Открытый прицел и запах напалма

Открытый прицел и запах напалма

По прибытии на базу людей Пилигрима разместили в казарме, где Са**нов и К**шеев уже побывали ранее в компании мародеров. Ополченцев на "четверке" собралось человек сто пятьдесят, не меньше. Похоже, сюда стянули почти всех "востоковцев", кроме тех, кто был задействован на боевых операциях.

Первый взвод первой роты поселился на втором этаже; кто как устраивался. Са**нов сразу же отнес туда свой рюкзак и карабин, припрятал, а затем спустился вниз, дабы помочь товарищам разгружать вещи из КамАЗа.

Внезапно раздавшаяся отчетливая команда по громкой связи: "Батальон "Восток"! Воздух! Приготовиться к бою!" — заставила многих людей вздрогнуть.

Команда повторилась еще раз: "Батальон "Восток", покинуть помещения!" Но бойцы уже уносили ноги, покидая ненадежное здание, в котором и перекрытия между этажами были деревянными, как выяснилось позже после одного несчастного случая. А с авиацией — известное дело — шутки плохи.

Са**нов, пробираясь среди бегущих табуном по лестнице ополченцев, рванул наверх. Ему повезло, что он ни разу не споткнулся и не упал, иначе бы запросто пересчитал носом ступеньки, с приобретением синяков и шишек. В лучшем случае. В худшем — могли и вовсе затоптать. Схватив карабин, он выскочил на улицу и стал искать К**шеева, но тот в поле зрения не попадал.

Куда он, елки-моталки, задевался?

Кто-то, едва не столкнувшись с Романом, шарахнулся от него в сторону и, пригибаясь, побежал через плац в сторону КПП, к недостроенному зданию с открытым, без ворот, бетонным полуподвалом. Туда уже загоняли технику: "отжатый" у вэвэшников старенький БТР-70, который позже, из-за крутого земляного ската, пришлось оттуда выталкивать. Рабочим у него оказался только один бензиновый двигатель — сто двадцать лошадиных сил недостаточная мощность для бронемашины весом в одиннадцать с половиной тонн.

— Чего стоим?! Прячься! — раздался чей-то громкий голос со стороны.

Са**нов задрал голову, провел по небу глазами, а затем поднял ствол карабина и попытался ухватить в прицел врага. "Неужели нас будут бомбить?!" — мелькнула шальная мысль, от которой по коже пробежал мороз. По звуку — то приближающемуся, то отдаляющемуся, — он определил: штурмовик барражирует над базой, гудели мощные турбины, но самого самолета не видел. Мешала низкая облачность.

Конечно, должно быть, он выглядел смешно со стороны, ибо при помощи карабина сбить современный самолет на такой высоте — это то же самое, что подстрелить из рогатки Звезду Смерти из "Звездных войн". Но Роман смотрел много фильмов о давно минувший войне, где красноармейцы попадали из винтовок в пикирующие немецкие "мессершмитты" и "юнкерсы", и почему-то был уверен: и у него выйдет не хуже.

— Чего ты замер! Эй, братка, давай к нам! — опять крикнули, но уже с другой стороны. — Сейчас утюжить будет!

Это знакомое по фильмам про войну "утюжить будет!" вырвало Романа из замешательства и дало понять, что пора отсюда сваливать, пока жареный петух не чирикнул. Он развернулся и рванул с места, принял влево от казармы и побежал по направлению к столовой, где и спрятался за деревом — попытка защиты, которая мало что гарантировала. Скорее была маскировкой.

Осмотревшись по сторонам, Са**нов заметил пару бойцов в кустах, с торопливой ненасытностью куривших сигареты, и уже знакомого человека, вчера интересовавшегося кортиком. Чеченец прятался невдалеке, за толстенным тополем. Было заметно, что тот зол, напряжен — да. Но не напуган.

— Привет! — поздоровался с ним Роман, так и не вспомнив имени горца. И успел подметить, что левая рука у того была на перевязи, а лицо все в ссадинах.

— Прывэт, брат! Как кортык? — отозвался молодой чеченец, ощерив в улыбке крепкие зубы.

— На месте! — отозвался Роман. И тоже улыбнулся, сверкнув золотыми коронками.

Чеченец прислонил автомат к колену, приветственно махнул здоровой рукой и отвернулся.

Больше Роман его никогда не встречал.

С другой стороны — в пяти шагах от Са**нова — сидел на корточках рыжий мужик. Его огромные покатые плечи тряслись. Сначала Роману показалось, что тот скулил, как пойманный за хвост зайчишка, а оказалось, этот обладатель ботинок сорок шестого размера молился, озираясь по сторонам и с опаской поглядывая на небо. Вид у него был такой, будто он с луны свалился и не поймет, где он.

Увидевши Са**нова, тот обратился к нему, решив сыграть славную роль наставника заблудших душ. Но попал пальцем в небо.

— Да иди ты! — вздыбился Роман. — Не верую я! Мура все это.

— Это зря, ты знаешь... — с хрипотцой в голосе, опять начал рыжий, потерев кулаком свой вспотевший лоб.

— Разговор закончен! — резко оборвал его Роман, оставаясь непреклонным.

Са**нов решил уйти с этого места, дабы его больше не доставали "крышей" господней и "златыми горами" в раю. Что толку от того, чего не увидишь и не пощупаешь? Не клевал он на такую приманку, хотя был не против Русской Православной Церкви, но и не любил, когда ему что-либо навязывали. Считал, лишь рабы вымаливают прощение — авось, простят. Сверх того, рыжий сосед уж очень был похож на "банного листа" из псевдохристианской организации "Свидетели Иеговы", а Роман таких на дух не переносил.

"Какого хрена этот бздиловатый сектант тут вообще делает?" — озадачился он.

Короткими перебежками Са**нов добрался до столовой. Там, за стеной из силикатного кирпича, собралась дюжина бойцов, доносился приглушенный разноголосый говор. Они были многолики в национальности, но в основном — кавказцы. В руках у одного блестела стеклянная змейка мусульманских четок, с золотистой кисточкой. Среди них находилась и симпатичная чернявая девушка лет двадцати пяти, русская, в темно-синей майке, камуфлированных штанах и кроссовках. У нее на лопатке Роман заметил татуировку в виде изогнутой ящерки.

Вскоре из столовой вынесли трехлитровую бутыль с горячим чаем, одноразовые стаканчики и печенье. Завязалась беседа. Слышались слова: "правосеки", "аэропорт", "вертушки" и прочие, ныне очень часто ходившие в обиходе.

Девушка принялась что-то рассказывать — с грустью в зеленых глазах, но с живым лицом. Ей наверняка нужно было выговориться, а чеченцы, стараясь не надавливать на душевные раны, пытались ее успокоить, подбодрить, даже немного развеселить. Она была в центре внимания. И время от времени эмалевая улыбка таки проскальзывала на ее утомленных от скорби губах.

Са**нов впервые увидел девушку в форме, ополченку, что его удивило внутренне. Не женское это дело — война. Кто-то скажет: как все вроде просто? чего тут особого? Нет. Это мнимая простота. Чего уж тут говорить, не всякая на такое сможет решиться и сказать "иду на вы", ведь двух судеб у человека не бывает. Роману она сразу показалась эдакой воскресшей Орлеанской девой, полной героизма, готовой идти на костер ради защиты своей родины и любви. И теперь она несла на себе этот крест.

Прихлебывая чай из размякшего пластикового стаканчика, Роман подумал: "Какие пути-дороги ее в ополчение привели?" — и сразу начал прислушиваться.

Сложна оказалась ее судьба. Ее военные будни начались со смерти мужа, похороны которого назначили назавтра. Погиб он позавчера в районе аэропорта от пули снайпера. Она же, будучи, правда, не стрелком, а санитаркой в ополчении, вывозила оттуда раненых в высоком кузове грузовой машины. Девушка отметила случай, когда командир, опасаясь за ее жизнь, отдал приказ своим бойцам, а те, ввосьмером, повалили ее на деревянный настил и прикрыли своими телами. "...Навалились на меня, блин, что из меня чуть кишки не полезли! Я их таким матом крыла!.." — вспоминала она, встряхивая волосами, рассыпавшимися по плечам, уже успевшим подрумяниться на солнце.

Казалось бы, мужики вокруг нее собрались серьезные, давно прошедшие многое, а рассмеялись, как дети, представив эту картину.

Роман извлек из кармана пачку "Винстона", выщелкнул сигарету и закурил, ни на кого не глядя. "Интересно, а как изменится моя жизнь, когда приучусь к войне, к человеческой крови, привыкну к чужой смерти?.." — пронеслась мысль в голове. Ладонью он пригладил свой взмокший, колючий "ежик" — душно!

К нему откуда-то со стороны подбежала черно-серая собачонка, завиляла куцым хвостом и привалилась у его ног. Он дружелюбно потрепал дворняжку за ухо, погладил и дал ей печенье.

Собак Роман любил за их преданность, ибо душа у этих животных, считал он, всегда принадлежит хозяину. А у этой доверчивой дворняжки на душе был огромный шрам, оставленный голодом и человеческим невниманием.

Урча двигателем, неожиданно к столовой подкатил новенький серебристый внедорожник с затененными стеклами. Со снятым номером. Завизжал тормозами, вильнул к обочине, остановился у бордюра. За рулем "железного коня" сидел ополченец, предположительно, чеченской национальности. Показалась его голова из окошка.

— Ну что, войны не будет! Бандеровцы обосрались! — крикнул он по-русски с едва заметным акцентом. И загоготал.

Ответом был взрыв смеха и несколько фраз на родном ему языке.

Роман, полуобернувшись, посмотрел на "отжатую" у кого-то машину и скривил губы — вряд ли ее новый владелец на такой тачке на передовой с врагом дерется. Не нравилось Са**нову, что кто-то приезжает в его родной город, вроде как помочь, а на самом деле из войны извлекает личную выгоду: занимается, в сущности, откровенным грабежом. Такая вот мимикрия.

Ведь, если разобраться, любого человека можно приписать к "майданутым", если у тебя имеется крутой "Ленд Ровер Спорт". Впрочем, не у каждого он и есть. Богатеньких, понятно, не особо-то жалко, потому что те беззастенчиво обдирают большинство своих сограждан, да и многие из них, чего тут скрывать, ретиво или пассивно поддерживали в Донецке идеи Майдана. Однако сейчас не те времена, когда были актуальны плакаты классовой борьбы: красноармеец, широко расставив ноги, протыкает штыком брюхатого буржуя. Сбегут бизнесмены, а работу простым людям, где искать? И все же! На жизнь не так нужно зарабатывать. Порядок должен соблюдаться не по закону джунглей. Почему кто-то — безнравственный, бесчестный и корыстолюбивый — на войне жиреет от денег, тогда как другие теряют все, что у них было? И Са**нов задался вопросом: "Почему за это не наказывают?"

Роман старался гасить в себе это внутренне несогласие. А что он мог сделать? Решительно ничего. В бурлящем котле гражданской войны всегда всплывает много мути и грязи, и понимание у таких людей, независимо от национальности, примитивное: что хочу, то и ворочу. Чем лучше тот же Сэм или Пикасо, два уголовника, что затянули Са**нова в историю с мародерством? Они ведь русские, местные. Естественный ход развития. Ибо, как известно: "Белые пришли — грабють, красные пришли — тоже грабють". В общем, лучше выругаться — и хватит об этом.

Откуда-то возник К**шеев, поправляя на своем плече автомат. Он подошел к Роману:

— О! Ты здесь. А я тебя искал.

— Я тебя тоже искал. Чай будешь?

— Можно.

К**шеев бросил взгляд на внедорожник:

— Красиво жить не запретишь.

— И воевать тоже, — ответил ему Роман. — Щедрый, однако, у них Аллах.

Самолет, покрутившись в воздухе, действительно убрался восвояси на "нэньку" Украину. Пилот решил, видимо, пока приберечь древние советские авиабомбы и ракеты. Либо вообще угрожал непонятно кому. Заданной ему цели ополченцы не могли знать.

Дали отбой тревоги.

"Ленд Ровер", сверкая лаковыми боками, куда-то укатил.

Бойцы вышли из-за строений, кустиков и деревцев. Потянулись обратно к казарме, рассосались по своим местам.

* * *

Около полудня объявили построение на плацу.

Бойцов выстроили буквой "П". К ним вышел командир "Востока".

Роман впервые вживую увидел Александра Ходаковского, которого представили по позывному "Скиф". Человек среднего роста, поджарый, лицо продолговатое, с еще не оформившейся бородкой. Вокруг глаз темнели круги от недосыпания. На нем был спецназовский комбинезон бойцов "Альфы", кепи и разгрузочный жилет — все черного цвета.

— Пока мы умираем за нашу свободу, — отрывисто и резко, словно задыхаясь, начал витийствовать Ходаковский, — какие-то твари разграбили часть, забрав личные вещи наших товарищей! Этих крыс надо стрелять на месте!.." — и далее продолжил в том же духе.

Бойцы слушали комбата молча, с тяжелым взглядом на лицах, шевеля желваками. Ходаковский твердым шагом прохаживался перед строем, продолжал чеканить слова, подчеркивая их суровость внешним негодованием.

Роман голову не опустил, но прятал глаза и так стиснул зубы, что заболели челюсти. Сердце выпрыгивало из груди больше не от страха, а от стыда. Он почувствовал себя "чужим среди своих", не знал, куда спрятаться от рубящих командирских слов, ведь совесть не могла им противостоять. На душу легла горечь.

Эх, надо было держаться подальше от той грязной истории, в которую он влип волей обстоятельств! Мог бы тогда отказаться и не участвовать в ней! Но прошлое не терпит сослагательного наклонения. Расскажи сейчас, то толпа, вооруженная не только "общим мнением", все поймет не так — навыворот. Кто он сейчас? Ноль, пустое место и ничего. Пустят кровь, не особо разбираясь, и глазом не моргнут.

Са**нов бросил взгляд на К**шеева. Тот вообще стоял сам не свой: заметно скукожился и побледнел, глаза окостенели. Должно быть, и я, подумал Роман, сейчас выгляжу не лучше.

В воздухе лениво витал тополиный пух — в строю кто-то пару раз громко чихнул.

Вдруг комбат на секунду замолчал, будто о чем-то вспомнив, и скомандовал:

— Седой, выйти из строя!

