|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Пролог.
Тот день Каору запомнился на всю оставшуюся жизнь. И после он часто вспоминал, с чего все началось. Один момент, который поставил его на путь, по которому он следует уже несколько лет.
* * *
— Это нож,— в протянутой руке учителя сверкал железным блеском широкий стальной нож. Старый учитель держал его не так, как обычно — за рукоять, а положа лезвие на ладонь, демонстрируя его.
Маленький Каору видел ножи, разумеется, и до этого. И данный экземпляр тоже.
Он часто наблюдал, как учитель орудует им, c высочайшим мастерством кроша в порошок как твердые, как камень, корни и длинные зерна, так и свежие листья и стебли. Сухие, жилистые руки старика мелькали быстрее, чем крылья у бабочки, а острое лезвие оставляло за собой косой блик.
Взгляд учителя был суров, он ожидающе смотрел на мальчика.
Каору сомкнул свои тонкие пальцы на деревянной рукояти, перехватил ее и взял нож в руку. Наточенное лезвие сверкнуло, поймав солнечный луч.
— Он тяжелый.
— Верно,— учитель легонько кивнул, прикрыв глаза.— Тяжелый. Запомни эту тяжесть. Эта тяжесть орудия, которым можно отнять чужую жизнь.
— Жизнь?— Каору не шевельнулся, его рука не дрогнула ни на сантиметр, но взгляд красных глаз переместился с лезвия на лицо учителя.— Но вы не отнимаете им жизни. Вы спасаете им жизни, готовите лекарства.
— От человека зависит, как и для чего он будет использовать то, чем владеет. Я могу использовать этот нож, чтобы готовить ингредиенты для припарок нуждающимся больным, но между тем здесь же в городе полно людей, которые без сомнений ударят ножом человеку в спину, чтобы обокрасть его и найти пропитание на день. Пусть это не обманывает тебя, мой мальчик, действительно этим ножом я помогаю людям,— старик присел перед ребенком, так что их лица оказались на одном уровне. Его длинные пальцы сомкнулись на его пальчиках, сжимающих рукоять,— но этим же самым ножом можно легко, даже гораздо легче лишить человека жизни.
Каору слушал его внимательно. Тяжесть орудия в руке, которая вдруг показалась ему подавляюще большой, гораздо большей, чем она могла быть, и серьезный взгляд серых глаз старого учителя напротив в этот миг запечатлелись в его памяти навсегда.
Этот урок в своей жизни он получил очень рано, но и своевременно, учитывая те события, что произошли дальше.
— Я запомню.
Старик кивнул и с того дня перестал относиться к нему, как к ребенку.
— С сегодняшнего дня ты режешь ингредиенты.
* * *
Не прошло и минуты, как Каору, размельчая сушеный пучок травы, до крови порезал себе пальцы. Боль была жгучей.
Но, как бывало и раньше, он не изменился в лице и не проронил ни слезинки, наблюдая, как учитель спокойно перебинтовывает ему каждый палец по отдельности.
— Небольшие боли — часть твоего обучения. Посмотри на свою руку — ты не справился с орудием, которое я тебе вверил и ты поплатился. Цена соответствует проступку, но это малая цена, потому что твой проступок был незначительным. Запомни, чем тяжелее ошибки человека, тем большую цену он за них платит.
Каору промолчал, и это понравилось старику.
— Сейчас ты не умеешь пользоваться ножом, он кажется тебе тяжелым, неудобным, правда? Но однажды, как и я, ты научишься владеть им так, что перестанешь чувствовать его вес. Когда это произойдет, ты не должен забывать, что эта обманчивая легкость скрывает под собой угрозу. Только уже не для твоих пальцев, а для тех людей, которые сделают тебе больно. Тяжесть ножа сейчас — запомни ее на всю жизнь. Что она олицетворяет?
— Тяжесть орудия, которым можно легко отнять чужую жизнь.
— Никогда этого не забывай.
* * *
С того дня, когда он впервые взял его в руки, прошло уже девять месяцев, и в полном соответствии со словами старого учителя Каору множество раз изрезал себе все пальцы, но научился им мастерски владеть.
Сейчас шел 844 год. Сезон дождей.
Под нависающими грозовыми тучами на небольшой лесной поляне стоял, разглядывая растения, ребенок в коротком коричневом плаще. На шее его были повязаны два шарфа — темный и темно-бордовый, практически полностью закрывающие нижнюю часть его лица. Растрепанные, короткие волосы выделялись очень редким среди местного населения цветом вороного крыла, а спокойные, даже хладнокровные глаза имели уникальный оттенок — ярко-красный, словно кровь.
Каору присел у заинтересовавшего его участка и раздвинул высокие стебли, между которыми росли небольшие коричневые грибы. С тихим хрустом срезав один, он рассмотрел его шапочку поближе. К сожалению, их можно найти только в определенное время, сезон высокой влажности воздуха, а именно — когда дожди идут подряд несколько недель.
Собрав еще пару десятков, он положил их вглубь своей наплечной сумки. Пожалуй, на ближайшее время должно хватить, они достаточно быстро портятся, если их определенным способом не высушивать. Одновременно, не стоит забывать и о других травах.
Мальчик быстрой походкой пересекал лес, надеясь успеть выйти из него до того, как с неба начнет лить. Выйдя на небольшой просвет, он пальцем опустил край шарфа и пару раз втянул носом воздух. Еще примерно десять минут у него есть.
* * *
Дождь был сильным.
Каору вышел на равнинные поля под тяжелыми каплями холодного ливня. Изначально, он вообще-то планировал переждать самую непогоду под кронами высоких деревьев, соорудив себе временное укрытие, как делал это раньше. Но после вспомнил, что как раз у опушки этого леса располагается дом одной семьи, которая числится пациентами у доктора Йегера. А так как доктор и учитель — близкие друзья и соратники, то, разумеется, он был с ними знаком. Старый учитель и доктор Йегер были единственными врачами в округе, которые ради своих пациентов готовы путешествовать так далеко за город в сельскую местность. Почему, кстати, эта семья вынуждена жить так далеко от населенных мест, Каору решил не интересоваться. В последние месяцы у старика возникло достаточное количество дел, особенно учитывая недавнюю вспышку на окраинах, поэтому в эти походы ему пришлось снарядить своего ученика. Так что с данной семьей Као был довольно в теплых отношениях, и ему ничего не стоило заносить им свежие целебные мази и настойки, так как он все равно часто путешествует по этой территории, когда раз в две недели пополняет запасы домашних трав.
Деревянный дом стоял на холме, прямо на границе леса, с одной стороны сокрытый большими деревьями. Пройдя по ведущей к нему дороге и мимо невысокого деревянного ограждения, Каору слегка удивился. Уже достаточно темно, странно, что в окнах не горел свет.
Тук-тук-тук!
Мальчик постучал в деревянную дверь.
— Мистер Аккерман!
Тук-тук-тук!
Тишина в ответ.
Подождав ответа, но так его и не дождавшись, Каору постучал еще несколько раз. А потом попробовал посильнее толкнуть дверь и к его удивлению она легко отворилась.
— Прошу прощения. Мистер Аккерман?— мальчик подтолкнул ее, чтобы заглянуть внутрь. И тут же застыл.
Прямо у порога, чуть больше метра от косяка двери в темно-красной луже лежала женщина с длинными, черными волосами, которую он сразу же узнал.
Лицо Каору потеряло всякие эмоции. Лишь пустое выражение красных глаз.
— ... Миссис Аккерман?— отзывчивая, добрая женщина с материнской аурой вокруг нее, которая чуть что сразу норовилась угостить его своей стряпней, несмотря на то, как тяжело им было жить. Сейчас она лежала спиной к нему в луже собственной крови.
Когда ничего не выражающий взгляд Каору сумел оторваться от ее неподвижной фигуры, он вдруг заметил сбоку от входа у края высокого стола еще одну фигуру.
Мужчина сидел на полу, опустив голову, с безвольно обвисшими руками и колотым разрезом на безрукавке и рубашке, через который вытекал тонкий ручеек запекшейся крови. Светлые волосы и пустые темно-карие глаза, бессмысленно смотрящие в пол.
— Мистер Аккерман...— мальчик медленно отворил скрипнувшую дверь полностью и зашел внутрь.
Что это?
Присел у тела мужчины и приложил пальцы к шейной артерии.
Что это?
Опустился на колени у тела женщины, заметив вблизи рваную рану на плече. Били топором...
Взял в руки ее запястье. Чуток сжал.
Почему?
Выпрямился, пустым взглядом окидывая разгромленный интерьер внутри дома.
Почему?
Почему они мертвы?
За что?
Ему доводилось уже видеть смерть. Несколько раз. Но к этому зрелищу нельзя привыкнуть, к нему нельзя быть готовым, и оно не может НЕ вызвать никаких эмоций.
Через неделю он должен был занести мистеру Аккерману новую порцию лекарства от головной боли, бедняга всегда жаловался на бессонницу. А миссис Аккерман спустя месяц нужно было обновить запасы гипотонического настоя, так как у нее иногда случались приступы повышенного артериального давления.
Каору даже специально, по секрету откладывал самые хорошо-выглядящие пучки сушеных корней, не смотря на все утверждения учителя, что врач не может быть предвзятым.
А теперь?
Что?
...
Что?
...
Нет.
Хватит.
Ты прекрасно знаешь что.
Так же, как и родители, они мертвы. Теперь уже ничего не изменить. Уже поздно.
Глаза мальчика прояснились, вновь обретая свое хладнокровье.
Он сдвинул на шею свои шарфы и присел у тела черноволосой женщины. Бережно придерживая ее за плечи и голову, перевернул, положив на спину.
Ее темно-серые глаза были полузакрыты, лицо имело безмятежное, спокойное выражение.
— Простите... если что-то когда-то сделал не так,— тон Каору был спокоен. Насколько это вообще было возможно. Белые пальцы осторожно потянулись к ее глазам, собираясь прикрыть веки, как вдруг замерли на полпути.
...
Господи... Он же забыл!
Медленно обернулся, внутренне опасаясь того, что может увидеть, и огляделся по сторонам. Но нигде не нашел ее фигуры.
