Al Wright

Глава 1.

<> <> <>

Иногда мне снится наша встреча. Я вижу его лицо так, как уже не смог бы вспомнить сознательно, сколько бы ни пытался. Отчетливо, до мельчайших деталей. Напряженно всматриваюсь, пока его облик не начинает расплываться в моих ослепленных глазах.

— Я думал, ты умер. Давно.

Он смеется. Иногда говорит, что думал так про меня. Я замечаю, что мы стоим в комнате, похожей на кабинет или библиотеку. Потом я спрашиваю всегда одно и то же:

— Как тебе удалось не погибнуть?

Выслушиваю правдоподобное объяснение. Его не смущает, что в прошлый раз он излагал другие версии. Может быть, успевает забыть, все-таки он очень редко мне снится. Мне хочется узнать, что он думает — у меня тысячи вопросов — но он дает бессодержательные ответы, и я просыпаюсь, сжимая кулаки. Он может сказать лишь то, что я и так подсознательно знаю, а знаю я очень мало. Пока он был жив, он не удостаивал меня беседой — я был не тем человеком. Сейчас со мной готов часами откровенничать кто угодно, от ушедших в несознанку преступников до нашего премьера. Только на мертвого Снейпа это по-прежнему не распространяется.

— Снова сон, да? — спрашивает Джинни. — Это все из-за того, что Джеймс едет в Хогвартс.

Мне очень хочется поверить ее звонкому голосу, зеленым глазам над бронзовой россыпью веснушек. Раньше она говорила, причина в том, что меня мучает гипертрофированная совесть, а еще — что я просто не умею проигрывать. Каждый раз что-нибудь новое, как на допросе с Обливиэйтом, — человек забывает, что говорил, и можно строить беседу заново. Пока я работал в Аврорате, участвовал в таких. После них чувствуешь себя хуже, чем подследственный — он-то ничего не помнит, а у тебя едет крыша.

Джинни об этом не в курсе. Я с ней не спорю. Я знаю, что все версии — ложь так же твердо, как то, что Снейп мертв.

На платформе 9 ¾ сутолока — слезы, улыбки, выкрики, гудки паровоза. Я волоку клетку с совой, чемодан и Альбуса, который все время норовит отстать. Джеймс, как путевый, степенно ведет за руку 7-летнюю Луну, а Джинни следит, чтобы мы все не потерялись.

— Живописно, да? — говорю я Джеймсу, обводя взглядом пеструю толпу. — Не хочешь это нарисовать?

— Хорошо, как скажешь, — отвечает он.

Он неплохо рисует, правда с таким видом, как будто делает одолжение. Впрочем, он все делает с таким видом.

Давно я не видел столько наших в одном месте. Меня окликают новые чиновники и старые друзья. Пожимаю руки, обнимаюсь со своим крестником Тедди Люпином, приветственно машу тем, кому ко мне уже не пробиться. Джорджа, Флер и Рона с Гермионой Джинни берет на себя. Малышка Роза, ровесница Джеймса, так задирает нос перед кузенами, что мне становится смешно.

Наконец родители вспоминают о своих чадах и о том, что посадка заканчивается. Вокруг меня образуется пустое пространство. Я оглядываюсь. Джинни обнимает стоящих по бокам от нее Альбуса и Луну. Кто помог занести чемодан, остается загадкой. Джеймс смотрит на нас сверху в открытое окно — он занял купе, ближайшее к тому месту, где мы стоим. Надеюсь, клетка с совой там же. Бросаю взгляд в сторону паровоза и вдруг вижу... я, прикусив губу, сощуриваю глаза и вижу то, чего быть никак не может. На фоне белых клубов пара и ярких пятен, спиной ко мне, стремительно идет вдоль состава человек в черном. Мимолетный резкий поворот головы, теперь он ко мне в профиль, но черты лица я все равно разглядеть не могу — нас разделяет ярдов 20. Через секунду его заслоняют очередные взволнованные родители. Отступаю на два шага в сторону и снова оглядываю толпу. Его уже нет, значит, сел в поезд.

Хочется сорваться с места, задержать экспресс, поставить всех на уши. Вместо этого я ободряюще подмигиваю Джеймсу:

— Только Гриффиндор!

— Всенепременно, папа!

Звучит искренне. Не как обычно.

Стою. Поезд трогается и набирает ход. Джеймс что-то кричит, высунувшись едва ли не по пояс. Луна машет в воздухе обоими ладошками и подпрыгивает, чтобы ее было лучше видно. Сажаю ее себе на плечо.

Джинни берет меня под локоть и сочувственно шепчет:

— Показалось? — Она всегда все обо мне замечает, да и зрение у нее прекрасное.

На какое-то мгновение меня захлестывает изнутри волна визжащего стаккато. "Мне не показалось!!!"

— Да, — отвечаю я совершенно спокойно, потому что уже принял решение и обсуждать не собираюсь.

Хогвартс,

Помоне Стебль

Дорогая Помона! Поздравляю с началом нового учебного года. Надеюсь, Джеймс не будет доставлять вам много хлопот. Кстати, до меня дошел слух, будто в школе учится студент, похожий на Северуса Снейпа. Вы ведь помните его и наверняка знаете всех учеников, за исключением разве что первоклашек. Это правда?

Искренне ваш ГП

Лондон, Косой пер., Министерство финансов,

Гарри Поттеру

Приветствую, Гарри! Ужасно рада твоему письму. За Джеймса не беспокойся, присмотрим. Ты, наверное, уже знаешь, что его распределили в Гриффиндор, Анжелина просто счастлива. Роза Уизли тоже попала к ней. Своим вопросом ты меня удивил. Конечно, я прекрасно помню профессора Снейпа, ведь мы проработали вместе 9 лет, но уверяю тебя, никого похожего на него в Хогвартсе нет, я бы безусловно заметила. Увы, увы! Надери от меня сплетникам уши. Будет что-то новое — сообщу.

Помона

"Никого похожего на него в Хогвартсе нет". Цифры и аргументы, теснившиеся в голове, пока я вносил последние правки в завтрашний доклад о завершающем этапе денежной реформы, улетучились, теперь там похоронным звоном раздавалась фраза из письма мадам Стебль. Уснуть, стоя на перроне, я не мог. Остается единственное объяснение: мне настолько не хватает Снейпа, что я готов видеть его в ком угодно.

<> <> <>

Подумать только, эта наглая колбаса Уизли решила, что я должен таскать ее багаж, поднимать то, что она уронила и выслушивать историю покупки ее мантий! И все только потому что меня угораздило родиться ее родственником. Правда когда мы с ребятами ее высмеяли и выставили из купе, она бодренько сама все подняла заклятием левитации. Джек и Вик сказали, что тоже так умеют, но я думаю, врут. Даже я бы два предмета сразу не удержал, а им, наверное, еще и палочками никто не давал пользоваться. Папа, когда меня учил, говорил, что детям это запрещено. Ничего, на первом же уроке станет ясно. Зато с ними здорово обсуждать метлы. Мне свою отец брать не разрешил, думаю, к Рождеству сломается и вышлет. Может даже новую купит. Надеюсь, Racing Broom к тому времени успеет выпустить разрекламированную Nimbus Vintage. Если нет, попрошу себе мантию, а метла подождет до дня рождения.

Все, с кем я успел пообщаться в вагоне, хотят попасть в Гриффиндор. Причина у нас общая — там учился мой отец. Ну разве не смешно? Если это правда, что Шляпа прислушивается к мнению учеников, тетя Анжелина скоро станет фактическим директором. Наверно, миссис Джонс это не очень понравится.

Затарился у разносчицы конфетами и со всеми поделился, из-за этого полпути чувствовал себя идиотом. Сидел, как филантроп среди попрошаек. Ребята пытались выведать подробности о последней магической войне. Посоветовал им жить сегодняшним днем. Сказал, что если они хотят говорить на эту тему, им лучше поискать кого-нибудь другого, потому что меня от нее тошнит.

Пока все, включая Вика и мою чванливую кузину, трепетали до икоты от одного только слова "распределение", мне пришла в голову замечательная идея подменить Шляпу. Представляю, какие у них будут лица, когда она начнет слать кого в Шармбатон, кого — домой, кого — еще куда подальше.

Жаль, что в этом году осуществить подмену уже не получится. Ну ничего, спешить мне некуда. Как любит говорить папе наш премьер-министр, действовать надо медленно и неожиданно. Пусть будет первым пунктом в годовом плане.

За это время надо найти кого-то, кто изготовит поддельную шляпу. Дядя Джордж отпадает. Сам он наверняка был бы рад поучаствовать в такой смешной затее, но ведь он женат на тете Анжелине, а судя по моим родителям, муж и жена — одна сатана.

Плыть на лодках было здорово, но вот замок мне не понравился, мрачный и скучный. Распределение прошло так быстро, что я и испугаться толком не успел. Шляпа была на редкость не оригинальна.

— О, Мерлин, это же сын знаменитого Гарри Поттера!

Я тоже решил не выпендриваться и ответил:

— К вашим услугам.

— Гриффиндор! — завопила Шляпа, видимо, польстившись на сомнительную любезность. Меньше всего мое поведение в тот момент было храбрым. В зале однако поднялся радостный рев.

Большинство распределилось в Хаффлпаф и Ровенкло. Несчастные жертвы Шляпы при этом чуть не плакали, а я смотрел на них и предвкушал, что тут будет в следующем сентябре. Увы, единственный, кто выглядел похожим на человека, носил фамилию Малфой. Внук знаменитого пожирателя держался на удивление неплохо. Вышел спокойно, на вопль Шляпы "Слизерин!" улыбнулся вскользь и ушел к своему столу. Надо будет присмотреться к этому недобитому аристократу.

Речь директрисы была впечатляющей. Я бы ее законспектировал, но не хотел привлекать к себе внимание, пришлось полагаться на память. Миссис Джонс перечислила все, чего нельзя делать, и назвала тех, кто следит за соблюдением каждого из запретов. Может быть, она это специально? Иначе как-то слишком просто получается: нейтрализовал — и вперед. Папа говорил, что для этого даже есть специальное слово... предикация... профанация... вот же я дебил. Ведь знал. Ладно, там видно будет.

Мой годовой план стремительно набирал пункты.

В гостиной Гриффиндора я стал развлекать любопытных историями из жизни родителей. Давно бы уже пошел спать, если бы не благородная цель — отвлекать девчонок от Розы. К полуночи даже самые стойкие поттероманы устали меня слушать (никто из них не подумал, каково мне!), но вечер получил эффектное завершение — в окно стала ломиться отцовская сова. Я забрал у нее письмо и велел всем оставить меня одного. В этом замке кроме туалетной кабинки и уединиться-то негде. Вот что писал мне родитель:

"Дорогой Джеймс, поздравляю с зачислением в Гриффиндор! Постарайся не разочаровать своего декана. Кроме того, у меня есть для тебя задание. Пожалуйста, выясни, не привлекая к себе внимание, как зовут одного студента. Он учится в Слизерине курсе на пятом. Высокий, худощавый, волосы черные до лопаток, брови черные, глаза карие или черные. Будь аккуратен. Не забудь перемешать угли после того как сожжешь письмо. Удачи. ГП".

<> <> <>

Ненавижу цифры. Ненавижу банки. Ненавижу индексы. Ненавижу гоблинов.

— Джинни!!!

Она приближается легкой походкой, улыбается. Наверное, недавно проснулась. За окном рассвет, мокрый сад, птицы поют. Я смотрю на нее совершенно беспомощно.

— Кровь тюльпанов, 2 порции, — говорит она. Под ее взглядом я дважды опрокидываю в себя флакон с зельем, слизываю капли с дозатора. Она подкатывает мое кресло к дивану и бесцеремонно трясет за спинку.

— Теперь спать! Вытряхивайся живо. Через час разбужу.

Проваливаясь в глубокий сон, чувствую, как ее пальцы массируют спину.

Когда я просыпаюсь под действием заклинания, в кресле, стоящем все так же впритык к дивану, сидит Невилл. Сюрприз.

— Да забей на их ультиматум, — говорит он. — Ну увеличат они инфляционные ожидания своими ставками, и что? Инфляция на первое время неизбежна, ты это сам прекрасно понимаешь. Так что тебя беспокоит?

— Во-первых, фунт подскочит.

— Боишься, что придут магглы и всех нас купят? Я тут навел справки у нашего главного маггловеда, за последние 300 лет с курсом фунта что только ни происходило. Это никого никогда не интересовало. Но если ты считаешь, что здесь кроется опасность, давай прямо сейчас вернем обмен под государственный контроль, пока это единичные случаи.

— Я боюсь, что инфляция распространится только на бумажные деньги и не коснется золотого галеона. Обмен валют мы можем взять под контроль, но движение золота не можем. Магическое золото инвестируется в маггловские предприятия, приумножается и возвращается в подвалы Селвинов и Малфоев.

Невилл сидит, полностью заполнив и подмяв собой мягкое кожаное кресло, в начищенных до блеска туфлях и безупречном костюме. На темной ткани блестящей каплей крови знак — стилизованное изображение феникса. Невилл смотрит одновременно сочувственно и жестко и улыбается совершенно непробиваемо. Наш вечно заикающийся, вечно стесняющийся Невилл. Я как-то пропустил момент, когда его дородная неуклюжесть приобрела вид монументальности.

— Золото этим миром никогда править не будет, — заявляет он. — Что характерно, так считаю не только я, но и некоторые последователи Фламеля. Не слышал безумную историю про баржу с маггловским аллюминием?

— Нет.

— Очень хорошо. Просто имей в виду, что золота у нас достаточно. Можно сказать, открытое месторождение.

— Что ж ты молчал?!!

— А чего я буду хвастаться, — отвечает он скромно.

"Эх, Снейпа на тебя тебя нет!" — думаю я и понимаю, что эту мысль лучше не озвучивать. Ну ничего себе, интересно, баржа — это сколько тонн? Десять? Сто? Или превращенный металл будет соответствовать объему, а не весу? Наверное, именно от Снейпа Невилл задним числом научился в напряженных ситуациях не мельтешить и действовать в собственном ритме. Потому что на зельеварении, когда он суетился — из страха и лучших побуждений, — всегда случалось что-нибудь ужасное. Удивительно, но все, чему научил нас Северус, не имело никакого отношения к тому, что он преподавал. У него был педагогический антиталант. Учителем он работал только для прикрытия и, может, потому что податься было некуда.

— Что тебя еще беспокоит?

— Теперь почти ничего.

— Почти?

— Я не знаю, что еще замышляют гоблины...

— Так озадачь Кингсли.

— ...И их стремление превратить новые деньги в просто бумажки с моим автографом меня угнетает. С Нового года официально в ходу только они, у нас мало времени. Я боюсь, что мы вылетим в трубу.

— "Вылетим в трубу", — повторяет он за мной и хохочет. — Ты же сам твердил: ценность денег определяется тем, насколько нам удастся наладить магическое производство. А за производство у нас кто отвечает? Правильно, Артур и Рэм Руст. Когда Джинни сказала, что ты места себе не находишь, я сперва заглянул к ним по каминной сети, чтобы удостовериться, что все в порядке. Послушал их храп, и он меня убедил лучше любых слов. Все, до встречи в девять. "Вылетим в трубу"!

Он сжимает в руке волшебную палочку и вдруг, рассыпая малиновые искры, уменьшается до размеров галеона. Так и не меняя сидячего положения, несколько раз кувыркается в воздухе и вылетает в окно. В комнате все еще звучит его хрипловатый смех.

Я встаю с дивана, сгребаю листы с расчетами, над которыми бился всю ночь, и швыряю в камин. В форточку, над которой я когда-нибудь повешу табличку "Отсюда 5 сентября 2016 года с хохотом вылетел первый премьер-министр магической Британии", заскакивает сова. Я торопливо отвязываю послание.

"Привет, пап! Я все узнал. Никого подходящего под твое описание в Слизерине нет..."

Хорошее настроение, подаренное мне Невиллом, остается где-то в другой жизни.

"Но я заодно проверил на других факультетах."

Ну и?

"Аллан Адриан Райт, Равенкло, 4 курс. Думаю, это тот, кто тебе нужен."

Неужели?

"Зная твое снисходительное отношение к моей мазне, прилагаю его портрет. Мечтаю о невидимой мантии и ордене Мерлина.

Твой Домашний Аврор"

Я поспешно бросаю записку в камин, пока не увидела Джинни, и разворачиваю второй лист. В этом весь Джеймс — подчеркнутая исполнительность напополам с издевкой. Фас, профиль — помесь ориентировки с карикатурой. Тем не менее, вполне нормальное лицо: длинные, четко очерченные брови, похожие на крылья чайки, уголки глаз чуть загибаются вверх, родинка на левой скуле, прямой нос. Ничего общего с молодым Снейпом из Омута. Хотя овал лица, лоб, подбородок...

Я быстро привел себя в порядок и ринулся через камин в кабинет Сагитариуса. Он лучше Кингсли уже тем, что, прожив до конца войны в Индии, Снейпа сроду в глаза не видел. Кроме того, меня чертовски забавляет его борода, черная с проседью и явно волшебная. По ее колечкам Сивилла могла бы, наверно, предсказать все мировые события, но я умею определять только настроение владельца. При виде меня борода ленива и гостеприимна, как воспитанная кошка. Мы обсуждаем проблему гоблинов, пока часы не показывают, что до начала заседания осталось одиннадцать минут. Пора!

— Ох, заболтался и чуть не забыл! Достань мне школьное дело студента Аллана Райта! Прямо сейчас.

Сагитариус невозмутимо полез в камин и почти сразу вылез с клетчатой папкой, как будто никуда не перемещался. А еще говорят, что только короли и нищие всюду, как дома.

— Держи.

Я хаотично просматриваю дело. Надо же, какое дурацкое простонародное имя Аллан Райт, хуже чем Гарри Поттер. "А Тобиас Снейп, можно подумать, лучше?" — возражает внутренний голос. Учится неровно, по большинству предметов Превосходно, но есть и Удовлетворительно. По зельеварению, гербологии и истории — стабильно "П", трансфигурация — "В" и "У", по ЗОТИ в прошлые годы было "У", теперь "П". Маленькая мутная колдография — на ней он точно похож на Снейпа, а также на меня, на Кингсли и на Ровену Равенкло, — зачем только такие делают? Бог мой, да он же магглорожденный! Отец Пол Адриан Райт, мать Габриэль Энн Райт, урожденная Беннетт. Я хватаю пергамент и выписываю их имена.

— Сагитариус, у меня большая личная просьба...

Он весь внимание, даже борода встопорщилась. Так, теперь сформулировать, что мне нужно.

Родословные

Биографии

Контакты с магическим миром

Образ жизни и контакты в 1997-2002 гг.

— Я уже опаздываю на заседание...

Осталось чуть-чуть: С-IV-e-1 и подпись с датой. Неправда, что я не люблю индексы. Некоторые просто обожаю.

— Сделаешь?

Сагитариус въедается взглядом в пергамент. Ну и борода, конечно, тут как тут. Только не спрашивай у меня ничего!

— Всего-то С-IV? Сейчас пошлю стажеров. Развелось, как пиявок в Хогвартской заводи, — в коридорах не протолкнуться. И чего все лезут в Аврорат!? Скажи мне только...

Безработица, вот и лезут все в твой Аврорат, Волан-де-Морта уже нет сокращения кадров проводить... Но об этом мы в другой раз поговорим. Спокойно, спокойно, время без шести девять. Осталось потерпеть несколько минут.

— Это никак не связано с теорией, — борода похожа на потревоженных змей, — о краже магии магглорожденными? Или наше правительство уже...

Уф, какой я умница, что не пошел к Кингсли! И в награду вместо самого страшного для меня вопроса: "Аллан Райт? Кого же он мне напоминает?" услышал самый смешной.

— Сагитариус, что за бред! Я похож на сумасшедшего?!

— Честно говоря, сейчас немного был похож, — по-учительски строго говорит он. — Я уже лет десять не слышал слово "родословная". Применительно к людям, по крайней мере.

— Знаешь, меня почти полжизни считали ненормальным, — вдруг разозлился я. — Но тогда я не был министром и не проводил реформу.

Я разжимаю судорожно сжатую ладонь и между пальцев приятно струится летучий порох.

Глава 2.

<> <> <>

Он мне сразу не понравился, этот замок. С первого взгляда снизу вверх.

Я курсирую по его лестницам и галереям, как объедок по кишечнику звероящера. Рассматриваю крупные камни, из которых он сложен, считаю ступени винтовых лестниц, обвожу взглядом своды. Замок слишком огромен, чтобы надоесть. Он не кажется скучным или однообразным. Он пустой.

В нем нет учеников и преподавателей. Ни привидений, ни домашних эльфов, ни сов, ни жаб, вообще никого, даже портретов нет, — только пространство, вычерченное камнем. Сначала я пытался кричать, но в какой-то момент испугался собственного голоса. Выходы наружу оказались заблокированы — не только двери и окна, но и тайные туннели, отмеченные на Карте мародеров. Сами ходы наличествовали, но не открывались, а трансгрессировать тут и раньше было невозможно. Даже если бы я умел, мне бы это не помогло.

Левое крыло, шесть окон на уровне второго этажа на этой стороне галереи. Я безостановочно шел и безостановочно думал.

В том, что это Хогвартс, нет никакого сомнения. Еще сегодня я легкомысленно пытался выдрать в теплице корень волчеглазки, — об этом свидетельствует царапина на коже и ногте безымянного пальца. Если бы я неделю провалялся где-нибудь без сознания, она бы успела зарасти.

Ну и куда все делись?

Не то чтобы я сильно жаждал общества, но тут нет еды. Наколдовать ее я не могу, хотя в целом магия действует...

Ах да, еще тут нет мебели. Хорошо, хоть вода есть, — дней пять протяну. Наверно, папа уже поставил на уши Аврорат, за оставшееся время они весь мир пропесочат. Если только там, снаружи, еще что-то есть, в чем я совсем не уверен.

Плохо, что я не понимаю, что произошло. Последнее, что я помню: я возвращался со встречи со Скорпи, Льенаром и Виком у теплиц, старался не попасться на глаза Филчу, хотя отбоя еще не было. В гостиной Гриффиндора никого не оказалось, в спальнях тоже. Я бы, может, не обратил на это внимания и завалился дрыхнуть, будь моя кровать на месте. Возмущенный, я отправился прямиком к декану. Потом к директору. Потом хоть к кому-нибудь.

Очень плохо, что все мои мысли заполняют окна, камни, ступени. Надо уже сесть и успокоиться, сколько можно ходить. Но я не могу остановиться, мне страшно.

<> <> <>

Сегодня суббота, и мы обедаем в большой компании в кабачке Сонные дыни. Во главе стола восседает Кингсли, на другом конце я. Между нами — Артур Уизли, Руст, Флер, Джордж, Невилл, Маглуар, Лаетус, Гермиона и Джинни. Джордж рассказывает об организации торговли, что бы мы без него делали? Кингсли изображает в лицах воспитательную беседу с продавцом артефактов, все хохочут. Ну да, воспитательная беседа — это само по себе смешно.

На артефакты и предметы роскоши формируется черный рынок. Покупателям все равно, чем платить — обменять золотые деньги на бумажные можно всюду, — но торговцы принимают только золото, плевать они хотели на наши запреты. Невилл неспешно выжидает окончания срока свободного обмена старых денег на новые. Потом он скупит черный рынок, обесценит золото, а на все претензии ответит: "Мы же еще полгода назад говорили: золотыми деньгами пользоваться нельзя".

Невилл никогда не торопится, но это не мешает ему постоянно преподносить сюрпризы. В данном случае элемент неожиданности обеспечивает Кингсли. Он должен делать вид, что бессилен справиться с ситуацией, никого при этом не убив и не отправив в Азкабан. Естественно, он бесится, и сотрудники у него с ума сходят. Я бы тоже бесился, если бы не понимал, к чему этот цирк. Надо будет ему посоветовать взять в штат пару преподавателей, после обучения наших детей воспитательные беседы с задержанными им раем покажутся. Впрочем, переживет и так, меньше месяца уже осталось...

Беседа течет тепло и неспешно. Руст слишком явно влюблен в Гермиону, Джинни — в меня, Лаетус — в себя. А я... такое впечатление, что я влюблен в бумажки с портретом Дамблдора, так напоминающие фантики от шоколадных лягушек.

— Гарри, ау! — окликает Гермиона, когда я слишком долго пялюсь в зал.

— Здесь все расплачиваются бумажными деньгами, — говорю я невпопад.

Конечно, они мне тут же все высказывают. Чем еще можно расплачиваться в присутствии главного аврора, вооруженного воспитательной беседой? А еще народ помнит, как я расправился с бедным Волан-де-Мортом. Но лучше бы мне не ходить в такие заведения — однажды хозяин меня не узнает и потребует отработать обед мытьем полов. И вообще я беспокоюсь о чем-нибудь кроме денег?!

Один Невилл серьезно относится к моим "маггловским заморочкам". Остальным лишь бы палочкой махать.

— Еще я беспокоюсь о детях, — откровенничать так откровенничать.

— О каких детях, Гарри? — с мягким акцентом интересуется Флер.

— О наших детях. Они совершенно не похожи на нас.

— Ну-у, почему, — тянет Артур. — Внешне очень даже похожи. Вот Рози, например, — вылитая Гермиона.

Кто? Эта принцесса на горошине?!

— Внешне.

— Гарри, ты сам балуешь Джеймса, а потом предъявляешь претензии, что он зазнается, — говорит Джинни. — Вот зачем ты дал ему невидимую мантию?

— Но у меня в его возрасте она была!

— У тебя в его возрасте были мозги!

— Об этом я и говорю. Альбуса я, между прочим, "балую" точно так же, почему он не зазнается? У него же нормальный характер?

— У него еще просто нет характера, — парирует Джинни.

— А я своими доволен, — меланхолично заявляет Кингсли. — Отправил их в Дурмштранг и, знаете, грех жаловаться. Скромные, ответственные.

— Кингсли!!! — кроме добродушного Артура и бездетного Невилла мы все вопим наперебой. — А наши?! Кингсли, отправь их куда угодно! Мы тоже так хотим!

— Нашли няньку! — улыбается он и тут же отсекает ладонью: — Исключено.

Боже мой, что творится за столом. Неужели у остальных еще хуже, чем у нас?

Невилл стучит палочкой по стакану, и все тонет в пронзительном звоне, после чего как всегда веско звучит его густой бас:

— Друзья, на Владо было два покушения. Крам там за ними присматривает, но все же это вам не Хогвартс.

Ого! В такой тишине грех не высказаться.

— Ты молодец, Кингсли. Я поддерживаю, — говорю я.

— Я-то молодец, — отвечает он невозмутимо, игнорируя реплики шокированных друзей. — А ты? Дети ведь нахватаются по верхам и мнят себя самыми умными. В то время как весь их ум — то, что папа, нарушив инструкцию, пару заклинаний показал.

— Ну, не пару, — смеюсь я. — Пару сотен.

— Что??! — возмущенный вопль Джинни.

— Я просто забочусь о том, чтобы они могли себя защитить, если внезапно останутся одни.

По-моему, с моей биографией такие элементарные вещи можно и не объяснять.

— Знаешь, к чему приведет твое обучение? Они будут больше валять дурака во время изучения школьной программы, только и всего. В первую очередь они должны научиться ориентироваться в жизни, во-вторую — распознавать опасность и стремиться с ней справиться. Заклинания — это уже дело десятое. Да и чему вы их вообще учите? Живопись, — это камень в наш с Джеймсом огород, после чего Кингсли переводит взгляд на Гермиону и Маглуара: — танцульки, мода, этикет...

Знал бы ты, какие он фасы-профили рисует!

Зря я об этом вспомнил — мне делается скучно за столом. Как-то совсем непоправимо скучно.

"Расследование" так и не сдвинулось с мертвой точки. Когда Помона прислала отрицательный ответ, я успокоил себя тем, что она не видела Северуса подростком и вряд ли часто вспоминала в последние 18 лет. Сообщение Джеймса, что похожий на Снейпа тип учится на 4 курсе, означало, что к моменту его рождения профессор был 4 года как мертв. Или считался мертвым. Я полагал, что главной сложностью будет разыскать родителей юного Райта, однако, к моему удивлению, оба были живы-здоровы, какие-то банальные магглы. Все было чисто, кроме одного: шанс рождения волшебника в семье магглов — один на 50 миллионов. Собранные стажерами Сагитариуса материалы я просматривал всю ночь. В них детально и убедительно излагалось, что у Пола Адриана Райта и Габриэль Энн Беннетт не было ни предков-магов, ни контактов с волшебниками, а образ жизни, который они вели в 1997-2002 годах, вырубал мозг не хуже ступефая. Прилагались характеристики соседей, с которыми Пол сидел в баре по субботам, и тетушек, с которыми переписывалась его супруга. Я вглядывался в милые, незатейливые, улыбчивые лица Райтов и, ободренный, листал дальше, пока не дошел до медицинских сведений. Коревая краснуха, резус, аллергия на антибиотики... сюрприз! Габриэль Энн Райт-Беннетт забеременела путем искусственного оплодотворения. Я плохо понимал, что это значит, и письмом попросил Сагитариуса разъяснить мне, кто отец. Он ответил, чтобы я заглянул.

— Мы не знаем, — порадовал он меня с порога. — Мой человек говорит, что клиника, проводившая оплодотворение, использует в таких случаях материал банка спермы, при этом имя донора банк не разглашает. Ну, знаешь, чтобы не могло быть финансовых претензий, что-то в этом роде.

— То есть, выяснить это мы не можем?

— Нет, почему же не можем. Конечно, можем. — Он достал из ящика стола мой запрос и положил передо мной. — Самостоятельно такую информацию в маггловских базах данных мои сотрудники не найдут. Подкупить служащих банка не выйдет, остается империо. А ты мне что написал? Использовать обычные полномочия. Переписывай запрос. Исправишь С на А, заодно вместо IV смело пиши V — личность их уже проверили, и опасности они действительно не представляют. "Не беспокоить", — ладно, не будем. Ну а насчет срочности сам смотри.

Писать запрос категории A мне было совестно. Предоставлять полномочия на применение любых заклятий — ради чего?

— Не переживай, — утешал меня Сагитариус, — от империо еще никто не умирал.

Я обещал подумать. Но надумал только новый запрос С — на маггловский тест ДНК Габриэль Энн Райт и Аллана Райта. Предполагалось, что он будет проведен, когда парень вернется домой на рождественские каникулы. Накануне праздника Сагитариус прислал сову с открыткой. В ней было 8 слов: "Объект остался в Хогвартсе, тест откладывается до лета". Это было самое оригинальное поздравление в моей жизни.

Как ни странно, оно меня обрадовало. "Совсем как Снейп! — думал я. — Интересно, у него что, серьезный конфликт с родителями? И чертовы недоученные авроры, снабдившие меня познаниями о любимых телепередачах и гастрономических пристрастиях четы Райт, даже не докопались до этого?" Разозленный, я купил "объекту" подарок и отправил почтовой совой, не особо скупясь и не заботясь о том, чтобы он не мог меня вычислить. По крайней мере, теперь не я один буду мучиться дурацкими вопросами.

Если что-то есть на свете несовместимое, то это понятия Снейп и маггловский банк спермы. Если Северус и знал о существовании подобных заведений, зачем бы он туда обратился? Ради денег? Следуя какому-нибудь древнему заклятью о продолжении рода? Выполняя приказ Волан-де-Морта, на чье сумасшествие можно списать что угодно? Ну да, я тоже умею придумывать версии.

До летних каникул оставалось четыре месяца. До конца моей жизни — лет 30, и что, я все это время буду изводить Аврорат идиотскими заданиями? Допустим, выяснят они героическими усилиями имя биологического отца. Что-нибудь вроде Джона Доу. Что я буду с ним делать дальше? Узнавать, существует ли такой человек в природе? И какой мне вариант больше нравится, — да или нет?

Я отхожу к барной стойке, и возвращаюсь с А-запросом. Вручаю Кингсли.

— Передашь Сагитариусу?

— Хорошо. — Он сует конверт в карман и возвращается к беседе.

