Вбоквел#10

Название: Сомнения (вбоквел к "Психологу для эльфов";) Рейтинг: NC-17 (авторский) Жанр: флафф

Андрей

Отпустили меня восвояси, конечно, с неохотой, но с Илей и Иром спорить не стали. Эти двое встали на мою защиту стеной. Причем мотивация у них, конечно, была так себе. Ни в какой обморок я бухаться не собирался. Да и мое собственное нежелание общаться с ребятами на тему прений в Большом Зале, было скорее капризом. Но я на самом деле устал. Ночью мы с Иром, как уже говорилось, почти не спали. Утром нас подняли ни свет, ни заря. Так что меня можно понять. Впрочем, мерцающего тоже.

Вдоволь наплескавшись в ванной, выбрался оттуда повеселевшим и в игривом настроении. Обнаружил Ира на кухне. Он с сосредоточенным видом заваривал чай. Услышав, что я вышел, повернулся ко мне и подозрительно застыл, в буквальном смысле слова пожирая меня взглядом. Вот это номер! Неужели, мой мерцающий друг, наконец, соизволил осознать свое влечение? Очень любопытно. Закинув руки вверх и зацепившись за косяк, полюбопытствовал, осознанно стараясь его спровоцировать. Еще сам не разобрался на что именно, но на эксперименты уже потянуло. И как всегда, в нашей российской действительности, на язык прыгнула довольно известная фраза из затертой, можно даже сказать дворовой песенки.

— Малыш, я тебя волную?

Надо было видеть, как он переменился в лице. Глаза вспыхнули золотом. Зрачки и без того вытянутые стали совсем змеиными, превратившись в тоненькие ниточки. Да уж, печаль, печаль... С этим парнем каши не сваришь. Ир отвернулся и холодно прошипел, глядя в чайник с заваркой, которую еще не успел залить кипятком.

— Когда ты поймешь, что издеваться надо мной опасно для жизни? Я легко могу перестать себя контролироваться.

— А я не издеваюсь, это ты у нас каждое мое слово готов за издевательство принять, — меня душила досада. Глупо, конечно. Но справиться с собой было не так-то просто.

Развернулся и пошел по коридору в сторону своей комнаты, но даже завернуть за угол не успел, как поясницы коснулись чьи-то теплые пальцы. Интересно, чьи? Так и замер на середине шага. Не обернулся.

— Волнуешь, — раздалось тихое и уставшее из-за спины.

— Это были просто слова из одной идиотской песенки, — сказал, а почему шепотом, сам не понял.

Ир тоже молчал, только его пальцы путешествовали вдоль позвоночника. И чего я, дурак, футболку не натянул? Это ведь как издевательство.

— Ир, — повернулся к нему и перехватил запястье. — Мы ведь вместе. Почему ты все время сомневаешься?

— Потому что... — довольно решительно начал он и замолчал, но глаз не отвел.

Но я уже и сам обо всем догадался.

— У тебя ни с одной из своих прошлых пассий не было длительных отношений. Ты с ними просто спал по мере надобности. Поэтому никак переключиться не можешь.

— Ты не пассия, не приравнивай себя к ним, — пробормотал он и шагнул ко мне вплотную. Так наша по сути своей незначительная разница в росте была наиболее заметно. Он смотрел на меня снизу вверх и был вынужден совсем немного запрокидывать голову.

Я, конечно, тертый калач, но не железный же!

Сам не понял, как вжал его в стену коридора. Целовать пока не стал, что-то меня остановило. Его взгляд? Хотя, нет. Скорее, его дыхание. Оно щекотало мне губы и от этого внутри что-то переворачивалось, словно накручиваясь на невидимую бобину, вращающуюся и вращающуюся в области желудка. И голова шла кругом от одной только мысли, что мы сейчас одни и...

— Если хочешь, можно просто сказать, — пробормотал, не отрывая взгляда от нечеловеческих глаз.

