Диссертация доктора Майзена

Диссертация доктора Майзена

Крик на озере

Субботним жарким вечером пенсионер, удивший рыбу с лодки на городском озере, услышал страшный крик с берега. Он даже вздрогнул, и выпустив удочку из рук, испуганно обернулся. Распрямив спину, рыбак, опёршись рукой о борт лодки, поглядел на берега, пытаясь понять, где же кричали. Тут же раздался ещё один вопль. Он повторился и перешёл в какой-то нечеловеческий вой, быстро стихнувший. Пенсионер вытащил из нагрудного кармана куртки мобильник и набрал трёхзначный номер экстренного вызова полиции. Сообщив о странных криках, он ещё раз оглядел берега, прислушался, и хотел было продолжить рыбалку, но настроение пропало. Стало даже страшновато. Пришлось вытащить фляжечку, глотнуть пару глоточков, и сматывать снасти. Потом, когда коньячное тепло согрело живот и мягко пробежалось по жилкам, он вспомнил, что сейчас уехать не удастся. Полиция будет его искать, как свидетеля. Пенсионер ещё глотнул из фляжечки, закурил сигаретку, и вновь забросил удочку.

Наряд приехал через четверть часа, рыбака вызвонили и он указал примерное место, откуда, как ему послышалось, кто-то кричал.

Подтянутые, бравые сержанты патрульной службы побродили по берегу, и вскоре один из них начал звонить начальству. Любопытный пенсионер, так и не вылезавший из лодки, подгрёб поближе и уже безбоязненно выскочил на сушу. Метрах в пяти от воды, возле толстой, с раздвоенными стволами берёзы навзничь лежала девушка в светло-зелёном сарафане. Спину её покрывали тёмные пятна. Неподалёку на боку скорчился парень, в правой руке он держал впечатляющих размеров кинжал с тусклым лезвием.

— Смотри-ка, — сказал доложивший начальству сержант. — Хитрый паренёк, на дело в перчатках пошёл.

Его напарник, и рыбак с приоткрытым от увиденного ужаса ртом глянули, и точно, белые нитяные перчатки покрывали кисти лежащего.

— А чего он валяется? — пенсионер спросил у полицейских. — Может, его тоже убили?

Сержанты не ответили, снимая место убийства на камеры своих мобильников. Рыбак тоже вытащил свой и только хотел запечатлеть никогда ранее не виданное им такое жуткое дело, как полицейский предостерегающе покачал ему указательным пальцем.

— Тише, дед, — он глянул на мёртвую девушку. — Не вздумай, не разглашай тайны следствия. Иди пока в лодку, подожди, сейчас оперативники приедут.

Минут через двадцать на берег вышли двое мужчин в штатском с неприветливыми лицами, врач с фельдшером и эксперт со скучающей физиономией. Он вытащил из своего чемоданчика видеокамеру и начал съёмку.

— Девушка мертва около часа, — вскоре резюмировал врач. — А парень в беспамятстве. Отключился.

— Приведите его в нормальный вид, пожалуйста, — попросил его один из штатских. — А где заявитель?

Сержанты махнули руками в сторону озера.

Пока пенсионер рассказывал, что он слышал и когда, и где он плавал, и что поймал, парень, при помощи врача, наконец, пришёл в себя. Открыл глаза и увидев над собой незнакомца, вздрогнул и попытался сесть. Рукой, в которой был зажат кинжал, он опёрся на землю и вскрикнул, увидев оружие.

Отбросил его в сторону, шатаясь, встал и испуганно посмотрел на всех, кто собрался на полянке. Увидел лежащую девушку и бросился к ней.

— Элиза! — закричал он и перевернул её на спину. — Элиза! А-а-а-а-а-а-а-а!!!!

Записывавший показания рыбака оперативник обернулся на крик, привстал в лодке и увидев, что никакой свалки нет и его помощь не нужна, присел обратно.

— Вот так и вопил, — шёпотом сказал ему пенсионер. — Вот точь-в-точь так же и вопил, когда я рыбу-то ловил. Он это орал, точно он.

Оперативник быстро глянул на него, и занёс сказанные слова в бланк допроса.

Уже не вопившего, а всхлипывающего парня подняли на ноги, отвели в сторонку. Второй штатский поставил его спиной к трупу, чтоб не вызвать у него новой истерики.

— Ты чего это летом в перчатках ходишь? — спросил он.

Парень посмотрел на руки, на перчатки, измазанные кровью и зеленью размятых травинок, и заплакал.

— Это из-за неё она меня не любила, — он захватил лицо ладошками. — Из-за неё, проклятой.

— Из-за кого? — мягко уточнил оперативник.

— Экзема у меня, — всхлипывая, сказал парень. — Поэтому и перчатки. А Элиза не любила меня поэтому.

— Это девушку так зовут? — оперативник равнодушно смотрел на его переживания.

— Да, это Элиза Босуорт, мы с ней на третьем курсе педакадемии учимся.

— А тебя как по имени?

— Никодим. Никодим Шулюпин.

— А зачем ты её убил?

Паренёк вытер слёзы, лицо его сморщилось, он испуганно посмотрел на оперативника.

— Я не убивал её, — плечи его затряслись, он заговорил очень быстро. — Я ей в любви объяснялся опять, деньги принёс, пять тысяч рублей, на коленях стоял. Кинжал вытащил, сказал, что сейчас зарежусь. Она отвернулась к берёзе, я заплакал, вот так, — он рухнул на колени и вновь закрыл лицо руками. — Она вдруг закричала. Я голову поднял, а Элиза лежит, вся в крови, а около меня этот кинжал в земле торчит.

— Так кинжал вы из рук не выпускали?

— Когда заплакал, то он выпал, а когда глаза открыл, он был рядом, в земле торчал. Я его схватил, вскочил, подбежал, а она лежит, кровь на шее, я закричал, и потом вы появились.

— Ясно, — оперативник повернулся к стоявшему неподалёку эксперту Лаврику. — Снял, что он говорил и показывал?

Тот кивнул.

— Я пойду кинжал упакую, — эксперт отключил видеокамеру. — Поищу ещё, может, что тут валяется нужное.

Оперативник взял Никодима за предплечье и повёл к машине, стоявшей метрах в ста от полянки. К ним подошёл патрульный и поинтересовался, раскрыто ли преступление. Сыщик кивнул. Полицейский вернулся к напарнику, улыбнулся, и они начали выкладывать фото с мобильников в одну из социальных сетей.

Минут через тридцать и врачи, и полиция уехали. Пенсионер успокоился, посмотрел на солнце, висевшее ещё не так уж низко над горизонтом, и решил порыбачить ещё с часик.

Лотерея имени уголовного кодекса

Один из оперативников, задержавших Никодима, предполагаемого убийцу, приехал домой. Допрашивать подозреваемых после девяти вечера запрещалось законом. Делать в управлении потому было нечего. А больной экземой паренёк снова впал в истерику. Его еле успокоили врачи из арестного кабинета. Разговаривать с ним сегодня не имело смысла. Дома оперативник поужинал и сел отдохнуть.

— Ну что ты, Саша?! — возмутилась жена. — Уже начинается, а ты телевизор не включил!

Муж, сидевший с книжкой в кресле, поморщился, взял пульт со стола и нажал красную кнопочку. Через секунду в комнату ворвался быстрый баритон ведущего шоу "Правосудие". На экране появился зал заседаний областного суда. За широким полированным столом восседали шесть женщин и мужчина в длинных чёрных мантиях, чем-то смахивающих на монашеские рясы. Перед каждым из них лежала стопка листов.

Саша знал, что на этих бумажках краткое описание преступления и приговор. Ему, как сыщику, было неприятно наблюдать за происходящим. Каждый листок на судейском столе означал брак в его работе. "Уйти бы к чёрту, — подумал он. — Куда-нибудь в службу безопасности, дурака валять". Но Саша знал, что никуда он не денется с оперативной работы. Ему были противны коллеги, которые проработав сыщиками семь-восемь лет, уже начинали готовиться к новой деятельности. Заводили знакомства с работниками других силовых ведомств, потихоньку воровали секретные базы данных, пароли к ним. Уже не усердствовали, как по молодости, при розыске преступников, особенно, если дела касались коммерсантов или чиновников. Часто информация о хищениях из бюджета, налоговых недоимках клалась под сукно, и коллеги козыряли этим перед теми, кого разрабатывали. Саша понимал, что они так поступают не потому, что предателями родились, а жизнь такая. Сыщики имели право выхода на пенсию в 38-40 лет. И чем же им заниматься? Где деньги брать для жены, для детей? Вот и нарабатывали жизненный капитал, идя после увольнения в услужение к тем, кого ещё недавно клали на пол и у кого изымали документы и заводили дела. Особенно у коммерсантов ценились полковники, бывшие начальники управлений и отделов. Они обеспечивали им безопасность, всегда были рядом, подставляли руки под сброшенные пальто шефа, искали, кто курил на пожарной лестнице в офисе и так далее. Всё это бывшим полковникам компенсировалось отличной зарплатой.

А шоу уже разворачивалось.

— Здравствуйте, наши уважаемые подозреваемые, — телекамеры показали крупным планом лицо председательствующего судьи Светланы Михайловой. — Сегодня состоится юбилейный, уже двадцатый розыгрыш нашей тюремной лотереи. Вы сейчас узнаете имена двенадцати преступников. Начнём!

Раздалась бодрая музыка, послышалось завывание вращающихся лотерейных барабанов, и на экране появилась реклама. Сначала пустили социальный ролик. Человек в чёрной маске с прорезями для глаз, сидел на заборе из бетонных плит и оглядывался по сторонам. Откуда-то из-за забора ему передали туго набитый мешок. Тут с этой стороны к нему подбежал мужчина, тоже в маске и протянул руки, готовясь принять поклажу.

Раздались выстрелы, крики "Стой! Ложись! Руки вверх!" Со всех сторон к жуликам сбегались люди с охотничьими ружьями, бейсбольными битами. Ворам принялись крутить руки, срывать маски.

Из толпы выступил благородного вида мужчина с седыми, аккуратно уложенными волосами, взволнованный, держа в руке ружьё.

— Лови бандита и всю банду! — могучим басом проревел он, глядя прямо в камеру. — Или хлебай за них баланду.

По экрану, на фоне застывших персонажей ролика, поползла надпись красными буквами: "Граждане свободной страны! Будьте начеку! Помогайте полиции ловить воров, бандитов и убийц! Каждый пойманный преступник снижает ваши шансы самому попасть в тюрьму!"

— Мы начинаем! — операторы показали вращающиеся барабаны. Баритон пояснил зрителям уже давно известные этапы лотереи: — Сначала разыгрывается преступление! Итак, что же станет первым криминалом юбилейной тюремной лотереи?! Напомним, что сегодня необходимо покарать двенадцать преступников!

Барабан начал медленно останавливаться, из него выпал шарик с числом, покатился в ячейку. Зрители увидели Љ12.

Судья-мужчина улыбнулся, покопался в стопочке и вытащил наполовину исписанный листок.

— Кража электрочайника с дачной веранды в деревне Позеволята! — провозгласил он. — Решением суда определено наказание в виде одного года лишения свободы в колонии общего режима с возмещением ущерба.

По экрану поплыла цитата из уголовного кодекса, где приводилась статья "Кража" в полном виде.

— Ита-а-а-ак! — протянул ведущий шоу. — Сейчас мы узнаем, кто будет отбывать наказание за это, оставшееся нераскрытым преступление.

Вновь крутнулся барабан, но уже размером побольше, в нём лежали цилиндрики с названиями населённых пунктов области. Через несколько секунд ведущий прочёл надпись на выпавшей подсказке. "Березняки!"

Тут же зрители увидели плоский зелёный пластиковый лист с выемками для шариков. Около каждой из них отливала в свете прожекторов чёрная буква.

Над этим "полем правосудия", как его называли телевизионщики, закружился подвешенный на тонком тросике золотой шар, раскрашенный в тонкую сетку. Вот он сорвался, упал вниз, отскочил, ударился о высокий бортик поля, прокатился по выемкам, гася инерцию и наконец встал как влитой в лунке с буквой "Л".

— Нам уже немало известно о человека, которого ждёт год колонии общего режима за кражу электрочайника! — ликовал ведущий. — Его фамилия начинается на букву "Л", и он проживает в Березняках! Немного терпения, и мы узнаем, кто это!

Он подмигнул в телекамеру. Барабаны завращались снова, но уже в сопровождении звука полицейских сирен.

Саша, Александр Примак, начальник областного отдела уголовного розыска, встал, взял с собой книжку и ушёл на балкон. Сел там на диванчик и закурил.

— Дверь закрой! — закричала ему жена, не отрываясь от телевизора. — Дымом пахнет!

Балконная дверь с тихим шлепком затворилась, Примак отложил Достоевского в сторону и встав, облокотился на поручень. На улицах, как и всегда во время лучшего шоу страны, не было ни единого человека. Все сидели у телевизоров. Они ждали, кто сегодня будет вырван из обычной жизни и отправится в тюрьму — на год, на два, на десять лет, в зависимости от тяжести преступления. Щекотало нервы и то, что практически любой из зрителей сам мог оказаться "заменщиком" — так называли тех, кто отбывал срок за чужие криминальные проделки.

Согласно принятому два десятка лет назад закону, если преступника не смогли отловить в течение срока расследования — двух месяцев — с момента его злодеяния, наказание за это разыгрывалось по жребию. Сидеть за кого-то или оплачивать ущерб никому не хотелось, и потому правонарушителей активно искали все, кому не лень. Но не всегда это удавалось. Тогда начинали крутиться судейские барабаны, и слепая Фемида выносила свой приговор. "Нет преступления без преступника!". Сашу это доводило иногда до нервного срыва. Два года назад к пожизненному заключению приговорили мужика за убийство четырёх женщин. Дело было громкое, в связи с общественной значимостью играло в федеральной лотерее. Осужденный, ему только исполнилось восемнадцать лет, попытался было сбежать, как только увидел своё имя на экране, но соседи, выскочившие в коридор девятиэтажки с мобильниками в руках, просто не дали ему и шагу ступить. Фотки и видеозаписи, селфи с "заменщиком" года, потом заполнили все социальные сети. А паренёк в тюрьме сошёл с ума. Его актировали и выпустили на свободу, но судьба осталась поломанной.

В этом году на федеральную лотерею из области, где в полиции служил Александр Примак, попало одно дело — кто-то расстрелял из охотничьего ружья семью фермеров. Саша плотно работал по этому происшествию, были три подозреваемых, но доказательств собрать не удалось.

Жена осталась этим недовольна. За каждое дело, попавшее в областную лотерею, всех полицейских лишали части премии, а если преступление рассматривалось на федеральном уровне, снимали половину.

— Да что они там, с ума посходили? — ворчала обычно супруга. — Тут мужик дома не ночует, всё мотается, ищет бандюков, а его премии лишают.

Но эти материальные неудобства вполне компенсировались наслаждением, получаемом ею от просмотра тюремных лотерей. Разговоров после этого хватало на несколько месяцев.

А социальные сети ломились от фоток, интервью с "заменщиками", с их родственниками, версиями и предположениями. Бывало, но очень редко, что впоследствии, уже после тюремной лотереи, находились истинные преступники по таким делам. Их судили присяжные, процессы шли годами, чтобы избежать ошибки. Но затем снова начиналось шоу. Обычно "заменщик" встречался с настоящим злодеем в воротах тюрьмы или концлагеря — так было очень эмоционально, и на этом настаивали журналисты и блогеры, сотнями прибывавшие на такие мероприятия.

— Так, а что с Никодимом? — задумался Примак. — Реакция бурная, только вот на что она? На убийство или на смерть девушки? Кинжал, говорит, нашёл. Сегодня нашёл. И им же Элизу зарезали.

Сыщик размышлял, выстраивая предполагаемый порядок действий убийцы. Он допустил, что это Никодим Шулюпин. Итак, он любит Элизу Босуорт, страдает, причём не держит эмоции в себе. Они буквально льются из него.

Сначала установим факты, которые не требуют подтверждения. Девушка убита кинжалом, это ясно уже сейчас по характеру ранений, и судебные медики наверняка это подтвердят. Орудие убийства было в руках Никодима. Всё. Больше пока ничего ясного нет. Момента убийства никто не видел. Старик рыбак только слышал крики и вопли. Можно предполагать, что Никодим заколол Элизу? Можно. Зачем он мог это сделать? Мотив есть — она его отвергла. Значит, отомстил за пренебрежение им. Вероятно такое? Вполне.

А что говорит сам Никодим? Утром он позвонил Элизе, желая встретиться. Девушка ответила, что не хочет с ним общаться, и у неё вечером свидание на озере. И ей надо готовиться к нему. А с кем свидание? Надо будет разъяснить этот момент.

— Саша! — услышал он ослабленный закрытой дверью балкона зов жены.

— Чего? — всунулся он в комнату.

— Телефон, — жена махнула рукой в сторону прихожей. Там, забытый в куртке, пиликал мобильник.

Звонил его помощник, Аркадий Томут, тот, что опрашивал на озере старика.

— Шулюпин арестован на месяц, — сообщил он. — Я судье на мобильник скинул фотографии с места убийства, он отзвонился начальнику арестного кабинета и дал добро на тридцать суток. А эксперт обещал в понедельник доложиться по кинжалу, что на нём есть, чьё это, ну как обычно.

— Слушай, Аркаша, — Примак почесал нос. — Помнишь, Шулюпин говорил, что у Элизы было свидание на озере?