Наши прекрасные дамы, поглощая десерт, щебечут вперемешку о непонятном проклятии, убившем в Австрии 18 человек, и о Неделе моды. Гермиона и Флер в восторге: им удалось распознать несколько компонентов проклятия, к тому же теперь Джинни сможет появляться на публике в любимом изумрудно-зеленом, Флер — в алом, а Гермиона, кто бы мог подумать, — в лиловом. В моду снова входят сочные естественные цвета.

В какой-то момент мы все в изумлении уставились на наших спутниц.

— Какое самопожертвование! — выразил общие мысли Невилл, озирая мышасто-серебристо-оливковую гамму.

Дамы смущенно потупились и зашептали что-то об авторитете правительства. Джордж их высмеял. Невилл заявил, что не желает, чтобы его правительство поддерживали таким образом.

— Я мечтаю увидеть этот цветник! — патетически закатил глаза Руст.

Да, кажется, наша следующая встреча будет более яркой.

Боюсь, даже куда более яркой, чем следовало бы, учитывая, что из восьми собравшихся за столом мужчин четверо склонны к дурацким шуткам. И сочные цвета им точно не подойдут. Предупредить, что ли, Невилла? А, пусть творят, что хотят. Будь я законодателем мод, я бы одел весь мир в черное. Может быть, тогда мне станет легче.

<> <> <>

"Мама, этот Джеймс совершенно невыносимый. Во вторник он угнал метлу у второкурсника Мика, и стал хвастаться за обедом, как летал на крышу Астрономической башни. Я рассказала об этом профессору Бинсу, но Джеймс даже не стал его слушать. Он ведет себя как хам. Из-за него с нашего факультета сняли 15 баллов. Еще его дружки опять довели до слез Лору, и я совершенно уверена, что они делают это назло мне. Сегодня у нас из-за него вся школа на ушах, он сбежал, и все его ищут. Учителя в шоке, а он, наверное, опять где-нибудь летает, прилетит, и мы останемся без баллов. Мама, ты точно не можешь сделать так, чтобы его перевели на другой факультет? Ты же все можешь. Ну, пожалуйста!"

<> <> <>

Дома в куче почты меня ждет письмо от Тедди.

"Мистер Поттер, простите за беспокойство, но кажется, с Джеймсом что-то случилось! Его нигде нет. Появляйтесь как можно скорее! Т.Л."

Я свистом подманил Берилл. Отправляйся-ка, милая, вместо меня в Хогвартс!

Хогвартс,

Помоне Стебль

Дорогая Помона! Простите, что беспокою в субботний день. До меня дошли слухи, что у Джеймса какие-то проблемы. Вроде как ребята с факультета не могут его найти. С сожалением должен признать, что позволил ему взять в школу невидимую мантию, ее можно призвать простым Акцио. Надеюсь, после того как найдется мантия, найдется и Джеймс. Если ситуация потребует моего присутствия, дайте знать. Всего доброго.

Искренне ваш ГП

Сова вернулась ближе к вечеру с очередной запиской.

Мистер Поттер!

Джеймс Поттер отсутствует в замке со вчерашнего дня. Невидимую мантию мы нашли в его комнате. Боюсь, что ситуация требует вашего вмешательства. Если сочтете нужным, пожалуйста, поставьте в известность Аврорат.

С уважением, Гестия Джонс

Я черканул записку Джинни, накинул куртку и полез в камин. Сагитариус быстро выставил из кабинета посторонних.

— Я только на минутку. Воспользуюсь твоей каминной сетью, мне нужно в Хогвартс. Джеймс куда-то пропал.

Он выразительно поднялся, опираясь руками на стол.

— Нет, я пока пойду один. Если до завтра не появлюсь, присылай подмогу.

— Неужели ты не понимаешь всю степень опасности для ребенка?

— Сагитариус, я помню себя ребенком. Главным источником опасности был я сам.

— У меня нет слов! Зато у меня есть новости по твоему запросу.

— Уже?

За несколько часов?!

— Только боюсь, они тебе не понравятся.

Он протягивает мне отчет. Да, писал его явно не стажер, но лучше бы он не был таким умником. Я с трудом удерживаюсь от просьбы Сагитариусу пересказать текст своими словами. Зато здесь всего три абзаца, а не охапка мусора.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спрашиваю я бывшего коллегу. — Я, конечно, могу еще запрос написать, но это, кажется, бессмысленно?

— Да, Гарри, думаю, это бессмысленно. Не потому что мы не получим никакого результата. Постепенно, по крупицам мы со временем сможем собрать большую часть этой головоломки. Но меня удивляет настойчивость, с которой ты пытаешься выяснить, кто родители этого ребенка, совершенно не интересуясь им самим. Кто бы они ни были, он за это никакой ответственности не несет. Он рос в нормальной семье, а сейчас учится в Хогвартсе, и если с ним что-то будет не так, значит, виноваты мы, наше воспитание. Пообещай, что не будешь создавать ему проблем.

— Обещаю, — я с трудом сдерживаю улыбку. — У тебя теперь форма написания отчетов такая — высказывать свои предположения?

— Нет, так делает только один сотрудник.

— Познакомишь?

— Когда-нибудь. У него много работы.

— И ты согласен с выводами этого аврора?

— Да, согласен, — с непререкаемым видом говорит Сагитариус.

— Что ж, судя по всему, он прав, этот умник. Я очень признателен вам обоим, правда. До встречи, мне лучше поспешить.

Из первого абзаца я ничего не понял. Суть второго: пострадавших нет, вот только никто ничего не помнит, а заклинания самоликвидировались. В третьем аврор снизошел до толкования. По его мнению, этот "безобидный инцидент" произошел во время войны. Родители прибегли к донорству ради безопасности будущего ребенка и каким-то образом позаботились об оплодотворении. Вероятность мести малышу, а также факт, что они знали о маггловских технологиях и пошли на то, чтобы ребенок рос в немагическом мире, показывает, что они были на светлой стороне. То, что не пытались потом контактировать с сыном, говорит о том, что оба мертвы.

Ничего ты не понял, умник. Раз они хладнокровно засунули ребенка в незнакомую магловскую среду, значит, плевать им было на среду. Если связались с такими дикими технологиями, значит, придавали большое значение наследственности, как... Я?!!

Глава 3.

<> <> <>

Не ожидал, что мне придется просить помощь у отца. Так скоро. По такому поводу.

Но выхода у меня нет. Джеймса теперь ищут всем Орденом, а мне нужно обязательно оставаться на свободе. Потому что когда вся эта королевская конница и королевская рать облажается, надеяться мне придется только на себя. И, если я все сделаю правильно, на деньги и связи Малфоев.

Мой отец похож на мастодонта. У меня все время ощущение, что у нас разница в возрасте не двадцать, а двадцать тысяч лет. Он соблюдает традиции, носится с устаревшими понятиями и, похоже, даже верит в то, что пишут газеты. Сам проплачивает статьи, и сам же в них верит.

Я стараюсь его лишний раз не расстраивать, но он лезет в мою жизнь с упорством мазохиста. Наше общение в основном сводится к трем хорошо отрепетированным диалогам.

1. — Почему ты так плохо учишься?

— Я учусь нормально. У меня всего по четырем предметам оценки Выше ожидаемого, по остальным — Превосходно.

— Разве ты не можешь учиться лучше? Ты должен быть первым на своем курсе!

— Не могу. Мне скучно.

2. — Мне рассказали, ты по-прежнему водишься с Поттером.

— И что с того?

— Он — неподходящая компания для моего сына. Поттеры и Уизли — наши враги.

— Папа, война давно закончилась.

3. — Что это на тебе надето? Ты обокрал пугало?

— Нет, папа, это джинсы. Очень дорогие, если тебе интересно.

— А почему они в дырах? (пятнах? заплатах? и т. д.)

— Для красоты.

— В самом деле, как я сразу не догадался! Иди отсюда, пока мать не видела.

Рубашку, которую он мне насильно всучил перед отъездом из дома, я подарил Джеймсу. Мне показалось, это будет смешно. Атласный воротник, кружевной слюнявчик и миллион пуговиц.

— Это из магазина женского белья? — спросил он со смешком.

— Нет, это гордость семейного гардероба. Отец настоял, чтобы я взял ее в школу. Я долго не мог понять, зачем, пока не вспомнил про твой день рождения.

— Он что, хочет, чтобы ты такое носил?!

— Угу. Богатые тоже плачут.

Джеймс расстегнул пять верхних пуговиц и натянул рубашку через голову.

— Да ладно, подумаешь. Мой отец вообще против того, чтобы я с тобой дружил.

— Почему?

— Считает, что ты представляешь для меня угрозу. Говорит, я не должен тебе доверять.

— И что ты об этом думаешь?

— Да пошел он.

Больше мы не обсуждали родителей. А рубашку он стал носить. Навыпуск, с шортами.

Сегодня утром, не встретив Джеймса, я пришел в ужас. В коридоре нашел активированную(!) карту, и она показывала, что он в школе, но расколдовать его не получалось. Надо было срочно поставить в известность его отца, и я окольными путями довел проблему до Тэда. Зря, наверно. Мозгов Поттера-старшего хватило только на то, чтобы обвинить меня. Впрочем, если бы дело было в чарах невидимости, в трансфигурации или в каком-нибудь простеньком проклятии, он должен был справиться. Тогда Джеймс уже пришел бы сюда. Значит... Я сижу на кровати в обнимку с подушкой и не могу сдержать слезы.

Мерлинова задница, что же мне теперь делать!? Нет, что делать, ясно — стать примерным Малфоем. Я должен суметь защитить себя от Аврората и быть в курсе планов людей, считающих Поттеров своими врагами. Только я не выдержу, я же знаю.

<> <> <>

Он стремительно входит в класс, захлопывает дверь, припечатывает меня обжигающим взглядом. Как сотни раз в прошлом, только теперь это мне 36, а ему 14. Он чем-то раздосадован, я сохраняю неподвижность, отключаю мимику. Дышится тяжело, но ровно. Длинный письменный стол, вдоль стен стеллажи с книгами, — все как в моем сне, который теперь кажется реалистичным. Только в жизни случается совершенно невозможное, и я не знаю, кому сказать за это спасибо.

Я напряженно всматриваюсь в его лицо, потом спрашиваю:

— Как тебе удалось не попасть в Слизерин?

Черная бровь удивленно ползет вверх.

— Чего я там не видел, — отвечает он, медленно поведя головой, чтобы волосы не лезли в глаза. Затем делает нервный жест, придерживая ремень кожаной сумки с серебряной пряжкой. И длинный черный шарф, с небрежной элегантностью обмотанный вокруг шеи, ему поразительно идет. Интересно, он действительно красивый или мне только кажется? Стоит с независимым видом, губы приоткрыты, зубы стиснуты, дыхание частое и поверхностное... он же сильно взволнован. Я настораживаюсь. Он тут же напускает на себя подобострастный вид и просит автограф.

— Сади...тесь! — поправляюсь я в последний момент и указываю на место за длинным узким столом. Сам занимаю стул напротив, вполоборота к нему. Ему нахрен не нужен мой автограф, и у него может быть только одна причина нервничать и стремиться это скрыть — он знает, что случилось с Джеймсом. Беспокойство за сына ощущается, как физическая боль, вроде удара в живот или легкого ножевого ранения, но пока мне легко ее игнорировать. Я слишком счастлив и не хочу притворяться.

— Я был другом твоего отца, — говорю я.

— О, вы знакомы с моим папой? — ему почти удается легкий тон.

— Речь не про Пола Адриана Райта. И можешь говорить мне "ты".

— А про кого? Я что, был усыновлен? — он иронично прищуривается.

Откуда-то из маггловского детства всплывает словосочетание "тайна усыновления", и в голове щелкает: меня что, пытаются подловить на правонарушении?

— Экстракорпоральное оплодотворение, — воспроизвожу зубодробительную фразу из отчета и уже не пытаюсь сдержать улыбку. — Сам не догадываешься, кто твой отец?

— Могу лишь надеяться по вашему виду, что не Волан-де-Морт.

Меня задевает его насмешка. До сегодняшнего разговора с Сагитариусом я больше всего боялся, что именно так Аврорат и истолкует мой интерес к его персоне. И еще — что для спасения репутации я сам озвучу эту версию. Только в самом крайнем случае, но сама вероятность того, что я буду вынужден сделать подлость, и что я сам загнал себя в такую ситуацию, раздражала.

Он ждет. Не знаю, что хуже, услышать имя от него или озвучить самому. Наконец я решаюсь.

— Северус Снейп.

— В самом деле? Я видел его портрет и колдографию в учебнике истории, — небрежно возражает он.

— Доказательств нет, но я уверен. Ты движешься, как он. У тебя его голос. — Про характер я молчу. — Если согласишься пройти обряд или тест на ДНК, можно попытаться выяснить точнее. Кстати, портрет Снейпа не попытался с тобой поговорить?

— Нет.

— И мне перед смертью даже не намекнул.

— Если это все и правда, он бы меня не узнал. Мы ведь не особо похожи.

— Но на кого-то же ты похож, — мне тоже хорошо удается ироничный тон. — Полагаю, на мать.

— А кто моя мать?

— Самому интересно.

Аль не то, чтобы злится, скорее, временами теряет самообладание. У него слишком открытое, слишком юное лицо. Должно быть, Снейп столь же легко читал у меня на лбу плохо замаскированное "сволочь" и "шпион Волан-де-Морта". Но к этому мы вернемся позже.

— Думаешь, я сошел с ума?

— Думаю, вам что-то он меня надо.

Мне надо его видеть, это точно. И знать, что у него все в порядке. Обычно ненависть заразна, но у меня иммунитет, а у него хорошая выдержка, поэтому мы беседуем вполне мирно. Он вежливо называет денежную реформу приключением, восхищается смелостью, с которой я рискую результатами труда множества людей. Ну-ну. Время от времени поглядываю на Карту. Точка с именем Дж. С. Поттер движется.

— Расскажи мне про Джеймса, — прошу я.

— Я ничего не знаю.

— Не смешно.

Он пожимает плечами и молчит. Почему? Пытаюсь переубедить. Зацепок никаких, а время поджимает. Мне важно успеть до начала официального расследования. Не хочу никакой шумихи вокруг моего имени. Я просил Сагитариуса подождать до завтра, но уверен, Аврорат уже получает информацию.

Полагаю, ничего непоправимого не случилось, мало ли что там происходит с детьми Кингсли. Во-первых, Кингсли всех коррупционеров пересажал. Во-вторых, он пришлый, чернокожий потомок каких-то шаманов, от личной собственности отказался, и ни покушения, ни дуэли его не берут — у него боевой опыт больше, чем я на свете живу. Вот он для нашей аристократии, как бельмо на глазу, а с меня, бутафорского героя, какой спрос. Карта показывает, что Джеймс пока жив и находится в Хогвартсе. Но все-таки я не железный, я беспокоюсь, и его надо побыстрее вернуть.

— Нет!

— Да, мерлинова мать, да! Я не знаю, каким образом ты в это замешан, но у нас часа три! Максимум! Я не собираюсь слать тебе посылки в Азкабан!

— Я и не рассчитывал!

Мы оба вышли из себя, я кричу и размахиваю руками, он почти шипит, с таким высокомерием, как будто он — королева-мать, а я — провинившийся конюх. Решение приходит само, и я тут же успокаиваюсь.

— Возможно, это не вошло в учебники истории, но твой отец постоянно вытаскивал меня из переделок, часто вопреки моему желанию. Извини, но я собираюсь поступать так же. — Я смотрю ему в глаза, и какое бы у меня сейчас ни было выражение лица, он прекрасно понимает, что это угроза.

— Почему вы сразу с этого не начали?

— Надеялся обойтись. До сих пор надеюсь. — Он что, думает, мне за это медаль выдадут?

— С Малфоем вы почему-то так не церемонились.

— Наверное, потому что это Малфой. — О, Мордред, он еще и про мое общение со Скорпиусом знает, оказывается! — Я не собирался лезть к нему в мозги, я просто... испугался. Тогда я еще не знал, жив ли Джеймс.

— Уговорили, — с грустной улыбкой встречается со мной взглядом, приподнимает ладони вверх и как ни в чем не бывало говорит: — Я использовал против вашего сына заклятие присоединения к этой карте.

— Заклятие присоединения? Это то, которым коров к пастуху привязывают, чтобы не разбежались?.. Ладно, и где он сейчас?

— Внутри магической проекции Хогвартса. Только как его оттуда вытащить, я не знаю. Не планировал.

Надеюсь, злорадство в его голосе мне просто померещилось. Нет, это просто Мерлин знает что!

— Зачем тебе это понадобилось?

— Он меня достал.

Замечательно. А я и не подозревал, что у Карты есть какая-то там проекция.

— Ты сам это придумал?

— Само собой.

— Кто еще об этом знает?

— Никто. Я что, по-вашему, идиот?

— Нет, ты практически гений. Низкоуровневое бытовое заклинание, и какой результат. Очень изящное решение. Ты не подумал, гений, что у этого ребенка есть мать, отец? — Мерлин, что я несу, уж отца-то он точно не мог не принять в расчет.

— Я подумал, что им надо было лучше его воспитывать.

Пытаюсь взять себя в руки.

— А что все-таки произошло?

— Ничего. Просто мне надоело терпеть его выходки.

Я зря это спросил. Он так пугается, что я утыкаюсь взглядом в стол и поспешно говорю:

— Неужели нельзя было выяснять отношения как-нибудь иначе? Что он может тебе сделать, он всего лишь первокурсник!

— Что может сделать первокурсник, имеющий Карту мародеров и невидимую мантию? — переспрашивает он меня тоном "вы совсем идиот, Поттер?"

Я все еще смотрю в стол, на лежащие на нем руки. Упирающиеся в столешницу пальцы побелели у кончиков ногтей.

Точно, совсем идиот.

<> <> <>

Незадолго до ужина в гостиную влетел Дейв. "Гарри Поттер ходит по школе. Пошли смотреть!" Пошли.

Так себе аттракцион. Внешне человек как человек, без запаха глянца. Хмурый, взъерошенный, руки в карманах. Начал он, как я понимаю, с гриффиндорских спален, оттуда сразу отправился в подземелья Слизерина. Сопровождали его только Анжелина Уизли и сын Люпина. Мы, как и прочие зеваки, делали вид, что оказались поблизости случайно. Из слизеринской гостиной мистер Поттер вышел уже с Картой в руке и тут же разорался на Скорпиуса:

— Я вас в последний раз спрашиваю, где вы это взяли?

— Я ее нашел. Сегодня утром, на подоконнике, недалеко от гриффиндорских спален.

То есть, там, где я ее оставил. Очень удачно, что он первый пошел искать Поттера и обратил внимание на валяющийся пергамент.

— Лжете, Малфой!

— Клянусь, это правда!

— Предпочитаете веритасерум или легилименцию?!

Сложный выбор. Лично я предпочитаю легилименцию. Так, по крайней мере, продолжаешь сопротивляться. Мне кажется, после веритасерума человек уже не может доверять себе. Хотя что я об этом знаю.

— Я передам ваши слова отцу! — После этого заявления Скорпиус расплакался и удрал с места событий.

В кабинете директора министр застрял надолго. Учитывая, как быстро он действовал до того, выходило, что он просто надел невидимую мантию. Кто только не ходил по Хогвартсу: и Ровена Равенкло, и Николас Фламель, и мы, грешные. Теперь еще невидимый Гарри Поттер. Я покинул толпу фанатов и пошел ужинать. Думалось исключительно о двух вещах: о Карте мародеров и о красной обезьяне. Когда прибежала наша староста Грейс со словами "Тебя хочет видеть мистер Поттер", я даже не удивился. Спросил только:

— Он у директора?

— Нет, в западной башне, пойдем провожу.

Сидит в аудитории на подоконнике, и вид у него... странный.

Захожу, закрываю дверь. Он, ни слова не говоря, очерчивает палочкой квадрат, накладывая чары неслышимости. Засовывает ее обратно в рукав.

"Интересно, как ты меня вычислил? — думаю я. — Нет, стоп, лучше уж про обезьяну. Хотел, Аль, легилименции, сейчас ты ее получишь". Причем, ему даже палочку вынимать не придется, достаточно того, что есть контакт с кожей.

Вблизи он куда более внушительный, чем на плакатах, постаментах и прочей белиберде. Черт, присесть бы. Наконец решаюсь прямо посмотреть ему в глаза. И тут мне становится как-то совсем нехорошо. Срочно нужно объяснение, чего я тут стою перед ним, потупясь и бледнея, как девица. Говорю:

— Можно взять у вас автограф, мистер Поттер?

Он отвечает:

— Садитесь.

Улыбаюсь, — совпадение. Дальше он несет такую околесицу, что я едва успеваю подстраиваться под виражи его фантазии. Настурсия Нотт как-то говорила, что в Аврорате самое опасное — беседа. Якобы, там из тебя без всякой магии вытрясут все, что можно. Очень интересно, как это у него получится.

Минут за десять меня так выматывает разговор на "безопасные" темы, что я сам прошу перейти к делу. Он обещает свою поддержку, спрашивает, какие у меня к нему претензии. Пропуская главную "Ваш сын — сволочь", я ухватываюсь за предоставленную возможность поговорить о политике его министерства. Вцепляюсь в нее, как тонущий в соломинку, поскольку на столе перед мистером Поттером лежит Карта мародеров, о которой мне очень хочется забыть. Только это оказывается не соломинка. Он небрежно, без раздумий размазывает меня со всеми доводами, думая о своем.

— Работая в Аврорате, я все чаще сталкивался с преступлениями, совершенными по найму. Попытка переворота в 2013-м году, десятки покушений. За все это лорды заплатили золотом, а мы — кровью друзей. Рисковать своей свободой они не захотят, но галеоны отваливают без проблем, у них все равно не убудет. Потому что только в нашей стране золото и деньги — до сих пор одно и то же. Наша валюта даже не защищена от подделок, если монета из золота — значит, все в порядке, о чем еще говорить. Мы оказались государством, единственный ресурс которого — магия, с производством и обменом на уровне дикарей. Чем мы должны дорожить и чем тут рисковать?

— Ну как, вы выдаете зарплаты бумажными деньгами, учителям Хогвартса, например. Они ведь не везде принимаются к оплате. И не понятно, какая у них будет ценность потом. Вы рискуете благосостоянием, которое семьи наживали в течение поколений.

— Их ценность определяется тем, что на них можно купить. На бумажные деньги можно приобрести почти все, что раньше на золото, — за исключением сверхдорогих вещей, плюс десятки наименований предметов, которые до недавнего времени в принципе не производились. Это только начало. Черный рынок доживает последние недели. По всей стране открываются государственные мастерские, магазины, кафе. Люди только сейчас начинают привыкать к деньгам, к тому, что их можно заработать без того, чтобы обслуживать министров или лордов. Мы платим не только профессорам, мы создаем рабочие места и готовимся обеспечить каждому необходимый минимум. Магические предметы по маггловским меркам очень дороги. Одна волшебная палочка стоит, как хороший автомобиль. Тебя воспитали магглы, это автоматически означает, что тебе даже всевкусные драже не по карману. Как ты собирался устраивать свою жизнь после окончания Хогвартса?

— А можно не переходить на личности?

— Можно. Большинство выпускников школы забывает большую часть того, чему их учили, и выживает за счет использования бытовой магии. Пока не наступает момент, когда им требуется что-то, чего они сами наколдовать не в состоянии. Отсюда им прямой путь в клиенты Аврората. 73 процента преступлений против магов совершают наемники. Совершенно случайные люди ведут себя, как под Империо, только Фините инкантатем на них не действует. Поскольку у исполнителей сохраняется свобода воли, заказчиков магическое законодательство не наказывает, их действия приравниваются к намерению. И главное, вычислить их невозможно.

— А как же веритасерум?

— К ним применяют Обливиэйт, сразу же, по их просьбе.

Разговор длится минут 15, и что мы имеем? Во-первых, я перестал воспринимать человека, представляющего для меня опасность, как врага. Его приманка работает. Я не верю, что Снейп — мой отец, но я допускаю такую вероятность и исхожу из нее. Я почти раскаиваюсь. С момента, когда исчез Джеймс, в мире ничего не изменилось, и я не стал умнее за день. Просто я смотрю на ситуацию чужими глазами и не хочу возвращаться к своему прежнему пониманию. В этом и должен заключаться эффект беседы?

Когда он говорит, что переживает за сына, мне становится плохо. Я даже не могу осуждать его за то, что он играет со мной, как кот с мышью. Для него слишком многое поставлено на Карту. Но я еще какое-то время отпираюсь просто из принципа, пока он не дает понять, что применит легилименцию. Разумеется, для моего же блага. И тогда я рассказываю ему все.

И тут же жалею. Вот только что он был таким понятным и подавленным, а теперь с ним жутко находиться в одной комнате. Как в клетке с тигром. Он вроде бы и не делает ничего, а жутко. Задает уточняющие вопросы, не повышая голоса, но это совершенно другой человек. Как будто помолодел лет на 20. Непроницаемый, опасный, глаза яркие от бешенства. Отвечаю что-то, а внутренний голос нашептывает с обреченно-пофигистичными интонациями Кобейна:

"You're face to face

With the man who saved the world".

Потом он красиво бьет заклинаниями по стенам и потолку, пытаясь выявить чары.

— Я читал, что проекции и магическая защита Хогвартса взаимно непроницаемы, — говорю я ему. — Только сигналы передают на соответствующие артефакты.

— Значит, сейчас ты достанешь свою палочку и присоединишь меня к Карте.

— Но... Нет.

— Есть другие предложения? — по-деловому интересуется он.

— Сэр, почему вы не задействуете авроров?

— Никаких авроров, Снейп, и ни слова о нашем разговоре. Даже не попадайся им на глаза, пока я не вернусь!

"Сами убьете?" — хочу спросить я, но спохватываюсь:

— Снейп..?

Он смотрит на меня, и не думая отвечать. С вызовом, пристально, словно подкрепляет заклинанием мысленный приказ. Кажется, у него все чувства на пределе, но сильнее всего — ярость и легкость. Не отводя взгляда, вскакивает на ноги, взмахом палочки наколдовывает пачку крекеров и бутылку минералки, рассовывает по внутренним карманам куртки. Я пытаюсь как-то переварить услышанное. Снейп. Самая противоречивая фигура в Новой истории, — Пожиратель, уже после победы получивший орден Мерлина и "вечную славу", — и самая загадочная. Мистер Поттер, единственный непосредственный участник, выживший после схватки с Волан-де-Мортом, говорят, первые несколько лет был слегка не в себе. Ни с кем, кроме тогдашнего министра Бруствера, не разговаривал. За это время сформировалась официальная версия: верность, героизм, неоценимый вклад. Теперь во время интервью Поттер ее пересказывает, и что там у них конкретно произошло, до сих пор не известно. Вроде как Снейп должен был его выдать, но не выдал, а Поттер должен был его спасти, но не спас. И теперь я... Сейчас мне некогда разбираться в странном отношении мистера Поттера к Снейпу, мне пока хватает и своего, чтобы потерять голову.

— Если только это правда, то...

И снова тишина, во время которой мы с министром гипнотизируем друг друга.

— Что, как надо сказать что-то хорошее, так все слова сразу закончились? — Он, морщась, кивает на мою палочку: — Давай уже, долгие проводы — лишние слезы.

Глава 4.

<> <> <>

— Пап? — Я, не веря своим глазам, подбежал к нему.

— Угу, привет.

Что-то он не в духе.

— Где мы?!

— В одной из магических проекций Хогвартса.

— А как я здесь оказался?

— Ты совершил ошибку.

— Какую?

— Подумай.

Блин, я уже целые сутки тут думаю!

— Пап, я не совершал никаких ошибок, я просто возвращался...

Небрежный жест, типа, заткнись, не до тебя. Вот гад!

— Ладно, — делаю попытку номер два. — Тогда как ты сам здесь оказался?

— Я тоже совершил ошибку.

— Какую?

Это он правда цедит сквозь зубы: "Не предохранялся", или мне послышалось?! Фигасе. Какой прогресс! Обычно он при ребенке так не выражается.

Ходит с места на место, тычет палочкой во все углы и молчит. По стенам пробегают цветные волны невербальной магии. Мощно, но пока без толку. Он устремляется в холл, и я бегу за ним.

— Пап!

— Есть хочешь?

— Уже нет.

В меня с грацией гордого ежа летит упаковка магловского печенья.

— Пап, почему ты не хочешь мне все объяснить?

— А ты не хочешь мне объяснить, как штаны юного мистера Батани оказались на шпиле Астрономической башни?

— Это была шутка!

— Тонкий гриффиндорский юмор? Ты, как ценитель, мог бы провести простую параллель между собой и штанами.

Больше мы не говорим друг другу ни слова. Узнаю, кто это сделал, — убью.

<> <> <>

Это совсем не похоже ни на аппарацию, ни на каминную сеть, ни на использование порт-ключа. Никаких неприятных ощущений, темноты в глазах, головокружения. Словно ничего и не случилось. Старый добрый Хогвартс, освещенный светом магических факелов, тьма за окном. Теоретически это означает, что и другие виды перемещения можно сделать столь же безболезненными. Нужно только понять принцип. Но сейчас надо поспешить к входу в Северную башню, если я не хочу потом искать мистера Поттера по всему замку.

Как здесь красиво ночью! Ватная тишина, безупречные грани очерченного камнем пространства. И ни одного предмета, которому было бы меньше тысячи лет.

Еще спускаясь по лестнице слышу величественное звучание латыни. Монолог принадлежит господину министру. Похоже, он сорвал голос. А на невербальные заклятья, значит, сил уже не осталось? Я подхожу совсем близко, он почему-то не чувствует моего появления. Джеймс, акнерыс его раздери, дремлет на ступеньках, привалясь к парапету. Дожидаюсь, пока министр опустит палочку.

— Мистер Поттер?

— Ты что здесь делаешь? — набрасывается он на меня.

— Ничего. В школе авроры, и я подумал, что я лучше здесь подожду, пока нас спасут.

Он опять приходит в бешенство.

— А если не спасут??!

— Ну, значит, хоть доживу спокойно.

— Ты не мог убраться в место попроще?

— И увести по своим следам Аврорат? Нет. К тому же я вам еды принес, сэр. Месяца на три должно хватить, — я похлопываю рукой по сумке. Мистер Поттер не выказывает никакого удивления, странно.

— Где Карта? — Черт, сменил бы он тон все-таки. После размеренной, безнадежной латыни аврорские интонации оскорбляют слух.

— Отдал миссис Уизли.

— Какой еще миссис Уизли!?

— Гермионе Грейнджер, сэр. И показал ей заклинание. И от вашего имени просил по возможности отсрочить заведение дела.

— Фуф! Слава Мерлину! Молодец.

Приятно слышать. Вот если бы он еще не орал на меня только что. И тут из-за его спины подает голос Джеймс.

— Райт? Так это твоих рук дело. Сока мимблтонии, вижу, оказалось недостаточно...

А я уже и забыл про существование этого говнюка. Черт! Я думаю, что сам виноват, и что, кажется, теперь моя очередь побегать по Хогвартсу, потому что долго я этого не выдержу. Но тут министр взмахимает палочкой, словно проводя позади себя невидимую черту — судя по наступившей тишине, какая-то разновидность Протего с эффектом звукоизоляции. И вид у него такой, что я опять забываю про Джеймса. Он быстро делает три шага, разделявшие нас, так что мы оказываемся стоящими нос к носу. Меня обдает запахом — свежесть и горечь, и цветом — зеленое и черное, хотя из зеленого — только взгляд сквозь ресницы. Он почему-то опять взвинчен до предела и напряженно ищет пристойное выражение своим эмоциям. Я замираю и жду. Наверное, найдет, — министр все-таки. Мы оба в нелепом положении, но нас со всех сторон поддерживает тишина.

— Господин министр?

Он бережно поправляет на мне скособоченный шарф, — я чуть не задушился им на радостях, пока разговаривал с Гермионой Грейнджер. Хорошо, что в коридорах Хогвартса холодно. Что-то даже страшно подумать, что было бы, если бы я его сегодня не нацепил. "Больше этого не повторится", — произносит мистер Поттер. Он говорит, что мы скоро вернемся, все будет в порядке, я тоже успокаиваю его, что да, конечно, не обращайте внимания, все нормально. Потом мы садимся прямо на пол, опасливо косясь друг на друга. Джеймса рядом уже нет. Можно было наколдовать себе какую-нибудь мебель, но мне странным образом и так хорошо. Не хочу, чтобы здесь появлялась хоть одна лишняя вещь.

