Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

За краем небес


Опубликован:
28.06.2015 — 13.10.2016
Читателей:
2
Аннотация:
   Тяжело красивой девушке в деревне, где от нее все парни шарахаются. И что, скажите на милость, не устраивает? И умная, и бойкая, и на язык острая, любого за пояс заткнет, а им не нравится! Ну коли так, то пойду в другое место счастье искать, авось сыщется и такой смельчак, который девки не испугается.обновлено от 13.10.2016  Роман в свободном доступе   
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

За краем небес


И распахнутся крылья в вышине,

Неся меня все вдаль и вдаль к мечте...

Пригорок косо убегал к воде, омываясь водами неспешно текущей широкой реки, на поверхности еще плавали кусочки льда.

Я стояла на коленях и полоскала в ледяной речке белье, пальцы почти свело судорогой от холода. Ну вот опять! Я досадливо шлепнула ладонью по воде. Еще один носок вырвался и уплыл по быстрой стремнине. Попадет мне от дядьки, что же за день-то сегодня такой! С трудом прополоскав последнюю рубашку и наплевав на уплывшие носки, сложила кое-как отжатые вещи в плетеную корзину и, нагрузив ее на спину, пошагала вверх по склону к дому дяди Агната.

Пока я с трудом поднималась на пригорок неся неподъемную корзину, рядом неожиданно раздался веселый голос, от которого сердце радостно забилось в груди.

-Мирка!

Это был мой Лик. Парень, одетый в нарядную вышитую рубаху, подскочил ко мне и, пользуясь тем, что руки были заняты, взъерошил длинную косу.

— Мирушка, у меня сегодня отец возвращается. Буду с ним о свадьбе говорить.

Я резко остановилась, скидывая тяжеленую корзину со спины и прижимая ладони к загоревшимся щекам.

Лик отвел мои ладони и нежно коснулся губ в легком поцелуе.

-Пойду я, — прошептал он мне. — А ты дождись вечера, встретимся на нашем месте у березы.

Я лишь счастливо кивнула ему, посмотрев вслед убежавшему парню. Потом обернулась поднять корзину и обнаружила, что белье рассыпалось по земле. С тяжким вздохом сложила все обратно и вновь потащилась к реке.

Весь день сердце пело в груди и я едва могла дождаться вечера. Матушка прикрикивала на меня потому, что все валилось из рук. В конце концов, отчаявшись добиться от меня хоть какого-то толку, мать обозвала неумехой и отправила в лес, собирать красную ягоду любину. Эта удивительная ягодка росла на поляне, спея под белым пушистым снегом, а потом, когда снег сходил, яркие бусины первыми показывались на черной земле. Говорили, что ее сами маги посадили, а после живучее растение само разрослось повсюду. После мы зальем ее медом и уберем в прохладный погреб, настаиваться, превращаться в хмельной напиток, который так любил мой дядька. Я вышла на опушку, всю усыпанную яркой спелой ягодкой и принялась низко склоняться к земле, неспешно собирая сочные яркие шарики в корзину. Все мысли были только о Лике. Я настолько не замечала ничего вокруг, что едва не наступила на острое лезвие большого меча, лежащего в траве. В испуге, едва не выронила почти полную корзину. Откуда здесь меч? Поставив свою ношу на землю, оглядела полянку и показалось, что на самом краю ее в кустах что-то темнеет. Подняв для верности тяжеленный меч руками, не знаю, правда, зачем, край его все равно от земли оторвать не могла, я потащилась к кустам прочерчивая острым кончиком длинную полоску на земле. Едва я подошла достаточно близко, как вскрикнув выронила тяжелое оружие и зажала руками рот. В кустах лежал мужчина, крупный, с длинными каштановыми волосами, какие носят воины, и весь в крови от полученных ран. Кровь уже запеклась, а мужчина, кажется, не дышал.

Очень осторожно приблизившись к нему, я присела на колени, протягивая к груди руку, пытаясь послушать, бьется ли сердце. Оно билось, только очень очень тихо. Воин был еще жив. Не раздумывая доле, я со всех ног кинулась к дядькиному дому, кликнуть помощи.

Воина мы разместили в сенях, дядька не захотел нести приготовившегося отдать небесам душу мужчину в главную комнату. Мне, как нашедшей его первой, был дан наказ заботиться о раненом. Что и говорить, а ухаживать за кем-то я хорошо умела. Матушка моя славилась в нашем селе, как хорошая знахарка, а ей знания от бабки достались. К нам в дом часто приводили тех, кто нуждался в лечении. Варить такие травяные зелья, как у мамы, у меня не получалось, но зато я прекрасно справлялась с уходом за нуждающимися и знала, как правильно это делать.

Уже после того, как мужчину положили на крытую покрывалом скамью, я сняла с него высокие кожаные сапоги и стала осторожно освобождать от изрезанной в нескольких местах одежды. Иногда приходилось распарывать ткань ножом. Когда наконец стянула с тела раненого все до последней ниточки, то едва не ахнула. Тело было покрыто множеством небольших рваных ран, от которых исходил тошнотворный запах. Благо, я привычная была и меня не мутило от подобного. В этот момент матушка приблизилась ко мне с только что сваренным отваром.

-Мирушка, ты пока вещами его займись, в порядок приведи, глядишь еще понадобятся, а я его целебным зельем обмою, нужно раны хорошо промыть, да заразу, что в них попала, убить.

Я уступила матушке место и, подняв порванные штаны и рубаху, а также грязный темно-синий плащ, потащила вещи к реке. Уже на самом берегу, пока я выворачивала одежду, чтобы заняться стиркой, а после заштопать многочисленные дыры, я и нашла в кармане письмо.

В нашей деревне никто не умел читать, никто, кроме меня. Учить то было некому. А вот для меня нашелся учитель и случилось это так:

Анюша, дочка нашего старосты, позвала всех на говорины. Отец ей разрешил главную комнату в избе занять. Вот она на радостях всю нашу деревенскую молодежь и позвала. А что? У старосты изба знатная, большая, светлая — все поместятся. Собрались мы ближе к вечеру, по лавкам расселись и давай друг друга историями потчевать, кто кого переврет. У кого лучше получалось, у кого хуже, кто такие страсти сочинял, что мурашки по коже бегали. В конце вечера сама Анюша победителю награду подносила.

Я говорины любила. Мне не столько нравилось слушать захватывающие истории, сколько сидеть и видеть на соседней лавочке Лика, который посматривал частенько в мою сторону, а раз даже подмигнул. Рядом с ним Ситка сидела, симпатичная девчонка, все к парню жалась, а вот он на нее не смотрел, зато с меня глаз не сводил. В общем, сидела я и в душе нарадоваться не могла. Наконец черед байку говорить и до меня дошел. Села я поудобнее, длинную косу через плечо перекинула, и начала свой рассказ:

— Однажды темной лунной ночью по двору прошелестел ветер. Сперва он тихонько пошевелил листья на деревьях, потом опрокинул с крыльца ведро, потом оторвал деревянный ставень, становясь все сильнее и сильнее, пока не превратился в настоящий смерч. И люди, живущие в доме, испугались и кинулись на крыльцо, и спрашивали: 'Что это? Кто наслал проклятье на наш дом, как нам теперь спастись?'. Внезапно из-за спин говорящих выступила вперед тоненькая совсем молоденькая девушка-калека. Она сказала людям: 'Я слышу его, он требует свою жертву, тогда ветер оставит нас в покое'. Все обитатели большого дома переглянулись между собой, но никто из них не захотел становиться жертвой ветра, чтобы спасти остальных. Тогда девушка ступила вниз с крыльца и, не оборачиваясь, прихрамывая, направилась к чернеющей среди двора вихревой воронке из камней и грязи, которая кружилась на месте так быстро, как крутится деревянное колесо, пущенное вниз по крутому склону, но не двигалась в сторону. Девушка смело ступала ветру навстречу, не опуская головы, и когда ураган готов был поглотить ее, из ветра возникла высокая мужская фигура в темном плаще и протянула к ней руки и...

В момент, когда я готова была сгустить краски и перейти к душераздирающим событиям, наружная дверь распахнулась и в комнату ступила фигура в темном плаще.

Все тогда повскакивали с мест, парни вперед выступили, девчонки по углам запрятались, а странник в плаще вдруг скинул с головы капюшон, обвел нас взглядом на удивление ясных старческих глаз и вдруг увидел меня. Я не знаю, что такого приметил в моем лице странный седоволосый человек, но оно вдруг исказилось, из отрешенно-равнодушного превратившись в живую маску боли.

-Кто ты будешь, девушка? — обратился ко мне путник.

-Мираней меня зовут, — ответила я вполголоса, робея перед незнакомцем, стоявшим сейчас так уверенно на пороге чужого дома.

Старец ничего более не сказал, а лишь смотрел на меня внимательно.

Тут Лик вперед выступил.

-Помочь тебе чем, дедушка.

-Помоги, добрый человек. — откликнулся старец. — Путник я, странствую по свету, хотел на ночлег в вашу деревню попроситься. Староста здесь живет?

Тут уже Анюша выступила вперед и, поклонившись, провела старца в дальние комнаты, где отдыхали ее родители.

Старец тот звал себя магом-отшельником и задержался он в нашей деревеньке на гораздо дольшее время. Староста его гнать не решался, он побаивался старика и всячески старался тому угодить, а все это оттого, что в нашей деревне отродясь магов не видывали. Мы про них только от случайных заезжих путников и слышали. Мне вот тоже до смерти любопытно стало за старичком понаблюдать. Вдруг он что удивительное сотворит, а я увижу, будет что подружкам порассказать! И вот когда я притаилась в кустах, росших на берегу речки, подглядывая за сидевшим на склоне седобородым путником, он вдруг тихо позвал:

-Иди сюда Мираня, не прячься, не обижу.

Я смущенно вышла из-за своих кустов, теребя косу, а щеки пылали, словно та самая красная ягода любина. Не решаясь на него посмотреть, остановилась перед отшельником.

-Да ты присядь, краса ненаглядная, в ногах правды нет.

Устроившись рядом на теплых прогретых солнцем камушках, я склонила голову, рассматривая речку и недоумевая, что такое удивительное увидел в ней старец, что сидит здесь столь долго и так задумчиво смотрит на нее.

— Спросить чего хотела? — улыбаясь, сказал наблюдавший за мной отшельник.

А я не зная, как попросить его сотворить что-нибудь чудесное, сказала первое, что пришло в голову:

-А вы теперь в нашей деревне поселитесь? Староста сказал, что вы задержаться решили.

-Решил. Из-за тебя и решил.

-Из-за меня?

-А из-за кого же еще?

-А что я такого сделала?

Старец голову склонил и грустно улыбнулся.

-А хочешь ли ты Мира, послушать рассказ про одного могучего мага?

Я кивнула головой, и старец тихо заговорил:

— Жил в королевстве человек один, но не простой селянин. Маг он был, очень сильный, с могучим даром. Состоял на королевской службе при дворе, а потому много завистников имел, но никогда никого не боялся. Смелостью и силой своей завоевал он самую прекрасную женщину в королевстве. Она была магиня, знатного происхождения и редкая красавица. Полюбили они друг друга, и с согласия короля поженились.

Я слушала, затаив дыхание. Король и дворец, любовь и магия, — какая чудесная сказка.

— После свадьбы жили они очень счастливо, — продолжил старец, — всякое у них в жизни случалось, но друг друга супруги поддерживали, со всеми трудностями вместе справлялись. И вот родилась у них дочь. Самое красивое дитя на свете. Маг и жена его души в девочке не чаяли. Взялся отец обучать малышку всему, что сам знал, едва только она ходить начала. Очень гордился он тем, что дочке его сильный дар достался. Выросла девочка, в красавицу превратилась, родители надышаться не могли. И вот однажды возвращался отец со службы своей при дворе, спешил домой, зная, что ждет его там жена, а дочка выбежала уже к воротам встречать. Спешил он очень, да натолкнулся в подворотне недалеко от дома на своего старого недруга. Недруг тот был не один, магов с собой привел. Давно он зло в душе таил на нашего героя, а теперь решил поквитаться. Окружили маги-наемники злосчастного царедворца и пустили в ход сильные заклинания, а ему защищаться пришлось. Не знал он только, что дочка его волнуется, а потому отправилась отцу навстречу. И пока отбивался маг от нападавших, не успел заметить еще одного человека, прятавшегося в глубине подворотни, оттого, что не было у того дара, зато лук был отменный и золотые монеты в кармане — богатая плата за расправу над царедворцем. Не увидел и стрелы, пущенной прямо в спину. Он не увидел, а другой человек заметил — девушка та, что кинулась на подмогу, приметив вспышки заклинаний в подворотне. Бросилась она вперед и успела лишь собственным телом закрыть спину отца, да так и упала замертво на месте.

Отшельник замолчал, а я слова сказать не могла, в горле комок стоял, в глазах защипало. Что же это за сказка такая грустная? Подняла голову и увидела на щеках старца мокрые дорожки от слез.

— Потерял он все в ту ночь. От горя словно обезумел. Убил он недруга своего, да сообщников его на месте уложил. А вот когда дитя свое в дом на руках принес, да мать увидела, то так и слегла на месте. Не выходили ее, не смогли спасти, ни лучшие дворцовые лекари, ни сильнейшие маги. Остался он один на белом свете, остался считать дни до конца своей жизни, да пошел скитаться по свету. А после в одной позабытой небесами деревеньке увидел девочку, увидел и сердце остановилось, так похожа она была на его дочку!

Сказал это старец и уронил голову на руки, надолго замолчав.

Я не смела пошевелиться, у самой слезы из глаз полились, и сказать-то ничего в утешение не могла, так горько на душе было. Потом набралась смелости и, протянув руку, погладила старика по седым волосам.

Он отнял от лица руки, взглянул на меня наполненными болью глазами и спросил:

— Хочешь ли ты Мира, чтобы я стал твоим учителем?

Прожил маг у нас в деревушке месяца четыре. С тех пор, как он здесь поселился, с его легкой руки все стали звать меня Мирой, а настоящее имя ровно позабыли. Многое он мне рассказал такого, о чем я раньше не слышала. Узнала я про другие народы, про гномов и эльфов, и про драконов. А самое главное, он читать меня научил, только в деревне читать было нечего и отшельник писал для меня на тонком пергаменте, который хранился в его холщовой суме, а потом показал, как нужно самой держать перо и выводить неровные, но зато настоящие буквы, собирая их в слова. А еще учитель проверить пытался, нет ли у меня магического дара.

— Мира, подойди ка сюда. Взгляни, видишь этот шарик, положи-ка поверх руки.

Я приблизилась, с любопытством поглядывая на необычный шар, и сделала все, как велел учитель.

Удивительная вещь была точно магической, она словно мелко так дрожала под руками. Несмело положив ладони сверху, с любопытством поглядывала на матовую непрозрачную поверхность.

Выждав некоторое время, мой учитель со вздохом забрал у меня шар и сказал:

— Ну раз в магии я помочь бессилен, научу тебя другому полезному занятию.

С тех пор каждый день стали мы с отшельником забираться в лес, где он учил меня стрелять из лука. Первый самый простой лук из изогнутой ветки тиса учитель помог мне вырезать самой, а после, показал, как изготовить простейшую стрелу из прямой упругой палки и небольшого камня. Такими самодельными стрелами училась я стрелять поначалу. К нашему общему с отшельником удивлению, оказалось, что у меня талант четко попадать в цель. Уже позже учитель нарисовал на бересте, как правильно делать настоящие сложные составные луки, такие, которыми воины в бою стреляли. Мы садились с ним вечером на крылечке дядькиного дома, не обращая ни малейшего внимания на недовольно поглядывающего в нашу сторону хозяина, и начинали в четыре руки мастерить лук для меня. Пока я очищала будущую кибить от коры, учитель строгал бруски с внутренней стороны, гладко, уменьшая его толщину, чтобы потом оружие плавно сгибалось. После склеивали части рыбьим жиром, стягивали сухожилиями и снова пропитывали жиром. Учитель показал, как оклеить готовый лук проваренными полосками бересты, чтобы древесина не портилась от дождя. Наконечники стрел для нового замечательного лука заказали все же кузнецу, ведь металлические концы лучше каменных, от которых в бою никакой пользы. Пусть в бой я идти точно не собиралась, но вот охотится понемногу начала, уходя с отшельником в лес и затаившись в кустах, выслеживала дичь. Дядька даже ворчать перестал, когда стала носить домой подстреленных куропаток. Учитель же лишь довольно хмыкал, стоило очередной стреле метко поразить цель.

Однажды я сидела на пригорке и привычно глядела вдаль, отдаваясь охватившим меня мечтам. Далеко-далеко за горами в небе разливалось золотистое сияние, солнце медленно ускользало за край, облака окрашивались разноцветными мазками, словно рука художника смело разрисовала их в самые необычные цвета, слепливались в диковинные фигуры, и я видела в небе очертания драконов, гномов и магов, и даже прекрасное белоснежное сердце зависшее в вышине. Душа стремилась воспарить высоко над этим миром, чтобы оттуда сверху увидеть серебристую излучину речной ленты, зеленые шапки деревьев, скалистые холодные горы, пролететь над нетающими снегами и очутиться в новом мире, стране из моих грез, удивительном и невозможном по красоте королевстве, где царит лишь одно счастье, где все люди волшебники и живут в мире и согласии с друг другом, создавая самые чудесные вещи на свете. Сердце сжималось в груди и, не знай я наверняка, что упаду с речного обрыва в воду, встала бы прямо сейчас и прыгнула вниз, раскидывая руки в стороны, словно птица. Отшельник неслышно приблизился, кладя руку на плечо и возвращая с небес обратно на землю:

— О чем ты думаешь, Мира?

— Вон там, учитель, вдалеке, где садится солнце, находится край небес.

Как хотелось бы узнать, что за ним.

Старец улыбнулся и слегка провел ладонью по моим волосам.

— Какой ты еще ребенок, девочка. Несмышлёный и мечтательный ребенок. Совсем мало знаешь о нашем королевстве. Там за краем небес, по преданию, находится великая страна эльфов.

— А какие они эльфы?

— Я не встречал ни одного. Только в легендах о них и слышал. Говорят, были между нашими королевствами раньше мир и дружба, но потом разладились отношения. Древний могущественный король пожелал взять в любовницы знатную прекрасную эльфийку и сильно оскорбил этим один из правящих могущественных кланов. Было несколько стычек и едва не дошло до войны. Однако мудрый эльфийский правитель смог уладить дело миром, но с тех пор отношения стали уже не те, а потом эльфы и вовсе перестали появляться в нашем королевстве.

— А как они выглядят?

— Говорят, все эльфы очень красивы. У многих из них светлые длинные волосы, они стройные, гибкие и сильные. А от человека их внешне отличают только кончики ушей, они немного заостряются кверху.

Я положила подбородок на сцепленные в замок руки, пытаясь представить, как они выглядят, эти таинственные эльфы. Учитель же присел рядом и завел разговор об остальных не похожих на людей народах.

Ох и многому научил меня отшельник! Столько всего узнала от него, что даже подружкам не расскажешь. Не верили они мне, думали, все байки сочиняю, для красного словца.

— Ты Мирка любишь выдумывать, — сказала однажды Рося, когда завела разговорах об эльфах, — глупости все это! Маги есть и король тоже, а то, что кроме людей другие народы на земле живут, так это все сказки.

— Ничего я не выдумываю, мне обо всем отшельник рассказал.

— Как же, как же. Что-то отшельник тебе одной обо всем рассказывает, другим к нему и подойти-то боязно, не иначе, как к тебе неровно дышит?

— Ты, Рося, дура полная. Весь ум в косу ушел, только и можешь, что перед парнями бедрами вилять, а как головой подумать, так сразу волос шевелиться начинает, не иначе заместо мозгов работать пытается.

Знала ведь я чем уколоть. Я завсегда быстро в людях слабости подмечала. Рося волосами своими очень гордилась, а умом и правда не блистала, простых вещей понять не могла.

— Знаешь что, Мирка, у тебя самой язык наперед ума лезет. Ты то больно умная у нас, настолько, что парни шарахаются. Так и говорят: 'У нашей Мирки, язык, что нож острый, боязно с ней на свиданку идти, еще прирежет'.

Ох и обиделась я на нее тогда, потому как правду сказала, парни и правда чурались, а дядька жаловался, что никто меня замуж брать не хочет. Сгоряча оттаскала Росю за ту самую косу, а она в долгу не осталась. Растянули нас тогда молодцы деревенские, что мимо проходили, а среди них Лик оказался.

Лика я и раньше встречала, то на улице, то в гостях, да только мы все мимо друг дружки проходили, лишь головой кивали. Мне все казалось, что он больно зазнается. Парень видный был, плечи широкие, руки могучие, волос золотой, словно спелые колосья пшеницы, глаза яркие голубые, искрятся, как самоцветные камушки, вот девчонки на красоту его и велись. А он то одну целует, то другую. Так, по крайней мере, девчонки друг между дружкой хвастали.

Вот и сейчас стоял да зубоскалил с дружками своими, меня за плечи крепко так обхватил и не пускал к Росе кинуться. А второй ладонью разлохматившуюся косу приглаживал.

— Чего не поделили, красавицы? — спросил он.

— А тебе какое дело? — ответила я, пытаясь вывернуться из под его руки. Рося напротив неожиданно замолчала и стояла вся такая робкая да невинная.

Вывернувшись все-таки, вновь кинулась вперед, чтобы уже бежать отсюда, а то больно стыдно было. Вот только парень ухватил за руку.

— А ну пусти, оторвешь ненароком!

Лик лишь усмехнулся.

— Никак из-за кавалера подрались?

— Да ей о кавалерах только мечтать. — не удержалась Рося.

Я даже губу закусила, вот только снова кидаться не стала, решила на зло Росе по-другому поступить.

Взяла вдруг к Лику повернулась да спросила:

— Что ты так в руку мою вцепился, упустить боишься али понравилась больно?

Парень сперва удивленно раскрыл глаза, а потом снова усмехнулся, показав ряд ровных белых зубов:

— Так давно уже нравишься, иль на говоринах не приметила?

— Приметила, — бесстрашно ответила я, хотя в груди все сжалось, то ли сладко, то ли боязно, не понять. — Неужто и на свидание позвать не оробеешь? — сама не понимаю, как я так прямо об этом спросила, никогда раньше на встречу с парнем не напрашивалась, все думала, молодцы девчонок вперед приглашать должны, а теперь вот назло этой гадюке осмелела. Выпрямилась ровно, ответа жду, изо всех сил стараюсь не краснеть.

А он, как нарочно, голову набок наклонил, стоит, подлюка, рассматривает задумчиво. Я прямо спиной торжествующий взгляд Роси ощутила.

— А ты-то придешь? Говорят, больно гордая да на язык острая, остерегают и близко к тебе подходить?

— Кто остерегает? — от удивления даже о смущении позабыла.

— Завистники, кто ж еще! — расхохотался Лик, выпуская мою руку и снова взлохмачивая косу.

Ух, даже понять не могла, злиться мне на него или тоже рассмеяться в ответ. Тут взгляд на лицо Роси упал, и такая на нем была досада написана, что я и правда рассмеялась от души. А потом повернулась, да гордо так прочь направилась.

