Книга 2. Ученик некроманта. Мир без боли

Благодарю близких моему сердцу людей,

без которых я не смог бы написать эту книгу:

замечательную писательницу Диану Удовиченко —

за неустанную помощь и уроки мастерства;

Игоря Архипова — за консультации по физиологии;

Нину Гурову — за бесценные советы в области химии;

Юлию Лусту — за бесконечный поток эмоций.

Автор

Александр Гуров

"УЧЕНИК НЕКРОМАНТА. МИР БЕЗ БОЛИ"

Не думайте, что я пришел нарушить закон и пророков:

не нарушить пришел я, но исполнить.

Предвестье: откуда подул ветер

Прорицание первое

Глава 1. Пробуждение

Глава 2. Боль воспоминаний

Глава 3. Лживая правда

Прорицание второе

Глава 4. Ночные тени

Глава 5. Ведьминское отродье

Глава 6. Соль и слезы

Глава 7. Беды Вестфалена

Прорицание третье

Глава 8. Имитация дружбы

Глава 9. Вампирские беседы

Глава 10. Пещера трех Безумцев

Глава 11. Церковь и исчадья Мрака

Прорицание четвертое

Глава 12. Фаворит королевы

Глава 13. Ночная охота

Глава 14. Дары темных альвов

Глава 15. Жажда крови

Прорицание пятое

Глава 16. Рабские путы

Глава 17. Падение Хельгарда

Глава 18. Дорога без возврата

Глава 19. Битва на жизнь

Послесловие: что снится Видящим

Предвестье:

откуда подул ветер

Мягко шелестела листва, стелилась под ногами золотым ковром, скрывая под собой тонкую тропинку, которая стрелой пронзила храмовый сад. Вокруг, склонив головы, соприкасаясь сложными прическами еще не опавших крон, стояли барышни-деревья. Готовясь к зиме, они с женской любовью к гармонии сменили монотонные юно-зеленые одеяния на желто-красные, коричневые, багряно-алые и темно-бордовые. Сад налился зрелой красотой. Глядя вокруг, Вёльва никак не могла отделаться от мысли, что в эти минуты мир не увядает, а расцветает, обрастает неотразимостью ярких, радостных цветов и оттенков. Но придут холода, листва пожухнет, опадет. Зрелость сменится старостью, старость — смертью, ледяным сном, который к весне подарит новую жизнь — зеленую молодость.

"Даже в смерти есть своя прелесть, — думала Вёльва, поднимая с земли опавший листок — красный, как горячая кровь, добавляя к нему желтый, как пылающее солнце, коричневый — цвета земли. — Без смерти, жизнь утратит красоту, станет обыденной, серой, невзрачной. Бессмертие, которое желает вступить на земли Валлии, уничтожит саму суть мироздания".

С этими мыслями, держа в руке букет из опавших листьев, Вёльва вышла на храмовую площадь. Быстро, не обращая внимания на снующих вокруг, резвящихся ребятишек, пересекла ее. Вбежала в храм, поднялась по ступеням на верхний этаж. Как сомнамбула, ни о чем не задумываясь, витая где-то далеко за границами здания, а быть может и самой Наицы, прорицательница, не спрашивая аудиенции, вошла в покои Первой матушки.

— Вёльва, — оторвавшись от бумаг, сквозь стиснутые зубы процедила Ливия. — Не скажу, что рада встречи. С чем пожаловала?

— Мир в опасности, — уставившись вперед невидящим взором, сказала прорицательница, и из ее рук вывалился букет из опавших листьев.

— Ты опасна для Валлии не меньше, чем мор и войны. Что напророчила на этот раз?

— И реки налились кровью, — Вёльва заговорила заунывным, чужим голосом. Красный листок растаял, кровавой лужей расплылся у ее ног, перепачкал белоснежный ковер. — И солнце почернело, словно пепел. — Желтый листок вспыхнул огнем и за секунду перегорел, оставив от себя лишь черную сажу. — И землю окутала стужа — пришла ледяная Хель, владычица мертвых... — Последний, коричневый листок покрылся кромкой инея, обледенел, с тихим треском раскололся на мелкие части и, растаяв в тепле, обернулся водой.

