|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Наши дни
Где-то капает вода. Примерно раз в полминуты капля звонко ударяется о камень, и в мертвой тишине этот звук кажется необычайно громким. Вроде бы лучшее средство от бессонницы: лежать в темноте и считать эти капли — раз, два, три... Как бы не так.
Закроешь глаза — темнота. Откроешь — та же темнота, ни лучика света. Оставлять на ночь горящими свечи, керосиновые и масляные лампы запрещено — экономия. Генератор работает по паре часов в сутки, только когда требуется включить компьютеры и провести какие-то срочные расчеты, — горючего для дизеля почти нет, и доставать его с каждым днем все сложнее и сложнее. Об электрическом освещении и речи быть не может, по коридорам приходится передвигаться чуть ли не на ощупь. Скоро, наверно, придется перейти на факелы и лучину — их все-таки проще раздобыть. Правда, от них больше копоти, чем света, но лучше так, чем вовсе никак...
Свет с поверхности сюда попасть не может, поэтому темнота — непроницаемая. Можно представить, что ты ослеп. Совсем ослеп, и единственное, что тебе остается — это слушать, как падают капли воды. Считать секунды. Представлять, как под потолком собирается эта капля (откуда сочится вода, хотелось бы знать?), становится все тяжелее и тяжелее, набухает, раздувается, чтобы, наконец, оторваться от камня и обрушиться на пол, где уже собралась изрядная лужа.
Раз... Два... Три... "Кап!"
Раз... Два... Три... "Кап!"
И так — часами. Можно сойти с ума.
Впрочем, они и так уже сумасшедшие. Все, без исключения.
Чьи-то шаги в тишине грохочут по камню. Нет, это только кажется. На самом деле человек идет почти бесшумно, но в темноте слух почему-то обостряется до предела, так, что различаешь малейший шорох...
-Ты спишь?
-Нет. — Разговаривают шепотом, чтобы не потревожить остальных. Всех мучает бессонница, и если уж человеку удалось заснуть, то будить его никто не станет, разве что случится что-то из ряда вон выходящее.
-Тогда пошли. Дело есть.
Наощупь найти в темноте одежду — только верхнюю, до конца почти никогда не раздеваются, потому что здесь холодно и сыро, и никак не удается согреться, тонкие одеяла не спасают. Зашнуровать сапоги — тоже наощупь, это нетрудно, пальцы теперь зрячие, как у слепых. Едва касаясь рукой стены, выйти в узкий коридор.
Вытянутые пальцы вместо холодного камня дотрагиваются до грубой шерстяной материи.
-Пошли, — говорит ночной гость.
Все повороты, все неровности пола уже выучены наизусть, здесь можно пройти с закрытыми глазами. Или в полной темноте, что одно и то же.
-Случилось что-то?
-Ничего особенного, — проводник не придерживается за стену, как будто видит в кромешной тьме. — Просто задание.
-А что среди ночи?
-А какая разница, день или ночь?
-И правда... — нервный смешок щекочет нёбо. — Тут не различить...
-Пришли, — провожатый толкает дверь.
Приходится зажмуриться на несколько секунд: после кромешной тьмы даже тусклый свет коптилки кажется ослепительным.
В большом холодном помещении слабо пахнет кофе — это запах из прошлого, он навевает ненужные воспоминания. И лучше не принюхиваться как следует, потому что тогда становится ясно: это не отличный кофе, который готовили в Черном ордене, это дешевая бурда, невесть в который раз разогретая на спиртовке.
-Будете? — хозяин кабинета звенит посудой.
-Нет, спасибо, — за двоих отвечает подчиненный. — Вы вроде бы говорили, что задание срочное, разве нет?
-Да... — тот возвращается за стол, заваленный бумагами, отхлебывает из кружки, морщится с отвращением. — Срочное и секретное. Держите оба.
В мерцающем свете разобрать написанное на скверной серой бумаге не так-то просто.
-Но это... — пальцы непроизвольно комкают листок. — Получается...
-Прочел? Тогда сожги, — кивает хозяин кабинета на тлеющий огонек коптилки. — И ты тоже. Все поняли?
-Да, — снова отвечает за двоих его подчиненный.
-Тогда идите. — Глаза у начальника воспаленные, видно, что он не спит уже несколько ночей подряд, перебиваясь на этом дрянном кофе. Взгляд, однако, по-прежнему непреклонный, суровый.
Он теперь всегда так смотрит: жестко, иногда даже жестоко. Больше не шутит и не валяет дурака, да и эксперименты свои безумные забросил. Впрочем, теперь уже не до них... Хорошо еще, с помощью своего подразделения сумел кое-как наладить жизнь в этом подземелье, не зависящие от электричества, и даже некоторые системы работают, который год уже работают, и протянут, наверно, еще сколько-то времени. Им много не надо. Они все знают, что жить им осталось совсем недолго...
Один юноша подталкивает второго к выходу.
Оказавшись снова в кромешной темноте, они останавливаются на мгновение.
-Юу...
-Тихо. — Лица не видно, но ясно, что он хмурит брови. — Помолчи.
-Когда выходим?
-Прямо сейчас. Быстро собирайся и идем.
-У меня всегда все собрано.
-Тем лучше... — Собеседник вдруг настораживается, замирает, напряженно вслушиваясь.
-Что?..
-Ничего, — ответ какой-то неуверенный. — Жду на углу четырнадцатой аллеи. Давай поживее.
Движение в темноте — он исчезает. Он передвигается по этим темным коридорам, будто родился здесь, каким-то непостижимым образом находя верную дорогу и никогда не плутая, как остальные.
Лави так не может. Он помнит карту подземелий, но совместить этот подробный рисунок с настоящими переходами у него не получается, по крайней мере, если он не видит отметок на стенах: номеров "аллей". Может быть, виной тому вечная темнота: в ней его чувство направления отказывает напрочь, иногда он не в состоянии определить, откуда только что пришел. Чем дальше, тем чаще появляется это чувство, хотя, казалось бы, пора уже запомнить все повороты и переходы...
Дорогу до своего закутка он помнит, и на том спасибо. Вещмешок всегда наготове — никогда не знаешь, когда тебя выдернут на задание. И ждешь этого, как манны небесной, потому что задание — это... Это значит — туда. Наверх. Туда, где нет давящего потолка и сочащихся сыростью стен. Туда, где небо...
До четырнадцатой аллеи он тоже может добраться свободно. Этот участок он знает хорошо и, хотя и приходится держаться за стену и считать повороты, он хотя бы не плутает. Спасибо Канде, что не назначил точку рандеву где-нибудь в другом месте!
-Долго идешь, — встречает его напарник. Кажется, на фоне темноты Лави различает еще более темное пятно.
-Извини, — отвечает он. — Я не...
-Помню. Не ориентируешься в темноте. Держись за меня.
На этот раз под пальцами — потертая кожа куртки. Если держаться за плечо Канды, то можно вовсе не думать, куда идешь, потому что уж он-то точно знает, где свернуть, который проход выведет наверх...
-Не спи на ходу! — шипит тот, когда Лави в очередной раз спотыкается.
-Да не сплю я! — он встряхивается и пытается приноровиться к легкой и упругой походке Канды. — Слушай, как ты думаешь, а почему...
-Рот закрой, — командует Канда. — Наверху поговорим.
Лави умолкает. Инструкция, выданная им Комуи, оказалась очень короткой. Вернее... это у него она была такой. Что именно написал бывший директор Канде, Лави пока не знает. Ему же предписывалось всего лишь помочь Канде в его задании, не более того.
Почему письменно, почему не вслух, как обычно? Предположения у Лави есть, и он считает, что не так уж они далеки от истины. А раз так, обсуждать их здесь и сейчас не стоит...
Канда останавливается. Лави с размаху налетает на него сзади, больно ударяется подбородком о плечо.
-Смотри, куда идешь, — буркает тот.
-Не видно же ничего!
Канда только фыркает презрительно, делает еще несколько шагов вперед.
-Эй, кто идет? — бдительно окликает часовой, едва видимый в слабом свете свечи. — Пароль!
-Миг изобилья ждем, но голод подступает, — с заметным отвращением произносит Канда. Директор сделал паролями и отзывами строки из сонетов Шекспира, а экзорцист этого мрачного юмора не понимает.
-Где враг прошел, жестокостью томим, — отвечает часовой. — Проходите. Надолго наверх?