Названный ополченец сделал два шага вперед. Замер, по-уставному подтянутый.

— Где оружие из КамАЗов?! — строго спросил у него Ходаковский.

Седой начал бубнить как пономарь. Городил какую-то несуразицу, пытался "переводить стрелки". На что комбат несколько раз повторял свой вопрос, особенно интересуясь пропавшим из расстрелянного КамАЗа станковым автоматическим гранатометом АГС-17, снятым с крыши терминала и который, следует отметить, не исчез с концами и впоследствии обнаружился у людей в отряде Дениса Пушилина, тоже побывавших на месте трагедии.

Похоже, оправданий Седого было недостаточно. Не получив вразумительного ответа, Ходаковский приказал ополченцу сдать оружие, снять форму и выйти за ворота.

Пилигрим попытался вступиться за своего бойца:

— Подожди, командир, мои ребята ни в чем не виноваты. Я все объясню.

— Выйти из строя!

— Есть, из строя! — бодро произнес Пилигрим. По его выправке было видно, что когда-то он тянул армейскую лямку не зря.

Комбат приблизился к нему, чуть наклонил свою голову, демонстративно понюхал воздух у лица Пилигрима. Язык у взводного узлом не завязывался, но запах перегара от него разил. Выпрямившись, Ходаковский бросил гневный взгляд на подчиненного и рявкнул:

— Вы пьяны! Сдать оружие!

Пилигрим разоружился, и вскоре его выпроводили вслед за Седым.

Бойцы продолжали молчать, провожая взглядом проштрафившихся "востоковцев", уже бывших. Понятно, те были виноваты, но пусть кто-нибудь покажет хоть одного человека, которого Бог сотворил из бриллианта.

Дальнейшая судьба Пилигрима и Седого для Романа осталась неизвестна, но скорее всего они продолжили службу в других подразделениях повстанцев, ибо такие мужики сидеть дома, сложа руки, уж точно не смогли бы.

— А теперь, — заявил Ходаковский, достав из кобуры пистолет и передернув кожух затвора, — я расстреляю каждого, кого увижу пьяным! Идет война! Пьянство в таких условиях будет расцениваться как предательство и измена! Стрелок в Славянске стреляет! И я не хуже! — Он обвел тяжелым взглядом бойцов, всматриваясь в их лица. — Вы не сброд, не пьяницы и не дегенераты! Вы не трусы и не паникеры! Вы бойцы, на которых надеется весь народ Донбасса! Держите себя в руках!

Комбат молча прошелся вдоль строя, остановился и, твердо напирая на "р", резко скомандовал:

— Р-разойдись!

После команды строй ополченцев рассыпался в разные стороны. А к Ходаковскому начали по очереди подходить "челобитчики", командиры подразделений. Они просили, докладывали и получали от комбата распоряжения.

Роман отнесся скептически к словам Ходаковского относительно расстрелов за пьянство, хотя и сказанное комбатом было небеспочвенным. Четыре дня тому, действительно, в интернете появилось видео, отснятое в Славянске, в котором был зачитан приказ о расстреле двух командиров ополчения: командира роты Болгара и взводного Луки, занимавшихся грабежами, похищением людей с целью выкупа и самовольно оставившими позиции во время боевых действий. В конце документ гласил: "...наказания за совершенные преступления будут неотвратимы, независимо от статуса и заслуг преступника". И, как утверждалось, приговор был приведен в исполнение.

Но Роман частенько звонил ополченцу с позывным "Бабурка". Леха, земляк его жены, был там едва ли не с первых дней и рассказывал совсем иное.

...В Славянске война шла полным ходом.

Повстанческая братия по большей части состояла из людей рабочих профессий. Присутствовали, конечно, бывшие уголовники и другие видавшие виды ребята и мужики, для многих из которых жизнь, ранее путано непутевая, теперь наполнилась иным смыслом. В целом, народ подбирался правильный — либо идейный, либо с понятиями. Также в общем потоке добровольцев туда прибывало немало случайной публики, а эти уж надолго не задерживались в ополчении — смерть летала рядом, место было не для слабохарактерных.

Из десяти новобранцев, в лучшем случае, нередко оставались лишь двое-трое, так как многие не имели должного боевого духа. Никто им не препятствовал и долго не удерживал. Провожали их соответствующе: несколько дней штрафных работ для липового героя — и отправляйся обратно греть спину на диване. Для тех, в ком все-таки находилось мужество, предоставлялась служба в тылу — тоже не сахар. На войне в каждом месте — своя нужда, своя работа. Картошку, к примеру, тоже кому-то надо чистить.

В эти тяжелые для Донбасса дни бойцов НОД там возглавлял командир с позывным "Стрелок" — Игорь Иванович Стрелков, российский офицер запаса, опытный военный, уже год находившийся на заслуженном отдыхе. Говорил он, как всегда, логично и взвешенно, однако с заметной грустью в глазах, находясь немного в накаленном, лихорадочном состоянии. Он настойчиво просил правительство России прийти на помощь не обещаниями содействия и бесконечной глубокой озабоченностью, а делом — ввести регулярную армию на территорию Украины, спасти ее население от нацистского гнета киевской хунты. Работать пора, быть бойчее, а не растрачиваться на бесполезный треп! Иными словами, даже если под мундирами и костюмами у кого-то находились ватные плечики, то могли хотя бы не заниматься дамскими интригами, не скупердяйничать, а наладить качественное снабжение повстанцев Юго-Востока оружием и провиантом. Таков был "Иваныч", как его ласково и даже с любовью промеж себя величали ополченцы. Любитель искать правду-истину.

Стрелков никого не обелял и не чернил, но с Кремлем у него отношения были сложные, весьма неоднозначные — кто-то и там, подыгрывая Киеву, пытался "ломать восстание об колено" или "ходил кругами". Им если и нужен был лидер в зарождающейся Новороссии, то скорее подотчетная марионетка. Истинных патриотов, кто всегда звонит набатом, не подсчитывая эквивалент людского страдания, власти панически боятся везде, ибо еще Черчилль мудро сказал: "Нет вечных врагов и вечных друзей. Есть только вечные интересы!" — такова жестокая прагматика мира. Красноречивым говорунам из парламента проще сбросить такой "балласт", народного героя и любимца, чтобы самим выжить, а моральные критерии — в сторону. Иначе рухнет их мир, в котором у них была своя кормушка.

В общем, политика во время гражданской войны — дело дорогостоящее, но вполне договорное. Для кого-то это был очередной бизнес-проект, либо спасение шаткой репутации и ловкий маневр, дабы отвести внимание граждан от их насущных проблем. А кто-то горько расхлебывал — земля краснела от крови и огня.

Понятно, в такой кутерьме: не пойман — не вор, хрен чего докажешь. Все шито-крыто. Грели руки все, кто имел возможность. По обе стороны конфликта.

В Донецке, где каждый полевой командир тянул на себя одеяло и рисовался перед кураторами из Москвы, даже из малого много чего оседало, а то и вовсе уплывало в неизвестном направлении. Техника, оружие, боеприпасы, продовольствие и людские ресурсы зачастую так и не доходили до осажденного Славянска. Снабжение там было не ахти какое — сжималось, как шагреневая кожа. Положение день ото дня становилось критическим. И пустые обещания связывали по рукам-ногам. От этого у людей невольно били внутренние тамтамы, предвестники беды.

В основном "стрелковцы" пользовались тем, что удалось добыть на складах украинской армии или взять в бою. Тот же Бабурка долго вычищал от ржавчины и задубевшей от времени смазки АК-47, который был в два раза старше, чем он сам. А продукты питания и медикаменты зачастую привозили местные волонтеры, реже — российские.

В Славянске были и другие подразделения повстанцев, поначалу независимые, не подчинявшиеся "ни вашим ни нашим". Стрелок грамотно убирал не только разрозненность в командовании, но и наводил железную дисциплину: не терпел ни пьянства, ни матерной брани. Штрафников, замеченных в употреблении спиртных напитков, привлекал к работам по обустройству позиций: рытью окопов и траншей, строительству блиндажей и дзотов, набивке мешков песком и прочими физически тяжелыми, но крайне полезными для обороны занятиями.

Короче говоря, "намазать лоб зеленкой" вполне могли: за убийство мирных людей, за изнасилование, за предательство или мародерство. За тяжкие преступления, но не за пьянку. В принципе, вполне заслуженное наказание, будь ты "стрелковцем", гражданским или кем-либо еще, без разницы. Трибунал в военное время всегда существовал. Но и это, возможно, были лишь слухи. Никем конкретно не подтвержденные. Может, скорее для острастки распускались.

Между словами и делом зачастую целая бездна. Правда она всегда двусторонняя, как медаль, — в зависимости от того, кто первым инициативу перехватит. Бабурка, что касалось расстрелов, ничего подобного собственными глазами не видел, а чужому языку он не верил. У Романа же, как и у многих людей на Донбассе, оставались одни вопросы и тлела надежда, что заварушка эта продлится недолго.

Все ждали конкретной военно-политической помощи от России и скорых побед...

Крым подошел к Са**нову и предложил:

— Румын, если хочешь, идем до Скифа. Расскажешь о мародерстве.

Роман в раздумье покачал головой.

— Ты слышал, что он говорил?

— Да, ни че, не тушуйся! Отрекомендую. Хочешь, расскажи все. Если нет — нет.

К**шеев стоял рядом, прислушивался.

Сказать по чести, Алексей внешне не дрожал, но по глазам было видно: страх торчал в нем, как кость в горле. А у кого душа ни ушла бы в пятки, окажись он в подобной ситуации? Да и Роману было понятно как дважды два четыре — дело непростое: амба, приговор. Тоже холодок бежал по позвоночнику. Инстинкт самосохранения всегда влечет к одной цели — выжить.

— Ромчик, может, не надо, а? — попросил Алексей.

— Надо, Федя, надо, — неумолимой крылатой фразой из советского кинофильма ответил Роман. И сказал это без иронии. Для себя он решил: если сейчас слабину дам, то потом и с поля боя, обмочившийся-обделавшийся, драпать начну! Нельзя терять лицо. Короче, или сейчас, или никогда. Будь что будет.

— Идешь или нет? — переспросил Крым. Особо, конечно, не настаивая, чувствуя, что в душе Са**нова происходит какая-то борьба.

— Иду, — согласился Роман, переборов в себе грызущие чувства и почему-то неожиданно вспомнив слова своего деда, в котором, словно в зеркале, всегда отражалась душа русского народа: "Жизнь рисует характер человека, совершенные им поступки, а не пустые слова".

Они подошли к командиру.

— Сергеевич, — обратился к Ходаковскому Крым, — вот человек, он знает про мародеров.

Тот холодно смерил взглядом Са**нова с головы до ног.

— Слушаю тебя, — сдержанно сказал комбат.

Са**нов поведал все без утайки. Но вкратце. Рассказал о том, что происходило вчера на "четверке". Разумеется, назвал позывные мародеров: Пикасо и Сэма. Ну, и так далее. О чеченской базе особо не распространялся, лишь указал, что именно туда отвезли украденное имущество и оружие. И время от времени косился с опаской на другого человека, демонстративно поигрывавшего пистолетом — на пальце крутил по-ковбойски, довольно ловко. Тот стоял в стороне, но до него, быть может, долетали обрывки речи — взгляд у Заура был недобрый, внимательный, будто сверлил.

Разговор удался. Ходаковский выслушал спокойно, задал пару вопросов и направил Са**нова в особый отдел, к ополченцу с позывным "Одесса", чтобы закрепить сведения письменно, в деталях. Для дальнейшего, так сказать, расследования. К Роману примкнул и К**шеев — все-таки, как говорится, не пятая спица в колеснице, тоже принимал участие.

Перед дверью они в нерешительности остановились, будто перед ними возвышался огромный валун с письменами и стрелками-указателями, как в тех древних преданиях, где былинные богатыри задумчиво читали написанное, но всегда выбирали лишь одно направление, проявляя таинственный русский характер. Оттого на Руси неоглядной и поговорка появилась позже: или — грудь в крестах, или — голова в кустах.

Собравшись с духом, они постучали в дверь и вошли.

За столом сидел среднего роста пятидесятилетний мужчина, седоватый, с овальным лицом и несколько крупным, но ровным носом. Комната была с единственным окном, просторной, оттого казалась пустой. Шкафов не было, лишь десяток стульев выстроился по обе стороны, а возле двери разместился большой аквариум, в котором вялыми щупальцами извивались за стеклами водоросли и между декоративных камней плавали красивые рыбки. Стены голые, выкрашенные до половины синей масляной краской, а выше — побелены, как и потолок. Короче, не хватало на всем этом только надписи: "Сделано в СССР".

Они представились и пояснили Одессе цель своего визита, затем поздоровались с ним за руку и уселись на стулья. С минуту вглядывались друг в друга.

Ну вот, подумал Са**нов, сейчас начнется "разбор полетов", как любит выражаться Крым.

Роман и Алексей до последнего момента ожидали, что их сразу же арестуют за мародерство и устроят показательный расстрел, но этого не произошло. Паспорта и деньги, найденные на базе, они немедленно отдали Одессе, пообещавшего со всем этим разобраться и вернуть куда следует. После короткой паузы, он положил на стол чистые листы бумаги, шариковые ручки, а затем начал допрос, разрешив закурить. Они пододвинули стулья поближе к столу и начали писать, попутно отвечая на вопросы.

Сдавалось, Одесса все время смотрел исподлобья, но глазами особо не буравил, а по манерам был схожий на телевизионного сыщика Коломбо. Вызывал не только уважение своим профессионализмом, но и доверие, ибо не чередовал "кнут и пряник" и не кидал неприятных намеков. Он мало говорил, а чаще думал. Наверное, много о чем. Легко пробежав взглядом по не очень ровным строчкам, он положил в папку прочитанные листы. Затем пожал Роману с Алексеем руки и отпустил.

Самое неприятное, что грызло совесть, осталось позади. С плеч будто тяжесть свалилась. На душе стало спокойней — и у Романа, и у Алексея.

Едва они вышли из пропахшего куревом кабинета, раздалась команда:

— Первый взвод, собираемся на боевую! Быстро!

Са**нову выдали РПГ-26, который, как и все одноразовые гранатометы, ополченцы почему-то называли "Мухой", хотя таким кодовым названием обозначался лишь РПГ-18, четыре зеленых тубуса которых повесили себе за спину другие бойцы взвода. Бронежилетов, "разгрузок" у большинства и в помине не было, а касок — ни у кого.

