Абарат. Абсолютная полночь

Кроме многочисленных слушающих "я" была еще одна Кэнди, которая слышала их всех, различая в словах модель, и мягко, как ветер, своими порывами лепивший облако, двигала каждого из них туда, куда ей требовалось, а они о ее существовании не знали.

Занималась она этим не одна. Шалопуто, уже создававшему с ней глиф, она дала задание руководить Газзой, Бетти и Джонами, а Зефарио Тлена оставила подле себя. Он мог оказаться их лучшим союзником или же настоящей обузой. Но Кэнди распространяла видение, которое Тлен довольно отчетливо наблюдал прежде, чем она отошла от скалы. Они работали вместе, создавая глиф достаточно большой, чтобы он сумел увезти их прочь из этого места смерти раньше, чем появится корабль Бабули Ветоши. Для сомнений или слабости времени не было. Подобно всем конструкциям, глиф для беглецов мог быть настолько сильным, насколько силен был его слабейший создатель. Кэнди должна была зарядить энергией этих печальных, сломленных людей, показать им, что есть жизнь и после Полуночи.

В качестве пробного камня она отдавала им часть Абаратарабы, чтобы они смогли держаться за то видение, которым она делилась.

Но даже имея часть силы Абаратарабы, им было сложно не поддаться отчаянию. Повсюду, куда Кэнди направляла свое внимание, она слышала одно и то же — предположение, почему лагерь построили именно здесь. Дело не в том, что Императрица хотела скрыть свои жестокости за горой Галигали. Все было гораздо хуже. В трех четвертях мили от лагеря находился Край Мира. Воды моря Изабеллы переливались через край Абарата и падали в Забвение. Туда, в эти бурлящие воды, а затем через край, в Пустоту, отправятся все убитые враги Бабули Ветоши и унесутся морскими водами в молчаливую Бездну.

Здесь заканчивались карты Абарата. За этим краем не было ничего известного. В тусклом поднебесье отсутствовали другие миры. Ни солнц, ни лун.

Даже Кэнди не могла полностью избавиться от силы этого образа, от понимания того, что если она не сумеет сделать глиф, ее тело отправится прочь вместе с телами тех, кто будет здесь убит, и все, что она видела в реальности или во сне, отправится вместе с ней вниз, в беспощадную пустоту, и навсегда исчезнет.

Все должно сработать. Только так она обязана думать.

И у нее была причина надеяться: робкая воздушная дрожь заклинаний, когда ее видение побега коснулось первых людей, с крошечной, но значимой поддержкой их сил фрагментом Абаратарабы, превратилась в знаки над головой тех, кто пробудил их к жизни. Она пустила свою мысль к ближайшему знаку, откуда та зачерпнула силы и двинулась к следующему; переходя от одного знака к другому, видение становилось яснее и четче, соединяя людей друг с другом. Путь ее первой мысли был теперь установлен и больше в ней не нуждался, питаясь идеями тех, кто уже встретился на ее пути.

Она обернулась и послала вторую мысль, на этот раз к кораблю, на создание которого ее вдохновили видение и страсть, выстроенному из сочетания двух видов магии. Одна была древней и внешней. Она коренилась в сущности вещей: была ли вещь красной, синей или золотой? Была ли это земля, небеса или вода? Была ли она живой, мертвой или чем-то средним, ожидая определения? Такой являлась изначальная сила Абаратарабы. Вторая магия коренилась в безграничных особенностях живых существ, несших свои надежды, сомнения и ярость в топку, где возникал корабль их спасения.

Такова была тайна творения, рождавшаяся среди грязи и отчаяния. Кэнди видела эту тайну. Все происходило вокруг нее. Из простой земли живых существ, хрупких и испуганных, рождались невероятные формы глифа, выходящие за пределы любого единичного ума. Она слышала, как ее товарищи по заключению отваживались выражать свою надежду вслух; один шептал другому, двое шептали третьему, четвертому и пятому: Я грезил это...

