Дорогой подарок (продолжение Помолвки по-рокуэльски)

ДОРОГОЙ ПОДАРОК.

Аргас, Хинтари, июнь 1625 года.

Элеонора положила на грудь надгробной скульптуры охапку белых лилий и, обмахиваясь веером (ибо июнь и жара), присела на скамеечку в ногах изваяния. Каменное подобие Леона в мраморных одеяниях по аквильской моде возлежало с суровым, мрачным, неприступным и полным решимости выражением лица. Падме Робийяр грустно усмехнулась. Именно таким Леон никогда и не был. Белокурый, кареглазый, вечно задумчивый — почти самый любимый из всех посланных Тиарой отпрысков. Хвала Двенадцати, хоть от Виктора избавилась. Однако чего бы графиня не дала, чтобы в остенлибской тюрьме сидел Леон, а надгробие скрывало прах Виктора!

Вздохнув над жизненной несправедливостью, падме Робийяр встала и поправила лилии. Когда-то фамильный склеп Робийяров наводил на нее тоску, но теперь ей нравилась его прохлада, тишина и уединение, особенно учитывая...

— Позволь разделить твою скорбь, сестра моя.

Элеонора холодно, исподлобья посмотрела на младшего брата. Какое, к дьяволу, уединение, когда под боком кишат священники? Отец Григорио улыбался мягко и всепонимающе, как и подобает носителю духовной истины. Элеонора презрительно скривилась. Они терпеть друг друга не могли. С детства.

"Скользкая гадина", — родственно подумала падме и процедила:

— Зачем пришел?

— Я принес тебе слова утешения, сестра, ибо в горе своем ты нуждаешься в них.

— Не юли, — оборвала его Элеонора. — Этому горю уже четыре года, а ты притащился только сейчас. Зачем, Горио? Нужда заставила? Если надеешься наложить церковную лапу на долю Леона в робийяровском состоянии, то забудь об этом навсегда. Церковь не увидит ни единого пеа из моих денег.

На губах отца Григорио появилась ядовито-сочувственная усмешка.

— Разве не хочешь ты излить мне душу в постигших тебя несчастьях? Один сын умер, другой в тюрьме, до Вальдано не добралась...

Падме Робийяр стиснула в кулаке кисти накидки, представляя, что душит брата. Вдове полегчало.

— Какое тебе до них дело, Горио? Леон мертв, и ни ты, ни церковь, ни магия мне его не вернут. Так что оставь меня одну, я пришла к сыну.

— Эла, прекрати, — зевнул епископ и, шурша сутаной, как змея — чешуей, уселся на скамеечку. — Роль скорбящей матери тебе никогда не удавалась, и я не верю ни одному твоему слову.

— До свидания, — холодно ответила вдовица, в свою очередь прошуршав платьем к двери.

— Как я вижу, поводов для священной мести Рамону Вальдано прибавилось? Могу помочь.

Элеонора вздрогнула, обернулась и смерила брата ироничным взглядом:

— Ты?

— Да.

— С чего это вдруг?

— У меня есть причины.

— Например?

— О, это политика, и она вряд ли будет тебе интересна.

— Надеюсь, ты приятно проведешь время среди гробов, впрочем, молится об умерших — твоя работа, не так ли? — усмехнулась графиня, направляясь к двери.

— Не плюйся ядом, сестра. Если я получу свое, мы станем самым могущественным кланом в Аргасе. Ты разве не об этом мечтала?

Элеонора устало посмотрела на брата. Хотя клянчить деньги епископ Медонский вроде не собирается — его епископат один из самых богатых в стране. Но поди ж объясни, что чхать она хотела на всю его политику, а впрочем... ведь она всегда может оскорбленно уйти.

— Эла, постой! — Горио вскочил, и в кого он такой худой? — Мне нужно с тобой поговорить.

— А мне нет.

— Мне нужна кардинальская цепь.

Элеонора остановилась.

— Боги Тиары, ты хочешь стать кардиналом Аргаса?! — саркастически воскликнула она. — Ну, ну, Тиара тебе в помощь, но я в политику не лезу. И денег не дам.

— У меня достаточно денег!

— Ну наконец-то.

— Эла, — вкрадчиво заговорил священник, — пойми же, путь к кардинальской цепи лежит именно через свержение Рамона Вальдано. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Элеонора тоже знала. То, что не удалось ее братцу три года назад, вполне может выйти теперь, а это не в ее интересах.

— Горио, ты бредишь, — холодно сказала вдова Робийяр. — А я не сиделка, чтобы выслушивать...

— Хочешь, чтобы я раскрыл карты, сестра? — прищурился служитель культа. — Но ты не дала мне никаких гарантий...

— И не дам. Это тебе от меня что-то нужно, и это ты отнимаешь у меня время. Либо карты на стол, либо мы увидимся за ужином, у меня море дел.

— Я бы на твоем месте остерегся так разговаривать, сестра, — прошипел отец Григорио. Элеонора вскинула бровь. — Почему ты столь упорно не обращаешься с жалобой в Суд паладинов, если так уверена, что Вальдано убил твою дочь, а? Публичная казнь убийцы не прольет целебный бальзам на твое исстрадавшееся сердце? И не надо сказок про честь рода и доброе имя Робийяров! Ты просто боишься, что дознаватели выкопают неприглядную правду! Скорее всего то, что ты, в нарушение тиарианских заповедей и светских законов, занималась запретной магией.

— Какой бред. Ты и проповеди так же читаешь? — после паузы обронила Элеонора, восстановив дыхание и ковыряя каблучком шов меж каменных плит. — На что тебе сдался Вальдано?

— Ты знаешь, по какому принципу Консистория избирает кардиналов?

— О боги Тиары, избавь меня от этого! — поморщилась падме Робийяр, опускаясь на скамью.

— Нет, ты послушай! — возбужденно вскричал епископ. — В Консисторию представляют списки кандидатов, и всего их три — за заслуги перед Церковью, по представлению светских владык и по представлению Совета Араны. Поняла теперь?

— И ты, как девка под фонарем, хочешь отдаться всем сразу?

— Эла, не зли меня. Ты хоть помнишь, что пока у Рамона нет наследников, принц Луи — наследник рокуэльского трона?

— Помню, помню, — раздраженно отмахнулась графиня. — Дед одного выдал дочь за сына другого деда... в смысле деда нынешнего монарха... Тьфу, да какая разница. Кто платит?

— Разве это важно? — тонко улыбнулся отец Григорио. — Нам по пути...

— Но в разные стороны, — осадила его Элеонора.

— Эла, ты слышала об Остенлибском инциденте? — от елея в голосе брата ее уже тошнило. — Напомню — таинственная и ужасная смерть Ламюэля Марсе...

— Слышала, — огрызнулась вдова. Похоже, Рамон допрыгался. А это значит, что его нужно немедленно убрать, пока и до нее самой не докопались...

— Против твоего зятя — серьезные подозрения, Эла. И я предлагаю тебе сыграть со мной, если хочешь рассчитывать на снисхождение Суда Паладинов.

— Плевать я хотела на снисхождение Суда. Я хочу отомстить за дочь, ясно?

— А по-моему, — прошептал епископ, наклоняясь к сестре, — ты заметаешь порочные следы. Учти, Эла, Виктор очень хочет на свободу, и ради этого он готов говорить, как заведенный. А его уже допросили эмиссары Совета Араны...

"Ублюдок паршивый. И почему Рамон его не прикончил?" — раздражаясь от тупости зятя, подумала Элеонора.

— Итак, сестра моя?

— Что тебе нужно, Горио?

— Твой младший сын, Эрнани Робийяр.

Рокуэлла, Кармель, сентябрь 1625 года.

Эрнани Робийяр волновался — это был первый поединок, в котором он участвовал, пусть всего лишь в качестве секунданта, но все же... К тому же все произошло так быстро — юноша только вчера приехал в Кармель со свитой своего дяди-епископа и даже не успел толком осмотреться и пообвыкнуть.

Эрни довольно улыбнулся. Вот она — настоящая жизнь! Вчера, едва он познакомился с молодыми дворянами, которые прибыли раньше, новые друзья повели его по кармельским кабакам и трактирам. В одном из них кто-то из аргассцев и прицепился к высокому тощему юнцу-рокуэльцу. В чем была суть придирок, Эрнани помнил плохо — три бутылки красного губительно сказались на юной памяти... Но — глоток противопохмельного зелья с утра, и вот он уже стоит на пустыре, в компании вчерашних приятелей!

"Эх, жаль, что я только секундант", — вздохнул юноша. Вот если б он в первый же день подрался на дуэли, никто бы больше не посмел обозвать его "красоткой". А повод был, ибо к пятнадцати годам Эрнани превратился в томного красавца с большими черными глазами, бархатистой смугловатой кожей и тонким, немного девичьим лицом в обрамлении светло-каштановых, с рыжинкой, кудрей.

Дуэль в Кармеле сильно отличалась от дуэли в Медоне. Если в столице поединок считался личным делом двух благородных господ, то скопившееся в Кармеле дворянство полагало, что дуэль — в первую очередь развлечение для скучающих кавалеров. К месту действия прибыли не только поединщики и их секунданты, но и друзья, родственники, сочувствующие и просто любопытные. Человек десять аргассцев собрались в тени большого дуба; дюжина рокуэльцев расселась на заборе, огораживающем пустырь; кучка кефалонцев расположилась на траве вместе с вином и корзиной с закусками. Все это были оруженосцы, ординарцы, порученцы и адъютанты; старшему не исполнилось еще и двадцати трех.

Эрни с любопытством огляделся. Он, конечно, знал, что раз в пять лет каждое государство, состоящее в Совете Араны, присылает на Генеральные штаты целую свиту из своих представителей, куда входят самые видные дворяне, сановники и духовные лица. В этот раз их принимала Рокуэлла, и принимала роскошно. Юношу только немного беспокоило то, что герцог Вальдано — кровный враг их семьи, но... Ироним Артье толкнул Эрнани локтем:

— Глянь, глянь, этот тоже здесь! — и указал на мальчишку лет четырнадцати, который сидел на заборе в компании рокуэльцев и углубленно изучал толстенный фолиант. Рядом висели голубой камзол и берет. Робийяр недоуменно посмотрел на чтеца:

— А почему бы ему здесь не быть?

— Ну ты даешь! — выдохнул Филипп Ирсон. — Это же Фабиан Эрбо!

— Говорят, любимая наложница Вальдано! — нервно хихикнул Гарже — это он собирался драться с рокуэльцем. — Хорошенькая, да?

Эрнани поперхнулся и, вспыхнув, уставился на дона Эрбо. Запретный плод притягивает всегда, а из длинных дядюшкиных наставлений в памяти юноши задержалась всего одна фраза: "Держитесь подальше от герцога, сын мой, ибо он не только наш враг, но и развратник, живущий в хадизарском грехе". А уже в лагере новые товарищи уточнили — с кем именно живущий.

На первый взгляд в Фабиане не было ничего особо порочного; на второй — тоже. Гибкий, стройный, не очень рослый, лицо скорее круглое, широкоскулое, с прямым и широким носом, крупным, по-детски пухлым ртом, карамельного оттенка кожа — вообще среди приятелей герцогский воспитанник выделялся довольно светлой "мастью".

— А чего еще ждать от этих выродков, полукровок, — презрительно скривился Артье. — Они ж бесплодны, вот и изощряются кто во что горазд.

Эрнани разинул рот:

— Он еще и полукровка? Маг?

— Слушай, да ты вообще ничего не знаешь! — поразился Ирсон. — Да у нас тут все говорят, что он или вальдановский ублюдок, или... дружок.

— А герцогу вообще скоро конец, — значимо изрек Гарже. — Вроде как Совет Араны на чем-то та-а-а-ком его поймал...

— На чем? — шепотом спросил Эрнани.

— Запретная магия, — прошептал в ответ еще какой-то юноша. — Остенлибский инцидент и все такое...

Ирсон, фыркнув, хлопнул Робийяра по плечу:

— Так что тебе, Эрни, к герцогу и его оруженосцу лучше не соваться. Кто их знает — еще воспылают...

Робийяр сердито нахмурился. В этот миг Фабиан поднял голову и в упор уставился на шепчущуюся компанию. Эрнани передернуло — до того странные глаза были у юного мага. Прямо кошачьи, с вертикальным зрачком, да еще и взгляд злой, пронзительный, жгучий и холодный одновременно...

На середину отведенного под дуэль пустыря вышел Рамиро Ибаньес — младший сын рокуэльского адмирала, и дон Эрбо наконец отвел глаза. Эрни медленно выдохнул.

Ибаньесу было целых семнадцать лет, и он уже отпустил длинные волосы, как взрослый. Он молча скинул камзол и шляпу, перехватил волосы кожаным ремешком и взял из рук товарища шпагу. Эрнани недоуменно покосился на приятелей: а как же договор секундантов, предложение принести взаимные извинения и прочий этикет?

— Рокуэльские варвары, — буркнул Гарже, нервно поправляя перчатки. Э, да он, кажется, трусит! Хотя сам же его по пьяни и вызвал... Правда, кто, кого и почему оскорбил — Эрнани помнил весьма смутно.

Аргассец выбрал дальнюю позицию, при которой шпаги не касались друг друга, и защиту в квинте — правая рука с клинком наискосок закрыла часть груди и живот, острие шпаги нацелено в правый глаз рокуэльца. Миро первым шагнул вперед, его шпага тронула клинок аргассца, и Ибаньес тут же попытался достать противника уколом в плечо. Аргассец отбил и на всякий случай отшатнулся, выскочив за пределы досягаемости для Миро. Рокуэльцы засвистели. Но Гарже очень дорожил собой — он снова тщательно закрылся, защищая рукой живот и грудь, и лишь после этого атаковал, целя под ребра Миро. Тут засвистели даже кефалонцы.

Эрни вздохнул — точно, трусит. Робийяр уже не сомневался в исходе дуэли, вопрос был только в степени милосердия рокуэльца.

Ибаньес, фыркнув, уклонился, сделал полшага влево и кольнул Гарже в правое бедро. Увы, удар не достиг цели — аргассец отпрыгнул, как вспугнутый кролик, парировал, раскрыл грудь и тут же получил росчерк шпагой под левую ключицу. Гарже спасла лишь редкая прыткость: шевалье дернулся назад, едва заметив блеснувшую перед грудью шпагу.

Ибаньес, в свою очередь, понял, что сильно раскрылся и отступил назад. Черные глаза заблестели еще ярче — рокуэлец вошел во вкус и намеревался поиграть с аргассцем, как кошка с мышкой. Зрители с удовольствием наблюдали за южанином, изредка перешептываясь.

Гарже несколько воспрял духом: неудачная атака Миро и уход противника в защиту его подбодрили. Со стороны шевалье последовали два быстрых, но осторожных и потому не достигших цели укола из кварты — аргассец решил не зарываться и по-прежнему берег корпус. Рамиро парировал с легкой ленцой, едва ли не позевывая. Зрители возмущенно зашикали — их лишали увлекательного зрелища!

Гарже снова побледнел и после недолгих мук, а так же поощренный сердитым шиканьем, решился на еще одну атаку, в отличие от первых двух, направленную в лицо противнику. Миро плавно шагнул назад, и шпага аргассца ткнула пустоту. Клинок не достал до Ибаньеса на дюйм или два.

— Да что же это такое! — возмущенно закричали кефалонцы. — Безобразие! Пусть аргассец дерется, черт его возьми!

Рокуэльцы загоготали.

— Давай, Миро, разделай этого петуха! — азартно крикнул Фабиан. Книга валялась на земле, щеки идальго разрумянились, глаза загорелись.

"Ты, мужеложец, шпагу таскаешь для украшения, а все туда же — указывать, — презрительно подумал юный Робийяр. — А эти рокуэльские дикари и фехтуют-то не по правилам! Так немудрено победить".

Тем временем Миро прижал своим клинком шпагу противника у самого эфеса, с силой отвел ее в сторону и двинул аргассцу кулаком в лицо. Гарже мотнуло в сторону, хлынула кровь, и юноша зажал ладонью нос.

— Ну, недоносок, будешь еще говорить, что мой отец — пират?! — зарычал Рамиро.

— Эй, так нечестно! — вознегодовал Эрнани и поймал издевательскую усмешку Эрбо. Фабиан медленно поднял руку, демонстрируя Робийяру-младшему средний палец. Эрни покраснел и стиснул рукоять шпаги — ну ты нарвешься! Усмешка Фабиана превратилась в хищный оскал, и мальчик любовно огладил ножны, положив шпагу на колени.

Гарже, кое-как зажимая нос рукой и уже явственно дрожа, вернулся в позицию. Взгляд аргассца панически метался от лица Миро к шпаге в его руке.

Идальго финтом в голову заставил Гарже высоко вскинуть руку с клинком, резким движением спровоцировал противника на удар и, приняв на ближайшую к эфесу часть своей шпаги клинок аргассца, ударил его наискось, в бок, под руку.

Оружие Ибаньеса вошло глубоко меж ребер Гарже и, видимо, проткнуло легкое. Когда рокуэлец выпрямился, выдергивая шпагу, жертва дворянской чести, хрипло булькнув, упустила клинок и осела наземь, сплюнув кровью. Аргассцы, хоть и бросая на Гарже презрительные взгляды, помогли товарищу подняться и отвели (скорее, оттащили) под тень деревьев; кто-то позаботился прихватить с собой кровезатворяющий амулет, послали за магом слугу.

Рокуэлец вытер шпагу платком и коротко бросил через плечо:

— Все.

— Не-а, не все, — едко и весело заявил дон Эрбо, вдруг соскочив с забора. — Вон те трое мне кое-что должны, — Фабиан вытащил шпагу левой рукой и бросил ножны Ибаньесу. — И я хочу, чтобы они расплатились прямо сейчас, — облизнув нижнюю губу, мурлыкнул полукровка.

— Это он нам? — не поверил своим ушам Артье. — Этот... этот...

— Ага, господа аргассцы боятся нашего Бьяно! — крикнул кто-то из рокуэльцев, и они вновь захохотали.

— А что вас удивляет? — презрительно фыркнул Миро. — Господа аргассцы ловкачи грязные слухи распускать, а вот как за это ответить — хвост под зад и в кусты.

Аргассцы побагровели, рокуэльцы вовсе развеселились, кефалонцы, торгаши несчастные, принялись заключать пари. Эрни стиснул зубы. Ну я тебе покажу, паршивый полукровка!

Фабиан стоял молча, опустив шпагу к ногам, и изучал вызванных шевалье плотоядным взором кота, который выбирает мышку поаппетитнее.

— Бедолаги никак не могут решиться! — насмешливо вскричал кучерявый брюнет, вроде бы откликающийся на имя Руи. — Может, соломинку потянете?

— Сейчас я отделаю эту подстилку, — процедил Артье, стаскивая колет.

— Эй, аргассец, больше дела, меньше слов! — душевно посоветовали с забора.

— Посмотрим, чему тебя научил твой томоэ, — отчего-то это заявление вызвало в рядах рокуэльцев бурный восторг, а Робийяр вдруг припомнил, что Рамон считается одним из лучших бойцов. Хотя вряд ли герцог станет учить чему-то такому своего любовника. Юноша презрительно фыркнул. На то, что и ему что-нибудь останется, он не рассчитывал.

Фабиан окинул противника внимательным взглядом и тронул кончиком клинка золотой медальон, поблескивающий под рубашкой Иронима.

— Амулет. Снимай.

— Что-о? — высокомерно протянул аргассец. — Да с каких это пор ты стал мне указывать, Эрбо?

Фабиан, усмехнувшись, ответил, с каких, и, хотя ругательство было рокуэльское, смысл высказывания отлично поняли все. Артье побледнел, сорвал медальон и швырнул в руки Ирсону. Дворяне притихли, молодежь вдруг поняла, что все будет "всерьез".

Артье, в отличие от приятеля, уверенно выбрал короткую дистанцию. Ироним был старше Фабиана года на четыре, выше, крупнее и на вид — сильнее, что, впрочем, ничуть не смутило Эрбо, который ко всему прочему оказался левшой. Это несколько озадачило аргассца, но не лишило самоуверенности. Отчего-то Ироним решил, что драться с левшой, который еще и моложе, будет проще.

Уверенный в своем превосходстве, Артье сделал вид, что собирается ткнуть противника в живот, и атаковал снизу, метя в пах полукровки. Фабиан слегка качнулся назад, отбил по диагонали, затем — быстрое полукруговое движение, так что шпага аргассца оказалась сбоку от туловища, и стремительный удар под грудину. Иронима спас только прыжок назад, так что клинок Фабиана всего лишь нанес ему неглубокий длинный порез. На секунду на лице Артье промелькнуло удивление. Эрни присвистнул — Эрбо умеет драться?

— Детские фокусы! — презрительно крикнул Артье, возвращаясь в позицию. — Сопляк!

Он бросился вперед, еще не закончив фразы, и нанес удар из высокой квинты, намереваясь проколоть горло Эрбо, но полукровка парировал, так что клинки скрестились почти под прямым углом. На миг дуэлянты замерли. Кто-то среди зрителей охнул, рокуэльцы скептически переглянулись — они не верили в аргасскую школу фехтования. Артье сильно толкнул шпагу идальго своей, так что подростка отшвырнуло назад. Однако Ироним тоже покачнулся, и Фабиан, пользуясь тем, что клинок аргассца наклонился к земле, нанес удар с правой стороны, вывернув локоть и направив шпагу сверху вниз.

Артье неудачно парировал, так что шпага герцогского воспитанника, скользнув по его клинку, срезала кусок кожи с руки аргассца, — и на этом везение Иронима кончилось. На него с бешеной скоростью посыпались удары, словно Эрбо совсем не боялся свалиться от изнеможения. Артье мог только защищаться; лишь один раз ему удалось достать противника косой царапиной выше локтя, на что Фабиан в запале драки не обратил внимания. Он гонял аргассца по площадке, пока тот не изошел потом и не споткнулся. Дыхание шевалье сбилось.

"Издевается", — сглотнул Эрнани. Если Фабиан сам не выдохнется, то...

Артье задыхался, рука со шпагой мелко дрожала, сорочка была залита кровью, но юноша попытался дать достойный отпор. Ему хватило сил на любимый прием — финт вроде бы в грудь, но перевести удар в лицо он не успел. Он открыл нижнюю часть корпуса, и Фабиан, упав на колено, так что клинок Артье прошел у него над головой, вонзил шпагу в живот Иронима.

Аргассец, медленно оседая на землю, попытался еще ударить Эрбо, но тот, легко увернувшись, проткнул горло шевалье. Артье рухнул наземь.

— Убит! — прошелестело среди зрителей.

Робийяр подался вперед и замер, натянутый, как струна. Все были поражены, но не напуганы, кто-то уже обменялся шутками насчет невезучести убитого; а Эрни все смотрел и смотрел на труп, вокруг которого расползалась кровь. Кто-то оттащил Артье в сторону, все вокруг плыло и качалось, как в дымке — все, кроме тела с неестественно вывернутой рукой со шпагой.

"Это все", — отрешенно понял Эрнани. Эрбо убил Иронима — того самого, который еще вчера учил новичка пить местное вино и сплетничал сегодня утром, и... все?.. все? Совсем все?

— Он сумасшедший, Робийяр, просто сумасшедший! — выдохнул Ирсон, дергая Эрнани за полу камзола. Фабиан, неспешно вытиравший шпагу платком, вздрогнул и уставился на Эрни поверх клинка. На миг большие голубые глаза распахнулись еще больше и тут же сузились. Полукровка несколько секунд пожирал Робийяра взглядом, а потом стал неторопливо подбираться к Эрнани, но Ирсон, видя, что поддержки и понимания ему не дождаться, направился к Фабиану. Тот только досадливо поморщился и, бросив многообещающий взгляд на Робийяра, повернулся к Филиппу.

Аргассец успел оценить полукровку, но выставлять себя на посмешище, как Гарже, особенно после боя Артье, не собирался. Фабиан к тому же вдруг впал в милостивое настроение после удачного убийства и уступил инициативу Ирсону. Филипп уверенно атаковал на высокой линии, идальго только парировал. Но когда клинки столкнулись в третий раз, Эрбо скользящим движением перенес свою шпагу на другую сторону клинка Филиппа через острие и направил удар в лицо противнику. Ирсон инстинктивно отшатнулся, чтобы спасти глаза, Фабиан перевел удар вниз и располосовал шнурок, на котором держались штаны аргассца. Грянул дикий хохот. Кефалонцы ржали, как табун лошадей, а рокуэльцы так вообще едва не повалили забор. Ирсон побагровел и кое-как подтянул штаны.

— Булавочку дать?! — издевательски крикнул кто-то из рокуэльцев, и гогот грохнул с новой силой. Ирсон затравлено оглянулся, и Эрни, стиснув рукоять шпаги, вышел вперед.

— Это бесчестно, — заявил Робийяр.

— Бесче-е-естно? — брезгливо-удивленным тоном протянул Эрбо. — Странно слышать это от члена твоей семейки. Что у вас там нынче в моде — яд манзаниллы белой или заговоренный кинжал?

Эрнани побелел.

— Издеваешься, Эрбо? Конечно, любовнику Вальдано можно все! — выпалил юноша.

Все притихли, в ужасе вытаращившись на полукровку. Губы мага сжались, и Фабиан влепил Робийяру звучную пощечину.

— Квиты, — сквозь зубы бросил герцогский воспитанник. Эрни, едва соображая, что делает, выдернул шпагу из ножен. Щека горела слишком сильно, чтобы вспоминать о приличиях и дуэльных правилах: Робийяр ринулся на врага, Эрбо плавно качнулся вправо, сильный удар клинком поперек клинка — и шпага Эрни ткнулась в землю. У юноши вырвался короткий выдох, он поднял глаза и уставился в лицо противника. Оно было так близко, что Эрнани мог бы дать сдачи... Фабиан все еще удерживал его шпагу, Робийяр сжал кулак, но, завороженный жестким и насмешливым взглядом, промедлил с ударом. Клинок Эрбо рванулся вперед и плашмя хлестнул юношу поверх следа от пощечины.

С криком, больше похожим на взвизг, Эрнани отлетел прочь, зажимая рукой двойной порез.

— Красивый, — издевательски уверил его Фабиан, аргассец задрожал — полукровка явно наслаждался тем, что творил...

Эрнани качало и тошнило, сквозь пальцы обильно текла кровь, но он все же как-то ухитрился встать в позицию. Кончик шпаги заметно дрожал.

— Камзол сними, аргассец, — презрительно посоветовал Фабиан. — Спечешься.

Ибаньес кинулся к приятелю и стал что-то жарко шептать ему на ухо — видимо, убеждал отказаться от поединка, ввиду полной ничтожности оскорбителя как фехтовальщика. Белая утоптанная земля вдруг оказалась очень близко, и Эрнани понял, что упал на колено, жалко тыча в сторону Фабиана шпагой.