-Как получится, — туманно говорит Канда, быстро проходит мимо поста, потянув за собой Лави.
Часовой провожает их завистливым взглядом, вздохнув, снова таращится в темноту. Кого охранять и от чего? Все равно бессмысленно...
-Зажмурься, — предупреждает Канда, и Лави слушается. — Уже рассвет.
Рассвет. Он не выдерживает...
Свет, свет, бесконечный, прекрасный. Слезы градом — он совсем отвык от солнечного света. Больно — но так хорошо...
-Кретин, сказал же — зажмурься! — рычит Канда, обернувшись.
-Все... в порядке, — выдыхает Лави, проморгавшись. — Все нормально.
-Чтоб я тебя еще раз взял с собой...
-Да ты уж сто раз это говорил!
Они сидят в укрытии. Уже полдень, солнце шпарит вовсю, так и тянет подставить ему лицо, но нельзя, нельзя... Надо скрываться. Сейчас тут опасно, а вот чуть позже, ближе к закату, можно будет двигаться дальше.
Лави смотрит в стриженый затылок напарника и вспоминает...
Два года назад
-Наверх пойдут Рейнольдс, Макферсон, Джилс.
-Директор! А мы?
-А вы — нет, — голос Комуи Ли холоден и резок. — Ситуация на поверхности всем известна. Ни один экзорцист не поднимется наверх. Совещание окончено, все свободны.
И все расходятся. Молча, подавленно. Все. И искатели, и экзорцисты. Бывшие экзорцисты, потому что теперь для них нет работы...
Только двое остаются в большом кабинете. Один потому, что его дело — слушать, запоминать и записывать, второй... Второй — просто потому, что иначе он не может.
-Ты тоже иди, — устало говорит директор. Бывший директор, поскольку Черного ордена больше нет.
-Сперва скажите, почему я не могу пойти с искателями? — взгляд черных глаз непреклонен, и даже Комуи немного тушуется.
-Потому что наверху опасно, — говорит он.
-Это не ответ. — Канда щурится, и это недобрый прищур. — Опасности я не боюсь. Скажите правду.
-Правду? — прищур Комуи тоже выглядит недобро. Для тех, кто привык видеть его добрым и радушным хозяином, это, наверно, в диковинку. Хорошо, что никого из них сейчас нет рядом... — Хорошо, я скажу тебе правду. Наверху полно акума. Если хочешь, они кишмя кишат. А ты — один из немногих экзорцистов, что у нас остались. Кстати, самый сильный. А акума — чуют Чистую силу. Дальше продолжать?
Повисает молчание. Канда ничего не говорит, смотрит в пол, только желваки играют на скулах.
-Тебя обнаружат сразу же, — говорит Комуи устало. Снимает очки, потирает переносицу. — Я знаю, ты не сдашься, уничтожишь множество акума... Но что толку? Их все равно больше. И если, не приведи господи, ты попадешь в плен...
Канда вскидывает голову, и взгляд у него такой, что Лави невольно ежится.
-Я знаю, ты ничего не скажешь, — кивает Комуи. — Не выдашь нас. Но мы тебя лишимся, понимаешь? Я не могу тебя отпустить. Любой экзорцист, выйдя отсюда, станет добычей акума, а я не могу жертвовать вами...
-Я оставлю здесь меч, — после паузы выговаривает Канда, и Лави перестает дышать — чтобы он, да отказался от своего оружия!..
-Перестань... — Комуи потирает воспаленные глаза. — Ты не знаешь местности, не знаешь людей. Даже если ты оставишь Чистую силу здесь, что ты сумеешь там сделать? И потом... У тебя слишком приметная внешность. Слишком, Канда. Тебя хорошо знают. Тебя не пропустят, даже без твоего меча.
Тишина.
Канда медленно снимает плащ. Как-то встряхивается, сутулится, теряет свою великолепную благородную осанку.
-Так лучше? — спрашивает он.
-Я же сказал... — страдальчески тянет Комуи.
Канда вынимает меч из ножен. Лави перестает дышать...
Одно движение — блестящие черные волосы ложатся на плечи. Второе — сверкающее лезвие скользит вверх, потом вниз: густые пряди сыплются на каменный пол.
Канда встряхивает головой, прячет меч в ножны.
-Так лучше? — снова спрашивает он с вызовом. — Так — у меня не слишком приметная внешность?
Комуи только вздыхает. Опускает взгляд. Канда, победно усмехнувшись, выходит из кабинета, оставляя меч на столе директора. Бывшего директора Черного ордена. Бывшего — потому что Черного ордена больше нет...
Наши дни
-Не спи.
-Не сплю, — Лави встряхивается, отрывает взгляд от яркой зелени, пробивающейся сквозь закопченные камни. Пожарище, не пожарище — все равно на нем когда-нибудь вырастет трава, а если от людей не останется и следа... Какая разница этой вот ослепительно-зеленой траве? — Что такое?
-Ничего. Идти пора.
Канда выглядывает из укрытия. Лави смотрит на него, заново узнавая при свете дня: как же он не похож на того, прежнего! Экзорциста... Сейчас его можно принять за крестьянина: грубая куртка, тяжелые ботинки, глубоко надвинутый картуз, из-под которого свисают неровно обкромсанные немытые черные патлы, какие-то завернутые в рогожу инструменты в руках. Лави знает, что там, между лопатой и мотыгой, притаился меч. Не тот самый, конечно, обычный, но вовсе без оружия Канда не может. Он тоже не может — за поясом у него два револьвера, и хотя против акума от них проку мало, от людей они могут защитить. А люди...
Два года назад
-А люди в большинстве своем принимают сторону сильнейшего.
-Я не понимаю, — Лави хмурит брови. — Какой смысл им принимать сторону Графа, если ясно, что он все равно их уничтожит!
-Надежда, — Комуи снимает очки. — Всегда остается надежда. Уже известно, что Граф не трогает некоторые города и поселения. Непонятно, почему, но это — факт.
Они тогда долго думали, в чем дело. Почему Нои не уничтожат людей, как собирались давным-давно. Их мощь вполне позволяла сделать это, но, тем не менее, множество людей осталось в живых: в городах и на фермах, в столицах и в глуши...
"Им скучно, — предположил кто-то из научного отдела, — им скучно жить в пустом мире. Они хотят построить новый мир, как и говорили, но им же нужен материал — из чего строить!"
Это было правдой.
По какому принципу Нои уничтожали города, не знал никто. Даже аналитический отдел так и не смог ничего понять. Почему этот поселок стерт с лица земли, а другой остался невредим? Неизвестно. Прихоть новых хозяев планеты.
Так или иначе, но по окончании войны осталось не так уж мало людей. И не так уж мало акума. Согласно данным наблюдателей, акума первого и второго уровня уже не встречались, но акума более высшего уровня использовались для того, чтобы следить за людскими поселениями. Иногда Нои натравливали их на людей, но реже, много реже, чем прежде. Сейчас они по большей части стремились сократить число низкоуровневых акума, а заодно установить контроль над наиболее крупными городами.
И — это факт — люди работают на Ноев. Работают, потому что не хотят умирать, и нельзя упрекнуть их в этом. Нельзя...
-Движение сопротивления незначительно, во всяком случае, пока, — говорит директор таким тоном, что становится ясно: это движение никогда не станет сильнее. Просто не сможет.
Лави смотрит в пол. Смысла сопротивляться нет. Вместе со зданием Управления погибло всё: информация, бесценные данные, которые собирали много лет. Погибла Хевласка и нет больше Чистой силы — уж ее Нои уничтожили в первую очередь!.. На том месте теперь развалины, ничего больше, и им, спасшимся, возвращаться некуда...
Он не помнит, как они покидали Управление. Объявили чрезвычайное положение, все экзорцисты были подняты по тревоге, он тоже пошел, но... Дальше — темнота. Он пришел в себя уже здесь, в подземельях. Чудом выжил после этакого удара по голове — его зацепило падающее перекрытие. До сих пор его мучают головные боли, которые он тщательно скрывает: узнай об этом Комуи, на задания ему больше не ходить.
Это бы всё ничего, но он остался один. Совсем один. Старого Книжника тоже вытащили из-под завалов, невредимого, но он умер на третий день, не приходя в сознание. Сердце старика просто не выдержало, и Лави лишился учителя.
