Дезертир

1.

Обычное утро в Черном ордене: солнце, льющееся в высокие окна, приветствия в коридоре, звон посуды в столовой, смех... Нечему особенно радоваться, но они все равно смеются, даже самой малости, иначе проще сразу ложиться в могилу.

Впрочем, это кому как. Некоторым, к примеру, всё равно, что там происходит и будет происходить дальше — дали бы делать свое дело и не лезли с глупостями. Это ясно читалось по лицу завтракавшего в одиночестве экзорциста: он вернулся с задания раньше остальных и теперь, казалось, наслаждался неожиданной передышкой. Четвертый день наслаждался, и уже начинал скучать без дела...

Отворилась дверь столовой — снова приветственные возгласы. Канда поднял голову: в проходе маячила светлая макушка Уокера. Пожалуй, стоило поторопиться и закончить с завтраком, пока не появился его напарник, потому что иначе доесть спокойно не дадут: налетит этот ураган в образе человека, начнется дуракаваляние, хохмы, шуточки, на которые не знаешь, как реагировать, — то ли смеяться со всеми вместе, то ли убить юмориста. Словом, обычное утро в Черном ордене.

Вот только Уокер отчего-то не торопился набрать полный поднос снеди, так и стоял посреди столовой, и к нему постепенно начали стягиваться остальные. Между столами пополз шепоток: два слова падали в пустоту, и те, кто их слышал, непроизвольно ёжились и мысленно благодарили — не меня, Господи, в этот раз не меня...

-Как же так, Аллен? — растерянно спросил кто-то из молодых экзорцистов. — Как же так вышло?

Уокер, какой-то потерянный, испуганный даже — недавно приобретенная взрослость слетела с него, как сухая шелуха, — виновато смотрел в пол. Вздрогнул, услышав, как кто-то с грохотом отодвинул лавку — в кругу слушателей стало на одного больше, и Аллен не хотел смотреть на этого человека.

-Я не видел всего, — тихо сказал он. — Акума было очень много, пришлось разделиться. Я только слышал звуки сражения, а потом, кажется, крик и... и всё. Я... я не успел. Там ничего не осталось, только... вот.

Притихшие слушатели подались вперед. Всё правильно, от человека, умершего от яда акума, остается только одежда. Ее Аллен и прихватил с собой — пошел по рукам мундир, грязный, порванный и окровавленный на левом боку, еще какие-то мелочи.

-Чистую силу я нашел, — еще тише произнес Аллен, не поднимая глаз на стоящего перед ним Комуи. — Я...

-Ты не виноват, — сказал ему директор, как говорил всем, кто оказывался в подобной ситуации. В голосе его звучала отеческая забота, ласка даже, а еще усталость. — Это война, Аллен, и любой мог оказаться на его месте. Ты не виноват.

-Я мог бы успеть, — упрямо прошептал Аллен, — я...

Он хотел добавить что-то еще, но тут встревоженно гудящая толпа примолкла, расступилась, пропуская старого Книжника.

Аллен еще ниже склонил голову, хотя впору было на колени падать и просить прощения за то, что не смог, не успел, не уберег...

Старик ни о чем не спросил — должно быть, всё понял по выражению лиц, по повисшей тишине. Взял у кого-то из рук измятый мундир, долгое мгновение смотрел на него, потом прижал к груди, обнял, будто живое существо, и при виде этого безмолвного стариковского горя будто занавес молчания упал — всхлипнула, заплакала в голос Линали, ей вторили другие женщины...

Старик, не глядя, шагнул вперед, чуть не натолкнулся на кого-то высокого, в экзорцистском плаще. Поднял голову — казалось, он разом состарился на добрый десяток лет, съежился, поник, резче сделались морщины, глубже запали глаза, беспомощно и безвольно опустились углы рта, — встретился взглядом с темными глазами экзорциста. Выражение лица у того было странным — будто он не верил в то, что услышал. Сходу и не поверишь, конечно.

Канда смотрел на старого Книжника сверху вниз, вернее, не на самого старика, а...

-Нет у меня больше ученика, — негромко произнес тот, обращаясь словно бы к одному Канде. Протянул ему то, что держал в руках, и ушел, не оглядываясь.

Перед ним расступались, за ним пошли — говорить ненужные и нелепые слова утешения. Так надо, так принято, никого нельзя оставлять наедине с его горем, хотя иногда эта забота — как нож острый!

Канда провел ладонью по жесткой ткани, будто погладил, — так, во всяком случае, показалось Аллену. Коснулся подкладки, пыльной — всё правильно, человек рассыпается в прах, и эта пыль... эта пыль... Аллен судорожно сглотнул. Канда зачем-то просунул пальцы в пропоротую дыру. Аккуратно свернул мундир и рубашку, положил на край стола, обернулся к Аллену.