Мы еще не мертвы.

И мы

НЕ

СОБИРАЕМСЯ

УМИРАТЬ.

— Ответ на как — просто делать, — сказала Кэнди. — В этом вся суть. Мы — не отдельные части. Мы — единая надежда, единая воля, единая мечта.

Абаратараба светилась, обладая теперь собственным телом, отбрасывая сотни светящихся посланий, каждое из которых тянуло за собой нить света, набрасывая ими облик глифа на фоне небес. Этот облик был еще грубым, но уже показывал масштабы замысла тех, кто собрался внизу. Несмотря на приблизительность, в хаосе чертежа чувствовалась мощь. Глиф был кораблем, созданным для того, чтобы вместить в себя все, к чему взывало желание свободы, будь то цвет, форма, знак или смысл. Какими бы несопоставимыми ни были видения, глиф привлекал их энергию для достижения своей цели.

Некоторые видения были написаны цветами, имевшими ясность мифа: их голубые оттенки были яркими, как небеса рая, а красные — краснее любой кроваво-алой любви, когда-либо расцветавшей в этом мире. Другие были безымянными: взрывы одного цвета следовали за другим, переливы и свечения, пятна и искажения, в которых глиф находил фантомы тех форм, что раскрывали мечты своих создателей. Двуглавый топор, связанный веревками дыма; другой, схваченный потоками воды. Храм резных божеств, каждое из которых было окрашено новым неизвестным цветом, и чьи головы покрывали гирлянды подвижных растений и колючих облаков.

Кэнди чувствовала, как сквозь цвета, которые она удерживала, дует ветер, разбрасывая их, словно угли в древнем очаге, и поражалась тому, что вместе с ними уходит часть ее души, становясь не только формой ветра и огня, но и третьей формой — формой их древности.

Как и любая священная работа, эта была мимолетной и вечной одновременно. Сплетение мыслей узников напоминало ветви сновидческих деревьев; закручивающиеся молитвы отбрасывали свои прошения к любым небесам, способным придти им на помощь; крошечные искры, взявшие частицу души Кэнди для топлива, отправились искать Зажигателя всех огней, Начало всех ветров, Возлюбленного всех душ, и несли назад Его священную песнь, чтобы поднять сверкающий корабль с помощью ее музыки.

Она превратилась в созвездие; части ее души неслись в поисках Божества, а знаки ее плоти, костей и ума поднимались к управлению глифом и элегантно размещались в огромной структуре, где сходились все основные линии. Она знала, что должна сделать. Несмотря на огромный интеллект, корабль нуждался в пилоте, и этим пилотом должна была стать Кэнди.

— Леди?

Она была не одна; слева стоял Шалопуто, справа — Газза. А позади них, позади нее и перед ней — остальные создатели огромного корабля, возникавшего в центре; их общий вклад управлял последующими добавлениями, словно само их присутствие вызывало у системы судороги блаженства, превращая в восторг каждую мысль, дыхание и каплю пота.

Одна часть Кэнди — нетерпеливая, сомневающая, человеческая, — хотела, чтобы глиф скорее завершил свое создание и унес их прежде, чем сюда прибудут палачи. Но другая ее часть, более тихая и спокойная, которая вполне была готова умереть, если смерть — часть просветления, получала удовольствие от созерцания сияния в самом сердце корабля, не позволяя страху придти и похитить все, свидетелем чему она являлась.

— Все на борту, — доложил Газза.

И в эту секунду, словно по сигналу, первый слепящий разряд молнии превратил Галигали в черную пирамиду на фоне безупречно белых небес.

— О нет, — пробормотал Шалопуто. — Мы опоздали. Карга уже здесь.

ЧАСТЬ 7

ЗОВ ЗАБВЕНИЯ

Пространство — Где,

Вопросы — Как,

Часы — Когда.

Сейчас — Всегда.

— Надпись на стене

заброшенной лечебницы на Горгоссиуме.

Глава 61

Пропажа

— Бабушка?