Са**нов окинул взглядом свой взвод и отметил, что даже военной формы на всех не хватало — двое были в "гражданке": джинсах, кофтах, камуфлированных натовских футболках и кепи, видимо, купленных ими на вещевом рынке. Половина людей не имела нормальной обуви. Оружия в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных бойцов — наперечет. В основном были необученные новобранцы, как и Роман.

Подошел Крым.

— Ну как? — спросил он, улыбаясь. — Наш пострел на расстрел поспел? А ты боялся.

— Не боялся я, — ответил Роман. — Поговорили нормально. Я в конце написал, что готов лично принять участие в расстреле мародеров, но Одесса сказал мне, что это лишнее.

— Без тебя, Румын, разберутся, — улыбнулся Крым. — Вы с Коробочкой все правильно сделали. Одесса работать умеет.

— Отличный мужик, — кивнул Роман. — Слушай, а он что, из Одессы?

— "Южных ночей забытье, Самое синее в мире, Черное море мое..." — задумчиво произнес Крым, вспомнив песню в исполнении Леонида Утесова, и погрустнел. — Оттуда, Румын, оттуда... Он сюда не просто так приехал. Его сына правосеки живьем сожгли в Доме профсоюзов, понимаешь?

Роман молча кивнул. Сердце застучало, как молоток. Ему сейчас вспомнился почему-то не южный город-жемчужина, утопающий в зелени, не ленивые морские волны, накатывающие на белый пляжный песок, а огромное закопченное здание, окна, из которых вырывалось пламя и валил жирный дым, а затем — обугленные трупы людей на лестницах. Эту жуткую одесскую трагедию несколько суток с утра до вечера показывали по всем телеканалам — она у многих зарубцевалась в памяти негодованием и болью, угарной яростью и молитвенным воплем.

Произошла битва света и тьмы, после чего все стало непроглядным. Красавица Украина изменялась до неузнаваемости, из фольклорной девицы она превращалась в старуху с обвисшей грудью, от которой пахло увядшими могильными цветами и тленом. Страна вновь рождала чудовищ, созревавших десятилетиями в ее утробе, и убивала тех, кто не чтил смердящее и хлюпающее кровью прошлое, связанное со Степаном Бандерой. Безжалостные твари. Цепные псы.

— Румын, возьмите с Коробочкой свои рюкзаки, — оборвал мысли Романа Крым. — Хавку надо куда-то упаковать.

— Там наши вещи.

— Других во взводе нет.

Крым ушел.

Са**нов его услышал, но еще с полминуты стоял на месте, стиснув зубы, и думал, вспоминая пожарище в Доме профсоюзов: "Вот суки!.. Вот суки!.."

Взвод — двадцать два человека — отправился к столовой, где их встретил коренастый мужик, скуластый, в солнцезащитных очках, с аккуратно подстриженными усиками. Одет в камуфляж цвета хаки, на голове — военное кепи с длинным козырьком. Крым стоял рядом, держа автомат на сгибах рук, как это принято у опытных бойцов.

— Это — Адик! — выдержав небольшую паузу, представил Крым обладателя ухоженных усиков. — Ваш новый командир.

Взводный быстро провел перекличку, сверяясь со списком в блокноте и что-то исправляя в нем авторучкой — нескольких человек не было прошлой ночью на Первой базе, они прибыли на "четверку" прямо из аэропорта, уже утром. Стоит подчеркнуть, что имя-отчество-фамилия, как и год рождения с адресной пропиской, здесь никому не были нужны — их спросили позже, два месяца спустя. И сразу обращались друг к другу на "ты". Чаще — по позывному. Это было не только удобно, но и жизненно необходимо, ибо в боевой обстановке каждая секунда имела свою цену.

Затем ополченцы получили слегка зачерствевший хлеб, несколько колец колбасы, рыбные консервы, тушенку и пластиковые ложки, которые уместили в два рюкзака. Один из которых, ничего удивительного, достался Са**нову, а другой — К**шееву. Дополнительно в плащ-палатку завернули дюжину армейских сухпайков и пару кило свежих помидоров, боец завязал ее и закинул на плечо.

— Попрыгали! — велел Адик. — Проверьте, чтоб ничего из карманов не выпало. Останавливаться будет нельзя. Если у кого есть баксы, то можете отдать их мне — воевать вам станет легче!

Бойцы рассмеялись, отдавая должное шутке. Однако на лице у взводного не дрогнул ни один мускул.

— А куда мы? В аэропорт? Или на Карловку? — на полном серьезе спросил боец с позывным "Джими".

— Засекречено все на сто лет! — в этот раз отшутился Крым. — Особо любопытные пойдут на беседу к Одессе.

— А кто это?

— Узнаешь.

"Какой, блин, попрыгать?! — мысленно ругнулся Роман. — И так навьючили как верблюда. Надо было в детстве пупок на три узла завязать". Лямки сразу врезались в плечи — рюкзак тянул под полтора пуда, никак не меньше. А еще и гранатомет с карабином. При его-то собственном весе в семьдесят два килограмма! Но "караул" он кричать не собирался, пару раз вместе со всеми слегка подпрыгнул, больше за компанию, чем для проверки амуниции, которой у него и не было.

— Мы идем на боевые, — внушительно и спокойно сказал Адик, но так, чтоб его все услышали. — Будем в засаде ждать врага. Вернемся, возможно, не все. Если есть сомневающиеся, то пусть сразу идут домой. Суд над трусами потом будет скорый, но справедливый.

Таковых не нашлось. Каждый понимал обстановку и значимость произнесенных слов. Но лица у всех насторожились, встретились глазами с жестким и любопытным взглядом командира, который крутил в пальцах снятые с носа очки.

Адик засунул очки в нагрудный карман, крякнул в кулак. Выражение его взгляда переменилось, почувствовалось доброе. Он покашлял в кулак.

— Растянулись цепочкой и — бегом! — последовала команда.

Базу покинули через ворота КПП, проскочили дворами возле пятиэтажек, а на кольцевой дорожной развязке, миновав открытое асфальтовое полотно, у магазинчиков "Ярмарок" и "Анна" свернули направо. Бежали быстро, укрываясь от сторонних глаз за деревьями и кустарниками и держась поближе к бетонному забору, тянувшемуся вдоль Макеевского шоссе. Са**нов, дыша в спину К**шееву, был предпоследним. Замыкал Крым, который все время подгонял отстающих, подталкивая в рюкзак.

Са**нов совершенно запыхался, он прежде так не бегал — еще в школе частенько получал за это "двойку" от физрука. Но и слабонервным хиляком не был. От драки, если доводилось, никогда не увиливал, не сдавался. Главное — суметь подняться, вытереть кровь с лица и самому ударить, считал он. А Крым, подметил Роман, был не только скручен из мышц и жил, но и обладал завидной координацией, так как передвигался по-особенному: несколько шагов обычным способом, смотря вперед, а потом столько же шагов боком, по-крабьи, оглядываясь назад через левое плечо. И делал это быстро-быстро.

Ничего, подумал Роман, и во мне есть стержень, есть! Осилю все! Опыт дело наживное.

Добравшись к заранее выбранной для засады позиции, ополченцы свернули направо, проскочили через пролом в заборе, спустились тропкой к ставку. На опушке сделали привал. Лица у людей налились кровью. Они загнанно дышали открытыми ртами. Кроме Крыма — ему, что называется, было все нипочем. Тем не менее и минуты не прошло, а бойцы уже жадно вдыхали сигаретный дым, покашливали. Роман сходу курить не стал, ибо легкие, казалось, едва ли не лопались, в саднящем горле першило, а сердце готово было вот-вот сорваться в аритмию. Еще и нога разболелась.

— Блин, я думал, что и не добегу, — с трудом выговорил К**шеев, задыхаясь. Неженкой он никогда не был, но рюкзак и у него был тяжелый.

— Я тоже, Леха... — ответил Роман, с усилием выдавливая из себя слова. Он быстро, по-змеиному облизал языком сухие губы. — Пить охота.

— По бутылочке пивка нам Адик уже торчит за рюкзаки.

— Ага, щас его в магазин пошлем за пузырем и солеными огурчиками.

К**шеев и Са**нов тихо рассмеялись, но смех этот был больше похож на болезненное постанывание. Алексей попытался сплюнуть, но слюны у него не было, лишь шлепнул губами.

Причем пробежали-то они всего около километра, но одолеть его оказалось не так-то просто — вымотались точно после марафона. Все это без привычки, сразу. Тяжело. И хорошо, что удалились от загазованной машинами дороги. На лоне природы новые силы быстрее вливались.

Люди все в поту, одежда к телу липла. Очень хотелось пить — организму требовалось восполнить жидкость. Но воды с собой было мало — одна полуторалитровая бутылка на всех, вмиг опустевшая. А кому не досталось, тот мужественно подавил в себе жажду.

Переведя дух, Роман проглотил горькую слюну и теперь всей грудью вдыхал воздух, напоенный ароматом полевых цветов, камышей, других растений, и благоухание молодой поросли сосны, возле которой сидел. Незнакомые птицы — пернатые менестрели — покрикивали в густом камыше. Деревья шелестели и перешептывались. И еще — от водоема, с каждым дуновением ветерка, пахло рыбой. По крайней мере, так Са**нову показалось.

Все это успокаивало Романа, как нежная женская рука успокаивает уставшего или рассерженного мужчину. Настоящая симфония жизни. Только звуки едущих по шоссе машин врывались фальшивыми нотами.

Роман размял пальцами сигарету и закурил.

Вокруг было красиво. Ставок в длину достигал добрых трехсот метров, вода была глубокой и неподвижной, затянутой у берега ряской. Его обступали зеленые заросли. Ели и сосны, как и другие деревья, были здесь высажены искусственно и разбросаны причудливыми, живописными группами, чередуясь с кустарником. Донецкий ботанический сад всегда славился своей красотой. Это не городские дворики на окраинах города, полные уныния, скамеек, покрытых коркой грязи, и запаха гниющих мусорников.

— Крым, а как пользоваться "Мухой"? — громко спросил один из ополченцев, у кого был гранатомет. — Я эту хрень впервые в руках держу.

— На этикетке все есть, — ответил Крым. — Смотрите и изучайте.

— Лучше покажи.

Крым подошел к нему, взял в руки зеленый тубус, жестом подозвал к себе бойцов.

— Смотрите и запоминайте, — сказал он. — На этикетке стрелкой указано направление стрельбы. Прежде обратите внимание вот на эту "шторку" на спусковом механизме, тут есть температурные знаки, красненькие "плюс" и "минус". "Муха" еще на заводе ставится в положение "плюс", но зимой, когда холодно, поворачивайте эту хреновину на "минус", влево, чтоб запала в паз.

— Что это дает?

— Выстрел будет точнее, не будет отклонений полета гранаты и ее траектории.

Роман тоже поднялся, сунул в землю и притоптал кроссовкой окурок, и подошел к бойцам, обступившим Крыма. Большинство из этих ребят до войны не держали в руках оружие. Кто же знал, что людям выпадет столько горя, бед и неприятностей — война? Ее никто не ждал. Но теперь они на жизнь начали по-иному смотреть и видеть.

— В общем, — продолжил Крым, — сначала отжимаешь стяжку и откидываешь заднюю крышку. Ну и разводишь трубу, вытягивая заднюю часть из передней до упора, почувствуешь. При этом откроется передняя крышка, поднимутся мушка и диоптрический прицел, они подпружиненные. Теперь кладешь РПГ на плечо, ровно, взводишь ударно-спусковой механизм, прижав вниз-назад стойку диоптрического прицела, а затем резко отпустив ее. Снимаешь, короче, с предохранителя. И можно производить стрельбу, нажав на эту кнопочку, она перед стойкой прицела. Всем видно и ясно?

Бойцы молча кивнули.

— А если промажу? — кто-то все-таки засомневался. — Улетит эта фиговина в город, потом отвечай...

— Не промажешь, дальность прямого выстрела сто тридцать метров, — успокоил его Крым. — Тут, на мушке, есть циферки шкалы дальности: "пять", "десять", "пятнадцать" и "двадцать". Добавь к ним мысленно "ноль" и получишь нужное тебе расстояние в метрах при наведении на цель. На уровне маркировки "пятнадцать" имеются два выступа, штрихи, — видишь? По ним можно определить расстояние до цели, когда ее ширина окажется между дальними концами этих штрихов. А если заряд и уйдет мимо, то он сам взорвется через пять-семь секунд.

— Далеко улетит... — задумчиво сказал боец, почесав тронутый щетиной подбородок.

— Да, — напомнил Крым, — если взвел "Муху", а тебе позицию надо поменять, то обязательно поставь на предохранитель.

— Как?

— Прижимаешь стойку прицела и отводишь вниз рычажок предохранителя, он справа от стойки. Понятно?

— Угу.

— И еще, — Крым показал на ремень, — тут, в кармашке, есть специальные противошумные вкладыши, "беруши", что означает "берегите уши". Используйте их, а то оглохнете при выстреле. Нет "беруш", тогда затыкайте уши фильтрами от сигарет или патронами. Но это дело привычки и возможностей. И нельзя стоять ближе двух метров от стены и за гранатометом тоже не маячьте, а то попадете под струю, сами себя или камрада покалечите, или убьете. Да, перед тем как жахнуть, обязательно громко подайте команду: "Выстрел!" И долго взведенную "Муху" с собой тягать не надо, а уж тем более забираться с ней в транспорт. В случае если не использовали, то все равно избавляйтесь от гранатомета.

— Выбросить, что ль? — подхватил Найк. Он был первый день в ополчении.

— Нет. Куда-нибудь жахни. Лучше — в сторону противника. В походное положение "Муха" полностью не переводится, не годится она для этого.

Са**нов осмотрел свой гранатомет. Наклейка была обо что-то оцарапана, обтерта, надписи неотчетливые. Да и сам тубус, на первый взгляд похожий, но все-таки какой-то иной: стеклопластиковая труба-моноблок, явно нераздвижная, крышки и вовсе резиновые. Хрен разберешь, чего у них где! Так и не вкурил. Ему вспомнилась строка из басни Крылова: "Вороне как-то Бог послал кусочек сыру..." — обращаться он с этим оружием не умел.

— Не разобрался, Румын? — понимающе сказал Крым, заметив сомнение на лице Романа.