— Конечно! — бодро прокричал Томут. — Я к её матери съездил, поговорил. Она в шоке, конечно, но сказала, с кем дочка должна была встретиться сегодня. Некий Давид, фамилия неизвестна.

— Разберёмся, — хмыкнул Примак. — Подружки расскажут.

— Ага! — согласился помощник. — Как вспомнят, так расскажут, что за Давид такой. У меня всё.

Он намекал, что разговор пора заканчивать, ему сказать нечего, но в силу субординации сам об этом не говорит.

— Да-да, — Примак почесал ухо. — Ну, пока, до понедельника.

— До свидания.

Начальник уголовного розыска снова вышел на балкон, покосившись на экран телевизора, откуда доносилась тревожная музыка. Взятый под стражу волосатый парень, в одних джинсах, ругался с полицейскими.

— Да я только в прошлом году вышел, и снова сидеть! — орал он. — Ладно, первый раз сам виноват, а сейчас-то?! Вот освобожусь через шесть месяцев, сам найду воровайку, что калькулятор из бухгалтерии этой украл!

Рядом стояли смеющиеся соседи, снимая его на мобильники.

Примак прикрыл балконную дверь и продолжил размышлять.

Так, свидание с неким Давидом. Если он там был, то тоже можно посчитать его подозреваемым. Да, надо будет мобильник Элизы проверить, с кем связывалась, кто ей звонил.

В общем-то, всё понятно, решил Примак, убийца наверняка Никодим. Но прямых доказательств пока нет. Придётся признание от него получать. На суде хороший адвокат может развалить обвинение, если постарается. Ладно, хватит на сегодня. Сейчас шоу закончится, можно будет спектакль по интернету посмотреть и спать пора. Завтра надо к тёще в гости идти. Она блинов обещала напечь.

Тупик, везде тупик!

Эксперт Лаврик, прибыв в свою лабораторию, вытащил аккумулятор из видеокамеры и поставил его на зарядку. Всё, можно идти домой, попить пивка, а исследованием кинжала заняться в понедельник. Понюхав воздух, он сморщился. В лаборатории отдавало затхлым. Отчего же пахнет? Лаврик осмотрелся.

— Ну ё-моё! — он взмахнул руками и облегчённо выдохнул, так как вспомнил, отчего вонь. — Сейчас мы это дело ликвидируем.

В углу кабинета лежал белый мешок с раскрытой горловиной. В нём хранилась одежда с какого-то убийства. Вчера её носили в суд, всё-таки доказательства. Попахивало от мешка. Лаврик наморщил лоб, припоминая, и порылся в бумагах на столе. Так и есть, копия приговора, что там в конце сказано? А, вот, "вещественные доказательства уничтожить".

Хм, за выходные, до понедельника, тут всё пропахнет тухлятиной. Что же делать? А вот что. Мешок завязать и отнести к печке. Послезавтра его там и сожгут. Сейчас открыть окно и проветрить кабинет.

Эксперт распахнул створки, сел на подоконник и закурил. Выбросив окурок вниз, он подумал, что придётся подождать, пока и дым вынесет. Ему стало смешно, так я никогда отсюда не уйду, если буду что-то делать, пришло в голову Лаврику. Хм, давай уж заодно и кинжал посмотрим.

Надев резиновые перчатки, он аккуратно вытащил орудие убийства из зелёного пластикового пакета с надписью "Полиция". Особо не разглядывая кинжал, эксперт открыл крышку токсикатора и положил его внутрь прибора.

— Опускаем крышечку, нажимаем шишечку, — нараспев произнёс Лаврик. За прозрачными стенками токсикатора замелькали рыжие всполохи. Умная техника искала биологические следы.

— Я так никогда отсюда не уйду, — снова засмеялся эксперт. — Всё уже проветрилось, а я работаю. Зато в понедельник побалбесничаю. Так, так, надо протестить пока систему.

Он огляделся, вытащил из урны для бумаг изжёванную зубочистку, обломал её на треть и остаток всунул в небольшой, не больше зажигалки размером, приёмный ящичек архивного блока. С лёгким щелчком закрыл его, нажал жёлтую клавишу и снова побегал взглядом по кабинету. Ага, чей-то волосок на клавиатуре компьютера.

Из принтера уже ползла бумажная лента отчёта по зубочистке, можно достать деревяшечку. Волосок туда, готово.

Через минуту Лаврик знал, что в зубах ковырялся его коллега, а за компьютером сидела секретарша Анюта. Что это она здесь делала? Ладно, в понедельник узнаем. Из токсикатора достаём одноразовый картридж, вставляем в архивный блок, жмём жёлтую клавишу. Как там звали-то их? Элиза Босуорт и Никодим какой-то? Получаем подтверждение и идём домой. Читаем распринтовку. Так, так, кровь Элизы Босуорт, а на рукоятке, на рукоятке. А-а! Что такое? Это как? Как это? Лавр Михайлов, эксперт первой категории областного управления полиции, быстро бросился к компьютеру и перекинул данные на экран. Там немедленно появились два снимка — убитой девушки и его брата Давида Михайлова.

Эксперт сморщился, он сразу узнал её. С этой девушкой он встретил Давида в прошлые выходные. Они ругались возле кафе-кондитерской, припоминая друг другу разные обиды. На озере её лицо, изуродованное смертью, не привлекло его внимания.

Да что же это?! Лаврик тяжело и часто задышал ртом. Так, так, у Никодима на руках перчатки. Он говорил, что потерял сознание, а очнулся, девушка уже убита. А если это брат встречался с ней у озера, и убил!? Что же делать? Что делать-то?!

Лаврик вскочил и заметался взглядом по кабинету. Ага, вот! Он вскрыл упаковку механического ремкомплекта и пинцетом вытащил из него отливающую зеленью шайбочку. Она идеально чистая, ничьи руки не касались. В архивный блок её! А сейчас, сейчас. Стерильной салфеткой эксперт протёр ручку сейфа начальника отдела, отрезал от неё потемневший кусочек и бросил к шайбочке. Снова жёлтая клавиша и снова потрескивает выползающая бумажная лента.

Итак, что мы имеем? В базу данных поступило шесть запросов. Идентифицированы. Его коллега, секретарша, Элиза Босуорт, Давид, бесследный и начальник отдела. Четыре из них, скажем, были тестовые. Кровь девушки, а рукоятка оказалась чистая. Да, да, никаких следов, так и скажем. Картридж, картридж токсикатора! Достать из архивного блока, куда его? Куда? Как куда? В мешок с одеждой с убийства. В понедельник его сожгут. Или взять собой и выбросить где-нибудь? А вдруг понадобится доказать, что уничтожил, как полагается по инструкции? Да что я, с ума схожу, Лаврик остановился, опёрся рукой на стол. Сгорел и сгорел, пластмасса ведь. Спокойно, спокойно. Берём бумажные ленты распринтовок, кладём на свой стол, внимательно читаем. Один запрос — это погибшая, ещё один без результата, четыре тестовых. Всё! Кинжал достать, упаковать, ишь, какой чистенький стал после токсикатора, все следы с него снял приборчик, в пакет его и бумажной печатью заклеить. Сверху на распринтовки положить. Готово. Картридж отнесём к печке на чердак, и в мешок его, в мешок. Пусть горит. Посидеть, подумать, всё сделал? Нет! Шайбочку забыл достать из блока. Пинцетом её обратно в ремкомплект, обрывок салфетки в урну. Перчатки снять и туда же. Окно закрываем и домой.

Да, точно, это Давид завалил девчонку, думал Лаврик, сидя в пельменной и глядя на графинчик с водкой. Этот доходяга Никодим не смог бы зарезать, точнее, заколоть. Ботаник такой, ревел, припадки. Да, да, пока он рыдал, Давид её и полоснул. И сунул кинжал в руки пареньку. И убежал. Эксперт припомнил, что на краю полянки заметил примятую траву и ещё, и ещё. Он плеснул в стопку водочки и выпил. Горький, противный вкус поспешил заесть холодным безвкусным пельменем.

Да, ещё за одной из берёз он видел притоптанное место. Кто-то там стоял. Да кто стоял?! Давид и стоял. Ты смотри, с детства знаю, с самого рождения, а ведь ни словом не обмолвился, что убить может. А что же делать?

Может, рассказать, как есть? Что нашёл биоматериал младшего брата на кинжале с убийства девушки, что трава примята была. Давида оперативники возьмут в оборот, они умеют это жёстко делать и сознается тот. А куда ему деваться?

Лаврик замахнул ещё стопарик, сейчас вкус водки был нормальный, не горький, и закусывать не надо. Ну надо же, брат убийца! Эксперт уже уверил себя, что именно Давид убил Элизу. Встряска эмоций, произошедшая, когда он увидел брата на экране компьютера рядом с погибшей, страх за него, за себя, за их мать, помешали ему рассуждать спокойно с самого начала. Сейчас у него уже сформировалось убеждение, что Давид виновен. Слабовольный, не привыкший к самоконтролю, к жёсткости суждений и решений, Лаврик оказался охвачен ужасом. А развитое, обширное воображение рисовало всё новые и новые варианты развития событий. И все они были один хуже другого.

Водка, незаметно согревшая тело, расширила вены, кровь побежала быстрее, мозг заработал ещё активнее. Лаврик попытался представить, как будет, если он расскажет, как есть. Мать сразу сойдёт с ума и умрёт. Ещё бы, любимый сын убийца. И его, Лаврика, проклянёт за то, что Давида погубил. А на работе, на работе, конечно, посочувствуют, кто-нибудь похвалит, типа, долг превыше всего. А на самом деле станут за спиной шушукаться, дескать, вот он, родного брата посадил, принципиальный, дурак, наверно. И что останется ему? Семьи не будет, коллеги отвернутся, кому нужен такой, что братьев продаёт. Жена не вернётся и дочку с сыном не даст. Ещё и скажет им, у вас не отец, а дерьмо! Испугался начальства и через родную кровь переступил.

Водки надо выпить, что-то сижу, сижу, а её не убавляется. Эксперт всегда удивлялся тому, что обычно водка была, была, а потом раз! И нету! И надо снова брать. А сейчас ещё много. Надо пельменей отвратных этих взять. И соус поострее, чтобы хоть не так противно эти склизкие вареники глотать.

Так, а если оставить, как есть? А вдруг дознаются? Тогда, тогда капец! Брата посадят, мать опять сойдёт с ума и снова умрёт, а его вышвырнут с работы. И ещё статью из уголовного кодекса навесят. И на работе начнут его презирать. Как же, пытался своего родственника отмазать, скотина, опозорил честь полиции. Ещё в соцсетях напишут, да фотку какую-нибудь гнусную привесят. И на весь мир опоганят навсегда. Давид, Давид, что же ты наделал! Гад!

Лаврик вытер выкатившуюся слезу. Вытащил мобильник и прижав его к столу левой рукой, чтоб не дёргался, не скользил на столе, правой набрал номер брата.

— Алё, привет, братик, — запинаясь, сказал он. — Как дела?

— Отлично! — до эксперта донеслись музыка, весёлые крики. — А ты что? Пьянствуешь опять?

— Хорошо тебе, — протянул Лаврик и неожиданно даже для самого себя хрипло засмеялся и тут же закашлялся. — Ну ты монстр какой-то...

— Слышь, Лавра, — прервал его Давид. — Мне некогда, давай-ка домой шагай и спи. Хватит уже горевать по своей жене и детям. Меньше будешь пить, быстрее увидишь. Всё, пока.

Сквозь алкогольную слабость у Лаврика пробивалось желание, чтобы брат сам признался прямо сейчас в убийстве. Приехал бы в полицию и подал прошение о совершённом преступлении. Тогда бы он не мучился. А тот веселится. Вот это выдержка! Вот самообладание! Три-четыре часа назад убил человека, а ночью начал круто отдыхать. Лаврик даже восхитился Давидом. Какой молодец! Стальная воля у брата.

Ещё водочки, пельмень брызнул водой на рубашку, да ладно. Стоп, стоп, а ведь он может во вкус войти и нас с мамой прирезать. А что ему? Вон девчонку приколол, и с дружками пьянствует. Вернётся домой пьяный и зарежет. Наверно, понял, что не просто так я ему звонил. Что же делать?

Расплатившись за пельмени, водку и нечаянно разбитый графин, Лаврик, качаясь, вышел на улицу. Ноги подламывались и он присел на ступеньки у входа. По лицу текли слёзы. Вскоре подъехала патрульная машина.

— Заберите пьянчугу, — резким голосом скомандовала им директор пельменной, вызвавшая полицию. — Напился, как бы не натворил чего.

— Сейчас, — патрульные подошли к Лаврику и приподняли его. — Так это наш эксперт. Он сегодня на убийство ездил. Нервы, наверное, не выдержали, вот и напился.

— Это на какое убийство? — помягчела женщина. — Это в новостях говорили недавно, что девушку убили на озере? Фотографии такие страшные в интернете выложили.

— А что у нас, каждый день убийства что ли? — пробурчал один из патрульных. — В этом году по всей области пятое. Ясно, что человек перепсиховал.

Директор почувствовала вину, а поскольку это неправильно, женщина при общении с мужчинами не может быть виновата, она гордо вздёрнула голову и молча ушла. В пельменной она сказала поварихам, что патрульные на неё наорали, дескать, парень напился, что у него стресс, а она виновата.

— Я что ли, убила? — спросила директор у подавальщицы. Та промолчала. — Ну вот, а на меня орут. Работали бы лучше, и не убивали бы никого. А пить не можешь, не пей, или дома сиди. Полицейские! Тьфу!

Лаврика отвезли домой и тот, с трудом открыв дверь квартиры, не помня как, стащил с себя одежду и завалился спать. Полицейские, возвращаясь на маршрут, с завистью говорили о коллегах, ездивших на убийство.

— Я посмотрел, там уже почти двести двадцать тысяч просмотров, — сидевший на пассажирском месте копался в своём мобильнике. — Могут в лидеры месяца выйти. Повезло парням.

Его напарник молча вздохнул, тоже завидуя.

Как узнать невиновного?

В понедельник с утра Примак читал сводку преступлений по области. Зарегистрировано восемь краж, один разбой и одно убийство — Элизы Босуорт. Оно, единственное преступление, и осталось нераскрытым. Начальник уголовного розыска хмыкнул, отложил сводку и потянулся. За открытым окном покачивалась под слабым ветерком ветка яблони, где-то рядом чирикали воробьи. А в камере сейчас сидит нечаянный убийца Никодим Шулюпин и наверно, кается, кается в том, что сделал. Вчера вечером, вернувшись от тёщи, Примак ещё раз обдумал ситуацию и пришёл к выводу, что убийца он. Сейчас надо аккуратно обработать парня, склонить его к чистосердечному покаянию. Этим начальник уголовного розыска решил заняться сам. Судя по тому, как Никодим вёл себя, он импульсивен, склонен к необдуманным поступкам, значит, не может анализировать ситуацию, делать выводы. Стало быть, надо поговорить с ним откровенно, как бы по дружески, посочувствовать, дать понять, что оперативники сейчас его единственные друзья. Они хотят помочь ему выпутаться из этой истории. Конечно, наказание придётся отбыть, как без этого. Но тут уж никак. А чтобы и совесть была чиста, и срок поменьше, и нервотрёпки не было, надо только подробно рассказать, как было дело. А ведь главное — не наказание, а совесть, она и так будет мучить всю жизнь, а если сознается, то моральных страданий придётся перенести гораздо меньше.

Примак встал, выглянул в окно, снова потянулся и вернувшись к столу, позвонил в арестный кабинет. Ему сообщили, что Шулюпин до сих пор находится в неустойчивом состоянии, ревёт, ничего не ест, ждут врача, вызвали из тюремной больницы психиатра, чтоб успокоил.

— Ну тогда ладно, — немного разочаровался Примак, уже настроившийся на беседу. — Как очухается, мне звякнете.

— Конечно, — заверили его.

Только начальник уголовного розыска положил трубку, как телефон зазвонил. На связи был начальник областного управления полиции Алданцев. Поинтересовавшись, не занят ли Примак, и если ли у него время, он пригласил его зайти к себе. Конечно, генерал мог бы просто приказать, но такая вежливая манера поведения импонировала подчиненным и добавляла ему авторитета.

В коридоре Примак увидел шагавшего к нему Аркадия Томута. От него узнал, что эксперт уже отработал свой кусок работы. На кинжале следы только от крови девушки.

— Он бедняга так переволновался в субботу на убийстве, что напился вдребезги! — засмеялся Аркадий. — Его наши патрульные из пельменной домой забрали.

— Бывает, — ответил Александр, не особенно интересуясь похождениями эксперта. — Я к генералу пошёл. Потом зайду, обговорим ещё по этому делу, что как делать.

В кабинете Алданцева, кроме генерала, сидел невысокий худенький мужик в белом костюме. Примак, поздоровавшись с начальником, отметил про себя, что гость нервничает, крутится на стуле, барабанит пальцами по столу. Хотя и пытается вести себя сдержанно. Что-то случилось у гражданина, решил Примак, наверно, знакомый генерала, надо помочь из какой-то ситуации выпутаться, скорее всего. Лицо знакомое у него, где-то видел.

— Знакомьтесь, — Алданцев легко поднялся, высокий, подтянутый. — Это Тарас Валерьянович Майзен, психолог высшей категории, проводит по заказу МВД исследования среди осужденных "заменщиков". Александр Романович Примак, начальник уголовного розыска.

Генерал пояснил, что психолог Майзен докопался до некой твёрдой породы в своих изысканиях, пробить её не может, и пришёл в полицию за помощью.

