Выбор

Вот уже четвертый раз за последние пол-года мне снится сон, в котором я снова попадаю на службу. Мне не понятна причина, почему и как это происходит. Я прекрасно помню, что отслужил свои три года давным-давно, и что теперь я делаю на дивизионе — для меня страшная загадка. И тем не менее я снова вынужден начинать службу, пусть и годком, но почему-то опять сначала и опять на три года. Это вызывает у меня сильное беспокойство, особенно тот факт, что все мое обмундирование куда-то пропало, исчезло и, я подозреваю, было растаскано сослуживцами. А я откуда-то знаю, что скоро выход в море, и никого не волнует, что я давно уже забыл мат.часть, и совершенно не помню как заводить этот чертов дизель.

Да и весь дивизион выглядит ужасно. Ему эти двадцать лет, прошедшие с моего дэмэбэ. видно, тоже дались ему очень нелегко. Немецкие баржи времен второй мировой, которые служили нам и пирсом и жильем, окончательно проржавели. Между ними набросаны какие-то ненадежные доски для ходьбы. Да и сами катера выглядят не лучше. В мое время в таком состоянии был только старый, вытащенный на берег "Ярославец" — полностью проржавевший, со сквозными дырами в бортах и переборках, с прогнившими трапами на которые за все время моей службы даже по пьяни ни разу никто не рискнул забраться.

Теперь так выглядели все катера. Как на них можно ходить в море мне было непонятно. И совсем неясно было, что все эти годы здесь делали матросы, которые должны были минимум дважды в год, а на практике — постоянно, отбивать всю ржавчину, суричить и красить катера сверху донизу.

"Убитые" катера и баржи, разворованное обмундирование, непонятки с мат.частью — все это вызывает в душе чувство тревоги и обиды за "бесцельно прожитые годы". От всего этого внутри меня начинает постепенно нарастать противоборство между этой обидой и тем чувством долга, которое привело меня сюда опять, служить, непонятно зачем и почему. Волна гнева поднимается в душе, хочется кричать, крушить, ломать и... почему-то, плакать. Да, мне, сорокалетнему мужику, хочется плакать от этой обиды, от какого-то безысходного чувства чудовищной беспомощности. Беспомощности младенца, от которого ничего не зависит в этом мире, а наоборот — он зависим от всего и от всех. От чьих-то правил и нравоучений, от дурацких масок и ролей, которые вынужден таскать на себе не снимая, чтобы быть тем и таким, кем и каким тебя ожидают видеть окружающие, делать то что должен, то что привык и давно уже не задавался вопросом — а оно мне надо? Вот такой парадокс, непонятный, и, из-за этой самой непонятности, несокрушимый...

Решение приходит в голову просто, хотя совершенно не успокаивает этот душевный накал. Просто решение. Если гора не идет к Магомеду, значит нам в обратную сторону. Я поворачиваюсь к берегу и, бросив на ходу — "я на КПП", спрыгиваю с катера на пирс, а с него — на песок. Кивнув с улыбкой встречному мичману, независимо прохожу мимо вахтенного и, как будто так и надо, споро чапаю в сторону города.

Я совсем не переживаю, что меня кинутся искать или мной заинтересуется какой-нибудь встречный патруль — я еще не успел переодеться в робу и на мне моя рабочая цивильная одежда — джинсы, туфли, голубая шведка и кожаный пиджак. "По гражданке" так сказать.

Минут через сорок город кончается. Под ногами хрустит песок, наметенный ветерком на асфальт. Припекает солнышко, пиджак приходится снять и нести в руках. Ничего, потерплю до автобусной остановки, а там сяду на ближайший до Нахичевани, оттуда поездом (на самолет карманных денег не хватит)), и через пару дней буду дома. В душе все уже успокоилось, в голове вызрел конкретный план, обдумано даже оправдание, почему я сбежал со службы, хотя уверен, что никаких наездов и не будет — ведь все это всего лишь сон, а в реале я никакой не новобранец — я зрелый, в меру состоятельный, женатый бизнесмен.

С пригорка показалась авто-заправка с присущими всем заправкам магазинчиком, кафешкой и другими удобствами. Очень кстати, солнце припекло не по-детски, и бокальчик запотевшего пива будет весьма нелишним. Мои рубли без проблем обменялись на местные тугрики. Наверняка меня развели очень даже прилично, но я не обиделся. Пиво, шашлык, сигареты и полтора литра газированной минералки в дорогу обошлись мне в копейки, по московским меркам, разумеется, так что качать права у спонтанного "обменного пункта" по имени Джафар было ниже моего достоинства. Пусть человеку будет приятно...

А вот еще через полтора часа пути я начал чувствовать некоторое беспокойство. В принципе, по моим подсчетам уже пора было показаться городку, где бы меня ждал комфортабельный "Икарус" иностранного производства, а значит с кондиционером и напитками из холодильника. Шведка совершенно промокла, а песок на зубах приходилось постоянно смывать минералкой, которой осталось уже пол бутылки. Но города не было. А еще я вдруг обратил внимание на то, что дорога как-то незаметно изменилась, состарилась, что-ли. Колдобины и ямы становились все больше и глубже. Песок покрывал асфальт местами уже полностью, так что я даже стал опасаться, как бы дорога совсем не пропала. А когда поднявшись на очередной холм я увидел вместо города и даже вместо дороги настоящие барханы, — мне стало совсем не по себе. Так быть просто не могло. Вот не могло и все. Здесь должен быть город и много-много людей. Магазины, базары, кафешки и ресторанчики, общественные туалеты и АВТОВОКЗАЛ! Но ничего этого не было.

Я попытался успокоиться. Чудес в моей жизни за все сорок лет ни разу не попадалось, ни хороших, ни плохих, так что не было никакого повода им начаться в данную минуту. Всему на свете есть рациональное объяснение, и этому явлению наверняка тоже найдется все объясняющая причина. Надо только ее хорошенько поискать.

Уговорив себя таким образом, я побежал прямо, чтобы забраться на следующий бархан и развеять все сомнения. Упыхавшись по скользящему песку, забрался наверх и замер. Сомнения действительно развеялись — вокруг меня была пустыня. Пустыня, которой здесь быть не могло. Но она здесь была.

Покрутившись минут пять я пристально вглядывался в горизонт. Но со всех сторон был один и тот же желто-серый унылый пейзаж. Ветра не было, но песок, движимый какой-то силой шуршал со всех сторон, заполняя пространство монотонным звуком. Солнце миновало зенит и теперь слепило меня очень даже навязчиво. Идти вперед смысла нет. Придется возвращаться, благо, что мои следы отчетливо виднелись на песке. Несмотря на жару, в голове прояснилось. Я решил возвращаться. Куда-то делось ощущение беспомощности и несмотря на глобальную нелогичность и непонятность ситуации, мысли приобрели стройность и логику. Я, удивляясь своему спокойствию, не спеша сошел с бархана и по своим следам начал карабкаться наверх. Там на вершине холма лежит асфальт, по которому я вернусь, сначала на авто-заправку, а затем в город. Обидно, конечно, что топать придется еще несколько часов, но, похоже здесь ничего поделать было нельзя. Ну, раз нельзя здесь, значит можно что-нибудь поделать там. Нужно только добраться до места, с которого начнется логичный отсчет понятной реальности.

Вот так, думая про себя такие вот умные мысли, я, взобравшись на холм, какое-то время брел в выбранном направлении не сразу даже обратив внимание на очередную подставу. А-с-ф-а-л-ь-т-а-н-е-б-ы-л-о.

Нет, его не занесло песком и даже не потому, что не было ветра. Я шел сюда по нормальной дороге, которая вилась сквозь холмистый пейзаж с редкими островками сухой растительности. Ровной полоской дорога плавно виляла между холмами и еще плавнее взбиралась на какой-нибудь особо большой холм. Это, конечно, не автобан, ровный как стрела и соединяющий прямой линией две удаленный на тысячи километров точки. Но все равно это была приличная дорога, при строительстве которой приходилось довольно основательно перекраивать местность, срывая вершины и засыпая низины между холмов. И даже, если бы сам асфальт вдруг разрушился, испарился или был бы съеден каким-нибудь неведомым асфальтоедом, сама дорога осталась бы здесь еще на сотни лет, слишком уж значительными в свое время были строительные работы. Так вот — я неверно выразил свое очередное откровение, правильнее было бы так — Д-о-р-о-г-и-н-е-б-ы-л-о! И откуда-то появилось понимание, что нет не только дороги, но и заправки, города, моря и катеров, да и вообще, все совсем не так. Ноги вдруг стали дрожать и я сел в песок.

* * *

В свое время я увлекался фантастикой, иногда даже в ущерб основной деятельности, типа учебы или работы. Наверное я находил в ней какую-то отдушину от понятной и монотонной повседневщины, окружавшей меня изо дня в день. Было что-то сильно захватывающее в чтении и перечитывании других миров, придуманных не тобой. Вместе с главным героем, а точнее вместо него, я обычно успешно боролся с захватчиками, спасал принцесс, становился великим магом и решал великие загадки вселенной, с каждым разом, а бывало и по несколько раз за раз, спасая мир. Несмотря на возраст, в глубине души я остаюсь увлекающимся ребенком, которому интересно познавать мир, перекраивать его по своему желанию. Полностью соответствуя своему статусу в реальности, я всегда выкраивал время для своего секретного внутреннего мира, куда никогда не был допущен ни один человек. И, по большому счету, меня это устраивало. По мере возможности, в реальном мире я старался достигнуть уровня моего внутреннего персонажа, занимаясь и увлекаясь очень многими вещами. Достигая определенных высот в каком-либо виде, я шел дальше, увлекаясь чем-то новым. Еще в школе я получал серьезные "взрослые" разряды по стрельбе и спортивному ориентированию, стал инструктором горного туризма, получил навыки и, уже в более зрелом возрасте, подтвердил свои умения по некоторым видам единоборств. Увлечения радиоэлектроникой и программированием не перешли в разряд профессии, но и в них я чего-то достиг. А увлечение аквалангом так вообще сослужило мне плохую службу, в немалой степени повлияв на решение призывной комиссии — три года на флоте. Но, тем не менее, я всегда предпочитал продуманные шаги спонтанным, и любил сюрпризы только когда сам тщательно их готовил. И вот нате вам! Со мной случилось что-то, что не укладывается в мое понимание, что нарушает все привычные стереотипы и полностью рушит весь мой жизненный опыт. Случилось нечто, чего не могло случиться никогда.

Уже давно стало понятно, что это не сон. Все происходит здесь и сейчас, и на самом деле, и, самое неприятное — это происходит именно со мной. Я сижу на песке в центре какой-то пустыни и никак не могу прийти в себя. Мне кажется, что если я признаю то, что происходит реальностью, случится что-то непоправимое.

Но, как говорил кто-то из философов — все чего мы боимся — уже случилось. Иногда эта мысль мне помогала, будем надеяться, что поможет и сейчас. Тем более, если покопаться, преценденты есть. Поступим как герои Кин-дза-дзы — будем считать, что мы на Земле, что это пустыня, и Ашхабад там. Вот туда и пойдем, тем более, что это направление пока совпадает с тем откуда я пришел...

Я оказался прав — заправки не было ни через полтора часа пути, ни через три. Это подтверждение моих опасений, вызвало во мне даже какое-то удовлетворение. За это время я не сделал ни одного глотка из бутылки, хотя жажда стала все более и более ощутимой. Когда становилось совсем нестерпимо, я доставал бутылку и рассматривал вожделенную воду сквозь пластик, кинув в рот маленький камушек. От этого становилось немного легче. Я на ходу перераспределил вещи в походное положение и, не останавливаясь, провел ревизию всего, что у меня с собой есть. Пиджак за рукава обвязал вокруг талии, шведку снял, и застегнув горловину, повесил на голову так, что бы плечи и спина были прикрыты от солнца. Что-то выбрасывать я не собирался, ведь судя по воде, вдруг ставшей просто драгоценной, неизвестно что и когда мне может пригодиться. Тем более, что вещей у меня было не много. Паспорт, выкидной нож, комбинированный нож-набор инструментов, две одноразовых зажигалки (как удачно я докупил с сигаретами еще один Крикет!), сигареты полторы пачки, ключи от московского оффиса и квартиры, бумажник, светодиодный брелок-фонарик и пара амулетов, которые я таскаю на шее еще со времени моего увлечения язычеством. Вот и все богатство. А, еще мой желудь-талисман, лет двадцать пять назад подобранный мной у знаменитого семьсотлетнего дуба на Хортице. Ну, и пара карамелек.