Эрбо подошел и выбил клинок из холеной руки. Острие его шпаги уперлось в горло Робийяра, вынуждая его поднять голову и смотреть в злые полусумасшедшие глаза.

— Встань.

"Сейчас убьет", — понял Эрни, и ринувшиеся к нему товарищи не спасут... Юноша кое-как поднялся. Пятеро аргассцев подбежали к нему, забыв о дуэльных правилах, но им преградили дорогу рокуэльцы и кефалонцы.

— Мужеложец, говоришь? — прошипел Эрбо. — Да ты хотя бы в страшном сне видел, что это такое?!

Фабиан вдруг отдернул клинок, качнулся к противнику, сгреб за волосы и, дернув к себе, на миг больно впился в его губы. У Эрни подкосились колени; полукровка отшвырнул его на руки аргассцев, стер тыльной стороной ладони кровь Робийяра со щеки, медленно слизнул и развернулся к забору. В полной тишине мальчик вытер шпагу платком, сунул ее в ножны, подобрал камзол, берет, книгу и быстро зашагал прочь. Никто из рокуэльцев с ним не заговорил и не пошел вместе.

Феоне влетела в комнату, шваркнув дверью об стену, швырнула парадную мантию в кресло, выругалась и упала следом. Рамон прикрыл дверь, избавился от церемониальных облачений и разлил по бокалам вино, протянул один волшебнице. Она стиснула хрустальную ножку, как горло кровного врага.

— Рамон, — почти умоляюще выдохнула Верховная волшебница, утирая лоб. — Рамон, скажи, что ты был пьян, а Совету Араны померещилось, пожалуйста!

— Увы, — задумчиво отозвался эмпат, присаживаясь на подоконник.

— Идиот, — обреченно констатировала Феоне. — И чем же ты думал, когда его убивал, скажи на милость?

— Ну, не головой, это точно! — засмеялся герцог. Феоне пнула скамеечку для ног:

— Прекрати! Тебе не отвертеться, неужели не ясно?

— Ясно. Можешь не утруждаться напоминаниями.

Феоне махом осушила бокал и, нахмурившись, уставилась на перевернутую скамеечку.

— Рамон, расскажи мне все, что ты об этом помнишь, еще раз.

Эмпат послушно поведал обо всем, что случилось по его милости с эмиссаром Марсе.

— И.. ах да, помнишь последние покушения? Ну вот, тогда я тоже немного попользовался магией... — герцог смолк — глаза чародейки пылали, как у василиска. Впрочем, Феоне проявила редкую сдержанность и, вместо того, чтобы превратить его в полено, просто поджала губы:

— Это чертовски неприятно.

— Какая милая формулировка.

— Не паясничай! Ты прекрасно понял, о чем я! Если Айна Граца смогла один раз полностью подчинить тебя себе, то вполне вероятно, что это случится снова, — Феоне фыркнула. — Зуб даю, что в самый неподходящий момент!

— На заседании Генеральных Штатов?

— Очень смешно.

— Этого Аскелони никак не предполагал, — сказал Рамон и повернулся к окну. Кармель находился в Гардонских горах, и герцогу отлично была видна черно-зеленая игла. — Но пока все тихо. Я ее не чувствую.

— Пока, — подчеркнула Феоне и тихо добавила, словно опасаясь, что башня может их услышать: — Тебе не кажется, что ей это не нравится?

— Намекаешь, что Айна Граца хочет вернуть себе то, что двадцать восемь лет назад у нее отняли силой?

Волшебница кивнула.

— Но я не могу взять и запихнуть свою силу обратно в башню. Может, я и искусственно созданный маг, но...

— Вот в этом все и дело. Я думаю... башня пытается таким образом тебя уничтожить.

Рамон расхохотался.

— И что нас так развеселило? — сухо осведомилась чародейка.

— О да, мою жизнь никак не назовешь скучной! Моей крови жаждут разом и Элеонора, и Айна Граца, и Совет Араны! Как ты думаешь, на всех хватит?

— Нет, есть возможность, что Элеонора успеет раньше, — кисло сказала Феоне. — Кстати, она что-то притихла. Всего два покушения за три года... Как-то на нее не похоже. Может, заболела?

— Зато теперь оживится, — отметил Рамон. — Ей жизненно важно прикончить меня до того, как эмиссары упекут меня в казематы Суда.

— А я-то думала, она мстит за убиенную дочь, — хмыкнула чародейка, взглядом перемещая вино из бутылки к себе в бокал.

— Глупости! — отмахнулся Рамон. — Если эмиссары, поймав меня, копнут чуть глубже, она мигом окажется в тех же казематах — по обвинению в использовании запретной магии и экспериментах над собственным ребенком.

— Странно, — протянула Феоне. — Я была лучшего мнения о материнской любви.

— Ну, как сказать... В ходе эксперимента Аскелони Бертиле стала одной из самых могущественных волшебниц...

— И все же ты ее убил.

— Жить захотелось, — пожал плечами Рамон. — Или я ее, или она меня. Не сошлись характерами. И потом, не забывай, я ведь тоже... из Айна Грацы.

— Теперь ясно, зачем епископ Медонский приволок с собой юного Робийяра, — сказала Феоне. — Хотя требовать, чтобы мальчишка убил тебя...

— Я не людоед. Нашлепаю и с позором отправлю домой. Это еще не Робийяр — так, Робийярчик. Слишком маленький.

— Зато твой щенок уже явно созрел! — внезапно взорвалась волшебница. — Что у него мозгов, что у тебя — явно негусто! Нашел, чем заняться!

— С чего такие оскорбления? — вскинул бровь Рамон. — Подумаешь, поколотил Робийяра...

— Поколотил? — злобно прошипела магичка. — Да он бы еще над ним надругался!

— Феа, — поморщился герцог. — Не делай из мальчика монстра.

— Не делай?! Так, по-твоему, это в порядке вещей, если щенок четырнадцати лет... Так! Ты!!

Последний возглас сорвался с ее губ, когда в гостиную робко просочился Фабиан. Увидев наставницу, смахивающую на богиню Арану во гневе, отрок кротко вздохнул и поклонился.

— Ну?! — пронзительно крикнула Феоне. — Вы что, даже не считаете нужным извиниться?

— Извините, — потупился полукровка.

— Извините? — с издевкой повторила Феоне, ее голос упал до свистящего шепота. — Извините? — она вскочила. — Вы думаете, что этим отделаетесь? Вы что, совсем с ума сошли?! Мало нам Совета Араны, так еще и ваши дикие выходки! Не прошло и часа, как об этой мерзости узнал весь Кармель, Рамону пришлось приносить извинения епископу Медонскому!

Глаза мальчишки изумленно распахнулись, он метнул в герцога отчаянно-виноватый взгляд и покраснел до ушей.

— Ах вот как? Вы удивлены? — прошипела наставница. — Да как вам вообще в голову пришло... — она выразительно смолкла, гневно раздувая ноздри; Фабиан тоже начал злиться. — Вы полагаете, что извинятся за вашу дурь — это прямая обязанность его сиятельства? Что покрывать ваши выходки...

— Это не дурь! — закричал подросток. — Робийяр сам виноват! Он оскорбил... томоэ и меня тоже!

— Молчать!! Как вы смеете повышать голос! Вы, глупый мальчишка...

— Феоне, уймись, он уже понял, — ровно сказал эмпат. — Оставь нас, я сам поговорю с ним.

— Поговорить? Его надо выпороть! — свирепо фыркнув на прощание, волшебница хлопнула дверью.

— Подойдите. Ближе. Снимайте камзол, — приказал томоэ. Фабиан вспыхнул, но стал послушно расстегивать крючки. Как же Рамон догадался? Повязку мальчик наложил себе сам, но с самолечением у юного мага было туго. К тому же, полукровка не стал пристегивать к камзолу рукава, а сорочка была очень тонкой. Рамон встал с подоконника, развязал воротник фабиановой рубашки и спустил ее с правого плеча. Мальчик залился краской до самой шеи, не понимая, почему и обозлившись еще больше, но уже на себя.

— Опять поцапались с аргасским юношеством? — герцог поставил на стол аптечный ларец и стал разматывать повязку.

Подросток насупился. Аргасское юношество категорически не нравилось рокуэлльскому, а потому цапались они с завидной регулярностью.

— И как, успешно? — Рамон промокнул длинную ранку тампоном с обеззараживающим зельем. Фабиан поморщился. В отличие от зелья, ладонь томоэ, сжимающая его руку чуть выше локтя, почему-то вызывала приятные, но неопределенные ощущения. Теплая ладонь вокруг локтя заставляла непонятно почему краснеть... Юный маг досадливо нахмурился. Когда герцог закончил с перевязкой и убрал руку, мальчика кольнуло легкое сожаление.

— Томоэ, — Фабиан наконец набрался смелости и потянул его за рукав. — Томоэ, я... убил аргассца.

— Знаю, — отозвался Рамон таким тоном, что полукровка понял — томоэ пришлось извиняться и за это тоже. Мальчик опустил голову. Он ждал немедленной кары и изрядно удивился, когда сюзерен спокойно поинтересовался:

— За что ж вы так его?

— Он меня оскорбил, — буркнул вьюнош и исподлобья глянул на опекуна.

— В это я верю, — лениво протянул герцог. — Не думаю, что вы станете убивать аргассцев совсем уж без причины. Итак, в чем же было дело?

Мальчишка сжал кулаки, наливаясь праведным гневом.

— Он сказал... про нашу личную жизнь.

— Разве у нас может быть совместная личная жизнь? — вскинул бровь Рамон. Фабиан отвел взгляд. Ясно — опять сплетни о хадизарском грехе: аргассцы повторяются. Они пестуют эту выдумку, как редкий заморский цветок, и это уже становится скучным, придумали бы что-нибудь поновее, что ли...

— Отстояли вашу честь?

— Да!

— Зря.

— П-почему? — изумленно запнулся воспитанник.

— Теперь все будут уверены, что раз вы позволяете себе такие поступки, то у нас и впрямь близость.

Мальчик виновато опустил ресницы, комкая край скатерти.

— Впрочем, сейчас меня больше интересует не это, — продолжал Рамон, — а причины, по которым вы вдруг вздумали поизмываться над юным Робийяром.

Фабиан сильно закусил губу, но скатерть истязать перестал. В его душе все взбурлило от злобы, но как рассказать — он не знал. Полу-оборотень беспомощно посмотрел на Рамона, но эмпат молчал — он хотел, чтобы мальчик наконец выучился говорить о своих чувствах, а не только невнятно бурчать.

— Итак?

— Он... он сказал, — с трудом выдавил полукровка. — Этот Робийяр, — подросток выплюнул фамилию, как ругательство; он вновь вцепился в скатерть, тяжело дыша, скрутил ее и, полыхнув на опекуна кошачьими глазами, закричал:

— Он назвал меня мужеложцем! Он сказал так, как будто это прямо легко и весело! Как будто это для меня... веселое занятие! — на скулах вспыхнули пятна, — Как будто... он вообще не задумался, что это такое и... и... И словно это самое нормальное для меня дело! Он никогда... он даже не подумал, потому... потому что он кретин!! Он ничего не понимает! А я хотел, чтобы понял! Вот, — утихнув, закончил мальчик.

— Ясно, — после паузы сказал эмпат. Вот ведь юный идиот! Интересно, почему Бьяно оставил его в живых? Воспитанник без колебаний убивает и за меньшее; по всей Рокуэлле уже ходят слухи о самом юном и самом жестоком телохранителе томоэ. — Но вы же понимаете, как это выглядело со стороны? — Фабиан вздохнул. Герцог приложил ладонь к его щеке, и она жарко вспыхнула под пальцами томоэ. Воспитуемый по-кошачьи потерся щекой о руку опекуна.

— Я готов понести наказание.

— Полагаю, что отношение к вам ваших друзей будет достаточным наказанием, — усмехнулся Рамон. Полукровка вздрогнул — ему несложно было представить, что скажет о его выходке Миро. Черт, да с ним же вообще разговаривать не будут!

— Ну и хватит об этом, я хотел обсудить с вами кое-что другое, — томоэ позвонил. — Орчату и два бокала, — велел он слуге и сел в кресло. Фабиан напряженно маялся у стола. — Бьяно, оставьте же вы скатерть! Идите сюда.

Мальчишка, как принято у рокуэльцев, сел на подушки у ног Рамона и положил голову к нему на колени. Ладонь томоэ тут же взъерошила волосы юного мага. Полукровка мурлыкнул и прикрыл глаза, уткнувшись лицом в руку опекуна. С тех пор, как между ним и герцогом случилось что-то странное в Остенлибе — перед тем, как мальчику в последний раз приснился Равизо — Фабиан стал очень тонко чувствовать малейшую перемену в настроении томоэ.

Сейчас он точно знал, что Рамон устал, раздосадован, расстроен и даже растерян, и при этом мальчик почти физически ощущал, как герцог успокаивается от прикосновений к нему.

Впрочем, полу-оборотень не имел ничего против прикосновений Рамона. Он разрешал своему сеньору то, что не позволял больше никому — например, сейчас его сиятельство теребил острый чувствительный кончик уха полукровки.

Вошел слуга, поставил на стол кувшин "орехового молока" и с поклоном вышел.

— Феоне меня теперь ненавидит, да? — спросил мальчик, поднимаясь и разливая орчату по бокалам. Рамон вздохнул. Отношения чародейки и Фабиана сильно испортились в последнее время.

— Я бы не стал так говорить, — осторожно начал герцог, принимая бокал. — Скорее, она разочарована тем, что ты уже не ребенок, которого можно потискать.

— Всегда ненавидел, когда меня тискали, — буркнул Бьяно, прикладываясь к орчате.

Рамон молча пил; воспитанник снова устроился на подушках, небрежно привалившись плечом к его коленям.

Вот от этого чародейка и бесилась. Пока Фабиан был трогательным большеглазым ребенком, она еще как-то терпела, что ему достается львиная доля внимания Рамона, но трогательное дитя превратилось в длинноногого подростка, и ревность Феоне вспыхнула с силой порохового заряда.

— Нет, ну почему? — допытывался Фабиан. — Что я ей плохого сделал?

— Ничего. В том-то и дело.

— То есть? — нахмурился мальчик.

— Она ревнует, Бьяно.

Полукровка чуть не захлебнулся орчатой. Эмпат сочувственно похлопал его по спине.

— Она чего, совсем? — мальчишка поднял на Рамона слезящиеся от кашля глаза.

— Не то что бы, но она хотела быть единственной, — и это еще мягко сказано. Рамон сам ощущал, что его связь с подростком крепнет день ото дня, и даже себе боялся признаться, что Фабиан стал для него чем-то вроде наркотика для гашишиста.

— Ну и что ей мешает? — агрессивно уточнил Фабиан. — Я на ее место не претендую, — со всей силой подросткового сарказма добавил он.

— Вы слишком желчны для столь юного возраста, — строго ответил Рамон.

Фабиан молча утирался салфеткой. Он тоже не хотел, чтобы между ним и герцогом кто-то стоял. О боги, подумал эмпат, к тому времени, когда эти двое его поделят, он поседеет от их обоюдных переживаний.

— Ну и скажите ей, чтоб не волновалась, — буркнул отрок.

— Нет, Бьяно, это ты ей сам скажешь. И извинишься.

— Но я же!.. — возмущенно вскинулся Фабиан, Рамон наклонился и провел пальцами по его лицу. Мальчик злорадно усмехнулся: Феоне не могла похвастать такой глубокой связью с герцогом.

"И вообще, он с ней просто спит", — подумал мальчишка.

— Как вы думаете, — спросил Фабиан, задерживая руку томоэ, — почему это случилось? Там, в Майбурге. И что это такое?

Эмпат отнял ладонь. Иногда Фабиан задавал неудобные вопросы, а Рамон "храбро" лгал, потому что никак не мог набраться смелости рассказать ему правду.

— Бьяно, ты знаешь, в чем суть моих затруднений с Советом Араны? — спросил эмпат, чтобы отвлечься.

Фабиан молча покачал головой. Ему давно не нравилось то, что происходило в Кармеле: все эти шепотки за спиной, елейные улыбочки кефалонцев, презрительные физиономии аргассцев, но он никак не мог понять, в чем дело.

— Это связано с Остенлибским инцидентом.

Подросток удивленно посмотрел на Рамона:

— Что? Но ведь это было так давно!

— Не давно, а три года назад.

— Н-но... почему же они так долго копались?

— Бьяно, они же не деревенского конокрада ловят. Пока эмиссары провели расследование, пока они все раскопали, пока...

— А что они раскопали? — спросил Фабиан, глядя герцогу в глаза. Рамон замолчал. Воспитанник пытливо смотрел на него, а он в очередной раз решал вопрос — что будет, если он скажет? Или подождать, пока мальчик сам поймет? Тем более, что он не сможет рассказать того, что не знает...

Подросток, однако, пришел к своим выводам и напряженно привстал:

— Если вы там что-то сделали из-за меня...

Герцог прижал ладонь к его губам.

— Отчасти из-за вас, но я ни минуты в этом не раскаиваюсь. Я сделал глупость... хотя, конечно, князь не мог казнить аргасского подданного. Но я-то мог прикончить этого Робийяра! — с горечью вскричал томоэ, подумав, что имя "Робийяр" в его доме стало нарицательным.

— Значит, из-за меня, — полукровка опустил голову, напряженно сопя. — А если вы отдадите меня им и скажете, что это я виноват?

Рамон расхохотался.

— Бьяно, не мели чепухи! Ты им ни к чему, они охотятся на крупного зверя, — и, отсмеявшись, продолжил: — Если эмиссарам удастся доказать, что Остенлибский инцидент не был несчастным случаем, то у Аргаса и Кефалони будет великолепный предлог отдать меня под Суд Паладинов и поделить Рокуэллу.

— И вы это так оставите?!

— Почему вы так думаете?

— А почему вы все время смеетесь, как будто вам наплевать?!

Рамон снова засмеялся, и Фабиан обиженно надулся. Но подросток негодовал так забавно, что трудно было удержаться.

— Конечно, нет. И потому я прошу вас воздержаться от, хммм... выяснения отношений с аргассцами, что бы они ни говорили.

— Д-да, — понурился Фабиан, — от меня опять одни неприятности? Ведь там, в Остенлибе — вы сделали это из-за меня...

— Оставьте это идиотское самобичевание, — поморщился Рамон. — Не сомневайтесь, не будь Остенлибского инцидента, они бы придрались к чему-нибудь еще.

Герцог снова взъерошил волосы полукровки, тот в ответ невесело улыбнулся, попытался встать...

— Ай!

— Извини! — спохватился герцог: его перстни запутались в волосах мальчишки, и Фабиан застыл в скособоченной позе, словно томоэ драл его за волосы. Рамон принялся выпутывать кольца из шевелюры воспитанника; подросток зафыркал и наконец засмеялся, обняв опекуна за талию для пущей устойчивости.

Рамон никогда не считал странной привычку Бьяно ластиться к нему, когда они оставались наедине — детство у Фабиана было несахарным. К тому же ни на кого другого нежность мальчишки не распространялась, он терпеть не мог прикосновений, хотя... на глубокие декольте кармелок уже заглядывался. Рамон хмыкнул. Пора уж...

— А я так хотел, — вдруг жалобно протянул Фабиан, — Феоне назадавала мне кучу превращающих заклинаний, а практиковаться не на ком! Разве что на аргассцах...

— Бьяно, — Рамон сделал суровое лицо, — не смейте ни во что превращать аргассцев!

— Я пошутил, — мурлыкнув, полу-оборотень потерся щекой о грудь герцога, щекоча горячим дыханием. — А точно нельзя?

— Зверек!

— Ладно-ладно, не буду, — Фабиан оторвался от Рамона, проверил, сколько волос осталось на макушке, и, перекинув камзол через плечо, ушел к себе.

В ставни хлестал ливень. Мальчик-слуга, радуясь, что он внутри дома, а не снаружи, вошел в гостиную, чтобы растопить камин, и едва не споткнулся.

Камин уже горел, и перед ним стоял какой-то юноша, с ног до головы закутанный в темный плащ.

— Э-э... — пролепетал мальчишка. Гость вытянул руки к огню, и слуга понял, что это не юноша, а женщина, одетая в мужской костюм. Был уже глубокий вечер, комнату освещало только пламя в камине, и мальчик видел лишь тонкие изящные руки, да массивный аметистовый перстень на безымянном пальце гостьи.

— Иди к хозяевам, мальчик, — велел низкий бархатистый голос. — Скажи, что я пришла.

Слуга судорожно закивал и опрометью кинулся в кабинет эмиссара — перстень на руке женщины горел, как глаз кошки, и даже дурак понял бы, что перед ним — магичка....

Джеймс Олсен был мужчиной весьма массивным, можно даже сказать — полным, но по лестнице скатился вдвое быстрее слуги. Эмиссар — слишком мелкая сошка, чтобы заставлять ждать даму, которая его посетила.

— О, донна Феоне, какая честь, я сейчас же прикажу...

— Уймитесь, Олсен, меня все устраивает.

Подобных слов и тона, которым они были сказаны, эмиссар не потерпел бы ни от кого другого, но сейчас молча оперся о стол, переводя дух и не решаясь сесть. Он тоже ничего не видел, кроме белых рук, протянутых к огню, и сапог, но в личности гостьи не сомневался.

— И вы, донна Феоне, все же решили...

Чародейка громко фыркнула из-под капюшона.

— Я решила вас выслушать, Олсен, не больше... но и не меньше.

Эмиссар закусил губу. Он терпеть не мог великих магов, особенно баб, но сам не отличался выдающимися способностями к волшебству, и потому вынужден был лебезить перед ними.

"Но все же она пришла, — удовлетворенно подумал Олсен. — Значит, испугалась. Ведь Совет Араны может найти управу и на нее".

— Не надейтесь взять меня на испуг, — из глубин темной ткани донесся смешок. — Я не Хейнрих, чтобы впасть в трепет от вида вашего эмиссарского значка.

— Но вы все же здесь, донна, — сквозь зубы сказал Олсен.

— Кто в доле, Джеймс?

— Пр... стите? — поперхнулся эмиссар. Волшебница скрестила руки на груди, и маг, за неимением лучшего, сосредоточился на ее сапогах. Пообещав все припомнить в свое время.

— Кого еще купили? — в голосе Верховной рокуэльской волшебницы прорезалось раздражение. — Епископ Медонский, аргасский консул, кефалонский консул, кто еще?

— Полагаю, что не могу сказать вам этого, — отозвался Олсен, позволив себе изрядную долю сарказма в голосе, — пока не буду уверен...

— В том, что я созрела для предательства? — он четко различил угрозу, донна Феоне полагала, что сарказм — это привилегия силы.

— Однако же вы пришли... ко мне, — мстительно добавил Олсен.

— Я, — медленно и раздельно сообщила ему чародейка, — не выношу вашу организацию, так же, как иные не выносят тараканов.

— О, это ошибка, донна...

— Это гадливость, Олсен.

Эмиссар сжал зубы. Он вынужден терпеть и это, но только пока...

— Поэтому, Олсен, мне ничего от вас не нужно. Ясно вам? Ничего. У меня есть ряд сугубо личных причин, которые привели меня сюда. Каких — вам вникать не обязательно.

"Но ты все же явилась, надменная сучка, — с ненавистью отметил эмиссар. — Неужели твой герцог так хорош в постели, что тебе жаль его потерять?"

— В таком случае позвольте предложить вам вина и горячих закусок, ведь разговор будет долгим.

— Ошибаетесь. Меня мутит от одного вида прознатчиков, шпиков и прочей дряни, поэтому — к делу. Вы расследовали Остенлибский инцидент и пришли к выводу, что герцог Вальдано...

— Несомненно, к нему причастен, — медово улыбнулся эмиссар. — Конечно, пока официальная версия — несчастный случай, но само волшебство, которым занимался Марсе перед смертью... и сам способ убийства... позволяют предположить, что моего коллегу прикончил могущественный недоучка. Это, донна, напомнило мне удар молотом по мухе.

— А потом вы соединили в уме странный всплеск магии в Уннервальде с тем, что вам сообщил медонский епископ, и с замеченной магами вспышкой в Айна Граце.

— У его сиятельства нет шансов, — негромко сказал Олсен. — Год, два, три — но его поймают.

Феоне хмыкнула.

— Уверяю вас, есть люди, достаточно могущественные, которые постараются сжить Вальдано со свету задолго до того, как вы еще что-нибудь выясните.

— Об этих людях нам уже кое-что известно, донна, — ответил эмиссар. — "Неужели одно и другое связано? О боги! Во что он еще успел влезть?"

Феоне повела плечом.

— Позволю себе усомниться, донна, — вслух заметил маг, — что Рамон протянет больше года. Такая мощь непременно выдаст себя снова, и чем дальше, тем труднее будет ее контролировать.

Феоне неприятно засмеялась.

— Вы будете ждать годами. Он отлично маскируется. Но у каждого есть свои... больные мозоли.

— И? — затаил дыхание эмиссар.

— Возьмитесь за мальчишку, Олсен.

— И тогда? — жадно спросил чародей.

— Но зарубите себе на носу — помогать вам я не буду. Я только не буду вмешиваться.

Фабиан сидел на подоконнике в своей комнате, обхватив ногу руками и опираясь щекой на колено. Взгляд подростка рассеяно блуждал по улице. Прошла неделя с тех пор, как дон Эрбо сцепился с шевалье Робийяром, и это были препоганейшие дни. Миро и его друзья с ним не разговаривали, Феоне словно с цепи сорвалась, а томоэ... Мальчик вздохнул и отвернулся от окна.

Томоэ он видел редко, все больше по вечерам, и герцог был угрюм и мрачен. Совет Араны не дремал и осыпал владыку Рокуэллы вопросами и подозрениями, так что заседания Генеральных Штатов больше походили на допросы. Припомнили все — от таинственной смерти герцогини Вальдано с отпрыском до гибели Марсе и до загадочной живучести самого Рамона, а то ведь столько покушений и все впустую...

Рамон после заседаний казался совершенно вымотанным, но, как ни странно, вызывал воспитанника к себе каждую свободную минуту; чаще всего он просто обнимал мальчишку и медленно гладил по волосам, по спине, по плечам, а подросток чувствовал, как тугой узел, скрученный где-то внутри герцога, постепенно разжимается. Вот только после такого молчаливого общения подросток еле волочил ноги: сил хватало только на то, чтоб дотащиться до кровати, раздеться и рухнуть в постель.

А еще... Фабиан всегда любил оставаться наедине с опекуном, ему нравились его прикосновения и его запах, но теперь юный маг отчего-то заливался краской при одном воспоминании об этом, а вспоминал он почти непрерывно: взгляд, усмешку, выражение лица, движения крупных, красивых рук, морщинки у глаз от его улыбки...

Но хуже всего — стоило Фабиану куда-то пойти, как вслед тут же неслись шепотки и шорохи. Предсказание Рамона сбывалось — выходка полу-оборотня всех убедила в том, что его отношения с герцогом... весьма необычны.

