Братья по оружию

Братья по оружию

За стеклом автобуса, в котором ехали Са**нов и К**шеев, проплывали современные фасады зданий, яркие рекламы банков, среди зелени горели в солнце окна домов и витрины магазинов, благословенно сияли сусальным золотом купола православных храмов, гармонично вписываясь в окружающее благолепие природы с ее градациями форм, звуков, запахов и красок. Именно так весенним утром является человеку мир, который к ночи неизменно становится все более тусклым, блеклым, сникает, замолкает и распадается, будто умирает... А затем все начинается заново.

Донецк — город с тысячью проездов, улиц и перекрестков, и еще большим количеством светофоров и "зебр" — жил обычной жизнью. Трамваи и троллейбусы, забитые пассажирами, ходили по графику. Дороги были запружены машинами, а тротуары клубились спешащими в разные стороны пешеходами, с лицами, чем-то вечно озабоченными, думающими о житейских мелочах. А к вечеру во дворах обязательно появятся мамочки с колясками, стайки шумливой молодежи и мужики с пивом.

Казалось, вчера и не было огневого налета на аэропорт, никто не озирал с беспокойством небо, не мчались по дорогам "скорые", завывая и воспаленно мигая сигналами, расшвыривая и обгоняя другие машины, торопясь спасти чью-то жизнь. Сегодня же — невозмутимый покой господствовал над этим городом, эдакая идиллическая монотонность муравейника.

Делая скидку на личные обстоятельства, люди будто витали на орбите. Они еще не ощущали хрупкую безысходность мира. А некоторые, "упакованные" граждане, чувствовали себя очень даже расслабленно и умиленно, сидя за рулем дорогой иномарки, а вечером перебираясь за столик в ресторан. В общем, у каждого своя философия жизни — а почему бы и нет? Ведь большинство — потребительское общество, с заякоренным в душе "хатаскрайничеством", назойливо навязанным телевидением с его яркой рекламой: обывательскими вкусами, обывательскими играми, обывательскими представлениями о роскошной жизни. Фатальный дефект постсоветской реальности. Никуда не денешься.

Не мудрствуя лукаво — странный город.

Противоречивый.

Живущий по принципу карантина.

Словно на изолированных островках.

Ведь даже Русскую весну, борьбу за свои права и попросту выживание, в Донецке мало кто поддержал вначале. Это большей частью легло на плечи приезжих активистов: жителей Тореза, Снежного, Горловки, Артемовска, Славянска, Краматорска, Харцызска, Димитрова, Константиновки, Мариуполя, Авдеевки, Волновахи, Макеевки, Красноармейска и других городов и поселков области. Именно они создавали костяк сопротивления киевской хунте все эти месяцы. Были и приезжие из России. А столица Донбасса, современный миллионный мегаполис, да еще сращенный с пригородами, казалось, продолжала "спать во мгле" и после проведенного 11 мая референдума, на который все почему-то сходили массово. Проголосовали за независимость от Украины. По доброй воле, да, но "на всякий пожарный случай" — именно так это можно было охарактеризовать. Всегда спокойнее поставить "лайк", как это делается, к примеру, в социальной сети, и с гордо поднятой головой ждать манны небесной.

И большинство шахтеров, нечего греха таить, мало волновало будущее их родного края — эти только и смогли, что когда-то день кряду колотить касками по плитам перед Верховной Радой, требуя хорошей зарплаты, пенсии и льгот. Свое они выбили еще в девяностые прошлого века. На том и успокоились, предпочитая больше не хвататься за сердце и закрывать глаза на то, что лично их не касалось. И продолжали спокойно работать. Однако они не задумывались, что государство, на которое они так горбатились, скоро и на них будет смотреть поверх прицельной планки.

Народ, кого не грызло безразличие, чаще толпился у захваченного здания Донецкой областной госадминистрации. Однако попадались и такие деляги, кто, наслушавшись проукраинских провокаторов, приходил туда с целью заработать, но убедившись, что "за присутствие" не дают ни копейки, тотчас топали обратно. Чаем-то и бутербродом и дома, как говорится, жена накормит.

На площади Ленина, у ступеней, ведущих к памятнику вождю пролетариата, тоже угнездились несколько пестрых палаток с красно-синей символикой Новороссии, повторяющей рисунок андреевского флага; у бронзового башмака высокой скульптуры стоял агитатор с мегафоном и что-то говорил, а небольшие группы пикетчиков размахивали российскими и дэнээровскими триколорами. Роман услышал донесшуюся фразу из громкоговорителя: "Донбасс — Россия!" Украинская милиция тоже имелась — в лице одного патруля, лениво прохаживавшегося поодаль и не проявлявшего интереса к происходящему. А напротив "Макдоналдса" продолжали вальяжно взмахивать полосатыми жезлами "даишники", демонстрируя свою безупречную упитанность. И терриконы, достопримечательность и обыденность сего шахтерского края, разумеется, никуда не исчезли.

Автобус свернул с асфальта на брусчатку, и покатил по спуску вниз, по проспекту Ильича.

Роман присматривался, прислушивался к молве. Вчерашние события отражались лишь в тихом разговоре меж двумя рослыми студентами — худыми, как сухофрукты, — где через фразу вставлялось слово "жопа". Другие пассажиры — кто позевывал, кто бездумно таращился в окна. Пенсионер, громко и со вкусом, пользовался носовым платком, попеременно очищая то одну ноздрю, то другую. Водитель время от времени сообщал постным голосом остановки и посматривал в зеркало заднего вида. Каждый по-своему разряжал атмосферу.

Казалось бы, будничные, пресные лица. Но все-таки, если присмотреться внимательно, люди все равно были съежившимися, как зайцы под кустом. Все чего-то ждали, но вслух старались не произносить, словно между ними кошка пробежала. Это было какое-то странное отчуждение от окружающего мира, начинавшего жить по еще неизведанным, страшным законам, в котором не только сплетались, но уже и разыгрывались, как в рулетку, человеческие судьбы.

Первое, что бросилось Роману в глаза и сильно огорчило — это догорающий дворец спорта, возле которого до сих пор, без суетливой паники, работали два пожарных расчета. Невдалеке прохаживался десяток-другой зевак — для них это развлечение было лучшего сорта. Журналисты, само собой разумеется, тоже присутствовали. Один из них что-то говорил в красный микрофон, указывал рукой. Другой, оператор, потряхивая на плече телекамерой, снимал, водя во все стороны объективом.

На реконструкцию "Дружбы" три года назад потратили более сорока миллионов гривен. Сумма значительная. Ледовая арена, как ныне ее официально называли, оформленная в клубные цвета хоккейного клуба "Донбасс" — красный с белым и черным, на сером фоне, — стала гордостью города. Там проходили чемпионаты и турниры по многим видам спорта. Фасад остался целым, на нем, как и раньше, красовалась эмблема клуба, но теперь дворец был частично изуродован огнем и сажей. Пожар почти потушили, но густой черный дым все еще чадил над восточным крылом здания.

Автобус остановился, распахнул дверцы, впуская и выпуская пассажиров. В салон тотчас проник едкий запах гари.

— Видал? — мотнул головой Роман.

Кровошеев, рассматривавший в это время девушку с пышной грудью, от вида которой кавказцы обычно восхищенно цокают языком, нехотя бросил взгляд на дымящийся дворец, произнес: "Ага. И на хрена было палить..." — и снова отвернулся.

Пожар не имел для него никакого значения. Молочная блондинка в брючном костюмчике в обтяжку была важнее. "Не дэвющка, а пэсня!". Он бы ее, как рубанок полено! И в мыслях уже пробовал ее. Фантазии Алексею было не занимать — мужик есть мужик.

— Согласен, — сказал Роман. — Мани-мани в ремонт прилично вбухали, а кому-то теперь придется восстанавливать...

К ним повернул взлохмаченную голову губошлепый толстяк, помятое лицо с близко посаженными глазками выражало вечно недовольного жизнью человека. Чем-то он был похож на разжиревшего примата. Такие обычно обожают комментировать вещания политических деятелей по телевизору, а в одиночестве говорят сами с собой, как шизофреники. И также частенько подслушивают чужие разговоры, дабы потом нашлись свободные уши для их собственного мнения, будто от этого зависело чье-то будущее.

— Говорят, это сепаратисты подожгли и разграбили, — многозначительно озвучил он, подмигнув круглым глазом, как мартышка. И наставив слоновый палец на клубный магазин "Фан шоп", продолжил: — Сюда пол-России съехалось, гопники. Помахали в угаре своими флажками, помаршировали, покричали. Теперь вот мы и катимся ко всем чертям. А этого клоуна Пашу Губарева надо вообще на фонарном столбе повесить. Народ только зря баламутит! Дед Мороз с корпоративной вечеринки, блин! Разве плохо живется?..

Толстяк ладонью вытер свой потный лоб.

Роман с Алексеем замерли, насупились, не зная, что ему и ответить. На улице таких провокаторов обычно отводили в сторонку и лупили по-взрослому, но сейчас рядом хватало женщин и детей среди пассажиров. Нельзя. Надо взять себя в руки.

— Мужчина, ну что вы говорите! — непритворно возмутилась тетка, сидевшая с толстяком бок-о-бок, даже немного, насколько это было возможно, отодвинулась от него. — Какая чепуха! Губарев обещал, что будет народ защищать, на коленях на площади стоял, сама видела, и клялся, что в политику пойдет только ради этого. Я ему верю. А вы все врете!

— Я вру?! — хмыкнул толстяк. — Хорошенькое дельце. Много он для вас сделал? Обещалка у него сломается. Провалит он вашу рюзькую весну! Он бывший баркашовец! Наркоман и фашист! Повязку со свастикой носил! Я в интернете видел фотографию.

— Веришь в "русский фашизм"? — резко перешла на "ты" тетка. — Ну и дурак! В России нет никакого фашизма. Их тогда оболгали! Ельцин и прочие, кто Россию американцам продавал. Губители! А фашисты как раз те, кто на майдане вашем скакал и теперь им подпевает! Ты и есть фашист!

— Да пофиг! — самодовольно скривился толстяк. — Пришла украинская армия, теперь нагнут этих бандитов буквой "зю"! Разберутся, кто фашист, а кто нет. На наших военных вся надежда...

— Козел... — брезгливо бросила ему тощая, как прима-балерина, девица с глазищами в пол-лица, державшаяся за поручень. У нее в сумочке с переливами зазвонил мобильный.

— Мы скоро пенсии и зарплаты российские получать будем, как в Крыму! — одновременно поддержала другая женщина, по возрасту близкая к климаксу. — А таких предателей, как ты, выгоним в шею!

— Мы с Россией не пропадем, — вставила четвертая, в красной косынке и с отвислым животом. На ручке потертой сумочки у нее была повязана черно-оранжевая георгиевская ленточка. — И вообще! Надо сесть за стол переговоров, чтобы подписать мир и жить в федерации!

— В конфедерации, — подсказала ей тетка, разделявшая одно сиденье с толстяком. — В Новороссии. За это ведь голосовали.

— Мы за Россию голосовали! — начала с ней спорить "красная косынка". — А референдум, сказали, только лишь первый этап. Это нужно. Чтоб потом было, как в Крыму.

— Держи карманы шире, комсомолка! — хмыкнул толстяк, окинув презрительным взглядом женщину в красной косынке. — Сухари собирайте, если сепаров поддерживаете. Наши придут...

— Не слушайте его! — вмешалась миниатюрная девушка в спортивном костюме, эдакая куколка с осиной талией, от которой тонко и сладко пахло духами. — Что вы от бандерлога хотите? Они не извлекли никаких уроков из прошлой войны. Свое еще получат!

— Это вы потом в прокуратуре будете рассказывать! — резко ответил ей толстяк. — Москва вам не поможет! За все придется заплатить!

— Кому?! — с отвращением покосилась на него женщина в косынке. — Вашим американцам, которым вы туфли лижете? Вы же и будете платить.

— Ты сам-то, откуда такой взялся? — хмуро спросил интеллигентного вида мужик в кепке. — Не со Львова, случаем, к нам прикатил?

— Из Донецка! — язвительно ответил толстяк. — Я на Полоцкой всю жизнь живу.

— Хреновая у тебя жизнь, мерзопакостная... — отвернулся от толстяка "интеллигент".

К**шеев не выдержал. Рука Алексея потянулась к черенку лопаты.

— Дай, Ромчик, я эту хохляндию по башке огрею, замудохал тварь, — не скрывая раздражения, сказал он.

Толстяк услышал, обернулся, покосившись на лопату. И заметно дрогнул, вжав голову в плечи и подсознательно заботясь о своей телесной целостности.

