Рассказ, который я назвал "Богохульство"

Название: Рассказ, который я назвал "Богохульство"

Автор: Небо в глазах ангела

Бета: Alexiel-dark

Пейринг: м/м

Рейтинг: NC-17

Жанр: романс

Размер: мини

Статус: закончен

Дискламер: все мое.

От автора: написано на конкурс ТОЛЬКО РЕАЛ!

Предупреждение: стихи автора просты и безыскусны, писались именно для того, чтобы можно было вплести в сам рассказ, полнее раскрыть идею. Поэтому относительно поэтической составляющей тапки не принимаются.

Рассказ, который я назвал "Богохульство"

"У нее ничего не осталось. У нее в кошельке три разбитых сердце. Но это чужие сердца..." — нудила какая-то девица, активно косящая под блондинку, если бы не была, очевидно, крашеной и, еще более очевидно, редкостной занудой. Валерка подавил в себе острое желание скривиться, как только вошел в так называемый "вертеп прозы и стиха", как называли себя эти девчонки. Он пришел сюда как раз с одной из членов братства, если их, конечно, можно так назвать.

Олеська ему очень нравилась. Он вот уже вторую неделю целенаправленно тащил её в постель. Трахать обычных подстилок он считал не спортивным, а вот заиметь в свою личную коллекцию девчонку-интеллектуалку — самое оно. Собственно, именно затем, чтобы, наконец, подвести её к главному блюду их маленького банкета, он и притащился сюда. В какой-то момент заявив, что не прочь взглянуть, что это у них там за литературный клуб. Она и повелась. Наивная, блин! И радостно щебеча о высоком, потащила его за собой. Порой Валерка недоумевал, неужели такая умная девчонка могла так легко повестись на все его очевидные хитрости. Или причина была в том, что она просто неопытна в таких делах. Отсюда эта дикая по современным меркам наивность. Правда, вдаваться в пространные размышления на этот счет он не собирался. Он хотел завалить её и планомерно шел к намеченной цели.

Они опоздали. Поэтому пришлось пробираться к дивану на цыпочках, пока все та же девчонка все тем же заунывным голосом читала с какого-то пестрого блокнотика поэму о несчастной любви. Разумеется, Валерка не вслушивался, просто, это же очевидно. О чем еще могла написать несимпатичная полноватая девчонка с огромными очками на носу? Только о любви, только о несчастной, потому что такой, как она, в ближайшую сотню лет ничего иного не грозит. Зато полным откровением для него стало присутствие в комнате еще одного существа мужского пола. Парень приютился в самом дальнем углу, на полу, в обнимку с тетрадью в твердой обложке непроницаемо-черного цвета. Самый обычный парнишка на вид лет восемнадцати-двадцати. Симпатичный, с большими светло-серыми глазами, но слишком сосредоточенным лицом, чтобы заподозрить его в невнимательности. Он явно слушал то, что читала эта толстуха. И Валерка задался вопросом, неужели ему это нравилось? Похоже на то. Во дела.

Они с Олеськой приютились на диванчике, он тут же по-хозяйски притянул её к себе. Поймал парочку завистливых взглядов от других девчонок, присутствующих в комнате, некоторые из них были весьма ничего себе. Но он решил, что Олеська у него пока все же на первом месте. Не хотелось упускать добычу, погнавшись за двумя, а то и тремя куропатками сразу. Поэтому он лишь подарил им всем нахальный взгляд крутого мачо и снова отвлекся на единственного парня в их компании. Себя он к этой публике относить не собирался. Поэтому незнакомец все же был единственным. Интересно, он тоже пишет? И если так, то что? Стихи? Или все же прозу?

Этот неизвестный парень его заинтриговал. Валерка все время, пока девчонка читала свою поэму, пялился на него. Но, стоило ей дочитать, парень поднял глаза, обжег его веселым взглядом и поднялся.

— Пожалуй, чаю заварю. А вы тут пока знакомьтесь с новеньким, а потом и меня познакомите.

И ушел, как предположил Валерка, по направлению к кухне. Имена девчонок, подружек Олеськи, он даже запоминать не стал. Мило так поулыбался, изобразив из себя пай-мальчика и сославшись на то, что ему нужно по ветру, слинял. Но не в туалет, а на кухню. Решил, что познакомится с парнем, который его так заинтересовал, без свидетелей. А то эти ищущие девичьи взгляды в таких дозах опасны для здоровья, это однозначно.

— Привет, — поздоровался он, так, на всякий случай.

— Привет, — парень лишь на секунду отвлекся от установки чайника на плиту.

— Это твое? — Валерка, не зная, что еще сказать, кивнул на кухонный стол, на котором тот оставил свою тетрадку.

— А ты как думаешь? — парень больше не обернулся, но стоял к нему полубоком, и Валерке была хорошо видна его полуулыбка.

Он хмыкнул, плюхнулся на стул и раскрыл на первой попавшейся странице черную тетрадь в жестком переплете. Получилось попасть на начало какого-то рассказа. Название, выведенное поверху страницы аккуратным, девчоночьим почерком, заинтриговало, и Валерка как-то незаметно для себя вчитался в сам рассказ. Повествование шло от лица мальчика, который рассказывал о том, как сидел на крыше изо дня в день, пережидая ссоры родителей, и наблюдал за тем, как в одно и то же время во двор на инвалидной коляске вывозили на прогулку совсем другого мальчика. Дом был невысоким, двухэтажным, а крыша, как ни странно, пологой, и он мог беспрепятственно сидеть на небольшом выступе, который был отгорожен от пропасти в два этажа высотой небольшим металлическим ограждением. Валерка никогда не видел такого дома. Возможно, он и не мог существовать с архитектурной точки зрения. Но повествование его увлекло. В нем не было ни пошлости, ни грязных мыслей. Просто два мальчика, день изо дня наблюдающие друг за другом, разделенные этими двумя этажами. Рассказ заканчивался грустно. Очень грустно на Валеркин вкус. И, все равно, в этой тоскливой концовке он не почувствовал обреченности. Было в ней что-то светлое. Автору каким-то непостижимым образом удалось сгладить все острые углы, отсечь весь излишний драматизм и пафос. Просто зарисовка из двух жизней, одна из которых внезапно оборвалась. Только и всего. Правда, для Валерки стало неожиданностью, что тем, кто предпочел жизни смерть оказался именно мальчик с крыши, здоровый, но оказавшийся таким слабым в отличие от калеки, всеми силами, не взирая на вердикт врачей, цепляющегося за жизнь. Парадокс? Возможно. Но для себя из этого рассказа, как ни странно, он вынес одно.