— Хочу что? — спросил мерцающий с вызовом, но мы оба знали, как я ему отвечу.

— Например, меня, — ответил и уперся лбом ему в лоб, все еще не разрывая контакта взглядов.

Его ладони на моей пояснице дрогнули. Ир с силой вдавил в мою кожу свои теплые пальцы. Бобина внутри меня завращалась быстрей. Но мы все еще не целовались. Безумие какое-то. Словно обоим, почти неосознанно, нравилось друг друга дразнить и длить это до бесконечности. Не удержавшись, прокомментировал:

— Какой-то ты удручающе нерешительный, Ир. Чего хоть ты боишься? Или опять будешь бить себя в грудь кулаком и божиться, что ничего?

— У тебя ведь ко мне несерьезно. Так... временное помешательство. Блаж.

— Неправда, — сам не понял, как прохрипел в ответ, внутри все замерло, вращение прекратилось.

Но он мне не поверил. Ну, кто бы сомневался!

— Ты не был мной увлечен, просто переключился с дружбы на интим, когда стало очевидно, насколько это может быть удобно, так ведь?

— Удобно? Это чем?

— Я рядом. И не надо метаться в поисках.

— Думаешь, я стал бы портить чисто дружеские отношения, если бы ты на самом деле меня не волновал? Если бы просто не мог удержаться, чтобы не перевести все в иную плоскость?

— Думаю, — глаза его светились в полумраке прихожей. Он не был человеком, но, даже если бы и был...

Мы целовались до самой спальни, на ощупь с трудом пробираясь к кровати, натыкаясь на стены и углы. Ир был сам на себя не похож. Я это чувствовало. Поэтому нервничал и раздражался, но в то же время понимал, что остановится не смогу, если он сам меня сейчас не остановит.

— Ир! — Выдохнул, когда мы оказались в горизонтальной плоскости. Я снизу, он на мне.

— Мне нужно знать... — зашептал он, как заведенный. — Нужно быть уверенным, что ты со мной... — а потом, чуть ли не умоляя, — Пожалуйста. — И это было так ему несвойственно, что я почти сразу на все согласился. Ничего не говоря. Слова нам были не нужны.

Ир сам не знал, о чем просит и чего так страстно желает, я это понимал. Но не даром же был опытнее, поэтому легко корректировал его действия своими. Он был требовательным, ненасытным, но в тоже время удивительно чутким. Прислушивался к каждому моему движению и стону. Что такое минет благодаря моим недавним стараниям мерцающий уже знал не понаслышке и вдохновенно экспериментировал, вырывая из моей луженой глотки все новые и новые стоны. Не мог я быть с ним молчаливым бревном. Мне в голос орать хотелось. Потому что внутри, где-то совсем глубоко, ворочалась гордость за то, что он со мной. Такой красивый и классный парень, сильный и вообще архимаг, и со мной. Со мной! Мне хотелось прокричать об этом на всю Ивановскую. Сам себе казался тщеславной сволочью, но перестать думать об этом не мог. А Ир продолжал извращаться. И получалось это у него на удивление хорошо. По всей логике, не мешало бы отстраниться и все такое. Но вместо этого я мертвой хваткой вцепился ему в волосы, притянул голову мерцающего к своему паху, еще и бедрами вверх поддал, чтобы кончить в самое горло. Потом он долго кашлял, а я лежал, раскинув в стороны руки и ноги, и балдел. Давно в такую нирвану не уходил. Реши он меня сейчас отыметь по всем правилам, я бы только рад был. Но Ир у нас мальчик честных правил. По крайней мере, в этом плане. Что делать со мной дальше он себе если и представлял, то решиться никак не мог. Просто лег рядом, прижался к моему бедру своим нехилым стояком и попытался справиться с дыханием. Вот ведь угораздило влюбиться в недотрогу!