— Можешь установить чары неслышимости и круговую защиту? — вдруг просит мистер Поттер.

— Конечно.

Видя мое удивление, он поясняет:

— Вымотался в ноль, хочу немного отдохнуть. Ты точно не знаешь, как отсюда выбраться?

— Нет, но я взял в читальном зале несколько книг. Дать их вам, сэр?

— Завтра.

Я очерчиваю палочкой наш пятачок с трехступенчатой лестницей между двумя площадками и куском коридора. Он с интересом наблюдает за моими движениями, потом отодвигается к колонне, чтобы привалиться к ней спиной и явно собирается просидеть так всю ночь. Я просто откидываюсь на спину, подложив руку под голову, и смотрю, как сбоку от лестничного пролета уходит в темноту каменный свод. На стеклах расположенных над нами окон гуляют блики факелов.

— Тебе удобно?

— Да, отлично. Может быть, надо установить защиту и вокруг Джеймса? Если вы чего-то опасаетесь...

— Нет, это я так, на всякий случай. Джеймс сам о себе позаботится. Он очень похож на меня... Извини.

Потом мы разговариваем о моей учебе и вообще о всякой ерунде, как два школьных приятеля. Видимо, в глубине души мы не верим, что когда-нибудь отсюда выберемся. Постепенно разговор съезжает на Аврорат. Мой здравый смысл возвращается из глубокого нокаута, и я спрашиваю:

— Вы из-за мистера Снейпа так ко мне относитесь?

— Да.

— Вы сказали, что были его другом.

— Я солгал.

Интересное дело. Это было единственное в том разговоре, чему я сразу же поверил. Из-за какой-то особой тоски в голосе, наверно.

— Вы его любили? — допытываюсь я.

— Я его ненавидел.

— А...

— Он меня тоже, хотя и защищал всегда.

— И что изменилось?

Он молчит. Это действительно не мое дело.

— Простите, сэр, но вы сейчас влезли ради меня в кучу неприятностей. Вдруг через неделю выяснится, что я не имею к Снейпу ни малейшего отношения, и что тогда будет?

— Тогда мне будет плохо, — через силу смеется он. — А сейчас мне хорошо.

Я продолжаю недоумевать, если ему нужен Снейп, на кой черт ему сдался я? Есть же в конце концов хроновороты, оборотное зелье, чары личины и Мерлин знает что еще.

Молчит.

— Но вы правда считаете, что я на него похож?

— Иногда мне кажется, что он в тебя вселился, — говорит он сквозь зубы. Кажется, я опять его разозлил.

— Может, вам просто стало некого ненавидеть? — И сам разозлился.

Он реагирует спокойно. Рассказывает, что уже думал о хроновороте, но это средство, прибегнуть к которому никогда не поздно, а здесь у него Орден, семья, реформа. Возвращаться потом обратно он, как я понимаю, не собирается. Логично, на самом деле: зачем, если ему нужен Снейп?

— И потом, — вздыхает он, — я не могу придумать, что делать в прошлом.

— Ну как, — удивляюсь я, — найдете там мистера Снейпа, извинитесь и...

— И он меня убьет? — с воодушевлением подсказывает Поттер.

Я слегка шокирован простотой военных нравов, но оказывается, это всего лишь оптимальный, по мнению министра, вариант развития событий. Потому что зачем ему нужен Снейп, он понятия не имеет, а уж зачем он Снейпу, тем более.

— Вот если бы мы с ним были экстрактом валерианы и соком сопофорного боба, — издевательски растягивая слова говорит он, — я бы точно знал, что нас надо вылить в один котел, и чтобы чья-то рука перемешивала один раз по часовой стрелке и семь раз — против. Или, скажем, если бы я был книжкой с детскими сказками. Или самопишущим пером — у него было такое, здоровое, с темно-зеленым отливом! Тогда все было бы просто. Но человеческие отношения я себе не представляю.

— Ну, вы же всегда можете посмотреть в Зеркале желаний, как все должно быть, — говорю я, слегка ошалев от внимания нашего министра к простым повседневным вещам.

— Его еще найти надо, — мрачнеет он.

Тоже мне проблема. Совершенно точно известно, что оно не уничтожено. А тайники Дамблдора искать всяко интереснее, чем крестражи. Я бы поискал.

— Когда я был на первом курсе, Дамблдор сказал мне, что видит в Зеркале шерстяные носки, — с горечью произнес вдруг мистер Поттер.

В жизни не слышал ничего смешнее. Приподнялся на локте, еле отдышался.

Поттер смотрит на меня зло, потом грустно.

— Ты, конечно, в курсе про Грин-де-Вальда? — Он непроизвольно хмурится, я виновато пожимаю плечами.

— Конечно.

— Откуда?

— Читал.

— Так интересовался Дамблдором?

— Ну почему только Дамблдором.

— А..?

— В целом. Войной.

Его взгляд из ироничного снова становится пронзительным. Знать о войне сверх официоза — признак неблагонадежности.

— Зачем?

— Интересно же.

Я подбираю слова для ответа на следующий вопрос, но он меняет тему, чтобы потом вернуться к этой исподтишка. Ну нет, так не пойдет. Выразительно смотрю на него и, поймав вопросительный взгляд, складываю пальцы лежащей на виду руки буквой V. Он замечает сразу. Прикрывает веки, вцепившись пятерней в челку. Я напрягаюсь. Настолько шокирован? Счел мой жест за проявление ненависти? Откройте же глаза, черт возьми. Поттер убирает руку от лба, возобновляя нейтральный разговор. Во взгляде у него веселье и отчаянная решимость, при этом кисть другой руки, свисающая с согнутого колена, столь же малоприметным жестом складывается в фак. Меня разбирают смех и досада. Фак явно предназначается нам с покойным Лордом, возвышенные чувства — видимо, тем, от кого он собирается меня защищать, если я вдруг решу вывесить Черную метку над Визенгамотом (или что он там себе по этому поводу вообразил?)

За разговорами мы встречаем утро. Полосы света в верхних окнах сначала сизые, потом желтые с розовым. На полу и стенах распускаются цветные зайчики витражей.

— Ну что, завтракать и спать? — спрашивает Поттер.

Я извлекаю из сумки крошечный сверток, который снаружи оказывается целым холмом из пирожков и еще один — с фруктами.

— Джеймс! — говорит Поттер посредством соноруса. — Иди к нам, завтрак на полу!

Он приходит, мы старательно игнорируем друг друга.

— Еще у меня есть вино, шесть бочек, — сообщаю я. — У эльфов больше никакого питья в закрытых емкостях не было, и ваша подруга велела брать, что есть. Сказала, что лучше мы тут все сопьемся, чем...

— Спиваться не будем, — отвечает мистер Поттер. — Когда понадобится, превращу его в воду.

Я фыркаю, он тоже улыбается.

<> <> <>

Снаружи все казалось очень просто: я знал, что создатели карты были по современным меркам довольно посредственными магами, все четверо. Даже если они объединили силы, моего Магикус экстремус должно было хватить за глаза, но ничего не получалось.

Я беспокоился за Аля. Рационального объяснения этому не было. В нашем Аврорате, хвала Кингсли с Мерлином, все вежливы и гуманны. И если в стажеры еще могут затесаться дикари, к моему делу случайных людей не подпустят на милю, им будут заниматься только лучшие специалисты, корректные, как дворецкий у Малфоев. Но вдруг... вдруг... В этот момент я понимал всю чокнутую родню подозреваемых, насылающую на нас проклятия.

В конце концов, что я так над ним трясусь? Это просто смешно. Он же маг! В его возрасте я уже перенес пару качественных Круциатусов, сотню переломов, мелкий садизм Амбридж — и, Мерлин, кем бы я стал без этой закалки? Гиацинтовой феей? Уже будучи членом правительства, беспрекословно выполнял приказы авроров. Сколько раз на каменный стол передо мной ставился казенный стакан с прозрачной жидкостью... (От легилименции, правда, всегда отказывался: все вопросы проходят неоднократную проверку, ментальное вмешательство проконтролировать сложнее). Я трижды был подозреваемым, десятки раз — свидетелем, и никогда, в том числе в первые годы, не ощущал ни страха, ни дискомфорта. Да что там я, — если бы сейчас в качестве обвиняемых должны были забрать Джеймса или даже Луну, я пожелал бы детям удачи и порадовался, что они интересно проведут время — хоть какой-то реальный опыт!

Со Снейпом все было иначе. Стоило мне представить его хотя бы проходящим стандартную процедуру задержания, все эти "Сядьте!", "Встаньте!", "Руки в стороны!", и я готов был грызть эту проекцию зубами. Собственно, после того как ее не взяли обычные заклинания, практически этим я и занимался.

Где он сейчас, что делает?

Обессилев, я сел на пол. Джеймс находился рядом, и я произнес заклинание легилименции. Мне надо его увидеть, хотя бы так. Джеймс все равно не почувствует вмешательства. Все, что у него останется на память от моего самоуправства, — легкое ощущение того, что он видел себя со стороны. Со временем он поймет, если вспомнит, но мне плевать. Мне нужна их первая встреча, только первая встреча. Я не хочу ничего знать о конфликте. Раз Аль не хочет. Хватит с меня Думосброса.

Закрываю глаза. Есть. Ранняя осень, сверкающие многогранники теплиц похожи на нелепые кристаллы. Теплицы заперты, но некоторые растения за лето пускают отростки от корней наружу. Аль наклоняется над одним из них, высыпает на него из кармана синий порошок, отходит, наблюдает. Сколько же в нем от Снейпа! Выверенные движения, спокойная любознательность исследователя. Прищурясь, смотрит куда-то вбок, покусывая нижнюю губу. Поворачивает голову, замечает меня, точнее, Джеймса. Я со смешком встречаю его холодный взгляд, и он отворачивается с брезгливой гримасой. Которая тоже напоминает мне о Снейпе. Я немного теряю концентрацию, и в голову начинают лезть лишние образы. Поспешно произношу Фините. Больше не могу оставаться на одном месте. Надо искать выручай-комнату, возможно ее можно будет использовать как "лифт".

На сей раз замок не собирается меня выручать. Я опять стал представлять себе арест Аля. Что, если он окажет сопротивление и... Чушь, все чушь. Если мы благополучно вернемся, в чем я почти не сомневался, максимум, что грозит паршивцу, — это отчисление из Хогвартса. Но школа не Аврорат, на ее руководство я запросто смогу повлиять. Мерлин, о чем я думаю?! Я сошел с ума, я общественно опасен, надо предупредить Невилла. Пусть отправляет в отставку. Буду использовать свое влияние хотя бы как частное лицо.

Когда исчерпаны практически все идеи, приходит время вспомнить древнюю поисковую магию, якобы позволяющую обнаруживать чары. Она бестолковая и затратная. Я минут десять декламирую тарабарщину, чтобы убедиться в ее неприменимости. Все, в ближайшее время я буду не способен к заклятьям. Надо отдохнуть. Интересно, сколько у меня осталось времени до расследования? И есть ли оно, это время? Внезапно я соглашаюсь со всем, о чем говорил Аль, ругая нашу политику. Пытаясь оградить магов от преступности и экономических проблем, мы лезем в частную жизнь и разрушаем обособленность. Чем обернется новая система в чужих руках или в более жестких условиях?

В памяти всплывает еще несколько третьесортных заклинаний...

— Мистер Поттер!

Из-за постоянной скуки я совершенно разучился контролировать эмоции. Я рад его видеть, но боюсь, что за эту радость придется слишком дорого заплатить. И я опять срываюсь. Теперь он точно решит, что я зарвавшийся псих.

Оказывается, пока я тут изводился, он до полуночи отсиживался у привидений. Потом увидел в Хогвартсе Гермиону, частично рассказал ей правду, частично наврал от моего имени, и эта парочка под носом у авроров "обчистила" кухню.

На Джеймса я не обращал внимания. В смысле, не больше, чем обычно. Зря, как выяснилось. Он, разумеется, не понял моего отношения к Райту, — при нем я еще ни на кого не повышал голос, — и стал угрожать. Когда он заговорил, я словно первый раз в жизни увидел собственного сына. Довольно высокий для своего возраста, унаследовавший от Джинни броскую, почти женственную красоту черт лица. Одет астрономически дорого. Высокомерный и... равнодушный. Я даже не знал, с кем сравнить. Малфой? Тот был как-то попроще, питал ко мне страстную ненависть, мы были эмоционально зависимы. Возможно, с таким скучающим видом Драко мог бы отчитывать прислугу.

Упоминание мимблтонии резко вывело меня из состояния созерцания, в котором я завис от усталости — поисковая магия была явно лишней. От Джеймса я отмахнулся, на Райта не решался посмотреть. Уроки гербологии давным-давно были выкинуты из головы, но мимблтонию забыть невозможно — клейкая, едкая, воняющая свинарником ботва. Мне казалось, что сейчас, что бы я ни сделал, все мои слова будут пахнуть мимблтонией. Разве что дать непреложный обет? Это был бы достаточно широкий жест. Жаль, что сил на него не хватит. Или все-таки хватит? Пытаюсь сконцентрироваться, как для заклинания, чтобы оценить ресурсы организма, и меня ощутимо пошатывает. Этого только не хватало!

— Господин министр? — сквозь шум в ушах мягкая предостерегающая интонация. Маленький Снейп. Я буду защищать тебя в любом случае. Только не злись.

Наконец поднимаю глаза и обещаю: "Все будет хорошо", но не слышу в своем голосе ничего кроме отчаяния. Тянусь руками к шарфу, расправляю мягкую ткань. В этот момент я напоминаю себе всех бабушек мира, которые делают для внуков то немногое, что могут, — вяжут шерстяные подарки и потом, провожая, укутывают своих чад потеплее так старательно, как будто глупый кусок ткани спасет непоседу от всего ужасного, что ждет за порогом. А ведь я, между прочим, еще не совсем бабушка. Мой шарф — один из первых артефактов Ваззолера, на него такие чары наложены, что на ЗОТИ можно уже не ходить. Я хороший маг, у меня куча друзей, и если должность у меня не самая запоминающаяся, то только потому что я всегда переходил на самый проблемный участок. Почему же сейчас я чувствую себя таким беспомощным?!

— Это больше не повторится, — говорю я.

Он отвечает успокаивающе, почти покровительственно, и я начинаю подозревать, что ум и глупость не зависят от возраста.

Сев на пол, удивляюсь, как держался на ногах последние два часа. Встать бы я сейчас точно не смог.

Выспрашиваю о его жизни, а он меня — про Северуса. Никаких особых откровенностей, просто вежливая беседа. Потом он резко интересуется:

— А вдруг через неделю выяснится, что я не имею к Снейпу ни малейшего отношения?

Возможно, его раздражает, что я принимаю его за кого-то другого. Что ему сказать? Что это будет самая счастливая неделя в моей жизни, после 1998 года так точно? Глупо. Отшучиваюсь кое-как. Но он идет напролом.

— Не понимаю, почему вы придаете такое значение сходству с мистером Снейпом. Если вы по нему скучаете, вы же всегда можете сварить оборотное зелье или наложить чары личины.

Мои мысли переходят на крик. Мерлин, каким боком это приблизит меня к Снейпу?! Он мертв! Его сознание разрушено, его магия уничтожена! Если я увижу такое напоминание о нем, даже не знаю, что будет. Боюсь, я опять стану пациентом Кингсли.

— В конце концов, вы можете взять хроноворот и вернуться...

Я уже стараюсь не слушать. На какое-то время повисает милосердная тишина, я перевожу дух. Давно меня никто так не мучил. Глупый маленький Снейп.

— Вы правда считаете, что я на него похож?

Нет, шучу я так. Шутки ради залез вот в проекцию за 17 дней до отмены старых денег.

— Иногда мне кажется, что он в тебя вселился.

— Может, вам просто стало некого ненавидеть?

Не заводиться. Только не сейчас.

— Конечно, у меня есть соблазн воспользоваться хроноворотом, — я благоразумно прожевываю слова "как можно скорее". — Но у меня осталось несколько недоделанных дел, да и там меня ждут проблемы...

Если Джинни или Гермиона узнают про хроноворот, они меня убьют.

— Например, есть известные запреты. Меня никто не должен видеть...

— По-моему, это действительно только для того времени, когда вас могут узнать в лицо. Ну или запаситесь оборотным зельем. В любой маггловской парикмахерской сырья — на любой вкус.

— Плюс мне нельзя будет менять события, которые я видел. Не уверен, что удержусь.

— Да ладно вам. В вашем распоряжении отрезок в 38 лет, по которому вы сможете перемещаться взад-вперед, сколько потребуется, — практически вечность! Лучше смотрите, чтобы вас там не убили на третий день.

— Да, это тоже. И потом, я не могу придумать, что делать в прошлом. Ну, зачем я Снейпу, если не для того, чтобы спасать его шкуру.

Под недоумевающим взглядом Аля пускаюсь в невнятные объяснения.

— Вы же можете посмотреть в Зеркале желаний, — говорит он, когда я совсем запутываюсь.

Откуда он вообще знает о свойствах Зеркала? Даже я про него давно забыл, и воспоминание вышло не слишком приятным: моя тоска по родителям оказалась только разминкой. Довольно мрачный артефакт, если подумать. Не удивлюсь, если выяснится, что Дамблдор его разбил. Поразительно: Аль выбирает самые больные темы, но от разговора с ним боль уходит. Как будто при свете дня пересказываешь приснившийся кошмар. Я так давно ни с кем не говорил о Зеркале... Если уж на то пошло, я вообще ни с кем о нем не говорил.

— Когда я был на первом курсе, Дамблдор сказал мне, что видит в Зеркале шерстяные носки. — Это вырвалось как-то само собой.

Он смеялся долго, искренне и самозабвенно. Приятно, что хоть кто-то способен оценить юмор Альбуса. Ну да, конечно, этот паршивец знает про Грин-де-Вальда.

— Что, тоже видел колдографию в учебнике Истории?

— Увы. Ее, должно быть, забыли туда поместить. — Издевается.

— Тогда откуда?

— Читал.

— Что, так интересовался Дамблдором? — Я совершенно напрасно затеял этот разговор, мне уже очевидно, чем он закончится, но меня несет.

— Ну почему только Дамблдором.

— А..?

— В целом войной.

Это называется, "Будем знакомы, я — темный маг. Ваш мир мне противен, поэтому я изучаю времена, когда вас били в хвост и в гриву". Мне становится страшно, потому что в голове журчит голос Сагитариуса: "Если с ним что-то не так, то виноваты мы, наше воспитание, пообещай, что не будешь создавать ему проблем". Его уже проверяли! По моей вине! Мерлин и дохлые книзлы, далась им всем эта война. Лично я бы дорого дал, чтобы вообще ничего о ней не знать...

— Зачем?

Хочу от него услышать, что у него чисто академический интерес к истории или к темным искусствам. Что он нигде не состоит, ни с кем не связан, ничего не замышляет. Абсурд, конечно, — если это просто хобби, то ему ничего подобного и в голову не взбредет, а если не просто... С какой стати он должен мне доверять? К тому же его ведь уже проверили. Мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Все, тема закрыта.

Но он, видимо, все-таки доверяет, и, видимо, все-таки зря, потому что когда он показывает мне знак V, мне натурально плохеет. Я уже забыл, насколько я ненавижу Волан-де-Морта. Но я его ненавижу, органически, каждой клеткой тела. Я не могу равнодушно относиться к его приверженцу, даже если это... это...

Снейп был на нашей стороне! Хотя я всегда думал, что на той. Здравствуйте, родные грабли.

Но как же так: его проверили, и результат — Сагитариус взял с меня обещание не создавать ему проблем. Аль что, обвел вокруг пальца мое родное ведомство? С него бы сталось, если бы речь шла о стажерах, но наш с Бородой разговор состоялся после запроса категории А. Значит, по Хогвартсу сейчас ходит сторонник Волан-де-Морта. Это один из лучших спецов Аврората, он сопровождает отчеты своими толкованиями, имеет полномочия на применение непростительных. (Мерлин, допустим, он не попал под люстрацию, но как он проходит тесты???) И, формально, поскольку он в теме недавнего запроса, нет ничего удивительного, что именно ему и поручили решать мою маленькую проблему.

Сволочь, когда я отсюда выйду..! А я выйду. Потому что Аль передал Карту Гермионе, это во-первых. И сам приперся сюда — это во-вторых. Если неизвестный мне умник действительно не смог установить отцовство, а вероятность такая есть, то он тоже должен был подумать про Ридла. А уничтожать сына любимого Повелителя, пусть даже и за компанию с ужасным мной... Так что Аль — заложник.

А я мудак. Видимо, это тоже вневозрастная категория.

<> <> <>

От их поведения я просто офигеваю. Они то хихикают и переглядываются без повода, то с самым серьезным видом обсуждают какую-то хрень. Ем виноград, потому что выпечка, несмотря на божественный запах, все-таки не лучшая пища после дня голодовки.

— А почему ты предпочел отдать Карту именно Гермионе? — спрашивает отец, продолжая начатый до моего прихода разговор.

— Нуу, я подумал, что вы близкие друзья, и... — он смотрит в кружку, потом косится на отца и по-дурацки хмыкает, — просто не мог упустить такой повод.

— Ммм?

— Ну, она же самая красивая женщина в мире.

— Да?! — папа выслушивает это бредовое заявление с таким вниманием, как будто... даже не знаю, с чем сравнить. — Разве? На мой вкус самая красивая женщина — моя жена.

Происходит что-то непонятное, и я наблюдаю. Отец не смотрит в мою сторону, но мне кажется, что последняя фраза — для меня. А хитрая улыбка и настойчивый вопрос — для Райта.

— Но обычно самой красивой считают Флер, — добавляет он и откусывает грушу.

— Конечно, они тоже очень красивые, но это не то, что я имею в виду. Они просто похожи на красавиц прошлого, а Гермиона Грейнджер... ну, до нее ведь такая внешность не была популярна... а теперь...

— Я правильно понимаю, что ее дочь Рози, — ты ее наверняка видел в школе, — по-твоему, уже не красивая?

Райт прячет покрасневшую физиономию за кружкой, откуда гулко доносится его "Угу".

Повисает пауза.

— Я только одного не понимаю, — резко спрашивает папа, — как сочетается симпатия к... Грейнджер с... — он выразительно пошевелил пальцами в воздухе.

Они по-прежнему не смотрят на меня, ни тот, ни другой.

— Нормально сочетается, — хамовато отвечает Райт.

Ну щас ты тааак нарвешься.

Папа молча склоняет голову набок и зло выпучивает глаза. Таким жестам он от совы научился, не иначе.

— Это называется объективность. Однако вам это понятие почему-то не знакомо!

Я в предвкушении закусываю губу, но ничего не происходит.

— Да, при моей биографии трудно быть объективным!

— И всем остальным тоже должна мешать быть объективными ваша биография? Хотя у каждого своя есть? — Райт отворачивается и какое-то время сидит молча, потом неохотно добавляет: — Вообще-то я не имел в виду лично вас.

И все. Ссора сходит на нет. Они еще немного сидят молча, обмениваются взглядами, опять начинают украдкой улыбаться. Но они именно ссорились, это точно, хоть я и не понял ни слова.

Мистер Поттер, если кто не в курсе, не ссорится. У него на это нет времени. Он просто подписывает бумажки, а оппоненты потом всю жизнь неприятности разгребают.

— Почему ты все время носишь черное?

Может, папа совсем того? Я еле удерживаюсь от "намека", что форма у нас такая.

— Нравится, — с умным видом отвечает Райт. — Практично, и не надо думать, что с чем сочетается. У меня... эээ... не так много одежды... так что это удобно. Кстати, спасибо. А вы почему?

Да что же происходит??? Ладно, пусть Райт ни в чем не виноват. Допустим, он оказал отцу важную услугу. Но это же ничего не объясняет. Ничего. Чтобы отец интересовался чем-то, кроме работы? Ха-ха! Если при нем обсуждают обычные темы, он замыкается, и такая скука в глазах, как будто он наносит благотворительный визит слабоумным. И вдруг он заводится из-за чужих "симпатий к Грейнджер", начинает разговор о тряпках, и с кем..! Да ему плевать, кто во что одет. Хорошо помню, однажды мама просила его повлиять на дядю Рона, когда они с тетей совсем поссорились. Он минут десять изучал свою ладонь, пока она распиналась, и спросил: "Прости, что?" Потом еще так удивлялся, что они развелись. А как он себе одежду покупает — вообще отдельная история.

— Это все из-за одного и того же человека, — говорит отец.

Это щас про что вообще было?

— Ооо! — теперь Райт реагирует так, словно прозвучало что-то важное. — А что, он тоже?

— Не знал об этом? Ну, теперь знаешь.

— Извините, я вам случайно не мешаю? — не выдерживаю я.

Они даже не удосуживаются ответить. В последний раз на меня так мало обращали внимание, когда я смотрел порнуху в думосбросе. Вскакиваю и направляюсь в южный коридор. Никто меня не останавливает, не спешит объяснить, что происходит. Блин!

Ну и фиг с ними. Все равно я уже наелся.

Глава 5.

<> <> <>

Я просыпаюсь, как обычно: не открывая глаз, не шевелясь, не меняя дыхания. Привычка не аврорская, детская. Ей я обязан многими открытиями, по большей части неприятными, но возвышавшими меня над окружающими. Дом Дурслей... к чему его сейчас вспоминать? Я ослепительно счастлив и совершенно потерялся во времени. Но первым после сна всегда вспоминается детство, исходная точка, точка опоры. Тогда я был любопытен, безрассуден и всего боялся.

Кажется, мне снилось, что Снейп погиб, и я 18 лет тяну лямку без него. Логично, подробно, слишком долго... а, дьявол, как раз это не сон. Это все взаправду. Я женат, я министр, я в проекции. Дьявол!!! А что снилось, уже не вспомню.

Боль, как при преждевременном выходе из наркоза. Но это не важно. Важно, как отсюда выбраться и как себя вести. То, что я делал вчера, смахивает на сумасшествие. Это было совершенно недопустимо. С оттенком ужаса вспоминаю пропущенный ужин у Эшли, во время которого мы планировали обговорить финансирование его проекта, и разговоры с похожим на Снейпа учеником. Почему я не сдал его аврорам и зачем наболтал столько лишнего?

Я приоткрываю глаза и вижу колонну, поддерживающую арки, лестницу, балюстраду. Ослепительный полуденный свет высвечивает все до мельчайшей детали. На ступенях сидит он, Аллан Райт, и задумчиво листает книгу. Откладывает в сторону, смотрит в стену. Это не Снейп. Он совершенно не похож на Снейпа: слишком тонок в кости, черты лица не тяжеловесные, красивые. Банальные. Волосы немного вьются, одежда без тени неряшливости, правильная осанка. В этом парне нет ни грана той отверженности, которая выделяла Снейпа еще со школы.

Но если бы и был похож — все равно это не Снейп.

Я присматриваю за ним, размышляя, как быть дальше. Да, ну и в положение я себя загнал. Джинни права, нельзя так переутомляться...

Он делает резкое движение головой, так что волосы слегка разлетаются в стороны, и с выражением крайней досады коротким молниеносным движением бьет кулаком в пол. И — словно осколки стекла осыпаются перед глазами.

— Что? — Я вскакиваю, как от боли.

— Нет, ничего, — немного смущенно говорит он.

Стою. Молчу. Раздраженно напоминаю себе, что это не Снейп.

Он что, не понимает, что ответ неудовлетворительный? Поднимает глаза и вежливо меня разглядывает.

— Так все в порядке? — уточняю.

— Да, просто... — он умолкает и как будто совсем забывает обо мне.

Вот это мило!

— Вынужден все-таки напомнить, что мы находимся в не совсем обычном положении, и будет лучше, если ты не будешь от меня ничего скрывать.

Прозвучало резковато, но сойдет.

— Да, конечно. — Он поднимает на меня глаза очень медленно и отвечает тоже с заминкой. — При перемещении в проекцию я ничего не почувствовал и думал, что, значит, можно и телепортацию или трансгрессию сделать такими же. Сейчас я понял, что пространственного переноса не было. Поэтому все и прошло так легко.

— Аа, это! Мог просто у меня спросить. Про пространственные перемещения я знаю все.

— Спасибо, я учту.

Он не обратится ко мне никогда. Похоже, я его обидел. А ведь он, в сущности, ни в чем не виноват, — ну, не считая покушения на убийство и прочей мелочи. В моей неадекватности точно не виноват.

Хватит, надо вспомнить вчерашний день и вести себя более последовательно. Я не должен выглядеть как жертва Обливиэйта. Как бы я поступил в данной ситуации вчера? Ответ приходит сразу. Мерлин, пошли мне терпение!

— Дай руку.

Некоторые заключенные Азкабана при рассмотрении вопроса об амнистии изображают сумасшествие. Вот, сейчас узнаю, каково это.

Он плавно поднимает вверх ладонь, ни тени эмоций на лице.

Берусь за кончики пальцев, поворачиваю тыльной стороной вверх. От удара об пористый камень с костяшек содран слой кожи, кое-где до крови. Про раны, которые обычно не замечаешь на себе, я тоже знаю все или почти все. Так даже правильно — залечить. Сперва царапина, потом в случае чего хлопот не оберешься.

Произношу заживляющее, разжимаю пальцы и зацепляюсь взглядом за его руку. Внезапная вспышка эмоций, как разряд тока. Всех сразу — счастья, несчастья... "Это не Снейп, — грубо напоминаю себе. — Какого я все время принимаю его за Снейпа?"

Хотелось бы думать, что это результат какого-то изощренного, злонамеренного колдовства, рассчитанного специально на меня, но соотношение профессиональных знаний и профессиональной паранойи у меня пока все еще в пользу первого. Не колдовство. Я растерял остатки рассудка и если меня накроет, могу уйти в беспамятство на несколько месяцев. Плохо. Как я мог позволить себе так заиграться? Почему не обратился за помощью к Кингсли вчера? Или еще лучше — 1 сентября, когда все только начиналось? Решил сыграть с темнотой в кошки-мышки? Ведь я же понимал, что со мной происходит, чувствовал... Теперь поздно, придется справляться самостоятельно.

— Ты говорил, что взял книги. Давай их сюда.

Молча выкладывает на пол стопку, я левитирую ее и возвращаюсь на прежнее место. Ложусь на вязанную подкладку расстеленной куртки, читаю оглавления. Если только на меня не свалится везение, я буду изучать эти книги неделю. Совершенно немыслимо. Завтра понедельник, у меня встреча с Ра Хестоей и с цензором из "Пророка". Все сегодняшние, неофициальные, я уже пропустил.

Начинаю с той книги, где изложены общие принципы. 257 страниц. Наколдовываю чашку кофе — горькую бодрящую иллюзию, — поворачиваюсь на живот и погружаюсь в чтение. Через пару часов понимаю, что не очень-то и продвинулся. Новая информация перемежается пространными объяснениями едва ли не уровня, каким концом держать палочку. Надо Джеймса к этому подключить. Кстати, где он шляется?

— Может, пообедаем? — спрашиваю я.

Райт кивает.

— Джеймс, иди сюда! — говорю с сонорусом.

Приходит. Какой-то вид у него... ну да неважно.

— Я не хочу, чтобы ты отлучался. Поможешь мне с чтением материалов.

Если бы у нас был стол, можно было бы сказать, что он ломился от яств. Райт достал побольше свертков, и на трансфигурированой, расстеленной прямо на каменном полу скатерти возникли целые горы. Над разноцветными кучами овощей возвышалась снежная вершина вареного риса, орехи норовили осыпаться и погрести под собой вязанку зелени, лоснились маслом жареные колбаски. Я придал воде в моей чашке вкус пива.

Где-то по другую сторону гор сидел Райт. Видеть его я почти не мог, что меня полностью устраивало. Джеймс занял позицию сбоку от нас обоих, "во главе стола". Хороший выбор.