— Ты гей? — захлопнув тетрадь, спросил он и поднял глаза на парня. Тот стоял, прислонившись бедрами к мойке, и внимательно наблюдал за ним все то время, что он читал. Валерка рассчитывал его смутить. Ему бы очень этого хотелось. Но нет. Парень улыбнулся и повторил уже однажды заданный вопрос.

— А ты как думаешь?

— Пишешь как девчонка, ходишь на собрание этих мымрочек с их нудными разговорами о высоком. Пишешь рассказы, в которых только мальчики и никаких девочек, — принялся перечислять он.

— Вряд ли за это время ты успел прочитать больше одного. Кстати, какой?

— "Притяжение земли". Думал это о каких-нибудь космических кораблях, которые бороздят большой театр.

— Земля — это не только планета, — снисходительно заметил парень.

— О да, как оказалось, это еще та штука, в которую всех нас зарывают в конце. Ты эту землю имел в виду?

— А ты проницательный.

— Нет. Я, просто, с Олеськой наблатыкался эту вашу недосказанность распознавать.

— Значит, хорошо она тебя выдрессировала.

— Э, нет, я не ручная кобра, чтобы меня дрессировать.

— Вот как? — насмешливо уточнил парень, не двигаясь с места.

Чайник на плите забурлил, засвистел, парень, не глядя, протянул руку и выключил газ. Валерка медленно поднялся. Подошел к нему вплотную.

— Ты не ответил на вопрос.

— Да. Гей. И что? — без вызова уточнил парнишка.

— Поздравляю, — протянул Валера, упершись руками в мойку по обе стороны от него, — я би, — и почти сразу потянулся за поцелуем.

Они еще поиграли в гляделки, переводя взгляды с глаз на рты друг друга и обратно, почти соприкасаясь губами, потом все же поцеловались. И Валерка, стискивая в медвежьих объятьях хрупкое на ощупь тело парня, решил, что Олеська отправляется в отставку прямо сейчас, с этой минуты.

— Давай оставим их всех здесь и поедем ко мне, — без обиняков предложил он, исследуя губами кожу парня на тонкой шее. Она на ощупь была что надо. Не девчоночья, конечно, девчонки пахнут иначе, но все равно мягкая и даже нежная. Определенно, стоило рискнуть.

— Зачем? — скользя ладонями под футболкой у него на спине, насмешливо уточнил парень.

— То есть ты не хочешь? — не отрываясь от его шеи, уточнил Валерка, не услышав прямого отказа.

— Нет. Просто мы и так у меня, — это стало неожиданностью, но скорее приятной.

— А за стеной эти мымры.

— И что? На двери есть щеколда. И, кстати, зал от нас через две стены и спальню.

— О, — многозначительно протянул Валерка, оторвавшись от него и многообещающе заглянув в лукавые, бесстыжие глаза. Похоже, они нашли друг друга. — Тогда чего же мы ждем?

— Когда ты закроешь дверь? — навскидку предположил случайный любовник.

И Валерка, все еще не очень уверенный в том, что его не бортанут в самый последний момент, отправился инспектировать упомянутую защелку. Много времени возведение баррикад не заняло. Когда он обернулся, парень уже расстегивал брюки, отшвырнув стянутую через голову футболку прямо на пол.

— Да ты просто супер! — восхищенно протянул Валерка и решил внести свою лепту в непростой процесс вытряхивания парня из одежды.

Дальше все было, как в дешевом гангстерском романе. Когда какого-нибудь должника ставят на четвереньки, как шелудивую суку, и засаживают по самые гланды. Но в начале было масло. Парень пропыхтел о нем, когда Валерка, нетерпеливо вылизывающий его острые до дрожи лопатки, уже пытался расстегнуть на себе джинсы, но заклепка все время выскальзывала из пальцев, несмотря на то, что молния давно поддалась. Парень извивался под ним, заглушая тихие стоны кулаком, запихнутым в рот чуть ли не полностью. А потом пробормотал что-то о том, что у него давно никого не было. И лучше с маслом. Оно на второй полке слева, в шкафу возле раковины. Валерка рыкнул на это, больно прикусил его плечо, но поднялся, порадовавшись, что не успел джинсы стянуть. Схватил бутылку подсолнечного, стащил крышку, швырнул на стол, укрытый клеенчатой скатертью, и на эту самую скатерть в пестрый цветочек плеснул немного масла. Отставил бутылку, так и не закрыв, обмакнул в получившуюся лужицу пальцы. Остальные приготовления много времени не заняли. Но ему хватило ума, не вламываться со всей дури. Пропихивался он долго и со вкусом. Само ощущение трения дарило просто ни с чем несравнимый кайф. С девчонками, отчего-то, даже анал не был так ярок, чем с каким-нибудь пареньком девчачьей наружности. Нового знакомца с девчонкой, конечно, перепутать было нельзя. Но в нем было не хуже, чем в других. Так же горячо и сладко. Валерка мог бы еще долго тянуть резину, мысль о том, что без настоящей резинки он может заразиться хрен знает чем, даже не возникла. Парнишка казался вполне себе чистеньким, как только девственником не оказался, непонятно. Но этот самый мальчик, когда Валеркины бедра соприкоснулись с его задницей, вдруг вытащил из глотки кулак и хрипло, срываясь на сдавленный, возбуждающий до предела шепот, просипел.