— Мирка, — крикнул парень вдогонку, — так на свидание-то придёшь, завтра у березы, что за вашей околицей растет?

— Подумаю еще! — гордо перекинула косу через плечо и пошла домой.

 

На свидание я, конечно же, пошла, и в мыслях не было не явиться. Мне ведь Лик тоже нравился, только я никому этого не показывала и ни на что не надеялась. Вечером уговорила отшельника не ходить в лес. Старец тогда поглядел на меня задумчиво, но спрашивать ничего не стал, просто кивнул, а сам развернулся да пошел в лес один. Мне даже не по себе как-то стало, на мгновение задумалась, правильно ли поступаю, но вскоре мысли о Лике вытеснили из головы все остальные, и я радостно побежала к березе, немного задержавшись для порядка, иначе решит, что я минуты до нашей встречи считала. Может и считала, только ни за что не сознаюсь. Заметив издали фигуру парня, прислонившегося к тонкому белому стволу, не сдержала улыбку. Он и правда ждал меня, а я до последнего поверить в то не могла. Приблизившись, резко остановилась, заметив его нахмуренное лицо:

— Я решил, что посмеяться надо мной собралась. — Начал он, даже не поздоровавшись для приличия. — Стою здесь уже битый час, специально раньше пришел, дружки вон все по кустам попрятались, смотрят, как я ваш забор подпираю.

— А тебя к тому забору привязали что ли? — обиделась я, — Если никто веревкой не неволил, а ждать гордость молодецкая не велит, то шел бы себе мимо!

— Не ты ли о свидании просила?

Вот это да! Прямо сходу в лоб припечатал!

— Не ты ли в спине сотню дырок взглядами просверлил? Я за тебя испугалась, думала, скоро от подмигиваний глаз вон выскочит, вот и сжалилась над тобой.

— Ну Мирка! — выдохнул парень, а потом взял да и схватил в охапку и так меня сжал, что едва не задушил.

— Пусти, дышать невмоготу. — Взмолилась я.

Вот только позабыла, с кем разговоры разговариваю. Парня то я и правда зацепила. Он ведь думал, растекусь жидкой лужицей у ног, плясать вокруг стану, радуясь, что внимание обратил, а я его при дружках подслушивающих позорить взялась. Обхватил он широкими ладонями мое лицо и крепко поцеловал. И вмиг бы закружилась бедная головушка, если б не ехидный смешок позади. Оттолкнула, что есть мочи, да еще и по коленке пнула изо всех сил. Он даже вскрикнул, еле сдержавшись, чтобы на одной ноге не запрыгать.

— Ах ты тигрище плешивый! — накинулась я на него. — Как девушку подождать, сил у него нет, а как на нее с поцелуями бросаться, так сразу удаль просыпается!

Кажется, парень и правда ошалел от моего напора. Выпрямился, голубыми глазищами на меня уставился, даже лоб потер.

— Так это..., так нравишься мне взаправду. Решил, что ты шутку со мной сыграть собралась, дураком на всю деревню выставить. Меня парни остерегали к тебе подходить, говорили, что дуреха молодая да несмышленая, только словами острыми жалить горазда. А я не послушал. Красивая ты, Мирка, глаз отводить не хочется. И характер задорный! Нравишься мне больно, правду говорю. Не сердись, что поцеловал, рядом с тобою кровь кипит, жжет сквозь кожу. Простишь меня?

Вот что сейчас ему ответить, не знала. Ехидное словечко всегда найти могла, а когда так открыто вдруг от души о чувствах говорили, у меня язык сразу к небу прилипал, а краска щеки заливала. И тепрь глаза в землю лишь опустила, стою, молчу. Парень руку протянул, обхватил мою ладонь своей широкой и легонько так потянул за собой:

— А пойдем на берег речки, посидим? Там дружков нет, — улыбнулся мне Лик.

Я только кивнула в ответ, потому что красивый он был и от улыбки в груди сводило, словно сладкой судорогой. И перед другими я бравая и смелая была, а в душе всегда робела, и не мечталось даже, что такой парень на меня внимание обратит.

Закружила в своем вихре первая влюбленность, юное ничем не омраченное счастье пустило нежные росточки в сердце. Весна цвела в душе буйным цветом, и я знала, что все у нас с Ликом будет замечательно. Крылья расправились за спиной, а особенно, когда шла по улице, а девчонки знакомые завистливо вслед поглядывали. Вот вам всем! Еще смеялись надо мной, каркали, что старой девой останусь. А нашелся тот, кто меня и такой полюбил. Да не просто парень какой никудышный, а первый красавец на селе! Пусть и не нравились ему мои едкие замечания, но Лик всегда сдерживался, а иногда и в ответ пошутить мог.

Одно только тревожило в это счастливое время — наставник мой вновь погрустнел. Смотрел так с тоской на меня в те редкие минуты, что уделяла теперь учебе, а однажды отвел на берег речки, на знакомые камушки усадил и проговорил:

— Девочка, пришла нам пора расстаться.

Я даже на ноги вскочила от неожиданности:

— Что ты, учитель, как расстаться?

— Не нужен я тебе больше, да и путь пора продолжить. Спасибо, что сняла камень с души, позволила побыть рядом, что искренне радовалась нашим занятиям, вернула в то далекое время, когда и я имел семью. Теперь отправлюсь дальше, может еще кому наука моя пригодиться, в этом теперь смысл жизни.

— Но я так не хочу! Не хочу, чтобы ты уходил!

— С тобой ныне другой человек рядом есть и мысли твои все о нем. Я в жизнь вашу молодую вмешиваться не стану, только совет один дам — ты чаще заглядывай людям в душу, чтобы не ошибиться, не прельститься пустой красотой.

— О чем это ты учитель?

— Я о том, Мирушка, что за ошибки порой слишком больно расплачиваться. Душа у тебя красивая, не только личико. Вот только если ты счастлива, то и совет мой не понадобится. Я же теперь буду за счастье твое небеса молить, пусть пошлют милой девочке жизни спокойной, радостной да долгой. Прощай, хорошая.

Поднялся с камня и направился восвояси. А я стояла, смотрела ему вслед и слезы по щекам текли. Хотела крикнуть: 'Останься еще, учитель!' — да только горло сжалось, будто его удавкой перетянули.

Только когда фигура одинокого путника растворилась в далекой дали, смогла прошептать:

— Прощай учитель, я тоже за тебя молиться стану.

— Ай! — едва успела ухватить листок, который порыв ветра норовил своровать у меня.

Я так крепко задумалась, погрузившись в воспоминания, что могла потерять письмо, а в нем наверняка что-нибудь важное.

Раскрыв грязный листок в бурых пятнах стала вглядываться в плохо различимые буквы. Хорошо хоть почерк был не корявый, как у меня, а твердый, наклонный и очень разборчивый.

"Нашедшему послание сие ценою собственной жизни доставить его в ближайший форт. Пускай шлют предупреждение на окраины, в столицу, пусть оно дойдет до самого короля и его диоров. Они должны принять меры, и побороть эту напасть. Эти строчки, последнее, что я пишу в своей жизни. Моя цель предупредить всех о новых существах, несущих смерть магу и человеку, они появились в нашем селении этой ночью..."

Я досадливо расправила помятый листок на коленях, склоняясь еще ниже, но дальше не могла разобрать. Что за существа? Пробежала глазами послание и выхватила еще несколько понятных слов:

"Эти магические твари появились не случайно, у них был тот, кто дал им жизнь. Нужно спасать несведущих людей, есть только один способ борьбы с ними..."

Ааа! — застонала я. Ну что это за способ? Сейчас особенно отчетливо вспомнила раны на теле воина, они не были похожи на все, виденные мной прежде. Как жаль, что учителя нет рядом, он бы смог прочитать дальше, очистил бы листок магией. Нужно сохранить это письмо в целости, еще пригодится.

Первым делом зачитала письмо дядьке, просила его отправиться к старосте да уговорить послать кого-нибудь из парней в ближний форт. До него от нас добираться дней пять, но разве это беда, когда существует неведомая опасность, а неизвестный автор послания отдал свою жизнь, чтобы оставить это последнее предупреждение.

— Очумелая ты девка, Мирка! — ответил дядя Агнат. — Была бы мне родной дочерью, не задумываясь, всю дурь из головы бы выколотил, только в память о брате и не трогаю да еще мать твою огорчать не хочется. Совсем она тебя избаловала. Посмеется только староста над глупостью этой, да велит мне получше за племянницей приглядывать. Сама помысли: письмо какое-то, что ты одна только прочесть можешь, и то не полностью.

— Ну дядя Агнат, я ведь не для себя.

— А мне какая разница для кого? Время сейчас какое? Урожай сеять надо. Все здоровые мужики да бабы при деле, одна ты праздно шатаешься. Задурил тебе голову старик, теперь совсем на нормальную девку не походишь. Что только Лик в тебе нашел, что до сих пор бегом не сбежал?

— Может то и нашел, что мозги в голове есть, а не одна мысль пустая, как косу бантом перевязать, да наряд покрасивее надеть.

— Не мозги это, а дурь! Все мечтаешь о чем-то, вечно на бережку своем просиживаешь в даль глядучи. Может он за тебя возьмется, да хоть к порядку призовет. Дело бабы — мужику помощницей быть да детей растить. С матери пример бери. Она кроме дел домашних еще и за другими ухаживать успевает и о сыне заботиться. Помогла бы ей с братиком, так нет, вечно норовишь из дома ускользнуть.

— Я помогаю, — насупилась я. Нашел ведь в чем обвинить. Я и ночью и днем Басютку занимала, в темноте колыбельку качала, чтобы матушка отдохнуть могла. Возраст у нее уже не тот, чтобы о младенце заботиться, вот только дядя больно сына хотел. Он ведь на матушке моей после смерти отца женился. Мне говорили, что красотой в нее пошла, так она до сих пор прелесть свою женскую не растеряла. А дядька еще по молодости заглядывался, вот только отец вперед сердце красавицы украсть умудрился. А дядька уж потом во вдовстве утешил. Правда долго он очереди своей дожидался и ведь красиво так настойчиво ухаживал, но и насилу не лез не принуждал. Растопил-таки сердце. Я уж когда подросла задумалась, а может взаправду давно уж ее любил. Наверное, тяжело было смотреть, как она с родным братом его счастлива была, только никаких ссор между родными не возникало, видать, хорошо чувства свои прятал.

— Об чем опять задумалась? Бедовая ты девка! Досталось же горе на мою голову!

— И вовсе я не хуже других!

— Хватить впустую болтать, ступай уж да домом займись, за раненым присмотри, мать говорит: 'Не ровен час отдаст небесам душу'.

— Как отдаст?

— Да слабый совсем, она уж выхаживает его как может. Все иди, да больше не приставай по пустякам!

Я побежала в клетушку на дворе, куда перенесли раненого и где мама сидела возле постели, обтирая раны травным отваром.

— Ну как он? — подступила я, глядя на белое почти восковое лицо и раны, по-прежнему издающие зловонный запах, несмотря то, что матушка промывала их сотни раз своим самым целебным настоем.

— Много я, доченька, людей подняла, а потому сразу видно, этого не вытяну. Руки только не опускаю, пока еще дышит, я ему помогать буду.

— Матушка, я там письмо нашла, понимаешь? Там написано про существ магических. Ты на раны посмотри. Необычные какие, страшные.

— Необычные, Мирушка, но только нам что с того?

— Так магические существа, говорю же. Куда он направлялся? Может бежал от кого? Как до нас дошел, тоже непонятно. Всякий в лесу напасть мог, а у него вон какие отметины странные. А значит письмо он нес в форт, и напали на него далеко от нашей деревни.

— Больно путано ты говоришь, дочь, понять тебя не могу.

— Я к тому, что магией лечить надо.

Матушка только головой покачала.

— Ох, и соглашусь я с Агнатом. Задурил тебе старец голову своей магией.

— Матушка, да я не о том, что я могу магией лечить, а о том, что любина у нас есть и настойка из нее. Давай ей лечить попробуем. Ягода ведь непростая, не зря говорят, что маги садили.

— Настойку что ли влить в него хочешь?

— И раны еще обтереть.

— Да не глупости ли это?

— Но попробовать то можно?

Эх, опять дядька браниться будет! Я ведь на раненого нашего всю его любимую настойку извела. Матушка только головой качала, да попутно макала тряпицу в красный, точно кровь, сок магической ягоды. Мы вливали воину настойку в насилу раскрытое горло, да обтирали тело до тех пор, пока из ран не перестала сочиться зеленоватая мутная жидкость, противно пахнущая гниющей плотью. Матушка после этого даже приободрилась, заулыбалась и велела мне идти на свидание.

— Я дальше сама, Мирушка, может и правда польза какая будет от твоей выдумки. Беги уж к своему Лику.

— А откуда ты, матушка, знаешь?

— Так догадаться не сложно, руки твои мне помогают, а глаза все на дверь поглядывают.

— Там просто Лик... он... батюшка его вернулся.

— Вернулся, вернулся, — улыбнулась она. — Что же я не понимаю, что ли? Сама молодая была. Вот также на свидания с твоим отцом торопилась. — Вздохнула вдруг мама, а потом склонилась над раненым да взялась за перевязку.

— Беги, я справлюсь. Надежда у нас появилась.

Я радостно заторопилась к знакомой березе, обхватила милое деревце руками, заглядывая на розовые лучики солнца, что разметали и раскрасили пушистые облака на горизонте. Сердце так и сжималось в груди, а губы сами собой улыбались. Я все оглядывала пригорок, ожидая, когда же на нем появится молодой развеселый парень, подбежит ко мне и обхватит своими большими и надежными ладонями за плечи, а потом спросит:

— Можно ли поцеловать тебя, Мирушка, страсть как соскучился!

А я опять зальюсь румянцем во всю щеку, глаза опущу и шепну:

— Целуй, если обжечь не боишься, а то больно глаза у тебя горят.

Долго простояла я возле березы, уже и краски на небе поблекли, потемнело оно вовсе, да самые первые звездочки свет свой зажгли, а Лик все не шел...

Неужто случилось что?

Уже когда луна осветила пригорок, повернулась я да зашагала домой. Как хотелось сейчас пойти к Лику домой да узнать, что у них приключилось. Вот только кто я такая, чтобы на ночь глядя к чужим людям заявляться. Я ведь не жена ему, чтобы по ночам разыскивать. Там еще отец вернулся, столько времени не виделись, месяца три как уехал, может у них сейчас празднование в самом разгаре, а тут я про Лика расспрашивать заявлюсь. Намотала косу на кулак да дернула посильнее, чтобы слезы в глазах удержать. Что я, право, сразу сырость разводить собралась? Все у него хорошо. Было бы плохо, соседи бы уже донесли, а девчонки-завистницы в первую очередь. Плохие вести завсегда быстрее хороших долетают. Домой пойду, матушке помогу, Басютку еще покачать надо.

Дома только дядя Агнат и обнаружился. Самолично у колыбели сидел и сына в ней укачивал. Только шикнул на меня, сунувшуюся было к ребенку.

— А ну в клеть иди, мать подмени, совсем она измаялась.

Я кивнула, да на цыпочках вышла из комнаты. А в клетушке и правда матушка так и сидела возле раненого.

— Что ты, доченька, не веселая вернулась?

— Лика не дождалась.

— Не тужи, дочь. Знамо ли дело, какие у него хлопоты могли появиться. Батюшка вернулся! Радость такая! Может и не до свиданий сейчас.

— Может и не до свиданий, — опустила я голову. — А раненый то как?

— Жар у него поднялся. Теперь отпаивать да обтирать.

— Матушка, я этим займусь, а тебе отдохнуть надо.

— Одна не управишься, тут только и успеваю тряпку мочить, вся влага с кожи вмиг испаряется. Вместе будем ухаживать. Боюсь, до утра провозиться придется, а там уж либо выходим либо мужиков звать и яму в лесу выкапывать.

Принялись мы с матушкой за работу. Рук не покладая трудились, ни на минуту отдохнуть не присели. Далеко за полночь дядька заглянул, на руках его Басютка криком кричал. Дядька на нас потных поглядел, на раненого, что в жару метался, взгляд кинул, бутылки из под настойки внимательно так оглядел, да только языком поцокал.

— Юляша, — обратился он к матери, — ты покорми уж его, а то весь криком изошелся.

Матушка тряпку с отваром мне в руки сунула. Сама со стула поднялась и даже зашатало ее, я только руку вытянуть успела, придержать.

— Обтирай и пои его, Мираня. Работу не прекращай и не усни ненароком. Поняла меня? Не усни ни в коем случае! Я пойду обмоюсь и братика твоего покормлю, вернусь вскоре.

Я только кивнула и осталась одна в полутемной клети со стонущим раненым. Мужчина метался на своей лежанке и даже умудрился сбросить миску с водой прямо мне на колени, облив платье. Снова пришлось воды наливать, да обтирать его дальше. Отвар заливать одной было тяжелее. Больно сильный был раненый воин, отбивался все от кого-то, я только от громадных кулаков уворачиваться успевала. Пришлось воина оседлать, да руки его к постели ногами притиснуть, а потом локтем голову прижать посильнее да заливать горький напиток в рот. Воин меня с себя через минуту скинул, а потом опять в беспамятство провалился. Я только дух перевела, поднимаясь с земляного пола. Слава святым небесам, сознания снова лишился. Еще и прибить мог на месте, силы у него немеряно. А в бессознательное тело проще эту гадость залить.

Я работала до самого рассвета, как матушка велела, рук не покладая. Только сама она не вернулась. Не иначе уснула, пока сынишку кормила, а дядька будить и не стал. Он ведь такой — за мать кого угодно на части разорвет, в обиду никому не даст. А сейчас и рад радешенек, наверное, что она уснула от усталости, а не утомляет себя непосильной работой, спасая жизнь незнакомцу пришлому, в лесу найденному. Отойти от своего подопечного я не могла, а потому все продолжала и продолжала трудиться, а сквозь тонкие деревянные стены слышно было, как запели первые петухи. Руки ныли, плечи и спину ломило, ноги болели. Раненый уже не метался, а неподвижно лежал на спине, только дышал натужно через силу. Мочи уже не было его переворачивать — упираться из последних сил приходилось, тяжеленный он был.

Я присела на стул у кровати, потерла ладонями лицо. Глаза сами собой закрывались. Сейчас только прикрою на секунду, чтобы резь унять, а потом опять за работу.

— Мира! — резкий окрик вырвал меня из беспокойного сна. — Дочь, ты уснула!

— Матушка! — я подскочила со стула да на ногах не удержалась и свалилась на пол.

— Что же это такое?! Один не разбудил нарочно, другая уснула, а человеку жизнь спасти можно было!

Матушка кинулась к раненому, наклонилась, положила руку на грудь и замерла, прислушиваясь. Я на своем полу пошевелиться боялась. Так стыдно было, так совестно и еще страшно! Я услышала протяжный выдох, мама устало опустилась на стул, плечи сгорбились.

— Слава небесам! Удержали.

— Жи... живой?

Матушка кивнула.

— Я ... я его не убила.

— Не убила, Мира, спасла. Кризис миновал уж, ты его вытянуть успела, теперь ему хороший уход понадобится, а дальше пойдет на поправку.

Я разревелась во весь голос, а матушка только устало на меня посмотрела.

— Спать иди, Мираня. Я пока посижу пару часиков, а ты потом меня сменишь.

Я кивнула, слезы по лицу размазала, кулаки о платье обтерла и пошла в дом.

Весь день на мне забота о раненом была, у матушки и по хозяйству дел хватало. К вечеру только мне позволили из дому выйти, солнышко уже клонилось к закату. Я сходила к березе, проверила, не оставил ли Лик послания какого, но ничего не нашла. Собралась тогда с духом и пошла домой к нему. Уж лучше узнать, что у него приключилось, чем гадать тут, да самой себе сердце трепать. Подошла я к знакомой калитке, а за забором сестренка Лика с собакой во дворе возилась.

— Эй, Сюша, брат дома?

— А, Мирка, привет. Дома, где ж ему еще быть? Отцу помогает в сарае.

— А ко мне не мог бы выйти?

— Давай спрошу.

Сюша вскочила на тонкие ноги и резво помчалась в сторону сарая, что построен был позади дома возле озерка небольшого.

Я заходить внутрь не стала. Не из-за собаки, Тяпка меня хорошо знала и облаивала только для вида, а оттого, что войти не позвали. Простояла я так какое-то время, пока Сюша не вернулась.

— Мира, занят он. Сказал, что, когда время появится, он к тебе сам зайдет. Они сейчас с отцом все время с гостями проводят.

— С гостями?

— Друг давний отца в гости пожаловал. С ним вместе приехал.

Я только кивнула, вздохнула про себя тихонько, голову повыше подняла и отправилась обратно домой.

Несколько дней я не видела Лика. Сердечко уже истосковалось совсем. Только гордость девичья и не позволяла снова незваной в гости явиться. Сказал ведь, что сам придет. Занимала себя работой по дому, уходом за раненым, который стал потихоньку набираться сил, только мысли о светловолосом парне все из головы не шли.

Иногда волнение меня охватывало. А вдруг отец его против нашей свадьбы? Что если запретил со мной видеться? Хотя с чего бы? Знать он меня с детства знает. Слов дурных я в с свой адрес от него не слышала. С дядей у них разлада не было никогда. Зря я только волнуюсь. Наверное, и правда занят.

Неделя миновала, когда уже и гордость сдалась окончательно. Снова пошла я к дому Лика и опять во дворе только Сюшу и повстречала.

— Привет, Мира. Опять к Лику?

— Не приключилось ли чего, Сюша?

— Да чего с ним приключится?

— Давно его не видела.

— Да он все Данару развлекает. Бятюшка наказ дал, чтобы она не скучала в незнакомой деревне, пока им с отцом не придет пора обратно возвращаться.

Сердце вдруг сжала в тисках злая ревность.

— Данару?

— Да.

— А кто это?

— Так дочь друга батюшки нашего. Приемная, вроде как. Очень она на отца не похожа. Волосы такие черные, совсем не как у наших девок, глазищи зеленые, что у кошки Мурыськи нашей. Да и молчит больше. Мне с ней совсем неинтересно.

— Так они ушли вдвоем куда-то?

— Нет. Батюшка с гостем нашим ушли. Матушка к соседке отправилась. Лик вроде в сарай собирался, что-то там починить. А саму Данару недавно в доме видела, что-то там из лоскутков цветных мастерила, я не рассматривала особо. Ты в сарай отправляйся, посмотри, может брат там еще.

— Спасибо, Сюшенька.

Мне вдруг радостно так стало на душе, так полюбила в один миг славную младшую сестренку моего Лика. Я отворила калитку да по дорожке, минуя дом, побежала к сараю.