— Ир... — позвал, с трудом сдерживая рвущуюся наружу улыбку, — хочешь, чтобы все по-взрослому? Я не против, если ты...

— Нет, — он решительно затряс головой.

Да уж, до кондиции он у меня явно еще не дошел. Конечно, можно было бы настоять на своем. Думаю, я мог быть достаточно убедителен. Но вместо этого, опрокинул мерцающего на спину и быстро довел его до беспамятства. Он так стонал мне на ухо, кончая в ладонь, что просто уму непостижимо, как мне все это нравилось.

Мы долго с ним лежали в постели. Я перебирал его длинные черные волосы, а он отстраненно и рассеянно гладил меня по лицу, то и дело задевая подушечками пальцев губы. Я ловил их, прихватывал зубами, проводил по ним языком. И Ир мне улыбался, удовлетворенно и радостно, почти счастливо.

— Ты не прихоть, Ир. Пожалуйста, запомни это. И давай больше не будем возвращаться к этому глупому разговору.

— Ты у меня тоже, — тихо прошептал он и прикрыл глаза темными ресницами.

И было так хорошо просто лежать вдвоем и наслаждаться теплом друг друга, что у нас, возможно, даже мысли бы не возникло, вставать и выбираться из постели. Так бы и валялись до вечера. Но жестокая судьба на наше горе принесла к нам на порог гостей. Так что пришлось с помощью Иркиной магии приводить себя в порядок и уничтожать все следы разврата, а потом плестись в прихожую и впускать пришедших. Что же это у меня за жизнь такая беспокойная? Все кружиться, и кружиться, и кружиться...

Барсик

Сижу на подоконнике. Любуюсь звездами. Пью вино. На душе муторно и настроение скверное. Знаю, кто в этом виноват. Но пока думаю не нем, а о том, почему ж для меня это так важно? Додумать не успеваю. Он приходить. Поступь его легка. Если бы я не ощущал темного на маго-энергетическом уровне, мог бы и не услышать, как он ко мне подкрадывается. Но я слышу. Привык обращать внимание даже на невыразительное движение воздуха. Настороженность вошла в привычку давно, еще тогда, когда я только узнал, где и с кем мне придется служить. Не хочу об этом. Отворачиваюсь от звезд и встречаюсь с красными глазами, светящими в полумраке, подобно углям. Мурзяс встал сбоку от окна и привалился к стене плечом, скрестив руки на груди и пристально за мной наблюдая.

— Любуешься? — спрашиваю, чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей.

— Возможно, — отвечает он. И мы снова молчим. Я отворачиваюсь к звездам, он смотрит на меня. Чего-то ждет. И я жду. Тут дело не в храбрости и не в желании казаться лучше, чем я есть на самом деле, просто... это сложно. С другим мужчиной сложно вдвойне. Хотя, будь моей избранницей девушка, мне бы и в голову не пришло заговорить с ней об этом.

— Я веду себя глупо? — спрашиваю, решившись, — Знакомлю тебя с родителями, рассчитываю на длительные отношения... — у меня кончается воздух, поэтому снова замолкаю, не зная, какой еще пример мой глупости можно привести.

— Почему? — после небольшой паузы уточняет Мурзяс. Закрываю глаза и запрокидываю голову, прижимаясь затылком к стене у себя за спиной.

— Все потому, что ты темный... — он хочет возразить, чувствую это интуитивно, поэтому и вскидываю руку, не открывая глаз, — Дай договорить. — Мурзяс не произносит ни звука. Ждет, а я продолжаю: — Вы воспринимаете все, не так, как мы. У вас иное отношения к чувствам. Ты со мной, пока ты меня хочешь. Пока тебе хорошо со мной в постели. Лучше, чем с другими. Но новизна скоро пройдет и... — замолкаю и смотрю на него. У него нечитаемый взгляд. Значит, я угадал? Продолжаю, чтобы хотя бы как-то спровоцировать его на ответное слово, — Поэтому все это ненужно и глупо, да? Все, что я делаю, — невесело усмехаюсь.