— Не трогай ты это бандеровское говно, — сказал Роман, поморщившись. — Само засохнет.

В девяноста девяти случаях встреч с подобным он реагировал именно так. Роман четко, как говорят, лупил в ситуацию: с такими людьми бесполезно впадать в споры, для них образ врага во всем русском — актуально. Правдами и иными кривдами им ничего не докажешь, разве что трындюлей навешать. Но сейчас был не тот момент. Моральные уроды, считал Са**нов, свое все одно получают, не сегодня — так завтра.

Толстяк решил не рыпаться, пробурчал "не чета вам" и быстро отвернулся — понял: могут в лоб закататать или вовсе "улопатить". Тетка, что сидела с ним рядом, поднялась со словами: "Трахнуть бы тебя, дьявол, по башке атомной бомбой! И сидеть рядом с таким противно!" К**шеев галантно уступил ей место. А женщины набросились с критикой на толстяка, как курицы, не поделившие жирного червя. Но тот молчал, изредка ухмыляясь.

"Где баба, там рынок; где две, там базар" — вспомнил Роман поговорку.

— Нет покоя в этом городе... — задумчиво произнес кто-то сзади. — И всем все подавай с голубой каемочкой. Хотят двух маток сосать.

Роман повернулся. За его спиной сидел мужчина лет шестидесяти. Вытянутое лицо с черносливными глазами, с хитринкой, с пухлым приоткрытым ртом. Эдакая не поддерживающая никого "третья сторона" — сразу видно. Но все-таки он не вызывал отчуждение и враждебность, как толстяк.

— Что-то понимаете в этом? — спросил Са**нов.

— Поживите с мое. Вор вора всегда целует. Хозяева подожгли и сбежали, чтоб никому не доставалось. Страховку они точно получат. Хоть что-то. А пограбить всегда кому найдется. Устроили междусобойчики. Сейчас непонятно, кто кому служит, кто какому богу молится.

Роман кивком согласился: в правде, ясен хер, квадратный корень искать не надо, а что говорят — дели на два. Толстосумов и мародеров он тоже не приветствовал. Лбы таким надо зеленкой мазать — да к стенке. И отвернулся.

— Война эта — бессмыслица... — снова произнес тот же мужчина, вздохнул и добавил: — Кому нужны эти погромы? Мораль смешалась. Добро и зло — это всегда ошибка, если убивают. Проблемы не устраняют оружием...

— Либераст выискался... — услышав, буркнула девушка в спортивном костюме и неприветливо покосилась на него. — От вас зла не меньше. Вы тоже все американцам продались, иуды.

Но "третья сторона" ей ничего не ответил. Он снова вздохнул и повернулся к окну. Решив, видимо, что спор в данном случае — как минное поле.

Роман же задумался о войне, на которую отправился. В ней был смысл, считал он, потому что ощущение правого дела и чувство долга сейчас переполняли его. Ведь каждый сам для себя решал: в чем — правда.

Са**нов был на одном из митингов, где выступал Павел Губарев, избранный народным губернатором Донбасса. Тот сначала выкрикивал в мегафон патетические призывы, а затем начал победно скандировать: "Фашизм не пройдет!.. Фашизм не пройдет!.." Десятки ртов вторили ему, тем самым изъявляя народный гнев и возмущение. Зачастую Губарев говорил слова правильные, отстаивал общую идею, мышиной возней не занимался, на этот момент он был на своем месте. Но Роману никогда не нравились пропагандистские штампы. Как-то иначе следовало людям объяснять ситуацию. Не от души это звучало — наигранно, как заезженная пластинка. Не гитлеровцы ведь напали в самом-то деле! Тут, как говорится, соседи вышибли штакетник в заборе и пошли драться до крови. Даже если учесть, что страшное прошлое действительно вернулось, воскрес этот проклятый фашизм — в тысячах головах одураченных до болезни рассудка граждан некогда единой страны, с которыми дальнейшее сосуществование не могло оставаться бесконфликтным...

Автобус перевалил через пологий горбатый мост с чугунными решетками, арками и гранеными фонарями, из-под которого по обе стороны уходили вдаль железнодорожные полотна. Роман попросил водителя остановить напротив автостанции "Мотель". Тот как-то странно посмотрел на него в зеркало заднего вида. А затем без симпатии покосился на лопату, громко стукнувшую по вертикальному поручню, и хотел уже выругаться.

— Не усложняй себе жизнь, — посоветовал ему Алексей, перехватив взгляд водителя.

К**шеев, после ссоры с женой, с утра был в нигилистах. Раздражался по любому поводу.

Водитель поморщился, как от несварения желудка, и молча отвернулся.

— Кончай бузить... — Роман потянул друга за рукав. — Идем.

Они вышли из автобуса и взяли направо, по улице Элеваторной. Примерно через полторы сотни метров свернули налево, во дворы. Вскоре остановились около военной части, у металлических ворот с национальной маркировкой — "трезубцами" на створках. Вокруг было тихо. Лишь старые плакучие ивы шелестели листвой за спиной.

Роман задержал взгляд на "трезубцах" и подумал: "Эх, хохлы! Был народ-плясун-весельчак, а теперь в кровавых убийц превратился..."

— Мы на месте, — произнес он.

— Чего-то тут как-то совсем тихо, — с подозрением сказал К**шеев и покрутил головой.

Окна в здании контрольно-пропускного пункта были целые, но забаррикадированы изнутри мешками с песком. Камера видеонаблюдения на кирпичном заборе, вполне возможно, продолжала работать, но была демонстративно развернута вверх и слепо смотрела в небо. Наверняка кто-то не хотел, чтобы на записи регистратора отображались их лица. Асфальт усыпан различным мусором, в основном окурками, смятыми ногой пластиковыми бутылками, целлофановыми пакетами и пустыми пачками из-под сигарет. Здесь много дней уже никто не убирал, любви к порядку не было.

Военную часть, в которой проходили службу Внутренние войска Украины, взяли штурмом еще в начале мая. Теперь за ее стенами должны были располагаться бойцы "Востока". Однако тишина действительно настораживала. При данных обстоятельствах совершенно не улыбалось встретиться с чем-нибудь непредсказуемым.

Са**нов закурил.

"Вот так печки-лавочки!" — мелькнуло у него в голове.

Алексей вопросительно уставился на друга.

— Сейчас разберемся, — сказал Роман, направившись к КПП.

Он сначала подошел к двери. Подергал ручку. Заперто — надо полагать, изнутри. Постучал — никто не ответил и не потребовал: "Па-апрашу документики". Потом вернулся к воротам, они были затворены, но не на засов — бери и заходи. Но участвовать в экспериментах Роман не собирался, могут не просто по башке надавать, а сразу выстрелить в эту самую "бестолковку". И тогда — прости-прощай! Потому он несколько раз громко ударил по железу кулаком, потом лопатой, и, приложив ладони ко рту, крикнул: "Э-эй! Есть тут кто?! Отзовись!" — прислушался.

Какое там! Снова — ни ответа ни привета.

В принципе, он и не рассчитывал, что их примут по-царски, раскатав красную дорожку. Но и не думал, что будут мариновать на пороге. Кто-то же там должен быть?

Роман осмотрелся по сторонам. Вначале, у себя за спиной, заметил тощую чернявую молодую женщину, развешивавшую мокрое белье на веревке, но к ней обращаться не стал — правда у цыган всегда была карликовая. Справа, в соседнем дворе, увидел шабашника, который выливал из ведра воду в бетономешалку. Там, похоже, делали капитальный ремонт уже не первый день, судя по изрядно испачканному цементным раствором комбинезону на человеке и приличной горке строительного мусора у полуразобранного забора.

— Эй, мужик, где все, не знаешь?! — крикнул Роман строителю, указав рукой на военную часть.

Тот присмотрелся к незнакомцу с лопатой, недолго подумал и ответил:

— Переехали! Вчера были!

Роман достал мобильник.

— С кем ты связываешься? — поинтересовался Алексей.

— Надо Крыма набрать.

Са**нов позвонил раз, другой, но трубку никто не взял.

— Может, сами зайдем? — предложил К**шеев.

— Нет, нельзя, тут подождем.

— Это херово...

— Ничего херового.

— Может, еще покричать?

— Я тебе что, поп-звезда? Стоим. Курим.

* * *

Ждать пришлось недолго, но курили при этом много. Около девяти часов к воротам подъехал белый "Опель Виваро". Без номеров. На приборной панели микроавтобуса красовался черно-сине-красный флажок ДНР. Из салона громыхала музыка "свинцовых воздухоплавателей".

Водитель приглушил музыку, высунул голову:

— Привет, пацаны! — без ожидаемого допроса: "кто, откуда, с какой целью". Видимо, нюхом учуял новобранцев, решивших пополнить ряды повстанцев.

Са**нов и К**шеев молча кивнули.

И тут же последовал первый вопрос:

— Кого ждем?

— Добровольцы, — ответил Роман.

— Молодцы, что с хорошей лопатой пришли воевать. С этим у нас дефицит.

Роман не понял, пошутил ли водитель или нет. Улыбки или скользнувшей ухмылки на его лице он не заметил. Потому не обиделся.

— Вы нас с собой заберете? — спросил он. — А то тут нет никого.

— Заберем! — пообещал водитель. — Отворяйте калитку.

Роман и Алексей распахнули тяжелые створки. Автомобиль заехал вовнутрь, припарковался у КПП, из него выбрались четверо ополченцев. Оружия при них оказалось немного: местами вытертый до белизны автомат Калашникова и такой же старенький СКС с истрепанным ремнем. Никаких тактических разгрузочных жилетов, так называемых "разгрузок", даже тех же подсумков, набитых магазинами. Одеты в камуфляжные штаны и футболки, один из них был в военной кепи и тельняшке-майке. На ногах — у кого берцы, у кого кроссовки. Никаких знаков различия — ни георгиевских ленточек, ни повязок "ВОСТОК". Сразу таких не идентифицируешь. Да и физиономии показались Са**нову какими-то странными, неприятными и даже несколько неприветливыми.

Как-то в такой военной форме и с таким вооружением они не олицетворяли собой грозных воителей, по мнению Романа.

— Сэм, — представился водитель, высокий круглолицый блондин с глазами, как у рыбы.

— Рома.

— Пикасо, — произнес тот, кто был с "калашом" и в растянутой тельняшке, болтавшейся на худом теле, как на вешалке.

— Леха.

Они обменялись короткими и крепкими рукопожатиями.

Двое ополченцев, стоит отметить, оказались молчунами. Свои позывные не назвали. У обоих был недоверчивый, сверлящий взгляд — глаза щурятся, останавливаются то на одном, то на другом лице новобранцев.

— Где-нибудь уже участвовали? — поинтересовался Пикасо.

— На ОГА стояли, приходили после работы, прокуратуру и "избушку" штурмом брали... — начал перечислять Роман.

— Достаточно, — с ухмылкой молвил Сэм.

Са**нов заметил у троих ополченцев вытатуированные на пальцах рук перстни и сразу смекнул: "Точно, бывшие зэки". "Нет", "не был", "не состоял" и "не привлекался" — это не о них. А тело Пикасо было попросту расписано синей тушью от шеи и плеч до запястий. Не человек, а ходячая часовня, только без крестов. Как говорят: каков поп, таков и приход!

В распахнутые ворота, урча двигателем, медленно вкатился синий автобус. Туристический "Ютонг" проехал по аллее и, свернув налево, остановился на плацу возле пятиэтажной казармы. Из кабины выбрался водитель, закурил, с интересом озираясь по сторонам.

— В общем, так, пацаны, — сказал Пикасо, обращаясь к вновь прибывшим добровольцам. — Я тут старший. Поможете нам найти и собрать вещи в располаге.

— А что ищем? — поинтересовался Роман.

— Все, что может пригодиться, но главное — оружие, патроны и курево. Топайте за мной.

— Понятно, полезные вещи, — кивнул Роман. Странное дело, но ему почему-то особенно захотелось найти именно оружие, которое доселе никогда в руках не держал.

К**шеев молчал, как в рот воды набрал.

Они неспешным шагом направились к казарме.

Один из молчунов-ополченцев прикрыл ворота, закинул карабин на плечо, дунул в мундштук папиросы, затянулся сизым беломоро-балтийским дымком и остался дежурить.

Са**нов и К**шеев немного отстали. По пути они часто нагибались, подбирали патроны, рассыпанные вдоль казенно выкрашенных известкой бордюр, и рассовывали их по карманам и в сумку, отчего те очень скоро отяжели. Похоже, здесь в суматохе разгребали боеприпасы. И мусора вокруг полно — долго убирать.

