Гоблинские сказки

ПЛАНЕТА ЭЛЬФОВ

СБОРНИК ГОБЛИНСКИХ СКАЗОК

Комедия абсурда

Книга последняя

От автора

Вообще-то этот сборник написан не мной. Его настоящие авторы — три жителя волшебной страны Селембрис: старый хулиган, циник и мелкий маг Вещий Ворон, благородный волшебник — кот Вавила и совсем не маг, а просто жук-сказочник — Казяв Хитинович Жучинский. Эти трое отправились в творческий круиз по реке и по дороге взялись сочинять совсем недетские сказки. К весёлой компании присоединялись слушатели, они попадали все вместе в разные приключения: их взяли в плен пираты, их продали в каменоломни, а затем на гороховые плантации. Окончилось всё лучшим образом, потому что в волшебной стране очень любят сказки.

Гоблинские сказки — это пародия, жульнически состряпанная из известных сюжетов. Цель? Конечно, высмеять жалкие потуги подражателей, которые берутся ваять величественные опусы (будь то кино или что иное), а получается какой-то фанфик. Вот эти остроумные ребята и взялись продолжать традицию, только на свой лад.

Задумка не оригинальна, но что будет, если известные истории переиначить, не меняя сюжетного хода? Так сказать, изнаночный ход. Вместо Дюймовочки похищают жабу-сына, сказка о трёх медведях и Машеньке превращается в слёзную историю о съеденной овсянке, правда о пирате Кидде превращается в подделку, Робинзон оказывается религиозным недоучкой, трагедия о принце датском рассказывается устами деревенского олуха Лаэрта. Но, дальше — больше: раскрывается сама правда о творческой кухне современного массового писателя, где читатель с хохотом проследует за героем по перипетиям вторичного искусства.

К сожалению, сборник мне достался не целиком — какие-то негодяи оторвали заключительную часть, — и я могу пока выложить лишь неполную книгу.

Оглавление

Вступление

Рассказ первый. Кольцо Альмансора

Сказание о Робин Гуде

История про рыцаря Персика и чудовищную Медузу

Робинзон и Пятница

История о врачевателе из Медины

Про капитана Кидда

История о принце Датском

Моцарт и Сальерри

Рассказ второй. Ехали медведи на велосипеде

Мата Хари и три медведя

Принцесса для младшего сына

Про трёх поросят

Каникулы льва Бонифация

Рассказ третий. История рождения фанфика

Дух "Мастера и Маргариты"

История первая. Фильм-катастрофа

Работа главного героя

В ассенизаторском отделении

Заброшенный тоннель

Этот чёртов мэр.

Субстанция наступает!!!

Битва со стихией

Полный отпад

Финита ля комедия

История вторая. Конкурс

Творческие аксессуары

Креатифф как он есть

Жизненная реальность

Цветы для девушки

Висит банан высоко...

В лавке "Мастер и Маргарита"

История третья. Кольцо Ла Худры

"Три мудреца в одном тазу

пустились по морю в грозу."

Из английского фольклора

Вступление

На Селембрис было светлое утро, когда трое собрались в одном месте. Все они не были людьми, но это никого тут не смущало. Один был с узелком, второй с пустыми руками, если можно так сказать. Третьего совсем не видать в траве. Занятная троица уселась на бережку, прямо на краю светлой песчаной полосы, за которой набегала слабая волна. Река Шеманга за порогами теряла свою бурливость и превращалась в полноводную, широкую, мягкую полосу небесно-синего шёлка.

Из-за излучины реки показался большой плоскодонный корабль. С цветными парусами, с позолоченым носом, с рядом длинных вёсел. И...

Так, это мы пропустим, оно читателю неинтересно. Короче, все трое путешественников оказались на корабле, недурно устроились и собрались заняться тем, ради чего собрались: придумыванием занятных историй. Первым начал Вещий Ворон. Предупреждаю сразу: сказки у него те ещё. Ну ладно, поехали.

— Короче, так, — начал спустя какое-то время Ворон. — Жила-была одна принцесса.

— Что? Так сразу? — удивился жук.

— Нет. Сначала они все куда-то ехали...

— Наверно, в Багдад, — предположил Вавила.

— Нет, — подумав, ответил Ворон. — Это был Париж. Дорога была дальней. Лошади шатались от усталости, и всё общество решило поискать ночлега.

— А как называлась сказка? — снова встрял Жучинский.

— Ну...

— Смелее, Вещун, — подбодрил его кот. — Здесь все свои.

— Вы не поверите, — с диким выражением лица признался Ворон.

— Мы привыкли к невероятным историям.

— Это история о пропавшем принце.

— О-оооо! — только и проронили сказочники.

Кольцо Альмансора

В одной глухой нормандской деревушке, среди необразованных сограждан жил некий странный молодец. Скажите сами, за каким таким доходом лезть благородному портняжке в общество вульгарных свинопасов, горшечников и дровосеков? Как ни крути, дохода в этой деревушке нашему портняжке всё благородное его искусство не принесло ни на один дублон. Роскошные штаны из шёлка, вышитые золотом кафтаны, пышные жабо — всё это в деревеньке не ценилось. За целый день никто ни разу не заглянет в магазин парижской моды и передовых швейных технологий. Измучился портняжка наш и от отчаяния взялся поесть последний ломоть хлеба с маслом. Полил сверху кетчуп "Кальве", посыпал кубиком "Галина Бланка" и приготовился его засунуть в рот. Но не засунул, а поглядел в окошко. Там стара бабушка тащила на бесколёсной тележке гору свежего навоза. Тележка падала, качалась и роняла на дорогу большие комья этого бесценного добра, любимого в деревне превыше бархата и шёлка. Зрелище было настолько интересным, что портняжка отложил работу. А вышивал он шёлком пояс.

Но вот старуха протащилась, а наш трудяга обнаружил, что кетчуп "Кальве" съели мухи! И теперь грызут "Галину Бланку"!

— Ну, паразиты! — осерчал портняжка не на шутку. Да как вломит мухам этим самым пояском! Кетчуп в стены, масло в пол, а хлеб остался.

Глянул наш портняжка на поясок и обалдел от гнева. Ах, мухи подлые, что натворили с произведением искусства! И насчитал семь дохлых мух, прилипших к пояску среди масла, кетчупа и кубиков "Галина Бланка". Что делать? Вдруг кто-то явится купить костюмчик, а у него весь поясок изгажен!

Наш парень был не слишком прост и долго над бедой не мыкал горе. Собрался быстро, взял поясок, кусок засохший хлеба и отправился искать колдунью.

Жила у них в лесу одна такая. Всё умела делать. Порчу нагоняла, потом её снимала.

— Вот, смотри, поганая старушка, — сказал портняжка, — Что мне делать с пояском?

— Поясок пропал, — отвечала мудрая колдунья, отковыривая мух и кидая их в одну корзинку, а масло с кетчупом — в другую. "Галину Бланку" она утопила в супе для ужей, а хлеб засунула в горшок.

— Ты слушай, милый, мой совет. — прошамкала она, навязывая поясок на свои седые косы. — Шёл бы ты отсюдова, покуда цел.

— Куда ж мне, бабушка, идти?! — горько вопросил портняжка.

— Земля-то круглая, сынок. Куда надумаешь, туда и отправляйся. Авось не пропадёшь.

Так и ушёл портняжка искать счастья при дороге. Не оценили его искусства деревенские щёголи, дровосеки и свинопасы. Вот, долго ли, коротко ли, вышел он на дорогу, поскольку к ней и шёл. Смотрит, караван верблюжий, а при нём богатые купцы. Везут в Париж лионские шелка от самого Магриба. Везут шампанское в ведёрках с Арарата. И, что особенно хорошо, везут кетчуп "Кальве" из Петербурга проездом через Москву. Сразу видно, купцы богатые, коли везут такой дорогой товар!

Наш портняжка прибился к ним и стал развлекать их светскими сплетнями. А те ему признались, что опасаются встретить в здешних местах Робин Гуда. И то сказать, хулиганил он тут знатно. Где плохо что лежит, так обязательно подтибрит. Уж ему выписывали штрафы, записывали в личное дело, срамили прилюдно, вешали на доске позора. Нет, повисит маленько — и опять шарить по дорогам! Одно слово, беспутный малый!

Вот так шли день да два. Портняжка веселится — потешает публику столичным анекдотом. Ну, всё бы хорошо, да вот ведь незадача: купцам сворачивать в Лион, везти туда лионские шелка. У них ведь всё по расписанию: в Вестфалию возят вестфальские окорока. В Страсбург — страсбургские пироги. Каждому товару — своё место!

— Друг наш, повеселил ты нас в дороге. — говорят ему купцы. — Мы тебя не позабудем. Отблагодарим сердечно. Есть у нас одна вещица. Лет сто валяется в обозе, ни одна собака не берёт. Мы сами давно уж не заглядывали и сами уж забыли, чего это такое. Но полагаем так, что вещь эта своему хозяину приносит счастье. Её нам подарил один хороший звездочёт. Найдёте, говорит, приличного человека во Франции, так сразу и дарите ему эту штуку. Пускай порадуется. А нам-то что?! Мы взяли да и подарили! Носи на здоровье, милый друг, не поминай нас лихом!

И с этими словами дали ему такое срамное оловянное кольцо! Где оно у них валялось, кто грыз его от скуки?! Гвозди им, похоже, вырывали из заборов. Бутылки, может, открывали. И все гадости, какие только можно делать при помощи такого дрянного инструмента, наверняка проделали. Может, только не совали кой-куда.

Портняжке этакая штука показалась целым состояньем, и он с горячими слезами и с благодарностью душевной принял в дар такое великое подношенье. А купцы посмеивались гадко промеж себя да исподтишка хихикали над добрым парнем.

— Однако, — говорили они, — не прогадали ль мы, наделив знатока парижских мод кольцом старой образины, волшебника Альмансора. Уж он пророчил, старый кочубей, что колечко это принесёт любому шалопаю великую судьбу, счастье и богатство.

Они и скрыться не успели, как наш портняжка уж про них забыл. Идёт он путём-дорогою и рассуждает:

— Приду в Париж и загоню колечко по большой цене.

Портняжка верит: счастье привалило. Лишь только бы не наткнуться на Робин Гуда, а то у мошенника простое дело: кольцо в карман, а пацана на ёлку!

И вот надо же, какое всё-таки есть в мире гадство! Подумаешь о чём плохом, а оно уж тут как тут!

Выходит на дорогу такой наглый молодец. В парижских модах явно ничего не понимает, но самомнение — выше Нотр-Дама!

Наш парень меленько так задребезжал от страха. Ну, думает, прощай кольцо! А заодно сапожки, галстук, кошелёк (пустой), две пуговицы для будущего салона мод в Париже и пачка сигарет.

— Добрый путник, — так обратился к нему противный Робин Гуд. — Позвольте мне дойти с вами до городу Парижу. Мне тут всё ужасно надоело. А в Париже, говорят, народ сердечный, маленьких не обижают. Я всю дорогу прятался за деревом, боялся ваших спутников ужасных. У меня две денежки в кармане. Одну мне дала мама на день конфирмации, чтобы я мороженого поел, а вторую я украл у нищего на паперти. Хотите, я дам вам денежку одну. Вы только не прогоняйте меня. Мне так страшно одному.

Портняжка понял, что обрёл в дороге друга. И приобрёл богатство: медную копеечку. Так они и пошли вдвоём. Хорошее всё же дело, спасти купцов от лиходея: Робин Гуд очень присмирел.

На исходе вторых суток добрались они до старой корчмы у дороги. У ней был указатель. Пойдёшь прямо — найдёшь верную погибель. Пойдёшь направо — коня задаром потеряешь. А вот налево — пожалуйте в корчму! Спокойно, тихо, цены не кусаются, общество приличное, пиво свежее, постель без насекомых. Жучинский, это я совсем не в целях дискриминации!

— Ай, бросьте, милый друг! И мне не чужды приколы жанра!

Зашли, смотрят: люди всё бедные, но очень достойные. У некоторых глаза не хватает, у других — ноги. Но веселятся, жизнь не проклинают.

— Я тебе скажу правду, — шепнул портняжке Робин Гуд. — Я переодетый принц.

И далее поведал историю о том, как его украли в детстве цыгане.

Сказание о принце Робин Гуде, спасителе сирот,

защитнике угнетённых, и вообще славном парне

Робин Гуд родился в славном королевстве. Всего было у его семьи в достатке. Дом был крепкий, забор высокий. Родни навалом. Мальчик ещё в пеленках подавал надежды. Как тётки соберутся, глянут и говорят: ну быть мерзавцу великим полководцем! У родичей была работа неплохая: месить в тазике глину да ляпать на продажу кирпичи. Из этих самых кирпичей в том славном королевстве по приказу королевского министра строились громадные анбары под зерно. Никто особенно не размышлял, откуда взяться в королевстве этом такому множеству зерна. Работа есть и деньги платят — всё остальное от лукавого, и точка!

Всё было хорошо у Робин Гуда поначалу. Пил, ел, исправно писал в колыбельке. Недурно пузыри пускать умел. Евонный батя уж соображал, какую девушку ему сосватать и с кем бы лучше породниться. Ходил, смотрел по колыбелькам, считал приданое. Спрашивал, нет у родни каких болезней. Не болел ли кто падучей, не встречались ли среди предков алкоголики, не было ль коклюша, чумы, холеры, чахотки птичьей? Одним словом, всё по делу.

Как всегда, беда подкралась неожиданно. Вот рок проклятый! Только размечтался кто, так тут его судьба накрячит!

Мамаша вышла постирать бельё на речку, да спьяну-то принца и забыла в тазике. Тазик в воду съехал и поплыл. Так три дня плыл, все думали уже, что Робин Гуду крышка. Укатит в море и поминай, как звали!

Робингудов папа неосторожно взял приданное в кредит в счёт будущего брака у десяти, а то и двадцати кандидатов в будущие свёкры. А как женишок-то малолетний в тазике уехал с хаты, так все бросились поспешно отменять контракт. Пока родня вся думала, что Робин Гуд утоп, а папа ейный устал отдавать за сына неустойку, судьба уж хлопотала над малюткой.

Ну да, плывёт тазик с малолетним принцем по волнам, а тем временем принцесса Тутпсыссут гуляла по бережку. Смотрит: тазик застрял у мостика. Она думает: что за дрянь тут спрятана в пелёнках? Замазку-то отковыряла, а там младенец! Все сухари поел, всю воду выпил и теперь не знает, у кого спросить дорогу.

Принцесса Тутпсыссут была бездетной и мальчишечку себе взяла. Сначала вместо куклы. Потом усыновила. Но у неё был двоюродный брательник, большая сволочь и придворный интриган. Он тут давай шептать во всех углах дворца, что у принцессы ребёнок в тазике спрятан под кроватью. Жрецы пришли, ребёнка отыскали. Сказали: "барышня, нехорошо", и стали думать, что с Робин Гудом делать. На царствие нельзя — маленький ещё. Так оставить — он отнимает у ребят игрушки. Подумали, отдали мальчика купцам и наказали:

— Везите принца нашего куда подальше. Найдёте место, там его и бросьте.

Те занесли его в пустыню и кинули и под смоковницу.

Лежал наш принц, лежал, питался фигами и много мыслил об устройстве мира. Тем временем шли мимо пастухи. Глядь-поглядь: а под кустом младенец! Лежит и пишет трактаты о политическом укладе государства. Он уж прочитал всего Платона, Аристотеля и Карла Маркса. Да вот никак решить не мог, с кого начать бы дело государственного переворота с дальнейшим обустройством мира по принципам абсолютного добра.

Все пастухи простые люди, соблазн высокопарности не ведом им. Они мальчишечку подняли, дали в руки хворостину и посоветовали для начала привить демократические принципы баранам. Мальчишечка старался так и сяк, и так и этак. Нет, дело не идёт. Тут надобен для дела революции развитой и традиционно устоявшийся социум. А у баранов что за социум!

— Ну, милый принц, — сказали овцеводы, — тут мы вам не подмога. Ступайте далее, на запад. Там есть большое царство, в нём правит фараон.

— Ай, верно! — обрадовался Робин Гуд. — Ведь у меня там ещё остался детский мой престол с горшком под дыркой!

И быстренько простился с баранами и пастухами, и с завядшей смоковницей.

Принцесса Тутпсыссут к тому моменту уж почила. Приделали ей бороду и уложили в ящик. В назидание потомкам.

Является наш принц, приносит множество трактатов об обустройстве государства и о лучшем способе правления. Задумка такова: не требуй много, и тебя не тронут.

А в те поры в том государстве правил тот оголтелый принцессин брат двоюродный, придворный интриган. Создал вокруг себя команду и давай давить с народа сало. Один министр был особливо проворен. Задумал экономический эксперимент. По всей стране уж и от прежних-то времён стояло множество пустых анбаров. А фараону того мало. Подите, стройте, говорит, ещё анбары.

Приходит Робин Гуд в родную хату, а брат евонный говорит:

— Всё, Робя, больше нету силы. Замучил нас приказчик, до косточек поел.

— Давай в пустыню, что ль, бежать. — предлагает Робин Гуд родне.

— Да не... Нас фараон отселева не пустит...

Короче, все согласны хоть в пустыню, хоть в омут, только бы свалить от кирпичей и от анбаров этих от пустых. Только дайте пропустительну бумагу от фараона. Или хоть от министера его.

— Мне к фараону.

— За каким делом?

— За частным.

— Ступай, откелева пришёл.

Ну, блин горелый — думает! Ну, сволочи секьюрити! Тупое быдло! Хорошо им тут сидеть, когда народ весь голодает!

Удумал Робин Гуд такую штуку. Пустил по королевству маленький слушок, что де очень скоро предвидится конец света в масштабах фараонова дворца. Раздал билеты на интереснейшее представление, развесил рекламу по базарам, пообещал участникам призы.

И вот в обещанный день конца света собралась толпа у входа в президентские покои. И все, как велено, с собой несут лягушек и жаб болотных.

— Условия соревнования, друзья мои, такие! — сказал им Робин Гуд. — Кто дальше кинет земноводное, тот и получит приз. Фараон сам скажет, чья лягушка его больше всех достала.

Все взяли в руки по лягушке и по жабе, раскрутили за ножку знатно и при звуке труб запустили через стену. Тут как лягушки с жабами махнули тучей в фараонов двор, так фараон очухался и говорит:

— Мерзавцы. Кто посмел не допускать ко мне просителей?

— Чего просишь, Робин Гуд?

— Отпусти меня с роднёй в пустыню. У нас свадьба на мази, а места в доме мало.

— Нет, Робин Гуд, не отпущу.

— Ну ладно. Поживём — увидим.

Вот объявляет признанный шоумен, мудрец пустынный, новую забаву. Что покраснеет, мол, в реке вода от крови.

— От чьей же крови? — спрашивает фараон.

— А вот неважно. Покраснеет и ништяк.

Фараону уж и самому-то интересно — он сел в носилки да на берег. А там уж прорва зрителей сидит. Про анбары все забыли.

Робин Гуд выходит в новом шёлковом халате, с серьгой в носу, при нём десяток антрепнёров. Ему все рукоплещут, бросают фантики, шлют поцелуи.

— А нешто рыба в речке-то не передохнет? — спросил у шоумена фараон.

— Вестимо, передохнет, — тот подтвердил.

— Шой-то я не верю, — засомневался фараон.

— Гляди, дубина. С кем повязался, мусор?!

И вывалил в речку цельну бочку марганцовки. Вся рыба, понятно, передохла. Жрать стало нечего, а вместе с этим развился аппетит на зрелища. А Робин Гуд не дремлет. Он новое уж шоу подготовил. Фараону тоже интересно. Чего там дальше учудит пустынный забулдыга?

Выходит Робин Гуд перед народом, встал в позу и с важностию говорит:

— Хочу сказать тебе, ментовская ты рожа, что долго во дворце не просидишь.

— Это почему же? — строптиво отвечает из дворца противный фараон.

— А потому, эксплуататор, что фигово будет очень во дворце твоём.

Тот не поверил и к народу в окошко не высунулся. Плевал на демос. А зря. Потому что дохлые жабы и лягушки во дворце отменно завоняли и на трупы налетели тучи мух.

— Я больше не могу! — заплакал фараон и побежал прочь из дворца в летнюю резиденцию на Ниле.

А Робин Гуд и туда явился и говорит:

— Что, фараон? Обделался по-полной? Пускаешь нас на свадьбу, говори!

— Нет, не пускаю! — заартачился ментяра.

— Ну ладно. Тебе же хуже. Приходи сегодня на базар, я покажу такую штуку!

— Да ну?!

— Ага! Слушай, всё как на духу: свет померкнет в очах твоих!

— Не может быть! — не поверил фараон.

— Да говорю тебе: какой базар?! Я сам-то удивляюсь: как смогу такое сбацать!

Вот на базаре собрался народ. И фараон тоже припёрся поглядеть. Сидит с шестёрками на табуретках и базлает направо да налево:

— Чего он там разводит тюрю?! Давай, дешёвый шаромыжник, кончай тут гнать пургу народу! Бросай лапшу на уши вешать!

— Чего раскрякался тут, фараон? Давай сюда гляделки, мусор! Смотри, как наш брат делает подонков! Чего я обещал тебе, поганец?

— Что свет в очах моих померкнет!

— Всё верно. Получай, салага!

Да как шваркнет фараону прямо в рожу полным кулаком золы!

— Ой, мама! — заорал кретин. Терёт глаза руками, а ни фига не видно! Ну опустил придурка Робин Гуд!

— Потом я ему ещё много чего сделал. — признался слушателям переодетый принц. — Подсыпал в мыло наждака, подлил в шампуни клея, подменил духи мочой. От этого всего у фараона началась чесотка.

— А что, он так не отпустил твою родню в пустыню? — спросили у него.

— Да отпустил, — озабоченно почесался Робин Гуд. — Да только мне это всё на пользу не пошло. Я отошёл за куст посикать да и потерялся. Вот почему теперь я здесь, а царство моё — там.

— Хорошая история, — сказали постояльцы, заседатели корчмы. — но и у нас не хуже.

— Ну и что у вас такое было?

— Вы не поверите. — сказали братья. — Мы встретились с чудовищной медузой.

И рассказали вот что.

История про рыцаря Персика и чудовищную Медузу

— Было нас три злодея-братца. Мы с самого начала учиться грамоте не захотели и школу пропускали каждый день. Потом это стало у нас вредной привычкой. Потом переросло в порок. Потом от нас уж и вовсе никому житья не стало. Мы отнимали у детишек деньги, проигрывали их друг дружке в орлянку и даже воровали картошку, репу, лук, морковь. И вот решили, что квалификация у нас уже солидная, пора идти и промышлять на большаке. Старшему мама дала ножик, среднему — гвоздь, а младшему — ножку от стула.

— Идите и живите, как хотите, а я от вас устала.

С таким наказом мы были просто неотразимы. И вскоре от нас застонали окрестные леса. Кто ни едет по дороге, кто ни идёт, мы хоть тыкву гнилую, да отымем. Тут король как разозлился, надоело ему тыкв недосчитывать, и издал указ: кто трёх разбойников поймает да приведёт ко мне, тому дарю годовую контрамарку на "Трёх поросят". Это такой у них ансамбль.

Тут нашу маму алчность обуяла. Она подумала: хоть малый, а всё же прок от обормотов. Пошла и сдала нас, натурально, всех троих за контрамарку.

— Ну что, бездельники? — с усмешкой нас спросил король. — На контрамарочке попались? Не стыдно маленьких-то обижать?

Мы думали, что нас напорют. Возможно, что поставят в угол. А может, вкатят два за четверть. И не дадут смотреть кино.

Но вышло всё гораздо хуже. Король был тоже не дурак. Кинь нас в тюрьму, так мы бы живо набрались там науки всякой воровской. Оттуда вышли бы на волю, в кармане аттестат, квалификация, отмычки, большой авторитет на зоне.

Он поступил совсем иначе — недаром в университетах обучался! Велел поставить нам конфет и угостил нас кока-колой. Пока мы лопали конфеты, король нам в уши задувал. И вот надул такую лажу. Типа, дети, у нас тут есть одна принцесса. Прошу заметить, лишь одна. А вас, красавцев, целых трое.

— А что такого? — рассудил старшой братан. — Нам на покамест хватит и одной. Я вот женюсь, а братиков пристрою при дворе.

— Экой прыткий ты, — заметил братану король. — Да как бы всё бы просто! Принцессу-то чай надо от злова чудища спасти!

Тут бы нам в тюрягу попроситься, там спокойней. Да кока-кола в башки ударила. И конфеты шоколадные с ликером. Мы говорим:

— Фигня на палке! Подумаешь, чудовища какая! Мы её ножом пырнём, гвоздём тыкнём и ножкою от стула по башке как врежем!

— От молодцы! — сказал король. — Крутые пацаны!

И нам поведал нехорошую историю. Принцесса ихняя влюбилась в какого-то заморского пахана. Мужик-то, в общем, ничего, да больно много потребовал приданного за королевной. А отказать нельзя — не по-королевски! И тут король надумал неплохую штуку. Одно ведь дело, когда подсовывать принцессу в жёны, а совсем другое освобождать её от звери. Принц как намается с чудовищей, так ему жалко потом бросать трофей. Он приведёт принцессу в королевство, а король так скажет слегка со скукой: а мы уж думали, принцессочке кабзец и всё приданное уж на поминках съели. Хотите, милый друг, берите даром. Не хотите, бросьте где-нибудь в углу. Тот и подумает: на кой мне это сдалось? Да так принцессочку и бросит. Но покамест у дурака ума-то не хватает. Сидит он там, на берегу, и верит, что вот сейчас припрётся страшная зверюга и будет он, сердешный, за королевну биться, как герой.

— А мы при чём тут? — спросил наш старший, самый умный.

— Да вот при том, ребята. Пойдите вы туда к нему и выполните все его дурацкие затеи. Принц слегка повёрнут — сдвиг по фазе. Вы притворитесь, будто б верите во всё. Он угомонится и отвалит.

— А как его зовут?

— Да имя-то дурацкое какое! Прости, Господи, Персик ведь его зовут!

Тут мы расхохотались. Козла с такой дурацкой кличкой развести, как лоха, проще не бывает!

Пришли мы тут на бережок. Всё точно: принцесса на верёвке привязана у камня. А Персик этот славненько гуляет так по бережку. Тут глянули мы и обалдели. Ну, блин, вот параша! Как он одет и как мы одеты!

Тут младший среди нас, вот этот, с флюсом, выперся вперёд и говорит:

— А вы, босс, почём брали ситчик на штанцы?

Тот отвечает вежливенько так, с поклоном:

— Понятиев не имеем, почём нынче в Париже продают портки из полиэстру.

А сам так фалдочки поднял да перед нами гоголем и ходит.

— А рубашку бархатну почём на рынке брали? — спёртым голосом просипел наш средний братец.

— Ах, вы ошиблись. Это самый лучший кутюрье французский. У его в мастерской стоит такая чучела с названьем Манекен. Точь-в-точь мои размеры. Я как приеду за покупками в Париж, так первым делом к кутюрье, узнать: какие нынче моды завелись в Версале.

— А ножик-то у вас, чай, золочёный? — старший братец так обзавидовался, аж вспотел.

— Это шпага от самого лучшего оружейника в Париже. Вы не поверите, но ей завидовал сам Король-Солнце.

Он шпажкой повертел, и у старшого ум отшибло. Эт сколько ж можно золотишка наскрести с неё!

— А что это у вас такие зубы чёрные? — спрашивает франт.

— Эт мы конфеты ели, — отвечал старшой.

— А что это у вас сопля висит, милейший?

— Да эт я кокай-колай подавилси, — сказал второй.

— А вы когда-то умывались, пацаны?

— Да не. Мы родились в курятнике, а жили на болоте.

— Всё понятно. Заработать не желаем? Как вам мой кафтанчик?

Короче так. Послал он нас не куды попало, а прямо к трём таким старухам. Узнать, почём нынче зеркала на рынке. Да и купить одно такое круглое. И с этим зеркальцем пойти поймать ему медузу.

Ну, мы парни пробивные. Для нас такое дело — только плюнуть! Идём дорогой да смеёмся: вот ловко лоха провели! За золочёный-то кафтан пойди да и спроси про цену! Да ещё поймай ему медузу!

Однако что-то вскоре сильно поплохело. Всё больше камешки нам попадаются под ноги. Оно и ясно: чего им, королевичам, белы ножки колотить по камню! Да сапожки щегольские ломать на горках! А дальше ещё труднее. А мы друг дружке говорим:

— Мы братаны лихие. Нам что болота, а что камни — всё нипочём! Кафтанчик поимеем, да и посватаем к принцессе! Старшего запишем женихом, а младшие-то притулятся сбоку!

Запёрлись высоко мы это. Оглядываемси. Чуем: что-то тут не то. А тут старуха старая. Не знай, откеле. И говорит нам так:

— Хлопчики, да вы, видать, робяты бойкие.

— Да, мы такие.

— А вы зайдите к нам чайку попить.

И повела нас всех в свою избушку. Мы с братанами этак перемигиваемся. Типа ничего мы на фиг не боимся, и вообще нам по фигу все эти страсти.

Вошли туда, а там ещё сидят такие две страхолюдные старушки. И говорят:

— Миляты, вы нас не стесняйтесь. Садитесь тут вокруг стола да и рассказываёте: зачем припёрлись, кому должны, чего плохого в жизни натворили.

Тут мы сели и, как на духу, всё бабкам рассказали. Как в школе списывали у других, как воровали семечки у бабушки за печкой. Как учителей не уважали, как маму часто огорчали. Само собой, всё рассказали и про тыквы.

— Ага. Ага, — сказали бабки. — Нас тоже кое-как зовут. Вот эту, с большим носом, зовут Ля Лябра. Вторую, с большим ухом, зовут Ля Бокка. А третью — совсем просто — зовут Ля Блядя. Значит, так. Тебе, Ля Лябра, отдаём меньшого — чтоб было проще в рот совать. Второго пацана дадим Ля Бокке — она отлично умеет делать отбивные. А старшего, уж так и быть, пусть хавает Ля Блядя.

Чего мы там им наболтали, я не помню. Чем отбоярились — не знаю. Несли такую ахинею, что и сейчас, как вспомню, так и стыдно! Короче, смилостивились бабки. И говорят:

— Мы вам тут, пацаны, поможем. В натуре, стыдно есть детишек. Да только дело ваше не простое. Ваш Персик, чтоб он был неладен, свалил на вас свою работу. Медузу эту не поймать простыми голыми руками. И вообще, робяты, сунетесь туда, так и помрёте на хрен!

И рассказали нам такую жуткую историю! Мы так слушаем, а сами всё орём со страху! Ну, блин, едва не обмочились!

История про страшную Медузу по фамилии Гарбаджа

Жили-были три сестры Гарбаджи. Хорошие девушки, воспитанные. Мама у них строгая была, дочкам допоздна гулять не разрешала. Да дело молодое — хочется хоть глазочком посмотреть, чего там взрослые-то тётеньки делают, когда их дяденьки гулять зовут на речку. Вот три сестрёнки, Авряла, Феня и Медуза пошли по тропочке немножко прошвырнуться. Как будто просто нюхают цветочки. Дескать, в случае чего, скажем маме, что не знали скока время.

Идут так, ничего нигде не видно. Сначала было интересно, потом уже не так.

— Да ладно, девочки! — сказала Аврялка. — Пошли домой, а то мамка заругает.

Только повернуть домой хотели, а из-за кустов выскакивает некий господин. С виду так приличный. Усы и борода. Во фраке, галстук бабочкой. Очки большие. Сам с дипломатом. На руках перчатки. Зубы золотые.

Дело было к вечеру, домой уже пора, а господин им перегородил дорогу. Медуза говорит:

— Мы маме всё расскажем!

А он им так ласково:

— Я, девочки, к вам свататься решил!

Они обрадовались и объяснили, как найти дорогу к ихней хате. Домой пришли, всё маме рассказали. Та не верит: ну, в самом деле, семейства бедная, приданных нет ни у одной сестры. Какие женихи! Вот тут посватался недавно ассенизатора сынок. Уж тоже шваль, грошовая работа! А тоже взял и обманул: поел-попил на свадьбе да и смылся!

Вот утром приходит господин. Мамаша смотрит: что-то больно уж приличный: часы с цепочкой, сигара дорогая, ноутбук. А глянула получше: матушки мои! У господина борода-то синяя такая, что просто жуть! Она на стульчик плюхнулась и обмерла. А сама думает: как ножик бы достать!

А Синяя Борода меж тем сосиски достаёт из кейса, бутылку мятного ликёра, конфеты "Каркунов", тушёнку, макароны, печенье, плавленый сырок. И говорит солидно так, с манерой:

— Я, женщина, желаю свататься к одной из ваших дочек. Не сумлевайтесь, состояние при мне. А что там люди треплют, так совет примите: почаще плюйте им в глаза.

— Мама, ты что хочешь, — заявляет старшая сестрица, Авряла, — а я за господина в замуж выхожу!

И, натурально, вышла! Всё путём, гуляли свадьбу целую неделю. Девицу записали мужниной фамилией. Она теперь стала баронессой Дракулой. Он её в карету и покатил к себе, в Карпаты.

Прошло немного времени, и Дракула приходит снова в хату к барышням Гарбаджам. И говорит, пока мамаши нету дома:

— Сестра мне ваша надоела, больно много чаю пьёт. Я ей развод оформил, девичью фамилию и отправил на курорт.

И тут же женится на Фене. Свадьбу некогда играть — того гляди воротится мамаша. За три минуты все обделали дела и дёру на Карпаты. Мать вернулась, а ей Медуза говорит:

— Сестрица Феня стала баронессой.

Мать удивляется, чего это её дочурки нарасхват идут?! И думает: не продешевить бы третью.

Минуло что-то около недели. Мать опять в отъезде, она как раз на дальних плантациях косила марихуану. А Медуза сидит у окошка да о женихах мечтает. Тут видит: Дракула опять бежит к крылечку. Влетает, бородища синяя вся растрепалась, и с ходу напрямки:

— Пошли со мною замуж!

Медуза девушка была не дура и рассудительно барону отвечает:

— А какову вы заплатили неустойку моим сестрицам? Достаточны ли деньги? Хорош ли тот курорт?

Тот на колени бух и умоляет:

— Медуза! Мне твои сестрички поперёк горла встали. Ладно, признаюсь, никакого развода я им не дал. Курорта тоже нет. Обеих я зарезал, кровь выпил, мясо съел, а кости спрятал.

— Хорошо, барон. Я согласна быть вам женой, но только без этих ваших вампирских штучек. Пишите у нотариуса брачный договор.

Вот подписали. Всё путём: если Дракула сожрёт Медузу, то выплатит маме такую неустойку! Ни крови пить не разрешается, ни разводиться. А сама Медуза обязалась муженьку родить детей не менее трёх штук. На том ударили жених с невестой по рукам и прямиком в Карпаты.

Жильё у Дракулы богатое, комнаты большие. Вот раз собрался он поехать на охоту, а жене своей и говорит:

— Медуза, помни, я жрать тебя не должен. Не шляйся зря по замку, займись работой. Перебери-ка к моему приходу два мешка пшеницы с гречей. Вымой все кастрюли и постирай гардины. И смотри, Медуза, не лезь без спросу вот в эту комнату. А то кердык тебе.

И ушёл с мужиками на охоту. Там у них бабы, выпивка, гулянка.

— Ну ни фига себе! — сказала тут Медуза. Пошла и отперла дверь. Открыла, а там детская!

— Ну, блин, придумал идиот подарок! Не мог так просто взять да и сказать!

Пошла с досады, да и ботнула ногой по колыбельке. Та сразу — хрясь! — и развалилась! Медуза запинала обломки под кровать и побежала смотреть новый русский сериал.

Мужик приходит. Крупа не разобратая, на кухне грязь, пожрать не сварено. Идёт к ней в будуар, она ему:

— Не буду седни делать я с тобой дитёв!

Ах, блин! Взвыл Дракула, хотел ей сразу оторвать башку. А она ему контрактик в нос суёт: накось, выкуси, подонок!

Он ей ревёт:

— Медуза, в комнату ходила?!

— Ходила, мать твою! И больше не пойду!

Вот это зря. Не надо так-то мужика сердить. Короче, встало солнце, а Медуза прикована наручниками к колыбельке. Не к этой, а к другой, чугунной. Ну, в общем, поняла бедняжка баронесса, как она и две её сестрицы попались в лапы сексуальному маньяку. Подонок был одержим идеей размножения. Он хотел иметь потомков. Ну не скотина разве? С такой-то родословной!

Все, оказалось, в Карпатах этих про эту Дракулу всё знали. На охоту там, в трактире выпить пива — пожалуйста. А чтоб до свадьбы дело доходило, это всё — ни-ни! Вот и шастал, бедный, по заграницам, отыскивал молодых и бедных дур. Он их, почитай, сожрал уже с полсотни. Священник уж и венчать его устал. Живи, говорит, как грешник, во грехе!

Ну вот, а через год у баронессы родился малютка. Нет, всё-таки, таких, как Дракула, кастрировать бы надо. Дурные гены — это преступленье! Как повитуха приняла младенца, так в обморок упала. Барон по-быстрому её похавал, чтобы никому не рассказала ничего. А сам, довольный, несёт ребёнка баронессе. Медуза глянула, и волосы у неё все встали дыбом.

— Ты что ж, маньяк карпатский, мне не сказал, что у тебя такие предки?!

Первым ребёночком Медузы была левретка Гидра. Сначала бегала по переходам, закусала насмерть восемь слуг. Потом пришли приставы и сказали:

— Слушай, Дракула, мы, конечно, тоже понимаем. Отцовские чувства и всё такое. Но просим тебя миром, спрячь подальше свою чёртову левретку!

Барон подумал и отослал её в болота к дяде.

Вторым ребёночком родился Немецкий Лев — такая образина с железной шкурой. Его тоже долго не терпели и сказали барону:

— Прячь свою зверюгу куда подальше, пока мы все не рассердились.

У Медузы ещё от того ребёнка причёска оставалась не в порядке. А тут она как увидала, чего муж прячет в той чугунной люльке, так у неё от злости на каждой пряди образовалось по змее. И вот ведь гадство! Никто её не пожалел! И все в округе говорили: типа, муж и жена — одна сатана. Жестокие же люди!

Ну, Дракула и сам уж видит, что второй ребёночек ещё хужее первого. Он его тайком отправил куда-то далеко в железной клетке и тихонько выпустил там погулять по огородам. Да только Лев Немецкий этот недолго шастал на свободе. Однажды там проходом шёл Геракл. Он ведь не знал, что это дракулов сынок. Поймал скотину, хряпнул головой о камень, шкуру ободрал и на себя напялил. Ему потом эллины вынесли огромное спасибо, в мифы записали и сделали такой статуй: Геракл в шкуре. Мало того, этот молодец потом пошёл в болото и придушил левретку. Представьте, и за это ему рукоплескали!

Медуза уж ополоумела. Ну, в самом деле, после двух таких детей кто не рехнётся? А по контракту ей полагалось трёх родить. Вот и подоспело время.

Да, третий сынчик был всех краше. Трёхголовый Кербер.

— Ну всё, блин. Ты меня достал, — сказала и, едва папаша подбежал поцеловать жену, она его убила взглядом.

Тут повитуха приплелась ей показать младенца. Она и повитуху превратила в камень. Пришли могильщики, хотели унести барона, похоронить и позабыть о всём. Она и их уделала под мрамор. Пришёл священник и сказал:

— Баронесса, за ваши прегрешения я отлучаю вас от церкви.

Она его взяла и тоже отлучила.

Потом пошли туристы — местные их проводили за неплохие деньги. Потом всемирная Ассоциация туристов запретила это баловство. Вот так, мальцы, к какой Медузе отправил вас ваш чёртов Персик.

— Скажите, бабушка Ля Лябра, а как убить Медузу эту?

— Главное — чтоб не смотреть в глаза. Ты чё, пацан, всё думаешь заполучить кафтанчик?

Ля Блядя порылась в карманчике и говорит:

— На, пацаны. Держите. Никто не догадался, все такие идиоты!

И протянула зеркальце.

Пошли мы, братцы, в тот подвал поганый. Она там вправду на цепи сидела. И говорит:

— Эй, робятишки, глядите-ка, чего я тут вам покажу.

А мы не слушаем, пятимся все трое задом да в зеркальце глядим. Она и так, и сяк. Мы — ни гу-гу. Как до неё допятились, меньшой как треснет ей по башке своей битой. Она так отрубилась, но моргалы не закрыла. Мы ей башку мешком накрыли, дёрнули маленько — она сама оторвалась. Несём, а змеи-то шипят в мешке! Ой, страсти! Как не померли, не понимаю!

Короче, мы пришли на место. Персик — всё путём — не обманул. Нам отдаёт кафтан, берёт мешок с медузьей головой. А тут, как будто всё по нотам: глядь, лезет из воды чудовища такая. Мама! Ну и харя! Почище, чем Немецкий Лев! На лапы задние встаёт и, натурально, прёт к принцессе! Ну, Персик, сразу видно, мужик не промах: где что лежит, не забывал. Берёт мешок с баронессиной башкой и к чудищу на рандеву.

Принцесса ему вслед:

— Смотри, не спотыкнись.

Он говорит:

— Чего?

И повернулся к ней. Мешок упал, и девушка засохла. Медуза тоже околела. А чудище морское как расхохоталось:

— Ну, Персик, ну ты и озорник! Пойду да расскажу, как ты принцессу уморил!

Хвостом плеснуло и отвалило в море. Вот, братцы, вам весь сказ про принца Персика и его девчонку.

— А как звали ту девчонку? — с горящими глазами сунулся портняжка.

Все братья хором отвечали:

— Андромеда!

* * *

Наутро все путники поднялись с полу, глаза протёрли, пересчитались. Все на месте, никто не сгинул. Закусили поплотнее напоследок, взяли на плечо котомки и в путь пустились всей гурьбой. Так, пожалуй, будет веселее.

— А куда вы движетесь, господа почтенные? — так обратился к ним портняжка.

— А все пути ведут в Париж, милейший. Там намечается большое торжество. Король скликал отовсюду людей весёлых. Уж веселее нас да вас, пожалуй, народу больше не найдётся.

— Эт точно, — подтвердил весёлый Робин Гуд. — Но только я иду по делу. Женитьба на принцессе решит мою проблему с королевством. Мне кажется, что я самый выгодный из женихов. Ведь мне нужна только принцесса, а вовсе не полкоролевства.

— А я бы не отказался и от полкоролевства, — загрустил портняжка.

— Мужайтесь, друг наш, — подбодрили его спутники. — Удача улыбается достойным.

Так шли они довольно долго и уже порядочно проголодались. Расселись тут же у дороги, достали из котомок всякие припасы. Уселись кругом у костра и давай со всякими анекдотами и прибаутками коротать вечерний отдых. Портняжка слушает, глаза широко раскрыты, уши от солёных шуток прямо вянут. А Робин Гуд — тот в своей тарелке. Подвешен у молодца язык. Портняжка думает: вот радость-то, что мне за спутники попались! Всему научат, всё по жизни объяснят. Была у него задумка тайная — жениться на принцессе. Папаша денег даст, можно будет ателье открыть. Принцесса будет пороть по швам купленные на дешёвой распродаже вещи. Он — перешивать из барахла приличные костюмы. Года через два наймут, глядишь, и подмастерье.

— Дяденьки, хотите сигареты? — предложил он свою заначку товарищам.

— Хорошо воспитан малый, — вздохнул один из них. — Другой бы зажал курево в котомке да только лопал бы чужое сало.

— Знамо дело, — уважительно подтвердил Робин Гуд. — Я бы с кем попало в дорогу не пошёл. Я вот тут хотел вам кое-что порассказать...

Но не успел.

Из лесу вышел такой диковинный малой, как будто кто его мешком шарахнул по башке, а причесать забыл.

— Братцы, я несчастный Робинзон, — сказал он. — Я много в жизни ошибался. Не слушал папу. За то попал на остров и был наказан. Но я исправился и теперь иду домой.

— Человек наш, — уважительно сказали у костра.

— Братцы, дайте мне пожрать, и я всё вам расскажу, как на духу.

Благочестивый Робинзон и Пятница

— Хочу сказать вам, други вы мои, что мой папаша по профессии был проповедник. Достоинств много было у папаши. Во-первых, он рассудителен весьма. Читает регулярно книжки, в курсе светских сплетен. Не скупится на советы, прощает ближнему грехи. В нашем маленьком захолустном городке все его любили и почитали, как пророка. Когда он по воскресениям читал проповеди с кафедры, то все валялись от восторга. И говорили: всё говорят, что нет пророка в отечестве. А вот он, есть!

Я о ту пору подрос и тоже думал унаследовать папашину работу. Думал, подучусь маленько, пороюсь в старых проповедях папашиных, и буду удивлять народ. Что ж лучше — кровь одна! Да не тут-то было. Вылез я на кафедру однажды в детской группе проповедников на утреннике, посвящённом Исходу евреев из Египта. Там все практиковались в красноречии. Папаша мой, будь он неладен, такое благочестие наладил в своей пастве! Все так утюжили Священное Писание, что просто ужас! Конкуренция чудовищная! Все наизусть читали и Псалмы, и Левитов книгу и Откровение особенно. Чего там! Все заделались пророками Апокалипсиса! Читают с кафедры, так прямо дрожь берёт. Всё думаешь: сейчас обрушится от рукоплесканий крыша и погребёт пророков под собой!

Я тоже вышел, будто путный. Достал тетрадку и давай читать конспекты. Смотрю: никого не пробирает. Кто в сумке роется, кто блох считает. Один заснул и упал в проходе. Я с кафедры ушёл — никто и не заметил.

Сижу я вечером в светёлке и злюсь на папу. Зачем он всем преподавал без всякого разбору богословие? Они все знают, что такое керигма, а я не рублю ни беса. Все болтают о герменевтике, а я думаю: что это такое? Тут папа возвращается и говорит мне сразу:

— Теолог из тебя, мой сын, неважный. Но это не беда. Есть множество других профессий. Смирись и подчинись. Ученику сапожника требуется помощник. Собирайся и прими с благодарностью послание судьбы.

Я был хорошим сыном. Но нельзя же сразу так лишать человека любимого заблуждения! Поэтому я не стал возражать. Собрался и пошёл. Но не к сапожнику, а совсем наоборот. Забрал я из копилки все свои денежные средства, два пенса ровно, и отправился на пристань. Там спрашиваю:

— Где корабли, которые плывут в далёкую страну?

Мне показали старый бот, на нём владелец перевозил в Глодон пищевую соль. Бот много раз переворачивался и засолил весь Ламанчский пролив. Рыбаки ловили сетью солёную селёдку и продавали на базаре, как иваси.

Я не стал зря тратить деньги, забрался в кучу соли и спрятался на боте. Ночами потихоньку выбирался и ловил на хлеб селёдку. Всё было хорошо, пока меня за таким занятием не застукал капитан судёнышка.

— Куда же, малый, ты попёрся в такую гадкую погоду?

— Я, дяденька, хочу идти к туземцам и обращать их в веру.

— Ну, братан, это ты маханул! Кто ж тебя по жизни так обидел, что ты полез в такую авантюру?

Тут мне бы, дураку, молчать, а я давай про папу изгаляться. Такой-де он проповедник знатный, а я весь в него пошёл.

— Хорошо, — сказал мне капитан. — Нам нужно позарезу цивилизовать туземцев. А то товары некуда девать.

И обещал мне высадить меня на острове.

Мы плыли много дней, и тут случилось не иначе чудо. Вот и говорите после этого, что нет судьбы. Корабль выбросило на рифы. Соль вся утекла, капитан от пьянства умер, а мне досталось множество обломков и сундук с добром от пропавшего куда-то юнги.

Я на берег выполз, Господа возблагодарил. Остров такой чудный, кругом зелёные леса и горы. Непуганый животный мир. Другой бы насторожился, а я обрадовался — по моим молитвам мне выпало местечко. Просил я Господа, чтобы он прислал меня туда, где я буду всех умнее. Вот и попал. Остров-то необитаемый!

Ну, делать нечего, надо как-то жить. Зачем-то мне Господь оставил жизнь. Значит, есть и у меня высшая миссия. Построил хижину, научился коз доить. От курева отвык. И решил, что это, в самом деле, Божий перст. Пока меня тут не нашёл никто, попробую учиться искусству проповеди. Буду читать козам, попугаям. Пусть рыбы слушают, пока я их на сковородке жарю. И тут вдруг вспомнил! Матушки мои! Священного Писания у меня с собою нет! А я ну хоть бы стих помнил наизусть!

Я бросился рыдать. Зачем ты, Господи, мне сохранил мою пропащую навеки душу, коли нет у меня не только слушателей, но и Библии?! Пошли мне, Господи, высокий знак, что есть и у меня на свете назначенье!

Тут всё, как у папаши в проповеди. Верите, не верите, а знак явился! Нет, всё же в Провиденье сомневаться очень вредно. Выносит так на бережок юнгин сундучок. Он уж неделю болтался в лагуне, да я на него внимания не обращал. Всё занят был мирским. А тут меня как озарило! Да ведь знак Господень! Истинно вам говорю! Ищущие да обрящут!

Я понял так: сундук — это мне спасение. Сел в него и погрёб по направлению к Глодону. Волна тихонько набежала и меня перевернула. Я говорю:

— Всё понял, Господи. Больше так не буду.

Выбрался на бережок и нашёл выброшенные из сундука ботинки. Это тоже знак: не будь надменным, сапожник тоже человек. Я возрадовался откровенью. Что ни говорите, так меня сегодня вышняя мудрость благословила!

Ботинки мне малы. Это тоже свыше знак. Понимай так: не будет никакой халявы, всё делай сам. Я принял совет и сделал себе недурные лапти. Кстати, так навострился в этом деле! Господь увидел моё усердие и дал мне следующий урок. Я к тому времени уже так наблатыкался толковать Господню волю. Птичка какнет, я уж точно знаю, что мне пророчат небеса. Вот так иду однажды задумчиво и безмятежно рассуждаю, вспоминаю папины слова о том, что всё нам дастся свыше в своё время. Никак не раньше и никак не позже. Споткнулся обо что-то и упал. Смотрю, свёрточек какой-то. Наверно, из юнгиного сундучка.

Я его раскрыл и вижу: книжка в чёрном переплёте! Всё сухое, не подумаешь, что неделю плавало в воде! Я понял: это всё. Я достиг своих вершин. Господь доверил мне проповедовать Его волю. Я благословлён Святым Духом. На мне почила благодать. Я осенён серафимами.

Я помолился и попросил Святого Духа помочь мне с выбором. Открой-де, Боже, моей рукою ту страницу, где напророчена мне миссия моя! И открыл не глядя. Как первы строчки прочитал, так и понял: скоро конец света. Судите сами, явятся к нам с небес чудовища, сойдёт огонь небесный! Все реки будут забиты трупами людей, земля начнёт стенать! Воды омертвеют. И все будут метаться в страхе. И третья часть людей погибнет.

Я так читал и перед моим духовным взором распространялась страшная картина гибели Земли. Как же быть, Господи, кто им всё расскажет? Я тут сижу, а они все там. Я должен сказать всем людям, что если кто чудовищу поклонится, тот и будет пожран им.

Неделю я ходил сам не свой. Всё смотрю на небо, думаю: вдруг чудище летит! Потом взялся за дело. Трудился целый год. Выучил книгу от корки и до корки. Никогда я прежде, братцы, Священного Писания не читал! Ленился всё! Списывал у товарищей по школе! А тут меня Господь принудил Сам! Хотел учить туземцев, а сам-то вон какой лентяй! Уж я науку Божью понял! Уж я прилежен был!

Настал тот день, когда я без запинки мог наизусть читать главу любую. И понял, что мне нужна паства. А где взять её на острове необитаемом? Но я же был совсем не тот, что раньше. Я укрепился в вере и только усмехнулся дьявольским проискам. Чем вздумал он меня смутить! Отсутствием аудитории.

— Пошёл ты вон, лукавый! — сказал я бесу. — Я верю в назначение своё. Мне всё обещано с небес и я не боюсь никакой работы. Духовный бой по мне!

Я вышел к берегу лагуны и крикнул в море:

— Эй, рыбы морские и всякие крабы ползучие, и осьминоги, и лангусты! Идите все сюда ко мне, я насыщу вас пятью хлебами! Этот свет в очах моих — Господня воля! Речь в устах моих — истина с небес! Пламень с уст моих — огонь небесный! Не я здесь руцы воздеваю — глаголет Вечность чрез меня! Кто не послушает пророка, тот сгинет навеки в огненной геенне!

Так крикнул я и ни фига не удивился, когда заслышал среди моря людские голоса. Всё верно: Господь не оставит своего пророка.

Тогда я пошёл и спрятался в кустах. Не потому, что забоялся, а просто от людей отвык. Поймут ли, думаю, меня? Я ведь в последнее время всё больше с рыбами общался.

Смотрю: чего это они там делают такое? Вытащили человека из лодки и разжигают костерок. Потом берут каменный топорик и... Тут до меня дошло!

— Ах, грешники! — вскричал я в гневе. — Разве вы не знали, что убийство — грех! А человечье мясо жрать — грех вдвойне! Да из-за таких, как вы, Господь и посылает людям язвы! Грядут с небес чудовища! Падёт огонь небесный!

И с книгой с раскрытой так и бегу на них!

Не помню, что я делал там такое, но грешники все убежали. Вёсла побросали, кинулись в свои пироги и дёру с островка. Только топориками и гребли, как демоны.

— Встань, смертный, — сказал я величаво.

И туземец, дрожа от пережитого, мне покорно руки целовал.

— Я нарекаю тебя Пятница. Поскольку день благословенный сей мне ниспослан свыше.

Сначала с Пятницей было немного сложно. Он не понимал аглицкого языка. Но самый дух усвоил. Религиозность туземцев имеет врождённый характер. Просто нужен кто-то, кто бы обратил эту внутреннюю готовность к вере в нужное русло. И этот кто-то дан им нынче свыше.