Тень безумной пелены спала, виденье исчезло. Прорицательница вздрогнула и глубоко вздохнула, будто секунду назад задыхалась. Взгляд ее приобрел осмысленность.

— Твои фокусы меня не впечатляют, Вёльва, — бесстрастно заметила Ливия. — Но актерский талант воистину неподражаем.

— Скоро вся Валлия станет театром — театром войны. И главную роль в спектакле сыграет смерть.

— В день нашей последней встречи в опасности были лишь двое. Теперь — Валлия. Я боюсь и представить, что ты напророчишь в следующий раз.

— Следующего раза может и не быть, — заявила прорицательница и посмотрела на аббатису с холодной решимостью. — Мне нужен воспитанник.

— Опять? — изумилась Ливия, и на ее лице за краткий миг сменилось множество выражений: удивление, недоверие, скептицизм, осознание и наконец злоба, ярость. — Где мои сыновья? — сухо спросила она.

— Ливия, ты бездетна...

— Все сироты и обездоленные, жившие при храме, мои дети, — не показывая истинных чувств, царивших в ее сердце, процедила Ливия.

— Ты хочешь знать о судьбах Назарина и Аарона? Тогда слушай — я расскажу. Как бы мне не хотелось изменить предначертанное, прорицание сбывается. Назарин как никогда близок к смерти. Но он сам выбрал свой путь и именно ему предречено стать черным магом, который оборвет две жизни: свою и Аарона.

— Кто из них мой сын?

— Оба, — бесстрастно ответила Вёльва и снисходительно улыбнулась: — Ведь все обездоленные — твои дети...

За восемь долгих лет сердце Ливии очерствело: погоня за властью, восхождение к долгожданному посту по ступеням, выстроенным на тонких и хрупких интригах, вечный поиск лучшей жизни, которую позже можно будет посвятить своим детям — все это изменило добродушную, отзывчивую послушницу Храма, сделало из нее холодную и расчетливую Пресвятую мать. Но эти перемены не затронули любви к двум мальчикам. Ливия твердо верила, что придет время, когда она разделит жизнь со своим ребенком, со своими детьми... И на краткий миг материнская любовь пересилила привычное равнодушие:

— Спаси моих сыновей.

— Сейчас это невозможно...

— Что тебе надо для их спасения? — Ливия говорила стальным, властным голосом, будто ее нынешнее положение давало ей право и могущество, чтобы купить саму судьбу. — Деньги? Власть? Сейчас я могу дать тебе и то, и другое. Только прошу: спаси моих сыновей.

— Это невозможно, — повторила Вёльва. — Если хоть один выживет — миру конец.

— Ты обманула меня! Украла моих сыновей и сама загнала их в могилы. Ты разделишь их судьбу! — взорвалась праведным гневом Пресвятая мать, резко встала и, перегнувшись через стол, схватила прорицательницу за шею.

— Мне жаль, — брезгливо, с грубой силой смахнув с себя чужие руки и отстранившись, сказала Видящая. — Мне действительно жаль, Ливия. Я искренне полюбила обоих. Они дороги мне так же, как и тебе. Но в первую очередь я беспокоюсь за Валлию. А она в опасности. Грядут смутные времена...

— Убирайся, — опустившись в кресло, спокойно сказала Ливия. — Убирайся, Вёльва, и больше не возвращайся.

— Мне нужна ученица.

— Бери любую, только убирайся. Спасай свою Валлию, а меня оставь в покое.

Вёльва аккуратно достала из-за пазухи свернутый в трубочку пергамент, расправила его и положила на стол. Первая мать макнула перо в чернильницу, не читая, коротким росчеркам подписала бумагу и устало выговорила:

— Иди.

— Благодарю, — коротко поклонилась Вёльва и, бережно держа в руке пергамент, вышла за дверь, оставив Ливию наедине с ее разбитым сердцем.

Вернувшись на площадь, прорицательница отправилась в малый храм, в котором жили немногие сироты, обладавшие магическими способностями. В основном это были Видящие. Культ Симионы всегда славился умением находить людей с этим редким даром.