— ... Микаса?
Девочка, что жила тут вместе с ними, их дочь, застенчивая и нерешительная. Очень похожая на свою маму и где-то на два-три года старше него.
Обойдя весь дом, мальчик не обнаружил никаких признаков ее присутствия, даже когда заглядывал под кровать, в большой шкаф, и проверял погреб.
Похоже... ее забрали. Так выходит, это не просто грабители. Да и что здесь грабить у семьи, живущей на опушке леса?
Похитители людей.
Вот так просто? Взять и похитить человека?
Као кругом развернулся и решительным шагом направился к распахнутой двери, но у выхода остановился, положив руку на косяк, чтобы прошептать:
— Я вернусь. Подождите, пожалуйста, еще немного.
* * *
Кажется, ливень лишь усилился, но сейчас это его мало волновало.
В такой погоде люди не будут бродить по дорогам, даже если у них есть повозка — колеса быстро застрянут.
Учитывая 'свежесть' убийства, прошло не больше получаса. Отсюда до города — больше четырех часов на сильнейших тяжеловозах, восемь — если пешим ходом.
Судя по тому, какую рану оставил топор, его владелец — не дровосек и не лесничий, скорее всего городской житель, особенно учитывая, что лезвие явно было плохо заточено. Людей было несколько, это определенно: мистера Аккермана ударили ножом, притом не кухонным и не рабочим, а боевым. Такие ситуации развиваются слишком быстро, чтобы предполагаемый человек успел переключиться на топор. Минимум двое, максимум — ... больше.
В округе несколько лесных убежищ для людей, которые заблудились или не успели выйти до темноты. То, что похитители направляются в город — это возможно, но так же возможно, что они захотят уйти на некоторое время в подполье. Но сильный дождь, так или иначе, поставил на всех их планах жирный крест. Теперь они ВЫНУЖДЕНЫ будут переждать непогоду.
Беря на веру худший вариант, если у них есть повозка, они не будут углубляться слишком глубоко в лес, а если едут в город, то не проедут далеко по плохой дороге. Значит радиус примерно два километра. Убежищ в этой области... шесть. Нет, семь, учитывая пещерное.
Ближайшее в хвойной роще.
Каору закрыл шарфами нижнюю часть своего лица и его итак холодные глаза заледенели.
— Ожидайте. Я иду за вами.
* * *
Мистер Йегер со своим сыном — Эреном медленно поднимались по дороге в направлении возвышающегося перед ними на холме лесного дома.
— Микаса?— переспросил у отца маленький мальчик. Эрен Йегер представлял собой невысокого ребенка со слегка смугловатой кожей, светло-зелеными глазами и короткими волосами темно-коричневого цвета. Одет он был в легкую зеленую, вязаную куртку-дождевик, под ней — светлую рубаху и темные штаны. На шее повязан выцветший шарф. Его лицо выражало индифферентность в лучшем случае.
— Да. Девочка примерно твоего возраста,— мистер Йегер, внешне очень схожий со своим сыном, только со средней длины волосами, зачесанными назад, в круглых очках и с аккуратными усами и бородкой, в деловом костюме и синем дождевике, легко улыбнулся.— Других детей в округе не так уж и много, так что постарайся поладить с ней.
Они остановились у входной двери, и он несколько раз постучал.
— Ладно,— Эрен чуток опустил веки.— Но это будет зависеть от ее поведения.
— Эрен...— мужчина нахмурился, сверху вниз разглядывая независимое лицо своего сына.— Так у тебя никогда не будет друзей... с таким отношением... Хм? Что, никого нет дома?
Тук-тук-тук!
— Мистер Аккерман, это доктор Йегер!
Дверь оказалась не заперта, так что он повернул ручку.
— Прошу прощения, я вхожу...
Темнота приветствовала его, а внутри...
Доктор Йегер замер, на его висках поступили капли пота. Пальцы сжались на ручке врачебного саквояжа.
— Хм? Что такое, папа?
Словно не обратив внимания на его слова, мужчина быстрым шагом зашел внутрь. Остановился, присев у тела женщины в домашнем платье, взял ее за запястье.
Потом с силой стиснул зубы.
— Проклятье...— 'Они мертвы уже несколько часов'.
— Эрен, ты видишь где-нибудь девочку? Микаса здесь?
— ... Нет. Никого,— тихо отозвался мальчик, оставшийся стоять у порога.
— Ясно,— Гриша Йегер с печалью опустил голову, закрыл глаза, но тут же поднял ее и посмотрел на своего сына.— Эрен, слушай меня внимательно, папа сейчас пойдет к страже, чтобы рассказать обо всем случившемся, а потом пойдет искать девочку. Ты спустись вниз в погреб и жди меня там, понял меня? Эрен?
Его сын стоял с опустевшим взглядом широко раскрытых глаз, на дне которых плескалось нечто первобытное.
Как вдруг снаружи под аккомпанемент дождя раздался звук близких шагов. Они не услышали их из-за шума, пока они не приблизились, подойдя почти вплотную.
Мистер Йегер тут же выскочил из дома, одной рукой отводя своего замершего мальчика себе за спину. Но разглядев новоприбывших, замер и на его лице появилось потрясенное выражение.
— Вы...?
* * *
Холодно...
Маленькая девочка в легком домашнем платье с длинными рукавами лежала на старом, деревянном полу.
Больно...
— Э-эй, вот смотрю я на нее. Да кто нахрен ее у нас купит?— высокий небритый мужик, положив руки в карманы, подошел к ней вплотную. От его сапог отчетливо пахло влажной землей.— Да еще и родителей пришлось убить, чтобы скрутить ее...
— Взгляни получше на ее лицо,— спокойно отозвался сидящий на фоне окна тучный мужчина, на голове которого была одета зеленая шапка.
В ответ одна тяжелая ступня перевернула ее, так что она теперь смотрела в потолок.
Один из похитителей изучающе уставился на ее безэмоциональное лицо и пустые, полуприкрытые глаза.
— Ну и? Смазливая мордашка, но она же еще ребенок. Не по моей это части.
— Твои вкусы и части никого не интересуют. Это — 'Азиатка'. Знаешь, очень давно в прошлом существовали различные породы людей. Эта девка — последний из отпрысков клана, сумевшего добраться до наших стен из восточных территорий. Выставим ее на одном из подпольных аукционов в столице. Учитывая, что все остальные азиаты были истреблены, можно будет поднять на ней неплохие деньги.
— Да?— обернулся к нему первый, убрав ногу с ее плеча.— Что-то папаша-то ее не очень-то тянул на азиата. Она не чистокровная же...
Эти слова моментально взбесили второго мужика.
— Да неужели?! А тогда объясни мне, за каким хером ты рубанул своим гребанным топором ее мамашу?! Она же, твою мать, стоила целое состояние!!!
— Не, ну а что мне оставалось делать?!— чуть дрогнув, пошел в ответную атаку первый.— Она сама на меня набросилась!!!
* * *
Микаса лежала неподвижно, ее ротик был слегка приоткрыт, и из-за угла губ вытекла тонкая струйка запекшейся крови.
События последних часов проносились перед ее глазами.
Отец с утра ждал доктора Йегера. В дверь постучали, и он идет ее открывать, за дверью стоят какие-то люди. Он вдруг замирает, как статуя, а потом оседает на пол. Мама хватает ножницы и прыгает на зашедшего внутрь страшного человека и кричит ей, чтобы она бежала. Но как она могла побежать? А как же она? А как же папа?
И вдруг страшный человек взмахивает своим топором, и мама падает на пол. И кровь, много крови.
Она смотрит на маму, смотрит на папу... она не понимает что произошло. Не хочет понимать.
Потом этот человек подходит к ней. И темнота.
...
Мамочка...
И куда... куда мне было бежать?
Ведь... так холодно. Мне не пережить этого холода... если вас не будет рядом.
* * *
Убежище в хвойной роще под дождем. Ближайшее, подумать только...
Постучав в дверь, черноволосый ребенок, не дожидаясь ответа, сразу же открыл ее и шагнул внутрь. Внутри сидело два человека городского вида, а в дальнем углу на полу сразу же бросалась в глаза лежащая фигура маленькой девочки в светлом платье.
Когда он зашел, два мужика чуть не подпрыгнули на месте.
— Здравствуйте,— спокойным голом поздоровался мальчик.
— Эй!— один из сидевших внутри тут же вскочил и мигом оказался прямо перед ним, приблизившись чуть ли не вплотную.— Ты какого черта здесь делаешь?!
— Я?— Каору смотрел на него снизу вверх безо всякого страха.— Я искал целебные травы. И пошел дождь. А здесь укрытие.
— Хм-м?— мужик приподнял бровь и наклонился перед ним.— Травы, значит?
— Стой, погоди-ка,— вдруг подал голос второй, сидящий внутри, поднимаясь со стула. Стоящий перед ним обернулся в недоумении.— Ты... посмотри на него внимательней.
— А-а?— первый опять вперил в него свой взгляд.
— Черные волосы, светлая кожа, а глаза... Красные глаза! Твою мать, этот ребенок же — 'Азиат'!
— Че-е? Ты же сказал, их всех вырезали!
— Выходит, нет. Похоже, остался еще один... Черт возьми, второй азиат за день, да это еще и мальчик. Совсем маленький! Хах! Ты хоть представляешь, сколько мы за этих двоих денег заработаем?!
— Че-е-ерт!— выходит, и до тормоза начало доходить. На его лице медленно расползлась неприятная ухмылка.— Да ты смотри, монеты сами идут к нам в руки!
'Маленькие боли — часть обучения'
— Давай его сюда. И дверь закрой, холодно.
'В один момент перестанешь чувствовать тяжесть'
— Иди сюда, травник,— он уже протягивал к нему свою руку с раскрытыми пальцами.— И не рыпайся, дружеский совет...
'Чем тяжелее ошибки человека...'
Глаза этого мужчины наполнены застоявшейся злостью, очень давней злостью, а еще — предвкушением и алчностью. Душа, что отражается в них, как будто была опущена во все помои, которые способно плодить человечество.
