Наместный маг 2: Пест - ломаный грош

Наместный маг 2 (Пест — серебрушка 2)

То, что кровью писано.

Солнце начинает прятаться за верхушки деревьев, удлиняя и без того немаленькие тени от деревьев.

Село Ведичей затихает. Дневные хлопоты по хозяйству были выполнены, мужики, работавшие в поле, накормлены, коровы выдоены, дворовая живность накормлена и уже разбрелась по своим законным местам во дворе. В домах, несмотря на наступающие сумерки, свет загорелся далеко не везде. Складывается ощущение, что половина села и вовсе отсутствует дома. Отчасти это правда.

Почти все взрослые мужики собрались в избе старосты села Ведичей. В доме многолюдно, и чтобы рассадить в небольшой избе глав родов и гостей из соседних деревень, натаскали лавок из соседних домов.

В данный момент в избе у стола сидят главы родов. Простые мужики стоят у стен так, чтобы всем было видно центр комнаты.

В центре стоит Пест. Он внимательно слушает старосту, который поминает добрым словом старую ведьму, хранившую мудрость и оберегавшую окрестные села от напастей. После добрых слов он поднимает небольшую деревянную чашечку, используемую вместо рюмки и наполненную медовухой, и залпом ее опрокидывает. Его примеру последовали главы родов.

— Все ли сделал, и сделал ли, как завещала Аккилура? — спрашивает староста после опрокинутой рюмки медовухи.

— Все, старшой, — кивает Пест.

— А как со знаком ведьмы старой? — спросил староста мужиков, пришедших гонцами из соседних деревень Куприян и Дорожичей.

— Истлел намедни знак Аккилуровский, развеялся, аки прах могильный на ветру, — отвечает усатый гонец Куприян.

— Истинно так! Как есть истлел... — кивает мужик из Дорожичей.

— Ну, коли все вышло по задуманному, то говори слово за учебу свою, Пест, а то бабы уж судачат, — староста мельком оглядывает глав родов с ухмылкой. Его за день работы в поле успели одолеть расспросами. — Мол, погнали с учебы, аль сам сбежал?

— Учеба, хоть и дюже сложная, но ежели бока не отлеживать, то справиться можно, — Пест тянет за ворот рубаху вверх и снимает ее. Всем видны две переливающиеся татуировки. — Это знаки мажьи о том, что я двум наукам мажьим выучен, и право зваться магом имею согласно "Государеву указу о мажьих отличиях и рангах".

— И каким же наукам выучился? — спрашивает староста, цыкнув на мужиков и повысив голос. Мужики у стен и главы родов, как только увидели переливающиеся татуировки на груди Песта — тут же загомонили и зашептались.

— Этот знак обозначает, что я магом боевым право называться имею, — Пест указывает на татуировку с буквой В. — Количество Йот в этом знаке обозначает ранг. Эта отметка дает мне право называться магом боевым третьего ранга.

Пест вытягивает из-за пояса нож, который полтора года назад выковал сам, когда учился кузнечному делу у Дорожичей и исполняет трюк, который когда-то показал его учитель и наставник Ратмир.

Он с размаху вогнал нож в свою собственную грудь слева. При этом он не прекращает и продолжает говорить, как ни в чем не бывало.

— Маг боевой из меня вышел не ахти. Нет во мне силы великой, ни одна стихия меня не приняла, а потому и управлять стихиями искусно не дано мне, — все мужики, что находились в комнате, с открытым ртом наблюдают за единственной капелькой крови, которая зависла на рукоятке ножа. Сам нож тем временем едва заметно двигается, словно его кто-то тянет за рукоять, стараясь вытащить. — Посему учитель мой меня вперед учил жить и выживать, несмотря на ранения. Зело сложно то дело, но, как видишь, старшой, выучился я тому. Да так, что ежели меня убить решишь — без некромантии и магии черной никак. Гореть я уже горел, топить меня уже топили, руки-ноги отрезали. Новые отращивал.

Речь Песта прерывает нож, который с гулким стуком падает на пол. Староста проводит его взглядом, сглатывает комок в горле и спрашивает:

— Это кто ж тебя сжечь пытался и утопить?

— Так Ратмир, учитель мой, — хмыкает Пест, явно что-то вспоминая. — Он не злой, но сам маг боевой. Посему учеба у него зело злая. Спуску не давал и за уговорами или руганью в карман не лез... за тумаками у него тоже дело не вставало...