— По самые яйца... — и с пугающим богохульством, сладко и томно, — О, Боже!

С этого и начались толчки. У Валерки в глазах потемнело. Кровь в висках танцевала чечетку, отбивая просто бешеный ритм сердца. Тело покрыла испарина, бледные, острые лопатки дергались перед его глазами с каждым новым глубоким и резким толчком. Парень снова кусал кулаки и лишь мычал что-то, сдерживая рвущиеся из глотки стоны. Валерка, никогда не отличающийся особой громкостью, лишь сопел натужно над самым ухом и регулярно не забывал эти самые уши облизывать, целовать и посасывать наряду с шеей. Мысли о засосах только еще больше возбуждали и остановить точно не могли. Ума хватило лишь на то, чтобы не кончать в парня, неистово теребя в кулаке его член. Валерка вышел из него, вжался вымазанным в масле членом в поясницу, сделал несколько резких, уже неконтролируемых толчков. Успел как-то отстраненно отметить, как в ладонь потекла чужая теплая сперма, и кончил сам. На спину и задницу. И это было классно. Самое оно. Лучше и быть не могло.

То, что все девчонки дуры, он в очередной раз убедился, стоило им, приведя друг друга в относительный порядок кухонным полотенцем, вывалиться из кухни. Валерка честно понес врученный ему чайник и вазочку с конфетами в зал, где продолжались так называемые чтения. Парень, которого он только что трахнул, по дороге заскочил в какую-то дверь. Видимо, спальню. Ему было проще, он на своей территории, поэтому мог себе позволить переодеться. Но делать этого не стал. Видимо, не желал быть застигнутым на горячем. Но, все равно, никто ничего не заметил. Им всем было не до них, они лелеяли собственные несбыточные фантазии и мечты. Как тут заметить что-то, напрямую с тобой не связанное?

Чай казался пресным, конфеты — горькими, взгляд парня — отрешенным и каким-то слишком безразличным, особенно после всего. Это бесило. Олеська перестала интересовать от слова "совсем", напротив, начала раздражать своими улыбочками и ужимками, а уж когда взялась читать свои стихи, несчастного Валерку чуть не передернуло. И как он мог быть всерьез увлечен этой девушкой? Она ведь только кажется интеллектуалкой, а на самом деле фальшива до мозга костей. Парень, имени которого он так и не узнал — все, похоже, решили, что они еще там, на кухне, познакомились — вот он — совсем другое дело. Все честно — просто ни к чему не обязывающий трах на кухне. Без изысков, зато без лжи и притворства. Каждый получил лишь то, что хотел. Только то, что каждому из них было нужно в тот момент. И теперь Валерка задавался вопросом, а что, если он подкараулит этого парня, когда поблизости не будет всей этой толпы разномастных куропаток, и предложит повторить? Тот согласится? Отчего-то он был уверен, что да. И это, определенно, грело душу. Но тот так и не попросил его остаться, когда провожал их всех до двери. В принципе, Валерка его понимал. Наверное, стоит притормозить и подумать. А вернуться можно и потом. И да, не мешало бы еще узнать, как его зовут, вдруг пригодится.

День 2

На следующее заседание "вертепа прозы и стиха" он откровенно напрашивался. Расписывал Осеське, как ему все понравилось, как было интересно. И та купилась. Взяла его с собой снова. Похоже, она сама уже дозрела до той стадии, когда можно было брать её тепленькой и доступной. Но Валерку в качестве постельной грелки она уже не интересовала. Все его мысли занимал тот парень с грустным рассказом о двух мальчиках. И удивительным было даже не то, что ему хотелось бы встретиться с ним вновь. После того разврата, что они учинили на кухне, не мудрено, что он хотел снова его увидеть. Но ко всему прочему, Валерка поймал себя на том, что не отказался бы прочитать еще что-нибудь его авторства. Интересный у парня был стиль. Захватывающий. И вроде бы ничего фантастического, ни тебе космических кораблей, ни остроухих эльфов — ничего такого. Просто реальная, самая обыденная жизнь и ничего кроме. Но как же увлекательно было читать. Минимум действия, максимум чувств. Но, что радовало, не было в этих самых чувствах пафоса и так любимых девчонками соплей на пустом месте. Конкретно, лаконично и в тоже время чувственно.

Невольно на ум приходили мысли, что бы мог написать этот парень после секса с ним. Очень хотелось бы верить, что нечто хорошее. Хотя Валерка был реалистом до мозга костей и не сомневался, что у такого прожженного парня, с легкостью согласившегося вот так запросто потрахаться, пока в другой комнате их ждал целый выводок девчонок, ничего не екнуло внутри и, уж тем более, не родился этот воображаемый им рассказ. Поэтому он задался новой целью, мысленно послав Осельку далеко и надолго. Он решил, что во вторую встречу, непременно получит ответы на свои вопросы и сделает все, чтобы этот парень не смог его забыть так просто, как забыл сейчас.

Он специально ненавязчиво выяснил у Олеськи, что тот о нем ничего не спрашивал, не интересовался. Даже аську не попросил, несмотря на то, что с Олеськой общался по сети чуть ли не каждый день. Собственно, от Олеськи Валерка и узнал, что звали его Костя, этого странного раскованного парня. Решив, что это уже кое-что, он через неделю отправился на новую встречу камерного литературного клуба, на этот раз сделав все, чтобы не опоздать к началу. Хотелось посмотреть на лицо Кости, когда он увидит, что Валерка снова пришел.

