.

Танки были остановлены минными полями, а пехота залегла у колючей проволоки под интенсивным пулеметным огнем 20(!) немецких дзотов. Обойдя основными силами эту высоту, командование 20-й армии подтянуло артиллерию и "катюши" и стало равнять немецкие укрепления с... даже не землей... а с подвалами. С нескольких сторон, так что немецкий способ укрытия на обратных скатах не помог. К вечеру высота была взята, а немногочисленные уцелевшие защитники либо сдались в плен, либо малочисленными группами, просочившись через неплотные боевые порядки наших полков, исчезли в ночи, стараясь выйти из окружения к своим.

Пленных в первый день было захвачено на удивление много. Некоторые немецкие солдаты были потрясены силой нашего огня до потери ориентации в пространстве и времени, кого-то завалило вместе с блиндажами, кто-то был ранен или контужен и оставлен при поспешном отступлении; кто-то просто устал от войны и воспользовался удобным случаем.

Беглый опрос с помощью специально прихваченного с собой переводчика лейтенанта Бурштейна дал интересный результат. Солдаты ГА "Центр" были, пожалуй, больше других потрясены поражениями под Москвой; многие пережили кошмарный ужас отступления в ледяном аду, потерю друзей и товарищей, получили массу обморожений... психологический надлом и снижение как общей боеспособности (6-7-батальонные дивизии вместо 9), так и морального духа дали такой эффект.

Я видел захваченные позиции немцев под Воронежем. Увиденное на Западном фронте произвело гораздо лучшее впечатление. Искореженная техника, брошенное оружие, разбитые вдрызг блиндажи и техника...

Но рассчитывать на постоянные успехи в военном деле исходя из ставки на психологию и ошарашивание просто нельзя. Вторая половина дня уже показала — сопротивление будет упорным, а противник перед нами сверх серьезный.

На следующий день в бой введены передовые отряды подвижной группы фронта (6-й и 8-й танковые корпуса, 2-й гв. кавкорпус).

Засадный полк.

Убедившись по итогам двух дней в успешном развитии наступления, я отдал директиву о переброске 3-й танковой армии из РВГК в район Погорелого Городища. Для расширения фронта удара, совместно с 5-й армией.

Согласно договоренности с Верховным, в случае успешного наступления Жукова, 3-я танковая передавалась ему (вариант "Север"). Осью наступления могла стать Сычевка; либо комфронта мог на ходу осуществить перенацеливание танкистов Романенко на Ржев. В обоих случаях, танковая армия становилась серьезным аргументом для вскрытия немецкой обороны и сокрушения, изрядно тревожившего Ставку и меня лично плацдарма.

Если же удару Западного фронта не сопутствовала удача (мало ли, попаданец-1 мог всякие предпринять контрмеры), Третья отправилась бы на юг, куда-нибудь под Козельск или даже Воронеж.

Поэтому, чтобы запустить директиву, мне было достаточно отправить одно слово. Я отбил в Москву "Север"!..

Выдвижение засадного полка началось.

Серые колонны стрелковых дивизий, железнодорожные эшелоны с танками (беречь моторесурс!), автомашины и тягачи с артиллерийскими орудиями на прицепе, зачехленные пока еще "катюши" потянулись к левому флангу наступающих войск. Туда же, в полосу пока молчавшей 5-й армии, были переброшены и ряд частей усиления из соседних армий, в том числе уже наступавших; артиллерия большой мощности, столь необходимая для взламывания немецких позиций.

Пока немцы судорожно затыкали дыры и подбрасывали резервы к точке прорыва, подтягивали и вводили в контрнаступлении танковые дивизии, наращивали удары с воздуха, перегруппировка в центре фронта Жукова завершалась.

3-я танковая получила кусок фронта шириной 12 километров примерно в центре позиций 5-й. Левый фланг армии Федюнинского как пассивный участок отрезался и передавался в соседнюю 33-ю.

А сама армия (без одной дивизии, передаваемой вместе с участком соседу слева) концентрировалась на 20-километровом участке от ... до ..., примыкая одним флангом к 20-й, а другим — к танкистам Романенко. В сражении 5-я должна была сыграть роль центра канн. Но не слабого, а активного, вполне самостоятельного ударного объединения.

8 августа, когда возник кризис по всему фронту наступления Западного фронта, две армии перешли в наступление.

9-00. Полтора часа бушевала огненная стихия на участке 3-й танковой Романенко. Сопровождаемые огневым валом в атаку пошли стрелковые дивизии, усиленные танками. Они должны были продавить немецкий фронт на 5-10 км, что необходимо для ввода двух танковых корпусов армии в чистый прорыв.

Я побыл пару часов и поехал на НП 5-й.

Пока на юге бушевал шторм, на фронте Федюнинкого войска постреливали. К обеду разведчики и наблюдатели доложили о переброске с "пассивного" участка немецких резервов и даже нескольких батальонов первой линии на юг. И вот тогда грянул гром и в полосе 5-й.

НП командарма было выбрано исключительно удачно. Немецкая оборона просматривалась с высоты на несколько километров и в тыл и по сторонам. Суету фрицев мы видели уже и сами. Вот они быстро отходят с позиций в тыл, там группируются, видимо садятся на машины и адью...

Пыль от колонн была заметна в чистом небе.

14-25. Начальник артиллерии фронта, улыбаясь, произнес фразу, которую я на цензурный могу перевести примерно так: Немцы еще пять минут живут, а потом начинают умирать.

Трюк с ударом после обеда предложил я сам.

Этот тактический прием (известный мне из знаний реалий 44-45-го годов) изредка применяли наши, чтобы обмануть бдительность немцев.

Мощная, но короткая (полчаса) подготовка и бойцы ринулись в бой. Не везде, но все равно во многих местах первая и вторая траншеи были захвачены быстро и при минимуме потерь. Несколько дзотов, оживших в глубине обороны, быстро подавили танки поддержки, орудия, поставленные на прямую наводку, или блокировали штурмовые группы.

Успех Пятой был ошеломляющим — за полдня они продвинулись до 10 километров.

Неплохо наступали и войска Романенко.

Введение в бой новых сил резко изменило обстановку и в полосе главного удара. Потянувшиеся туда резервы теперь раздробились. А наступление в тыл Кармановской группировке сменило вектор усилий немецких войск и там. Если до этого существовала надежда удержать угловой столб на фланге русских, то теперь возникла серьезная угроза попасть в оперативное окружение.

Кроме того, переброска резервов по частям, так называемыми "пакетами" само по себе не есть здорово. А при оперативном прорыве — еще и опасно.

Так танкистам одного из передовых отрядов Романенко на второй день после ввода в прорыв повезло. Они выскочили в лоб на колонну немецкого батальона и растрепали ее вдрызг! Среди убитых обнаружили труп немецкого полковника с рыцарским крестом на шее.

Такие победы повышают уверенность в себе, танкисты получили возможность почувствовать сладкий вкус молниеносной войны... Теперь не немецкие танки давили гусеницами советские грузовики и расстреливали разбегающуюся по сторонам пехоту. А под советскими траками захрустели кости завоевателей и станины не успевших развернуться к бою орудий.

Об этом мне, захлебываясь словами, рассказал адъютант. Сергей рвался в бой, регулярно просился на фронт, в Действующую Армию; как наверно и положено смелому командиру, сознательно выбравшему трудную профессию "Родину защищать", он явно тяготился тыловой должностью. Я не хотел отпускать такого молодого, но преданного Родине офицера и талантливого оператора, но прекрасно понимая душевное состояние (сам такой) разрешил ему побыть в рядах наступающих, чтобы удовлетворить горячее честолюбие и молодой азарт смельчака; а заодно самому поглядеть его глазами, поближе на идущие бои...

Теперь предстояла самая сложная задача — выдержать контрудар оперативных резервов немцев. Предвестником этих контратак стали массированные налеты "фоккеров" и "юнкерсов"...

Тем более опасными эти удары могли стать, потому что Пятая, столкнувшись с глубокоэшелонированной обороной, завязла у тыловой линии немецкой обороны...

* * *

Приятно чувствовать себя умным. Еще приятней, когда это признают другие. Ход событий под Ржевом полностью подтвердил мои прогнозы, дав возможность лишний раз почесать за ухом Чувство Собственной Важности. Советское наступление на "краеугольный камень Восточного фронта" началось именно так, как я и предполагал. Еще через несколько дней в дело включилась и 3-я танковая армия, после чего я наконец-то смог вздохнуть с облегчением — все ж таки место применения этого соединения оставалось для меня загадкой до самого последнего момента. Не знаю кому как, а лично меня неопределенная угроза нервировала куда больше явной. Поэтому, когда разведка доложила об "исчезновении" танковой армии из её обычного района пребывания, я чуть было не потерял покой и сон, гадая: куда же ее занесет? А вот известие об участии входящих в нее частей в наступлении на Ржевском направлении сразу же вернуло мне душевное равновесие.

Почему бы и нет? Я сделал всё, что было в силах человеческих: предупредил о вражеском ударе и даже приблизительно угадал его изменившуюся конфигурацию. И позаботился о своевременной отправке резервов и других мерах организационного, инженерного и тактического характера, направленных на отражение ударов противника. Вернее о частностях заботился, конечно же, не я (да и не настолько уж я в таких вещах разбираюсь, если быть до конца честным), но это делалось по моим настойчивым "советам". Так что мне не в чем себя упрекнуть. Я сделал, что мог, кто сможет — пусть сделает больше.

Теперь от меня уже ничего не зависит, всё решит стойкость войск и боевое умение командиров. Сумеют войска Моделя и оперативные резервы Клюге, подходящие сейчас к району боев из-под Вязьмы, сдержать советский натиск, и всё пойдет, как это было в моей истории — могучее наступление КА выродится в кровопролитную и безрезультатную мясорубку а-ля Первая Мировая. И, в конце концов, утонет в кровавом Ржевском болоте, погребенное под горами трупов и искореженного железа. Если же Вермахт не устоит... придется сокращать линию фронта, уплотняя боевые порядки и изматывая противника сдерживающими боями — такой вариант тоже предусмотрен. И, в свете последних событий, пессимистический вариант выглядит вполне возможным — начали русские мощно, это следует признать.

Вот только и немецкое командование не дремало. Клюге и Моделю есть чем ответить на вызов Жукова. А буквально со дня на день и Клейст должен перейти в новое наступление на Сталинград, что по идее должно существенно поколебать советское верховное командование в его решимости наступать на Ржев до последнего солдата. Так что не будем торопиться с выводами. Сейчас всё будет зависеть от результатов контрудара 22-й танковой дивизии...

Глава 4. Ответный ход.

Атака 22-й танковой дивизии была неожиданной, как удар из-за угла под дых...

Прошив слабое фланговое прикрытие, немецкие танки и панцер-гренадеры вышли на тылы наступавших сил Романенко. Попытка остановить немцев контрударом стрелковых дивизий закончилась безрезультатно. Не помогли стрелкам и тяжелые танки 9-го Гв.ТПП (полк был только-только сформирован и не успел к началу наступления... командарм-3 резонно оставил его в своем распоряжении, хотя тяжелым танкам было самое место на острие удара).

Но переданные из резерва армии полк КВ (среди которых было несколько новейшие КВ-1С) пошел в сражение насмерть без всякой связи с пехотой и практически без поддержки артиллерии и с воздуха. Они выиграли огневой бой у немецких танков (немецких относительно... в основном "чешских"). Немцы не стали упираться, а откатились на пару километров. Воодушевленные первым успехом танкисты ринулись их преследовать. Но очередь хода была за противником. С первым наскоком — авиации — обошлось. Но потом советские машины попали под сосредоточенный огонь немецких противотанкистов и штурмовых орудий. Потеряв большую часть танков, теперь уже гвардейцы отступили; несколько уцелевших танков, влившись в остатки стрелков, перешли к обороне. Советская авиация пыталась помочь истекающим кровью войскам, но хаотичные и плохо скоординированные удары лишь притормозили немецкий прорыв.

Многообещающая поначалу операция — чуть ли не ОБРУШЕНИЕ всего Ржевско-вяземского плацдарма* — застопорилась, а уже 12 августа заколебалась на грани катастрофы. Немцы разошлись веером, нанеся удар на запад — в тыл 15-му танковому корпусу; и на встречь солнцу — просто смяв 253-ю стрелковую дивизию — второй эшелон, выделенный комфронта для развития успеха группы Романенко-Федюнинского. Штаб дивизии попал под внезапный удар и понес чудовищные потери. В командование дивизии вступил капитан(!) Колидев, заместитель начальника оперативного отдела дивизии.

Передо мной встал серьезный вопрос. Объективно — операцию надо было останавливать. Перегруппировать основные силы танкистов на южное крыло и попытаться отразить контрудар немцев жесткой обороной и своими контратаками.

Но помимо объективных предпосылок был еще и субъективный фактор. Останавливать операцию, чтобы перегруппировкой избежать трудностей, и не нести лишние потери было необходимо в интересах 3-й танковой. Но это означало автоматически остановить и 5-ю армию, а там и все наступление Западного фронта затормозится. Тяжелый выбор, который должен делать полководец в очень ограниченное время...

Итогом совместных ночных размышлений в штабе Романенко стал некий компромисс. Разворачивалась не вся армия, а только 15-й корпус. Одновременно к левому флангу подтягивался один полк 1-й мотострелковой дивизии; переброска с правого фланга, где она обеспечивала стык с Федюнинским, на левый не должна была занять много времени. Поскольку основные силы дивизии уже были втянуты в бой, ее нежелательное ослабление должен был компенсировать сосед справа. 12-му танковому задача "наступать во взаимодействии с 5-й армией" оставалась.

Как всякий компромисс, это решение не решило ни одной из задач. Де-факто, танковая армия перестала функционировать как единый механизм. Оставшись без брата-близнеца, 12-й завяз у Карманова, и не смог завершить окружения. А 15-й не смог вовремя развернуться, подставив свои бригады под удар немецких боевых групп по частям. К 15 августа в строю остался 21 танк, сведенных в одну бригаду.

Как всегда энергично действовал Георгий Константинович. Жуков приостановил наступление. Крюковский корпус был выведен из боя за Карманово и переброшен в полосу 3-й танковой армии; пройдя конным ночным маршем, 2-й гвардейский корпус с ходу пошел в бой и скоро на этом направлении полегчало. Ему удалось консолидировать разрозненные силы и отбросить немцев с западного фаса вбитого ими клина.

Последним моим распоряжением стало создание оперативной группы из разнообразных частей левого фланга танковой армии: 179-й отдельной тбр, мотоциклистов, мотострелков 1-й гвардейской и уцелевших стрелковых частей 253-й стрелковой дивизий. Возглавил эту группу заместитель командующего генерал Рыбалко. Верный традиции выдвигать успешных командиров пользуясь послезнанием, я дал шанс попробовать Павлу Семеновичу испытать себя в роли самостоятельного командира.

После двухдневных ожесточенных боев на восточном фасе бойцам Рыбалко удалось отодвинуть немецкую боевую группу с путей снабжения передовых корпусов. О результатах этих тяжелых боев я узнал уже в Москве, куда был срочно вызван из-за обострения ситуации под Сталинградом.

Тем не менее, Жуков решил продолжить операцию. Удар двух танковых корпусов подвижной группы с Сычевки был перенацелен на север (для окружения Зубцова) и северо-запад — собственно на Ржев.

Отдышавшись после серийного обмена ударов, обе стороны после небольшой передышки приготовились к продолжению борьбы. Второй этап операции начался в 20-х числах августа...

Но как часто бывает на войне, мой путь разошелся с "крестниками". Он лежал через Москву опять в Сталинград.

*Советская танковая армия образца 45-го пожалуй прошила бы немецкие позиции с востока на запад, а потом наверное и с севера на юг, окружив и нарезав котлами чуть ли не всю 9-ю армию Моделя... Увы, танкисты 42-го не имели такого опыта и такого чувства порыва; когда подвижные соединения идут вперед, обходя узлы сопротивления и не обращая внимания на (временно) перехваченные коммуникации.

* * *

22-я не подвела. Честно говоря, достигнутый ею результат даже превысил мои ожидания. Учитывая размах советского наступления и довольно тревожные вести, поступавшие с передовой в первые несколько дней, я рассчитывал, что организованный контрудар оперативного резерва сможет только подправить положение. Притормозить первый, самый мощный напор противника, дать краткую передышку и возможность привести себя в порядок отступающей немецкой пехоте, помочь частям зацепиться за вторую линию обороны. Ну и потрепать ударный кулак русских, заставить его расколоться, потерять свою монолитность, не дать ему набрать разгон, выйдя на оперативный простор. Вот и всё, что я ожидал от начавшегося контрудара, но командование группы армий "Центр" сумело меня удивить.

Как я узнал чуть позже, операция по вводу в бой оперативного резерва группы армий была организована и проведена просто блестяще. Для непосредственного командования, сосредоточенными в районе Вязьмы, подвижными соединениями и частями усиления был выделен штаб XXXXI-го танкового корпуса, в подчинение которого и поступили 22-я и 19-я танковые дивизии. Последняя представляла из себя бледную тень своей напарницы — чуть более полусотни танков, по три орудия в батареях артполка, сокращенный состав пехоты... В общем, не полноценная дивизия, а скорее мобильная боевая группа, но действуя на фланге мощного, полнокровного соединения и она смогла достичь многого.

Момент для нанесения удара был выбран мастерски — когда русские танковые соединения уже утратили свой первый порыв, но еще не успели окончательно смять пошатнувшуюся немецкую оборону. Место для приложения усилий также оказалось весьма перспективным — открытый и растянутый фланг 3-й танковой армии — главной ударной силы советского командования на этом направлении. Это уже была заслуга войсковой разведки. А дальше не сплоховало командование XXXXI-го корпуса, сумев добиться тактической внезапности. В сумме получили отлично выверенный и гроссмейстерски нанесенный контрудар, начисто смявший весь грандиозный рисунок наступления Западного фронта. Этакий мастер-класс от фельдмаршала Клюге и компании для благодарных зрителей из Ставки фюрера. Мол: смотрите, как мы можем наступать, когда есть свежие и хорошо укомплектованные части. Хотя бы одна дивизия...

Кстати, нежданный, но впечатляющий успех 22-й заставил меня несколько по-другому оценить существующее соотношение сил и имеющиеся перспективы. Понятно, что раз на раз не приходится, но, тем не менее, мой план предстоящей зимней кампании, который я строил в основном на основе доступного мне опыта третьей битвы за Харьков, заиграл новыми красками. Если раньше я больше надеялся, то теперь был почти уверен: если ОКХ с моей помощью удастся вовремя сосредоточить все намеченные резервы и осуществить все задуманные перегруппировки, то зимнее наступление русских закончится их же сокрушительным поражением.

Мечты, мечты... Но до этого в любом случае еще далеко, а сейчас настала пора напомнить нашим советским оппонентам, что лето — немецкое время, и наступать сейчас — наша прерогатива. Давление на Ржев ослабло, русский паровой каток — забуксовал, и положение группы "Центр" уже не вызывает особого волнения. Максимум, что ей теперь грозит, так это медленное выдавливание 9-й армии Моделя с вершины Ржевско-Вяземского выступа, но это уже не имеет значения — так или иначе, его всё равно придется оставить в ближайшие месяцы. А если русские хотят перед этим обязательно расшибить себе лоб об этот "бастион Восточного фронта" — что ж, это их право.

У нас же есть более серьезные задачи, чем борьба за, никому не ведомые, лесные сторожки посреди калининских торфяников. Армейская группа "Клейст" уже закончила перегруппировку, а эскадры 8-го авиакорпуса перебазировались на передовые аэродромы Восточного Донбасса. Ударные группировки завершили выдвижение на задонские плацдармы, а службы снабжения заготовили достаточное количество горючего и боеприпасов. До Сталинграда осталось менее ста километров — один хороший рывок и механизированные клинья Вермахта выйдут к Волге, отсекая от Советского Союза Кавказ и сжимая в стальное кольцо упорно не желающий сдаваться Сталинградский фронт. Всего один рывок — шаг, который должен поставить страну советов на грань поражения. И завтра танки Клейста и Гота этот шаг сделают.

Глава 5

Верховный.

Машина подъезжает к Москве поздним вечером. Я смежил веки, и стараюсь прикорнуть. Или делаю вид, что сплю. Устал от мотаний по частям, соединениям, НП и штабам. Телефонным переговорам, потокам телеграмм, докладам подчиненных и отправленных отчетов в Ставку. Но не спится. Я думаю о человеке, к которому еду; который сейчас не спит, а работает в Кремле.

До сих пор помню удивленные глаза подчиненных и их реакцию на мое поведение во время сталинского звонка, прервавшего совещание в Генштабе; когда я не встал, услышав голос Самого в трубке.

Было это буквально на третий день после моего попадания, и могу списать такую феноменальную для моих генштабовских коллег непочтительность только на не въехавшее до конца в новые реалии сознание полевого агента. Нет, я привык к субординации, но в Службе особого внимания внешней дисциплине и чинопочитанию не придают значения.

Вольные стрелки, этакие партизаны 22 века, привыкшие больше полагаться на себя, агенты не тянутся во фрунт при виде любого мало-мальски важного начальства. Козыряние и стойка "смирно" позволяются лишь иногда и предназначаются только для особо авторитетных людей, вроде Шефа. Как способ подчеркнуть особое уважение.

Сложно вместить в слова, то многогранное ощущение, которое вызывал Иосиф Виссарионович. Это не был банальный страх или фанатичное восхищение.

Сталин производил сильное впечатление на всех. Не у каждого хватало силы духа или смелости, чтобы выдержать его прямой взгляд глаза в глаза. Говорил он мало, но всегда четко и по делу. Слушал внимательно, посасывая свою неизменную трубку... и казался полусонным тигром. Сильным. Опасным. Словно в любую секунду мог выбросить вперед свою скрытую мощь.

* * *

И все-таки его время проходит, сегодня я это понял совершенно четко. А начиналось-то всё очень даже мирно, ничто, как говорится, не предвещало беды.

После обычного утреннего доклада меня пригласили на обед — такое не часто, но бывает, когда у фюрера настроение хорошее. Не деловое, а именно хорошее — поговорить охота, то есть. Не то чтобы я его общество очень уж любил, все ж таки человек он несколько необычный, находиться рядом с ним... тяжело. Даже не знаю, как объяснить... постоянно чувствуешь себя в напряжении, как будто бутыли с нитроглицерином перекладываешь — одно неверное движение и... Так вот, эти самые совместные обеды я не любил, но ценил, потому что соприкасаться с живой историей (а рядом за столом сидело не последнее по значению историческое лицо, буквально на моих глазах и с моей помощью историю творившее) было не просто интересно, а очень интересно. Да и собеседником Гитлер был чрезвычайно приятным (кто б мог подумать?) и любопытным. Из кое-каких обмолвок его окружения я сделал вывод, что раньше он и вовсе был, что называется душой компании, легко и как-то очень естественно собирая людей вокруг себя. Но, всё течет, все меняется... В последнее время фюрер стал каким-то отчужденным.

И вот сидим мы, значит, за столом, мирно так беседуем на различные темы. Мой разговорный немецкий уже улучшился настолько, что вполне позволяет в таких посиделках участвовать не только в качестве мебели. О войне ни слова, о политике и вообще о государственных делах — тоже. Это такой своеобразный ритуал как бы. Типа: всему свое время, нечего работу со светской беседой за столом смешивать. Гитлер в этой трепотне активно участвует, довольно много шутит и без труда задает общий тон застольным речам, остальные тоже не молчат. Подали десерт, лёгкое, ни к чему серьезному не обязывающее, общение в самом разгаре и вдруг...

Начало разразившейся бури я пропустил — заговорился со своим соседом, который в лицах весьма увлекательно повествовал о каком-то забавном случае из штабной жизни. Внезапно повисшая над столом тишина, как будто разом впитавшая в себя все звуки без остатка, заставила моего собеседника прерваться на полуслове и мы оба, как по команде, развернулись к тому концу стола, за которым сидел фюрер. Попутно я отметил, что все остальные люди, попавшие в мое поле зрения за время этого поворота головы, либо уже смотрят на вождя, либо, как и я, быстро поворачиваются в ту же сторону.

Повернулся я как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гитлер превращается из милого и добродушного хозяина застолья в мечущего громы и молнии кровавого диктатора. Его лицо побледнело, затем как-то стремительно налилось кровью, сперва веко, а потом и щека стали нервно подергиваться, придавая лицу свирепое выражение. Из глаз разве что искры не сыпались, а кулаки сжались так, что побелели не только костяшки пальцев, но и кисти рук. А потом началась истерика.

Правитель мощнейшего государства, командующий вооруженными силами, глава нацистской партии и фюрер немецкого народа орал, стучал кулаком по столу, швырнул на пол вилку и шипел что-то не членораздельное. И всё это при довольно таки большом скоплении народа, хоть и приближенного к лицам, обличенным верховной властью, но все же непосредственно в круг власть придержащих не входящего. Вроде меня или моего собеседника, занимавшего важный, но не слишком-то высокий пост в шифровальном отделе. И ладно бы повод был серьезный, а то...

И это ведь не в первый раз уже такое. Правда, раньше подобные колоритные сцены все же проходили как-то мимо меня. Максимум: я стоял за дверью, когда Гитлер, во время своего последнего визита в Берлин, устроил разнос авиационному начальству. Но тогда он все же счел нужным соблюсти хотя бы минимальные приличия — дело происходило при закрытых дверях и не относящиеся напрямую к обсуждаемым вопросам лица были из помещения заблаговременно удалены. Теперь же... да что говорить — сдает наш фюрер, причем быстро сдает.