Дверь отворилась без скрипа. Солнечные лучики проникали сквозь щели и скакали по деревянному полу. Глаза постепенно привыкали к царившему здесь полумраку, и вскоре смогла различить на полу возле ног мотки веревки, у стены прислонены были лопаты и косы, даже плуг неподалеку лежал и сбруя лошадиная. Я сделала пару шагов и остановилась, как вкопанная, когда до меня донеслись чьи-то тихие стоны. Сейчас только присмотрелась к стогу сена в углу, присмотрелась и зажала руками рот, а кровь хлынула в голову. Там на сене мой Лик лежал, а поверх него сидела девица мне незнакомая. Черные волосы закрыли спину до талии, а руки Лика сжимали ее бедра и оба двигались навстречу друг другу. Девушка эта стонала, а Лик лишь шумно дышал, прикрыв глаза. Кажется, крик вырвался из сжавшегося горла, я даже не поняла толком мой ли, перед глазами все плыло. Лик глаза раскрыл и меня увидал.

— М-Мира!

Девица вдруг завизжала и скатилась с парня, прикрывая обнаженное тело руками. Меня же закачало из стороны в сторону, показалось, что если на воздух сейчас не выбегу, то задохнусь совсем. Я сделала несколько шагов назад, а потом развернулась и кинулась прочь так быстро, словно за мной гналась стая кровожадных волков.

— Мира, стой! — донеслось вослед.

Кинулась я прочь, через калитку выбежала и помчалась вперед, не разбирая дороги. Сбила кого-то по пути, кажется. Позади грохот ведер раздался и чья-то ругань. Я все бежала и бежала, пока не оказалась у обрыва речного, не того пологого, где частенько сидеть любила, а каменистого да крутого.

— Мира, — послышался зов вдалеке. Я обернулась и увидела бегущего Лика. Видать кое-как успел штаны натянуть, а рубашку не удосужился. Догонит сейчас, говорить станет, а у меня мочи нет его слушать. Не могу видеть его теперь, боюсь, не выдержу. Больно-то, как больно! Словно зверь какой сердце когтями изнутри рвет. А парень все ближе подбегал. Я шаг назад сделала, да как сорвалась вниз и покатилась по острым камням, сдирая кожу. Скатилась в самую реку, обжегшую холодом теплую кожу, опалившую огнем синяки и раны. Застонала я только, а подняться не могла.

— Мирушка! — Лик быстро сполз вниз с обрыва и добрался до меня. — Не убилась ты?

— Прочь поди, — простонала в ответ.

— Мирушка.

— Я не Мирушка тебе.

Парень протянул руки и поднял меня, а у меня сил не было оттолкнуть. Он прошел ниже по течению, где склон пологий был, а потом принялся вверх подниматься.

— Я сам не знаю, как так получилось, — говорил он тем временем. — Я там плуг чинил, а она вдруг пришла да стала улыбаться так ласково, разговаривать нежно. Сам не понимаю, как получилось, что поцеловал ее. Я ведь... я с отцом о нашей с тобой свадьбе говорить хотел, а там потом ее увидал когда, то в голове будто помутилось. Что со мной твориться начало, не понимаю. Я же тебя люблю, Мира, а тут как болезнь какая напала.

— Замолчи, — простонала я. Попыталась извернуться, да только тело пуще прежнего застонало, взмолилось не трогать его бедное.

— Ты не двигайся, Мирушка, я тебя домой отнесу. Потерпи немного.

— Ты пока несешь, штаны не потеряй. У нас собака злющая, откусит твое хозяйство, нечем станет полюбовницу радовать.

Парень побледнел только, зубы сжал да шаг прибавил. Почти до дома дошли, когда он вдруг вымолвил.

— Не говори, Мира, про то, что видела, никому. Отец ее голову нам обоим снимет.

Я не нашлась, что бы такое колкое ему ответить, потому что сердце вдруг снова сжалось, и свежие раны оттого опять закровоточили. Губу прикусила посильнее, чтобы отвлечь себя новой болью, но не помогло. Все сейчас болело: и тело, и душа, а где сильнее, и не скажешь сразу.

Внес меня Лик во двор и сразу к дому направился, прямо мимо пса нашего злющего, который от лая надрывался, и не поглядел даже в его сторону, не иначе как крепко слово мое его прижгло.

Матушка на лавке с Басюткой играла, подскочила, побледнела вся, ребенка на пол быстро усадила и ко мне бросилась.

— Доченька, доченька, что с тобой?

— С обрыва упала, — ответил Лик.

Дядя тут из-за занавески вышел.

— Как упала? Сильно ушиблась-то?

— Кожу содрала на ногах и спине.

— Ничего не сломала?

— Не похоже.

Лик положил меня на лавку и отступил. Матушка на колени рядом встала, давай меня осматривать.

— Что ты, девка непутевая, с обрыва сигаешь? — обратился ко мне Агнат.

— А я, дядюшка, подумала, авось у речного царя женихи поблагороднее моего водятся. А то он мне за неделю уже замену нашел. — Сказала и сама рассмеялась, только смех горьким получился. Матушка рядом ахнула только, а дядька грозно так замолчал.

— Пойдем что ли на улицу, потолкуем? — обратился Агнат к Лику. Лик кивнул в ответ и оба вышли.

— Как же так, Мирушка, как же так? — шептала матушка, а у самой слезы на глаза навернулись. Я молча к стене голову отвернула и глаза закрыла.

Поранилась я не слишком сильно, больше кожу ободрала, а кости все целы остались. Матушка меня всю мазью лечебной намазала да на лавке лежать оставила, а сама принялась какие-то травы заваривать, не иначе для меня старается. Напоит своим отваром, чтобы всю ночь спала и с обрыва больше кидаться не вздумала.

Дядька Агнат вернулся, покряхтывая. Прошел зачем-то к бадье с водой, налил себе целый ковш и выпил. Руку поднял, а кожа на костяшках в кровь содрана.

— Подрался, Агнат? — тихо спросила его матушка.

— Да не было драки, так поучил уму-разуму немного, а он и не сопротивлялся. — Я сдержала горестный вздох, слезы подступили к глазам. — Отправил его со двора, велел, чтобы больше ноги его здесь не было.

— Да неужто все так и было, неужто на кого другого нашу Мирушку променял?

Дядька только покряхтел еще, ковш зачем то в руках покрутил, потом на бадью поставил.

— Я, Юляша, у него не допытывался. Сказал он только, что больно ему та другая приглянулась, все говорил, что я, как мужик, его понять должен и Мире объяснить, чтобы зла на него не держала, что обидеть не хотел и больно сделать тоже, что сам к ней с разговором идти собирался, только все смелости набирался...

Я слушала все это и хотелось вцепиться зубами в ладонь да сжать их посильнее, чтобы ту другую боль заглушить. Надо же, с разговором собирался! Так собирался, что только до сеновала дойти успел. Об этом-то он дядьке вряд ли рассказал. Страдалец кобелинистый! Котяра облезлый! И я дура дурой! Смотри, как обрадовалась, что меня из всех выделил, ходила нос к небу задравши, вот мне на тот нос и прилетело. Чтобы еще раз я на пригожего парня взглянула, да ни в жизнь! Беды одни девкам от той красоты. Не знают такие красавцы отказов и чувства чужие беречь не умеют, только ноги о душу твою вытирать способны, пятнать ее своей грязью да оставлять в сердце черные дыры!

— Полно уж, — шепнула мать, — понятно все, нечего дальше рассказывать. Приглянулась ему чужая интересная, вот он и переметнулся на другую сторону. Оно и к лучшему. Ни к чему нашей Мире такой жених!

Дядька только промычал что-то в ответ, а матушка уж ко мне подошла и кружку глиняную протянула.

— Выпей доченька, успокоишься, сердцу полегчает немного.

Я пререкаться не стала, выпила осторожно горячий отвар маленькими глотками, потом свернулась снова в клубочек на лавочке, а дальше надолго улетела в темный омут без сновидений.

На другой день уж смогла я с лавки подняться, раны мои корочкой покрылись, синяки побаливали несильно, можно было и за работу приниматься.

— Ты дочь, посиди сегодня возле раненого нашего, не ровен час очнется скоро.

— Посижу, мама. — Согласилась я, прекрасно понимая, почему мать о том попросила. Раненому нашему уже столько ухода не требовалось, он очень уверенно на поправку пошел, незачем было возле постели его дежурить, да вот только слухи по деревне быстро расползутся. Видели небось вчера мой бег к оврагу да Лика в штанах одних заприметили. Скоро разговоры, что пожар начнут от одного дома к другому расползаться, а значит не дадут мне покоя. Мужику то что, он ведь бросил не его, а у меня завистниц достаточно уж набралось. Не любили меня девки ни за язык острый, ни за внешность пригожую, хотя я ничьих парней никогда не крала. Зато ходила гордая да счастливая, как только с Ликом на свиданья бегать начала, а вот этого они мне точно не простят. Стоит лишь нос за ворота показать, как начнут змеюки кусаться.

Села я на лавке, платье натянула и волосы косынкой повязала. Подошла к кувшину с отваром, что матушка оставила. Она уж сама во двор отправилась и Басютку прихватила, а дядька в лес подался, дров заготовить для печи. Обхватила тяжелый кувшин руками, заглянула внутрь — много ли отвара, да только на поверхности его вдруг принялись круги расходиться, а перед глазами моими все пеленой затянуло. Руки задрожали, пришлось сосуд обратно на стол поставить. Обхватила плечи руками, голову опустила, да сама себе шепчу между всхлипами:

— Полно убиваться, глупая. Замуж пошла бы, хуже было бы. Ходила б потом из чужих постелей его вытаскивала и с сеновалов прогоняла, пока сама к омуту не пошла топиться с горя. А так участь злая миновала, радоваться нужно.

Постояла так, пошептала, точно молитву, слезы вытерла, кувшин покрепче ладонями зажала и пошла в клеть другого больного выхаживать.

Сидела я, сидела возле него, солнце уж на другую сторону пошло, а воин все не просыпался. Рассмотрела его вволю: опухоль с лица спала, черты резче проявились, лоб у него широкий оказался, а нос прямой с горбинкой, а посредине подбородка ямочка. Волосы, когда отмыли, не просто темно-каштановыми оказались, а с рыжиной. Руки сильные с мозолями, а пальцы узловатые немного. Зато мышцы какие под кожей проступали, я своей ладонью накрыть не могла. Я пока рядом сидела на его руках все старые шрамы пересчитала, а потом принялась новые рассматривать. Язвочки странные затянулись, превратились в розовые бугорки, провела по одному такому пальцем, а раненый вдруг вздрогнул и я вместе с ним. Замерла, не дышу, жду, когда глаза откроет, а он часто задышал, а потом вдруг снова успокоился. Я поближе подсела, на кровать перебралась, покрывало немножко вниз приспустила и еще до одного шрама докоснулась. Воин снова вздрогнул и опять часто задышал, но глаза открывать не спешил. Я уже руку вновь протянула, как дверь клети отворилась и матушка вошла.

— Что, дочь, очнулся?

— Нет. Мама, посмотри, если вот так пальцем до шрама докоснуться, то он вздрагивает. Может разбудим его?

— Не стоит, Мира, пусть сам проснется. А ты пока ступай к старухе Гленне, отнеси пчелиный подмор, я ей вчера распар приготовила, опять жалуется, что ноги болят, ходить не может.

— Так недалеко от дома Лика живет, — опустила я голову.

— Всю жизнь прятаться не будешь, дочь.

Я только ниже голову опустила.

— Неужто я такую трусиху вырастила, которая, ничего дурного не сотворив, боится людям на глаза показаться? Достаточно уж ты тут пряталась, пора и в себя приходить, дальше жить и другим парням улыбаться назло этому безмозглому.

Вот завсегда так матушка — в душе жалела, а на словах подзатыльник давала. И не поплачешь у нее на коленях особо, а то еще наслушаешься про то, какую слезливую девчонку она воспитала, что аж стыдно делается. Пришлось со стула подниматься и из надежной клети выходить. Взяла я туесок с подмором и отправилась к старухе. Недалеко уж до ее дома было, когда то, чего боялась, и приключилось со мной. Не на Лика я нарвалась, нет, хуже намного — мне Рося навстречу попалась и не одна, а с подружками своими. Расцвела вся, меня увидев, прямо едва не запахла на всю улицу, рот до ушей растянулся, глазки заблестели, ну прямо молодца пригожего встретила.

— Мииира, никак на улицу выбралась? А мы уж с девчатами решили, что ты в дому запрешься, потому как стыдно добрым людям на глаза показываться.

— А чего я сотворила, за что мне стыдно должно быть?

— Парня путевого упустила, пришлой девке отдала. Я бы на твоем месте все волосы ей повыдергала, а ты дура полная, что дома заперлась, себя жалеешь. — Сказала и пуще прежнего улыбаться стала, а подружки ее поддакивают. Такое желание у меня сейчас было, ну такое... — разреветься хотелось в голос, вот только не у них на глазах. Я встала поровнее, приосанилась, сдавила туесок так, что крышка у него скатилась, а пальцы в подморе измазались, и погромче, чтобы все услышали, сказала:

— А что мне за таким гоняться? Небось, наиграется, сам за мной бегать начнет, прощение вымаливать. Хорошие девки на дороге не валяются, не за тобой же пойдет в самом деле.

— А ты у нас краса расписная, что парни у тебя прощения молить должны? Вы слышали, девчата? Гордая какая, ты смотри, как нос задрала, может коса у тебя больно длинная да тяжелая стала, голову перевешивает?

— Это твою пустую голову коса перевесить может, а в моей мозгов хватает.

— Ах так, — вскрикнула Рося и кинулась ко мне, а я... я взяла да плеснула ей подмором в лицо. Ох и заорала же Рося на всю улицу, девки за ней кинувшиеся обидчице косу рвать, аж остановились, а я сейчас только вспомнила, что у Роси от укуса пчелиного все лицо опухает. Вот и сейчас прямо на глазах моих стало оно раздуваться, не иначе подмор в рот попал, а в нем же и яд пчелиный есть.

— Ты фто сотфолила... — только и смогла промычать ненавистница моя. А девки уж осерчали вконец за ее спиной.

— А это заклинание такое, вот плеснула в тебя настойкой, чтобы глаза застлать, а сама заклинание прошептала, которому отшельник научил. Теперь всегда так ходить будешь, пока прощения у меня не попросишь. — сказала и сама стою, жду, поверит али нет.

А Рося поверила и подружки ее тоже. Заголосила во все горло, а девчонки ее даже назад отступили, никто боле поддержать подругу свою закадычную не решился.

— Пвости, пвости, — голосила Рося, а меня уж смех разбирать начинал, еле сдерживалась.

— Ладно, добрая я сегодня, на этот раз прощу, так и быть. Идем со мной домой, там прошепчу другое заклинание, но только делать это нужно, чтобы никто не видал, иначе не подействует.

Повернулась и отправилась к дому. Рося в охотку за мной припустила, только и слышала позади, как она громко носом хлюпает. Повезло, что матушка намедни как раз петрушку измельчила да кипятком залила, снимется у Роси опухоль, зато про случай этот не забудет и трогать меня поостережется, а подмор я Гленне позже занесу.

Воин очнулся лишь на следующий день. Я как раз в клеть заскочила, проверить. Не удержалась и пока мать надо мной не стояла, принялась щекотать розовые шрамы и дощекоталась. Он все вздрагивал, вздрагивал, а потом вдруг глаза раскрыл, а я как завизжу на всю клеть: 'Ааа!' — и за дверь выскочила.

Кинулась прямо в дом и давай с порога звать:

— Матушка, матушка, он очнулся!

Мама из-за печи выглянула, руки от муки отряхнула, меня оглядела и говорит:

— Так что ты бегаешь, как оглашенная? Обратно ступай, воды ему поднеси, а я сейчас приду, заодно Агната кликну.

Я взяла ковш с водой и понесла в клеть, а руки знай себе потрясываются. Приотворила дверь, протиснулась в щелку осторожно и замерла у порога, на чужой взгляд натолкнувшись. Странные глаза у него были, янтарные, иначе не скажешь, золотистые, словно смола сосновая. И смотрел он так изучающе, немного удивленно. Потом рот открыл и прохрипел:

— Ты кто будешь?

— Я это... Мира я, вот, возьми, — подошла бочком к лежанке и ковш протянула. Воин на локоть оперся, взял ковш ладонью широкой и в несколько глотков осушил, а потом сел на лавке. Сел, а покрывало вниз сползло, а он ведь под тем покрывалом голый совсем. Я, конечно, все, что не надо, рассмотрела уже, но тогда ведь воин без сознания лежал еще и болезный совсем был, а теперь вот сидит, покрывало не подхватывает. Я в сторонку отвернулась, ковш в ладони раскачиваю, молчу, а он тоже молчит, так и молчали оба, пока ковш из руки не выскочил и воину промеж ног не залетел.

Ох, и наслушалась я тогда всякой отборной речи, и не то, чтобы прямо в мою сторону, но в целом, по девичьему роду не сладко прошелся, зато хоть покрывалом накрылся.

— Ты, Мира, мне скажи, — наконец прохрипел воин, — кто меня сюда принес и где я нахожусь?

— Так у нас в деревне. Я тебя в лесу возле поляны нашла, пока ягоду собирала.

— А где у вас в деревне?

— Как где? Ну... от границы недалеко.

— Какой границы?

— Кажись, северной.

— Северной? Неужто забрался так далеко! Сработал портал-таки, повезло, не иначе!

— Что там сработало?

Воин промолчал, что-то обдумывая, а потом подниматься стал, а про покрывало опять позабыл. Я назад отскочила и глаза ладонью прикрыла.

— Ты чего шарахаешься, я девок не трогаю.

— Ты бы оделся сперва, а потом уж не трогал, — кивнула я ему на штаны и рубаху, что сама вчера на край лавки сложила.

Пока он к лавке отвернулся, я ладонь опустила, а тут и дверь отворилась и матушка с дядькой зашли.

— Эй, — окликнул Агнат, — ты чего перед девкой голым задом светишь? А ты, Мирка, глаза куда пялишь бесстыжие?

— Да что я там не видела, чтобы нарочно глаза пялить?

— Ты мне поговори! Совсем распоясалась! Где это ты голых мужиков видела?

— Да хоть когда ты, дядя, из бани в озеро бежал.

— Агнат, — матушка положила на плечо дяди руку, прерывая наш спор, — уймись, она же мне с больными частенько помогает, что ты право слово?

Пока мы тут перепалку устраивали, воин уже натянул рубаху и штаны, а теперь снова на лавку уселся и нас рассматривал. Причем смотрел так, будто это не у он нас в гостях, а мы к нему без спроса заявились.

— А ты, мил человек, кто будешь? — вымолвил он, на дядьку глядя.

— Хозяин я. В моем доме тебя приютили да выходили.

— В твоем? Что же, благодарствую.

— Меня не благодари, Юляша вот тебя выхаживала да Мирка эта несносная. Иди сюда, заноза. В дом старосты сейчас ступай, позови его к нам вечером, скажи, что гость наш уже очнулся.

Я кивнула, на воина еще разок взглянула и побежала за дверь, чтобы поскорее старосте новости снести.

Пока до старосты бежала по дороге на Ситку наткнулась, хотела было мимо пройти да она меня сама окликнула:

— Эй, Мира, постой.

Этой-то чего надо? Тоже зубоскалить начнет?

— Ну чего тебе?

— Идешь-то куда?

— К старосте.

— Можно с тобой?

— А что тебе со мной ходить?

— Поговорить хотела.

Не иначе как о Лике разговор пойдет. Я еще с говорин помню, как она с него глаз не спускала, что теперь от меня только нужно, не пойму.

— Ну говори, коли хотела, — и пошла я дальше по дороге, а она рядом пристроилась.

— Я слышала, что у вас с Ликом случилось, — сразу перешла к делу девчонка.

— Не мудрено дело услышать.

— Ты не бойся, я раны твои солью посыпать не буду.

— О каких ранах говоришь? Весело с ним было, а теперь забыла, что мне о таком тужить?

— Зря ты так Мира. Ну нет его в том вины. Я же знаю, что он только на тебя смотрел, других вокруг и не замечал вовсе.

— Ты что же, выгораживаешь его? — всю мою показную браваду как рукой сняло.

— Правду я говорю. А та другая соблазнила его, он же ни с кем не миловался с тех пор, как с тобой встречаться начал.

— Да какое мне дело до других, если он с этой миловался, пока я от него привета ждала? — выпалила и язык прикусила, вот теперь еще до Лика донесет, как муторно мне на душе от его предательства.

— Любит он тебя, а то слабость была сиюминутная.

— Ты зачем мне это говоришь?

— Люб он мне.

— Что?

— А то! Люблю его, а ему ты нужна, а мне его счастье дороже собственного.

Я после такого даже с шагу сбилась. Повернулась к ней, а она стоит и прямо в глаза мне смотрит.

— Да за что ты его любишь-то? Почто саму себя мучаешь?

— А ты за что?

— Да сдался мне этот кобель плешивый, с чего решила, что люб мне?

— А будто и так не видно, из-за нелюбимых с обрыва не кидаются.

— А я не кидалась, нога у меня подвернулась тогда.

— А он под твоими окнами все ночи проводит.

— Что?

— Ничего. Пойду я. Все что хотела, уже сказала. — Развернулась и ушла.

Я поглядела ей вслед, но догонять не стала.

К вечеру староста явился, да не просто так пришел, а с настойкой сливовой. Нашу-то мы всю с матушкой поизвели, а как мужикам общий язык находить ежели без настойки за стол садиться? Мы вдвоем наготовили снеди, весь стол для них уставили, а сами ушли в сторонку, чтобы не мешать. Матушка Басютку в комнату унесла, а я за занавеской с ягодой сушеной разбиралась. Воин наш ел за троих, чай вконец оголодал, пока без сознания лежал. Впрочем, дядя со старостой не намного ему уступали. Мне все послушать хотелось, кто он такой, откуда явился, что за письмо вез, а он не говорил. Его конечно расспрашивали, а он так ловко от ответа уходил, что будто бы ответил, но только ничего не понятно. Вконец запутал мужиков наших, у тех к концу вечера у самих языки развязались, стали баб глупых поминать, про урожай заговорили, про лошадей языки почесали, а воин знай себе пьет, поддакивает, а про себя молчком.

Устала я их слушать, ссыпала оставшуюся ягоду в холстяной мешочек, подвесила на крючок над печкой и выскользнула на улицу, да по пути прихватила непочатую бутылку настойки. Староста немало их принес и все бутыли возле печки составил. Сегодня точно допоздна втроем засидятся, все выпьют, а наутро дядька начнет на голову жаловаться, будет чем ему боль унять.

Хотела я к себе пойти, да только тягостно было на душе. Разбередила Ситка раны мои, хоть и клялась, что не будет их солью посыпать. Пошла я на пригорок, возле березы уселась, крышку вытащила из бутылки, принюхалась. Ароматно так настойка пахла, вкусно. Приложила я горлышко к губам, сделала маленький глоточек, а настойка будто сок сладкий, который жажду не утоляет, а только пробуждает, я даже не заметила, как осушила бутылку на треть. Присмотрелась, поняла, что скоро ничего для дядьки не останется и пробку обратно засунула, прислонила бутыль к березе, всмотрелась вдаль будто впервые увидела.

Береза наша на пригорке росла, а он вниз сбегал к самому ручейку, что под луной серебрился, а дальше другие дома стояли. Лучики лунные так по крышам и плясали, а может это в глазах моих все кружилось. За домами поле виднелось, а ещё подальше излучина реки изгибалась среди берегов, а уж за ней лес густой и высокие горы там вдалеке.