'... тем большую цену он платит'
Когда он шел сюда, когда входил, разговаривал с ними, взгляд Каору был ледяным. Но сейчас он изменился.
Неважно, какое у тебя было прошлое, и что тебе довелось видеть: собираясь совершить то, что ты собираешься совершить, никто не может хоть на какую-то долю секунды не испытать сомнение, легкий страх, дрожь.
Но сейчас... Никаких больше сомнений. Никакого страха. Даже перед лицом самого худшего, что может произойти.
* * *
Старик никогда не использовал никаких инструментов, кроме ножа.
Сначала он был слишком беден для того, чтобы позволить себе купить что-то лишнее, а потом в них просто отпала всякая нужда.
И, кончено, для Каору он покупать ничего не собирался, вполне справедливо ожидая от своего ученика, что он научиться делать свою работу таким же способом, что и он.
Для нарезки простых корней, или стеблей много умения и не требовалось, разве что не попадать лишний раз по своим пальцам. Но некоторые корни и большие зерна были твердыми, в прямом смысле слова, как камни. Для таких вообще-то травники используют толкушку, потому что их обычно нужно измельчить до состояния порошка.
А мальчик должен был сделать это ножом. Как делал учитель.
Когда он впервые получил это поручение, то во второй же раз понял, что ножом еще совсем не умеет владеть. Он вновь начал резать себе пальцы, когда лезвие соскальзывало с твердых поверхностей, вдобавок к тому, что оно затуплялось каждый раз, и каждый раз ему приходилось собственноручно его затачивать. Попросить об этом учителя, который все время наблюдал за ним своим тяжелым взглядом, не возникало даже мысли.
Если бы он не видел сам, как старик за несколько движений измельчает эти же самые зерна в крошку, то решил бы, что это невозможно. Но это было возможно, просто он не умел. Тогда еще.
Сила имеет значение, но слишком малое. Важнее то, как ты держишь нож, как крепко сжимаешь пальцами рукоять, насколько позволяешь ей двигаться. Под каким углом опускаешь лезвие, и как минимально поворачиваешь его, когда оно соприкасается. Но важнее всего скорость.
Учитель перестал каждый раз за ним наблюдать, когда руки Каору при работе начали смазываться так же, как у него, а от лезвия оставался лишь косой блик. Двигались они с такой скоростью, что отрезанные кусочки даже не успевали упасть на свою плоскую сторону, как измельчались по очередному кругу, а потом по очередному.
Шесть месяцев прошло.
Однажды вечером Каору раздавил пальцами картофель.
Это был не тухлый и не гнилой корнеплод, а свежий картофель из хорошего сорта, выращиваемого на южных полях, благо он его сам покупал. В первую секунду он вообще не понял, что произошло, но когда чистил его, пальцы вдруг легко вошли чуть ли не на всю глубину твердой оболочки. Као подумал, что он гнилой внутри и надавил чуть сильнее. И не почувствовал должной плотности, а в следующий момент картофелина вдруг с влажным хрустом взорвалась, ее крупные части разлетелись по комнате, а мелкие собрались в кашеобразную слизь на его ладони, смешавшись с обильно вытекшим свежим соком.
'Эта обманчивая легкость...'
* * *
'... скрывает под собой угрозу'
Правая рука выстрелила из под плаща полукругом, в следующий момент застыв в прямом положении, вытянутой в сторону. Сверкнувшая косая, серебристая линия материализовалась, собравшись в длинное, широкое лезвие.
Тот самый нож, который ему отдал учитель, тот самый, который множество раз впивался в его собственные пальцы, тот самый, от которого его руки каждый день истекали алой кровью, что раньше приносил ему так много боли, когда-то мертвым грузом лежавший в его детской руке, сейчас он был абсолютно послушен. Сейчас он был его орудием.
'Только уже не для тебя'
Похититель застыл на месте, непонимающе уставившись на пролетающую перед глазами собственную кисть, за которой шлейфом тянулась темная полоса крови.
— Э?
Произошедшее еще не успело дойти до его затуманенного разума, как Каору одним движением пальцев перекинул рукоять в обратную хватку, и с размахом всадил его прямо в открытую шею, мимоходом позволяя себе легкий намек на изумление. После всего, что ему доводилось резать, простая человеческая плоть оказалась податливой до такой степени, что его движение практически вообще не встретило никакого сопротивления, и лезвие вошло внутрь на всю длину — его кончик вышел с противоположенной стороны.
'Эта тяжесть... не забывай ее'
Глаза человека, расширенные в шоке и запоздалом осознании, с хорошо видимым ужасом смотрели в холодные красные глаза своего убийцы. Он конвульсивно дернулся, его рот раскрылся, выплевывая первый сгусток кровь.
Каору слитным движением выдернул лезвие, приседая, и толкнул плечом еще живое, но уже умирающее тело.
Мужчина неуклюже упал на пол и тут же задергался, пытаясь зажать смертельную рану, хрипя что-то и выплевывая новые сгустки темной крови. Эта же кровь обильно вытекала из-под его пальцев.
Мальчик тыльной стороной руки, держащей нож, вытер несколько капель красной жидкости, попавших на лицо. Его глаза наблюдали за агонией его первой жертвы, и почему-то перед взором стоял вовсе не дергающийся человек, а лежащие в безмолвии пара родителей Аккерман.
Свежевание домашней птицы, пожалуй, могло вызвать у него больше горечи, чем происходящее прямо сейчас зрелище. Никакой жалости.
Обойдутся.
— Ах...
В это время второй мужчина в комнате неверяще уставился в их сторону. Его пальцы едва заметно подрагивали.
— Ах... ах... ах, ты ублюдок!!!
* * *
Что это?
Микаса медленно моргнула и ее взгляд чуть прояснился.
Прямо перед ней тот человек в зеленой шапке замахивался топором. А перед ним стоял...
Кто?
На миг ее глаза заблестели, вновь приобретая осмысленное выражение.
* * *
Каору рванул вперед, проскочив под неумелым взмахом и оказавшись вплотную к нападавшему, использовал инерцию от бега, буквально насадив его тучное тело на вытянутое в руках лезвие. С громким, практически тут же захлебнувшимся криком мужчина рухнул спиной вперед, а он приземлился на него сверху, оказавшись на его животе.
Выдернув свое орудие, мальчик обоими руками замахнулся им над головой. Его бешеный взгляд в этот мгновение был просто сковывающим.
— А-а... ах... а... нет, постой... подожди!— лежащий безуспешно попытался закрыться руками.— Не... не убивай! Пожалуйста...
Каору чуть опустил веки и холодным голосом ответил:
— Обойдешься.
С влажным хрустом нож по самую рукоять вошел прямо в его перекошенное от страха лицо, вертикально застыв во лбу.
Тянущиеся вверх руки чуть дрогнули и безвольно опали на пол.
* * *
Что?
Девочка рассеянно приподнялась на локтях и бессмысленным взглядом уставилась на картину перед ней.
... Каору?
Черноволосый мальчик отпустил рукоять своего оружия, все еще сидя верхом на том человеке, медленно выпрямился, откинул назад голову и едва слышно, глубоко вздохнул.
Каору...
Красные глаза повернулись в ее сторону. Худые, бледные пальцы выдернули длинный нож из безжизненного тела. Он поднялся и подошел к ней.
— Микаса.
Его голос... изменился.
А... каким он был раньше?
...
— Ты меня помнишь?
Теперь он сидел за ее спиной и что-то делал с веревками, повязанными на запястьях.
— Мы виделись несколько раз.
Веревки опали наземь, и девочка заторможено потерла свои саднившие руки.
— Каору...— наконец, под шум дождя снаружи прозвучал ее тихий голос.
— Да,— утвердительно произнес мальчик, и уголки его губ едва заметно, неуверенно дрогнули, но этого она не увидела, все еще сидя к нему спиной.
Каору выпрямился, стряхнув с ножа чуток крови.
— Пойдем, Микаса, нам нужно уходить.
— ... Трое.
— М?— Микаса вдруг застыла, придерживая одну руку другой.
— Их было трое.
* * *
Дверной проход загородила высокая тень. Третий похититель неверящим взглядом окидывал открывшуюся перед ним картину.
В отличие от своих подельников он выглядел более ухоженным. Такой человек никак не мог вызвать подозрений у людей, гуляющий по городу при дневном свете.
Но вот его расширенные глаза остановились на мальчике с окровавленным ножом в руках и девочке, замершей за его спиной.
— Ты. Ты убил моих друзей...
Теперь выражение на его лице приобрело что-то... животное. Животное бешенство.
— Убью... сопляк...
Каору никогда до этого не метал ножи. Специально прицельно.
Но сейчас метнул. Инстинкты просто кричали ему это сделать. Подпускать к себе человека, пребывающего в таком состоянии, нельзя категорически.
Мужчина пошатнулся. Скосил взгляд вниз на торчащую у него из груди рукоять.
Нож лишь слегка не задел сердце. А ведь он целился в голову.
Тут он быстрым движением вырвал его из своей плоти и швырнул в их сторону, не обратив никакого внимания на хлестнувшую из открытой раны кровь.
Мальчик сместился в бок, пропуская сверкнувшее лезвие рядом с собой, одновременно рукой пригибая в сторону все еще сидящую позади него Микасу.
Взревев что-то нечленораздельное, мужчина выставил руки и сиганул вперед.
Похоже, он уже с головой и полностью погрузился в состояние берсерка, иначе бы не стал швыряться ножом, а атаковал бы его с ним в руках. Но в таком состоянии он чувствует, что нож в руке только мешает, потому что хочется собственными руками порвать своих врагов на части.
В любой другой ситуации Каору бы увернулся в сторону. Атака была очень быстрой, но и такой же прямолинейной. Человек, пребывающий в ярости, на другую, в принципе, не способен.
Но сейчас за спиной съежилась маленькая девочка, которая не в том состоянии, чтобы себя защищать. Поэтому если он сдвинется, то пострадает уже она.
А ей, вроде бы, на сегодня хватило.
Као прыгает вперед и, когда его сносят, двумя руками хватает искаженное в бешенстве лицо. Сомнения и задние мысли не успевают толком сформироваться, как оба больших пальца с размахом входят в широко-раскрытые глаза, пока на его собственном горле сжимаются крупные руки.
