Подрядчик (отрывок)

ПОДРЯДЧИК

КОСТИН Константин Александрович

Время течет — мы остаемся собой.

Все описанные события — вымышленные. Любое совпадение персонажей с реально существующими людьми — чистая, и, даже, непредвиденная случайность.

Глава 1

Жизнь... жизнь — удивительная штука! Еще вчера я был на волне — мог пройтись по клубам, оставив в каждом по полторы-две штуки баксов, мог купить новый Porsche Cayenne только потому, что Lexus как-то приелся, мог наполнить джакузи шампанским, вперемешку с девочками... да что там! Я мог сгонять в Германию на полуфинал Чемпионата Европы — так, на денек. Мог прокатиться на "Синей птице" по соляной корке Бонневиля. Мог взять пару бутылочек коллекционного Шато и прикончить их вечером перед телевизором... да потому что именно этим вечером влом куда-то идти. Вообще, лень — это когда видишь необходимость что-то делать, но не хочется, а влом — это когда хочется, но не видишь необходимости. Я мог все, в том числе и позволить себе и "лень" и "влом" — самое дорогое удовольствие.

Но это было вчера. А сегодня я стоял перед руинами, занимающими площадь в полторы сотни тысяч квадратных метров. Полтора гектара руин, еще вчера бывших цехом... почти достроенным, надо сказать, цехом! А сегодня от него остались лишь искореженные балки, куски железо-бетонных изделий, не поддающихся идентификации... хотя нет, вру! Вот это — плита П5Б, а то — перемычка 1-ПБ-16... или 14?

— Сэкономили... — прошептал Виктор.

Старосельцев — куратор строительства от завода. Уж, кто-кто, а он то до миллиметра знал, где я сэкономил и на чем. И до копейки тоже. А то как же — подписать акты скрытых работ, и не знать, что сваи забиты на глубину шесть метров, но никак не двенадцать, как наивно предполагал проектировщик, и как думало его начальство, оплачивая счета. Десять тысяч свай! Причем, то, что забиты они на глубину, меньшую в два раза, отнюдь не означает, что и их стоимость меньше в два раза. Да нифига подобного. Каждый последующий метр обходится чуть ли не в три раза дороже предыдущего. Так что здесь не только мой Cayenne, но и Impreza дочери Старосельцева, и еще много иных материальных благ.

— Сколько лет строю, еще ничего не упало, — вспомнил он мои слова. — А это что? Что, я у тебя спрашиваю? Теперь ответишь по полной! За все!

— Здрасти, Виктор Алексеевич, приехали, — едко усмехнулся я. — А не ты ли, когда бабки получал, заверял меня, что ответственность пополам?

— Так это если бы не грохнулось — то на здоровье, — нашелся куратор. — А так — я умываю руки. Расхлебывайте дальше сами, господин директор!

А так и живем, да! Вот задачка не для среднего ума — ставим монолитно-каркасную свечку, обкладываем ее кирпичом, всего — три тысячи шестьсот кубов кирпича. От заказчика получаем по две тысячи рублей за куб, рабочим платим по тысяче двести. Вопрос — сколько заработает моя компания? Два миллиона восемьсот восемьдесят тысяч? Ничего подобного! Три с половиной миллиона! Почему так? Да потому что для субподрядчика кубов — три четыреста, по формам — три восемьсот. Плюс откат тому, кто подписывает акты.

Так и живем, да! Миллиметр здесь, сантиметр там. Крошечные деления на рулетке складываются в копейки, копейки в рубли, а уж рубли... о! в миллионы! Хочешь жить — умей вертеться, вот лозунг мой и солнца. Только, кажется, на этот раз я довертелся. И, черт побери, как я ни прикидывал, полутора миллиардов, чтобы отстроить цех заново у меня не было. Вот же напасть...

— Витя, — повернулся я к куратору.

Но его уже и след простыл. Смотался, зараза. Сейчас, поди, копается у себя в бумажках, выбирая из них наиболее противозачаточные. Да-да, в строительстве лучшее противозачаточное средство — бумага. С печатями и подписями.

— Эй, начальника! — образовался рядом бригадир таджиков. Кадам, кажется.

Всегда удивлялся — как это у них получается? Как работать — хрен кого найдешь, а как деньги получать — тут как тут.

— Начальника, аванса кончились, деньги кушатьма нада, — улыбаясь произнес гастарбайтер.

— Какие еще деньги? — отмахнулся я.

— Ай, ты работа говориль? Говориль! — начал загибать пальцы Кадам. — Мы работа делаль? Делаль! Деньги кушатьма оченьна нада!

— На, — я извлек из кармана фиолетовую пятисотенную купюру. — Кушайте.

Никогда, наверно, не пойму, как бригада из двадцати таджиков умудряются прожить на пятьсот рублей целую неделю. Хотя... самое время перенять опыт.

Развернувшись на каблуках, я отправился к проходной, где припарковал своего "Кайена". Оставаться здесь не только не имело смысла, но, еще и, достаточно опасно. Причем, это "здесь" означало далеко не этот конкретно взятый завод, даже не этот город. Скорее всего, даже не эту страну. Да кто его знает, возможно, и не эту планету... Тикать, тикать. Тикать как можно дальше. Для того чтобы отмыться моих сбережений явно недостаточно, но, чтобы залечь на дно где-нибудь в Гоа, должно хватить. Да какого черта! Хватит даже чтобы купить половину Гоа, а, может, и все. Только сначала надо до туда добраться.

Пролетев проходную, я похолодел. Несмотря на тридцатиградусную жару меня пробил озноб. Нет, такого не бывает! Там, где я оставил "Турбо С", под подозрительным углом к дороге стоял полуприцеп-панелевоз, а вокруг — толпа зевак. НЕ ВЕРЮ!!! Да не бывает же такого!

Оказалось — бывает. Мой замечательный Штутгардский жеребец, на который я даже не успел получить номера, превратился в месиво из метала и пластика, прижатый к забору полуприцепом КамАЗа. Круп "Кайена" задрался под острым углом, и неудивительно — двадцать пять тонн прижали морду автомобиля к асфальту. Пожалуй, самая частая, самая тривиальная авария с участием полуприцепа — не подрасчитал в повороте (или не заметил?), и смял легковушку рамой. Но то легковушка — Бог с ней, а здесь — джип, размером в половину троллейбуса. Водитель панелевоза — парень лет тридцати в промасленном комбинезоне, мертвецки бледный, с отсутствующим взглядом, смолил сигарету, сидя на корточках перед машинами.

— Напокупали машин, буржуи, — покосился на меня дедок в спецовке, один из тех, что еще Ленина живого видели — совок до мозга костей. — Людям жрать нечего, а они жируют!

— Молодец, сынок, — подбадривала камазиста старушка. — Так им и надо.

Парню же от их солидарности легче не становилось. Он пытался попилить в голове те сто двадцать кусков, что оплатит страховка, но, как ни пыжься — на восстановление немца их не хватит — к гадалке не ходи. Даже мне — человеку, далекому от автопрома, понятно, что на возмещение ущерба таких страховок штук десять надо.

— Твою ж мать! — выдавил из себя я, подойдя поближе.

— Ваша? — поднял глаза шофер. — Сам не знаю... первая авария за пятнадцать лет!

— Качество превыше количества, — покачал я головой. — И что мы делать-то будем?

— Я не спорю — мой косяк, — развел руками камазист. — Да вы не беспокойтесь, я заплачу... на крайняк — его продам, — он махнул в сторону грузовика. — Семью только не трогайте.

— Да кому ты нужен, — буркнул я.

— Эх, трахома, — водитель в сердцах пнул заднее колесо полуприцепа. — Пятнадцать лет — и ни одной аварии, а тут...

Скрипнул металл. Не знаю, каким чувством — шестым, десятым или двадцатым, но внезапно я понял... нет, такие вещи не понимаются, а чувствуются... "почувствовал" — вот правильное слово. Почувствовал, что сейчас произойдет. Схватив парнягу за воротник, я резко дернул его на себя. И как раз вовремя. Плита, стоявшая на раме, словно смеясь над законами физики, встала на ребро, и, замерев на какой-то миг, ухнула на крышу "Кайена". Все произошло за какую-то ничтожно малую долю секунды. Вот он — был пол-"Порша", и вдруг — резкий хлопок, и две с лишним тонны сдавили автомобиль как яичную скорлупу. Нетронутой осталась лишь нижняя часть крышки багажника с хромированной надписью "Cayenne Turbo S". Толпа, поносящая на чем свет стоит "буржуев", затихла, оборвавшись на полуслове. Даже птицы замолчали. Легкий ветерок, дувший все это время — и тот затих.

— Вот тебе два, — прошептал я.

— Я... я... я... — заикался камазист.

Проигнорировав его попытки, я развернулся и зашагал к стоянке такси. И без того времени потерял много. Слишком много.

Если раньше весь план спасения самого дорогого, что у меня есть — моей шкуры — сводился к одному — драпать, драпать, как можно скорее, то теперь, сидя в такси в пробках, когда времени собраться с мыслями было предостаточно... сказывалось еще и что я отошел от первоначального шока. В общем, голова стала трезвее рассуждать. Звенья разрозненных соображений складывались в одну цепочку, не мешало даже гундение таксерика.

Значится так. Захожу домой, забираю всю наличку из сейфа, собираю вещи, беру "Лекса", валю к Семенову. А дальше... у Сашки — друга детства, моего одноклассника, где-то в области, в какой-то глухой деревни под одним из закрытых городов, которой даже на карте нету, был домик, доставшийся в наследство от черт знает сколько раз "пра" бабки. Хрен кто когда меня там отыщет. Отсижусь, а дальше — видно будет.

— А там посмотрим, — произнес я вслух.

— Чего? — навострил ухи водила.

Мы как раз проезжали мимо шестнадцатиэтажной свечки, стянутой швеллерами по периметру. Помню, еще учась в школе, я недоумевал — зачем нужны на здании эти железяки? Теперь то я знаю — геология хреновая. Высокий уровень грунтовых вод, вот фундамент и поплыл, а дом стянули, чтобы по швам не разошелся. Еще два квартала — и я дома.

— Да ты продолжай, — кивнул я. — Я внимательно слушаю.

— Аха, я и говорю, — оскалился таксист. — Прежний-то был что надо. Чекист — сразу власть чувствуется. И одевался нормально — костюм, галстук, плащ. А этот... в кожаной куртке!!! Ты подумай, а! В кожанке, как байкер какой-нибудь!

— Знаешь... — протянул я. — Здесь налево, во двор. Сдается мне, что этот вопрос согласован на самом высоком уровне. Направо поверни... опять направо...