Са**нов на мгновение замялся.

— Тут этикетка затерта, Крым. И "Муха" немного другая по конструкции.

— Дай сюда.

Крым взял в руки гранатомет Романа.

— В принципе, — сказал он, — это не "Муха", но вы можете с этим не заморачиваться. Правильное кодовое название гранатомета "Аглень". И пользоваться им гораздо удобней, он не требует особых навыков. В РПГ-26 не нужно снимать заднюю крышку и раздвигать трубу, на что уходит немного больше времени. Тут все гораздо проще. В два раза быстрей.

Бойцы плотнее обступили Крыма, слушали с жадным вниманием. Все, что в новинку, всегда интересно. А для кого это было "эка невидаль — гранатомет!", тот в сторонке курил. Роман заметил, что Адик куда-то отошел.

— Короче, — продолжил Крым, — для приведения в боевой порядок надо делать следующее. Сначала вынимаем предохранительную чеку, колечко вы видите. Выдергиваем его. Затем поднимаем мушку, она спереди, а следом и диоптрический прицел, стойку. И все. Ударно-спусковой механизм уже взведен. Гранатомет готов к выстрелу. Ничего больше делать не надо. Прорезиненные фишки на концах трубы открываются сами.

— А стрелять как? — задал вопрос Роман. — Тут и кнопки нет. Куда нажимать? Я до войны только с воздушки в тире стрелял.

— Ну, если стрелял с воздушки, — улыбнулся Крым, — то и с гранатомета выстрелишь. В общем, спакойненько становишься, кладешь его на плечо, ровно, кричишь "выстрел!" и нажимаешь на рычажок с красноватой головкой, он сейчас под стойкой спрятан. Враг — превращается в фарш.

— А целиться?

— Что, целиться? — вернул вопрос Крым, хитро прищурившись.

— Как правильно целиться? Ночью, допустим, в эту дырочку хрен чего увидишь.

— На диоптре тут нанесены знаки и цифры: "плюс", "минус" и "плюс-минус пятнадцать". Видишь? Ставь всегда на "плюс-минус пятнадцать". Глядя в это отверстие, диоптр, нужно совмещать его с маркой на мушке. Если не уверен, что правильно навел, то наклони чуть в сторону голову и убедись в этом. К тому же штрихи тут имеются на всех трех уровнях маркировки — быстро расстояние вычислишь. При плохой видимости или ночью, со слабой подсветкой цели, в РПГ-26 прицельное приспособление имеет сверху выступ на мушке и вырез сверху на предохранительной стойке. Наводи на цель с помощью них. Усек?

— А на предохранитель ставится?

— Да, "Аглень" в походное положение переводится, это не "Муха". Нужно опустить предохранительную планку с диоптром и вставить чеку в отверстие корпуса. И все.

— А если ветер сильный? — поинтересовался Роман. — Гранату не будет сносить? Поправка на ветер нужна?

— Не будет. Дальность прямого выстрела тут сто семьдесят метров, на этом расстоянии граната отклонится максимум на полметра, не больше. В бэтээр, допустим, не промажешь. Короче, это чепуха, если по воробьям не стрелять. И поправку через диоптр сделать практически невозможно. Ты откуда о поправке-то знаешь?

— Ник научил. Пуля, закручиваясь в стволе, уходит вправо. На расстоянии четыреста метров человеку надо целить не в переносицу, а в его правый глаз, тогда точно в лоб попадешь. А поправка на средний боковой ветер нужна полметра. Верно?

— Верно, если с оптикой работаешь и если человек на месте стоит, а если через открытый прицел, то ты лицо только до ста метров различишь, — Крым одобрительно бросил взгляд на Ника, курившего в сторонке. — Это деривацией называется, отклонением пули в сторону вращения. И при встречном ветре этот эффект значительно теряется. Так что из своего карабина лучше в грудь целься, потому что с четырехсот метров голова и шея в одну точку сливаются, видно только, как ноги передвигаются. А если бежит на тебя, то целься в яйца.

— А с "Мухой" такое бывает — отклонение?

— С "Мухой" — практически нет. А вот с РПГ-7 дела обстоят иначе, правда, он и бьет дальше. Встречный или попутный ветер погоды не делает, а вот боковой — да. Неопытный стрелок может и промазать. Там, из-за удаления оперения хвостового стабилизатора от центра тяжести, граната разворачивается навстречу ветру, а мощный реактивный двигатель, работающий на траектории, только усиливает это. Разве что осколочным выстрелом, ОГ-7В, так называемым "карандашом", можно издалека попасть точно. Но и это зависит от расстояния до цели и силы ветра. То есть, если ты стреляешь из РПГ-7 при ветре справа, то точку прицеливания надо выносить по ветру, то есть тоже — вправо.

— Как точно узнать скорость ветра? — спросил Найк.

— Смотрите на деревья, кустарники и траву. При слабом ветре трава колышется, кусты и деревья только шелестят листвой — значит, скорость ветра два-три метра в секунду. При умеренном ветре трава клонится к земле, кусты раскачиваются, на деревьях шевелятся тонкие ветки, поднимается пыль на дороге — это четыре-шесть метров в секунду. При сильном ветре трава стелется, кусты держатся наклоненными, а стволы деревьев качаются — тогда метров восемь-двенадцать. Чтобы конкретно отклонить выстрел из РПГ-7, ветер должен быть очень сильным. Да и чаще происходит так: вектор тяги меняется по S-образной траектории, снос гранаты идет вначале против ветра, а потом ее сносит, как обычный боеприпас, когда выгорает заряд двигателя. Так что сильно с поправками на ветер не заморачивайтесь, когда из гранатомета стреляете. Подпускайте противника поближе и лупите наверняка.

— Ты потом научишь обращаться с РПГ-7? — спросил Роман.

Крым улыбнулся:

— На базе найди Пореза. Он большой дока в этом вопросе. Все расскажет и покажет.

— Мы с ним пересекались, обязательно обращусь, — кивнул Роман. И подумал: "Мужик — что надо. Дело свое знает".

Так прошел еще один ускоренный курс "молодого бойца". Словом, опыт у ополченцев приобретался.

— Главное, — добавил Крым, обращаясь ко всем бойцам, — не тормозите! Переход от бездействия к действию в бою не должен иметь промежуточной фазы. Иначе вас самих "задвухсотят". Тут, кто шустрей, тот и в дамках. Человек с медленной реакцией не выживает на войне. У вас должны выработаться рефлексы.

Размашистым шагом подошел Адик. Он выключил хрипящую портативную рацию и засунул ее в нагрудный карман. На носу взводного опять красовались щегольские очки.

— Становись! — поспешно вклинился он.

Взвод быстро выстроился в шеренгу.

— На "первый-второй" — рассчитайсь! — последовала команда.

Начали крутиться головы. Раздалось: "Первый!.. Второй!.. Первый!.." — и так далее. Роман постарался встать в строй так, чтобы попасть в одну группу с К**шеевым. Закадычные друзья, считал он, должны быть вечно вместе, неразлучные, как единое дыхание, одно на двоих, чтоб не только прикрыть спину в трудную минуту, но и было о чем поговорить, вспоминая яркие моменты своей юности.

— Первые номера, два шага вперед! — снова скомандовал Адик.

"Блин, — мысленно покачал головой Роман. — Хоть бы не начал "левой, левой, раз-два-три! левой, левой!" задрачивать. Мы ж, в натуре, не в армии. Зачем этот цирк разводить?"

Ополченцы перестроились.

— Наша задача такова: не пропустить противника в город. В засаде сидеть тихо, как мыши, не курить и не высовываться, чтоб вас не обнаружили...

— А к телкам можно приставать? — хриплым баском схохмил Малыш. — А то в кустах одному скучно.

— И наркомовские выдать, — поддержал его Леший.

Строй гоготнул.

— Отставить! Слушайте дальше. Первыми работают те, у кого "Мухи", — продолжил Адик. — По легковушкам из них шмалять не надо, только по грузовикам или автобусам. Потом дело довершают автоматчики. Бить короткими прицельными очередями. Но чтоб грохоту побольше. Огонь открывать только по моей команде!

— Адик, у нас и с патронами почти никак, — заметил Инженер. — Аккурат по два рожка на брата.

— Негусто, но ничего. Короче, отойдем "зеленкой", если что.

— Командир, — спросил другой боец из строя, — а в резерве кто-то остается? Ведь...

— Отставить глупые вопросы! Смотри-ка, решил советами меня напрячь?! — не гаркнул, но довольно недоброжелательным тоном оборвал его Адик и обернулся к Крыму. — Крым, командуй вторым полувзводом.

— Вторые, — прокричал тот, — за мной, бегом — марш!..

И первым побежал наверх по полузаросшей стежке к дороге. Один из его бойцов подхватил рюкзак К**шеева с провиантом и забросил себе на плечи. Вскоре все отделение поднялось на пригорок и исчезло за забором.

— Первые, за мной, бегом — марш!..

Взвод, разделившись, на бегу занимал оборону по обе стороны вдоль шоссе, в подступающей к нему "зеленке". Роман с РПГ спрятался за высоким, почти в рост человека, кустом. Напротив него, через дорогу, за густой сиренью находился наблюдатель с биноклем, который в случае чего должен был подать сигнал — подняться и махнуть рукой.

Са**нов осмотрелся. Позиция — дрянь. Это и дилетанту понятно. Как древние говорили: "Мементо мори". Помни о смерти. Тьфу-тьфу-тьфу! Почему Крым сам не командует? Почему не посоветовал иначе людей разместить? Странно они с Адиком перепасовывают свои обязанности.

Если противник спешится и откроется беспорядочная стрельба, то можем и друг дружку перебить, трезво размышлял Роман, просчитывая ситуацию. Если что, то лучше пальнуть из "Мухи" и сразу залечь, а уж потом лупить из "эскаэса". И, загнав патрон в патронник, он поставил на предохранитель карабин и положил рядом, стволом к дороге. Он ждал появления врагов. Нервной дрожи или какого-либо страха не ощущалось, только задор. Настрой был боевой, как у ребенка, играющего в казаков-разбойников.

Прогнозы — прогнозами, но было очевидно: засада неудачная. Могли и гражданские пострадать, начнись тут настоящая игра в войнушку. Шоссе оживленное, машины постоянно гоняли туда-сюда, междугородние автобусы особенно часто. Но взывать к логике и спорить с командиром бессмысленно. Адик был с опытом, наверняка служил в армии, но упрям — это сразу стало понятно. В конце концов, все что требуется — исполнять приказ.

Мерно тянулось время.

Как завороженный Са**нов следил за дозорным, изредка оглядываясь по сторонам. Он приметил, что справа от него, по ту сторону шоссе, алела троллейбусная остановка Донецкого ботанического сада и там же, но за встречной полосой, чуть дальше, частично виднелся автозаправочный комплекс "Роут 20", аккуратненький, как пряник.

Роман достал из кармашка на ремне гранатомета противошумные вкладыши, покрутил в пальцах и выкинул их. Затем, не вынимая чеки и не трогая предохранительную планку, откинул мушку на тубусе РПГ и навел его на остановку. Мир через мушку выглядел приплюснутым. Прикинул расстояние. Получалось метров сто пятьдесят, быть может, чуть-чуть меньше. Затем плавно, словно локатор, развернулся влево на сто шестьдесят градусов и прицелился в троллейбус, показавшийся из-за поворота со стороны Мотеля — четко двести пятьдесят метров. Ориентиры хорошие. В принципе, если что, не промажешь.

Са**нов начал уже отводить глаза в сторону, но боковым зрением увидел появившийся грузовик, который перестраивался в левый ряд, огибая лениво ползущий старый троллейбус. "Урал" покамест не мог набрать скорость — впереди ему мешали зеленая "Нива" и угловатый белый "Ниссан Блюберд". Загудел длинный, настойчивый звуковой сигнал — и легковушки отпрянули в сторону, вправо.

Роман напряг зрение.

Грузовик начал быстрее приближаться.

Са**нов особо не нервничал, но лоб мгновенно покрыла испарина, причина которой, несомненно, была не только духота и светившее в затылок солнце. И внутри словно застучал метроном, отсчитывая даже не секунды, а миллисекунды.

Еще ближе...

Зеленый "Урал" с зачехленным верхом. Номера черные, с белыми цифрами и буквами, армейские.

— Машина, командир! — закричал громко Са**нов. — Сюда! Сюда! Ко мне!

Роман встал, распрямился. Действуя машинально, по какой-то уже заложенной в памяти последовательности, он привел гранатомет в боевое положение и ждал команды, доворачивая тубус РПГ до нужного ракурса. Приготовился к тому, что в уши долбанет жаркий грохот, а из трубы выдуется огонь, облако порохового дыма — и понесется вперед в стремительном полете ревучий смерч. Он был готов уничтожить грузовик в одно касание — пальцы застыли над спуском.

Тишина. Потом раздался дробный глуховатый звук, похожий на топот огромного ежа. Мгновение — и выскочивший из прорехи кустарника Адик, слегка пригибаясь и жестикулируя рукой, громко закричал:

— Не стрелять! Не стрелять! Отставить!

Грузовик, мелькнув стеклами кабины и бортом, проехал мимо. В кузове, на лавочках, сидели люди в черной форме, увешанные амуницией и оружием. Далеко не юнцы, мужики лет по тридцать-тридцать пять. Один из них заметил Романа, помахал ему рукой и улыбнулся. Они обменялись взглядами, будто услышав встречные мысли.

Просто зашибись!

Са**нов, опуская гранатомет, обернулся к взводному и резко спросил:

— Это они?!

— А хрен его знает, — хватая ртом воздух, произнес взводный. — Может, и они.

Роман услышал в его словах потаенную неправду. Скорее воспринял чувством, чем понял разумом.

— Надо было долбануть по ним! — воскликнул он. — Это правосеки были! В черном! А теперь они — смылись!

— Не надо, — немного смутился Адик. — Это были вэвэшники, а не правосеки. Ты правильно все сделал, вот только засветился зря. Наша задача напугать противника и отойти "зеленкой" на базу, чтоб предупредить остальных. А эти из города ехали, а не наоборот. Пусть проваливают. Нам лишняя кровь не нужна. Понял?