Человек ревет, уже не сдерживаясь. Но твердые пальцы лишь сильнее сдавливают горло. Не отпускают.
Микаса остается за широкой спиной. Он промахнулся от нее на считанные сантиметры.
Только вот от этого не лучше. Этот мужик и не хочет его задушить, он определенно собирается сломать ему шею.
— УБЬЮ!!!
* * *
Микаса дрожала, не в состоянии пошевелиться.
Третий похититель, он сейчас стоял, широко расставив ноги, его зеленая одежда почти полностью пропиталась его же собственной кровью, лицо искажено, рот оскален, глаза закрыты, из-под век течет кровь. И в вытянутых руках держит за шею совсем маленького по сравнению с ним Каору.
Страх сковал ее. Как в тот раз.
Как в тот раз...
...
Каору дергается, его ноги пинают мужчину в живот, но тот даже не реагирует.
— Убью!... Сдохни-и!
Глаза мальчика находят ее, сидящую на полу.
Его губы шевелятся, но он не может ничего сказать, слишком сильно сдавили горло. Лицо кривиться в гримасе боли.
— Ми... каса...
Он зажмуривается, вытягивая голову как можно сильнее назад.
— Микаса... беги...
* * *
Словно ушат холодной воды вылили на голову.
То же самое... точно так же...
Мама кричит, извивая свои руки в чужой хватке. В одной из них зажаты ножницы.
Она оборачивается, ее глаза... они...
— Микаса, убегай отсюда!!! Скорей!!! Беги и не останавливайся!!!
— Мама...
— Ну, все!!! Ты меня достала!!! Бешеная сучка!!!
Топор опускается...
* * *
Микаса поднимается на ноги, взяв в руки торчавший из пола нож.
Она вся дрожит, и окровавленное лезвие ходит ходуном.
Что мне делать?
Что мне делать?
Широкая спина перед ней, человек не видит ее, он вообще ничего больше не видит. Даже не, потому что ослеплен, а потому что не в том состоянии, чтобы обращать внимание на окружающее.
— Сдохни!
— ... Беги...
Каору все сильнее поднимает голову, только теперь уже, потому что ему на кадык давят два перекрещенных пальца.
— Сдохни!
— ... Бе... ги...
Зажмуренные глаза вдруг раскрываются. Болевой оскал сглаживается.
— СДОХНИ, ТВОЮ МАТЬ!!!
Правая его рука... ее пальцы разжимаются... и соскальзывают с чужого предплечья.
Левая... ее пальцы тоже.
— УБЬЮ!!! СДОХНИ!!!
Гримаса с лица исчезает, стремительно. Веки опускаются, придавая взгляду опустевшее выражение. Слабый хрип.
Тело мальчика обвисает, как безжизненная кукла.
* * *
Глаза девочки расширяются.
Внезапно перестают дрожать руки. Потом тело.
Вместо подавляющего ужаса неожиданно по жилам струиться холод. Отрезвляющий холод.
Он придает чистоту мыслям. И она вдруг вспоминает. И осознает...
Ужас, увиденный ей, она уже видела.
Раньше. Бесчисленное количество раз.
Все вокруг, весь мир.
Сильные и слабые.
Каждый день оно давало ей понять. Но она делала вид, что не замечала.
Она могла делать вид, что не замечает. Пока все было хорошо.
Мир полон постоянной борьбы...
Этот мир жесток и беспощаден.
...
Что-то внутри меняется.
Вместо отрезвления вдруг приходил полный контроль.
В ту же секунду по жилам проходит горячая волна.
* * *
По нейронным цепям головного мозга вдоль каждой пары отходящих нервов, по путям передачи химических синапсов, вплоть до самых мелких чувствительных узелков проходят бесчисленные заряды, многократно превышающие нормы физиологической функциональности.
Взаимодействия актина и миозина в мышечных тканях взрывом прыгает на уровни, вводя в гипертонус каждое микроволокно. Но мускулы не начинают бесконтрольно сокращаться, выламывая собственные кости. Мышечная ткань гипертрофируется, мгновенно регенерируя.
Тонус скелетной мускулатуры, тонус сердечной мышцы, гладкая мускулатура органов, состоящая из протофибрил, компенсаторная деятельность эндокринных желез, гиперфункция измененных тканей, изменение взаимоотношения уровней кальция в мышцах и костях, клеточная перестройка...
* * *
Что?
Убегать?
Враг ее не увидит, он ослеплен.
А Каору... ... останется лежать здесь.
На холодном деревянном полу.
Так же, как папа и мама...
...
Пальцы сжали рукоять так, что сломали деревянную основу.
Зрачки за мгновение сужаются и расширяются.
Микаса изворачивается всем телом, вставая боком к открытой спине, и удобнее перехватывает нож.
'НЕ ПОЗВОЛЮ!'
Мир полон борьбы.
...
ТАК БОРИСЬ!
Девочка на взрывной скорости срывается вперед, вырывая из-под ног деревянное покрытие.
— УААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!
БОРИСЬ!
Лезвие ножа, как картон, вспарывает чужую плоть...
* * *
Дождь прекращается.
— ... Микаса. Каору.
Доктор Йегер, в первое мгновение не поверивший своим глазам, стремительным шагом подходит к двум стоящим перед домом детям. Эрен, будто очнувшись, поворачивается.
— Микаса, ты меня узнаешь?— мужчина опускается на колено перед отстраненно выглядящей девочкой и трогает ее плечи, на которые накинут коричневый плащ поверх светлого платья.— Я часто заходил к вам, когда ты была еще совсем маленькой. С тобой все в порядке? Нигде не болит?
Поворачивает голову:
— Каору. Откуда ты здесь? Где вы были?
— В лесу,— немного охрипшим голосом отвечает красноглазый ребенок.— Очень глубоко в лесу...
* * *
Каору осторожно чешет морду тяжеловоза, запряженного в телегу, что стоит возле хвойного убежища. Собственно по ее наличию он и определил, что оно оккупировано.
Огромная лошадь, для которой не то, что ребенок — взрослый человек несоразмерно мал, ластиться к его рукам.
Он тянет поводья, чтобы подвести его поближе к открытой двери под навесом. Все это время девочка наблюдает за ним, не сводя глаз.
— Пойдем, Микаса,— быстро сняв с себя куртку и накинув ей на плечи (чуток вставая на носки, потому что ниже ростом, благо куртка длинная), Као берет ее за теплую ладошку и тянет в направлении повозки.— Нам нужно идти.
Девочка послушно позволяет усадить себя на второе место у поводий и рассеянно кутается в куртку. Как ни странно она не чувствует холода дождя. Вместо этого внутри ее ощущается другой холод.
И только когда Каору садится рядом и дергает за поводья, а телега со скрипом начинает движение, тихо интересуется:
— Куда?
Мальчик некоторое время молча правит конем, а потом отвечает:
— Сделать вещи правильно.
* * *
Гриша с силой закрывает глаза и хмуриться, когда Каору заканчивает свой рассказ. Во взгляде Эрена — ярость пополам с сочувствием. Причем, ярость не на них, это видно, а на тех людей, которые остались лежать на пыльном полу в том убежище.
Запоздало к Као приходит мысль, что это их первая встреча с сыном доктора. Мистер Йегер часто упоминал его в разговорах и всегда твердил ему, что они должны подружиться.
Кто же знал, что их знакомство начнется с таких обстоятельств?
— Каору,— мужчина перед ним, положив ладонь на плечо, серьезно смотрит ему в глаза.— О чем ты только думал?! Ты хоть представляешь, какой опасности себя подвергал, в одиночку отправляясь на поиски?!
— Да, доктор. Прекрасно представляю.
Спокойный тон заставил Григория осмыслить данный ему ответ. Вспомнить прошлое этого мальчика. Незавидное прошлое.
И он мгновенно заставил себя мыслить спокойнее. А вот его сын и не думал этого делать.
— О чем ты говоришь, отец?! Каору прирезал этих животных в человеческих обличиях и спас Микасу!!!— Эрен выбежал между ними, закрывая спиной мальчика. Причем, он был выше, поэтому на самом деле закрывал его.— Как он мог стоять в стороне, когда увидел, что здесь произошло?! Он пришел сюда раньше нас!
— Пусть и так. Но, Каору, ты должен был хотя бы сообщить страже, прежде чем что-либо делать.
— Извините, но...
— Да пока бы они добрались сюда, все уже было бы кончено, и те нелюди уже давно бы скрылись в неизвестном направлении!
— Дождь продолжался до этого момента, они бы не смогли уйти.
— Я не мог этого знать наверняка.
— И никто бы не смог! Отец, как ты можешь говорить такое?!
— Эрен, хватит! Ты не понимаешь, о чем идет речь!
— Я прекрасно понимаю! Каору поступил правильно! Только благодаря ему Микаса сейчас в порядке и рядом с нами!
— Достаточно, Эрен! Жизнь — не игрушка! И к ней нельзя относиться безответственно! Я злюсь не потому, что Каору поступил неправильно! А потому, что он рисковал своей жизнью! По-настоящему рисковал! Ты понимаешь меня, Каору?!
'... гораздо легче, чем помогать...'
— Да, доктор. Я прекрасно вас понимаю.
Опять его тон заставил взрослого человека успокоиться.
Как же сложно объяснять детям настоящую ценность жизни... Особенно в эти времена... Особенно пережившим такое.
Дети, так или иначе, не смогут понять. Чтобы понять это, нужно немного прожить и повзрослеть.
— Но ведь,— на глазах Эрена поступили слезы и он задрожал.— Но ведь Каору... просто хотел спасти Микасу...
— Эрен,— невысокий мальчик дотронулся до его плеча, заставив его обернуться.— Твой отец прав. И ты тоже. Это не спор, нам преподают урок. Мы должны запомнить его...
Доктор Йегер окинул своего сына и Каору тяжелым взглядом, а потом повернулся к молчавшей девочке:
— Микаса...