Прошло немало времени, и Пятница, усердно обучаясь, достиг желаемого. Он читал свободно по-английски. Надобно сказать, что малый был толков. Мне на это понадобился не год, а целых десять лет. Всё это говорит о том, что конец света близок, если уж ленивый ум туземцев так скоро схватывает истины Господни.

— Ты мой оракул, — сказал я Пятнице. — С тобою вместе мы пойдём и обратим в истинную веру всех твоих собратьев, а также и врагов.

Не слушая, что он говорил там, я собрался и пошёл. Господь вёл меня Своей десницей. Сомнения давно оставили меня. Мы сели в лодку и приплыли к народу Пятницы. Вот говорите после этого, что туземцы тупые и грязные животные! Они все уверовали, как один. И я целый год ещё заучивал с ними наизусть слова Священного Писания. Ибо, кто будет им читать, когда я вознесусь! Я так и сказал народу:

— Придёт тот день, когда Господь заберёт своего пророка из мира. Учитесь, дети, ибо не желаю я, чтобы вы пропали. Но жажду, чтобы все спаслись!

После того мы пошли к поганым людоедам и покорили их мечом, огнём и Святынею Господней.

— Ибо тление пришло на вас! — сказал я врагам Божиим. — Покоритесь слову моему и спасётесь!

Они все покорились и спаслись.

И вот настал день исполнения пророчеств. Я говорил, что вознесусь, и на глазах у всех вознёсся. Явились посланники от Господа. Приплыли за мной на корвете.

— Смотрите, грешники! — внушал народу мой пророк, святой Пятница. — Великий Робинзона возвращается на небо!

Меня забрали, и долго я махал с кормы своему доброму народу, который познал Слово Божье во всей его проникновенной глубине. В руках держал я Священное Писание, чудесно ниспосланное свыше.

Корабль, что подобрал меня, был военным. Здесь ещё кто-то думает не о любви и мире, а больше о войне. И я решил напоследок, пока не доплыл до рая, преподать погибшим душам уроки святости и прочитать им из Священного Писания. Вот сели мы все за большим столом и я торжественно начал им читать и про чудовищ, и про огонь небесный, и про реки крови. Рассказал им, как туземцев обратил. Как враги все покорились воле Божьей.

Капитан долго слушал, а потом и говорит:

— Дайте-ка мне вашу книжицу, мой друг.

Я с достоинством передаю ему сей дар с небес.

Он полистал её.

— Робинзон, а сколько лет вы учили вашу паству по этому Священному Писанию?

— Десять лет, а то и больше.

— Робинзон, мне вас не хочется разочаровывать, но это не Библия. Это "Война миров" Герберта Уэллса.

Как?!!! Я торопливо скинул чёрную обложку и — о, ужас! — это в самом деле фантастический роман!

Рассказчик поник у костра. Его все утешали. Говорили, что бывает хуже. Один вон вложил деньги в МММ и продулся подчистую. Другого ограбили однорукие бандиты. Третий купил партию бракованных шнурков.

— Нет, вы не поняли, друзья мои. Я десять лет, а то и более, проповедовал не Божье Слово, а научную фантастику. Я должен возвратиться и рассказать им правду. Пусть, если пожелают, съедят меня с пататом.

— И какова же цель вашего пути? — спросили его спутники.

— Не осуждайте меня, братцы. Но мне нужна принцесса. На её приданное я организую экспедицию и спасу народ мой от погибели духовной.

— Добре, — сказали те. — Мы все тут по своим причинам.

* * *

На день другой вся братия переночевавши, собрала свои нехитрые пожитки и в путь пустилась. Идут дорогой, балагурят. Париж — он далеко, а голову занять всё ж чем-то надо. Тут что-то погодка стала портиться. Дождик начал капать, ветер начал задувать. Вся братва кинулась искать убежища под ёлками. Бегут по лесу, ищут ёлку посолиднее, чтобы всей компанией там уместиться. Кто его знает, сколько будет дождь идти. А они тут сядут, боками будут согревать друг дружку. И выскочили, натурально, на тропинку.

Эх, жильё человеческое! Вот повезло! Помчались вприпрыжку, котомками укрываются. А вот и домик!

— Эй, хозяева! Есть кто дома?!

Молчание. Нет никого. Походили, позаглядывали в окна. Смотрят: внутри всё покидано, поломано. Стол дубовый на боку лежит.

— Братцы, избушка нежилая! — сказал им Робин Гуд и первый палочку убрал от двери.

Вошли они, расположились. Поставили лавочки на место, стол установили на козлы. Хотели уж раскладывать газеты да закусь доставать. И тут снаружи раздаётся шум!

— А ну, ребяты, — с опаской молвили три брата-акробата. — Как бы нам того, не нагорело бы за самоуправство!

Тут вся компания мешки свои все похватала и в погреб, как картошины, скатилась.

В избушку с превеликим шумом входит какая-то недобрая компания. Гремят, хохочут, говорят всякие нехорошие слова. Компания в подвальчике смекнула, в чьи хоромы они забрели незванными гостями. Притихли, еле дышут. Даже Робин Гуд, на что уж парень бойкий, а и то рукою держится за рот, чтобы ненароком не икнуть с испугу.

"Они вина напьются и заснут, — соображает наш портняжка. — А мы выйдем, да и удерём с деньгами!"

"Ты что! — продумал ему Робин Гуд. — Какие деньги! Дай Бог ноги унести!"

"Братцы, заткнитесь все! — мыслит им Робинзон. — Сейчас погорим, как свечки!"

Все заткнулись.

Меж тем разбойники за обед садятся, стелют на столы шелка лионские, достают из больших мешков закуску. Окорока Вестфальские кладут на стол дубовый. Шампанское в ведёрках. Корзины пирогов из Страсбурга из самого. Конфет корзинку. И многое чего другое.

"Батюшки! — сообразил портняжка. — Да ведь они ж купцов моих ограбили!"

"Тебе-то что?! — думает ему товарищ. — У них наверняка весь груз был застрахован!"

Портняжка притих и подумал, что не надо думать о колечке, а то все о том узнают.

"Вот именно, — сдумали ему три брата. — А то узнаем".

— А знаете что, господа, — с важностью обратился к своим подельникам солидный молодец с повязкой на одном глазу. — а я не всегда разбойником ведь был!

— Мы тоже родились нормальными людьми, — ответили ему подельники.

— Нет, я хотел сказать, что раньше я был хирургом.

— Хорошее дело, — говорят ему. — Что резал: горла или котомки?

— Вы опять меня не поняли. Я был врачом.

Тут все замолчали и оглядели внимательно этакую новость.

— А это не ты мне чирей на заднице лечил? — мрачно спросил его один большой детина.

— Нет. Я тогда жил на Востоке. И врачевал исключительно порядочную публику.

— А, тогда лады.

— И в чём прикол? — спросил другой.

— Наверно, я слишком интеллигентно изъясняюсь. Вы не поняли, что я напрашиваюсь в рассказчики?

— Не поняли. — простодушно признались разбойники.

— Хочу предупредить, что это по-настоящему страшная история.

Все навострили уши. И те, что наверху сидели за столами. И те, что внизу тряслись от страха. Клин клином вышибают, поэтому по-настоящему страшная история им не помешала бы.

История о врачевателе из Медины

Я с самой колыбели был тщеславен. Кто бы рядом со мной ни был, я с каждым стремился соперничать и непременно желал завоевать победу. Сначала воевал с армией кормилиц. Они одна за другой покидали дом моего отца, почтенного аптекаря из Турандотты. И, уходя, все говорили:

— Пусть иблис тебе в кормилицы пойдёт!

Так и накаркали. Досталась мне такая нянька! Едва родители в аптеку, она дверь запрёт и за бутылку! Напьётся допьяна и я с ней вместе пузыри пускаю. Папаша радовался:

— Ну, наконец-то! Хоть кто-то с этим шайтаном может управляться!

Потом пошёл я в медресе. Там муэдзин меня линейкой бил по пальцам и приговаривал:

— Алдар-косе, ты плохо кончишь!

И в самом деле, выдал после медресе мне не аттестат, а справку. Написано там: "был такой, а лучше б не был!"

На работу меня никуда не брали. Даже навоз подбирать за лошадью эмира. Так мыкался я по Турандотте. Шатался по базару. Воровал арбузы. Потом подумал: "Свет велик. Чего мне задалась эта ободранная Турандотта?"

Тем же днём я взял топор и взломал папашину копилку. Там было ровно десять драхм. Потом взял посох, из маминого фартука соорудил себе чалму и отправился искать судьбу.

В те времена по всей Аравии шатались дервиши. Припрётся такой в провинциальный городок, сядет на базаре и давай травить истории про то, как побывал он в дальних странах, с гуриями на ковре в раю валялся, нектары пил, амброзией питался. Так и насобирает огрызков в тюбетейку.

Ну вот, я и прибился к такому балагану. Они меня и обучили всем карточным фокусам. Ещё я заговаривал змею под дудку. Змея у нас была алкоголичка, ей можно в дудку не играть, лишь покажи бутылку.

Но потом мне и дервиши сказали:

— Алдар-косе, ты нам портишь праздник. Мы все убогие, хромые и больные. А про тебя нам все задают вопросы: чего, мол, дубина эта не идёт работать?

Я вскричал:

— Куда идти работать, когда работы нигде нет никакой?!

Они мне говорят:

— Твои проблемы. Вали отсюда, пока в лоб не дали.

Я ушёл. От десяти монет у меня осталось только пять. Две отдал за картёжную науку. Одну — за дудку. И две — за змею-алкоголичку. Только забрать у дервишей своё добро забыл. Да шут бы с ней, она меня вчистую разорит. Вот таков и был я, братцы, о ту пору. Слов нету, чистый идиот.

Ну ладно, думаю. Со змеёй я прогорел, но за эти пять монет пойду и обучусь искусству врачевания. И стал искать по городу врачей. Только вот беда, никто меня за эти деньги учить не собирался.

Я думаю: вернуться к папе, отдать хоть эти деньги, а остальное пусть запишет в долг. Пока так думал, дошёл до одной харчевни. Сел за стол и заказал себе чего покушать. А тем временем решил пересчитать деньжата. Тут ко мне подсаживается такая рыжая шалава и говорит:

— Малыш, а знаешь, как из пяти монеток сделать сорок?

Я говорю:

— Да, знаю. Нужно пойти в чисто поле ночью, закопать их в землю, полить водичкой и сказать над ними: крэкс-фэкс-пэкс. Наутро вырастет золотое дерево. Собирай монеты, да иди.

Она мне:

— Ну, знаешь... Я хотела, чтоб как лучше.

Тут я подумал. Я, кстати, только и делал всё время, что думал. А чего, подумал я, учиться на врача? Такое дело трудное? Главное что? Главное — диплом иметь! Тут я воспрянул и кричу:

— Трактирщик! Всем выпивку за мой счёт!

И кидаю на стол монету. Все, понятно, кинулись меня хвалить, и только рыжая сказала:

— Пущенные на ветер деньги. Лучше б мне отдал.

А я им говорю:

— Ребята, слушайте сюда. Есть дело.

И научил их так. Короче, раздобыли мы дипломчик, и по диплому я значился уже не как Алдар-косе, а как хирург из самой Медины, Авиценна.

— Ну точно, это он мне чирей резал! — уверенно сказал другой разбойник.

— Молчи, урод, а то урою, — сказал ему великий Авиценна.

И вот в ворованном халате, в чалме парчовой, в очках, с фальшивыми трактатами в руках въезжаю я на краденном осле в Багдад.

Мне говорят:

— Салям алейкюм!

Я говорю:

— Люля кебаб!

И прусь на рынок, хочу узнать, почём хурма. Только нашёл плод поприличней, как откуда ни возьмись, бросается ко мне какой-то тип. В перстнях фальшивых, халат парчовый, чалма корытом, туфли с бубенцами. Всё — краденое. И кричит мне, как мы договорились:

— О Авиценна! Ты мой спаситель! Я вечный твой должник! Вы не поверите мне, люди, но я исцелён!

Я пялюсь на него и говорю:

— А, ты из Фирузы! Помню, как же! У тебя была гангрена.

— Нет! Не из Фирузы! Там ты вылечил слепого! А ещё хромого! Ещё заику, прокажённого и умалишённого!

— А, вспомнил! Ты из Каабы! Тебе акула отъела ногу. А твоему брату откусила голову. Вот я и пришил тебе его конечность!

Короче, так мы разыграли тот спектакль. Вокруг толпились люди и спрашивали: кто он? И сами отвечали: великий Авиценна!

А я купил хурму и пошёл. Иду, а мне опять навстречу пациенты:

— О, Авиценна! Ты вылечил мне сына от падучей!

— О, Авиценна, ты мне вырезал аппендицит!

— О, Авиценна, ты вылечил мне прыщ на попе!

— Ну точно он! — вскричал разбойник.

— Пошёл ты вон, дурак!

Короче, не успел доесть хурму, как меня под руку берёт такой солидный дядя и начал шептать на оба уха. Типа, предлагает мне помещение под врачебный кабинет, все инструменты и барыши напополам.

Я говорю:

— Нет, извините. Я устал от практики, мне хочется покою.

Короче, он уговорил меня. Устроил всё по высшему разряду. Повесил вывеску: великий Авиценна из Медины. Наставил колб, понакидал трактатов по углам, пыточные инструменты повесил на стене, обезьянья лапа в серебре, скорпионы в банке, фарфоровая ступа, стамеска, долото, ножовка. Под потолком сушёный крокодил. Среди этого сижу я, делаю вид, будто бы читать умею. Карябаю в папирусе пером. Умный весь такой.

Сначала я им всем прописывал простые средства. Идёт ко мне с нарывом человек. Я говорю: прикладывайте подорожник. Он потом идёт с гангреной. Я говорю: прикладывайте подорожник. Потом его несут на ампутацию. Я говорю: прикладывайте подорожник к культе. Его хоронят, я говорю: приложите подорожник.

Потом мой спонсор мне и говорит:

— Послушай, Авиценна, лечишь ты прекрасно, народ доволен, очередь не иссякает. Одна проблема: больно мало ты берёшь.

Я говорю:

— Чего же брать за подорожник?

— К иблисам подорожник. Прописывай толчёный изумруд.

Пришла ко мне старуха с вывихнутым пальцем.

Я говорю: — Прикладывай толчёный изумруд.

Потом пришёл с нарывом в ухе уличный торговец.

Я спрашиваю:

— Есть толчёный изумруд с собой? А нетолчёный? Тогда какого иблиса припёрся?

Через некоторое время рейтинг мой поднялся. Беднота ходить за мною перестала. И я маленько отдохнул от такой работы.

Мой благодетель мне и говорит:

— Богатым пациентам изумруды некогда толочь. Пускай приносят, я сам натолку. Только тогда твоя доля уменьшается на двадцать пять процентов.

Так и порешили. Кто приходит, я прописываю им толчёный изумруд. Они его приносят. Благодетель мой его толчёт. Все довольны. Работы — ноль. Знай только, прописывай всем изумруд толчёный.

Так надоело мне целый день сидеть под крокодилом. Затосковал я по свободной жизни. Хочется пойти, напиться. Мне благодетель говорит: иди, милок, развейся. Я за тебя тут посижу. Возьму недорого, пятнадцати процентов хватит.

Я сначала стеснялся пить в таверне. Скажут: Авиценна, а пьёт, как мастеровой! Придумал одеваться в старый плащ и говорил, что я — переодетый Гарун-аль-Рашид. Чалму снимал, халат попроще. Тюбетейку надевал. В Багдаде стали верить, что ходит калиф по городу и смотрит, как люди в нём живут. Кое-кто перепугался, стал вести себя приличней. Рабам свободу дали, угнетённые выпрямили спины. Зло попряталось, добро восторжествовало. Призрак великого калифа шлялся по Багдаду.

Я этого всего не знал. Ходил в таверну по ночам, лопал с забулдыгами сакэ. Потом и вовсе обнаглел, стал днём ходить. Однажды морду мне набили. То ли за бабу, то ли за карточный обман. Не помню. Я пошёл искать врача. Морда-то болит. Спросил у прохожего, где врач. Он мне показал.

Вхожу, вижу: сидит мужик в чалме. Халат богатый, а я в простом плаще. Он мне говорит:

— Пошёл вон, тут только для богатого клиента.

Я достаю дидрахму и говорю:

— А это ты видал?

Он говорит:

— Садись, чего болит? У меня одно лекарство: толчёный изумруд. Меньше двух карат не принимаю.

Я говорю: — ты кто?

Он мне: — Я Авиценна.

Я понял, что допился до белого иблиса.

Он мне: — А ты кто?

— А я Гарун-аль-Рашид.

И вышел вон.

Утром проспался и кинулся к себе в клинику. Хотел рассказать благодетелю, что за блажь со мной нынче приключилась. Прибежал, а там вывеску снимают. Я завертелся: что случилось? Мне говорят: Авиценна ваш обманщик. Полгорода накрячил с этим толчёным изумрудом. Подменял его простым бутылочным стеклом. У пациентов началась гангрена.

— Это ты, скотина, был, — мрачно сказал разбойник. Ему треснули по харе, он заглох.

Меня хвать под микитки. Я говорю: — Я не Авиценна. У того халат другой и чалма, а у меня лишь тюбетейка.

Они смотрят: я и правда на себя сам не похож. Морда ящиком. Какая там к иблисам Авиценна! Короче, накрылась медицинская практика корытом.

Я пошёл в таверну — там в долг не кормят. Сел на базаре подаяние просить — дервиши побили. Сбережения мои остались у благодетеля моего, а я даже имени его не знаю. Пить нечего, жрать нечего, спать негде. Мальчишки тюбетеечку украли. Пошёл на речку, думал утопиться. Мне говорят: нельзя, частные владения. Пошёл к воротам, хотел повеситься на столбе. Мне говорят: нельзя, сначала пусть кади осудит.

Прихожу к кади и спрашиваю:

— Повесить человека сколько стоит?

— Две дидрахмы. Кого повесить?

— Меня.

— Тогда четыре.

Я осатанел. Иблис меня обуял. Говорю:

— Всё багдадское чиновничество коррумпировано снизу доверху, на всех уровнях. Размеры взяточничества достигли катастрофических масштабов. Законы лоббируются прямо в диване. Исполнительская власть в состоянии стагнации. Халифат на грани экономического кризиса. Социальные наказы не исполняются. Народ страдает, а вы обогащаетесь. Придёт и на вас горящая головня.

Он побледнел и говорит:

— Ты кто?

— Я Гарун-аль-Рашид! — крикнул я в отчаянии и схватил ножик для разрезания бумаги. Хотел убиться.

Кади рухнул на колени и говорит:

— Прости меня, великий калиф. Не казни, у меня детки малые.

И суёт мне деньги. Я говорю:

— Взятку даёшь, паскуда? Думаешь, не возьму? А я возьму. Пойду и отдам бедным!

Пошёл и пропил.

Так и пошло у меня. Являюсь я к очередному негодяю в своём знаменитом на весь Багдад плаще и говорю:

— Ты коррумпирован, мерзавец. Пора экспроприировать награбленное. Крестьянам — землю. Рабочим — заводы. Рабам — волю. Мне — десять дидрахм на опохмелку.

Потом я обнаглел. Заходил в такие дома, что — ой-ёй! Со мной свора пьяниц.

Раз шли со свадьбы. Или с похорон. Не помню. Что-то всё пораскидали. Карманы совсем пустые. Головка — бо-бо. Денежки — тю-тю. Во рту — кака.

Мне говорят: смотри, вот хата богатая. Пошли, экспроприируем на опохмел пару дидрахмов.

Я недолго думая пошёл, а там у ворот стоят мордовороты с секирами. Я к ним сунулся и говорю:

— Узнаёшь, падла? Я Гарун-аль-Рашид переодетый.

И пошёл себе дальше. Пришёл к хозяину этого сарая и говорю:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто, сволочь коррумпированная?

Он говорит:

— Я Гарун-аль-Рашид собственной персоной. А ты кто?

Я почесал так в ухе. Думаю, почему слова застревают? Или эхо тут такое?

А он мне:

— Я ведь тебе сейчас башку прикажу срубить. И знаешь, за что? За то, что дёшево брал. За моё имя да по десять дидрахм! Знаешь, как ты опозорил меня, подонок? Но идея хороша. Весь Багдад трепещет. Ладно, подлец, пойди вот ещё напугай моего казначея. А то он обнаглел, тащит немеряно.

И знаете что, братцы? Так ведь и не напугал я его. Казначей как пронюхал, кто пришёл, так и задал дёру из дворца. Всё бросил — особняк свой, наворованное добро, жену, детишек.

Все расхохотались. Даже тот, которому чирей вырезали неудачно.

— Так это ты был, подлец, — мрачно сказал другой разбойник. Достал пистоль и застрелил фальшивого Гарун-аль-Рашида, поддельную Авиценну, глупое Алдар-косе.

— Правильно ты его грохнул, — сказал тот, который с чирьем. — История его ни фига не страшная была. И сам он был дурак. И ещё мне кажется, что это всё-таки он мне чирей резал.

— Фиговский был он разбойник, — согласились душегубы. — И рассказчик говённый.

— А что, дядя, — обратился к бывшему казначею тот, который с чирьем. — как ты до разбойников дошёл?

— Давай, Ахмед, рассказывай, как докатился до такой жизни! — расхохотались собутыльники.

— Хорошо. Расскажу, — ответил тот, — Только вы не смейтесь. Это история про капитана Кидда.

История про капитана Кидда

Сбежав поспешно из Багдада, я решил направиться в Америку. Там меня пока не знали, и я мог начать жизнь заново. Сначала судьба занесла меня в Глодон. После этаких богатств, какие я имел в Багдаде, да чистить в Глодоне ботинки! Однако, некуда деваться, сидел да чистил.

Вот раз подсаживается ко мне в деревянное кресло некий господин. Ботфорты у него большие, ваксы надо много. Я говорю:

— Какого вам иблиса надо? Я на таких больших ботинках фиг заработаю чего. Одной ваксы на полгинеи.

— Это ты мне говоришь, фарш поросячий? Я таких, как ты, вешал на нок-реях.

Я поднял голову, смотрю. О, тысяча ифритов! Сидит передо мной такой фарсовый господин! С широким красным кушаком! На шее чёрный шарф, в ухе жемчуг. Редингот проклёпан золотом, на голове большая шляпа, а под ней красная косынка. И глаза у него ровно две ледышки.

— Кто вы, милостивый сэр?!

— Я твоя судьба.

Короче, так я оказался на "Адвенчер Галли", корабле самого Вильяма Кидда.

Мы шли к Коморским островам, ветер был попутным. Но всё остальное было просто скверно. Солонина подгнила, в муке водились черви, вода протухла. В команде начали роптать. Но капитан был несгибаем. Каждый вечер мы садились перед оловянной миской, в которой копошились черви. А Кидд внимательно следил своими бледными глазами, чтобы кто не бросил ложку. Кок прятался в камбузе.

Корабль чуть держался на плаву, такая это была старая посудина. Вдобавок, от вонючей воды и плохо вымытой посуды в команде началась дизентерия. Но Кидд был упрямей всех чертей в аду. Он выполнял свой долг — охотился в Индийском океане на пиратов. По-моему, над ним просто посмеялись. Дали ему старый ялик вместо корабля, назвали покрасивше и потребовали невозможного.

По вечерам, качаясь в люльке, я рассказывал своим товарищам по несчастью, какое было у меня житьё-бытьё в Багдаде. Как хорошо я кушал, сколько баб имел. Какие были у меня приёмы. Кто верил, кто смеялся. А я так говорю:

— Чего ему, Вильяму нашему, дались эти все пираты? Умеют люди жить, ну и хорошо. А хорошо, наверно. Полная свобода.

И размечтался о сундуках, доверху полных драгоценными камнями, о горах золота, о трюмах вин заморских, об изысканнейших фруктах, жареных баранах, о сливках, твороге и молоке. Рассказываю о цыплятах в апельсинах, рагу из цыплят с крыжовником, о фаршированных трюфелями куропатках, о перепелах по-генуэзски, о рябчиках в орехах, о жарком из оленины. Суп Жюльен, суп кровяной из утки или поросёнка, суп a la tortue, суп белый Карлсбадский. Соус из каперсов, соус Бешамель, соус раковый, соус сабайон. Паштеты во слоёном тесте, паштеты в формах, паштет из раков, паштет гусиный, паштет из оленины с базиликом, розмарином и тимьяном.

— О-оооо! — стонут в кубрике. — Не надо!

— Пирожки из мозгов в слоёном тесте, пирожки из мозгов в раковинах, пирожки жареные Groquettes, пирожки с вязигой.

Все корчатся в падучей, по полу течёт слюна. А я всё заливаюсь:

— Штуфада заливная, бифштекс по-гамбургски, бифштекс a la maitre d `hotel, говяжьи котлеты "entre cole a la bearnaise", телячьи ножки заливные, баранье жаркое маринованное, свиные почки в мадере.

— Прекрати! — плачут навзрыд старые морские волки.

— Переходим к рыбе.

Все только думали передохнуть.

— Судак цельный с шампиньонами в виноградных листьях, тушёный в розовом шампанском, белужина маринованная с каперсами, карась в белом вине, форель на вертелках, карпы, фаршированные черносливом и орехами, осетрина в кляре под сметаной.

— Подлец, — шепчет марсовой.

— Плов гурийский, пудинг заварной из шоколада, штрудель яблочный, заварные пышки с кремом, суфле из земляники и малины. Крем взбитый — силебаб, слабо загущённый крем — фламери, взбитый заварной крем — забальоне. Суфле, муссы и меренги. Фруктовые птифуры.

Я умолк и огляделся. Все валялись в трансе.

С тех пор мы каждый вечер занимались медитацией. Я сяду в позу "лотос" и начинаю петь мантры:

— Пулярка с анчоусами, куриные грудки с трюфелями, печёнки утиные в мадере, заяц с черносливом, фаршированный чирками, тетерев с бекасами, фаршированными мелкой птичкой.

Они мне враскачку вторят:

— Молодые утки с итальянскою капустой, индейка заливная, кроличье рагу.

Однажды Кидд понял, что на клипере что-то нехорошо. Все сидят, как сомнамбулы, и со сведёнными в точку зрачками бесстрастно жрут червей.

— Скоро прибудем на Коморы и я вам свежих сухарей куплю, — обещает он.

Нет реакции.

И вот в один прекрасный день раздаётся с мачты крик:

— Пираты!

Мы все выскочили и глядим с вожделением на тех, кто умеет жить красиво. Ох, посидеть бы с ними за одним столом! Уж хоть бы блюдья полизать!

Корабль наш был дрянь, однако команда, хоть и голодная, но очень злая. Догнали мы пиратов. Они и не полагали, что делают что-то нехорошее. Кидд велел им лечь в дрейф и затребовал к себе капитана.

Мы думали все: ну будет щас потеха! Наш драный клипер против их шхуны! И тут является на мостик такой испуганный каплун в ермолке и начинает извиняться: не было-де никакого чёрного флага на мачте. Это всё баклан корабельный хулиганит. Сел, зараза, где не надо, и в тросе замотался лапой.

— Приказываю баклана с троса снять и утопить, — надменно молвит Кидд.

— Зачем топить? — выполз осмелевший кок. — Давай его сюда к нам, на камбуз.

И вышло, братцы, что зря мы гонялись за этим самым кораблём. Никакие это не пираты, а простой армянский купец плывёт по своим делам. Груз кофе везёт. Кидд проверил у него бумаги и с миром отпустил.

— Нет, так дело не пойдёт, — говорят ребята. — Мы считаем, что это не купец, а самый что ни на есть пират. И рожа у него пиратская. Да мало ли кто какую бумажку тут напишет.

И попёрли все на офицеров.

— А мы что? — те говорят, — Мы ничего. Мы вообще тут ничего не знаем. И дело наше маленькое. Давайте попросим у купца маленько кофе.

— Зачем просить? — говорю я, — Давайте просто отберём. Наверняка груз контрабандный.

— Ты кто такой тут?! — надменно спрашивает капитан.

— Я судьба твоя, — отвечаю.

Все расхохотались и на него с ножами.

— Я сейчас вас буду здесь маленько расстрелять, — тяжело дыша, сказал нам капитан.

Тут кто-то взял и нахлобучил ему на голову мисочку с червями. Опутали, сердешного, по рукам и по ногам да на гауптвахту. Баклана ему туда подбросили, чтоб не скучно было.

Короче, мы не стали много суетиться. Шхуну себе взяли, а команду вместе с армянином отправили на наш клипер. Кушать солонину с червяками. Потом их, говорят, потопили — намаячил капитан наш в Индийском океане своими подвигами.

Ну, тут у нас и началась совсем хорошая жизня. Все отъелись, подобрели. А мантры всё равно каждый вечер распевали. Я у них был вождь духовный. Меня единодушно и выбрало всё братство капитаном. Я одел те шикарные одёжки, что носил Уильям Кидд и представлялся всем его фамилией. Как заставляем кого пройтись по доске от борта, так я и говорю:

— Радуйся, несчастный. Тебе всемилостивейший Уильям Кидд дарует жизнь.

А сам Кидд сидел на гауптвахте и орал, как резаный:

— Пустите меня, негодяи! Я должен оправдаться перед законом!

И, знаете, так он нас достал своими патриотическими приставаниями, что плюнули мы на него и высадили в Вест-Индии. Пускай идёт и объясняет всё закону. Да ещё червей ему в карман насыпали для пущей убедительности.

Вот в одном порту купили мы газету и с удивлением читаем, что капитан наш бывший передан в Глодон для суда. Всё у него конфисковали: и дом в Нью-Йорке, и собственную скамеечку в церкви Святой Троицы. Жена с ним развелась. Погон его лишили, шпагу отобрали. За что, спрашивается? Чего плохого сделал человек?

Мы приплыли в Глодон, пришли в суд послушать, что там говорят. А там такие жуткие вещи про него рассказывают! И на него всех политических собак навешали. Особенно тори были злые на него, что он с вигами связался. И Великие Моголы прислали список обвинений. А уж Ост-Индская Компания как изгалялась! Короче, всем он насолил своими морскими грабежами.

Мы так удивились! Да ничего же он такого ведь не делал! Сидел себе в чулане в обществе баклана. Про баклана, кстати, тоже наплели: будто он там был главным идейным заводилой.

Процесс был настоящим юридическим позорищем. Обвинители бесчинствовали. Адвокаты все подкуплены. Кидду рта раскрыть не позволяли. Мы с галёрки свистели и улюлюкали. Бросались помидорами. Кричали, что судью на мыло, но тот и так был в мыле.

— Скажите, Кидд! — орал он, брызгая слюнями на защиту. — Вы признаётесь, что спрятали награбленное на острове Гарднерс возле нью-йоркского Лонг-Айленда?!!!

У Кидда рот завязан, он ничего не может говорить.

— А правда ли, что вы затопили сокровища... — судья сдвинул помидоры с обвинительного протокола. — у берегов Коннектикута и Гаити?!!!

Кидд бьётся головой.

— Послушай-ка, пошли отсюда, — шепчет мне боцман. — Не могу видеть, как закон себя позорит.

Мы вышли и направились из Глодона прямиком на нашем судне к Лонг-Айленду.

И, знаете, вышло, что не зря Кидда обвиняли. Оказывается, он всё же был пиратом и много золотишка спрятал на острове Гарднерс. А притворялся патриотом! Как можно после этого верить вигам?! Тори были правы.

Потом мы поплыли и к Коннектикуту, и к Гаити. Всё отыскали, что он там попрятал. А на Гарднерсе поставили каменную стелу и выбили на ней: "Кэп Кидд, с друзьями так не поступают!" Только ему всё это было безразлично. Его повесили на глодонском причале в цепях, обмазанного сплошь дёгтем, чтоб не портился подобно корабельной солонине. Четыре года он висел так.

А мы с ребятами решили отомстить за хорошего человека. Я продолжал рядиться под него и, когда мы суда топили, кого-нибудь да отпускал. И важно говорил:

— Передайте там в Глодон: мафия бессмертна!

А пацаны орали:

— Кидд жил, Кидд жив, Кидд будет вечно жить!

Так, братцы, долго был я Киддом, пока однажды не погорел по пьянке. Зашёл в таверну и полез к одной бабёнке. Мне табуреткой треснули по голове, а потом сказали, что бабёнка померла. Судья мне присудил три года. Братва вся без меня уплыла, я и решил прибиться к вам.

— Так это ты, подонок, убил мою сеструху? — воскликнул один из разбойников. Достал беретту и шарахнул по Ахмеду. Три пули в брюхо, одну в башку. И нету Кидда.

— А кем была твоя сеструха?

— Моя сеструха была Офелией. А сам я был Лаэртом.

— Давай, рассказывай, Лаэрт, чего ты там и с кем не поделил.

История о принце датском. Вся правда, как она есть

Я родился в Дании, был дворянином. Мой папа был Полоний, сестра — Офелией. Таковы мои биографические данные. И всё было хорошо у нас в датском королевстве. Особенно с тех пор, как старый король дал дуба. Заснул зачем-то на скамье садовой, а тут к нему змея подкралась и тяпнула за ухо.

Королева Гертруда поначалу испугалась. Раз она вдова, придётся вызывать из Виттенберга шалопая-сына и короновать на царствие его. А что за участь у королевы-матери, все знают. Ни жизни, ни балов, ни развлечений. Целый день надо ходить в траурном наряде, петь молитвы и вообще их отправляют в монастырь.

Она уже полезла в сундуки за чёрными чулками, как к ней приходит брат гамлетова отца, Клавдий. И всё ей объяснил. Что незачем пока отрывать студента от учёбы. Деньги плочены и немалые. К тому же, что от недоучки за прок в государственных делах? Такого наворотит!

— Гертруда, я твоё горе понимаю. Но интересы королевства выше скорби. Брось свои чёрные чулки. Пошли на рынок, купим тебе свадебный наряд. Пока сынок твой не вернулся, сыграем свадьбу. Чем я не король?

Она подумала и согласилась. А что? Мужчина видный. А в монастыре, поди, не сладко! И так быстро они свадебку сыграли, народ и оглянуться не успел. Я там тоже был, мёд-пиво пил. Папаша мой, Полоний, был первым шафером на свадьбе. И все прекрасно так образовалось, всем было хорошо.

Но нет, надо было Гамлету из Виттенберга притащиться! Чего было так спешить?! Унюхал, интриган, чем дело пахнет.

Клавдий с досады уж шепнул Гертруде:

— Зачем ты только родила его!

Первым делом принц залез с ногами на престол и спрашивает: "Где мой шут?"

Ну здрассьте, вспомнил!

— Помилуй, принц, — говорит ему папаша мой. — Твой шут давно уже в земле лежит. Ты ещё до Виттенберга уморил его своими шутками дурацкими.

Другой бы кто угомонился, а этот говорит:

— Пойдите и отройте мне шута.

Мы все перекрестились. Такой-то срамоты мы сроду в нашем датском королевстве не видали.

— Иди и прикажи, — шепнул Полонию король наш, Клавдий. Он решил быть добрым к пасынку. Все дети ревнуют матерей к их новому супругу.

Стал Гамлет наш шататься по переходам замка и пугать всех дам облезлым черепом шутовским. И вот однажды напугал сестру мою, Офелию. Она уж без того слаба умом-то, а тут и вовсе повихнулась.

Полоний, мой отец, всем наказал терпеть придурка. Каникулы у него закончатся, и он уедет.

Но тут случилась новая беда. Стражники у нас такие приколисты. Делать им нечего ночами на стене, так они придумали такую штуку. Ей-же, кабы не дурацкие последствия, я сам бы хохотал. Короче, вдули принцу в уши, что по стене в полночь привидение шатается в старом королевском шлеме и воет на луну. Он уж насколько был дурак, но всё же не поверил. А те не унимаются и говорят, что призрак ищет своего сына и хочет что-то рассказать ему.

— А что сказать? — спросил их принц.

— Не знаем, ваша светлость. Наверно, хочет рассказать про клад.

Короче, тащится он ночью на стену, а те уж ждут его. Залезли один другому на плечи, завернулись в простынь и давай придуриваться.

— Сын мой, я пришёл сказать тебе одну такую штуку-у!

— Не надо, папа, я боюсь!

— Нет, слуша-ай, идиот! Я сам не умер! Меня убили! Найди мне этого плохого человека! А я тебе скажу, куда я спрятал ту копилку, что у тебя ещё украл!

— Папа, сволочь! Так это ты был!

— Найди убийцу-у! Найдёшь копилку-у!

И ржут, кретины. Ждут, что будет дальше.

На другой день принц выходит сам не свой и сразу к маме.

— Мне скучно, я хочу кино.

Ну ладно, хорошо. Нашли ему бродячий балаган. Они по деревням ставили Шекспира. Народ собрался. Давали "Макбет". Что до меня, то хуже нет спектакля. К тому же, говорят, что всякий раз на этой постановке кому-то делается дурно.

Что ж вы думаете? Подонок испортил нам всё удовольствие. Актёры не успевают текст читать, как принц уже всем всё рассказал: кого убьют и кто убийца. И комментарии такие кретинские всё отпускает, эпитеты такие непотребные.

Офелия слушает и говорит:

— Мне дурно.

Потом он вдруг на Клавдия полез. Всё как-то с вывертом, с намёком, с издёвочкой с какой-то. Король не понимает: чего к нему малец-то привязался?! Полоний говорит: не надо нервничать: гормоны в нём играют. В его-то возрасте они всё больше бегают за юбкой.

И напророчил! Принц забыл про балаган и ну ухлёстывать за моей сеструхой! Я говорю: папа, как бы тут чего бы не того! А он мне: не беспокойсь, иди с ним поиграй в лапту. А он в лапту играть не хочет. Записки пишет сестре моей, а меня носить их заставляет. И между тем Клавдия ругает всякими словами и всё это при прислуге.

Клавдий говорит мне:

— Я больше не могу. Он меня зажрал.

Мне и Клавдия-то жалко, и сестру. Что, думаю, придумать? Решил занять его игрой.

Прихожу, а он вырезает ножичком на троне всякие слова срамные. Типа, Клавдий — то, Клавдий — сё. Ну ненавидит отчима пацан.

Я говорю: — пошли играть.

А он мне: — вон дудка. Давай, играй.

А со мной был Розенкранц, его сокурсник по университету. Умный парень, между прочим. Такого бы на трон сажать. Это после Клавдия, конечно. Он говорит так вежливенько, как говорят с душевнобольным:

— Принц, чтобы на дудочке играть, надо знать науку. Смотрите, как много тут дырочек, все пальчиками не заткнуть.

У принца глаза мутные — то ли с недосыпу, то ли с перепою.

— Не можешь дырочки заткнуть, заткнись хоть сам. А ты, Лаэрт, не можешь в дудочку дудеть, а сам со мной играть собрался. Вали отсюдова, пока я совсем не разозлился.

Розенкранц меня скорей уводит и шепчет:

— Не спорь с умалишёнными, Лаэрт!

Тут папа мне попадается навстречу. Озабоченный такой.

— Ой, Лаэрт! — говорит мне. — Вот несчастье! Кажется, твоя сестра совсем ума лишилась! Представь, собралась на свидание идти!

— С кем? — я насторожился.

— Да сказать-то стыдно: с принцем! Да нет, не беспокойся. Я послежу за ними. За портьерой спрячусь. Если он надумает её хватать за руку, я тут же кашляну. А ты, Лаэрт, постой на шухере у входа. А то кто бы не пошёл, да не увидел, как моя дочь Офелия себя позорит.

— Слушай, давай верёвочку протянем в коридоре, — предлагает Розенкранц. — Он побежит да и разобьёт себе всю морду.

— Нет. — говорю я. — Пойдём лучше стоять на шухере у входа.

Какой же я был идиот! Надо было послушать умного совета!

Гамлет так крадётся на свидание. А мы стоим у входа и вид делаем, будто бы не замечаем. Прикуриваем, анекдоты травим. И тут... Минуты не прошло, Офелия как заорала! Мы в зал. А там...

Короче, пырнул он нашего папашу ножиком своим, которым кресло резал. Говорит, думал, типа это крыса.

Я ему:

— Да что же ты в живот пырнул, коль думал, это крыса?! Пырял бы по ногам!

А он опять своё:

— Вот уж не думал, что в старике столько крови.

А чего он думал вообще! А главное, не придерёшься: старик-то за портьерой был. А принц упёрся и всё на крыс валит. Списали дело на несчастный случай. А тут Офелия к тому же окончательно свихнулась. Пошла ночью бабочек ловить и в прудике как будто утонула.

Все говорят: самоубийство. Какие бабочки-то в сентябре?! Так он, скотина, и тут подгадил. Припёрся к месту похорон и лекцию развёл. Типа он страдает, а мы все — так, веселимся будто. Я ему говорю: типа я сам сейчас тебя в могилку эту уложу. А он как спрыгнет туда и раскорячился на дне. Типа, давай, кидай меня в могилку! Кладите на него покойницу и сверху засыпайте!

Я кинулся, кричу:

— Клавдий, я его сейчас засыплю!

А тот меня с Гертрудой вместе держат. Не надо, мол, поддаваться на провокации. Только зря он это. Лучше б я его тогда засыпал.

А вечером мне Клавдий говорит:

— Лаэрт, сынок, у меня к тебе есть дело. Не хочешь послужить державе?

Я говорю:

— О чём базар?! Гамлета прикокать? Я прям сейчас.

— Нет, такие методы Европа осуждает. Вы всё-таки с ним друзья.

— Видал в гробу я таких друзей у белых тапках!

— Не торопись. Вы с ним играли в детстве. Полоний вас качал на одном колене.

Меня прям слёзы прошибают. Сподобил мне Господь дружком обзавестись!

— Давайте, батя, говорите, чего мне с этим гадом сделать.

— Да всех делов сопроводить его до Виттенбергу. У принца сессия должна начаться. А там два курса впереди.

— И всё?! Я его придушу в дороге!

— Не надо. Эти вещи делают иначе. Я с вами письмецо пошлю к декану. А в письмеце том напишу, как надобно им поступить с хорошим человеком. Пусть его почаще содит в карцер, даёт уроков выше головы, гоняет раз по десять с пересдачей. А напоследок пусть оставит на каждом курсе на повторно.

Ну, думаю, загнул товарищ Клавдий! Кто ж выдержит такое!

Плывём мы трое в Виттенберг. Я думал: как перенесу дорогу? Ему ж, скотине, не стыдно мне в глаза глядеть! Папашу укокошил, сеструху утопил (косвенно, конечно), а теперь сидит в каюте и бренчит на мандолине!

Тут поднялся такой штормила! Мы все трое напугались. А Гамлет говорит:

— Давайте, братцы, напьёмся водки! А то я не хочу к рыбам трезвый потонуть!

Мы смотрим: человек-то вроде в ум вошёл, заговорил по-путному. И стали открывать бутылки. Три дня нас мотало штормом. Мы упились в дымину, орали песни, целовались, какие-то травили анекдоты, пели матерные песни. Срамота была такая, всего и не упомню.

Короче, высадились в Виттенберге мы друзья друзьями. Всё прошлое забыто. Идём по городу. Я так оробел: кругом такие люди, а я орясина провинциальная. А эти двое прям заправские студенты. Мне Розенкранц так шлёпает рукою по спине. Не надо, мол, Лаэря, так бояться — всё будет ништяк! С ними все здороваются, шутки забивают. Как, мол, там Клавдию, загнул салазки? А как Офелии, задрал подол? Я уж совсем не понимаю: они все тут гопники такие? Или через одного?

— Ребята, вы пока валите в деканат, а я в общежитие зайду, — сказал нам Гамлет.

Розенкранц обрадовался: иди, говорит, иди! Скажи ребятам, чтобы выпивку поставили!

— За упокой! — расхохотался Гамлет.

Я шуток глупых не понимаю и вскипел:

— Розенкранц, он катит про Офелию?!

— Нет, Лаэря, это просто местный анекдот.

Мы пришли к декану. Я остался в коридоре, а Розенкранц в приёмную вошёл. Через минуту вижу: стражники бегут. А ещё через минуту — Розенкранца тащут! Дотащили до угла, шарах секирой и ёк башка!

Я перепугался. Что, прости Господи, за шутки тут у них?! Вскочил к декану в кабинет, ору, как ненормальный:

— Вы что, рехнулись?! Какого ляда парня загубили?!

А этот толстячок мне так спокойно:

— Чего вы, милый, тут орёте? Здесь вам не в Дании кривляться на базаре. Мы выполнили просьбу Клавдия. Он наш старый друг. Мы вместе с ним учили зоологию. И трупы резали ночами. Разве я ему не окажу простой услуги? Да вот, читайте сами в письмеце.

Я сунулся к письму, а там написано предельно просто: срубить башку подателю сего. И подпись за печатью: Клавдий.

Вот блин. Я понял: Гамлет только вид делал, будто напивался, а сам письмишко подменил. Клавдий-то писал совсем другое.

Я в общежитие бегом. Поймаю гада и зарежу. А там уж пьяная компания шумит. И вправду поминают Розенкранца. Кричат мне: эй, гомункулюс, иди сюда! Тебе тут персональная бутылка спиртуса!

Я обозлился, спирту хряпнул, нож достал и всем им говорю:

— Коль Гамлета до вечера не отыщу, всем вам тут, гадам, бошки посшибаю!

Они маненько напугались да по латыни мне и говорят:

— Послушай, эмбрион дебильный, в прозекторскую дальше. Твой Гамлет, как пришёл, так сразу выдал нам для помину ящик водки. А сам тут же побежал и взял билет обратно в Данию. Иди-ка с миром, киллер деревенский, да не забудь соплю в карман убрать. А то мы в Данию-то вашу как приедем, да всех научим, как трупы зашивать иглой кривою!

Вижу, не мне с ними спорить и побежал, как мне советовали, прямиком на пристань.

Приехал в Данию, а там террор царит. Гертруда с Клавдием на цыпочках все ходють. А слуги с перепугу разбежались. А этот цуцык виттенбергский сидит на троне и ухмыляется, паскуда:

— Что, экспонаты, напужались? То ли ещё будет!

Я к Клавдию бегом.

— Всё, — говорю, — больше ты меня не остановишь. Пойду с гадёнком драться на ножах.

Он мне сквозь зубы:

— Иди. Дерись.

А сам так улыбается Гертруде: всё, милая, путём. Им ведь надо соблюсти порядок, этикет. Нельзя же, в самом деле, пойти и просто пырнуть ножом наследника престола. Я им мешать не стал. Пошёл, поймал змею и намазал ножик змеиным ядом, чтобы точно уж наверняка его свалить. А шпагу намазал ботулизмом.

Всё общество уселось в зале, из окна вид на природу. Герольды вышли, протрубили. Всё путём, с виду, как учебная дуэль. Его сиятельства желают поразмяться.

Он вышел, как пижон, весь в белой рубашонке с кружавами. Гертруда говорит:

— Сынок, смотри не простудись.

— Целую руку, мама, — а сам на Клавдия глядит.

Тот не дурак и тоже догадался, на кого Гамлет точил ножи. И говорит мне:

— Лаэрт, ты валерьянку подевал куда?

Мы с ним договорились подсунуть принцу в вине побольше валерьянки. Он задуреет и начнёт всё время мазать. Только я с Клавдием на сей счёт советоваться больше не хотел. Он сторонник слабых мер, а для этой падлы требуется кое-что похуже. Я ему сунул в руку пузырёчек с клофелином и только говорю:

— Сам-то не напейся из евонной кружки.

А дальше всё, как в цирке. Гертруда кинула платочек, Гамлет как бросится ко мне. Как в клинч вошли, он мне шепчет:

— Хана тебе, Лаэрт. Я тебя уделаю, как плюшевого зайца.

— Погоди, Гамлюша, — отвечаю, — Придёт и твой черёд крокодилов есть.

И ножичком его тихонько тык в ручонку. Он отвалил и чего-то испугался.

— Сынок, попей вина, — говорит ему Гертруда.

— Пейте, мама, сами.

— Ну, хорошо, — она и потянулась к кружке.

— Не пей, Гертруда, — говорит ей Клавдий.

Она ему: — Я пить хочу!

И, натурально, пьёт отраву. Я понял: время мало. Он как сообразит, что мама вовсе не от валерьянки померла, так сам и не сунется попробовать винца. И сам прошу:

— Налей мне, Клавдий, из своей бутылки.

У Гамлета глазёнки заблестели — взыграла алкоголика душа. Он кружку недопитую схватил и всё допил за мамой. Утёрся шпагой и на меня попёр. Маленько врезал мне приёмом. И я его потыкал кой-куда.

Он видит, левая рука не шевелится, а тут и в брюхе резь. И сразу догадался. Не зря же он в покойницкой кромсал три года трупы. Идёт ко мне, а ноги уж не ходют. Ботулизм распространился по евонной организьме.

Я думал: всё уже, террористу крышка. И что ж вы думаете?! Так он просто сдался?! Лёг на пол, вытянул конечности, затих?!

Как бы не так! Он мимо Клавдия как шёл, так по кишкам ему и врезал, аж целых восемь раз проткнул!

Клавдий смотрит: из него, как из садовой лейки.

— Гертруда, — говорит, — я, кажется, убит!

Она ему: — я тоже издыхаю. Кто-то отравил вино в бутылке.

А Гамлет как идёт ко мне, так всех придворных тыкает кинжалом в брюхо.

Как всех перемочил, так сам, в натуре, и свалился. Кабзец Гамлету.

Стою я среди трупов. Мать честная! Что ж это за победа?! Кому такое надо! Да делать нечего, собрал котомку, пошёл в дорогу. Думаю, прибьюсь к бандитам. Как-нибудь да проживу. И вот теперь я с вами.

— Так это ты был, отравитель? — мрачно спросил его один разбойник. Достал ножик и зарезал негодяя.

— Что такое? — удивились остальные.

— У меня один приятель был, — пояснил им товарищ. — Его звали Моцарт. Все думали, что я его от зависти прикончил.

— Ага, — сказал тот, который с чирьем. — А ты, выходит, был Сальерри. В плохую историю ты вляпался, подонок. Мы ведь можем тебя и сами того... ножом по горлу.

— Не надо на меня катить бочару.

— Ну, ладно, — согласились оставшиеся двое. — Давай, рассказывай, чего там у тебя.

Моцарт и Сальерри

Меня зовут Антонио Сальерри. И все меня считают отравителем Моцарта, Вольфганга Амадея. Только это всё фуфло. Вам пресса забивает баки. Кто хочет знать всю правду, слухайте сюда.

Я был очень уважаемым человеком, придворным композитором самого Иосифа Второго. Заказов у меня было выше головы. Вся знать придворная и городская аристократия мне без конца заказывали песни. У меня был дом в Вене, жена-красотка, счёт в банке, собственный экипаж на выезд и многое другое. Какого мне рожна, скажите, завидовать Вольфгангу Амадею?

Тот жил трущобах и побирался тем, что пиликал иногда в трактирах. Ещё ему заказывали поздравительные спичи, а также всякую иную чепуху. Работал парень, как вол, а проку мало — денег не было совсем. И вот к нему явился некий чёрный человек и пообещал, что сделает Моцарта известным.

— А как известным? — спрашивает тот. — Больше, чем Сальерри?

— Гораздо больше, — отвечает чёрный. — Это будет в качестве оплаты за реквием, который ты напишешь.

Вольфганг обрадовался быстрому заказу и давай творить. Тут, надо думать, тоска беднягу обуяла. Он раньше песенки весёлые писал и думал, что он и в самом деле весёлый человек. А как принялся писать тот реквием, так сразу понял, что кошки на душе его скребут. Он пошёл с тоски в таверну, напился с друзьями. Да спьяну и сболтнул про чёрного того. Те тоже дураки — решили развеселить беднягу да ночью-то и постучали ему в окошко. Моцарт спать не спал, всё мучился от сухости во рту, да реквием писал. Однако, сроки поджимают. Да ещё кофе опился, да перекурился. Принял таблетку эфедрина. Тут слышит стук в окошко. Выглядывает.

— Кто там?

— Я смерть твоя! — завыли глупые дружки и тыкву с горящими глазами подняли на палке.

Тут всё и произошло. Моцарт грох о пол! И гениальные мозги смешались в кашу.

Придурки видят, шуточка была нисколько не смешной. И потихоньку смазали оттуда. А потом давай болтать направо и налево, что было у него видение, приходил, мол, чёрный человек и предвещал Вольфгангу смерть. А дальше — больше! Вроде как чёрный так и не явился за музыкой. Будто это был сам чёрт из ада. Что сидел Вольфганг тот Амадей за кружкой в пивной и всему залу со слезами признавался, что извести его хочет этот чёрный. И что он подозревает, кто это такой. Тут все прямо как рехнулись. Давай бегать по городу да спрашивать друг дружку: это был не ты?

А ещё дальше совсем уж какая-то фигня. Вылезла перед публикой в театре беременная баба и говорит всем со слезами, что ребёночек у ней от самого Вольфганга. Ей говорят:

— Магдалина, кайся!

Но тут вскочил её супружник, Франц Хендехох. И с криком "я так и знал!" взял и порезал бабе всё лицо. Потом он помер уже в тюряге — не то повесился, не то ещё чего. А перед смертью заявил, что он и был тем чёрным человеком. Он-де ненавидел Моцарта и хотел его прикончить за прелюбодейство со своей женой. Но из зависти к таланту решил сначала написать для композитора похоронный марш. Однако дело не пошло: Хендехох не знал ни нотной грамоты, ни на клавесине не умел пиликать. Тогда решил он, что лучше самого покойника никто не напишет Реквием по самому нему.

Сначала все поверили, так складно он брехал. Потом нашлись свидетели, что Франц не мог быть чёрным человеком. Он как раз в тот день играл на бирже в покер. Как он ни вертелся, пришлось ему алиби признать. Тогда подлец взял и с досады жизни порешился.

У Магдалины потом ребёночек родился. Но, как ни ждали, как ни учили его играть на клавесине, талант в нём не проколупнулся. Все поняли, что Магдалина соврала, и бездарь этот был ни чей иной, как самого Франца Хендехоха отпрыск. Из-за этого потом Бетховен объявил при всём народе, что не будет играть свои бессмертные творения, когда эта гнусная особа сидит в партере. Могла иметь от Моцарта ребёнка и не поимела. Магдалину выгнали с позором.

