1. Выход дракона

Выход дракона

Если меч моего врага острее,

чем у меня... что мне делать?!

(вопрос к восточному мудрецу)

— Сколько? — переспросил Рейнборн, приподнимая голову.

— Три к двум! — у Чейза сверкали глаза. — Три к двум... против тебя!

— Серьёзно?

— Олаф, я бываю в таких вопросах несерьёзен?!

Быстрым шагом менеджер пересёк массажный кабинет и грузно упал на диван. Тёмная жидкость в его стакане при этом опасно колыхнулась.

— Я, чёрт побери, с тобой восемь лет уже! И ты мне говоришь...

Он осёкся, перехватив взгляд борца. Вздохнул, отхлебнул виски и вдруг рассмеялся.

— Эй, дружище, не вижу радости на лице! Это же отлично! Ве-ли-ко-лепно! Понимаю, что тонкой душевной организации Белого Тигра претят мысли о презренном металле, но как поверенный в твоих финансовых делах...

— Хэм, — перебил его Рейнборн, — не трепи языком. Я рад. Просто удивлён... самую малость. Многовато идиотов для одного города.

— Эти идиоты платят нам хорошие деньги, — Хэмфри Чейз подмигнул партнёру и глотнул из стакана. — Расслабься, Тигр, зритель тебя любит. Просто победа над непобедимым — зрелище редкое, и потому особенно лакомое. Люди живут ожиданием чуда.

— Не дождутся, — Рейнборн криво усмехнулся и последовал совету своего менеджера: расслабился. Пальцы массажиста плясали по его спине, разминали мышцы, втирали в кожу согревающий гель — ловким плясунам на широких плечах гладиатора было раздолье.

— Месть! Семейная драма! Сын за отца! Зритель любит драму, зрителю к роскошной драке подай пикантный антураж — он за таким зрелищем на край света побежит! Будь моя воля, я бы каждый бой обставлял, как шекспировскую трагедию! И жил бы в пентхаузе Скайполиса!

— Ты и так живёшь в пентхаусе, Хэм.

— Но не Скайполиса! Впрочем, если сейчас сыграть по-умному...

— Зря он вылез, — буркнул Рейнборн.

— Кто? — Чейз недоумённо нахмурился, возвращаясь из приятных грёз на не слишком уютный диван.

— Младший Дзёнсай. Зря он вылез со своей "драмой". Кончит, как папочка.

— Хм... Всё вспоминаешь его? Папочку?

— Редко. Почти забыл.

— Слушай, Олаф... ведь всего семь месяцев прошло...

— Да хоть неделя, — равнодушно возразил ему Рейнборн. — Какая разница? Старик проиграл. Точка.

Он почти не кривил душой, говоря это. В сущности, Такидзава Дзёнсай мало для него значил. Но всё же Олаф японца помнил. И вряд ли даже через семь лет он по-настоящему забудет своего противника в финале последнего "Суперфайта". Потому, что тот был в свои шестьдесят четыре крепок, как не всякий прокачанный юнец. Потому, что тот двигался со скоростью атакующего мангуста, а бил — с расчётливой смертоносностью кобры... Потому, что Такидзава умер посреди Амфитеатра. В третьем раунде, от удара Рейнборна.

* * *

Человек поднимается. Медленно, неуверенно, и как бы рывками — короткими, скупыми: левая рука, затем правая, потом отжаться от пола, упереться коленом... так в малобюджетных стереотриллерах "оживают" мертвецы. Очередным рывком человек вздёргивает своё тело вверх, с видимым усилием выпрямляется...

Он встаёт четвёртый раз подряд. Должен был лежать уже после первого падения, но оказывается на ногах снова и снова. Встаёт и поднимает руки на уровень плеч, демонстрируя покрытые мозолями ладони... А через минуту снова падает. И снова повторяется: левая рука, правая рука, колено... С каждым разом всё медленнее, всё неувереннее.

Сидящий посреди арены хищник с интересом наблюдает за каждым движением своей жертвы. Сегодня ему действительно интересно; много интереснее, чем обычно. Сегодня соперник попался на удивление выносливый, и игра вышла весёлой. Гораздо, гораздо веселее прошлой!

Человек наконец-то поднимает мозолистые руки, со свистом выдыхает и идёт вперёд. Что это? Атака?! Хищник не может удержать довольное урчание. Игра ещё не закончилась, она продолжается!

Бросок... Молниеносный удар лапой... Человек с трудом закрывается, бьёт в ответ... Почти попал! Почти! Мр-р-рау! Следующий выпад кажется неотразимым, но вместо того, чтобы вновь покатиться по упругому пластику арены, противник ухитряется уклониться...