— Понимаете, Александр Романович, — Майзен вновь простучал пальцами по столешнице. — Я работаю с теми, кто осужден по тюремной лотерее. Ваше министерство поручило мне разработать рекомендации для их последующей реабилитации, а также создать схему общения, отношения с теми, кто ещё находится в заключении. Они должны чувствовать себя виновными, хотя и не совершали преступления, за которое сидят.

Примак молча смотрел на Майзена. Пальцы рук он сплёл и положил перед собой. Получилось некое замкнутое кольцо. Психолог без труда разгадал неосознанно-стандартное поведение оперативника, он полностью замкнут в себе. А если и разомкнёт руки, то тут же положит ногу на ногу. Закрытость главная черта полицейских, особенно из уголовного розыска, он уже не раз сталкивался с этим. Надо заинтересовать его, расположить к себе, чтоб он искренне помог, а не отделался пустяшными услугами. Для этого надо быть открытым, показать своё доверие, даже некую зависимость. Оперативники ценят таких людей, и не прочь использовать в своих целях.

— Видите ли, эти люди, "заменщики", они чувствуют некую обиду, расстроены, — продолжил Майзен. — И выйдя на свободу, могут предпринять меры по своей реабилитации, восстановлению своего реноме, другими словами, отомстить кому либо, выместить свою злобу. И вы знаете, что такие случаи были, хотя их не афишируют. И моя задача сделать так, чтобы убедить их в том, что они осуждены справедливо, так как они сами и их окружение не приняли нужных мер, не оказали помощи вам в поиске преступников, не предотвратили преступление. И хоть осуждены они случайно, по лотерее, но виновны постоянно, пока совершаются преступные деяния.

— Я пока не вижу, чем могу вам помочь, — Примак откинулся на спинку стула, расцепив руки. Майзен тут же как бы случайно уронил лежавший перед собой блокнот и нагнулся, чтоб поднять. Так и есть, он увидел, как оперативник под столом вытянул ноги, закинув один ботинок на другой. Кольцо закрытости так и не раскрывалось.

— Я понимаю так, что доступ к осужденным Тарасу Валерьяновичу открыт? — Примак повернулся к генералу. Тот кивнул. — Так какая помощь вам нужна?

— Я не могу работать с людьми, если не знаю достоверно, на сто процентов, что те осуждены действительно без вины, — ответил Майзен. — Я уже год занимаюсь этой проблемой и сейчас понял, что мне не хватает уверенности в этом. Если я беседую с человеком, осужденным по лотерее, например, за кражу, то где гарантии, что он её не совершал, или ещё что-то натворил, и это осталось в тайне? Ведь истинная личность преступника так и осталась неизвестна! Может быть, этот "заменщик" что-то украл, а потом угодил в тюремную лотерею и попал в заключение. Ведь он в глубине души чувствует свою вину и потому ведёт себя со мной неискренне. А это ведёт к неверному пониманию ситуацию и неправильным выводам. А на их основании я построю ошибочные рекомендации. Понимаете? Мне нужны люди, которые на самом деле невиновны. И сидят, точно за чужое преступление.

— Такая чистая наука, — усмехнулся Примак. — Эксперимент должен быть прозрачным.

— Да, — кивнул Майзен.

— А где мы возьмём таких? — начальник уголовного розыска снова посмотрел на генерала. — Нам бывает известен преступник, но нет доказательств. И за его деяние осуждают людей. Но такую информацию мы вам предоставить не можем, она секретна, поскольку работа по сбору улик не прекращается. Мы даже не можем вам сообщить, какие это были дела, чтобы избежать утечки информации. Понимаете?

— Хорошо, хорошо, — психолог улыбнулся. Спорить нельзя, это настроит оперативника против него, вызовет неприятие, поскольку он хочет навязать свою точку зрения, а возникающие препятствия в виде контраргументов создадут впечатление противника, а этот Примак должен стать союзником.

— Почему я пришёл именно сегодня? — Майзен решил открыть карты, уйти от спора, сгладить наметившуюся преграду в отношениях. — Позавчера было убийство, погибла молодая девушка, — он заглянул в блокнот: — Элиза Босуорт. Подозреваемый сознался? Это он убил?

— Пока не сознался, — заговорил генерал. — Но это вопрос только времени. Как только арестованный придёт в себя, мы получим от него признание.

Примак искоса быстро глянул на Алданцева. Оперативники не любят, когда рассказывают о делах, находящихся в разработке. Любое сказанное слово в присутствии посторонних может привести к самым нежелательным последствиям. Лучше ничего лишнего не говорить. Как собраны доказательства, что при этом делалось, это не важно. До приговора надо молчать, да и после него тоже. Обычно со стороны расследование выглядело так: преступление, ловля злоумышленника, признание от него, сбор дополнительных улик, выдвижение прокурором обвинения, суд, приговор, тюрьма. А теневая, оперативная сторона оставалась за кулисами процессуальных строгостей. Если же из-за них что-то просачивалось, то уголовное дело могло рассыпаться. Поэтому Примак был недоволен.

Генерал уловил недовольство подчинённого, быстро прокинул в мозгу, чем оно вызвано и решил завершить разговор.

— Впрочем, о деталях дела, естественно, о чём можно говорить, Александр Романович вам расскажет сам, — Алданцев поднялся. — Прошу меня извинить, Тарас Валерьянович, у меня дела.

Начальнику областного управления полиции по большому счёту было всё равно, раскроется убийство Босуорт или нет. Общие показатели работы, усреднённые, превышали установленный минимум. Причём, такая ситуация сохранялась уже несколько лет. Поэтому генерал рассчитывал на повышение. Ему уже намекнули в МВД, что возможно, он вскоре займёт должность руководителя службы оперативного контроля в столице. С Майзеном же Алданцев встретился потому, что его исследованиями интересовался лично министр. Сейчас он позвонит его референту и доложит, что ещё раз оказали помощь психологу. А это, как ни крути, ещё один плюсик в глазах руководства. Лишний раз напомнить о себе с положительной стороны не помешает. Здесь Алданцев следовал одному правилу — главное, уметь показать свою работу, свои достижения. Можно много работать, делать много хорошего, но если про это никто не узнает, то и награды проплывут мимо. К тому, кто смог продемонстрировать свои достижения. Генерал взглянул на часы и взял мобильник. Надо докладывать.

В кабинете Примака психолог и оперативник принялись пить чай.

— Я понимаю так, что вас интересует Никодим Шулюпин? — начальник уголовного розыска побренчал ложечкой в кружке, мешая сахарный песок. — Считаю его виновным, и когда у него пройдёт душевное расстройство, начнём с ним работать. Полагаю, что получим от него признание.

— Но пока он считает себя невиновным? — уточнил Майзен.

— Он пока не в себе, — Примак поморщился. — Успокоится, тогда начнём допросы. А вы что хотели от него?

— Видите ли, Александр Романович, — психолог потёр влажные ладони. — Здесь очень интересный момент. Сейчас он считает себя невиновным, а после вашей работы будет полагать, что он убийца. Я бы хотел с ним пообщаться в этих обеих фазах. Это очень ценный материал для моего исследования.

Примак ожидал, что Майзен добавит после слова "исследования", что оно проводится по распоряжению министерства внутренних дел и готовился презрительно сморщиться и своим видом показать, что это его не интересует. Но Майзен ничего не сказал. Начальнику уголовного розыска это понравилось. Не стал давить авторитетами, подумал он, нормальный вроде мужик. И тут вспомнил, где видел его. Лет пять назад он выступал экспертом по какому-то делу в суде. И вёл себя учёный тогда нормально, помог доказать, что убийца симулирует сумасшествие.

— Поможете? — спросил психолог, и взяв кружку, начал попивать чаёк.

— А что вы хотите у него спросить?

— Только как он себя чувствует, и о чём переживает, что вызывает у него волнение, или наоборот, спокойствие.

— Подумаем, — Примак улыбнулся учёному. — Оставьте номер своего мобильника, я вам перезвоню, и скажу, какое решение принято.

Майзен начал расспрашивать его о других делах, как вели себя подозреваемые. Особенно его интересовали случаи, когда арестовали одного, а потом выяснялось, что преступник совсем другой. Оперативник припомнил парочку таких дел. Чтобы не дать даже возможности усомниться в профессионализме себя и своих подчинённых, он сразу сообщил, у них имелись веские основания для арестов. На самом же деле, в оборот брали всех, кто мог иметь отношение к преступлению. Люди обычно не склонны к признаниям, надеясь, что неприятности в виде наказания пройдут мимо. Поэтому все подозреваемые подвергались мощному психологическому давлению. Обычно мало кто его выдерживал. Порой и невиновные признавались, лишь бы избежать "пресса" со стороны оперативников.

— Я вам другой случай сейчас расскажу, забавный, — вдруг заулыбался Примак. — Хотя, смешного в этом мало, убийство есть убийство. Но любопытно с точки зрения поведения участников этих событий.

В одном из пригородных домов, на веранде, обнаружили тело семидесятилетней старушки. Причина смерти — кровоизлияние в мозг, вызванное ударами по голове.

— Её колотили лбом об пол, — пояснил Примак. — Вскоре выяснилось, что она бегала к соседу старику. Тот лечил её от ревматизма какой-то голубой глиной. Ну там любовь у них на склоне лет. Точнее, у неё любовь. И была у старушки соперница, такая же пенсионерка. А дед обеих пользовал, ему-то сплошная выгода.

Как предполагали сыщики, одна бабуля пришла к другой выяснять, кому принадлежит старик. Поссорились и в итоге подрались. Способ-то убийства женский, схватить за волосы, да колотить головой по полу. Мужик бы ударил просто по лицу. Когда разъяснили этот любовный треугольник, то задержали обоих — старика и вторую поклонницу лечения голубой глиной.

— Дед одну ночь только провёл в камере, — Примак глянул на психолога. — Мы с ним даже не разговаривали ещё. И на него такое впечатление произвела обстановка, люди, находившиеся там, что он утром сразу признался в убийстве. Но мы стали, конечно, проверять. Поскольку признание признанием, а доказательства? На одном признании в суд не уедешь. И узнали, что во время убийства дед уезжал к сыну, тот ему лопату какую-то особенную сделал, глину копать. И там его видели человек семь. Так что алиби у старика было стальное.

— А вы можете мне номер мобильника этого человека дать? — спросил Майзен. — Любопытно узнать, отчего он сознался. Ведь он не мог не знать, что в случае обвинительного приговора остаток жизни пройдёт в тюрьме. Или очень хитрый дедушка?

— Никакой хитрости нет, — оперативник качнул головой. — Большинство людей привыкают эмоционально к одной и той же обстановке вокруг себя. И когда она резко ломается, это их шокирует. Тем более людей примитивных, без образования, как правило. Они не способны вести себя стойко. И пытаются всеми способами избавиться от этого.

В итоге деда отпустили, а вторая подозреваемая — бабулька, в камере же сошла с ума. Они были люди простые, бесхитростные. Может, будь помоложе, они бы выдержали этот эмоциональный перепад, но возраст, закостенелое бытие, быстрый слом многолетних привычек пробудили в них огромный страх. Психика не выдержала. Пенсионеры ужаснулись, не смогли справиться с новыми условиями жизни. Пусть и кратковременными.

— Так, получается, убийцу не нашли? — Майзен отодвинул пустую кружку. — И дело пошло в лотерею? Кого-то осудили?

— Нет, — Примак вздохнул. — На основании показаний деда и найденных возле убитой биоматериалов судебная коллегия пришла к выводу, признать убийцей старушку и освободить её от наказания, как лишившуюся рассудка.

— Хм, любопытно, — психолог потёр подбородок. — Интересно вы говорите про слом привычек, новую атмосферу, которую не выдерживают люди, привыкшие к однообразной жизни.

— Ну, конечно, — оперативник кашлянул и наклонился над столом, поближе к Майзену. Тот не отпрянул, мгновенно расценив такое движение, как желание поведать что-то не очень афишируемое.

— Ведь арест для этого и нужен, — продолжил начальник уголовного розыска. — То, что там якобы людей задерживают, и в камеру, для того, чтобы они не мешали расследованию, не разглашали тайны, это ерунда!

— А для чего арест? — искренне удивился психолог.

— Чтобы человека вырвать из привычного мира, — откинулся назад, и скривил губы в улыбке Примак. — Он растерян, он поражён, он удивлён, унижен равнодушием окружающих, обществом преступников, таких людей, которые зачастую и не люди вовсе. А так, просто похожи. Это другая жизнь, не похожая на нормальную. И арестованный, если он сам не преступник профессиональный, конечно, хочет вырваться обратно, он на многое готов, чтобы избавиться от этого. Стресс при этом потрясающий. Вот для этого арест и нужен. Чтобы вывести человека из состояния спокойствия, взболтать его эмоции. И стать его другом. Человек, чьё нутро взбаламучено ночёвкой в камере, утром может рассказать оперативнику всё, что тому надо. Он инстинктивно потянется к нему, поскольку тот пообещает свободу и возвращение в привычный мир за признание и рассказ о преступлении.

— И что, со всеми так происходит? — Майзену стало очень интересно. Перед ним внезапно открылся новый слой человеческих отношений, о которых нигде не написано, и никто не говорил.

— Ну, конечно, нет, — Примак сам вдруг почувствовал облегчение, как будто скинул с души некую тяжесть. Это его насторожило. Вот психолог! Смог раскрутить его на разговор. Да ладно, ничего ведь не сказал тайного, конкретного. А вроде как с коллегой пообщался. А этот Майзен может расположить к себе. Опасный дядя. Надо будет его привлекать к помощи, в трудных случаях, чтобы людей на разговор выводил.

— В основном это касается людей, живущих по привычкам, не устойчивых к жизненным изменениям. Рецидивисты, например, привыкли к этому, для них перемена места обитания не удивительна. Там другой подход. Те, у кого высшее образование, или просто привык размышлять, думать, тоже трудны. Они хоть и истерят порой, но быстро приходят в себя. Но, как правило, такие редко попадаются. Хорошо маскируют преступления, если совершают.

— А этот, Никодим Шулюпин, он, на ваш взгляд, признается?

— Студентик этот? — оперативник замешкался, решая, прямо сказать или уйти в сторону. Потом решился: — Сознается. Хлипкий он. Нервы расшатаны. Признается.

Майзен поднялся, поблагодарил Примака за чай и удивительный рассказ, пообещал, что не станет распространяться о полученной информации, и задумчивый, ушёл.

Если признается Никодим, значит, всё равно почувствует себя виноватым, размышлял психолог, не спеша шагая по скверику возле управления полиции. А это значит, что говорить с ним, с таким, смысла нет. Это плохо. Как же тогда быть ему, доктору Майзену, с его исследованием? Где же тогда искать стопроцентно невиновного, осужденного за преступление, которого не совершал? Как найти такого? Неужели всё зря? Нет, есть выходы, надо пробовать. Надо работать.

Коллекционер

На большом столе голый до пояса, вспотевший от переживаний Эдик Трапонов разложил вырезки из газет, распечатки с интернета, где описывалось убийство Элизы Босуорт. Из шести колонок, расставленных в комнате по углам, и подвешенных к потолку, лилось "Золото Рейна" Рихарда Вагнера. Пока негромко, так, для души. Слабый ветерок шевелил бордовую тяжёлую штору на окне. Листы на столе приподнимались от воздушных дуновений и плавно опускались обратно.

— Какое у тебя было красивое имя! — прорычал Эдик, глядя на фотографию погибшей девушки. — Я не знал! А если бы знал, всё равно бы убил! Элииизаааа!

Он аккуратно собрал все вырезки и сложил в старинную картонную папку с завязочками. На обложке написал жёлтым фломастером "Элиза Босуорт". Подумал, взял красный фломастер, нарисовал вверху кинжал. Полюбовался, поставил дату убийства чёрным, и отложил папку в сторону.

Открыл ящик стола, вытащил бухгалтерского вида толстую тетрадь с типографской надписью "Главная книга" и пролистав немного, внёс запись: "Элиза Босуорт, убита мною на озере. Следил пять недель и два дня. Убил кинжалом, взял деньги пять тысяч рублей. Я снова молодец".

Он стал медленно листать тетрадь, читая внесённые в неё записи.

"Убит неизвестный. Шёл пешком ночью по обочине дороги в сторону города. Убил отвёрткой в висок". Эдик припомнил, как он заприметил шагающего мужика, в изношенной кожаной куртке, джинсах, с истрёпанными внизу штанинами. По трассе проезжали машины, посвистывая шинами по мокрому асфальту. Из серых туч, заволокших небо, изредка сыпал дождик, холодный, осенний. Ездивший в тот день на рыбалку Эдик приметил мужика, обогнал его на своем джипе, проехал немного, и свернул с дороги на скользкую глинистую грунтовку. Метров через десять он вырулил на блестящую мокрую траву и остановился. Стал ждать. Вскоре показался неспешно шагающий мужик. Эдик свистнул ему и махнул рукой, давая сигнал подойти. Тот постоял пару секунд, потом приблизился. Когда Трапонов спросил у него, правильно ли он едет в деревню Стряпунята, мужик улыбнулся и ответил, что не местный, и не знает, где это. И попросил подвезти до города. Улыбнувшись в ответ, Эдик согласился. Тот повернулся спиной, открывая дверцу джипа, и тут же получил удар отвёрткой. Труп Трапонов бросил тут же, немного оттащив от грунтовки. Потом в новостях сообщили, что убийство произошло на обочине трассы. Эдику было смешно, такие эти сыщики невнимательные. Даже место смерти не смогли определить. Он хотел даже позвонить в полицию, сказать, что на грунтовке убийство произошло, но передумал. Что он, больной, за них работать?