Малый храм располагался вдали от основного здания, в глуби сада, там, куда редко забегали пытливые ребятишки. Видящих скрывали от любопытных глаз, заставляли жить узкой общиной и воспитывали иначе, чем остальных. Когда дети подрастут, их выпустят в Большой мир. Но перед тем, как открыть ворота храма, наставники заклеймят юных адептов, выжгут на их плечах знак Гебо — крест, означавший, что цель жизни Видящего — бескорыстное служение людям.

Остановившись у двухэтажной деревянной постройки, отличавшейся от главного храма скромностью убранства, чрезмерным обилием святых ликов Симионы на фасаде и отсутствием окон, Вёльва на мгновение погрузилась в воспоминания. Плечо обожгло болью. Спина вспомнила удары розгами и батогами. В этих стенах доброта Симионы меркла в жестокости ее адептов. Да, сирот из малого храма воспитывали иначе, чем остальных ребятишек, считая, что боль, страдания и муки стимулируют видения, открывают тайные закрома великого Дара. Вёльва многократно пыталась развеять ошибочный миф, но даже ее авторитет безупречной прорицательницы не разжалобил суровых наставников — они не отказались от вековых традиций.

Нужную ей девочку, Вёльва разыскала в сером, запыленном помещении, в котором держали провинившихся. Прорицательница знала, в чем вина этой малышки — ее дар к предвидению был ничтожно мал и ничего из того, что напророчила Алиса, не сбылось.

— Тебе здесь страшно? Раньше я проводила в этой комнате много времени — она меня тоже пугала. Но все прошло. Теперь я не боюсь. И ты не бойся, дитя... — Вёльва ласково провела по спутанным смолянисто-черным кудрям девочки, дотронулась до подбородка, с легким усилием заставила Алису поднять лицо, посмотрела на нее: хорошенькая, чумазая, с черными, бездонными глазами, в которых не читалось ничего, кроме страха и безысходности. — Сегодня мы покинем храм, и больше никто тебя не обидит. Верь мне...

Маленькая, обиженная миром, Алиса так долго искала опоры, что без сомнений поверила в слова незнакомки, с радостью приняла долгожданное избавление. Молча обняла Видящую и тихо заплакала.

* * *

В открытые ставни золотыми щупальцами вползли лучи солнца. Заплясали на потолке игривыми зайчиками. Медленно опускаясь все ниже, достигли кровати и с любопытством уставились на старое, морщинистое лицо прорицательницы.

Вёльва раздраженно сощурилась, перевернулась на бок. Хотела вернуться к сновидениям, но знала, что сон безнадежно утерян. Она встала, умылась холодной водой из неглубокой миски, стоявшей на сундуке у кровати, и посмотрела на девочку, которая мирно спала, спрятавшись от слепящего, надоедливого солнца под покрывалом.

Уже две недели Вёльва путешествовала с Алисой, держа путь в Фиор — ближайший к границе с Хельхеймом город. Молчаливая, замкнутая девочка быстро раскрывалась. За этот короткий срок она уже прониклась к Видящей любовью и доверием. Вёльву даже пугали столь быстрые перемены. "Это ж как надо запугать ребенка, чтобы веселое и жизнерадостное дитя боялось всего и вся?" — думала она, с ужасом и неприязнью вспоминая собственное детство.

Вчера они долго разговаривали и уснули за полночь. Алиса рассказывала о матери, немногих сохранившихся о ней воспоминаниях, носивших отрывистый, сумбурный характер. В малом храме Симионы никто не внимал таким историям, даже дети смотрели друг на друга волками, не говоря уже об извергах-наставниках, которые никогда не упускали случая стимулировать видения розгами — девочка щебетала, как жаворонок, временами захлебывалась словами, не веря, что ее слушают. Вёльва слушала. И ждала случая, чтобы тоже поведать одну историю. Чужую историю — не свою. Но случая пока не представилось.

— Вставай, дитя мое, — разбудила она Алису, начиная собираться в дорогу.

— Уже утро? — сладко потягиваясь, пропищала из-под покрывала девочка и быстро сползла с кровати. — Я помогу! — Алиса бросилась к тюку прорицательницы. Вёльва улыбнулась, наблюдая за стараниями ученицы. Сердцем прорицательница чувствовала, что больше у нее не будет воспитанников, и радовалась последним минутам счастья.

