Счастливые времена

АНТОНОВ М.А.

СЧАСТЛИВЫЕ ВРЕМЕНА

(Сокращенный вариант)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

"Дороги, которые мы выбираем"

В нашем городе есть Колхозный поселок. Называется он так не потому, что там живут сельские жители, а в честь улицы Колхозной, пересекающей его весь от начала до конца. Поселок испокон веку был застроен частными домами, но в более поздние времена разным организациям стали выделять на его территории участки земли для возведения более комфортабельного жилья. Так на одном из таких участков, между улицами Колхозной и Краснознаменной, и возник в начале шестидесятых годов квартал, застроенный Мостостроем. Все семь его жилых домов принадлежат этой могучей организации, и только одноэтажная баня ? 7 числилась за городским коммунальным хозяйством.

Естественно, что большинство граждан, получивших здесь жилье, имели какое-то отношение к строительству и ремонту мостов. Либо они когда-то работали, либо до сих пор продолжают трудиться в этой славной организации. Ну и, понятное дело, что потомство этих граждан чаще всего воспитывалось в ведомственном мостостроевском детском саду, расположенном, кстати, здесь же, внутри квартала. Вот именно в этом детсаду я и встретился с Женькой Никоновым. Его родители приехали в наш город откуда-то с Cевера. Устроились работать в одно из подразделений Мостостроя. Вскоре им выделили квартиру в двухэтажке по улице Колхозной, а шестилетнего Женьку оформили в садик, в ту же группу, куда ходил и я.

Через год из детского сада нас с Евгением одновременно перевели в близлежащую школу, где опять же записали в один класс. Так что наше знакомство волей-неволей продолжалось еще десять лет.

Естественно, если сначала пацаны вместе ходили в один детсад, затем десять лет вместе грызли гранит школьных наук, то им трудно не подружиться. Особенно, если они в возрасте шести лет вместе совершали свои первые "кругосветные" путешествия вокруг военного Автомобильного училища. А в восемь— вместе бегали купаться на речку, причем моя мать велела приглядывать за мной Евгению, поскольку он всю жизнь был весь такой положительный, а его родительница надеялась на то, что я, как более бойкий, буду присматривать за Жекой. С четвертого класса мы с ним вместе стали ходить в спортивные секции. Кем только мы не были: и легкоатлетами, и баскетболистами, и ориентировщиками. В двенадцать мы одновременно начали интересоваться девчонками и знали, кто из них нам нравится. В пятнадцать мы уже определились в нашем будущем и знали, кто чем собирается заниматься в дальнейшей взрослой жизни.

Когда же на смену беззаботному детству и веселому отрочеству пришла зрелая юность, а школа осталась позади, наши с Женькой пути разошлись, хотя оба мы и поступали в один и тот же университет. Я вдруг почему-то решил, что точные науки — это моя стихия и захотел стать математиком, а Жека, более склонный к созерцательности, решил стать историком. Никонов все свои экзамены сдал на пятерки и поступил, а я, с честью пройдя три испытания, засыпался на четвертом — сочинении и тогда с горя пошел в политехнический. Там еще набирали вечерников.

Специальности, предлагавшиеся институтом, меня сильно расстроили. Ну, скажите, что хорошего могут обещать начитанному и склонному к лирическим размышлениям юноше названия: "Обработка металлов резанием", "Автомобили и тракторы", "Металлургическое производство".

Сразу перед глазами вставали картины шумных горячих цехов, где в одном углу визжит токарный станок, в другом плавят металл в мартеновской печи, а в третьем мужики в замасленных фуфайках, матерясь, чинят трактор. Это я сейчас понимаю, что мужчина должен уметь все: и плавить металл, и чинить двигатель, и выточить болт на станке, да и выматериться при случае. А тогда такая перспектива наводила на меня уныние. Я совсем было собрался отложить свое поступление в вуз в этом году, как в самом углу фойе заметил столик Энергетического факультета. "Конструирование и производство радиоаппаратуры," — прочел я надпись одной из специальностей. На душе потеплело. Мне представилось: сборка радиоприемников, белые халаты, светлые цеха, интеллектуальный труд, симпатичные девушки, работающие на конвейере... Картина, нарисованная моим богатым воображением, была настолько очаровательной, что я решил задержаться и прочесть весь список специальностей до конца. "Автоматика и телемеханика" понравились мне еще больше. Ремонт телевизоров и другой радиотехники! Это так интересно и выгодно. Судьба моя была решена.

Математику и физику я сдал успешно. Чувствуя себя уже студентом, но, опасаясь, как бы сочинение опять не подвело меня, я решил проявить хитрость. На экзамене, накатав

обязательные три страницы, я попросил сидевшую рядом девчонку проверить у меня ошибки. Девушка не отказалась и исправила в моем сочинении несколько огрехов. Этого оказалось достаточно: получив свой законный трояк, я на два очка перекрыл проходной балл и был зачислен на выбранную мной специальность. Но, только начав учиться и пообщавшись с более опытными товарищами, я узнал, что к телевизорам и радиоприемникам я не буду иметь почти никакого отношения. Тем не менее, набор изучаемых дисциплин мне нравился, и учебу я успешно продолжил.

Но хватит обо мне, я ведь собирался рассказать о приключении, выпавшем на долю Евгения.

Так вот, Женька довольно хорошо учился на историка, ездил, как положено, на археологические практики, сидел в архивах и уже на пятом курсе начал собирать материалы для будущей кандидатской: что-то там о раннем средневековье в Западной Европе. Но с диссертацией пришлось повременить — к концу учебы он, как и все другие пятикурсники университета, с огорчением узнал, что, во-первых, в большой науке вакантных мест очень мало, а желающих из занять — много, и даже ему, круглому отличнику, мало что светит. А,

во-вторых, почти всех их, первых выпускников университета, будут направлять

учителями в школы. Мало того, школы могли оказаться сельскими.

Но советских студентов такими мелкими каверзами не проймешь, не испугаешь. Нет таких препятствий, которые они бы не преодолели.

Новые веяния я заметил по Женьке, когда, чуть не каждый выходной, днем он удалялся куда-то парадно одетым, а вечером возвращался изрядно помятым и навеселе. Оказывается, в последний учебный семестр на их курсе стало модным жениться и выходить замуж. И именно на свадьбы, словно на работу, ходил Никонов чуть ли не два месяца подряд. В его группе пять девчонок и два парня заключили браки. Когда он мне об этом сообщил, я подумал, что это весна и предчувствие скорой свободы так сказываются на его сокурсниках. Но он только посмеялся надо мной, объяснив, что если студентка выходит замуж за человека с высшим образованием, то, за редким исключением, ее уже трудно отправить куда-либо по распределению. Ее трудоустраивают либо в городе, либо дают свободный диплом и поиск рабочего места — головная боль этой девушки.

Хорошенькие пятикурсницы, как сговорившись, стали выходить замуж, а парни, имевшие какие-то матримониальные перспективы, жениться. Но не всем так везло. Девушки бывают и обычные, на которых видные женихи не заглядываются, да и не каждый студент готов жениться, чтобы только увильнуть от деревни. Сельская жизнь ведь только на три года, а семейная-то — на всю оставшуюся. Кое-кто правдами и неправдами доставал справки о плохом состоянии здоровья, кто-то приносил письмо из организации, желавшей взять именно этого студента к себе на работу и просившей деканат распределить его именно к ним.

Евгений тоже не хотел в деревню. Однако лапы не имел, на здоровье не жаловался, а в Мостострое, где работали его родители, были нужны сварщики, водители, монтажники, но никак не историки. Жениться наобум тоже не хотелось. Юные девушки не были аргументом в споре с деканатом, а брать женщину солидную, с высшим образованием, не хотелось. Свобода была дороже. Но все же судьба Никонову улыбнулась: он своими способностями приглянулся заведующему кафедрой новейшей истории. Правда, Семен Семенович Абрамцев не мог предложить ему место ассистента сразу же, но пообещал взять его с сентября почасовиком, а в следующем году пробить ему ставку. Евгению больше нравилось мрачное средневековье, чем новейшие времена, тем не менее, он, не очень расстраиваясь, наступил на горло собственной песне и согласился вместо государства франков, посвятить свою будущую диссертацию англо-германским отношениям накануне второй мировой войны. Тем более, что Семен Семенович обещал похлопотать, чтобы Женю не заслали далеко, предложив Никонову самому выбрать себе городскую школу, где имеется вакансия.

Евгений выбрал ту, в которой учился сам — среднюю школу номер 9. Он добросовестно промучился там год с бестолковыми учениками, не желавшими забивать свои головы бесполезной для них историей и презираемым обществоведением, а на следующий год с радостью перенес свою трудовую книжку в отдел кадров родного университета.

В тот знаменательный 1982 год Евгению исполнилось двадцать три года. И чтобы вы себе отчетливо представляли моего героя, сообщу, что был он сероглазым шатеном, довольно приятной наружности, ростом чуть выше среднего. Этакий типичный интеллигентный молодой человек с надеждами на неплохую карьеру — завидный жених эпохи развитого социализма. Особенно, если учесть, что он в то время один проживал в двухкомнатной квартире, поскольку родители его, дав образование сыну, снова уехали за длинным рублем на Север. Уж очень им хотелось заработать на новую квартиру, ибо та, в которой они жили, их уже не устраивала, а получить в Мостострое новую было весьма затруднительно — метраж не позволял встать на расширение.

А квартира, действительно, была еще та. В 1965 году, когда Никоновы ее получали, это было совсем неплохое жилье, но в восьмидесятые годы подобная жилплощадь уже не котировалась, и поменять ее на что-нибудь приличное было практически невозможно. Этому немало способствовали и конструктивные недостатки дома. Вообще, домов, подобных тому, где жил Евгений, в нашем городе осталось не так уж много. Представьте себе двухэтажное и двухподъездное строение на восемь квартир, причем, стены у него были не кирпичные и даже не бетонные, а засыпные. Перекрытия — деревянные, как и лестничные марши. Какой скрип и стук стоял в подъезде, когда мы с Женькой взбегали на его второй этаж! Да что там долго говорить, приезжайте на улицу Колхозную и найдите там дом под номером 23 — именно здесь происходила описываемая мной история.

В квартире Никоновых, в отличии от моей, было одно преимущество — гвозди в стену входили, как в масло, но, к сожалению, такое достоинство перекрывалось и крупным недостатком — отсутствием ванной комнаты, что с легким чувством разочарования сразу же замечали приходившие в гости к Евгению девушки. А его пояснения, что рядом находится городская баня ? 7, почему-то не производили на них никакого впечатления.

Соседями Жени по подъезду были три семьи. На одной лестничной площадке с ним жил прапорщик Григорий Федоренко с женой Галиной, малолетним сыном и дочерью Наташкой — девицей шестнадцати лет. Эта самая Наталья была в прошлом году ученицей Евгения, а теперь подозрительно часто мельтешила перед его глазами, стараясь поговорить на серьезные темы.

На первом же этаже под прапорщиком жил слесарь — инструментальщик с тракторного завода Степан Петрович Смолянинов с супругой Клавой, а в двухкомнатной квартире, прямо под Женькой, буквально за полтора месяца до описываемых событий, поселился какой-то молодой человек лет двадцати.

Петрович, как звали Смолянинова все соседи и даже собственные, повзрослевшие и жившие уже отдельно дети, был мастером на все руки. Кроме своей основной специальности он знал сварочное, токарное и столярное дело. А, главное, умел починить свет в квартире, отремонтировать утюг не хуже квалифицированного электрика, мог сменить кран и прочистить засорившуюся канализацию, ни в чем не уступая настоящему сантехнику. Ну и поскольку найти Смолянинова было легче, чем вечно занятых жэковских слесарей и электриков, то его охотно звали к себе домохозяйки со всего двора. Благо, многие знали Клаву и самого Степана по совместной работе в Мостострое, где Петрович трудился сварщиком до перехода на ЧТЗ, и где супруга его до сих пор была кладовщицей.

Про молодого же соседа знали только то, что зовут его Стасиком. Да еще всех жильцов дома удивляло: как он сумел в столь юном возрасте обзавестись отдельным жильем.

Итак, описав почти всех своих героев и место происшествия, я могу, наконец, приступить ко второй главе, где и расскажу о всех последующих неожиданных событиях.

ГЛАВА ВТОРАЯ

"Бред сивой кобылы"

В тот октябрьский день я пришел с ночной смены, и впереди у меня было двое суток отдыха. Все-таки, у железнодорожного графика есть кое-какое преимущество. Особенно, когда выходные выпадают на будничный день и можно уладить уйму дел. Выпроводив сыновей в школу, и поторапливая вечно опаздывающую на работу жену, я завалился на диван, и, развернув свежую газету, прочел заголовки:

"Слушай приказ: <<На НАТО равняйсь!>>"

"Самоубийца испарился, не оставив следов "

"Генерал Сапсай затеял распродажу"

'Политики и банкиры надули электорат на триллионы рублей"

Обычные статьи и заметки эпохи перехода экономики России на рыночные рельсы. И только я увлекся перипетиями судьбы Юлии Воробьевой — ясновидящей крановщицы, просвечивающей насквозь президентов, как раздался телефонный звонок.

— Слушай, Серега,— услышал я в трубке голос Евгения Никонова, — ты когда успел телефонный номер сменить? Мне пришлось тебя через справочную разыскивать. Вчера звонил по старому, а сегодня мне какая-то тетка отвечает, что никакой Меньшов у нее не живет.

— Привет, бездельник,— удивился я.— Давненько я тебя не слышал. А номер мне еще в мае сменили. Да я тебе сразу же сообщил и твоей Еленке тоже. А что случилось?

— Какой Еленке?

— Никоновой, твоей жене.

В ответ я услышал удивленное молчание, а потом веселый голос человека, который не попался на розыгрыш:

— Так я еще и женат?

— У тебя и дети есть,— сообщил я не менее радостным голосом.

Женька радостно расхохотался прямо в трубку. Просмеявшись, он сказал:

— Тебе Меньшов романы надо писать. Научно — фантастические. У тебя выдумывалка неплохо работает.

— Так твой совет малость запоздал. Пишу уже десять лет.

— С двенадцати лет начал? Молодец, способный,— ехидно заметил Никонов и серьезным тоном спросил:— Слушай, Серега, сегодня какой день?

— Среда.

— А не понедельник?

— Ты что-то совсем, друг, склеротиком стал.

— — Да понимаешь, звонят мне сейчас с кафедры, обрадовались, что застали, и спрашивают, не могу ли я завтра, двадцать шестого октября, прийти и прочитать лекцию за Абрамцева, а то он приболел.

— — Ну и что?

— А то, что я им говорю, что у меня во вторник три семинара, а мне говорят, что завтра не вторник, а четверг и у меня — только одна третья пара. Вот я ничего и не понимаю. Почему завтра четверг? Когда даже в моем карманном календаре написано, что 26-е октября — вторник, да мне и лекции читать не по чину.

— Не, ну ты можешь, конечно, считать, что если ты — кандидат исторических наук и доцент, то тебе западло учить несчастных студентов. Но одно я могу сказать тебе точно, что сегодня, 25 октября 1995 года,— среда, а значит завтра — четверг.

Через несколько секунд молчания Женька переспросил:

— Какого года?

— 1995-го, выгляни в окно! Ты что опять Петровича вчера приглашал и с ним нажрался?

Я уже начинал сердиться на тупость друга, как он повесил трубку.

"Бред какой-то"— подумали мы одновременно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

"О вреде пьянства"

Женька, положив трубку на рычаги, почесал ладонью болевший с утра висок и пораскинул умными мозгами. В одном Серега был прав, действительно, накануне он приглашал к себе Смолянинова и тот заменил ему прокладку в кране на кухне. После этого по русскому обычаю Жека поступил так, как поступали в аналогичной ситуации его родители: достал из загашника пузырек "Экстры" и налил стопку мастеру, а себе плеснул на дно чайной чашечки...

Только вчера, насколько он помнил, было воскресенье, и год был 1982-й!

Да, дела! То ли у него крыша поехала, то ли у окружающих.

Страшно ломило виски. Евгений стал судорожно вспоминать, что же произошло вчера такого. Если сейчас, действительно, 1995 год, как говорит этот выдумщик Меньшов, то почему он не помнит ничего происшедшего с ним за последние тринадцать лет. Бред какой-то!

Выйдя из коридора, где стоял телефон, в кухню, Никонов жадно припал к крану. Холодная вода принесла некоторое облегчение. Он закрыл кран, однако, тоненькая струйка воды все равно текла через худую прокладку.

"Вот ведь. Только вчера Петрович сделал, а уже течет. Зря я его водкой поил."

Но идти к Петровичу и предъявлять ему претензии не хотелось. Решив попить чаю, Женька побултыхал чайник и, убедившись, что в нем есть вода, поставил его на газовую плиту. И пока вода закипала, он стал вспоминать.

Что же было вчера? А вчера у него сам собой случился маленький сабантуй. Налив Петровичу в стопку, а себе в чайную чашку, Женя достал из холодильника пару соленых огурцов. Смолянинов не умел уходить сразу, а, по причине скучной личной жизни, любил поговорить за жизнь чужую. Опрокинув водку в луженую глотку, он стал расспрашивать Евгения о родителях: как живут они на Севере, что пишут. Женя рассказал, не углубляясь в подробности. Поскольку просто так сидеть было неловко, Никонов налил еще, и только они собрались повторить, как в дверь позвонили.

Женька открыл и увидел прапорщика Федоренко. Тот был одет в рубашку армейского образца и линялое трико с пузырями на коленках.

— Ха, Женька, ты дома? А я к тебе!

Никонов пропустил его в квартиру, а Григорий Федоренко вынул из-под мышки две книги. Тут до Евгения дошло, что сосед зашел за новой порцией чтива. У Никоновых была богатая библиотека, которую на протяжении двадцати лет собирал его отец, а теперь дополнял и Женя.

— Ты вот что, жена у меня с сыном и дочерью в Куйбышев укатила к матери своей, так я для нее ничего брать не буду. А мне ты про Кутузова обещал. Из жизни великих людей.

— "Жизнь замечательных людей",— автоматически поправил Евгений и пошел в комнату за книгой.

Петровичу уже стало скучно одному в кухне, и он окликнул:

— Гриша, ты, что ли, там? Зайди, что спрошу.

Федоренко заглянул в кухню и поздоровался со Смоляниновым. Когда с томиком Брагина Женька вошел в кухню, мужики оживленно обсуждали преимущества плащ-палатки по сравнению с обычным плащом. Не предложить случайно зашедшему прапорщику присоединиться к застолью Евгению было неудобно, а военного, который бы отказался выпить, особенно, если он не на службе и жена у него уехала за тысячу километров от дома, найти в Советской Армии невозможно. Такие в ней не служат, их там сразу комиссуют.

Постепенно разговор перешел со складского имущества, которым заведовал Григорий Иванович, на исторические романы. Петрович книг не читал, но про подвиги русских чудо-богатырей послушать любил.

После третьей пришли к выводу, что Пикуль — такой же историк, что и Алексашка Дюма. Но после четвертой Федоренко заявил, что хоть он и со странной фамилией, этот Валентин Пикуль, но мужик он правильный, боевой и русский патриот. Не то, что этот литературный власовец — Солженицын. Посадили его всего на десять лет, а он и обиделся на советскую власть, стал вражью пропаганду писать. Вот у него, у Федоренко, тоже дядю репрессировали, но он же не пишет клеветнических романов и не публикует их на Западе...

Женька с ним не согласился. Но в "Экстре" уже не оставалось аргументов, и, чтобы не дать угаснуть такому интересному разговору, Григорий сгонял к себе и принес початую бутылку водки "Юбилейная". Разлив светло— коричневую жидкость по стаканам, прапорщик высказал жалость, что закуски маловато и приготовился слушать молодого историка.

Женька вывалил на сковородку тушеную картошку из холодильника и, пока она грелась, развил свою теорию. Он говорил о том, что никто этот пресловутый "Архипелаг ГУЛАГ" не читал. Так как же можно осуждать то, чего в глаза не видел. Потом спросил у собеседников, кто из них читал Солженицына. Петрович недоуменно пожал плечами и заметил, что даже фамилия у писателя какая-то антисоветская. А Григорий сообщил, что читал "Один день Ивана Ивановича", про лагерь.

— Денисовича,— поправил Женька и, под воздействием выпитого, честно признался.— "Иван Денисович"— произведение познавательное, но, в общем-то, обычное. Так же как и "Повесть о пережитом" Дьякова. Интересно. Особенно для тех, кто в сталинских лагерях не сидел. А вот я недавно читал первый роман Солженицына, который вышел на Западе, "Раковый корпус" называется. Вот это— настоящая литература. Когда я его прочел, понял, что Солженицын— это выдающийся писатель. После него все наши литературные генералы, вроде Проскурина, Анатолия Иванова или Маркова кажутся скучными и неинтересными. Жуют свою соцреалистическую жвачку, восьмой вариант шолоховской "Поднятой целины". Все одинаково: строительство колхоза в деревне, скрытые враги, запретная любовь, происки карьеристов, юморной мужичок обязательно присутствует. Только Шолохов догадался Давыдова пристрелить, а эти его последователи не рискнули и пишут бесконечные продолжения от страницы к странице все хуже и хуже.

А Солженицын? Даже по стилю видно, что он — классный писатель.

— Так что же его не печатают?— спросил Петрович.

— Я бы тоже не рискнул публиковать этот солженицынский роман в нашей стране,— ответил Женька.— Слишком уж честно, сильно и правдиво написано. Причем, нет злостного охаиванья, а просто настолько ясно выписаны факты, что становится понятна вся нелепость и абсурдность нашей теперешней действительности.

Мужики выпили и стали приводить свои примеры несуразности жизни. Прапорщик рассказывал о бардаке в Советской армии, а слесарь о дурацких порядках на заводе.

В дверь снова зазвонили. Оказалось, пришел сосед Стасик и попросил разрешения позвонить по телефону. Дело в том, что во всем доме только у одних Никоновых был установлен телефон. Григорий, открывавший дверь, поскольку Женя раскладывал горячую картошку по тарелкам, благосклонно разрешил.

На кухне на минуту примолкли, но звонивший говорил хотя и радостно, но односложно, и про него вскоре забыли, продолжив галдеж.

Минуты через три в проеме кухонной двери нарисовался улыбающийся Станислав и громко сказал:

— У вас, граждане,— праздник, похоже? Позвольте и мне присоединиться, тем более, что у меня тоже есть повод для торжества и горючее имеется.

Молодой человек извлек из дипломата узкую бутылку коньяка "Белый аист" и продолжил свою речь:

 Купил вот, а отметить событие не с кем. Вдобавок, вы так яростно обличаете существующий строй, что невольно хочется поучаствовать в антисоветском диспуте.

— Ну, если ты со своим, то садись,— согласился Петрович. Женьке мы кран сменили, у Григория отпуск начался. А у тебя что за праздник?

— Развелся я,— улыбаясь, сообщил Стасик, пододвигая стакан к разливавшему остатки водки Евгению.

Женька от неожиданности чуть не пролил, так у него дернулась рука. Открывавший коньяк прапорщик застыл с ножом в руках, а Петрович уставился на говорившего с приоткрытым ртом.

— Что ж так?— наконец спросил он.

— Да вы не переживайте, соседи. Это был брак по расчету, а расчет кончился и брак по боку,— пояснил молодой человек, выбирая себе кусочек хлеба.

Все молча выпили за такое странное торжество, а Станислав стал рассказывать свою историю.

— Я, товарищи одноподъездники, всю свою молодую жизнь занимался спортом — стайер, так сказать.

Фигурнов посмотрел на собеседников, стараясь понять, ясно ли им последнее слово.

— Бег на длинные дистанции, значит,— пояснил Женька.

И его молодой сосед продолжил:

— Я, вообще-то, родом из Миасса, мои предки до сих пор там живут. А меня, когда я стал показывать хорошие результаты, забрали в Челябинск, в спортинтернат. Надо сказать, что в беге достиг я неплохих результатов: выступал за сборную области, молодежную, конечно. Участвовал и был призером республиканских и всесоюзных соревнований. Даже два раза был за границей — в Болгарии и Румынии. Чтоб без дела не болтаться, меня здесь в техникум монтажный пристроили. Я бегаю, а мне зачеты ставят.

Ох, и хорошая у меня была жизнь: поездки по стране, девочки в каждом городе, кормежка что надо, да еще бабки можно было делать. Но, увы! Всему хорошему приходит конец. Моего тренера в Ленинград переманили, он бы и меня с собой взял, да я ахилл порвал.

Давайте, соседи, обмоем эту мою неудачу, из-за которой у меня вся жизнь наперекосяк.

Разлили коньяк по стаканам и выпили, закусив остывающей картошкой.

— Два месяца я в больнице провалялся,— продолжил Станислав, и на этом моя спортивная карьера была закончена. Худо-бедно, но хоть с образованием я не прогадал. Техникум в позапрошлом году закончил и пошел по распределению в один краснознаменный, передовой строительный трест работать. А там мне — второй жизненный удар судьбы, первый— это когда травмировал ногу. Оклад мне положили сто рублей?! Как на них жить, если я спортсменом в два— два с половиной раза больше имел. Полгода с родительской помощью прожил, а потом за меня заступились и выдвинули освобожденным комсомольским секретарем. У меня кореш — Валька Скобликов в райкоме инструктором числится, так это он и посодействовал. В деньгах выигрыш небольшой, а в возможностях — значительный.

А комсомол, надо заметить, у нас еще тот. Благо, хоть взносы прямо с зарплаты вычитают, а то и не соберешь совсем. Комсомольцы все разбросаны по стройуправлениям, билеты теряют, на учет не встают, на собрания не ходят... Кошмар! Ну, думаю, надо что-то сделать, чтобы обо мне будущие поколения помнили. И сделал! Купил на комсомольские деньги — их у меня шесть тысяч было — инструменты для ВИА. Гитары три штуки, барабаны, ионику. А то там на танцы со стороны все кого-нибудь приглашали. Купил и, пока не спохватились, остатки — шестьсот рублей — выписал в виде премий комсомольскому активу. Себя тоже не забыл. Дело это в прошлом году было.

А потом меня за такие подвиги взгрели. Вызвали в партком и спросили, как это я умудрился деньги, что организации на полгода дали, за один раз растратить. Тут, понимаешь, еще все праздники осенние впереди, а денежки тю-тю.

Стало руководство меня ругать. Долго решали, что со мной делать. Ну, во-первых, уволить меня нельзя — я молодой специалист. Во-вторых, в очереди на квартиру передвинуть? Так нас в льготной очереди молодых спецов всего двое, был первым, стану вторым. В-третьих, из комсомола гнать? Так все комсомольцы моего возраста об этом только и мечтают, чтобы расстаться с организацией и взносы не платить. Да и без согласия райкома нельзя, а кого еще найдешь на эту собачью должность. Вынесли мне тогда строгача с занесением и оставили руководить трестовской комсомольской организацией.