Это был его седьмой труп. До этого Эдик убивал только в городе. А тут как-то решил, что на свежем воздухе дело лучше пойдёт.

Вот и другие записи. "Задушил гитарной струной, забил бейсбольной битой фирмы "Mercury" насмерть, утопил в речке". А сейчас это, новое убийство. Он никогда не оставлял никаких следов. Найти его было невозможно.

Только одно удручало Трапонова. Никто не знал про него, бесстрашного и неуловимого убийцу. Он часто пересматривал фильмы со своим любимым героем Полом Брэдли. Тот также всегда уходил от преследования, всегда побеждал всех врагов. Но про Пола Брэдли знал весь мир, а про Эдика Трапонова, хитрого и сильного, никто. Не раз в его груди появлялась сладкая, тянущая боль. Это было желание позвонить в газеты, на телевидение, сказать им, а знаете, кто убийца? Кто безнаказанно умертвляет одного жителя города за другим? Или компьютер. Стоило только войти в одну из социальных сетей, и написать один маленький пост с одной, двумя деталями. И слава обеспечена. Конечно, интернет-группировки завистливы и недоверчивы. Они бы сначала поглумились, поиздевались, выплёскивая на него всю свою злобу неудачников из своих неглубоких, мелких душонок. Но вскоре бы, когда его сведения нашли бы поддержку фактами, начали бы хвастать, кто из них первый поверил, кто первый просчитал его адрес, кто первый сфотографировал его.

Зная это, Трапонов улыбался, щеря свои гнилые почерневшие зубы. Нет, они не дождутся этого. Слава, известность, фотографии в интернете с миллионами просмотров, лайков и комментариев не могут принести такого удовольствия, как просмотр тюремной лотереи.

Это лучше всего, это высший кайф, это сотрясение всего и всех. Эдик прикрыл глаза, вспоминая последний раз. Золотистый шарик падает в лунку, через пару секунд ведущий орёт фамилию того, на кого указал жребий. Проходит минута, две, пять, тридцать, машины телекомпаний, блогеры мчатся туда, к этому несчастному, который ещё недавно и не подозревал, что ночевать нынче он будет в камере, пропахшей гнилыми запахами страха, уныния и обречённости.

И вот, вот на миллионах экранов его лицо, растерянное. Кто он, ещё неизвестно, пьяница, или какой-нибудь начальник, работяга или бизнесмен. Лопочет, машет руками и глаза, его глаза, в которых уже всплеск первого испуга, надорванной воли сменяется безнадежностью. Как и этот придурок, валявшийся рядом на траве, когда он убивал Элизу. Тоже невиновен, но будет страдать, мучиться, реветь, сходить с ума и зубами грызть себе вены на руках.

— А это я!!! — орёт в это время Эдик Трапонов, сидя у телевизора. — Я, я это убил!! А ты будешь гнить!!! А-а-а-а-а-а-а!!!!!! Я! Я! Я! Я! Я-я-я-я-я-я-я!!!!!

Такое удовольствие нельзя сменять ни на какую славу. Тело после этого как будто промыто живой водой, лёгкое, светлое, невесомое. Спится отлично, без кошмаров. И даже воздух кажется пропитанным счастьем.

Эдик прибавил звук "Золоту Рейна" и приступил к занесению в свой гроссбух новой записи. Восьмое убийство. Пол Брэдли гордился бы им.

Динамики выбросили летающих валькирий в комнату Трапонова.

— Да, да, рыжая фрау! — завопил Эдик и раскинулся в кресле, в предвкушении кайфа, кайфа, когда грозная музыка сотрясала его.

Ему казалось, что сейчас, здесь, летает неулыбчивая, прекрасная золотокудрая дева с берегов далёкого Рейна. Она гладит его по голове, её дыхание, тонкий аромат полевых цветов и трав овевает его. Тяжёлые волосы падают ему на грудь и густой запах речной прохлады окутывает свежестью.

— Это всё ради тебя!!! — Эдик закричал голосом, моментально сорвав его и охрипнув. — Для тебя, моя рыжая фрау!!! Только не уходи, останься здесь, со мной!!!

Волшебная музыка заполнила комнату. Звуки из динамиков сталкивались, пружинили и выплёскивались в открытое окно. Бордовая штора им нисколько не мешала.

Обессилев, Эдик полулежал в своём удобном, мягком кресле. Валькирия одобрила его жертву, принесённую им во славу золотокудрой девы. Сейчас надо завершить запись, спрятать тетрадь, папку с информацией по Элизе Босуорт и поспать. Надо ждать тюремной лотереи. Тогда, отпраздновав очередную удачу, можно будет подумать и о следующем убийстве.

Гонорар от неизвестного

В конторе адвоката Роланда зазвонил телефон. Секретарша взяла трубку.

— Здравствуйте, — услышала она. — Из арестного кабинета вас беспокоят. По графику подошла очередь адвоката Роланда неимущих защищать. Он на месте?

— Да, — секретарша бросила взгляд на патрона, занимавшегося маникюром за своим дубовым столом, с обтянутой зелёным сукном столешницей. Адвокат поднял голову и вопрошающе вздёрнул её, глядя на верную помощницу. Та указала пальцем на телефон, стоявший на краю стола.

— Сейчас я вас соединю, — женщина нажала клавишу с цифрой "7", через секунду аппарат рядом с Роландом запиликал мягкую мелодию "Зимы" Вивальди.

— Алло, — не откладывая пилку, ответил адвокат, взяв трубку, и прижав её головой к правому плечу, и проговорил глубоким бархатным баритоном: — Я слушаю вас.

Узнав, что это из арестного кабинета, он сбавил тон и разговаривал уже повседневным голосом. Как и все адвокаты, он не очень любил работу на казну, поскольку это очень слабо, косвенно ограничивало его свободу выбора. А будучи человеком вольной профессии, Роланд, как и коллеги, привык сам выбирать работу. А сейчас его ставили перед фактом. И никуда не попрёшь, как говорится, по закону обязан. Ладно хоть, оплачивали такие заботы вполне достойно и без задержек.

— Сейчас запишу, — Роланд отложил пилку, подобрал со стола ручку и подвинул ближе ежедневник. — Диктуйте, кто, за что, когда подойти?

Конечно, в случае защиты неимущего, ему было абсолютно всё равно, как его зовут, и за что тот арестован. Адвокат просто отсиживал рядом с арестованным в процессе, демонстрировал активность, заявляя порой ходатайства и с хитрым лицом опрашивая участников дела. Это создавало впечатление его заботы, и служило главным образом для того, чтобы его подопечный не писал потом жалобы в разные инстанции.

— Так, так, Никодим Шулюпин, убийство, умышленное, арест, завтра к десяти утра, сейчас, секунду, — Роланд сверился со своими записями на перелистном календаре, и спросил ещё у секретарши: — Что у нас завтра до обеда?

Та придвинула толстенную папку в кожаной обложке с тиснёными узорами и зашуршала страницами.

— Указана работа с документами в конторе, — ответила секретарша.

— Да, я смогу подойти, — вернулся Роланд к разговору с полицией. — Благодарю вас. До свидания.

Только он положил трубку, как дверь кабинета раскрылась. Вошла стройная, красивая женщина лет тридцати пяти на вид, с печальным лицом.

— Здравствуйте, — она быстро прошла к столу адвоката и уселась на приставной стул. — Мне нужна ваша консультация.

Роланд на мгновение замер, но тут же принял благодушный и внимательный, рабочий облик и отложил в сторонку взятую было пилку для ногтей. Сам он был высокий, моложавый мужчина сорока пяти лет, и знал, что нравится женщинам. Роланд улыбнулся, глядя на внезапную посетительницу. Секретарша внимательно рассматривала её со спины. Ей не понравилось поведение вошедшей. Ворвалась, наглая такая, не спросила, можно, нет войти. Бесцеремонная дамочка.

— Ой, можно позвонить? — между тем женщина встрепенулась и взглянув на Роланда, перевела глаза на телефон.

— Да, да, конечно, — адвокат немного развернулся и левой рукой придвинул аппарат к ней поближе. В это время посетительница привстала, как бы потянулась к телефону и незаметно ухватила пилочку, которой адвокат подтачивал ногти и зажав её в руке, вдруг выпрямилась.

— Ой, извините, я потом зайду, — она стремительно выбежала из кабинета. Роланд и секретарша немного помолчали, обескураженные таким непонятным визитом. Потом адвокат встал, потянулся и поправил галстук.

— Я пойду пообедаю, — он нагнулся и подняв прислонённый с тумбе стола кожаный портфель крокодиловой кожи, поставил его на стол. — А потом в процесс. Если будут спрашивать, вернусь завтра после обеда. До свидания.

Пропажи пилки Роланд не заметил. Секретарша кивнула и занялась бумагами. К не очень нормальному поведению некоторых из своих клиентов они привыкли. Через минуту оба уже забыли о странной посетительнице. Хотя адвокат оценил её стати чисто с мужской точки зрения.

— Вполне так подходящая дама, — подумал он, выходя из здания, где арендовал, уже пятнадцать лет, свой кабинет. — Погода прекрасная, жаль, что сейчас до вечера придётся в суде сидеть. Ладно, вечером прогуляюсь по набережной, давненько не бывал на реке.

Припарковав свою элегантную "Тойоту" возле районного суда, где его ожидала тяжба между родственниками, делившими наследство, Роланд почувствовал шевеление в кармане пиджака. Мобильник давал знак, что кто-то хочет пообщаться.

Адвокат вынул его и глянул на экран. Вместо номера или имени звонившего там мигало заявление о неизвестности абонента. Как и любого нормального человека, Роланда раздражали такие моменты. Звонят, секретничают, а потом сами же охотно представляются, кто такие, и как их зовут, подумал он. Поборовшись секунду с недовольством и желанием ответить таким же хамством, не отвечать на вызов, он всё-таки нажал зелёный кружочек.

— Да, слушаю!

— Здравствуйте, адвокат Роланд!

— Здравствуйте.

— Хотим предложить вам гонорар, пятьдесят тысяч рублей в неделю за качественную защиту Никодима Шулюпина. Согласны?

Роланд помолчал несколько секунд.

— А какие условия? — уточнил он.

— Нельзя допустить, чтобы он сознался в преступлении, убийство Элизы Босуорт. Чтобы он чувствовал себя невиновным вне зависимости от исхода дела. Всё. В общем, обычная работа.

— Хм. Я и так назначен его государственным защитником.

— Мы знаем это. Деньги, предложенные вам, являются дополнительным стимулом для повышения качества вашей работы.

— Я согласен. Когда мы можем встретиться?

— Встречаться нам не надо. По некоторым обстоятельствам, которые никоим образом вас не компрометируют, деньги получите анонимно, наличными.

— А как это?

— Сегодня в восемь вечера будьте в универсаме "Девяточка" на улице Ленина. Возьмите корзинку, повесьте её на локоть и пройдите возле касс. Деньги положат в корзину. Не пытайтесь увидеть того, кто будет рядом. В этом случае выдача гонораров прекратится. Ничего сложного.

— Хорошо.

В мобильнике раздались гудки отбоя. Роланд посмотрел на светящийся синим светом экран, перевёл взгляд на вход в суд, где его ожидали нахмуренные клиенты, уверенные в своей правоте и лжи оппонентов, хмыкнул и убрал аппарат в карман. Подумаем об этом после процесса. Интересное дело. Надо будет посмотреть, что там имеется у полиции против Никодима этого.

На следующий день после этих событий Роланд прибыл в арестный кабинет. Он чувствовал себя не очень хорошо. Ночью ему привиделась женщина, приходившая накануне. Роланда потянуло к ней со страшной силой. Он просыпался, шептал "Виктория" и снова засыпал. Что же это такое? Роланд пытался вспомнить её, понять, почему его так повлекло к ней, но осознать ничего не мог. В итоге не выспался, и ощущал себя немного разбитым.

В арестном кабинете ему вручили обвинительный акт. Адвокат сразу отметил, что его клиент был задержан ещё в прошлую субботу, прошло шесть дней, между прочим.

— А что же Шулюпин без защиты оставался? — Роланд хмыкнул. — Нарушаете закон, придётся в суде опротестовывать этот факт.

— Тут всё нормально, — начальник арестного кабинета выложил на стол стопку листов. — Он под наблюдением врачей находился. Реактивный психоз. Вчера только в себя пришёл. Вот документы по его освидетельствованию.

— Ну хорошо, — Роланд внимательно изучил бумаги. — Хочу пообщаться с клиентом.

— Пожалуйста, — полицейский встал. — Пойдёмте, провожу вас в допросную камеру.

Шулюпин сидел сгорбясь, маленький, худенький, в грязных перчатках. В глазах бродили безнадежность вместе с отчаянием.

— Беседуйте, — полицейский по привычке зорко окинул взглядом камеру, проверяя, всё ли в порядке и вышел, притворив дверь.

— Слушай, Никодим, — Роланд опёрся ладонями на стол, — Скоро начнётся допрос. Ты должен молчать. Говорить стану только я. Понял?

— А почему? — Шулюпин сглотнул слюну. — Мне надо всё рассказать, как было. Я не убивал Элизу. Это должны все знать.

Обычное дело, подумал Роланд. Парень верит в справедливость, думает, что если он всё честно расскажет, ему поверят. Но тюрьма, особенно допросная камера, не то место, где стоит говорить правду, чтобы добиться справедливости.

— Запомни, Никодим, я специалист в своём деле, — адвокат вздохнул. — Меня не интересует, как всё было на самом деле. Я должен сделать так, чтобы с тебя сняли обвинение. Полицию не интересует, кто убил Элизу. Они уверены, что это сделал ты. На тебя будут давить, пугать, подсаживать к тебе своих людей. Ты можешь не выдержать и сознаться. Как только ты это сделаешь, всё! Дороги назад не будет. Даже если ты откажешься от признания, это не поможет. Документ ляжет в уголовное дело и будет веской уликой на суде против тебя. Поэтому молчи. Тебе надо потерпеть ещё три недели. Доказательств против тебя нет. Понял? Молчи везде. Разговаривай только по бытовым вопросам. Полицейские могут тебя не допрашивать, а приглашать на беседы. Соглашайся, но требуй адвоката, то есть меня. Без меня ни слова, иначе каюк. Терпи и молчи. Молчи и терпи. И самое главное, не чувствуй себя виновным и не пытайся что либо кому-то доказать. В своей камере думай о своей учёбе, мечтай о путешествиях. Не грузи себя.

— Так я же не виновен, — Никодим развёл руками. — Неужели это не ясно полиции?

— Ты слыхал о судебных ошибках? — Роланд посмотрел ему в глаза.

— Да, — кивнул Никодим.

— Она может произойти с тобой. Настоящий убийца останется на свободе, а ты будешь гнить в северной тюрьме. К тому же дополнительные сведения о своей невиновности гораздо проще собрать, находясь на свободе, а не здесь. Ясно?

— Я понял вас, я постараюсь.

Примак шёл на первый допрос Шулюпина в хорошем настроении. Адвокатом у того был выжига Роланд. Он равнодушен в роли государственного защитника. Оперативник даже представил себе первую сцену на допросе. Он спросит у студентика в перчатках, как того зовут, чтобы заполнить бланк протокола, Роланд медленно склонит голову, поворачивая её к клиенту и уточнит: "Вы желаете давать показания?". А тот и не знает, хочет он или нет. Такой вежливый, предупредительный адвокат. Равнодушный ко всему, кроме денег и славы. Сейчас, наверное, втирает Никодиму, что дело сложное, надо много думать, делать, но отчаиваться не стоит, может быть удастся смягчить наказание. Шулюпин наверняка начнёт болтать о непричастности, что он ничего не помнит, а Роланд покивает головой, сочувствуя и соболезнуя.

О том, что адвокат вчера в универсаме получил пятьдесят тысяч рублей и получит еще как минимум сто пятьдесят за три предстоящие недели, что Никодим будет под арестом, Примак не знал.

Допрос не удался. Шулюпин молчал, Роланд заверил оперативника, что клиент полностью отказывается от дачи показаний.

В итоге взбешённый Примак вежливо улыбнулся адвокату, не обращая внимания на сжавшегося на стуле арестанта, и ушёл через двадцать минут неудачного допроса.

Он ругал себя. Расслабился, не подготовился. Решил, что Роланд как всегда отнесётся равнодушно. А тот наоборот. Очень мягко, но непреклонно дал понять, что намерен биться за клиента. Интересно, почему? Так потому что дело громкое, вот почему, решил Примак. Будет внимание прессы, блогеры уже пишут несуразицу всякую в своих сетях социальных. Вот и захотелось рекламы адвокату. Да и чёрт с ним! А что же делать-то? Попробуем старый способ. Сейчас и Шулюпин в напряжении, и адвокат чуть взволнован. Дать им расслабиться. Пусть три-четыре дня побудут в таком режиме, режиме ожидания. А потом, вечером, после ужина, пригласить Никодима не на допрос, нет. На беседу. Поговорить о жизни, о справедливости и склонить его к признанию. С точки зрения закона это будет выглядеть, как будто он сам вдруг решил, без адвоката, взять и сознаться. Никто не вправе ему помешать или препятствовать в этом. А то, что для этого пришлось поработать оперативникам, никому знать не обязательно. В общем, решено, пусть пока попарится, пусть спеет вместе со своим признанием. А Роланд жучара! Ох, жучара! Ну что ж, в нашем деле расслабляться не стоит, сам виноват. Надо было об этом подумать, да и с адвокатом предварительно переговорить, прощупать, к чему он готовится. Ладно, разберёмся, не впервой. Расколем Никодима.