Под ногами постоянно попадалась подавленная клубника — асфальт ею был усеян. Роману, издали, поначалу показалось, что это кровь, и он был рад, что ошибся. Он озирался по сторонам, да и вообще ожидал увидеть трупы вэвэшников на территории, однако их нигде не обнаружил.

Штурм, безусловно, прошел в лучших традициях "Искусства войны" Сунь Цзы — без выстрелов и без крови. Сказались не только "мертвые" 90-е, когда делился большой кусок армейского "пирога", наследия СССР, но и последующие годы с их распадом армейской инфраструктуры "незалэжной", так как Украина была просто неспособна экономически содержать такие войска и поддерживать их выучку и боевой дух должным образом. Солдаты и офицеры, явно не принадлежавшие к числу ретивых "свидомитов", покинули военную часть "добровольно-принудительно", как говорят в подобных случаях.

Возле казармы стояло серое "Жигули" седьмой модели с наполовину спущенными передними шинами. Роман, опасаясь, что автомобиль может быть заминирован, осторожно открыл капот и заглянул — аккумулятора не было, пустышка. А он мог бы пригодится. Вещь полезная, любой автолюбитель в курсе

— Не заморачивайся с этим металлоломом, — посоветовал ему Сэм.

— Заходим внутрь! — резко скомандовал Пикасо, окинув всех взглядом. — Все, что находим, грузим в автобус, стволы — в нашу тачку.

Пояснять, что такое "стволы" на армейском сленге, Роману с Алексеем не требовалось — они кивнули.

На лестнице и в коридорах царил срач — неделю драить. Большинство помещений внизу были открыты, но пустовали. Некоторые двери были заперты, их пришлось выбивать, дабы обыскать комнаты.

"Улов" оказался богатым. Нашли старенький "Утес", четыре пустые ленты к нему, самозарядный карабин Симонова, десяток цинков с патронами разных калибров, дюжину "эргэдэшек" с ввернутыми запалами, дымовые шашки, пятнадцать ящиков с минами. На третьем этаже обнаружили сваленные в кучу черные мешки с красными крестами, оказались с медикаментами, много, штук двадцать, каждый килограммов под сорок.

Все, что находили, как и условились, таскали вниз, к автобусу.

На лестнице, неся тяжеленный ящик с минами, Роман спросил у Сэма:

— Слушай, а зачем нам это?

— К "Подносу" годятся.

— К чему?.. — не сразу понял Роман.

— "Поднос" — это миномет калибром восемьдесят два миллиметра.

— А-а... Понятно... Ты из него стрелять умеешь?

— Другие умеют, — тяжело дыша, ответил Сэм. — Я водитель. Привез — увез.

— Хорошая у тебя работа.

Сэм покосился на Романа, но ничего не ответил.

Со второго по пятый этаж попадались комнаты, где, как догадался Са**нов, жили военнослужащие. Там был порядок казарменной жизни, хотя и попахивало конурой из-за затхлого воздуха и нестираной одежды. Вещи — спортивные сумки и рюкзаки — были аккуратно сложены возле кроватей или под ними. На тумбочках кое-где лежали пустые "разгрузки", открытые пачки сигарет, на одной стоял флакон с недорогим одеколоном. В общем, спартанская обстановка.

— Пацаны, забираем все, — сказал Сэм, оказавшись в одной из таких комнат. — Обыщите тумбочки, смотрите под матрасами. Ценные вещи забираем себе.

— Сэм, а чье это? — спросил Роман.

— Ментов и правосеков, которых отсюда выбили, — ответил Сэм, выворачивая сумки и рюкзаки. — Сувениры...

Са**нов присел на корточки, открыл тумбочку. В ней находились средства личной гигиены, пара блоков крепких сигарет, банка кофе, несколько шоколадных плиток и...

— Сэм, — упавшим голосом произнес Роман. — Тут...

— Что? — отозвался тот, поднимая матрас и заглядывая под него.

Роман достал из тумбочки повязку "ВОСТОК" и несколько помятых георгиевских ленточек.

— Тут наши были, Сэм, — сказал он.

У Сэма забегали рыбьи глаза. Са**нов заметил на его лице смятение.

— Ты что-нибудь слышал о маскировке? — невпопад ляпнул Сэм.

— Нет, но...

— Тогда давай быстрей! — резко сказал Сэм, отводя глаза. Выражение замешательства на его лице сменилось раздражением. — Сейчас вернутся правосеки.

— Какие правосеки?! — запротестовал Роман и категорично припечатал: — Тут наши были! Мы что, своих тут грабим?!

— Нам дали приказ, — быстро проговорил Сэм. — Кончай философию. Для себя же стараемся. Поверь мне, все это им уже не понадобятся. Или это оставить правосекам?

Са**нова передернуло. Елки-палки! Первым его поползновением было послать Сэма к черту или куда подальше, но он сдержался.

Роман опустил глаза, руки тоже опустились. Стало ему горше редьки. Мгновенно напитался серой реальностью первого дня в ополчении. Прозаические взгляды на войну закончились, развеялся ореол романтики. Настырный он был за справедливость. С детства. Быть "как все" куда проще и легче, чем рвать рубаху на груди. Умом, конечно, понимал, что делается неправильно. Но напускать на себя кислую мину, сопли жевать и подыскивать стандартный набор оправданий не стоило — поймут неправильно. Дипломатические залпы тут лишние. Это не детские войнушки. Как говорится, выбирай, анализируй, просеивай лишнее и имитируй приемлемое поведение в сложившихся обстоятельствах.

"Неужели все эти люди погибли? — осознал Са**нов. — А мы их тут, по ходу, тупо грабим, своих..."

— Нехорошо это, Сэм, — негромко сказал он.

Сэм не обратил на его слова внимания. Трудно было сказать — услышал или нет.

Са**нов оглядел комнату в поисках поддержки, но ее не получил. Лишь Алексей повернулся к нему и пожал плечами. Однако "молчун" его услышал:

— Честность — это рефлексы, она делает человека беззащитным, — сказал он, проявив, к удивлению, недюжинную склонность к философии. Хотя на вид он был явный представитель "братков" с девяностых годов прошлого века. — Не заморачивайся с этим, не трави душу себе и людям. Ясно?

— Ясно, — буркнул Са**нов.

В общем, дали понять: поднатужься — и приспособься.

Нехотя, Роман продолжил выворачивать сумки и рюкзаки, решив, что позже со всем этим разберется, когда сам обустроится в ополчении, а о произошедшем факте мародерства обязательно донесет до глаз и ушей начальства. Вот оно пусть и решает. Он действовал по приказу. Не бросать же все и идти домой? Дело сделано — детали потом. Боеприпасы и медикаменты тут точно оставлять не следовало, раз уж базу покинули, а в живых никого не осталось. Где же они погибли? В аэропорту? Мало-помалу он успокоился и снова стал сосредоточенный, уверенный в себе.

Сэм одобрительно хмыкнул, найдя блок "Мальборо" и бутылку дагестанского коньяка. Открыв одну из них, он сделал приличный глоток "Кизляра", а затем заткнул горлышко пробкой и закусил шоколадным батончиком.

— Дешевка, но пойдет, — шмыгнул носом он.

К Роману подошел К**шеев и, толкая в плечо, показал два паспорта:

— Смотри, Ромчик, чеченец, кажись. И деньги у него в вещмешке нашел. Шесть тысяч... Рублями. А другой — ингуш.

— Я тоже нашел... — Роман показал другу российский паспорт и шестьсот рублей. — Русский. Жаль, всего двадцать семь лет пацану было...

— И что с этим всем делать? — заменжевал Алексей.

Са**нов пожал плечами.

— Что там у вас? — окликнул их Сэм. Он тоже нашел деньги, мобильник, пару флэшек и рассовывали их по своим карманам.

Они показали.

— Паспорта российские?

— Да, — одновременно сказали Роман и Алексей.

— Выкиньте их! Хули их разглядывать. Деньги и телефоны — в карман! Я же сказал: все ценное забираем себе. — И бросил через плечо: — Выберите форму и обувь подходящую. Тут этого добра хватает.

Роман посмотрел Алексею в глаза.

— Знаешь что, берем с собой деньги и документы, которые найдем. Прибудем на первую базу, а там отдадим это их землякам. Кто-то же из них должен живым остаться.

— Надеюсь...

Са**нов покосился на Сэма, отшвырнувшего на подоконник чей-то паспорт. А "молчун" покрутил в руке дорогой смартфон и со словами: "О! Ребенку отдам", сунул в карман.

"Да уж... — подумал Роман. — Шаромыжники хреновы". Так и хотелось ему рявкнуть: "Положь, где взял!"

К**шеев тоже смотрел на Сэма и мысленно добавил еще несколько фраз — ну уж совсем непечатных.

— Тут все равно пропадут, — подытожил Са**нов, мотнув головой в сторону Сэма.

К**шеев угрюмо кивнул. Он и сам понимал, что они невольно "сработались" с мародерами, так что подбирать слова в свое оправдание уже поздно. Ошибку придется исправлять потом, не здесь.

Так они и порешили.

Найдя по добротному камуфлированному рюкзаку, они подобрали себе форму, не поношенную, бэушную, а с иголочки, даже отглаженную. Са**нов, правда, не смог отыскать берцы нужного размера, но решил, что и в кроссовках ему будет вполне удобно. В одном из вещмешков увидели бандану, кепи и солнцезащитные очки, тоже взяли. А Сэм продолжал наигрывать на своей любимой "дуде", азбучной истине мародеров: все самое ценное забираем себе.

Поиск "полезных вещей" и их погрузка заняли около двух часов. Здание обошли раза три. Погрузив все в автобус, Роман почувствовал, что ноги гудят, а спина ноет от боли. У остальных тоже был не менее замученный вид.

"Конец мая, а до чего жарко..." — думал Са**нов, смахивая со лба липкий пот.

— Пикасо, — обратился он к старшему группы, уточняя, — мы потом на первую базу поедем?

— На первую, на первую... — вполголоса ответил тот, думая о чем-то своем.

Раздался короткий свист.

— Пикасо, тут "скорая" подъехала! — крикнул дежуривший у ворот ополченец, приставив ладони рупором ко рту. — Поговорить хотят!

— Чего им надо?!

— Не знаю! Поговорить!

— Докторов пропусти! — недолго подумав, крикнул Пикасо ему в ответ. — Машина пусть там стоит!

Вскоре к автобусу подошли два врача, молодые мужчины, лет по двадцать пять, не старше, оба в белых халатах и шапочках.

— Я вас слушаю, — сказал Пикасо. — Быстро и без лишних вопросов.

— Мы из больницы Калинина, — начал один из врачей. Лицо у него было настолько озабоченное, будто по новостям передали, что полностью растаяла Антарктида. — У нас на одном этаже ваши раненые лежат, на другом — ихние.

Пикасо понял, кого врач подразумевал под безграмотным словом "ихние", потому что и сам так часто выражался.

— А от нас вам — чего надо?

— У нас главврач, сука, как проститутка стелется, сказал, чтоб мы ваших не лечили, а ихним — укольчики и все остальное. Мы вот решили...

— Я вашего главврача сейчас сам поеду и порву, как тряпку, — набычился Пикасо. — Ихних лечите, значит, а наших...

— Да мы...

— Я вашему главврачу сейчас неотложку сам организую! — еще больше разозлился Пикасо, снял с плеча автомат и обернулся к Сэму. — Сэм, едем!

— Не надо, не надо, — примирительно замахал руками врач. — С ним уже ваши поговорили, образумили. Но у нас все равно лекарств нет подходящих в достаточном количестве. Кто думал, что так стрелять будут. Не знаем, что и делать.

— Понял... — немного остыл Пикасо, заскочил в дверцу автобуса и вытащил оттуда мешок с красным крестом. — Глянь вот. Тут крест намалеван. Это подойдет?

Врач быстро вскрыл мешок, достал из него какую-то бумажку, вероятно, с перечнем медикаментов. С минуту внимательно читал, шевеля лишь губами.

— Вау! — воскликнул он, подняв голову, и расплылся в улыбке. — Тут есть все, что надо. Даже больше.

Пикасо распорядился отдать врачам четыре мешка с медикаментами.

К рукопожатию врачей добавилось уважительное потряхивание руки. А затем они взвалили мешки на плечи и понесли их к машине "Скорой помощи". Когда они вернулись за оставшимися медикаментами, Роман им сказал:

— Вы уж там постарайтесь хорошо лечить наших. Заштопайте как надо.