Я всегда неплохо переносил жару, холод и мороз для меня были гораздо менее привлекательны. Вот и сейчас я с удовольствием заметил, что не сильно страдаю от палящего солнышка, и вообще чувствую себя довольно бодро. Сухие губы, это еще не конец света. Я жив-здоров, пока сыт, вода есть. Как говорится, что еще тебе, тынц-тырынц, надо. Правда, сверху припекает, но это терпимо. Хотя, конечно мелькала у меня мысль прикупить у Джафара бандану, ну да что ж теперь. Отсюда мораль на будущее — потакай своим желаниям и более внимательно прислушивайся к интуиции. Она лучше знает. Подумав про интуицию я вдруг понял, что тянет меня чуть-чуть в сторону от намеченного пути и без колебаний свернул. И, оказалось, не зря, а может быть лучше б я этого не делал. Через каких-то сто метров я увидел человеческие кости. Скелет лежал лицом вниз, вытянув руки по швам, будто плыл по песку, рассекая песчаные волны своим лбом. Из одежды на нем были только рваные и заляпанные ржавыми пятнами, как я бы их назвал, шорты и один сандаль от неизвестного мне кутюрье. Второго сандаля ни на нем ни рядом я не обнаружил, зато заметил метров в пяти справа что-то тряпичное, на поверку оказавшееся старым выцветшим рюкзачком. Вокруг валялись какие-то вещи, похоже, вывернутые из рюкзака и брошенные рядом за ненадобностью. В их ненужности можно было убедиться с одного взгляда. Все вещи были сломаны и ими уже невозможно было пользоваться: сломанные ножницы, без лезвий, пробитая и вогнутая фляга без крышки, какая-то тряпка и другая мелочь, назначение которой мне было непонятно. Обойдя несколько раз вокруг, я обнаружил парочку абразивных брусочка с палец размером и подобрал их зачем-то. Хотя, почему "зачем-то"? Моя выкидуха была скорее символом, чем практическим ножом. Когда-то давно я вычитал, что только наличие оружия отличало в древности свободных людей от рабов. И неважно, что это за оружие, главное символ. Мне так понравилась эта мысль, что всю свою жизнь я всегда имел с собой "Клинок". И пусть это клинок был не больше десяти сантиметров длиной, и я никогда не доставал его в конфликтных ситуациях, его присутствие давало мне ощущение вооруженности. Ну, в общем, кто поймет, тот поймет, а кто не поймет, тому оно и не надо. Так вот этот мой "символ свободы", похоже, нуждался как минимум в хорошей заточке.

Больше ничего интересного в округе я не обнаружил и вернулся к телу. Как оказалось вовремя, чтобы увидеть причину, почему кости были так аккуратно выбелены. Из-под черепа выбрался муравей. Таких муравьев я не видел даже на картинках в ZOO Travel Magazin. Это была копия обычного муравья, только увеличенная в сотню раз. Не меньше моей пол-ладони в длину, рыжего цвета, он деловито нарезал пару кругов по черепу, как бы проверяя — ничего не забыл, и резво потрусил в сторону. Все это время я стоял раззинув рот и тупо смотрел на него, пока тот не скрылся с глаз. Как говорилось в одном кино, жизнь становится все интересней. Сотня таких муравьишек очистили скелет от мяса наверняка не более, чем за пятнадцать-двадцать минут. Соответственно, если их больше, то и времени им понадобилось меньше. И вообще мне стало как-то очень неуютно. Папе пора рвать когти, как говорили в другом кино. Несколько секунд в моей душе поборолись желание побыстрей свалить отсюда и долг цивилизованного человека достойно похоронить останки. Цивилизация победила, хоть и с минимальным счетом, и я начал быстро разгребать песок рядом с костями. Песок рыть это вам не глину и через пять минут я уже сталкивал скелет в яму. При этом, стараясь не потерять ни одной части тела я сначала сдвинул в яму нижнюю часть за ноги и потом взялся за торс с черепом. Череп все-таки отломался и остался около ямы, перевернувшись и уставившись на меня пустыми глазницами. А я замер, уставившись на него. Чуть выше надбровных дуг, прямо посредине лба находилась аккуратная дырочка. Не нужно быть мед-экспертом, что бы понять, что причина смерти этого человека не обезвоживание, как я решил, разглядывая дырявую флягу. Все проще и от этой простоты повеяло чем-то зловещим. Пуля в лоб. И пустил он ее себе не сам.

Дырочка была маленькая, похоже из чего-то мелкокалиберного, поскольку не прошла насквозь, а застряла в черепе. Но от этого не легче. А даже как бы наоборот. Стало страшно.

Я наспех забросал кости песком, подхватил рюкзак и, закинув в него свою бутылку, тряпку и абразивы рванул от этого места. Моя спешка не была панической, я обдуманно выбрал самое безопасное, на мой взгляд направление. Рюкзак лежал справа от трупа, муравей побежал влево назад, я думаю оповестить сородичей, что еще пришла еда. Поэтому у меня и выбора особого не было — вперед и влево, на северо-запад, так сказать. Сначала я почти бежал, но постепенно дыхание выровнялось, шаг стал более спокойным и я нащупал тот ритм, в котором мог идти очень долго, практически не уставая. Уже давно заметил за собой такую особенность — стоило поймать ритм и я мог делать что-то не чувствуя усталости и не обращая внимание на монотонность. Это качество очень полезное, по крайней мере для меня. Если говорить образно, то есть люди-лошади. Они резво начинают, потом постепенно устают, замедляют бег, переходят на шаг, потом начинают ползти совсем медленно. А я, наверное, люди-верблюд. Я сразу беру не очень быстрый ритм, но держу его очень долго, не чувствуя усталости. Правда, говорят, что верблюд не устает постепенно, а просто вдруг останавливается, когда использует весь свой внутренний резерв, падает на колени и умирает. В этом смысле лошадь конечно более практична, но что выросло, то выросло. Будем надеяться, что мой резерв еще далеко не исчерпался.

К вечеру в лицо начал дуть слабенький ветерок, практически не тревожащий сухой песок под ногами. Я задумался, что мне вообще известно о пустынях и правилах выживания в них. Ну первое — это нет воды, какая досада. Потом, днем жарко, ночью холодно. А, самое главное — вечереет быстро, практически моментально. То есть о ночлеге придется позаботиться заранее. Оглядываясь вокруг, я отметил, что среди песка стали появляться каменистые возвышенности, состоящие из крупных валунов и мелкого щебня. Нужно присмотреть подходящую площадку и заранее побеспокоиться об обеспечении комфорта и безопасности. Еду готовить мне не из чего, поэтому большой костер будет не нужен, да и местная растительность не позволяла надеяться набрать столько топлива. Поглядывая по сторонам я стал подбирать местный хворост, удивляясь его количеству. В памяти, кроме перекати-поля я не нашел ни одного представителя пустынной флоры. Здесь же часто встречались довольно увесистые высохшие ветки неизвестного мне вида с довольно увесистыми центральными стволами. Набрав приличную охапку я наконец определился с местом ночлега. Насыпи валунов были все приблизительно одинаковые и я не мог отдать предпочтения какой-то конкретной куче камней. Поэтому с мыслью,— спать буду тут, я выбрал кучку повыше и оказалось не прогадал. Правда мне пришлось повозиться на вершине, перетасовывая некоторые глыбы, несколько раз даже поднести с подножья приличные камушки, но в целом результатом я был доволен. Защищенная рядом камней площадка на вершине, где я мог вытянуться практически во весь рост, рядом в углублении место для кострища и хвороста — чего еще желать. Разве только хороший кусок мяса с кружкой кваса и горой свежих овощей, и было бы мне полное счастье. А так приходится довольствоваться только половиной.

На часах было около восьми вечера, я не спеша покурил, прислушиваясь к шуршанию песка и тихому потрескиванию костерка и отдался вяло текущим мыслям. Сам я из тех людей, которым не скучно самим с собой. Мне не требуется присутствие кого-то рядом. Не скажу, что меня раздражают люди, просто я люблю ограничивать общение и сохранять определенную дистанцию. Много раз в жизни подтверждалась услышанная в фильме фраза, сказанная Янковским, что не стоит подвергать друзей искушениям, которых они могут не выдержать, ведь есть опасность потерять друзей. А на сколько люди слабы в своих искушениях я убеждался даже слишком часто. Поэтому и добился в жизни того, что имею и не растерял друзей. Врагов, правда, тоже не нажил. Не знаю хорошо это или плохо, но меня некому ненавидеть. Может эта жизнь и похожа на жизнь пескаря из басни, однако меня она устраивала. По крайней мере в большей своей части. Иногда, конечно возникало ощущение пустоты, бессмысленности существования, но я легко прятался от этого в своем внутреннем мире, находя спасение в своих и чужих фантазиях и размышлениях...

Вдруг выключили свет. Еще пару минут назад были светлые сумерки и вдруг сразу наступила ночь. Я включил подсветку на часах и удивился — ровно девять вечера. Прям как по команде кто-то выключил рубильник — Всем спать! Это совпадение добавило ощущение искусственности в ситуацию, в которой я оказался. Вчера я лег спать у себя дома, постаравшись выгнать из головы все мысли об этом чертовом кризисе, нарушившем мою налаженную жизнь. Прислушиваясь к сопению жены я размышлял, что можно предпринять, что бы наладить дела и ничего полезного в голову не приходило. С тем и заснул, затем сон про службу, медленно перешедший в абсурдную реальность. И вот теперь я опять готовлюсь ко сну, совсем в другом месте, в другом мире с мертвецами и муравьями-переростками. Посреди пустыни на голых камнях, которые впиваются в ребра очень уж чувствительно. Поворочавшись, устраиваясь поудобнее, я заснул.

* * *

Пробуждение оказалось круче предыдущего. Но осознал я это спустя пару часов интенсивного бега от места ночевки, а до этого соображать я просто не мог. Тревога про жену вылилась в эротический сон, где мы с ней занимались любовью, почему-то стараясь производить как можно меньше шума, тем не менее интенсивно сопя и пофыркивая. От этого пофыркивания я и проснулся. Над каменной стенкой глядя на меня маленькими глазками и поводя носом на меня пялилась голова медведя сантиметров семьдесят шириной. Смрад, исходивший от нее загнал назад мой, готовый вырваться из горла вопль и я, парализованный страхом уставился в медвежьи глаза. Медведь последний раз принюхался и, решив, что я окончательно гожусь на завтрак, попытался дотянуться до меня. Счастье мне улыбнулось, видно под ним не было достаточной опоры или камень, на котором он стоял, сорвался, только голова исчезла, клацнув челюстью о камень. Стенка вокруг меня была сложена естественно без цемента и вся кладка покатилась вниз, ему на голову. Рев медведя, звезданув по нервам, вывел меня из парализованного состояния. Как я понял медведь решил достать бутерброд в виде меня с другой стороны насыпи — я слышал, как он пошел в обход. Уже потом, много времени спустя, я понял, что сделал то единственное, что меня могло спасти в этой ситуации, по крайней мере я не пустился наутек сразу, это было бы только подарком медведю, так как облегчило бы ему задачу. Я вытащил зажигалку и поджег охапку хвороста напротив меня. Абсолютно сухой хворост и трава схватились моментально, а я схватился за две ветки лежавшие в самом низу кучи. В это мгновенье мне в затылок пахнуло отвратительным смрадом и я не глядя перекинул пылающую кучу через себя. Говорят, дуракам везет. Я готов быть вечным дураком, если по жизни мне будет так же везти и дальше. Похоже медведь решил не терять зря времени и показался над камнями с, уже до упора, раззявленой пастью, а я еще бросил ворох после его выдоха, что, конечно, случайность, но похоже она и спасла мне жизнь. Весь жар костра достался огромной пасти медведя, его глазам и ноздрям на вдохе. Медведь повалился на спину, кувыркнувшись с кручи и метнулся вперед не разбирая дороги и мотая головой из стороны в сторону. Я тоже метнулся, естественно ровно в противоположную сторону. Даже мешок умудрился прихватить.

Я летел по песку сколько хватило сил и дыхания, потом полз на четвереньках, потом затих, распластавшись на песке как на пляже и понял, что хочу есть. Это парадоксальное чувство голода, когда я сам чуть не стал едой, привело меня в чувство. До этого я как бы разделился. Одна часть спасала свою жизнь, бегала, суетилась, в то время, как другая отстраненно наблюдала со стороны, как за сюжетом какого-то не слишком бюджетного фильма. И только сейчас эти две половинки слились внутри меня и это было так...необычно. Я вдыхал сухой воздух пустыни и он казался невероятно вкусным. Внутри меня все кипело и бушевало. Взрывались вулканы и срывались в бездну водопады, безумно бежали горные реки и ураганный ветер вырывал с корнем вековые деревья. Я лежал на спине и то ли ворчал, то ли хрипел, то ли рычал. А может мурлыкал. И еще — это было приятно. Чертовски приятно. Наверное это и есть то ощущение жизни о котором я столько читал и которому столько завидовал. Это не экстрим, где есть драйв и адреналин, но есть и страховка, оптимальные маршруты и оборудование, которое выручит в нужный момент. Когда-то я висел под мостом в одном из экстрим семинаров, и, помнится, меня тоже торкнуло. Но то был бессмысленный впрыск адреналина ради ощущения, а сейчас ... Ну в общем вы поняли.

Да, но жрать то хочется. Видно организм задействовал для своего спасения определенные запасы и теперь требовал все вернуть взад. Или может интенсивная прогулка на свежем воздухе так разгуляла аппетит, но мысль о еде постепенно стала навязчивой. Интересно, а как же голодание. Сам я этим никогда не баловался, но читал, что некоторые продвинутые индивидуумы могли голодать хоть по сорок дней и это, типа, полезно для здоровья. Но урчание из желудка отчетливо доказывало, что мне полезнее было бы туда чего-нибудь вкинуть. И побыстрее.