Костя его разочаровал. Улыбнулся Олеське, пожал руку ему, как самому обычному знакомому, показал, куда убрать обувь, забрал у девушки её куртку и убрал в стенной шкаф, заменявший в его квартире кладовку. И все. Ни удивления, ни восторженного или хотя бы предвкушающего блеска глаз. Совсем ничего. Так обидно. Но Валерка затолкал все свои переживания подальше, уселся вместе с Олеськой на уже знакомый диван, правда, на этот раз девушку свою обнимать не стал. Она сама к нему под руку заползла. Валерка ничего не сказал. В данный конкретный момент его интересовал только Костя.

Тот снова сидел в своем углу, между стеной и шкафом. На коленях он держал уже знакомую Валерке тетрадку. И, что порадовало последнего, именно Косте дали слово первым.

— На этой неделе я написал небольшой рассказ, — начал парень спокойным, не выражающим никаких эмоций голосом. — Но он довольно длинный и в нем поднимается весьма спорный вопрос.

— Прочитай.

— Да-да, прочитай, — активно поддержали его девчонки.

Валерка промолчал, но был заинтригован. А вдруг, это тот самый рассказ, которого он ждал. О них. О том разе. Но начало его разочаровало. Костя начал с красочного, лаконичного описания предпасхальной недели. О том, что в это время заканчивается пост, о том, что все ждут чуда и тепла, потому что уже апрель, и как никогда хочется солнца и света, по которому успели истосковаться за зимние месяцы. И вот, где-то после двух абзацев описаний, которые на слух, по мнению Валерки, воспринимались весьма странно. Совсем не так, чем когда читаешь сам. Появился главный герой. Молодой парень девятнадцати лет отроду. Мама уговорила его сходить в церковь вместе с престарелой бабушкой, которую было просто страшно отпускать одну, несмотря на то, что до церкви от их девятиэтажки было рукой подать. Она хорошо просматривалась с балкона. Но, чтобы до нее добраться, надо было преодолеть дорогу и трамвайные пути, поэтому герою рассказа ничего не оставалось, как в святой праздник исполнить свой сыновний долг перед матерью и бабушкой.

Он пошел. Но существом по натуре своей оказался ироничным и любопытствующим. Не удержался. Пока бабушка свечки ставила за всех тех, кто живой еще, и тех, кого Боженька прибрал к рукам своим, подошел к батюшке. Поздоровался, все честь по чести. И с затаенной подковыркой спросил, почему, собственно, принято на пасху яйца красить? Что это символизирует? Пасха — творог с изюмом — снег и проталины, кулич — еще что-то, он смутно помнил, как им еще в школе рассказывали. А яйца — что? И Батюшка не смог ответить. Возможно, герою просто не повезло, попал на несведущего, ведь бывают и из семинарии троечники выпускаются. Возможно, была у попа какая друга причина. Но герой возмутился, что тот юлить начал. Разве так можно? Он к священнику за наставлением, с вопросом, по-человечески и даже со смирением, а тот изворачивается, как уж на сковороде, и отсебятину какую-то несет. Он ведь совсем не об этом спрашивал!

Сказал он, что думает, и "обласкал" его батюшка. Антихристом назвал, прогоняя. Герой обиделся. Бабушку из церкви забрал, домой отвел и в бега подался. Грудь жгло разочарование. И самым простым и понятным для него желанием стало — отомстить. И в этот момент возникло два, даже три вопроса. За что мстить? Кому? И как? На первый ответ нашелся быстро. За разочарование и обиду, нанесенную ни за что. Кому — понятное дело не священнику, он ведь недосягаем, слуга господний, чтоб его! Тогда кому? Ответ пришел на ум спонтанно — Богу. А на последний он долго ответить не мог. Метался по городу, как полоумный. Все не знал, куда себя приткнуть. А потом, уже вечером, на чужой кухне, забывшись в объятиях случайной знакомой, придумал.

"Не поминайте имя господа всуе" — кажется, есть в нашей вере такой запрет. И он стонал, по слогам, на дикий, безумный лад — "О, Боже! О, Боже мой!", елозя на размалеванной девчонке, разложенной им прямо на гладком линолеуме кухни. Стонал, и мысли его вились вокруг этих фраз. Как мошкара над свечой, или мухи над тем, что совсем не лестно. Пусть эту фразу склоняют на всех языках и так, и этак. Пусть никого не удивишь ей даже в самых неожиданных местах. Месть все равно свершилась, потому что он сам, да, только он сам знал, что, произнося это, мстит. Что не просто так слова срываются с его губ, а с определенной целью. И месть свершилась.

Финал рассказа был открытым. У Валерки появилось двойственное ощущение. Словно все нормально, по-другому это закончиться просто не могло. И в то же время, словно поезд, скоростной экспресс, в общем вагоне которого они все разместились, на полной скорости протаранил метеорит, секунду назад свалившийся с неба прямо на железнодорожные пути.

— Этот рассказ я назвал "Богохульство", — после паузы, молчаливой и громкой одновременно, произнес Костя.

И девчонки захлопали, кто-то даже выдохнул в сторону изумленное и растерянное "ух!". Валерка же просто поднялся с дивана. Оглядел их всех и обронил.

— Пожалуй, пойду чаю приготовлю, — и в ответ на недоуменные взгляды — не его же квартира, чего это он? — пояснил. — Я с прошлого раза запомнил, что где лежит.

— А вдруг за неделю появилось что-нибудь новенькое? — с улыбкой произнес на это Костя, ощутимо разрядив обстановку. — Так что идем вместе. Буду тебя направлять.