— Чтоб нормально лечил, лепила! — добавил Пикасо. — Как положено.

— Ребята, мы и так стараемся, — ответил медик. — Но лучше к нам не попадать.

Врачи, подхватив груз, ушли.

Роман смотрел им вслед, думал о своем.

— Переоденьтесь сразу, — посоветовал Сэм новичкам.

Пикасо помял пальцами сигарету и закурил, с едва заметной нервозностью озираясь по сторонам.

Са**нов с К**шеевым быстро обмундировались, а "гражданку" запихнули в рюкзаки. Роман подумал, достал из своей сумки кортик и прицепил его к брючному ремню.

— Едем на базу, — велел Пикасо и стрельнул окурок в сторону. И вполголоса сказал, окинув взглядом военную часть: — Прощай, четверка...

* * *

Насчет того, что они поедут на Первую базу, Пикасо, конечно, малость "загнул". Роман, будучи таксистом, отлично знал все наземные пути-дороги в городе, и ему было невдомек, почему они очутились на улице Кипарисовой вместо пересечения Куйбышева и проспекта Александра Матросова, где находилось здание райотдела СБУ. Хотя, конечно, удивительного в этом мало — что задумали люди Пикасо, понять было трудно.

"Опель" притормозил у металлических ворот, сбоку от которых, за высоким оштукатуренным забором, виднелась красная черепичная крыша, и коротко посигналил. "Ютонг", зашипев клапанами пневмоприводов тормоза, замедлил ход и замер позади микроавтобуса.

Охранник не заставил себя ждать — коротконогий и бородатый чеченец вышел из калитки, но вместо кнопки тревоги под пальцем тот держал в руках АКСУ с затертым лаком на цевье. Он быстро сделал несколько быстрых шагов по направлению к машине.

— Свои, Салман! — крикнул ему Сэм. — Мы подарки привезли.

— Я понял! — ответил чеченец на довольно сносном русском и расплылся в кривой ухмылке, показав крепкие зубы. Он небрежно перекинул ремень короткоствольного автомата через плечо, обернулся и крикнул напарнику в сторожке, махнув ему рукой: — Иса, открывай!

"Опель" и автобус, которому было тесно в проулке, въехали сквозь раздвинутые створы и остановились на заасфальтированной площадке во внутреннем дворе, наполовину окруженном П-образным одноэтажным строением, очень похожим на складские помещения оптовой базы. Тут прохаживался еще один бородач, методично и настойчиво почесывая пальцами рожок автомата. Лицо грубоватое, резкое, с квадратными скулами, у переносицы сходились черные густые брови.

Распахнув дверцы, Сэм и Пикасо вылезли из кабины. Двое других ополченцев вытащили из салона найденный на "четверке" крупнокалиберный пулемет. Роман с Алексеем остались на задних сиденьях.

— Командир на месте? — спросил Пикасо у чеченца.

— Нэт! — с сильным акцентом ответил тот, повернувшись к нему. — Заура нэт!

Чеченец отвернулся и со скучающим видом продолжил мерять шагами площадку.

Толпа появилась из дверей здания неожиданно и сразу ломанулась к машинам. Состояла она в основном из представителей народов Кавказа. Их было около полусотни, большинство возрастом за сорок, кто и за пятьдесят, с почти одинаковыми бородами, хотя многие брились, но уже успели зарасти синей щетиной. Одеты в разномастную камуфляжную форму — кто в натовскую "песчанку", кто в российскую "флору" или бундесверовский "флектарн". Оружия в руках ни у кого не было, лишь у пары человек имелись пистолеты в набедренных кобурах, зато почти у всех в чехлах красовались ножи с красивыми рукоятками. Несколько чеченцев обступили "Утес". Несмотря на то что у пулемета была разбита деревянная часть приклада, они обрадовались такому "подарку". Карабин Пикасо из машины не доставал. Очевидно, втихомолку решил оставить себе.

Са**нов покосился на друга. Тот затравленно озирался.

— Ты что-нибудь понимаешь? — растерянно спросил Роман, прислушиваясь к непонятному гортанному говору чеченцев, в котором иногда проскакивали слова по-русски.

— Я в шоке, — почти шепотом ответил Алексей, поглядывая на бородатых воинов аллаха. — Вот так прилунились, пля...

— Чечены?

— Похоже, Ромчик, нас занесло не туда.

— Куда — не туда?

— Тут одни чурки, блин. Дети гор! Если что не так, то с нами быстро разделаются. Ножом пырнут — и конец...

— Тише говори, а то уши отрежут и шаурму из тебя сделают, — урезонил его Роман и толкнул его локтем. — Может, здесь и наших полно. Поглядим.

— Ты ничего не понимаешь!

— Зато ты много понимаешь.

Они оба замолчали.

К**шеев замолчал, пожевывая нижнюю губу. Лицо его потеряло всякую выразительность, взгляд стал пустой, бессмысленный. Да и Роман заерзал на сиденье. Он тоже как-то не очень был рад обществу кавказцев, к ним он относился всегда органически — мимо. Не верил он в политическую чушь о всеобщем братстве народов. Ему захотелось исчезнуть отсюда прямо сейчас.

Первая мысль, возникшая у Са**нова, была такова: "Похоже, влипли. Где мои вещи?" А следующая: "Хер знает что! Неужели украинские телеканалы правду говорят об участии чеченцев в конфликте на Донбассе? Может, это и не наша война?.." Но, быстро поразмыслив, он пересилил нахлынувшую панику и решил: "Хрен я уйду! Нефиг причитать, как баба, надо будет Крыму позвонить и разобраться, он должен нас отсюда вытащить".

Крым не должен был его подвести, ведь они вместе с ним не только в бане парились и пиво пили, но и участвовали в захвате здания облгосадминистрации и прочих госучреждений, охраняли баррикаду у входа в ОГА и давили проукраинские митинги в Донецке. Короче, успели сдружиться, потому не стоило загружать голову пустой работой.

Дизельный двигатель "Опеля-Виваро" продолжал глухо урчать на холостых оборотах, пока Сэм его не заглушил, покосился на притихших новичков и сказал:

— Пацаны, выходите. Помощь нужна.

Не говоря ни слова, они выбрались из микроавтобуса.

— А кто такой этот Заур? — спустя несколько секунд спросил Роман у водителя. — Чеченец?

— Осетин, кажись, — спокойным тоном ответил Сэм, почесав затылок. — Он тут командир.

— Ясно...

К Роману подошел невысокий чеченец, смуглый, подвижный, с черными вьющимися волосами, с резким горбатым носом. В отличие от других, довольно приятной и располагающей наружности. Пожалуй, он был самый молодой из своих собратьев, лет тридцати. Он представился, но Са**нов, пожав ему руку, сразу же забыл его имя, слишком уж непривычным оно оказалось для славянских ушей.

— Кортык? — спросил чеченец, с заметной завистью разглядывая кортик на поясе у новобранца.

Роман заметил много седины в волосах еще молодого чеченца — война уже успела покрасить, на всю жизнь.

— Ага, морской, — ответил он. — Я им до войны свиней колол.

— Многа калол? Покажы кортык.

— Десяток успел. — Роман достал из ножен кортик.

— Маладэц! — восхитился чеченец. — Тэпэр будэш бандэровцэв рэзать!

— Придется — буду. Они от свиней мало чем отличаются.

— Давай мэнятца? — тотчас предложил чеченец. Он вытащил из чехла свой нож со слегка изогнутым клинком, довольно мастерской работы, покрытый черненой арабской вязью, но по размеру больше схожий на тесак. — Я тэбэ нож, а ты мнэ кортык! Твой будэт! Дагаварились?

— Красивый у тебя нож. Но не могу баш на баш, уж без обид... — помягче отверг его предложение Роман и изобразил на лице подобие улыбки. — Он мне еще и после войны сгодится. Чем свиней буду колоть?

— Точна?

— Точно.

— Как хочэшь... — заметно расстроился чеченец, пряча тесак в чехол. — Мой нож воэвал, твой — нэт. Можэшь мнэ вэрить. Падумай.

— Это отца кортик.

— Па-а-анятно... — протянул чеченец, улыбнулся, одобрительно похлопал по плечу Романа и отошел к своим землякам. Другой чеченец — худой и рыжий, как ржавый гвоздь, в черном, набок, берете, — что-то у него спросил, услышал ответ и одобрительно посмотрел на Са**нова.

Вскоре все занялись разгрузкой. Люди выстроились живой цепочкой от автобуса к зданию. Роман с Алексеем и без того ранее потом облились и запыхались, как черти, но открылось "второе дыхание". Они доставали вещи из автобуса и подавали их кавказцам, а те, передавая из рук в руки, рассовывали их по местам, в помещениях, стараясь, чтобы ко всему был свободный доступ.

— А что здесь раньше было? — спросил Алексей у Сэма, кивнув на здание и передавая ему ящик с минами.

— Склады, — ответил тот. По его лицу катились крупные капли пота. — Парфюмерия какая-то, сантехника со смесителями. Хрен его знает, в общем. Сейчас — наша располага.

— А чего у ребят так мало оружия?

— Мало... — хмуро подтвердил Сэм. — Один ствол на троих. Обещали скоро подвезти еще.

— Как так?

— Вот так.

— А что они тут делают? Я думал...

— Чужое дерьмо разгребают. Ты лучше меньше задавай вопросов...

Роман, услышав их разговор, задумался: а дадут ли ему здесь хоть старенький автомат при такой нехватке оружия? Неужели все так плохо? Ведь со всех сторон на город, вполне вероятно, уже направляются вражеские стволы разных калибров, пылят по дорогам грузовики с ракетными системами залпового огня, кружат боевые самолеты и вертолеты, надвигаются танки, а он что, должен отбивался от них из "калаша"? Разве можно так воевать? Нелепость какая-то...

Едва закончилась работа, как за забором послышались короткие автомобильные гудки. Ворота распахнулись и на площадку караваном въехали несколько подержанных внедорожников и серый микроавтобус "Фольксваген", набитые вооруженными людьми. Одна из машин сделала поворот так близко от Романа, что он уловил запах выхлопных газов и почувствовал, как из-под колес вылетели мелкие камушки и ударили его по голени.

Взгляд Романа несколько задержался на бойцах, которые начали выбираться из машин. И у него внутри все сжалось от их вида. Это зрелище одновременно вызывало и выражение печали сочувствия, и достойное уважение. Многие из них были ранены — кого осколком задело, кого пуля зацепила. Руки, ноги и головы у половины забинтованы. Угрюмые, погруженные в свои мысли люди. Похоже, у них были утраты. Потеряли навсегда боевых друзей. Быть может, группа прибыла из аэропорта. Или с позиций под Карловкой. Са**нов лишь мог это предполагать, не обладая достаточной информацией.

Чеченцы, конечно, были матерыми волками и дрались отчаянно. Сила есть сила. Веками ведь воюют. Горцы. Но многократный численный перевес украинской армии и опыт иностранных наемников, по обыкновению, сказывался на результатах боя. Да и с вооружением в ополчении был огромный недостаток. С таким против артиллерии и авиации не шибко повоюешь. Однако глаза у них продолжали гореть отвагой. Смелые ребята. Заброшенные в недалекую, но чужую страну, где потребовалась их помощь. Определенно, им давно была знакома жизнь, основным законом которой являлась борьба за выживание. Они — один сжатый кулак. Из таких телков на бойне не сделаешь, не согнешь.

Из кабины микроавтобуса вылез крупной комплекции бородатый человек с выпуклым, но крепким животом. Не красив как бог, но зато здоров как бык. Взгляд с прищуром, как смотрят в прицел, сосредоточенно и цепко.

"У-у, какой сердитый..." — подумал Роман, глядя на него.

Пикасо большими шагами поспешил к командиру. Они перекинулись парой фраз, после чего Пикасо рукой указал на новобранцев, а тот лишь повел курчавой головой, скользнув по ним колючим взглядом.

— А это и есть Заур, — кивнул на командира Сэм и, зная его характер, посоветовал: — Что говорит — делай.

— Понял, — сказал Роман, хотя "честное пионерское" давать не собирался. Он догадался о сути беседы Пикасо и Заура, и со стороны было заметно, что командир визитерам не особо рад. Похоже, этот отряд изначально держался обособленно от остальных бойцов "Востока".

Заур распахнул задние дверцы микроавтобуса и оттуда начал раздавать новенькие автоматы своим бойцам, которые радостно и гортанно загалдели, лязгали затворами. Но оружия было всего ничего, безусловно, на всех не хватало. А те, кто прибыли вместе с командиром, побрели к зданию, пошатываясь от усталости и полученных ранений. По пути они отдавали свои "калаши" и карабины братьям по оружию.