Ночи сменялись днями, рассветы — закатами. Время бежало быстро, ускользало, как песок сквозь пальцы. Осень подходила к концу, все ближе подступали холода. Погода изменилась. Со стороны Хельхейма подули ледяные ветра — предвестники зимы. Птицы, кружась в небе черными, едва различимыми точками, собирались в косяки и улетали в поисках тепла. Мир засыпал.

Последние две недели Вёльва и ее ученица провели в Фиоре, в постоялом доме, принадлежавшем культу Симионы. Жили как дворяне — Алиса так считала. В их полное распоряжение предоставили целый этаж, где можно было забавляться, практиковать магию — делать все, что душе угодно. Алиса ничему не обучалась, но часто беседовала с наставницей, узнавала от нее много нового. В общении перенимала ее знания и во всем старалась подражать доброй, отзывчивой прорицательнице. Постепенно Алиса привыкла к новой, спокойной жизни и ужасы, которые она пережила в малом храме, казались ей не воспоминаниями, а полузабытым сном. К слову о снах... Единственное, что смущало девочку: теперь они ночевали с Матушкой в разных комнатах, и Алису донимали кошмары, предвещающие нечто злое, страшное. Утром видения уплывали из памяти, оставляя лишь тяжкий, липкий осадок на душе. И все было спокойно. Пока однажды, в ночной час, не случилось беды.

...Все вокруг было подернуто черной, непроницаемой дымкой, будто на землю спустилась густая безлунная ночь. Алиса стояла рядом с Матушкой, прижималась к ней всем телом и дрожала — то ли от испуга, то ли от жуткого холода. Из ниоткуда бесплотным призраком выплыл человеческий силуэт, держащий в руке искривленный, изогнутый, как змея, посох, и остановился перед Видящей и ее ученицей.

— Вёльва, ты же знала, что я приду. И осталась... — скрипнул неприятный голос. Его обладатель смотрел на прорицательницу из тени капюшона и внимательно следил за каждым движением Вёльвы, опасаясь, что она не захочет расставаться с жизнью без борьбы. — Или ты не боишься умереть?

Прорицательница исподлобья взглянула на незнакомца. Он скрыл свое худощавое тело под черным долгополым плащом, руки — под перчатками, плотно обтянувшими тонкие кисти. Казалось, будто он боится света, или же — людских глаз

— Посланник Смерти... Меня ты не пощадишь. Что ж, я прожила долгую жизнь — и прожила не напрасно. Меня забирай, а малышку оставь. Ее час еще не пробил.

— Какое самопожертвование! — Человек в черном расхохотался гнусавым, противным смехом. — Вёльва, зачем миру твоя смерть? Тебе пришло видение, что Валлии лучше без тебя?

— Делай свое дело, — помрачнев, сухо сказала прорицательница.

— Как тебе угодно, — пожал плечами неизвестный и, сделав короткое, неразличимое для глаза движение, ударил Вёльву посохом по голове. Она упала, судорожно вздрогнула и больше не шелохнулась.

— Матушка! — испугано воскликнула Алиса и бросилась к ногам Видящей. — Матушка, очнитесь! Клянусь жизнью, клянусь верой в Богиню, я стану хорошей прорицательницей... только откройте глаза, Матушка...

И вдруг Симиона услышала зов, смилостивилась над своей верной послушницей и вдохнула в нее новую жизнь — повинуясь неведомой силе, Вёльва открыла глаза. Алиса, все еще плача, бросилась в объятья прорицательницы и с наивной радостью начала целовать ее холодные морщинистые щеки.

— Матушка, я так испугалась, — рыдая, причитала она. — Боялась, что вы умерли...

Вёльва не ответила. Ни единая мышца на ее бесстрастном лице не дрогнула. Она сидела, опершись на руки, смотрела перед собой, не выказывая никаких эмоций, была бледна и холодна, как оживший мертвец. Алиса отстранилась и посмотрела на наставницу. Взгляд Вёльвы угас, глаза помутнели, будто выцвели — в них не осталось жизни. Матушка двигалась, но ее сердце не билось, а душа покинула тело.