— Добре! — говорит огромный мужик, сидящий за столом. — Ежели дело твое война, то без тумаков никуда! Лучше от отца тумак, чем от вражины нож в брюхо!

Мужики нестройным хором гомонят, подтверждая слова огромного мужика.

Пест тем временем продолжает ворожить. Ничего сложного, только контроль. Он магией воздуха подбирает золу, мелкие угольки из печи и заставляет их двигаться в виде длинной полоски, которая, выбравшись из печи, устремляется к юному ведуну. Она начинает вращаться у его ног, словно змея. При этом красные угольки иногда потрескивают, словно невиданная змеюка из пепла и угольков шипит и огрызается.

— Добро! — кивает староста, опасливо поглядывая на "пепельную змеюку", и вновь спрашивает. — А второй знак?

— Сие знак о том, что я артефактному делу обучен, — Пест указывает на стилизованную букву А. — Ранг сего дела у меня первый. Посему я могу по закону для продажи делать токмо первый десяток артефактов, что в указе записан "О рангах и разрешениях изготовления стандартных артефактов для свободной торговли". Сей указ самим Государем нашей Гвинеи подписан!

— А ежели не на продажу? — с прищуром спрашивает староста.

— А ежели не на продажу... — Пест разворачивается к выходу и подходит к двери, где под мешком спрятан деревянный домик. Он сделан из маленького сруба шириной в локоть и с небольшой двускатной крышей. Пест подходит к столу, за которым сидят староста и главы родов, и ставит его на стол. — Ежели не на продажу — делай, что душе угодно. А моей душе угодно было такой артефакт измыслить, чтобы пока меня рядом нет, он бы за полями следил, чтобы солнцем их не спалило, градом не побило али хворь какая посевы не взяла. И так я крутил и эдак, и книги ученые читал... библиотекаря мажьего совсем извел.

Пест стучит костяшками пальцев по домику и дверь, которая была перед старостой, отворяется. Из двери выходит маленький человечек размером с мужскую ладонь. Одет — совсем по-деревенски. Лапти, штаны из мешковины, рубаха, жилетка, да шляпа с полями из мелкой травы на голове. Он оглядывает мужиков, которые уставились на него выпученными глазами, снимает шляпу, пригладив волосы, торчащие во все стороны, и громко говорит: "Здравы будьте!".

— Я, значиться, к мастеру, что артефактному делу учит, на поклон пошел. Он-то мне и сказал, что нет таких артефактов и делать их никогда не делали. Почему? То разговор долгий, но сей артефакт я сам измыслил и сам создал, — Пест с улыбкой разглядывает вытянувшиеся лица взрослых мужиков, которые разглядывали домового. — Артефакт сам по себе вещь и разумом не наделен, но я в него духа поселил домового. Сей дух дал добро и слово с торгом молвил, что будет теперь Хозяином полей наших. С этим артефактом он и в зной и в град ворожить сможет не хуже меня, а то и лучше. За то раз в седмицу ему хлеба медового краюха полагается и молока крынка.

В избе воцарилось гробовое молчание. Мужики столпились полукругом вокруг домика-артефакта. Тишину разорвал голосок Лукаши.

— Хто старшой будет? — как можно громче произносит домовой.

— Я за него!

— Лукаша! — домовой протягивает ответившему старосте раскрытую пятерню.

Староста сначала смутился, но потом тоже протянул к домовому мизинец. Тот пожал его со словами:

— Я, конечно, с полями не мастак, сперва надобно будет мне подсказывать, но коли сработаемся, то всю округу хлебом завалим! — прямо выкладывает Лукаша, не отрывая взгляда от старосты.

— Вперед дело, а за ним слово, — отвечает староста, хмурясь.

— И то верно! Когда смотреть поле пойдем?

— Завтра с зорькой. Ночь на дворе...

— Ты когда в поле пойдешь — в дом постучи. Я с вами двину, — Лукаша накидывает шляпу на голову и бодрым голосом добавляет. — Поглядим, может, сразу чего и подправим. Стучи, ежели чего, старшой. Бывайте, мужики...

С этими словами Лукаша махает рукой мужикам и, развернувшись, снова уходит в дом, закрывая за собой дверь.

— Вот те раз... — слышится из толпы мужиков, которые обступили стол и все вместе разглядывали Лукашу. Когда тот затворил дверь, все взгляды перенеслись на Песта.