Он многих лишился. Того же Аллена. Аллена, благодаря которому почти весь личный состав Черного ордена успел эвакуироваться. Они уходили через Ковчег, пока Аллен прикрывал их отступление. Они ушли, а он, из последних сил отбивая атаки акума, каким-то образом заблокировал все входы и выходы в Ковчег, чтобы не дать врагу добраться до соратников, и сгинул вместе с ним. Его ждали, долго ждали, надеялись, что он вернется, но тщетно — Аллен так и не появился...
Директор. Несколько экзорцистов, не самых сильных, — сильные погибали первыми. Сотрудники научного подразделения. Книжник. Вот и все, что осталось от некогда могущественного Черного ордена.
Связи нет. Неизвестно, что происходит в других городах. Невозможно связаться с Азиатским подразделением и Ватиканом, да даже и с искателями. Хотя бы потому, что любой выход в эфир — опасен. Могут засечь, вычислить базу, и тогда... Тогда действительно конец всему.
Наши дни
-Пошли, — Канда, пригнувшись, идет вперед.
Лави движется за ним. Здесь безопасно, во всяком случае, если верить сводкам и донесениям. Они в нескольких километрах от города — подземное убежище располагается вне его, это даже удобно.
Акума здесь появляются редко, ближайшее поселение не трогают, в отличие от города, от которого остались одни развалины. Уж неизвестно, чем оно так приглянулось Ноям, но... Выбирать не приходится.
Лави жадно глотает холодный утренний воздух: сырой, влажный, с примесью дыма от далекого очага, такой... живой. Не затхлый воздух подземелья, холодный, тоже влажный, но — мертвый. Мертвый, как те останки, что лежат там, в верхних галереях парижских катакомб...
-Юу, — окликает он. — Так все же, что приказал Комуи?
Канда едва поворачивает голову.
-Нам надо передать кое-что кое-кому. Потом вернемся.
-И всё? — Это странно, обычно их отправляют в куда более дальние путешествия.
-И всё. — Канда явно не настроен разговаривать, но Лави быстро сопоставляет все, что видел, слышал, подозревал...
Комуи Ли знает, что среди них есть шпион. Вернее, не среди них — среди тех, кого им удалось завербовать "наверху". Кто-то, способный выдать расположение базы Ноям, а если это произойдет... Остатки Черного ордена не спасет уже ничто, разве только чудо, но они давно не верят в чудеса...
Это было неплохой идеей: разобраться, что за люди попадают в милость к Ноям, а потом попытаться внедрить своего агента. Либо переманить на свою сторону кого-то из тех, кто уже работал на Ноев. Это сработало: многие из последних служат Ноям исключительно из страха перед ними, от безысходности, но, узнав, что сопротивление еще живо, что Черный орден не погиб весь, полностью...
Комуи Ли получил нескольких агентов. А теперь, стало быть, он подозревает кого-то из них в двойной игре.
Нои ищут их. Они знают, что не все экзорцисты уничтожены — прочие им не интересны. Они ищут, но найти не могут, потому что не знают, куда ушли сотрудники Черного ордена через Ковчег... А они остались совсем рядом с погибшим Управлением, буквально рукой подать — в Париже. Под Парижем. В знаменитых катакомбах, где когда-то устраивали секретные бункеры и бомбоубежища властители Франции, в катакомбах, простирающихся на сотни километров — ищи, не наищешься!
Бомбоубежище оказалось вполне пригодным для жизни. Конечно, пришлось повозиться, чтобы наладить быт... Первое время жилось неплохо, потом решили, что нужно экономить топливо, и подземелья снова погрузились во тьму. Солярку расходовали экономно, только на неотложные нужды. Расчеты, как века назад, по большей части проводили вручную, и тут Лави был незаменим — с его идеальной памятью, с его вниманием к деталям. Живой калькулятор...
Постепенно наладили связь с поверхностью, нашли верных людей, без которых подземные жители просто поумирали бы с голоду. Агентов стали вербовать уже позже, сперва надо было наладить поставки продовольствия, и это Комуи Ли обеспечил. И еще они пытались узнать, что же произошло, что творится в мире...
Выходило, что ничего особенного не происходит. Да, уничтожено множество городов, сколько погибло народу, даже подумать страшно. Но кое-кто остался, в основном в сельской местности, и этих людей акума не трогают, хотя и попугивают временами. Человек приспосабливается ко всякому, вот и эти люди привыкли жить под надзором... Говорили, кое-кого Нои приглашают к себе. Заставляют служить... Нет, не заставляют. Выбирают тех, кто станет служить без принуждения. Впрочем, любят и тех, с кем приходится повозиться, ломая и переделывая под себя... Этих людей они наделяют властью, дают задания. Видимо, готовят новое человечество для нового мира...
Лави ни одного такого человека еще не видел. Только угрюмых крестьян, что тайком приносили им кое-какие припасы и вещи, иногда быстроглазых, шустрых парней — явно бывших воришек, которые рассказывали новости, вполне приличных людей, сдавленным шепотом докладывающих о последних деяниях Ноев... Лави знает, что кто-то из них — агенты Комуи. Сколько их — не знает. Комуи умеет молчать.
За два года директор сумел создать обширную агентурную сеть, засекреченную настолько, насколько это было возможно. Никто не знает больше, чем это полагается для выполнения очередного задания, а значит, не сможет выдать остальных, случись что...
Теперь, выходит, кто-то из этих людей с потрохами запродался Ноям... А раз так — может рассказать, где вход в катакомбы, где прячутся бывшие экзорцисты... Пусть он не знает всего, но если акума найдут хотя бы вход, их будет уже не остановить!
Судя по всему, Комуи это понял. Вычислил, что двойной агент — кто-то из ближайшей деревушки, через которую они и держали связь с остальным миром, либо кто-то из этой цепочки, и решил ловить на живца. Что такое должен передать Канда? На что непременно клюнет слуга Ноев?..
Это все важные и нужные мысли, но они исчезают, стоит Лави посмотреть вверх, на ослепительно-синее небо, на жаркое, такое ласковое солнце...
Полтора года назад
-Как там, наверху?
-Как обычно.
-Что — обычно? Дождь? Или солнце?
Едва заметное движение плечами.
-Солнце... вроде бы. Утром туман. Зачем тебе это?
Лави не отвечает. Это... Это выше его разумения. Он продал бы душу, только бы еще раз посмотреть на небо, любое, ясное или затянутое облаками, туманное или раскаленное от зноя. Он не понимает, как это — не ценить каждой минуты, проведенной под этим небом, под солнцем...
-А ты что такой?..
-Какой? — Дождаться такого вопроса от Канды — это уже странно.
Тот снова пожимает плечами.
-Странный какой-то.
-Обычный, — криво улыбается Лави, надеясь, что в тусклом свете свечи эта гримаса сойдет за улыбку.
-Да нет... — Канда смотрит на него в упор, и Лави ничего не может прочесть в его взгляде. — Ты какой-то совсем... тусклый.
-Тусклый?!
-Ну а как это еще назвать? — Канда хмурит брови, нормальная его гримаса. — Не улыбаешься. Не болтаешь. Молчишь. А?
-Ага, — соглашается Лави и вдруг говорит: — Я просил Комуи отпустить меня наверх. Я мог бы там помочь, я же хорошо знаю окрестности...
-И что?
-И ничего, — передразнивает Лави. — Не отпустил.
-Почему?
-Потому...
-А ты так хочешь наверх? — в полумраке не разобрать выражения темных глаз. Лави молчит. — Пошли.
-Куда?..
-Пошли, я сказал.
Из хватки Канды высвободиться невозможно, Лави проверял, лучше идти добровольно.
-Директор, — в дверь Канда не стучит, судя по всему, принципиально. — У меня к вам разговор.
-Мы ведь все обсудили, — Комуи поднимает взгляд, видит взъерошенного Лави и хмурится. — Канда, в чем дело?
-Мне нужен кто-то, кто хорошо ориентировался бы на местности, — заявляет Канда. — Я этих краев не знаю, а здешним проводникам я не доверяю. Лави говорит, что знает эти места. Я хочу, чтобы он пошел со мной.
-Это невозможно, — Комуи опирает подбородок о сцепленные пальцы.
-Почему? — кажется, они говорят в один голос — Лави и Канда.
-Потому что ты — последний Книжник, — отвечает Комуи одному Лави. — Может, где-то остался кто-то еще, но я выбираю худший из возможных вариантов развития событий. Ты — последний. Тебя надо беречь. Больше некому записать историю этой войны и передать...