Но этого мало. Пошла дурная мода: человек по десять в день выходили перед зданием венской оперы и каялись, что это они убили композитора. Им то рукоплещут, то закидывают брюквой. Бардак полнейший.

Однако, всё это не важно. А важно то, как сам я вляпался в эту скверную историю. Пока все бегали там и орали, я решил почтить память великого собрата. И тем самым отдать честь и его труду, и бедственному положению, и великому таланту.

Собрал я всех в венской опере и торжественно объявил начало вечера воспоминаний. Сначала все не знали, что сказать. Тогда я предложил исполнить последнее произведение Вольфганга. Как раз то самое, что я заказал ему. И это был совсем не реквием, а "Волшебная флейта". И сам уселся перед клавесином. Короче, вечер прошёл на уровне.

А наутро пресса возопила, что я украл у Моцарта все ноты. И что я как раз был тем чёрным человеком. Я не спорю, моё пальто и вправду чёрное. Но все так в Вене одевались по осени — грязь на улице, летит из-под колёс. А тут те забулдыги, что опоили Амадея накануне смерти, дали прессе интервью. И выходило, что они собственными глазами видели, как я сидел в тот вечер с Амадеем и подсыпал ему в стакан какой-то порошок.

Я оправдываюсь перед папарацци:

— А что же они тогда меня не остановили?

А они говорят и опять, заметьте, через прессу:

— А мы думали, они прикалываются вдвоём. Этот чёрный тип сыпет Вольфгангу в кружку героин.

Короче, что я ни скажу на это, в прессе появляется с десяток комментариев, признаний, обвинений, расследований и прочей чепухи. Понял я, что мне не жить, собрал котомку и сгинул восвояси. Нет хуже ситуации, сынки, чем попасться прессе на зубок. Уж лучше быть разбойником в лесу, чем зайцем, которого гонит папарацци.

— Всё понятно, — сказал ему другой разбойник. — Теперь я понял, что ты тогда задумал.

И маску снял. Те двое смотрят: мать честная, Моцарт!

— Он и тут меня достал! — взревел Сальерри. — Не крал я твой "Реквием"!

— Я не за то тебя убью, подонок, что ты украл у меня мой "Реквием", а за то, что так бездарно исполнял его на моих похоронах!

Достал базуку, да как вдарит по Сальерри! И сел спокойно допивать свой чай. Допил его, за горло ухватился, весь посинел и рухнул со словами:

— Отравитель!

Тот, который с чирьем, один остался. Посмотрел вокруг и молвил:

— Не думал я, что в такой компании придётся мне каяться в моих грехах. Кто меня слышит — слушайте. А кто не слышит, так не слушай. Я был тем глодонским мерзавцем, который резал проституток. И я бы дальше всех их резал, пока какой-то негодяй мне не порезал попу. Придурка попросили залечить мой чирей, а он оказался самоучкой-недотёпой. Испортил мне не только зад, но и карьеру, а был я ни много, ни мало, Джеком Потрошителем. Так глодонская полиция избавляла социум от нестабильных элементов. То была обычная полицейская профилактика для поддержания нравственности общества. И вот я так вспылил на этого мерзавца-эскулапа, что взял и порезал ему горло. Меня искали, я скрывался. А пресса объявила, что Джек Потрошитель сошёл в тираж, что-де его теперь в аду гложут черти. И вот я здесь, и снова куча трупов. И всё снова свалят на меня. Мне до чёрта надоела кровь. Кто слышит, сообщите прессе всю правду про меня. А кто не слышит, то не сообщайте. Но знайте все, что Шерлок Холмс меня подставил!

Тут разбойник с чирьем достал гарпун и застрелился. Тогда все в подвале и вздохнули с облегченьем.

— Братцы, да неужто они и в самом деле все такие важные были господа?! — спросил портняжка.

— Да брось, — успокоил его Робин Гуд. — С такими харями да быть порядочными господами! Ты посмотри на Моцарта! Какой он в баню Вольфганг Амадей! С такими лапами не клавиши давить, а крыс! Моцарт — это я!

— Врали они всё. — подтвердил Робинзон. — Особенно врач из Медины. Тоже мне, знаток рецептов! Я был Гаруном-аль -Рашидом!

— А Лаэрт?!

— Нет никакого Лаэрта, — грустно сообщили три брата-акробата.

— Я — Клавдий, — сказал один из них.

— Я — принц Гамлет, — сказал второй.

— А я — Гертруда, — признался третий.

— А кто был Кидд?!

— Я, — вызвался ещё один бродяга.

— А кто Джек Потрошитель?!

— Ты Джек Потрошитель, милый, ты!

Портняжка подскочил и треснулся лбом о лестницу. И проснулся.

— Ой, братцы, что мне сейчас приснилось!

Огляделся. Никого. И только сундуки раскрытые. И пустые совершенно.

Парень дверцу приоткрыл и смотрит, что там наверху. Лежат трупы голые. Он вылез, весь дрожа. Обходит их и безумными глазами разглядывает всех. Ни одного не узнаёт. Значит, это те разбойники. А где друзья-товарищи?

Кинулся за дверь, а там солдаты спешиваются. Он кинулся обратно и в погреб снова. Залез в сундук один. Сидит, не шелохнётся.

Солдаты входят, топают ногами, ворочают тела, переговариваются. Потом открыли погреб, начали смотреть и промеж себя гуторят:

— Кто-то разбойничков ограбил.

— Точно, прирезали, а всё добро забрали.

Портняжка хотел встать и крикнуть, что разбойники сами себя все порешили. Да передумал. Кто поверит такой истории. Надеялся, что они увидят пустые сундуки да и уйдут.

— Эй, а вот один сундук закрытый. Наверно, всё не утащили. И нам достанется маленько!

Всё, теперь точно крышка!

Раскрыли солдатики сундук, а он там! Сидит, сердешный, щурится на свет!

Короче, парня в кандалы. Решили, что с этими бандитами был заодно.

Ведут его в Париж в колодках, как врага народа. Теперь ему за все грехи чужие отвечать придётся. А солдаты его ещё шпыняют: сказывай, мол, куда золото попрятал!

А далее уже судья взялся за него. И тоже знать желал, куда малец золото ухоронил. Тот давай ему сказывать про свою деревню, про то, как шил кафтаны богатые да разорился. Про то, как встретился с Робин Гудом. Тот вывел из Египта свой народ и фараона победил. Потом про то, как три брата добыли голову Медузы Гарбаджи и про Андромеду. Потом про Робинзона, как тот обратил в веру дикарей.

Судья говорит:

— А как разбойников убил?

— Да не убил я, они сами все порезались да застрелились!

И давай повествовать, что слышал. И про Гаруна-аль-Рашида, как он был врачом в Багдаде. И про капитана Кидда. И про Лаэрта. И про Моцарта с Сальерри. И даже про Джека Потрошителя.

— Вот ты, мне думается, — сказал судья — и был тем Джеком Потрошителем.

Короче, навешали на парня все обвинения: и все пиратские подвиги Вильяма Кидда, и убийство Клавдия, и отравление Гертруды с Моцартом, а также незаконную медицинскую практику в Багдаде. Мало того, ему пришили гибель Андромеды, убийство Дракулы и террор в Египте. И резню среди глодонских проституток.

— А Робинзон? — сунулся в отчаянии с вопросом наш портняжка.

— А вот это особая статья, сектант несчастный, — отвечал судья. — Это ж надо, такое натворить: учить туземцев Герберту Уэллсу вместо Евангелий! Ты сколько душ невинных погубил своею книжкой, неуч! Теперь туземцы в ад пойдут.

И вот на рассвете должны казнить сердешного и отрубить голову на плахе. Это по решению уголовного суда. А суд церковный приговорил его к сожжению. И только никак решить не могут, что с ним сделать раньше: сначала сжечь, потом лишь обезглавить или сначала обезглавить, потом пожечь.

Суд присяжных требует сначала обезглавить. А кардинал не соглашается: говорит, ваш приговор погубит его душу. А после нашего костра он прямиком пойдёт на небо.

Пока суть да дело, портняжка устал топтаться на эшафоте. Присел на плаху и просит палача:

— Друг мой сердешный. Прошу тебя смиренно, возьми у меня кольцо на пальце и дай за то мне перед смертью этим пальцем поковырять в носу.

Тот сунулся, достал кольцо и выругался:

— Ах ты, убийца! Мало натворил, ещё хотел и посмеяться надо мной! Так получай!

И со злости засунул оловянное колечко нашему портняжке в нос!

И тут грянули громы, разверзлось небо! И сверху на облаке спускается сам Альмансор. Все ниц упали, а волшебник рявкнул на всю площадь:

— Се принц ваш, немощное стадо! Он был похищен много лет назад из Версаля злой колдуньей! Какой дурак его посодил зипуны в деревне шить?! И я послал ему на помощь своё волшебное кольцо! Но те подонки, которым поручил я этакое дело, забыли мой наказ! За то они наказаны, подонки! Забыли, идиоты, предупредить, что надобно засунуть в нос кольцо, а не носить его на пальце!

Тут нашего портняжку, уже совершенно ошалевшего, снимают с эшафота, всего брызгают духами, заворачивают в парчовую одёжку, садят в карету и везут в Версаль. Там он и предстал перед королём Луи Шестнадцатым всё с тем же оловянным кольцом в носу.

Его скорее нарядили, обучили всем манерам. И с тех пор всё было хорошо. Больше никаких разбойников и никаких Медуз. Ни Моцарта, ни Робинзона — ничего.

* * *

Вещий Ворон огляделся. В маленькой каюте набились все пассажиры корабля. А в дверь заглядывал сам капитан. Свободного места так мало, что один купец держит в руках соломенную шляпу с Жучинским.

— Чудесно, — согласился капитан. — А дальше что?

— А дальше я устал, — ответил Ворон. — Здесь больно тесно.

— Так пойдёмте все на волю! — обрадовались пассажиры. — У нас припасов навалом, вино в бутылках! Ковры постелем, подушек накидаем. Куда как хорошо!

Так и поступили. Выбрались под небо. Палуба большая, места много. Расположились так хорошо, что дальше некуда, выпили неплохо, закусили. И тут Жучинский говорит:

— А почему мы не плывём? Что произошло?

— Всё просто, — отвечает капитан Бурбакис. — Судно на мели. Пока матросы стаскивают его, я с вами посижу.

— Ну и хорошо, — согласился Казяв Хитинович. — А я пока расскажу вам маленькую сказку.

— А что за сказка? — поинтересовались пассажиры, накладывая ему на пуговицу угощение и наливая в напёрсточек вина.

— Прошу простить меня, но это скромная история про туристическую группу, застрявшую в горах Соломона во время африканского сафари. — извинился жук-сказочник.

— Вот и прекрасно! — обрадовались все. — Давайте, расскажите про туристов!

Рассказ второй. Ехали медведи на велосипеде...

Дело было так. В некоей турфирме продавали путёвки на сафари. Предприятие это было дорогое и публика была весьма небедной. Короче, организовали приличную группу и, согласно контракту, предоставили каждому тот вид транспорта, что соответствовал статусу клиента. А, надо сказать, к этому делу в турфирме подходили с выдумкой и большим размахом.

Супруги немолодого возраста из одной высокоразвитой страны предпочитали исключительно езду на велосипеде. Они занимались спортом и берегли здоровье. Их звали Михайло Потапыч и Настасья Петровна.

Вторым по списку был новомодный репортёр из одной скандальной газетёнки. Что ни возьмётся освещать, всё так перевернёт, из всего сделает такую драку! Популярность этого молодого забияки была страшно высока, он был пиарщиком отменным. Когда бы где ни проходили выборы он стоял голкипером в воротах и брал все подряд мячи в ворота кандидата. Зато назад возвращал такой кручёный мяч, что и не поймёшь, кому он метил в репутацию. Всех, бывало, так обгадит, что и не поймёшь, где фасад, а где тылы. Его так и звали: кот Задом-Наперёд. Ой, Вавила, это не про вас!

— Жучинский, ну вы в самом деле, как ребёнок!

Были несерьёзные туристы откуда-то с востока. Такая мелочь, целый день что-то по своему пищат. Агентство поступило мудро. Чтобы эти пискуны не лезли каждые пять минут ко всем с видеокамерой, их посадили на воздушный шар снимать окрестности и радировать обо всём, что интересно. Эта мелкота была народцем очень ответственным и целый день стучала вниз морзянкой. Только их никто не слушал, приёмник специально не включали. Вообще-то это было сплошь одно семейство. Но различить их было трудно и всех записали под одной фамилией: сэнсэй Комарико.

Далее по списку были два братка из одной страны, про которую никто не знал: то ли она в Азии лежит, а то ль в Европе. Но мужики крутые, не то что некоторые. Кое-кто не без причины полагал, что эти два волчары — заказные киллеры и наверняка везли тайком оружие. Фамилии в агентстве назвать они отказались, а то-де им придётся тут кой-кого убить. Их так и записали: Волки. А в скобочках иероглифами: позорные. Так просто, для приколу.

Следом два английских лорда. Серьёзные, как трупы. Надменные, как сфинксы. Богатые, как лорды. У них был свой роллс-ройс и нескончаемые сигары. Они никогда не говорили, платили втрое и дико пили прямо за рулём. Их звали Lovы, в просторечье просто Львы.

Следом за роллс-ройсом целый трейлер молодой шпаны. Все белобрысые, травленные пергидролем, уши красные, глаза ещё краснее. Косые все, как один. Тащат за собой прицеп безалкогольной водки, пиво тоже безалкогольное по причине малолетства. Прокурили трейлер сигаретами без никотина, но буянят, будто всё у них путём: и водка с алкоголем, и пиво с ним же, и ментоловые сигареты — чистая махорка! Одно слово — сосунки, крольчатник!

С ними была одна толстая особа для присмотру. Типа, классная дама. Вся в бородавках, цвет лица типа "удавись", глаза навыкате, подбородок сливается с брюшком. Её все не стесняясь так и звали Жабой. Как истинная классная ведьма, она не расставалась со своим оружием: с метлой.

Вот такая чудная компания отправилась в тот раз на африканское сафари. Я вот вижу, вы уже смеётесь, пока я вам рассказывал, что это были все за типы. Понятно дело, не вляпаться в историю они просто не могли. Так оно и получилось. Дело в том, что маршрут, который они выбрали, пролегал через горы Соло-мона, что означает Луна-в-Запое. И жило там одно жестокое племя людоедов тараков. И предводителем у них был сам Тарак Великий. Про это в агентстве, понятно, предупредить забыли. Знаете, время горячее, туристы так и прут, инструкторов на всех не хватает. А карты местности все составлены на языке бундо, к тому же север в них обозначен на востоке, а юг — на севере, типографская ошибка. Бычья шкура, на которой её напечатали, вся вытерлась от времени. К тому же, в неё инструкторы обычно заворачивали селёдку, чтоб не намокла.

Вдобавок впопыхах их забыли снабдить оружием, чего никто, кроме английских лордов, не заметил. Те заметили, но по своей привычке презирать всё суетное и не подумали сказать. Если что не так, они потом предъявят неустойку. Киллерам-волчарам это вовсе ни к чему, у них своё оружие под мышкой. Зайчики окосели до того, что им абсолютно всё было по фигу. Жаба вообще не привыкла думать об оружии, она была пацифисткой. А медведи были подлинные тугодумы и полагали, что оружие уже их дожидается в степи. Они даже более того, полагали, что прибыли в Сибирь и охота предстоит на сибирских ноусэров.

Первыми встали два английских лорда. Бензин закончился и шикарный роллс-ройс оказался не более полезен, чем старое аистиное гнездо. Потом встал трейлер и зайцы вышли в полном недоумении: а где автозаправки? Жабе было проще, у неё была метла.

— Простите, сэры, — сказали львы, не вынимая изо рта сигар. — Это есть не очень хорошо. У нас нагреется шампанское.

Придурки-зайчики не без совета своей класс-дамы взяли и залили в бак свою безалкогольную выпивку. Результат таков: поршни переклинило, гидравлика вся полетела к чёрту, карбюратор сдох. Зайчики напугались, стали голосить и звать полицию. Одно слово — дети.

— Послушайте вы все, казлы. — сказали волки. — Нам некиля тут с вами, в натуре, тусоваться. У нас заказ. Как дона Гамадрильо сделаем по всей программе, так и свалим из Африки к себе на Черкизон.

Медведи перетрусили и дальше ни ногой. Сели и хнычут, боятся, что у них кредитки тут отнимут. И только кот возликовал. Судите сами, что за материал! Носится с микрофоном и пристаёт ко всем.

— Скажите, сэры, — наехал он на львов. — Как вы думаете, в этом замешаны террористы? Или это происки левых? Или заговор в парламенте? Или...

— Отвалите, сэр, — сказали лорды и отпихнули приставалу.

— Сенсация!!! — завопил из колючек Кот-Задом-Наперёд. — Русская мафия хочет поглотить весь мир!!!

Так они все развлекались, ругались, спорили, вертели карту. А воздушный шар с Комарики между тем потащило ветерком на горы.

— Хорошо летят. — невозмутимо сказали лорды, попыхивая сигарами.

— Китайские шпионы на своем секретном летательном аппарате, разработанном в нацистском бункере времён второй мировой войны, предприняли разведку над территорией дружественной республики, — скорбно делился информацией со своим репортёрским микрофоном Кот.

— Это японские комары, — несчастным голосом сказала Жаба.

— Японские шпионы на своём секретном летательном аппарате...

Наступила тьма. Всем стало страшно. Кроме лордов — те сидели в роллс-ройсе и ждали, когда за ними приедут из посольства. Страх собрал туристов в один кружок, кто-то догадался сходить за хворостом, облили всё бензином из зажигалок и зажгли костёр. А у костра, понятно, хочется поговорить.

— Мы сами из Берлина, — стеснительно поведали медведи. — Мы эмигрировали из Советов ещё в начале перестройки.

— Понятно, — ехидно заметил репортёр, — белой акации цветы эмиграции! Дорогие телезрители! Перед вами немолодая пара из всем известной Империи Зла! Они бежали от террора! Расскажите нам, как вас пытали в застенках КГБ! Потрясающие признания русских диссидентов! Анастасия, покажите миру ваши лапы! Они вам загоняли иголки под когти?!

— Заткнись, придурок, — сказали Волки. — Дай женщине поговорить.

Мата Хари и три медведя

— Да собственно и не было ничего особенного, — снова застеснялась Настасья Петровна.

— Не верю, — сказал Задом-Наперёд.

— Но я вам расскажу, как ещё в зените нашей научной карьеры мы повстречались с Мата Хари.

— Чёрт возьми! — завопил Кот на всю пустыню. — Да это же Х-материалы!!!

— Тогда мы жили в одном секретном городке...

— Да! Знаю! — разорался кот. — Это Арзамас-16!

— Я удавлю его, — сказал один из киллеров и прижал Кота к земле.

— Так вот, у нас был такой прелестный домик в стиле "Легенд". Мы тогда были довольно молоды и у нас был маленький сынишка.

— Что с ним случилось? — пробухтел кот из-под киллеровой лапы. Он пытался достать из-под себя зажатый микрофон. — Его расстрелял Андропов?

— Нет, всё намного трагичнее. Видите ли, когда однажды мы пришли домой с научного симпозиума по методам применения мирного атома...

— Ну как же, — пробурчал кот, — так я и поверил.

— Молчи, паскуда, — сказали волки.

— Нет, ну в самом деле! — возмутилась Жаба. — Дадут женщине поговорить или нет?!

— Ещё слово, падла, — сказали коту киллеры, — и прощайся с микрофоном!

— Войдя в дом, мы сразу поняли, что в наших вещах кто-то рылся. Дело в том, что мой муж разрабатывал стратегический проект "Вельзевул-0101".

Кот ловко перевернулся под лапой киллера на спину и вытянулся с микрофоном, как пьяная статуя Свободы.

— Потом он продал его амараканцам и те использовали его под маркировкой "Алебард", — сказала учёная медведица.

Кот снова перевернулся и сунул микрофон себе под брюхо.

— Я не дурак, — пробормотал он. — Мне ещё нужны мои кишки.

— Обыск был сделан очень грубо и мы поначалу не могли подумать, что тут трудился профессионал. И решили, что просто кто-то из учёных в городке ворует у коллег продукты. Мы сели за стол. У нас в мисках была овсянка.

— Господи, — сказала Жаба. — И это у учёных! Что за страна у вас.

— Да. Мы очень голодали. Особенно трудно было нашему сынишке. Стоило кому войти, как он тут же срывал с головы кипу и прятал под себя.

— А, так вы евреи? — заметили киллеры и отпустили репортёра.

— Сейчас уже нет, — ответил Михаил Потапыч.

— Что-то незаметно, — съехидничал кот.

— Я могу показать вам паспорт, — всё так же неторопливо отвечал медведь.

— Кончайте споры, сэры, — меланхолично проронили лорды. — Дальше что?

— Михайло Потапыч, мой муж, был физик-ядерщик. И вот когда он заметил, что его миска не стоит на месте, он спросил: кто трогал мою миску и сдвинул её с места?

— Подумаешь, какая щепетильность! — засомневался кот.

— Тогда я тоже посмотрела на свою миску. Она тоже стояла не на месте. И я спросила: кто трогал мою миску и сдвинул её с места?

— Да, это очень драматично, — снова вмешался осмелевший репортёр.

— И тогда наш сын Мишутка заплакал, — зарыдала Настасья Петровна, — и спросил своим тонким голоском: кто трогал мою мисочку и сдвинул её с места?

— Господи, какой кошмар! — проронила потрясённая миссис Жаба. — Ребёнка-то за что?!

— Но каково же было наше потрясение, когда мы заглянули в наши миски и поняли, что всё гораздо хуже! Мой муж лишился целой ложки каши. Я думаю, что он лишился бы и большего, если бы каша не была такой горячей. Кто-то очень ловко подчистил овсянку с краёв, где она слегка остыла. Миша был растерян. Он повернулся ко мне и испуганно сказал: кто-то ел мою кашу.

Михайло Потапыч даже сейчас, через много лет, выглядел очень потрясённым.

— Мой друг, как я понимаю вас, — с сочувствием сказал один из лордов.

— Чёрт, — сказал Задом-Наперёд. — Я извиняюсь.

И только до Волков пока не доходило.

— Он вышел покурить, потому что не желал, чтобы его сын Мишутка видел, как плачет большой, сильный мужчина. Тогда я взяла ложку и сказала сыну: "Мишутка, нас очень много притесняли. Но мы будем мужественны. Бери ложку и кушай кашу. Папа и не такое терпел от оппонентов." Я опустила глаза к миске и побледнела. "Мама, что с тобой?!" — бросился ко мне Мишутка. "Ничего, сын мой." — и вышла прочь. Он не должен видеть, как я страдаю. У меня поели кашу почти наполовину.

— Вы мужественная женщина, — прошептала Жаба.

Настасья зарыдала.

— О, если бы вы знали, что этим дело не окончилось!

— Боже мой, да что ещё?! — вскричала классная дама.

— Они... они... в мисочке Мишутки не осталось ничего!

— Ограбленное детство, поруганная вера, разбитая любовь, — трагически бормотал Задом-Наперёд, вытянувшись на спине, как покойник, с зажатым в передних лапах микрофоном.

Волки сидели, как два деревянных чурбака. Трудно было понять, дошло до них или ещё нет. Но львы сочувственно кивали из роллс-ройса головами.

— А дальше что? — спросили зайцы.

— Боюсь, дальше при детях говорить нельзя, — забеспокоилась Настасья Петровна.

— Да ну! — отмахнулся репортёр. — Они же современные ребята! Небось мои телерепортажи смотрят. А в этом случае их трудно совратить.

— Мы поднялись все трое в нашу спальню на второй этаж.

— У вас была одна спальня на всех? — осведомились лорды.

— Да, — ответила Настасья. — Советы на семью из трёх человек давали двухкомнатную квартиру. И наш сын спал в одной с нами комнате.

Все переглянулись. Кот смущённо фыркнул.

— Знаете, Анастасии, — обронила Жаба. — Пожалуй, это в самом деле при детях говорить нельзя.

— У нас стояли в ряд три кровати, — продолжала предаваться воспоминаниям бывший физик, не замечая, как репортёр подкрался сзади и совал свой микрофон ей в самый рот. — И вот Михайло Потапыч подошёл к своей большой кровати. А я подошла к своей средней кровати. А маленький Мишутка подошёл к своей маленькой кроваточке...

Зайцы перемигивались и тыкали друг дружку в боки.

— Я понял, что на моей кровати кто-то повалялся и смял всё покрывало, — с глубокой скорбью произнёс Михайло.

Молчание стало гнетущим. Все с ужасом смотрели на него.

— Тогда я посмотрела на свою кровать, — мужественно сказала Настасья Петровна. — И поняла, что обречена. "Муж мой, — сказала я. — На моей кровати кто-то повалялся и смял всё покрывало".

— Клянусь своей карьерой, такой истории у меня ещё не бывало, — прошептал Задом-Наперёд. — Редактор бы меня озолотил.

— А как же Мата Хари? — спросил один из киллеров.

— Вот в этом всё и дело, — опомнилась Настасья. — Когда Мишутка подошёл к своей кроватке, он ничего нам не сказал. Лёг под одеяло и затих. Мы были счастливы, что хоть ребёнок избежал такого унижения. Мы приняли на ночь витамины и заснули, утомлённые ужасными событиями прошедшего вечера. А утром обнаружили, что вся кроватка Мишутки перемазана губной помадой.

— Вот отсюда поподробнее, — попросила Жаба.

— Да мало того, там валялись микроплёнки, чертежи, секретные материалы, какие-то трусы.

— Что за трусы? — спросили львы.

— Не знаю. С кружевами. Ещё был фотоаппарат под видом сигаретной пачки.

— А трусы какого цвета? — спросил кот.

— Да вроде чёрные. Там ещё была авторучка с ядом, симпатические чернила, зонтик со снотворным, две гранаты...

— А кружева французские? — спросила Жаба.

— Я не знаю. Мы тогда с Михаилом в этом не разбирались. Это уже потом, когда мы вслед за сыном бежали за границу и унесли с собой все чертежи баллистической ракеты, все шифровки, карты дислокации наземных войск и полкило урана в сумке, мы поняли, что значит жить без страха. Тогда, конечно, я выкинула старые советские трусы и купила бикини с лайкрой. Наш сын бросил Мату Хари, сдал её бельгийской разведке. Да и она уже была не та. Грудь вся обвисла, задница вся растолстела. А брюхо — просто срам. На что мне нужна такая сноха!

Все посочувствовали. Даже кот пролепетал в свой микрофон что-то соболезнующее. Только Волки по-прежнему ничего не понимали.

— Да, вы правы, — сказала Жаба. — Нынче очень трудно найти достойную жену для сына.

— А искали? — спросили львы.

— Да, искала. Но это, я скажу вам, очень кошмарная история. — призналась классная дама.

— Кто-то хочет тёплого шампанского? — спросили лорды.

Всем разлили и только Волки отказались. У них был коньяк в манерках. Зайцам тоже ничего не дали. Детям вреден алкоголь.

Принцесса для младшего сына

— Мы происходим из благородного, хотя и обедневшего рода, — начала свою историю классная дама. — Достаточно сказать, что наши предки бывали за столами у Лукулла.

— Ого! — заметил репортёр. — И в качестве кого?

— О качестве мы в данном случае вообще не говорим. Да будет вам известно, что к Лукуллову столу подавалась только свежая продукция. Вы знаете, что знаменитый черепаший суп готовят из живых зелёных черепах?

— Что? — насторожились Волки.

— О да, — важно подтвердили лорды. — Это есть настоящий суп для гурманов.

— Так в нём, что же, плавают черепашьи какашки? — растерялись киллеры.

— О, вас тревожат подобные мелочи? — засмеялась Жаба. — Если бы вы знали, из чего делаются ласточкины гнёзда!

— Да нам плевать на ласточкины гнёзда. Мы не бобры и ветки не едим. — ответили Волки.

— Ну, раз вы не бывали в китайском ресторане, то не о чем и говорить, — подытожила мадам.

— Так из чего их делают? — подавленно спросили волки.

— Милочка, давайте ближе к делу, — попросила Настасья Петровна.

— Итак, как я уже сказала, выдавать сына за кого попало, я не собиралась. Это был мой младший сын. Старший не оправдал моих надежд и отправился делать революцию в Колумбию. Второй сын ещё хуже — забрался в политику, прогорел на выборах, повязался с зелёными, попал под суд. Благодаря чему я вынуждена была заняться учительской работой.

Мой младший сын потомок одного калифа из Средней Азии. Я пыталась как-то найти на карте мира такую страну, но не нашла. Всё же моя специальность биология. Мы встретились с ним на канарских островах. Мне говорили, что там полно русских, а я до этого никогда их не видала. Мне было интересно знать, как они выглядят. Говорят, очень экзотическая нация. И, знаете, всё это правда. Их этнический тип определить просто невозможно. Их называют и чёрными, и узкоглазыми. Как я поняла, существуют два основных типа: нацмены, они считают себя европейцами, и азиаты. Те, понятно, не скрывают, что они из Азии. Вот мой принц как раз был азиат. Его звали Чукчмен. Ну, я вам скажу, это был любовник! Как сядет с вечера играть на губе, так до утра играет! Сама я не пойму, как забеременела от него.

— А зайчикам такое слушать ещё не рано? — с сомнением спросили Волки.

— О, что вы! — засмеялась классная дама. — У нас на Западе свободное сексуальное воспитание! Немножко пикантности не помешает. Главное, чтобы всё было пристойно.

— А непристойно? — встрял папарацци.

— И непристойно тоже, — охотно согласилась дама.

— У меня снова родился сын и совершенно в папу. Вот тогда я поняла, что старшие мои были подлинными европейцами — активными, целеустремлёнными, изобретательными. Их не приходилось уговаривать сходить в ночные клубы, потусоваться с марихуаной на природе. Как все нормальные дети, они все ночи носились по вечеринкам. Где они только ни бывали! А уж какие безобразия устраивали у меня в саду! Соседи по три раза за ночь вызывали полицию, скорую помощь и пожарных! Это были молодые, здоровые ребята и им не надо было долго объяснять про пестики и тычинки. Групповой секс в бассейне, в турецких банях, на конюшне. Да я всех их подружек и запомнить не могла! Потом старший сорвался с места, улетел в Колумбию и стал проповедовать в отсталом обществе цивилизованные ценности. И. представьте, устроил там настоящую сексуальную революцию. Вот ведь каков! А уж после этого Колумбия стала героиновой столицей мира.

Второй вдруг ударился в нудизм и возглавил партию нудистов. Были столкновения с полицией, кто в детстве не шалит. Потом у него нудизм плавно позеленел. Он совместил его с борьбой за выживание природы. Одно другому не мешает, верно? Потом он, кажется, устроил демонстрацию позора и закидал со всеми демонстрантами навозом посольство какой-то маленькой страны. У них перевернулся в море танкер и нефть запачкала нудистский пляж. Ему ненадолго дали срок, он поднял бунт в тюрьме, взял в заложники тюремщиков и три дня прививал им принципы нудизма. Да вы, наверно, Задом-Наперёд, снимали сюжет про Алькатрас?

— Само собой, — важно ответил репортёр. — Я все три дня сидел по уши в экскрементах.

До Волков немного стало доходить. А они-то думали, что они крутые!

— Но вы себе не представляете, что я испытала с третьим сыном! Меня насторожило с самого начала: почему он не хватает девочек за зад? И хоть бы раз спросил, откуда он взялся и почему так не похож на старших братьев! Потом учителя мне стали говорить: если он будет так себя вести, его переведут в школу ненормальных. Некоторое время мне удавалось делать вид, что мой сын — голубой. Потом обман раскрылся. Мне было ужасно неприятно. Представьте, ведь он учился в той же школе, где я работала! Каково мне было терпеть обструкцию от своих же коллег?!

— Вы мужественная мать, — сказали ей лорды.

— Ещё некоторое время мне удавалось делать вид, что он тайный маньяк. Тогда его постный вид был вполне объясним. Маньяки ведь вообще вне своих тайных страстей очень заторможены. Но, придя домой, я снова обнаруживала его тихо сидящим за уроками. Представьте, он никогда не дрался, не ругался матом. Он даже посуду всегда мыл за собой! Даже койку застилал! Дом мой был унылым, тихим и печальным. Я впала в депрессию. Но однажды, посещая второго сына в тюрьме, я получила от него спасительный совет. "Мать, да жени ты его!" — сказал он мне.

Это была идея. Только где найти подходящую девушку. Чем удержать её? Я долго обдумывала план. Мне всё представлялось, как я забираюсь ночью с сыном в чёрных костюмах, с шапочками на голове и с ножиками в зубах в чей-то дом, заворачиваю девушку в одеяло спускаю на верёвке. До этого момента всё прекрасно. Но как представлю, что она увидит моего флегматичного принца с его аккуратной причёсочкой на прямой пробор и все его пятёрки в тетрадках, так и увядаю. А ведь возраст мой не юный! Мне ещё и самой хочется пуститься в скачки!

— Может, проще было его кокнуть? — спросили Волки.

— Может, и проще, — отвечала Жаба. — Но я оставила это как последний вариант.

— Пошла я развеяться в один ночной клуб. Там было классическое варьете. И плясали такие бойкие девчонки! Я сидела прямо перед сценой и так хлопала, что свалилась со стула. Ушиблась крепко головой и потеряла сознание. Очнулась в гримёрной. Надо мной нависает такая чудная мордашка?

— Ты что, мамаша, ряхнулась на публике в кондрашку? — спрашивает эта молодая леди.

И тут меня вдруг ни с того ни с сего как понесло! И давай я сочинять, что я занимаюсь киднепингом. Привыкла в школе что-нибудь придумывать про сына. А тут ещё очковые синяки под обоими глазами от удара затылком о пол. У девочки глаза так и загорелись. Спрашивает, неужто в самом деле такое прибыльное дело. Мне уж и смешно и стыдно. Ну растрепалась, расхвасталась, старая дура, перед молодёжью! Да раз уж врать взялась, ври дальше! Я и старших сыновей сюда приплела. Что-де они со мной в одной банде были. Один за это угодил в тюряшку. Другой забурел и стал наркодиллером. А мне так хочется иногда кого-нибудь похитить.

Она мне говорит:

— Мамаша, берите меня в дело!

Я уж вижу, что совсем завралась, пытаюсь потихоньку дать задний ход. Типа, я старая уже, сноровку утеряла. Все прежние явки погорели, а новых пока не приобрела. Ну куда там! Совсем, как мои старшие сынки! Если уж запало что в голову, так непременно надо сделать! Предлагает мне свою квартиру, чтобы прятать похищенного. Я уж прямо не знаю, как и отвязаться. Не хватает мне только детей воровать чужих! И вдруг дошло!

— Кого украли? — моментально размотал свой микрофон скандальный репортёр.

— Вы не поверите! Моего же собственного сына!

— Ну-уу, это не сенсация, — разочаровался кот.

— Кому как, — ответили лорды.

— И тут мне стало так интересно! Прямо молодость вспомнила! Как будто снова я с подружками подламываю ночной ларёк с сигаретами! Как дрались обрезками водопроводных труб! Как школу подожгли!

— Ну, тётка, ты в натуре! — восхитились киллеры.

— Девочку звали Дум-Думочка, проще — Дум-Дум, как пулю. Одели мы с ней чёрные костюмы, шапочки с прорезями. Жаль только, что живу я в одноэтажном доме, а то полезли бы вверх по верёвкам. Или лучше спуститься с крыши на лебёдке. Подкрались к дому, там свет в окне горит. Сидит мой ненормальный сын, уроки учит.

Девочка засомневалась: что это за дурик такой? Да за такого и выкуп не дадут.

Только отступать уж поздно. Мы в масках, в руках фомки, в сумке хлороформ.

— Девочка, это не просто мальчик, — вру с беспримерной наглостью. — Это гениальный мальчик. Он открыл принцип сохранения энергии. Он сотрудничает с NАSА и занимается разработкой перпетуум мобиле для межпланетного двигателя. Я открою тебе тайну. Я работаю на иностранную разведку. И мне нужно выпытать из него секретную формулу ракетного топлива.

У неё глаза стали величиной с тарелку.

— Ну, блин, мамаша, — говорит, — вот это в дерьмо я вляпалась!

Я уж так давно не слышала резких выражений, что растосковалась.

— Да ты хоть знаешь, кто я такая?! — говорю я ей. — Да я Никита, только на пенсию скоро выхожу! А это моё последнее задание!

Тут она, что называется, выпала в осадок. Завербовала я её в два счёта. Мы, Сикрет Сервис, следов за собой не оставляем. Либо делаешь своё домашнее задание, либо головой в цемент!

Подкрались мы к нему с хлороформом, он ничего не слышит — через наушники Бетховена слушает и решает дифференциальные уравнения, в высшую математическую школу готовится. Ну я понимаю, всё это нужно, но ведь и жить когда-то надо! Век, что ли он формулами питаться будет?! А когда помрёт, на его надгробном камне напишут "Е равно МС квадрат"?! Будет он за девками бегать или нет?!!

Я так обозлилась. Хряпни его по башке монтировкой, говорю, и покончим с этой проклятой формулой ракетного топлива. Она говорит: ты что, а как же наука?! Я говорю: бес с ней, с наукой, один раз живём!

Ну ладно, усыпили мы его и перевезли в одеяле к ней в квартиру. И договорились так. У Дум-Дум вечерняя работа, она сторожит его днём, пока я в школе работаю. А я буду бдеть над ним вечером, пока она пляшет в варьете. А ночью он, как всегда, будет спать. И надо выбивать из него нещадно эту чёртову формулу. Лично я полагала, что это закрепит в нём условный рефлекс, как у собак Павлова. Да так, чтобы при одной мысли о науке у него синяки возникали!

Классная дама замолчала и поворошила угли. Зайцы несмело поглядывали на неё.

— Ну и..? — прервал молчание скандальный репортёр. — Чем дело кончилось?

— Да тем и кончилось, что изобрёл он эту формулу. За три дня всего и изобрёл. Она его пришпоривала непрерывно, всё старалась для науки. Его забрали в NАSА, она при нём. Жена-секьюрити, стала важной дамой.

— Но вы же получили, что хотели? — испытывающе спросила Настасья Петровна.

— Да. Получила.

— Послушайте, мадам, — осторожно встрял в беседу кот. — А ваш сын не ХХХ?

— Да, ХХХ.

— Ох, борзота! А вы позволите мне написать об этом?

— Я-то тут при чём? — ответила мадам. — Спрашивайте ФБР!

— Ну и житуха тут у вас, — позавидовали Волки.

— А у вас, наверно, тоже было много интересного по жизни? — льстиво подобрался к киллерам репортёр.

— Чего же может быть интересного в такой стране, как наша?

— Ну вы просто расскажите про самый запоминающийся случай, — предложили лорды.

— Ладно, — согласились Волки. — Так и быть.

История про трёх поросят

— У нас было похабное детство, — так начали Волки свой рассказ. — Всё дело в том, что на нашей родине водка вся палёная. Вот акушерка опилась и не заметила, что у нашей мамы родился не один сыночек, а двое.

— Вы близнецы! — догадались львы.

— Вот именно. Задом-Наперёд, молчи, паскуда, а то убью на огородный овощ! — предупредил один волчара.

— Так вот, — продолжал второй. — Паспортистка тоже пьяная была и тоже не заметила, что нас двое. А мы маленькие были и не поняли, что теперь у нас один паспорт на двоих. Мама тоже всю жизнь этого не замечала и думала, что у неё один сынок, только жрёт немеряно и не толстеет. Ей казалось, что у неё просто двоится в глазах. Нам пришлось самим придумать себе имена, чтобы хоть как-то различаться. Меня зовут Макс, а его зовут Факс.

— Да нет, наоборот, — сказал Факс.

— Какая разница. Всё равно по паспорту один волчара. Мы стали называть себя Братья Фокеры.

— Так вы евреи, — заметила Настасья Петровна и поспешила отодвинуться.

— Нет, мы не евреи, мы Волки, — сказал с ударением на последнем слоге Макс в микрофон, заботливо подсунутый под нос необычайно молчаливым репортёром.

— Не будем более углубляться в наше детство, но жизнь с такой мамашей в коммуналке, в старом аварийном доме, не состоящем на балансе в ЖСК, тоже кое-что да значит. Опускаем все промежуточные детали и выходим прямо к цели. Мы с братом стали киллерами и получили новую кликуху: Двойной Удар. Всё было нормально до тех пор, пока мы не повязались с тремя боровами из новых русских. Раньше эти трое были обычными свиньями, стояли за прилавками на рынке, торговали всякой дрянью. Чёрт их знает, как они выбились в бароны. Одного звали Ниф-Ниф, второго — Няф-Няф, а третьего — Нюф-Нюф. Сечёте? И вот два младших братца заказали старшего. И знаете, за что? Да просто ни за что, за то, что жил в богатой хате. Но тут они крепко подгадали. Наше с братом поганое детство, учёба в общеобразовательной школе и нищенское социальное пособие, одно к тому же на двоих, в нас породили ненависть к имущим. Особенно к таким имущим, как этот деланный аристократ Ниф-Ниф. Он был из братцев самым старшим и все свои средства вкладывал в строительство. Вот он уговорил и братцев вложить денежки в его многоэтажный пентхауз на Рублёвке. Те послушались подонка и вложили. А потом и пожалели. Нет, эта сволочь Ниф-Ниф их не обманул, деньги не пропали. Но братьям нравилось широко гулять, а не слушать вместе с ним и десятком таких же деланных аристократов симфоническую музыку и бродить с бокалом сушняка под люстрами его драного пентхауза. Короче, как настоящие дельцы, они решили братца порешить, особнячок продать, а деньги поделить и славно повеселиться в казино.

— Короче, так, — сказал Макс, полез за сигаретами и обнаружил прямо перед собой млеющего от восторга Задом-Наперёд. Тот сидел перед самым носом киллера, почти у него на брюхе, и держал свой микрофон, как малыш мороженое.

— Пошёл прочь, чёртов папарацци, — проворчал Волчара, скинув репортёра вместе с его сумкой и микрофоном.

— В-общем, стали мы искать пути подхода. Конечно, у Ниф-Нифа оборона налажена по высшему разряду. Он не доверял секьюрити, а больше полагался на всякие там штучки с секретами. Это только в фильмах такие киллеры учёные, всякие там хакеры, в электронике этой рубят, как козлы в капусте. У нас не заграница, у нас всё проще. Киллер с высшим образованием — это всё брехня. Всё, что нужно — поймать клиента на прицел, когда он хоть на секунду мелькнёт между своим танком и своим бункером. Дальнобойная винтовка и хороший глаз. Больше ничего.

Макс вдруг вспомнил, что сигарету он так и не зажёг. Пошарил в кармане.

— А вот я слышал... — поспешно сунулся к нему с огоньком чёртов папарацци.

— Ничего ты не слышал. — небрежно ответил сквозь зубы киллер, прикуривая от зажигалки и затягиваясь сигаретой.

— Короче, этот Ниф-Ниф был такой зануда. Всё, сволочь, продумал, не подкопаешься. Не было ещё у нас такого долбанутого клиента. Три дня я с братаном дежурил на крыше Пенсионного фонда с оптической винтовкой. Ждали гада у его любимого ресторана. Все нормальные клиенты выходят из машины, идут в окружении охраны к вертушкам вестибюля. Те оглядываются, правая рука за бортом пиджака, очки, бритые затылки — всё путём. Ведут клиента, как раджу в бомбоубежище. Там ждёт расфуфыренный от важности швейцар, весь в галунах, в кистях, с фуражкой. Их, говорят, нынче специально в таких богатых домах выписывают из-за границы. Правда, что ли?

— Не знаем, — сказали лорды. — У нас гораздо проще.

— Ну ладно, — согласился Факс, — огородное растение с ним, со швейцаром этим. Главное не это. Главное то, что клиент должен вести себя, как поросёнок, к которому подкрадывается с ножом кухарка. Он ничего не должен подозревать и вести себя прилично. То есть не дёргаться, не суетиться. Самому же дурачку будет неприятно, если пуля вместо того, чтобы аккуратно срезать ему полчерепа, просто оторвёт кретину ухо.

— Ай-яй-яй! — постарался изобразить сочувствие Задом-Наперёд. — Какие же козлы у вас клиенты!

Фокеры покосились на него, но ничего не сказали. С папарацци пересекаться бесполезно.

— Ну и что? — любезно осведомились лорды. — Вы промахнулись?

— Нет. Всё было несколько иначе. Видите ли, наш клиент был тронутый по части обороны. Он не возил с собою кучу дармоедов, он вообще никому не доверял. Из всей страны нашей... да что там, из всех умников дешёвых, не смотря на множество дурацких фильмов про покушения на президентов, он один догадался, как надо избегать получить пулю в затылок при входе в ресторан. Нам даже жалко было грохать такого талантливого парня. А две пули в голову кого угодно лишат ума. Короче, он не вышел из своего бронированного лимузина. У него на всех шести колёсах из литой резины были намотаны вольфрамовые цепи. Он просто въехал по лестнице в своём танке прямо в вестибюль и даже не подбросил швейцару на чай. Такой подонок. Мы упустили свой шанс. Конечно, можно было бы притвориться разносчиками пиццы. Или уборщицей. Или нищими.

— А вы не пробовали нарядиться официантами и проникнуть на банкет? — поинтересовался кот.

— Попытались. Только у Ниф-Нифа и это схвачено. Мало того, что он просвечивает официантов и даже прослушивает, не зазвенит ли где чего, он поступает с ними хуже. Конечно, мы могли бы спрятать пластиковый шприц с отравой в одном хорошем месте. Но тут произошла накладка. Наш гад Ниф-Ниф был извращенцем и всех официантов брили наголо и выпускали в таком виде на банкет. Мы не могли так себя позорить.

— Понятно, — согласилась Настасья Петровна. — Идея с официантом погорела. А вы не пробовали массажиста?

— Мы не педерасты, — сказали Волки. — Но идею осуществить пытались. Мы прикинулись массажистами, даже открыли свой салон для прикрытия. Дали рекламу по всем каналам, развешали транспаранты вдоль магистралей, подкупили трёх телеведущих, чтобы те намекнули в новостях, отчего у них такая стройная фигура. Мы придумали особенные процедуры и назвали это дело кулинарный массаж. Короче, клиент заказывает всё, что он по жизни любит жрать, а диета ему не позволяет. Например, тушёную капусту с баварскими сосисками. Наши повара делают ему целую ванну этого добра. И вот в этой ванне мы начинаем ему втирать в тело и капусту и сосиски, пока всё не перетрётся в кашу. Говорят, что ощущения просто бесподобны. Потом следующее блюдо. Потом так дальше. Купали их в тортах, натирали гусиными паштетами, обкладывали корейкой, бужениной, карбонатом. Потом вошли в азарт и придумали ещё срамнее штуку: устроили бассейн с супом Жюльен и горку. Обкладывали клиента сплошь ветчиной и копчёным филе из палтуса, обворачивали в сетку, как рулет, и пускали по желобу в бассейн с жюльеном. Цены драли просто дикие.

Дальше — больше. Нам стали заказывать массажные банкеты. Представляете, целая куча гостей, обвешанных такой заморской снедью?! Красивых девочек подавали заливными в прозрачных ваннах, с яйцом, петрушкой и шампиньонами. А виновника торжества вносят на огромном блюде среди ананасов, манго, всего в павлиньем оперении, с розой в зубах, со здоровенным веером в заду! Мы устраивали карнавалы, наряжали клиентов лебедями, розовым фламинго, страусами эму, райской птицей! Мы наняли армию гримёров и портных, чтобы шить костюмы из ветчины. Прыжки с трамплина в гоголь-моголь! Полёт на брюхе по желобу с венгерским шпигом! Групповое купание в бассейне с мексиканским гуляшом! Женская борьба в соусе карри! Ощущения острейшие! Работы навалом, мы спать забыли. Нас стали приглашать в лучшие европейские клубы гурманов-извращенцев. Нас премировали от ЮНЕСКО. Нас приняли в Английский Клуб. Мы устраивали шоу в посольствах. Устали, как собаки, денег огребли немеряно, но с заказом глухо. Мы промучились довольно долго, а наш клиент так и не подошёл. Потом только мы узнали, что он и не собирался сбрасывать жиры. Ему нравилось ходить таким здоровым шифоньером. Он жрать любил, а до фигуры ему было, как до лампочки.

— Макс, а вы не могли бы подарить мне визитку? — спросила Жаба.

— Да нет уже ничего, — ответил тот. — Мы продали всё заведение. Какого чёрта нам этот массажный салон, если клиенту ни фига не нужно!

— Друзья, — сердечно сказали лорды.— вы погубили свой талант.

— Да знаем! Да только нам прямо не терпелось кокнуть этот Ниф-Нифа. Так он, скотина, заколодился у нас в печёнках! Мы прямо озверели, только об этом и думали всё время.

— Понимаю, — прошептал Задом-Наперёд. — idee fixe!

— Чего? — переспросили Макс и Факс.

— Навязчивая идея, — пояснили лорды.

— Она самая. Никак мы не могли покончить с этим делом. Хотели уже сгоряча совершить налёт на шахту с баллистической ракетой. Шарахнуть по пентхаузу и всё свалить на арабских террористов. Но тут Буш прикрыл Ирак — всё обломилось. К тому же, заказчики настаивали, чтобы бункер сохранился.

— Уборщиками не нанимались? — сунулся с вопросом Михайло Потапыч.

— Дедуля, там все педерасты в хибаре этой, — терпеливо объяснили киллеры. — Хоть мы и Фокеры, но не до такой же степени!

— Короче, как мы ни бились, — продолжил Макс, — остался самый примитивный вариант: банальная, морально устаревшая кража со взломом. Для этого надо было отвлечь внимание клиента. Самой лучшей наживкой были его братцы. Вот мы их и убедили поучаствовать в инсценировке. Типа, погнался за ними пьяный хулиган. Сначала прикурить просил, потом дал в морду. Вот, как договорились, бегут они с визгом к воротам этого пентхауза проклятого. А я за ними и ору: стойте, негодяи, хочу чего-то вам сказать! Братец их как увидел по монитору, так выключил на три секунды ток в ограде. Калитка отворилась, они просочились и ну дуть к особняку! Так эта жирная свинья их встретила ещё и со своими свинячьими нравоучениями! Типа, добегались по казино да ресторанам?! Говорил придуркам: сидите дома, обормоты, смотрите мультяши про голых баб!

Всё так, только недооценили мы гадюку. Была у него охрана, но не внутри периметра, а снаружи. Хвать меня под микитки, да в пыточную. Облазили мои карманы и достают брошюрку, которую мне кто-то сунул из сектантов. Они целый день шляются по улицам, подстерегают у домов. Вот я и взял, чтобы от меня побыстрее отвязались.

Я говорю мордоворотам: грешники, если вы меня сейчас застрелите, я буду только рад. Тогда мне сразу дорога прямо в рай. Я буду бродить по райским кущам, жрать бананы и глядеть, как вы корчитесь на гриле. Вы у меня попросите капельку воды, так фиг получите! Покоритесь истине, ублюдки, и примите свет! Те листают брошюрочку, картинки смотрят, а я всё объясняю. Они как просмотрели все картинки, так и уверовали. Ревут, исповедуются перед книжкой, автоматы побросали. Я сам перепугался. Блин, что за дар убеждения у меня?!

Видел я их потом на Тверской. Организовали они Церковь Святого Секьюрити и рассказывали всем прохожим, что явился к ним однажды с небес ангел с люггером подмышкой. С тех пор они торгуют освящённым оружием и, прежде чем клиента кокнуть, исповедуют его. Дальше — больше. Просунули нескольких одномандатных кандидатов в Думу, надавили на сенаторов, подкупили программистов при счётной машинке и пролоббировали закон об оказании обязательных услуг. Потом образовали партию Секьюрити, провозгласили манифест: секьюрити всех стран, объединяйтесь! Вот где талант! А вы тут говорите!

— Ну хорошо, — согласились слушатели. — А что в это время делал Факс?

— А я тем временем вляпался, как лох, — со вздохом признался тот. — В пентхаузе этом проклятом было полно каминов. И все трубы выходили на крышу. Всех чего-то с дури нынче тянет на камины. Мало им парового отопления, нет, давай камины строить, словно заправские аристократы!

— Вы провалились через трубу и попали в котёл с похлёбкой?! — со смехом догадался глумливый Задом-Наперёд.

— Ещё чего, — одарил его презрительным взглядом Факс. — Я открыл люк в лифтовую шахту. Стану я тебе пятьдесят этажей спускаться по каминной трубе! Мы с Максом специально проходили курсы экстремального альпинизма. Мы можем взобраться по любой стене. А уж тут, только и перебрасывай конец с балки на балку. Плёвое всё это дело!

— Ну и... — все так и затаили дыхание.

— Я же говорю: вляпался, как лох! Это же здание бывшего торгового центра. Наш поросёнок скупил его, укрепил, сделал евроремонт. Всё в золоте и хрустале, унитазы титановые. А мотор у лифта старый, раздановский. Короче, встала эта пакость между этажами. И я у него на крыше, как козёл в колодце. Сидел там битый час, никак не мог разобраться с запирающим устройством у дверей. Делать нечего, давай звонить Максу по мобиле. Тут спутник орбитальный нас засёк и передаёт Ниф-Нифу: у вас-де несанкционированная телефонная активность в доме, аккурат в лифте. Не застрял ли кто из гостей? Тут этот гад Ниф-Ниф пощёлкал тумблерами и на своих экранах отыскал меня. Вынули меня оттуда, как мокрого котёнка, чистый срам. По идее стреляться надо бы с позору. А босс этот поросячий звонит на вахтёрку и велит: заберите вора, допросите с пристрастием, сдерите шкуру и положите у входа ноги вытирать. Да видите, хранят нас наши киллерские боги. На вахтёрке Макс сразу предложил обратить меня в их веру. Я обратился, стал апостолом и вот теперь держу слово, распространяю религиозную литературу по городам и весям. Не хотите почитать брошюрку?