Был бы я в лесу, я чего-нибудь придумал наверняка и быстро, и не особенно бы запарился. Но тут леса не было, а даже совсем наоборот — тут ничего не было.

Новый звук привлек мое внимание, и мне потребовалось довольно много времени, что бы определить его локализацию и источник. Осы, или огромные трутни, желто-черные, размером с мою ладонь в количестве десятка особей кружилось невдалеке. Подойдя чуть поближе, я увидел останки какого-то животного, с виду похожего на большую, гладкошерстную собаку, были центром внимания этих самых насекомых. Наверное в моем роду корейцев не было, потому как мысль о жарком из падали мне в голову даже не пришла. За то я с интересом уставился на этот микро-рой с вполне сформировавшейся гастрономической мыслью. Медлительные и неповоротливые, насекомые как маленькие вертолеты садились на вонявшую тушу и так же медленно поднимались в воздух, что бы сделав пару кругов повторить свои манипуляции. Я оглянулся в поисках подручных средств и сразу все придумал. Подобрал две ветки, с одной ободрал все сучки и веточки, вторую оставил как есть. Алгоритм охоты выработался сразу и без проблем — я "мохнатой" веточкой сбивал подлетавшее насекомое, а "дубинкой" размозживал ему голову. Добыв таким образом четырех ос, я бросил охоту, оставив дичь в покое. Нет смысла добивать весь рой, не факт, что они вообще съедобные. А если со вкусом у них все нормально, то результатов охоты мне хватит и на завтрак и на обед. Об ужине я не беспокоился, до него еще дойти надо, а после шести есть доктора не рекомендуют.

Сучья, сложенные в сторонке от трапезничающего роя быстро прогорели и через десять минут запекания на углях я попробовал на вкус первого трутня. Что ж, наверно в моей родословной есть какие-нибудь аборигены из племени Мумба-Юмба, иначе чем можно объяснить зверский аппетит, с которым я поглощал летунов. Легкий душок я списал на экзотичность продукта, а в остальном все было весьма недурственно. По консистенции мясо было похоже на раков, а по вкусу — на плохо приготовленного вонючего кролика. Но это было вполне съедобно и даже удобно. Все внутренние органы трутня вытягивались из брюшка одним жгутом, как у рапанов, а все остальное место в брюшке занимало горячее белое мясо и в довольно утешительном количестве. Особенно когда голод не тетка и перед обедом у меня был очень даже интенсивный и насыщенный эмоциями моцион. Короче, умял я всех четырех насекомых за милую душу и, как говорится ни "жу-жу". Организм принял пищу с благодарностью и предложил совершить обратный процесс, то есть облегчиться. Купить у Джафара рулон туалетной бумаги мне тогда даже в голову не пришло, а зря. Как чистоплотный человек я испытал некоторое затруднение, но этот процесс отменить было нельзя, пришлось обходиться тем, что есть. А не было ничего, даже кустика чертополоха. Ладно, песочком подотрусь, подумал я и стал устраиваться, отойдя в сторонку от моей временной "обеденной залы". Только я начал получать удовольствие, попыхивая сигареткой, как мимо меня, полностью игнорируя мою персону и ничуть меня не смущаясь, прошевствовала полуметровая ящерица. Я проводил ее задумчивым взглядом, думая, не запечь ли мне ее на еще не остывших углях, как вдруг она резко развернулась и, переваливаясь, с приличной скоростью рванула прочь. Заинтересовавшись, что ее могло так напугать, я привстал и выглянул из-за камней. Проблема с туалетной бумагой отпала сама собой, а через секунду я бежал вслед за ящеркой, благо рюкзак с водой и сложенным пиджаком лежал на этой же гряде и я смог до него дотянуться.

Мой старый знакомый муравей видимо позвал всю свою шоблу, и теперь на месте моей недавней трапезы этих муравьев было, что листьев в осеннем лесу. Все видимое пространство шевелилось и шуршало, в поисках поживы, которой оставалось не так уж и много после меня и роя. Откуда они взялись и так быстро в таком количестве я не знал. И узнавать ответ на этот вопрос мне как-то было не интересно. Отбежав примерно с километр, я перешел на шаг, с грустной улыбкой отметив, что уже начинаю привыкать к такой насыщенности событий и не сильно этому удивляюсь. Что-то мне подсказывало, что это еще даже не цветочки, а уж тем более не ягодки. Все будет впереди.

* * *

Выстрелы раздались вдалеке, прямо у меня по курсу. Кажется это была перестрелка, потому как я насчитал два ствола. Один, похоже, пистолет, сухо кашлял быстрыми выстрелами, а ему огрызался одиночный огонь из чего-то более солидного. Бабахи звучали реже, но после одного выстрела, вдруг все умолкло. Я замедлил шаг, но все равно продолжал двигаться в том направлении. Мне в любом случае надо было выйти к людям. Вода кончалась, сигареты тоже, да и узнать, в конце концов, куда я попал, тоже не помешало бы. Поэтому, я, соблюдая максимальную осторожность, медленно двигался к месту перестрелки.

Первое, что я увидел, выглянув из-за камней, это остатки бензоколонки. Развалины одноэтажной постройки ни разу не напоминали заведение Джафара, как я понадеялся в первую минуту. Нет, развалинам было много лет и ветер с песком придали им весьма заметный эффект старины.

Никакого движения я не заметил, хотя пристально вглядывался минут десять. Сразу бросались в глаза два тела на подходе к зданию. За эти десять минут ни одно из них не пошевелилось и я сделал вывод, что они оба мертвы. Решил зайти с боку, чтобы не повторять их маршрут и не попасть на мушку снайперу. Пригибаясь и используя неровности местности я подобрался поближе и смог заглянуть во двор. Тело еще одного мужчины лежало у самого входа в помещение, но этот лежал на спине, раскинув руки, возле одной из рук валялся выпавший пистолет. На четвереньках пробравшись вдоль стены и особенно низко пригибаясь под окнами, я подобрался к двери и смог дотянуться до оружия. Модель мне была незнакома, но разобраться в конструкции не составило труда. Обойма выскользнула мне в руку показывая, что там четыре патрона. Еще один в патроннике. Итого пять. Судя по калибру из такого оружия, если не из этого самого был застрелен Йорик, мой первый встреченный и похороненный житель пустыни. Ну что ж, не знаю пока кто, но за тебя отомстили, приятель. Решившись, я заглянул вовнутрь, готовый сразу отпрянуть в случае опасности. Но ничего не случилось. Я смелее заглянул в дверь и смог осмотреться.

Тело лежало прям напротив двери, сжимая в руках винтовку. Вся грудь была залита кровью, глаза закрыты, видно стрелок потерял сознание. На всякий случай я отобрал ружье и отложил его вне пределов его досягаемости. Потом быстро обежал помещение в поисках кого-нибудь еще. Больше никого не было. Две коморки по сторонам тоже были пусты. Я вернулся к раненому. В углу, огороженный баррикадой из мешков с песком заметил матрац и решил перенести раненого туда. Стон, который вырвался из его губ, когда я его поднял, заставил меня присмотреться к нему повнимательней. Это была девушка. Лет девятнадцати-двадцати, худенькая, щупленькая и очень легкая. Еще бы, подумалось мне — в таком климате не сильно зажиреешь. Отнес ее на матрац и начал осматриваться вокруг. Заметил пластиковую коробку с нарисованным красным крестом. Внутри лежали пара набранных шприцов в вакуумной упаковке, коробочка каких-то капсул разного цвета и синяя коробочка с белым крестом, около пол сантиметра в толщину и примерно десять на десять. Открыть мне ее не удалось, поэтому я оставил все на месте. Блин, ни бинтов, ни антисептика, ни йода. Ничего полезного. Хотя нет, есть немного марганцовки в стеклянной колбочке. Наркоманка, неприязненно подумал я, покосившись на шприцы. Я снял с нее рубашку, на миг отвлекшись на созерцание маленьких аккуратных, подростковых грудок и принялся за дело. Пуля прошла правее грудины и вышла около лопатки. Рядом, на полу стояли бутылки из-под напитков, некоторые были наполнены мутной водой. Я выбрал одну, как мне показалось с самой чистой водой наполненную больше чем на половину, сыпанул внутрь марганцовки и взболтав, принялся смывать раны. Когда кровь и грязь были смыты, я порвал ее рубашку на лоскуты, самый чистый слегка смочил в марганцовке, тщательно выжал, что бы не обожгло рану и приложив к ране спереди и сзади тщательно и туго перебинтовал. Снял свою шведку, одел на девушку и уложил ее...выздоравливать. Сделать для нее я больше ничего не мог, оставалось надеяться на ее юность и на отсутствие внутренних кровотечений. А я пока решил осмотреться. Трупы лежали на своих местах, но вначале надо было осмотреть окрестности. Я ничего конкретно не искал, поэтому справился довольно быстро. Единственная вещь, которую я прихватил со двора, напоминающего помойку был ручной каток для укладки асфальта. Увидев его, я сразу подумал о муравьях, которые уже дважды мне встречались на пути, а с таким катком можно будет хорошо повоевать с ними, вздумай они забраться сюда. Затем я вернулся к телам, без особой брезгливости обыскал их, как заправский мародер со стажем, снял даже нательные цепочки, ремешки и то, что на них висело. Метрах в тридцати от заправки выкопал найденной лопатой не очень глубокую могилу на три персоны и сложив всех троих в ряд и накрыв куском найденного в мусоре рубироида, закопал. Связав проволокой из двух кусков труб крест, водрузил его у изголовья братской могилы и вернулся внутрь.

Девушка все также была без сознания. Я устроился на втором матраце подтянув его так, что бы видеть и ее и входную дверь я занялся осмотром трофеев. Из всего добытого непосредственно сейчас могли пригодится только оружие, самодельный нож с тридцатисантиметровым лезвием и серебряная бензиновая зажигалка Zippo. Бензин можно поискать завтра, ведь мы на заправке. А сейчас нужно готовиться к ночи.

Судя по сегодняшнему дню ожидать можно было чего угодно, поэтому я постарался все продумать. Проверил оружие — в винтовке было еще три патрона, запасных обойм я не обнаружил. Хорошо бы ее почистить и смазать, судя по виду этого с ней не делали с самого конвейера, но ни масла, ни инструментов я не нашел. Разобрал пистолет, протер его детали тряпочкой, подивившись, как он вообще мог стрелять. Такому оружию нельзя доверять свою жизнь, подведет в самый нужный момент. Ему бы недельку поотмокать в керосине, не говоря уже о чистке и смазке. Но на безрыбьи и рак свистнет.

* * *

Она очнулась на закате третьего дня. Я уже вполне освоился на заправке, облазив все вдоль и поперек. Поскольку боялся далеко отходить от места, то ограничился беглым обзором окрестностей. Хотя и так нашел кое-что интересное, а именно — свалку автомобилей в полукилометре на юге от заправки. Не углубляясь далеко, я осмотрел с холма содержимое свалки. И хотя большинство машин было раскурочено до безобразия, я наметил несколько экземпляров, которые можно было попытаться отремонтировать — внешне они выглядели не поврежденными. Особенно порадовали мотоциклы. Более-менее сохранившиеся, они давали надежду собрать хотя бы один из ... всех. На самой же заправке, точнее под ней обнаружились четыре огромных бетонных резервуара для топлива. И две из них были в разной степени заполнены, причем один — соляркой. У двух же напрочь отсутствовали крышки на люке и они был сухими и даже запаха не осталось от хранившегося здесь когда-то бензина. Я с уважением оценил размеры резервуаров — пять на пять метров и семь-восемь метров глубиной. Еще обнаружилось куча разного хлама в нескольких пристройках и на чердаках. Весь хлам я стащил в одно место, проведя предварительную сортировку.

Еще я понял как девушка добывала воду — в подвале был собран примитивный дистилятор, который собирал конденсат в отдельный чан. Слегка усовершенствовав конструкцию, я за два дня набрал четыре бутылки воды, без учета той, что вливал раз пять за день в рот раненой. А еще я нашел хорошую стальную полосу около метра длиной, толщиной около четырех миллиметров и шириной в три сантиметра. За два вечера мне удалось придать ей более-менее законченный вид, осталось только доделать рукоять и у меня будет очень неплохая копия катаны. Конечно, акулью кожу мне не достать, но как говорится на безрыбьи...впрочем я повторяюсь.

Она открыла глаза в тот момент, когда я сидел на матраце и окончательно правил катану. Почувствовав ее взгляд обернулся и у меня просто отлегло от сердца. Ярко голубые глаза очень контрастировали со смуглой кожей и рыжими волосами и казались двумя маленькими зеркальцами.

— Ну слава Богу! Я уже подумывал, что ты не выкарабкаешься. — я не смог убрать дурацкую улыбку до ушей на моем лице.

