Сундук или чемодан без ручки.

Сундук или чемодан без ручки.

Эпизод 1.

— Полинка, а поехали в отпуск куда-нибудь? — расслабленно развалившись голышом в постели, спросил я жену, глядя, как она, стоя в мягком свете прикроватной лампы, обтирает своё стройное разгорячённое тело влажным полотенцем и, изящно, по кошачьи, изогнувшись, одевает шикарную по нынешним временам белоснежную шёлковую ночную рубашку-безрукавку.

— А зачем тебе отпуск? — погасив свет и сев на простыню, подтянув с пола босые ноги, Поля, прижавшись грудью с двумя упругими от прохлады пупырышками, скользнула по мне снизу вверх и остановилась лицом к лицу. — Ты и так не шибко на работе-то устаёшь. За полночь уже, а всё никак не угомонишься, — с этими словами, произнесёнными с усмешкой, она коротко меня поцеловала и провокационно пошевелила бедром, из-за чего мои руки, рефлекторно устремившиеся погасить движение в чувствительном месте, легли на её приподнятую упругую попу.

— Ведь не угомонишься же? — хулиганка откровенно издевалась, но была полностью права. Прислушавшись к ощущениям, я понял, что да, не угомонюсь. Да и как взять себя в руки, когда такое сокровище рядом?

Спустя какое-то время оседлавшая меня амазонка приподнялась на колени, потянувшись в поисках сорванной и заброшенной куда-то на спинку кровати ночнушки, так, что её грудь оказалась прямо над моим лицом.

— Ты, кажется, что-то про отпуск говорил? — спросила она при этом мимоходом.

— Если и дальше так будем разговаривать, то можешь не одеваться.

— Охальник! — Поля, лёгкой рукой отвернула мою голову, не дав воспользоваться моментом. — Я серьёзно.

— Раз серьёзно, то Иван Кузьмич пригласил нас с тобой и с детьми совершить вояж на адмиральской яхте "Буревестник" по Волге и Дону, аж до самого Чёрного моря, где и провести, в покое и безмятежности, целый месяц на его шикарной даче. Отказать ему, в сложившихся обстоятельствах, я не могу.

— Если считаешь правильным так поступить, то я за тобой, как нитка за иголкой, — нашарив пропажу, Полина потянула её к себе и, перекинув ногу, легла рядом, прижавшись по-прежнему обнажённым телом.

— И если весь мир будет против меня, то будешь патроны подавать?

— Точно.

— Значит, решено. Завтра же поеду к Берии, поговорю на этот счёт. Надеюсь, препятствовать не будет. А с тобой, милая, и вовсе просто. Тебе я, как муж и, самое главное в этом случае, начальник, сам всё подпишу, — с облегчением подвёл я черту.

Ну, вот. Первый маленький шажочек к тому, чтобы я воспользовался своим излюбленным приёмом "смыться на время" сделан. Однако, как это сейчас некстати! Война в Испании подкинула работы, а приходится уезжать. Всё потому, что недооценил я АБТУ РККА. Понятно, в принципе, было, что не конструктор Любимов маршалу Ворошилову нужен, а только его имя, чтобы повлиять на Кожанова и, самое главное, Кирова. Единственный завод, который теоретически был способен справиться с задачей, Кировский, был закреплён за ВМФ. А ещё он выпускал супертракторы весом 100 и 150 тонн. Одна такая уникальная машина в прошлом году проложила технологическую трассу, при постройке магистрали Медвежьегорск-Архангельск, просто двигаясь по азимуту через лес. Трактора работают каждый день, двух-трёх достаточно для обеспечения работы целого карьера, а танк без войны стоит без пользы. Потому и был Сергей Миронович железно "против" сверхтяжёлых танков. До тех пор, пока товарищ Любимов за дело, пусть формально, не взялся. Любимов, как известно, ерундой заниматься не будет. Участвует — значит дело нужное.

До середины июня я не верил, что супертанк в СССР вообще может быть создан. По крайней мере, без моего прямого участия. Было такое легкомысленное и, прямо скажем, эгоистичное убеждение. До тех пор пока не получил, в порядке ознакомления, весь комплект документов, включая ТТЗ и предварительные наработки. Из присланных с Брянского паровозостроительного завода документов было понятно, что советский "Маус", танк с 107-миллиметровой пушкой и круговым 230-миллиметровым бронированием, таким же, как у строящихся линкоров и защищающим от всех полевых орудий вплоть до новейшей МЛ-20М1, вполне реален. Не ясно было с ходовой, но на то и Кировский завод пристёгивают, чтобы эту проблему решить.

Стоило бы порадоваться тому, что исходящую изначально от меня идею советская промышленность оказалась, в принципе, способна претворить в жизнь. Но. Но моё собственное отношение к сверхтяжёлым танкам за последние полгода резко изменилось. Раньше-то я считал, что потрудился на славу и обычных танков Красной Армии уж наверняка хватит. Однако, разговор с Рожковым, в котором он коснулся вооружения и количества выпущенных САУ, позволило сделать кое-какие выводы. То, что выпуск самоходок на ЗИЛе всегда превышал выпуск танков, для меня секретом не являлось. По грубым прикидкам выходило, что всё поголовье Т-26М вряд ли превышает две тысячи экземпляров. Если считать по батальону на дивизию, то 40 СД можно вооружить. Новых, более ресурсоёмких Т-126 вряд ли будет выпускаться больше. Конечно, есть ещё Т-28, вполне по современным меркам танк "на уровне", с 60-миллиметровой лобовой бронёй. Но их число тоже надо брать как один к четырём по отношению к Т-26 "эталонного мира", выпускавшихся там на этом заводе. Виккерсов 6-тонных, советского выпуска, всех видов, кажется было больше девяти тысяч всего, вряд ли больше десяти. Резун, не к ночи будь помянут, заставил в своё время этим вопросом поинтересоваться. Но тогда получается, что до сорокового года 174-й завод, работая в том же темпе, без аврала, сможет выпустить две с половиной тысячи танков. Которые не только в стрелковые дивизии идут, а ещё и в бригады прорыва.

Если же учесть, что ленинградцы конструируют новый тяжёлый танк, то и ещё меньше. Кстати, и здесь моя вина есть. 107-миллиметровый бронебойно-фугасный снаряд, выпущенный из гаубицы-пушки Грабина, проломил насквозь не только 75-миллиметровую бронеплиту, заложенную в конструкцию новой машины, но и вызвал обширный откол с тыльной стороны 100-миллиметровой. Получилось, что уже совсем готовый КВ, тактико-техническому заданию, требующему защиты не только от лёгкой противотанковой, но и дивизионной артиллерии, не соответствует. На те же мысли наводила и тяжёлая дивизионная пушка М-10М1. Задание было изменено, теперь требовалась 120-миллиметровая броня. Это обстоятельство уж совсем никак не может способствовать массовости машины.

И, конечно, есть ещё "кавалерийские" БТ и Т-34, в отношении которых действует тоже правило — толстокожих всегда будет меньше. Как ни крути, как ни считай, но не получается к рубежу сороковых годов вооружить РККА, учитывая мобилизационное развёртывание, танками с противоснарядным бронированием согласно штатам. В таких условиях тратить ресурсы на СТТ, каждый из которых сожрёт целую танковую роту обычных Т-126, но при этом будет иметь всего одну пушку, недопустимо. А ведь один в поле не воин. Батальон СТТ из тридцати машин будет стоить десяти батальонов Т-126. И таких частей требуется не менее 4-х. По числу танковых групп немцев. Меньше нельзя, непробиваемой стены не получится. Это что, нам совсем выпуск обычных машин ради СТТ свернуть? Ну уж дудки!

Эти соображения привели меня прямёхонько в стан врагов народа, так как решил я, в меру сил и возможностей, проект СТТ саботировать. И выбрал для этого самый простой путь — доведение идеи до абсурда. В докладной записке на имя наркома ВМФ Кожанова я указал на очевидный факт, что СТТ планируется перебрасывать водными путями. Значит — вдоль морского побережья тоже. Поэтому, странно, что не учитываются запросы морской пехоты. Ведь создавать две отдельные машины, одну для армии, другую для МП, слишком накладно. А какие требования морпехи могут предъявить к СТТ? Конечно же уничтожение береговых батарей! Хотя бы среднекалиберных. Из двенадцатидюймовки и выше в танк ещё умудриться попасть надо, а вблизи он либо огневую разнесёт, либо, если установка башенная, просто притрётся, не давая повернуть орудие. Так что, товарищи конструкторы, броню достаточную для защиты от Б-1-П, будьте любезны. Тем более, что в РККФ железнодорожные транспортёры с такими орудиями имеются. У буржуев, скорее всего, не хуже. Значит и на сухом пути броня, которую надо теперь удвоить против первоначального проекта, пригодится. Подано всё это было в духе "хочу как лучше", но должно было получиться в итоге "как всегда". Неочевидная ловушка состояла в том, что удельное давление на грунт будет таким высоким, что машина не сможет просто-напросто передвигаться по полю.

Кожанов, полностью мне доверяя, мой доклад "подмахнул" и переслал в АБТУ с наилучшими пожеланиями. Там доводам, освящённым благоволением целого наркома, вняли и изменили ТТЗ, чего я и добивался. Осталось только подождать, пока какая-нибудь умная голова не додумается, что танк с такими параметрами невозможен в принципе. Когда это произойдёт — с меня взятки гладки. В работе я фактически не участвую, нет у меня своего танкового КБ. И отдела нет. И группы. Подумаешь — внёс предложение. Могли подумать и отказать. Сами виноваты. В конце концов, бумага была состряпана в рекомендательном ключе не с позиций инженера, а с позиций тактика.

Ивану Кузьмичу тоже это дело никак уже не повредит. Так как оно было последним, которое он успел сделать на посту наркома. В конце июня из Испании, после достижения договорённости об обоюдном выводе войск заинтересованных сторон, в Мурманск и Архангельск прибыла эскадра под командованием Кузнецова, бывший Советский Испанский флот и конвой с Потийской бригадой и авиаэскадрильями флота на борту. Итальянцы вывели свой экспедиционный корпус, а немцы — легион "Кондор". При этом было заключено негласное джентельменское соглашение, согласно которому итальянцы и немцы прекращают пиратствовать в морях, а СССР закрывает глаза на "португальский" вопрос и, упаси Боже, не посылает больше на войну кадровые части. То есть поставки оружия воюющим сторонам теперь, фактически, мог осуществлять беспрепятственно кто угодно. А там уж, чья возьмёт, пусть решают на фронтах между собой сами испанцы. Конечно, несмотря на это, Сталин не был настолько наивен, чтобы безоговорочно доверять Муссолини и Гитлеру, поэтому план снабжения Испанской Республики конвоями из Мурманска был сохранён. Как и план по возвращению "на круги своя", в случае недобросовестности оппонентов.

По итогам полугодичной операции на участников обрушился водопад поощрений и наград, повышений в званиях. Так и нарком Кожанов, получив звезду Героя, был повышен до генерального инспектора морской пехоты. Должность пришлось выдумывать на ходу, ведь место начальника Морской академии было уже занято прежним флагманом морских сил РККА Орловым. Вот так, наградили, повысили и фактически отстранили от дел. Не за то, что флотом плохо командовал, а за то, что слишком хорошо. И слишком самостоятельно. Без оглядки на руководство страны и большую политику. Вожакам партии гораздо более по душе оказался проверенный в деле, но слишком молодой, а потому, управляемый, Кузнецов. Которого и назначили быстренько народным комиссаром РККФ, обойдя всех командующих флотами и флотилиями. Получилось, что в битве "Ворошилов против Кожанова" Иван Кузьмич проиграл слишком уж стремясь выиграть. Теперь он, фактически, пенсионер с самыми несложными обязанностями. Знай себе держи морпехов на контроле, всего-то и делов.

От такой жизни деятельный человек и в запой уйти может, особенно когда некоторые бывшие подчинённые вдруг начинают сторониться и стараются не замечать опального флагмана. Да что подчинённые, вон, мой дядюшка Исидор тоже свободной минутки найти не может, чтоб под рюмочку просто поговорить по душам. Поэтому необходимость морально поддержать своего, не побоюсь этого слова, друга и соратника, удачно совпала с моим желанием быть от проекта сверхтяжёлого танка как можно дальше. Если отпуском считать отдых в Крыму, то вояж по рекам и морям от Москвы до места назначения смело можно принять за дорогу, которая, как известно, у работников наркомата внутренних дел, бесплатная и не входит в основной срок. Этак я до конца лета гулять буду. А за это время либо падишах помрёт, либо ишак сдохнет.

Эпизод 2.

Возвращаясь на следующий день с подписанным моим наркомом рапортом, который, по моим смутным подозрениям Берия подписал исключительно из соображений не дать мне приложить руку к очередному эпохальному проекту, что могло повлечь за собой рост моего авторитета в высших сферах, у внешнего КПП я увидел легковой автомобиль. Уже привыкнув к "стандартным" советским авто, которые практически вытеснили наследие времён Гражданской, я подивился на седан иностранного производства, да ещё с правым рулём. Хочешь — не хочешь, но перед воротами я должен был остановиться и именно в этот момент, покинув водительское место, ко мне подошёл хозяин загадочного авто, одетый, несмотря на жару, в строгий коричневый костюм.

— Добрый день, господин Любимов, — поздоровался он чуть приподняв шляпу, — могу я надеяться побеседовать с вами пять минут?

Незнакомец говорил по-русски почти чисто, но, тем не менее, чуть заметное подкартавливание улавливалось, что выдавало в нём иностранца.

— Зависит от того, с кем имею честь...

— Зовите меня, если угодно, господин Файэрбрейс. Я представляю Великобританию и являюсь военным атташе, — отрекомендовался собеседник.

Привычный мне гудок буксира, выводящего из шлюза вниз по течению очередную баржу, заставил англичанина, до того без стеснения пристально рассматривавшего меня через проём опущенного водительского окна, отвлечься, повернув в сторону шума голову, а мне дал лишние секунды на оценку сложившейся ситуации. Такой контакт, безусловно, обеспечит мне, минимум, косые взгляды со всех сторон. Вон, даже боец открывающий ворота, смотрит неодобрительно, хоть и старается, чтоб я этого не заметил. С другой стороны, контакт уже состоялся, назад не отыграть. Меньшее из зол уже случилось. А большее... Будем надеяться, что девиз НКВД "Сила в правде" по-прежнему действует и без веских оснований и железобетонных доказательств моей какой-либо вины кары на мою голову не обрушатся. Был бы сейчас "тот самый 37-й год", я бы уже, пожалуй, звал на помощь, вопя, что хулиганы зрения лишают. А в настоящем 37-м году почему бы, хотя бы, не выслушать?

Ведь интересно же, чего от меня хочет старая карга Британия, настолько, что персонально прислала атташе по мою душу. Не в её стиле, но окрестности "Острова", насколько мне известно, являются для всякого рода шпионов и тайных посланцев настоящим Бермудским треугольником. Уж сколько лет. Не одно внеочередное звание и не один орден получены. А среди контрразведчиков тихий междусобойчик в споре за назначение на "хлебное место". Надо Лаврентию Павловичу кого-нибудь продвинуть по службе? Нет лучшего способа, чем поставить на территорию, включающую в себя хозяйство Любимова. Сам Меркулов с этого здесь, в Москве, начинал. А если невозможно тайно, то приходится явно и даже демонстративно.

Решив для себя принципиальный вопрос, я отъехал назад и в сторону, припарковав машину нос к носу с авто иностранного военного дипломата.

— Не угодно, — ответил я Файербрейсу, исключительно ради того, чтобы выиграть немного времени и присмотреться к собеседнику, — вы, наверное, в курсе, что господ из России повыгоняли. А признать вас, англичанина, своим господином для меня совершенно невозможно.

— Тогда можете обращаться ко мне "полковник". Если вам так больше по душе, — с мелькнувшей в глазах лёгкой скукой ответил атташе на банальность привычной и, видимо, надоевшей банальностью, после чего, переключая разговор, обратил внимание на другую часть моих слов. — Но отчего такое предубеждение против моих соплеменников?

— Почему же? Я оцениваю их достойно и адекватно, — пусть понимает меня как хочет, а отказывать себе в удовольствии чуть-чуть иронизировать я не намерен. — Но давайте уж сразу, без взаимных расшаркиваний. Чем обязан?

— В вашем ответе звучат слова делового человека, знающего себе настоящую цену. С такими людьми всегда приятно иметь дело, — одарил меня англичанин щедрой улыбкой, откровенно мне льстя.

— Не могу сказать, что чувства взаимны, ибо вы предпочитаете делу пустопорожние комплименты, — я сознательно давил, ломая обволакивающий, запутывающий мысли лишними словами, стиль общения Файербрейса, чтоб перехватить инициативу в разговоре и примерно оценить, насколько сильно я ему нужен. — Итак?

— Отойдём, — сказал полковник, покосившись на начавшего отворять створку бойца. Выражение лица его при этом не изменилось, но во всей его внешности появилась какая-то жёсткость, осанка выпрямилась, будто и не было в ней раньше угодливой сутулости, даже тени от полуденного солнца, обрисовывающие края шляпы, казалось, легли более чёткими линиями. Я в ответ молча кивнул, соглашаясь, и мы пошли по дороге прочь от КПП туда, откуда лёгкий ветерок не мог донести до лишних ушей содержание нашего разговора. Навстречу нам, подвывая двигателем, проехал автобус-полуторка, отвозивший спецконтингент на станкостроительный завод имени Орджоникидзе и мы, спасаясь от поднятой с грунтовки пыли, перешли на наветренную сторону. Чихнув, англичанин быстро оглянулся ему вслед и решил, что пора. Вокруг не было ни души, если только никто не прятался в высокой, по пояс, придорожной траве. Сенокос скоро.

— Нам известны ваши трудности. Вы имеете неплохой доход, ходят слухи даже о миллионах, но в рамках советской системы не можете его ни пустить в дело, ни даже сделать свою жизнь более комфортной. Трудно представить, что кого-либо может устроить такая ситуация. Поэтому правительство Великобритании сочло возможным вам помочь, надеясь на ваше благоразумие. Мы готовы предоставить вам подданство, компенсацию издержек, связанных с отказом от советского гражданства, и, на первое время, трудоустройство на любую английскую фирму по вашему выбору. В дальнейшем, уверен, вы легко сможете начать и собственное дело.

Я не спешил с ответом, просчитывая варианты. Конечно, о том чтобы согласиться речи идти не может, но не приехал же этот бульдог за заведомым отказом? Тут что-то иное.

— Боюсь, что Англия, по сравнению с СССР, сейчас выглядит как ваша машина по сравнению с моей, — неопределённо ответил я только ради того, чтобы потянуть время.

— Это всего лишь казённый "Ровер", — бесстрастно сказал Файербрейс тоже только потому, что не мог промолчать. — Но есть ещё и "Роллс-Ройс".

— И всё же вынужден отказать. Англия, безусловно, великая держава. В прошлом веке её величали кузницей мира. Но не в этом. Ваше могущество уходит, как вода сквозь пальцы и, поэтому, неразумно делать на вас ставку. Ставить надо на тех, за кем будущее.

— Вы, как азартный игрок, совершаете ошибку, — холодно возразил британец. — У вас есть хорошая поговорка: не всё то золото, что блестит. Ставка должна быть надёжной, чтобы наверняка принести выигрыш.

— Давайте на чистоту, полковник. Мне представляется сомнительным, что в стране со столь славной историей не хватает собственных инженеров. Это предположение заставляет думать, что ваша цель состоит не в том, чтобы что-то приобрести, а, всего лишь, в том, чтобы лишить чего-то конкурента. Поэтому мои перспективы в британском подданстве представляются более чем сомнительными. Изъяв меня из СССР без шансов вернуться, вы мгновенно потеряете к моей персоне интерес. Однако, было бы совсем не вежливо выпроваживать вас несолоно хлебавши. У меня есть к вам встречное предложение.

— Уж не хотите ли вы, чтобы я перебрался в СССР? — с издёвкой усмехнулся Файербрейс.

— Ваша персона меня нисколько не интересует. Вы не более чем посланник. И предложение моё адресовано Англии, а не вам. Чтобы между нами не возникло какого-либо недопонимания, кратко изложу свою позицию. Вы, англичане, уже один раз устроили мировую войну, которая стала для вас, несмотря на победу в ней, катастрофой. Противники же ваши только усилились. Сейчас вы идёте семимильными шагами к тому, чтобы вновь наступить на те же грабли. Более того, вы не осознаёте своего главного врага. Может случиться так, что мы с вами даже окажемся союзниками и нам, русским, придётся вас выручать из ловушки, которую вы сами себе устроили. Имея это в виду, я готов поделиться с вами информацией, совершенно безразличной для СССР и жизненно важной для Великобритании.

— Вы, русские, никогда не перестанете меня удивлять, — в смешавшихся чувствах, после довольно долгого молчания, проговорил англичанин. Ещё бы, не было ни гроша, а тут алтын! — И что вы за это хотите?

— Раз вы в курсе моего финансового положения, то должны понимать, что деньги меня не интересуют. Хотя, пожалуй, я бы вложился в некоторые ваши проекты с перспективой лицензионного выпуска готовой продукции в СССР. Но на первый раз, чтобы оценить вашу платёжеспособность и стремление к обоюдовыгодному сотрудничеству, оставлю вопрос вознаграждения на вашей совести. Вы сами определите, насколько важна для вас информация. Готовы?

— Отказываться было бы неразумно, я весь внимание.

— Япония не строила и не строит в соответствии с последним Вашингтонским соглашением лёгких крейсеров. Все их крейсера — тяжёлые. Конструкция изначально рассчитана, чтобы в кратчайшие сроки в угрожаемый период заменить шестидюймовые орудия на заранее подготовленные восьмидюймовые.

— Это точно?

— Вы вольны проверить по своим каналам.

— Что ж. Это, конечно, важная для нас информация, — с каким-то сомнением проговорил британец, а потом, решившись, заявил. — Готов расплатиться той же монетой немедленно. Если вы нам готовы оказывать содействие по отношению к японцам, то и Великобритания не останется в долгу по отношению к ним же. Командарм Рокоссовский, командующий русскими войсками на Дальнем Востоке, считает себя обойдённым и, мягко говоря, не слишком лоялен правительству большевиков.

В ответ я демонстративно рассмеялся, заявив:

— Примерно этого я от вас и ожидал. Связался чёрт с младенцем! Во-первых, почему вы решили, что мне интересен какой-то Рокоссовский? Какой мне с него прок? А во вторых, не стоило впаривать мне откровенную дезу! Сожалею, но вы продемонстрировали полнейшую недоговороспособность. Посему, моё предложение аннулируется. Прощайте!

Я решительно зашагал по направлению к машине, не оборачиваясь на призывы англичанина остановиться. Уж если играть на повышение, то до самого конца. Услышав за спиной частый топот, я про себя торжествующе усмехнулся. Всё-таки заставил я тебя за мной побегать, сэр с плесенью! Дождавшись, когда меня прихватят за плечо чтобы остановить, я ладонью свободной руки зафиксировал на себе пальцы наглеца и, толкнувшись от земли, сделал мощное, с подворотом, движение корпусом, отчего Файербрейс, потеряв равновесие и, заодно, шляпу, кубарем полетел вперёд и шлёпнулся в пыльную придорожную траву. Заодно стало понятно, почему он парился в такую жару в пиджаке. Наплечную кобуру со старомодным револьвером я видел в этом мире впервые.

— Таки и лежи! — ткнул я по направлению к горе-дипломату пальцем, проходя мимо.

— Да подождите же! Мы ещё можем договориться! — вслед мне, приподнявшись на локте, уже без надежды промямлил полковник. Решив, что пора, оппонент созрел, я резко развернулся.

— Правда?! Возможно! Только восстановить свою репутацию в моих глазах вам будет стоить много дороже! Мне нужен "Асдик"! Со всеми чёртовыми секретами и самый новый! С лицензией на производство в СССР! И когда первый прибор советского выпуска успешно пройдёт испытания на корабле, вот тогда и только тогда можете приходить за следующей порцией информации. Намного, намного более важной по сравнению с той мелочью, которой я с вами поделился, уж поверьте мне. И не раздумывайте слишком долго, секреты протухают и становятся известными всем. Но для тех, кто в своё время пожадничал, всегда слишком поздно.

— Вы желаете невозможного, — сказал Файербрейс поднимаясь на ноги. — "Асдик" является государственной тайной Великобритании, которая не может быть раскрыта.

— Нашли чего прятать и от кого! СССР — сухопутная держава. Её невозможно уязвить с помощью подводных лодок, против которых ваш "Асдик" и предназначен. Я вообще удивлён, что страна, имеющая величайший торговый флот и опыт прошлой Мировой войны скрывает от других противолодочное оружие или приборы обнаружения. Да вы должны продавать их направо и налево, ибо всё, что направлено против лодок — в интересах Англии, живущей на островах.

— Зачем же тогда "Асдик" СССР? Если...

— Он нужен мне! Мне персонально! У меня заказанный после известных событий в Средиземном море проект противолодочного корабля остаётся без него несовершенным! Или вы имеете что-то против противолодочных кораблей?! В любом случае, вашим грязным планам сделка никак помешать не может, а если я всё-таки окажусь прав, и мы станем союзниками, то очень поможет обеим державам. И я сумею извлечь из этого для себя выгоду! Прибор с лицензией — моё последнее слово. Я не торгуюсь. До встречи после того, как вы уладите дело!

C этими словами я запрыгнул в машину и, дав резко по газам, влетел в распахнутые заранее перед бывшим явно не в духе, судя по разговору на повышенных тонах, начальством, ворота.

Эпизод 3.

"Буревестник" называли адмиральской яхтой с большим авансом. До "Алмаза" генерала Алексеева, бывшего при царе наместником Дальнего Востока, а тем более до императорского "Штандарта", который теперь числился минзагом в РККФ и носил имя "Марти", ему было как до небес. И по размерам, и по удобствам для высоких пассажиров. Да и, что греха таить, для собственной команды тоже. Ведь это был тот самый первый деревянный ТКА с моими моторами, так и оставшийся чисто экспериментальным. Доиспытывав кораблик до полного безобразия, моряки вернули его на ремонт на МССЗ, где бывшему ТКА дали собственное имя и лишили всяких стреляющих излишеств. Зато на нём теперь были оборудованы в корме три отдельные каюты, не уступавшие каждая купе спального вагона и небольшая кают-компания сразу позади ходовой рубки. Получился катер, способный быстро доставить командующего флотом из Севастополя в Одессу или в Батум, не гоняя при этом крейсер или эсминец. Осталось, всего лишь, доставить его на Чёрное море, что мы с Кожановым и задумали провернуть к своему удовольствию, совместив приятное с полезным. Тихому отдыху способствовало и то обстоятельство, что собственная радиостанция "Буревестника" осталась на ремонте в Севастополе и катер не имел средств связи, кроме тех, что использовались на судах ещё в 19-м веке.