— Спасибо, Факс! — растрогались все и взяли по брошюрке.

— Так вы что же, и не замочили этого Ниф-Нифа? — разочаровался неверующий кот.

— Ну почему же, — нехотя ответили братья Фокеры. — конечно, замочили. Только в этом нет уже ничего интересного.

— О, расскажите! — страстно воскликнула мадам Жаба.

— Ну, в общем, дело как, — продолжил Факс. — После этой неудачи с лифтом нам ничего не заплатили. И вообще, наш авторитет среди киллеров упал. Заказы прекратились, а старые все сбережения мы потеряли после краха Дефолт-Банка. Устроились мы в мужской стриптиз, выступали только в масках. Сами знаете, питание за счёт заведения, чаевые, бесплатные салфетки. Этот вон ещё и проповедовал. Одним, словом, не пропали с голодухи. И вот раз выходим на подиум, начали было вертеться вокруг столба, как вдруг такой переполох! Смотрим, публика вся побежала! А тут такие бугаи в чёрных шлемах и с дубинками! Ну, думаем, облава! Ан нет. Вошли, встали шеренгами по стенам и входит такая важная свинья. Я глянул: О, кошмар! Клиент наш недобитый! Хозяин шепчет нам: хоть сдохните обои, а крутитесь! Мы и давай тут извиваться! Столб лизали, перьями за заднице трясли, ноги задирали с маникюром! Да я сроду не плясал так, как тогда перед этим жирным шкафом! А он, скотина, хлопает так пальчиком о пальчик и сигару всё жуёт! Секьюрити ко мне рванули. Пошёл, говорят — тебе хозяин хочет бабки в трусы засунуть!

Кот грохнулся на колени и молитвенно заголосил:

— Факс, умоляю!!! Подробности!!

— Пошёл ты вон!!! — взволнованно воскликнул киллер.

— Такое дело! — повествовал он одуревшей от восторга компании. — На мне такие красные трусы в горошек! А сбоку пуговки! А сверху поясок с резинками! На нём же перья все держались! И чёрные чулки!! Не собирался я трусы снимать! Да ещё перед клиентом! Эх, мне бы люггер в руку! Хозяин тут как включит на полную катушку Раммштайн, мой коронный номер! Сензухт!

Я думаю: ай, Раммштайн с ним! Бух на коленки да так прыжками двигаю к клиенту и перьями туда-сюда! Вся охрана повалилась, ревут в экстазе! Космический восторг! Я сам-то забалдел, кричу: на колени, падлы, сейчас будет фейерверк!! Они завыли и плашмя! Зал весь сотрясается, так эти бабуины колотят по полу башками! Стулья прыгают, столы валятся! Охрана вдоль стены рвёт на себе жилетки и топает ногами! Всеобщая истерика, штукатурка падает, конец света, не иначе!

А хряк этот свинячий даже жиром не тряхнул! Сворачивает доллары и лениво так подманивает. Я думаю: ну, подонок, в глаз тебе фугас! Как за трусы схватился! Рванул резинку! Пуговичка — хрясь и отлетела! Клиенту прямо в глаз! Навылет!

Я думал, нас казнят на месте. А никто и не заметил! Мы тихо смылись и даже чаевых не взяли.

"Брат, — сказал мне Макс. — Мы, кажется, клиента обратили".

Потом пошли к оставшимся двум поросятам, взяли уговоренную плату. С тех пор дела опять пошли на лад. Мы стали снова обращать клиентов. Двойной Удар — дико раскалённый брэнд! Не слышали про такого — Солонину?

— Так это ваша работёнка?! — восхитился репортёр.

— Ну что, спать будем? — спросили медведи.

— Дорогие радиослушатели, — сказал кот в свой микрофон, — на этом передача заканчивается. Наше интервью с африканского сафари на сегодня прекращается. Ведущий прощается с вами. С вами общался Задом-Наперёд.

Зайцы налакались из бака смеси безалкогольной водки с безалкогольным пивом, хорошо приправленной бензином, и отрубились сразу. Жаба обнялась с метлой и заснула на крыше автобуса.

Волки коротали ночь на заднем сидении роллс-ройса, куда их пригласили львы распить последний, стратегический запас спиртного. Все четверо хищников не спали.

— Love, а вы явно не захотели выступать на публику, — заметил Макс, затягиваясь сигаретой. От предложенных сигар он отказался.

— Конечно, Вольф, — лениво отвечали лорды. — Мы не рассказываем кому попало о нашем славном прошлом.

— Могли бы и поделиться парочкой историй, — подал звук Факс.

— Могли бы. Вы, конечно, поняли, что мы с вами соотечественники?

— Само собой. Акцент у вас рязанский.

— Какая жалость. А привычки уже английские. Нас ведь не представили. — заметил Лев.

С пола поднялась безмолвная тень с микрофоном.

— Дорогие друзья, — замогильным голосом сказал Задом-Наперёд, — я веду ночную передачу с борта затонувшего крейсера "Аврора". Вокруг меня сплошные трупы.

— О! Смотрите-ка, ещё одна личность из великого прошлого страны. Зад, как вас звали на матушке-Руси? — отозвался Макс.

— Меня звали Кошкин, — признался скандальный репортёр.

— Так ты еврей? — удивились киллеры.

— Уже нет.

— Толково.

— Позвольте вам представить Лёву и Бову.

— Мы, в общем-то, не братья, — лениво сощурился на огонёк сигары не то Лёва, не то Бова. — Просто так судьба свела. Да и вообще не из одной страны, просто учились вместе. В университете имени Патриса Лумумбы. Вы что-нибудь слышали про такого мужика?

Волки и Задом-Наперёд одновременно помотали головами.

— Мы, в общем, тоже мало что знаем про него, — сказал Бова. — Наша встреча была предопределена судьбой.

— Не надо так много предисловий. — вмешался нетерпеливый папарацци. — давайте сразу и по существу: кого вы там грохнули и откуда ваши миллионы?

Лорды принялись разглядывать сигары, а Волки спросили Кошкина, как ему больше нравится: быть удавленным шнуром, или его просто треснуть по башке тяжёлым микрофоном?

— Это история о том, как из мерзавцев делают героев, — снова заговорил Бова.

— Кошмарная история из жизни английской аристократии, — не удержался репортёр и перепрыгнул на капот.

— Да нет, — небрежно отмахнулся Бова. — это всё было уже потом. А пока я расскажу вам историю о своём необычном турне по Африке.

— О! — не удержались Волки.

— ... И называется она...

Каникулы льва Бонифация

— Так это были вы?! — обрадовался Факс. — Нас мама однажды водила в цирк!

— Нет, это был я, — ответил им Лёва. — Но это уже другая история.

— Мы слушаем, — предупредил Задом-Наперёд.

— Короче так, — не обращая ни на кого внимания, продолжил Бонифаций, — я родился в России. Правда, тогда это место называлось несколько иначе. Мы с вами соотечественники и не нужно объяснять, что такое жилищные условия, маленькая зарплата и сверхурочные без отгулов.

Все кивнули.

— Год за годом бегая, как заведённый по кругу, я и представления никакого не имел, что за пределами нашей огромной родины существует иная жизнь. Мне представлялось, что всё свободное пространство ограничивается коридором между клеткой и ареной. Что выше тумбы гор на свете не бывает. И что меня вечно будут погонять хлыстом по заду. Видите ли, кому-то было интересно смотреть на запертого в клетке зверя. Во мне убили все инстинкты.

— Как я сочувствую! — притворно признался Кошкин.

— Кроме инстинкта убивать.

— А.

— И вот однажды моё начальство получило добро на выезд за границу. Стране нужна была валюта. И вот, представьте, какая глупость: весь цирк со всеми зебрами, боа-констрикторами, бегемотами, верблюдами, страусами и дрессированными обезьянами направился на африканский континент.

— Всё равно, что возить песок в Сахару, — заметили Волки.

— Абсолютно верно. К тому же у туземцев не было денег и они носили в качестве уплаты крашеные раковинки каури. Вы представляете, какие сборы были в кассе? Кончилось всё тем, что у директора труппы даже не осталось денег на еду. Первым съели бегемота.

Кошкин засмеялся.

— Зря смеётесь, — флегматично заметил Бова. — Он был невкусный. Слишком старый. Тогда наш дрессировщик решил пройтись малым туром по глубокой сельве. Ходили слухи, что у тамошних аборигенов водилось золотишко. Они ни черта не смыслили в его экономической ценности и просто сбивали им с веток мелких птичек. А хорошим самородком можно было свалить антилопу гну. Короче, мы прибыли к пигмеям. Народец мелкий, но прожорливый невероятно.

— Директор сказал мне: как хочешь, Бонифас, а чтобы за неделю собрал нам на обратный путь и дорожные харчи. А то я заявлю на тебя, как на невозвращенца. Будешь тут сидеть, в центральной Африке и хлебать капитализм десертной ложкой.

Мне поначалу стало страшно. Как-то очень притягательными показались гнилые северные зимы, завалы снега у обочин, сопливая весенняя погода, разбитые дороги, чиновники-хапуги, простонародный мат, очереди за собачьими костями, три рулона туалетной бумаги в одни руки, отсутствие в продаже зубной пасты и "С лёгким паром" каждый Новый Год. Да делать нечего: не оставаться же мне среди сплошных песков и диких джунглей! Собралась публика перед вечерним выступлением. В носах у всех по берцовой кости, на шее — зубы на верёвке. Отнюдь не крокодильи, а проповедничьи. Аборигены, так сказать, вкусили истин.

Вот и давай я перед ними на велосипедике катать, подбрасывать тарелки, ходить на задних лапах да на губной гармошке тренькать. Дня три они сидели молча, не хлопали, но и не ругались. Я вижу: денег в кассе не прибыло. Чем, думаю, таким бы их пронять? А сам оголодал до смерти, аж в глазах двоится. И говорю им так сердито:

— Чего расселись на халяву?! Даром, что ли, я тут вам плясал?

Один такой из них поднялся, а они кружком сидели, и говорит мне:

— Чего ты, бвана, разорался? Ты из какой страны припёрся? Какие истины великие нам можешь предложить?

Я растерялся. Вот, блин! Они меня приняли за проповедника! А у нас совершенно атеистическая страна! Да делать нечего, надо хвост трубой держать, нельзя отечество позорить. И вот я сделал такую деловую мину и с важным видом говорю:

— Мы — раши и наш девиз простой: мир во всём мире, свобода, равенство и братство. Мы верим в светлое будущее человечества, то есть в коммунизм.

И спел им Интернационал.

— А как называется ваш бог? — спросили у меня.

Я призадумался. Как объяснить аборигенам, что мы в богов не верим. Однако, идейные авторитеты есть и у нас.

— Наш главный бог, — говорю им, — зовётся Карл Маркс. Его пророк — Фридрих Энгельс. А главным шаманом был, есть и будет Владимир Ильич Ленин. Они триедины.

— Понятно, — говорят аборигены, — и ты пришёл к нам в, Агнолу, проповедовать благие истины.

— Совершенно верно, — отвечаю я, поскольку вошёл в раж. Всё же проповедовать гораздо легче, чем скакать под солнцем по арене. — Чтобы примкнуть к мировому пролетариату, вам надо свергнуть угнетателей. Пролетарии Агнолы, айда все в гегемоны! Тогда наступит разом коммунизм и всё будет хорошо.

— Про "хорошо" мы слышали уже, — мне говорят. — Тут пробегали пастыри гурьбою, обещали рай в загробной жизни. Но тот свет далеко, а голод близко. Мы их покушали немного и нам всем в самом деле стало хорошо. Давай-ка, гегемон, почтим твоих богов. Нам мясо не бывает лишним. Из шкуры сделаем палатку.

И с дротиками все на меня, но не сожрали, а поволокли куда-то в факторию. Там поставили меня перед таким важным господином в белой кепке. Вот перед этим самым Лёвой.

— Да, это был я, — подтвердил лев, прикуривая новую сигару. — Я в ту пору был двойным агентом: советским атташе в Агноле и по совместительству разведчиком от буржуазной прессы. Мне поручили совать палки в дело коммунизма и вербовать голодную публику страны Советов. Я сразу предложил мсье Бонифасу предать отечество и получать зарплату в долларах.

— Я сразу согласился, поскольку был голоден и зол, — признался Бова.

— Вы стали продавать на мясо папуасов? — с большими глазами спросил кот Задом-Наперёд.

— Пфуй, — поморщился английский лорд. — Ещё чего! Я отправился обратно с большим кейсом, полным капусты, и в качестве директора выездного цирка. А прежнего директора как раз поели папуасы. Потом я стал заслуженным артистом. Потом стал бизнесменом. Потом стрелял из пушек в Белый Дом. Потом снова вошёл в парламент.

— В Думу, — поправил рассказчика Факс.

— Ну да, в неё, — согласился лев.

— И стал раскачивать систему изнутри, — догадался прозорливый Задом-Наперёд. — Подумаешь, история! Мало было вас таких, кто матушку-Россию продавал за бабки!

— Заткнись, паскуда, — зевая, процедил Макс. — А дальше что?

— А дальше я наладил то, ради чего, собственно, и затевалась перестройка — переправку за границу наших молодых гражданок. Мы с Лёвой на двоих трудились, он — за границей, я — в отечестве. Он посылал запросы, я продавал горящие путёвки. Сверху всё прикрыто, снизу — полная неразбериха. Никто в народе ничего не знает, парламент знает, но молчит. Так наши девочки и потекли в Европу, потом к живому проводу стали подключаться страны Ближнего Востока, потом — третьего мира, потом и Африка. Мои пигмеи получили много мяса в обмен на золотишко. Страна большая, товару много. Стоит мало, прибыль — велика.

Львы замолчали, задумчиво затягиваясь сигарами. Волки мечтательно смотрели в небо. Кот-репортёр обнюхивал свой микрофон.

— И это всё? — спросил он.

— Нет, не всё, — ответил Лёва. — Как раз в конце нашего маршрута находится ещё одна страна, где наших девочек пока не пробовали. Я не хотел вам говорить, но бвана Тарак как раз и есть наш покупатель. Жаль только, эти японские проныры Комарики нас опередили. Да ладно, организуем парочку терактов, распустим слухи о предстоящем перевороте на японских островах, снизим курс йены и перебьём контракт о поставках живого мяса.

— Да? — спросили Волки. — А нам туда как раз насчёт дона Гамадрильо. По слухам, клиент припёрся в горы Соло-Мона перекупить живой товар.

— Мне очень жаль, — сказал лев Бова, кидая за борт роллс-ройса сигару. — Но тут, по-видимому, наши интересы разошлись.

И оба льва достали большие магнумы, направив дула на киллеров-волков.

— Мне тоже очень жаль, — промолвил Факс, выдёргивая из подмышки люггер. — Но дело брэнда Двойной Удар не терпит отлагательств.

— Да, Лёва, — подтвердил и Макс, щёлкая затвором. — Заказ — святое дело.

— О, господа... — дрожащим голосом заговорил кот-репортёр, оказавшись меж враждующих сторон. — Мне тоже очень жаль, но я хотел бы донести до моих читателей роскошный репортаж.

— Сгинь, — сказал ему невозмутимый Факс. И Задом-Наперёд, весь извиваясь от благодарности, поспешно рухнул на пол и незамедлительно утёк из благородного роллс-ройса, унося с собою и микрофон, и магнитофон, и свою репортёрскую кепку.

* * *

— И что же дальше? — нетерпеливо спросил купец, держащий шляпу с маленьким Жучинским.

— Какая разница? — пожал своими крохотными плечиками Казяв Хитинович. — Убили они друг друга, или не убили — всё равно, поскольку мафия бессмертна. Но, я думаю, они прекрасно обо всём договорились. Наверняка, как только дон Гамадрильо перекупил товар, тут его наши киллеры и пришили. Так что господа торговцы в накладе не остались. Кот-репортёр потом накропал массу сногсшибательного материала. Компания незадачливых туристов ещё со многими приключениями выбиралась из Луны-В-Запое. Мадам Жаба дивно потусовалась у аборигенов, её ученики устроили набег на плантацию марихуаны. Медведи так и думали, что путешествуют по экзотический Сибири и всё искали ноусэров. В-общем, всё закончилось прекрасно. Одно плохо — принцесса так и не вышла замуж. Да и то сказать, за кого бы выйти принцессе-таракану?

— М-дя. Хорошие у вас сказки, мой друг, — мрачно проронил Вещий Ворон.

— А что? В самом деле интересно? — простодушно осведомился Жучинский.

— Первый сорт! — подтвердили слушатели.

Казяв Хитинович благодарно огляделся. Все они были тут — и пассажиры корабля, и матросы, и капитан. Пираты тоже были тут.

Так получилось, что во время путешествия их судно подверглось нападению. Всех захватили в плен и отправили в один портовый город — на невольничий рынок. Теперь вся компания сидела под навесом возле помоста, на котором демонстрировали товар. Здесь сидели и сами пираты, с большим вниманием слушая рассказ Жучинского.

Все пленники были в кандалах — и матросы с капитаном, и пассажиры. Вавила был в маленьких кошачьих кандалах, и Ворону надели на ножку железное кольцо с цепочкой. И только Жучинскому не нашлось оков по размеру. Вместо этого прицепили к цепочке его шляпу, которую по-прежнему бережно держал в руках один из пассажиров.

— Да, это было очень здорово, — согласился пират Хасан. — Я вообще люблю ироническое фэнтези. Жаль только, что я не услышал истории Вещуна.

— Да не о чем печалиться, — утешил тот пирата. — Мы после путешествия свои побасенки издаём отдельным сборником.

— Да? — оживился пират. — А как будет называться, чтобы мне не пропустить?

— Да так и будет называться, — сообщил Вавила. — Сборник Гоблинских Сказок. Мы каждый год устраиваем творческое турне, а после издаём сборник, чтобы было на что устраивать поездку в будущий год.

— А всё же жаль, — вздохнул капитан. — Нам придётся расстаться. Продадут нас в разные места, и мы так и не успеем послушать сказку Вавилы.

— Да, как-то очень грустно, — согласился пират. — А впрочем...

— Эй, вы! Хватит прятаться за занавесками! — крикнул он в сторону. — Я всё равно знаю, что вы там слушаете сказки!

Из-за полотнища с виноватым видом выбралась пиратская команда.

— Пойдите там к начальнику торгов и передайте, что вся партия пленников пойдёт на рудники и только полным составом!

— Ура-аа! — закричали пленники. — Браво нашему доблестному пирату Хасану Хасановичу

— Ну, ладно, ладно, господа, — скромно, но с явным польщением отнекивался от лобызаний пират. — В конце концов, я вас не на курорт продал, а в каменоломни.

— Бригада рудобоев для мраморных копей! — зычно провозгласил невидимый глашатай.

— Скорее, ребята, пошли! — засуетился капитан. — Наша очередь!

— Э, погодите-ка, я с вами! — встрепенулся Хасан Хасанович.

— Босс! А мы?! — вскричали пираты.

— Ну ладно! Быстро заковывайтесь в цепи и айда! Вавила, о чём следующая история?

— Да про одного путешественника меж миров... — растерянно проговорил тот.

— Вау! — заорали все. — Скорее! На помост!

Тут все дружно подхватили цепи и кинулись бегом на торги, неся впереди всех шляпу с Жучинским.

— Ну, продано, что ли?! — торопил работорговца Хасан. — Давай скорее деньги, нам пора на рудники.

Рассказ третий

История рождения фанфика

Дух "Мастера и Маргариты"

За своим большим столом, в благоустроенной квартире, в удобном анатомическом кресле, в уединении сидел писатель Мышкин. Его литературный псевдоним — Маус Грандиевский.

Обкуренный до тошноты, обпитый кофе до галлюцинаций, в высоком горловом корсете от невыносимо болящей спины, он с ненавистью смотрел в свой ноутбук, словно надеялся его загипнотизировать. Но, помимо нескольких жалких строк, на девственном экране наворочанного ноутбука ничего само собой не возникало.

У Мауса был творческий кризис. Никогда ещё ему так плохо не было. Дело в том, что Маус успешно специализировался на подражаниях и достиг в этом больших успехов. Он дописывал популярные истории. Он сочинил "Тысячу и одного далматинца". Он написал продолжение "Леди и бродяги". Именно так — "бродяги". Их было много. Он написал "Туда-сюда-обратно" — подражание фильму "Назад в будущее". И вот теперь редактор потребовал, чтобы Маус написал второй том "Мастера и Маргариты".

Мышкин думал, что всё просто. Чего там! Сядет и напишет! И вот уже целую неделю не может преодолеть начало. О чём писать? Бог знает. Он просмотрел весь фильм, прочитал внимательно всю книгу, хотя такого с ним давно не случалось. И завис.

День шёл к концу, и отчаявшийся Мышкин полез за сигаретой, надеясь, что перенасыщение организма никотином породит в нём что-нибудь мистическое. И со злостью понял, что искурил всю пачку. Бросив взгляд на улицу, в тоскливый ноябрьский вечер, он поспешно кинулся в прихожую, и выскочил наружу, на бегу натягивая куртку. Может быть, успеет в магазин. И не успел. Все нормальные люди давно свалили домой. Смотрят сериалы, пьют чай с печеньем.

Чертыхнувшись, Мышкин бросился в подземный переход.

— Мне пачку "LD", — мрачно сказал он в окошечко.

— У меня нету сдачи, — ответила пожилая и толстая продавщица, закутанная в старый мохер, едва взглянув на пятисотенную купюру.

— Как это нету?! — возмутился Мышкин. — По закону вы должны сдать мне сдачу!

— А мне плевать, — равнодушно сказала продавщица и отвернулась.

Мышкин понял, что ей и в самом деле плевать, это его проблемы.

"Ладно, — с ненавистью подумал он, оглядывая тощие ряды скучающих продавцов со всякой дрянью. — Где разменять?"

И побрёл вдоль раскладушек со всяким никому не нужным барахлом.

— Разменять есть? — Нет.

— Разменять есть? — Нет.

И так добрёл до стеллажа с книгами.

— Разменять есть?

— Нет разменять, — с отвращением ответил тощий продавец, кутаясь от сырости в ворот капюшона.

— А что есть? — с терпением утопающего спросил писатель.

— Книги на продажу есть, — нехотя признался торгаш.

Мышкин обвёл глазами убогие полки, заставленные никому не нужным барахлом, и с тоской подумал, что где-то точно так же пылятся и его книжки.

— Давай, — решительно сказал он.

Продавец немедленно пришёл в движение.

— А вот хорошая фантастика, — сопливым голосом сообщил он. — Мировой бестселлер.

И вытащил откуда-то снизу знакомую книженцию с джипом времени.

— Не надо, — сказал Мышкин. — Знаю я это.

— Тогда детективчик знатный.

Мышкин посмотрел, откинувшись, на сигаретный ларёк. "Закроет сейчас" — подумал он. Продавец меж тем вещал о том, сколько банкиров убила писательница и сколько ещё собирается убить.

— Хотите вот пособие по магии? — спросил он, понимая, что покупатель уплывает. — Очень помогает.

— Давайте! — нетерпеливо бросил Грандиевский и, быстро схватив розовую книгу вкупе с вожделенной сдачей, кинулся за сигаретами.

— Однако! — сказал он, усевшись с кофе и сигаретой в кресло и лениво пролистывая книгу.

— Весьма, весьма! — оживлённо заметил он немного позже.

К ночи дебют состоялся.

* * *

На расчищенном от ковра и живописных книжных завалов паркете был нарисован круг с пентаграммой, обставленный свечками, купленными на случай аварии на подстанции. В последнее время судьба жестоко шутила над Мышкиным. Сам Мышкин, одетый во всё чёрное, чертил знаки в воздухе вокруг себя, чтобы уберечься от нечистого. Ему было весело.

Вот, прочитав последние слова едва понятного текста, он кинул в круг пентаграммы заговорённую золу.

— Дух "Мастера и Маргариты", приди ко мне!

И тут ка-ак ахнет! Свет вырубился и разозлённый на подстанцию Мышкин остался стоять в слабом пламени свечей. Но, тут он увидал нечто такое, чего никак не ожидал увидеть. Прямо посреди круга сгустился чёрный туман, он быстро сформировался в здоровенного кота величиной с телёнка.

— Бегемот! — страстно замычал писатель.

— Зачем звал, юродивый? — спросил кот, недовольно оглядываясь.

Мышкин заметался. А что нужно? Зачем он в самом деле звал Бегемота?

— Скажите, Бегемот, — обратился к нему Грандиевский, помня, что Бегемоту нравится вежливое обращение. — а москвичи сильно изменились?

— Это всё? — ответил вопросом на вопрос котяра. — Тебе сильно повезло, что ты наткнулся на меня. Другой бы в глаз дал за такое. Между прочим, я тоже ростом не с кота Вавилу, который всё это про меня насочинял. Иди сюда, Маус, я объясню тебе, что произошло однажды в Варьете.

— Не надо! — мгновенно посерьезнел писатель. Он задумался. Что спросить?

Кот не спешил испаряться и внимательно следил за Грандиевским.

— Расскажите мне, откуда берётся вдохновение, — наконец выдал Мышкин.

— Мне-то откуда это знать? — удивился кот. — Я не Булгаков.

Он поворочался в своём круге.

— Послушайте, Маус, вы специально сделали круг таким тесным?

— Да, специально, — нагло отвечал писатель. — Пока ты, дух, мне не ответишь на вопрос, я не прочитаю конец заклятия.

— Хорошо, я тебе скажу, док Маус, в чём вы, москвичи, изменились и очень сильно!

— Нет! Не то! — взвизгнул док. — Мне нужно вдохновение!

— Слушай! — взмолился Бегемот. — Я тут совершенно ни при чём! Тебе нужен Азазелло!

Он принялся возиться в своём неудобном и слишком тесном круге. Писатель молча наблюдал за этим. Он знал, чего хотел, и оттого был твёрд.

— Что ты себе вообразил, убогий?! — горько проронил дух. — Откуда тебе взять вдохновения? Что ты там притащил домой? Папюса? Надумал сочинить ещё один учебник магии, облегченный и упрощенный? Для младших классов? Как ты напишешь продолжение "Мастера и Маргариты", когда ты даже не знаешь источников? Что там у тебя будет? Ещё один шабаш в Варьете? Все будут бегать голые?

— Я отдам душу, только сделайте меня популярным писателем, — решился док Маус на последний шаг.

— Кому она нужна, твоя душа, — усмехнулся дух.

Он снова повернулся, собираясь уходить.

— Ну нет! — яростно сказал док Маус. — Никуда ты не уйдёшь. Ты будешь тут сейчас сидеть и наблюдать, как я мучаюсь над ноутбуком!

— Ну ты сходи в библиотеку, — предложил кот. — Почитай первоисточники.

— Не надо мне в библиотеку. Я всё получаю, не выходя из дома, прямо в Интернете. Но это очень долго, всё читать! А мне надо быстро, сроки поджимают! Я аванс уже потратил!

— Ну хорошо. Почитай критиков.

— Критиков?! — взвыл Грандиевский. — Да они списывают друг у дружки! Как я найду первоисточник?! К тому же они гонят одну пургу!

— Ох, тяжела же ты, писательская шапка! — заметил Бегемот. — Значит, не отпустишь?

— Нет, не отпущу.

— Ну что ж, доктор Маус. Придётся нам с тобой пройтись по первоисточникам. Не обижайся, коли что не так.

— Я готов! — мужественно заявил писатель.

— Ныряй сюда, ко мне!

* * *

— Неси меня к Мастеру! — заявил док Маус.

Он вместе с котом Бегемотом нёсся сквозь непрозрачную сиреневую муть.

— Ещё чего! — иронично отозвался тот. — Мастеру прописан покой. Да Воланд с меня шкуру обдерёт, когда узнает, что я ради какого-то там Грандиевского влез в тихую обитель.

— Хорошо, тогда к Булгакову, — согласился Грандиевский.

— И не думай. Он в последние полгода даже дверь никому не открывает. Все ваши обормоты-спириты и недоделки-экстрасенсы только и долбят его звонками. Хочешь, познакомлю с Абадонной?

— Нет, не хочу, — поспешно ответил Грандиевский.

— Читал всё же книжечку, подлец, — заметил Бегемот. — Не просто фильм смотрел.

— Послушайте, Бегемот, а отчего вы такой скучный?

— Какой ты, такой и я. Не думаешь же, что я подрядился развлекать всяких идиотов? Я выполняю условие контракта и сваливаю прочь с твоей душой. Мне будет приятно утопить её в геенне огненной.

— Но-но. Не всё так сразу. Так, значит, я буду гениальным?

— Нет. Я обещал тебе известность.

Док Маус успокоился.

Спустя примерно минут пять тоннель кончился, и два путешественника выпали на бережок реки. Место было очень живописным — вода чистая, трава нетоптаная, позади возвышался холм, заросший виноградником, и никаких бумажек! Ни мусора, ни следа цивилизации! Справа источали дивный аромат вишнёвые сады, слева тучно колосились поля пшеницы.

— Это что? Загробный мир? — обморочным голосом спросил писатель.

— Ну щас! Это просто место остановки. Нам на тот берег, — ответил кот и указал когтем на густой туман, стоящий над водой. Даже странно было — откуда в дневную жару здесь туман?

— Я пойду лодочника поищу, а ты пока можешь искупаться, — обрадовал Мауса провожатый. — А то уж одурел от своей Москвы.

Это было дельное предложение, и Грандиевский поспешно скинул тапки, носки и вообще разделся до трусов. Он с наслаждением погрузился в восхитительно прохладную воду и немного поплавал по-собачьи возле бережка. На удивление, дно было чистым — ни банок, ни стекла.

Довольный Грандиевский выполз на берег и стал оглядываться, обсыхая на лёгком ветерке. Тут он и заметил, что в стороне, из-за пышных ивовых кустов выглядывает удочка, а на воде покачивается самодельный поплавок из пера.

"Неужели местный?!" — удивился он. Интересно, что за люди тут живут, и вообще, что это за место такое? Он оделся и направился к рыбаку, придумывая, что можно сказать ему.

Мужчина был немолод и как-то странно несовременен. На переносице его красовалось пенсне с засаленным шнурочком, на голове — соломенная шляпа. Одет он был в старый пиджачок и такие же немодные брюки. И, кроме того, был бос.

Клёв, видимо, был неважным, поскольку ведро с водой, стоящее в кустах, было пустым.

— Как рыбачится? — всё же спросил для приличия Грандиевский.

— Какой клёв в полдень? — невозмутимо ответил местный.

— А зачем тогда сидеть у реки? — не понял Грандиевский.

— Так просто, — неопределённо ответил неразговорчивый собеседник и продолжил работу, которой занимался до подхода Мауса. Мужчина обстругивал какую-то палку.

Грандиевский потоптался ещё немного на месте и с разочарованием собрался уйти, как вдруг рыбак спросил его из-под шляпы:

— Вы писатель?

— Да, — с приятным удивлением ответил тот. — Откуда вы знаете?

— Догадался, — неопределённо пожал плечами человек.

Он снова погрузился в молчание, и Грандиевский, окончательно раздосадованный его нелепым поведением, собрался уходить.

— Перевозчик будет только через час, — не отрываясь от занятия, заметил незнакомец.

Писатель потоптался ещё немного, не понимая, отчего вдруг заробел перед этим неразговорчивым человеком. Но далее рассердился на себя: чего он теряется перед этим деревенским чудаком?! Взял и сел на травяную кочку, нервно побарабанил пальцами по коленям и тихонько засвистел.

— Едете за впечатлениями? — снова вступил с репликой местный.

— Да, — кратко ответил Грандиевский. Ему уже надоела манера незнакомца выдавливать по слову в полчаса. Грандиевскому вдруг захотелось поговорить о творчестве, но он не знал, как подойти к делу.

— А что вы пишете? — осведомился собеседник, но в тоне его не чувствовалось подлинного интереса.

— Книги пишу! — отрывисто бросил Грандиевский, понимая, что в этом скучном человеке он не найдёт понимающего слушателя. Какие тут у них, в глуши, читатели?! Хранится у этого где-нибудь на сальной кухонной полке какая-нибудь "Молодая гвардия", или "Как закалялась сталь"!

— А что вы получаете от этого? — вежливо поинтересовался собеседник.

— Всё получаю! — с внезапным прозрением поведал Маус. — Смотрите на меня: я не красавец, брюшко уже висит, рост чуть выше среднего, башка лысеет. Я целый день не слезаю со своей машинки, три кресла продавил чугунным задом. А жить-то хочется! И жить не просто так, а чтобы потом не было мучительно больно за бездарно прожитые годы!

— Вы гениальны? — простодушно спросил недалёкий незнакомец.

— Чушь какая! — с негодованием ответил Маус. — Сразу видно, как вы далеки от литературы! Гениальность как таковая — пережиток прошлого. Гениальным людям нынче нечего делать в издательских широтах. Их заклюют как нежизнеспособных. Нет, мой милый, в наше время всё решает маркетинговая политика, но это всё не то, что я хотел вам рассказать. Я хотел погрузить вас в свой внутренний мир!

— Да неужели? — изумился собеседник.

— Вот именно! — подтвердил док Маус. — Что вдохновляет меня в процессе творчества! Что придаёт лёгкость моему перу, если можно так сказать! Какие чудные видения проносятся перед моими...

— О, я понимаю! — растроганно отозвался господин и даже бросил свой ножик.

— Ничего вы не понимаете! — в запальчивости бросил Маус. — Сидите тут со своим ножиком и стережёте виноградник! А в жизни столько соблазнительного! Впрочем, и я от вас недалеко ушёл. Я прикован к своему креслу, как раб к сохе. Чтобы заработать небольшие средства, я должен пахать, как лошадь. А всеми радостями жизни пользуется издатель. К нему текут рекою деньги! А я всего лишён! Поэтому творческий процесс мне заменяет жизнь. Всё, чего я не имею, мне подаёт воображение. Какая тёлка по жизни взглянет на меня без массы бабок? Кому я нужен со своей отёчной мордой и тощим кошельком? А мне ещё супругу одевать! Она-то думает, что быть писателем легко! Подругам говорит: мой, мол, писатель. Они так: да-аа?! Она говорит: ага, он пишет то-то, мол, и то-то!

— Вы, наверно, очень знамениты? — с интересом спросил собеседник. — Ваши книги популярны?

— Да как сказать... — покрутил головой Грандиевский. — Ну конечно знаменит... в определённом круге. Да и, пожалуй, популярен. Только, я бы не стал особенно смотреть на это. Обычная маркетинговая технология, рецептов — масса. Вам интересно, что ли? Ведь я хотел вам рассказать о своём духовном мире! Я начал с детективов и быстро вышел на широкую дорогу. Конечно, для начала перечитал кучу зарубежных книжек. Надо всё же знать, чему уподобляться. И сразу понял, что помимо денег тут можно получить массу внутреннего удовлетворения. Ты по жизни полное ничто. Тебя со школы девочки не любят. Прыщей на роже больше, чем щетины. Ладони потные, причёска — далеко не Элвис Пресли. А в фильмах всё сплошь крутые мужики! И на таких катают тачках! За ними бабы табуном! А ты сидишь и смотришь, завидуешь и понимаешь, что никогда, ни за какие бабки ты таким не станешь! И самых бабок тоже нет!

— Наверное, вы так страдали, — с сочувствием отметил незнакомец.

— Да нет, не очень, — признался Грандиевский. — С возрастом хороший бутерброд с икрой заменит кучу баб и бабок. Но я не сразу пришёл к хорошим бутербродам. Я стал писать. Пишу от первого лица и рисую не героя, а свой облик. Ты слушай! Это такое занимательное дело! В книге себя можно изобразить таким красавцем, придумать себе такую биографию! А, главное — так просто! Вот в чём финт! Костюмчик от Версаче, запонки от самого Картье, дико дорогой одеколон! Дипломат из натуральной крокодильей кожи, шикарнейший кабриолет! Качу я по Москве и всё у меня тип-топ! Я — частный детектив, расследую убийства в высшем свете. На меня прут по-наглому всякие подонки, а я их всех ломаю — где приёмом, где "береттой", и штабелями складываю. На меня, конечно, бабы западают дико. В каждой книжке красавицы-миллионерши, или просто ресторанные красотки. Да у меня вообще этих баб навалом! Только надо почаще напоминать себе, да и читателю, что еду я не в Жигулях, а в Мерседесе. Выходишь из машины и так небрежно жмёшь сигнализацию. Машина нежно говорит: пи-пи! И так шаг за шагом, со всеми мелкими деталями — смакуешь, наслаждаешься, балдеешь!

— Но, я полагаю, другие авторы тоже прибегают к таким приёмам, — подметил собеседник. — Не слишком однообразно получается?

— Конечно, прибегают, — подтвердил Маус Грандиевский. — Нормальные люди, потому и прибегают. А почему? А потому, что читатель тоже не прочь пофантазировать насчёт себя. Ему тоже, сердешному, хочется экзотики хлебнуть. Поэтому он с тобой солидарен и охотно хавает твою литературу. Да я сам иногда смотрю, чего там другие про себя намечтали. Я раньше всё женщин-вамп предпочитал, как у Джеймса Бонда. Потом, смотрю, а наши-то писаки уже и на отечественных баб стойку делают. Ну в самом деле, приятно же какому-нибудь слесарю Пупкову представить, что однажды на него посмотрит шикарная русская бабёнка! Отчего же не поделиться с хорошим человеком! А брат-писатель в своём бестселлере чего ни напридумывает! Иной раз читаешь и дивишься: ну, парень, ну шалун! Правда, в последнее время некоторых потянуло совсем на малолетних. Ну уж, тут я, брат, не могу! Здоровье, знаешь, уже не то. Но как приятно, чёрт! Описываешь со вкусом, как она тебя подманивает, как капризно дует губки, как бретелечка сама собой возьмёт да упадёт с плеча. Как локон золотой, а, может, чёрный, упадёт на гладкое плечо. Знамо дело, каждой хочется такого мужика! И диалоги, ах эти диалоги! Она тебе плетёт любую чушь, а ты в ответ — такие остроумные приколы — откуда что берётся! По жизни ты и трусоват, и косноязычен, а в своём романе свободно можешь дать по морде олигарху!

— Не знал я, что писательская доля так необременительна, — простодушно признался собеседник.

— Ещё чего! — вознегодовал писатель Грандиевский. — Так полагают только дилетанты! А сюжет? Нас от сюжета ещё никто не освобождал! Вы знаете, как трудно найти хорошо закрученный сюжет! Да ладно б только это! Проблема в том, что критик, сука, тоже не дремает! Ты мучаешься, жмёшь из себя идею, а он, скотина, уже всех обскакал, всё проанализировал в пределах жанра, всё обобщил и сообщает всему свету новость, что-де сюжетов как таковых, по его подсчётам существует только тридцать три, а если точно — лишь четыре! Ты придумываешь тип героя, его характер, вкусы, внешность. А критик, гадина, уже и тут тебя объехал: на двух страницах он на весь Рунет вещает, что на планете скоро не останется лесов: всё пошло на производство издательской макулатуры и что все эти миллионы тонн бумаги породили всего лишь десять типов Главного Героя! Вы спросите: как можно развиваться творчеству в этих жёстких рамках?!

Он хотел произнести ещё более пылкие слова, как вдруг со стороны донеслись крики — его звал проводник, кот Бегемот.

— Наверно, вам пора, — произнёс собеседник. — Смотрите, уж и лодочник плывёт.

Из тумана в самом деле выплывала утлая лодка, в которой стоял и грёб одним веслом худой старик в шляпе. Одет он был так жалко, что просто смешно: какая-то длинная рубаха из совершенно ветхой ткани, верёвочный пояс. И лодка была ему под стать — старая рухлядь с облупившейся краской на бортах.

"Тоже мне, перевозчик!" — с внезапным разочарованием подумал Грандиевский, но отправился к своему проводнику, бросив своему собеседнику последнее слово:

— Ладно, дед. Может, встретимся ещё.

Кот Бегемот поспешно прыгнул в неустойчивую лодку и зашипел на Грандиевского:

— Давай скорее! Ждать не будут!

И Маус поскорее забрался в утлый челн. Перевозчик, не говоря ни слова, тут же погрёб в обратном направлении, и вскоре лодка погрузилась в тот странный туман, что никак не желал рассеиваться над поверхностью воды даже в такой жаркий полдень.

Звуки потеряли чёткость и стали гулкими, кот Бегемот, сидящий на носу, скрылся из виду и даже сам лодочник, равномерно взмахивающий своим веслом перед носом писателя, словно растворился в густом тумане — только неясный силуэт маячил перед носом Грандиевского.

Прошло минут двадцать, и туман кончился так же быстро, как и начался. Теперь перед глазами писателя предстала совершенно иная панорама.

Низкий глинистый берег омывала грязная жёлтая волна, в которой колыхалось множество мусора цивилизованного происхождения. Растительности на берегу не было, возможно потому, что вся она подчистую вытаптывалась пассажирами, которые так и валили с низкого причала, у которого покачивался старый фильянчик. Люди выскакивали из него и деловито устремлялись через бережок к каким-то постройкам, виднеющимся вдали. В мутном воздухе было не понять, что это такое, и Грандиевский обратился за вопросами к своему проводнику.

— А, это всего лишь промежуточный пункт нашего путешествия, — небрежно ответил тот, выскакивая на береги расплачиваясь с лодочником. — Я вам не говорил этого?

И, узнав, что не говорил, пустился в объяснения:

— Видите ли, мой друг, попасть туда, куда вы желаете, так просто невозможно. Вы пожелали припасть к чистому литературному искусству, к истокам, так сказать. А мы здесь находимся в пространстве, которое есть отражение читательских интересов. Так вот, классика нынче задвинута довольно далеко и её отделяют от читателей целые реки посредственного чтива. Так что нам придётся пройти через пространство, порождённое современными развлекательными проектами. Это так называемое Пространство Вторичной Литературы. Конечно, это условность, на самом деле сюда относятся все те проекты, которые так любят в вашем мире.

— А это долго? — приуныл писатель.

— Не в этом дело, — сухо отозвался кот. — Дело в том, что на той стороне острова тоже есть перевозчик, и ему следует платить за перевоз.

— Да? А что же ты меня не предупредил? — расстроился непредвиденной задержкой Грандиевский. — Я бы захватил.

— Ваши деньги тут не помогут, тут своя валюта. Нам следует постараться заработать её. Возможности есть, ведь место, куда спешат все эти люди, это город.

— А много надо? — осведомился осторожный Грандиевский.

— Да всё ничего — по денежке на брата!

И они поспешили, потому что толпа туристов уже ускакала далеко вперёд. Тут Грандиевский вдруг сообразил, что зря он так расстраивается — впереди наверняка их ждёт что-то занятное, не зря же туристы так торопились.

Город по мере приближения разочаровывал и одновременно вызывал интерес. Уже не подступах к нему стало видно, насколько же он грязен, пылен и начисто лишён всякой зелени. Разномастые здания скучились, давя друг друга, хотя места вокруг хватало — широкая полоса рыжей глины отделяла город от реки.

Путники вошли в город и только тогда Грандиевский с удивлением обнаружил, что этот городок весьма напоминает Голливуд, только сильно потрёпанный и обмелевший. Улицы города состояли из зданий, настолько различающихся по стилю и эпохам, что оставалось только предположить, что это всё — декорации. Большое здание из стекла и металла соседствовало с фанерным салуном с Дикого Запада. Машины бегали по улицам рядом с конными экипажами.

Рыжая пыль царила повсюду: налёт на стёклах домов не давал возможности заглянуть внутрь. Но из провинциального здания с большой вывеской "Банкъ" выходили озабоченные люди, а за столиками под пыльными тентами сидели и пили текилу с солью одетые самым разным образом люди.

— Нам это не грозит, — успокоил Мауса Бегемот. — У нас денег нет, чтобы посещать такие заведения. Мы здесь ненадолго — только заработаем деньжат, и уплываем.

— Да? — рассеянно спросил писатель, в душе сожалея, что их пребывание на острове будет столь недолгим.

Путешествующая пара проследовала дальше, в переулок. Пройдя среди дощатых домов, Грандиевский с Бегемотом очутились на большой пыльной площади, заставленной автомобилями и конными повозками. И тут внимание писателя привлекло нечто, находящееся на противоположной стороне площади.

— Смотри-ка, Бегемот! — удивлённо воскликнул писатель. — Это что такое?! Неужели кинотеатр?!

Через размызганную колёсами фургонов улицу, среди пыльных деревянных салунов и унылых хибар из вестернов стояло довольно приличное здание со вращающимися дверями и билетёром на входе. На фасаде было натянуто широкое полотнище, а на нём красовался загорелый красавец в ковбойской шляпе. Всё было у него прекрасно, только почему-то в ноздре торчала сигарета. Витиеватая надпись гласила, что сегодня состоится премьера нового широкоформатного кинофильма — гвоздь сезона, культовый фильм-катастрофа "Извержение"!

— А, да. Это в самом деле кинотеатр, — отозвался провожатый.

— Эх, жаль денег нету, — посетовал Маус. — а то бы... Послушай, Бегемот, а ведь здание-то дощатое! Может, подломаем сзади и пролезем?! Ну страх как хочется кинца посмотреть! Я помню, мальчишкой ещё был, так у нас был такой кинотеатр "Летний". Мы с пацанами с тылу подломаем досочки, пролезем и перед первым рядом на полу все рассядемся, пока билетёрша нас не погонит. А мы тогда между рядов давай ползать от неё!

Грандиевкий счастливо засмеялся, вспоминая свои детские проказы. Очень уж ему захотелось хоть на минутку вернуться в состояние детского восторга.

— Ты знаешь, Маус, — ответил Бегемот. — Попасть туда в общем-то не проблема. Для посещения местного кинотеатра денег не требуется. Но вот за результат я не ручаюсь.

— Да ты что?! — обрадовался писатель. — Бесплатно?! У тебя здесь знакомые есть, или связи? Послушай, Бегемот, надо дураками быть, чтобы не воспользоваться!

— Да нет, не в этом дело, — слабо упирался кот. — Просто тут есть одна загвоздка...

Грандиевский не слушал и уже бежал к кинотеатру, к которому неторопливо собиралась толпа. Видимо, предыдущий сеанс только что закончился, потому что сбоку из здания вытекала толпа. Народ быстро схлынул, остались тащиться только последние зрители. Вот пробрёл один какой-то неудачник, он вытирал платком расквашенный нос — похоже, с кем-то повздорил и получил за наглость. Потом прошёл ещё один — совершенно мокрый.

Маус заволновался:

— Давай скорее, Бегемот, а то все лучшие места займут!

Кот неохотно последовал за ним, затем, отчего-то воодушевясь, прибавил ходу и нагнал Грандиевского со словами:

— А фиг с ним, может чего и получится...

Фильм-катастрофа

У стеклянных дверей, в которые проходили люди, пару встретил важный контролёр. Но вместо вопроса "где ваши билеты?" он спросил:

— Вам какой ряд?

Грандиевский замялся, не зная, будет ли большим нахальством просить лучшие места. Но контролёру было некогда — народ всё подходил — он сунул в руки Грандиевскому два билета, безошибочно определив, что здоровенный чёрный кот на задних лапах состоит с ним в паре. Один билет был жёлтым, а второй почему-то розовым. Ничему не удивляясь, Маус зажал в потной ладони оба билета и радостно обернулся к спутнику.

— Давай-давай, чего тянешь? — подпирали его сзади.

Мауса пронесло с толпой в зрительный зал, и он принялся вместе с суетящимися людьми искать свои места.

— Чего нам дали? — жадно поинтересовался кот. — Ого! Маус, ты везунчик! Тебе достался почётный ряд!

— Чего? — ошеломлённо спросил тот.

— Так, а у меня что? А у меня второй план, — довольным голосом сказал Бегемот, разглядывая канареечно-жёлтую бумажку, на которой не значились ни места, ни ряд.

— Скажите, пожалуйста, где тут зелёные ряды? — протискивались мимо немолодые мужики в рыбацких безрукавках.

Неожиданно над головами у толпы надтреснуто задребезжал звонок, и все поспешно бросились на поиски своих мест.

— Нам туда, — тащил за собой растерявшегося Грандиевского проныра-кот.

Люди как-то очень быстро рассосались по своим местам, согласно цвета своего квитка. Деревянные старомодные сидения первого ряда оказались выкрашены в интенсивный розовый цвет — туда и надлежало направиться Грандиевскому. Он сообразил, что получил совсем незавидное место. Это только в детстве первый ряд считался самым лучшим.

Бегемот попал на жёлтый ряд — их оказалось всего три, и места были заняты через одно. Далее следовали зелёные ряды — всего пять. Потом голубые, оранжевые и под самой стеной уже едва различались фиолетовые ряды, сплошь забитые зрителями.

Всё ясно, Маусу сунули самые плохие билеты. Он насупился и отвернулся от хитреца Бегемота, который так ловко обманул его, вытянув себе жёлтый билет. Расстроенный Грандиевский огляделся и увидел, что кроме него место на первом ряду заняла особа под большой панамкой. Она нервно усаживалась на жёсткое сидение.

Тут свет погас и зал издал пятьюстами глотками нетерпеливый вздох. Атмосфера казалась наэлектризованной, так что Маус невольно поддался общему возбуждению и уселся плотнее в своём кресле. Блин, на что он дуется? Кино же бесплатное!

Экран озарился, заиграл бравурный марш, над головами зрителей забегали длинные лучи. Маус словно окунулся в атмосферу детства и уже нисколько не жалел о "почётном" первом ряде. Он вытянул ноги и с улыбкой приятного ожидания весь ушёл в зрелище.

Между тем на полотне возникла фигура, весьма напоминающая билетёра у входа. Толстый и серьёзный, похожий на бобра человек снял форменную фуражку и поприветствовал зал. Зрители ответили рёвом восторга.

Ничего не понимая, Маус обернулся и хотел поискать глазами Бегемота. Но тут человек заговорил, как опытный конферансье:

— Я полагаю, почётная публика, вам всем известно, что за кино у нас тут показывают.

— Вестерн! — крикнул кто-то из зала.

— Тепло! — охотно подтвердил билетёр.

Маус ничего не понимал: как билетёр оказался на экране? Как он может вести диалог с публикой. Из окошечка механика меж тем бойко доносилось тарахтение старого аппарата, и всё так же мелькали пыльные лучи.

— Боевик! — крикнули из зала — откуда-то из зелёных рядов.

— А точнее? — привередничал билетёр-конферансье.

— Фильм-катастрофа? — неуверенно прошептал Маус. Тем не менее, его голос был услышан и подхвачен странным дядькой на экране:

— Правильно! — возликовал он. — Фильм-катастрофа "Извержение"! Прошу приветствовать главного героя! И главную героиню!

Тут его глаза расширились, расползлись во весь экран и вперились в самое существо трепещущего от возбуждения Мауса. Крики позади стали стихать, удаляться, глохнуть. Обмерший Грандиевский утонул в огромных зрачках — его словно подхватило и мягко занесло во тьму.

Работа главного героя

Он не понял, где находится. Рука затекла, а в ушах болезненно накатывал вязкий прибой. Неверными пальцами Грандиевский ощупал себя и понял, что валяется на диване в мятых брюках и расстёгнутой рубашке. Весь дрожа от непонятного, словно бы похмельного состояния, он с трудом сел и попытался оглядеться. Из-под локтя тут же выскользнула и покатилась по полу, выливая остатки содержимого, бутылка. Тьма не была сплошной — на неопределённом расстоянии проглядывались очертания незнакомых предметов и тусклые, колеблющиеся полосы света.

Испытывая сильнейшее мучение от головной боли, Грандиевский принялся обшаривать пространство вокруг себя и вскоре нащупал столик. От неловкого движения со столика полетели с отвратительным звоном стаканы и бутылки. А рука натолкнулась на некоторый предмет. После недолгого исследования Грандиевский пришёл к выводу, что обнаружил электрический фонарь. Непослушные пальцы всё же сумели отыскать включатель, и вспыхнул жестокий яркий свет.

Замычав от рези в глазах, Грандиевский повалился обратно на диван и некоторое время сдавленно дышал, стараясь унять сердцебиение.

— Блин, да что же это со мной?! — простонал он. — Когда же я успел так надраться? А, главное — на что?

Наконец, глаза привыкли к свету, и Грандиевский огляделся.

Вокруг него царил чудовищный свинюшник. Казалось, что в этом логове обитал совершенно одичавший людоед. Некоторое время Маус ошеломлённо озирался, пытаясь понять, куда же его занесло с такого крутого бодуна. Потом его внимание привлёк упавший на пол предмет — среди бутылок и грязных стаканов валялась фотография в рамочке.

Некоторое время он молча рассматривал фотографию, протирал слезящиеся глаза и снова всматривался. Потом неуверенно прошептал:

— Этого не может быть...

На фотографии улыбались два лица. Одно принадлежало красивой девушке в свадебной фате и с букетом белых роз. А второе — самому Грандиевскому. Правда, он был помоложе, но в белом фраке, с розой в петлице. И всё-таки это был именно он.

Грандиевский, превозмогая ломоту в суставах, поднялся с дивана и побрёл к стене, на которой висели ещё несколько фотографий. И вот в безжалостном свете фонаря он увидел везде себя: он с рыжеволосой колли на каком-то ухоженном зелёном газоне. Он, совсем молодой, с группой таких же молодых ребят — все в квадратных чёрных шапочках с кистями и шёлковых чёрных мантиях.

— Г-ский университет, 1985г. — прочитал Маус, нагнувшись пониже.

Потом он с этой же группой на поле для гольфа, потом ещё несколько фотографий, на которых неизменно фигурировал он, а иногда и вместе с той красоткой, на которой непонятно когда успел жениться.

Раз начав двигаться, Маус дальше уже гораздо легче преодолел свое болезненное состояние. Он поплёлся на выход из комнаты, освещая себе путь фонарём, и забрёл на кухню. Уже не удивляясь царящему там хаосу, Грандиевский полез в большой холодильник, надеясь найти там минералку. Холодильник был пуст и удручающе тёмен — лишь на нижней полке тоскливо протухала полупустая коробка с китайской лапшой.