-Еще что-нибудь осталось?

-Д-да, вот... — Аллен выложил поверх мундира такую знакомую бандану, повязку, перчатки. — Сапоги уж не потащил...

-Зря, — Канда взял в руки бандану, повертел, сложил.

-Все вещи... — Аллен не закончил фразу. Кремировать некого, так хоть...

-Я это возьму, — сказал Канда таким тоном, что спорить Аллен не посмел. Только удивился — не ожидал от старшего товарища по оружию этакой... сентиментальности. Хотя... Кто разберет, кем для него был погибший? Коллегой-экзорцистом, это-то понятно, но кроме того?

Аллен помнил, только одному человеку позволялось говорить всё, что взбредет в голову, не рискуя мгновенно с этой самой головой распроститься, дразнить Канду, да даже виснуть у него на плечах! Только одному — Аллен даже ревновал немного, сам не зная, кого к кому: как-то получалось, что если он отправлялся на задание с кем-то из них, то выходило — двое, а если они шли втроем, то получалось — двое и один, никак иначе. А теперь...

-Эй, Юу!.. — нерешительно окликнул Аллен.

Канда успел уже дойти до двери, но услышал. Остановился, помедлил немного, потом бросил через плечо:

-Уокер, запомни... Ты назвал меня по имени. В первый и последний раз. В следующий раз — убью. — И добавил бесстрастно: — Ты — не Лави.

Он вышел, оставив Аллена в растерянности.

2.

Он сидел на веранде небольшого придорожного кафе, мрачно разглядывая чаинки в стакане — они кружились, будто подхваченные водоворотом. Чай был жидкий, считай, один кипяток, но и на том спасибо. К нему полагался кусок колотого сахара, но его Канда прибрал — еще неизвестно, сколько придется идти, а припасов сейчас не купить. Да и денег у него в обрез...

Странно, что кафе до сих пор работает и вроде даже приносит какую-то прибыль... Хотя сюда заглядывают в основном военные — часть расквартирована в этом городке, — эти могут расплатиться и наличными, и частью своего пайка. Вот где хозяйка берет продукты — другой вопрос. Видно, спекулянты доставляют, но это всё совершенно его не касается...

На веранде сидело всего еще двое или трое посетителей — все солдаты или младшие офицеры с местными девушками. Последним деваться некуда: заезжий кавалер хоть чаем напоит с твердокаменными бисквитами, а дома, скорее всего, и хлеба-то нет, вот и сидят они, мерзнут на стылом весеннем ветру в плохоньких пальтишках (это не солдатское добротное сукно), вымученно улыбаются, но не уходят... Одна только смеется искренне — она стоит на улице напротив кафе со своим кавалером, тот говорит ей что-то, по-видимому, очень забавное — девица заливается смехом. Ее парень, высокий молодой человек с повязкой военного корреспондента на рукаве, тоже посмеивается, встряхивает головой, отбрасывая с лица длинную, чуть не до кончика носа, темную челку. Оба ведут себя так непринужденно, будто никто на них не смотрит, — а ведь наблюдают, как пить дать! И местные тетушки, и другие девицы, да и военные тоже поглядывают...

Наконец, бесплатное представление закончилось: парочка, поворковав еще пару минут, разошлась в разные стороны. Девица, привстав на цыпочки, чмокнула военкора в щеку — тот вовремя повернул голову, и поцелуй пришелся в губы, — сказала что-то с веселым возмущением, но тот, обняв ее за талию, поцеловал еще раз, и девица перестала сердиться. Еще послала несколько воздушных поцелуев, удаляясь по улочке танцующей походкой! Военкор проводил ее взглядом, потом нахобучил кепи и направился на веранду. Видимо, он жил здесь: хозяйка сдавала комнаты на верхнем этаже, это давало дополнительный доход — не лишняя вещь по нынешним временам.

На мужчину никто не смотрел, всех больше интересовала девушка. Только Канда остановился на нем взглядом — не на что было больше смотреть, танец чаинок в стакане опостылел, парочки наводили тоску, — а потому увидел, как мгновенно изменилось лицо военкора. Будто меловая надпись под влажной губкой, исчезла улыбка, выражение лица из беззаботно-счастливого сделалось собранным, сосредоточенным... Тень от козырька кепи и темная челка не давали разобрать большего, на виду, считай, оставалась только нижняя половина лица — решительный подбородок, сжатые в тонкую линию губы, — но этого было достаточно. Похоже, этот человек был мастером притворства: девушка не почувствовала фальши, смеялась она искренне, в этом Канда готов был поклясться, — а теперь просто скинул маску ловеласа.