Ничто не должно было нам помешать, но англичанин, будь он неладен, подвернулся некстати. Докладывать по команде своему единственному начальнику о случившемся я не стал. По совести говоря, из хулиганских побуждений. По-мальчишески захотелось подёргать тигра за усы, тем более, что формально мне это ничем не грозило. Ведь я уже в отпуске! Вот как только вернусь на службу, так сразу и доложу! А пока у Берии, у которого и без меня докладчиков хватает, пусть хоть чесотка от любопытства начнётся, мне всё равно. Мало он у меня крови попил? Теперь мой черёд.

Ещё из наркомата я связался с Кожановым и известил, что готов к отплытию. Поэтому мы с Полиной едва успели собраться, покидав в чемодан шмотки и прочие крайне необходимые в провинции вещи, включая "Сайгу" и меч, как "Буревестник", забрав Ивана Кузьмича от "Дома на набережной", вошёл в канал малого шлюза, которым, как резервным, обычно не пользовались и вывалил трап. На этапе планирования нашего путешествия я переживал за то, как мы все сумеем на катере разместиться, но флагман сразу отмёл мои сомнения. Для него этот круиз был чем-то вроде свадебного путешествия с новой женой, второй по счёту, первую с двумя дочерьми брать с собой он не собирался. Иван Кузьмич никогда не афишировал свои личные дела и то, что он недавно успел развестись и вновь жениться, даже для меня стало сюрпризом. Но на этом неожиданности не закончились.

— Семён, Полина, познакомьтесь, это моя жена Роза, прошу любить и жаловать. Кстати, должен тебя, Семён, за своё счастье поблагодарить. Это за разговором о тебе мы поняли, что созданы друг для друга.

— Да мы уж, вроде, как знакомы, — с трудом удержался я от рефлекторного жеста и не сдвинул фуражку на затылок, хотя рука и потянулась было вверх. — Работали вместе на ЗИЛе.

— Ну конечно! Как дела, Семён? — улыбнулась мне открыто и от души, можно сказать, торжествующе, Роза, прежде носившая фамилию Блиндер. Прошедшие годы её ничуть не испортили и даже то, что её прежняя худоба исчезла, пошло ей только на пользу. Талия так и осталась осиной, а объёмы добавились именно там, где и нужно. Немудрено, что Кожанов потерял голову от этой белокожей кареглазой красавицы с вьющимися волосами цвета воронова крыла.

— Больше никаких дел! Только приключения! Для начала нам нужно будет уйти от погони, вернее, облавы, которую нам устроят, думаю, не ранее завтрашнего утра.

— Как романтично! — первой отозвалась Роза.

— Опять что-то натворил?! — хором спросили Полина и Кожанов.

— Потом расскажу, ты палатку взял?

— Две...

— Вот и ладненько, в города и сёла заходить не будем. А первую ночь нам лучше бы провести на ходу. Иначе меня могут лишить законного отдыха и вызвать в наркомат.

— Если нам грозит только это, то, лейтенант, — обернулся Кожанов в сторону мостика, — командуй отход, все на борту.

Отвалив, мы за остаток дня поднялись по реке, пройдя под стенами Кремля, вышли в канал Москва-Волга и к заходу Солнца преодолели значительную его часть. И дети, и женщины были в полном восторге от того, как мощный катер несёт их по водным просторам навстречу ветру. Особенно внимательно приходилось смотреть за Петькой, который норовил, глядя на струящуюся вдоль бортов воду, перегнуться через ограждение и вывалиться за борт. У мужчин же были свои маленькие радости. Десяток литров свежего пива надо было употребить, пока не пропало, чем мы с бывшим наркомом, растягивая удовольствие, всё это время и занимались, сидя под натянутым на носу перед ходовой рубкой тентом, тихо разговаривая о том, о сём.

— Ну и дурак же ты... — оценил мои действия Кожанов после того, как я рассказал ему историю с британцем. — Зачем так поступать? Я что, не подождал бы день-два, пока всё не уляжется? Доложил бы как положено, зато отдыхали бы спокойно и в ус не дули.

— Вот ещё! Во-первых, историю эту кое-кто на "Б" раздуть мог и на ровном месте, тогда мне об отпуске лучше и не думать. А во-вторых, не хочу разочаровывать своих заклятых британских друзей. Должны же они видеть, что хоть каких-то результатов достигли и меня ещё не пора валить наглухо, может русские аборигены и сами справятся.

— Ты это о чём?

— Да всё о том же... — ответил я, отхлебнув из большой металлической кружки больше чем на пол литра. — Думаешь, зачем он так демонстративно ко мне припёрся? Не сманить, так скомпрометировать. Причём, наиболее вероятно последнее. Много ты знаешь советских инженеров, к которым вот так иностранные атташе заезжают? Вот и я не знаю ни одного. Мешаю я им, убрать хотят. И не известно до какой степени я им поперёк горла встал. Могут и на крайности пойти. Я ведь не Сталин и не Киров, так, конструктор мелкий, сколько таких пропало без следа как тот же Дизель. Пусть уж лучше думают, глядя на поднявшуюся суету, что Лаврентий за меня всерьёз взялся. А мы время потянем, глядишь, моя японская наживка и сработает, интерес появится.

— Объясняться всё равно придётся, — заметил Кожанов. — И слова я тебе советую подбирать очень осторожно.

— Бог не выдаст — свинья не съест. Надеюсь, товарищи наши мыслят здраво и войдут в моё положение.

— Я бы на это особо не рассчитывал, — скептически хмыкнул Иван Кузьмич. — Со мной видишь как обошлись. Тоже мне, политики, мать их. Сами залезут в дерьмо по уши, а вытащишь их, так тебя же и измажут. Им до тебя, кстати, как медному котлу до ржавчины. Ты вон влёт определил, что Испания обуза нам и больше ничего. У буржуев правителям таких промахов не прощают. Глядишь и оппозиция уже у власти. Улавливаешь суть?

— Ты это, Иван Кузьмич, брось. В тебе сейчас не здравый смысл, а прости уж за откровенность, детская обида говорит. У нас абсолютное большинство на своём месте сидят. А тебе надо думать о том, как сложившуюся ситуацию к своей пользе повернуть. И вижу я здесь неплохие перспективы. Ведь ты сейчас ответственности ни за что не несёшь, значит, и ошибок не совершаешь. А кое-кто, не будем показывать пальцем, кто совсем не на своём месте, свои ошибки обязательно совершит. Нужно будет всего лишь этим воспользоваться, и место то освободившееся занять!

— Шутишь что ли? Там одна шайка-лейка, рука руку моет. Уж если я с поста наркома ничего сделать не смог, то чего могу сейчас?

— Сейчас тебя списали. Ты никому не интересен. Значит, делать можешь что угодно. Только добычу себе выбирай по зубам и выше головы не прыгай. Потому как я тебе только до определённого уровня первый друг и помощник, а дальше — капитан госбезопасности, так и знай. И чтоб рассуждений про оппозицию я от тебя, дорогой Иван Кузьмич, больше не слышал.

— Опыт говорит, что к словам твоим стоит прислушаться. Эх, знать бы, где соломки подстелить!

— На Дальнем Востоке, конечно. У японцев уже желудочный сок выделяется, глядя на то, как мы из-за Восточного Туркестана с китайцами расплевались. На нас вряд ли в первую очередь попрут, скорее всего, в ближайшее время Чан Кай Ши отдуваться придётся. А вот в следующем году... В общем, есть у тебя время и подготовиться, и оказаться в эпицентре событий.

— Дело это, кажется, гиблое. У японцев флот — ого-го! Не то, что у нас. Как там себя проявить? Тут уж лучше в сторонке постоять...

— У японского флота к нам интереса нет. А вот Квантунская армия может устроить что-то вроде разведки боем, чтобы нас прощупать на предмет употребления в пищу. Предполагаю ограниченный конфликт на отдалённом участке. У меня там, в Приморье, друг командует погранотрядом, кое-какие сведения поступают. Обрати особое внимание на район озера Хасан. Если самураи полезут, то морская пехота под твоим личным командованием должна успеть надавать им по зубам первой, не дожидаясь, пока армейцы раскачаются.

— Мальчишки! — Роза, а вслед за ней и Полина, явно почувствовавшая что-то, что между мной и новой женой наркома не всё чисто, а потому неотступно за ней присматривающая, нарушили наше уединение. — Ну что же вы нас бросили! Мой адмирал, не пора ли уже перестать пить пиво и перейти, наконец, в лучших гардемаринских традициях, на шампанское в обществе прелестных дам?

— Адмиралов мы побили, товарищ Роза! Советские флагманы предпочитают водку! — шутливо ответил на упрёк моряк. — Но и шампанское, натурально французское, для боевых подруг найдётся. Присаживайтесь.

— Поля, завтра с утра в Дмитрове мы сойдём, будь готова, — не в тему и совершенно серьёзно изрёк самый молодой из присутствующих мальчишка, разменявший уже пятый десяток.

— Что-то не так? — встрепенулся Кожанов.

— Ерунда, просто не хочу быть на борту, когда сюда чекисты заявятся по мою душу. Позже нас на берегу подберёте, договоримся где. Мы ведь хотим, чтобы наше уединение никто впредь не нарушал? Главное — не проболтайтесь.

Эпизод 4.

Сказано — сделано. Вырядившись в пух и прах, в полную парадную форму, жаль без меча, который пришлось припрятать на катере, нацепив орден, рано утром я заявился на вокзал города Дмитрова и взял билеты на пригородный поезд на всю семью до Москвы. Полина, чуть погодя, одетая сильно попроще, в сарафане и платочке, поворчав для порядка на растрату средств, пошла и приобрела точно такой же комплект билетов, только до Кимр. После чего, переодевшись в укромном месте и избавившись от набитых сеном узлов, изображающих большой багаж, мы коварно никуда не поехали, а с одним сидором на четверых, куда я сложил съестное, вернулись задворками к каналу и потопали вдоль него пешком на север, выбирая место для пикника.

Часа в четыре пополудни нас, уже успевших налопаться шашлыков и накупавшихся вволю, подобрал проходящий мимо "Буревестник". Кожанов, как и было договорено, дождался в Дмитрове, пока на борт в моих поисках не заявится посыльный-чекист, которому он честно заявил, что капитан Любимов внезапно, без объяснения причин, сошёл на берег и отправился на вокзал. Пусть теперь Берия хоть весь наркомат на уши поднимет. По времени визита посыльного получалось, что я вполне успевал добраться до столицы, а оттуда мне дорога куда угодно открыта. Даже за границу. Пусть Лаврентий себе ногти до корней теперь сгрызёт, а я спрячусь под пламенем свечи и отдыхать буду в своё удовольствие.

Целую неделю мы шли вниз по Волге, останавливаясь на ночь в каком-нибудь укромном месте и разбивая палатки на берегу. Развлекались рыбалкой и кое-где, где лес подходил к реке вплотную и мы видели следы водопоев, охотой на кабана. Причём не только мы, но и свободные от вахты члены команды "Буревестника". Выходил у нас какой-то ночной образ жизни, когда с вечера и до восхода солнца мы сидели либо с удочками на берегу, либо с ружьями в засаде, а днём, пока катер шёл по реке, по большей части отсыпались в каютах. Зато как было хорошо отдохнуть от индустриального грохота, особенно поначалу на Верхней Волге, где вечерняя заря почти догоняла утреннюю. Петька, от назойливости которого едва удалось избавить механиков катера, всучив ему удочку, внезапно для всех в свои неполные семь лет стал чемпионом по уловам. Посмотрит, бывало, на воду, отойдёт в сторонку и таскает одну рыбину за другой, а у соседей — ни поклёвки. И спрашивали, как место выбирает, и рядом подсаживались — бесполезно. У Пети всё равно больше, а объяснить толком ничего не может или не хочет. Только скажет: "здесь рыба есть". И всё. Талант. Полина только посмеивается. Глядя на них понятно, что и откуда взялось. Сама Поля с маленькой Викой, которой, как постоянно твердила Роза, следовало бы спать, по ночам пропадала в лугах и лесу, неизменно возвращаясь с добычей в виде трав, цветочков и корешков, которыми они увешали весь подволок и нашей и детской каюты, отчего там даже при открытых иллюминаторах стоял дурманящий дух.

С ухой и шашлыком у нас проблем не было, а вот за хлебом и огородной зеленью, хочешь не хочешь, а приходилось в селения заходить. На "заготовки" всегда отправлялась Роза, имеющая талант торговаться до умопомрачения, в сопровождении боцмана в качестве грубой силы. Нас всё-таки почти два десятка человек и большинство — здоровые мужики, пшеничные булки и ржаные ковриги приходилось, чтобы хватило на пару дней, закупать мешками. К тому же ещё молоко, соль, крупы и прочее и прочее. Однажды, вернувшись из "шопинга", Роза обмолвилась:

— Приятный городок эта Молога, торговаться умеют, но до меня им далеко.

Меня будто кольнуло воспоминание из "прошлого — будущего", где это название упоминали и так и сяк. Я не сдержался и брякнул:

— Жаль, затопят его скоро, когда электростанцию с плотиной достроят.

— Кто это тебе сказал? Ничего подобного! У них там перед Горкомом огромный плакат висит с планом. На нём новая набережная с предохранительной плотиной, причалами и доком. Судоверфь будет. Да ты сам-то выгляни и увидишь, как они на сухом месте, пока вода не поднялась, строят.

Последовав совету, я убедился, что береговой откос действительно выравнивают, строя вертикальную бетонную стенку, приблизительно на метр выше улиц города так, к ней в будущем могли причаливать речные суда с большой осадкой, а в устье впадающей в Волгу Мологи эта стенка двойная, наверное тот самый док. На то, чтобы этот городок решили затопить действительно не похоже. Окончательно мои сомнения развеял Кожанов, у которого в Днепровском бассейне, ради передачи опыта, на гидротехническом строительстве работали выходцы из Волголага, и вольные, и только что освободившиеся. Слушая его рассказ о строительстве каналов и плотин электростанций на Волге, я понял, что невольно поспособствовал тому, чтобы Рыбинское водохранилище не стало таким большим. Во-первых, обширная механизация работ привела в своё время к досрочному вводу в строй канала Москва-Волга, поэтому и строительство волжского каскада электростанций тоже началось раньше. И по весьма умеренным проектам, обеспечивающим лишь благоприятные условия для судоходства, а не рекордные показатели выработки электроэнергии. Ведь даже наш катер, с осадкой менее метра, в некоторых местах великой русской реки проходил строго по обозначенным фарватерам, расчищенным землечерпалками, которых в верховьях было довольно много. А о крупных баржах речь даже и не шла. Другим следствием использования мощной строительной техники стало то, что одновременно замахнулись и на канал Волга-Дон. Поэтому детально прорабатывать выдвигавшийся "большой" проект Рыбинского водохранилища было попросту некому, руки не дошли. Все силы инженеров Волгостроя ушли на перемычку в районе Сталинграда. Да и без того сворачивать уже начатое, более того, идущее полным ходом, строительство шлюзов и плотин и начинать всё заново на другом месте Берия бы не позволил. Вот так и вышло, что Молога в этой реальности останется на суше.

Эпизод 5.

Семь дней в полевых условиях заставили подумать и о чистоте, поэтому мы спустились до Сталинграда, выбрав для помывки общественную баню в самом далёком и молодом Кировском районе города. Пятничный визит женщин прошёл отлично, вернулись свежие и довольные. Но моя попытка смешаться с толпой чумазых от въевшегося мазута работников только что построенной ГРЭС полностью провалилась. Мы с моряками даже не успели раздеться, как мою приметную физиономию опознали.

— Простите, товарищ, — спросил меня откровенно севший напротив и бросивший раздеваться рабочий, — но не вы ли инженер Любимов? Больно внешность ваша похожа.

— Допустим, — ответил я неопределённо, понимая, что теперь уж чекисты меня враз выловят и отпуску пришёл конец.

— Товарищ Любимов! Вот это да! — от восторга хлопнув себя по ляжкам, работяга вскочил на ноги и вопил уже во весь голос, так что присутствующие, за исключением моих спутников, разом обернулись. — Какими судьбами? Товарищ Любимов, а правда, что это вы Особые республики придумали? А как там Монголия? Договорились?

— Да погоди ты со своей Монголией! Своих дел мало? Товарищ Любимов, а что там с надбавками за экономию? У нас на ГРЭС голая зарплата. Сколько положено киловатт, столько и выдаём. Как заработать? Мы придумали, как мазут поменьше жечь, а электричества и тепла столько же давать, но нам всё равно его привозят как раньше. А закупают через Горисполком, хранить же его будет негде. У них план видите ли! Помогите хоть вы!

— Это сейчас у тебя экономия. А что зимой будет, подумал? Я, как секретарь райисполкома, тебе в пятый раз говорю, что план не просто так составлен! Товарищ Любимов, вы обязательно должны выступить перед рабочими и разъяснить важность выполнения плана! Я прямо сейчас с горкомом свяжусь...

Главный районный партиец выскочил из раздевалки, забыв помыться, а на меня со всех сторон посыпались вопросы и просьбы, на которые я попросту не успевал отвечать. Нечаянно "спалил" и Кожанова, брякнув в ответ, что ему как моряку лучше знать, какие баржи и куда смогут по Волге подниматься после реконструкции. Бывший нарком не даром носил прозвище "матросский флагман". Поняв, что его инкогнито раскрыто и то, зачем мы сюда пришли, под угрозой, он лихо навёл порядок, призвав к тишине и объявив, что митинг будет проходить позже и в приличной обстановке.

Как в воду глядел, но масштабов действа, конечно, Иван Кузьмич не предполагал. На выходе из бани через полтора часа нас уже ждали две машины. Одна с чекистами областного УНКВД, а вторая числилась за горкомом ВКП(б). Первым ко мне подошёл майор НКВД Воронин, знакомый по Москве. Этот был из выдвиженцев, из Бериевского призыва, работал до того исключительно на партийной работе. Но нюх у него был отменный. Едва только в стране повеяло "параллельной системой", когда её ещё только просто одобрили для одного завода ЗИЛ, понял, куда ветер дует и быстренько переквалифицировался в чекисты, поступив на курсы при наркомате внутренних дел. Окончил их он уже при Берии и, пройдя стажировку в центральном аппарате, видимо, чем-то себя проявил, раз его назначили сразу на область, присвоив через ступеньку сразу звание майора ГБ. Он передал мне приказ срочно прервать отпуск и явиться в Москву пред светлые очи наркома, упомянув, что ему поручено обеспечить, чтобы приказ был выполнен максимально быстро. Не арест, но глаз с меня теперь не спустят.

— Слушаюсь, товарищ майор госбезопасности! — ответил я, дав понять, что приказ понял и готов выполнять. — Но вы же слышите, что происходит. Считаю, в настоящих условиях уезжать политически безграмотно и может нанести ущерб репутации партии, чего я никак позволить не могу.

Из репродукторов на улице действительно диктор раз за разом читал одно и то же объявление, что в славный город Сталинград прибыли товарищи Любимов и Кожанов, которые выступят перед трудящимися в шестнадцать часов на стадионе "Трактор". Оставалось только порадоваться за принятую Конституцию, заставившую партийных деятелей работать на ниве агитации на пределе возможного. Хотя бы и в отдельно взятом Сталинграде. Воронов, помявшись, был вынужден со мной согласиться, но его машина, как кортеж, неотступно сопровождала горкомовскую, на которой ехали мы с флагманом первого ранга. Вернувшись на "Буревестник" мы привели себя в подобающий случаю вид. Парадная форма, меч, орден, всё до последней мелочи. Ударить в грязь лицом очень не хотелось. Поскольку место проведения митинга было назначено на другом конце города, почти напротив проходной СТЗ, то, посовещавшись с товарищами, решили идти туда прямо на флагманской яхте. Так было комфортнее и быстрее, чем пылиться в машинах по разбитым грунтовкам строящегося города.

Стадион футбольной команды Сталинградского тракторного завода во время проведения матчей вмещал пятнадцать тысяч человек. Но, когда мы прибыли в назначенное время на митинг, там было гораздо больше народу. Были полностью заполнены не только трибуны, но и само игровое поле. Вот уж не думал, что летом в субботу, всего лишь за несколько часов можно собрать такое количество людей. При этом не было заметно никакого беспорядка, при чисто формальном присутствии всего лишь двух милиционеров на входе. Если, конечно, не считать людей Воронина. Всем управляли парторги предприятий, как под знамёнами присутствующие под большими плакатами, на которых, белым по красному, были выведены названия организаций. Опыт проведения массовых демонстраций был использован на полную катушку. Расстарались и работники стадиона, обеспечившие громкую связь.

В качестве трибуны был приспособлен поставленный на западной стороне ориентированной в широтном направлении арены грузовик ЗИЛ. Что было немного непривычно, так как участники митинга оказались не только перед выступающими, но и по сторонам и за спиной. С самого начала на платформу пятитонки вместе со мной и Кожановым поднялись секретарь горкома ВКП(Б) Семёнов и председатель горисполкома Чуянов, назначенный в начале года в соответствии с новой организацией власти. Первым взял слово главный партиец, представляя нас, закативший речь минут на пятнадцать, расписывая наши с флагманом заслуги, после чего передал слово Чуянову. Судя по всему, роли у них были распределены заранее, так как этот говорил исключительно о Сталинграде, о достижениях расположенных в городе заводов, о выполнении и перевыполнении планов, об уровне образования и повышении квалификации работников. В общем, получалось так, будто мы взаимно знакомились. Предисполкома, закончив, передал слово, согласно старшинству, Кожанову. Иван Кузьмич говорил долго, рассказывая о своей работе в наркомате ВМФ. Конечно, только о том, что и так было у всех на виду. Планов на будущее он почти не касался, обходясь самыми общими выражениями. Отчитался и об испанской кампании, отметив отличившихся уроженцев города, которых назвал поимённо и вкратце описал совершённые ими подвиги. Вот память у человека! Мало того, что вник в написанное в представлениях на награды, так ещё и запомнил, читая характеристики, кто и откуда родом!

Пришло время и мне сказать своё слово. Конечно, к этому выступлению я совсем не готовился. Больше того, говорить-то мне было особенно не о чем. Что я мог сказать рабочим Сталинграда? Поговорить о достижениях СССР? И без меня агитаторов хватает. Своими планами поделиться? Так нет сейчас у меня за душой ничего эпохального. А о том, что есть, лучше не рассекречивать до времени. Потому, что всё, так или иначе, связано с войной. Поэтому я сначала намеревался говорить о конкурсе на малый мотор и высказать своё мнение о его необходимости для советского хозяйства, но передумал. Тот рабочий в бане, узнавший меня и задавший самый первый вопрос, заставил задуматься, заронил в душу мысль, которую я просто не мог носить в себе.

— Приветствую трудящихся Сталинграда! Здравствуйте товарищи! — стадион чуть пошумел в ответ и затих. — Первое, о чём спросили меня в вашем славном городе, были Особые республики. Так как этот вопрос большой, требующий серьёзного подхода, то боюсь, только о нём и буду говорить, на другие вопросы времени уже не хватит. Не секрет, что после присоединения к СССР первой Особой республики, Восточного Туркестана, в нашу столицу прибыли делегации Монголии и Тувы. Не могу ручаться за Верховный Совет, но предполагаю, что после утряски деталей и эти народные республики станут Особыми в составе СССР. Что это значит для Советского Союза в плане внутренней нашей жизни? Как ни странно, ничего особенного. Ведь что такое Восточный Туркестан, Монголия и Тува? Это огромные территории с немногочисленным населением, отсталым, в нашем понимании, в социально-экономическом отношении. Я специально оговариваюсь потому, что народы этих республик могут быть вполне себе счастливы, но по-своему. Мы с вами, к примеру, стремимся познавать мир. Поэтому двигаем вперёд науку, которая, как локомотив, тянет за собой всё остальное, хозяйственное производство и социальные отношения. А они могут считать главной целью познание самого себя и всю жизнь проводить в самосозерцании, не придавая никакого значения развитию форм производства, социальных отношений и общего уровня жизни. Нам такая позиция может казаться странной, но мы обязаны уважать выбор этих народов. Это положение закреплено в Конституции СССР. Каждый народ вправе сохранять свою самобытную культуру. В чём же наш обоюдный интерес? В том, чтобы никто никому из нас не мешал быть счастливыми по-своему! А врагов у нас, желающих посеять смуту, принести войну и горе на нашу землю, в Европе, Америке и Японии хватает. Именно в этом и состоит основная цель присоединения указанных республик, в защите их и самого СССР от внешней агрессии. В любой форме, в какой она бы не проявлялась. В остальном присоединение республик не даёт нам ничего. Разве у нас мало просторов? Разве у нас исчерпаны все недра? Ничего подобного, нам нашу страну ещё осваивать и осваивать. И детям, и внукам хватит.

Здесь я сделал небольшую паузу, оценивая реакцию слушателей. Те не проявляли своего отношения сказанному пока никак, ожидая продолжения.

— Мне приходилось слышать мнение, будто, рано или поздно, все государства так присоединятся к СССР и коммунизм победит в мировом масштабе, — использовал я сталинский приём. — К сожалению, это мнение неверное. Ведь для того, чтобы подать заявку на вступление, любое государство должно прежде встать на социалистический путь развития. Или хотя бы в нём должны прийти к власти марксисты, поддерживаемые большинством населения. Что это значит? Это значит, что должна произойти революция. Но мы-то с вами очень хорошо знаем, что буржуазия никогда не отдаст власть просто так, а будет бешено сопротивляться. Революция никогда не бывает без гражданской войны. Любая война — это горе и разрушения. Сама мысль о ней противна трудящемуся человеку, созидателю. Поэтому он будет гнуться, позволять себя эксплуатировать, пока его не доведут до последней крайности. И эта крайность в обычной, мирной жизни, трудно достижима. Вспомним, ведь в нашей собственной стране революция произошла только в результате Мировой войны и бездарности прогнившего насквозь царизма. Можно сказать, что трудящимся Советской России с противником повезло. В прочих буржуазных странах у власти акулы капитализма куда зубастее. Они не станут безучастно смотреть, как у них отбирают власть или как это происходит в соседней стране. Пример Испании весьма красноречив. Конечно, сейчас буржуазный мир идёт семимильными шагами к новой Мировой войне, взращивая в Европе фашизм. Тайные её организаторы думают, что это будет война против СССР. Но они совершенно упускают из вида противоречия внутри буржуазного мира, которые неминуемо приведут к межбуржуазным войнам. Устраивая пожар в селе, эти деятели почему-то решили, что дом самого поджигателя не сгорит. Крайне наивная позиция. СССР, как государство, сплочённое и вооружённое учением Ленина, обеспеченное ресурсами и промышленными мощностями, сейчас готов к такой войне куда более, чем это могло бы быть в иных условиях. Несомненно, если на нас нападут, мы победим любого агрессора. В ходе такой войны Красная Армия может освободить от власти буржуев одну, две, несколько стран. И создать условия для прихода к власти в них прогрессивных сил. Но, конечно, таким путём, в один приём, Советский Союз не сможет отвоевать для трудящихся весь мир.

Пока я говорил только о том, что было на слуху и так или иначе обсуждалось внутри партии. Но пришла пора высказать и свою точку зрения.