Понемногу все успокоилось. Тружусь, ансамбль свой организовали — не зря я страдал. А недавно вызывает меня директор и делает интересное предложение. Оказывается, понравился ему мой нестандартный подход к решению проблем.

У него, у директора, племянница жены работала в одном из наших СМУ. Этакая перезрелая девица тридцати двух лет, которая все никак не могла свою судьбу устроить. Вот и решили они с женой, что ее отдельная квартира спасет, да и очередь у нее на жилье подошла. Но все дело в том, что квартиры тресту выделили только двухкомнатные да трехкомнатные, а девочка одна, как перст. В жилищной комиссии ее не протолкнуть было по метражу. Тогда и решил директор, глядя на мою предприимчивость, предложить мне жениться на его племяннице, да и получить на двоих трехкомнатную, которую потом честно и поделить.

Думал я не очень долго. Ну чем я рискую — штампом в паспорте? Так у нас каждый третий — разведенный, а если детей ей не делать, то и любой другой бабе за новенького сойдешь, да еще и опытного. Недели через две говорю директору: "Решился я, Юрий Палыч. Давайте знакомьте".

Девица была — так себе, даром, что директорская родственница. В допотопных очках, чуть полновата, в общем, из категории тех девушек, на которых никто не обращает внимания, хоть в платье от Кардена ее одень...

— В кого платье?— спросил Петрович.

— Знаменитый французский модельер,— пояснил умный Никонов.

— Точно,— согласился Стаська и продолжил свою историю.— Она напоминала мне вечную старшую сестру, которая у всех младших сестер на свадьбах погуляла, а ее никто даже не пощупал и под юбку не залез.

Сначала такие девицы все надеются на что-то, потом не верят уже ни во что, комплексуют, ненавидят нашего брата. Не имея своих детей, балуют племянников, становясь такими добренькими тетушками. А когда стареют, превращаются в горластых гражданок неопределенного возраста, вечно блюдущих чужую нравственность, поскольку на их честь никто ни разу не позарился. А еще они любят справедливость и именно из них выходят те самые старушки, которые соблюдают очередь и говорят: "Вы здесь не стояли".

Нарисовав такой портрет своей невесты, Стасик предложил еще налить и после того, как выпили за здоровье Елизаветы Семеновны— его бывшей жены,— продолжил:

— Будущей суженой я тоже показался не очень противным, и через месяц нам играли марш Мендельсона.

Симпатичные дамочки, однако, работают в ЗАГСе Центрального района. Они глядели на меня с жалостью, но только в те моменты, когда моя дражайшая половина не могла их видеть. А я им в ответ мило улыбался.

Юрий Палыч оказался человеком слова. Он пробил нам трехкомнатную квартиру на улице Энтузиастов уже через несколько недель. На правах законного мужа я помогал Лизке перевезти мебель. У нее оказались запасенные на такой случай "стенка" и кухонный гарнитур.

— Ну про мебель достаточно, ты лучше скажи ты ее ...?— спросил бравый прапорщик, делая руками неприличный жест, как будто натягивая что-то себе на пояс.

— Что вы, я, как Дмитрий Донской на Куликовом поле, твердо стоял на своих позициях, что наш брак — фиктивный и нужен нам обоим только для получения жилья. У меня подружки хорошенькие для этого дела есть. Правда, один раз, когда ее мебель перевозили, и я остался ночевать в новенькой нашей квартире, Лизавета попыталась забраться ко мне под одеяло, ссылаясь на то, что нам уже можно спать вместе. Но ее попытки я решительно пресек, объясняя ей, что от этого дети бывают, а это никак не входит в мои планы, поскольку во мне еще не пробудились отцовские чувства.

После этого мы стали искать с ней варианты обмена. Ну и в результате я попал сюда. Поскольку ее дядя давал нам квартиру, то я не очень-то брыкался. Лизка взяла себе двухкомнатную недалеко от Комсомольской площади, а мне досталась вот эта халупа. Надо бы ее на нормальную однокомнатную поменять.

То, что почти такую же, как у него, квартиру молодой делец назвал халупой, обидело Федоренко. Он сердито заявил, что надо бы Стаську погонять по гарнизонам и полигонам с женой и вечно болеющими от нечеловеческих условий детьми, чтобы он понял, как тяжело дается людям жилье.

За Станислава вступился хозяин. Женька сказал, что если бы ему предложили отдельную квартиру за то, чтобы три месяца посчитаться чьим-то мужем, он бы тоже согласился. Вот только на его долю таких прытких Юриев Палычей с засидевшимися в девках племянницами не хватает. А ругать надо не Стаську, который просто подсуетился и воспользовался моментом, а тех, кто не может настроить жилья людям и создает условия для таких вот комбинаций. "Система наша виновата",— заключил Никонов.

Петрович вовремя разлил остатки коньяка. Выпили как будто мировую, после чего снова принялись ругать советские порядки, заливая возмущение портвейном, бутылку которого Женька вытащил из своих запасов. Точку в разговоре поставил крепко уже поддатый Смолянинов, заявивший, что когда наши придут, то всех этих плохих коммунистов повесят на фонарях. Да и остальных партбилетчиков тоже можно.

Кто такие "наши", он не объяснил.

— А комсомольцев?— спросил Станислав.

— Комсомольцев?

Тракторостроитель на минуту задумался.

— "Комсомол — первый помощник партии". Их тоже к ногтю,— решил кровожадный Петрович и махнул рукой, как будто что-то для себя решив.

— Логично!— заключил секретарь трестовского комитета ВЛКСМ, улыбаясь.— Так этому Вальке Скобликову и надо. Я-то всегда выйти успею.

Улыбка переросла в пьяный смех. После чего, глупо усмехаясь, Станислав пояснил:

— Этот корешок к моей толстой дуре ходить стал. Он как нажрется, так ему все равно с кем спать. Лишь бы дырка была и шевелилась. А Лизка и рада, всегда бутылку для такого случая бережет.

Далее молодой человек грязно выругался в адрес бывшей супруги и сказал, что, слава богу, он уже с ней развелся.

После политики разговор, таким образом, перешел на женщин. Причем, не в самом культурном варианте. Стасик вспомнил пару историй из своей богатой любовной практики. Смолянинов во время его рассказов пьяно улыбался, крякая от удовольствия и похлопывая себя по ляжкам. Затем инициативу перехватил Федоренко и рассказал забавную армейскую историю на эту же тему.

— Сижу я как-то в наряде дежурным по КПП. Входит мужик — здоровенный такой — и спрашивает у меня, не могу ли я ему сказать, где находится воинская часть номер такой-то. Я ему, конечно, в лоб, какие, мол, тебе еще оборонные секреты открыть. И уже было собрался бойцов своих кликнуть, как он вынимает из сумки офицерский мундир и говорит: "Да вот, говорит, у меня какой-то старлей в гостях был и забыл свои вещи, хотелось бы вернуть. А номер части, я по офицерской книжке узнал. Не ваш офицерик?" Я говорю: "Нет, не наша это часть."

По ходу дела выяснилось, что детина этот с мундиром в сумке — шофер дальнобойщик. Приехал из командировки раньше, чем обещал, и застал свою сожительницу с бравым военным. Правда, самого старлея он не видел, поскольку тот успел в одних штанах с сапогами в зубах выскочить через балкон. А вот китель с документами в кармане лейтеха захватить не успел. И теперь он, водила, и ищет того непутевого офицерика, чтобы вещи вернуть. Ему же, наверняка, попадет от начальства.

Я мужику, конечно, посочувствовал и спрашиваю, бить, мол, будешь? А шофер отвечает, что, мол, подруга жизни свое уже получила. Лейтенант-то у нее не первый. Всех ее хахалей бить, кулаков не хватит. Да и кто из мужиков отказываться станет, когда дают бесплатно?

Ну, посмеялись мы с солдатами и посоветовали ему через военкомат часть поискать. А, самое смешное, нам мужик напоследок сказал. Оказывается, квартира-то его находится на пятом этаже! Вот какие офицеры есть в Красной армии!

-Представляете, на пятом! А он через балкон ушел!

— Пока в нашей армии есть поручики Ржевские — мы непобедимы!— заключил Евгений.

А поскольку под такие разговоры и вино быстро пришло к завершению, мужики решили, что пора расходиться. Тем более, что Петрович вспомнил о том, что сегодня должны показывать хоккей. "Трактор" должен был обуть горьковское "Торпедо". Надрали же позавчера наши хоккеисты "Крылья Советов" 3:1.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

"Наедине с собой"

Когда все разошлись, Евгений понял, что после всего выпитого заниматься чем-либо серьезным он не в состоянии и решил почитать газеты. Пройдя в комнату, Женя уселся в кресло. Причем, скорее, по привычке, чем по необходимости, включил телевизор.

Как всякий нормальный советский человек первые страницы у всех газет он пропускал. Ну скажите, разве можно, находясь в здравом уме и доброй памяти, без содрогания читать заметку "С трудовой победой!", из которой, продравшись сквозь канцелярские словеса и лавину цифр, можно было узнать всего-навсего, что колхозники Варненского района выполнили годовой план по уборке зерновых. А ведь вся первая полоса состояла из подобных статей. Одни заголовки чего стоили: "Повышать эффективность производства", "Поступь пятилетки", "Первые в районе", "Беречь энергоресурсы".

Телевизор тем временем нагрелся. По первой программе началась "Международная панорама". Диктор с пафосом рассказывал о том, что председатель президиума Верховного совета СССР, генеральный секретарь ЦК КПСС, маршал Советского Союза товарищ Леонид Ильич Брежнев двадцать первого октября встречался с министрами иностранных дел стран — участниц Варшавского Договора.

Не перенеся длинного перечня стран, Женя поднялся с кресла и переключил канал. На втором и последнем, как и обещал Петрович, показывали хоккей. Историк был равнодушен к этому виду спорта — ему больше нравились легкая атлетика и лыжи,— но все же это было веселее, чем советский официоз.

Вторая страница газеты тоже была пустой, как и первая, а вот на третьей Евгений увлекся статьей "Отпуск за границей". В ней подробно обсуждалось, как допустимо, а как не допустимо вести себя советскому человеку за границей.

У "Трактора" дела шли неважно. После первого периода он проигрывал 0:1. Смотреть одним глазом суетливую беготню спортсменов Женя устал и переключил канал.

Поскольку городской телецентр транслировал только две программы, на экране вновь возник политобозреватель и рассказал Никонову о том, что по решению ООН с сегодняшнего дня объявлена "Неделя действий в защиту мира", но Евгений его почти не слушал, а внимательно изучал предложения городского Бюро путешествий и экскурсий.

За сто тридцать рублей можно было пять дней провести в Таллине и Пярну, за сотню — слетать на три дня в Москву, а за двести пятьдесят — отдохнуть две декады в Литве.

"Хорошо бы! Где деньги взять?"

Зарплата Никонова, как у начинающего ассистента, была сто двадцать пять рублей в месяц.

Закончив с местной прессой, наш герой взялся за воскресный номер "Комсомолки".

Здесь первая страница тоже была нечитабельна. Только американский шпион, ждущий связного на лавочке в сквере Большого театра, мог держать перед глазами лист с заголовками статей: "Мы — наследники Октября!", "Трасса набирает опыт", "И ветераны стали рядом", "Эстафета мастерства".

Женя не был ничьим шпионом, поэтому он сразу открыл вторую страницу и увлекся путешествием корреспондентки по московским комиссионным магазинам.

Тут зазвонил телефон.

Евгений поднялся с кресла, прошел в прихожую и снял трубку. Разговаривать с ним не пожелали, несмотря на все его "алло". Кто-то баловался с ним вот так, тихо дыша в трубку, уже третью неделю. Обычно, убедившись, что на другом конце провода молчат, Никонов сердито вешал трубку. Сегодня же, будучи в благодушном состоянии, он решил произнести речь для невидимого абонента.

— Конечно, это ваше право — разговаривать со мной или нет. Только мне непонятно, зачем вы звоните, если вам нечего мне сообщить, нечего мне сказать: ни хорошего, ни плохого. Я вот подумал и решил, что не буду больше ждать милостей от природы, я вас вычислю... Я не думаю, что вы какой-нибудь молодой хулиган. Во-первых, среди юношей такое поведение не принято. Уж если они хотят побезобразничать с помощью телефона, то либо матерятся и вешают трубку, либо гнусавым голосом спрашивают, есть ли в квартире горячая вода. Получив же утвердительный ответ, радостно обещают привести на помывку слона или бегемота. Это им кажется страшно забавным, и они визгливо хохочут. Вы, я слышу, тоже чуть не рассмеялись, наверное, вы не далеко ушли от них по возрасту... Не хотите отвечать?.. Ладно, я продолжаю. Следствие установило, что вы — особа женского пола... Есть две причины, по которым вы молчите. Либо вы — слишком юны, либо — страшно некрасивы... Судя по тому, как вы фыркнули, мое мнение о том, что вы — противнее атомной войны, в корне неверно, следовательно, вы — молоды. Поясняю, те девушки, что постарше, обычно не бывают так стеснительны, как вы. Уж если они раздобыли номер телефона молодого человека, так уж как завязать с ним разговор, они придумают. Следовательно, вам не так много лет. Вам есть шестнадцать?.. А восемнадцать?.. Судя по вашим тяжелым вздохам, паспорт вы получили, а вот права выбирать и быть избранным еще не приобрели. Печальный факт... А знаете, что мне сейчас пришло в голову? Я, наверное, вас знаю! Поэтому вы и молчите, боитесь, что я вас по голосу узнаю.

Тишина в трубке стала напряженной. Евгений почувствовал азарт охотника, который идет по верному следу.

— Сначала я думал, что это Наташка Федоренко мне звонит, уж больно она последнее время глазками стреляет. Но у нее нет домашнего телефона, а вы звоните явно с домашнего, поскольку не слышно уличного шума. Да и Наташки сейчас в городе нет. Может, вы — ее подруга?

В этот момент расследование доморощенного Шерлока Холмса было неожиданно закончено. Неведомый абонент резко положил трубку. Женька весело рассмеялся.

"Надо спросить у младшей Федоренко, у кого из ее подруг есть дома телефон",— подумал новоявленный сыщик.

Потом он вымыл посуду на кухне, дочитал "Комсомолку" и, хотя ему не надо было с утра на работу, решил лечь спать, тем более, что по телевизору должны были показывать только футбольные и хоккейные матчи. Последнее, что отложилось у него в памяти, это сообщение спортивного комментатора из программы "Время": "Анатолий Карпов, Гарри Каспаров, Александр Белявский, Артур Юсупов, Михаил Таль и Лев Полугаевский вошли в состав мужской команды СССР, которая выступит на очередной Всемирной шахматной Олимпиаде, стартующей 30 октября в Люцерне. В женскую сборную включены..."

Женька выключил телевизор. Заснул он быстро и проснулся сегодня с больной головой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

"Полная неожиданностей"

Чайник, наконец, вскипел и Евгений налил себе полную кружку. Случайно выглянув в окно, он увидел Петровича с супругой, идущих по асфальтовой дорожке двора. В этом не было бы ничего странного, если бы не три обстоятельства. Во-первых, то ли после вчерашнего, то ли еще почему, но только образ слесаря претерпел за ночь кое-какие изменения. Мастер на все руки заметно похудел — черное пальто просто болталось на нем — да и седины на висках стало заметно больше. И Клавдия его тоже изрядно постарела. Во-вторых, из вчерашней беседы со Степаном Петровичем Женя узнал, что супруга слесаря лежит в больнице с люмбаго, а сейчас она довольно бодро семенила по дорожке, держа под руку своего благоверного. А в-третьих, еще более изумило Женьку то, что супруги Смоляниновы не вышли, как можно было от них ожидать, из своего подъезда, а появились откуда-то со стороны и мимо своего дома проходили уверенной походкой, как будто мимо чужого, направляясь, по всей видимости, на трамвайную остановку.

Но разрешение всех этих загадок требовало кое-какого напряжения мысли, а у Евгения голова в данный момент к этому была не готова. Вдобавок хотелось есть. Решив сделать себе бутерброд с маслом, Евгений открыл дверку мерно гудящего "Полюса" и остолбенел. В холодильнике, в специально предназначенном для этого отделении, мирно стояли две высокие бутылки. Одна была начата, а вторая — закупорена и запечатана какой-то красивой ленточкой. Форма у них была непривычной, но они явно содержали алкоголь.

"Однако!"— пронеслось у него в мозгу.

"Водка "Зверь", — прочел про себя Никонов выполненную латинскими буквами надпись на этикетке,.

"Откуда?!"

По инерции он поднес к носу вскрытую бутылку. Запах сивухи свидетельствовал, что это — действительно водка. Но в то же время, Женька почувствовал, как замутило в животе и, едва поставив бутылку на полочку и закрыв холодильник, он опрометью бросился в туалет.

После неприятной процедуры ему стало значительно лучше. Он умылся и не успел еще принять никакого решения, как услышал трель дверного звонка.

На пороге во вчерашней рубашке и неопределенного цвета брюках стоял Петрович.

— Приветствую,— поздоровался вежливый Женька.— А вы же с тетей Клавой куда-то ушли?

Скорость, с которой ветеран успел вернуться с остановки и переодеться, вызывала уважение.

— Никуда я не ходил,— ответил возбужденный Смолянинов. — А Клаву я с субботы не видел, она же в больнице лежит. Я к тебе что зашел,— продолжил Петрович.— Инструменты я не у тебя оставил?

Никонов недоуменно пожал плечами.

— Давайте посмотрим.

Они прошли на кухню и ничего не обнаружили.

— Понимаешь, у меня привычка ключ от квартиры в ящик с инструментом класть. После тебя пошли мы к Грише хоккей смотреть. У него же цветной, а у меня черно-белый. Поглядели. Потом футбол начался, а дальше я, видимо, заснул и Григорий меня на диван положил. А сейчас я встал, ящика у Гриши нет, домой попасть не могу, наверное, думаю, у тебя оставил.

— Что-то не вижу я его,— сказал Женя, разводя руками.

— Похоже, что нет,— согласился Смолянинов.— А тут еще голова болит со вчерашнего. Видно, водка несвежая попалась. Знаешь такую историю? — И он принялся рассказывать бородатый анекдот.

Там, где полагалось засмеяться, Женя вежливо улыбнулся и, сказав, что, может, ящик с инструментом в прихожей или в комнате, вышел из кухни. Поглядев на полочку для обуви, Никонов оторопел.

Ну ладно, женские туфли могли бы принадлежать и его матери, в конце концов, он не особенно-то следил за тем, что мать носит. Но Женька знал, что всю более— менее приличную обувь она забрала с собой на север. К тому же, мать постоянно жаловалась на ноги, на варикозное расширение вен, и такие узенькие туфли, с таким каблуком — сантиметров десять, не меньше,— носить при всем желании не могла. Может, кто-то из его подруг оставил? Но не могла же девушка уйти босиком, да и последний раз гостья была у него недели три назад. А чьи же это, интересно, кроссовки? Размер совсем маленький: тридцать третий — тридцать четвертый. Евгений посмотрел на свои ноги, ему эта обувка была явно мала, а какие-либо дети последние несколько лет к нему не заходили. Мало того, на нижней полке он заметил еще одну пару таких же маломерок и совсем незнакомую мужскую пару обуви.

Не обращая внимания на соседа, забыв про него, Никонов прошел в комнату и уже не знал, удивляться ему или нет изменившейся за одну ночь обстановке. Если справа, как и прежде, стояла знакомая родительская полированная "стенка", то слева вдоль стены располагались книжные шкафы. Вроде бы, все, как всегда. Только шкафов было не два, а четыре! Женька подошел к ним и, как завзятый книголюб, провел по корешкам неведомо откуда появившихся книг пальцем. То, что он увидел, изумило его и обрадовало.

На полках плотными рядами стояли подписки Бунина, Фолкнера, Фейхтвангера, Булгакова, Бальзака, О'Генри. В один ряд стояло не менее двадцати томов изукрашенной золотом "Всемирной истории в романах" и почти столько же томов серий "Орден" и "Легион" Этих книг у него никогда не было!

Он вынул из ряда черный томик Фейхтвангера и прочел на титульном листе: "Издательство "Художественная литература", Москва, 1994 г."

От последних цифр на секунду закрутилось все перед глазами, и он, по инерции, вцепился руками в полку. Тут до него дошло, что Петрович его о чем-то спрашивает.

— Что, Степан Петрович?

— Ты, вижу, тоже еще от вчерашнего не отошел. Я спрашиваю, можно я от тебя на работу позвоню?

— Да, да,— согласился Евгений.

Он присел на стул и стал рассматривать полочку, где стояли специализированные книги по истории.

Это было что-то. Подписки Соловьева и Ключевского по истории России, пятитомная "История военного искусства", Корнелий Тацит, Юлий Цезарь, Григорий Турский, Ксенофонт, Фукидид, Геродот в серии "Литературные памятники"! "История Рима" Тита Ливия, лекции Грановского, книги Филлипа де Комнина, Моммзена и других ранее не публиковавшихся авторов. Надо быть советским историком, живущим в эпоху развитого социализма, чтобы понять какое это богатство.

Евгений увлеченно вытаскивал, пролистывал и ставил на место книги. Он не успел пересмотреть и половины неведомо откуда свалившегося в его шкафы добра, как снова заглянул Смолянинов и сообщил:

— Позвонил мастеру, хотел узнать насчет аванса, я в третью сегодня, пусть, думаю, получат, чтоб завтра кассира с утра не ждать. А там вместо Федора Скалкина почему-то отвечает Сашка Луковников. Я ему сказать ничего не успел, а он говорит, что денег сегодня не будет.

Слушай, Женька, давай что ли организуем,— многозначительно предложил Петрович.— Полечиться бы надо. У меня сейчас денег нет, так ты мне одолжи трояк — мелочь у меня есть, а я тебе завтра с аванса верну. Завтра точно дадут. Сегодня понедельник — банки в понедельник не работают. А завтра точно аванец будет.

Женька полез в карман, но обнаружил там только пару монет. Потом вспомнил, где хранятся у него деньги на хозяйство, и собрался было открыть дверку в "стенке", как что-то его остановило, и он решил провести эксперимент.

— Петрович, а ты посмотри в холодильнике, там что-то вроде осталось.

Когда Смолянинов ушел в кухню, Евгений не без опаски полез за шкатулкой, в которой хранил деньги на расходы. Деревянный, искусно вырезанный ящичек стоял на своем месте. Историк открыл его и не без удивления вынул непривычные радужные бумажки. На одной было написано "1000 рублей"! На еще двух — по пять тысяч! На четвертой — десять!! А на последней пятой — пятьдесят тысяч рублей!!! Похоже на то, что он, действительно, проснулся в 1995 году.

В голове сразу сложилась калькуляция:

1. Поездка на юг, в Крым — тысячи хватит.

2. "Жигуленок" — шесть с половиной.

2-а. Лучше "Волга"— девять!

3. Трехкомнатный кооператив — тринадцать тысяч рублей.

"Бог ты мой, еще куча денег останется. Неужели этот косноязычный герой Малой земли в самом деле случайно Коммунизм построил?"— подумал он.— "И всего за тринадцать лет?"

— Женя, что это там у тебя такое?— спросил появившийся в комнате Петрович.

В руке он держал стаканчик с прозрачной жидкостью. Никонов судорожно сунул шкатулку с деньгами в шкаф и находчиво ответил:

— Как что, водка, вроде.

— Ну что это — водка, я уже понял. Отец что ли с Севера такую прислал? Я слышал их там снабжают неплохо. Я про другое. Почему у тебя опять кран течет? Ты мне объясни. Как это он за одну ночь вдруг испортился?

— Не знаю,— развел руками хозяин квартиры.

— Ладно. В форму я сейчас пришел. Пойду, схожу к Грише, наверное, все-таки у него и ящик и ключи оставил, а потом мы его, гада, все равно исправим.

Мастер на все руки допил водку из стакана, крякнул довольно и, занюхав ее рукавом, сказал:

— Благодарствуем. Я сейчас вернусь. А "трактористы"— позорники. Вчера продули-таки "Торпедо". Один— три!

Женька так и стоял в задумчивости, ничего не понимая. Язычок замка клацнул, выпуская Петровича. Этот звук привел его в чувство, и он стал размышлять.

"Ладно, если я сплю и вижу сон про девяносто пятый год, то почему этот же сон видит Смолянинов. Ведь он тоже говорит про вчера, про хоккей и кран, например. С другой стороны — книги, невесть откуда взявшиеся, деньги огромные. Если это сон, то я не смогу ничего прочесть. Обычно во сне никаких подробностей не бывает."

Он открыл ближайшую книгу — ему попался томик "Любовные истории в истории Франции" какого-то неведомого Ги Бретона — и прочел вслух:

"В 577 году на франкские земли обрушилась чудовищная эпидемия оспы, унесшая

миллионы жизней. За несколько дней все дети Фрегонды погибли, и королева часто задавалась вопросом, чем она прогневила небеса, что Господь послал на ее голову такое несчастье. Но поскольку по складу характера она была реалисткой, то, немного всплакнув, тут же позвала Хильперика и сказала:

— Давай быстрее сотворим еще одного.

Уж очень ей хотелось стать матерью будущего короля... Хильперик не заставил себя

упрашивать. Тем не менее, не очень доверяя мужским способностям супруга, королева

обратилась за той же услугой к нескольким дворянам, жившим в замке, и даже к стражникам.

В результате у нее родился сын, нареченный Хлотарем..."

"Однако!"— подумал Никонов, удивляясь то ли нравам последних Меровингов, то ли тому, что он умеет читать.— "Значит, я все же не сплю. Что же делать? Документы!! Надо посмотреть документы!"

Он залез в тайничок, где всегда хранил документы и извлек их на божий свет. Первое, что попало ему в руки, было свидетельство о рождении. Все правильно: Никонов Евгений Александрович 1959-го года рождения. Паспорта не было. Так, а это что? Еще одно свидетельство? Посмотрим: Никонова Жанна Евгеньевна, 1986 года рождения! В графе родители он увидел все того же Евгения Александровича.

Женя захлопнул книжицу и почувствовал себя обманутым. А как иначе должен себя чувствовать молодой мужчина двадцати трех лет, которому навязывают ребенка, в появлении на свет которого он не принимал никакого участия. Придя в себя, он продолжил осмотр.

Вот его диплом об окончании ВУЗа, а вот... Диплом кандидата исторических наук и тоже на его имя. Обалдеть! Судя по вкладышу, он защитился в 1988 году. А это что? Свидетельство о браке? Так, 25 октября 1985 года в ЗАГСе Центрального района заключен брак с Лесневской Еленой Васильевной.