'Красиво', — вздохнула я. Мирно так покойно, а мне вот все тоскливей. И ведь как себя ни уговаривай, а хочется предателя этого увидеть, сердце по нему тоскует. Я глаза закрыла, а перед глазами он стоит и шепчет мне: 'Мирушка'. Вот ведь подлец как в сердце врос, будто корнями, и чем его оттуда выкорчевать? Обхватила я голову ладонями, виски сдавила немного, подождала, пока звезды перестанут хоровод перед глазами водить и ухватилась за берёзу руками, стала подниматься, только ноги держать меня прямо отказывались, пришлось к стволу прислониться. Стояла я так и думала, как теперь до дома дойти, когда голос позади услыхала:

— Мира.

Кое-как стон на губах удержала. Да неужто и вправду под окнами караулит? Привалилась к березе спиной, голову подняла, а он рядом стоит, смотрит:

— Ты что тут, отчего не дома?

— А тебе д-дело какое? С-сам что тут делаешь?

Проговорила и сама поняла, что едва языком ворочаю. Стыд-то какой! Ведь мысли ясные, а ноги не идут и речь меня не слушается.

А этот, который кобель плешивый, еще и глаза вниз опустил и бутылку у березы приметил, только ничего про то не сказал. Глаза будто в сторону отвел, вздохнул и на вопрос мой ответил:

— Я каждый вечер под окнами твоими дежурю, все ждал, что с тобой увидеться доведется, поговорить хотел.

— А не буду я с т-тобой разговаривать, — отрезала я и шагнула к дому. Шагнула, а настойка коварная ноги подкосила. Качнуло меня в сторону и прямо Лику в руки повело. Он за плечи обхватил, в лицо вглядывается.

— Мира, ты что тут пила?

— Р-руки прочь...

— Постой. Успеешь еще обругать. Раз уж сама уйти не можешь, то сперва меня послушай, поговорим немного, а потом помогу тебе до окна дойти и в комнату забраться, иначе дядька увидит тебя и отходит хворостиной.

— Д-дурак ты, Лик, он с-сейчас сам себя в зеркало не узнает, какое там х-хворостиной...

— Садись, — меня вдруг дальше слушать не стали, а усадили на пригорок рядом с собой. Хоть за плечи обнимать не полез, а то бы я ему все волосы повыдергала, если бы ухватила, конечно.

— Ты ведь не простишь меня, Мира? Характер у тебя такой, что впору одними сладкими ягодами кормить, да другой еды кроме них не давать. Гордая ты больно, сама за себя все решаешь, нет в тебе девичьей ласки и слабости, вот только все равно в душу запала. Я каждый день о тебе только и думал, а как себя в руках рядом с тобой держал, даже сказать сложно. Мне и сейчас без тебя тягостно, а сердце будто раздвоилось. Я понять не могу, что происходит.

— Не с-сердце у тебя раздвоилось, а пох-хоть напала. С меня не получил, а с другой с-стребовал.

— Ничего я не требовал, сама предложила. Она такая... мимо проходит, взглядом одарит, а в груди жар разливается.

Я голову в сторону отвернула, чтобы гада этого не видеть. Он что же думает, мое сердце каменное? К чему говорит все это?

— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Может не надо так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала. Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не смог, что порушил все.

— А т-ты не жалей. П-пользуйся, пока дают.

— Отчего ты такая? Другая бы все мне высказала, ударила бы, в волосы вцепилась, хоть что-то сотворила в отместку, чтобы самой легче стало, а ты, как изо льда сделана! Будто просто так со мной на свидания ходила потому, что другие не звали.

— Что? Да ты..., да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.

— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Может не надо так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце в груди едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала! Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не смог, что порушил все.

— А т-ты не жалей. П-пользуйся, пока дают.

— Отчего ты такая? Другая бы все мне высказала, ударила бы, в волосы вцепилась, хоть что-то сотворила в отместку, чтобы самой легче стало, а ты, как изо льда сделана! Будто просто так со мной на свидания ходила потому, что другие не звали.

— Что? Да ты..., да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.

— Полегчало хоть? — спросил Лик.

Куда там полегчало! Если б не увернулся, глядишь, и полегче стало бы, а так... Отвернулась я в сторону, даже глядеть на него не захотела.

— Не получится у нас разговора, — вздохнул мой жених бывший и поднялся. Осколки отряхнул, ко мне склонился, руку подал. — Пойдем, помогу до дома дойти.

Вот ничего отвечать не хотелось, а тем более помощи от него принимать. Скрестила руки на коленях, на него не гляжу. Не дождется он от меня ни слова больше.

— Не хочешь? Ну и небеса с тобой!

Пнул от злости камушек на земле так, что тот шагов за тридцать улетел, развернулся и ушел, а я так и просидела у березы, пока не замерзла совсем. Не то, чтобы уйти не могла, добралась бы как-нибудь, хмель уж отступил, но меня обида душила, да так сильно, что боялась, разнесу что-нибудь в избе или того хуже с пьяным дядькой сцеплюсь. Едва-едва с собой совладать смогла, поднялась тогда на ноги и, пошатываясь, к дому направилась. Когда к калитке подходила, то шаг замедлила — воин возле нее стоял. Облокотился на плетень и вдаль смотрит, а как меня заметил, так голову опустил, улыбнулся вроде даже.

— На свидание бегала?

"А выговор сельский куда-то из речи пропал", — мелькнула в голове мысль.

— Не свидание это, — буркнула в ответ. Зашла в калитку, притворила ее и по дорожке идти хотела.

— Да ты постой, — окликнул воин, — составь компанию.

— Что составить?

— Со мной тут постой, говорю.

— Что мне с тобой стоять?

— А почему нет? Я давно уже с девками красивыми не разговаривал.

Я присмотрелась к нему. Пьяный что ли совсем? Не иначе сейчас приставать начнет.

— Не бойся, приставать не буду, — ответил воин, словно мысли мои прочитал. — Так просто поговорить охота немного, узнать кое-что. Меня кстати Тинаром зовут.

— Я тебе мало что рассказать могу.

— А мне много не надо. Скажи лучше, письма ты никакого в моей одежде не находила?

— Находила.

— И где оно?

— У себя схоронила.

— А что в письме том уразумела?

— Нет. Мы в нашей деревне грамоте не обучены.

Ответила, а воину будто полегчало, даже плечи расправил.

— Так отдашь его мне?

— Отчего не отдать, в комнате держу. Тебе что же прямо сейчас нужно?

— Отдай сейчас.

— Ну идем. — Пошла по дорожке, а он за мной. А ступает так тихо, будто кот крадется. Не знала бы, что следом шагает, не заметила бы.

Зашли в комнату, а там дядька со старостой на лавках дрыхнут, все бутылки пустые под столом валяются, храп такой на избу стоит, что оглохнуть можно и духом сливовым весь воздух пропитался. Я стол обошла и в свою комнату дверь отворила. Зашла внутрь, а воин на пороге замер. Я для вида в сундучке своем порылась, будто ищу усиленно, хотя точно помнила, куда письмо положила, а потом выудила все-таки испачканный лист и Тинару подала. Он взял осторожно, всмотрелся внимательно, после видно признал, что его, и голову поднял, снова мне улыбнулся.

— Спасибо, что сохранила, и еще за то, что нашла и вылечила, спасибо. — А потом вдруг склонился, сграбастал в охапку и крепко к себе прижал. У меня даже дыхание перехватило. Уперлась руками в грудь и давай его отталкивать.

— Руки-то не распускай. Ни к чему твоя благодарность, я как должно поступила.

— А я и не всех благодарю, Мира, а руки свои редко когда распускаю. — Сказал и выпустил меня. — Ты лучше скажи, отчего не ласковая такая?

— А ласковая это та, которая на мужиков кидается?

Воин промолчал, только голову набок склонил, поразмышлял над чем-то, потом вдруг по волосам меня потрепал и ответил:

— Подрастешь, поймешь, — развернулся и пошел в свою клеть ночевать, а я с открытым ртом на пороге осталась. Это я то подрасту? Да меня уже все в округе перестаркой называют. Закрыла я дверь, платье скинула, забралась в постель и глаза закрыла, а вот сна не дождалась, так до самого рассвета и промаялась. Может правду они говорят, может сама виновата? Я ведь даже Лику не признавалась, что к нему чувствую, все шутила всегда, все язвила, а любви своей не показывала, думала, и так все понятно. Неужто сама его в чужие объятия толкнула? Дядька вон постоянно про характер мой толкует, все сокрушается, что парни порог наш не обивают, в жены меня не зовут, самому со мной не сладко приходится. Я горазда была его винить в том, что не родная ему, вот он и цепляется, а может взаправду довела, как Лика того же? Даже воин сейчас тоже самое почти повторил. Понять бы еще, к чему он добавил, что подрасти мне нужно.

Утром матушка меня рано подняла.

— Дочка, ступай в лес, соберешь трав для настойки.

Я надела теплые штаны и рубаху, в которых всегда в лес выбиралась, а поверх шерстяной плат накинула и отправилась к знакомой полянке. В лесу в эту пору хорошо было, птицы уже вовсю голосили, приветствуя новый день, а солнышко только-только бросало стыдливые окрашенные румянцем лучики по древесной коре, расцвечивая набухающие на тонких веточках почки. 'Не даром воздух сегодня такой прозрачный', — подумалось мне. Не иначе солнышко наше Яр эту ночь не один провел, а в объятиях красавицы Зари. Матушка мне про небесных влюблённых еще в детстве сказки на ночь рассказывала. Говорят, если день хмурый, значит рассорились они, вот солнце и не вышло людей порадовать, а когда дождик капает, так то сама Заря плачет, не иначе, как обидел ее Яр ненароком. Я шла по широкой протоптанной тропинке, посматривала кругом, выглядывала для маминой настойки траву нужную. Мне бы самой сейчас настойка болиголова пригодилась. Ночь бессонная да сливовочка свою роль сыграли. Как бы на ногах до вечера продержаться. Пока размышляла, дошла до речного бережка, а там и нужную мне травку сыскала. Собрала ее поскорее в корзину, а потом присела немного отдохнуть на поваленное дерево. За плечами моими лук висел, хотя с тех пор, как старец уехал, я почти и не охотилась. Прикрыла глаза, вспоминая мудрого наставника. А он ведь предупреждал меня о Лике, говорил не судить о людях по внешности, а мне счастье глаза застило, из-за влюбленности своей совсем от учителя отгородилась, оттого и ушел он из деревни. Где теперь ходит, по каким дорогам?

Сняла я лук с плеч, примерилась, а после стрелу на тетиву кинула и назад отвела. Присмотрелась кругом, выискивая взглядом добычу, и спустила звонкую струну. Прозвенела стрела в воздухе и точнехонько в цель угодила. Птица только трепыхнулась и аккурат в густой ракитник свалилась. Выудила я из кустов свой трофей, полюбовалась немного — косач упитанный попался, останется только перья ему ощипать и выпотрошить, а потом матушка сама решит, подвесить ли его на воздухе, а после вымочить в уксусе, или может сразу на вертеле запечь. Только хотела тушку в мешок положить, как позади раздалось:

— А метко стреляешь.

Я резко обернулась — так и есть, Тинар за мной проследил. Стоял теперь, привалившись к дереву, глаза сощурил, как кот, на сметану глядучи, того и гляди сейчас отведает, а потом хвост распушит, начнет лапой морду тереть, умываться.

Я отвернулась от него, уложила косача в мешок, закинула на плечо, а в другую руку корзину взяла, переступила через дерево поваленное и к тропинке направилась.

— Домой уж собралась?

— Собралась.

— Чего торопишься?

— Дел невпроворот.

Воин за мной последовал, шел насвистывал, потом вдруг добавил:

— Хорошие у вас здесь места, тихие, красивые.

— Не жалуемся.

Я вдруг сбилась с шага, когда Тинар быстро ухватил меня за плечо и развернул к себе.

— Да ты погоди, куда помчалась?

Едва договорить успел, как охнул и от меня отскочил. У сапог моих подошвы металлическими скобами подбиты были, а оттого и удар ощутимый получался, если точно в цель попасть. Целила я в этот раз в коленную чашечку, выше бы не домахнула, там поближе стоять надо было.

— Вот ведь дикарка какая! — вымолвил воин, потирая колено. — Чего напрягаешься, сказал ведь, что девок не трогаю.

— Ну а коли не девка?

— А коли не девка так обычно и сама не прочь.

У меня даже лицо скривилось, будто что кислое на язык попало. Воин заметил, хмыкнул только.

— Чего тебе неймется? Нравится что ли парней отпугивать?

— Так какой ты парень?

— А я про себя и не говорю. Дядька твой все вчера жаловался, что на красоту твою охотников нет, всех парней в округе распугала, последнего и того вон отвадила.

— Я отвадила? — от несправедливых слов даже дыхание перехватило. — Что же дядька, небось и с тобой поделился, чем я плоха?

— А что тут рассказывать, я и сам все вижу.

— Что ты видишь?

— А то, что посмотришь на тебя со стороны, так расцеловать и тянет: губки алые пухлые, для поцелуев в самый раз, глазки, что фиалки под солнышком, огнем горят, на страсть намекают, волос густой, блестящий, золотые нити в нем вспыхивают, так бы пальцы в гущину запустил, на кулак намотал, чтобы не вырвалась, да рассмотрел всю красу твою поближе. Стан гибкий да ладный, где надо округлый, где надо тонкий, так и тянет ладонями провести, чтобы лучше почувствовать. А кожа нежная и гладкая, словно лепесток бело-розовый. Вот только если ближе подойти, аккурат на глыбу льда напорешься, глазищами своими заморозишь, еще и об голову что тяжелое разобьешь. А ведь с мужиками играть надо, то приманить, то оттолкнуть, ты же никого к себе не подпускаешь. Могла бы уже полдеревни в женихах иметь, а сама бегаешь ото всех.

Вот ведь сказал как, даже щеки загорелись, сейчас бы снежку приложить, жар унять, жаль растаял везде. Со мной даже Лик так не разговаривал, оттого, наверное, чувство странное — будто неправильно что-то, а что, понять не могу. Не нашлась, как ответить, отвернулась и дальше по дорожке пошагала. Воин догнал, рядом пристроился, боялась снова начнет про красоту заговаривать, а он вдруг на другое разговор перевел:

— Кто стрелять тебя учил? Метишь прицельно, в самый раз лучницей служить.

— Кем служить?

— В каждом форту есть свой лучник, а то и двое. Обычно много не бывает, сейчас все больше магией пользуются, а лучники часто в далеких малых фортах служат, где магов нет.

— Так-то мужчины, наверное.

— Не от полу зависит, а от умения. Я встречал женщин-наемниц, видел и тех, кто мечом и луком одинаково хорошо владел да и магинь сильных не раз со спины прикрывал. Это в вашей деревне отсталой девка только замуж годится.

— Отчего отсталой? Будто детей родить и дом на себе держать проще простого.

— Так ты значит тоже замуж хочешь?

Я на вопрос не ответила. Что ему говорить? Хотела, это правда, за любимого ведь собиралась, а теперь какой резон замуж идти, только чтобы дядьку от такой обузы как я избавить. Решила вместо ответа спросить о другом:

— Кто такие наемницы?

— Воины, что за монеты службу несут.

— А ты ведь тоже воин?

— Я наемник. Хожу по дорогам, подряжаюсь служить тому, кто большую плату предложит.

— Так если один столько предложит, а недруг его больше посулит, ты кому служить пойдешь?

Тинар хмыкнул:

— Догадайся.

— И тебе все равно, отчего они недругами стали?

— Я же не судья разбираться.

— А если скажет человека убить, тоже пойдешь?

— Ну может пойду.

Я так на месте и замерла:

— Вот так за деньги убьешь?

— Слушай, мне заказ дают, я принимаю, но чести воинской за золото не продаю, по ситуации судить надо.

Сказал так и отвернулся, а у меня мурашки вдоль позвоночника побежали. Вдруг он, не задумываясь, на месте убить может, ежели ему что не по нраву придется?

Стала с тех пор я Тинара сторониться, ну а он, как нарочно, вечно везде мне попадался. Трогать не трогал, но глазом хитро косил и все хмыкал себе под нос. Один раз увидела, как он Басютку на руки подхватил, и не совладала с собой, подбежала, забрала братца. Матушка мне потом выговорила в сердцах, что я к гостю больно неприветлива, а мне и боязно было ей рассказать, кто он такой. Прогнать такого не прогонишь, а против себя озлобить — последнее дело.

Прожил у нас воин недели две, уже лед на реке потаял, и заметила я, что больно он стал задумчив. Один раз зашла в избу, а Тинар рядом с дядькой сидит, а перед ними бересты лист расстелен.

— Ты мне, Агнат, нарисуй, как туда пройти.

— Да я дорогу еще с молодчества помню. Была тогда мысль в форт податься, так что путь тебе нарисую точнехонько.

Я прошла к печи и принялась выгребать золу. Мужчины замолчали на время, слышен был только скрип пишущей палочки.

— Что-то непонятно мне, где что. Подписать бы.

— Да коли бы я писать умел... Вон Мирку попроси, она одна у нас грамоту разумеет и писать может.

Я в этот миг как раз горшок глиняный достала, да так и выпустила из рук, едва успела у самого пола подхватить. А как глаза на Тинара подняла, так едва снова горшок не упустила. Смотрел он на меня то ли со злостью, то ли с яростью какой, даже мороз пробирал по коже. Ой, мамочка, понял ведь теперь, что я письмо прочитала.

Как я не скрывалась потом от воина, как ни хоронилась, делами себя занимая, а все равно подловил он меня одну возле сарая. Ловко так поймал, я даже его приближения углядеть не успела. За руку ухватил и к задней стене прижал.

— И зачем врала, что читать не умеешь? — начал воин.

Я впрочем рядиться не стала, ответила, как есть:

— Заметила, что-то скрываешь, не хотела на рожон лезть.

— Ты меня за кого принимаешь? Чего шарахаешься, будто я убийца какой?

— Ты и есть убивец! Людей убивал.

— Так то служба была, не ради удовольствия это делал, да и люди такие были, что проще убить, чем дальше жить дозволять.

— А с чего ты решаешь, кому жить, а кому нет?

— Да что ты заладила? Ты будто что в этом понимаешь! Я ни с того ни с сего никого не убивал, так что нечего подпрыгивать каждый раз, как я приближаюсь.

— А ты меня по стенкам не зажимай, глядишь, сразу спокойнее стану.

— Вот ведь заноза! Верно дядька твой говорит. Я тем, кто меня спас да выходил, зла чинить не собираюсь. Я свой долг жизни сполна вам возвращу.

— Как же ты возвратишь?

— А так, в форт пойду, письмо снесу.

Сказал и отпустил, а меня любопытство разбирать начало, я ведь письмо так полностью и не прочла.

— А о каких тварях в письме том написано?

Сказала и язык к небу прилип, так воин на меня зыркнул.

— Не все поняла, стало быть? Вот и хорошо.

— Что хорошего?

— Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Что ты мне загадки загадываешь? Жалко тебе мне рассказать?

— Тебя жалко. Про этих тварей лучше никому не знать.

— Сам, небось, не видел ничего.

— Мира, послушай, я их не только видел, я от них еле живым ушел, а остальных, кто им встретился, среди живых уж нет. Просто поверь, что лучше о том, что мне увидеть довелось, ни тебе, ни остальным жителям не знать. Я расскажу все только тому, кто настоящую помощь оказать сможет.

— Потому в форт собрался?

— А куда еще идти? Из форта можно связаться с королевскими советниками. Эту задачу под силу только им решить.

— И когда пойдешь?

— Через три дня.

— А сил дойти хватит?

— Окреп уже. Твоими стараниями... — воин вдруг по волосам ласково погладил и голову ниже склонил, лицо к моему приблизил, а я возьми и вывернись из под руки, он так лбом о стену сарая и стукнулся. Выпрямился только, лоб потер, ухмыльнулся и пошел обратно в избу.

Пока я все думы о воине думала, пока ждала, когда же он со двора пожалует наконец, в ворота иная печаль постучала.

Вернулась я как-то из лесу вечерком, ягод полное лукошко принесла. Раскраснелась после прогулки, шумно в избу ввалилась и замерла на пороге. Сидят вокруг стола дядька, матушка моя, Лика отец и двое молодцов, в нарядные рубахи ряженые. На столе чай, пироги и мед. Меня все увидали, со скамьи поднялись, в ноги поклонились да бочком на выход подались. Я только посторонилась, пропуская, а сама во все глаза на дядьку гляжу.

— Чегой это?

— А тебе невдомек?

— Дядя Агнат?...

— Да охотник на нашу куличку нашелся. Вот люди добрые приходили, рассказали...

— Дядя Агнат! — я так крикнула, что матушка со скамьи подскочила. — Это что же такое? Вы почему молчали? За моей спиной день сватовства обговорили? Без смотрин обойтись решили? Знали, что я перед ними красоваться не стану? Что чаю по кружкам не разолью? Вы как же так со мной поступить собрались? За Лика, за паршивого котяру, меня сосватать?! А ты, матушка, что же мед им подносила?

— А ну помолчи! — рявкнул дядька. — Сваты пришли, не след нам было людей прогонять. Садись, поговорим.

— Я про Лика слушать не желаю!

— Сядь, я сказал!

Я села на лавку, а в сердце надежда затеплилась. Что я кричу, право слово? А вдруг дядька им ответил, что товар у нас непродажный, не поспел еще.

— В другой раз велел им приходить, — ответствовал дядя, а я даже на лавке покачнулась.

— Да неужто еще сомневаешься? Я не пойду за Лика! Ни в жисть не пойду!

— Ты, девка, сперва мозгами пораскинь, а потом уж решай. Лик парень справный, мастеровой, будет мужик в доме...

— Израдник...

— А ну прекрати поперек моего свое слово вставлять, а то отдам и совета не спрошу!

Я язык прикусила и к окну отвернулась. Не буду я на него смотреть.

— Отец его говорил, что Лик второй день на лавке лежит. Плетьми его за милую душу отходил. Дочка друга его у батюшки в ногах валялась, молила за парня замуж отдать, а тот рогом уперся, говорил, что кроме тебя ни на ком не женится. Так девица про свидание их тайное все отцу рассказала. Вот Милодар и отходил сына, что есть мочи. А вчера друг его уехал, дочь увез, сказал, что ноги его в доме Милодара больше не будет, врагами расстались, а все оттого, что плеть Лику ум на место не вправила.

— Он мозги еще раньше растерял, когда с той девицей на сеновале кувыркался, а потом передо мной извинялся. А чего отец ее так разозлился, непраздна девица что ль?

— Тьфу на тебя, девка дурная, да кабы она ребенка под сердцем носила, разговор бы иной был. Лик ведь заявил, что она ему не девицей досталась, не первый он у нее стало быть, вот батюшка ее и вспылил.

— Ты, дядя, из пустого в порожнее не лей. Мне уж дела нет до того, кто там у Лика девица, а кто нет.

— Парень оступился, с кем не бывает? А вот что ради тебя, дурехи, и порку и позор снести готов и даже гнев отцовий на себя навлечь — это о многом говорит.

— Сейчас оступился, а как женой стану, сколько раз оступаться начнет? Что ты за него вступаешься?