— Если кто-то думает, что в этом нет большой беды, можно добиться окончательной победы коммунизма в ходе третьей, четвёртой и так далее мировых войн, тот глубоко заблуждается. Уже Первая Мировая война превзошла по своим разрушительным последствиям и человеческим жертвам все войны человечества вместе взятые, известные с начала времён. Вторая война, боюсь, поставит новый рекорд и также превзойдёт все прочие, бывшие до неё, включая и Первую. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на показатели роста выплавки стали только в одном отдельно взятом Советском Союзе, которая вся будет в случае войны превращена в орудия уничтожения. О третьей и последующих мировых войнах страшно и подумать. Надеюсь, человечество, дважды получившее урок, никогда более такого не допустит. Но из моих слов может показаться, что СССР всё-таки выгодна новая Мировая война. Это совершенно не так. Как я уже говорил, трудящемуся человеку противна сама мысль о разрушении. Мы — мирное государство! Все наши усилия по укреплению РККА и РККФ нацелены исключительно на защиту мирной жизни наших граждан от любой агрессии. Тем не менее, окончательная победа коммунизма не только неизбежна, но мы уже имеем всё необходимое, чтобы её достичь. Вы спросите меня, как же это сделать, как освободить трудящихся всего мира от ига эксплуататоров? Я вам отвечу! Всё необходимое мы уже сделали! Мы в крови и боли Гражданской войны создали и отстояли Советское Государство и больше нам никакие революции и войны не нужны! Ведь что такое СССР? Это плацдарм на планете Земля! Плацдарм трудящихся, свободный от эксплуатации человека человеком! И плацдарм огромный. Он занимает шестую часть всей суши, а с Восточным Туркестаном, Монголией и Тувой, наверное, и пятую. Любой, любой рабочий или крестьянин мира, живущий своим трудом и не желающий подвергаться эксплуатации, может свободно сюда приехать и жить по справедливым советским законам. Ему уже не надо устраивать революций и следующих за ними гражданских войн. Эту жертву уже принесли люди нашей страны, отвоевав для пролетариата и трудового крестьянства место под Солнцем. Ему уже не надо создавать тайные, подпольные организации, рискуя оказаться в застенках капитализма. Ему достаточно лишь принять самому для себя решение, хочет ли он и впредь горбатиться на буржуев или жить свободно, собрать вещи и приехать. Разве это требует большого ума или исключительного мужества? Совсем нет, достаточно обычной рассудительности. Никаких подвигов совершать уже не надо. И сознательные люди к нам едут. Лично знаком с инженером Робертом Людвиговичем Бартини. Он не только итальянец, а ещё и князь. Что не делает его, как творца и созидателя, хуже в наших глазах. Конечно, в первые годы Советской Власти, когда у нас было ещё неустроенно, можно было понять сомневающихся. Но сейчас СССР опережает в темпах роста, с большим отрывом, любую страну буржуазного мира, страдающую в корчах экономического кризиса. Строится множество заводов и фабрик, вводятся в оборот, благодаря механизации, новые сельхозугодья. Приезжай, работай, у нас рук не хватает! Приедешь — темпы роста будут ещё выше! Будет строиться ещё больше заводов, опять рабочие руки потребуются! И как жить буржуям, если от них все рабочие, все учёные, все инженеры к нам сбегут? Они вынуждены будут идти на уступки тем, кто ещё не уехал, кто ещё остался, шаг за шагом приближая уровень жизни за границами СССР к высоким советским стандартам. То есть они сами вынуждены будут идти к социализму и коммунизму. Причём, без революций и войн. Поэтому я и говорю о неизбежной победе коммунизма. Поэтому и провозгласила партия, ещё десять лет назад, курс на построение коммунизма в отдельно взятой стране, отбросив ложную теорию Мировой революции. Мировая революция уже совершена 7-го ноября 17-го года в городе Петрограде! Поэтому и ненавидят буржуи Советское государство просто за то, что оно есть. Поэтому и хотят его уничтожить.

Я обернулся, довольный произведённым эффектом. Народ явно был в лёгком шоке от такого нестандартного понимания "текущего момента". Ещё бы, до того, чтобы заставить капиталистов своими руками строить коммунизм пока ещё никто не додумался. Вон, Семёнов застыл с открытым ртом, того и гляди ворона влетит. Понимаю его, не каждый день узнаёшь, что Конец Света случился двадцать лет назад и ты уже в Раю! Надо ковать железо, пока горячо!

— Вы оглянетесь и скажете мне, что не видать вокруг ни немецких, ни французских, ни английских и вообще никаких других иностранных рабочих. Все сплошь родные, советские. И будете правы. Иностранный пролетариат толпами к нам не валит. Даже безработные, потерявшие из-за экономического кризиса свои рабочие места, и те не едут. Вопрос. Почему? Они там что, цепями к станкам прикованы? Ничуть не бывало! До такого даже буржуи ещё не дошли. Или, может быть, они так любят свои страны, что просто не могут уехать в СССР? Опять нет! Вспомним, как народ выезжал за лучшей долей из Европы в Североамериканские Штаты! Или, им неудобно и неуютно среди русских рабочих? Опять мимо! Посмотрите, у нас целая Автономная Советская Социалистическая Республика Немцев Поволжья! Моторы, которые там выпускают, хорошо известны сталинградским тракторостроителям. Почему же туда, к своим родичам, не едут германские рабочие, которых угнетают фашисты во главе с Гитлером, чтоб ему не сходя с места провалиться?! Разве у нас кончилась свободная земля и нет места, чтобы учредить французские, шведские, английские, бельгийские и прочие автономные республики по образцу Республики Немцев Поволжья? Да у нас даже Еврейская автономная область есть! Почему к нам не поехали китайские коммунисты, хотя их прямо приглашали, чтобы строить, под защитой могучей РККА, социализм в их собственном, бывшем китайском Восточном Туркестане? Может, у нас условия для жизни неблагоприятные? Слишком холодно у нас? Так вся история трудящегося человека — преодоление неблагоприятных природных условий! Стало трудно жить собирательством — трудящийся человек не стал отнимать еду у сородича, а выдумал копьё и пошёл на охоту. Истощились угодья — придумал мотыгу и стал обрабатывать землю или приручил животных, став земледельцем или скотоводом. Стало холодно — придумал одежду, став ремесленничать. Трудящийся человек из-за своей ненависти к разрушению всегда сделает выбор в пользу нового способа производства или поднимется и пойдёт осваивать новые территории, но никогда не пойдёт на соседа войной, чтобы отнять его долю и протянуть, живя по-старому ещё какое-то время. Так почему же всё так, как есть, а не иначе? Конечно, тут можно попенять родной партии большевиков за то, что она сосредоточила всё внимание внутри страны, упуская международный вопрос. Мы приняли новую Конституцию, приняли закон об Особых республиках, но позабыли принять такой же закон в отношении отдельных людей, которые могли бы к нам приехать и трудиться. Что бы они могли органично и безболезненно встроиться в советскую жизнь. Можно попенять Коминтерну, который до сих пор, по старинке и по привычке, занимается уже не нужной революционной агитацией в буржуазных странах, побуждая трудящихся на то, что им несвойственно. Вместо того, чтобы заняться эвакуацией пролетариата и трудового крестьянства из под власти буржуев на завоёванный мировой плацдарм, в СССР. Но, к моему глубокому сожалению, не только это. Мы должны признать, что в классе пролетариата произошёл раскол и часть его встала на позиции соглашательства с буржуями, пошла им в услужение. И надо понимать абсолютно чётко, что здесь не может быть воздержавшихся. Тут как никогда раньше работает принцип: "кто не с нами, тот против нас". Если ты не приехал в СССР, то работаешь на буржуазию, работаешь против дела коммунизма. Больше того. Сейчас немецкий рабочий не может не понимать, что собирая винтовку, завтра он сам же и возьмёт её в руки и пойдёт завоёвывать жизненное пространство на востоке, как объявил Гитлер, что он пойдёт войной на СССР и будет убивать таких же рабочих, но уже советских. Почему же он всё-таки собирает ту винтовку? Да потому, что он не хочет свободно трудиться, он уже мнит себя господином, повелевающим покорёнными рабами. Если бы хотел этого, приехал бы сам сюда, без фашистов и без оружия. Я к чему это всё говорю? Я говорю это к тому, чтобы каждый из вас абсолютно ясно понимал, что когда в лихой год через наши границы полезут эти, так называемые пролетарии, тогда мы будем целиться не в братьев по классу. Все наши братья либо работают на заводах и в колхозах СССР, либо стоят с тобой в одном строю. А тот, что в прицеле, никакой тебе не брат, а предатель пролетарских идеалов, захватчик, мечтающий отнять твою землю, убить твою семью и превратить тебя в раба. Ни у кого не должно быть ни малейших сомнений, когда он будет нажимать на спусковой крючок, отправляя подонка к чертям на сковородку, где ему самое место!

Этим тезисом, ради которого и произнёс столь пространную речь, я и закончил. Тишина на стадионе "Трактор" стояла неимоверная, показалось даже, что ветер стих. Народ, с открытыми ртами, ждал, что я скажу дальше, но мне больше говорить было нечего. Так прошло минуты две, пока сидящий прямо на поле, в первых рядах перед грузовиком-трибуной, плотный усатый дядька, уже в немалых годах, не поднялся на ноги и, стащив с головы картуз, сжал его в кулаке, резко ударив перед собой в кого-то невидимого, сказал.

— Молодец! Всё как есть по правде! Так их, соглашателей, в господа бога душу мать!!!

У него не было микрофона, он совсем не кричал, просто сказал это громко, но услышали его в самых отдалённых уголках стадиона. "Трактор" разом взорвался, и в общем рёве невозможно было понять, одобряют меня слушатели или наоборот, готовы растерзать. Впрочем, ничего сделать я уже не успел. Толпа, нахлынула со всех сторон и я, уже падая в неё, увидел, как стаскивают вниз Кожанова и обоих сталинградских начальников, партийного и хозяйственного. К счастью, меня не разорвали, а всего лишь начали подбрасывать, казалось, к самому небу. В беспомощном состоянии я лишь придерживал одной рукой фуражку на голове, а другой прижал к телу ножны с мечом, чтоб, ни дай Бог, никого не поранить. Кожанов, поначалу, тоже болтался меж небом и землёй неподалёку, но потом нас растащили. Как я не уговаривал отпустить, меня вынесли на крепких, натруженных руках за пределы стадиона, где ещё оставалось много народу, не попавшего внутрь и слушавшего выступление по трансляции. Эти люди, подтягиваясь со всех сторон, образовали шествие, двинувшееся вниз по улице в сторону Волги. На первом же перекрёстке, видимо устав, всё-таки я далеко не младенец и вешу порядочно, сталинградцы остановили грузовик и поставили меня в кузов, набившись, кто сумел, туда же. Так мы и ехали не торопясь, чтобы за нами успевали пешие, по городу к реке, туда, где стоял "Буревестник". Кто то уставал и останавливался, но на улицах к нам стали присоединяться группы людей, стоявшие до того у громкоговорителей. Всех в этот момент объединял воинственный порыв, благородная ненависть к тем, кто ещё даже не успел сделать сталинградцам ничего плохого. Но я то знал, что могло бы произойти всего через каких-то пять лет и, наедине со своей совестью, не чувствовал за собой никакой вины. Руин Сталинграда я допускать не намеревался. Пусть уж лучше лежат в руинах города тех, кто так рвётся воевать.

Эпизод 6.

— Отваливаем! — шепнул я, поднявшись на борт, капитану катера, с тревогой наблюдающего затопившую берег толпу.

— А флагман? — так же, шёпотом, спросил он меня.

— Позже за ним вернёмся. Не видишь, что происходит? — зашипел я, досадуя на его непонятливость и видя, что наш разговор, который не могли слышать из-за несущихся со всех сторон одобрительных криков, стал привлекать внимание.

— Товарищ Любимов! Приглашаем! Заводская опытная батарея на Ахтубу выезжает на экспериментальные учения. Будет дуэль с моряками! Приезжайте наши новые пушки посмотреть! — кричали с берега рабочие "Баррикад". Им вторили рабочие других заводов, непременно желая показать мне что-то своё или решить какой-либо вопрос.

— Товарищи, дорогие мои, рад бы, да не могу. Срочно вызывают в Москву, — оправдывался я, стоя у трапа и выжидая время, необходимое на прогрев дизелей.

— Не теряйтесь там, товарищ Любимов! Держитесь! Стойте крепко! — посыпались в ответ напутствия. Народ шестым чувством ощущал, что в этот день произошёл крутой поворот и мне предстоит объясняться с товарищами по партии. Подбадривающие выкрики действительно придавали мне уверенности.

Наконец "Буревестник", так и не дождавшись Кожанова, дал ход и мы пошли на юг и ближе к левому берегу, чтобы нас потеряли из виду. Когда яхту отделяло от собравшихся меня провожать не меньше трёхсот метров водной глади, я заметил, как сквозь толпу к самой реке сумели продраться чекисты во главе с Ворониным. Чувствую, икота мне обеспечена. Что обо мне сейчас думает начальник областного УНКВД не хотелось и думать. Ничего, потерпит. Всё равно в ночь никто не вылетает, а поездом, в любом случае, получится дольше. До темноты мы успели спуститься по реке до Кировского района, вернувшись на место первой стоянки. Оттуда я послал краснофлотца с приказом найти первого же милиционера, чтобы тот сообщил по команде где находится "Буревестник". Глубокой ночью, около двух, к катеру подъехал ГАЗик, откуда горкомовские работники извекли вусмерть пьяного, находившегося в почти бессознательном состоянии, бывшего наркома и с рук на руки передали молодой жене, которая всё это время не находила себе места, требуя вернуться и искать её супруга. Надо сказать, что последний, судя по содержанию его желудка, которое он вытравил прямо на палубу, набрался так совсем не в гордом одиночестве, а, судя по всему, угодил на банкет, устроенный по случаю митинга руководством города. Иван Кузьмич — человек совсем не крупный. Много ли ему надо? А тут ещё и стресс, стопроцентно вызванный моим выступлением. Спустя пять минут заявились и чекисты, едва не столкнувшись на подъезде с вихляющей из стороны в сторону горкомовской машиной. Старший группы, лейтенант НКВД, заявил о твёрдом намерении не только дежурить в машине до утра, когда мне надлежит выехать на аэродром, но и выставил пост на мостике "Буревестника", наплевав на все приличия. Мои заверения, что я от него никуда не денусь и не стоит так себя утруждать, должного эффекта не произвели. Понятно, у него приказ, спущенный с таких высот, что исполнителю страшно и подумать. Махнув рукой на всю эту свистопляску, я заявил, что все могут сходить с ума как хотят, но тихо, чтобы не мешать мне спать оставшиеся до рассвета неполные три часа.

С восходом солнца, когда первый тонкий лучик блеснул над заволжской степью и проник сквозь иллюминатор внутрь каюты, я сам, без будильника, проснулся. Видимо, сказывалось нервное напряжение вчерашнего дня. Впрочем, новый обещает быть не менее интересным. Быстро собрав самое необходимое, по сути, только гигиенические принадлежности, я, поцеловав Полину и наказав ждать меня через два-три, максимум, четыре дня в Севастополе, отправился на машине чекистов на ближайший аэродром.

Самолёт для меня, ставший уже почти родным АИР-5, был подготовлен ещё вчера, но некоторое время ушло на поиски пилота. Наконец его, заспанного и запихивающего в себя на ходу остатки завтрака, доставили к машине, после чего мы пошли на взлёт. Лётчик, к моему удивлению, оказался калмыком. Его отец всё так же пас стада на бескрайних прикаспийских просторах, а этого позвало небо. Времена сейчас такие, что кое в чём желания очень даже совпадают с возможностями. "Сын степей" полностью оправдывал эпитет, данный представителям его народа Пушкиным, поскольку ориентировался на местности, непривычному человеку казавшейся абсолютно однообразной, превосходно. Было полное впечатление, что он, пролетая на малой высоте, подмечал в какую сторону и с какой силой ветер клонит степные травы и сообразно этому корректировал свой курс.

По опыту многих прошлых перелётов я рассчитывал быть в Москве к вечеру, но в этот раз впервые столкнулся с так называемой "эстафетой". Едва только мой самолёт показывался над аэродромом промежуточной посадки, как другой, со свежим пилотом, уже ждущий меня, начинал прогревать двигатель. Времени на земле хватало разве что отлить прямо в поле и пересесть в новую машину, которая тут же шла на взлёт. До Борисоглебска летели вместе с двумя сержантами-чекистами, но они, при пересадке, не последовали за мной, а остались с летуном-калмыком. Так, всего за пять часов, с пересадками в ещё Тамбове и Рязани, я преодолел почти тысячекилометровое расстояние до Москвы. Благо погода, по-настоящему летняя, жаркая, баловала.

На центральном аэродроме меня уже ждали. Только мы вырулили с лётного поля и остановились, как к самолёту подрулил чёрный "Тур" со знакомым до боли номером. Дверцу мне, конечно, открыть никто не вышел, не дослужился, пришлось самому. Только я оказался в салоне, Берия коротко скомандовал:

— Поехали!

Нет, не Гагарин. Совсем. Слово то же, но интонация... Будто синтезатор какой эти звуки издал, а не живой человек.

— Куда, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга? — спросил я, затаив дыхание, но тут же, спохватившись, выпалил, — Здравия желаю!

— В Кремль, товарищ капитан госбезопасности, здравствуйте, — также бесцветно, глядя в сторону от меня в окно, ответил нарком.

— Плохо, — сказал я будто сам себе, — Если б сразу в тюрьму, то на обед успел бы. А то у меня сейчас в животе низы против верхов натурально революцию устраивают.

Берия повернулся ко мне, чуть помедлил, потом потянулся к шкафчику-столику между сиденьями второго ряда и, открыв дверцу, достал обычный газетный свёрток, чуть замасленный.

— Ешьте, — видя, что я мнусь, он смягчился и добавил. — Не беспокойтесь, свои, домашние, Нино пекла.

— Спасибо, — в смущении от такого жеста, буркнул я и принялся уплетать пироги с мясом и сыром за обе щёки. Сожрать всё было бы, наверное, неприлично. Хотя Бог их там, кавказцев, разберёт, какие у них обычаи гостеприимства и подходят ли они сложившейся ситуации. Берия терпеливо дождался, когда я заверну газету обратно и сам убрал свой гостинец в ящик.

— Вы сказали про тюрьму, — спросил он, снова став подчёркнуто отстранённым. — Чувствуете за собой вину?

— Нет, — коротко ответил я, отрицательно помотав головой, и полез в нагрудный карман, достав свёрнутый вчетверо листок. — Вот, рапорт о контакте с британским дипломатом.

Лаврентий Павлович молча кивнул и, взяв бумагу, углубился в чтение. Мне показалось, что на это он затратил больше времени, чем я накануне, когда писал, стараясь передать беседу дословно и не упустить никаких подробностей. Разглядывать начальника сбоку было неудобно во всех смыслах, я уже было подумал, что тот просто пялится в текст, чтоб потрепать мне нервы, как он потянулся за портфелем и, расстегнув его, убрал рапорт. И только после этого, он принялся меня отчитывать, причём всё так же равнодушно.

— Ругать вас и воспитывать уже поздно. Не знаю, что вы там в Сталинграде наболтали такого, что весь город второй день гудит, как растревоженный улей, с этим партия будет разбираться. Но рапортом этим вы уже подписали себе приговор. Не понимаю вас. Как же вы могли, имея в виду вашу позицию в отношении врагов СССР, разгласить ставшие вам случайно известными сведения, явно относящиеся с гостайне, да ещё в личных целях? — похоже, удивление наркома было совсем не наигранным. Он действительно не ожидал от меня такого. — Почему вы не запросили время на размышление и не перенесли встречу? Почему не доложили обо всём сразу? Если бы это было целесообразно, разве мы не смогли бы начать с англичанами игру с обменом информацией, но безопасно для нас? Зачем было подставлять Кожанова, ставить под удар источники военно-морской разведки? Вы представляете, каких усилий стоит добыть из Японии хотя бы крупицу ценных сведений? Конечно, вы не оперативник, но элементарный здравый смысл у вас должен же быть?

— Удивить — значит победить, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга. Вариант отложенной беседы, без сомнения, противной стороной был предусмотрен. А так я вынудил британца импровизировать на месте, отступая от плана. К тому же, в этом случае, к моей информации больше доверия, ведь явно я не мог готовить дезу заранее.

— Допустим, японские тяжёлые крейсера — ваша выдумка. Но в чём тогда смысл? Англичане поймут и вы всё равно этот самый "Асдик" не получите, — вот теперь в словах Берии никого недоумения не было, был интерес, ему действительно хотелось знать, что я задумал.

— Допустим, что японские тяжёлые крейсера — не выдумка, а догадка. Ведь, согласно международным договорам, британский и японский флоты соотносятся как единица и две трети. А амбиции японцев нам хорошо известны. В этих условиях у азиатов нет иного пути, кроме как добиваться качественного превосходства. И, скажу вам по секрету, поскольку этот вопрос уже действительно потребует вашей санкции и согласования с разведкой ВМФ, последней стали известны некоторые косвенные факты, указывающие на начало тайного строительства в Японии линкоров вдвое больших по водоизмещению, чем любой существующий. То есть, хитрость японцев с крейсерами более чем вероятна, учитывая, что так называемые лёгкие они начали строить полностью исчерпав лимит водоизмещения на тяжёлые, а первые и последние по договору различаются именно по вооружению. Как вы сказали, добыть из Японии хотя бы крупицу достоверных сведений невероятно сложно. Вот пусть англичане на нас и поработают, проверяя. И платить будут они нам, если догадка верна, а не мы им.

После этих моих слов Лаврентий Павлович разом расслабился и рассмеялся, прямо-таки, с детской непосредственностью.

— Ну ты и змей, товарищ капитан, — сделал он мне сквозь смех сомнительный комплимент. — Это ж надо, заставить англичан не только работать на себя, но ещё и платить за это собственными государственными секретами! Это даже не победить врага его же собственным оружием, а заставить его из этого оружия застрелиться! Понятно, почему нам никак тебя ухватить не получалось. Где уж нам до английской разведки, а и та на твою удочку попалась.

— Радоваться, товарищ нарком, преждевременно, — обнадёженный, я, тем не менее не поддался эйфории, охватившей начальника, и отвечал деловым тоном. — Пока не достигнут даже промежуточный результат.

— Промежуточный результат? — переспросил Берия, сняв пенсне и вытирая платочком выступившие слёзы.

— Ну да. Вопрос флота для Англии весьма болезненный. Рыть они будут на совесть. И, очень надеюсь, эта их активность не пройдёт незамеченной в Японии. Что не может не привести к трениям между нашими врагами. Это нам, в стратегическом смысле, на руку. Но эффект, считаю, надо усилить. Надо слить англичанам наши сведения относительно японских линкоров, желательно, подкрепив их доказательствами, хотя бы косвенными. Фактор сверхлинкора британцы просто не смогут игнорировать. Ведь само существование Британской империи зависит от могущества их флота. Им либо надо строить ещё более мощные линкоры, либо уничтожать растущего конкурента превентивной войной. Первый вариант сомнителен, так как начинать всё надо с нуля, да в ещё более крупных масштабах, что не может не сказаться на сроках и поставит в позицию вечно отстающих. Не говоря о том, что это потребует колоссальных непредвиденных расходов. А вот для превентивной войны нужны союзники, которые и вытянут всю тяжесть боёв за британцев. Ведь воевать своими руками джентельмены ой как не любят! Кто же может быть таким союзником? Вероятнее всего СССР, который в состоянии развернуть наступление на японские владения на материке и послужить стартовой площадкой для сотен и тысяч самолётов, способных вбомбить Японию в каменный век. Соединённые штаты в этом отношении менее перспективны. Американцы, узнав о суперлинкорах, могут вполне позволить себе гонку вооружений, что поставит британский флот в невыгодное положение ещё и по отношению к американцам, с которыми у англичан пока паритет. Китай, в качестве победителя в войне с Японией, на нынешний момент вообще невероятен.

— Вы в курсе последних международных новостей? — вставил вопрос Берия, воспользовавшись тем, что я сделал паузу для того, чтобы перейти к следующим своим положениям.

— Нет, а что-то случилось?

— Японцы, воспользовавшись нападением китайских партизан на свою марширующую колонну, предъявили Чан Кай Ши ультиматум, который он заведомо не мог исполнить и начали против Китая захватническую войну. Несомненно, это изначально была провокация, чтобы иметь казус белли.

— Ну, этого следовало ожидать, после того, как мы поссорились из-за Восточного Туркестана. Японцы решили, что единый континентальный фронт им не грозит и напали, конечно, на слабейшего. И эта война надолго. Японцы будут постоянно бить китайцев в сражениях, но никогда не смогут контролировать обширные захваченные территории с многочисленным населением. У них просто нет столько войск.

Берия кивнул, давая понять, что услышал моё мнение и взглянул на меня вопросительно, ожидая, как я дальше буду развивать свою мысль.

— Давайте вернёмся и попробуем разложить стратегический пасьянс. Япония, со своей слабой, по сравнению со своими противниками экономикой, вложилась в дорогущие суперлинкоры. Это обстоятельство ясно даёт понять, что страна восходящего солнца выбрала в качестве основного морское направление своей экспансии. Ждать они не могут, им катастрофически не хватает даже самых основных ресурсов. Значит, удар на море будет нанесён, как только линкоры введут в строй. Антанта имеет формальное превосходство на море, но костяк англо-французских сил — наследие Мировой войны. Большинство их линейных кораблей вошли в строй или её ходе или сразу же после окончания и относятся к одному поколению. Япония, после ввода в строй суперлинкоров, таким образом, будет иметь качественное превосходство. А ведь Антанте надо ещё и о Европе позаботиться. Что касается Соединённых Штатов, то японцы непосредственно не угрожают их жизненно важным интересам. Даже узнав о суперлинкорах, я бы на месте американцев не ввязывался и подождал бы, пока японцы и англичане хорошенько друг друга отколошматят. И только потом бы сделал свой ход, тщательно рассчитав его и подготовив материально. Как они и поступили в годы Мировой войны в Европе. В этом раскладе англичанам крайне желательно получить в союзники СССР. В противном случае шансы на победу становятся совсем призрачными. Но это в корне противоречит планам мировой буржуазии по уничтожению СССР! Ведь они, выкармливая Гитлера, надеются нанести по нам удар с двух сторон! И в какой ситуации окажутся англичане, если СССР вдруг исчезнет? Выбирать приоритеты Англии придётся в условиях серьёзных ограничений во времени. Линкоры не будут строиться бесконечно долго, а Гитлеру надо отдавать долги. И это он может сделать, по буржуйскому плану, только победив нас в захватнической войне. На самом деле, не сомневаюсь, после того, как он сделает всю грязную работу, его уберут. А Германия вернётся, в лучшем случае, к состоянию Веймарской республики. Таким образом, конечной целью операции "Кукушка" является внесение разлада в элиту Великобритании и опровержение плана войны единого фронта фашизма в союзе с мировой буржуазией и японским милитаризмом против СССР. Опровергнуть вражеские планы, как говорил Конфуций, значит победить. И мы это сделаем ещё до самого первого выстрела.