-Для кого записывать? — Канда не дает ему договорить, щурится злобно. — Кому передавать, директор? Кому сдалась эта история? Мы все тут подохнем, а раньше или позже — это только от нас зависит! От того, будет у меня нормальный проводник или нет!
Лави молчит, ошарашенный. Он еще не задумывался над тем, что, возможно, он — действительно последний Книжник на этой грешной земле. Но даже если так... Доводы Канды ему ближе, чем слова Комуи. Хотя бы потому, что так — у него есть шанс снова увидеть небо.
-Делайте, что хотите, — устало говорит Комуи, наконец. Снимает очки, проводит рукой по лицу. Он небрит, глаза покраснели от недосыпа. А может, не только от этого. — Идите. Канда...
-Ну?
-Отвечаешь за Лави головой, — бросает Комуи.
Канда, фыркнув, выталкивает Лави за дверь.
-Юу! — приходит тот, наконец, в себя. — Ты...
-Мне проводник нужен, — сквозь зубы произносит Канда. — Нормальный. Приди в себя!
-Да я в себе... — Лави улыбается, на этот раз искренне. — Юу, я полгода не видел солнца...
-А и теперь не увидишь, — радует тот. — По большей части ночами идти будем.
-Все равно, — упрямо отвечает Лави. — Все равно — это небо. Настоящее. Не каменное.
-Кретин, — бросает Канда. — Пошли, что ли...
И он выводит Лави на поверхность, и терпеливо ждет, пока тот продышится и успокоится, и только после этого обозначает маршрут.
Идти в самом деле приходится ночами: днем в этих краях попадаются акума. Вряд ли они заподозрят что-то неладное, увидев парочку крестьян, но рисковать все-таки не стоит. Кто их разберет, может, они все здешнее население поголовно знают...
А люди, как вскоре убеждается Лави, действительно приспосабливаются ко всему. Живут как-то. Даже детей рожают. По-прежнему готовы приютить и накормить усталых путников, по виду — сезонных рабочих, отправившихся искать лучшей доли. Рассказывают охотно, новости тоже выслушивают с большим удовольствием, потому что такие вот путешественники — единственный теперь источник сведений о том, что творится за пределами замкнутого мирка деревни. В рассказах приходится быть предельно осторожными: никогда не угадаешь, человек перед тобой или замаскированный акума... А вот слушать Лави умеет превосходно — это профессиональное, — поэтому возвращаются они, не просто выполнив задание, но и разжившись кое-какими полезными сведениями. Директор остается очень доволен...
С той поры они всегда ходят на задания вдвоем: Канда отказывается брать других проводников, а Комуи не рискует отправлять Лави с кем-то еще. Может, так Книжник упускает возможность побывать где-то в других краях, намного дальше, но ему достаточно и этих вылазок. Лишь бы не оставаться под землей постоянно. Лишь бы не оставаться одному...
Наши дни
-Юу, — Лави приноравливается к широкому шагу Канды. — Какой у нас пункт назначения?
-Фременвиль, — отвечает тот. — Далеко он?
-Да уж не близко... — Лави взглядывает на напарника из-под отросшей челки — теперь у него довольно длинные волосы, их можно связывать в "хвост". Впрочем, под картузом все равно не видно. — Сейчас пойдем по этой дороге, потом свернем на юг. Думаю, дня два пути, может, чуть больше... — Он выдерживает паузу, потом задает вопрос: — Ты не скажешь, что было в твоей инструкции?
-Да ничего особенного, — Канда поправляет связку инструментов на плече, раскланивается с какой-то встречной тетушкой. Теперь они идут и днем: здесь довольно людно, и на двух незнакомцев особенного внимания не обращают. — Я же сказал: передать кое-что кое-кому.
-Комуи и мне не доверяет, что ли? — немного резко спрашивает Лави.
Канда чуть замедляет шаг. Хмурится.
-Остановимся на привал — поговорим, — отвечает он.
-В деревню заходить не будем? — Лави покосился на Канду.
-Не будем. Время терять...
Лави подавляет вздох. Зайти бы сейчас в эту деревеньку, почти не пострадавшую от налетов акума, попроситься на ночлег... Уговорить хозяйку согреть воды, вымыться, а то разит, как от последнего бродяги. В подземелье воды предостаточно, есть целая речка, но плескаться в ледяной воде желающих мало, на это решаются, только когда становится совсем невмоготу. Простужаются, конечно. Кажется, только Канда, совершенно нечувствительный к холоду, регулярно наведывается к этой речушке...
-Привал, — объявляет Канда.
Они устраиваются на обочине, в тени раскидистого дерева. Солнце палит немилосердно, на траве — узорчатая тень. Наблюдать за игрой света можно бесконечно, но есть вещи, которые сейчас интересуют Лави больше, чем эта красота.
-Ты обещал сказать, — говорит он, — что именно ты должен передать?
-Я не обещал сказать. Я обещал поговорить, — Канда смотрит в землю.
-Ну, давай поговорим...
-О чем? — Канда, наконец, поднимает на него взгляд.
-О задании. Что тебе поручил Комуи?
-Передать кое-что кое-кому, — в который раз повторяет Канда.
-Ты не хочешь говорить?
-Не могу, — взгляд темных глаз непреклонен. — Директор запретил.
-Мне тоже?
-Тебе — особенно.
-Не понял... — Лави хмурится. — Стой, Юу! Комуи и меня подозревает в том, что...
-Сдурел?! — Канда смотрит на него, как на сумасшедшего.
-Тогда почему? Почему я не должен знать?!
-Да потому, что это опасно! — выходит из себя Канда. — Ты не понимаешь, что ли, кретин? Если мы попадемся, если будет допрос — ты его не выдержишь!
-Ты так уверен?.. — Лави почти шепчет, но это только ради того, чтобы не сорваться на крик. — А ты — выдержишь?!
-Да, — спокойно отвечает Канда, и Лави понимает — это правда. Он добавляет вполне мирно, совсем не так, как сказал бы прежний Канда: — Дурень, лучше тебе этого не знать. Правда.
-Я и так слишком много знаю, — кривится Лави. — Во всяком случае, входы-выходы в подземелье указать могу! Этого, по-моему, достаточно, чтобы не выпускать меня на поверхность, потому что, если я попадусь, то...
-Я тебя сам прежде убью, — любезно сообщает Канда. — Ноям ты не достанешься.
-Спасибо, я знал, что могу на тебя рассчитывать, — сквозь зубы цедит Книжник.
Воцаряется тишина, нарушаемая лишь гудением пчел над клевером.
"Значит, секретное распоряжение, — напряженно думает Лави. — Настолько секретное, что Комуи доверил его только Юу, никому больше. Даже мне не сказал. А Юу не проговорится, голову на отсечение даю... Что-то важное, срочное... что-то, что нужно передать кому-то во Фременвиле. Видимо, тоже со всеми возможными предосторожностями... даже несколько преувеличенными, я бы сказал... Ох, и кретин же я!"
-Юу, — он осторожно касается рукава напарника. — Извини. Я не подумал.
-Я заметил.
-Комуи ловит на живца, да? — Лави пытливо смотрит в непроницаемое лицо Канды. — Срочное, секретное донесение... Потом проверит, где всплывет информация, так? Вычислит слабое звено? Наверно, подозрения у него уже есть...
-Похоже, на этот раз ты подумал, — Канда едва заметно усмехается. — Лави, я ничего тебе не скажу. Если ты будешь знать, то...
-Я понял, — кивает Лави. — Могу выдать себя. Не знаю, что придумал Комуи, но раньше он не ошибался. Наверно, надо просто положиться на него...
-Вот именно. А еще надо поспать. Дальше ночью пойдем, сейчас слишком жарко. И акума могут появиться...
"Раньше ты бы ни о каких акума не подумал," — невесело усмехается Лави. Эту перемену в Канде он заметил сразу же, как только они стали выходить на задания вместе. Канда больше не сатанел при виде акума — бросаться на них ему теперь было не с чем, конечно, но... Да и вообще он как-то успокоился, словно бы забыл про свою цель, а на вопрос Лави ответил, криво усмехнувшись: "При таком раскладе акума доберутся до того человека намного раньше, чем я". Подумал и добавил: "Меня это устраивает". Лави тогда потерял дар речи на несколько секунд: все-таки, несмотря на несколько лет знакомства, предугадать реакцию Канды он зачастую не мог...