— Сам придумал и сделал? — спрашивает староста Песта, не обращая внимания на мужиков, которые обступили его плотной толпой.

— Сам.

— А может, и не воротиться тебе, Пестушка, в Академию мажескую? — задумчиво спрашивает он Песта. — Ежели воевать ворожбой умен, мажьим чудесам обучен... Может, и не треба более?

— Нет, старшой. Я хоть и себя не жалел, но больно много еще мне выучить надобно. Много знаний постигнуть следует, чтобы магом хотя бы средней руки зваться, — Пест кивает на домик Лукаши, пускаясь в объяснения. — То, что вы за чудо держите, сотворил я ведовским словом и делом. Самой мажьей науки там не много. Кабы не ведовство и слово Аккилуры — и того не сделал бы...

Мужики начинают гомонить, а староста вздыхает, потирая лицо ладонями.

— Ежели так, то быть по-твоему, — староста умолк на несколько секунд, а потом хлопает по столу ладонью, прерывая гомон мужиков, что-то продолжавших обсуждать. — Тут к нам вестовые приходили... Много люда к нам шло. Кто с просьбой, кто с поклоном, а кто и дань удумал нам платить...

Староста говорит медленно, подбирая слова. Пест же, услышав слово дань, начинает хмуриться.

— Слух за тебя, Пест, пошел, да так, что тебе челом бить приходили с дальнего юга. Мужики смуглые, с волосами зело черными. Мы таких и не видали, и за села их не слыхивали. Тебе поклон несли, да за дело спрашивали, — староста чешет лысеющую голову и, оглядываясь на мужиков, словно ища поддержки, продолжает. — А ты-то в городище. Мы им и так толкуем, и сяк, а уйдет один южанин, так на следующую седмицу северяне в шкурах придут. Да с такого северу, что и диву даешься. Росту маленького, с глазами узкими, как у люда с востоку дальнего. За села их и не слыхивали. А они все как один — вынь да положь мага-ведуна, что из села взрос. И деньгу несли, и камни разноцветные, и побрякушки золотые... Но ты не подумай! Мы себе ничего не взяли. Объяснили, что ты только через пять зим воротишься. Мол, в Академии мажеской учишься. С тем и в обрат отправляли...

— Кто ж знал, что ты летом явишься? — поддержал старосту голос из толпы мужиков.

— А тут еще и срок подошел тризны по Аккилуре, — начал объяснять и жаловаться староста. — Ты как Аккилуру на костер положил, так, видать, и рассыпались знаки ее, что по селам соседним лежали... А посевная в самом разгаре и дел невпроворот... Ты бы нам с посевной подсобил, чем сможешь, а то нынче не поспеваем...

Мужики в избе начинают гомонить, обсуждая положение дел, и чем оно могло бы закончиться. Пест хмуриться и глубоко вздыхает.

— За луга и поля нынче Лукаша озаботится, — немного подумав, отвечает Пест. — А мне надобно знак свой оставить во всех селах, за которые ответ держать буду.

— И за какие же села ответ держать будешь? — с ухмылкой спрашивает староста. Мужики тут же притихли, ожидая ответа Песта. Вестовые из Куприян, Дорожичей и Воржских рыбаков поднялись. Возникает пауза, во время которой Пест заглядывает в глаза каждому вестовому.

— Хотелось бы за все, что деньгу несли немалую, да вот боюсь не поспеть везде, — Пест пожимает плечами, словно извиняясь, и продолжает. — Я так думаю, что пока ответ держать буду за села Ведичей, Куприян и Дорожичей... Еще мыслю, что за рыбаками Воржскими. Уговора с рыбаками не было, но зело доброе и нужное дело было от них.

— Рыбаки Воржские, хоть и не ведут с нами дел прямых, но дело доброе делали, когда нас нужда припирала, — громко произносит усатый мужик из Куприян. — Добре!

— Ну, коли так... — бормочет староста, поднявшись из-за стола. — ...то завтра тебе в путь собираться надобно. Не дело это, чтобы села без знака твоего были...

Мужики еще что-то обсуждали и спорили, но ничего серьезного уже не было. Пест сидел в уголке и думал, посматривая на старосту. Тот заметил внимание, обращенное на него, и поспешил разогнать мужиков по домам, мотивируя это посевной и ранним подъемом.