Военкор прошел на расстоянии вытянутой руки от него, не обратив внимания — Канда сидел в тени, не любил он быть на виду, — задержался у соседнего столика, наверно, увидел знакомого. Шаг у него был очень легкий, будто скользящий; впрочем, он же гражданский, а не солдат.

Он отправился было дальше, но...

Поворот головы. Движение руки, поправляющей кобуру на бедре. Походка. Осанка.

-Лави, — негромко произнес Канда и увидел, как окаменела широкая спина...

3.

-Как ты догадался?

Повисло молчание.

-Ладно, — тот, кто когда-то носил имя Лави, сидел напротив, закинув ногу на ногу. Расслабленная, спокойная поза, только вот кончики пальцев сомкнуты на колене, а взгляд собран, сосредоточен: человек пытается понять, не грозит ли ему опасность, а если грозит, то какая именно. — Тогда зайдем с другого конца. Как ты меня узнал?

Канда нехотя пожал плечами. Сложно было объяснить, что для него чей-то образ — не просто лицо и голос, это всё вместе: и привычки, и манера двигаться, и даже запах. Внешность можно изменить, но куда сложнее справиться с походкой и жестами.

-Узнал, — коротко ответил он. Они сидели в комнате Книжника — попросторнее, чем у Канды, она выходила окнами на улицу. Удобно для побега, случись что. Наверно, по этому принципу и выбирал. — И что?

-Да ничего, — тот отвел взгляд. — Просто чтобы меня признать, ты должен был быть уверен, что я жив. Иначе бы просто подумал — вот, мол, как похож. Не знаю уж, чем именно... Отсюда мой первый вопрос — как ты догадался, что я не погиб?

Канда внимательно посмотрел на него. Вряд ли кто узнал бы теперь младшего Книжника просто так. И дело не в темных волосах— минус яркая примета, — не в другой прическе, не в повзрослевшем лице... Выражение другое. Другой человек. Не прежний Лави.

Впрочем, он этого ожидал, вот только не знал теперь, как говорить с этим, иным, чужим человеком. Впрочем, что за вопрос? Так и говорить — как с чужим.

-Всё просто, — произнес Канда. — Ты хорошо рассчитал. Если бы ты действительно погиб вот так, следов бы не осталось. Одежда да горстка пыли. Только это был не тот мундир, в котором ты ушел. Это был тот, который ты якобы доконал на предыдущем задании. — Во взгляде Книжника читалось сдержанное любопытство. Канда продолжил: — Я прекрасно помню ту рванину — у тебя еще застежка оторвалась некстати, помню, как ты ее пришивал и матерился. Хорошо пришил, крепко, и стежки у тебя характерные, крупные. — Он сделал паузу, ожидая скептического возражения, но не дождался. Договорил: — И еще — мундир не просто порван. Он сперва надрезан чем-то, ножом, скорее всего, а потом уже разодран, ткань-то прочная. Кровь... может, и твоя. Но вот пыль — обычная, дорожная. После умерших от яда акума остается совсем другая. Мундир, скорее всего, ты спрятал на себе. Штаны мог надеть прямо на другие — переодеваться тебе было некогда. Остальные вещи... мелочи, бросить не жалко было. А вот сапоги... босиком уходил?

-Босиком... — криво усмехнулся тот. — Хорошо, лето было, тепло. Всё равно ноги сбил. Тебе бы в Книжники податься, Юу. С такой-то наблюдательностью...

-Зачем ты это сделал? — просто спросил Канда.

-Я не мог уйти иначе, — взгляд холодный и спокойный, не такой, как прежде.

-А надо было?

-Да, — темная челка скрыла зрячий глаз, теперь не разобрать выражения лица. — Мы слишком прочно увязли. Ясно было, нам пора, а старик все медлил. Когда я понял, что он уже не сможет уйти, было уже слишком поздно. — Усмешка, кривая и невеселая. — Он все бранил меня за привязанность к отдельным людям, а сам привязался ко всему Ордену. Не захотел его покидать.

-А ты, значит, захотел.

-Да, — в глаза он смотреть не боится, не чувствует себя виноватым. — Книжник — не пушечное мясо. Мы не должны были вмешиваться, а вмешались. И несколько раз едва не погибли. Случись так — с нами бы погибли и все наши знания, и чего ради тогда всё это?

-Почему просто не уйти? — спросил Канда.

-Как — просто? — Книжник недобро сощурился. — Помахать ручкой на прощанье и сказать, мол, пока, ребята, продолжайте воевать, а у меня другие дела? — усмешка сделалась злой. — Я, может, и дрянь, но даже мне не хотелось бы, чтобы меня почитали предателем.

-Предпочел сбежать.

-Ну да, — кивнул он. — Всё равно об этом никто не узнал. Вот ты только догадался, но ведь не сказал никому.