Предчувствуя дурное, Грандиевский направился к раковине, отыскал в груде грязной посуды кружку и отвернул вентиль. Ни горячей, ни холодной воды не было.

Постанывая от жажды и ломоты во всём теле, несчастный Грандиевский поплёлся искать выход на улицу. Он растворил незапертую дверь и вывалился в ночную прохладу.

Некоторое время он ошеломлённо созерцал незнакомую улицу, сплошь состоящую из одно-двухэтажных домиков и обширных лужаек перед ними. Ночные фонари освещали пустынную дорогу, а сверху яростно скалилась гепатитно-жёлтая луна.

Некоторое время Маус оторопело созерцал панораму, но тут жестокая икота напомнила ему о том, что необходимо отыскать воду.

— Люди... — хриплым голосом позвал он и шаткой походкой выбрался на середину дороги. Никто ему не отвечал, и Маус принялся кружиться на разделительной линии, пытаясь понять, что с ним произошло, куда его занесло и как быть дальше.

Издалека начал быстро нарастать мотоциклетный рёв, и многочисленные нестройные голоса разорвали тишину ночи. Не успел Маус убраться с дороги, как из тьмы вырвались рычащие дьяволы и принялись нарезать вокруг него круги. Ему кричали что-то оскорбительное, чем-то кидали.

— Ребята, погодите... — пытался объясниться Маус.

Но мотоциклисты, прокричав напоследок что-то совсем уже гнусное и запустив ему в голову чем-то нетяжёлым, с рёвом и треском умчались прочь.

Маус, закружившись, упал на асфальт, и ему попалась в руки та самая пластиковая бутылка, которой его напоследок огрели по голове. Трясущимися руками он отвинтил пробку и с огромным облегчением залил пожар в горле тёплой кока-колой.

Напившись, Грандиевский слегка протрезвел и, сидя посреди дороги, снова попытался вспомнить, что же с ним произошло.

— Ах, сукины сыны! — взревел чей-то голос, и Мауса огрела по уху ещё одна пластиковая бутылка, пущенная с немалой силой от одного из домов.

— Спасибо, мэм, — неожиданно для себя забормотал он, ловя драгоценный сосуд.

— Совсем распоясались, хамы! — орала невидимая мэм.

— Да, мэм, — не раздумывая, согласился Маус.

— А ты, сучий потрох, куда смотришь?! — совсем взбеленилась дама.

— Я?! — изумился Маус.

— Да, ты! Это твоя, между прочим, работа — следить за порядком в городе!

Маус потрясённо заткнулся, соображая, как это он мог попасть в такую передрягу.

— Наверно, вы что-то путаете? — неуверенно отозвался он.

От тёмного дома со скрипом выкатила инвалидная коляска, в которой сидела старая негритянка. Она со свирепым видом крутила колёса своего экипажа и направлялась прямо к Грандиевскому, застывшему посреди дороги.

— Это я-то путаю?! — рявкнула старая мэм и треснула Маусу по голове длинным зонтиком. — Совсем допился, Грандиевский! Мало тебе электричество отключили, и воду тебе тоже отключили — так ты даже забыл, задница, кем работаешь?!

— Я здесь работаю?! — изумился он. — И кем же я здесь работаю?

— Совсем свихнулся, Грандиевский. — донёсся с другой стороны улицы голос и под свет фонаря вышел старый негр в комбинезоне.

Вокруг начала собираться толпа — от домов шли люди и все упрекали его в плохой работе, в пьянстве и забывчивости. Маус дико озирался, не видя вокруг себя ни одного белого лица.

— Откуда вы меня знаете? — пролепетал он.

— Да мы уж десять лет знаем тебя, бездельник! — сварливо отозвалась старуха в инвалидном кресле. — Да не будь я Роза Склероза, если это не так!

Все нестройно загудели, подтверждая, что это истинно так.

— Постойте, но ведь я был в кинотеатре! — вспомнил вдруг Маус.

— Ну и чего? — отозвался старый негр.

— А теперь я тут оказался! — жалобно проблеял Маус, не надеясь на понимание.

— Ну факт! — подтвердила Роза Склероза.

— Так я не могу у вас тут десять лет работать! — прозрел он. — И вообще, это кто-то другой тут у вас должен быть!

— Ну как не так! — подбоченилась Роза. — Ты на первый ряд сел? Сел. Розовый билет получил? Получил. Так теперь, поганец, ты у нас главный герой будешь!

В последующие полчаса Грандиевского ввели в курс дела. Короче, работает он тут ассенизатором уже десять лет. Парень он по сути неплохой, только с начальством плохо уживается, оттого его и в должности понизили и запихали в самый неблагополучный район, где только пьяницы живут, да подростки ночами на мотоциклах гоняют. Такие вот дела.

Грандиевский изумился. Что-то мало он походил на того бравого красавца в ковбойской шляпе и с сигаретой в ноздре, что был изображён на плакате.

Тут он огляделся с нехорошим предчувствием и испуганно воскликнул:

— Так я, что же, ассенизатор в негритянском квартале?!!

Ага, сказали ему, ты ассенизатор в негритянском квартале.

* * *

До рассвета Маус спать боялся и к наступлению утра почти протрезвел. Едва в доме просветлело, он торопливо бросился искать бритву, зубную щётку, полотенца. Но, с трудом найдя всё это, вспомнил, что воды-то в доме нет! Тогда он выбрался во дворик, намереваясь попросить у соседей немножко воды для умывания. И с восторгом обнаружил с угла дома целую бочку дождевой воды! Видимо, главный герой был хоть и пьяница, но мужик находчивый.

В платяном шкафу, среди небрежно сваленной одежды обнаружилась вполне приличная форма — серые брюки и бежевая рубашка с короткими рукавами и эмблемами местного ассенизаторского отделения — красный толчок на жёлтом фоне. Вокруг шла надпись: наш городок. Так что пока узнать настоящее название города не удалось. Но Маус уже приободрился: он нарядился в глаженую пару, надел начищенные до блеска форменные ботинки и поглядел на себя в расколотое зеркало. Морда, конечно, та ещё, но теперь он уже не ощущал себя таким беспомощным, как сегодня ночью — на дороге. Судя по всему, у главного героя проблемы в личной жизни, но к работе он относится серьёзно и, возможно, ещё удастся поправить дело и продвинуться по карьерной лестнице.

С такими приятными мыслями Грандиевский вышел на улицу. Вежливо осведомился у старой миссис Розы Склерозы, где находится ассенизаторское отделение данного района, и направился в ту сторону, куда она его послала.

В ассенизаторском отделении

— Маус, ты проверил надёжность канализационных коммуникаций на мусорном заводе? — спросил его шеф — долговязый, благообразный и прилизанный Гнут Ведроу.

— А это входит в мои обязанности? — встревожился Грандиевский.

— Нет, ну ты же ещё вчера грозился, что пойдёшь и надерёшь задницу нашему мэру за то, что он по твоим сведениям поэкономил на реагентах для очищения канализационных стоков, — напомнил ему начальник.

— Мэру?! — поразился Грандиевский. — А мэр-то тут при чём?!

— А при том, что мусорный завод и канализация есть коммерческая собственность мэра нашего городка. — просветил его старший по званию.

— А... — вяло обронил Маус, соображая, как бы получше выведать у шефа название городка.

— Так ты, значит, передумал драть задницу мэру? — с удовольствием спросил капитан Ведроу.

"Ох, чёрт! — подумал с досадой Грандиевский. — Чего же это я вчера спьяну натрепал?! Неудивительно, что меня за мою склочность законопатили в негритянский район!"

— Ну вот и хорошо, — рассуждал между тем шеф. — Зачем себе нервы портить. Да и отношения с мэром — тоже. Всё-таки в одном городке живём. Незачем такое-то уж рвение выказывать в работе. Ну, может, проржавела у него там пара бочек, так ведь натуральный весь продукт!

Грандиевский решил не портить отношений с мэром, а также со своим начальством и лишь согласно кивал головой. Ему хотелось выпить кофе и покурить.

— Так, значит, машину ты сегодня не возьмёшь? — напоследок ласково осведомился Гнут Ведроу.

— Какую машину? — встрепенулся Грандиевский.

— Новенькую такую, с мигалкой. Вот и хорошо, а я как раз хотел жену на ней прокатить — она хотела прошвырнуться по бутикам.

— Пожалуй, всё-таки я загляну на мусорный завод, — осторожно прощупал почву Маус. — Попрошу мне там бочечку подобрать под дождевую воду, а то одной мало.

— Вот и хорошо, — умиротворённо ответил шеф. — Не надо ни с кем ссориться. Тебе ведь воду так и не дали? Не ссорься с мэром, он ведь владеет городским водопроводом. Не цапался бы ты с ним, так сейчас бы в ванне мылся, а не в бочке.

Маус уже догадался, что его главный герой весьма буен во хмелю и несдержан на язык.

— А электрическая кампания тоже принадлежит нашему мэру? — поинтересовался он на всякий случай.

— А как же, — ничему не удивляясь, ответил босс. — И строительная тоже. И сеть бутиков. И закусочных. И пивной завод. И производство подгузников. И фабрика жевательной резинки.

Грандиевский уже догадался, что и местная пожарная часть, и полиция, и городская администрация глубоко коррумпированы, но твёрдо решил не лезть в проблемы.

— Так я пойду?

— А иди, покатайся на машинке, — ласково отвечал начальник. — Главное — не приставай ни к кому. Кстати, забыл тебе представить: наша временная сотрудница — мисс Могу. Она прибыла к нам из исследовательского центра по геомагнитным и сейсмическим явлениям. Её специальность — теоретическая интерполяция рентгенографических изображений, полученных с космического спутника путём корпускулярных проникновений.

Непонятно откуда перед Маусом возникла молодая леди с классическим лицом успешной женщины-учёного. Её непокорные локоны вольно разметались по плечам, а сквозь тонкую блузу просвечивали безупречные груди.

— Согласно наших последних спутниковых данных. — немедленно заговорила она, листая пачку печатных листов и диаграмм. — в районе вашего городка наметилась научно не объяснимая сейсмическая активность. Я прибыла, чтобы провести расследование протяжённых подземных пустот.

— Она говорит о заброшенной ветке метро, — пояснил шеф.

— Так в нашем городке есть метро? — приятно удивился Маус.

— Было, — опять же ничему не удивляясь, ответил шеф. — Потом его закрыли за нерентабельностью, поэтому мэр предложил использовать тоннель метро для хранения отходов, а вместо этого построил наземную трамвайную линию.

— Я прибыла сюда по поручению NASA, — глядя на Мауса взволнованными голубыми глазами, продолжила мисс Могу, — и очень рассчитываю на ваше содействие.

— Всё будет сделано, как следует, мы вам поможем, — галантно уверил её Маус, уже входя во вкус общения с красивой женщиной.

— Мне не требуется ничья помощь! — вдруг разъярилась учёная дама. — Я прекрасно со всем справлюсь сама! От вас требуется только не мешать мне!

— Ну, хорошо... — обескуражено ответил он.

— И вообще, не смейте относиться ко мне только как к хорошенькой тёлке с большими сиськами, голубыми глазами и стройными ножками! Не вздумайте мне ничего говорить о моей прелестной попке! Иначе я подам на вас в суд за сексуальное домогательство! Я современная женщина и мне не нужны грязные, вонючие, тупые мужики!

Выпалив всё это единым духом, крайне эманципированная и рафинированная мисс Могу вздёрнула свой хорошенький носик и, зажав подмышкой тяжёлую папку с бумагами, решительным шагом вышла из кабинета начальника ассенизационной службы. Её безупречные волосы при этом колыхались густой белокурой волной, а туфли на высоком тонком каблуке выбивали такую музыку из пола, что все свободные сотрудники отделения бросили свои дела и сбежались посмотреть на учёную даму. Она оказалась в толпе полураздетых мужиков, которые обступили её с плотоядно посвёркивающими глазами и жадно раскрытыми ртами. Они так и обгладывали взглядами её стройную фигуру. И мисс Могу не подвела: она такой походочкой прошла сквозь строй, что у большинства мужчин штаны не выдержали и свалились.

— Её зовут Джейн, — с доброй улыбкой сообщил капитан Гнут Ведроу.

Маус поспешно бросился догонять свою новую сотрудницу.

— И не вздумайте ухаживать за мной! — свирепо заявила мисс Могу, обернувшись в дверях. — Я ненавижу эту пошлость!

Заброшенный тоннель

— Эй, Маус! — заорал во всю глотку мужик в робе цвета охры. Ещё с десяток таких же облепили громадную, того же цвета, что и робы, машину, похожую на бронетранспортёр, с широченной кабиной, огромной цистерной и совковыми лопатами по бортам.

Грандиевский запоздало сообразил, о какой такой "машинке" говорил ему шеф. Видение красного "Понтиака" быстро рассосалось перед мысленным взором. Да и кто бы подарил ему такую машину!

— Прошу, мисс, — любезно указал он Джейн Могу на лакированный экипаж — почти такой же, на каком группа "Рамштайн" разбомбила в ролике "Бензин" весь город. Маус уже не на шутку струхнул, подумав: не ждёт ли бравая команда, что он сядет за руль.

— Не смейте мне указывать! — вспыхнула учёная особа и, вздёрнув нос, направилась к лестнице, ведущей в головную часть этого гигантского аппарата.

Она слегка подтянула узкую мини-юбку и решительно задрала ножку на металлическую ступеньку. Ассенизаторы поспешно бросились ей помогать, поддерживать под локотки, подталкивать снизу в задик, заглядывать ей под юбку. Джейн охотно принимала помощь, пока Маус стоял, как чурбан.

— Чего заглох, Маус?! — снова заорал тот тип, который первым заметил его. — Давай командуй парадом! Я за рулём, проедем с шиком!

Рожа у него была широкая и потная, глаза навыкате. И вообще весь он был такой грубый и неотёсанный, что Мауса передёрнуло, особенно когда этот тип с сальными шуточками обратился к Джейн, схватив вместо рычага её колено. И, странное дело, Джейн это нисколько не возмутило — она даже не заметила явных сексуальных домогательств.

— Давай, Майлз, трогай эту долбанную машину! — воскликнул один из ассенизаторов.

Так Грандиевский узнал, что водителя зовут Майлз. Тип он был нахальный, громкогласый и бесцеремонный. Завладев вниманием всей компании, он беспрерывно гнал анекдоты, ведя при этом машину примерно так же, как в клипе "Бензин". Никто на его грубое вождение внимания не обращал, зато покатывались над шуточками.

"Да уж, и компания мне попалась", — недовольно думал Маус, но старался не выказывать никому осуждения. Как говорил шеф: не надо ни с кем портить отношения.

Джейн была очень терпима к грубым шуточкам Майлза — даже к чисто шовинистским выпадам против всего женского пола. Майлз до такой степени завладел вниманием всей бригады, что на Грандиевского уже и не смотрели, словно не было его.

Между тем машина миновала жилые кварталы и теперь углублялась по разбитой дороге куда-то за город. Её подкидывало на ухабах, отчего вся компания, тесно набившаяся в кабину, с хохотом валилась друг на дружку — в этой куче совершенно естественно барахталась и Джейн. Их иногда сталкивало головами, а также другими частями тела. Юбка на Джейн задралась ещё выше, отчего даже стали видны трусики, но эманципированная барышня нисколько не обращала внимания на этот маленький конфуз. И вообще никто не обращал — все ржали над смачным анекдотом, который выдала Джейн. Она стала чисто своим парнем в этой сбитой мужской компании, и только Маус хранил неловкое молчание, не зная как себя держать.

— Ну вот, прикатили! — звучно гавкнул Майлз, и вся компания заржала над его словами, словно он рассказал особенно смешной анекдот.

— Давай, ребята, выгружай металлолом! — заорал он, явно метя на главную роль. Все опять заржали и принялись вытаскивать какие-то приборы с пометками NASA. Грандиевский тут оказался совсем не у дел — все прекрасно справлялись без него.

— Мальчики, выгружайте аккуратно! — щебетала мисс Могу.

— Не бойтесь, мисс, не грохнем мы эту долбанную аппаратуру! А то нам шеф задницы надерёт! — радостно отвечал один ассенизатор, которого все называли Стивеном. И тут же грохнул оземь одну штуковину. Мисс Могу, однако, не заметила этого, она взяла из всей груды снаряжения лишь один прибор и первая направилась к зияющему входу в штольню.

— Не дрейфь, детка! — бодро заорал Майлз. — Чего медлишь, давай тащи скорее свою задницу!

И звонко треснул недотрогу мисс Могу по ягодицам. Против ожидания Мауса она не накинулась на этого хама и вообще словно не заметила домогательств. К досаде Грандиевского этот нахал явно брал всю операцию на себя. Следовало что-то быстро предпринять, иначе какой же он главный герой!

— Внимание! — закричал всем Маус. — Нам предстоит архисложное дело!

— Архи — что? — переспросил глуховатый Стивен.

— Очень опасное! — рыкнул на него командир. — Тоннель под угрозой обрушения! Всем держаться вместе! Я иду впереди!

И он с удовольствием оглядел враз притихшую команду. Вот так-то! Просто надо почаще напоминать им, кто тут главный. Даже Майлз заткнулся, только Джейн с иронией смотрела на него. Тогда Маус повернулся и мужественно вошёл в замусоренный вход.

"Вот чёрт, — подумал он, — тут и в самом деле можно сломить ногу!"

— Ну, что тут у нас? — будничным голосом произнёс он и повернул ручку выключателя. Заброшенный тоннель ярко осветился, и все огляделись.

Длинная кишка тоннеля была сплошь завалена каким-то барахлом — гнутой арматурой, старыми металлическими бочками, неровными стопками стояли какие-то ящики, косматыми клубками валялась ржавая колючая проволока. Даже рельсы были причудливо изогнуты.

Вороватый Стивен сунулся было посмотреть, что в ящиках, но Маус грозно прикрикнул на него. Кажется, он нашёл верный тон со своей командой недоумков.

Джейн поминутно останавливалась, брала пробы, смотрела на свой приборчик, записывала что-то в блокнот, складывала образцы в свою сумку. Маус уже был научен опытом, и больше не предлагал ей помощь. Наконец, сумка Джейн стала слишком уж тяжела, а никто из ассенизаторов и не подумал обратить на это внимание. Джейн сопела и кряхтела, вся вспотев — на её безупречную блузку налипла паутина и угольная пыль.

— Может, вам помочь, мисс Могу? — участливо обратился к ней Маус. И тут же получил, что ожидал:

— Займитесь лучше своим делом, — сухо отвечала Джейн. — А я буду заниматься своим. Лучшее, что вы можете сделать для меня — это не путаться под ногами.

Но сумку всё же отдала.

Приборы были все расставлены по местам и что-то деловито записывали и замеряли. Меж них грациозно порхала мисс Могу, поправляя бумажные ленты, которые изрыгали самописцы, и смахивая пылинки с панелей.

— А нам что тут делать? — припёрся с вопросом один из ассенизаторов.

— Пойди и устрой себе маленькое извержение, — презрительно ответил Маус, недовольный, что его оторвали от созерцания изящной фигурки мисс Могу — она так соблазнительно оттопыривала попку, когда склонялась над приборами.

— А это что? — вдруг заинтересовался Стивен.

Маус обернулся и увидел, что неподалёку на старых рельсах стоит вполне целёхонький вагон метропоезда. Он был совершенно одинок, и задние двери его сиротливо зияли распахнутым входом, словно приглашали заглянуть внутрь. Стивен так и сделал — он полез в вагон. Маус тоже заинтересовался и направился к вагону.

Все ассенизаторы уже набились внутрь, когда Грандиевский только подошёл к вагону. Они простукивали стенки, оглядывали потолки и только практичный Стивен начал приседать и шарить под сиденьями в поисках забытой кем-нибудь сумочки.

Вагон был в прекрасном состоянии — даже световые панели работали. Грандиевский щёлкнул выключателем, и внутренность вагона осветилась ярким светом. Стивен, натужно сопя, вставал на колени, перегибался своим толстым брюхом и старался отыскать кем-нибудь потерянную монетку.

— Шеф, я нашёл! — радостно завопил он, показывая всем десятицентовик.

— Ура!!! — завопили все, но тут случилось нечто странное: пол дрогнул под ногами и десятицентовик выскочил из толстых пальцев Стивена и закатился куда-то в угол.

— Что это?.. — прошептал свалившийся на сиденье Майлз и круглыми от ужаса глазами уставился на Грандиевского.

— Чёрт, что это? Что это такое? — начали спрашивать друг друга ассенизаторы, поворачиваясь во все стороны и заглядывая в окна.

— Всё нормально! — заявила возникшая в вагоне Джейн. — Это всего лишь тектонические толчки. Скоро здесь всё обрушится и нас погребёт под обломками тоннеля. Но сначала нас сплющит в этом вагоне, поскольку стенки его не выдержат давления породы. Полетят во все стороны осколки стёкол, вонзаясь в нас, и металлические поручни будут выскакивать из пазов и пронзать наши мечущиеся в панике тела.

Она бы и дальше продолжала, но Майлз воскликнул, опять перехватывая инициативу:

— Да к чёрту всё это! Братва, спасайте свои трясущиеся задницы! Вы как хотите, а я сваливаю из этого пекла!

Он резво бросился на выход, но остановился, поражённый до глубины души, и спросил:

— А что это за вонь такая?

Джейн взялась было объяснять про скопления газов в вулканической породе, но Майлз перебил её:

— Мне кажется, что мы угодили в преисподнюю и прямиком в адский сортир.

Запах шёл волнами, отчего запищали и замигали все приборы Джейн. Спасатели оглядывались, не зная, откуда ждать беды. Они выглядывали в окна и пытались что-то разглядеть за отсвечивающим стеклом — никто из них не догадался выключить свет.

— Что это? — вдруг хрипло спросил Стивен, отрываясь от поисков десятицентовика. Он поднялся на ноги и нетвёрдым шагом направился к второй торцовой двери — та смотрела своим тёмным оком вглубь тоннеля.

— Драпать надо! — нервно заблажил Майлз.

Грандиевского так доставало его стремление перехватить руководство операцией, что он раздражённо ответил:

— Кончайте гнать пургу, у нас работа. Вы мужики, чёрт вас дери, или барахло какое?!

— Что это? — вдруг потрясённо отозвался Майлз. Его толстая грубая морда даже побледнела от предчувствия близкой гибели. Он смотрел расширенными глазами в дальнюю дверь — там явно что-то шевелилось! Бесформенное и дико вонючее!

Грандиевский бесстрашно подошёл к двери и вгляделся в нечто, медленно подбирающееся к вагону. Он достал фонарь и посветил вперёд.

Толстая медленная волна некоей общеизвестной субстанции неудержимо катилась из глубин тёмного тоннеля, угрожающе приближаясь к беззащитному вагончику метро! Он столько лет стоял тут заброшенный, старательно храня все свои электрические лампочки, и вот теперь должен погибнуть под массами субстанции!

— Как, что, почему?! — бегали спасатели по вагону, сталкиваясь друг с дружкой.

— Без паники! — взревел Грандиевский. — Гоп, не бегай взад-вперёд! Стоп, прекрати дёргать рычаг экстренного торможения! Кубик, оставь потолочный люк! Рубик, не пытайся вылезти в форточку! Ёксель, перестань сморкаться на пол! Моксель, не ковыряй лампочки! Стивен, вынь из уха банан! Начинаем немедленную эвакуацию из вагона!

— Я первый! — заорал Майлз и шустро нырнул через выход, и далее ловко заколотил по шпалам форменными ассенизаторскими резиновыми сапожищами сорок восьмого калибра.

— Быстро, быстро! — приговаривал Грандиевский, помогая своим товарищам вылезать из вагона.

— Смотрите! — пронзительно закричал Ёксель, отчего вязаная шапочка свалилась с его потной головы. — Это лезет в дверь!

Плотная масса субстанции действительно поднялась уже до уровня пола и теперь медленно вползала в вагон.

— Скорее! — панически закричал Грандиевский. — Оно сейчас полезет из-под вагона!!

Спасатели затоптались вокруг двери, пытаясь первыми пробиться к спасительному выходу. Снизу, из-под вагона, уже доносилось зловещее рычание — это лавина торопилась опередить людей и перекрыть им путь к спасению.

— Стивен! Куда ты?! — заорал вдруг Моксель. — Не ходи туда!

Грандиевский в испуге обернулся и увидел страшную картину: Стивен медленно, как заворожённый, направлялся прямо к чудовищной субстанции, которая уже вваливалась в вагон.

— Не ходи туда, Стивен! — в отчаянии закричал он. — Это тебя погубит!

Но Стивен ничего не слышал — в его ухе торчал банан. Он, как сомнамбула, двигался навстречу неминуемой смерти.

— Стивен, не надо! — кричали ему спасатели. — Стивен, не делай этого!

А он всё шёл и шёл. Вот его широкая неопрятная фигура окуталась дрожащим маревом — это волны миазмов восходили от опасной субстанции. Стивен пошатнулся, но не прекратил своего движения.

Вне себя от ужаса, леденящего кровь, Маус смотрел своими расширенными глазами как его подчинённый идёт навстречу неминуемой гибели. Вот толстых подошв резиновых сапог Стивена коснулась липкая масса, и Стивен издал душераздирающий крик.

— Не надо, Стивен! — закричали все. Но он не обернулся. Он продолжал своё упрямое движение и погрузился в смердящую массу уже по колено.

— О боже, какая вонь! — услышали они все и содрогнулись: Стивен упал на колени и с рыданием погрузил руки в дымящуюся субстанцию.

— Ему конец! — взвизгнул Кубик и торопливо бросился прочь из опасного вагона. Его примеру последовали другие — в дверях возникла давка.

Грандиевский воспользовался этой минутой, чтобы посмотреть на Джейн. А она его не замечала — полными слёз глазами она смотрела на то место, где только что был Стивен. Теперь от него не осталось даже шапки, только шевелящийся холм возвышался над вольно текущим веществом.

— Да что же мы стоим?! — опомнился Маус. — Джейн, прыгай давай, а капитан уходит с корабля последним. — мрачно пошутил он.

— Нет, Маус, не спасай меня, — обречённо покачала прекрасной головкой Джейн.

— Милая, ты обалдела, — деловито ответил Маус и бесцеремонно подтолкнул её на выход. — Давай, скорее прыгай, а то уже лезет из-под вагона. Про Стивена не думай — он был псих.

Он спрыгнул на пол и обернулся к Джейн — та и не думала спасаться. Затуманенными от слёз глазами она смотрела на Грандиевского и горестно молчала. Не понимая причин этого упрямства, он вскипел.

— Послушай, я с тобой знаком всего полдня, но так уже устал от твоей дури! Тебе хочется затонуть в этой штуке, как "Титаник"? Прекрасно, я больше не буду тебя спасать. Иди и окунись!

Он решительно повернулся к выходу из штольни, поскольку из-под вагона уже и в самом деле выползала субстанция. Джейн в своём упрямстве рисковала набрать полные туфельки вещества.

Сзади послышался звук прыжка и негромкое проклятие.

— Ну вот и умница, — не оборачиваясь, сказал Маус.

— С-скотина! — прошипела Джейн. — Я же на шпильках и в мини-юбке!

Грандиевский ошеломлённо обернулся, и раскаяние коснулось его сердца: острые каблучки мисс Могу глубоко ушли в шпалы, а мини-юбка порвалась от резкого движения до самого пояса. Белая блузка давно уже закоптилась от пребывания в тоннеле, и Джейн походила на трубочиста.

Группа ассенизаторов пробиралась между гнутой арматурой, сваленными в кучу кирками и ящиками с гнилыми фруктами.

— Что это? — вдруг остановился и задал вопрос Рубик. Он достал из сапога длинный нож и принялся расковыривать что-то в полу.

— Не делай этого! — завопил Майлз, но поздно — из пола вдруг взвился фонтан газов, наполнив весь тоннель удушливой атмосферой сероводорода.

Спасатели елё успели отшатнуться, но тут с разных мест со зловещим шипением стали взлетать в воздух газовые струи.

— Это газы! — кричала Джейн. — Это газы!

Маус схватил её за рукав и дёрнул. Рукав оторвался, но девушку он вытащил из опасной зоны. Позади, откуда они убежали, стали раздаваться взрывы и начал рушиться потолок тоннеля. Полетели пахучие снаряды.

— Всё будет хорошо, — бормотала, спотыкаясь на обломанных каблуках, мисс Могу. — Всё будет хорошо.

— Да будет, будет! — орал Маус, уворачиваясь от очередного газового фонтана. — Только двигайся давай!

— Ты веришь мне, Грандиевский, что всё будет хорошо?! — со слезами на прекрасных голубых глазах шептала Джейн. — Посмотри мне в глаза: ты веришь мне?

— Да верю, верю! — взвыл Маус, угодив ногой в горячую лепёшку. — Греби на выход, а то сейчас накроет!

— Перестань толкаться! — взвизгнула Джейн. — Мы так близки к гибели, что я могу не успеть сказать о своих чувствах!

Потерявший терпение Грандиевский схватил барышню и вскинул её на плечо, удивляясь про себя своей неожиданной силе. Задыхаясь в удушливых испарениях, спотыкаясь о груды консервных банок, он прорывался на выход следом за спасателями — они давно умчались и впереди всех Майлз.

— Мои приборы! — со слезами ярости обрушилась на Грандиевского Джейн, едва они вырвались из каменной норы. — Они все погибли! Ты должен был спасать их, а не меня! Наука прежде всего!

— У кого наука, а у кого работа! — свирепо ответил Маус, чувствуя, как в нём загорается злость. Скотина мэр! Он закачивал кое-какие отходы в старый тоннель вместо того, чтобы перерабатывать это на удобрения!

— Детка, шевели задницей! — с воплем возник рядом проклятый Майлз — он снова пытался взять инициативу в свои руки!

Грандиевский обернулся и увидел, как из тоннеля с рёвом стихии вырвалась лавина вещества и угрожающим языком поплыла прямо к ним.

Майлз ловко заскочил в кабину машины и тут же, подобно стаду быков, взревел мощный мотор.

— Как хочешь, шеф! — проорал он в раскрытую дверь. — Мы удираем!

И рванул с места. Джейн с удивительной быстротой вскочила на подножку и уцепилась за металлическую скобу. Грандиевский тут же прыгнул следом и примостился рядом.

Они мчались под ярким солнцем, стоя на приступке машины, и свежий ветер развевал волосы Джейн. Грандиевский чувствовал сквозь комбинезон как взволнованно она дышит, и светлые пряди её волос метались по его лицу, попадая в глаза и в рот.

— Я чувствую как бьётся твоё сердце, — сказала ему Джейн.

Ребята внутри кабины достали губную гармошку и пели романтические песни про мужественные будни ассенизатора. Под эту песню Маус вдруг осознал, насколько же прекрасна жизнь. Он чувствовал себя героем, в котором нуждаются люди. Это его город и он спасет его.

Этот чёртов мэр

— Ну, сволочь! — с такими словами ворвался Грандиевский в управление. Он был грязен, оборван и вонял.

— Что такое? — оторвавшись от мультфильма "Чип и Дейл", спросил Гнут Ведроу.

— Он затопил тоннель кое-чем — вот что! — гневно ответила входящая следом Джейн.

— Маус, зачем ты это сделал? — спокойно обратился к Грандиевскому шеф.

— Я, что ли это сделал?! — возмутился тот. — Это я годами тайком сливал в заброшенные шахты то-сё из био-туалетов?

— Нет, я спрашиваю, зачем ты туда полез? — ответил шеф.

— Вы не понимаете, — горячо заговорила Джейн. — Город в опасности!

— Я понимаю только то, что мой старый друг и партнёр по гольфу не мог сделать всё то, в чём вы его обвиняете, — твёрдо отвечал Ведроу.

— Пойдём отсюда, Джейн, — горько промолвил Грандиевский. — Они тут все коррумпированы до мозга костей.

— И даже кости мозга у них коррумпированы, — презрительно бросила мисс Могу начальнику ассенизаторского отделения, когда он отвернулся от них и снова обратился к Чипу и Дейлу.

— Держи, Джейн, это должно тебе подойти, — Маус передал девушке серый комбинезончик, который подошёл бы разве подростку.

В гардеробной ассенизаторской части не отыскалось костюма по росту Джейн — все ассенизаторы были мужиками рослыми и плечистыми. Да, если честно сказать, это был вовсе не форменный комбинезон — он принадлежал недавно уволившемуся из управления уборщику, который не выдержал суровых шуток и игривых приставаний сексуально раскованных ассенизаторов. Но Джейн знать это было вовсе не обязательно, и она с благодарностью приняла серый мешочек с рукавами и застёжками на заду. Надев этот непритязательный наряд, она обернулась к Грандиевскому и застенчиво улыбнулась.

У старого, прожжённого ассенизаторского волка, каким давно уже стал Маус Грандиевский, навернулись слёзы на глаза — до того милым было её лицо в обрамлении затрёпанного и несвежего серого воротничка (ибо кто же будет тут стирать комбинезончик, оставшийся от маленького гея, который переоценил свои детские силёнки, определившись на работу в грубый коллектив мужественных говночистов!).

Вместо растерзанных туфель ей нашлись ботинки всё того же уборщика, имени которого уже давно никто не помнил, поскольку все звали его Эй, Задница!

— Ну, мем, теперь вы в доску наша! — с уважением сказал ей чёртов Майлз, сделав ещё одну попытку просочиться на место главного героя. Но место уже было прочно занято.

— Ты куда? — поинтересовалась Джейн.

— Пойду и, как собирался, надеру задницу мэру, — ответил Грандиевский, радуясь, что отношения между ним и Джейн из разряда официального "Вы" перешли на дружественное "ты".

— Это мой город и я буду защищать его, — твёрдо добавил он.

* * *

В приёмной градоначальника, которая располагалась в высотном здании офисного центра городской администрации, их встретила немолодая секретарша, которая была закалённым конторским бойцом и дело своё знала.

— Господина мэра нет и сегодня не будет, — заявила она, пресекая всякие попытки объяснить, что в ближайшие двадцать четыре часа ожидает город.

Чтобы попасть на приём к мэру, надо было ещё за неделю оставить заявку, а потом каждый день ходить и отмечаться в книге регистрации, для чего полагалось отсиживать длинную очередь, которая тут же и маялась от тоски.

Весь вестибюль был наполнен людьми, которые уже одурели от ожидания. Поэтому опивались кока-колой и объедались гамбургерами, которые тут же, в фойе и продавались. По-видимому, это предприятие фастфуда тоже было собственностью мэра и работало оно очень прибыльно, судя по переполненным огрызками и пустыми бутылками бакам для мусора — те стояли вдоль всех стен. Над большими урнами висели широкие стенды, на которых красовалось множество фотографий — это были рекламные стенды, рассказывающие посетителям о прелестях жизни в Городке.

Весёлые продавцы фастфуда и счастливые полицейские смеялись со стен, жизнерадостные мусорщики увозили могучими автоматическими погрузчиками мусор, розовощёкие ассенизаторы в комбинезонах с рюшечками выкачивали шлангами содержимое глубоких цистерн у нарядных домиков. Вот она — эта команда на своей могучей машинке. Грандиевский увидел Майлза, Кубика, Рубика, Ёкселя, Мокселя, Гопа и Стопа. Его сердце задрожало, как натянутая струна, когда он разглядел счастливую физиономию Стивена.

"А ведь совсем недавно он был жив", — растроганно подумал Маус.

Тут раскрылись двери лифта, и вышла целая делегация — все они весело переговаривались. Маус вдруг догадался, что совещание у мэра закончилось, и, никому ничего не говоря, ринулся вверх по лестнице, миновав суровую керберицу, стоящую на страже.

Крики пожилой конторской дамы заглохли где-то далеко внизу, когда Маус вскочил на пятнадцатый этаж офисного здания и ворвался в заветную дверь.

— Что такое?! — заорал кто-то в чёрном костюмчике, едва виднеясь из-за широченного, как площадь, офисного стола.

— Мэр, ну ты и гад!.. — начал было Грандиевский, но ошеломлённо замер.

За столом в дорогих очках и галстуке красовался кот Бегемот.

— Бегемотище, чего ты тут делаешь? — обрадовался Маус. — А где мэр?

— Я и есть мэр. — заявил Бегемот. — Почему без записи?

— Это ты мне?! — поразился Грандиевский.

В дверь ввалилась задыхающаяся секретарша.

— Простите, господин мэр, — слабым голосом прошептала она, привалясь к стене. — Мне следовало его сразу пристрелить.

Она схватилась за сердце и медленно повалилась на пол, оставляя на стене следы пальцев.

— Послушай, у меня такая роль, — продолжил Бегемот, убедившись, что дама точно без сознания и ничего не слышит. — Я мерзавец, взяточник, беспринципный тип — что там ещё обо мне пресса говорила?

Он обернулся к телевизору, щелкнул пультом, и на длинном экране появилась лохматая репортёрша с сумасшедшими глазами. Она сидела на краю крыши, держала у самого рта микрофон и быстро говорила в него:

— А сейчас вы можете сами убедиться, что всё, сказанное мной о нашем мэре, истинная правда! Пусть он сам изобличит себя! Последние кадры с поля действий! Репортаж ведёт независимая журналистка Сиракуза Коктебель!

Картина сменилась — вместо репортёрши на крыше появилось изображение офисной башни городской администрации. Ракурс быстро нарастал, широкие окна здания уходили за рамки кадра, и вот весь экран заняло одно окно. Камера проникла внутрь, и стал отчётливо виден мэр Бегемот, сидящий за своим обширным столом, секретарша, лежащая у стены, и сам Грандиевский.

— Я мерзавец, взяточник, беспринципный тип, вор, обманщик, государственный преступник и предатель своей страны, — сказал на экране Бегемот.

Кот, обернулся к окну и сделал лапой "чао-чао". Экранный мэр повторил его жест, затем раздался щелчок, и широкие жалюзи поползли вниз.

— Ну вот, теперь вы видите, какой подонок наш мэр! — яростно заявила репортёрша.

— Ну вот, теперь ты знаешь, какой я поддонок, — проговорил Бегемот, выключая телевизор. — А теперь пойдём отсюда, чтобы она не подумала, что ты тоже коррумпирован. Ты у нас единственный, кого я ещё не купил в этом городе.

Сбитый с толку Грандиевский последовал за котом, а тот направился в туалет. Он запрыгнул на крышку унитаза, а Грандиевскому жестом предложил усесться на втором — вдоль стены стояли ещё шесть штук отделанных никелем и хромом фарфоровых сосудов. Кот нажал кнопку — вода с шумом низверглась из бачка и устремилась куда-то в таинственные недра бегемотовых владений — в проклинаемую всеми жителями городка канализацию.

— Вот в этом месте она ещё не успела натыкать свои жучки, — шёпотом сообщил Бегемот.— И то я не уверен.

Он слазил в бачок и достал оттуда бутылку виски.

— "Джонни Уокер", кстати, — заметил кот, разливая по стаканам пахнущий одеколоном "Шипр" напиток. — По-моему, это просто гнусный первач, разбавленный бензином. Но что поделать, у них тут это пойло первый сорт.

Грандиевский выпил и поморщился — он, в самом деле, ожидал от прославленного виски иных ощущений. Его мужественные герои всегда пили "Джонни Уокер". Надо будет придумать для них что-нибудь другое.

— Ещё будешь? — всё так же шёпотом спросил Бегемот.

— Нет уж, спасибо, — фыркнул Грандиевский.

— Так вот, что я говорю, партнёр... — кот ещё раз спустил воду и заёрзал на крышке унитаза, — тут можно деньжат наварить, однако. А нам с тобой знаешь как нужны деньжата!

— Да ну?! — загорелся Грандиевский.

— Вот именно! Ты только конспирацию держи и голову не теряй! Короче, ты делаешь своё дело — спасаешь город, а я делаю своё — добываю деньжат. Никому не говори, что мы с тобой в паре, а то эта репортёрша мигом всё пронюхает! Ты, короче, крой меня по всей программе, на слова не скупись.

— Так это всё не по-настоящему? — изумился Маус. — И затопление тоннеля, и прорыв канализации?!

— Ну что ты! Всё по-настоящему! Это же фильм-катастрофа! Здесь страсти кипят! Здесь должен быть конфликт! Мы сейчас с тобой вернёмся, чтобы Сиракуза досняла свой репортаж. Скажи мне там: мерзавец, мол, подонок, я доберусь до тебя — и т.д. и пр.

— Получится ли у меня? — засомневался Грандиевский, спуская воду, — Я когда шёл сюда, думал разнести тут всё.

— Так в чём дело? — удивился Бегемот. — Возьми и разнеси. Главное, ори погромче, а то у Сиракузы аппарат дистанционной прослушки маломощный.

— Она тоже в игре? — встрепенулся Маус.

— Ну как не так! Она совершенно искренне горит желанием разоблачить меня. Да, кстати, вот тебе сотовый, в случае чего звони и проси поддержки. Я тоже, благодаря Сиракузе, буду в курсе.

— Я не боюсь ваших угроз! — громко заявил Бегемот, выходя из туалета. — Я подкупил всю полицию!

— Я сотру вас в порошок!.. — неуверенно проговорил Грандиевский.

— Мало, мало, — прошептал кот. — Где экспрессия, где искреннее чувство, справедливый гнев? Представь себе, что это говорит один из твоих героев-детективов.

— Послушай ты, чмо, — презрительно процедил Грандиевский, вспомнив монолог одного из своих героев, частного детектива Селиванова по прозвищу Сильвио, когда тот прорвался в резиденцию местного мафиози, учинив по дороге грандиозный разгром и покидав всех его качков-охранников. — Мне по барабану все твои поганые примочки! Я разнесу к чертям собачьим твою грёбаную лавчонку вместе с твоими долбанными секьюрити!

Бегемот озадаченно почесал лапой в затылке — похоже, монолог Сильвио не впечатлил его.

— Вы негодяй! — вскричал Грандиевский, вспомнив, что действие происходит не в его стране и, скорее всего, условно-бандитский слэнг из детективов отечественного розлива тут не пройдёт.

— Вы продались коммунистам! — нашёлся он. — Вы предали великую страну!

Бегемот в полном восторге направил пультик дистанционного управления на окно, и жалюзи взлетели к потолку. Одновременно заработал телевизор.

— Вот он, мерзавец! — мстительно заговорила с крыши Сиракуза Коктебель, держа в одной руке микрофон, а в другой — тарелку дистанционной прослушки.

— Грандиевский, я позабочусь о том, чтобы вас вышвырнули из ассенизаторской части, — сощурив свои зелёные глаза, подлым голосом заявил мэр городка. — Вас также вышвырнут из той хибары в негритянском районе, которую вы называете своим домом. Электричества вам в вашем сарае теперь до смерти не видать, а воду вам не включат даже, если начнётся всемирный потоп. А теперь я прикажу вас вышвырнуть так же и из моего кабинета.

Он с торжеством нажал большую красную кнопку на краю стола -раздался резкий звонок, и в кабинет вбежала толпа охранников.

— За что я вам деньги плачу? — оскалив зубы, поинтересовался Бегемот.

Обомлевшего Грандиевского подхватили под руки и под ноги и торжественно вынесли прочь из кабинета.

— Ну, Бегемот, ну, скотина! — ругался Грандиевский, когда подлецы-секьюрити на виду у всей публики протащили его по фойе и вышвырнули на улицу, как старика в сказке про золотую рыбку.

— Ты был у мэра?! — подбежала Джейн. — Ты рассказал ему об опасности затопления города субстанцией?

— Да всё он знает! — раздражённо отозвался Маус, отряхиваясь от пыли. — Он сам и приказал сливать вещество в тоннель!

Джейн сделала большие глаза и медленно проговорила:

— Ты знаешь, мне иногда кажется, что все муниципальные службы городка коррумпированы.

— Ну да?! — изумился Маус.

— Ну да! — с убеждением ответила Джейн.

Субстанция наступает!!!

Наутро, едва продрав глаза, Маус вскочил с дивана. Ему предстоял целый день в обществе мисс Могу, и приятные предчувствия наполнили теплотой его сердце. Однако, едва войдя в родное ассенизаторское управление и едва завидев Джейн, он понял, что его ожидает жестокое разочарование.

Джейн встретила его холодным взглядом.

— Ну, что ещё? — сдержанно спросил Грандиевский, усаживаясь в своё кресло и доставая сигарету.

— Почему вы не сказали мне, что были женаты? — мрачно осведомилась учёная барышня.

— А должен был? — изумился Маус. — По-моему, мы с вами и пары суток не знакомы.

Ему было неприятно, что они опять перешли на холодное официальное "вы".

— Раз мы с вами партнёры, — не уступала Джейн, — то между нами не должно быть тайн.

— Вот как? — усмехнулся Маус и в раздражении притушил недокуренную сигарету. — Ну хорошо, запоминайте: во-первых, я алкоголик.

— Да? — растерялась девушка.

— Судя по количеству пустых бутылок в моём бунгало, это так. Второе: моей жены нет дома и куда она свалила, я не знаю. В-третьих, у меня дома отключено электричество и нет воды — об этом весь город знает. В четвёртых, я живу в негритянском районе. В-пятых, скоро могу лишиться и этой работы.

— Вы так страстно жалеете себя, что мне становится неловко, — бросила ему Джейн. — а дело требует решительности и напора.

Он открыл было рот, собираясь ответить что-то колкое и остроумное, но тут зазвонил телефон.

— Да? — спросил Маус, недоумевая, куда подевались все сотрудники.

В трубке раздалось дребезжание, и плачущий женский голос сообщил, что у неё в подвале какое-то подозрительное шипение, что также кот сбежал, и повяли все цветы. Она не знает что делать, поскольку ковёр на полу неожиданно выцвел, и из дома побежали все тараканы.

— Мэм, — терпеливо ответил ей Маус, закипая в душе от гнева, — мы тут заняты серьёзным делом, так что ваши тараканы подождут.

— Я задыхаюсь! — трагическим голосом воскликнула мэм и на последнем издыхании сообщила свой адрес.

— Чёрт знает что! — пожал плечами Маус. — Я должен идти и расследовать дело о сбежавшем коте, поблекшем ковре и повядших цветах. Да куда все подевались?!

— Ошибаешься, Маус, — ледяным тоном проговорила мисс Могу. — Это всё признаки надвигающейся трагедии.

Дом номер ХХХХ на улице УУУ стоял с распахнутой дверью, и из неё действительно выбегали тараканы. Переждав тараканий исход, Джейн и Маус вошли в дом, отметив по пути в самом деле повядшие цветы, выцветший ковёр и отсутствие кота.

— Где у вас вход в подвал? — осведомился Грандиевский у перепуганной хозяйки и направился к двери, из-под которой уже курился зловещий дымок с отчётливым запахом сероводорода.

— Ой, блин! — ругнулся он.

— Что? — с подозрением спросила Джейн.

— О, чёрт! — с достоинством поправился Грандиевский.

Он открыл дверь и оттуда повалил едкий запах.

— Надо проверить, — деловито сказал Маус, доставая зажигалку.

— Я боюсь! — заголосила пожилая хозяйка.

— Всё в порядке, мэм, — бодро отозвался Грандиевский, бросая вниз горящую зажигалку — он был уже в полном вкусе фильма-катастрофы.

— Ну, что я говорил! — воскликнул он, когда упали на землю последние куски крыши. — Это действительно сероводород!

По улицам бегали перепуганные люди, кое-где взрывались дома, сновали с воем полицейские машины, и в целом никто ничего не понимал. Потом посыпались звонки от сантехников, которые сообщали, что замучались выезжать по вызовам, а во всех домах, куда они заглядывали, одна и та же картина: из водопровода вместо воды течёт всяка бяка.

— Как хорошо, что у меня нет в доме воды! — порадовался Маус. — У меня бочка с дождевой водой! Уж накачать кое-что в дождевые тучи даже подлецу Бегемоту не под силу!

— Вы эгоист! — с негодованием воскликнула Джейн. Разлад в отношениях с ней уже не составлял сомнений.

— Что? Мэм, говорите громче! — надрывался над трубкой Майлз — он сегодня дежурный по приёму заявок от населения. — У вас искрит в розетке? А мы тут при чём? Вызывайте электриков. Электрика шарахнуло током? А мы тут при чём? Вызывайте скорую помощь! Уже вызвали, а машина не может проехать из-за прорыва водопровода? А мы тут при чём? Вызывайте слесаря! Вызвали слесаря, а он говорит, что засорились трубы? А мы тут при чём? Вызывайте сантехника! Вызвали сантехника, он полез со свечкой в подвал и всё рвануло? А мы тут при чём? Вызывайте пожарных! Вызвали пожарных, а машина увязла в этом деле? Ну, мэм, это наша работа! Выезжаем!

— Шеф, больше молчать и делать вид, будто мы тут ни при чём, нельзя! — рубил ладонью воздух и ходил перед столом начальника Грандиевский.

— А я говорю вам, что всё нормально, — упрямо препирался Гнут Ведроу. — Простая сейсмическая активность. Вон и мисс Могу это подтвердит.

Мисс Могу сидела тут же в своём сером комбинезончике и держала в руках пачку отчётов.

— Я не согласна! — вскинулась она. — Мои расчеты говорят, что сейсмическая активность как раз и вызвана неконтролируемыми реакциями, протекающими в тоннеле, заполненном как раз этими самыми массами.

— Ну, это ещё не доказано, — отозвался шеф, не отрываясь от очередной серии Симпсонов. — Я полагаю, что это как раз не та самая штука, а обыкновенная магма.

— Послушайте, шеф, — снова обратился к нему Маус. — Если бы это была обыкновенная магма, она бы не просачивалась в водопровод!

— А я говорю, что всё под контролем, — упрямился тот. — И мэр Бегемот уверял меня, что совершенно в курсе всего и не видит проблемы. Предоставьте мне более убедительные данные, и я вам поверю.

— Что же вам ещё нужно?! — вскричала мисс Могу. — Стивен погиб!

— Это вы виноваты, Грандиевский, в гибели Стивена! — завопил Гнут Ведроу. — Пока вас тут не было, Стивен был жив! Не надо было лазить куда не надо!

— Пойдём, Джейн, — сказал Маус, презрительно глядя на своего коррумпированного шефа, — мы доставим ему доказательства.

* * *

— Плохо дело, — утирая вязаной шапочкой с помпоном пот с лица, сказал Гоп. — Кажись, лопатами не управимся.

Вся команда ассенизаторов стояла на краю котлована — он образовался примерно час назад на месте жилой многоэтажки. Дом дрогнул и на глазах у всей публики начал медленно уходить под землю. Жители едва успели выбежать и теперь толпились вокруг спасателей с домашними животными на руках и заглядывали в яму, медленно заполняющуюся таинственной субстанцией.

— Ну и хрен с ним, — сказал Майлз, сплюнув в котлован. — Других домов полно.

— Да, мы тут бессильны, — подтвердила Джейн.

— Надо сфотографировать всё это, — отозвался Маус. — Чтобы подсунуть эти факты под нос этому прожжённому функционеру — мистеру Ведроу.

— И это всё, что тебя тревожит?! — с негодованием вскричала Джейн. — Невинные люди гибнут, лишаются домов, имущества, а он думает только о своей правоте!

Грандиевский с досады только махнул рукой и отправился к машине. Ассенизаторы двинулись за ним, неся свои лопаты.

Машина уже выворачивала на главную дорогу, когда навстречу с громким воем промчался съёмочный фургон Сиракузы Коктебель — сама репортёрша торчала из люка на крыше со своим неразлучным микрофоном и комментировала всё, что видела.

— О боже... — прошептала потрясённая до глубины души мисс Могу, — я не могу видеть это душераздирающее зрелище!

Главная улица города была забита машинами, меж них пробирались с узлами люди. Магазин домашних животных стоял с настежь распахнутыми дверями, а перед ними с заплаканным лицом стоял сам владелец и, заламывая руки, кричал:

— Всё, всё берите! Ничего не жалко!

Но его хомячков, попугайчиков и ручных белок никто не хотел брать — все стремились покинуть город, а движение было наглухо блокировано. Ассенизаторам тоже пришлось оставить свою машину и далее двигаться уже пешком с лопатами на плечах. Они пробирались к месту новой трагедии — отчего-то загорелся магазин бытовых электроприборов.

— А там-то что может гореть? — недоумевал Майлз. — И вообще, мы-то тут при чём? Это дело пожарных!

— Всё дело в сероводороде, — объясняла ему Джейн. — Возможно, он вступает в контакт с незащищёнными контактами электроприборов и вызывает самовозгорание.

— Мы должны выявить источник проникновения газа и ликвидировать его, — поддержал её Маус.

— А вам бы только заботиться о собственной репутации! — немедленно окрысилась барышня.

Магазин горел так, что любо-дорого смотреть! Телевизоры, что стояли в разбитой витрине, вдруг срывались с места и взлетали вверх, а оттуда с авиационным свистом падали на асфальт, взмётывая тучи осколков.

— Мама родная! — заорал Майлз при виде такого ужаса. — Драпать надо!

— Не бойтесь, Майлз, — утешала его мисс Могу, — это не опасно.

— Да на фиг мне, дамочка, ваши уверения! — кипятился тот. — Щас в бошку вдарит и пипец катёнку!

Грандиевский с горечью молчал, лишь наблюдая как взлетает очередной телевизор. Тут раздался такой грохот, что все перепугались — рванул скопившийся внутри помещения газ, отчего сорвало часть крыши — в дыру уже непрерывным потоком стали вылетать электроприборы.

— Всё хорошо, всё будет хорошо! — дрожащим голосом уговаривала ассенизаторов Джейн. — Маус, сделайте же что-нибудь!

— Да что я сделаю? — растерянно ответил он.

— Вы, как всегда, бездеятельны и безответны! — гневно воскликнула она, выбежала на середину улицы, раскинула руки и закричала в небо:

— Да прекратится ли когда-нибудь весь этот ужас?!!

Очередной телевизор взмыл вверх и с угрожающим свистом направился прямо к ней. Джейн взвизгнула и поспешила укрыться в объятиях Грандиевского.