— Доктор Йегер,— внезапно девочка, до этого момента никак не реагирующая на происходящее, подняла пустые глаза.— Я... куда мне теперь... идти?
Микаса слегка сжала края своей куртки.
— Холодно...
Кажется, она уже стояла на самой грани. Казалось, еще немного и...
— У меня ведь... уже... нет дома. Мне... некуда возвращаться.
Возникла пауза и Каору не потратил ни момента, чтобы осознать, что делает.
Он стащил со своей шеи красный шарф. И несколько раз обернул его вокруг ее головы. Теперь на него взирали только удивленные темно-серые глаза.
— Вот,— легкая, едва заметная улыбка.— Теперь он твой. Так теплее?
Девочка медленно взялась руками за ткань, прижимая ее к лицу.
— ... Теплый.
— Микаса,— Григорий также тепло улыбнулся. Сейчас она выглядела, как обычный ребенок. Словно никаких ужасов сегодня и не случалось.— Как насчет того, чтобы пойти с нами? Ты устала, тебе просто необходим отдых.
— А?— девочка снова подняла дрожащий взгляд.
— Ну, что такое?— Эрен вышел вперед, когда она застыла в нерешительности, и осторожно взял ее за руку. Твердо посмотрел в глаза.— Пойдем домой.
Микаса тихо задрожала и на ее глазах выступили слезы.
— Домой...
Она посмотрела на Каору, который в ответ одобрительно кивнул, взявшись за верхний край черного шарфа и закрыв им нижнюю часть лица.
— Хорошо, когда тебя ждут дома... Правда?
Наконец, из глаз девочки хлынули серебристые слезы. Она начала вытирать их свободной рукой, но они все продолжали течь.
— Хорошо... хорошо... у-у...
* * *
Сезон дождей закончился.
Никто не мог предположить, но следующий год, 845, будет запомнен людьми, как год падения внешней стены.
Один день, за который человечество очнется от своего столетнего сна и вспомнит о тех существах, что живут за пределами стен.
О титанах.
Глава 1. Предвещание.
'Тачибана! Тачибана!'
'Нет! Нет! Прекрати! Забудь! Забудь это слово!'
'Мама!'
'Нет! У тебя больше нет такой фамилии! У тебя нет фамилии, Каору! У тебя есть только имя!'
'Мама!'
Красные глаза смотрят на него в страхе.
'Каору! Убегай! Пожалуйста, беги отсюда!'
'МАМА!'
Треск. Звон.
Тишина...
* * *
Мальчик медленно открывает свои красные глаза...
Старый деревянный потолок, между балками которого свисают гроздья серой паутины.
До ушей доноситься звонкое пение ранних птиц, разливающееся снаружи. Солнечный луч освещает дорожку невесомо плывущей в помещении пыли.
Он садиться, снимая с плеч одеяло.
Его взору открывается его комната, уголок его личного пространства. Небольшой одноместный стол из грубого дерева, табурет и огромный, просто гигантский антикварный гардероб, едва ли на одну десятую заполненный его личными вещами (которых очень и очень мало). На стене висит неизменный черный шарф. Теперь только один.
Каору почесывает шею, прислушиваясь к раздающимся по полу коридора тяжелым шагам, которые приближаются и останавливаются возле его комнаты.
Дверь распахивается с грохотом. Как обычно.
— Вставай,— коротко обращается к нему высокий, лысый старик с короткими усами и идет дальше.
Каору послушно отбрасывает одеяло и поднимается. Тратит минуту, чтобы заправить постель, а потом перемахивает через подоконник и выпрыгивает прямо в открытое окно. Снаружи у стены набросано несколько больших стогов сена.
Отряхнув свою выцветшую рубаху, подходит к колонке с водой с него самого размером, качает и умывается.
Первая приятная вещь с утра. Чистая, ледяная вода освежает после крепкого сна.
Умывшись, наполняет водой большое ведро, чтобы заполнить корыто Голиафа. Тяжеловоз, как обычно, приближается и начинает ластиться, тыча головой в его плечи. Учителя он боится, а вот к нему неравнодушен.
Мальчик хватает вилы и перетаскивает ему несколько порций утреннего корма. С того самого дня, как он привел его домой, учитель так до сих пор и не сказал ни слова одобрения или хотя бы недовольства. Просто посмотрел ему в глаза своим обычным тяжелым взглядом и вернулся к своим делам, проронив: 'Твое — ты и ухаживай'.
Справедливо, в принципе.
Закончив с этим, пока конь, наклонившись, пил воду, провел руками по его шерсти и гриве, удостоверился, что он не нуждается в чистке.
Вывешенные на солнце растения за два дня уже достаточно иссушились. Пора собирать.
В последние месяцы стоит просто до неприличия хорошая погода. И почему-то старику это не нравиться. С каждым днем он хмуриться все больше и больше.
Странно...
* * *
Страннее другое...
Вот уже четыре года прошло, как он стал просто Каору, перестав быть Каору Тачибана. Отрекшись от имени семьи, отрекшись от семьи и с каждым месяцем все ближе и ближе приближаясь к периметру внешних Стен. Преследователи, наверное, успокоятся только, когда весь его род окажется выдворен за пределы Стены 'Мария'.
Он понятия не имеет когда начались гонения на 'Азиатов'. Когда он родился, они уже шли на полную. Несколько сохранившихся на то время родов были вырезаны подчистую, остатки рассеяны по окраинам населенных земель.
То, что от него тогда осталось спас один человек. Район Шиганшина — город, расположенный на южном конце внешнего периметра, в конце концов, он обнаружил себя здесь. Здесь же он встретил учителя...
Размышления Каору прервал металлический звон и здоровый нож, с треском вонзившийся в возвышающийся рядом деревянный столб. В толщине дерева он замер, войдя по самую рукоять, и если бы мальчик заранее резко не отклонил голову, то сейчас точно так же торчал бы из его затылка.
Учитель плавно опустил вытянутую руку, неспешными шагами приближаясь ближе. Другой рукой он с железным перезвоном покручивал рукоять еще одного жутковатого вида тесака. Огромное лезвие сверкало на солнечном свете.
Такими они обычно для работы не пользовались. Слишком неудобные. Зато они пригодны для кое-чего другого.
Пятнадцатый месяц пошел как их обычная утренняя рутина, помимо заготовки материала, завтрака и ухода за домашними животными включает в себя еще и это.
После того события произошедшего полтора года назад, когда Каору вернулся домой лишь под утро, и еще до состоявшегося в обед разговора с доктором Йегером, старик прекрасно понял, что именно произошло. По глазам. Он опять же не сказал ни слова, не стал задавать никаких вопросов, просто обронил перед сном, закрывая дверь в его комнату: 'Уроки помнишь?' 'Да'.
А на следующее утро поднял своего ученика раньше обычного, вывел наружу, и кинул в руки нож. Не рабочий, а боевой.
Последовавшие дни заставили мальчика понять — его учитель может и лекарь, и травник, но не только. Как и предполагалось. Кого же еще ТОТ человек мог знать в этом городе?
Не было никаких взмахов руками или ногами, длинных шагов или последовательных ударов. То, чему его обучал старик — были приемы. Чистые приемы сугубо боевой школы, созданной и направленной только на то, чтобы предельно эффективно и с минимальным усилием уничтожать противника.
И внезапно все прошлые уроки вдруг обрели новый смысл. Потому, что Каору в третий раз осознал, что вообще не умеет обращаться с ножом. Как нужно с НАСТОЯЩИМ ножом.
Орудие убийства, которое создано, для того чтобы лишать людей жизни, как бы кто не пытался это скрывать или приукрашивать.
И если раньше он считал, что лишить жизни достаточно легко, то только теперь осознал, как легко на самом деле.
Резать материалы для заготовки настоев — представляло собой занятие сложнее.
Мальчик вновь почувствовал давно забытую ТЯЖЕСТЬ в руках, когда его лезвие в сотый раз отбилось от неподвижно фиксированного в руках учителя, будто монолитного клинка.
В первые дни давно зажившие мозоли на ладонях стерлись в кровь. Спустя неделю его руки дрожали, как у старика.
Две недели — мозоли, наконец, перестали кровоточить. Три — он приспособился выдерживать получасовой спарринг.
Четыре — делал это, не поливая ни капли пота. Шесть — вошел в ритм.
Через три месяца мальчик и старик уже бились на равных. Ровно до того момента, когда старик не пнул его по ногам и он, как подкошенный, не шандарахнулся оземь.
После этого в дело вошел другой ритм. А за ним — другой.
И за все это время ни учитель, ни ученик по утрам не проронили ни одного слова. Ни одного. Только действия.
'Маленькие боли — часть обучения'
* * *
Домой Као вернулся уже, зайдя через внутреннюю дверь на кухню.
Получасовой еще в самом начале, а теперь уже двухчасовой спарринг превратился в такую же обыденную рутину, как приготовление завтрака, которым он впоследствии занялся, разложив собранные травы на невысоком столике. Во что подобное может вылиться дальше, он предпочитал не задумываться.
Учитель появился лишь спустя двадцать минут, когда еда была готова.
— Сегодня можешь отдохнуть,— вот и все, что ему сказали за столом.
Большего не требовалось.
* * *
845 год. Август. Район Шиганшина.
Мясницкий нож с размахом опускается на разгоряченную, влажную плоть. Отрубленная голова остается на доске, а тело некоторое время судорожно извивается, а потом человек в измазанном кровью фартуке поднимает его за хвост и выставляет на обозрение покупателям.
— Свежая рыба! Свежая рыба!
Рынок процветает. В ряд растянутые вдоль улиц многочисленные лавки и стенды, рядом с которыми то и дело останавливаются несколько человек из находящейся в постоянном движении большой толпы. Изредка проезжают тяжелогруженые повозки. День только начался, поэтому женщины и мужчины никуда не спешат, делая покупки. Дети бегают стайками.
Рядом с кузней невысокий мальчишка с черными волосами и повязанным на шее черным шарфом, разговаривает с коренастым, пузатым мужчиной в рабочем фартуке с огромными, накаченными руками.
От лавки к ним то и дело подбегает светловолосый, молодой подмастерье, сжимающий очередную корзину с готовыми изделиями.