— Ты кто? — скорее угадал я ее вопрос, чем услышал. Удивительно, что угадал, потому, что она проговорила на английском. Не скажу, что я совсем не знаю английского, но до Оксфордского произношения мне очень далеко. Ладно, попробуем, только говорите, пожалуйста по-м-медленнее.

— Успокойся, сейчас я тебе все вкратце объясню. На тебя напали, ты убила нападавших, но была ранена. Я услышал выстрелы и пришел посмотреть. Увидел, что ты жива, и вот тебя выхаживаю уже третий день.

Мне показалось, что я все доступно объяснил, но напряжение на ее лице не проходило. Да это и понятно — это я ее знаю уже три дня, а она меня только увидела. А может мой письменно-компьютерный английский оказался ей не по зубам, точнее не по ушам.

— А где Боб? -следующий вопрос она произнесла уже более внятно. То есть меня поняли. Это хорошо.

— Боба я не знаю. Здесь было трое убитых мужчин и ты раненая.

— Трое! Их было двое, Боб остался разговаривать, а я побежала за ружьем! — она попыталась подняться, так что мне пришлось подойти и придержать ее от резких движений.

— Тебе пока нельзя двигаться. Лежи спокойно. Я нашел троих и уже похоронил их невдалеке.

От этих слов она обмякла и снова закрыла глаза, больше на меня не реагируя. Как я понял, один из этих троих был ее Бобом, он убил одного, видно не договорились. Второй застрелил Боба и ранил девушку, а она умудрилась убить его из ружья. Все таки разница в калибрах немалая. Жаль, не успел спросить, как ее зовут.

Снова стемнело. Я подгонял ножны к моему новому клинку, когда она очнулась во второй раз.

— Ну как ты?

— Нормально. — Она глядела на меня со страхом и напряжением.

— А как тебя звать? — я старался говорить самым успокаивающим тоном, на который только был способен.

— Энн.

— Красивое имя. Что ж, поздравляю тебя со вторым днем рождения. Тебе надо поесть.

Сегодня я приготовил большую ящерицу, которую поймал недалеко от заправки. На вкус она была ничего, только с приправами и солью был бы конечно совсем другой коленкор. А по сравнению с крысой, которую я подбил булыжником вчера, так и совсем показалась мне третьим сортом. Крысу я съел даже с удовольствием, у нее было жирное, розовое мясо. Если б я сам лично не прибил этого зверя, то вполне принял бы ее за свинину первого сорта. Хотя, может это и не крыса была, росту в ней было сантиметров тридцать в холке, и передние зубы выпирали из пасти как у какой-нибудь белки или крота. Тем не менее ящерица хорошо пропеклась в золе и, хотя уже и остыла, была довольно удобоварима.

— Я не хочу есть.

— Что за капризы, — не понял я, — ешь. Ты потеряла много крови и тебе нужны силы. Я не нашел никаких нормальных лекарств в твоей аптечке, поэтому расчитывать приходится только на твой организм. Жуй давай!

— Но в аптечке все есть, было вернее. Там были Стиксы и Аська.

— Ничего там не было, — я принес ей аптечку и положил рядом.

-Во же все. — она взяла синюю коробочку, сорвала с обратной стороны синюю полосочку и приложила к своему плечу. Внутри что-то зажужжало, потом замигал красный крестик, опять зажужжало. Крестик погас, поменяв цвет с белого на серый.

— Все, пустая,— сказала Энн, — Боб использовал ее, после встречи с радскорпионом. Но мне хватит, не надо даже Стикса. Завтра буду здорова.

Несмотря на оптимистичный прогноз, она выглядела грустной, видно снова вспомнив своего Боба. По себе знаю, что от грустных мыслей лучше всего отвлекает кусок вкусной еды. Поэтому я молча развернул перед ней мясо. Может подействовало лекарство, а может просто проснулся аппетит, но она умяла все мясо, хотя я думал, что это нам на двоих.

После того утра, когда я вместо объятий жены увидел морду огромного медведя, мне больше не снились сны. Даже находясь в относительной безопасности под крышей авто-заправки, я стал спать очень чутко, просыпаясь от каждого подозрительного звука и замирая, с винтовкой наизготовку. Как то новые привычки нарабатываются очень быстро, когда от них зависит твоя жизнь. Поэтому я сразу проснулся, когда услышал шевеление. Оказалось, это Энн встала и направилась к выходу.

— Ты куда, на ночь глядя — спросил я.

— Надо, — лаконичный ответ все объяснил.

— Возьми оружие.

— Не надо, я быстро.

Ну понятно, организм поднакопил шлаков за эти дни и пришла пора облегчиться. Минут через десять девушка вернулась, уселась на свое место и уставилась на меня своими голубинками, но уже с грозным выражением.

— Ты меня будешь насиловать? — я ожидал от нее любых слов, но не этого вопроса. А чо, нормальные лекарства, сквозная дырка в груди, только чуть очухалась, а мысли уже про секс.

— Надеюсь, нет. — осторожно сказал я, реально опасаясь, что она со словами "А придется", схватится за ружье. Нет, я не то, что бы совсем против, но нельзя же так сразу, как говорится — "а поцеловать?".

С минуту напряженно подумав над моим ответом, она с облегчением сняла грозное выражение с лица и улеглась на матрац уже поудобнее на бочок. Мне показалось странным, такие перепады интересов за такое короткое время. Она уже не вспоминала своего Роба, и, очевидно, перестала меня бояться, поскольку на ее лице была написана полная удовлетворенность. Только когда она шевелилась, видно потревожив рану, по лицу пробегала болезненная морщинка. А так в остальном — довольный жизнью ребенок. Мне показалось, что пришло время хотя бы слегка удовлетворить свое любопытство и решил задать ей мучавшие меня вопросы.

— Послушай, Энн, можешь мне рассказать про здесь. Ну, в смысле где мы, кто ты, и где все?

— Где все? Кто все? — видно решив начать с последнего, она резко поднялась, схватила винтовку и умело приготовилась отражать вероятное нападение. Я снова опешил. Такая реакция на гипотетических "всех", не сказать, что бы меня удивила — так, слегка ошарашила.

— Здесь никого нет, только мы с тобой. Я имел ввиду в общем, "Всех". Людей. — я старался говорить как можно спокойней и мягче. Черт, придется усиленно следить за базаром, похоже она привыкла сначала реагировать, а потом думать.

Энн покрутила головой по сторонам, убедившись, что никого нет, расслабившись села на место и выдала мне одной фразой:

— Мы в Пустошах, это — наш дом, а я — Энн.

В ее глазах не было никакого лукавства. Она, похоже, была совершенно уверена, что ответила на мои вопросы. Я не ожидал такой буквальности и слегка растерялся. Логика пятилетнего ребенка от двадцатилетней женщины, с хорошей сноровкой уравляющейся с оружием, — мне надо было подумать.

Давай спать, — предложил я и стал устраиваться поудобней. Спать на матраце, с рюкзаком под головой все равно было гораздо удобнее, чем на камнях. Энн, кивнув мне в знак согласия, поднялась и снова куда-то вышла. Оказалось, что она ходила за хворостом, оставшимся после моей готовки, сложила его в бочку у входа и подожгла. Я с любопытством наблюдал за ней. Какими-то предметами, действующими как кресало, Энн разожгла огонь и положила сверху конец обгорелого бревна, сантиметров двадцати в диаметре и около метра длиной. Вот убей меня, не заметил, откуда она его взяла. Бревно под пологим углом уходило в бочку, где для него была специальная вмятина, и напоминало гигантскую лучину.

— Зачем ты зажгла огонь? Его же издалека видно ночью, всю живность в округе соберет.

— Наоборот, люди по ночам не ходят, а звери на огонь не придут. Огня даже я-Огаи боятся.

У меня что-то аж щелкнуло внутри. Пустоши, радскорпион, укусивший Роба, я-Огаи, вкусная крыса, похожая на крота. Это же Фаллоут, е-мае! Тот самый Фаллоут, где я бегал по Пустошам, стреляя монстров и мутантов, выполнял квесты и всех спасал. Игра мне нравилась какое то время, потом наскучила. Поиграл и выключил, — вот так мне нравилось. А где, интересно знать, выключатель у этих моих приключений? От этих мыслей началась ностальгия.

Как там мои? Фирма, аренда, не сданные заказы? В свете последних дней, все это теперь кажется таким далеким. Там волнуются обо мне, жена с ума сходит, а я даже не знаю где я, что со мной? И что с этим всем делать? Фаллоут, блин! Это же просто бред какой-то. Расскажи эту историю там, сочтут за неталантливую фантазию, а если настаивать, то и вызовут спец-бригаду в белых халатах. Но что делать, если это вот все передо мной и со мной. Интересно, я там и здесь одновременно? Может там я уже пол недели сплю и меня не могут добудиться? Или реальность совсем разделилась и там я, как ни в чем не бывало, с утра пошел на работу? Или пропал из койки? Жена просыпается, а меня нету!

Я начал чувствовать, как постепенно мозг стал закипать. Кажется надо выбрать что-то одно и придерживаться этого решения как рабочего, окончательного и самого правильного. Иначе крыша уедет совсем, и догнать ее будет нереально.

Значит, что мы имеем. Дорога, а в дороге МАЗ, который по уши увяз... В смысле я, пустыня (она же — Пустошь), непонятный мир и я в нем завис. Надолго или нет не знаю, может и навсегда. Это, конечно, худший вариант, поэтому его и надо брать как основной. Если, бог даст, я отсюда выберусь, то все решится само собой. На это будем надеяться, но на это нельзя рассчитывать, потому как между "если" и "когда", разный смысл.

А если я здесь навсегда, то нужно понять, где я, что это за мир, как он устроен и по каким принципам и законам функционирует. Тогда и можно будет подумать, как мне жить дальше, а пока на это не хватает информации. Значит будем собирать эту самую информацию. Источник у меня пока один.

Мой источник спокойно посапывал на своем месте, причмокивая во сне губами. Видно сон получался вкусный, не то, что у некоторых... Придется оставить допрос до утра и я уставился в ночь сквозь огонь, вслушиваясь в его потрескивание и многоголосую тишину пустыни...

* * *

Видно мой лимит на спокойное пробуждение по утрам ограничивается тремя разами. Потому, что проснулся я от того, что Энн интенсивно, но молча тормошила меня за плечо. Когда я глаза все таки продрал, она указала мне на пылевой столб, видный на горизонте. А в полукилометре от нас в нашу сторону ехали двое всадников. Энн уставилась на меня с тревогой и довольно таки требовательно. Типа, вставай мужик, и иди защищать родную хату. Ну, раз надо, значит надо.

Ситуация в принципе прогнозируемая и должна была быть ожидаемой. Жаль, что умная мысля приходит опосля. Надо было заранее прикинуть траектории стрельбы и варианты наших действий, но как говорится, поздно пить боржоми... Проверив пистолет, засунул его сзади за пояс. Накинул пиджак и, подумав, отложил катану. Похоже, в случае чего, в данной ситуации она мне не пригодится.

— Я с ними поговорю, ты спрячься у окна с винтовкой. Стреляй только, если я упаду на землю и только в ближнего к тебе. Ближнего, — это важно. Мы можем потерять время, если пальнем вдвоем в одного. Поэтому не перепутай.

Энн сосредоточенно кивнула. Боевая девченка.

Я пошел во двор, планируя встретить их у самого въезда. Метров за сто всадники перешли на шаг и, когда увидели меня, переглянулись. Когда они подъехали метров за пять, я поднял руки перед собой в отталкивающем жесте, одновременно показывая, что безоружен. Сработало — они остановились. Описать их довольно сложно. В принципе, в "Безумном Максе" довольно точно показана экипировка, и если бы не все предыдущие события, я бы принял их за массовку со съемок очередного блокбастера о "воинах дороги", вот только вместо машин и мотоциклов у них были не крупные, но крепкие, жилистые жеребцы. И вооружены они были приличными автоматическими винтовками.

— Привет, как дела? — я неожиданно для себя отчаянно зевнул. Наверное от нервов. Это их, похоже, смутило.

— Привет,— ответил один, значит этот главный, подумал я. — Мы — охранники каравана. Скоро буря и нам нужно временное укрытие.

Буря? Какая буря? Здесь еще и бури бывают. Мы бурю не заказывали. Это как-то обеспокоило.

— Большой караван? — это меня и правда интересовало. Хотя не только это. — И кто в караване главный?

Я старался быть лаконичным, может это придаст весу моим словам.

— Караванщик — Толстый Сэм, двенадцать браминов, четыре повозки, девять человек. — Старшой тоже не был особо болтливым.

— От нас, значит, нужен приют и что еще? — я надеялся, что это самое "нас" мне еще добавит весу. Что-то давно я так не нуждался в "весомости" своих слов, с моими-то 195 росту и 95 весу.

— Больше ничего, у нас все есть.

— Это караван? — я кивнул на столб пыли, который стал ближе. Старшой кивнул не оглядываясь. — Ну, поехали. Договариваться.

Его брови удивленно поползли вверх, но я уже подошел к его напарнику и запрыгнул на круп жеребца, позади наездника. Задумавшись на секунду, Старшой повернул коня и мы поехали навстречу пылевому облаку.

