Без звука

Шорох белоснежных простыней, удивлённый взгляд медсестры: он и по необходимости-то не жаловал больничное крыло, а чтобы пришёл просто так, не ради себя — это вообще нонсенс. Конечно, откуда им знать...

— Привет, как ты?

В ответ только вымученная улыбка. Немного грустная, мол, посмотри, на кого я теперь похож: правая рука в лубке, фиксирующем переломанную в трёх местах кость, все тело перебинтовано — пожар на том заводе вспыхнул знатный. Как Лави выбрался оттуда живым — загадка.

Зелёный глаз, всегда сияющий жизнью, сейчас будто потух — тело Лави ещё долго будет восстанавливаться после той заварухи.

— Ты отдыхай, я завтра зайду, — Канда легонько провёл рукой по бинтам, сковывающим целую руку. — Хорошо?

Лёгкий кивок в ответ, глаз медленно закрывается, ученик Книжника постепенно проваливается в сон. Провожаемый всё ещё удивлённым взглядом медсестры, Канда покидает лазарет.

Лави выписали на удивление быстро — во всяком случае, уже на третий день Канда встретил его в коридоре:

— Тебе лучше?

Кивок и ласковая улыбка. Он больше никогда не сможет произнести ни слова — тот пожар сжёг горло так, что голосовые связки, увы, не восстановить. И как дико было теперь говорить, зная, что тебя могут только слушать — Канда верил, что он к этому привыкнет. Нескоро, конечно. И ещё долго в его ушах будет звучать смех и задорное "Юу!" — всё равно по имени его больше никто не рискнёт назвать.

— Ты обедал?

Кивок. Прикосновение холодной ладони к его руке, мягкое, почти невесомое.

-Я не видел тебя в столовой.

Ах да, ему же пока нельзя есть — скорее всего, ему вкалывают что-то прямо в лазарете. Какую-нибудь смесь для поддержания организма.

Он убирает руку, снова улыбается и пожимает плечами. Взгляд чуть извиняющийся — ему пора идти. До завтра, Лави.

Из-за угла вышла Линали. Когда-то единственный человек, которого он мог назвать своим другом. Теперь просто чужая.

— Канда?

— Что?

— Мне показалось, что ты с кем-то разговаривал...

Канда резко обернулся, но Лави уже ушёл из коридора. Да и неважно.

— А какая разница? — прозвучало немного грубо, но девушка не смутилась. Только вздохнула:

— Я хотела сказать... Мне жаль, что так получилось...

В ответ удивлённый взгляд:

— О чём ты?

Разговор можно считать законченным. Кивок на прощание, взмах хвоста, удаляющиеся шаги.

Теперь он пришёл прямо в его комнату. Странно, Канда был уверен, что запер дверь, — противный раздражитель по фамилии Уокер всё утро пытался с ним заговорить. И его не останавливал даже Муген, вытащенный из ножен. Значит, про замок он всё-таки забыл.

— Привет, как себя чувствуешь?

Лубок ещё не сняли, но бинты на теле начали заметно редеть. Идёт на поправку, что не может не радовать. И снова улыбка — теперь в ней совсем немного горечи и какая-то странная, обволакивающая нежность. Молчание Лави пошло на пользу им обоим — Канда понял, насколько по-разному, оказывается, он мог улыбаться. И совсем не надо ничего говорить — он будет делать это за двоих.

— Ты знаешь... Прости меня за то, что я сказал тогда. Если бы не я, ты бы не пошёл внутрь, и сейчас был бы здоровым... — слова крошатся, слетая с губ. Всё-таки слишком тяжело признавать себя неправым, но выхода нет.

Солёная капля жжёт запястье: его это слёзы или Лави — уже непонятно. Рука неощутимо ложится ему на плечо, тёплое дыхание щекочет шею.

— Я виноват, — дыхание срывается, горло болит так, будто это его опалил огонь, а не лежащего сейчас на его плече Лави. — Прости меня.

Ответа снова нет, да и не нужен он. Канда знал, что его всё равно простят, но не сказать не мог. Его простили, но сам он вряд ли бы теперь смог простить себя.

— Ложись, отдыхай, — аккуратно прилечь рядом, стараясь не давить на грудь, всё ещё скрытую под бинтами. Теперь тишина была практически ощутимой — её не прерывало даже дыхание спящего Лави. И Канда постоянно открывал глаза, чтобы просто убедиться, что он не один в комнате.

Обрыв над пропастью, на котором так часто любил сидеть Канда, оказался занят — Аллен и Линали стояли там и о чём-то тихо переговаривались.