— А нам оружие выдадут? — поинтересовался Роман у Сэма.

Тот покосился на него.

— Вы с кем договаривались? — по-ленински прищурив хитрый глаз, спросил он.

— С Крымом.

— Вот он и вооружит. А пока отдыхайте.

— Где тут чайку попить можно? — спросил Роман, у которого от жажды язык присох к гортани.

— Столовая прямо в располаге. Зайдете внутрь и сворачивайте сразу направо. Увидите.

Са**нов обернулся к Алексею:

— Леха, пойдем перекусим. У меня бутерброды есть.

На К**шееве лица не было. Все его мысли неизбежно забредали в тупик.

— Леха!

— А... — очнулся тот.

— Хорош тормозить. Идем.

Они прошли в столовую, обустроенную на скорую руку столами, стульями, лавками и старенькой электрической печью. Среди этого безобидного нейтрально-славянского дизайна в углу сидели два чеченца, жевали эклеры и о чем-то говорили. Там была и повар, пухлая и розовощекая женщина почтенной наружности, с честным лицом и честными рабочими руками.

— Хотите чаю? — утвердительно сказала она, будто угадав их мысли.

— Да, если можно, — ответил ей Роман, усаживаясь за стол.

— А кушать будете? — предложила повариха, щелкнув клавишей электрического чайника. — Скоро горяченькое будет готово.

Алексей потянул носом — вкусно пахло: гречневой кашей с говяжьей тушенкой, а также капустным рассолом.

— Спасибо, — отказался Роман, испытывая неудобство, даже долю стеснения, потому что чувствовал себя здесь чужим. — У нас с собой имеется. Только чай сделайте, покрепче.

— А мне сахару побольше, четыре ложки, — попросил Алексей и топорно пошутил: — И не переживайте, не слипнется.

— Юморист... — улыбнулась женщина.

К**шеев тоже плюхнулся на скрипнувший стул. Ноги от усталости у него подкашивались, да и у Романа тоже.

Са**нов достал из сумки бутерброды.

— Крыму будешь звонить? — спросил Алексей, жуя бутерброд, и вполголоса добавил: — Мне этот пузатый чего-то не понравился.

— А он не баба, чтоб нравиться. Но и я от него не в восторге.

Са**нов достал мобильник и набрал Крыма, долго слушал длинные гудки, потом еще раз попытался дозвониться. Бесполезно.

— Ну что?

— Не берет, — сказал Роман. — Попозже еще раз наберу. Или сам перезвонит.

— Сваливать надо отсюда, Ромчик.

— Я тебя услышал. Давай без лирики?

— Ты ничего не понимаешь! — снова выдал свою коронную фразу Алексей, продолжая жевать.

— Все я понимаю. Не вчера родился.

Бутерброды проглотили мгновенно.

Чай был отличный, крепкий и душистый.

Перекусив, они решили осмотреть здание.

В одной из комнат обнаружили сваленные в кучу смесители воды в разноцветных картонных коробках, которые, видимо, хозяева склада не успели вывезти. Миновав коридор, остановились у открытой двери, ведущей в просторное помещение. Разместились здесь люди без особого комфорта. Пол был застелен истертым линолеумом, а на нем лежали десятки старых матрасов, на которых уже отдыхала дюжина бойцов. Лежали они на спине, не шевелясь, раскинув ноги. Уже спали. Остальные — кто самостоятельно обрабатывал перекисью водорода легкие раны и перевязывался, кто заботливо бинтовал товарища, кто делал себе укол обезболивающего маленьким шприцом-тюбиком. На веревке, протянутой у стены, сушились камуфляжи и несколько пар истоптанных кроссовок.

Бойцы вернулись с передовой. Несомненно, они там по-настоящему рисковали головой, лицом к лицу столкнувшись с врагом.

Это было не потешное противостояние на баррикадах под облгосадминистрацией, где Роман с куском арматуры в руках дежурил несколько дней и ночей, готовясь к отражению штурма. Если бы он состоялся и украинский спецназ пошел вперед, то практически безоружных защитников Русского мира ждала неминуемая гибель. Мешки с песком, автопокрышки и спирали колючей проволоки, уж точно, не спасли от снайперских пуль с соседних крыш и зарядов гранатометов. А всех тех, кто находился в белесом многоэтажном здании, непременно бы уничтожили члены "Правого сектора", но чуть позже, повторив под копирку события 2 мая в Одессе, где неонацисты сожгли людей под истошные вопли: "Слава Украине! Героям слава!" — безупречное приветствие деформированного ненавистью, озверевшего рассудка. Это уже были не люди, даже не звери, а бесы. И к этим извергам, к удивлению, многие присоединялись, особенно украинская молодежь западных и центральных областей, выражавшая свою ярость в разгроме своей же родины. Они шли, сами не зная куда. Са**нов нисколько не сомневался, что Украина умрет бесславно с такими "патриотами", как от какой-то нелепой болезни, не свершив даже напоследок ничего путного. Страна исчезнет, словно никогда и не существовала.

Да, жители Донбасса были внутренне озарены мечтой о свободе и справедливости, о новой жизни, возбужденные классовой ненавистью к олигархам и их нацистским пособникам. Руки сами потянулись к дубинам. Доколе терпеть? Они не хотели терпеть многолетнюю диктатуру киевской хунты. Большинство дончан понимало, что таранным ударом приближается нечто тревожное и грозное, что это всего лишь предыстория чего-то большого, и верили, что завтра начнется история. И они ее увидят. И зов о помощи был один — к братской России. Но не все были готовы принять смерть ради своих убеждений и цели. Без сомнения, многие бы при первых выстрелах разбежались кто куда. И всяк — и друг, и враг — это понимал.

В общем, баррикады и митинги — это дешевый романтизм, который часто заканчивается кровавой трагедией, если под рукой вовремя не оказывается оружия, дабы дать встречный отпор тем наймитам-палачам, кто презирает свой народ и готов его уничтожить.

У Романа невольно начал меняться угол зрения — мнение о чеченцах. В глубине души он зауважал их за суровый стоицизм и готовность биться насмерть. Ибо у них было чему поучиться — мужеству и сплоченности. Но и долго рассматривать их, да и просто маячить здесь, не следовало.

К**шеев стоял рядом, раззявив рот.

— Идем на улицу, — тихо предложил ему Роман, разворачиваясь. — Хули тут торчать.

Они двинулись к выходу.

— Крутые бойцы, — сказал К**шеев, — не хотел бы я против таких воевать.

— Ничего, и мы научимся, — ответил Роман. — Тяжело в лечении, легко в раю. Война только начинается.

— Если похороны раньше не получатся, — невесело сказал К**шеев.

— Леха, может, ты сразу домой пойдешь? А? Задолбал!

— Да ладно тебе, не цепляйся.

— А ты не каркай, блин. Иди домой — там тебя тепленьким в постели и возьмут. Чеченцы пока что вместо нас с бандерлогами воюют. Понял?!

— Ты ничего не понимаешь! Мне тут не нравится.

— Мне тоже. Есть предложения?

Тот ничего не ответил. После еды К**шеева разморило, он начал громко, с подвыванием зевать.

В кармане Са**нова зазвонил телефон. "Крым!" — у Романа радостно запрыгало сердце. Он остановился, достал мобильник и глянул на высветившийся номер.

— Да, Леха, слушаю! — оживился он.

— Привет, Рома, — раздался как всегда спокойный голос в трубке. — Извини, что не отвечал. Был занят. Вы где?

— Мы на какой-то базе. На Кипарисовой. Тут одни чечены, блин...

— Я понял, где вы находитесь. Сколько вас?

— Только двое, — чуть промедлив с ответом, сознался Роман. — Ты нас заберешь отсюда?

— Пока не могу, Рома. Подъезжайте к телецентру. Знаешь, где?

— Конечно, не первый год за рулем. Ты нам оружие выдашь?

— Да, "катюху" и "секиса" дам. Жду.

Связь оборвалась.

— Ну что?! — нетерпеливо спросил К**шеев. — Что Крым сказал?

— На телецентр надо ехать. Оружие дадут. Какую-то "катюху" и "секиса".

— А что это?

— Хрен его знает. — Роман покрутил головой и заметил возле машины Сэма. — Иди за мной, Леха.

— Хорош командовать...

Они подошли к Сэму.

— Я с Крымом только что разговаривал, — сказал Роман, — он обещал нам выдать оружие.

— Да? — покосился на него Сэм с таким видом, будто это сейчас интересует его меньше всего. — И какое?

— Какие-то "катюху" и "секис". Что это, не знаешь?

— Автомат Калашникова и карабин Симонова, — пояснил Сэм. Глаза у него алчно заблестели, как будто оружие уже предназначалось лично ему.

— А-а-а... — понятливо протянул Роман. — Нам надо на телецентр.

— Какой телецентр? Где это? Я не местный, Донецк не весь знаю.

— Я дорогу покажу. Поедем?

— Далеко?

— Не очень.

Сэм задумался, почесал кончиками пальцев щеку. Затем сказал с подозрительной проникновенностью:

— Мне надо отойти, пошептаться с командиром, а то мало ли чего. Ждите, пацаны, здесь.

Сэм удалился в здание. Вышел оттуда через пару минут. Глаза его горели хитростью еще сочней и лучистей. Прирост милитаризма на пару "стволов" явно заинтересовал и командира.

— В общем, так, пацаны, — сказал он. — Один из вас поедет со мной, а второй останется здесь. Заур так сказал.

По виду Сэма сразу было понятно, что бесполезно выражать собственные взгляды на решение его командира.

К**шеев покосился на Романа и, неожиданно для себя самого осмелев, мученически произнес:

— Езжай ты, Ромчик. Ты с Крымом больше общался. Я тут заложником пока побуду.

— Да ладно тебе, скажешь тоже, — ухмыльнулся Сэм. — В чем загвоздка? Погости маленько. Никто из тебя кавказского пленника тут делать не будет.

— Мы скоро, Леха, — заверил Роман. Друга он бросать точно не собирался.

К**шеева квадратно-гнездовое остроумие Сэма не очень-то вдохновило. Появилась вертикальная складка между бровями, и лицо Алексея еще более заострилось. Он вздохнул и прикурил сигарету. Если что пойдет не так, то жалеть его тут никто не станет, ни одна стенобитная отговорка не прокатит — это было понятно. Живо грохнут. И после второй затяжки — накатил неожиданно на него эдакий душевный покой подводника, приготовившегося к мучительной смерти в запертом отсеке.

Водитель забрался в машину, завел двигатель, посигналил охраннику на воротах и махнул рукой Роману — дескать, залазь, поехали! Едва тот уселся рядом, машина сорвалась с места, уносясь в сплетение улиц и проспектов.

Странно, но в центре города почему-то не работал ни один светофор, всюду горел красный свет. "Опель Виваро" нигде не останавливался, даже не замедлял скорость, обгоняя по "встречке" другие машины. Сэм рулил так, словно он не то что куда-то опаздывал, а будто готовился к "Формуле-1". И заметно переживал, искоса поглядывая на Са**нова и несколько раз спрашивая у него: "Слышь, а ты меня не в засаду везешь? Не к правосекам?" И тут же грозил: "Смотри, твой друг у нас, если что, то ему сразу конец..." — очень уж боялся оказаться в ловушке, стать объектом игры противника. Ему, в принципе, было чего опасаться. Ходили слухи, что киевские власти загодя и тайно расквартировали в Донецке несколько сотен вооруженных боевиков из "Правого сектора".

Роман отвечал, что все будет в порядке, нисколько не волнуясь. И говорил он это серьезно, без обычной иронии, хотя в душе посмеиваясь над неожиданно проснувшейся трусостью Сэма. Такая вот ненатуральность и двойственность, оказывается, жила в водителе. Тому, наверное, казалось, что чьи-то зоркие глаза постоянно стерегут за ним.

Са**нов рассеянно следил за дорогой, отпускал короткие реплики и указывал путь, а в голове у него чаще текли необязательные мысли. О друзьях, которые не откликнулись и отказались идти в ополчение, но еще вчера обещали это сделать. О ядовитых рекламных плакатах и щитах, растянувшихся вверху над дорогой и по сторонам. О вывесках дорогих ресторанов и кафе, которые он никогда не посещал, потому что тамошние цены у любого простого человека вполне резонно вызывали раздражение и желчное отрицание. О валютном курсе — цифры чернели на переносных стендах, выставленных у банковских входов.