-Старик, думаю, тоже догадался... — сказал Канда, припомнив слова Книжника.

-Я говорил с ним об уходе несколько раз. Еще бы он не сообразил... — Книжник отвернулся. — Но он хотя бы понял. Никто из вас...

-Ты даже не попытался.

-Я слишком хорошо вас изучил, — улыбнулся тот, кого когда-то звали Лави, и Канде почудилась горечь в этой улыбке. — Не поняли бы. И не простили.

-Приятнее думать, что тебя вспоминают, как павшего героя?

-Не так противно, — бросил Книжник. — Ты всё узнал, что хотел? Тогда уходи.

Вот так просто. "Уходи". И ничего не возразишь, не скажешь, мол, мы с тобой пуд соли вместе съели, мы кровь проливали, мы столько перемешали этой крови, что давно можем считаться братьями, мы пережили такое, что никому и не снилось... Не скажешь, потому что это не имеет никакого значения для взрослого мужчины, который сидит напротив. Потому что для него это — воспоминания, записанные для истории факты, не более того.

-Тебе вроде нравилось быть с нами, — произнес он все-таки. — Разве нет?

-Не знаю, — Книжник поднялся, отошел к окну, остановился, опираясь о подоконник. — Может быть.

-Что значит — может быть? — может, Канда и не слишком умен, но в упорстве ему не откажешь, и он привык добиваться ответа.

И Книжник прекрасно это знает.

-Пойми, я сейчас не Лави, — устало проговорил он, будто объяснял прописную истину неразумному младенцу. — Ту маску я снял, когда ушел из Ордена. Я помню, что... да, мне-тогдашнему было там неплохо. Но снова стать тем же Лави я уже не смогу. Не надейся.

-Я и не надеюсь, — Канда поднялся, взглянул на Книжника.

Да, Книжника. Теперь он даже в мыслях избегал называть его Лави, потому что это было неправильно. Лави остался там, в Ордене, в воспоминаниях двенадцатилетней давности, в сражениях и спорах, в дурацких шутках и спокойном молчании. Тень. Маска. Лави.

-Старик умер, — произнес он зачем-то.

-Я знаю, — ответил Книжник. Взгляд у был него спокойный и холодный, какой-то... прозрачный, будто он видел нечто недоступное Канде. Может, и видит, кто его разберет. — Через год после моего ухода.

-Через год после твоей смерти, — поправил Канда.

-После смерти Лави, — в свою очередь, поправил Книжник и улыбнулся краем рта. Чужая улыбка, ненастоящая. И лицо чужое.

-Прощай, — сказал Канда и вышел, не оглядываясь. Не хотел знать, что отразится на лице Книжника — облегчение от его ухода или что-то иное. Зря. Он бы удивился, если бы увидел.

4.

Дел в этих местах у него не осталось. Последнее уладил на следующий день — ушел как можно раньше, чтобы не столкнуться с Книжником. Впрочем, тот, наверно, и сам постарался бы избежать встречи. Не нужно это — встречаться с собственным прошлым, особенно если раз и навсегда перечеркнул его. Это тебе не умиляться на старые фотокарточки и не вспоминать с боевыми друзьями общие похождения. Это лучше не вызывать из глубин памяти, а если уж пришлось столкнуться нос к носу с этим самым прошлым, лучше поскорее забыть о нем снова.

Или не забыть — Канда слышал, что Книжники ни о чем не забывают. Значит, просто держать подальше... А интересно, каково это: помнить все до мельчайших деталей? Он сам наверняка пристрастен, он это знал: прежние события преломляются в призме его восприятия, кажутся совсем не такими, какими были на самом деле... Хотя кто сказал, что Книжники вовсе беспристрастны? Будь они такими, уже не могли бы зваться настоящими людьми. Впрочем... так оно и есть, наверно.

Он вернулся на квартиру довольно поздно, уже в сумерках, и удивился еще, отчего на веранде так много народу: погода вроде бы не располагала к посиделкам на открытом воздухе. Но нет, все столики были заняты — и парочки, и просто компании, местные, солдаты... И все что-то обсуждали.

Канду это не интересовало, жаль только было, что посидеть в одиночестве не удастся. Впрочем, можно ведь забрать ужин к себе в комнату, что он и проделал.

-Случилось что-то? — спросил он из вежливости, когда хозяйка подала ему поднос.

-Так вы же не знаете! — всплеснула она руками. — Вас же не было! Жилец застрелился!

Канда нахмурился.

-Кошмар какой, — продолжала женщина. Судя по выражению ее лица, она была не столько обеспокоена пострадавшей репутацией ее заведения, сколько обрадована хоть каким-то ярким событием в беспросветной череде одинаковых дней. Пусть даже это событие — самоубийство. — Вся комната в крови, отмывать ее теперь... Полиция явилась, и это ко мне-то! У меня лучшие меблированные комнаты во всем городе, никогда ничего не случалось, это все знают, я так им и сказала! Но если уж жилец был не в себе, то что я, виновата?