-Ложись, — приказал Канда, поудобнее приваливаясь спиной к стволу дерева.
-А ты?
-А я посижу. Ты же знаешь, я долго могу не спать. Ложись, говорят тебе!
-Я лучше так... — Лави пристраивает голову на плече напарника. — Не возражаешь?
-Иди ты... — Канда косится на Книжника.
Вид у того измученный, и это не физическая усталость, уж настолько-то он Лави знает. То, что он бледен до зелени, лицо осунулось и резко обозначились скулы — это еще ничего не значит. Так бывало и раньше, после многодневных переходов и боев, но тогда Лави все равно шутил и смеялся, как бы плохо ему ни было, пытался подбодрить остальных. А теперь... Ощущения у бывшего экзорциста — отвратительные: Канда хорошо чувствует людей, и ему не нравится то, что давно уже происходит с Лави. Ему самому проще: у него есть приказ, он выполняет его, только и всего, и не боится смерти. У Книжника же слишком сложные и запутанные мотивы, чтобы вникнуть в них до конца. Канда даже и не пытается, просто чувствует, что напарнику — другу — сейчас плохо, интуитивно догадывается, что нужно сделать... Два года назад он бы на это не пошел. Два года назад они вообще не говорили бы вот так...
-Да ляг же ты... — Канда обхватывает Лави за плечи, так что тот, потеряв равновесие, утыкается носом в его колени. — И спи. Я посторожу.
Лави не шевелится, боясь спугнуть это чувство абсолютной защищенности. Эфемерное и невозможное, но сейчас, именно в эту секунду, и в следующую, и в еще одну — реальное в той же степени, как и лежащая на его спине тяжелая рука. Он знает, что уснуть все равно не сможет: просто потому, что не захочет упустить ни одного из этих мгновений, но отключается практически мгновенно. Снится ему прошлое. Давнее, славное прошлое...
Четыре года назад
Война еще в самом разгаре, и никому и в голову не приходит, что Черный Орден ее проиграет. Да, случаются поражения, и серьезные, но когда их не бывало?
Он тогда должен встретить Канду и Аллена на полпути к одному городку, имеется там заброшенная сторожка: ее обнаружили искатели, и с тех пор развалюха время от времени служит местом встреч. Правда, с трудом отворив разбухшую от сырости дверь — льет как из ведра, — Лави понимает, что сюда уже очень давно никто не наведывался. Еще сразу становится ясно, что ночевать в этой лачуге будет едва ли приятнее, чем под елкой в лесу. Если выбрать ель погуще, то под ней хотя бы сухо, а здесь сквозь дырявую крышу так и капает на гнилой пол. И воняет соответственно: плесенью, грибами, еще какой-то пакостью...
Впрочем, выхода нет, ожидать экзорцистов он должен именно здесь. Идти им навстречу — бессмысленно, можно разминуться: кто знает, какой тропинкой они будут добираться? Остается только попытаться сделать условия обитания более-менее приемлемыми.
Очаг в хижине имеется, хоть и загаженный донельзя. За домом находится полупустая поленница; впрочем, мокрые поленья гореть не желают категорически, как Лави ни бьется. Приходится отодрать несколько плашек пола, выломать пару досок из стены кладовой и разбить старый шкаф. Эти деревяшки, хоть трухлявые и волглые, все-таки неохотно начинают тлеть, отчаянно дымя, и через некоторое время Лави все-таки удается развести огонь. Дыму он, правда, напускает в дом столько, что несколько раз приходится выскакивать наружу, чтобы продышаться и откашляться. Из трубы валит такой дым, что видно, наверно, за милю. Вернее, было бы видно, не будь настолько темно и не лей дождь стеной...
Когда запас досок подходит к концу, принесенные с улицы поленья уже немного просыхают, так что есть, чем поддерживать огонь. Вскоре даже в щелястой халупе становится немного теплее, так что Лави отваживается скинуть мундир и попробовать просушить его (вернее, прокоптить) у огня.
Занимается этим он довольно долго, за окном уже стоит темень кромешная — дело идет к полуночи. Экзорцисты не появляются. Поначалу Книжник не особенно волнуется: в такой ливень да в темноте запросто можно сбиться с дороги. Не будет ничего удивительного, если они только к утру сюда доберутся! Потом, однако, начинает беспокоиться. Если верить сообщению, вышли экзорцисты достаточно рано и, по идее, если не случилось ничего из ряда вон выходящего, что могло бы задержать их в пути, должны были прибыть на место в худшем случае немногим позже Лави. А их нет...
Отговорками про "сбиться с дороги" можно морочить себе голову, сколько угодно, но... Насколько Лави знает Канду, заплутать в знакомых местах тот не может, даже ночью и в дождь. Аллен — другое дело, но они же вместе идут! (Остается еще вариант, что экзорцисты поубивали друг друга, но его Лави отметает, как несостоятельную.) Значит, все-таки что-то случилось...
Гадать можно до бесконечности, поделать Лави все равно ничего не может: не идти же сейчас на розыски! Что он там найдет, в такую темень? Эти мысли кажутся очень правильными, но на душе все равно паршиво.
Скорее всего, Лави все-таки пошел бы на поиски, но, когда он уже изводится до предела, на ветхом крыльце кто-то начинает топать, дергает дверь, не сообразив, что открывается она внутрь... Книжник на всякий случай отступает в темный угол — мало ли. Ночной гость, наконец, справляется с дверью и вваливается в дом, сразу напустив холоду. В неверных отблесках пламени Лави может разглядеть светлые волосы и черный плащ, переводит дыхание с облегчением...
-Лави, ты тут? — зовет Аллен. С него льет ручьем.
-Здесь, — Книжник выступает из тени, спрашивает для проформы: — А если б это был не я, а акума?
Аллен только устало мотает головой, даже не возражает, как обычно, что акума он за километр чует.
-Помоги... — выговаривает он. — Я его не дотащу...
Сердце обрывается. Лави вылетает под дождь, не дослушав... Почти сразу же натыкается на Канду — тот едва идет, тяжело опираясь на меч. Наверняка злобно зыркает на Книжника, когда тот закидывает его руку себе на плечо, тащит в дом, но в темноте не разобрать.
В доме, при свете, становится ясно, что плащ на Канде грязен донельзя, — значит, падал по пути, и не раз. Аллен почище будет.
-Вы целы? — спрашивает Лави обоих сразу. — Что с вами такое?
-Целы... почти. — Аллен уже успел скинуть плащ, сосредоточенно сушит его перед очагом. Морщится, задирает рубашку, показав кровоподтек во весь бок.
-А ты? — Книжник разворачивается к Канде: тот привалился к стене, прикрыв глаза, и, судя по всему, собирается тут и отключиться. — А, чтоб тебя! Аллен, что с ним?
-Да на нем ни царапины, — отвечает тот, расшнуровывая сапоги и придвигая их поближе к огню. — На засаду мы нарвались. Неужели не слышал грохота?
Лави мотает головой:
-Тут в двух шагах можно из пушек палить, ничего не расслышишь!
-Ну вот, нарвались... Вернее, он вот нарвался — шли-то раздельно, — Аллен недовольно шмыгает носом. Значит, снова поцапались. — Когда я подоспел, он уже с половиной акума разделался. Правда, если бы не я, вторая половина его бы точно завалила...
-Заткнись!.. — шипит Канда.
-Видишь, оживает! — радуется Аллен. — А по пути то и дело носом в грязь летел!
-Тихо, Юу, убить ты его сейчас все равно не сможешь... — Лави перехватывает руку экзорциста, дернувшуюся к рукояти меча. — Иди, сядь. И снимай свою рванину, ты же мокрый насквозь! А, дай, я сам...
-Руки убери... — Канда отталкивает Книжника, начавшего расстегивать на нем плащ, сдергивает мокрую одежду, швыряет на пол, довольно уверенно доходит до очага и садится, не глядя на Аллена. Судя по всему, ни на что большее у него сил уже нет.
Лави только вздыхает, подбирает плащ, кое-как вытряхивает, чтобы комья грязи не сыпались, и пристраивает на просушку. От мокрой одежды идет пар — печка раскочегарилась на славу.
-Есть хотите? — спрашивает он. — Я прихватил кое-что.
-Конечно! — враз оживляется Аллен и вцепляется в предложенную ему солонину с сухарями, урча от удовольствия, как молодой волчонок.