— Потому как вижу наперед, чем твое сумасбродство закончится! Останешься девой старой сидеть, ни детей ни мужа!

— А оно мне надо, сидеть с детьми да при таком муже?

— Ну, Мирка! Я ей слово, она мне два! Ты когда научишься старших уважать? Никто тебе не указ? Я тебе время помыслить даю, а ты препираешься? Я о твоем благе думаю...

— Да кабы о моем благе думал, за Лика не сватал бы! Что тебе вообще обо мне печься? Я у тебя дите не законное, не рожденное, со стороны прижитое. Что ты сам за всю жисть сделал? Хвалиться то есть чем? Все то у брата позабирал: и жену, и избу, только сына и нажил. Зато теперь мою судьбу вершишь? Не бывать этому!

Крикнула и замолчала, потому как дядька побагровел, а матушка побелела будто снег, ладони ко рту прижала, а едва дядька ко мне рванулся, кинулась наперерез, за плечи схватила.

— Агнатушка, не прибей!

После ее слов меня словно ветром из избы выдуло. Ой, кажется лишку хватила. Что же я ему сейчас наговорила то? Святые небеса, за что вы меня таким нравом дурным наделили? Завсегда ведь, что думаю, то и говорю. Что теперь будет-то?

Пришлось мне за сараем схорониться, пока дядька из дому выскочил да вокруг дома бегал, злость свою вымещал. Сам, небось, поймать меня боялся, иначе бы сотворил что недоброе. Потом уж, когда все стихло, я к окошку подкралась, затаилась под ним, а там дядька с матушкой разговор вели:

— Да не серчай ты так, Агнатушка, молода она еще, жизни не знает.

— Завсегда ты ее, Юляша, баловала. Для кого такую королевишну растила? Вон погляди, до чего девку довела — кроме себя никого слушать не желает, обид никому прощать не умеет.

— Да ее же не обижали никогда, Агнатушка.

— Вот то-то и оно. Никогда по-настоящему ей дурного не делали, а она черной неблагодарностью за добро платит. Не я ли ее маленькую в дочки взял, на руках носил да воспитывал. Да неужто с родным дитем больше бы возился? А она, ишь ты, что заявила, будто бы я дом этот да тебя у брата украл. Так скоро и в братоубийстве меня обвинит. А то, что я избу собственными руками строить помогал, для тебя старался, чтобы тебе здесь жилось хорошо, а то что всю жизнь по тебе убивался и до сих пор счастью своему поверить боюсь, это ей невдомек? И что после такого я дочь брата кровного и супружницы любимой за чернавку держать буду? Мозги то есть у нее, ты мне скажи?

— Да забудь, забудь. Чего со злости-то не скажешь?

— Пускай погуляет там, побесится. А дурь пора из нее выбивать.

— Неужто руку подымешь?

— Отдам я ее за Лика и весь разговор. Она его любит и дураку понятно. Погорюет для начала немного, а он за ней как побитая собака бегать станет, потом и ее сердце оттает. Простит она его, а после и счастье свое узнает. Что для женщины важнее мужа да семьи? Смирится девка, еще потом меня благодарить начнет.

Сидела я под окошком точно мышка и слушала его слова. Стыдно мне было, очень стыдно, и прощения просить хотелось, да только если каяться пойду, то к завтрему утру уже у Лика в супругах окажусь. Не пойдет мне такая жизнь. Я его за предательство никогда не прощу, чтобы дядька ни говорил. Ну а коли он меня неволить собирается, то и в деревне не останусь. Помнится, воин что-то о долге жизни вещал, вот и пришла пора долг тот с него стребовать.

Поднялась я тихонько на ноги и отправилась в клеть.

Воин лежал на лавке, закинув руки за голову. Заметив меня, даже не пошевелился, подмигнул только.

— Собрался никак?

— Завтра на заре ухожу. Попрощаться зашла? — хмыкнул он.

— Меня с собой возьми.

— Чего?

Тинар на лавке сел и на меня уставился, ну точно на малахольную какую-то.

— Ты чего, девка, головой где приложилась?

— Из дома уйду, понятно. А одной по лесам бродить не след. Ты меня с собой в форт возьмешь, я у них лучницей останусь.

Воин макушку почесал:

— Всерьез что ли собралась? И какая беда тебя из дома гонит?

— Мое то дело.

— Я тут намедни сватов во дворе видел, — прищурился воин хитро. — Против воли значит замуж отдают? Чай допекла дядьку совсем?

Я насупилась и в стену уставилась. Вот ведь ясновидец нашелся, обо всем-то он догадался.

— Косой али рябой? — продолжал допытываться Тинар, — пьянчуга подзаборный али старик?

— Не косой не рябой, — разозлилась я, — красивый он, мастеровой, только по праздникам во хмелю и видела, летами молод.

— Мдааа, — протянул воин, — так чего тебе, девке, еще надобно? Я было подумал, что дядька взаправду за все отыграться решил. А может противен тебе суженый?

— Люб он мне! — рявкнула я на всю клеть и добавила шепотом, — любодей окаянный. — А потом склонила голову и опять слезы из глаз полились, чай не все выплакала.

Тинар лишь вздохнул, ничего не сказал. Помолчали так, пока я реветь не перестала, а после воин промолвил:

— Дурная затея. Ты девка себя в зеркало видела? В форт к мужикам податься решила?

— А ты на что? Защитишь меня.

— Я там на всю жизнь оставаться не собираюсь.

— Так ведь не сразу уйдешь. А мне того времени хватит, пообвыкнусь, да и ко мне люди привыкнут.

— Ты в деревне своей всю жизнь обвыкаешься, а все людям с тобой непривычно. Все, кончен разговор. Останешься здесь у родных под крылом и не забивай дурью голову.

— Я тебе жизнь спасла, ты мне должен.

— Вон оно как! — Тинар поднял голову, посмотрел на меня устало. — Все без толку с тобой беседы вести. Ну коли сама так пожелала, то завтра жду тебя за околицей, пока не рассвело. Собери, что в пути пригодится. Я молча кивнула и вышла из клети. Подкралась к окошку своему и влезла в комнату. Осмотрелась кругом, такая тоска вдруг за сердце взяла, только решения своего я менять не собиралась.

Впервые в жизни, кралась я по дому, будто тать ночной. Неслышно, стараясь не шуметь, брала в дорогу съестное, прятала в берестяной короб, туда же положила одежу, что могла сгодиться вдали от дома, скрепя сердце взяла несколько монет и подарок от мамы с дядькой — колесо серебряное, солнечный диск, его я повесила на грудь, запрятала под теплой рубахой, пусть греет меня вдали от родных. Села потом в комнатке за стол, открыла окошко, впуская лунный свет, и нарисовала, как могла, матушке записку. Рисунок совсем корявый вышел, но вроде как понятно, что ушла потому, как за Лика замуж не желаю, а внизу листа одно единственное слово приписала: 'Вернусь', — его матушка моя знала, я порой такие записки ей оставляла, когда в лес надолго уходила, а рядом еще солнечный круг рисовала, чтобы понятнее было, в какое время домой приду. На последней букве рука дрогнула и пара слезинок капнула вниз, промочила бумагу. Я вытерла лицо рукавом, оставила лист на столе, а потом неслышно покинула комнату. Не скоро рассвет, но не могу в доме оставаться, заночую у воина в клети, а после вместе пойдем.

Далеко отошли мы от деревни, когда первые лучи солнца показались над горизонтом. Лес светлел, птицы весело гомонили в листве, все вокруг радовалось новому дню, одна только я понуро брела вслед за молчаливым воином. Тинар говорить со мной не желал, только и сказал, что дурная, а потом молча плащ на плечи накинул, меч в ножны вставил и пошел впереди, а я за ним. Уже несколько часов шагали, живот бурчал надсадно, еду требовал, а я в кои-то веки заробела, не решалась просить о привале.

После полудня Тинар вдруг бросил заплечный мешок под большим деревом и уселся на траву.

— Доставай, что там у тебя есть.

Я быстренько вынула припасы, протянула ему половину хлебного каравая, соль, яйца вареные, кусок мяса и овощи, какие собрала в потемках, заодно и флягу с водой подала.

Тинар жевал молча, поглядывал вдаль, щурился на солнце.

Я как раз доедала свой кусочек мяса, когда воин поднялся на ноги, колени от крошек отряхнул и мешок снова на плечи набросил.

— Идем что ли.

— Так всего ничего посидели-то, — жалобно молвила я, нехотя поднимаясь с ласковой землицы.

— А ты может хочешь, чтоб тебя дядька твой с мужиками али Лик здесь нашел?

— С чего это? — встрепенулась я.

— А с того, что точно вдогонку отправились. Небось еще меня хают на все лады, что кровинушку-красотинушку из дома сманил.

— Я там записку оставила.

— Ну, ну, оставила. — Тинар отвернулся и вновь зашагал вперед. Я опять поплелась следом, уже и не радуясь особо, что так ловко ненавистной свадьбы избежала. Ноги ныли, спина болела, тело жалобно так стонало, хозяйке на совесть давило. А лес все густел, изредка уж попадались прогалины и солнышко медленно клонилось к закату. Сколько там до форта идти?

— Дней пять.

Вслух что ли сказала? Ну раз ответил, значит злится меньше. Можно о привале попросить.

— Присядем ненадолго?

— А может тебя обратно свести?

— С чего это обратно?

— А с того, что в путь дальний отправилась, а сама только и знаешь, что пыхтишь да жалуешься.

— Я не жалуюсь!

— А кто там позади носом шмыгает постоянно, не ты ли?

Я снова насупилась и промолчала.

— Ладно, ищи привал, я в ту сторону пройду, вроде ручей там поблескивает, воды набрать нужно.

Тинар забрал у меня полупустую флягу и ушел. А я присмотрела место поровнее и упала на зеленую травку под деревом одним. Сил двинуться даже не было, а злыдню этому хоть бы что. Сколько он так идти может? Если уж раненый до нас дополз, то здоровому ему все нипочем. Растянулась я на траве, руки раскинула в стороны, глаза прикрыла, а вздрогнула от резкого свиста, вскинулась, да так и замерла, когда над головой в древесном стволе нож увидела, а еще голову змеиную напополам перерубленную.

— Мамочка, — прошептала хрипло.

— Хорошее ты место выбрала, вот и соседи подобрались, чтобы нам не скучно отдыхать было. Что за змея-то, знаешь? Я кивнула, все еще не в состоянии слова молвить. Это же древес ползучий, ядовитая гадина, разок куснет и мигом в ином миру окажешься.

— Ловко ножи метаешь, — молвила я наконец.

— Я не только ножи ловко метаю, — заухмылялся Тинар. И чего сказать хотел, спрашивается?

— А ты, Мира, змею когда-нибудь пробовала?

— Змею? Есть что ли гадину собрался?

— А чего не съесть? Припасов у нас немного, скоро сами промышлять начнем, а тут улов такой богатый! Шкуру только содрать. На вкус, как цыпленок, и есть удобно, с хребта знай себе мясо снимай.

— Да то ж змеюка!

— Не хочешь, не надо. Сам съем.

Сказал и точно ножик из дерева вытащил, змеюку в другую руку схватил и... а дальше я отвернулась. Как-то тошно стало. Неужто взаправду есть станет? Еще поди так и съест сырую.

— Ммм... — раздался довольный возглас. Я повернулась, а Тинар стоит, скалится, все губы в кровище змеиной перемазаны. Я даже ладони ко рту прижала, так меня замутило.

— Ха, ха, — расхохотался воин, — вот ведь нежная какая, а еще лучницей сделаться собралась!

— Да ну тебя! — даже плюнула с досады на землю, — почто нарочно пугаешь?

— Чем костер разводить будем? Я змей хорошо прожаренными люблю.

— У меня здесь бересты немного припасено.

— Оставь ты бересту свою, пригодится еще. Хвороста кругом да хвои сухой хватает. Сама развести сумеешь?

— А что тут уметь? Или я по-твоему леса в глаза не видела?

— Видеть, может, и видела, а вот в походы точно не ходила.

— Притомилась я, всю ноченьку не спала, вот и не приметила змеюку эту. Можешь не бояться, обузой я тебе в дороге не буду. — Сказала так и достала ножик складной, принялась по-особому остругивать сухие веточки, чтобы стружка на них осталась, обложила стружку сухим мхом, а как растопка готова была, трутом занялась. Измельчила сухую древесную кору, опосля ножик достала и кремень, в мешок заранее положенный. Взяла камень над трутом поместила и тупой стороной ножа ударила по нему сильно, чтобы искры посыпались. Как тлеть начало, раздула пламя и растопку подожгла.

— Готово, — хмыкнула гордо.

— Ишь ты! — удивился Тинар, а потом вдруг змеюку прямо в огонь швырнул, едва не притушил.

— Пущай готовится. — Хмыкнул вредный наемник и уселся под деревом.

— Мирка, вставай!

— Что? — я подняла тяжелую, будто свинцом налитую голову, посмотрела на наемника.

— Твой черед, а я спать лягу.

Я нехотя поднялась с теплой лежанки, а воин быстренько улегся на мое место. Пройдя к горящему костру, подкинула хвороста, чтобы не затух. Кто знает, какие тут звери ночью промышляют. Будто в ответ на мои мысли вдали раздался волчий вой. Я вгляделась в костер, увидела змеиный кончик на земле и брезгливо отодвинула его ногой. Мясо древеса я все-таки попробовала, не показывать же себя трусихой. Тем более Тинар все время на меня с усмешкой косился, ждал, что плеваться начну. В ночной тишине раздался громкий храп. Я перевела взгляд на небо, полная яркая луна светила кругом, серебрила листочки на деревьях. В ночном лесу раздавалось уханье совы, кто-то пискнул неподалеку. Я потянулась и положила на колени лук. Засмотрелась на луну, представляя себе прелестное лицо лунной девы, которая глядит сверху на весь мир и улыбается влюбленным. Память услужливо подбросила воспоминания о наших поцелуях с Ликом, нарисовала в воображении образ красивого парня, а я с досады сжала в руках колючую веточку и ойкнула негромко. Воин пошевелился и я перевела взгляд на спящего наемника. Черты лица его в лунном свете казались менее суровыми, руки расслабленно лежали поверх плаща, которым он накрылся заместо одеяла. Лунные блики играли на крепких мышцах, словно ласково скользили по бледной коже. Пока рассматривала Тинара, заметила, как сжались в кулаки его руки. Он внезапно заворочался во сне, задышал тревожно, пальцы странно скрючились, ногти будто удлинились. Я потерла кулаками глаза, ущипнула себя посильнее — неужто уснула, сон привиделся, но я не спала. Воин застонал во сне сильнее, рука скользнула на грудь, удлинившиеся когти полоснули по коже, выглядывавшей из ворота рубахи, тут же пропитавшейся кровью. Я в ужасе вскочила на ноги, руки будто к луку приросли. Тинар открыл глаза, повел вокруг шальным взглядом, а потом перевернулся на живот, встал на четвереньки и глухо застонал, и стон этот превратился в рык, а волосы на его теле стали удлиняться, он весь выгнулся, будто дикий лесной кот, и кровь застыла в жилах от нового протяжного воя. Одежда расходилась по швам, обнажая удлиняющееся тело с клочками темной шерсти, лицо вытянулось, превратившись в зловещую морду — не волка, не медведя, но не виданного доселе зверя — страшный оскал обнажил ряд острых зубов. Пальцы теперь совершенно не напоминали человеческие, сквозь тонкую кожу, где не были шерсти, светились голубоватые вены, глаза сияли зеленым в темноте.

Я отступила назад, уперлась спиной в дерево и недолго думая, ухватилась за нижнюю ветку, подтянулась и едва успела схватиться ладонями за ствол, как сверкающий злющими глазами во тьме волкодлак, издал новый протяжный вой, встал на задние лапы, повел носом и повернулся в мою сторону.

Я со страху принялась лезть по стволу, точно белка, и кое-как успела забраться на ветку повыше, когда злющая тварь подбежала к самому дереву и протяжно завыла внизу:

— Фу! Дурной пес! — прохрипела я. — Тинарушка, ты меня слышишь?

Страшный волкодлак лишь скрипнул по стволу когтями, а я испугалась, что он сможет вскарабкаться наверх за мной, и чуть не шлепнулась с ветки вниз. Страшно то как, мамочка! Я стала подвывать не хуже самого перевертыша, а тварь меж тем крутилась внизу, все принюхиваясь и издавая короткий рык. Потом он снова впился когтями в ствол, сверкая на меня злющими глазами. Отломив небольшую веточку, запустила подальше и крикнула:

— Бери, Тинар, бери!

Оскорбленная нечисть завыла еще громче и снова зацарапала по стволу когтями.

— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?

— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?

Вот уж посидела так посидела я на дереве, до самого утра высидела и глаз не сомкнула. А как их сомкнешь, коли за кустами хрустит и воет? Поймал зверюга кого-то, да сожрал, пока я на ветвях со страху дрожала. А как солнышка луч из-за горизонта прорезался, так сразу стихло все кругом.

Утро наступило в лесу, сперва неподвижное, безмолвное, а потом уж расщебетались птицы, зашуршала листва на ветру. Руки, которыми в кору древесную вцепилась, совсем занемели, но я тому только порадовалась. Могла ведь и с ветки свалиться, когда из кустов выполз на поляну голый, в крови измазанный Тинар. Подполз к дереву, вытянулся и замер. Вот уж когда я седину раннюю едва не познала со страха. Волкодлаки то обратно не обращаются, их души навсегда потеряны, нету в них ничего разумного и живого, а этот человеком пришел.

Сидела на ветке своей будто птица, во все глаза на голого мужика смотрела да думала, покинул меня уже разум аль пригрезилось все. Воин пошевелился, привстал на локтях, повел головой в стороны, встряхнулся точно собака, а после на четвереньки поднялся. Захрипел так, что у меня сердце из пяток в кончики ног перекочевало, а потом за дерево схватился, поднялся с трудом.

— Мирка! — позвал, — Мира, Мираня, где ты?

А я молчу.

— Мирааа! — на весь лес заорал, да так кулаком по стволу стукнул, что я даже ойкнула.

Он голову тотчас вверх задрал.

— Слава небесам, живая! Слезай, Мирка.

— Так я и слезла.

— Мирка, не дури.

— Прочь иди, волкодлак ощипанный.

— Дуреха! Где ты видела, чтобы волкодлаки разговаривали?

— А вот сейчас и вижу. Заманиваешь меня, злыдень, а как в лапы попаду, мигом проглотишь, не подавишься.

Тинар устало на землю опустился, подпер спиной дерево и голову на руки опустил. Сидел долго, а потом вдруг ладони поднял, да так голову сжал, что едва не треснула.

— Не дури, Мирка, — повторил. — Человек я, не видишь разве? Пока человек...

— Ты от дерева подальше отойди, тогда и спущусь. А если кусаться вздумаешь, сразу стрелу промеж глаз всажу, понял?

Воин со вздохом кивнул, поднялся да отошел к лежанке. Ногой поддел груду порванной одежды, одеяло поднял и замотался в него. После уж я решилась спуститься, а слезши, сразу за лук ухватилась и стрелу на тетиву накинула.

— Говори, злыдень, кем на самом деле будешь? Врать не вздумай, а то долго не проживешь.

— Кем я прихожусь, давно тебе рассказал, а вот кем стал, самому невдомек. Я же тебе про тварей поведал. Меня одна из них укусила, да вот и мысли не допускал, что это меня обратит. Говорил же про деревню уничтоженную, там живых людей я не видел, а значит те, кого не сожрали, все обратились. Стало быть, я тоже обращусь и долго ли еще человеком быть, не ведаю.

И так он это сказал, что даже сердце от жалости заныло.

— Ну не кручинься, авось и собакой службу сослужишь.

Тинар голову вскинул, глаза огнем вспыхнули.

— Ну, Мирка! А другого ничего сказать не могла?

Я плечами пожала. Не приучена я слова добрые находить, а утешать и подавно не могу.

— Я же человеком был, понимаешь, а теперь кто? Мужик не мужик, воин не воин!

— По виду мужик. Кажись, ничего не отвалилось. Зато воешь будто волкодлак. Что так сразу голову повесил?

Махнул он на меня рукой, но вроде как собрался немного, отвернулся и в мешок с вещами полез.

— Одежа то сменная есть? — спросила, — А то могу свои штаны одолжить.

— Издеваешься? — зыркнул на меня Тинар, потом плащ скинул, тряпицу из рубахи свернул и водой смочил. — Мож спину оботрешь? — глянул через плечо.

А мне что, помочь не сложно, заодно погляжу, осталась ли волчья шерсть на теле.

Нет, не осталась. Кожа человеческая с памятными шрамами, волоски короткие и жесткие, мышцы мужские, в тугой жгут сурученные, ну точно камень наощупь.

Отерла я кровь со спины, тряпицу обратно отдала:

— Дальше сам то справишься? Не хватало еще мужику взрослому зад подтирать.

Воин не хмыкнул привычно, молча кровавую тряпку забрал, скривился.

— Кровь чую, и в животе крутить начинает.

Я назад шаг сделала, пригляделась, не удлиняются ли когти.

— У тебя кровь вкусная, Мирка?

— Ага, сладкая, под стать характеру.

Тут наемник хмыкнул наконец, расслабился чуток и выудил таки из мешка последнюю рубаху и штаны.

До форта дошли через полтора дня. Следующую ночь я сразу на дерево влезла, веревкой обвязалась и лук покрепче к себе прижала, но в эту ночь Тинар не обращался. Я прикинула луна на убыль пошла, а значит до следующего полнолуния можно встречи с псиной облезлой не ждать. Воин тоже расслабился немного, только нервный стал больно, на каждый шорох реагировал.

— Слышу чутче, кажется, по шороху зверей лесных различаю. Вон за теми кустами заяц, там тетерев прячется, а дальше в малиннике медведь кусты ломает.

Ты смотри-ка, и от волкодлаков польза бывает, особенно когда они в людском обличье добычу выслеживают.

— Добрались, — повел носом Тинар, когда за густо разросшимися деревьями ещё не видать было жилья.

— Ты, Мирка, лук на спину перекинь, чтобы нас ненароком не пристрелили.

Я молча послушалась и пошла следом за наемником, укрываясь за его широкой спиной.

— Стоять! Отдавай оружие! — нежданно выступили из-за кустов высокие плечистые парни. Хотя то не парни, мужи усатые, бородатые, выше меня раза в два.

— Кто такие будете? Куда путь держите?

— К вам и держим, — ответствовал Тинар. — Послание срочное королю отправить нужно. С начальником форта бы потолковать.

— Вперёд ступайте, там и потолкуете.

В ворота нас завели толстые, мощные, а такого частокола высоченного я раньше не встречала. По внутренней стороне, на бревна опираясь, его деревянная тропинка опоясывала, чтобы лучникам да защитникам сподручнее было стрелы по врагам выпускать.

В избу нас не повели, во дворе оставили. А в этом дворе сплошь мужики одни да мальчишки еще, не иначе отроки, которых сюда ратному делу обучаться отправили.