...Сильный толчок в плечо вдруг заставляет зверя покачнуться, а миг спустя взрывается резкой болью левый бок. Р-р-ра-ау!..

Потом соперник всё-таки падает. Шумно валится, сбитый с ног... Всё! Больше не встанет! Доигр-р-рался!

Левая рука... Правая рука... Мышцы под желтоватой, немолодой уже кожей напрягаются, обнажённое по пояс тело мелко дрожит от отчаянного усилия... Неужели, снова?! В пятый раз?! Радость внутри хищника растворяется в раздражении: бок саднит, игра перестаёт быть интересной. Игру пора заканчивать.

Вцепившись взглядом в поднимающегося человека, хищник замирает перед последним броском...

* * *

На самом деле, грозную славу Белого Тигра новостные агентства порядком преувеличивали. За пять лет регулярных поединков в Амфитеатре он убил только четверых. Причём, троих — случайно. Чаще дело оканчивалось травмами, и примерно для каждого третьего противника — травмами серьёзными. Зато пять ежегодных "Суперфайтов" взять — такое не каждому по плечу. А Такидзава... ну, что Такидзава? Всего лишь человек, один из многих. Проигравший. Жертва.

"Так какого дьявола я о нём сейчас вспоминаю?" — подумал Рэйнборн с непривычной злостью.

— Заканчивай, Гиф, — обращаясь к массажисту, Чейз выразительно постучал по "ролексу" на запястье. — Двадцать минут до выхода, пора "раскрасочку" делать.

Понятливый Гиф кивнул, выбил пальцами по спине клиента последнюю лихую дробь и быстро покинул кабинет, не сказав на прощание ни единого слова.

— Славный парень, — бросил, проводив его взглядом, Чейз. — Даром что наполовину синтетик.

— На треть, — поправил его Рейнборн, — только на треть.

— Неважно, — менеджер поморщился. — Не люблю я их, полуживых, четвертьживых и вовсе неживых. На кой чёрт улучшать то, что само по себе неплохо работает? Эти новомодные имплантаты и ген-модификации — они меня напрягают. Противоестественно такое со своим телом вытворять. Вот всё же чертовски правильно, что синтетиков не пускают в большой спорт. Состязаться должны люди, а не биопластик и экзоскелеты. Только живая плоть, только настоящие мускулы и настоящие нервы. И больше ничего лишнего. Честный бой.

— Кто бы говорил, — Рейнборн издевательски хмыкнул. — Ты, часом, не забыл, чем оплачен твой пентхауз?

— Не забыл, — Чейз позволил себе снисходительную улыбку. — Всегда помню то, что сам же и придумал. Только это — совсем другая песня, Олаф. Никаких имплантатов, никакой искусственной мишуры... всего лишь небольшая стимуляция твоих собственных физических возможностей. Это ты их побеждаешь, ты сам. А я просто немножко тебе помогаю.

— Да дело твоё, — повёл могучими плечами гладиатор, — не люби кого хочешь. Я вот, к примеру, когда-то азиатов не любил. Япошек, китаёз, русских — всех скопом. Потом понял: кровь-то у всех одного цвета. Когда превращаешь чужую физиономию в сырой стейк, разрез глаз перестаёт тебя беспокоить.

— Русских? — Чейз с иронией приподнял левую бровь. — Русских-то каким местом... а впрочем, неважно. К твоему сведению, мы с тобой своим благополучием обязаны одному русскому яйцеголовому.

— Да ну? — Рейнборн скорчил скептическую гримасу.

— Я серьёзно. Эндрю Стеклов, ты о нём вряд ли слышал... Ладно, хватит болтать, время — деньги.

Покинув диван, Чейз подошёл к офисному столу. Позади высокого эргономичного кресла за стенной панелью скрывался старый добрый "Крез" — небольшой взломостойкий сейф с архаичной панелью кодового замка. "Чем проще, тем надёжнее, — любил говорить менеджер Белого Тигра. — Кто всерьёз захочет открыть, тот по-любому откроет. От спеца не защитишься, а от любителя хватит и нашего дедули". Впрочем, Рейнборн всегда подозревал, что толстяк несколько лукавит, и отнюдь не из прихоти давит на кнопочки замка разными пальцами.

В глубине сейфа негромко лязгнули ригели запоров, крышка мягко откинулась, вспыхнула подсветка. Заглядывать в бронированное брюхо "Креза" Рейнборну давно уже было не интересно, он прекрасно знал, что там лежит: две пачки мелких потрёпанных купюр и картриджи "Татукор Нано" — три с чёрной маркировкой, два с зелёной. Купюры — это, что называется, для отвода глаз, мелочёвка. Красочка, конечно, стоила недёшево, но в сейфе хранилась вовсе не из-за цены. Чейз всего лишь соблюдал обычные меры предосторожности: "Татукор" перед боем могли подменить какой-нибудь токсичной дрянью — такое на его памяти в Амфитеатре случалось всего пару раз, но, как говорится, бережёного "Крез" бережёт.