Он шагает ближе и обхватывает ладонью мою руку, в которой я все еще сжимаю недопитый бокал с вином. Смотрит в глаза и накрепко сжимает пальцы. Стекло лопается у меня в руке. Вместе с вином вниз на землю стекает кровь. До земли высоко, но капли тяжелые, они срываются и капают. И с высоты второго этажа мне все равно слышно, как они шлепаются на лисью ирзирансового куста, он как раз растет под окном. Что темный хочет доказать, причинив боль нам обоим?

— Ты угадал, — роняет он и еще сильнее стискивает мою руку. Больно. Не морщусь, не меняюсь в лице. Как не странно, боль в ладони, в которую вгрызаются осколки стекла, почти не чувствуется, а в груди все горит, словно угольком что-то маленькое тлеет. Темный своими кровавыми глазами смотрит на меня. — Но мне казалось, я как-то уже говорил тебе, что готов научиться чувствовать по-другому. К тому же, не понимаю, почему ты считаешь, что страсть остынет или, что я не замечаю твоего отношения ко мне?

— Мы из разных миров, — голос тих и бесцветен, — Мне трудно тебе объяснить. Отпусти, — пытаюсь высвободить руку. Не мешало бы избавиться от осколков, вспоровших кожу, и дать возможность организму регенерировать. Но как бы не так. Темный все еще держит меня.

— Ты и не пытаешься.

— Ошибаешься, я сделал уже достаточно, — зло смотрю на него. Не могу прочитать никаких чувств по его глазам. Ну, почему он? Почему я не мог увлечься кем-то проще и понятнее?

— Значит, это я такой непонятливый, — Мурзяс покладисто берет вину на себя, — Для меня нужно повторять снова и снова, прежде чем пойму. — Это в нем безмерно раздражает. Складывается впечатление, что он точно так же соглашался со своей женой. Во всем соглашался и во всем оказывался прав, хотя и признавал обратное. Не могу избежать мыслей о том, каким он видит меня? Сравнивает ли с ней? Что он вообще ко мне чувствует?

Он что-то видеть в моих глазах, поэтому разжимает пальцы. Окровавленные осколки сыплются вниз, медленно сползая с моей раскрытой ладони. Больно. Но я вытягиваю их из тела магией и с её же помощью заращиваю раны. Много времени это не занимает. Снова закрываю глаза, обнимаю себя руками и смотрю на звезды. Вдруг он произносит.

— Никогда не знал, сколько на самом деле тебе лет.

Вздрагиваю, но молчу. Уже догадываюсь, что он сейчас скажет.

— Твой отец сказал, — добавляет Мурзяс и эти слова падают между нами, как решетка на въезде в замок, я остаюсь в одной стороны, он с другой. Теперь он знает.

— Думал, вы с братом почти ровесники. У вас, светлых, редко рождаются поздние дети.

— Да, я моложе, чем ты ожидал. И что это тебе дает?

— Скорее не дает, а многое объясняет, — на его губах появляется улыбка.

— Это ничего не значит и не умоляет...

— Теперь я просто знаю, что ты далеко не такая продувная бестия, каким хочешь казаться, — припечатывает он и склоняется ко мне. — За две с небольшим сотни лет дослужиться до командора, это необычно. Уверен, что ради столь значительных успехов, приходилось чем-то жертвовать. Например, чувствами. Ты обвиняешь меня в том, что я веду себя не так, как тебе хотелось бы, но все дело в том, что ты и сам не знаешь, как себя со мной вести.

Он выпрямляется и снова отходит на свое место у стены. Принимает ту же позу. Молчу. Даже не злюсь, как не странно. Он прав во всем, вот только...

— Мне все время кажется, что что-то не так...

— В отношениях или в нас? Признаться, озвученные тобой опасения я не разделяю. Мы прекрасно общаемся и вне постели. Глупо это отрицать. Мне казалось, тебе со мной интересно.