Адвокат Роланд же, выйдя из арестного кабинета, снова задумался о незнакомке. Где бы её найти? Лишился он покоя из-за дамы, которую и видел-то всего несколько минут. В выходные Роланд думал только о ней.

Вечер в камере

Окошко в железной двери распахнулось. На откинувшуюся кормушку надзиратель выложил три буханки хлеба, поставил тяжёлый чайник и крикнул, чтоб арестанты забирали свою пайку.

Никодим слез с нар, взял одну из буханок, другой рукой сняв чайник, от которого шло тепло.

— Чаёк-то нынче горяченький, я смотрю, — один из трёх камерных сидельцев, Эльдар подсел к столу. — Давай, брателло, выставляй, накидаем в брюхо ментовской пайки.

Ещё один сокамерник, Косарик, принёс свою и его буханки, выложил на столешницу. Достали кружки с полочки над умывальником, разлили чай.

— Сегодня сладкий вроде, — почмокал губами Эльдар. — Вчера несладкий был какой-то.

— Так вчера Саня-Кролик дежурил, — ухмыльнулся Косарик. — У него пять детей, жена и тёща. Тоже сладенького хотят. Вот наш сахарок и уволок.

На самом деле сахар в чай клали не надзиратели, а повара в столовой, откуда возили еду для арестованных. Но делать сидельцам было нечего целыми днями, поэтому они с удовольствием принимались за обсуждение самых никчемных тем, чтобы хоть как-то заполнить пустоту существования.

— Никодим, ты-то на больничке долго был? — Эльдар развернулся к Шулюпину. — Говорят, там ещё полдник дают.

Никодим кивнул. Он ещё никак не мог отойти от первого допроса. В камеру с больницы его перевели утром, а через несколько минут уже вытащили к адвокату. От нервного напряжения он пропустил обед, не мог есть. Всё вспоминал жёсткие, хищные, давящие глаза оперативника и его хлёсткий взгляд, когда он отказался давать показания.

Какой опасный дядька, думал Никодим, но ведь если я сознаюсь, он никакой угрозы не представит из себя. Я же не убивал, но адвокат говорил, не признаваться ни в чём. А этому полицейскому что угодно расскажешь. Как быть? Страшно так. Есть опять не хочется. Чай попью только.

— Чего хмурый такой сидишь? Сейчас кашу принесут, рыбу жареную, — Эльдар отломил кусок от буханки, кинул в рот. — Что-то на сухую-то плохо жуётся. А неохота чаем аппетит перебивать.

Кормушка снова откинулась, надзиратель выставил на неё три алюминиевых чашки с дымящей кашей, в которую были брошены коричневые куски рыбы.

— Чую по запаху, судака сегодня дали, — Эльдар потянул носом. Косарик принёс свою и его чашки, покосился на Шулюпина. Тот не торопился за ужином, весь в мыслях.

— Какого хера спите! — заорал в окошко надзиратель. — В кабаке что ли, сидите?! Взял быстро миску!

Никодим вздрогнул от крика, подскочил, подбежал к двери, взял чашку и только раскрыл рот, чтобы извиниться, как кормушка захлопнулась.

— Простите, — просипел растерявшийся студентик и вернулся за стол.

Он не знал, что оба его сокамерника работают на Примака. Перед ними тот поставил задачу: убедить Шулюпина признаться. Мягко, без нажима. Стать его друзьями, помогать чем смогут и размягчить паренька.

Сейчас и Косарик, и Эльдар не спеша хлебали жидкую кашу, заедая свежим хлебом, и беседовали о тюремных делах. Поневоле Шулюпин, ковырявшийся в своей чашке, начал прислушиваться к их разговору. Мелькнули слова "признаться лучше, меньше дадут", "всё равно дознаются", "опера, они тоже, не пальцем деланные".

— А что за убийство могут дать, если признаться? — спросил Никодим, глядя на Эльдара.

Началось, подумал Косарик. Парень-то нервничает, любопытствует, сейчас его за душу-то мятущуюся подцепить надо. Но аккуратно, без рывков. Время есть.

— Ну это как ты себя вести будешь, — не спеша ответил Эльдар и принялся наливать себе чаёк: — Ты-то, что, за убийство обитаешь тут? Разговор такой был по тюрьме, — пояснил он.

— Нет, что вы! — Никодим помотал головой. — Я не убивал Эльвиру. Хотя...

Он замолчал, у него отвисла расслабленная нижняя челюсть, рот приоткрылся. Сокамерники не торопили его. Они, доев кашу, принялись попивать чаёк, ухмыляться над кем-то, незнакомым Никодиму, нарочно не обращая на него внимания. Должна быть такая ситуация, чтобы он сам обратился к ним. А торопиться в делах размягчения воли не следует.

Шулюпин же задумался. Вспомнив колючий, пугающий взгляд оперативника, он понял, что тот считает его убийцей. А может, и прав этот страшный дядька, подумалось ему. Он же специалист, сколько лет работает. Может, он и правда, зарезал Эльвиру, только верить в это не хочет. Как там у ДельСольвиса написано "Человек отрицает действия, неприятные ему, оберегая свою душу, приученную с детства вести себя по заветам добродетели". Может, и он, Никодим, инстинктивно отталкивает от себя вину. Как жалко, что память не сохранила, что происходило на полянке. Ведь вполне вероятно, что он мог в запале, взрыве чувств ударить Элизу этим кинжалом. А сейчас подсознание бережёт его разум, с детских лет уложенный в параграфы поведения, соблюдения приличий. То есть, я мог убить!? Никодим содрогнулся от этой мысли. Да, мог, ответил сам себе. И может, прав оперативник?

Он не увидел, но почувствовал, как словно тяжёлое, душное одеяло рухнуло на голову и перекрыло дыхание. Никодим вспотел, тяжело и быстро задышал. Глаза широко раскрылись, и он уставился на замолчавших сокамерников.

— Ты, что, дружище? — Эльдар чуть наклонился к нему. — Плохо тебе?

— Нет, уже лучше, — Никодим осмотрелся. — Что-то придушило как будто меня.

— Совесть это гложет, — Косарик большим глотком допил остатки чая. — Она может и сожрать. Дело такое.

Сотрудники Примака решили, не сговариваясь, так как опыт имели огромный, провести небольшую атаку на объект разработки. Обстановка благоприятствовала, засомневался паренёк, пора надавить чуть-чуть. Если же встретят сопротивление, остановятся, но с плацдарма не уйдут. Потихоньку, понемножку они завоюют его доверие, смогут им исподволь управлять, откроют его душу. Не в первый раз. Видно же, что парень в смятении, колбасит его, давит чувство причастности, вины. Тяжело с этим, не привык к таким ощущениям студентик. Как справиться с гнетущими эмоциями, не знает. Надо помочь ему облегчить разум. А путь для этого один — признаться, и не надо будет ничего скрывать, таиться, мучиться, вступая в противоречия с юных лет заложенными правилами поведения и морали. Лишь бы не соскочил, образованные много думают, могут и слукавить, найти себе оправдание, утвердиться в неправоте своей и уйти от наказания. Посему надо его постоянно "разогревать", не давать успокаиваться, постоянно держать в напряжении, то увеличивая его, то уменьшая, в зависимости от состояния.

— А что ты про убийство-то говорил? — Косарик закурил сигарету, оторвав у неё фильтр. — Что случилось?

Никодим вздохнул, сдерживаясь. На секунду он вспомнил предостережение адвоката: ничего ни с кем не обсуждать, ничего не говорить по делу, но желание излить душу, накипевшее на ней было так сильно! К тому же он увидел добродушное, полное сочувствия лицо Эльдара. Да это же нормальные люди, подумалось ему, такие же, как и он сам. Наверняка без вины сидят. Может, подскажут чего? Сам не замечая, Никодим уже выстроил оправдания для самого себя, почему он готов разболтать то, о чём следовало молчать. Когда человеку очень хочется, особенно поплакаться, переложить с себя неприятности, или по крайней мере, разделить их с кем-то, он обелит любые свои действия.

И Никодим начал говорить. Как он любил Элизу, как страдал, что она его не любит. Как в прошлую субботу потащился за ней на озеро.

— Кинжал я по пути нашёл, — торопясь высказаться, бормотал Шулюпин. Ему становилось и в самом деле легче на душе. И он стремился поскорее достичь того состояния, чтобы совсем полегчало, чтобы ушла тяжесть насовсем. Косарик с Эльдаром кивали, поддакивали, но не очень вмешивались, чтобы не спугнуть товарища, так хорошо запевшего о убийстве.

— Смотрю, он в пакете прямо лежит, в траве, — продолжал Никодим. — Я ручку увидал, она торчала. Ухватил и тут кинжал! Я так обрадовался, думаю, если прогонит, сам себя зарежу, чтобы она потом жалела всю жизнь об этом. И потом на коленях стоял (тут Косарик с Эльдаром внутри себя поморщились, унижаться перед бабами было западло), и тут не помню, отключился так сильно. Пришёл в себя, Элиза мёртвая, истыкана кинжалом, а он у меня в руках.

— Так это ты её убил? — мягко, по-доброму спросил Эльдар.

— Наверное, я, — вздохнул Никодим. Ему казалось, что рядом друзья, с ними можно говорить о чём угодно, ничего не боясь. — Мне кажется, что я. А кто ещё?

— Да, больше некому, — тоже вздохнул Эльдар. — Что делать думаешь?

И он, и Косарик сострадающе посмотрели на него, сочувствуя. Им оставалось только мягко, почти нечувствительно подтолкнуть студентика, чтобы он сам, сам пришёл к решению признаться официально.

— Наверно, надо рассказать всё этому оперативнику? — Никодим поднял глаза на сокамерников.

Те молча кивнули.

Впервые за неделю студент педакадемии Шулюпин спал спокойно. И утром следующего дня чувствовал себя отлично, посвежевшим и бодрым. Днём Косарика вызвали надзиратели, он ещё вчера утром просился в арестную кладовую, где у него хранилась запасная одежда, сигареты, прочий бутор. Заодно Косарик попил чайку с помощником Примака Аркадием Томутом и рассказал ему, что наговорил в камере Шулюпин.

Вскоре про это узнал и сам начальник уголовного розыска. Поблагодарив Аркадия, он поразмыслил и решил в понедельник с утра сначала переговорить с Эльдаром, выяснить настроение студентика. И если тот под нажимом за выходные окончательно "поспеет", вытащить его ещё до обеда на беседу и там и оформить признание в убийстве. Главное, успеть до адвоката это сделать. Признаться человек в любое время может, это его право и даже обязанность, и никакие адвокаты тут не нужны. Даже по закону. Вот и раскрыли убийство девушки. Никакой лотереи тюремной по этому делу не будет, невиновного не посадят, а преступник понесёт заслуженное им наказание. Вот и хорошо.

Тут мобильник Примака зазвонил. Он глянул на светящийся экран. О чём-то с ним хотел поговорить верный помощник Витя Петров, иначе "Штирлиц".

— Слушаю, — Примак поднёс аппарат к уху.

— Романыч, я знаю, кто девчонку эту у озера завалил, — негромко сказал Витя Петров. — Подъезжай, как обычно. Только торопиться надо, он за границу хочет свалить, на учёбу. Через несколько дней уезжает.

— Ну, хорошо, — медленно произнёс Примак. — Буду через час.

Интересно, это какой ещё убийца там появился? Интересно. Хотя начальник уголовного розыска и был уже уверен в том, что виновен Шулюпин, но новую информацию надлежало получить. Для того и опер, чтобы сведения к нему поступали. Надо всё знать. "Штирлиц" агент опытный, грамотный, что же он накопал?

Любовь и Виктория

Виктория, тётка убитой Элизы, убежав из конторы адвоката Роланда с так нужной ей добычей, шла по улице Потерянной, обходя мутные глинистые лужи. Навстречу ей плелась старушка с пустой картонной коробкой в руке.

— Здравствуйте, бабушка! — Виктория отошла с дорожки на травку, пропуская бабулю. — Не подскажете, где здесь дом номер 15?

Старушка подняла глаза, осмотрелась, подумала и опустив голову, молча поплелась дальше.

Виктория вздохнула и зашагала, вглядываясь в проржавевшие жестяные номера, прибитые гвоздями к бревенчатым избам. Вскоре она увидела цифры, которые можно было принять за искомый номер, и пройдя мимо разболтанной решётчатой калитки к дому, постучала в низкое окно.

— Здесь можно проконсультироваться по приворотам? — спросила она у высокого блондина, открывшего крашеную в синий цвет дверь. Тот кивнул и пропустил женщину в дом.

В прихожей, где пахло дымом и сажей от печки, Виктория сняла куртку, повесила её на вбитый в стену гвоздь, скинула платок на плечи и прошла в комнату.

Блондин указал ей на огромное кожаное кресло, стоявшее возле стола с исцарапанной столешницей, и уселся на кровать со смятым бельём.

— Слушаю вас, — блондин подавил зевок. — Приворот на мужа делать будете?

— Нет, — Виктория мотнула головой. — Нету у меня мужа, а надо. На адвоката одного. Я уже обращалась к некоторым, но ничего не помогает. Он такой неприступный.

Блондин встал, и подойдя к печке, принялся выбирать из рассыпанных на ней сигарет более-менее подсохшую. Выбрал, закурил, закашлялся и вернулся на кровать.

— Три сеанса, — блондин сморщился, и аккуратно положив дымящуюся сигарету на пол, раздавил её правой ногой, обутой в татарскую галошу. Тут Виктория обратила внимание, что на левой ноге блондина был красно-белый лыжный ботинок, очень крепко зашнурованный. — Или один сеанс, если есть волосы его или ногти, или кровь, ну такое этакое.

"Странно, — женщина чуть сжалась. — Хотя, может, этот колдун и правильный окажется, не то, что эти старухи вонючие".

— Три раза надо ко мне прийти, — блондин снял галошу, понюхал её, сморщился и вышел из комнаты. Когда вернулся, на правой ноге был чёрный туфель со стоптанным задником.

— Так вот, — продолжил блондин. — Оплата по факту. Если приворот сработал, с вас двадцать тысяч рублей. Если нет, то нет. Согласны?

— Да, — Виктория принялась рыться в сумочке, доставая фотографию Роланда. Найдя, протянула колдуну. Тот качнул головой и не взял. — У меня есть его ногти, точнее, пыль с них. Я пилочку у него утащила. Пойдёт?

— Пойдёт, давайте сюда, — он подошёл к столу. — Просто сядьте посвободней, наденьте эти наушники, закройте глаза и думайте о мужике своём. Думайте, как вы с ним собираетесь поступить, фантазии всякие. В общем, всё, что сочтёте нужным, то и думайте. Музыка как окончит играть, так и наушники снимайте. Ногти свежие?

— Сегодняшние.

— Отлично, так и начнём тогда. Одного раза хватит. Поехали.

Возвращаясь от колдуна, она купила восковые свечки в церкви. И заодно, там же долго молилась Николаю Чудотворцу, Андрею Первозванному, Екатерине великомученице, Параскеве Пятнице и мученику Трифону. Именно они, согласно висевшей на входе в храм пояснительной таблице, могли помочь с хорошим женихом.

Также, подумав, Виктория заказала молебны в честь мучеников Гурия, Соломона и Авива, бессребреников Космы и Дамиана, апостолов Марка, Матфея и Иоанна Богослова. Это на будущее, поскольку они все покровительствовали семейному очагу.

— С почином вас, Виктория Сергеевна, — пропела она, растапливая свечки в водяной бане дома на кухне. — Сейчас фитилёчки выкинем и начнём художественную лепку.

Но фитили она оставили, вдруг пригодятся. Потом из того же воска тщательно вылепила мужские причиндалы. Полюбовалась и продолжила. Налепила на блюдечко воска толщиной с пару сантиметров, вдавила туда пять фитильков и поставила там же свои скульптуры.

Зажгла фитили, и глядя, как тает воск и проседает под жаром, смешиваясь в одну массу, приступила к заклинаниям.

Горючий огонь,

Помоги мне одной

Пусти на воздух дым свой

Сделай ему счастье со мной одной

Виктория долго читала сочинённые ею самой заклятия, записанные в фирменный ежедневник предприятия, где работала. Наконец, через пару часов, когда уже и дым от сгоревших фитилей утянулся из комнаты, она окончила чтение и закрыла толстую тетрадь с жёлтой кожаной обложкой.

Устало потянулась, принесла из кухни молоток для отбивки мяса и раздробила им блюдечко, приговаривая: "Не соберёшь, не склеишь, а мне поверишь!"

Ночью Виктория разбросала осколки блюдца по соседним дворам.

— Всё-таки спонтанные решения самые правильные, — думала она, засыпая под утро. — Решилась, зашла к нему, и решила проблему в тот же день.

Вчера она возвращалась от сестры, чью дочь Элизу недавно похоронили. Ноги сами принесли её на улицу, где находилась контора Роланда. В него она влюбилась год назад, увидев в какой-то криминальной передаче. Разузнала, где работает, набиралась смелости зайти, и всё никак не решалась. А вчера, наплакавшись вместе с сестрой, вдруг взяла и зашла. Сразу увидела пилочку для ногтей, и вспомнив, что ей говорили старухи-колдуньи, сумела незаметно стащить её. И всё получилось!!! В понедельник, нет, во вторник, надо будет прогуляться мимо адвокатской конторы.

В чебуречной

В пятницу вечером, когда Никодим Шулюпин страдал в камере и потихоньку примирялся с мыслью о своей виновности в убийстве Элизы Босуорт, а государственный защитник Роланд тосковал по незнакомке, эксперт Лавр Михайлов пьянствовал в чебуречной на речном вокзале.