— Ну, что сидишь? — он усмехнулся. — Лезь в "гроб".

"Гробом" и иногда ещё "железной девой" они между собой называли матричный косметограф, притаившийся в дальнем углу кабинета. Видом он, к слову сказать, больше напоминал полураздавленный кокон гигантского насекомого. Когда-то Рейнборна порядком это нервировало, но потом он привык.

Между тем, толстяк-менеджер быстро скормил косметографу два картриджа с краской — чёрный и зелёный. Затвор вкусно чавкнул, втягивая угощение, аппарат слабо загудел и "кокон" разломился пополам, открывая нежно-розовое мягкое нутро.

— Давай, давай, Олаф, — поторопил гладиатора Чейз, — времени мало.

— Успеем, — буркнул Рейнборн, устраиваясь внутри "железной девы".

Створки плавно сомкнулись, стало очень тесно и темно. Рейнборн расслабился, борясь с приступом слабой клаустрофобии. Полминуты прошло в тихом жужжании сканера, потом перед глазами вспыхнул предупреждающий сигнал и секунду спустя тело борца обожгли одновременные уколы нескольких сотен микроинъекторов. Боли не было, обнажённую кожу словно облили не слишком горячей водой.

Пс-с-с-ст! — удовлетворённо возвестил косметограф и вновь раскрыл свои тесные объятия, выпуская пленника. Всё, конец процедуры.

— Ну, как? — спросил Чейз.

— Как всегда, — Рейнборн хмыкнул. — Как в первый раз, пять лет назад.

Он подошёл к большому, в половину стены, зеркалу и добрых три минуты наблюдал, как на его теле проступает татуировка. Будто незримый художник в бешеном экстазе творения взмахивал кистью-невидимкой. На мускулистом, абсолютно лишённом жира торсе, на руках и ногах чудесным образом появлялись чёрные полосы и пятна. Рисунок охватывал каждый участок кожи, за исключением, разве что, паховой области. Лицо тоже преобразилось — благодаря продуманной асимметрии пятен и полос оно всё меньше походило на человеческое. "Татукор Нано" — "живая краска", коктейль из косметических наноботов — творил обыденное, давно ставшее привычным чудо.

— Мяу, — сказал Рейнборн своему отражению. Чейз за его спиной фыркнул.

— Кр-расавец! Настоящий зверь!

— Пока не настоящий, — гладиатор со значением провёл пальцами по татуированному бицепсу. Где-то там, под контрастно побледневшей кожей, среди каждой тысячи крошечных капсулок "живой краски" затерялись десятки малышей совсем другого роду-племени. Эти чужаки изначально обитали в картриджах с фальшивой зелёной маркировкой, а теперь стоит им лишь на несколько секунд попасть под свет голопрожекторов — все они лопнут, как созревшая лягушачья икра, и их содержимое пойдёт на штурм кровеносной системы...

— Олаф, — в голосе Чейза послышалось едва уловимое напряжение, — я тут обдумывал перспективы...

— Я в порядке, Хэм, — спокойно произнёс Рейнборн. — Всё под контролем.

— Чёрт, — толстяк развёл руками и улыбнулся несколько натянуто, — мне тоже так казалось. Сломанные руки, свёрнутые носы, зубы по всей арене — это нормально, за такое нам и платят. Но когда ты просто берёшь, и у всех на глазах приканчиваешь противника...

— Брось, Хэм. Он просто проиграл. Совсем. Так случается.

Рейнборн с удовольствием потянулся. Сейчас, когда татуировка наконец-то легла на его тело, к нему возвращалась привычная уверенность в себе.

— Помнишь, я ведь выходил в Стакан неделю назад. Никого не убил.

— Не убил, — согласился Чейз, — всего лишь выбил претенденту к чертям коленную чашечку и локтевой сустав в труху превратил. А прошлому оставил на память два сломанных ребра и трещину в лучевой кости.

— Ты это записываешь, что ли? — поинтересовался Рейнборн.

— Записываю. И потом ещё наизусть учу. Олаф, послушай меня...

— Говорю же, я в порядке. Дзёнсай сам напросился. Остался бы лежать — остался бы жить.

Толстяк вздохнул.

— В Лиге не понравится, если ты ещё кого-нибудь уложишь наповал посреди арены. Там будут недовольны. Понимаешь?

— Понимаю, — легко согласился Рейнборн. — Я не стану его убивать, обещаю. Я и не собирался. Я даже этого не хочу. Сломаю парню пару-тройку костей. В назидание. И всё.