Караван показался мне солидным, но, каким-то коротким. Растянувшись от силы метров на тридцать-тридцать пять, он походил на единое, фантастическое животное, медленно и неумолимо двигающееся в плавном, слегка замедленном ритме. Четыре больших повозки, а, если точнее, четыре тракторных прицепа были соединены между собой жесткими сцепками длиной около трех-четырех метров. Тягловой силой служили большие быки, попарно запряженные между прицепами, впереди же их было две пары. И одна пара замыкала это торжественное шествие. Шли они, удивительным образом шаг в шаг, как солдаты в строю и это было необычно. Но было еще одно, что меня просто выбило из колеи — они были двухголовыми. У каждого быка было по две головы, по две шеи и по одному туловищу. Вы видели двухголовых быков? В жизни? Я нет, только в игре. Наверное, в душе я еще очень юн, потому, что не разучился удивляться. Хотя сказать, что я удивился, недостаточно. Я больше, чем удивился. И поэтому стоял, рассматривая двухголовые чуда, как дикарь разглядывал бы, например, пароход.

— Нравятся брамины? — голос принадлежал крупному мужчине на первом прицепе, который разглядывал меня так же пристально, как я его животных. Наверное, это и был Толстый Сэм, но толстым он мне не показался. Так, слегка упитанным.

— Чудесные животные! — было немного досадно, что я не начал разговор первым. — Особенно окрас.

В масти этих браминов не было ничего необычного, коричневые, как и наши одноголовые. Очевидно та же мысль посетила и толстяка, его лицо слегка озаботилось.

— И чем же интересен их окрас? — осторожно спросил он.

— Да ничем, наверное. Просто я похвалил имущество, хозяину стало приятно. А когда человеку приятно, с ним проще договариваться. Можно начинать разговор. Вы позволите, уважаемый Сэм? — я взялся за борт телеги, с намеком — присесть рядом с ним.

Немая сцена была довольно короткой и когда до караванщика дошел смысл моего каламбура, его лицо расплылось в добродушнейшей улыбке. Я отметил, что глаза его тоже улыбались, а это значит, что ему действительно понравилось. Или, что он добродушен и глуповат. Или... ну, в общем — что он хороший человек. Конечно, насколько можно было быть хорошим в определенных условиях, особенно, когда ты самый главный и от тебя все зависят, пусть хотя и в маленьком караване.

— Толстый Сэм, — поправил он меня, хлопая рукой по сиденью рядом с собой и чуть отодвигаясь, давая мне место.

— Благодарю, уважаемый Толстый Сэм. Какими судьбами в наших краях и куда путь держите?

Я устроился рядом и огляделся. Наездники пристроились чуть позади нас с обоих сторон телеги. Типа охраняют, а сами просто любопытствуют. На задних телегах расположилось еще несколько человек, я заметил разномастное оружие у некоторых, но подробней разглядеть мне людей не удалось, было несолидно вертеть головой. Меня сразу же захватил неспешный ритм браминов, здесь ощущавшийся равномерной качкой.

— Вам нужно быть осторожными на мостах, может случиться резонанс. Браминам же не прикажешь сбить ногу.

Сэм озадаченно смотрел на меня. Может он не знает, что такое резонанс? — мелькнула мысль.

Словно в подтверждении ее, Сэм как то беспомощно оглянулся на тщедушного старичка в очках, ехавшего на второй телеге. Наверное местный профессор, подумалось мне. Убедившись, что старичок слышит наш разговор, караванщик решил проигнорировать мою последнюю фразу и стал рассказывать.

Оказалось, что они двигаются в Сусаннвиль из Редблафа, но вынуждены свернуть гораздо южнее, потому как на старой дороге наткнулись на большую банду рейдеров, поставивших основательный лагерь.

Откупаться от рейдеров пришлось бы двумя третями товара и повозок, а вступать в бой с сильно превосходящими силами было бы чистым самоубийством. Поэтому они решили пройти по старой южной дороге и если дело не выгорит, вернуться назад. Но, поскольку, предвещается сильная песчаная буря, поэтому можно уже сейчас начинать копать себе могилы, поскольку в буре не может выжить ни одно живое существо. Отсюда следует, что нашу авто-заправку им бог послал для спасения и они слезно просят приютить их на время непогоды, за что нас по-королевски отблагодарят. Ничего не понимая, ни кто такие рейдеры, ни что это за города, я тем не менее кивал с умным видом, "поймал" караванщика на слове о благодарности, пригласил к себе (!) и заверил в нашем гостеприимстве.

Пообщавшись с этим человеком, я успокоился. Сэм напоминал мне рассказы о наших купцах в старину, когда верили на слово, договор скрепляли рукопожатием, а репутацией дорожили больше жизни. Он не казался мне подлецом и беспредельщиком, а из его охраны только один человек внушал серьезные подозрения. Но когда я спросил о нем Сэма, тот меня заверил, что в этом рейде ничего случиться не может, хотя ни в прошлом и, он надеется, в будущем никаких дел с бывшими работорговцами он иметь не будет. Просто в этот раз он не мог отказать. Сэм внушал мне доверие своей простотой, открытостью и своей основательностью. Я успокоился окончательно.

У Энн хватило выдержки не открывать пальбы, когда мы ввалились во двор такой толпой. Я отвел ее в сторонку, по быстрому все рассказал и она тут же, рьяно взялась за размещение "гостей". Вообще, Энн мне нравилась все больше и больше. Она была,.. как бы это сказать,... адекватна, что ли. Легко бралась за то, что ей по силам и по уму, совершенно не капризничала и не качала права. Ей и в голову не приходило как-то фыркать или высказывать неудовольствие обычными женскими закидонами. Если ей что-то не нравилось, она заявляла об этом сразу, в понятной форме, объясняя суть претензии. С ней было легко.

Вот и сейчас, пока я проверял, сколько у нас накопилось воды и наполнял бутылки, она все очень грамотно организовала, тем более, что Сэм отрядил под ее руководство большую часть своих людей. Когда я вышел из подвала с водой (а взял только пару бутылок, что бы не искушать наших постояльцев лишний раз, в ценности воды в этом мире я уже успел убедиться), все суетились по делу, каждый занимался чем-то конкретным и через пол часа мы были готовы к приходу бури. Даже приготовили листы железа, которыми можно закрыть дверь и окна, когда буря начнется. Все брамины и лошади были связаны между собой в углу двора голова к голове, и на каждую голову был надет какой-то мешок. На мой вопрос мне объяснили, что сейчас в мешках лежит еда, а когда начнется непогода, мешки защитят животных от песка и ветра.

Бочку-печку оттащили в центр помещения и нанесли большую кучу хвороста. Двое охранников начали колдовать над обедом. Остальные занимались перефасовкой поклажи на телегах, что-то занося внутрь, а что-то прочнее привязывали на местах. Мне делать было нечего, и я уселся на перевернутый ящик в глубине комнаты, наблюдая за всем и никому не мешая. Все мешки с песком перетащили в правую сторону, под руководством Энн сложили из них баррикаду, загородившую наши матрацы и вход в подвал. Никто из людей не рыскал в других помещениях и не проявлял излишнего любопытства. То ли у Сэма дисциплина была на высоте, то ли люди просто не страдали любознательностью. Только не понравившийся мне охранник угрюмо зыркал по сторонам и поглядывал на Энн далеко не романтичным взглядом. Я, было, напрягся, но заметил, что Сэм, распоряжаясь о чем-то своем, тоже периодически поглядывает на татуированного и расслабился. Крепкий мужик, все у него под контролем, подумалось мне с удовлетворением. И еще я заметил неожиданную поддержку. Один из поваров, оказавшийся огненно рыжим, когда снял свой кожаный шлем, так же не выпускал из вида бывшего работорговца. Он как заведенный, смотрел на готовящееся мясо, потом переводил взгляд на работорговца, а потом смотрел на Энн. И так все время. А вот в его взгляде на Энн романтизьм бил через край. Я увидел, что и она изредка поглядывает на рыжего, но заметив, что я перехватил ее взгляд, смутилась и, отвернувшись, начала что-то кому-то усиленно объяснять. Мне стало смешно и спокойно. Почему-то никакой ревности я не испытывал. Даже подумал, что из этих двоих получилась бы хорошая пара. Оба рыжие, оба открытые и бесхитростные и нравятся друг другу. В общем благословлю. Потом.

Сэм, закончив давать распоряжения, подошел ко мне и сел рядом, на соседний ящик.

— А кто этот рыжий? — спросил я его, протягивая ему бутылки с полу-вопросом, полу-предложением: — Вода?

Такая вот у меня привычка общаться. Задавая пару-тройку абсолютно не связанных вопросов из разных, так сказать, опер, я получаю гораздо больше информации, чем если бы задавал их последовательно. Мне интересно, на какой вопрос оппонент выберет отвечать первым, как вернется ко второму, а уже потом — что именно он скажет. Я уверен, что чисто вербальный аспект разговора гораздо менее информативен.

Вот сейчас, например, вода перевесила. Сэм взял бутылки, повертел их, провел над ними каким-то прибором и, только потом, спросил:

— Сколько?

Я понял, что он спросил о цене. Искусству торговаться я научился еще на службе, часто получая увольнительные, поскольку сразу записался в школу парт-актива. Хотя показывался я в этой школе не чаще, чем того требовало ощущение безопасности, то есть раз в два-три занятия. Но увольнительные получал исправно и использовал их по прямому назначению — увольнениям в город. Защищенный этой бумажкой от патрулей, я днями шатался по городу, посещая рынки и базарчики, магазинчики и кафешки. Там я впервые узнал к моему огромному удивлению, что оказывается ценники в магазинчиках не являются вещью незыблемой и постоянной, а товар можно приобрести с невероятной скидкой. На рынках же, люди отдавали тебе вещи и продукты в два, а то и в три раза дешевле заявленной в начале цены. И весь фокус был в удовольствии торговаться. Именно удовольствие, как ритуал, который исполняли продавец и покупатель и, если оба были удовлетворены, призом было падение цены.

— Мы с вами ужинаем, поскольку я сегодня не поймал еды, а на сдачу сам предложи что-нибудь.

— Пять патронов к твоему кольту.

— Пятнадцать. — Механически поправил я, ломая голову, как он его углядел у меня сзади под рубашкой и пиджаком.

— Десять и обойму. — тоже как то автоматически проговорил Сэм. Я так и не понял, знает он что у меня только одна обойма или просто предложил.

Я кивнул, он кивнул и торг окончился. Мы с минуту наблюдали за людьми, которые уже закончили основные приготовления и теперь суетились гораздо медленнее. Вдруг я увидел, что к костру подсел мальчишка лет десяти, маленький худенький и чумазый. Он всем своим поведением старался быть незаметнее и это ему очень хорошо удавалось.

— Джереми хороший парень, — это он про рыжего, понял я. — Надежный.

И все. Типа, все, что нужно сказано и этого достаточно. Помолчав еще пару минут, я спросил про малыша и, заодно попросил рассказать про людей в его караване поподробнее. Сэм не стал ломаться и степенно, скупыми фразами рассказал про всех по очереди. Малыша звали тоже Сэмом, он с матерью ехал к дальним родственникам в Сусанвиль, но мать по дороге умерла. Сэм-маленький не знал этих самых родственников и как их найти. Было видно что караванщику жаль малыша, но принимать более активное участие в его судьбе он не намерен. Наверное даст несколько монет когда доставит в город, и вся забота. Еще он поделился проблемой, что Пит, как звали бывшего работорговца, после смерти матери мальчика положил на него глаз. Я предположил, что тот хочет продать мальчика, так как по моему мнению бывших работорговцев не бывает. Сэм буркнул что-то невразумительное, вложив в этот звук, что он решает свои проблемы и не испытывает в них недостатка, поэтому новых проблем искать не будет. Ему было заплачено за доставку пассажиров, он их (теперь одного) доставит, все остальное его не касается.

О старикашке в очках Сэм сказал просто: "Умник", и я не понял в каком это смысле — положительном или отрицательном. Так же лаконично, двумя-тремя фразами, он рассказал о каждом из людей. Вот и поговорили. Я думал, что настанет черед мне отвечать на его вопросы, но ни одного не услышал. То ли ему было не интересно, то ли он умело справлялся со своим любопытством. Забаррикадировав двери и все окна, оставив одно для света, люди стали располагаться где кому удобно.

Тем временем мясо на костре стало издавать дразнящий аромат и у меня заурчал желудок. И не у меня одного. Желудок Сэма ответил моему гораздо громче и мы, переглянувшись, весело рассмеялись. Пора было озаботиться посудой к обеду. Подобие тарелки я себе уже нашел, когда осваивал меню из крысы и ящерицы. Но мясо я жарил как шашлык, нанизывая небольшие кусочки на проволоку. Сейчас же огромный кусьмище мяса был нанизан на походный вертел. Джереми отрезал от него тоже не маленькие кусочки, раскладывая порции в протягиваемую ему разномастную посуду. Мне достался внушительный кусок, ничуть не меньше, чем и Толстому Сэму. Пока Джереми распределял еду между нами, его напарник раздавал мясо остальным людям. По какому принципу он это делал стало понятно, когда Маленькому Сэму достался самый маленький кусочек. Все принялись за еду и разговоры на время смолкли.