Он с трудом отработал прошедшую неделю. Казалось, что коллеги что-то подозревают, шушукаются за спиной, начальник косо смотрит. Лавр выпивал каждый день, даже в обед мог замахнуть пару рюмашек. И от этого его реально штопорило. Вдруг они решат, что я спиваюсь, что я алкоголик? Ведь меня тогда уволят, и как быть? Может всплыть история с запросами в архив. Просчитают запросто. Или они думают, что я пью из-за развода с женой? О чём они думают?

Может, они вообще ни о чём не думают, занимаются своими делами. А как мне быть? Ведь расследование ещё идёт. Этот студент, интересно, сознался или нет? Хоть бы он признался. Тогда станет легче.

Я же не алкоголик, и даже не пьяница, думал Лавр, наливая очередную рюмку. Выпил, взял поджаристый пятнистый чебурек, понюхал его. Закусывать или нет? Почему не пахнет ничем? Надо в соус макнуть, тогда хоть по рту пожжёт. Солёный какой соус, белый, майонез, наверно. Вредный же майонез для здоровья, надо кетчупа взять, или уксуса с перцем.

В чебуречной народу было не очень много, но свободных столиков уже не осталось. Мужики запрокидывали рюмки, жевали безвкусные чебуреки, что-то обсуждали. Кто-то уже стискивал зубы, водка вытаскивала у них загнанные в потаённые уголки души обиды и оскорбления. Кто-то хохотал, вспоминая прикольные штуки и весёлые случаи. Окна чебуречной выходили на реку, рамы были растворены, поэтому многие курили. Пьяные руки тряслись, посыпая пеплом столы, закуску, водку, штаны, рубашки, пол.

Отдыхают, повертел головой Михайлов, всем хорошо. Сейчас напьются, может и подерутся, или песни будут петь. А мне и поговорить не с кем. Брат не общается, некогда ему, мама хмурится, жена ушла, на работе только о делах. А ведь я убийцу покрываю! Я ведь сам, получается, как убийца! А так нельзя. Законы нельзя нарушать. Боже, как тяжко мне! Надо напиться сегодня, напиться как свинья, а завтра всё. Больше не буду, пора остановиться, иначе распад личности, безработица, цирроз печени, и жуткая смерть. Хватит.

Михайлов подозвал подавальщицу, заказал ещё триста граммов водки, порцию шашлыка из рыбы, она полезнее свинины, диетический продукт всё-таки и литр пива. И всё.

Около его столика остановился худощавый мужик с морщинистым лицом.

— Можно к вам присесть? — он улыбнулся. — Вмазать охота, а мест не осталось свободных.

— Да-да, конечно, — Лавр гостеприимно развёл руками. — Присаживайтесь. Вы водку пьёте?

Мужик кивнул и повернувшись к подошедшей подавальщице, заказал водки и закуски. Выгрузив то, что просил Михайлов, девушка сразу же принесла рюмку его нечаянному собутыльнику.

Познакомились. Мужика звали Иваном. Работал он где-то на небольшом предприятии, выпускали мебель, сегодня дали премию, немного можно и погулять потому.

Вскоре они уже смеялись над чем-то, ругали правительство и мэра города. Иван быстро догнал Лавра по степени опьянения. Мне много-то не надо, пояснил он, вставая и покачиваясь, главное, до дому добраться. Но от пива не отказался.

Рассчитавшись в чебуречной, они взяли с собой по бутылочке пивка и пошагали по новенькой, недавно починенной набережной. Заходящее солнце играло красными бликами на мелких волнах реки. С проходящего прогулочного теплохода донеслась развесёлая музыка и бессвязные крики отдыхающих.

Иван и Лавр углядели пустующую скамеечку в кустах, и побрели к ней. Откупорив бутылки, они закурили.

Михайлов поставил пиво на землю, и опёршись локтями на колени, свесил вниз голову. Веселье покинуло его, и как это бывает у пьяных, настроение быстро и резко изменилось. Он искоса снизу глянул на развалившегося Ивана, и вдруг почувствовал жжение в глазах — это покатились горючие слёзы.

— Что это ты? — удивился собутыльник. — Тебе плохо?

Лавр мотнул головой, высморкался в сторону, вытер нос и откинулся на спинку скамьи.

— Понимаешь, я человека убил, — внезапно даже для себя сказал он.

— Да ты что! — Иван икнул и растопырил ресницы. — Как это?

Они помолчали, внезапно Иван засмеялся.

— Да ну тебя, — он отхлебнул пивка. — Тоже мне убийца. Пить надо меньше. Давай такси вызывай, домой езжай.

А из Михайлова уже начало выплёскиваться то напряжение, которое не давало покоя последнюю неделю. И он рассказал Ивану, случайному приятелю, всё, что тревожило его, не давало нормально жить. Неосознанно, как и все люди, он отгораживал себя и во всём винил скотину-брата.

— Убил и даже не волнуется ничуть, — он удивлённо посмотрел на Ивана. — Представляешь?

Тот молчал и только покачивал головой. Но его слова и не были нужны Лавру. Он выливал из себя то, что царапалось в душе, мучило и душило, заставляло пить и волноваться. Рассказав, всё что знал, Михайлов замолк. Его нравственные устои, трещавшие неделю под натиском негативных эмоций, выпрямились и приняли прежнее положение. Лавру стало легко. Он так и не смог переварить, свыкнуться с непокоем, и извергнув его из себя, успокоился. Неосознанная боязнь потерять благополучие, мелкий мещанский ум, стремившийся изгнать всё беспокойное, перевесили родственную любовь. Не думая о том, что сделал, но в глубине души уже оправдывая себя, мелькнула мысль, что нечаянный приятель примет всё за пьяный вымысел и забудет.

— Ну ты даёшь! — Иван вздохнул. — И что делать будешь дальше?

— Ты только не вздумай никому рассказывать, — предупредил Лавр. Ему опять становилось не по себе. Стыдно и страшно, он же брата продал. Ну как тут быть!? И главное, тот дел натворил, а мучиться ему.

Иван сбегал ещё за пивком, они посидели, поговорили. Лавр выслушал советы, что надо молчать, никому не говорить, а с братом разобраться. Потом, после пива, разведённого водочкой, Иван потребовал заложить брательника.

— Он там веселится, девок режет, а ты страдай! — прорычал он. — А если он маньяк? А если он тебя с матерью зарежет? Или детей твоих с женой?

Михайлов вздрогнул.

— Я поехал домой, — он качаясь, встал. — Сейчас такси вызову и поеду.

Иван помог ему сесть в машину и посмотрев вслед, покачал головой.

Утром Лавр проснулся с больной головой, но с лёгким сердцем. Отчего бы это? удивился он. И попивая огуречный рассол, припомнил потихоньку, что было вчера. Вот чёрт, разболтал какому-то мужику. Да ладно, ничего страшного, тот тоже пьяный был, ничего не запомнил наверняка.

Михайлов походил по пустой квартире, мама на даче летом живёт, брат-убийца где-то мотается, наверняка с девками где-нибудь. Всю неделю с ним даже разговаривать было неохота. Лавр пожарил яичницу с колбасой, полил кетчупом и запивая чаем, съел. Отяжелев, он решил поспать. Глянул на часы, время около одиннадцати утра.

Эксперт, позёвывая, добрёл до дивана, кинул подушку под голову и растянувшись на мягком матрасе, быстро уснул.

Спал он до вечера, и проснувшись, почувствовал себя прекрасно впервые за последние семь дней.

— Всё, пить больше не буду, — весело решил он. — Хватит. Займёмся мирными переговорами с женой.

А пока он спал, его вчерашний собеседник Иван, он же Виктор Петров, он же "Штирлиц" отзвонился начальнику уголовного розыска Александру Примаку, встретился с ним и рассказал историю об откровениях пьяного эксперта.

Оперативник крепко задумался, но решил не торопиться, а дождаться понедельника. Ему был нужен начальник экспертной службы, а тот на выходные уезжал на рыбалку. А без него проверить полученную информацию было невозможно. "Штирлиц", получив заслуженный гонорар, снова ушёл в чебуречную. Лавр Михайлов, не подозревая, что спокойной жизни ему осталось меньше суток, запекал курицу в духовке, а Примак, пытаясь расслабиться, впервые в жизни пошёл на концерт исполнителей оперных арий. В отличие от затюканного эксперта, он умел управлять своими эмоциями и знал, как это делать. Переключиться, вот что сейчас требовалось. Восхищение сладкой музыкой арфы стёрло остроту размышлений о расследовании убийства Элизы Босуорт, и придя домой, он поблагодарил супругу за столь прекрасный вечер. Пока она, довольная, щебетала, готовя ужин, Примак покопался в интернете и скачал балет "Щелкунчик". Так, под волшебные звуки, сведённые в чарующую сказку гением Чайковского, для него и закончилась суббота.

Братские разборки

Воскресное утро Лавр Михайлов неожиданно даже для себя начал с физзарядки. После десятка наклонов он вспотел и обрадовался, это алкоголь выходит. Сходил в душ и побрился, чем снова удивил сам себя, потому что по выходным Лавр обычно ходил с щетиной. Освежившись французским одеколоном, который он обычно приберегал, надел свежую рубашку, подумал и погладил брюки. В таком виде, браво улыбнувшись в зеркало, Лавр собрался прогуляться по парку. Настроение было отличным.

Не надо груз на душе держать, думал эксперт, начищая туфли пахучим кремом. Вон как полегчало после исповеди в пивной. И в церковь не надо ходить, и на психотерапевта тратиться.

В дверях звякнул ключ в замке. В квартиру зашёл Давид, высокий, стройный парень со слегка надменным лицом, что свойственно самоуверенным молодым людям.

Лавр почувствовал, что на него снова накатывается тягучее, противное расслабление. К нему вернулся страх. Но эксперт был уже не тот, что несколько дней назад. Он прошёл испытание нервов и немного закалился, но не поумнел. Взглянув на брата с тоской и злобой, Лавр неожиданно даже для себя заорал: "Ты зачем её убил, придурок!"

Давид растерялся. Всё-таки он был младшим братом и привык побаиваться Лавра.

— Ты что орёшь?! — быстро пробормотал Давид и попятился. — Кого я убил?

Чувствуя его слабость, Лавр ткнул его пальцем в грудь, и не зная, как выплеснуть зло и страх, которые, оказывается, всё ещё сидели в нём, схватил со стола какую-то книгу и поднатужась, вырвал оттуда горсть листов.

— С ума сошёл совсем?! — Давид выдохнул. — Ну-ка, успокойся, расскажи, что случилось?

Он помотал головой и сел на стул. Подвинул к себе изуродованную книгу, это оказался "Русский застенок" Анисимова, покачал головой и взглянул на брата.

Тот, ослабевший от внезапной вспышки, стоял, сжимая в руке изодранные страницы. Лицо его расслабилось, как-то стекло вниз, рот приоткрылся. Лавр вздохнул, и тоже присел. Вырванные листы он положил на стол. Рассеянный взгляд мелькнул по ним, буквы сложились в слова "редкий вид казни копчение заживо".

— На кинжале, которым убили Элизу Босуорт, твой биологический материал, — Лавр вздохнул. — И на поляне за берёзами трава вытоптана. Ты стоял там и ждал, когда придурок этот сознание потеряет, а потом зарезал девчонку.

Эксперт не понимал, что он говорит то, что укладывается в его версию событий, придуманную им же. Другие факты, которые бы не согласовались с ней, он бы просто не принял.

Но Давид испугался. Как и многие обыватели, никогда не попадавшие в острые жизненные ситуации, он растерялся и потерял способность соображать. К тому же возраст — двадцать лет, не позволил ему накопить житейского опыта. Да и просмотры сериалов, где сыщики лихо ловили злодеев с помощью экспертов, дали о себе знать. В одном из любимых народом многосерийных фильмов именно биоматериалы, оставленные преступниками на месте убийства или ограбления, выводили на их след. Всё это мгновенно ударило по нервам Давида. Поэтому он вздрогнул, услышав слова брата и инстинктивно, как большинство людей, не понимая даже, что говорит, закричал, что знать не знает никакого кинжала, и никого он не убивал. Криком же инстинктивно Давид пытался отогнать опасность, как его предки, сто тысяч лет назад жившие в пещерах, отпугивали хищников-людоедов.

Лавр, услышав его вопль, как-то сразу убедился в том, что Давид виновен. Если бы не убивал, не орал бы так, а спокойно оправдался. Да как тут оправдаешься, с рукоятки кинжала биоматериалы на сто процентов свидетельствуют о причастности.

— Заткнись! — прикрикнул Лавр. — Я всё спрятал.

— Что спрятал? — Давид сидел на стуле, весь съёжившись и подобравшись. Древние инстинкты заставили его собраться в комок, защищаясь. — Что ты спрятал?

Тут в дверь позвонили. Эксперт встал и пошёл открывать, не думая кто там может быть, просто по привычке. По пути он обернулся, глянул на брата, открыл рот, но ничего не сказал.

За дверью, на площадке стоял начальник уголовного розыска Александр Примак с двумя угрюмыми сыщиками.

— Привет, Лавр, — сказал он. — Брат дома? Разговор к нему есть.

Эксперт оцепенел. Он пропустил оперативников и стоял, уставившись пустым взглядом в дверной проём.

Из квартиры донёсся хриплый крик брата: "Я не убивал!"

Обоих Михайловых отвезли в полицию. Давида арестовали, с Лавра взяли подписку о невыезде и забрали ключи от служебных помещений и удостоверение.

Находясь в расстроенном состоянии, он был не в силах что-то придумать и честно, подробно рассказал, как проводил экспертизу, и что сделал незаконного, и как укрыл брата. Тут же Примак провёл очную ставку между ними. Он сделал это не для получения дополнительных улик, а чтобы окончательно лишить сил на сопротивление младшего Михайлова. Под угрожающими, тяжёлыми взглядами оперативников тому стало страшно, как никогда в жизни. Тем более что Лавр подробно рассказал при нём, опустив голову, как обнаружил его биоматериалы, как запомнил вытоптанную траву.

— Ну что!? — громко выкрикнул Примак, глядя в перепуганные глаза Давида. — Ты убил?!

Тот, желая только поскорее избавиться от ужаса допроса, никак не могущий собраться, закивал головой. Парню было страшно, как никогда в жизни. Он вдруг ощутил, что если не сознается в убийстве, то его самого убьют. Один из сыщиков, уловив его настроение, вытащил пистолет и достал из него магазин с патронами. Потом резко, с громким щелчком загнал его обратно в рукоятку. Давид дёрнулся, голова затряслась.

— Что ты башкой машешь? — прогудел один из сыщиков. — Ты говори. Ты убил?

И быстрым, внезапным движением положил на стол пистолет, ствол которого был направлен на Давида. Парень вздрогнул, отшатнулся, но тут же обмяк и прошептал: "Да".

— Громче! — потребовал Примак.

— Да, да, это я убил, — запинаясь, произнёс Давид и затрясся.

Потом его допрашивали, он со всем соглашался. Рассказал, что был знаком с Элизой давно, но они разошлись, а она его доставала. Звала его на озеро поговорить, а он, а он. Тут Давид поднял голову и с надеждой посмотрел на Примака. Начальник уголовного розыска, сидевший с сурово выпяченной нижней губой, резким голосом подсказал: "А ты убил её!"

— Да, я убил, — парень опустил голову. Он подписал, не читая, бланк протокола, на него надели наручники и увели в арестный кабинет. Сидя один в камере, Давид чувствовал облегчение. Его больше не мучили, не стращали, он вдруг осознал, что даже дышать стало легче, несмотря на смрадный запах камеры. Признание в убийстве не пугало его, общение с сыщиками страшило гораздо больше. Давид ещё не осознал, что с ним произошло.

Лавра вывели на улицу и не попрощались. Благоухая одеколоном, бывший эксперт еле добрёл до скамейки в скверике, рухнул на неё и зарыдал.

Сыщики, довольные работой, собрались в кабинете Примака.

— Я решил не ждать до понедельника, — тот вытащил из сейфа бутылку виски, упаковку сыра и банку маслин. — Подумал утром сегодня, надо брать. Как раз выходной, все расслаблены. Самое время. И нормально получилось.

— Ага, — поддержали его коллеги. Распив бутылочку, они ещё немного поговорили. Между делом Примак распорядился завтра отпустить паренька с экземой. Сегодня генерала нет, некому подписать постановление.

— И правда ведь, не виноват оказался, — сказал один из сыщиков, закуривая. — А этот Давид хлипкий совсем.

— Молодой, натворил делов, — Примак тоже вытащил сигареты. — А надавили, и сломался.

— А что с Лавром будет? — поинтересовался у него третий сыщик. — Он же, считай, тоже преступление совершил. Превышение там, злоупотребление.

— Да уволят по собственному желанию, — начальник уголовного розыска вздохнул. — Жалко, хороший эксперт был. Вот подставил его братец. И ведь выхода никакого не было у него. Сами-то что бы на его месте делали?

— Даже думать об этом не хочу, — спрашивавший оперативник потряс бутылкой, рассматривая её на свет. — Может, ещё одну взять?

— Я вам сейчас дам, — Примак вытащил из сейфа ещё такой же виски. — Только к себе идите. Я ещё подумаю тут, как что дальше делать.

Сыщики молча поднялись, потушили сигареты в пепельнице и ушли. Один из них, помоложе, убежал в магазин, купить закуски.

Начальник уголовного розыска размышлял. Алкоголь расширил сосуды, кровь текла по ним легко и быстро, мозг работал без напряжения.