— О, да, — протянул Валерка, выходя из зала. — Всю жизнь мечтал, — но беззлобно, просто затем, чтобы оставить за собой последнее слово, как в неясном еще соревновании.

Ни условий, ни правил игры, ни даже почетного приза. Захватывающе. Как в прятки на выживание. Как-то он читал об этом книгу. Но она была скорее развлекательной — про пришельцев, далекий космос и войнушку, потому и запомнилась только названием. Сейчас было именно оно.

— Ты даже имени моего не знаешь, а уже собрался повторить, — обронил Костя, закрывая дверь кухни на защелку. Он вошел последним, и почетная миссия на этот раз досталась ему.

— Ошибаешься, — ухмыльнулся на это Валерка. — Это ты моего не знаешь. А ты — Костя.

— Возможно, — повернувшись к нему и прижавшись спиной к двери, произнес странный парень. — А ты?

— Валера.

— Буду звать тебя Леркой, — тут же объявил Костя.

Валерка скривился.

— Как бабу.

— Учитывая, что роль бабы ты снова уготовил мне, то грех жаловаться.

— Может, и грех, — нависая над ним, кивнул Валерка, уперев ладони по обе стороны от его лица. И улыбнулся. — Кстати, о грехах. Мне понравился твой рассказ, но хотелось бы получить дивиденды.

— За то, что переделал тебя в девушку?

— И за это тоже. Ай-я-яй! — весело протянул он. — И как не стыдно? Или скажешь, что это авторское преувеличение?

— Преуменьшение, — улыбнувшись, откликнулся Костя и закинул руки ему на плечи. — А точнее, цензура.

Самое время было сойтись на поцелуе и прекратить шуточную пикировку. Будь кто-нибудь из них девушкой, возможно, так и случилось бы. Но у парней дух соперничества течет по венам вместо крови.

— К тому же, — ненавязчиво поглаживая пальцами основание Валеркиной шеи, добавил Костя, весьма обнадеживающе запрокидывая голову и обнажая шею в вырезе рубашки. Верхние две пуговицы так удачно были расстегнуты, просто без комментариев. — Плох тот автор, который, наряду с фантазией, не эксплуатирует еще и личный опыт.

— О, да, — понимающе протянул Валера. — Хуже просто некуда.

— Так на чем мы сойдемся?

— М?

— Какие тебя удовлетворят дивиденды?

— Такие, которые и тебя вместе со мной удовлетворят. По рукам?

— По поцелуям, — прошептал Костя и первым прикоснулся к его губам.

В этот раз было еще лучше. И ярче, и полней. Поминать имя господа всуе было уже без надобности, они теперь знали имена друг друга, и стонать их оказалось куда приятнее. И никакого богохульства, чего не отнять. Костя отказался от пола. Сказал, что прошлый раз намаялся, и сегодня ему было просто жалко свои колени. Поэтому трахались сегодня на столе. Хозяин квартиры так решил, а Валерка был настолько возбужден, что даже мысли не возникло спорить. Костя лег на стол грудью, не забыв убрать с него все посторонние предметы — перечницу и солонку, сахарницу и вазочку с конфетами. А потом был секс. Еще бы его не было. Ведь оба пришли сюда именно за ним, а не за каким-то там чаем.

Валерка уже осознанно, полностью отдавая себе отчет в своих действиях, ставил засосы на плечах и спине парня, вовремя сорвав с него рубашку, до того, как они начали. Костя же комкал в пальцах клеенчатую пеструю скатерть. Вжимался щекой в нарисованные на ней цветы и фрукты. Выгибался навстречу Валерке и не давал дрочить себе. Хотел кончить так, как есть, только оттого, что тот вбивается в него, как раскаленный станочный поршень. Туда-сюда, туда-сюда. И это было хорошо. Открытием стала почти синхронная вспышка острого, как опасная бритва, удовольствия, захлестнувшего с головой, помутившего на миг рассудок и растекшегося по всему телу приятными судорогами. Непродолжительными, но пробравшими до мозга костей.

Они сидели на полу. Особо напрягаться с приведением друг друга в порядок было без надобности. В этот раз Валерка четко отдавал себе отчет в том, к кому идет и ради чего, поэтому захватил с собой резинки. Только и делов, что стащить с себя использованную и отправить в мусорное ведро под раковиной. Руки помыть и ширинку застегнуть. Он вернулся к Косте, все еще сидящему возле ножки кухонного стола, и, не задумываясь, обнял того за плечи. Тот тем же естественным жестом положил голову ему на плечо. Хорошо устроился. Тепло и спокойно. И даже не сквозит, несмотря на одну лишь расстегнутую рубашку, накинутую на плечи, и брюки, которые он так и не удосужился застегнуть.

— Ты трусов не надел, — задумчиво произнес Валерка, вспомнив, как в первый момент этот факт его озадачил, но требовательные поцелуи Кости не позволили довести мысль до конца.

— Тебя ждал, — честно признался тот и странным, доверительным жестом потерся щекой о его плечо.

Они снова замолчали. О девчонках, все еще ждущих свой чай, даже вспоминать не хотелось. Вдвоем было лучше. Только вдвоем.

— Ты у меня второй.

— А?

— Первым был мой учитель. Я его сам соблазнил. Влюбился, как полудурочный, наизнанку вывернулся, но уложил его в койку. А потом понял, что своими выходками убиваю его. Сумел вовремя остановиться. Сейчас он женат, ждет первенца. Хочет назвать моим именем. Мы с ним все еще иногда общаемся в сети. Он хороший, я не просто так полюбил его. Но он только недавно смог мне признаться, что всерьез думал о самоубийстве, осознавая всю порочность наших отношений.