— А тебе со мной?

— Уверен, что мне нужно отвечать?

Вот так всегда. В этом весь темный. Никогда с ним нормально поговорить не получается.

— Думаю, основная проблема в том, — вдруг говорит он, подумав, — что ты чувствуешь себя беззащитным и открытым, выбираясь из своего панциря. Отсюда вся твоя нервозность.

— Разговариваешь со мной, как со светлоэльфийской девой, — шиплю, хотя настоящей обиды не чувствую.

— Скорее, как с темноэльфийской, — признается он. Значит, все же сравнивает. Так и знал. Мурзяс продолжает: — Все время боюсь сделать неверный шаг и оступиться.

— И признаешься сейчас в своем страхе только чтобы спровоцировать меня на такую же откровенность?

Он смотрит на меня долго и внимательно. В душе что-то леденеет, а что-то оттаивает. В общем и целом странное, непонятное чувство. Я бы даже сказал неприятное, но что мне это даст?

— Тарэль, — произносит темный и голос его мягок, как свечной воск.

Встаю с подоконника.

— Я понял. Не нужно было заводить об этом разговор. Все и так хорошо. Просто замечательно.

— Тарэль, — повторяет Мурзяс с укором и берет меня за руку. Ох, и глупо, наверное, это со стороны выглядит! Видел бы меня сейчас брат, смеялся бы до слез. Что-то я в конец себя довел. От тоски выть в голос хочется. Высвобождаю ладонь, но он снова хватает меня за руку, но уже чуть выше запястья. Удерживает рядом с собой. Поворачиваюсь к нему, встречаюсь взглядом. Он подносит мою руку к губам. Вздыхаю, позволяя все это. Глупый юнец! Давно я себя им не ощущал.

— Мурзяс, давай без игр, — почти прошу. Чтобы требовать не остается сил.

— Думаешь, я играю? Для игр у нас есть полигон, — замечает темный.

Смотрю на него и жду сам не знаю чего.

— Мне не хочется говорить это, — заявляет он и тянет меня к себе. Шагаю ближе. — Некоторые слова обесцениваются, когда их произносят вслух.

— Например, о чувствах, — сам себе противоречу, потому что тянусь к губам первым и целую так крепко, как только могу. Мы оба задыхаемся, но продолжаем этот безумный поцелуй. Никто не хочет уступать первым. И что это за меланхолия такая меня одолела на ночь глядя? Наговорил глупостей теперь...

— Стыжусь... — сам не заметил, как озвучил вслух. Внутри все леденеет. Сейчас высмеет. Мало того, что теперь он в курсе, насколько я его на самом деле моложе. Спасибо, отцу, удружил. Так еще и...

— Я тоже, — вдруг прерывает он мою мысль. Вглядывается в лицо, обхватывая ладонями и не отпуская от себя. — И я никогда не позволил бы себе признаться в этом Самифле.

Отпускает и делает шаг назад.

— Как ты узнал, что я об этом думаю?

— Нетрудно было догадаться, что ты опасаешься сравнения с ней. Справедливо, надо признать.

— И в чью оно пользу? — В моем голосе горечь.

— Ни в чью. Я не сравниваю. Потому что даже в последние годы брака, мне никогда не было с ней так же спокойно, как с тобой.

— То есть все дело в спокойствии, — скептически тяну я.

— И в сексе. Ты же сам сказал, что для темных только он имеет значение.

— Ладно, — сейчас я готов согласиться на все что угодно, только бы прекратить этот бессмысленный разговор. Иду к постели, начинаю раздеваться ко сну. В спину летят его слова.

— Помнишь, я сказал тебе, что умру за тебя, а ты попросил не умирать, а жить?

Чего это он вспомнил? Киваю, пусть и стою спиной.

— Помню.

— Это была ритуальная фраза, которую произносят, вступая в брак.