— Вот эта книга, — я приземлил ему на колени неосиленный том. — Ты должен успеть прочесть это за сегодня. Начиная отсюда. Все сложные места касаемо непосредственно проекции отметь магическими закладками.

— Хорошо, пап, будет сделано.

Когда этот поганец так смотрит — честно, неуверенно, чуть подобострастно, — устоять невозможно. Щурюсь, подавляя неуместную усмешку. Ну-ну, разошелся. Гестии будешь голову морочить, мне бесполезно.

Райт молчит. Мог бы поинтересоваться, между прочим, что ему делать. А, ладно, так даже лучше, сейчас решу, как поделим книги, и сам ему скажу. Я снова утыкаюсь в оглавления.

— Думаю, можно уже все убирать.

Джеймс торопливо откладывает себе хлебцы, овощи и орехи. Ненавижу его манеру непрерывно жрать над текстами. Невольно порадуешься, что он так мало читает. Но я привычно подавляю недовольство и утыкаюсь в книги. Разделяю их на две стопки, и тут замечаю еще кое-что — то, как мой сын смотрит на Райта.

— Джеймс!

— Да, папа? — он тут же делает обычное лицо.

— Я, помнится, просил подумать над ошибкой, которая тебя сюда привела. Что-то не заметно, чтобы ты сделал выводы.

Он опять вылупляется на меня "честными глазами". Милый, знал бы ты, сколько я уже видел таких глаз и что потом было с их обладателями.

— Ты, конечно, уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, как себя вести, но, пока у меня не стало на одного сына меньше, должен тебя предупредить. Думаю, это и мистеру Райту будет нелишним узнать. Шарф, который сейчас на нем — защитный артефакт одного из лучших современных мастеров. Нападать на обладателя такого шарфа очень неосмотрительно — заклятья, которые он не сможет рассеять, будут отражены.

— А зачем ты ему отдал? — осторожно, почти униженно спрашивает этот мелкий пакостник.

Мне нравится, как он формулирует вопрос. На самом деле его интересует, действительно ли шарф дал я, и не для того ли, чтобы свести на нет его нападения, то есть знаю ли я о них. Это для Райта очевидно, что если я знаю о шарфе, значит, я и подарил. Джеймс исходит из того, что я вообще в теме сильных артефактов, работа у меня такая. Была. Но Кингсли не раз говорил при нем, что "бывших авроров не бывает", а Джеймс, я знаю, запоминает высказывания членов кабинета, одно время даже записывал.

И, если уж совсем повезет, для него это шанс узнать, что меня связывает с Райтом.

— Захотелось. Еще вопросы?

Вопросов больше не имеется, вот и отлично, — пусть думает, что его поведение слишком отвратительно, чтобы обсуждать при посторонних. На самом деле мне просто нечего сказать. Бить детей, говорят, не педагогично, а слов у меня нет.

Райт ничуть не удивлен, смотрит оценивающе, но мрачно как-то. А я даже рад, что зашел разговор про подарки. Сразу вспомнилось, как я забежал тогда в одну из лавок, которые курирует Джордж, перед самым закрытием. На улице валил снег с дождем. Вообще-то я хотел подарить сумку, шарф просто попался на глаза. Там в одном месте вплетена серебряная нить, у сумки серебряная пряжка, и я решил, куплю и его за компанию. Когда продавец пояснил, что это куда более серьезная вещь, я только обрадовался. Мне даже не стыдно за деньги, которые я за него отвалил — это наше производство. А теперь при случае не придется врать Джинни про представительские расходы. К книзлам идиотские тайны.

— Аллан, ваша порция. Пожалуйста, пометьте все, что касается разрушения проекций, вообще все, что могло бы нам пригодиться. Не теряйте времени. Это очень важно. Надо поскорее отсюда выбираться.

Ну и чем он опять недоволен? Он хотел бы провести здесь остаток жизни? Или не рад книгам? Хотя, честно говоря, я действительно отбирал их по принципу "что не жалко".

Читаю историю создания проекций "10 веков тайного зодчества" Грао, ловлю себя на том, что в третий раз начинаю с начала одну и ту же страницу. Мысли черт-ти где. Я знаю, что ничего не могу предпринять, пока заперт тут, но не могу же я не думать! Скоропалительные выводы насчет аврора А015 — такой номер стоял на ответе на мой запрос — все-таки не кажутся мне совсем уж лишенными оснований. Хотя я вчера был тот еще мыслитель. Итак, надо отделить причины и следствия от возможных совпадений.

То, что Сагитариус стал читать мне нотацию, чтобы я не отравлял жизнь Райту — это могла быть сугубо его инициатива. Он у нас титулованный защитник униженных и угнетенных, а тут я с какими-то назойливыми подозрениями в адрес магглорожденного. Так что насчет "не создавать проблем", — пожалуй, мнение Сагитариуса в чистом виде. Именно эти слова Бороды натолкнули меня на вывод. Но это еще не значит, что он ошибочен. Возможно ли Пожирателю обойти нашу систему проверок и внедриться в ведомство — вопрос тоже интересный, но слишком умозрительный. Значит, единственное, что может служить основой для достоверного вывода — соотнесение аврорского отчета, который я читал, со взглядами Райта. Мог ли специалист такого уровня не заметить, что выгораживает сторонника Волан-де-Морта? В моем запросе, положим, про то, что из себя представляет Райт, вообще ни слова не было, но как раз это формальность. Понятно, что если я интересуюсь, значит, есть основания, раз есть основания — надо проверить. Что показала бы самая поверхностная проверка?..

Портрет Лео Грао смотрит на меня укоризненно с обложки. Я смотрю на него тоже, в общем, недобро. Повторно раскрываю книгу и пытаюсь читать.

Оказывается, до сих пор благополучно существует проекция Александрийской библиотеки, две проекции мюнхенской Новой пинакотеки — погибшей в бомбежках и восстановленной, — не пересказать, как я счастлив. К уничтожению проекций Грао относится как к самому зверскому святотатству, но даже намека на то, как это можно сделать, не допускает. Сволочь.

Итак, А015 прибывает в Хогвартс, что он делает? Сначала знакомится с личным делом объекта, очевидно. И что он оттуда видит? Обычного ученика, не честолюбивого, не блещущего избытком магии, такого, которому нудные академические дисциплины даются лучше, чем практические, ну, не считая внезапного прогресса в Защите. После этого он задаст пару дежурных вопросов Гестии и пойдет выяснять вопросы, ответы на которые я не знаю. И как быть? Придется спрашивать у Райта.

В 1870 году Фламель на спор создал видимую в лунном свете проекцию Гефсиманского сада над кабаком, в котором пил с неким О'Рейли. Идиот. Хотя его ученикам спасибо, конечно. С величайшим трудом проекцию удалось вернуть на историческую родину. Так, перемещение проекций меня не интересует. Хотя сам факт, что оно возможно, — что он нам дает? Ничего не дает.

Райт тише мыши сидит, прислонясь к колонне, с книгой на согнутых коленях. Подол мантии густой черной лужей стекает на ступеньку ниже, слева от его ног. Теперь все зависит от того, насколько он осторожен.

Нет, это невозможно в конце концов! Я когда-нибудь начну все-таки думать об устройстве проекции?

Да, у меня всегда было плохо с управлением вниманием. И то, что я не думаю неотвязно, до кого сейчас добрался А015, — уже достижение. Мрачно улыбаюсь: Пожиратели не могут повернуть развитие общества назад, только мстить. Зато тут им раздолье.

Значит, видимая проекция. Если Фламель создал ее такой сразу, это нам ничего не дает. Если же он сумел сделать видимой извне обычную проекцию, это сильно увеличивает наши шансы. Гермиона тут же уцепится за эту историю.

Не к месту вспоминается, как мы вчера обсуждали ее с Райтом. Он сказал, что она самая красивая женщина на свете, а Флер и Джинни всего лишь похожи на красавиц прошлого. Я возражал, что Гермиона — это дракон в юбке, а самая красивая — моя жена, и вообще, можно подумать, я на ней из-за внешности женился... Ужас! И ведь не пил ничего.

То, что видимый объект, в отличие от невидимого, поддается воздействию, — один из основных магических принципов. Гермиона сразу сообразит, какие тут открываются возможности.

Джеймс хрумкает огурцом, и это сбивает меня с мысли.

— Ты не мог бы чавкать потише?

— Я пойду чавкать в другом месте, — со смешком отвечает он.

Фламель... К черту Фламеля. Проводив глазами Джеймса, я накладываю чары неслышимости.

— У меня есть несколько вопросов. Это важно.

— Да?

— Те книги по истории — про Грин-де-Вальда и все такое — ты брал их в библиотеке на свое имя или через кого-то?

Что-то вчера он не выглядел таким замкнутым и подавленным. И это мне тоже почему-то напоминает о Снейпе.

— На свое.

— Если посмотреть список книг, которые ты брал на вынос, там, наверное, и по темной магии найдутся?

— Ну... да. Всего три.

— Потому что больше в имеющемся для тебя доступе и нет, полагаю. Твои друзья в основном учатся в Слизерине?

Опускает голову, молчит, отвечает спокойным тоном:

— У меня нет друзей. Так, знакомые.

— Не морочь мне голову. "Знакомые". Еще бы вы не были знакомы, учась на одном курсе. Я имею в виду, с кем ты водишься.

Молчит. Стараюсь не терять терпение.

— Если бы я спросил вашу старосту мисс Фенвик, Грейс, если не ошибаюсь, с кем ты обычно проводишь время, что бы она мне ответила?

— Что один.

— Ну а когда общаешься? С кем-то же ты общаешься иногда?

— Я со многими общаюсь. В разных факультетов. В основном со своего.

— И что, в ответе мисс Фенвик так и не всплыла бы фамилия Селвин, Эйвери или Нотт?

Сейчас он скажет мне про Малфоя. Молчит, смотрит с ненавистью. Тоже ответ.

— Ты обсуждал с кем-нибудь из этой троицы свои взгляды на... — хочу сказать "политику", но, — усмехаюсь, — это уже не политика, — историю?

— Нет.

Ага, так он мне и сказал.

— Пожалуйста, ответь честно.

— Нет.

Что сделает аврор с запросом А на руках, получив столько зацепок? Размотает клубок до конца — пойдет к этим несчастным детям, применит легилименцию, и вопрос о благонадежности Райта прояснится окончательно. У меня, правда, нет запроса категории А, но за это я готов понести ответственность. Как любит говорить Кингсли, не при Джеймсе, конечно, "Права диктуются обстоятельствами". Мне все равно надо все проверить. Во-первых, Аллан мог наврать. Если, например, все книги он брал не в библиотеке, а у кого-то, встречи с кем тщательно скрывал изначально, это могло и не выплыть. Тем более, что такой олух, строго говоря, может быть вовсе и не из Слизерина — не думаю, что у Лавгудов или у Лонгботтомов коллекция книг сильно хуже. Может оказаться, что я вообще зря волнуюсь.

Во-вторых, хотя Джеймс пропал до того, как я написал запрос, исключать причастность к этому А015 тоже нельзя. И тогда я волнуюсь недостаточно.

— Легилименция.

Он не пытается отвести глаза, смотрит, как загнанная в угол и приготовившаяся умирать крыса. Как меня достали подобные взгляды. Было бы, из-за чего переживать, — только посмотрю, что надо, и уйду. Прежде всего: с кем обсуждал Пожирателей, Волан-де-Морта? Пробитый мыслительный канал напоминает падение в Омут памяти. Я сосредотачиваюсь на вопросе и вижу обезьяну. Красивая пламенеющая тварь стоит в центре тоннеля с зыбкими краями.

Вот это номер! Ведь это не ответ на мой вопрос, это какая-то смешная маггловская заморочка. Только почему красная? Обезьяна должна быть белой. Не отвлекаться. Отвлечь. В моей ладони появляется апельсин, и я вслепую запускаю им в Райта. Сейчас он заметит, апельсин появится в туннеле, обезьяна исчезнет, и я пройду.

Апельсин не появляется. Ничего себе концентрация. И как мне быть? Не Сектумсемпрой же в него запускать в самом деле. В памяти возникает образ Снейпа, отвешивающего легкий поклон, "...ничем не могу вам помочь. Если вы только не хотите его отравить, что лично я бы воспринял с величайшим..." Стоп. При чем тут это? Это... не мои мысли! Я мгновенно воспроизвожу образ Кингсли. Он сидит на корточках перед моим креслом, говорит: "...все будет хорошо", — и... исчезает, я даже не успеваю разорвать контакт. Мерлин!!! Новый образ — черная фигура в потоке лунного света, воя и ветра, спиной ко мне. Она чернее дементора, чернее ночи, и мне 12-летнему кажется огромной и бессмертной. Снова Снейп. Но на сей раз это уже вызванный мной образ. В противном случае, то есть если бы я не вытеснил Райта из своего сознания, я бы не смог оборвать контакт.

Перевожу дыхание и ни слова не говоря утыкаюсь в книгу. Надо поскорее отсюда выбираться, и сразу — к Кингсли.

Главы через три приходит Джеймс.

— Как насчет пожрать?

— Поесть. Аллан, как насчет ужина?

— Сейчас.

— Па, ты идешь?

— Нет. Приятного аппетита.

Я продолжаю читать, чтобы ни о чем не думать. Думать мне противопоказано. Уже стемнело, и на нашей площадке светятся огни люмоса. Это красиво и ничего не напоминает. Как будто это не тот Хогвартс, в котором я провел главную часть своей жизни, а какой-то другой, совсем волшебный.

Райт читает не так, как я, не подряд. Иногда откладывает свою книгу и подходит к стопке моих, роется там, что-то выискивает. Стопка лежит совсем рядом, и в такое время мне трудно его игнорировать. Я просто смотрю на него и запоминаю. Потом он возвращается к своим книгам, а я к своей.

<> <> <>

Наконец-то папа стал похож на себя!

<> <> <>

Это был худший день в моей жизни.

<> <> <>

Время, наверное, около часа ночи, и Джеймс уже спит щекой на раскрытом томе вместо подушки. Я даже не успел спросить, что он там вычитал, а теперь жалко будить. Но придется. Ничего, дома отоспится. Я уже умею создавать проекцию внутри проекции, достижение, рекордное по своему идиотизму. Райт чаще рассредоточено смотрит мимо книги, чем листает страницы. Он подпирает щеку кулаком, уперев локоть в колено, черная прядь закладкой ложится на листы. Когда я поглядываю на него, как-то легко верится, что все будет хорошо.

И вдруг — желудок скручивает спазмом, головокружение, чувство падения, текст плывет перед глазами. Вскакиваю, пол уходит из-под ног, добавляю света. Райт реагирует медленнее, хотя не так уж плохо. В несколько прыжков мы оказывается рядом. Воздух кажется подернутым рябью, ощущение падения усиливается, почти закладывает уши.

— Что за хрень тут у вас происходит? — сонно спрашивает Джеймс, которому мы заслонили все интересное.

— Держись сзади.

— Хорошо, па.

И почти сразу все стихает, замок обретает обычный вид, исчезает чувство невесомости. Райт быстрым шагом возвращается на свое обычное место и плюхается на ступеньку. Щурится на пригашенный свет непонимающе и зло. У него ошеломленный вид. Какой у меня, даже думать не хочу. Просто сажусь рядом с ним. Спрашиваю зачем-то:

— Нам пытаются помочь?

— Не думаю. Больше похоже на то, что кто-то пытался уничтожить Карту.

— Почему ты так считаешь?

— Болевые ощущения. Физически мы связаны только с ней.

Оспаривать это бессмысленно.

— Надо поскорее отсюда выбираться, — механически повторяю я.

Райт делает неопределенный жест рукой и мой взгляд приклеивается к ней, как муха к липучке. Он непроизвольно покачивает кистью в такт словам.

— Я должен вам кое-что сказать в благодарность за...

Я думал, он скажет "за шарф" или "за сумку", но он говорит:

— За вчерашнее. Я тут подумал, мы усматриваем проблему в проекции, а она — в присоединении. Ну, если руководствоваться принципом обратного действия. Попробуйте присоединить себя к предметам, которые связаны с другими вещами, оставшимися в большом мире. Если Карта будет уничтожена, ваша связь с проекцией исчезнет, а с миром — останется. Должно помочь.

— Это какие тут, по-твоему, предметы связаны с "большим миром"?

— Ну, не знаю, может, у вас ключ телепортации есть.

— Будь у меня ключ телепортации, я бы тут не сидел.

— Вы думаете, он тут подействует, что ли? — Райт перестает смотреть перед собой и удивленно поворачивается в мою сторону: — Пространственное перемещение за пределы Хогвартса невозможно, иначе мы бы вышли через дверь, а внутри Хогвартса — бессмысленно, потому что оставит нас в проекции.

Вероятно, он понял это, еще когда кулаком в пол стучал, а я — только после объяснения. Да уж. Предметы... предметы...

— У меня есть медальон, связанный с таким же у жены.

Косится на меня:

— Что-то не замечал на вас.

— Я его в кармане ношу. Может, и у Джеймса что-нибудь такое найдется.

— Вот и хорошо. Присоединяйтесь.

— Так, я не понял, а ты?

— А я пока тут побуду.

— И ты думаешь, я тебя тут оставлю?

— У вас нет выбора. Поделать вы со мной все равно ничего не можете.

— Это почему ты так решил?

— Потому что шарф защищает меня от заклятий, преодолеть ментальную защиту без них вы тоже не способны.

Смотрит надменно и как-то очень зло. Если бы я сомневался, что он общается с кем-то из детей Пожирателей, то сейчас перестал бы.

— Есть одна проблема. — Я разворачиваюсь лицом к нему. Усаживаюсь поудобнее, прежде чем нарушить должностную инструкцию, и с головой окунаюсь в презрительный черный взгляд. — Все производимые нами сильные артефакты имеют сигнал для распознавания и коды деактивации, чтобы они не могли быть использованы против органов правопорядка. Как почетный аврор категории А, я знаю их все, в том числе и код господина Ваззолера.

Он недоверчиво сощуривает глаза.

— Да, я могу деактивировать твой шарф в любой момент.

— Даже так...

— Не волнуйся. Ответ на все интересующие меня вопросы я уже получил. Ты его только что видел.

— То, что вы делаете, это вообще по ту сторону добра и зла! — он тоже разворачивается лицом ко мне, подложив под себя одну ногу.

— Аллан, пожалуйста. В верхушку Аврората затесался Пожиратель. И раз он добрался до Карты, боюсь, у Гермионы большие проблемы. Мне надо быстрее вернуться.

— Возвращайтесь, я вас не держу.

— Держишь, — говорю я очень тихо.

— Не понял. — Он тоже рефлекторно понижает голос.

— Есть еще одна проблема, знаток истории. Знаешь, что со мной было после победы?

— Я слышал, что вы пропустили заклятие и у вас крыша поехала, извините, конечно, за выражение.

— Да нет, все правильно, — я смотрю на него с невеселой улыбкой. — За вычетом одной детали. Никакого заклятья я не пропускал. Я вообще вышел из того боя без единой царапины.

Мне до сих пор мучительно произносить эти сгустки звуков. Если они имеют отношение к тому знаменательному вечеру, то способны воскресить последовавшую за ним пустую бесконечную ночь, не имеющую даты.

Аль смотрит на меня, как смотрел на обсыпанное порошком растение.

Я смотрю на него, как смотрю свои сны о Снейпе.

— Так у вас, выходит, раздвоение личности? — поморщившись, спрашивает он.

Усмехаюсь:

— Чьей?

Он тоже усмехается и отводит взгляд, нервно прикусывая зубами кончик большого пальца. Хмурые глаза впитывают темноту из глубины арки.

Вышедшая из-за облаков луна отбрасывает сквозь витражи холодный призрачный свет, зыбким рисунком обступающий теплые огни люмоса.

Джеймс спит или притворяется, что спит.

Глава 6.

<> <> <>

Он не скрывает насмешки, когда говорит о проигравших. Еще бы, правительство Лонгботтома-Бруствера-Поттера готовы носить на руках восторженные толпы. Их портреты — в каждом доме. Их поддерживает все население. На оппозиционеров, если такие вдруг выищутся, будут смотреть, как на сумасшедших, тыкать пальцем и смеяться. Поэтому он верит, что победа — навсегда.

Но это — там, а здесь, в проекции, у его насмешек эхо катастрофы. Он — фанатик, герой войны, человек старой закалки. Его сын одевается, как лорд, и дружит с Скорпи Малфоем. Я сам — сторонник известно кого. Мы трое — общество в миниатюре.

Они гораздо лучше, чем я представлял, — и он, и Гермиона Грейнджер. Они похожи на нас; в это трудно поверить, но это так. И они действительно герои. Очень неформальные и принципиальные, и смелые. Но все, что им осталось, это выбор, кому проиграть. Инфляция, пара кризисов — это короткий способ. А длинный — подождать, пока их дети вырастут.

Не хотел бы оказаться на его месте, когда это произойдет. У него, надо отдать должное, хоть какие-то представления о чести. Не слишком обременительные, но все-таки.

Нелепые, как произнесенное вслух заклятье легилименции.

Когда я изводил на него годовой запас ненависти, меньше всего предполагал, что кто-то попытается похоронить его тут в тот же день. Наверно, там очередной заговор, и им сейчас важно вывести его из игры.

Если честно, я планировал когда-нибудь присоединиться, если возникнет какая-то движуха, и уж по крайней мере точно не собирался помогать Ордену. Но, во-первых, все-таки он здесь из-за меня, во-вторых, Гермиона Грейнджер мне очень помогла, и...

Наверно, как бойцу ему мало равных. Впечатляющая реакция. Даже когда он просто движется, он куда больше похож на змею в броске, чем на министра финансов. В общем, черт с ним, пусть отправляется спасать свой Орден, а я тут пока поизучаю проекции. Где там его медальон? Нормальный человек бы на его месте давно уже карманы перетряхивал.

Он говорит очень тихо — одно дыхание без примеси голоса, и, кажется, даже не заботится о том, слышу ли я его. Но я прекрасно слышу. В каком-то смысле, гораздо лучше, чем когда он орет. Интонации, паузы.

Все-таки здесь невероятная тишина, а мы сидим близко друг от друга.

Интересно, он говорил так с кем-нибудь раньше? Учитывая содержание, вряд ли. Разве что со змеями. Людям такие вещи не говорят.

Тишина, шепот. Он похож на змею — или на заклинателя змей.

— Так у вас, выходит, раздвоение личности?

— Чьей? — тихо, но как пощечина.

Если он сумасшедший, то я — Гремучая ива.

— Хотите сказать, вы только со мной себя так ведете? — Мне тоже хочется попробовать говорить так, без голоса, но я еще слишком зол.

— Как? — крошечное невесомое облачко теплого воздуха.

— По-человечески.

— О чем ты? — Прикрывает глаза. Все-таки я его достал. А он сейчас даже возразить нормально не в состоянии.

— У вас два лица. Одно — свое, другое — государства.

Мерлин, мне жить надоело, что я несу?!

— У нас такое плохое государство?

— Мне все равно, какое оно! Я не хочу иметь с ним ничего общего! Я не хочу говорить с человеком, а потом иметь с ним дело, как с Авроратом. Вы, может быть, думаете, окружающие не замечают, что вам на них плевать, но это не так. — Он хочет что-то сказать, но я со злостью перебиваю: — О, я, конечно, не имею в виду тех, кто занимает ключевые должности! Не знаю, зачем я вам это говорю. Не сомневаюсь, что скоро пожалею. Когда вместо вас опять откроет глаза государственная функция!

Ну вот, выплакался. Идиот.

Тишина.

— Я тоже. Не знаю, зачем говорю, — читаю я по его губам.

Вряд ли это правда. Про себя-то я прекрасно знаю. Мне до такой степени хочется с ним общаться.

— Про коды?

Он трясет головой, потом кивает, все это не открывая глаз. Ясно. По официальной версии он был серьезно ранен в том бою, словил проклятие, лечился. По неофициальной — временное помешательство на почве убийств. А на самом деле...

— Что вы делали те два года?

Он приоткрывает глаза и хмурое, поросшее щетиной узкое лицо озаряется зеленым светом.

— Не надо, а?

У него невменяемый взгляд раненого хищника и теплая интонация. Я последний, для кого он опасен. Набравшись наглости, спрашиваю тихо-тихо:

— Человек на фоне луны, в вашей памяти, — тоже Снейп?

— Да.

— А кто выл?

— Оборотень.

Мне хочется как-то его утешить, — как ни дико звучит, сейчас он в этом нуждается, но я не знаю, как, и я молчу. К тому же я ведь не Снейп.

— Почему он так странно ко мне относился? — Он запускает пальцы в волосы, сжимая ладонями виски. Я пытаюсь представить, каково это — выпасть из жизни на два года.

— Не вижу ничего странного.

Он недоверчиво распахивает глаза.

— Очевидно, у него еще будут причины.

— В смысле?

Иногда он бывает фантастически непонятливым.

— Ну, вы же собираетесь в прошлое.

— Не сказал бы, что это такой уж решенный вопрос, — говорит он мрачно. Я морщусь. Ненавижу спорить об очевидных вещах. Но он уже и сам начинает улыбаться и смотрит на меня так, будто я только что подарил ему первую в его жизни волшебную палочку.

— Это вы странно к нему относитесь! — шепчу я почти осуждающе.

— Ничего странного. Дело даже не в том, что он для меня сделал, а в том, каким он был.

— Покажете?

Одна половина моего сознания нашептывает, что я совсем сошел с ума. Другая говорит, что вопрос риторический. Сейчас можно просить что угодно.

Хмыкает, смотрит, улыбаясь краешками губ.

— Пойдешь со мной?

Тоже риторический вопрос. Мне хочется сказать "А как ты думаешь?", но я говорю:

— Проверьте сначала, может еще не выйдет ничего.

Он улыбается, бесшумно поднимается на ноги и идет расталкивать Джеймса, едва ли не пинком.

<> <> <>

— Джеймс, вставай!

Идите вы нафиг.

— Джеймс, подъем! Джеймс!

Что-то настойчиво тычется мне под лопатку. Носок отцовского ботинка, подозреваю.

— Ммм? Ты разве не знаешь, что детям ночью надо спать? — ворчу я.

— Поздравляю! — смеется он. — Детство кончилось!

И я помимо воли принимаю вертикальное положение. Висячее, замечу в скобках. Магический свет режет глаза. Кругом вроде все, как обычно. Ну и в честь чего праздник?

— Сейчас попробуем отправить тебя домой. Но сначала надо кое-что проверить...

Он немного опускает руку, которой держит меня за шкирку, и я нащупываю ногами пол. Блин. Хочется улечься обратно.

— Откуда у тебя эта рубашка? — пока добродушно интересуется па.

Может, пронесет.

— Не нравится?

— Как-то не замечал, что ты так внимательно следишь за модой позапрошлого столетия. Так откуда?

— Оставь в покое мою рубашку! — огрызаюсь я.

Он как ни в чем не бывало продолжает улыбаться и ждет. Блин!

— Если я — сын Гарри Поттера, то обязательно должен одеваться, как нищеброд?! — кидаю взгляд на Райта.

Если вы думаете, что предок на это хоть как-то отреагировал, то закатайте губу обратно.

— Есть люди, на которых дорогие вещи смотрятся органично, — поулыбался Райту, снова смотрит на меня, — но мы с тобой очевидно к ним не относимся. Итого возвращаемся к вопросу, откуда у тебя эта рубашка.

— Не твое дело!

— Да, я так и понял. Может быть, ты хотя бы знаешь, что за чары на нее наложены?

— Чары?

— Не сильные, но меня немного беспокоит, что я не могу их распознать. Так откуда у тебя эта рубашка?

— Скорпи подарил. На день рождения.

— Ну слава Мерлину, я уже боялся, что ты украл у Розы. А он где взял?

— Отец дал.

— Давай-ка еще раз, а то мне кажется, я что-то пропустил. Ты носишь рубашку, которую передал в школу отец Скорпиуса Малфоя... Ты идиот?

И все это таким беспечным тоном, как будто речь о жизни садового гнома, а не о моей. Сглатываю ком в горле.

— Я не подумал. Снять?

— Да нет, не стоит. Будем надеяться, это какая-нибудь ерунда, чтобы перламутр не облупился. У тебя в левом кармане галлеон, дай сюда. Ну надо же! В своем последнем выступлении премьер-министр говорил, что золотой галлеон ненадежен. Но я не думал, что он уже настолько девальвировался. Интересная вещица, — он подкидывает монетку на ладони, — что это?

— Оповещатель.

Мистер Лонгботтом это говорил? Блин. У меня две недели, чтобы поменять это на бумажки.

— С чем он связан?

— С такими же у Скорпи, Льенара и Вика.

— Чудесно! — и мой галлеон отправляется в его нагрудный карман. По-моему, это грабеж. И попробуй возрази. — Если ты сейчас попадешь домой, передай маме, что у нас все хорошо, в отличие от мистера Бруствера. И пусть не беспокоится.

Ненавижу, когда меня заколдовывают. Мне страшно, и я жмурюсь. У него что-то не получается, и он читает заклинание еще раз. Потом наступает тишина. Открываю глаза и вижу все тот же осточертевший пустой Хогвартс.

— Ну что, кажется, у нас две новости, хорошая и плохая? — ухмыляясь, спрашивает он у Райта. — Хорошая: Карта мародеров цела. Плохая: Карта мародеров цела.

— Обе хорошие, — мямлит Райт, глядя под ноги.

Отец опять читает заклинание. Сколько ж можно?! Он специально! Специально делает вид, что разучился пользоваться невербальными!

— Держи! — протягивает мне монету, — не потеряй. А это нам.

На его ладони подскакивает какая-то фигня на цепочке.

— Ну все? Я могу, наконец, спать?

— Расскажешь, что прочитал, и спи.

— Про разрушение проекций ничего нет. Все, что я не понял, отмечено закладками. На! — Мысленно добавляю: — Подавись!

Пытаюсь поудобнее устроиться на расстеленной мантии. Жестко, хорошо хоть не холодно. Странно, кстати, там было холодно. Сам я наколдовать одеяла не могу, а отца просить стыдно. Все равно ничего не сделает, только прикалываться будет. Сами-то они так спят. Никогда не думал, что мне может понадобиться бытовая магия. Ненавижу.

<> <> <>

Если бы мне кто-нибудь сказал, что я начну спокойно относиться к Джеймсу, я бы не поверил. Но мне действительно все равно. Если бы это еще говорилось не при мистере Поттере, я бы, наверное, даже не расслышал.

Но мистеру Поттеру, похоже, еще более безразлично. Он ведет себя с ним так, как считает нужным, и только. Мне кажется, своим поведением он просто учит Джеймса.

А может быть, и меня. Сейчас он явно развлекается, но все равно, когда он так смотрит, я верю, что со мной он не выстраивает учебную ситуацию, не притворяется, просто живет. Желаемое за действительное?

Он бы точно не стал присоединять Джеймса к Карте, будь он на моем месте. Выкрутился бы иначе как-нибудь. Поэтому странно, что он на меня не сердится. И неудобно — он так ко мне относится, а я никогда не смогу оказаться для него достаточно полезным. Это хорошо и плохо одновременно. Но все равно я рад, что мы еще какое-то время пробудем здесь. И безумно рад, что с Гермионой Грейнджер, видимо, все в порядке. Иначе Карта была бы уничтожена.

Возвращаюсь к колонне, где оставил сумку и книги. Мистер Поттер какое-то время стоит, потом подходит и садится рядом. Невежливо его отвлекать, но в конце концов он сам выбрал это место.

— Странные у вас отношения с сыном, — говорю я вполголоса.

— У меня со всеми странные, — легко соглашается он, пролистывая закладки. — На другие нет времени. А у тебя что за конфликт с приемными родителями?

— Им не нравится, что я живу в магическом мире. Вместо того, чтобы учиться в колледже.

— Какая им разница?

— Деньги.

Мне надоедает сидеть, и я вытягиваюсь во всю длину, подперев щеку локтем. Левитирую себе верхнюю книгу из стопки.

— Да? А по тебе не скажешь. Я не очень разбираюсь в ценах на мантии. Но по крайней мере они на тебе хорошо сидят, — и та, в которой я тебя видел позавчера, и эта. Я видел Снейпа в Омуте, когда ему было примерно столько же, как тебе. На нем все висело, как на вешалке.