— Как вы сказали, "Кукушка"?

— Ну, да. "Кукушка" подкладывает своё яйцо, в данном случае — информацию, во вражеское гнездо. Из "яйца" вылупляется птенец — альтернативный план действий англичан, составленный к нашей выгоде. И он выкидывает из гнезда всех прочих птенцов — невыгодные нам планы. А если Англия начинает выполнять наши планы, то ей впору у "Кукушки" спрашивать, сколько лет жить осталось.

— Да вы поэт, капитан Любимов, — усмехнулся Лаврентий Павлович, слушавший очень внимательно и явно пытавшийся до последнего штриха осознать мои несколько сумбурные объяснения. — Впрочем, для нас это не секрет.

— Поздравляю вас, товарищ Комиссар госбезопасности первого ранга, с успешной реализацией подготовительного этапа задуманной ВАМИ операции "Кукушка". Столь секретной, что ВЫ даже не доверили её бумаге. Рад, что вы довольны спектаклем, разыгранным мной перед британским атташе. Надеюсь, что операция "Кукушка", требующая слаженной совместной работы нашего наркомата и НКИД, будет в самое ближайшее время утверждена и назначена к дальнейшему выполнению Предсовнаркома товарищем Сталиным и генеральным секретарём ВКП(б) товарищем Кировым, — некоторые слова я сознательно выделил голосом, однако и без того подтекст был ясен даже младенцу.

— Вот даже как?

— Именно так! Надеюсь, товарищ Берия, ТЕПЕРЬ вы уже не сомневаетесь в моей преданности, несмотря на смутную биографию, Советской Власти?

Берия остановил на мне долгий взгляд, оценивая и взвешивая, а потом вынес вердикт.

— Теперь не сомневаюсь, признаю мнение товарища Сталина о том, что пользы от вас гораздо больше, чем вреда, абсолютно верной. Скажите, товарищ капитан госбезопасности, а весь этот план вы составили в те считанные минуты, которые затратили на беседу с атташе?

— Не совсем так, — ответил я честно. — Чего-то подобного я от британцев ожидал. Они мастера использовать людские слабости. О моих близких отношениях с бывшим наркомом ВМФ не ведал разве что слепоглухонемой. А англичане всегда пристально следили именно за тем, что хоть как-то связано с флотом. Узнав, что товарища Кожанова, с которым мы работали в связке, отправили в отставку, они решили, что и я буду беспокоиться за своё будущее. Кнут, в виде опалы, удачно дополнялся пряником в виде денег и положения, которое я мог бы занять в Лондоне. По их мнению, этого могло бы хватить. Если бы у них вышло, они убили бы на корню моральный дух советского народа. Только представьте себе, неформальный лидер "новой оппозиции", человек, вышедший из рядов рабочего класса и добившийся очень многого сам, вдруг разочаровался в Советской власти, предал её и сбежал. Развить мысль о том, что это не я такой подонок, а Советская власть никуда не годится, не составило бы большого труда. Впрочем, это могло бы случиться, если бы я потерял бы доверие партии и был арестован за шпионаж в пользу Англии. В общем, либо сманить, либо скомпрометировать. А через меня скомпрометировать и само социалистическое государство. К тому же, удар по "новой оппозиции", от которого она явно не смогла бы оправиться, вновь открыл бы путь для внедрения агентов в эшелоны управления СССР. В целом же акция говорит, что наши враги отчаялись вести свою подрывную работу через органы управления и перенесли усилия на выбивание из строя инженерно-технических кадров в надежде подорвать потенциал советской экономики и обороны. Следует ждать подобного в отношении других товарищей. Заниматься профилактикой и ни в коем случае не рубить с плеча.

— Разумно, если отбросить вариант, что вы, товарищ капитан — сам спящий агент. Атташе мог сказать вам всего лишь одно кодовое слово и вы начали бы выполнять заложенную в вас с помощью гипноза программу, направленную на разрушение СССР. Конечно, вы не пошли бы и не заложили бомбу в машину товарища Сталина, но ваши жизненные приоритеты существенно изменились бы. Конечно, после того, как мы начали совместно работать по плану "Кукушка", это уже не актуально. Хотя ваша Сталинградская речь и заставила меня думать о таком варианте, — открыто признался Берия.

— Рад, что мы с вами, наконец-то в одной лодке, товарищ нарком.

— Скажите, товарищ Любимов, почему вы так стремились спихнуть товарища Ворошилова?

— Только ваше непонятное предубеждение против меня не даёт вам услышать то, что я говорил русским языком и неоднократно. Причина та же, что заставила меня прилагать усилия для продвижения вас на пост наркома внутренних дел, — не смог удержаться я, чтобы не упомянуть о том, что Лаврентий Павлович мне обязан. — Вы — отличный глава НКВД. А Ворошилов — никудышный нарком обороны. Только и всего. В условиях надвигающейся войны, крупнейшей за всю известную историю человечества, СССР не может позволить себе иметь никудышного наркома обороны. Пусть его и поддерживает сам товарищ Сталин. Время, когда нужны были партийные контролёры армии ушло. Сейчас нужны настоящие полководцы.

— И ловушку для товарища Ворошилова в виде сверхтяжёлого танка, как и операцию "Кукушка", вы тоже заранее спланировали? Почерк тот же. Подбросили информацию и заставили воплощать ваш проект. Заведомо негодный. Или доведённый до такого состояния. Ведь, как оказалось, такой танк просто увязнет в земле и не сможет двинуться с места!

— Не надо переворачивать всё с ног на голову, товарищ Берия! Вам рассказать один эпизод из истории Туркестанских походов? 2 мая 1868 года пехота генерала Головачева по грудь в воде перешла Зеравшан на глазах неприятельских полчищ, ударила на них в штыки, овладела высотами Чапан-Ата и обратила бухарцев в бегство. Самарканд закрыл ворота бегущим и сдался русским. В бой пришлось идти сразу же по переходе реки. Солдаты набрали полные голенища воды, разуваться же и вытряхивать воду не было времени. Наши стрелки становились на руки, и товарищи трясли их за ноги. После этого сразу пошли в штыки на бухарцев. "Халатники" решили, что постигли секрет русской тактики, и месяц спустя при Зарабулаке, подойдя на ружейный выстрел, их первые ряды стали головой вниз, тогда как задние добросовестно стали трясти их за ноги. По совершении этого обряда в победе никто из них не сомневался. Так и товарищ Ворошилов, узнав через вас о моих, не привязанных к состоянию советской промышленности и РККА рассуждениях, полностью оправдал моё о нём мнение, проявив натуральную халатность. Сверхтяжёлые танки имели бы смысл, если бы РККА была полностью укомплектована танками обычными и был создан мобрезерв! Сейчас же узкоспециализированное оружие, каким являются сверхтяжёлые танки, грозит сорвать оснащение РККА универсальной техникой, годной для любых действий на любом театре, а не только в бассейне Днепра. Товарищ Ворошилов сам устроил себе по недомыслию ловушку и сам же в неё и вляпался.

— Может быть, может быть, капитан Любимов, — задумчиво сказал нарком. — Только воплощать этот заведомо негодный проект всё равно придётся. Причём, именно вам. Боюсь, никто больше с задачей не справится. Потому, что, кроме товарища Ворошилова, в западню успел угодить и товарищ Киров, генеральный секретарь ВКП(б). Он, уверенный, что это оружие не может быть использовано врагами СССР для нападения на нас, а только для нашей защиты, объявил, выступая на митинге в Ленинграде, на "подшефном" Кировском заводе, что именно его трудовому коллективу выпала высокая честь сделать почин. Оплошать и нанести ущерб репутации партии мы позволить не можем. Я понимаю, что задача невероятно сложная. К тому же вам придётся работать на новом для себя уровне. Не как главного конструктора одного КБ, а как координатора работы нескольких заводов. Постарайтесь не подвести. Совнарком своим решением возложил на вас, по моей просьбе, персональную ответственность. Потребуется помощь — немедленно обращайтесь без всякого стеснения. Сделаем всё возможное. Но, пусть не батальоны, а хотя бы пару-тройку машин вы построить должны.

— Есть, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга, — буркнул я и отвернулся к окну, сделав вид, что мне интересны надвигающиеся стены Кремля. Вот и пойми этого мингрела! То ли действительно превозмог себя и примирился с моим присутствием в СССР живым и не за решёткой, то ли просто развёл "на доверие" и использовал моё же оружие, несмотря на все мои страховки, против меня.

Эпизод 7.

Сотрудник внутренней охраны Кремля у дверей кинозала, куда нас двоих направил Поскрёбышев, козырнув, предупредил, что сеанс ещё идёт и сам приоткрыл нам дверь, чтобы мы, входя, не распахнули её настежь, помешав просмотру. Внутри, в относительно небольшом помещении, размером даже, пожалуй, поменьше школьного класса, пробиваемые насквозь мощными лучами стрекотавшего кинопроэктора, плавали густые клубы табачного дыма. Берия, потянув меня за рукав, усадил меня рядом с собой на первый же попавшийся свободный стул на самой галёрке, хотя можно было бы пройти вперёд и занять более удобные места. Видимо, не хотел мешать собравшимся, сосредоточившим всё своё внимание на происходящем на экране.

А там... Выступая в Сталинграде, я не заметил кинооператоров, но, оказывается, один всё-таки был точно. Он выбрал позицию довольно далеко от ораторов, почти сбоку от них, справа, на трибуне стадиона, находившейся в солнечной тени. Понятно, это было необходимо, чтобы создать условия для съёмки. И, одновременно, хорошо маскировало хроникёра. Награду или премию на худой конец, он точно заслужил. Получается, киношники не только сняли происходящее на митинге, но и в течение одной короткой летней ночи проявили фильм, а утром, опередив меня, отправили его курьерским самолётом, в Москву. Иначе и не могло быть, вперёд "эстафеты" надо лететь вовсе без посадок и подниматься в воздух ещё затемно.

Никогда раньше не обращал внимания, как я веду себя, выступая перед людьми. А тут гляди со стороны — хоть обглядись. Зрелище, если звук отключить, забавное. Руками машу так, что и классический сурдоперевод ни к чему. Эх, какой талант во мне пропадает, прям театр одного актёра. Но до Никиты Сергеевича с его незабвенной туфлёй, мне, конечно, далеко. Да и форменные сапоги к таким жестам не очень-то располагают. Впрочем, и без того зрелище, смотрю, зрителей захватывает. Конечно, в темноте со спины не всех сразу узнаешь, особенно тех, с кем никогда и не встречался. Но Сталин дымит, что тот паровоз, нервничает. Почти с самого края у стены наиболее молодой, по сроку назначения на должность, нарком Кузнецов в возбуждении даже порывается привстать, схватившись за спинку стула впереди сидящего товарища.

— ... где ему самое место! — утвердительным жестом, указав пальцем себе под ноги, Любимов с киноэкрана закончил своё выступление, но хроника продолжала крутиться. Теперь я мог посмотреть общую панораму происходящего на стадионе "Трактор", то, что никак не мог увидеть в ту минуту находясь внутри. Всех этих разом вскочивших со своих мест людей, будто их любимая команда забила гол. Все эти поднятые в едином порыве руки. Самочинных ораторов, подскакивающих к микрофону с лозунгами и тут же сменяемых другими. "Даёшь единый фронт трудящихся всего мира в СССР!", "Позор отщепенцам!", "Да здравствует Мировая Октябрьская революция!" и, конечно же, незабвенное "Пролетарии всех стран соединяйтесь!", понимаемое теперь по-новому. Виновника переполоха не успели ещё вытащить из кадра, как кто-то нечаянно толкнул оператора и уронил камеру, на чём хроника и закончилась. В комнате зажёгся свет.

— Какие будут мнения? — полуобернувшись на стуле, вынув изо рта мундштук трубки и зажав её, ещё дымящуюся, в правой руке, спросил Сталин. Понятно, Иосиф Виссарионович по-горячему, пока ещё не ушло первое впечатление, хотел посмотреть, как отреагируют на фильм его ближайшие сподвижники, каково мнение большинства.

— Товарищи!!! — Кузнецова будто подбросило вверх и он оказался на ногах. — Военный флот готов отразить любого агрессора, посягнувшего на СССР, кем бы он ни был! Хоть буржуй, хоть иуда продавшийся, хоть сам чёрт из пекла!! Не позволим никому нарушать мирный труд советских граждан! Сознательные трудящиеся всего мира, как бойцы испанских коммунистических бригад, готовы встать с нами в одном строю против буржуазных хищников, фашистов и их прислужников! Наше дело правое, мы победим!

— Никакая эвакуация мирового пролетариата в СССР в планах на пятилетку не заложена, — мрачно отозвался Вознесенский. — Заявление Любимова об эвакуации мирового пролетариата в СССР, по меньшей мере, безответственно.

— Народ товарища Любимова поддерживает, это надо признать, — вздохнув, констатировал Киров.

— Народ всегда поддерживает того, кто разводит демагогию о том, что все будут здоровыми и счастливыми, невзирая на реальное положение дел, — тут же отозвался Мехлис.

— В первую пятилетку мы уже приглашали рабочих-специалистов из-за рубежа, — напомнил Орджоникидзе. — К сожалению, даже приехав в СССР, многие из них проявили свою мелкобуржуазную сущность. Они требовали к себе особого отношения, требовали привилегий перед нашими трудящимися. И даже наше гражданство те из них, кто остался в СССР, получили из меркантильных, а не из идейных соображений. Мы никогда не сможем таким людям доверять.

— Я даже больше скажу, — перехватил слово у наркома тяжёлой промышленности Каганович, — впустив в СССР массы народа из буржуазных стран мы своими руками создадим внутри нашей страны "пятую колонну". Ведь наши враги неминуемо воспользуются возможностью наводнить наше общество подрывными элементами. В таком разрезе позицию Любимова уже нельзя назвать безответственной. Это прямо вражеская позиция, всего лишь замаскированная благими намерениями!

Представители советской политической элиты высказывались один за другим, общий тон варьировался от настороженного до крайне негативного. Впрочем, этого следовало ожидать сразу по многим причинам. И в первую очередь потому, что среда всегда отторгает выскочек, выбивающихся из общего строя. Раньше меня спасало именно то, что я никогда не находился внутри этой среды. Всякий раз, засветившись, успешно скрывался от неприятностей среди своих железок, но сейчас, как сказала Багира из сказки Киплинга, мы можем только драться.

Из всех присутствующих отмолчались только Артюхина и Берия, что не укрылось от бдительного ока отца народов. Даже мой дорогой дядюшка Исидор Любимов, нарком лёгкой промышленности, пожурил меня за то, что не советуюсь со старшими.

— Товарищ Артюхина, почему вы не высказываете своего мнения? Насколько нам известно, именно вы познакомились с товарищем Любимовым раньше всех нас. Как следует ваше молчание понимать?

— Я действительно познакомилась с товарищем Любимовым раньше всех, — согласилась Александра Фёдоровна, — и первый же наш разговор прошёл в весьма острой форме. Но, отбросив привычные штампы и эмоции, тогда я сумела прислушаться к словам никому не известного человека, едущего устраиваться на завод в Москву. И ни разу с тех пор об этом не пожалела. Я твёрдо уверена, что Сталинградская речь товарища Любимова не направлена в ущерб СССР, Советской власти и советскому народу. В то же время она идёт в разрез с установками партии и, в связи с этим, я хотела бы пояснений. Благо товарищ Любимов здесь присутствует. Понимаю, что он не член ЦК партии, не нарком, но случай экстраординарный и мы можем сделать исключение и отступить от регламента.

— Думаю, товарищи не будут возражать, — оглянувшись вокруг, ответил Сталин. — Заслушаем товарища Любимова.

Вот, смотри и учись, Семён Петрович, как надо людьми руководить. Иосиф Виссарионович на этом собаку съел сидя в первых секретарях партии. Вынеси он сейчас предложение Артюхиной на голосование, товарищи бы меня отсюда на пинках вынесли. Зато, благодаря сталинскому "думаю", безответное шельмование превращается, превращается в раздачу "гостинцев" по мере заслуг. Как сказал Маугли, у меня достаточно колючек, чтобы насовать им в их рыжие шкуры.

— Мне очень жаль, товарищи, но ситуация гораздо хуже, чем я думал. В ЦК и Совнаркоме не нашлось человека, исключая товарища Кузнецова, способного решительно встать на позиции истинного сталинизма. В чём суть троцкизма? В том, что это революционная идеология. Идеология разрушения буржуазного строя и ничего более. В чём суть сталинизма? Это идеология созидания. Идеология построения социалистического строя. Десять лет назад партия выбрала курс товарища Сталина и что же? В 1937-м году ЦК и Совнарком по-прежнему наполнены либо скрытыми троцкистами, либо сомневающимися. И товарищ Кузнецов здесь вовсе не отрадное исключение. Он не созидатель, он боец, защитник. Настоящий боец, достойный уважения. В связи с этим остаётся только сожалеть, что товарищ Ворошилов у нас ни рыба, ни мясо. Напомню вам, что марксизм — это наука, а не религия. Камланий о том, что наш строй самый передовой недостаточно. Чтобы похоронить капитализм и построить коммунизм, нужна творческая, напряжённая, созидательная работа. Работа невозможна без проекта и плана. Поднимаясь на каждую новую ступень познания марксизма, мы исследуем полученный в результате прошлых усилий результат и составляем план на будущее. Приняв концепцию построения коммунизма в отдельно взятой стране, мы пришли в СССР к социализму, который, в целом, построен, как было заявлено на съезде. И что дальше? Я как рядовой коммунист должен ясно и чётко понимать, куда двигаться дальше. Чем занимается целый институт марксизма, который мы имеем в составе партии? Где план дальнейших действий? Где проект коммунизма? Приходится констатировать факт, что ни плана, ни проекта нет. Коммунизм не исследован и когда он будет исследован нам неизвестно. Возможно, перейти к нему не позволяет текущий технологический уровень, или есть другие причины. Но и стоять на месте мы не можем, тогда мы проиграем капитализму, который вовсе не считает себя отжившим строем, не собирается сдаваться и даже переходит в наступление против нас. Отсюда простой вывод. Если мы не можем двигаться по интенсивному пути, надо идти по экстенсивному. Распространять социализм вширь, нарабатывая количество, которое, со временем, неминуемо перейдёт в качество. Каким способом мы можем это делать? Вернее, вопрос надо ставить не так. Почему, борясь с капитализмом вне СССР, мы действуем троцкисткими методами? Чтобы вам было до конца понятно, о чём идёт речь, я вам это проиллюстрирую на примере установки партии на всемерное развёртывание революционного движения за рубежом. От которой я, якобы, отошёл. Каким путём мы разворачиваем революционное движение за границами СССР? Мы поддерживаем зарубежные компартии, поддерживаем Коминтерн, тратя на это ресурсы СССР. Не находите в этом подходе параллелей с троцкизмом? И каков результат? Результат такой же, каков был бы у Троцкого, захвати он власть в СССР. В Италии и Германии утвердился фашизм, а буржуазный мир вот-вот пойдёт на нас единым фронтом с новой войной! Я, конечно, рылом то не вышел да в калашный ряд, чтоб запрашивать у наркомфина, какой объём средств ушёл на поддержку Коминтерна за две пятилетки. Средств, вырванных из советской экономики и растаявших, как дым за рубежом. Не по чину мне и у Госплана запрашивать, на сколько новых заводов с десятками, сотнями тысяч новых рабочих мест, которые могли бы занять трудящиеся-иностранцы, хватило бы этих, растраченных впустую ресурсов. Которые, останься они внутри Союза, были бы сохранены и приумножены многократно. Эффективность современной советской экономики неоспорима и всем вам хорошо известна. Напоминаю вам, что перед буржуазным миром мы не имеем превосходства ни в каких ресурсах. Наоборот, он превосходит нас многократно. А теперь ответьте сами себе на вопрос, каков будет эффект в буржуазном мире от созданного нами, благодаря нашему передовому общественному строю, дефицита самых ценных ресурсов, ресурсов рабочей силы, которой и создаются, добываются все богатства? Уж не обернётся ли это обострением социальных противоречий или, иными словами говоря, революционным кризисом? Неужели мы приходим к тому самому результату, который и планировали? Только в первом случае мы бездарно разбазариваем ресурсы, а во втором сохраняем и многократно умножаем. Вот это и есть наглядная разница между троцкистским и сталинским методами.

— Товарищ Любимов мнит себя святее папы римского, большим коммунистом, чем товарищ Сталин, — скривившись, будто лимон проглотил, перебил меня Каганович.

— Первопроходец именно так и зовётся потому, что впереди него никто оказаться не может, товарищ Каганович, — резко отреагировал я на замечание. — Но я рад, что вы всё-таки признаёте, что я неуклонно следую курсом, указанным товарищем Сталиным.

Лазарь Моисеевич хотел что-то возразить на мою отповедь, но не нашёл подходящих слов и так и остался сидеть с открытым ртом. Но не это было сейчас важно. Дорого бы я дал, чтобы знать, о чём сейчас думает сам Сталин, чьим именем я так беззастенчиво прикрываюсь. Ведь получается, что я противопоставляю его фигуру большинству в ЦК. Между тем, Иосиф Виссарионович и поднялся до таких высот именно потому, что умел организовать и возглавить это самое большинство. А теперь он сам должен обозначить свою позицию, бросить на чашу весов свой авторитет с риском потерять поддержку тех, на кого он столь долго опирался. Но Иосиф Виссарионович не спешил, у него ещё остался один ход, откладывающий решительный момент.

— А что нам скажет товарищ Берия? Как он оценит речь своего подчинённого? — оправдал мои ожидания отец народов.

— Я, товарищи, не видел хронику полностью и начало речи не застал, — потянул чуть-чуть Лаврентий Павлович время, собираясь с мыслями, — но в части стратегии концентрации всех живых сил мирового пролетариата в рамках СССР, учитывая пояснения капитана госбезопасности Любимова и фактическое отсутствие иных продуктивных стратегий победы над миром капитализма, поддерживаю своего подчинённого.

— Лаврентий, но ты же... — от удивления Ворошилов даже не смог закончить свою мысль.

— Я всегда действовал в интересах партии, советского народа и Союза ССР в целом! Как и капитан госбезопасности Любимов. Ситуация сложилась таким образом, что мы вынуждены поступать именно так, а не иначе. — не разочаровал меня человек, всегда мечтавший стать архитектором, в несостоявшемся будущем курировавший во время войны работу важнейших наркоматов и возглавивший атомный проект.

— Ушам своим не верю... — всё так же ошарашено проговорился Ворошилов.

— Товарищ Берия имеет в виду, что я располагаю сведениями особой государственной важности, довести которые могу только до Предсовнаркома товарища Сталина, генерального секретаря ВКП(б) товарища Кирова, наркома обороны товарища Ворошилова, наркома военно-морского флота товарища Кузнецова и наркома иностранных дел товарища Молотова, — влез я в разговор, воспользовавшись повисшей паузой. Секунд десять после моих слов никто не только не произнёс ни звука, но даже и не пошевелился. В комнате повисла мёртвая тишина, но будто в самом воздухе, от трения его частиц, прошелестело страшное слово: "Война!". И почудилось это не только мне одному, я увидел, как одновременно вздрогнули Орджоникидзе и Артюхина.

— В совместном заседании Центрального Комитета партии и Совнаркома объявляю перерыв, — воспользовался данным мной шансом увильнуть от выступления, пока все находились в состоянии душевного потрясения, Сталин. — Отложим обсуждение речи товарища Любимова на завтра. Считаю, у нас есть время более глубоко продумать и оценить положения данной речи, чтобы вынести объективное решение. Товарищей Кирова, Ворошилова, Кузнецова, Молотова, Берия и Любимова прошу пройти ко мне в кабинет.

Эпизод 8.

— Докладывайте, товарищ Любимов, — без предисловий, как только мы заняли места за столом, приказал Сталин.

— Товарищ Предсовнаркома, согласно субординации докладывать должен нарком внутренних дел товарищ Берия, — перевёл я стрелки на начальника, одновременно давая возможность тому отличиться. — Я же, если разрешите, в случае чего дополню.

— Слушаем вас, товарищ Берия, — кивнул Иосиф Виссарионович и принялся вновь раскочегаривать свою трубку, отчего мне тоже отчаянно захотелось курить.

И Лаврентий Павлович стал говорить. Но как! Можно было заслушаться. Ничего общего с моими путаными объяснениями. Всё чётко разложил по полочкам, причины, цели и задачи, способы их достижения. Добавил от себя информации о англо-германском "сотрудничестве", пришедшей по линии 7-го отдела ГУГБ.

— Таким образом, главной целью операции "Кукушка" является принуждение Антанты к заключению военного союза с СССР и, следовательно, предотвращение войны союза империалистов и фашистов против СССР, — закончил он своё выступление.

— Мы реалисты, товарищи, — едва только Берия замолчал, влез я с дополнениями, — понимаем, что такой союз маловероятен. Это задача максимум. Но посеять в рядах империалистов недоверие друг к другу, уже не мало. Сам факт обсуждения такого союза, пусть даже кулуарного, заставит Гитлера беспокоиться за свой беззащитный тыл в случае, если он пойдёт на восток завоёвывать себе "жизненное пространство". Реально достижимая цель операции "Кукушка" — заставить империалистов в грядущей мировой войне драться каждый сам за себя и друг против друга.

— А вам не кажется, товарищи, что вы много на себя берёте, влезая во внешнюю политику? — заметил недолюбливавший Берию Молотов.

— Не кажется, товарищ народный комиссар иностранных дел, — возразил я, нетактично опередив своего начальника, который только рот успел открыть. — Партия большевиков — это коллектив единомышленников идущий к общей цели, где каждый прикладывает для этого максимально возможные усилия. По Марксу — от каждого по способности. Наша ближайшая задача — не допустить гибели СССР в войне против единого фашистско-империалистического фронта. И НКВД делает для этого всё от него зависящее. И мы ждём, что НКИД будет поступать также и поддержит нас.

— И поэтому, товарищ Любимов, вы подрубили в своей речи под самый корень Коминтерн, которого так боится мировая буржуазия? — пропустив мои последние слова мимо ушей, насел на меня Молотов.