Уж не знаю, что его так резко подкосило: может постоянный стресс и зимние поражения на фронте, а может и прогрессирующие заболевания, от которых он пытается лечиться, глотая всевозможные препараты, как по мне, довольно сомнительного происхождения. Жаркий климат и влажная, душная погода, царящие этим летом в окрестностях Винницы, тоже наверняка внесли свою лепту — Гитлер такую погоду просто ненавидит, что, в общем-то, не удивительно, даже я от нее не в восторге.

Впрочем, это сейчас уже и не важно, значение имеет лишь тот факт, что нынешний глава германского государства перестает справляться со своими обязанностями. Непреклонная воля плавно трансформируется в ослиное упрямство и самодурство, а безошибочное чутье (то самое, которое льстецы любят именовать "гениальными озарениями") сменяется самонадеянным легкомыслием, переходящим в бессмысленную и опасную браваду. Некогда острый ум притупляется, не в силах справляться с непрерывным потоком поступающей информации, и тот, кто поднимал Германию из руин и вел ее от победы к победе, теперь сам же начинает тянуть ее обратно в пучину.

Пока что эти тенденции еще не проявились столь ярко, как это описывалось в свидетельствах очевидцев, видевших Гитлера в последний год его жизни, но лиха беда начало. Все-таки мои знания позволяют подмечать некоторые особенности и делать из них соответствующие выводы чуть раньше, чем это успевают сделать местные хроноаборигены. И вот эти самые знания и наблюдения подсказывают мне, что фюрер уже отдал своей стране все что мог, отныне он из лидера, увлекавшего за собой всех, превращается в якорь, болтающийся на шее у тех, кто еще способен предпринять что-то действенное, свернув с проторенного пути, ведущего в бездну. А это значит...

Хм, судя по всему, настала пора мне снова переговорить с одним моим всезнающим знакомым.

* * *

Доклад в Ставке об операции под Ржевом прошел в сжатом виде. Главные события опять сместились на юг. Немцы начали новое наступление на Сталинград. Эту атаку ждали, но все равно она оказалась внезапной.

Докладывал направленец от Генштаба.

Ситуация складывалась серьезная, а главное — по противоречивым докладам командования фронтов не было ясности.

Сталин суровел с каждым новым предложением. Казалось, удачное отступление Еременко за Дон позволило стабилизировать обстановку. Накачка резервами южного направления и приказ 228 внес дополнительный психологический штамп уверенности войскам. И вдруг фронт опять рухнул. Было от чего придти в ярость или отчаянье. Зная тяжелый характер Верховного — скорее первое.

Но Сталин умел себя держать в руках. Отдав необходимые распоряжения о переброски дополнительных сил под Сталинград, он недовольно буркнул в мою сторону:

— Немедленно вылетите к Ерёменко и разберитесь. Возьмите с собой Ворошилова и Маленкова.

Вот тебе сходил за хлебушком. Оба названных товарища занимали куда как более высокое положение, были членами Политбюро. Маленков — зам Сталина по ГКО, а Ворошилов просто старше по званию...

Но Сталин сказал — "с собой", тем самым четко установив приоритеты. И ответственность. А значит, отвечать придется за все мне. Что ж, придется преодолеть чувство неловкости по отношению к старшим товарищам.

Не знаю всех подводных камней отношения Верховного к Василевскому, уж больно стремительным был взлет генерала всего за год войны; но я все-таки чувствовал доверие со стороны Сталина. Это проявилось и сейчас.

Парадокс. Ни тяжелая ситуация, ни огромная ответственность, возложенная на меня, не придавливали, а скорее окрыляли; и заставляли работать с удвоенной силой. Вспомнились давно читаные строчки: высшая награда Родины — это ее доверие. Значит, будем работать.

Учитель.

Перед отъездом на фронт мне удалось завершить еще одно долго откладываемое дело. Наконец поговорить с маршалом Шапошниковым. Отстранение, пусть и по объективным причинам (или благовидным предлогом) — болезни — все равно отстранение. И Борис Михайлович его тяжело пережил, здоровья ему это точно не добавило.

Встречаться с ним в формальной обстановки мне было крайне неудобно, я прекрасно знал как относился Василевский к своему бывшему начальнику и во многом учителю; хотя и никакой вины за собственный взлет я не испытывал... На заседания Ставки и совещания в Генштабе Шапошникова не вызывали, берегли его здоровье.

Он числился замом наркома, но практически не работал.

Встречаться с Борисом Михайловичем у него дома, тем более приглашать к себе я тоже счёл излишним. Победителю ученику от побежденного учителя — красивая легенда, скорее всего. Стремительнейший взлет Александра Михайловича породил и шлейф шепотков от уязвленных завистников.

Но узнав, что Шапошников в очередной раз оказался в больнице — все-таки решился. Убивая двух зайцев — навестить человека, который заслуживал глубочайшее уважение у всех, кто его знал; а заодно поинтересоваться его авторитетным мнением по ходу боевых действий этого горячего лета.

Не люблю больницы. Это у меня с детства... а уж военные госпиталя, переполненные ужасом и болью тяжких последствий страшной войны. После посещения донского госпиталя не одну ночь меня тревожило ночными кошмарами ...

Но московская больничка отличался. Все чистенько и аккуратненько. Хорошо вымытые коридоры пустовали, ничем не напоминали те узенькие проходы между заставленными койками с кричащими, стонущими, впавшими в апатию окровавленными ранеными, которыми я шел в тот раз.

В палате маршал лежал один.

Поздоровались. Он — слегка удивлен, но явно обрадован неожиданному визиту; я — напряжен, но искренне доброжелателен.

Борис Михайлович улыбнулся обычному для визитера больниц немудреному набору передачки (конфеты, яблоки, печенье) и пригласил присесть на стоящий рядом с кроватью изящный стул. Явно домашний или откуда-то из запасов главврача — подумал я, вспомнив плохо сбитый, качающий табурет на котором я сидел, разговаривая с Устамцевым. Даже в таких мелочах было видна особая забота и уважение, которого окружали бывшего начальника генштаба. Дорогого стоит, когда тебя ценят не по должности, а по человеческой сути.

Сам Шапошников, в пижаме и тапочках примостился на кровати.

Разговор пошел сразу и обо всем.

Даже неожиданно и легко получилось. Как я понял, больному не давали газет и запрещали выходить в общий зал слушать сводки Совинформбюро; чтобы не напрягать его лишними эмоциями. Поэтому он расспрашивал с горячим интересом, а я подробно докладывал... гм... рассказывал. Конечно, с врожденной деликатностью, Борис Михайлович не лез в оперативные вопросы. Его интересовали дела "в общем". Я обрадовался, не надо напрягаться, чтобы не сболтнуть лишнего.

От наших тревожных дел беседа неожиданно перескочила на события Первой Мировой.

— Могли мы тогда немцев разгромить,— совершенно внезапно для самого себя задал я наглый вопрос, после того, как мы вспоминали события 16-го года на Восточном фронте...

Тень давнего разочарования мелькнула в глазах старого человека.

Наверняка маршал думал об этом и не раз.

Помолчав, он произнес:

— На войне поражение от победы иногда отделяет спичка, — при этом пальцами сделал жест, показывая толщину (именно толщину — пару миллиметров — не длину) этой самой спички. — Разгромить немцев в 1917-м нам бы не удалось... а вот выбить Австро-Венгрию мы могли...

— Что ж, придется нам это сделать сейчас, — просто и четко ответил маршал, — Вера в победу — важнейшее условие самой победы. Помните об этом, Александр Михайлович.

Попрощались за руку...

На секунду задержав мою ладонь, он произнес:

— Под Сталинград отправляетесь?... — оставив невысказанное "берегите себя" в тревожном блеске глаз...

Тронутый таким вниманием, я лишь молча кивнул. Наверно так в давние времена отец провожал сына на войну; разве что крестить на дорогу Борис Михайлович не стал.

Четко козырнув, чтобы скрыть волнение, я повернулся и отмаршировал к двери...

* * *

За дверью меня поджидал своеобразный сюрприз: мой приятель и можно даже сказать подельник развалился в весьма живописной позе, откинувшись на спинку кресла и закинув ноги на стол. При этом мундир был повешен (надо сказать весьма аккуратно) на спинку стула для посетителей, так что шеф РСХА предстал передо мной в белоснежной рубашке с расстегнутым воротом и подтяжках, с хрустальным бокалом красного вина в руке и мечтательной улыбкой на губах. При виде этой картины, мысль про Дьявола, договорившегося с Господом о досрочном проведении апокалипсиса, пришла в мою голову как-то сама собой.

— Приветствую лучшего правителя Богемии за всю историю этого симпатичного края!

Гейдрих, не меняя позы, слегка приподнял руку с бокалом в ответ на моё шутливое приветствие:

— А ты, как всегда, вовремя, Макс. Еще немного и мне пришлось бы кого-нибудь за тобой посылать.

— Да-а? А тот скромный гауптштурмфюрер СД, который через канцелярию ставки передал приказ зайти к тебе и забрать пакет документов для фюрера, именно во время моего дежурства, совершил это действие совершенно случайно?

Улыбка моего визави стала чуть шире:

— А ты наблюдателен! Из тебя вышел бы хороший разведчик.

— А еще я неплохо умею анализировать информацию. Хотя для того, чтобы понять, что ты чем-то очень доволен, аналитиком быть не нужно.

— Да у тебя вообще бездна талантов, как я погляжу.

Теперь усмешка Гейдриха приобрела откровенно ироничное выражение, которое не изменилось даже при виде меня, нагло брякнувшегося на стул, служивший временной вешалкой для его мундира. Я на последнее замечание шефа РСХА прореагировал только неопределённым пожатием плечами, мол: есть такое, после чего попытался ввести разговор в конструктивное русло:

— Приятно, когда тебя ценят, но ты ведь пригласил меня не за этим?

Обергруппенфюрер коротко кивнул и, отхлебнув из бокала, аккуратно отставил его в сторону. После чего, враз посерьезнев, спокойно сообщил:

— Есть важный разговор.

— Здесь?

— А почему бы и нет?

В голосе Рейнхарда вновь зазвенели веселые нотки. Я только хмыкнул:

— Обстановка давит.

Гейдрих коротко хохотнул:

— Браво, Макс, всегда ценил в людях чувство юмора!

После чего уже вполне спокойно добавил:

— Не переживай. Именно здесь и сейчас можно говорить спокойно.

— Как скажешь. Но прежде, чем ты похвастаешься своими успехами, я хочу тебя кое о чем предупредить...

При этих словах Рейнхард мгновенно подобрался. Он и до сего момента не выглядел рассеянным и расслабленным (по крайней мере, для меня, постоянно подспудно ожидающего от него каких-то неожиданностей, по большей части неприятных). Не смотря на старательно демонстрируемое благодушие, от него явственно веяло какой-то скрытой угрозой. Теперь же, когда маска блаженствующего сибарита была столь резко сброшена, вся его фигура буквально излучала чувство опасности, почему-то навевая на меня мысли о бомбе с мерно тикающим таймером.

— Я слушаю.

— Боюсь, нам придется поторопиться.

— Уверен?

Я немного помедлил, выдержав его ледяной, немигающий взгляд и лишь затем проговорил, искренне надеясь, что мой ответ прозвучит достаточно веско, а голос не сползет на предательский шепот:

— Да. Уверен.

Фуууух! Кажется, удалось, хотя (Господь — свидетель!) это было нелегко! Ладно, главное сделано, дальше будет проще — так я подумал тогда и снова просчитался. Мой зловещий приятель сумел, в который раз, меня удивить: Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих рассмеялся. Коротко и негромко, но искренне. И пока звучал этот смех, в котором причудливо смешались злобное торжество и веселое самодовольство, у меня перед глазами в ускоренном режиме пронеслась вся моя новая жизнь — от появления в Берлине и аж до сегодняшнего разговора. Не знаю, до чего бы я тогда додумался, если бы следующая фраза Рейнхарда не прервала поток разбушевавшейся фантазии, заодно пролив целебный бальзам на мою, не в меру расшалившуюся, нервную систему.

— Вот видишь, Макс, а ты еще мне не верил, когда я говорил, что ты всегда приходишь вовремя!

И, видя мое вполне искреннее недоумение, с усмешкой пояснил:

— Видишь ли, если бы ты не поспешил поделиться своим предупреждением, то я бы тебе рассказал кое-что о том, чем был занят последние пару месяцев. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я готов решить твою проблему.

— Как скоро?

— Достаточно скоро.

Гейдрих весело усмехнулся:

— И самое главное: нам с тобой даже не придется особо ломать над этим голову — всю грязную работу сделают другие, нам же останется только воспользоваться ее плодами.

Вот так-так, кажется, мой хитроумный друг сумел найти довольно неожиданное применение информации о генеральском заговоре против Гитлера, если я, конечно, правильно понял его намек. Что ж пусть так — убрать фюрера руками заговорщиков не самое плохое решение. Кажется, одну глобальную проблему из моего бесконечного списка можно вычеркнуть — хорошо, когда задачу можно переложить на кого-то другого, кто может справиться с ней лучше тебя. Жаль, что такой фокус удается провернуть далеко не всегда.

Западный ветер, местами — до сильного.

Удар правой клешни давно готовившегося к рывку АГ Клейста расколол 64-ю армию на несколько несвязанных друг с другом частей. Возможно, ей бы и удалось приостановить немецкое наступление, но фирменный прием немцев — бомбово-штурмовой удар по штабам и КП — лишил армию управления. Командарм Шумилов получил очередное ранение и его эвакуировали в Сталинград. Левофланговые дивизии армии вместе с 51-ой и 57-ой были оттеснены на юго-запад, в степи.

Основная масса войск была отколота от фронта и образовала своеобразный остров между Доном и разлившимся потоком немецких войск. Соединения правого фланга встали фронтом на юг, почти под прямым углом к 62-й армии. Вскоре они были подчинены Чуйкову.

Дело пошло бы еще хуже, но под Абганерово немецкие танковые колонны налетели на 13-й ТК. Отведенный в тыл для пополнения, корпус успел получить сотню новеньких машин (Т-34 и Т-70) со Сталинградского и Горьковского заводов и приводил себя в порядок. И как удачно. Вокруг станции завязалось упорное (хотя и с предсказуемым результатом) сражение.

В моей Реальности до А. немцы дошли в начале августа, здесь — примерно в тоже время. Выигрыш недели, которая была изначально, нивелировался. Но проиграв в скорости, немцы выиграли в мощи. С ходу нацелив две сильнейшие армии на город имени вождя, они получили абсолютное преимущество на направлении главного удара.

Значительно хуже развивались дела у северной группировки немцев. В первую неделю августа им удалось отбросить войска Тимошенко, объединив отдельные плацдармы в достаточно крупный монолит. Попавшие между жерновами советские части были частично уничтожены, частично пленены, частично рассеяны по степным просторам.

Но вот запланированный удар на большую глубину пришлось отложить.

На фрицев обрушилась целая серия контрударов. Тимошенко бросил в бой свой последний (ПОСЛЕДНИЙ!) оперативный резерв — только что переданный ему 2-ой ТК моего старого знакомого, практически крестника, генерала Лизюкова. Позже подошли еще несколько стрелковых дивизий из глубины. Обстановка требовала, и гарнизон будущего "фестунга Сталинград" тоже приходилось обезжиривать для парирования текущих событий. Скрепя сердце и скрипя зубами, мне пришлось утвердить директиву о передаче Юго-Восточному фронту перебрасываемого из-под Воронежа 18-го ТК Черняховского.

Почти одновременно и Еременко сформировал сводный отряд (примерно равный танковому корпусу/усиленной танками сд) генерала Николаенко и ударил с юга. Оперативный прорыв был локализован, хотя бы временно. Это позволяло отвести войска 62-й армии на тыловые рубежи.

Только гарнизон Калача оставался у берегов Дона. Ему предстояло на себе испытать жесткие условия новой стратегии Генштаба...

* * *

Вообще генералитет оказался в довольно интересном положении. С одной стороны ОКХ вечно плакалось, что Африканский театр военных действий отвлекает силы и ресурсы, жизненно-необходимые на решающем — Восточном фронте. Ну как же — наступить на горло священной идее удара по шверпункту в угоду какой-то там периферийной стратегии, изобретенной косорукими англичашками — святотатство! С другой стороны отступать без боя, да еще и после столь впечатляющих побед, одержанных Роммелем с начала 42-го года, было не свойственно хозяйственной немецкой натуре. Проще говоря, господ генералов давила жаба просто так сдавать британцам пески Сахары, политые кровью немецких солдат. Чисто по-человечески я их душевные терзания понимал, но идти у них на поводу не собирался. А потому еще в самом начале своей бурной деятельности в качестве советника фюрера приложил прямо таки титанические усилия, чтобы убедить этого самого фюрера в необходимости как можно скорее из этой чертовой Африки смыться.

И вот я, наконец-то, получил возможность воочию созерцать первые плоды своих трудов праведных — передо мной на столе лежала сводка, составленная на основе различных донесений штабов танковой армии "Африка" и командующего войсками в Средиземном море, сиречь Роммеля и Кессельринга. В сводке содержалась краткая выжимка, повествующая о ходе боевых действий на море, суше и в воздухе за последние пару месяцев, то есть с момента начала фактического отвода наших войск с позиций у Эль-Аламейна. Картина выходила презанятная.

Немецкие части танковой армии "Африка", разделившись на две группировки, оттянулись к Бенгази и Эль-Агейле, причем последние продолжали отход к Триполи. Часть тылов была уже вывезена в Италию, а остальные части готовились последовать за ними. Авиация перебазировалась на аэродромы Триполитании и западной Киренаики. На фронте остались лишь итальянские дивизии, укрывавшиеся за любезно оставленными им в наследство немецкими минными полями, получившими красноречивое прозвище "дьявольские сады".

Англичане не были ни слепыми, ни глухими, ни тем более тупыми, а потому произошедшую перегруппировку войск "Оси" заметили довольно быстро, но выводы сделали не совсем правильные. Британцы посчитали, что германское командование вскрыло подготовку союзных сил к высадке во французской Северной Африке и перебрасывает свои дивизии на запад для парирования этой угрозы. Логично — именно так верховное командование Рейха поступило в моей истории, хоть и с некоторым опозданием — уже после высадки англо-американцев в Марокко и Алжире. И противодействие этой новой немецкой стратегии англичане придумали без особых проблем — ускорить подготовку к наступлению под Эль-Аламейном, как можно скорее разбить итальянские части и затем надавить на немецкий африканский корпус в западной части Ливийской пустыни, постаравшись зажать его между молотом и наковальней. Просто и эффективно. Причем, судя по интенсифицировавшимся до предела перевозкам в Красном море и Суэцком канале, планы у них не расходились с делом.

Собственно, полученные сведения, если рассматривать их в совокупности, подтверждали правильность решения о скорейшем отводе германских войск из Африки. Дующие с запада ветра все отчетливее веяли угрозой вторжения. Британцы, помимо ускоренной подготовки к наземному наступлению, с каждым днем усиливали свой натиск на коммуникации "Оси". Только тот факт, что, благодаря отказу от планов наступления на Египет (у Роммеля от расстройства даже обострились проблемы с больной печенью, и его, от греха подальше, отправили в Австрию на лечение), Кессельринг получил возможность бросить все свои воздушные силы на блокирование Мальты и охрану морских перевозок, еще позволял нам избегать серьезных потерь. В противном случае положение со снабжением уже сейчас стало бы нестерпимым.

Кстати, ведя обеспечивающие по сути операции путем активного блокирования вражеского подвоза на Мальту, силам "Оси" в течение лета удалось добиться ряда впечатляющих успехов на море, последним из которых стал разгром каравана "Пьедестал", отправленного на Мальту в августе. Отчет об этом славном деянии я изучил особенно тщательно, что, в общем-то, и не удивительно — как-никак, я лично приложил к этому делу свои шаловливые ручонки.

Как и в случае с разгромом конвоя PQ-17, результат моего вмешательства был не феноменальным, но все же положительным. Собственно, успехов было два. Первый заключался в потоплении не девяти, а одиннадцати транспортов из состава конвоя. Причем среди двух бонусных утопленников оказался танкер "Огайо" с грузом авиабензина — последнее из наливных судов каравана. В моей истории его хоть и на буксире, но доволокли до Ла-Валетты. Здесь — не случилось. De facto это означало выключение мальтийской авиагруппировки из активной борьбы на коммуникациях в самый критический момент кампании. Горючего, доставляемого по каплям подводными лодками и быстроходными военными кораблями, теперь едва хватало на защиту самого острова, да и то в минимальном объеме. Действия ударных самолетов с аэродромов Мальты практически прекратились.

Другим весомым результатом стало потопление корабля его величества "Индомитебл". В этот раз авианосец не отделался попаданиями трех полутонных бомб, а получил еще и авиаторпеду. Результатом стала довольно длительная шестичасовая агония, закончившаяся снятием команды и трехторпедным coup de grаce с одного из сопровождающих эсминцев. Так что Люфтваффе таки осуществило давнюю мечту Геринга (еще с 39-го года!) — пустить ко дну хоть один вражеский авианосец. Для достижения этого успеха в атаках на "Пьедестал", помимо собственно II-го авиакорпуса Бруно Лерцера, базировавшегося на Сицилии, пришлось задействовать не только все самолеты авиационного командования "Африка", но и заблаговременно переброшенные из Франции бомбардировочные авиачасти, занимавшиеся ранее всякими полезными и не очень вещами, вроде налетов возмездия на Британию.

Как ни парадоксально, но именно такие успешные удары, которыми немецкие войска то и дело огрызались, не смотря на постепенную потерю инициативы в данном регионе, серьезно осложняли жизнь лично мне. Объяснение этого феномена было донельзя банальным и лежало, что называется, на поверхности. Правда, основные факторы тут находились в плоскости субъективных отношений, что несколько усложняло дело.

Как я уже говорил, немецким генералам, как, впрочем, и любым другим, было невыносимо тяжко без боя и вроде как даже без явной причины отдавать добытые с боем территории. Ну, где это видано, чтобы после успешного наступления в отсутствии непосредственного давления со стороны противника вдруг начинать отвод войск и подготовку к полной эвакуации? Роммель, приехавший в Германию за честно заработанными наградами, буквально исходил желчью, заявляя, где только можно, что его оттащило от порога Александрии собственное командование, когда он уже держался за ручку входной двери. Хорошо, что под благовидным предлогом обратно в Африку его уже не пустили, а то, чувствую, мог бы там дел натворить. Но даже куда более взвешенный в своих решениях Кессельринг, который теперь моими стараниями наконец-то возглавил все силы "Оси" в регионе не только на словах, но и на деле, был недоволен новой стратегией. "Улыбчивый Альберт" настаивал на захвате Мальты, намереваясь затем заняться планомерной подготовкой наступления на Египет. Переубедить его удалось только после того, как ему, со ссылкой на секретные разведданные, то есть на меня, в общих чертах рассказали о будущей операции "Торч", и открытым текстом заявили, что на серьезные резервы он может не рассчитывать. А потому надо забыть о грандиозных наступательных планах и постараться как-то прикрыть наличными силами Европу, потому что прикрыть этими силами Африку явно не получится, не смотря на все старание. Вроде бы главком южного направления внял.

Но такими покладистыми были далеко не все. Вот в этом-то и заключалась моя беда. А также и растущее с каждым днем беспокойство за свою судьбу. Потому что как ни велико было впечатление, произведенное мною на фюрера своим внезапным появлением, а кипучая натура вождя германского народа таки брала свое. Да и прогрессирующие заболевания Гитлера, видимо, давали о себе знать. Словом: мое влияние на фюрера постепенно падало, что, конечно же, не могло не тревожить.

Все-таки я попал в несколько неудачное время: Германия все еще побеждала и пагубность выбранного пути была еще отнюдь не очевидна, а блеск недавних успехов по-прежнему ослеплял. Фюрер интуитивно не хотел верить в мои мрачные пророчества, когда они расходились с его, довольно таки иррациональным, взглядом на стратегию и тактику ведения войны. Каждый раз, когда я заявлял о необходимости уступить противнику хоть в малом, пусть даже ради большего успеха на другом, решающем направлении, Гитлер буквально разрывался от желания послать меня, вместе с моими советами, куда подальше. Причем успехи, достигнутые, в том числе и благодаря моим подсказкам, безоговорочно записывались в его личные достижения, а вот отступления, предпринятые по моему настоянию, оставались, как бы, только на моей совести. К чему это рано или поздно приведет, догадаться не трудно.

Такое положение было одной из причин, побудивших меня в итоге сделать ставку не на эмоционального интуита Гитлера, а на, куда более, прагматичного Гейдриха. Правда у задуманной нами смены власти имелись и свои слабые стороны, наиболее очевидная из которых сводилась к старой народной мудрости: коней на переправе не меняют. Я это отлично понимал и потому, собираясь в свой исторический рейд, рассчитывал провести эту рокировку несколько позже — году так в сорок четвертом, но... Человек предполагает, а Бог располагает. Не судьба. Дела складываются так, что тянуть далее уже опасно, так что нам придется в очередной раз подхлестнуть события.

Два часа лёту до войны...

Шанс поторопить естественный ход вещей представился незамедлительно. Может Рейнхард прав, и я действительно всегда оказываюсь в нужное время в нужном месте? Знать бы еще почему... А то ведь механизм влияния на человека процесса перемещения во времени так толком и не изучен, только теорий разных до хрена. Было. Тут-то с этим гораздо проще. Но это я отвлекся.