— Странный учитель. А что за предмет?

— Хоровое пение.

— Да ладно? — недоверчиво выдохнул Валерка, отстраняясь и заглядывая ему в глаза.

Костя улыбнулся. Снова прижался щекой к его плечу, вздохнул.

— Я музыкалку закончил.

— А! И на чем ты играешь.

— На скрипке.

— Обалдеть. Первый живой человек, играющий на скрипке, которого я знаю, — немного топорно пошутил он, но это помогло.

Костя тихо рассмеялся. И Валерка, вдохновленный его реакцией, нетерпеливо спросил.

— А мне сыграешь?

— Приходи еще. Может, и сыграю.

— Я приду.

Третий день

В третий раз Валерка шел на заседание клуба, как на бой. Ему было что сказать. Он слишком много думал. Неделя, как оказалось, это безмерно долго. Особенно, когда нечем себя занять, ведь хочется быть совсем не здесь, а в другом, не таком уж и незримом, месте. Там, с Костей. На аккуратной кухне, где запах секса, как запах сигарет, так просто не выветришь. И от этого почему-то на душе тепло. Пусть помнит. Пусть не смеет забывать. И он был готов сражаться за свои желания. Пока только за них. Но, как полагал сам Валерка, начало было положено, а там, как кривая выведет.

Вывела на удивление прямо. Все началось по привычному сценарию. Улыбки, приветствия и, собственно, то, ради чего они все тут собрались — чтения. Хотя будет правильнее назвать еще дну причину — внимание. Именно этого не хватало всем этим девочкам. Именно на это рассчитывал Валерка, придя сегодня. Но если девчонки-сочинительницы жаждали всеобщего внимания, то ему бы хватило только Кости. Только его одного.

Начинала в этот раз Люся, кажется, именно так звали это веснушчатую девчонку лет шестнадцати на вид. Читала начало, точнее, небольшой отрывок будущей повести, фантастической, что примечательно. Валера фантастику любил. Только её и почитывал, порой, еще со школьных времен. Но на этот раз сюжет его совсем не увлек. Ему не было никакого дела до чужого сюжета, его волновал свой собственный. Костя снова сидел в углу между стеной и шкафом и снова с черной тетрадью на коленях. Что у него там? Какие секреты скрывают страницы под плотной черной обложкой? Валерке хотелось бы это знать. Но пока он был вынужден вести себя незаметно и сдерживать порывы. Не хватало еще до поры до времени выдать себя.

— Пойду чай приготовлю, — дождавшись, когда Люся закончит свой отрывок, Костя поднялся на ноги, не забыв, поблагодарить её и поддержать других девчонок в том, что начало прозвучало довольно интригующе и в чем-то даже стильно.

А потом он посмотрел на Валерку. Тот нарочито сдержанно покивал, вроде как, соглашаясь с его словами насчет Люськи, но даже не подумал подняться.

— Лерка, — после паузы, вдруг обратился к нему Костя, все еще не спеша ретироваться на кухню, — не хочешь мне помочь? Мы ведь с тобой вроде как главные по кухне в этом доме.

— Неа. Мне сегодня тоже есть что почитать, так что пусть тебе лучше Олеська поможет, — развалившись на диване, как вальяжный, сытый кот, огорошил тот.

Костя выглядел удивленным, но ушел на кухню молча. Олеська, подгоняемая девчонками, поспешила за ним, не забыв уточнил у Валерки.

— А ты серьезно, читать что-то будешь?

— Ну, не зря же я сюда уже третий день прихожу, — промурлыкал тот.

— Тогда подождете, пока я с чайником? Мне ведь тоже интересно!

— Подождем, — дружно поддержали её все.

И жребий пал на другую девчонку, которая тоже что-то читала, пока Костя и Олеська вдвоем возились на кухне. Разумеется, по сравнению с двумя предыдущими разами, сегодня чай был доставлен в зал просто в рекордный срок. Кто бы сомневался.

— Все разлили? — ревностно следя за миграцией наполненных чайных кружек по комнате, уточнил Костя. Вид у него при этом был обнадеживающе нетерпеливый. — Теперь твоя очередь, — обратился он к Валерке, пристально посмотрев ему в глаза, и зачем-то напомнил. — Ты сам вызвался.

— Я и не отказываюсь, — беззлобно бросил тот.

Как стоящий достал из заднего кармана джинсов небольшую записную книжку, раскрыл где-то на середине, прокашлялся, нагнетая драматизм, и начал читать. Специально, между прочим, четыре дня репетировал.

— Любовь, как парусник, безлика

в морской дали.

Вкус кардамона, базилика

в моей любви.

И сахар в дегте растворенный —

и смех, и грех.

Но богохульством окрыленный,

лечу на брег,

Чтоб с пеной белой и волнами

поймать прилив.

Любовь, взметнувшись с парусами

изменит лик.

Переплетутся с небесами

шум вол и хрип,

И стон, и всхлип... Под облаками

разверзся вмиг

Мир, отвергающий смиренье, -

ни рай, ни ад.

Мы полюбили. Мы в паденье,

и нет пути назад.

Он закончил. Повисла неловкая пауза. Первой очухалась Олеська.

— Ничего себе. Не думала, что ты на что-то способен.