— Коминтерн давно уже никого не пугает, более того, он используется нашими врагами для оправдания агрессии против СССР, служит предлогом к объединению наших врагов в единый фронт. В условиях надвигающейся войны надо правильно понимать приоритеты. Сейчас вопрос стоит так, что нам приходится выбирать, или Коминтерн, или СССР. Для меня ответ однозначен. Поэтому я и выдвинул в своей речи стратегию концентрации, частью которой является отказ от экспансии в любой форме, будь то военной или идеологической. Мы живём по своим законам, которые нас устраивают, а буржуазный мир пусть живёт по своим как хочет. Мы за всеобщий мир. Стратегия мирного сосуществования, до поры до времени, социалистической и капиталистической систем. Если же у буржуев есть какие-то проблемы с коммунистами, уроженцами их стран, то нет вопросов, пусть высылают их к нам, всех примем и трудоустроим. Отказ от Коминтерна переводит классовую борьбу из плоскости межгосударственных взаимоотношений в плоскость личного выбора каждого, где, в случае нашего успешного поступательного движения в деле развития социализма, противопоставить нам империалисты практически ничего не могут, так как личная свобода — краеугольный камень так называемых демократий. В итоге углублённого построения социализма в отдельно взятой стране, СССР сосредоточит в себе подавляющее большинство производительных сил мира. Вот тогда то, партия и может безопасно, подчёркиваю, безопасно для страны, вернуться к стратегии экспансии социализма и вернуть трудящимся по праву им принадлежащие территории, где господствовала буржуазия. Или, в зависимости от достигнутого технологического уровня, вовсе не мараться об неудачников, топчущихся в историческом тупике, а шагнуть в космос, к иным планетам и даже звёздам, оставаясь верными стратегии концентрации. Но для того, чтобы это осуществилось, надо сперва провести операцию "Кукушка". А чтобы она была проведена так, как задумано, жёстко необходимо лишить наших возможных заклятых друзей любого шанса втравить нас в агрессивный военный союз и воевать нашими руками. СССР устраивают только оборонительные союзы и только всеобъемлющие, а не региональные. Именно для этого я и произнёс в Сталинграде свою речь.

— Я не очень понимаю, товарищи, — оттолкнувшись руками от стола и откинувшись на спинку стула, поднял голову Молотов, оглядывая в поисках поддержки присутствующих, — в каком качестве я здесь нахожусь. В каком качестве здесь товарищ Сталин, товарищ Киров, даже роль товарища Берия мне не ясна. Нарком внутренних дел знал или нет о Сталинградской речи заранее? Или товарищ Любимов самочинно присвоил себе исключительные полномочия и поставил партию перед фактом? Мы что, исполнители его воли? Вы бы, товарищ Берия, своему капитану хоть майора присвоили бы что ли! Мне не по себе становится, когда он приказывает маршалу Ворошилову и флагману флота второго ранга Кузнецову остаться, остальным выйти! — подпустил сарказма в конце своего выступления глава НКИД.

— Если отбросить уязвлённое самолюбие, то какие у вас аргументы против?! — я давно уже зарвался и отступать мне некуда, но сейчас я буквально кожей, по пробежавшим вдоль хребта к голове мурашкам, почувствовал, что на меня накатывает то самое, внутреннее, сидящее глубоко чувство ярости, которое, уверен, хорошо помнит Берия по кончику клинка, царапнувшему ему пенсне. — Да, я вышел за рамки подготовительного этапа операции "Кукушка". Да, произнёс речь, когда мне представился удобный для этого случай. Заранее не планировал, так получилось. И ничуть об этом не жалею! В рамках операции эту речь всё равно необходимо было произнести. И чтобы было, пойди я советоваться со старшими товарищами, как говорил Исидор Любимов? Или вы не присутствовали на заседании ЦК и Совнаркома? Была бы произнесена эта речь? А прояви я чудеса красноречия и убеди ЦК принять курс углублённого построения социализма в СССР, кто бы мог с такой программной речью выступить? Только Предсовнаркома товарищ Сталин или генеральный секретарь ВКП(б) товарищ Киров! Но вы видели реакцию товарищей в ЦК! Не сомневаюсь, то же самое будет и на республиканском уровне и ниже. Можно только представить, какой шквал критики обрушился бы на товарища Сталина или товарища Кирова! На мозг страны и на её душу! И это накануне войны, когда единство народа, партии и правительства как никогда важно! Уж лучше пусть языки сотрут, упрекая и критикуя какого-то капитана Любимова, чем недоверие к людям, которые должны вести СССР к победе! А дело всё равно делать будут! Потому, как сказал товарищ Киров, что народ меня поддерживает! И молчать я не собираюсь, буду давить с помощью рядовых членов и простых трудящихся, пока партия стратегию концентрации не примет! Или не создаст лучшую! Где ваша стратегия победы коммунизма, товарищ Молотов? В чём она? В бесполезных тратах на Коминтерн, дающих прямо противоположный результат в виде фашистских государств?

Киров, видя, что разговор пошёл на повышенных тонах, а Сталин, в глубокой задумчивости, никак не реагирует, постучал карандашом по стоящему перед ним на подносе графину, призывая к спокойствию.

— Товарищ Любимов не имеет опыта партийной работы, поэтому торопится и горячится, — сказал Иосиф Виссарионович, встав с места и принявшись прогуливаться вдоль окон, попыхивая дымком.

— Может нам следует рекомендовать в кандидаты в члены ЦК? — полувопросительно, полуутвердительно предположил Киров. — Так он может и опыта набраться, и будет обязан решать все вопросы в рамках Центрального Комитета, а не бросаться сразу на митинги.

— Нет, — развернувшись, Сталин махнул в сторону рукой, держащей трубку. — У нас тогда вся работа встанет. Будем только отбивать его от критики. Подождём, пока дорастёт. Пока не войдут в ЦК те, кто мог бы его поддержать.

— Вы что же, товарищи, — удивлённо спросил Ворошилов, — считаете, что капитан Любимов достоин стать кандидатом в члены ЦК? После всех его выходок? После того, как он самочинно взялся определять судьбу партии и всего СССР? Хотите, чтобы это всё сошло ему с рук? Товарищи нас не поймут, если мы не призовём капитана Любимова к партийной дисциплине и не поставим на место!

— Вы, товарищ маршал, хоть живьём меня сожрите, только б Союз не прос..ли, — брякнул я в сердцах.

— Капитан госбезопасности Любимов! — одёрнул меня Лаврентий Павлович. — Следите за языком! Не на базаре!

— Больно слышать, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, — начал я горько жаловаться, — как какой-то капитан здесь всё о коммунизме, о СССР, о мировой войне, которая вот-вот начнётся, соловьём разливается. А некоторые товарищи всё о том, какой этот капитан нехороший, да ещё и невежливый. Тут в пору все загибы наркома автотракторной промышленности, бывшего балтийского матроса товарища Лихачёва, перебрать. Тут товарищ Молотов сказал, что ему непонятна его роль. Мне она, а также роль некоторых иных товарищей, тоже всё менее понятна. Они поддержали повсеместное внедрение в народное хозяйство СССР "параллельной системы", благодаря которой нерадивых неумолимо наказывает сама жизнь, без всяких скидок и поблажек. Они одобрили систему курсов переподготовки, благодаря которым Красная Армия уже два года существует в квазивоенном режиме. Её роты, полки, дивизии, несут самые натуральные потери в комсоставе. Разве что не убитыми и ранеными, а отправленными на учёбу. Но столкнувшись с тем, что приняв стратегию концентрации им придётся работать как чертям в аду, чтобы доказать превосходство социализма на деле, они вдруг начинают критиковать. А ведь принцип один и тот же. Именно дело будет показывать, кто и на что годен. Показатель работы абсолютно объективный и выражаться он будет в ежегодном, даже ежедневном количестве новых граждан СССР, переселившихся в социализм из буржуазного мира. Может, они просто по-настоящему не верят в преимущества социализма? Или им просто удобно жить в личном коммунизме, который им обеспечивают работающие не покладая рук трудящиеся? Мне, как рядовому коммунисту, которому партия регулярно ставит невыполнимые задачи, такая позиция товарищей не понятна. Вот и товарищ Ворошилов, обеспечивший мне персональную головную боль с постройкой далеко не самого первостепенного, но дорогого и сложного сверхтяжёлого танка, хочет поставить меня на место. Работай, негр, солнце ещё высоко! И ещё плати, если задача окажется действительно неподъёмной! А не хочет ли товарищ маршал получить игрушку за свой собственный счёт?

— Семён Петрович, — стал увещевать меня Киров, даже обратившись не по-партийному, а доверительно, — вы перегибаете палку. — Эдак вы договоритесь до того, что причислите ЦК и партактив к эксплуататорским классам.

— Я всего лишь хочу, товарищ Киров, чтоб СССР жил. И был самой честной страной мира, где социалистический принцип "от каждого по способности — каждому по труду" неукоснительно выполняется.

— Это всё лирика, — отозвался со своего места Молотов, уже просчитавший, что Сталин с Кировым готовы принять мою позицию, Берия повязан операцией "Кукушка", а с отмалчивающимся сейчас Кузнецовым всё и так было ясно после просмотра хроники. — Но вы, товарищ Любимов, осознаёте ответственность за свои поступки, которую вам придётся понести, если они заведут партию на кривую дорожку?

— Я, товарищ Молотов, полностью осознаю, что, несмотря на все наши труды, совокупный потенциал буржуазного мира превосходит наш многократно. Надежды на международное коммунистическое движение иллюзорны. Сил всех коммунистов Европы и не только, не хватает даже на то, чтобы отбить у Франко Испанию. Где уж им защитить СССР. Кардинальная смена внешнеполитического курса с целью перессорить наших врагов давно назрела. И если я в этом вопросе ошибаюсь, то наказание мне последует неотвратимо, помимо воли вас, кого либо из присутствующих, либо иных товарищей. Жизнь накажет, уничтожив всё, что мне дорого. Мою страну, мой народ, товарищей, мою семью и меня самого. Ибо империалистический мир побьёт нас в мировой войне, какой бы героизм в бою мы не проявили. Однако, точно такова же цена бездействия. Да, товарищ Молотов, я полностью осознаю и свою ответственность и вашу. Более чем.

Вот и наступил решительный момент. И мною, и Берией, и нашими открытыми критиками все слова сказаны. Теперь очередь Сталина и Кирова. В принципе, с точки зрения Дела, я не сомневался, что Сталин встанет на мою сторону. Поступил же он точно также, правда, без крайностей в виде новых стратегий развития социализма, в "эталонном" мире? Да, там он осторожничал, тянул до последнего, а здесь я поставил его перед необходимостью решать всё прямо сейчас, но всё же. Другое дело, что Сталину и Кирову надо повернуть дело так, чтобы и другие коммунисты в высших эшелонах власти приняли разумом неизбежное. Провести ту работу, которой я просто пренебрёг. Это капитан Любимов может переть к цели напролом, невзирая на личности. Предсовнаркома Сталин обязан сохранить единство партии.

— Товарищи Берия и Любимов упорно и решительно отстаивают свою позицию, — сказал после долгого молчания Сталин. — Значит, твёрдо уверены в своей правоте. Это достойно внимания и уважения. Их аргументы имеют вес и мы не можем их игнорировать. Считаю, в целом, в том, что нам надо менять политику с целью устроить войну, если уж она неизбежна, всех против всех, а не всех против нас, нам следует прислушаться к мнению товарищей Берия и Любимова. Однако, что касается конкретных наших действий, мне кажется, что операция "Кукушка" основывается на зыбком фундаменте. Товарищ Кузнецов, что вы можете сказать о японских крейсерах?

— Япония отказалась от выполнения Лондонского соглашения. Свои новейшие крейсера они строили в соответствии с ним с 155 миллиметровой артиллерией. Достоверно известно, что два из них сейчас отправлены на модернизацию. Введение в строй ещё двух задерживается в связи с переделками. Но информации о перевооружении на более крупный калибр у нас нет, — чётко ответил Кузнецов.

— А скажите, товарищ Кузнецов, что вам известно конкретно о японских суперлинкорах?

— У нас только косвенные сведения, товарищ Сталин. На настоящий момент мы знаем о масштабной подготовке предприятий судостроительной промышленности Японии и заготовке материалов в огромных объёмах. В частности, нам известно, что корпуса будут строиться не на стапелях, а в доках. Это само по себе говорит об их огромном весе и размерах. Но, судя по всему, сама закладка кораблей ещё не произошла.

— В итоге, на настоящий момент, мы имеем только догадки товарищей Любимова и Кузнецова. Фактов мы не имеем. Что будет, товарищ Любимов, если догадки эти не верны? Операция "Кукушка", ради которой вы уже взбаламутили весь СССР, псу под хвост? — остановил на мне взгляд своих желтоватых глаз Предсовнаркома.

— Я понимаю, товарищ Сталин, что моя стопроцентная уверенность в японцах не есть состоявшийся факт. Но, кто не рискует, тот может упустить шанс, который больше не представится. У нас ещё есть некоторое время, пока англичане будут возиться с крейсерами. Пару месяцев точно. Этого с лихвой хватит, чтобы нам самим убедиться, что в башнях этих крейсеров всего два орудия, а не три как раньше. Точно также можно точно выяснить, как обстоят дела в Японии с постройкой линкоров. Заодно, получим необходимые доказательства, которые сможем впоследствии предъявить английской стороне. И выясним, прав я или нет. Только после этого я смогу однозначно ответить на ваш вопрос по операции "Кукушка".

— И как вы собираетесь это сделать, товарищ Любимов? Как собираетесь добыть доказательства? — какого-либо недоверия в голосе Сталина я не расслышал, он действительно рассматривал все варианты.

— Аэрофоторазведка, товарищ Сталин. У нас есть хороший высотный самолёт БОК, оборудованный гермокабиной. С мотором М-36 он имеет достаточную дальность, чтобы долететь до Японии и вернуться. Рабочая высота у него девять с половиной километров. В моём отделе работает конструктор Люлька, который создал турбокомпрессор для АМ-36. Испытания показали, что конструкция имеет резерв. Вблизи потолка, из-за разреженности воздуха турбина выходит на критический режим работы, раскручиваясь сверх меры. В то же время компрессор уже не может обеспечить достаточный объём воздуха для работы дизеля. Имеет смысл догрузить турбину второй, подключаемой, ступенью компрессора, подобно тому, как это сделано на приводных нагнетателях Микулина. Полагаю, что сможем обеспечить двенадцать километров рабочей высоты. Там разведчика не достанет ни один существующий истребитель. А зенитная артиллерия, хоть и может его достать, но чисто теоретически. Отреагировать, при правильной организации операции по разведке, она просто не успеет. Даже если будет развёрнута на позициях.

— Это же прямой путь к войне с Японией! — воскликнул Ворошилов. — Самураям вовсе не надо никого сбивать! Им только повод дай, чтобы обвинить нас во всех грехах и напасть! Товарищ Любимов так печётся о безопасности наших границ, что хочет устроить войну! Как это следует понимать?

— Нельзя быть такими робкими, товарищи, — покачал я головой. — Сами японцы ведут себя в дальневосточных морях как хотят, не обращая никакого внимания на суверенитет СССР. Понятно, это только одни мы боимся войны и всячески это демонстрируем. Что даёт повод нашим врагам вести себя ещё наглее. Всего лишь пролёт неизвестного самолёта без каких-либо опознавательных знаков, а сколько сразу эмоций! Как хотите, это не мне надо свои собственные предположения проверять. Я-то в них уверен абсолютно.

— Японцы очень спешат, работают даже ночью при свете прожекторов, — гася зарождающуюся перепалку, сказал Кузнецов. — Это можно использовать. А в качестве разведчика послать не БОК, а новейший бомбардировщик СБ-М или, ещё лучше, ТБ-7. Ночью его и не заметят. А в случае чего он легко уйдёт от любого преследования. Как показывает испанский опыт, в буржуазных странах нет истребителей, способных его догнать.

— Что скажет по этому поводу Наркоминдел? — формально обратился Сталин к Молотову, сам взвешивая все риски.

— Ну, если другого выхода нет... — пожал плечами Вячеслав Михайлович. — И всё же я бы предложил воздержаться от подобных крайностей, чреватых осложнениями. Нам лучше подождать реакции англичан. Ведь может случиться так, что они ничего не найдут. И тогда уже не важно, перестроили японцы свои крейсера или нет.

— Напротив, тогда-то нам результаты аэрофотосъёмки очень пригодятся! И в отношении линкора тоже! — ответил я резко.

— Поручим это дело товарищу Кузнецову, — переглянувшись с Кировым, сказал Сталин. — И отложим окончательное решение по конкретным мероприятиям в рамках операции "Кукушка" до получения фактов, на которые мы твёрдо можем опереться. Прошу присутствующих руководителей наркоматов подготовить для Совнаркома подробные справки по конфликтам и противоречиям между буржуазными странами, в первую очередь Германии, Японии, США, государствами Антанты, по своим направлениям. Надо бы к этому делу и Внешторг подключить. Что касается сроков... Товарищ Кузнецов, сколько вам потребуется времени, чтобы проверить догадки товарища Любимова?

— Подготовить и перебазировать на Дальний Восток самолёты, развернуть сеть метеоразведки и навигации, дождаться благоприятных погодных условий... — вслух начал прикидывать нарком ВМФ, — Думаю, в месяц должны уложиться.

— Не торопитесь, товарищ Кузнецов, работайте надёжно. Чтобы японцы ничего не заподозрили. Нам нужны осложнения между Японией и Англией, а не между Японией и СССР, — сказал Киров. — Время, как сказал товарищ Любимов, ещё есть. Мы же, в рамках ЦК, успеем проработать вопрос по стратегии концентрации и сформировать по нему единую позицию, — после этих слов Сергей Миронович посмотрел на нахмурившегося Сталина.

— Товарищ Любимов, вы действительно хотите добиваться принятия своей теории путём давления через первичные организации, невзирая на мнение товарищей в ЦК? — спросил тот, резко сменив тему. — Несмотря на то, что товарищи Орджоникидзе, Вознесенский, Мехлис, фактически правы? Вы же сами всегда любите повторять, что практика — критерий истины. И сейчас она не на вашей стороне.

Я взглянул на вождя, пытаясь понять, к чему он клонит. Хочет узнать, как далеко я могу зайти? Не похоже. Я и так уже залез туда, где иные вовсе не выживали и дело заканчивалось, в лучшем случае, высылкой за границу, как Троцкого. Нет, тут иное. Кажется, проверяет меня на вшивость, крепко ли я стою, хорошо ли подумал, прежде чем затевать такое.

— Честное слово, так бы и поступил, не будь у нас войны на носу. Но на переправе коней не меняют. Поэтому, товарищ Сталин, надеюсь на ваше и товарища Кирова понимание и содействие в деле агитации товарищей за стратегию концентрации. Ведь недоверие и сопротивление товарищей вызвано не недостатками стратегии, а тем, что выдвинул её какой-то там капитан. Даже возражения, вроде бы по существу, на самом деле никакого отношения к стратегии концентрации не имеют. Действительно, мы приглашали иностранцев в годы первой и второй пятилетки. Я прекрасно их помню ещё по работе на ЗИЛе. Но что это были за люди? Сплошь инженеры, мастера, другими словами, высококвалифицированные специалисты. А значит, высокооплачиваемые. Это, прямо скажем, не самая угнетённая категория трудящихся в буржуазном мире. Понятно, что не всем из них у нас понравилось. Но, если зрить в корень, то зачем мы их приглашали? Да затем, чтобы они помогли нам освоить производство! И эта цель была достигнута. В рамках стратегии концентрации цель совершенно иная. Значит, нужен и иной материал и иные методы работы с ним, чтобы получить результат. Поэтому товарищ Орджоникидзе прав только в том, что факт имел место быть. И этот пример даёт нам понимание, как поступать не надо. Сразу встаёт вопрос, а как надо? Вот тут мне есть, что возразить товарищу Вознесенскому. В первую очередь ЦК партии должен определиться с контингентом и отношением к нему. То есть определить идеологию стратегии концентрации. По моему разумению, упор следует делать на наиболее угнетённые слои буржуазного общества, гражданство СССР для которых должно являться не правом, а наградой. Совнарком должен определить квоты на въезд, чтобы рост населения был согласован с ростом экономики и не перегружал её. Переселенцев размещать компактно, в рамках однородных национальных образований, минимально — городов-заводов, существующих, как Республика немцев Поволжья, так и вновь создаваемых в малонаселённых районах азиатской части СССР. Предоставлять им гражданство только после прохождения "карантина", периода адаптации, включающего обучение и обязательный экзамен. А до этого — только вид на жительство. В программу минимально необходимо включить законы СССР, общегосударственный язык, изучение общегосударственной и местной истории, культуры и обычаев. Не сдавших экзамен — выдворять согласно принципам, заложенным в законе о выходе республик из состава СССР. И это только самые "верхи" предстоящей работы, требующей усилий абсолютно всех наркоматов. Возможно ли такое без чёткого планирования? Нет. Более того, это качественно новый уровень планирования, так как оно должно прогнозировать и создавать ситуацию в мире в целом, глобальный уровень. Понятно, что сейчас планов нет. Но это не значит, что не надо работать. Разве в разгар НЭПа у нас были уже готовы детальные планы по коллективизации и индустриализации? Товарищ Вознесенский — глава Госплана. Вот пусть и берётся за работу, а не сетует, что планов нет. Причём, планы должны быть экстренные, на период до войны и долгосрочные, рассчитанные вплоть до окончательной победы социализма. На первом этапе нам остро необходимо выманить побольше людей из агрессивных стран, в первую очередь — Германии. Пятнадцать-двадцать тысяч человек — дивизия, украденная у Гитлера. Взятая в плен ещё до начала боевых действий. А в бою попробуй ту дивизию в плен возьми! Сколько своих людей положить придётся! Поэтому нам уже сейчас надо использовать выгоды своего идеологического положения, как страны с максимально благоприятными законами именно для трудящихся. И последнее. Товарищ Мехлис безусловно прав, что только популярные решения правительства ведут народы к гибели. Но, случай случаю рознь. В данных конкретных обстоятельствах мы имеем народную поддержку именно в нужном направлении и не использовать этот гигантский ресурс просто преступно. Энтузиазм масс надо поддерживать постоянно, ставя перед ними пусть сложные, но понятные, а не абстрактные, и главное, достижимые цели. Я нисколько не сомневаюсь, товарищ Сталин, что вы прекрасно понимаете суть стратегии концентрации, ведь она всего лишь логическое развитие стратегии строительства социализма в отдельно взятой стране, и сможете, вместе с товарищем Кировым и другими товарищами, для которых дело социализма превыше всего, убедить сомневающихся принять и воплотить её в жизнь. Мне никогда не хватит авторитета добиться от старых большевиков осознанных эффективных действий, даже вынудив их давлением народных масс принять стратегию концентрации. Так легко можно получить эффект гвоздя. Это когда мастер говорит рабочему вбить гвоздь, а тот, не заинтересованный в конечном результате, просто бросает его на доску и лупит плашмя. В результате задание выполнено, гвоздь вбит, но желаемый результат-то не достигнут!

— Товарищ Киров, — дослушав меня очень внимательно до самого конца, обратился Сталин к "напарнику", — предлагаю вам поставить в ЦК вопрос о том, чтобы напечатать речь товарища Любимова в центральных газетах. Всё равно шила в мешке не утаишь, разнесут слухами да ещё и приврут с три короба. А на следующий день опубликуем ответ Центрального Комитета на эту речь, чтобы ввести процесс в управляемое и конструктивное русло. Хронику, считаю, также можно разрешить демонстрировать в кинотеатрах. Очень она... воодушевляющая.

— Поставим, товарищ Сталин, — отозвался Сергей Миронович.

— Вас же, товарищ Любимов, попрошу пока воздержаться от публичных выступлений с разъяснениями стратегии концентрации. До тех пор, пока не будет сформирована официальная позиция ЦК. Надеюсь, вы её поддержите. Полностью, — последнее слово вождь произнёс с нажимом, видимо, вспомнив случай с законом о выходе республик и давая понять, что движение в нужном направлении будет, но исключительно на его условиях.

— По мне, так вообще быть от всего этого подальше. Не с семьёй в Крыму, так хоть в своём отделе с тем танком. Критические обстоятельства вынудили влезть в политику, но лучше уж пусть каждый своим делом занимается.

— На этом сегодня закончим, — подвёл итог Сталин. — Соберёмся, когда будет фактическая основа по операции "Кукушка". Все можете быть свободны, товарищи.

Выходя из кабинета будущего Верховного Главнокомандующего, уставший после долгого, уже клонившегося к вечеру дня, я всё время возвращался мыслями к иронии судьбы. Когда я вбрасывал англичанину непроверенную информацию, я ещё ни сном, ни духом не ведал об операции "Кукушка". Я думал тогда почти исключительно о себе, хотел смутить, заинтересовать заклятых зарубежных друзей своей полезностью, чтобы избежать с их стороны радикальных решений. Точно так же, ещё вчера, я понятия не имел ни о какой стратегии концентрации пролетариата в СССР. Я лишь только хотел чётко сказать, за что и против кого мы будем воевать. А все мои последующие логические выкладки родились всего лишь как благообразное оправдание уже совершённых с другой целью действий. Подобно тому, как это делает нахулиганивший ребёнок. Это уже потом, в процессе размышления, "отмазки" переросли в осознанную политическую позицию. И отстаивал я её вовсе не потому, что был правоверным коммунистом и мечтал, чтобы учение Маркса победило в глобальном масштабе. Совсем нет. Попав в этот мир, я имел ясную и чёткую цель — победить в войне. Ради её достижения я уже вложил столько труда, что мне по-человечески стало жаль его результатов. Стало не всё равно, что будет потом. И дело тут вовсе не в перестройке и развале СССР в эталонном мире. К ударам по моему народу я относился философски. У него очень хороший иммунитет. Всё, что нас не убивает, только делает крепче. Но здесь замаячила реальная надежда свалить людоедские западные демократии и создать иной мир, который должен быть чище. Ради этого стоит рисковать, наплевав на подпорки послезнания о каких-то событиях, решительно шагнуть в новую реальность, в которой я уже перестану быть "попаданцем" с "заначками", встану в один ряд со всеми людьми перед лицом неизвестного будущего.

Эпизод 9.

Сталинградскую речь не напечатали в центральной прессе ни на следующий, ни на третий день после разговора в Кремле, когда я уже улетел в Крым и отругивался там от наседавшего на меня с претензиями Кожанова. На первой страницы "Правды" речь появилась только через неделю, когда по стране действительно уже поползли слухи и тянуть дальше было уже нельзя. Сталинградская почта буквально была затоплена потоком отправляемых писем, которые расходились по стране, вызывая уже на месте назначения вторичную волну. Ещё дольше пришлось ждать ответа ЦК. Статья за подписью Сталина вышла под самый конец моего отпуска. Наверняка Иосифу Виссарионовичу со своим напарником пришлось беседовать с каждым по отдельности и использовать всё своё влияние, чтобы добиться поддержки теории, "примиряющей" концепцию Маркса о победе коммунизма во всемирном масштабе с концепцией Сталина построения социализма в отдельно взятой стране. Действительно, зачем размазывать социализм тонким слоем по всему миру, если весь мир можно втянуть в себя? Но в вышедшей статье глава советского правительства очень популярно объяснил, что спешка хороша только при ловле блох. Мы живём в советской стране, в которой действует конституция, переход к стратегии концентрации обязательно должен быть принят съездом народных депутатов СССР. И только после этого стратегия может работать в полную силу. Следовательно, дело откладывалось до четвёртой пятилетки, а третья объявлялась "подготовительной". В этот период Верховный Совет должен был проработать и принять проекты законов, на базе которых, пока они окончательно не утверждены съездом, правительство СССР будет вести экспериментальную работу по привлечению трудящихся из, прежде всего, наиболее страдающих от самых изуверских форм империализма стран.

