Страна Беловодье

Глава 1. Неожиданные происшествия.

Опасность! Опасность!

Данила, еще не проснувшись, полоснул мгновенно выхваченным ножом рядом с собой и вскочив, остолбенел. Акинф застыл рядом, глядя выпученными глазами и старательно зажимая рану в животе. Между пальцев у него сочилась кровь, тяжелыми каплями шлепаясь на палубу. В тусклом свете убывшей до последней четверти Луны она казалось черной.

— Я... не хотел, — пробормотал Данила, окончательно растерявшись и чувствуя, как по хребту текут струйки холодного пота.

— Кочкарь, — сказал плачущим голосом Акинф, — он меня порезал.

— Ничего поручить нельзя убогому, — сипло сказал из-за его спины кормщик. Смутная тень отделилась от мачты и надвинулась с дубинкой в руках, превращаясь в громадного человека.

'Поручить?' — взгляд Данилы остановился на валяющиеся у ног Акинфа цепь и мешочек, судя по виду набитый чем-то вроде песка. Такие вещи он знал, не настолько наивен. Хлопнуть по плечу и когда он машинально приподнимется, двинуть сзади, где череп соединяется с позвоночником. Так бьют, усмиряя рабов или отлавливая наивных дурачков, глядя на приближающегося Кочкаря, мимолетно мелькнуло в голове. И цепь для того ушкуйник принес. Даже не пытаясь сделать выпад в сторону могучего бородатого мужика, тот его одной левой заломает, прямо с места кинулся за борт.

Холодная вода вышибла из головы остатки сонной одури и Данила торопливо поплыл в сторону берега, вкладывая в бегство все силы. Сзади доносилась громкая ругань и беготня ног. Выскочил на берег и не сбавляя скорости, кинулся к кустам. На ладье грохнул выстрел и рядом прожужжала злобно пуля, заставив совершить скачок не хуже оленьего в сторону. Он нырнул за первое попавшееся дерево и замер, настороженно прислушиваясь и высматривая темнеющий на реке ушкуй.

Даже в нынешнем паническом состоянии уже достаточно соображал, чтоб не собираться дальше нестись по ночному лесу, не разбирая дороги и с риском переломать ноги. Прямо сейчас они не погонятся, чай смекают, что он унесся далеко и скоро не остановится. Собак не имеется и на борту всего четверо, вместе с раненым. Груз ценный и так просто не оставят. Лихие люди обычно появляются без предупреждения. Тут его затрясло от нервного смеха. И поделом бы было, ограбь их. Нет, ну надо ж так нарваться, уму непостижимо. Не в первый раз ходит Кочкарь мимо их поселка и сроду никто претензий к нему не имел.

Люди, как люди. Ничуть не лучше, однако и не хуже прочих живущих с реки и останавливающихся у них. Неотесанные и богохульники, страшные пьяницы, необузданные гуляки, но это для них с матерью как раз полезно было, пока не переходили определенные границы. Потому что транжиры и не считали каждый медяк, будучи при деньгах. Хвастуны еще, а в общем — обычные парни, нередко рисовавшиеся своим великодушием.

Акинф ему никогда не нравился, какой-то он скользкий и неприятный. Что косит, так это от Господа, да вечно смотрел, будто чего утянуть не прочь. Но кормщик был человек слова и всегда его держал. Любую вещь при необходимости привезет и не столь много сверху попросит. Да и остальные нормальные речники. Никогда всерьез не цеплялись, а что врали красно, так кто на реке не врет? Особенно под третью кружку. Не пива, естественно, а нормальной горилки. Ладейщики ж от простого пива ржавеют внутри и скучнеют. А как кружку крепкого хлебного употребят, тут и выплескиваются подвиги и приключения в огромном количестве. Ведь знал же головой, все чушь. Жизнь гораздо хуже и неприятнее, а тут развесил уши.

Ну как же, практически свой. Вместе идем и он на равных с опытными ушкуйниками. Дорога достаточно опасная, гридни с князьями здесь не водятся, а и встретятся, так не долго им обчистить проезжего человека. Жаловаться некуда и некому. За водопадами люди вольные и закона не чтут. Точнее очень избирательно и по мере сил. Еще помимо всяких разных в лесах немирные сеземцы попадаются. Вот и ходят сторожко, становясь на якорь посреди реки и держа одного человека на страже до утра.

Тебе Данила и урок, как считать себя один из них, чтоб им всем в горле кровь колом встала. Черт, черт, напряжено прислушиваясь к голосам, доносящимся с ладьи, думал. В ночной тишине по воде они разносились достаточно далеко, но ничего толком не разобрать. Ругаются по-черному. Кажется Акинф кончается. Туда ему гаду и дорога. Жаль клыки на память не возьмешь. Все ж первый мой покойник. Надо обязательно к батюшке зайти и попросить отпущения грехов, как к людям попаду. Почему ж слухов никогда не было?

А может потому, что не от всех избавлялся хитрый Кочкарь? Кого и честно довозил и тот весточку присылал со временем. А кто исчезал бесследно, так вроде и не его вина. Все равно странно. Раб из словен сразу в глаза бросаться станет. Можно конечно язык отрезать, с содроганием догадался, но если не в шахту, рано или поздно у людей могут появиться вопросы. Тем более я и писать умею, а пальцы отрубать совсем уж ни в какие ворота. Работать тогда чем? Не понятно... Совсем не понятно...

Изгоям такой тоже не особо нужен. Он ж не мастер, какой великий, чтоб держать на привязи, пусть кое чего и может. А обычного парня покупать за золото, так лес велик. Убежать недолго. Проще предложить в род войти. Не то... Совсем не то... Шахты серебряные остались на западе. Да и железо со свинцом и серой тоже в горах добывают. А возле Нового Смоленска про них никто не слышал. Золото? Так там монастырь всех давно подмял и хватает без сомнительного раба трудяг.

Черт! А кто вообще сказал, что мы туда идем? Кочкарь. Ну-ну. Ведь чуял, нам южнее надо, а он все заливал про извилистое русло.

Ну да, на Дону вырос и не удивить, что на одном участке своего течения он тянется в два-три раза больше, чем идти по прямой. Конечно странно, что последние пять или шесть дней река стала абсолютно безлюдной. Это если в день по течению нормально 50-60 верст, так жуть куда отмахали от обжитой местности. Мелькали бесконечные повороты, лесистые холмы, менялось все кругом постоянно и ежеминутно ждешь новые чудеса. Впереди ждут заманчивые дали...