Никонов застонал, как от зубной боли. А это кто такая?

На розыгрыш не похоже. Вряд ли кто смог бы, пока он спал, подбросить ему в квартиру документы, внести два шкафа и набить их не просто книгами, а только такими, которые он сам бы купил. Даже КГБ это не под силу, тем более... Тем более?...

Тут на одной из нижних полок Евгений увидел скромный семитомник Солженицына.

"Ни фига себе! Надо их куда-то спрятать, не дай бог, кто увидит. За хранение антисоветской литературы запросто срок дадут."

Он судорожно вытащил подписку, кое-как ее упаковал и решил спрятать на антресолях. Антресоли, как всегда, были набиты хламом. Закинув туда книги, Евгений увидел коробку, в которой их семья всегда хранила старые открытки и фотоснимки.

Фотокарточки! Фотокарточки тоже подкинули?! Книги можно внести, документы и штампы подделать, пока он спал летаргическим сном тринадцать лет, но на фотографиях-то у него глаза должны быть открыты.

"Лесневская, Лесневская Лена,"— повторял он про себя.-"Лена? Лесневская?"

Сочетание фамилии и имени показалось странно знакомым. Ну как же он забыл? В одном классе с Наташкой Федоренко училась девица с такой фамилией. Вся такая тоненькая, стройненькая, с длинными распущенными волосами. И этот ребенок — его жена? Кошмар!!!

Найдя все в той же "стенке" альбом, он начал его листать. Вот его фотографии студенческих времен, вот выпускная. Рядом с ним Настя Светличная — девушка, которая ему нравилась, и которая год назад вышла замуж за какого-то лейтенанта, служившего в ГДР.

А вот он в школе. На уроке, на субботнике, на каком-то вечере. Вот, кстати, и Наташка стоит. А вот выпускная десятого-первого класса 1983 года. Интересно, а как она сюда попала? Ведь на фотографии его нет, поскольку он из школы ушел в 82-м. Зато на снимке есть все та же Наталья Федоренко и... А вот и Лесневская!

Евгений стал внимательно разглядывать миниатюрный портретик барышни, которую ему навязывали в жены. Посетовав, что так мало — всего по грудь— видно девушку, Никонов перелистнул страницу и увидел большой снимок, на котором та же Лесневская была сфотографирована в полный рост.

Женька честно признался себе, что девушка выглядела классно. Во-первых, снято было профессионально, видимо, в ателье, а во-вторых, девушка заметно изменилась и уже не была похожа на того худосочного подростка, которого он смутно помнил. С такой девицей не стыдно было пойти в кино или театр, а также вполне можно было показаться друзьям.

А под этим фотопортретом нашлась еще одна, правда, любительская фотография. Здесь Лесневская была уже без платья, но не подумайте плохого, просто снята она была на пляже, о чем свидетельствовала и карандашная надпись на обороте. "Елена Прекрасная на Увильдах. Июнь 1985г." На заднем плане, слева от точеной фигуры девушки, виднелась также повзрослевшая Наташка Федоренко, сидящая на коленях и над чем-то смеющаяся, а справа подняли головы лежавшие на песке двое парней. В одном из них Женя узнал Сережку Меньшова, а второй, с глупым выражение лица, был он сам.

Поглядев на эту фотографию, Никонов сразу понял, почему он мог бы жениться на Лесневской. От такого счастья он бы и сейчас не отказался.

Женька наугад раскрыл одну из следующих страниц. На двух фотографиях заботливые родители купали малыша. В счастливых папе с мамой без труда можно было узнать его и Лену. Никонов готов был смириться с тем, что сейчас 1995 год, но почему он ничего не помнит. Что за амнезия такая? У кого бы спросить? У Сереги? И он опять набрал номер друга.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

"Которая начинается с чтения газет, а

заканчивается просмотром телепередач."

В "Труде" половина четвертой полосы была посвящена компьютерной теме. Поскольку у меня к этой проблеме всегда был интерес, то статья о "хакерах"— взломщиках чужих защищенных программ, меня заинтересовала и я погрузился в перипетии электронного ограбления "Сити бэнка".

В этот момент зазвонил телефон. Сняв трубку, я снова услышал голос Никонова. После некоторого вступления Женька спросил:

— Слушай, я в последнее время ничем не болел?

— А как же,— согласился я,— коклюшем, дифтеритом, гонореей, сифилисом, СПИДом и лихорадкой Эбола.

— Нет, я серьезно. Понимаешь, у меня какие-то провалы в памяти.

— А, ну так это совсем просто — пол-литра на стол, и мы с тобой вместе восстановим розовое прошлое и даже увидим голубые дали будущего.

— Будущего у меня больше, чем достаточно. Есть у меня водка, ты можешь сейчас зайти?

— Пить с утра? Фу, как неприлично.

В то же время в голосе Никонова чувствовалось столько тревоги, что я вполне серьезно добавил, что сейчас приду. Но сразу я не собрался, поскольку начался "Дорожный патруль". Только ознакомившись с последними московскими криминальными происшествиями, я накинул курточку и пересек двор. Поднявшись на второй этаж, я позвонил в дверь Никонова. В прихожей было полутемно, и я не сразу сообразил, что меня удивило во внешнем облике приятеля. Когда же мы прошли на кухню, то я, наконец, понял, что мой друг заметно помолодел.

— Ты что-то на себя не очень похож. Неужели ты ездил в Уфу омолаживаться? А как к этому Ленка отнесется?

— Какая Уфа?

— Ну, как же, твоя жена звонила в понедельник, пригласила меня с супругой на десятилетие вашей свадьбы, которое вы собираетесь отмечать завтра. А про тебя рассказывала, что ты укатил на какой-то скучный научный симпозиум историков Урала в столицу Башкирии.

— Ты хочешь сказать, что меня дома нет?

— Нет, почему же. Ты, Жека, дома, у себя. Но, судя по твоим последним репликам, похоже, что дома у тебя не все.

Я постукал себя пальцем по виску. Никонов тоже хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— А я-то думаю, куда же мой паспорт делся. А он его с собой в командировку забрал. В Уфу.

Я с тревогой поглядел на друга.

— Кто забрал? Какой паспорт?

— Да мой же. Может, я — второй— уехал с ним в Уфу, поэтому его и нет среди остальных документов.

Женька никогда всерьез не занимался спортом, и хотя был на несколько сантиметров выше, однако ни за что не справился бы со мной. Уверенный в своем физическом превосходстве, я молча взял со стола кухонный нож со следами сливочного масла на лезвии и спрятал его в выдвижной ящик. Затем, успокоившись за свой тыл, я рискнул повернуться к другу спиной и открыл дверцу холодильника. Мне все стало ясно.

— Здорово гудели в Уфе? Слушай, давай я сейчас вызову скорую". Да нет. Эти тебя не возьмут,— размышлял я вслух.— Сейчас есть какие-то умельцы, которые из запоя прямо на дому выводят. У тебя есть свежие газеты?

— Ни черта у меня нет,— обиделся приятель. Ни газет, ни запоя.

— А кто половину "Зверя" вылакал?

— Не я — Петрович.

— Какой Петрович? Смолянинов?

— Да!

— Ты в окно посмотри,— не выдержал я.— Вон он с супругой вышагивает. Трезвый, как стеклышко.

Действительно, в кухонное окно можно было увидеть, как через двор прошли Смоляниновы.

— Интересно, а почему они кругами ходят, а домой не идут?— спросил Женька.

— По-моему, они и идут домой, в пятиэтажку. Они теперь там живут.

Женька удивленно посмотрел на меня и спросил:

— И когда они туда переехали?

— Да несколько лет назад.

— А кто сейчас живет в шестой квартире?

— Сначала какой-то милиционер жил. Потом он, вроде, развелся, а его супруга недавно квартиру продала кому-то. Но сейчас еще никто туда не въехал.

— Как продала?

— Обычно. Как продают — за деньги.

— А что, сейчас можно квартиры продавать?

— Сейчас с деньгами все можно. Даже человека безнаказанно убить. Нет, все же надо "скорую" вызвать для тебя.

— Да пошел ты со своей "скорой", тут такое дело произошло. Заснул я вчера — двадцать четвертого октября, а проснулся сегодня — двадцать пятого.

— Представь себе, со мной произошла аналогичная история. Перебил его я.— Просыпаюсь я сегодня утром, глядь, а сегодня — двадцать пятое октября 1995 года. И у меня есть подозрение, что завтра наступит двадцать шестое.

— Да. Но, я заснул в октябре 82 года, а не 95-го.

Я расхохотался.

— Ты классно меня разыграл. Мне давно не было так весело.

— А что ты скажешь, если мы сейчас постучим в шестую квартиру и оттуда выйдет еще один Cмолянинов? Ты же сам говорил, что я выгляжу очень молодо?

— Да,— согласился я.

— Так вот, я сегодня видел двух Петровичей: один гулял с женой, а второй — менее седой— заходил ко мне и пил мою водку.

— Нет, я — пожилой человек. Мне тридцать шесть лет, я стар для таких экспериментов. А ты — тоже старый, хотя и молодо выглядишь, да, вдобавок, болеешь. Давай, не будем ломиться в пустую квартиру!

— Да я тебе докажу!

Евгений выскочил в коридор, спустился на первый этаж и забарабанил в дверь шестой квартиры. Как я и ожидал, никто ему не открыл. Никонов поднялся на второй этаж и позвонил в восьмую квартиру, но и там его никто не ждал.

— Наташка, наверное, торговать ушла,— подсказал я ему, глядя на бесплодные его усилия.

Медленно, как на Христос на Голгофу, Женька прошел в свою квартиру.

— Ладно, если не хочешь врачей, давай займемся самолечением. Где у тебя таблетки?— спросил я, видя его состояние.

— В спальне, в гардеробе.

Я прошел в комнату, а Женька присел на полочку для обуви в прихожей. Я нашел аспирин и анальгин и собрался сообщить об этом другу, как в дверь позвонили. Женька не шелохнулся. Я подошел и открыл дверь. Вот кого я меньше всего ожидал увидеть, так это Григория Федоренко.

— Привет, мужики!— радостно начал он.

Женька приветственно кивнул головой, и пока прапорщик собирался что-то спросить, я первым успел задать свой вопрос:

— Здорово, Григорий Иванович, какими судьбами в наши края? У вас там в Синеглазово такая же хреновая погода, как и у нас?

— Откуда я знаю, какая там погода, если я второй день в отпуске. А в ваши края, к Женьке,— ехидно уточнил он,— я по-соседски зашел. Я у него вчера книгу про Кутузова брал, а сегодня найти не могу. Я ее не забрал что ли?

— Когда ты брал,— заинтересованно спросил Никонов.

— Да вчера же. Из этих, из замечательных людей.

— Еще один. Кто-то здесь ненормален,— заключил историк.— А как, по-твоему, Григорий Иванович, сегодня какой день?

Прапорщик на минуту задумался и ответил:

— Двадцать пятое октября.

Тут до меня дошла вся несообразность одежды Федоренко — он был одет в старое трико и тапочки на босу ногу,— и я спросил:

— Григорий Иванович, а ты что, Наташкину квартиру охраняешь? Или, подобно генералу Черноте, в таком виде по Челябинску щеголяешь?

Прапорщика мои нелепые вопросы стали раздражать, и он не очень вежливо буркнул:

— Я у себя дома живу, а не у какой-то Наташки.

— Ну, тебе виднее. Твоя дочь,— сказал я примирительно.— Ладно, Женька, вот тебе таблетки. Лечись. Пошли на кухню.

— Что, со вчерашнего болеешь? У меня тоже голову что-то ломит, хотя по моей норме, не так уж много мы и выпили.

Федоренко прошел за нами и жалостливо поглядел на хозяина квартиры.

— Иваныч, так какой год сегодня?— решил поставить жирную точку в нашем споре Евгений.

— Вестимо какой, 65 год!

Женька схватился за голову, а я очумело уставился на прапорщика. А тот усмехнулся и продолжил:

— 65-й год Октябрьской революции или 60-й основания СССР. Кому как нравится. Так во всех отрывных календарях написано.

Женька победно поглядел на меня.

— Вы, граждане, из мрачного тоталитарного прошлого никак не вернетесь,— ядовито заметил я.— Видно, вы какую-то не ту водку пили вчера. У вас общие галлюцинации.

Из моей речи прапорщик мало что понял и сказал:

— Вот и Петрович то же самое говорит, что нам водка не совсем свежая попалась. Меня сегодня с утра пронесло с нее. Сейчас кто-то ко мне звонил, а я на "горшке" сидел, открыть не мог.

— Это я звонил,— сказал Женя и посмотрел на меня.

— Так ты говоришь, еще и Петрович с вами пил?— спросил я, подозревая, что соседи отравились каким-то суррогатом.

— Да. И ночевать у меня остался, а сейчас он у меня сапоги да куртку занял, в гараж мой добежать за инструментом. А то он к себе домой попасть не может. Вот, наверное, и он.

Федоренко показал в сторону входной двери, в которую кто-то настойчиво звонил.

И в самом деле, за Григорием, ходившим открывать дверь, показался Смолянинов, облаченный в армейский бушлат и кирзовые сапоги. В руках Петрович держал топор и гвоздодер. Отдавая прапорщику ключи, он говорил:

— Сейчас, Женя, я в свою квартиру попаду, а там у меня еще один ключ есть. Исправим мы твой кран. Здорово, Сережка, чей-то ты постарел, за девками много бегаешь?— спросил он у меня, заметив мое присутствие.

Я ничего не ответил, но то, что Петрович выглядел значительно моложе, чем я привык, хотя это меня удивило.

Федоренко и Смолянинов вышли в общий коридор, а я придумав новый аргумент, сказал:

— Ну, ладно, Евгений, покажи мне свои новые книги, не будем мешать мастерам.

В гостиной я спросил:

— Ты хочешь сказать, что мужики эти вместе с тобой из прошлого прибыли?— спросил я, когда мы остались наедине.

— Да. Ты же сам это видишь.

— Может, ты сомневаешься в моих словах о 95-м годе и считаешь, что я морочу тебе голову?

Женька не знал, что ответить.

— Я вдруг вспомнил,— продолжил я,— что ты, как человек идеологически подкованный, никогда не любил смотреть советское телевидение.

Никонов кивнул головой.

— Может, ты скажешь, какие программы у вас должны были быть двадцать пятого октября 1982 года?

— Я проглядывал программу перед сном,— сообщил, подумав, Евгений,— там должна была быть профилактика с утра и передачи по обоим каналам должны начаться около пяти часов вечера. А потом какой-то футбол или... Точно— "Футбольное обозрение".

Я включил телевизор и, пока он грелся, сообщил ему.

— У тебя старый телек, поэтому он только шесть каналов ловит, а, вообще-то, сейчас можно смотреть девять программ.

Никонов посмотрел на меня недоверчиво, но тут появилась картинка, и прорезался звук. На первом канале три чудака отгадывали мелодии. Валдис Пельш кривлялся как обычно, и на Женьку, привыкшего к несколько иной манере поведения ведущих телепередач, его жесты, мимика и речи произвели некоторое впечатление. Не давая другу опомниться, я включил вторую программу. Но здесь шла передача про "Газпром", это не показалось мне интересным, и я снова переключил канал. На третьем демонстрировали исторический фильм.

— "Александр Невский"— определил Евгений.

По ленинградскому телевидению шла какая-то лабуда, и я переключил на "ТВ-6". Там три хорошеньких девицы жеманно выделывали физкультурные упражнения под бодрую музычку. На 52-м тоже показывали нечто подобное, только девицы были еще краше, а музыка еще круче.

— Ну-ка, ну-ка, это что? Оставь,— послышалось сзади.

За нашими спинами стояли Гриша и Петрович и с удивлением смотрели на экран.

— Это что за передача такая, с такими девками?— спросил Смолянинов.

— Это...

Я вдруг вспомнил, что если они, действительно, из 82 года, то они даже не знают, что такое аэробика. А зарядку они делают, если делают, по утрам под программу Всесоюзного радио.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

"В которой начинают с просмотра телепередач,

а заканчивают чтением газет"

— Что же это за передачка такая?— спросил сам у себя Станислав Фигурнов, наблюдая, как пикантно одетые девочки нескромно отплясывали под забойную музыку.

В это утро ему снился удивительный и необыкновенный сон. Такой интересный, что он даже не хотел просыпаться. И самое смешное, что это был сон про внезапно наступивший коммунизм! Ибо именно такой, в представлении Стасика, должна была быть его жизнь при коммунизме.

Началось все с того, что, открыв глаза, Фигурнов увидел над собой не серый, весь в трещинах, потолок, а нежнейший голубой шелк. Осмотревшись по сторонам, он обнаружил, что вместо беленых стен его взор радуют веселенькие, явно импортные, обои. Да и мебель в комнате резко отличалась от той, что была у него. Главным украшением спальни, в которой он сегодня проснулся, была огромная двухместная кровать под голубым балдахином. Даже не понятно было, как ее сюда внесли. У стены стояли огромный шифоньер и изящный комод, такого же белого цвета, как и кровать. Одинаковые узоры и ручки на дверцах говорили о том, что все это вместе составляет один гарнитур.

Стасик даже подумал, что, может, он у кого-то в гостях? Но у кого? Когда-то года два назад он похаживал в гости к одной девочке, у которой папа был секретарем райкома, так и у того бонзы не было подобной спальни.

Райское место, к сожалению, не спасло от воспоминаний о вчерашнем. Резко поднявшись с кровати, Станислав почувствовал боль в голове и тошноту в желудке. Он бросился вон из спальни в поисках туалета и понял, что расположение комнат и удобств его нового жилища полностью совпадает с расположением комнат в его собственной квартире. Освободив желудок, Фигурнов почувствовал похмельную жажду и чувство голода.

Он прошел на кухню. И то, что вместо колченого стола и пары табуреток, он увидел там отличный кухонный гарнитур, его абсолютно не удивило. Уж если в спальне у него произошли такие изменения, то было бы странно, если бы на кухне все осталось по-старому.

Станислав, на всякий случай, заглянул в шикарный двухкамерный холодильник и был приятно обрадован тем, что там увидел. Среди разнокалиберных и разноцветных картонных коробок и жестяных банок с надписями на иностранном языке стояло и несколько бутылок. Опохмеляться водкой Стасик не любил, поэтому, взяв одну из банок, он потряс ее и убедился, что внутри находится жидкость. Будучи в Болгарии, он пил там из таких кока-колу. На всякий случай он попробовал прочесть надпись и, к своему удивлению, встретил знакомое слово. Учивший в школе и техникуме английский язык, Стасик почти все забыл, но твердо помнил, что слово "beer", красовавшееся на банке, означает пиво. О! Это было именно то, что надо.

Холодная горьковатая жидкость приятно освежила внутренности, и сказочный мир, окружавший Фигурнова, понравился ему еще больше. Правда, он уже понимал, что все происходящее очень мало напоминает сон. Во сне бывает здорово, но не так. Там пиво не попьешь. И не поешь. Молодой человек решительно достал из холодильника ветчину и сыр. Он решил, что если ему довелось оказаться у кого-то в гостях, то вряд ли его осудят за то, что он утолит голод. Позавтракав деликатесами и выпив еще пива, Станислав почувствовал себя значительно лучше и решил заглянуть во вторую комнату этой квартиры.

Судя по всему, это было что-то вроде кабинета. По крайней мере, в одной ее половине, у окна, стоял шикарный письменный стол, а другая часть комнаты была заставлена чуть не до потолка коробками. С телерадиоаппаратурой, по-видимому, если английские надписи соответствовали содержимому. Стол был шикарный — из хорошего дерева. На нем ничего не лежало и не стояло, если не считать перекидного календаря и какой-то коробочки с кнопками. Пытливый молодой человек сел на изящное кресло на колесиках и с любопытством полез в ящики стола. Ничего интересного, если не считать кипы старых газет, каких-то бланков и начатой пачки "Мальборо", там не оказалось.

Стасик закурил импортную сигарету и с любопытством стал вертеть найденную на столе коробочку. Две мысли интересовали его: как и куда это он попал, а также, кому принадлежит все это богатство.

Эксперимент с прибором, оказавшимся пультом дистанционного управления, закончился тем, что неожиданно для исследователя включился цветной телевизор. По экрану запрыгали странно одетые молоденькие девчонки. Тут-то и произнес Стасик свою сакраментальную фразу, с которой началась эта глава. Не дождавшись ни от кого ответа, он почувствовал себя американцем. Парень откинулся на спинку кресла и задрал ноги на стол.

Когда танцевальные номера закончились, и начался какой-то переводной фильм, молодой человек нажал другую кнопку и попал на клевую музыкальную передачу. Затем Фигурнов пододвинул к себе ежедневник и стал его листать. В основном на его страницах были записаны разные телефоны и непонятные слова: дилер, дистрибьютор, сканер, принтер. Но почерк был похож на его собственный. Последняя запись была сделана в середине октября.

Вдруг из спальни донеслась какая-то трель. Стасик удивился и пошел посмотреть, что там звенит. Не сразу, но он определил, что трель раздается из-под подушки. Откинув ее, Фигурнов увидел, что там лежит что-то среднее между телефонной трубкой и тем же дистанционным пультом. Станислав взял прибор в руки и скорее по наитию, чем осознанно, нажал какую-то кнопку и поднес к уху.

— Болт, ты все еще дрыхнешь?— спросил у него незнакомый мужской голос.

Не зная, что ответить, Стасик молчал.

— Болт, мы тебя сегодня около шести сменим,— предупредил парень.— Ты меня слышишь?

Фигурнов набрался смелости и ответил:

— Нет, шайба, не слышу. Ты куда-то не туда попал.

— Так, Генка, это — не ты?

— Не я,— согласился Стасик.

— А какого же ты х.. трубку снимаешь?— зло спросил парень.

— А кого ... ты звонишь?— ответил вопросом на вопрос комсомольский вожак.

Зло нажав на какие-то кнопки, Стасик убедился, что хулиган со своими матюками отключился. Вернувшись в кабинет, он сел за стол. Ему показалось, что в комнате темновато, и он раздвинул шторы. На окне Стасик с удивлением увидел решетку. "Как в тюрьме,"мелькнула мысль. На других окнах: и в спальне, и на кухне было тоже самое. "Неужели?.."— испугался он, бросаясь к двери. На обитой железом входной двери было два замка и засов, но все они легко открылись, и Стасик с удовольствием вдохнул холодного вонючего подъездного воздуха. Да, подъезд был его собственный. И номер у квартиры был

5-й. Значит, это ,все-таки, Колхозная, 23. Успокоившись, что выйти, при необходимости, он из помещения сможет, и никто его здесь не стережет, Фигурнов вернулся в кабинет, снова сел за стол и придвинул к себе календарь.

И тут ему стало ясно почти все. На календаре на каждой странице было напечатано 1995 год. Похоже, он проснулся или очутился наяву в будущем! Отсюда и новое убранство квартиры, и цветной импортный телевизор, и телефон без проводов, и вся эта чудесная жизнь. По поводу волшебного своего перемещения Стасик не задумывался. Пока что в этом будущем ему было хорошо и удобно, поэтому про работу в строительном тресте вспоминать не хотелось. Хотя вопрос, надо ли ему что-то делать сегодня, у него порой возникал.

Стало вдруг интересно, что же пишут в газетах 1995 года. Но, увы, похоже, что человек, который их покупал, занимался исключительно какой-то коммерцией. Поскольку это были в основном рекламные листки с предложениями купли и продажи. Некоторые объявления в газетах были помечены или обведены. Часть из них была понятна, а другие, вроде "оформляем визы в страны шенгенской группы", ничего Станиславу не говорили.

"Если я сам у себя в гостях, у себя в будущем, то, кажется, я довольно активно занят какой-то фарцовкой. Причем, связанной с электроникой,"— подумал он.— "Коммерсант, мать твою!"

Больше всего ему понравилась газета "Тумба". Каких только объявлений там не было: менялись и продавались квартиры, предлагались автомобили, дачи, гаражи, мебель, инструменты, электрооборудование и радиоаппаратура. Люди искали и предоставляли работу. Потом шли совсем смешные объявы: граждане поздравляли друг друга со всевозможными событиями, какие-то пижоны в разделе "Тусовка" сообщали всевозможные глупости, желая, видимо, показать свою незаурядность. А затем три страницы занимали разделы знакомств. Станислав слышал краем уха, что где-то в Прибалтике, где все было не так, как по всей стране, есть газетенка, публикующая подобные объявления, но то, что сейчас это возможно и в местных газетах, произвело на него неизгладимое впечатление. Когда же он дошел до раздела знакомств сексуальных меньшинств, удивление его стало огромным, как вселенная. Сначала Фигурнов даже ничего не понял, и подумал, что во фразу "Он ищет его", вкралась опечатка, но, прочитав пару объявлений типа: "Добрый, скромный, приятный мужчина познакомится с активно— пассивным другом", он понял, что дело идет о самом натуральном гомосексуализме, и был крайне удивлен тем, что милиция не берет этих граждан под белы ручки и не ведет в каталажку. Это же 121 статья УК РСФСР в чистом виде! Станислав, подобно Остапу Бендеру, любил и чтил уголовный кодекс, и потертый его томик в зеленой обложке был одной из немногих книг, которые он любил время от времени проглядывать.

На последней странице газеты была рубрика "Красивая жизнь". Ознакомившись с ее содержимым, Фигурнов понял, что, кроме уголовной статьи о мужеложстве, за быстро промелькнувшие тринадцать лет перестали, похоже, действовать и другие статьи УК РСФСР. О проституции, например, о сводничестве и содержании притонов. По крайней мере, если судить по объявлениям, можно было просто по телефону заказать девочку. А поскольку Станислав и раньше не был сторонником морального кодекса строителей коммунизма, то он подумал, что совсем не плохо было бы воспользоваться услугами какой-нибудь девицы. Телефон у него есть, а вот деньги... Весь вопрос упирался в цены и наличие денежных знаков. Интересно, если это его квартира, то где он держит деньги? Уверенной походкой Станислав Фигурнов пошел в кухню...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

"Взгляд в будущее."

— Все теперь упирается в цены и наличие денежных знаков, сказал я своим собеседникам.

Они все трое слушали меня, разинув рты.

До этого я им более-менее подробно рассказал про их жизненный путь. Про то, что Смолянинов через Клаву получил другую квартиру в соседней пятиэтажке и сейчас в этом подъезде не живет. А квартира, в которую они сейчас с Гришей вломились и где ничего не обнаружили, давно не его. Ведь после него в этой квартире номер 6 жил милиционер, жена которого совсем недавно эту жилплощадь продала. Пока никто сюда не въехал, поэтому и нет там не только никаких инструментов, но и какой— либо мебели. Так что эту квартиру лучше закрыть и делать вид, что они там не были. А вообще-то, в данный момент Смолянинов уже на пенсии, но иногда подрабатывает на своем заводе.