— Что-что?

Я поворачиваюсь к нему с туникой в руках, которую успел стянуть через голову. В душе все каменеет. Пошевелиться не могу. Что за бред он сейчас...

— Ты ведь не серьезно? — Произношу с сомнением, уверенности у меня нет.

— Отнюдь. Если ты решишь примерить мою серьгу, я буду счастлив. — И уходить в душ.

Сажусь на кровать и тупо смотрю перед собой в темноту. Это он мне что, предложение сейчас сделал?

Машмул

— Не думаю, что это хорошая идея, — заявил Алиэль и попятился от меня вглубь комнаты. Что-то не вдохновила меня такая его реакция. Странная она. Ничего такого я не предлагал. С чего бы ему так напрячься?

— Не хочешь и не надо, я просто предложил, — сказал, а сам пошел на него. И он снова от меня попятился, при этом заливаясь такой краской смущения, что тут уж во мне взыграло любопытство. — А почему, кстати, не хочешь? — улыбнулся ему и по губам кончиком языка провел. Развратный жест, сам знаю. Но с другой стороны, мы с ним еще в Аналое уже столько всего успели попробовать, странно, что мой драгоценный светлый еще не разучился смущаться в моем присутствии.

— Просто не хочу и все. И убери это, — потребовал Алиэль, указывая на шелковую ленту в моих руках.

— Зачем? — Демонстративно посмотрел на предмет, так сильно смущающий его, — Раз уж глаза не хочешь, можем руки, — о да, в голосе сама невинность. Это я умею.

Светлый снова попятился. Так, что-то мне это окончательно разонравилась, теперь я с него точно не слезу, пока он все толком не объяснит. Перестал улыбаться и подошел к нему вплотную. Он уперся ногами в кровать, отступать было уже некуда. Его попытки сохранить на лице надменное выражение меня не обманули. Я ниже его и намного. Почти на голову. Поэтому приходиться запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Сразу он их отводить не стал, но я видел, как сильно ему этого хотелось.

— Я ведь уже сказал нет, — решительно начал он, — и ты согласился. Зачем напираешь?

— Не напираю, а требую объяснений. Мы с тобой чего только уже не пробовали, даже ту позу из книжки Андрея, которая... — он шумно выдохнул, и я заткнулся, так как светлый посмотрел поверх головы куда-то мне за спину. Терпеть не могу, когда он так делает. Давно уже не комплексую по поводу своего роста. Но когда он в очередной раз смотрит вот так, не встречаясь со мной взглядом, меня это просто бесит. Неудивительно, что я начал закипать медленно, но верно.

Только рот открыл, чтобы высказаться, как он окончательно привел меня в смятение.

— Я тебе не доверяю. Ты это хотел услышать?

И опустил взгляд. А ведь я хотел над ним подшутить по этому поводу, думал, он не серьезно. Но, когда Алиэль на меня посмотрел, понял, наконец, что все серьезнее некуда. Сделал шаг назад, отступая от него. Лента испарилась из моих рук, я снова спрятал её в свою маго-сумку. Голос прозвучал отстраненно, почти с безразличием, только не громко, почти шепотом.

— Почему?

Он тяжело вздохнул и сел на кровать, которая была как раз за ним.

— Не знаю, — пробормотал светлый, взъерошив пятерней свои русые волосы, — Все время жду подвоха.

— Почему? — все с той же интонацией повторил я свой беспомощный вопрос.

— Для тебя все это словно игра какая. А я... — он поднял на меня глаза, — Я не играю, Маш, честно.

— Ах, вот в чем дело! — внутри все заледенело, — Вы светлые слишком серьезно ко всему относитесь. — Заявил и подошел к нему.