В общем, через пару дней после судьбоносной беседы с Гейдрихом, мне подвернулась возможность повидать еще одну европейскую столицу. Вернее даже две, так как наш путь в Рим лежал через Берлин, но там я уже побывал, так что он, как бы, не считается. Тем более, что в Рейхе для меня работы не нашлось — Гитлер и сам всю текучку разрулил, а мне удалось немного погулять по Тиргартену под ручку с Гретой и даже прокатиться по берлинским предместьям. Вроде как выходной получил, кстати, первый за время моего пребывания в двадцатом веке. Ну, это так, к слову. А вот на Аппенинах выходными и не пахло.

Стоило нашему "Кондору" приземлиться в римском аэропорту, как нас, в смысле всю немецкую делегацию во главе с фюрером, плотно взяли в оборот. Почетный караул у трапа, цветистые речи встречающих лиц, потом на машинах в сопровождении эскорта по заполненным толпой улицам в выделенные нам для проживания апартаменты... И все это время мне в голову настойчиво лезла мысль, что все эти люди чего-то от нас хотят — чего-то странного. Не зря лезла.

Когда на следующий день начались более предметные разговоры с Муссолини, итальянскими министрами и генералами, я вынужден был резко поменять свое мнение о Гитлере. Нет ну, правда, как я мог всерьез считать фюрера германской нации витающим в облаках мечтателем-неврастеником?! Да по сравнению с этими итальянскими придурками он просто образец логики и несокрушимой нордической выдержки! Честно, я не шучу! Еще перед поездкой я получил кое-какое представление о наших союзниках и их лидерах, но, то ли объясняли мне плохо, то ли слова не в силах передать всю глубину существующей в Италии ж... гм, проблемы.

Уже привычно маяча за плечом Гитлера во время обсуждения создавшегося положения и новой стратегии в Средиземноморье, я слушал рассуждения местных полководцев и прилагал чудовищные усилия, чтобы мои глаза не вылезли на лоб, а челюсть не грохнулась на пол и не закатилась под стол. Генералы и маршалы — солидные немолодые дядьки, увешанные орденами и прочими регалиями, хорошо поставленными голосами с самым серьезным видом несли АХИНЕЮ. До сего дня я не представлял, насколько неадекватно высшие лица государства могут оценивать сложившуюся ситуацию!

Если вкратце, то рассуждения макаронников сводились к следующему:

primo — за итальянскую Северную Африку Германия должна сражаться до последнего немецкого солдата, потому что итальянцам этого очень хочется (вопрос: нахрена это нужно самим немцам? — остался за кадром);

secundo — Германия должна предоставить Италии современное противотанковое и зенитное вооружение, а также бронетехнику, автотранспорт, авиамоторы, самолеты, увеличить поставки горючего и прочих стратегических материалов и т.д. — список был весьма длинный (кто и чем будет оснащать и снабжать десятки формирующихся в Европе немецких дивизий и сотни других, уже сражающихся на востоке, потомков гордых римлян не интересовало);

tertio — немцы просто обязаны всеми своими силами как можно быстрее воплотить в жизнь самые смелые эротические фантазии итальянского руководства, вроде десанта на Мальту и захвата Египта с последующим парадом в Каире, который Муссолини обязательно будет принимать лично, сидя на белом коне под сенью пирамид. Вот обязаны и всё тут! Отговорки, вроде необходимости как-то поддерживать наступление на Сталинград и готовить бросок на Кавказ, в расчет не принимались.

Вообще-то там были еще и quatro, и quinto, и так далее, вроде требования утвердить подчинение немецких генералов, действующих в Африке, вышестоящим итальянским командирам, но даже перечисленного было вполне достаточно, чтобы абсолютно четко понять, что "римляне", мягко говоря, не дружат с головой. Будучи зависимы от помощи Германии во всем, начиная от поставок угля для своих электростанций и заканчивая боями на фронте, где итальянские войска, в отсутствии поддержки от "Африканского" корпуса и Люфтваффе, терпели одно поражение за другим, эти титулованные индюки (каждый второй — граф!) почему-то были свято уверены, что именно они должны определять стратегию и тактику ведения войны!

В ответ на вполне резонные замечания германской делегации о том, что Германия не заинтересована в продолжении операций на данном направлении, так как Средиземное море изначально было признано зоной итальянских интересов, причем именно по настоянию Муссолини, не желавшего делить будущую добычу ни с кем, бравые италийские генералы только закатывали очи горе и вновь заводили свою песню о союзническом долге. В их интерпретации выходило, что должна почему-то исключительно Германия, у которой они и так сидели на шее еще с сорокового года, упорно не желая этого признавать. Намеки на то, что за последние полтора года, отогнав англичан от Триполи, вернув под итальянский контроль Киренаику и вторгнувшись в Египет, немцы свой союзнический долг выполнили и даже перевыполнили, Муссолини со своими прихлебателями предпочел не заметить.

В общем, первый раунд переговоров успеха не принес — итальянцы чего-то там трещали на своей волне, лихо оперируя немецкими дивизиями и эскадрами, а любые возражения просто пропускали мимо ушей. Нужно было срочно менять тактику. Обмозговав этот неприятный факт, я за ночь честно постарался придумать "план Б". Получилось так себе, но, слава богу, нашлись другие люди, которые разбирались в этом вопросе получше. Это я о Гитлере, если что. Он своего друга дуче знал не первый день, а потому к такому повороту событий оказался готов куда лучше меня. Ну и показал класс, заставив меня всерьез задуматься о том, а не рано ли я списываю его со счетов?

Прямо с утра (то есть часов в 11, когда высокие договаривающиеся стороны решили возобновить прерванные переговоры) фюрер взял быка за рога, толкнув почти часовой монолог в своей обычной экспрессивной манере — итальянцы аж заслушались. Великий вождь великой Германии не мелочился, его мысль летела над просторами мира, с необычайной легкостью перескакивая с равнин Прованса на поля Кубани, с арсеналов Тулона на нефтепромыслы Баку, со скалистых берегов Крита и Родоса на раскаленные пляжи Африки. Будь на месте "римлян" буквоеды из ОКХ, Гитлер по окончании своей пламенной речи был бы буквально погребен под ворохом возражений, уточняющих вопросов, технических выкладок, графиков транспортных поставок и прочей скучной мутаты, ибо порядок должен быть! Но тут этот эффектный фокус прошел на ура.

Если отбросить красивые метафоры и сосредоточиться на фактах, то фюрер сыграл на итальянской жадности и тщеславии, предложив им вместо африканских песков куда более перспективные и лакомые куски. Ну и жестом ловкого фокусника перевел стрелки, сняв ответственность за необходимость покинуть знойный континент с Германии и переложив ее на... французов. Красиво провернул, ничего не скажешь. В его изложении это выглядело примерно так: немцы и итальянцы — братья на век, это не обсуждается. Рука об руку, плечом к плечу, ну и так далее. Далее, собственно шел пассаж о том, что на войне возможны временные трудности и тут главное не лезть в бутылку, а суметь вовремя расставить приоритеты. А приоритетной является задача скорейшего разгрома СССР и захват Кавказа с его нефтяными источниками, что позволит в следующем году обратить все силы "оси" на борьбу с англо-саксонскими плутократами. И вот сейчас, когда соединенные силы Германии и Италии рвутся к вожделенной нефти, подлые лягушатники (sic!) задумали величайшее в истории вероломство.

Французское вероломство заключалось в желании ударить германо-итальянским войскам в спину совместно с подлыми англосаксами. Доказательства предательства прилагались и, надо сказать, были довольно убедительными даже для меня. Абвер и особенно РСХА (еще бы, с моей-то помощью!) поработали на славу. Тут была и подготовка голлистского мятежа в воинских частях Виши, расквартированных во французской Северной Африке, и тайные переговоры Дарлана и других высокопоставленных лиц из окружения Пэтэна с американскими эмиссарами, и планы французов по уводу своего флота из Тулона в порты Алжира, и много чего еще. В общем, кругом предательство. А тут еще сверху легли наброски плана "Слэджхаммер" — вторжения американо-британских войск во Францию с высадкой на побережье Нормандии или Бретани и ориентировочным сроком исполнения октябрь-ноябрь 42-го года!

Думаете, после этого фюрер картинно заломил руки со словами: "всё пропало!"? Как бы, не так! Гитлер поступил ровно наоборот: "мы обязаны упредить наших противников и разрушить их гнусные замыслы, и мы это сделаем"! А итальянцы нам помогут — куда ж они денутся, с подводной-то лодки? Собственно, им и так было некуда деваться, но теперь они вроде как не драпали вместе с нами из Африки, а просто наступали в другую сторону. Совсем другой расклад.

И вот уже после того, как фюрером были обозначены вновь открывшиеся обстоятельства, из-за спины Гитлера выдвинулся незаметный как тень Йодль и, раскинув на огромном столе подробную карту Средиземноморья с заранее нанесенными условными значками соединений и красиво нарисованными синими и красными стрелами, скупыми уверенными фразами и отточенными движениями указки за пять минут бегло очертил контуры новой стратегии "оси" в данном регионе. Шах и мат.

Итальянцы еще пытались о чем-то спорить и торговаться, но я как-то сразу понял — дело сделано. Прямо таки нутром почуял, наступивший в переговорах перелом. У Гитлера заразился, что ли? А впрочем, это не самая плохая способность — пригодится. Гораздо важнее было то, что нам вроде как удалось удержать Италию от сваливания к необдуманным и несвоевременным действиям, вроде идеи заключить сепаратный мир с "союзниками" за спиной "предавшей" их Германии. Или отмочить еще чего почище, например, попытки самостоятельно, без помощи немецких дивизий и авиаэскадр, удержаться в Африке, на радость спешащим туда американским десантникам.

Ну а еще один важный урок из этих переговоров я вынес уже только для себя лично и заключался он в том, что логика — штука относительная и очевидные для меня вещи далеко не всегда будут таковыми для всех остальных. Итальянские стратеги, сидя в своих уютных квартирах в Риме, всего в нескольких часах лёту от бастионов Мальты, видели войну совсем не так, как немецкие штабисты из "Вервольфа". Политика... мать её!

* * *

Было о чем подумать товарищу генерал-полковнику в полете до Сталинграда.

Оперативные сводки с фронтов не радовали.

По своим попаданческим делам я вообще находился в трауре.

Казалось бы, все делаешь правильно, но Судьба берет плату. Непомерную.

Я сохранил жизнь Лизюкову, Чуйков оказался на месте во главе 62-й армии; Тимошенко, несмотря на понижение в статусе неплохо справлялся с командованием Юго-Восточным фронтом... по крайней мере, преемственность сохранена.

А итог?

Танковых командиров выкосило так, словно мор прошел. Погибли Маслов, Штевнев, Мишулин; Федоренко — ранен; тяжело ранен и контужен при бомбежке халхинголец Фекленко. Николаев в начале операции принявший на себя руководство контрударом против северной группировки снят с должности и понижен в звании до полковника.

Буквально перед отлетом я узнал, что ранен и чуть не сгорел в танке комкор-13 Танасчишин (приказ о присвоении ему звания генерала уже ушел наверх, но еще не был утвержден).

И командарм-64 Шумилов — ранен. И в самый неподходящий момент. Очень плохо (гораздо хуже, чем ожидалось) сложились дела у Москаленко — его не просто сняли с армии, но отозвали в Москву (попал под горячую руку). В авиакатастрофе погиб один самых перспективных генералов Генштаба Оторопов.

Реальность умеет сопротивляться.

Не пошли дела с тяжелыми танковыми полками прорыва (КВ), не сложился дебют самоходок в августовской битве. Во многом они стали заложниками общей неблагоприятной картины битвы за Ржев, но все же...

На линии огня

С аэродрома я сразу ринулся в войска, оставив заслуженных товарищей (Ворошилова и Маленкова) разбираться с городским и партийным начальством.

Временный КП командарма-62 находился на безымянной высоте где-то в районе дальнего Сталинградского укрепленного обвода, на полпути между Доном и собственно Сталинградом.

Мимо нас проходили бесконечные колонны отступающих войск и беженцы, беженцы, беженцы... Войска и население пользовались тем, что панцергренадерам Гота приходилось вместо стремительного марша к Волге пока отражать бесконечные контрудары со стороны фронта Тимошенко и спешили уйти на Восток.

Так и двигались эти потоки у меня перед глазами — побелевшие от солнца и пота гимнастерки бойцов и посеревшие от пыли и страданий лица беженцев.

Сам же Чуйков порыжел.

— Попал под бомбежку на здешнем заводе, — весело объяснил он свой вид. — Вот кирпичной крошкой немного того...

Докладывал он тоже бодро, не лез в карман за крепким словцом. Войска 62-й не только отступали, как можно было бы решить глядя на унылую картину дорог. Они уже занимали новые позиции, буквально в двух километрах от КП на западе и севере должен был пройти новый рубеж обороны для армии.

— Не слишком ли близко к фронту разместил Василий Иванович свой штаб, — мелькнула тревожная мысль.

Словно в подтверждение опасений немцы начали артналет. Мигом опустела дорога, все кинулись кто куда. Адъютант Сергей зашептал горячо на ухо рядом стоящему подполковнику охраны.... "Предлагает увезти начальство подальше в тыл", — догадался я.

Чуйков, не обращая внимания на обстрел, зычным голосом отдавал команды по телефону неведомому Пименову...

Близкий разрыв. Я покосился на командарма. Тот даже ухом не повел. По традиции вышестоящее начальство не имеет морального права покидать зону обстрела без предложения нижестоящих. Поэтому, внутренне усмехнувшись, я продолжил наблюдать в трубу за широко раскинутой степью.

Несмотря на немецкие успехи, между их глубоко замахнувшимися клешнями еще существовал просвет в 20-30 км. Однако вывод войск затрудняла вражеская авиация. Двигаться они могли только по ночам. Днем, бесконечный конвейер немецких штурмовиков и пикировщиков буквально неистовствовал в воздухе, прижимая людей к земле.

Чуйков прекрасно понимал всю сложность обстановки, выбрав КП всего в паре километров от северной "стены" еще существующего коридора. Удержать его — вопрос жизни и смерти для армии, для десятков тысяч бойцов и мирных жителей.

— Будем атаковать ночью, — разрешил командарм мои сомнения по поводу возможности удержать позиции.— Подтягиваем артиллерию и танки...

Напрашивавшееся решение.

Раз днем удержать немцев невозможно, надо рисковать. Ночной бой — шанс слабого.

— По данным разведки, — это уже начштаба Крылов, — от взятых ночью "языков" — у немцев проблемы с боеприпасами. Самое время атаковать.

— Попрошу ночников и дальнюю поддержать вас, — подкинул я дров в костер надежды.

— Вот за это спасибо, — расцвел улыбкой командарм. Покосившись на переминающихся моих начальника охраны и адъютанта, он добавил долгожданное:

— Товарищ генерал-полковник, здесь становится горячо...

— Намекаете, что пора катиться... по своим делам, — еще раз усмехнулся я. — Лады, Василий Иванович. Оставляю вам полковника Гаранина, пусть направляет своих летунов. Только заеду еще к гвардейцам.

На правом фланге 62-й армии оборону занимала 39-я гвсд из состава 1-ой Гвардейской. Фактически войска гарнизона "фестунга" Сталинград выстраивались плечом к плечу с потрепанными отступающими частями фронта Еременко.

Гвардейцы уже успели поучаствовать в бою: на них выскочил передовой отряд 24-ой тд армии Гота. Двигаясь без разведки, в некоем вакууме, без соприкосновения с русскими войсками, они неожиданно налетели на заранее занявших позиции Среднего оборонительного обвода гвардейцев. Потеряв восемь танков сгоревшими, несколько бронемашин и мотоциклов, фрицы откатились и пока активности не проявляли; обе стороны ограничились перестрелкой артиллерией.

Настроение у десантников было бодрым. Хорошо подготовленные бойцы на хорошо подготовленных позициях — серьезный противник.

Побывав на северном фасе коридора жизни, я заехал в штаб Еременко, расположенный на окраине самого Сталинграда. Объяснил ситуацию присутствующим летчикам, среди которых выделялся командующий АДД Голованов. Он лично координировал действия пяти дивизий дальних бомбардировщиков, переброшенных поближе к городу.

После быстрого обеда отправились на юг. Силы, державшие эту сторону, подчинялись новой 28-й армии, сформированной из частей и соединений Сталинградского военного округа и отступивших дивизий, сведенных в "группу войск 64-й армии" под командованием генерала Перегудова. Последний был из ведомства НКВД, пограничник по довоенной специальности. В Сталинграде на него возлагалась командование заградительными отрядами, внутренними войсками, особыми отделами и спецчастями бериевского ведомства. Вот из остановленных фильтром заградотрядов бегущих мелких отрядов и одиночных бойцов и отступающих частей и выросла эта оперативная группа.

Если гвардейцы порадовали меня здоровым видом, комплектностью и решительным блеском глаз, войсковая группа страдала не укомплектованностью частей, тяжелым, угнетенным психологическим состоянием, а главное — недостатком боеприпасов и средств поддержки.

— Имеем по три снаряда на орудия и по пять мин на миномет, — обреченно махнул Перегудов в сторону немногочисленных и плохо замаскированных пушек.

— Немедленно послать заявку в штаб фронта... пусть найдут машины и доставят боеприпасы , — приказал я представителю фронта, захваченного с собой.

Полковник попытался выкрутится, но я его жестко прервал:

— Отправляйтесь лично. НЕ-МЕД-ЛЕН-НО! — по слогам, чтобы лучше дошло произнес я. Посмотрел на часы, время два... — Сами доставьте боеприпасы. Жду вас здесь к 16-00. Выполнять!

Полковник козырнул, я обратился к своему начальнику охраны:

— Выделите машину, шофера и пару автоматчиков — пусть сопроводят товарища полковника. Головой отвечают за выполнения задания.

Перегудов довольный таким оборотом дела крякнул, и, видя расположение начальства, продолжил поток жалоб:

— почти нет шанцевого инструмента...

— надо бы противотанковых мин...

— и колючую проволоку...

— мало танков...

— ну и вечное: где авиация? "Рамы" так и висят, правда, серьезных бомбежек еще не было, но ждать недолго...

* * *

"Как только придет приказ, мы их сметем!" — Эта мысль красным пунктиром проходила через всё письмо. А между строк ясно читалось невысказанное желание автора: поскорей бы! Оберштурмфюрер Ральф Бауманн, рвался в бой, но, то ли из скромности, то ли еще почему, довольно неумело скрывал эту маленькую слабость. Тем не менее, желание подраться буквально сквозило в каждом слове его послания, занявшего три тетрадных листа в клеточку, аккуратно исписанных ровным почерком моего приятеля.

Все-таки письменность — величайшее изобретение человечества. Вот вроде и не был я на фронте ни разу, а приехал вчера из солнечной Италии, почту свою накопившуюся пересмотрел, письмо от Ральфа, на диванчике лёжа, почитал, и вроде как непосредственное впечатление о фронтовых буднях получил. Пусть не на собственной шкуре прочувствовал, но уже и не рапорт или официальный отчет, написанный казенным военным языком, изучил — совсем другое дело. Дела, кстати, довольно интересные, я даже дважды это послание с фронта перечитал, так оно меня заинтересовало.

"Лейбштандарт" вообще и его первый полк, в третьем батальоне которого тянул лямку ротного командира мой товарищ, в частности, входил в состав 1-ой танковой армии, которая прочно ассоциировалась с именем генерала Эвальда фон Клейста. Но всё течет, всё меняется, и вот уже Клейст, получив звание фельдмаршала, принял под командование соединения, ведущие сейчас наступление на Сталинград. А 1-ю танковую унаследовал старый соратник и соперник в негласном соревновании за звание лучшего панцергенерала Вермахта — генерал-полковник Гейнц Гудериан. Так что к тому времени, как в рядах "Лейбштандарта" появился оберштурмфюрер Ральф Бауман, о первом командире первой танковой армии напоминала только эмблема в виде белой буквы "К", которую продолжали нести на своей броне танки и прочая техника дивизии. Может последнее обстоятельство и раздражало "быстрого Гейнца", отличавшегося немалым тщеславием, но виду он не подавал, по крайней мере, Ральф, воочию наблюдавший живую легенду германских танковых войск во время одного из его визитов в дивизию, ничего об этом не сообщил. Зато мой приятель заметил кое-что другое: все от молодых солдат, прибывших в дивизию с последним пополнением минувшей весной, и до шустрого Гейнца включительно, буквально пританцовывали на месте в ожидании приказа на наступление.

И удивляться тут было нечему. Если судить по имеющимся у меня данным (а у меня имелись ровно те же данные, которые поступали в штаб оперативного руководства ОКВ, ни больше, ни меньше), 1-я танковая уже недели три как была полностью готова к большому наступлению. Войска рыли копытом землю, готовясь ринуться на Кавказ, но приказа всё не было. Чего мне это стоило — разговор отдельный. Ладно бы грыз удила один только Гудериан — куда там! Свежеиспеченный фельдмаршал фон Манштейн мог в этом деле дать фору кому угодно. Его войска готовы наступать на Кавказ, противостоящие части Южного фронта — слабы, советские укрепления малочисленны и находятся в плохом состоянии после весенних паводков, но могут быть усилены и восстановлены со временем, как и разбитые на правом берегу Дона войска. Промедление чревато потерей инициативы! Ну и что ты на это возразишь, особенно, если сам верховный главнокомандующий спит и видит, как доблестные панцергренадеры и горные стрелки еще до заморозков поднесут ему бакинскую нефть на блюдечке с голубой каемочкой? Лучше, конечно, не на блюдечке, а сразу цистернами и можно без каемочки.

Как-то отбиваться от этих домогательств дать зеленый свет группе армий "А" мне пока что удавалось только за счет медленного развития событий на Сталинградском направлении — мол, опасно начинать решающее наступление, не обеспечив надежной защиты открытого фланга. Общие соображения стратегии, высказанные еще Клаузевицем и говорящие о том, что негоже наступать по двум расходящимся направлениям одновременно, да еще и примерно равными силами, в общении с Гитлером работали далеко не всегда. Я-то знал, чем такой подход может закончиться, а вот фюрер, впечатленный последними успехами, похоже, сомневался. Так что Ральф, еще раз напомнивший мне о, подпрыгивающей на месте от нетерпения, группировке Манштейна, можно сказать, наступил на мою любимую мозоль. Но это так, к слову, гораздо больше в его письме меня заинтересовали довольно подробные описания военных приключений моего друга.

Да, да, не смотря на относительное затишье, царящее в нижнем течении Дона и окрестных степях, боев там хватало. 17-я полевая армия обкладывала Ростов, потихоньку готовясь к грядущему штурму. 11-я пугала командование Северо-Кавказского округа перспективой форсирования Керченского пролива. А 1-я танковая в это время маневрировала на широком фронте, одновременно готовя решительный прорыв в тыл частям Южного фронта с донских плацдармов и прикрывая правый фланг армейской группы "Клейст", ведущей наступление на Сталинград. Похождения Ральфа проистекали как раз из второй части нынешней боевой задачи подчиненных Гудериана. LVII-ой танковый корпус, в который на данный момент входила дивизия имени Адольфа Гитлера, короткими выпадами беспокоил слабые части прикрытия 51-ой и 57-ой советских армий, разбросанные по задонским степям и образующие жидкую завесу между левым флангом Сталинградского и правым флангом Донского фронта. Русские вяло отбрыкивались.

Вот об этой вот мышиной возне Баум и писал взахлеб на протяжении восьмидесяти процентов своего послания. И каждая строка, посвященная этим перемещениям по раскаленным просторам приволжского края, буквально дышала гордостью за себя и свою работу. Ральф гордился тем, что он на фронте, с оружием в руках, сражается за свою страну и, насколько я понял по некоторым обмолвкам, был абсолютно счастлив, находясь на своем теперешнем посту. Собственно, именно эта его детская восторженность и заинтересовала меня больше всего, заставив читать и перечитывать ровные строчки, выведенные химическим карандашом на сероватых листах, вырванных, судя по всему, из какой-то школьной тетради.

Простой бесхитростный парень из немецкой глубинки искренне радовался, что делает то, что, по его мнению, должен был делать каждый патриот своей страны. Мне даже немного обидно стало: я тут, понимаешь, весь погряз в интригах, зарылся в большую стратегию, из кожи вон лезу, пытаясь перевернуть мир и спасти Германию от разгрома, а этот вот индивид чихать на это всё хотел. Он даже охранять ставку, где глава его государства пребывает (ну и я, заодно) не желает. Ему пострелять охота. Кровь за Родину пролить и, если придется, жизнь за нее отдать — вот это для него патриотизм, высшая цель и главная доблесть в жизни. А я так — погулять вышел. Обидно? Обидно. Но именно за этим, если подумать, я и явился сюда.

Чтобы вот такие вот Ральфы, Иваны, Джоны, Томми и Жаки, готовые отдать жизнь за свою страну, не ища для этого какой-то особый повод и не прося ничего взамен, не исчезли с лица Земли. Так что я не буду искать в его словах и поступках мелкие обиды, а просто порадуюсь за моего единственного настоящего друга в этом мире — пусть ему повезет, и он сумеет выжить в этой великой войне, перемалывающей миллионы человеческих жизней. И сохранит свой незамутненный идеализм. А я, прожженный циник, припершийся сюда из двадцать второго века, постараюсь ему в этом помочь, ковыряя тонкую ткань исторической реальности своими грязными лапами.

Перелом

Целыми сутками я ездил по штабам, войскам, заводам... Все, сколько-нибудь значимые резервы срочно перебрасывались к фронту и оборонительным рубежам. Вести из войск были малоутешительны, немцы наращивали силы по обеим сторонам еще существовавшего коридора, вели разведку, прощупывали нашу оборону огнем...