— Ты только посмотри вот на это, Као,— мужчина поднял заготовку, которая в его пальцах казалась миниатюрной.— Я, конечно, скромностью не страдаю, но вот эта вот вещь из-за Стены 'Сина' — просто мастерская работа. Чтоб я не отдал, дабы посмотреть, как они изготавливают такую сталь!
Као взял в руки голое лезвие с тонкой железной основой для рукояти, которое ему протягивали. Металл был очень качественным и прочным, но что главное — он был гибким. Лезвие легко сгибалось, стоило лишь сильнее надавить, а стоило отпустить — оно тут же, ни секунды не задерживаясь, выпрямлялось вновь.
— Сверхпрочный сплав,— дал заключение красноглазый подросток.— Его же используют для изготовки мечей для регулярной армии?
— Вот за это ты мне и нравишься,— бородач с веселой улыбкой хлопнул его ладонью по плечу. Мальчик чуть покачнулся, когда как другие подростки и даже взрослые от таких же 'приятельских' хлопков, свалились бы на землю. После сотен жестких падений сохранять равновесие для него — занятие инстинктивное, как дышать без участия сознания.— Как ни посмотри, люди здесь плохо разбираются в стоящих изделиях. Поверишь, нет, многие даже не интересовались, почему этот образец вдруг стоит втрое дороже остальных. Говорят, что верят моему слову. Приятно, конечно, но, чтоб Стена рухнула, хоть немного ведь можно полюбопытствовать, а чем это они отличаются от обычных?!
Мастерам здесь сложно работать, что, правда, то, правда — народ на окраинах на самом деле не из простых, или наоборот — слишком простой. Взять хотя бы тот факт, что кроме доктора Йегера и старика — на весь город больше нет вообще никаких врачей.
— Этот металл же ограничен на пользование войсками. Откуда вы его достали, да еще и переплавили в нож?
— О-о, мальчик, вот повзрослеешь, тогда скажу. Тебе, наверное, только и скажу. Остальные олухи даже воспользоваться этими знаниями нормально не смогут, и я не говорю, что они тупые, заметь, их просто такая вещь вряд ли будет интересовать. Не мастера ведь, просто работники. Хотя тут, на окраинах Стен, другие особо и не выживают. Ну, я особый случай, что поделать! Ха-ха! Просто знай, Као, если есть связи и немного денег, то все эти общественные ограничения особой роли не играют. Понимаешь меня?
— Вроде как. Так ее вам контакт прямо из армии присылает? Или принимает кто-то во внутренних городах, а потом уже шлет вам 'по дружбе'?
— Во-о-от! Говорю же, нравишься ты мне. Не уважай я так сильно Генриха, я б тебя к себе в ученики забрал, и на мнения было бы плевать! Руки у тебя что надо, да и глаза хорошие. Только пока тебе такое знать не нужно, мальчик, вот вырастешь, и не на такие вещи успеешь полюбоваться, поверь мне, старику. А пока ты малой, постарайся хоть немного нормально пожить. Хорошо?
— Как скажете.
* * *
Шелест густой листвы высокого дерева, через которую едва пробиваются единичные солнечные лучи.
Холмистая долина с цветочными полями, отрезанная с южной стороны гигантской стеной.
Интересно, а с каких это пор такой пейзаж стал казаться обыденным? Нормальным? Разве это нормально — ограничивать природу?
... А жить хочется?
Простой вопрос, на который обычно есть простой ответ.
Раньше ему казалось, что жить в принципе и незачем. И только два года спустя он осознал, насколько незрелыми, детскими были такие мысли. Ребенку сложно понять ценность жизни, когда на его глазах убивают людей.
А сейчас уже третий год пошел, да?
...
Каору пустым взглядом полуопущенных красных очей разглядывал в небольшом просветлении между листьями медленно плывущие в небе густые облака.
Мирная обстановка. Спокойное течение жизни. И почему старик недоволен?
Разве не он учил его радоваться мелочам? Мелочам, которые вовсе даже и не мелочи, если призадуматься глубже?
М-м...
Пахнет дождем. Еще десять часов.
...
Кажется, здесь они собирались в последний раз с Эреном и Микасой. Что тогда было-то?
А, точно, тогда Армина отпустили за внутреннюю стену. Он принес с собой книги.
Хм, забавный парень, этот Армин, он, кажется, даже слишком умен на свою голову, из-за чего часто влипает в неприятности.
А что было в книгах... внешний мир?
Мир, о котором так любил говорить дедушка...
Мальчик уже так плохо помнит его образ, а его рассказы расплываются в памяти еще больше. Сколько ему было, когда он в последний раз видел деда?
Но почему-то из всех давно забытых историй только одно слово запомнилось очень хорошо.
Родина.
...
Каору, все также лежа на траве, повернул голову в сторону возвышающихся даже на таком расстоянии исполинских стен. Там, где-то за ними его давняя родина. Земля, о которой он не знает ничего, кроме того, что она существует, и даже это лишь с отрывков рассказов из детских воспоминаний.
И... что же должно его роднить с ней? Он же всю свою осознанную жизнь прожил здесь, и люди, которые его окружали и окружают — они куда реальнее абстрактного места, о котором он должен был слышать.
Вопрос.
...
Почему он должен озадачиваться мыслями о родине, из которой его предки спасались бегством?
... Глупый вопрос. И размышления тоже.
...
Лучше будет на пару мгновений опустить потяжелевшие веки.
* * *
Звонкий перезвон колокольчиков. Ветер теребит талисман, закрепленный на свисающей цепочке с бумажной лампы.
Высокая женская фигура с темными волосами стоит спиной к нему перед столом, нарезает зелень к обеду. Оборачивается на шум. Он не видит лица — мешают лучи света, падающие через открытое окно — только добрую улыбку. И материнский голос: 'Каору'
...
Каору медленно открывает глаза.
... Что?
Уже обед?
Облака изменились. И солнечные лучи падают по-другому.
... Когда это он успел заснуть? Закрыл глаза ведь всего на минуту...
Движение рядом. М?
Перед глазами промелькнули темные волосы.
— ... Микаса?
* * *
Взгляд холодных серых глаз навсегда отпечатался в памяти Микасы. Еще больше он запомнился, потому что в конце потеплел.
Этого человека нельзя было назвать пожилым, даже несмотря на его возраст. Слишком сильная аура его окружала.
— М-м. Стало быть... это ты у нас Микаса?
Учитель Каору — старик Генрих, как его называли все жители города от детей до его ровесников, стоял сейчас перед ней, наклонившись и почесывая свой сухой подбородок. Ему больше подошла бы борода, но на морщинистом лице выделялись только усы.
— Наслышан о тебе, девочка,— удовлетворив свое любопытство, Генрих выпрямился и, отвернувшись, вернулся к помешиванию отвара, горящего в котле над домашней печкой. Надо уточнить, что в этот момент на кухне они остались одни: Каору старик отправил во двор — собирать высушенные грибы, и подвешивать на веревки свежие, а Эрен вызвался помочь принести в дом мешок зерна из сарая. Нужно ли говорить, что мешок был в два раза больше самого Эрена? Поэтому мальчик пока прочно застрял на полпути.
Честно говоря, Микаса бы отправилась во двор вместе с Каору, как только он собрался выйти, но, словно ожидая этого, старик вдруг ни с того, ни с сего попросил ее помочь ему на кухне. Из вежливости она не отказалась, не так ее воспитывали, но гораздо важнее был факт того, что Каору уважал этого человека, поэтому даже если бы она и хотела отказаться, то уже не смогла бы.
— Полагаю, ты понимаешь, что я хотел бы поговорить с тобой,— проговорил лекарь, не отвлекаясь от своего занятия. И он утверждал, а не спрашивал, это было хорошо понятно.
— Да,— Микаса снизу-вверх смотрела на широкую спину. Ее взгляд не был холодным, но и теплым его нельзя было назвать. В конце концов, она толком ничего не знала об этом человеке. В ее старый дом иногда заходил доктор Йегер, и хотя это случалось довольно редко, но было достаточным, чтобы она его запомнила. А вот старик Генрих практически не появлялся, один или два раза, еще когда она была совсем маленькой — слишком смутные воспоминания об этом человеке. И только в последние месяцы прошлого года их стал навещать Каору.
— М-м. Хорошо.
Генрих положил деревянную ложку, которой размешивал булькающее содержимое котла, на край печки и, подойдя к старинному кухонному шкафу, взял в одну руку пустую железную кружку, а другой поднял с плиты чайник с отваром.
— Тогда... я не буду говорить с тобой, как с ребенком.
Девочка молчаливо ожидала продолжения. Это она уже поняла.
— Я ничего не скажу про... то, что случилось с твоей семьей,— сделав большой глоток горячего травяного чая, он медленно выдохнул и посмотрел на нее твердым взглядом, которым можно было пронзать человеческие души.— И спрашивать ничего не буду... Твои глаза мне обо всем рассказали.
Микаса в этот момент не знала, какой у нее был взгляд, но сомневалась, что он был добрым.
— Мне гораздо интереснее... другая вещь,— словно не обращая внимания на похолодевшее после его слов лицо девочки, Генрих опять обернулся к шкафу.— Скажи мне... что это у тебя?
...
Она на самом деле не понимала, о чем он говорил. Что у нее что?
Скосив на нее один глаз, старик пояснил:
— Я имею в виду то, что у тебя на шее.
Девочка тут же, наверное, даже непроизвольно, схватилась за надетый на шею шарф обеими руками.
— ... Шарф.
Старик едва различимо хмыкнул. Она сейчас выглядела довольно забавно. Так, как будто собиралась сопротивляться, если он попытается его у нее отобрать.
— А откуда он у тебя?
— ... Каору мне дал.
— М-м,— несколько мгновений постояв с задумчиво приподнятой головой, Генрих вздохнул и вернулся к котлу.— Ты ведь не понимаешь... что это за шарф?
Некоторое время в комнате царило молчание. Тишина, нарушаемая только легким потрескиванием дров в печи и тихим бульканьем отвара, которую опять прервал твердый мужской голос.