* * *

"Это ты их побеждаешь", — сказал гладиатору Чейз. Обычная ободряющая ложь... ну, во всяком случае, полуправда. И оба на этот счёт никогда не питали глупых иллюзий. Собственно, потому бывший нанотехник и выбрал когда-то Олафа — он увидел в глазах борца спокойную трезвую оценку собственных сил. Олаф Рейнборн ясно понимал, что чемпионом ему не бывать. Самое большее — эффектным статистом, красивой грушей для битья. Единственная роль у "груши" — принимать чужие удары, и если очень повезёт — это будут удары будущих звёзд.

"Моё почтение, господа, — прозвучало однажды перед Советом учредителей Лиги гладиаторских боёв. — Меня зовут Хэмфри Чейз. У меня есть человек, который выиграет три следующих "Суперфайта"".

Никому из присутствовавших не было знакомо имя невысокого полноватого брюнета в чистом и тщательно выглаженном, но дешёвом пиджаке. Однако Лигу возглавляли люди практичные. И прагматичные.

"Кто этот человек?" — спросили они.

"Во сколько он нам обойдётся?" — спросили они.

И ещё один вопрос: "Зачем нам нужны в этом деле вы, господин Чейз?"

"А затем, что без меня ничего не будет, — уверенно заявил пришелец. — Ни чемпиона, ни сенсации, ни трёх лет стабильного дохода совладельцам Амфитеатра... минимум — трёх".

Думать учредители Лиги умели быстро.

"Вы в курсе, что у всех нас исключительно надёжная репутация в спортивном и деловом мире?"

"В курсе", — кивнул нахальный брюнет.

"А вы в курсе, что перед выходом на арену гладиаторы проходят очень строгую антидопинговую проверку?"

"В курсе", — толстяк снова кивнул.

"Всё должно быть полностью, совершенно, абсолютно законно".

"Ну, разумеется, господа. Я бы не осмелился предложить вам что-то другое".

Практики-прагматики от спорта и бизнеса посовещались. Совсем недолго.

"Каковы ваши условия? Чего хотите лично вы, господин Чейз?"

"Денег, — развёл руками толстяк. — Достойную оплату моего честного труда и скромные дивиденды за удачно вложенную идею... Я буду агентом вашего чемпиона, господа. Не возражаете?"

Господа ещё немного посовещались, и возражать не стали.

А неделю спустя никому не известный гладиатор-претендент вышел на арену Амфитеатра — "в Стакан", как говорили между собой бойцы - и в двух раундах избил тогдашнего "лучшего из лучших". До полусмерти.

В тот день родился Белый Тигр.

* * *

Чейз решил, что продолжать спор не имеет смысла.

— Год, — твёрдо заявил он. — Самое большее — два. И покончим с этим.

— Само собой, — пожал плечами Рейнборн. — Я наш договор помню, Хэм.

— Вот и отлично. Уйдёшь непобеждённым, откроешь собственный гладиаторий — клиенты валом будет валить.

Борец кивнул со скучающим видом. Деньги его беспокоили мало... слишком мало, чёрт побери! Лучше бы он больше заботился о славе и богатстве: простые желания и понять проще, и под контролем легче держать.

Пожалуй, впервые за восемь лет Чейз почувствовал себя рядом с Рейнборном неуютно. Как если бы бортовой навигатор любимого "Ласберг Вояж" вместо обычного приветствия вдруг щёлкнул дверными замками и наполнил динамики довольным утробным урчанием...

"Ну, что за чушь! — осадил он пошедшую вразнос фантазию. — Олаф прав, всё под контролем! А даже если он не прав, я найду решение. Я всегда его нахожу".

— Вчера заглянул в инфосеть, — Рейнборн в последний раз оглядел себя в зеркале, удовлетворённо хмыкнул и накинул на плечи длинный борцовский халат. — Так вот, там болтали о каких-то новых татушках... полиморфных, или вроде того. Слышал?

— Не только слышал, но и видел. Они ко всему прочему ещё и с голоэффектом. Между прочим, твой последний противник с такой щеголял.

— Да? — гладиатор нахмурился. — Не помню.

— И неудивительно — эта штука становится видна только в Стакане, да и то не сразу, а где-то через полминуты. Зато потом было занятно: со стороны казалось, будто ты схватился с настоящей шестифутовой гориллой.

— Неплохо. Может, пора и мне "раскрасочку" подновить, что скажешь?

— Скажу, что не выйдет, — Чейз вздохнул. — Наш "гробик" для такого староват, не потянет. К тому же я слышал, будто они могут быть вредны для кожи.

"А ещё они фонят, — подумал он. — Потребуется тщательная калибровка, а это — новый выход на нужное оборудование, новые эксперименты... Нет уж, слишком рискованно".