Чувствовалось, что катастрофа — дело ближайших дней. Если не часов. Но стать свидетелем этого трагичного момента мне не пришлось. Опять, в который раз — срочный вызов в Москву. Получив телеграмму Сталина вечером 12-го августа я интуитивно догадывался, что стало причиной — намеченный на середину августа визит Черчилля в СССР. Оставив Маленкова и Ворошилова вместе с оперативной группой ГенШтаба расхлебывать заваривавшуюся кашу, я немедленно поехал на аэродром.

Ночной полет, сам по себе заставит нервничать, техника того времени была та еще; а тут и беспокойство по поводу сложнейшей ситуацией у волжской твердыни. До самого прилета я не сомкнул глаз, комбинируя в голове разные способы спасения Сталинграда.

Концептуально: я предполагал, что предстоящая битва должна была воспроизвести уже известное сражение под Киевом. заставить немцев штурмовать укрепленный город в лоб. А роль "колоды на северном фланге"— Пятой Армии Потапова — выполнял бы целый фронт маршала Тимошенко. По иронии, именно 6-я немецкая армия штурмовала киевский УР летом-осенью 41-го.

Кроме того, в отличие от драмы прошлого года, нынешний Сталинградский фронт был застрахован от удара в спину. Поворот Гудериана и удар Клейста в тыл не повторить, больно далеко ГА "Центр" за плечом наступавших армий южного фланга вермахта.

Кроме того, у меня уже был опыт битвы за Воронеж. Во многом этот сюжет: борьба за крупный город/сильную крепость с одновременными попытками ее деблокировать извне неоднократно повторялись и в истории, и в ходе Второй мировой войны.

Но на этом плюсы заканчивались и начинались минусы.

ЮЗФ Кирпоноса один был мощнее, чем оба фронта защищавших Сталинград. А вот у немцев сил сейчас больше; по прикидкам ГенШтаба в двух армиях прущих на город — порядка 11 корпусов, более 40 дивизий. Хотя они и потрепаны и измотаны в двухмесячном, почти непрерывном наступлении, но это много. Гораздо больше, чем в реальном 42-м моего мира.

Немецкая авиация господствовала безраздельно над полем боя; просто свирепствовала в небе. Только ночники (АДД и легкомоторные части вооруженные По-2) хоть что-то могли попытаться сделать.

К слабости советских ВВС добавлялась слабость средств ПВО стрелковых дивизий. Зенитные орудия, особенно автоматические, были редкостью,; реально стрелковые дивизии могли противопоставить воздушному террору противника лишь счетверенные "максимы" и некоторое количество ДШК.

Воздушный террор над нашими войсками иногда доводил бойцов до исступления и паники.

* * *

То о чем так долго твердили большевики..., гм. В общем, 13 августа Клейст, наконец-то, сделал то, чего я ждал еще пару недель назад — завершил окружение основных сил Сталинградского фронта в междуречье Дона и Волги. По случаю этого знаменательного события я даже пропустил со своими подчиненными (ага, с обеими сразу) по бокалу французского шампанского. Знаю, что не серьезно и отдает хулиганством, но не сдержался. Как-никак — мой первый реальный и несомненный успех в нелегком деле коррекции хода боевых действий. В известной мне истории фронт Еременко окружения избежал и сумел отступить в Сталинград, составив основу его обороны. Теперь этот фокус не прошел. Правда радовался я хоть и бурно, но не долго.

Противник вовсе не собирался мириться с таким положением дел. Попытки деблокировать окруженные части извне следовали одна за другой, их дополняли настойчивые поползновения самих окруженцев вырваться из котла — адская мясорубка начала неумолимо набирать обороты, перемалывая соединения и части. Собственно, ничего необычного в таком поведении советских войск не было, напротив, они дрались в своей типичной для этого периода войны манере — безалаберно, но ожесточенно. Неприятной неожиданностью стало количество вражеских войск и техники в районе Сталинграда. Немецкая войсковая разведка на этот раз слегка зевнула, недооценив группировку противника, сосредоточенную в окрестностях будущего волжского бастиона.

В городе нашлись и свежие стрелковые дивизии, и танковые корпуса и даже армейское управление, которые, как следовало из показаний пленных и вновь поступивших разведданных, теперь выдвигались на городской оборонительный обвод и пытались пробить коридор к окруженным западнее Сталинграда армиям. В другой ситуации у них это вполне могло бы получиться — как ни крути, а появление свежих и достаточно многочисленных резервов в критический момент операции это всегда чревато неприятными последствиями. Но в этот раз вроде обошлось. Все же я не зря накручивал Гитлера, а он, соответственно, ОКХ и командование на местах, требуя в первую очередь уничтожить противостоящие советские войска, и лишь потом приступать к атаке города. Теперь эта стратегия давала свои плоды.

Сломив сопротивление русских на флангах, дивизии Клейста и Гота не ринулись очертя голову штурмовать городские кварталы, ограничившись выдвижением к дачным окраинам подвижного заслона из моторизованных частей. Главные же усилия были брошены на окружение и скорейшую ликвидацию центральной группировки Еременко. Результат не замедлил сказаться. Причем советское командование даже немного подыграло нам, проявив свою обычную, но не всегда уместную активность. Вместо того, чтобы стать в жесткую оборону, опираясь на многочисленные полевые укрепления, нарытые в донских степях саперами и мобилизованными на земляные работы мирными жителями, окруженные части начали череду упорных, но бессистемных и несогласованных атак на блокадную линию немецких корпусов.

Советские дивизии и бригады поодиночке и группами, никак не координируя свои действия, долбились об мощные германские заслоны, пытаясь вырваться из окружения во всех направлениях разом. Кое-каким везунчикам это даже удавалось и тогда кучки посеревших от степной пыли бойцов без тяжелого вооружения и обозов, а зачастую и без всякого подобия командования и организации, выходили к новым оборонительным рубежам Сталинградского фронта. Эти измотанные до предела люди, представлявшие собой ошметки еще недавно боеспособных частей, насколько нам удалось установить, тут же отправлялись на переформирование, унося с собой воспоминания о пережитом в донском аду, но таких счастливчиков было немного.

Подавляющее большинство попыток пробиться через кольцо немецких войск, превосходящих своих противников, как числом, так и мобильностью, пользующихся мощной поддержкой ВВС, да еще и удачно зацепившихся за обращенные на запад полевые укрепления одного из внешних оборонительных рубежей Сталинграда, закончились вполне закономерно. Ровная, открытая местность, отлично просматриваемая с воздуха и позволяющая сполна воспользоваться мобильностью механизированных частей, а также сухая безоблачная погода, дающая возможность Люфтваффе продемонстрировать все свои возможности, также играли за нас. А потеря управления — этот вечный бич РККА, в данном случае усиленный целенаправленными ударами с воздуха по штабам советских частей и соединений — только ускорила неизбежный финал.

Около недели основные силы 62-ой и 64-ой армий, остатки 1-ой 4-ой танковых армий, а также значительная часть 1-ой Гвардейской армии, еще варились в адском котле, но с каждым днем бурление в этом своеобразном водовороте, образовавшемся между Волгой и Доном, постепенно шло на спад. Я же, достойно отметив недавние свершения, в который раз вынужден был вернуться к своим далеко идущим планам, которые чем дальше, тем больше нуждались в существенно коррекции. Предстоял штурм города на Волге.

Дела союзные

Буквально через сутки после моего отлета ожидаемая катастрофа произошла — немецкие клещи сомкнулись. В кольцо попали 62-я армия, группа войск 64-й армии, сводная оперативная группа полковника Говолуева (сменил генерала Николаенко) и ряд частей и соединений 28-й и 1-й гвардейской армий. 13-й танковый корпус в очередной раз, несмотря на "несчастливый" номер, проявил невероятную везучесть и оказался вне кольца. Однако в нем остались буквально считанные танки — их свели в одну бригаду, а управление корпуса и остатки трех других отвели в Сталинград на переформирование.

Практически одновременно с завершением окружения войск Сталинградского фронта немцы прорвались к самым окраинам Сталинграда. Только вышли не севернее города, а ближе к центру; почти по долине реки Царицы. Лидировала в этом прорыве элитная дивизия "Великая Германия", которую Клюге так и не дождался подо Ржевом.

За дело принялись и силы люфтваффе. 14-е августа стало днем трагической гибели города под ударами с воздуха. Пилоты-истребители 8-й воздушной армии и ПВО пытались остановить смерть, несущеюся с неба; они делали по три-четыре боевых вылета, но немецкий конвейер безжалостного уничтожения работал почти без сбоев.

Город запылал, горела даже Волга (из-за разлившейся нефти).

Тысячи погибших, разрушенные на три четверти дома и предприятия... Город умирал в страшных мучениях.

А в это время в Москве любезный, но упрямый как буйвол господин Черчилль объяснял не менее упорному товарищу Сталину, что Второго фронта не будет...

Я встретился с военными из делегации английского премьер-министра на следующий день после высочайшего саммита, 13 августа.

Когда готовился к этой встречи, обратил внимание, что парадный мундир стал болтаться — килограммов десять я все-таки сбросил. Матрица немного, но поменяла метаболизм реципиента. А учитывая обстоятельства — постоянные перелеты, нервное напряжение, недосып и крайне нерегулярное питание — удивляться результату такой "диеты" не стоило.

Весьма противоречивая задача стояла перед начальником Генерального Штаба РККА. С одной стороны я должен был убедить англичан, что СССР прочно стоит на ногах и, несмотря на все поражения, "русские дотянут до зимы".

С другой — надо было просить помощи, давить на союзнический долг, пробовать расшевелить хладнокровных бриттов.

Поэтому я решил не играть в дипломата, а резать правду-матку.

— Положение на юге сложное; немцы вышли к Волге.

— Ленд-лиз нам необходим, хотя английские танки — туфта по большей части, а "харрикейны" — дрянь ("узнает вождь про плагиат, будет весело", — подумалось в этот момент).

— Не могли бы вы выбомбить Плоешти...заминка, ибо дальше на ум приходили только матерные слова.

— Москва защищена прочно и с земли и с неба; более того, это мы атакуем группу армий "Центр"...

— Начните наступление в Северной Африке хотя бы. Основные силы Гитлера скованы в России, здесь же целая итальянская армия. Нет у Роммеля серьезных возможностей.

— В Иран отправится целая армия поляков Андерса, выводите силы оттуда — и бейте!

Британцы вежливо кивали головами или удивленно поднимали брови, но до серьезного обсуждения стратегических вопросов не дошло.

Черчилля я увидел мельком. Он приехал в Кремль и как раз выходил из машины. Я двигался на выход, к своей. Внимательно присмотрелся к необъятной фигуре премьера; двигало мной и чистое любопытство. Если абстрагироваться от обстоятельств тяжелого лета, то сэр Уинстон представал довольно противоречивой и где-то даже трагической фигурой. Он этого еще не знал, и наверно чувствовал себя в Москве в данную минуту лидером великой державы в гостях у азиатского владыки вроде султана Оттоманской Порты, но где-то там на небесах стрелки вселенских часов уже совершили поворот и звезда Великой Британии стремительно понеслась к закату, чтобы улечься верным песиком у ног бывшей колонии...

Что ж, Богу не занимать чувства юмора.

* * *

В том, что небеса любят иной раз подшутить, я и раньше не сомневался, а накануне штурма Сталинграда получил тому еще одно подтверждение. А начиналось все вполне себе мирно, ничто, как говорится, не предвещало беды.

Словом, в ставку под Винницей приехал по каким-то своим генеральским делам представитель Гонведа, сиречь венгерских вооруженных сил. Ну, приехал себе и приехал — что тут такого? Так я думал ровно до того момента, как этот засранец не столкнулся в коридоре со своим румынским коллегой. Причем столкнулся — в прямом смысле слова. Есть там такой поворот неудачный..., то и дело адъютанты друг на друга налетают, особенно когда торопятся куда. Бывает, что и не только адъютанты. Помню, как-то раз, Кейтелю на ногу наступили. Но до сих пор это серьезных последствий не имело, а тут на тебе.

Что уж там за кошка между нашими союзниками пробежала — бог весть, но сцепились они знатно. Я подоспел в самый разгар веселья, так что кто кому первый наступил на любимую мозоль, так и осталось для меня загадкой. В момент моего появления, господа генералы уже во всю орали друг на друга, размахивая руками и периодически порываясь схватиться за пистолеты. Вот тут я впервые остро пожалел, что не обладаю комплекцией Бауманна — тот бы этих петухов бройлерных в момент за шкирку растащил, а мне пришлось повозиться. Я конечно тоже не слабак, но растолкать в разные стороны двух еще не дряхлых мужиков, без помощи тумаков, оказалось не так-то просто. Справился, за что получил впоследствии благодарность от непосредственного начальства. А вместе с благодарностью получил еще один повод для размышлений.

Ведь если подумать, то этот румын с мадьяром, в общем-то, неплохо олицетворяют свои страны и их армии. И венгры, и румыны по большому счету лишние на этом празднике жизни под названием "Вторая Мировая". Это разборки великих, а у них свои маленькие радости и огорчения. Вот и сейчас: главные силы румын болтаются где-то в приволжских степях, которые им никаким боком не уперлись. Лучшая армия венгров стоит на Дону, который нужен мадьярам еще меньше, чем мамалыжникам Поволжье. И те и другие воюют в союзе с нами против русских, хотя с гораздо большим азартом вцепились бы друг другу в глотку на полях Трансильвании, за которую спорят чуть ли не от сотворения мира. И после этого кто-то еще будет утверждать, что у боженьки нет чувства юмора?

Вообще, если бы не разборки больших дядек, то вся европейская мелюзга давно бы уже перегрызлась между собой. Европейское единство, о котором любят иногда поговорить в винницкой ставке, не более чем миф. И давешняя парочка генералов — живое тому подтверждение. Когда я явился на место событий они самозабвенно переругивались на французском, периодически разбавляя свой цветистый диалог фразами на родных наречиях. Ни одного слова на немецком я так и не услышал, даже после того, как стал активно распихивать бузотеров по разным углам. И это в ставке фюрера, куда по определению присылают только наиболее лояльных к Германии и уж точно со знанием немецкого!

На фронте дела наверняка обстоят еще веселее. Собственно, всевозможных докладов о конфликтах с союзниками я начитался предостаточно — то места расквартирования не поделили, то еще чего. Но до сих пор я это как-то мимо сознания пропускал. Вроде как несущественные детали. А тут вот задумался. Видать не зря говорят, что личные впечатления — самые сильные. И получается, что мои далеко идущие планы по преобразованию этого мира нуждаются в серьезной корректировке. Не любят в Европе немцев. Уважают и боятся, но не любят. И чтобы эту ситуацию как-то выправить придется немало поработать.

Ладно, подумаю на досуге, а пока — труба зовет. Через четверть часа очередное совещание.

* * *

В Генштабе меня ждали десятки неотложных дел; требовалось подписать сотню документов. Среди Директив и приказов, направленных в войска был и приказ Волховскому фронту на начало операции по прорыву блокады уже в 20-х числах августа. Обеспокоенный трудно складывающимися делами на юге я решил ускорить наступление на других фронтах.

Стронутые категорическими приказами Ставки с мест войска выдвигались к Синявино и Ладожскому озеру, и где-то среди них шагал рядовой Гавриленко, 1920 г.р. призванный Котласким РВК весной 42-го... точно также как когда-то в моем мире шел в бесконечном пехотном строю, изредка обгоняемый машинами или конными орудийными упряжками, мой дед.

Из записной книжки.

1. Авиация! ( Решить вопрос с Новиковым; немедленно решить вопрос с Ил-2 — перейти на двухместные к осени).

2. Успешный дебют Су-76. Надо ставить вопрос о расширение производства.

3. CПТ[Скорое появление "тигра"]. Модернизация КВ?! Ор. 85-100 мм. Что у нас со 107-мм ор.?

4. Огнеметные танки Волховскому. Срочно!!!

* * *

Заехать к БМ [Шапошникову].

Радовали вести из-под Ржева. Прорыва не получилось, но постепенное прогрызание фронта начало давать результаты. Западный фронт успешно ликвидировал опорный пункт в Карманово на левом фланге и смог окружить Зубцов в центре. Калининский, получив очередное усиление от Северо-Западного фронта (после ликвидации Демянского мешка) прорвался во многих местах к Волге и к пригородам Ржева.

Непрестанно засыпаемые миллионами снарядов, РСов и мин, немецкие пехотинцы вспоминали события Первой мировой. В воздухе шли ожесточенные бои, и ни о каком господстве немцев не могло быть и речи. Дилемма: оставаться на месте и стоять насмерть или выводить войска из мешка вставала перед моим оппонентом во весь рост.

Хуже шли дела под Воронежем. Вариант Рокоссовского не прошел. 13-я армия, атаковала вдоль Дона с севера. Несмотря на мощное усиление — два танковых корпуса (9-й и 10-й), кавкорпус, артиллерия РВГК вплоть до мощнейших М-31, армия продвинулась всего на два-три километра.

Развернутая в междуречье новая, 69-я армия вообще продвинулась на несколько сот метров. Немцы отлично пристрелялись, плотно заминировали подходы, натянули несколько рядов колючей проволоки. Пат.

Ситуация повторяла многие наступления нашей армии летом 42-го. После мощной артподготовки, стрелковые части с массой танков непосредственной поддержки продвигаются на несколько километров, штурмуют (с разной степенью успешности) немецкие опорные пункты — деревеньки и села, высоты, рощи.

Затем над полем боя появляется немецкая авиация. Немцы чутко реагируют на ситуацию и четко выполняют маневры, великолепно осуществляют координацию действий... наше наступление притормаживается. После чего к фронту подтягиваются подвижные резервы противника, и начинается фехтование ударами и контратаками.

Мы вводим свои подвижные силы, немцы подтягивают новые резервы — разгорается встречный бой. Прорыв не перерастает в оперативный, вместо броска на десятки километров в глубину обороны противника с опрокидыванием вражеских тылов и утюженья немецких штабов, танковые корпуса топчутся у безымянных высоток и небольших деревенек. И ситуация замораживается. Широко задуманное наступление вырождается в бои местного значения.

Нельзя считать такие наступления совсем уж бесполезными. Немцам приходилось оставлять танковые дивизии для парирования таких ударов, отвлекать от главных направлений авиацию и постоянно штопать тришкин кафтан своей обороны, вплоть до переброски отдельных батальонов из соседних дивизий... долго так продолжаться не могло.

Разговор с Рокоссовским по ВЧ. Я порекомендовал Константин Константиновичу продолжать штурмовые действия, особенно ночью. Вести разведку, искать слабые пункты в обороне. Очевидные вещи? Наверно. Сам Рокоссовский наверняка тоже прекрасно понимал это. Но ему требовались время и опыт на новой должности комфронта, и слова поддержки вместо гневного разноса больше подходили к ситуации.

Поэтому в разговоре я не давил на невыполненную задачу "разгромить противника и освободить г. Воронеж". Наоборот, похвалил за успех первого дня и попросил представить отличившихся к наградам.

— Даже если не сможете взять город, ваше наступление отвлекает силы немцев от Сталинграда. Там сейчас жарко...

С Ватутиным разговор был более эмоциональным и резким, и вызвал противоречивые чувства. Его фронт тоже наступал, отвлекая внимание немцев от главного удара Рокоссовского, но не получив усиления он не смог прорвать оборону и практически остался на месте; войска Воронежского фронта несли потери, поредевшие роты вновь и вновь поднимались в атаку и откатывались, еще более поредев. И лишь на участке венгров им удалось захватить маленький плацдарм за Доном.

Пикантность ситуации заключалось в том, что Ватутин начинал войну непосредственным начальником Василевского, и был старше по званию (генерал-лейтенантом, а Александр Михайлович — генерал-майором). Но всего за год Василевский обогнал бывшего патрона и по должности, и по званию. Ватутин же остался в прежнем звании, но правда продвинулся по службе; все-таки стал командующим одним из важнейших фронтов.

Я был скептически настроен к Ватутину именно как к командующему. В Генштабе, на месте заместителя начальника и руководителя Оперативного управления, или начальником штаба фронта он, как безусловно высококвалифицированный специалист, был бы на месте. Но для командующего ему не хватало решительности и твердости.

Нет, получив четкий приказ, Николай Федорович пунктуально его исполнял. Исполнял, и не более того. Он не воспользовался неожиданным успехом на левом фланге, не перебросил туда дополнительных сил. Теперь немцы оперативно перебросили резервы, перешли в контрнаступление и части на том берегу Дона вели отчаянную, но безнадежную борьбу. А основные силы Ватутина продолжали штурмовать Воронеж в лоб...

Не смогло командование Воронежского фронта настоять на усиление своего удара. Танковые корпуса и стрелковые дивизии, одни за другими забирались у него и отправлялись на юг, под Сталинград. Жуков в похожей ситуации (вывод 1 Ударной Армии) хотя бы дозвонился до Сталина и опротестовал решение Верховного.

Ватутин этого не сделал; хотя Иосиф Виссарионович мог прислушаться к авторитетному и аргументированному мнению.

— Поддержите плацдарм тяжелой артиллерией с нашего берега и бросьте всю авиацию. Отправьте к командирам на том берегу авианаводчиков и артиллерийских корректировщиков. Попробуйте ночью подбросить туда танков, — я выбрал тон доброжелательного советчика, который так часто использовал Шапошников. Но у Бориса Михайловича это шло от воспитания, высокой культуры, и поэтому выглядело совершенно естественно; мне же так и хотелось сорваться и понаставить в конце фраз сильных аргументов вроде "... мать!" и прочих неопределенных артиклей "б.."!

В дальнейшем разговоре выяснилось, что силы двух дивизий на том берегу даже не объединены единым командованием. Комдивы, отправив на тот берег усиленные стрелковые полки и не подумали о том, чтобы переправится следом и самим возглавить десантников. Командование армии эту ошибку не исправило.

— Немедленно переправить туда энергичного командира с оперативной группой и приказом возглавить все силы на плацдарме! — все более переходя на "русский командный", поднял я тон.

— Будет исполнено, — даже по телефону слышалась одышка Николая Федоровича, как будто он бежал марафон. Да уж, свое начальство порой пострашнее врага.

— Докладывайте о всех изменениях немедленно. Очень нам может пригодиться этот плацдарм, очень! — попытался вдохновить я немного подрастерявшегося комфронта; мысли начальника генштаба уже перекидывали мостик в будущее — к осенне-зимней кампании, где Воронежу предстояло стать одним из ключевых пунктов приложения усилий Красной армии.

И, наконец, Сталинград...

Путаница донесений и отсутствие регулярной связи. Даааааааааа уж, бардак, напоминавший прошлое лето в полной красе. Генштаб не знает где штаб фронта, штаб фронта не может ни связаться с командующим уехавшим в войска, ни с самими войсками...

Но войска даже несмотря на упущения дрались.

Пока окружение не успело стать плотным, тактическим, контрудары оставшихся вне окружения танковых корпусов и стрелковых дивизий, вкупе с действиями окруженных, приносили неплохие результаты. Наши смогли пробить несколько коридоров.

Однако с подходом немецких войск из глубины эти "дырки" затыкались. И приходилось вновь бросать в бой резервы.

Одним из таких ресурсов стал 7-й танковый корпус Ротмистрова. По моей собственной классификации, корпус был "тяжелым". Помимо танковых бригад в него дополнительно включили тяжелый танковый полк прорыва, и новенький самоходно-артиллерийский полк, правда, неполного состава — всего 8 "сушек" плюс несколько командирских Т-34.

"История болезни" лета 41-го или битвы под Воронежем повторялась и здесь. Увы, типичность этих ошибок в действиях на уровне корпусов была вновь полностью продемонстрирована: ввод в бой по частям, плохая разведка, растаскивание танковых бригад по стрелковым дивизиям для непосредственной поддержки пехоты. По иронии судьбы, именно бригады приданные сд понесли наименьшие потери; они имели хоть какую-то поддержку пехоты и артиллерии.

63-я тбр, пошедшая в бой самостоятельно сгорела за два дня. Еще хуже пришлось КВшникам. Большая часть танков были подбиты и сожжены в первый день наступления. Оставшиеся целыми два КВ передали соседям, а полк вывели на переформирование.

17 августа из кольца прорвалась оперативная группа и штаб 62-й армии. Вышли они у северных границ города. Те две стрелковые дивизии, которые сохранили знамя и документы, вывели в резерв фронта; их остатки переправили на восточный берег Волги. Остальная толпа отдельных частей и подразделений влилась в состав новой, 68-й армии, которая спешно перебрасывалась в Сталинград.

Генерал-лейтенант Чуйков был назначен заместителем командующего.

18/19 августа прорывающиеся войска соединились с частями 1-й гвардейской армии на северо-восточном участке окружения. "Деморализованные победой" — уставшие и расслабившиеся — немецкие дивизии не выдержали ночной атаки. Группа имела с собой артиллерию и несколько танков, вывела с собой до 3-х тысячи раненых.

Отдельные группы и отряды, главным образом из остатков 64-й армии, выходили на фронте 57-й армии и 13-го танкового корпуса, на южном обводе Сталинградского оборонительного района.

Параллельно продолжались попытки срезать немецкий "палец" вытянутый к самому городу. В бой против "великогерманцев" пошли 23-й и 18-й (черняховский) танковые корпуса, кавалеристы, 41-я гвардейская дивизия. Постепенно туда же выдвигались и резервные соединения 65-й армии.

Сколь долго не откладывалось решение о замене невезучего Тимошенко на другого кандидата, но 20 августа Юго-Западный фронт было решено временно поручить новому представителю Ставки Жукову, с подчинением ему и фронта Еременко.