Пока я, рот раскрывши, смеривала всех здешних дубов рослых взглядом и примеривала, насколько они вместе взятые меня выше, на крыльцо ступил старей (начальник). Был он ростом пониже, но коренастый, а руки как у кузнеца, широченные, могучие. Про таких говорят, что силой их сам Ведун (божество войны) наделил. А Ведун только могучим воинам покровительствовал. Вот и у Тинара его знак был на коже высечен.

— Мне донесли, что дело у вас к самому королю имеется.

Сказал, и все зубы в улыбке блеснули. Не иначе как гости пришлые его позабавили.

— Послание отправить нужно, — напрягся вдруг наемник.

— Срочно?

— Срочно.

— Тогда вам поспешать нужно, чтобы до города добраться. Недели за три дойдете, если поторопитесь.

Я так и чувствовала как Тинара от злости крутит, только понять не могла, с чего такие странности с воином творятся.

— А оповещение форту на что?

Глядя на старея, зычно, на весь двор, спросила я.

— А оповещение у нас в случае нападения используется, а коли каждый приходить и отправлять будет, король и читать перестанет.

— Так может о том и собираемся предупредить.

Старей хмыкнул, подкрутил пышный ус и смерил меня взглядом.

— Гляди ка, кто ж девица на тебя напал? Не он ли?

На Тинара кивнул, а мужи вокруг загоготали, ну точно дети малые, впервые девку увидевшие. Так и дай позубоскалить, а потом еще за косу дернуть посильнее.

— Коли бы напал, то рядом с тобой уже не стоял.

— Ишь ты! Напугала девка! Федун, ты мне штаны сухие из избы принеси, не ровен час стыд приключится. Видал, девка грозная пожаловала.

— Ишь ты! — в тон начальнику воскликнула я, — Тинар, не туда мы с тобой забрели, не форт это, а деревня с бабами шугаными, мужиками здесь и не пахнет. Некому мне тут удаль показывать, чай и лучников здесь не берут, а то как дрогнет со страху рука и в своих попадет.

Сказала и подбоченилась, чтобы лук аккурат на бедро лег.

— Кхммм, — закашлялся старей.

— А и правда, Мираня, — вдруг поддержал меня наемник, — идем отсюда.

У меня глаз едва не закосил, так хотелось извернуться и на Тинара посмотреть. Что это он? Куда пошли? Нет у нас времени по лесам бродить, сам же говорил. А воин уж меня за локоть схватил, да сжал так крепко, что почти пополам сломал.

— А ну погодьте! — старей все ж откашлялся, подбоченился и смерил нас новым, оценивающим взглядом.

— Лучники, значит? У нас намедни с лучником случай такой приключился, после которого он в форт не вернулся. Стало быть, от хорошего пополнения я бы не отказался.

— Я не лучник, — Тинар положил ладонь на пояс, рядом с рукоятью вложенного в ножны меча. — Это она у нас метко стреляет. А я и без королевской службы обойдусь, за делом к вам шел.

Старей снова ус подкрутил, переводя взгляд с меня на Тинара, потом вдруг быстро рукой махнул, и тотчас к нам со всех сторон защитники форта кинулись.

Наемник толкнул меня в плечо, так что я на одно колено упала, а сам меч выхватил. У меня же после тренировок с наставником одно движение отточено было, над которым и задумываться не приходилось: только тетива жалобно тренькнула, и стрела под мышкой старея в дверь вонзилась, точнехонько рубаху его к дереву пригвоздила.

А над моей головой меч воздух рассек, такую острую дугу описал, что ратники отпрыгнули на шаг. Я чуток рукой повела, чтобы кончик стрелы точно в грудь старея смотрел. Тогда он ладони вперед вытянул, засмеялся громко:

— Полно, полно! Убедились в вашей удали. Неплохо девка стреляешь, а ты, воин, к мечу привычный, сразу видно. Так оставайся. В дружину войдешь, с моими ратниками форт защищать будешь. Там подале деревенька, а за ней следующая и еще несколько до самого города, все под нашей защитой, лишние руки не помешают.

— С Миркой остаться готов, но не долее, чем на месяц, если дело мое исполните.

— Ступайте в избу, там о деле потолкуем.

— Интересный этот старей, Тинар. Во двор нас с оружием допустил, потом на смех поднял, затем и вовсе ратников своих натравил.

— Так-то проверка была, Мирка. Думаешь, кабы угроза настоящая, стал бы я во все стороны мечом размахивать? Ты ведь тоже старея не подтсрелила.

— А то! Сперва предупредить надо, коли можно сразу не убивать. Так мне еще отшельник говорил.

— Мудрый был твой отшельник, его бы сюда.

Сказал и вздохнул, а я взглянула искоса. Печалится Тинар, совсем другой стал. Куда только лихость подевалась, остротами больше не сыплет, все думы думает, кручинится.

Сидели мы рядышком на лавочке возле нагретых солнышком бревен, воин меч точил, на ворота поглядывал, а я древки для стрел заготавливала. После нужно будет в деревню ближайшую отнести кузнецу, чтобы наконечники сделал.

Вот и устроилась я в форте. Взял меня старей лучницей, на службу королевскую оформил, но сердце на том не успокоилось. Еще и тревожно было, когда на Тинара смотрела. О тварях в такие моменты вспоминала, которые людей живьем жрали, а еще ждала, что же король ответит. Только он молчал. И понять невозможно, то ли советники ему не доложили, то ли не поверил вовсе, а время все шло, до полнолуния две с половиной недели оставалось.

— Нам бы мага сюда настоящего, — вздохнула тихонько, а Тинар плечами дернул в ответ.

— Не сыщешь такого в округе. Чую я, что малой кровью здесь не обойдешься, маг сильным должен быть, а таких только в столице отыщешь. Не успею я к столице добраться.

Едва ответил, как неподалеку возник один из ратников, зыркнул на нас и дальше пошел, но наемник тотчас язык прикусил. О своей болезни Тинар не болтал, а старею говорил, что письмо на месте разоренной деревни нашел, чтобы не прирезали ненароком. И так на воина поглядывали с опаской, больно чутко он на все реагировал. Я даже подозревала, что старей ждет не дождется, когда Тинар форт покинет.

Спросила однажды у наемника, чего он такой дерганый стал. А он ответил то же, о чем и раньше говорил, что кровь чует, как плоть человеческая пахнет, ощущает, и очень ему хочется и плоти той, и крови отведать.

В дверь стукнули кулаком, и я подскочила в кровати. Сперва огляделась вокруг, спросонья не понимая, куда меня занесло. После сообразила, что в той комнатушке нахожусь, которую мне в общей избе выделили. Ратники все в большой комнате по лавкам спали, там же и столы для еды ставили и оружие по стенкам развешивали. Еще лестница приставная наверх вела, в комнату старея и в кладовую, а мне выделили хозяйственный закуточек, из которого все вещи в кладовую унесли. Теперь здесь и спала. Не положишь ведь девку в одной комнате с мужиками.

Прав был в чем-то Тинар, ратники меня за свою не держали, хотя и числилась я среди них лучницей. Поглядывали на меня странно, но Тинар почти всегда рядышком отирался, а с ним, как и говорила, никто связываться не хотел. От воина опасностью за целый полет стрелы разило. Он и в избе общей не спал, ночевал в сарае на улице. Отговаривался тем, что оставаться в форте не думает, а потому и лавка ему в общем доме без надобности.

Поднимали нас всех рано, только солнышко успевало из-за горизонта край показать. Гнали сразу во двор, где мы упражнялись, разминались с оружием, а после умывались. Хотя то умыванием сложно назвать. Нас просто водой из ведра окатывали, а потом бегать по двору заставляли, одежду на себе сушить. И быстро же мы бегали, а то в мокром на зябком утреннем солнышке не скоро согреешься.

Каждую ночь старей двух дежурных на стенку выставлял. Я всегда вместе с Тинаром караулила. А потому, проснувшись от стука, вспомнила, что не иначе как воин пришел меня на дежурство звать. Так оно и оказалось. Стоял он за дверью, пальцы за пояс заткнул, на носках покачивался.

Я быстро верхнюю одежу накинула, лук на плечо набросила и вышла следом за ним из храпящей избы на холодок ночной. Днем, когда солнышко пригревало, весна вовсю царствовала, и уже угадывался в скором времени приход теплых летних деньков. А вот под луной еще зябко было, ну точно зима раздумывала, уходить али еще погостить.

Я плечи руками потерла, выпустила изо рта облачко пара и влезла вслед за наемником по лестнице на стену. Встала рядышком, на колья облокотилась, за ограду заглядывая. Форт хоть и стоял в лесу, но место выбрано было на холме, а потому деревья от нашей крепости вниз убегали, а кругом горы. Там Вдалеке темнела деревенька, гладили лучи серебристые солому крохотных крыш. Ветер шептал что-то листве, пел тихую колыбельную песню, а в чаще раздавалось уханье совы и голоса ночных животных.

— Мирка, — тихо позвал Тинар. В такой красоте сонной громко говорить и не хотелось, — я завтра из форта уйду.

— Как завтра?

— Не могу больше. Подальше от людей мне нужно, Мирка.

— Так ты уж надумал обратиться?

— Я уже обратился наполовину. Раньше как, смотрю на тебя, поцеловать охота, а теперь...

Голос воина вдруг охрип, пальцы скрючились.

— А теперь? — спросила с опаской.

— А теперь в горло вцепиться хочу, мочи почти нет, все сложнее с каждым днем себя сдерживать. Уйду я подальше от людей, забреду туда, где и нет их вовсе. В горы пойду. Может однажды подвернется нога на крутизне, да и скачусь на острые камни, тогда разом все мучения прекратятся.

— Тинар.

— Что?

— Я с тобой отправлюсь.

Глянул на меня воин, вздохнул громко:

— А здесь что? Хотела ведь лучницей быть.

— Старей недобро поглядывает. А ответа от короля все нет, не иначе как обманул нас начальник, не отправил предупреждения. Будто ожидает чего. Мы не в горы пойдем, Тинар, а в лес. Как ты сказал, где людей вовсе нет. В таких местах живут маги-отшельники, вот туда и направимся. Может успеем...

Хмыкнул воин, повернулся к лесу, окинул темноту непроглядную взглядом, сказал:

— Все надеешься, что найдем кого-то. Так и быть, возьму тебя, Мирка. Только с условием, что когда я в эту тварь обращусь, ты мне стрелу в глаз выпустишь, чтобы сразу насмерть.

Самой живого человека убить?

— Рука-то не дрогнет? — на лицо глядя, спросил наемник.

Я вспомнила волкодлака, за мной кинувшегося, приняла на себя вид решительный и только ответить хотела, как разорвал тишину вдалеке громкий звук рога.

Тинар вздрогнул, всмотрелся пристальнее.

— Непростые гости пожаловали. Мирка, кликай сюда старея.

Старей примчался, едва штаны натянуть успел. Не каждый день посреди ночи под стенами форта звук королевского рога раздается. Ворота тут же отворили, половина сонных ратников высыпалась из избы. Целый отряд из пеших воинов вошел во двор (все грязнючие и усталые), а во главе ехал единственный всадник на черной лошади.

— Ты начальник форта? — спрыгнув наземь, спросил приезжий.

Старей кивнул, поднося ладонь к сердцу.

— Господин военный маг, чем обязан такой честью?

— Форт ваш единственный в округе, а мы держим путь на север. Пополнение требуется. Пара воинов и лучник.

Старей замялся на миг, бросил взгляд на меня, и в глазах будто промелькнула нерешительность, а может сожаление даже.

— Нет у нас лучников, сами давеча потеряли. Девка вон имеется... а воинов целый двор. Берите, кого покрепче.

— Мне такие нужны, которые лучше всего с оружием управляются.

Военный маг повернулся и глянул на меня.

— Сюда подойди, — махнул рукой. Я и подошла остановилась, поглядывая, как он меня глазами сверху-донизу ощупывает.

— Девка-лучница, — вздохнул тяжко, — никого больше нет? — снова глянул на старея.

Тот лишь плечами пожал, молвил: 'Явилась вот недавно, как раз на замену взяли'.

Задел меня этот маг за живое. Так и тянуло сказать: "Чай, не на базаре, бери, что дают, а то и вовсе без товара останешься". Будто девки стрелять метко не умеют. Говорил же Тинар, что видел он и магинь, и воинш одаренных, так чего этот кривится? Однако планы у нас с наемником другие были.

— Взять придется, — кивнул меж тем маг, вздохнул при этом. — Старей, неси бумаги, заберем девицу и двух воинов, оформим в отряд.

Это что же, и не отказаться? Стало быть, меня и спрашивать не станут?

— А точно вам девка нужна? — будто через силу выдавил из себя начальник.

— Нам лучник нужен, а раз никого другого у тебя нет, а эта на службе королевской состоит, то ее и возьмем.

— Я с вами пойду, — выступил тут Тинар.

Глянула на воина, вспомнила нашу с ним задумку и решила, что наемник не просто так помыслил с отрядом уйти, не иначе на полпути на собственную дорожку свернем.

— Дерешься как?

— Показать могу.

Маг кивнул, и один из его воинов меч обнажил.

Ох, я залюбовалась. Красиво-то как! У Тинара в ладонях меч песню пел, настоящую, боевую, звонкую песню. Грозную, но невольно заслушаешься, засмотришься, так что глаз не отвести. А линии какие чертил, плавные, узорные, они в воздухе сребристыми змеями мелькали или даже не змеями, лентами в умелых девичьих руках, как во время свадебной пляски. Я такого мастерства никогда ранее не видела. Тот, что с наемником бился, минуты через три взмок, назад отскочил и руки в стороны развел, а Тинар даже не запыхался.

— Устал он, почти неделю мы в пути, — маг кивнул головой на сдавшегося воина. — Хорошо дерешься, красиво, пойдешь с нами.

Ратники во дворе даже выдохнули разом, я было подумала, что обрадовались, а оказалось, в себя пришли. Очень им этот бой короткий понравился, все вдруг загомонили, стали Тинара хвалить.

— Старей, нам переночевать надо, завтра в путь отправимся. Воины мои устали и голодны, — перекрыл шум голос мага.

— Все исполню, — старей снова руку к сердцу прижал и пошел новых воинов на постой организовывать. Как только в избу всех вместить собирался, ума не приложу.

Проводив мага взглядом, я к Тинару повернулась, понаблюдала, как он меч в ножны вкладывает.

— Ух, как ты дерешься!

— Понравилось? — хмыкнул воин.

— А то! Вот бы и мне так научиться.

Тинар захохотал. Прямо в голос и громко так, что на нас часть ратников оглянулась. Меня даже любопытство разобрало, с чего это он покатывается. Смеха наемника я уже давненько не слышала.

— Вот девка! — воин отсмеялся, отдышался, ответил мне, — ты меч настоящий от земли не оторвешь, не то, что им махать. Да и не о том думать надо, как в ратном деле поднатореть. Девке о женихах мыслить следует, мужами доблестными восхищаться, на крючок их ловить, и чем больше, тем лучше, а ты...

— А что я? — насупилась, глянула исподлобья, додумалась уже о женихах, до синяков по всему телу додумалась.

— А ты... — махнул рукой, — небеса с тобой, Мирка, влюбишься, узнаешь, о чем люди тогда думают.

Сказал и отвернулся, хотел тоже в избу идти.

— Тинар, погоди.

— Ну?

— Слушай, а чего это старей все руку к сердцу прикладывает?

— Руку? А, это знак уважения. Принят по отношению к вышестоящим лицам, из знати то есть. Военные маги они высокое положение занимают. Во дворце и при дворе иерархия очень строго соблюдается.

— Ирерх... что?

— По чинам они все делятся, у кого выше, у кого ниже. Королю поклоны делают и стоят так, пока он выпрямиться не разрешит, перед диорами голову склоняют, а всей остальной аристократии такой знак показывают, — и руку к сердцу прижал.

— Диоры, маги военные... а откуда ты все это знаешь?

— Так наемников не только простые люди в услужение берут, чаще даже совсем не простые. А уважение демонстрировать каждый обязан, иначе как бы хорош в бою не был, а желающих с нахалом дела иметь не много найдется. Были и у меня такие знакомые...

Наемник хмыкнул, что-то вспоминая, потом рукой махнул:

— Пошли в избу.

Пока воины животы набивали, я за столом прислуживала. Молодые ратники более старшим всегда еду подносят, потом уж сами едят. А как всех обслужила, так в комнатку и ушла. Воины стали к ночлегу готовиться, а я у себя в каморке прилегла, призадумалась. А ну как уйдем с Тинаром из отряда, а у мага их документы наши останутся, не иначе наказание за побег придумает или вдруг ловить станет? А ежели наемник псиной обратится, что тогда? Военный маг взялся бы Тинара излечить или здесь одной магией не обойдешься? Говорить ли ему о болезни или не стоит?

Лежала я и думала, думала, пока не утомилась крепко, а утомившись, заснула. И надо же было в такой глубокий сон погрузиться, чтобы, как дверь моя отворилась, не услышать.

Ни скрипа не раздалось, ни шороха, а очнулась уже когда старей на кровати моей сидел, рот ладонью зажимая.

— Уходишь, стало быть, — шепотом молвил начальник, — жаль, не оставить тебя. Одаришь лаской напоследок?

Одарю, конечно, а куда мне деваться? Дверку он закрыл, меч в ручку деревянную засунул, точно никто не ворвется. Мой лук под кроватью хранился. Окошко маленькое совсем, под потолком, явно спаситель какой не протиснется. Да и мешкать старей точно не собирался.

Что в таком случае девке то делать, лежать и не брыкаться. Вот я и расслабилась, а этот прямо от удовольствия весь поплыл, когда рубашку мою чуть ли не до головы задрал. Рот пока зажимал, зато руки свободными оставил, я же не сопротивлялась. Когда он чуток пониже склонился и к груди девичьей прижался, я из под подушки (аккуратно, чтобы мужика от дела не отвлекать) дощечку достала.

Это подарок был отшельника моего. Хорошая дощечка, тонкая, не из дерева, а из волшебного материала. Маг его называл, но я позабыла. На ней он меня писать учил. Стоило закончить строчку и ладошкой по поверхности провести, как написанное исчезало. Я взяла подарок с собой, а по вечерам тренировалась, пыталась записывать новые слова, что услышала. У дощечки только один недостаток имелся, уж больно сильно она заплечный мешок оттягивала, тяжелая, стало быть. Уж настолько тяжелая, что когда старею на голову опустилась, он и не пикнул. Лег на меня поудобнее и замер.

Ох и нелегкий мужик оказался, оттого видать, что характер не сахар. Сталкивала его на пол, сталкивала, насилу столкнула. Переступила через тело безвольное, натянула на себя одежу, мешок заранее подготовленный на плечи закинула, ну и дощечку не забыла. Выудила лук из под кровати, заодно к старею наклонилась, послушала, не отправился ли за небесный круг раньше времени. Грамота — она вещь трудная, ее не каждый осилить могет, однако ж старей совладал, дышал вполне себе ровно. Слабаков, стало быть, в фортах не держат. Вытащила я меч из двери, бросила на пол и пошла к наемнику моему в сарай, до полнолуния точно не съест.

— Ты чего тут? — Тинар уже сидел на соломенной подстилке, когда я в сарай прокралась. Видать почуял издали.

— Проведать зашла, посмотреть, как тебе тут спится. Удобно ты отдыхаешь, местом не поделишься?

— В сарае холодном удобнее, чем в избе теплой?

— А то! Просторно здесь, а там народу много, не протолкнуться.

Воин челюсти сжал, рука сама собой к мечу потянулась.

— Ты, Мирка, прежде чем ко мне приходить, умылась бы. Я дух старею за версту на тебе чую.

Сказал и поднялся на ноги, только лезвие стальное в полумраке блеснуло.

— Так холодно во дворе умываться, а других мест нет. А к старею ты не ходи, он отдыхает, чего мешать человеку?

— Притомился значит? И тебя утомил, раз в избе не осталась.

Я головой кивнула, а воин злее прежнего стал.

— Пойду я ему постель поудобнее организую, чтобы подольше отдохнул, — сказал и к двери, я едва метнуться успела, выход загородить.

— Тинар, не ходи!

Но что воину мой заслон? Фанерка тонкая супротив двери дубовой. Только сдвинуть в сторону собрался, как я руки ему на плечи закинула, крепко за шею ухватила и повисла, даже ноги поджала. Его спасти пыталась, о себе не подумала. Тинар задрожал весь, из горла хриплый рук вырвался, а руки на плечах моих так сжались...

— Мамочка! — запищала на самой высокой ноте, у самой звон в ушах стоял. А у зверя, в Тинаре проснувшегося, слух чуткий (не как у людей), потому из-за визга моего напрочь хозяину отказал. Отшатнулся наемник, затряс головой, а я с шеи слетела и у двери растянулась. Только надумала полежать тихонько, чтобы сильно нервных еще больше из себя не выводить, как дверь сарая распахнулась, и внутрь маг ворвался. Запнулся о меня и упал у ног Тинара, а с рук его, сияющих, молния сорвалась. У меня даже рот от удивления открылся, потому что впервые такую магию видела (даже отшельник не показывал). Воин отпрыгнуть не успел, молния точно в него вонзилась, и Тинар на пол рухнул.

Маг осторожно на ноги поднялся, к наемнику присмотрелся, а потом на меня взгляд перевел. Сходу, не давая этому душегубцу в себя прийти, крикнула что есть мочи (наверное, от страха голос прорезался):

— Почто на живых людей кидаетесь?

У мага глаза на лоб полезли.

— Так... кричала же...

— Не вам кричала!

— Я твой визг в избе услышал, маячок сотворил, примчался и... — маг запнулся, а потом зло так и с укоризной, — зачем же кричать посреди ночи, если ничего дурного не происходит?

— Мое это дело, а на помощь я не звала. Что теперь с ним сотворили?

Маг смотрел на меня, смотрел, и такая досада на лице проступала.

— Послали небеса лучницу! — показалось даже, сплюнуть хотел, но видать воспитанный, сдержался, — в порядке воин, сознания лишился.

Отряхнулся маг и к двери, а там я лежу. Остановился, замялся на пороге, другой бы перешагнул, а этот склонился и руку протянул. Ну точно воспитанный. Все что ли при дворе такие?

Я руку пристально рассмотрела, уж больно его отношение меня поразило, а еще интересно стало, где же у него там молнии собираются, уж не в ладони ли?

— Ты вставать-то будешь? Я не против в избу вернуться.

— А он как же? — кивнула в сторону наемника, — замерзнет ведь на полу, меня уже холод до костей пробрал. Вы его на подстилку в углу переложите.

Выражение на лице мага яснее бранной речи все его мысли на мой счет объяснило.

— А ну встань! — гаркнул. Я мигом вскочила.

— Ты, лучница, теперь в мой отряд входишь. Когда во главе отряда предводителем станешь, тогда и приказы отдавать начнешь. А до тех пор моим указам подчиняться будешь! Чтобы я ни криков, ни визгов больше посреди ночи не слышал. Хочешь его поднимать, сама в угол неси. Устроили тут не пойми что, уставшему походнику из-за вас глаз не сомкнуть.

Сказал, как отрезал. Дверь распахнул и вышел из сарая. Я вослед грустно поглядела. Как же я Тинара неподъемного до подстилки дотащу? На плащ воинский его перекатить что ли?