— Что ты будешь делать, если тебя однажды схватят за руку? — спросил вдруг Рейнборн, словно подслушав мысли своего компаньона.

— Не схватят.

— Считать ты умеешь, Хэм, но всё рассчитать нельзя. Так что же?

— Чтобы меня схватить за руку, — Чейз внимательно посмотрел ему в глаза, — нужно, чтобы для начала кто-нибудь всерьёз заподозрил неладное. А потом наш гипотетический умник должен будет понять, как я это делаю.

— Х-хе... В мире много неглупых людей, Хэм.

— Неглупых — да, — согласно кивнул Чейз, — а специалистов моего уровня — всего ничего. И даже среди них разберутся в нашей головоломке, от силы, двое-трое.

Олаф в их необычном дуэте был не единственным, кто хорошо знал себе цену. Если бы на планете нашёлся человек, которому Чейз искренне ответил бы на вопрос "кто ты?", тот услышал бы в ответ: "Я — гений-однодневка. Тот, кто способен родить в муках единственную отличную идею, выгодно её продать и потом всю жизнь жить на проценты от сделки".

При кажущемся пренебрежении к охране своих тайн, Хэмфри Чейз больше всего беспокоился именно за их сохранность. В подобном деле чем дольше "ноу-хау" остаётся твоим единоличным секретом, тем дольше не иссякает текущий в твои карманы денежный ручеёк. Поэтому даже Рейнборн — друг и соучастник — не знал истины, однажды и навсегда наивно поверив, будто старина Хэм нашёл способ закачивать в его вены боевой наркотик, не опознаваемый при антидопинговой проверке.

— И всё-таки, — не унимался гладиатор, — ну, пусть один шанс на миллион, но если тебя кто-нибудь раскусит...

— Не знаю, — раздражённо отрезал Чейз. — Зависит от того, кто выиграет джек-пот.

Он взглянул на часы.

— Нам пора выходить. Ты готов?

Рэйнборн только хмыкнул — этот вопрос не требовал ответа.

* * *

Дзёнсая-младшего вживую они оба видели только однажды — на пресс-конференции, прошедшей три дня назад. Молодой японец удовлетворял жадный интерес журналистов короткими, скупыми фразами. Собственно, Олаф вёл себя примерно так же, но его демонстративная сдержанность была частью продуманного чемпионского имиджа, а Ито попросту не хотел ничего говорить. Он бледнел и напрягался при каждом вопросе, а потом выдавливал из себя сухо:

"Нет, я не испытываю ненависти к Рейнборн-сану".

"Нет, мой вызов не продиктован желанием расплаты за смерть отца".

"Нет, я не считаю, что проиграть в этом бою будет для меня равнозначно потере лица".

Смотреть в сторону будущего противника парень при этом упорно избегал. Только его менеджер изредка бросал на коллегу и конкурента заинтересованные взгляды — сухонький такой, низкорослый, ничем не примечательный человечек с типовым лицом клерка-азиата. Он Чейзу кого-то смутно напоминал... не иначе, половину офисных работников Страны Восходящего Солнца.

"Да, я намерен победить, — заявил Ито в конце пресс-конференции. — Потому, что много тренировался".

Запись одной из его тренировок Рейнборн и Чейз посмотрели вместе тем же вечером. Запись была, разумеется, не полноценным "голо", но всё же неплохого качества.

"Та же техника, что и у Такидзавы, — подытожил Олаф, когда погас экран. — Прямо один в один. Ничего нового, всё это я уже видел".

"Японцы вообще традиционалисты, — заметил Чейз глубокомысленно. — У старшего Дзёнсая была своя школа кудо где-то в Осаке. Должно быть, теперь ею заправляет Ито".

"Традиционалисты они там или нет, а этот малый просто дурак. Хочет побить меня в стиле папочки? На что он надеется?"

"Знаешь, дружище, — толстяк изобразил лицом сомнение, — а по-моему, паренёк неплох. Если встретит тебя на улице..."

"Не мели ерунды, — повёлся на подначку Рейнборн. — На улице он меня не встретит. А в Стакане я из него за пару раундов отбивную сделаю. С кровью".

И ведь сделает — в этом Чейз не сомневался. Олаф не был достаточно умелым и техничным бойцом. Сойдись он в поединке с Ито, что называется, на равных — и молодой японец уложит северянина, даже не вспотев. Но против Тигра, против воплощённого хищника... нет, перед Рейнборном в звериной ипостаси у Дзёнсая шансов не будет. Где Олафу недостанет мастерства, там Зверь с лихвой возьмёт скоростью и силой. И победит. Снова.