Множество столбов и стволов деревьев в городе были окрашены у основания в цвета флага Донецкой народной республики и символикой Новороссии, а одна из бетонных стен, испещренная хулой и ненавистью к Украине, уже открыто призывала к вооруженной борьбе. Появление таких надписей и изображений уже не казалось ирреальным, так как страна давно выпестовала к себе подобное отношение населения Юго-Востока. Мирная жизнь все еще витала повсюду, но война уже легла на нее, как легкая тень.

А потом мысли Романа направились куда-то в недалекое прошлое — с запахами, голосами и образами...

К телецентру они приехали без четверти три. Роман созвонился с Крымом, их разговор напомнил белиберду "вас-понял-прием-конец-связи", и тот вскоре вышел к нему навстречу. Среди остальных ополченцев он сильно выделялся. Было сразу видно, кто здесь, если и не ключевая фигура, но авторитет имеет весомый. И всем своим поведением он подтверждал этот статус.

Сэм остался в машине, оглядываясь по сторонам и нервно барабаня пальцами по баранке руля. Остановился он почти в ста пятидесяти метрах от телецентра, ближе подъехать не решился.

Едва Са**нов и Крым успели зайти за баррикаду, сложенную из мешков с песком, и остановились на ступеньках у входа в здание, послышались чей-то крик: "Чужая машина!" — и тотчас несколько проворных людей с автоматами куда-то рванули. Через несколько минут двое ополченцев уже вели Сэма, заломив ему руку за спину и тыча автоматом в ребра.

Сэм крикнул, указывая свободной рукой на Романа: "Я дэнээровец!.. Свой!.. Это он нас подставил! Сука, я так и знал, что так будет!.." — и далее понес какую-то не менее "патриотическую" ахинею и отговорки.

— Куда его, Крым? — спросил один из ополченцев. — Отвести к Кресту?

— Ты его знаешь? — спросил у Романа Крым, кивнув на задержанного.

— Это Сэм. Он с той базы, водитель, — ответил Са**нов. — Он меня сюда привез.

Сэм, услышав, тут же выдавил улыбку под названием "натянутая": глаза напряжены, но рот до ушей.

— А где второй человек, что был с тобой? — спросил Крым у Романа.

— У них остался.

— Ясно...

Крым велел отпустить Сэма. Два дюжих, коротко стриженных ополченца, слушались его, как отца родного, однако молча, но с неохотой выполнили этот приказ. А Роману он сказал:

— Езжай обратно. Жди моего звонка, понял? — и похлопал по плечу.

Роман кивнул: "Да".

— Увидимся, Леха.

Оружия так и не получили, потому что прибыл Са**нов один, без К**шеева. Крыма это сразу насторожило, и он, проявив осмотрительность, видимо, быстро просчитал дальнейшие шаги людей, которых представлял собою Сэм.

Оно, может, и к лучшему, подумал Роман. Ему импонировало решение Крыма, еще больше внушало доверие к нему. Са**нов уже успел познакомиться с плутоватыми манерами Сэма, который живо подмечал, где что плохо лежит, а уж автомат с карабином уж точно бы не прошли мимо его рук, окажись они снова на чеченской базе.

Обратную дорогу Сэм все время недовольно бурчал, косясь на Са**нова, однако интонация его резко изменилась — потеряла властность и угрозы. Вел себя, как кролик возле удава. По прибытии на базу, он сказал: "Все, пацаны, дальше свои проблемы решайте сами. И назад не отвезем — исключено!" — и на глаза Роману больше не показывался.

К**шеев, заметно волнуясь, встретил друга вопросом:

— Ну что?

— Сидим. Ждем звонка.

Роман изогнулся назад, поднимая и сгибая руки в локтях. В позвоночнике смачно хрустнуло.

* * *

После всех погрузок и разгрузок боеприпасов, медикаментов и прочего скарба на Са**нова с К**шеевым накатила страшная усталость. Каменной тяжестью налились ноги, поламывало спину. А на плечах будто собралась вся тяжесть мира. Хорошо, у Романа был с собой небольшой запас денег, гривен двести. Позвонил Крым — и вызвали такси. То, что успешно "отпочковались" от странной базы с кавказцами, немного подняло настроение. Ехали-то к славянам, своим землякам и единоверцам.

По дороге, правда, сделали незапланированную остановку. Водитель даже съехал на обочину, чтобы, не отвлекаясь, посмотреть вместе с пассажирами новости. От кадров, увиденных на экране миниатюрного телевизора, укрепленного над приборной панелью, похолодело внутри, а на душе стало совсем уж грустно.

Это был телерепортаж украинских и западных СМИ из городского морга больницы Калинина. На кафельном полу вповалку, один на другом, в одной из комнат лежала неровная груда окровавленных, изуродованных пулями и осколками тел ополченцев, коридор также заполняли убитые "востоковцы". Даже через экран, казалось, потянуло холодным смрадом недавно случившейся смерти. Они, как вещалось, погибли в самом аэропорту, его окрестностях и при отходе отряда из терминала на двух КамАЗах, расстрелянных на Киевском проспекте около магазина "Магнолия" и на улице Стратонавтов в районе Путиловского моста.

Роман ничего не понимал. Как такое могло произойти? И зачем все это показывают? "Козлы! Какой хрен собачий разрешил это снимать? — мысленно возмутился он. — Только крыса продажная на такое способна..." И он был не так уж далек от истины. Кто-то, лавируя между той и этой властью, сознательно запустил толпу журналистов в морг, дабы отчитаться перед заказчиком предательства, массово растиражировав принявших смерть ополченцев, а заодно пытаясь запугать тех людей, кто только собирался вступить в их ряды. Дескать, "солдатушки-браво-ребятушки", и вас ожидает такая же погибель.

В машине возникла классическая немая сцена из "Ревизора". Затем таксист пришел в себя, повздыхал, хлопнул от досады рукой по баранке, завел двигатель и вырулил на дорогу.

Весь оставшийся путь проделали в гробовом молчании. Мысли тяготили. В таком душевном состоянии слова застревали в горле.

На Первую базу прибыли к пяти часам вечера.

Расплатившись, Са**нов, не приближаясь к воротам, позвонил Крыму. Но тот сам уже заметил прибывших с крыши гаража, где наблюдал с СВД за дорогой и прилегающей территорией. Он показался и помахал рукой, дескать: обождите. Через десять минут вышел, обнял новобранцев, как родных, и проводил их вовнутрь.

На первом этаже здания, в одном из помещений, рядами стояли одиннадцать железных двухъярусных кроватей с матрасами, подушками и одеялами. На зеленом деревянном ящике, накрытом тряпочкой, стоял электрочайник, включенный в розетку, и пятилитровая пластиковая баклажка с водой. Оконные проемы до половины были завалены мешками с песком. Две койки у входа пустовали. Можно сказать, повезло.

— Вот наша деревня, вот наш дом родной! — громко сказал Крым, показывая рукой на пустые койки. — В тесноте, да не в обиде. Устраивайтесь.

Са**нов и К**шеев кинули рюкзаки на соседнюю кровать, под которой Роман заметил чьи-то личные вещи в открытой спортивной сумке, вещмешок и одноразовый гранатомет "Муха".

— Позывные себе выбрали? — спросил Крым.

Они отрицательно помотали головами.

— Так... — на секунду задумался Крым. — Ты у нас виноград выращиваешь? Будешь Виноградом.

— Плохо звучит, совсем не годится, — расстроился Роман.

— Ну тогда имя используем. Роман?.. Значит, будешь Румын. Созвучно и кратко.

Са**нов усмехнулся.

— Чего смешного сказал? И это погоняло не нравится?

— Да нормально. Звучит. Меня так еще на прошлой работе прозвали, когда в Горгазе работал.

— Вот и хорошо. Значит, угадал.

Крым перевел взгляд на К**шеева.

— У тебя прозвище на гражданке было?

— Было. Пикасо. Но я уже не хочу такой позывной, — сказав Алексей, вспомнив о "братке" в тельняшке.

— Я слышал, ты тачки чинил?

— Угу. Коробки-автоматы.

— Значит, будешь Коробочка. Коротко и ясно. Чтоб не париться. Все всем ясно?

Ему ответили: "Да".

Крым ненадолго отлучился и вскоре принес СКС и автомат Калашникова. Включил свет в комнате, сел на кровать и показал, как пользоваться оружием. Затем вручил карабин Роману, а "калаш" — Алексею. Патронов выдал мало, но это не беда, ибо с "четверки" кое-что так и осталось лежать в сумке Са**нова. И для формальности спросил:

— Усвоили учебный материал? Или еще раз нужно демонстрировать?

Са**нов, держа карабин, чувствовал ладонью приятную прохладу металла.

К**шеев молчал, отстегнул рожок, отвел назад затвор и рассматривал автомат.

— Потренируемся сами, — ответил Роман. Получив вожделенное оружие, он почувствовал себя уверенней с таким "весомым аргументом", ведь это своего рода гарантия продления своей жизни в случае боя. Теперь он не с пустыми руками! Будет чем встречать незваных "гостей", кто пришел на Донбасс, чтобы получить посмертно орден какого-нибудь Мазепы, тоже когда-то сделавшего "европейский выбор".

— Время пока есть. Занимайтесь, раз уразумели. Только не шмальните в кого-нибудь по неосторожности. Время военное — накажут соответственно.

— А когда воевать пойдем? — поинтересовался Роман.

— Спешишь? Навоюетесь еще, успеете...

Са**нов осмотрел карабин и заметил густые пятна крови на ремне и пятисантиметровый кусок прилипшей, уже высохшей кишки на прикладе. Такое нельзя спутать ни с чем. И мелькнула эдакая черная мыслишка-озарение.

— Оботри его от кишочков, — спокойно и негромко бросил Крым, хотя по лицу было видно: на сердце кошки скребут. Оно стало каменным.

— Я не брезгливый, — ответил Роман, — сама отпадет. Откуда... такое оружие?

К**шеев покосился на карабин и скривился — нервишки у него оказались пожиже. Потом внимательно изучил свой автомат.

— Из расстрелянных КамАЗов. Слышали об этом?

— Видели съемки из городского морга, когда сюда ехали, — кивнул Роман. — Хреновая история.

— Жалко ребят, — проронил Крым, о чем-то подумал и спросил:— Показывают, говоришь?

— По всем каналам.

— Слетелось воронье...

— Ага. Говорят, попали в засаду украинского спецназа.

— Спецназ, спецназ, мать их... — пробормотал Крым, нахмурив лоб. — Кругом одни клоуны и стратеги доморощенные, "гении блицкрига". Ладно, не будем сейчас о плохом. И без того тошно.

— Бандерлоги небось от радости скачут. Пидорасы, бляха! — Са**нов несколько раз передернул затвор, который почему-то маленько заедал. Повертел карабин в руках, присмотрелся. Оказывается, оружие было нечищеное, а ствольная коробка слегка погнута и в ней тоже виднелись прилипшие кровавые сгустки. Не беда, решил он, протру, смажу — и стрелять можно.

Крым отдал свою снайперскую винтовку под охрану Роману, а сам снова куда-то ушел. Вернулся он с целлофановой сумкой, из которой достал бутылку водки, пластиковые стаканчики, редиску, печенье и несколько сосисок — худо-бедно, но закуска.

— Помянем пацанов, — сказал он, откупоривая бутылку.

— Я как бы не против, дело нужное... — замялся Роман. — За употребление не накажут?

— Главное, не нажираться в стельку, — ответил Крым, протягивая бутылку Алексею. — Пить надо аккуратно, по-военному, чтоб не во вред водка пошла. Разливай.

К**шеев плеснул в стаканы граммов по пятьдесят водки, его руки заметно дрожали от усталости.

— Царство Небесное... — тихо произнес Крым.

Выпили не чокаясь. Закусили молча.

Крым посмотрел на свои наручные часы, встал.

— Ладно. Я потопал, дел по горло, — сказал он и указал Роману на винтовку с оптикой. — "Весло" Нику отдашь. Он представится.

И ушел.

Не прошло и пяти минут, как в дверях появился высокий мужик в гражданке. Жилистый, лицо приплюснутое, седоватый. В руках держал небольшую картонную коробку. Почему-то он сразу располагал к себе. Короче, человек с первого взгляда — простой как три копейки.

— Гостей принимаете? — войдя, поинтересовался он.

— Принимаем, — ответил Роман.

— Ник, — представился мужик, протянув руку и растопырив мозолистую пятерню.

Крепко пожали друг другу руки.

Ник открыл коробку, в которой лежали печенье, пряники, сахар и чай в пакетиках.