— О боже, я больше этого не вынесу! — рыдала она. Ассенизаторы топтались рядом, разинув рты, и провожая взглядами разбушевавшиеся электроприборы.

— Ну во, щас как шарахнет, — проговорил один из них.

Фронт падения телевизоров и впрямь приближался к отряду спасателей — снаряды ложились всё ближе. Один из ассенизаторов не выдержал и заметался.

— Щас накроет! — орал он. Ассенизаторы забегали, ища укрытия под стенами домов.

— Нет, не так! — с криком выскочила мисс Могу. — Это не опасно, надо только проследить траекторию падения! Вот, смотрите!

Все остановились и стали смотреть как учёная дама отслеживает траекторию падения телевизора.

— Сейчас, сейчас, — напряженно говорила Джейн, отслеживая траекторию падения домашнего кинотеатра — он летел вместе со своими колонками, как свиноматка с поросятами.

— Сейчас, вот сейчас.

Братья-ассенизаторы Гоп и Стоп стояли рядом и смотрели, что будет.

Телевизор с утробным рёвом свалился прямо на них, раскидав близнецов в разные стороны. Он с такой силой врезался в землю, что даже осколки не вылетели, только последующее глухое уханье и сотрясение почвы показало, что взрыв всё-таки имел место.

— Ну вот, ну что я говорила! — торжествовала Джейн.

Гоп и Стоп машинально потирали свои ободранные при падении колени.

— Так, что тут у вас? — решил проявить заботу и сострадание Грандиевский.

— Да так, царапина, — пробормотал Гоп, потрясённый точностью научного предсказания.

Но Маус уже доставал индивидуальную аптечку.

— Стойте! — вскричала мисс Могу. — Что вы собираетесь делать?!

— Смазать ему царапину йодом, — удивленный такой реакцией, ответил Маус.

— Как вы можете?! — со слезами закричала Джейн. — Ему же будет больно!

Со всех сторон падали телевизоры. Спасатели стали поспешно покидать место трагедии. В увядшую клумбу врезался маленький кухонный телевизор и застрял в земле углом. Он работал, и во всю ширину экрана виднелось лицо Сиракузы.

— Мы наблюдаем трагическую гибель магазина бытовых электроприборов, — напряжённым голосом говорила вездесущая вестница несчастий. — Дорогие сограждане, давайте мужественно встретим этот жестокий факт.

— Теперь куда? — мрачно спросил Майлз, когда дорогу им перекрыл поток воды из сорванных напором уличных гидрантов. В мутном бешеном потоке стремительно неслись уличные скамейки, мусорные урны и сам мусор. Перейти эту неистовую реку вброд было определённо невозможно.

— Давайте спасать наши трясущиеся задницы, — выступил с предложением Ёксель.

— Помогите! — раздался чей-то голос.

— Где вы находитесь? — немедленно встрепенулся Майлз. — Подайте голос, сэр!

— Помогите! — взывал кто-то.

— Подайте голос, сэр! — теперь уже кричали все ассенизаторы. — Где вы находитесь? Вы нам только голос подайте, а уж мы вас отыщем!

— Да заткнитесь вы! — рявкнул Грандиевский и прислушался.

Заглянув за угол, он ужаснулся: на почти оторванной оконной створке раскачивался толстый молодой негр в полосатой майке. Снять его с рамы не представлялось возможным: мешал быстрый поток.

— Держитесь, сэр! — со слезами умоляла его Джейн. — Я так вам сочувствую!

Негр молчал и цеплялся за раму изо всех сил, а спасатели подбадривали его из-за угла.

Но тут на крыше здания напротив — это был двухэтажный супермаркет — показалась группа людей, одетых в кожаные куртки с клепками и в головных повязках.

— Хрень какая-то получается! — крикнул один из них. — Застряли мы тут. Ни чипсов, ни пива! И мотоциклы смыло!

Грандиевский догадался, что на крыше спасается от стихии группа рокеров.

— Оставайтесь на месте! — зычным голосом отозвался Майлз. — Не паникуйте и не пытайтесь спуститься самостоятельно! Скоро прибудет помощь!

Блин, опять он опередил Грандиевского и взялся играть роль главного героя!

— Потерпите! — крикнул Грандиевский, чтобы поддержать репутацию сильного человека. — Как вода уйдёт, мы снимем вас оттуда!

Негр продолжал молча качаться на створке.

Примерно через полчаса поток воды начал ослабевать, а потом и вовсе иссяк.

Только Маус собрался шагнуть на улицу, как Моксель потрясённо воскликнул:

— Что это?! Какой кошмар!

По улице медленно катила тяжёлая густая волна. Теперь это была уже не вода из канализации, а чистая субстанция. Оцепеневшие от ужаса спасатели молча смотрели на неумолимо приближающуюся гибель.

— Чего же мы стоим? — прошептал Майлз. — Драпать надо...

Ужаснее всего было то, что эта штука проникала в двери и окна домов, офисов и магазинов. Вот и теперь гнусная масса несла на своей поверхности целую библиотеку — очевидно, подвергся разорению книжный магазин. Целая стая томов прибилась к одному берегу и стала переваливаться в переулок, где стояли ассенизаторы. Красотки в бронелифчиках с атомными мечами и мускулистые молодые варвары в меховых трусах и с галактическими бластерами в руках проплывали мимо.

"Теперь я понимаю, почему это называется лёгкое чтиво!" — отрешённо подумал Маус.

— Смотрите! — пронзительно взвизгнула Джейн. — Она же сейчас погибнет!

Спасатели заволновались: на томике современной боевой русской фэнтези металась и в отчаянии взывала о помощи серая крыса.

— Небось, страстная любительница мейнстрима. Засиделась допоздна над форматной литературой, вот и поплыла вместе с жанром, — с довольным видом проговорил бесчувственный скотина Майлз.

Остальные отнеслись к несчастной читательнице с состраданием — ассенизаторы принялись кидать в поток книги, выстраивая настоящую жанровую серию, а крыса быстро стала перепрыгивать с книжки на книжку. Наконец, она обессилено свалилась на руки Грандиевскому и тот, не зная как поступить, чтобы не вызвать у мисс Могу нового приступа остервенения, засунул крысу себе за пазуху. Он уже не чувствовал к Джейн того влечения, что возникло поначалу. Она уже не казалась ему красивой, даже более того — он втайне уже начинал побаиваться этой непредсказуемой учёной дамочки.

Меж тем дело становилось всё хуже. Смертельно опасные массы подступали, и не было никакой возможности спастись от них. В потоке плыло множество вещей, машин, собачьих будок и даже негритянская бабушка Роза Склероза в инвалидном кресле. Она ловко гребла своим зонтиком, не переставая курить мексиканскую сигару. От основного потока начал отделяться рукав — он завернул в переулок.

— Бежим! — бодро воскликнул Маус. — Оно наступает! Спасаемся бегством!

Однако, девушка не тронулась с места. Она не отрываясь смотрела на Мауса широко раскрытыми глазами, словно увидела в нём нечто необычное. Рот её при этом оставался приоткрытым.

— Да что же вы стоите?! — воскликнул бравый спасатель, не понимая причины такого поведения. — Я говорю вам, всяка бяка катит рекой!

Барышня и не подумала пошевелиться. Наоборот, она раскрыла глаза ещё шире и ещё более отпустила вниз губу.

— Я не понимаю! — кипятился Маус. — Чего вы так стоите?! Тут скоро всё утонет в массах!

Его вопли не возымели на недавно такую резвую дамочку никакого действия. Единственным симптомом того, что она находится в сознании, явилось ещё большее округление её прелестных глазок. Она смотрела на Мауса, словно загипнотизированная.

— Да что же это?! — отчаянно завопил он куда-то вверх, словно призывал в свидетели богов. — Ну невозможно же это!

— Чего ты разорался? — с недовольным видом спросили Мауса ассенизаторы, самоотверженно трудящиеся в деле спасения населения. Они выбрались из горящего дома с охапкой кошек, собак и хомячков.

— Мне дали бракованную партнёршу! — гневно отозвался Маус. — Смотрите на неё: стоит, как статуй!

— Ну и чего? — рассудили ассенизаторы. — Стоит как стоит. Ты что, не понимаешь? Это излюбленный режиссёрский приём, таким образом героиня показывает свои красивые глаза, прекрасные зубы и взволнованное состояние. Ты, босс, не больно-то дави, ты не один в кинотеатре.

— Да ведь оно течёт! — взмолился босс.

Все оглянулись. Оно и в самом деле широким языком текло по улице, затекало в двери, кое-где над ним уже начали вспыхивать синенькие язычки — это горел сероводород. На барышню это заявление не произвело ни малейшего впечатления. Она словно бы остекленела. Спасатели стали с опаской пятиться и оглядываться в поисках спасения. Тут у Мауса неожиданно заголосил сотовый.

— Да что ещё такое? — с досадой забормотал он, задыхаясь от подступающих миазмов.

— Чего тянешь, брат-ассенизатор? — спросил из трубки голос Бегемота. — Чего не драпаете?

— Как драпать?! — разозлился шеф спасательной команды. — У меня тут барышню заело: глаза таращит и рот не закрывается никак!

В трубке явственно послышалось щёлканье переключаемых мониторов. Уличные камеры ожили и направили свои глаза на Грандиевского и Джейн.

— Так, вижу, — сообщил кот. — Всё ясно. К сожалению, всё очень серьёзно. Ты, Маус, отечественный кинозритель и логика западного кинозрителя тебе недоступна. Видишь ли, в данном случае оптимальность действий ещё не главное. Ты видишь перед собой предельно ясную задачу: спасение от текущего вещества. А режиссёр обязан думать ещё и о чувствах героев, в данном случае его занимает внутренний мир героини.

— Кончай трепать! — гневно отозвался Маус. — Нас сейчас затопит этим самым! Пусть эта тёлка здесь стоит, а я пошёл! Мне ещё надо эвакуировать кучу населения!

— Ну как не так! — усмехнулся Бегемот. — Ты у нас героическая фигура. Как ты можешь бросить девушку в беде — кто тогда доверит тебе спасение детишек?

— Может, у неё тут где-то ключик есть?! — взвыл в отчаянии Маус, нервно бегая вдоль края подступающей тяжёлой массы — это были отборные многолетние запасы.

— Шеф, давай сюда! — кричали со стороны спасатели. Они где-то добыли и прикатили башенный кран и полезли спасаться на верхотуру.

— Ну милая, ну давай, шевели ногами, — бормотал Маус, пытаясь оторвать девицу от земли и утащить подальше. Ничего не получалось — она словно вросла подошвами в асфальт.

— Маус! — надрывался в трубке кот. — Не ломай законы жанра! Ты должен внутренне прозреть: среди всеобщего бедствия и паники ты вдруг замечаешь, как она прекрасна! Её грудь взволнованно вздымается! На её щеках нежный румянец! Её локоны слегка растрепались, что придаёт ей изысканное очарование. Ты вдруг понимаешь, что любишь эту женщину! В твоей душе пробуждается весна! Аромат давно угасшей страсти кружит тебе голову! Твои чувства оживают! Ты снова уверовал в любовь!

— Ага... — в панике отозвался Маус, глядя как его ноги утопают в веществе. Хорошо ещё, что он в резиновых сапогах, но скоро перевалит уже через верх, и тогда он погибнет бесславной смертью!

— Босс! Цепляйся за трос! — орали самоотверженные спасатели, со страшным скрипом выводя стрелу башенного крана над головой мисс Могу.

Тут Маусу пришла в голову совершенно гениальная идея! Он прижал бормочущую голосом Бегемота трубку к уху совершенно окоченевшей героини. И вот — о, чудо! — в её глазах начало появляться осмысленное выражение. Продолжая взволнованно дышать, не закрывая рта, чтобы были видны прекрасные белые зубы, она принялась оглядываться по сторонам.

— Беги, Маус, — мужественно сказала она, не делая попыток вырваться из объятий зловещих масс. — Благослови тебя Господь!

— Нет, Джейн! — с воодушевлением воскликнул он, стараясь не дышать и чувствуя головокружение. — Пусть меня черти в ад утащат, если я не спасу тебя!

— Цепляйтесь, шеф! — орали сверху подчинённые.

— Я люблю тебя, — трагически сказала Джейн.

Горячее вещество стало прожигать подошвы.

— Я тоже тебя люблю! — пылко воскликнул Маус, в самом деле ощущая какое-то движение в области сердца. Ему вдруг стало необыкновенно жалко свою погибающую в расцвете лет жизнь. Он мог бы сделать для человечества много прекрасных дел. Но вот мерзавец мэр довёл своей скупостью весь город до беды. Маусу вспомнился Стивен, так мужественно погибший в подземке. Ничто его не заставляло лезть в самый эпицентр вони, а он полез!

Перед затуманенным взором Мауса вдруг возник образ улыбающегося Стивена. Тот стоял, живой и невредимый, прямо в смердящей массе и говорил:

— Не надо, шеф, не думай обо мне. Я простой рядовой ассенизатор, а тебе предстоит спасти город. Я отдал жизнь за спасение этой великой страны, а ты спасёшь весь мир!

— Я люблю тебя! — со слезами признался ему Маус. Он был горд такой преданностью своих друзей идеалам демократии.

— Я тоже люблю тебя, — отозвался Стивен и начал таять.

— И мы тебя любим, шеф! — орали подчинённые. — Цепляйтесь за стрелу!

— Хватайся, Джейн! — панически закричал Маус, в ужасе оглядываясь на подступающие массы.

Но Джейн вместо того, чтобы подскочить и ухватиться за низко висящую стрелу, вдруг сгорбилась, упрятала лицо в ладони и принялась безмолвно сотрясаться.

— Ну что такое?! — взмолился Маус.

Барышня не реагировала — она являла собой вид беспрецедентного отчаяния.

— Слушай, я не понял чо-то! — возмутился главный городской спасатель. — Тебе хочется погибнуть здесь, в этом биологическом продукте?!

— Ты не понимаешь, Маус! — прошептала Джейн. — Тебе не понятен простой человеческий страх! Ты привык всегда быть сильным! Ты идёшь вперёд, на проблему, и не видишь, как под твоими ногами погибают ни в чём не повинные люди!

— Да? — озадачился Маус.

— Ты ничего не помнишь о нашем прошлом, оно тебя просто не волнует! — трагически продолжала Джейн. — Ты забыл всё то прекрасное, что было между нами!

— Да? — осторожно поинтересовался Маус.

— Наука — это всё, что тебя интересовало в тот момент! — пылко информировала его Джейн. — Ты с головой ушёл в расчеты! Ты проектировал баки для хранения субстанции, а мои чувства к тебе остались за кормой твоего успеха!

— Да?! — поразился Маус.

— И вот теперь, спустя двенадцать лет, ты появляешься, как ни в чём ни бывало, и делаешь вид, что тебе безразлично наше прошлое, что ты ни в чём не обвиняешь Стивена!

— А при чём тут Стивен? — заподозрил нехорошее Грандиевский.

— Я не хотела с ним встречаться! — окончательно расплакалась героиня. — Но я была так одинока! Меня угнетало безлюдье в нашем доме! Мои чувства требовали выхода! Но ты не понимал, что, спасая мир, ты губишь мою любовь к тебе!

— Послушай, Джейн, — заговорил Маус, тревожно оглядываясь на равнодушно текущее вещество, — давай обсудим это позже!

— Нет, ты не понимаешь! — упрямо заколодилась красотка. — Тебе неведомо простое человеческое чувство страха!

— Ну вот что!.. — свирепо проговорил спасатель Маус, но тут снова заголосил сотовый.

— Шеф, вам звонят! — дружно закричали сверху ассенизаторы.

— Да! — рявкнул в трубку Грандиевский.

— Ты что, ополоумел, Маус? — кротко осведомился Бегемот. — Тебе законы жанра не в кайф?

— Я никуда с тобой не пойду! — рыдала Джейн. — Меня обуревают чувства!

— Милая, ты что, не видишь — оно течёт рекой! — заорал ей Грандиевский.

— Потонем на фиг все! — голосила с крыши супермаркета компания рокеров и громко сопел толстый негр в полосатой майке, безуспешно корячась на своей оконной створке.

— Кончай истерику и быстро лезь наверх! — скомандовал сурово Маус.

В трубке между тем раздавались вопли, как будто Бегемот сел голым задом на раскалённую сковороду.

— А? Чего? — попытался разобраться в этих воплях главный городской спасатель.

— Послушай, Маус! — бесновался в трубке голос Бегемота. — Ты полный олух! Ты не врубаешься в великие истины западного кинематографа: простая женская истерика в критический момент подогревает публику круче самой катастрофы! Ей наплевать и на всеобщее обледенение, и на падение метеорита величиной с луну, и на глобальное потепление! Послушай, сноб несчастный, дай публике почувствовать себя живой — дай ей страсть, дай чувство! Ты должен быть мужчиной — на тебя смотрят и учатся молодые поколения! Ты — образец мужественности! Ты, сукин сын, обязан быть крутым чуваком! На тебя смотрит и плачет вся планета! Но и крутому мужику должны быть ведомы слабости, без этого твой образ выглядит топорным! Даже Конану свойственно быть нежным! А ты — беги, спасайся, там обсудим!

— Но как же так! — слабо замемекал Маус. — Весь город погибает, а мы тут развлекаемся обыкновенной трепотнёй.

— Ну вот что. — сурово отвечал кот. — Сейчас же признавайся ей, как ты раскаиваешься в том, что возлюбил науку больше, чем жену! Без этого вся катастрофа будет, как люля-кебаб без соли! Чего тебе ещё нужно?! Всё к твоим услугам: Стивен умер — мир его праху! Катастрофа вас свела вдвоём, вы на краю гибели, город обречён! Я специально подкупил просроченные реагенты, чтобы станция рванула. Я продырявил экскаваторами весь водопровод, чтобы сделать жизнь города несносной. Я брал взятки. Я посадил в психушку гениального изобретателя — народного любимца, чтобы не позволить ему предупредить весь город об опасности.

Он продолжал разоряться и рассказывать о своих проделках, не подозревая, что хитроумная репортёрша ловко подключилась к его сетевому номеру и теперь исповедь мэра транслируется по городскому радио, а также с открытых на площадях экранов показывается коллаж о его похождениях по кулуарам власти. Вся городская публика прекратила срочную эвакуацию, уселась на свои узлы и с наслаждением внимала речам преступного мэра.

— Чёрт! — в отчаянии сказал Маус. — Не думал я, что быть ассенизатором так сложно. Послушай, Бегемот, а нельзя ли сначала эвакуировать девушку, а потом признаться ей в чувствах?

— Законы жанра, Маус! Законы жанра! — бубнил кот в трубе. — Признавайся, Маус, а то сдохнешь на фиг!

— Признавайся, Маус!! — завопили спасатели на кране.

— Признавайся, сукин сын! — орала негритянская бабушка, дрейфующая в своём старом кресле.

— Маус! Скотина бесчувственная! — вопила репортёрша в микрофон.

— Папа! — со слезами взывала откуда-то из подвала маленькая девочка с собачкой. — Признавайся!

— Как?! — ужаснулся Маус. — У нас была ещё и дочь?! Что же ты мне сразу не сказала?!

Героиня ничего не отвечала. Только тяжело дышала и сквозь слёзы с укоризной глядела на своего беспутного супруга. Ай, блин, вот вляпался ты, Маус! Не узнал собственную жену! Хотя, столько лет прошло...

— Признавайся, Маус... — монотонно бубнили спасатели, сидя на стреле крана и однообразно болтая ногами.

— Ма-ус! При-зна-вай-ся! — скандировали толпы беженцев, собравшись под огромным уличным экраном.

Герой в отчаянии огляделся. Вещество уже поднималось выше пояса.

— Послушай, Джейн... — проникновенно заговорил он, прижимая обе руки к трепещущему в страхе сердцу. Тут из ворота комбинезона выскочила крыса, пригревшаяся на спасательской груди, спрыгнула в поток и быстро поплыла прочь.

— Ну ладно, — не огорчился обломом Маус. — Фиг с ней, с крысой. Я всегда тебя любил, Джейн. Даже когда бросил.

— Нехило, — прокомментировали этот монолог спасатели, скучающие на своём кране. Героиня не обращала на реплики внимания. Она даже не отвечала, целиком погрузившись в воспоминания. Она переживала чувственный коллапс.

— Ты, конечно, спросишь, зачем я тебя бросил. — рассуждал меж тем герой. — Я пытаюсь понять свои мотивы. Может, это случилось потому, что ты спуталась с этим Стивеном?

— Не пойдёт, — твёрдо заявила репортёрша в микрофон.

— Неубедительно, — подтвердила бабушка в кресле.

— Чувак, нас не колбасит, — заявила банда рокеров, бросив нюхать кокаин.

— Тогда, — круто изменил тактику Маус. — Стивен был хорошим парнем, он дал тебе то, чего я не мог дать. О, великие кинематографические боги! Как же я устал! Насколько всё проще было бы с моей Олесей! Она бы ноги в руки, в зубы узел с шубой, кошелёк — в трусы, и так рванула бы без лишних слов до самого Владивостока! Ей две-три буквы скажешь из алфавита — и она всё понимает!

— Слабак ты, Грандиевский! — презрительно заговорил в сотовом кот Бегемот. — Давай, повторяй текст за мной. Итак, любимая, я думал, что ты будешь счастлива со Стивеном. Смотри в глаза ей проникновенно. Реакция есть? Хорошо. Теперь дальше. Все эти годы я мечтал об одном: однажды сжать тебя в объятиях и рассказать тебе, как я тебя люблю. Так, дальше что? А, вот хорошие слова: это леденящее душу событие нам послано свыше в ответ на мои молитвы — судьба нас свела вдвоём. Ох, нет, отбой! Баптисты возмущаются! Так, ты единственная женщина в мире, с которой я хотел бы дожить до старости, и чтобы головы наши поседели на одной подушке.

Рабочие на стреле разревелись.

— Братва, завязываем с марихуаной. Переходим на любовь. — заявил давно немытый рокер на крыше супермаркета.

— Дорогая! — прилежно разорялся Маус, уловив волну. — Где-то здесь, в этих каменных джунглях, плачет наша крошка.

— Кончай ломаться, тёлка, — хрипло заговорил толстый негр в полосатой майке, до того безмолвно цепляющийся за створку. — Уже перегибаешь. Мизансцена затянулась.

— Я не переставала любить тебя всё это время, — заявила героиня, чтобы оставить за собой последнее слово. Все зрители благоразумно промолчали.

Грандиевский смахнул слезу, набежавшую от едких испарений, и кивнул, сожалея о сбежавшей крысе. Сейчас бы не мешало немного потрепетать сердцу. Он измучился до смерти с капризной бабой и мечтал о кружке пива, сигарете и своей любимой бочке с дождевой водой.

— Я не могу достать! — трагически воскликнула героиня, напрасно пытаясь дотянуться до стрелы.

— Давай же, детка! — подбодрил её Маус, безумно боясь новой продолжительной сцены.

— Давай, Джейн! — встрепенулись на кране заскучавшие спасатели. Им тоже дико хотелось пива, сигарет и душа. Маус тем временем уже взобрался на стрелу и тянул руку сверху.

— Я не могу, — с отчаянием во взгляде проговорила героиня. Её изящная фигурка уже утопала в неумолимо наползающей массе.

— Давай руку, любимая, — терпеливо заговорил Маус. С большим трудом ему удалось зацепить и вытянуть Джейн из липкой субстанции. Спасатели начали поспешно разворачивать кран.

Рука Джейн стала выскальзывать из пальцев Грандиевского.

— Хватайся второй рукой! — воскликнул он с натугой.

— Я не могу! — всё так же беспомощно ответила героиня, не делая ни малейшей попытки ухватиться за стрелу. Все её труды сводились к отчаянным взглядам и умоляющему выражению лица.

— Не вздумай материться, — предупредил из кармана голос Бегемота. — А то — полный ступор!

— Ай, больше нету женщины такой на свете! О, как мы сожалеем, что бросили её однажды! Мы думали, что Стивен даст ей всё, что мы дать не смогли! — монотонно голосили ассенизаторы, кучей облепившие кабину крана — они старались помочь шефу, чем только можно.

— Не сдавайся, детка! — твердила старая феминистка в своём кресле.

— У тебя такой богатый внутренний мир! — шепнул лукавый Маус.

Героиня растерялась от такого заявления и даже перестала мешать своему спасителю. Она задумалась, а коварный Грандиевский воспользовался её замешательством. Он втащил учёную красавицу на стрелу и теперь крепко держал её, не давая ей соскользнуть обратно. Спасатели деловито крутили рычаги, время от времени подавая льстивые реплики в отношении необыкновенно богатого внутреннего мира героини и беспримерного чувства к ней главного героя. Бегемот благоразумно помалкивал на своём 15-м этаже. В-общем, ситуацию они переломили. Даже негритянская бабушка заткнулась, благополучно зацепившись своим креслом за водокачку.

Началось всеобщее торжество по поводу спасения главной героини. Люди плакали, глядя на экраны. Репортёрша, захлёбываясь в словах, живописала потрясающую сцену на всё северное полушарие. Весь мир пристально следил за ходом спасательных работ. Застыли у телевизоров домохозяйки. Погасли светофоры. Встали рыболовные траулеры. Остановилась добыча угля в Донбассе. Космонавты на МКС застыли в невесомости ногами кверху. Минута молчания.

Битва со стихией

"Что-то больно хорошо всё получается", — со внезапным предчувствием подумал Маус. Он в тревоге взглянул на героиню, но та всё ещё пребывала в своём внутреннем мире. И вообще после того приключения, когда Маус с ней едва не утонул в субстанции, у барышни что-то немного разладилось в лице — её рот теперь не закрывался. Так она и ходила с постоянно раскрытым ртом, словно зубы перестали помещаться в нём. И говорила так, и даже ела. Мауса стал безумно раздражать эти постоянно распахнутые губы, которые походили по его мнению на признак дегенерации. К тому же она взяла себе манеру постоянно таскаться за ним и звать: Маус, Маус. Он поворачивался к ней и вымученно спрашивал: ну, что? А она в ответ только хлопала глазами, и опять: Маус, Маус... Вот и теперь Джейн беспокойно слонялась по помещению, мешая ассенизаторам играть в поддавки. И время от времени мяукала: Маус, Маус..

Но, Грандиевскому было не до неё — отчего-то предупреждающе защекотало под лопаткой. "Бегемот хоть что ли бы позвонил", — подумал он.

Тут, словно по заказу, заголосил сотовый.

— Ну что ещё? — раздражённо спросил Маус, уже понимая, что сигарета ему обломилась.

— Вообще-то я не обязан, — сухо ответил кот, обиженный отношением партнёра. — Но такая ситуация. В-общем, учёные, уроды, все дали дёру. И теперь я вынужден исполнять их роль. Считай, что звоню тебе не я, а геодезическая группа. Видишь ли, согласно спутниковым данным, под городом расположена обширная сеть пустот. В данный момент они переполнены — сам знаешь чем. Причём, наземный урез этих самых масс намного опережается подземными потоками.

— Что всё это значит? — спросил Маус, теряясь в догадках.

— Это значит, что сейчас у вас из-под ног начнёт фонтанировать сам знаешь что!

— И что мне делать? — растерялся Грандиевский.

— Ты главный герой, не я. Займись эвакуацией населения, а пока займусь спасением своих миллионов.

— Какой подлый меркантилизм! — вскипел главный герой.

— Кто бы говорил, — сухо отозвался кот и отключился — у него продолжалось деловое совещание.

— Скажи, Джейн, — обратился к мисс Могу Грандиевский. — ты знала, что под городом расположена целая сеть подземных пустот?

— Конечно! — подтвердила она. — Это же спутниковые данные.

— И мне не сказала? — горько спросил он.

— Так ты и не спрашивал!

На карте, которую учёная мисс достала из своего кейса, было хорошо видно, что город действительно стоит практически на пустоте — под каждым домом располагалась обширная пещера. Вернее, над каждой подземной дырой стоял высотный дом. Теперь понятно, что увиденное на улицах ещё не весь ужас — основные массы субстанции текут под городом!

— Я предлагаю драпать, — немедленно выступил с инициативой Майлз, но его никто не поддержал — все верили в гений Мауса Грандиевского. И, если бы не эта слепая вера подчинённых и не страстный взгляд мисс Могу, он бы точно подрапал, да ещё быстрее Майлза. Но...

— Я отправляюсь в подземелье, — просто сказал Грандиевский, надеясь, что его кинутся отговаривать. Но не тут-то было — подчинённые бросились снаряжать его в дорогу, а Джейн со слезами и раскрытым ртом смотрела на него.

— Итак, Маус, — наставительно говорил Майлз. — я только на секунду приоткрою крышку канализационного люка, чтобы ты нырнул туда, а то мы не знаем — достигло то-сё уровня поверхности или ещё нет.

— Да, и постарайся держать голову прямо, чтобы мы могли видеть картинку, — попросили Гоп и Стоп.

Джейн возилась со своей аппаратурой, настраивая монитор портативного приёмника.

— Дорогие телезрители! — тревожным голосом вещала на камеру Сиракуза Коктебель. — Сейчас вы будете иметь возможность наблюдать спуск в подземную сеть пустот гениального ассенизатора всех времён и народов — Мауса Грандиевского. Аплодисменты в этом месте, пожалуйста. Наконец-то мы узнаем фундаментальные основы нашей с вами жизни! У микрофона Сиракуза Коктебель! Мы ненадолго прервёмся на рекламу, оставайтесь с нами!

Итак, настал момент, когда никто более не мог ничего сказать Грандиевскому, и причин оттягивать экскурсию в преисподнюю более не имелось. Маус в последний раз помахал своим товарищам рукой, закованной в космическую перчатку, и начал спуск по металлическим скобам. Сразу запотело стекло в скафандре, а баллоны со сжатым воздухом тяжело оттягивали плечи.

Осмотр внизу вскрыл всю картину строительных махинаций Бегемота — сваи торчали из потолков обширных подземных пещер. Время от времени встречались люки в стенах, откуда водопадом стекали таинственные потоки. Во множестве попадались стоящие высокими штабелями бочки с черепами и скрещёнными костями. Некоторые настолько проржавели, что пенящиеся реагенты вытекали из них, образовывали лужи и вступали в различные реакции. Тяжёлый густой пар восходил от них и просачивался прямо в решётки вентиляции, ведущие в дома. Громадные, мутировавшие до неузнаваемости животные бегали по пещерам — здесь своим ходом шла эволюция. Огнедышащие ящеры разрывали груды радиоактивных отходов и пожирали дымящиеся изотопами продукты полураспада. Гигантские плотоядные лианы обвивали бетонные сваи. И вот, наконец, притаившийся за вонючей слизистой стеной Грандиевский увидел разумную жизнь бегемотовых подземелий: гуськом прошлёпали по тропинке странные приземистые существа с зелёной кожей и фасеточными глазами на стебельках, держа в трёхпалых руках древние кирки.

— В общем, я вижу только один выход, — говорил позже Грандиевский на собрании ассенизаторов, куда были делегированы также выборные представители от населения городка. — Надо к японской бабушке законопатить эту чёртову дыру и забыть навсегда об этом неудавшемся эксперименте эволюции.

— Чем же законопатить? — уныло отозвался Ёксель, вытаскивая изо рта жевательную резинку и прилепляя её на сиденье соседнего стула.

— Есть идея! — вдохновился Маус, глядя на этот изжёванный серенький комок.

* * *

На полном ходу ассенизаторская машина протаранила металлические ворота бегемотовой фабрики по производству жевательной резинки. Далее она снесла сторожевую будку со спящим в ней охранником и понеслась по территории, сматывая с забора и таща за собой колючую проволоку.

Производственные рабочие в белых халатах не поверили своим глазам, когда в обширное помещение, благоухающее ванилью, цитрусовыми и шоколадом, ворвалась смердящая сортиром команда атакующих в замызганных робах. Инженеров согнали под дулами автоматов в котельную, рабочих поставили на колени лицом к стене. Свирепые дьяволы в спецовках цвета охры принялись отвинчивать вентили с ёмкостей в десять тысяч литров, в которых варилась жевательная резинка.

Особенно зверствовала дамочка в сером комбинезоне — она выскочила в центр производственного зала и, угрожающе поводя дулом автомата, пронзительно завопила:

— А ну, мать вашу, все на колени мордой в стенку, а то три пули в брюхо, одну в голову!

После этого всякое сопротивление было немыслимо. И вот команда террористов занялась подводкой к бакам длиннющей кишки, похожей на пожарный гидрант. Кишку забросили в ёмкость, и жадная пасть насоса принялась с чавканьем тянуть нежнейшую жевательную массу, предназначенную для младших школьников и кормящих мам. Главный инженер остолбенел при виде такого вандализма и грохнулся в обморок.

Горячая жевательная масса, вспененная сжатым кислородом, под давлением текла в подземные пещеры, с другого шланга подавали отвердитель. На глазах у изумлённой публики дома со смачным чавканьем выталкивались из дыр, в которые они уже успели просесть, и принимали устойчивое положение. Выплыл из провала детский развлекательный центр, выпрямилась полоса шоссе.

И вот по этому шоссе прикатил новенький и чистенький БМВ шефа ассенизаторского отдела и из него вышел сам шеф, Гнут Ведроу собственной персоной.

— Где вы были раньше?! — вскричала Джейн.

На старшего городского ассенизатора накинулись разгневанные люди. Ему высказывали за погибшие дома, за порушенные семьи, за перепуганных животных, за потерянные кошельки.

— Тихо! — зычно крикнул в мегафон главный городской ассенизатор. — Оттого, что вы мне это говорите, ничего не изменится! Не поднимутся из руин дома, не прочистится водопровод! Как не работали очистные сооружения, так и не будут работать!

Толпа притихла и слушала его со вниманием. Лица людей сделались задумчивыми, глаза — отстранёнными. Все сосредоточенно жевали резинку.

Гнут Ведроу продолжал излагать мысли, стоя возле своего БМВ:

— Оттого, что вы мне всё это говорите, не появится свет в уцелевших домах, не воскреснут утонувшие животные! Ваши претензии ко мне не улучшат работу городской ассенизаторской службы и не решат всех ваших проблем с канализацией. Так что расходитесь по домам, а если у вас нет дома, найдите себе картонную коробку. Я сообщил президенту о вашей проблеме, и он просил передать, что помощи не будет.

И напоследок, когда толпа уже начала расходиться, Гнут Ведроу вышел вперёд, опустил мегафон и добавил отеческим тоном с доброй улыбкой всепрощения:

— И прошу вас: не надрывайте мне сердце.

После чего сел в свой БМВ и укатил.

Прибежал Грандиевский, весь взмыленный и заляпанный жевательной резинкой.

— Ну что, всё нормально? — спросил он, видя, как расходится народ.

— Всё нормально, — успокоила его Джейн. — Кажется, наши проблемы закончились.

* * *

— Итак, подвожу итоги! — грозно рявкнул Бегемот, обозревая свою административную команду. — Просроченные реагенты я использовал, дешёвую водоочистительную систему подключил, городские трущобы порушил и на их месте выстроил развлекательный центр! Деньги загрёб, какие мог! Всех хомячков обидел! Чего я ещё не сделал гнусного, чем бы мог гордиться?!

Команда безмолвствовала и лишь стеснительно переглядывалась.

— Ну что молчите?! — ещё грознее рыкнул мэр. — За что я вам такие бабки отваливаю?! Где предложения?

— А, может, отравить воду в городском водопроводе? — несмело предложил директор городской водоочистительной станции.

Бегемот презрительно посмотрел на него.

— О чём ты говоришь? По городу течёт это самое, а водопровод у нас худой. Всё и без тебя просачивается, как по заказу.

— А, может, нам на бензозаправках разбавлять бензин водой? — предложила бесцветная особа, дотоле не проронившая ни слова.

— Или давайте откроем чёрную риэлторскую контору, — заговорил другой.

— Интересно, — в самом деле заинтересовался Бегемот. — Откуда у вас такая фантазия, господа?

— Да мы, вообще-то, не господа, — застеснялись те, — а товарищи.

* * *

До полной победы над стихией было ещё далеко. Положение было ужасным — чудовищная субстанция неудержимо катила по всем улицам, выдавливая население прочь из города. Детские сады, кинотеатры, школы, казино, спортивные площадки — всё затоплялось дымящимися массами. Беда была ещё и в том, что сероводород воспламенялся от малейшей искры, а пламя вызывало в веществе непредсказуемые реакции, отчего в разных местах время от времени происходили взрывы.

Мэр и его команда окончательно устранились от решения проблемы, и Маусу с его отрядом ассенизаторов пришлось взять дело в свои руки.

— Есть лишь один способ справиться с субстанцией, — упершись руками в стол и глядя невидящими глазами на карту городка, проговорил Грандиевский.

— Давай, говори, — напряжённым голосом отозвалась Джейн. Она была в отчаянии — где-то среди каменных джунглей затерялась её дочь. Её и Мауса.

— Позволить ей стечь в море, чтобы оно там растворилось. Теперь, когда дороги выпрямились, массы уже не будут скапливаться в низинах — ничто не мешает лавине свободно достичь моря. — сказал глава отряда и теперь первое лицо в ассенизаторском управлении, поскольку Гнут Ведроу давно уже не давал о себе знать.

— Но мы же испортим экологию акватории. — возник туповатый Моксель.

— Плевать нам на экологию! — резко оборвал его Маус. — Это мой город и я спасу его!

Все с обожанием уставились на его мужественное лицо.

— Верь мне, детка, — сказал он Джейн. — Я спасу этот чёртов город!

И она уже не могла оспаривать его решения, ибо это был голос мужчины — мужчины, спасшего её! Она беззаветно верила его авторитету, опыту и решимости.

— Вперёд, ассенизаторы! — воскликнул Грандиевский. — Это наша с вами работа!

* * *

Ассенизаторы в своих жёлтых робах шестами и лопатами направляли субстанцию в сторону моря, не давая ей течь в иных направлениях. Всё население бросилось помогать им, настолько велика была решимость отстоять свой город!

Дело близилось к концу — все кладовые мерзавца мэра опустели. И вот последняя смердящая и дымящаяся куча была сброшена лопатами в море. Раздались аплодисменты — всё население городка выстроилось вдоль улиц, собралось на дамбе, сидело на крышах. Это была победа, полная и безоговорочная!

Ассенизаторы бросились обниматься, их начали подбрасывать в воздух. В один из таких моментов у Грандиевского зазвонил сотовый. Он выхватил из кармана телефон и приготовился слушать поздравления от Бегемота.

— А? Что такое?

И дальше слушал молча, только подлетая в воздух и падая обратно на руки преданных сограждан.

Полный отпад

— У меня пренеприятное известие, — сказал он в штабе ассенизаторов.

— Да мы уже всё знаем! — отмахнулся Майлз. — Нам шеф сказал — Гнут Ведроу собственной персоной.

— Всё гораздо хуже. Только что по сотовому мне сообщили, что надвигается новая беда. Я точно не понял — кажется, это не только нас касается.

— Что с нашей страной? — дрогнувшим голосом спросила Джейн.

— И не только с ней — весь мир в опасности. И, кажется, я должен решить эту проблему.

— А что за проблема? — тут же подскочил Майлз, который снова возмечтал о роли главного героя.

— Я жду звонка, — сухо сообщил Грандиевский.

Все тоже стали ждать звонка. Звонок не заставил себя ждать — запел сотовый, который дал Маусу Бегемот.

— Да? — спросил предводитель команды ассенизаторов в трубку, беспокоясь как бы никто не догадался, что звонит ему не кто-то, а подлец мэр.

— Дело дрянь, — приглушённым голосом заговорил тот. — я и сам не ожидал такого. Короче, надвигается всеобщее затемнение на Землю.

— Затмение? — догадался Грандиевский.

— Какое к шутам затмение! Полная темнота! А потом наступит космический холод. Короче, мне долго болтать нельзя. Ты вот что, давай свой отряд веди сюда, в мэрию. Тут на нулевом этаже у меня есть что-то вроде бункера на случай ядерной войны. Но русские — сам знаешь! — подвели, так и не напали. Так что переждёте.

— А как же все остальные?!

— Вот уж не знаю. Мне вообще-то и не положено о них волноваться, я по сценарию мерзавец.

— А не слишком много проблем для одного фильма?

— Пустяки. Это называется каскад — когда едва окончится одна беда, как тут же накатывает другая, ещё хуже и гораздо глобальнее. Не веришь — включи последние новости и посмотри. — отозвался Бегемот и отключился.

Едва Грандиевский обнародовал проблему, поднялась настоящая буря.

— Драпать надо! — орал Майлз.

— Да что ж это такое! Мы же устали! — вопили Гоп и Стоп.

— Да на фиг это! Закроем дверь, протыкаем окна жвачкой и переживём! — предлагали Ёксель и Моксель.

А Кубик с Рубиком поинтересовались:

— Откуда такие сведения?!

Грандиевский не мог сказать, что находится в сговоре с мэром, и соврал, что ему звонили из NASA.

Тогда возмутилась Джейн:

— Что это ещё за дела! Почему они позвонили тебе, а не мне?

— Наверно, потому что сотовый у меня, а не у тебя, — нашёлся Грандиевский.

— Зато это я работник космической службы! — вспылила мисс Могу и ловко выхватила у Мауса телефон.

Некоторое время она пыталась связаться с NASA, но ничего не получалось.

— Чёрт! — со слезами ярости воскликнула Джейн. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!

И в бешенстве расколотила мобильник о стол, а осколки потом ещё и растоптала.

— Ты что наделала, милая? — оторопел Грандиевский. — Ты же всех нас оставила без связи.

— К чёрту всё! — в истерике заорала мисс Могу и принялась бегать по помещению, колотя и разбрасывая всё подряд. — Кому нужно всё это дерьмо?!!!

— Заметьте, это не мы сказали, — отозвался Майлз.

"Похоже, опять психологические примочки. Бог ты мой, отчего же у них такая психология дебильная?!" — в тоске подумал Грандиевский и включил телевизор. Все кроме Джейн, тут же придвинулись поближе и стали внимательно слушать комментатора.

— ...ное затемнение и, как следствие, глобальное оледенение. — тревожно говорил комментатор, а на экране возникла панорама, передаваемая, видимо, с МКС. Голубой круг Земли, разрисованный длинными белыми хвостами циклонов, антициклонов и укрытый ватой сплошной облачности, вдруг начал темнеть. Темнота появлялась небольшими чёрными пятнами, которые расширялись, сливались, и вот земной круг едва выделяется на фоне космического мрака, только скопления огней указывали на расположение городов.

— Где-то здесь мигает и наш городок, — мечтательно сказал Кубик.

Грандиевский ничего не понимал. Как вообще такое может быть?! Но он выглянул в окно и увидел, что на улице действительно царит глухая ночь.

Все вышли наружу и увидели, как с неба начали спускаться маленькие вихри. Они становились всё больше, и вот на городок налетела страшная буря — завыла, заметалась и принялась гнуть столбы электропередачи.

— Есть убежище! — прокричал Грандиевский своим подчинённым. — В мэрии есть подземный бункер!

— Да ну на фиг! — упрямились Гоп и Стоп. — Мы тут пересидим, чаем отогреемся.

— В машину, скорее все в машину! — выдала, наконец, Джейн хоть одно здравое решение.

Большая жёлтая машина с цистерной и лопатами по бортам неслась по пустынным улицам городка. На поворотах её заносило из-за оледеневшего асфальта, и цистерна била задом по углам домов, киоскам мороженого, рекламным щитам. Тьма была позади, и кромешная тьма была впереди, только мощные фары рассеивали мрак, да сирена надрывалась, завывая.

Над городом шёл снегопад — это выпадала в осадок атмосфера, замороженная ледяным холодом, спускающимся с заоблачных высей. Море замёрзло, и теперь мёртвые рыбы, выскочившие из воды (если это вода) торчали над смолкшим заливом.

Майлз гнал машину молча — все слушали траурную музыку, которая сопровождала этот эпизод.

У здания мэрии царил хаос: под стенами бродили замерзающие люди.

— Всё нормально, мы полностью контролируем обстановку! — с этими словами выскочила из кабины деятельная Джейн и принялась всех утешать: — Всё будет хорошо, всё будет хорошо, я уверяю вас.

С боем Грандиевский и команда начали прорываться к бункеру. Они расталкивали людей, которые кидались на них и требовали объяснить какого чёрта тут происходит. Отбивались от Сиракузы Коктебель, которой непременно надо было знать, что ощущает главный герой в такой трагический момент, когда весь мир в опасности. Не смогли оторваться лишь от старой негритянской бабушки Розы Склерозы, которая зацепила Мауса за хлястик зонтом и теперь ехала за ним в своей инвалидной коляске, как за рысаком, и требовала объяснить — какого чёрта он им тут устроил. Раньше-де всё было хорошо, а как Грандиевский сюда явился, так нате вам — и десяти лет не прошло, как наступил конец света!

— Ты мне за всё ответишь, Грандиевский! — орала она. — Или я не Роза Склероза!

А тут ещё и Джейн опять впала в истерическое морализёрство:

— Как ты можешь, Маус?! — в слезах кричала она. — Ты же всех погубишь! Ты не можешь так бесчеловечно относиться к людям! Какое моральное право ты имеешь выбирать среди невинных людей тех, кому спасаться, а кому погибать! Это безнравственно!

Но исправно поспевала следом.

— Где бункер? — в крайне нервном состоянии бегал по пустующей подземной стоянке Грандиевский. Всё надоело ему до смерти — и Джейн с её выходками, и тупая команда, и бестолковые сограждане. Он не подписывался на конец света и погибать здесь не намерен!

Наконец, вход в убежище был найден — массивная металлическая плита, но вместо замка на ней имелось речевое кодовое устройство. Нужен был пароль, а подлец Бегемот не сказал его!

В панике Грандиевский начал лихорадочно подковыривать плиту перочинным ножиком. В подземелье уже вползали клубы ледяного тумана.

— Как ты можешь, Маус?! — догадавшись о его намерениях, негодующе вскричала мисс Могу. — Это же частный бункер!

— Конец света, милая! — в бешенстве заорал Маус.

Тут раздался щелчок, и тяжёлая створка стала медленно отходить в сторону. Так и не понимая, что именно было паролем — "конец света" или "милая", Маус начал с усилием отодвигать тяжёлую бронированную дверь, за которой открылось обширное помещение.

* * *

Он сидел на простых деревянных нарах, откинувшись к стене, и не знал, что можно предпринять. Каким бы удальцом ни был главный герой, с таким глобальным бедствием ему не справиться. Так что от Мауса уже больше ничего не зависело, поэтому он мог позволить себе расслабиться и даже подремать — если бы сумел.

Народ, набившийся в бункер, был разношёрстным. Тут был и негр в полосатой майке, и банда рокеров, и бабушка Роза сварливо спорила из-за места перед телевизором. Всё случайное сообщество вместе с ассенизаторами устроилось перед экраном, с увлечением наблюдая панорамные кадры бедствия. Только Джейн бродила среди всех и уверяла, что всё будет хорошо.

— Вы верите мне, миссис? — со слезами говорила она Розе Склерозе. — Посмотрите мне в глаза и поверьте: всё будет хорошо.

— Отвали, задница! — ругалась негритянская бабушка, стараясь попасть Джейн зонтиком по шее. — Смотреть мешаешь!

"Если бы у меня был мобильник!" — тоскливо думал Грандиевский. Сейчас очень кстати было бы связаться с Бегемотом. Но дура Джейн расколотила средство связи, а без него Маусу точно не спасти мир.

"Как я сюда попал?!" — озирал он слабо освещённые бетонные своды с чёрными потёками.

— Шеф, консерву будешь? — рядом, чавкая, остановился Майлз. — Там чёртова куча припасов.

Едва он это произнёс, как люди кинулись в ту сторону и принялись сражаться, раскатывая консервные банки и топча пачки с печеньем. Настоящий главный герой тут должен бы вступить в дело, развести всех, возвыситься над обезумевшей толпой, создать списки спасённых и наладить выдачу провизии порциями. Но Грандиевскому было сильно не до того — он устал до смерти, обалдел и разочаровался.

— Пойди, Майлз, возьми ситуацию на себя, — попросил он соперника.

— Да ну на фиг, — ответил тот. — Я себе уже набрал в карманы.

Спасённые люди снова уселись перед телевизором, теперь уже с полным кайфом — хрустя чипсами и запивая их кока-колой. Ассенизаторы смешались с толпой и теперь тоже увлечённо комментировали самые удачные кадры. Никто не задавался вопросом — как вообще могло такое случиться с планетой. Кажется, все были довольны, и только Грандиевский впал в депрессию. О, если бы здесь был Бегемот!

И тут внезапно погас свет. Телевизор взвыл на середине трагической симфонии и отключился.

— Грандиевский, задница! — рявкнул в темноте голос Бабушки Склерозы. — Твоя работа, говнюк?!

Вот теперь всё стало по настоящему плохо. Обезумевшая толпа носилась в темноте по бункеру и крушила всё подряд. Но, к счастью, вскоре нашлась целая коробка стеариновых свечей, и восстановилось относительное спокойствие. Ассенизаторы достали из карманов карты, началась игра в покер — её увлечённо комментировали все желающие.

Грандиевский немного успокоился и снова погрузился в свои невесёлые думы, размышляя, что же будет, когда выдохнется весь воздух и кончится еда. Тут раздался неожиданный стук в дверь бункера. Кто бы это мог быть?! Ведь за стеной температура абсолютного нуля!

— Я открою! — с воплем бросилась к двери Джейн.

— Стой, дурища! — грубо выругался Грандиевский и оттолкнул мисс Могу от запирающего устройства. Но, она уже успела наполовину повернуть колесо. В образовавшуюся щель начал проникать смертельный холод, а остатки воздуха из бункера — улетучиваться.

— Там люди! — упорствовала Джейн. — Мы обязаны их спасти.

— Там глюки! — яростно отвечал ей Маус, стараясь отодрать её руки от колеса. — Ты идиотка, Джейн!

И начал заворачивать колесо обратно. Дверь, повинуясь его усилиям, поползла на место.

— Ты не должен так говорить! — вспылила она. — Ты вообще всё время ведёшь себя неправильно! Ты должен терпеливо и с пониманием относиться к моим женским причудам! Ты герой-спаситель и не имеешь права срываться!

— Подохнем на фиг все! — голосили ассенизаторы, не делая попытки помочь шефу в его проблеме.

— Скажи мне, Джейн, скажи честно: чем мотивированы все твои поступки?! — в бешенстве ревел Грандиевский. — Кто научил тебя поступать вопреки нормальной человеческой логике?! Дебильное общество! Дебильный сюжет! Дебильный фильм! Отрава чёртова, дурдом, полный ацтой!

Так он орал, оставаясь в одиночестве. Джейн отошла, подобрала какой-то чахлый книжный томик и сделала вид, что читает. Ассенизаторы возобновили игру в покер. Все сделали вид, что эпизода вообще не было, и только Маус, тяжело дыша, стоял у двери, подпирая её спиной — в явном намерении оторвать задницу любому, кто покусится на неё.

— Ну, ты и облажалась, Джейн, — лишь заметил скотина Майлз. Она не ответила и ещё больше углубилась в современную ироническую детективу.

Свечи догорели, и в помещении воцарилась полная тьма. Как ни странно, все промолчали. Потом начались хаотические перемещения по бункеру. Как подметил обострённый темнотой слух Грандиевского, откуда-то взялись новые, незнакомые субъекты. Во тьме кто-то протащился, спотыкаясь, мимо двери. Маус мог поклясться, что слышал мокрое шлёпанье ласт и невнятное гугуканье инопланетян.

И тут задудел чей-то сотовый.

— У кого мобила?! — взревел Грандиевский. — Немедленно отзовитесь!

Раздалось неясное шушуканье, потом всё стихло. Но мобила продолжала верещать, и Грандиевский начал пробираться по рукам и ногам к источнику звука. В темноте он поймал мерзавца и вырвал из его рук заветную трубку.

Тьма осветилась голубенькими кнопочками. Грандиевский, волнуясь, набрал номер Бегемота.

— Да! — завопил в трубке голос. — Куда ты пропал?! Я уже шесть часов не имею с тобой связи!

— Неважно! — волнуясь, ответил Грандиевский. — Что мне теперь делать?

Тут раздался требовательный голос Джейн:

— Опять он разговаривает с NASA! Отнимите у него сотовый и дайте мне!

Послышались приглушённые звуки борьбы, и Маус на всякий случай пополз под нары.

— Порядок, шеф! — довольным голосом отрапортовал Майлз. — Ситуация под контролем!

— Кто под кем? — осведомился невидимый в кромешной тьме Гоп.

— А вот это не твоё дело, — оборвал его скотина Майлз. — Заткнись и жди своей очереди.

— Короче, дело такое, — деловито излагал мэр Бегемот. — в зрительном зале недоумевают, как могло случиться полное затемнение Земли. Нашлись такие умники, которые ещё кое-что со школы помнят. Начались споры в зале, и механик приостановил показ кинофильма. Поэтому у вас, наверно, и произошла задержка в сюжете. Консенсус ничем не разрешился, и проблема научного объяснения осталась незавершённой. В-общем, голосованием постановили, что ты сам должен как-то объяснить ситуацию, а то фильм с места не сдвинется. Всем уже надоело наблюдать, как вы там ползаете в темноте. Сообрази что-нибудь про это затмение.

— Да как такое может быть? — изумился Маус. — Эти режиссёры никогда в школе не учились? Солнечное затмение по всей поверхности Земли?!

— Послушай, Маус! — взмолился Бегемот. — Не будь полным идиотом! Да плевать всем на науку! Перестань ломаться и немедленно придумай какое-нибудь объяснение этому феномену! Иначе мы с тобой не выберемся из кино!

— Да что же я придумаю? — тупо ответил Маус, совершенно измотанный этой дикой историей с затмением Земли.

— Ну ты же писатель! — гневно ответил Бегемот. — Всего одну-единственную фразу — и все тебе поверят.

Грандиевский прислушался. В кромешной тьме происходила перебранка. Матерились ассенизаторы, что-то верещала Джейн. Орала бабушка в своем кресле, пищали хомячки. Какая-то незнакомая группа, связавшись одной верёвкой, чтобы не потеряться, искала Макдональдс.