Посмотрел пару мгновения сверху вниз, а потом приземлился на кровать рядом со светлым. Устроился на боку, подперев голову ладонью. Он помедлил, но откинулся на спину и повернул ко мне голову, устроив одну руку вдоль тела, а другую положив себе на живот. В этот момент он показался мне совсем мальчишкой, в то время как я сам ощущал себя старым, как мир, и почти таким же мудрым. Грустно. Как-то раньше мне и в голову не приходило, что нас с ним разделяет столь многое.

— У меня такое ощущение, что для тебя это не более чем затянувшаяся шутка, — прошептал он.

— Я не шутил, когда говорил, что влюблен.

— Ты слишком часто это говоришь.

— Ой, только не надо придираться!

Светлый на это ничего не сказал. Отвернулся и блуждающим взглядом уставился в потолок. Да уж, задачка. И как мне его теперь переубедить? Будь он темным, я бы убеждал в постели. Причем был бы достаточно убедительным, чтобы он и думать забыл о всяких там несущественных нюансах. Но он светлый. Им не дела нужны, а слова. Много ничего по своей сути незначащих слов. Цветастых, мудрых. И им без разницы, даже если они будут пустыми, главное, что они произнесены. И светлый сможет в них поверить. На худой конец убедить себя в том, что верит, а потом и сам забудет, что когда-то у него возникали сомнения в их искренности. Как он не поймет, что слова — это только слова? Вопрошать я, конечно, могу сколько угодно. Но трезво понимаю, что не поймет. Он — светлый. Они другие. Не такие, как мы. Но я, действительно, влюблен. И что мне теперь с этим делать?

— У вас не принято об этом говорить, да? Ты постоянно признаешься мне в любви, потому что думаешь, что раз я светлый, мне это нужно?

И все же, он у меня умный. И сообразительный. Не всегда, но чаще всего. Приятно, а с другой стороны иногда очень трудно предугадать, что он скажет в следующий момент, к какому выводу придет. Никакой мой опыт не спасает. Потому что его я оттачивал на своих соотечественниках, а не на таких, как Алый.

— Да.

— А на самом деле, что думаешь по этому поводу? — Он снова повернулся ко мне.

— Что по-настоящему увлечен тобой. Будь ты темным, этого нам обоим было бы вполне достаточно.

— Да, у вас с этим как-то проще, — пробормотал Алиэль и перекатился на бок, подложив под голову локоть. Закрыл глаза, словно спать собрался. Ага, как же! Когда туловище на постели, а ноги все еще внизу болтаются, особо не поспишь.

— Так, может быть, и тебе не стоит зря напрягаться? — Спросил с надеждой, которой явно не суждено было оправдаться. Между тонких бровей Алиэля залегла морщинка, предав ему с одной стороны хмурый, с другой притягательный вид. Ну, почему он не темный? Будь он им, уже давно бы целовались!

— Наверное, все дело в том, что я не так воспитан, — вдруг выдал светлый и открыл глаза. Его ладонь, лежащая между нами, погладила плюш покрывала, которое я ему подарил. Лучше бы он так меня... Забыл о чем думал, когда он продолжил свою мысль: — Не могу я полностью доверять тому, кто по сути своей мне никто.

— Никто говоришь? — Голос стал похож на шипение, но мне плевать. Я зол. Ох, как у меня сейчас кто-то получит.

Алый увидел, какими глазами я на него смотрю. Криво усмехнулся. В усмешке этой проступила неподдельная горечь.

— Ты так ничего и не понял, — его слова прозвучали, как обречение.

— И что это я должен был понять?

— Ты мне никто. Поэтому я не могу полностью тебе доверять, не в постели, не вообще где-то еще.

— И что же я должен сделать, чтобы стать кем-то? Детей тебе нарожать? Уж извини, но это не по моей части!

Вскочил с кровати и пошел к двери. Когда взялся за ручку, он сказал мне в спину.

— На подоконнике посмотри.