— Во время последней эпидемии в городе, когда Каору лихорадило, он не мог уснуть, пока я не клал этот шарф ему в руки. Сколько лет его знаю, он никогда с ним не расставался, никогда не снимал, тем более, а уж что бы отдать кому-то ... Он даже стирать его мне не давал, все делал сам.
Микаса молча слушала. Откровения были для нее новыми.
Взгляд старика Генриха, которым он ее окинул, был уже гораздо теплее.
— Это шарф его матери, Микаса. Единственная вещь, которая от нее осталась. И... самое дорогое, что есть у Каору.
...
Показалось, или земля ушла из-под ног?
— Ты никогда не задавалась вопросом... почему он носит два шарфа, м? Этот, красный, принадлежал его матери... Второй он сшил сам. Тот, который черный. Он символизирует траур. Память о потерянной семье.
Старик еще раз посмотрел на ошарашенно замершую девочку.
— Микаса... я хочу, чтобы ты понимала, почему он его тебе отдал ... Раз черный для Каору — его траур, что тогда символизирует этот?
Попробовав бульон, старик замолк и молчал, пока пришедшая в себя девочка не поинтересовалась тихим голосом:
— Что?
Усмехнувшись, он ответил:
— То, что ты дорога ему. То, что ты первый человек, которому он готов довериться. Поэтому... я попрошу тебя. Пожалуйста, позаботься о нем. Я боюсь... я боюсь, что однажды... черный шарф станет причиной его...
* * *
Микаса стояла, наклонившись над разместившейся в тени большого дерева миниатюрной фигурой. Причудливые солнечные блики от лучей, пробивающихся между листьев, заставляли высокую траву местами казаться светящейся, словно по волшебству.
Но не это сейчас приковало ее взор, а безмятежное лицо спящего черноволосого мальчика, лежащего на траве. Его едва различимое спокойное дыхание.
Как жаль, что он спит, потому что она не может увидеть его глаза. Такие красивые красные глаза.
Но если он спит, значит, он в покое. Значит все хорошо.
Едва-едва заметная улыбка тронула губы девочки. Интересно, что ему сниться?
Внезапный порыв ветра шелестом прошелся по древесной листве.
И в ту же секунду его дыхание изменилось.
А потом он медленно открыл глаза.
— ... Микаса?— и узнал ее.
...
Каору выпрямился, приняв сидячее положение, и приложил руку к лицу.
— Что ты здесь делаешь?— поинтересовался он у стоящей рядом девочки, разглядывая ее одним глазом.
Микаса ответила с непроницаемым выражением лица.
— Нас отправили за хворостом.
Хм? А ведь... рядом лежат две перевязи с сухими ветками. Верно.
Подожди, две?
Повернув голову, Каору заметил прилегшего неподалеку от него Эрена. Мальчишка явно спал.
Интересно, это совпадение, что они втроем встретились на том же месте, где собирались в прошлый раз?
* * *
Область от внутренней стороны Стены 'Мария'.
По оживленной дороге вдоль склона спускаются к вратам трое детей, двое из которых несут на спинах перевязи с хворостом.
Эрен усиленно трет нос и обиженно смотрит на Микасу, со спокойным лицом идущую рядом.
— Про то, что я плакал — никому ни слова.
— Ладно.
Мальчик чуть ли со стыда не сгорал. Утром мама отправила их за внутреннюю стену собирать дрова. За несколько часов работы он достаточно умаялся и решил прилечь отдохнуть. Как забавно было найти на 'их' месте под тем деревом спящего Каору. Это было редкостью, потому, что обычно он с утра занят, помогая своему учителю. Интересно, что он там делал?
... А потом этот кошмар. Такой реалистичный. И вдруг ни с того, ни с сего его будит его сводная сестра и лучший друг, а у него на глазах слезы!
Черт, стыдно-то как! Мужчина никогда не должен показывать другим свои слезы!
— И все же,— подала голос черноволосая девочка,— ты вдруг заплакал ни с того, ни с сего. Может быть, стоит рассказать об этом доктору Йегеру?
— С ума сошла? Да я скорее сквозь землю провалюсь, чем скажу отцу!
Сейчас его волновала только реакция и действия Микасы. Каору-то не из тех, кто любит потрепать языком. Насколько он его знал, он вообще обычно молчит, если с ним не заговорить.
...
Хм, а кстати, где он? Только что, ведь, впереди шел?
Они уже шагали по мосту, ведущему в город, как с внутренней стороны перехода вдруг раздался взрыв хохота и хорошо знакомый голос произнес:
— О, привет, Каору! Как дела?
Услышав это, Эрен вмиг забыл о своих неприятных мыслях.
— Ханнес? Он, что опять напился?— как-то обреченно произнес он.
А вот Микасе, как показалось, было все равно, пил Ханнес или нет, но поняв, с кем он говорит, и, заметив, что уже некоторое время уже они идут только вдвоем, она тут же вскинулась и прибавила темп ходьбы, чуть ли не переходя на бег.
— Микаса? Ты куда?— оставшийся позади Эрен, поудобнее перехватил перевязь, и кинулся следом.— Эй! Подожди меня!
* * *
— Гха-ха-ха! Вот эта хорошо пошла!
— Слушай, как-то некрасиво с новичком-то получилось...
— Да, нормально! Переживет!
Три пьяных солдата сидели на бочках у внутренней стороны врат. На импровизированном столике между ними лежали игральные карты, высокие бокалы и большая бутыль в переплетенной обвертке.
— Доброго дня,— забавно приподнял бровь стоящий перед ними мальчик.
— Фух! Ты, блин, не пугай меня так, малец!
— Бва-ха-ха! Ты, что уже так налакался, что его не заметил?
— Эй, я чуть выпивку не пролил!
— О, привет, Каору! Как дела?— поприветствовал его Ханнес, отстраняясь от стены, о которую он до этого облокотившись, пил прямо из бутыли.
— Все хорошо, мистер Ханнес,— и тут же, не меняя тона.— Дайте-ка меч?
— А?
— Э?
— ...М?
— Хо-о...?
На лицах каждого солдата, которые все, как один, повернулись в его сторону, застыли разные эмоции. От веселья, до недоумения. Однако его слова однозначно их удивили.
— А-а... э... тебе зачем?
— Хочу удостовериться. Вам же не жалко?
— Х-м, ну-у...— светловолосый мужчина с недельной щетиной задумчиво почесал затылок. В принципе, с Каору он был знаком достаточно хорошо, и прекрасно знал, как этот мальчик обращается с колюще-режущими предметами, благо видел однажды, когда заходил за лекарством для дочери, но речь же идет о, черт ее дери, армейской стали! Оружии! К тому же, верят окружающие или нет — он сейчас на службе, и не имеет права...— Не жалко, да. Но...
— На, держи,— вдруг, прицепив за рукоять одно из лезвий, вынул его из своего крепления тучный солдат с коричневыми волосами.
— Эй, Хьюго! Ты что?!
— Да, все нормально! Как будто вы Као не знаете,— отмахнулся мужчина, пока подросток подтягивал меч за закрепленный к рукояти устройства трос.— Я вот считаю, раз он уже людей лечит, то значит, взрослый. Эй, Као, давай присаживайся пятым!
— Да, ты случаем не офигел, Хьюго? Ты подумай о том, что с пацаном старик Генрих сделает!— тут же взъярился Ханнес, нависнув над сослуживцем.— А потом — что он с тобой сделает, когда узнает, кто ему предлагал!
— Э-э...да, ты что... да, я...
Не обращая никакого внимания на разгорающийся спор, Каору был занят тем, что двумя руками, под любопытными взглядами оставшихся солдат, сгибал широкое, сегментарное лезвие, лишний раз убеждаясь в его абсолютной гибкости. Убрать давление — плоский металл издавал высокий звон и, подрагивая, мгновенно выпрямлялся.
— В точности,— мальчик согнул руку и вытянул меч в сторону, рукоятью к лицу, прикрыв один глаз, рассматривая идеально-прямую линию.— Тот же металл.
— Ты это о чем?— пока он проводил свои манипуляции, зарождающаяся перепалка уже потеряла свою актуальность, и теперь все четыре человека с хмельным интересом наблюдали за его действиями.
— Знаете мистера Бэкермена, который держит лавку на пересечении пятой и одиннадцатой улиц?
— Э-эм, кузнец, да?
— Он — настоящий мастер своего дела. От бога, если хотите. Ему место за внутренними стенами, а не здесь на окраине.
— Это ты к чему, Као?
— Забавно, какие люди живут в соседних домах, и кроме их имен мы ничего не знаем. А оказывается, что многие из них обладают очень большими талантами.
— Эй, Каору, я что-то не пойму, ты вообще, о чем говоришь?
— Не пытайся,— отмахнулся Ханнес, улыбаясь.— Не видишь, он снова в созерцание ушел?
Отхлебнув из бутылки, стражник обратил внимание на шум приближающихся шагов из перехода и заметил две небольшие фигуры.
— Ои, Эрен. Снова ты? Микаса? Куда это вы так несетесь?
Два ребенка остановились возле их компании, запыхавшийся мальчик и спокойная девочка.
— Эй,— упирающийся руками о колени Эрен попытался улыбнуться.— Ты куда убежал?
— Никуда,— с легкой улыбкой пожал плечами младший мальчик.— Я здесь.
Микаса подошла к нему поближе, несколько секунд смотрела в глаза, а потом перевела взгляд на руку:
— Каору, почему у тебя в руке меч?
— Ах, это,— не обращая внимания на пьяные смешки (не совсем подходящая компания для детей, если быть честным), Као перехватил меч за лезвие и протянул его рукоятью обратно солдату.— Просто захотелось посмотреть на оружие регулярной армии. В конце концов, для военных сталь изготавливается по высшим стандартам.
— Ах-ха-ха, а то!— улыбнулся довольный мужчина.
— Угу, ведь мы — защитники стен!— поддакнул второй.— Должны же мы иметь все самое лучшее в нашем распоряжении!
По правде говоря, ни один из сидящих здесь до этого момента не задумывался о том, что их обыденное оружие изготавливается по каким-то особым стандартам и считается лучшим.