Почему он должен был сомневаться в словах опытного знатока, тем более и остальные ничуть не изумлены. Им и раньше попадались лишь жалкие маленькие хутора и еще более убогие бревенчатые хижинки. Земли пока хватало и за водопадами и сюда, кроме охотников и изгоев с еретиками, мало кто уходил. Берега вопреки отцовским ожиданиям заселялись спокойно и неторопливо. Единственным местом, имеющим право называться городом в ближней округе, оставался Новый Смоленск.

Прошло добрых семьдесят лет с выхода за водопады, но на берегах Дона по-прежнему отсутствует сколь нибудь многочисленное словенское население. Земли и без того хватает в прежнем Беловодье, в долине, приморье и на юге, чтоб уходить сильно далеко в глубь лесов. Единственная серьезная попытка захолопить мужиков, предпринятая Олегом Проклятым, закончилась немалой кровью и обезлюденьем приморского края с массовым бегством крестьян за хребет в долины. Пришлось собирать княжеский съезд и отменять новые постановления, прикрепляющие к земле. Иначе могло оказаться, что неким править и отсутствуют работники.

Люди уходили в межгорье и никакие меры, даже самые страшные, не помогали. Скорее вызывали озлобление и массовое сопротивление, в результате которого многие княжеские рода пострадали. Будь на востоке некий опасный враг, может что и вышло бы, но немногочисленные самоедские племена вытеснялись без особых усилий. Да они по большей части и не имели ничего против пришельцев. Лес огромен, места много словене принесли много полезного, начиная с хлеба, лошадей и коров и заканчивая железом с горилкой.

Впрочем и у местных пришельцы позаимствовали множество сельскохозяйственных растений и вовсю употребляли их в пищу. Хотя самоеды полей не держали, всего лишь маленькие огороды и то в основном опять приморские и горские племена. В лесу проще жить охотой, но очень быстро семеземцы оценили рожь, соль, ткань и тем более железные инструменты.

Вобщем не удивило отсутствие людей по дороге и не насторожила длительность путешествия. И только то самое пресловутое не существующее у нормальных людей чувство вовремя подняло. Иначе наверняка бы закончилась его жизнь не лучшим способом. Данила вздохнул и уселся рядом с деревом, продолжая смотреть за ладьей и уплывая в воспоминания. Тогда тоже началось с внезапного пробуждения.

* * *

Страха не было, но он твердо знал: надо срочно уносить ноги. Даже о причине в курсе. Угроза надвигалась со стороны реки и это почти наверняка Олекса. Как в скоморошьей байке, муж вернулся раньше времени. Только вряд ли это выйдет смешно, когда разъяренный хозяин баркаса примется гоняться за ним с топором. Разве для соседей тема для пересудов и смешочков. А ведь погонится обязательно и положа руку на сердце, в своем праве. Значит, самое умное, не давать повода.

Данила соскочил на пол и принялся торопливо натягивать разбросанные одежки. Мария подняла разлохмаченную голову с подушки и сладко улыбнулась, будто не замечая своего абсолютно голого тела. Зато он с трудом отвел глаза. И вроде бы после сегодняшней ночи ничем женщина его удивить не могла, все эти приятные на ощупь и вкус богатства он обследовал досконально, но так явственно от простого движения снова прозвучал призыв, что кровь бросилась в голову. Да и не в не одну.

— Ты это куда? — спросила женщина хриплым со сна голосом.

— Домой, пока не хватились, — рассказывать о предчувствии очень не хотелось. Наверняка смеяться станет. Олексе еще дня два болтаться по воде, не меньше.

— Фроська что ли заметит?

— Ты мать не трогай! — сразу зверея от откровенного намека, возмутился Данила.

— Да я ничё, — лениво сказала она, — садясь на кровати и потягиваясь, так что груди торчком встали и нахально уставились на парня, мешая нормально дышать. — Но кто ж крышу починит?

Вот с этого все и началось. С абсолютно невинной просьбы подсобить. Сначала дверь в хлеву поправить, потом печь проверить чего дымит, а там и до крыши дошло.

До него с огромным запозданием дошло, что все это было не просто так. И попадаться Мария ему стала последнее время постоянно на дороге, заговаривать с шуточками и откровенными намеками. А уж вчера вечером только что прямо на шею не вешалась. Уж как вилась рядом, то бедром, то рукой будто невзначай коснется. Ну он в конце концов не железный. Не выдержал. И очень глупо о том жалеть. Мария баба красивая и не старая. Как в церковь идет принаряженная, на нее многие поглядывают. Мужики облизываются, бабы хмурятся.

А с Олексой ей не повезло. Вечно хмурый, пьет, бьет и хозяйство на жену свалил, а сам то на рыбалку, то на охоту. Лишь бы дома не сидеть. Чего ему с такой женщиной не хватает, уму непостижимо. Сладкая как мед и так и плавится под руками, горя желанием. Не настолько он соскочил с ума, чтоб не понимать насколько повезло с первой. С девками в кусты шляться в момент обженят, да и все здешние наперечет. Такого счастья ему не надо. А здесь само в руки пришло и многое узнал. Блаженство она дарила с охоткой и он не прочь продолжать хоть каждый вечер, пусть и трижды грех с замужней бабой баловаться.

— Обязательно закончу, — твердо пообещал. — И сверху, и снизу, — она хихикнула, — и сзади. Все что твоей душеньке угодно. Только делу время, потехе час. Соседям на глаза с утра попадаться не след.

— Ты обещал, — поманив к себе, сказала и впилась в губы поцелуем, когда Данила приблизился. Он отстранился с трудом, почти оттолкнув горячее женское тело. Время стремительно уходило и пора драпать со всех ног. Никогда раньше так четко предчувствие не проявлялось.

— Только позови, — сказал уже от двери, подхватывая ящик с инструментами.

Выскользнул наружу в темноту, слабо подсвеченную звездами и прислушался. Сейчас выйти через ворота, прямо напороться на хозяина. Если, конечно, тот идет домой. Проверять и нарываться не тянуло. Лучше уж через забор. Сам жердины сегодня устанавливал, сам и выбьет.

Как по заказу через самый краткий срок зазвучали уверенные шаги босых ног. Совсем иначе звучит, чем в обувке. Взрослые обычно не гуляют так. Это детишки бегают до самых холодов на лысую ногу. А мужикам не солидно. Или когда даже на обычные сапоги нет.

Нырнул за угол и замер под окном. Слава богу, собаку не держат, а то бы разбрехалась. Вот их 'Зубастик' моментально нашел бы чужака и поднял шум. Двор пес считает своей личной собственностью и когда были постояльцы, страшно злился.

Ну так и есть, на стук калитки. Пришел. Шаги по крыльцу.

— Вернулся? — спросила Мария томно.