Куда быстрее отозвался на идеологические изменения в советской доктрине Троцкий. Уже на следующий день после статьи Сталина он желчно раскритиковал его, обвинив в таком коварном и изуверском извращении идей Маркса, в котором от первоисточника вообще ничего не осталось, кроме терминологии. В то же время, вместо аргументов по существу, суть его ответа сводилась к насмешкам с вопросами, как следует теперь то, что строится в СССР, называть, коммунистический империализм или империалистический коммунизм.

Бывший нарком ВМФ всё это время, между публикацией речи и ответа на неё, настойчиво предлагал мне не сидеть на даче в Форосе, а вызвать из Севастополя "Буревестник" и порыбачить с него в море. Мало ли чего.

— Думаешь, есть угроза и вдали от берегов будет безопаснее? — спросил я его прямо.

— Послушай, ты так лихо абсолютно всем по мозолям потоптался, что я ничего не исключаю, — отрезал Кожанов. — Мы с тобой намертво одной верёвочкой связаны, а лишиться головы из-за твоих выходок, теорий там всяких, я не хочу. Молод ещё, чтобы умирать. Если что, хоть жизнь свою спасём, о детях хоть подумай. Капитан "Буревестника" мне лично предан, команда тоже проверена. Детдомовцы, на берегу их ничего не держит. В случае чего, можем и за кордон. Мы же здесь как под арестом! Чекисты у ворот пост установили и по периметру ходят. Куда не отправься, всегда топтуны следом! Купаться идёшь, так хоть один обязательно тоже раздевается. Они думают, я вплавь в Турцию махну?

— Перестань паниковать, это наша охрана. Как раз, чтобы ничего с твоей драгоценной жизнью не случилось. Кстати, командует ими мой бывший телохранитель, на него можно положиться. Лаврентий Павлович теперь на нашей стороне, опасаться его нечего.

— С каких это пор? Ты что, забыл, как он тебе жизни не давал?

— Берия товарища Сталина уважает. Очень. Можно представить, что у него в голове творилось, когда его любимый вождь связался с тёмной лошадкой, от которой не знаешь, чего ждать. Зато теперь всё ровно, круче мне всё равно не начудесить, самое страшное уже произошло. И это, заметь, никак не вредит ни Сталину, ни делу социализма. Зато Лаврентию Павловичу подняться очень даже помогает. Можно выдохнуть и работать спокойно. А идея твоя с "Буревестником" дурацкая. Не видишь, в море эсминец постоянно маячит. Уверен, это от Кузнецова страховка. Ты бы, вместо того, чтобы трястись, поехал в Москву и, как кандидат в члены ЦК, меня поддержал. У тебя ведь совещательный голос имеется? Вообще, завидное у тебя сейчас положение, Иван Кузьмич, в эпицентре событий и ни за что не отвечаешь. Сумеешь использовать — далеко пойдёшь.

— Плохо ты в людях разбираешься, Семён, — покачал головой Кожанов. — Ты ж для всех, как чемодан без ручки, тащить тяжело, выбросить жалко. Вернее ладить с тобой трудно, а избавиться невозможно. Только радикальными мерами. На Сталина надеешься? Будь Сталин порешительнее, не как в пословице, семь раз отмерь... Но может и кто-нибудь другой, более резкий, сам всё решить.

— Это ты по себе судишь? — спросил я прямо. — С Ежовым история — твоих рук дело?

— А хоть бы и так.

— Вот что я тебе скажу, Иван Кузьмич, чтоб у тебя мыслей дурных больше не возникало. Я себе долю выбрал и отступать или сдаваться не собираюсь. И тебе теперь без меня никуда. Ни здесь, ни за бугром, — сказал я, глядя прямо в глаза моряку. — Так что, будь добр, собирайся в Москву. Если, конечно, хочешь, чтобы наша дружба и дальше продолжалась.

— Вижу, дружба-то какая-то у нас неправильная получается, неискренняя, — упрекнул меня бывший нарком.

— Наоборот, Иван Кузьмич, я перед тобой честен до самой крайности. А вот твои душевные слабости и терзания мне сейчас совсем не нравятся. Соберись и будь мужиком, как в то время, когда с Ежовым разбирался. Тогда и перестанет тебе казаться, будто у нас дружба неправильная.

Крыть Кожанову было нечем, а оправдывать малодушие не к лицу. На следующий день он уехал, дав мне оставшиеся дни отпуска прожить с семьёй, выкинув из головы все мысли о политике.

Эпизод 10.

Всё когда-либо кончается. И хорошее в том числе. Пришла пора возвращаться к работе. Если Берия надеялся что я, узнав о том, что сверхтяжёлый танк поручен мне персонально, всё брошу и понесусь выполнять, он глубоко ошибался. Но нельзя сказать, что я вовсе не думал об этой задаче. Наоборот, во время рыбалки или лёжа под солнцем на пляже, я всегда возвращался мыслями к этой машине, анализируя то, что мне было известно о работах по ней до моего вмешательства, а также некоторый багаж знаний "эталонного" мира.

Как ни странно, но история сверхтяжёлого танка началась задолго до того разговора в салон вагоне советского флотоводца. Пожалуй, начальной точкой отсчёта следует считать работу по тепловозам с двигателями Д-130. Два таких локомотива, односекционный шестиосный пассажирский и двухсекционный грузовой, каждая из половинок которого имела по четыре оси, были построены Коломенским заводом и отправлены в опытную эксплуатацию в Среднюю Азию, где дефицит воды осложнял использование паровозов. Поначалу НКПС не мог нарадоваться на оказавшиеся в его распоряжении мощные средства тяги, которые давали экономию топлива и водили составы в полтора раза более тяжёлые, либо с большей скоростью, чем тепловозы с дизелями традиционной конструкции, не говоря уже о паровозах. Ровно до тех пор, пока через полгода не пришла пора менять двигатели. Специализированных тепловозных депо, способных справиться с ремонтом дизелей в Средней Азии не было. Да и вообще, с учётом замены силовой установки, экономическая эффективность локомотивов оказывалась под большим вопросом. Сложилась точно такая же ситуация, как в судостроении, когда военные предпочли мощные, лёгкие и компактные двигатели, а гражданские — долговечные.

Тепловозы сняли с линии и отправили на Брянский паровозный завод, который, вопреки своему названию, занимался также выпуском мотовозов и имел достаточный опыт обращения с дизелями Д-100 "любимовской" схемы. Впрочем, с ремонтом никто не торопил и вообще возвращать машины в строй не собирался. Между тем брянские мотовозы, всё шире расходившиеся по стране в качестве маневровых локомотивов, которые имели оригинальное железнодорожное трёхосное шасси, механически представляли из себя всё тот же обычный грузовик ЯГ с его 250-ти или 280-сильным мотором и механической коробкой, дополняемой понижающим реверс-редуктором. Силовая передача на все три оси была оформлена через кулису, точно также как и на паровозах. Они служили не только на гражданке, но и являлись базовыми шасси для бронедрезин, выпускавшихся в трёх вариантах, боевом, штабном и десантном. Все имели унифицированный корпус с бронёй, в зависимости от года выпуска, 30 или 45 миллиметров, собиравшейся на каркасе или сварной, оснащённый выдвижной люковой зенитной установкой в виде счетверённых "Максимов" либо одного модернизированного под ленту ДК, установленных в малом отделении. Над большим отделением устанавливалась либо башня стандартная Т-26-28, либо в нём оборудовалось десантный отсек на десяток бойцов, либо отсек управления со столами и радиостанциями. В броне корпуса устанавливалось до шести дополнительных пулемётов "Максим" либо Шпагина. Пять-шесть таких дрезин, дополненных контрольными платформами, составляли бронепоезд.

Концепция, когда каждый элемент был полностью самостоятельным и оборудованным встроенным устройством перехода на параллельный путь, была хороша, но огневая мощь и состав десанта были меньше, чем у тяжёлых бронепоездов времён гражданской. В то же время, количественное увеличение элементов было ограничено, так как в сцеплённом состоянии для хода использовалась силовая установка только одной бронедрезины. Встал вопрос о переходе на более мощные средства тяги и присланные в ремонт тепловозы пришлись как нельзя кстати. Их не стали бронировать, но изучив конструкцию, построили сначала компактный четырёхосный бронетепловоз с танковым 600-сильным мотором от Т-28, высота которого позволяла башенным дрезинам вести огонь из основного вооружения поверх его крыши. А затем и полноценный шестиосный мотоброневагон с двумя башнями и одной стандартной зенитной установкой, оснащённый 1200-сильным мотором, заимствованным от Т-35. Теперь мощности хватало, чтобы энергично маневрировать не только со стандартным комплектом бронедрезин, но и включать в состав поезда дополнительные немоторные десантные и боевые броневагоны с 45-миллиметровой бронёй. Малые бронетепловозы тоже нашли себе применение в качестве средств тяги для "наследия" Гражданской. Легкобронированные "раритеты", всё ещё остававшиеся в большом количестве в РККА, перевооружались разнообразными зенитками, от морских 100-миллиметровок до дизель-гатлингов и переводились в состав войск ПВО.

С таким багажом подошёл Брянский паровозный завод к рубежу, когда маршал Ворошилов возжелал сверхтяжёлый танк. Понятно, что взор командующего обратился именно на это предприятие, строившее боевые машины весом до семидесяти пяти тонн. В конце концов, пример ХПЗ был налицо. В Брянске, не мудрствуя лукаво, имея тепловозный опыт, с самого начала приняли электротрансмиссию и создали "шасси N1". Пассажирский тепловоз, на котором, заменив внешние шатуны, отремонтировали-таки дизель, сняли с тележек и установили на гусеницы метровой ширины. В качестве тяговых использвали четыре 360-киловаттных электродвигателя сурганских электровозов. Эта догруженная до 150 тонн балластом машина не являлась прототипом танка, а использовалась исключительно с целью отработки системы управления трансмиссией. В то же время, её рессорная, в силу железнодорожных традиций, подвеска, мало отличавшаяся от тракторной, не позволяла в полной мере реализовать энерговооружённость в 13 л.с. на тонну. Она позволяла развивать по относительно ровной местности не более 20 километров в час. К тому же, тяжёлая машина и машина, догруженная балластом — далеко не одно и то же. Стало абсолютно ясно, что задача превышает возможности Брянского паровозостроительного завода, который мог дать, по сути, только силовую установку. Вернее, систему управления. Подключенный к делу Кировский завод в Ленинграде с энтузиазмом взялся за проектирование корпуса в виде мощного каркаса, обвешанного по кругу 230-миллиметровой корабельной бронёй, но уже тогда стало понятно, что в 150 тонн уложиться, несмотря на использование готовой, только добронированной, башни нового танка завода имени Ворошилова с 107-миллиметровкой, не получится. А тут ещё я влез со своими инициативами.

Вот в таких условиях мне и пришлось брать дело в свои руки, чтобы решить свою собственную загадку, как впихнуть защиту, хотя бы в лоб, от 100-киллограммового бронебойного снаряда Б-1-П, и 152-х миллиметровую пушку в вес, позволяющий получить нагрузку на грунт не свыше 850 граммов на квадратный сантиметр. Для сверхтяжёлого танка не было, по сути, ничего, кроме принципиальной системы управления электротрансмиссей. Помня слова Грабина о том, что танк является всего лишь повозкой для пушки, я первым делом "нагрузил" подконтрольное мне артиллерийское КБ в Крестах, как раз окончательно разобравшееся "по железу" с 88-миллиметровой зениткой, похожей задачей. Чтобы не вести разработку танковой пушки с нуля, я приказал наложить на противооткатные устройства башенного варианта пушки Б-7 близкий по мощности ствол с баллистикой корпусной гаубицы-пушки МЛ-20. Это принципиальное решение позволило приступить параллельно к проектированию комплексной установки вооружения, включавшей кроме основной 152-х миллиметровки ещё новую, стандартную для массовых танков, грабинскую 76-миллиметровку и пулемёт, а также башни в целом, для чего пришлось подключать ЛМЗ. Такое "распарралеливание" задач позволило сократить сроки, но имело и свои недостатки. КБ в Крестах не имело своей производственной базы и когда, впоследствии, отстрелянный с морской тумбовой установки шестидюймовый ствол попытались впихнуть в башню, оказалось, что он в амбразуру маски не пролезает. Инженеры ЛМЗ, зная только о Б-7, подумали, что в присланные чертежи вкралась ошибка и самовольно исправили её "прикрыв", по доброте душевной, спецконтингент, выдав отливку под стандартный ствол, отчего первый танк поневоле пришлось вооружить 55-калиберной 130-миллиметровкой, а боеукладки переделывать под 37-киллограммовые снаряды "царского" образца.

Пока длилась эпопея с вооружением, работы по корпусу машины не стояли на месте. Конечно, не зная габаритов боевого отделения, не от чего танцевать, но принципиальный вопрос с категорически неприемлемым, неоправданно и непомерно утяжеляющим танк каркасом, требовалось решить. Для этого Пётр Милов, уже не уговорами, а прямым жёстким приказом, проведённым через НКТП, был вынужден отложить совершенствование сварки под флюсом, полностью сбросив её на харьковчан, и заняться электрошлаковой, позволяющей соединять детали любой толщины. Пожалуй, это была единственная часть дела, где я приложил руки и голову напрямую, не ограничиваясь общим руководством, принципиальными решениями и согласованием графиков работ. Так как опыт с флюсами был уже неплохой, а принципиальная сторона дела ясна и понятна, то оставалось только воплотить теорию на практике. К середине сентября удалось-таки качественно соединить две 230-миллиметровые бронеплиты под углом в 90 градусов, чего нам с Петром и требовалось. Разработанная технология ЭШС морской брони практически немедленно нашла себе прямое применение. Бронепояса строящихся на Чёрном море линкоров становились монолитными и кораблестроители уже раскатывали губу, чтобы в следующих проектах включить их в силовую схему корпуса. Кроме того, мы выручили завод имени Ворошилова, который мучился с конструкцией лобовой брони, стойкой к 107-миллиметровым бронебойно-фугасным снарядам. Их "исправленный" бронекорпус традиционной ломаной формы из 120-миллиметровых вертикальных и 75-миллиметровых горизонтальных деталей опять не выдержал обстрела. При попадании в их стык лопался шов, даже усиленный гужонами, а осколки более тонких плит могли поразить водителя, хоть и не летели дальше вглубь. А вот лоб из сваренных ЭШС двух 120-миллиметровых плит, расположенных, поневоле, под рациональными углами наклона, обеспечил требуемый уровень защиты.

В качестве ответной услуги я попросил у инженеров завода имени Ворошилова "пристроить" разработанную "моим" артиллерийским КБ пушку на их новый тяжёлый танк. Точнее, построить штурмовую самоходку, аналог ИСУ-152. Надо сказать, что прототип КВ "здесь" был совсем не похож на машину "эталонного" мира. Его низкий, благодаря компактному дизелю, форсированному до 700 л.с., бронекорпус больше напоминал послевоенные Т-54. Если бы не его длина, обусловленная трансмиссией, подобной таковой на танке Т-28, которая была лишь модернизирована и усилена применением более прочных арочных шестерён, более толстых валов и мощных корпусов механизмов, то сходство было бы полным. Но вот подвеска, состоявшая из трёх двухкатковых тележек на борт, конструктивно оформленная как на Т-35, портила всё впечатление своим архаичным видом. Зато над корпусом возвышалась большая сварная пятигранная коническая башня с углами наклона брони до 30 градусов, лобовые детали которой имели толщину 120 миллиметров. Передний исходящий угол этой конструкции занимала маска 107-миллиметровой 29-калиберной танковой пушки, пока ещё с поршневым затвором, которая имела унитарное заряжание, но при нужде могла вести огонь и раздельными выстрелами от дивизионного орудия. Экипаж танка, первоначально, составлял пять человек, но потом от стрелка-радиста отказались, чтобы не делать амбразуру под пулемёт в лобовой броне, и он сократился до четырёх, зато возрос боекомплект.

Что касается самоходки, то на заводе имени Ворошилова вздохнули, но, учитывая репутацию капитана Любимова, которому лучше не отказывать, принялись за дело. В принципе, размер боевого отделения танка вполне позволял впихнуть туда пушку ЛБ-15, ведь только погон башни равнялся 180 сантиметрам, но ради размещения двух заряжающих и увеличения боекомплекта, был избран другой путь. Базовое шасси тяжёлого танка было удлинено на одну тележку и на нём установили просторную рубку с использованием всего габарита в ширину. Уровень бронирования при этом был полностью сохранён, а механик-водитель сохранил свой собственный люк в крыше корпуса. По сравнению с "эталонной" ИСУ на ЛБ-15 отсутствовал дульный тормоз и углы горизонтального наведения, наверняка, были получше. А установив на неё 130-миллиметровую ЛБ-13, можно было получить истребитель танков "послевоенного" уровня. Но за всё надо платить, масса машины выросла до 55 тонн по сравнению с 40 тоннами базового танка. До конца 37-го года и танк КВ-1, и самоходка КВ-2, прошли испытания и были приняты на вооружение. Причём с СУ повторилась та же история, которая привела к её рождению. Любимову просто постеснялись отказать.

Но не железом единым был полезен проект СТТ основному танковому производству и не только. Правда, основная масса полезных новшеств и технологий, вроде пенополиуретана для заполнения баков, фторопластовой электроизоляции, экранирования "искрящих" электроприборов, появилась позднее, в ходе доведения проекта "до ума". На первых же порах основная нагрузка пришлась на оптиков и точных механиков, затронула хозяйства Исидора Любимова и Артюхиной. До проекта СТТ на советских танках применялись исключительно стеклоблоки, прикрывающие прорезанные прямо в броне смотровые щели. Понятно, что когда минимальная толщина плиты равна 230 миллиметрам, такой подход становится нерациональным. На повестку дня вышли призменные перископические приборы наблюдения, перископические прицелы и встроенные во вращающийся люк командирские бинокли. Разумеется, для самых лучших танков всё должно было быть наивысшего качества, что потребовало большой работы как непосредственно по конструкции оптики, так и по повышению прозрачности бронестекла, которое раньше этим показателем отнюдь не блистало. Зато, когда в конце 37-го года в серию пошли "призмы", они сразу прописались на отечественных танках, прежде всего, тяжёлых КВ. А у танка Т-126 верхняя лобовая деталь стала плоской, без уступа и под большим углом наклона. Что в сочетании с переходом на 45-мм броню ради сокращения номенклатуры толщин, значительно увеличило защищённость машины. Благодаря призматическим блокам радикально изменился и вид командирских башенок, которые теперь не возвышались "шайбами" над крышей, а превратились в низкие округлые "холмики".

За лето на Ржевке отстреляли из 180-миллиметровых орудий с дистанции в 500 метров броневые плиты, которые выпускал Обуховский завод для строящихся линкоров. В принципе, 230-миллиметровая поясная броня пробивалась с трудом, только в случае, если снаряд входил по нормали и то не всегда, но отколы с тыльной стороны бронеплит, несущественные для линкоров, для танка были неприемлемы. Гораздо лучше себя показала 330-миллиметровая преграда из плит, в теории, шедших на лобовое бронирование башен. В теории потому, что для первой пары кораблей башни были уже готовы, заимствованы с царских линкоров, и 13-дюймовые плиты выпускались штучно, опытным порядком для задела на будущее. Соответственно, цена их тоже существенно отличалась от серийной брони. Располагая этими данными, на ЛМЗ спроектировали две башни, деревянные макеты которых были представлены комиссии в начале сентября. Первый каркасный вариант, который на ЛМЗ принимали как основной, вопреки моему прямому указанию рассчитывать на сварные соединения, весил свыше 55 тонн. Второй, сварной, 36 с половиной. Обе конструкции опирались на мощный погон, имевший диаметр в два с половиной метра в свету, который, без потери функциональности, обязан был держать попадания тяжёлых снарядов в башню. Понятно, что первый вариант я забраковал сразу. В итоге в работу пошла вторая башня в виде прямоугольной коробки, лобовой и бортовые плиты которой имели небольшие углы наклона, а задний, съёмный, был вертикальным, имевшей минимальное количество сварных швов, шириной в три, длиной в три с половиной и высотой в один метр. Несмотря на такие размеры, её внутреннее пространство только-только позволяло работать экипажу и не допускало никаких излишеств, подвесной полик позволял обслуживать орудия стоя людям не свыше 180 сантиметров ростом. Наводчик и командир в ней располагались спереди, слева и справа от установки вооружения, сзади, у казёнников, были рабочие места двух заряжающих. Каждый танкист имел свой собственный люк толщиной в 40 мм в крыше из 75 миллиметровой брони, которая должна была защитить при попадании 152-х миллиметровых фугасных снарядов и 50-килограммовых авиабомб. Причём, три люка, у командира и заряжающих, были выполнены вращающимися. Для размещения перископического бинокля и дополнительного вооружения в виде крупнокалиберного зенитного пулемёта и автоматического гранатомёта, огонь из которого мог вести танкист, не занятый при стрельбе из 76-миллиметрового орудия. В кормовых углах башни размещались две радиостанции.

Имея проект башни, на Кировском заводе приступили к работе над боевым отделением и корпусом в целом. При этом, я поставил жёсткое условие обойтись самым минимумом, по возможности, вынеся из забронированного объёма всё, что только можно. Это только казалось, что имея дело со сверхтяжёлой машиной можно вольно обращаться с её весом, на самом деле борьба шла за каждый килограмм. И так уже было понятно, что с таким вооружением и уровнем бронирования в желаемые 150 тонн не уложиться. Ведь доля брони в весе машины, по опыту прежних конструкций, тянет на 50 процентов, а то и больше, а тут одна башня оторвала половину этого лимита. Из-за таких жёстких ограничений пришлось ограничить БК, размещённый в укладках по периметру боевого отделения, 25-ю выстрелами для основного орудия и 60-ю для вспомогательного. В споре с заказчиками из АБТУ пришлось доказывать, что встретить в одном бою хотя бы 20 целей, достойных 40-килограммовых снарядов, ещё надо умудриться.

В то же время, из-за массы деталей и особенности технологии ЭШС, приходилось обходиться простыми формами брони. Корпус танка выходил с вертикальной бортовой и кормовой бронёй, лишь лобовая 330-миллиметровая плита имела угол наклона в 30 градусов, что обеспечивало приведённую толщину защиты около 400 мм, исключительно ради того, чтобы обеспечить мехводу минимально приемлемый обзор.

В результате сотрудничества с КБ "Русского Дизеля", возглавляемого Акимовым, и конкурса на высокооборотный 2150-киловаттный генератор, силовую установку танка удалось впихнуть в объём, немногим превышающий шесть кубометров при высоте всего в один метр. Два 1450-сильных новых чётырёхцилиндровых х-образных горизонтальных мотора, созданных на базе лёгкого авиационного алюминиевого Д-160-2, размещённых валами поперёк хода каждый у своего борта, через повышающие редукторы и разобщительные аварийные муфты одновременно работали на распложенный между ними генератор. Причём, двигатели были отделены перегородками из 15-миллиметровой брони. Выход из строя одного из них не лишал танк подвижности. Сам генератор был максимально смещён к поперечной броневой 45-миллиметровой перегородке боевого отделения, на которую опирался погон башни, и оставлял достаточно пространства для компоновки в корме корпуса радиаторов, компрессоров и фильтров. Вывод из МТО отработанного воздуха был решён в стиле "эталонного" КВ. Кормовая бронеплита была на двадцать сантиметров ниже всего корпуса, а защита обеспечивалась плавно загибающейся вниз 75-миллиметровой крышей. Причём в последней было всего два отверстия — люк мехвода и щель для забора воздуха, в чистой зоне, прикрываемой сверху кормовой нишей башни.

В итоге корпус с бронёй по кругу в 230 миллиметров, лбом в 330 миллиметров, крышей и днищем по 75, с двумя внутренними поперечными 45-миллиметровыми броневыми переборками между БО и соседними отделениями, получился в длину почти семиметровым, а высота его составляла один и две десятых метра. Компоновка его была классическая. За лобовой плитой, по центру, под наклоненной вперёд под большим углом крышей, сидел в отделении управления мехвод. По бокам от него располагались отсеки электроприборов. За отделением управления находилось БО длиной и шириной 2,7 метра, а за ним, соответственно, МТО. Внешний габарит в ширину составлял 3160 миллиметров и, в принципе, допускал перевозку по железной дороге. Если бы только не вес всего этого богатства, тянувший на 105 тонн. А ведь его ещё надо было водрузить на ходовую часть!

Ещё в самом начале проектирования танка, осмотрев экспериментальное "шасси N1", которое в Брянске вновь поставили на железнодорожные тележки, отделив гусеничные ходы, перегнали в Ленинград и собрали уже на Кировском заводе, я сделал ставку на многогусеничную конструкцию ходовой части. Главным побуждающим аргументом к такому решению послужило желание применить мотор-колёса, вынеся ТЭД из забронированного объёма. Применённые на "шасси N1" 360-киловаттные "сурганские" электромоторы имели диаметр близкий к одному метру. А для нового танка, для которого, исходя из первоначальной желаемой массы в 150 тонн, создавалась почти 3000 сильная силовая установка для обеспечения хорошей подвижности, при двухгусеничном ходе, в котором можно было использовать, максимум, четыре ТЭД, их мощность должна была составить 530 киловатт. Двигатели, в любом случае, пришлось бы создавать заново и вряд ли удалось, даже применением редукторов и повышением рабочих оборотов, уменьшить их размер по сравнению с наличными. Оставался только один путь — увеличивать количество тяговых моторов, увеличивая, соответственно, количество гусеничных лент. Заодно, такой подход позволял решить проблему удельного давления на грунт, которое не должно было превышать таковой же показатель существующих машин. На Кировском заводе прорабатывали четырёхгусеничный и восьмигусеничный варианты ходовой части, выбор которых зависел от успехов электротехников всех профильных отечественных заводов, работавших в рамках конкурса над мотор-колёсами. Хотя их 130-киловаттные изделия вышли довольно компактными, но из-за сомнений относительно маневренности на восьми гусеницах, размещённых в двух блоках по четыре спереди и сзади, подтверждённых опытами на моделях, остановились на четырёхгусеничном варианте. Который, впрочем, тоже шикарной маневренностью не блистал, но позволял обойтись вдвое меньшим комплектом реле и переключателей, что тоже экономило забронированный объём. А 260-киловаттное мотор-колесо Харьковского завода, на основе высокооборотного ТЭД и планетарного редуктора, удалось впихнуть в максимальный радиальный габарит в один метр при длине на пять сантиметров больше, обусловленной шириной наличных гусеничных лент "шасси N1". Это был законченный агрегат, связанный с корпусом только "розеткой" электропитания и каналами подвода и отвода охлаждающего воздуха.