Убийство раскрыто, преступник задержан. С Лавром всё ясно, будет уволен. Что ещё? А ничего, ситуация разрешена. Он улыбнулся, вспомнив доктора Майзена. Всё невиновно осужденных ищет. Надо позвонить ему, разочаровать, что по этому делу накажут истинного убийцу. Пусть отложит свою диссертацию пока. До лучших времён.

Для него лучших, подумал Примак. А для меня худшие. Он набрал номер психолога и сообщил ему, что убийца Элизы Босуорт сегодня задержан и во всём признался. Из его личности он не стал строить тайны, всё равно завтра про это станет известно, и рассказал, что это Давид Михайлов.

— Его биоматериал на ручке кинжала был, — сказал он, не раскрывая подробностей.

— Ах вот как, — как показалось Примаку, с каким-то облегчением ответил Майзен. — Ну что же, поздравляю. А переговорить с ним можно будет?

— Организуем, — весело заверил его сыщик. — Ну, всего хорошего. Заходите, всегда рад вас видеть.

Воскресенье закончилось на мажорной для уголовного розыска ноте, а понедельник принёс проблемы. Дежурный принёс Примаку зарегистрированное по всей форме чистосердечное признание Никодима Шулюпина в убийстве Элизы Босуорт. Сыщик положил его рядом с протоколом допроса Давида Михайлова и довольно улыбнулся.

— Спасибо, можете идти, — он отпустил дежурного и закурил, развалившись на мягком стуле. — Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!

Примак взял признательные документы, помотал по ним весёлым взглядом и усмехнулся: — Бывает же такое! Умеем работать, когда захотим.

Затушив сигарету, начальник уголовного розыска взглянул на часы, утреннее совещание генерала с заместителями уже должно окончиться. Он позвонил в приёмную начальника полиции. Откликнувшаяся на звонок секретарша сказала, что к Алданцеву зашёл доктор Майзен и генерал велел ни с кем не соединять до конца разговора, кроме министерских вызовов.

— Спасибо, — Примак положил трубку и принялся читать сводку преступлений за выходные. И вдруг он напрягся и медленно перечитал сообщение об убийстве "В кустах возле чебуречной найдено тело мужчины со страховым свидетельством на имя Виктора Егоровича Петрова с многочисленными ножевыми ранениями". Одежда, так-так, наколка на плече — иероглиф, на затылке татуировка в виде глаза. Точно, "Штирлиц"! Убийство не раскрыто. А что, если это Лавр Михайлов догадался, кто его заложил? И зарезал Петрова?

Примак немного подумал, позвонил Аркадию Томуту и велел немедленно ехать на квартиру к бывшему эксперту и посмотреть, что тот делает.

Через полчаса Томут сообщил, что Лавр со страшного перепою, уже похмелился, сидит на кухне с бутылкой водки и ревёт, причитая что-то вроде "Я сам его убил, зачем я его убил!". На вопросы не реагирует, видимо, скоро уснёт.

Начальник уголовного розыска распорядился оставить кого-нибудь из оперативников в квартире Лавра, а Томуту ехать обратно. Потом он посмотрел на часы и от досады громко постучал зубами — надо к генералу идти, а этот доктор до сих пор уйти не может!

Нож в кустах

Эдик Трапонов вспоминал, и руки его тряслись от сладостного возбуждения. Взяв кружку с остывшим уже кофе, отпил немного, и подслащённый сгущённым молоком напиток показался ему солёным.

— Это же кровь! — торкнулось в груди сердце. — Я пью кровь!

Впервые Эдик убил нечаянно. Получилось совершенно внезапно, без всякой подготовки, но удовольствия от этого, оказывается, можно получить столько же, как и от продуманного убийства.

Он тронул экран планшета, и по нему поползла новостная лента понедельника. "Убийство в пивной!", "Кружка, полная крови!", "Резал, резал и дорезал!", — мелькали там ссылки на посты криминальных блогеров. Один из них случайно оказался первым возле убитого, и даже уверял своих читателей, что видел убегающего убийцу. Но задержать его не смог, так как снимал покойника на мобильник и лихорадочно постил новость в своём аккаунте. Официальная же сводка полиции сухо сообщала о находке трупа мужчины возле пивной около речного вокзала.

Эдик успокоился. Пожевав бутерброд с килькой и запив его кофе, он полез доставать свои папки. Раскрыв учётный журнал, задумался.

Вдруг внутри у него стало жарко. Появилось желание, сильное, неодолимо влекущее его сознаться в убийстве. Прикрыв глаза, Эдик даже застонал. Ему представились толпы блогеров, журналистов, любопытных соседей. Вспышки камер мобильников, щелчки фотоаппаратов. И слава! Мгновенная слава на всю страну. А если узнают про остальных мертвяков, то говорить про него будут долго, и не забудут вовеки. Маньяков не забывают, нет. Про них пишут книги, снимают фильмы, изучают учёные.

Пиво Эдик не уважал, он вообще не принимал спиртное. Слабость, потеря контроля над собой, потом утреннее раскаяние, стыд, и страх, что проболтался о своих делах. Но в воскресенье, гуляя по набережной, увидев, с каким удовольствием мужики пьют пенное на лавочках, обдуваемые ветерком с реки, Эдик не выдержал. Всё-таки он крутой мужик, а такие без пива не мыслимы. Это такое оправдание придумал на ходу Трапонов.

Взяв пару кружек и выбрав с пяток вяленых хвостов, Эдик уселся за столик, где уже попивал пивко какой-то мужик. Познакомились, поговорили.

Потом взяли ещё. И за что же он его убил? А, точно, тот стал делать намёки, непристойные намёки на ущербность Эдика.

Да, да. Он сказал, как же это он сказал? Неполноценный, нет, не так, дефективный? Вот гадство, забыл, как мужик выразился. Но получилось очень обидно. Самое оскорбительное было то, что Эдик не понял, с чего это мужик начал обзываться. Но Трапонов был тёртым убийцей, человеком с железными нервами. Он не дрогнул ни одним мускулом, а лицо сохраняло дружелюбное выражение, пока мужик поносил его последними словами.

А что было потом? А дальше Эдик попрощался с ним, пожал руку. Ха-ха, какая озадаченная рожа была при этом у придурка. Он даже рот приоткрыл. Думал, наверно, что с ним драться станут. А зачем драться? Не надо драться.

Обида от слов незнакомого мужика выхлестнула из мозга лёгкий пивной хмель. Мысли стали чёткими, ясными.

Купив у стойки пачку сигарет, Эдик о чём-то порасспрашивал продавщицу. Он не курил и попытался сделать так, чтобы в пивной запомнили, как он уходил.

Устроившись на лавочке метрах в ста от отдыхающих мужиков, Трапонов следил за оскорбителем. Самого Эдика видно не было, сиреневые кусты надёжно прикрывали его.

Обидчик, не подозревая, что своим языком навлёк уже страшную беду на свою голову, сидел долго, выпивая кружку за кружкой. Потом он наконец встал и побрёл в сторону кустов, облегчиться. Нужник был и в пивной, но профессионалы пивного дела предпочитали делать это на улице, в природных условиях.

Здесь-то Эдик его и грохнул. Несколько ударов ножом, с которым Трапонов никогда не расставался, колющие и режущие удары, от которых млело сердце.

Оглядевшись, убийца несколько раз воткнул лезвие в землю, очищая его, отломал веточку сирени и почистил от приставших к ножу песчинок. Осмотрелся, убедился, что следов не осталось, и не спеша ушёл.

— А ведь это рекорд, — подумал Эдик и даже вздрогнул. — По времени-то два нераскрытых убийства практически одновременно произошли. А это значит, что они в одну тюремную лотерею попадут. Сразу двоих за меня посадят!! Вот это да!

Сердце застучало, как никогда, биение стало так сильно, что даже дышать стало трудно. А как будет на просмотре лотереи? Может и взорваться доброе моё сердечко, улыбнулся вспотевший Эдик. Надо будет успокоительных лекарств наглотаться перед началом, а то сам сдохну. От этих мыслей Трапонов начал громко хохотать, руки задёргались, уронив со стола и кружку, и планшет. Вот веселуха будет!!! И эти сдохли, убитые мной, давился смехом Эдик, и те сдохнут, кого осудят, и я помру. Вот как прикольно! Завещание надо писать, и от такого предположения Трапонов затрясся и не удержавшись в кресле, рухнул на пол. От сотрясения он потерял контроль над собой и сгребая ковёр скрюченными пальцами, принялся яростно кусать пыльный ворс.

Принципы все одинаковые

В кабинете генерала Алданцева пахло свежими булочками. Их специально для него пекли в столовой ГУВД. Сейчас генерал угощал ими доктора Майзена. Они пили чай с лимоном и рассуждали о том, как лучше выполнить задание министерства.

— Безусловно, мне очень интересно заниматься этим, — доктор Майзен не спеша отпил глоток чая из прозрачного стакана. — Но, с общечеловеческой точки зрения человеческой, я считаю тюремную лотерею аморальной.

— Это почему же? — улыбнулся генерал. Своё личное мнение при обсуждении действующих законов и особенно приказов министра, он, как старый служака, никогда не высказывал. Оно могло помешать карьере, как это бывало не раз с другими, и что Алданцеву пришлось повидать. А может, и в самом деле, считал их всегда правильными. Но, впрочем, душа любого генерала непрозрачна, как гранитная стена.

— Ведь преимущества тюремной лотереи налицо, — продолжил он. — Преступность за годы её действия снизилась, как минимум в десять раз. А ведь это не просто цифры, — генерал вошёл в привычную струю разговора, так как на эту тему ему пришлось много говорить, и сейчас слова лились свободно: — За ними можно увидеть простых людей, наших граждан. Представляете, если раньше, допустим, сто человек подвергались, кто избиениям, кто грабежам, у кого-то воровали имущество, насиловали, а кого-то и вообще убивали. То сейчас их стало в десять раз меньше. Подавляющая часть населения нашей страны живёт спокойно. Я вам статистику сейчас сообщу совершенно неожиданную.

Генерал заулыбался, отодвинул стакан с чаем и положил перед собой пластиковую жёлтую папку.

— Это я готовлюсь к совещанию в министерстве, — пояснил он. — Да вы булочки-то ешьте, ешьте, остынут же.

Майзен кивнул и взял одну булочку с тарелки.

— Вот, глядите, — Алданцев поворошил листы в папке, отыскивая нужный. — За шесть последних лет в нашем регионе практически исчез бизнес по продаже и установке металлических дверей! Люди перестали бояться! А подъезды?! Вы обратите внимание, что никто уже не чинит домофоны. Население перестало опасаться воров и прочих преступников. Вот самый главный эффект тюремной лотереи! Народ стал спокоен. У людей исчезло раздражение, доставляемое им преступниками.

Генерал помолчал, закрыл папку и убрал её в стол.

— Вы же понимаете, Тарас Валерьянович, — он подвинул к себе стакан с чаем. — Чем меньше у людей раздражения, озлоблений всяких, тем спокойней обстановка в обществе. И ещё. За помощь в розыске преступников государство выплачивает совсем неплохие наградные деньги. А также люди получают значки, дипломы, почётные звания. Народу это нравится. Так что тюремная лотерея приносит нашей стране одни плюсы. Вы напрасно беспокоитесь.

— Я хочу уточнить, — Майзен положил надкушенную булочку на тарелку. — Я же учёный, и потому рассматриваю ситуацию с разных сторон. Если, допустим, кто-то из "заменщиков" начнёт требовать справедливости. Он же не виновен в преступлении, за которое осужден. Он вообще не виновен. Я, как психолог, изучающий и готовящий рекомендации, что должен ему говорить? Как убедить его в том, что вина на нём есть? Вы же знаете, что эти предрассудки, вроде понятия справедливости, внушаются с детства. На этом и воспитание построено. Отклонился в сторону, сделал не так, наказали. А здесь? Ничего не нарушил — и сидеть! Пусть "заменщик" и понимает, что по закону он обязан быть в тюрьме, но подсознательно ощущает, благодаря вбитым с малого возраста понятиям — это несправедливо!

— Тарас Валерьянович! — улыбнулся генерал. — Да, есть принцип справедливости. Но есть и другое. Принцип неотвратимости наказания ничуть не хуже. Как вы считаете?

— Хм, — задумался доктор. — А ведь вы мне сейчас подсказали хорошую идею. Глобальную по своему размаху. Видимо, она и ляжет в основание моих рекомендаций вашему министерству. Необходима пропагандистская деятельность, начиная с подростков, со школ, мягкая такая, чтобы понятие справедливости заменялось неотвратимостью наказания. Да. И ещё. Наверно, нужно вводить в сознание народа обязательный принцип юридической целесообразности.

— Это вы о чём? — генерал взял булочку. — Какая целесообразность? В чём?

Майзен легким движением погладил подбородок.

— Видите ли, — он откинулся на спинку кресла. — Надо создавать у людей веру в то, что делают наши правовые системы, и полиция в том числе, абсолютно верно. Ведь иногда бывают ошибки, несуразности всякие. А народ примеряет все видимые ему действия государственных юристов на некое лекало всё той же справедливости. И делает вывод, что дескать, там-то и там-то поступили власти нехорошо. А надо, чтобы люди, узнав о происходящих событиях, связанных с правовыми системами государства, говорил, это всё надо, это всё целесообразно.

— Очень мудрая мысль, — согласился Алданцев. — Вы её разовьёте в своих рекомендациях?

— Безусловно, — Майзен отпил тёпленького чая. — Вообще, я готовлю диссертацию по этой теме. Как видите, теоретических обоснований и посылок полным-полно, а вот практики, живого такого общения, источника сведений, эмоций, мыслей от человека, который стопроцентно осужден невиновно, не хватает. Как он мне необходим! Вот такой субъект, который знал бы твёрдо, что никакой вины нет на нём. Пообщаться бы с таким! Ох, извините, я, наверное, вас задерживаю. У вас столько дел.

— Нет, нет, что вы, — генерал поднялся и подошёл к окну. — Вот смотрите, на площади и улицах, что рядом, сотни, тысячи людей. Занимаются своими делами, живут спокойно. А наша с вами задача сделать так, чтобы, ну, наверно, — Алданцев замешкался, подбирая нужное слово. — Чтобы вообще они беспечно жили, доверяя нам и надеясь на нас.

— Да, да, — согласился психолог, тоже поднимаясь. — Я пойду сейчас к Примаку, он нашёл истинного убийцу Элизы Босуорт.

— Да вы что? — удивился Алданцев. — Какого истинного? Там же студент был под подозрением, Шлёпкин, кажется.

— Шулюпин, — уточнил Майзен. — Нет, он не виновен. Оперативники в эти выходные задержали другого. И он сознался.

— А я не знаю, — генерал нахмурился. — Непорядок.

Майзен в душе выругался. Сейчас он нечаянно подвёл Примака. Тому попадёт, обязательно попадёт, и не за разглашение служебных секретов, а за нарушение субординации. Первым должен знать начальник. Обо всём, нужном и ненужном.

— Плотно вы с ним подружились, — Алданцев пристально посмотрел на психолога. — Но. Думаю, это на пользу.

И он засмеялся. Настроение у него было отличное. Задание министра успешно выполнялось, да и убийство девушки, о котором вторую неделю шумели средства массовой информации и социальные сети, оказалось раскрыто. Кресло в министерстве стало ещё ближе.

— Всего вам хорошего, — попрощался с ним Майзен. — До свидания.

— И вам не хворать, — ответил генерал. — Заходите, заходите без всякого стеснения. Всегда приятно с вами общаться.

Кого защищать?

Виктория не выдержала, и хотя сама себе давала слово раньше вторника не появляться у Роланда, в понедельник пошла к нему в офис. Получилось это неожиданно даже для самой себя. Она сидела утром дома, благо, что в отпуске и никуда не стоит торопиться, и размышляла, где они с Роландом станут жить — у неё, или у него? Пока Виктория думала, думала, машинально позавтракала салатиком из тёртой морковки с яблоком, и вдруг! Она обнаружила, что сбегала в душ, навела макияж и сейчас уже выбирала наряд получше!

— Это куда ты, Виктория Сергеевна, собралась? — строго спросила колдунья у самой себя в зеркале. — А всё туда же. К Роланду, красавчику нашему.

Она засмеялась, разглядывая лёгкий зелёный сарафанчик, расписанный алыми маками. Красотища! К нему бы ещё венок на голову из ромашек или лилий. Но так не носят сейчас в городе, увы. А волосы коротковаты для косы. Её можно было бы обернуть и украсить заколками. Такая девушка поселянка получилась бы.

Что же одеть-то? Джинсовую юбку с рубашкой апаш? Нет-нет. Такая юбка жестковата, мягкости в ней нет, а если вот, короткое чёрное платьице. Ну-ка, ну-ка, отличный вид. И ножки так смотрятся очень хорошо. Но нет-нет. В таком наряде надо где-то в хорошем ресторане или клубе. Утром такое платье как-то неуместно.

— Надо подобрать наряд к туфлям, — решила Виктория. — Вот найду сейчас какие понравятся, и к ним уже и платье подберу.

В итоге свежеиспечённая колдунья надела строгий бежевый брючный костюмчик, лёгкие туфли на среднем таком каблучке и подобрала к нему чёрную деловую сумочку.

— Пусть видит, что я броня такая, неприступная, — думала она, крутясь у зеркала. — Нет, не неприступная, а малодоступная. Строгая, но шанс у него есть. Так должен думать.

Адвокат Роланд никак не мог собраться с мыслями. Его неудержимо влекло к той, что приходила на прошлой неделе.