Был соблазн проигнорировать его слова и громогласно в ночной тишине светлого крыла общежития хлопнуть дверью, чтобы всех разом на уши поднять. Но любопытство взяло верх над обидой. Отправился к окну. Отодвинулся штору. Обнаружил то, что обнаружил. И понял, какой же я все же идиот. Хотя, Алиэль тоже хорош, мог бы понятнее изъясняться!

Забрал с подоконника подарок и вернулся к нему. Светлый успел сесть на кровати и теперь внимательно наблюдал за моим приближением. Напряженная поза, не менее напряженный взгляд. Дурак он, я это всегда знал. Сказал бы раньше, чего ему не хватает, давно бы уже...

Присел рядом с ним, поджав под себя одну ногу. И не разжимая кулака, в котором держал парные серьги, второй рукой продемонстрировал ему иглу.

— Это моя супружеская, — сказал тихо, зная, что он и так ловит каждое мое слов.

Алый нервно сглотнул и перевел взгляд с кончика иглы на меня.

— Я думал, они не такие толстые.

— О, нет, именно такие, — осклабился и придвинулся к нему. Он не отстранился. — Уверен, что хочешь? Что скажет твоя семья?

— Отец сразу сказал, что брак был бы идеальным выходом из ситуации. Гарантом сделки нашей семьи с вашим Великим Домом.

— А ты сам?

— Я же заказал их, — он кивнул на другую мою руку, в которой я сжимал обручальные серьги.

— Этого недостаточно, — удивляясь самому себе, заявил я, выжидая, что еще он мне скажет. Ведь должен же что-то сказать. В конечном счете, он светлый, у них вечно одни слова, которые, как правило, сильно расходятся с делами. Но мне было важно услышать и хотя бы частично попытаться его понять. Важно и все тут.

— Ты же темный. Слова не нужны, ты сам меня не раз убеждал, — фыркнул на это светлый, но веселого в его голосе было мало.

— А ты светлый и для тебя они нужнее нужного, — парировал и прижался губами к его губам, не закрывая глаз. Теплый, почти детский поцелуй. От него в груди что-то защемило, когда отстранился и увидел, как Алый качнулся ко мне, желая его продлить.

Светлый закрыл глаза и опустил голову. Тихо вздохнул.

— Чувствую себя девицей на первом свидании, — прокомментировал он, и меня прорвало.

— В первом браке допускаются измены. Ты боишься, что если не обменяемся серьгами, я буду вести себя так же, как в браке с Нанисой. Поэтому затеял все это?

— Нет, — сначала решительно выдохнул он, но потом, вскинул голову и тихо добавил, — Наверное...

Я улыбнулся ему, обхватил рукой, с зажатой в пальцах иглой, за шею, притянул к себе. Вот такие глупейшие объятья. Как уже говорил, на нежности меня раньше никогда не тянуло. Но с ним по-другому никак. Он же светлый. Какая уж тут грубость?

— Алиэль, — зашептал я ему в ухо, — я буду верным и без твоей серьги, правда. Поэтому если только из-за этого, то оно того не стоит.

— Не только, — он обнял меня обеими рукам, и мы оба медленно упали на кровать. Моя рука с иглой оказалась у него под головой. Мы целовались. Потом он приподнялся, навис надо мной и, глядя в глаза, признался: — Я собственник. Поэтому детей твоих я приму, как данность, но не хочу, чтобы тебя связывало с Нанисой что-то кроме них. Но вы еще женаты. Поэтому, я хочу, когда она освободит тебя, ты сразу стал только моим. Официально.

— Я уже и так весь твой. Мы расторгли брачные обязательство еще в родительский день.

— И ты молчал?! — после легкой заминки, возмущенно вскричал светлый, чуть меня не оглушил. И тут уж я опрокинул его на кровать и навалился сверху.

— Сейчас колем и проводим первую брачную ночь или предпочитаешь все оформить с пафосным официозом, присущим светлым?

— Сейчас, — выдохнул Алиэль и повернул голову на бок, подставляя ухо под мою иглу.

Вот и бракосочетались.