Григорий Иванович тоже выехал из этого дома. Сначала в ДОС при части, а потом получил квартиру в Новосинеглазово, а здесь осталась жить его дочь Наталья, вышедшая в девятнадцать лет замуж за Витьку Парамонова. Года полтора назад Наташка, ставшая рыночной торговкой и челночницей, своего мужика, не прошедшего испытания капиталистической рыночной экономикой и сильно пьющего, прогнала. А поскольку на торговле шмотками у "Детского мира" она пока не очень сильно разбогатела, то пользуется мебелью, что досталась ей по наследству от родителей. По этому-то Федоренко и не заметил, что он не у себя дома.

Женька же так и продолжает жить в своей квартире. Сделал кое-какую научную карьеру, женат и имеет дочку. Родители его застряли на Cевере, поскольку все их накопления съела жуткая инфляция начала девяностых. Правда, кое-что в его палатах изменилось, шкафов добавилось вот, книг...

Затем я приступил к объяснению им современной экономической обстановки.

— Значит, за свою семьдесятодну тысячу рублей я могу купить...— Женька задумался.

— Ни хрена ты не купишь. Десять пузырей плохой водки!— сказал Петрович.

— Тридцать шесть рублей двадцать копеек,— перевел на привычные им цены прапорщик.

— Это, смотря, как считать,— поправил я.— Если покупать хлеб, то получится тридцать две буханки.

— Четыре восемьдесят — на старые деньги,— опять пересчитал Григорий.

— Однако, в пузырях поболее будет,— сообразил инструментальщик.

В ценах и инфляции они уже разбирались, поэтому я перешел к политике и довольно подробно рассказал о том, как диктатура пролетариата единой страны Советов выродилась в полтора десятка республиканских разношерстных, но, тем не менее, в чем— то схожих, политических режимов. Внимательно меня слушал и понимал только Женька. Петрович с Григорием уловили только то, что все союзные республики откололись от России и являются сейчас иностранными государствами.

— Так теперь Петька — братец мой младший— и мать-старушка, живущие в Харькове, получаются забугорные жители? И что мне сейчас в анкетах писать?— спросил прапорщик.

— Ну, это пока не так серьезно. Съездить ты к ним запросто сможешь, если денег на билет хватит,— ответил я.— А анкеты? Даже не знаю. С тех пор, как КПСС накрылась, по-моему, и вопроса такого в анкетах нет. Сейчас иностранные шпионы в нашей стране чуть ли не открыто живут, да из них еще только что героев не делают. Вроде, как в старом анекдоте: "Я — инженер Рабинович, а шпион дядя Вася, продающий славянский шкаф, живет этажом выше..."

Потом я им рассказал о том, кто у нас сейчас президент, премьер-министр и что такое Государственная Дума, пояснив по ходу дела сообщение теленовостей об участии министра обороны в судебном заседании. То, что в предстоящих выборах собираются принять участие несколько десятков партий, крайне удивило их, привыкших выбирать из одной, ранее отобранной в райкоме или обкоме кандидатуры, из нерушимого блока коммунистов и беспартийных.

Но все, что я им говорил на тему текущего момента, не казалось им уж таким актуальным. Представьте, что вы сами попали в не очень далекое будущее, неужели вам будет интересно, кто конкретно правит в данный момент государством и сколько политических партий насоздавали неведомые вам люди, желающие поруководить страной. Вас гораздо больше заинтересует, как изменилась лично ваша жизнь, ваша судьба, а также судьба друзей и родных.

От личной встречи с ними самими, но живущими в это время, я их отговорил. Разъяснять им про пространственно — временной контининуум было бесполезно — я и сам в этом вопросе небольшой специалист -, но с помощью более образованного и читавшего в детстве фантастику Никонова, я втолковал Петровичу и Грише, что для них встреча со своими двойниками может быть просто опасной. Единственно, что им сейчас можно — погулять по городу, побродить по магазинам, только вот надо найти какую-то одежду, а то на улице холодновато. Прогуляться по городу будущего захотели все трое. Для Женьки проблем с одеждой не было, Грише тоже подошла никоновская старая куртка, а вот с Петровичем было сложнее. Тогда я пообещал ему принести пальто моего недавно умершего отца.

Выйдя из Женькиной квартиры и спустившись на первый этаж, я увидел двух человек: крепко сбитого парня и девицу приятной внешности. Качок что-то сказал своей подруге, и та смело переступила порог квартиры номер 5, из которой доносилась громкая музыка. На улице, возле подъезда, я увидел две иномарки. Одна машина была подержанной японской развалюхой с правым рулем, а вторая "тачка" представляла собой шикарный темно-синий микроавтобус с тонированными стеклами и с множеством различных антенн. Одна из них, та что располагалась на крыше, была в виде тарелки, и я даже подумал, не для спутниковой ли это связи. На что я не автолюбитель, и то машина произвела на меня сильное впечатление. Никаких эмблем или надписей, указывающих марку автомобиля, на ней не было. Так я и не узнал, что это было за чудо техники.

Отцовское демисезонное пальто Петровичу оказалось чуть велико, но носить его можно было вполне.

— А маршруты трамвайные не изменились?— спросил прапорщик, когда мы вчетвером пошли на трамвайную остановку.

— Нет,— ответил я,— даже вагоны точно такие же, как в ваше время.

Город встретил их железным убранством. Он ощетинился решетками окон и витрин, а также стальными листами бронированных дверей. Для меня это было привычно, а вот моих спутников весьма удивляло. На вопрос Петровича я пояснил:

— С тех пор, как в стране стало больше демократии и свободы, люди стали более боязливыми и все больше стремятся укрыться и спрятаться от новой светлой жизни. Сейчас нет распределительной системы, талонов на все и вся, нет руководящей и направляющей силы и это— хорошо. Но, к сожалению, вместе с личной несвободой где-то в прошлом осталась и личная безопасность.

Кроме этого мои путешественники во времени заметили еще некоторые отличия новой жизни от прежней.

Во-первых, значительно больше стало магазинов и магазинчиков, да к тому же чуть ли не на каждом углу стояли лоточницы, продававшие всякую всячину. Это свидетельствовало о том, что товарное изобилие посетило, наконец, их многострадальную Родину.

Во-вторых, гостей из прошлого удивило изобилие рекламы. Раньше тоже можно было встретить рекламный плакат, где советовалось летать самолетами "Аэрофлота" или хранить деньги в сберегательной кассе. Но здесь все было по-другому. Новые лозунги призывали есть шоколад, запивать его спиртными и безалкогольными напитками, курить сигареты, вкладывать деньги в финансовые пирамиды, покупать компьютеры и средства для похудения. И виднелись они повсюду: на стенах, в витринах магазинов, на общественном транспорте, на будках и киосках, в общем, везде, куда мог бросить взгляд потенциальный покупатель.

В-третьих, Женька обратил внимание на качественное изменение граффити. Если раньше стены были украшены только молодежными надписями, то теперь многие из них были абсолютно серьезны и выполнены через трафарет. С их помощью призывали пользоваться услугами различных мастерских и магазинов или сообщали, где находятся офисы политических партий и культовых организаций. Да и рукописные народные настенные надписи стали заметно отличаться от тех, к каким привыкли мои спутники в своей эпохе. Если в их время они носили оттенок аполитичности, то теперь на стенах попадалось немало политических, в основном, антиправительственных лозунгов. На одном из домов на проспекте Победы предлагалось вставить клизму антинародному правящему режиму, на мосту через Миасс поносили областное начальство, а недалеко от оперного театра заступались за обиженный русский народ. Были, впрочем, и привычные молодежные автографы на стенах. В них, как и раньше, превозносились различные рок-группы, "Спартак"— чемпион, а также некоторые интимные части человеческого тела. Причем, культурный уровень юношества, на взгляд Никонова, заметно возрос, поскольку названия музыкальных групп даже на английском языке написаны были без грамматических ошибок, а в одной из неприличных надписей общеизвестное слово из трех букв было заменено научным аналогом.

Но в трамвае, везущем нас в центр города, мы с Женькой не столько обсуждали надписи, сколько проблему перемещения во времени.

— Согласно научно-фантастической литературе вам нельзя встречаться со своими двойниками, живущими в наше время. Все литераторы, писавшие на эту тему, считают, что это крайне нежелательно, а быть может даже опасно. Почему это так — не знаю, ты лучше спроси у тех, кто это придумал,— говорил я.— Но и мне кажется, что видеться вам не надо. Ну зачем тебе встречаться с гражданином, который думает так же, как ты, поступает, как ты, любит и ненавидит то же, что и ты.. Он знает все про тебя, знает всю твою подноготную, даже то, что ты никому — ни жене, ни лучшему другу— не говорил. Мало того, он знает про тебя даже больше, чем ты, поскольку прожил на тринадцать лет дольше тебя. Я не уверен, что встреча с таким человеком для тебя желательна. Конечно, он может предостеречь тебя от каких-либо ошибок, которые ты совершишь в твоей будущей жизни, но боюсь, что тебе это вряд ли поможет. Мне кажется, если вы все втроем попадете назад к себе, а я считаю, что это произойдет обязательно, то вряд ли вы вспомните про это свое смешное и фантастическое путешествие во времени.

— Почему смешное?— спросил Никонов.

— Потому, что нелепое. Конечно, заглянуть в свое будущее интересно всякому, но то, каким оно окажется, не знает никто. Вот ты заглянул всего-то на тринадцать лет вперед, и все, вся жизнь настолько изменилась, что ты, наверняка, чувствуешь себя не в своей тарелке. Вместо коммунизма страна строит загнивающий капитализм. Партии нет. Вернее, партий столько, что противно становится, и очень трудно понять, чего же они все хотят, кроме, как постоять у руля и поворовать из государственной кормушки. Да и в твоей личной жизни много изменений. Теперь ты — кандидат наук, но науки в России в таком загоне, что ты получаешь в два раза меньше меня — рядового инженера МПС. Ты женат, у тебя есть дочка. Я представляю, какой для тебя кайф знать в двадцать три года, что твоей дочери девять лет, особенно, если у тебя нет никаких воспоминаний об этом, да и воспитатель из тебя еще тот. Но с другой стороны, тебе повезло, что ты попал в это время, а не в какой-нибудь 2015 год. Там бы ты был дедушкой, а все твои приятели и коллеги были бы людьми преклонного возраста. Неплохо быть дедушкой в двадцать три года?

Евгений задумчиво молчал.

— Мне кажется, вы попали в будущее по какой-то ошибке,— заключил я.

— Знать бы, кто это сделал и зачем.

Я только пожал плечами.

Мы вышли из трамвая у Заречного рынка. Я как мог, объяснил новоявленным путешественникам во времени, что им лучше всего скромно молчать и прикидываться глухонемыми. А то ныне живущие граждане их сразу раскусят и будут считать, в лучшем случае, дураками, отставшими от жизни. Если же встретится им знакомый, то лучше говорить, что, дескать, долго болел и, как говорится, "что-то с памятью моей стало..." Предупредил их, кстати, что и география нынешняя тоже претерпела немало изменений. Ленинград теперь — Санкт-Петербург, а Горький — Нижний Новгород. Куйбышеву вернули название Самара.

— Это что же, как при царе что ли?— спросил Петрович.

Я с ним согласился, а на вопрос об успехах "Трактора" в этом сезоне сообщил, что любимая городом команда играет неважно и находится в конце турнирной таблицы. Про футбольный же чемпионат, заданный Гришей, ответил, что, вроде бы, победила команда Валерия Газзаева.

Федоренко обрадовался и сказал:

— Я, как военный, болею за ЦСКА, но то, что золотые медали выиграли мвдэшники, тоже неплохо.

— Но Газзаев тренирует не "Динамо", а "Спартак",— сообщил я.

— — Вот так вот, Гришенька, не динамовцы твои, а спартаковцы мои любимые победили,— обрадовался Смолянинов.

— Степан Петрович, этот "Спартак"— вряд ли твой любимый. Он не московский, за который ты болеешь, а владикавказский. По-старому — это город Орджоникидзе. В ваше время он, наверное, в первой лиге играл, а сейчас — чемпион России.

— Что хотят, то и делают,— покачал головой Федоренко.

Такие несуразные спортивные новости произвели на прапорщика и слесаря сильнейшее впечатление, никак не сравнимое с тем, что рубли сейчас считают исключительно в тысячах, а страной правит не генеральный секретарь КПСС, а какой-то там президент. Подумаешь, важность! Деньги, они деньги и есть. Да и государством кто бы не правил, как бы его не звали — хоть Ильич, хоть Николаевич — им, простым гражданам, было все равно. А вот то, что в футбольном чемпионате побеждает неведомая им команда из второго дивизиона — это да! Известие, так известие. Только теперь они осознали, как далеко зашли изменения в нашем многострадальном государстве.

Под эти разговоры мы прошли через толкучку пенсионеров перед входом на рынок и мимо фруктово-овощных рядов, которые мало изменились за последние годы. Так же, как и раньше, среди торговцев в основном были жители южных республик, а виноград, яблоки и последние арбузы выглядели весьма аппетитно и были также дороги, как и в далеком прошлом. Пройдя весь базар насквозь, мы вышли к западным воротам, где начиналась барахолка. Я, уж если мы сюда попали, решил попутно посмотреть нужные мне вентили для садового водопровода.

Надо сказать, что изобилие товаров на рынке и вокруг него произвело на моих спутников немалое впечатление. Еще бы, в их время все это надо было изыскивать, доставать или тащить с производства, а здесь все было вывалено на прилавки, а то и прямо на землю — выбирай, покупай! Да и граждане, торговавшие всем этим товаром, своим отношением к возможным клиентам резко отличались от продавцов времен развитого социализма. В противоположность советским профессионалам барахольщики преданно заглядывали в глаза возможных покупателей и заботливо спрашивали: "Что ищем?" Среди них Григорий встретил знакомого мужика и, забыв о моих предупреждениях, вступил с ним в разговор. Петрович в одной из разложенных куч разглядел какую-то железяку для своего "Москвича" и застыл в задумчивости, а мы с Женькой продолжили обход рядов. Минут через пять я нашел то, что искал, и пошел назад.

Смолянинов все еще кряхтел, поглаживая блестящую деталь и переживал, что у него нет денег для ее покупки. Я отвел его в сторонку и стал объяснять ему, что покупать этот металлолом бесполезно. Для доходчивости я размахивал руками и со стороны, наверное, походил на сурдопереводчицу из дневных теленовостей. Доводы мои были железные:

— Откуда, ты, Степан Петрович, знаешь, может, твой ныне живущий двойник уже купил эту штуку и давным-давно катается на исправной машине. А если ты собираешься брать ее с собой в прошлое, то это совсем бессмысленно. Ты же не знаешь, когда вы вернетесь назад и вернетесь ли вообще. Это, во-первых. А во-вторых, деталь новая — в 1982 году ее просто не было в помине и поэтому, вполне вероятно, что в момент вашего возвращения, эта железяка вернется в то состояние, какое она имела в те времена. И вместо блестящей никелированной вещицы вполне можно получить на руки несколько килограммов руды или немножко металлолома, если ее производили за счет переплавки старых стальных изделий. Не хочется ли тебе, Петрович, унести с собой в прошлое что-нибудь оригинальное, например, трак от гусеницы Т-150, разбитого на уборке урожая?

Оригинального слесарю не хотелось, и он переспросил:

— Значит назад, в свое время, я ничего не могу взять?

— Увы, Степан Петрович, скорее всего, нет. Вот если только то, что выпущено до начала вашего путешествия. Если я подарю тебе сейчас денежку,— я достал из кармана тысячерублевую купюру, то ты не сможешь прибыть к себе в 82-й богатым человеком. Во-первых, у тебя ее там никто не примет, а во-вторых, она должна превратиться в кусочек той сосны, или ошметок хлопка, из которых произвели эту бумажку.

— Да, что-то чем больше я тут у вас в гостях, тем мне меньше нравится,— раздалось у меня за спиной.

Я обернулся и увидел Федоренко.

— Я тут сейчас знакомого встретил. Он у нас в части служил, тоже прапорщиком, так он мне такого порассказал...

Собравшись все вместе, мы, не сговариваясь, пошли не на трамвайную остановку, а мимо кинотеатра "Родина" к центру города. Что уж такого плохого рассказал Григорию бывший сослуживец, он нам так и не сообщил, поскольку переменил тему.

— Я одно не пойму. Если ты, Серега, такой умный, может, ты нам объяснишь, куда, собственно, делись хозяева квартир. Если я появился в Наташкиной квартире, то почему мы с ней не встретились.

— Может, ты появился в квартире после того, как она ушла на работу? С другой стороны, Петровича она ведь не могла не заметить, — продолжил я уже менее уверенно.

— И у меня жена и дочь должны быть дома,— напомнил Никонов. Жанна в какую смену учится?

— Во вторую... До обеда она должна быть дома, если не ушла к какой-нибудь подруге или...

Тут у меня появилась несуразная мысль.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

"Взгляд в прошлое"

Елена встала, как обычно, в полседьмого. Свет в комнате включать не стала. Накинула халат и вышла на кухню. Вчера они с Жанной съели все под чистую и надо было приготовить завтрак. Дочь училась во вторую смену, и в школу ей надо было к двум часам, поэтому Лена будить ее не стала. Пусть поспит девчонка, пока молодая да незамужняя.

Мерно урчал холодильник, а кран, давно протекавший, как всегда капал, нудно стуча о металлическую раковину. Трех яиц, которые она собиралась с утра пожарить, на месте не оказалось, наверное, дочкины проделки. Опять она вчера легла спать позже матери, очевидно, смотрела телевизор. Да, надо кончать эти ее ночные бдения, мало того, что забивает себе голову ими бесконечными глупыми фильмами и портит зрение, так она своим любимым гоголем-моголем себе здоровье подорвет. Так и сальмонеллез получить можно. Чуть не каждый день о нем пишут.

Позавтракав и оставив дочери строгую записку, Елена стала собираться на работу. Через десять минут она была уже готова и вышла в прихожую. В этот момент у нее закружилась голова, да так, что ей пришлось присесть на полочку для обуви.

Когда мысли пришли в порядок, Елена посмотрела на часы: пять минут девятого! Она опаздывала на работу.

Трамвай был переполнен. Никонова едва втиснулась на нижнюю ступеньку, а в салон сумела пройти только у Теплоинститута. Тащился вагон еле-еле.

На площади Революции она, как всегда, пересела в такой же, перегруженный пассажирами, троллейбус и доехала до своей остановки. Перешла на другую сторону проспекта Ленина и, миновав магазин "Cпорт", подошла к месту своей работы...

Погруженная в свои мысли, она сначала никак не могла понять, куда подевалось знакомое крыльцо, а потом до нее дошло, что вместе с отделанным гранитом крыльцом пропало и само четырнадцатиэтажное здание номер 38 по проспекту Ленина. Исчезло вместе с хозяйственным магазином "Альфа" и районном отделением "Сбербанка", где Никонова трудилась в операционном отделе. Вместо шикарной многоэтажки, в которой так престижно было жить, она увидела несколько частных избенок. Лена оторопела и, подобно плохому комедийному актеру в дурном фильме, протерла глаза, но видение не растаяло, как туман. По-прежнему перед ней сиротливо стояли хилые деревянные дома. На одном из них висела ехидная табличка "ул. Российская, 229".

"Уж не заблудилась ли я?"— подумала Никонова и огляделась. Да, нет. Она стояла на перекрестке улицы Российской и проспекта Ленина. И, на первый взгляд, никаких других изменений, кроме исчезновения ее места работы, здесь не наблюдалось. Слева, на противоположной стороне проспекта, как и положено, стоял дом, в котором располагались магазин фототоваров и диетическая столовая. Наискосок возвышалась башня "Гипромеза". А прямо перед ней, через улицу, в длинном сером здании функционировала поликлиника. Народ то и дело входил и выходил в ее двери. Все как всегда. По крайней мере, так показалось Елене. И только по причине некоторой близорукости и невнимательности наша героиня не разглядела, что магазин на противоположной стороне проспекта называется не "Фотокинолюбитель", а "Обувь".

— Дедушка,— обратилась она к старичку, проходившему мимо. Вы не подскажите, куда делся местный сбербанк?

Дедуля похоже не расслышал и переспросил:

— Чего?

— Сберкасса тутошняя куда делась?— переспросила Лена на народном языке, не надеясь уже получить вразумительный ответ.

— Сберкасса? А, сберкасса...

Старичок что-то сообразил и ответил, наконец:

— Так вон же в институте сберкасса есть. Через дорогу только перейти надо.

— Да нет, мне же Центрального района надо.

— А, ну так это на Кирова, возле рыбного магазина. Знаете рыбный магазин?

Никонова согласно кивнула головой.

Старичок уже зашел в поликлинику, а Елена все топталась на перекрестке. Вскоре ей стало ясно, что от ее ожидания дом номер 38 все равно не выстроится сам собой. И тогда, не зная, что предпринять, наша героиня решила двигаться в указанном пенсионером направлении.

Прошла она совсем немного, когда возле "Детского мира" на верхних ступеньках подземного перехода увидела знакомую фигуру. Наташка Парамонова — ее подруга со школьных времен, а теперь еще и соседка по подъезду, стояла со злым и одновременно недоуменным видом и непонимающе озиралась.

— Привет частным предпринимателям,— поздоровалась с ней Никонова.

— Привет, привет, банкирша,— ответила Наталья.

Она нервно закурила сигарету. Затянувшись и зло выдохнув дым, соседка продолжила:

— Ты погляди, что эти грёбанные власти опять учудили!

Наташка и так никогда не отличалась воспитанием, а после неудачного замужества и развода, да двух лет работы в уличной торговле, вообще не выбирала выражений.

— Куда они к черту все наши "ракушки" подевали. Я тут у мента спросила, куда наши жестянки делись, так он зенки вылупил и говорит, что торговать на этой улице нельзя и никаких киосков здесь никогда не было. Вот ведь козел!

— Подумаешь, "ракушки",— философски ответила ей Елена.— У меня так целый банк украли.

— Ваш банк грабанули? Ну,дела... Вот так — беспредел.

— Да нет, банк не ограбили. Само здание куда-то делось. Я понимаю, ваши прилавки, их можно вывезти быстро, а вот чтобы такое здание, с магазином, с банком... Совсем новое... В голове не укладывается. Вчера стояло, сегодня — нет. Может, я в летаргическом сне все проспала?

— Ты не больна ли, подруга? Как это здания нет? А что же там стоит?

— Какие-то частные дома.

— Ох, и крутые же это ребята, если они такую громадину снесли, а коттеджи построили.

— Какие там коттеджи. Сараи! Развалюхи! Не веришь, сама посмотри.

Наталья недоверчиво посмотрела на подругу и сипло сказала:

— Ты сумку постереги, а я щас, быстро.

Через несколько минут она вернулась слегка ошарашенной.

— И что ты делать собираешься?— спросила Парамонова.

— Не знаю, может, на улицу Кирова сходить. Там у нас первый филиал находится, вдруг там кто-то что-то знает.

— Слушай, я, наверное, с тобой. Там у "молодежки" Светка Лактионова торгует — мы с ней вместе в Турцию, в Польшу ездили. Да ты ее знаешь!

Лена согласно кивнула головой.

— У Светки кое-кто есть в верхах, уж она — то точно знает, что с нашими киосками случилось. Ты мне поможешь сумку донести?

Девушки подхватили Натальину сумку с двух сторон и по подземному переходу прошли на троллейбусную остановку. Но там их поджидала очередная неприятность. Только они вынырнули из перехода на белый свет, как рядом с ними остановилась желтая машина ТТУ и подняла свою вышку. Потом на нее взобрался какой-то парень, и стало ясно, что ближайшие полчаса в нужном им направлении троллейбусы не поедут. Пришлось им идти пешком, благо, нужная улица находилась совсем недалеко.

По дороге они говорили о детях: Никонова о том, что дочка постоянно ноет— просит проколоть ей уши под сережки. В ее классе уже несколько девочек серебро и золото носят. Придется, наверное, ей уступить, но она Жаннке ни золото, ни серебро носить не позволит, а только бижутерию. Нельзя же в девять лет драгоценные металлы в ушах таскать. Наталья же рассказывала, что сын Вадька вчера вечером уехал к ее родителям, но не вернулся. Видимо, у них заночевал. И если к школе, к двум часам не приедет, надо будет его наказать. Вот ведь характер пошатущий, весь в папеньку своего — Витьку Парамонова...

За такой вот милой беседой дамы дошли до магазина "Молодежная мода". А там, возле закрытой пока что угловой двери, их внимание привлекла довольно большая толпа граждан.

Собравшиеся люди были построены в изогнутую колонну в затылок друг другу и, похоже, чего-то ожидали. Наталья и Елена удивились подобной картине и, из свойственного всем женщинам любопытства, подошли поближе. Их появление, надо сказать, не осталось незамеченным, мало того, для стоящих в очереди людей подруги явно стали всеобщим центром внимания. И это внимание, сопровождаемое столь пристальным разглядыванием, произвело на Елену неприятное впечатление. Она и до этого, во время всего перехода от "Детского мира" до универмага, ощущала в душе какую-то странную обеспокоенность, но за разговорами с Натальей она не очень-то обращала на нее внимание. А тут до нее дошло, чем вызвано это тревожное чувство. Ее сегодня слишком часто разглядывали. Она без конца ловила на себе изучающие взгляды женщин и мужчин. Лена, честно говоря, была весьма красивой женщиной, да и Наталья мало в чем ей уступала, так что чужое внимание их не очень удивляло. Но то, как их рассматривали сегодня, было непривычно.

— Ты не знаешь, чего это они на нас вылупились?— спросила Наташка у нее шепотом. У меня все в порядке с одеждой?

Никонова оглядела подругу и ответила:

— Все в норме.

"Иностранки, наверное",— прошелестело в толпе.

— Странные какие-то, ты посмотри, как они одеты!— прошептала Парамонова.

И тут до Елены дошло. Она, наконец, поняла, что смущало ее во внешнем облике стоявших перед ней людей. Все они, как на подбор были удивительно старомодно и некрасиво одеты. Складывалось впечатление, что это — очередь обедневших интеллигентов и пролетариев за каким-нибудь пособием.

— Где их собрали. Так лет пятнадцать назад одевались,— сообщила Наталья результаты своих наблюдений.— Сейчас в болоньевых куртках и подобных пальто только бомжихи гуляют.

— А может, тут подписи в поддержку каких-то кандидатов собирают или протестуют против чего?— спросила то ли у нее, то ли у самой себя Елена.

— Нет, не похоже. Лозунгов и транспарантов нет. Да и почему у универмага, а не на площади или не у администрации?