Но, кажется, это они сказали зря. И так бывший не в восторге от вида пьяных военных, от последних их слов Эрен тут же вспылил, моментально переключив свое внимание.
— И как вы в таком состоянии собираетесь защищать нас?
— Хм?— добродушная улыбка Ханнеса сменилась искренним недоумением.— А что, что-то намечается?
— Вам еще объяснять надо? А что если эти твари вернуться и пробьют стену?!
Вокруг воцарилось относительная тишина. Мужчины в изумлении уставились на закипающего мальчонку.
— Эй-эй, Эрен, не надо так орать,— Ханнес недовольно почесал голову.
— Хе-хе, а ты смешной, сынишка доктора,— очнулся Хьюго и, поднявшись, подошел к ним, положил руки на пояс.— Если эти уроды пробьют ворота, то мы им быстро наваляем. Но знаешь что? Уже сто лет прошло, как эти стены противостоят их нападкам. Ни одному выродку так и не удалось прорваться.
— Ну и что?— подался вперед Эрен.— Всегда нужно быть наготове, пока опасность есть. Мой отец так говорит!
— Хм, доктор Йегер так сказал?— Ханнес задумчиво потер подбородок.— В этом смысл конечно есть. Особенно если так говорит доктор, в конце концов, он и старик Генрих столько раз спасали наш город во время эпидемий. Мы им по гроб жизни обязаны.
Стражник вздохнул и проникновенно посмотрел в глаза ребенка.
— Но знаешь, что, Эрен? Титаны — совсем другая история,— он обернулся, чтобы окинуть взглядом возвышающуюся на границе города гигантскую стену.— Во время моей смены на внешней стене я имел возможность наблюдать их. Видел, как они ошиваются вдали. Вот только стены эти под пятьдесят метров высотой. Хотел бы я посмотреть, как они их преодолеют.
Последнее предложение он произнес с явным сарказмом абсолютно уверенного в своих словах человека.
— То есть, что, вы говорите, что даже готовиться не надо дать им отпор?
— Неа!
— Что?!— ответ Ханнеса, казалось, поверг Эрена в настоящий шок.
'О, нет'— уже хорошо знакомый с поведением друга, Каору понял, что он сейчас ляпнет что-нибудь сгоряча, не подумав.
— Да как вы тогда можете называть себя солдатами регулярной армии?! Вы же обычный стройбат!
... Остановить его в такие моменты, как правило, уже невозможно.
'Ойа-ойа'— уверен, если бы здесь не было Ханнеса, Эрену, как сыну доктора Йегера вряд ли причинили настоящий вред, но вот морально бы очень хорошо унизили, чтобы поставить на место. А так обросший щетиной мужчина со своими сослуживцами только громко рассмеялись в ответ.
— А что? Неплохо звучит!— отсмеявшись, он снова посмотрел ему в глаза.— Только вот, Эрен, запомни: когда люди уважают солдат — это значит, что настали тяжкие времена. А пока люди называют нас бездельниками и поднимают на смех — это значит, все живут в мире и спокойствии.
Мальчик опустил голову и с силой сжал кулаки.
— Спасибо вам, мистер Ханнес,— Каору тут же оказался рядом с ним и с силой сжал его руку, взявшись чуть ниже плеча.— Мы пойдем.
— О чем ты, Каору?— зеленые глаза поднялись на него.— Мы...
— Эрен,— красноглазый мальчик твердо посмотрел ему в глаза. Снизу-вверх. В такие моменты их разница в росте четко бросалась в глаза.— Нам есть, чем заняться.
Какую-то секунду Йегер младший вглядывался в него, а потом опять опустил голову. Но до смирения было еще очень далеко, о чем свидетельствовали до побелевших костяшек сжатые пальцы.
— И все равно я не смирюсь с этим,— уже гораздо спокойнее, но все так же твердо произнес мальчик.— Жить, как скот...
Глаза Ханнеса изумленно расширились.
— Мистер Ханнес,— привлек его внимание второй мальчик.— Вы не будете против сегодня вечером, как ваша смена закончиться, отнести одну бутылку мистеру Бэкермену? А то я не могу, мне не станут продавать.
— А?.. А... Кхм. Смогу, отчего же. Но зачем?
— Отплатить за работу. Человек работает от души. А работа на совесть всегда должна вознаграждаться.
— Да ну?— усмехнулся Хьюго.
— Да, так учитель говорит,— его собеседник тут же перестал улыбаться. Мальчик развернулся и потянул за собой своего друга, направляясь в сторону города.— Пойдем, Микаса.
Девочка зашагала следом, крепко поддерживая за лямки свою перевязь с дровами.
* * *
Через некоторое время, когда трое детей достаточно отдалились, один из сидевших в кругу солдат издал хмык.
— Какой-то странный паренек, этот сынишка доктора. А, Ханнес?
— М? А... да...— с легким беспокойством посмотрел им вслед стражник.
'Жить, как скот'— такую фразу он уже много раз слышал. И, как правило говорили ее те люди, которые...
'Этот мальчик. Неужели он собирается вступить в ряды Разведки?'
* * *
Громкий звон колокола пронесся по окрестностям их города, оповещая об открытии внешних врат. Что могло означать только одно — отряд разведчиков вернулся.
...
Жестоко.
Единственная мысль, вертящаяся в голове Каору.
Лицо матери, потерявшей сына, он, наверное, еще долго не забудет. Пожилая женщина обнимала почерневший обрубок руки, обернутый в зеленый плащ, так словно, самое родное на свете.
Жестоко.
— ... Мы ничего...— слова главы разведкорпуса — Киса Шадиса, в тот момент сидящего рядом с ней на коленях и проливающего бессильные слезы...— МЫ НИЧЕГО НЕ СМОГЛИ СДЕЛАТЬ!!! МЫ... НЕ ДОСТИЛГИ... НИ ОДНОЙ ИЗ ПОСТАВЛЕННЫХ ЦЕЛЕЙ!!!
... их не каждый смог бы произнести. Не каждому взрослому человеку хватит смелости сознаться в собственном бессилии. Признать совершенные им ошибки на глазах у стольких людей.
Ошибки, которые стоили жизни солдатам. Таким же людям. Как те, которые стояли в тот момент, образуя толпу, пораженную страхом.
Человеческая жизнь — такая хрупкая вещь.
...
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Слова учителя не застали его врасплох.
Еще три года назад, первые недели их совместного проживания он всегда довольно нервно реагировал, когда старик, спокойно занимающийся своим делом, и, казалось бы, совсем не обращающий на него внимания, вдруг резко обращался к нему, так как будто они уже вели беседу, по меньшей мере, несколько часов.
Сейчас он уже привык к этому.
Поэтому Каору неторопливо дожевал кусочек хлеба, которым закусил ложку супа, сглотнул, и только после этого отложил в сторону столовую ложку и поднял взгляд на старика, сидящего за противоположенным концом.
— Что вас беспокоит, учитель?— вопрос был готов заранее.
В свою очередь Генрих тоже не стал спешить с ответом, отпивая из кружки с травяным отваром. Один глоток, второй, третий. На шестом он, наконец, отлип от своего пойла, глубоко выдохнул и с размаху опустил ее на деревянную поверхность.
Хлоп!
Старые, морщинистые пальцы отпустили рукоять и потянулись почесать за шеей. Беспокоящую спину.
— Спина болит. В последнее время все чаще.
Каору молчал, не сводя с него своих красных глаз.
— Помню... в последний раз она у меня болела... когда очень плохие вещи происходили. Давно.
— Во время эпидемии?— в повисшем молчании поняв, что учитель не собирается продолжать, предположил мальчик.
— Нет,— серые глаза раскрылись. И в них было слишком много холода. Слишком.— Гораздо давнее... Гораздо хуже.
* * *
Скрипнула открываемая дверь.
— Мы дома!— Эрен и Микаса зашли внутрь.
— С возвращением,— поприветствовала их Калура Йегер, оборачиваясь от котелка с готовящейся едой.
...
Григорий Йегер, стараясь этого не показывать, с изрядной долей счастья наблюдал, как Эрен с Микасой поедают кашу. Ведь работает и живет он только ради своей семьи, ради детей. Теперь у него есть приемная дочь, семья разрослась. И их будущее за этими стенами...
Только подумав о том, что заботясь о них сейчас, он может обречь своих детей на ужасы этого замкнутого мира, весь его приподнятый настрой разом рухнул вниз. Ему очень хотелось изменить все это ради них.
Как раз в этот момент Калура потянула Эрена за ухо. Сын все торопился закончить свою порцию поскорее, проглатывая хлеб целыми кусками.
Отец семейства снова улыбнулся. Небольшие моменты семейного тепла. Как же начинаешь ценить их, когда взрослеешь.
Его взгляд перешел на девочку. Микаса сидела с ничего не выражающим, спокойным лицом (но если сравнивать его с тем, каким оно было, когда ее только привели — она очень изменилась) и умеренно, ложку за ложкой уничтожала свою порцию, так пока и не притронувшись к хлебу. Его она всегда ест отдельно — сказывается воспитание от матери с отцом.
Ее и так длинные, темные волосы, еще немного отросли. А время трапезы за завтраком, обедом и ужином — редкие моменты, когда чужим глазам открывалась тонкая шейка. Все остальное время девочка никогда не снимает свой красный шарф.
Гриша тихо выдохнул через нос. Этим шарфом Микаса дорожила, как величайшим в мире сокровищем. И, пожалуй, для нее он на самом деле им был.
Интересно, Каору понимает, что именно он сделал тем вечером полтора года назад?
— Микаса, наложить добавки?— спросила мама, заметив, что тарелка перед ней опустела.
— Нет, спасибо,— девочка взяла булочку и, откусив, начала жевать. Жевала она тщательно, как хомячок.
Эрен вроде бы успокоился и перестал спешить, начав уделять еде должное внимание. Калура занялась посудой.
В момент относительной тишины Микаса вдруг отложила в сторону недоеденный хлеб и с напряженным лицом вдруг произнесла фразу, которую никто не ожидал услышать:
— Эрен... хочет вступить в ряды Разведки.
Послышался звук упавшей тарелки.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