— Ребята, щас будем чай пить, вы не против?

А кто ж против? Все только "за". От водки Ник не отказался, немного пригубил. Затем быстренько вскипятили воду в электрочайнике и побеседовали за чаем.

На вид Нику можно было дать лет шестьдесят, не меньше. Но на самом деле, как позже выяснилось, ему было всего пятьдесят четыре, а выглядел старше, ибо почти всю жизнь проработал на Севере, еще в советское время, а последние восемь лет трудился на шахте в Макеевке. Роман спросил, почему у него такой позывной, на что тот, улыбнувшись, ответил: "Потому что Коля".

Са**нов отдал Нику СВД, тот осмотрел винтовку, отошел к своей койке и спрятал ее под одеяло.

— Ник, а ты снайпер? — чуть позже спросил у него Роман.

— Мастер спорта по стрельбе.

— А где стрелять так научился?

— В тире, — скромно отшутился тот, сощурив глаза и улыбаясь. — Какой же я снайпер? Скорее охотник.

— В армии служил?

— Как же без этого...

— Убивал уже?

— Зверей.

— А зачем оружие спрятал?

— Оружие всегда должно быть под рукой. Но не стоять на виду. Особенно в располаге.

— Украдут?

— Вопрос неучтивый, — усмехнулся Ник. — Едалом самому не надо щелкать, тогда и обижаться не на кого будет. Будут и волки сыты, и овцы целы, и пастуху вечная память.

— Это и козе понятно, — согласился Роман.

— Ник, а в аэропорту реально украинский спецназ сидит и американские чэвэкашники? — поинтересовался К**шеев. — Ты там уже был?

— Паспорта я у них не разглядывал. Но оптика у них первоклассная, импортная, и по двуногим мишеням бьют метко. Не молокососы уж точно. Да и с нашим "горем недальнобойным" на них рыпаться проблематично, близко не подберешься, чтоб лупить наверняка. Такие дела.

— Все так плохо?

— Нет. Но это лишь в Крыму Украина платьице задрала и ножки раздвинула, ибо с пониманием отнеслась к вежливым "зеленым человечкам". Классически отымели, по любви, в полной гармонии. А тут, на Донбассе, "великий комбинатор и сын турецкого подданного" решил подвиг не повторять и почему-то воспользовался презервативом без смазки. А то бы уже по Приморскому бульвару гуляли. Обидно, да? Но факт!

— Красиво излагаешь, Ник, — кивнул ему Роман.

Простодушие собеседника пленяло. И голос у Ника был мягкий — таким хорошо рассказывать сказки внукам.

— Жизнь заставит, в ней полным-полно сюрпризов. Одни — хитрят, другие — расхлебывают.

— Нас не бросят. Есть же Стрелков! Заасфальтим всех бандеровцев!

— Ты роман "Аэлита" читал?

— В детстве...

В помещение зашли трое. Один назвался Инженером — высокий, широкоплечий, средних лет, немного картавил, потому что у него не хватало нескольких передних зубов. От водки отказался, пояснив, что уже помянул погибших по дороге, вернувшись с аэропорта. И сразу же лег спать. Другой ополченец — Малыш — неуклюже рослый и жилистый, но моложе; был хорошо поддатым и в руках держал две литровые бутылки с пивом "Десант". Роман обратил внимание на его левое ухо, оно было наполовину срезано, но, видать, это увечье он получил давно, еще до войны. Третий был проворный и невысокий, с позывным "Порез". Он со всеми поздоровался, затем засунул пустую трубу противотанкового гранатомета под кровать и тоже предпочел отдыхать, обняв автомат. Оружие, как отметил Роман, тут действительно никто не оставлял без присмотра.

Вслед за ними подтянулся еще два ополченца. Один пьяненький, примерно одного возраста с Ником. Другой был трезвый, помладше, но молчаливый и нахмуренный.

— Привет, пацаны! — поздоровался с новобранцами тот, кто постарше. — Я Пилигрим, для вас просто — батя. Командир взвода вашего.

— Сторож, — представился другой вошедший.

Поздоровались. Оказалось, что Пилигрим бывший "афганец", десантник, в свое время отправивший не один десяток моджахедов на встречу с пророком Мухаммедом досрочно. На правой щеке у него рдела полоска от сорванной кожи — дурная пуля чиркнула, а на мочке уха запеклась кровь. Человек оказался общительный, рассказывал всякие истории. Все ж возраст, опыт. И новобранцев за салажат не держал — что тоже немалое дело для общего взаимопонимания, как иначе. Пока беседовали о жизни, он допил водку. Малыш молча цедил мелкими глотками пиво. Ему, похоже, все было фиолетово.

— Истина на войне одна: один за всех — все за одного! — подытожил свою очередную историю Пилигрим. — Берегите друг друга, пацаны. И не жалейте себя, если товарищ в беде. Только так и выживете.

Малыш, оказывается, был вместе с Инженером и Порезом в аэропорту. И когда снова вспомнили о КамАЗах, он хриплым прокуренным голосом сказал:

— Если такая херня, я возвращаю автомат и еду домой.

— Хорошо тебе, Малыш, — произнес Са**нов. — А я уже дома. Идти мне некуда.

— Понятно...

Роман поначалу подумал, будто Малыш россиянин. Но позже узнал: тот жил в Донецке, возле цирка "Космос". Кстати сказать, тут практически все оказались местными, не считая Крыма.

Сторож, услышав о КамАЗах, зажал рот рукой и, полусогнувшись, куда-то убежал.

— Чего это с ним? — провожая его взглядом, спросил Роман.

— Да он оружие собирал, — сказал Малыш. — В одном из КамАЗов. Ландышей нанюхался.

— Чего? — не сразу понял Роман.

— Трупаков нанюхался. Вот целый день и рыгает.

Са**нову хотелось общения, но Малышу этого никак не хотелось. Говорить тот был не мастер, видать, голова не на то заточена.

Затем поступило предложение отдыхать. Потушили свет и легли, не раздеваясь. Малыш завалился на кровать обутым и тотчас захрапел. Роман сначала укутался одеялом, но откинул его в сторону, потому что от него воняло, как от собачьей подстилки-блоходрома.

Ник взял винтовку и куда-то ушел.

Через полчаса появился Крым и негромко позвал по позывным:

— Румын, Коробочка, — на выход! Оденьтесь теплей. Будете "кукушками".

— А что это? — спросил Роман, хватая одной рукой карабин, а другой протирая воспаленные глаза. Казалось, сон его окутал всего лишь на секунду.

— На пост заступаете. "Кукушка" — это наблюдатель.

— Ясно. — Роман достал из своего рюкзака свитер.

К**шеев что-то пробубнил, пытаясь попасть ногой в ботинок. Весь его вид будто говорил: "Ой, вы меня утомили!"

На улице уже стемнело, было сыро и зябко — прошел дождик.

— Толком и не поспали, — позевывая, буркнул Алексей. Свитер из дому он собой не взял, потому поежился. — Я уже сегодня так набегался, что ноги распухли, как у хоббита.

— После войны выспимся, — ответил другу Роман.

С левой стороны от ворот была выложена баррикада из бетонных блоков с амбразурами. Ник уже был там, и объяснил "кукушкам", что нужно делать, если появятся "нежданчики".

— А разве ты тоже "кукушка"? — спросил у него Роман.

— Ага, — улыбнулся Ник. — Но снайпер.

— И так может быть?

— Может. Сегодня ты "кукушка", а завтра — "глаза".

— "Глаза"? А это что? — спросил К**шеев.

— Наблюдатель, корректировщик. Вот СВД, к примеру, "веслом" называют. И автомат Калашникова, как у твоего друга, тоже. У него приклад нескладывающийся и форма соответствующая.

— Блин, тут реально запутаешься...

— Пообвыкните скоро.

— Слушай, Ник, а карабин лучше или хуже автомата? — поинтересовался Роман.

Ник указал на "калаш" К**шеева:

— У него пуля легкая, "пятерочка", такая от травы и веточки срикошетит, в сторону уйдет. Но если огнем поливать с близкого расстояния, то ништяк. В лесу от такого пиф-паф проку не особо будет. А твоя самозарядка бьет точно и далеко, пуля в патроне тяжелей на порядок, только целить надо правильно и не нервничать. Да и износостойкость у карабина повыше.

— Как целить правильно, покажешь?

— Без вопросов.

Са**нову понравилось общаться с Ником. Он не любил людей, кто в лукавстве изворачивается вьюном. В этом же человеке была какая-то внутренняя замысловатость и одновременно простодушие, то, что классики воспевали в простых русских мужиках.

Роман нашел пластиковую бутылку, полил из нее воду на руку и умылся, мгновенно стряхнув остатки сна.

Ник оказался настоящим вместилищем информации по стрелковому делу, ему просто цены не было. Са**нов впитывал как губка все, что тот говорил и показывал.

Первое дежурство прошло спокойно.

Когда Коробочка и Румын, начавшие привыкать к своим позывным, вернулись в располагу, то их койки уже были кем-то заняты, из-под одеял раздавался храп. Пришлось им коротать время за крепким чаем и разговорами то в коридоре, то на улице, где Роман пересекся с Порезом. Они познакомились поближе, и тот ему поведал о том, что недавно произошло на Карловке, когда "Восток" выбивал оттуда наемников из карательного батальона "Донбасс", созданного украинским олигархом Коломойским.

— ...Мы этих тварей должны бить и топтать, Румын, — говорил Порез. — Жалеть их нельзя. Они не щадят ни наших женщин, ни стариков, ни детей. В Карловке, когда эти правосеки разбежались по селу, они стреляли во все, что видели, и во все, что движется, а потом попрятались в жилом секторе за спинами мирных людей. Нам было сложно их оттуда выкурить. "Мухи" нельзя было использовать, сам понимаешь. Но мы этих трусливых мразей все равно зачистили.

— Слышал, там кафешка какая-то сгорела. "Мухами", говорят, сожгли.

— Проще. Обычными гранатами забросали. Здание и загорелось — там дерево и пластик сплошной. "Дружба" называлось, хачик какой-то держал. Там подразделение "Юг" вначале хорошо поработало.

— Заура бойцы?

— Не только они. Тебе лучше с Лодочником поговорить, могу свести, если хочешь. Он там был. Контузию, правда, сильную получил.

— Много этих пидорасов убили? — поинтересовался Роман.

— Около восьмидесяти — это, если брать по всей Карловке. Но люди и другие цифры называют: до полутора сотен. Я своими глазами видел трупов пятьдесят-шестьдесят, точно не считал. Но их еще и в поле покрошили, когда они в сторону Галициновки драпали, село такое рядом есть. Нескольких за мостом подстрелили, у водохранилища, и у Волчьей речки тоже.

— А наших много погибло?

— Видел только троих. Но не больше пяти человек, уж точно. Тех, кого я лично знал, убил снайпер — Вжика и Образа. Оба Сереги, тезки мои. Хорошие пацаны. Жалко. У каждого по двое детей сиротами остались. Вжик костоправом хорошим был. На ОГА, когда мешки с песком тягали, многие спину себе сорвали, а он им диски потом вправлял на место, массаж делал. С ним Кама больше контачил, тот может о нем больше рассказать, но его сейчас здесь нет.

— А Образ?

— Образ срочную в воздушно-десантных войсках служил, затем был миротворцем, в Югославии воевал, а потом вместе со мной работал.

— А ты, где работал?

— Там, где и Ходаковский.

— Понятно. Слушай, а в этом "Донбассе" одни правосеки были?

— Да. В черную форму были одеты, на руках красные повязки из изоленты, у многих балаклавы на голове. У них свастики и эсэсовские руны у каждого были вытатуированы — у кого на груди, у кого на плече или животе. Короче, самые настоящие фашисты.

— Я это видел по интернету. Одного из них показывали. Чернявый такой.

— Да, взрослый мужик, рослый. Это был снайпер, который, как говорят, Вжика и убил. Его за ногу тросом привязали к КамАЗу и отволокли на Пески. Разорвали на нем одежду, а на груди вся эта нацистская хрень была тушью выбита, у самого сердца. Журналисты потому и снимали, чтоб народ видел правду — с кем мы воюем.

— Слышал, чечены у него вырезали сердце и в кусты выбросили. А его потом собаки сожрали. Правда?