Он перестал называть меня Снейпом. И он заметил, что я сменил мантию. Черт, они же совсем одинаковые. Ну не считая того, что эта теплее.

— У вас, наверное, не бывает проблем с выбором подарков, — улыбаюсь я.

— Не знаю, по подаркам — это у нас Джинни.

— Эээ, я имел в виду, что вы очень обращаете внимание на вещи. Профессиональное?

— В смысле, аврорское? Да нет, не думаю. Просто в детстве ничего своего не было. А потом... не знаю. Нет. Может, это потому что я хотел бы стать какой-нибудь вещью.

Только изумление помешало мне рассмеяться. Но тут я вспомнил, как он говорил про черно-зеленое перо у Снейпа и быстро заткнулся.

Я совершенно не понимал его раньше. Думал, что он — типа адреналинового наркомана. Сначала не мог вписаться в новую реальность, затем устроился в Аврорат, привык, а недавно занялся финансами и снова заскучал. Вещью. С ума сойти. Герой магического мира хотел бы быть не субъектом, а объектом действия... Это не смешно и не грустно, это... я это чувствовал. По нерешительности, по тому, как он закрывает глаза.

Это понимание сначала обжигает, как льдинка, а потом ударяет в голову. Я смотрю на него, как... большинство людей именно так смотрит на него при первой встрече. И вид у них, надо сказать, довольно идиотский, хотя и счастливый.

— А проблему с деньгами мы быстро решим, — говорит он. — Еще до лета.

— Спасибо, не стоит. Я все равно не планирую туда возвращаться.

— Да нет, не персонально тебе, — всем.

— Опять вы... — обижаюсь я.

— Ну извини, я не умею думать только за себя лично. Отучился. За те два года.

— А что было в те два года?

— Лично мне было очень плохо. А вокруг — ничего, дела всякие интересные делались, — он снисходительно посмеивается над собой.

— Вы его любили, — утвердительно говорю я.

— Любил, — снова покладисто соглашается он. — Целых три дня.

— А потом?!

— А потом он сварил противоядие, и я снова стал его ненавидеть. Малфой, скотина, подлил мне за ужином приворотное. А может и не Малфой. Но без него точно не обошлось.

— От приворотного зелья же нет противоядия!

— Не было, пока Снейп не создал.

Черт, или он шутит, или...

— Вас послушать, так он гений.

Мистер Поттер кривится.

— Это Фламель — гений. А Снейп — это Снейп.

Я перебираю в голове эту фразу, просматривая гримуар за авторством Фламеля. Проекция создает фантастический ресурс безопасности. Можно бесконечно создавать проекцию в проекции и перемещаться.

— Почему вы не воспользовались хроноворотом?

Как дежавю. Я уже спрашивал его об этом. Тогда мой тон не был обвиняющим, только любопытным, а он... Такое впечатление, что сейчас говорят совсем другие люди.

— И правильно сделал, что не воспользовался, — возражает он. — Ты не понимаешь. Это время не отдаляет меня от Снейпа.

— А что, приближает? — сам не знаю, чего я так завелся.

— Да, приближает! — повышает голос он. — Я тогда был малолетним придурком. Так бы им и остался, если бы не старшие товарищи по Ордену.

Мне становится смешно. И в то же время не смешно.

— Вы правда были похожи на Джеймса?

— Это он похож на меня. Реакциями, эмоциями. Воспитание у нас очень разное... Нет, не могу представить, чтобы я так себя вел.

Черт, откуда он знает? Глупый вопрос. Не от меня, значит, от Джеймса.

— Но все равно, — его голос звучит все тише. — Я его бесил. Доставлял ему неприятности, хотя я даже рядом не достоин находиться.

Не ожидал. Смотрю на него во все глаза и почти не верю — ни глазам, ни ушам. Воздух становится удушливым и звенящим.

— А насчет Джеймса прости меня, ладно?

Нет, это уже совсем невыносимо. Сейчас я скажу ему, что это моя вина и что если бы я знал, я бы ни за что не стал бы... Открываю рот и выдавливаю:

— Вы-то тут при чем.

Черт... А Фламель и правда гений. Мы какое-то время молча шуршим страницами. Это так странно и так здорово. Потом он с разочарованным видом откладывает книгу.

— Ничего?

— Ничего. Хорошо, что я тебя встретил.

Я, конечно, рад, но где логика?

— Я, наверно, действительно мог бы найти общий язык с Северусом.

— Возьмете меня с собой? — с надеждой спрашиваю я.

— Нет. Я не могу так поступить. Прошлое — это прошлое.

— Какая разница, если биологически я буду жив?

— От него ничего не осталось. Все, что осталось, все здесь. Это будет равносильно уничтожению.

— Но вы же не собираетесь возвращаться в этот год?

— Я не знаю, — он неуверенно смотрит на меня, как будто ожидая подсказки. — Наверно, надо будет вернуться.

Похоже, в таком аспекте он вообще не думал, и не потому что идиот. Жаль.

Ну что, пора, наверно, спать, — говорит он, и из меня выдувает весь сон. Он смеется. — Завтра опять встану не с той ноги, вспомню, сколько тебе всего наговорил и поседею.

— Сотрете, делов-то. — Мне совсем не смешно.

— Ага, вот Невилл обрадуется! Он только в субботу жаловался за обедом, что что-то давно никого за злоупотребления не выгоняли, и тут ему такой подарок! — После чего он берет серьезный тон. — Ты зря не доверяешь нашим. Можешь обратиться к Гермионе, к Сагитариусу, да хоть к Кингсли, если у тебя возникнут претензии к любому служащему, включая меня.

— Вы же знаете, что не обращусь.

— Знаю.

Разговор становится тяжелым.

— Помнишь, я говорил тебе про то, что выбыл из игры на два года? Не обижайся, если завтра утром я буду держаться официально — я опасаюсь повторения. Но если это все-таки случится, ты остаешься за старшего. Когда нас вытащат, постарайся сдать меня Кингсли, он меня быстро поставит на ноги.

— А на что это было похоже?

— Со стороны, наверно, на депрессию. Я мало что помню из этого времени.

— Ладно. Но пока сегодняшний день не кончился, могу я вас попросить... Уберите с шарфа возможность деактивации.

— Ну ты и нахал, — снова рассмеялся он, немного помялся и добавил: — Уже убрал. Теперь при запросе он будет выдавать ложный код.

На прощание он кладет мне руку на плечо.

— Будь осторожен. Мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой что-то случилось.

<> <> <>

Раньше перед сном я часто думал: хорошо бы мне приснился Снейп. Сейчас я "срисовываю" Райта, — он лежит в расслабленной и открытой позе, сумка под головой, руки раскинуты; углы шарфа, широкие рукава и подол мантии создают небрежный размашистый фон очертаниям тела, — и думаю...

Хорошо бы мне приснился Снейп. Но он, наверное, решит, что мне и так хорошо.

И мне действительно хорошо. Сейчас я бы, наверное, мог спокойно взглянуть на его портрет. Не потому что смирился с его смертью, — я наконец принял решение, мне легко и ни перед кем не стыдно.

Это как судьба.

Объективное прошлое — мое субъективное будущее.

Очертания потолка становятся мягкими, размытыми, я вижу лицо Аля, его неоднозначную улыбку, он что-то говорит. Сон...

Солнечные лучи, ползая по лицу, будят предчувствием счастья. Все тихо, и я распахиваю глаза, хочется побыстрей увидеть свет, Хогвартс и это маленькое подобие Снейпа. Он смотрит настороженно, я улыбаюсь ему и вскакиваю на ноги. Иду к источнику и подставляю голову под струю воды. Хорошо! Возвращаюсь, рассыпая вокруг холодные капли.

— Не хочешь поразмяться? Как насчет магического поединка?

— Ну, не знаю...

— Давай, вставай, проинспектирую, как у нас преподают защиту.

Он охотно поднимается на ноги, строя недовольную мину.

— Защиту — нормально. Но вот во что вы превратили историю...

— Привет, па, нам еще не пора завтракать? — в арке появляется Джеймс.

— Позже. Почитай пока нижнюю книгу в стопке. Актуальны все те же темы: как разрушить проекцию и как выбраться, — отвечаю я ему и скрепя сердце возвращаюсь к прерванному разговору. — Так что там не так с нашей историей?

Мы оба безоглядно ступаем на тонкий лед конфликта.

— Учитывая, что вы ее практически запретили, мне даже нечего ответить, — говорит он.

— Зачем вам дались семейные архивы? Что вы надеетесь из них почерпнуть? Какими Пожиратели были в детстве, как они любили своих родителей, кошечек и совушек, за какую квиддичную команду болели?! Все, что о них нужно знать, известно!!!

— Боитесь, что это разрушит образ монстров и вам придется искать другие аргументы?..

Мерлин, вот за что мне это?

— ...вместо истории — пиар-кампания. Зачем вы изображаете Волан-де-Морта каким-то психом ненормальным? — Мерлин, сколько сарказма в голосе. — Послушайте, конечно, у него были ошибки...

Я меняюсь в лице, показываю глазами на Джеймса. Он и вправду слушает, округлив глаза. Формулировка неудачна. На мой вкус, заявлять, что Ридл допускал ошибки — это примерно как сказать, что пилот бомбардировщика В-29 нечаянно выронил груз, случайно пролетая над Хиросимой. Для тинейджера, воспитанного в рамках мейнстрима, она в принципе невозможна — это означает допустить, что что-то Ридл делал правильно. Да, тут мы заложили большой запас прочности. Но сейчас это абсолютно некстати. У ребенка культурный шок, и ничего хорошего нам это не сулит. Райт смотрит растерянно, и вдруг мне становится смешно от всей ситуации. Я напряженно улыбаюсь и щелкаю пальцами.

Ну, давай же!

И он пересказывает от своего лица главу из учебника под редакцией Маклаггена про "чудовищные преступления Темного Лорда", сначала зло и подавленно, под мои одобрительно-насмешливые кивки, потом тоже начинает развлекаться. Тонко и холодно, как только он умеет, сначала почти неощутимо, но в итоге я вдруг обнаруживаю себя в глупом положении, ломая комедию перед собственным сыном-балбесом. Райт заканчивает возражением:

— Но это еще не значит, что он был сумасшедшим.

— Хорошо. Но давай на минуту представим, что они — насмешливо выделяю слово голосом, подразумевая "вы", — победили. И что, не стали бы выставлять, например, меня сумасшедшим?

С него слетает полемический задор. Он сбивается, делает невнятный жест рукой. Наконец произносит:

— Извините.

За что, за бестактность или... Он готов за них извиняться?

— Да не за что, — отвечаю я с равнодушием, которого отнюдь не ощущаю. — А ты действительно хорошо знаешь новую историю. Лучше, чем замглавы Аврората.

Джеймс, вожделеющий нашей ссоры, как стервятник — дохлого буйвола, уже утратил интерес к беседе и с отвращением смотрит в книгу.

— Мистер Поттер, а вы не боитесь? — поднимает глаза Райт. Сейчас он так похож на Снейпа, что у меня кружится голова.

— Чего?

— Того, что я знаю историю лучше, чем замглавы Аврората. Того, что когда бумажные деньги обесценятся, вы потеряете поддержку. Вы не боитесь проиграть?

— Мы не проиграем.

— Почему вы так думаете?

— Я знаю. Впрочем, надо еще проверить, как у вас обстоит дело с ЗОТИ. Может, мы действительно никуда не годимся? — я подмигиваю ему и вскидываю палочку. И все вдруг становится легко.

Какое счастье обмениваться с ним ударами! Мы договорились о безопасных заклинаниях и теперь петляем по этажу, как зайцы, укрываясь за колоннами. Время от времени я намеренно пропускаю заклятия, чтобы ощутить на себе разряд его магии. Сравнивать мне не с чем — Снейп ко мне магию не применял. Только зельями своими вонючими поил.

Получаса на тренировку хватает нам обоим — он выдохся, а я разогрелся.

— Теперь можно и пожевать чего-нибудь.

На сей раз на полу сплошь десерты, и я обхожусь парой кусков хлеба с иллюзией кофе. Райт выбирает горький шоколад, Джеймс налегает на чизкейки. Я снова даю ему задание прочитать несколько глав, и вскоре сам утыкаюсь в книгу. Аллан дочитывает свою подборку без моей подсказки. Мы почти все время молчим, но это не тяготит, я и так непрерывно ощущаю его доброжелательное присутствие.

Легкие сумерки. Уютно, как перед Рождеством, а я так и не могу найти способ. Дьявольщина. Снаружи эту проекцию было не разрушить, потому что она находится внутри магической защиты Хогвартса, наложенной на стены. Что я мог с ней поделать оттуда? Снять защиту? Мне искренне жаль работу четырех Основателей, но еще более жалко тех, кто задастся целью ее взломать. "Жизнь прошла зря", — их эпитафия.

А изнутри ее вообще как будто нет. Просто пустой Хогвартс. Уничтожить эти гребаные чары я не могу, обнаружить их не могу, чем на них воздействовать, не знаю. Все еще не знаю. Это странно.

— Давайте, что ли, обедать? Или ужинать?

Райт зачитался Фламелем, бормочет что-то себе под нос, ритмично помахивая палочкой.

— Аллан?

Он неохотно откладывает книгу в сторону и лезет в сумку.

Пироги, рис, овощи, фрукты. Джеймс торопливо распихивает еду по карманам.

— Почему мы едим два раза в день? — спрашивает он, перехватывая мой взгляд.

— А сколько надо?

— Три. А лучше — четыре!

— Ладно, четыре так четыре. — Переглядываюсь с Райтом, он вежливо кивает.

На сей раз я помогаю упаковать и законсервировать остатки пиршества. До этого как-то в голову не приходило. Наевшийся до отвала Джеймс засыпает примерно через полчаса. Сердито вытягиваю из-под него книгу. Он поднимает голову и недовольно щурит один глаз.

— Ну что? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Внимательно читал?

— Да.

С одной стороны, он больше всех хочет поскорее выбраться, здесь он не в своей тарелке. С другой, не уверен, что он старается. Вчера спросил меня: "Пап, ну когда нас вытащат?" Я на всякий случай сказал: "Может, и никогда", — но у него, конечно, свои соображения о ценности Поттеров для Британии. Над книгами он спит. Ну-ка, что он там отметил?

О, Мерлин. Нет, я помню, что положил ее последней, но черт, она называется "Поэзия в камне"!

Тут бы самому не заснуть.

Я прочитываю текст на отмеченных желтым страницах, торопливо перелистывая все остальные. Книга, как я понимаю, посвящена воссозданию декоративных элементов всяких построек. Как можно описывать такую чушь с таким умилением?!

— Аллан!!!

Он вопросительно смотрит на меня со своего места у колонны.

— Ты знаешь, что такое балясина!!?

Белый луч из его палочки скользит вверх-вниз по одному из столбиков балюстрады. Ага, ясно.

— А пилястра!!?

— Тут этого нет, — чтобы быть услышанным, он старается говорить не громко, а четко. Джеймс уже спит. — Типа колонны.

Я вспоминаю, что он легко поддерживает диалог, периодически начинает его сам, если я сажусь рядом с ним. Но никогда не приходит на мою территорию.

Долистываю книгу до того места, докуда ее прочел Джеймс, и впадаю в ярость. Отшвыриваю ее, больно пинаю каменный выступ, наверняка также имеющий какое-нибудь идиотское, не известное мне название, и бью по верхней части ближайшей колонны с такой яростью, что если бы не чары Основателей и мародеров, она осела бы на пол очень нескоро, не осколками, — пылью. Бесполезно перегорающая магия выдает себя бурлящим свечением. Сейчас ее особенно много, потому что она вообще не доходит до своего объекта, она бесполезна вся. Райт смотрит на мои выходки, как на танцующего журавля в зоопарке.

Он не подойдет. Опускаю палочку, иду и сажусь напротив него. Это довольно своеобразно — сидеть на полу. Тут совсем по-другому выбираешь место, расстояние, позу. И этого не будет больше нигде.

Немного молчу, чтобы отдышаться и унять злость. Он смотрит понимающе и лукаво.

— Послушай, мы прочли почти половину из того, что есть. Почему нигде ничего не упоминается о том, как перемещаться в проекции? Как из нее выйти? Как ее сломать, к конце концов? Это очень странно. Черт возьми, я что, первый, кто сталкивается с этой проблемой!

Он отводит глаза, силясь сдержать улыбку, наконец поднимает блестящий взгляд.

— Честно говоря, да.

— Что да?

— Вы первый маг, который по собственной воле залез в проекцию. — Это маленькое слизеринское отродье давится смехом. — До вас это никому в голову не приходило.

— Не понял. А для чего тогда вообще нужны проекции?

— Ну, создание проекций — это искусство, как живопись или там фотография. Только, эээ, оно воссоздает макет памятника архитектуры в другой форме пространства. Поскольку число форм бесконечно, проекции обычно никому не мешают, и уничтожать их считается варварством, в этом нет реальной необходимости. Благодаря им мы можем осматривать здания, которые уже разрушены.

— И каким же образом, если снаружи проекции невидимы, и внутрь попасть нельзя?

— Посредством разных сигналов, поисковых импульсов, направляемых через связующий артефакт.

— Почему тогда здесь нет импульсов? Нас ведь сейчас ищут.

— Я думаю, здесь полно всяких импульсов, просто мы их не ощущаем.

— То есть нас сейчас видно? — кажется, у меня садится голос.

— Возможно.

— И слышно?

Он пожимает плечами.

Возможно, что сейчас весь Орден смотрит шоу "3 дня из жизни Гарри Поттера". Мне нехорошо от одной мысли. Не то, чтобы в этом было что-то особенное, но это... это моя частная жизнь, в конце концов. Смятение проходит быстро и бесследно. Ну и что? Я бы на их месте тоже смотрел. Расслабляюсь, поднимаю брови в ответ на прищуренный взгляд Райта, с легким злорадством наблюдающего мое замешательство. И тут до меня доходит самое главное.

— А ты, значит, решил стать вторым магом, который по собственной воле полез в проекцию? Ну я ладно, я не понимал, что делаю, но ты... Ты же знал!

— И что?

Других слов от него ждать не приходится. Мерлин, помоги нам выбраться!

— Может быть, это эгоистично, но я должен сказать тебе спасибо.

— Вы издеваетесь? — тихо спрашивает он.

Мотаю головой.

— Помнишь, в каком состоянии ты меня здесь застал? Теперь я могу не торопясь искать выход столько, сколько потребуется.

Смутился. Помнит.

— А как же ваша реформа?

— Невилл лучше меня справится. Там уже давно все расписано по ходам.

— Если мы тут надолго, — он хитро улыбается, — как насчет уроков?

— Истории? — не удерживаюсь я.

— В том числе.

— Тебя учить — только портить. Как ты додумался поместить человека в проекцию, если до тебя это никому не приходило в голову?

— Ну, если бы я просто изучал проекции, я бы тоже не догадался. Но я... решал другую задачу.

Повисает неловкое молчание.

— Когда мы отсюда выйдем, познакомлю тебя с моей семьей, — говорю я.

Рассказываю про Джинни, Гермиону и Рона. Про то, как мы вместе учились. Про то, что моего второго балбеса тоже зовут Аль, потому что на Северуса он ни капли не похож, он рыжий, и характер тоже как у Джинни, искренний и добрый. В сентябре он пойдет в школу. А дочь — ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Ведет себя, как самая старшая, хотя ей всего семь. Однажды увидела Луну Лавгуд у нас дома, и уперлась, что ее тоже надо звать Луна, — до этого мы называли ее Лили в основном. Все время что-то придумывает, мастерит, меня только беспокоит, что она ни с кем из сверстников не общается...

— Скучаете? — спрашивает он.

Прислушиваюсь к себе. Вокруг и внутри бесконечно тихо, так бывает в самом начале снегопада, когда поднимаешь взгляд — и хлопья в лицо.

— Нет. Просто хочется рассказать.

Глава 7.

<> <> <>

— Получилось? — спрашивает он на резком выдохе, проводя черту.

Мы немного запрыгались, реплики даются с трудом, заклятия — только невербальные. Никогда не думал, что стану так выпендриваться.

"Научите проводить черту", — попросил он после разминки. Я привык именовать это свое нехитрое изобретение "глухой стеной": там в заклятии есть слово murus. Но пусть будет черта. Так короче, и со стороны действительно похоже.

— Сейчас проверим. Из нас троих — почему Грейнджер?

— Мозговой центр.

Джеймс стал реже отсутствовать, теперь он почти всегда на глазах. Сидит, обхватив руками голову и скучающе смотрит в стену, на наш разговор ноль реакции. Не слышит.

— Получилось. Фините! Еще раз!

Еще одна черта между нами и Джеймсом.

— Почему Ридл, а не Грин-де-Вальд?

— Организация. Ближе к цели.

— Фините! Еще раз!

Еще одна черта.

— Теперь моя очередь! Почему Снейп?

Мерлин...

— Думаешь, на это так же легко ответить?

Он молча опускается на пол, закидывает ногу на ногу. Смотрит на меня снизу вверх, немного откинувшись назад, опираясь на руки. Типа, "я никуда не спешу".

Отвечать? Не отвечать?

Приземляюсь сбоку от его старомодных ботинок, — вдруг понимаю: так должно выглядеть магическое милитари. Мне больше по душе маггловское. Сажусь лицом к нему и молчу. Рассматриваю каменный пол. На нем обнаруживается интересный рисунок, куча микроскопических деталей, и под их очертания я начинаю проваливаться в смутные события прошлого.

— Ну хотя бы на чьей стороне..?

Смотрю на него в изумлении. Он что, думает, я стал бы выгораживать сторонника Волан-де-Морта? Логично, его же выгораживаю. Истерически смеюсь.

— На кого он работал? — терпеливо спрашивает Райт.

— Ни на кого он не работал, — огрызаюсь я, — и никому не служил. Он был самостоятелен в своих решениях. Половину времени он проводил при Лорде, вторую половину при Дамблдоре. Всюду изображал из себя пешку, но вел свою игру.

— И в чем она заключалась?

— Обеспечивал мою безопасность. Малфоя спас... да много кого. — Усмехаюсь и развожу руками: — В общем, сводил на нет жертвы большой политики. Какого-то личного интереса у него не было, если ты об этом.

— Можно подумать, вас очень волнуют жертвы большой политики.

— Меня? Нет, не очень.

— Его Волан-де-Морт убил?

Мать твою.

— Мы не засиделись? Фините.

<> <> <>

Ну что я за человек? Ни вовремя заткнуться, ни извиниться.

— Джеймс, ты уверен, что не хочешь позаниматься? — По тону не скажешь, что он расстроен.

— Уверен.

Мистер Поттер еще о чем-то переговаривается с сыном, пока я сижу, спрятавшись за колонной. Он больше не будет со мной общаться. Надо пойти и извиниться. Толку? Он все равно больше не будет обращать на меня внимания. Зато представляю, каким я буду выглядеть идиотом.

Быстрые шаги. Он взбегает по ступенькам, отходит к соседней колонне и садится, прислоняясь к ней спиной. До нее шагов десять. Подчеркнуто далеко.

— Сколько, по-твоему, народа я убил? — спрашивает он довольно громко. Пытается говорить спокойно, и у него почти выходит. Мерлин, почти.

Он пришел мириться. Черт, он пришел ко мне мириться! Вжимаюсь спиной в свою колонну. Особенность проекции — здесь невозможно провалиться сквозь землю, каким бы крутым магом ты ни был.

— Сэр, я не Снейп, вы совсем не обязаны передо мной отчитываться.

— Я в курсе, что ты не Северус Снейп, — резко обрывает он. — И всегда был в курсе.

Сидит и ждет ответа.

— Не надо, — прошу я. — Я тогда не это имел в виду. Неудачно выразился. Не знаю, зачем я вас все время достаю!..

Его взгляд оттаивает с каждой фразой, и под конец, когда я уже не знаю, что еще добавить, он улыбается, насмешливо, но не обидно.

Я вру. Я знаю, зачем. Больше никогда.

Он поднимается на ноги одним слитным движением, быстро проходит совсем близко, но не садится, даже не останавливается, только подмигивает едва заметно и возвращается к своим книгам.

<> <> <>

Этот олух опять сидит и сканирует взглядом стену.

— Джеймс, ты уже все прочитал?

— Нет. Сейчас... — И опять то же самое.

Он меня бесит с самого утра. Только за обедом вдруг обнаруживает признаки разумной жизни:

— Что это было, ну, тогда, ночью?

Объясняю, как это связано с Картой, почти не сгущая краски, — вероятность, что Гермиона выронила пергамент в камин, а потом вовремя вытащила, я оцениваю, как нулевую.

— Нас что, не будут спасать? — на лице негодование, на глазах слезы. Красивый, как Джинни. Кстати, она права — мозгов совсем нет. А ведь 12 лет уже.

— Ты и раньше знал, что у меня есть недоброжелатели, хватит ныть. Сами выберемся.

Поворачиваюсь к Алю.

— Есть какие-нибудь мысли?

— Как-то все не по делу, — задумчиво говорит он, и мы с ним какое-то время обмениваемся репликами о прочитанном. Если назвать его мышление одним словом, я бы сказал опасное. Скажем, я могу создать проекцию внутри проекции, но мне бы в голову не пришло, что можно углубляться в проекцию бесконечно. Будь он чистым теоретиком, еще куда ни шло, так ведь не тот типаж. А внешне милый... ну не ребенок, — подросток. Смотрит доверчиво, увлеченно делится соображениями — жестикуляция в такт словам: рука параллельно полу, ладонью вниз. Ангел, принесший благую весть, да и только.

Брякает вилка — Джеймс в очередной раз накладывает в тарелку колбасок.

— Мерлин, ну кто так ест?

— Тебе что, жалко? — Темно-зеленый взгляд кроткого, обиженного сиротинушки из-под вороньего гнезда челки.

— Боец не может наедаться, как удав. Питаться надо так, чтобы это никогда не мешало двигаться.

— Я еще не знаю, кем я буду, — надменно бурчит он.

— Зато я знаю, кем ты точно не будешь.

Сказать ему еще что-нибудь назидательное, или на сегодня хватит? Ладно, лучше уж выскажу за один раз, чтобы не возвращаться.

— Такое впечатление, что ты готовишь себя к жизни салонного пуфика. Все время, что мы здесь, ты ничем не занимался.

— Настроения нет.

Мы почти одновременно пожимаем плечами и отворачиваемся. Терпеть не могу читать нотации. С меня хватит. В конце-концов для этого у него есть домохозяйка-бабушка, декан, директор, министр образования и еще куча народу.

У Райта неуверенный вид. Отводит взгляд. Ну? Что еще за новости? — задираю брови повыше.

— Что же тогда можно сказать про меня? — сконфуженно интересуется он.

— А что с тобой не так? — Улыбаюсь одними глазами. "Только скажи!"

Он осторожно улыбается в ответ.

— Мало ли, — тоном "спасибо".

Мне становится весело, я бесцеремонно оглядываю его, как уцененного кота в лавке. Он отвечает мне такой же веселой наглостью:

— Вдруг я тоже похож на салонный пуфик.

— Нееет, ты похож на кавалера ордена Мерлина! — с иронией салютую ему пивом.

— Первой степени!

— Присужденного посмертно!

Мы мрачно и сдавленно ржем, как два придурка. Мерлин и Моргана! Не понимаю: как я жил раньше без этого злоумышленника? Как я буду жить потом?

Разговор сам собой сворачивает на проекции, тем более что теперь моя очередь поделиться своими мыслями. Скудны они до неприличия. Да что там, делюсь последним, можно сказать.

— Собственно, насчет устройства — ничего. Единственное, что мне пока приходит в голову — перемещение. Мы не знаем достоверно, возможна ли трансгрессия за пределы проекции и, может,...

Он ощутимо бледнеет. Взгляд, как раскаленная кочерга. Сейчас точно скажет: "Вы идиот, Поттер!"

В чем-то я согласен. Стукнуться лбом об стену в разобранном на частицы состоянии было бы не очень приятно. Но ведь может и получиться. Тогда окажется, мы вообще тут непонятно зачем сидим.

Райт, хвала Мерлину, молчит.

— В общем, это как вариант на самый крайний случай, — пытаюсь сгладить впечатление. И тут к нему возвращается дар речи.

— Что, тоже успели обзавестись крестражем? — цедит очень зло.

Джеймс навостряет уши.

— Ну зачем же такое при детях? Послушай. Если бы я не был очень осторожным человеком, я бы до нынешнего возраста просто не дожил...

Ага, так он мне и поверил. Видел он, какой я осторожный.

Вместо дальнейших увещеваний развожу в стороны растопыренные ладони, как при аресте. Типа, сдаюсь, подчиняюсь командам. Он напряженно щурится на мою клоунаду.

— А что, смешно было бы, — говорю я. — Посидели бы тут с ним без меня, — киваю на Джеймса, — глядишь, лет через пять помирились бы, сдружились...

— Угу, он бы мне вас напоминал! Как трогательно! — Его ярость — обратная сторона паники.

— Бедный Дамблдор... — выразительно говорю я, и целых две минуты наслаждаюсь зрелищем растерянного и виноватого маленького Снейпа, который не знает, что сказать.

...Когда мы отсюда выйдем, репортеры будут спрашивать: "Вам не было там скучно, мистер Поттер?" Я буду говорить: "Нет, я получил уникальную возможность изучить изнутри свойства проекций", и поделюсь какими-нибудь ценными наблюдениями. Фамилия Райт не прозвучит.

<> <> <>

Как же он меня напугал! Идиот! Гриффиндорец — диагноз, Аврорат — диспансер.

Торопливо читаю Фламеля. Раньше — с удовольствием, теперь — с некоторым остервенением. Как только ему надоест тут сидеть, он попробует трансгрессию, и даже не попрощается. Подумает: "Чего я их буду беспокоить". Ему, наверно, и так уже надоело. Когда я спрашиваю, не слишком ли часто мы спорим, он говорит: "А чем тут еще заниматься".

Когда мистера Поттера не оказывается в пределах видимости, из-за колонны неожиданно выходит Джеймс.

На мне шарф, при мне палочка. Ну и что ты теперь мне сделаешь?

— Изображаете сумасшедших? — спрашивает он в своем обычном тоне.

Мне не хочется с ним общаться, но, может, так он быстрее уйдет.

— Типа того.

— Когда мы отсюда выйдем, я все расскажу!

— Отвали. Мешаешь.

— Я всем расскажу, что это ты меня заколдовал, после того как мы тебе помойную яму устроили!

— Конечно, расскажешь. Если только мы за первые пять лет не помиримся.

Наверно, хорошо, что он психует. Если бы еще я сам не психовал.

<> <> <>

— Джеймс, не надо так переживать, считай, что у тебя просто каникулы.

— Ага, что я, дурак какой-нибудь, каникулы в школе сидеть!

Папа разворачивается и уходит. Иди, иди! Я нащупываю в кармане несколько завалявшихся орешков.

Ему легко говорить, кто так ест. Сам бы не пожрал день-другой, я бы на него посмотрел. И вообще я домой хочу. Достало уже спать на полу и накладывать очищающие чары. Дома ванная, кровать, бабушкины блинчики, совы... Я уже не говорю про маму, Альбуса и метлу.

Мне никогда не нравился этот замок. Здесь очень страшно, несмотря на то что кажется безопасно. Так даже еще хуже, думаешь, что все в порядке, все как обычно, а потом — бац! — и происходит фиг знает что. Даже без бац, просто происходит. Хотя с ребятами тут весело было. Интересно, как они без меня. Наверняка все наши планы провалили. Когда вернусь, расскажу, что меня похитили гоблины и унесли в свой подземный город, а Райт им помогал. Потом мы тут сражались и...

— Джеймс!

Блин, запарили уже.

— Джеймс, ты собираешься читать дальше?

Все равно тут одна чушь, что я, не вижу, что ли. Так мы никогда не сможем вернуться. А я тут не то, что пять лет, — я даже недели не выдержу. Сойду с ума, и мне станет пофиг, с кем дружить, на радость прародителю.

— Не надо делать такое лицо. Можно подумать, это не по твоей вине мы тут прохлаждаемся.