Внизу по улице, громко переговариваясь, прошли четверо. Полукровка рванулся вперед и чуть не вывалился из окна: это были Миро, Руи, Хуан и Дануто. Но друзья даже не посмотрели на его окно и не помахали ему.

Фабиан сжал зубы. Нет уж, хватит! Полукровка соскочил с подоконника, опоясался шпагой и натянул берет. Если ему придется извиняться — что ж, он извинится. Тем паче, что перед Миро, а не перед этим... Робийяром.

Презрев камзол, Фабиан накинул тонкий летний плащ до бедра. Аргассцы, кефалонцы и подвякиваюшие им шавки (что-то около пятнадцати мелких стран) считали, что ходить без камзола неприлично (уже было три дуэли по этому поводу), ну и черт с ними!

Фабиан выпрыгнул из окна, распугав случайных прохожих, и бросился за друзьями, но догнать их до того, как они скрылись в трактире, все равно не успел. Полукровка остановился неподалеку от двери и пожевал губу. Ну и ладно! Попросит прощения при всех — не переломится, вон, томоэ извинялся за его глупость...

Подросток распахнул дверь и остановился на пороге, быстро оглядывая помещение в поисках приятелей. Все замерли.

— Этот!.. Он!! — прошелестело по залу. — Герцогский... — и дальше совсем неразборчиво: бастард или любовник...

Фабиан снова почувствовал, что закипает. Усилием воли задавив желание что-нибудь взорвать, он решительно направился через весь зал к столу друзей.

— Боги! — громко выдохнул кто-то слева. Фабиан обернулся. Белый, как простыня, Робийяр пытался слиться со стулом воедино, а на лице аргассца застыла дивная смесь ненависти и ужаса. Прочие шевалье смотрели на дона Эрбо, как на дикого зверя, который, того гляди, бросится и укусит, что изрядно подняло полукровке настроение.

— Миро, четко сказал он, остановившись у стола своих приятелей. Ибаньес вздрогнул, перестал барабанить пальцами по столу и поднял глаза на друга. Дануто изучал кружево на манжетах, Родриго ковырял кинжалом сучок на столешнице, а Хуан гонял кусок отбивной по тарелке.

Фабиан посопел.

— Я хочу извиниться перед... перед вами всеми, за то... ну, за то, что я тогда сделал Робийяру, — видя, что все молчат, он набрал воздуху в грудь и сказал: — Извините.

Ковыряние сучка и разглядывание манжет прекратилось, а Хуан, пронзив кусок отбивной вилкой, аж зубья по тарелке царапнули, сунул его в рот и стал быстро жевать. Потом все посмотрели на Миро. Фабиан ждал, затаив дыхание.

Ибаньес подцепил носком сапога табурет и придвинул ближе к столу.

— Садись. Что будешь?

Тиски, которые сжимались в груди, вдруг исчезли, и Фабиану захотелось хохотать, кричать и прыгать. Он плюхнулся на табурет рядом с Руи, дель Мора радостно хлопнул его по плечу. Хуан набросился на отбивную.

— Тебе что — сангрию или сидр? — спросил Дануто, и Фабиан жизнерадостно и, пожалуй, слишком громко, ответил:

— Сидр, ты же знаешь, не люблю вино...

— А, да он еще и трезвенник впридачу, — издевательски крикнул кто-то из другого угла. — Папочка не разрешает нам пить? Или кем там ему приходится герцог...

Фразу сопровождало мерзкое прихихикивание. Миро и Руи вцепились в мигом побелевшего Фабиана, аргассцы тоже завертели головами, выискивая самоубийцу.

— Бьяно! — взмолился Хуан, подпихивая другу тарелку с куском мяса. — Сиди, ради всех богов! На вот, поешь, поешь...

— Это просто провокатор, — быстро сказал Даниэль, всовывая в руку Фабиана бокал. — Не ухудшай, томоэ и так...

— Пойдемте отсюда, пойдемте скорее! — зашептал Эрнани товарищам, опасаясь попасть под горячую руку невоздержанного полукровки, и подсыл тут же оповестил весь трактир:

— И не понимаю я, чего сюда этот сопляк притащился? Сидел бы ты дома, Робийяр, и вышивал крестиком, раз уж со шпагой такие нелады.

Эрни застыл, тяжело дыша и сжимая эфес. Таких оскорблений он не прощал никому, а уж после того, что сделал герцогский ублюдок... Эрбо тоже вскочил, а четверо идальго ошарашенно переглянулись с аргасскими шевалье. Это было что-то новенькое. Обычно между собой грызлись сторонники Аргаса и приверженцы Рокуэллы; и пока еще никому не приходило в голову оскорбить их всех разом...

Северяне и южане дружно поднялись, озираясь в поисках языкастого правдоискателя. Миро нашел первым.

— Пр-роклятие! — застонал он — это оказался Никколо Маурелли-младший, сынок кефалонского консула, нахально развалившийся за угловым столом в компании десятка своих собутыльников.

— Какого... ? — нахмурился Дануто, переглянувшись с Хуаном — аргассцы и кефалонцы всегда держались друг друга, так с чего это вдруг?..

— Что, наш полукровка дерется только с теми, кто заведомо похлипче? — усмехнулся Маурелли, поигрывая дагой и наблюдая, как Фабиан пытается вырваться из цепких рук Родриго. — Так пусть вызовет Робийяра — не ошибется!

Эрни рванулся к уроженцу Кефалони, но в Робийяра своевременно вцепились трое его приятелей.

— Бьяно, ты же не будешь... не станешь с ним драться? — испытующе глядя на друга, спросил Миро. Фабиан сжал кулаки, но...

— Н-нет, — с усилием выдавил он. — Пошли отсюда.

— Удираешь, Эрбо? — фыркнул Маурелли. — Знал, что ты трус. Как и все такие, как ты, — его тон ясно дал понять — какие "такие", и Фабиан тихо зарычал, машинально запустив когти в Руи; рокуэлец охнул и выпустил подростка.

— Я бы на твоем месте держался от него подальше, Робийяр, с твоей-то смазливой мордашкой, — закончил кефалонец, а его приятели поддержали выспутление одобрительным гоготом.

Это и стало последней каплей. Эрни и Фабиан ринулись к обидчику, едва не столкнулись лбами и одинаково злобно уставились друг на друга, причем Робийяр позабыл даже испугаться. Маурелли расхохотался:

— Смотрите-ка, а Эрбо, кажется, неровно дышит к Робийяру! Впрочем, этот южанин мало чем отличается от девицы...

Эрнани рванулся к Маурелли, но тот небрежно помахал какой-то бумажкой:

— Эй, потише, потише. Это, между прочим, эдикт о запрете дуэлей во время Генеральных Штатов.

Робийяр вырвал из рук Никколо эдикт, разодрал в клочья и швырнул в лицо Маурелли-младшему. Аргассец разом вырос в глазах рокуэльцев.

— На улицу, — сдавленным от бешенства голосом прошипел Робийяр. — Живо! И там проверим, кто из нас девица! — юноша развернулся на каблуках и пулей вылетел наружу. А Фабиан оглянулся на аргассцев и, оскалив клыки в хищной улыбке, тихо преложил:

— Почему бы не выдрать перья из задницы этих кефалонских торгашей?

Аргассцы и рокуэльцы переглянулись. Мысль казалась не лишенной привлекательности...

— Бьяно, погоди, тут что-то неладно! — зашептал Миро, перехватив полукровку по пути к двери. — Сам подумай, зачем кефалонцам нарываться на ссору, размахивая эдиктом о запрете дуэлей? — но Фабиан только отмахнулся. Шевалье уже направились к выходу, и рокуэльцы не могли отказаться от драки без ущерба для своей чести.

Дворяне, к глубокому облегчению трактирщика, покинули зал и свернули на пустынную улицу.

— Робийяр, ты покойник, — нежно прошипел в спину аргассцу Фабиан — Никколо Маурелли было двадцать лет, он был выше и сильнее, а круглое лицо прямо-таки лучилось чувством собственного превосходства.

Всего драться собрались четверо рокуэльцев, шестеро аргассцев и десять кефалонцев, это не считая трех зачинщиков. Поскольку перед боем каждого из противников было принято проверять на предмет магических штучек, а единственным чародеем среди присутствующих был Фабиан, то полукровка направился к Маурелли. Тот отшатнулся с преувеличенно-брезгливой гримасой:

— Не подходи, Эрбо! Не хочу, чтобы ты меня трогал, вдруг это заразно?

Рокуэльцы охнули: Бьяно побледнел, при том, что на скулах вспыхнули два пятна. Глаза мальчишки загорелись, и он очень спокойно ответил:

— Не имею привычки трогать всякое дерьмо. Даже двуногое.

— Не зарывайся, кефалонец, так положено перед каждой дуэлью благородных господ, — процедил один из аргассцев, презрительно подчеркнув слово "благородных". И тут Маурелли безо всяких предупреждений выхватил шпагу и дагу и ринулся на дона Эрбо, а кефалонцы, вслед за вожаком, атаковали южан и северян.

Фабиана спасла полузвериная реакция и вмешательство Робийяра. Когда полукровка отскочил назад и едва устоял на ногах, наткнувшись на Руи, Эрни бросился вперед с негодующим воплем. Никколо скрестил шпагу и дагу, поймал в "крест" клинок аргассца и оттолкнул в сторону; Робийяр чуть не упустил рукоять, пошатнулся, и Маурелли ткнул его шпагой под руку. Острие неглубоко вошло в грудь подростка.

Но Эрнани, которого больше возмутило не подлое нападение, а то, что его едва не лишили возможности отстоять свою честь, рану почти не заметил, ловко высвободил клинок и снова атаковал.

Встретиться с соперником удалось не сразу — во-первых, мешал Эрбо. Во-вторых, кругом творилось черт знает что! Десять пар дерущихся дворян превратили не слишком широкую улицу в подобие штурмуемой крепости — или скотобойни. А до Фабиана только сейчас дошло, что кефалонцев было ровно столько же, сколько аргассцев и рокуэльцев, вместе взятых...

Драка все больше походила на резню, удовольствие от которой получал лишь дель Мора. Руи, с располосованным лицом, уже завалил своего противника и кинулся на помощь к Даниэлю, который безуспешно отбивался от кефалонца. Многие уже были ранены, трое валялись на земле. Маурелли тем временем помахал противникам шпагой: он выбежал в какой-то проулочек, где прочие дуэлянты не путались под ногами, и теперь ждал соперников. Фабиан и Эрнани наперегонки бросились туда.

Робийяр добежал первым. С наскока отбив шпагу Никколо кинжалом, юноша попытался уколоть в горло, но его клинок почему-то прошел над плечом кефалонца. А Маурелли тут же ударил аргассца, Эрни неудачно парировал кинжалом, и клинок противника полоснул его поверх первой раны, наискось от левой ключицы к правому боку, но опять неглубоко.

— Не стой столбом, олух! — крикнул Фабиан, отпихивая Робийяра в сторону: проулок был слишком узок для троих. — И вообще, вали отсюда!

Ловко парировав удар Маурелли на высокой линии, Фабиан заставил кефалонца открыть живот и... Чертов Робийяр сунулся со своей атакой из октавы! Эрни тоже метил в живот Никколо, и опять хороший, точный удар пропал втуне — шпагу аргассца словно увело в сторону. Зато Фабиан понял, в чем дело.

Пинком отогнав изумленного таким результатом Робийяра, Эрбо испробовал любимый фланконад Миро, которым Ибаньес свалил Гарже и которому обучил друга. Маурелли, естественно, и не подумал уклониться, свято веря в защиту амулета. Но Фабиан и не собирался его убивать. Точно рассчитанный выпад рассек камзол и рубашку противника, и на солнце блеснул золотистый кругляш амулета. Осталось лишь избавить кефалонца от милого украшения и... Будь проклят этот Робийяр!

Эрни, в волнении от того, что ему не дают защитить свое доброе имя, сам оттолкнул Фабиана, и шпага Маурелли проткнула правую руку полукровки. Подросток взвыл от боли и ярости, а Никколо тут же выдернул клинок, чтобы отбиться от Робийяра. Пока они дрались, Фабиан быстро осмотрел руку. К счастью, артерии были не задеты, мальчик кое-как перевязал рану платком и обратил внимание на то, что происходило с дуэлянтами.

Робийяр наконец основательно словил шпагу Маурелли под шестое ребро и со стоном повалился на чье-то крыльцо, однако Никколо почему-то не стал добивать юнца; аргассца, судя по его лицу, тошнило. В этот миг сверху послышалась звучная ругань, и пылкая рокуэльская женщина со второго этажа окатила кефалонца полным ведром помоев. А Эрнани, сразив Фабиана своей находчивостью, собрался с силами и швырнул в лицо Маурелли ком грязи.

Кто бы ни заговаривал амулет, мысль о грязи и помоях ему в голову не пришла — кефалонец, временно ослепший, вертелся волчком, тыкая шпагой во все стороны, пока наконец не поскользнулся в луже и не повалился наземь. Фабиан бросил оружие, прыгнул на противника, как кошка — на мышь, и сорвал с шеи врага амулет, до крови разодрав кожу Маурелли лопнувшей цепочкой. Руку мальчика обожгло, но он, не обращая на такие мелочи внимания, отскочил, прежде чем Никколо успел пырнуть его дагой или шпагой, кинулся к бьющимся дворянам.

— Эй, вы! Вы! Посмотрите! — завопил Фабиан и разнес для привлечения внимания чей-то подоконник с цветами. Рокуэльцы, аргассцы и кефалонцы временно прекратили убивать друг друга и поглядели на полу-оборотня.

— Вот, смотрите! Это амулет! Он был на нем! — Фабиан замахал кругляшком, указывая на Маурелли, который выскочил из проулка следом за ним; Никколо, как ни странно, не пытался напасть, с ухмылкой глядя на подростка.

— Это что же такое, выродок?! — заорал Руи. — Папуля снабдил, да? Ты чего тут добиваешься, твою мать?!

— Могу сказать, — устало выдохнул Миро: Ибаньес, с проколотым бедром, дрался, привалившись к стене. Передышка его спасла. — Это всего-навсего провокация. И мы все на нее купились, — он утер рукавом лицо.

Фабиану показалось, что ему дали тухлой рыбой по лицу. Отрезвление пришло внезапно. Ведь томоэ говорил ему... томоэ просил... Против герцога и так плетут интриги, а он, он, его воспитанник, как последний осел, попался на удочку и устроил побоище, с кучей раненных и... и... Боги, какой же он дурак! Какой идиот! А томоэ? Что теперь делать томоэ?

— Похоже, до него дошло, — хрипло констатировал Дануто. Весь его левый бок был залит кровью, Даниэль сидел, наклонясь над Хуаном: толстяк тяжело, с бульканьем, дышал.

Тут-то их всех и накрыли. Улицу с двух сторон окружил отряд городской стражи во главе с доном Ибаньесом. Адмирал соскочил с коня, долго смотрел на сына и негромко, но так, что все замерли, вопросил:

— Кто. Все это. Затеял? Я спрашиваю, кто устроил эту бойню?

Все неуверенно переглянулись. Фабиан вышел вперед, и тут несколько человек указали на Маурелли и твердо заявили:

— Он!

Лампа над столом, разогнавшая темноту по углам, освещала стол, стулья, кое-как прибранную кровать у стены и двоих мужчин.

— Ну что вам еще? — устало и глухо буркнул один, уткнувшись лицом в сплетенные пальцы. — Выпотрошили уже.

Другой, в серой эмиссарской мантии, кашлянул и зачитал с листа:

— Виктор Робийяр, тридцати лет, женат на Леонсии Мурьетта, рокуэльской подданной, имеет сына Александра пяти лет.

— Вы что, боитесь, что я от тяжких мук забуду, кто я такой? — насмешливо фыркнул аргассец, опуская руки. Его лицо, некогда смуглое и круглое, пожелтело и вытянулось, под глазами наметились мешки — узник не испытывал недостатка в алкоголе.

— Итак, сегодня 26 марта 1623 года.

— Спасибо, — глумливо отозвался Виктор.

— Начнем, — Джеймс Олсен отложил лист бумаги и соединил пальцы куполом.

— А может, кончим? За...ли уже своим инцидентом.

— О, не волнуйтесь, с инцидентом мы закончили, — почти невозмутимо, но с ноткой злорадства ответил эмиссар.

— И какого ж черта вы опять приперлись? — грубо осведомился аргассец, скрыв блеснувший в глазах интерес за опущенными веками.

— Давайте поговорим о вашей матушке, о вашей семье.

— С какой это стати?

— Итак, ваша матушка, Элеонора Робийяр, в девичестве Марсан...

— Я помню, как звать мою матушку. Идите к дьяволу, ваше эмиссарство. Про этот ваш... ынцындент я, так и быть, рассказал, ну а все остальное — не ваше дело.

Олсен тонко и неприязненно улыбнулся.

— Я полагаю, — вкрадчиво сказал маг, наклоняясь через стол к Виктору, — что ваша матушка потому так хочет свершить святое дело мести в тайне, что знает — стоит упустить одну нить, и тут же размотается весь клубок.

— Какой-такой клубок? — невинно спросил Виктор. — Вы, часом, не заговариваетесь, а то тут воздух спертый, вредный...

Чародей чуть поморщился и сел.

— Шевалье, оставьте ваши жалкие попытки убедить меня в том, что вы ни о каких клубках ни сном, ни духом. Лучше отвечайте по существу вопроса, вы сильно облегчите участь вашей матушки на суде...

— О-о? — вскинул бровь Робийяр. — А суд-то тут при чем?

— При том, что она в него не обратилась.

— Когда? Где? Что я пропустил? Я тут совершенно оторван от жизни, — заполошно зачастил аргассец с тончайшим оттенком иронического сарказма.

— Хватит корчить из себя болвана, — процедил эмиссар. — Вы прекрасно поняли, о чем речь!

— Не понял, — совершенно спокойно сказал шевалье, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и устремил на волшебника цепкий и проницательный взгляд из-под тяжелых век.

— Вы что, не знаете, для чего существует Суд Паладинов?

— И за что ж вы ее так? Нешто за покушения на Рамона?

— А хотя бы и за это, — холодно ответил Олсен. — На пожизненное хватит!

— Так вы бы определились, что ли — вы хотите упечь Вальдано за то, что он полукровка или вы таки собираетесь посадить мою матушку за покушения на государя?

— Сначала — ваша матушка, а уж ее показаний вполне хватит и для Рамона.

— А сейчас вам чего не хватает? После того, что герцог учинил над Марсе, мне казалось, что Рамона засадят чуть не через месяц, — фыркнул Робийяр. — Медленно работаете, ваше эмиссарство, без огонька. Или вам просто хочется выжать из Рокуэллы побольше уступок, прежде чем вы отправите полукровку под Суд?

— Все свое получат, — веско пообещал эмиссар. — Но у вас есть шанс избежать тюрем Суда, где вам будет значительно хуже, чем здесь.

— Вы уже торгуетесь? Я пока ничего не предлагал.

— Торговаться надо вам, — зашипел Олсен. — Уже одна смерть вашего брата Леона...

— Помню такого, — лениво согласился Виктор. — Некромантией не увлекаетесь, ваше эмиссарство?

— По ордеру Суда можно и некромантией.

— И вы думаете, что я напугаюсь до нервного тика и быстро во всем признаюсь? — саркастически уточнил Робийяр.

— Можно и так. А можно — в обмен на свободу и деньги.

— Прям щас? — скептически уточнил допрашиваемый.

— Не прям и не щас, но в перспективе.

— А! Ну, когда эта перспектива наступит — тогда и приходите, — зевнул аргассец, показывая уже далеко не белые зубы.

— Хватит фиглярствовать! — внезапно рявкнул эмиссар. — Штелленнер — самое безопасное для вас место! В любом другом падме Робийяр доберется до вас в два счета и поквитается за провал порученного вам дела!

— Какое лестное мнение о моей семье, — флегматично констатировал сиделец. — Вы не орите, ваше эмиссарство, успокойтесь, сядьте, водички попейте...

— Я бы на вашем месте перестал ломаться, как девка под священником, — зашипел Олсен. — Я могу допросить вас так, что вы расскажете все, сами того не подозревая!

— И почему ж не допрашиваете? — спросил Виктор. — И мне никаких моральных терзаний, и вам никаких хлопот.

— Ах, вам телепатических допросов захотелось?

— Нет. Но я вам скажу, почему вы так их не хотите, — шевалье привстал и наклонившись к магу, негромко сказал: — Потому что вы надеетесь поиметь с меня пользу. А то толку от меня будет, с вывороченными мозгами.

Волшебник хмыкнул и пододвинул к заключенному бумагу, с которой читал.

— Приказ об освобождении, — после беглого взгляда определил Робийяр и насмешливо глянул на Олсена. — Что-то я тут логики не вижу. Сами говорите, что камера для меня — чуть ли не гарантия вечной жизни, и тут же приказ под нос суете... Совсем за идиота держите?

— Я считаю, — холодно заметил маг, — в отличие от моего руководства, что вы принесете нам значительно больше пользы на свободе, выполняя наши поручения.

— А самому на Рамона выйти у вас кишка тонка?

— Я не горю желанием последовать за Марсе.

Виктор презрительно сплюнул на пол.

— Вот потому вы мне, ваше эмиссарство, и не нравитесь. Все хотите чужими руками льва затравить.

— В тюрьме вы стали очень переборчивы, может, поговорить с князем о деятельном раскаянии и чрезмерном милосердии к узникам? — издевательски осведомился чародей. — Тут рядом есть отличные каменоломни.

— Ну-ну, ваше эмиссарство. Я — дворянин, как-никак, хоть не очень на него сейчас похож.

— Не хорохорьтесь. Люди... и не люди... перебегавшие дорогу Совету Араны кончают плохо и тихо. Так, что их судьбой никто более не интересуется.

Аргассец долго изучал чародея и наконец спросил:

— Деньги?

— Ежемесячно, в любой валюте.

— Расписку.

— Что?!

— Расписку, — невозмутимо ответил Робийяр. — А то много тут вас таких ходит... Пишите, диктую: "Сим подтверждаю... что я, эмиссар Совета Араны, Джеймс Олсен... заключил сделку с Виктором Робийяром... о получении оным последним: а) освобождения из Штелленнра не позднее, чем в ноябре 1623 года... б) ежемесячные выплаты в размере тысячи пеа... в обмен на: а) сведения о Рамоне Вальдано... службу на благо Совета Араны... Все сделанное Виктором Робийяром сим подтверждается... как сделанное во благо Совета Араны". Подпись и печать, ваш перстень подойдет. Ага, спасибо.

Виктор так ловко выдернул у мага расписку, что тот вздрогнул от неожиданности.

— Один вопрос, ваше эмиссарство...

— Ко мне положено обращаться "ваша честь"!

— ... и я весь к вашим услугам, — сказал аргассец, пробегая записку взглядом. — Что вам лично сделал Рамон Вальдано?

— Он — полукровка, — отрезал Олсен. — Мой долг — очистить престол Рокуэллы...

— Ой, да перестаньте, — поморщился Виктор. — Вы его ненавидите — ведь мало того, что полукровка, да еще и как сыр в масле катается. А вы честным трудом, своим горбом — и только на эмиссарство и заработали. Обидно, да?

— У вас исключительно богатая фантазия, — холодно ответил чародей.

— Хотите, чтобы этот неприступный и гордый ублюдок дерьма нажрался, как все простые смертные? — прошептал Виктор, неожиданно бросившись вперед, опираясь руками о стол и хищно облизывая губы. — Ну так и я хочу. И чтоб помучился, да, ваше эмиссарство?

— Он не ублюдок, — сдержанно ответил Олсен, пропустив мимо ушей предыдущие инсинуации. — Законный сын.

— Это ж как он измудрился? — спросил аргассец, так же внезапно успокаиваясь и присаживаясь на край стола.

— Не знаю, — пожал плечами маг. — Всех детей монархов проверяют на законнорожденность. Проверка идет по крови и осечек не давала ни разу.

— Значит, дала. Или Аскелони дал на лапу проверяющему.

— Я не беру взяток, — ответил Олсен. Робийяр помолчал.

— Какая, черт дери, честность, — наконец сказал он, и непонятно, к чему это относилось — к признанию эмиссара или его нелюбви к взяткам. — А невеста, Бертиле Робийяр?

— Человек. По крайней мере, обратного мы не доказали.

— Тьфу ты, черт. А если череп выкопать?

— Без ордера нельзя — это некромантия. Когда ваша мать впервые заговорила о кровной мести? — резко сменил тему дознаватель. Шевалье помолчал, кривя губы в презрительной усмешке.

— О, как вам сильно от меня что-то нужно, — прошептал он. — Месяца через три-четыре после того, как гробы прибыли.

— Вы ей верите? — после паузы спросил волшебник.

— Нет, — ответил шевалье. — И убейте меня — не знаю, почему.

— А в чем, по-вашему, настоящая причина такого преследования?

— Мм... может, в том, что Рамон полукровка, но я ума не приложу, как это может задевать нашу семью.

— Вернемся в самое начало, — кашлянул Олсен, щелчком пальцев вызывая из небытия бутылку и два бокала. — Жених и заключение помолвки.

— Жених, — протянул Виктор, благосклонно наблюдая за наполняющей бокал бордовой влагой. — Я его впервые увидел... Да-да, странный такой это был подросток — долговязый, жилистый и молчал все время, как рыба об лед. И взгляд какой-то... то ли тупой, то ли отсутствующий. Мне поначалу вообще показалось, что нареченный малость того, с гнильцой — придурок или сумасшедший.

— Какой странный брак для герцогов Рокуэльских — почти мезальянс, — пробормотал Олсен, смакуя вино.

— Однако именно рокуэльский маг — Аскелони, мать его, носился с этой помолвкой, как курица с яйцом. Брачный договор заключили еще до рождения Бертиле, а уж потом дон Карлито мотался в Хинтари, как заведенный. И матушка с Бертиле тоже в Рокуэллу зачастили. Бер, кстати, та еще штучка была — меня б на ней женили, я бы ее в первую же брачную ночь прирезал, пока яду в бокал не подсыпала.

— Вы думаете, Рамон действительно убил жену и сына?

— Думаю. Больше того — понимаю и сочувствую. Сынок был урод не приведи боги, в колыбели надо было удавить сразу — чтоб не мучался.

Олсен нахмурился.

— Придется признать, что мы имеем дело с тем редким случаем, когда у полукровки родился ребенок. Но все же — мотив?

— Знаете, мне тут мысль пришла, — протянул Виктор. — Матушка и дон Рикардо, родитель нынешнего герцога, были очччень большими друзьями. Может, Рамон узнал, что Бер — его сестра по отцу?

— Тогда зачем их нужно было поженить?

— Вопрос без ответа, — пожал плечами Виктор. — Попробуйте допросить мою маман, я посмотрю, на какой минуте вы сломаетесь.

— Что могло связывать вашу мать и отца Рамона?