Мне было неудобно есть руками, откусывая от огромного куска, поэтому я согнул себе из самодельного шампура подобие двух-зубцовой вилки, а выкидуху использовал как столовый нож. Щелчок ножа привлек всеобщее внимание и на меня скосились десять пар глаз. Энн тоже удивленно таращилась на мои манипуляции со "столовыми приборами", правда, не переставая усердно откусывать и жевать свою порцию. Чувствовать себя под перекрестными взглядами было неловко, но раз уж спрятаться было никак, я решил играть свой спектакль до конца. Поэтому пересел на пол, а тарелку с едой поставил перед собой. Отрезая маленькие кусочки мяса, я отправлял их в рот и неспешно пережевывал. Естественно, все закончили есть, когда у меня оставалось еще пол порции. Я к этому времени уже наелся и у меня родилась хорошая идея.

— Маленький Сэм, — позвал я малыша, — Иди сюда.

И когда он неуверенно подошел, протянул ему свою тарелку с порцией в два раза превышавшую ту, что ему досталась. Его глаза голодно блеснули, но он сначала затравленно оглянулся вокруг, лишь потом осмелился взять тарелку и юркнул на свое место. Но взгляды оставались прикованы ко мне и нужно было что-то с этим вниманием делать. Или как-то разрядить обстановку, или продолжать эпатировать публику. Я выбрал второе.

— Хорошо бы чайку выпить, — сказал я ни к кому не обращаясь, а потом повернулся к Толстому Сэму, — у тебя есть чай?

А когда он неуверенно кивнул в ответ, произнес: — Моя вода, твой чай. Угостимся?

Подумав, он снова кивнул и, тяжело поднявшись, поплелся к сваленным тюкам. Я достал из-за баррикады свою полутора литровую бутылку и протянул ее Джереми: — Заваришь?

Тот шустро поднялся, достал из поклажи котелок и, подкинув хвороста в огонь, приладил его над костром. Все с благоговейным вниманием следили, как вода выливается в котел. Толстый Сэм покопался в вещах и вернулся к огню, показывая своим видом, что таинство заваривания он не доверит никому. Вода закипела быстро. Сэм снял котелок и засыпал заварку из одного пакета и щепотку чего-то из другого, тщательно отмеряя известные только ему пропорции. По потянувшему аромату стало понятно, что мы пьем чай с мятой.

Понюхав аромат Сэм крякнул и опять полез по своим заначкам, достал пакетик с кусковым сахаром. Потом, с трудом решившись, раздал каждому по маленькому желтоватому кусочку и спрятал свое богатство обратно в тюки. Все это происходило в благоговейной тишине. В общем получилась своеобразная чайная церемония, как-то сблизившая всех нас вокруг очага. Даже у Пита угрюмое выражение лица чуть разгладилось. А маленький Сэм, похоже ощущал себя допущенным к чему-то таинственному и торжественному. Джереми разлил чай в разномастные чашки, кружки и другие емкости, у кого что нашлось и замер, глядя на нас с Толстым Сэмом. Я кивнул своей чашкой Сэму, как бы отдавая ему право старшинства и он торжественно пригубил из своей чашки, сначала понюхав исходивший из нее аромат. Чаепитие началось. Я вспомнил про карамельки, отдал их Энн. А она, похоже даже неожиданно для себя отдала одну Маленькому Сэму. Все прихлебывали напиток, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям. И тут началась буря.

Еще не завыл ветер и песок не начал пробиваться в окно, просто что-то вдруг изменилось. Пит встал и закрыл последнее окно куском железа, надежно подперев его куском арматуры. Я понял, что слышу какую-то мелодию, смутно шепчущую мне что-то бесконечное. Еще я понял, что слышал эту мелодию уже пару дней, но не осознавал этого, считая ее шумом, что издает пустыня всегда. Теперь же этот шум проявился очень отчетливо и это действительно было мелодией, с удивительными ритмами, приливами и отливами. Мелодия, зовущая куда-то вдаль, в путь, в пустыню. Я зачарованно прислушался, втягиваясь в этот ритм, расплавляясь в невероятной глубине поющего существа, живого существа.

Пит шумно втянул в себя воздух и резко выдохнул. Я механически повторил это за ним и будто проснулся. Мелодия осталась, но потеряла свою завораживающую власть надо мной, перестала гипнотизировать, вызывая желание выйти наружу, навстречу буре, раствориться в ней.

И тут началась настоящая буря. Завыл ветер на разные голоса, застучал песок со всех сторон. В свете очага, на фоне мистических бликов и отсветов казалось, что во всем мире происходит непостижимое и страшное волшебство, и только здесь, за хрупкими стенами остался старый мир, живущий по старым законам бытия.

Люди, поеживаясь, начали укладываться, кто где. Мне спать не хотелось, поэтому я подтянул свой ящик поближе к огню и задумался, прихлебывая остывающий чай.

— Поговорим? — из задумчивости меня вывел голос Толстого Сэма. Он оказывается тоже подтянулся к огню, и также растягивал удовольствие чаепития.

— Поговорим, — я надеялся, что хоть сейчас проясню для себя что-то, из кучи вопросов, мучавших меня последние дни, — расскажи мне, пожалуйста...

— Погоди, — прервал он, — сначала ты расскажи. Только позовем еще Труста.

Он окликнул профессора. Тот подтянул к нам свою подстилку и мы остались у огня втроем.

После того как меня прервали я не начинал разговор, предоставив это Сэму. Он тоже некоторое время молчал, видно обдумывая, с чего же начинать разговор.

— Кто ты такой? — наконец выдал он то, что волновало его больше всего.

— Это слишком общий и глобальный вопрос, уточни, что именно тебя интересует.

— Ты одет лучше, чем лорды в Мэттонсити, ведешь себя как бонза из Нью-Рено, говоришь как умники из Ривет-сити. Ты слышишь Зов Пустоши, но ничего про нее не знаешь. Ты как "ходок", но нигде не бывавший и ничего не видевший. Ты хитрый и расчетливый, но щедрый и добрый. Ты удивляешься браминам, но ешь с ножом и вилкой. А еще у тебя есть Душа Воина Ши. — Он кивнул на катану, которую я автоматически положил рядом с собой.

Грустно усмехнувшись, я подумал, что вот тебе и простачок Толстый Сэм. Его наблюдательности можно только позавидовать. А еще я подумал, что если сейчас не расскажу кому-нибудь все, что накопилось у меня в душе, я просто сойду с ума. Я понял, что он назвал Зовом Пустоши ту мелодию, что звучала у меня в голове, подпевая ветру за стенами. Эти ритмы как-то влияли на мой организм, с одной стороны что-то вливая в меня непрерывным потоком, но я понимал и опасность этого вливания — оно не могло постоянно наполнять меня, и если я не найду выхода для этой энергии, она разорвет меня изнутри и довольно скоро.

Я чувствовал потребность поделиться своими переживаниями и сомнениями и более благодарной публики я, пожалуй, больше не найду.

— Меня зовут Николай Семеровский, мне сорок лет, родился в 1969 году, живу в Москве, женат, имею маленький бизнес и одиннадцатого июня 2009 года, я пришел с работы, поужинал, посмотрел телевизор и лег спать...

Я рассказал им все. Мы проговорили всю ночь и за время моего рассказа они ни разу не перебивали меня, внимательно слушая. Потом долго молчали. Сэм с Трустом переваривали услышанное, а я наслаждался облегчением, испытываемым мною после рассказа. Они поверили мне, несмотря на всю невозможность случившегося. Потом с жаром набросились на меня с расспросами о моей жизни, обо всем, что я помнил и понимал, что мог им рассказать. Их интересовало буквально все, от политического расклада до бытовых мелочей. Рассказывая, я сам, как будто их глазами видел свою прошлую жизнь, поражаясь ее сложности и простоте, ее разумности и глупости, глубине и мелочности. Все нюансы повседневности, о которых никогда не задумываешься, вдруг приобрели особую значимость, возникло понимание, что из этого и состоит сама жизнь общества и человека в этом обществе. Я помню, как медленно текли дни моей прошлой жизни, так медленно и похоже друг на друга, что не заметил, как быстро пролетели года. И мое появление в этом мире вдруг открылось мне с другой стороны. Только потеряв все я понял, как я все это любил. Наверное так же самоубийца, только спрыгнув с моста понимает, как же он все таки хочет жить, но уже невозможно что-либо изменить. Да, я не ценил то что имел и теперь мне предложили другую жизнь. Видно судьба всегда что-то предлагает взамен, не забирая ничего безвозмездно.

Может быть из-за этого моего пересмотра взгляда на жизнь, нового понимания смысла существования, я вдруг успокоился. Песня пустыни помогла мне принять данность как есть и смириться с этим. И я уже знал, что буду делать дальше.

Поэтому я перебил их бесконечные вопросы, снова посыпавшиеся на меня и попросил теперь просветить меня, куда же я все-таки попал. Оказалось — попал так попал!

Сейчас шел две тысячи сто девяносто восьмой год, июнь. Около ста пятидесяти лет назад была таки ядерная война, только начала ее маленькая восточная страна, последний оплот тоталитарного социализма на планете, которую никто не принимал всерьез. Сейчас некому рассказать, как случилось, что в эту авантюру оказались втянуты сверхдержавы, но обмен ударами произошел. К счастью был задействован не весь ядерный потенциал, накопленный к тому моменту, иначе планета просто сошла бы с орбиты. Остатки здравого смысла заставили воюющие стороны включить системы самоликвидации у половины ракет и пусковых установок. Но того, что вышло из шахт, с лодок и других носителей оказалось достаточно, чтобы цивилизация перестала существовать. Ядерная зима, длившаяся несколько лет, серия эпидемий новых и старых вирусов доделали черное дело. Население человечества сократилось раз в тысячу, необратимо изменился климат планеты, исчезли большинство видов живых существ на земле.

После катастрофы прошло много поколений. Люди выжили. Пытаясь приспособиться к новым условиям существования, каждый шел своим путем. Основные знания и достижения цивилизации конца двадцать первого века были окончательно утеряны. Девяносто девять процентов людей не умели читать, и вели первобытный образ жизни. Хотя в некоторых местах люди смогли возродить довольно высокий уровень существования, наладили производство, возродили некоторые технологии. В поисках былых знаний собирались старые книги, информационные диски и кристаллы. С такой целью, например, и следовал Труст с караваном. Он служил Сэму проводником, поскольку имел карты и умел ими пользоваться. Труст действительно оказался профессором одного из возрождаемых университетов-городов и сейчас был, так сказать, в служебной командировке.

Мы проговорили всю ночь и пол дня. Потом все поели, и мы втроем проговорили еще пол дня и пол ночи. Буря и не думала кончаться. Я удивленно заметил, что никто не испытывал потребности сходить в туалет. Питались люди один раз в день, правда, очень обильно. Но, наверное вся влага и вся пища практически полностью усваивалась ими, беспокоя систему выделения организма чрезвычайно редко. Это было хорошо, поскольку "удобства" были на улице, а туда сейчас было лучше не соваться.

Я узнал о планах Сэма, о его караване, товарах. Я получил представление о мироустройстве, примерной ценности и стоимости различных вещей и умений. Можно было сказать, что мне не стоило сильно беспокоиться о своем благосостоянии, поскольку я обладал чрезвычайно ценными качествами по меркам этого мира. Во первых я умел читать, считать и обладал, в глазах Труста просто бесценными знаниями. Еще я слышал Зов Пустоши, а значит мог точно предсказывать песчаные бури, что было редким даром. Из всех присутствующих только Пит-работорговец слышал Зов и именно поэтому Сэм вынужден был взять того с собой. Другого "слышащего" он найти не смог, а у Пита возникли проблемы с коллегами-работорговцами и ему нужно было на время исчезнуть. Так что я с легкостью мог устроиться в любой караван за приличное вознаграждение или поселиться в любой деревне или городе, где не было своего "слышашего".

Разобравшись в системе ценообразования, я продал Сэму свой пиджак и шведку в обмен на какое-то рванье, зато стал обладателем довольно приличной суммы и не маленьким кредитом у Сэма. Дело в том, что искусство хорошей выделки кожи сохранилось лишь в нескольких местах и его секреты охранялись немногочисленными умельцами как государственная тайна. Одежда большинства жителей шилась из плохо или совсем не обработанных шкур. Поэтому мой пиджак в этом мире мог считаться штучным произведением искусства и обладание такой одеждой в некоторых местах считалось очень престижным. То же самое касалось и моей х/б рубашки с коротким руковом. Она ни в какое сравнение не шла с современными груботкаными холстами. Еще Сэм намекнул, о покупке джинсов и кроссовок, но я пресек его поползновения. По его прикидкам выходило, что примерно через три недели — месяц он будет возвращаться по этому же пути.

Оказалось, что проложенный им маршрут, с учетом наличия нашей авто-заправки как места остановки, становится очень удобным для движения на восток и он может снабдить этой информацией свою гильдию караванщиков. Дальше на востоке, относительно близко, было три больших города и куча мелких поселений, поэтому караваны могут ходить здесь довольно часто.