-Не виноваты, — подтвердил Канда. На подносе стыл скудный ужин, а он все не мог отделаться от хозяйки. Обойти ее не удавалось, она загораживала проход, а отстранить — руки подносом заняты...

-Ужас, ужас, и зачем было стреляться? — никак не могла успокоиться та. — Военный врач, что с полицейскими пришел, говорит, полголовы просто снесло, какой-то новый у него пистолет был... как это? Большого калибра, вот! Я и смотреть не стала, а Аннет, горничная, что его обнаружила, до сих пор плачет! Ну если так приспичило с собой покончить в приличном месте, так отравился бы или повесился, но зачем же так, чтобы потом всю комнату отмывать пришлось? И кто теперь туда поселиться согласится?.. — Словесный поток был решительно неостановим. — И отчего это он? Неужто от несчастной любви? Да вроде с девушками ладил, хотя... Не разберешь ведь. И парень молодой, статный такой... — Хозяйка посмотрела на Канду. — Да вы его видели наверняка. Вчера вместе наверх поднимались! Знакомый, да?

-Нет, — улыбка примерзла к губам. — Даже имени его не знаю.

-Вот как... — протянула хозяйка. — Ох, да у вас уже ужин простыл! Идите скорее!

-Благодарю, — холодно произнес Канда. Последние годы приучили его к соблюдению банальной вежливости. Станешь тут, пожалуй, вежливым, если за стеной сидит несколько полицейских... А слова что — их не жалко.

Он поднялся по лестнице, удерживая поднос одной рукой, нашарил в кармане ключ. Думать Канда ни о чем не думал, разве о том, как бы не расплескать стакан с холодным чаем. О прочем... нет, не думалось.

Щелкнул замок. Он шагнул за порог и тут же прянул в сторону — так знакомо и опасно пахло в комнате.

-Ты здесь? — он осторожно поставил поднос на подоконник, плотно прикрыл дверь, провернул ключ в замке.

-Учуял? — тень в углу комнаты чуть шевельнулась.

-Ну да, — Канда зажег свечи — уже совсем стемнело. — Как ты вошел?

Тихий смешок.

-Если я остаюсь где-то дольше, чем на два дня, то предпочитаю заводить себе ключи от всех дверей в доме.

-Ясно.

Книжник поднялся на ноги, неловко покачнувшись, подошел к Канде, придерживая левую руку правой. В ноздри экзорцисту ударил хорошо знакомый, неприятный и привычный запах.

-Судя по всему, в мою смерть ты снова не поверил, — констатировал Книжник.

Канда только покачал головой в ответ.

-Почему? Где я прокололся на этот раз?

-Хозяйка сказала, что у самоубийцы был какой-то новый пистолет большого калибра, — помолчав, ответил Канда. — А у тебя — револьвер. Самый обычный. Это раз. Два — я тебя видел вчера, и стреляться ты явно не собирался. Зачем тебе?

-Говорю же, с таким вниманием к деталям тебе прямая дорога в Книжники, — криво усмехнулся тот. Как бы хорошо он ни держал себя в руках, Канда видел — ему больно, плечо, похоже, прострелено, и вряд ли он сумел одной рукой наложить повязку.

-И как это было? — спросил Канда зачем-то. — И кто мертвец?

-Зачем тебе знать? — Книжник попытался сдуть со лба влажные от испарины волосы. Чем он их красит, что не догадаешься даже о рыжине? — Так... Один неприятный тип.

-Повезло тебе, что он тоже в гражданском был.

-Да уж, — усмехнулся Книжник, добавил зачем-то: — Давно он меня искал...

-Нашел.

-Ну да, — Книжник смотрел прямо, спокойно, с насмешкой даже. — Он даже успел выстрелить первым. Только промазал.

Канда примерно представлял, что произошло потом: Книжник с голыми руками — даже одной рукой — был опаснее, чем с револьвером. Видимо, оглушил несостоявшегося убийцу, отключил, выстрелил ему в голову из его же пистолета, так, чтобы разнести череп на куски, чтобы не смогли опознать лица, оставил свои документы... И ушел. Затаился. Не впервой уже

-Почему ты оказался у меня?

Отчего-то он стиснул зубы, ожидая ответа на этот вопрос. Будто были варианты...

-Я точно знал, что тебя нет на месте, — улыбнулся в ответ Книжник. — И вряд ли ты вернешься до вечера. Комнаты не обыскивали, но мало ли... Твоя была заперта, я смог отсидеться.

Точно. Вариантов не было.