Ничего себе заявленьице. Ну это уже слишком!

— По моей?! По-твоему, это я виноват, что тут оказался?!

— Ну а кто?

— Он!!! — в моей вытянутой руке палочка. — И не говори, что я его спровоцировал!

— Ты его не спровоцировал, ты его вынудил. Это разные вещи.

Отец спокоен. Слишком спокоен. Это плохо. Значит, он заранее знает все, что я могу сказать. Ему все равно, что я скажу. Он как директор цирка на премьере. Типа, "я исправлял сценарий, я утверждал номер, а теперь пляшите, мои маленькие зверьки!" Ненавижу.

— Как это я его вынудил?!!

— Ты создавал опасные ситуации.

— Да неужели?! — смеюсь я.

— Ну, обычно люди на лестнице сами не падают.

Я меняюсь в лице. Я напрочь забыл уже про эту фигню. Скорпи не рассказал бы, значит, все-таки Райт.

— Видишь. Как еще он мог себя защитить?

— Откуда я знаю, — огрызаюсь я. — Мог уехать домой!

— Ооо, — тянет отец и смотрит на меня так, будто я куча, только что наваленная гиппогрифом. — Уточни, пожалуйста. Ты с начала учебного года доставлял неприятности мистеру Райту и при этом надеялся, что выбирая между тобой и магией, он сочтет более ценным тебя?

Блин.

— Ну мог сказать кому-нибудь...

— Уже лучше. Что на это ответит мистер Райт?

Он переводит взгляд на этого придурка и, готов поклясться, не сердится. Прикалывается он так.

Но Райт бледнеет, выпаливает:

— Я говорил! — и в эту секунду все меняется.

— Кому? — коротко спрашивает отец.

Все, я могу расслабиться и поспать.

— Эээ...

— Кому ты говорил?

В доску испуганный Райт. Нет, я ни за что не пропущу такое прекрасное зрелище.

— Кому ты говорил?! Послушай, ты что, не понимаешь, чем все могло закончиться?

О, он уже шмыгает носом и старается смотреть вверх. И как это я недооценил! Браво, директор! Прекрасное шоу!

— Если бы не случайность, сейчас этот идиот был бы уже мертв!

Нды? Что только о себе ни узнаешь. Нет, дорогая администрация, на такой цирк я не подписывался. Следует что-нибудь возразить, но отец страшно зол. Лучше не привлекать его внимание.

— Его бы все равно нашли, — вяло бормочет Райт.

— Да? Интересно, это как же?!

— Ну, применили бы легилименцию.

— К кому?!

— Ко мне.

— С чего?! У тебя проверили бы палочку, ничего не нашли, какие основания?!

— Не знаю. У нас были плохие отношения.

— У него с половиной Хогвартса такие отношения! Он уже весь курс достал своими, с позволения выразиться, шутками! Дальше что?! Каждому лезть в мозги, искать, не завалялся ли там где-нибудь Джеймс Сириус Поттер? Ты же понимаешь, что в первую очередь отрабатывались бы другие версии. Он дружит с Малфоем, он несколько раз самовольно покидал школу. Нет, конечно, рано или поздно за тебя бы взялись. Но пока бы нашли основания, пока санкционировали легилименцию, пока достали из твоей головы все необходимое, было бы поздно.

Райт стоит на нижней ступеньке лестницы с палочкой в опущенной руке. Папа его все равно выше, зато на меня этот гад теперь может смотреть вертикально сверху вниз. Ага, ты бы еще, как кот, на арку залез — был бы самый главный.

— Он что, не умеет себе еду наколдовать?

— А ты попробуй наколдовать в проекции то, чего здесь в принципе нет!

— Да пожалуйста! — Этот дебил взмахивает палочкой, и в центре нашего коридорчика на полметра взметается пламя. Не знаю, что у него там на самом деле планировалось, только через секунду он тушуется, изрекает: "Да, действительно" и какое-то время молчит.

Они уже вон сколько ругаются, и все звучит осмысленно. Странно это...

— Но как-то же вы меня заподозрили!

— В следующий раз, когда просишь автограф, делай лицо попроще, — насмешливо говорит отец.

Так-то, знай наших!

— Тогда откуда вы знаете о наших разборках?

— Мне делать нечего — только знать о ваших разборках. Я уже здесь посмотрел вашу первую встречу с Джеймсом и случайно увидел эпизод на лестнице.

— Случайно?

— Ну не все же тут гении ментальной магии! Послушай, мне надоело оправдываться.

— То есть вы меня развели на признание, вообще ничего не зная?

Райт спрыгивает со ступеньки, ржет и хлопает в ладоши.

— Развел? — напоследок фыркает отец.

Ну вот, всем весело, все смеются. Итого, что мы имеем? Меня нашли случайно. Как выбраться не знают. Снаружи происходит какая-то хрень. Виноватым сделают меня. Кто пессимист? Я пессимист?

<> <> <>

Когда он сообщил, что мой отец мне вовсе не отец, было больно. Это было практически первое, что он мне сказал. Я ему не поверил, почти.

Он вытягивал из меня информацию — злился, упрашивал, угрожал, а я невольно сравнивал. К тому времени, когда он велел присоединить себя к карте, я подумал, что у меня действительно не было отца и я, похоже, вообще не представляю, что это такое. Я завидовал черной завистью. Потом подумал: за Джеймсом он мог послать кого угодно. Он вытаскивал не Джеймса, он вытаскивал меня. Ситуация была, как в дешевом детективе: единственный человек, который раскрыл преступника, отправляется составлять компанию жертве, не удосужившись ни с кем поделиться своими выводами. И я сказал "нет", только не смог настоять. Слишком большой наплыв эмоций и информации и никакого морального права, никакой физической возможности влиять на его решения.

Мне нужно было время подумать, ведь до этого дня я его практически ненавидел. Это очень легко — ненавидеть безвкусный памятник. Но в тот момент, когда я произносил над ним заклятие присоединения, я знал, что у меня нет ни родителей, ни друзей. Это было на уровне ощущения.

Потом было много всего. Шок от того, что он общается с Джеймсом, как с посторонним, предположение, что он, возможно, со всеми так общается. Чувство, что он уже давно присутствует в моей жизни, когда он заговорил про самопишущее перо, и я понял, кто мог прислать посылку на Рождество. Мое прошлое, как паззл, стало собираться заново вокруг репринтного издания учебника по зельеварению. Пока это несколько кусочков вместо цельной картины. Но это гораздо лучше, чем то, что было, и точно лучше, чем ничего.

Я ненавижу, когда на меня орут. Я ненавижу, когда при мне кого-то оскорбляют, а он, по-видимому, даже не замечает этого. Я ненавижу Аврорат. Я ненавижу новую экономическую политику. У нас противоположные мнения почти по всем вопросам, но я пытался понять и быть понятным. Это как склеить две половинки мира. Мне даже все равно, кто я — Райт, Снейп, счастливая галлюцинация мистера Поттера, жертва какого-то изощренного психологического эксперимента. Черт с ним. Пока он не относится ко мне как к постороннему, — а он это может, — все это не имеет ровно никакого значения. Но я не могу быть источником обвинений. Это я давно для себя решил. Остальное не так уж важно, все равно я ни на что не влияю.

Сегодня на меня впервые наорал Джеймс. Надо сказать, орут они со старшим Поттером совершенно одинаково. Но не суть. Когда он стал тыкать в меня палочкой и выкрикивать обвинения, я к этому в общем был готов, ну, насколько к этому можно быть готовым. Принял стойку и стоял, как идиот, пока мистер Поттер его отчитывал. В таком бешенстве я его еще не видел. Причем, с Джеймсом он говорил спокойно, потом вспомнил про меня, и понеслось. Вопрос — я отказываюсь отвечать — угроза — защита — легилименция.

Я понятия не имел о его реальной силе. Моя защита не просто разлетается, я думаю, он даже не заметил, а была ли она. За долю секунды получил ответ и прервал контакт.

И это после того как я проехался по его неудачному ментальному вмешательству, намекал, что они в своем Аврорате ни на что не способны без применения боевой магии к задержанным. Он мне тогда ни слова не возразил.

Приятно обнаружить свою ошибку, но от этого безупречного профессионализма меня трясет. Нет, я за него рад, все это круто, конечно, только есть одна деталь — я не могу быть источником обвинений.

А он после этого еще довольно агрессивно убеждает меня, что так и надо, злится и не собирается извиняться. За прошлый раз не извинился и за этот не станет.

Он должен понять. Если бы ему было безразлично мое мнение, он бы на меня не кричал. Надо пойти и поговорить, а то смешно ведь, нашел крайних. Джонс и наши деканы.

Не знаю, чего я так завелся. Он не сдаст меня дознавателям, он мог получить ответ из других источников, он не стал смотреть ничего лишнего. Но по мне все что угодно лучше, чем эта безличная демонстрация силы.

<> <> <>

За последнюю пару веков ни у кого из директоров Хогвартса не было детей. За исключением Снейпа, который под вопросом. Подозреваю, это не случайно.

Они меня с ума сведут.

Или не сведут?

Так, надо представить себе лимонные дольки. Я ем лимонные дольки, пока не успокоюсь. Вот я беру из вазочки одну лимонную дольку, обсыпанную сахаром, и съедаю. Беру вторую, розовую, — пусть они будут разноцветными. И несладкими. Да черт, пусть их лучше вообще не будет!!! Я снизу залепляю ботинком по краю столешницы, и хрустальная вазочка с мармеладом, разлетаясь, уносится в черноту.

Все, кто общался с Альбусом дольше пяти минут, ненавидели лимонные дольки, и он об этом прекрасно знал. Он их сам ненавидел, но считал, что дольки должны быть съедены. Перед моим мысленным взором снова та же хрустальная вазочка с мармеладом.

А на тех, кто с удовольствием ел дольки, он, добренько-добренько улыбаясь, смотрел, как на неразумных младенцев. На меня так смотрел, на Амбридж. Знал, что это ненадолго. Что еще пара порций — и понимание снизойдет, а есть дольки все равно придется.

Скотский у него был юмор, что ни говори. Но, надо признать, запоминающийся.

Жизнь — мармелад. Благодари, улыбайся, жри.

Глупый маленький Снейп... Мерлин, ну чем я его так обидел...

Я прав? Конечно, я прав.

Если бы я был не прав, мне бы сейчас не было так плохо.

Извиняться не буду, но надо что-то делать.

<> <> <>

— Аль! — похоронным тоном окликает он, пытаюсь быстро собраться.

— Что?

— Хочу показать одно заклинание. Ты умеешь вызывать патронуса?

— Нет.

Наши голоса звучат отстраненно.

— Попробуй.

— Нашли время.

Я занят. Пытаюсь найти знакомые буквы в книге и составить из них слова.

— Рядом с дементором чувствуешь себя еще хуже. И все равно приходится сопротивляться.

— Воздержусь. За отсутствием подходящих воспоминаний.

Мы обмениваемся репликами откровенно и безразлично, говоря о себе как о чем-то не значимом. Он поднимается с места, делает несколько шагов и останавливается. Между нами метра три. Если он подойдет еще ближе, он заметит, что меня трясет, глупо будет.

Он тоскливо смотрит в сторону.

— Да, говорят, надо вызвать в памяти какое-нибудь очень счастливое воспоминание. Но я сосредотачиваюсь на том, чего на самом деле не было.

Небрежное движение палочкой, словно он отмахивается от комара, и миг спустя знаменитое парнокопытное, блестящее, как елочная гирлянда, неслышно переступает ногами по каменным плитам. Оглядывается по сторонам, делает два прыжка и вдруг исчезает сразу и целиком. Мистер Поттер издает радостно-удивленный вопль и мы все дружно пялимся в пространство.

Секунд через пять зверь возвращается, а рядом с ним скользит по воздуху серебристая выдра, путается под ногами заяц, следом несутся наперегонки пес, вепрь и горностай. Гермиона Грейнджер, Луна Лавгуд, Артур и Рон Уизли. Кто вепрь — не знаю, видимо, кто-то из молодых, не участвовавших в войне. Впечатляющее зрелище.

Патронусы, резвясь, бегут вдоль колоннады. Пока они там носятся друг за другом, к мистеру Поттеру вдруг прямо из воздуха подскакивает крупная кошка. Он падает на одно колено и обнимает ее, как живую, а она, вздымаясь на задние лапы, лижет его в лицо и тут же перемахивает через плечо и исчезает. У нее куцый хвост и кисточки на ушах. Всего секунда, — и с пола поднимается счастливый, властный, уверенный в себе человек. Просунув большие пальцы в карманы черных джинсов, с чуть снисходительной улыбкой сдержанного любования наблюдает за прочими животными. Они приближаются к нам, разбиваются на группы. Заяц и горностай запрыгивают на ступени, пес держится рядом с оленем и выдрой.

— Нас ведь спасут, да?! — радостно вопит Джеймс.

— Да, — просто отвечает мистер Поттер, поворачивает голову в мою сторону и спрашивает: — Ну что, еще не хочешь попробовать?

Я только потрясенно мотаю головой.

Вокруг нас появляются все новые патронусы, ходят по полу, скачут по воздуху. Суетливо порхает колибри, перила облюбовала макака, а по нашей площадке между мной и мистером Поттером деловито прогуливается индюк.

— И надолго тут этот зоопарк? — спрашивает Джеймс.

— Это не зоопарк, — резко обрывает мистер Поттер. — Это поддержка.

— Чей это? — Джеймс отмахивается от колибри.

— Понятия не имею. Наверно, кого-то из старшекурсников.

— А где премьер-министр? Почему он не приходит тебя поддержать?

— Он занят. У него сейчас пресс-конференция, — ответ сквозь зубы.

— А где мама?

— И мама там же.

— А про что пресс-конференция? — не отстает от него сын.

— Про деньги.

— Па, а какой у меня будет патронус?

— Понятия не имею. Но я рад, что ты начал об этом беспокоиться.

— Еще не начал, — хитро улыбается Джеймс. — А надо?

— Ну, лично я все переживу, все-таки ты в меня уродился, — в тон ему отвечает мистер Поттер. — Но вряд ли Джинни обрадуется какой-нибудь гиене. Или хомяку.

Услышав про хомяка, Джеймс надулся и заглох.

Глава 8.

<> <> <>

Смотрю на Райта, он сразу перехватывает мой взгляд.

— Прости, ты не мог бы подойти.

Он быстро наводит порядок на своем лице. Если бы я не следил за ним во все глаза, ничего бы не заметил. Вежливо обходя патронусы, останавливается в полушаге.

— Присаживайся, — говорю мягко, как будто он псих, взявший в заложники ребенка. Мне безумно интересно, где он сядет.

Он опускается на пол сбоку от меня, совсем рядом. Так мы могли бы сидеть, обнявшись, на скамье парка, вопя Rocky Road To Dublin и дирижируя бутылками. Могли бы на конференции в короткий перерыв, игнорируя фуршет, рассесться на диванчике, споря над докладом, тыкая палочками в развернутый свиток. Или сидеть на пыльном полу коридора в штабе Ордена, перед дверью, за которой идет закрытое заседание комиссии, ожидая результатов голосования. Именно в этом месте все члены правительства обзавелись своими первыми седыми прядями, но никто не догадался наколдовать там даже завалящий табурет... И ничего этого не будет. Жаль.

— Что получится, если присоединить к Карте обычный предмет?

— Ничего. — Косится на меня и снова смотрит перед собой.

— Ты уверен?

— Я пробовал. Перенос обеспечивает магическая сущность.

— Отлично. А я проверил замок на предмет импульсов, тут чисто. Видимо, карта их не пропускает. Похоже, мародеры упростили заклинание и заточили проекцию только под одну функцию. Но честно говоря, я позвал тебя не за этим.

— Зачем? — нейтрально спрашивает он.

Я наконец разворачиваюсь на 90 градусов в его сторону, подогнув под себя одну ногу. Я развернулся бы точно так же, если бы распевал с ним пьяный на парковой скамейке, если бы оспаривал данные его доклада, и даже если бы держал кулаки в ожидании голосования, потому что мне надо его видеть.

— Давай я дам непреложный обет, и ты перестанешь на меня дуться, — быстро говорю я, не рискуя долго испытывать его терпение.

— Какой еще непреложный обет?

— Какой хочешь. Джеймс скрепит.

— Не надо. — Он пронзительно смотрит на меня, как пират — на сундук с золотом, упавший за борт и стремительно исчезающий в пучине.

— Ради Мерлина, ну что я такого сделал? Я узнал элементарную легальную информацию, имеющую отношение к учебному процессу. В чем здесь трагедия?

Судорожно сглатывает и исследует взглядом потолок. Я начинаю выходить из себя.

— Пожалуйста, просто скажи, что тебе надо, и я сделаю.

Закрываю глаза, подставляясь под низкий, мягкий, встревоженный голос.

— Никаких официальных мер против директора, профессора Голдстейна и профессора Уизли.

— Принято. Дальше?

— Еще вы забудете про трансгрессию.

— Забыл. Дальше.

Тишина. Смотрю удивленно. Если это все, я его убью.

— Позавчера ночью почему вы не сказали, что можете преодолеть мою ментальную защиту? — слезы в голосе.

— Я и так сказал тогда чуть больше, чем дофига, не находишь?

Краснеет, но не отступает:

— Зачем вы назвали себя бутафорским героем?

Это надо же какая чушь занимает юные умы.

— Ну, надо же иногда делать собеседнику приятное.

— То есть вы солгали.

— Ну почему обязательно солгал. Просто я мог этого не говорить, но решил, что лучше сказать.

— Так весело делать из меня идиота?

— Мне весело? — свирепо спрашиваю я.

— Но это же неправда!

— Что неправда?

— Про бутафорского героя.

— Вот же черт! Это правда, — вздыхаю я. — Просто ты еще остальных наших не видел.

— Остальные ваши — это Кингсли Бруствер? Надеюсь, и не увижу. — Он опять пытается прожечь во мне взглядом дыру.

— Аль, послушай, за все это время я солгал тебе только один раз.

— Когда?

— Я уже говорил. Первая встреча. Я не был другом Снейпа. Но это — все.

— Но ведь вы бы не стали тогда применять легилименцию?

— С чего ты взял? Конечно, стал бы.

Он зло и недоверчиво прищуривается.

— Даже не сомневайся! — Мне становится немного смешно. — Тебе в этом вопросе прямо не угодишь.

— Почему аврорам нужна санкция, а вам — нет?

— Всем нужна. Но в отличие от большинства, когда я считаю необходимым нарушить закон, я его нарушаю, невзирая на личные последствия. Так что, когда мы выберемся, можешь подать жалобу на то, что я влез к тебе в мозги.

— И что будет? — с брезгливым любопытством интересуется он.

— Ничего особенного. Временно лишат права занимать правительственные посты.

— А оно того стоило? — надменно фыркает он. — Не могли иначе выяснить?

— Всех учителей проверить вместо одного тебя? Снаружи у меня времени не будет. Если бы оно того не стоило, я бы этого не сделал. К тому же мне в любом случае пора уходить. За время нашего знакомства я совершил уже 9 нарушений.

— И вы так легко об этом говорите!

— Ну а что мне, плакать, что ли. Кстати, для ровного счета, ты читал политическое завещание Волан-де-Морта?

— Н... нет... А можно?!

Вот он, момент триумфа. За всю мою жизнь с таким обожанием на меня смотрела только одна пожилая леди, когда я, за неимением других уцелевших, вынес из завала ее старого облезлого книзла.

— Конечно, нет. — Наблюдаю, как у него вытягивается лицо и добавляю: — Но с другой стороны, я думаю, кому и читать, если не тебе. Писал же человек, старался.

— Издадите, тогда и прочту, — мстительно хмыкает он.

— Что ж, думаю, лет через 20 это станет возможным. Подождешь? Или, другой вариант: сделаешь карьеру в Аврорате, получишь служебный доступ и читай на здоровье.

Краснеет и смотрит очень зло, но расстраиваться перестал. Горе бестолковое.

<> <> <>

Сумерки. Первые патронусы давно истаяли, но к нам непрерывно приходят новые. Их мягкий свет разливается в темноте. Хогвартс с его колоннами теперь похож на сказочный лес.

Когда появляется лошадь, мистер Поттер вскакивает на ноги и радостно вздыхает:

— Наконец-то!

Серебряный туман из его палочки снова конденсируется в оленя. Лошадь вышагивает горделиво и понуро. Олень высоко держит точеную голову, пристраивается рядом, и через несколько шагов они покидают проекцию. Интересно было бы посмотреть на них там. Красивое зрелище.

До десяти часов по этажу бродят десятки животных, с отбоем наступает темнота. Я закрываю глаза и вижу одно и то же — рысь. То, как она появляется в проекции на один прыжок, и мистер Поттер так естественно вписывается в ее движение.

Охвачен чувством — неудачное выражение, когда речь идет о зависти. Охвачен, это когда что-то превышает тебя, обволакивает. "Лист бумаги охвачен пламенем". Это совсем не то. Человек может быть ничтожнее горчичного зерна, а его зависть — сбивать с орбит далекие планеты.

Ночью я просыпаюсь оттого, что слышу монотонный голос. Первая страшная мысль: я задремал в зале суда, мне все приснилось и сейчас объявят мой приговор. Беру палочку и осторожно поднимаюсь. Темно. Иду на звук и вижу картину. Сверху на каком-то выступе примостилась большая белая птица, по виду — ворон. Внизу, в пятне света, который он отбрасывает, сидит, сложив по-турецки ноги, мистер Поттер.

— Чей это патронус? — Я привык, что мне все можно, и бесцеремонно прерываю его монолог.

— Фламеля, — быстро отвечает он, понизив голос.

— Он разве не умер?!

— Как видишь, — говорит он сквозь зубы.

— А зачем вы пересказываете Положение "Об опеке слабомагических популяций"?

— Так спрашивает!

Поскорее уходя, успеваю услышать: "Да, он самый".

<> <> <>

Тишина, пустота. Патронусы выглядят хрупкими и почти не светятся в розоватом воздухе рассвета. Из знакомых — только сидящая столбиком выдра. За ней забавно наблюдать. Очень подвижный позвоночник, усы и лапы. Хвост — толстенный у основания и острый на конце — мертвым грузом валяется рядом, как будто вообще не ее. И морда насупленная.

Мистер Поттер, заросший, в помятой рубашке, так уютно и буднично сидит на расстеленной куртке. Затягивает потуже разболтавшиеся за ночь узлы на шнурках ботинок. Я смотрю на него и представляю то невозвратимое время, когда Победа не была очевидной и величайший маг столетия еще не проиграл малолетней гопоте.

На скатанном валиком свитере, который мистер Поттер использовал вместо подушки, свернулась переливчатым кольцом змея. Все так, словно он никакой не министр, мы живем где-то в лесу, скрываемся и воюем. Когда это я успел сменить сторону?

Он бросает дружелюбный взгляд и хлопает ладонью по полу.

— Чего смурной?

— Не выспался. — Я стараюсь смотреть спокойно. — А Фламель, он про меня спрашивал?

— Да.

— И что?

— Ну что. Развлек его историей про бедного магглорожденного ребенка, которого обижал сын почетного аврора.

Как он так ухитряется подбирать слова, что собеседнику немедленно хочется сдохнуть?

-...Чтобы не попасть под подозрение, он мог использовать только безобидные заклинания. Он решил, что можно достичь цели, приложив их к какой-нибудь мощной магической вещи. Сам он ничем таким не владел, зато у аврорского сынка имелась Карта мародеров. Так что он избавился от врага при помощи его же артефакта, а попутно открыл способ помещать людей в проекцию.

По-моему, у меня уже уши пылают. Вот и вся цена моему намерению держаться хладнокровно. Мне страшно, но если его послушать, не такое я и ничтожество.

— Так было? — он смотрит понимающе и насмешливо.

— Не совсем.

— А как?

— "Бедный маленький мальчик" подумал, что подарок Смерти должен таить опасные свойства. Только когда убедился, что мантия-невидимка совершенно инертна к магии, вспомнил про карту.

— Как это инертна? Ее можно призвать с "Акцио!"

Что за бред?

— Нельзя.

— Я же сто раз призывал!

— Это потому вы — владелец, — наконец доходит до меня. — Законный наследник.

— Жаль, я не знал, что ставка делалась на мантию, — он аккуратно гладит змейку по голове указательным пальцем, подносит ладонь ближе, и глупое создание обвивает его руку. — А то украсил бы рассказ этой деталью.

— И что на это сказал Фламель?

— Сказал: "Да, маленькие они замечательные, а вырастает Мордред знает что".

Он поднимает руку, и змея устраивается поудобнее, резко выделяясь на черном.

— Классная. И держится долго.

— Зачем Фламель спрашивал про магические популяции?

— Не знаю, — отвечает он растерянно и нежно, разглядывая патронус сквозь ресницы. Потом переводит взгляд на меня и добавляет уже по-деловому, с иронией: — Возможно, это признак того, что нам стоит их пересчитать.

Я не могу придумать, что бы еще сказать, завороженно глядя, как полоска света перечеркивает его пальцы.

— Вы знаете, чей он?

— Конечно. Невозможно не узнать при прикосновении патронус человека, если не далее как вчера словил от него несколько разрядов магии. Ощущение не тактильное, но совершенно определенное. Это все равно как если бы тебя четыре года кормили одним сельдереем — потом идешь, вдохнешь воздух и чувствуешь: кто-то варит сельдереевый суп.

Зря я надеялся поморочить ему голову. Впрочем, Джеймсу, чтобы догадаться, не понадобилось даже этого. Достаточно, что он посмотрел на нас издали.

— Твой патронус — пресмыкающееся? Поздравляю! Скоро пригодится.

<> <> <>

Как-то я уже привык здесь. Долгий сон, хорошая разминка, спокойный завтрак, неспешный треп, книги. Патронусы похожи на запоздавшие новогодние открытки, с трудом нашедшие путь на наш необитаемый остров.

— Что будет, когда мы отсюда выйдем, — тоскливо спрашивает Аль.

— Все будет окей. Только много работы, как обычно. Хорошо хоть министерство скоро можно будет бросить.

Аль предостерегает, что я потеряю влияние и скоро об этом пожалею. Смешной ребенок. Рассказываю, что когда я просил перевести меня из Аврората на новое направление, большинство наших решило, что это мой способ уйти из политики. Типа, какое еще министерство финансов, смешно же заниматься тем, для чего сгодятся гоблины! Мои личные недоброжелатели заявили, что я устал, поэтому обустраиваю себе безопасное теплое местечко. Друзья считали, что я хочу, как лучше, но заблуждаюсь и мои ошибки дорого обойдутся Ордену. Мне повезло, что мою сторону принял Руст, а Джинни каким-то чудом переубедила Джорджа. Иначе мы с Невиллом бы это решение не протолкнули.

Мы ломали то заседание об колено — он из президиума, я — с трибуны, Руст — из зала. Кингсли молчал, и это его молчание было громче любого ультиматума. Когда из зала выкрикнули: "А что думает Бруствер?", он, не вставая, даже не поднимая головы, развел в стороны ладони и снова опустил на столешницу.

Это был один из самых тяжелых периодов за всю историю Аврората. По сути, ситуация была критическая для Ордена, и мы оба это понимали. Вал преступности и недовольства лавинообразно рос на протяжении двух лет, а на меня замыкалась едва не половина оперативной работы. Было ясно: эмоционально он воспринимает мой уход как предательство, — его просто невозможно воспринимать иначе, — и молчит из любви ко мне. Все считали, что надо лучше бороться с преступностью. Я же видел: еще немного, и мы превратимся в мясорубку. Как ни увеличивай эффективность карательной системы, проблема лежит в другой плоскости. Доказывая это, я сорвал голос. Потом мы с Невиллом, как авторы проекта, сидели на пресловутом полу в коридорчике, потому что меня лично ноги не держали; ждали решения.

Говорят, узник больше думает о побеге, чем тюремщик об охране, и только это дает ему шанс. Оценивая объективно, мы смогли перетянуть на свою сторону колеблющихся только благодаря отсутствию всерьез заинтересованных, тщательно подготовившихся оппонентов.

Наконец из зала выскочила взъерошенная Гермиона и пожала мне руку со словами:

— Ах, Гарри, надеюсь, ты знаешь, что делаешь!

Я был счастлив. Мне отжалели аж целых двух членов Ордена, рвавшихся работать со мной — Руста и Маглуара. Из руководителя наиболее многочисленной и отлаженной структуры я стал начальником пары человек и собирался заниматься финансами, что с точки зрения магов — что-то вроде мытья сковородок.

Преступность пошла на спад через два месяца. Мы и сделать еще толком ничего не успели, только выдали немного бумажных денег (по сути — талоны) и открыли магазин, где их принимали к оплате, но у людей появилась надежда. Сыграла роль пропаганда. Джинни неожиданно яро и ярко выступила в прессе, когда мы сами еще не понимали, что говорить на публике. Поскольку у нее и своей работы завались, по ее просьбе к ней подключилась Флер. У нашей реформы женское лицо. Когда о переходе на бумажные деньги заговорил Невилл, он уже не портил однозначно свой имидж. Рисковал — да, но хотя бы не подставлялся.

Мы набирали кадры со стороны — по большей части совершенно не пригодные к тому, чтобы доверить им хоть сикль, не говоря уже о торговой сети или печатном станке. После того, как Кингсли просеял их через тройное сито, как ни странно, несколько человек остались. В их числе — Лаетус, жуткий перфекционист и зануда в работе, главный шутник и выпендрежник в быту. Ему всего 23, он под видом маггла доучивается в Лондонской школе экономики. Кстати, это его индюк тут постоянно прогуливается. Не имея возможности тянуть людей из Ордена напрямую, мы убеждали сторонников проситься на смежные направления: производство, торговля, транспорт, — и заполучили Артура Уизли и Гермиону. Так складывалась моя нынешняя команда. Через полгода после моего назначения преступность сократилась в пять раз. Вот тогда я и получил звание почетного аврора. Сейчас авторитет Аврората чрезвычайно высок, но влияние падает. Он отошел на второй план. Надеюсь, там и останется, как алмазное месторождение кадров, если только не дать Сагитариусу окончательно превратить его в богадельню. Ностальгически вздыхаю:

— Такая вот история. Уже история.

Аль слушает, хмурясь каким-то своим мыслям. Неожиданно спрашивает:

— Вы из-за этого поддержали мистера Лонгботтома на посту премьер-министра?

Улыбаюсь:

— На это существует две точки зрения. Одна гласит, что Лонгботтом — премьер, потому что его поддерживаю я. Другая, — что Лонгботтом — премьер, потому что он поддерживает меня.

— А как на самом деле?

Пожимаю плечами:

— Он принципиальный человек и удобный премьер-министр.

<> <> <>

Его послушать, так все будет хорошо. Люди получат работу и зарплату, инфляции не будет, черный рынок исчезнет. Не понимаю, он ведь жил в маггловском мире — должен хоть что-то соображать.

— Скоро лорды лишатся большей части своего капитала и займутся созданием мастерских, где заставят работать эльфов.

— Откуда вы знаете?

— Мы сами так делаем.

— А как на это смотрит ваша подруга?

— Да, для Гермионы было ударом, когда мы провели это решение.

Я в шоке.

— И это после того как она вас поддержала?

— Что поделаешь. Надо было срочно обеспечивать товарно-денежный баланс.

— Да, при таких методах вы никогда не проиграете.

Он говорит: зато после того как лорды создадут мастерские, эльфы потребуют свободу и станут равноправными. Но его слова только усугубляют впечатление.

— Бессмысленно, они просто наймут новых.

— К ним никто не пойдет. Мы будем платить больше — печатный станок-то у нас. Если потребуется, запретим по закону.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — не выдерживаю я.

— Мне интересно, что ты думаешь.

— Ничего хорошего.

— Я вижу.

Мир изменится, говорит он. Эльфы и маги, обеспечивающие уже не одну семью, а все магическое сообщество, завалят мир вещами. Будущее принадлежит эльфам, но не только эльфам. Когда то, на что годится их магия, станет достижимым, встанут новые задачи, требующие общих усилий. Скоро школьники будут рыдать над перепиской Грин-де-Вальда или трудным детством Ридла, и это не будет иметь никаких последствий. А пока влияние лордов не подорвано, Пожиратели останутся запретной темой.