Канда только вяло качает головой в ответ на предложение Лави. Правда, кружку — кое-какая посуда в домишке нашлась, а в дождевой воде недостатка не было, — все-таки берет, долго пьет, не отрываясь. Возвращает кружку, даже не подумав поблагодарить, и снова замирает.
-Как же я устал... — зевает Аллен. Потянувшись, охает, схватившись за отбитый бок. — Лави, где спать будем?
-Прямо здесь, больше негде, — хмыкает Книжник. — Я вон всякой ветоши натаскал, ложись на пол, а то замерзнешь.
-Да не замерзну, я уже обсох, — улыбается Аллен. Укладывается поближе к очагу, возится, пристраивая под голову какую-то рванину, найденную Лави на чердаке, накрывается своим плащом и моментально засыпает.
Сам Лави предусмотрительно устраивается в углу, где поменьше дует. Это сейчас теплее всего у огня, а к утру, когда потухнет огонь, Аллен точно окоченеет. Подежурить до утра Книжник бы мог, но... ему завтра идти весь день, а он и предыдущую ночь не спал толком. А этих двоих оставлять дежурить — надо вовсе извергом быть.
-Юу, — Лави касается плеча экзорциста. Хорошо, хоть одежда просохла, только волосы еще влажные. — Иди сюда, ты на самом сквозняке сидишь.
Канда неопределенно мотает головой, но все же, прихватив просохший плащ, перебирается поближе к Лави, в угол, куда предусмотрительный Книжник бросил остатки матраца и где даже умудрился заткнуть пару щелей. Вид у экзорциста — краше в гроб кладут. Видимо, действительно выложился до предела: настолько вымотанным Лави его давно не видел. Да он даже на имя не реагирует!
"Э, да он же заснет сейчас! — соображает Книжник, посмотрев внимательнее. — Хорошо, что не носом в огонь! Вовремя я..."
-Юу, ложись, не мучайся, — говорит он.
-Сейчас, — отзывается, наконец, экзорцист. Садится поудобнее, распускает зачем-то волосы, слипшиеся колтуном. Поймав удивленный взгляд Книжника, поясняет неохотно: — Не расчешу завтра.
Лави старается скрыть улыбку, отходит к очагу, вроде бы подбросить дров. Возвращается, садится на прежнее место.
-Юу, — тихо зовет он. Тот не откликается. Лави трогает его за плечо и соображает, что Канда умудрился заснуть сидя. Пробует уложить его, но не может удержать — экзорцист весит не так уж мало, несмотря на изящное сложение, — и Канда сползает аккурат Лави на колени. — Твою мать, Юу...
Книжник тоскливо смотрит на спящего мертвым сном товарища. "Начнешь ворочаться — разбудишь еще... — решает он. — Пускай уж спит, я посижу пока. Но до чего ж тяжелый!.. — Он осторожно просовывает руку под голову Канде, пристраивает поудобнее. — А волосы он точно завтра в порядок не приведет. И будет еще злее обычного..."
Лави пробует разобрать одну запутавшуюся намертво прядь, потом другую, пока не высохли окончательно, кое-как расчесывает пальцами длинные волосы, в который раз обругав Канду за пристрастие к такой прическе. Самое оно в походных условиях — грива мало не по пояс!
Касаться гладких тяжелых волос приятно; Лави и раньше подбирался к "хвосту" Канды, рискуя получить по шее — тот не любил, когда до него дотрагиваются без спросу. А сейчас вот не возражает, наоборот, стоит Лави опустить руку, начинает беспокоиться во сне. "До утра мне его так гладить, что ли? — ухмыляется про себя Лави, чувствуя, что сам скоро отключится. — А я бы и не возражал, кстати..."
Кое-как дотянувшись до плаща Канды, он накидывает его на спящего экзорциста, пробует устроиться поудобнее, что не так-то просто с этакой живой тяжестью на коленях, и сам не замечает, как засыпает...
Пробуждение оказывается ужасным. Для начала, он замерз, во всяком случае, выше пояса. Ногам лучше: на них лежит что-то теплое и тяжелое, но от этой тяжести-то ноги и затекли. Хорошо, что Лави сперва проснулся, посмотрел, что такое на него навалилось, и только потом попытался от этого чего-то избавиться. Взглянув, он старается замереть и не шевелиться. Вчерашний вечер припоминается со всей отчетливостью...
Что будет, когда Канда проснется и обнаружит себя на коленях у Книжника, последний даже воображать не хочет и надеется оттягивать этот момент как можно дольше.
У очага шевелится Аллен, и Лави обмирает: Канда спит чутко, и если Уокер сейчас проснется и заголосит, то... Но нет, экзорцист снова затихает. "И долго я так высижу?" — с веселым отчаянием думает Лави. Он даже не может высвободить руку, запутавшуюся в волосах Канды! Хорошо еще, сам бандану снял, волосы закрывают лицо, и не разобрать, спит он или нет.
Лави замирает — ему показалось, что Канда пошевелился, попытался приподнять голову... Но нет, экзорцист только чуть поменял позу и снова задышал ровно и глубоко.
Как потом по секрету рассказывал Уокер, для него пробуждение тоже оказалось крайне неприятным. Проснулся он оттого, что почувствовал настоятельную потребность выйти на двор. Продрал глаза, увидел в полутьме сидящего в дальнем углу Книжника и обмер: на Лави навалилась какая-то темная лохматая масса... Дикий зверь задрал Книжника и доедает его? Но почему в полной тишине? И куда подевался Канда?!
Спустя мгновение до Аллена дошло: то, что он принял за дикого зверя, — и есть Канда, который преспокойно спит на коленях у Книжника, укрытый собственным плащом, а "шерсть" диковинного зверя — распущенные волосы экзорциста. Уокер мгновенно сообразил: когда Канда проснется, кому-то не поздоровится! Он помнил, в каком состоянии находился старший экзорцист вчера, значит, улегся так не сам, разве только пребывал во временном помрачении рассудка. Так или иначе, но сильнее всего достанется тому, кто его разбудит, и быть этим кем-то Аллен не желал, а потому решил терпеть до последнего, прикинувшись той самой ветошью, на которой лежал...
Канда же просыпается, как ни странно, раньше всех. Обычно он просыпается рывком, мгновенно переходя от сна к реальности, но в этот раз, должно быть, сказалась сильная усталость. Сперва он осознает, что лежит на чем-то жестком. Не настолько жестком, как доски пола, но тем не менее... И вдобавок это что-то — теплое. Приоткрыв глаза, он упирается взглядом в нечто серебристое, почти сразу опознает нагрудный знак Черного ордена и напрягается. Любопытно, кто из этих двоих позволил себе такую вольность?.. Выясняется это почти сразу: Канда видит краешек оранжевого шарфа. Ну хоть на том спасибо... Лави. Явно не спит, по дыханию слышно. Но и признаков жизни не подает — трусит, надо думать.
За спиной раздается шорох, но тут же стихает. Там спит Уокер, Канда это помнит. Наверно, собрался выйти, увидел... хм... диспозицию и передумал. Канде становится смешно. Он пытается приподнять голову, но обнаруживает, что волосы за что-то зацепились. Да и вставать, если честно, не хочется...
...Аллен снова начинает возиться, видимо, стало невтерпеж. Скрипят доски пола, открывается и закрывается дверь. Канда не шевелится. Лави облегченно переводит дыхание.
-Ногу опусти... — хриплым спросонок голосом произносит Канда, и Лави вздрагивает.
-А?..
-Ногу опусти, левую. Неудобно. И отпусти волосы, что ты в них вцепился? — Канда переворачивается на спину — его затылок удобно ложится прямо в ладонь Лави. Черные глаза — сонные, но никак не злые. В них даже веселые искорки проскакивают, чего Книжник никак не ожидает.
-Вставать надо... — с трудом выдавливает Лави.
-Надо, — соглашается Канда. — Но не хочется.
-Не хочется. Да я и не смогу, наверно, — не может удержаться от смешка Лави. — Ноги отсидел...
Канда только глаза прикрывает, мол, кто же тебя заставлял!
-Аллена что-то долго нет, — помолчав, произносит Лави. По нему, так пусть бы Уокер померз еще немного, не хочется разрушать странное очарование этих минут, но...
-Трусит, — презрительно бросает Канда. — Прокрался на выход, как невмоготу стало, теперь войти боится.