Я набрал у Сэма кучу полезных мелочей, типа опасной бритвы для бритья, детектора радиации, шила, театрального бинокля, и еще много чего. Естественно сигареты, продукты типа круп и нехитрые смеси специй, соль, лекарства. Еще больше, в счет кредита, я ему заказал вещей, особенно точных инструментов, которых у нег не было с собой, но он знал, где ими можно разжиться. Короче, мы проговорили очень долго и тем для разговоров все равно осталось больше, чем обговоренных.

Я услышал за нашей с Энн баррикадой какую-то возню и подошел посмотреть, что явилось источником шума. Оказалось что это Энн с Маленьким Сэмом дурачились, играя какими-то камушками. Глядя на них, у меня окончательно созрела мысль, свербившая меня уже сутки и я подошел к Толстому Сэму.

— Оставь малыша здесь,— попросил я его, — там у него нет будущего.

Сэм думал не долго.

— Хорошо, если он сам не против.

Я пошептался с Энн о мальчике и она искренне обрадовалась моему предложению так, что сама решила поговорить с малышом. Единственное, о чем я попросил, так не распространяться об этом до ухода каравана. Все-таки я опасался реакции Пита.

Толстый Сэм одобрил мою идею организовать здесь перевалочную базу для караванов и мы подробно, со всех сторон обсудили ее. Мне было интересно мнение опытного караванщика, что и как нужно организовать, что бы обеспечить нам и караванам удобство и безопасность. Сэм высказал много полезных советов и у меня в голове начал вырисовываться план дальнейших действий.

Обдумывая свои мысли и строя планы, я решил подремонтировать свой пистолет. Стало понятно почему Сэм так легко расстался с патронами и лишней обоймой для него, когда он вытащил очень похожий, но разбитый ствол. Видно как-то в его оружие угодила пуля и тот потерял всю свою функциональность. Я без труда выторговал у Сэма это железо и сейчас хотел подремонтировать свой за счет замены запчастей. Ствол Сэма был гораздо новее чем мой и меня порадовало, что внутренности в хорошем состоянии. Мне потребовалось лишь на пол миллиметра подпилить боек. Заменив пружину, боек и возвратный механизм своего оружия на Сэмовское, я снарядил обе обоймы патронами, загнал еще один патрон в патронник и почувствовал себя очень вооруженным. Пока я возился с переделкой ко мне подсел Джереми, внимательно наблюдая за всеми манипуляциями.

— Ты механик? — спросил он через некоторое время.

— Нет, — ответил я, — просто все вещи построены по принципу здравого смысла и целесообразности. И если обладать этим самым здравым смыслом, многое можно починить или построить. Ты тоже смог бы, мне кажется.

Неожиданная похвала понравилась Джереми и он довольно засопел. Я попросил его рассказать о себе. Его рассказ оказался лаконичным и состоял из перечисления фактов. Где родился, как умерли родители, как он рос, когда устроился сопровождать свой первый караван.

В нескольких предложениях его жизнь показалась очень обыденной и неинтересной. И все же было понятно, что ему надоела эта кочевая жизнь и он был бы не прочь остепениться, осесть на одном месте. Джереми был в глубине души крестьянином, степенным и основательным. У таких хозяйство быстро становилось крепким и именно таких наши доблестные комиссары раскулачивали под корень, забирая в колхозы землю, которую лишь за несколько лет до этого им же и давали. И хотя сейчас у Джереми из хозяйства была только винтовка, я бы доверил ему многое. Верно сказал о нем Толстый Сэм — надежный.

— Возвращайся, — предложил я. — Доведешь караван, подумаешь и, если решишь,— возвращайся. Будем строить дом. И Энн ты нравишься. — неожиданно даже для себя добавил я.

Джереми непонимающе посмотрел на меня и пришлось объяснить:

— Энн не моя жена, она свободная женщина и, если вы сладите, то и слава богу.

— Я подумаю, — буркнул он и отошел.

— Подумай. — сказал я вслед, но он меня уже не слышал.

Время двигалось к вечеру, как вдруг я ощутил, что больше не слышу мелодии пустыни. Ветер все так же завывал снаружи, а у меня внутри была тишина. Я растерялся, но тут заметил, что Пит тоже прислушивается к себе. Потом он посмотрел на Толстого Сэма и кивнул ему. Тот распорядился открыть окна. Там же буря, подумал я, но только я это подумал, ветер стих. Когда отдраили входы и выходы на улице уже была тишь да благодать. Я с любопытством выглянул во двор, ожидая увидеть завалы песка, но там было чисто. Даже тот мусор, что валялся во дворе буря унесла с собой. Все свое ношу с собой, с усмешкой подумал я о Пустоши.

— Подготовьте все, с утра выходим. — скомандовал караванщик.

— А по ночам караваны не движутся? — без задней мысли спросил я, — Ведь не так жарко, как днем.

— Нет, по ночам много животных выходят на охоту. — ответил он.

— А если огонь. Если на одну телегу соорудить мобильную жаровню и поддерживать огонь, да еще подготовить факелы, что бы можно было отогнать слишком осмелевших зверей,

— Нет. Не знаю. Может быть, но так никто не делает, — в голосе караванщика прорезалась нотка сомнения.

— Да я вас не гоню, — засмеялся я, — просто интересуюсь, как можно увеличить КПД каравана. Брамины могут идти без отдыха несколько суток, потом отдохнуть за одну ночь, люди верхом или на телегах, могут спать по очереди. Если нет бури, останавливаться можно только для еды. Сразу раза в полтора — два раза сократится время в пути. Да и рейдеры по ночам не шастают, насколько я знаю.

Толстый Сэм смотрел на меня открыв рот и было не ясно, как далеко он меня пошлет. Вдруг он резко развернулся и в несвойственной ему суетливой манере побежал к Трусту, что-то на ходу объясняя и размахивая руками. Некоторое время они переговаривались, а потом все вдруг развили бурную деятельность. Люди засиделись и теперь с удовольствием принялись воплощать в жизнь замысел караванщика. Уже через час на одном прицепе стояла неказистая, но прочная подставка, на которой в качестве жаровни на лист железа был взгроможден ящик, на котором Сэм провел большую часть своего времени во время бури. Вещи были перераспределены на другие повозки и на-половину опустевший прицеп был заполнен собранным в округе хворостом. Приготовлены с десяток факелов, пропитанных моим бензином и тщательно обернутых полиэтиленом от высыхания. Еще через пол часа испытания показали работоспособность идеи и Сэм скомандовал соираться в путь. По его лицу было понятно, что ему не понятно, как такая простая идея не пришла в его в голову раньше, ведь это его жизнь. Тем не менее с лица не сходила довольная улыбка. Обнявшись на прощание с ним и Трустом и пожав остальным руки мы втроем проводили их в путь. Я смотрел на удаляющийся караван и чувствовал что вот так же неумолимо моя старая жизнь удаляется от меня, а утром, вместе с восходом солнца начнется жизнь новая. И это было так же неумолимо как и сам восход.

А ночью ко мне пришла Энн.

* * *

Я проснулся до рассвета с целой кучей планов в голове. Нужно было решить, что и в какой последовательности следует предпринимать. Неожиданно для себя я решил начать с зарядки. Стараясь не потревожить Энн, я выбрался из постели и пошел разминаться. Когда-то я был в приличной физической форме, но последние лет десять сидячей работы свели все мое физическое совершенство на нет. Я никому не говорил, но недавно попытался подтянуться на дворовом турнике и смог это сделать всего три раза. Был вечер и никто не видел мой конфуз, но это было неприятно. Я не мог дотянуться ладонями до пола не сгибая коленей, не говоря уже о шпагате, на который я легко садился лет пятнадцать назад. В общем от былых побед осталась только память и с этим надо было что-то делать и делать кардинально. В этом мире, похоже, здоровое тело бывает важнее здорового духа и прямо способствует выживанию. Поэтому я энергично принялся за упражнения, коих знал много, а придумывал еще больше. После тридцати тело само периодически указывает нам, где у него и что не в порядке. И упражнения сами приходят на ум именно те, в которых тело сейчас больше всего нуждается. Я сгибался и разгибался, фиксировал напряжения и плавно перетекал из упражнения в упражнения. Конечно специалисты ушу высмеяли бы мои занятия, но их здесь не было. Я следил за дыханием и скручивался и раскручивался, стараясь ощутить каждую косточку, каждый суставчик, что бы погнать к ним живительную энергию вместе с разогретой кровью. Иногда превозмогая боль, а иногда наоборот, пытаясь достигнуть этой тянущей боли, я минут на сорок выпал из ощущения реальности, а когда вернулся, ничего не изменилось. Энн с Сэмом еще не проснулись и я решил сходить поохотиться. Разогретое тело требовало движения, и мне это было в радость.

Я добежал до автомобильной свалки и начал красться, пытаясь кого-то выследить. Это продолжалось довольно долго, как вдруг я услышал яростный визг впереди. Когда прошел еще несколько шагов, то увидел стаю дерущихся крыс-кротов, чего-то не поделивших между собой. Я вооружился несколькими увесистыми болтами и гайками., крупными булыжниками, куском арматуры и всем, что смог подобрать вокруг. Тщательно прицелившись, я сильно швырнул арматурину как городочную биту и она, крутясь, полетела в самую гущу схватки. Не теряя времени я подхватил в каждую руку по увесистому булыжнику и с отправил эти импровизированные снаряды туда же. Но это оказалось уже бессмысленно. Все крысы ринулись врассыпную, оставив на поле боя двух своих товарищей. Одна не подавала признаков жизни, а вторая пыталась уползти, волоча за собой свои задние лапы. Я подбежал к ней и, подобрав арматуру, добил ее одним ударом. На всякий случай стукнул и первую крысу. Связал их ремешком за лапы и привязал к поясу. Можно возвращаться, готовить завтрак.

Но тут я обратил внимание на место, где оказался. Наверное, это был центр свалки и я стоял у двери в одноэтажную постройку. Дверь была закрыта на обычный английский замок, который я легко открыл ее с помощью шила из мультитула. Когда глаза привыкли к сумраку помещения и я рассмотрел, что же было внутри, то чуть не пустился в пляс от радости. Это была мастерская. Не разграбленная слесарная мастерская с верстаком, инструментами, несколькими станками и подсобными помещениями. В одном помещении я обнаружил даже дизель-генератор и несколько пустых канистр, сварочный аппарат и много пачек электродов. Облазив все вдоль и поперек я не мог нарадоваться столь чудесной находке. Бывший хозяин мастерской, к моей неописуемой радости был самым настоящим Плюшкиным. В самом хорошем смысле этого слова. Наверное он, работая на свалке автомобилей, был как-то связан с ремонтными мастерскими, потому что вся его мастерская и подсобки были забиты всевозможными машинными запчастями. Похоже, что с каждой машины, попавшей на свалку, перед тем как пустить ее под пресс, он снимал, разбирал и консервировал каждую мелочь, которая могла бы еще быть использована. Все было разобрано, смазано и классифицировано. Даже колеса были аккуратно упакованы в полиэтилен и по типам развешены на стенах. Когда-то, еще в школе у нас было УПК, и меня записали в группу токарей-фрезеровщиков. Конечно большую часть времени я, как и все остальные пацаны проводил в секции авто-вождения, но зачет по специальности я сдал и даже получил какой-то рабочий разряд. И вот теперь, больше двадцати лет спустя я, как ребенок заветной игрушке, радовался найденным станкам и инструментам. Подхватив две канистры, я аккуратно подпер дверь мастерской все тем же куском арматуры и пошел домой. Солнце уже взошло и когда я вернулся домой, меня встречали и я смог поделиться радостью. Энн с Сэмом порадовались вместе со мной, но я понял, что моя находка не вызывает у них такого энтузиазма. Они просто не могли понять, что именно я нашел. Гораздо больше им понравились крысы. Энн хотела их распотрошить, но я не дал. На крыс, точнее на их шкурки, у меня были большие планы. Одежда, которую я выменял у Сэма была отвратительная и мне требовалась обнова. Мой дядя когда-то разводил кроликов, и мне, пацану, было жутко интересно ему помогать. Поэтому основы скарняжьего дела я усвоил хорошо. Выстругав распорки, я ободрал крыс, отложил отдельно их мозги и печенки, стараясь не повредить печеночные пузыри, а остальное отдал Энн для готовки. Почистив шкурки от жира скребком, наспех сделанным из железного обрезка, я оставил их отмокать в отдельном тазике. Мозг и печень должны пролежать в теплоте часов пять, за это время подсоленная вода хорошо промоет шкурки и можно будет их обрабатывать дальше.