* * *

Допинг-контроль обычно занимал около двух минут. Сперва подставить руку под пробник анализатора, потом пройти под аркой сканера. Невидимые лучи больше минуты ощупывают кожу в поисках следов от инъекций, подозрительных царапин и не отмеченных в медицинской карте шрамов. Пока длится процедура, заканчивает свою работу киберлаборатория.

"Все показатели в норме, — вежливо сообщает приятный женский голос. — Добро пожаловать на арену".

Сегодня было так же, как и всегда — сканер не обнаружил ничего интересного. Косметический микроукол оставляет на теле крошечное пятнышко, почти неразличимое глазу. Оптика автомата, конечно, даёт человеческому зрению сто очков форы, но татуировки в список нарушений не входят — временные "раскраски" делают себе перед выступлением многие бойцы.

— Давай уже, железяка, выпускай меня.

— Все показатели в норме, — промурлыкал анализатор. — Добро пожаловать...

— Дамы и господа! — оглушительно грянуло из раскиданных по огромному залу динамиков. — Сегодня вашему вниманию предлагается уникальный поединок! Молодость против опыта! Гнев против убийственного инстинкта! Претендент на чемпионский титул против действующего чемпиона — самого титулованного из гладиаторов, когда-либо выступавших в Амфитеатре!..

Рейнборн потерял счёт своим боям. Сколько раз уже ему приходилось вот так вот выходить к арене, на которую из высокого, тонущего в полумраке свода падал вниз мощный столб света? Чейз вёл какую-то статистику, но Тигра давно перестали волновать зарубки на прикладе. Когда ты непобедим, число побед перестаёт иметь значение. Хотя бы потому, что процентное соотношение никогда не меняется.

Световой столб слабо мерцал и казался ощутимо плотным, словно сделанным из дымчатого стекла. За это гладиаторы и прозвали его Стаканом. Сквозь свет и мерцание Олаф видел своего противника — молодой японец застыл в неподвижности. Сегодня на нём не было жёлтой спортивной куртки, в которой Ито сидел на пресс-конференции; он обнажился по пояс, и даже на расстоянии тело младшего Дзёнсая казалось свитым из одних только мышц. Сразу видно: парень в школе отца времени зря не терял.

— В кра-а-асном секторе нашей арены — действующий чемпион Амфитеатра, пятикратный победитель ежегодного турнира "Суперфайт", неуязвимый и легендарный Олаф Рейнборн — Бе-э-элый Ти-и-игр!

Отработанным движением он сбросил на пол борцовский халат. Потом, сорвавшись с места, пробежал несколько шагов, отделявших его от столба света, и длинным прыжком выскочил на арену. Поднял руки, приветствуя взревевший зал, и с замиранием сердца прислушался к себе. Удивительно, но факт: сколько бы Рейнборн ни выходил на бой в Амфитеатр, его каждый раз одолевали сомнения: а сработает ли средство Чейза на этот раз? Ведь одна-единственная неудача — и всё. Конец игре.

— В си-инем секторе — претендент, молодой боец из Страны Восходящего Солнца, потомок самураев, мастер боевых искусств, сын великолепного Такидзавы Дзёнсая...

— И-и-и-и! — будто москит пролетел над ухом. И тут же по телу прокатилась долгожданная дрожь. Окружающий мир тоже вздрогнул, расслоился на долю секунды...

"Странно, — неожиданно для себя самого подумал Рейнборн. — Если я — Белый Тигр, то Такидзава был... Почему я не помню, как они его называли?"

— И-и-ито-о-о!.. — голос рефери растянулся во времени и пространстве бесконечной торжественной нотой.

— Дзё-о-онс-са-а-а...

Окончания Олаф так и не дождался. Из-за стальной решётки, прячущейся в дальнем тёмном углу его сознания, донёсся предупреждающий рык. Мягкая когтистая лапа толкнула дверь, на которой больше не было замка, клетка распахнулась и человек предусмотрительно отошёл в сторону, пропуская зверя вперёд.

* * *

Огромный зал Амфитеатра был забит до отказа, но административный сектор трибун, как обычно, пустовал — из примерно полусотни удобных кресел занятыми оказались только три — на нижнем ряду расположились двое отдыхающих после смены охранников и какой-то незнакомый Чейзу тип в сером костюме. Охранники, в свободное от суровой бдительности время, любили покричать, посвистеть и громко поспорить с соседями о боевых достоинствах гладиаторов, поэтому менеджер поднялся повыше — чтобы хоть не в самые уши вопили, горлодёры. Он как раз успел сесть — распорядитель боёв уже вовсю объявлял участников.

— Бе-э-элый Ти-и-игр!

Собственно, высота ряда в дни сегодняшние осталась лишь вопросом престижа. Очки-виртуалы, настроенные на голографическую систему Амфитеатра, давали полное ощущение того, что ты сидишь прямо перед ареной.