И вот я дома. Видавшая виды 24-10 остановилась перед моим блестящим лаком Lexus IS300. Расплатившись с водилой, закрыв с третьего хлопка дверь, я зашел в подъезд. В груди что-то екнуло. Очередное предчувствие, или уже паранойя? Я прислушался к своим ощущениям. Беспокойство лишь нарастало. Да нет, не бывает так, чтобы в третий раз за день какая-нибудь фигня случилась. Подгоняемый недобрыми подозрениями, не дожидаясь лифта, я пулей взлетел по лестнице на четвертый этаж, достал из кармана ключницу, отработанным движением отщелкнул кнопку и откинул нужный ключ. Вставил его в скважину, глубоко вздохнул, и открыл дверь.

Я видел наводнения — приходилось. И в Германии, и в Польше, и в Луизиане. В Краснодарском крае — тоже. По телевизору, но видел. Так что имел некоторое представление. Но чтобы у себя в прихожей!

Пол скрывался за равномерным слоем воды. Хм! Как будто слой воды неравномерный бывает... Два белых парохода с лейблом "adidas" дрейфовали в сторону балкона. Чуть поодаль из-под воды торчала корма красных босоножек, а дальше плыл огромный айсберг пены. Где-то в глубине квартиры грохотал водопад.

— Блин... — прошептал я. — Это какая-то уличная магия.

Осторожно ступая по болоту, придавив ботинком к грунту розовые стринги, я продрейфовал в ванную. Каждый год поздней осенью наступает такой момент, когда я выглядываю в окно и тихо офигеваю. Земля, которая еще вечером была нормального цвета грязи, за одну ночь становилась белая, как простыня. На самом деле — величественное зрелище! Вот и сейчас я офигел, когда увидел ванную, еще утром бывшую цвета морской волны, а теперь — в белых перьях пены. Нет, пена не висела гроздями и не сбивалась в кучу — она просто растеклась по всей комнате, и порывалась сбежать за ее пределы.

— Твою ж мать! — уже в который раз за день произнес я, закручивая краны.

Кто-то мне за это ответит. Уже наплевав на сохранность штанин, я прошлепал в спальню. Здесь, как и ожидалось, натянув одеяло до самого подбородка, на кровати сидела вчерашняя девочка. Невинно хлопая ресницами, она подняла на меня свои большие удивленные глаза.

— Так, — рыкнул я.

— Леша, я нечаянно! — залепетала она. — Хотела набрать воды искупаться, и уснула.

— Так, — повторил я. — Ты кто?

— Я? — тон девушки моментально изменился. — Я — Роксана, — произнесла она, грациозно потянувшись.

— Роксана??? — усмехнулся я. — А между ног — Маруся Марусей. Деточка, ты как за все это расплачиваться собираешься? Твоих десяток за ночь здесь знаешь, сколько надо?

— А никак!

— Здрасти, Маруся, приехали! С чего это никак-то?

— А мне еще несовершеннолетняя! — ответила пиглица.

— Чего? — удивился я. — Вчера же двадцать два было?

— Мне восемнадцать... с половиной.

— То-то и заметно, — протянул я. — К двадцати двум пора бы сиськи и побольше отрастить. Но вообще у нас не США, совершеннолетие как раз в восемнадцать и наступает.

— Слушай, ты! — воскликнула Роксана, не забыв ладонями смерить размер своего бюста. — Я, знаешь, с кем трахалась?

— Да мне до апельсина. Проваливай.

— Как? Не искупавшись, не накрасившись? — испугалась девочка.

— А ну быстро! — проорал я.

Сообразив, что шутки кончились, шалава, схватив в охапку свои вещи, вылетела из комнаты. Еще через секунду ее топот смолк, и о девочке напоминал лишь чулок, свисающий с бра.

Это звездец какой-то! Взяв с тумбочки полупустую бутылку Baccardi, щелчком большого пальца отвинтив пробку, я приложился к горлышку. Через несколько глотков стало заметно лучше. Отдышавшись, я посмотрел на бутылку. До дна оставалось всего пара сантиметров — чего уж там? Задрав к потолку донышко, я влил в себя остатки, и почувствовал себя совершенно замечательно.

Из коридора донесся всплеск воды. Неужели, рискнула за чулком вернуться? Взвесив в руке бутылку, развернувшись, я приготовился метнуть снаряд в лоб надоедливой шлюхи.

Но в дверях стоял совершенно незнакомый плюгавый мужичонка в потертом совдеповском костюме, с очками диоптрий на пять, лысиной, окаймленной редкими волосами и совершенно заурядным, совершенно обычным, невыразительным лицом. Его скулы ритмично работали, перемалывая жвачку, а в руке он держал нечто, завернутое в грязную рваную тряпку.

— Алексей Сергеевич? — уточнил он.

— Я, — согласился я. — А ты — сантехник?

— Не совсем.

Пришедший развернул тряпицу, и на тумбочку, с громким грохотом вывалился ТТшник.

— Здесь, — он указал на шпалер. — Одна. Здесь, — гость распахнул полу пиджака, демонстрируя рукоятку заткнутого за пояс пистолета. — Пятнадцать. Вопросы есть?

— Э-э-э-э...

— Значит, нету. У вас пять минут. Я подожду там, — он кивнул головой на подъезд.

Иху мать! Как быстро сработали! Чтоб я так строил! Я перевел взгляд с лежащего на тумбочке ствола на спину удаляющегося "сантехника". А чего я, собственно, теряю? Размахнувшись, я запустил четырехгранный снаряд в удаляющийся затылок киллера. Проклятие, наступающее мне на пятки с утра, или кончилось, или отошло пообедать. Так или иначе, но бутылка, с костяным звуком, шмякнулась точно в темечко неудавшегося убийцы. Тот, по инерции сделав шаг вперед, споткнулся о невидимую подножку и мешком рухнул в лужу.

Еще не до конца веря в свое счастье, я, схватив с пола гантелю, тигриным прыжком преодолел разделяющие нас пять метров, и добавил по затылку. Раздался хруст, и из раны полилась кровь вперемешку с какой-то грязно-серой массой. Готов.

— Мнда, — задумчиво изрек я. — Неудачный я выбрал год, чтобы бросить курить.

Взяв киллера за предплечье, я перевернул его на спину. Трупешник, зараза, оказался не из легких. Пена, плывущая под ногами, окрасилась в красный цвет. Похлопав его по карманам, я нашел, что искал — пачку сигарет. Разорвав отсыревший картон, достал сигарету. Она промокла насквозь. Впрочем, как и все остальные. Наклонив пачку, я вылил под ноги воду вперемешку с табачной трухой. Не везет — так не везет!

Ладно — сейф! Скользя по мокрому паркету, я добрался до края кровати. Нащупав нужную плитку в полу, надавил ее. С щелчком, приглушенным слоем воды, открылась потайная ниша. Улыбнувшись, я набрал на кодовом замке секретный пароль "12345". Никакого эффекта! Еще раз. Снова тишина. Черт побери! Замок-то электронный, и явно не предназначен для работы на глубине! В отчаянии я дернул ручку сейфа. Дюймовая сталь, как это ни странно, не поддалась. Деньгохранилище успешно накрылось. Нет, конечно, можно смотаться до магазина, купить болгару, пару десятков дисков, и убить часа три-четыре, чтобы распилить дверцу. Но что-то подсказывало, что моего мертвого друга скоро начнут искать. Да еще и соседи снизу, не ровен час, вернуться с работы, и, попав под водопад, непременно наведаются ко мне в гости. Дорога каждая секунда.

— Здрасти, приехали! — прошипел я, садясь прямо в лужу.

Да и Бог с ним! Даже того, что у меня в бумажнике, хватит чтобы прожить в какой-нибудь Хацапетовке года два, а там — что-нибудь придумаем. Пора сваливать. Проходя мимо жмурика, я, на всякий случай, достал из-за его пояса петарду. Пригодится. Кажется, ничего не забыл. Я глубоко вздохнул...

... а выдохнул уже в кресле своего ярко-алого "Лекса". Сиденье, в котором я прожил почти два года, которое успело продавиться под меня, обняло, казалось, не только со спины, но и спереди. По телу разлилось спокойствие. Но расслабляться рано.

Я достал из кармана коммуникатор и набрал Сашин номер. Годок. Еще гудок. Пятый, десятый. Да где же ты пропал? Пятнадцать. Черт побери! Жил королем, а подохну, похоже, нищим. Да еще и не своей смертью. И все потому что Семенов развлекается с какой-то телкой! Восемнадцать, девятнадцать, двадцать...

— Возьми трубку, скотина! — проорал я в микрофон.

— Ты чего кричишь? — спокойно ответил Саня.

— А раньше ответить западло было? — поинтересовался я.

— Извини, Лешка. Оборудование работает — звонка не слышал.

Эх, Семенов, Семенов. Все люди — как люди. Кто директор, кто начальник, кто босс, а кто шеф. А Сашка — физик. Как окончил Прикладную Математику и Физику, так и остался на кафедре. Лично мне прикладная физика пригодилась в жизни всего один раз — когда, еще на моей первой машине — ВАЗовской копейке кузов прогнил так, что посадочное место под аккумулятор просело, и проводов не хватало. Тогда я взял учебник по прикладной физике, как раз подходивший по размеру, и подложил его под батарею. Вуаля!

Где-то Саню понять можно — башка у парня варит на ура. Да и отец его там же всю жизнь отгрохал, пока в Принстон преподавать не пригласили. А Семенов здесь остался, хотя тоже мог свалить. Впрочем... есть момент, который я понять не могу. Откуда у него деньги берутся? Зарплата у преподавателя и кандидата наук — копеечная. По моим меркам. Откуда же, скажите пожалуйста, у него дом в предместье Парижа и яхта, размерами с крейсер "Петр Великий"?

— Дружище, — произнес я. — Мне срочно нужна твоя помощь.

— Что-то случилось? — по-прежнему невозмутимым тоном спросил одноклассник.

— Да, дружище, случилось. Я в жопе!

— Как-то не слишком оптимистично...

— Поверь мне, в моем положении дышать — уже оптимистично.

— Я в лаборатории, — ответил Семенов. — Приезжай.

Повторять второй раз было необязательно. Врубив спортивный режим, я сорвал американца в свободный полет. На парковке у института, несмотря на летнее время, места почти не было. Я намотал по рядам кругов пять, прежде чем нашел, куда приткнуться. Кажется, меньше времени ушло, чтобы добраться до сюда, чем найти место, куда припарковать мой аппарат. Нищие студенты...

Дорогу до лаборатории я знал назубок. Мало того, что проучился в этом университете пять лет, и знал наизусть все его закоулки — даже такие укромные места, где можно уединиться с девушкой посередь бела дня. Так еще и после этого, когда Семенов уже учился в аспирантуре, регулярные походы в его лабораторию на дополнительные занятия со студентками заставили выучить каждую ступеньку, каждый поворот, каждый шов на граните. К сожалению, такие развлечения не остались не оцененными по достоинству моей второй женой... потому и бывшей.

— Саня, — произнес я, едва успев открыть дверь лаборатории. — Я в жопе.

— Это я уже слышал, — ответил друг, не отвлекаясь от пульта со множеством лампочек. — Скажи что-нибудь новенькое.

За те полгода, что я не заходил к нему в гости, лаборатория значительно преобразилась. Вместо допотопного оборудования, бывшего, видимо, еще ровесником самого института, появились новые приборы, еще пахнущие заводской краской и свежим пластиком. Причем явно не отечественного производства. По центру комнаты разместился огромный металлический подиум, заняв большую часть помещения. В воздухе висел запах озона — если бы не испепеляющая жара снаружи, то я бы подумал, что скоро начнется гроза.

Все же, кое-что осталось неизменным. По всей лаборатории, на первый взгляд — в жутком беспорядке — валялись листы бумаги, исписанные корявым подчерком Семенова. Обычно люди, да и я в том числе, пишут по одной букве в клеточке. Некоторые — по букве на полторы клеточки. Но не Саша! Я до сих пор не понимаю, как он умудряется писать по две строчки в одной клеточке! И Бог с ним — писать, как он умудрятся после прочитать, что написано? Хотя, я так подозреваю, что он и не читает, что там написано. В этом нет необходимости. И вот почему.

Башка у парня варит. Вообще, что касается математики и физики, его мозг словно находится в другом измерении. Он высоко над тем, через сколько времени встретятся два поезда, один из которых выехал из пункта А, а другой — навстречу из пункта Б. Пока мы в школе решали подобные бредовые задачки, он уже тогда пытался найти практическое применение не алгебре и геометрии, а высшей математики, причем это применение далеко не ограничивалось тем, чтобы согнуть кусок проволоки в виде интеграла и достать шляпу из лужи — вовсе нет!

Пока мы решали контрольные, он за считанные минуты успевал решить все задачи у себя в голове, не написав на листке ни единого знака. Наша школьная учительница так ему и говорила: "Саша, я понимаю, что эти задачи тебе неинтересны, но ты хотя бы задание мне отдать не забудь. Кроме тебя ведь еще другие дети есть". И это "другие" всегда произносилось с таким стебом.

А на математических олимпиадах, пока, опять же, мы пыхтели над одним заданием, Семенов успевал решить все. Но он никогда не сдавал свою работу. Потому как сдавать было нечего. Подавляющее большинство решалось в голове, а там, где процессор перегревался, на бумаге появлялись несколько закорючин — и ответ готов! Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Он не заморачивался над процессом решения, процесс для Саши был не важен. Он получил задачу и вывел ответ — удовлетворил не преподавателя, или организаторов Соросовской олимпиады, а себя. Такой извращенный способ онанизма.

Но еще более удивительно то, что внешность ученого совершенно не вяжется с его мозгами. Кто-то думает, что Семенов — тощий бледный тип с очками на десяток-другой диоптрий? Как бы не так! Невысокий — да, но коренастый, с широкими плечами и шеей, почти такой же толстой, как у меня. В полувоенных ботинках, камуфлированных штанах, футболке и наколки в виде усмехающегося черепа на предплечье, меньше всего Саша был похож на преподавателя высшего учебного заведения, кандидата наук, а в скором будущем — доктора!

Вообще, в начальной школе я считал себя тупым. И то, надо сказать, не потому что я был таким, а в большей степени из-за классного руководителя, которая каждому ребенку на дне по нескольку раз говорила — "ну ты и тупой!". Тоже вопрос — кто ее, такую, детей-то учить пустил? В средних классах я уразумел, что не совсем дурак. В институте же я начал догадываться, что я далеко не дурак. А уже после, когда начал работать и основал свою компанию, понял, что я — едва ли не гений. Обвести вокруг пальца и заставить делать то, что мне выгодно, я мог почти любого. Но рядом с Семеновым мой мозг словно немеет. Тот опыт и те знания, что есть у меня, по сравнению с другом кажутся такими ничтожными...

— Саня, я встрял, — выдохнул я. — Конкретно встрял. Ты понимаешь, что такое — встрял?

— Физика процесса мне неизвестна, — пожал плечами ученый. — Рассказывай.

— А что тут рассказывать?

Я бухнулся в кресло, и кратко, вписавшись всего в пятнадцать минут, поведал историю сегодняшнего дня, начиная сложившимся, как карточный домик цехом, и заканчивая трупом у себя в прихожей.

— Мнда, Леха, — протянул одноклассник. — Мнда, ты в жопе.

— Ну да? А я тебе что сказал?

— И, я так понимаю, ко мне ты приехал отнюдь не за соболезнованиями?

— Вот за что я тебя, Саня, уважаю, так это за твою проницательность. Я приехал чтобы заныкаться. У тебя же остался дом в Хацапетовке?

— Где-где? — не понял Семенов.

— Ну избушка тебе от прабабки осталась. Мы еще туда на шашлыки ездили... Ну, ё-мое... ночью еще по горам плутали — помнишь?

— Хацапетовка! — усмехнулся ученый. — Деревня Ключи Ашинского района Челябинской области.

— Ты еще широту и долготу назови, — съязвил я. — Мне до апельсина. Главное — там, не то что меня — деревню-то не найдут.

Саша задумчиво пожевал губы. Наверно, это не помогло — физик встал со стула, и медленно подошел к окну. Чего он тянет? То, что ему не жалко — это и не вопрос. Скорее всего, есть другое решение моей проблемы. Хотя... мне в голову приходило только два — отстроить цех заново, или подставить голову под топор. Первый вариант не подходил, потому как таких денег у меня не было, а второй... думаю, этого объяснять не надо.

— Мой дорогой друг, — повернулся, наконец-то, Семенов. — А если я тебе скажу, что есть еще один способ решить твою проблему? Предупреждаю — он не совсем... традиционный, что ли?

— Не совсем традиционный? — переспросил я. — Это типа как пол поменять, что ли?

— Круче, — покачал головой одноклассник. — В миллион раз круче.

— И?

— Я не знаю, как тебе сказать, чтобы ты сразу не побежал сдавать меня в дурку... в общем, что ты думаешь о путешествии во времени?

— О, дружище! — рассмеялся я. — Да у тебя процессор накрылся. Мать сгорела. Хард полетел. ЦПУ на...

И тут я запнулся. Семенов в упор смотрел на меня своими жутковато спокойными серыми глазами. И было в них что-то такое, что я понял — он не стебался надо мной и не сошел с ума. Стоит заметить, что Саша — едва ли не единственный человек, который скажет, что утром видел марсианина, или что только что побывал в преисподней — и я ему поверю! Потому как чувство юмора физика работает в той плоскости, в которой прикалываться так тупо даже в голову не придет, а уж если он сказал — в морг, значит в морг.

К тому же, если у кандидата есть доступ к таким технологиям — это многое объясняет. Да какой — многое? Это объясняет все! И почему он не пошел на дискотеку с классом, когда директриса всех попалила, что водку пили. И почему он не купил совершенно замечательный Крузак по бросовой цене — оказалось, ворованный. И почему он скинул рубли летом девяносто восьмого. Наконец, дом во Франции и яхта. Как легко зарабатывать деньги, если знаешь, где, что и когда стрельнет. Знать заранее, и постелить соломку. А Саша — я только сейчас понял — на самом деле многое знал заранее. И, если подумать — не припомню, чтобы он совершил какую-нибудь более-менее серьезную ошибку.

— То есть... оно есть? — шепотом спросил я.

— Оно — кто? — так же шепотом поинтересовался Семенов.

— Здрасти, Саня, приехали! Не ты ли только что сказал, что у тебя есть девайс, с помощью которого можно отправиться в прошлое?

— Есть, — кивнул ученый.

— И где же? — воскликнул я, подпрыгнув на кресле.

Вместо ответа одноклассник развел руками. Вначале мне показалось, что это его очередная издевка. Типа как "хорошо бы, да хренушки". Но тут я сообразил — он показывает вокруг — на оборудование, а лабораторию! Оно — здесь! Прямо здесь! Все это время машина времени находилась на расстоянии вытянутой руки, а я и не подозревал!

Я снова оглянулся. Но теперь на все приборы, дисплеи, кнопки и прочее оборудование смотрел с благоговением... и, чего скрывать — страхом.

— Офигеть можно! — произнес я.

— Физикой этого процесса займешься позже, — улыбнулся друг. — Сколько времени тебе надо?

— А что, можно прямо сейчас? — осторожно осведомился я.

— Нет, завтра. Конечно сейчас. Или ты хочешь подождать, пока тебя на ноль поделят? Сколько времени тебе надо?

— Так, постой... сваи мы начали забивать летом шестого года... заказал я их в мае... давай апрель две тысячи шестого года.

— Девятнадцатое апреля две тысячи шестого года, — застучал по клавиатуре Семенов. — Полдень ровно. Тебя устроит?

— До апельсина, — расцвел я. — Главное — апрель шестого. Постой... а как я смогу исправить это?

— А вот это уже твои проблемы. Можешь записку отправить, можешь по телефону предупредить. Наконец, можешь в гости к себе наведаться. Я бы предпочел последний вариант.

— А как же нарушение пространственно-временного континуума? — ядовито поинтересовался я.

— Ой ли! — усмехнулся Саша. — Ты доктора Эммета Брауна вспомнил, что ли? Забудь все это. Я раз сто летал — и ничего. Вселенная на месте. Ну, ты готов?

— Да, но...

— Надеялся получить какую-либо напутственную речь? Обойдешься. Башка у тебя варит — сам разберешься.

— А как я вернусь-то?

— Найдешь меня. Два года назад я отправить тебя не смог бы, но вернуть — запросто. Физика процесса мне была уже известна. Становись.

— Куда?

— На... эту, короче, хрень, — друг кивнул на подиум.

Я улыбнулся. Замешательство одноклассника говорило не о том, что он решил не пугать меня научными терминами — отнюдь! Просто он не заморачивался на такую мелочь, как придумать название для "этой хрени", как, наверное, и для многого в этой лаборатории. Еще бы! Семенов строил эту машину для себя, а ему и без названий все понятно.

Черт же побери! Я судорожно сглотнул. Вот оно! Всего полшага, полсекунды, и я буду спасен! Как все, оказывается, просто! Радость омрачало одно — курить хотелось жутко. И еще — я надеялся, что это не очень отразится на моем организме. Решившись, я занес ногу на ступеньку. И как раз в этот момент зазвонил телефон. Я посмотрел на аппарат. Номер засекречен. Хм, даже догадываюсь, кто это! Отказать себе в удовольствии я не мог.

— Слушаю, — произнес я в трубку.

— Алексей Сергеевич? — осведомился незнакомый голос тоном, в котором звучали нотки гробовщика.

— Ага, он самый. И что дальше?

— Хотел предупредить, что вокзал, аэропорт, и все дороги из города перекрыты. Сдайтесь по-хорошему, и я обещаю — будет не очень больно.

— Здрасти, приехали, — усмехнулся я. — У меня есть встречное предложение. Ты смотрел передачу "Ищу тебя"? Так вот. Предлагаю поиграть в увлекательнейшую игру — "найди меня". Отыщешь — хрен с тобой, замочи. А нет — можешь спилить мушку, засунуть ствол себе в задницу и пустить маслину. Советую уже приступать, потому как хрен когда ты меня найдешь. Еще вопросы?

— Будет больно, — сделал вывод собеседник.

— Обязательно, — кивнул я. — Ты найди меня сначала. Сайенара.

Убрав наладонник, я поставил ногу на подиум. Сейчас внесу свою лепту в историю...

— Ну, Саня, я готов, — произнес я. — Поехали.

— Хм... Леха, тут небольшая загвоздка. Напряжения в сети не хватает.

— Ты что? — побледнел я. — Издеваешься?

— Нет, — покачал головой ученый. — Прикололся немножко. Да пребудет с тобой Сила.

И Семенов ткнул пальцем в кнопку.

Глава 2

Признаться, ожидал чего-то большего. Ну, не знаю — в "Терминаторе", например, Шварценеггер прибыл в прошлое в огромном мерцающем шаре из электричества. "Назад в будущее" — опять молнии. Хотелось бы чего-нибудь этакого... Зрелищного. Более эффектного появления, одним словом. Хренушки! Короткое "Бах", на миг потемнело в глазах, и — вот он я, туточки! "Туточки" — это лаборатория Семенова, но без пандуса и всех тех приборов, что я видел пятнадцать секунд назад — полутемная каморка с паутиной на потолке, парой десятков коробок, покрытых пылью, и, конечно, без самого Сани. Кажется, получилось! Для верности я похлопал себя по бокам. Вроде, я здесь весь, и, как будто, живой! Yes!

— Здравствуй, самый прекрасный город в мире! — произнес я, подойдя к окну.

К сожалению, слой грязи на стеклах не позволил оценить даже ничтожно малую часть красоты родного города. Но одно было ясно — Акелла промахнулся. То, что было за окном, больше походило на поздний вечер, чем на двенадцать часов дня. Но это — мелочи, издержи производства. Главное — я здесь.

Я, действуя по привычке, достал телефон — посмотреть, сколько времени. Дисплей показывал девятнадцатое июля две тысячи восьмого года, четыре часа вечера. Ну да, в самом деле — чего это я? Поразмыслив, не перевести ли часы на две тысячи шестой, я махнул рукой, и направился к выходу. В самом деле — полчаса до дома, час там, полчаса до Семенова — и стоит из-за этого заморачиваться? Немного огорчило, что коммуникатор не может найти сеть... да тоже мелочи!

Щелкнув замком, я зашагал по скрипучему паркету университетского коридора, скатился по перилам лестницы, и чуть не впечатался в бюст Ленина на постаменте. Забавно... кажется здесь скульптура "Россия" стояла. Впрочем, никогда не заострял внимания.

— Заучились? — грозно осведомилась старушка-вахтерша, оторвавшись от вязания и стрельнув глазами поверх очков.

— Э-э-э, да! — выпалил я. — Я тут на вечернем учусь... уснул! — добавил я, виновато разведя руками.

— Ну, ну, — покачала головой старушка. — Небось, опять с Семеновым аспиранток тискали? Знаю я вас...

— Бабуль, — широко улыбнулся я. — А тебе завидно?

Вахтерша аж поперхнулась от такой наглости.

— Да я на вас ректору напишу! В профком! В райком! Да я до обкома дойду!

Последние слова я слушал уже спиной. Да иди куда хочешь, старая! Только сильно сомневаюсь, что на Саньке это как-то отразится. Хлопнув на прощание дверью, спустившись с крыльца, я, по инерции, достал из кармана ключи от Лекса... да не тут-то было — американец, насколько я помню, еще только сошел с конвейера. Придется второй раз за день ловить лохматого.

На дороге было на удивление пусто. Странно — обычно возле ЮУрГУ в любое время полно автомобилей, а тут — хоть шаром покати... лишь у тротуара стоял ГАЗ-24-10, в совершенно обалденном коллекционном состоянии, блестящий лаком заводской краски и хромом дверных ручек и бамперов. На борту чернели шашечки, на крыше сиял оранжевый фонарь, а за лобовым стеклом светился зеленый огонек. Ну вообще — все причиндалы! Я бы на месте хозяина не бомбил на таком раритете, а хранил бы в гараже и тряпочкой каждый день протирал.

Сам таксист как раз отходил от киоска с газетой в руках. Что-то в его лице показалось смутно знакомым... Впрочем — у меня только в административе три десятка человек, плюс работяги — полтысячи человек, и текучесть у этих пятисот — огромная... не то что город — почти всю страну в лицо изучить можно было. И не только Россию — в добавок Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан и еще с пяток бывших республик бывшего Советского Союза.

— Э! Постой! — прокричал я, подбегая к автомобилю. — До Макеева довезешь?

— До куда? — переспросил бомбила.

— Что, не местный, что ли? — удивился я. — До Тополиной доедем — а там покажу.

— Да у меня и смена закончилась... — замялся водила. — Два счетчика?

— До апельсина, — согласился я. — Поехали.

Я запрыгнул на переднее сидение, таксист устроился за рулем. Двигатель старенькой Волги запустился на удивление легко — с пол-оборота. Про себя я отметил, что и в салоне ГАЗа на удивление чисто. Даже все шильдики на месте! Я провел рукой по панели.

— Нравится? — усмехнулся шофер. — Неделю назад получил! Тысячи не накатал еще!

— Обалденный аппарат, — согласился я. — Чего ждем — трогай!

— А ремень?

Скотина! Вконец решил меня довести? Чертыхнувшись, я щелкнул застежкой ремня, волговский мотор характерно звякнул, и машина тронулась с места. Наверно, для всех профессиональных таксеров естественно рассказывать что-нибудь, совершенно не обращая внимания, интересна ли беседа попутчику. Этот исключением не был. Если еще про вчерашний матч я мог послушать, то когда он переключился на то, какую обалденную телку он драл с во-от такенной задницей (здесь он сделал жест руками, как рыбак, который показывает, какого здорового сома подцепил), я сжалился над своей психикой, закрыл глаза, откинулся на кресле, и отключился от внешнего мира.

Вообще же, на счет игры — неплохая мысль. Можно сделать пару ставок на Россию в Чемпионате Европы 2008 года. Черт побери! От следующей мысли меня пробил пот. У меня же в коммуникаторе все котировки доллара и евро за последние три года, плюс курсы акций полутора десятков компаний! Зачем, вообще, строить, обладая такой информацией? Риска — никакого!

— Эй, друг, — потряс меня за плечо таксист. — Тополиная.

Так быстро? Хотя... от ЮУрГУ по плотине до Тополиной аллеи, тем более — почти ночью — минут десять. Помню, в супердавние времена, я по утрам, в час пик, от дома до университета по плотине за восемь минут добирался! И это — с учетом времени, что я шел на стоянку, прогревал отцовскую "девятку", и заезжал по пути на заправку! А сейчас... эти же самые двенадцать километров — часа полтора, не меньше. За прошедшие десять лет количество автомобилей увеличилось раз в сто.

— Теперь-то куда? — еще раз спросил водила, остановив Волгу на обочине.

— Сейчас на светофоре... — я открыл глаза. — Не понял?

Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении... Да что там — целый микрорайон бесследно исчез! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте... в том виде, в котором я ее помнил с детства — естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающими свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно... три-четыре года назад их срубили под корень.

— Твою ж мать! — произнес я, выходя из Волги. — Че за ботва?

— Эй! — выскочил следом таксер. — Ты что — кинуть меня задумал?

— Отставить ссать, — отрезал я, оборачиваясь.

И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания — талон техосмотра на лобовом стекле Волги, с датой следующего — 89.

— Слышь, брательник, — обратился я к водиле. — А какой сейчас день?

— Вторник, а что?

Хм... вторник... уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее... да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не надо. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в дурку?

— А дата? — уточнил я.

— Девятнадцатое... июля, — настороженно ответил тот. — А что?

— Да к черту число! — закричал я. — Год сейчас какой?

— Ты что, с луны свалился?

— Ну! — я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.

— Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой... — пропищал он. — От рождества Христова.

— Здрасти, приехали, — выдавил из себя я, садясь на крыло.

Тысячелетие крещения Руси... И вот теперь стало понятно, почему вместо скульптуры "Россия" в университете стоит бюст Ленина, и почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету... наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом — его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати... и жарковато для апреля... Непонятно было другое — что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем час назад. Крутовато Акелла промахнулся...

Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.

Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про счастливое коммунистическое будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого — с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают — из кгбшных подвалов не выйду никогда...

Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять... он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.

— Тьфу! — шлепнул я себя по лбу.

Не Санька, а Евгений Борисович — его отец! Вот кто нарушал беспорядки в... как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший — тоже физик, и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он — мой билет домой!

— Слышь, — окликнул я таксиста. — Тебя как звать... э-э... товарищ?

— Николаем, — несмело отозвался он.

— Николай? Коля, значит... вот, что, Коля, — я достал из заднего кармана бумажник. — Сейчас я тебе дам сто баксов... долларов, то есть — знаешь, что это такое?

— Ага, — кивнул он. — Статья.

— Так... а триста долларов?

— Ну, — расплылся в улыбке Николай. — Это — совсем другое дело! А чего делать-то надо?

— Значится так... — протянул я. — Значится так...

Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи — избытком такта никогда не страдал, тем более — в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать "здравствуй, мама, вот и я!" женщине, которая на год младше меня — это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант...

— Значится так, товарищ Коля, — повернулся я водиле. — Сейчас мы поедем поменять баксы... тьфу... проклятые капиталистические доллары на твердые советские рубли — самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?

— А то! — расплылся в улыбке шофер. — Поехали!

И такси покатило по тополиной аллее сторону северо-запада — мимо пельменной, ныне — ресторан "Красный Дракон", автоцентра ВАЗ, ныне — техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шетнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор...

— Прежний-то был что надо, — жаловался по пути водила. — Трижды Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было... солидный такой, сказал — как отрезал. А этот... тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы — ни шагу... Перестройку эту удумал... может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?

Признаться, у меня появилось легкое ощущение дежа вю.

— Перестройка — продолжение дела Октября. Это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, — зевнул я, вспомнив курс истории.

— Вот и в газетах то же пишут... — промямлил бомбила.

Между тем Волга заехала во двор "пентагона", и, прокатившись на нейтрале, спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля, и, хрустнув суставами, потянулся.

— Ш-ш, — зашипел таксист. — Не попались.

Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе — ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс уж спит давно — к чему в шпионов играть? Но... у каждого свои правила. Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки — только матерных надписей на стенах меньше — или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной — с этим все в порядке.

Однако мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же — на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам, и утопил кнопу звонка.

— Кто там? — почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.

— Фима, открывай, — прошипел таксер. — Это я, Колян.

— Чего надо?

— Клиента к тебе привел!

Щелкнул замок, и в прямоугольнике света появился... черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов — то это оно!

— Вот, Фима, — виновато улыбнулся Коля. — Человечка к тебе привел. Ему бы...

— Я так думаю, у человечка свой язык есть, и он сам может сказать, чего бы ему, — хохотнул громила, вытирая об майку руку с тремя синими перстнями. — Фима, — представился он, протянув ладонь.

— Алексей Сергеевич, — ответил я, пожимая экскаваторный ковш.

— Нехило ты прикинут, Алексей Сергеевич, — протянул бандит, оглядывая меня с ног до головы. — Из загранки?

— Есть немного, — нахмурился я.

— И чего же тебе? Девочку? А, может, волыну или ксиву? — ехидно поинтересовался Фима.

— Грины скинуть, — обезоруживающе улыбнулся я, демонстрируя пресс баксов.

Жулик взволнованно вдохнул воздух, и мелко-мелко задрожал. Видимо, впервые видел вживую такую пачку зелени. Совладав с собой, он схватил меня за плечо и затащил в квартиру.

— Жди здесь, — небрежно бросил он таксисту, и захлопнул дверь перед его носом. — Проходите, Алексей Сергеевич, проходите, — произнес громила подозрительно шелковым тоном, обращаясь уже ко мне. — Курточку снять не желаете? Да что вы! Не разувайтесь! Может, водочки, коньячку?

Говоря все это, Фима, бережно поддерживая меня под локоть, вел по квартире. В комнате, обставленной по советским меркам совсем недурно — чешская стенка, финский ковер на стене, кожаный диван с двумя креслами вокруг журнального столика с початой бутылкой водки, открытой банкой огурцов, горкой куриных косточек и парой стопок. В углу расположился цветной телевизор, и, подумать только — видеомагнитофон! На экране, в ужасающей записи, со "снежком", Роджер Мур в роли агента 007, в очередной раз спасал мир. В одном из кресел сидел ужасающе худой, такой же лысый, с оттопыренными ушами, с шеей, как у быка хвост, второй жулик, внешне — почти полный антипод Фимы.

— Скелет, — хозяин кивнул головой. — Пойди, покури. Дай, люди пообщаются, — подмигнул он.

Тот, пошатываясь, поднялся с кресла, и, со вздохом кивнув, покинул комнату. Громила тяжело опустился в кресло у окна, жестом пригласив занять место напротив. И здесь я совершил вторую ошибку — занял это кресло, оказавшись спиной к двери.

— Курс вы знаете? — с улыбкой спросил Фима, доставая из тайника в кресле банковскую упаковку рыжих червонцев. Мы их в свое время называли "лысыми". Почему? Кто хоть раз видел советский червонец — тот меня поймет — именно он был единственной купюрой с изображением бюста Ленина, рискующей оказаться в руках десятилетнего ребенка. — Восемьдесят копеек за доллар. Сколько меняем?

— Какие восемьдесят копеек? — возмутился я. — С утра курс двадцать четыре рубля с копейками был!

— Да побойся Бога! Двадцать рублей за доллар — и ни копейки больше!

— Хрен с тобой, — ответил я. — Тысячи рублей за глаза.

— Тысяча — так тысяча, — согласился бандит, глядя куда-то поверх моего плеча.

Я инстинктивно начал разворачиваться, но не успел — в затылок уперлось что-то твердое и холодное. В меня еще ни разу не такали стволом пистолета, но я, почему-то, догадался, что это он и есть.

— Что, падла легавая, не ждал? — оскалился жулик. — Думал, я поверю, что какой-то лошара такой пресс гринов на кармане таскает?

Да, блин, было же время... когда каждый, у кого в кармане больше пятидесяти рублей уже считался миллионером — то есть врагом Советской Власти. А, если врагом не был — то, значит, работал на нее. Угораздило же меня так встрять!

— Здрасти, приехали, — вздохнул я. — А теперь-то что?

— Теперь мы поменяем тебя на автобус, который довезет нас до Кубы, — ответил из-за спины тонкий, писклявый голос, видимо, принадлежавший Скелету.

— Так братцы... — я осторожно, чтобы не спровоцировать стрелка, навалился на спинку кресла, и каким-то там по счету позвонком почувствовал рукоятку Беретты, заткнутой за пояс. — С пересадкой придется ехать-то... где-то в районе Атлантического океана.

— Вот попандос, Акимыч! — снова пропищал тощий. — Я же говорил, что это — в Бразилии.

— Не парься, Скелет, — отмахнулся Фима. — Сейчас Алексей Сергеевич поделится с нами капустой, и все будет ништяк. Чего зенки-то вылупил? — обратился он уже ко мне. — Лопатник доставай.

И тут я понял смысл этого развода. Ну конечно! Стрелять здесь, в квартире, где оба жулика уже засветились — никто не будет! КГБ в те времена работала на раз — на два бандиты уже смотрели на юг из окон где-нибудь на Новой Земле. Лоховская разводка. Пожалуй, только у законченного совка штаны от такого наезда наполнятся, у тех же, кто жил в веселые девяностые, нервы отштампованы из 120-миллиметрового дюралевого бронированного листа — как лобовая броня у БМПшки.

— Тихо, братцы, тихо! — развел я в стороны руки, цепляя носком ботинка нижнюю полочку журнального столика. — Сейчас я достану лопатник, отдам его вам, и тихо уйду — договорились?

Громила подался вперед, стрелок тоже расслабился — давление ствола шпалера на затылок уменьшилось. Замерев на мгновение, еще раз просчитав в голове ситуацию, я поддел носком столик и зафутболил его в Фиму. Зазвенела, падая на пол посуда. Рука же, действуя независимо от головы, достала из-за пояса ствол, и я, не разворачиваясь, через плечо, наугад, выпустил четыре маслины. Голова взорвалась острой болью, в ушах зазвенело. Еще бы! Бабахнуть прямо у себя над ухом! Я не услышал — почувствовал — удар тела об пол. Хотя... какого там тела — полмешка картошки.

Столешница, ударившись об лоб жулика, раскололась пополам. Фима, слегка ошарашенный напором, уже начал подниматься с кресла, протягивая ко мне свои огроменные ручищи. Вот это оружие пострашнее пистолета! Мгновенно сменив линию прицела, я еще дважды нажал на спуск. Но громила не остановился — лишь глаза его стали шире и круглее. Последний выстрел ушел в потолок — бандит налетел на меня и сбил вместе с креслом на пол. Вот, кажись, мне и хана...

Закрыв глаза, я приготовился к удару чудовищной лапищи, от которого, собственно, та самая хана мне и настанет. Кровь пульсировала в висках с такой силой, что вены, казалось, взорвутся. Стук... стук... стук... я ждал удара, но его так и не последовало. Набравшись смелости, я открыл глаза. По очереди. Сначала один, потом другой.

Тело громилы лежало, свесившись с перевернутого кресла. Из двух отверстий на спине толчками вытекала кровь. Ай да я! Уперевшись рукой в пол, угодив во что-то липкое, я поднялся на колени. Второй бандит лежал рядом. Вместо его правого глаза зияла огромная дыра.

— Твою ж мать, — прохрипел я. — Вот уж на самом деле — дуракам везет.

Однако, можно было спорить на что угодно — какой-нибудь добропорядочный товарищ вспомнил о своем гражданском долге после первого же выстрела, и уже позвонил куда следует. Да, до ближайшего отделения милиции километров пять, но, опять же, в восемьдесят восьмом году на улицах в час ночи еще не было пробок! Надо тикать.

Пистолет отлетел пес знает куда, искать его слишком долго. Но пачка банкнот валялась на самом видном месте. Подобрав ее, я схватил первое, что попалось под руку, а это оказался видеомагнитофон, и метнул снаряд в окно. Пластиковая коробка разнесла стекло вдребезги, но звона, кроме того, что и так засел у меня в голове, я не услышал. Разбежавшись, я запрыгнул на подоконник. Ох... кажется, первый этаж, но, один черт, высоко. И, признаться, сыкотно.

Волгарь таксиста как раз вспыхнул фарами и начал пятиться, разворачиваясь. Времени думать не оставалось, и я оттолкнулся ногами от подоконника. Приземлившись, не удержавшись на ногах, перекатившись через спину, я вспомнил выражение "земля пухом". Нифига она не пухом! Твердая, как сталь!

На дорогу я выскочил как раз перед капотом ГАЗа. Была бы у Николая хоть капля соображаловки — он бы снес меня, и самый гуманный суд в мире оправдал бы таксиста — к гадалке не ходи. Как раз с мозгами, похоже, у шофера был серьезный напряг. Или же кишка оказалась тонка. Но, чего уж говорить — меня не особо расстроило, что хромированный бампер лишь чуть коснулся моих штанин, а не снес мою голову. Похлопав по капоту, оставив на желтой краске красный отпечаток своей пятерни, я запрыгнул в салон. Водила испуганно вжал голову в плечи, и попытался слиться воедино со своим креслом. Не вышло.

— Чего смотришь, придурок? — рыкнул я. — Дави гашетку.

Тот попытался что-то сказать, но удалось лишь несколько раз беззвучно открыть и закрыть рот. Прямо, как рыба! Оставив бесплодные попытки, Коля лихорадочно закрутил головой.

— Что нет? — я схватил водилу за отворот куртки. — Слышь, мудила... ты знаешь, кто я? Агент Эрик Картман, ЦРУ. Догоняешь? Или ты жмешь педаль, или твоя телка с во-от та-акенной задницей получит тебя по почте... в разных посылках. А твою башку тебе же в задницу я хоть сейчас засуну. Ну?

Повторять не пришлось. Николай даже не стал тратить время, чтобы кивнуть головой — просто утопил гашетку до пола. Волга, едва не встав на дыбы, завизжала резиной, испаряя протектор, и сорвалась с места, снеся углом бампера урну. Я успел обернуться напоследок — дом, где еще пятнадцать минут назад горело всего два окна, превратился в подобие новогодней елки — теперь всего пара окон не горело. И почти в каждом темнел силуэт добропорядочного советского гражданина.

— Куда!

Я еле успел перехватить руль и вывернуть его в другую сторону — балбес-таксист собирался выехать на проспект, где по стенам домов уже гуляли красно-синие сполохи ментовских мигалок. Нырнув в арку дома, Волга выехала на набережную, и покатила, пусть по убитой, но совершенно пустой дороге. Водила вцепился в баранку и лихорадочно орудовал ею, объезжая колдобины.

Перед старой плотиной... хотя, какой, к черту старой? Так она будет называться только в конце девяностых! Я похлопал таксера по плечу, показывая остановиться. ГАЗ скрипнул тормозами, и замер перед бревенчатым настилом моста.

— Так, дружище... — произнес я, открыв дверь. — Где КГБ находится, знаешь? Доносы туда строчить умеешь?

— Не-а, — покачал головой Коля.

— Вот и чудненько! Я сейчас выйду, а ты утопишь гашетку в пол, и чтобы через десять секунд духу твоего здесь не было. И учти — вернешься, да, не дай то Бог, еще и не один — пулю тебе первому между глаз пущу. Нас в ЦРУ знаешь, как стрелять учат? У! Вильгельм Телль отдыхает! Знаешь, такого?

— Не-а, — снова замотал головой водила.

— Вернешься — узнаешь, — пообещал я, покидая пепелац.

Таксист рванул с места, едва я закрыл дверь. Да, встрял мужик... хотел немного заработать — и такое попадалово! То, что он не жилец — и так понятно. Или жулики, или органы один черт найдут беднягу, чтобы через него выцепить меня. Обидно! Он и рассказать-то ничего толком не сможет!

Постояв, для проформы, еще пару минут, я зашагал по мосту. Освещения здесь не было, но мне это ничуть не мешало. Первую половину дороги я знал назубок — полтора года, что я ездил в институт на троллейбусе, потому как прав еще не было, ходил здесь до ЮУрГУ почти каждый день. И обратно — тоже. На природе, в парке, оно как-то приятнее, чем трястись в переполненной коробке, да и для здоровья полезнее. Каждый будний день два километра туда, два километра обратно... к исходу тех полутора лет ноги стали как у футболистов! А как получил права, через год руки стали как у штангиста, потому как крутить руль на "копейке" семьдесят первого года выпуска — занятие далеко нелегкое. Это потом я реквизировал у отца "девятку", показавшуюся мне тогда вершиной технической мысли.

Со второй половиной пути я был знаком только теоретически... да, до апельсина. Сто раз на машине мимо проезжал, так что и на своих двоих доберусь. Сейчас — по парку, до карьеров, там — вдоль дороги, через речку, через деревню, обойти пост, и останется отрезок километра в три через питомник и кладбище. Каких-то пара часов — и я на родительской даче! С вероятностью в девяносто процентов можно утверждать, что там сейчас никого нет — поехать в сад в будний день, после работы... нет, я слишком хорошо знал отца и мать, чтобы допустить такое.

Уже часа через полтора пути мне пришло в голову, что план не совсем гладкий... еще бы! Двенадцать лет я не ходил пешком дальше, чем на двести метров, а тут — почти марафонская дистанция!

В сады я зашел не через два часа, как планировал, а через все четыре. Уставший, грязный, мокрый — мостик через речку еще не поставили, так что пришлось прыгать по камням. Стоит заметить — скользким камням. Благо, глубина небольшая — по колено. Дырка в заборе, которую я так хорошо помнил, оказалась на месте. Здесь же она будет и через десять лет, и через двадцать, и, скорее всего, через тридцать тоже. Есть вещи, которые не меняются.

Невдалеке, на берегу пруда, горел костер, вокруг которого темнели несколько фигур. Смеялись девушки, а чей-то хриплый голос пел под гитару "Но если есть в кармане пачка сигарет". Мнда... пачки сигарет как раз не было, а курить хотелось уже не чертовски, а просто адски. Когда-то и мы здесь сидели, точно так же, на этом же месте, и тоже бацали Цоя под гитару... забавно! С одной стороны — воды с тех пор утекло — немеряно, а с другой — до тех времен еще добрый десяток лет!

До родного участка я добрел одновременно с рассветом. Соседи или спали, или же просто никого не было. Не важно, главное, что я перемахнул через ограду, оставаясь незамеченным. Гвоздь, согнутый особым образом, заменяющий ключ от домика, нашелся не под половиком, и даже не на притолоке, а в цветочном горшке. Значит дверь закрывал отец. Он вообще ко всем вопросам подходил более обстоятельно, чем маменька. Скинув грязную, мокрую, заляпанную кровью одежду, я надел отцовский халат и открыл холодильник.

— О, моя радость! — улыбнулся я.

Здесь нашлась бутылка "Пшеничной", запотевшая сразу, как я ее поставил на стол. Следом за ней отправился кусок сала. В погребе я нашел банку соленых огурцов, а в шкафу, заменяющем хлебницу — буханку ржаного хлеба и пачку "Беломора". Да-да, было время, когда папиросы покупали ради табака, а не для того, чтобы забивать в них шалу!

Выпив рюмку водки, закусив огурцом, я начал думать что все не так уж и плохо, а выпив вторую, и засмолив сигарету, я понял — выберусь и из этой передряги. Могло бы быть не просто хуже, а значительно хуже! А так — подумаешь, перенесся на двадцать лет назад, вместо двух. И что? В своем городе я знаю каждый кустик, каждую трещину на асфальте, каждый кирпич и каждую "балтийскую" отметку. Вздремну пару часиков, вернусь в город, найду Семенова, и, пока он напрягает голову, солью предкам все содержимое своего наладонника... а батя уж найдет применения этой информации, в этом я ничуть не сомневался.

Глава 3

— Твою ж мать! — пробормотал я, переворачиваясь на другой бок. — Приснится же такое!

И то верно — сон на редкость бредовый. Будто бы развалился цех, который я строил! Да нереально! Все, что я строил — стояло, стоит, и стоять будет! А еще — что меня хотели грохнуть, что Семенов построил машину времени, и я оказался в восемьдесят восьмом году, где меня опять попытались замочить, но, вместо этого, я сам завалил двоих жуликов! Бредятина полнейшая! Был бы я Лукьяненко — книгу бы написал... а что, говорят же, что многим личностям с мировыми именами и сюжеты книг, и симфонии, и даже целые периодические таблицы во сне приходили! Может, бросить стройку, и за перо взяться?

Усмехнувшись, я открыл глаза... да так и застыл, с кривой усмешкой на лице. Стол, допотопный холодильник "Ковровец", газета "Правда" на скамейке, пустая бутылка "Пшеничной", ходики на стене... не приснилось.

— Здрасти, приехали, — произнес я, вставая с кровати.

Не приснилось... Нащупав на столе пачку "Беломора" и коробок спичек, я прикурил папиросину. Голова стала соображать намного лучше. По большому счету, все остается без изменений, приоритетная задача — найти Семенова, а там видно будет. Другой вопрос — в таком виде хорошо стоять перед командармом полвека назад, мог бы и медальку получить, а сегодня первый же мент меня повяжет. По меньшей мере, стоило отмыться от крови, и, если повезет — от грязи тоже. Немаловажный момент — стрелки на ходиках показывали половину пятого, и, судя по всему — не утра, значит сегодня Евгения Борисовича в институте уже не поймаю...

— До апельсина, — махнул я рукой. — Завтра найду.

Опустошив карманы, сложив вещи в шкаф, я взял одежду в охапку и отправился в баню. Здесь, подкинув дровишек, утопив шмотки в тазике с водой и присыпав их половиной пачки порошка, я принялся за руки. Кровь не отмывалась, а отламывалась целыми кусками. Вспомнив кое-что, я поднял половик в предбаннике и открыл погребок. Пятилитровая алюминиевая канистра с пивом оказалась на месте. Да-да, батя у меня человек запасливый! Сделав несколько глотков прямо из горловины, я понял — вот оно, счастье! Но самое обалденное то, что уже почти сутки молчит телефон, никто меня не долбит, никто не хочет ни новый коттедж, ни зарплату, никто не предлагает купить кирпич по "конкурентной" цене. Лепота!

Вообще, мне очень повезло — Семенов мог отправить меня и во времена Монголо-Татарского Ига, а в тринадцатом веке, судя по слухам, таксисты были менее сговорчивы. Кол, костер, колесование — выбирай. А так... я — в конце восьмидесятых! Признаться, мой любимый отрезок в истории — культ здоровых пушек типа IMI Magnum Desert Eagle, мощных автомобилей типа Ford Bronco, мода на пышные женские прически и короткие юбки. Секс, наркотики и рок-н-ролл, все как полагается. Правда, все это было там — за железным занавесом, у проклятых капиталистов.

Развесив выстиранные вещи, одев все тот же халат, с канистрой подмышкой, я покинул баню. Но здесь меня ждал очередной сюрприз! Над грядкой с викторией склонилась совершенно потрясающая попка! Короткое летнее платьице с ромашками открывало красивые, загорелые ножки. Этот Советский Союз — прямо рай какой-то!

— Приветики! — произнес я.

— Ой! — резко развернулась девушка. — А вы кто?

Милое личико с острым подбородком и пухлыми губками, испачканными ягодами, окаймленное светлыми кудрями, огромные синие глазищи с ресницами такой длины, что ими подметать пол можно... гостья показалась мне смутно знакомой.

— Алексей, — представился я. — Но ты можешь звать меня просто Леша. Двоюродный брат Сереги, — добавил я, опережая ее вопрос. — А ты?

— Вика, — улыбнулась девушка, сверля меня глазами. — Я тут по соседству живу, — махнула она рукой. — Сергей с Таней попросили меня присмотреть за садом, пока они на конференции...

— Конференции? — переспросил я.

И тут меня как током ударило. Бывает же такое — не было необходимости, и не помнил, а тут — даже полку вспомнил — третья сверху, где у меня стоит книга Костина "402 метра", в которой хранится куча банкнот разных времен и народов, в том числе и две бумажки — тысяча злотых с изображением Коперника и пять тысяч злотых с изображением Шопена. Вот эти-то купюры я и привез в 1988 году, когда родители брали меня, десятилетнего пацана, с собой на конференцию в Варшаву. Это метко Акелла промахнулся!

— Ну да! — тряхнула кудрями Вика. — А вы не знали?

— Ах, да, да, да! В Польше! А то как же! Я сам-то не местный, в Пи... в Ленинграде живу. Вот, в командировку приехал, решил заглянуть... — на ходу придумывал я.

— Как интересно! — всплеснула руками девушка. — А я из Челябинска никуда ни разу не выезжала... а вы на озере уже были?

Видимо, озером она называла поросший камышом пруд, пляжа перед которым осталось полтора квадратных метра... Эгей! Я снова немного позабылся — сейчас, двадцать лет назад, Карповое еще в очень неплохом состоянии! Даже, наверно, и карпов, в честь которых названо озеро, не всех перевели!