-Так ты что... не спал, что ли?!
-Ну уж пораньше тебя проснулся, — фыркает Канда. — Один лежит, трясется, второй сидит, дышать боится... Спектакль.
-Юу, ты!.. — начинает Лави, но представляет, видимо, со стороны эту картину, и смеется. Потом вновь становится серьезным: — Ты... как себя чувствуешь? После вчерашнего?
-Прекрасно. Ты же знаешь... — Канда щурится, и Книжник не задает больше вопросов. — Ладно. В самом деле пора.
Он рывком поднимается, приглаживает волосы, косится на Лави — наверняка ведь помнит, что отключился, так и не приведя их в порядок, — но ничего не говорит. Книжник со стоном вытягивает ноги, тянется до хруста в суставах.
-Ну и ночка!..
В дверь, заслышав вполне мирный разговор, просовывается Аллен. Криво улыбается, сделал вид, будто ничего не видел, и ненатурально бодрым голосом желает всем доброго утра.
-Такое утро добрым быть не может, — заявляет Лави, разминая окостеневшую шею. — Что там на улице?
-Мерзость, — кратко характеризует погоду Канда, застегивая плащ...
Наши дни
-Мерзость какая, — произносит Канда над его головой.
-А?.. — Лави, проморгавшись, садится, трясет головой, прогоняя остатки сна.
Уже вечереет, погода заметно испортилась: с неба сыплет мелкий занудный дождь, дорогу уже развезло. Здесь, под деревьями, еще сравнительно сухо, но выходить на открытое пространство не тянет совершенно.
-Пошли, — Канда легко поднимается на ноги, подбирает свой сверток с инструментами. — Если не тормозить, к утру будем на месте.
-Если в грязи не увязнем, — Лави душераздирающе зевает. В кои-то веки поспать пару часов на свежем воздухе, да без кошмаров — знал бы он несколько лет назад, что это и есть счастье!
-Не увязнем. Пойдем вдоль дороги, лесом, — решает Канда.
И они в самом деле к утру добираются до Фременвиля, Канда уходит на встречу один, и Лави ждет его на задворках местной церквушки, совсем не пострадавшей от акума, ждет с замиранием сердца, потому что...
Канда возвращается очень быстро, кивает — идем, мол, — и они отправляются в обратный путь. До места удается добраться без приключений (хоть и приходится несколько раз прятаться от акума, просто на всякий случай, за серьезные неприятности это не считается). Директор, выслушав доклад Канды, кажется довольным.
Лави вызывает его на разговор некоторое время спустя. Все его выводы подтверждаются: Комуи в самом деле пытается вычислить вероятного предателя среди своих агентов. Очень может статься, что его план сработает...
Лави пытается вспомнить, поступал ли так Комуи раньше. Выходит — поступал, только прежде он старался как-то замаскировать свои действия, чтобы не показаться диктатором, наверно. Его любили — веселого, немного рассеянного, изобретательного директора Черного ордена. И мало кто догадывался, кто именно скрывается под этой обаятельной маской... Комуи Ли избавился от нее раз и навсегда: тогда, при отступлении из разрушенного сильнейшими акума Управления. Тогда, почти три года назад, когда он потерял все, что создавал много лет. И самое главное — сестру...
Книжник знает, что многие осуждали директора за то, как он поступил. Эти многие желали бы выложиться до предела в последнем и решительном бою, погибнуть с честью, а не прозябать в подземелье, в бесконечном темном лабиринте, без надежды на помощь, без надежды на будущее... Комуи запретил экзорцистам подниматься на поверхность без его разрешения. Кое-кто ослушался — и не вернулся обратно. Что с ними сталось, не знал никто.
А все они — словно зависли во вневременье, в неизвестности. Они знают только о том, что творится в близлежащих поселениях, из прочих краев доходят только слухи. Уже отряжали людей в другие крупные города, в соседние страны... Не вернулся ни один. Сперва они тешили себя мыслями о том, что прошло слишком мало времени, железные дороги не работают, паромы тоже, добираться тяжело, дорога длинна и опасна... Но года, наверно, все-таки достаточно, чтобы пересечь Францию из конца в конец?
Вестей нет. Никто из региональных управлений не объявляется. Агенты доносят, конечно, что собирается вытворить в ближайшее время Граф и семья Ноя, но толку-то? Они все равно ничего не могут сделать... Возможно, помогли бы сильные экзорцисты, но где они? Аллен Уокер сгинул вместе с Ковчегом. Где большинство маршалов и живы ли они — одному Богу известно.
Лави знает: Комуи очень хочет надеяться на то, что жив маршал Кросс, но... Тогда, при эвакуации, когда Аллен уже был при последнем издыхании, маршал вступил в бой. Лави этого не видел, ему рассказывали: Кросс, обозленный, как водится, не столько нападением на его ученика и тем более на Черный орден, сколько тем, что ему не дали допить бутылку отличного вина, сцепился с Тики Микком. Собственно, именно тогда Управление и превратилось в руины окончательно... Неизвестно, что задействовал маршал, — уж точно не свою Чистую силу! — но Ной внезапно потерял знаменитую свою способность проходить сквозь любое препятствие, растерялся на мгновение, за что и поплатился. По крайней мере, от одного из этой проклятой семейки они избавились... Правда, и Кросс после этого пропал бесследно. Убитым его не видели, скорее всего, — во всяком случае, в это хотелось верить! — маршал, по своему обыкновению, предпочел исчезнуть. Может быть, он еще объявится, хотя надежды на это уже не осталось...
Время идет. Директор кажется озабоченным — его план не сработал. Да, он подкинул одному из агентов — тому, которого считал шпионом Ноев либо человеком, связанным с таковыми, — ложную информацию о грядущих действиях сопротивления, но желаемой отдачи не получил. Не случилось ни зачисток в указанных им поселениях, не были усилены патрули акума... Ничего. То ли Комуи просчитался, что казалось невероятным, то ли информация не дошла по назначению, но никаких видимых изменений не происходило.
Директор с каждым днем становится все мрачнее — должно быть, ищет изъяны в своем плане и, возможно, находит. А может, дело и не в этом: Комуи ни с кем не делится информацией, по-прежнему тащит управление остатками Черного ордена на себе... Одно только настораживает: за последний месяц никого не отправляли на задания. Даже тайно, даже ненадолго. Усилена охрана. Подземелья словно бы перешли на осадное положение, и это странно. "Что такого знает Комуи, чего не знаем мы? — который раз спрашивает себя Лави. Спрашивает он и Канду, но тот то ли не знает, то ли получил приказ молчать... — Во что это может вылиться?" Ответ ему неизвестен.
-Опять ты об этом? — морщится в ответ на очередной его вопрос Канда. Лави научился угадывать мимику по его тону.
Они сидят в комнатушке Канды — тот отвоевал себе не просто угол, отгороженный занавеской, а нормальное помещение с запирающейся дверью. Маленькое, вроде кладовки (тут раньше размещались какие-то приборы), но — отдельное.
Лави проводит здесь все больше времени, последнее время ночует почти постоянно. Просто потому, что одному оставаться нет сил. Там, в своем закутке, кое-как отделенном от коридора, там, где слышны сонные вздохи, стоны и приглушенные разговоры окружающих. Там, где вокруг множество людей, но одиночество ощущается особенно остро...
Канда, как ни странно, не возражает против такого "постояльца", хотя прежде покушений на свое личное пространство он не терпел вовсе. Поговорить с ним, правда, все равно не получается — не приспособлен он для задушевных разговоров. Но даже молчать, зная, что рядом, в этой кромешной тьме, есть человек, который тебя понимает, зная, что ты не один, — это уже спасение. Кажется, уже не так давят стены и потолок, и легче дышится в спертом воздухе подземелья...
-О чем же еще? — Лави вздыхает, вытягивает ноги. — Ох, извини...
В комнатушке тесно, нельзя повернуться, не задев другого коленом или локтем.
-Ничего. — Канда вдруг чиркает огнивом, зажигает свечу. Лави поспешно жмурится.
-Ты что?
-Тихо!..
Лави прислушивается: кажется, доносится отдаленный гул, но откуда он идет, разобрать невозможно.
-Лави! — Канда вскакивает на ноги, хватает меч. — Я — к Комуи! Поднимай всех по тревоге, пусть запустят генератор, в темноте нам конец!
-Это...