— Я этого не видел, — покачал головой Порез. — Его в голову убили, все лицо было осколками изуродовано и кровью залито. Может, потом и сердце вырезали, не буду утверждать. Поделом, в принципе. На прикладе его винтовки тридцать девять зарубок обнаружили. Даже не представляю, где он столько людей успел настрелять. Он, кстати, не местный, а приехал откуда-то то ли с Центральной, то ли Западной Украины, не помню. В Донецке жил всего лет десять, в полутора километрах от Вжика, в одном районе. Труп снайпера его же жена опознала, кажись, по телевизору увидела. Мы даже на похороны ездили, поговорили с ней. Она рассказала, что ее муж пошел воевать за деньги. По ее словам, люди Коломойского пообещали ему и квартиру в Днепропетровске. Он нигде официально не работал, занимался обменом валюты и скупкой золота. По мелочи. А после еще какими-то махинациями, что-то с металлом или углем связанное. Крутился, в общем. И у него тоже двое детей было, как оказалось.

— М-да... История, блин. Сосед соседа убивает.

— А как ты думал? Это гражданская война, Румын. Многие вот не знают, что после нашего вынужденного отхода к Пескам появились другие нацики и устроили на Карловке резню. Они мстили за свое поражение. Занимались грабежом, избивали людей, изнасиловали и убили нескольких женщин. Непонятно за что перерезали горло двухлетней девочке и ее бабушке. Наверно, свидетелей убирали. Буквально растерзали ветерана войны, старика, у которого на груди был значок участника. Его ранее Малыш видел, даже разговаривал с ним. Дед поначалу клюкой размахивал и обматерил наших, подумав, будто и они каратели из "Донбасса". А потом, поняв, кто они, указал, куда фашисты побежали прятаться. Он именно так их и назвал. В принципе, мне больше и рассказать нечего о тех событиях.

— А откуда ты об этой резне узнал?

— Местные нашим звонили. Оттуда.

— Не врут? Сейчас столько слухов ходит.

— Какой смысл им врать? Они живут там, на блокпосте раньше дежурили у дамбы. Сейчас попрятались у родни — кто в Водяное уехал, кто в Нетайлово, кто в Первомайское.

— Понятно. А Карловку будем отбивать?

— Обязательно. Хотя они оттуда и сами могут уйти.

Роман, выслушав Пореза, не верил своим ушам. Реальность мира уходила из-под ног. Неужели все это правда, ее "золотая середина"? Не искажена ли она чьими-то домыслами? Просто жутко становилось от таких событий и фактов. Кулаки сами сжимались, хотелось кое-кому трындюлей выписать. До чего докатились люди! Хотя какие они люди? Твари бандеровские! Таких зверей без всякого суда в выгребной яме топить надо, сразу, а не задним числом...

На второе дежурство Роман и Алексей заступили в двадцать два ноль-ноль. В полночь опять сменились.

В час ночи раздалась пальба. Где-то рядом раздался крик и затрещал автомат — сначала короткой, а потом длинной очередью. В здании, без команды, все вскочили на ноги. Поднялась большая суета. Са**нов и К**шеев, запыхавшиеся, выскочили на улицу.

Крым с "калашом" в руке был уже на баррикаде, будто там и ночевал. "Откуда стреляют?!" — спросил у него Роман. "Без паники!" — ответил тот. Рядом быстро возникли еще несколько человек, но кроме автоматов в руках одного был еще и гранатомет.

Ополченцы заняли круговую оборону. Напряжение нарастало. Однако вскоре дали отбой тревоги.

Ну, раз такое дело, большинство людей, чертыхаясь, пошли досыпать. А у некоторых и вовсе сон отшибло, и они присоединились к тем, кому делать нечего.

Через пару минут к Крыму подошел Инженер:

— Алкоголик с ямы сбежал. Ниндзя, пля, в натуре!

И рассказал подробности.

Роман быстро смекнул, о ком идет речь.

Оказывается, друг К**шеева, Женя, таки пришел на "единичку", после полудня. Там он познакомился с Лешим, братом Сторожа, и они вместе сильно "усугубили" с алкоголем и быстро "зауважали друг друга". Короче, "ключница водку делала", вкусная оказалась. Потом, на их общую беду, к вечеру, на базе появился Заур со своими воинами аллаха. А от Женьки и Лешего разносился такой перегар во все стороны, точно от вертолетов, отстреливающих тепловые ракеты. В общем, попались на горячем.

Леший, будучи человеком пожилым и не заносчивым, отделался нотацией "для профилактики" и синяком. С виду — маленький, щуплый. Но после удара ладошкой в челюсть, от которого многие и не встают, он быстро пришел в себя, упал, но тотчас поднялся на колено. Иначе говоря, повел себя мужиком, понимая, что получил за дело. А Женя, после дерзких пререканий и аранжировки фраз с заборными словами, потерял не только сознание и половину зубов от удара прикладом, но и угодил "на яму" — некое подобие зиндана, места обитания узников Льва Толстого в "Кавказском пленнике", в котором горцы обычно держали заложников, пленных и рабов. В общем, отдубасили его конкретно.

Пришел в себя Женя только там. Он сидел на сырой земле и долго тряс головой, в которой, как черно-белая кинохроника, проматывался план побега. И детали сего акробатического "трюка", без всяческих домыслов, Са**нов от него узнал позже, когда встретился с ним.

Надо сказать, эта "тюрьма", вырытая за гаражами экскаватором на глубину около четырех метров, как и зиндан, не имела бытовых удобств. Но она была более узка и сверху не перекрыта решетчатым люком, через который обычно общались с пленником и кормили его. Это и помогло Жене. Что с ним могли сделать завтра — непонятно. А перспектива ходить всю жизнь инвалидом как-то не радовала. Благодаря своим длинным от природы ногам и физической силе, он уперся лопатками в одну стену ямы, а в другую — стопами. Перебирая ногами и руками, выбрался наружу, рывком перекинул тело и бросился прочь. Охранник, заметив его с крыши, принялся стрелять по ногам, но промазал. Перемахнув через двухметровый забор, беглец растворился в ночи.

К**шеев, услышав о том, что произошло с его другом, позже сказал Роману:

— Все, я с бухлом завязываю.

— Бросай-бросай, а то ноги, как у Жеки, не вырастут, если вовремя габариты не включишь.

— Служу трудовому народу! — в ответ сострил К**шеев. И погрустнев, добавил: — Не повезло, блин, Жеке...

Роман промолчал. Ополченец ныне профессия героическая, подумал он, однако здесь и сейчас не тот случай: алкоголь все сводит к единому знаменателю — выбитым зубам. И согласился с тем, что пьянство надо давить в зародыше.

* * *

Настал новый день — 28 мая.

Утром ополченцы позавтракали. В гараже была оборудована столовая — лавки и столы. Женщины, лет пятидесяти, с шести часов готовили еду на костре: настоящий узбекский плов с бараниной, мясом для этого блюда незаменимым. Да и в рисе, кроме тмина, в изобилии были морковь с луком. От упоительного аромата текли слюнки. И ранние помидоры с огурцами пришлись кстати. А кофе "Якобс" помог окончательно проснуться тем, кто почти всю ночь глаз не сомкнул.

Роман вспомнил о доме: ставок, облака, трава-мурава, улыбка ребенка, поцелуй любимой женщины — и позвонил жене. Перебросились несколькими фразами. Каждый ее вопрос походил на маленький допрос, не слишком прямолинейно, но слышать этот голос ему было приятно. Тепло в душе лилось-переливалось. Фактическая канва семейной жизни хоть и добровольная каторга, но другой бы он сейчас не возжелал. А главное, у Оксаны не было в привычках считать деньги в чужом кармане и менять местами правду с ложью.

Неожиданно поступила команда: собираемся, базу оставляем.

Что? Куда? Зачем? Непонятно. Но приказ есть приказ. Он, мягко выражаясь, не обсуждается.

КамАЗ и другие "бибипки" быстро загрузили вещами.

Крым давал наставления взводу Пилигрима:

— Пацаны, я еду замыкающим на уазике. Между машинами держим расстояние метров двадцать. Вы сидите в КамАЗе. Смотрите в оба, стволы — вверх. На крышах могут быть снайперы. Если увидели их, то сразу кричите. Если в вас начнут стрелять, тогда стреляйте в ответ без команды. С вами поедет Пилигрим, держитесь его, он ваш командир и знает, что делать.

— А куда едем? — спросил Малыш.

— Обратно, — коротко бросил Крым.

Тут раздался знакомый, зычный голос Заура — команда выдвигаться.

Бойцы быстро заняли свои места в транспорте.

Тотчас последовал следующий приказ, от Пилигрима:

— Патрон в патронник! — и защелкали затворы оружия.

КамАЗ, микроавтобус "Мерседес Спринт", грузовая "Газель", два внедорожника "Тойота" и уазик зарычали двигателями и выскочили на проспект.

По городу мчались без остановок. На поворотах машины аж закидывало. Правда, на одном из перекрестков произошла авария, нарушившая бодрое передвижение колонны. КамАЗ врезался роскошный черный "Лексус", который ловким маневром хотел пристроиться в колонну. Но это не все! В этот момент сзади в грузовик впечатался еще один внедорожник, одного цвета и точно такой же модели, как и первый. Анекдот — не фигурально, а взаправду. Только на месте тривиальных "запорожцев" оказались два авто бизнес-класса.

Машины остановилась.

Ополченцы ощетинились во все стороны оружием. Несколько бойцов выскочили из машин и заняли позиции за стволами деревьев.

Водителей помятых внедорожников вытащили из машин и положили в траву на газон, лицом вниз. От дистрофии они не страдали, оба холеные. На вопрос ополченцев: "Какого хера вы за нами ехали?" и обычно сопутствующего мата — вразумительного ответа не получили. Дескать, они хотели проскочить "с ветерком" по городу. Видимо, "упакованные" автолюбители сразу не поняли человеческий язык и свою ошибку. Оказались не сильно дерганными, но, чуть придя в себя, принялись качать права, требуя вызвать "дэржавных" автоинспекторов с рулеткой и протоколом, и чуть ли не прижимая руку к груди с песней "Ще не вмерла...". С ними быстро провели "разъяснительно-воспитательную беседу", со всем пролетарским марксизмом отметелили буржуев, пока "нови паны" не закашляли, как чахоточные. По-русски это выражается родной матерной бранью, из двух слов, но довольно точно и практично. Но такова уж оказалась их доля. Лучше бы помалкивали. Одним словом, не всегда блатные связи и коррупция решают вопросы справедливости, прошли времена падать ниц и интересоваться: "Чего изволите, пан?"

Колонна продолжила движение.

По городу долго петляли, не снижая скорости. Машины чуть ли не летели по дороге. В грузовике, в котором находился Са**нов, на лицах бойцов испуга не наблюдалось, но тревога была заметна, так как большинство из них еще не привыкли к войне. Нервы были на пределе. Лишь Пилигрим оставался спокойным, как танк. Курил и улыбался. Но Роман заметил, что тот был крайне внимательным.

Ощущение того, что в тебя в любой момент может выстрелить снайпер с крыши или гранатометчик из-за угла дома нисколько не успокаивало. Никто не хотел погибать зазря. Ну и, кроме того, многим на ум приходила вчерашняя трагедия с расстрелянными КамАЗами. Понятно и ежику, никто не хотел повторения.

Одного они тогда не могли знать. По крайней мере, большинство из них.

Как утверждалось, устроил засаду украинский спецназ. Но, как позже окажется, грузовики были уничтожены своими же бойцами Первой и Второй базы батальона "Восток" и, вполне вероятно, других подразделений повстанцев, таких как "Оплот" и отряды Бородая и Пушилина, которые тоже находились в оцеплении. Трагическая случайность из-за разрозненного руководства республики и отсутствия нормальной радиосвязи? Или умышленное предательство и приказ стрелять по якобы врагу, идущему на прорыв? Это так и останется тайной, о которой долго никто не будет говорить. Подробности таких операций обычно не разглашаются.

У Романа для паники тоже места не было. В принципе, он понимал, что делать. Однако его все время не покидало ощущение, будто кто-то именно за ним наблюдает в перекрестье оптического прицела и вот-вот чей-то палец мягко нажмет на спусковой крючок. А в кузове грузовика, если метить с крыши многоэтажки, он был как на ладони. И это в подсознании рисовалось настолько ярко, что приходилось невольно адаптироваться к ситуации и постоянно быть начеку, дабы не отвлекаться ни на что другое, кроме наблюдения вокруг. Это был единственный способ держать себя в руках, не впадать в оцепенение. Но дыхание все равно сводило, как на аттракционе "американские горки".

И каково же было удивление Романа, когда автоколонна с ополченцами снова прибыла на знакомую базу. Такие вот казусы типа встреч-разлук и недавнего прощания с осиротевшей "четверочкой".