Что касается подвески, которую тоже требовалось полностью вынести из забронированного объёма, то тут нам оказали помощь харьковские танкостроители, которые первыми в СССР начали работать с торсионами. Начальник ГАУ командарм Кулик проявил себя истинным скрягой и не оставлял попыток избавиться от гранатомётов Таубина, входивших в комплекс вооружения танка Т-34 и очередями в неимоверных количествах отстреливавших дефицитные взрыватели. Поэтому и танк в целом оказывался под угрозой, ведь с одной единственной сорокапяткой он уже не оправдывал свою цену по сравнению с "бюджетными" машинами московского завода. Попытки же разместить на Т-34 стандартную башню с погоном 1650 миллиметров блокировались подвеской Кристи, сжиравшей заброневое пространство. Неудивительно, что именно в Харькове обратили внимание на торсионы в качестве упругих элементов, что позволяло усилить вооружение и сохранить полностью все маневренные характеристики. Такой танк, вооружённый 76-миллиметровой пушкой в стандартной башне Т-126, осенью как раз выходил на испытания и, если всё пройдёт благополучно, с 1938 года будет запущен в серию как Т-34М.

Но для СТТ, с удельной мощностью в 20 л.с. на тонну, традиционные торсионы не годились. Ведь его четырёхгусеничная ходовая часть должна была опираться на два узких пилона, ширина которых не могла превышать 40 сантиметров, где разместить их не представлялось возможным. Перебирая последовательно варианты индивидуальных подвесок, в том числе, с упругими муфтами большого диаметра внутри гусеничного обвода снаружи корпуса, мы, в конце концов, нашли оригинальное решение, спрятав пучковый торсион непосредственно в оси 80-сантиметрового обрезиненного опорного катка. Метровая ширина гусеницы такое позволяла. Диаметр оси, крепившейся к корпусу на двух параллельных балансирах, составил при этом 40 сантиметров. Зато теперь это была законченная конструкция, которую, в случае повреждения, было легко заменить целиком.

В таком виде элементы подвески были смонтированы на "шасси N1" и в начале октября были обкатаны на полигоне. Все работы по "переобуванию" велись в новопостроенном за два летних месяца и начало сентября сборочном цеху, оснащённом необходимой энергетикой для работы сварочных аппаратов и грузоподъёмным оборудованием для оперирования массами до ста тонн, начальником которого был назначен товарищ Зальцман, бывший до того сменным мастером на сборке тяжёлых тракторов и хорошо себя зарекомендовавший именно в качестве организатора. После испытаний, которые, в целом, прошли хорошо и выявили из негативных моментов только ожидавшуюся раскачку из-за отсутствия амортизаторов, "шасси N1" вернули в цех. Пока СТТ, деревянный макет которого собирался в простом ангаре, не пошёл в работу, было решено совместить приятное с полезным. Дать команде Зальцмана попрактиковаться и заработать, заодно превратив чисто экспериментальную машину во что-то полезное. Проект кругового 45-миллиметрового бронирования "шасси N1" и оснащения его мощной электролебёдкой, А-образной стрелой и бульдозерным отвалом был составлен прямо "на коленке", плиты приходилось резать и стыковать прямо по месту. Зато в начале зимы мы получили БРЭМ весом в 130 тонн, которая, при нужде, могла буксировать сверхтяжёлый танк или вытащить его, если тот застрянет.

Деревянный макет танка был представлен комиссии АБТУ 10 ноября. Но не танкисты из НКО были на этом мероприятии главными судьями, присутствовали лично маршал Ворошилов и генсек ВКП(б) Киров, чьё имя гордо носил завод. Рассказывая об итогах совместной работы, я подробно остановился на устройстве машины и не умолчал о её недостатках.

— Как видите, корпус с требуемым уровнем защиты и вооружением установлен на два пилона длиной десять метров, являющихся продолжением бортов. Броня пилонов существенно меньше, чем бронирование корпуса. Внешние и нижние плоскости по 75 миллиметров, внутренние 45. В местах крепления балансиров пилоны дополнительно усилены вертикальными броневыми перегородками 30 миллиметров. Такой уровень достаточен против противотанковой и дивизионной артиллерии. К тому же, там внутри нет ничего архиважного, топливные баки, аккумуляторы, каналы подвода охлаждающего воздуха к тяговым электродвигателям и кабеля электропитания. По сторонам от каждого пилона смонтированы гусеничные движители метровой ширины. При этом, расстояние между внутренними гусеницами всего десять сантиметров. Конструкция полностью исключает посадку днищем на грунт, а при погружении ходовой части в поверхность с низкой несущей способностью, пилоны превращаются в своеобразные лыжи, увеличивающие опорную поверхность и при этом не создающие чрезмерного сопротивления движению машины. Длина ходовой части десять метров, ширина пять метров и семнадцать сантиметров. Площадь опорной поверхности в нормальных условиях двадцать восемь метров. Удельное давление на грунт, при полной массе машины в двести тридцать тонн, 820 грамм на квадратный сантиметр. Спереди ходовая часть прикрыта бронированным бульдозерным отвалом-плугом с регулирующей заглубление лыжей, управляемым с помощью неподвижного гидроцилиндра под местом механика водителя и шатуна. Отвал служит также и защитой от мин, выпахивая их из грунта и сдвигая к обочине. Так как ширина корпуса существенно меньше ширины машины в целом, для защиты ходовой части сверху от попадания фугасных снарядов и авиабомб весом до 50 килограмм, по периметру установлены наклонные экраны из 45 миллиметровой брони. В пространстве между корпусом и экраном расположены дополнительные топливные баки, так как основные, в пилонах, могут обеспечить запас хода всего в 180 километров. Каждый бак-экран является самостоятельной секцией и может быть легко заменён в случае повреждения. Для предотвращения возгорания баков и их полного разрушения из-за попадания в них снарядов, планируем применить пористый наполнитель, но эта работа ещё не завершена. Так как общая высота танка три метра и семьдесят пять сантиметров, без учёта дополнительного вооружения на крыше башни, то остро стоит вопрос обзора и поражения целей в непосредственной близости. Самый нижний прибор наблюдения — у мехвода, но и он расположен на высоте два метра, поэтому прямо рядом с танком вражеская пехота сможет бегать, даже не пригибаясь. Чтобы этому воспрепятствовать, между секциями навесных баков встроены блоки мортир, стреляющих 10-килограммовыми гранатами с дистанционным взрывателем, который срабатывает на расстоянии 15-20 метров от машины на высоте, приблизительно, один метр. К сожалению, это всё, что мы можем предложить. Но сопровождение этих машин более лёгкими, действующими во второй линии, крайне желательно и даже обязательно. Таким образом, это сверхтяжёлая машина с достаточной подвижностью, удельной мощностью более чем в двенадцать с половиной лошадиных сил на тонну, для боя на средней и дальней дистанции. Все её важнейшие узлы либо достаточно бронированы, либо дублированы, чтобы выдержать множество попаданий снарядов или бомб без потери боеспособности.

— Как так, сопровождать более лёгкими танками? Это же против задания! — возмутился Ворошилов. — Вам поручили танк, который может действовать самостоятельно так, чтоб одним батальоном тяжелобронированных, неуязвимых для обычной техники и артиллерии машин, уничтожать целые дивизии и корпуса врага! А это что? Запас хода в 180 километров! Да на любом другом нашем танке 500! Да они от баржи, на которой привезены, отползти не успеют, как топливо кончится! А боекомплект? Чтоб хоть одну-единственную роту врагов уничтожить его хватит? Не говоря о дивизиях? Да ещё, вдобавок, вокруг этого сундука верхом скакать можно, а экипаж даже видеть этого не будет! И вы полгода работали, привлекли полтора десятка заводов, а в конце показываете нам вот это? Нам такой танк не нужен!

— Полностью с вами согласен, товарищ маршал, — огорошил я всех присутствующих своей реакцией на претензии. — Ведь завод имени Ворошилова вот-вот запустит в серию КВ, малоуязвимые для лёгкой артиллерии благодаря броне, а для тяжёлой благодаря подвижности, которые могут выполнять, при поддержке пехоты и артиллерии, те же функции, что и СТТ. Тем более, что даже неизбежные потери в бою каких-то процентов от всевозможных случайностей, мало влияют на общую картину при выпуске танков в районе одной — полутора тысяч в год. А полный цикл сборки одного такого, как вы сказали, сундука, составляет четыре месяца при снижении выпуска тяжёлых тракторов новой, разборной для перевозки по железной дороге модели, в два раза.

— Сколько?! — не поверил своим ушам Киров.

— Четыре месяца. Или три танка в год, — ответил я жёстко. — При условии своевременной поставки компонентов смежниками.

Главный инженер Кировского завода Магдасеев, стоявший неподалёку от меня, в подтверждение сказанного кивнул и генеральный секретарь ВКП(б) перевёл взгляд с нас на Ворошилова, который не по рангу стал прятать глаза. Таким мрачным Сергея Мироновича я не видел даже в тот вечер, когда на него было совершено покушение.

— Танк строить будем, это вопрос уже решённый, — сказал главный партиец, — но нельзя ли его как-то попроще и подешевле сделать?

— Попроще и подешевле — это КВ. А танк с характеристиками, заявленными в ТТЗ, не может быть маленьким и дешёвым. Если хотите изменить ТТЗ на "попроще", то это значит, что проектирование надо начинать с нуля. Это опять время и деньги, которых и так уже потратили немало. Коли уж партия пообещала, — сказал я прямо, — давайте уж построим этот "сундук". Дешевле выйдет. Тем более, что даже этот проект ещё до ума доводить придётся, ведь делать сразу начисто надо. Степень новизны конструкции восемьдесят процентов, что неминуемо обернётся доработками серийных, если можно так сказать, образцов.

Понятно, что после того, как разговор свернул в такое русло, обсуждение конкретных тактико-технических характеристик закончилось, даже не начавшись. Сверхтяжёлый танк, получилось, был не нужен никому, но и отказаться от него было нельзя. Вон, на Кировском сразу после проходной плакат с призывом "Даёшь...!!!" и монстром, обязанным своим появлением буйной фантазии художника, с несколькими двухорудийными башнями, окружёнными шестиствольными зенитками, больше похожий на выползший на сушу крейсер. Ожидания трудящихся, и далеко не только одного завода, надо было оправдать и не допустить урона авторитету партии.

В итоге "сундуки" в количестве трёх штук были включены в план на 38-й год. Во-первых, потому, что планы годовые. А во-вторых — придумать, чем загрузить цех Зальцмана, в случае отказа от СТТ, не хватило пока фантазии.

Эпизод 11.

Работой по "сундуку" я был по-настоящему плотно загружен приблизительно до середины сентября. Но потом, после того, как стало понятно, что вопрос с ЭШС будет успешно решён, я потихоньку стал понимать как некоторые партийные функционеры, в частности Берия, умудрялись во время Отечественной войны "эталонного" мира контролировать работу сразу нескольких наркоматов. Координировать усилия, принимать принципиальные решения — это одно. А вот воплощать эти решения в жизнь — совсем другое. К тому же, в части принципиальных решений, мне помогало техническое "послезнание". Кстати, этот момент подметили многие, а Магдасеев даже в голос удивлялся. Как это так, из множества возможных вариантов капитан Любимов с самого начала настаивает на одном и именно это решение оказывается продуктивным. Без единой осечки. Конечно, это не говорило о том, что альтернативы не было. Просто концентрируя все силы на одном направлении я, как казалось со стороны, ни разу не прогадал и сэкономил уйму времени и средств. Для окружающих это действительно было удивительно. Ведь ошибки совершают абсолютно все, нет непогрешимых. Авторитет мой, как инженера, и без того бывший на высоте, взлетел до небес, что очень помогало в пропихивании иных, шедших параллельно проектов.

Так, Люлька, работая самостоятельно, неуклонно повышал высотность авиационных дизель-моторов. Тем более, что после того памятного совещания к нему был проявлен интерес на самом высшем уровне. Добавив сперва вторую ступень компрессора с интеркулёром, потом, объединив темы с ЦИАМ, повысил производительность добавив институтский редуктор перед колёсами нагнетателя и, за счёт некоторого снижения мощности мотора из-за повышенного сопротивления на выхлопе, он к концу осени 1937-го последовательно получил 12, а потом и почти 13 с половиной километров рабочей высоты для БОК. Эти показатели не были рекордными, летали иные и выше. Но недолго, а БОК мог держать такую высоту постоянно. Пока не кончится топливо. В практическом плане это вылилось уже в декабре в снимки дока, в котором был заложен "Ямато". Несмотря на то, что эллинг был на четверть крытым, скрывая носовую часть строящегося линкора, сверху размах работ был виден отчётливо. Маски, развешенные японцами на силовых конструкциях кранов, от авиаразведки не защищали совершенно. За почти два месяца с момента закладки японцы успели смонтировать наружную обшивку и силовой набор днища, что позволяло опытным кораблестроителям судить об обводах и размерах линкора. Причём в СССР водоизмещение этого корабля, при предполагаемой осадке 9-10 метров, оценили даже выше 70 тысяч тонн.

Фотографии крейсеров были сделаны с ТБ-7 ещё летом. Причём всего с двухкилометровой высоты. Японцы что-то заподозрили, перестав освещать верфи по ночам, но конкретных претензий никому не предъявили. Похоже, сами не были до конца уверены, что им не почудилось, будто в темноте кто-то пролетел.

К моему глубокому сожалению и разочарованию, замены артиллерии главного калибра зафиксировано не было, что послужило поводом для Лаврентия Павловича весьма резко отозваться о моих "аналитических" способностях. "Наверху" доверие к моим словам тоже было серьёзно подорвано, благодаря чему я оказался в стороне от "политики" на протяжении всего второго полугодия. Но нет худа без добра, благодаря этому я мог сосредоточиться на СТТ, который стал моей палочкой-выручалочкой. Пока я занимался танком, меня не трогали, ждали результатов работы, а там и портрет "Ямато" подоспел.

Несмотря на то, что с крейсерами я поторопился, кое-какие дивиденды СССР для себя из "первой части Марлезонского балета" извлёк. Японцы обменялись с англичанами высылками дипломатов, что было лучшим доказательством, что план "Кукушка" работал. Жаль было, конечно, что запрошенный мной Асдик проплывал мимо. Плевать. Года через два-три у нас гидролокатор точно уже будет свой и в серии. Работы на "Морфизприборе" на месте не стоят. К тому же ещё можно было попытаться заполучить английский прибор в обмен на "Ямато".

Справедливости ради надо сказать, что первым подумал об этом не я, а Лаврентий Павлович. Посовещавшись наверху, он вызвал меня и, приказав напомнить о себе англичанам, инструктировал меня, выслушивая встречные замечания, добрых два часа, что именно и как я должен был говорить. Мы условились, что вести себя я должен естественно, в нагловатом "любимовском" стиле, поэтому, как услужливо подсказала память, хранящая всякие бесполезности, аккурат под католическое Рождество я сам заявился на Софийскую набережную в посольство заклятых друзей, оставил визитку с временем и местом встречи и был таков.

Вечером, как и было назначено, к семи часам в ресторан гостиницы "Москва" прибыл Файербрейс и, найдя меня взглядом, уселся без приглашения ко мне за столик.

— Надо же, я думал, что вас, полковник, давно сменили за нерасторопность, — проворчал я, не здороваясь.

— Увы, вынужден по-прежнему торчать в этой жуткой холодной дыре, — в тон мне ответил атташе.

— Со стороны ваших начальников очень мудро избрать для вас именно этот способ наказания, коли уж вы сами бездарно упускаете прекрасную возможность продвинуться по службе, — не полез я за словом в карман.

— Если вы имеете в виду ту дезинформацию, которую вы мне дали, то можете позлорадствовать, — спокойно согласился со мной британский атташе. — Но имейте ввиду, что больше с нашей стороны выгодных предложений вы уже не получите. Репутацию надо блюсти, а вы свою уже подорвали. Считайте, что эта встреча для вас — последний шанс, который мы даём вам, чтобы вы смогли нас заинтересовать.

— Ну зачем же так, полковник? — усмехнулся я в ответ. — Я вам искренне сочувствую, понимаю, как трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате. Кстати, она там всё-таки есть, несмотря на то, что ваши нерадивые шпионы её не нашли. Это целиком ваши проблемы. С моей же стороны все условия сделки выполнены. Вы же почему-то решили, что можно не расплачиваться за неё. Так что это не мой, а ваш последний шанс показать себя достойной сотрудничества стороной.

— Не валяйте дурака, фотографии японских крейсеров последней серии уже напечатаны даже в газетах, — скривился Файербрейс. — Ничего с их артиллерией не произошло в ходе ремонта. Вы же не будете этого отрицать?

— Адмиралам Страны Восходящего Солнца незачем спешить, — ответил я, откинувшись на спинку стула. — Головной линкор последнего поколения только заложен, на его постройку уйдёт года три или четыре минимум. А крейсера... Перевооружить их, если это заранее предусмотрено при постройке — дело недель, максимум, месяца. Зато, когда это произойдёт, можно быть уверенным, что Япония полностью готова к рывку.

— Что вы имеете в виду?— нахмурился британец.

— Просто я видел то, что японцы строят в доке в Курэ. И, кстати, готов, за соответствующее вознаграждение, показать и вам. Не верите? — сделав предложение, глядя на скептическое выражение лица работника британского посольства, я усмехнулся. — Вот полюбуйтесь, — с этими словами я выложил на стол большой конверт желтоватой вощёной бумаги без каких-либо пометок.

— Что это? — спустя пару минут спросил меня Файербрейс, рассматривая фотографию.

— Ерунда, ничем не примечательный городишко Хиросима на побережье Внутреннего японского моря. Курэ будет, уверяю вас, гораздо, гораздо интереснее. В СССР, исходя из этой информации, уже сделали кое-какие чрезвычайно важные выводы. Уверен, в Англии её тоже оценят по достоинству, что не может не отразиться на вашей карьере самым благоприятным образом.

— И что же вы хотите? — по-прежнему не отрываясь от аэрофотоснимка спросил меня атташе.

— Во-первых, исполнения ваших обязательств по нашей первой сделке. А вторую готов с вами заключить в обмен на продажу Англией СССР лицензии на авиационный мотор Роллс-Ройс "Мерлин".

— Исключено! — хлодно ответил англичанин. — Мы платим только за факты. А ваши выдумки о крейсерах ничем не подтверждены! Аэрофотоснимки Курэ мы готовы приобрести, но вам следует, как говорят в России, урезать осетра. Роллс-Ройс частная фирма и правительство Англии не вправе приказывать ей что-либо продавать.

— Ну, раз так, то мы не договоримся. А выгодно продать известные мне сведения я найду кому. Например, тем же американцам. Или вашим же оппозиционным политическим деятелям. Надеюсь, следующее правительство Англии, которое сменит действующих недотёп и крохоборов, которые строят грандиозные планы, не видя, что происходит под носом, будет более заинтересовано в процветании собственной империи и более расположено к сотрудничеству. И вашу роль в том, что Великобритания оказалась последней в мире страной, которая узнала нечто жизненно важное именно для неё, я не буду скрывать. Спокойной вам ночи, полковник, — с этими словами я начал подниматься со своего стула.

— Это угроза?

— Это реальность. Куш срывает тот, кто знает прикуп, а не тот, кто блефует натуральнее.

— Вы напрасно думаете, что я буду вас останавливать, если вы собрались уходить, — заметил Файербрейс. — Одного такого случая мне вполне достаточно. Если не будете горячиться, то я смогу вам предложить желаемый вами Асдик в обмен на аэрофотоснимки Курэ. Разумеется, в том случае, если на них будет нечто действительно важное.

Играть на обострение после такого предложения уже не имело никакого смысла и я вновь занял место за столом, включившись в процесс торга.

— Пять приборов последней модели, лицензия на них и на отдельные комплектующие, поставка необходимого оборудования и инструмента, в случае, если аналоги не выпускаются в СССР, конструкторское и технологическое сопровождение вплоть до начала серийного выпуска Асдика здесь у нас. Всё это в обмен на аэрофотоснимки Курэ в любом случае. И выплата неустойки по первой сделке в британской валюте или иных ценностях в полном размере второй сделки, когда японские крейсера будут реально перевооружены.

— Вы так уверены в себе, что хотите получить лицензию на Асдик вовсе бесплатно? — усмехнулся Файербрейс.

— В достоверности всех своих сведений и ценности их для вас нисколько не сомневаюсь. И не надо давить, я и так пошёл на уступки, простив вам "Мерлин".

— Контракт на Асдик, выплата неустойки, в обмен на аэротофотоснимки Курэ и регулярные повторные снимки до окончания постройки японцами кораблей, — полковник торговался как на арабском базаре.

— Не пойдёт. Велик риск нечестной игры с вашей стороны, — заявил я прямо. - Повторный снимок, один, после начала выпуска Асдика в СССР в течение полугода.

— Не понимаю. Что вам стоит? Ведь всё равно будете летать.

— Японский флот нас не интересует. Когда мы сможем иметь на Тихом океане сравнимые морские силы, это поколение японских линкоров будет уже старыми ржавыми корытами. Сведения добыты частью случайно, частью специально на продажу. Нам незачем рисковать, летая над Японией.

— А если мы попросим посмотреть конкретный объект за отдельную плату?— прищурился полковник.

— Обращайтесь, донесу ваше пожелание в высшие сферы, — усмехнулся я в ответ. — Но обещать ничего не могу. И плата, разумеется, вперёд. Давайте не будем отвлекаться на мелочи, прежде чем договоримся о главном.

— Я располагаю необходимыми полномочиями дать согласие на такой обмен, — кивнул мне атташе. — Дело за технической стороной вопроса.

— Отлично. Завтра же внешторг СССР обратится к правительству Англии с предложением подписать контракт на продажу лицензии. В момент подписания договора вы получите интересующие вас аэрофотоснимки. Кстати, не советую вам задирать цену. Лучше согласитесь с нашей. Она будет справедливой. Это, во-первых, ускорит процесс, а во-вторых, деньги вернуть всё равно придётся.

— Странно, капитан. Договариваемся мы с вами, но за вашей спиной явно стоит правительство СССР, — сказал задумчиво Файербрейс. — В связи с этим и с ценой, которую вы упомянули, мне не совсем понятна ваша роль. Какой смысл в посредниках, если можно договариваться напрямую? Ваше присутствие должно быть оправдано хотя бы тем, что именно ваша сторона согласится с названной нами ценой.

— Вы хотите получить от меня секретные сведения и ещё и подзаработать на этом? Напрасно. Без моего участия вам придётся рассчитываться тем, что действительно, — это слово я произнёс с явным нажимом, — необходимо правительству СССР. А не каким-то там Асдиком или "Мерлином". Ведь речь идёт о выживании Британской империи, не больше и не меньше. По сравнению с этим я, лично, весьма скромен в своих запросах. Поэтому цена будет нашей и таково моё последнее слово.

— То есть вы...

— То есть я хочу сказать, — перебил я полковника, — что лучший способ заставить кого-либо действовать так, как выгодно тебе — убедить его, что это нужно именно ему. И в разговоре в высших сферах мне потребуются аргументы. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Но зачем вам, в таком случае, "Мерлин"? Ведь вы, насколько я знаю, работаете в другой сфере и наш мотор — ваш прямой конкурент.

— Во-первых, нашлись более ловкие люди, которые сумели меня отодвинуть от той сферы, о которой вы упомянули. Мне доставило бы немало удовольствия создать им некоторые сложности. Во-вторых, "Мерлин" — хороший способ заработать, не прикладывая усилий. Я мог бы получать отчисления с каждого серийного мотора только потому, что сыграл в приобретении лицензии на него ключевую роль. Но наша вторая сделка оказалась лично для меня ещё лучше. Деньги платит правительство СССР, а получаю их, в конечном счёте, именно я, все сразу и гораздо быстрее. Ведь мы уже договорились, полковник?— протянул я через стол руку.

— Пожалуй, да, — пожал её Файербрейс в ответ.

— В таком случае, я вас покидаю. До новых взаимовыгодных встреч, — с этими словами, забрав "картинку" с Хиросимой, я встал и, не оборачиваясь, вышел. На улице крепкий вечерний мороз сразу принялся щипать меня за нос и за уши, норовя забраться под шинель, но я шёл, закурив папиросу, чтоб не возиться с трубкой, и думал. Вот ведь ирония, но знай полковник Файербрейс, что я отдал бы ему всё даже бесплатно, то никогда бы со мной не связался. Вот и пришлось честному человеку, которым мне приятно было себя считать, разыгрывать алчность и иные некрасивые черты характера. Да, тяжёлая эта работа, из болота тащить бегемота! Особенно, когда это вообще тебе не нужно, а бегемот только и думает, как бы тебя затоптать.

Через два дня контракт по гидролокаторам был подписан, что вызвало бурные прения в британском парламенте, который обиделся, что его не поставили в известность. Вызванные туда "на ковёр" лорды Адмиралтейства оправдывались именно моими словами: беспрепятственное торговое мореплавание для Великобритании всё, подводные лодки являются для него угрозой, следовательно, распространение по миру противолодочных средств есть благо.

Ну, а я потирал руки в предвкушении того, что заложенные в сентябре подлодки, а главное, первые сторожевики "моих" проектов будут гарантированно оснащены гидролокаторами, пусть пока импортными. А значит, на них, на зарезервированные места, можно установить и испытать, выбрав лучший вариант, реактивные бомбомёты РНИИ, которые я видел на отстреле в Ленинграде. Ракетчики тогда хвалились своими достижениями, показав несколько вариантов РГБ, самый тяжёлый из которых нёс на 20 кабельтовых на двигателе РС-132 135-киллограммовый заряд с эффективным радиусом поражения ПЛ в пять метров, как и большая глубинка ББ-1. Поражение цели, направление и дистанция до которой должны были быть заранее известны, достигалось залпом из двух курсовых установок по четыре направляющих. Гидростатические взрыватели бомб при этом были отрегулированы с шагом 15 метров, полностью перекрывая залпом глубину до 100 метров, на которую были способны погружаться отечественные лодки.

Но эти образы были, конечно, лишь дополнением к основной программе, главным номером которой была артиллерийская баржа, переделанная из десантной, грузоподъёмностью в 300 тонн, вся утыканная направляющими 280-миллиметровых снарядов. Каждый такой подарок нёс 100-килограммовую осколочно-фугасную БЧ с повышенным коэффициентом наполнения, превосходящую по мощности 203-миллиметровый снаряд, и был укомплектован четырьмя ракетными двигателями 132-х миллиметрового калибра по пакетной схеме. Баллистика этого боеприпаса полностью совпадала с таковой же у удлинённого "неавиационного" варианта РС-132 и давала максимальную дальность выстрела в сорок кабельтовых или почти семь с половиной километров. А вот кучность, благодаря раскрываемому косопоставленному оперению, "закрученным" вокруг оси снаряда двигателям и спиральным направляющим, была заметно лучше "бюджетного" 132-мм снаряда, который решили не усложнять и не повышать его цену "излишествами".

Показательные стрельбы на Ладожском озере, как раз в тех местах, где я присутствовал на учениях Батумской бригады МП, произвели сильное впечатление даже на меня. Вначале юркие торпедные катера поставили дымзавесу, под прикрытием которой баржа, развивая почти 20-узловый ход, вышла на дистанцию выстрела. Несколько десятков секунд на "чистой" воде для прицеливания всем корпусом и корректировки по данным дальномера установок прицела, и в сторону берега полетели снаряды, выпускаемые, благодаря большим размерам пусковой платформы, с немыслимой скорострельностью. Впечатление было такое, будто какая-то адская туча вдруг, вопреки всем законам физики, пролилась в небо огненным дождём. После этого, отстрелив вперёд по курсу дымовые буи, баржа развернулась и опять спряталась в завесу, которой её прикрывали катера.