Я сказал Энн, приготовить все мясо, что бы на ужин тоже хватило. Используя специи, купленные у Сэма она колдовала над едой и сказала, что все будет готово через пару часов. Меня это устроило и мы с Сэмом сходили в мастерскую за инструментами. Я наполнил соляркой принесенные канистры, но генератор запустить сходу не удалось. Пришлось снимать крышку, разбирать механизм и перемывать детали в солярке. Прошло больше чем два часа, прежде, чем мы закончили. Я не сразу решился завести двигатель, тем более, что вместо масла пришлось использовать разбавленный в той же солярке солидол, несколько банок которого нашлись на заправке. Но двигатель заработал! Это была важная победа и мы с Сэмом, окрыленные успехом помчались наперегонки домой. Молодость, конечно победила и когда я доплелся, Сэм уже за обе щеки уплетал мясо. Обед получился гораздо вкуснее, чем моя готовка пару дней назад и почти как у Толстого Сэма. Пообедав, мы поленились полчасика, а потом нас ждало следующее важное дело.

Я давно обратил внимание, что несмотря на внешнюю жару и небольшую глубину наш подвал был влажным и нам удавалось собрать довольно много воды для своих нужд. Это значило, что грунтовые воды в этом месте проходили довольно близко к поверхности. Я решил пробить пол в одном из пустых резервуаров, нарушив таким образом его гидроизоляцию. Если повезет, то там мы можем достигнуть воды, ведь резервуар был почти в три раза глубже подвала.

Мы с Сэмом сочинили некое подобие лестницы из подручных материалов и я полез внутрь, захватив с собой кувалду и лом, которые мы взяли из мастерской. Бетон был довольно рыхлый, видно сказался возраст постройки, но заливали его в два слоя сантиметров по пятнадцать каждый. Между слоями был проложен слой фольгированного пластика, который и служил препятствием для воды вовнутрь и для топлива изнутри. Большие куски отломанного бетона я отбрасывал в дальний угол, а арматуру, которая служила каркасом для заливки бетона и оказалась только во внешнем слое, оставлял на месте. Таким образом, до вечера я расчистил около двух квадратных метров пола. Поняв, что больше ничего сделать не смогу от усталости я вылез наружу.

Уже был вечер, я быстро поужинал, и, оставив молодежь у огня, без задних ног завалился спать. Я не проснулся, даже, когда Энн забралась ко мне под бочок. Но она была настойчива и мы очень приятно провели следующий час. Откуда только силы взялись. Потом я снова выключился.

Проснулся бодрым, хотя тело болело каждой мышцей. Хотелось вскочить и побежать, что бы узнать результат моего труда. Но я заставил себя снова проделать весь утренний комплекс и добавил несколько упражнений с катаной. Ритуалы и привычки становятся полезными только если их наделить достаточной значимостью. Иначе никогда не хватит силы воли на любое, даже самое хорошее и полезное начинание. Организм заработал в полную силу, от утренней разбитости не осталось и следа. Теперь можно было позволить себе удовлетворить любопытство.

Мой вопль наверняка разбудил всю округу. Когда я заглянул в колодец, то увидел вместо пола отблески воды. Спустившись по лестнице я почти по пояс провалился в прохладную, прозрачную воду. Счетчик Гейгера молчал, показывая норму. Это была победа.

Когда я выбрался наружу мокрый и счастливый, меня встречали перепуганные Энн и Сэм, но когда я показал на свои мокрые джинсы, они присоединились к моим крикам и мы втроем пустились в пляс как индейцы перед охотой. В их глазах я читал такое, что мне захотелось прямо здесь и сейчас поставить себе памятник.

* * *

Понеслись дни новой жизни. Каждое утро я вставал засветло, проводил тренировку, всегда добавляя что-то новое и усложняя занятия. Тело постепенно стало отзываться мне и слушаться. Возвращалась координация движений и гибкость. Лишний жир ушел за несколько дней и, когда всего через полторы недели, я смог дотянуться лбом до коленей и без неприятных ощущений встал на мостик, то понял что на правильном пути. Можно было включать силовые упражнения и я решил начать с гимнастики Самсона. Сшил из кусков различных материалов узкий и длинный мешок, наполовину наполнил его песком и добавляя каждый день по щепоти песка упражнялся с ним по полчаса. Заканчивал зарядку тоже растяжкой. Теперь моя утренняя тренировка занимала больше часа и на второй неделе ко мне присоединился Сэм. Я разработал для него индивидуальную программу и сшил еще один мешок. Пробовал подвесить грушу для отработки ударов и набивки ударных частей тела, но материал не выдерживал даже одной серии ударов, рвался и я вскоре плюнул на это дело, организовав макивару. Еще через неделю занятий стал потихоньку обучать Сэма азам единоборств — стойки, блоки, базовые удары. Это его очень вдохновляло и он не пропускал ни одной тренировки, теперь вставая вместе со мной засветло. А потом мы работали...

Так прошел месяц. Я ждал караван Сэма, что бы похвастать сделанной работой. Наша заправка преобразилась. На месте люка "водного" резервуара красовался неказистый, но надежный колодец с закрывающейся крышкой. Сбоку около заправки теперь размещался загон с поилкой для браминов. Трех-ярусные нары давали возможность одновременно разместить на постой двадцать одного человека с максимальным комфортом. Во втором пустом резервуаре я соорудил стеллажи, с намерением организовать здесь склад. На этом складе уже размещались, дожидаясь каравана сорок пять хорошо выделанных шкурок крото-крыс, дюжина шкурок ящериц (почему то здесь называемых игуанами) и приличное количество копченого и вяленого мяса тех же самых крото-крыс. Коптильню я сделал быстро, правда пришлось поломать мозги над вопросом, а чем же коптить то. Ни одной зеленой травинки в округе не водилось, хотя Энн говорила, что после редких дождей Пустошь местами интенсивно зеленела на несколько дней. Потом я сообразил сильно вымачивать местный хворост, благо воды теперь было с избытком и дело пошло. Но самое главное — на заднем дворе теперь стоял совершенно рабочий полугрузовой пикапчик, неизвестной модели, так как собран он был из различных запчастей и деталей. Тем не менее он весело урчал двигателем и бодро бегал по окрестностям во время испытаний. По моим прикидкам из запаса деталей и количеству годных к восстановлению корпусов на свалке получится собрать около тридцати машин. А это уже совсем другой коленкор, как говорится. Если удастся организовать автомобильные грузо-пассажирские караваны, мы будем вне всякой конкуренции и впереди планеты всей. Вопросы снабжения, ремонта и безопасности были сложными, но вторичными и на мой взгляд вполне реализуемы. Вот об этом всем мне и не терпелось поговорить с Толстым Сэмом. В этом деле очень многое будет зависеть от него.

В духовном плане достижения были еще грандиознее, но об этом знал только я один. Энн с Маленьким Сэмом за этот месяц научились и читать, и считать. Я рассказал Энн о своих планах, ожидая возможных возражений. Однако возражений не последовало. Она просто, как само собой разумеющееся занялась организацией и подготовкой к этому самому будущему. Правда замучила меня разными вопросами, сыплющимися из нее как из решета. Но все было по существу и иногда она меня просто поражала здравыми мыслями и оригинальными идеями по организации быта и уюта. Стремление к красоте и уюту есть, наверное в каждой женщине, нужны только условия для их раскрытия. Глядя, как ловко у нее получается и как преображается заправка, я предложил назвать наш новый дом Хутором. Возражений не последовало, хотя мне пришлось объяснить, что же означает это слово. Так мы стали хуторянами. Какая ни какая, а ниточка, связывающая меня с прошлым. Маленький Сэм оказался тоже очень смышленым мальчуганом. Он заметно окреп и вытянулся за этот месяц, ежедневные тренировки и регулярное питание подтолкнули его организм быстро наверстать недостающее. Бегая в одной набедренной повязке, загоревший до черноты он совершенно не напоминал того забитого мальчонку, каким был месяц назад. Из старых негодных автомобильных баллонов и толстой проволоки я сделал ему рогатку, которую он освоил моментально. Довольно быстро Сэм стал главным добытчиком крото-крыс, что сильно повысило его самооценку. Вспомнив мальчугана из второго Безумного Макса, я выточил Сэму бумеранг, что привело его в неописуемый восторг. Через пару недель он владел им гораздо лучше меня, прибавив к своим умениям это, довольно грозное, оружие. Но главной его болезнью были, конечно, машины. Он ни на минуту не отходил от меня во время работы в мастерской, забрасывая меня вопросами и внимательно вникая во все происходящее. Как губка впитывал все, что касается ремонта, инструментов, станков. К природному любопытству здесь добавлялось четкое понимание того, что прожить в этом мире очень сложно. И умения и знания обращения с инструментами были большим гарантом, так сказать, светлого будущего. Умельцы, которых здесь называли одним словом "механик", имели стабильный кусок хлеба в любом городе. И, похоже, Сэм решил взять от неожиданного обучения по максимуму.

Караван появился на тридцать первый день ожидания. Я как раз поставил зарубку на стене, что делал каждое утро после тренировки, отмечая таким образом новый день. Мне, почему-то, было важно не потеряться в однообразности дней и ничего лучше, чем ежедневные отметины как альтернативный календарь, я не придумал. Пыль показалась именно с той стороны, с какой и ожидалось. До подхода каравана оставалось минут сорок и мы потратили их на подготовку. Накачали воды, развели огонь в очаге, Энн поставила греться воду для шурпы. Я все-таки, опасаясь подвоха, залез на крышу и в бинокль разглядел подъезжающих. Это точно был Толстый Сэм сотоварищи. Уже не опасаясь, мы вышли их встречать. Настроение быстро бежало вверх, и на наших лицах непроизвольно нарисовались улыбки до ушей.

Толстый Сэм по-королевски восседал на передней телеге и было видно, что его рот тоже растянут до ушей, а может и шире. Я увидел Джереми, Труста и несколько знакомых лиц охранников. Пита, к счастью, не было. Пассажиров прибавилось по сравнению с тем, что было раньше. У меня мелькнула мысль, что пассажирские перевозки могут быть не менее востребованы, но она тут же вытеснилась начавшейся суетой. Мы здоровались, обнимались, перебрасывались обычными при встречах фразами. Когда караван втянулся во двор, я показал Сэму куда ставить повозки, куда распрягать браминов, как работает поилка. Сэм только цокал языком, зато Труст и Джереми проявляли активное любопытство, все обсматривали и обнюхивали, задавая вопросы. Пока мы были заняты, Энн провела пассажиров и охранников в "гостевую зону", помогла разложиться и освоиться. Мне показалось, что все мы в основном придумали правильно, наш Хутор практически превратился в постоялый двор с максимумом доступных удобств.

Шурпа поспела, Энн разлила ее в кружки и миски, у кого что было, и мы принялись трапезничать. Джереми намастырил на освободившемся очаге кусок мяса и присоединился к нам. Я раздал народу ложки, десятка полтора которых наштамповал в мастерской из тонкой жести. Сэм с Трустом переглянулись с хитрой улыбочкой и тот достал из тюка маленькую коробочку, которую вручил мне.

— Это тебе подарок, раз уж ты у нас такой весь интеллигентный...

Видно мое показательное выступление не выветрилось из памяти. В коробочке лежали мельхиоровым набором три ложки — столовая, десертная и чайная, вилка и нож. Это было приятно. А гости, видя что мне приятно, разулыбались вовсю.

— А рыбного ножа не было? — невинно спросил я. Улыбки сменились хохотом. Видно эту тему они обсуждали не раз. Труст победно смотрел на Сэма, наверное выиграв какой-то спор.

— Ну, что, Джереми, что ты решил? — мне показалось правильным сразу поставить все точки над "и".

— Решил. Я останусь, если вы не против. — взглянув при этих словах в сторону Энн, которая о чем-то болтала с женщинами. Я тоже посмотрел на Энн. Она, казалось, была увлечена беседой, но я заметил, какие осторожные взгляды иногда бросала в нашу сторону.

— Думаю, мы не против.— я выделил ударением на слово мы. — Добро пожаловать на Хутор...

* * *

Караван пробыл у нас два дня и ушел в ночь. Толстый Сэм рассказал, что теперь он старается передвигаться и по ночам — живой огонь хорошо отпугивал ночных животных. А самый страшный местный хищник — рейдеры, — по ночам носа не высовывали из своего логова. Благодаря этому караванщик успел пройти почти вдвое большее расстояние и посетил еще несколько поселений.

Я продал ему все запасы шкур и мяса, что накопились за эти дни и приобрел необходимые товары и припасы. Мы сново проговорили ночь напролет и, все равно, осталось множество вопросов и у меня, и у Толстого Сэма, и у Труста. Профессор показал мне свою карту, на которой он отмечал все свои изыскания. Перерисовать ее у меня было некуда, поэтому я просто внимательно ее изучил. Карта была очень старая, очевидно, напечатана еще до катастрофы. Место, где мы сейчас находились, мне указал Труст. "Обследованной" была небольшая полоска территории вдоль Route 66, в бывшей Оклахоме. И очень меня заинтересовал городок, находящийся от нас милях в сорока строго на юг. Названия изза ветхости карты было не прочитать, но кружочек условного обозначения подсказывал, что городок был не маленький. Я постарался запомнить ориентиры, — очень уж засвербило у меня туда прокатиться. Благо пикапчик должен был выдержать дорогу туда-обратно.

Что-то внутри меня заставило сохранить в тайне мое богатство в виде автосвалки и мастерской. Не знаю, вроде и вызывают доверие мои собеседники, но все же я промолчал.