* * *

В боях наступила пауза. Нет, не так. Сражения продолжали греметь на всех направлениях, части наступали и оборонялись, авиация бомбила, артиллерия стреляла и вообще — все были при деле. Но вот характер всех этих боевых действий... В общем, складывалось четкое ощущение, что фронтовая обстановка зависла в некоем межвременьи в ожидании новых резких изменений.

Под Сталинградом немецкие армии деловито добивали окруженные советские войска и заодно готовились к предстоящему штурму города. На среднем Дону, в окрестностях Воронежа 2-я полевая армия продолжала отбивать атаки двух русских фронтов. В районе Ржева ситуация также стабилизировалась — противник по-прежнему напирал, не считаясь с потерями, и даже потихоньку теснил наши части, но такая ситуация прогнозировалась изначально, так что и там ситуация, можно сказать, находилась в пределах нормы.

Даже в песках Африки и лазурных водах Средиземного моря время как будто замерло. В тылу противоборствующие стороны лихорадочно готовились к осенним операциям, накапливая запасы и подтягивая свежие пополнения, штабы работали день и ночь, а на фронтах царило сонное затишье. Унылое однообразие военных будней нарушалось только эпизодическими рейдами разведывательно-диверсионных групп, да налетами авиации.

Обитателей "Вервольфа", включая и скромного гитлеровского адъютанта, захлестнул своеобразные антицейтнот. Не зная, чем бы еще заняться, я взялся было за проработку собственных планов на дальнюю перспективу, но после пары бесплодных попыток отложил и это дело в долгий ящик. Слишком многое будет зависеть от исхода боев, которые должны развернуться в ближайшем будущем, так заглядывать слишком далеко вперед мы пока погодим, а то будет слишком сильно отдавать обычным прожектерством. В конце концов, решил почитать боевые донесения с фронтов — может хоть в них удастся отыскать источник вдохновения?

Принялся старательно изучать журналы боевых действий различных частей и сам не заметил, как втянулся, с головой погрузившись в однообразные строчки цифр и равнодушные, выхолощенные строчки типовых докладов. Разведгруппа 16-й моторизованной дивизии провела рейд по задонским степям: мотоциклисты при поддержке пяти бронемашин преодолели за двое суток 245 километров, установила контакт с жителями пары калмыцких селений, уничтожила пушечно-пулеметным огнем конный патруль противника. Семь красноармейцев были убиты, а двоих удалось взять в плен и доставить в расположение части. Тральщики 7-й флотилии провели очередной конвой по маршруту Киркенес-Лиинахамари, попутно произвели очередное траление фарватера, мин не обнаружено. Инженерные части группы армий "А", при поддержке подразделений Имперской трудовой службы, завершили восстановление автодорожного моста через Донец. Штаб и третья группа 76-й бомбардировочной эскадры перебазировались на аэродром "Тацинская"... Нудная рутина войны, но я видел за безликими фразами нечто большее, чем груды искореженной техники, тонны израсходованной солярки и километры пройденных дорог.

Сухие строчки и бесстрастные цифры скрывали за собой напряженный труд, надежды и ожидания миллионов людей, героизм и самопожертвование одних, халатность и трусость других. Под толстым слоем статистики скрывались искалеченные людские судьбы. Плотные белые страницы, покрытые ровным машинописным текстом, буквально сочились потом и кровью, злыми слезами отчаяния и гноем незаживших ран.

Пожалуй, только сейчас я в полной мере представил себе, какова настоящая цена моих попыток переиграть историю. Ощущение... странное, практически мистическое. Как будто у моих ног внезапно разверзлась бездна — шагни вперед и возврата уже не будет. А где-то там внизу все те, кого я отправил в эту черную пустоту своими решениями, мыслями, словами... Не строчки статистики — живые люди.

Как будто пистолет к затылку приставили. Пришлось даже головой помотать, чтобы это навязчивое ощущение ушло. Вроде помогло. Но на будущее, лучше о таких вещах не задумываться, а то и рехнуться можно. Так что пусть уж всё остается, как раньше — сухие бесстрастные цифры. Сейчас они важнее любых эмоций.

Кружной путь на войну.

Война сдвинула с привычных мест миллионы людей. Кто-то одел военную форму и сейчас шел, ехал или скакал к фронту. Навстречу им волоклись, тащились на носилках или уходили своими двоими раненные-контуженные или просто выводимые в резерв усталые бойцы. Кого-то война сорвала с родной земли и выбросила за тысячи миль в ходе эвакуации.

Но пожалуй никто не проделал столь кружной путь на войне, как майор Елисеев. Приняв первый бой на западных границах, он отступал до Смоленска. Потом его перебросили перегонять американские самолеты через Дальний Восток и Сибирь на фронт. Он несколько раз был в США. Успел поучаствовать в контрнаступлении под Москвой, когда на фронт бросали всех и все, что было под рукой.

Потом его отправили с миссией в Англию. Также по линии ленд-лиза.

И вот в первый день сентября он снова в Москве и сидел, нервничая, в коридоре генштаба.

Целью его вызова было для меня уяснить, на какой тип англосаксонских самолетов сделать ставку в борьбе с фокерами. Наши явно не тянули, поликарповский И-185 страдал массой детских болезней, и к нему не доставало хороших моторов. Ла-5 только пошел в серию, и необходим как фронтовой истребитель.

Действовать через голову авиационного начальства, конечно же, не совсем правильно. Но у меня накопился такой поток жалоб из войск на доблестных сталинских соколов, что приходилось рисковать.

Елисеев подтвердил мой предварительный прогноз.

"Харикейны" — дрянь, "Киттехауки" и другие просто не потянут. Очевидным недостатком всех этих типов являлось пулеметное вооружение. Слабоваты они против бронированного по брови "Фокке-Вульфа". "Спитфайеры" последних моделей вполне могли потягаться, но кто нам их даст?

"Аэрокобра"!

37-мм пушка — серьезный аргумент, такая развалит любого супротивника с одного выстрела. Главное — попасть.

Ставке и командованию ВВС я хотел предложить сформировать пару истребительных полков охотников, чьей целью будут ФВ-190. Унять этих стервятников давно пора, — согласился со мной бравый летун.

— Согласитесь возглавить такой полк? — спросил я приобретшего некий внешний, какой-то импортный лоск на западных харчах майора напрямик.

— Товарищ генерал! Я уже трижды подавал рапорт на фронт! — нисколько не задумываясь и очень эмоционально ответил Елисеев. — Я — истребитель. А утюжить по тылам желающих и без меня... -майор закончил характерным жестом — рубанув ребром ладони по горлу.

— Тогда — доброго пути, истребитель, — напутствовал я будущего комполка. С такими людьми — не пропадем,— думалось мне, пока из-под карандаша ложились на черновик первые строчки нового приказа.

* * *

Не приказ — песТня! Поэма в прозе. Вроде официальный документ — представление к награждению дубовыми листьями, а написано, как захватывающий приключенческий роман. Я как начал читать, так и не смог оторваться. Оберст-лейтенант Эрих Блёдорн — автор сего замечательного опуса, определенно зарывает свой талант в землю. Ему бы литературной деятельностью заняться и всемирная слава практически гарантирована, а тут — кто его старания оценит, кроме меня? Так и сгинет во тьме веков. Кто там вспомнит спустя десяток-другой лет про командира "орлиной" эскадры? Вот то-то и оно. Обидно, честное слово.

"Наши "птицы" стартовали в предутренней тьме и, ревя моторами, устремлялись на юго-восток — навстречу рассвету... "Орлы" 4-ой эскадрильи, озаренные первыми лучами Солнца, пикировали сквозь моря огня... Рваные полотнища разрывов заслоняли небо... Солнечные блики играли на остеклении кабин..." Самородок — однозначно! Даже если мужик просто решил развлечься таким оригинальным способом — всё равно молодец. Порадовал любимого адъютанта фюрера. Самое интересное, что этот последователь Гёте, вполне точно передал суть событий, пусть и таким оригинальным образом.

Бомбардировочная эскадра KG30 "Adler", то бишь "Орёл", в течение августа была переброшена из Заполярья на крымские аэродромы. Компанию ей составляли "Хенкели" из 26-й эскадры, часть из которых являлась торпедоносцами. И те и другие поступили в распоряжение командующего ВВС "Юг" — оберста Вольфгана фон Вильдта. Новичкам дали некоторое время на акклиматизацию и изучение нового ТВД, так что немедленного роста воздушной активности "Люфтваффе" над Черноморским побережьем Кавказа не последовало. Это-то, по-видимому, и ввело в заблуждение советских флотоводцев.

Еще не зная о том, что на крымских аэродромах теперь размещено без малого две сотни бомбардировщиков, адмирал Октябрьский одобрил план проведения набеговой операции на Феодосию. Крейсеру "Ворошилов" в сопровождении эсминцев "Сообразительный" и "Бойкий" предстояло совершить ночной обстрел портовых сооружений и находящихся в гавани десантных судов. Надо сказать, что недавно советские моряки уже устраивали аналогичную ночную побудку в Ялте. Тогда у крымских берегов отметился крейсер "Молотов", действовавший в компании лидера "Харьков". Толку от их действий не было практически никакого, если не считать нескольких разрушенных домиков, а единственными, кто пытался им помешать, были торпедные катера. "Львы" из KG26 в это время обживались на аэродроме "Катанья", в ожидании каравана "Пьедестал".

Видимо, безнаказанность прошлого набега, вкупе с желанием сорвать планомерную подготовку 11-й армии Холлидта к форсированию Керченского пролива, и навели Октябрьского на идею феодосийского рейда. Но к тому времени, как штаб Черноморского флота раскачался, ситуация успела кардинально измениться. Торпы "львиной" эскадры вернулись из своей сицилийской командировки, с севера прибыли "юнкерсы", работавшие по морским целям начиная еще с Норвежской кампании, а в довершение всего под Керчью вновь обосновались ветераны крымского неба — "мессеры" из третьей группы "Червовых тузов".

Дальше, собственно, началось то, что так красочно расписывал оберст-лейтенант Блёдорн. Сперва советский отряд еще на подходе был обнаружен самолетом разведчиком, затем последовала ночная атака торпедоносцев, окончившаяся безрезультатно, но вынудившая противника отказаться от обстрела порта. В предрассветных сумерках "львы" предприняли еще одну попытку, на этот раз удачную. "Ворошилов" поймал левым бортом торпеду, и эскадра вынужденно снизила скорость до 14 узлов. Ну а дальше пришло время "орлов".

Два десятка "юнкерсов" вынесли поврежденному крейсеру смертный приговор и тут же привели его в исполнение. Вернер Баумбах, буквально накануне прибытия в Крым награжденный Рыцарским крестом с Дубовыми листьями и Мечами, подтвердил свою репутацию непревзойденного мастера морских атак. Сброшенная им пятисотка, проломив все палубы, рванула в машинном отделении, практически по центру корабля. Его ведомые довершили дело, добившись еще одного прямого попадания и одного близкого разрыва.

После такого удара "Ворошилов" смог продержаться на воде еще с четверть часа, после чего с чистой совестью затонул. А эсминцы приступили к спасательным работам, старательно вылавливая из воды барахтающихся там коллег. Командование Черноморского флота, узнав о форс-мажоре, экстренно выслало помощь из Новороссийска. Сперва над районом катастрофы появилось звено Пе-2, изображавшее из себя авиационное прикрытие, а затем подтянулась пара торпедных катеров. Правда, толку от этого не было практически никакого. Так как уже через полчаса после гибели крейсера посмотреть на его могилку прилетела очередная группа восемьдесят восьмых. "Юнкерсы", не мудрствуя лукаво, тут же атаковали оба эсминца, всё еще занятые спасательными работами. В результате от прямого попадания полутонной бомбы переломился и практически мгновенно затонул "Бойкий". "Сообразительный" избежал повреждений, но и с места не сдвинулся, продолжив спасать тонущих моряков.

На что надеялось советское командование, так и осталось для меня загадкой. Но, как бы то ни было, спустя еще час, над последним уцелевшим эсминцем появились 18 бомбардировщиков, в сопровождении шестерки истребителей. Последние с удовольствием отправили искупаться обе "пешки", все еще нарезавшие круги над морем, а бомберы, выстроившись в колонну, атаковали "Сообразительного", который к тому времени был буквально забит сотнями спасенных моряков с двух утонувших кораблей.

Финал этой драмы был печален — спастись удалось немногим. Зато я теперь мог быть спокоен за предстоящую высадку на Кубани. Если у советских флотоводцев и имелись какие-то возражения на этот счет, то теперь их можно было смело сбрасывать со счетов.

Прогулка

Машина шуршит шинами по спящим улицам Москвы. Я еду на доклад в Ставку, мысленно перебирая в уме все донесения, справки, приказы, прочитанные или отданные за день, несколько нервно теребя портфель, битком набитый картами и сверхсекретными бумагами.

Впереди новый адъютант Михаил беседует с пожилым шофером Петром, со странным для моего уха отчеством Евграфович. Прежний адъютант — Сергей все-таки умудрился попасть на фронт. Причем далеко не прямым путем. Угнал с двумя дружками машину из гаража Генштаба. Напились, полихачили... естественно попали в аварию.

Сергею грозил вполне реальный срок или штрафбат. Поскольку дело напрямую касалось меня, пришлось вмешаться. Отправил скрепя сердце Серегу командиром танковой роты огнеметных КВ в Действующую армию, на Волховский фронт. А тот и рад-радехонек, по его вышло, добился своего.

Михаил по-доброму пытается расшевелить флегматичного водителя:

— Вот скажи, Евграфыч, ты каждый день в Кремле. А Сталина видел?

— Видел, это самое. На параде, эт-т самое, когда был, — несколько односложно отвечает шофер, не отрываясь от своих непосредственных обязанностей.

— Так то на параде. А я вот видел, как тебя, — продолжает теребить Михаил собеседника, изредка поглядывая через плечо на начальство, одобряет ли оно треп.

Мне самому интересно, но я делаю вид что занят раздумьями.

— Это где э-самое? — проявляет первые признаки заинтересованности и сосредоточенный шофер.

— Дык в Кремле... — слегка передразнивая деревенский говор соседа сообщает адъютант и делает МХАТовскую паузу. Всегда завидовал этой способности хороших рассказчиков. Не спешат, как опытные рыбаки дают заглотить часть информации слушателям, чтобы подвести к красивому финалу.

— Ну, это самое... — начинает теребить уже Евграфыч.

Пряча смешливые искорки в глазах, Михаил наконец раскрывает секрет:

— В кинозале. Мы с другими адъютантами и охраной собрались кино посмотреть, а тут он заходит. Поздоровался так, сказал охране "не будем мешать товарищам" и вышел...

Правда или выдумка, а может просто пересказ чьей-то байки — и не поймешь. Адъютанты — люди такие, вполне могли набраться наглости и впереться в кинозал; близость к начальству способствует ловли "звездочки" и несколько вольным нравам. Где только в этот момент был я интересно? Просмотры фильмов и военной хроники в то время уже прочно вошли в ритуал Ставки и ГКО. Сталин искренне любил важнейшее из искусств, пару раз и я побывал на таких сеансах.

— Подъезжаем, — начальник охраны, сидевший до этого молча с неприступным видом рядом со мной и бросавший косые взгляды на шутившего Михаила, мотнул головой в сторону ворот. Расслабились, получили порцию юмора — пошли работать.

* * *

Не, ну ее к черту, эту работу! Так же и чокнуться можно. Закрою глаза, а колонки цифр так никуда и не деваются. Этак я совсем трудоголиком стану. Делу — время, конечно, но и о досуге забывать не стоит. Тем более, мой дорогой и любимый шеф, он же фюрер, изволил нас ненадолго покинуть — неотложные дела государственной важности позвали в столицу. Меня с собой не взял, что с одной стороны настораживает (что-то слишком легко он начал без меня обходиться в последнее время), а с другой — всем, чем мог, я с этого направления уже прикрылся. Так что вместо того, чтобы нервничать и сушить мозг зазря, попробую ка я извлечь из неожиданной командировки начальства хоть какую-то личную выгоду. Хм, я даже знаю какую.

Как известно, у работников бывает два вида отпуска — свой собственный и когда начальство в отъезде. Вот у меня сейчас как раз второй случай наступил. Значит... правильно! Пойду-ка я увольнительную себе выпишу, пока никто не видит. Заодно проверю: насколько велика моя реальная свобода?

Проверил. Теперь не знаю, что и думать? Толи бардак в ставке фюрера еще больше, чем я думал, толи "поводок" мне сделали подлиннее. В общем, выпустили меня с территории родного "Вервольфа" без всяких проблем — до 8:00 завтрашнего дня, когда мне на дежурство заступать, я совершенно свободен. Ну что ж, раз такое дело...

Кто там из моих подчиненных сейчас на дежурстве? Ага, Грета. Ну, значит, не повезло тебе. Держи. Всё, что успел накарябать за последние пару дней — перепечатать и разложить в хронологическом порядке. Приду — проверю. Как закончишь, личное время аж до завтрашнего утра. А я пошел.

Пошел прямиком к казарме (или общаге?) стенографисток. Есть тут и такое строение. Буквально за углом от моего кампуса, где обитают все персональные адъютанты. Пройти по ухоженной дорожке мимо фасада офицерского казино, свернуть налево, обогнуть резиденцию Бормана и вот она — цель моего недолгого путешествия. Симпатичный двухэтажный домик, спрятавшийся в зарослях сирени и черемухи.

— День добрый, фройляйн! Штеффи не видали? Ах, у себя... Ну и отлично.

Так, это на втором этаже, если я правильно помню. Ага.

— Ух ты! Пардон муа. А Штеффи куда делась? В двадцать шестую переселили на прошлой неделе? Простите, не знал.

Вот же ж блин! И чего они всегда так визжат? Ничего ж не сделал! Только зашел! Так, ладно, здесь, кажется...

— Привет, красавица, собирайся!

Э, а зачем сразу подушкой бросаться? Ну и что, что не одета? Что я там не видел? А, не ожидала, растерялась. Ну, это другое дело. Бывает. Нет, я не за тем. То есть за тем, но не сейчас. Тьфу ты! Запутала меня совсем. В общем, хватай купальник, если есть. Полотенце еще прихвати. И через двадцать минут встречаемся возле центрального КПП.

Фух! Полдела сделано. Теперь самому за плавками с полотенцем заскочить, благо по дороге, и можно двигать к гаражу. По-идее, Йохан уже должен был все подготовить, включая бутерброды и спиртное — я ему записку для заведующего буфетом давал.

Как ни странно, но план удался на все 100, даже Штеффи умудрилась не опоздать. За территорию выпустили без всяких проблем. До берега Буга тоже добрались без приключений. Заодно проверил на практике свои навыки управления "Мерседесом" — ничего так, получается. Есть еще одни повод для гордости — не зря учился всё лето. Ну и местечко, про которое я узнал, слушая по своей привычке разговоры в курилке, вполне соответствовало восторженному описанию. Замечательный песчаный пляжик, симпатичная рощица с какими-то поющими птичками, удобная подъездная дорога и никого вокруг. Идиллия...

Единственное разочарование заключалось в том, что купальник у Штеффи все же нашелся. Но ничего — это дело поправимое. Зато природа какая! Погода, опять же... Последние летние деньки, как-никак. Скоро осень, а я до сих пор еще ни разу не искупался толком. Бассейн на территории ставки — не в счет! А тут — раздолье. Речка всё-таки, пусть и не очень широкая... зато длинная. Плавай — не хочу. Штеффи, кстати, здорово плавает вольным стилем. Да и ныряет охотно. Русалка...

Вон опять в воду заманивает. И не холодно ей — уже час без малого плещется, я еще минут двадцать назад сдался и полез на сушу греться, а этой хоть бы что. Не, врёшь, не затащишь. Да и вообще: не купанием единым...

— Эй, Undine*, иди сюда! Отметим нашу первую совместную вылазку.

Часика два у нас еще есть, а потом хочешь, не хочешь, придется возвращаться назад, пред светлы очи высокого начальства.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Русалка (нем.)

* * *

Сталин был хмур. Всем любителям резать правду-матку в заочных спорах рекомендую дважды подумать, прежде чем делать это в глаза начальства. Допустим, я не боялся отправиться пить кофе к Берии, веря в расположенность вождя к себе. А если после твоего правдивого доклада сядут другие? Как недавно и произошло с генералом Рухле...

Вот поэтому обтекаемые фразы и двусмысленные предложения — постоянная составляющая донесений наверх, плавно перетекающая в мемуары и исторические исследования.

По поводу положения на фронтах Иосиф Виссарионович не выказал никаких признаков гнева. Более того, завершилась встреча достаточно спокойно, по-деловому.

Наконец-то были проведены назначения. Соколовский, до этого исполнявший обязанности, принял Западный фронт, чтобы продолжить штурм Ржева и Сычевки. Новым командующим Юго-Западного фронта стал М.М.Попов.

Генерал Гордов, который в текущей реальности (хоть и ненадолго) успел покомандовать фронтом, упустил уникальную возможность вписать свое имя в летопись Волжской битвы чуть более крупными буквами. Так переиграла рулетка судьбы. Или просто Маркиан Михайлович оказался в нужном месте в нужное время...

Один из самых талантливых полководцев, в начале войны уже покомандовавший таким важным округом, как Ленинградский (преобразован в Северный фронт), Попов за годы войны несколько раз опускался до командарма, потом поднимался до комфронта и несколько раз занимал промежуточную позицию заместителя командующего фронта.

Увы, этому блестящему и одному из самых молодых (40 лет) командующих мешала одна вечная "русская болезнь". Как он сам с замечательной самоиронией признавался:

— У меня болезнь — простуда, — при этом щелкая пальцем известным жестом по горлу.

Москаленко же три дня болтался в Москве без дела. Судьба его решалась на самом верху. На фоне катастрофических потерь и относительной неудачи контрудара 1-й танковой можно ожидать самых строгих выводов.

Но для чего еще нужно послезнание? Решительно вмешавшись в судьбу генерала, я смог убедить Сталина вернуть командарма на фронт. Только дать ему общевойсковую армию — 1-ю гвардейскую.

И сообщить о решение я вызвался сам, но решил сделать это необычным способом. Вызванный в Генштаб Москаленко впал по-видимому в ступор, услышав:

— Вы грибы собирать любите?

— Ээээээ.... гм... — явно замялся боевой командир.

— Вот и отлично, — просиял я — прокатимся в лес, заодно и поговорим о деле...

Про этот лес, и что в нем полно грибов я услышал от вездесущего адъютанта Михаила. Никогда не был завзятым грибником, да и за самим Василевским такой привычки не знал, но очень уж хотелось вырваться из четырех стен казенных кабинетов. В лес, уже чувствовавший приближение осени, на свежий воздух... как на свободу.

Шуршит шинами по московским полупустым улицам ЗиС-101, мы с генералом сидим на заднем сиденье и каждый занят своими мыслями. Москаленко скорее всего терзают смутные сомнения по поводу собственной судьбы, меня же волнуют последние события на фронте... но чем дальше от города уезжает автомобиль тем дальше уходят тяжелые будни генштаба. Молчим по-прежнему, но настроение у обоих проясняется.

Корзинки, плащ-палатки достает из багажника запасливый Михаил, а вот нож я вытащил из-за сиденья. Немецкий кинжал с традиционной надписью...

— Трофей! Танкисты под Воронежем подарили, — объясняю я с невольной гордостью происхождение своего орудия производства, отвечая на удивленный взгляд Кирилл Семеновича. Сам он разводит руками, демонстрируя отсутствие необходимого инвентаря. Выручает Евграфыч, поделившись с генералом своим перочинным "с пятью лезвиями".

Осенний лес как кусочек другой жизни. Он принял нас под свой шатер еще не желтеющих листьев, нехожеными тропами уводя от страшной реальности куда-то в детство...

Первые грибы, любовно опущенные на дно корзинок. Полянка. Остановились, пора поговорить.

— Кирилл Семенович, по решению Ставки вы назначаетесь командующим 1-й гвардейской армии. Фактически — комендантом Сталинграда...

— Спасибо, — после недолгой паузы и с явным облегчением произнес Москаленко.

— Понимаете, что город надо защищать до последней... — не стал произносить пафосного "капли крови" — возможности?

— Так точно! — сосредоточенно произнес генерал. По его виду становилось ясно, как он уже далеко от этого волшебного леса, этой мирной полянки и грибов... сознание уже перенесло его на фронт. Мозг начинает выстраивать план. Я даже уловил движение корпусом — вернуться немедленно к машине и быстрее, быстрее.

— Давайте все-таки пройдемся, надо кое-что обсудить.

Молча пересекли полянку и я задал вопрос, так мучивший меня:

— В чем причина неудачи контрударов танковых армий?

В принципе я ожидал поток жалоб, обоснованных надо признать, но меня приятно поразила принципиальность генерала, начавшего не с господства немецкой авиации или ссылок на недостаток артиллерии, а с управления и связи:

-... плохо умеем командовать, что уж там, — закончил свой эмоциональный и насыщенный "метафорами" пятиминутный спич командарм.

— Хотя 1-я гвардейская — общевойсковая армия, у вас в подчинении будет несколько танковых корпусов. Постарайтесь учесть эти ошибки в руководстве крупных масс танков. — Помолчав, решил закончить разговор и эту прогулку

— Что ж, в путь. — Разворачиваясь в сторону дороги и ожидавшей нас машине, произнес я, с удовольствием рассматривая корзинку с полутора десятками подберезовиков и подосиновиков. Москаленко набрал намного меньше, не тем его голова была занята, но среди них лежала удивительная парочка белых...

Возвращаясь, договорились зайти в столовую — пообедать и заодно отдать нашу добычу на кухню.