— Нет, что ты, — отмахнулся я. — Я только недавно приехал. Даже еще пообедать не успел!

— Так давайте сходим, искупаемся, а потом я приглашаю вас к нам на шашлык! Хотите?

— Хочу, но... я без плавок...

— Ничего страшного, — доверительно сообщила она, подойдя поближе. — Я тоже!

— Ну! Это здорово меняет дело! — оскалился я. — Ты пиво пьешь? Вот и отлично!

На берегу девушка провела меня мимо пляжа, и, крутанув попкой, направилась в сторону ивняка. Хм! А я слышал, что в СССР секса нет! Не последовать за этими ногами было бы преступлением, и я, чуть отстав, чтобы дать насладиться глазам, пошел за ней. Поравнявшись с кустами, Вика раздвинула ветки, и исчезла в листве. Я продрался следом. Место, на котором мы оказались, мне было совершенно незнакомо. Забавно! А я наивно предполагал, что знаю здесь каждую травинку! Оказалось — нет!

Густая поросль ивняка создавала естественный тайник для небольшого пятачка песка, а камыши, торчащие из воды, скрывали от посторонних глаз прибрежную полосу. Ну просто идеальное место, чтобы скрыться от нежелательных наблюдателей!

Я влил в себя несколько граммов пива. Вика, перехватив емкость, сделала пару глоточков, и, развернувшись ко мне спиной, томно прошептала:

— Алексей, помогите, пожалуйста, девушке!

Потянув за лямочку, я развязал бантик на ее шейке, и платье упало к ступням проказницы. Перед моим взором предстала невероятной красоты спинка, покрытая ровным бронзовым загаром без следов от купальника, и два нежных полушария ее попочки. На правой ягодице, прямо около ложбинки, темнело родимое пятно причудливой формы — в виде галочки. Где-то я уже это видел... правда, в несколько ином ракурсе.

— Хм... Виктория... — произнес я, проведя пальцем по ее позвонку от шейки, почти до самого низа.

— Вероника, — поправила меня девушка.

— Что? — поперхнулся я. — Вероника? У тебя фамилия, случайно, не За... Зи... Зе...

— Зиманкова, — ответила она, разворачиваясь. — А откуда ты знаешь?

Еще бы я не знал! Звезда немецких фильмов начала девяностых годов! Да, да, тех самых фильмов, которые "дас ист фантастиш"! У одного из наших с Санькой одноклассников было около десятка кассет с участием этой актрисы, но, как назло — все без перевода. А жаль! В одной из картин Вероника как раз играла учительницу, и всем нам страсть как было интересно (естественно, исключительно в научных целях — как будущим абитуриентам), что же ей такого сказал студент, что она сразу начала раздеваться? К сожалению, все мы изучали английский...

— Слышишь? — трясла меня за руку порнозвезда. — Откуда знаешь-то?

— Да так, Серега рассказывал про тебя, — я звонко шлепнул ее по попке. — Айда купаться.

Ответ устроил ее не на сто процентов, но подозрений поуменьшилось. Будущая актриса, подняв сноп брызг, со всего разбега залетела в воду. Я вошел, пусть менее грациозно, но более надежно — как танк, не прорезав, а продолбив гладь озера, оставив за собой бурлящий след. Взмахнув руками, оттолкнувшись ногами от дна, я ушел под воду, в несколько гребков преодолел десяток метров, и, всплыв, брассом устремился к центру озера.

Черт, а это прикольно! Лет семь так не отдыхал, уже успел позабыть, насколько могут быть приятны простые человеческие радости. Нет, скай-дайвинг на побережье Кубы, водный мотоцикл на Лазурном берегу, крутые виражи на прототипе Porsche GT3 на Нюрбургринге и переход на лыжах по Антарктиде — тоже весело, но, как-то приелось. Удовольствие, оказывается, можно получать и таким простым способом! Признаться, даже звезда порнофильмов, барахтающаяся рядом, вызывала меньше эмоций, чем пахнущая тиной вода и палящий диск солнца. Перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, покачиваясь на волнах, я блаженно прикрыл глаза.

— Ой! — раздался рядом голос Вероники. — А это у тебя что — водолаз с трубочкой, или ты на бревне с сучком лежишь?

Девушка шлепнула меня по плечу, и, поднимая сверкающие на солнце брызги, отчаянно работая руками и ногами, загребла к берегу.

— Ах, сучка! — воскликнул я. — Догоню!

— Попробуй! — крикнула в ответ соседка. — Только карпа на свою наживку не поймай!

Конечно, и пробовать было нечего — один мой гребок — три ее, по силе, а частота — та же. Но, продолжая играть, я догнал Веронику только у самого берега. Плыть дальше фарватер не позволял — киль за дно цеплялся. Актриса уже достигла мелководья, и, грациозно выставив попку, прогнув спинку, по-львиному оглянувшись через плечо, на четвереньках выходила из пены прибоя. Здесь я ее и настиг. Если в СССР секса еще нет, то пора исправить это упущение. Намотав роскошные длинные волосы на кулак, я поставил развратницу на колени, мои губы нашли ее губки, а вторая рука сжала упругую грудь девушки...

Мы еще долго пролежали на песке, загорая. Причем у меня были все основания предполагать, что мой загар равномерным не получится — плечо закрывала от лучей голова девушки, грудь — ее рука, а низ живота — ее бедро.

— Знаешь, — произнес я, зевнув. — Я тебе завидую.

— Да? — приподняла голову Вероника. — Это чему же?

— У меня никогда не будет такого потрясающего секса с самим собой!

— Да что ты! — удивилась она. — Да ты даже представить себе не можешь, как я тебе завидую!

С Карпового уже дул прохладный ветерок, шелестя листьями ивы над головой. Солнце, сверкнув напоследок лучами по водной ряби, едва не задев провода высоковольтной линии, спряталось за вершинами берез... Как-то кстати вспомнилось, что я почти двое суток ничего не ел — только закусывал, а кто-то несколько часов назад соблазнял меня шашлыком...

— Ты, кстати, что-то обещала, — напомнил я.

— Да? — привстала Вика, больно уперевшись в меня коленкой. — И что же?

— Здрасти, приехали! А Шашлык? Было дело?

— Было, — согласилась девушка. — Ну, пошли. Приглашаю тебя в гости.

Неудивительно, что раньше (или, правильнее — позже?) я не встречал звезду голубого экрана — участок Зиманковых располагался в противоположном конце садов, где, у второй проходной, находился и еще один магазин и еще одна колонка. На собрания в садоуправление я за всю жизнь так ни разу и не сходил, так что и там мы встретиться никак не могли.

В тени яблони, напротив участка Вероники, стояла совершенно потрясающая белая "ноль вторая" со шторками на задних окнах и государственными номерами. Мы в детстве называли такие "злая морда"... да потому что морда у нее на самом деле злая — широкая фальшрешетка радиатора, напоминающая оскалившую пасть, раскосые прямоугольные глаза, и блестящий хром. Сволочи, испортили аппарат в начале девяностых, когда заменили металл на черный пластик — автомобиль сразу потерял свой лоск. Да и само качество металла стало намного хуже — батя запарился с такой же. Что он не делал со своим Волгарем — ржавел, зараза!

— У тебя папа — крутая шишка? — осведомился я, поравнявшись с "ноль второй".

— Нет, то ты, — отмахнулась девчонка. — Это не его! Наша — вон стоит, — Вика указала подбородком на светло-бежевую "шестерку" за оградой. — А это — Семенов в гости приехал.

— Кто-кто? — переспросил я. — Семенов? Не Евгений ли, случайно, Борисович?

— Ты всех, что ли, знаешь? — удивленно воскликнула Зиманкова. — Он самый!

— Ну... э-э... — я лихорадочно соображал, как выкрутиться на этот раз. — Я в командировку-то как раз к нему и приехал! Он же преподает в...

А вот это уже была проблема. Я, хоть убей, не помнил, как назывался родной институт двадцать лет назад, а названий, слава Богу, у него сменилось немало... ЮУрГУ — это, кажется, с конца девяностых, до того, по-моему, ЧГТУ... но с какого времени он назывался так, и с какого года — вот это загадка!

— ЧПИ, — подсказала девушка.

Да, точно! Челябинский Политехнический! Но, если честно, такие совпадения уже не настораживали — они пугали! Как-то слишком метко промахнулся Акелла, чтобы все это было всего лишь набором случайностей!

Теперь не Вероника меня вела — я бежал вперед нее. Участок Зиманковых, признаться, оказался на уровне, но все говорило о том, что глава в семье явно не муж. Весь сад утопал в цветах — розы, герберы, хризантены, астры, промеж которых вились аккуратные дорожки, вымощенные плитняком. Небольшой опрятный домик обвивал дикий виноград, а через бреши в зелени виделась розовая краска.

В беседке у мангала сидели четверо. Двоих я узнал сразу — чета Семеновых — Евгений Борисович и тетя Лена. Крепкий мужчина (теперь я понял, в кого пошел Санька!) имел очень мало общего с тем профессором, которого я запомнил с нашей последней встречи — когда он уезжал за границу. Прошло всего около полутора десятков лет, но ученый, как оказалось, постарел за это время на все двадцать пять! Сейчас — крепкий, черноволосый, с ярко-синими глазами, а в начале XXI века — иссохший, совершенно седой, с пробивающейся лысиной и потухшими, выцветшими глазами... интересно, что же с ним произойдет? Впрочем, страну вскоре начнет лихорадить не по-детски. А вот тетя Лена изменилась слабо! Ей сейчас, должно быть тридцать два, но выглядела она ненамного старше Вики, да и через пятнадцать лет ей никак нельзя будет дать и сорока.

Худощавый, невысокий мужчина с всклоченными волосами, видимо, приходился моей любовнице отцом, а сидящая рядом пышная женщина с властным взглядом — матерью. Хм! Могу поспорить на что угодно — рук, чтобы обнять свою жену, ему явно не хватало! Радовало то, что я оказался прав — рулила в семье явно мать. Однако, непонятно было другое — как у этой четы могла родиться такая красавица-дочка?

— Мама, папа, дядя Женя, тетя Лена — всем привет! — поздоровалась девушка. — Познакомьтесь — это Алексей, двоюродный брат Сергея... ну, Таниного мужа с четвертой улицы, — пояснила Вероника, встретив строгий взгляд матери.

— Женя, — протянул руку Семенов. — Моя жена — Елена.

— Алексей, — ответил я крепким рукопожатием.

— Станислав Эдуардович, — представился Зиманков. — И моя благоверная — Мария Ильинична.

Мне еле удалось проглотить смешок. Мария Ильинична — ей это подходит!

— Алексей Сергеевич, — чуть кивнул я.