— Вижу, есть что тебе еще сказать, так, Пестушка? — спросил староста, когда в доме остались они вдвоем.

— Есть, старшой, — тихо произнес Пест. В этот момент дверь скрипнула и в дом попыталась войти жена старосты.

— Брысь! — рявкнул староста, и супруга поспешно вышла, заметив, что в углу горницы сидят Пест и староста.

— Знаешь за ведовской рок? — без прелюдий спросил Пест.

— Знаю, — староста тут же нахмурился и подобрался, чувствуя, что разговор неспроста. — Узнал за свой рок?

Пест кивнул. Его взгляд уперся в пол у самых ног.

— За смерть мой рок таков: как смертью замараюсь, так на мои проводы она и пожалует, — Пест умолк, а староста спросил.

— Значится, не выйдет из тебя воя мажьего? — Пест кивнул, подтверждая слова старосты. — Значит, будешь как Аккилура, окольными путями ворожить, а прямо никого ворожбой убивать не сможешь... А сердце? За сердце рок знаешь?

— Знаю, но сам пока не понял, — хмурясь, ответил Пест. — А раз сам не понял, то чужому не сажу.

— Быть по-твоему, — со вздохом сказал староста и поднялся. — В дорогу когда собираться будешь?

— Сильно торопиться некуда, думаю, на этой седмице отправлюсь, — Пест тоже поднялся на ноги, протянув раскрытую пятерню старосте. Тот ее пожал. — И это... старшой, ты за Дакритом присмотри. Он не злобный, но может куда не след нос начать совать...

— Так у нас и скрывать нечего...

— Все равно присмотри...

* * *

В доме рода Подова, в котором вырос Пест, уже давно погасили свет и царила полная тишина, нарушаемая только мирным посапыванием хозяев и их детей. На одной из "гостевых" лавок тем временем ворочался Дакрит. Он все не мог уснуть, вспоминая Черта с его договором.

В какой-то момент ему почудился ели слышный шепот.

— ... Договор... — послышалось ему. Сначала он подумал, что он сам себя накрутил и не обратил внимание, но затем шепот повторился. — ...договор...

Дакрит повернулся на другой бок и увидел прямо перед своим лицом три глаза, расположенных треугольником. Под ними располагались два ряда белоснежных клыков, растянутых в улыбку.

— Черт! — прошептал Дакрит, чуть не свалившись с лавки.

— Тише! Перебудишь всех! — прошептал Черт еле слышным голосом. — Договор был — значит, делаешь, как я скажу!

Дакрит кивнул, подтверждая готовность действовать.

— Пест уйдет в соседние села, а ты, как Пест уйдет, так сразу идешь к старосте. В пояс кланяешься и за себя правду говоришь, но так, что, мол, решил узнать, как люд живет простой. Что хочешь делай, но он тебя в род принять должен. В любой. Понял? — спросил Черт едва слышным шёпотом, уставившись на Дакрита немигающим взглядом. Тот в ответ кивнул. — И за договор помни!..

Три глаза и оскал белых клыков растворились в воздухе, а Дакрит еще около получаса ворочался на лавке, пока не уснул. Уже засыпая, ему почудился голос Черта, который прошептал на грани слышимости: "Спи!.."

* * *

Рано утром, еще до восхода солнца, на дворе стояли предрассветные сумерки, а из дома, скрипнув дверью, "до ветру" вышел Пест. Сделав все, чего требовал организм, Пест собрался уже войти в дом и потянулся к ручке двери, но почему-то остановился. Повернув голову к калитке, он замер, уставившись на едва светлеющий горизонт.

Словно наваждение, где-то вдалеке брехнул пес и закудахтали куры. Дунул теплый летний ветерок, шелохнувший крону старой кривой яблони и принесший запах... Слегка сладковатый и с примесью дыма. Это был неповторимый запах дома.

— Домом пахнет, — еле слышно произнес он и уже громче добавил. — Слышишь, Черт?.. Черт!

Слева от него появился огромный демон на четырёх лапах, с тремя глазами и громадной, полной множеством крупных зубов пастью. Пест повернул к нему голову.

— Чувствуешь, как пахнет? — с какой-то доброй улыбкой спросил Пест.

— Я не умею чуять настоящий запах... только ворожбу и силу... — из-за приоткрытой пасти с зубами в три ряда было не понятно, улыбается Черт или просто не может убрать оскал с лица. — Сущности тьмы не умеют чувствовать запахи в том понимании, которое вы этому придаете...