Пока с плащом приноравливалась, с улицы в сарай сияние ворвалось, окутало наемника, над землей приподняло и медленно на подстилку из соломы опустило.

Я голову подняла, маг в проеме стоял. Как Тинар на подстилку приземлился, предводитель отвернулся и к дому пошел, до меня только и донеслось:

— Вот же бабы существа дурные...

Ранний подъем для нас протрубили, то старей постарался. Не иначе очнулся, припомнил все и решил поскорее меня с Тинаром из форта выставить. К нам двоим даже не подошел, когда весь отряд во дворе собирался. Только искоса на меня глянул и отвернулся. Наемник в себя пришел к тому времени и точно также на старея косился, а я в это время все веревочку с оберегом расплести пыталась, уж как она в пряжке воина запуталась, ума не приложу. Из-за нее Тинар от меня отойти никак не мог.

— Дай, разрублю, — молвил сквозь зубы.

— Куда ж ты разрубишь, здесь узелки особые сплетены, защитные, ты мне сейчас всю вязь повредишь, амулет попортишь.

Тинар голову к небу закинул, вздохнул глубоко и снова на старея взгляд кинул.

Пришлось с амулетом повозиться, только когда предводитель велел в рог трубить и из форта выбираться, узелки мои мигом расплелись. Пошли мы пешком вслед за лошадью начальника нового аккурат на север, в той стороне самые дремучие во всем королевстве леса раскинулись. И мучило меня любопытство, зачем мы туда идем.

Чем дальше уходили, тем чаща непролазней становилась.

— Тинар, — шепнула наемнику.

— Чего? — он хмуро косился из-под насупленных бровей уже битый час и молчал.

— Зачем в дебри-то забираемся?

— А не иначе как к иномирному царю в гости хотим.

— А?

— Погибель ищем, зачем еще. За другим в северные чащи не ходят.

— Тинар, давай с предводителем поговорим, он маг сильный, не зря отрядом командует.

— Давай, Мирка. Только не забудь потом поминки по мне справить, а то, говорят, без поминок дух не успокоится.

— Да ну тебя, Тинар, не плох он.

— Не плох, Мирка, но отрядом рисковать не будет. Ты мне на слово поверь, я уж вдоволь командиров разных встречал.

Я и поверила, Тинару всяко виднее, однако полнолуние шибко быстро приближалось. Сколько там до него? Уж совсем скоро наступит.

— Эх, не нравится мне это. На след никак не нападем, — негромко добавил наемник, принюхиваясь к чему-то.

— Чей след? — я тоже вокруг огляделась, присматриваясь.

— На след тех, кого выслеживаем.

— А кого выслеживаем?

Воин зыркнул на меня, головой тряхнул и шагу прибавил. Я однако ж не отстала, приноровилась быстро шагать и снова к его боку пристроилась.

— За кем следуем, Тинар?

— Не знаю за кем, но только на воинов в отряде погляди, все на подбор. Уж точно опасную дичь выслеживаем. Предвод наш ни на секунду не расслабляется, сдается мне, на изготовке постоянно.

После речи наемника и вовсе не по себе стало. Это если столько мужей удалых собрали, то за какими мужами мы следуем?

— Привал! — крикнул вдруг маг, и воины за миг этот привал организовали. Глядь, а они уже под деревцами на травке расположились и часовых выставили. Солнышко давненько за горы закатилось, последние лучи по небу посылало. Воины основательно притомились. Я, стало быть, тоже, хотя и не была в долгом походе, а они не иначе как сотни полетов стрелы протопали.

— Лучница! — рявкнул предвод, от окрика такого, я даже про привал позабыла, про ноги гудевшие и спину болящую. В миг возле мага оказалась.

— А?

— Слушай, сюда. Ты каждый наш привал на дерево взбираться будешь. Веревкой обвязывайся и, гляди, вниз не рухни.

— Я что ли птица ночная на дереве спать?

— Не перечь, девка, не просто так тебе велю. Лук и стрелы чтобы всегда на изготовке держала. Пару ночек поспишь, приноровишься. Иди теперь.

Ты же смотри, и не приструнишь ведь его и не возмутишься, начальник как-никак. Только отошла, как маг крикнул: 'Тинар!'

Стало быть, Мирка у нас лучница, а к воину и по имени можно? Видать, только девке честь великая оказана, не по имени-прозвищу, а по должности величать.

Тинар не спеша к магу подошел, голову склонил, приказ выслушивая, а потом кивнул и на место вернулся. Ну а я как девка особенная, подходить к нему и выспрашивать не стала, меня все ж уважительно величают, не с руки на рядовых воинов внимание обращать.

— Мирка, — позвал наемник.

А я склонилась, давай веревку из мешка выпутывать и размышлять заодно, как мне ее связать поудачнее. Сноровки у меня после путешествия с Тинаром прибавилось, а вот желания на дерево влезать вполовину меньше стало.

Кручу себе узлы и себя подзуживаю: мужики, стало быть, между собой завсегда договорятся, а девка в отряде точно бельмо на глазу. Нечего мне о Тинаре волноваться, коли он сам ничего рассказывать не спешит.

— Мирка, — воин подкрался сзади и дернул за косу. — Никак обиду бабью проглотила?

— Чего тебе? — выдернула из его руки толстую косищу и на плечо забросила.

— Ты ночью лук наизготовке держи.

И этот туда же.

— Буду держать, велели уже.

— Я сегодня полночи часовым буду, ты... в общем, если что, то помни наш уговор.

Сказал и быстро прочь пошел. Ох, чует мое сердце, неспокойная ноченька выдастся. Если никто не нападет, то и мирно поспать на дереве не получится. Я уж подремала так несколько ноченек с Тинаром, мало отдыха от подобного сна.

Вздохнула и принялась с земли ветки потолще поднимать и в кучу складывать. Маг, мимо проходивший, оглянулся на меня, а после подошел.

— Это тебе зачем?

— Между ветвями пристрою, лежанку сооружу.

— Так полночи провозишься, гамак возьми.

Я на предвода поглядела, а он стоит, весь серьезный, еще и хмурится. Не дождался от меня ответа, вздохнул и рукой махнул одному из воинов:

— Ретмир, принеси.

Названный в мешок нырнул, а после к нам подошел и что-то такое мне протянул, как кусок ткани плотной. Я развернула, присмотрелась — точно, полотно широкое, льняное, еще и пропитано чем-то, может смолой, а на концах кольца сделаны, чтобы веревки продеть.

— Между ветвями завяжи, гамак получится.

— Так это люлька что ли?

Так бы и сказал сразу, я ведь слов их магических не разумею. Камаг, намаг, а на деле парусина обычная.

Устроились мы, наконец, на ночлег. Воины внизу на земле прикорнули, оружие рядышком положили, Тинар с напарником с одной стороны в дозоре стояли, с другой еще двое воинов за порядком приглядывали, ну а я в гнезде своем птичьем расположилась. Не так и неудобно, уж всяко лучше веток, и веревкой можно не обвязываться, не свалишься. Зато и обзор хороший был. Отсюда при нападении точно стрелять сподручнее, особенно если внизу чуток светлее будет.

Натянула я плащ по самые уши и посмотрела на звезды, которые между деревьями светились, и луну растущую. Как там мать, как дядька? Тоскуют поди, а я тут по лесам шатаюсь. Агнат уж пожалел, небось, что по-глупому мы с ним повздорили. У него характер такой, сперва приструнит, а потом жалеет. А я ему сколько обидного наговорила, стыдно вспомнить. А Басютка как без меня? Хоть и маленький, но ведь на шаг не отходил, пока я дома была.

Наверняка староста уже в гости заходил, да песню старую пел про то, какую дивчину безмозглую вырастили. Вместо за мужа пойти, выбрала с пришлым воином бежать. Наведет напраслину, только матери сердце растравит. И ведь остаться мне было нельзя, и сейчас душа не на месте, какой выбор лучше, теперь и не знаю. Люди обычно род выбирали, а я вот себя наперед всех поставила. Не зря дядька в себялюбии обвинял. Не смирилась с долей своей, пошла сама судьбу творить. Теперь только подвигами и прославиться, а назад так вернуться, чтобы никто из деревенских даже слова дурного сказать не смел ни мне, ни родне моей.

Повздыхала я еще так полночи, а потом и заснула. Мне бы крепко прикорнуть, силы восстановить, да в полусне до утра промучилась, все тревожилась и тревожилась, ждала, что проснуться придется, однако ничего с нашим лагерем за ночь не приключилось.

Наутро рог протрубил, побудил всех. Я, позабывшись, хотела на ноги вскочить и чуть с дерева не рухнула, благо успела за верхнюю ветку ухватиться, а то бы предводу, внизу стоявшему, счастье на голову привалило.

Сползла я на землю, люльку свою воину вернуть хотела, а он отмахнулся, сказал, что моя теперь будет, коли я за лучницу. Принято у них что ли людей на деревья сажать?

Собрали пожитки и снова в путь отправились. Я к Тинару пристроилась по привычке, но наемник сегодня совсем с лица спал, хмурше черной тучи шагал.

— Чего молчишь и в небо глядишь? Никак оттуда недруги прилететь должны, раз ты следов на земле не учуял?

— Пять дней осталось, Мирка. А людей вокруг нет. Не встретится нам ни старец, ни маг, излечить способный.

— Тинар, — я руку ему на плечо положила, а как утешить, не знала, — давай к предводу подойдем, давай?

— Не станет он даже пытаться, Мирка. Ты пойми, он военный маг, он боевым заклинаниям обучен, а здесь отрава до самого нутра проникла, кровь отравила. Не ему с этим недугом бороться.

— Да что же ты смирился так сразу?

— Я решение принял. Дождемся полнолуния, и если взаправду снова обращусь, тогда стреляй, Мирка, не промахнись.

Шагали мы так день за днем. Я уже и на деревьях ночевать пообвыкла, поутру не вскакивала боле при побудке. Тинар больше молчал, только сказал мне, что, кажется, на след напали.

— Кого бы мы ни преследовали, Мирка, а он здесь тоже проходил, но намного раньше нашего. Следы их ощущаю, правда истерлись они немного, и что-то странное здесь есть, а что понять не могу.

— Удивительно говоришь, тревожно сразу становится.

— Нехорошо это все, нутром чую.

— Так, может, свернуть с дороги пока не поздно?

— Мы же на службе теперь, Мирка. Маг повесил маячки, и нас в два счета отыщут, а когда найдут, церемониться не станут. Беглецов сурово карают.

— Это что же до конца жизни теперь привязанной ходить?

— Как служба закончится, тогда и отпустят. Ты хоть читала, что подписала?

— Ну... посмотрела.

— Задание у них выследить кого-то в этих чащах, а как выследят, так и отпустят, а сам отряд обратно в столицу вернется.

— Ух, от сердца прямо отлегло, я уж испугалась, что пожизненную неволю подписала. Прочитать то прочитала, но не все поняла из тех бумаг.

На пятый день наемнику моему совсем дурно стало. Вовсе ни с кем не говорил, молчал, только глаза светились ярко. Отстал от меня, в хвосте самом шагал. Я поглядывала в его сторону, но внимания привлекать не решалась. Боялась, что предвод чего-нибудь заподозрит, убьет Тинара раньше времени. Сейчас только полнолуния ждать и смотреть, оборотится али нет. Вдруг все же напрасно мы тревожились.

Вечером, как и водится, загнали меня на дерево. Я привычно лук со стрелами у головы устроила, плащом прикрылась, а глаз не сомкнула. В эту ночь Тинар на дежурство не заступил, но лег поодаль, куда даже свет костра не касался. Лунные лучи пробивались сквозь листву, и я видела темный силуэт на земле.

Медленно время текло, остальные уж уснули, повсюду бравый храп раздавался, а я нет-нет и поглядывала в сторону наемника, ждала. Не сосредоточилась бы так на Тинаре, может раньше прочих незваных гостей заприметила. А так увидела только, как наемник на ноги вскочил. Крикнул громко и вдруг повалился навзничь, а за его спиной будто тень во мгле растворилась.

Воины мгновенно просыпаться и скоро за мечи хвататься обучены. Мигом на всей поляне ни одного спящего не осталось. Ощетинился наш отряд мечами, а предвод магию призвал, засияла она в ночи словно солнечный плоский диск над его головой.

Меня на миг ослепило, но слышала звуки страшные, то ли на хрипы, то ли на скуление похожие, а потом звон мечей слуха коснулся. Я вмиг проморгалась, пригляделась, чтобы рассмотреть, как воины обороняться пытаются. Свет утих, предвод сгорбился, спиной о то дерево облокотился, на котором я сидела, а воины в круг стали.

За лук схватившись, первую стрелу на тетиву кинула, всмотрелась в темноту между деревьями. Отступили тени или нет? Жутко мне было, впервой такой страх испытывала. Я в жизни нелюдей не встречала, а этих иначе и не назовешь. Подкрались к часовым так, что те ни звука не издали, а теперь растворились во мгле ночной.

Смотрела пристально, не отрываясь, и показалось, будто от одного из деревьев отлепилось пятно чернильное и поплыло к нам. Рука дрогнула, свистнула стрела и прошла сквозь сгусток темный. И опять жуткий хрип в тишине прозвучал, а темнота в том месте будто рассеялась, я вздрогнула, но тотчас за стрелу другую схватилась.

Предвод снова руки поднял, и как по сигналу из-под всех кустов к нам черные пятна устремились, сливались они в плотный непрозрачный туман, подплывали к ногам людей, у дерева замерших. Я стрелы одну за другой пускала, воины мечами рубили, а с пальцев предвода молнии сияющие срывались. Никогда еще в битве не доводилось участвовать, да и лучше бы не пришлось. Мне хорошо видать было, как подползая то к одному, то к другому воину, туман вдруг взметывался, обхватывал человека так, что тот даже ударить не мог, и через секунду падал воин замертво.

Глазам своим не верила, глядя, как один за другим они на землю ложились неподвижно. Кто-то умудрялся туман лезвием острым отогнать или напополам разрубить, тогда снова слышались страшные звуки, но таких умельцев все меньше становилось. Молнии предвода сияние свое теряли, хотя они лучше всего туман тот разили, а под конец маг и вовсе один под деревом остался. Запрокинул голову, и я взгляд его встретила и голос расслышала:

— Стреляй в меня.

Нет же! Ни за что! Убить, его убить?

Не смогла, не смогла стрелу пустить. Он голову опустил, все тело сиянием окуталось, а туман уж захлестнул, но ошпарившись, с визгом снова схлынул. Сияние тускнело, маг глаза закрытыми держал, вся его фигура в темноте яснее-ясного виднелась.

— Прошу, стреляй, — долетел его шепот, безнадеги и отчаяния полный. И туман, словно радуясь, снова к нему подступался.

У меня перед глазами все смазалось, когда последнюю стрелу на тетиву бросила, руки дрожали и лук ходуном ходил. Натянула, задержала на секунду...

— Прошууу, — шепот, как шелест увядших листьев, и жалобно тетива пропела, я только стон расслышала, предсмертный человеческий, а после все под деревом моим в черноту непроглядную погрузилось. И стала она потихоньку на дерево накатывать, сперва ствол обхватила, потом уже и нижних веточек коснулась. Волосы дыбом на голове поднялись, когда увидела, как она по стволу ползет, будто даже руки показались и глаза в темноте блеснули. Лук на плечо закинув, вверх стала карабкаться. Так быстро, как только могла карабкалась. Сердце билось где-то в горле, дышать мешало. Ноги с коры соскальзывали, руки дрожали, за ветку не могли ухватиться, а дерево все тоньше становилось.

Тьма внизу будто притормозила, а потом резко выплеснулась наверх, и на месте, где люлька моя была, теперь пустота сияла. Я уж до самого верха долезла, а дальше некуда.

Сколько так продержусь, не знала. Лук надежно прижала к себе, во все глаза вниз смотрела, в темноту эту, которую и лунные лучи рассеять не могли. Смотрела, с жизнью и родными прощаясь. Прощения просила за то, что слова своего не сдержу, не вернусь к ним.

И показалось, ответили. Я шепот расслышала в листве деревьев. Безмолвие царило кругом, а листочки вдруг затрепетали, заколыхались на невидимом, неощутимом ветру, дрожь по дереву прошла, кора стала теплой, ну точно живая кожа. Я замерла, и вдохнуть и шелохнуться, боясь.

Прожилки в листочках вдруг засветились, зеленое мерцание окружило крону, потекло вниз ключевой водицей, а внизу зашипело, заскулило, захрипело. Посреди поляны сияние разлилось, будто серебряное зеркало откуда ни возьмись там появилось. Створки раздвинулись, расплылись в стороны, и шагнул на поляну черноволосый человек. Огляделся, а тени, от дерева отскочившие, тотчас в его сторону метнулись.

Человек мигом припал на одно колено, ладони на землю положил и теперь уже сама земля засияла, твердь земная тонкой сетью серебристой покрылась, а травинки на ней так и светились зеленым. В следующий миг я уши руками зажала, потому что такой вой поднялся, такой визг, что ни один слух человеческий не в состоянии его выдержать. И глаза зажмурила, так как они ничего из-за света яркого увидеть не могли.

Когда стихло все кругом, тогда только решилась вниз глянуть. Пробивались лучики лунные сквозь листву, падали на землю под деревом, ни тьмы кругом, ни криков не раздавалось, а посреди поляны этот человек на коленях стоял, вокруг него белые кости раскиданы и под деревом только предвод неподвижный лежал с моей стрелой в груди.

Человек поднял голову, посмотрел в сторону деревьев и негромко так, но слышно, сказал:

— Выходи, Тальраир.

Разум мой давно уж перестал понимать, что вокруг происходит, только глаза за всем следили. Из-за деревьев выступил на поляну второй мужчина, с виду столь же на человека похожий, сколь и отличный от него.

Волосы белые я и раньше встречала, но то седые были, а эти как первый снег. И кожа у него словно светилась изнутри. Высокий, гибкий, отчего-то напомнил он мне тонкую зеленую лозу, может оттого, что одет был в одежды зеленые.

— Всех благ, тебе, Эртен дар Астелло.

— Можно без церемоний, не при дворе. Ты лучше мне расскажи, что здесь произошло.

— Я под самый конец успел. Как видишь, никого спасти не удалось. Отряд это был, а маг только один, не удалось им с чердушами справиться.

— Чердуши, — протянул черноволосый мужчина, — чья сила их направила?

— Я полагал, королевским избранникам это известно, иначе как ты здесь очутился, господин диор?

— Мы получили сигнал о помощи, но он оказался настолько слабым, что дошел слишком поздно. Наверное, маг все силы потратил, стремясь отряд спасти. Открыв портал, я увидел чердушей возле того дерева.

Удивительные странники вместе к моему дереву приблизились и склонились над погибшим предводом.

— Этого кто-то спас, стрелу пустил. У него единственного душа теперь черными чарами не связана, — молвил снеговолосый человек.

А черноволосый оборотился вокруг, во все стороны глянул, я даже дыхание затаила, боясь выдать себя неосторожным движением, как вдруг диор этот замер, присмотрелся к чему-то.

— На краю поляны что-то чернеет.

Осторожно, крадучись, пошли они к дальним кустам. У диора руки светились, путь обозначая, у снеговолосого от тела зеленое мерцание исходило. Отошли от дерева, но я шевелиться не смела, наблюдала, как они, в темноте легко заметные, к земле склоняются. В той самой стороне Тинар мой упал.

Шепот их тихий до меня не долетал, зато вскрик я хорошо расслышала, и как диор назад отшатнулся заметила, а потом глаза новым сиянием ослепило.

— Живой!

— Чернильные души не оставляют людей в живых!

— Не человек это, присмотрись внимательней. Эта тварь меня за ногу цапнула.

— Ты убил его?

— Оглушил. Я не знаю, кто это, сперва выяснить нужно. Поляну обыскать следует, может еще кто остался.

Снеговолосый от диора отошел и снова к дереву приблизился. Второй же маг Тинара за ноги ухватил и следом поволок. Хоть с высоты да в темноте не шибко разглядишь, но померещилось, будто наемник мой очертаниями не больно на человека похож.

— Опасно делать это одним, что если здесь таких существ еще несколько? — человек в зеленых одеждах наблюдал за усилиями диора. — Они могут напасть. Нам требуется помощь. На твоем месте, Эртен, я бы перенесся обратно во дворец и просил выслать подмогу. Да и тело воина этого следует доставить в столицу. Он мужественный герой, ему нужно воздать последние почести.

— Полагаю, лучше это сделать тебе, чем мне, — тот, кого звали Эртеном, Тинара отпустил и шагнул к снеголовосому, — Тальраира как раз очень желают в столице видеть, а я буду счастлив сопроводить.

— Не понимаю намека, господин дар Астелло.

— После твоего исчезновения, эльфийский посланец, пропала настолько важная вещь, что на поиски отправлены лучшие следопыты.

— Меня подозревают в краже? — снеговолосый сложил руки на груди, а я все понять пыталась, об чем они внизу речь ведут.

— А ты будешь все отрицать?

— Выше моего достоинства искать оправдания поступку, которого я не совершал. Стало быть, сиятельный диор на мои поиски в эти леса устремился? И отец отпустил? Или ты, Эртен, решил таким образом заслужить одобрение родителя?

— Это мое дело, Тальраир. На поляне я оказался по той причине, которую озвучил. Но вычислить тебя было проще простого, поскольку именно эльфийская магия помогла совладать с чердушами. Однако уйти с тем, что тебе не принадлежит, не позволю.

Зашумело, задвигалось вдруг внизу. Не иначе странные маги драку затеяли. Мне же совсем невмоготу на тонкой ветке стало. Ветер поднялся, раскачивал сук взад-вперед, и меня вместе с ним. Поневоле пришлось ниже ползти. Только тело повиноваться не желало, оно ведь, бедное, головы слушается, а голова после пережитого напрочь думать отказывалась. Даже позабыла, что лук на спину закинуть нужно, прежде чем за кору древесную руками хвататься, вот он и выпал. С треском и шорохом вниз полетел и стукнул кого-то по голове.

— Проклятье! — видать, черноволосому магу досталось, не задалась у бедного ночка. Но и меня удача сегодня не жаловала, потому как оба разом головы вверх вскинули и шибко большую птицу мигом в ветвях рассмотрели.

У меня от нового страха в глазах помутилось, когда они руки вверх вытянули, а в ладонях магия засветилась. Ступила мимо ветки и сорвалась, вскрикнуть и то не смогла, крик в горле застрял. Вспомнить лишь успела про обещание невыполненное и в который уже раз с родными проститься.

Удар пришелся на все тело. Я на землю плашмя приземлилась. Ровненько вытянулась, красиво, и лежала так без движения.

— Разбился?

Над головой голос снеговолосого прозвучал.

— Я его падение магически смягчил, скорее, сознание потерял.

— Эртен, присмотрись, не Он это.

— Девушка? — черноволосый даже к земле склонился, за косу меня подергал. — Ее лук меня по голове стукнул, значит тоже в отряд входила. Вот тебе и свидетель. Тальраир, бросай свои эльфячьи штучки, мне срочно нужно портал открыть, дело серьезное и тянуть мы не можем.

— Я тебя силы не лишал. Я не в состоянии ставить блок на магию крови, твое умение открывать порталы все еще при тебе, диор.