— Дружба с Аскелони. Бредовые идеи.

— О? — встрепенулся эмиссар.

— Матушка грезит о великом Аквилоне, а дон Рикардо — о, у него был размах побольше: Великая Империя Юга, от Северного моря до насколько наглости хватит.

— Изумительно, — констатировал Олсен. — Сплошь следствия — и ни одной причины. Что ж, прощаюсь с ва...

— Ну и хватит, — заключил эмиссар, нажимая на опал в основании треножника. Изображение пропало, превратившись в белесый туман, который, в свою очередь, всосался в квадратную хрустальную пластину с мутным узором. Маг бережно взял пластину за уголок и положил в коробочку с ярлычком. Громко защелкнув замок, Олсен обвел присутствующих долгим взглядом.

Кроме него за столом сидели четверо — отец Григорио, консул Кефалони Никколо Маурелли-старший, аргасский консул граф Альберт Коланья и — упитанный бородач с четками в руках, тайный посол Хадизарии Гусеин аль-Фатих.

— Надеюсь, — спросил Маурелли, складывая руки на внушительном брюшке, — теперь господину послу все так же ясно, как и нам.

Бородач привстал и поклонился, осияв присутствующих белозубой улыбкой.

— И все же, — кашлянул епископ, — я не совсем понял — выходит, что Виктор Робийяр уже два года находится на свободе?

— Вас это каким-то образом беспокоит? — сухо спросил Олсен.

— Нет... нет, конечно, но у моего племянника несколько невоздержанный характер, а моя сестра далека от приличествующего женщине смирения...

— В любом случае, это только ваши семейные проблемы, — отрезал маг. — И к цели нашей встречи отношения не имеют.

Посланник хадизарских купцов вновь поклонился и сказал густым басом:

— Осмелюсь вернуть достопочтенных к нашей беседе. Совет томкаров готов оказать всемерную помощь нашим западным соседям вслед за незначительными торговыми уступками, на которые никогда не согласятся рокуэлькие правители...

Коланья и отец Григорио обменялись ироничными взглядами. Оба знали, что Совет томкаров, хадизарских купцов, заправляющий всеми делами султаната, желал видеть море Ок очищенным от рокуэльских патрулей, которые мешали хадизарам предаваться их народной забаве — грабежу и разбою, а купцам — набивать мошну. И сейчас, когда позиции Рокуэллы ощутимо пошатнулись, пришло самое время решить эту проблему...

Аргасский консул доброжелательно улыбнулся, про себя отметив, что особой разницы между рокуэльскими дикарями и хадизарскими варварами не видит. Разве что рокуэльцы все-таки чтут Тиару и Двенадцать, а хадизары — какого-то своего бога и его пророка.

— Но как нам призвать его сиятельство к порядку? — осведомился отец Григорио. — Герцог упорствует в своем нежелании опомниться и покаяться...

— Напомню, что имело место дерзкое нарушение эдикта, подписанного всеми странами-участницами, — скромно сказал Маурелли. — И Вальдано просто обязан принять меры.

Коланья фыркнул. Настолько бездарной провокации он не видел за тридцать лет дипломатической карьеры.

— И вы полагаете, что он деликатно не заметит, что это была чистой воды провокация? — вкрадчиво осведомился аргассец.

— Он все равно не сможет прямо об этом заявить, — пожал плечами Олсен.

Раздалось вежливое покашливание, и Гусеин сказал:

— Прошу простить невежество хадизара, чтящего пророка, но я, увы, не силен в этикете Совета Араны... Что помешает герцогу отказаться?

— Во-первых, как вы верно выразились, этикет, — ответил Коланья.

— А во-вторых, — перебил эмиссар, — нежелание угодить прямо с заседания Генеральных штатов в каземат Суда, — лицо чародея на миг вспыхнуло фанатичным огнем. — Ведь пока что его только спрашивают, а ведь могут начать допрашивать...

— Положим, герцогу и так приходится отвечать на ряд весьма неприятных вопросов, — вставил Маурелли.

— Однако правоверный не понимает, — чуть нахмурился Гусеин, — почему нельзя предъявить обвинения? Ведь у Совета, кажется, есть немало доказательств?

Судя по выражению лица, эмиссар тоже об этом сожалел, но пойти против воли руководства не мог и, стиснув зубы, в очередной раз выслушал витиеватые объяснения кефалонского консула насчет последнего шанса для оправдания, необходимого даже закоренелому грешнику. Хотя по сути — прав был Виктор: Совет хотел предварительно получить от законного пока еще правителя максимум легитимных уступок.

— В соответствии с Коронельский актом, — заметил отец Григорио, когда Маурелли смолк, — страна, в которой захватил власть полукровка, не несет за это ответственности, поскольку считается, что она и так достаточно пострадала. Отменить же принятые им законы может только внутренняя власть оной страны.

— В случае Рокуэллы — кортесы во главе с первым министром и Верховной чародейкой, — продолжал Коланья. И дон Оливарес, который Совету ничего не должен, будет стоять насмерть за каждую уступку, поэтому из Рамона нужно выколотить их сейчас. Хадизар склонил голову, показывая, что объяснения поняты.

"Все им неймется вернуть себе рокуэльский эмират", — фыркнул граф. Отдавать столь лакомый кус Совет Араны не собирался, но пока — почему бы не сыграть в одной команде?

"Приятно будет посмотреть, как этот томоэ станет извиваться в попытках вывернуться из тисков", — усмехнулся Коланья; сама мысль об этом доставляла неизъяснимое удовольствие. После стольких лет, когда Аргасс, даже в союзе с Кефалони, ходил перед Рокуэллой на цыпочках...

— Самое главное, — снова подал голос Олсен, — заполучить герцогского воспитанника, в котором Вальдано души не чает — дона Фабиана Эрбо.

"Прямолинейно. Зато честно", — поморщился аргассец. Томоэ уже несколько раз задавали весьма оскорбительные вопросы, и консул, внешне выражая глубокое возмущение, в глубине души наслаждался тем, как рокуэлец давится, но отвечает. Поскольку знает, что стоит Совету изменить постановку вопроса, и Остенлибский инцидент из почти доказанного превратится в абсолютно доказанный.

Граф хмыкнул. Наконец-то он избавится от юного Робийяра.

Фабиан, тихо постанывая, метался по кровати — ему снился сон.

Гостиная терялась во мраке, виднелись лишь неясные очертания мебели. Пылающий в камине огонь бросал вокруг себя алый полукруг, и на грани тьмы и света стояло кресло с прислоненной к нему гитарой. В кресле сидел Рамон и, улыбаясь, подносил к губам бокал с вином; высокие сапоги в грязи, воротник светлой рубашки распущен, манжеты — тоже, и широкие рукава висят, как паруса.

"Иди сюда".

Мальчик на негнущихся ногах подошел к креслу, не в силах отвести глаз от Рамона, и замер перед ним в странном оцепенении, чувствуя, как серый взгляд оценивающе скользит по его телу. Фабиана бросило сперва в дрожь, потом — в жар.

"Сядь", — подросток послушно опустился на подушки у ног герцога. Рамон взял его за подбородок и резко вскинул его голову вверх, одновременно притягивая мальчика к себе и пачкая о свои сапоги. Опекун насмешливо смотрел в лицо воспитаннику сверху вниз, издевательски улыбаясь, и Фабиан почувствовал, как по телу расползается приятная истома. Сильные пальцы в блестящих кольцах по-хозяйски прошлись по лицу полукровки. Фабиана будто обдало пламенем, щеки вспыхнули.

"Пей", — к губам прижался бокал; полу-оборотень не любил вино, и герцог знал об этом, но... Фабиан стал покорно глотать вязкую горькую жидкость. Рамон взъерошил его волосы, распустил завязки воротника на рубашке подростка, и полукровка вдруг понял, что горячая ладонь ласкает его уже под сорочкой. Мальчишка поперхнулся вином и с ужасом уставился на Рамона. Герцог посмеивался, не прекращая развратных действий, и Фабиан в панике осознал, что его тело этим весьма довольно.

"О боги, вы... пустите!" — дернулся юный чародей, и опекун без церемоний сгреб его за воротник. Он поднял подростка и, невзирая на сопротивление, усадил к себе на колено. Фабиан отбивался тем яростнее, чем сильнее терзал его внутренний огонь, но бороться с Рамоном было не легче, чем с медведем. Томоэ был куда сильнее, он тянул его к себе, пока подросток не распластался по волосатой груди, и тогда герцог его поцеловал... Тьфу! Тьфу, это подушка!!

Фабиан рывком сел, тяжело дыша и прижимая к губам ладонь. Рот горел, все остальное тело — тоже. Сон оставил после себя облегчение, что все это лишь привиделось, и горькое разочарование, что он кончился, толком не начавшись.

Мальчик со стоном повалился на подушки, закрыл лицо руками и замотал головой. Нет, нет, нет! Этого не может быть, этого не должно быть! Он не такой... не такой же, как Равизо! Нет, он же боролся и выиграл... Нет!

... "Это сон, только сон, всего лишь сон", — уговаривал себя подросток, мечась по кровати, но возбуждение настойчиво требовало выхода. Фабиан судорожно вздохнул и прижал ладонь к животу, опуская ее все ниже и ниже. А если закрыть глаза и представить, что это пальцы томоэ?.. Ведь в темноте и под покрывалом нет никакой разницы...

"Наверное, Миро прав, и мне пора завести девушку", — хмуро подумал Фабиан, сворачиваясь клубком под простынью. Он бы и завел, если б не боялся опозориться.

Он никак не мог понять, насколько сильно этого хочет и хочет ли вообще. С одной стороны — стоило заглянуть в какое-нибудь декольте, и Фабиан начинал весь гореть, но едва он представлял себе весь процесс в деталях... Подростка передергивало от омерзения — так же сопеть и пыхтеть, как Равизо, причмокивать, покрываясь потом, задыхаться, лапая кого-то руками, уподобиться этой жирной скотине!.. О, нет, никогда!

Подросток злобно ударил себя по лбу. Он, как и все его ровесники, прочел несколько любовных романов, но только сейчас понял, что все эти возвышенные чувствования, в них описанные, испытывал к герцогу... к мужчине. Но ведь и девушек тоже хотелось! Фабиан запутался окончательно, а поговорить об этом с томоэ никак не хватало смелости, да и как с ним заговорить о девушках после таких снов?

Томоэ... Мальчик зарылся головой в подушку. Он знал, что скончается на месте, если Рамон узнает, какие мысли бродят в голове его воспитанника. А подростка обдавало то жаром, то холодом, стоило герцогу взглянуть на него. А Рамон еще и обнимал!! Но не может же он сказать герцогу об этом! Еще и эти слухи об их связи... Да Рамон его убьет!

Но ведь самое худшее — Фабиан не мог от себя скрывать, что ему понравилось то, что творилось во сне, и если б Рамону вздумалось повторить все это наяву... Уу, если еще и об этом думать, то вообще не заснешь!

Подросток вытянулся на постели, обнимая подушку и дрожа от отвращения. Надо забыть об этом и поскорее заснуть. Это грязно! Грязные мысли и грязные чувства, вполне достойные бывшего раба! Равизо все же смог оставить на нем несмываемое клеймо!

... а как было приятно ощущать тяжелую руку герцога на своих плечах, его пальцы, касающиеся лица, и запах, сводящий с ума запах Рамона! О боги, да Миро умер бы на месте, если б только ему пришло в голову такое!

Фабиан вцепился зубами в подушку. Гнусь! Тварь, которой самое место в канаве вроде невольничьего рынка! Он всхлипнул в подушку. Неужели все эти годы ничего не значат? Неужели Робийяр прав, и все эти аргассцы тоже правы? Он дурной, испорченный, и это клеймо никогда не сойдет с его плеча. Ведь, в конце концов, Феоне учит, что ничто не проходит бесследно...

Феоне не даром шипит на него, как змея! Знает, чувствует или догадывается!

Что ж, если это не прекратится, он знает способ вырваться из этого болота, прекратить эту пакость раз и навсегда! По крайней мере, защитит честь томоэ, раз своей собственной у него нет...

Прометавшись полночи в угрызениях совести и любовных муках, мальчик заснул лишь под утро. Слуга с трудом растолкал его в полдень и сообщил еле соображающему подростку, что его ждет герцог.

Герцог! Фабиан выгнал слугу и в ужасе заметался по комнате, стыдливо прикрыв простыней пятна на постели. После этого сна так сразу показаться Ему на глаза — да легче умереть!

"Он", — подросток впервые подумал о герцоге так, и внутри, где-то в животе, все перевернулось и сладко замерло.

О не-ет! Он подскочил, как ошпаренный, комкая сорочку в руках. А если это случится при Рамоне? При всех? Фабиан уткнулся в рубашку лицом и истерично засмеялся. Докатился! Шлюха!

Отшвырнув сорочку и яростно шмыгнув носом, паренек метнулся к столу и отбросил крышку ларца с ингредиентами для зелий. Флакончики призывно заблестели. Еще один такой сон — и он покончит с этим навсегда!

Эмпат сразу же уловил бурный вихрь переживаний, который окутывал Фабиана, и улыбнулся. Мальчишке уже четырнадцать, давно пора заглядываться на девушек. Интересно, кто же эта счастливица? Вот только почему у ребенка такой измученный вид? В его возрасте — и уже несчастная любовь? Рамон хмыкнул. И кто же отверг сие прелестное создание?

— Что? — отрывисто спросил подросток, видя, что герцог разглядывает его, оторвавшись от пергамента. — Что вы так смотрите?

— Как спалось, Бьяно?

Мальчишка залился румянцем, и томоэ, удивленный такой сильной вспышкой смущения, снова поднял глаза от письма.

Что-то было не так: Фабиан нервно подрагивал, глаза лихорадочно блестели, а когда эмпат вгляделся в его чувства, его самого зашатало. Мальчика снова пожирал этот внутренний огонь, в котором смешались страсть, жажда, горечь, стыд и жгучее презрение к самому себе, и все это... О боги! У Рамона засосало под ложечкой, перед глазами поплыли круги.

Из-за него?!

— Что с тобой? — выдохнул герцог, роняя пергамент.

— Н-нич-ч-чегооо... — запинаясь и для разнообразия побледнев, проблеял воспитанник, чуть не плача.

— Мда? По вам не скажешь. Что-то стряслось?

По телу подростка прошла судорога, и он, дернувшись, словно рвущийся из трясины человек, выдавил:

— Мне... мне приснилось... опять...

Рамон метнулся к мальчику.

— Что приснилось? — тихо и испытующе спросил он, протягивая к парнишке руку, но Фабиан отпрянул. — Да что с тобой?

Паренек затравленно посмотрел на него. В висках эмпата запульсировало отчаяние. Мальчик, дрожа и покрываясь испариной, прошептал:

— Томоэ... а вот скажите... что нужно делать с девушкой, чтоб она... ну, согласилась?!

Рамон секунды три ошарашено молчал, а потом расхохотался.

— И что тут смешного?! — запальчиво крикнул Фабиан.

— Это такой повод для тревоги? Вы меня напугали, Бьяно. Ладно, я вам объясню... и даже покажу... когда мы вернемся в Ромоллу.

— Но это долго!

— А вам не терпится?

Фабиан уставился на свои ботильоны.

— А показывать... — робко уточнил он. — Это вы как?

В дверь постучали, и слуга доложил, что в приемной герцога ожидают аудиенции консул Коланья и шевалье Робийяр.

— Робийяр?! — воскликнул полукровка. — Вот гад!

— Чем он вам так не мил? — осведомился томоэ, забавляясь резкими переменами в лице и настроениях мальчишки. — Зови.

Коланья притащился чертовски невовремя — эмпат только начал выяснять, что с Фабианом. А с ним явно творилось что-то неладное...

— Он тут из-за вас, — вскользь бросил Рамон. — Точнее, из-за славной битвы на улице Мерод.

Фабиан вспыхнул от такой горькой боли, что герцог снова бросился к нему и схватил лицо мальчика в ладони. Губы подростка скривились, внутри все задрожало и напряглось и... Дверь распахнулась, опекун и воспитанник отскочили друг от друга.

Проклятие! Но не выгонять же теперь этих аргассцев!

Фабиан смерил вошедшего юношу глубоко презрительным взглядом — он решил, что Робийяр явился жаловаться на него из-за драки. Подростку и в голову не пришло прятаться за спину герцога. Но зато теперь есть на ком сорвать свою злобу — на дурацкие сны и собственное тело, алчущее неприличного...

Но подросток был неправ — предлогом для визита и впрямь была дуэль, но Робийяра привел консул. Юноша очень не хотел идти, но графу не терпелось избавиться от мальчишки: его аквильский выговор и бархатное, раскатистое "р" доводили Коланью до белого каления.

— Доброе утро, сир, — склонили головы аргассцы.

— Доброе утро, ваша светлость, шевалье. Дон Эрбо, вина нашим гостям.

Воспитанник наполнил бокалы консула и герцога, демонстративно обнеся Робийяра. Зато одарив плотоядным взором и облизнув губы. Элеонорин щенок опал с хорошенького, почти девичьего, лица. О Бьяно...

— Итак, что привело вас сюда, ваша светлость?

Коланья покосился на робийярское горе и обнаружил, что Эрни, оправившись от первого потрясения, буравит Фабиана Эрбо ненавидящим взглядом. Тот, впрочем, в долгу не оставался, и на душе графа потеплело. Полукровка быстро укажет столичному щенку его место — Коланья не переносил южан; все, кто жили южнее реки Уир, были для него варварами и дикарями.

— Да, ваше сиятельство, у меня к вам есть довольно неприятное дело, — подтвердил консул. — Речь идет о прискорбном происшествии, имевшем место три дня назад.

— Драка стенка на стенку, — протянул Рамон, вертя бокал. — И что же в этом прискорбного? Молодежь поразмялась, магики всех откачали.

— О да, если называть вещи своими именами, — поджал губы граф: он ненавидел, когда герцог начинал идиотничать. — Однако вы не будете отрицать, что оба юноши приняли в ней весьма деятельное участие, и это не красит ни одну из сторон?

— Но зачинщиком был как будто Маурелли-младший?

"Догадался", — чуть поморщился аргассец. Несмотря на все усилия, томоэ так и не удалось произвести на Коланью впечатление болвана.

— Да, но согласитесь, негоже, чтобы все судачили о склоках между тремя сильнейшими государствами Совета.

Томоэ посмаковал вино.

— А как вы изволите называть то, что творится на Генеральных Штатах? Или это, по-ва-шему, слишком мелкий повод для пересудов?

Дон Эрбо на миг оторвался от сверления взором Робийяра и пыхнул на Коланью кошачьими глазищами. Консул вперился тяжелым взглядом в Робийяра.

— Как бы вы или я это не называли, ни к чему радовать Хадизарский султанат нашими раздорами. К тому же, драка состоялась всего через сутки после подписания эдикта о запрете дуэлей. Что о нас подумают?

— Ничего страшного, — пожал плечами Рамон. — Всего лишь, что юношество, как всегда, ищет себе приключений на задницу.

— Может быть, но, учитывая то, кто принял участие в этом поединке...

— Хм... Это что-то меняет? Но не волнуйтесь: все участники дуэли с моей стороны понесут наказание.

— Речь идет не только о наказании, но и об установлении дружеских связей между враждующими сторонами. Я прошу вас, в знак взаимного расположения, принять к себе этого юношу, — проникновенно изрек Коланья, подозрительно подумав, что герцог слишком вяло сопротивляется. — Мы, в свою очередь, примем у себя любого благородного рокуэльского кабальеро...

"Наконец-то избавлюсь", — отметил консул, с удовольствием глядя на бледнеющего Робийяра.

Фабиан покачнулся, вытаращив на Коланью глаза — он явно не ожидал такого подарка от злейшего врага. Затем юноши уставились друг на друга, Фабиан оскалился, Эрнани сжал кулаки.

Герцог молча взирал на Коланью.

— А если я откажусь? Ведь Совет отлично знает о моих отношениях с этим семейством.

— Тем более, вы покажете свою добрую волю, — пожал плечами консул.

Бровь Рамона поползла вверх, знаменуя удивление.

— Простите, ваша светлость, я не могу понять вашей логики. Всем отлично известно, какой травле подвергается Рокуэлла на Генеральных Штатах. И я не вижу смысла делать хорошую мину при плохой игре и уверять всех в том, чего и в помине нет. Это касается как моих отношений с Робийярами, так и с Советом.

— Сир, — вкрадчиво отозвался Коланья, — Рокуэлла подвергается травле в силу того, что вы не даете убедительных ответов на закономерные вопросы. Ответьте на них — и снова воцарится мир и согласие. Ваш отказ от столь великодушного жеста убедит всех, и ваших сторонников в том числе, что вам есть, что скрывать.

— Ах, это великодушный жест? А почему в качестве такого жеста выступает Робийяр?

Эрнани дернулся — он так увлеченно объяснялся знаками с Эрбо, что совсем забыл о наличии в комнате еще кого-то.

— Ваше сиятельство, — негромко кашлянул граф, — как я уже говорил...

— Ах да, примирение и согласие, — насмешливо припомнил Рамон. Конечно, как эмпат, он мог бы разрешить это затруднение, но томоэ был уверен, что за ним наблюдают, а все затеяно только для того, чтобы вызвать его на глупость. А если падме Элеонора уже дала отпрыску соответствующе указания — что ж, это лишний повод для вопросов любопытного Совета Араны...

— Хорошо, допустим, я приму этого достойного юношу.

— Так же к вам прибудет один из кефалонских дворян. В свою очередь, мы ждем ваших идальго...

— В таком случае, мне думается, что дон Арвело и дон Фоментера, как самые миролюбивые из моих дворян...

Коланья изобразил на лице вежливый отказ.

— Полагаю, что будет намного убедительнее, если в знак доверия ваш юный воспитанник...

Рамон усмехнулся. Вконец обнаглели; да чтоб еще год назад кто-то из них посмел указывать владыке Рокуэллы, что ему делать...

"Юный воспитанник", между тем, не сводил глаз с Робийяра и, вероятно, прикидывал, что отрежет ему в первую очередь. Элеонориного сынка свербело пырнуть Фабиана аквильским кинжалом.

— Боюсь, это невозможно.

— Простите, что?

— Невозможно, — невозмутимо повторил герцог. — Дон Эрбо — не просто идальго, он маг и должен неотлучно находиться рядом с Верховной рокуэльской волшебницей, у которой проходит обучение.

— Всего лишь несколько месяцев...

— Я, кажется, сказал — невозможно, — с легким нажимом ответил Рамон.

Серые глазки Коланьи пробежались по изящной, гибкой фигуре Фабиана, перебежали на крупного мускулистого герцога, и на лице прожженного дипломата на миг мелькнуло глубочайшее отвращение.

"Любовники. Какая мерзость... Просто подарок судьбы", — подумал Коланья.

— Ну что ж, нет — так нет. Сердить волшебницу — чревато, — консул улыбнулся, показывая, что это шутка. — Я жду дона Арвело?

— Да, — это настораживало. Аргассец сдался слишком легко, а его чувство отвращения к "мерзким извращенцам" не помешает ему использовать полученные сведения в очередной интриге. — Полагаю, что юноше стоит собрать свои вещи, — сказал Рамон. Это прозвучало как: "Вы можете дать вашему шпиону последние указания".

Коланья проглотил и это; герцог и консул любезно распрощались.

Эрнани никак не мог поверить в происходящее. Его отдают этому... этому... врагу их семьи, и никто даже не интересуется его мнением, словно он вещь или животное! Лупоглазая змеюка, которая спит и видит, как бы его прикончить; герцог, с его пронзительным взглядом, с мерзкой саркастической усмешкой, со всеми слухами о его наклонностях; рокуэльцы, которые не упустят шанса оскорбить аргассца... Да уж лучше поселиться в клетке с тиграми! В животе заныло от дурного предчувствия.

Едва аргассцы ушли, Фабиан набросился на Рамона:

— Вы это зачем?.. Вы почему?! Зачем вы его взяли?!

— Ради вас, Бьяно, — томоэ поглядел на возмущенного подростка поверх бокала. — Чтобы вы не бегали по всему Кармелю, когда вам взбредет задать ему очередную трепку.

Фабиан вспыхнул.

— Это я виноват, да?

— Да, но с этим уже ничего не поделаешь. Если бы не сражение на улице Мерод, у них не было бы повода всучить мне Робийяра, — безжалостно сказал Рамон, подождал, пока мальчишку переполнит раскаяние, и добавил: — Впрочем, не купись вы на это, они бы изобрели еще что-нибудь.

Фабиан медленно поднял голову; странно, но особой перемены в его чувствах не произошло.

— Ты заметил, что Коланья требовал именно тебя? — спросил эмпат, напряженно вглядываясь в подростка. Воспитанник кивнул. — Будь осторожен. Они непременно сыграют на нашей привязанности.

Мальчик дернулся.

— Что с тобой?

Подросток замотал головой. Рамон потянулся к нему, и Фабиан попятился, в отчаянии глядя на опекуна. Томоэ взял его лицо в ладони, как делал уже тысячу раз, но полукровка, вместо того, чтобы успокоиться, вырвался и, ошарашив эмпата диким взрывом стыда и негодования, пулей вылетел за дверь.

— И вы позволили ему оставить мальчишку у себя, — холодно, почти обвиняющее сказал Олсен.

— Как бы вам того не хотелось, — ядовито отозвался Коланья, — но Вальдано пока еще не подсудимый, и я не могу что бы то ни было ему не позволить.

Маурелли пожал плечами.

— На мой взгляд, все вышло как нельзя лучше. Дон Эрбо и шевалье Робийяр в одном доме — это весьма взрывоопасная смесь.

— Но я говорил, что мальчишку необходимо выманить из-под герцогского крыла... — начал эмиссар, постепенно закипая.

— Да простят нас боги, — вздохнул отец Григорио, — но почему вы так уверены, что Феоне явилась к вам не по приказу Рамона? Она — его любовница уже семь лет. И не дура. Она же понимает, что выдавая нам герцога...

— Потому что ее слова подтверждаются показаниями Робийяра!

— Если бы вы дали себе труд послушать, что я вам сказал, — ледяным тоном заявил Коланья, — то, возможно, поняли бы, что Вальдано и его полукровка... — консул прижал к губам платок.

— Так это правда, — после минутного молчания прошептал отец Григорио. — Его сиятельство живет в хадизарском грехе. Ай-яй-яй...

Посол Совета томкаров, до этого молча перебиравший четки в углу, негромко рассмеялся.

— Высокочтимым нужен этот мальчик? Это нетрудно...

Эрнани Робийяр тем временем стоял перед ажурными воротами герцогского особняка. Юношу терзали мучительные сомнения; рядом топтался лакей. Две встречи с Эрбо — две раны, что же в третий-то раз будет?