— И ни один демон никогда не чуял настоящих запахов? — Пест разговаривал, не отрывая взгляда от горизонта.

— Нет, — ответил Черт.

Пест искренне улыбнулся Черту и по-простому, словно друга, спросил:

— Хочешь, я тебе дам свой нос понюхать, как мое село пахнет?

Черт молчал секунд двадцать. Пест уже отвернулся от него и вышел за ограду, не став дожидаться Черта. Тот переминался с лапы на лапу, но отвечать не спешил. Прямо перед оградой лежало белоснежное перо, которое Пест увидеть не мог. Черт же его прекрасно видел, но не мог понять его смысл. Когда Пест скрылся из виду, Черт аккуратно перелез через ограду и обратился к Песту.

— Что хочешь за то, что носом дашь своим почуять? — Черт внимательно оглядывал Песта в поисках следов вмешательства "пернатой суки".

Пест отвернулся от горизонта, на котором занималась зорька и со странной улыбкой произнес:

— Ничего, — Черт в ответ хлопнул одновременно всеми тремя глазами. — Просто так, токмо ты слово дай, что только носом моим чуять будешь и только чтобы запах почуять... Даешь?

— Даю... — спустя несколько секунд раздумий ответил Черт. — Даю слово свое, что не воспользуюсь ничем, окромя носа Песта, для того, чтобы запах почуять.

— Даю Черту право носом моим чуять, — с ухмылкой произнес Пест и начал наблюдать, как засуетился демон.

Сначала он хотел просто обслюнявить палец на лапе, а потом прикоснуться им к носу Песта. Помешал огромных размеров коготь, который чуть не выколол Песту глаз. Черт тут же отгрыз коготь. Когда он прикоснулся к носу Песта своим пальцем, то принялся втягивать воздух сквозь щели. Тут же он завертел головой, стараясь втянуть как можно больше запахов. А запахов было немало.

Запах растопленных печей, цветущей яблони, сырой от росы травы, и легкие отголоски запаха струганной древесины. Это соседский сруб, который хозяева собрались ставить после посевной и сенокоса. Сруб стоял на другой стороне улицы на нескольких камнях. Его только приготовили.

Черт крутил головой и старался уловить разницу, каждый запах, втянуть как можно больше, словно оголодавшая собака, дорвавшаяся до еды. И с каждым разом он замедлялся. Словно это обычный воздух его пьянил. Он все медленнее и медленнее втягивал воздух, все меньше вертел головой, а потом и вовсе плюхнулся на задницу и уселся как пес. При этом нос Песта он отпустил сам. Пест и не думал его останавливать.

— И так всегда? — спросил Черт. Он уселся, подогнув задние лапы и придерживаясь передними за землю. Если бы не огромная голова с непропорционально большим ртом, могло показаться, что рядом с Пестом сидит огромный пес. — Всегда так пахнет?

Пест сел рядом с ним, вытянув ноги. Они оба рассматривали рассвет. Село начало оживать. Послышались звуки скрипа дверей вдалеке и первые песни петухов.

— Всегда, — ответил Пест Черту, передернув плечами и ссутулившись от холода. — Я раньше этого запаха не замечал, а тут... как нашло что-то.

— Я думал, что знаю, как пахнут люди... — пробормотал Черт. Он наклонил голову вбок, но так неестественно, словно он вывернул себе голову, словно голова провернулась на 90 градусов.

Воцарилось странное молчание, нарушаемое отдаленной возней сельчан, словно этот шум подгонял неуловимый момент, очаровавший демона и мальчика-ведуна.

Самые странные метаморфозы начались на лице Черта. Гладкая черная кожа, переходившая сразу в десны зубов, начала морщиться, а его лицо исказила такая гримаса, что ни один человек не смог бы однозначно ее классифицировать.

На самом деле в этот самый момент демон Трингавалтол, в быту называемый Чертом, впервые со времени обращения в демона из мелкой нечисти попытался прекратить улыбаться.

— Черт...

— Чего?

— Дакрит... это твоих лап дело?

— Да.

— Зачем?

— Он будет ведуном...

— Моего слова за то не будет. Все по правде...

— По правде... — кивнул Черт. — По правде ты сам его ведуном назовёшь...