-Измена!
Директор в самом деле просчитался, — понимает Лави, мечась по едва освещенным коридорам (хорошо, генератор еще работает!) и пытаясь организовать испуганных людей. Он искал предателя среди людей, завербованных "наверху", а оказалось, что сдал их свой. Кто-то свой, из Черного ордена. Неизвестно, экзорцист, искатель, кто-то из научного подразделения или вовсе повар, но — свой. И от этого особенно гадко на душе...
Так или иначе, но этот кто-то показал проход в подземелья, и теперь... Теперь в самом деле не остается ничего, кроме последнего и решающего боя. Нет. Просто последнего, потому что уже все решено за них. Шансов нет. Ни единого. Несколько экзорцистов — против акума третьего уровня, а то и выше. Ни единого шанса...
В узких коридорах с Молотом не развернуться, теряется преимущество, акума куда маневреннее. Да и опасно слишком уж усердствовать: не ровен час, самого же и завалит! Ладно, самого, но остальных...
Сколько времени это продолжается, Лави не знает. Вряд ли долго: долго они просто бы не продержались. Акума идут сплошным потоком, вычищая все уголки и закоулки, и то, что кое-где их еще умудряются сдерживать, ничего уже не решает...
...Лави не чувствует боли, просто вдруг становится горячо в груди, а ноги слабеют. Он падает на колени, успевает еще увидеть, как здоровенный акума ломает Молот, как игрушечный, как его обломки и искра Чистой силы падают в темный провал — надо же, как далеко они забрались, тут как раз дыра в перекрытии, как раз до следующего яруса... Акума довольно скалится. Пинок — Лави отправляется вслед за своим оружием...
...Знакомый росчерк стали, хрип поверженной твари, а Лави все падает, падает, падает... Сильная рука обхватывает его за пояс, тащит вверх, и он снова чувствует под ногами каменный пол. Его волокут дальше, куда-то в сторону.
-Оставь... — выговаривает он плохо слушающимися губами. — Все равно... не вытащишь...
-Заткнись! — лица Лави не различает, но интонации говорят сами за себя. — Один раз вытащил, и второй...
Канда осекается на полуслове, но Лави понимает. Он до сих пор не знал, кто же все-таки выволок его, полуживого, из-под развалин Управления и дотащил до спасительного Ковчега. Не спрашивал — к слову не приходилось. А оказалось — Канда. Наверняка ругался, на чем свет стоит, но тащил...
"Ну почему же ты раньше не сказал?! Почему никто не сказал?.."
-Перебирай ногами!
-Не могу... — Лави правда не может идти, колени подгибаются, дышать все тяжелее, перед глазами мелькают разноцветные мушки. — Бесполезно, Юу... прости...
Его усаживают у стены, чужие руки распахивают на нем одежду, бесцеремонно обшаривают тело, замирают, попав, должно быть, в липкое, теплое... Лави не желает знать, как выглядит его рана. Хорошо, что в этом переходе так темно...
-Ничего не говори, — предостерегает он, хотя говорить ему больно. — Я знаю — безнадежно...
Ответом ему служит злобное шипение из темноты. Треск материи — Канда явно рвет что-то. К груди прижимается клок материи, сразу набрякающий кровью.
Гул вдалеке — там еще сражаются. Может, еще получится кого-то спасти... Кого-то, не настолько серьезно раненого.
Но смысл? Акума повсюду, предатель сделал свое дело, все тайные переходы, все выходы наверняка засвечены...
-Я должен идти. — Канда словно читает мысли Лави. — Там еще не все кончено. Сиди, не двигайся. Я скоро...
-Юу... — На то, чтобы поднять руку и поймать Канду за рукав, сил уходит неимоверно много, и шепот получается почти неразличимым. — Еще... немного подожди. Не хочу... умирать один...
Тишина. На мгновение. Едва уловимое в темноте движение.
Жесткие ладони сжимают его лицо, Канда — он так близко, что Лави чувствует его дыхание, — твердо произносит:
-Ты не умрешь! — Еще мгновение тишины, и горячие губы встречаются с губами Лави. Поцелуй получается неумелый, торопливый, жадный... Помедлив, Канда расцепляет руки Лави — откуда у того силы взялись! — у себя на шее. Добавляет шепотом, почти касаясь его лица: — И ты не один...
И — исчезает. Как не было.
Темнота. Тишина. Только гул вдалеке, от которого вздрагивают стены. Лави не может понять: отголоски это боя или просто шумит в ушах? На фоне этого гула особенно хорошо слышно, как бьется его сердце: все тише и тише, реже и реже. Самодельная повязка давно промокла, пальцы склеиваются от запекающейся крови, и холодно... Холодно...
Лави смотрит в темноту и улыбается, машинально считая удары сердца, не замечая, что стены вздрагивают все сильнее. Улыбается до тех самых пор, пока стены эти не выдерживают, и вся громада лабиринтов, что простирается над ним, не рушится вниз, сметая все на своем пути, оставляя безобразную дыру в земле... Улыбается счастливо.
Потому что он не один.
Эпилог
Солнце. Ласковое летнее солнце, прохладная трава под босыми ногами. Большая стрекоза садится на плечо и тут же вспархивает, испугавшись...
Внизу, у подножия холма, городок. Небольшой, но отсюда видно — славный. Люди наверняка приветливые. То высокое здание, наверно, ратуша. А вон церковь. И там наверняка не счесть старинных редких книг, которые так интересно...
"Так не бывает."
-Мы же умерли, Юу?
-Неужели? — взгляд через плечо, одновременно удивленный и насмешливый, мол, много ты знаешь!
-Я — так уж точно. Ты... не помнишь разве?
-Что я должен помнить?
-Катакомбы. Нападение. Как меня ранили, а ты вытащил... Не помнишь?
Канда отрицательно качает головой. По ветру стелются иссиня-черные волосы, длинные, блестящие, любой девице на зависть.
-А потом ты ушел — там бой продолжался. — упрямо продолжает Лави. Канда смотрит на него в упор, но что прочтешь по этим черным глазам? Взять бы за плечи и встряхнуть, но... с Кандой этого лучше не проделывать. — Тоже нет?
-Не помню.
-Совсем ничего не помнишь? — одновременно с горечью и затаенной надеждой спрашивает Лави.
-Совсем ничего. — Темные глаза очень близко, подхваченная ветром прядь щекочет щеку, во взгляде — насмешка... Насмешка? — Разве только вот что... Я же сказал, что одного тебя не брошу.
-Ты всегда держишь слово, Юу?..
-Всегда. Живым держал всегда. Да и...
...Над головой качаются метелки травы. А еще выше — небо. Синее летнее небо с единственным затерявшимся в этой бездонной синеве пушистым облаком. Кружит птица — ястреб или еще кто, не разобрать, слишком высоко,..
Упоенно стрекочут кузнечики и гудят пчелы. Любопытная стрекоза присаживается на колено Лави и сразу взлетает, вспугнутая движением.
-Как хорошо, когда над головой небо, а не каменный потолок... Да, Юу?
-По имени не называй...
-Не буду... А все же?
-Хорошо. — Поворот головы, взгляд в упор. — В моем посмертии тебе бы не понравилось, Лави.
-Что?..
-Не понравилось бы, говорю.
Лави представляет на мгновение: враги кругом, и небо горит, меч в руках и — бессмертие... Нет, ему бы там определенно не понравилось. Канда — другое дело...
-Почему ты здесь, а не там?
-Сказал же — не оставлю тебя одного, — шепотом в щеку, горячо и щекотно. И страшно.
-Это ты? — Лави рывком садится. — Это точно ты, Юу? Не фальшивка? Не морок?! Будь ты настоящим, место тебе было бы — там, где ты сказал, а не здесь!
-Я обещал. — Темные глаза совершенно непроницаемы, и даже небо в них не отражается.
-Тебе станет скучно через два дня. — Лави, сдавшись, падает обратно в высокую траву, голова к голове с Кандой.— А это... надолго.
Тот только улыбается загадочно. Черные пряди струятся в траве, как змеи.
-Что смеешься?
-Я сказал, что не оставлю тебя одного, — в который раз уже повторяет Канда, приподнимается на локте и заглядывает Лави в лицо. — Но я не говорил, что не буду отлучаться!
Любопытная стрекоза, вспугнутая смехом, взмывает над лугом, но тут же опускается обратно. Такого она еще не видела...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