Стоило только войти в двери Генштаба, как ко мне бросился дежурный генерал. По его виду я сразу понял, что обедать не придется. Спать видимо тоже...

* * *

Какой уж тут сон, когда фюрер изволит гневаться? В общем, если по порядку, то Гитлер прибыл под вечер и сходу принялся махать шашкой. Не знаю, что уж там такого случилось в столице (хотя надо бы разузнать), пока я со Штеффи на лоне природы отдыхал, но расстроился мой патрон изрядно. Досталось всем, начиная от коменданта штаб-квартиры и заканчивая начальником штаба вооруженных сил. Кейтель только глазами моргал, выслушивая весьма немелодичные рулады главнокомандующего. Йодль — тот как чувствовал — умотал еще с утра в какую-то инспекционную поездку. Так что за него пришлось отдуваться Паулюсу. Ничего, справился. Стоял, как солдат почетного караула: взгляд в одну точку, мимика на нуле, короткие сжатые ответы бесстрастным голосом. И так полчаса где-то, пока Гитлер не выдохся. Кстати, первый серьезный срыв у фюрера в бытность Паулюса начштаба ОКХ. Можно сказать: боевое крещение на новом месте принял сталинградский антигерой.

По-сути претензии Гитлера к генералитету сводились к следующему:

а) слишком медленно и

б) слишком мало.

Отчасти я с ним даже готов был согласиться. Операции на Сталинградском направлении действительно развивались медленнее, чем ожидалось, а на Кавказском — не развивались вообще. Но ведь не от хорошей же жизни!

Говоря по совести, я и сам ждал от рывка на Сталинград большего. По моим предварительным прикидкам город должен был быть уже взят, а обороняющие его войска размолоты в кровавую пыль. Но вот, поди ж ты. Как говорится, человек предполагает..., а противник — располагает, да. Советское командование на удивление резво среагировало на изменения, внесенные мною в текущую реальность. Армаду Клейста встретили, куда большие силы, чем я помнил из истории, приказ "Ни шагу назад!" появился раньше и закрутилось... В результате атакующая группировка до сих пор топчется где-то в районе Сталинградских пригородов, а штурм самой волжской твердыни, несмотря на успешное окружение главных сил Сталинградского фронта в Малой излучине, обещает быть весьма жарким. Воистину: хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах.

Но хорошие планы тем и отличаются от всяких авантюр, что их можно корректировать по ходу дела, если возникнет такая необходимость (а она, зараза, всегда возникает). Вот этим-то мы в последнее время и занимаемся. В удар на Сталинград изначально была заложена такая мощь, что сама идея о сопротивлении казалась абсурдной. Теперь такая перестраховка уже не кажется излишней. Именно этот запас прочности и позволяет Клейсту, не смотря на отчаянное сопротивление русских, упорно пробиваться к берегам Волги, перемалывая по дороге десятки стрелковых дивизий и танковых корпусов. Противник же вынужден бросать свои войска в бой по частям, укладывая в землю один стратегический эшелон за другим.

Многих, и в первую очередь Гитлера, такое положение угнетает. Кажется, что немецкие войска топчутся на месте, захлестываемые бесконечными волнами советских резервов. Но я, в отличие от некоторых, знаю, что резервы СССР отнюдь не безграничны. Армии, сгорающие сейчас в огне Сталинградской битвы, уже не смогут принять участие в зимнем контрнаступлении. И не факт, что им найдется адекватная замена.

Сталин, без счета бросая под каток немецкого наступления массы своих солдат и техники, совершил почти неизбежную в такой ситуации ошибку. На юге Восточного фронта создалась именно та ситуация, которой я так настойчиво добивался — ударные группировки Вермахта получили возможность уничтожать части Красной армии по частям, в наиболее выгодных для себя условиях. Сейчас на стороне армейской группы Клейста все мыслимые преимущества — свобода маневра, превосходство в силах, стратегическая инициатива, благоприятная местность, эффективная поддержка с воздуха. Соотношение потерь — просто катастрофическое для русских. Правда с началом городских боев оно несколько выровняется, но по моим прикидкам размен все равно останется выгодным для Германии.

Более того, успехи немцев под Сталинградом подталкивают наших противников к отчаянным решениям, заставляют судорожно искать успехов на других участках, в надежде как-то отвлечь Вермахт от ставшего решающим южного направления. Это заставляет русское командование торопиться, совершать ошибки, нести новые потери и постепенно терять уверенность в своих силах. Ради такого можно и смириться с временным отсутствием зримых символов победы, вроде знамени со свастикой на руинах сталинградского обкома или что там у них за здание местным белым домом работает?

Вот всё это я и попытался осторожно втолковать Гитлеру, когда он немного стравил пар и, распустив генералов подумать о своем поведении, пожелал ознакомиться с тем, что я понаписал в его отсутствие. Кажется, фюрер проникся. Вот только надолго ли хватит этого заряда благоразумия?

* * *

Путаный доклад дежурного генерала и направленца по Западному фронту не внес полной ясности. Немцы нанесли контрудар под Зубцовым. Командование фронта недооценило эту атаку и не поспешило доложить наверх, надеясь справится своими силами. К 12.00 дня ситуация сорвалась в оглушительную катастрофу, пусть и местного масштаба.

Несколько стрелковых соединений было рассечено и даже окружено. По очередной злой усмешке судьбы во втором эшелоне за ними не оказалось 12-го ТК. Буквально за двое суток до этого наступления его отправили на север, поближе к Ржеву. Пятнадцатый, отдав уцелевшие после штурма машины своему собрату, вообще выведен в глубокий тыл на переформирование.

Соколовскому удалось исправить положение только после трехдневных напряженных боев. Повезло, что большинство частей попавших под стремительный удар не опустило руки, а продолжало сражаться. Но были отмечены и случаи паники и дезорганизации.

Командование стрелковой дивизии, расквартированной в Зубцове, просто бросило части и сбежало. Следом драпанули сами стрелковые части. Город спасли артиллеристы ИПТАПа и гаубичного полка РВГК, дислоцировавшиеся там же. Они успели развернуться на окраинах и приняли неравный бой. Не имея пехотного прикрытия, артполки понесли огромные потери.

Плохо действовала авиация 1-й ВА, а она могла серьезно усложнить жизнь немецким тд и затормозить их еще в стадии прорыва. Пришлось бросать даже АДД, которой и без того хватало работы по целям в районе Сталинграда.

Точку в немецком контрударе поставили доваторцы. Опять корпус Крюкова оказался на месте быстрее всех. Видимо сами немцы не рассчитывали на такой успех своей атаки, и постепенно оттянулись на исходные позиции.

Плохо начал командование новый комфронта. Потеря концентрации сменилась лихорадочным затыканием и бросанием в бой резервов по частям. Пятно на его репутации рикошетом било и по мне. Однако, Ставка и Сталин ограничилась наказанием лишь ряда нижестоящих начальников уровня комполка-комдива. Сменили командование воздушной армии. Соколовскому давался шанс исправиться.

Для этого надо взять наконец Ржев...

Уроком лично для меня этот случай стал вот в каком плане. Первым порывом, возникшим при получении таких известий, стало сильное желание выехать на фронт и разобраться на месте. Сохранять холодную голову и держать себя в руках не так-то просто. Я смог подавить эти позывы, остался в Москве и координировал действия из Генштаба.

* * *

Известия от Клюге пришлись очень кстати, став живой иллюстрацией к теории перемалывания русских резервов, которую я так образно и красочно расписывал перед Гитлером буквально накануне.

Контрудар под Зубцовым был предпринят по инициативе Моделя и должен был сорвать подготовку очередного этапа советского наступления на Ржев. Но достигнутый результат заметно превзошел ожидания. XLVI-й танковый корпус в составе 1-й и 5-й танковых, а также 36-й моторизованной дивизии, внезапным ударом прорвал фронт и смешал в кучу всю Ржевскую группировку Красной армии. Правда, через несколько дней атакующие дивизии вынуждены были вернуться на исходные позиции, но свое дело они сделали — наступление русских было скомкано.

Из таких вот локальных, тщательно выверенных уколов и складываются будущие победы. Глядишь, понемногу и выпустим противнику всю кровь по капле. Хотя, конечно, главные победы и поражения, как и прежде, ожидаются на юге.

Теперь уже стало абсолютно ясно, что взять Сталинград сходу не удастся. Что ж, такой вариант тоже предусматривался, хотя я и сделал все, чтобы до него не дошло. Не получилось. А раз так, запускаем план "Б". Группа Клейста перестраивается. Теперь танковые и армейские корпуса располагаются как бы в шахматном порядке. Если все пройдет в соответствии с замыслом, то бронированные зубья этой "бороны" проткнут прижатые к Волге войска Сталинградского гарнизона, разрубив город на изолированные анклавы. А идущие в промежутках между танковыми клиньями пехотинцы зачистят образовавшиеся котлы.

В теории все просто, на практике — ... Хотя, учитывая то, какие силы будут задействованы в штурме, должно получиться. Поддерживаемые бронетехникой штурмовые группы сделают свое кровавое дело. Тут весь фокус в том, чтобы не допустить затягивания борьбы, а то опыт показывает, что схватка за кучу мусора, бывшую некогда городом, может длиться месяцами. Нет, ребята, такой хоккей нам не нужен! А потому главный ударный кулак 6-й армии — XL-й танковый корпус под командованием барона фон Швеппенбурга, нацелен прямиком на центральную переправу. Если этот прорыв на границе старого города и заводских окраин удастся, судьбу Сталинграда можно будет считать решенной, так как организованное снабжение войск городского гарнизона из-за Волги станет практически невозможным.

Что ж, посмотрим, как генералам удастся воплотить мои замыслы в жизнь.

* * *

Большие изменения в руководстве войсками у волжской твердыни хоть и не привели к мгновенным результатам, но первые позитивные итоги стали заметны уже в 20-х числах августа. Упорядочение докладов в Генштаб и Ставку, резко возросшая координация усилий войск, жесткая и упорная оборона каждого рубежа, более активные действия авиации. Жуковская твердая рука почувствовалась и там, на фронте, и здесь, в Москве.

Как сказал Москаленко комфронту Еременко, получив приказ о личной ответственности за Сталинград, где прямым текстом указывалось "за Волгой для вас земли нет!":

— Теперь попробуй, отступи...

Этим приказом Москаленко назначался комендантом г.Сталинград, с подчинением ему всех войск действовавших у города.

Фраза "За Волгой для нас земли нет!" стала девизом для всех войск, для каждого бойца и командира. При этом ставка делала все, чтобы помочь истекающим кровью войскам. Помимо 68-й армии, десятка дивизий, бригад и авиаполков, двигающихся к фронту, 20 августа было принято решение о передаче ЮЗФ 5-й танковой армии — переформированной и пополненной.

В командование армией вступил герой августовских боев за Ржев Романенко, передав родную третью своему заместителю Рыбалко.

Надежда на перелом в борьбе за город не покидала меня. Не железные же фрицы, в конце концов. По отдельным донесениям из войск и из анализа действий немцев проглядывали признаки переутомления противника и нетипичных ошибок для немецкого командования.

Приятная неожиданность произошла в полосе 2-го танкового корпуса. Немцы запланировали здесь наступление, а Лизюков — контрудар. В результате, немецкая атака на рассвете была встречена массированным огнем артиллерии и катюш, а затем взревели моторы Т-34, КВ и "Матильд"... и грянул встречный бой. Танковые дуэли и борьба огневых средств продолжалась весь день. Только благодаря неистовой поддержке "штук" и "фоккеров" немцам, понеся большие потери, удалось отодвинуть на пару километров линию фронта лизюковцев. Такой просчет разведки противника и промах командования внушал определенный оптимизм.

В ходе боя погиб немецкий командир полка, полковник М. Его танк подорвался на фугасе, наши как раз атаковали и захватили и танк, и тело погибшего полковника, вместе с кучей документов и карт.

Окончательный итог боя подвели наши "ночные мельницы", бесстрашные У-2. Им удалось распахать целую колонну немецких заправщиков. Красивый фейерверк был виден и по эту сторону фронта.

Война продолжалась, перемалывая миллионы человеческих жизней и ломая людские судьбы...

* * *

Несмотря на тщательную проработку самого механизма штурма и серьезную предварительную подготовку, наступление развивалось со скрипом. Русские дрались как черти, постоянно переходя в контратаки. Наступающие и обороняющиеся то и дело менялись местами, прорвавшиеся вглубь городских кварталов штурмгруппы зачастую сами оказывались в окружении. Среди заводских развалин и в руинах старых "царицынских" кварталов, систематически возникал настоящий "слоеный пирог". А тут еще непрекращающиеся атаки с флангов...

Линия фронта при таких раскладах становилась делом весьма условным, и очень многое начинало зависеть не от общего уровня организации армии и качества управления, в чем Вермахт крыл Красную армию как бык овцу, а от упорства, сообразительности и боевой подготовки отдельных солдат и младших офицеров. Тут дела обстояли уже не столь радостно. Проще говоря, война из высокоинтеллектуального противостояния генералов вырождалась в банальную драку лейтенантов и сержантов.

И все же превосходство немцев сказывалось. Отработанная тактика штурмовых групп, хорошо отлаженное взаимодействие с авиацией и артиллерией и лучшая выучка рядового и унтер-офицерского состава давали себя знать. Ну и общее превосходство в силах, конечно же. Ударные отряды при поддержке бронетехники упорно продвигались вперед, гася очаги сопротивления один за другим. Вторые эшелоны, идя по пятам за штурмовиками, зачищали местность, не делая различия между уцелевшими красноармейцами и обычными горожанами. Всех выживших под конвоем отправляли в тыл, за колючую проволоку — временные лагеря были развернуты прямо в степи.

К вечеру войска закреплялись на достигнутых рубежах, а ночью, как правило, происходила смена частей. Потрепанные подразделения отводились в тыл на отдых, а их место в первой линии занимали свежие отряды. Правда ночная активность русских частенько вносила в этот отлаженный процесс свои коррективы.

* * *

Степень ожесточенности боев и противоречивой, если не сказать хаотичной, обстановки около твердыни на Волге проиллюстрирую одним забавным (потому что все хорошо закончилось; обернись все иначе и история стала бы трагической) эпизодом, разбиравшемся на самом верху.

По итогам боев 14-18 августа комкор Черняховский представил своего комбрига Денисова к ордену Ленина. А командарм Москаленко (он, как командующий 1-й гвардейской армией координировал действия деблокирующих групп), по донесению своего комдива, чья стрелковая дивизия наступала совместно с танкистами) направил донесение в Ставку, с разгромной реляцией и требованием чуть ли не трибунала над полковником Денисовым.

Столь различная трактовка действий танкистов вызвала бурное обсуждение и докатилась до самого. Я этот момент упустил и был слегка шокирован на очередном заседание Ставки (оно же — заседание ГКО, оно же Политбюро — присутствовали и некоторые гражданские товарищи) неожиданным вопросом Сталина:

— Так что нам дэлать с Дэнисавым?

Суть вопроса мне была известна, но достаточно поверхностно. Комкор напирал на то, что Денисов трижды самолично водил бригаду в бой, был ранен, но не покинул поля боя, уничтожил несколько вражеских танков и бронемашин... Более того, в ходе изучения позже я выяснил, что комбриг-67 ходил в атаки на трех разных танках: когда был подбит его личный, он пересел на запасной. Но и его разбили. Тогда он отобрал танк у своего комбата и снова пошел в бой. Но, повторюсь, эти обстоятельства мне стали известны позже.

Общевойсковики же напирали на большие потери и невыполненную задачу.

Зная, как не любит Верховный ответов наобум и принципиально не желая разжигать костер взаимного недовольства между родами войск — одной авиации, которую все дружно ругали, мне мало? — я честно ответил:

— Комбриг делал что мог...

Проблемы взаимодействия были у всех, и вряд ли большинство из комбригов справились на месте Денисова лучше, но мужество в бою, пусть и граничащее с отчаянием стоило оценить.

Сталин задумчиво посмотрел на свою трубку. Ситуация противоречивая, чего уж там. Немного помолчав, он наконец произнес:

— А не направить ли нам таварища Дэнисова в академию? Пусть подучиться...

Что-то похожее на вздох облегчение пронеслось по рядам. "Да", "правильно" — прошелестели тихие реплики.

— Всэ сагласны? — обратился Иосиф Виссарионович к присутствующим, но при этом пристально взглянул мне в глаза.

— Думаю, это будет правильным решением.

Так благополучно разрешилось это дело. Уже после дополнительного изучения, я все-таки подписал наградной лист на Денисова, снизив награду до "звездочки". А ведь сложись судьба по другому или попади это дело в руки НКВД — и поехал бы полковник не в мягком вагоне в Москву, а в товарняке лес валить или в противоположную сторону — на фронт, но со штрафниками.

История эта напомнила мне одну важную истину: смелость солдата и мужество командира — несколько разные величины. Полно примеров, когда отважные в юности простые бойцы-офицеры становились позже пассивными командующими и генералами, боялись ответственности, и принимали странные решения, граничившие с трусостью.

Денисов вел себя как смелый офицер, рисковал головой. Но при этом он потерял нить управления бригадой, т.е. просто напросто сбежал от ответственности, "дезертировал на фронт".

* * *

Где-то в середине сентября я получил с фронта письмо. Мой непутевый друг щедро делился впечатлениями об армейских буднях и хвастался своими достижениями.

Вообще я был неплохо осведомлен о делах на нижнем Дону. Тем более, что в последние пару месяцев дел этих можно сказать, что и не было вовсе — участок считался одним из самых спокойных на всем Восточном фронте. Затишье перед бурей, так сказать. Группа армий "А" готовилась к рывку на Кавказ, а противостоящие ей войска Южного фронта лихорадочно укрепляли оборону и восстанавливали свою боеспособность после погрома в восточном Донбассе. "Лейбштандарт" же, в котором тянул лямку оберштурмфюрер Ральф Бауман, и вовсе пребывал в резерве 1-й танковой армии еще с августа. Казалось бы: чем тут можно похвастаться? Оказалось: есть чем.

Передислокация, ночной марш, усиленные меры маскировки, получение новой техники, периодические (преимущественно ночные) воздушные налеты, служебная командировка в Ворошиловград, прибытие маршевого пополнения — все это, и многое другое, мой товарищ пережил за какие-то три недели. Вообще из писем ситуация виделась совсем не так, как по сводкам ОКВ. Жизнь в дивизии кипела.

Но больше всего меня впечатлил его рассказ о последнем авианалете, который, ради разнообразия, был дневным. Рота третий день стояла биваком возле какого-то безымянного хутора. Солдаты и унтер-офицеры, плотно пообедав, занимались обычными фронтовыми делами, вроде чистки оружия, стирки обмундирования и написания писем родным. А Бауман решил развлечься чтением "Фёлькишер беобахтер", относительно свежий номер которого раздобыл накануне у знакомого шарфюрера из транспортной службы.

Изучение мировых новостей продвигалось полным ходом, когда мирная обстановка военного лагеря была беспардонно нарушена ревом, работающих на форсаже, авиадвигателей, лаем авиапушек, треском пулеметов, противным подвыванием и взрывами эрэсов, а также воплями и топотом застигнутых врасплох эсэсовцев. Звено "крыс" налетело из-за холмов и сходу засадило всем, чем было, по хутору и расположившимся в нем солдатам. Зенитных автоматов поблизости не случилось, а очереди из МГ не смогли отпугнуть лихих налетчиков. Впрочем, мой дружок и его подопечные отделались сравнительно легко.

Основной удар принял на себя коровник. Его обломками привалило бренные останки трех бурёнок и одной доярки. Эсэсовцы отделались утратой полевой кухни. Людские жертвы исчислялись четырьмя гренадерами, получившими ранения различной степени тяжести, и парой хиви, которые как раз драили котел злополучной полевой кухни и были разнесены в клочья взрывом РСа прямо на своем "боевом посту".

Сам Ральф не получил ни царапины, хотя и находился буквально на волосок от смерти — осколок размером с половинку грецкого ореха пробил газету и отодрал ему левый погон, после чего застрял в стене ближайшего сарая в тени которого мой товарищ изучал плоды репортерского творчества. Злополучный кусочек железа с зазубренными краями был приложен к письму и обнаружился на дне конверта.

Несмотря на то, что повествование Баумана было выдержано в подчеркнуто оптимистических тонах, с изрядной долей юмора и самоиронии, меня, что называется, проняло. Может, конечно, бравый оберштурмфюрер и приврал немного для красного словца, но все же этот его бесхитростный рассказец как-то слишком уж явно показывал на какой тонкой грани между жизнью и смертью ежеминутно балансируют люди на передовой. Оказывается я запросто мог лишиться своего единственного товарища в этом негостеприимном мире, причем именно тогда, когда менее всего ожидал этого.

* * *

Когда гибнут люди, всегда горько. Но конвейер смерти, запущенный войной убивает миллионами, до некоторой степени обезличивая погибших. И строчка "потери" в ежедневных докладах в Генштаб и Ставку хоть и цепляет душу, но не выжигает ее до черноты.

Совсем все по другому, когда в круговорот смерти попадают близкие и друзья, просто знакомые и симпатичные тебе люди. Каждая такая смерть — это дополнительная прядь седых волос и холодная игла, колющая в сердце.

Очередной такой удар из-за угла принес мне пакет с докладом о действиях БТ И МВ Юго-Восточного фронта. Погиб комбриг Филин.

Я сразу схватился за сигарету, а потом вытащил на свет и народное средство. Лучший психоаналитик русского народа булькнул, растворившись теплом в глубинах уже заметно спавшего живота.

Рука потянулась к телефону, и после короткой беседы с Сергеевым, я получил связь с временным командующим танковыми войсками ЮВ фронта генералом Орловым.

Герой Донской битвы погиб до ужаса нелепо, не доехав всего трех километров до штаба армии, где его уже ждал приказ о назначении заместителем комкора-14.

Его машина двигалась по дороге, попала под бомбежку, шофер рванул по полю к ближайшей рощице и влетел на полной скорости в воронку, оставшуюся от прежних налетов. Автомобиль перевернулся, а ехавшей на переднем сиденье Филин вылетел из кабины и вдобавок попал под всю тяжесть "эмки". От переломов он скончался на месте, а вот шофер, а также расположившиеся на заднем сидение охранник и его начштаба отделались царапинами, синяками и испугом.

Проклятье танковых командиров словно преследовало меня. И кто будет следующим? — зачем-то спросил я зеркало у выходной двери — в него всегда заглядываю перед выходом из кабинета, когда отправляюсь на каждодневный выезд в Ставку...

Бои в городе.

Самым серьезным недостатком войск на Сталинградском направлении было снабжение. Бедная железными дорогами южная часть обширного Восточного ТВД могла быть скомпенсирована таким серьезным путем снабжения, как Волга. Но резкий выход немцев к городу, вкупе с постоянными бомбежками всего, что двигалось по реки и постановкой мин практически закупорили важнейшую артерию страны.

Ни десятки опорных пунктов, приготовленных к круговой обороне, ни контрудары полдюжины танковых корпусов не смогли остановить немецкого наступления. Словно степной пожар, уничтожая все на своем пути, 6-я армия прорвалась к городским кварталам.

В самом городе бои затянулись, но судьба его была предрешена уже в первые дни сентября. Не удалось организовать даже подобие прочной обороны по внутреннему обводу. Защита распалась на несколько несвязанных друг с другом очагов. В этих условиях, комендант города и командарм-1 Москаленко фактически остался на самом крупном "острове" в северной части города, и лишился возможности управлять или хотя бы координировать усилия с соединениями в центральной части города, тем более с 64-й армией, зацепившейся за южную окраину и Купоросное.

Положение было аховое, но поскольку предсказуемо просчитывалось, растерянности у меня не вызвало. Все, что Генштаб мог сделать, он сделал; ходы были расписаны на много дней вперед. Что оставалось делать? Надеяться на войска и героизм людей. Они продолжали сражаться!..

Оставались еще надежды на Жукова и энергичный нажим на наступавших немцев с севера. Пресс наступления Юго-Восточного фронта начал медленно выдавливать позиции немцев в междуречье. Но Юго-Восточному явно не хватало сил. Опять не повезло Лизюкову. Его корпус потерял за два дня боев всю технику, столь кропотливо отремонтированную в ходе недолгой передышки или полученную из тыла, включая ленд-лизовские "Стюарты".

Лизюкова сняли с должности и отправили в Москву, в распоряжение управления кадров. "Падеж" танковых комкоров продолжался. В ходе ожесточенных боев за Рынок осколком авиабомбы получил ранение в голову и комкор-18 — молодой и перспективный Черняховский. По итогам августовских боев только командир 7-го ТК Ротмистров и вечный Танасчишин сохранили свои посты. Последний получил, наконец, звание генерала, его представили к званию Героя, а сам корпус, трижды сменивший состав танков и вышедший из огня и полымя нескольких окружений — к званию гвардейского и получил приказ на переформирование в механизированный. Уже вскоре на картах Сталинградской битвы появился 2-й гв. МК (1-й гв.мк начал формирование вокруг 1-й гвардейской дивизии Руссиянова, а 1-м гвардейским танковым по восстановленной мной негласной традиции стал катуковский корпус).

* * *

Главной проблемой штурмующих войск была необходимость постоянно сходиться с противником "накоротке". Излюбленный маневр с охватом и выходом в тыл в условиях плотного противостояния практически не работал. Германские войска, втянувшись в лабиринт городских кварталов, утратили свое главное преимущество — мобильность. Каждое гнездо сопротивления, каждый полуразваленный дом или заводской цех приходилось брать штурмом, отражая к тому же непрерывные контратаки красноармейцев. И за каждый метр такого продвижения немецкая пехота вынуждена была платить кровью. Конечно, авиация и артиллерия тоже не дремали, исправно перемалывая силы защитников, но все же основную тяжесть боев тянула на себе инфантерия.