— Мне не хочется, чтобы ты путал прошлое с будущим, — сочувственно говорит он.

Что-то я не могу себе представить свободных эльфов. Легче уж рыдающих школьников.

Периодически тяну руку к патронусам, пытаюсь понять разницу. Почти неощутимое раздражающее чувство, — как слабый разряд тока, и больше ничего. Мистер Поттер наблюдает за моими экзерсисами и достает палочку. Интересно, что он представляет, когда произносит заклинание? Я закрываю глаза и провожу пальцами по серебристой шкуре оленя. И тут же одергиваю руку.

— Ну что, убедился?

— Неприятное ощущение.

— Много ты понимаешь, — в его усмешке превосходство и преданность. Странное сочетание. Но меня успокаивает.

<> <> <>

Он меня не понимает. Совсем. Такое ощущение, что я прилетел с другой планеты, и теперь рассказываю, как там, дома. Ничего, лучше сейчас, вдруг потом времени не будет. Хотя, что я могу рассказать? Про золото не могу. Про Орден тоже особо не могу. Так только, отдельные картинки. Про гоблинов не могу. Я не знаю, как они отреагируют на баржу бывшего алюминия, но что-то мне подсказывает, они ей не обрадуются. Особенно, когда выяснится, что это только флагман.

Так что с одной стороны нам почти обеспечено восстание гоблинов, с другой надо поднять восстание эльфов. Такой веселухи у нас лет десять не было в повестке.

Честно говоря, я себе свободных эльфов тоже смутно представляю. Но во-первых, это будут уже не домашние эльфы, привязанность к замку они потеряют. Во-вторых, если их обязать работать вперемешку с людьми за одинаковую зарплату, сдвиг в мозгах произойдет. В-третьих, я не могу себе представить, чтобы мы обломали зубы на такой ерунде.

Что-то я тут засиделся, право слово!

<> <> <>

В двух шагах от нас появился маг. Еще до того как я успел понять, что что-то происходит, мистер Поттер залепил в него заклятием Фините инкантатем.

— Нет, нет, мистер Поттер, — завопил тот, раскинув руки, как для ловли гусей, — я Ра Хестоя, я здесь для того, чтобы просить вашей аудиенции!

— Вы сумасшедший? — холодно спросил старший Поттер, протягивая ладонь.

Новоприбывший затряс ее с таким жаром, словно это копилка, из которой он пытается выбить монету. Оказалось, примерно так оно и есть.

— Я по поводу субсидии. Мне было назначено на понедельник, но наша встреча сорвалась, я узнал, что вас скоро освободят, и подумал: "Ра, надо ловить момент! Потом мистеру Поттеру будет не до тебя со всеми этими неприятностями!" Я присоединил себя к передающему артефакту, и вот я здесь! А это, надо полагать, ваш старший сын Джеймс Сириус Поттер? — Маг подскочил с рукопожатием к Джеймсу. — Большая честь для меня!..

На нем была поношенная мантия нелепого сиреневого цвета, бывшего очень модным, когда я только приехал в школу, — еще одна причина носить черное, — и тараторил он без умолку.

— Мистер Хестоя! — перебил мистер Поттер тоном Джеймса. — Я все-таки предпочел бы встретиться с вами в обычном порядке.

— Нет, пожалуйста, выслушайте меня! — Проситель перепугался. — Мой вопрос не может ждать! Вы знаете, я не посмел бы вас беспокоить, если бы не конфискация. Но не о чем волноваться, просто считайте, что мы уже в министерстве! Сэр Лаетус сказал, что это вопрос нескольких часов, так что никакой разницы! — Он замахал руками и засмеялся.

— Но там все нор..?

Сиреневый обернулся к задававшему вопрос Джеймсу, но министр опять окликнул:

— Мистер Хестоя!

— Да-да, простите!

— Что ж, если дело обстоит таким образом, я вас выслушаю. Но все-таки вам не стоило так рисковать. Проекции коварны. Я сам шел сюда на пять минут и никак не думал тут застрять.

— Что все-таки произошло?

— Да ничего особенного. Дети играли в войну.

— Ааа, — умильно улыбается мистер Хестоя, упирая руки в бока. — И кто победил?

— Как обычно, я, — усмехается мистер Поттер. — Если, конечно, верить газетам.

Подкупающая манера иронизировать над собственной политикой. И наверняка он обзавелся ей в Аврорате — работа по выявлению недовольных, вошедшая в привычку. Неужели это может мне нравиться?

Он смотрит на меня вскользь, у него хорошее настроение. Вспоминается, как он мне тогда подмигнул.

— ...Давайте присядем где-нибудь, где нам не помешают. Джеймс, пожалуйста, не отлучайся пока никуда, мы ненадолго.

Они отходят. Я молча сижу, обхватив руками колени. Джеймс тоже молчит.

<> <> <>

На Хестою смотрит с отстраненной жалостью, на меня — со злостью. Услышал про конфискацию — так вообще закатил глаза к потолку. Я немного сбавляю обороты.

Ра Хестоя, 48 лет, женат на Луизе Розье, кузине покойного Пожирателя Ивена Розье, чистокровный. Терпеть не могу таких людей. Скользкие, как дерьмо, обопрись — упадешь. Опасные тем, что их много, и они лезут во все щели.

Украдкой наблюдаю за Райтом. Как он красив, как неосторожен. И все же контраст с равнодушным, вышколенным Джеймсом не в его пользу. Вот зачем так хлопать на меня глазами, когда я говорю про игру. Хестоя дурак, а если бы на его месте сейчас был Сагитариус? Замечаю, как он смотрит снизу вверх с недоверчивой симпатией, и я думаю: а, Мерлин с ним, пусть хоть на ушах стоит.

Я выбираю место так, чтобы оттуда хорошо просматривалась наша площадка, и все равно скука, от которой я уже поотвык, присасывается, как дементор. Хестоя излагает свою проблему, я вспоминаю Райта. "Думаете, окружающие не замечают, что вам на них плевать?"

Я спрашиваю Хестою, почему он решил прийти ко мне и к кому уже обращался, словом, развлекаюсь, как могу. Все равно скучно. Его ситуация проста, как луковица. Идиот давно мог обратиться к Маглуару, вместо того, чтобы отравлять мне последние часы. А теперь ни откровенных бесед, ни прямых взглядов.

Я заботливо предлагаю Хестое пообедать. Хоть какое-то взаимодействие — разложить еду, убрать еду. Упоминается история проекций, патронусы, их обладатели, всякая чушь. Я рассказываю "подробности" нашего перемещения: Райт неудачно наложил заклятие, сообщил мне письмом, я сначала решил, что это чья-то шутка, дальше — практически как оно и было. Аль так нервничает, что я испытываю соблазн влезть к нему в мозги, чтобы успокоить. Когда еда упакована, он спрашивает:

— Сэр, можно вас на минуту?

— Да, мы не договорили, прошу прощения.

Отходим, отгораживаемся чертой, и я не дожидаясь, пока он изложит суть проблемы, говорю:

— Лицо — попроще.

Он секунду переваривает разницу между моим скучающим видом и заботливой интонацией, и делает правильный вывод.

— Что теперь будет?

— Абсолютно то же самое. Только выглядеть будет иначе.

— А что мне отвечать, когда меня спросят о произошедшем?

— Ты же только что слышал. Я для кого старался? Только не говори, что не запомнил.

— Почему вы не предупредили заранее?

— Куда уж заранее? Если ты не запомнил, могу все повторить. — Я с трудом удерживаюсь от улыбки.

— Но что, если ваш сын..?

— Ммм?

— Расскажет, как все было на самом деле.

— Как ты это себе представляешь?

— Не знаю, — он опускает голову.

— Я тоже не знаю, — удивительно, но он меня разозлил. — У Джеймса много недостатков, но у него не возникнет вопрос, что отвечать. И его не требуется предупреждать заранее. К слову, сейчас он напуган сильнее, чем ты, просто по нему это не видно.

— Но вы же рассказали Фламелю! — Он обиделся и разозлился, я же наоборот резко успокоился.

— Лицо попроще. Ты всерьез опасаешься, что Ник заполнит на тебя бланк? Или побежит в редакцию "Придиры"?

— Нет, но я подумал, если вы рассказали Фламелю...

— Аль, ради Мерлина, неужели ты думал, я допущу, чтобы такое попало в досье? Если я рассказал это Фламелю, значит, мы любой ценой сохраним это в тайне от остальных. Представь, если он это еще от кого-нибудь услышит? Он же ко мне больше не обратится. Мне кажется, самое ужасное в его возрасте — это повторяющиеся анекдоты.

Наконец-то успокоился, сдерживает улыбку.

— А что я имею отношение к Снейпу, вы ему тоже рассказали?

— Вот еще, обойдется. Ну что, возвращаемся?

— Подождите. Я тогда забыл вас попросить.

— Да? — сейчас я уверен, что пообещаю ему хоть дохлого феникса, но он мрачнеет.

— Дайте слово, что больше не будете использовать против меня легилименцию.

— Нет.

— Вы же были готовы дать любой непреложный обет.

— Ты не знаешь, о чем просишь.

— О чем?

— Действовать через третьи руки.

Он меняется в лице.

— Аль, пожалуйста. Мне нужно знать, что с тобой все в порядке. Ты еще ребенок...

— Бедная маггловская сиротка?

— Ты очень обидчивый, крайне самонадеянный, не способный никому доверять дольше минуты. Поэтому тобой легко манипулировать.

— Поэтому вы будете бесцеремонно читать мои мысли?

— Аль, ради Мерлина! Я постараюсь делать это как можно более церемонно! Мы выработаем пышный ритуал...

— Кстати, а если ваши бывшие коллеги решат меня допросить?

— Не будет оснований.

— А вдруг будут?

— Если вдруг будут, значит, ты ответишь на их вопросы. Или не ответишь, тут уж как получится.

Он опять хлопает на меня глазами.

— Разве при легилименции можно сопротивляться? Тогда ведь используют боевые?

— Ну и что? Не непростительные же. — Я поднимаюсь с насиженного места, разрывая зрительный контакт. — Хватит, идем! Я хотел бы быть рядом, защищать тебя от всего и всех, но это жизнь, и я не могу многого обещать.

<> <> <>

— Кто этот Аль?

— Кто? А, этот... Он из Равенкло, но парень что надо.

— Он твой друг?

— Типа, приятель.

— А о чем они говорят с мистером Поттером?

— Мне точно так же не слышно, как и вам, сэр!

<> <> <>

Перед освобождением мы успеваем перекусить еще раз. Сидим и немного скучаем над книгами, когда на нашем пятачке появляется Гермиона Грейнджер. Это напоминает цветное, меладраматичное, но немое кино. Я пользуясь случаем, наблюдаю, все-таки она очень яркая, особенно на нашем фоне.

Первым делом они с мистером Поттером обмениваются парой Фините инкантатем и невербальными, потом она виснет у него на шее. Они улыбаются, жестикулируют, переглядываются, но не произносят ни звука. Впрочем, отчасти смысл их диалога понятен из того, что рубашка мистера Поттера приобретает первозданный вид, а щетина, которую уже можно назвать бородой, клоками осыпается на пол и исчезает под взмахом палочки.

Он что-то говорит, и она переводит взгляд на меня. У них обеспокоенный вид, но потом оба смеются. Мистер Поттер натягивает куртку.

— Мальчики, берите вещи, мы выходим! — она сказала это так, будто мы ехали в автобусе. — Надеюсь, никто ничего не забыл? Джеймс, мистер Хестоя, идите сюда!

Брошенный на пол в центре нашего пятачка сложенный пергамент светился, но я сразу понял, что это может быть только карта.

— Джеймс, дай руку, мы отсоединяемся!

Желтоватая круговая вспышка, и мы с мистером Поттером остаемся одни.

— Готов? — на мое плечо покровительственно опускается тяжелая ладонь. — Спасибо этому дому.

Глава 9.

<> <> <>

Перепад уровня магии — как легкое движение воздуха. Вторым зрением я вижу, как начиная с того места, где колонны смыкаются с потолком, пространство стекает нам под ноги, и из-под разрушающейся иллюзии обнажаются точно такие же колонны, стены... Если закрыть глаза, впечатление было бы отчетливей, но я и так чувствую — все нормально, — и убираю руку с его плеча.

Вот дают! Территория, которую мы облюбовали для жизни, обнесена бронзовыми столбиками с соединяющей их лентой. Мы стоим в центре пустого пространства, а вокруг — сотни три радостно аплодирующих детей и взрослых. Взгляд выхватывает Анжелину — в толпе она, как вишенка на торте. Кроме того, она напоминает мне о Кингсли, и именно на нее Джеймс постоянно жалуется матери.

Гермиона и Лаетус, стоящие отдельно, раскланиваются и принимают поздравления. Все взгляды устремлены на них, это они — герои дня, мы — всего лишь скромные кролики, которых извлекли из шляпы.

Фенвик. Голдстейн. Так, а где Гестия? Скорпи Малфой. В нем произошла перемена, и я задерживаю взгляд. Традиционная одежда, прилизанная прическа. Это что, я его до такой степени напугал? Смотрит мимо меня на Джеймса. Интересные дела. Помона. Гермиона заразительно смеется и машет рукой в камеру. А тем временем с другого края, растолкав толпу и перемахнув через ленту, ко мне устремляется Драко Малфой. Палочки у него в руке нет. Это значит, сейчас я получу по морде.

Подбираюсь, сосредотачиваясь на нем. С досадой понимаю, что от прямого удара меня ничто не спасет, разве что пнуть его превентивно. Хорош же я буду, министр, ни с того ни с сего лягающий оппонента на глазах у детей. Ладно, потерплю, заслужил.

Немного не дойдя, Малфой вдруг останавливается напротив Аля. С удивлением понимаю: он видит то же, что и я. Бледнеет, как мраморная фея на надгробии Дамблдора, его надежды и страхи — как на ладони. Стараюсь не затягивать паузу.

— Да, это именно то, что ты подумал. Знакомься, Аллан Райт...

Малфой делает два стремительных шага ему навстречу, крепко сжимает в объятьях и замирает с видом мученика, к которому в последнюю минуту жизни спустился его бог. Мерлинова мать. Не ожидал от него такой непосредственности. У меня за годы госслужбы все мимические мышцы атрофировались.

Аль стоит с вежливо-скучающим видом и ждет, когда его отпустят, он же не видит малфоевской физиономии. Драко делает шаг назад. В этот момент я так его люблю, как будто на нем был женат все эти годы, а не на Джинни.

Именно такой должна быть моя встреча со Снейпом. Обниму, отстранюсь, скажу, что это ему от Драко Малфоя. Если мироздание от этого рухнет, то туда ему и дорога.

Аль, закипая, спрашивает:

— Еще один друг моего отца?

Мне смешно и ком в горле. Киваю.

— Он что, выбирал друзей по принципу бесцеремонности?

А, черт, конечно, он узнал Малфоя. Вот только за что ему тогда такая нелюбовь? И тут я все-таки даю ему пинка:

— Пресса.

Мои спасители закончили делать объявление, и Лаетус первый оказывается рядом. Как я ему рад!

— Спасибо, дружище! Поотдуваетесь еще немного без меня?

— Безусловно. — Какой-то он напряженный, подумаешь, пара трупов. Гермиона, вон, и то в ус не дует.

— Мистер Поттер, а как там было?!

— Отлично.

— Как вы догадались послать патронуса!?

Игнорирую, как и прочие вопросы, ответ на которые длиннее одного слова.

— Скажите, что вы предприняли в первую очередь, когда оказались в проекции?!

— Отоспался.

— Гарри, твоя невидимая мантия, — Лаетус протягивает сверток.

— Джеймс, возьми семейное барахло. Анжелина, я забираю у вас этого юного кудесника, перешлете домой его вещи. Помона, Гестия, очень рад увидеться! Скучаю по Хогвартсу. Если откроется вакансия, дайте знать. А сейчас прошу нас извинить...

Мне надо к Кингсли, поэтому я спешу к Выручай-комнате, где к моим услугам всегда есть камин. Гермиона нежно конвоирует Райта. Малфой идет следом даже без подсказки, — конечно, его теперь шваброй не отгонишь.

— Вы это серьезно?! — кричит вдогонку Гестия.

— Абсолютно!!!

Только бы она теперь с завтрашнего дня на пенсию не вышла. Перед входом в Выручай-комнату говорю, что вернусь через 10 минут, и забираю мантию у Джеймса.

— Резво в камин! Передай маме, что вечером мы обсудим, в какой школе ты продолжишь учиться.

<> <> <>

О, сейчас войдет Поттер! Он единственный, кто пинает нашу дверь. Точно, с радостным видом по-хозяйски вваливается в кабинет, руки в карманах.

— Ну, где?

— Кто? — спрашивает шеф, скрипя пером по пергаменту.

Как всегда ни здрасьте у них, ни до свидания.

— А-пятнадцатый, кто же еще.

Мистер Бруствер с улыбкой поднимает глаза, отодвигая разномастную кучку запросов.

— А ты неплохо информирован для человека, неделю сидевшего в проекции. Он ушел.

Поттер выпрямляется, выдвинутый стул остается пустым. От его приподнятого настроения не остается ничего кроме жутковатого лихорадочного азарта.

— Мы его почти взяли, — шеф печально трет лоб, — блокировали телепортацию и обстреливали потихоньку заклинаниями. Он держал щит 20 минут, после чего исчез.

— Кто перекрывал телепортацию?

— Я.

— Где это случилось?

— Хогвартс. Мы, естественно, подумали про проекцию, но Карта мародеров его не показывала. Долго сомневались, послали для проверки Хестою. Ты уж прости, он не только за субсидией приходил. Он был нашим эээ...

— Именно что эээ. Дай-ка его отчет. И график перемещений А015. Мерлинова мать, я знаю, как он ушел. У него был хроноворот.

Хроноворот..? Но думать об этом некогда — я торопливо призываю и разворачиваю нужные пергаменты. Поттер черным смерчем нависает над свитком, в шапке которого значится: Чарльз Дилап, А015, 2 от.

— Где Сагитариус?

— Глушит Веритасерум. Пытается объяснить, как Дилап просочился.

— Выпусти, он не при чем. С хроноворотом это как делать нехер. Перенесся вперед на несколько тестов, подслушал, что ему говорить. Вернулся и заменил собой того, кто их успешно прошел.

Выходит, Дилап либо мертв, либо под Обливиэйтом, бедняга. Делаю пометку: срочно дать его снимки Департаменту полиции, пусть магглы ищут. Извиниться перед родителями — мы-то объявили его в розыск как преступника. И перед Бородой неудобно. Я кладу перед шефом лист, на котором написано: "Освободить А001", он морщась ставит палочкой печать.

— Гарри, его сотрудник при исполнении совершил двойное убийство, попытку убийства, легилименцию, а ты говоришь, он не при чем.

— Наша защита не рассчитана на хроновороты.

Я делаю пометку "усовершенствовать систему защиты".

— Да, но ты же его вычислил. А он нет. Непозволительный раззява.

— Это мы с тобой — старые параноики.

Они улыбаются друг другу и вздыхают, а я думаю про хроноворот. Так ли это страшно, как мне сейчас кажется?

— Легилименция к кому была? Почему здесь об этом нет? — он толкает пальцем пергамент.

— К сыну Драко Малфоя. Они не будут подавать жалобу.

— Кингсли, мне нужен хроноворот. И психологический портрет вместо этой беды.

— Придется снять людей с охраны объектов.

— Снимай. Пусть выяснят, какую маскировку он использовал на тестах.

— Возможно, твою же мантию. Гарри, мы сейчас проверяем запросы, которые он выполнял. Ну и попутно анализируем все А-запросы. И вообще все запросы. Ты ничего не хочешь мне сказать? — Шеф смотрит на него озабоченно, как на схватившего простуду ребенка.

— Хочу, — грустно разводит руками Поттер. — Но не скажу.

— Что ж, если тут нет ничего, что я обязан знать... Идем.

— Пока, Билл!

— Удачи, Гарри! Спасибо!

Они уходят в камин, а я бегу через дверь, первым делом — освобождать Бороду.

<> <> <>

"Гриффиндору — слава! Поттер снова с нами!" "Виват, Аврорат!" Нас окатывает волнами ликующей биомассы. Очень шумно, но внутри меня тишина. Возможно, я хотел бы быть со всеми, однако почти физически ощущаю вокруг себя оболочку, об которую разбиваются их радости и страхи.

У этой оболочки есть имя, и я мысленно повторяю его. Одиннадцать букв. Я вне всего этого. Одиннадцать букв — и внутри меня растут этажи, развеваются флаги, раскручиваются пространства. Одиннадцать букв. Если меня лишат права иметь палочку и отправят к магглам, я все равно справлюсь. Постараюсь.

Гермиона Грейнджер, утихомирив взвизги, аплодисменты и квиддичные кричалки, объясняет, как ей удалось нас освободить. Пытаюсь ничего не пропустить из ее слов о диалектике внешнего и внутреннего в паре "ключ — проекция", потом я поищу по книгам и, может быть, пойму, что она хочет сказать. Но тут на меня налетает с объятиями лорд Малфой. Чем я удостоился твоего внимания, ничтожество? Лорда предал, а в новую власть так и не пролез? Но, зато, без конфискации?

"Их гонит небо, не терпя пятна,

И пропасть ада их не принимает,

Иначе возгордилась бы вина".

Когда он меня выпускает, Гермионе и ее ассистенту уже аплодируют. Черт.

— Еще один друг моего отца?

Мистер Поттер кивает, как будто так и надо, и отгоняет Малфоя ударом ноги по щиколотке, делая шаг. Для него моя оболочка проницаема. Я остро чувствую, что нас двое.

Никогда не забуду то, что он сказал. По его словам, их власть только за последние два года несколько раз подвергалась серьезной опасности. Пока мы мечтали что родится второй Волан-де-Морт и тащились от эстетики, они решали проблемы. Они постоянно сталкиваются с противодействием и преодолевают его, а мы этого даже не замечаем.

К нам устремляются группы людей. Мистер Поттер разгребается с наплывом сторонников и откланивается так быстро, что я не успеваю и глазом моргнуть. И как гром среди ясного неба: он будет преподавать в Хогвартсе! Для меня это звучит как "увидимся на ЗОТИ". Но тут Гермиона Грейнджер берет меня под локоть и тихо говорит: "Идем". Мы поднимаемся на восьмой этаж, провожаемые любопытными взглядами и лордом Малфоем, который делает вид, что прогуливается. На этаже Поттер демонстрирует сюжетный ход господина Уэллса "дверь в стене". Мы остаемся одни с Грейнджер и лордом Малфоем. Они неприязненно смотрят друг на друга. Малфой отходит в дальний конец коридора, устраивается на подоконнике. Больше ничего не происходит.

Мне хочется все выяснить, но рядом с Грейнджер я превращаюсь в нереального идиота. Стою и волнуюсь, и все вопросы, которые надо задать, кажутся корявыми и неуместными. Неловкую паузу прерывает человек с гербом Аврората на отвороте мантии.

— Аллан Райт, если не ошибаюсь? Можно вас на пару вопросов?

За меня, вызывающе держа в руке палочку, отвечает Грейнджер:

— Нет.

— Простите за то прискорбное происшествие, мэм, но я действую в рамках инструкции, утвержденной мистером Бруствером.

— А я — по распоряжению Гарри Поттера.

— Но я обязан спросить, нет ли у гражданина жалоб в связи с обстоятельствами его пребывания в проекции.

— Гражданин, у тебя есть жалобы? — благодушно интересуется она.

— Нет.

— У него нет жалоб.

— Я все равно должен передать... — он достает из планшета маггловский лист бумаги.

— Передавайте.

Я беру перелетевшую ко мне по воздуху бумажку. Она представляет собой стандартную жалобу, куда осталось только вписать имена и обвинения. Обратный адрес тоже уже имеется. Откинув эту мерзость подальше от лица, я использую мой любимый Белый огонь. Ослепительный свет, похожий на фотовспышку, в котором белая бумага выглядит черной, — и на пол оседает несколько частичек белесой золы.

— Что ж, еще раз прошу прощения за беспокойство, — аврор, подслеповато моргая, наконец разворачивается и спускается по ступенькам.

— Что это было? — спрашивает Гермиона.

— Донос.

— Это что, был бланк обращения в Аврорат?

Я, улавливая ее настроение, неуверенно киваю.

— Кошмар! Нет, это уже ни на что не похоже! Демонстрировать такое неуважение к служащему, который пришел убедиться, что с тобой все в порядке!

— Мне это не нужно! — оправдываюсь я.

— Мир состоит не из одного тебя! Вот что, ты обязательно извинишься перед этим аврором!

— Хорошо. — Сейчас я готов ей пообещать, что угодно. "Дракон в юбке" — это еще слабо сказано. Драконов я видел, вполне рассудительные существа. И моральным авторитетом своим не давят.

Наверно, у меня совсем дурацкий вид, потому что она вдруг находит крайнего в другом месте:

— Я знаю, это все Гарри! Джеймса разбаловал, теперь за тебя принялся!

Мерлин, и это его я считал жестким человеком?

— Мистер Поттер тут не при чем, — вяло протестую я. Про себя отмечая: "Он хотя бы извиняться не заставляет".

— Так я и поверила! — скептически фыркает она, но, кажется, перестает сердиться. Я перевожу дыхание.

— Что за прискорбное происшествие?

— На меня напал какой-то тип в одежде аврора, — нервно отмахивается она. — Убил домового эльфа, который меня спас, и моего коллегу, не успевшего защититься. Потом мы с ним еще немного подрались, а потом появился Кингсли с помощником и велел мне убираться. Хорошо, что это случилось в школе.

— Хорошо?!

— Отсюда он не мог скрыться.

— А что он хотел?

— Судя по тому, что он использовал Адеско Файер, возможно, ему срочно понадобилась пара килограммов свежего пепла. Спроси об этом у Гарри, когда он вернется, у меня не было времени следить за расследованием.

Когда ее янтарные глаза не мечут молнии, я снова отмечаю, какой у нее ясный, согревающий взгляд. Но если мистер Поттер сболтнет ей про мои симпатии к Волан-де-Морту, я покойник. Совершенно определенно. Я просто физически не могу ей возражать.

— Это какой-то ужас, они даже не защищаются...

— Кто?

— Эльфы. Да еще и Карта твоя чуть не сгорела за компанию с моей одеждой, Лейси остановил заклинание уже на подходе, слишком близко поставил щит. Но вас бы мы все равно как-нибудь вытащили, а вот их уже не вернешь.

— Вы не пострадали? — я запоздало пугаюсь. Адеско Файер не непростительное, но это почти наверняка конец.

— Только самолюбие. Не очень приятно, когда тебя видят лысой и чумазой.

Мне хочется сказать ей, что она все равно самая красивая, но язык не поворачивается.

— А какое распоряжение дал мистер Поттер насчет меня?

— Дословно? Никого к тебе не подпускать, пока он не вернется. — Она с веселым интересом ждет, что я на это скажу.

Я теряюсь. Ей, наверно, не очень приятно, что ее ко мне приставили, как телохранителя какого-нибудь. Наверно, надо попросить прощения, но тогда получится, что я извиняюсь за мистера Поттера. Глупо будет. Он министр и ее друг, а я кто такой?

— Ты, наверное, хочешь поскорее увидеться с друзьями и родителями? — сочувственно спрашивает она, — потерпи, Гарри скоро придет. А, легок на помине!

Он возвращается не один.

Я смотрю на эту пару, запоминая навсегда. Из них двоих бросается в глаза Поттер — он воплощенная экспансия, у него экспрессивная жестикуляция и крайне самодовольный вид. Второй замкнут на себе, экономен в движениях. Идет, как старый тигр по саванне. Я сразу узнал бы его, даже если бы не видел на днях в памяти мистера Поттера, где он, перемазанный с ног до головы чужой кровью — для разнообразия в прямом смысле, — повторял, что теперь все будет хорошо. Я мог бы много что сказать об этом человеке, но сейчас я просто подчиняюсь настроению, которое от него исходит. От него исходит спокойствие.

Когда они совсем близко, мы слышим обрывок их разговора.

— ...только два места, которые могут служить прикрытием для столь долгих отлучек, — говорит мистер Поттер. — Это Мунго...

— И Азкабан. Приветствую всех. Это и есть твой объект категории А? Кого-то он мне напоминает.

— Да. Гермиона, прости, наш кофе в Дынях накрылся. Мне нужны Карты Мародеров для трех мест — Мунго, Азкабана и Хогвартса.

— Когда?

— Через час, — это говорит уже Бруствер.

— Уфф! Что вы еще натворили?

— Мы упустили твоего обидчика в другое время.

— Но мы его поймаем. Смотри, что у меня есть! — Мистер Поттер с сияющим видом вытягивает из кармана диковинные круглые часы на цепочке. Хроноворот. Ну вот и все.

— Это будет не так просто, Гарри. Мы даже не понимаем его мотивов. Он насторожил Гермиону незнанием орденской субординации, и возможно, только поэтому начал действовать.

— Думаешь, иначе он бы и дальше исправно работал в Аврорате?

— Да, такое впечатление, что ему это нравилось.

— Скорее впечатление, что он чего-то выжидал.

— Чего можно выжидать полгода? — это было сказано таким тусклым тоном, что мне в голову сразу полезли всякие ужасы.

— Кингсли, я с ним разберусь.

— Разве не проще найти хроноворот? — спрашиваю я. — Чем искать человека?

— Не стоит вмешиваться в их беседу, — вполголоса предостерегает Грейнджер.

— На нем два трупа, между прочим, — ехидно возражает мне мистер Поттер.

Ну да, конечно, кто о чем, вшивый про баню. У меня отвратительное настроение, и мое воображение развлекает меня осыпающимися вокруг нас камнями и струями песка. Ощущение бомбежки такое отчетливое, как будто я видел это на самом деле: рушащиеся балки, вздрагивающий под ногами пол. Но в Хогвартсе это невозможно. Что бы ни случилось с людьми, здание останется стоять, как стояло.

— А я согласен с молодым человеком, — меланхолично бросает Бруствер, — он сильный маг, а ты там будешь один.

— Кингсли, ты не отвертишься от психологического портрета.

— Билл занесет в Дыни. Отдашь ему план.

— Я вернусь, — говорит мистер Поттер.

Не верю ни единому звуку.

— Вернетесь?

— Я солгал тебе только один раз и собираюсь это исправить. Ну же! Мир? — Он протягивает мне ладонь, но я в ответ убираю руки за спину.

— Вернетесь — ...

Вот зачем он это сказал? Я ведь теперь буду ждать.

— Конечно, вернется. Не волнуйся за Гарри, ничего этому авантюристу не сделается. Тем более в мантии-невидимке и с картами, — говорит Гермиона Грейнджер, удивленная нашей ссорой, и подмигивает, — увидимся!

Бруствер смотрит перед собой, в открывшийся проем выручай-комнаты, и он спокоен, как голландский пейзаж.

Как только за ними закрывается дверь, мистер Поттер разворачивается на 180 на каблуках и весело спрашивает:

— Непреложный обет?

Можно подумать, его это остановит.

— Нет.

— Тогда лицо попроще. Идем, пообщаемся с Малфоем.

На свое бы посмотрел. Так сияет, что глазам больно.

— Какого черта я ему понадобился? — Действительно, в самом конце коридора у окна все еще маячит фигура в бело-кремовой мантии. Я и забыл.

— Ты все равно не поймешь. Для тебя ты — это всего лишь ты.

Я слишком расстроен, чтобы вдумываться во всякий бред.

— Куда отправитесь?

— В 17 июня 1996 года.

— Начало Второй магической войны, битва в министерстве. Снейпа там не было.

— Зато там был целый зал с хроноворотами, мы его разнесли к мерлиновой матери, но вдруг что не добили, надо глянуть. А к Снейпу заверну по дороге, и Мерлин помоги мне!..

— Удачи! — бурчу я. Кто виноват, что моя жизнь опять рассыпается?

— Ты логарифмы проходил? — вдруг спрашивает он.

До лорда Малфоя, поднявшегося нам навстречу, уже недалеко, и я думаю, что он говорит это, чтобы сменить тему. Святая простота.