Пожилой пышноусый привратник флегматично хлебал чесночное рагу, в пронзительно-черных глазах рокуэльца Робийяру мерещилось высокомерное презрение. Наконец Эрнани глубоко вздохнул, набираясь решимости, и уже открыл рот, но привратник наконец отставил миску, утер усы и нехотя зазвенел ключами от калитки слева от ворот.

Робийяр, выдавив из себя небрежно-приветливую улыбку, направился к крыльцу, но не успел юноша подняться по ступенькам, как улыбка съехала набок, превратившись в гримасу: навстречу шевалье вышли Ибаньес и дель Мора. Это было полной случайностью: рокуэльцы о чем-то весело переговаривались, но беседа прервалась, стоило им узреть аргассца. Родриго расплылся в нахально-предвкушающей ухмылке.

— Робийяр, — изрек он, окидывая юношу долгим взглядом. Эрни машинально стиснул рукоять шпаги, Руи фыркнул. — Не бойся, аргассец, девиц мы не бьем.

Рамиро чуть слышно застонал. Лицо Эрнани вспыхнуло, шпага вылетела из ножен.

— Ты!.. — хрипло выдохнул сын Элеоноры.

Миро торопливо задвинул Руи за спину, стиснув его локоть, и изобразил приветственный поклон в сторону Робийяра.

— Пусть возьмет свои слова обратно, — прошипел Эрни.

— Какие — насчет девиц или насчет не бьем? — невинно поинтересовался Родриго.

— Руи! — воззвал Миро, и дверь распахнулась так, словно ее пнули. На пороге возник дон Эрбо.

— Руи, угомонись, — сказал полукровка. Он был весь в черном, выглядел усталым и бледным, а лицо — такое, будто его мучил не то голод, не то бессонница, не то желудочные колики.

— Почему это? — возмутился дель Мора.

— Томоэ велел, — Фабиан скрестил руки на груди и сквозь зубы выплюнул: — Пылинки сдувать.

— Бьяно, все хорошо? — встревожено спросил полу-оборотня Миро, напряженно вглядываясь в лицо друга. — Бьяно?

— Терпимо, — вздохнул дон Эрбо и бросил Робийяру: — Пошли.

— Н-не пойду, — сдавленным голосом ответил Эрни, потому что в этот миг представлял себе, что душит герцогского любимца голыми руками. Фабиан молча и круто развернулся и стремительно нырнул в дом. Эрнани, проглотив непечатные выражения, пошел следом, сунув шпагу в ножны и метнув в Родриго свирепый взор.

Полукровка, так же не говоря ни слова, довел аргассца до его комнаты, пропустил вперед лакея с сундуком и повернулся к незваному гостю, выжидательно уставившись на него большими, мерцающими в полумраке глазами.

— У меня письмо к его сиятельству, — сказал Эрни.

— Дай сюда.

— К герцогу!

— Дай сюда, кто ему, по-твоему, докладывает о просителях?

Вспыхнув, Эрнани вытащил из кармана письмо и, поколебавшись, протянул его Эрбо; в тот же миг жесткие пальцы до боли сдавили запястье Робийяра. Эрни охнул; Фабиан дернул его к себе, втолкнул в угол и уперся в стену перед аргассцем рукой с выпущенными когтями.

— Боишься меня, да, Робийяр? — прошипел полукровка, Эрни задергался, безуспешно пытаясь вырваться и бледнея при воспоминании о том, чем закончилась их первая встреча. — Не волнуйся, ты не в моем вкусе, — издевательски шепнул Фабиан и провел когтями по щеке Робийяра. — Узнаю, что гадишь, — удавлю! — это Эрни выдохнули в самое ухо; полу-оборотень выхватил письмо и почти швырнул гостя в комнату. Дверь грянула о косяк так, что стекла зазвенели.

Эрнани колотило от бешенства. Если бы он мог догнать эту сволочь и прирезать! Но на помощь пучеглазой твари кинутся все рокуэльцы, эти дикари понятия не имеют о честной драке!

Робийяр заметался по комнате, запоздало представляя, что должен был сказать и сделать, твердо обещая себе так и поступить в следующий раз, и на шестом круге вдруг вспомнил, что у него есть еще и тайное послание дядюшки, кое юноша должен был вскрыть по прибытии на место. И никому не показывать, а сжечь сразу по прочтении. Шевалье, все еще пылая от жажды убийства, дрожащими руками вытащил из-за пазухи письмо, вскрыл и сел на диван, вчитываясь в бисерные буковки. Ни с первого, ни со второго раза чтение не пошло — Эрни так трясло от ярости, что вместо строк он видел растерзанный труп Эрбо. Ценой немалых усилий юноша сосредоточился и прочел:

"Эрнани, дорогой мой племянник! Видят боги, как тяжко даются мне эти строки. Но, увы, долг обязывает нас, а твой долг и мой — превыше всего. Ты помнишь, что случилось с твоей сестрой и ее маленьким ребенком — а ведь ему не было и года, и все же это не остановило такое чудовище! Ты помнишь смерть Леона, ты, несомненно, знаешь, что по милости герцога Виктор томится в застенках... Долг обязывает; тебя никто не осудит, а Тиара дарует прощение, ибо сказано в Книге Книг — кто оставил смерть родича своего неотомщенной, тот встанет рядом с убийцей! Мое благословение и молитвы твоей матушки пребудут с тобой..."

Дворянин выронил письмо и обхватил руками голову — ему казалось, что она сейчас треснет.

Убить герцога?!!

Это невозможно...

Робийяр подскочил, как ужаленный, и снова заметался по комнате, забыв о человекоубийственных помыслах. Бред! Безумие! Да и если ему удастся это сделать — Эрбо его прикончит. Эрни не сомневался, что с особой жестокостью. К тому же, случись с герцогом что, рокуэльцы ни на секунду не усомнятся, кто является причиной трагедии. Эти дикари разорвут его на месте!

Это невозможно. Он напишет дяде, он, в конце концов, самый младший в семье, он еще не хочет умирать! Пусть даже во имя святого возмездия; это Робийяр понял неожиданно четко, когда шпага Эрбо упиралась ему в горло на пустыре.

И, черт возьми, рокуэльцы ведь только этого от него и ждут, глупо пытаться убить герцога среди табуна его подданных, каждый из которых за томоэ ляжет костьми.

Это невозможно... Да он и не сможет. Кто он? Юнец, мальчишка, ему ведь только пятнадцать, а герцог — один из лучших бойцов, ишь, как своего любовника натаскал! Рамон намного выше, сильнее и крупнее, и к тому же с этого извращенца станется придумать для врага какую-нибудь унизительную кару!

Из своей комнаты Робийяр рискнул выглянуть ближе к вечеру — надо же разобраться, как устроен стан врага? На письмо епископа Медонского никто не ответил, но обед и ужин доставили прямо в комнату к мающемуся чувством долга страдальцу.

По дому Рамона Эрнани скорее крался: ему казалось, что он, как путник в страшной сказке, решил переночевать в пустой хижине и очутился в лабиринте, полном чудовищ. Слуги-рокуэльцы провожали гостя неподражаемыми, почтительно-угрожающими взглядами.

Эрни обследовал особняк почти сверху донизу, удивляясь, почему к потенциальному шпиону и убийце никто не привязался. Впрочем, встречные юнцы-идальго предпочитали делать вид, что он — пустое место. Наконец внимание юноши привлекла массивная тяжелая дверь, из-под которой попеременно пыхало то красным, то синим, то зеленым. Аргассец знал, что любопытство сгубило немало кошек, но удержаться было слишком трудно. И потом, вдруг это Рамон творит там запрещенную волшбу?

К удивлению Робийяра дверь оказалась не заперта, шевалье приоткрыл ее и обомлел. По залу носились, обмениваясь яркими вспышками и едва касаясь ногами пола, Фабиан и какая-то стриженая дама в мужском платье.

Эрнани никогда еще не видел дуэли магов — и зрелище это было завораживающее. Стремительные и одновременно плавные движения дуэлянтов, то взмывающих под потолок, то вертящихся волчком, разноцветные всполохи заклятий, рассыпающиеся яркими искрами, странные гортанные выкрики, стелющийся по полу туман, который порой свивался в загадочные фигуры... Робийяр только вздохнул — он понял, что ему крупно повезло, Эрбо ведь мог его и в крысу превратить...

Наконец дама резко выбросила вперед руку, из-под ладони вырвалось нечто ослепительно-белое, и Фабиана впечатало в стену, обитую, к глубокому разочарованию Эрни, толстым войлоком. Полукровка сполз по войлоку и упал на четвереньки, замер на несколько секунд и поднялся, тяжело опираясь о стену.

— А, это вы, Робийяр, — не оборачиваясь, бросила чародейка, — сейчас я вами займусь, поздоровайтесь пока, мальчики, — от ее тона Эрнани пробрала дрожь. Что значит — займусь?! Фабиан приветливо улыбнулся, но едва наставница отвернулась, вздернул верхнюю губу, показывая Робийяру острые клыки.

"И Вальдано с ним еще и спит?!" — подумал Эрни, невольно пожалев герцога, и в свой черед неаристократично демонстрируя врагу средний палец.

— Идемте, шевалье, а вы, Эрбо, занимайтесь, вы отвратительно рассеяны сегодня, — волшебница развернула аргассца за плечи и решительно поволокла за собой. Робийяр не сопротивлялся — он уже не ждал от жизни ничего хорошего...

— Итак, молодой человек, — магичка захлопнула дверь, Эрни вздрогнул. — Я — Феоне, Верховная волшебница Рокуэллы. Его сиятельство приказал наложить на вас охранные чары, пока вы вынуждены наслаждаться нашим гостеприимством.

— Я... ээ... рад. Спасибо, донна, — быстро сказал Эрни, хотя идея с чарами ему не понравилась сразу.

— Вот только не говорите, что общество Фабиана приносит вам радость, — фыркнула Феоне. — Встаньте в круг, не кричите и не дергайтесь, больно не будет.

Робйияр встал в центр желтого круга, украдкой оглядываясь, пока чародейка копалась в ящиках. Вопреки ожиданиям, сушеных человеческих голов, говорящих скелетов и бесенят в баночках в лаборатории магички не было. Имелось несколько столов с приборами и ретортами, шкафы с кучей ящиков, какие-то тубы и свитки...

— Выпейте это: отсюда один глоток, отсюда — три, а это целиком.

Эрнани послушно, но внутренне замирая — вдруг отравит?! — влил в рот цветные жидкости и закашлялся, силясь вдохнуть. Похоже, он проглотил тухлую воду с плесенью, к тому же сильно переперченную. Феоне кружила рядом, что-то бормоча. Потом она повесила ему на шею амулет и заключила:

— Ну вот, теперь вы защищены от порчи, сглаза, яда, пули и ранений холодным оружием. Плюс амулет удачи. Но должна предупредить — такое количество заклятий на один объект неизбежно приведет к побочным эффектам.

— Например? — спросил Эрни, проглотив забившееся в горло сердце.

— Вам нельзя пить.

— Совсем?!

— Нет, только вино. И, кроме того, вас будут мучить ночные кошмары. Ну, это можно пережить. Все, свободны. Что-нибудь понадобится — обращайтесь.

Эрни поблагодарил и торопливо покинул лабораторию. Мысль о двухмесячном заточении в этом сумасшедшем доме внушила юноше тоску и ужас.

Робийяр торчал у них в доме уже вторую неделю, и Фабиана мутило от одного его вида. С аргассцем никто не разговаривал, а потому шевалье все время бегал к своим; Бьяно не сомневался — к дядюшке за ценными указаниями. Полукровка к тому же был уверен, что Робийяр пытается шпионить. И хуже всего — ну никакой возможности как следует ему всыпать!

"Ношусь с ним, как с тухлым яйцом, еще и остальных сдерживаю, — раздраженно подумал Фабиан. — Тьфу!"

Впрочем, он был бы рад, если б его проблемы исчерпывались присутствием Робийяра. Маг горько вздохнул. Сны продолжались, становясь все изощреннее и разнообразнее, а Рамон нуждался в своем воспитаннике все сильнее. И было совершенно невыносимо находиться рядом с томоэ, пылая от каждого взгляда и прикосновения, изобретать глупые предлоги, чтобы сбежать или отсидеться у себя в комнате. А главное — Фабиан знал, что нужен Рамону, и чувствовал себя последней дрянью, потому что никак не мог провести в одной комнате с опекуном больше получаса.

... зато Феоне вдруг сменила гнев на милость, и с чего бы это?..

Фабиан сел на ступеньку перед кабинетом Рамона и уткнулся лбом в книгу. Иногда мальчику хотелось повеситься. Вдруг ему показалось, что из кабинета донеслись голоса и смех — полукровка поднял голову и насторожил чуткие уши.

— Рамон! Рамон... О, боги... Фу, ну ни стыда, ни совести! Ай!

Фабиан поднялся и прильнул сперва к замочной скважине, потом — попытался поглядеть сквозь дверь волшебным зрением, но не то, ни другое не дало результатов: кабинет был заколдован от подглядывания; звуки между тем становились все более интригующими. Однако юность изобретательна, и подросток проскользнул в примыкающую к кабинету библиотеку. Тамошняя дверь с легкостью поддалась магическому взору, и у Фабиана пол ушел из-под ног.

Томоэ и его чародейка предавались разврату на узорчатом хадизарском ковре. Разврат был в стадии взаимного раздевания: Феоне с ловкостью, говорящей о немалом опыте, разматывала алый кушак Рамона, в то время как герцог развязывал на ней корсаж; при этом парочка ухитрялась самозабвенно целоваться.

Фабиан, заалев, как помидор, потянул за завязки воротника. Первым и самым благородным побуждением было немедленно убраться прочь, вторым — посмотреть, как должен себя вести настоящий мужчина и перенять ценный опыт, а третьим... третьим стала внезапно полыхнувшая ярость и всепоглощающая ревность. Фабиану захотелось ворваться к ним, рыча от бешенства и что-нибудь разорвать, а лучше — кого-нибудь, вцепиться когтями, изодрать их до крови, заорать — и все же он не тронулся с места, бурно и прерывисто дыша и глядя на любовников широко распахнутыми глазами.

— Там что там насчет Робийяра? — в промежутках между поцелуями в шею и грудь поинтересовался Рамон. Феоне гортанно засмеялась, обвиваясь вокруг герцога, как змея вокруг факира.

— Бедный мальчик, у него такой вид, словно он хочет напиться с горя.

Рамон засмеялся.

— Фабиану тоже несладко, он так надеялся его отлупить...

— И что?

— Я запретил...

Еще и смеются! Над ним!! Надо же быть таким дураком... чтобы думать... чтобы мечтать... Он знал, что Рамон и Феоне — любовники, всегда знал, но еще никогда ревность не жгла его так больно.

Вдруг Фабиан осознал, что распустил воротник рубашки до предела и гладит себя кончиками пальцев, повторяя все движения рук и губ Рамона, словно отвечает на его поцелуи. Подросток беззвучно застонал, попятился, натыкаясь на мебель в плывущем перед глазами розоватом тумане, задыхаясь от жгучей, бешеной ревности. Если бы Рамон сделал с ним то же самое...

Полукровка развернулся и пулей вылетел из библиотеки, ринувшись в ближайшую уборную, захлопнул дверь, укрепил заклинанием и привалился к ней спиной, лихорадочно распутывая ремень.

... Из уборной Фабиан вышел, пошатываясь, и бездумно поплелся вниз, к фехтовальному залу, но не вошел, а прижался пылающим лицом к холодной мраморной колонне. Ну почему?!! Почему стоит только представить себе прикосновение этих больших темных рук... Подросток до рези в пальцах вцепился в ребристые каннелюры и заскрипел по ним когтями. Он был весь покрыт испариной и мелко дрожал, со свистом выдыхая воздух, словно долго бежал. Если бы он мог забиться в истерике или хотя бы от души себя возненавидеть — или его! Причинить себе — или ему! — боль, такую, чтобы даже свое имя забыл, или бежать, бесконечно долго, пока между ним и Рамоном не ляжет тысяча лиг... только сил уже ни на что не осталось, хотелось лечь и умереть.

Фабиан отвернулся от колонны и привалился к ней спиной, обхватив руками. Острые грани каннелюр врезались в спину. Как им встретиться теперь? Смотреть друг на друга? Подросток потер влажный лоб рукой и опять услышал звуки. Подскочив на месте, обернулся и понял, что они доносятся из-за двери зала. Фабиан машинально посмотрел сквозь дубовые доски и зарычал, как цепной пес. Робийяр!!

... Конечно, Эрнани догадывался, что среди рокуэльцев ему придется несладко, но чтобы все оказалось настолько плохо... Ровесники с ним не разговаривали, старшие считали шпионом, Фабиан на него только фыркал, а Рамона Эрни попросту боялся. Один взгляд герцога вгонял юношу в страх и трепет. Жизнь в особняке Вальдано напоминала прогулку босиком по битому стеклу, и чем дальше, тем хуже все становилось. Утешения юный Робийяр искал в гимнастическом зале, но получалось не очень.

Юноша сразу заметил, что каждый день Рамон и Фабиан примерно три часа проводили в фехтовальном зале. Однажды Эрнани, ведомый не слишком хорошим чувством болезненного любопытства ("А что это они там делают каждое утро столько времени?"), заглянул в щелку и понял, что по сравнению с Эрбо у него нет никаких шансов. Герцогский воспитанник убьет его шутя, но он, Робийяр, не будет ему жертвенным барашком! Эрни тоже зачастил в зал, но, увы, юноша понимал, что до Фабиана ему не дотянуться ни рукой, ни ногой...

Одна радость — лупоглазая тварь к нему не лезет...

Эрнани усилил натиск, манекен не особо сопротивлялся. Вот у них в поместье, в Хинтари, была обучающая иллюзия, которая фехтовала и двигалась, как живой человек! Не то, что тут...

Вдруг за спиной аргассца хлопнула дверь, Робийяр почувствовал на себе чей-то жгуче-злобный взгляд и медленно повернулся...

Полукровка стоял на пороге зала и недобро улыбался, прислонившись спиной к двери.

— Чего тебе? — довольно грубо спросил Робийяр.

— Повежливей, аргассец, ты в чужом доме.

— Не больно-то мне сюда хотелось!

— Ну и проваливай, пока жив.

Эрни засопел. Большие голубые глаза мага угрожающе сузились, и он навалился спиной на дверь, толкнув ее сильнее, так, что замок защелкнулся. Робийяр вздрогнул, но уже не мог удержаться.

— А ты, лупоглазый ублюдок, мне не указ! Я, по крайней мере, из хорошей семьи, и знаю, кто мои родители! А ты родился в канаве и вырос бы там же, если бы не твоя смазливая рожа! Да там тебе и место!

— Ты, Робийяр! — это прозвучало хлестко, словно пощечина, и герцогский любимчик кинулся на врага. Эрни машинально выставил шпагу, Фабиан схватился за клинок и вырвал его из руки аргассца. Шевалье охнул. Дурак! Забыл ведь, что шпага тупая, тренировочная.

Полукровка с размаху хлестнул человека шпагой, подставил ножку и вцепился всеми когтями, как дикий кот. Эрни взвыл от боли и беспорядочно замолотил по бокам и спине мага кулаками.

Двое отроков катались по полу, сцепившись, как коты. Эрнани был выше, но Фабиан дрался гораздо лучше. Впрочем, аргассцу удалось перебросить шипящего идальго через себя и хорошенько приложить об пол. Фабиан перестал царапаться и засветил аргассцу кулаком в глаз. Младший Робийяр не растерялся и двинул супостату в нос, удачно, кстати, кровь так и хлынула. Рокуэлец взбесился еще больше: он схватил Эрни за руку, выкрутил ее так, что шевалье завопил в полный голос, и швырнул на пол. Эрнани проехался на боку, ободрав его до крови, а Эрбо набросился на аргассца, не давая ему подняться. Юного Робийяра хватило только на то, чтобы отбиваться, и то недолго. Эрбо находил на его теле самые болезненые места и лупил по ним каблуками, а потому через пять минут на аргассце не осталось живого места.

Наконец Фабиан повалил противника на спину, уселся ему на грудь и вцепился в горло, прижав коленями руки. Эрнани хрипел и извивался, перед глазами уже плыли разноцветные круги...

— Бьяно, чем это вы тут занимаетесь? Быстро слезьте с Робийяра, что о вас люди подумают?!

— Мон... монсеньор? — Фабиан бодро вскочил на ноги, попутно съездив Эрни каблуком под ребра. Младший Робийяр кое-как поднялся на четвереньки. В голове мутилось, в глазах мигало, дышать было больно. Кто-то сгреб его за шиворот и рывком поставил на ноги, юношу качнуло, пришлось опереться о благодетеля. Эрнани с трудом сфокусировал взор и понял, что практически лежит в объятиях Рамона, а Фабиан ревниво на них смотрит, утирая кровь из носу.

— А ну пусти меня, гнусный мужеложец! — захрипел Эрни, судорожно дергаясь.

— Головой ударились? — заботливо осведомился томоэ, разжимая руки. Аргассец едва устоял на ногах, а тут этот... с разворота двинул ему ногой ниже пояса. Эрнани пискнул, свернулся клубком и осел на пол, все вокруг сокрылось в тумане боли. Смеющийся голос Рамона доносился как сквозь вату:

— Бьяно, как вам не стыдно! Извинитесь перед гостем!

Судя по громкому хлопку двери, Фабиан гордо удалился, сочтя священное дело мести выполненным. Герцог задумчиво посмотрел на скрюченное тело и взвалил слабо брыкнувшегося шевалье на плечи.

— Мда, Робийяр, ваши умственные способности — это нечто. Бьяно и так неровно дышит в вашу сторону, а вы еще и умудрились пройтись по святому. Нехорошо! Ладно, лежите тут, сейчас примочку поставлю.

Представив себе эту картину в лицах, Эрнани взвыл от ужаса и засучил ногами. Рамон покосился на аргассца. Ишь, как бьется. Привязать, что ли?

— Успокойтесь, это всего лишь шутка, — герцог позвонил и велел слуге позвать донну Феоне; Робийяру стало еще хуже. Женщина?! — Сейчас донна волшебница вас излечит.

Эрни залился краской от корней волос до воротника. Рамон фыркнул.

— О боги, да что же вы так переживаете? Феоне — врач с более, чем вековым опытом, она и не такое видела. Лучше скажите — что с вами происходит? Я — гостеприимный хозяин, и когда гость ходит по моему дому, как по серпентарию...

Эрнани сглотнул. Ему казалось, что самое главное чудище из всех представленных, схватило его щупальцем и предложило пожаловаться на остальных.

— О си-и-и-ир... — жалобно протянул юноша.

— Рамон, что еще случилось, мы же только что расста... О? — Феоне переступила порог и с неподдельным изумлением уставилась на пациента.

— Между прочим, ты говорила, что надежно его заколдовала, — мягко упрекнул Рамон.

— Во-первых, магия не всесильна и все предусмотреть невозможно, — отозвалась волшебни-ца, вытряхивая Робийяра из одежды, невзирая на яростное сопротивление юноши, — а во-вторых, я не предполагала, что его будут пинать ногами. Опять твой щенок отличился?

Герцог, уже около минуты молча созерцавший противоположную стену, неожиданно круто повернулся на каблуках и ринулся вон из комнаты.

Фабиан мчался в свою комнату, не разбирая дороги и кое-как утирая рукавом кровь из носу. Ворвавшись к себе, подросток захлопнул дверь и сполз по ней на пол.

Как все просто, боги, как же все просто! Вот так выйти из кабинета, где (паренек сглотнул) занимался любовью, спуститься вниз и, небрежно улыбаясь, пожурить подравшихся мальчишек. Для томоэ это все было так просто... и что ему за дело, что каждый его взгляд был Фабиану как раскаленный уголь.

На миг промелькнуло видение длинных смуглых пальцев, скользящих по его коже. Фабиан зажмурился, прижал ко лбу ладонь, словно пытаясь выдавить из головы все лишние мысли.

Да и нужен ли он был герцогу хоть когда-то? Или вся эта связь — только его выдумка, чтобы оправдать свое приставание к постороннему и взрослому человеку, который всего-то хотел поиграть с ним, как с котенком? Во рту стоял солоноватый привкус горечи, словно после плача. Всего лишь котенок, который так забавно ловит лапками прутик, живая игрушка — пищит, мурлычет и украшает гостиную...

"Пусти, гнусный мужеложец!" — Фабиан ударил кулаком по полу. Это Робийяр ведь не ему сказал, а томоэ! Что, так и будет безродный полукровка марать своим присутствием имя герцога? От котенка теперь одни неприятности, а Рамон все терпит и молчит. Так не лучше ли?..

Подросток вскинул голову, ударился затылком об дверь; кровь из носу потекла сильнее, но мальчик этого не заметил. Юный маг вскочил на ноги, бросился к рабочему столу и открыл шкатулку с зельями. Упыриная желчь — весь пузырек, и через час-полтора это все прекратится навсегда. Дрожащие, сухие и ломкие пальцы выудили бутылочку из ячейки, кое-как выковыряли пробку, и Фабиан одним глотком опрокинул флакон в горло.

Боги, какая боль! Глотку и пищевод обожгло, желудок скрутило и будто проткнуло шипастым трезубцем. Подросток рухнул на пол, согнувшись в три погибели и извиваясь от боли.

Наконец приступ отступил, и, хотя в животе все еще ворочался еж с раскаленными добела стальными иглами, Фабиан смог дотащиться на четвереньках до кровати, вскарабкаться на нее и скрутиться в клубок посреди покрывала, комкая его липкими от пота пальцами. Черт, как же быстро... Потом вокруг все потемнело. Уже?!...

Блаженное помутнение рассудка кончилось, когда кто-то принялся грубо трясти идальго за плечи. Мальчик застонал и замотал головой, не отрывая ее от мягкого покрывала.

— Фабиан, что ты выпил? Что ты выпил, идиот полоумный?!

Смутно различив над собой любимый лик, полукровка попытался сообщить ему, зачем это сделал, но сиплый шепот оборвала крепкая пощечина.

— Что пил?!

— Упыриную желчь, — выдавил Фабиан, чуть не заплакав от обиды. Рявкнув на воспитанника "Лежать!", словно он мог куда-то уйти, Рамон ринулся в его личную лабораторию.

"Он же все равно не знает противоядия", — совершенно отрешенно подумал Фабиан. Вскоре герцог вернулся, силой усадил скрюченного полукровку (паренек навалился на томоэ) и сунул ему под нос склянку с бледно-голубой жидкостью.

— Пей!

— Я... я не...

— Пей, — угрожающе рыкнул любящий наставник. Лицо вновь запылало, и Фабиан, воспользовавшись тем, что сейчас все равно умрет, а в мире теней Рамон его не достанет, прошептал:

— Я не буду... я люблю вас...

— Придурок, — фыркнул Рамон. — Я давно знаю.

Подросток так дернулся, что едва не расплескал настойку. Знает?! Рамон знал и... не прогнал его? О боги, неужто было так заметно? Фабиан густо покраснел; в голове шевельнулась вполне здравая мысль насчет того, что если томоэ и так все известно и он вроде как не собирается его презирать, то на кой же черт травиться?