Поскольку такой расклад предполагался заранее, верховное командование постаралось сделать всё возможное, чтобы хоть как-то облегчить нелегкую "работу" пехотинцев. По городу день и ночь гвоздили десятки тяжелых артбатарей переданных Клейсту из резерва ОКХ, причем значительная часть прибыла прямиком из под Севастополя. Многим атакующим дивизиям были приданы дополнительные штурмовые саперные части. Войска до предела насытили огнеметами, подрывными средствами и автоматическим оружием, оказавшимся наиболее эффективным в условиях быстротечных схваток среди городских развалин. Восьмой авиакорпус буквально неистовствовал, как будто задался целью похоронить противника под килотоннами стали и тротила. Пикировщики, истребители и ябо, перебазировавшись на прифронтовые аэродромы, висели над позициями с рассвета до заката. Летчики в отдельные дни совершали до восьми вылетов, бомбя и штурмуя всё, что попадалось им в прицел. Двухмоторники, в свою очередь, раз за разом накрывали бомбовыми коврами вторые эшелоны советских войск за Волгой, а также севернее и южнее Сталинграда.

Особое место в штурме отводилось бронетехнике. Танки, штурмовые орудия и новейшие штурмгаубицы, двигаясь непосредственно за атакующей пехотой, прямой наводкой расстреливали советские огневые точки. Поддержка "брони", как показывала практика, существенно снижала потери штурмовых групп и ускоряла подавление опорных пунктов противника. К тому же, желая по максимуму использовать ударную мощь танковых частей, ОКХ, не без моего участия, решило зайти с козырей — в горнило Сталинградской битвы был брошен 503-й отдельный тяжелый танковый батальон. На фронте впервые появились "Тигры".

С этими кошаками вообще пришлось повозиться. С подачи одного шибко хитрого путешественника во времени (не будем показывать пальцами) судьба легендарного танка претерпела существенные изменения. Во-первых, предпочтение было отдано модели Порше, а не Хеншеля, что позволило несколько ускорить начало промышленного производства и избежать ряда эксплуатационных проблем. Во-вторых, минуя стадию проб и ошибок, удалось сразу пропихнуть для "полосатиков" организацию, сложившуюся в моей истории лишь к середине 43-го года. В результате уже в августе оказались сформированы и полностью укомплектованы три первых батальона тяжелых танков. 501-й и 502-й заканчивали обучение во Франции и готовились к отправке на Восточный фронт в октябре, а вот 503-й...

В отличие от двух других, батальон с головой тигра на эмблеме был сформирован путем перевооружения и реорганизации 300-го батальона радиоуправляемых танков, отличившегося в ходе последнего штурма Севастополя. Старую технику передали специальным саперным частям, а личный состав, поднаторевший в уничтожении хорошо укрепленных позиций, обороняемых опытным и упорным гарнизоном, взялся ударными темпами осваивать секретные uber panzer'ы. К концу лета обучение было завершено, и батальон решили обкатать в реальных боях. Роль полигона предстояло сыграть городу на Волге.

Испытание огнем тигрята прошли уже в сентябре, поддержав наступление на Тракторный завод, в развалинах которого засели остатки двух советских стрелковых дивизий и 18-го танкового корпуса. Проверка фронтом, в общем, подтвердила то, что я знал и так — новая машина не отличалась высокой подвижностью и механической надежностью. Особенно много проблем было с новомодной электрической трансмиссией. Впрочем, эту проблему специалисты Порше обещали решить уже в октябре. Но куда важнее оказались достоинства. Броня, практически не пробиваемая для всех противотанковых, полковых и дивизионных орудий, состоявших на вооружении Красной армии, и сверхмощная 88-миллиметровая пушка, уверенно поражавшая любые советские танки на дистанции в полтора километра.

Танкисты Черняховского были первыми, кто сполна испытал на себе боевые качества нового порождения сумрачного тевтонского гения. В тесном пространстве среди руин малая подвижность и некоторая неуклюжесть "Тигров" не имела особого значения, зато невероятно востребованы оказались мощнейшее вооружение и несокрушимая защита. Пользуясь этим, танкисты 503-го просто продвигались вперед под прикрытием своей пехоты и методично расстреливали все огневые точки, попадавшиеся им на пути. Ответный огонь бронированные зверюги попросту игнорировали, флегматично перенося многочисленные попадания 45— и 76-миллиметровых снарядов.

Если верить информации, полученной при допросах пленных, то появление новых машин вызвало настоящую панику в рядах советских танкистов и артиллеристов. Корпус Черняховского, потеряв за три дня боев большую часть орудий и танков, был выведен в тыл на переформирование. При этом командир корпуса был серьезно ранен, а тылы корпуса полностью разгромлены ударами с воздуха. За "Тиграми" же в войсках прочно закрепилась слава несокрушимой и непобедимой машины, способной проломить любую оборону и вызывающей у противника приступы нервозности уже одним фактом своего существования.

Междуречье.

Три общевойсковые армии и три танковых корпуса Юго-Восточного фронта начали наступление 7 сентября. Жуков сделал все, чтобы подготовиться как можно лучше, но дефицит времени и общая неблагоприятная обстановка не позволили большего. Первая же волна танков и пехоты была просто истреблена. Немцы укрепили северный фланг — сотни танков и самоходок использовались как костяк противотанковой обороны, десятки зениток, помимо охраны немецких солдат с неба, были приспособлены для стрельбы по наземным целям.

Слабая артиллерийская поддержка и малосильность авиации 8-й воздушной армии не позволили выбить эту огневую мощь. Вся артподготовка продолжалась 45 минут, велась фактически по площадям из-за плохо организованной разведки и включала в себя слишком мало тяжелых орудий. Единственный успех первого дня был у совхоза Дмитровский, где под мощный удар М-31 удачно попался опорный пункт немцев — большая часть укреплений была разрушена, а множество вражеских солдат погибло. Но и там продвижение составило два-три километра, перед очередной грядой высоток наши были остановлены мощным огнем противника.

Располагай Юго-Восточный фронт большим количеством боеприпасов и тяжелых орудий идея планомерного выдавливания немцев с северного участка междуречья может и сработала бы. Однако недостаток гаубиц и снарядов (расход снарядов на них был установлен по 5-10 штук в день в зависимости от калибра) вынуждал делать ставку на другие методы: атаки пехоты с танками непосредственной поддержки, минометы, "катюши" (вплоть до М.31), на авиацию... А это не всегда работало.

Многим ветеранам Первой мировой этот снарядный голод до бои напомнил события 1915-го. Хорошо хоть, что основной калибр полковой и дивизионной артиллерии, а также танковых пушек — 76 миллиметров — не испытывал острого дефицита.

Наращивание выпуска минометов и мин к ним позволил укомплектовывать советские дивизии по этой графе на 100%. Но сами по себе даже 120-мм минометы не могли заменить тяжелые орудия — не хватало мощи и дальности. Недаром многие исследователи опускали минометы в разряд тяжелого пехотного оружия — в одной линейки с ПТРами, крупнокалиберными пулеметами и ранцевыми огнеметами (с ними тоже все обстояло неплохо).

Неудача Юго-Восточного фронта обсуждалась на заседание Ставки в присутствие вызванного из-под Сталинграда Жукова. Объективные причины неуспеха были очевидны. Поэтому Сталин ограничился лишь снятием ряда военачальников: командарма-24 Козлова, все того же невезучего Лизюкова. Попов был понижен в должности до заместителя командующего фронта, а сам фронт временно приказано было возглавить лично Жукову.

Это решение отдавало некоторой паникой. Ибо по предыдущим директивам Ставки Юго-Восточный оперативно подчинялся Сталинградскому фронту. Таким образом, создавалась двойственная ситуация: Еременко был подчинен Жукову, как заместителю Верховного Главнокомандующего и представителю Ставки, а сам Жуков командовал фронтом поставленным в подчинение Еременко.

Ни о каком 'другом решении' разговора у нас с Георгием Константиновичем естественно речь не зашла. Реальность сильно поменялась, и ресурсов для мощнейшего контрнаступления на картах Генштаба не просматривалось, а Жукову просто было не до того. Его ждали горячие бои в междуречье Волги и Дона.

Чтобы хоть как-то помочь наземным войскам, командованию ВВС было приказано провести масштабную воздушную операцию.

Технология массированных ударов по вражеским аэродромам была отлажена, и дважды использована — в ходе "Меркурия" и на Западном фронте:

— Ночью, ближе к рассвету удар наносили вечные трудяги По-2 и АДД.

— На рассвете за дело принимались дневные бомберы и штурмовики. Их должны были прикрывать крупные истребительные силы.

Для проведения авиационного наступления под Сталинградом привлекался 4-й ИАК РВГК. Корпус имел стандартные две иад, всего — пять полков, более 100 истребителей), сформированный из отдельных полков, надерганных со всех фронтов и даже ПВО.

Но именно в этом корпусе отправился после пятинедельной подготовки на фронт полк Елисеева на "аэрокобрах". Большинство пилотов были собраны из невоюющих округов и обладали довоенной подготовкой, часть летчиков служили инструкторами в ВУ, к ним влились возвращенные в строй после ранений... Поэтому опытная компания освоила самолет так быстро.

10-11 сентября эта операция была проведена. Увы, как и предыдущие подобные операции к перелому это не привело, хотя какие-то потери мы немцам нанесли.

Особенно не повезло летчикам 268-го шап. Флаг-штурман полка Владимир Норовицкий, опытнейший пилот, воевавший еще в Испании, вывел группу точно на отмеченную на карте цель. Но это оказался ложный аэродром. Выяснили это пилоты, когда выпустили большую часть эресов и сбросили бомбы. На обратном пути Илы попали под атаку мессеров и понесли чудовищные потери (сбито 12 из 23-х участвовавших в налете штурмовиков). Сам Норовицкий был сбит, обгорел, но смог приземлиться с парашютом на территории советских войск. Это был его 70-й вылет на штурмовике, и он мог рассчитывать на скорое присвоение звания Героя (нормой тогда были 75 б.в.).

Непонятно, куда делась группа истребительного прикрытия после захода на цель (разбор дела дошел до трибунала), а илы без бортстрелка оказались уязвимы для атак сзади новейших Bf-109G.

Наибольшего успеха, как обычно добились ночники — им удалось повредить несколько передовых площадок подскока, где пострадали и вражеские самолеты. АДД удалось разбомбить казармы личного состава воздушной базы люфтваффе в районе Питомника. Случайное попадание 500-килограммовой бомбы... иногда просто везет.

Но полагаться на везение при планировании боевых операций — верный путь к поражению. Трижды Жуков переносил удар все западнее и западнее, пытаясь нащупать слабое место на удлиненном фланге 4-й танковой Гота. И это не смотря на то, что наличие мощной артиллерийской группировки за Волгой предполагало удар по кратчайшему направлению — вдоль реки, чтобы объединить разрозненные опорные пункты обороны в самом городе.

Единственное, из всего, что попросил у меня Жуков для усиления войск, и что я смог выделить — это три "тысячных" самоходно-артиллерийских полка СУ-76. Других серьезных ресурсов в виде резервных армий или самолетов просто неоткуда взять.

Переброска 8-й резервной армии и переименование ее в 65-ю (я сохранил штаб и управление 4-й танковой на будущее, армия была выведена в Резерв в районе Камышина) можно говорить о том, что ресурс резервных армий был исчерпан. Армия пошла в бой против плацдармов на Дону, фронтом на запад. Иначе существовала угроза удара в тыл деблокирующей группировки.

В качестве слабой морковки лично от Сталина — обещание перебросить только формируемую 5-ю Ударную армию в состав Юго-Восточного фронта. В реальности существовал только штаб армии и несколько потрепанных и выведенных в тыл дивизий, которые еще предстояло развернуть в полноценные соединения. И срок переброски сдвигался к концу сентября.

Таким образом, не имея под рукой готовых резервов класса общевойсковой армии, Ставка и Генштаб занялись кройкой и шитьем из того что было. Часть дивизий и корпусов формировалось в тылу или перебрасывались с Дальнего Востока, часть потрепанных дивизий находили на фронте или на пополнении в неглубоком тылу, некоторую часть соединений должны были дать расформирования некоторых уже существующих армий.

В конце концов, Жуков нашел оригинальное решение. Он перенес направление удара с юго-западного на юго-восточное, непосредственно на город. Три танковых корпуса, поставленные в затылок друг другу должны прорываться при поддержке артиллерии на восточном берегу Волги и рассечь 4-ю танковую армию.

Увы. Даже столь замысловатый план не сработал. Немцы не растерялись и быстро перебросили силы на новое направление. Атакуемый участок превратился в арену ожесточенных боев, встречных атак и контратак...

В бесконечных боях перемалывались дивизии и части. Во многих стрелковых дивизиях осталось по 500-600 активных штыков, а полки превратились в роты. Танковые корпуса сводились в бригады, а их штабы выводили в тыл на новое укомплектование, серьезные потери несла авиация. Но фронт, выполняя беспощадный приказ Ставки, всеми силами рвался вперед, пытаясь оттянуть неизбежный конец крепости на Волге...

* * *

Желая ускорить развязку и без того затянувшейся битвы, ОКВ щедрой рукой бросало в топку сражения всё, что только возможно. Поскольку для дополнительных войск уже просто не было места, упор решено было сделать на авиацию, которая постепенно становилась главной ударной силой немецкого наступления. Высокая мобильность Люфтваффе позволяла сравнительно легко концентрировать основные силы на избранном направлении и, в случае необходимости, столь же быстро перебрасывать их на другой участок гигантского фронта. Не имея возможности быть сильными везде, немецкое командование использовало это полезное свойство на всю катушку.

В результате к началу сентября в районе Сталинграда оказались сконцентрированы основные силы германских ВВС. Действующий там VIII-ой авиакорпус вобрал в себя больше тысячи боевых самолетов и теперь, словно колоссальный молот, вколачивал своими ударами в землю целые соединения Красной армии.

Русские, правда, огрызались, как могли, чем умудрились немало зацепить фон Рихтгофена. После очередной попытки сталинских соколов перехватить инициативу в воздушном противостоянии, командующий 4-м воздушным флотом поставил вопрос ребром. ОКЛ откликнулось, предоставив дополнительные ресурсы. Под Сталинградом была развернута сеть радиолокационных станций, что позволило по-новому организовать всю систему раннего оповещения и перехвата вражеских бомбардировщиков и штурмовиков. "Мессеры" из JG3, JG52 и JG77, часть которых лишь в августе прибыла с Сицилии, устроили среди советских ударных групп настоящую резню. Заодно капитально проредили и истребительные части, пытавшиеся осуществлять прикрытие. В довершение всего VIII-ой авиакорпус провел масштабный тур ударов по аэродромам, основательно подорвав боевые возможности противника. Во всяком случае, количество самолетовылетов ежедневно совершаемых советскими ВВС в районе Сталинграда сократилось более чем вдвое, причем большая их часть приходилась, теперь, на ночное время.

Такой ситуацией было грех не воспользоваться. И генерал-полковник Эвальд фон Клейст не подвел. Пока авиация играла в свои игры, сухопутчики перегруппировались, подготовившись к финальному штурму. Если на первом этапе наступления упор делался на рассечение вражеской группировки с целью нарушение целостной системы обороны и образования котлов, то теперь предполагалось полностью ликвидировать изолированные очаги сопротивления. Попутно танкисты Гота отразили сильнейший натиск на свой левый фланг — русские не прекращали попыток пробиться в город и деблокировать остатки гарнизона.

16-го сентября наступила расплата. Люфты превзошли сами себя, ухитрившись за сутки совершить более 2500 самолетовылетов. На второй день наступления к ним добавились еще 2000, после чего активность VIII-го авиакорпуса остановилась на отметке 1500 боевых вылетов ежесуточно. Сильнейшей бомбежке подверглись не только боевые порядки войск и позиции тяжелой артиллерии за Волгой, но и пути подвоза, а также станции выгрузки и переправы. Этот удар буквально нокаутировал советскую оборону. Судя по заявлениям штурмующих частей, в ряде случаев противник вообще не смог оказать организованного сопротивления. Управление войсками было полностью нарушено, войска понесли огромные потери в людях и технике, а уцелевшие под завалами бойцы, зачастую контуженные, находились в состоянии прострации, практически не реагируя на происходящее.

Пользуясь беспрецедентно мощной авиаподдержкой, наспех пополненные и приведшие себя в порядок дивизии 4-ой танковой и 6-ой полевой армий перешли в решительное наступление, постепенно перемалывая остатки оказавшихся в городе соединений Сталинградского фронта. Советские анклавы, обозначавшиеся на оперативных картах красным цветом, исчезали один за другим, постепенно затапливаемые синим "морем" немецких соединений.

Операция "Меркурий".

Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробивался болотами,

Горло ломая врагу.

Снега еще не было, здесь песня не попала в точку, но на землю легли первые желтые листья. Дети пошли в школу. Наступил любимый с детства сентябрь.

Раз на юге для того, чтобы переломить ситуацию рычагов было маловато, Ставка и Генштаб сделали попытку вырвать клок шерсти на других направлениях.

2 сентября, с затяжкой на одну неделю из-за плохой погоды и неполной готовности к наступлению к первоначально назначенному сроку загрохотала артиллерия Волховского фронта. Приказ задержать удар очень нелегко дался Ставке, но здесь я твердо настоял на своем. Поспешные наступления и контрудары двух лет войны еще не стерлись в памяти у Сталина, и он разрешил Мерецкову действовать по готовности.

3 сентября ударил с западной части "бутылочного горла" Ленинградский фронт. Огонь его орудий и минометов дополнили залпы пушек кораблей КБФ и подвижных береговых батарей балтийцев.

В грохоте артиллерийской канонады на немцев надвигалось возмездие...

План прорыва совмещал в себе два варианта известных мне по реальной истории попыток прорыва блокады. Синявинской операции (неудачной), с планируемым заходом в тыл "бутылочного горла" и окружением части немецких сил в Шлиссельбургском мешке, и благополучно завершившийся "Искры" — удар вдоль берега Ладоги по кратчайшему расстоянию.

Для двойного удара выделенных дополнительных сил — практически две армии, одна — за счет СЗФ, после ликвидации Демянского мешка, другая — за счет резервов Ставки и соседнего Карельского фронта — должно было хватить для прорыва.

По крайней мере, повторной катастрофы для Второй ударной я надеялся избежать.

Вторым серьезным поводом для огнедышащего оптимизма и веры в успех "Меркурия" стало наращивание авиационных сил. Вместе со штатными воздушными армиями Ленинградского и Волховского фронтов должны были действовать летчики морской авиацией, ПВО, АДД и авиации резерва Ставки, к которым присоединялись активными действиями ВВС соседних фронтов. Личное руководство и ответственность за взаимодействие авиации нес сам главком ВВС Новиков. Для него Ленинград был местом первого крупного успеха, и я надеялся, что он сделает все ради своих однополчан и соратников.

Всего — до тысячи(!) самолетов могли висеть над полем боя днем и ночью. Пожалуй, это первая операция, в которой наши летуны смогли опробовать тактику авиационного наступления. Беспокоящие удары по узлам дорог, по вторым линиям немецкой обороны, складам в глубоком тылу и отступающим колоннам чередовались с массированными налетами на ключевые опорные пункты и по вражеским аэродромам.

Несмотря на столь мощную поддержку огнем с земли, воды и воздуха, первые бои показали недостаточную готовность советских войск в прорыве долговременной обороны противника. Ни огнеметные танки, ни полки прорыва КВ, ни огонь прямой наводкой орудий вплоть до крупного калибра, не смогли сразу сломить глубоко эшелонированную оборону пяти немецких дивизий, закопавшихся в землю по уши.

На третий день волховчанам стало не хватать боеприпасов, но именно в этот момент 228-я стрелковая дивизия 2-й Ударной армии прорвала оборону на Синявинском направлении. В немецкую оборону был вбит клин. Успех был достигнут на вспомогательном направлении, но Мерецков энергично воспользовался моментом, быстро подтянул дополнительные силы.

Выслушав его оптимистический утренний доклад, я особо предупредил комфронта об удержании новых позиций, и напомнил о постоянном внимании к флангам атакующих войск. Печальная повесть о повторном окружении Второй Ударной в моей истории запомнилась хорошо.

Кирилл Афанасьевич заверил меня, что поставит на фланги надежные части, усиленные танками, и попросил об укрепление резервами, и особо — о подаче дополнительных боеприпасов.

Расход снарядов действительно был колоссальным, а пленные немцы, особенно из тех кто постарше, смогли подтвердить — это показалось им повторением ужасов Первой мировой... вражеская оборона местами стала напоминать лунный пейзаж.

Кроме серьезных перебоев со снабжением боеприпасами, наши войска опять и снова стала беспокоить немецкая авиация. Если в первые дни наступления, вражеские самолеты появлялись эпизодически, то теперь над направлением главного удара советских войск заработал настоящий конвейер... Штуки, фокеры и мессеры сменяли друг друга, а советские пилоты либо запаздывали, либо были вынуждены очищать небо перед лицом превосходящих сил врага.

В моей записной книжки появилась красноречивая запись, посвященная боям за Синявино: зенитки!!! СРОЧНО!!!

Хуже дела шли на приладожских берегах. Продвижение там вперед исчислялось сотнями метров. Некоторые части остались на месте. Сорвался штурм Шлиссельбурга... не получилось и с десантом — высадка с кораблей Ладожской флотилии в тылу оборонявшихся перед волховчанами. Желание задействовать побольше сил сыграло с моряками плохую шутку. Хорошо хоть потери оказались минимальными.

Невский пятачок ленинградцам удалось расширить, но и там продвижение составило не более двухсот-трехсот метров. Правда ленинградцы не испытывали еще снарядного голода, а огонь тяжелых морских орудий буквально утрамбовывал немцев, перемешивая колючую проволоку, траншеи и блиндажи с землей.

Поскольку лучше продвигались части на Синявинском направлении, туда перебрасывались второй эшелон фронта: кавкорпус и гвардейский стрелковый корпус, усиленные танками. Ожесточенные бои вокруг превращенных в опорные пункты рабочих поселков, высоток и лесов продолжались...

Не хватало буквально чуть-чуть, самой малости, чтобы пройти эти последние километры.

* * *

В конце лета Сталинград, в руинах которого решалась судьба кампании, а то и всей войны, как-то незаметно заслонил собой все остальные фронты. Тягучие бои под Ржевом, хитрые маневры в африканской пустыне, интриги союзников по "Оси" и перманентные перегруппировки на всех фронтах были ненавязчиво задвинуты на второй план. Причем не только в моем личном списке приоритетов, но и в планах ОКВ, что, в общем-то, совсем неплохо — ненавижу распылять внимание на несколько целей. Да и классическая германская военная доктрина всегда утверждала, что успех удара по "шверпункту" перевешивает любые временные неудачи на второстепенных направлениях. Так что начавшееся наступление советских войск под Ленинградом не сильно меня взволновало. Немецкое командование ждало его давно, подготовилось весьма основательно и в принципе сюрпризов там не ожидалось. Тем более, что в первые же часы наши оппоненты продемонстрировали, что не собираются отходить от устоявшегося шаблона и намерены и дальше биться лбом в бетонную стену шлиссельбургского коридора. Дальнейшие события полностью подтвердили правильность моих выводов.

Войска Волховского и Ленинградского фронтов упорно пытались срезать Мгинский выступ и пробить коридор в осажденную колыбель революции по кратчайшему маршруту. Прямо скажем, не самый благоприятный для наступления рельеф советское командование предпочитало игнорировать. Ставка делалась на запредельное массирование артиллерии и повторяющиеся с завидным постоянством атаки бесконечных "волн" пехоты при поддержке танков (включая различные сверхтяжелые модификации КВ). Сообщения о появлении последних периодически поступали из войск чуть ли не весь последний год — сказывалось наличие в непосредственной близости от фронта мощного танкового завода с собственным опытно-конструкторским производством.

Кстати, эти самые нестандартные КВ едва не подложили мне свинью. Гитлер, узнав о них, принял информацию близко к сердцу и загорелся желанием ответить ударом на удар, то бишь — послать под Ленинград один из батальонов "Тигров". Признаться, эта его идея заставила меня слегка понервничать, но обошлось.

На деле все вылилось в очередную мясорубку а-ля Верден с тяжелыми потерями и микроскопическими продвижениями. Причем размен пока что был явно в пользу группы армий "Север". Так чего же еще желать? Куда хуже было бы, если б русские перенесли основную точку приложения своих усилий в полосу Северо-Западного фронта, куда-нибудь в район Невеля или Великих Лук. Что-то мне подсказывает, что такой ход принес бы противнику куда больший успех. Но не хотите — как хотите. Вольному — воля, как говорится. Теперь же об угрозе прорыва на стыке групп армий фон Кюхлера и фон Клюге можно забыть, по крайней мере, на пару месяцев — бои за Шлиссельбургский коридор высосут все советские резервы на северном направлении, подобно тому, как ржевская мясорубка перемолола наступательный потенциал Красной армии в центре советско-германского фронта.

Придя к таким вот выводам, я вздохнул с облегчением и... тут же предложил Гитлеру (а через него и штабу сухопутных войск) расформировать нашу "недотанковую" дивизию за номером 25. Не, ну в самом деле: раз уж удар на стыке центральной и северной группировок отменяется, то к чему держать там это, в значительной мере декоративное, соединение? Вот и я решил, что не зачем.