— Да что за фиг?! — возмущались подростковая компания из Майами. — Какой придурок свет выключил?!

— А ну заглохли! — рявкнул в мегафон кот Бегемот. — Грандиевский, твой выход!

Писатель прокашлялся и торжественно провозгласил:

— Даже Солнцу надоела эта поганая планета, и оно решило больше не светить на неё!

Заиграла органная музыка, и поплыли кадры катастрофы: замёрзшее вещество, разрушенные кварталы, дохлая рыба, безлюдные Макдональдсы, засыпанные кристаллами осыпавшегося воздуха. Окоченевшие на улицах автобусы, лопнувшие банки — полное отсутствие движения, и только забытый домохозяйкой тостер уныло пытался выплюнуть подгоревшие ломти хлеба.

— Какая красота! — прошептала Джейн.

Финита ля комедия

Бегемот выглянул в окно со своего 15-го этажа. Спасённый мир быстро оттаивал, и следовало поторопиться. Мэр быстро перекладывал пачки долларов из сейфа в дорожный кейс. Ещё один такой же стоял уже наготове: собранный и застёгнутый.

— Сэр, я принесла вам кофе на дорожку, — дрожащим голосом обратилась к нему секретарша.

— Да-да, поставьте, пожалуйста, на стол, — отозвался мэр.

— Вы покидаете нас, сэр? — с рыданием спросила она.

— Не о чем плакать, — успокоил её Бегемот. — Я был дрянным мэром и лучше городу избавиться от меня. Я брал взятки, подкупил всех, кого только мог, чтобы они закрывали глаза на мои подлые деяния. Кино, кажется, уже идёт к концу, и я недурно нажился на этом. Выпейте-ка кофе, дорогая мисс Селина.

С этими словами Бегемот подал секретарше кофе, в который незаметно всыпал белый порошок.

Едва голова мисс Селины бессильно упала на спинку кресла, мэр схватил оба чемодана и направился на выход.

— Я был большим мерзавцем, — заметил он. — Как жаль, что Сиракуза не может запечатлеть этот эпизод.

Он вышел на улицу и начал загружать оба чемодана в багажник чёрного Понтиака. Мэр не видел, не мог видеть, что по главной улице плыла последняя волна субстанции — до этого она застряла в низине, и казалось, что центр городка уже вполне свободен от загрязнений. Теперь же, когда дорога выпрямилась, эта стотонная масса резво потекла по направлению к морю. Бегемот, понятно, видеть этого не мог со своего пятнадцатого этажа, и был уверен, что бедствие миновало его, и путь свободен. К тому же, он был очень занят, любовно укладывая кейсы с бабками в багажник.

— Ну всё, порядок, — сказал Бегемот напоследок, захлопнув багажник и будто бы вытирая лапой пот. — Теперь валим из этого чёртова городка!

Но, едва он выкатил за угол, как мотор заглох.

— Ну, чёрт! Ну, сволочь! — ругался Бегемот, напрасно ворочая ключом зажигания. — Ну давай же!

Всё напрасно — машина заглохла, как по заказу. Наконец, мэр оставил свои безнадёжные попытки завести мотор, он вздохнул и потянулся к дверце, чтобы открыть её. Придётся самому тащить тяжёлые кейсы. Блин, а так ведь хорошо всё получалось!

Он случайно бросил взгляд в зеркало заднего вида и ошеломлённо замер. Не в силах повернуться, он заворожено смотрел, как сзади на машину катят тяжёлые массы, поверх которых уже бегали зловещие голубые язычки.

— Да что же я сижу?! — вскричал мэр и начал судорожно дёргать ручку двери, то и дело оглядываясь на поток. Дверь не открывалась.

— Надо открыть окно! — догадался беглый чиновник и принялся давить на кнопочку открытия окна. Но мотор не работал, и кнопочка бездействовала. Подлый мэр оказался запертым в своём роскошном автомобиле, купленном, несомненно, на преступные средства. Теперь краденая техника подвела своего владельца излишней наворочанностью.

— Субстанция какая-то, а не машина! — взревел Бегемот и попытался вышибить стекло. Лапы у него были мягкие, и слабый стук в небьющиеся стёкла не привёл ни к чему. Он оказался заперт, как в мышеловке.

— Должен быть какой-то выход! — вопил кот, в панике прыгая с переднего сидения на заднее и обратно. — Как вылезти из этой чёртовой консервной банки?!

Он остановился и в страхе посмотрел в заднее окно.

Субстанция поднималась могучей волной, готовясь обрушиться на беззащитную машину. Она всё приближалась, освечиваясь зловещими голубыми молниями. И вот первый удар потряс машину, второй подхватил её с места и поволок, колотя бамперами о стены домов и столбы уличного освещения.

— Вот он, паразит! — злорадно проговорила в микрофон Сиракуза Коктебель, в безопасности сидя со своей тарелкой дальней прослушки на крыше мэрии. — Послушаем, что он скажет в своё оправдание.

Из заваленного гнусными массами Понтиака слышались приглушённые вопли и проклятия.

* * *

— Сынок, ты у нас крепкий сукин сын! — одобрительно заявила негритянская бабушка в кресле. — Из тебя ещё выйдет толк, или я не Роза Склероза!

— Шеф, ну ты и молоток! — уважительно говорил Майлз. — Я бы ни в жисть не придумал такой шикарной теории.

— Братцы! — воодушевлённо вскричал толстый негр в полосатой майке. — Был я вором и антисоциальным элементом! Теперь я понял, что такое быть героем! Пойду учиться на ассенизатора!

Ему зааплодировали.

Подошла перемазанная всем на свете девочка лет семи и уставилась на Мауса своими большими голубыми глазами.

— Это твоя дочь! — торжественно известила его героиня. Она хотела продолжать, чтобы объяснить сей факт.

— Ладно, милая, — утешающее отозвался совершенно вошедший в роль Маус.

— Переживём как-нибудь, — мужественно добавил он.

Джейн заткнулась, соображая, что бы всё это значило. Но тут с криками набежала масса репортёров. Маус приготовился дать последний эпизод.

Микрофоны сунулись к его лицу так стремительно, что один довольно ощутимо долбанул героя в нос. Чтобы остановить струйку крови, Грандиевский поспешно выхватил из пачки сигарету и воткнул её в ноздрю. Так, с сигаретой, он и начал говорить к народу. Сказал хорошие слова о мире во всём мире, о национальной совести и патриотическом долге, о великой стране, гражданином которой он является, и многое другое. Он не знал, чем бы ещё удивить народ, но тут в толпу репортёров врезалась Сиракуза Коктебель, вламывая наглым конкурентам своей тарелкой и колотя им по головам одетым в мамонтовую шкуру микрофоном.

— Вы видите национального героя, нашего соотечественника, который спас весь мир! — взахлёб вещала Сиракуза, отрывая сосульки от носа. — И я горжусь тем, что являюсь гражданкой этой великой страны!

Он спас планету. Он заслужил награду. Настало время торжества.

Едва войдя в комнатку мотеля, Джейн игриво толкнула Грандиевского на широкую кровать и принялась под музыку снимать с себя одежду. Под замызганным комбинезоном оказалась вполне приличная шёлковая комбинашка, она нисколько не измялась. У Джейн и локоны не распустились, и тушь не расплылась.

Танцуя, героиня приблизилась к кровати и, не снимая с себя исподнего, уселась на Мауса верхом — почему-то на живот. Маус, конечно, сразу догадался, что сейчас начнётся секс, но опоздал к началу и не успел расстегнуть штаны. Впрочем, героиню это нисколько не обескуражило — она вдохновенно принялась исполнять на его кишечнике свой коронный номер. Было ужасно неудобно, в животе урчало, кишки трещали, распирали газы, но дура Джейн ничего не замечала — она думала, что занимается сексом. Ну, Маусу деваться было некуда — не ругаться же с ней! — и он терпеливо выносил последнюю причуду учёной барышни.

И вдруг Грандиевский с ужасом увидел, что комната стала быстро наполняться публикой. На заключительную сцену вожделенно глазели все ассенизаторы, рокеры на мотоциклах, громила в полосатой майке. Припёрлась негритянская бабушка Роза Склероза в своём старом кресле. Дюжины две полицейских, Сиракуза с оператором, целая группа младших школьниц, почему-то с чебурашками на ранцах.

— Вот он, наш молоток! — с гордостью заявили Гоп и Стоп.

"Законы жанра", — обречённо подумал Грандиевский и принялся послушно исполнять экстаз.

Уже закатывая глаза и дрыгая лапками в дырявых носках, он заметил отвлечённо, что героиня как-то очень странно утратила свой голливудский лоск. И кожа у неё оказалась вовсе не атласной, а просто какое-то телесного цвета трико от горла и до пяток. И личико вовсе не такое молодое, к тому же прыщи на подбородке. И волосы — накладка. Потом вывалились сами собой отовсюду силиконы. И зубы оказались не идеальны. И — что самое противное! — подмышкой у неё была зажата измусоленная тетрадка со стихами про любовь — чём можно было догадаться, глядя на нарисованные фломастером сердечки, старательно обведённые каёмкой.

Грандиевский скорбно разглядывал старательно гарцующую на его штанах особу и не понимал, как могли его так бессовестно накрячить. Он утомлённо закрыл глаза, изображая из последних сил неземное наслаждение.

* * *

— Ну вот и хорошо, — сказал маленький мальчик, вставая с унитаза. Он захлопнул книжку комиксов, аккуратно вытер попу, подтянул штанишки и нажал металлическую кнопку компакта.

— Не надо-ооо!!! — завопил весь только что спасённый мир.

Напрасно. С рёвом урагана сорвало бачки унитазов, рыгнули в небо миллиарды толчков — планета, содрогаясь, утонула в космических потоках экскрементов.

* * *

Маус открыл глаза и обнаружил себя сидящим в кресле. Зал был тёмен, лишь на экранах догорали титры. Весь народ деловито устремлялся к выходу, только в соседнем кресле изнемогала от эмоций какая-то несимпатичная особа в очках и шляпе. Она держала в потных ладонях тетрадку со стихами. Судя по её крайне экстатическому виду, это была типичная куртуазная маньеристка. Грандиевский всё понял. Он поспешно начал пробираться по опустевшему ряду прочь.

Выйдя на улицу через боковой выход, он сощурился от яркого света. Сколько же времени прошло? Может, уже наступил следующий день? И где Бегемот?

Грандиевский решил подождать партнёра у главного входа. Там он засмотрелся на широкую афишу. Лакированная картинка на растяжке изображала его самого. Это, несомненно, был именно Грандиевский — но какой! Его не слишком впечатляющую физиономию так отлакировали и так подали, что Маус невольно залюбовался сам на себя. Красавец-герой с мужественным взглядом, тяжёлой челюстью и загорелой кожей. Только сигарета в ноздре немного портила его.

Грандиевский потрогал ноздрю и убедился, что она всё ещё кровит. Тогда он достал носовой платок и, прикрыв им нос, пошёл скорее в сторонку от главного входа, чтобы кто-нибудь не вздумал узнать в нём экранного красавца.

В кинозал набивалась новая толпа, и похожий на бобра билетёр раздавал разноцветные билеты. Кто-то ликовал, получив билетик на первый ряд.

— Всё?! Насмотрелся кина? — в бешенстве спросил кот Бегемот. Весь вид его был жалок: с ушей до кончика хвоста бывший мэр был мокрым и взъерошенным.

— Между прочим, чемодан с деньгами утонул в субстанции! — злорадно сообщил он главному герою. — И, как я понял, все очень радовались этому! Так вот, мон шер, я буду рад вам сообщить, что это были все наши сбережения! Чем будете платить за переправу?

— Какую переправу? — выпучил глаза герой.

— Ах, ах, мой друг! — издевательски воскликнул кот. — Вы, кажется, погрязли в наслаждениях и совершенно позабыли, зачем вы прибыли сюда! Дружочек, посещение кинотеатров при всей их привлекательности не есть наша с вами цель! Вы прибыли сюда, согласно договору, чтобы посетить литературные источники романа Булгакова "Мастер и Маргарита". Но, если вы забыли, я напомню: добраться до чистого литературного пространства нынче стало сложно — слишком много развелось паразитных форм искусства. Вот мы с вами и путешествуем сквозь них.

— А... — почему-то огорчился Грандиевский. Он уже забыл подлинную цель своего путешествия в необычные виртуальные миры.

— Так вот, мой друг, — продолжал кот уже спокойнее. — нам следует подзаработать кой-какие средства, чтобы перебраться в нужное пространство. Давайте так: вы налево, я — направо. Кстати, я слышал, тут неподалёку проводится конкурс современного городского романа. Тебе и стило в руки — иди, дерзай!

С этими словами Бегемот скрылся за углом.

* * *

— Так, что тут у нас? — грозно спросил надсмотрщик с трёххвостой плёткой. — Опять не работаем? День-деньской чешем языки? Вы норму выполнили?

— Товарищ Влобдавальский, у нас законный перерыв на обед! — отрапортовал тут же капитан Бурбакис. — Мы кушаем баланду, а что истории под то рассказываем, так это наше дело. Прошу не вмешиваться в процесс.

— Да уж, ты того, брат, не зарывайся, — поддержал товарища капитан пиратов. — Мы тут за свои деньги паримся, так что не лезь.

— Хасан Хасанович! — не отставал надсмотрщик. — Силы больше нет — всю каменоломню на уши поставили! Не работает никто, только сидят да слушают гоблинские сказки. Пойду к хозяину, скажу, чтобы продали вас нафиг на гороховые плантации!

— Иди, Мамедов, куда хочешь, только не мешай слушать! Итак, Вавила, что там дальше у нашего героя?

— Дальше история вторая: наш профи оставил халяву и пытается честно заработать денег в Стране Дураков.

— Блин! — нервно выразился Мамедов, доставая из кармана свёрток. — Вот вам сало — жрите, черти! Только пустите послушать.

— Давно бы так, Мамедов, — сказали зэки.

История вторая. Конкурс современного

остросюжетного романа

Творческие аксессуары

— Где тут проходит конкурс остросюжетного романа? — спрашивал он у прохожих?

— А? Что? Какой роман? Конкурс? Не знаем, не знаем! — отвечали они и быстро убегали все в одном направлении.

Наконец, Маус сообразил, что к чему и, посмеиваясь, побежал туда же. Надо же, забыл как конкурсанты ревностно охраняют свой заповедник!

Так он, следуя протоптанными тропами, добрался до места, где организовывался конкурс.

Там было довольно шумно и людно, толпами бегали молодые люди с большими от удивления глазами и разинутыми ртами. Немного далее крепко сбитой стаей держались немолодые и порядком лысоватые ветераны интеллектуальных соревнований с группами поддержки.

Всё действо походило на ярмарку — так же ярко развевались флаги, кричали в мегафоны что-то неясное непонятно откуда. Особенным вниманием пользовались фанерные киоски в форме теремков — они стояли в ряд, и к ним пристроились большие очереди.

Грандиевский сразу направился к киоскам. Он ни с кем тут не был знаком и только с завистью смотрел, как возбуждённо общаются меж собой отдельные группки конкурсантов. Все стояли в очереди, которая двигалась утомительно медленно.

Всё здесь было не так, как он привык видеть. Писатель Мышкин и раньше участвовал в сетевых конкурсах в разных сетевых журналах и знал, какова там обстановка. Но здесь всё было как-то иначе — возможно, он наблюдал зримое воплощение сетевых закулисных передряг. Так что, надо держать ухо востро.

Наконец, утомительное стояние в очереди подошло к финалу, и Маус приблизился к окошечку киоска, похожего на сказочную новогоднюю избушку.

"Выдача первичных реквизитов", — прочитал он надпись над полукруглым окошечком.

— Что будем творить? — скучным голосом спросили оттуда, и Маус, нагнувшись к самому отверстию, увидел скучного немолодого человека, похожего на старую моль.

— А каков список предложений? — быстро сообразил писатель.

— Хотите совет? Не западайте на всякую космическую фантастику или, того хуже, фэнтези. Поверьте — полно конкурентов. Беритесь за старые, добрые, надёжные сюжеты из реала. Пишите лав-стори. Желающих мало, так что можете блеснуть. — отозвался человек в окошке. — Тем более, что в массе своей этим занимаются женщины — можете приятно отличиться.

— Давайте! — торопливо ответил Грандиевский, которому всё равно было, что писать, лишь бы денег заработать. Он получил вожделенный квиток опять же почему-то настораживающего розового цвета.

— Какие будем брать инструменты? — безразлично поинтересовался человек в окошке.

— А что есть? — насторожился Маус, соображая, что платить ему за это нечем.

— Нет денег? — легко догадался старый моль. — Опять же, чисто от себя, советую взять бесплатный генератор сюжетов типа "Любовь-морковь" — модель старая, но ещё поработает. Опять же, стандартный синтезатор эмоций модели "Ля-ля-тополя" — тоже устарел, но немало наших прославленных звёзд крутили его ручку. Так что не брезгуйте — берите.

— Что ещё? — опытный Маус решил, что надо брать с этой конторы всё, что она может только дать бесплатно.

— У вас есть группа поддержки? — поинтересовался собеседник. — Нет? Значит, залетели в наш курятник случайно? Плохо, конечно. Надо ради такого случая брать с собой хорошо натасканную команду — всё же кучей легче пробиваться. Ну ладно, советую набрать тут неподалёку бригаду негров. Ребята хоть и молодые, необстрелянные, но свежие идеи в головах роятся. Так что не жеманьтесь — постарайтесь использовать их максимально. Они рады будут вашему вниманию.

Говоря всё это, человек просунул в окно какую-то машинку, похожую на старый арифмометр, и присоединил к ней ещё одну штуковину такого же древнего вида. Озадаченный Маус невольно принял в свои руки это чудо креатива, а реквизитор напоследок добавил:

— Ступайте в домик номер два, там неплохой выбор главных героев.

И Грандиевского тут же оттеснили от окошечка нетерпеливые молодые люди и принялись с азартом что-то спрашивать.

Он понятия не имел, как обращаться с этой штукой, поэтому скорее направился к домику с номером два.

Домик номер два тоже напоминал сказочную избушку — он был сколочен из фанеры и расписан поверху, как пряник, и с надписью над низенькой дверкой: "Выдача основных реквизитов".

Дверь внезапно отворилась, и на улицу вылетел рассерженный молодой человек с поленом в руках.

— Чёрт! — энергично выругался он. — Я папа Карло, что ли, чтобы самому стругать?! Грёбаная лавчонка!

Изумлённый Грандиевский проводил глазами удаляющегося автора — тот ожесточённо жестикулировал. Но к избушке номер два уже направлялась толпа других конкурсантов, и Маус поспешил опередить их.

Открыв фанерную дверь, он вошёл в это хилое строение — внутри домик походил на сарайчик, доверху забитый всякой пыльной всячиной — совсем не то, что снаружи. За крошечным прилавком торчал человек в резиновом фартуке.

— Пол, возраст? — без предупреждения обратился администратор к вошедшему. — Не тяните время, решайте быстро.

Маус растерялся и поскорее ответил:

— Мужской, тридцать шесть.

— Деревянный, надувной? — быстро спросил человек.

Грандиевский совсем уже ничего не понимал, но не желал проявлять свою слабость и признаваться в полном неведении относительно здешних законов. К тому же вспомнился тот рассерженный молодой человек с поленом в руках.

— Надувной, — так же быстро ответил Грандиевский.

Служащий тут же пошарил под прилавком и вытащил большую картонную коробку, а из неё уже — связку чего-то странного. На первый взгляд казалось, что это старые перчатки оранжевого цвета, в каких хозяйки производят уборку или копаются в саду. Только почему-то у перчаток наверху было нечто вроде коротких пучков волос, какие приделывают куклам.

— Блондин, брюнет, шатен? — опять последовал быстрый вопрос.

— Шатен, наверно, — неуверенно ответил Маус, который в душе считал себя русым.

Работник за прилавком покопался в этой связке, отыскивая бирки, и вытащил одну перчатку.

— Пол мужской, возраст — тридцать шесть, — деловито обронил он. — Распишитесь.

У "перчатки" оказались две ноги, две руки, головка с волосами пыльного цвета и даже нечто маленькое между ног, удостоверяющее принадлежность надувной резиновой куклы к мужскому полу. Тут до Мауса дошло, что ему подбирают облик главного героя!

— Нельзя ли поменять на блондина и помоложе? — запоздало встрепенулся он.

— Нельзя, — несговорчиво отрезал кладовщик. — Вы уже расписались. Идите и получите аксессуары. Домик номер три.

В третьем домике — впрочем, это был довольно большое помещение, похожее на конюшню, — было полно всего, но было пыльно, темно и душно. У длинного прилавка толпился народ и о чем-то торговался со встрёпанным и взмокшим кладовщиком.

— Не мешайте! — кричал тот. — С десяти до одиннадцати выдача по серии "Ср-м", а "Др-Вр" после двенадцати! А с "Косм" и вовсе не подходите — не подвезли! Идите и читайте прейскурант! Кто просил "Совр"?!

По ту сторону прилавка суетились молодые ребята, притаскивая картонные коробки и просто вороха какого-то тряпья — всё сваливалось в кучу. Кладовщик орал, щёлкал помощников по растрёпанным головам, вытаскивал из-под прилавка стопки больших амбарных книг, рылся в записях, спорил, матерился. Немного в стороне группа совершенно перелаявшихся людей остервенело копалась в больших коробах.

Маус заметался. Он искал начало очереди, но всё было совершенно непонятно. От раза к разу, от домика к домику, ситуация становилась всё более скверной. Наконец, он нашёл возле двери толпу народа, что-то увлечённо читающих у стены, и присоединился к ней.

— Что читают? — спросил он у человека, стоящего позади всех.

— Да прейскурант! — нервно ответил тот.

— Братва! — выкрикнул кто-то из толпы. — Не будьте жмотами! Читайте вслух.

— Чего тебе? — немедленно окрысились в ответ. — Мы читаем "Совр"!

— А "Др-вр"?! — взвыл невидимка.

— Вот дочитаем "Совр", тогда читай своё "Др-вр"! — скандально ответили ему.

Маус уже почувствовал, что возбуждение толпы охватывает и его. До этого момента он был спокоен, а теперь вдруг сообразил, что может оказаться в стороне от распределяемых благ. Тут зевать нельзя — это же Конкурс!

— Давай читай "Совр"! — закричал он, ввинчиваясь в толпу. — "Др-вр" подождёт!

— Тиха-а! — рявкнул кладовщик, перекрывая ор толпы. — Прейскурант сожгёте!

Наконец, страсти немного улеглись, и чей-то голос стал зачитывать от стены.

— Транспортные средства! Автомобили: ВАЗ — двадцать три, УАЗ — шестнадцать, "Копейки"...

— Чего ты нам читаешь?! — взвыли в толпе. — На кой нам отечественная рухлядь?!

— Иномарки! — немедленно сменил список невидимый чтец. — Японские или штатовские?

— Японские! — взревела толпа.

— Мицубиси — ноль! "Сузуки" — ноль!

— Да что за хрень! — заорали в толпе. — Чего ты нам ноли читаешь?!

— Сами сказали — японские! — огрызнулся чтец. — Читаю, какие есть!

— Давай!

— Антикварные: Виллис Оверленд ВМ, 1943года!

— Да пошёл ты!!

— Беру! — раздался писк из середины толпы.

— Бери и вали! — отвечали рёвом матёрые конкурсанты.

Счастливый обладатель антикварного Виллиса Оверленда ВМ 1943 года выдрался из толпы наружу. Глаза у него за круглыми очками сияли, в дрожащих руках он держал заветный квиточек. Не задерживаясь ни на минуту, он ринулся к прилавку. Задохнувшийся от изумления Маус проводил его взглядом и тут же вернулся к своей толпе. Тачки дают, блин!

— Читай давай! — орал он вместе со всеми.

— Додж Калибер — две штуки!

— Мне! Мне! — кричал, подпрыгивая позади всех, Грандиевский.

Оба Доджа уплыли.

— Понтиак Дивизион!

— Беру! — надрывался Маус. Ни фига не вышло — Понтиак упёрли.

— Классический Мустанг!

Ушёл Мустанг.

— Крайслер!

Толпа взревела и началась настоящая давка. Уехали без Грандиевского и Плимут, и Шевроле, и Рено-Меган. А толпа у прейскуранта всё не убывала, наоборот — примазались какие-то новые нахальные молодые люди и прямо из-под носа увели два Ауди и три БМВ!

— Да что это такое! — вышел из себя Маус. — Соблюдайте очередь!

Однако никто очередь не соблюдал — все рвались в первые ряды. Тогда Маус вышел из себя окончательно. Он засунул чёртов арифмометр за пазуху, чтобы не потерять инвентарь, и ринулся под ноги толпе. Так, протиснувшись у всех под ногами, получив пару раз каблуком по уху, он прорвался к самой стене. И там уже, напрягши все силы и отбиваясь кулаками, выпрямился и оказался нос к носу с небольшим устройством, вмонтированным в стену.

На плоской панели тускло светился небольшой экран, а на нём — столбцы цифр и надписей. Под экраном располагались крупные клавиши со стрелками — вперёд, назад. И ещё одна клавиша со словом "да".

В каталоге мелким шрифтом обозначались названия разных машин, но против большей части строк уже красовались большие нули. Не успел Грандиевский толком в чём-то разобраться, как его притиснуло к стене толпой. Отбиваясь он нечаянно несколько раз нажал локтём на клавиши. В результате в маленькую прорезь выпали штук пять билетиков. Ближайшие конкурсанты заорали и бросились ловить драгоценные квиточки. Маус тоже суетился, но ни один не попал ему в руки — всё расхватала жадная и наглая молодёжь. Он даже не понял, что им досталось.

— Ну всё, сволочи! — рассвирепел он окончательно. Достал из-за пазухи генератор сюжетов и замахнулся этой антикварной штучкой на конкурентов. — Убью падл!

Так огнём и мечом он отбил право спокойно почитать прейскурант. Пробегая глазами длинные столбцы нулей, Маус судорожно искал какую-нибудь приличную иномарку, но в поле зрения всё больше попадались отечественные "Нивы", "Волги". На худой конец он уже хотел приобрести себе хоть бы корейский Хёндэй, но тут вся толпа заорала и стала его ругать и толкать. Нечаянно Маус ткнулся носом в клавиатуру, в прорези что-то зажужжало, и выплыла бумажечка.

Оглянувшись на экран, он увидел, что прейскурант сменился — теперь вместо "Современное время. Марки автомобилей" там значилось: "Древнее время. Гужевой транспорт.", а под заголовком столбцом выстроились строки:

вороной — во лбу звёздочка, по храпу — проточина. 2шт

Караковая кобыла — губы белые с тельными пятнами — 1шт

сивый мерин — 3 шт., с подпалинами — 1 шт.

гнедая — 8шт, из них со звёздочками — 4шт.

караковая — 3шт, из них один — с ремнём, и два с фонарём.

И так далее.

Вокруг прейскуранта уже собиралась новая толпа — на этот раз куда более спокойная и редкая. Авторы этой волны имели умиротворённый вид и мечтательные взоры. Грандиевский уже догадался, что эти конкурсанты намереваются ваять опусы о приключениях в эпоху, предшествующую технологической. Конечно, тут следовало очень серьёзно отнестись к выбору лошади — это ведь будет спутник на весь период повествования.

— Там много лошадей, всем хватит, — успокоил он одного благообразного юнца с длинными волосами и пушком над верхней губой.

— Однова, благодарствую, — церемонно поклонился молодой автор, держась большими пальцами за верёвочный поясок.

Выбравшись на относительно свободное место, Грандиевский с замиранием сердца глянул в заветный квиточек. Там значилось: Хаммер Н2.

— Вот это раз! — удивился Грандиевский. Он видел как-то раз Хаммер и помнил, что этот вездеход участвовал в военной операции американцев где-то на Востоке. А потом из-за не слишком удачных технических характеристик армия США избавилась от этой машины, и могучий драндулет расползся по частным гаражам. Был он огромен, неповоротлив, шумен и топлива жрал немеряно. Зато внушителен до невозможности.

Невольно подумалось: а совладает ли он с этакой громилой, имея лишь опыт вождения отечественной Лады-Калины? Вспомнилось, как скотина Майлз легко управлялся с многотонной говновозкой высотой в два этажа. Но у Майлза были здоровенные ручищи, поросшие курчавым рыжим ворсом, а Грандиевский — слишком интеллигентный мужчина.

— Ладно, пусть будет Хаммер, — пришлось ему согласиться с относительной удачей.

Тут он опомнился от своих дум и огляделся. Братья-конкурсанты, среди которых он топтался возле прейскуранта, уже оголтело тёрлись возле прилавка, протягивая свои билеты. Маус кинулся туда, кляня себя за нерасторопность.

Под рукой у него мешался генератор, к которому крепился ещё и синтезатор. В кармане неудобным комом лежал главный герой. Но всё же Грандиевский пробился к прилавку и тоже стал кричать, тряся заветным билетиком.

— Да слышу я! — отлаивался кладовщик. — Чего орёте?! Щас принесут!

— Нет, это возмутительно! — распространялся тот тип, что приобрёл Виллис Оверленд 1943года. — Я первым сюда пришёл! Почему не соблюдают очередь?!

Тут помощники кладовщика притащили большой ящик, вся очередь заголосила, и Маус вместе с ней, хотя ничего толком не понимал. Его волновало одно — как он получит свой Хаммер. С топливом в баке или нет. Если нет, то где взять.

— Вы не знаете, где тут дают дизельное топливо? — возбуждённо спрашивал он у этого, с Виллисом Оверлендом.

Не получив никакого внятного ответа, он принимался вместе со всеми орать и требовать немедленно выдать ему машину. Вместе с обезумевшей толпой он напирал на прилавок, получал в глаз и давал в глаз. Этот, с Оверлендом, давно уже стонал где-то внизу, потеряв очки и вытирая кровавые сопли.

Грандиевский уже утратил способность к сочувствию и оскотинел настолько, что отпинывал от прилавка тех, что послабее. И вот, уже почти не надеясь получить свой Хаммер, он оказался прямо напротив взмыленного кладовщика.

— Давай билет, мать твою! — с ненавистью бросил тот и выхватил клочок бумаги у конкурсанта, отчего-то застывшего в прострации.

— Чего у нас тут? Хаммер? Получи! — с этими словами кладовщик нагнулся и быстро вытащил из большой коробки нечто маленькое. Сунул это в руки Грандиевскому, и беснующаяся толпа оттеснила писателя от прилавка.

Вывалившись из толпы, Маус обалдело посмотрел, что такое ему сунули в руку. Это оказалась маленькая игрушечная машинка, изображающая в самом деле Хаммер синего цвета. У неё даже дверочки открывались.

И ради этого он дрался?! Бил морды и был бит?!

В стороне послышались какие-то сдавленные звуки — это у пустой стены давился истерическим хохотом тот самый худощавый господин в очках, что выхватил антикварный Виллис Оверленд. 1943 года. Он держал в скрюченной ладони этот самый Оверленд — белую машинку с хромированными детальками.

— Чо смотришь, интеллигент хренов? — хамски спросил очкарика мордатый тип. — Не нравится машинка? Верняк! Вот у меня — спортивный "Ягуар"!

— Какой же прок от этой игрушки? — едва не срываясь в смех, спросил сам себя Грандиевский. — Ради чего стоило давиться?

— Так это ж не тебе машина! — заметил, пробегая мимо, один из помощников кладовщика. — А твоему главному герою.

Маус пришёл в себя. Ему стало стыдно. Господи, какой дурак! Поверил, что тут могут действительно раздавать машины! Отчего он так завёлся? Все бегут — и он бежит, все орут — и он орёт! Ведь это всего лишь игра! Это же просто конкурс, ничего конкретно серьёзного из этого быть не может. Есть вероятность выиграть небольшой приз, попасть в поле зрения издателя, срубить немного деньжат — и всё! Всё, что ему нужно — это только заработать немного денег, чтобы миновать этот сумасшедший мир вторичной литературы!

— Куда идти дальше? — уже совсем спокойно спросил Грандиевский в воздух. Он решил быть сдержанным и невозмутимым, не попадаясь больше в сети этого несерьёзного мира иллюзий.

— Все идут туда, — ответил ему тоже успокоившийся очкарик. — Нам нужно получить аксессуары для главного героя.

И они вместе пошли на другую сторону конюшни, где шло оживлённое, но без драки, шевеление. Оба старались не вспоминать тех безобразий, что творили друг перед другом. И оба, не сговариваясь, обернулись.

Проклятый кладовщик уже больше не орал. Спокойно он доставал из коробки игрушечных лошадок и раздавал их конкурсантам — согласно заявок. Лошадок было много, а суеты не было совсем.

— Благодарствую, служивый, — с поклоном отвечал давешний благообразный юнец в поддёвке, отходя от прилавка и бережно держа в ладони маленькую караковую лошадку с мочальным хвостом.

Выбор жилищных условий для главного героя они пережили уже легко — сказывался некоторый опыт. Сначала переждали, когда схлынет толпа агрессивных завсегдатаев — именно они и устраивают всегда свару в любом конкурсе. Потом пошли и неторопливо стали рыться в опустевшем списке. Конечно, все богатые особняки и виллы на Рублёвке расхватали. Но Грандиевский уже так не дёргался — ведь это для главного героя, а не для него жильё. Маусу удалось достать для своего персонажа только однокомнатную квартиру в спальном районе. Но, в конце концов, это была всё же Москва, а не какой-нибудь Кологрив.

Лорд Эльбрус Каннингэм — так звали его нового знакомого (это псевдоним, а по-русски — просто Алик Коньков) оказался в несколько худшем положении — ему попалась только комната с соседями. Однако, наученный горьким опытом, он радовался и этому.

— Ничего! — с энтузиазмом воскликнул бескорыстный Эльбрус. — Мой герой пробьёт себе дорогу в науке! Он сделает великое открытие — например, откроет лекарство от СПИДа!

Грандиевский несколько усомнился в результативности подобного энтузиазма, но решил не спорить. Ведь придумать можно всё, что угодно. Это же личный мир автора — его герой может делать деньги из воздуха и наломать своей слабой ручонкой по роже любому громиле.

Так что, когда оба получили на руки цветные картинки с изображением жилья своих героев, а также чертежи-планы, то не расстроились. В одном квадратном сантиметре совмещённого санузла вполне может поместиться целая джакузи!

"Мой герой, — подумал Грандиевский. — будет женским баловнем. Ему и не нужна большая квартира — кто там убираться должен?! Он вообще будет кочевать от одной богатой дамочки к другой. Этакий обольстительный красавец. А в свою нору он будет приходить только устав от женских ласк. Но для хорошего любовного романа нужна возвышенная страсть. Так что главному герою понадобится героиня".

В четвёртом домике раздавали героинь. Сначала наши приятели решили постоять в сторонке, посмеиваясь и глядя, как конкуренты со злобой бьются у раздатка. Но потом быстро догадались.

— Э, Каннингэм, — встревожено сказал Грандиевский. — Боюсь, не достались бы нам какие-нибудь кривоногие прыщавые провинциалки! Или подмалёванные пожилые жрицы любви! Ты ведь и так уже получил для своего героя реставрированную рухлядь!

И далее, не обращая внимания на возражения Эльбруса о том, что его машинка — совсем не рухлядь, а благородный антиквариат, ринулся в гущу схватки.

Синтезатор с интегратором, любезно подсунутые старой молью, снова выручили писателя — он так ловко орудовал своим чудо-арифмометром, что сумел пробиться к окошечку, минуя опытных бойцов. Там, получив пару оплеух и без счёта зуботычин, Маус выдрал у судьбы роковую блондинку с длинными ногами. Будучи верен новой дружбе, он так же нахально прихватил и какую-то девушку для приятеля.

— Во! Смотри! — с торжеством воскликнул Грандиевский, демонстрируя пластиковую красотку с действительно первоклассной грудью.

— Дай-ка посмотреть! — жадно схватился за куклу Эльбрус. Он принялся так страстно исследовать красотку, что Маусу стало ясно: у парня бзик на сексуальной почве. Наверняка пробавлялся ранее эротическими фантазиями. Дотошный Эльбрус даже заглянул ей под коротенькую юбчонку. Это Грандиевскому не понравилось.

— Ну-ну, не лапай мою девочку! — хотел он отобрать куколку у Каннингэма. Но тот нащупал на спине героини какую-то пуговку и стал вертеть её. Получилось нечто неожиданное: грудь у девочки стала расти, расширяться — вскоре лифчик стал ей мал.

Интеллигентный очкарик Каннингэм поднял на Мауса совершенно круглые глаза. Тот и сам был ошеломлён. Он принялся поспешно исследовать свою красотку и обнаружил в ней много всяких приспособлений, при помощи которых можно было до умопомрачительности изменить вид героини. Мало того, что она могла открывать рот и произносить некоторые слова, мало того, что умела хлопать глазами, она ещё и писала по-настоящему!

— А мне такую! — жалобно взвыл слабосильный Эльбрус.

Кукла, которую принёс ему товарищ, оказалась похожей на пупса. Руки-ноги у неё вертелись, но не имелось ни следа интеллекта, да и какой интеллект может быть в этих круглых глазах с тремя нарисованными ресницами. Также не было никакой возможности делать ей причёски, поскольку вместо пышной и мягкой белокурой гривки у пупса имелись только едва окрашенные коричневым цветом пластиковые волны. А уж про грудь — вообще молчим!

— Может, он её удочерит? — неуверенно спросил Маус, понимая, что оказал товарищу плохую услугу.

— Кто? Мой герой? — печально ответил Эльбрус. — Нет, это невозможно. Он слишком занят наукой. Хотя, это был бы благородный поступок. Положим, бедная девочка воспитывалась в детском доме, много настрадалась. Он взял её от жестоких воспитателей и стал растить один в своём одиноком холостяцком доме.

— В комнате с соседями, — напомнил ему Маус.

— Вот как? Тогда это невозможно. Они настучат на моего героя. Они скажут, что он совершает развратные действия с несовершеннолетней.

Да, у Эльбруса явно был опыт в данной области жизни.

Грандиевский придумывал одну за другой роли для некрасивой, кривоногой, толстозадой и плоскогрудой второстепенной героини, но сочинить романтическую биографию для такой лупоглазой каракатицы оказалось просто невозможно — она никак не сочеталась со вдохновенным образом молодого учёного, спасающего мир. Оставалось последнее — идти в бой и сражаться за героиню.

После получасового беганья вокруг осатаневшей толпы Эльбрус умудрился прорваться к раздатку и вырвал, что сумел.

— О! — простонал лорд Каннингэм. — Теперь у меня две каракатицы!

Далее последовала увлекательная практика по созданию и пошиву реквизитов. Пошивочная мастерская располагалась опять-таки в фанерном домике, где стояли довольно старые машинки и было припасено в коробках множество всякой разнокалиберной мелочи.

Набрали они для кукол стандартной одежды, кое-что пошили сами, пользуясь выкройками. У Грандиевского открылся неожиданный талант — он очень здорово собирал из тряпочек сногсшибательные модели, придумывал неожиданные детали, использовал вещи, которым вообще не место в модельном деле. Так, например, он придумал крепить одежду на куклах при помощи обыкновенных канцелярских скрепок. Он пошил своему герою элегантные костюмчики, рубашечки. Особенно удавалось нижнее бельё. Так же роскошно одел и девочку главного героя, причём собрал ей неплохой подбор бижутерии — из бисера и стекляруса. С косметикой было хуже, но кое-как и с этим справился — под конец практических упражнений у пластиковой героини уже имелась битком набитая сумочка со всяким добром.

Всё хорошо, но однажды хорошее кончается — так закончилась и оформительская практика. Новобранцев собрали и построили на плацу перед опустевшими домиками с номерами. И вышел вперёд ветеран, который будет в финале судить конкурсные работы. И вот авторы разделились по номиналам конкурса и собрались по группам. Каждую группу увел в сторону инструктор. Маус и Эльбрус решили ваять жизнеутверждающий реал.

Немолодой дядя, в котором было трудно заподозрить творческого человека, прохаживался вдоль ряда конкурсантов и внушал инструкции. Итак, на творчество выделяется всего неделя — за это время надо создать повесть или эссе в избранном жанре. Обстановку для главного героя, его окружение, финал истории выдумывать из головы, но за логику событий с автора спросят. Так что не надо нам рассказывать про недокормленного подкидыша, в которого ни с того, ни с сего влюбилась миллионерша и осыпала его деньгами с ног до головы, при том позволяя принимать в своём загородном коттедже красивых девок. Но не возбраняется найти сундук с сокровищами.

Очень приветствуется детальное описание эротических сцен, но за переход за черту порнухи снижаются баллы. Хорошо, когда у главного героя есть в жизни умеренный конфликт (а без конфликта что за литература?), но не стоит устраивать продолжительные бытовые сцены. Так, например, не слишком интересно знать, что у ГГ скандальные соседи, которые выкидывают мусор рядом с мусоропроводом, отчего по подъезду бегают крысы. Но вот наличие папы-алкоголика и мамы-шизофренички — весьма недурной штрих. Только этот вариант использовать не нужно — в прошлом конкурсе все повести оказались на подтопе: внизу грызлись шизики, а сверху шёл алкогольный дождь.

Совсем уже не приветствуется плагиат. Это вообще никуда не годится — чтобы не было плагиата! Но можно одалживаться друг у дружки. И главное, помните: никакой поганой фэнтези — один сплошной добротный реал!

Короче, в конце этой речи новобранцам уже прямо-таки не терпелось схватить пишмашку и скорее броситься в бой — творить, творить, творить!

Креатифф как он есть

Первый удар по лбу: никакой пишмашки не было. Было такое здоровенное поле, похожее на детскую игру, а действие производилось при помощи таких штырей — что-то вроде игры в настольный хоккей. Сверху всё это дело закрывалось толстым стеклом, чтобы аффтары не лезли лапами в мир своих героев.

Конкурсанты столпились у приёмных окошек, куда производилась загрузка рабочего материала. Всё шло чин чинарём, никто не удивлялся некоторым странностям конкурса. Грандиевский с Каннингэмом тоже успокоились и поспешили занять своё место в очереди. Впереди, конечно, стояли опытные конкурсные заправилы. Они явно в чём-то скооперировались, и двум товарищам осталось только гадать: как именно выразится этот сговор. А в том, что выразится, наученный старым опытом Грандиевский не сомневался.

— Резиновых взяли? — добродушно осведомился один автор, стоящий в очереди перед ними и от нечего делать впавший в словоохотливость.

— А что? — тут же настропалился Каннингэм.

— Да ничего, — пожал плечами собрат по перу. — Просто резиновые не котируются. Они слишком быстро раздуваются и теряют форму. Не успеешь завершить сюжет, как твой герой уже обзавёлся брюхом и потерял волосы. Да и слабохарактерные они очень. Вы, наверно, первый раз? Я тоже первый раз взял резинового. Вам, наверно, кладовщик подсунул? Вот старый подлец! Он дебютантов за версту чует. Ласковый такой, блин! Советы даёт. На самом деле ему нужно спихнуть эти старые модели, а те, что получше, он прячет под прилавком.

Грандиевский с Каннингэмом переглянулись. Блин, а ведь точно попались!

— А какие котируются? — осторожно спросил Эльбрус. — Деревянные?

— Ну, ежели кому надо простого отечественного совка писать, того же дядю Ваню, к примеру, алкоголика, бомжа, слесаря или инженера, тогда полено будет в самый раз. Но, если ты крутую прозу пишешь, то надо и материал иметь соответствующий. Сейчас металл в моде — железных ребят ваяют. А резиновые быстро сходят с дистанции. У вас ведь самые неходовые модели попались?

Собрат по перу сдвинул на лоб очки и рассмотрел две перчатки, что были выданы коварным кладовщиком на роль Главного Героя.

— Ну точно! Это вот модель Романтик, которая вообще невостребована. А это вот Учёный — тоже хлам.

— Ладно, что есть, то есть. — хмуро ответил Грандиевский, не желая показывать своего разочарования.

— Надо было подмаслить старого мошенника, — толковал автор, который, видимо, страдал излишней общительностью.

— Денег дать? — догадался Каннингэм.

— Ну, если у вас деньги есть, чего вы сюда припёрлись? Нет, обычно натурой подают. Тут ведь многие остались — застряли, значит. Работу нашли, кто сумел. Тут ведь тоже можно прожить. Дворники нужны, уборщицы, билетёры на аттракционах. Хорошо ещё в ресторан устроиться — окурки подбирать. Денег, конечно, не платят, работаем за жрачку. Он ведь, кладовщик-то, тоже человек. Ты ему репы там, моркови подкинь, брюквы. Если есть хлебушка — ты гость дорогой. А уж коли местного самогона принесёшь — вовсе король.

Ошеломлённые тонкостями местной жизни, дебютанты слушали с большими глазами.

— Он вам генератор сюжетов предлагал? — распространялся собрат, чувствуя к себе внимание. — Он всем молодым подсовывает эту штуку. Не вздумайте воспользоваться, а то наваяете сюжет в стиле молодёжной стройки семидесятых годов.

— А синтезатор эмоций? — тревожно спросил Маус.

— Барахло, — авторитетно отозвался автор. — Какие нынче эмоции? Всё просто: либо ты бьёшь, либо тебя бьют.

Словоохотливый автор отвлёкся и влез в другой разговор — там подробно разбирали творчество какого-то молодого нахала.

— Эге, знаем мы эти разговоры, — подмигнул приунывшему Эльбрусу Грандиевский. — Это они так отпугивают нас от конкурса, чтобы, значит, избавиться от конкурентов.

И вот подоспела их очередь загружать материал в сеть. Загрузочным окном оказалось занятное устройство, похожее на люк мусоропровода. Волнуясь, Грандиевский засунул в пасть окна своего главного героя, который уже стал ему дорог, его блондинку, следом покидал весь гардеробчик, машинку и последним загрузил жилищные условия в бумажке. Так же поступил и лорд Каннингэм.

Теперь им следовало подождать до утра, чтобы за ночь кукольная жизнь под стеклом успокоилась и распределилась. Так что, Грандиевский только мельком успел глянуть в большую лупу на своего героя.

Оказавшись в загрузочной зоне, шатен тридцати шести лет расправился, словно его надули, и приобрёл совершенно человеческий вид — не скажешь, что перчатка! У героя оказалось неожиданно приятное лицо и пышные волосы, стоящие над высоким чистым лбом. Улыбка у него была такая добрая, и глаза такие светлые, что Грандиевский неожиданно почувствовал к своему герою симпатию. Всяких он писал героев на своём трудовом веку, а вот таких романтиков ни разу не изображал. Смотрел он на своего парня и думал, что вот таким хотел бы он быть сам.

Маус с трудом оторвался от лупы, уступая место Каннингэму. Тот поспешно закидал все реквизиты в приёмник и зачарованно уставился в окно.

"А ведь я так и не придумал ему имя", — подумал растроганный Грандиевский, отходя от поля и направляясь к берегу грязненькой речки, где все лучшие места уже были заняты. Авторы устраивались на ночлег.

— Ребята, вы чего поели? — заботливо спросил их давешний добрый автор. — Тут новичкам по первости бесплатную пайку выдают. Брюкву будете?

"Я назову его Март", — мечтательно подумал Грандиеский, поедая безвкусную пареную брюкву в полевой авторской столовке.

Жизненная реальность

Под толстым стеклом в большой, как стадион, коробке происходила особенная, таинственная жизнь. Кукольные герои расселились по своим домикам, особнячкам, островкам. По дорогам и уличкам бегали маленькие машинки. По моречку плавали яхточки. Имелись ресторанчики, ипподромчики, гипермаркетики, развлекательные центрики. По улицам ходили, а чаще ездили герои.

Заводиков и фабричек не было вообще, так же не было детсадиков, и детишечек тоже не имелось.

Грандиевский дождался своей очереди и пристроился к манипуляторам и целой системе больших и маленьких луп, через которые можно было разглядеть в подробностях то, что делалось под стеклом. Эти лупы назывались ракурсами — они давали самые разные панорамы — от общей до крупного плана, который позволял разглядеть даже волоски в ноздрях героя.

С большим азартом и воодушевлением Маус взялся вникать в мир своего героя. Рядом крутил рычагами и менял лупы лорд Каннингэм.

Перво-наперво Грандиевский рассмотрел жилищные условия своей резиновой куклы. Как он и опасался, квартирка оказалась так себе — обычная панельная многоэтажка с загаженным подъездом и забитым мусоропроводом — в общем, жизнь. Но герой Мауса был оптимистом, он жизнерадостно надел костюмчик от Версаче, рубашечку от Валентино, поддельные запонки от Картье и вышел на улицу — искать приключений.

Первым приключением было исчезновение Хаммера. Минуту назад он стоял между песочницей, в которой гадили собаки, и чахлым садиком, в котором распивали денатурат алкоголики, и вот исчез!

— Гады! — засопел рядом лорд Эльбрус. — Выбили ветровое стекло и нагадили в салоне!

Кажется, у Каннингэма день тоже начался с проблем.

Вторым событием была неприятность: не успел герой Мауса опомниться от исчезновения машины, как мимо, по дорожке вдоль дома, среди жилого района пронёсся на приличной скорости, громыхая басами, мощный "Лексус". Он обдал героя пышным веером грязи. Из машины доносились вопли, хамский хохот и пьяные голоса. Влетев на чахлую клумбу, "Лексус" выпустил из своего нутра пьяную компанию расписанных татуировками обритых наголо молодцов и размалёванных девиц.

— Чего уставился, чмо? — заржал здоровенный битюг в легкомысленной майке и незастёгнутых штанах, только чудом не падающих с его упитанных чресел. Он не стал дожидаться ответа и отправился вместе со всей компанией в подъезд, где жил герой Грандиевского. Они тащили с собой ящики с пивом.

Никакие амурные приключения в грязном костюме были невозможны, и герой Мауса вернулся домой. Он решил сегодня никуда не идти — на чем подвезти девушку до ресторана? — а устроить дома для своей возлюбленной ужин при свечах.

Оказалось, что наглые соседи жили выше, как раз над квартирой главного героя. Шумная компания отрывалась вовсю, так что плясала люстра и подпрыгивали на столике фужеры. Через час непрерывного топанья и грохота дверей дала течь канализация — унитаз стал переполняться водой, которая полилась на пол и затопила маленькую ванную комнату. Снизу принялись остервенело колотить по трубам, а в дверь стали раздаваться требовательные звонки. Напрасно герой Мауса пытался оправдываться и объяснять, что он не виноват — это всё сверху. Соседи грозили подать на него в суд за испорченный евроремонт.

Проблему требовалось решать оперативно — скоро должна подойти девушка.

— Что делать? — спросил Грандиевского герой, глядя вверх, откуда на него смотрел его творец.

— Возьми большую пластиковую банку из-под белковой смеси для бодибилдинга, — вдохновенно провещал свыше Грандиевский. — Оберни плотно полотенцем, засунь в полиэтиленовый пакет и заткни дыру в унитазе.

Герой так и поступил. Дурнопахнущая вода перестала течь через край унитаза, но стала поступать в ванную. Герой догадался заткнуть отверстие пробкой и поставить сверху большую кастрюлю с водой, чтобы пробочку не сорвало. Так же творчески он законопатил и слив в раковине.

Наверху стало немного тише и раздались недоумённые голоса. Потом в дверь заколотили, но герой притворился, что его нет дома. Через некоторое время веселье наверху возобновилось, а ещё через полчаса потекло на кухне. Герой Грандиевского проявлял чудеса смекалки: он наглухо перекрыл все отверстия, из которых могла литься вода и только посмеивался, слыша, как сверху прибежали и снова колотили ему в дверь. Однако, дальше стало не до шуток.

На потолке появилось мокрое пятно и стало быстро расширяться. Вскоре сверху закапало, потом потекло. Герой метался по квартире, спасая своё добро, пряча в пакеты костюмы, обувь, постельное бельё. По стенам уже лились потоки и заливали пол. Снова прибежали соседи снизу и стали отчаянно ругаться, грозя всеми карами. Вскоре в дверь погромыхали и официальный голос заявил, что если герой не откроет, то призовут слесарей, и те вскроют дверь. Этого герой уже не выдержал — он открыл и показал участковому картину разгрома: текущую по потолкам воду, заткнутый унитаз и замурованную раковину на кухне. Милиционер как-то сразу поскучнел, пробормотал что-то и ушёл. Соседи, ругаясь, тоже ушли.

Непонятно, что делать с водой, заливающей весь пол его однокомнатной квартиры. Но вода, как говорится, дырочку найдёт — она стала утекать в щель под дверью на лоджию. Тогда Грандиевский посоветовал герою, пока не пришла девушка, выгрести всю воду на лоджию, чтобы она ушла наружу через водосливное отверстие у самого пола. Дело действительно пошло, так что герой уже обрадовался — он надеялся, что наверху перестанут лить воду, ведь им же там жить!

Так оно и произошло, и по стенам течь перестало, даже с потолка перестало капать. Но, герой был смущён одним обстоятельством — а как быть с девушкой? Что, если ей вздумается заглянуть в его совмещённый санузел, или, например, принять ванну. Ему не пришлось долго раздумывать над этим обстоятельством, потому что он обнаружил, как гениально решили эту проблему его соседи сверху: на глазах у обомлевшего героя с лоджии верхнего этажа полились недвусмысленно жёлтые струи — всё это происходило под дикий гогот и оглушительную матерщину.

Герой притаился на своём месте, не желая, чтобы эти хамы знали, что он видит их художества. Иначе ему пришлось бы как-то реагировать на это безобразие, а вступать в перепалку с этими дебилами — чистое безумие. Однако, соседи снизу так не думали.

— Скотина! — завизжал женский голос. — Он ссыт с балкона!

— Это не я! — не выдержал и заорал герой, но снизу продолжали раздаваться проклятия и угрозы, а сверху — хохот и мат.