В очереди пошептались, и внимательное ухо уловило бы: "Нет, не иностранки. По-русски говорят. Наверное, москвички или из Прибалтики."

Чтобы пояснить это необыкновенное внимание к нашим героиням, надо вспомнить, что человек, стоящий и ждущий, замечает гораздо больше, нежели спешащий или занятый своими делами. Естественно, если вам довелось долго ждать своей очереди в кабинет стоматолога, вы волей-неволей изучите все плакаты, призывающие вас беречь зубы. Хотя сведения, почерпнутые вами из этой наглядной агитации, порядком опоздали. Но если вы слесарь-сантехник и пришли в Эрмитаж прочищать забившийся унитаз, то вам, скорей всего, дела не будет до всех накопленных в его залах богатств.

Так и здесь. Люди, столпившиеся возле универмага, до того намаялись в ожидании, когда, наконец, откроются его двери, что любой человек, проходивший мимо них, поневоле привлекал их взоры. А уж Наталья и Елена своими нарядами, вообще, вызвали всеобщий интерес. Вы хотите спросить у меня, во что же, кроме рыболовной сети, можно сейчас одеться, дабы привлечь хоть чей-нибудь взгляд? Отвечаю: не знаю! Вот Никонова, например, была одета в обычное ныне замшевое пальто с капюшоном черного цвета и обута в итальянские ботиночки с опушкой на низком каблучке. Парамонова же нарядилась в то, что чаще всего носят осенью девицы, торгующие на улице, а именно: в коричневую кожаную куртку турецкого производства, светлые шерстяные лосины, обтягивающие стройные ноги, и длинные, до колен, финские сапоги. И все!

Вы удивлены? Точно так же удивлены были и Лена с Наташей всеобщим к ним вниманием. И хотя обе они были весьма симпатичными и стройными, но не до такой все же степени, чтобы даже женщины разглядывали их, невзирая на какие-либо приличия. Поэтому Парамонова, как более бойкая, убедившись, что в дверях универмага еще ничего интересного нет, приблизилась к парню, замыкавшему странную колонну, и спросила:

— За чем стоим, молодой человек?

— За дефицитом,— честно признался он.

Услышав знакомое с детства слово, Парамонова автоматически произнесла:

— Тогда мы за вами.

После чего обе подруги встали за спиной парня и задумались. Никонова первая озвучила эту задумчивость:

— Слушай, а что сейчас является дефицитом?

— Вчера, например, женские австрийские зимние сапоги давали по шестьдесят пять...— пояснил молодой человек, хотя его и не спрашивали.

— По сто шестьдесят пять?— переспросила торговка.

— Кто же за столько купит. За столько они на рынке. Нет, именно, по шестьдесят пять,— не согласился парень.

— А зачем вам, молодой человек, женские сапоги?— спросила любопытная Наталья.

— Сапоги не нужны, а вдруг, что-нибудь интересное будет. Я ведь не один, ко мне девчонки с работы должны к открытию подойти. Если женское будет, они встанут, если мужской товар — сам постою, объяснил словоохотливый парень.

— Во, это у нас уже вроде вида спорта стало, каждый день здесь собираться абы за чем,— промолвила женщина неопределенного возраста и вида, стоящая перед парнем.

— Наплодили дефицита торгаши,— зло добавила она и, вроде, даже сплюнула на землю.

— Слушай, похоже, здесь какие-то дешевые распродажи, а я и не знала. По шестьдесят пять кусков — это же за бесценок. У тебя деньги есть?— жарко зашептала Наталья подруге на ухо.— Можно сто процентов наварить, а то и двести! А когда откроют?— спросила предпринимательница у охочего до разговоров молодого человека.

— Минут через пятнадцать,— ответил он, поглядев на часы.

— Давай постоим,— предложила Парамонова.— Если не понравится, то уйдем. Сейчас ты встань, а я до Лактионовой добегу, узнаю, что и как.

Лена молча встала возле сумки и мысленно приготовилась отбрить молодого человека, если он попытается завести с ней беседу. Но сказать парень ничего не успел — к нему подбежали две молоденькие девчушки и радостно сообщили:

— Сережка! Кузнецов! Сегодня, говорят, шапки зимние выбросят, ты будешь брать?

— Конечно, а то у меня старая.

— Мы тоже к тебе встанем, ты говорил, что не один?— спросила одна из девчушек, строго посмотрев на Елену.

В этот момент вернулась удивленная Парамонова.

— Нy, дела! Здесь тоже все прилавки снесли.

Только сейчас Лена посмотрела вдоль улицы и убедилась в словах подруги.

— Жетоны в автомат не лезут,— продолжала Наталья,— благо, нашла один таксофон, что за бесплатно работает, позвонила Сашке Клюеву. Так мне какая-то старушка ответила, говорит, что она Сашкина бабушка, и внучек ее — в школе. Какая бабка? Какая школа? Сроду у Клюки не было бабки. Я у него два раза на хате была.

Александр Клюев был человеком из ее "крыши".

— Что-то сегодня день какой-то нелепый, ничего не пойму, промолвила Никонова.

— Девушка, что здесь дают, за чем очередь?— услышала она за спиной знакомый голос.

Лена обернулась и сразу же узнала старушку, обратившуюся к ней. Это была Лариса Петровна Силантьева — старая знакомая ее родителей и к тому же бывшая соседка ее семьи. Много лет назад Лесневские жили на Красноармейской улице, в бывшем купеческом доме, разделенном на пять квартир. Там-то и познакомились они с Силантьевой — учительницей начальных классов. В 72-м году родители Елены получили, наконец, отдельную квартиру, а Лариса Петровна, вышедшая к этому времени на пенсию, осталась жить в старом доме. Сколько Лена помнила ее, учительница всегда выглядела одинаково. Вот и сейчас: те же седые кудри выбивались из-под вечного черного берета, да и старомодное пальтишко, чистенькое и аккуратное, было узнаваемо, поскольку она носила его каждую осень и весну.

— Ой! Здравствуйте, тетя Лариса, как я вас давно не видела, обрадовалась Елена,— здесь, говорят, шапки зимние будут продавать.

— Лесневская? Лидочка?!— признала ее старушка, спутав, однако, со старшей сестрой, имевшей с Леной немало общих черт.— Какая встреча!

Старушка тоже обрадовалась встрече. Она взяла Никонову под руку и быстро-быстро заговорила:

— Если шапки, то мне не надо. А вам Лидочка? У вас, я вижу, очень красивая шляпка. А мне не надо. У меня есть песцовая, я ее ношу восемь лет, а ей все сносу нет. А Веничке тоже не надо, он себе сам покупает, да и у него же форменная есть, он у меня — уже старший лейтенант. Вы знаете, какие он мне письма пишет из этого своего Афганистана. Вы сейчас очень заняты? Если не очень, то я приглашаю вас в гости на чашечку чая. Вам обязательно надо ко мне зайти, я покажу вам его последние фотографии. У Венички на них такой мужественный вид, кто бы мог поверить, что в детстве он был болезненным и слабым мальчиком.

Все свои ответы Лена успевала выражать только мимикой лица. Да старушке и не надо было словесных ответов.

Лена посмотрела на свою подругу и тихонько ей сказала:

— Я провожу ее до дому, а то с ней опять что-нибудь произойдет. Помнишь, я тебе про нее рассказывала?

И Никонова удалилась, влекомая шустрой старушкой, рассказывавшей ей про своего любимого Веничку.

Надо сказать, что Вениамин Фролов был ее внуком, а точнее внучатым племянником— сыном единственной и легкомысленной племянницы. По возрасту он был ровесником старшей сестры Елены — Лидии, и одно время, лет до шестнадцати, Веня и Лида дружили. А потом что-то у них произошло, и Лариса Петровна по этому поводу долго переживала. Тем не менее, связь между старой учительницей и семьей Лесневских не прерывалась, и Лена была в курсе, что Вениамин, поступил в танковое училище и закончил его, а Силантьева знала, что на пятом курсе института Лидочка вышла замуж.

В 1988 году, перед самым выходом советских войск из Афганистана, танк майора Фролова, во второй раз поехавшего выполнять интернациональный долг, сожгли душманы. В цинковом мундире привезли офицера домой. Военкомат помог с похоронами, мать-кукушка оформила на себя все льготы, а Лариса Петровна, воспитывавшая Венечку с двухлетнего возраста, частично потеряла рассудок и стала заговариваться. Лечение помогало мало, да и какое сейчас лечение. Не буйная, на людей не бросается, значит, может жить дома, кто-нибудь да присмотрит. Год назад Лена встретила ее на площади Революции, где старая учительница грустно ходила вокруг клумбы с цветами и разговаривала с неведомым собеседником. Вот и сейчас то, что старушка говорит о внуке, как о живом, и путает ее с сестрой, Елену ничуть не удивило.

Пока они шли к трамваю, что-то в облике улицы Кирова показалось странным Никоновой, но, слушая Ларису Петровну, она тут же забыла про это.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

"Кто поздно встает, тому Бог ничего не дает"

Жанна Никонова проснулась в половине двенадцатого и первым делом включила телевизор. Экран засветился, но изображения ни по одному каналу не появилось, да и вместо звука раздавался только шум.

"Ну вот, опять мамка телевизор отключила, чтоб я не смотрела. Вредина!"— подумала она.

На кухонном столе обычной записки от матери не было. Позавтракав тушеной картошкой, найденной в холодильнике, девочка решила, наконец, одеться. Но одежды ни в своей комнате, ни в комнате родителей ей обнаружить не удалось. Пропал весь ее гардероб.

"Интересно, а как же я в школу пойду?"

В родительском шкафу и материнских вещей не было.

"Ого, она что, тоже уехала куда-то? Ну, мать дает! Ну ладно свое барахло, мое-то она куда дела?"

Зато в шифоньере нашелся небольшой, явно не папин и не мамин, синий спортивный костюм. Жанна примерила его.

"Не фирма, конечно, но носить можно, сидит неплохо",— решила девочка, повертевшись перед зеркалом.— "Смотри-ка, и парфюмерии нет",— заметила она.

Теперь надо было собрать портфель, но он тоже куда-то исчез. Пропали, кстати, и два книжных шкафа, а ведь на нижней полке одного из них стояли ее учебники.

Ладно, на уроки можно пойти и без книжек, все равно Неллька Хамидуллина, сидевшая с ней за одной партой, придет с полным портфелем учебников, но тетрадки-то нужны! Вроде, в письменном столе отца должны быть тетради.

Жанна полезла в стол и, действительно, нашла в среднем выдвижном ящике стопочку тетрадей в клетку. Для русского тетрадей не было. Вот ведь! Девочка заглянула в нижний ящик и сразу же наткнулась на пачку розовых, словно после марганцовки, листов. Видимо, какую-то машинописную рукопись размножали на допотопном ксероксе. На титульном листе от руки было написано "КАМА СУТРА".

Открыв самодельную книжицу, девочка прочла:

"Движения женщины.

Если женщина лежит неподвижно при сношении, расслабившись, то она способна к игре, но ее тело не получит полного удовлетворения и достаточного облегчения. Если женщина активна в любовном акте, нежна, инициативна в ласках, напрягается всем телом, стремится ответить на каждое движение мужского члена".

"Ух, ты! Вот, оказывается, чем ты папочка и ты мамочка занимаетесь, что читаете! Эх, родители!! А как мне читать, так все сказки покупаете. И телевизор смотреть запрещаете".

Книжка была занимательна и интересна, как любой запретный плод, и девочка не заметила, как подошло время идти в школу.

В квартире номер пять Генка Шохин, по кличке Болт, тоже проснулся поздно. Страшно болела голова, хотя вчера он уж не так много выпил из запасов этого козла — Фигуры. Шохин посмотрел на часы, было около двенадцати. Вечером, к пяти, ему на смену должен был придти Корень. С ним на пару уже больше недели они по очереди сидели в засаде на этой квартире. Оказалось, что когда-то давным-давно пройдоха Фигурнов проживал здесь, а потом использовал эту хату, как секретную базу. У него был оборудован тут кабинет и спальня. Девок, поди, сюда таскал, чтобы жена не знала.

Сидели в засаде они, скорее всего, зря. Наверняка, эта гнида— Фигурнов — давно уже за границей. Где-нибудь на Мальте или на Кипре. Пьет там, сука, виски с содовой и лапает баб. С его "бабками" это без проблем. Все-таки, чуть не полгорода пенсионеров кинул. Собрал, понимаешь, с них взносы, обещая высокие барыши, перевел рубли в "зелень" и смылся с ними, забыв, впрочем, рассчитаться с друзьями и партнерами.

Болт потянулся и, не вставая с постели, на которую он вчера завалился, даже не снимая ботинок, перевернулся с живота на спину. От увиденного он присвистнул. Вместо шикарного балдахина его взору открылся плохо беленый потолок. Да и вообще, вместо двуспального ложа он почему-то возлежал на стареньком диване. Шохин огляделся, присев на скрипучем диванчике,— мебель в квартире была какая-то старая. Что за чушь! Где это он? Поглядев в окно, Генка не увидел решетки за стеклом, а частный дом на противоположной стороне улицы, как ему показалось, стал намного ближе. Что за черт? Во второй комнате тоже вместо шикарного письменного стола и коробок с радиоаппаратурой стоял облезлый круглый стол и колченогий сервант с фотографией под стеклом. На фотографии Болт увидел молодого Фигурнова в качестве жениха на свадебной церемонии с какой-то пухлой дурой, которой кто-то синим стержнем подрисовал мушкетерские усы и бородку. А еще на снимке была сделана надпись, аналогичная той, что была на могильном камне Мартина Лютера Кинга: "Свободен, наконец, свободен!" и проставлена дата "23 октября 1982 года". Только этот гнусный снимок свидетельствовал, что квартира, где сегодня очнулся Шохин, имела какое-то отношение к Фигурнову. Это дело надо было обдумать. А для улучшения работы думалки надо было выпить.

Но на кухне засадника ждал новый удар. Вместо немецкого холодильника "Бош" там надсадно тарахтел маленький "Саратов". Не веря уже в свою удачу, Болт открыл его и с отвращением убедился, что вместо вчерашних деликатесов и водки "Абсолют" там сиротливо стояла початая бутылка кефира и лежала ополовиненная пачка маргарина "Солнечный". Морозильник тоже был пуст...

Может это шутка друганов? Подпоили какой-то гадостью и перенесли в какую-то халупу? Шутники херовы! Генке вспомнилось, как прошлой зимой они с Корнем также подшутили над двумя лохами. Эти богатенькие буратино подзаработали на какой-то сделке и, решив обмыть свой финансовый успех, завалились в кабак, где в это время оттягивалась Люська Водопьянова — Генкина подруга — со своей приятельницей Сонькой Лещенко. "Делавары" сами подошли к девчонкам и сами стали к ним набиваться в друзья, хвастаясь дурными бабками. Ну девочки и не стали строить из себя недотрог. Договорились о поездке на квартиру, только Люська сообразила позвонить Генке, и когда четверка вывалила из ресторана, их уже ожидал, как будто "случайный", частник. Дальше эти рокфеллеры выпили на посошок прямо в шохинской машине, а очнулись уже... в ночной электричке, везущей их в Троицк. Не даром говорят, что клофелин в водке не чувствуется. Очнулись лохи без денег и без своих шикарных пальто. Корень нашел для них по такому случаю какие-то рваные телогрейки. А девки, смеху ради, переобули чуваков в коньки. Интересно, как они без денег и на коньках домой добирались?

Может, и его так крутанули? Надо выйти на улицу и посмотреть, где это он.

Но выполнить эту задачу оказалось затруднительно — Болт нигде не мог найти свою "косуху". Раздетого его сюда что ли привезли? Слава богу, хоть бумажник у него был с собой в брючном кармане, и деньги— он посмотрел— на месте. Накинув какой-то плащ, висевший в прихожей, Шохин вышел в подъезд.

Нет, здесь все нормально: деревянная лестница, ведущая на второй этаж, номер квартиры правильный, только стены менее облупленные. Выйдя на улицу, Генка убедился, что и дом тот же. Так что же произошло? Куда делась фигурновская мебель?

Н-да, без пол-литра ничего не поймешь. А тут еще и голова болит. Надо полечиться. На перекрестке, вроде, была пара киосков. Пива что ли взять баночного.

Но, выйдя на проспект Победы, Генка убедился, что не только фигурновская мебель исчезла в эту ночь, но и оба коммерческих киоска. И тот, что подпирал собой забор автомобильного училища, и тот, что был рядом с "Универсамом". Устав чему-либо удивляться, Шохин пересек проспект и зашел в магазин.

Давненько он не видел магазинов самообслуживания. Наверное, этот остался единственный на весь город. Пройдясь по залу, Болт удивился бедности ассортимента. У него сложилось такое впечатление, что в универсаме принципиально не торговали импортом. Окончательно убедившись, что в магазине нет не только водки и пива, но и вообще чего-нибудь интересного, молодой человек вышел на улицу и подошел к киоску "Союзпечати". Возле него одиноко стояла бабка, продававшая семечки.

— Мать, водки нет?— спросил у нее Генка хриплым голосом.

Бабулька удивилась вопросу и ответила:

— Милок, водку с заду магазина дают.

Шохин обошел магазин и с тылу его, действительно, увидел стеклянные двери, из которых выскользнул довольный мужичонка, сжимавший в руках бутылку портвейна "Кавказ". А вот Генке снова не повезло: только он взялся за ручку, как какой-то гражданин в белом халате, стоящий в предбаннике, решительно задвинул дверной засов, и скрестив руки перед собой, прокричал ему:

— Все! Уже две минуты второго! У меня обед. Приходи после двух!

Терпеть еще час Генка не мог и, вынув из кармана несколько десятитысячных купюр, он попросил:

— Братан, клапана горят! Дай пузырь смирновской или "Абсолюта".

— Продавец с интересом посмотрел на деньги, ощерился золотыми зубами и ехидно произнес:

— Бог ты мой, нулей-то нарисовал. Смирновскую просит. Остряк! За эти твои керенки я тебе только шустовский коньяк могу предложить и то, когда его завезут.

Он рассмеялся над собственной шуткой и, насвистывая "Сердце красавицы", удалился.

В гневе, ничего не понимая, Болт вдарил ладонью по стеклу, но это ему ничем не помогло. Он опять вернулся к киоску, но и там никого, кроме все той же унылой бабки с семечками, не было.

— Почем?— сердито спросил Шохин.

— Двадцать, милок, за двадцать стакан. У меня большой стакан.

— Удивившись поразительной дешевизне, парень порылся в кармане, нашел две монетки по десять рублей и сунул старушке. Убедившись, что на аверсе изображено число десять и не прочитав надписи, бабушка высыпала ему стакан семечек в карман.

После этого Болт посмотрел, чем же торгуют в киоске "Союзпечати". Но к его удивлению ничего из того, что он иногда почитывал, как-то: "Свеча", "Мистер Икс" или "Спид-Инфо", на прилавке не было. Только две стопки газет, одна — "Известий", а другая — "Правды", лежали за стеклом.

— И газет-то нет!— громко возмутился Генка.

— Да-к, сегодня же понедельник, милок,— опять встряла словоохотливая старушка.— А в понедельник только "Известия" с "Правдой" и выходят.

— Как понедельник? Вчера вторник был,— удивился Болт.

— Не-е, милок, это ты путаешь. Сегодня — понедельник, двадцать пятое число.

Шохин что-то недовольно буркнул и, повернувшись к киоску, внимательно посмотрел на дату выхода газет: Понедельник 25 октября 1982 г.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

"Елена"

— Я в последнее время стала выписывать "Правду",— рассказывала Лариса Петровна, входя с газеткой в комнату.— Пусть это— официоз, пусть в ней новости публикуются чуть позже, чем в той же "Комсомолке", но зато эта газета выходит каждый день. И, соответственно, каждый день почтальон бросает ее в мой ящик. И если на почте есть письмо от Венички, то я его получаю в тот же день, когда оно приходит на почту.

Только что Елена и Лариса Петровна попили чай с малиновым вареньем и посмотрели фотографии лейтенанта Фролова.

Вениамин и вправду выглядел молодцом, так что Никоновой не пришлось кривить душой по этому поводу, и она довольно умело подыгрывала бедной старушке, считавшей, что ее внук жив и пишет ей письма. А в остальном Силантьева была вполне разумной и с ней нормально можно было разговаривать на любые темы.

Старушка развернула газету и оттуда выпал белоснежный конверт.

— Ну вот, я же говорила, еще одно письмо от Венички!

Она проворно вскрыла пакет ножом и, достав сложенный вдвое листок, извинившись, стала внимательно читать. Лена с грустью посмотрела на нее и с любопытством взяла со стола пустой конверт. Обратный адрес был написан крупным мужским почерком. Ни страны, ни города написано не было, а просто стояло несколько цифр — номер полевой почты. Никонова поглядела на почтовый штемпель...

Сначала Елена не поверила своим глазам. Отчетливо читалось: "Челябинск-ПЖДП, 24.10.82" Что за чушь? Письмо от внука Лариса Петровна и сама себе могла послать, но штемпель-то как она могла подделать? А газета? Лена посмотрела на первую страницу и увидела на орденоносной газете дату: Понедельник 25 октября 1982 г.

В правом верхнем углу был опубликован указ о созыве Верховного совета РСФСР, причем подписан он был фамилиями каких-то совсем неведомых Елене людей. И, самое удивительное, газета была свежей, чувствовалось, что ее еще никто не раскрывал, а от страниц еще пахло типографской краской, как будто ее и в самом деле только что отпечатали. Никонова развернула газету и среди сообщений ТАСС прочла, что в Пномпене законное народное правительство Кампучии протестует против присутствия полпотовцев в ООН. А в Дели Индире Ганди не нравится то, что Пакистан вмешивается во внутренние дела Индии.

На что Елена была далека от политики, и то она знала, что Индиру Ганди давным— давно убили какие-то террористы. А на страницах этой газеты дочь Джавахарлала Неру еще правила Индией и выражала свое возмущение происками недругов. И пока Лариса Петровна перечитывала письмо от внука, наша героиня размышляла.

Все это могло произойти, только если она, Елена Никонова, вдруг ни с того ни с чего попала бы в прошлое. Но как такое чудо могло c ней случиться, было абсолютно не понятно. Хотя это многое объясняло. Ведь, действительно, в те далекие времена здания, где располагался ее Сбербанк, еще не существовало. В торговле все было в дефиците — отсюда та длинная очередь около универмага и плохо одетые люди. Понятно тогда и их внимание к подругам. Если у Елены только качество и незнакомый фасон одежды могли вызвать зависть, то Наташка, наверняка, поразила их своим смелым для 82 года видом— этакой смесью нахальства и сексуальности.

Естественно, никаких ярмарок ни у "Детского мира", ни у "Молодежной моды" не могло быть и в помине, поэтому-то Наташка никого нигде найти не может. Конечно же, ее Светка Лактионова ни в какую Польшу или Турцию еще не ездит, а этот хорек Клюев, который собирает у них плату за места, возможно, и в самом деле еще ученик школы. И то, что ее, Елену, принимают за старшую сестру, уже не казалось странным. Ведь Лидии в то время, если сейчас 82-й год, было двадцать четыре, а ей самой — всего шестнадцать. Все сходится. Тогда...

(Тут Лена посмотрела на седовласую старушку и почувствовала некоторую нежность и большую грусть одновременно.)

... тогда Лариса Петровна еще в своем уме и в самом деле получает письма от Венички. А офицер-гвардеец Вениамин Фролов еще жив и здоров и точно вернется живым и невредимым из своей первой афганской командировки. Было что-то страшно нелепое в том, что она, Елена, знает будущее, знает, что Веня погибнет, а милая и добрая его бабушка потеряет рассудок.

Пытаясь как-то повлиять на эту нелепость, Лена сказала:

— Вы знаете, тетя Лара, если Вениамину еще раз предложат поехать в Афганистан, то ему нельзя будет соглашаться.

— Ну что ты, Лидочка, какой второй раз. Он пишет, что там у них все спокойно, скоро вернется, и афганская революция скоро победит окончательно. Так и в газетах пишут. Они там больше строят, чем стреляют,— жизнерадостно сообщила старушка.

"Оборонительные рубежи да окопы они там строят!"— хотела ответить Лена, но не решилась. Она из вежливости прочла свежеполученное письмо и ответила на несколько вопросов пожилой учительницы. И про здоровье матери, хотя ей было трудно вспомнить, болела ли уже ее мать тринадцать лет назад диабетом или нет, и про перспективы рабочей карьеры старшей сестры, и про свои собственные планы после окончания школы.

Чувствуя некоторую скованность от своего двусмысленного положения, Лена решила закруглиться. Она вдруг вспомнила про какое-то неотложное дело и засобиралась домой.

Чтобы проверить свои подозрения, Никонова попросила у старой учительницы монетку для таксофона и с замиранием сердца получила советские две копейки. Не веря окончательно в сказочное перемещение, Никонова решила отправиться туда же, на улицу Кирова, и повнимательней посмотреть на то, что вызвало у нее смутное беспокойство несколько часов назад.

Попрощались они с Ларисой Петровной по-доброму, и та как-то грустно сказала ей перед уходом:

— Жалко, Лидочка, что у вас с Вениамином ничего не получилось. Из вас бы вышла отличная пара.

И что же? Предчувствия Лену не обманули. То, на что она не обращала внимания в первый раз, прямо-таки лезло в глаза. Во-первых, универмаг назывался не "Молодежная мода", а "Юность". Во-вторых, вместо автомобильной стоянки у главпочтамта возвышался двухэтажный кинотеатр "Октябрь", а в-третьих, разительно отличался сквер у Вечного огня. Он был обсажен огромными деревьями, и за ним виднелась гранитная стена с какой-то надписью. Вот такие чудеса! Это если не обращать внимания на всякие мелочи, как то: красный флаг над зданием областной Думы, отсутствие обменных пунктов валюты и назойливой рекламы, изменение профилей магазинов и интерьеров некоторых зданий.

Вы спросите, как же это возможно, не замечать сразу таких перемен. Ну, во-первых, не все из нас и не каждую, надо заметить, неделю путешествуют в прошлое. Представьте, что нечто подобное произошло с вами. Причем, вас никто об этом заранее не предупредил. Вышли вы на улицу из квартиры, а там вместо криминально-недоразвитого капитализма вся страна увлеченно выполняет планы очередной пятилетки. Не слабо? Но я уверен, что многие из нас поначалу тоже не сразу это заметят. Подумаешь, если вместо рекламы "Сникерса" на красном полотнище начертано: "Решения двадцать такого-то съезда в жизнь!" Как мы не читали в прошлом коммунистических лозунгов, так сейчас не обращаем внимания на стенды с рекламой. Лично я их замечаю только потому, что их читают мои дети. Иными словами, изменения заметны, когда они ожидаемы. Во-вторых, день начался для Елены октябрьским утром, когда еще не очень— то рассвело, а в темноте, как известно, все кошки серы. Все еще сомневаетесь? Да вот элементарный тест на внимательность: многие горожане ежедневно бывают около оперного театра, но если вы спросите у них, сколько же колонн украшают его главный вход, то, скорее всего, лишь один из двадцати опрошенных ответит вам правильно.