Решить-то решил, а вот убедить фюрера в необходимости такого шага оказалось ой как непросто. Казалось бы: ну чего тут думать? Дивизия изначально создавалась как временное формирование по тому самому принципу, по которому находчивые домохозяйки сооружают салаты "я его слепила из того, что было". Единственным предназначением этой, прости господи, дивизии было противопоставить хоть что-то мобильное советскому удару на Невель, если бы таковой последовал в июле-августе 42-го года. Причем ставилось непременное условие: обойтись местными ресурсами, не снимая войск ни с непрестанно атакуемого Ржевского выступа, ни, тем более, с юга. Плодом скрещивания этих двух оперативно-тактических требований и стала 25-я танковая.

Теперь проблема, для локализации которой это соединение создавалось (по моей же, между прочим, рекомендации), благополучно рассосалась, и пришло время прощаться с дивизией фон Шелля. Это я так думал. Но едва о моих планах услышал Гитлер, как у него чуть не случилась истерика. Как же: расформировать танковую дивизию — святотатство! То, что эта "танковая" состоит из кучки никак не связанных между собой частей и имеет на вооружении аж около сорока танков, фюрер мило проигнорировал. Ну, действительно, чего это я к мелочам придираюсь? Пришлось привлечь к обсуждению кучу народу и убить на это плевое, в общем-то дело, два дня. В конце концов, с помощью командующего армии резерва, начальника штаба сухопутных войск, генерал-инспектора танковых войск, командующего войсками на западе, ответственного за формирование новых подвижных соединений для кампании 43-го года и, наконец, рейхсфюрера СС, имевшего виды на временно включенную в состав 25-ой эсэсовскую моторизованную бригаду, вопрос все же удалось решить положительно. Вот в таких вот условиях приходится работать, господа.

Кстати, единственным человеком, который меня пожалел и по достоинству оценил потраченные мной на эту фигню усилия, оказалась Штеффи. Правда, у неё на то были личные мотивы. Я с ней в Берлин на выходные собирался смотаться, вроде как по делам, но... пришлось воздержаться. Так что в лице моей военно-полевой секретарши фюрер приобрел еще одного скрытого врага. Шучу, конечно, но в каждой шутке, как говорится, есть доля... шутки.

А 25-ю все-таки расформировали. Вернее, в приказе говорилось "реорганизовать". На такую уступку пришлось пойти, чтобы окончательно сломить сопротивление Гитлера, но сути это не меняло. Штаб дивизии, части обеспечения и остатки 203-го танкового полка отправлялись во Францию. Там фельдмаршалу фон Рундштедту сотоварищи предстояло слепить на их основе к весне будущего года новое, на сей раз полноценное, соединение. А 2-я бригада СС взяла курс на древнюю имперскую землю Бранденбург и расположенный в ней полигон Курмарк, где ей было суждено превратиться в добровольческую панцер-гренадерскую дивизию. Так что можно сказать, что конец у этой истории вышел счастливый. По крайней мере, военнослужащие расформированной дивизии, отправившиеся в глубокий тыл, так и не сделав по врагу ни единого выстрела, на кадрах кинохроники выглядели вполне довольными. Их можно было понять — вырваться, хотя бы на время, из ада Восточного фронта, не получив при этом ни царапины, считалось редкостной удачей.

Тупик

Бермудский треугольник Сталинград — Ржев — город на Неве не выходил из головы, гоняя мысли по заколдованному кругу. Хоть бы один просвет!

Сталинград ... формально войска еще держались, но цельной обороны в городе не существовало. Бои разбились на эпизоды, где превосходящие силы немцев постепенно перемалывали изолированные гарнизоны и отдельные части.

Сильный ход с введением в гарнизон города целых танковых корпусов (17-й и 18-й, прибывшие из-под Воронежа, слегка пополненные по пути, и многострадальный 23-й, прошедший через окружения под Харьковым, на Дону и чудом избежавший котла на подступах к городу) сработал только наполовину. Упрочив оборону, особенно противотанковую составляющую, корпуса потеряли главный козырь — подвижность.

Город, превращенный в кучу битого кирпича мало способствовал переброскам с фланга на фланг. Кроме того, почти вся автотехника была быстро потеряна из-за мощнейшего артогня и авиаударов немцев.

И, наконец, хотя танкисты обычно вели бои закопав или замаскировав в руинах свои танки, потери в бронетехники тоже были велики. Таким образом, корпуса очень быстро превратились в слегка усиленные танками и артиллерией стрелковые бригады. Назвать их мотострелками язык не поворачивается.

Сама по себе потеря такого важного промышленного центра и города с громким именем действовала угнетающе, но главной проблемой стала перерезанная Волга. Нефтяная артерия страны забитая тромбом уже вызвала огромные проблемы с горючим.

Дошло до того, что на заседание ГКО комиссия с Кавказа доложила о проблемах с хранением нефти в Баку. Складирование бочками и цистернами, хранение в танкерах не решало — и нефть стали сливать в вырытые в земле котлованы. А промышленность и транспорт в Центре задыхались от нехватки бензина и солярки.

Чудовищное напряжение первых дней сентября сказывалось на всех в Ставке, что привело к метаниям и разброду в мнениях. То раздавались призывы остановить атаки Ржева и "бутылочного горла", и все силы бросить на юг. А всего спустя пару дней — возобновить штурм ржевского плацдарма, перенеся главный удар в полосу Калининского фронта.

Немногочисленные резервы, подходящие к Мерецкову, бросались в бой по частям — пакетами, как говорили в пору первой германской, по частям же перемалывались и ситуацию изменить не могли. Операция по деблокированию вылилась в серию боев местного значения вокруг нескольких немецких опорных пунктов.

Как не тяжело было, но пришлось доложить на заседании Ставки:

— Спорадические атаки не приносят результата, — и просить о прекращение операции. "Меркурий", бывший во многом моим детищем, замер.

Лучше накопить побольше сил и боеприпасов, подготовится и бетонной плитой внезапно упасть на врага.

Наступление под Ржевом было серьезно скомпрометировано, когда мы пропустили контрудар под Зубцовым. Поскольку Западный фронт серьезно пострадал, удар перенесли в полосу Калининского фронта, с севера на юг. Главная роль отводилась теперь 1-ой Ударной. Ржев находился на расстоянии всего одного удачного броска танкового корпуса, но пройти эти считанные километры было ох как непросто.

Наступлению способствовал захваченный плацдарм на западном берегу Волги. Практически сразу туда ввели кавалеристский корпус — на всякий случай и как резерв для развития оперативного прорыва в случаи успешного наступления. Рисковать танковым корпусом не стали, так как его снабжение немцы могли сорвать. Он должен был помочь на другом берегу, так как атака по плану начиналась по обоим берегам реки.

Ударная армия получила также свежий 7-й гвардейский корпус, сформированный из "сибирских" дивизий (действительно 70% личного состава составляли призывники из Сибири). В состав корпуса вошла танковая бригада. После решения об изъятии КВ в отдельные полки штат танковых батальонов бригад был 2-х ротным (рота Т-34 и рота легких танков — Т-60 или Т-70), но для гвардейского корпуса сделали исключение.

Его 95-я тбр состояла из 3-х ротных батальонов, причем все — на "тридцатьчетверках".

Кроме того, в состав бригады вошел дивизион СУ-76. Более сотни боевых машин, практически полноценный танковый корпус, должен был поддерживать удар стрелков. Несмотря на шероховатости и неудачи первого применения самоходок, этот вид бронетанковых войск был оценен высоко.

Из записной книжки начальника Генштаба.

1. Прекратить производство легких танков.

Все мощности по производству Т-70 передать под СУ-76.

2.Модернизация КВ.

Таким образом, несмотря на тяжелую текущую обстановку, руководство СССР уже закладывало задание на обновление танкового парка, имея в виду и сегодняшний момент, и будущий 43-й год.

Планом для танковой промышленности на 43-й год Т-34 и КВ с 85-мм орудием дополняли "сушки": СУ-76 на базе легких танков, СУ-85 и в перспективе СУ-100 — на базе Т-34, и СУ-122 на базе КВ. Все эти машины могли поучаствовать уже в зимнем контрнаступлении. А в том, что оно будет в советском Генштабе и в Ставке Верховного Главнокомандующего также, безусловно, верили...

* * *

Перечитав свои старые записи, я получил очередной повод задуматься. По всему выходило, что мой гениальный план разгрома Советского Союза не то чтобы сорван, но все же отчетливо пробуксовывает. В повседневной текучке это как-то не бросалось в глаза, особенно на фоне систематически поступающих с фронта победных сводок. Но ненадолго отключившись от сложившейся реальности и взглянув на ситуацию через призму моих былых ожиданий, я вынужден был честно признаться самому себе, что дела, несмотря на все старания, все же идут не лучшим образом.

Нет, о поражении речи не шло. Пока не шло. Но и сорвать банк, на который я рассчитывал, когда затевал эту авантюру, мне так же не удалось. Смести одним махом весь южный фланг Восточного фронта, сходу захватить Сталинград и всеми силами обрушиться на богатый нефтью и хлебом, но практически беззащитный Кавказ — вот как должны были действовать германские армии под моим чутким руководством. А что мы имеем вместо этого?

Окружить и уничтожить основные силы Юго-Западного фронта в Большой излучине так и не удалось, хотя разгромили их как бы не посильнее, чем в моём прошлом (тут сложно утверждать наверняка, точных данных от противника о понесенных им потерях мы все же не получали). Сталинградский фронт полег в Малой излучине чуть ли не поголовно, но тут же был воссоздан вновь за счет резервных формирований. Сейчас в руинах города умирает уже второй состав "сталинградцев". И пока он загибается, группа армий Манштейна топчется на месте, а силы русских на Кавказе укрепляются. Боюсь, что при таком раскладе прорыв к Бакинским нефтяным полям придется отложить на неопределённый срок. А впереди зима... Да и янки, как это ни неприятно, не сидят, сложа руки — с каждым месяцем их военная активность будет нарастать, что нивелирует все наши успехи на востоке. Вывод? События следует подхлестнуть! Доломать остатки сопротивления в Сталинграде, форсировать вторжение на Кавказ, обозначить давление на советские позиции ЗА Волгой и Каспием.

Звучит как музыка, вот только есть одно маленькое "но". Совсем маленькое, вот только обойти его никак не удается. Это "но" называется "недостаток сил". Нет, дивизии у Германии еще есть, вот только попытка их применения, где-то в низовьях Волги, встретит ряд трудностей. Типа невозможности организовать для них адекватное снабжение. Сталинградское направление и так уже перегружено. В интересах армейской группы Клейста и так уже работает большая часть автоколонн из резерва главного командования. Это, кстати, одна из причин, по которой Манштейн не может начать свой бросок на Кавказ до окончания штурма. Вторая причина — авиация. "Орлы" Рихтгофена и так вкалывают как проклятые, заставить их работать по двум целям значит обречь силы 4-го воздушного флота на медленное истощение, а этого, в свете начинающегося воздушного противостояния с янки, следует избегать любой ценой.

Была еще и третья причина, вернее — соображение общего порядка, которое лучше всего описывается народной мудростью про яйца и корзину. Я, в отличие от некоторых деятелей из когорты высшего руководства Рейха, ни на минуту не забывал о том, что война не кончится ни завтра, ни даже послезавтра. Так что бросать в бой всё до последнего солдата — несколько недальновидно. Впереди зима и неизбежное наступление русских. Коммуникации групп армий "А" и "Б" растянуты до предела и к ноябрю растянутся еще больше. Фронт на Дону держат мало на что способные армии сателлитов, которые я заранее списал в категорию "потери". К тому же со дня на день ожидается высадка англо-американских войск в Северной Африке, после которой они в считанные недели окажутся в опасной близости от Сицилии. Позиция Италии в таком случае становится непредсказуемой...

Вот так вот и получается, что, несмотря на наличие двух-трёх десятков свободных и вполне боеспособных дивизий, сил Германии не хватает. Потому что эти дивизии нужны (или понадобятся в самое ближайшее время) сразу в нескольких местах, и, как это ни парадоксально, Сталинград и Кубань — нуждаются в них меньше всего. Так что я не буду пока бросать на стол столь тщательно приберегаемые козыря — их время еще не пришло. Как говаривал один классик: "мы пойдем другим путём".

Если противника не удалось свалить одним молодецким ударом, то его еще можно попытаться измотать. СССР получил страшную рану — выйдя к Волге, мы фактически перерезали главную нефтяную артерию страны. Теперь лишь следует не дать противнику перевязаться. Всего несколько месяцев и, выражаясь фигурально, советы истекут кровью. Десятки танковых корпусов, лишенные доступа к Кавказской нефти, встанут как вкопанные. Утратившая подвижность и ударную мощь Красная армия превратится в беспомощную мишень для выверенных ударов Вермахта.

Такой вариант мной также предусматривался, хотя я и предпочел бы его избежать. Новый путь длиннее и труднее изначального, но, похоже, это единственный выход из позиционного тупика в который завело нас начатое столь успешно наступление. Хотя...

Шпионские страсти

Что там сообщает разведка?

Черная папка с ежедневной справкой от ГРУ лежала на столе каждый раз, когда я садился работать. Выходя из кабинета, даже на пятнадцать минут, я всегда тщательно запирал досье с грозной надписью "Совершенно секретно" в сейф. Без сообщений от "глаз и ушей" начальник Генштаба скаламбурил простенько, полководец как без рук. И ног.

Что там?

Агент "Эльза" сообщает о подготовки новых резервных соединений...

Агент "Пауль" докладывает об усилении морских перевозок железной руды из Швеции... а подводники-балтийцы сидят перед несколькими рядами минных полей и сетевых заграждений и тихо сосут лапу.

Ага, вот интересное о союзниках. Венгры строят новый танк. Ну-ну. Хотя это ложится в общую концепцию интенсификации экономики и большей концентрации усилий промышленности на военное производство. Волна из Германии дошла и до сателлитов. Ожидаемо, но вряд ли этот "Туран", или как там его, существенно повлияет на боеспособность мадьяр.

Агент "Роман"... Резидентура "Галла" из Мадрида... Военный атташе в США уточняет...

Перебрав все бумажки, я наконец с волнением раскрыл пакет со всеми топ-секретными надписями и суровой припиской "вскрыть только лично" от первого заместителя начальника ГРУ.

Одно из первых заданий, которое я дал разведупру — выяснить хоть что-то о моем невидимом визави с той стороны. Не мог он пройти незамеченным. Слишком много подвижек произошло. Естественно, я составил задание обтекаемо: "узнать побольше о работе немецкой ставки и высшего военно-политического руководства Рейха"!

Что тут?

А ничего. Слухи, обрывки разговоров, предположения.

Для владеющего послезнанием человека весьма забавно было читать "большое влияние на принятие военных решений оказывает Геббельс". А пассаж про Геринга, который "является крупной фигурой в руководстве Германии" — уже откровенно развеселил. С одной стороны и не поспоришь, действительно крупным чином являлся толстый Геринг. И в прямом, и в переносном смысле слова. А с другой — кто ж этого не знает? А писавшему доклад наверно казалось, что он открывает великие тайны, срывает покровы с неизвестного...

Н-да. В ставке Гитлера ходят упорные слухи, одним словом.

Собственно, из того что меня интересовало действительно — сама личность, если повезет — характер или привычки первого попаданца — в этом докладе разведки не проявилось ничего. Полный и абсолютный ноль.

Зато после войны можно снимать кино про доблестного резидента "Шанхайца", проникшего в святая святых нацистского руководства...

— Надо бы поговорить с Лаврентием Павловичем, возможно у НКВД есть лучшие подходы к высшим сферам, — подумал я, отправляя папку в прохладную глубину сейфа.

* * *

Случай поговорить представился незамедлительно. Видать и правда дар у меня такой — появляться в нужное время в нужном месте. Или не у меня. Вот и сейчас: стоило подумать и буквально на следующий день фюрер со своим малым кругом, к которому принадлежал и один скромный путешественник во времени, принял решение срочно отправиться в Берлин. Дела в столице требуют присутствия и всё такое. Ну, надо, так надо. Собрал свои немногочисленные вещички, озадачил секретарш и уселся верхом на чемодан в ожидании погрузки на поезд — мы, адъютанты, народ неприхотливый. Смена обстановки опять же. Да и Штеффи я приватную прогулку с последующим романтическим ужином давно обещал...

Впрочем, лирика это всё, а мы ехали работать. И первое дело заглянуло в приемную фюрера прямо в день нашего приезда. Естественно во время моего дежурства, как же иначе? Нет, может оно конечно и случайно так получилось, что недавно произведенный в оберстгруппенфюреры Гейдрих прибыл к Гитлеру с докладом именно в мою смену. Ну, всякое ведь в жизни бывает, верно? Но я в такие удачные совпадения почему-то не верю — имею право на здоровый скептицизм, ибо немного знаком с виновником всех этих "случайностей".

Так вот. Сижу я, значит, в приемной, скучаю. Гитлер, соответственно, в кабинете, причем, в отличие от меня, ему скучать некогда — у него там производственное совещание со Шпеером. И тут, лучезарно улыбаясь, входит мой негласный покровитель... Как у него это получается? Вот буквально только что ж подумал, что неплохо бы с ним одну идею обсудить.

— Фюрер у себя?

— Яволь, оберстгруппенфюрер! Но вам придется подождать, фюрер занят, у него совещание с участием рейхсминистра вооружений и боеприпасов.

Гейдрих бросает демонстративный взгляд на часы. Мне остается только развести руками в международном извиняющемся жесте.

— Вы как всегда пунктуальны, но у меня категорические указания. Я не могу никого допустить в кабинет, пока фюрер не освободится.

Шеф РСХА с деланной небрежностью бросает на мой рабочий стол свою фуражку и, придвинув стул, с комфортом располагается напротив:

— Что ж, подождем. Кстати, не хочешь мне ничего нового рассказать?

Блиииин! Ну вот как!? Как ему это удается??? Неужели он настолько четко просчитывает все мои действия? Этак мне и комплекс неполноценности заработать недолго, а то и чего похуже...

— Полагаете это уместным?

— О да!

Мой визави всем своим видом изображает крайнюю степень самодовольства.

— Вполне уместно. Но только сегодня.

С лица Гейдриха сползает маска превосходства, уступая место его обычной хищной улыбке, а кисть левой руки изображает в воздухе некое вращательное движение, как бы очерчивая всё немалое помещение приемной. Ну что ж, поговорим, если так. Думаю, эта тема тебя заинтересует.

Нелегкие решения

В ночь с 10 на 11 сентября через кошмар ночного боя, при выходе из окружения в городе прошла группа генерала Аграновича. Остатки нескольких стрелковых дивизий и 23-го танкового корпуса, а также отдельных полков и просто групп бойцов, сбившись в плотный кулак в южной части города пошли на прорыв, дабы соединиться с 64-й армией, удерживающей южные пригороды и Купоросное.

Пробиваясь через завалы и вражеский огонь, буквально перешагивая через свои и немецкие трупы, несколько тысяч изможденных бойцов вырвались из пекла уличной битвы.

Формально генерал Агранович нарушил как приказ номер 228, так и прямые запреты командования Сталинградского фронта, что повлекло за собой его отстранение. Решение судьбы генерала зависело от результатов сегодняшнего разговора в Ставке.

Для меня было понятно желание людей вырваться из огненного мешка, из этого многодневного кромешного ада, постоянного воя снарядов, мин, бомб...

Объяснения в докладной Аграновича мне показались убедительны. Лишившись связи с командованием, понеся чувствительные потери и испытывая недостаток боеприпасов, он и еще группа командиров на импровизированном Военном Совете приняла тяжелое решение на прорыв.

Зная, что город не удержать, я признал обоснованность этого решения. Смысла медленно умереть в руинах или красиво погибнуть в "банзай-атаке" не было никакого. А так хоть спасли некоторое количество людей.

Но заседание Ставки получилось необычайно бурным. Такого не было даже при разборе полетов у Воронежа.

Жесткую позицию занял Берия:

— Вы знаете, что Агранович проверялся органами в 38-м и даже подвергся увольнению из армии. А когда его вернули в 40-м, якшался с немцами?

"Что ж его органы тогда и не арестовали, дали человеку год повоевать." — зло подумал я. Судя по характеристике в деле, воевал Агранович неплохо; начав войну полковником и заместителем комдива, дошел до генерала, командовал стрелковыми дивизиями в ходе зимнего контрнаступления Юго-Западного фронта, и временно, во время отступления от Харькова — кавалерийским корпусом. Но промолчал.

— Рации в штабе были выведены из строя по приказу Аграновича...

Тут я не выдержал и перебил:

— Откуда такая информация?

— Показания радистов штаба 23-го танкового корпуса... — Лаврентий Павлович выложил пачку бумаг. Доносы...гм... донесения были отпечатаны на машинках и скреплены блестящими канцелярским скрепками, отличавшиеся от торопливо написанных от руки разрозненных листочков докладной Аграновича, которые я держал в руках.

Неожиданность!

Впрочем, связь всегда выходит из строя, когда войска собираются драпать... закон на войне!

— Ви не верите товарищам из НКВД, — вмешивается хмурый Сталин; как всегда внезапно.

Десять секунд я борюсь с настоящей паникой. Предательская капля пота выступает на лице. Но решаюсь держаться проверенной тактики — говорить честно, без экивоков, глядя прямо в глаза.

— Если бы Агранович был немецким агентом, то просто сдал бы войска фашистам! Или сам бы перебежал к фрицам в такой ситуации. — А он организовал прорыв!

— Нетривиальная задача, между прочим — из разнородных сил, ночью, в разрушенном городе... — добавил я уже про себя.

— Части и соединения вышли к своим, сохранили знамена (этот момент был отмечен в докладной особо) и могут продолжать сражаться. Даже вынесли с собой раненых... — продолжил я адвокатствовать.

Здесь я немного лукавил, просто не говоря всей правды.

Раненых вынесли далеко не всех, тяжелораненых оставили прямо на месте, на милость победителей. А вышедшие из окружения соединения представляли собой лохмотья: в одной дивизии числились 600 человек (сводным полком командовал старший лейтенант!), в другой — 800 человек с двумя орудиями. Танковый корпус оставил все танки, выскочил только штабной бронеавтомобиль и тягач с 37-мм зениткой.

— Если Аграновича надо непременно расстрелять для примера остальным, то давайте по приказу 228 это сделаем, — сказал я, обращаясь уже к Берии... "Вот и нашел контакт с шефом политической разведки, — выругался я про себя, — этот конфликт он точно не забудет!"

Моя позиция резко переломила ход обсуждения, видимо столь эмоциональная реакция начальника Генштаба, уже заслужившего репутацию спокойного и выдержанного человека, подействовала на всех присутствующих.

Даже на Сталина. Он как-то хитро посмотрел в сторону Берии и одобрительно кивал на каждый мой аргумент.

После бурного обсуждения, принято было компромиссное решение. Наказать вышедших старших командиров по военной части (снизить звания и должности), рассмотреть их поведение на партийных собраниях, а НКВД продолжить проверку Аграновича.

Ни нашим, ни вашим.

Выход от Сталина случайно совпал с уходом Берии. А была не была, хуже уже не будет.

— Лаврентий Павлович, есть разговор! — напрямик решил идти я.

Нарком повернулся, и в его заинтересованных глазах сверкнуло что-то похожее на уважение. Или это просто отблеск на пенсне?..

* * *

Нет, не показалось. Огонек азарта лишь на мгновение пробился сквозь непрошибаемую броню высокомерия и цинизма, но этот миг всё же был. А это значит, что я во второй раз за время нашего знакомства сумел по-настоящему зацепить своего сильнейшего союзника. Когда я закончил, Рейнхард выглядел на удивление задумчиво — не часто удается видеть главу одной из самых могущественных и зловещих спецслужб мира в таком состоянии. Обычно шеф РСХА смотрится весьма уверенно и даже нагло, особенно со мной.

Хотя, что тут странного, если подумать? Задачку-то я ему подкинул еще ту! Грохнуть, пожалуй, самого охраняемого человека на земле — каково? Или нет, не так. С учетом предыдущих договоренностей надо устранить уже ДВУХ самых охраняемых людей на планете. Правда задача несколько облегчается тем, что одного из этих двоих как раз РСХА и охраняет. Не только оно, конечно, но всё же.

В общем, суть моих предложений сводилась к следующему: раз не удалось вывести Советский Союз из игры чисто военными методами, придется идти окольными путями. Если говорить красиво и вычурно, то можно сказать, что моя речь в приемной Рейхсканцелярии знаменовала собой переход от традиционной немецкой стратегии сокрушения к любимой англосаксами стратегии непрямых действий.

СССР не рассыпался от удара в лоб? Отлично (т.е. хреново, конечно, но что ж поделать?), значит мы развалим его изнутри! Прецеденты-то имеются. А для этого нам придется дополнить военное давление экономической блокадой (главную роль в которой будет играть захваченный Сталинград) и ростом социального напряжения во вражеском лагере. Вот для последнего мне и понадобится помощь Гейдриха. Почему? А потому что система власти в Союзе, хоть и считается тоталитарной, на деле, завязана на одного единственного человека. И если этого человека вдруг не станет... Вот после этих моих слов в глазах Рейнхарда и разгорелся огонек нездорового интереса. Любит он такие внезапные ходы, меняющие всю расстановку на мировой шахматной доске.

Что ж тут необычного, ведь убрать сильного лидера врага — это так естественно? Не стану спорить, да вот только в большинстве случаев дело не идет дальше благих пожеланий. Я же обычно являюсь с конкретными предложениями и Гейдрих это знал — отсюда и азарт в глазах моего визами. Что ж, грех подводить людей, которые в тебя верят. Особенно если от них зависит в том числе и твоя жизнь.

163