-Надеюсь, ты не рассчитывал на мою помощь? — холодно произнес Канда.

-Конечно, нет, — таким же тоном ответил Книжник. — Я рассчитывал уйти до твоего появления, но ты вернулся раньше, чем я ожидал. Впрочем, уже достаточно стемнело, так что...

Канда смотрел на него в упор: очень темные волосы и очень белое лицо, даже в теплом свете свечей — белое. Много крови потерял. Одежда в кровавых пятнах — первый же патруль остановит. Какой был смысл скрываться? Свалил бы все на ненормального с пистолетом, сейчас и не такое сходит с рук!

Нет... Книжник хотел именно исчезнуть. Как исчез из Ордена. Умереть, пропасть, испариться, перестать существовать для всех, кто знал его здесь — от той смешливой девушки и хозяйки кафе до армейского начальства. Опять. Снова.

А может, он не так уж неправ, — закралась мысль. Так — его не будут ждать, и вспоминать о нем будут только по-доброму, потому что о мертвых либо хорошо, либо ничего. Так, как вспоминали в Ордене. Так, как не мог вспоминать он сам.

Книжнику подвернулся удобный случай, и он не преминул им воспользоваться. Не вполне удачно, правда.

-Разреши, я пройду, — негромко произнес тот.

-Стой, — так же тихо ответил Канда. — Еще слишком... светло.

5.

-Хорошо, что навылет, резать не придется.

-Куда уж лучше.

-Пулю-то подобрал?

-А как же. В стене застряла, но вроде дырку никто не заметил...

-Да и не искали. Делать им нечего, что ли? Самоубийство же.

-Записку надо было оставить. Про несчастную любовь. Для достоверности.

-А что не оставил?

-Времени не было. Думал, вдруг кто выстрел слышал? Вломится, а я сижу, весь в кровище, и записку строчу! Тут-то меня и скрутят, а мне... — Книжник запнулся, договорил словно бы с усилием: — Мне нельзя в тюрьму.

-Почему?

Молчание в ответ. Впрочем, Канда и сам догадывается: там могут выбить признание. А вместе с ним что-нибудь такое, о чем Книжнику упоминать не положено. Несмотря ни на что, он все же человек из плоти и крови и, наверно, его можно сломать, если очень постараться. А умельцы найдутся.

-Всё.

-Спасибо. — Книжник двинул рукой — повязка на плече казалась ослепительно белой даже на фоне бледной кожи. Надо думать, хозяйка расстроится, обнаружив, что ее чистейшие простыни пошли на бинты, но ничего другого под рукой не было.

-Спасибо прогрессу, — Канда криво усмехается.

И правда — еще несколько лет назад пришлось бы мучительно соображать, как вынести из комнаты таз с окровавленной водой. А тут — хоть раковина в комнате есть. Вода только холодная, но и то неплохо. Со стиркой сложнее, но тоже можно управиться. Впрочем, застирывать кровавые пятна смысла не было, до утра не высохнет. Хорошо, брюки почти не пострадали, а у Канды была с собой смена одежды. Самой обычной, "цивильной". Он теперь почти всегда так ходил. И этот факт явно не укрылся от внимательного взгляда Книжника.

-Я уйду на рассвете, — сказал тот негромко.

-Не стоит, — ответил Канда. — Как раз заметят. Тут рано встают.

-Что, еще день просидеть у тебя? Ты ведь уезжать собрался.

-Откуда ты знаешь?

-Билет на комоде, — усмехнулся Книжник.

-Поменяю, — после недолгого молчания ответил Канда.

-Поменяешь, как же... — усмешка Книжника стала недоброй. — В том направлении поезда больше не идут. Тебе повезет, если завтрашний вообще отправится. Война ведь.

-Так дойду. В первый раз, что ли?

-Ты дойдешь... — Книжник опустил голову, почему-то пряча взгляд.

-А ты куда отправишься? — нелепый вопрос, ненужный, но молчание еще хуже, еще мучительнее.

-Неважно, — он так и не поднял головы. — Куда-нибудь подальше отсюда. Это какая-то совсем уж бессмысленная война...

-Ты закончил историю? — спросил Канда. Слышал кое-что о работе Книжников, доводилось.

-Нет, — как-то слишком легко ответил тот. — Но у меня были объективные причины не сделать этого. Они всегда находятся, эти причины, если становится слишком уж опасно... Будешь?

Книжник полез здоровой рукой в карман, достал фляжку, зубами скрутил пробку, сделал изрядный глоток.

-Раньше надо было. Для анестезии, — Канда протянул руку за фляжкой, хотя пить ему вовсе не хотелось.

-Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается, — усмехнулся Книжник. — Помнишь?

-Еще бы...

Еще бы он забыл лазарет в Ордене. Он там, кажется, половину сознательной жизни провел. А другую половину — в пути и в бою.