Звуки из полуоткрытого окна доносились хорошо. Черт, они даже нормально не закрылись, прежде чем свалились в постель.

— Ага, — бодро ответил Олекса.

Видеть Данила ничего не мог, но очень ясно представил, как она замерла от неожиданности. Муж принялся что-то рассказывать о неудачном улове. Огромный сом порвал сеть и уволок с собой. Чем-то он при этом гремел, шумел. Не то бросал на пол какие то предметы, не то еще какой-то ерундой занимался. Главное ничего не почуял и можно сваливать.

Тут он замер, пораженный. Впервые дошло, а как он узнал про возвращение Олексы? Никогда ничего подобного с ним раньше не происходило. Даже когда отец умер, спокойно купался с ребятами и радовался, что удрал от нудных уроков батюшки. Ничего не стукнуло.

И ведь не ошибся! Ладно — это можно и позже обдумать. А пока тихонько домой.

'Зубастик' ожидаемо обнаружил его сразу, не позволив дойти до порога. Умчался и приволок задавленную крысу, похвастаться. Пес уже в возрасте и не особо красив, низкие лапы, длинное туловище, но охотник непревзойденный и передал свои замечательные качества множеству щенков. У женской половины собачьего общества пользовался немалым уважением, регулярно побеждая в драках даже более крупных псов. Но важнее всего для него была охота. И если не в лесу, так в личном хозяйстве. Домашнюю живность давить запрещено и это он усвоил давно. Потому ловит постоянно крыс и притаскивает на глаза хозяевам, требуя одобрения. Пришлось наклониться и почесать между ушей, выражая довольство и уважение.

Под кронами огромных орехов, стоял тесаный пятистенок с крытой галереей и примыкающей необъятной кухней. Двор был обнесен частоколом, за которым торчала крыша коптильни. С улицы незаметны хозяйственные постройки, ведь изначально их жилище задумывалось как приют для странников, но уже не первый год еле сводили концы с концами. Не зря он был по первой просьбе готов помочь соседу. Денег за такое не давали, однако в их поселке никто не гнушался брать продуктами, дровами или еще какими вещами за услуги.

— Мальчик вырос, — сказал женский голос, — с отчетливой насмешкой, стоило переступить порог родного дома.

Темное лицо их старой рабыни, всю жизнь прожившей с семьей и каждого из детей кормившей, поившей и воспитывающей, иногда достаточно тяжелой рукой, без освещения почти незаметно. Одни белки глаз выделяются. Чужому недолго и испугаться, впервые такое обнаружив. Парень не удивился. Старуха частенько не ложилась спать, дожидаясь возвращения. Правда обычно так поздно он не гулял, не предупредив.

— Это ты о чем Хиония? — спросил Данила с деланной наивностью.

— Вот так всем и отвечай, — хмыкнула она, зажигая свечку. — Раз уж вместо головы принялся думать тем предметом, что между ног незнамо зачем болтается. Иначе огребешь большие неприятности и достаточно скоро.

— И почему тебя в крещении не назвали Всевидой? — садясь за стол и цапая кусок хлеба, оставленный ему вместе с накрытой холстиной тарелкой с кашей, сдобренной маслом и какими-то травками. Готовила она бесподобно. Ах, какие блюда выходили из ее рук! Роскошные гречневеки, горячие кукурузные лепешки с сиропом, пироги с персиками, запеченная дикая индейка, кролик под соусом, горячие сухарики только что из печки и многое другое. Да и вообще, кухня и дети были с давних пор ее вотчиной и она никого сюда не допускала.

— Если бы... У нас в роду шаманов не было.

— А ты помнишь? — заинтересовался Данила, — ведь говорила, девочкой была, когда в плен попала.

— Десять лет не так уж мала. Кой-чего не забыла. Имя у меня отнять нельзя — Зэра. И память тоже. Все вот тута, — она постучала себя по лбу, — сохранилось: из какого рода происхожу, и как мои родители, братья и сестры под клинками умирали.

— Ты наверное ненавидишь словен, — сказал Данила пораженно.

— Глупости, — сказала Хиония. — Как я могу не любить свою молочную дочь, я ведь выкормила Ефросинью Никитичну.

Имя матери прозвучало подчеркнуто-уважительно.

— Вы моя семья. Ты, Богдан и ваша мать. А всех прочих я не то что любить, уважать не обязана. Ешь и спать иди.

Она поднялась и со всем возможным достоинством, спина прямая, будто смерена отвесом каменщика и удалилась. Данила знал, чего ей это стоило. Ноги болят уже давно, когда никто не видит, держится рукой за стену при ходьбе. Потому он и взял на себя кучу домашних забот без напоминаний, освободив старуху от огорода, дойки коров и кормления прочей скотины. Хионию он любил. Наверное больше, чем собственную мать.

Их холопка возилась с ним, сколько помнит и даже раньше, когда он был младенцем. Всегда была рядом и готова помочь, подсказать и дать совет. Чем старше он становился, тем лучше сознавал, насколько им повезло. Она правдива, честна до безобразия в разговорах и делах. Еще и рассказывала многое такое, за что мать ее вечно бранила за закрытыми дверьми.

Ефросинья Никитична происходила из обеспеченной купеческой семьи. За ней в приданное когда-то дали одиннадцать домашних холопов. Правда это все по рассказам. Сейчас кроме Хионии осталось лишь двое, отданные в аренду местному кузнецу Титу. Только благодаря им, семья еще могла более или менее нормально существовать. В их поселке все достаточно четко подразделялись на несколько категорий. Были люди из 'хороших' семей, более простые и совсем отребье. Рабы-холопы и семеземцы в счет не шли. Первые были собственностью, а вторые стояли вне рангов и часто за людей не считались. По крайней мере, не крещеные.

Естественно все прекрасно знали, кто к какой группе относится с детства. Особо не важничали, но и не позволяли забыть нижестоящим о разнице в положении. Поэтому, когда погиб отец, а мать растерялась без крепкого плеча и сначала не смогла удержать хозяйство на плаву, тем более и Дон основательно подгадил, изменив течение и отодвинувшись от их пристани на добрую версту, так что путешественникам стало неудобно ночевать или столоваться у них, многие в душе злорадствовали. Потом мать стала пить и все вообще покатилось под откос. Ей не было ни до чего дела и приходилось самостоятельно тянуть воз проблем.

Данила доскреб остатки каши, подумал и пошел в сторону комнаты матери. Заглянул в дверь и мысленно поморщился. Опять валяется не раздевшись и даже со сна пыхает перегаром. На полу лежала трубка. Табак курили многие, но женщины старались в своем кругу или в одиночестве. Только пожилые могли себе позволить открыто. Считалось помогает от болей в суставах. По его мнению, скорее заставляло страшно кашлять и плохо влияло на дыхание. Чуть ли не единственная вещь, в которой он сходился в неодобрении с церковью.