— Ну-ка пей, — герцог прижал ко рту воспитанника колбу, и мальчик послушно выпил. Дыхание Рамона щекотало острое ушко полукровки, пока тот пил, и Фабиан понял, что герцог бежал. Или сильно волновался... Как только зелье кончилось, полу-оборотень почувствовал, что иглы в животе сменились с раскаленных и стальных на вполне обычные, а так же изрядно поредели.

— А теперь спать, — велел опекун, уложив парнишку на подушки. Подросток еще с полчаса поворочался, пока колики не утихли; Рамон сидел около него, и в итоге мальчик уснул, приткнувшись ему под бок.

Фабиан проснулся уже ближе к вечеру. Живот немного побаливал. Герцог полулежал в изножии кровати с книгой "Некромантия: теория и практика" и рассматривал гравюры, от которых излишне впечатлительных могло и стошнить; впрочем, юный маг считал, что гравер сильно польстил изображаемым.

— Томоэ, — жалобно позвал Фабиан, со стыдом вспомнив, что наделал. — Ну как же мне теперь...

— Перестаньте убиваться из-за ерунды, — сеньор присел рядом и привычным жестом приложил ладонь к щеке воспитанника. — Любовь к наставнику — дело обычное.

— Но я же... вы же... мы ведь...

— Завидую я тебе, — вздохнул герцог.

— Почему? — поперхнулся Фабиан.

— У меня не было ни одного учителя, который был бы мне хотя бы симпатичен. Тебе повезло.

— Но ведь это же... — мальчишка натянул покрывало до ушей, припомнив, чем занимался по ночам.

— Пройдет со временем. Как только ты начнешь встречаться с девицами, а не только нырять взглядом в феонино декольте. Я, кажется, сделал все, чтобы убедить тебя в том, что это не настолько омерзительно, как тебе думается.

Фабиану захотелось провалиться сквозь кровать прямо в мир теней. О боги, томоэ делал это для него, а он устроил трагедию из такой ерунды! Рамон расхохотался.

— Боги, как ты еще юн и глуп! Впрочем, я получил от, ммм... процесса на ковре немало удовольствия. Ну ладно, уж коли это недоразумение разъяснилось, то займемся другой проблемой.

— Робийяр? — хмуро уточнил Фабиан, смутно припоминая, что вроде бы ничего ему не оторвал.

— Нет, Феоне его починила, дипломатического скандала не будет. Тайный посол Хадизарского султана. Чего хочет — непонятно. Но на встрече очень настаивает.

— Султана? — удивился мальчик. — Но Хадизария не входит в Совет! И чего ж он приперся?

— Вот и мне интересно. Как только вы встанете на ноги, снимете на окраине Кармеля домик, якобы для любовного гнездышка. Сласти, кофе, ковры и все в таком духе, — при слове "ковры" подросток разрумянился. — Сроку — неделя. И я не хочу посвящать в это дело никого, кроме вас и Феоне.

— Хорошо, я все сделаю, — отозвался Фабиан, украдкой трогая ладонь опекуна.

— Итак, — сказал Рамон, подробно рассмотрев гостя, — вы — посол Совета томкаров, кои, видя бедственное положение своих финансов, решили оказать мне посильную помощь.

Гусеин почтительно склонил голову. Он был невысок, толст, лыс, лет сорока пяти на вид. Одетый ради конспирации в западное платье, томкар отличался от рокуэльского купца лишь пышной черной бородой с проседью да бритой макушкой.

Рамон сел в одно кресло и предложил послу другое. Хадизар снова поклонился и опустился на мягкие подушки. Купец исподтишка разглядывал собеседника, прикидывая в уме, где у него слабые места и на чем можно выиграть.

"Такой красивый мужчина должен любить роскошь и женщин", — подумал посол. Сказку про бедственное положение герцог скушал, не поперхнувшись, но поверил ли? Впрочем, он предпочитает хорошеньких мальчиков... Предложить? Хотя зачем?

Гусеин скосил глаза на мальчика, стоящего слева у кресла рокуэльского монарха и окинул подростка цепким взглядом. Если верить описанию — это был тот самый Фабиан Эрбо, в котором герцог так души не чает, что из-за него прикончил эмиссара Совета. Хотя ради голубых глаз в пол-лица и не такое можно сделать... Пусть физиономия полукровки напоминала кошачью морду, он все равно был довольно привлекателен: стройный, худощавый, светлокожий, с узкой талией и густыми русыми волосами.

— С чем же вы прибыли ко мне, достопочтенный? — осведомился эмпат, когда минута дипломатического молчания истекла, и он разобрался в чувствах Гусеина. Ничего сверхнеожиданного томоэ там не обнаружил, разве что присутствие амулета, скрывающего мысли и чувства — их носили все послы и дипломаты, но Рамона эти игрушки забаляли.

Томкар погладил бороду и изрек густым, медовым басом:

— Богоданный султан и верные его слуги, наслышанные о силе и быстроте рокуэльского флота, надеются заключить дружеский союз между нашими народами, положив конец многовековой распре.

Рамон вежливо улыбнулся — это был прозрачный намек на то, что рокуэльские патрули мешают "морским тиграм" грабить в море Ок в свое удовольствие и к вящему обогащению купцов. И с чего бы это томкарам захотелось перерезать золотую жилу? Гусеин, не дождавшись ответа, продолжал:

— Меня же отправили к достойнейшим, дабы донести до слуха Совета Араны слова богоданного Махмуда.

Бровь томоэ проползла вверх на четверть дюйма:

— Тогда почему вы обратились с этим ко мне, да еще и тайно? Полагаю, что все члены Совета с радостью выслушают послание его величества султана.

Хадизар горестно вздохнул:

— О да, я верю, однако ярость морских тигров снискала нам столь дурную славу... Но Махмуд Благочестивый намерен запретить...

— Что, несомненно, приведет к огромным убыткам, — скучающе заметил герцог.

Гусеин подавился очередной порцией дипломатического елея и, чуть прищурившись, уставился на собеседника. Похоже, он поторопился, решив, что рокуэльский трон достался богатому красавцу-бездельнику, и вернуть себе рокуэльский эмират будет непросто.

— О, благословенному конечно же известно, что богоданный Махмуд прозван Благочестивым за пламенную веру в Завет...

"И за идиотское стремление воплотить оный Завет на практике", — мысленно добавил Рамон, поигрывая бокалом. Пророк, в приступе понятного ему одному милосердия, строжайше запретил грабежи и разбой...

— Решения его величества не всегда бывают... продуманны, раз это вынуждает его подданных идти на риск, нарушая монаршие указы, — лениво бросил томоэ. Интересно, они когда-нибудь забудут, что Рокуэлла перестала быть хадизарским эмиратом уже тысячу лет назад?

Темные глаза хадизара стали еще темнее и благочестиво потупились. Султан Махмуд вел родословную непосредственно от пророка, так что ни один правоверный не смел осуждать владыку открыто, но почти все влиятельные томкары скрипели зубами от решений многомудрого султана и были непрочь сменить властителя с Божьей помощью... а так же с помощью Совета Араны.

— Благословенный, у нас у всех есть семьи, дети, и все хотят есть, — с видом нищего на паперти признался один из богатейших томкаров Хадизарии.

Рамон поставил бокал. Памятуя о ласковом теленке, который двух маток сосет, Гусеин собирался получить прибыль любым способом — спевшись с Аргасом и Кефалони и уничтожив Рокуэллу, как единственную преграду хадизарскому пиратству, — либо сговорившись с ослабевшей Рокуэллой в обход прочего Совета Араны. Осталось решить, что для Рокуэллы хуже — облизывающийся волкодав за спиной, но один, или лающие в лицо шавки, но целая свора?

Мальчик подошел к столу и разлил по бокалам вино.

— Кто это? — спросил купец, по привычке ощупывая взглядом подростка.

— Мой племянник, — холодно ответил Рамон.

— Какое прелестное дитя.

— Он уже не дитя. Это мой телохранитель, — отрезал эмпат, безошибочно различивший маслянистый блеск в глазах гостя, когда тот рассматривал Бьяно.

— Столь юное создание?

— Да.

"Значит, это правда, — подумал Гусеин, со смутным удовлетворением наблюдая за вспышкой ревности герцога. — У него отменный вкус".

Посол хмыкнул. Совету Араны было выгодно потянуть с предъявлением герцогу обвинений, а эмиссару не терпелось засадить полукровку в тюрьму, и он решил пойти путем Марсе и Робийяра. А мальчик хорош...

Рамон чуть нахмурился. Так, это еще что такое? Что за чувства в адрес Бьяно?

— Любопытно, — протянул эмпат, вглядываясь в эмоции посла, — верна ли поговорка, что желания Хадизарии — это желания ее томкаров и реисов?

"Особенно реисов, — подумал Рамон. — Не будь пиратских капитанов — черта с два султанат процветал бы уже три столетия. Какого черта он таращится на Бьяно?!"

— Так говорят наши мудрецы, — смиренно заметил посол. Он уже не вполне понимал, куда клонит томоэ. Набивает себе цену? Как будто у него есть выбор... Гусеин снова скользнул взглядом по изящной мальчишеской фигуре. Весьма неплох, но стоит ли рисковать ради такой бархатистой на вид кожи? Томкар пригубил чашечку с кофе. Он знал, что Совет вовсе не горит желанием возвращать Хадизарии ее эмират, а вот эмиссар пойдет на все ради...

— А еще я слышал, что султан — человек благородный, — неторопливо продолжал герцог. — Что он скажет, если я укажу на змеиное гнездо в его доме?

Это была уже прямая угроза. Томоэ все еще считает, что может диктовать свои условия? Гусеин тонко улыбнулся.

— Это, несомненно, укрепит отношения Рокуэллы и Алого трона, но едва ли ей поможет.

— Почему вы думаете, что Рокуэлле нужна помощь? — осведомился Рамон. Так, добрались до сути. Быстро, однако, — вежливые восточные послы могли водить собеседника кругами по нескольку месяцев.

— Законы Совета Араны безбожны, — мурлыкнул купец, — но действенны, — и получи в ответ угрозу, неверный.

Рамон побарабанил пальцами по подлокотнику. Аргас и Кефалони спят и видят, как бы половчей вцепится в горло независимому герцогству, а прочие государства слишком слабы для союза против пары спевшихся крокодилов. А вот Хадизария... Совету томкаров нужен пакт о ненападении, чтобы и дальше собирать принудительную дань с купцов, вот только как бы хадизары не съели саму Рокуэллу. Если Аргас и Кефалони прицарапаются к поводу и начнут войну — союз с безбожниками, как же...

Гусеин неуверенно поерзал в кресле. Рокуэльский властитель молчал, глядя сквозь посланца с многомудрой улыбкой одного из двенадцати лжебогов, которым поклоняются неверные. Кто знает, какие козыри у него в рукаве? Может, они поторопились, и его положение еще не так шатко? Голубые очи герцогского мальчишки мерцали, как глаза увидевшего добычу ягуара.

— И вы полагаете, что мне настолько худо, что я с радостью приму вашу помощь? — насмешливо усмехнулся Рамон.

— Полагаю, — с пугающей откровенностью ответил хадизар, пригубив бокал. Правоверным запрещено пить, но если по чуть-чуть — Всевышний не заметит...

— Какой же товар вы мне привезли? — спросил Рамон.

— Деньги и родственные связи, благословенный. Во-первых, хотя реисы почитают богоданного, каждый из них сам себе голова. И многим не нравится то, что они вынуждены стоять в порту, упуская удачное время для рейдов. Во-вторых, немало реисов приходятся родственниками томкарам из Совета. В-третьих, Хадизария охотно поддержит Рокуэллу в обмен на чистые воды. Мы — южане, происходим из одного корня и скорее поймем друг друга...

— Почему вы решили, что я соглашусь?

— О, я ни в коей мере вас не принуждаю, — ответил Гусеин. — В случае отказа мы предложим наш договор Совету Араны, ведь результат будет тот же. Лишь займет немного больше времени.

— Отчего же вы думаете, что Рокуэлла не поддержит Совет в столь благом начинании? — "удивился" Рамон.

— Мы и не сомневаемся в этом, — уверил томоэ хадизар. — Ах да, полагаю, вам будет интересно узнать, что при дворе султана лет пять назад появился некий маг — он утверждал, что раньше практиковал при вашем дворе и бежал не найдя, мм, взаимопонимания с вами. Нас несколько насторожило, что он не хотел иметь никаких дел с Советом, а то бы, несомненно, я взял его с собой — как наилучшего союзника.

У висков Рамона проступил пот. Вот только Аскелони ему и не хватало. Нет, не может быть, но почему же тогда Гусеин так пронзительно смотрит на него, словно ожидает чего-то? Никаких магов Рамон не изгонял; может, самозванец?

— Вы полагаете, что это может как-то меня заинтересовать? — вкрадчиво спросил Рамон. Хадизар пожал плечами.

— Богоданному владыке не хотелось бы прибегать к услугам преступника. Известно же — предавший однажды, предаст еще раз.

— И вы ждали пять лет, чтобы спросить об этом? — засмеялся эмпат. Гусеин улыбнулся в ответ.

— Видите ли, благословенный, этот маг повел себя очень странно. Написав письмо визирю, он почему-то не принял приглашение ко двору и скрылся в Хаисских горах, где и провел четыре года. Хотя поручения выполнял исправно, но никогда не показывался никому на глаза.

— Отшельник, — лениво отозвался Рамон. — Среди магов есть и такие, — или Аскелони прятался, чтобы заштопать... хм, что можно штопать после сожжения заживо?

— Он появился при дворе год назад, — задумчиво продолжал Гусеин, — завернутый с ног до головы в плащ. Предложил свои услуги и тут же покинул столицу.

Восстановление прошло неудачно?

Томоэ коснулся губ салфеткой. Если он согласится на союз с Хадизарией, то Совет Араны побоится его трогать — чхать султанат хотел на все пункты Коронельского акта, вместе взятые. А у него будет время разобраться, что это за маг всплыл и зачем Гусеин сообщает ему об этом?

— И какова же оплата? — осведомился герцог. Гусеин почтительно поклонился и передал собеседнику тубу со свитком, внутренне подобравшись. Заставить полукровку выдать себя — на словах звучало легко, но вдруг Совет всего лишь хочет таким образом отделаться от неудобного посла?

— Некоторые торговые льготы, перечисленные в этом послании, — сказал томкар, — а так же... — он облизнул губы. Ему обещали всяческую защиту, за ним следит лично эмиссар Олсен, но... Нет, Совету пока еще невыгодно провоцировать герцога на прямое проявление сил, но какие мысли бродят в голове этого фанатика-эмиссара?

— Так же? — уточнил герцог. Гусеин безмятежно улыбнулся, глядя, как мальчик собирает на поднос чашки с кофе, сахар, сливки, лимоны и ром. Нет, пока никто, кроме хадизара, не поможет Олсену... Купец еще раз напомнил себе о прибылях, собрал в кулак всю смелость и, как мог небрежно, сказал:

— А так же вот это милое дитя.

У герцога сорвалось дыхание, и, к ужасу хадизара, смуглые пальцы смяли подлокотники, как пирожки с кремом. Мальчишка вскинул на гостя пронзительные яркие глаза. Фарфоровые чашечки мелко задрожали, мелодично звеня; губы парнишки побелели, он швырнул поднос на стол и выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Осколки белого фарфора, залитые кофе и сливками, смешались с сахаром; посол, не смея поднять взгляд на герцога, следил, как катится по подносу лимон.

— Что ты сказал? — медленно спросил томоэ, и Гусеин отчетливо понял, что повторять лучше не надо. В горле мгновенно пересохло, спина оросилась потом, но когда томкар поднял глаза на Рамона, ему стало совсем худо. Томоэ сидел в кресле, неестественно выпрямившись, в широко раскрытых глазах горел бледный огонь, бросая почему-то глубокую тень на странно неподвижное лицо. Гусеина охватил безумный, животный ужас; кинуться бы прочь, вон из этого дома, но ноги словно примерзли к полу; пылающие глаза жгли, как расплавленный свинец, и одновременно от этого сумасшедшего взгляда пронизывал невыносимый холод.

Не в силах больше на такое смотреть, купец взвыл и закрыл лицо руками. Томкара подхватило, закружило и вынесло прочь из комнаты, стащило вниз по лестнице, проволокло через холл и вышвырнуло во двор; в голове все звенело от дикого, но неслышного человеческому уху рева.

— Попался, — тихо и злорадно констатировал Олсен.

Фабиан сидел на ковре и читал, прислонившись спиной к кровати. Он напряженно и напрасно пытался забыться в чтении; Рамон почти физически ощущал, как паренька бьет дрожь страха и отвращения. Герцог привалился к косяку и отвернулся. Это был конец — такого случая Совет Араны уже не упустит. Рамон прикрыл глаза. Айна Граца брала над ним верх уже второй раз, и бурлящая в крови ярость лишала остатков разума. Эмпата охватывало такое бешенство, что он не мог удержать в узде свою силу, а причина сидит сейчас на ковре, до боли в пальцах стиснув книгу.

— Вы договорились? — не поднимая головы, спросил мальчик.

— О чем?

— О помощи.

— Не думаю.

Фабиан вздрогнул и вжался лопатками в бортик кровати.

— Он назначил свою цену. Меня. И если речь идет о вас, то я... я не против. Ведь, в конце концов... я уже испорченный товар, — воспитанник истерично засмеялся, ероша волосы.

— Проклятие, да что я тебе такого сделал?!

Фабиан вцепился в книгу и поднял на Рамона совершенно измученный взгляд.

— Да пусть меня лучше повесят, — глядя ему в глаза, сказал эмпат.

— Я сам пойду, — тихо, но твердо ответил подросток

— Ты просто идиот, — сказал Рамон.

— П-почему это? — возмущенно вскинулся парнишка, уже настроившийся пожертвовать собой во имя...

— Да потому, что именно ты им и нужен. Другой щели в моей броне они не знают, а поискать получше — лень. Черт, как хорошо у них получается провоцировать на глупости...

— Тогда я — дурак, да? — шмыгнул носом мальчишка.

— Могу тебя утешить — я тоже.

Рамон вошел и сел на ковер рядом с Фабианом.

— Томоэ, а что это такое было? — недоуменно спросил подросток. — Когда я ушел — такой грохот и... — он поежился, — и вой.

— Ты знаешь, в чем меня подозревают? В том, что я — полукровка, — Рамон неглубоко вздохнул и закончил: — Это так и есть.

Книга выпала из рук полу-оборотня, а герцог впервые в жизни увидел, как глаза лезут на лоб. Ну, по крайней мере, становятся размером с плошки. Рот мальчишки открылся, словно Фабиан хотел завопить, но вместо крика вышел придушенный сип:

— Это что, шутка?

— Горькая правда. Я полукровка, — Рамон взглядом вытащил из вазы для фруктов яблоко, покрутил в воздухе и поймал. — Еще могу что-нибудь поджечь или взорвать. Надо?

— Н-н-нет, — заикаясь, ответил паренек. Вдруг он сцапал томоэ за воротник и дернул к себе; пару секунд пристально вглядывался в зрачки, потом схватил герцога за волосы так, будто хотел их выдрать, и откинул с ушей.

— Я искусственно созданный полукровка, — пояснил Рамон, пока Фабиан не оставил его наполовину лысым. — Наша связь, которая возникла в Майбурге, — не твоя выдумка. Она действительно существует... из-за меня, и... уже давно.

Подросток отпустил его, отстранился, и вдруг его глаза вспыхнули от негодования.

— И вы молчали?! — закричал полу-оборотень. — Вы молчали?!

— Но Бьяно, если бы ты попал им в руки — Марсе ведь тоже допрашивал тебя...

— Вы молчали, сказать стыдно было?! — подросток вскочил, стиснув кулаки и крича в лицо опекуну уже сверху вниз: — Сказать, что вы... вы мной пользуетесь, как... для чего я вам нужен? Ну, говорите? Для чего?! Вы что, для этого меня купили? Да чем вы лучше этого... этих всех! Давно вы меня используете? И для чего?! Что я не знаю? Что заставляете меня делать?!!

— Бьяно, я никогда ничего не заставлял тебя делать, никогда тобой не пользовался...

— Не ври!!

Мальчишка выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Рамон устало закрыл глаза и запрокинул голову на бортик.

Фабиан, насупясь, скрипел пером по бумаге; Феоне расположилась в кресле напротив, обмахивалась веером и неторопливо диктовала основные (числом сорок восемь) принципы телепортации.

Мальчик посадил кляксу и чуть слышно вздохнул. Бурная сцена вчера обернулась не менее бурным стыдом и раскаянием сегодня. Вчера пареньку хотелось удавить опекуна и попинать труп ногами, сегодня полукровка метался по своей комнате, едва не биясь головой об стены, но было поздно — Рамон с утра уехал на заседание Генеральных штатов, оставив Фабиана терзаться муками совести в одиночестве.

Было так заманчиво обвинить герцога в том, что это он заставил своего воспитанника испытывать недостойное влечение к мужчине, а ведь томоэ впервые почти просил его помочь... Эти усталые серые глаза, полные даже не обиды — недоумения, и растерянное лицо Рамона. Парнишка закусил губу. Вот бы всего себя так искусать, да поздно уже! Тогда его взбесило то, что Рамон от него что-то скрыл (как будто у него были на герцога какие-то права!), а сейчас Фабиан готов был кричать о своих хадизарских влечениях на каждом углу, лишь бы это помогло ему вернуть вчерашний день.

Боги, чего он наговорил! Нет, хуже — что он накричал! На томоэ...

— Фабиан, ты не пишешь, — на удивление мягко сказала наставница. Подросток покосился на корсаж чародейки, покраснел и уставился в свой листок. Он так и не решил, что делать, а Феоне... отвлекала.

Феоне пристально-томно изучала ученика из-под ресниц. Хорошо, ничего не скажешь: стройный, гибкий, ухоженный... Когда вчера она услышала просьбу Рамона, то сгоряча хотела превратить его в хомяка. Но, разбив вазу и поостыв, припомнила, что вскоре щенок получит такой урок, который до конца жизни не забудет; к тому же просьбу Рамон озвучил в спальне волшебницы, заключив даму сердца в пылкие объятия и осыпав страстными поцелуями.

"Жалко ему этого сопляка", — фыркнула Феоне и позвала грудным, низким голосом:

— Фабиан.

Мальчик вскинул глаза, заалел еще гуще и поспешно опустил голову. Волшебница подошла, наклонилась над столом и игриво шлепнула паренька веером по макушке. Фабиан поднял голову и уперся взглядом в декольте, глубокое, как море Ок.

— Умпф! — сказал подросток, роняя перо и ерзая на стуле. Феоне обняла его за плечи, так что он почти уткнулся лицом в ее бюст, и потянула завязки его воротника. Полукровка вырвался и ринулся к двери, опрокинув стул.

— Куда?! — рявкнула магичка, щелчком пальцев запечатывая дверь заклятием неоткрываемости. Фабиан кинулся к окну, но чародейка бросилась ему наперерез. Мальчишка заметался по комнате, но Феоне наступала, уверенно загоняя идальго в угол. Наконец слабая женщина победила, закрепив триумф долгим поцелуем. Фабиан, однако, на поцелуй не только не ответил, но и стал довольно грубо сопротивляться. Волшебница отстранилась, раздраженно глядя на объект любви и ласки. А щенок, вместо того, чтобы поблагодарить, утер губы рукавом и заявил:

— Фу!

— Что значит "фу"?! — зарычала чародейка, мигом припомнив все сплетни насчет хадизарского греха. — Я что, тебе не нравлюсь?

— Нет!

— Нет?!

Фабиан зашипел, прикидывая, а не пустить ли в ход когти? Феоне отвесила ему затрещину, насильно осчастливила отрока еще одним поцелуем (Бьяно отпихивался изо всех сил!) и агрессивно спросила:

— Тебе вообще нравятся женщины?

Мальчишка хотел крикнуть "Нет!", но вовремя прикусил язык и подозрительно уставился на волшебницу. Против воли взгляд соскользнул на ее корсаж, с интересом измеряя глубину выреза. Следом за взглядом потянулась и рука...

Из комнаты Фабиан вышел на подгибающихся ногах и с блаженным видом упившегося сливками кота. Вот придурок! И с чего он взял, что это мерзко? Подросток сладострастно облизнулся. Он был непрочь повторить; единственное, что раздражало, — поцелуи в губы, и если бы можно было совсем без них обойтись...

Чувствуя настоятельную потребность подышать холодным свежим воздухом и поостыть, мальчик вышел из дома, пересек двор и обвел улицу мечтательно-затуманенным взором. Попадись ему сейчас Рамон — полукровка бы и не вздрогнул. Он бы томоэ вообще не заметил. Да он даже шпагу дома забыл...

Все еще пребывая во власти любовных грез, Фабиан совершенно не представлял, куда его несут ноги, и изрядно удивился, обнаружив себя позади шумного кармельского рынка. Брезгливо сморщив нос, полу-оборотень заторопился домой, пока вся одежда не пропиталась запахом мусорных куч.

Вероятно, амбре выгребных ям действовало отрезвляюще, потому что на подходе к рынку паренек вдруг ясно почувствовал, что за ним следят — словно кто-то наставил на него лупу и пристально изучал каждую детальку. Не сбавляя шага, мальчик огляделся. Улица была пуста, только где-то впереди слышался стук копыт. Фабиан чутко прислушался. Всадник приближался, и с противоположной стороны ему вторило дробное цоканье. Спустя минуту на узкой улице, загораживая ее с двух концов, показалась пара всадников. Завидев подростка, они пустили коней крупной рысью.

"Черт!" — выхода не было, разве что взлететь на крышу, но Фабиан еще не настолько хорошо владел заклятием левитации. Выручила лавка с капустой, над которой сидел грустный продавец. Фабиан метнул в ящики с овощами разрывной шар, и в воздух рванулся столб зеленых листьев. Под ноги коню хлынула белокочанная лавина, в лицо всаднику полетели разрывающиеся, как бомбы, вилочки; владелец капустных россыпей горестно возопил об утраченном.

Подросток бросился наутек, шмыгнув в просвет между домами, но второй наездник, чудом обогнув сотоварища, погнал коня следом. Фабиан прошептал наконец заклинание левитации, приподнялся над землей и полетел; преследователь послал коня в галоп, а удрать от хадизарского скакуна можно было разве что на метле. Конный в три минуты догнал беглеца, ловко сцапал поперек живота, перекинул через седло и, поворотив коня, помчался прочь. Полукровка извернулся и толкнул наездника коленом, чуть не сверзился сам и получил крепкий подзатыльник.

Зарычав, подросток вцепился когтями в наемника. Всадник взвыл и схватил Фабиана за горло, выпустив узду; завязалась рьяная борьба. Жеребец сердито заржал и наподдал задом, но двуногие не вняли предупреждению. Рассудив, что пара егозящих на спине человеков — это уже перебор, копытное сделало свечку, лихо сбросило обоих и ускакало прочь.