Роман поморщился, нехотя кивнул. "Ну да, вэвэшники, — подумал он. — А обмундирование, как у спецназа". И сдержался, чтоб от досады не плюнуть под ноги. Сказать ему больше было нечего. Стиснул зубы — зло и горько стало. Похоже, у командира "задачи" менялись ежеминутно.

— Приказано так, — добавил Адик.

— Кем приказано?

Взводный перевел тему разговора, будто не услышал:

— Поставь "Муху" на предохранитель. Где колечко? Выбросил?

Роман посмотрел у себя возле ног, пошарил в примятой траве рукой и поднял с земли чеку.

— Как делать помнишь?

— Не маленький. Разберусь.

Под усиками взводного вспыхнула и погасла улыбка. Чиркнув колесиком зажигалки, Адик прикурил сигарету, повернулся спиной и молча ушел.

А Роман погрузился в непростые мысли. Осушили, обезводили слова взводного его душу. Было в произошедшем что-то невыносимо обидное и неправильное. Чувствовалось раздражение, злость, оттого что запретили стрелять по врагу. Ведь они давеча КамАЗы с ополченцами уничтожили из такой же засады! Почему нельзя им отомстить? Наши пацаны зазря, выходит, погибли? Небось чертыхнутся и обложат кромешным матом — там, на небесах, глядя на нас. И Са**нов на мгновение испытал вину перед ними и боль. Стыдно стало — и перед живыми, и перед мертвыми. И тотчас явилось самооправдание: а может, правильно сделали, к чему превращаться в дикарей, опьяненных жаждой крови? Хорошо, если это действительно были обычные вояки, их ведь на пули присяга ведет, а не национально-идеологические убеждения...

Ближе к двум часам дня объявили обед. Адик с кем-то связался по рации — и большинство ополченцев из его полувзвода спустились к ставку, на полянку. Люди Крыма сделали то же самое, но по ту сторону шоссе. У дороги оставили наблюдателя и нескольких человек в боевом охранении.

— Ну-ка, харя, громче тресни! — с такими словами Адик открыл рюкзак с провиантом. — Налетай!

И тут же командир взвода на кого-то накричал, попутно обронив пару матерных слов. Но Са**нов не на это обратил внимание, он уловил вкусный запах съестного. Чувствовался голод — сейчас бы и черствая горбушка раздразнила обоняние, а тут пахло свежей краковской колбасой!

Подойдя поближе и вытянув шею, Роман посмотрел в прогал между головой взводного в кепи и широкой спиной Инженера, переходящей в крепкий затылок, — из рюкзака доставали еду. И как только он заглянул в сам рюкзак, от которого взлетали руки с консервами, колбасой и прочим, он понял: продуктов надолго не хватит.

— Пацаны, хорош, блин! — говорил Адик. — Нам тут, может, еще два-три дня сидеть. Еду вам, не факт, что кто-то привезет. Берите колбасу!.. Консервы оставьте!..

Но его, похоже, никто не слушал. Каждый хотел скушать чего-нибудь вкусненького да побольше. Взрослые мужики, а вели себя, как дети малые.

С минуту Роман, раздумывая, смотрел зачарованно на быстро пустеющий рюкзак. И из этих "закромов" ему тоже достался добрый ломоть колбасы, помидор и четвертина буханки хлеба.

Взводный с трудом отвоевал стратегический запас тушенки и хлеба. И к сухпайкам пока никто не притронулся.

Са**нов уселся на траву возле Адика, Шаха, Найка и Маршала. Колбасу с хлебом он съел так быстро, будто они попали в бермудский треугольник. Проталкивая все это сочным помидором.

К**шеев, рядом, сосредоточенно работал ложкой в банке с консервированными сардинами в масле, уже второй по счету, закусывая то помидором, то хлебом.

Чуть поодаль весело трапезничали Енот, Инженер и Ник.

— Правильно ты сказал, Адик, — наконец сказал Роман командиру. — Сегодня надо есть колбасу и хлеб, а не консервы. То, что не пропадет быстро от жары.

— Румын, не заглядывай мне в рот, — невнятно буркнул К**шеев.

— Самая лучшая рыба — это колбаса, — ответил ему Роман.

— Там химия сплошная, а не мясо, — парировал Алексей. — Лучше уж тушенку хавать.

— А сухпайки нормальные? — спросил Шах. Парень он был молодой, лет восемнадцати и в армии отслужить не успел. — Я их никогда не пробовал.

— Еще наешься, — услышав, улыбнулся Маршал, бывший десантник. — Но тебе они точно не понравятся.

— Тришкин кафтан, — жуя, произнес Адик. — Как не натягивай, если мало, все равно не хватит. С хавчиком такая же морока. Всегда. Так что наедайтесь. У ставка ночью будет прохладно, а организму нужны калории, чтоб согреться.

— Я много не ем, — сказал Роман.

— Оно и заметно, — ухмыльнулся взводный.

— Адик...

— Аиньки? — покосился на него командир.

Роман поморщился, не понравилось ему это бабушкино "аиньки". Чего он с ним, как с дитем разговаривает? Возраста-то почти одного, лет пять-шесть разницы! И с виду простоватый, а все время хитрит и язвит. Чего взводный на него окрысился?

— Адик, ты кем до войны работал?

— Шахтером.

— Семья есть?

— А как же. Имеется. Мужик не пьет, не курит и не изменяет жене лишь по одной простой причине: если не женат и по жизни самовлюбленный пижон.

Роман не пропустил его бытовую философию мимо ушей:

— Водку, значит, пьешь?

— А кто ж ее, родимую, не пьет? Я что — совсем больной? Сейчас война не разрешает, надо иногда и потерпеть. И книжки я тоже читал, если что.

— А в армии служил?

— Хе-хе, — усмехнулся в усики взводный. — Краповый берет. Есть еще вопросы?

— Есть рацпредложение.

— Наливай!

— Командир, предлагаю поставить пост сзади, в "зеленке", чтоб жопу прикрыть.

Адик недолго подумал, закатал рукав и посмотрел на зеленовато-фосфорные стрелки часов.

— Принимается, — согласился он. — Ты уже поел? Как пламенный борец за передовые идеи, первым в дозор и пойдешь. Прямо сейчас. Ник будет разводящим, он вас и "эсвэдэшкой" подстрахует, и место правильное укажет. Два часа там будешь дежурить, затем два часа посидишь у дороги, а после — два часа на отдых.

— Годится, — кивнул Роман, поднимаясь. — Кто после меня на "кукушку" пойдет?

— Сменит тебя Коробочка. Потом — Шах. Время пошло.

Са**нов направился к Нику.

К**шеев подхватился, догнал друга, остановил и с усмешкой сказал:

— Ну что, Румын, сам напросился? Инициатива наказуема. Оно тебе надо было?

— Не дыши на меня, — скривился Роман. — У тебя со рта рыбой несет, как от кота.

— Ты ничего не понимаешь. Зато вкусно.

— Ладно, увидимся. Тебе все равно меня сменять.

— Да уж спасибо, услужил...

Дальше все пошло без лишней суеты.

Адик установил для остальных бойцов график боевого дежурства: два часа у дороги, затем четыре часа на отдых. Правда, днем никому из отдыхающей смены спать не разрешалось — только "бодрствовать", как выразился взводный.

Со своей инициативой Са**нов явно поспешил, но в дозор заступил охотно, полный энтузиазма и чувствуя себя цельным и верным долгу бойцом. Когда шли по "зеленке", он удивился следующему: Ник — неся за спиной гранатомет, в руках СВД и автомат на плече, — шел так аккуратно, что ни одна веточка не шелохнется, под ногами ничего не хрустнет. Как столько оружия ему не мешало?! Да и, пожалуй, ни один посторонний глаз со стороны его не заметил бы — среди кустарника и деревьев Ник терялся как иголка в стоге сена. Было чему поучиться! Он здесь, безусловно, бывал впервые, а казалось, исходил тут все стежки-дорожки.

Роман старательно шагал за идущим впереди Ником. Но так сноровисто и бесшумно, как тот, он передвигаться не умел. Еще и лицо расцарапал о ветку.

Когда нашли подходящее место для наблюдения, меж двух развесистых деревьев и кустарника, Ник остановился, огляделся, и присел на корточки.

Роман последовал его примеру.

— Значит, так, — обернулся к нему Ник. — Смотри внимательно и слушай в оба уха. Сиди у ствола этого дерева так, чтоб быть всегда в его тени, а не наоборот. Если по нужде сильно приспичит, то пригнись и отойди за тот куст, со стороны им тебя будет не видно, а тебе их — да. Оружия не бросай, оно всегда должно быть под рукой. Правосеки могут появиться оттуда или оттуда. — Он указал оба направления рукой. — Старайся громко не кашлять и не кури, дымок сигареты в лесу можно издалека учуять. К ставку не выходи, там может снайпер работать. И особое внимание на ту опушку обрати и на полоску кустарника, они оттуда могут быстро проскочить к запруде, что ставки разделяет.

Са**нов посмотрел на небольшую насыпную плотину, тело которой пронизывала большая труба. Пробежал взглядом по зарослям кустарника, прижавшегося к ней.

— Хорошо, Ник. — Роман уловил каждое его слово. — Пару часов без курева потерплю. Пить, жаль, ничего нет. Слушай, может, тут родничок есть?

— Может, и есть. Но искать его сейчас не стоит, да и некогда. Терпи. Адик сказал, что воду к вечеру подвезут. Если нет, то подождем до утра, а потом уж и сообразим-посмотрим.

— Говори пароль. В темноте могу тебя не различить.

— Восемь.

— Это как? — поинтересовался Роман.

— Как заметишь меня или кого другого, — пояснил Ник, — то остановишь и назовешь, допустим, цифру "шесть", тебе ответят "два". Таким образом, должно "восемь" получиться. В любых, короче, вариантах. Отзыв неверный — сразу стреляй, не раздумывая. Я вас разок каждого сюда свожу, а потом отвалю, есть и другие дела.

— А если гражданские сунутся?

— Если днем, то развернешь обратно. Представься им новым директором ботсада и вежливо объясни, что тут грибы не растут и рыба не ловится. Не поймут — стрелять в воздух не надо, лучше позови меня. Я рядом, прибегу.

— А по темноте?

— Не знаю. Значит, им не повезло. Чего им тут ночью делать? Наших по ту сторону нет, а территория по всему периметру забором огорожена. Дальше, за следующим ставком, частная собственность каких-то богатеньких хомячков, так Адик сказал. Там, кажись, и один из домов Януковича стоит. Все. Бывай.

Ник ушел — споро зашагал, но так же тихо: ступал, словно ощупывал подошвой каждую сухую веточку и листик на земле. А через два часа появился вместе с Коробочкой, которого затем сменил Шах, но уже без разводящего — вероятно, Адик дал снайперу какое-то новое поручение.

Несколько часов пролетели незаметно.

Роман разгонял сонливость, время от времени отжимаясь на кулаках, приседая. Ну не мог он уснуть на "кукушке"! Не имел права!

Похоже, противник сегодня не собирался напарываться на засаду. Так никого и не дождались. Однако приказа отходить с позиции на базу не было.

Вечером, как и обещали, подвезли воду. Она была холодной и показалась вкусной просто необычайно. Роман припал к горлышку шестилитровой пластиковой бутыли, глотая шумно и с жадностью. Лоб его сразу покрылся испариной.

Ополченцы, сменяя друг друга на постах, поужинали, налегая больше на тушенку, — и еды осталось разве что на скромный завтрак. А еще ночь была впереди. Собственно, другого ожидать не следовало.

Ширь блеклого заката незаметно исчезла. Тем временем как-то вдруг стало темно, незаметно кончился день.

От водоема неслось многоголосое кваканье лягушек, устроивших концерт в камышах.

Ночь, казалось бы, прошла спокойно, но Роман почувствовал зверскую усталость.

В дозоре Са**нову мешала то близкая опасность, то присутствие рядом людей, что незаметно изматывало. Правосеки всюду мерещились. Дорога тоже не пустовала — свет фар машин, появлявшихся на Макшоссе, слепил глаза, отчего они воспалились, заслезились и начали болеть. Пришлось ему проглотить таблетку цитрамона и на минутку зажмуриться, пока резь не прошла.

Еще донимали мысли всякие, от которых Са**нов оградить себя не мог.

На отдыхе он занял место у облюбованных ранее сосенок, подгреб под себя слежавшиеся прошлогодние иглы, завалился на них, свернувшись калачиком и обняв карабин. Но, смежив веки, так и не смог уснуть, даже под успокаивающее стрекотание бесчисленных цикад и кваканье лягушек. Ворочался с боку на бок, прислушивался то к притихшим из-за безветрия деревьям, то всматривался в кусты, за которыми, казалось, что-то живое темнело, то глазел в небо — если бы на парящий полумесяц и мириады мелких звезд, то оно казалось бы черным.

Отыскав взглядом ковш Большой Медведицы, вдруг вспомнил, что в детстве почему-то никогда не мечтал стать космонавтом, не горел он желанием слетать на Луну или еще куда-нибудь. Слишком уж далеко! Роман любил природу, землю, все живое на ней, долго мог смотреть на плывущие по небу облака. А там, в космосе, — бескрайная пустота и холод. Скукота, в общем.

Еще в школе, во втором классе, учительница поинтересовалась у Романа по поводу выбора будущей профессии: "Са**нов, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь?" — "Летчиком!" — "Почему?" — "Они денег много зарабатывают". Но жизнь, как заведено испокон веков, весьма прагматична, состоит из сплошных случайностей, потому и раскрыть ее закономерности до конца невозможно. Самые желанные мечты у людей зачастую не сбываются, как спички тухнут, и счастье свое они находят в чем-то ином. А кто вечно ищет, в нелепом самопожертвовании, те потом к старости обычно вопросами маются: как они жили, зачем? Истина эта давно открылась Роману. И он был убежден, что и его нынешний путь — выбор правильный. Он защищал свое счастье, которое обрел — дай бог каждому! — и терять его не хотел.

Ближе к полуночи на поляне развели костер, у которого постоянно грелось несколько человек, о чем-то болтали. Что весьма обескуражило Романа. Он по книгам знал известное окопное правило "трое от одной спички не прикуривают", и знал, почему оно родилось.

Правило это бытовало до настоящего времени еще с конца девятнадцатого века, с англо-бурских войн в Южной Африке. Бурские стрелки, славившиеся своей меткостью, не давали противнику покоя даже ночью: замечали вспышку загоревшейся спички, на второй прикуренной сигаре прицеливались, а на третьей — курильщик получал пулю в голову. Британская армия тогда победила, но понесла огромные потери от огня дальнобойных винтовок фермеров-колонистов.