— Лжешь! Я только что пытался это сделать, не выходит.

— Не моя в том вина.

Над головой пыхтели яростно, видать снова о драке помышляли, а я лежала себе тихонько и не двигалась.

— Хорошо, позже разберемся. Давай свидетельницу в чувства приводить.

— Думаю, не следует трогать ее, немало девушке сегодня увидеть довелось. Лучше переложить с земли и подождать, пока сама в себя придет.

Второй хмыкнул громко, думала, спорить начнет, а он вроде как отступил.

— Давай, сперва с этим разберемся. Ты с лесной живностью лучше знаком, кто это может быть?

Голос снеговолосого задумчиво прозвучал, будто он примеривался тщательно, какой ответ лучше дать.

— Я разное повидал, похожих существ тоже встречал, но больше в легендах. У него стопы на волчьи похожи, пальцы скрючены, когти проявились, на голове не волосы, а шерсть, но лицо напоминает человеческое, зато клыки есть и уши удлинились. В легендах таких существ называли малрахами, они имели две личины — человека и зверя, и меняли их в угоду лунной деве. Она их покровительница.

— Обратившийся человек? — голос черноволосого странно так прозвучал, не иначе как он замыслил недоброе.

— Возможно, но наверняка не скажешь, уж очень необычный вид.

— Ясно. Значит, думать нечего, нужно избавиться от него, пока окончательно не обратился. Неизвестно, может на ваших малхаров магия совсем не действует.

Почудилось али взаправду он меч из ножен вытащил, шелест металлический засвирбел в ушах, кровь подогревая. Убьет Тинара, а ведь он наполовину еще человек! Вот когда я из лежачего положения резко на ноги взвилась, обернулась и на спину склонившегося над волкодлаком мага запрыгнула. Руки вокруг шеи сдавила, ногами за талию обхватила.

Он меч выронил, ладони полыхнули синим, и я медленно, точно набитый репой мешок, сползла с его спины снова на землю. Обернулся, глаза в темноте блеснули, страшно до дрожи и не двинуться, только говорить могла:

— Не трожь Тинара, а то лук, по макушке припечатавший, тебе легче пушинки покажется!

Растерялся кажись, глянул в сторону друга-недруга своего, а тот тоже удивленно смотрел, наверно вспоминал, есть ли в их легендах похожие на меня зверушки.

— Человека загубить пытаешься, проплетун змеючий!

— Кто? — у черноволосого брови на лбу очутились, зато ладони не светились больше и руки он на груди сложил. — А ты переживал, Тальраир, что она при падении ударилась.

— Неплохо, Эртен, умеешь удары смягчать. Даже без ушибов обошлось.

И почудился мне в их словах то ли смех, то ли издевка обидная. А шевельнуться никак. И даже до лука не дотянуться, а то бы прошлась по головам еще разок, чтобы не вздумали без суда на незнакомых нелюдей набрасываться.

— Ну раз его защищаешь, — диор на Тинара кивнул, — тогда и расскажи нам, кто он такой. Заодно поведаешь, куда ваш отряд направлялся. Но учти, что солгать все равно не сможешь.

— А что мне вам рассказывать? Кто такие, не ведаю. На разбойников больно похожи. Сами стоите, а девка у вас в ногах валяется, еще и шелохнуться не может. Только за косы дергать горазды и магией своей грозить.

Черноволосый усмехнулся, и разом ощущения ко мне вернулись. Руками, ногами шевелить смогла и неспеша поднялась, отряхнулась. Оборотилась к поляне, ладони ко рту прижала. Точно кости белые кругом, не померещилось мне со страху, и предвод под деревом лежал. Слезы на глаза навернулись, но в голове никак не укладывалось, неужто взаправду такое.

— Тише, — на плечо ладонь чужая легла, — не время сейчас смотреть. О том, что здесь случилось, позже подумаешь. Тебе выжить повезло, но время поджимает. Нам нужно срочно узнать, отчего на отряд ваш напали и кто твой спутник.

Я голову вскинула, рядом снеговолосый стоял, обнимал меня. В иной раз мигом бы руку скинула, а тут не захотелось. Надежно рядом с ним было и страх будто немного отступил. И говорил так, что верилось, этот зла не причинит.

— Тинар, он... — голос подвел, сорвался, а маг странный меня только крепче обнял, — он говорил про деревню, чудными тварями уничтоженную. Сам он с трудом оттуда живым ушел, но его тварь покусала. Прошлое полнолуние оборотился впервые, а наутро снова в человека вернулся. Говорил, что в этот раз навсегда волкодлаком станет. Мы хотели мага сильного найти, который бы помощь ему оказал, потому и к отряду прибились. Они следили за кем-то, но предвод ничего не рассказывал.

— А того, кто чердушей направил, ты видела?

— Я лишь за Тинаром следила, когда он весь лагерь криком предупредил, а потом упал. После уже туман накатил.

— Это не просто туман, — черноволосый опустился на корточки возле наемника, — это чернильные души. Они вытягивают из людей все дурное, превращают в подобие темной энергии, которая питается человеческими телами и превращают людей в рабов, освобожденных от телесной оболочки. Теперь все, кто здесь погиб, обречены следовать зову хозяина, того мага, кому под силу чердушей направить. Обычным оружием их отпугнуть можно, боль причинить. Темная суть помнит себя человеком, но рассеять только магия в состоянии.

— Вы их убили?

— Не всех. Часть отпугнули. Их слишком много, вдвоем не справиться. Теперь чердуши вернулись к тому, кто их звал, и прихватили с собой пополнение. Из всего отряда только предводитель подобной участи избежал.

— Предупредить нужно, Эртен, послание во дворец отправить. Попробуй снова портал открыть.

Диор выпрямился, ладони сжал, по лицу судорога прошла, но ничего не случилось.

— Не выходит. Словно блок кто-то поставил. При каждой попытке сила не отзывается, еще и рану эту печет.

Он склонился к ноге.

Снеговолосый меня выпустил и тоже к диору приблизился, стал укус рассматривать.

— С виду просто царапина, но в кровь его слюна попала. Не нравится мне это, Эртен. Как скоро за тобой сюда последуют?

— Никто не придет, — диор зло ответил, то ли на себя злился, то ли на тех, кто не придет, — я лично сигнал перехватил и сразу сюда переместился.

— Стало быть... — Тальраир замолчал, — значит, не знает никто. Не иначе как ты, дар Астелло, снова взялся родителю что-то доказывать.

— Больше всего меня твоя осведомленность о наших личных делах поражает. И после этого станешь утверждать будто не шпионил при дворе?

И они опять расхорохорились, руки на груди сложили, зыркали друг на дружку воинственно.

— Ну чего замерли? — подбодрила я их, — вон сколько у вас во рту зубов лишних имеется, выбить не помешает.

То ли речи мои, то ли вой, где-то в чащах раздавшийся, надоумил магов с мордобоем повременить. Ни словом не обменявшись, повернулись к поляне: черноволосый руки вверх вскинул, а у другого снова тело и лицо засветились. Треск такой раздался, я даже не сразу поняла, что то дерево из земли шагнуть пыталось — у него корни наружу полезли, раскрылись, будто лисья нора, а все кости вокруг вдруг осыпались пеплом и он струей потек под дерево, а как только ни одной песчинки не осталось, маги подошли к предводу и осторожно его в яму поместили. После сомкнулись корни обратно и стало пусто вокруг, ни единого знака о том, что недавно случилось.

Снеговолосый к дереву ближе подошел, прижал ладони к коре, и листочки вмиг потускнели и посерели, стали точно седые.

— Пусть каждому будет ведомо, что это дерево особенное.

Склонили они вдвоем головы, а я лицо рукавом закрыла, ни сдержать, ни остановить слез не могла.

Замерли мы, а шелохнулись лишь когда вдалеке снова завыло.

— Идти нужно, дар Астелло.

— Там дальше только чащи, назад повернем.

— За чащами граница проходит и до нее ближе. Там помощь получить сможем.

— Предлагаешь к твоим податься? А с ней что делать? — кивнул маг на меня.

— С собой брать, одна она не выберется.

— Ее отвести нужно.

— Обратная дорога закрыта для нас. Уж слишком гладко те, кто напал, на след людей вышли.

— Полагаешь, это ловушка была?

— Мерещится мне, дар Астелло, что здесь все намного-намного глубже и больно хорошо продумано. Назад повернем, там и останемся, пока у нас один шанс — дальше в чащи. Моя магия нам поможет.

Видела, как вздохнул диор, поморщился, точно не хотелось ему в непролазные леса углубляться, но и его сомнение посетило. Мне же неведомо было, о чем они размышляли, о какой ловушке говорили. Но раздумывать долго не стала, снова лук на плече пристроила и пошла к кустам, чтобы гибких веток наломать.

— Стой, — снеговолосый меня окликнул, только руку вперед протянула, — что делать хочешь?

— Сплести для Тинара подстилку, чтобы не ушибся, пока его по земле тащить будем.

— С собой нести?

Маги на меня уставились, головами покачали.

— Ты, девчонка, представить можешь, сколько нам пройти предстоит?

— Чего там представлять, сколько предстоит, столько и пройдем, а Тинара я не брошу. Не видите что ли, наполовину лишь обратился, а дальше пока никак.

— Потому что я его в стазис погрузил, поэтому он в этом облике замер, — ух и морозный тон у черноволосого стал, таким прямо на месте в ледяную глыбу обращать.

— Все еще спасти надеешься? — Тальраир спросил.

Я промолчала, вместо этого опять к кусту потянулась, а снеговолосый снова остановил.

— Придется взять с собой, Эртен. Мы еще не выяснили, что за яд в его слюне содержится, а то, что он состав крови меняет, это даже невооруженным глазом видно.

Черноволосый не стал спорить, сложил руки на груди и промолчал. Тальраир же ко мне подошел, снова руку на плече устроил.

— Ты зря ветки ломать собралась, посмотри, как это сделать можно.

Странная магия его зазеленела вокруг, снова листочки засияли, а потом я назад отскочила, потому что побеги гибкие под ногами зазмеились, стали они между собой сплетаться и скрепляться, пока не получилась корзина крепкая — иначе не назовешь. В середине ровненькая, а края загнуты, в такой и взаправду воина свернуть удастся и с собой потащить.

Хотела сама управиться, чтобы лишний раз магов не злить, но они не дали, Тинара в корзине вдвоем уместили и пояс между веточек продели, чтобы заместо хомута послужил. Кто из них первым впрягаться задумал, я спрашивать не стала. Мужи как никак, сами здесь все решают, а мое дело помолчать вовремя, чтобы не передумали не дай Небеса.

— Пора, — снеговолосый кивнул и первым за натянутый ремень ухватился, — идем, нам с вами в ту сторону.

Удивительно мне было, что маги незнакомые вот так сразу взялись с собой волкодлака тащить. Будто мои речи послушали, а на деле как? Ну точно что-то на уме имеют, придется ухо востро держать, иначе они моего наемника в собачьем обличье на жареху пустят. Кто ж ведает, сколько до той границы лесами идти, вдруг оголодают маги?

С такими мыслями я впереди пристроилась и тоже хотела за ремень взяться, чтобы снеговолосому подсобить. Авось, чем легче тащить будет, тем он меньше недовольства проявлять станет. Однако, только взялась тяжесть неподъемную тянуть, как перехваченный ремешок мягко меня за запястье обнял, а я завизжала и вбок шарахнулась, насилу руку вырвав. Корзинка весело и быстро мимо пробежала, пока у меня душа чуть из тела не вырвалась.

Глянула вдогонку этой плетенке бешеной и заметила, как бодро она своими нижними веточками семенит. Разглядеть то легко было, все ее отросточки слабо зеленью отсвечивали.

Этот, который черноволосый, хмыкнул позади, потом притворился, будто закашлялся. А Тальраир и вовсе бровью не повел, он то ремешок не выпускал, так и тянул за собой и шагал бодро.

— После вас, — это мне диор полупоклон отвесил, а мне пришлось дрогнувший подбородок рукой придержать, иначе бы обронила челюсть на землю, не отыскала в темноте.

Повернулась к нему спиной и припустила вдогонку корзине, только глаза косила частенько, проверяла, как он там за мной следом шагает. Хорошо шагал, почти бегом, чтобы за Тальраиром поспеть, заодно и меня подгонял.

Смешались перед глазами все полеты стрелы, что мы прошагали. Одну за другой, одну за другой их позади оставляли. Шли вперед, пока темнота вокруг царила, а я лишь по свечению впереди путь угадывала. Ни остановиться, ни шаг замедлить нельзя было. Я этих магов не знала, доверия к ним не имела, да и они нас с Тинаром в попутчики взяли, потому что волкодлак одного укусил, а второй с этим укушенным свои счеты имел.

Небеса надо мной лишь ранним утром сжалились, послали первые робкие лучики солнца. Мы как раз к полянке небольшой вышли, а то в чаще рассвет не застали бы.

Отдохнуть пора, — снеговолосый остановился, а мои ноги усталые шаг не замедлили, так и несли меня вперед. Я ведь как следом брела? — ни себя, ни тела не чувствуя, а потому ноги отдельно шагали, а голова и вовсе в полусне плыла. Так бы и пролетела мимо Тальраира, но черноволосый поймал. За талию ухватил и к себе повернул.

— Привал у нас, — громко так крикнул, чтобы наверняка мимо ушей не пропустила, — нужно вон на ту поляну идти, от-ды-хать бу-дем.

— А чего ты орешь? — язык насилу слушался как после любимой дядькиной настойки, — воспитанный, а девице усталой в ухо кричишь, это вместо помощи мужицкой.

— Хм, — этот Эртен задумчиво так поглядел, а потом (батюшки!) на руки меня взял и сквозь кусты на поляну понес. У меня от удивления даже пелена перед глазами рассеялась, потому и лицо его вблизи рассмотреть смогла, рассветных лучей для того вполне хватало.

— Ух! Красивый какой! — я это вслух сказала, потому как он глаза скосил, а в уголках губ улыбка проскочила. А я таких мужей еще не встречала, чтобы глаза будто серебро плавленое, а волосы — ну точно червленое.

На такое лицо глядучи, не сразу вспомнила, какую волю путники мои взяли: один за плечи обнимает, другой на руках носит.

Донес меня Эртен до поляны, а там и на ноги поставил. Тальраир уж и плед на земле постелил, достал из заплечного мешка все припасы, в него уложенные.

— Эртен, я тут вспомнил, что вам, магам, подвластно магический вестник отправить, он успеет за неделю ко двору долететь.

— Я думал об этом, — диор дошел до пледа, но развернулся и на корзину с волкодлаком моим уставился, — несмотря на то, что вестник могли перехватить, я пытался его создать.

— И? — снеговолосый насторожился будто зверь лесной.

— Не могу.

Кажется, у Тальраира все слова вмиг закончились, потому как надолго замолчал.

— Что из магии тебе осталось подвластно, Эртен?

— Боевые заклинания еще действуют... пока. Послушай! — он резко ко мне обернулся, — расскажи все, что знаешь. Про деревню эту, про напарника твоего. Почему вы никому о тварях не поведали. Отчего надеялись, что сильный маг сможет его излечить?

Я как раз к пледу подошла, на него опустилась, и вот хоть бейте, но ни говорить, ни двигаться вовсе не желала, но черноволосый так смотрел, даже сердце сжималось. Видать, впервые на своем веку с такой бедой столкнулся, чтобы магия его отзываться перестала. Сделала я над собой усилие, заставила язык непослушный рассказ длинный начать:

— Воина я на поляне нашла, израненного, покусанного, а потом выхаживали его с матерью...

Когда я всю историю как на духу изложила, то уразумела, что теперь неделю рта раскрыть не смогу. Пока новые знакомые мои друг на друга глядели задумчиво, каждый в своей голове выводы делая, я совсем на чуток прилегла поверх покрывала. Глаза сами закрылись, и закачался прозрачный плот, без ветвей сплетенный, по сонной реке, потащил меня вниз по гладкому течению без ряби и волн, и в водах тех проплывали знакомые лица и виделись все приключившиеся недавно события.

Сколько так проспала, не ведаю, а разбудил меня Тальраир. Видать, долго расталкивал, дотолкаться не мог, после вовсе за плечи обхватил (сдались же ему мои плечи), потряс легонько.

— Лучница, вставай, нам пора путь продолжать. Тебе поесть не мешало бы.

Пробудилась я, про Тинара сразу вспомнила, первым делом скосила взгляд на корзину, что так и стояла неподалеку — волкодлак даже позы не изменил, и ничегошеньки с ним за мой сон не приключилось. После дух перевела, в глаза, на меня глядящие, посмотрела.

— Благокрасный* ты, но не по-человечески, а точно как отшельник мой рассказывал.

*очень красивый

Снеговолосый не сразу мою речь уразумел, растерялся на миг, глянул куда-то за плечо, а там знакомое хмыканье раздалось.

— Расслабься, Тальраир, выбирает дева кто из спутников ей больше приглянулся.

Я как услышала, сразу села да выпрямилась, глянула сурово на смешливого этого.

— Я на службе мужей не выбираю, мое дело лук правильно держать и стрелу вовремя с тетивы спустить.

Хотела продолжить, но Тальраир снова мне руку на плечо водрузил, я даже поморщилась с досады. Наконечники что ли к плечам прикрутить, острыми концами вверх.

— Как зовут тебя?

— Миркой в отряде кликали.

— Мира? — он улыбнулся. — Благоухающая.

— А?

— Есть такое растение, что выделяет душистую смолу, называют его люди миррой. Скажи, Мира, ты раньше никогда эльфов не встречала?

Я голову набок склонила, окинула его пристальным взором. Волосы точно белоснежные, а вот уши вверху вытянутые и подлиннее, чем у обычного человека, а еще глаза пресиние, точно высокое-высокое небо, и разрез у них как удлинённая миндалина.

Гибкий и верткий, прыткий и легкий, но по манере вести себя сразу видно, что муж, да и глаз наметанный скрытую в мышцах силу разом различил, однако и отличие заприметил. Тот же Эртен в плечах шире, в груди могучей, на руках мускулы играют, хотя ростом оба одинаковы. Да и двигался этот снеговолосый точно кот лесной, мягко, бесшумно, а еще на языке леса разговаривать мог.

— Эльф? — протянула задумчиво, пристально в глаза его вгляделась. Не шутит значит? Припомнила, как Эртен про эльфячьи штучки что-то говорил. — Так нет ведь вас уже, вы от мира людей закрылись замками пудовыми, с нами никаких дел не имеете.

— Мы..., — и снова он дар речи лишь мгновение спустя обрел, — а ты, Мира, из какой деревни будешь?

— Небольшая она, почти у самой северной границы.

— Тогда понятно, — он вздохнул, отодвинулся от меня, — просто кое-какие изменения произошли в последние годы. Наши королевства стараются друг с другом связь установить, всем такое сотрудничество выгодно. Но об этом как-нибудь в другой раз тебе расскажу, а, возможно, самой доведется увидеть. А пока времени на разговоры нет, пора нам дальше идти. Не нравится мне шепот лесной и тревога, что в шуме листьев слышится, природа намного раньше людей о важных вещах узнает, нас предупреждает.

Сказал и поднялся на ноги, легко так вскочил, будто и не сидел вовсе, а Эртен вслед за ним выпрямился.

— Еду мы тебе оставили, в эти листья завернули, по дороге поесть сможешь.

Пришлось и мне подниматься. Тальраир снова за корзинку схватился, веточки зеленью засветились. Я лук свой устроила и лист развернула, а в нем булочка белоснежная, но по хрусту больше на печенье похожа, а внутри то ли мясо, то ли рыба, по вкусу не разберешь, ко всему этому зелень добавлена, обычный лук и лист салатный. Странная еда, разве на такой в долгой дороге проживешь? Впрочем, не мне было в спор вступать, потому откусила кусок побольше и захрустела со старанием. А после трех кусков, ощутила, как желудок голодный сытостью приятной наполняется, а в теле взаправду сил прибавляется. Не иначе как особенный хлеб, а может мясо али рыба. Не зря, видать, эльф это угощение с собой выбрал.

Хотела уже спросить у Тальраира, который впереди шагал, что за диковинная еда у него, как меня диор нагнал и рядом пошел. Я на него глянула, думала, заговорит сейчас, а он молчал, только посматривал вокруг настороженно. А у нас, что спереди, что сзади — повсюду лес, и темень кругом, даже тропинок никаких не видно. Но мы ведь за эльфом шли, а у него с дороги все веточки сами собой отползали, камни большие из под ног откатывались, лианы точно змеи в клубок сворачивались. А еще травка под ногами зеленым подсвечивала, так что сразу видать, не наступишь ли в яму, не запнешься ли о кочку.

— Тальраир, — это диор вдруг вздумал речь завести.

Эльф головой повел, но шаг не замедлил?

— Что случилось?

— Какой едой ты нас угостил?

— Эльфийским хлебом с прессованной слоенью.

СлОень — речная рыба с необычным вкусом, напоминающим вяленое оленье мясо.

— Предупреждать надо, — диор так глухо сказал, что я глянула на него пристальней. То ли из-за света под ногами, то ли по иной причине, но показалось, будто Эртен малость позеленел.

— А что так? — эльфа тон диорский не пронял.

— Хорошая шутка, ничего не скажешь.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, — Тальраир спокойно отвечал, но мне чудилось, что-то между ними двумя происходит. Эльф то шаг не сбавлял, а диор запинаться начал, руки то сжимал в кулаки, то разжимал.

— Остановись! — велел властно так, что ни только я, даже эльф затормозил. — Здесь меня ждите, — сказал и в кусты с тропинки нырнул.

— Что это с ним?

Тальраир плечами пожал, но весело как-то. Потом корзину выпустил, к дереву прислонился и ждать стал. Тут только я вспомнила, по какой надобности люди в кусты бегают. Крикнула диору вдогонку:

— Тебе лопухов не сыскать?

— Без них обойдусь, — был мне ответ, а тон снова морозный и раздраженный такой, не иначе покоробило Эртена мое предложение. А я то помочь хотела, чтобы времени даром не терять. Да и лопуху без разницы, диор ты или человек простой.

Повернулась к эльфу, чтобы вместе с ним ждать, а он голову к земле опустил, плечи, знай себе, потрясываются.

— Почто нарочно людей травишь? Мне может заранее лопуха набирать?

— Тебе не надо, — ответил, а сам едва сдерживается.

— Мясо ему протухшее подсунул?

— Траву, организм очищающую, вдруг против этой заразы поможет, — и на Тинара моего кивнул.

— Как же, поможет! Эту заразу, сам говорил, из крови выводить надо, а не из зад... из другого места. И чего вы только вдвоем не поделили?

— А нам нечего делить, мы с ним одну вещь разыскиваем, только у меня ее нет.

Вспомнила я тогда, что Эртен эльфа в краже обвинил. Вон оно как, Тальраир у нас обидчивый, значит. Да уж, дела.

— Этак я с вами двумя еще долго до границы не доберусь, — вздохнула и к тому же дереву прислонилась. В кармане еще один лист со слоенью хранился, но отведать ее я поостереглась, сперва пройдем еще немного, а если со мной желания среди кустиков побегать не приключится, тогда и доесть можно.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх