Zemlya za okeanom(plus12)

Глава 41 ( февраль -июль 1854г.)

Тревожные месяцы *(1)

"Почти одновременно с вестью об Инкермане в России, во Франции и Англии стала распространяться неожиданная для всего света новость, которая сначала принята была с известной недоверчивостью, но оказалась совершенно верной и в России явилась лучом солнца, вдруг прорвавшимся сквозь мрачные тучи, а в Париже и особенно в Лондоне вызвала нескрываемое раздражение и огорчение: союзный флот напал на Новороссийск и, потерпев урон, удалился, не достигнув ни одной из поставленных себе целей.

Город, находясь на противоположной стороне земного шара от столицы, никогда не впадал в летаргический сон и не ведал затхлой болотной тишины провинциальных городов. В нем всегда бушевали страсти, действовали люди энергичные и решительные. Пушки Новороссийск сотни раз отвечали на салюты фрегатов и барков под Андреевским флагом, оканчивающих здесь первую половину своего плавания. Частыми гостями были иностранцы — китобои, купцы, научные экспедиции.

Это был шумный океанский перекресток.

В масштабе Крымской войны блестящая победа под Новороссийском была лишь эпизодом, но эпизодом, который историки впоследствии сравнивали с гангутской и другими победами русского флота."

Великобритания, не получив ни кусочка побережья Северо-Западной Америки, не смирилась. Исчезнувшая в 1845г. полярная экспедиция Франклина послужила удобным предлогом для "обследования" английскими кораблями побережья Русской Америки.

Адмирал Федор Петрович Литке, человек в суждениях очень осторожный, писал по этому поводу в Иркутск генерал-губернатору Восточной Сибири: "Идея искать Франклина на Северо-западе до того сумасбродна, что в практической голове англичанина она могла возникнуть только с целью служить ширмою какой-нибудь другой задней мысли, менее наивной, но более натуральной".

А в Англии даже не находили нужным скрывать своих планов. Широкой публике пресса представляла расширение Канады до Тихого океана делом необходимым и к тому же нетрудным. "Небольшого числа воинских сил достаточно, чтобы русский грифон сделался совершенно любезен. Имея в своих руках страну, богатую золотом, мы должны владеть и соседними с ней берегами."

Французские апетиты не уступали английским, но возможности их были меньше. Миссионер Франсуа Бланше, проповедуя индейцам слово Божие, не упустил случая разведать бассейн Орегона. Плодами "трудов" святого отца морской штаб не преминул снабдить перед войной эскадру де Пуанта, входившую в объединенную эскадру.

Нельзя сказать, что директора РАК прозевало опасность. Ссылаясь на посещение Новороссийска в августе 1853г. британским фрегатом, а также на газетные статьи, Главное правление справедливо отмечало, что англичане обращают пристальное внимание к русским колониям в Америке и хорошо осведомлены об их положении и реальных силах.

Председатель правления Политковский переговорил по этому поводу с управляющим МИД Сенявиным и министром финансов Броком, а заручившись их поддержкой, в январе 1854г., обратился в правительство с официальным представлением.

"Поскольку можно опасаться неприязненных действий против колоний только от Англии без всякого участия американцев, оказывающих компании всегда дружелюбное расположение ... необходимо обратить преимущественное внимание на отклонение тех опасений, которые могут угрожать колониям при разрыве с Англией, что возможно поправиться тесной связью нашей с Северо-Американскими Штатами."

Одновременно правление предполагало "имеющиеся в Новороссийске средства обороны расположить так, чтобы порт был обезопасен от неприятельских покушений со стороны, по крайней мере, мелких неприятельских судов".

Директора РАК имел надёжные основания, расчитывая на поддержку южного соседа. Отношения России с Соединенными Штатами складывались в то время весьма благоприятно. Беседуя с новым поверенным в делах в Вашингтоне Эдуардом Андреевичем Стеклем (А.А. Бодиско умер 23 января 1854г.), президент Франклин Пирс не скрыл от него, что Соединенным Штатам возможно не удастся быть нейтральными. А присутствовавший на беседе госсекретарь Вильям Марси даже заметил, что действия Англии и Франции "в сильной мере русифицировали нас".

Нессельроде доложил о представлении РАК императору и Николай Павлович, на просьбу Компании, дал "милостивейшее соизволение".

Получив официальное согласие Правления в марте 1854г., Стекль предложил вице-консулу в Сан-Франциско Костромитинову "сделать фиктивную продажу кораблей, принадлежавших РАК обществу, учрежденному в Сан-Франциско гражданином Сандресом ... а также в случае возможности организовать действия каперов в Тихом океане".

Предложение Стекля о "мнимой продаже" компанейского флота привело к несколько неожиданному результату. Костромитинов подписал не более и не менее как акт о фиктивной продаже всего имущества РАК расположенного вне американского континента, включая ее земельные владения.

"При обсуждении предложения о спасении от неприятеля наших кораблей возник вопрос, нельзя ли посредством мнимой продажи спасти другие имущества компании... Мне предлагали составить акт на мнимую уступку кораблей, мехов, товаров и прочей движимости нашей компании, а также некоторых земель со всеми угодьями, как-то Русские острова и владения на Сандвичевых островах, с тем, чтобы акт этот хранился у меня и предъявлен был только в случае надобности. Если бы по несчастию мы потеряли колонии, тогда посредством сего акта американцы объявили бы на оные свои права, а чрез это был бы повод к вмешательству в это дело правительства Соединенных Штатов".

Трудно поверить, чтобы скромный консульский чиновник самостоятельно мог придумать столь хитроумный и смелый план. Из текста донесения можно заключить, что идея исходила от его партнеров, у которых не было недостатка ни в инициативе, ни в практическом опыте. "Дело это было столь великой важности что я ужаснулся последствий в случае какой-либо неосторожности, и поэтому предложил американцам действовать по сему предмету в Вашингтоне... Самое важное затруднение при составлении сих актов будет в том, чтобы они имели законную форму. Для сего необходимо иметь в виду время отъезда Сандерса отсюда в Петербург, т.е. задние числа". Соответственно в направленном Стеклю проекте не была проставлена дата заключения контракта. Аналогичное донесение Костромитинов направил правителю Митькову. Вице-консул вновь подчеркивал, что акт этот может быть "предъявлен в случае крайности". Решиться на подобный шаг вице-консул мог только в исключительных обстоятельствах, при наличии прямой угрозы захвата русских владений объединенными силами союзников. "Известно,— писал он Стеклю и Митькову, — что враждебные державы при первом известии о войне с Россией предполагали предписать командующим англо-французскими морскими силами в Тихом океане, отделив до 12 судов разного ранга, послать их для нападения на наши колонии в Америке, особенно на порт Новороссийск, как весьма важный пункт для будущих военных операций... Он едва ли выдержит нападение даже двух военных судов; о прочих поселениях наших в Америке можно сказать — еще менее. Отдельно англичане имеют особый интерес к нашим владениям на Сандвичевых островах, а французы — к Русским островам, которые считают своими."

Превосходство морских сил союзников ни у кого не вызывало сомнения. В сложных условиях начавшейся войны Костромитинов, получив формальное согласие Митькова и не дожидаться санкции Стекля, 19 мая подписал с представителем Американо-русской торговой компании Ангусом Макферсоном фиктивный акт о продаже. В соответствии с ним Российско-американская компания за 1600 тыс. долларов уступала своему партнеру в Сан-Франциско все свои 84 китобойные, рыболовные и торговые суда, а также "все имущество, промыслы и привилегии на территории Гавайского королевства и Русские острова...". Договор с АРТК получил одобрение колониального совета и должен был быть предъявлен только в случае крайней необходимости. В письме своему петербургскому начальству Митьков сообщал, что контракт с Макферсоном подписан ввиду невозможности защитить "заморские территории" в случае нападения англо-французских военных кораблей. "Самая сделка основана на полном взаимном доверии".

Договор этот соблюдался в течение всей войны. Фрегат "Фарос", пришедший в Нукухиву заявить права Наполеона III на Русские острова, застал там корабль "Зенобия", на котором прибыл представитель АРТК доктор Томас Коттман и звёздно-полосатый флаг над зданием фактории. Под тем же флагом компанейские китобои и рыбаки продолжали свой промысел, а коммерческие суда снабжали всем необходимым Камчатку и Охотский край, прикрываясь заключённой в Вашингтоне морской конвенцией. Стекль писал Нессельроде в феврале 1855г.: "Наши владения на юге не были ни атакованы, ни блокированы... Лишь боязнь затронуть интересы американцев, тесно связанные с нашими колониями, диктуют Англии такую линию поведения, так мало схожую с ее действиями в Балтийском, Белом и Черном морях или на нашем северо-западе, где ее морские силы несут опустошение и разорение жителям побережий. Г-н Марси заверял меня, что на протяжении последних месяцев английская миссия в Вашингтоне была начеку (sur le qui vive), чтобы узнать, является ли реальной продажа наших южных владений американцам."

Так как Австрия и Пруссия, традиционные союзники России, заняли откровенно враждебную позицию, возросло значение дружественной позиции Соединенных Штатов. Уже во время первой встречи с новым посланником Томасом Сеймуром в марте 1854г. император выразил надежду, что симпатии СШ будут на стороне России и что торговля между обеими странами будет продолжаться. И симпатии общественности действительно были на стороне России. В подтверждение этого можно привести немало конкретных примеров, самым ярким из которых стал приезд в Россию большой группы бостонских врачей-добровольцев с целью оказания помощи раненым. Правительство также придерживалось прорусской позиции.

В апреле 1854г. госсекретарь Марси предложил Стеклю заключить конвенцию в духе спасшей молодую республику декларации Екатерины II о вооружённом нейтралитете 1780г. Соглашение предусматривало два основных положения: 1. флаг прекрывает товар (то есть груз, принадлежащий воюющей стороне, не подлежит захвату, если он находится на нейтральном судне); 2. нейтральная собственность на борту судна воюющей стороны также не конфискуется (исключая военные грузы).

Как только в Ст.-Петербург пришло известие о предложении Марси, немедленно были отправлены Стеклю полномочия "постановить в формальном акте те начала морского права нейтральных ... признаные необходимым условием для свободного мореплавания и торговли". 26 мая Нессельроде отправил Стеклю проект конвенции "который мог бы послужить основой Ваших переговоров", а уже 10 июля была официально подписана Конвенция о морском нейтралитете. "Все газеты без различия партийной принадлежности говорят о выгодах, которые должны последовать за этим соглашением." Но первой выгоду получила Компания, несмотря на войну все её суда не отстаивались в портах. Формально они принадлежали гражданам СШ, а их капитаны и часть команды составляли бостонцы. Суда добывали китов, ловили рыбу, совершали рейсы по разным делам колоний и даже вывозили в Шанхай и Кантон накопившиеся меха. Впрочем часть мехов стали, как ранее в XVIIIв., вывозить через Аян в Кяхту. "Таким образом, китоловный и рыбный промыслы и меховая и чайная торговля, составляющая главнейший торговый оборот Компании в России, производились беспрепятственно и во время войны, с изменением только своего обычного пути".

Опасность нависла только над кругосветными барками, которые, находясь в вояже, не могли получить новые документы. Но всё окончилось благополучно и ни один из них не попался. "Нижний Новгород" капитан-лейтенанта Леонова и "Одесса" лейтенанта Суткового, которые имели немного груза, удрав от блокирующих фрегатов нагло проскочили в Сан-Фрациско. Остальные предпочли отстояться в нейтральных портах, дожидаясь распоряжений начальства.

Отдельная история произошла с "Керчью" капитан-лейтенанта Скоробогатова, вышедшей в январе 1854г. из Новороссийска с грузом пушнины. По дороге барк побывал в Кантоне, где обменял меха на чай. В Кейптаун "Керчь" не заходила и о начале военных действий Скоробогатов узнал уже в Атлантике, на острове св.Елены.

"Опасаясь встретиться с английскими крейсерами вначале решено было немедленно следовать в нейтральную Испанию, однако позже Василий Семенович (Скоробогатов — А.Б.) принял иной план, лихой и рискованный, но сулящий при успехе оградить компанию от коммерческих убытков...

Я (мичман Каскуль — А.Б.) и мичман Нахимов*(2) "напившись" в портовом трактире, "проболтались" морякам одного гамбургского судна что барк пойдет на Балтийское море Английским каналом. Британские агенты, тут-же все узнав, заскрипели перьями и, благодаря их донесениям, четыре фрегата были отряжены для крейсирования в проливе. А тем времене мы, гордо неся на гафеле флаг Российско-американской компании, обогнули Британские острова с севера, свободно пересекли Северное море и успели укрыться в Гамбурге прямо под носом у английского фрегата."

В отчёте Главного правление об этом прорыве писалось: "Столь смелый и решительный подвиг капитан-лейтенанта Скоробогатова возбудил общее одобрение и сочувствие жителей Гамбурга, со стороны же Компании принят был с особенной благодарностью". Благодарность выразилась в двойной премии и ходатайстве, благодаря которому Скоробогатов был награждён орденом св.Анны 3-й степени. Награды соответствовали доходам. Из-за блокады цены на чай в европейской России поднялись вдвое.

Одновременно с подписанием Морской конвенции в Вашингтоне, в Ст.-Петербурге был подписан другой договор. Президент АРТК Бенджамен Сандерс, не добившись от Митькова желаемых льгот, решил отправиться в Россию для прямых переговоров с директорами РАК. Предварительно побывав в Вашингтоне, где встречался с президентом Пирсом и посланником Бодиско, в марте 1854г. Сандерс прибыл в Ст.-Петербург и там смог установить деловые связи не только с Главным правлением, но и с высшими чиновниками империи включая гр. Нессельроде и вел. кн. Константина. Предприимчивый делец рисовал заманчивые картины сотрудничества по всему бассейну Тихого океана и предлагал, для начала, заключить долгосрочное соглашение о торговле не только льдом, но также углём, рыбой и лесом.

Великий князь Константин Николаевич горячё поддерживал прожекты Сандерса. На это у него были как личный, так и ведомственный интересы. Как глава морского ведомства он формально отвечал за безопасность заокеанских владений империи. Однако российский военный флот на Тихом океане был слаб и не мог защитить Русскую Америку. Ответственность же за военное отторжение колоний пала бы на главу морского ведомства, то есть на Константина Николаевича, а тот, с его болезненным самолюбием, этого допустить не мог. Кроме того значительную часть высших постов Русской Америке и Компании занимали люди из ведомства Константина Николаевича — морские офицеры.

Сам Константин Николаевич стремился установить самые тесные отношения с СШ. Его благосклонное внимание к бостонцам диктовалось как общеполитическими соображениями, так и собственными либеральными убеждениями — демократические порядки Соединенных Штатов вызывали у него вполне понятную симпатию. Великий князь слыл едва ли не главным либералом России и ярым противником крепостного права. Кроме того, Константину не были чужды и чисто практические соображения — СШ были одной из немногих промышленно развитых и вполне дружественных стран, где Россия могла приобрести современную по тем временам военную технику. В частности, генерал-адмирал намеревался закупить там для военного флота артиллерийские орудия и винтовые пароходы.

15 мая канцлер граф Нессельроде и министр финансов Брок представили императору совместный доклад, в котором отмечали, что "в особенности по нынешним политическим обстоятельствам оказывается весьма желательным соединить сколь можно ближе взаимные интересы американских граждан и наших колоний как для усиления нашей торговли вообще, так и для доставления сим колониям в потребных случаях покровительства со стороны Американских Штатов". Хотя превилегии Компании были уже отменены, оба министра считали, что "обстоятельство сие едва ли может послужить препятствием к заключению компанией на 20 лет предполагаемого контракта... ибо, по всей вероятности, правительство сочтет более полезным продолжить нынешние права и преимущества Российско-американской компании в указанных областях с могущими потребоваться в них по опыту изменениями или дополнениями".

Резолюция императора "Исполнить" позволила Главному правлению заключить с Сандерсом договор и фактически на 20 лет продлила существование Компании. Контракт был официально подписан 1 июня. В соответствии с ним стороны обязались "добывать и вывозить из колоний лед, каменный уголь, лесные изделия и рыбу в Сан-Франциско и другие города и места Тихоокеанского побережья для продажи или промена на общий и одинаковый риск и для общей и одинаковой пользы... Никакой другой компании, товариществу, частному лицу или лицам не будет дозволено под каким-либо предлогом добывать, покупать или вывозить... вышеозначенных произведений, как-то: льду, каменного угля, лесных изделий и рыбы без письменного согласия обеих сторон." Исключения делалось лишь "для изделий употребляемых для нужд самих колоний или Российского правительства". "Таким образом, — указывалось в отчёте МИД за 1854г. — упрочено предприятие, которое, способствуя сближению с американцами, положит, по мнению начальства наших колоний, твердое основание благосостоянию их самих и тузмного населения".

Но всё это вопросы "большой политики". В Новороссийске же в это время решались "мелкие" местные вопросы, касающиеся судьбы территории размером в половину Европы.

Условия подписаного в Петербурге договора вступали в силу 9 октября 1855г. и должны были действовать до 9 октября 1875г. но уже в мае 1854г. Митьков, с одобрения Путятина, сдал АРТК в аренду на 3 года причал и ледники, общей ёмкостью 4 630 тонн, в Михайловской крепости на Ситхе и угольные копи и причал в Нанаймо на Ван-Ку. По договору партнёры должны были поставлять колониям необходимое им количество угля по 35 долл. за тонну, а с каждой вывезенной тонны угля и льда выплачивать Компании 2,5 долл. Поэтому, когда 2 июля на внешнем рейде Михайловской крепости появился английский паровой фрегат "Бриск", поднявший для маскировки на фок-мачте российский вице-адмиральский флаг, навстречу ему в лоцманском боте отправился представител АРТК Айра Смит. Ему удалось убедить коммодора Брюса в том, что в порту нет русских военных кораблей и гражданских судов, а сам порт арендован торговой компанией из Сан-Франциско, что подтверждается соответствующими документами и звёздно-полосатым флагом на флагштоке порта. Не желая ссориться с Вашингтоном незваные гости вели себя вполне корректно и, угостив агента бренди, отбыли.

Евфимий Васильевич, размышляя теперь, вдали от Петербурга, переменил свои взгляды на американские дела признав, как и Стогов, "невозможность ныне управлять генерал-губернаторством отрешив от власти чиновников компании... Сие было бы сложно даже имей я полный штат чиновников и не ожидая со дня на день известия о начале военных действий противу нас Англии и Франции".

Для защиты побережья необходим был полнокровный военный флот. Последние годы Митьков не раз доносил в Петербург: "Смею думать, что в Восточном океане нам должно иметь военные средства соответственно тем, которые имеют англичане у китайских берегов и Сандвичевых островах". Но несмотря на серьезную мотивировку, планы эти в столице сочли "мечтой и фантазией", приписав их "пылкости воображения г-на правителя". Только начиная с 1852г., когда политическая и военная обстановка и в Европе и на Тихом океане стала накаляться, было принято решение о создании Тихоокеанской флотилии.

Осенью из Кронштадта в кругосветное плавание вышли: 44-пушечные фрегаты "Аврора" под командованием капитан-лейтенанта Изыльметьева и "Паллада" капитан-лейтенанта Унковского и 10-пушечный шлюп "Двина" под командованием капитан-лейтенанта Бессарабского. На следующий год туда же отправились: 52-пушечный фрегат "Диана" под командованием капитан-лейтенанта Лесовского, 20-пушечный корвет "Наварин" капитан-лейтенанта Истомина и 10-пушечный шлюп "Неман" капитан-лейтенанта Шкота. Всё это генерал-губернатор знал. Но знал он также, что "Паллада" сильно пострадала за время своего вояжа. "Здесь слабость и неблагонадежность нашего старого фрегата к продолжительному плаванию подтвердилась неопровержимым образом — он потек всеми палубами и течь была настолько сильной, что вода проникала всюду, и две помпы с трудом с ней справлялись. Сверх того обнаружилось движение в креплениях надводной части. Тщательный осмотр корпуса показал серьезное ослабление набора. Грот-мачта требовала укрепления, да и фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта." Устранить течи не сделав тимбировку, то есть капитальную перетяжку всего набора, было невозможно. Чтобы подготовить фрегат к выходу в море и тем более к бою, требовалось не менее трех месяцев. Прибытие подкрепления ожидалось летом. Но где они находятся сейчас и удалось ли им прорваться через заслоны противника? А если кораблям и удастся благополучно соединиться в Новороссийске, то и тогда сил эскадры будет никак не достаточно для открытого боя с много более сильным противником.

"Рассчитывать на какую либо иную военную помощь колонии не могли. Единственные военные гарнизоны находились в Аяне и в Петропавловске на Камчатке. По штату им полагалось иметь всего 531 человек. В это число входили 46-й 47-й флотские экипажи, строевые гребцы, инвалидные команды, кантонисты и экипажи судов флотилии. Без этих экипажей гарнизоны сокращались ровно вдвое. Кроме нехватки людей там небыло хорошего стрелкового оружия, почти небыло артиллерии, ядер, пороху. Небыло ни одного боевого корабля. Малы запасы продовольствия. Долго можно перечислять, чего не хватало им для прочной обороны. Но об этой обороне также беспокоиться должно было мне, ибо и Камчатка и Аян и Охотск стали частью Американского генерал-губернаторства...

Положение восточных земель было немногим лучше чем западных. Правда провизии тут оказалось в избытке. Полны были пороховые погреба, хватало и стрелкового оружия. Но из 389 пушек, числившихся за различными крепостями, лишь 18 хоть чего-то стоили: 24-х и 36-фунтовые морские пушки и 1 и 12 пудовые бомбические орудия. Остальные — мелкие от фунтовых фальконетов до 6-фунтовых пушки и единороги в 18 и 14 пуда, совсем почти безопасные кораблям сильного противника...

Людей не то что хватало, но было много больше нежели на западе. Два полных 10-ти эскадронных полка драгун. Если все барки доберутся до Сан-Франциско, то вместе с экипажем "Паллады" соберется более 2 000 капгорновцев, офицеров и нижних чинов. Еще более 2 000 моряков с компанейских судов. Правда военного опыта они не имели и большинство из них евреи, но не даром же англичане всегда старались вербовать на свои корабли бывших китобоев, считая их отвагу и бесстрашие наилучшей для военной службы. Адмирал Митьков утверждал, что с индейцев чероков, по старой договоренности, можно потребовать выставить 500 человек вооруженных ружьями. Но даже если призвать в ополчение еще несколко тысячь здешних мещан и крестьян, все равно с такими силами, без пушек, невозможно оборонять даже основные крепости.

Некоторую уверенность внушало расположение Ново-Архангельска. Сложный фарватер Орегонского лимана не позволяет фрегатам и большим параходам подняться до устья реки Виламет, а от малых пароходов можно будет отбиться и с наличной артиллерией. Да и вряд ли англичане с французами рискнут ввязаться в серьезную баталию в глубине материка и без поддержки главных сил.

Иное с портами, крепостями и поселениями расположеных на побережье океана."

Эти строки Евфимий Васильевич писал в 1859г., когда, закончив свою пятилетнюю каденцию американского генерал-губернатора, он возвращался в Россию на "Новороссийске". Пока же, в в 1854г., он работал "самым напряженным образом", а в редкие свободные минуты старался уединиться на батарее, носящей его имя. Безусым мичманом он строил её и теперь, адмиралом, принимал на Путятинской батарее самые ответственные решения. (Так писал сам Путятин и не будем углубляться в психологию.)

"Западные земли генерал-губернаторства решил я пока предоставить их судьбе, полагая невероятным, чтобы враги наши отвлекли какие-либо значительные силы от главной своей цели. Несомненною же главной целью англичан будет захват наших американских владений дабы соединить их со своею Канадой... Обладая подавляющей силой союзнического флота британцы смогут захватить любую из наших крепостей или даже все их. Мы же, со своей стороны, сможем иметь преимущество на суше, партизанскими вылазками не позволяя врагу осесть на русских землях. А чтобы осуществить такое, мне и только мне следовало отдать приказ не сопротивляться напрастно англо-французскому флоту, буде такой придет под стены крепости, а взяв с собою самое ценное и нужное, прежде всего оружие и порох, и поджегши все строения и стены укрываться в деревни дружественных нам индейцев или в заранее подготовленные в укромных местах строениях...

Однако, вместе с Ново-Архангельском, который есть ключ ко всем почти внутренним землям до самой восточной границы с Соединенными Штатами, совершенно необходимо было удержать хотя-б один порт, как базу нашего флота на Восточном океане. Когда бы "Неман" пришел вовремя, возможно было-б надежно укрепить и Москву, и Михайловскую и Святогеоргиевскую крепости. Но с имеющимися в наличии орудиями оставалось нам только держаться за Новороссийск."*(4)

Путятин был одним из тех руководителей, которые, мелочные и ревнивые в обыденной жизни, в периоды чрезвычайного напряжения наоборот, полнее и ярче раскрывают свои организаторские способности и таланты.*(5) Понимая, что в сложившейся обстановке защитить колонии можно, лишь опираясь на обывателей: мещан, крестьян, чиновников, генерал-губернатор к ним и обратился, написав приказ в виде воззвания. В нем говорилось о войне, объявленной России Англией и Францией, возможном нападении на колонии, к чему надо быть готовыми в любое время. Евфимий Васильевич выражал надежду, что население Рус-Ам не пожалеет свои дома, как не пожалели своего великого города московские обыватели во время французского нашествия, и примет участие в обороне. Главы семей призывались в случае непосредственной опасности позаботиться об эвакуации женщин, стариков и детей. К индейцам он обращался с просьбой приютить семьи, лишившиеся своих домов.

"В тяжелые годы нашествия врагов весь народ, как один человек, выступал в защиту своей Родины... Вот почему Россия еще никогда не теряла ни одной пяди земли... Сюда, на край родной земли, заброшена горсть нашего народа. У нас мало войск и пока не от кого ждать помощи. Но мы должны помнить, что мы русские люди и Родина требует от нас выполнить долг... Я надеюсь, что не только офицеры, солдаты и матросы, но и жители в случае нападения неприятеля не будут оставаться праздными зрителями боя и будут готовы с бодростью, не щадя жизни, противостоять неприятелю и наносить ему возможный вред.

Если вы встретите врага, то не иначе как с ружьем в руках. В таких случаях топор, вилы и коса тоже идут в дело. Неприятеля в 1812 году не только что мужики, бабы били чем ни попало..." Заканчивалось воззвание словами: "Я пребываю в твердой решимости, как бы ни многочислен был враг, что мы сделаем для защиты порта и чести русского оружия все, что в силах человеческих возможно, и будем драться до последней капли крови; убежден, что флаг Новороссийского порта, во всяком случае, будет свидетелем подвигов, чести и русской доблести... Если между нами найдутся малодушные, то пусть они тотчас выступят за черту Русских границ, а мы заметем их след..."

Воззвание это 20 июня было разослано и объявлено жителям городов, крепостей и поселений. Страстное обращение Путятина не осталось безответным. Обыватели всех поселений единодушно решили стать активными участниками ожидаемых сражений. Тем более, что генерал-губернатор в своём воззвании обещал сполна выплатить из казны стоимость сожжённых строений. И уж конечно не пришлось им вооружаться вышеупомянутыми топорами с косами. Оружия в каждом доме было предостаточно и куда лучшего качества того, что состояло на вооружении абордажной команды "Паллады".

Некоторая заминка произошла с евреями. 14 июля из Штетла на боте "Царь Давид" прибыла делегация в составе раввина Левина Гельковича и главы общины Исаака Адельсона. Большинство общин Русской Америки доверили им, как главам самого крупного еврейского поселения (в Штетле было почти 3 000 жителей) представлять их интересы перед лицом угрозы вновь оказаться в подчинении законов Российской империи.

Рука РАК была тяжела, но прагматична. Чиновники Крмпании не мешали тем, кто, отслужив положенные 7 лет оставался в колониях, свободно переезжать с места на место, заниматься земледелием или любыми ремёслами, а последнее время, благодаря обширной контрабанде в Калифорнию, и торговлей. Никто не лез с запретами отращивать пейсы и носить ермолки. Никто не мешал выбирать себе раввинов и органы самоуправления, назови их хоть Кагалом, хоть Городской Думой. И никто не препятствовал, если дела не пошли, перебраться в ближнюю Калифорнию.

В общем, до тех пор, евреи Рус-Ам жили неплохо "пользуясь общим покровительством законов, имея свободу не только в личном своем состоянии, но и в законном приобретении имуществ, в земледельческих занятиях и в производстве торговли, промышленности и ремесел", как гласили законы Российской империи, в России полностью анулированные двумя или тремя сотнями именных указов и надзаконных актов, на которые так щедр был Николай I.

Генерал-губернатор долго убеждал "жестоковыйных" еврейских представителей, что так-как "Америка не есть Сибирь то и законы о еврейских Сибирских поселенцах на них не распространяются, а напротив на них полностью распространяются законы о евреях-земледельцах, но не положения 24 июля 1829 года, согласно которым они не могли отлучаться от своих земель более чем на три месяца и лишь в свободное от полевых работ время". Он даже вынужден был дать в том письменные гарантии.

Кроме того Путятину, а также, по требованию представителей, и Митькову, от лица Компании, пришлось подписать обязательство выплатить обывателям Штетла "полную стоимость жилья и протчих строений, буде придется их согласно приказу сжечь при подходе вражеских кораблей" с приложением списка уже оценённых строений. Причём старый и уже почти разобраный за ненадобностью забор, помнивший ещё первый "Патлач восьми огней", превратился в "крепкую стену с башнею", а количество домов увеличилось на треть.*(6)

Ещё более недоверчивыми, нежели евреи, оказались индейцы. Путятин, по совету Митькова, хорошо разбиравшегося в психологии и обычаях индейцев, и учитывая , что в чинук-вава слово "казак" означало "русский", не стал объявлять о создании непонятного казачьего войска. От лица правительства он предложил самым авторитетным вождям, главам федераций, договор о постоянном военном союзе, наподобие того, который ранее заключила Компания.

Индейские представители собрались 23 июля. Между собою вожди успели договориться ещё раньше, поэтому сразу после обоюдных приветствий и выслушав озвученное лично генерал-губернатором предложение, слово взял известный далеко за пределами федерации лушудсид своей мудростью и ораторскими талантами вождь дувамиш Сиэльт. Он искусно осадил Путятина, воспользовавшись тем, что вопреки мнения Митькова, генерал-губернатор вставил в своё предложение вождям несколько намёков на организацию казачьих округов.

"Петербургский Великий Вождь послал нам слово — он хочет заключить с нами военный союз. Великий Вождь посылает нам слово дружбы и заверяет в своей доброй воле к нам. Это делает ему честь, ибо мы знаем, что он вряд ли нуждается в нашей помощи. Мы рассмотрим его предложение, зная, что Великий Вождь обладает бесчисленным количеством могучих воинов вооруженных прекрасным оружием. В то, что скажет Сиэльт, вы можете верить также искренне, как наши белые братья верят в смену времён года. Мои слова как звёзды, они не погаснут никогда.

Как можно признать за нами нашу землю? Это всё равно что признать небо над нами или тепло земли. Даже мысль о том чужда нам. Нам не принадлежат ни свежесть воздуха, ни блеск воды. Как же их можно признать за нами? Каждая пядь этой земли священна для моего народа. Каждая поблескивающая сосновая иголка, каждая песчинка на берегу, туман в смеркающемся лесу, каждая поляна и каждое жужжание насекомого свято в памяти народа и его переживаниях.

Мы знаем, что белый человек не может постичь нашего образа жизни. Для него одно место так же хорошо, как и другое, ибо он, как чужак, который приходит ночью, берет от земли то, что ему нужно. Земля для него не брат, а враг, и когда он побеждает ее, он развивается. Могилы отцов его и наследственные права детей его — в забвении. Вид ваших городов причиняет боль краснокожему. Но может быть, это от того, что краснокожий дик и неразумен.

В городах белого человека нет тихих мест. Нет ни единого места, где можно было бы слышать, как раскрываются почки весной. Или слышать звук крыльев насекомого. Но, может быть, вся причина в том, что я дик и неразумен? Шум только оскорбляет слух. И что это за жизнь, если нельзя слышать одинокий крик козодоя или спор лягушек ночью вокруг лесного озера? Индеец нуждается в мягком говоре ветра, тихо проносящегося над лесным озером, в запахе лесной хвои после дождя. Воздух дорог краснокожему. Животные, деревья, люди — все дышат одним и тем же воздухом. А белый человек как будто не замечает воздуха, который он вдыхает. Он — как человек, уже многие дни находящийся при смерти, не чувствителен к зловонию. Все взаимосвязано. Всё, что происходит с землёй, происходит и с сынами земли.

Наши братья чероки, чьи вожди Росс и Яналуска присутствуют здесь, видели унизительное поражение у себя на востоке. Когда им было совсем неважно, где они проведут конец своих дней. Потому, что их оставалось совсем немного. Казалось всего несколько зим еще, и уже ни одного дитя чероки не останется, чтобы скорбеть у могил народа, который когда-то был таким же сильным и полным надежд, как и ваш народ теперь. Как это случилось с большими племенами, которые когда-то обитали на этой земле и которые теперь кочуют маленькими группами в лесах.

Благодаря вашей помощи чероки вновь процветают на новой земле, которую вы им подарили. Но что сталось с кликитат и якима ранее живших на той земле? Теперь они унижены поражением. Какие земли вы ещё подарите если с востока или запада придут новые племена?

Мы познали то, что познает и белый человек — у нас единый Бог. Вы можете думать, что Он принадлежит вам, так же, как хотите, чтобы и земля была ваша. Но Он Телом своим — человек, и Он испытывает равную жалость как по отношению к белому, так и по отношению к краснокожему. Эта земля дорога Ему. Кто причиняет вред земле, тот не чтит ее Творца. Мы могли бы понять это, если бы знали, в чём заключается мечта белого человека, о каких надеждах он рассказывает своим детям долгими зимними вечерами, какие видения овладели его разумом, что он хочет для будущего. Но мы дикари. Мечты белого человека скрыты от нас. А раз они скрыты от нас, то мы пойдём своим путём. Итак, мы рассмотрим твое предложение военного союза. Если мы согласимся, сделаем это, чтобы гарантировать себе обещанное сохранение земли где пребывают души народов наших. Потому, что они любят эту землю, как новорожденный любит сердцебиение матери своей. Если мы заключим с вами союз, заботьтесь о земле каждого племени как они сами заботятся. И всеми силами вашими, всей душой вашей и всем сердцем вашим обещайте сохранять ее для живущих ныне на ней и любите ее как Бог любит нас всех. Одну истину мы познали: наш Бог — это Бог для всех людей, и земля дорога Ему. И белый человек не может избежать общей судьбы нашей."*(7)

После Сиэльта выступали Михаил Кухкан, Петр Туллухат, Семен Ксаксатсов (Кса'ксатс Са'я) и Яналуска. Все они, с разной степени ораторским исскуством, заявляли о согласии заключить военный союз с русскими, если Великий Вождь из Петербурга безоговорочно признает границы всех племён (подразумевая "здесь присутствующих") без какого-либо права их пересмотра.

Через два дня, 25 июля 1854г., был подписан договор, ставший, несмотря на отповедь Сиэльта, предтечей Американского казачества. Вступившие в этот союз племена: кайюс, кутене, кликитат, ковлиц, ковичан, лушудсид, молала, нес-персе, нутка, палус, пайют, сэлиш, скитсвич, спокан, селиспел, тенино, чероки, чинук, чехалис, шошоны, якима могли выставить более 10 000 воинов.*(8)

1* В главах использованы работы Е.В.Путятина "Восточная война на Тихом океане"; Н.Н.Болховитинов, А.В.Гринёв "Русская Америка и Крымская война".

2* Павел Нахимов племянник адмирала П.С.Нахимова.

3* "Возвратясь из Америки на барке "Новороссийск", я просматривал ряд статей... за прошлый, 1858 год... Но ничто так не привлекло моего любопытства, не удивило и не порадовало меня, как статья под заглавием "Новороссийская экспедиция" — сочинение Эдуарда Гайли. Прочтя со вниманием статью эту, я был поражен совершенного откровенностью ее изложения и ясно увидел, что читатели... за границей знают гораздо более о действиях союзных эскадр у берегов Америки, чем знают о них у нас в России, где, кроме официальных донесений и писем, набросанных на скорую руку, до сих пор нет никаких источников. Взвесив все эти обстоятельства и располагая журналом, веденным под непосредственным влиянием происшествий, я решился, разобрав с возможною подробностию и беспристрастием статью господина Гайли, не ограничиться одним этим разбором, а еще попытаться рассказать, как сумею, тот длинный ряд счастливых событий, который привлек к отдаленным и прежде столь мало известным берегам Восточного океана внимание всего образованного мира."

4* Военный шлюп "Неман" в августе 1853г. был отправлен из Кронштадта с грузом для Новороссийска вместе с корветом "Наварин". Значительную часть груза составляли свинец и тяжёлые орудия.

В ночь с 22 на 23 сентября следуя приливом Каттегат шлюп попал в сильнейший шторм послуживший причиной гибели 23 судов включая "Неман", который разбился у скалистого берега в районе Гетеборга (Швеция). Экипаж уцелел, но и весь груз ушёл на дно. Командир шлюпа, лейтенант П.Я.Шкот, был отставлен от службы и поступил в службу РАК, где отличился в каперской войне. По представлению ГП РАК был восстановлен в прежнем чине. Состоя затем начальником Аральской флотилии, 8-го флотского экипажа, кронштадтского порта и балтийской крейсерской таможенной флотилии, он более всего заботился об улучшении быта нижних чинов. Ушёл в отставку вице-адмиралом.

"Наварин" после перенесенной бури оказался непригодным для океанского плавания. Его разоружили, а корпус и рангоут продали на слом голландцам.

Но история "Немана" не закончилась с его гибелью. Спустя ровно сто лет — в начале 50-х годов XX века молодой шведский ныряльщик из Гетеборга Ингвар Эльфстрем разработал собственный вариант подводного снаряжения и ныряя с ним случайно обнаружил останки "Немана". В то время шведские законы никак не ограничивали права первооткрывателя затонувших объектов и Эльстрем без проблем поднял и продал весь ценный груз и имущество найденное на кораьле. Вырученные деньги Эльфстрем вложил в создание и развитие компании по производству водолазного снаряжения, которая сегодня известна по всему миру как "Poseidon A B" и является крупнейшим производителем снаряжения и оборудования для подводных работ. Можно сказать, что война в Русской Америке способствовала созданию одного из самых знаменитых шведских брендов.

5* О скверном характере Е.В.Путятина, как бы не расхваливал его автор, свитетельствует хотя-бы то, что в кают-компании "Паллады" сложилась серьёзная оппозиция; офицеров раздражали мелочная опека и капризы адмирала. Своей несдержаностью Путятин создал на фрегате тяжёлую обстановку, но самые частые столкновения были у адмирала с командиром фрегата капитан-лейтенаномт И.С.Унковским, искусным моряком, хорошо разбирающемся в своём деле.

Конфликт между ними назревал с момента комплектования команды. По приказанию Путятина с "Паллады" была списана старый экипаж и набрали новый, из лучших офицеров и нижних чинов из разных флотских экипажей. Но разношерстную по составу команду за оставшиеся два месяца подготовить к дальнему плаванию было невозможно. Правда, Унковскому удалось натренировать команду во время парусных учений, но люди ещё не успели притереться друг к другу, многие из нижних чинов не знали в лицо офицеров.

Сразу после выхода из Нагасаки Путятин потребовал, чтобы Унковский проверял, по каким ценам лейтенант Техменев отвечавший на "Палладе" за кают-компанию, закупает продукты. Тот категорически отказался от такого поручения, заявив, что Техменев его товарищ. Конфликт зашел так далеко, что в один из дней Унковский заявил, что он вынужден подать в отставку. На что Путятин ответил: "Отставку я вам не дам. А если вы потребуете удовлетворения — я готов". Никто не знает, что ненавистники наговорили сгоряча друг другу, однако после ухода Унковского адмиралу пришлось подумать о секунданте. Это при том, что Путятин знал строптивого Унковского с малых лет. Отец И.С. Унковского — С.Я.Унковский был близким другом адмирала М.П.Лазарева, учителя и командира Е.В.Путятина, а гардемарин Унковский-младший проходил практику на корвете "Ифигения", которым командовал капитан-лейтенант Путятин. Впоследствии офицеры часто встречались на кораблях и в штабе Черноморского флота. Евфимий Васильевич отмечал "живую искру и стремление к морским наукам" Унковского, а также, что тот никогда не искал протекции, а служил как все. Последняя его должность перед тем, как получить капитанство и фрегат "Паллада", — старший адъютант штаба, офицер по особым поручениям при адмирале М.П.Лазареве. Кстати, несколько лет назад через эту должность прошёл и Путятин. Небольшая, но схожая деталь в их послужном списке. Адмирал Лазарев высоко ценил усердие Путятина и Унковского в бытность их адъютантом.

Помирил адмирала и капитан-лейтенанта фрегатский священник архимандрит Аввакум. В присутствии о.Аввакума Путятин и Унковский дали обещание перед алтарем, над Евангелием и с целованием креста, что станут почитать друг друга и всегда между ними будет мир и лад.

Ниже автор рассказывает о другом столкновении, по поводу затопления "Паллады". Интересно также, что командование обороной города и порта во время решающего штурма 23 сентября Е.В.Путятина возложил на командира "Авроры" Изыльметьева, а не на старшего по должности Унковского.

6* Тем не менее "штетляне" не только первыми смогли получить компенсацию, но ещё и получить её в полном объёме, согласно списка. С тех пор местная традиция считает день 15 июля удачным для заключения сделок. А начиная с 1969г. 8 июня — "День Всесожжения" считается в Сиэтле городским праздником с парадом и фейерверком, главной частью которого является сожжение на главных площадях специально собранных домиков. Настоящие же дома украшаются огнями, так что весь город полыхает до утра.

Наезжающие на праздник туристы приносят горожанам денег куда больше, чем казённая компенсация за настоящее сожжение. Хотя евреи давно уже не составляют большинства жителей Сиэтла, но хватка у горожан осталась прежняя.

7* Эта речь, а точнее выдержки из неё, стали девизом движения Зелёных. И недаром оно зародилось именно в Сиэтле.

8* Автор не указал ещё 6 менее значительных племён, подписавших договор.

Глава 42 ( март — август 1854г.)

Тревожные месяцы — 2

Южные, недавно сложившиеся племена были впряжены в "военную повозку" иным способом. Ещё в 1853г. стало ясно, что в ближайшие годы торговля с Калифорнией может значительно сократиться. Многие разочаровавшиеся золотоискатели стали осваивать бесхозные земли, что грозило падением цен на продукцию сельского хозяйства. А из-за огромного количества пригнаного из Техаса скота, цены уже в том году упали с 75 до 12 долл. за голову.

Пользуясь этим, по плану Митькова, был пущен слух о почти полном прекращении торговли из-за войны. Члены новых племён и федераций только начали привыкать к приличным доходам, позволявшие им стать обладателями многих, ранее недоступных вещей. И они ужасно возмутились наглости англичан и французов, посягнувших на их прибыли. 18 независимых племён и федераций объявили и тем, и другим войну, подтвердив таким образом правоту Маркса.

О том, что они они находятся в состоянии войны не только с Россией, но и ещё с 18-ю независимыми народами, ни в Париже ни в Лондоне не подозревали. Это не помешало произойти первому военному столкновению Крымской войны на Тихом океане. Главным героем его стал маркиз де Пэндрей д'Амбель, персонаж совершенно необычный и колоритный.

"Увязший в долгах дворянин и сумасброд, Пэндрей высадился в Калифорнию в 1850 году. Отказавшись от бухгалтерской работы в торговле, а также от тяжелого труда золотоискателя, он поставил свою палатку на другом берегу залива и снабжал город дичью... заработав таким образом 30 тысяч долларов. Но жизнь охотника, даже охотника на медведей, оказалась слишком однообразной для деятельного маркиза. Прочитав в газете о начавшейся войне, Пэндрей поспешил организовать экспедицию в Русскую Америку, чтобы завладеть богатой провинцией и по-доброму или же силой потеснить русских.

Он без труда собрал отряд человек в 400 из разочаровавшихся французов-золотоискателей. Совсем немного, учитывая, что французское население Калифорнии к тому времени простиралось до 30 тысяч человек.

Новоявленный полк, гордо именуемый Французская армия Западной Америки, был разбит на три батальона, которыми командовали: Мишель Гуайяр — бывший гусарский полковник, промышлявший в Сан-Франциско стиркой; граф де Россе-Бульбон — подвизавшийся в журналистике; и, бывший супрефектом при Луи-Филиппе, граф Андре де Сент-Фуа — занимавшийся чисткой обуви."

Учитывая, что к отряду маркиза прибилось несколько англичан, эту экспедицию можно назвать франко-английской.

"Французская армия..." пересекла границу 20 июля. Её командиры не знали, что вступают на территорию, где им уже объявлена война, позднее получившая название "Табачной". "Ибо главным рефреном решения начать военные действия против Англии и Франции был — "что-б мы, из-за этого койотового дерьма снова начали курить всякое дерьмо?".

"В первой же индейской деревне маркиз наделив всех подарками забрался на зарядный ящик и произнёс речь. "Друзья мои! Вот что пишет вам Великий Вождь Наполеон. Небо над вашими головами, долго остававшееся темным и облачным, теперь прояснилось. Великий Вождь Наполеон знает о ваших нуждах и печется о благе своих краснокожих друзей. Он посылает к вам своих воинов, чтобы убрать шипы с ваших троп и уберечь ваши ноги от ран. Великий Вождь Наполеон уберёт с вашей земли тех нехороших белых людей, которые затевали с вами ссоры, оскорбляли ваших женщин и порочили ваших богов. Эти люди больше не будут тревожить вас. Отныне они будут всегда жить только в своей стране и на земле индейцев наступит мир. Мир принесет вам безопасность и изобилие. Эту войну начали русские и они же вовлекли в нее нашего Великого Вождя, и теперь, вместо того, чтобы мирно охотиться, добывая пищу своим женам и детям, мы идём воевать с русскими. Но через несколко дней, когда русские будут разбиты и покинут ваше земли, вы сможете охотиться всюду, где захотите, и никто не сможет мешать вам, так как вы будете под защитой Великого Наполеона. А всякого, кто поднимет оружие не для охоты, а для войны, Великий Вождь Наполеон будет считать своим врагом."

Эта прекрасная речь много проигрывала в переводе нашего проводника, вечно пьяного индейца и, так как де Пэндрей не мог быть уверен в правильности перевода, больше он таких попыток не делал."

Единственный и многократно описанный бой "Французской армии Западной Америки" произошёл 29 июля в Песчанной долине, которая теперь носит имя Французская.

"Вскоре долина сузилась до трёх километров, а склон, вдоль которого текла река справа от нас стал почти отвесным. Дно долины оказалось покрытым мелким песком, в котором вязли колёса фургонов. Нескольким бойцам пришлось спешиться и идти позади каждого фургона чтобы подталкивать их на самых трудных участках...

Внезапно река сделала петлю в форме буквы S и пересекла долину. На этой излучине, в самом удобном для переправы месте мы увидели индейскую деревню — два десятка конических, выстроившихся дугой хижин. Между деревней и рекой зеленело несколько полей.

Колонна встала. Де Пэндрей рассматривал в подзорную трубу деревню, до которой было чуть более километра, приговаривая: "Непонятно. Не вижу мужчин. Только женщины и дети."

Внезапно он закричал: "К реке! К реке!" и первым помчался в сторону от деревни. Берег полого спускался к воде, и там, до середины широко разлившейся реки, возвышалась поросшая кустарником песчаная коса.

Кони захрипели под натянутыми поводьями, вырывая фургоны из вязкого песка. Закипела вода под копытами. Жожо споткнулся так, что я едва удержался в седле, но всёже успел заметить, как полковник Гуайяр пытался развернуть свой батальон навстречу пыльному облаку, которое катилось на нас со стороны деревни. Очевидно там была какая-то лощина. Иначе негде было спрятать такое количество лошадей и людей, которые стали выскакивать из облака пыли. В предзакатном солнце блестело оружие и обнажённые руки и плечи всадников.

Ударил нестройный залп и лава рассыпалась, словно наткнулась на невидимую стену. Разрядивший свои ружья батальон помчался к мысу и тут же, за их спинами, показались те самые полуголые всадники. Я вскинул штуцер и приготовился стрелять по ним, как вдруг, прямо позади меня, прогремел такой залп, что оглохший и ослепший от дыма, я не скоро пришёл в себя. Буквально за несколько секунд де Пэндрей успел развернуть пушку, по счастью заряженную картечью, и выпалил по набегавшим дикарям.

Метрах в пятидесяти, издавая визги и вопли подобно тысяче разъяренных кошек, пестрой стеной проносились всадники и подоспевшие пешие. Мы принялись почти не целясь палить в мелькающих индейцев, а де Пэндрей стал разворачивать вторую пушку. Но стрелять стало не в кого. Индейцы словно испарились...

У нас было девятеро убитых и среди них полковник Гуайяр. Он получил пулю в грудь и умер почти мгновенно. Своих индейцы унесли всех, но думаю мы положили их не менее трёх десятков... В тот день индейцы ещё раз попытались атаковать нас, но после пушечного залпа тут же откатились назад...

За оставшийся до заката час мы успели построить оборонительную линию. Выставили фургоны поперёк перешейка, даже загнали их в воду с обеих сторон и присыпали их со стороны берега песком...

Поспать нам удалось всего пару часов. Ночи стояли ясные и в свете почти полной Луны хорошо видны были индейцы, которые, пригибаясь и прячась за кустами, пытались подкрасться к нашему лагерю. Впрочем в первый раз им это удалось и двое часовых, решивших вместе покурить, заплатили за свою беспечность жизнью. Но после этого трагического случая мы постоянно были на страже.

Мне как раз пришлось стоять в охранении... Заметив какое-то шевеление в отдалённых кустах, я положил ружьё на передок фургона и выцелил в густой сетке беловатых в с лунном свете листьев тёмный человеческий силуэт. Возможно всё это только мерещилось мне. Но ведь проверить-то было несложно. Я надавил на курок. Раздался выстрел и тутже посслышался отчаянный вопль в той стороне. Ответные выстрелы индейцев остались безрезультатными...

Вскоре после полуночи индейцы угомонились и мы смогли немного отдохнуть... Завернувшись в плащи и одеяла мы забылись коротким сном прямо на песке и небыло лучшей постели для уставших воинов. Тишина стояла в нашем лагере. Только изредко всрапывали лошади и песок поскрипывал под их копытами.

Перед самым рассветом, когда с гор спустился густой туман, де Пэндрей поднял нас, ожидая новой атаки дикарей. Но они, очевидно, также не любили ранней побудки и мы, чертыхаясь и зевая, напрастно провели в сырости следующий час, пока солнце не поднялось из-за гор и не согрело наши усталые тела...

Мы не страдали от жажды и обладали большим запасом провизии, но фуража для лошадей было очень мало, а кроме того в нашей крепости совершенно не имелось топлива. Поэтому лошадям, которые за ночь общипали все листья с оставшихся кустов, досталось по горсти ячьменя, а наш завтрак состоял из сухарей с сушёным мясом и с водой или виски, на выбор. Разумеется, такая диета не подняла настроение ни нам, ни нашим лошадям...

Утром дикари несколько раз обстреливали нас с противоположного берега. Расстояние было более 200 метров, далековато для их гладкоствольных ружей. Их пули, в основном, лишь взметали фонтаны песка и брызг, но всё же, на излёте, было ранено несколько лошадей. На беспорядочную пальбу с того берега мы отвечали слаженными залпами своих штуцеров... Потеряв много людей индейцы прекратили свои бессильные попытки...

К полудню Солнце начало немилосердно печь. Кроме того лагерь стал целью атаки целого полчища мух, привлечённых роскошным столом — горами навоза наших лошадей. Пришлось срочно очищать лагерь и делать навесы из покрышек фургонов и прутяных плетёнок...

В 3 часа пополудни часовые заметили неприятеля. Де Пэндрей прервал военный совет, который длился уже более четырёх часов, и влез на фургон, рассматривая в подзорную трубу новых врагов. Из-за реки в сторону деревни шёл отряд явно регулярной кавалерии. Это могли быть только русские.

— Эскадрон драгун с полубатареей. — сказал де Пэндрей.

Из деревни высыпали индейцы, радостно приветствуя прибывших союзников. Прерванный военный совет продолжился, но уже с учётом новых реалий. Русские пока не нападали, хотя офицер и осматривал издалека наши позиции. Этот эскадрон, несомненно, являлся авангардом основных сил, которые были на подходе. Выход у нас был только один — прорываться обратно в Калифорнию...

В отличие от предыдущего военного совета план прорыва был разработан за четверть часа и весь вечер мы к нему готовились Проще говоря продолжали на радость врагам укреплять свой лагерь. Затем поужинали и легли спать, будто на травке в Булонском лесу, а не на песчанной косе в окружении тысяч дикарей... Главное началось перед рассветом, когда спасительный туман укрыл и нас, и Луну, превратившуюся во врага. Насколько возможно бесшумно мы начали седлать лошадей. Самое необходимое: порох, пули, немного провизии было уложено в сумки ещё с вечера. Фургоны и пушки приходилось бросить...

Лошади, также с вечера, были накормлены последними остатками ячменя и дроблёными сухарями. Но я скормил Жожо и свои сухари. Апетита небыло вовсе, а от его резвых ног зависела моя жизнь...

Мы уже сидели в седле, когда мрак начал рассеиваться. Туман ещё стоял, но уже можно было различить кусты в 50-ти метрах от нас. Де Пэндрей скомандовал:

— Вперёд! Марш! Марш!

Специальные команды буквально отбросили заранее освобождённые от грузов и песка фургоны и мы, шеренгами по 10 в ряд, вылетели на простор.

Расчёт де Пэндрейя оправдался. Ни индейцев, ни русских поблизости небыло. Только несколько часовых перепелами выскакивали из под копыт наших коней. Они небыли даже вооружены ружьями и потому остались живы. Де Пэндрей запретил стрелять без крайней необходимости, чтобы как можно позже всполошить неприятеля...

Дерзкий план полностью оправдался. Без единого выстрела домчались мы до устья долины и никто не преследовал нас."

Записки Жюля де Франс о походе "Французской армии Западной Америки" подробные и относительно честные. Только за полуэскадроном штабс-капитана Хомченко не шло никаких "основных сил". Комендант Благонамеренской крепости Спиридон Григорьев отправил их и придал два фунтовых фальконета скорее в качестве политического дружеского жеста, нежели как воинскую силу. Однако, хоть и с некоторой натяжкой, можно сказать, что 30 июля 1854г. произошло первое столкновение англо-французских частей с русскими в Америке.*(1)

В то время, как в Песчанной долине происходили все эти "эпические" события, регулярные силы Российской империи на Тихом океане увеличились ровно на треть. В Новороссийск пришли наконец фрегаты "Аврора" и "Диана". Но и до их прихода Путятин решил всеми силами укреплять город и порт. Артиллерию (двадцать четыре 24-фунтовых бронзовых пушек и двадцать 24-фунтовых бронзовых карронад) для новых батарей он приказал снять с "Паллады", а сам фрегат, при подходе неприятеля, затопить на фарватере. Приказу этому попытался воспрепятствовать Унковский и помощник правителя, капитан 1-го ранга Завойко. Он ещё мичманом служил на "Палладе" под командованием капитан-лейтенанта Нахимова. Однако все их усилия были тщетными. Адмирал больше всего боялся упустить время и уже в начале мая приказал приступить к строительству площадок под батареи, к заготовке леса для платформ и необходимого инструмента — лопат, кирок, ломов.

Путятин мобилизовал свыше 400 китайских работников Компании и примерно столько же моряков с компанейских судов. Задействован был также экипаж "Паллады". Оборону Новороссийска решил возглавить сам Евфимий Васильевич, оставив при своей персоне правителя Митькова. Полковник Стогов и Завойко были отправлены организовывать оборону Ново-Архангельска.

"Изо дня в день, от зари до сумерек свыше 1000 людей работали не за страх, а за совесть. Было трудно; грунт, как правило, каменистый — тяжелый. Но главная огневая защита города и порта стала вырисовываться уже через месяц, хотя на местах проектируемых бастионов были еще полевые батареи, а вместо прочных стенок — временные завалы из камня. Проектировал ее специально вызваный из Охотска специалист по крепостным сооружениям инженер-поручик Мровинский, назначенный адмиралом помощником по фортификации. Он определял направления для сосредоточения фронтального и флангового огня по всем подступам к городу и для траншей ружейной обороны по всем извилинам прихотливого рельефа окрестностей... Вел работы на бастионах, усиливая оборону Новороссийска каждый день...

Деятельная суета привлекает внимание обывателей. Сначала ввязываются помогать матросам ребятишки. Они заражают своим восторгом родителей. И вот уже окрестные индейцы вяжут фашины, плетут туры подвозят в своих батах мягкую, черную землю, лучшую одежду бастионов."

Такой всеобщий подъём и хорошая организация труда позволили в короткий срок сделать, казалось бы, невозможное. Горстка людей, как писали бостонские газеты того времени, "создали твердыню в таком ничтожном месте, как Новороссийск, где англичане съели такой гриб, который останется позорным пятном в истории просвещенных мореплавателей и который никогда не смоют волны всех пяти океанов".

В самый разгар строительства, 19 июня, перед входом в бухту внезапно показались паруса большого военного корабля. Вскоре тревога сменилась радостью — на рейде отдал якорь фрегат "Аврора".

"Аврора" вышла из Кронштадта 21 августа 1852г. на месяц раньше "Паллады". Очень скоро, в Северном море она попала в жестокий шторм. Фрегат, получив серьезные повреждения, вынужден был надолго встать на ремонт в норвежском порту Кристиансунн и затем продолжать его в Портсмуте.

При вынужденной стоянке в Портсмуте экипаж "Авроры" чувствовал враждебное к себе отношение со стороны английских властей и понимал, чем это вызвано. Поэтому никто не роптал, когда командир приказал поднять паруса и выйти в океан, едва закончился самый необходимый ремонт.

За время короткой стоянки в Рио-де-Жанейро на корабле удалось сменить сломанную в шторм мачту, пополнить запасы пресной воды и провизии. Несмотря на то, что у команды появились признаки цинги, Изыльметьев вынужден был решиться на продолжение перехода, чтобы не стать легкой добычей. О начале войны Англии и Франции с Россией в Рио говорили как о само собой разумеющемся факте. Гадали лишь о сроках ее объявления.

Иван Николаевич Изыльметьев был опытным моряком и, конечно, понимал, что приближающийся период весеннего равноденствия — не самое благоприятное время для огибания мыса Горн. Но выбора у него не было. Последнее место стоянки переполняли корабли королевы Виктории и короля Луи Наполеона. Их соседство в канун войны было опаснее ураганов.

Как ни странно, переход из Атлантического океана а Тихий обошёлся без серьёзных повреждений. Были шторма, опасное волнение и сырость в помещениях, а в придачу вспышка дизентерии, охватившая почти весь экипаж, и начавшаяся цинга. Командира беспокоило состояние здоровья экипажа и корабельный врач Вильчковский дважды в сутки докладывал ему о самочувствии заболевших.

В конце марта 1854г. потрепанная штормами "Аврора" отдала якорь на внешнем рейде Калао. Там рассчитывали без помех, вдали от любопытных глаз, дать экипажу отдохнуть, вылечить больных, сменить пресную воду, запастись свежей провизией и предоставить время на ремонт корпуса, рангоута и обтяжку такелажа. Обычно порт посещался кораблями редко, но теперь их было очень много. Кроме множества торговых судов авроровцы увидели английский корвет и фрегат под контр-адмиральским флагом, французские фрегат и корвет под тем же флагом. Так избегаемые Изыметьевым англо-французские корабли находились именно здесь, причем те самые, которые составили будущую объединенную эскадру, позже пришедшую в Новороссийск, и адмиралы на них были то же, что руководили нападением на город и порт.

"14 апреля 1854 года, т.е. по прошествии уже более месяца времени со дня объявления войны в Европе; английский пароход "Вираго", нарочно отряженный в Панаму, с нетерпением ждал там официальных депеш о разрыве; получив их, он пришел в Калао 25 апреля, т.е. 11 дней спустя после нашей съемки с якоря, а следовательно, становится очевидно, что успели уйти мы только что вовремя; опоздай фрегат несколько дней, и нет сомнения, что по получении депеш союзные адмиралы постарались бы удержать его, несмотря на нейтралитет Перуанского порта...

Положение "Авроры" в порту Калао было самое критическое, и, конечно, если бы капитан предполагал застать там всю эскадру союзников на Тихом океане, он никогда не зашел бы туда. Обычное пребывание английских и французских крейсеров в этих водах есть Вальпарайзо; минуя его, мы, против обыкновения судов, огибающих мыс Горн, рассчитывали в Калао освежить команду, спокойно запастись провизией и потом уже идти далее; вышло напротив. Привлеченные беспорядочностью перуанского правительства и близостью к Панаме для получения новостей, неприятельские эскадры очутились с нами борт о борт у берегов Перу. Пришлось торопиться, запасаться провизией на скорую руку и, не имея возможности дать команде оправиться, после самых трудных и продолжительных переходов, идти немедленно далее, к месту, отстоявшему от нашей последней якорной стоянки на расстоянии не менее 6 тысяч морских миль! Этого было уж слишком много для самой здоровой команды; и последствия, как и должно было ждать, не замедлили обнаружиться перед нашим приходим на Камчатку. Вряд ли какому-нибудь другому судну удастся когда-нибудь быть в том положении, в котором была "Аврора" на Калаоском рейде. Рядом — сильные неприятельские эскадры, неизвестность настоящего и самая тяжелая будущность! При всем этом визитам и учтивостям конца не было, в особенности со стороны французов. Мы должны были отплачивать тою же монетой и при посещении их судов не могли не заметить совершенно боевого и исправного вида обеих эскадр; учения артиллерийские, свозы десантов, примерные высадки производились каждый день, по нескольку раз; было очевидно, что все это подготовляется на наши головы, а между тем все встречи на берегу были до крайности любезны и даже радушны.

Союзники не сомневались, что фрегат останется в Калао еще, по крайней мере, около двух недель; узнав от американского консула в Лиме о неизбежности разрыва, капитан наш решился ускорить прием провизии и по окончании его, не теряя ни минуты, сняться с якоря; на берегу между тем всем, кто нас спрашивал, мы отвечали, что остаемся еще в Перу не одну неделю, что станем поджидать здесь депешей и что, наконец, имеем такие повреждения, без фундаментального исправления которых нет возможности выйти в море. Куда идем, нас, конечно, не спрашивали. Тем временем ремонтные работы на "Авроре" не прекращались. В несколько дней следовало сделать то, на что при иных обстоятельствах потребовалось бы не менее месяца. Тем временем марсовые с английских и французских кораблей следили за нами чтобы "не прозевать какую-либо русскую хитрость".

Надеясь на продолжительную стоянку фрегата в Калао, союзники не сомневались, что еще до нашего ухода "Вираго" успеет привезти положительные известия. И вдруг 13-го, на десятую ночь стоянки, в самый глухой час, когда на на рейд ложится густой туман и стоит мертвый штиль, тогда как немного мористее дуют свежие бризовые ветры, мы выбрали становой якорь и семь десятивесельных шлюпок отбуксировали фрегат мимо спокойно спавших союзников. И через несколько часов вместе с исчезнувшим туманом исчез и фрегат!..

Полагаю не лишним сказать теперь несколько слов о том, что было у нас на "Авроре"... После двух огромных переходов из Портсмута в Рио-Жанейро и оттуда в Калао все мы рассчитывали, что хотя немного но отдохнем в последнем порту и дадим в нем время нашей команде оправиться и запастись новыми силами для предстоящего плавания на севере; к несчастью, вышло совершенно иначе; об отдыхе не было и помину; вместо того приходилось торопиться, забирать что понужнее из провизии и потом, не щадя рангоута, гнать восвояси; правда, не много хорошего обещали и свояси эти, в их тогдашнем положении, но вопрос, главное, заключался не в том, а как бы скорее вырваться из западни, которою мог сделаться для нас Калаоский порт, приди официальное известие о войне прежде ухода фрегата... Успели отделаться благополучно, и сначала все шло как нельзя лучше. Потеряв из виду берег, мы получили скоро юго-восточный пассат, с которым, идя средним числом не менее 180 миль в сутки, фрегат в 16 дней добежал до экватора; тут пассат начал слабеть; потом после 4 дней штилей и переменных ветров явился противный пассат северо-восточный; явился и дал себя знать! Дул он чрезвычайно свежо, два рифа у марселей почти постоянно, а иногда приходилось брать и третий и даже четвертый, погода сквернейшая и очень холодная, небо всегда облачное, беспрерывные дожди, а в промежутках мокрый, пронизывающий до костей туман. 23 мая... начались противные западные ветры, дувшие с силою, часто доходившею до степени шторма... дожди не переставали, и положение экипажа сделалось чрезвычайно тягостным; при огромном океанском волнении фрегат часто черпал бортами, вода попадала в батарейную палубу, пазами проходила в жилую, так что команде не оставалось места, где бы укрыться от сырости; в палубах порта по свежести ветра были постоянно закрыты, и духота становилась невыносимою — в утешение; тяжело приходилось, но в это время, по крайней мере, мы быстро подвигались вперед и не сомневались в скором достижении цели.

В продолжение нескольких недель не проходило дня без дождя, и хотя команда в заграничном плавании и успела обзавестись бельем, но продолжительный переход и постоянные сырые погоды истощили весь запас его; просушить было негде... Явилась болезнь, давно подготавливаемая стечением обстоятельств; люди заболевали десятками, а тут, как назло, доктор, уже более месяца страдавший ревматизмами, до того был доведен ими, что не мог пошевелиться в постели, вследствие чего положение экипажа сделалось, если можно, еще худшим. Ветер не изменялся ни в силе, ни в направлении, погода не выяснивалась; провизия, взятая в Калао в изобилии, начала истощаться продолжительным пребыванием в море; запас воды оставался самый ограниченный; а так как, по мере увеличения числа заболевших людей, уменьшилось число выходивших на вахту, то и очевидно, что для оставшихся здоровых служба сначала удвоилась, а потом, возрастая в пропорции увеличивания больных, наконец дошла до того, что немедленный приход в порт становился уж более нежели необходимостью... Тринадцать человек умерло. Сильная болезнь принудила капитан-лейтенанта Изыльметьева 24 июня сдать команду кораблем старшему офицеру Тиролю...

"Аврора" достигла Новороссийска не так скоро, как заставляло желать состояние здоровья экипажа. 18 июня увидели мы наконец эти берега, столь нетерпеливо ожидаемые, а 19-го бросили якорь в Новороссийской гавани, проведя таким образом в море, без захода в порт, 66 дней; имея труднобольных 35 человек и сверх того пораженных цингой 142 человека..."

Ознакомившись с положением на корабле, Путятин немедленно направил посыльных в ближайшие по окрестности порта. Объявив о прибытии фрегата с больной командой, которой требуется свежая пища, он просил(!) обывателей пригнать в город дойных коров, чтобы парным молоком отпаивать цинготных. Тяжелобольных госпитализировали. Девятнадцать человек из них умерли. Остальные, окруженные трогательной заботой и вниманием, стали так быстро выздоравливать и восстановливать силы , что через неделю большинство авроровцев добровольно вызвались принять участие в оборонительных работах и приведении в порядок фрегата.

11 июля с Дальнего мыса увидели на горизонте идущее под всеми парусами судно. На всякий случай пробили боевую тревогу и провели артиллерийское учение — канониры зарядили ядрами пушки. Но это оказался фрегат "Диана". Три богини наконец встретились.

52-пушечный фрегат "Диана" вышел в кругосветный вояж 26 сентября. Этой богине, в отличие от "Авроры", Нептун благоволил. А может быть её командир, специально вызванный с Черноморского флота капитан-лейтенант Лесовский, просто был везуч.

"От Кронштадта до Копенгагена шли 9 дней... От Копенгагена до мыса мыса Лизард шли 11 дней, при противных свежих ветрах и густом тумане. От Лизарда до порта Сан-Себастьян, на острове Гомера — 15 дней, с попутным свежим ветром от NO и довольно ясною погодою."

Простояв трое суток на Канарах (на берег экипаж не отпускали, местные власти опасались эпидемии холеры) "Диана" вновь вышла в море. "Декабря 1-го, в долготе 30№ W от Гринвича, прошли экватор, при обычном празднестве в честь старика Нептуна, и того же числа в южном полушарии были встречены сильным шквалом с проливным дождем; однако этот гость не сделал нам никакого изъяна... Во время перехода команда каждодневно была занята пушечным и абордажным учением."

В Рио-де-Жанейро фрегат пришёл 14 декабря и Лесовский, не дав почти экипажу отдохнуть, приступил к подготовке корабля к новому, ответственному переходу. Работы были закончены к 7 января; в тот же день моряки узнали о победе русского флота при Синопе. На следующий день фрегат снялся с якоря и пошел к мысу Горн. Тридцать шесть суток непрерывного хода понадобилось для того, чтобы достичь самой южной точки американского материка. Там"частые перемены ветра, так много способствовавшие успеху плавания, разводили громадную толчею, от которой весьма пострадало бы судно, не столь прочное и не таких хороших качеств, как фрегат "Диана", по своим качествам, мало сказать, хорошее судно — он в высшей степени обладает превосходными мореходными качествами..."

23 февраля 1854г. "Диана" пришла в Вальпарайзо, где небыло ни английских, ни французских кораблей и без спешки стала готовиться к следующему переходу. В Гонолулу они пришли 1 мая и только там узнали об изменении международной обстановки — Россия находилась в состоянии войны не только с Турцией, но и с Англией и Францией. "Эту прокламацию получили мы от сандвического короля Камегамеа, третьего с этим именем. Он с гордостью носит золотую медаль "За дружбу с россиянами", врученную за доброе отношение к русским морякам и коммерсантам. Камегамеа заверял в своем нейтралитете в войне Англии и Франции против России, что ясно свидетельствующую, как далеко отозвалась Восточная война."

Камеамеа сообщил также, что в перуанском Калао отстаивается фрегат "Аврора", который, скорее всего, собирается идти в Гонолулу.*(2) Так как об "Авроре" известий небыло, Лесовский решил немедленно выйти в море, в надежде разыскать её и вместе продолжать дальнейшее плавание. Но в океане найти "Аврору" не удалось, хотя на это потратили две недели крейсерства. "Диана" вернулась в Гонолулу; здесь 29 мая пришло известие о том, что эскадра адмирала Прайса тоже ищет"Аврору", а в Гонолулу послан пароход-фрегат "Шарк".

В тот же день "Диана" снялась с гонолульского рейда и даже не взяв приготовленный для Новороссийска груз сахара и рома, поспешила в свой последний большой океанский переход. Несмотря на лето, туман часто застилал горизонт, делая невидимой "Диану". Ничто не нарушало ее плавание через северную часть Тихого океана. Оно прошло без встреч с неприятельскими судами.

Моряки с "Дианы" сразу же включились в строительство батарей. Путятин, не особенно доверяя балтийским морякам, и не ожидал, что воинские силы его так увеличатся.*(3) Имея теперь 44-пушечную "Аврору" и 52-пушечную "Диану" генерал-губернатор смог отправить в Ново-Архангельск 20-пушечный корвет "Оливуца" капитан-лейтенанта Назимова и 10-пушечный шлюп "Двина" капитан-лейтенанта Васильева. Фрегаты же решил установить на якорях и шпрингах при входе в порт, предоставив им возможность стрелять по противнику только левыми бортами; орудия подбойных правых бортов снять и вместе с частью расчетов передать на укомплектование береговых батарей. Чтобы защитить корабли от внезапных нападений противника, гавань от берега до берега оградили деревянными бонами.

При этом Унковский в последний раз пытался спасти свой фрегат, заявив, что боны — сами по себе достаточная защита от внезапного прорыва в порт противника. На что Евфимий Васильевич, ехидно ухмыляясь, прочёл лекцию. "Англичане, господин капитан-лейтенант, еще в 1846 году проводили с корабля "Эксцелент" опыты над разрывом боновых заграждений рейдов посредством взрыва; прикрепление боченка со 130-ю фунтами пороху потребовало всего 70 секунд. Бон состоял из грот-мачт, связанных пятью найтовами из цепи...Однако после взрыва образовался проход в 20 футов. Бон, ежели подавят наши батареи, нас не спасет, и вы Иван Семенович, как опытный офицер, должны бы это понимать."

"Паллада" была приговорена к затоплению, а вместе с ней и три старые компанейские китобойцы, дожидавшиеся своего срока отправиться на Уналашку на слом. В компенсацию за эти развалины Митьков выторговал у Путятина право снять с "Паллады" всё, что оставалось на ней ценного. А даже после полного разоружения оставалось там немало. Спроэктированный как "придворный фрегат", (одно время, в чине капитана 1-го ранга "Палладой" командовал великий князь Константин Николаевич), корабль "...отделан был с особым тщанием и с применением способов для удобнейшего и чистейшего вооружения оного".

Приказчик Маевский докладывал, что с фрегата "...снят весь стоячий такелаж и мачты вынуты в изрядном состоянии... железный румпель, аксиометр на штурвал, двойной шпиль с железными баллерами... Ради выема водяных цистернов из луженого железа пришлось взломать палубу, также и для выема бронзовых толстостекольных иллюминаторов (кстати, первых на российских судах — А.Б.)". Выгружен был также чугунный балласт и заменен камнями. Добрался Маевский даже до якорных цепей и новых якорей системы Перинга, недавно введенных на флоте. Два из 4-х перетащил в компанейский магазин, а два оставшихся, которые хотел заменить на старые, Путятин отстоял с боем, не желая, чтобы в самый решающий момент вдруг лопнул подгнивший якорный канат. Зато Маевский мобилизовал два десятка канаков, непревзойдённых пловцов и ныряльщиков, которые за неделю ободрали с "Паллады" всю её медную обшивку.

Наконец в августе было принято окончательное решение о задачах, вооружении, комплектовании и нумерации батарей.

Батарея Љ 1 (Путятинская) на Корабельном мысе прикрывает вход в гавань. 12-орудийная: три 36-фунтовые пушки, семь 24-фунтовых пушек и два 2-пудовых бомбических орудия. Прислуга — 124 человека. Командир — артиллерист-капитан Корпуса морской артиллерии Константин Лосев с "Дианы".

Батарея Љ 2 (Нахимовская) вторая линия защиты входа в гавань. 14-орудийная: три 36-фунтовых и одинадцать 24-фунтовых пушек. Прислуга — 147 человек. Командир — лейтенант Максутов с "Авроры".

Батарея Љ 3 (Барановская) — на Западной земле, противодесантная. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга — 102 человека. Командир — лейтенант Крюднер с "Паллады".

Батарея Љ 4 (Восточная) противодесантная, а также препятствует вражеским кораблям обстреливать гавань перекидным огнем через перешеек. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга — 118 человек. Командир — мичман Попов с "Паллады".

Батарея Љ 5 (Домашневская) защищает непосредственно город и порт. 6-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга — 56 человек. Командир — мичман Овсянкин с "Паллады".

Батарея Љ 6 (Западная) у северной оконечности Барановской горы — противодесантная. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга — 112 человек. Командир — мичман Болтин с "Паллады".

Как ни надрывались над возведением батарей новороссийцы, построены они были наспех и с рядом крупных недостатков. Один был присущ почти всем — недостаточное защитное прикрытие. Только "Путятинская", "Нахимовская" и "Домашневская" батареи на старых участках имели достаточно прочный бруствер.

"Барановская" батарея не только была недостаточно укреплена с фронта, но и имела коварный тыл. Ее поставили на единственно подходящем месте, но рельеф местности оказался тяжелым, а грунт — каменистым. При расчистке площадки для бруствера и орудий пришлось углубиться так, что за спиной комендоров оказалась стена высотою в 7 саженей, отстоявшая очень близко от боевых постов артиллеристов. При попадании вражеских снарядов в эту стену камни с нее могли осыпаться, засыпать площадку и поражать прислугу, как картечью. Площадку следовало бы увеличить, стенку удалить на несколько метров. Это пытались сделать, но времени не хватило.

Пушки "Западной" батареи, расположенные на Эскамальтовом мысу, должны были прикрывать два противоположных направления — с залива Эскуимальт и с пролива Хуана де Фука. Поэтому она фактически состояла из двух, прикрывающих тылы друг друга батарей, ориентирваных соответсвенно на юго-запад и северо-восток.

Но все же главное было сделано. На батареях теперь стояли пушки и из них можно было стрелять. После укомплектования командиры получили возможность тренировать личный состав на "своих" орудиях.

Наряду с комплектованием батарей формировались и противодесантные отряды. К расквартированному в Новороссийске 2-му эскадрону драгун капитана Крачкина прибавился четырёхротный батальон добровольцев, общим количеством 376 человек и пять батарей полевой артиллерии укомплектованные моряками с фрегатов. Добровольцы — русские, креолы, евреи, индейцы, явились со своим оружием, по большей части современными штуцерами. В течение двух месяцев велась интенсивная подготовка. Большенству из добровольцев ненадо было учиться метко стрелять, но действию в строю и штыковому бою их готовили серьёзно. Этим занимались переведённые в роты 8 унтер-офицеров и 20 пеших драгун. В случае необходимости силы стрелковых партий должны были наращиваться за счет экипажей, оставленных на фрегатах. Для этого проводились учения по срочной высадке и действиям на берегу корабельных стрелковых партий во главе с офицерами.

"В гарнизоне было вместе с драгунами, добровольцами-охотниками, экипажами "Паллады", "Авроры" и "Дианы" 1634 человек. Из них 429 находились на кораблях, 703 — на береговых батареях, остальные — в стрелковых и пожарных партиях и других подразделениях. Пушек в Новороссийске пригодных для боевых действий было всего 168, включая 67 на береговых батареях, 48 оставшихся на кораблях, 19 в полевой артиллерии и 34 орудия предназначенные в замену разбитым. Бомбических орудий всего 2, оба на батарее Љ 1."

Постоянно велось наблюдение за океаном. На Дальнем маяке несли службу сигнальщики с "Авроры" под командованием унтер-офицера Яблокова. Связь поддерживалась гелиографом и посыльными из драгун. Новороссийск приготовился встретить врага.

"Спокойно прожили мы в Новороссийске до 17 августа, погода была большей частью хорошая, и время мы проводили довольно беспечно, хотя и много работали; но вот утром вышеозначенного дня с дальнего маяка у входа в залив сделали сигнал, что в море видно шесть военных судов. В городе ударили тревогу, и все собрались в назначенные места. Авроровской команды оставалось еще 60 человек больных, но с первым ударом боевой тревоги все они явились на службу и стали на свои места по расписанию наравне с здоровыми.

Были поданы сигналы: "Подходит эскадра из 6 судов под английским флагом";

Сигнальщики, рассматривая эскадру, подходившую с океана, без труда узнали старых знакомых по стоянке в Калао: английские фрегаты — 52-пушечный "Президент", 44-пушечный "Пайк"; рядом с ними — 60-пушечный французский фрегат "Форт", 32-пушечный корвет "Эвридика" и 18-пушечный бриг "Облигадо"; под контр-адмиральскими флагами шли "Президент" и "Форт". Все эти корабли, кроме "Вираго", Яблоков и его товарищи хорошо помнили по стоянке в Перу. Только пароход "Вираго", вооруженный шестью дальнобойными бомбическими орудиями, был им неизвестен. Он прибыл в Калао из Панамы лишь через неделю после того, как ускользнула "Аврора". "Вираго" тогда доставил английскому и французскому адмиралам пакеты за многими печатями. В них находился согласованный правительствами приказ эскадрам объединиться в одну под общим командованием контр-адмирала Дэвида Пауэлла Прайса. Контр-адмирал Фебрие де Пуант назначался его заместителем. Адмиралтейство "владычицей морей" ревниво относилось к тому, кто будет командовать морскими силами, и добилось назначения своего флагмана, хотя французский адмирал был старше по службе.

Адмиралы информировались о выходе с Балтики на Тихий океан фрегатов "Диана" и "Аврора". Им приказывалось перехватить оба фрегата и уничтожить их. Было отчего флагманам расстроиться — ведь один из фрегатов проскользнул у них буквально между пальцами!

Единого мнения о плане дальнейших действий у адмиралов небыло. Прайс, опасаясь крейсерства русских фрегатов на коммуникациях британских коммерческих судов, настаивал на немедленном их поиске и уничтожении. Де Пуанта мало волновала защита транстихоокеанских путей сообщения, поскольку французские торговые суда ими не пользовались; его больше устраивало "разорение русских берегов". Это при всем при том, что Прайс был как раз специалистом по штурму береговых укреплений, а де Пуант, напротив — по линейному морскому бою. В спорах уходило время, к общей точке зрения адмиралы не приходили, и объединенная эскадра долго еще стояла в Калао. "Началась эта долгая серия откладываний и проявлений нерешительности, которая должна была спустя несколько месяцев иметь такой гибельный исход". Только 17 мая два фрегата (один английский, другой французский), сопровождаемые двумя пароходами, вышли в Тихий океан с довольно слабой уже надеждой настигнуть и потопить "Аврору". Конечно, они ее не настигли, постояли у Маркизовых островов, а затем перешли к Сандвичевым островам. Какова же была досада командующего, когда, придя в Гонолулу, он узнал, что за 18 дней до их прибытия, другой русский фрегат, "Диана", покинул порт! Догнать и потопить "Диану"? Опять не решились немедленно действовать, хотя в гонолулу уже собрались все корабли эскадры.

Прайс всерьез опасался, что адмиралтейство поинтересуется, способен ли он вообще чинить препятствия русским. А тут еще насмешки прессы! В свежей "Таймс" он прочел: "В Тихий океан выслано несколько русских военных кораблей, которые в настоящее время появляются в различных портах и, по-видимому, мало обращают внимания на британские и французские суда, находящиеся здесь".

Это положило конец колебаниям адмирала. Ему срочно требовалось себя реабелитировать. В надежде на легкую победу решено было идти на Новороссийск, тем более что и де Пуант настаивал на этом. По дороге решили захватывать русские крепости, а также суда — военные и торговые, причем союзники льстили себя надеждой, что они овладеют большими барками Русско-американской компании. Отделив от эскадры два фрегата с задачей охранять коммуникации между Калифорнией и Гавайскими островами, Прайс с шестью кораблями покинул стоянку и 25 июня взял курс на север.

Первой победой союзного флота стало пленение компанейского бота "Лахтак", шедшего в Сан-Франциско с грузом рыбы. Он, обогнув мыс Мендосино, нос к носу столкнулся с эскадрой. Старшим на боте шел шкипер Гелькович, с ним были шесть матросов.

"Поняв с кем свела нас судьба я попытался приблизиться к берегу, надеясь что там не будут нас преследовать, а в случае крайнем выбросить бот на Американский берег. Но был час отлива и при очень слабом ветре Лахтак больше часа лавировал против течения оставаясь почти на месте... Вскоре десять вражеских барказов под веслами, заполненные морскими пехотинцами, окружили нас со всех сторон... Хотя и не радостное это дело, попадать в плен, но нельзя было удержаться от смеха перед представившейся нам картиной. Семь катеров, держась в кильватер друг друга, вели наш бот на буксире. По бортам держались по катеру, и, наконец, все шествие замыкалось вооруженным барказом.

На корме каждой шлюпки развевался флаг... Кулаков (матрос с "Лахтака — А.Б.") вполне справедливо заметил, что вся эта процессия походит на то, как мыши кота хоронили..."

Пленные моряки были переведены на флагман, трофейная рыба перегружена, а бот сожжён.

Весь последующий путь дул ровный попутный ветер. Настроение на эскадре было хорошее, офицеры ожидали капитуляции русского порта при одном взгляде ее защитников на несокрушимую мощь союзников.

И вот перед ними Новороссийск! Прайс полагал, что против силы, которую он привел в эти воды, ничто устоять не сможет. Но многие войны, участником которых он был, приучили его к осторожности, поэтому заходить в залив губу сразу всей эскадрой он не решился. Корабли легли в дрейф, а командующий отправил "Вираго" на разведку, с целью провести рекогносцировку, посмотреть на порт и подходы к нему. Для этого приказано было спустить английский и поднять звездно-полосатый флаг, а матросов на верхнюю палубу не выпускать, расчитывая, что "Вираго" примут за безобидного бостонского "купца". Пароход, дымя тонкой трубой, продвигался по бухте, делая промеры. Когда из Новороссийской гавани выскочил лоцманский бот и направился к борту парохода, командир "Вираго" капитан Маршалл, не очень полагаясь на свой фальшивый американский флаг, приказал ложиться на обратный курс и разрешил матросам выходить на верхнюю палубу. Потом сменили флаг. Маскарад кончился.

"В половине 5 часа увидели подходящий трехмачтовый пароход под американским флагом, людей на пароходе было мало; пароход остановился, не доходя мили три до Корабельного мыса; навстречу ему был выслан на вельботе штурманский офицер прапорщик Самохвалов для осмотра судна, но пароход, завидя шлюпку, тотчас поворотил назад; в это время показалось на нем много народа. Было очевидно, что эскадра, крейсирующая у входа, есть неприятельская."

Адмирал Прайс самолично ходил на "Вираго" осматривать русские батареи и возвращался к эскадре расстроенный. Рекогносцировка убедила его, что и с приходом сюда он опоздал. Русские времени зря не теряли. Вход в порт охраняется батареями, а за бревенчатыми бонами в гавани стоят три фрегата. Маловероятно, что они собираются сдаваться. Придется драться, а в бою возможны потери. И кто его знает, не слишком ли дорогой ценой будет куплена победа...

Ночью командующий совещался со своим помощником. Де Пуант настроен был оптимистично и не сомневался в скорой и полной победе. Наступление решили не откладывать.

Ещё до заката "Палладу" и китобойцы отбуксировали на середину фарватера и прорубили в нескольких местах днища. На "Палладе" ещё взорвали порохом корму. В ночь на 18 августа 1854г. морская вода навсегда сомкнулась над фрегатом.*(4)

.

1* Индейские предания рассказывают о сражении во Французской долине несколько иначе. "Мы ждали белых у деревни умпква Акакату. Там собрались воины такелма, кламат, куус, рог и ческо даже дальние яхускин и калапуйе... Разведчики говорили, что они (французы) должны были подъехать сразу после полудня, но они ехали медленно. Я успел сводить лошадей на реку и вымыть их свежей водой, потом искупался сам. Только ближе к вечеру я увидел огромное облако пыли. Скоро примчался всадник от ческо, крича нам на ходу: "Белые солдаты! Много солдат!" Мы взнуздали лошадей. Снова прискакал разведчик и закричал: "Идут белые солдаты! У нас будет тяжелый бой!"

Наамакии (вождь хогуе — А.Б.) сказал: "Хорошо. Мы готовы". Мы тут же все укрылись в лощине за деревней. Скоро показались белые. Они ехали по четыре, разбившись на три отряда, с небольшими промежутками между ними. У них были фургоны и 3 пушки. Но командир белых учуял засаду и они быстро отступали от деревни к руслу реки, падая на вязком песке. И тогда мы поскакали на белых со всех сторон, и очень быстро. Мы стреляли, скакали, снова стреляли. Белые падали. А оставшиеся стреляли залпом. Все стреляли. Очень частая стрельба звучала вот так — трррр! Воздух наполнился пылью и дымом. Белые убили только немногих из нас. А их упало уже много. Один их офицер скакал туда-сюда вдоль строя, непрерывно стреляя. У него были большие усы. Он был на вороной лошади с белыми передними ногами. Тогда я не знал, что это полковник Гуайяр. Он был настоящий храбрец."

Различия в этих двух описаниях можно объяснить тем, что второй, индейский вариант был записан в 1923г. во время этнографической экспедиции. Тем не менее индейцы считают главным героем сражения у Акакату (со стороны противника разумеется) полковника Гуайяра.

Трофейные пушки чуть было не вызвали новую войну, между победителями, но в конце-концов были поделены по жребию. Начиная с 1972г. они, раз в год, снова объединяются в одну батарею в "Сан-Франциском обществе любителей истории". Там собирается многочисленная армия (зачастую большая чем была у де Пендрея) и вновь отправляется на войну во Французскую долину. Там, после скрупулезно восстановленного сражения, пушки, в очередной раз, захватывают индейцы.

Атракция привлекает массу туристов. Могила полковника Гуайяра является местной достопримечательностью.

2* Ошибка автора. Эту информацию Лесовский получил от российского консула в Гонолулу И.Ф.Самойлова.

3* В то время Черноморский флот находился в блестящем во всех отношения состоянии и не только не уступал, но и превосходил большенство флотов мира. Корабли Черноморского флота, созданные адмиралом Лазаревым, были отличной постройки, имели хорошее вооружение и были комплектованы опытными в морском деле экипажами. Однако состояние судов Балтийского флота было "неблагонадежно". Об этом известно из всеподданейшего отчёта поступившего в 1853г. в управление Морским министерством великого князя Константина Николаевича.

"Суда Балтийского флота были большей частью основные, из сырого леса, слабой постройки и весьма посредственного вооружения, и при каждом учебном плавании по портам Финского залива весьма многие из них подвергались разнообразным повреждениям. Не было возможности составить из них эскадры для продолжительного плавания в дальние моря, и с большим трудом можно было отыскать несколько отдельных судов, которые почитались способными совершить переход из Кронштадта к берегам Восточной Сибири... Совершить переход из Балтийского моря в Средиземное могут 11 кораблей. Остальные в состоянии плавать не далее Немецкого моря, вблизи своих портов... 25 кораблей, считая в том числе и упомянутые 11, могут вступить в бой с неприятелем в наших водах, но идти на войну далее не в состоянии. Посему, сравнительно с общим числом вымпелов, собственно боевая сила Балтийского флота и число судов, годных для дальнего плавания, т. е. для настоящей морской службы, весьма незначительны"...

Доклад подтвердился летом 1854г., когда Балтийский флот был отправлен в море практиковаться в плавании. Дойдя до Красной Горки, "флот встретил сильный ветер, далеко не доходивший до степени шторма, и на четвертый день вернулся в Кронштадт с многочисленными повреждениями. Не было ни одного корабля, который не имел бы значительных повреждений в рангоуте и в корпусе; у некоторых же кораблей были свернуты головы у рулей и топы в мачтах, требовавшие их перемены..."

Состояние артиллерийской части также было неудовлетворительным. Чугунные орудия был недоброкачественные, а почти полное отсутствие практики в боевой стрельбе не давало возможности своевременно обнаружить эти серьезныу недостатки. При пробной стрельбе в 1854г. многие орудия иногда после первого, а иногда после нескольких выстрелов, разрывались.

Именно поэтому на кругосветные барки РАК старались набирать офицеров с Черноморского флота.

4* Многие годы Новороссийская бухта служила местом паломничества моряков русского флота. Стало традицией также и спускать водолазов на борт лежащей на дне "Паллады". Впервые это сделал экипаж клипера "Джигит" в 1885г. Первое же детальное обследование корпуса затопленного фрегата провел летом 1888г. экипаж корвета "Витязь", которым командовал капитан 1-го ранга С.О.Макаров. В 1932г. фрегат даже хотели поднять. Однако "Паллада" была настолько сильно разрушена, что сделать это оказалось невозможно. В 1947г. были подняты два её чугунных клюза и якорь, который был установлен вместе с памятником "Палладе" на Барановской набережной.