Чейз увидел, как Рейнборн эффектно прыгнул в Стакан. Почти обнажённый, в одних лишь коротких чёрных шортах, он не выглядел голым — покрывающая его тело татуировка казалась экстравагантным сверхоблегающим одеянием. Олаф пружинисто затанцевал на месте, подняв руки. Зал с энтузиазмом приветствовал чемпиона.

"Всё-таки он великолепен, — в невесть который раз подумал Чейз. — Мягкость движений, гибкость, сила..."

— Резонансный контур из сверхпроводниковых наноботов. Изящное решение.

Голос, раздавшийся за спиной, заставил его вздрогнуть. Он повернулся так резко, что шейные позвонки отчётливо хрустнули. И снизу вверх уставился на человека, сидящего в заднем ряду.

Сухое лицо, сеточки морщин возле узких глаз, седеющие волосы аккуратно причёсаны, подбородок тщательно выбрит... Японец! Тот самый, с пресс-конференции! Представитель Ито Дзёнсая! На лице азиата царило умиротворение, сдобренное тонкой вежливой улыбкой.

Их сектор трибун по-прежнему пустовал, никто не мог подслушать разговор двух менеджеров, но Чейз не был уверен, стоит ли радоваться этому обстоятельству. С трудом подавив приступ паники, он заставил себя улыбнуться в ответ:

— Вы о чём, простите?

— Мир меняется быстро, — японец вопроса будто и не заметил. — Тридцать лет назад, когда Андрей работал над своим "симулятором дикаря", нынешние технологии ему даже не снились. Контур он монтировал в шлеме и питал от литиевых батарей. А вы эту проблему решили за счёт внешних полей, которые при работе генерирует голографическая аппаратура. Энергозатраты мизерные, сканерами допинг-контроля не фиксируется, а после боя, вместе с "живой краской" всё распадается на безвредные элементы и выводится через поры кожи... Как я уже заметил, сделано изящно.

"Если я просто встану и выйду из зала, — подумал Чейз, — этот тип меня сам остановит? Или на выходе встретят ребята в форме?"

— Вы меня провоцируете, — спокойствие в голосе далось ему нелегко, — но я никак не могу понять, с какой целью? Ваш клиент уже на арене, никто из нас двоих не может повлиять на ход боя.

— Правильно, — японец улыбнулся ещё приветливее и кивнул. — Серджио Спэрес учился у Стеклова. Если вы были учеником Серджио, вам наверняка известно, почему военные так и не приняли "симулятор дикаря" на вооружение.

"Знаю, — мысленно отозвался Чейз. — Обычная нецелесообразность. В современной войне умение нажимать на нужные кнопки ценится много больше физической силы. Нет смысла превращать солдата в животное — убить хищника куда проще, чем научиться его контролировать".

Вслух он ничего такого, разумеется, не сказал. Но его собеседник ответа и не дожидался.

— Между нами говоря, бои без правил — это пока что лучшее применение, которого удостоился "контур Стеклова". По крайней мере, с точки зрения прикладной эффективности. Увы.

Вот тогда-то Чейз его и узнал. Вдруг вспомнил разом, где именно видел эти неброские, плохо запоминающиеся черты — на фотографии в кабинете у Спэреса, только там обнимающийся со Стекловым японец был лет на двадцать моложе.

— Акира Исузи, — имя само сорвалось с его губ. Японец улыбнулся, как показалось Чейзу, с налётом грусти.

— Когда-то к одному мудрецу пришёл молодой воин. Он плакал и молил: "Скажи, что мне делать! Я лучший боец, чем мой враг, но его меч намного острее! Он рубит даже сталь!" Мудрец сказал воину: "Чем попусту лить слёзы у меня на пороге, поищи лучшего кузнеца — пусть сделает тебе меч подстать твоему мастерству".

Странная у японца вышла притча. Ни слова про силу духа, которая должна укрепить руку и сердце. Но смысл услышанного Чейз уловил. Этот седеющий азиат — не блюститель закона. Он кузнец. Кузнец, чёрт бы его побрал!

— Вы талантливый человек, Чейз-сан, — заметил Исузи с ноткой сожаления в голосе. — Но вашему таланту стоило бы поискать лучшее применение.

В этот самый миг трибуны взорвались единодушным криком восторга. Обычно так кричали, когда под ударом Тигра на арену падал его соперник, вот только сегодня к привычному восторгу в компанию напросилось пришлое изумление. Скверное предчувствие, поднявшись откуда-то из желудка, холодным комом застряло в горле менеджера. Поворачиваясь к арене, он уже знал: там случилась катастрофа.

* * *

Человек стоит в двух шагах от центра арены. Не очень высокий, но жилистый. Не очень пропорциональный по сложению, зато длиннорукий. Опасный? Нет. Обычная жертва.