А тут такое! Ночью — костер! Короче говоря, бардак наиполнейший.

"Какая, на хер, это засада! — почесав затылок, подумал он. — Пикник устроили, только водки, шашлыка и баб не хватает..."

Наконец добрались и до ИРП, так называемого "индивидуального рациона питания". Сухпайки оказались "родного" украинского производства. И, судя по надорванным упаковкам, в них уже похозяйничал какой-то прапорщик на складе. Вскрыли и в каждом обнаружили: пластмассовые ложку и вилку, дезинфицирующие салфетки, пару бульонных кубиков "Галина Бланка", плавленый сырок, жестяные банки консервов — одна "Килька в томате", другая с тефтелями в томате, а в третьей был какой-то фарш с кашей, а-ля "Завтрак туриста". В довесок — галеты второго сорта, чай, кофе, сахар в пакетиках и концентрированный сухой фруктовый напиток, по вкусу напоминавший "Юпи" или "Инвайт". Короче, полная дрянь.

Попробовали разогреть пару консервов на открытом огне. Жестянки оказались для этого непригодными — изнутри отслоилась оксидная пленка лака, а затем поплыл слой олова, а заодно и свинец, который используется при производстве в качестве припоя для герметизации швов банки. К этой отраве никто не притронулся, лишь поковыряли вилкой испорченный продукт и решили оставить его в качестве бонуса местным ежикам. А "братская могила", как в народе справедливо именуют "Кильку в томате", даже на запах отдавала горечью и оказалась полностью несъедобной. Какая-то продуманная сволочь, мягко выражаясь, попросту кинула в банку полусырую рыбу и залила ее бледной томатной юшкой. Ни перчика душистого тебе, ни листа лаврового, ни прочих специй! Единственное, чем удалось полакомиться, был плавленый сыр и холодные тефтели.

Когда Роман, сменившись, снова улегся на мягком ковре из хвойных иголок, то оглядываться по сторонам и смотреть на небо желания уже не возникало. Ему было невмоготу бороться с усталостью, глаза сами по себе закрывались — сказались две бессонные ночи. На секунду-две только прикрыл веки, как мир вокруг стал каким-то чужим, потемнел. Что-то загудело в голове, внутри что-то толкнуло — и все окружающие звуки тоже куда-то исчезли.

...Проснулся он так же, как и уснул, — вдруг от какого-то тревожного толчка изнутри и, боясь шевельнуться, раскрыть глаза, подумал: неужели стало так, что я задрых на посту! Дело в том, что во сне часто происходит смещение во времени, особенно, если человек вымотался за день. Роман же был уверен, что он и сейчас находился в дозоре.

Чувствительный пинок в подошву кроссовка заставил Са**нова окончательно проснуться. Он заморгал, открыл глаза и увидел перед собой лицо К**шеева с тлеющей сигаретой в зубах.

— Вставай, Румын, — с ухмылкой сказал тот.

Вокруг все еще стояла темень, но небо на горизонте начинало сереть — едва брезжила заря.

Роман с потерянным видом вскочил с земли.

— Который час?.. — спросил он и стал озираться. Осознав, что все еще находится на поляне, успокоился. Значит, не на посту закемарил. Все нормально. Фух! Ну и приснится же такое!

— Половина четвертого.

— Блин... — зевнув, сказал Роман. — Зачем ты меня разбудил? Мне еще полчаса отдыхать.

— Собираемся. Едем на базу. Так Адик сказал.

— А что, правосеков уже не будет?

— Не знаю.

Роман бросил взгляд в сторону костра, возле которого поспешно собирались бойцы. Он скрипнул зубами от досады. День прошел впустую!

— Ладно, идем... Где мой рюкзак?

— У Маршала, кажись. Он пустой.

— Понятно, что не полный.

Са**нов ощутил легкий озноб в теле, все-таки камуфляж вымок от росы. Ночью действительно было прохладно, но хоть без дождя.

Ополченцы вышли к шоссе.

Адик выстроил взвод вдоль дороги на расстоянии нескольких метров друг от друга.

— Сейчас машина подъедет, — сообщил взводный. — Грузимся быстро!

Автобус действительно не заставил себя ждать, вскоре притормозил у бровки бордюра. В него быстро запрыгнули.

Водитель дал "по газам", и через пару минут ополченцы были уже на Четвертой базе.

Сразу завалиться на койки им не удалось. А очень хотелось!

— Готовим спальные места, — распорядился Адик, едва только взвод поднялся на второй этаж. — Переносим вещи. Оружие — в оружейку. Кто хочет — мыться в душ.

Вот вам и "здрасьте, приехали"! Оказалось, что отцы-командиры уже заочно "переселили" первый взвод на четвертый этаж. И теперь им следовало перенести наверх свои койки, матрасы, тумбочки и прочее.

Ополченцы зашевелились, но как-то не очень расторопно.

Большой двустворчатый шкаф из тонкого железа, стоящий в просторной комнате на четвертом этаже, было сложно назвать "оружейкой". Но "стволы" туда поместились в аккурат все. Гранатометы засунули под кровать Инженера.

Адик какое-то время покрутился возле этой импровизированной оружейки. В шкафу оказался сломанным замок, да и ключа, собственно, от него тоже не было. И тут ему на глаза попалась троица, собравшаяся у окна без дела: Коробочка, Маршал и Румын. На самом деле, они уже перенесли койки и матрасы и теперь, закурив, обменивались впечатлениями.

Взводный подошел к ним, взгляд Адика не сулил им ничего хорошего. И Роман сразу же понадеялся, что тот хоть сейчас не припашет — и вышло, ошибся. Обладатель ухоженных усиков мог находить занятие своим бойцам хоть по сто раз на дню.

— Дежурим в комнате по часу, — сказал он. — Ты, Румын, первый дневальный. Коробочка — второй. А ты, Маршал, третьим пойдешь. Охраняем располагу и оружейку. В семь утра — общий подъем.

Са**нов заметно расстроился, вздохнул. Но решил: чувства чувствами, а дело делом. Охранять действительно кому-то следовало — после мародеров дверной проем зиял пустотой.

— Командир, — попросил он, — я только быстренько умоюсь и руки помою, а то грязный весь.

— Принимается.

Смирившись с мыслью, что ему прилетела очередная "бяка" от командира, Роман достал из рюкзака полотенце, которое только что туда уложил. И не спеша спустился вниз.

На улице рассветало.

Роман застал К**шеева, склонившегося над одним из умывальников, выстроившихся в два ряда возле столовой. Тот разделся до пояса и, фыркая, обливался холодной водой под краном. Рядом находилась душевая — точь-в-точь пляжный вариант. Правда, горячей воды, как позже выяснилось, и там не было. Разве что днем, когда солнце нагревало ее в трубах.

— У-у-ух! Холодно, блин!

— У тебя хоть полотенце есть? — спросил Роман. — Растереться надо, а то простынешь.

— Не, я из дому ничего не брал. Футболкой вытрусь, если что.

— Тогда держи... — Роман разорвал надвое свое банное махровое полотенце и половину отдал другу. — Спичками богат? У меня зажигалка, кажись, сдохла.

Алексей полез в карман штанов и молча протянул чуть подмокший коробок. Посмотрел на бегущую из крана воду и сказал:

— Интересно, а как мы тут зимой купаться будем?

— А хули той зимы!

Са**нов заметил простенькое зеркальце без оправы, кем-то оставленное на умывальнике. Ему вдруг пришло в голову посмотреться в него — и он немного ужаснулся: лицо с синими подглазьями. Устал, как черт, осунулся. Отдохнуть бы, поесть. А тут! Сам того не желая, Роман стал почему-то раздражительным, не мог сдерживать в тугой узде эмоции. Почему именно его Адик опять в наряд засунул? Вот, блин, приклепался на пустом месте! И спокойно проанализировать это не получалось.

Подошел Шах, держась за щеку. Вид у него был удручающий, в руке держал английскую булавку и комочек медицинской ваты.

— Что с тобой? — спросил у него Роман.

Тот промычал, наклонился над умывальником, раскрыл булавку, засунул ее в рот, поковырялся и сплюнул сгусток гноя с кровью.

— У меня десна воспалилась, — сказал он, скривившись. И снова сплюнул.

Роман поморщился.

— Ты что, нарыв проколол?

— Угу. — Шах прополоскал рот и снова скривился.

— Содой надо прополоскать. Инфекцию занесешь.

— Где я ее тут возьму? Я бы лучше пять капель накатил. Больно...

— Шах, тут горячая вода хоть есть, не в курсе? — спросил К**шеев.

— Кажись, есть, — промычал Шах, держась за щеку. — В подвале располаги. Но там срач конкретный.

— Зашибись...

Умывшись, Роман вернулся в располагу и заступил на дежурство.

Свет в комнате потушили.

Исключительно мужской коллектив уже дружно похрапывал и посапывал.

Шах тоже вернулся, но уснул не сразу, беспокойно ворочаясь на койке.

Вода ненадолго придала Са**нову бодрость, лицо посвежело, но вскоре глаза опять начали слипаться. Жутко хотелось спать. Сначала Роман сидел на стуле у окна, облокотившись на подоконник, и смотрел на пустующий плац. Чиркал спичками, курил сигареты одну за другой. После ходил по коридору, куда выходили двери комнат, время от времени оборачиваясь и прислушиваясь к голосам, доносившимся с лестницы. Но хождение вдоль стены туда и обратно было тягостным: как зверь в клетке.

В пять утра он ненастойчиво попытался разбудить К**шеева, но тот спал как убитый, сладко посапывая. Ладно, решил Роман, отдежурю и за тебя. А когда наконец сменился, то до койки добрался на ватных ногах, положил голову на подушку и тотчас забылся.

...Его разбудил смех и чей-то разговор. Роман повернулся на другой бок, решив еще немного поспать. Но, почувствовав удар ногой снизу по сетке металлической кровати, неохотно открыл глаза и провел ладонью по лицу.

— Просыпайся, Румын, — сказал подошедший К**шеев.

Са**нов вздохнул.

— Коробочка, ты как-то иначе будить можешь? — недовольно буркнул он, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Я тебе кто — друг или собака?

— Ты один еще спишь. Скоро завтрак и построение.

Са**нов прислушался к себе. В голове был шум, усталость не прошла. С трудом поднялся, сел на кровати, свесив ноги.

В дверях появился Адик:

— Уберитесь каждый под своей койкой! — и ушел, оставив веник и оцинкованное ведро с тряпкой.

В комнате началась уборка.

Когда К**шеев протянул веник Роману, тот заглянул под свою кровать — там было слегка пыльно, но мусора не заметил.

— Пацаны, Коробочка, у меня чисто под кроватью. Я не буду сейчас убирать. В следующий раз.

— Что, и мыть не будешь? — спросил К**шеев.

И снова Са**нов вздохнул. Затем лег на кровать, потянулся.

— Нет. Я еще в себя не пришел.

— Ты что, Румын, не такой, как все?! — повысил тон Алексей.

— Леха, такой я, такой, — едва сдержался Роман от грубого слова. — Но я и за тебя вообще-то отдежурил. Спать я хочу. Понятно?

— А кто тебя просил за меня дежурить?! На веник и тряпку! Убирай!

В самом начале, когда речь шла всего лишь о просьбе убраться, Са**нов не видел необходимости ругаться, но теперь, когда это прозвучало явно приказным тоном, от душевной гармонии не осталось и следа. Похоже, его друг решил узурпировать роль начальника.

— Отвали! — разозлился Роман, вскочил, выхватил тряпку из рук Алексея и с силой отшвырнул ее в сторону. — Чего ты, блин, тут раскомандовался, Алеша?!

К**шеев, весь в оскорбленных чувствах, отошел от Романа, ничего не сказав, хотя и его лицо дергалось от злости. Но после Алексей вспоминал вслух об этой отброшенной тряпке при каждом удобном случае, не один день. А позже, как бы невзначай, половина махрового полотенца оказалась у порога — об нее стали вытирать обувь. И, похоже, их давняя дружба, съедаемая обидами и упреками, стремительно рушилась.

* * *

После завтрака ополченцев выстроили на плацу, расчерченном белыми линиями для строевой подготовки. Только сейчас Роман заметил стоящие вдоль аллеи щиты с цитатами из уставов и наставлений. И подумал: "Надеюсь, не для этого..."

Рядом с Романом стоял Маршал.

— А где Шах? — тихо спросил он у него.

— У него флюс, — ответил Маршал, — щека распухла основательно. Его Адик в увал до завтра отпустил.

— Я ему говорил...

Появился Ходаковский.

— Пока мы здесь проливаем свою кровь, кое-кто успевает грабить "Метро" и другие наши магазины! — громко сказал он. — Сейчас мы едем на ОГА. Это прибежище мародеров, которые под видом сторонников ДНР грабят мирных жителей! Их надо выковырять оттуда! Окажут сопротивление — уничтожим! Но стрелять только по команде!..

Пока Ходаковский продолжал разжевывать ситуацию, Роман покосился на Ника, стоявшего рядом, и тихо спросил:

— Ник, а что, может и такая команда быть?

— Думаю, да, — спокойно ответил тот.

— И что, будем стрелять?

— Я буду.

— Что за бред... Там же свои сидят.

Ник промолчал.

Но из строя кто-то высказал лично Ходаковскому свои сомнения:

— Командир, может, не все так грустно? Могут ведь и дезу подкинуть о мародерах.

— Не могут! Там мародеры! — отрезал Ходаковский. — Пидорасы, которые нам в спину стреляют! Грабят наш город! Они не воюют, а майдан там устроили! По машинам!

В принципе, он сумел убедить большинство бойцов в правоте своих слов, попутно посылая нелестные эпитеты в адрес тех, кто сидел в здании областной госадминистрации.

* * *

Утро в Донецке всегда час "пик". Но колонна с ополченцами не останавливалась на перекрестках и не пережидала зеленый свет. В этом бесконечно катящемся потоке улиц, где все куда-то спешат, ее пропускали не только водители личного и общественного автотранспорта, но даже лихие таксисты. А горожане, заметив вооруженных людей и надпись "Батальон Восток" на броне, радостно приветствовали их, махая рукой и напутствуя добрыми словами. Народ любил и поддерживал своих защитников, своих героев — кто-то фотографировал на память, кто-то кланялся, крестил вслед. "Востоковцам" было приятно это видеть и осознавать, у многих из них сердце окатывало теплом, а у некоторых на глаза наворачивались слезы благодарности.