Есть, конечно, и другие факторы, могущие свидетельствовать о том, что вы переместились во времени, например, средства массовой информации. Но радио и телевизор Никонова с утра не включала, чтобы не мешать спать дочери, а газет никогда не покупала. Много вы видели красивых женщин, читающих с утра газеты, если в них нет интересных статей, порекомендованных вчера подругой или заманчивых объявлений? Так что, не очень-то это и странно, что Елена не сразу заметила свое проникновение в прошлое.

Да и вообще, для истории тринадцать лет — не срок. Вот если бы мои герои очутились в другом городе, в чужой стране или, не дай Бог, не в своей эпохе, вот тогда-то это было бы для них "подарком" судьбы. Прямо как у Марка Твена или Булгакова, открываешь глаза с утра пораньше, а тебя какой-нибудь рыцарь или витязь копьецом тычит и спрашивает на староанглийском или старославянском: "Ты, смерд, чей будешь?"

Итак, Елена оказалась в недалеком прошлом. Она уже поняла, что на работу ей сегодня не надо, поскольку ее никто там не ждет. Поучиться в школе она тоже не может и не очень-то хочет. Затем ее взволновали два вопроса. Первый — где же она теперь живет. У родителей? Так вроде у них и так есть две дочери и еще одну — великовозрастную— они никак не ждут. Заявиться и сказать: "Здравствуйте, я ваша младшая дочь. Я прибыла из будущего, я буду у вас жить". Картина! Кино можно снимать. У мужа? Но Евгений Никонов — еще холостой человек и совсем не догадывается, что где-то по городу бродит его жена. Или будущая жена? Голова кругом, запутаться можно. Второй вопрос тоже непростой. Как это, не садясь ни в какую машину времени, она вдруг оказалась в прошлом. Нельзя же считать такой машиной времени трамвай 16-го маршрута, которым она добиралась до работы. Слишком уж там было тесно и толкотно. Не могли же все его пассажиры ехать на тринадцать лет назад. Вдобавок, Наташка ведь тоже взрослая и тоже из 95-го года, а ехала совсем другим трамваем. А кстати, где же Парамонова?

И тут ее хлопнули по плечу. Елена обернулась и увидела улыбающуюся подругу. Судя по ее довольному виду, все у нее было прекрасно.

— Слушай, Ленка, тут такие дела,— горячо зашептала Наталья, времена поменялись. Сейчас почему-то — восьмидесятые годы.

И она бестолково попыталась объяснить Елене то, о чем Никонова сама уже догадалась.

— Я даже скажу точнее, сейчас 82-й год,— уточнила Никонова. Ты не помнишь, что мы с тобой тогда делали.

Подруги занялись обсуждением сложившегося положения. Храбрая Парамонова решительно дала ответ Лене на все ее вопросы.

— В твоей квартире должен быть 95-й год.

— Значит, Жанна тоже попала сюда вместе с нами?

— А как же?— уверенно сказала Наталья.

— Но где же тогда живет Евгений? Или меня ждут дома два мужа, один — молодой, другой— старый?

Тут только до Парамоновой дошла вся сложность их положения.

— А ты не думаешь, что когда ты заявишься к себе, то шестнадцатилетняя Наталья Федоренко, пришедшая в данный момент из школы, может не пустить тебя на порог? Так и спросит: "Тетенька, вы кто такая? Что вам нужно?"— продолжала задавать вопросы Елена.— Как ты собираешься ей объяснять свое появление?

— А что же делать, не в гостиницу же идти?

— Понятно, что нет. Во-первых, мы— местные и нас там никто не поселит, во-вторых, там надо паспорта показывать, а после того, как ты его предъявишь, тобой сразу в милиции заинтересуются. Ты же его после замужества меняла, вот там и будет записано, что дата выдачи документа 1984 год, да еще вторая фотография, да штамп о разводе с необычной датой 93-й год. Объяснять замучишься.

— И что же ты предлагаешь?— спросила Парамонова.

— Не знаю. Но все равно надо ехать домой. Вдруг там — Жаннка. Я ведь ее не брошу.

— А мой Вадька?— задумалась Наталья.— Ну пошли.

И дамы решительно направились к трамвайной остановке.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

"Наталья"

— А, кстати, подруга, где твоя сумка "смерть Аэрофлоту!"? — спросила Никонова.

— О, это была эпопея, — развеселилась Наташа и принялась рассказывать о своих приключениях.

Оставшись одна после ухода Елены с Ларисой Петровной, Парамонова дождалась открытия магазина и была жестоко разочарована. Оказывается, вся эта огромная очередь стояла за простыми, кроличьими мужскими шапками. Обычными ушанками! И стоило толпиться? Убедившись, что ничего больше интересного не будет, Наталья зашла в универмаг. Она давно в нем не бывала, поскольку весь ширпотреб покупала или за "бугром", или у таких же челночниц, как она сама. И дешевле, и быстрее. Ознакомившись с ассортиментом, Парамонова была изумлена тем, что магазин, торгуя таким товаром, еще не разорился, и что находятся чудаки, которые покупают зачем-то эту голубую муть. Но еще больше она была удивлена, когда увидела, какими деньгами расплачивались покупатели в кассах. Это были советские деньги образца 61-го года! Только тут она почуяла какой-то подвох. А когда Наталья ознакомилась с ценниками, на которых кроме рублей были написаны еще и копейки, стало ясно, что это все происходит с ней в каком-то странном сне. Правда, непонятно было, как в этот сон попала Никонова, но об этом думать было некогда, поскольку Парамонова добралась до ювелирного отдела. Уровень цен ее поразил. Обручальные кольца в пределах сотни, вполне приличные сережки без особых выкрутасов стоили полтораста рублей, а в ее 95-м такие же тянули на все четыреста тысяч. Забыв обо всех своих сомнениях, Наташа занялась подсчетами. Через пять минут она уже знала, что ей надо делать. Сон или не сон — это было для нее уже безразлично, дух коммерции, дух наживы обуял ее. Правда, у нее не было советских денег, но зато при ней была ее сумка, набитая наимоднейшим импортным барахлом.

Сначала было трудно. Нельзя же было встать с саквояжем прямо у универмага, наверняка, прогонят или вызовут милицию. Советские порядки Парамонова помнила хорошо. Да и почем спрашивать за свои товары, решить было непросто. Ведь надо было и свои, и покупателей интересы соблюсти. Но, вспомнив опыт матери, работавшей продавщицей в магазине воинской части и не упускавшей возможности торгануть на стороне дефицитом, Наталья выбрала оптимальный план.

Она не стала предлагать свое барахло простым гражданам, рыскающим в поисках хороших товаров, она просто зашла в соседний с универмагом "Салон образцов одежды" и обратилась к продавцам. Двум молоденьким девушкам Наташа наплела какую-то байку про мужа — моряка загранплавания и показала пару вещей. Через несколько минут она оказалась в подсобке магазинчика, и почти весь персонал салона, окружив ее, интересовался ценами на предлагаемые ею вещи. В рассказанную историю продавщицы, может, и не поверили, но шмотки-то — вот они. Кое— что у Парамоновой купили. Аналогичная история произошла с ней и в магазине "Галстуки". А в кафе "Аленушка" Наташин муж, путешествующий по белу свету на теплоходе, дорос уже до должности стармеха. Потом были магазины: "Сорочки", "Сокол" и "Военная книга". Гарнизонный универмаг она пропустила по причине большого коллектива, а овощной — поскольку не хотела, чтобы ее импорт трогали грязными после корнеплодов руками. Перейдя на другую сторону улицы, она облагодетельствовала своими товарами кафе "Цыплята-табака", дирекцию магазина "Рыба", маленький коллектив "Пуговиц" и девочек из салона "Чародейка". Там ее выдуманный муж моряк стал уже первым помощником капитана и зачем-то полярником. Вдобавок, Наталья в парикмахерской заодно сплавила и свою огромную, но опустевшую к этому времени, сумку турецкого производства одной маникюрше, собиравшейся в круиз по Средиземному морю.

После этой эпопеи, занявшей у нее чуть не три часа, Парамонова вернулась в универмаг "Юность". Для начала она приобрела в отделе кожгалантереи маленькую дешевую сумочку, а потом, поднявшись на второй этаж, стала методично набивать ее ювелирными изделиями. За семнадцать изделий она отдала более двух тысяч честно заработанных рублей. Поскольку такая ее предприимчивость могла показаться окружающим несколько странной, ей пришлось обращаться к продавщице и кассиру с легким прибалтийским акцентом, который она научилась имитировать во время шоп-туров в Польшу. То ли нерусский акцент ей помог, то ли еще что-то, но в покупках ее никто не ограничивал. Правда, в магазине все же возникла легкая паника и устойчивый слух о том, что не иначе, как золото подорожает. А иначе зачем одна приезжая, супермодная дамочка в таком количестве скупает золотые изделия. Наверняка будет повышение цен.

Через два дня этот слух уже гулял по всему городу, и как результат, в октябре 1982 года ювелирные магазины области заметно перевыполнили месячный план.

— А зачем тебе столько золота?— удивилась Елена, выслушав рассказ подруги.

— Ну ты и наивняк. По нашим ценам моя сумка тянула на полтора — два "лимона", не больше. Так ты еще учти, чтобы все продать, надо было не меньше пяти дней просидеть на свежем воздухе, сама знаешь, что тряпье и обувь — не пирожки, каждый встречный не покупает. А это золото тянет "лимонов" на восемь— десять. Даже если скинуть немного, то шесть-то я точно за это золотишко получу. Триста процентов прибыли! Вот это да, вот это бизнес! За четыре комплекта нижнего белья— кольцо. А у нас надо штук пятнадцать продать, чтоб такое выручить.

— А ты уверена, что мы в ближайшее время вернемся назад? — спросила Никонова.

— А тебе так понравилось здесь, что ты решила остаться?

— Нет, но...

— Все равно нас когда-то вернут,— уверенно заявила Наташа. Во! Смотри — наш трамвай! Побежали!

— Если нас сюда кто-то забросил, то он нас и вернет, — убежденно заключила Парамонова на бегу.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

"Жанна"

Дома Елену ждала Жанна. Девочка была одета в какой-то странный спортивный костюм. На вопрос матери она капризно заявила:

— Ты сама спрятала куда-то одежду, а я в чем должна была в школу идти. И куда ты шкаф с моими учебниками дела?

— Какой шкаф?

— Книжный. У нас двух шкафов нет, кто-то унес. Если не ты с папочкой, то я не знаю

— кто.

Елена вошла в комнату, даже не разувшись. Действительно, двух шкафов не было, да и вообще, наметанным взглядом хозяйки квартиры она сразу определила, что мебель стоит немного не так, как она расставляла. Во второй комнате тоже изменений было больше, чем хотелось бы. Ей стало ясно, что это— жилище молодого Евгения Никонова. В шкафах были только вещи Жени и его родителей. Вдруг что-то переключилось внутри Елены. Какие-то забытые ощущения нахлынули откуда-то из глубин памяти, и она на мгновение вспомнила свою девичью влюбленность в молодого, умненького учителя истории. Как она с бьющимся сердцем ожидала его появления в классе, как стеснялась своей ученической формы, когда он внезапно проходил рядом, как звонила ему и молчала в телефонную трубку, когда он ушел из школы и стал преподавать в университете.

Так вот как он жил. Это, значит, его письменный стол, его шариковая ручка, которой он пишет, берет при этом ее в свою руку. А ей тогда так хотелось положить свою ладошку в его ладонь. А как ей хотелось тогда с ним целоваться. Даже снилось во сне. Такие сны были...

Среди папок в выдвижном ящике она увидела отрывной календарь на предстоящий 1983 год. Странная идея зародилась в ее мозгу. Наплевав на то, что она вмешивается в ход прошедших событий, Елена открыла календарь на страничке "Пятница, 30 декабря" и написала:

"Женечка, позвони 35-57-46 Лене".

— Что ты пишешь, мамочка?— послышалось сзади.

— Записку папе, чтобы он нас с тобой нашел,— ответила Елена, обернувшись к дочери и обняв ее.

— А просто сказать нельзя?

— Увы, нет.

— Ма, а ты, может, скажешь, где мой магнитофон?

— Твой "Панасоник"? — Лена улыбнулась.— Его, дочка, еще не сделали. Мы ведь не у себя дома.

— А у кого?— округлила глаза девочка.

— У бабушки Вали, у молодого папы...

И Елена, как умела, объяснила дочери историю их перемещения во времени. Для детей фантастика — та же реальность. Ничему не удивившись, Жанна сказала:

— Ну, так это значит, что у нас с тобой история типа, как в американском фильме "Назад в будущее"? Класс!! Завтра Нелльке Хамидуллиной расскажу — она от зависти треснет. Только мне надо какое-то доказательство путешествия предъявить,— решила практичная девочка.

— А ты думаешь завтра уже вернуться назад?

— А ты думаешь, мы здесь на долго? Ур-р-а! Значит, и в школу ходить не надо!— обрадовалась дочь.

— Почему?

И девочка рассказала матери о своем походе в школу.

Кое-как одевшись и прихватив с собой такую интересную "Кама — сутру", чтобы показать ее Хамидуллиной, Жанна пошла за новыми знаниями.

В раздевалке ее ожидала первая неожиданность. В спортивном костюме, кроме Жанны, никто не ходил. Все остальные девочки, независимо от возраста, как на подбор были одеты в коричневые платьица и черные фартуки, как героини старых выпусков "Ералаша". А на нее, пришедшую без такой формы, смотрели с удивлением. Неужели родную 9-ю школу сделали гимназией с единой формой одежды? Во, круто! Но почему же ее никто не предупредил.

Поднявшись на четвертый этаж, Жанна пошла к своему классу. Там ее ждало новое чудо. В кабинете не было ни одного знакомого лица. Все ребята — чужие. Сколько она не смотрела, но не увидела не только кого-то из своих одноклассников, но даже вообще кого — либо знакомого. Этих учеников Жанна никогда до этого не встречала. Словно она попала в чужую школу.

Постояв удивленная в дверях, Никонова-младшая спросила у сидевшего на ближней к ней парте пацана про то, кто здесь занимается. И неожиданно услышала, что именно ее класс. Тут зазвенел звонок, все бросились по своим местам, и ее парту у второго окна заняли двое мальчишек в синеньких форменных костюмчиках. Так что девочке пришлось выйти в коридор. Там Жанна надеялась увидеть свою классную руководительницу — Анну Сергеевну. Но в кабинет вошла совсем незнакомая учительница. В некоторых соседних классах она, правда, заметила знакомых учителей, но все они выглядели как-то странно.

Да, дела! Столько учеников и все чужие. Хотя до этого из кабинета химии, расположенного на том же четвертом этаже, вышла одна старшеклассница, которая почему-то показалась девочке знакомой. К этой девице обратился какой-то парень и громко спросил: "Лесневская, ты домашку по английскому сделала? Дай, я его сегодня дома спишу". Странно знакомой показалась Жанне и фамилия девушки и, особенно, ее голос, когда она ответила: "Хрунов, ты мне уже надоел своим списыванием, спроси у Василенко."

Теперь-то, после объяснения матери, все встало на свои места, и, вспомнив об этой встрече, Жанна сообщила Елене: "Так, значит, это я тебя сегодня в школе видела? Тогда ты, значит, еще в десятом классе училась? А я-то думаю, где я эту девочку видела, а оказывается, на твоих школьных фотографиях. Ну, ты, ма, клевой ученицей была, модненькой такой."

Лена не нашлась, что ответить на эту реплику, и тема школы была закрыта. Тем более, что Жанночке совсем не хотелось сообщать матери о своих дальнейших приключениях. О том, в частности, что, оставшись в одиночестве после звонка в коридоре и не зная, что делать, она от скуки продолжила чтение "Кама-сутры". Да так увлеклась, надо заметить, что была застигнута за этим занятием завучем школы Мариной Васильевной. Марина Васильевна тоже выглядела как-то не так, но узнаваемо. Сейчас— то Жанне стало ясно, что просто завуч была на тринадцать лет моложе, но тогда-то она этого не понимала. Учительница ее не признала, но отобрала сшивку и раскричалась, попутно выясняя, почему девочка пришла в школу без формы, отчего не на уроке, и в каком она классе учится. Когда Жанна попыталась объяснить ей, что не нашла ни своего класса, ни своей учительницы, Марина Васильевна крайне удивилась и сказала, что никакой Анны Сергеевны — преподавательницы начальных классов — в школе нет и никогда не было, так что девочке надо перестать врать. Предъявив пойманную ученицу во все третьи классы, завуч выяснила, что новоявленную школьницу никто не признает за свою, следовательно, она — чужая и ей нужно покинуть помещение школы. А то ходят тут чужие, а потом пальто из раздевалки пропадает. Косвенно обвиненная в воровстве, Жанна, усвоившая в школе 90-х годов права ребенка, обиделась и надерзила, узнав дополнительно в ответ, что она — паршивка, у которой на губах молоко не обсохло, и что ей надо не права качать, а быстро убираться, пока для нее милицию не вызвали.

Вот так и закончилось ее путешествие в школу прошлого. То, что она ничего нового сегодня не узнала, ее не волновало, а то, что отобрали недочитанную до конца "Кама-сутру"— огорчило.

Прогнав чужую девочку, Марина Васильевна удосужилась, наконец, заглянуть в отобранный журнал и ужаснулась тому, что читают современные третьеклассницы. В ближайшую субботу "Кама-сутра" была предъявлена на педсовете как разлагающая западная литература, которую какие-то чужие дети приносят в школу. Потом, рукопись из стола завуча исчезла и ходили слухи, что видели ее то ли у молодой физички в сумке, то ли в кабинете физруков.

— А пока, дочь моя, нам надо заняться уборкой,— предложила Елена.

— У-у-у.

— Ты что не понимаешь, что мы не можем оставить папе бардак. Ведь после нашего посещения все должно остаться так, как и раньше, как если бы нас здесь никогда не было. Иначе будущее может пойти совсем по — другому, вплоть до того, что ты не родишься, уговаривала мать.

— Так бы сразу и сказала, что это не просто уборка, а заметание следов,— обрадовалась дочь новой игре.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

"О неприятностях путешествия во времени"

Пока дамы заметали следы, мужчины шли по все той же улице Кирова, по мосту через реку Миасс. Гриша и Петрович молчали: то ли думали о своем, то ли прислушивались к нашему с Женькой разговору.

— А как в фантастической литературе описывают машину времени?— спрашивал у меня Никонов.

— По— разному. Кто в виде кресла, кто в виде комнаты. А в одном американском фильме представили в виде автомобиля, на котором надо было разогнаться до определенной скорости. На мой взгляд, это довольно удачная мысль: спрятать среди ста миллионов американских автомашин одну машину времени. Сейчас и у нас такой вариант пройдет. Столько развелось техники, что можно затеряться, не то, что раньше, когда все автомобили были только советского производства, подвергались жесточайшему учету, и всякий автовладелец был под пристальным взглядом милиции и завистливых соседей.

Вот пораскинь мозгами, ну как можно было спрятать машину времени в сталинские времена. Автомобиля тебе, если ты не бонза ВКП (б) или МГБ, не полагалось, жилплощадь куцая — коммуналка на десять— пятнадцать хозяев, другой недвижимости тоже нет. Вот если только отстроишь сам себе индивидуальную халупу, но при той паспортной системе, зорких и чутких органах товарища Берии это тоже не выручало. В любой момент могли придти голубопогонники и задать пару вопросов. Первый: "Это что за агрегат?", а второй: "Вам, гражданин, наше время не нравится, если вы в другие путешествовать взялись? От нас, гражданин, вы все равно не скроетесь!"

Есть и другие возможности. Сделать машину безобразно огромной, как заводской цех, набитый всяческим оборудованием, или совсем маленькой, как пилюля. Огромное, как ты знаешь, видится лишь на расстоянии, а маленькое удобно прятать в кармане, в сжатом кулаке, в желудке. А может, это у вас от водки, где брали такую?— пошутил я в конце своей длинной речи.— Я бы тоже такой выпил, вдруг бы попал в счастливые времена.

Но Женька был абсолютно серьезен:

— Да меня техническая часть мало интересует. Ты расскажи, как происходит сам принцип перемещения во времени. Мы же были все в разных местах, ни в какую машину времени не садились, в одну комнату не заходили, а оказались все в будущем?

— Самое нелепое в вашей истории, это ваша неподготовленность и ваша неосведомленность,— ответил я.— В книгах обычно путешествует либо сам изобретатель, либо кто-то, знающий принцип действия машины. Вы же — не пришей кобыле хвост! Абсолютно не подготовлены, ничего не знаете, и даже спросить вам не у кого. И я не специалист, так что, Женя, твой вопрос не по адресу. Это не я тебя перебрасывал из прошлого, и поэтому не знаю, как это происходит.

— И что, в научной фантастике ничего про это нет? Сам принцип не описан?

Я задумался и ответил:

— Ты знаешь, нет. Нигде, ни в одном романе, насколько я помню, описания способа перемещения нет. Там таким вещам внимание не уделяется, главное для автора — закинуть героя подальше и сбросить на его голову побольше невероятных приключений, как, например, битва с динозаврами, встреча с историческими личностями, изменение плохо удавшегося прошлого, спасение своих, ранее погибших возлюбленных и друзей, и всякое тому подобное. И что самое обидное, для всех литературных героев все это сходит безнаказанно. Ни одного из них никогда не поджидала неудача. Конечно, если речь идет о добронравном гражданине, а не о записном злодее. А , на мой взгляд, путешествие во времени сопряжено с массой всевозможных неприятностей и неожиданностей. Особенно, для таких неподготовленных людей как вы.

Представь, Евгений, что ты также без предупреждений попал бы в 17 век, в его начало, в так называемое "Смутное время". Начнем с элементарного: денег у тебя тогдашних нет, а если и есть с собой какие-то ценности, то ты не знаешь, чего же они в действительности стоят. Да что мне тебе объяснять, ты же историк!

Говоришь ты, в отличие от тогдашних жителей, чуть ли не на другом языке. Понять русских людей ты пожалуй сможешь, но за своего никак не сойдешь. Опять же за кого тебе себя выдавать? Если за крестьянина, так почему бродишь — беглый что ли? Если посадский, так где живешь, да какое ремесло знаешь? Историки, да еще советской школы, марксистско-ленинской выучки, тогда точно не нужны были.

С одной стороны, тебе, как профессионалу — историку, может быть, любопытно посмотреть на то, как тогда жили люди, но я боюсь ты немного успел бы увидеть. Зато у тебя были бы большие шансы окончить свои исследования на княжеской дыбе или в монастырском подземелье. Даже Петрович — слесарь— инструментальщик и, в какой-то мере, сантехник — вряд ли смог бы использовать с толком свои трудовые навыки. Куда он без современных станков и инструментов? Если только в подручные к кузнецу или шорнику. Солдаты? Да, в них тогда нужда была. Но вряд ли Гриша сумел бы без подготовки правильно обращаться с мечом, секирой или пищалью. Да и гибнуть за то, чтобы свергнуть Лжедмитрия и посадить на царство Василия Шуйского современному человеку покажется бессмысленным.

Также бесполезно было бы тебе, Евгений, выдавать себя за дворянина, купчину или иностранца. Зададут несколько вопросов, и сразу выяснится, что ты врешь, поскольку не знаешь ни их образа жизни, ни их географии, ни их законов, ни тогдашних порядков.

И потом, если ты только во времени переместишься, а не в пространстве, то окажешься в чистом поле. Города нашего тогда, как ты, Женя, знаешь, не было. Ермак Сибирь уже завоевал, но освоена она была еще плохо и использовалась в основном для ссылки политических противников. Урал тоже был практически безлюден. Только вдоль рек и на берегу озер располагались небольшие башкирские поселки, да летом могли забрести сюда кочевые предки казахов. Вот бы они обрадовались свежему незнакомому человеку в твоем лице. Скрутили бы тебя, как миленького, да свезли куда-нибудь в Хиву, да продали бы там на невольничьем рынке. Кто за тебя заступится, кому ты нужен? Ни ООН, ни прав человека тогда не было. Тоска!

А если вспомнить про такие мелочи, как отсутствие электричества, горячей ванны, больничных листов, общественного транспорта? Бр-р-р. Мрак! Так что, друзья мои, вам крупно повезло, что вы попали не в далекое прошлое, а в ближнее будущее. Жизнь изменилась, конечно, но не так, чтобы обухом по голове.

— Сразу видно литератора. Такую ты нам картину нарисовал. Но ты же еще и инженер, как же по-твоему можно организовать перемещение во времени?— продолжал атаковать Никонов.

— Тайна сия — великая есть. Вообще-то, в желтой прессе время от времени публикуются статейки, что якобы наши и американские ученые пытаются решить эту проблему, что где-то у одной мышки якобы сэкономили несколько секунд жизни, но, по-моему, это бред.

— Значит, проблема эта не разрешима?

— Ну почему же. Вас же кто-то сюда доставил.

Если точно определить, что такое время — физическую его суть, понять, как оно изменяется, то тогда, наверное, можно решить проблему и перемещения в нем одушевленных и неодушевленных предметов. Я могу высказать тебе только свои предположения.

— Ну, давай,— согласился Евгений.

— Ты про кривизну пространства слышал?

— Только то, что его считают кривым.

— Вот и я тоже. Что якобы пространство, где расположена наша вселенная, кривовато. Так я себе представляю это пространство в виде пружины. Представь себе вертикально стоящую спиральную пружину.

— Это типа диванной, что ли?

— Да.

— Представил.

— Путешествовать по ней можно либо честно: проходя виток за витком, как сделал бы это муравей, ползущий по пружине,— продолжил я объяснения,— или используя окружающее ее снаружи и находящееся внутри этой пружины гиперпространство. Блоха, которая умеет прыгать, а не только ползти, как ты догадываешься, запросто может перескакивать через отдельные сектора этих витков, если будет прыгать горизонтально, или пропускать целые витки пружины, если начнет скакать по вертикальной составляющей. Понятно?

— Да,— согласился Никонов.

— Так вот и мы, все человечество, ползем вверх по пружине времени, а где-то там, повыше нас на пару витков, какие-то блохи научились прыгать через гипервремя и приходят к нам в гости по мере надобности. Или сигают в будущее, если их туда пускают. Возможно, кстати, что все НЛО или какая-то часть из них и есть эти самые машины времени.