-Знаешь... — похоже, Книжника потянуло поговорить, и это было странно. Он-теперешний совсем не казался болтуном, не то, что прежде. И непривычно было видеть свинцовую усталость на этом лице, чужом, но все-таки неуловимо знакомом, не физическую усталость, совсем иную... — Иногда я жалею, что действительно не погиб тогда. Раньше всё было так просто...

-А теперь?

-А теперь... — Книжник горько усмехнулся. — Теперь я понял, что наша работа была и остается полной бессмыслицей.

Тишина.

И это говорит тот, кто всегда так яростно защищал свою службу, свое служение, которому посвятил всю жизнь? Вернее, его жизнь посвятили — другие.

-Сам подумай, — продолжил Книжник. — Ты же не дурак, Юу, ты им никогда не был. Вот и подумай, прикинь... Мы якобы пишем историю, находясь в гуще событий. Свидетельство очевидца, тем более ценное, что он — не просто солдат на войне! Но это чушь, Юу. Что мы можем видеть, что мы можем понимать?..

Он снова приложился к фляжке, и Канда забрал ее у Книжника, понимая, что после серьезной кровопотери да на голодный желудок того срубит мгновенно. Но пока язык у Книжника не заплетался, да и смотрел он вполне осмысленно.

-История творится не в окопах, ее делают там, наверху, — сказал он, мотнув головой, будто указывая в потолок — только взметнулась каштановая челка. — Положим, в Ордене мы были достаточно близки к Комуи, чтобы хоть понимать, с чего все началось и к чему идет... А другие войны? Много видит солдат, сидящий в окопе? Откуда ему знать, что происходит в штабе, в ставке командующего? — Он перевел дыхание. — Я сейчас изображаю военкора — так никто не удивляется вопросам, корреспондентам же положено выспрашивать и вынюхивать. Если сдружиться с теми же связистами, подпоить, можно кое-что разузнать. Секретные донесения, всё в таком роде... А обычно... ну да, путевые заметки. Не более того.

-Так может, тебя еще повысят, — фыркнул Канда. — Будешь работать при штабе.

-Не думаю, — Книжник смотрел холодно и серьезно. — Руководство прекрасно знает, кто чего стоит. А я от амбиций отказался, и они об этом осведомлены. Мне нравится моя работа, да. Мне нравится за счет этой работы участвовать в таких событиях, в которые я бы никогда не ввязался сам по себе.

-И ни за что не отвечать.

-Ты прав. Я так живу, Юу. И буду жить дальше, сколько получится. А ты... — Книжник потянулся, вынул фляжку из руки Канды. — Что ты здесь делаешь?

-В смысле? — нахмурился он. — Выполняю задание, что же еще?

-Это понятно. — Книжник смотрел в упор. — Но я еще раз спрашиваю... Что здесь делаешь именно ты?

Канда нахмурился, не понимая, к чему тот клонит.

-Здесь ничего особенного нет, — продолжил Книжник. — Совсем ничего. Я бы знал, такое не утаишь. Может, шляется с десяток акума, но они осторожные, не демаскируются. В любом случае, это не твой уровень, тут хватило бы какого-нибудь новичка. И ты здесь не проездом, иначе не стал бы снимать жилье, тебе проще в лесу переночевать. Тогда почему? Почему ты — здесь?

Канда молчал, стиснув зубы. Потому что ответить он не мог. Нет, не так. Мог, только неприятный это был ответ...

Что сказать? Почему он именно в этом месте, в глуши, в тылу обычной человеческой войны? Зачистка, да. Так это называется официально, а на самом деле — достаточно нудная миссия, которая позволит ему как можно дольше не возвращаться в Орден. Не показываться никому на глаза. И не слышать о том, что...

Что новым экзорцистам он в подметки не годится. Любой сделает его, как мальчишку, и не спасет ни повышенная способность к регенерации — у них не хуже, — ни сила. Это они сейчас воюют с акума высоких уровней. Канда с одним таким бился бы несколько часов, а им только подавай... И завидовать смысла нет — их такими создали, так же, как его когда-то. Просто... более совершенными. И — еще менее людьми, чем он сам.

Для него больше нет работы. Для многих ее больше нет, только такая вот "зачистка" по тылам. Но никто не признается в этом, никто и никогда не отпустит уже ненужных экзорцистов. Да они и сами не уйдут, потому что в Ордене — вся их жизнь, в одночасье ставшая ненужной...

Канда протянул руку, взял фляжку у Книжника. Осушил остатки одним глотком. Взглянул на собеседника — видимо, тот всё понял. Но не сочувствовал, ничего не говорил. Он и прежде очень точно понимал, когда нужно просто промолчать. Хоть это не изменилось...