Бедняга Март заскочил в комнату, закрыл дверь на лоджию, задёрнул занавески и нервно бросился за тряпкой — подтереть пол насухо, пока не пришла девушка. Набрав целое ведро грязной воды, он задумался: куда всё это девать? В канализацию не вылить, в ванну — тем более, а, судя по всему, таких ведёр ему ещё надо собрать минимум четыре. Тогда герой осторожно прислушался под дверью, потом открыл замок и бесшумно выскользнул на лестничную площадку. Так же бесшумно он скользнул к мусоропроводу и с замиранием сердца слил воду в трубу. Так он проделал ещё три раза, а на четвёртом попался.

— Ах ты, скотина! — заорала уборщица, накидываясь на него со шваброй. — Вот кто льёт воду в мусоропровод!

Едва отбившись от разгневанной женщины, Герой поспешно ретировался. Он понял, что на сегодня романтический вечер не состоялся, и позвонил своей девушке, с замиранием сердца ожидая, что она ему сейчас скажет, что уже входит в его подъезд. Но, оказалось, что она, как подлинная дочь Евы, даже не вышла из своего дома, поскольку была сильно занята размышлениями о том, что надеть.

— Ничего, милая, — умилённо сказал герой. — Не беспокойся. Надень свой пеньюарчик, а я приду к тебе с бутылочкой Шабли.

Кажется, личная жизнь опять шла на подъём, так что герой воодушевился и не обращая внимания на крики сверху, снова нарядился, надушился дорогим одеколоном, собрался выйти, но вдруг почувствовал настоятельное желание воспользоваться туалетом.

"Чёрт, что же делать?" — забеспокоился герой-любовник. Но, оставалась лишь одна возможность — бежать на улицу и, как последний бомж, мочиться на угол дома. Впрочем, на улице уже стемнело, так что мероприятие могло пройти незамеченным.

Постукивая от нетерпения ногой, он стоял перед дверью лифта и ждал, когда старый больной механизм дотянет кабинку до его седьмого этажа. На площадке была темень — лампочки тут выкручивали с маниакальной регулярностью. Но это даже хорошо, что ничего не видно — Март справедливо полагал, что из-за двери напротив сейчас за ним пытается подглядывать соседка.

Вот лифт прибыл, с нервным лязгом распахнул двери, и обнаружил в своём нутре полное отсутствие освещения. Едва ступив в кабинку, герой сразу понял, что дело плохо: под ногами отчётливо хлюпнула некая однозначная жидкость, да и запах был весьма недвусмысленным. Весь пол в кабинке был залит мочой. Содрогаясь от отвращения, Март нажал кнопку и тут же понял, что попал пальцами в соплю. Это уже было выше всех его сил. Вне себя от бешенства, зажимая нос и крепко сжав губы, он дожидался, когда медлительный лифт доползёт до первого этажа. Как только створки разошлись, он с судорожным вздохом выскочил на площадку первого этажа — прямо на полную женщину.

— Попался, сволочь! — закричала она, хватая его за полу пиджака. — Теперь мы знаем, кто в лифте ссыт!

Не слушая воплей соседки, он ринулся наружу и поспешно выбежал из подъезда. Ему надо было срочно добежать до угла.

Перескочив через низенькую оградку и забежав по узенькой асфальтированной дорожке мимо зарослей высоких цветов с названием "золотой шар", он принялся с облегчением мочиться на угол дома, радуясь наступившему вечеру и скрывающим его цветам. Он находился почти в трансе, пока совершался процесс, который, как известно, прервать нельзя.

— Попался гад,— — сказал старушечий голос немного слева и сверху. — Вот будешь ссать у меня под окном.

И в следующий миг героя с ног до головы окатило прокисшим борщом.

Он был в ужасе. Как быть?! Не идти же в таком виде к девушке на свидание! Об этом даже речи не шло — следовало позвонить ей и отовраться каким-нибудь чрезвычайными обстоятельствами, хотя что может быть чрезвычайнее того, что с ним произошло? Но, к огорчению героя, его мобильник вышел из строя — в него попал жирный бульон.

Герой сидел за трансформаторной будкой, на обвалившемся бетонном крыльце, непонятно зачем приделанном к глухой стене. Он не знал, что делать. Проблема была в том, что у соседей сверху кончилось пиво и они решили восполнить запас. Часть компании тусовалась у подъезда, оглашая вечер громкими выкриками, матом и песнями, мочась на злосчастный угол и топча золотые шары. Зловредная старуха, окатившая героя борщом, даже не высунулась — может потому, что борщ кончился, а, может, по другим причинам.

Была надежда, что, когда они уйдут, можно будет проскользнуть к себе домой. Здесь его едва ли кто увидит — место скрыто от фонарей, освещавших детскую площадку с лесенками, городками и песочницами. Сквозь редкие ветви деревьев, названия которых герой не знал, светили окна его родного дома.

Из-за угла на пыльную землю упала длинная тень, и впавший в задумчивость неудачливый любовник обнаружил прямо перед собой здоровенного мужика, голого по пояс, в растянутых трениках и домашних тапках.

— Ты кто такой? — мрачно спросил мужик.

— Я Март, — встрепенулся герой.

— Сам вижу.

— Дай ему в рожу, Коля! — визгливо закричал голос откуда-то из-за ветвей. — Он маньяк! Он тут всё время подстерегает, когда я иду домой!

— А нехиля тебе ночами шляться возле дома! — ответил Коля в темноту, но в глаз герою всё же дал.

Лифтом он не воспользовался, понимая, что там сейчас должно твориться, и потому лёгкой тенью пробирался в темноте, разжижаемой только неверным светом уличных фонарей, по лестнице к себе на седьмой этаж.

На пятом этаже он ступил ногой во что-то мягкое и тут же понял — во что. Он попытался вытереть подошву о ступеньку, как вдруг через открытое на площадке окно донёсся пронзительный сигнал, который ни с чем спутать нельзя. Это вопила пожарная сирена. Оглушительный вой был подхвачен другими сиренами, по потолку забегали огни, и на этажах снизу и сверху стали открываться двери. Соседи выскакивали с фонариками и свечками. И тут их глазам предстал герой со следами борща на плечах и ногой в говне.

— Ах, сволочь! — заорали голоса. — Вот кто у нас срёт в подъезде!

Они бежали мимо него вниз по лестнице, и каждый считал своим долгом хоть раз треснуть ему по шее.

Затюканный герой забился в угол за мусоропровод и обалдело наблюдал картину великого исхода. Где-то поблизости горело, и соседи непременно желали видеть это зрелище. Как только мимо проскакала скандальная старушка из квартиры напротив, он побежал наверх. Он уже мечтал, как вбежит домой, скинет с ноги смердящий ботинок и сразу позвонит девушке. Он наплетёт ей что-нибудь мужественное, назначит новое свидание, а потом избавится от воняющего прокисшим борщом пиджака.

Едва открыв ключом замок, он понял, что сильно ошибался касательно ближайших планов.

За шторами полыхало близкое пламя, в открытую форточку тянуло гарью, и ткань портьеры уже занималась огнём. Ничего не понимая, герой кинулся к окну и сорвал с гардины штору. Перед глазами его предстало кошмарное зрелище: вся лоджия горела. Горело кресло, сидя в котором он любил загорать на лоджии, горели газеты и гламурные журналы, забытые там же на столике, горели лёгкие занавески, которые скрывали лоджию от слишком яркого солнца, горели цветы в горшках. Из-за края лоджии выдвинулся конец раздвижной лестницы вместе с пожарным. Мужественный огнеборец подтянул шланг и направил струю пены прямо в физиономию онемевшего от ужаса героя. Мощным напором того сбило с ног и унесло в глубину квартиры.

Когда пена осела, в квартиру ворвались. Пожарные выбили дверь и теперь искали притаившиеся очаги возгорания. Вместе с ним прибежали репортёры скандальных новостей и стали приставать к ополоумевшему от всего этого кошмара герою. За ними следом в его жилище проникли соседи и стали поливать его отменными эпитетами.

— Совсем спился, скотина! — орала соседка снизу. — Пожар устроил!

— Всё по бабам шастает! — подтвердила зловредная старуха из квартиры напротив.

— Затоп устроил! — вопили другие.

— В лифте ссыт!

— На этажах гадит!

— Лампочки в подъезде выкручивает!

— Маньяк он!

Всё это с удовольствием снимали на камеру репортёры.

— Вона чего он тут устроил! — помчалась на лоджию соседка снизу. — Курил тут и окурок бросил!

Всё немедленно кинулись туда за ней. На маленькой лоджии, обустройство которой стоило герою немалых денег, топтались пожарные, репортёрша с оператором и соседи. Сверху донёсся хохот.

— Скажите, молодые люди, а как обычно ведёт себя ваш сосед?— протянула вверх микрофон репортёрша в то время, как оператор с риском для жизни высунулся наружу и снимал соседей сверху камерой.

Наверху ещё громче заржали.

— Да козёл он, — сказали они и покидали вниз непогашенные сигареты.

Пожарные добивали топорами прикроватную тумбочку с торшером.

— Кошмар, — прошептал Грандиевский, отвалившись от лупы, в которую рассматривал жизнь своего героя.

Сзади уже подпирали нетерпеливые авторы, и ему пришлось уступить место. Под впечатлением от увиденной бытовой драмы, Маус отправился искать товарища, чтобы узнать, как прошёл день у его героя.

— Нет, это просто невозможно! — Эльбрус рыдал. — Это не соседи, это сволочи какие-то! Я думал, это будет милая старушка в окружении старых фотографий и пожилой фронтовик с медалями, а это оказались два брата-алкоголика! К тому же они пустили к себе целую толпу гастарбайтеров из Узбекистана! Туалет всё время нараспашку, в ванной они солят воблу! В кухне сушатся носки, в прихожей стоят мешки с семечками! У моего героя нет возможности сосредоточиться на своём открытии!

Цветы для девушки

На следующее утро Герой отправился с утра пораньше к подземному переходу за цветами для любимой девушки, чтобы загладить вчерашнее недоразумение. Капризная красавица целый час выговаривала ему по телефону за несостоявшееся романтическое свидание при свечах, за напрасно созданный на её лице шедевр макияжа, за потерянные два часа в салоне, где она за большие деньги делала ногти — всё это зря пропало, потому что герой её романа так и не явился. Сегодня предстояло исправить вчерашнюю ошибку, и Герой вышел из дому пораньше — пока соседи спят.

Избегая пользоваться лифтом, он быстренько скатился по лестнице и, никем не остановленный, выскочил на улицу, пока к новому костюму не пристали все подъездные запахи. Мельком бросив взгляд на то место, где ещё вчера красовался его Хаммер, Герой устремился к захламлённой площадке, где смыкались все жизненно важные районные нервы: грязное жерло подземного перехода, трамвайная и автобусная остановки, продуктовый рынок, затисканный в плоскую застеклённую коробку, маленький универмаг в здании бывшего хлебозавода и множество хаотично понатыканных киосков со всяким мелким добром.

Едва Герой очутился у входа в подземелье и приценился к букету хризантем, символизирующих вечность, как за спиной его раздались противные визги тормозов. Большая компания гнусно матюкающихся бритых парней в кожаных безрукавках на голое тело выскочила из нескольких машин, сошедшихся на тесной площади. Они тут же затеяли разборку, молотя битами и просто кулаками. В одном из них герой узнал своего соседа сверху, а в прочих — его гостей. Виртуозно выражаясь на своём сленге и сами от того балдея, шумные ребята схватились с другой компанией, точно так же одетой и вообще неотличимой от своих противников. Кажется, тут затевался передел сферы влияния разных группировок, контролирующих район.

Все, кто был на площади, и не подумали спасаться бегством, а наоборот, даже подобрались поближе, чтобы ничего не упустить из зрелища. Они увлечённо давали комментарии, спорили о том, кто первый выпадет из процесса. И только Герой осторожно отошёл подальше, поскольку не находил ничего интересного в этих бандитских разборках. Он уже сделал шаг по лестнице, спускаясь вниз — чтобы купить цветы на другом конце тоннеля, как вдруг прямо на ступеньках завязалась новая баталия. Откуда-то взялись крутые молодцы с волнистыми затылками, бритыми под ноль, и принялись с азартом молотить друг дружку. В дело пошло огнестрельное оружие.

Народ, идущий по своим делам, немедленно прекратил это дело и принялся с наслаждением внимать изысканным диалогам, которыми сопровождалось это зрелище. Толпа на выходе заметалась: куда идти и что смотреть?! И тут интересно, и там! И только Герой не знал, куда деваться. Он всё же нашёл выход: тихонечко протискался наверх мимо вёдер с цветами и ускользнул к автобусной остановке. Он намеревался перейти дорогу поверху. Однако, не прошёл и двух метров по проезжей части, как со всех сторон, игнорируя всяческие правила движения, подскочили наворочанные джипы, из которых снова выскочили молодцы в кожанах и принялись сражаться друг с дружкой.

Герой обалдел. Он растерянно оглядывался по сторонам, и повсюду шли сражения. Одни кожаны молотили других кожанов. Все здоровенные, бритые, с перстнями, в татуировках, с хамскими рожами и соответственным лексиконом. Это было похоже на эпидемию.

— Да куда же милиция наша смотрит?! — искренне возмутился Герой. Не успел он это произнести, как подскочил серый милицейский УАЗик, из которого высыпалась целая куча оперов с бледными, измученными бессонницей и чрезмерным злоупотреблением спиртного лицами. Малосильные опера со своими чахоточными мышцами принялись ловко валить и укладывать наземь здоровенных битюгов, при этом не забывая материться с искренним чувством. На всё это со счастливыми лицами смотрели зрители — им было дико интересно.

Не успел Герой опомниться, как его тоже замели и засунули в УАЗик, каких тут набежало множество. Наверно это была самая масштабная акция местного РОВД. Так что, нашему герою заломили руки и бросили в железное нутро милицейского коня.

— Ну что, и ты туда же, интеллигент хренов? — заржал сосед сверху, умудряясь руками в наручниках, скованными сзади, достать и закурить сигарету.

Машина неслась, подпрыгивая и проваливаясь во все дорожные ямы, громко оря своей сиреной и разгоняя толпы жаждущей зрелищ толпы. Трещали автоматные очереди и бухали одиночные выстрелы, гудели водопроводные трубы, сталкиваясь с бейсбольными битами, гремели взрывы, и надо всем этим плотной пеленой повис немудрящий мат. Город был охвачен войной банд — дрались везде. Сегодня поистине настал конец света, потому что все банды разом вышли на арену действий и решили окончательно выяснить отношения.

— Ну что, чмошник, говорить будешь, или в несознанку уйдёшь? — гневно сверля Героя мрачными глазами, спрашивал оперативник, сидя на столе и закуривая сигарету. На углу стола уже стояла полная пепельница, была также переполнена и мусорная корзина, и горшок с засохшим растением. Кругом громоздились кучи пепла и окурков, а этот всё курил и курил, тем самым давая понять, как тяжелы будни защитника правопорядка.

— Поймите, — горячо отвечал культурный герой-любовник. — Я просто шёл мимо!

— Чем подтвердишь? — увлечённо стряхивая пепел ему на белые брюки, спрашивал опер.

— Ты что, не видишь?! — рассердился Грандиевский, с обалдением наблюдая эту сцену свыше и не имея никакой иной возможности повлиять на ход событий — рукоятки и рычажки вертелись вхолостую. — Он же в белой тройке, а не в кожане! Ты на его причёску посмотри! Это же герой-любовник, а не уголовник!

— Тебя тут только не хватало! — огрызнулся оперативник. — У меня, между прочим, доказательства имеются насчёт причастности этого подонка!

Не успел Грандиевский возмутиться, как в помещение ввели известную личность — соседа сверху.

— Тебе известен этот тип? — небрежно указал на Героя опер.

— Конечно! — заржал мерзавец. — Мы ж на его машине ездим!

Улики были неопровержимы, и Героя законопатили в камеру предварительного следствия вместе с его соседом сверху, который и там продолжал нагло куражиться и выступать, то и дело адресуя свои реплики куда-то в потолок. И был у него один слушатель, который за всем наблюдал сверху — это был сам Грандиевский. Только сказать Маусу про все художества разнузданного персонажа было нечего, потому что он с неприятным изумлением узнал в неадекватном соседе сверху, в этом наглом выродке одно из множества животных, о похождениях которых некогда и сам писал, поскольку тема уголовщины одна из самых востребованных в отечественной литературе. За это издательства платили бабки, как и за нескончаемые оперские эпопеи. Наверно, и в этом конкурсе превосходили в массе именно эти темы, поэтому город, в котором очутился его герой, уже напоминал собой мусорную свалку, по которой бегают своры псов, ловящих крыс.

Отвалившись от неработающих рычагов, Грандиевский уступил место другому автору, который давно уже в своём голодном азарте тыкал его в спину. Подскочив к управлению, тот принялся вдохновенно дёргать рукоятки и вертеть рычажки, и щёлкать тумблерами, и при этом всё у него получалось.

— Послушайте, — неуверенно обратился к нему Грандиевский. — Это не в вашей истории застрял мой герой?

— А что с ним? — коротко отозвался автор, увлечённо манипулируя сюжетом.

— Да понимаете, он по сути своей тихий, мирный человек. Но в соседях у него матёрый хулиган, местный рэкетир, которого забрали в милицию, а моего тоже случайно прихватили.

— Нет, не моё, — покрутил головой автор, не выпуская из рук управление. — Я пишу истории про зону. Мне не нужен ваш тихий человек, мне нужны звери, ублюдки, маньяки, подонки! Я стравливаю их в камере и выясняю, кто из них сильнее, жизнеспособнее, активнее, свирепее! Это школа жизни, это отрезвляющий реализм, это жестокая правда!

Грандиевский окинул взглядом худосочного, узкоплечего любителя жизненного реализма, который так увлечённо закручивал сюжет, что из-под толстого стекла был слышен рёв многотысячной толпы заключённых, захвативших ситуацию на зоне. Там шла такая увлекательная бойня, что авторы, ожидавшие очереди, стали потихоньку подглядывать через плечо собрата, чтобы подцепить некоторые интересные детали.

В печали Грандиевский отошёл от макета и сел на бережку мелкой грязной речки, на сухой глинистый берег, где не было ни одной травинки.

— Мерзавцы! — тяжело стеная, сел рядом с ним лорд Каннингэм. — Ты представляешь: моего героя обвинили в краже кошелька с двумя рублями! Им этого достаточно, чтобы завести следствие!

Висит банан высоко...

Наутро всё каким-то чудом образовалось: каким-то образом герой выскользнул из цепких лап местных оперов. Возможно, потому, что не соответствовал стандартам героев уголовных романов, или всё же вчерашнее обращение к автору помогло. Короче, кроме вчерашнего хука в челюсть, что он получил при допросе в РОВД, да позавчерашнего фингала, что оставил под глазом Коля, ничто не напоминало о неприятностях.

Герой-любовник оставался верен своей романтической натуре и попытался с третьей попытки наладить контакт со своей девушкой. Предупредив её о том, что покидать дом не стоит, чтобы не нарваться на проблемы, он надел светло-кремовый костюм и отправился в ближайший гипермаркет за бутылочкой заветного Шабли. Цветы он решил не покупать.

— Скажите, пожалуйста. — обратился он к менеджеру зала. — Какое вино вы можете порекомендовать для романтической встречи?

— Вам подешевле или позабористее? — спросил молодой человек, разглядывая фингал на лице покупателя.

— Мне нужно хорошее вино. — подчеркнул тот.

— Берите водку, — просто посоветовал менеджер, лицо которого тоже носило следы недавнего забега и оттого он очень хорошо понимал состояние покупателя. — Только с пивом поначалу не мешайте, чтобы не забуреть с одной косухи. Потом оно, конечно, без разницы уже, но, чтобы от вчерашнего не гнуло, сначала надо употребить маленько. Потом подождать немного и принять вторую. Тогда можно немного закусить, чтобы сразу не повело. Тогда к вечеру ты сможешь выжрать пузырь и без всякого облома. Только не заедай селёдкой — это нынче не понтит.

— Я иду к девушке на свидание, — нервно пояснил Март.

— А я о чём?! — сочувственно ответил работник торгового зала. — Тут главное не мешать краснуху с водярой. Есть некоторые: себе одно, а девушке другое. В итоге оба нажрутся до столбняка, а утром ничего не помнит: был или не был!

— Простите, я пойду возьму бананов. — попытался улизнуть герой.

— Бананы?! К водке?! — не поверил менеджер. — Мужик, не порть здоровье. Лучшая закусь — колбаса!

Нахмурившись при виде подобной фамильярности, Март независимо отошёл прочь от винного отдела, рассчитывая, что потом вернётся сюда, когда настырного менеджера торгового зала уже не будет тут. Так оно и произошло: взяв пару бананов, один лимон и сухое печенье, которым принято закусывать сухое белое вино, герой вернулся к винным полкам и беспрепятственно нашёл на них желанный мартини.

Кажется, всё шло на лад, и Март уже рисовал себе картины встречи с девушкой, но произошёл облом.

— Вино четыреста рублей, бананы сто шестьдесят, лимон сто двадцать за килограмм, — привычно протараторила молоденькая кассирша в фирменной зелёной жилетке, играя на аппарате вальс. — С вас тысяча рублей шестьдесят копеек.

— Постойте, как же так?! — был огорошен диагнозом герой. — Откуда такие суммы?!

— Смотрите сами, — безразлично указала на монитор девица. — Вот я пробиваю вино: четыреста рублей...

— Вы уже пробили!

— Так я и говорю: четыреста рублей, — пожала плечиками кассирша. — С вас полторы тысячи рублей семьдесят копеек.

— Откуда же ещё десять копеек? — изумился Март, который не знал, откуда взялись и первые шестьдесят.

— Поду-уумаешь! — презрительно протянула девица, окидывая скандального покупателя небрежным взглядом. — Ему десяти копеек жалко!

Кассиры с соседних агрегатов дружно расхохотались, как будто только и ждали этой реплики.

— Но вы пробили вино дважды! — негодуя, воскликнул Март.

— Ну и что? — спокойно ответила кассирша. — Могу ещё раз показать.

И, поскольку покупатель на время утратил дар речи, она продолжила комментировать чек:

— Бананы — сто шестьдесят.

— За что? — едва нашёл слова герой.

— За килограмм, — пояснила девушка.

— Но у меня всего два банана!

— А что мешало взять больше? — презрительно отозвались покупатели, которых этот диалог очень задерживал.

— Лимон — сто двадцать... — бормотал Март, разглядывая чек.

— За килограмм, — терпеливо сообщила барышня.

— Но лимон всего один!

— А нынче лимоны тяжёлые пошли! — захохотал бритый дядя за спиной, который давно уже дышал Марту в макушку — дядя выстроил на резиновой подошве транспортёра целую батарею горячительных напитков и теперь изнывал в тоске.

— Ну что, платить будем? — презрительно спросила кассирша.

— Я взял всего одну бутылку мартини, — угрюмо отозвался Март. — Почему я должен платить двойную цену, тем более, что в ценнике стоит только триста рублей.

— Так ценники же старые, — убеждённо ответила девица. — Если нет денег, бери водку попроще — кто заставлял тебя мартини брать?

— Мужик, давай, плати... — загнусила очередь за спиной Марта.

— Конечно, мы больно интеллигентные — водку пить! — язвительно встряла старушка с пельменями и замороженной килькой.

Скрепя сердце, Март сунул руку в боковой карман.

— Постойте, что такое... — пробормотал он, шаря по всем карманам. Кошелька не было нигде.

— Я так и думала! — с триумфом обратилась кассирша ко всем, кто её слышал. — У него нет денег! А выступал как!

Мгновенное прозрение открыло Марту причину навязчивой любезности менеджера торгового зала, отчего тот столь ласково держал его под локоток, водя от полки к полке — лукавый торговец вытащил у Марта кошелёк! И, главное, нельзя ничего им объяснить!

— Вась, они платить не хочут! — закричала кассирша в сторону стойки, где тусовалась кодла молодых людей в фирменных чёрных куртках, с бритыми затылками и чёрных очках.

— Ну, что такое? — вальяжно подошёл один из этих типов, неотличимых друг от друга, как сардельки в одной упряжке.

— Платить не хочим? — осведомился Вася, достав откуда-то, как фокусник, аккуратную резиновую дубинку с фирменным клеймом.

— У меня кошелёк украли, — в отчаянии признался Март.

— Неужели правда?! — изумился секьюрити.

— Да. Я вынужден вернуть продукцию обратно, — печально сознался Март.

— А, может, кошелёк упал в торговом зале, и где-то там валяется? — участливо предположил охранник.

— Едва ли, — с мрачной иронией отозвался Март. — Его украл один...

— Что происходит? — с важным видом подошёл менеджер торгового зала.

— Петь, вот тут господин кошелёк свой потерял в торговом зале, — озабоченно сообщил охранник. — Говорит, уронил где-то возле винных рядов.

— Пойдём, поищем! — тут же с сочувствием отозвался менеджер, враз утратив свой официальный вид.

— Да уж, Петь, ты помоги давай, — доверчиво просил охранник.

— Зови своих ребят, Васян, — деловито распорядился Петя. — Вместе искать будем.

— Какие добрые ребята, — умилительно сказала бабка, выкладывая на ленту транспортёра пачку плотно слежавшихся пельменей с торчащим из рваной дыры чешуйчатым хвостом.

Ребята взялись за дело очень резво, и вскоре один длинный парень в чёрной форменной одежде, изукрашенной по спине и рукавам загадочной символикой, пошарил под одной стойкой и с триумфом извлёк на свет некий плоский предмет.

— Да вот же он! — с любовью показал усердный секьюрити всей братии свою находку, и её с нежностью отдали в руки невнимательного владельца.

— Ну я же говорил! — убеждённо обратился к работникам охраны менеджер торгового зала Петя. — А то — украли! Прям сразу, чуть чего — украли! Надо людям верить! На том стояла и стоит земля наша!

— Конечно! — с верноподданническим блеском в глазах подтвердила бригада охранников, все они внимательно смотрели, как покупатель открывает свой кошелёк — чтобы потом не говорил, что они туда лазали руками да чего там взяли!

— Пусто! — с большими глазами обратился к охранникам герой, едва взглянул в свой кошелёк.

— Не может быть! — изумился Петя.

— Неужели всё-таки украли?! — ужаснулся Вася, наморщив в недоумении затылок.

Увы, увы, всё-таки предчувствие Марта его не обмануло — кошелёк был позорно пуст, деньгами в нём не пахло. Даже маленькое отделеньице для мелочи, и то зияло пустотой, как глотка крокодила.

— Какие всё же люди бывают! — скорбно подтвердил тот парень, что достал кошелёк из-под стойки.

— Вот так вот взяли и украли! — с глазами, полными боли, подтвердил менеджер Петя. — И что же теперь делать?

— Я больше не верю людям! — пылко признался Вася, со свистом рассекая воздух полупудовым кулаком в опасной близости от лица Марта.

— Я тоже им не верю больше, — деловито подтвердил менеджер Петя. — Вопрос в другом: что делать дальше. Как хотите, господа, а я с такой проблемой столкнулся впервые!

— Да что же тут такого? — удивился Март. — Я верну товар на место! Раз денег нет, то и покупка не состоялась.

— Не всё так просто, — объяснил ему Вася. — По факту покупка всё же имела место — ведь в кассе ты пробил полторы тысячи рублей. Какие деньги теперь вносить в кассу?

— Ребята, ведь он же торопился на свидание к девушке! — вдруг вспомнил Петя. — Ведь, правда, торопился?

— Он больше не торопится, — печально признался Вася. — Куда там к девушке идти без белого сухого?!

— И без бананов! — страдальчески вскричал охранник, который отыскал под стойкой кошелёк.

— И без лимона-ааа! — заревел без всякого стеснения другой секьюрити.

— Знаете, я всё-таки поставлю всё на полки. — деликатно заметил Март, слегка задетый излишним сочувствием со стороны парней — можно подумать, трагедия случилась!

Он достал из проволочной корзины "Мартини" и двинулся к стойкам, намереваясь осуществить свой несложный замысел, но наткнулся на стену плотных мышц и бицепсов.

— Нет, пацан, так не пойдёт, — задумчиво ответил Вася, подцепив корзинку пальцем. — Не нам же платить в кассу за тебя.

— У нас денег мало, — доверчиво признался Петя.

— Нас премии лишат, — подтвердил охранник, который разыскал мартов кошелёк под стойкой.

Мимо проскакивали, как мыши, счастливые граждане, которые кошельков не теряли. Они быстро залетали к кассе, пробивали чеки и вылетали на улицу свободные, счастливые и беззаботные. И только Марту не везло, словно злой рок надумал свить в его кудрях гнездо! Он что-то объяснял, доказывал, а охранники и менеджер торгового зала всё кивали и ухмылялись, поглядывая друг на дружку — они просто потешались! Нормальный человек давно бы всё сообразил и понял, что его подставили: жульнически надули и теперь издеваются над ним. Но Март не был нормальным человеком, он был Романтик! Он верил в разум, в порядочность и — о, Боже! — в справедливость!

С ужасом Грандиевский наблюдал в окно, как его героя ведут всем скопом в какой-то закрытый закуток и уже заранее предвидел, что там произойдёт. Он не мог ничего поделать — его герой опять вляпался в чей-то убедительный, правдоподобный, жизнеутверждающий реал! Кто-то из авторов смачно гнобил своих персонажей, а Марту досталось под раздаток!

— О, сволочи! — рыдал Эльбрус Каннингэм, после безуспешной битвы с реальным жанром оттеснённый от рукояток управления. — Эти девки оказались мошенницами из чёрной риэлторской конторы — они состряпали поддельный документ на право собственности и выжили моего героя из комнатёнки! Куда мир катится?!!

По совету бывалого конкурсанта писатели рысью бросились искать помощи у одного опытного старого автора, который приобрёл себе популярность тем, что охотно раздавал советы и помогал справиться с сюжетными заморочками.

— А вы чего хотели? — покачал лысиной специалист по бытовым драмам. — Вы с чего начали действие? Ну что это — сначала свара с соседями по поводу протечки канализации, потом пошёл цветы искать, потом попёрся в магазин за выпивкой! Ну разве так кто строит сюжет?! Тут требуется сильное, активное начало, энергетический посыл, тогда ваши соседи вас не смогли бы затопить! А тут: ня-ня, лю-лю, фи-фи! Тут требуется мощный ход, удар по нервам — так называемый "труп в кустах"! Первым делом надо ошарашить читателя, надо завести его! Вы в аксессуарах запрашивали "труп в кустах"? Вот именно что не запрашивали, а там имеется большой ассортимент хороших, качественных трупов.

— Но у меня не детективная история, — нервно объяснял Грандиевский.

— Ну и что? Вам жанр важен или сюжет? Какая разница, кто ваш герой — главное, чтобы первым делом, едва выскочив за дверь, он запнулся ногой о труп. Хороший труп всегда вывозит на себе любую реалистическую дохлятину, главное — не забывайте его подбрасывать время от времени, чтобы, так сказать, он всегда был наготове в каждом кусту... кусте... А, неважно! Следующий!

— А знаешь, Маус, — страдальчески просил Эльбрус. — Пусти моего Учёного к тебе переночевать, а завтра он найдёт себе съёмную комнатку.

* * *

Бессонная ночь и перепаренная брюква сделали своё дело: к утру у Мауса родилась в голове идея. Он много думал над "трупом в кустах" и пришёл к выводу, что старый лысый таракан, который скучающим голосом дал терпящим бедствие авторам совет о блистательной завязке, был всё же прав. Действительно, завязка тут главное, с неё начинается действие, она определяет энергетику произведения! Так что, когда он утром прорвался вперёд всех к рычагам управления и включил машину, то был полон творческих идей.

Первое, что его огорошило, это широкая надпись, налепленная прямо на смотровое окошко. Она гласила: ПРОШЛО ТРИ ГОДА.

— Вот это раз! — в страшном предчувствии забормотал Грандиевский, ногтями сдирая с окошка липкую наклейку.

Он в панике шарил видоискателем и не находил своего героя — в его квартире жили чужие люди! Наконец, прибегнув к кнопке автоматического поиска, Грандиевский нашёл его, а найдя, понял, что тема романтизма в нынешнем веке благополучно загинулась и более не возродится. Никогда.

Два неряшливо одетых мужика с согнутыми спинами и выпирающими из маек пузами сидели под отопительными трубами в подвале и колотили воблами о деревянный ящик. Немного в стороне в консервной банке варился на костерке суп из куриных остовов и валялись пустые корочки от "Унесённых ветром" — начинка романа горела в костерке.

Герой почувствовал взгляд своего автора и поднял замурзанную морду с отечными веками и небритым подбородком.

— А, это ты... — прошамкал он, осторожно жуя пересохшую воблу. — Ты того... прости уж меня. Не выдержал я такой жизни — спился.

Учёный тоже поднял бледную физиономию с бессмысленно-пустыми глазами.

— Бичи однако мы, — сказал он в потолок.

— Бомжи, однако, — поправил его товарищ. — Нам тут работёнка кой-какая подфартила — спасибо, добрые люди помогли.

— Мы нанялись играть бомжей, — пояснил Учёный. — Как где какая заваруха, нас зовут то в свидетели, то в понятые. В массовке хорошо — пожрать дают.

Со стороны входа послышалась тяжёлая шаркающая походка и на свет костерка выперлась грязная особа с фингалом в половину лица, она тащила за собой кучу грязных пакетов

— Эй, герои-любовнички! — просипела она пропитым голосом. — Смотрите-ка, чего я в помойке накопала!

С ужасом Грандиевский узнал в этой опустившейся женщине прекрасную блондинку с классной грудью — возлюбленную Марта. Эту изнеженную женщину, страстную любовницу, изобретательную обольстительницу, до которой его творческое стило так и не добралось.

Ракурс вдруг сузился и начал уплывать, и вшивое гнездо, в котором жили герой-Романтик и его праведный друг Учёный, накрылось тьмой и растаяло. Перед глазами писателя мелькали сцены чьей-то жизни — мелкие бытовые драмы: драки, мордобой и пьянки. Мелькали полы и потолки и вот панорама накрылась крышей, на которой валялись обколовшиеся наркотиками подростки, потом сам дом превратился в маленький прямоугольник и затерялся среди множества таких же серых крыш, между которыми зияли ямами строительные котлованы или громоздились кучи мусора. По городу стремительно неслись чёрные машины, гремели перестрелки, стаями шатались проститутки, маршировали пьяные бомжи, шли стена на стену правоохранители и осуждённые, рыскали хищными оравами ироничные любительницы частного сыска, с балконов и лоджий бесстыдно свисало грязное бельё, а из чистеньких офисов на сотых этажах на всё это любовались тощие гламурные крысы, навечно заточённые в башни из стекла и стали.

— Пошли все вон!! — с ненавистью прорычал Маус Грандиевский, уходя с конкурса несолоно хлебавши.

— Я ухожу от вас! Вам нужна лишь пошлость! — в запальчивости крикнул Эльбрус Каннингэм, он же Алик Коньков, за круглыми диоптриями которого скрывалась несозревшая в жизненных переплётах душа.

— Валите скопом! — хохотом ответили матёрые конкурсанты. — Нам больше брюквы достанется!

На этом Грандиевский и Эльбрус расстались. Последний решил кончать со экскурсией в миры вторичного искусства и возвращаться в свой обычный мир. Лорд Каннингэм вздумал вызвать дух самого великого Пастернака, вдохновлённый непреходящей славой "Доктора Живаго", но вместо этого к нему пришла какая-то лягушка и уверяла, что в результате успеха в конкурсе она непременно станет королевной со всеми исходящими отсюда последствиями. Теперь бедняга Коньков стремился поскорее найти своего скользкого спутника и вернуться в нормальную обстановку, чтобы продолжать творить без помощи лукавых потусторонних сил.

Побрёл Грандиевский по пыльным улицам искать своего спутника, минуя по пути ветхие сараи, в которых жила местная творческая молодёжь. Там встретил он у обломанного тополя с единственной целой веткой недавнего юнца в славянской рубахе навыпуск. Тот горько рыдал, закидывая на ветку верёвку с петлёй на конце — жизни, значит, порешил лишиться.

— Не приняли — не поняли? — участливо спросил Маус Грандиевский. — Чего ваял? Славянскую фэнтези?

Да, много их таких — все думают, что их топорно сработанные герои, в корявые уста которых вложены всего два архаичных слова — "однова" да "благодарствуйте" — уже делают этих картонных кукол фигурами масштаба Ильи Муромца. О, кто только не пытался ваять в духе этого курьёза даже для жанра фэнтези — славянской версии! Поделом им всем — пущай не распускают руки! Но всё же мальчику сказал:

— Ты знаешь, что сказал Тарковский по такому поводу? А сказал он следующее: воля к творчеству определяет художника, и эта черта входит в определение таланта. Вот так, пацан, а ты вешаться надумал. Если ты художник, иди и твори, несмотря ни на что, даже на непризнание и неизвестность, а если нет, то ты не писатель и, следовательно, нет причин к истерике.

Он поплёлся дальше, в надежде встретить своего спутника — может, тот наскрёб маленько маней? Навстречу двигался мужик с проволочной тележкой, с какими ходят в гипермаркетах по залу. В трюме оной лежал металлолом. Мужик нагнулся и подобрал с затоптанной земли брошенный Грандиевским генератор сюжетов и синтезатор эмоций. Изящно держа двумя пальцами плоский бычок, мужик критически осмотрел машинки, потом кивнул сам себе и кинул находку в корзину.

— Пойду на конкурс сдам, — простодушно признался он застывшему в молчании автору. — На пиво хватит.

* * *

— Ну что — айс? — с надеждой спросил Бегемот.

— Не, не айс, — хмуро отвечал Грандиевский.

В лавке "Мастер и Маргарита"

— Слушай, Маус! — возбуждённо зашептал Бегемот. — Я тут кой-какую работёнку отыскал! Может, и тебя возьмут?

— А что за работёнка? — поинтересовался порядком разочарованный в своих силах Маус.

— Короче, есть тут один музейчик, как раз по нашему с тобой профилю!

— Да ну?! — изумился Грандиевский и навострил уши.

— Да! Представь себе, в этом захолустье тоже есть музей Булгакова! Так вот, я там устроился подрабатывать своим собственным привидением!

— Е-моё! — потрясённо вскрикнул Грандиевский. — А отчего же не самим собой?

— Не-ее, тут действуют свои законы. Кстати, у них как раз вакантное место есть — для Мастера.

— Я — Мастером?! — потрясся Грандиевский. — Да кто меня возьмёт?!

— Послушай, тут всё просто. Приходит очередная группа, а ты просто повоешь немного из-за занавески, скажешь чего-нибудь в тему, а за это нам по десять местных тугриков! Да ты не бойся, в конце концов, это же твоя работа — байки баять!

— Ну, если только так... — недоверчиво протянул Маус.

Местный музей Булгакова располагался в дряхлом доме, украшенном облупленными ангелочками — никаких сомнений в подлинности данного ампира. Над дверью с колокольчиком висела солидная вывеска: дом-музей Булгакова "Мастер и Маргарита". В полуподвальное помещение вели продавленные множеством ног каменные ступеньки, а в самом низу — в скопившейся от множества ног грязи — валялись пластиковые стаканчики из-под мороженого, раздавленные жестяные банки из-под пива и окурки.

— Алиса Порфирьевна! — заглянул за тёмную дверь Бегемот. — Я вам нового сотрудника привёл.

Алисой Порфирьевной оказалась увядшая прежде времени остроносая особа, одетая в тёмное платье, в каких давным-давно ходили библиотекарши. Волосы её были неопределённого цвета и уложены в жиденький пучок, а глаза за мощными линзами казались величиной с горошину и, казалось, жили своей, отдельной от лица жизнью.

— Кого это вы мне привели? — строго поинтересовалась она у кота.

— Так вы же сами говорили, что вам не хватает привидения на роль Мастера. Вот, извольте радоваться — собрат героя по перу, неистовый поклонник творчества Булгакова, креативная личность!

— Да? Что-то не похож, — с сомнением оглядела Грандиевского служительница музея. — Впрочем, если одеть его в пижамку, подать за занавеской, да осветить лунным светом, то, может, и сойдёт.

— Сойдёт, сойдёт! — поторопил Алису Порфирьевну Бегемот. — Вот уж и посетители идут!

Положение было отчаянным — им с Бегемотом никак не удавалось заработать денег — и Грандиевский был готов на всё: не только Мастера изображать, но и даже Маргариту. Он быстренько надел обтёрханную пижамку, встрепал волосы и напялил на нос старые очки.

— Ну чисто Мастер... — бормотал кот, заталкивая его за полупрозрачную занавеску.

В затемнённое помещение уже входили посетители — небольшая группка. Они с разинутыми ртами обозревали мрачные обои с потёками, продавленные кресла, кривоногие диванчики и закопчённые керосиновые лампы. Алиса Порфирьевна служила тут экскурсоводом и своим благоговейным голосом старой музейной девы рассказывала тайны булгаковского дома.

Вот, при свете именно этой лампы читались в тайном собрании писателей строки первого издания "Мастера и Маргариты". Вот это пятнышко на скатерти — та слеза, которую уронила Елена Сергеевна, когда Михаил Булгаков сделал ей предложение. Вот это — пенсне, похожее на то, какое носил Коровьев.

— А когда же будут привидения? — шёпотом просила молодая особа в носочках и легкомысленной соломенной шляпке.

Но Алиса Порфирьевна знала своё дело и уже, сделав круглые глаза, с особым придыханием рассказывала о том, какие по ночам тут творятся чудеса! Как двери хлопают сами собой. Как вещи перелетают с места на место, как вздохи и стоны слышатся в полночь.

— Вот, сейчас, совсем уже скоро... — шёпотом внушала она гостям и добилась того, что все они стали оглядываться, ёжиться и вздрагивать.

Со всех сторон и в самом деле доносились странные звуки, похожие на далёкое журчание воды в старом унитазе. Или на бряцание ложечки в гранёном стакане.

— Это не всякий раз случается... — совсем уже в прострации проронила экскурсовод. — многим просто не везёт — грубая душевная организация.

Экскурсанты дружно замерли и начали искать нирвану внутри себя.

Грандиевский давно уже волновался за своей занавеской. Шуточное ли дело — изображать самого Мастера, хоть и в виде привидения! Инструкции, данные наскоро, казались слишком скудными — он просто не знал как себя вести. И вот, как было сказано, в нише, где он прятался, зажёгся тусклый потолочный свет — вспыхнула маленькая грязная лампочка. И тут где-то за стеной с натужным скрипом запел патефон.

Маус выступил вперёд и встал перед занавеской, смутно видя через неё экскурсию из нескольких человек.

— Ах! — вскрикнула молодая особа в носочках и повалилась на руки высокому субъекту.

— К-кто эт-то? — затряслась ещё одна.

— Смотрите, смотрите и запоминайте! — голосом сирены провещала Алиса. — Вы присутствуете при редчайшем случае полного явления Мастера. До сих пор он являл только руку или ногу.

Грандиевский повернул голову в профиль — за занавеской началась настоящая истерика.

— Пусть он скажет что-нибудь, — недоверчиво потребовал один из посетителей.

— Да что он скажет вам, ведь он же привидение! — не согласилась Алиса Порфирьевна.

— И ночью при луне нет мне покою! — театрально взвыл Грандиевский и тут же был награждён шквалом аплодисментов.

— Похож! Ну диво как похож! — возбуждённо переговаривались экскурсанты.

— Я сразу его узнала! — с рыданием воскликнула особа в носочках. — Я почувствовала некую духовную общность!

Потрясённый успехом, Грандиевский удалился в нишу.

— А теперь, — таинственным шёпотом снова возвестила Алиса. — Вы увидите дух кота Бегемота! Сторож говорит, что он каждую ночь тут бродит!

Группа так и завибрировала от восторга.

Бесподобной поступью кот Бегемот вышел на задних лапах под свет искусственной луны и принял картинную позу.

— Ну нет, чего-то не похож! — засомневалась особа в носочках.

— Как это не похож?! — обиделся Бегемот. — Я это и есть!

— Нет, не похож. — недовольно заявляли посетители. — Вот Мастера сразу было видно, а это — просто обычный чёрный кот.

— Но я же говорю!

— Озвучивают!

— Но я же на задних лапах хожу!

— Цирковой кот!

— Давайте я вам фокус покажу! Эйн, цвэй, дрэй!

В лапах в кота возникла колода карт, она взлетела и рассыпалась на множество мерцающих картонок. Все карты организованно сделали круг и вернулись в лапу к Бегемоту. Он широко разинул рот и проглотил колоду.

— Циркач, конечно, — с осуждением отозвались экскурсанты. — И никакое вовсе он не привидение.

— Ну вот что, Бегемот, — деловито заявила Алиса Порфирьевна, — ты в самом деле артист неважный. Так что будешь сидеть и собирать деньги за билеты.

На следующем сеансе кот сидел за конторским столом у двери и командовал посетителям:

— Так, что тут у нас? Японские йены не берём! Дырявые деньги не берём! Деревянные по текущему курсу! Гражданин, не задерживайте!

Он вполне освоился с новой ролью и ловко тасовал купюры, раскладывая их по разным ячейкам старого кассового аппарата.

Потом перед публикой возникал в своей пижамке Грандиевский и неизменно срывал шквал аплодисментов своим бессмертным монологом.

— Я просто чувствую духовное родство с Мишей Булгаковым! — возбуждённо говорил он Бегемоту в перерывах между экскурсиями. Глаза его горели, вздыбленные волосы напоминали перья ангела, а затёрханная пижамка казалась одеянием гения.

— Ну-ну! — отвечал кот, любовно раскладывая денежки по их постелькам. Дело шло!

— Фу-ух! — обессилено свалилась в булгаковское кресло Алиса Порфирьевна. — Кажется, дожили до конца рабочего дня.

— Господа, у нас чёртова куча денег, — возвестил Бегемот, притащив и вывалив на стол груду пачек, схваченных резиночками, и мешок разнокалиберных монет. Он грузно плюхнулся на стул, закинул ногу на ногу и сунул в зубы огрызок сигары.

— Чего ты лапами хватаешь?! — шипела Алиса Порфирьевна, ловко щёлкая Бегемота по когтям. — Не так надо делить!

— Нет, так нечестно! — протестовал Грандиевский. — Почему у меня такая маленькая кучка?!

— А ты только на испытательном сроке! — отвечала Алиса, которая оказалась совсем уж не таким одуванчиком, как показалось на первый взгляд. А как раз наоборот — обладала крепкой деловой хваткой.

— Ну хорошо! — слегка сдал позиции Грандиевский. — Так какая мне зарплата положена на испытательный срок?

— Ты вот три дня поначалу поработай. Создай себе твёрдый брэнд, тогда и поговорим об оплате! С тебя ещё за пижамку причитается, — наступала Алиса.

— Как это за пижамку?! — изумился Грандиевский. — Разве фирма выдаёт рабочую одежду не бесплатно?!

— А то обрадовался! — ехидно отозвалась "библиотекарша". — Каждому бесплатно — пижамок не напасёшься!

— Ни фига себе! За обтрёпанную тряпку!

— Щас, как же! Да мы знаешь, какие деньги платим, чтобы привести инвентарь в товарный вид! Так что ещё не мы тебе, а ты нам должен!

Грандиевский онемел, соображая, в какую же контору они с Бегемотом вляпались, и как это может быть, что, проработав в поте лица целый день, можно не только ничего не заработать, а ещё и остаться должным. Легальное предприятие должно неплохо зарабатывать, продавая своим скоротекущим сотрудникам спецодежду! Пока он раздумывал, кот ввязался в спор с экскурсоводом:

— А у меня вот нет никакой спецовки: моя шкура — моя собственность! К тому же я честен — я не присвоил ни единой купюры из кассы и даже дырявой денежки не взял!

— Твои проблемы! — отмахнулась Алиса Порфирьевна, одним широким движением загребая всю денежную кучу. При этом она продолжала рассуждать:

— А Бегемоту вообще нечем гордиться — подумаешь, деньги в кассу собирать! Тут до вас знаете какая рекламная компания была проведена!

— Так мы что — за так целый день потели?! — рассвирепел кот, вытаскивая из зубов сигару. — Щас как дам когтями!

— Кто это тут даст когтями? — прогудел сверху глубокий бас, и взорам партнёров предстала дородная фигура, наряженная в новёхонький смокинг и чёрный шёлковый плащ.

Подошедший господин имел широкое лицо с маленькими напомаженными усиками а-ля Эркюль Пуаро. Глаза его скрывались за модными чёрными очками, а на голове столбом сидел высокий цилиндр.

— Ну и кто тут говорит об оплате? — осведомился он, забирая у Бегемота сигару.

— Ой, господин Базилио, — засуетилась Алиса, скидывая деньги в мешочек. — мы тут просто сидели и считали.

— И чего насчитали? — процедил господин, отбирая у неё общую добычу. Он прикинул вес мешочка на широкой лапе в белой перчатке.

— По-моему, вчера было куда побольше.

— Ой, у нас просто новые работники! — оправдывалась перед боссом экскурсовод.

— Понятно, — рысьим взглядом босс обвёл обоих новых работников взглядом поверх своих очков.

— Вот это Грандиевский, — докладывала Алиса. — Он выступает нынче в роли Мастера.

— Как это в роли Мастера? — нахмурился Базилио. — Я в роли Мастера обычно выступаю.

— А он сегодня массу аплодисментов сорвал! — вступился Бегемот.

— Сегодня ты король, а завтра — шут, — небрежно ответил хозяин заведения.

— А вот это Бегемот, — уже без прежнего энтузиазма добавила Алиса. — Он выступал в роли Бегемота.

— И был освистан? — догадался прозорливый босс.

Бегемот понурился.

— Ну и что, — пробормотал он. — когда Курту Воннегуту предложили написать в журнал рецензию на его книгу, то редактор тоже сказал автору, что он ни шута не смыслит в творчестве Курта Воннегута.

— Ба, аффтары в творческом поиске! — с удовольствием заметил Базилио. — Небось, погрязли в креативе? И вот припёрлись к первоисточнику искать вдохновения? Так это тогда не мы вам должны, а вы нам! Целый день толклись в святом месте, набирались творческой эманации, ловили перья муз... На вот, возьми себе на водку. Без водки-то что за писатель!

И он бросил Грандиевскому квадратную монетку с дыркой посередине, которую весь день подсовывали Бегемоту.

— Ну и проныры! — с потрясением прозревшего слепого выдохнула Алиса. — Босс, я же им поверила, а это просто аффтары!

— Пойдём отсюда, Грандиевский. — с достоинством непонятого толпой поэта произнёс кот Бегемот.

— А ну верни пижамку! — взвизгнула Алиса. — Имущество компании!

— Дельце обломилось... — пробормотал Бегемот, пока Грандиевский молча натягивал брюки и застёгивал рубашку, прислонясь к ободранной стене музея.

Кот заглянул за угол и присвистнул:

— Эге, партнёр! Да нас с тобой не просто нагрели, а дважды нагрели!

Заинтересованный Грандиевский тоже заглянул за угол и увидел занятную картину: ко входу в музей был подан лимузин красивого светло-кофейного цвета. У распахнутой задней дверцы, почтительно склонясь, стоял Базилио в своём шёлковом плаще. Цилиндр он прижимал к груди. А из дверей обшарпанного музея выходила светски разодетая Алиса. Она жеманно вышагивала на высоких шпильках и поигрывала богатыми хвостами енотового манто. Бесцветная причёска провинциальной библиотекарши у неё исчезла и теперь над острым личиком без всяких очков вздымалась рыжая копна волос.

— Сегодня ты, Базилио, мяукал куда убедительнее, — небрежно произнесла она, садясь в машину. — Чувствуется, что усвоил мои уроки.

— А чаевые, босс? — подобострастно изогнулся Базилио, утратив и свою дородность, и вальяжные манеры.

— А чаевые ещё нужно заслужить, — холодно отозвалась Алиса.

Базилио уселся в водительское кресло, и лимузин мягко тронул с места.

— Вот это да! — привалился к стене кот. — Так вот кто это такие! Ты представляешь, это же лиса Алиса и кот Базилио! Ну, мошенники!

— Да все они такие, — глухо отозвался Грандиевский. — Я тоже за своим издателем сколько лет увивался, на задних лапках прыгал, кусок свой, сто раз заработанный и заслуженный, выпрашивал. А сколько под дверями ползал, просил пустить меня с моим творческим багажом в этот комфортабельный поезд-призрак! Пока моё имя брэндом стало, поизгалялся надо мной издатель, покидал в пыль мелочишку. Я всё терпел, думал: стану известным, буду свои условия диктовать! А фиг вот! Теперь я на таком крючке — по дури да по молодости как повязался контрактом! Куда там лисе Алисе и коту Базилио! Эти нами лишь подтёрлись да выкинули, а мой босс — настоящий вампир!

— Да уж! — печально согласился Бегемот. — Мне ещё со времён Мастера знакома эта картина.

— А ты тоже хорош! — с презрением сказал Грандиевский. — Небось как конферансье в Варьете башку свернуть, так в момент! А тут только карточными фокусами взялся удивлять!

— Маус, мы не в подлинном "Мастере и Маргарите", а в зоне вторичной литературы. — отозвался Бегемот. — Здесь совсем иные законы жанра! Здесь свои звёзды и даже солнце ненастоящее. Так что будь мужиком, перестань трындеть и постарайся добыть денег.

* * *

— Ребята, пожалуйста, ещё две тонны гороху! Умоляю!

— Отвали, Свербицкий, у нас Главный Герой застрял в квесте, а ты со своим тоннажем! Учить, что ли, всё надо?! Припиши где-нибудь карандашиком!

— Мне же премию не выдадут!!!

— Заглохни, бригадир. Мешаешь слушать.

— Мамедов, негодяй! Ты их мне подсунул!! Говорил, что дружная бригада!

— А то нет, что ли?

— Мужики, я ведро водки принесу!

— Неси, Свербицкий. Давно бы так.

— А работать будете, Хасанов?

— Нет, не будем. У нас вечер творчества. Так что там дальше, Вавила?

— Наш герой принимает участие в военной игре.

— Ладно, мужики. Косяк возьмёте?

— Садись, Свербицкий. Водка за тобой.

(продолжение следует)

165