Магу повезло больше — он упал на наемника, который, приложившись затылком о булыжник, притих и не шевелился. Бьяно вскочил и побежал по улице, прячась в тени домов, потом свернул в первый попавшийся переулок. Увы, в первом попавшемся стояла чья-то карета — без гербов и вообще каких-либо знаков на дверцах, в кругу из шести конных. Мальчишка раздраженно развернулся, но не успел сделать и шагу, как на голову обрушился пыльный мешок, видимо, с кирпичом внутри. Все вокруг посерело, и Фабиан безвольно стек наземь.

"Заклятие оглушения", — вяло подумал полу-оборотень, пока его поднимали, обезоруживали, заматывали в плащ и запихивали в карету. Потом окружающая серость плавно перетекла в полную темень...

Фабиан пришел в себя оттого, что свалился с сиденья, когда карета резко остановилась. Скрипнула дверца, мальчишку подняли, и он неожиданно понял, что действие заклятия ослабло. Вскочить и удрать парнишка все равно бы не смог, но зато оказал деятельное сопротивление. Когда некто, находящийся по большей части вне кареты, схватил мальчика за ногу, то мигом огреб каблуком по морде! Раздался глубоко непечатный вопль, а на помощь схлопотавшему пришли еще двое. Третий, в карете, толкал, один снаружи — тянул, второй — пинал. Полукровка выпустил когти, но врагов было слишком много.

Выудив подростка из кареты, похитители добавили мальчишке кулаками, чтоб впредь неповадно было брыкаться, и поволокли в дом. Тащили вверх по лестнице. Доставив пленного в темную комнату, его вытряхнули из плаща на кровать и связали шелковыми шарфами.

"С чего такие нежности?" — удивился мальчик, шевеля локтями. Вроде и мягко, а черта с два порвешь. И, главное, что никто не хватиться его раньше, чем через сутки — Рамон никак не ограничивал свободу своего воспитанника.

Первые полчаса пленник провел в одиночестве, пытаясь определить, как именно заколдованы шарфы, но такого заклинания он еще не проходил. Затем снаружи послышались шаги, и перед Фабианом предстал тайный посол Совета томкаров. Телохранители сунулись было следом, но купец сделал им знак ждать за дверью. Он присел на стул возле кровати и принялся перебирать четки, задумчиво глядя на паренька.

"А вот не буду ничего говорить", — мстительно подумал подросток и уставился в потолок, краем глаза следя за хадизаром. В выжидательно-злобном молчании прошло минут десять, потом Гусеин кашлянул.

— Надеюсь, ты, отрок, не попытаешься разорвать путы магией, ибо они зачарованы, и результат будет весьма плачевен.

"И с чего бы ему так обо мне беспокоиться?" — мрачно заметил полукровка. Томкар в ожидании ответа передвинул еще три бусины, но похищенный молчал.

— Знаешь ли ты, зачем ты здесь?

Фабиан смерил купца угрюмым, угрожающим взглядом. Гусеин придвинул стул поближе к кровати и доверительно шепнул:

— Ты можешь сказать мне все, не бойся. Сам пророк, да хранит его Всевышний, говорил о возвышающей красоте мужской любви.

На губах Фабиана проступила мрачная усмешка. Если они похитили его только потому, что верят в эту чушь...

— Герцог красив, — задумчиво изрек хадизар. — И ты тоже, — он улыбнулся и провел рукой по лицу полукровки; мальчик взвился и изо всех сил вонзил клыки в ладонь купца. Томкар закричал, с третьей попытки спас руку и уставился на кровоточащие, словно пробитые шилом раны. В комнату ворвались охранники, и вокруг мага сомкнулось кольцо кривых хадизарских ятаганов. Фабиан презрительно сузил глаза, не отводя взгляда от купца и облизываясь.

— Тебе лучше припомнить, — на удивление спокойно заметил Гусеин, — не говорит ли герцог во сне, и если говорит — то что именно. И поведать об этом... мне.

Подросток приподнялся (кольцо сузилось) и демонстративно схаркнул на пол.

— А еще подумай над тем, — мягко продолжал купец, — что в награду мне обещали герцогского возлюбленного. Надеюсь, ты достаточно опытен в возлежании по-рокуэльски?

Посол удалился вместе с телохранителями. Фабиан повалился на кровать и задумался о своей невеселой участи.

Нельзя сказать, что среди аргассцев Даниэлю Арвело приходилось хуже, чем Робийяру среди рокуэльцев, но идальго ежедневно и ненавязчиво показывали превосходство цивилизованных северян над варварами-южанами. Прямо с первого дня, когда слуга за обедом заботливо сказал, наклонившись к Дануто:

— Это нож и вилка, сударь, — словно ожидал, что кабальеро с рычанием примется рвать бараний бок зубами, капая слюной на скатерть.

Даниэль был миролюбив, но такого не вынес бы и ангел, а потому, чтобы не впадать в искушение нарушить приказ томоэ, подросток уходил из особняка Коланьи с утра и возвращался вечером. Однако сегодня утром, одевшись и позавтракав, идальго подергал дверь за ручку и с немалым изумлением обнаружил, что заперт. Попытка поковырять кинжалом в замке привела к тому, что из скважины вылетел клуб фиолетового дыма, а кончик клинка проржавел.

"Магия", — сумрачно констатировал Даниэль и выглянул в окно. Внизу, сплевывая на клумбу, караулили четверо солдат в аргасских мундирах.

Дануто сел на кровать. Что все это значит? Аргассцы затеяли очередную пакость? Томоэ арестовали?! Сердце екнуло, и кабальеро поспешил успокоить себя тем, что консул попросту не хочет, чтобы невольный гость что-то увидел. Вопрос в том — что?

Прислушавшись к мерным шагам за дверью, дон Арвело твердо решил выбраться из комнаты во что бы то ни стало и не беспокоя гостеприимных хозяев.

Подросток застегнул камзол и надел на шею перевязь со шпагой, затем прикинул ширину и прочность оконной рамы и подоконника. Мальчик знал, что в плане все рокуэльские дворцы и усадьбы были одинаковы — квадратное или полукруглое здание с внутренним двориком, на всех этажах — повторяющий контур двора и выходящий на него окнами коридор, в который открываются все комнаты.

Дом, в котором поселили Коланью, был квадратным. Значит, прикинул Даниэль, если он переберется по карнизу на другую стену, пролезет в окно и выйдет в коридор, то караул, бдящий за дверью, его не заметит.

"А вдруг окно тоже заколдовано?" — подумал мальчик и подозрительно ощупал раму. На вид ничего, но... Амулет удачи, который Феоне с ворчанием повесила ему на шею, когда подросток покидал дом Рамона, ощутимо нагрелся.

"В конце концов, скажу, что захотел покончить самоубийством из-за несчастной любви", — решил идальго, отворил окно и встал на подоконник. Медленно-медленно кабальеро переступил на карниз, обвивающий весь третий этаж и заменяющий окнам наружные подоконники. Рама замерцала фиолетовым, амулет на шее накалился, Дануто чуть слышно зашипел. Но ни взрыва, ни воя, ни прочих магических штучек не последовало. Мерцание мигнуло напоследок и с тихим сипением угасло.

Даниэль, радуясь, что уродился невысоким и худощавым, двинулся по карнизу влево. Левый угол был значительно ближе, чем правый, но там подстерегала водосточная труба. Мальчик недоверчиво потрогал ее рукой. Красочно представив себе, как труба с жутким скрежетом отрывается и летит вниз вместе с ним, Дануто осторожно, уцепившись за стену, перекинул одну ногу за угол так, что сам повернулся лицом к трубе. Нащупав ногой карниз, подросток перенес через трубу руку, потом — корпус и, наконец, вторую ногу. И шумно вздохнул.

Когда идальго дошел до первого окна, перед ним возникло неожиданное препятствие: в комнате увлеченно драили пол двое слуг, а шторы были отдернуты. Даниэль припал к стене. Риск навернуться с карниза был велик, но ничего другого мальчику в голову не пришло. Он аккуратно ступил на краешек подоконника, уцепился за раму и, перебрав по ней руками, сделал большой шаг на другую сторону. Там дон Арвело выдохнул и двинулся дальше, пока прислуга не заинтересовалась мелькнувшей за окном тенью. Хвала всем богам, следующая комната была пуста, а окно открыто. Даниэль пролез внутрь и чутко прислушался, но, похоже, амулет удачи подействовал — бегства пленника никто не обнаружил.

По особняку мальчишка перемещался короткими перебежками, стараясь не попадаться на глаза слугам. К счастью, дом был полон предметов обстановки, за которыми можно было укрыться и переждать, — от высоких и широких кефалонских ваз до кресел, целиком затянутых в чехол по аргасскому обычаю.

Дануто вышел на задний двор, куда обычно заезжали телеги с продуктами. И по закону подлости ворота отворились, чтобы пропустить какую-то карету в окружении полудюжины конных! Метнувшись туда-сюда, дворянин нырнул в кусты. Карета, как назло, остановилась прямо напротив них, двое всадников спешились, открыли дверцу и принялись вытаскивать брыкающийся черный мешок. У Даниэля глаза на лоб полезли. Это что же, аргассцы еще и рокуэльских женщин крадут?! Мешок лихо врезал одному по физиономии, ткань сползла, обнажив явно мужской ботильон. Идальго привстал. Черная ткань затрещала, и наружу высунулась рука с когтями!

"Бьяно?!"

Борьба мешка и его похитителей кончилась в пользу последних, и они поволокли Фабиана в дом. Дануто притих за кустами; карета покатила к каретному сараю, всадники, спешившись, повели лошадей в сторону конюшни. Медлить было нельзя, а выбраться за ворота — невозможно. Даниэль уже загрустил, когда ворота совершенно неожиданно отворились снова: прибыл дневной рацион господ аргассцев. Кабальеро по стеночке прокрался к ближайшему к воротам углу дома и измерил взглядом расстояние до них. Если б еще не полдюжины солдат... Но именно из-за них въезд во двор проходил крайне медленно: гвардейцы осматривали повозки и из каждой выносили порцию снеди. Дон Арвело в один прыжок одолел расстояние от дома до стены и приник к каменной кладке. Никто не оглянулся. Обнаглев, идальго двинулся к воротам, почти не скрываясь; благо гвардейцы снимали пробу с большой головки сыра. Зажмурившись от храбрости, рокуэлец прошмыгнул в щелку между повозкой, стеной и двумя дегустаторами. И дал деру.

Во двор герцогского особняка Даниэль ворвался, едва не сбив с ног Руи, даром, что тот был раза в полтора крупнее.

— Миро! — задыхаясь, возопил дон Арвело. — Миро!! Где Миро?! Бьяно украли!

Родриго в немом изумлении рассмотрел потного и пыльного друга и ласково спросил:

— Дануто, а тебе аргассцы, случаем, не мухоморы в суп покрошили?

— Какие мухоморы?! Бьяно украли, я сам видел! — закричал Даниэль, тряся приятеля, как грушу. — Миро где?!

— Дань, ну сам подумай, — участливо сказал Руи, отцепляя от себя хваткие руки кабальеро, — кому надо его красть? Бьяно — это ж не девица в дикой горской деревне, там крадут, это да... Но для женитьбы! А Бьяно — парень, чтобы там аргассцы ни...

— Дель Мора! — взорвался идальго. — Сейчас в ухо дам! Я видел, слышишь ты, сам видел, как его волокли в дом к Коланье! А меня там заперли! А я сбежал! И увидел! Бьяно в мешке!

— Знаешь, — раздумчиво признал потомок хадизар, без труда удерживая друга на расстоянии вытянутой руки, — отведу-ка я тебя и впрямь к Миро. Что-то это мне не нравиться...

Ибаньес-младший повстречался им на пути из столовой. При виде обычно спокойного и сдержанного Даниэля, который вприпрыжку скакал по лестнице, волоча за собой Руи, Рамиро чуть не подавился пирогом.

— Миро! — закричал дон Арвело, еще не доскакав толком. — Миро, скорее собирай наших, там Бьяно похитили!

— Ч-ч-чего? — ошарашено выдавил сын адмирала, кое-как проглотив пирог. Судя по вытянувшемуся лицу Рамиро, идальго решил, что пребывание в доме аргассцев нанесло непоправимый ущерб разуму Дануто.

— Он ничего больше не говорит, — вставил Руи. — Похитили, и все тут.

— Я сам видел! — крикнул дон Арвело. — Его привезли в карете, а там — мешок, нет, плащ, и он его — когтями, когтями, и пинается! А его тащат! Вот так я и понял, и сразу сюда!

— Ну-ка тихо, не вопи, — бросил Миро, оглядываясь, чтобы проверить, не услышал ли кто. — О таких делах не болтают на лестнице. Пошли ко мне.

В своей спальне Ибаньес проверил все углы, запер дверь и задернул шторы.

— Давай, Дань, излагай, — разрешил дель Мора, растянувшись на диване.

Дон Арвело изложил. К концу его повествования Руи уже не лежал — он метался по комнате, натыкаясь на мебель, ругаясь и размахивая руками, требовал немедленно собрать всех рокуэльцев и взять особняк Коланьи штурмом.

— Так не годится, — покачал головой Ибаньес. — Как мы протащим туда такую кучу народу? Аргассцы решили взять томоэ за горло, так на черта подавать им лишний повод?

— А ты что предлагаешь? — взъерошился Руи. — Ждать пока они там Бьяно с телепатами допросят?!

— Я предлагаю подумать, — пожал плечами Миро. — Дануто, как устроен особняк? Ты вообще видел, куда именно его засунули?

Даниэль признался, что как раз этого не видел, но зато подробно описал планировку дома. Миро задумчиво потер подбородок.

— Значит, так, — сказал он. — Внутрь нужно проникнуть тихо и без кровопролития. Но если Бьяно оттуда исчезнет, то крайним опять-таки сделают томоэ.

— Постой! — возмутился дель Мора. — Ты что, думаешь, они признаются в том, что похитили Эрбо?

— Нет, — сказал Миро, — но окончательно убедятся, что Бьяно и томоэ связывает какая-то тайна. Учитывая, в чем томоэ подозревают...

Идальго примолкли.

— А давайте им Робийяра подсунем! — вскричал Руи. — Вместо Бьяно!

— Зачем? — спросил Даниэль.

— Затем, что никакому здравомыслящему дворянину такое в голову не придет, тем более томоэ, — Родриго зло сверкнул глазами. — Это идиотская шутка в духе диких рокуэльских юнцов! А уж как мы узнали, что Эрбо у аргассцев... Потом что-нибудь сочиним.

— А как мы уговорим Робйяра идти с нами? — с сомнением протянул Дануто.

— Да кто его спрашивать будет, — фыркнул Руи. — Стулом по голове и...

— Если стулом по голове, — скептически заметил Даниэль, — то мы рискуем вернуть аргассцам хладный труп. Где цирюльник?

— А тебе-то зачем? — не понял Руи.

— Эфир позаимствовать, — наставительно сказал Дануто. — Чтобы обойтись без ломания стульев.

Эрни, сидя у себя, корпел над письмом дядюшке. Послание никак не получалось; больше всего юноше хотелось написать "Я не буду убивать Рамона! Я жить хочу!" и поставить тысячу восклицательных знаков, но дядюшка вряд ли поймет и простит. Скомкав и выбросив пятый черновик, Робийяр закусил кончик пера, и в эту секунду в дверь замолотили с такой силой, что шевалье отхватил его лязгнувшими зубами.

— Открывай, Робийяр! — весело закричали снаружи. — Дело есть!

Эрни выплюнул перо и открыл. В его комнату тут же вломились трое: Ибаньес повалил гостя на кровать, удерживая руки шевалье, Руи схватил за ноги, незнакомый Эрнани идальго возился с какой-то склянкой. Робийяр отбивался, как мог.

— Пустите! Что за тупые шутки?! Отпустите!

— Пожалуйста, шевалье, успокойтесь, — сказал Рамиро, пыхтя над распластанным по покрывалу Робийяром. — С вами ничего страшного не случится.

— Мы всего лишь доставим вас домой, — ухмыльнулся Родриго. — Дануто!

— Ага, — виновато откликнулся Даниэль, — тут пробка тугая...

— Пустите сейчас же! — заорал Эрни, извиваясь, как змея, и норовя пнуть Родриго.

— Руки держи! — крикнул Руи. Под локоть Миро сунулся Даниэль с платком в руке и прижал его к лицу Эрнани. Робийяр попытался вдохнуть, рот и нос заполнил какой-то гадостный запах, и юноша обмяк в объятиях Миро.

— Давай сюда плащ, — распорядился Рамиро. И в ответ на удивленные взгляды пояснил: — Тащить удобнее. Этого — туда, Бьяно — оттуда. Они же почти одного роста и сложения.

К требованию молодых кабальеро запрячь карету старший конюх отнесся снисходительно-добродушно. Пробормотав: "Эх, молодость, молодость", он приказал своему помощнику запрячь пару гнедых в самое невзрачное средство передвижения (Рамиро сам выбирал).

Спустя некоторое время Миро хмуро изучал в оконце на двери кареты подступы к вражьему стану. У ворот стоял караул из аргасских гвардейцев, над стеной каждые пять минут простреливала зеленая искра — защита от незваных гостей. Ибаньес знал, что Коланьи дома не было — он находился на заседании Генеральных Штатов, в кармельской ратуше.

Дель Мора предложил Дануто проникнуть во двор и отворить им какую-нибудь калиточку понезаметней. Дон Арвело холодно посмотрел на приятеля и сказал, что он, Даниэль, между прочим, сбежал из особняка тайком и посему мельтешить перед солдатами... Робийяр слабо затрепыхался в плаще.

— Руи, угомони его, — приказал Миро, сосредоточенно грызя костяшку пальца. Дель Мора сунул в глубины плаща платок с эфиром, из-под капюшона донесся слабый чих, и трепыхание утихло. Дануто меланхолично наблюдал за четырьмя крытыми повозками, подкатившими к особняку, недоумевая, какого ж черта томоэ еще терпит этих проглотов.

— Ну и горазды же жрать эти аргассцы, — заметил Родриго.

— Жрать? — тупо повторил Миро. — Жрать? — в черных глазах вспыхнуло вдохновение. — Руи, хватай Робийяра и за мной!

Тяжело груженые повозки ползли, как улитки; на трех юнцов, запихивающих в последнюю телегу четвертого, никто не обратил внимания. А идальго, забравшись под навес, поняли, что крупно просчитались. Потому что вместо мешков с пищей, в которых можно было укрыться, в повозке стояли бочки. Руи многоопытно потянул носом.

— Вино и пиво, — доложил он товарищам. — Что делать?

— Спрятаться вон туда, — Миро указал на бочонки, сложенные пирамидкой в самом углу, — сидеть тихо и не рыпаться.

— Ликер, — облизнулся дель Мора, пристраивая за бочонками Эрнани.

Дануто предупредил товарищей о досмотре на въезде, но для дворян прошло все гладко: в каждую телегу сунулось по паре аргасских гвардейцев, но они слишком рьяно принюхивались к алкогольным ароматам. Тем более, что пили гости с севера не меньше, чем ели, и рокуэльцев попросту не было видно за внушительными бочками.

Во дворе последняя повозка отделилась от первых трех и покатила в сторону винного погреба, а Рамиро наконец осознал свою фатальную ошибку. Если на мешок свеклы необычной формы внимания могли и не обратить, то как укрыть среди бочек пятерых дворян? Ибаньес осторожно выглянул наружу и с радостью обнаружил, что около винного погреба пока никого из слуг нет, а вот скат для бочек — уже есть. Возница тоже не горел желанием разгружать повозку в одиночку и подремывал на козлах. Сын адмирала выбрался из телеги, ловко съехал по скату и поймал пущенного следом Робийяра.

Когда рокуэльцы вновь собрались в полном составе, то Дануто приложил ухо к двери погреба, затем приоткрыл ее и жестом поманил друзей за собой. Молодые доны юркнули под лестницу и затаились. Через несколько минут заскрипела дверь, и по лестнице спустились четверо слуг, негромко переговариваясь.

Рассудив, что на чердаке их уж точно никто не побеспокоит, друзья обождали, пока аргассцы скроются в погребе, и стали подниматься, подозрительно озираясь. Удача не изменяла рокуэльцам на протяжении всей лестницы, но подкинула гадость уже на подходе к чердаку: последний лестничный пролет охраняли трое хадизар. Смуглые стражи, с длинными, лежащими на плечах усами, бритыми макушками и кривыми ятаганами выглядели столь грозно, что кабальеро предпочли рискнуть и отступить в ближайшую комнату, где заперлись изнутри. Руи со вздохом облегчения сгрузил Робийяра в кресло.

— Что за черт?! — Даниэль бросился к двери и посмотрел в замочную скважину. — Откуда они тут взялись?

— Может, наемники? — предположил Миро и покосился на Родриго. — Томоэ тоже когда-то нанимали хадизар...

— Не путай, — строго ответил дель Мора. — Во-первых, это были те хадизарские кланы, которые не захотели покинуть Рокуэллу после Отвовевания, а во-вторых, они приняли тиарианство и рокуэльские обычаи, а эти...

— По-моему, они охраняют Бьяно, — сказал Миро. — Но действительно — почему хадизары?

— Какая, к дьяволу, разница, — отмахнулся Родриго. — Главное — когтистый где-то тут... Может, им в качестве взятки Робийяра предложить?

— Руи! — вознегодовал Даниэль.

— А почему они сторожат лестницу? — Руи потеснил у скважины Дануто. — Разумнее было бы поставить их у комнаты с пленником.

— И почему, — не слушая приятеля, размышлял вслух Ибаньес, — они стоят тут так на виду, словно аргассцы совсем не боятся слухов и сплетен? Разве что...

— Разве что им уже все равно, что о них скажут, — медленно проговорил дон Арвело. — Томоэ!

Рокуэльцы хором выругались. Похоже, аргассцы сделали в своей игре последний ход.

— Так, черт их подери, почему лестница? Они что, замуровали Бьяно под одной из ступенек? — снова спросил Родриго.

— Руи, не дури, — поморщился Рамиро. — Эти трое охраняют лестницу, еще трое наверняка стоят перед дверью каморы, где держат Бьяно. Вопрос в другом. Нам придется снова спуститься и подняться по другой лестнице. Рискнем?

— А если они все лестницы караулят? — спросил Даниэль.

— Не каркай, — отмахнулся Родриго, вновь взваливая на себя Робийяра, сладко сопящего во сне.

В любом рокуэльском особняке подвал и чердак делились на большие, отделенные друг от друга каморы — по числу лестниц в доме. Повозившись с замками и изрядно затупив два кинжала, кабальеро осторожно выбрались на плоскую крышу. Хадизар нигде не наблюдалось, что тут же насторожило Рамиро. На крыше имелось еще три люка, и Миро, предупредив приятелей, чтобы соблюдали осторожность, велел приступать к розыскам. Искомый люк обнаружил Дануто — по знакомому фиолетовому мерцанию.

— Магия, — сказал Руи и долго ругался; Робийяр висел на его широких плечах, как шарф. Наконец, уставший рокуэлец раздраженно сбросил юношу на крышу. Эрнани упал на бок, из-за воротника сорочки выскользнул медальон на шнурке.

— Эй, гляньте! — Миро присел и стянул с шеи Эрнани шнурок. — Что это за штучка?

— Амулет удачи, — безошибочно опознал Дануто. — Я с помощью такого вылез из окна!

— Еще бы, — хмыкнул Руи, — не кто-нибудь заговаривал, Феоне! Что ей там какие-то судейские маги. Дай-ка сюда свой.

— Зачем? — спросил дон Арвело, послушно снимая амулет. Руи намотал оба медальона на руку, вытащил из ножен кинжал и поднес к замку. Фиолетовое свечение задрожало; юноша осторожно сунул кончик клинка в замок, поддел язычок сперва вверх, потом вниз, внутри лязгнуло, хрупнуло, свечение плюнуло искрой и погасло. Сзади чихнул Робийяр.

— Пошли, — решил Миро, первым толкая люк.

Камора была практически пуста — видимо, хозяева перед тем, как запустить внутрь аргассцев, решили вывезти даже мусор. В наличии имелась тумбочка, медный умывальный набор и кровать, а на ней — дон Эрбо.

— Ишь, упеленали, как сосунка, — поцокал языком Руи: он вместе с Дануто проталкивал в люк Эрнани — шевалье, еще толком не опомнившись, мычал и мотал головой. Фабиан молча наблюдал за этим действом с кровати.

— Бьяно! — Миро бросился к другу и выхватил кинжал, нацеливаясь на шарфы.

— Не трожь!!! — зашипел полукровка. Рокуэлец отдернул руку. — Заколдовано!

— А вот это не поможет? — Родриго, оставив Робийяра на попечение шатающегося под такой тяжестью Даниэля, протянул другу два медальона. Фабиан принюхался.

— Много использовали?

— Раза два точно, — простонал худощавый дон Арвело, и полукровка обратил внимание на его ношу.

— Вы что? Вы кого сюда притащили?! — ахнул Фабиан.

— Потом! — отмахнулся Родриго, взяв у Ибаньеса кинжал и вспарывая шарфы. — Ишь, нежности какие... Дань, давай сюда шевалье.

— Бьяно, все в порядке, мы сейчас тебя спасем, — успокоил Миро, сдергивая с Робийяра плащ и бесцеремонно заматывая в него друга. — Руи, тащи!

Рокуэльцы принялись запихивать Фабиана в люк; они так торопились, что не обратили внимания на то, что спасенный друг судорожно извивается, тщетно пытаясь донести до них какую-то мысль сквозь плотную ткань капюшона. Дануто кое-как связал Эрнани шарфами и полез следом.

Поскольку от долгого лежания у Фабиана порядком затекли руки и ноги, он не смог толком воспротивиться спасению, и друзья без особых усилий дотащили его аж до беседки на крыше. Там подросток собрался с силами и стал вырываться так, что Миро и Родриго упустили его на пол.

— Бьяно, ты что, не рад? — напряженно спросил Ибаньес, удивленный тем, что друг так яро отбивается.

— Рад?! — злобно зашипел Фабиан, срывая с головы капюшон. — Вы какого черта Робийяра приперли?! Рехнулись?! В гарем его хотите засунуть? К хадизарам?

— Бьяно, — вкрадчиво начал Дануто, — ты о чем? Какой гарем? При чем тут Робийяр?

— При том, — очень тихо и очень спокойно сказал дон Эрбо, — что аргассцы стакнулись с хадизарами. Коланья обещал хадизарскому послу, что он получит меня в свой гарем. Как ценный приз.

Его друзья обалдело умолкли.

— Они тебя... евнухом, что ли?! — выдавил Руи после минутной паузы.

— Хуже, — сквозь зубы бросил Фабиан, растирая ноги.