Подобрал трубку, собираясь положить ее на столик и тут его пробило снова. Он внезапно почувствовал себя в шкуре собственной матери. Это накатило и ушло, оставив какие-то обрывки и куски. Но теперь он смотрел на нее совсем другими глазами. Он помнил, какая она была когда-то в молодости. Мягкая, отзывчивая, веселая, обожающая танцы. Не раз кидалась на защиту несправедливо обиженных и не важно кто эти люди, даже чужие рабы.

Не побоялась встать на пути всем известного пьяницы, готового убить любого с залитых глаз, когда тот гнался за дочерью с плетью, собираясь избить. И ведь фактически пошла против воли родителей, выйдя замуж за пусть и не бедняка полного, но не желающего жить привычной жизнью и уехавшего в тайгу. И пошла за ним, потому что любила, а вовсе не по обязанности.

Шесть детей родила и четверо умерли. Это рвало сердце бедной женщины и тем важнее для нее были оставшиеся. Не зря она надоедала учебой и заставляла выучивать массу, как ему казалось ненужных вещей. В этом был для матери огромный смысл. Она пыталась дать им достойное образование и облегчить будущую жизнь.

Да, у нее имелась слабость, она любила поговорить о своих достигших многого предках и мечтала лишь о том, чтоб ее сыновья пошли по их стопам, а не остались ковыряться в земле. Но она была в достаточной степени добродушна, чтоб не ругать за проделки и шалости и любила хорошие шутки. Даже в детстве Данилу пороли крайне редко и за действительно серьезные провинности.

Он осторожно сел рядом с матерью и положил руку ей на лоб, ощущая, насколько тот горячий. Посидел так несколько минут и ощущая неловкость захотел убрать ладонь. Очень давно в последний раз пытался приласкаться. Сначала ей было не до него, затем он вечно занят и не особо рвался обниматься с вечно пьяной.

— Нет, — сказала она неожиданно ясным голосом и прижала ее своей. — Подержи пожалуйста еще, сынок. Так хорошо... Прости меня, — сказала после долгой паузы.

— За что?

— За то что я забыла о тебе. И обо всех вас. Мне было тяжко, потеряв мужа и я попыталась сбежать в грезы. Спасибо, за сделанное тобой и за напоминание — жизнь еще не закончилась...

Глава 2. Дальние планы.

Рассвет вышел изумительным. Первые лучи солнца окрасили реку в кровавый оттенок. По воде бежала рябь от легкого ветерка, а на противоположном берегу темнела мрачная громада леса. Остается лишь нарисовать огромную картину, не забыв легкие перистые облачка на небе и вставив в красивую раму, повесить в комнате, как то было у тысяцкого в избе. И даже чернеющий на якоре кораблик, создающий неприятное чувство очень уместен для оживляжа этого... как его... пейзажа.

Красоты природы вещь безусловно хорошая, но так и не смог понять в чем смысл рисовать их красками. Может в больших городах или горах приятно смотреть на такие поделки, а правильней человека изображать как есть. Люди хотя бы платят за свой образ на холсте, а то вся эта мазня пустое дело выходят и сплошные траты. Впрочем, сейчас его гораздо больше занимало поведение людей с ладьи. Они поставили парус и двинулись дальше вниз по течению.

Этого Данила не понял. Получается плевать на беглеца? По размышлении вышло два варианта. Либо играют для наблюдателя, то есть него, а сами отплывут ниже и когда он спокойно разложит костер, выйдут на дым без особых проблем. Либо, что гораздо хуже, не особо опасаются его рассказов о случившемся. Надо еще добраться до людей, а в лесу может случиться все что угодно, включая дикарей неприветливых. А потом слово против слова и все трое (если выживет Акинф, то и четверо) дружно заявят на любом суде, что он напился и напал без всякой причины. Неизвестно еще кому скорее поверят. Молодому незнакомому парню или хорошо известному солидному купчине. Как бы с головой на расправу не выдали.

И что теперь делать? А что собственно возможно, кроме как выходить к людям! А вот на месте надо хорошо думать, кому и что говоришь. Незачем загадывать. Так... Что я имею? Практически ничего. Полный и окончательный нуль для начала, как говорил отец. Только рубаха с штанами, несколько мелких монет в потайном кармашке пояса, полученных в дорогу и нож. К счастью, совершенно не помня в какой момент, успел сунуть в ножны и не потерял немалую ценность по теперешним обстоятельствам. Хорош бы он был без малейшего инструмента. Даже сапоги остались на борту вместе с остальными вещами.

Жальче всего любовно собираемые, покупаемые и изготовленные инструменты на все случаи жизни. В ящике, с собственноручно прилаженной ручкой, в отдельных частях хранилось множество полезных вещей. От топора и пилок, до резцов для работы по дереву, металлу и мелких приспособлений механика. Напильники и отвертки, клещи, кусачки, щипчики, молоточки, сверла. Даже собственноручно изготовленная наждачная бумага, из посыпанной черными опилками парусины, смазанной крепким рыбьим клеем. Все это добро могло стоить немалую сумму у знатока.

Вобщем, в чем бы не была причина ухода ушкуя, надо уходить подальше. Но босым по лесу не очень пошляешься. Крайне удачно, наличие ножа. Значит можно изготовить лапти. Мало кто ходит в них, разве последнее отребье, но общие представления о процессе имеются. Приходилось плести корзинки, короба. Присмотрев ближайшую подходящую липу, принялся снимать лыко полосами, прикидывая необходимое количество.

Конечно правильно размочить, тогда гибкость улучшается. Материал не ломается и легко гнется в нужную сторону. К сожалению лучше долго не задерживаться здесь. Береженого бог бережет. Потому пока сойдет чисто подошва. Чтоб держалась, отрезал от рубахи широкие рукава, употребив их на онучи, благо не шелковая, обычный лен. Прикрепил все это скороспелое изделие лыковым шнурком и поднялся, пару раз притопнув.

Нормально. Не сваливается. Пару дней продержится, прежде чем развалиться. Позже надо озаботиться нормальными лаптями, но в данный момент желательно оказаться подальше отсюда. Идти вдоль реки удобнее и точно не собьешься с направления, но сейчас опасно. Очень не хочется выйти прямо на засаду, если где-то ниже делает петлю. Тогда они просто подождут его на излучине. Сам придет в 'ласковые' объятия. Идти напрямик безусловно риск, но тут уж придется выбирать между плохим и опасным. Или это все ерунда и на него махнули рукой? Ой, не верится.