Да, весьма сомнительный комплемент, но Валерку в этот момент её мнение совсем не колышило. Его интересовал Костя. Он смотрел все это время только на него, лишь изредка опуская взгляд на страницы блокнота у себя в руках. Взгляд парня ничего не выражал, и это раздражало. Нет, пожалуй, даже злило. Но он взял себя в руки и просто смотрел. Молча, но тяжело, можно даже сказать исподлобья. А девчонки бурно обсуждали незамысловатый, полный банальщины стих. Что-то советовали, на что-то предлагали обратить больше внимания. Поздравляли, что-то щебеча о том, что начало положено. Валерка не слушал. Ему было неинтересно. Он ждал развития событий. Но его не было. Напротив. Все словно застопорилось в одной точке. Снова какая-то девочка читала рассказ о любви, кажется, на этот раз счастливой. Снова Костя, опустив глаза в пол, слушай её из своего угла, давал советы, участвовал в последующей дискуссии. А Валерка маялся, не зная куда, точнее к кому, себя приткнуть. Хотелось к Косте. Он даже почти решился пересесть к нему с дивана на пол, но неожиданно сразу несколько девчонок вспомнили о времени, и все засобирались домой.

Они шумной толпой обувались в маленькой прихожей. Валерка вместе с Костей исправно помогал девчонкам одеваться. Уходить не хотелось. Но было нужно. Похоже, прошлый раз был последним, сегодня своими неуместными стихами он лишь продлил агонию. Обидно, черт возьми! Ведь столько сил положил. Но ладно. Жизнь на этом не кончается. Так что пару недель похандрит, а потом, развеявшись, забудет. Это была его излюбленная тактика. Очень помогала от сердечных травм. Лучшее лекарство не избегать их, а просто не давать им ни малейшего шанса добраться до сердца. Все как с гуся вода, так любила говорить мама, подхватив фразочку еще в своем босоногом детстве от бабушки.

Он собирался выйти вслед за Олеськой. Даже обулся, уже ни на что не надеясь. Но Костя вдруг придержал его за локоть. Валерка от удивления слишком резко обернулся. Челка растрепалась.

— Останешься? — такой простой вопрос.

Конечно, да. Но вместо этого другое. Словно в одолжение, так, чтобы все еще мнущиеся на пороге девчонки, слышали.

— Ну, если я тебе нужен.

— Да, — совершенно спокойно подтвердил Костя, разжав пальцы на его руке. — Нужна твоя помощь.

— Тогда вы там без меня, — кивнув девчонкам, обронил Валерка, и за ними всеми, наконец, захлопнулась дверь.

Целоваться в прихожей оказалось не хуже, чем в кухне. Так же горячо и сладко. Горячие губы на губах и привкус травяного чая будоражили, посылая во все самые отдаленные уголки души волны облегчения. Кажется, не зря оно все было. Не зря. Вот оно счастье, как в песне из мультика про летающий корабль и любовь.

— Мы когда-нибудь сделаем это в постели, или сегодня у нас в меню коридор? — задыхаясь, съязвил Валерка.

Костя оценил шутку и улыбнулся, преданно заглядывая ему в глаза.

— У тебя отвратительные стихи, но ради такого случая... — он мимолетно прижался влажными губами к его щеке и прошептал на ухо, — спальня — вторая дверь налево перед кухней.

— Отлично! Вперед и в бой.

— Не промахнись, ковбой.

Первая ночь

— И к чему была вся эта чушь про любовь? — лениво водя ладонью по обнаженной Валеркиной груди, полюбопытствовал Костик.

Голос у него звучал спокойно, почти ровно, но в самих интонациях слышалось полное, можно даже сказать, абсолютное удовлетворение. Ему было хорошо. Скрывать очевидное он не собирался.

— Так принято, — вздохнув, ответил Валерка, помолчав.

Обычно после бурного секса ему совсем не хотелось разговаривать. Но между ним и Костей все еще осталось так много недосказанного, не озвученного, что упускать пусть маленькую, но возможность, хотя бы частично это дело наверстать, было бы совсем глупо. К тому же, просто разговаривать с ним тоже было весьма интересно. Небольшие дружеские пикировки не только оттачивали остроумие, но и поднимали настроение, походя на маленькую, понятную лишь двоим, игру. Так почему бы не поиграть?

— Что именно?

— Говорить о любви, — он перехватил его руку и несильно сжал, оставив лежать неподвижно в области живота. — Когда хочешь не просто трахаться раз в неделю, а встречаться.

— То есть, — Костя прижался губами к его плечу, и Валера кожей почувствовал его улыбку, — трахаться еще больше?

— Не без того, — невольно хмыкнув, подтвердил его опасения Валерка и перевел тему. Ему внезапно захотелось честной игры, по крайней мере, от себя самого. — Ладно. Я знаю, что стихи дерьмо. За шоколадку много не насочиняют.

— То есть, — Костя даже приподнялся на локте, чтобы на него посмотреть, — ты еще и не сам их писал?

— А ты думал, я такой гениальный? Лестно, лестно.

— О, да. Польсти мужику, и полдела в кармане.

— Точнее в штанах.

— Не без того. И что?

— Я не только со стихами. То есть, со стихами, но не только теми, что за шоколадку.

— И что бы это значило?

— Сейчас вернусь.

Валерка героически заставил себя выбраться из кровати. Сумку свою он так и бросил в прихожей. Вернулся с пакетом, включив по дороге свет, с гордостью протянул принесенное Косте и снова забрался к нему под одеяло.

— Хм... — хозяин квартиры обозревал презент. — Бродский, Гумилев и Блок — интересный выбор.

— Обложки понравились, — беззастенчиво соврал Валерка, забыв о честности.

— Не завирайся, — прищурившись и все еще разглядывая три книги у себя в руках, бросил на это Костя.

— Ладно, — без боя сдался Валерка, — Бродский, потому что запаренный, умный, сложный, но оторваться невозможно. Я все метался между ним и Мандельштамом, но у того мне еще в школе не нравилось имя — Осип звучит как-то неприятно. Гумилева сам люблю. Правда, давно не читал. Но стихи у него, что надо: и про зверей, и про охоту и про настоящее мужество, приключения.

— А Блок почему? — видя, как он притух, уточнил Костя светским тоном.

Было непонятно. То ли подарок ему совсем не понравился, то ли наоборот, но все испортил сам Валерка, когда начал рассуждать о вещах, в которых не бельмеса. Но продолжать пришлось.

— Люблю его цикл про Русь. Для меня в старших классах открытием стало, что фраза "Вперед и в бой, покой нам только снится..." — это его.

— Да. Я тоже люблю его стихи.

— А остальных?

— Уважаю. Хотя у Гумилева попадаются интересные вещи, а вот от Бродского я далек.

— То есть я зря старался?

— Нет, — Костя вдруг хитро улыбнулся, отложил книги, склонился к его лицу. — Но так недолго, и ты мне за секс платить начнешь. Всегда поначалу подарки, а потом становится лень извращаться.

— И откуда же мы это знаем? Я же, вроде, у тебя только второй.

— Я много читаю.

— По личному опыту могу официально заявить, то, что пишут в рассказах все эти авторы, сплошная профанация.

— Да ты что? И откуда такой вывод?

— Да хотя бы вспомнить твое "Богохульство".

— И к чему бы нам его вспоминать?

— Ты там так все извратил.

— Да ладно. Уже сто лет хотел об этом написать.

— Так уж и сто?

— Ладно. Год уже как. Батюшка этот со мной случился на прошлую Пасху. Бабушка уже тогда была плоха, но, когда кто-нибудь был рядом, соображала, более ли менее. Меня и отрядили с ней в церковь, она так туда рвалась, что мать сжалилась. Но сама не пошла. Меня послала. Я и полюбопытствовал на свою голову.

— А отомстил только сейчас? За счет меня?

— Да нет же! — раздраженно бросил Костя. И принялся объяснять по новой. — Я просто все не мог придумать, как бы мой герой мог отомстить Богу, хотя концепция рассказа ела мне мозг с прошлой весны, а тут ты, и я сам. Не знаю, как получилось. Вырвалось само собой. А потом все один к одному сложилось. Кстати, эта квартира как раз бабушкина. Мама её к себе забрала. В мою комнату заселила. А меня сюда спровадила.

— О! Тогда это все объясняет... — рассеянно поглаживая его по бедру, протянул Валерка, улыбаясь. — Но все равно непонятно, почему этот ваш клуб собирается именно у тебя? Где ты вообще со всеми этими девчонками познакомился?

— В литературном клубе, — во взгляде Кости появилась снисходительность. Но Валерка не обиделся. Было банально лень обижаться. — Мы все занимались при местном доме детского творчества, но потом наш руководитель что-то не поделил с заведующей, и нас погнали взашей. Руководитель, понятное дело, в позу. Как же так, его великого и заслуженного столь нефигурально послали. А я плюнул и предложил девчонкам временно встречаться у меня. Но у нас в стране...

— Все временное. Это уже навсегда.

— Не все. К чувствам такое не всегда применимо.

— Не всегда, — нехотя согласился Валерка и спросил. — Почему ты выбрал меня?

— А у меня, думаешь, был такой большой выбор?

— И рассказ этот твой странный. Фиг бы с ней с Пасхой, но он же вроде про нас.

Костик от этого заявления прыснул, уткнулся лицом ему в грудь, хихикнул и заявил.

— Конечно, не про нас. Он просто так.

— Ну-ну, — недоверчиво протянул Валерка, обнимая его. — А почему тогда ты мне дивиденды платить согласился?

— Я же тебе уже сказал, что очень надеялся, что ты снова придешь. Хотел повторить.

— Что-то я не помню, что ты такое говорил? — пробурчал Валерка удрученно.

— Говорил-говорил... — заверил его Костя и уточнил, — иносказательно.

— Ладно, положим, — сдался Валера.

— А рассказ этот, он как сплав, понимаешь? Переплел два реальных сюжета, там приукрасил, там затер шероховатости и надуманность, и — вуаля! — готовый продукт.

— Ну, ничего себе сплав, — честно высказался Валерка. Помолчал и все же решил уточнить для верности.

— Так на чем мы сойдемся?

— Думаю, на постели, — сделав вид, что всерьез задумался, отозвался Костя. Он явно шутил. — Кухня уже пройденный этап.

— Ну, скорей всего, у тебя тут все же остались неохваченные места, так что пока не попробуем, не стоит быть категоричным, — подыграл ему Валерка.

Он был немного разочарован, ожидая получить несколько другой ответ, и Костя, уловив это, покивал на предыдущую фразу и уточнил.

— То есть ты все еще хочешь со мной встречаться?

— И заниматься сексом, — без обиняков напомнил Валерка. — Так что ты об этом думаешь?

— Это хорошо, — устроившись у него на плече, отозвался Костя. — Я где-то в инете читал, что однополые пары первые пару лет держаться только на сексе.— А что? Неплохая теория. Мне нравится, — Валерка улыбался. Он был счастлив.

— Проверим?

— Для начала повторим, — целуя Костю, промурлыкал он. — Кстати, мои собственные стихи про нас были еще хуже.

— Собственные? — снова отвлекшись на разговоры, уточнил Костя. — Ты меня пугаешь.

— И себя самого тоже, — хмыкнул на это Валера.

— Прочти.

— А секс?

— Еще вся ночь впереди.

— Ладно. Слушай.

Я Бога обыграю в покер,

Купив любовь.

И спрячу под рубашкой шокер,

Возьму с собой.

И выйду на дорогу в полночь

Совсем один.

И пустят гончих стаей волчьей

Следам моим.

Чет-нечет, реверс или решка,

Но не орел.

Уликой смятая бумажка,

И перевернут стол.

Ошметки зелени игральной -

Сукно на слом.

И выстрел у виска прощальный.

Прости, влюблен.

конец