— Какие НЛО?— спросил Григорий, пытающийся тоже уяснить мои идеи.

— А, так вы не знаете? У вас же гласности еще нет. Вы же про неопознанные летающие предметы ничего еще не читали. Конечно, согласно марксистско-ленинской теории непознаваемой материи нет, и все летающие блюдца, согласно установкам КПСС,— это оптический обман зрения,— иронизировал я.

Но поскольку и этой моей иронии они тоже не поняли, мне пришлось им рассказать про все уфологические бедствия, которые обрушились на нашу страну с тех самых пор, когда про них стало можно писать в газетах и журналах.

— Так вот, сейчас и исчезновения некоторых людей и прилеты всяких инопланетян можно объяснить тем, что кто-то проникает к нам сквозь время или пространство.

— Это что, официальная версия?— спросил Женька.

— Побойся бога. Мы живем в свободной стране, и каждый может иметь свою точку зрения по любому вопросу,— отвечал я.— Это исключительно моя версия, да еще и придуманная специально для тебя и только что. Поскольку до сегодняшнего дня проблемы устройства Вселенной и возможности путешествия во времени меня не интересовали. Ты задал вопрос — я тебе ответил, как я себе это представляю, и что по этому поводу думаю. Может вся моя теория и выеденного яйца не стоит, и какой-нибудь ученый муж охотно над ней похихикает, но ,на мой взгляд, она ничуть не хуже всех остальных. Ведь и все те версии о строении Мира, что выдвигают различные многоумные академики, тоже ничем, кроме их научного авторитета, не подкреплены.

В этот момент мы вышли на площадь Революции и Петрович, удивленный увиденным, спросил:

— Это что за сборище?

Действительно, для моих спутников, привыкших в советское время к чистоте и пустынности на центральной площади, вид десятков плотно стоящих машин и толкающихся между ними нескольких тысяч горожан был непривычен.

— Это — городская ярмарка, самый дешевый универсам под открытым небом,— ответил я, после чего кратко рассказал своим спутникам об истории возникновения подобного торжища в центре города.

Через толпу мы добрались до памятника Ленину, и тут судьба нас всех развела. Первым откололся Петрович. Он встретил какую-то знакомую гражданку его же лет, которая увлекла его куда-то к зданию областной администрации. Мы, оставшись втроем, посмотрели, как собирают подписи граждан различные предвыборные объединения, особенно Грише приглянулся столик, где за автограф и паспортные данные давали сигареты. У него военного билета с собой, естественно, не оказалось, но я его выручил, и записался сочувствующим в какой-то блок. Получив сигареты, прапорщик подошел к другой группке, и ему тут же вручили какую-то листовку и вовлекли в дискуссию о либерально-демократической партии. Поскольку мне это было неинтересно— я никогда не спорю на улице на политические темы,— то, отведя Женьку немного в сторону, я стал рассказывать ему о том, как он вторично познакомился со своей Еленой.

— Ты тогда в армии служил.

— Я в армии?

— Ну да, по блату тебя устроили в политуправление местной воинской части, кем-то вроде помощника по комсомольским делам. Одним словом, помогать тому, кому делать нечего. Даром что ли ты преподаватель общественных наук?

И, поскольку служба у тебя "ответственная" и "трудная", ты почти каждую субботу шастал в увольнения. Во время одного из таких увольнений мы с тобой и встретили Елену. Как сейчас помню, едем в троллейбусе, никого не трогаем, пива взяли. И тут входит в салон миленькая мамзелька-студенточка. Я попробовал обратить на себя ее внимание, но она смотрела только на тебя. Ты был весь такой геройский, в серой шинели, с лычками. Я даже думал, что она из породы тех, кто любит военных, и хотел уже в ней разочароваться, но оказалась, что она — твоя бывшая ученица. Вы долго беседовали, и я подбил тебя взять у нее телефончик...

— И что дальше?— спросил Никонов.

— После выпитого пива мы стали звонить ей, но почему-то все время попадали не туда— номер забыли. И так бы все и сошло на нет, но вдруг на Новый год ты заявился ко мне в гости уже с Леной. Оказалось, что ее правильный телефон кто-то из нас записал в твой перекидной календарь...

Дальнейших подробностей этой истории мы с Никоновым выяснить не успели, поскольку меня окликнули.

— Сережа! Меньшов!

Я обернулся. Сзади стояли Катенька Иванова и Дина Ахметшина — телефонистки из нашей управленческой АТС, а также мои соседки по рабочему месту — наши комнаты в здании управления железной дороги располагались рядом.

— Ты деньги получил?— спросила Дина.

— Какие?

— Сегодня за июль зарплату дают, беги, получай, а то всем не хватит,— пояснила Катенька.

— А вы, значит, получили и уже транжирите?— спросил я.

— Что же на них молиться, что ли. Ты давай, Сережа, поспешай.

— А почему в октябре и за июль?— удивился Никонов.

— Что я тебе сейчас про неплатежи и задержки в зарплате объяснять буду,— прервал я его.

И добавил после паузы:

— Ладно, я сейчас быстро сбегаю на работу, а ты меня здесь подожди.

Честно заработанные деньги в последнее время давали редко, поэтому любая возможность их получить была праздником. Добравшись до своей любимой организации, располагавшейся тут же на площади, я, отстояв очередь, успел-таки получить зарплату. Потом меня задержал мой сменщик Дима Трофимов, в итоге, когда я, наконец, освободился и вернулся к памятнику Ильичу, то ни Никонова, ни Федоренко там уже не застал. Я не стал очень долго удивляться этому обстоятельству и, поскольку никаких дел в центре города у меня больше не имелось, решил вернуться домой.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

"Продолжение вчерашнего, или тринадцать лет спустя"

В квартире у меня царила тишина и покой: жена с работы еще не пришла, а сыновья, отучившись в школе, видимо, ушли куда-то по своим мальчишечьим делам. Выложив деньги из карманов и вентили из сумки, я решил, что неплохо бы зайти к Никонову и узнать, вернулся ли он домой и как его дела.

Возле подъезда друга мне опять попался на глаза синий шикарный автомобиль с антеннами на крыше. А в квартире Никонова я застал веселую компанию все в том же составе: Евгений, Степан Петрович, Григорий да еще к ним добавился новичок— молодой парень, которого они называли Стасиком. Его я узнал не сразу, и только через некоторое время вспомнил, что когда-то он был соседом Никонова по подъезду. Последний раз я встречал его лет восемь назад. Со слов Женьки, но не этого, двадцатитрехлетнего, а того, что сейчас пребывал в Уфе, я слышал, что Стасик этот вовремя подсуетился по комсомольской линии, создал молодежный центр инициатив и вскоре стал крутым бизнесменом. Естественно, что из своей халупы на первом этаже он съехал и то, что он сейчас пьет водку с этими горе— путешественниками, меня крайне удивило.

Мне налили без разговоров, хотя я и не просил.

— Оказывается, мы в будущее попали всем подъездом, все четыре квартиры,— пояснил мне причину появления нового действующего лица Никонов.

— А первый подъезд?

— Нет, там полно незнакомых. Одну из квартир, вообще, цыгане— беженцы из Молдавии снимают, их там человек пятнадцать, не меньше. В наше время их там точно не было,— ответил Евгений.

— Ну, вот теперь видны границы временной дыры — половина вашего дома,— сделал я заключение, выпив налитое.— Правда, я не могу сказать, чем это вам поможет.

— А мне, собственно говоря, здесь нравится,— поделился своими соображениями Стасик.— Счастливые времена! Я в 82-м году жил намного хуже. А сейчас, если деньги есть, жизнь прекрасна. Выпивка, какая хочешь, жратва — любая: и импортная, и наша. Девочек можно по телефону приглашать, и делают они все, что захочешь.

— Так это ты из пятой квартиры, где с утра музыка гремела и к тебе какая-то деваха ломилась?— спросил я.

— Точно,— согласился он, улыбаясь.— Классная девочка была, но дорогая.

— Сколько сейчас это удовольствие стоит?— поинтересовался я.

— Эта — двести. Двести тысяч за час,— ответил Станислав, не упомянув, однако, что гостья пробыла у него три часа.

— Двести тысяч за б...ь?— изумился Петрович.— Едрена вошь! Всю мою теперешнюю пенсию за одну шлюху?

— Раньше можно было и подешевле найти,— меланхолично заметил Гриша, снова разливая водку уже по всем стаканам.— За трояк — на вокзале, за двадцать пять — приличную бабу, за полтинник— принцессу.

— Спрос рождает предложение. И сейчас за пузырь можно синявку какую-нибудь снять, но зачем мне "три пера"? Я вот пригласил профессионалку, это и здоровью не угрожает и организму полезно. Я ведь теперь холостой.

— Двести тысяч за проститутку,— продолжал вздыхать Петрович.

— Это еще под вопросом, холост ты или нет,— сказал Женька.— Может быть, что в этом 95-м ты уже женатый отец семейства. Похоже, он неплохо усвоил уроки перемещения во времени.

— Ну уж, нет, мне и одному неплохо.

— Это тебе сейчас хорошо, девочку поимел, пожрал вкусно, водки хорошей выпил,— Женька показал на стоявшую на столе бутылку "Абсолюта".— А ты уверен, что это — все твое? А что если придет настоящий хозяин квартиры? Ты ведь сейчас в этом доме не живешь.

Евгений поглядел на меня в поисках поддержки его слов.

— А бог знает, кто в 5-й квартире живет,— пояснил я. Раза два я видел, какие-то парни с коробками приезжали. Так и то это летом было. Но насколько я знаю, ты, Стасик, в наше время — бизнесмен. Следовательно, с долгами, если тебя застукают пожирающим чужую черную икру, ты рассчитаешься. Так что живи полной жизнью, авось, обойдется.

Настроение у Фигурнова после моей реплики стало менее радостным, на душе заскребли кошки. Однако то, что надписи в календаре были сделаны его рукой, а деньги на красивую жизнь он нашел в личном тайнике, который сам оборудовал на кухне, как только получил эту квартиру, его немого успокоило. Вряд ли новые хозяева там же хранили свои сбережения. Так что Станислав перестал беспокоиться и, обдумав все, предложил выпить.

Предложение его поддержали и опорожнили стаканы, закусывая Женькиными огурчиками и Стасиковой импортной колбасой.

— Двести тысяч,— никак не мог успокоиться впечатлительный Смолянинов,— а меня какая-то фирма "Олимп-инвест" на девятьсот тысяч нагрела,— пожаловался он.— Большие проценты обещали...

— Когда это ты, Степан Петрович, успел прогореть?— искренне удивился я.— Ты ведь полного дня здесь не провел?

— Встретил я на площади сватью свою, она мне и сказала, пояснил слесарь.

— Так это она тебя на ярмарке перехватила?— спросил Никонов.

— Ну да. Увидела и говорит, пойдем, дескать, Степан, к администрации, там наши собираются. Какие "наши", спрашиваю. Она и говорит, что наши — это обиженные вкладчики.

— Обманутые,— поправил я.

— Точно, обманутые. Вот мне интересно стало, пошел я с ней к администрации — это облисполком наш,— пояснил Петрович для своих партнеров по путешествию.— Там стоит несколько десятков человек, чего-то ждут. Хорошо Мария знает... Это сватью мою Марией зовут. Нашла она меня в каком-то списке, смотрю и вправду моя фамилия и понесенный ущерб — девятьсот тысяч рублей. А у сватьи, так и вообще,— миллион. Положили, как будто, мы их под проценты, чтоб, значит, поболее стало, а эти бизнесмены — сволочи с последними нашими деньгами скрылись. А заправлял фирмой какой-то Фигурнов, такие вот дела.

Стасика бросило в холодный пот. Слава богу, он жил в этом подъезде совсем недавно и никто из сидящих с ним соседей не подозревал, что Петрович назвал его фамилию. Вообще-то, этот мошенник мог оказаться и просто однофамильцем, но в письменном столе своей шикарной квартиры Станислав видел какие-то старые кассовые ордера, и в них тоже фигурировала фирма "Олимп-инвест".

— Давайте выпьем,— предложил он, чтобы скрыть свое волнение.

Возражать никто не стал.

— Интересно, а когда мы назад?— спросил Григорий, закусывая огурчиком.

— А тебе тоже сегодняшнее время не нравится?— спросил у него Фигурнов.

— А чего в нем хорошего. Раньше тем, кто в армии служил и честь, и почет были, и деньги неплохие платили. А сейчас...

Прапорщик обреченно махнул рукой.

— Встретил я бывшего сослуживца на рынке, так он сейчас радиодеталями торгует и имеет больше, чем ,если бы продолжал служить,— продолжил он.— Так и эту мизерную зарплату задерживают, пайковые не выплачивают, квартир не дают, с чеченами разобраться тоже не дают, да еще и НАТО в наш огород лезет.

— Это что, тоже тебе твой приятель рассказал?— искренне удивился я тому объему информации, которую получил от сослуживца Гриша за несколько минут разговора.

— Нет, это мне уже на площади растолковали. У меня и прокламация есть.

Из кармана Федоренко извлек смятый листок и аккуратно его развернул.

— Вот пункт 12 программы: "Сильная армия, сильная милиция и КГБ— гарантия стабильности общества, безопасности граждан и государства", — зачитал он.— Если до выборов здесь проживу, буду за него, за Жириновского, голосовать. Он один за армию заступается.

— Иди ты со своим сыном юриста,— возмутился Петрович.— Коммунистов надо вертать. При них я был уважаемый человек — пролетарий, гегемон! А сейчас — люпен.

— Люмпен, — поправил Евгений.

— Ну да,— согласился слесарь.— Я бы при них и пенсию вовремя получал, и на заводе неплохо мог бы подзаработать.

Мне стало весело от того, как быстро путешественники во времени определились в своих политических симпатиях. Но вид у них у всех был абсолютно серьезный, и я спрятал свою усмешку.

Разговор зашел о политике. Почему-то в последнее время эта тема становится превалирующей во всех мужских компаниях, собравшихся выпить. С чего бы не начинали разговор: с женщин ли, со спортивной темы, с бизнеса — все потом как-то само собой упирается в политику. Говорили в основном Смолянинов и Федоренко. Крыли правительство и нынешнюю жизнь, считая себя обманутыми. Женька и Стасик новые порядки защищали. Чтобы примирить политических противников, я разлил по стаканам остатки водки и предложил выпить.

Опять никто не стал возражать, а Петрович даже сказал тост:

— Если наши на выборах президента и в думу победят, мы всех этих бизнесменов к ногтю и ...

Он выразительно надавил ногтем указательного пальца на стол, как будто давил таракана.

— Это — точно,— согласился с ним Гриша.

— Ну, вот опять,— скорчил гримасу Станислав.— Все бы вам меня вешать. Не успеете, я смоюсь раньше.

Женька одновременно с этим радостно рассмеялся. Я не понял, почему агрессивность Степана Петровича вызвала у друга такое веселье, и Евгений мне пояснил:

— Вчера, то есть в 1982 году, мы также сидели за этим столом, и Петрович с Григорием ругали советские порядки.

— Тогда все это делали, -согласился я.

— И Петрович обещал Стаське, что когда коммунистов свергнут, его, как активного комсомольца, повесят на фонаре.

И все расхохотались над этим точным замечанием историка.

Потом все, наконец, выпили, и разговор пошел на менее кровожадные темы.

— Так скажи нам, Серега,— обратился ко мне Федоренко.— Когда жить лучше: сейчас или раньше.

— У-у-у. Ну ты, Григорий Иваныч, и вопрос задаешь. С разбегу и не ответишь. Раньше была уверенность в завтрашнем дне, вера в конечную справедливость, дефицит колбасы и масса всяких талонов: и на мыло, и на водку, и на сахар.

— Это как?— удивился Смолянинов.— У нас только мясо и масло по карточкам.

— Так это только самое начало,— отвечал я.— Вас еще ждет масса интересных открытий и событий. Многое вам еще предстоит узнать и изведать. Да вы, мужики, не переживайте по поводу того, стоит ли вам возвращаться назад в прошлое или нет. Конечно, надо возвращаться. До 95-го года вы все доживете, а вычеркивать тринадцать лет из своей жизни ради того, чтобы уже сейчас начать хлебать нынешнее лихо, я вам не советую.

А про теперешнее время одно могу сказать: в отличие от вашего 82-го года сейчас есть все. Все можно найти и достать, все продается и покупается: колбаса, сахар, мыло, должности, закон, свобода, любовь.

— Так и раньше все можно было купить: и милицию, и начальство, и колбасу с черного входа,— возразил мне Станислав.

— Пожалуй, да. Только не все об этом знали,— согласился я. И не у всех в этом была нужда. Да и есть то, что нельзя купить — веру. Поверить во что-то — можно, разувериться в чем-либо — тоже возможно, но за деньги это чувство не купишь. И счастливые времена, про которые ты, Стас, говоришь, наступают именно тогда, когда мы верим в свое лучшее будущее. Вот Петровича обидели нынешние власти и хапуги предприниматели, и ему сразу захотелось старых порядков, несмотря на все их недостатки. Ему тогда было хорошо, и те времена для него — благословенные. И сейчас таких, как он, много. А у тебя, Стас, сейчас -полный порядок. Тебе кажется, что полный карман денег, шикарные девочки и автомобили, жратва и выпивка будут у тебя всегда. Именно поэтому ты и считаешь, что счастлив. Так что главное для счастья — вера, что все будет хорошо. А с верой нынче тяжело. Потеряли мы веру в добро, в справедливость и в человека. Вот самая грустная утрата на мой взгляд. Все можно найти, все можно достать, все можно купить, а поверить вновь — невозможно.

— Э-э-э, а та девочка, что ко мне приходила, ее Верой звали. А ты говоришь Веру купить нельзя,— схохмил Стаська.

Все заулыбались, и в ход пошли анекдоты.

Так всегда бывает в мужской компании, если устанут обсуждать женщин, разглагольствуют о политике. Надоест спор на политические темы — травят анекдоты, а от анекдотов, особенно, если они на тему: "Вернулся муж из командировки...", можно снова возвращаться к женщинам.

Похохотав над очередной байкой, рассказанной прапорщиком, гости Никонова почувствовали какую-то незавершенность. Хотелось еще немного добавить, но все спиртное уже кончилось. Петрович и Гриша настолько выразительно смотрели на Стасика, как оказалось ныне самого состоятельного, что тот все понял и, сказав, что пороется у себя в холодильнике, может, там что-то еще завалялось, удалился.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

"Мордобой"

Фигурнов открыл входную дверь и вошел в квартиру. На кухне горел свет. Стасик крайне удивился этому обстоятельству. Неужели это он забыл его выключить, прежде чем поднялся в гости к Евгению? Но не успел он сделать и двух шагов по коридору, как оттуда вышли двое крепких парней, одетых в кожаные куртки.

"Хозяева пришли",— подумал молодой человек.— "Что я им скажу?.."

Один из парней, тот, что был в коричневой кожанке, нехорошо осклабился, и Стасик ощутил холодок страха где-то внизу живота. Спрашивать его ни о чем не стали, но предчувствие Фигурнова не обмануло — после удара, нанесенного улыбающимся бугаем, только закрытая входная дверь помешала ему выпасть в коридор.

— Явился, козел,— поздоровался с ним другой, одетый в черную куртку.

Стасик сидел у порога, опираясь спиной о дверь, вытирал кровь, бегущую из разбитой губы, и судорожно соображал, что он может сказать в свое оправдание.

— А я-то думал, Фигура, что ты давно где-нибудь в "забугорье" прячешься, а ты еще здесь, на секретной хате, отираешься.

"Фигура? Может это кличка, производная от моей фамилии? Наверное, эти парни меня знают. Но кто они такие, в 82-м я их точно не встречал",— соображал Стасик.

— Ну что молчишь, ты скажи, где деньги, и мы тебя, может быть, простим. Отсидишь свое и лет через десять выйдешь,— продолжал черный. Видимо, он был за главного.

"Милиция что ли, если сроком грозят? Но квартира, говорят, моя. Неужели в 95-м органы так допросы ведут? Нет, похоже, это — бандиты какие-то," — размышлял Фигурнов.

— Ребята, вы кто?— спросил он.

— — Ты что, Фигура, совсем заелся? Не узнаешь Тюленя и меня? Тюлень, дяденька нас с тобой не узнает. Когда он нуждался в твоих услугах, он тебя знал, а теперь вдруг забыл. Может ты ему прочистишь мозги, чтобы к нему память вернулась?

Коричневый зловеще улыбнулся и шагнул вперед.

— Караул, убивают!— негромко крикнул Фигурнов, закрывая лицо руками.

Тюлень не очень сильно пнул его в солнечное сплетение. Недостаток воздуха и резкая боль заставили Станислава умолкнуть.

— Тащи его в комнату, а то соседи услышат,— скомандовал старший бандит.

В школьном саду сгустились сумерки. Маленький костерок не ярко освещал трех граждан, сидевших на тарных ящиках. Такой же ящик, перевернутый дном вверх, служил им столом. На нем стояла бутылка дешевого портвейна, а на подстеленном клочке газеты лежала буханка дешевого серого хлеба. Три пустых бутылки лежали под ближним кустом.

— Что ты этот "Агдам" взял, "Кавказ"— лучше и крепче,— ворчал пожилой мужик.

Болт жадно глотнул полстакана портвейна и закусил отломанным от буханки хлебом. Он отодвинул стакан на середину, давая понять, что посуда свободна, и тут обратил внимание на то, что его собутыльники: престарелый Иван и длинный Руслан, замолкли и смотрят ему за спину.

Генка обернулся и увидел двух мужчин, одетых в одинаковые голубоватые куртки.

— Болт, можно тебя на минуточку?— сказал тот, что стоял поближе.

Шохин удивился, что кто-то здесь знает его кличку.

— Какого хрена тебе надо?— спросил он у незнакомца сурово.

После употребления алкоголя он порой чувствовал некоторую сердитость.

— Поговорить надо.

— Тебе надо, ты и разговаривай, а я делом занят,— ответил Шохин, отвернувшись и показывая Руслану, чтобы тот наливал.

С собутыльниками Генка познакомился часа два назад у винного отдела магазина. Увидев дату на газете, Шохин на всякий случай переспросил у старушки, какой же год на дворе. И, получив в ответ все тот же — 82-й, решил перепровериться на квартире Фигурнова, позвонив по знакомым телефонам. Но, вернувшись, он с удивлением убедился, что никого телефона в квартире нет, и даже проводка не проведена — похоже, он, действительно, попал в прошлое. Осознав это, Шохин крайне огорчился. Ничего хорошего в этом он для себя не видел, мало того, что здесь он — никто, так еще и денег нет. В 95-м он был членом братвы, уважаемым человеком, которого, если не очень-то любила, так, по крайней мере, боялась всякая шваль. Здесь же он был один, без верных корешей, без машины, без известных и влиятельных покровителей.

Для начала надо было добыть денег, и Генка, обыскав всю имевшуюся в квартире мебель и одежду, наскреб в общей сложности "огромную" сумму — один рубль сорок шесть копеек. То ли этот жлоб Фигурнов был беден, как церковная мышь, то ли уже тогда умел ловко прятать свои сбережения. Вспомнив, что раньше звонили с помощью двухкопеечных монет, Шохин заранее приготовил все двушки и вышел на улицу.

Все попытки набрать номера на 53 и 60 не удавались — в трубке сразу раздавались короткие гудки. Откуда Генке было знать, что в 82-м году в городе АТС с такими номерами еще не было. А вот Люськин телефон на Северо-западе отозвался. Но, впрочем, толку от этого было мало. Сердитый голос матери его подруги сообщил, что девочка в школе. Но потом, заподозрив, что голос звонившего несколько грубоват для сверстника ее дочери, мамаша стала строго спрашивать, кто он такой и зачем ему понадобилась девочка. Ничего не объясняя, Генка повесил трубку таксофона. Осталось одно — пойти и напиться, благо, магазин скоро должен был открыться. Поскольку денег было мало, а желание — велико, то Генка еще раз наведался на квартиру Фигурнова и довольно скоро нашел еще один источник дохода — ручные часы Станислава, мирно тикавшие на буфете. За них грузчик магазина Серега дал ему пузырь водяры и пузырь вина. Тогда-то к Болту и подошли два хмыря: дядя Ваня и Руслан со скромной просьбой занять им двадцать копеек. В другие времена Генка бы послал их подальше и, если они не очень быстро поспешили бы туда, он пинками ускорил бы их движение, но сейчас он почувствовал такую тоску и одиночество, что не стал поступать так жестоко. Вместо этого Шохин вступил с ними в переговоры. Результатом беседы стал консенсус о том, что истина — в вине. Отдав партнерам оставшиеся рубль сорок, Генка доверил им выбор закусок и покупку дополнительного горючего. Через две минуты они принесли еще две "шаровки" вина, булку хлеба и два плавленых сырка "Дружба" по пятнадцать копеек штука.

Тащить новых знакомых на хату Фигурнова Генка не рискнул и поэтому согласился на их вариант: расположиться отдохнуть в запущенном школьном саду. Там и в самом деле было неплохо: имелась уже и "мебель" из дощатых ящиков, и "посуда"— повешенный на веточку стакан со следами высохшего на дне вина. Рядом виднелось потухшее кострище, очевидно, место это не раз служило местом распития спиртных напитков. Брезгливый Шохин прежде, чем воспользоваться стаканом, ополоснул его небольшим количеством водки, что вызвало легкое неудовольствие у его собутыльников, но то, что Генка был главным спонсором мероприятия, заставило их смириться с потерей части драгоценной жидкости.

После распитой водки боль в голове у Генки прошла, но в душе поселилась досада на гнусных сотрапезников и злость. Генку раздражало, что он попал в какое-то глупое прошлое и вместо того, чтобы сегодня вечером сходить с Люськой в кабак, а потом переспать с ней, вынужден пить дерьмовый портвейн в компании каких-то алкашей. Говорить с новыми знакомцами было не о чем. Шохин пытался рассказать им о том, что с ним произошло, но Иван с Русланом, хотя и согласно кивали головами, однако, по всему видно было, не очень-то верили, а поддакивали исключительно по причине большого материального вклада Геннадия в пьянку. Вдруг вспомнилось, что в 82-м ему было тринадцать и он жил тогда в городе — спутнике Челябинска — Копейске. Отец Генки к тому времени уже умер, и мать, работавшая на заводе пластмасс, привела домой дядю Володю, которого надо было звать папой. В душе поднялась волна ненависти к этому самому "папе" Володе, появилось желание поехать в родной город и малость поучить отчима, отомстить ему за все свои обиды и унижения. Вот он сейчас допьет вино и точно пойдет мочить "заботливого папочку". И, естественно, что нарисовавшиеся в этот момент за его спиной пижоны в голубых куртках, не вызвали у него никаких симпатий. Особенно раздражало то, что они обращались к нему не по имени, а по кличке.