-А выпивки больше нет, — констатировал Книжник.

-Принести? — хмыкнул Канда. — Хозяйка торгует из-под полы.

-Если тебе надо, неси, — ответил тот. — Мне уже хватит.

-Ну и мне хватит.

Спать укладывались молча. На одной кровати было тесно, но Канде почему-то не пришло в голову предложить лечь на полу — меньше было б риска потревожить раненое плечо Книжника. Но и тот, и другой сделали вид, будто так и надо. Привычно. Как в те времена, когда им не было тесно на одной узкой койке и под одним плащом.

-Куда ты теперь? — негромко спросил Канда, покосившись на Книжника. Только и видно было, что темную челку, кончик носа и невесело опущенный угол рта.

Тот дернул здоровым плечом.

-Подальше отсюда.

-А как... руководство?

-Сообщу, что оставаться тут опасно. Они поймут, такое часто случается. А я подберу что-нибудь другое. Это несложно.

-А всё же?..

Книжник прекрасно понял его вопрос.

-За океан подамся, наверно. Здесь... Похоже, в ближайшие полвека здесь покоя не будет. Надоели войны. На другом континенте тоже всего хватает, я слышал, но там поспокойнее...

-Ясно.

О чем еще спросить? На какой вопрос он ответит? Неизвестно. Не хочется испытывать судьбу. Всё равно уже ничего не вернуть, потому что тот, другой, уже выбрал — раз и навсегда, и Канде нет места в его мире. Да ни в каком мире ему уже нет места. Даже в своем собственном, потому что он давно рухнул. Не жизнь, существование. И умереть так просто не выйдет...

Он сам не заметил, как уснул. И не слышал, как за час до рассвета Книжник, так и не сомкнувший глаз, тихо поднялся, оделся, шипя сквозь зубы... Замер на мгновение, вглядываясь в лицо Канды, а потом бесшумно отпер дверь и вышел. Под ногами его не скрипнула ни одна ступенька — успел выучить их за несколько дней жизни в этом доме...

Канду разбудил солнечный луч, остановившийся на его лице. После безуспешной попытки смахнуть помеху он все-таки открыл глаза — за окном занимался холодный рыжий рассвет. Он сразу почувствовал, что на кровати он один. Да и в комнате тоже. Вот, значит, как...

Торопиться было некуда. Он оделся, собрал вещи. Посмотрел на безнадежно испорченный ужин на подносе — вчера так и не вспомнил про него. Стакан пустой — видно, это Книжник не удержался. Хозяйка огорчится: жаль выбрасывать провизию, с едой сейчас туго.

Канда взял билет с комода. Его пропуск обратно. Обратно в Орден, где нужно только переждать, только перетерпеть до следующего задания, следующей миссии — куда угодно! Куда угодно, только подальше от Управления, от этих... новых, с пустыми глазами и совершенными телами, которые даже на него наводят иррациональный страх, как он сам когда-то — на обычных людей. На всех, кроме одного, которому было не страшно, а любопытно, и это искреннее любопытство, не назойливое, но настойчивое, почему-то взломало броню Канды. Это было... очень много. Знать, что кто-то тебя не боится. И что ты ему интересен. Сам по себе, не только как объект исследования, хотя это тоже, конечно, от этого никуда не деться!

Только Лави в Управлении больше нет. Почти никого из прежних знакомцев там не осталось, и единственное спасение — эти вот задания...

Билет. Полоска бумаги. Интересно, пойдет сегодня поезд или нет?

Билет. Пропуск назад. В привычную жизнь. В ту, где он исполняет свой долг, каким привык его видеть. Ему это вдолбили с детства, он пропустил это через себя и сделал своей плотью и кровью — долг, ничего кроме долга. Даже если ты уже ни на что не способен, даже если ты больше не нужен, у тебя есть... долг.

Не нужен. Вот оно. "Наша работа была и остается полной бессмыслицей". Всё так. Только кое-кто понял это намного раньше.

Билет. Бумажка. Бумага очень легко рвется — сперва по сгибу, потом еще раз, и еще, пока не останутся мелкие обрывки, которые горничная замучается потом собирать по полу. Теперь обратно — только пешком.

Он закрыл глаза. Пусто внутри. Страшно. Но со страхом справиться легко, а вот с неопределенностью... Что теперь?

Нет. Не так. Нельзя задумываться о слишком уж глобальных вещах — его разум не слишком приспособлен для такого, он рискует увязнуть в ложных рассуждениях. Поэтому мыслить надо простыми категориями, очень простыми. По крайней мере, до тех пор, пока рядом не окажется кто-то, способный объяснить ему всю эту премудрость парой совершенно обыденных фраз...

Так, значит, куда теперь?

На запад, конечно. Океан ведь в той стороне...