— Сам? — переспросил Пест, хмыкнув.

— Сам! — подтвердил Черт.

В этот момент скрипнула дверь в дом и из него показалась мать Песта. Сначала она перепугалась, увидев огромного Черта. Он и так на вид был не подарком, а уж когда провернул голову и мать Песта увидела вертикальный рот и три глаза сбоку — охнула и чуть не осела.

— Уйди! Нашел, кого пугать... — буркнул Пест, и Черт начал растворяться в воздухе. Мать Песта в это время испуганно изобразила в воздухе знак Единого и принялась причитать:

— ...Единый видит, предок знает... Пестушка, ты чего на землице сырой сидишь? — она поправила съезжающий платок с головы и добавила. — А ну как простынешь???

— Скажешь тоже! — с улыбкой заворчал Пест, поднимаясь с земли. — Меня ведь и ножами резали, и в кипятке варили, а ты? Простынешь!..

— Я вот отцу как расскажу все!... — начала было мать, грозя Песту полотенцем.

— Не, я сам расскажу... — с улыбкой произнес Пест, поднимаясь и отряхивая штаны.

* * *

Этим же утром Пест ходит по двору и не может унять странного чувства...

С утра он хотел податься на поле, но его осадил отец. "Будет нужно — позовем, а коли нет, то и не по чину тебе поле пахать..." — заявил он.

— Не по чину... — нахохлившись, буркает Пест и, сложив руки за спиной, выходит во двор. Во дворе он заглядывает в пустые огромные кадки во дворе, которые обычно были заполнены водой, хмурится и начинает искать ведра с коромыслом. Найдя их, он выходит на улицу, отправляясь за водой к колодцу.

Пест за пару часов натаскал воды, но не вызывал ни у кого удивления или недоумения. Обычный отрок с коромыслом и ведрами, несущий в дом воду. При этом все знали, что он ведун, будущий маг и по окончании обучения — ненаследный дворянин. Никто не упрекнул его, не покачал головой и не попытался остановить. Сам Пест при этой работе слегка улыбался, самыми краешками губ. С ним поздоровалась молодая девушка с таким же коромыслом, и он в ответ здоровался. Ему улыбались от души сморщенный дедок и сухая старушка, и он улыбался в ответ. С таким умиротворенным настроением он наполнил все свободные кадки. Когда воду просто некуда стало выливать, он начал оглядывать двор в поисках работы.

Глаз зацепился за чурбаны, сваленные на дальней стороне двора. Взяв колун, Пест принялся за рубку. Без магии, без каких либо проявлений силы. Он просто колол дрова. Единственное проявление силы в это время — это отточенный до автоматизма процесс перегона по сосудам магии жизни.

За всем этим подглядывала Лита. Неумело, постоянно попадаясь на глаза. Когда Пест в очередной раз проходил мимо нее, пока она пряталась в высокой траве, он спросил.

— Ну и чего ты хоронишься? — Лита не ответила, словно и не к ней обращались. — Думаешь, я родную кровь не учую?

Надув губы и опустив взгляд, Лита вышла к брату, раскладывающему дрова в поленнице.

— Давно тумаков от матери не получала? — сказал Пест, даже не взглянув на нее и продолжая аккуратно выкладывать дрова в поленнице. — Чего без дела шатаешься?

— А я наказ выполняю! — заявила, Лита, показав язык Песту. Тот стоял спиной к девочке.

— Ох, и оборву тебе язык! — буркнул Пест, и Лита тут же спрятала язык, прикрыв вдобавок рот рукой. — Это что же за наказ такой, что за мной глядеть надо, глаз не сводя?

— Мне мама наказ дала с тебя глаз не спускать, чтобы ты с ворожбы своей в обмороке не свалился! — Лита пожала плечами и, подойдя поближе, протянула Песту горбушку серого хлеба.

Пест усмехнулся и взял свежую горбушку, которая пахла давно забытым запахом дома. Он на пару секунд задумался, а Лита уже начала тараторить:

— Ты столько времени дела делал, а ни разу не сворожил! Почему ты ворожбой дрова не наколол? Не умеешь? ... А твои шарики ледяные теперь долго не тают?... — Пест направился в сторону поленницы, у которой стояла лавка, а Лита принялась сыпать вопросами. — Ты, наверное, устал?... А как там в городище живут?...А ты там где жил?... В Академии мажеской?... А Лык говорил, что в городе лебеду не ядят...