— Шохин, не дури, вставай, дело есть,— продолжал настаивать второй из вновь пришедших.

— Дело?— спросил Генка.

Он встал и, насупившись, пошел к мужчинам. Весь вид его выражал агрессию. Болт был здоровее любого из них и к тому же владел приемами восточных единоборств, так что надеялся справиться с ними за пару минут.

От первого удара ногой стоявший впереди едва успел увернуться. Пятка Шохина просвистела в трех сантиметрах от его носа. Второй удар должен был попасть в цель, но в руках у парня сверкнула молния и Генка, пораженный электрическим разрядом в несколько десятков киловольт, как подкошенный, упал на землю.

— Вы за что человека убили?— испуганно спросил пожилой Иван.

-Жив он,— ответил стоявший сзади и не принимавший участия в драке,— без сознания просто.

— Валите отсюда!— скомандовал другой.— Пока я вас в "трезвяк" не сдал.

В его руках еще раз сверкнула молния.

— А, так вы из ментовки, так бы сразу и сказали.

Алкаши спорить не стали и посчитали за лучшее удалиться. Долговязый Руслан не забыл прихватить недопитую бутылку. Из кустов они видели, как эти двое подхватили Генку под руки и потащили куда-то по Колхозной улице.

— Хорошо тебе сидеть, козел? — спросил бандит в черной куртке у Стасика после того, как они привязали его к креслу.

Фигурнов уже отдышался после удара и тихо спросил:

— Ребята, вам что надо?

— Деньги, Фигура. Деньги!

— Так возьмите,— решил пожертвовать благосостоянием Станислав, поняв, что суровые мальчики совсем не намерены шутить.

— Где?— спросил Тюлень.

Стасик на секунду задумался и честно сказал, где находится тайник, добавив в конце своего признания, что часть денег он потратил сегодня.

Парни удалились и, пока их не было, Фигурнов пришел к выводу, что его будущее, в общем-то, не такое уж счастливое. Мордобой, устроенный ему этими неизвестно откуда взявшимися крепышами, привел его в некоторое замешательство, и ему почему-то страстно захотелось вернуться в свое безопасное прошлое. Но как это можно было сделать, он не знал.

Бандиты вернулись в комнату, улыбаясь. Но улыбки эти были отнюдь не благожелательны. Старший, тот что в черной куртке, подошел к Стасику и, продолжая улыбаться, сильно ударил его по лицу пачкой денег. Две или три пятидесятитысячные купюры при этом вырвались из его рук и тихо спланировали на ковер. Драчун совершенно не обратил на это внимания, видимо, такая мелочь его не интересовала.

— Тюлень, эта скотина шутить изволит,— сказал он, обращаясь к своему коллеге, показывая деньгами на Фигурнова.— Он, видишь ли, сегодня немножко потратился, а то, что осталось, предложил нам.

— Где деньги, сука!— перешел он на крик.— Ты что за сегодняшний день четыре с половиной миллиарда потратил? Где в этом задрипанном городе можно такие бабки за несколько часов промотать? Где "зелень", б...ь?

Дальше он с минуту грязно ругался и лупил Фигурнова по лицу пачкой денег.

Сумма, запрашиваемая бандитами, крайне удивила Стасика. Только сегодня попавший в 1995 год из далекого застойного времени он считал, что миллиардными величинами оперирует исключительно государство. И потом ему абсолютно не хотелось отвечать за дела, о которых он ничего не знал.

Однако молчание Станислава допрашивающим было понято неправильно. Тот решил, что Фигурнов просто не хочет говорить и, устав бестолку размахивать купюрами, уселся на стул и стал думать, как развязать язык упорного бизнесмена.

— Корень, можно я ему врежу?— спросил ожидавший своей очереди второй бандит.

— Подожди. Успеешь. А то еще убьешь его раньше, чем он сознается. Кстати, Тюлень, а тебя ничего не смущает в сегодняшней нашей встрече с этим чмо?

Подчиненный посмотрел на Фигурнова и высказал мысль, которая его терзала с тех пор, как он вытащил бизнесмена из полутемного коридора в ярко освещенную комнату и привязал его к креслу:

— Он выглядит как-то молодо. Я бы подумал, что он — мой ровесник.

— Ну в Европе это — не проблема. Какие-нибудь процедуры по омолаживанию проходил. На наши с тобой денежки, гнида! Меня другое смущает. Во — первых, куда эта вонючка нашего Болтика дела?

— Где Болт, козел?— задал он вопрос уже Фигурнову.

Тот уже устал от собственной неосведомленности и ответил:

— Какой болт? Не брал я ни болта вашего, ни гайки.

— Опять острит. Тюлень,— кивнул головой в направлении привязанного Корень.

Подчиненный понял его с полуслова и с размаху пнул Станислава под коленную чашечку.

— Где Генка?— переспросил Тюленин.

Когда боль немного отпустила, морщась, Фигурнов сказал:

— Не знаю никакого Генки. Я с утра здесь и никого не видел. Звонили в полдень, спрашивали какого-то Болта, но я его не видел.

— Это я звонил,— подтвердил коричневый.— Значит, это ты, сука, мне по телефону хамил?

И он пнул по другой коленке.

— Интересно. Допустим,— продолжил Корень.— А почему, кто бы мне объяснил, этот хорек пришел в одной рубашке, раздетый совсем? На улице-то холодно. Снег с утра шел. У тебя что — машина на улице? Синий микроавтобус — твой?

— Нет у меня машины.

Стасик хотел добавить, что не только автобуса, но и старенького "Запорожца", но ноги очень болели, и он решил не говорить ничего, что могло бы раздразнить бандитов.

— Я к соседу на огонек заходил. В седьмую квартиру.

— Что делал?

— Ничего, лясы точили. Водку пили. Я обещал им еще бутылку принести.

— Перебьются. Твои соседи — шваль!

Тут в дверь зазвонили.

Тюлень вышел в коридор и открыл дверь. Минуты через две он вернулся и доложил:

— Какой-то старичок приходил, этого сучару спрашивал. Я ему объяснил, что к Стасику неожиданно пришли друзья, и он очень занят.

Фигурнов понял, что надеяться больше не на что, и окончательно упал духом. Особенно его допекало то, что он был не в курсе дел, о которых его спрашивали незваные гости. Подвиг молодогвардейцев, не выдававших товарищей, был, по его мнению, красив только на страницах книги. Сейчас комсомольский вожак передового стройтреста был готов и заложить кого угодно, и рассказать самые секретные тайны, лишь бы его не били. Но, увы, он не знал ничего из того, что интересовало налетчиков.

— Ладно, Тюлень, ищи утюг, займемся классикой. Когда паленым запахнет, он нам все скажет.

Зачем бандитам утюг, Стасик не понял. В 82-м фильма "Воры в законе" еще не было, и о том, что гладить собираются его, он по наивности не догадывался.

Минуты через три коричневый вернулся в комнату, держа в руках электрощипцы для завивки волос.

— Нет ни хрена утюга. Только электросамовар или вот плойка. Я попробовал, работает, может, ею будем прижигать? А то в задницу просто вставим?

Черный поморщился и сказал:

— Хорошо. Только включи телевизор погромче, чтобы его криков не было слышно.

Нехорошие подозрения зароились в голове Фигурнова. А главный бандит, услышав музыку, неожиданно произнес:

— О, как скрипочка играет!

— Чего хорошего-то? Пиликанье сплошное,— удивился его напарник.

— Ни хрена ты не понимаешь, Тюлень. Я семь лет в музыкалку ходил, как раз по классу скрипки. Семь лет маялся. Все мамаша: "Учись, сынок, в жизни пригодится." Ребята в футбол играют, а я смычком туда-сюда. Друзья подросли, с девочкам на скамейке сидят, юбки им задирают, а я, как проклятый, упражнения вжик— вжик. Потом демократия началась, друзья подались кто в бизнес, кто в рэкет, а я все футляр ношу. Терпел, терпел — надоело. Оставалось только выпускные экзамены сдать, причем, одновременно, и в обычной школе, и в музыкалке. А я думаю: "Чего ради?" Не пошел в музыкалку на экзамен — мать в слезы. А я взял скрипочку и об стену ее, только гриф в руке остался. "Все!"— говорю.— "Надоело! Тебе эта музыка нужна, ты ее и играй, а я чтоб больше о скрипке не слышал. Среднюю школу, так и быть, кончу, а на музыку — ни ногой." Получил аттестат и сразу устроился в киоск к Скобликову, а затем с его помощью в братву попал.

— Какой Скобликов? Валька?— удивленно спросил Фигурнов.

— Валентин Сергеевич, козел! А как ты думаешь, мы эту явку твою узнали? Шеф вспомнил, что у тебя здесь когда-то лежбище было.

Стасик от удивления открыл рот. "Вот так друг!"— только и произнес он.

— Когда дело идет о миллионе зелененьких долларов, нет ни друзей, ни приятелей, только партнеры и конкуренты,— расфилософствовался Корень.— Ну что там — нагрелось? Приступай, Тюлень.

Мордоворот в коричневой куртке взял в руки плойку и подошел к Фигурнову...

По телевизору начали показывать "Новости".

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

"Возвращение на круги своя"

— Да, когда дело идет о выпивке, с этими "делаварами" каши не сваришь,— произнес Гриша, выслушав сообщение Смолянинова о том, что Стасик принимает каких-то гостей и выпивки больше не будет.

Мужикам стало грустно. Я же, в отличие от Федоренко и Петровича, отнесся к этому абсолютно индифферентно — у меня никогда не бывает желания добавлять до бесконечности.

— Телевизор, что ли, посмотреть,— вслух подумал Никонов.— Не знаешь, Серега, что там показывать будут?— спросил он у меня.

Взглянув на часы: было почти шесть часов, я сказал, что по первой программе сейчас будут сообщать новости, а по коммерческим начнутся мультики или всякая рекламная чушь.

В этот момент в прихожей зазвонил телефон. Никонов вышел в прихожую, снял трубку и потом громко крикнул:

— Серега, тебя дама какая-то!

— Дама?— удивился я, принимая от него трубку.— Кто же это знает, что я сижу у тебя?

Звонила жена. Просила, чтобы я немедленно шел домой. Желание любимой женщины — закон для настоящего мужчины, и я, безропотно одевшись, откланялся, оставив путешественников во времени одних.

Выйдя из грязного подъезда, я с удовольствием вдохнул свежего воздуха. С момента вхождения в рынок многие промышленные предприятия резко сократили объемы производства и, как следствие, воздух в городе стал значительно чище. Постояв пару минут, чтобы придти в себя после выпитого, я уж было собрался идти домой, как из-за Женькиного дома надрывно заорала противоугонная сигнализация. За спиной раздался шум, я обернулся и увидел, как из квартиры номер 5 выскочили два парня, видимо, гости Стасика, и помчались в темноту на призывный звук сирены. Я ,не спеша, пересек двор и остановился возле своего подъезда. Обернувшись, я поглядел на Женькин дом. И именно в этот момент откуда-то из низких туч пробился голубоватый, конусообразный луч, как будто висящий в небе прожектор синим светом посветил на землю. Луч уперся в крышу злополучного дома, причем, освещенным оказался только второй подъезд. А через несколько секунд прожектор погас , и в квартире Федоренко в обоих окнах, выходящих во двор, загорелся свет, а у Никонова на кухне погас.

Мне стало интересно, и я с любопытством стал смотреть, что же будет дальше. А дальше я увидел двух парней — приятелей Станислава-, идущих откуда-то из-за дома, оживленно и громко беседующих. Из реплик, если отбросить ругань, я понял, что вора они не догнали — тот ловко скрылся в узеньких улочках Колхозного поселка. Одновременно из синего импортного микроавтобуса, все еще стоявшего около никоновского подъезда, вышли три человека и направились ко мне. Будучи подшофе и зная нынешние опасные времена, я уже собрался было скрыться в своей квартире, мало ли что у них на уме, но не успел. В свете уличных фонарей я разглядел, что среди этих троих имеется девушка, и это обстоятельство меня немного успокоило, тем более, что именно она резко ускорила шаг, обогнала своих спутников и, приветливо махнув рукой, еще издали окликнула меня:

— Сергей Владимирович, можно вас спросить?

Чертовски приятно, когда хорошенькие девушки, а девушка была весьма и весьма симпатичной, узнают тебя в лицо и им что-то от тебя надо. Это так льстит мужскому самолюбию.

Я, естественно, отбросил все черные мысли и приветливо улыбнулся, пытаясь вспомнить, знаю ли я эту дамочку, и если знаю, то откуда.

Девушка подошла совсем близко и спросила:

— Вы домой, Сергей Владимирович?

— Да,— признался я.— Жена ждет.

Милое создание подошло совсем близко, и я даже рассмотрел изящную маленькую родинку у нее над верхней губой. Вот эта черненькая точка на симпатичном лице и была последним, что я увидел в данной истории, поскольку девушка подняла правую руку, и какой-то газ из баллончика, выпущенный ею мне в лицо, отключил мое сознание...

Петрович, Гриша и Женька, попереключав каналы, остановились на первой программе и внимали последним новостям. Диктор сообщал:

"До двадцати девяти человек возрос список жертв землетрясения силой шесть с половиной баллов по шкале Рихтера, поразившего накануне ряд районов юго-западной провинции Юньань. Эпицентр стихийного бедствия пришелся на уезд Удин, где еще, по меньшей мере, 100 человек получили ранения.

Парламентские новости. Вчера Совет Федерации назначил Юрия Скуратова на должность Генерального прокурора Российской Федерации. За его кандидатуру проголосовали 139 депутатов, против — ни одного, воздержался— один человек. Официальное представление по кандидатуре Юрия Скуратова было направлено Президентом России..."

Тут телевизор поперхнулся и совсем другим голосом продолжил: "... Гавриловым на девятой минуте игры. Затем тбилисцы на двадцать восьмой минуте отквитали один мяч. Однако на 54-й Родионов и Гесс на 65-й минуте закрепили успех "Спартака".

В эту же секунду все присутствующие в комнате почувствовали легкое головокружение. Когда все успокоилось, Евгений и его гости продолжили смотреть "Футбольное обозрение".

— Видал, как спартаковцы грузинам накатали?— спросил Петрович у Григория.

— Да, я вчера весь матч смотрел,— сообщил прапорщик.

— Ну, так я пойду,— сказал он Никонову, засовывая подмышку книгу о Кутузове, которую он забыл-таки вчера у Женьки в прихожей.

— Да и я пошел,— сообщил Петрович, зашедший за оставленным вчера у историка слесарным инструментом.

Закрыв за ними дверь, Никонов на минуту задумался, уставившись на вешалку. Там висел какой-то дамский шарфик. Похоже, кто-то из подруг его забыл, но кто, он так и не вспомнил.

Жанна Никонова открыла глаза и почувствовала, что голова больше не болит. Интересно, а температура у нее еще есть или нет? Если нет, то послезавтра придется идти к врачу, а затем и в школу. Неохота.

— Мамка, ты где бродила весь день? Я из-за тебя домой попасть не мог — пришлось в школу без портфеля идти. И киоск весь день закрыт был, я два раза ездил. Ты где была?— прямо от дверей атаковал мать Вадька Парамонов, стараясь в то же время не дышать в ее сторону — даже жвачка не могла заглушить запах дешевых сигарет.

— А ты опять ключи забыл? Эх, папенькин сынок, чего ж грязный такой?— отбивалась Наталья.

Потом примирительно сказала:

— Я, сына, сегодня выгоднейшее дело провернула. Хорошо первую четверть кончишь, будет тебе "Денди"...

Вернувшиеся в квартиру Фигурнова Корень и Тюлень были крайне раздражены. Парень, которого они видели возле своей машины, наверное, был олимпийским чемпионом по бегу. На что Тюленин быстро бегает, и то его не догнал. Свое зло они решили выместить на Стасике. Но первое, что их поразило, когда они открыли дверь, это полная темнота в квартире. Включив свет сначала в коридоре, затем в комнате, бандиты были удивлены еще раз: вместо жуликоватого Фигурнова в кресле сидел Шохин! Подойдя к нему, Корнеев потряс его за плечо, а когда тот открыл глаза, спросил:

— Болт, ты откуда взялся, а где эта гнида — Фигура.

Генка обвел глаза непонимающим взглядом, а потом, глупо улыбаясь, сообщил:

— А-а, Корешок, сменить меня пришел, а я тут задремал, понимаешь. А Фигуры сегодня не было. Он, поди, уж давно где-нибудь на Кипре пузо греет, зря мы здесь с тобой сидим. О, и Тюленчик с тобой пришел.

Тюленин подошел к окну и посмотрел — решетки были на месте, веревки лежали возле кресла не развязанные и не порезанные. И тут его внимание привлек телевизор.

— Смотри, Корень,— закричал он, тыча пальцем в экран.

"Скажите, вы — гражданин России?"— спрашивал корреспондент у гражданина в темных очках. "Да"— согласился сытый господин в дорогом костюме. "Вы собираетесь участвовать в выборах депутатов Государственной Думы",— продолжал допрос журналист. "Увы",— ответил тот.— "Я в день выборов буду в другом месте, где, к сожалению, нет консульства нашей страны. Но если бы я смог, то обязательно голосовал бы за "Выбор России!" При этом россиянин улыбнулся и снял темные очки.

— Фигура,— чуть не хором произнесли Тюлень и Корень.

Они никак не могли понять, кого же они били всего несколько минут назад.

"Игорь Кудрин и Валерий Иванов, "ОРТ" из Мадрида",— представился корреспондент в конце своего репортажа.

— Я же говорил, что он — где-нибудь на Канарах,— произнес Болт.

В дверь позвонили. Тюленин и Корнеев наперегонки бросились открывать. Затем оставшийся в кресле и чувствующий себя больным Шохин услышал какую-то возню, что-то падало. Потом пару минут было тихо, и опять застучали каблуки в прихожей и зазвучала ругань, а еще через минуту в комнату вошел мент в камуфляже и, направив на Генку пистолет, радостно сказал:

— Здесь еще один такой же.

— Чем больше этого ворья возьмем, тем лучше,— ответили ему из коридора.

ДОКУМЕНТЫ.

1.

Докладная.

Главному Диспетчеру временных преобразований.

Довожу до Вашего сведения, что сотрудниками 3-й группы зоны России произведен ошибочный обмен людей и материалов.

Прошу разобраться.

Ст. контролер Ивин.

Резолюция:

"Ст. наблюдающему 3-ей группы проверить и доложить."

2.

Докладная.

Мною установлено, что в результате ошибочной ориентации устройства МВ-21 произошел незапланированный обмен людей и некоторого их имущества.

Объяснительная оператора установки МВ-21 прилагается.

Ст. наблюдающий Орни.

3.

Объяснительная.

Мною, оператором 3-й группы зоны России Шелкуновой Г.И., в 7часов 58 минут местного времени был произведен запланированный и утвержденный регламентом эксперимент "И-44". Согласно техкарты проекта агентов номер 611 и 543 полагалось переместить вместе с оборудованием из 25 октября 1982 года в 25 октября 2008 года, а агентов 1054 и 212 из 2008-го в 1982 им на смену. Однако, в результате неточной ориентации установки МВ-21, произошел незапланированный обмен случайными людьми.

Ошибочная ориентация установки произошла по вине служб подготовки документов.

(Документы прилагаются). В них вместо адреса г. Челябинск, улица Колхозная, 32, номер дома написан — 23. (Перепутаны цифры).

Оператор Шелкунова.

4.

Объяснительная.

Мною, техником Горенштейн, была неправильно составлена техкарта для эксперимента "И-44". Дело в том, что для работы я пользовалась картой 85 года, а на ней дома под номером 32 на улице Колхозной нет, поэтому я и подумала, что в техзадании ошибка и задала координаты дома 23.

Ошибку свою признаю.

Техник Горенштейн.

Пояснительная

Дома 23 и 32 по улице Колхозной находились друг против друга, на расстоянии 12 метров. В 1983 году дом 32 был снесен, и на картах города больше не значится. Площадка эта запасная и используется всего второй раз, почему и возникла ошибка сотрудника бюро. Сотрудникам техбюро дано указание о неукоснительном исполнении инструкций "Правила подготовки документов МВ-21." Техник Горенштейн от работы временно отстранена.

Нач. техбюро Слива.

5.

Приказ

Ст. Наблюдающему Орни.

Определить результаты неудавшегося эксперимента "И-44". Исправить недостатки. По исполнению доложить.

Главный Диспетчер временных преобразований Кремер.

6.

Докладная.

Довожу до Вашего сведения, что при выполнении эксперимента "И-44" произошел незапланированный обмен людьми и материалами.

Установлено, что произошло это в результате ошибочной ориентации установки МВ-21. Кроме того, из-за перегрузки по биомассе в два раза (4 человека вместо 2-х) автоматика вдвое сократила время перемещения. Обмен был произведен между 1982-м и 1995 годом, вместо 2008-го.

При расследовании установлено, что из 82 года в 95-й перемещены жильцы 5, 6, 7, 8-й квартир дома по адресу ул. Колхозная, 23.

1. Фигурнов Станислав Севастьянович, 1961 года рождения, сотрудник строительного треста. Хозяин кв. номер 5.

2. Смолянинов Степан Петрович, 1929 г.р., слесарь тракторного завода, кв.6

3. Никонов Евгений Александрович, 1959 г.р., преподаватель местного университета, кв.7

4. Федоренко Григорий Иванович, 1949 г.р., военнослужащий, кв. 8.

Из 95-го в 82-й перемещены:

1. Шохин Геннадий Петрович, 1973 г.р. безработный, кв.5.

2. Никонова Елена Васильевна, 1966 г.р., сотрудница сбербанка, кв.7.

3. Никонова Жанна Евгеньевна, 1986 г.р., дочь Никоновой, школьница, кв. 7.

4. Парамонова Наталья Григорьевна, 1966 г.р., частная предпринимательница, кв.8.

Реверс — аварийный обмен назад — вышеперечисленных граждан оказался не возможен, поскольку Никонова Е. В. уже вышла из объекта — д. 23 — до того, как был определен год переноса. (1995 вместо запланированного 2008-го). После определения времени перемещения были высланы контролеры для отслеживания поведения граждан.

Попытки проведения частичного реверса тоже не удавались ввиду несоответствия объектов обмена. Так граждане: Смолянинов, Никонов, Федоренко, Никонова Ж., Парамонова и Шохин в разное время покидали объект. А Фигурнов, наоборот, принимал гостью женского пола, с которой в течение трех часов занимался сексом.

К 15.00 на объекте не хватало только Шохина, за ним были посланы агенты 611 и 543. Но к моменту его нахождения и возвращения в объект в 17.25 в кв.7 пришел посторонний— Меньшов Сергей Владимирович, 1959 г.р. инженер ж/д. А в 17.40 в кв.5 пришли Тюленин и Корнеев — друзья Шохина, как оказалось позднее,— участники криминальной группы. Тогда агентами 766, 1006, 400 и 402 в 95— году были проведены мероприятия.

1. С помощью автомобильной сигнализации из кв.5 были выманены Тюленин и Корнеев.

2.Агент 1006 телефонным звонком вызвала Меньшова из кв.7.

Реверс произошел в 18.04.

Одновременно над всеми участниками неудачного эксперимента была проведена операция по очищению памяти. У свидетелей событий: Меньшова, Тюленина и Корнеева, также были стерты последние воспоминания. Кроме того, Тюленин и Корнеев, как криминальные элементы были сданы правоохранительным органам под видом квартирных воров.

У участников обмена произведена частичная смена памяти.

1. Фигурнову, избитому Тюлениным и Корнеевым, внушено, что он был жертвой хулиганского нападения и выписана соответствующая справка о временной нетрудоспособности.

2. Смолянинову было внушено, что большую часть дня он проспал, с работой проблем не было, так как на понедельник у него был оформлен отгул.

3. Никонову было внушено, что весь день он провел в военкомате — его должны призвать в армию. Выписана соответствующая повестка

4. Федоренко находится в отпуске и ему было внушено, что большую часть дня он маялся с похмелья.

5. У Шохина, воспоминания дня стерты. Сдан правоохранительным органам.

6. Никоновым Е. и Ж. было внушено, что с утра у девочки была высокая температура. На Никонову Е. оформлен бюллетень по уходу за ребенком.

7. Парамонова сумела проникнуть в прошлое с большим количеством постороннего материала: одежда и обувь. Произошло это из-за большого несоответствия по массе между группами 82 и 95. Весь перенесенный с собой материал она сумела распространить (продать) в чужой эпохе. Поскольку материал был распределен не менее, чем среди трех десятков объектов, сбор его и возвращение в свою эпоху затруднен. Из прошлого в свое время ею захвачен другой материал — ювелирные изделия. Поэтому ей было внушено, что она весь день занималась выгодными торговыми сделками..

Результаты операции:

— Все объекты ошибочного эксперимента "И-44" возвращены в свои эпохи.

— Все случайно приобщенные к эксперименту (Меньшов, Тюленин, Корнеев) нейтрализованы. Существенного обмена материалов (способного повлиять на историю человечества) не произошло.

— Техник Горенштейн И., по вине которой произошел ошибочный обмен, (перепутавшая цифры в адресе дома) от работы отстранена для принятия дальнейших мер. — Незапланированные расходы отнесены на резервный фонд.

Ст. Наблюдающий Орни.

ЭПИЛОГ

Я очнулся на диване. Страшно болела голова. Ничего не хотелось: ни жратвы, ни водки, ни женских ласк. Хотелось быстрее умереть, чтобы не испытывать этого отвратительного состояния.

— Где же ты так напился,— спросила сердито жена. В первый раз вижу, что тебя под руки какие-то мужчины приводят. Раньше ты хоть на своих ногах приходил.

Я попытался вспомнить что-нибудь, но память отказывала. И где я был 25 октября 1995 года после того, как пришел с работы домой и стал читать газеты, так и не вспомнил.

Только по косвенным признакам я сообразил, что, видимо, получил в тот день зарплату, был на барахолке, где купил вентили, и еще зачем-то отнес старое пальто к Никонову. Димка Трофимов говорит, что в три часа я заходил на работу, был абсолютно трезв и беседовал с ним о Париже. Не помню! Парней, что меня привели, жена не знает. А всех воспоминаний у меня: читал газету, потом странный сон, в котором видел молодого Женьку Никонова и старый дом, выйдя из которого, я почему-то попадал в не свое время. Да еще запомнилась родинка на незнакомом девичьем лице...

А 26-ого мы ходили к Никоновым отмечать десятую годовщину их брака. Вспоминали историю знакомства Лены и Евгения. Долго рассуждали, но так и не нашли крайнего, того, кто написал в Женькином календаре Еленин домашний телефон. Никонов — остряк подозревает почему-то, что это — моя работа.