Однако машины все равно шли недостаточно быстро, как хотелось бы. В голове колонны, сразу же за черным минивэном "Хендай Н-1", в котором находился комбат, по асфальту лениво катился тот самый неисправный БТР-70. И как только миновали мост через реку Кальмиус и по Набережной выехали на проспект Гурова, водитель синего "Богдана", ополченец с позывным "Трак", чертыхнулся и досадливо прихлопнул ладонью по баранке руля.

Старый бронетранспортер начал буквально ползти, часто дергался рывками, пытаясь справиться с подъемом, а потом вовсе заглох. Попробовал снова тронуться — бестолку: мотор рычит, тужится, а в горку не тянет. Затем БТР медленно откатился назад и остановился, уткнувшись в автобус.

Вокруг быстро собиралась толпа зевак. Двое студентов, подняв руки, фотографировали колонну на дорогие смартфоны.

— Блин, с такой техникой опозориться недолго, — сказал Роман, сидевший рядом с водителем автобуса. И заерзал на сиденье. — Дрищи уже снимают. К вечеру это все в интернете будет.

— М-да... — хмыкнул Трак. — Конкретная жопа.

Он приоткрыл дверцу, высунулся из кабины и крикнул водителю КамАЗа, остановившегося позади:

— КамАЗ, подъезжай на мое место и толкай бэтэр на бугор!

Водитель грузовика махнул рукой ему в ответ: дескать, я все понял, давай отваливай.

Автобус сдал чуть назад и ушел влево, а затем занял место КамАЗа, когда тот подпер БТР и начал выталкивать его на подъем.

Выехав на Артема, центральную улицу города, бронетранспортер опять пошел своим ходом.

Трак озвучил свои мысли в адрес бэтээра так смачно, будто дальнобойщик, объездивший полсвета. А Роман, на повороте, оглянулся назад и увидел, что за ними теперь ехала старая светло-серая "таблетка", буксировавшая спаренную пулеметную зенитку на колесном ходу. За ним — растянулись легковушки и микроавтобусы с ополченцами.

Колонна подошла к Донецкой областной госадминистрации.

Приподнято, с задором разносилась по округе патриотическая песня в исполнении Дмитрия Ноздрина и группы "Куба", лившаяся из акустических колонок:

Вставай, Донбасс! Вставай мой край родной!

Вставай, Донбасс! Прогоним хунту вместе!

Вставай, Донбасс! Россия-мать с тобой!

Вставай, Донбасс! Ты станешь новым Брестом!

Мама, как поживают работяги и шахтеры?

Когда гуляли на майдане, наш народ вовсю работал и бездельников кормил...

Мама, всем нам помогут Славянские святые горы

И это наши города и будут наши навсегда!

Мы их врагам не отдадим!

Недалеко от баррикад и палаток, на которых трепыхались флаги и калейдоскопически мелькали плакаты с требованием немедленно прекратить нападки на Донбасс, стояло несколько легковых машин и пара микроавтобусов. За внешним периметром толпились митингующие. Судя по всему, "Восток" они не ждали. Но встретили, по обычаю, радостно — высыпали навстречу. Разумеется, еще не поняв, с какой целью бойцы туда прибыли.

"Востоковцы" спешились и немедленно рассредоточились, заняв оборону полукольцом и взяв под наблюдение здание облгосадминистрации и прилегающую к нему территорию. Лица у большинства бойцов были закрыты черными или зелеными балаклавами из синтетического трикотажа.

Музыка резко оборвалась.

— "Восток"! "Восток!" Спа-си-бо! — приветствовал и благодарил народ, полагая, что к их "живому щиту" теперь присоединятся и люди с оружием.

Но кричали все тише и тише.

Кто-то о кое-чем уже начал догадываться. И у палаток людишки в камуфляжах, но без оружия, тоже засуетились. Но у тех были свои причины — несколько "защитников-экспроприаторов" поспешно уносили ноги дворами.

Раздались громкая команда Ходаковского:

— Все гражданские — разошлись!

Ее подхватили "востоковцы", оттесняя толпу:

— Уходите, гражданские! Уходите!

— В сторону! В сторону!

— Дайте коридор!

Ходаковский подошел к БТРу, остановившемуся возле торца пятиэтажки. На броне сидел кряжистый широколицый парень в вэдэвэшной тельняшке и выцветших штанах от "афганки".

— Сможешь по седьмому и восьмому этажам отработать? — спросил комбат, указав взглядом на ствол крупнокалиберного пулемета, торчащий из башенки.

Парень посмотрел на здание, пригладил ладонью непослушную гриву волос, живо прикинул.

— Пулемет еще не пристрелян, — простуженно шмыгнув носом, уверенно сказал он. — Но я постараюсь.

Ходаковский понял: этот действительно постарается, попадет тютелька в тютельку.

— Жди команду.

Роман, разумеется, не раз бывал в административном здании. И случайно подслушав их разговор, вспомнил: на седьмом этаже ранее находились "Оплот" и Казачья народная дружина, а на восьмом — НОД и Губарев. Неужели они и есть те самые мародеры? В это ему с трудом верилось. Он посмотрел на вход в ОГА, над которым красовался дэнээровский флаг на длинном полотнище, а справа висел плакат с изображением "300 Стрелковцев".

От "таблетки" ополченцы отцепили "зушку" и откатили ее на более-менее ровную площадку, прямо напротив входа в ОГА, метрах в ста от него. Вслед за тем наводчик повращал маховик какого-то механизма, быстро положив зенитную установку основанием на асфальт, загоризонтировал и поднял колеса. Отбросив спинки сидений, он запрыгнул на левую сидячку. Прицельный занял рабочее место справа. "Тяжелые зеленые коробки" уже были навешены в каркасах, заряжающему осталось загнать ленты с патронами в приемник затворов обеих стволов и передернуть механизм подачи. Спарку крупнокалиберных пулеметов Владимирова шустро направили на верхние этажи. Чик-чик — и готово! Заняло это меньше минуты. Командир расчета стоял рядом и был готов выдать внешнее целеуказание. Они стали ждать. Теперь этот шедевр военно-инженерной мысли, ЗУ-2, был готов в одно нажатие педали спуска открыть огонь.

Тем временем бойцы "Востока" брали здание в кольцо. Из палаток они начали выгонять защитников ОГА. Из самой большой, армейской, буквально вытаскивали за шиворот, толкая пинками под зад. Кто знает, может быть, это и были те самые мародеры, а может, просто попали под горячую руку.

Митингующие, до конца не понимая происходящего, и вовсе притихли.

Но одна полная, лет шестидесяти, женщина отважно выскочила из толпы и закричала:

— Это не "Восток!" Это люди Коломойского! Переодетый батальон "Днепр"! — и бросилась к бэтээру.

Она улеглась прямо под колеса стоящей бронемашины и крикнула:

— Давите! ОГА мы не отдадим!

Роман подивился ее смелости.

Толпа сначала онемела, потом кто-то начала охать и ахать, но никто даже не дернулся. Массовка, да и только!

В свою очередь, Ходаковский опять распорядился:

— Убрать гражданских!

Тон сказанного был таким, что возражать было бесполезно.

Двое бойцов подошли к храброй активистке, аккуратно приподняли ее, усадили на землю и, присев рядом на корточках, минут семь разговаривали с ней. Когда женщина успокоилась, ее под руки отвели в сторону. В общем, проявили вежливость.

Собравшиеся вокруг люди были озадачены, у многих на лицах появилось недоумение от происходящего. Но никто не знал, как вести себя.

А в это время Ходаковский взял рупор в руки.

— Настоящие бойцы давно покинули это здание и воюют в Славянске! — сказал он, обращаясь к тем, кто находился в ОГА. — А крысы и мародеры остались здесь! Просим без боя освободить помещения!

Затем Ходаковский начал успокаивать митингующих, обрисовал им ситуацию. И вскоре головы большинства людей начали согласно кивать, кто-то молчал, кто-то просто удалился, решив, что ему тут делать нечего. Народ быстро уразумел, что к чему, когда бойцы "Востока" принесли из палаток картонный ящик и большой целлофановый пакет, набитые женскими туфлями с вызывающе тонкими каблучками, парфюмированной водой и нейлоновыми колготками. Товар был с пришпиленными жесткими датчиками и ценниками гипермаркета "Метро". Высыпали содержимое людям под ноги. Больше ничего и доказывать не нужно было.

— Вот сволочи! — сконфузилась молодая девушка с приколотой георгиевской лентой на пышной груди, добавив с досадой: — А мы их грудью прикрываем, козлов.

— Гоните в шею этих позорных тварей!

— Их трактором надо раскатать вместе со всем награбленным! — крикнул высокий мужик, полный "колхоз" по внешнему виду. Какая-то газета была зажата у него под мышкой заголовком вниз. — Молодцы, "Восток"!

— Паскудники! — вскинул к небу сжатый кулак на согнутой в локте руке другой мужик. — Наказать их надо!

— Под суд!

— Да мы их сами сейчас приговорим!

Толпа снова заволновалась, многие негодовали, начали меняться в лице. А кто-то продолжал настаивать, что никто ни в чем не виноват, дескать, надо еще во всем тщательно разобраться. Несколько человек захотели рвануть в здание "разобраться по-своему", но их остановили.

Начали прибывать журналисты, но их пока близко не подпускали, вежливо просили обождать.

Молодчики с битами под мышкой и без, те, кто ранее был на баррикадах, тоже пытались приставать с вопросами, но их отгоняли более суровым тоном.

Пятеро "востоковцев", по команде, направились к зданию и вошли внутрь. А через десять минут двое из них вынесли на руках своего раненого товарища, держа его под мышки и обхватив голени. Тот был в сознании, но лицо побледнело, рот жадно хватал воздух. Судя по всему, пуля попала ему в живот. Но самих выстрелов снаружи никто не слышал — их заглушили толстые стены, окна со стеклопакетами и расстояние.

— Чем это его? — спросил у них Ник, когда те поравнялись с ним.

— Из пистолета, — неохотно, на ходу, ответили ему.

Ник тихо выругался.

— Давайте его к нам, в бусик! — крикнул кто-то стороны.

Раненого живенько погрузили в машину, и она рванула с места.

Вот-вот должна была начаться заварушка, ибо ситуация требовала соответствующего реагирования. Лица многих "востоковцев" стали каменными, обозленными.

— Мы спалим этих гребаных крыс! — заявил Ходаковский и отдал приказ: — Разгружайте и подносите бочки с горючкой!

Похоже, дальнейшая судьба тех, кто сидел в ОГА, была заказана.

Синие емкости по сорок литров быстро перенесли в здание, расставив их по первому этажу и на лестничных маршах. Отрыли крышки бочек. Внутри была какая-то коричневатая вязкая масса с резким запахом нефтепродуктов. Роман спросил у Ника:

— Ник, а что это?

— Похоже, напалм, — ответил тот, находясь в состоянии полнейшего пофигизма. — Сейчас устроим этим грешным пидорам Хиросиму. Ибо не хер по нам стрелять.

В голове у Са**нова был сумбур, который не удавалось разложить по полочкам. Попробуй тут отличить врагов от друзей! Но Ник был прав: они первыми выстрелили. Поэтому Роман абстрагировался от этих тяжелых мыслей, решив отложить их до поры до времени в сторону.

Когда бойцы "Востока" покинули здание, Ходаковский снова поднес громкоговоритель ко рту:

— У вас пятнадцать минут, чтоб выйти! Потом, крысы, мы вас спалим! Время пошло!

Толпа митингующих остолбенела.

Все было сказано до конца. До самого-самого.

Каждая минута, казалось, тянулась бесконечно долго.

"Дуристика какая-то! Блин, что же это за день такой сегодня?!" — мысленно расстроился Роман.

Похоже, у всех была одна и та же проблема: одни не хотели убивать, другие не хотели умирать. Времени подумать у всех оставалось немного. Можно было только представить, какая сейчас творилась паника внутри здания.

Ходаковский, как заметил Роман, тоже немного нервничал, но был готов выполнить свое страшное обещание. Комбат инспектировал позиции, по ходу давая указания, посматривал на часы.

Роман бросил взгляд на Адика. Взводный тоже следил за временем.

Еще минута — и ухнет пламя, сорвутся пулеметные и автоматные очереди. Ад начнется кромешный. Это вообще будет мрак.

По логике вещей, мародеры должны были сдаться.

И они, без запоздания, начали выходить — гуськом, вобрав голову в плечи, обеспокоенно озираясь вокруг. Разумеется, без оружия.

Ну, а коли так, то раздалась команда:

— Не стрелять! Не стрелять!

Что ж, победа верным псом легла к ногам батальона "Восток". Хотя это и был полнейший дурдом.

Роман облегченно выдохнул — ну и слава богу! Разум, наверное, все-таки есть. Он начал мысленно считать: один, два, три, четыре...

Стоп!

Среди сдававшихся людей Роман увидел Павла Губарева с печально-обеспокоенным выражением лица. Нет, от страха тот не трясся, но напуган был.

Е-мое! Неужели и он, действительно, оказался среди них? Приплыли, блин!

Народного губернатора быстро отделили от тесной компашки мародеров и отвели в автобус. А остальных сгоняли на боковую аллею, в одну кучу, где их заставили раздеться до пояса и ждать своей участи. Так они там и стояли, понурив головы.

— Первый взвод — ко мне! — скомандовал Адик.

Бойцы мигом подтянулись.

— Четыре автоматчика в автобус! — продолжил взводный. — Охраняйте Губарева. Остальные — выносят все украденное из здания и следят за порядком. Разошлись!

Роман сначала заскочил в автобус, поздоровался с Губаревым и спросил:

— Паша, ты хоть ни в чем не виноват?

Губарев посмотрел на него так, будто отыскивал зарубку в памяти: где он мог видеть этого человека ранее? Похоже, так и не вспомнил.

— Конечно, нет, — убито улыбнувшись, ответил он.

Странно было видеть таким этого ранее волевого человека. Роман в его словах даже засомневался.

В автобус заглянул Адик:

— Румын, а ты чего залез? Я же сказал: автоматчики! Иди вещи охраняй, снаружи.