— Еще хуже?!

— Для удовольствий.

— О боги, — прошептал Миро. — Там же Робийяр!

— Доехало наконец, — устало отметил полукровка. — Дань, дай мне свои кинжалы.

— Но это же Робийяр... — растерянно сказал Руи. — Может, пусть... он же это...

Фабиан сунул кинжалы Даниэля за пояс и, не поднимая глаз на дель Мору, ответил:

— Кем бы он ни был — если сунется к томоэ, я ему сам шею сверну. А то, что с ним хадизар сделает...

— Нда, учитывая внешность Робийярчика — посол обрадуется ему, как родному, — протянул Руи, получив в ответ три гневно пылающих взгляда. — Ну ладно, ладно...

— Ты что, один туда собрался? — напряженно спросил Рамиро. Маг-оборотень кивнул.

— Я с тобой! — вскинулся Даниэль. — Посторожу снаружи и тащить помогу. Робийяр-то у нас того... эфира нанюхался. Еще стошнит...

— Убью на месте, — мрачно пообещал Фабиан. Так далеко его милосердие не распространялось.

Подумав, Гусеин решил навестить дона Эрбо еще раз. В конце концов, вряд ли мальчишка будет долго упрямиться, если осознает, какая опасность грозит томоэ. Однако когда томкар вошел в камору, то вместо Фабиана узрел в кровати совершенно незнакомого мальчика. Мальчик был на диво хорош собой: стройный, черноглазый, с чудными рыжеватыми локонами; в данный момент подросток, несколько осоловело водя взглядом по сторонам, подергивался в кое-как связанных шелковых шарфах.

Купец остановился на пороге. Это что, попытка откупиться?

И вообще, откуда он здесь взялся? В полном стражи доме, напичканном заклинаниями? Мысль, что некто проник внутрь и подложил подростка на место дона Эрбо, Гусеин отбросил сразу, как бредовую. Выходит, что это дело рук Феоне, известной рокуэльской ведьмы, или же... постарался сам герцог, тем более, что скрывать ему уже нечего.

Гусеин в задумчивости уставился на трепыхающийся "дар". Как-то один из визирей султана подарил томкару пару белокурых мальчиков, но хадизар отчего-то сомневался, что герцог станет поступать так же. Деньги, драгоценности, торговые льготы — возможно, но мальчик? Красивый, кстати... Гораздо красивее любовника Вальдано.

Приказав телохранителям обыскать дом на предмет беглого дона Эрбо, Гусеин сел на стул, не отводя глаз от подростка. Такие узкие штаны ни один правоверный не одел бы даже в качестве исподнего, но как же они хорошо обтягивают стройные ляжки отрока! А какая тонкая талия!

Купец пригладил бороду. Столь дорогой подарок сразу приводил к мысли, что Фабиан знает о своем герцоге нечто такое, чего другим знать не положено, а прикончить мальчишку Вальдано почему-то жалко. Тем паче, если Рамон все-таки склонен к (Гусеин хмыкнул) хадизарскому греху, то он, в общем-то, может откупиться и мальчиком... Особенно, если у него их целый гарем. Шайтан, как трудно удержаться... А надо ли?

— Юноша? — ласково позвал купец, рассудив, что парень все же не немой и, наверное, может разрешить все сомнения. Заодно посол наметанным глазом оценил гладкую кожу и тонкие черты лица. "Подарок" заморгал и воззрился на купца, как на огнедышащего дракона.

Меньше всего Эрни ожидал увидеть перед собой хадизара. Сглотнув два раза, Робийяр хрипло спросил:

— Вы кто? Я где?

Хадизар удивился. Потеребив бороду, он ответил:

— Я — Гусеин аль-Фатих. Ты — в особняке высокочтимого консула Коланьи, который гостеприимно позволил правоверному поселиться под его кровом.

Эрнани прикрыл глаза. Он ничего не понял. Зачем эти полоумные рокуэльцы приволокли его в дом к графу, почему связали и что, черт подери, тут делает хадизар?

— Зачем? — жалобно протянул юноша, обращаясь больше к себе.

Вопрос поставил купца в тупик. Прелестное создание не предупредили, куда и для чего он отправляется? Гусеин пересел на кровать, склонился над подростком и опасливо (а вдруг тоже цапнет?) потрепал его по макушке. Мальчик дернулся и вытаращился на томкара так, что купец понял — подаренный в таком же неведении, как он сам.

— Скажи, юноша, кем тебе приходится герцог? — мягко спросил правоверный, поглаживая подростка уже по груди.

— Никем! — завопил мальчишка. — И прекратите... это!

— Разве тебе не сказали, зачем привели сюда? — мурлыкнул Гусеин, распуская на подарке сорочку. "Подарок" прошипел сквозь зубы явную непечатность и попытался пнуть нового господина связанными ногами.

— Но-но! — строго прикрикнул хадизар, шлепнув паренька по бедру. Подросток взвыл и забился, как рыба на песке. Гусеин, удивляясь столь странному поведению герцогского возлюбленного (неужели он так любит своего томоэ?), навалился на парнишку и запустил пальцы в шелковистые кудри мальчика. Что случилось потом — не понял никто. Невесть откуда на хадизара прыгнул Фабиан, рыча, уперся в спину купца коленом и стал душить правоверного цепочкой от его же охранного медальона. Купец с хрипом сполз с Робийяра и заскреб пальцами по шее. Полукровка действовал очень умело, но орудие удавления не выдержало первым. Цепочка лопнула, оберег закатился под кровать, хадизар испустил сдавленный крик, а дон Эрбо, выхватив из-за пояса несостоявшегося насильника ятаган, полоснул Гусеина по горлу, прямо по артерии. На Эрнани брызнула кровь; хадизар осел на пол, а Фабиан — для пущей надежности — всадил ятаган в сердце томкара.

— Ик! — напомнил о себе Эрни, и дико горящие глаза вперились ему в лицо.

— Робийяр! — выдохнул Фабиан, и аргассец понял, что ему не мерещится. Никто больше не произносил его имя, как грязное ругательство. Идальго схватил шевалье за плечи, придавил к постели и глумливо осведомился, нависая над врагом:

— Ну как тебе хадизарский грех, гаденыш? Понравилось?

— Н-н-еее... — выдохнул Эрнани, безуспешно выворачиваясь из-под рук полукровки. Хватка герцогского воспитанника была железной.

— О? А я-то думал, ты в восторге! — Фабиан наклонился к самому лицу аргассца. — Ну, каково было на своей шкуре узнать, как это здорово, а?! Когда тебя лапает всякая мразь!

Эрни бросило в дрожь — Эрбо выглядел, как сумасшедший, а в плечи шевалье уже впились не пальцы, а когти. Дыхание рокуэльца обжигало щеку, и вдруг юношу озарило — он понял, с чего кабальеро так бесится.

— Извини, — шепнул шевалье, забыв о своей дворянской спеси. — Извини.

Фабиан изумленно моргнул.

— А? — потерянно переспросил он.

— Извини, — повторил Эрни, с дрожью вспоминая руки хадизара, елозящие по его телу. — Я... мне... ну, это... — подростка передернуло, и он с отвращением покосился на труп купца. — Г-гадство, — прошипел шевалье, до которого только сейчас в полной мере дошло, от чего спас его юный маг. Когти перестали впиваться в его плечи, хватка Фабиана ослабла. Эрни посмотрел на полу-оборотня. — Так ты извиняешь?

— Ага, — отрешенно изрек полукровка.

— Тогда, может, ты меня развяжешь? — робко спросил Робийяр, Фабиан тупо кивнул, подобрал ятаган купца, вспорол шарфы и помог аргассцу сначала сесть, потом — встать.

— Я еще хочу сказать... — шевалье поправил сорочку. — Я не собираюсь убивать твоего томоэ!

— Слушай, а ты точно Робийяр? — подозрительно осведомился Фабиан.

— Ну знаешь! — вознегодовал Эрнани. Люк со стуком распахнулся. Он был достаточно широк, чтобы пропихнуть в него диван, и уж конечно довольно велик для огромного хадизара, пусть и отягощенного упирающимся доном Арвело.

Робийяр и дон Эрбо замерли, напряженно глядя на гиганта. Худощавый Даниэль выглядел в его лапищах тряпичной куклой. Правоверный одной рукой прижимал к горлу идальго кинжал — собственный кинжал Арвело — а другой стискивал руки мальчишки.

— Пусти, — тихо сказал Фабиан. Хадизар ухмыльнулся, показывая сахарно-белые зубы.

— Пусти его, — повторил полукровка и бросил к ногам пирата гусеиновский ятаган. В светло-карих глазах Дануто подрагивал страх, на щеке багровел синяк. — Отпусти.

— Фаб... — клинок царапнул шею Даниэля, и подросток умолк, выразительно глядя на дверь. Полукровка только ругнулся про себя — ну как он мог забыть забаррикадироваться в каморе изнутри! Хадизар резко мотнул головой в сторону выхода; мальчики не шелохнулись. Пока они стояли на месте, великан не мог толком рассмотреть, что за тело валяется перед кроватью.

Хадизар что-то приказал. Фабиан сделал знак, что они его не понимают. Правовреный недовольно нахмурился и прижал клинок к горлу Даниэля, вынуждая его встать на цыпочки, запрокинув голову.

— Но мы действительно не понимаем, — сказал Эрнани, кося на Фабиана левым глазом — мол, давай, придумывай что-нибудь! Полукровка смотрел в пол. Судя по поведению хадизара, тот понятия не имел, что один из мальчишек — маг. На шее великана висел оберег, но кинжал Дануто не носил никаких чар...

Хадизар прикрикнул, дон Арвело громко вздохнул. Взгляд Фабиана скользнул по клинку. Правоверный шагнул вперед, увидел тело хозяина и взревел, как раненный бык. Кинжал полоснул Даниэля по горлу и... ничего не произошло. Мальчик не повис в его руках, истекая кровью, зато режущая кромка клинка осыпалась ржавой крошкой.

— Прыгай! — крикнул Фабиан. Робийяр, вспомнив, кто тут защищен великими чарами от любой ссадины, повис на правой руке хадизара. Дон Эрбо дикой кошкой вцепился в левый бок врага, засветив в лицо гигинта ослепляющим заклятием. Даниэль тоже внес свою лепту, изо всех сил пиная хадизара ногами, хотя ему было неудобно — бить приходилось назад, не глядя, и ноги Фабиана или Эрнани попадались гораздо чаще. Не выдержав тройной нагрузки, последователь пророка рухнул на пол, как поверженный дуб. Шевалье на миг померещилось, что под ними провалился пол. Когда пыль осела, аргассец поднял голову, откашлялся и огляделся. Они все еще были в каморе, хадизар лежал без сознания, Эрбо, шипя, как утюг, извивался под его тушей, а Дануто тянул приятеля то за ноги, то за руки. Эрнани встал и кое-как приподнял пирата. Фабиан выбрался на свободу, потер помятые бока и кивнул на люк.

Когда мальчишки вылезли на крышу, то сразу же услышали неясный гомон, доносящийся со двора. Подростки побежали к высокой ограде, и полукровка дернул их на пол.

— Тихо вы, не вылазьте! — приказал он. — А то Руи увидит, как заорет...

Внизу, окруженные хадизарами и обезоруженные, стояли на коленях Миро и Руи, и пираты уже приготовились казнить их по закону пророка. Тут же столпились аргасские гвардейцы, а их капитан и хадизарский вожак яростно лаялись посреди двора. Хадизар, как уяснил из их разговора Фабиан, приходился вторым сыном младшего брата третьей жены Гусеина и на этом основании требовал немедленной кровной мести. Капитан гвардейцев был категорически против того, чтобы знатных рокуэльских кабальеро резали на консульском подворье, как баранов. Грязная аргасская ругань и цветистые хадизарские проклятия вперемешку висели в воздухе, за перепалкой со снисходительной усмешкой наблюдал некто безбородый, но в хадизарских одеждах.

Фабиан чертыхнулся и затащил Робийяра и Даниэля под прикрытие узорчатой ширмы, за которой прятались от солнца рокуэльские дамы, когда отдыхали на крыше.

— Ты чего? — покосился на него Эрнани.

— Видел там, внизу, хадизара в белом и без бороды? Это колдун, и он нас засек.

— Колдун? — удивился Дануто. — Я-то думал, что безбородыми там ходят только евнухи и мальчишки. А... откуда они все уже знают, что Гусеин... того?

— На нем был амулет, — поморщился Бьяно. — Я его сорвал, но между убитым и убийцей на некоторые время образуется связь. Ее-то амулет и ловит. А у мага наверняка есть парный медальон, который получает сигналы от оберега.

Спор во дворе прервался, потому что колдун воспарил над домом и принялся придирчиво осматривать окрестности. Сверкнув белоснежной улыбкой, он опустился на крышу и неспешно двинулся к укрытию беглецов.

— Делайте, как я, — чуть слышно приказал полукровка. Маг, остановившись напротив беседки, уже открыл рот, чтобы огласить заклинание, и подростки вместе с ширмой бросились на хадизара. Недоделанное заклятие огненным штопором ввинтилось в небо, озарив кучу-малу из полудюжины рук, шести ног и шелковой ширмы, на миг зависло над особняком и ухнуло вниз. Хадизары, гвардейцы и пленники бросились врассыпную. Заклинание рвануло, особняк задрожал сверху донизу, с музыкальным звоном посыпались стекла из окон. Посреди двора образовалась воронка футов пятнадцать глубиной, после чего по стене здания поползла трещина, а дом со страшным скрежетом осел на одну сторону.

Тем временем драка трое на одного кончилась победой мальчишек. Хадизарский колдун, получив от Фабиана ногой по темени, обмяк и не дергался, но едва подростки поднялись, как крыша ушла у них из-под ног и поехала куда-то вниз и влево. Дануто успел уцепиться за скамейку в беседке, а Эрнани упал и покатился к краю.

— Куда?! — закричал полукровка, бросаясь за бывшим врагом. Он повалился на Робийяра, и мальчиков впечатало в узорчатую оградку.

— М-мать твоююю... — прошипел Эрни, оказавшийся снизу; кованые листочки свирепо впились в спину. Внизу грянул еще один взрыв, углубив яму во дворе. Дом свело, как спазмом, трещина раздалась вширь и глубь, а кусок кружевной ограды вывернулся из паза и повис на одном штырьке. До-о-олгую секунду Фабиан смотрел в расширившиеся глаза аргассца, у которого больше не было опоры, а потом Эрни плавно и бесшумно соскользнул с крыши. Хрипло вскрикнув, полукровка уцепился ногами не пойми за что, рванулся вперед и успел ухватить рукав аргасской сорочки.

— Боги, — выдохнул Эрнани, рукав трещал по шву.

— Робийяр, ты жрать меньше не пробовал? — прохрипел Фабиан. Он уже стал тянуть шевалье взглядом вверх, как вдруг спину полу-оборотня обожгло так, словно на нее опрокинули жаровню с углями. Фабиан заорал, его пальцы разжались, и мальчишка повис на крае крыши, лишившись чувств.

Хадизарский маг недолго валялся без сознания. Едва проморгавшись, он запустил в Фабиана огненным шаром, и если бы не Даниэль, вовремя заметивший что происходит, не отцепился от скамейки и не врезался ногами в колдуна... Оба покатились по крыше и приложились об ту же оградку.

Дон Эрбо понемногу сползал с крыши, и наконец сила тяготения победила. Но Миро и Руи уже метались внизу и ухитрились изловить падающего друга. У Фабиана вырвался пронзительный стон, он на миг открыл глаза, увидел Робийяра со странно вывернутой шеей, лежащего в пыли, и, пробормотав: "Это что, сон?", снова повис на руках идальго.

— Что ты собираешься делать с Робийяром? — спросила Феоне. Рамон удивленно взглянул на нее, подняв глаза от какого-то донесения:

— А что с ним еще можно сделать? Упаковать в гроб и отправить в Хинтари со всевозможными соболезнованиями.

— Элеонора все равно не поверит, что это не ты убил ее сына, — вздохнула чародейка.

— Мне нет никакого дела до ее веры. Или ты предлагаешь отписать ей чистую правду? Мол, ваш сын сдружился с моим воспитанником, за что и поплатился. Да ее от этого удар хватит. Кстати, много ли осталось от юного Эрнани после похорон по-рокуэльски?

— То, что мне удалось отскрести от кострища, можно сложить в небольшой ларчик.

— Значит, пошлем ларчик, — заключил Рамон, вновь углубляясь в чтение. Спустя несколько минут он обронил: — Как Фабиан?

— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? — раздраженно осведомилась Феоне. — Я вообще его не видела с тех пор, как он поджег погребальный костер для Робийяра. Кстати, почему ты решил хоронить его по рокуэльскому обычаю?

Рамон задумчиво посмотрел на волшебницу.

— Я сделал это для Бьяно.

— О боги, ты хоть понимаешь, какой это скандал? Между прочим, пока вы его там хоронили, я тут утихомиривала аргасскую делегацию! Верещали, как резаные, особенно консул и епископ.

— Мне нет никакого дела до их верещания, — равнодушно отозвался Рамон. — В конце концов, какая теперь разница, после всего, что они узнали...

Чародейка сжала зубы.

— Не будь идиотом. Решать вопрос о похоронах Робийяра могли только аргассцы! Я думала, отец Григорио меня уморит.

— Как жаль, что он с горя не бросился в погребальный костер, — мурлыкнул герцог, подмахивая какую-то бумагу и запихивая ее в горку уже подписанных. — Вот это был бы скандал!

— Рамон!

— Я уже двадцать восемь лет Рамон. Уймись. Они знают, что я полукровка, и на этом фоне такая мелочь, как присвоение трупа аргасского шевалье...

— Но хоть похоронить его по-аргасски ты мог?!

— Зачем? И хватит об этом, от наших бесед Робийяр все равно не вернется в целостное состояние. Кстати, я получил письмо от Совета томкаров. Прочти.

Феоне еще раз осуждающе фыркнула, взяла послание, ознакомилась и удивленно вскинула брови:

— Надо же, они не передумали.

— Видимо, султан взялся за искоренение пиратства с невиданным доселе пылом, — усмехнулся томоэ. — И ради спасения прибылей купцы готовы простить мне даже убийство посланника.

— Значит, они уверены, что это убийство? Как ты объяснил им случившееся?

— Написал правду, — пожал плечами эмпат. — Гусеин попросил у меня юношу для пополнения гарема, я отдал, но юноша не оценил шутки и Гусеина убил. Полагаю, они сочли, что томкар клянчил у меня моего любовника, и решили не лезть в наши личные отношения.

Феоне нахмурилась. Ей не нравилось, что сплетни о хадизарских наклонностях Рамона расползаются, как плесень по куску сыра, а герцог так легко к ним относится, вместо того, чтобы пресечь эти слухи.

— Рамон, — резко сказала она, — этот твой, мягко говоря, идиотский поступок...

— Какой из?

— Твое письмо, черт подери! Ты бы еще им написал, что чуть было лично его не прикончил!

— Ну, ну, не надо нервничать. Томкары согласны на все, чтобы извести слишком верного Завету владыку.

— А Совет? Что ты им скажешь?

— Совет? — усмехнулся герцог. — Представляю, какие его терзают сомнения! Ведь мальчик погиб в доме Коланьи, а рокуэльцы пытались Робийяра спасти. Да еще и шастающие по всему особняку хадизары... Думаю, графу надолго хватит головной боли.

— Рамон! Это уже не шутки, черт возьми! Что ты им скажешь?

— А что я им могу сказать? — меланхолично пожал плечами герцог. — Я сомневаюсь, что смогу в чем-либо убедить Совет после твоих усилий.

— Моих усилий? — пробормотала Феоне, невольно отступая к двери.

— Твоих, твоих, — добродушно, как сытый тигр, отозвался эмпат. — Это ведь ты сказала Олсену, что надо взяться за дона Эрбо, и тогда гордый герцог Вальдано падет ниц, умоляя о милости?

— С чего ты взял? — приглушенно спросила волшебница.

— С того, что я эмпат, — вздохнул Рамон. — Это было очень глупо с твоей стороны. Ты же знаешь, что мне нельзя солгать.

Феоне уставилась на подол своей юбки; герцог флегматично наблюдал, словно за собирающейся грозой, как учащается дыхание чародейки и на щеках проступают красные пятна.

— Можно подумать, они бы без меня не догадались! — вскричала магичка, пыхнув на Рамона фиалковыми очами.

— О да, они бы — догадались, — уверил ее монарх. — Но тут есть некоторая разница, — он обошел стол и направился к любовнице, — между их догадками и твоим прямым указанием.

Он схватил чародейку за плечи и, подтащив к себе, прошептал ей на ухо:

— Тебе ведь хотелось, да? Хотелось, чтобы он помучился?!

— Пусти! — Феоне беспомощно задергалась в неласковых объятиях эмпата. — Что за бред! Неужели ты думаешь, мне хочется, чтобы тебя повесили?!

— Повесить? За такое Суд обычно сжигает, но дело ведь не во мне. Тебе так свербит избавиться от Бьяно...

— Да! — закричала Феоне, с такой силой толкнув герцога в грудь, что он отшатнулся к столу. — Да! Потому что этот щенок все время вертится около тебя! Тебя уже никто не волнует, лишь бы твоему губошлепу было хорошо! Цепляешься за него, как... как... — она поискала слово похлеще. — Как за соску! Он хоть знает, для чего ты его пользуешь или тебе сказать стыдно?

— Замолчи! — рыкнул эмпат, и чародейка с наслаждением отметила, что все же его достала.

— Ах, он не знает? Конечно, его бы так расстроило, что любимый опекун тянет из него соки, как вампир из девственницы! Я надеюсь, ты с ним хотя бы не спишь?

— Что, захотелось силой померяться? — вкрадчиво осведомился Рамон. Пол задрожал; бокалы в буфете отозвались испуганным звоном.

— Давай, попробуй! С удовольствием посмотрю, как сюда примчится полк эмиссаров Суда!

— О, даже с удовольствием? Так на, взгляни, — Рамон швырнул ей свиток. — Это тебя обрадует.

Волшебница поймала письмо и развернула дрожащими от гнева пальцами.

"Сим уведомляем, что в связи с последними событиями Совет Араны не считает возможным далее проводить Генеральные Штаты на территории Рокуэллы. Генеральные Штаты переносятся в столицу Аргаса Медону, куда его сиятельство герцог Рокуэльский должны прибыть не позднее 15 октября 1625 года, дабы представить отчет обо всем случившемся Суду Паладинов. Секретариат Совета Араны, 21 сентября 1625 года".

— Но, Рамон, это... это же... практически вызов в Суд, — пролепетала Феоне, роняя письмо.

— Приятно чувствовать себя отомщенной? — усмехнулся Рамон и хлопнул дверью.

Когда герцог зашел к Фабиану, подросток пребывал в глубоком унынии. Он лежал на софе, склонив голову на подлокотник, и тупо смотрел в окно. Томоэ коснулся его щеки, но подросток отстранился.

— Каешься? — спросил Рамон. Полукровка тяжело вздохнул и тихо спросил:

— Ну почему?

— Что — почему? — мягко уточнил герцог, садясь рядом.

— Почему он умер? Это так бессмысленно... он никому ничего не сделал, ничего, так почему же? — мальчик уткнулся лбом в подлокотник. — Ну почему же? За что?

Рамон положил руку на плечо подростка; Фабиан вздрогнул всем телом.

— Ни за что, — негромко сказал эмпат, поглаживая паренька по плечу. — Это всего лишь глупая случайность. И в этом никто не виноват. Ты — меньше всего.

— Неправда! — вскинулся подросток, резко поворачиваясь к опекуну. — Зачем ты врешь?! Это я, это я опять я виноват!

— Ну так встань на колени побейся лбом об пол, — резко бросил герцог. — Что за страсть к самобичеванию на пустом месте!

Фабиан закусил губу.

— А хадизары? — спросил он. — Томкары?

— Томкары сдержали свое слово. Мы союзники.

— Но почему? — подросток удивленно поглядел на томоэ. — Почему они согласились?

— Султан допек. Все ему неймется воплотить в жизнь Завет вплоть до последней буковки. Томкары — против. Согласитесь, новость для нас приятная.

Полукровка невесело улыбнулся.

— А что Совет Араны?

— Совет в изумлении. Увы, не в немом. Они перенесли Генеральные Штаты в Медону и требуют от меня ответа за все содеянное.

Фабиан отвернулся.

— Вот, — тихо сказал он. — Снова я. Чем скорее вы от меня избавитесь, тем лучше вам будет.

Рамон взял воспитанника за плечи, поднял со стула и повернул к себе. У полукровки был довольно необычный голос — для подростка. Глуховатый, но мягкий, и никакого фальцета... Эмпат провел кончиками пальцев по подбородку Фабиана, вынуждая мальчика смотреть ему в глаза. Юное подвижное лицо как будто посерело от всего, что случилось.

— Бьяно, глупо обвинять себя в том, что никак от тебя не зависит.

— Нет, зависит! Кому больше дано — с того больше спросится! — запальчиво вскричал мальчишка. — Так написано в клятве мага... И чего вы улыбаетесь?!

Рамон хмыкнул, погрузил пальцы в густые русые волосы, перебирая завитки у шеи. На губах мальчика появилась неуверенная улыбка, от нее — ямочки на щеках, он прижался скулой к запястью герцога и потерся щекой о манжет. Вот котяра... Рамон улыбнулся в ответ, и подросток вспыхнул, опуская глаза. Томоэ наклонился ниже, коснулся губами ямочки на щеке, и почувствовал, как улыбка мальчика дрогнула и погасла. Вместе с чувством удовольствия.

Рамон выпрямился, убрал руку и посмотрел на Фабиана.

Глаза расширены, щеки побелели, на лице — такое потерянное выражение, как будто паренька неожиданно и сильно оскорбили, причем — самые близкие люди. Человек. Один.

Эмпат успокаивающе коснулся плеча Фабиана, тонкой шеи, волос, поцеловал в лоб, в нос, и тут подросток сделал странное, судорожное движение навстречу и поймал губы Рамона. Это вышло случайно и длилось не больше мгновения, но Фабиан, вскрикнув, отпрянул в угол софы, со всей силы оттолкнув опекуна.

— Бьяно, ничего страшного, это случайно, успокойся, — севшим голосом заговорил Рамон, протягивая к нему руки.

— Уйди! — закричал мальчик, вскочив на ноги и отпрянув в угол. — Уйди! Не трогай меня!

— Бьяно...

— Да уйди же! — завопил Фабиан так, что эмпат попятился к двери. Подросток вжался в стену, кусая губы, а потом вдруг принялся тереть их рукавом. — Уйди... уйди...

— Бьяно, мы вовсе не хотели... — сипло выдавил герцог, делая шаг к воспитаннику.

— Да убирайся же!! — мальчишка схватил подсвечник и швырнул в эмпата. Рамон уклонился, отступил назад, к двери, и вышел, не глядя на подростка.

57