— И что им там надо... — недовольно буркнул Канда, оглядываясь на идущего чуть позади Лави. — Может, в следующий раз?

Тот кивнул головой куда-то за его плечо, Канда обернулся — кажется, их заметили — экзорцисты медленно пошли навстречу.

— Не хочу с ними разговаривать...

Понимающий взгляд, еле заметный кивок.

— Привет, Канда! — Линали улыбается, но несложно догадаться, насколько фальшивой выглядит эта улыбка. — Как дела?

— Как обычно, — не глядя на девушку, он прошёл мимо. Они с Алленом немного постояли и пошли к замку. Краем глаза Канда заметил, как Аллен слегка толкнул плечом Лави и пошёл дальше. Молниеносный прыжок, и Уокер уже валяется на траве. — Смотри куда прёшь, стручок!

— Канда... — в голосе Аллена обида пополам с непониманием.

Нечего с ними больше разговаривать. Едва слышное "пойдём", и они оба уходят к обрыву, провожаемые обеспокоенными взглядами экзорцистов.

Погода ветреная, Лави зябко кутается в свою куртку. Канда снимает свой плащ, набрасывает ему на плечи — тяжёлая ткань опадает на землю. Младший Книжник качает головой — холод не настолько сильный, чтобы его нельзя было стерпеть.

— Как хочешь, — Канда пожимает плечами, подбирая плащ. — Говорят, недавно какой-то экзорцист погиб, не слышал?

Странный взгляд из-под опущенных ресниц, отрицательный поворот головы. Канда смеется:

— А говорил что вы, Книжники, всё знаете! Кстати, давно не видел твоего учителя. Наверное, пошёл на задание с кем-то, пока ты выздоравливаешь.

Пожатие плеч, безразличный взгляд в никуда. Странно, он думал, что отношения между Лави и старым Книжником хорошие... Ничего, помирятся.

— Пойдём отсюда?

Кивок головы, холодная рука ложится в его ладонь. Странное место — именно отсюда развеивают прах погибших экзорцистов и искателей. Зря они вообще пришли сюда.

Лави всё-таки изменился. Казалось, теперь все его улыбки и внимание адресованы только ему, а остальных он и не замечал. Канда не понимал, почему, а на все вопросы младший Книжник только улыбался и качал головой. А может, он просто привыкал к тому, что теперь будет обходиться без голоса, и наедине с Кандой ему было проще. Остальных он просто сторонился, а потому экзорцисту стоило почти немыслимых усилий вытащить его в столовую. Пусть он всё ещё ничего не ел, держась на искусственной смеси, но теперь их хотя бы окружали люди. Экзорцисты и искатели не смотрели на него, видимо, стыдясь того, что они-то сами целы и невредимы, а за них пострадал тот, кто, в общем-то, и не должен был нарываться на какую-либо стычку с акума. Впрочем, их это устраивало, иначе их стол уже был бы облеплен радостными сотрудниками Ордена, а какофония из голосов мешала бы сосредоточиться.

— Знаешь, даже странно теперь, что никто не называет меня по имени, — Канда усмехнулся. — Попросить стручка, что ли...

Лави беззвучно смеется в ответ, поправляя съехавшую повязку на волосах.

— Лави... — он накрыл ладонью его руку, глядя в глаза. — Ты ведь больше не уйдешь? Так, как ушёл тогда.

Улыбка грустная, почти обречённая, потом несмелый кивок головы. Канда улыбается.

За его спиной останавливается Аллен, трогает ладонью плечо:

— Эй, Канда... Ты что-то сказал?

— Я не с тобой разговариваю, стручок. Иди куда шёл.

Ладонь соскальзывает с плеча, стук каблуков по каменному полу — в кои-то веки Уокер не стал нарываться на ссору.

Аллен догнал выходящую из дверей столовой Линали, схватил за руку:

— Слушай, с ним творится что-то совсем странное.

Девушка грустно кивнула:

— Он не разговаривает со мной, Аллен. Как будто запутался в каких-то своих мыслях, куда мне нет доступа...

Они медленно пошли к главной зале Штаб-квартиры.

— И я не знаю, как вернуть его, Аллен, — Линали почти плакала. — Я никогда его не видела таким.

— Я тоже... — экзорцист кивнул и остановился возле мраморной плиты, вделанной в стену. Доска памяти тех, кто уже никогда не будет в рядах Черного Ордена. Самая нижняя надпись появилась совсем недавно — ещё не успели потускнеть выбитые в камне буквы. Всего четыре буквы, за которыми прятался образ вечно смешливого паренька со странной повязкой, закрывающей глаз.