Бабуля Ветошь приложила ладонь к окну металлической рубки. Хотя ее голова была склонена, Тлен видел отражение ее искаженного лица в стекле, испачканном копотью.

— Что... что у них есть? — спросила она.

— Не понимаю, о чем ты, — сказал Тлен.

Она медленно обернулась и взглянула на него. На ее лице было написано неприкрытое отвращение — то ли к ее собственной непредусмотрительности, то ли к глупости ее внука, а может, ко всему сразу.

— Ты не чувствуешь, как кожу царапают шипы?

Тлен обдумал вопрос, разглядывая свои руки, словно мысленно к ним обращаясь.

— Нет, — наконец, сказал он. — Я ничего не чувствую.

Затем его глаза опустились к стеклянному воротнику. Оставшиеся в нем кошмары выглядели странно. Обычно в зависимости от обстоятельств им было свойственно два вида поведения. Чувствуя себя умиротворенными, они медленно плавали, лениво изучая мир за пределами воротника хозяина. Когда они становились возбуждены от злости или желания защитить своего создателя, то извивались и бились, словно электрические плети, а жидкость, которой они дышали, вспенивалась и приобретала молочный цвет. Сейчас они вели себя так, как никогда раньше. Они были совершенно спокойны, всей длиной тела плотно прижавшись к стеклу.

— Что бы ты ни ощущала, мои дети тоже это чувствуют.

— Твои дети? — переспросила Бабуля Ветошь, и выражение отвращения на ее лице дополнилось презрением.

— Да, моя дорогая бабушка. Знаю, своих детей и внуков ты предпочитаешь сжигать, но общество моих я люблю.

— Полагаю, ты помнишь, что был единственным, кого я спасла из огня.

— Эта мысль никогда меня не покидает, — ответил Тлен. — Правда. Я знаю, что обязан тебе жизнью. — При этих словах лицо Императрицы просветлело. — Как и своими шрамами. — И быстро потемнело вновь. — А также своей целью. Смыслом моей жизни.

— И какова же эта цель?

— Служить тебе, леди, — ответил Тлен.

Он встретился с ней взглядом, подняв на нее глаза цвета полуденного моря — сверкающей, сияющей голубизны, которая скрывала неизмеримые глубины: черноту, мрак и темень.

Все его дети, кроме одного, который удалился во внутреннее пространство воротника, отлипли от стекла и теперь смотрели на нее. Понимали ли они смысл разговора между старухой и их хозяином? Чувствовали ли они ее презрение и его насмешку? Судя по всему, да. Когда он оторвал от нее взгляд, они тоже отвернулись, вернувшись к созерцанию новой формы за окном.

Корабль выбросил очередную конечность в виде молнии, устремив ее вниз, на тусклый склон горы Галигали. От силы этого удара в воздух поднялось облако испаренного камня; в его центре рушился град лавовых камней, которые в корабле менее крепком, чем Буреход, наверняка пробили бы дыры. Несколько из них ударились в окно палубы, но при всей чувствительности Императрицы к нюансам окружающей среды град расколотых камней нимало ее не беспокоил. Не мигая, она смотрела на клубы испарившегося камня, что бились в окно корабля.

— Вызови командующих, — велела она Тлену. — Живо!

На этот раз Кэнди знала, что после молнии будет гром. Но не раскаты и рев горящего воздуха, а орудийные залпы.

Бабуля Ветошь не собиралась позволять своим пленникам бежать без боя.

— Кэнди? Кэнди!

Понять, кто это говорит, было нетрудно — к ней обращался Зефарио. Гораздо сложнее было разобрать, где он стоит. Она потеряла его, когда структура глифа разрасталась, и, увлекшись, едва не забыла о договоре, который с ним заключила. Он дал ей средство для побега в обмен на помощь в том, чтобы привести его к потерянному ребенку. Свое обещание он сдержал; теперь настал ее черед. Необходимо было сделать это немедленно. Другого момента не будет.