Осмотр цели, деревянного макета позиции среднекалиберной береговой батареи, не выявил его присутствия на месте. Перепаханное поле на месте бывшей опушки леса, на котором нельзя было определить даже местонахождение огневых, командного пункта и ходов сообщения. Результат залпа из 250 РС-28 был, что называется, налицо. А баржа несла на себе ещё запас на два "подхода". Правда, перезарядка была делом совсем не быстрым и занимала несколько часов.

Там же, на Ржевке, демонстрировали морякам наземные установки, которые ни в какую не хотел принимать на вооружение армии командарм Кулик, утверждавший, что РС означает "разоряй страну". Варианты пусковых, предложенных ранее армейцам, базировались на различных шасси. Самая простая из них, для стрелковых дивизий, базировалась на обычной тракторной трёхосной телеге и представляла собой знакомую мне по прошлой жизни "Катюшу" с восемью рельсами на 16 снарядов, зато она, единственная из всех, имела круговое горизонтальное наведение. Те же артиллерийские части, установленные на вездеход ГАЗ 60-й серии и тягач ЗИЛ-5Т, предназначались для мотострелковых, кавалерийских дивизий и танковых корпусов соответственно. А вот для корпусов стрелковых предназначалась 16-зарядная БМ-28 на шасси ЗИЛ-6В. Она могла вести огонь не только "морскими" боеприпасами, но и упрощёнными, с одним ракетным двигателем и постоянным оперением. Правда, только на три километра. 82-х миллиметровых же "Катюш", которые были созданы в "эталонной" истории, здесь не было вовсе. Этот калибр, с БЧ немногим больше трёх кило, был оставлен исключительно для авиации.

Эпизод 12.

В новогоднюю ночь мы с Полиной, подняв, как и положено, тост за новый 1938-й, никуда не пошли. Не было праздничного настроения. Вроде всё как обычно, подарки, поздравления, народ снова на катке собирается, но что-то не то.

— Тяжко на сердце, — после долгого молчания призналась мне жена и прижалась ко мне, сидевшему за столом, положив подбородок мне на плечо. Я в ответ только вздохнул, соглашаясь без слов. В последние полгода моей половинке не позавидуешь — дети, дом, работа, муж бывает лишь наездами. Спёр для неё "в будущем" очередную песню, на сей раз "Сто часов вдвоём" Юрия Лозы, но толку то. На неделю настроение поднял, а потом всё снова на круги своя. Хорошо хоть, что Маша Милова, подруга по несчастью, как всегда помогала, чем могла. А самое поганое было в том, что пожалеть Полину я позволить себе не мог.

Меня целиком занимали мысли более важные и, чего греха таить, тяжкие. Я знал, что именно в этом году должны закрутиться события, которые вскоре обернутся громом пушек по всему миру.

Вроде бы и не сидел, сложа руки, всё это время, сделано мной и другими из-за моей активности немало. Например, по моим оценкам, с технической точки зрения, Красная Армия уже сейчас примерно достигла уровня, который в "эталонной" истории был на рубеже 41-го года. На вооружение во всех родах войск приняты современные образцы, отвечающие требованиям времени. Пусть армия на сто процентов не перевооружена, пусть ещё не созданы резервы боеприпасов, но ведь то же самое было и тогда. А подавляющую массу оружия, не говоря уже о снарядах, делать придётся всё равно уже в ходе войны.

Зато сейчас у нас нет резкого перехода на незнакомую новую технику, как было там с КВ и Т-34. Наши танки здесь выросли из предшествующего поколения и сохранили с ним высокую преемственность. Это же обстоятельство положительно сказывается на надёжности и ремонтопригодности, особенно в отношении "мобилизационного" Т-126.

В авиации, особенно истребительной, тоже есть положительные тенденции. Например, бипланы И-15 так и не стали массовыми, не говоря уже об их развитии в виде И-153. Хотя и раздавались голоса в их защиту, но позволить себе выпускать сразу много разных моделей СССР не мог. И без того в серии были уже три типа истребителей: И-16, И-18 и И-19. Причём, если первый так и выпускался в больших количествах для ВВС КА в Горьком, то второму пришлось перебираться в Таганрог, на завод, где прежде строили МБР. Это объяснялось тем, что двигатели для И-18 делал Чаромский в Харькове, а для И-19 — Микулин в Москве. Соответственно, Московский авиазавод полностью перешёл на И-19, нелестно прозванный лётчиками "птеродактилем" за свои размеры (он оказался лишь немногим меньше, чем построенный впоследствии бронированный штурмовик). Конечно, дальний истребитель сопровождения обязан нести много топлива и не может быть маленьким. Ради большого полётного времени жертвовать приходилось и вооружением, которое не превосходило стандартный И-18. Но всё равно, почти двухтысячесильный мотор делал его чемпионом по скорости, достигавшей 600 километров в час, не только среди отечественных машин, но и в мире. При этом, благодаря большой площади крыла, маневренность тоже была на уровне, а взлётно-посадочные характеристики даже лучше, чем у И-18. Вместе с тем, к Поликарпову, заграбаставшему под себя все "истребительные" серийные заводы и хватавшемуся сразу за все проекты (он и в конкурсе "Иванов" для замены Р-5 участвовал), потихоньку начал подкрадываться северный пушной зверёк. Нападки "молодых" конструкторов, вроде Яковлева, пролезшего таки в советники к Сталину по авиации, не имели такого значения как то, что Поликарпов пренебрёг, в пользу И-19 и новых проектов, совершенствованием И-18 и приспособлением его для действий с авианосцев, так как запас уже построенных И-17 был исчерпан. Палубными И-18, получившими индекс М3, пришлось заниматься Бериеву. Складное крыло, усиленное шасси и конструкция в целом, посадочный гак, увеличили массу самолёта, но 1050-сильный мотор с нагнетателем Люльки и облагороженная аэродинамика с переносом выдвижного радиатора вниз, за центроплан, позволили не только сохранить скорость, но и увеличили её до 540-550 километров в час для серийных машин. Ранее на такое были способны только "вылизанные" опытные образцы. Модель М5 с постоянным крылом пошла в базовую авиацию флота до её полного перевооружения с И-5 и в истребительные части ВВС КА. Модель И-18М4, не стала массовой, выпуск ограничился серией в 12 машин для опытной эксплуатации, зато она была оснащена торчащей из вала редуктора штангой для дозаправки в воздухе и была вооружена одним 12,7-миллиметровым пулемётом Таубина в "бороде" под мотором, с темпом стрельбы, в среднем, 2700 выстрелов в минуту. Это трёхствольное оружие естественным образом выросло из наземных дизель-гатлингов, имело привод от двигателя истребителя и не нуждалось в синхронизаторе. Блок стволов имел те же обороты, что и вал винта, поэтому выстрел всегда проходил между лопастей. Выявленные недостатки, в частности "небоевой" износ механизмов в ходе любого полёта, а также жёсткая установка без регулировок для пристрелки, не сделали оружие массовым, но стали шагом к более совершенным образцам. Так как чаще всего из строя выходили ударники, вернее их пружины, то Таубин пошёл по пути совершенствования боеприпасов, выбрав для экспериментов "невостребованный" 14,5-миллиметровый патрон. Оснащением его электрокапсюльной втулкой пришлось, в частности, заниматься моим "боеприпасникам", но работа того стоила. В содружестве с Микулиным, раздвинувшим вширь автономные блоки АМ-37 и сконструировавшим новый редуктор с большой ведомой шестернёй на "внешнем" подшипнике, Таубин создал мотор-пушку. Без скидок, одно без другого не работало. Просунув стволы "гатлинга" сквозь кок винта между лопастей , а сам вращающийся блок между "половинками" двигателя, с прямым приводом через ШРУС от вала винта, пара, нашедшая друг друга, создала АМ-38. От системы отключения "половинок", ради уменьшения массы отказались, выиграли также и исключив отдельную передачу привода пушки, но "лоб" 1900-сильного мотора получился квадратным 1320 на 1320 миллиметров и превосходил по этому параметру даже "воздушники" М-62. В будущем этот мотор должен был послужить базой для создания штурмовиков и новых тяжёлых истребителей-перехватчиков, наброски которых уже потихоньку появлялись на кульманах.

Раз речь зашла об авиамоторах, то, в первую очередь, стоит упомянуть Чаромского, начавшего осваивать в серии полностью алюминиевый вариант дизеля АЧ-100-12 с мощностью 1500 лошадиных сил, на основе которого уже прорабатывались варианты модернизации И-18 и новые модели самолётов. Так как это была новинка, полностью пересчитанная и переработанная, то обозначался он, в отличие от модификаций предшественника, индексом "А", а не "М". За рубежом в это время едва-едва преодолели рубеж в 1000 лошадиных сил, что давало нашим конструкторам и лётчикам ощутимую фору. В то же время наши "бензинщики", Швецов и Климов, понимая, что отстают, были вынуждены прибегнуть к нетрадиционным решениям. Первые положительные результаты были получены в Перми, где на основе М-62 и опыта по моторам "К" Горьковского автозавода, создали М-63 или, как его часто называли М-6-3. Звездообразная схема позволяла наиболее естественным образом переработать её под цикл Кушуля. В чисто экспериментальном моторе ограничились самым минимумом, шестью фронтально спаренными цилиндрами в трёх блоках, что и послужило расшифровкой индекса. Взвинченная "до небес" степень сжатия при работе на том же бензине с октановым числом 92, форсирование по оборотам благодаря уменьшению пар трения, наддув приводным нагнетателем, и М-63 показал практически ту же мощность в 1000 лошадиных сил, что и М-62, несмотря на меньший на треть рабочий объём и расход топлива. При этом, неравномерный износ зеркала цилиндра, которого так боялись из-за несимметричности КШМ, до выработки ресурса мотора не успел критически проявить себя, так как полное "чистое" сгорание смеси повышало ресурс котла, по сравнению с М-62, в гораздо большей степени. Правда, из-за ставшего обязательным редуктора и вспомогательного одноканального жидкостного охлаждения смежных частей цилиндров, выигрыша в весе практически не получилось, зато можно было идти дальше, увеличивая рабочий объём. С нового, 1938-го года Швецов должен был вплотную заняться однорядной пятилучевой десятицилиндровой звездой диаметром 1320 миллиметров и мощностью 1600-1700 лошадиных сил. Более долгим путём пошёл Климов, решивший взять от схемы "К" всё по максимуму. Конечно, проще всего было связать котлы серийного М-100, получив V-образную псевдошестёрку. Но, с одной стороны, опасения за её уравновешенность, а с другой стороны, желание получить минимально возможный "лоб", направили работы по пути с двумя параллельными рядами котлов, как на "брянском" моторе, с использованием, по максимуму, задела по М-100. Таким образом, псевдошестёрка должна была стать рядной. Несмотря на то, что даже опытный двигатель ещё не был построен, Климов не скрывал оптимизма, обещая за счёт увеличения степени сжатия и оптимизации теплового режима поднять мощность в полтора раза на том же 92-м бензине. Хуже всего дела шли у Назарова в Запорожье, которому было совсем не до экспериментов. Только-только разобрались с М-85, дав удовлетворительную надёжность в серии, как переход на 92-й авиабензин и новый мотор М-87 вновь заставили заниматься совершенствованием технологии производства, отнимавшей всё время. Другие моторные КБ этот этап к концу 1936 года, в основном, уже прошли. Тем не менее, ВВС КА вовсе не собиралось отказываться от запорожских моторов, шедших на "бюджетные" бомбардировщики ДБ-3, понимая, что переориентация на иную модель приведёт с сбоям в процессе перевооружения.

Ведь с бомбардировщиками в ВВС КА складывалась та же картина, что и с истребителями. Массовые машины смешанной конструкции с бензомоторами составляли основу, которая подкреплялась более дорогими самолётами. С появлением новейшего ТБ-7, из которого впоследствии, урезав дальность, можно было бы получить что-то подобное Ту-2, с трудом освоенное серийное производство СБ в Москве решили не ломать, а выпускать "семёрку" в Воронеже, подвинув авиаконструктора Калинина с его уже устаревшими гигантами. В то же время, новейшие тяжёлые пикировщики постепенно должны были забрать весь запас дизелей Микулина, оставив СБ только в сухопутном варианте, с бензомоторами М-100. Флот это нисколько не смущало, ведь это был не отказ от СБ-М, а переход на новый уровень. Оснащение базовой авиации машинами, которые могли нести на короткую дистанцию (впрочем, позволявшую перекрыть из Крыма всё Чёрное море) и сбросить в пикировании сверхтяжёлые бомбы до трёх тонн или сразу две торпеды, было морякам только на руку.

Перевооружение новейшими одномоторными ударными самолётами, которые должны были прийти на замену окончательно устаревшим Р-5, должно было проходить в той же логике, но здесь были свои нюансы. Конкурс "Иванов" был объявлен, но в нём сразу запрашивался не один универсальный самолёт, а несколько специализированных, поскольку было сразу понятно, что унифицировать столь разные машины невозможно. Поэтому и победителей было несколько. Так, например, "Иванов" Сухого, с дизелем Чаромского и цельнометаллической конструкцией, запускался в серию на заводе N156 как палубный пикировщик, а цельнодеревянный "Иванов" Немана с М-62, который теоретически могла выпускать даже мебельная фабрика, был фаворитом в качестве сухопутного пикировщика. Требования к штурмовику, выработанные на основе испанского опыта применения Р-5, включали в себя бронирование и мощное стрелковое вооружение, в том числе, для поражения бронетехники, поэтому работы по нему, стартовавшие на основе АМ-37, с появлением АМ-38, пришлось начинать заново. А вот с разведчиком-корректировщиком вопрос в 37-м году решился за пару месяцев. Операция "Кукушка", в ходе которой пришлось добыть снимки объектов на японской территории, заставила взглянуть на технику по-иному. Стало совершенно ясно, что фотограф и наблюдатель — две совершенно разных специальности. Поэтому для выполнения первой задачи стали приспосабливать СБ, а корректировщик, получивший за свой внешний вид название "Стрекоза", Яковлев построил за пару месяцев, переработав конструкцию старого доброго АИР-5. Новый разведчик, построенный по схеме "парасоль", нёс вместо одного АЧ-130 в носу два мотора АЧ-100-2 по 175 лошадиных сил в передней кромке крыла, зато экипаж из трёх человек, получил замечательный обзор из полностью остеклённой со всех сторон кабины. К тому же, отличные взлётно-посадочные характеристики машины позволяли базироваться ближе к обслуживаемой артиллерии.

Что касается "царицы полей" пехоты, то ситуация с оружием была удовлетворительной, но не более. Перевооружение на самозарядки сдерживалось мощностями патронных заводов, но это был только вопрос времени. Мой пулемёт ПЛ, несмотря на доработки, войсковые испытания в морской пехоте не прошёл. Оказалось, что он, даже ещё в большей степени, даже после всех улучшений, в частности, двухпозиционной мушки для двух пар сострелянных стволов, страдал болезнью "эталонной" "светки". Даже очень грамотный боец часто забывал эту мушку переставлять при замене пар стволов. То же самое касалось вопроса, где патрон и какой ствол заряжен. В суматохе боя, пусть учебного, правильно провести все операции по перезаряжанию получалось едва ли в половине случаев, что вело к тому, что в ответственный момент пулемёт просто не мог открыть огонь. Морпехи ПЛ костерили на чём свет стоит, но, что удивительно, избавляться от них не спешили. Металлическая лента и механизм её подачи показали себя исключительно хорошо, работая без задержек, без помощи и контроля второго номера расчёта, что обязательно было для "Максимов". Получив осенью отчёт, я, пользуясь своим положением, с разрешения Берии обратился прямо к Сталину. Это стало последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду. Кулика, исправно отбивавшегося раньше от голосов, требующих отказаться от матерчатых лент, дожали. В конце 1937 года объявили новый конкурс на пулемёт, который, по примеру МГ-34 и ПЛ, мог использоваться как тяжёлый ручной для вооружения рот, станковый и монтироваться на технику. Посмотрим, что он даст, задел в СССР по этому виду оружия за последнее время огромный.

Если с ПЛ меня постигла неудача, то в вопросе противотанкового вооружения был определённый успех. Курчевский не смог добиться ещё стабильных попаданий в танк отстреливаемым на безопасное расстояние "ударным ядром", зато простая фугасная граната, снаряжённая полутора килограммами пластичной взрывчатки, летела на 100-150 метров и точно попадала в цель. Правда, сам гранатомёт, из-за особенностей восприятия ГАУ, пришлось сделать на манер фаустпатрона одноразовым. Ведь он проигрывал ПТР во всём, кроме веса. Зато если сравнивать его с опытными образцами противотанковых гранат, которые надо было метать рукой, преимущества были несомненны. Поэтому РПГ-37, ручную противотанковую гранату, приняли на вооружение как нештатное, дополнительное оружие, которым мог быть оснащён любой боец.

За технику можно было быть спокойным, мы здесь, если и не впереди планеты всей, то уж точно не среди отстающих. Даже тактическая радиосвязь, прошедшая через "экзамен правительственных лимузинов", внушала оптимизм. Озабоченность вызывала ситуация в армии в целом. Стрессовая терапия, применённая к РККА, дала результат, боеспособность существующих дивизий удалось повысить, кое-где весьма значительно. Некоторые соединения по итогам проверок стали мало менять командный состав, создав крепкие слаженные коллективы. Регулярные "экзамены" придирчивых проверяющих отбили всякое желание не выполнять приказы наркома обороны.

Вместе с тем, недовольство системой переподготовки "отстающих" росло. Особенно много критиков, как и следовало ожидать, концентрировалось именно на "штрафных" курсах. Сейчас, в данный конкретный момент, большой беды в этом не было, ведь в подчинении у потенциальных мятежников не имелось войск. Но ситуация радикально менялась в случае мобилизации.

Всё ещё усугублялось тем, что внутри страны, в связи с широким обсуждением перехода на курс "концентрации социализма", начались брожения. После первых восторгов и криков "даёшь", поползли шепотки, мол, большевики мужиков губят, чтоб землю немцам отдать. И подобные настроения в обывательской среде находили всё больше поддержки. Мне, наедине с собой, пришлось признать, что продвинув социалистическую теорию, я одновременно дал нашим противникам мощное оружие борьбы. Как всегда вражеская пропаганда имела своей почвой низменные инстинкты вроде элементарной жадности, только прикрытые ярко сияющими благородными мотивами, такими как патриотизм. И из-за этого сияния трудно было разглядеть самую суть.

Под ударом оказались практически все, от членов ЦК до последней домохозяйки. Единая до того "новая оппозиция", на которую я опирался, продираясь в высшие эшелоны власти, бурлила и никак не могла определиться с будущим. Открыто, конечно, никто не выступал, но и поддерживали Любимова вяло, а то и вообще отмалчивались. А что будет, когда этих людей призовут в армию, да под начало недовольных отношением к ним властей командиров?

Всё это было видно не только мне, ВКП(б) вела в армии и стране в целом интенсивную политическую работу, но результаты её были пока не блестящи. Да и как могло быть иначе, если ниточки от арестованных по статье 58/10 тянулись и в райкомы, и в райисполкомы, на областной уровень и всё выше и выше. НКВД под руководством Берии в общем контролировал ситуацию, исправно изолируя наиболее ретивых, но беда была в том, что было их много. Поток в лагеря во второй половине 37-го года резко возрос и среди ЗК снова появились самые разные люди, от бывших командиров РККА до зелёных студентов, погоревшие на "политике".

Самым тревожным для меня было то, что теоретические выкладки об отказе от экспансии коммунизма не находили пока подтверждения на практике. Коминтерн жил и здравствовал, демонстрируя свою важность на примере событий в Испании. И невозможно было никакими силами убедить людей, что это его лебединая песня. Ведь на Пиренеях сторон Гражданской войны, фактически, стало три. Коммунисты, под руководством "бешеной Долорес" установили свою власть в освобождённых от франкистов районах, на Балеарских островах и на всём южном побережье от португальской границы до Малаги, лишь формально признавая верховное правительство в Мадриде. Они формировали свою армию, наплевав на действующие в республиканской Испании законы, активно набирая иностранных добровольцев на должности командиров и специалистов, которая фактически не подчинялась центральному республиканскому командованию. Она даже получила своё собственное название — Испанская Красная Армия (ИКА).

Советские граждане теперь воевали на фронте только в её рядах и на свой собственный страх и риск, без каких либо вознаграждений и гарантий, как частные лица, которым Советское правительство не может отказать в праве ехать на войну. Кроме реализации своих убеждений это был ещё и способ увильнуть от курсов переподготовки и получить в дальнейшем, как участнику боевых действий, преференции в продвижении по службе, поэтому желающих повоевать хватало с избытком. К тому же, как и у нас во времена Гражданской, карьеру в ИКА решительный человек мог сделать просто головокружительную. Например, старлей Родимцев за год стал командиром дивизии. Если учесть, что испанские дивизии состояли из бригад, а не из полков, то по нашим стандартам её можно считать корпусом. Подавляющее большинство лётного состава немногочисленных ВВС ИКА, равно как и танкистов в единственной бригаде, которую принял под своё начало Бойко, были русскими. Немало было и артиллеристов, пехотинцев, сапёров. При этом в ИКА был установлен железный "революционный" порядок, выгодно отличавший её от рыхлой республиканской армии.

Сознательный отказ от вольностей, обыденных в республиканской зоне и с пониманием принятых людьми, побывавшими под властью Франко, немедленно сказался на положении на фронте. Отбив в кампанию 1937 года наступление националистов на Кадис, ИКА нанесла ряд коротких контрударов, объединив плацдармы и расширив свою территорию до владений португальского диктатора Салазара, который немедленно вмешался, фактически начав против красных необъявленную войну, которую республиканское правительство предпочло не заметить, после чего фронт на юге стабилизировался.

Потерпев поражение, Франко, не без умысла, очистил коридор, который в начале года пробил к Средиземному морю восточнее Малаги, дав коммунистам и республиканцам соединиться. Расчёт оказался верным, стычки его противников не переросли в настоящую войну только благодаря СССР, зависимость от которого для республиканцев была критической. Пока они между собой разбирались, диктатор перебросил высвободившиеся силы на север и поочерёдно разгромил оставшиеся без снабжения и помощи разрозненные анклавы республиканцев, заняв всё побережье Бискайского залива.

К концу 1937 года каждый из противников занимал свою территорию, очистив тылы и сократив, насколько возможно, линию фронта. Националисты контролировали центр и север, коммунисты юг, а республиканцы восток Пиренейского полуострова. Установилось равновесие, поколебать которое, по разным причинам, не мог ни один из соперников. Франкисты располагали армией и пользовались военной помощью Германии и Италии, но поставляемая ими техника проигрывала И-16, СБ, Т-26 и БТ их противников. Только во второй половине 37-го года в небе Испании появились Ме-109В, которые могли драться с "ишаками" на равных. У коммунистов было мало оружия, так как оно оплачивалось правительством в Мадриде и только благодаря жёсткому условию СССР о том, что не менее 25% от заказа будет разгружаться в коммунистической зоне, позволяло им держаться на плаву. На весь южный фронт приходилось едва полторы сотни танков, по большей части Т-26 да сотня бронеавтомобилей. Основу красной артиллерии составляли миномётные части. Пушки и гаубицы в бригадах были редкостью и все относились к поколению Первой Мировой. Исключением были, разве что, 25-миллиметровые противотанковые пушки. Чуть лучше, было количественное оснащение авиации, имевшей две эскадрильи истребителей и одну бомбардировщиков, всего полторы сотни машин основных классов. К ним надо было прибавить ещё полторы сотни устаревших и учебных Р-5 и У-2, использовавшихся как ночные бомбардировщики. Малочисленность заставляла применять имеющиеся силы максимально эффективно. Благодаря этому и после пары разносов, устроенных Бойко во время самых горячих боёв, лётчики ВВС ИКА быстро перешли на бомбометание с пикирования, в отличие от республиканцев. Вот у этих недостатка в железе не было. "Испанский ленд-лиз" действовал исправно, а в рассрочку брать легче. До конца 1937 года из Мурманска были отправлены практически все Т-26 ленинградского выпуска, имевшиеся в войсках. Более тысячи единиц, не считая бензиновых БТ и броневиков. Но здесь количество не перешло в качество, из-за несогласованности, неразберихи и неумения применять технику. Два предпринятых летом и осенью 1937 года крупных наступления провалились одно за другим. Трудно было ожидать иного, если экономить на подготовке экипажей танков и самолётов, ограничиваясь самым минимумом. Не говоря уже о слаживании частей и взаимодействии родов войск. Ведь работу советских инструкторов и топливо оплачивать приходилось сполна. Не благоприятствовала решительным действиям и боязнь потерять безвозвратно технику, в этом случае надо было возмещать полную её стоимость, а советские инспектора, ведущие учёт в войсках, поблажек не давали. К тому же, особенно под конец года, стали распространяться слухи о попытках националистов и республиканцев договориться о временном перемирии за счёт коммунистов.

Что то там назревало, гнойник рос и готов был вот-вот прорваться. Тем более, что и золотой запас Республиканского правительства из-за обширных заказов, а также из-за того, что платить приходилось буквально за всё, в том числе и походы "Фрунзе" и "Ворошилова", подходил к концу. Дошло уже до распродажи "лишнего" имущества, с последним конвоем в Союз ушли "по бартеру" ещё четыре ЭМ типа "Чурукка", в дополнение полученным взамен "Красного Кавказа".

Зато на восточных границах СССР всё было предельно ясно. Правительство Чан Кай Ши и Советское правительство заключили договор, официально урегулировавший вопрос Восточного Туркестана. Территорию уже в любом случае было не вернуть, а вот оружие в условиях японской агрессии было остро необходимо. Поэтому состоялась формальная продажа Синьцзяна, расплачиваться за который, в пределах оговорённых сумм, нам пришлось самолётами, артиллерией, танками, грузовиками, пулемётами и опять инструкторами. Жалеть об этих поставках не стоило. То, что японцы вляпались в Китай было нам на руку и сохранять такое положение следовало как можно дольше. Это снижало опасность для наших собственных рубежей, давая "переварить" Восточный Туркестан, где сейчас гонял басмачей особый бронекавалерийский корпус, оснащённый полностью вместо танков БТ броневиками БА-11, а также обустроить границу присоединённой в ноябре Монголии. Внешне всё выглядело относительно благополучно, но я-то знал, что в "эталонной истории" японцы всё равно полезли на нас в 1938 году у озера Хасан!

— Тяжко, Поля, — ответил я спустя некоторое время, ещё раз прогнав все эти мысли в голове. — А будет ещё тяжелее. Во многих знаниях многие печали. Другие вон, веселятся беззаботно, а у меня, даже рядом с тобой, одни дела на уме. Так и подмывает спросить, что у тебя там с волокном и пенополиуретаном, да боюсь, ты меня за это сковородой приласкаешь. Пойдём-ка просто поспим. Утро вечера мудренее.

.