Куда идти? Назад по реке — глупо. Где-то там еще и часть команды поджидает. Могли знать о сомнительных планах приятелей и выйти на ушкуйников, отдаться в недобрые руки. Вперед — неизвестно где город. Если ушли в сторону по притоку, все равно людей проще искать по прежнему маршруту. Солнце вставало там, восток известен. Прямая дорога на запад ждет. Рано или поздно упрется в горы и встретит людей. Хотя правильней двигаться на юго-запад. Подозрение в сильном заходе на север оформилось достаточно прочно. И поскольку он все равно не в курсе прежнего маршрута можно особо не волноваться раньше времени, определяя обратный путь чуть левее лаптя от солнца. Главное на запад.

Леса Данила не боялся, не тот месяц. Зимой без одежды и оружия — верная смерть. Сейчас на носу травень и надо быть убогим, чтоб не найти пропитание. Тайга начиналась прямо за их поселком. Многие больше проводили в ней времени, чем на поле. Охота считалась правильным и уважительным занятием для мужчины. Отец ходил постоянно и его с собой брал. До дикарей, живущих одними дарами чащи и не подозревающих о ржи с пшеницей ему конечно далеко, но шансов выжить уж точно побольше, чем в драке с кормщиком и его подручными. Без ножа пришлось бы плохо, а так впереди нелегкая, однако проходимая дорога.

Когда солнце уже слегка перевалило за высшую точку, намекая, что время идет к обеду, он обнаружил на дереве тетеревов. Случайный ежик, на свое несчастье попавшийся, которого собирался запечь в глине, уже не показался при виде птиц таким уж аппетитным. Стараясь не делать резких движений, Данила обломал молоденькую иву, проверил гибкость и хищно ухмыльнулся. На петлю, привязанную к концу палки, пустил очередной кусок рубашки. Она стремительно уменьшалась в размерах, но это не самое худшее, что с ним случилось.

Тихонько, подкрался к дереву и очень осторожно, буквально замирая на каждом движении, поднес ловчий шест к ближайшему тетереву. Попытался затянуть, но получилось неудачно. Птица, выразив возмущение, передвинулась на ветке, оправдав давнее мнение о наибольшей тупости их породы в сравнении с остальными летунами. Со второго раза нападение вышло более удачным. Скользящая петля затянулась и он стащил глупую курицу на землю, одни резким ударом избавив ту от страданий. Вот теперь тетерева нечто странное заподозрили и заполошно кудахтая взлетели, удаляясь от подозрительного двуногого. Видимо перестарался с хлестким действием или кровь почуяли.

Уже голодным не останусь, решил Данила, с сожалением глядя вслед спугнутой добычи. Настоящий охотник бы взял не меньше парочки. Только ему и не требовалось подходить близко, возразил сам себе. Дробью или стрелой с расстояния бы снял. Пока что пора сделать привал, а лучше ночевку и хорошенько покушать. А для этого требуется добыть огонь. Каждый приличный человек, уходя надолго из дома, берет с собой кресало и огниво. Его уплыли с остальным добром в неизвестном направлении навсегда. И хоть никогда раньше не приходилось этим заниматься, пришло время воспользоваться самоедским способом.

На словах все просто: вращаешь сосновую палочку в сухом чурбаке с большой скоростью. Руками это неудобно, потому используют лук. Крайне важно при этом оставлять желоб для поступления воздуха. Раз, два и готово. На деле он все время посвятил поиску подходящих инструментов. Если вращательную палку размером со стрелу не так сложно обнаружить и прямо на ходу обстругать кончик, то чурбачок должно быть твердым, одновременно сухим, то есть уже от умершего дерева. Причем гнилые остатки не подходят. Не так легко найти подходящее. Потом еще выдолбить подходящее отверстие и тщательно срезать заусенцы.

Нормальное деревце под лук проще всего отыскать. Даже березка подойдет. Это ведь пока заготовка — грубая, без отделки, но упругая и подходящая для нужной цели. А вот тетива совсем другое. Ничего более подходящего, чем шнурки у рубашки, закрывающие ворот, под рукой не имеется. Волосы слишком короткие и не подойдут, а сухожилие, обычно используемое для этой цели надо еще добыть, что совсем не просто без оружия.

Ну за неимением нужного, придется воспользоваться заменителем и радоваться, что хотя бы нож имеется. Искать подходящий камень, для резки и рубки деревьев занятие не из самых приятных. Особенно на голодный желудок. Да и мудохаться достаточно долго, изображая топор.

Чуть ли не впервые в жизни искренне помолился, прося Господа помочь. Правду говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Вставил острие сверла в дырку, положив расщепленные на мелкие кусочки кору. Мысленно перекрестившись, стал двигать лук перпендикулярно сверлу вперед-назад, заставляя его вращаться.

Не так это легко, как кажется. Сначала пошел дымок, быстро выдернул свой инструмент, давая дополнительный воздух и принялся подсовать мелкие сухие щепки. Затем в ход пошла уже целая ветка и он принялся счастливо приплясывать у разгоревшегося костра. Руки болят — ерунда. Когда впервые трех коров подряд мальчишкой доил, тоже сводило и даже ночью не прошли. Потом привык.

Первый этап успешно пройден. Еда имеется, огонь тоже, трут он сделает. Голодуха не грозит. Теперь кушать, заняться доведением лука до ума и спать. Дорога впереди не близкая и надо бы найти еще подходящие заготовки для стрел. Не такое уж простое дело, как кажется. Абсолютно прямые ветки в природе не часто попадаются. Перья для стрел у тетерева взять, наконечники хотя бы обжечь на огне. Копье? Сомнительна необходимость и насаживать самую большую драгоценность — нож в качестве острия крайне не хочется. Всадишь какому оленю, а он убежит с ним. Лучше подходящую дубину найти. А по ходу смотреть под ноги внимательно. Может найдутся кремень или обсидиан. Хотя последний вроде бы только в горах обнаруживали.

* * *

— Неужели сделал? — преувеличенно-восхищенно, вскричал Иван Вышатич.

— Ага, — односложно подтвердил Данила, осторожно разворачивая холстину и извлекая оттуда увесистые часы. Теперь их требовалось повесить на прежнее, сиротливо пустое место.