— Не тараторь! — буркнул Пест. От того, что мысли Литы бежали впереди языка, она очень быстро говорила, порой глотая окончания и предлоги. — По порядку говори!

Порядок дел в голове Литы был, и довольно строгий. Его вбила мать, обучая девочку готовке и домашним хлопотам. Но вот порядок мыслей и слов у нее отсутствовал напрочь. Поэтому, когда Пест сказал "по порядку", то мыслительный процесс юной занозы забуксовал. Пест взглянул на зависшую Литу и, вздохнув, начал отвечать на те вопросы, которые успел разобрать.

— Жил я поначалу в харчевне, что в портовом районе стоит града Вивека. Там работал за еду и грош в неделю, там и спал, — размеренно и как-то даже важно начал Пест. — Там и ворожбу свою тренировал. Печь магией грел и корнеплод всякий этой же ворожбой чистил.

— А руками нельзя? — сделав большие глаза, спросила Лита.

— Можно и порою нужно, но ворожбу тренировать надо было. А у меня ее — хрен да маленько. Тут на волшбу мажескую, что в учебниках пишут, едва хватит. Вот я и магичил, что попроще. Если вихрь ветряной — то размером мне по коленку, ежели огня стену — то в аккурат под топку печки...

— Вихрь ветряной... — восхищенно глядя на брата, обмолвилась Лита. Ее глаза были прикованы к земле, где под ее ногами весело и бодро бегал малюсенький вихрь размером с ее ладонь. Сначала он был не особо виден, а потом, собрав мелкую пыль с земли, окрасился в серый цвет.

— ...так и учился. Ночью работал, утром учился, опосля зенита солнца спал, вечером книги мажеские читал или науку на деле учил, а ночью опять работал... — продолжал Пест, поглядывая то на вихрь под ногами сестры, то на ее восхищенное лицо. — Потом я работать начал в Академии мажеской...

— А там работников берут? — хмурясь, спросила сестра.

— Берут, только надо грамоту знать и считать уметь, а таких работников еще поискать надо. А как найдешь, так еще и деньгу платить, — Пест пожал плечами, словно сомневаясь в своих суждениях. — Может, деньга малая, а может, не любят городские у магов работать... Того не ведаю, но работников на факультете жизни и алхимии всегда не хватало. Работы валом, и не больно сложной. Там больше читать приходилось да считать.

— Это что ты там считал такое? — услышал Пест голос соседского парнишки. Он был с Литой одногодкой, но выглядел чуть-чуть постарше. Пест поднял голову и увидел, что рядом с ними начали собираться дворовые дети.

— Ну дак! Растворы стандартные в зельях используют! А уж из них и варят зелья всякие. Ты как думаешь, будет ученик мажий полдня мучиться, чтобы стандартные растворы приготовить для зелья? Так оно ж никакого времени не хватит! — Пест взглянул на Прона, мальца, задавшего вопрос. Тот задумчиво почесал макушку. Пест принялся снимать сапоги и разматывать портянки с ног. — А я за деньгу эти стандартные растворы и готовил. Там четко знать надо, чего и сколько положить, как смешать, сколько кипятить...

— Так то ж запомнить можно! — не унимался малец.

— Ага, можно! Пять сотен стандартных растворов...

— Много, — нахмурился Прон. Этот соседский мальчишка был уменьшенной копией отца.

— Дак прочесть и посчитать проще, — пожал плечами Пест. — На том и работал. Те, кого деньга устраивала — грамоте не обучены, а кто обучен — тому деньга мала!

— А в Вивеке, говорят, городище из камня? — послышался еще один голос одного из подошедших дворовых мальчишек.

— Из камня, да не в один этаж! Сам я комнату снимал за деньгу на третьем этаже, под самой крышей...

— Третий этаж — это высоко?

Пест почесал макушку и начал оглядываться, чтобы примерно показать высоту третьего этажа. В итоге он указал на яблоню, довольно приземистую, старую, но, тем не менее, достаточно высокую.

— Со старую яблоню! Вот, примерно, чутка повыше нее мое окно было. Дом из камня, но в том доме меж этажами перекрытия деревянные из цельных бревен...