Как бы он ни был силён, как бы ни был быстр и увёртлив, ему не выстоять. Хищник всё равно окажется сильнее, быстрее и увёртливее. Мягкими шагами зверь идёт по кругу, его противник, будто отражение в зеркале, движется в противоположную сторону, удерживая дистанцию. Боится? Нет. Выжидает.

Пройдя не больше половины круга, оба останавливаются. Человек поднимает руки на уровень плеч. Его ладони покрыты знакомыми мозолями. Неожиданно он делает шаг вперёд, потом ещё один... замирает. Теперь он посреди арены. В самом центре места, которое зверь давно полагает своим. Приглашение? Вызов? Да. Человек предлагает играть.

Ур-р-р... Ха! Зверь прыгает.

Он попадает первым же ударом. Чужака, вторгшегося в законные владения хищника, отбрасывает назад, но с ног не сбивает. Хороший сегодня враг, сильный! Интересный!

Новый удар... Промах... Неудача?! Ар-р-рг!

Он бьёт снова, и снова промахивается. Ещё один выпад бессильно вязнет в чужой защите. И ещё один. И ещё... Человек пятится, отступает, но это не бегство — лишь иллюзия бегства. Человек защищается, тянет время, выжидает... Плохая игра, плохая! Чего ты ждёшь?! Бейся! Дерись! Умри!

Р-рах-х...

Мир опрокидывается навзничь. Дыхание перехватывает от боли. Как... как такое случилось? Он пропустил удар? Он... падает? Нет! Не проиграл! Не может быть! Вскочить на ноги — дело одного мгновения! Отыскать взглядом врага — другое! Оцепенеть... попятиться, шипя...

Что это?! Откуда оно здесь взялось?!

Человек исчез с арены. Пропал. Перестал быть. Вместо него посреди пластикового круга возникает нечто... Гибкое тело пламенеет в лучах света алой чешуёй. Волосы на голове превращаются в пылающий костёр. Яркие искры стекают с бритвенно-острых когтей. Глаза... в двух янтарных колодцах светится приговор.

Звери не сражаются с чудовищами. Звери не умеют побеждать чудовищ...

Плохая вышла игра. Без шансов на победу...

* * *

Что будет, если физическую силу противников уравновесить, скорость сбалансировать, реакции подогнать по одному шаблону... словом, свести на нет любое явное преимущество? Что будет, а?

"Знаешь, дружище, а по-моему, паренёк неплох. Если встретит тебя на улице..."

А если не на улице, а на арене? Но не как человек против зверя, а как равный против равного... что тогда?

Чейзу не нужно было гадать "что тогда", он знал ответ заранее. И действительно не мог уже ничего с этим поделать, мог лишь в бессильном ужасе наблюдать, как посреди мерцающего Стакана молодой японец превращается в огненный чешуйчатый призрак. Голографическая татуировка?! Чтоб ты в свой восточный ад провалился, Исузи, чёртов кузнец, гений психотроники!

— Эта форма... — выдавил сквозь зубы менеджер Белого Тигра. — Он её выбрал... из-за Такидзавы?

— Нет, — отозвался за правым ухом Акира Исузи. — Никто из них не выбирал. Вы видите лишь внешнюю форму, а я — то, что живёт внутри... боюсь, вам не понять.

Собственно, Чейз понимать и не пытался — ему было не до того: внизу на арене огнедышащее чудовище сшиблось с Белым Тигром. И Тигр упал. Впервые за пять лет — упал. Вскочил... снова упал...

Стремительный, как ожившая молния, его противник прыгнул на поднимающегося гладиатора, навис над ним, занёс для удара когтистую лапу... Кажется Чейз перестал дышать. Он потом едва ли смог бы сказать, сколько тянулось страшное ожидание. Секунду? Десять секунд? Тридцать?

Видимо, в этот самый миг что-то сломалось внутри непобедимого зверя — необратимо, фатально. Вместо того, чтобы попытаться себя защитить, он вдруг скорчился на полу, вцепился пальцами в татуированное лицо и... завыл. На зрительских трибунах мгновенно наступила тишина, и в этой потрясённой тишине вой чемпиона, усиленный акустикой, поднялся под купол Амфитеатра, заполнил гигантский зал.

Чудовище так и не ударило. Страшная лапа медленно опустилась, Олаф Рейнборн затих, Стакан погас... Трое парамедиков из дежурной бригады полезли через ограждение арены, со страхом глядя на победителя.

Огненный призрак уже съёживался, угасал. Всего через несколько секунд над поверженным бойцом вновь стоял молодой жилистый японец. И лишь на лице Ито ещё мерцала, теряя глянцевый блеск, алая чешуя.

3.10.2009