— Да что же вы стоите? — всплеснула руками хозяйка. — Присаживайтесь! А то ведь знаете — в ногах правды нет.

Я сел на скамейку, Вероника бесцеремонно устроилась на моих коленях, за что удостоилась очередного испепеляющего взгляда матери.

— Нет, — покачал головой супруг. — Молодежь нынче совсем не та пошла... Мы то с тобой, Женька, помнишь, как девушку в юбке хотя бы до колена увидим — так событие же было! А если без платка на голове — так вообще караул!

— Ладно тебе, Стас, скажешь тоже, — отмахнулась Семенова. — Это у вас, в Осиновке, может и так, а я же вообще шляпки не признавала, и сейчас не признаю.

— Ой, подруга, скажешь тоже, — запричитала Мария Ильинична. — У нас в колхозе и без сапогов-то никто со двора не хаживал!

Краем глаза я заметил, что профессор уже начал зеленеть от такой высокоинтеллектуальной дискуссии.

— Но аппарат отличный, — гаркнул он своим зычным голосом, натренированным годами нелегкого труда лектора. — Динамика — во! — Евгений показал большой палец. — Идет мягко, как корабль по волнам. Правда, четырнадцать литров на сотню...

— Да ты как будто не на казенные заправляешься, — вставила Зиманкова.

— Нет, не скажи! — воскликнул Станислав. — Я на своей "шестой" новые Жигули переднеприводные со светофора только так делаю! А подвески, мягче, чем у "шестерки" не было, нет и не будет!

— Это, надо полагать, когда Ильиничны рядом нет, — тихо произнесла Елена.

До хозяев дачи ее слова, кончено, не долетели, но я, сидя в полуметре, услышал все.

— Япона мать! — вскочил со скамьи ученый и, схватив бутылочку с рассолом, кинулся к шашлыкам. — Горит же!

Ага! Узнаю породу! И у Саньки шашлыки всю жизнь получались такие — язык проглотишь! Так что нет ничего удивительного, что и сейчас готовил мясо Семенов.

— Нет, Женька, — вздохнул отец Вероники. — Вот на Кавказе я шашлык ел — то был шашлык! Настоящий, грузинский шашлык из баранины! Под Хванчкару!

Девушка успокаивающе гладила меня по руке. Я же тихо офигевал. Нет, что у таких родителей получилась такая девочка — природа, бывает прикалывается. Но как она, воспитываясь в такой среде, умудрилась стать порнозвездой — уму непостижимо. Может, просто тезка и однофамилица? Да нет, не похоже... родинка, опять же! Вика почувствовала, что я уже не промолчу, и вцепилась коготками в мою ладонь. Поздно. Меня уже порвало.

— На Кавказе — это что! — протянул я. — Вот мы с ребятами пару лет назад делали шашлык на Корсике... Корсика, что от Испании, что от Франции — одинаково, четыре сотни километров. Свининка еще отличная попалась — без кусочка жира! Санек ее еще и замариновал так — в минеральной водичке, с лучком, с черным перцем горошком! Там как раз руины какой-то доколумбовской крепости были — пару валунов притащили, костерок запалили... и все это — под Шато семьдесят девятого — эх! Правда, пришлось потом штраф заплатить — штуку евриков за костер, и пятьсот за распитие спиртных напитков. Но оно того стоило!

Остановился я гораздо позже, чем смекнул, что сболтнул лишнего. Все присутствующие с благоговейным молчанием смотрели на меня. Стало слышно, даже, как трещат угли в мангале, как пищит надоедливый комар. Хозяева фазенды смотрели на меня с нескрываемой черной завистью. Оно того стоило!

— А наша Викуша на следующий год с гастролями в ГДР поедет, — как бы между прочим заметила Ильинична. — Вернется оттуда звездой!

Опачки! И здесь я оказался прав! Вероника — та самая Зиманкова! Только не вернется она из Германии, хотя и звездой будет. Правда, не на том поприще, что надеются ее родители.

— Жень, я вот тут думаю... — задумчиво произнес Стас. — Может, мне не углубляться на двенадцать метров на шестнадцатиэтажке на северо-западе? Может, и поменьше хватит? Деньжат тресту сэкономлю, премия, опять же...

— Постойте, постойте! — заулыбался я. — Это, случайно, не тридцать первый дом по Чичерина?

— Он самый! — закивал Зиманков, оказавшийся моим коллегой.

— Лично вам можно не углубляться, — заверил я.

Какая досадная ошибка! Я на протяжении двух пятилеток наивно предполагал, что свечку стянули швеллерами потому как геологи накосячили! А оказывается — строители сэкономили! И, все же непонятно. Это сейчас, в моем времени можно отмывать бабло сколько душе угодно, но как отмывали деньги в советские времена, когда ОБХСС и КГБ не дремало? Есть же акты и документы, подтверждающие, что деньги пришли на счет, а как они оттуда испариться-то могли? Ведь и банк-то всего один был — Сбер! Короче говоря, как бы эти деньги не исчезали — происходил этот процесс совершенно виртуозно! Как бы поближе познакомиться с его физикой, как любит говорить Санька?

— Вот и мясо готово! — профессор снял с огня восемь шампуров с поджаристой золотистой свининой, нашпигованной на шпажки поочередно со съежившимися кружками томатов.

— Нет, Женька, — вставил Станислав. — Не прожарилось.

И в очередной раз Зиманков облажалася — мясо прожарилось отлично, как раз на том уровне, когда уже не резиновое, но еще и не иссохло! Конечно, многое от рассола зависит, но здесь Семеновы, и отец и сын, оставались бесспорными мастерами. В общем, под водочку, с маленькими скользкими солеными опятами, с лучком, замаринованным в уксусе и свежим ржаным хлебом с хрустящей корочкой и рассыпчатым мякишем, мясо пошло на ура.

На небе постепенно зажглись звезды, ветер крепчал. В ходе застольной беседы выяснилось, что хозяин дачи успел везде побывать, все повидать, и вообще — у него давно написана не только кандидатская, но и докторская, только гениальности его так никто по непонятной причине и не узрел. А все потому, что мировое зло плетет страшный заговор, и не против кого-нибудь, а против несчастного рубахи-парня Станислава Эдуардовича. Наконец, стол опустел, кое-кто пожаловался, что свинина была не очень, и теперь его пучит, а Мария Ильинична добавила, что уж где-где, а в их Осиновке мясо было свежее всегда. Равно как и молоко с яйцами. Участники банкета начали собираться ко сну. Пора бы и мне утрясти кое-какие вопросы.

— Женя, — обратился я к физику. — Можно пообщаться с тобой? Приватно?

— Что? — удивился он моей просьбе. — Ну... почему нельзя-то?

— Ха! — пьяно хихикнула Вероника. — Если дядя с дядей нежен — СПИД, ребята, неизбежен!

Оставив замечание подвыпившей девочки без внимания, мы выбрались из-за стола, и, сломав по пути большой розовый куст, вышли за ограду — к "злой морде". Ученый, сев на капот автомобиля, засмолил "ТУ-134", и протянул мне пачку. Как нельзя кстати — "Беломор" подошел к концу, а на всех магазинах с восемнадцати ноль-ноль на дверях висела клюшка с запиской "все ушли на фронт".

— Слушаю, — кивнул Семенов, сделав пару затяжек.

Я же додумывал мысль, начатую еще в начале застолья — как описать профессору ситуацию таким образом, чтобы завтра утром не проснуться в рубашке с рукавами, завязанными самым аккуратным образом.

— Женя, — произнес я, взвешивая свои шансы. — Ответь, как ученый — насколько реальны путешествия во времени?

Теперь настала очередь Евгения Борисовича задуматься. Некоторое время он молча изучал огонек своей сигареты.

— Ну, Алексей, скажем так... со стопроцентной уверенностью сказать ничего не могу, но физикой этого процесса я занимаюсь лет пять... конечно, пока только в теории, и, признаться, сегодня утром я пришел к выводу, что оперирование в области четвертой координаты скорее возможно, чем нет. Мы, вообще, живем в удивительное время... я склонен считать, что в ближайшее десятилетие появятся портативные ЭВМ, размерами... ну, не больше холодильника! Радиотелефоны — тоже не за горами! А ты читал в "Технике молодежи" мою статью про лазерные носители информации? Нет? Ты только представь — все альбомы Высоцкого на одной пластинке! Каково, а?

— Да, — согласился я. — Такие перспективы не могут не пугать! Но мне эти чудеса прогресса до апельсина. То есть ты утверждаешь, что путешествия во времени, в принципе, возможны?

— Теоретически — скорее да, чем нет. Но, кроме технических сложностей, есть еще и моральные аспекты. Путешествия во времени — это чудовищная ответственность! Представь хотя бы на секунду, что устройством, дающим такие возможности, завладеют не те люди! Может произойти катастрофа невероятных масштабов!

— Ну да, — улыбнулся я. — А если завладеют те люди, то катастрофа невероятных масштабов произойдет неминуемо! Поздно, Евгений Борисович, поздно!

Я с секунду поколебался, что лучше показать ученому. Еще до начала беседы самым логичным мне казалось показать паспорт с красивой круглой датой выдачи, то теперь... слова на счет ЭВМ задели меня за живое, и я извлек из кармана наладонник, снял его с блокировки, и в моей руке зажглось... инфернальное, такое, свечение.

— Эт-то что? — прохрипел Семенов, забыв выдохнуть дым.

— Это — как раз и есть радиотелефон... — спокойно ответил я. — И ЭВМ, кстати, тоже. По размерам, насколько я могу судить, меньше холодильника.

— Я... я... я... — начал заикаться профессор.

— Евгений Борисович, — заговорщицки наклонился я к его уху. — Я понимаю — это звучит как бред сумасшедшего, но... я из будущего! Из июля две тысячи восьмого года, если сказать точнее. А оказался я здесь благодаря машине времени, которую построил ваш... твой сын — Сашка.

— Невероятно! — ученый дрожащими руками взял коммуникатор. — Неужели, Советская техника дошла до таких высот! А как... расскажи! Я хочу знать все! Мы на Марсе высадились? На Луне уже есть города?

— Какая Луна, какой Марс? — отмахнулся я. — Мы метро-то достроить не можем...

— Да, да, — понимающе закивал Женя. — С такими-то строителями, как Стас... А коммунизм построили? На чем ездят автомобили — на электричестве, или, все же, на водороде?

— Знаешь... у меня почему-то такое ощущение, что коммунизм строят те же самые строители, что и метро... в любом случае, если его и построили — мне про это ничего неизвестно. Но! Евгений, у меня тоже есть несколько вопросов, и едва ли не самый главный — как мне вернуться?

— Э-э... кхм... знаешь, Алексей... физикой этого процесса я пока еще не занимался...

Больше текста выложено на Аuthor Тoday.