— Газза, — сказала она. — Оставляю тебя за главного. Уводи глиф и всех, кто в нем находится, подальше от Бабули Ветоши. Делай для этого все, что должен.

— А ты куда?

— Сдержать слово.

— Ты с ума сошла? — спросил Газза.

— Слово есть слово.

— Даже если ты даешь его Тлену?

— Вообще-то он тебя слышит.

— Мне все равно, — сказал Газза. — Он ведет тебя к смерти. А я... — проворчал он, сдвинув брови. — Почему я не могу... я ведь не могу?

— Нам пора, — сказала Кэнди.

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Тогда говори.

— Я тебя люблю, — произнес Зефарио.

— О, — сказала Кэнди. — Какая неожиданность.

— Я говорю от лица твоего юного друга.

— А, — сказала Кэнди как ни в чем не бывало. А потом осознала сказанное.

— Это правда? — спросила она у Газзы.

— Да, — вновь ответил Зефарио. — Он любит тебя до глубины своей души.

Газза уверенно улыбнулся.

— И кое-что еще.

— На еще нет времени, — сказал Зефарио.

Уверенность с лица Газзы исчезла. Его глаза смотрели на Кэнди, стыдясь того молодого человека, который находился за ними, не в силах вымолвить ни слова.

— Мы с Зефарио должны уходить, — сказала Кэнди.

Газза кивнул.

— Со мной все будет в порядке. — Они посмотрели друг на друга. — Мне жаль, что так вышло, — сказала она, отвечая на его печаль своей. — Понимаешь, что я имею в виду?

— Да.

Его понимания было достаточно. Возможно, настанет другое время, когда все будет иначе. Но сейчас...

— Мы скоро увидимся, — произнесла Кэнди, и в ту же секунду глиф выпустил ее, выдвинув из своей структуры трап двадцати футов длиной и позволив безопасно спуститься на дрожащий склон горы Галигали.

Императрица начала отдавать приказы. Время поджимало, и ее подчиненные должны были это знать. Как и то, что работу следовало выполнить безупречно.

— Через несколько минут, — сказала она своим командующим, — Буреход выйдет из облака вулканической пыли, возникшего от молнии и временно ослепившего корабль. В этот момент, — продолжила она, — у меня должна быть четкая картина места казни. Мы можем ожидать незначительного сопротивления. Эти глупцы пытались жить по собственным законам, отказываясь подчиняться правилам тех, кто стоит выше. Ни одна Империя не потерпит присутствия бунтарей. Они...

— Сбегут прежде, чем появятся их палачи? — предположил Тлен.

— Считаешь, это смешно?

— Нет, бабушка, твои слова абсолютно справедливы, и бунтари должны быть казнены. Но...

— Никакого "но". Нож в каждое сердце — помнишь?

— Разумеется.

— И?

— Я понимаю, что у тебя есть ножи. Но увы, сердца уже довольно далеко.

— Это невозможно.

Корабль выходил из облака дыма, и то, что мог видеть Тлен, становилось видно растущему числу солдат. Лагерь был пуст. Пленники исчезли.

— Где они? — шепотом проговорила она. Затем ее голос стал громче:

— Они были здесь! Шесть тысяч шестьсот девяносто один заключенный! Ворота закрыты. ОНИ БЫЛИ ЗДЕСЬ!

— Двое из них все еще там, — заметил один из командующих, невысокий серокожий заплаточник по имени Хрящщ.

— Территория лагеря пуста.

— Они не в лагере, госпожа, — сказал Хрящщ. — Они на склоне Галигали. — Заплаточник указал на покрытый камнями склон. — Видите?

— Это Кэнди Квокенбуш, — сказал Тлен.

— Ну разумеется, это она, — произнесла Императрица. — Она непременно должна быть замешана в любом бардаке.

— А с ней кто?

— Неважно. Кем бы он ни был, ему не следовало к ней приближаться. Это смертельно опасно. Мне нужен стрелок! — потребовала она.