— Да что это? Влюбился, как пацан, — хмыкал он над собой в воскресенье.

Он еле смог заставить себя усидеть дома, что-то тащило его на улицу. Роланду хотелось идти, искать свою незнакомку. Адвокат едва уснул, и то потому, что проглотил снотворное.

Сейчас он не спеша шагал по улице, уже опаздывая в офис. В груди сладко щемило в предвкушении чего-то прекрасного.

— Здравствуйте! — услышал адвокат и остановился. Перед ним была та самая незнакомка, одетая в прекрасный брючный костюмчик.

— А я вас ищу! — неожиданно для себя сказал Роланд.

"А я знаю", — чуть не ответила Виктория.

— У меня к вам дело, — она сделала серьёзное лицо. — Можно поговорить?

— Да, да, конечно, — Роланд завертел головой, высматривая скамеечку. — Сейчас присядем и ...

— А к вам в офис нельзя? — улыбнувшись, спросила Виктория.

— О, боже! — адвокат хлопнул себя по лбу и рассмеялся. — Пойдёмте. Я какой-то несобранный сегодня.

Он шёл рядом с прекрасной колдуньей. Радость заполнила всё его тело, лилась наружу краснотой щёк, какими-то пустыми, но весёлыми словами, от которых спутница звонко смеялась.

В офисе Роланд заставил себя собраться, поздоровался с секретаршей, поинтересовался, какие новости. Та хотела было сообщить о звонке из полиции, но увидела, что шеф её совсем не слушает.

Он пригласил присесть ту самую посетительницу, которая себя странно вела на прошлой неделе. Сейчас она выглядела собранной, серьёзной, но на лице мелькала порой довольная улыбка. Роланд же не мог отвести от неё глаз.

"Приворожила она его, что ли?" — подумала секретарша. — "Никогда таким не видела".

В ней было шевельнулось даже подобие ревности, но это было женским чувством некой обиды, что внимания ей сейчас будет уделяться гораздо меньше. А Виктория, зайдя в кабинет, приветливо с ней поздоровалась.

"Вроде ничего баба", — решила секретарша. — "Не заносчивая. Ну, поживём, увидим".

Между тем, немного успокоившись, адвокат вновь влез в шкуру изворотливого юриста, слушая Викторию.

— Понимаете, у меня племянница погибла, — она вздохнула, глядя в глаза Роланду, отчего тот вновь на минуту забыл о своей профессии. — Я бы хотела, чтобы вы посоветовали нам, как быть с убийцей. Иск ему предъявить или что в таких случаях делают?

— Ах вот в чём дело! — адвокат откинулся на спинку кресла и принялся барабанить пальцами по столу. — Вы про Элизу Босуорт говорите?

Виктория кивнула.

— Понимаете, я защитник этого преступника, — Роланд прикусил губу. — Назначен случайно, по очереди для неимущих, — добавил он, как оправдываясь.

— И что теперь? — удивилась Виктория. — Надо сделать так, чтобы его посадили навсегда, значит.

Роланд цыкнул зубом, и задумался. Конечно, деньги неплохие неизвестный платит за защиту этого Шулюпина. Но, с другой стороны, такая женщина просит! Сомневался адвокат недолго. Чёрт с ними, с деньгами! Откажусь, вот и всё!

— Вам из полиции звонили, — вдруг услышал он голос секретарши. Та подошла к столу и наклонилась к шефу, иначе он не воспринимал её обращения, будучи погружённым в раздумья. Виктория улыбнулась ей.

— Да? — очнулся Роланд. — А что хотели?

— Перезвоните им. Томут какой-то искал вас.

Через минуту адвокат уже общался с помощником Примака.

— В общем, признался ваш клиент, — сообщил тот Роланду. — Чистосердечно признался в убийстве девушки.

— Ну ясно, — у Роланда шевельнулась досада, всё-таки перехитрили его оперативники, смогли своими потайными методами добиться нужных показаний. А ничего не сделаешь, всё по закону. — Если так, то я не особо ему и нужен сейчас, — он заговорил уже по делу. — Я занят делами. Так что, скорее всего подъеду к вам завтра утром и оформим отказ от моей защиты. Так?

К удивлению, адвокат услышал, как Томут засмеялся.

— Подъезжайте сегодня, — оперативник хмыкнул. — Его освобождают через часик. Начальник к генералу пошёл, ордер на свободу утверждать.

— Ничего не понимаю, — Роланд недоумённо посмотрел на Викторию, потом глянул на секретаршу. Первый раз в его практике было такое, чтобы человека, признавшегося в убийстве, сразу освобождали из-под стражи. — Он что, сумасшедший, что ли? Так когда вы экспертизу провели? Что происходит, можете сказать?

— Да мы настоящего убийцу взяли, — пояснил Томут. — В общем, без деталей пока. А вы, как адвокат, должны присутствовать при совершении с вашим подзащитным следственных действий. А освобождение со снятием обвинения как раз и есть такое действие. Подходите.

— Спасибо, — ошеломлённый Роланд положил трубку и повернулся к Виктории. — Мой клиент невиновен, задержан настоящий убийца вашей племянницы.

— Вот и хорошо, — та улыбнулась. — Вот его и надо наказать!

— Сделаем! — ответил довольный Роланд. С души как камень рухнул, и снова стало приятно и легко. — Вы уже уходите? — спросил он, видя, что Виктория поднялась.

— Да, мне надо сходить по делам, — сделав серьёзное лицо, под стать деловому костюму, ответила колдунья.

— Э нет, нет, — Роланд вскочил. — Больше вы не затеряетесь. Ну-ка давайте ваш телефон, я вам позвоню вечером.

— А разве вы меня искали? — повела плечами Виктория и недоумённо нахмурилась, делая вид, что не поняла слов адвоката.

— Это не важно, — Роланд улыбнулся. — Главное, что уже нашёл.

Договорившись о встрече, он проводил её до выхода на улицу.

Вечером, когда Роланд сидел в ресторане и пил розовое шампанское со смеющейся красавицей, у него зазвонил телефон. Снова абонент был неизвестен.

— Слушаю, — ответил адвокат.

— Я предлагаю вам защиту Давида Михайлова, — услышал он. — Условия те же.

Роланд, широко открыв глаза, посмотрел на Викторию. Та удивилась и немного встревожилась.

— Перезвоните попозже, минут через двадцать, — адвокат прервал разговор. — Чудеса какие-то происходят.

Любопытная колдунья сразу же поинтересовалась, что произошло?

— Понимаешь, солнышко, — он машинально повертел в руках бокал. Огляделся и наклонился к Виктории поближе. — Странное дело, — Роланд вздохнул, пытаясь собрать мысли. И как любой мужчина, желающий угодить любимой, тут же утолил её любопытство. — Мне очень хорошо заплатили за работу с Шулюпиным. А сейчас предлагают такие же деньги, если я возьмусь защищать Михайлова.

— Здесь что-то не так, — задумалась Виктория. — Очень странное дело. Надо бы отказаться от него. Но мне очень хочется узнать, кто всё-таки убил Элизу. Давай, берись. Надо всё точно выяснить.

— Хорошо, — кивнул Роланд. — Тогда я соглашаюсь. Сейчас моя задача убедить Михайлова отказаться от данных им показаний и развалить дело. Так?

— Не совсем, — Виктория покачала указательным пальчиком. — Нужно узнать, кто убийца. Но если для этого придётся развалить дело, тогда конечно, так и делай.

Незнакомец отзвонился точно через двадцать минут и услышав согласие, дал отбой. А Роланд с Викторией, закончив приятный ужин, вызвали такси и отправились домой к адвокату, продолжать праздновать своё знакомство.

Освобождённый Никодим Шулюпин поплёлся домой, ничего не понимая. Он так страдал, так мучился, переживал своё нечаянное преступление. За неделю заточения он пропитался горечью изнеможённой совести, отвратительными запахами камеры и всё оказалось зря. Признавшись в убийстве, Никодим почувствовал себя героем. Он смог поступить так, как должно, в соответствии с моральными убеждениями общества. Он отверг соблазн обмана, предложенный ему адвокатом. Взял на себя вину за смерть любимой. Никодим был героем! И вдруг оказалось, что он ничего не делал. Он даже обиделся и невзлюбил того, кого арестовали вместо него. Как же так! Мученик Шулюпин готовился взойти на Голгофу, предусмотренную уголовным кодексом, и всю оставшуюся жизнь нести, ссутулясь, крест человекоубийства и признания в нём. А тут! Его вызвали в допросный кабинет, где уже ожидал тот самый коварный адвокат, хотевший лишить его подвига, спросили, есть или нет жалобы и дали подписать какие-то бумаги. Потом велели идти домой. Никодим ощущал себя дураком, над которым кто-то посмеялся. После таких высот самопожертвования, откровенности, после всех глубочайших переживаний его выставили на улицу, и видимо, сразу позабыли.

С душой, пропитанной горечью несправедливости и обид на полицию, он направился в общежитие педакадемии.

— Хоть в душ схожу наконец-то, — подумал он. — Помоюсь по-людски.

Его место в камере занял Давид Михайлов. Лежавшие на нарах Эльдар с Косариком не обращали на него никакого внимания. С утра их тщательно проинструктировал Томут, чтобы они хорошенько поработали с этим фраером.

Пока Давида не было, агенты посплетничали о качестве работы оперативников.

— Что творят менты, что творят, — вздыхал Эльдар. — Одного развалили, на блюдечке им принесли, не понравился, сейчас второго надо обработать.

— Да уж, — поддакнул Косарик. — Зажрались совсем. А, кстати, ты в отпуск куда собираешься?

— Не знаю ещё, — Эльдар попил чаю из кружки. — Если премию дадут, в Хургаду махну с подругой. А ты куда собрался?

— Я в деревню поеду, там надо изгородь поправить, крышу на сарайке заменить.

Они ещё немного болтали, нисколько не напрягаясь в отношении предстоящей работы с Давидом. Влезать в чужие души, разворачивать их так, как требовали оперативники, доводить у разрабатываемых эмоции до предела, становиться их внешне искренними, а по сути абсолютно равнодушными друзьями. Всё это было привычной многолетней и даже рутинной работой.

Когда в камеру завели Давида, они не обратили на него внимания, успеется ещё, насмотрятся. А он тоже проигнорировал их. Молча прошёл к нарам, сел и опёрся спиной на неровную бетонную стенку.

— Неужели это я убил? — думал брат несчастного эксперта. — Но это невозможно. А зачем тогда я признался? Испугался? А может быть, я и есть убийца? Я же мог это совершить!

Давид, склонный к умозаключениям и логическим построениям, начал не торопясь размышлять о произошедших с ним событиях. Легко поддающийся согласию с мнением людей с более сильной, чем у него, волей, он приступил к своему самому любимому занятию — самоанализу своих поступков. Абсолютно уверенный в невиновности, Давид пытался понять логику действий оперативников. Все имеющиеся факты свидетельствовали против него. И его короткая дружба с Элизой, и их ссора, и её навязчивость...

— Вот, вот, именно навязчивость, — нашёл он первую точку в своём умственном резюме. — Такое поведение раздражает всех. И точно, я был зол на Элизу за это, и всячески желал ей неприятностей.

А для чего он так желал? Чтобы исчез источник раздражения. Без этой девушки Давид чувствовал себя гораздо лучше. Получается, что эмоциональный мотив у него был, настрой на её исчезновение. И ведь он остался равнодушен к смерти девушки, хотя нет, какое-то облегчение ощущалось после известия о гибели Элизы.

— Получается, я рад этому, — Давид обхватил себя руками. — Это хорошо или плохо?

Он вдруг осознал, что доволен. Где-то в глубине эмоций, страхов, переживаний он учуял облегчение. Проблемы, которые возникали у него от общения с девушкой, больше не будут появляться. И это ужасно.

— Нельзя радоваться гибели человека, — думалось Давиду. — Так только уроды могут себя вести. Но, с другой стороны, почему нет грусти, а есть расслабление? Может, поэтому я и здесь? Наверное, я виновен. Виновен в смерти Элизы. Не напрямую, но всё же.

Он расслабился, руки сползли на бёдра, голова качнулась вперёд, подбородок упёрся в грудь. Внезапно его замутило, в горле появился комок. Давид поднял голову, глаза широко раскрылись, он обвёл глазами камеру, увидел унитаз и рванулся к нему.

Потом Давид умылся в раковине, прополоскал рот и медленно вернулся обратно, на нары. Эльдар и Косарик молча курили и наблюдали за ним.

— Так точно, — докладывал по телефону генерал Алданцев. — Исследования доктора Майзена идут отлично. Вскоре он намерен окончить изучение "заменщиков" и приступить к составлению рекомендаций.

Выслушав ответ собеседника, он поинтересовался, как дела в министерстве, не намечаются ли там кадровые перестановки.

— Намечаются, намечаются, — засмеялись в трубке. — Думаю, до конца года многое решится. Не переживай.

— Спасибо, — услышав короткие гудки, Алданцев отключил телефон.

Генерал побарабанил пальцами по столу, очень довольный собой. Придвинул стопку бумаг, всяких входящих документов, рапортов, докладных, актов и принялся накладывать на них в верхнем левом углу свои резолюции.

Настроение у Алданцева было прекрасным. Раскрываемость преступлений достигла самых лучших показателей за последние пять лет, убийство девушки, о котором вопили в социальных сетях, раскрыто, к Новому Году он будет в министерстве. Всё в жизни складывалось отлично.

Очередь дошла до рапорта Примака. Имя и фамилия брата несчастного эксперта показались генералу знакомыми. Он задумался, припоминая.

— Давид, Давид, — подняв взгляд от стола, Алданцев прищурился. — Что-то недавно было с этим связано.

Как всякий опытный чиночник, прошедший не одну схватку в своей карьере, и разрешивший немало проблем, он имел хорошую память. Просидев так минут пять, генерал так и не вспомнил, где на его служебном пути попадался этот Давид Михайлов.

Но, что он с ним знаком, было несомненно. Решив подумать об этом после, Алданцев принялся разбираться с прочими документами, отложив рапорт Примака в сторону.

Закончив свой ежедневный труд, он открыл свой ежедневник. Так, совещаний сегодня нет, только завтра, у губернатора про безопасность дорожного движения, и всё. Да, и всё. Сегодня он свободен. Так, надо съездить к стоматологу, потом к директору гимназии, где учится внучка. И ещё. Жена велела привезти спаржу. Алданцев никогда не ел раньше этот продукт, и почему-то считал, что это рыба. Оказалось, что вовсе не рыба. Об этом он узнал сегодня, заглянув в интернет после поручения от жены. Выяснив, что такое спаржа, у генерала пропал аппетит. Такое же разочарование он испытал много лет назад, когда попробовал анчоусы, бывшие для него до этого символом дольче вита. Вместо прекрасных огромных сочных кусков чего-то прекрасного на вкус Алданцев увидел обычную тюльку.

Он засмеялся, припомнив, как разглядывал мелких рыбёшек в открытой банке. Потом резко вздохнул, выдохнул, переключая внимание на сегодняшние заботы, поднялся и переоделся в штатский костюм. Нажал кнопку на пульте связи, вызывая секретаршу.

Когда та зашла, велел забрать документы и сказал, что сегодня его не будет, но для экстренных дел он на связи.

— Вас Примак дожидается, — доложила секретарша, складывая бумаги в папку. — Что-то срочное у него.

— Пусть зайдёт, — распорядился Алданцев.

Начальник уголовного розыска сообщил, что дело по убийству Элизы Босуорт можно направлять прокурору для подготовки к суду.

— Ну это ясно, — генерал не садился, намекая, что торопится.

Примак, соблюдая правила чиновничьих игр, зашёл действительно не для того, чтобы доложить об очевидных делах. Сообщением о них он продемонстрировал, что для него на первом месте интересы службы. На самом деле целью визита к генералу был рапорт о поощрении сотрудников уголовного розыска за успешное и быстрое раскрытие убийства. Его начальник уголовного розыска и положил на стол.

— Ну что же, — Алданцев пробежался по списку оперативников. — Как прокурор утвердит обвинение и выйдет в процесс, сразу и подпишу. Кстати, как там этот Давид Михайлов? Раскаялся?

— Как дал показания, так и молчит, — Примак пожал плечами. — Вчера вывозили на место преступления. Всё показал, как было. Заранее договорился с Босуорт о встрече на берегу. Спрятался за деревьями и когда Шулюпин, ну этот, в перчатках, упал на землю, поднял кинжал и зарезал девушку.

— А где он сейчас? — поинтересовался Алданцев, выходя из-за стола.

— Под нами, на втором этаже управления, — Примак ткнул пальцем в пол. — В лаборатории его обрабатывают, биоматериалы решили повторно взять, чтобы доказательства попрочнее были.

— А ну-ка, давай зайдём туда, — генерал быстро принял решение разрешить загадку Давида. Может, когда увидит, сразу вспомнит.

И память не подвела Алданцева.

Едва увидев сидевшего в углу лаборатории молодого парня со скованными наручниками руками, он сразу признал его. Давид Михайлов был приятелем его младшего сына, студента, и когда убили Элизу Босуорт, находился на его, генеральской даче. Отмечали там день рождения всё того же младшего сына. Участвовать в преступлении Давид не мог, так как до места убийства было не меньше пятидесяти километров от дачи. А он с приятелями сына был в гостях с утра субботы до вечера воскресенья. Всё это мгновенно мелькнуло в голове Алданцева.

— Здравствуйте, Иван Кузьмич, — улыбнулся Давид, оглянувшись на вошедших. — Скажите им, что я не убивал, а то мне не верят.