— Нет. — Где бы это я их проходил?

— Значит, придется самому считать. Если переносишься вперед, время отсутствия в разы больше проведенного там, и наоборот. Скажем, при заглублении в прошлое на 50 лет на срок до 10 лет максимальное время отсутствия — 8 минут. Надо будет попросить Гермиону, чтобы она тебя научила, там довольно простая формула.

Я машинально делаю два шага, прежде чем до меня доходит смысл сказанного, останавливаюсь и обнаруживаю, что мы пришли. И лорд Малфой, хотя не лезет обниматься, разглядывает меня с цепким интересом. Мордред вас забери, господин министр!

От облегчения меня не держат ноги и хочется привалиться к стене, а еще — запустить в него оглушающим заклятием. Идиотская выходка. Если он не вернется, я его со временем прощу, конечно, но за 8 минут — вряд ли. Наклоняю голову, сердито смотрю на него искоса сквозь упавшие на лицо пряди. Рисунок царапин на ботинках, вязаная подкладка расстегнутой куртки, беспечная физиономия. Он только что пытался меня подставить. Зачем? Что я ему сделал?

Щебечет с Малфоем непринужденно, как светская дама. Подтверждает, что собирается пойти по стопам Дамблдора.

— А вы умеете вычислять логарифмы? — спрашиваю я.

— У меня калькулятор в часах, — отвечает он с гнусной ухмылкой и крутит в воздухе левой рукой.

Может, это такая игра? Обсуждать что-то важное при третьих лицах, не раскрывая карт? С чего он взял, что я стану в это играть? Или может быть, он считает, что это я его подставил, когда дал понять, что он не вернется? Вот только этого мне для счастья и не хватало. И что теперь делать?

Мы уже в каком-то кабаке, и я поскорее сажусь у окошка. Обретя долгожданную опору под пятой точкой, говорю:

— Наверно, я должен перед вами извиниться, сэр.

Поттер смотрит на меня, как питон, проглотивший дикобраза.

— Нет, это я виноват, так что это я должен извиниться. Хотел тебя как-нибудь отвлечь. — Поворачивается к Малфою. — Великие основатели, неужели и Снейп когда-то был таким же?

— Как знать.

— Сколько ему было, когда он познакомился с Ридлом?

— 16.

Я напоминаю себе, что все происходящее — пустяки по сравнению с трагедиями недавней истории.

Глава 10.

<> <> <>

После смерти отца Асти только и твердила, что о переезде. Марсель, Париж...

Оставить имение. Но стоит только подумать об этом, и в памяти сразу возникает какой-нибудь камень, завиток плюща. Осенний лист дикого винограда, дубовая ветка, метущая по стеклу. А вроде не сентиментальный.

Да и кем я там буду, в этом Марселе? Политическим эмигрантом? Ха-ха.

Человеком, которому до конца жизни будут говорить: "У вас такой милый акцент". Чудаковатым англичанином из какого-то, кажется, старинного рода. Мьсе Мяльфуа...

Как только Поттер добрался до финансов, стало ясно, что это вопрос времени. Ловить тут нечего.

А я все не уезжал, все ждал чего-то. И вот, выходит, дождался.

Понять бы еще, чего.

Неделю назад Скорпи прислал филина. "Прилетай срочно". Хорошо, что Асти уже уснула.

Ну, я прилетел. Школа гудела, как бордель в праздник Валентина. До этого ночь открытых дверей я только там видел. Авроры и преподаватели с гомоном и люмусами носились по коридорам, а в промежутках по темноте бегали студенты — факультеты обменивались новостями. Лонгботтом наведался со своей свитой. А потом, смешно сказать, пришла Грейнджер и навела порядок. Когда я уходил, уже тихо было.

У Поттера что-то случилось со старшим ребенком, и он пригрозил Скорпи допросом.

— А я тебя предупреждал!

— Да. Теперь я понял.

Я быстро проверил его на заклинания. Он был растрепанный, зареванный. Говорил осмысленно, но заторможено, устало. Я даже не мог его себе представить таким. Чем бы там ни угрожал Поттер, в основных чертах свои права Скорпи знал железно. Остальное — сотрясение воздуха. Так что с одной стороны, я не мог взять в толк, почему произошедшее так на него подействовало. С другой, меня это очень задело.

Скорпи, конечно, виноват, что не обходил эту ходячую катастрофу за версту, но ведь он еще ребенок. Прихотливый, наивный, тщеславный домашний ребенок.

— Иди сюда. Что конкретно он тебе сказал?

— Спросил, что я предпочитаю, веритасерум или легилименцию.

— Котик, он блефовал. Без доказательств санкцию ему никогда не дадут, а за несанкционированное вмешательство я его урою, и он это знает. Не расстраивайся. Он трижды был под судом, не знаю, как он отбрехался, но со мной это не пройдет. Как только его осудят, он сразу вылетит из Аврората и из правительства. Закон не будут менять даже ради него, это открыло бы дорогу слишком многим людям.

Выслушал меня внимательно. Спросил:

— А если все-таки придется выбирать?

Я вздохнул. С одной стороны, надоело слушать: "Война кончилась, война кончилась!" Они не успокоятся, пока нас не уничтожат, но разве ребенку это объяснишь? С другой, мне не нравилось направление нашей беседы.

— Конечно, веритасерум, это менее глубокое вмешательство. К тому же при легилименции взаимодействуешь с дознавателем — ты не можешь не думать, не вспоминать. А так ты самоустраняешься. Предоставляешь ему полную свободу. Большинство людей понятия не имеет, что с ней делать.

Скорпи уверял, что если Джеймса не вернут, в случившемся обвинят его. Я не понял, почему. Из его рассказа выходила ерунда какая-то.

Думал забрать его домой, но он захотел спать, и я решил: не стоит тащить его до зоны аппарации по снегопаду на метле.

А наутро вышли газеты, из которых мир узнал, что министр финансов совершил научный прорыв в сторону небытия. Всего лишь непредвиденное взаимодействие заклинания с артефактом; Аврорат не при делах. Проекцией занялась Грейнджер, а оставленными денежными делами — его без пяти минут вдова. Было воскресенье, и я все же забрал сына домой.

По пути мы завернули в лавку готового платья, где он, узнав мое мнение, что ему больше идет, заказал себе семь одинаковых комплектов.

В понедельник он заявил, что ему скучно все время сидеть дома, и я предложил навестить прабабушку Каллидору. Он согласился, совершенно не уловив моей иронии. На следующий день мы побывали у Бэлстроудов и Ноттов. Все их потомство в Хогвартсе, но Скорпи не капризничал. Я с удивлением отметил, что он тянется к общению со взрослыми, не засыпает на рассуждениях Алфи о том, что раньше трава была зеленее, и, по-видимому, даже читает прессу.

Это пугало.

Легилименция отпадала, ее он распознает лет с семи. А все Асти со своим постоянным контролем. Я загрузил работой эльфов. Ест. Спит. Смотрит в окно. Делает пробежку. Плавает в бассейне. Читает учебники. Да, читает газеты — утром и вечером. Слушает музыку — непрерывно.

— Котик, что с тобой? Ты решил стать премьер-министром?

— Я решил стать Малфоем.

— Ты рожден Малфоем. Ты всегда был Малфоем.

— Паршивой овцой?

— Нет, не говори так.

— Прости, папа.

Если ответ существовал, его стоило поискать в Хогвартсе. Я поискал. Лучше бы я этого не делал.

В школе меня не особо любят, как, впрочем, везде. Так что я набил бумажник, взял побольше выпивки и пошел. Нанес визит вежливости Гестии, поболтал с мелкой вертихвосткой Тури Нотт и с младшим Эйвери, душевно побеседовал с Филиусом, сделал вид, что выпил с Голдстейном, сделал вид, что выпил с Маклаггеном. Потрепались обо всем и ни о чем. Дело было за полночь уже. Я начал выдвигаться с метлой к Астрономической башне. И вдруг чувствую — боевые. Близко и очень мощные — обычно что-то такое ощущаешь, только когда в тебя летит. Шум. Бросился туда — Грейнджер бьется с аврором. Причем узнал я ее только по голосу. Первая мысль была: вмешаться. Но как? Напасть на аврора? Чудесная статья! Обезоружить Грейнджер? Она и так, того гляди, помрет. А если не помрет, тем более благодарю покорно. Как говорится, ваши крокодилы, вы и спасайте. Хорошо, что я по их школе без маскировочных не хожу. Так что я просто ушел. Домой.

Давно мне не было так тошно. Обливиэйт? Но вдруг завтра окажется, что это опять какое-нибудь покушение, а у меня на этом месте дыра в памяти. "— Вы вышли от профессора Маглаггена, как вы добирались до зоны аппарации?" "— Не помню." И оревуар. Посадить не посадят, а вот убьют наверняка. За Грейнджер точно убьют. Да и за сотрудника Аврората могут. Оголтелого фанатья у обоих хватает. Так что я банально напился.

В газетах об этом инциденте ни слова не появилось.

— Знаешь, котик, я тут подумал. Если ты хочешь не только выглядеть Малфоем, но и подольше им оставаться, уделяй больше времени заклинаниям. Связи — это далеко не все. — Я с грустно потрепал его по волосам, он судорожно вцепился в меня и сразу задрал нос.

— Не называй меня котиком.

— Но мама же называет?

— Маме можно.

— Знаешь, мне тоже было 11 лет, когда я обнаружил, что мир — довольно страшное место.

— Что было потом?

— Ну, только где-то в 15 я начал понимать, насколько оно действительно ужасно, и что стены имения — не преграда для этого ужаса. В отличие от тебя я не мог рассчитывать на помощь родителей. Твой дедушка... Сейчас некоторые родственники считают его героем, но я бы предпочел, чтобы он... Неважно. Он втянул нас с мамой в очень неприятную ситуацию. Когда мне было 18, умер единственный человек, к которому я мог обратиться, и я остался с неприкрытой спиной. К счастью, война закончилась, так что я выжил.

— А потом? — Он тихонько всхлипывает, оплакивая что-то свое.

— А потом была ерунда всякая. Несколько лет я был один. Потом встретил твою маму.

Три года ходил в Аврорат, как на работу. Поттер мог вытащить меня одним движением пальца, но он этого не сделал, хотя точно знал, где и в каких тапочках я видел Темного лорда. Ну, дело его.

В его внезапное сумасшествие я не верил ни на кнат. Он имел голову, от которой отскакивали непростительные, и психику, которой можно отбивать бладжеры. Присутствие дементоров, правда, остро чувствовал. Так это потому, как я потом выяснил, что они на него нападали.

— И как...? — Скорпи поднимает на меня измученный взгляд. Свинцовые отсветы хрусталя, легкая прозелень льда. Холодные глаза, очень холодные, как у Асти. Если бы не слезы.

— Ну, тебе ведь нравились в детстве страшные сказки. Считай, что сейчас как раз одна из них. Когда я был маленьким, я думал: весь мир похож на наше имение. А он оказался совсем не таким. Но во всем свои плюсы. В раю лучше условия, в аду лучше компания. Мне не нравилась твоя прежняя компания, котик.

Он убежал к матери, она всегда утешала его гораздо лучше меня. Потом вернулся уже собранный, спокойный, и рассказал, что был еще один человек. Аврор. Хороший аврор. Я чуть не брякнул: "Что, мертвый?" Он не угрожал, совсем напротив. Выслушал. Обещал помочь. Попросил подтверждение.

— И ты пустил его в сознание? — Меня мутило, но я делал вид, что все нормально.

— Да.

— Ну и чем он интересовался?

— Он только на Джеймса взглянул и на карту, и сразу Фините Инкантатем произнес.

Решил, значит, со мной пешками поиграть? В самом деле, с чего я взял, что Поттер станет рисковать, руки пачкать. Если бы не проекция, я бы в тот день наделал глупостей, а так de mortius aut bene aut nihil.

— Хорошо, иди. Нет, подожди, как выглядел этот аврор? А впрочем, неважно.

Книзлова униформа, из-за нее никогда не смотришь на черты лица. Да мне и не до лица тогда было.

В четверг первая полоса в "Придире": Поттер прислал патронуса. Проекции принципиально проходимы для магии. Заявление Грейнджер: преодоление барьера — вопрос пары недель.

Живая. С ушами, бровями, даже волосы отрастила.

Значит, не повезло тому бедняге. Уйти-то он не мог. И не задержан, иначе пресса бы уже вопила. Эти любят громкие процессы.

Играть в пешки с Поттером мне было совершенно неинтересно, и я все думал, как я могу, не подставляясь под жернова системы, дотянуться до него самого. Выходило, что никак. Он до моего ребенка легко, а я до него никак.

Скорпи оттаял, повеселел и стал проситься в школу.

— Котик, а может, уедем? Мама хочет в Париж. А ты поучишься пока в Шармбатоне...

— Вот еще!

— А что, там вейлы, каштаны, виноградники. Купим замок на берегу...

— Папа, успокойся, какие вейлы?! Я больше не буду говорить с аврорами без декана и прыткого пера, дядя Альфард мне уже все объяснил. А мама дала это, — он вытянул из-под рубашки зведчатый кабошон рубина, я узнал его еще по цепочке. — И между прочим, ты обещал построить в имении загон для единорогов!

И я его отпустил. Как мне за него страшно...

Сегодня спецкор "Пророка" Руби Стоктон в обмен на обещание горяченького слива проинформировал свою коллегу, мисс Амалию Дервент, что их срочно вызывают в Хогвартс. Амалия Дервент — это я, опосредованно. Так что я поспешил присоединиться.

По школе шлялось столько посторонних, что на меня никто не обратил внимания. В мою бытность студентом, чтобы на территорию кто-то пролез, требовалось спланированное вооруженное вторжение. Когда я намекал Гестии, что у нее проходной двор, эта дура ответила: "А что такого, в стране теперь гораздо безопаснее!" Мне плевать, что в стране безопаснее, если там, где учится мой сын стало гораздо опаснее!

Я затесался в толпу и стал оглядываться. Скорпи стоял рядом с Флитвиком, очень кстати. На самом видном месте группа слизеринцев-старшекурсников скучающе ожидала начала. Все складывалось удачно.

То, что я задумал, было совершенно дико, но иного выхода не было: я просто залеплю Поттеру по чиновному лику. Слизеринцы меня не любят, но после первого же удара полюбят и замесить не дадут. Главное ни в коем случае не доставать палочку, что бы ни случилось. Дальше будет следствие: оскорбление, штраф. Я дам объяснение, и все это пройдет в печать. Глядишь, начнется ведомственная проверка. А у него реформа.

Все складывалось, как надо, плохо было только то, что его ребенок стоял в паре шагов от него. Это я заметил, когда уже к нему шел.

Уж не знаю, с кем общается Поттер, но мое намерение он раскусил сразу, едва я пересек линию. Подобрался, к палочке не притронулся. Значит, драка. Как респектабельно! Главное, первый ход за мной.

Он, видимо, тоже это подумал, потому что взгрустнул заметно. Бросил острый взгляд на стоящего чуть впереди него ученика и вернулся в состояние мнимой расслабленности, когда выключается сознание и думает только тело.

Мне стало интересно, на кого это он так уставился. Я посмотрел. Следующий шаг я сделал мимо пола, все куда-то уплыло, осталась только одинокая черная фигура. Призрак прошлого, явившийся во всем блеске моих разбитых детских надежд.

Он стоял, сжав кулаки, глядя вперед с тихой, вдумчивой ненавистью.

А мне казалось, я так надежно похоронил моих мертвецов...

Я часто вспоминал Снейпа в первые три года после Победы. Приходил, выпивал веритасерум и вспоминал.

Отец был амбициозен, ему нужен был соратник, а не ребенок. Такой, чтобы руководил, добывал победы. Ему со мной не повезло, а вот Снейпу нравилось со мной возиться. Мы "нашли друг друга". Я его обожал, он был моим деканом. А я всегда был Малфоем, с гипертрофированным чувством собственности и статусности, что составляет единственное содержание любви и дружбы для людей нашего круга.

Впрочем, в Аврорате свои ограничения, там никогда не спрашивают о чувствах, только о событиях. Их хватило на полгода бесед. Мои первые дуэли, залеченные раны, фатальные ошибки, оставшиеся без последствий... Воспоминания отшелушились, как кровавые струпья. Черта была подведена. Я сдал ту жизнь в казенные архивы и начал с нуля...

Голос Поттера мгновенно вернул мне почву под ногами.

— Да, это именно то, что ты подумал!

Я встряхнулся. Ну точно, его ребенок. Мерлин, откуда?!

Он взглянул на меня, настороженно выгнул бровь, чуть искривил губы. Вылитый профессор Снейп.

Снейп. Только он меня не узнает. Мы не знакомы... Бред какой-то.

Вспомнились ослепительные сентябрьские дни. Словно только вчера — старательно накарябанные 4 строчки первого конспекта, просьба растолковать непонятное слово "эссе", ознакомительная прогулка по окрестностям...

Как ты мог меня бросить? Мне тебя так не хватало! Прости, что я прожил такую бездарную жизнь! Прости за все!

Обычно люди в таких случаях обнимают пустоту. Я опускаю руки, делаю пару шагов назад. Мой "привет из прошлого" говорит сдержанно, но подчеркнуто обращается только к Поттеру. Интересно, что ему обо мне известно? Я про него знаю: он чувствовал себя несчастным, а я его отвлек, — все и ничего.

Поттер отгонал меня на время общения с прессой, но стал искать взглядом, когда собрался уходить. Я их упускать тем более не собирался. Мы поднялись на восьмой этаж.

— Отойду минут на десять, подождите меня здесь, — сказал он так, чтобы я слышал, и я стал ждать на холодном хогвартском подоконнике, потому что делать это рядом с Грейнджер невыносимо.

Вот, казалось бы, образцовый замок, а по сравнению с имением берлога берлогой. Весь зад уже отсидел.

Интересно, откуда у него взялось маггловское имя? Аллан Райт. Аллан Райт. Ничего не говорит. Скорпи про него не упоминал, в газетах не писали. Странное прикрытие, я бы сказал, вопиющее. С тем же успехом можно было его женским именем назвать или эльфийским. Потому что когда перед тобой стоит обвешанный артефактами, огорченный, а потому злой, как скватина, Снейп, называть его такой ерундой как-то даже неосмотрительно. Даже то, что рядом все время топчется кто-то из руководителей Ордена, не спасет.

Или Снейпа уже и не помнит никто?

<> <> <>

Хогвартс,

С. Малфою. СОВУ НЕ ОТПУСКАЙ!

Блин, меня отправляют в другую школу, так что в ближайшее время ничего не выйдет. Мама хочет в Шармбатон, а я не знаю. Что посоветуешь? А ничего, балаганисто у тут у вас. Я там от скуки чуть не сдох. Старайся слать ответы моей совой, у меня щас падре в полном неадеквате. Странно выглядишь. Ты в порядке?

Сам Знаешь Кто

<> <> <>

Дебил, как я могу быть в порядке если ты сначала пропал фиг знает куда, а теперь сваливаешь.

Что случилось?

Не уезжай.

Тот У Кого Нет Совы.

<> <> <>

Думаешь, я что ли хочу уезжать?! Ты моего папу не знаешь. Короче, это не обсуждается. Я играл, и заклинание попало в карту. Смотрю — пустой Хогвартс, ни кроватей, ни еды, все куда-то свалили. Думал, вдруг кто-то притворился мной, и вы меня не будете искать. Когда увидел отца, обрадовался ему, как родному. Он мне печеньки принес. Остальное прочти в "Придире". Боюсь, сейчас увидеться не выйдет. Но я буду с тобой дружить откуда угодно. Земля маленькая, мы что-нибудь придумаем, и лучше бы заняться этим прямо сейчас. Так что подбери сопли и начни уже соображать. Вику не говори ничего, я ему потом напишу. Извини, что я так влип.

Тот У Кого Нет Выхода

Если ты вдруг узнаешь другую версию, как я там оказался, не верь и не вздумай ничего предпринимать! Даже близко не суйся, не посоветовавшись со мной. Лучше вообще забудь, ты понял?

<> <> <>

Я понял. Уже имел честь познакомиться. С кем ты мог играть, если с нами расстался, а до своей гостиной не дошел? И как ты будешь учиться в Шарме, если ты не знаешь языка? Блин! Ладно, можешь ничего не говорить. Тяни время. Пока все плохо. Вайоминг крут, но туда нет аппарации. В Шармбатон я не могу проситься, мы тогда туда совсем переедем, а я не хочу. Только не сердись! Тебя, может, через месяц обратно заберут, но для меня это будет уже навсегда, понимаешь?

Интересно, с кем тебя можно перепутать. Я тебя искал с самого утра. Сможешь хоть куда-нибудь выбраться до отъезда?

<> <> <>

Бывает такое: посмотришь на людей, и все сразу ясно. Не друзья, слишком разный возраст. Не отец и сын, слишком разная внешность. Не учитель и ученик, они на равных. Но тем ближе — они заменяют себе все сразу.

Мы со Снейпом так смотрелись. Лавочники спрашивали: "Кто этот милый мальчик?", — когда мы были вместе, к нему не боялись обращаться. Снейп подобострастно говорил: "Это сын лорда Малфоя", и я думал: хорошо быть Малфоем. Уже потом, на допросах, вспомнил, что на отца его подобострастие не распространялось. А тогда я ничего не понимал. Даже того, насколько одиноки мы были.

Но вот Поттера в этом качестве странно наблюдать. У него своих как минимум трое, плюс дружки-авроры, плюс старые зубры из Ордена, плюс новые люди вокруг него постоянно отираются, вроде этого красавчика-и.о. И все смотрят на него с обожанием, и он платит им тем же. Сплошная шумиха, восторг и энтузиазм.

И какой контраст.

Снейп глядит в сторону, зябко вжимая голову в плечи, и изредка что-то бурчит. Поттер заговаривает с ним снова и снова, делая вид, что ему все равно.

Ну ты еще головой об стену побейся. Ах да, нельзя. Понимаю.

Публичная фигура, будет до последнего цепляться за формальности. Ему только сплетен о педофилии не хватало.

Теперь, когда я наконец знаю, насколько он уязвим, хочется, чтобы у него все было нормально.

Интересно, зачем он меня позвал? Я здесь лишний. Это читается во взгляде Снейпа, это следует из поведения Поттера. Если он до такой степени хочет о ком-то позаботиться, то вполне способен сделать это сам.

— Итак?

— Я бы предложил посидеть где-нибудь. Давай в Дынях, если не возражаешь, — и он протягивает мне ладонь.

Неохотно прикасаюсь к ней, выбора у меня нет. Поттер, заметив мою реакцию, говорит:

— Наверно, в первую очередь я должен перед тобой извиниться.

Пожимаю плечами.

— Извиняйся.

— Это будет слишком длинно, Малфой, — морщится он.

— Тогда извинись перед Скорпиусом.

— Не вопрос. Не надо на меня так смотреть, я правда сожалею.

— А что, в лесу что-то сдохло?

— Может быть даже не в лесу.

— Неужели в Хогвартсе? — Харизматичная скотина! Всего пары примирительных фраз мне хватает, чтобы потерять бдительность. — Слышал, ты возвращаешься в школу. Пример Дамблдора не дает покоя?

— Да, — он кивает с откровенной самоиронией и тут же тоскливо щурится. — Пожалуйста, открой выручай-комнату.

— А вы умеете вычислять логарифмы? — спрашивает Снейп.

У меня мысль: сейчас баллы снимет. А ведь не так уж и похож. Особенно волосы сбивают с толку. Я готов разглядывать его часами, но разговаривать не тороплюсь. Слышал я уже, как он разговаривает.

Камин в выручай-комнате огромный, как в имении. Мы легко помещаемся в нем втроем. Дыни — одно из новых кафе, — чудовищно. Зал украшен разной дрянью в стиле сельский хоррор, вроде светящейся кукурузы и моркови среди хвойных гирлянд. Зловещее пугало заменяет одновременно и елку, и Санта-Клауса. К тому же здесь лимонно-желтое освещение и черная, словно закопченная, мебель.

Все это настолько бьет по нервам своей несообразностью, что я начинаю чувствовать себя персонажем детских сказок. Только там благородный маг может, скажем, сидеть за столом рядом с огромной крысой, на чьи усы нанизаны черепа, и толстым королем кнатов, который по совместительству является луной, и не заморачиваться, что в происходящем что-то не так.

Немного задерживаю шаг, предоставляя выбор места Снейпу. Он быстро пристраивается у окна, спиной к пугалу, Поттер садится сбоку, я занимаю стул напротив и призываю меню.

Поттер расфокусировано улыбается лимонному свету. Он наконец примирился со мной, с собой, с прошлым, и, похоже, счастлив.

— Сегодня я проставляюсь, Малфой. В следующий раз будет твоя очередь, идет? У тебя, наверно, есть вопросы.

Мы говорим друг с другом, смотрим на Снейпа, и настроение у обоих зашкаливает.

— Есть. Что делает на твоем сыне моя рубашка?

— Ему Скорпиус подарил на день рождения. Да брось, что тут такого, они дружат. Ладно, если хочешь, я выплачу тебе ее стоимость деньгами.

— Ты прекрасно знаешь, что дело не в деньгах.

— Да, я бы не назвал своего сына хорошей компанией, но, знаешь что?

— Да?

— Видел бы ты сейчас себя со стороны.

— Я с тобой не дружу, — категорично возражаю я, хотя в целом настроен мирно.

— Разве? Ты ведь предлагал. В первом классе. Я согласен.

— Спасибо, нет. Лучше никогда, чем поздно.

Снейп небрежно диктует несколько наименований блюд прыткому перу, руководствуясь, по-моему, исключительно их звучностью.

Поттер добавляет к заказу только кувшин белого глинтвейна, а я — курильницу "Сны Средневековья", тоже за название. Перо улетает, и мы окружаем наш стол чарами неслышимости. За окном в густой синеве сумерек падает снег.

— Позаботься о нем, если что, — вскользь говорит Поттер.

— А что своих не попросишь?

— Лучше ты.

— Ладно, — улыбаюсь я, — а что взамен?

— А взамен бесплатный совет. Завтра должна выйти статья Лонгботтома в "Придире". Сделай, как он говорит.

— Польщен инсайдерской информацией. Только большая часть моих капиталов давно во Франции, — нас обоих откровенно забавляет этот разговор.

— Маггловской или магической?

В обоих, но я небрежно поднимаю указательный палец.

— Лучше бы... — Поттер приподнимает над столом кисть руки, но прерывает жест, — второе. Если хочешь инсайдерскую информацию, на днях я ухожу из министерства.

— Вот как. Кто же будет контролировать "контролируемую экономику"?

— Утвердят Лаетуса. — Он разливает глинтвейн. — Ну что, за встречу?

— За встречу.

Снейп приближает к нам свой цветастый стакан, позволяя с ним чокнуться, смотрит грустно. Меня это не беспокоит. У него не может быть серьезных проблем: я могу многое, Поттер может все.

Глинтвейн неплохой. Острый, без цитрусовых, с изюмом. Если еще не обращать внимания, из чего пьешь... Я смотрю, как пальцы Снейпа бережно смыкаются на курильнице. В их очертании больше смысла, чем во всем, что я видел в последние годы. Он удивленно рассматривает незнакомый предмет. Курильница выглядит как обычный морской камень, из-за нее в нашем закутке пахнет соком трав, медью и дымом, временами доносятся пронзительные крики птиц. Тревожная композиция. Но сейчас в этом нет тоски. Сейчас в мире вообще ничего нет, кроме безразлично-радостного движения вперед. Я чувствую, как в имении со скрежетом проворачиваются и начинают вращение шестеренки часов, остановившихся в январе 1998 года.

— Я, наверно, должен попросить прощения, — мрачно, с затравленной искренностью спрашивает Снейп.

Мы замираем и шокировано переглядываемся.

Определенно сегодня у Поттера день извинений.

— Представляешь, ему 15, — сентиментально говорит он, незаметно переводя дух. — Помнишь, сколько было Снейпу, когда он познакомился с Ридлом?

— 16, — я хмурюсь по поводу очевидной параллели. — Кстати, не тебе ли я случайно обязан повышенным интересом Аврората к профессору?

— У Аврората не было интереса к Северусу, ни обычного, ни повышенного.

— Ясно. — Поднимаюсь из-за стола. — Простите, я должен идти.

— Малфой, вернись! Пожалуйста, вернись! Какая разница, что я делал?! Я же не для себя прошу!

Он снял неслышимость и орет на весь зал. Ну не идиот?

Но он прав. Я уже справился с собой и возвращаюсь на место. Дождавшись, когда я сяду, он устало опускается на стул.

— Если все еще хочешь дать мне по морде, давай отложим на завтра, а?

— Это мягко сказано! — Но пристальный взгляд Снейпа выжигает во мне все эмоции. — Ладно, если его искал, не хочу.

— Я искал хоть что-нибудь!

— А по-другому-то никак было? Это же лишние полгода допросов.

— Год. А ты бы мне по-другому что-нибудь сказал?

Некоторое время я смотрю в окно и отвечаю уже спокойно:

— У меня от отца думосброс остался. Только, пока пока меня в Аврорат таскали, я в него не заглядывал.

— Да, про думосброс ты ничего не говорил.

— Вы не спрашивали. Не то, чтобы там было что-то важное, но Снейпа там много. Soyez le bienvenu.

Поттер упирается лбом в крепко стиснутые кулаки, почти так же непроизвольно, как я порывался уйти, но тут же расслабляется.

— Поздно — гораздо лучше, чем никогда. Так что спасибо. Кстати, напомни, ты с Долоховым был лично знаком?..

Рассказывает про него пару занимательных фактов. Мы пускаемся в воспоминания. С ним действительно просто. Проще, чем я думал. Интересно, как бы сложилась моя судьба, если бы он не послал меня тогда, на первом курсе? Я бы вступил в Орден? Он, Крэбб, Гойл и я — вместе? Нет, не представляю.

— Добрый вечер. Простите за беспокойство, — один из многочисленных Уизли незаметно появляется возле нашего стола, — Гарри, это для тебя!

Вручает ему пакет.

— Спасибо. Подожди меня где-нибудь здесь, — говорит он и снова поворачивается к нам. — Вы пообщайтесь пока, ладно, а я почитаю.

И он обкладывается газетами, отодвинув почти полный стакан.

Легко сказать "пообщайтесь". Все, что приходит в голову, укладывается в три категории: оправдываться, навязываться, задавать вопросы. Я молчу. Снейп в ответ разглядывает меня — отстраненно, но уже без враждебности. Потом мы оба смотрим в пустое окно. На погрязшего в прессе Поттера. И снова друг на друга.

Вряд ли он сам отдает отчет, насколько уверенно чувствует себя рядом с Поттером. Не комплексует по поводу того, кто оплатит счет, не обижается, что мы обсуждаем его в третьем лице. О чем он грустит?

— Поттер, может, ты объяснишь, в чем проблема.

— Нет. — Он, беспечно задрав голову, окатывает меня изумрудным взглядом и весело заявляет: — Если надо объяснять, то не надо объяснять!

Прямо как школьница какая-нибудь. И снова прирастает носом к газете.

Вот идиот.

Кажется, я говорю это вслух. Поттеру все равно: он слишком занят тем, что строчит что-то на полосе прямо поверх текста. Потом возится со своими часами, снова лихорадочно пишет, наколдовывает лист бумаги и переписывает на него...

— Сколько времени? — нервно спрашивает Снейп, и Поттер выпрямляет в его сторону левую руку с часами.

— Угу, ясно.

— Мне надо отойти ненадолго. Малфой, ты можешь побыть с ним, пока я не вернусь?

— Конечно.

— Точно? — Что-то в его легкомысленном тоне настораживает.

— Абсолютно. Но все-таки: почему я?

Он, вставая, быстро скатывает в трубочку периодику.

— Тебе не все равно? Одолжением больше, одолжением меньше. Ну ладно, во-первых, ты не будешь лезть в его дела. Во-вторых, скоро сам поймешь, и... — он со смешком треплет меня по плечу, — денег твоих он все равно не возьмет.

Напоследок опять, как тогда, фиксирует взгляд на Снейпе. — Ну все, мне пора.