Он прекрасно знал, тысяцкий при всем хорошем отношении к нему, доверил посмотреть наиболее ценную и вызывающую неподдельную зависть знакомых и соседей вещь исключительно от безысходности. Исправить поломку никто в округе не мог. Единственный часовщик жил за пару сотен верст, если не дальше и прославился в основном запоями со скандалами. Да и тому пришлось бы заплатить порядочную сумму серебром. Данила обойдется гораздо дешевле и без монет. Лошадей для вспашки, пару холопов на посевную и уборочную, да ткани с кое-какой мелочью из собственного магазина, то есть практически задешево.

Данила сам взялся и не столько из желания подработать, пусть и это имело достаточно весомый смысл, а хотелось потрогать руками и разобраться в механизме. Кто б ему позволил ковыряться в исправных часах! А так, вроде и терять особо нечего. Не он, так никто. А вещь дорогая и как выражается мать — статусная. Любой посетитель при виде ходиков впадает в изумление.

Самое главное они особо и ни к чему. Время считают до сих пор от восхода солнца, получается количество часов постоянно изменяется. Летом их больше, зимой меньше. Никого не удивляет, с детства знают как надо, а прибыть ровно к такой-то минуте и в голову не стукнет. Механический отсчет важен для церкви с определением праздников и надувания щек. Остальные и так замечательно обходятся привычным образом.

— И что там было? — в очередной раз, изучая хорошо знакомого умельца, спросил Вышатич. Ничего особенного с виду. На улице таких пяток на пучок. Простоватый на вид, с натруженными руками и достаточно крепкий, но не богатырь. А мозги работают, как ни у кого в округе. Все-таки передается нечто через род, не зря говорят про хорошую кровь.

— Шестеренка треснула, — пояснил Данила. — Пришлось выточить специально и подгонять, — сказано не без намека. Дополнительный труд и наградить не мешает. Корову дополнительно выдавить из скаредного хозяина вряд ли удастся, но существуют и иные любопытные варианты. — Не так просто было найти подходящий материал.

Он долго возился, чистя бесчисленное количество зубчатых колес, осей и шестеренок. Важно было понять причину отказа работать, а не лезть в тонкий механизм сходу ногами. Очень тонкая миниатюрная техника и ценность прибора, иногда даже самая годность его, зависела от точности и аккуратности выполнения. Разобрать любую вещь не великая сложность. Собрать ее из отдельных деталей иногда настоящее искусство.

Перевел стрелки, специально соединяя их на двенадцати (правильно поставить можно и потом) и с гордостью услышал раздавшуюся музыку. Все семейство Ивана Вышатичи, включая парочку дворовых девок и стряпуху застыли вокруг с разинутыми ртами и восторгом в глазах. Это по-настоящему приятно и сбивало спесь с лучшего рода в городе. Тысячник власть, но мастер здесь Данила и другие ему в подметки не годятся.

Мастерская ему досталась от отца и первые шаги по обращению со всевозможными инструментами прошел под его руководством. Сначала то были несколько простеньких слесарных инструментов, затем появились маленький верстак и тиски. Он в основном помогал, участвуя в починке всякой корабельной снасти, получая попутно уроки с объяснениями, что есть 'матка' и как она работает, а также о звездах, помогающих путешественнику ориентироваться. Да много всякого он узнал как бы, между прочим, в ходе почти игры, создавая под руководством отца маленькие модели механизмов и игрушки.

А потом вдруг все внезапно рухнуло. Обычный порез и стремительная смерть от горячки, заставившая подставить спину под тяжесть всего хозяйства еще в самом юном возрасте. В этой обстановке работа в мастерской по заказу или для собственного удовольствия дарила отдых и несомненную пользу. Не только выучился хорошо владеть топором, пилой и рубанком, но овладел циркулем и линейкой, умел составить чертеж и знал что называется масштаб и зачем тот потребен.

— У Данилы истинно 'золотые руки', — сказала жена тысяцкого. — такую работу сотворил! Настоящий строитель.

Она вовсе не имела в виду каменщика, складывающего соборы или крепость. 'Строитель' в понимании местных (мать смеялась и говорила с превосходством бывшей жительницы Китеж-града — необразованные люди) означал мастера ремесленника, способного не просто повторять чужие изделия, но и улучшать, а также изготавливать новые, никому прежде не ведомые и полезные вещи. Впрочем такой мог бы и дом построить без особых проблем. Звали ж Данилу печь сложить, хотя он и молод.

— Да, да, — радостно поддержала ее дочка, — у отца Федора до сих пор нервный тик случается при известии о новых постройках нашего лихого мастера.

Вся остальная компания дружно залилась смехом. И ведь ничего ужасного не случилось. Просто поставил на огороде чучело, которое при легком ветерке начинало крутиться и размахивать руками, распугивая пернатых. Кто ж знал, что бабка Татьяна как раз мимо проходить станет и перепугается не хуже ворон.

Мало того, побежала в церковь, жаловаться на нечистую силу и целый отряд святош заявился с крестами и святой водой. Хорошо отец Федор все ж не совсем пенек и колдовства в том явлении, внимательно изучив пугало, не усмотрел. Даже не стал налагать епитимью или требовать порки. Выслушал пояснения и удалился, попеняв на плохую посещаемость церкви. А многие бабки до сих пор стараются мимо не ходить, подозревая невесть в чем.

— К ручному труду, слесарному и столярному делу, у Данилы несомненные способности, — твердо отрезал Вышатич. — Он может далеко пойти, коли дурью маяться не станет.

— Это ты о чем батюшка? — заинтересовано спросила дочка, наивно хлопая глазками.

— А чтоб не запил, как средь мужиков водится. Настоящего дела здесь нет, вот и заскучает, — вмешалась жена хозяина.

У Данилы осталось стойкое впечатление, что речь шла вовсе не о том. Как бы на Марию не намекал тысяцкий. Ну да, шастает он к той, когда муж в отлучке и ничуть не жалеет. Но ведь стерегся всерьез. Неужто видели ночью? это кто ж такой глазастый и зачем докладывать моментально побёг.

— Все, — сказал хозяин,— нечего торчать столбами, насмотритесь еще на часы. А ты, — это уже парню, делая призывный жест, — идем со мной. Есть у меня кой чего для тебя, Никифор, — то есть приказчик в магазине и одновременно зять через старшую дочку, регулярно мотавшийся за товаром на западные земли, — привез.

На столе в отдельной комнате, где тысяцкий обычно занимался делами, лежал небольшой отпечатанный в типографии томик, заметно потрепанного вида с надписью на обложке 'Межевание'.

— Можно? — спросил с замиранием сердца Данила.

Книги были редкость и немалая ценность. Они делились на два вида — рукописные (в основном старинные, на пергаменте, соответствующе и стоящие огромные суммы) и печатные. Которые в свою очередь подразделялись на три категории.