И закружилась карусель.

Ходаковский оказался прав.

Слухи оказались небеспочвенными.

Однако не хватало рук, чтобы спустить вниз все награбленное. Кто покрепче и кого выгнали из палаток, а не из здания, пришлось тоже привлечь к работе в качестве грузчиков-стахановцев.

Из ОГА начали выносить все, что там успели заныкать так называемые "защитники" Русского мира. Весь товар сваливали в кучу. Чего в ней только не оказалось! Фонарики и бесчисленное количество батареек. Блендеры, утюги и одноконфорочные электрические печки. Плойки и фены для волос. Шампуни, стиральные порошки и мыло. Женская и мужская обувь и одежда. Зонтики, солнцезащитные очки и носки. Коробы с блоками сигарет. Кофе, чай, шоколадные конфеты. Ортопедические подушки и пуховые одеяла. Ноутбуки, цифровые фотоаппараты и мобильные телефоны. Упаковки с отборной красной икрой в стеклянных банках и дорогим шотландским виски. Даже фейерверки и детские игрушки нашлись. И на всем этом были не только ценники "Метро", но и других магазинов Донецка.

— Уроды, это все должно было пойти на Славянск детям! — покосившись на мародеров, грозно сказал один из ополченцев, указав на икру, упаковки с детскими рубашками и игрушки. — Я своему малому такие игрушки купить не могу! А вы вискарь тут хлебаете и икру по магазинам перепродаете, суки рваные!

Насчет перепродажи украденного товара он сказал правду. В это время другие бойцы "Востока" уже вскрывали монтировками багажники и дверцы припаркованных у ОГА машин. В каждой из них находились вещи или продукты, которые мародеры развозили и вполцены реализовывали по магазинам Донецка.

— Слышишь, брат, я и гвоздя не украл... — начал оправдываться один из мародеров.

— Заткнись, падла! Одесса разберется! У вас там ворованные морозильные камеры забитые стоят. Знаешь, что в них лежит?

— Пельмени и масло... — промямлил мародер, опустив глаза.

— А еще — что?! Там королевские креветки, мясо крабов и ветчина! В шкафу ящики с сыром голландским нашли! В штабе вашего Губарева! Сука! Не подавился такое жрать, а?!

— У них в палатке туфельки, колготки и нижнее женское белье нашли! — сказал другой "востоковец", улыбаясь. — Блин, рота боевых пидорасов, а не бойцов!

— Ничего, — подхватил Ник. — Они у нас на базе будут на карачках стоять и сопли кровавые пускать.

Роман окинул взглядом мародеров. Большинство из них были взрослые мужики. И как они умудрились докатиться до такого?

Журналисты, словно голодные крысы, начали просачиваться через оцепление. Один из них пристал с вопросами к ополченцу с позывным "Тихий":

— А с правительством, как поступите?

— Без комментариев.

— А это здание будет вашим?

— Нет, — ответил Тихий. — Это здание принадлежит народу.

— А кто будет лидер?

— Кого народ выбирал, тот и будет.

У другого ополченца тоже поинтересовались:

— А останутся ли у власти Павел Губарев и Пушилин?

— Без комментариев. Останутся. Пока. Видимо.

Были, разумеется, и репортеры с украинских телеканалов. Одна женщина показалась Роману знакомой, он ее видел по телевизору. И вопрос у нее был, как всегда, с подковыркой:

— Скажите, что вас подвигло вступить в ополчение? Ведь вас могут ранить или убить. Вам не страшно?

— Встал и пошел, потому что надо, — ответил ей Роман, сделав ударение на слове "надо" в ее протянутый в тонких пальцах микрофон. — Наши деды фашистов не боялись. Чего я их должен бояться? Пусть они нас боятся.

— А кого вы подразумеваете под "фашистами"?

— Турчинова вашего, президента-самозванца, и тех тварей, кого он сюда прислал. Мы к ним не пошли убивать. Они сюда на танках приехали, чтоб наводить свои порядки.

— Правда, что в вашем батальоне много российских военных?

— Я местный. И со своей земли никуда не уйду.

— А другие?

— Без комментариев. У них и спрашивайте.

Женщина, приподняв тонкие брови, заморгала глазами, подыскивая следующий вопрос. Но Роман уже отошел от нее. О чем с этой дурой говорить? Такие всегда смотрят с высоты на творящееся перед ними злодейство, а говорят лишь то, за что им платят.

К одной из машин, припаркованной у ОГА, подбежал толстенький мужик лет пятидесяти, в дорогом спортивном костюме, и начал жаловаться "востоковцам", поглаживая ладошкой вспотевшую лысинку на макушке:

— Пацаны, это мой "Мерседес". У меня его в Макеевке забрали. У меня и запасной ключ есть. Отдайте.

Один из чеченцев ухмыльнулся:

— Слышишь, правильно, что забрали. Правильно! Твои защитники что, на фуфле ездить должны? Иди на хер отсюда, щас и по лбу получишь.

— Иди-иди, чтоб тебя не видели! — нахраписто подхватил другой кавказец.

Толстяк быстро смотался.

Из ОГА вынесли еще несколько ноутбуков, но без коробок, и аккуратно положили сверху на кучу. Кое-кто сразу же начал к ним присматриваться.

— Пацаны, не трогайте руками! — попросил их Са**нов. — Не подставляйте меня.

Роман обернулся — из автобуса раздался голос Губарева:

— Пацаны, тут мой комп. Можно я его заберу?

— Паша, я не против, но я скажу командиру, — ответил Роман — Пусть он и решает.

— Это мой. Я докажу.

Роман отыскал глазами взводного, тот был недалеко:

— Командир, Губарев хочет забрать свой ноутбук!

— Пусть забирает, — махнув рукой, ответил Адик.

Вскоре подогнали еще один автобус, загрузили его вещами, и он уехал в неизвестном направлении. Мародеров под охраной отправили на "четверку". Губарева тоже куда-то увезли.

Затем территорию покинул КамАЗ с ополченцами и "таблетка" с зениткой.

Люди кричали им вслед:

— Спасибо, "Восток"!

После короткого, но проливного дождя, появились два ярко-желтых колесных экскаватора-погрузчика и начали шустро убирать баррикады. Мешки с песком, покрышки, колючая проволока и прочий мусор посыпались из ковшей в кузова самосвалов.

Народ не расходился, издали наблюдая за происходящим.

...Вечером Румын, Ник и Коробочка зашли в ОГА почаевничать. Заодно и перекусить что-нибудь.

На первом этаже нашли такую столовую, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Воистину — пир во время чумы!

— Вот это да! — сказал Ник, обводя взглядом столы, заваленные всякой вкусной снедью, которую и в хорошие времена трудяги не каждый день едят. — Гляди-ка, внутренние враги деликатесы трескают, а мы кашей с тушенкой давимся. Разве это справедливо? Ребятки, за мной!

Роман схватил сосиску, тюбик майонеза и хлеб, первое, что попалось на глаза. Но Ник его остановил:

— Брось эту гадость!

— Ник, я есть хочу...

— Оставь это. Брось, говорю!

— Ник!..

— Иди-ка лучше сюда.

Роман бросил на стол сосиску и подошел к нему.

Ник взял со стола маленький кусочек белого хлеба, положил на него сверху огромный кусок ветчины, а снизу примостил точно такой же кусок сыра.

Роман, посмотрев на этот "нахальный" бутерброд, улыбнулся.

Ник был в своем репертуаре. Ну точно кот Матроскин из мультфильма, ни дать ни взять!

— Хлеб можно положить и посередине, — наставническим тоном сказал он. — Ты так пробовал?

— Нет.

Найдя на столе двухлитровый тетрапак с томатным соком, Ник протянул его Роману:

— А вот этим запивай. Наедайся, сынок. Дальше снова будут кашки.

— Ник?

— А?

— Слушай, а у Заура что, одни чечены в отряде?

— Нет. Почему одни чечены? — жуя, сказал Ник и уточнил: — Там много осетин. Из Южной Осетии. Они сюда сразу прибыли, первыми, а теперь учат нас воевать. А чего спросил-то?

— Да так, просто... Они для меня все одинаковые.

— Осетины вообще-то христиане. А чеченцы — мусульмане.

Роман ничего не ответил.

Бутерброды у всех получились довольно внушительные.

Всю эту вкуснотищу уплели за обе щеки.

Закончив собственные манипуляции с двумя чайными пакетиками и сахаром, Ник перевел взгляд на К**шеева и негромко спросил:

— Коробочка, чайку будешь?

Тот ответил довольно грубо:

— Ник, я не буду пить эту мочу. Тут кофе есть.

Ник полыхнул глазами, но ничего не сказал.

К**шеев, как ни в чем не бывало, взял в руку электрочайник и подставил под него стаканчик.

— Леха, так нельзя, — упрекнул Роман. — Следи за языком.

— Тебя не спросил.

Коробочка развел себе крепкий кофе и вышел на улицу.

— За это могут когда-нибудь и по роже дать, — сказал Ник.

— Это точно, — кивнул Роман.

— Если хлеб-соль меж собой не делить, то и понимания не будет, — похлопывая Романа по плечу, сказал Ник. — А так... Эх-х... Вот и вы, друзья меж собой, а по пустякам ссоритесь.

— Да не всегда и по пустякам. Как ссоримся, так и миримся, Ник.

— Это верно... Ты-то чай будешь?

— Не, я тоже кофе выпью. А то засну. Две ночи подряд не спал.

— А я себе чайку заварил. Купеческий. Покрепче. А то чего-то знобит и сопли с утра бегут после "зеленки".

Ник вздернул свой нос, крепко чихнул.

— Ник, скоро мой брат подойдет. Я ему позвонил. Таблетки принесет. Выпьешь на ночь.

— Спасибо, сынок.

— Ник...

— А?

— А куда "Оплот" девался? Я их не видел.

— Они, кажись, раньше отсюда разбежались. Кто в здание Донецкого городского совета перебрался, кто офисы телеканалов в городе позанимал. Слышал, что и резиденцию Ахметова под охрану взяли, что возле пивзавода "Сармат". Там красиво, сытно и мухи не кусают. Туда уж точно ни одна бомба не упадет, если заварушка начнется.

— Крышуют Ахметова?

— А хрен их знает, кто там и кого крышует. Нам об этом знать не положено.

— Понятно...

Ник нашел пустой вещмешок и наспех собрал в него чай, кофе, сахар, печенье и полдюжины банок со сгущенным молоком. Ничего не поделаешь! Жизнь нужно воспринимать объективно. Трофей есть трофей! Для общей пользы.

— Сидор не должен быть пустой, да и потом пригодится, — вдумчиво сказал он, разговаривая сам с собой. — Буду спать сегодня на нем, как на подушке. А завтра тоже почаевничаем по-человечески. И будем жить в мире и дружбе.

Са**нов руку Ника и оставил его, а сам со стаканчиком кофе вышел на улицу. Поискал глазами К**шеева и увидел Алексея на бордюре, в ста метрах от ОГА. Подошел к нему, молча присел рядом.

Вскоре Романа навестил брат, принес лекарства. Недолго поговорили, покурили. И Саша отправился домой.

Роман, провожая взглядом брата, обратил внимание на бронзовую фигуру, стоящую на небольшой площади на пересечении бульвара Шевченко и улицы Артема.

Памятник украинскому поэту и художнику никто из дончан не осквернил аэрозольной краской, не разбил ударами кувалды и не утащил тросом, привязав к машине, на пункт приема металлолома, как это вытворяли "свидомые" вандалы с памятниками Ленину по всей Украине. А ведь Тараса Шевченко националисты всех мастей сделали одним из основоположников своего мракобесия, наряду с Бандерой и Шухевичем. Хотя, возможно, и вполне заслуженно, ибо из головы Кобзаря вышли не только песни-думы о буйной казачьей вольнице, не только стихи о просторах степи и вишневых садочках, о звездных ночах и соловьиных зорях, но и горячие призывы к борьбе с "москалями", теперь способствовавшие разрушению дружбы среди миллионов людей.

Са**нов понимал: любая злоба бессильна, если идет против течения истории. Время стирает многое, но оставляет память.

На улице стемнело.

Народ не расходился. В толпе гуляли слухи: в ДНР произошел государственный переворот.

К ОГА подъехало несколько машин. Из одной выбрался Денис Пушилин и направился к трибуне, в сопровождении своей свиты и охраны. Лицо спикера парламента ДНР и в темноте, казалось, светилось от радости, как пасхальный кулич.

— Гляди, а вот и эмэмэмщик пожаловал, — К**шеев легонько толкнул локтем Романа.

— Вижу. Сейчас опять начнет людям по ушам ездить. Ты в курсе, что он двадцать шестого сразу же чухнул из ОГА, как только наших ребят в аэропорту побили?

— Слышал. Мужики в гараже говорили об этом.

— Не верю я ему. Если по городу начнут стрелять, то он вообще в Россию смоется, там пересидит.

— А кто бы сомневался...

Пушилин взял микрофон и стал говорить речь. Собравшимся людям у ОГА, он буквально повторил слово в слово то, что недавно сообщил журналистам на пресс-конференции вместе с премьер-министром ДНР Александром Бородаем. Дескать, оборона отдельно стоящих зданий теперь неэффективна и нужно оборонять границы города. Что мародеры будут отданы под суд, а все, кто занимал должности, будут продолжать их занимать, что никакого госпереворота не было и после ремонта в здании с этого дня будет Дом правительства. В общем, завел свою говорильную машину: бла-бла-бла...

Роман, услышав фразу спикера, что ОГА избавили от "нечестных людей", лишь усмехнулся. "Ну, да, — подумал он. — В финансовой пирамиде "МММ", где ты был год назад, только честные люди и работали..." На него подобные речи действовали как рвотное.

— Жаль, напалм увезли, — задумчиво сказал Роман.

— Это точно, поспешили, — кивнул Алексей.

— Как думаешь, Губарев виноват?

— Об этом есть кому думать. Идем внутрь, еще по кофейку пройдемся.

— Идем...

Вскоре Пушилин уехал.

Люди стали расходиться по домам, понимая, что, к сожалению, в реальной жизни все оказывается не так красиво и складно.

Кругом стало тихо, спокойно.

Взводу Адика на ОГА куковать пришлось до полуночи.

Когда же вернулись на базу, Роман искупался в душе и поспал как "белый человек" несколько часов.