Первая — имеющие отношение к божественному. Библия, Евангелия, Книги Исхода, Псалтырь, Часовник, Часослов, Шестоднев, Большой Катехезис, Стоглавый Собор, Жития Святых, молитвенник и многое другое. Они даже оформлялись сходным образом с рукописными. Печатая книги, старались подражать древним образцам не только в украшении, но и манере письма.

Основной текст писался 'полууставом' черными чернилами. Заглавия исписывались киноварью (красными чернилами). В названиях нередко использовалась 'вязь', а в заключительной части текста помещалась орнаментная концовка. Произведения украшали инициалы, буквицы и миниатюры.

Вторая — это образовательные и познавательные. Буквари, брошюры обучающие науке арифметике, грамматике, истории. Для желающих совершенствоваться и любознательных руководства и справочники по медицине, всевозможные травники, с рецептами лекарственных настоек и рисунками нужных растений. А также о сельском хозяйстве, животноводстве, механике, физике, химии, геологии, астрономии, домоводству, охоте, оружию и огненному бою.

Несть числа всяким вариантам и наукам. Если, к примеру, об охоте, так попутно о поведении и видах разных зверей, ловушках, капканах, воспитании собак, лошадей, ловчих птиц и правильных традициях. И все это может быть в одном или нескольких томах. Украшенных рисунками или один текст. В красивых обложках или обычной коже.

Третья — книги для индивидуального чтения (религиозные, в т.ч. нравоучительные, благочестивые) и светские (беллетристические и исторические). При этом и бумага была разных сортов и качества, что повышало стоимость произведения в зависимости от качества иногда очень значительно.

Объединяло их одно — все они печатались с разрешения Патриархии на ее печатном дворе и стоили немало. Фактически немногие могли себе позволить иметь личный экземпляр даже духовных. Ничего удивительного, что даже Вышатич, считавшийся по праву у них первым богачом, раскошелился не на новый томик, а поддержанный. Такой стоит заметно дешевле и тоже пользуется немалым спросом.

Дома у них имелось больше двух десятков самых разных, не считая церковные труды: про механизмы, арифметика с геометрией, исторические труды, сочинения по экономике, географии и даже греческие мифы. Практически все он выучил местами наизусть, многократно перечитывая.

— Конечно, — разрешил хозяин. — Для того и звал.

Данила осторожно открыл и просмотрел список глав. Математика, топография, черчение и межевые законы. Геометрию с тригонометрией и рисованием чертежей освоил самостоятельно по отцовской книге. Самая ценная вещь в доме, после древней книги Второго Исхода и Библии. Даже материнские бумажные сокровища, часть которых относилась к временам до Беловодья, по которым он учился, много давшие для состояния ума, не столь интересны. В отцовой имелись даже эти новые цифры, вместо привычных буквенных обозначений. Гораздо удобнее и легче вычисления производить

— Ну и как?

— Так быстро не разобрать в подробностях, — ответил честно, — но похоже ничего неизвестного мне не присутствует. Справился бы. Вот межевые законы не мешает переписать. 'Русской правде' давно не соответствует и такие вещи иногда полезны.

С недавних пор в Беловодье официально пользовались четверогранным поприщем, под которым подразумевалась квадратная площадь со стороной в 1000-саженную версту. Гораздо удобнее прежних четвертей, однако такое не все знают. Кое-кто до сих пор считает в 'плугах', то есть мерах, с которых платили налог. А они в разных княжествах из-за почвы и дополнительных выпасов могли оказаться очень разными.

— Уверен, что справишься?

— Конечно. Только зачем это здесь?— спросил прямо, поднимая голову.

До сих вполне хватало в записях приблизительно такого: '...от холма с закругленной вершиной на юго западе до реки, а оттуда по течению до границы участка Петра по прозвищу Бородавка...'. Земли много, просто поднимать целину и вырубки дело тяжкое. Многие предпочитали перебираться на новый участок с истощением почву. При выжигании несколько лет урожай высок, затем быстро падает.

— Я вам на вскидку назову парочку книг гораздо полезнее в наших условиях. А это... Не помню, чтоб кто-то из-за участков всерьез ссорился. Лес большой, у реки лугов полно.

— В корень зришь, — одобрительно сказал тысяцкий. — Да не все слышал. Зимой в Тмутаракани княжеский съезд был. Постановили 'каждый пусть держит землю свою через старшего в роду'.

— И что? Не в первый раз с провозглашения отмены лествичного права наследования. Хотели прекратить бесконечное дробление отчин. Этому и в школе батюшка учил. Дату вот не упомню, но после великой замятни и объединения межуральской Долины с Поморьем Константином. Потом все равно с его смертью дети передрались и развалили Великое княжество. Ссориться и воевать, считая себя равными, князьям нисколько не мешает и целование креста.

— Теперь на съезде присутствовал и Патриарх словенский.

— И что?

— Никогда не задумывался, кто правит на самом деле в Новороссии? Почему до сих пор сохранялось понятие большой отчины?

— Потому что она принадлежит всему правящему княжескому роду, происходящему от единого прародителя.

— Нет. Так говорят, но нет. Потому что все земли, включая занятые такими как мы, выселенцами, относятся к ведению Церкви. Они тоже власть, в чем то параллельная княжеской, в чем то соединявшаяся с ней и дополнявшая. И я говорю не о духовной, а административно судебной. Наш отец Федор какие дела вправе разбирать?

— Разводы, двоеженство, о не церковных формах брака, — подумал и уверенно закончил, — изнасилование, нарушение церковной собственности, в том числе и земельной.

— О! — внушительно сказал Вышатич, поднимая палец. — Собственность! Многие дарят церкви имущество перед смертью и для отпущения грехов. Иные и землю отписывают.

Данила молча ждал, не нарушая молчания. Переспрашивать в очередной раз 'И что?' на прекрасно знакомое не тянуло. К чему-то тысяцкий определенно ведет.

— Сегодня треть западных земель принадлежит Патриархии и в отличии от князей у Церкви единое руководство. Она одна обладает исключительным правом судить игуменов, монахов, попов, дьяконов и другие категории церковных людей. К ее ведению отнесена служба мер и весов, участвует в законотворчестве. Но что важнее, играет первую роль в межкняжеских отношениях и спорах. Она очень изменились. Когда-то признавала своим главой великого киевского князя, после Исхода Тмутараканского. Те имели право вмешиваться в церковные дела и обладали правом участия в поставлении епископов. Теперь все иначе. Великий князь после замятни отсутствует. Передача столов по прежнему порядку отменена.

— Отец говорил, после войн с поморянами для словен нет внешних угроз, зато земли сколь угодно. Потому и центральная власть ослабла.

— Княжеская! А церковная растет. Конечно существовали случаи непослушаний, а иногда и гонений на церковных иерархов. Но это в последний раз было добрых сто лет назад. Сейчас без сотрудничества с высшими иерархами князья не могут обойтись. От слова совсем! Иной раз большие монастыри вроде святых Иллариона, Гермогена, Филарета или Мануила могут выставить оружных людей не меньше, чем Китеж и уж точно больше Смоленска с Новгородом и Тверью. И спорить с монахами стало откровенно опасно. Вот на съезде они и продавили решение о полном межевании. Теперь каждый, считающий себя владельцем земли обязан по постановлению съезда согласовать границы участков, определить координаты межевых знаков на местности, а не просто где камень стоял и определив площадь участка по полученным знакам, сохранить документ с подсчетами, именами владельцев и размерами выплачиваемых податей.

— И почему никто не замечает? — скептически спросил Данила.

— Это здесь, далеко от населенных мест не видно. Нам есть позволение на участок семье две тыщи десятин или три, без разницы. Сколько поднял — твое. Все равно больше 15-20 десятин силами одной семьи не вспашешь. Правда... наверное и там простые люди не замечают изменений. Они же не вдруг случились... Зато бывая время от времени невольно видишь разницы с прежним.

Он замолчал и подумав, сам себя погладил по бороде знакомым жестом. Отец предупреждал, когда так делает, нечто недоговаривает и надо быть особенно внимательным.

— Ладно, давай вернемся к нашим делам, — тряхнув головой, произнес тысяцкий. — Пока строились, некому было о нас беспокоиться и сажать новое начальство, благо и взять особо с нас и семеземцев нечего. Дороже обойдется держать здесь за княжеский счет тиунов, чем налоги. А вздумай драть серьезно ясак, так дикари сбегут куда подальше. Но мы худо-бедно обжились. Теперь иной расклад. Найдутся и на нашу шею князьки из захудалых, ныне их расплодилось до ужаса. Куча дармоедов и все с огромным самомнением.

— Что будет с городской землей? — после краткого раздумья, спросил Данила. Идея заполучить гонористого чужака на место хорошо знакомого, пусть и не ангела с крыльями, но выборного и достаточно справедливого Вышатича крайне не понравилась. Наложит лапу на все ценное и без правильных границ участков станет стравливать при любом раскладе. Тысяцкий не зря задергался.

— Ее, как и общинную тоже надо замерить. Желательно по божескому сговору, не требуя особой платы.

— Ага, — тут сложно не согласится. На общее благо придется отработать. Но тогда и имущество обмерять за ним.

— Затем составляются межевые книги в двух экземплярах. Один хранится в архиве Патриархии, второй у местной главы власти. Без предоставления выписки запрещена купля-продажа, обмен, дарение и наследство.

И за это Вышатич, подумал Данила, а попутно поселок нечто получит. По закону. Далеко смотрит.

— На все межевание отводится три года. И уже не пройдет запись: начиная от основания оврага рядом с домом отсчитать триста двадцать шагов к северу и сто двадцать до ели, отмеченной в 'сказке'...

Последовала многозначительная пауза. Это понятно. Расплывчато и рискованно при возникновении споров. Эта ель или другая, размер шагов.

— А теперь подумай, откеда столько межевщиков взять сразу? Да еще и чтоб умел эти цифры правильно записать и высчитать? Представляешь, сколь кривды произойдет и кто первый останется обиженный?

— Простые люди, у которых не хватит серебряков на расчет с межевщиком.

— Молодец. Только на самом деле златников. Сегодня корпорация землемеров требует пол ста золотых за год обучения. А скоро и выше задерут. А потом с нуждающихся в их умениях давить станут и втрое возьмут от прежних цен.

— Я возьмусь, — осознав, какое предложение ему сделано и задохнувшись от радужной перспективы, помедлив для солидности, сказал Данила. — Но при двух условиях.

— Да?

— Нужны образцы требуемых документов, включая саму межевую книгу, чтоб не придрались. Как писать, где расчет прикладывать и кто точно заверять работу станет.

— Не препятствие. Прежняя запись с разрешением на поселение еще со Смоленска имеется...

Предусмотрительный у нас тысяцкий, с уважением подумал Данила. Все в загашнике лежит. Правда, с поселком он, похоже, в свое время крепко просчитался. Место не сильно удачное. До сих пор три сотни живет, да по хуторам еще столько же. На звание не тянет, разве сотника достоин, но это уже давно чисто должность, а не воинский ранг. Лишний раз подчеркнуть, что не назначен и не посадник. Много больше прав имеет по закону.

— ... новую достанем.

— И я не стану переделывать участки за чужой счет даже в твою, Иван Вышатич, пользу.

— А и не надо, — сразу ответил тот. — Лучше официально пререзать к прежнему дополнительно пустошь с лесами. С людьми я поговорю.

— Тогда и подать вырастет.

— Она по-любому изменится. Раньше платили общую сумму и распределяли советом. Теперь каждый за себя станет отвечать.

А вот это действительно неприятно. Бедным или кому удача не пришла по независящим причинам, община помогала до сих пор. Теперь все изменится.

— Уйдут.

— Куда? В другом месте лучше? Там целину поднимать придется. А через пять лет, как обустроишься, заявятся мытари и налог стребуют. Как у нас в свое время. Станут иные ломаться, — после паузы пренебрежительно сказал, махнув рукой. — Им лишь бы прокормиться, да выпить. Река рядом, охота не возбраняется, глядишь и от земли откажутся.

Кажется его планы простираются много дальше моих представлений и я пока мальчишка, чтоб с матерым купцом всерьез тягаться, с уважением подумал парень.

— Насчет оплаты...

— С чего это обижу? Вот и книгу дам навечно. В подарок.

Забавно, а ведь не сомневается, что смогу. Приятно, черт возьми!

— Нет, правильно обговорить цену моей работы, — заявил Данила вслух.

— Так люди все разные, — проникновенно сказал Вышатич, — у иных и нету ничего. Как заранее решать?

— А по размеру участка. Чем больше, тем дороже.

— А как считать, если чересполосица?

Начиналась торговля и ему конечно не сравниться со съевшим стаю собак с пудом солью на подобных сделках, однако сразу соглашаться на первое предложение себя не уважать. Пусть понемногу, но если с каждой семьи в округе получить оплату в том или ином виде, немалое подспорье для своих выйдет. Из ямы они точно выползут и чем больше сейчас сумеет выбить, тем больший запас на будущее получит. Денег, скорее всего, с местных особо не поиметь. Лишнего серебра ни у кого не водится. Но можно брать услугами и получить много должников.