Пест сидел на скамейке, рассказывая за жизнь в городе, а вокруг него собрались дети. Обычные, дворовые. Отроки во главе со старшими разошлись по привычным делам. Кто к реке, удить рыбу и ставить "морды", кто помогать на пастбище, кто в лес на ягодные делянки. В селе остались старики, женщины, занятые по хозяйству, и дворовая ребятня.

— И все улицы промеж домов камнем выложены. Да не простым булыжником, а тесаным. От того в дождь или слякоть в городище месива под ногами нет. Все подметают и все убирают. От того городище как камень нерушимый видится поначалу, — Пест, пока рассказывал, снял сапоги, которые порядочно успел износить, и босыми ногами начал шебаршить травой. — Но град тот не так прост. Люд в нем гнилой, и ежели для себя выгоды не увидит — помощи руку никогда не протянет...

Вокруг него уже начали собираться дети со всего села. Слух о том, что Пест за городище каменное рассказывает и ворожбу малую ворожит, не отрываясь, моментально облетел село.

Он просидел на этой лавке почти до сумерек. Детвору разогнали по домам возвращающиеся с полей мужики. До этого только матерям удавалось вытащить из толпы слушающих детей, да и то за уши. Всем хотелось послушать рассказы о каменном городе. Даже некоторые старики нет-нет, да проходили мимо, останавливаясь, прислушиваясь и чему-то кивая. Некоторые и не по одному разу.

* * *

— Ну, давай теперь с начала рассказывай. Как в городище пришел? — отец Песта сидел за столом с кружкой горячего отвара, приготовленного Пестом. Его братья сидели рядом с ним с тем же отваром, но в кружках поменьше.

— Как Пикарда схоронил под деревом, так в путь двинул, — хмурясь, начал Пест. — К городищу подошёл в ночи, потому обождать решил. Пикард рассказывал, что на ночь ворота затворяют. А с рассветом я себя оглядел и решил, что уж больно на убогого похож. Волоса клочками, лицо и руки в земле по локоть, а штаны драные. Вот я в ручей ледяной и полез мыться да вещи от грязи мыть.

Отец и братья одобрительно закивали. С печи показалось лицо Литы. Ей тоже было интересно. Пест рассказывал подробно о том, как сам устраивался.

Он рассказал, как его попросту ограбили, как искал работу и как его попытались обмануть на рынке, как он учился сам, без подсказок, как нашел своего учителя, как ему приходилось засовывать руку в кипяток, чтобы научиться быстро лечить ожог на собственной руке, как приходилось просить отрезать себе палец Людвига, потому что самому духа не хватало. Как его принимали другие студенты, а вернее — не принимали, и вообще многие считали любопытным наемным простолюдином. Как он спорил с преподавателями, как учился на ходу всему, до чего допускали, как работал за грош в неделю и кров с харчами. Как познакомился с бастардом Людвигом и как до самого отъезда считал его другом, как нанимался по ночам чистить улицы от мусора и пробивать засоренные канализации. Как его приглашали в портовый район, чтобы лечить людей, как он стал единственным магом-целителем во всем районе и почему в этом районе никто из магов работать не хотел... Рассказывал все, без вранья и искажений. Говорил, как думал и как видел, но... Умолчал про баронессу Игрим, умолчал о том, что его несколько раз с того света вытаскивал Черт, умолчал про свой рок...

Когда он рассказывал о портовом районе, отец его спросил:

— И у фонаря того прямо и лечил?

— Часто прямо там и лечил, — пожал плечами Пест. — Токмо ежели одной ворожбой обойтись можно было, и до рассвета управиться. Иначе говорил, что нужно для справного лечения, и договаривались, где лечить будем.

— И большую ли плату за то брал?

— А тут, видишь ли, какое дело, бать... — Пест замялся, не зная объяснить отцу странную ситуацию с платой лекарям. — Коли ты маг и знак целебный на груди имеешь, то без зазора можешь плату брать, какую удумаешь, а ранг твой говорит о том, насколько хорошо ты лечишь. Вроде как знак, что сей маг в носу не ковырялся и ученье целебное знает зело хорошо. Ежели ранг низкий, то сие есть знак, что ученик ученье знает худо или же изучал его факультативно...

— Фа-куль... — Огниво хотел повторить незнакомое слово, но не смог.

— Это значит, что маг целительство учил, но сие не есть его дело, — Пест почесал макушку и попытался объяснить на пальцах. — Вот тот же маг боевой, он бою учится, но если он бою учится, то должен уметь врачевать. Но врачевать по-особому. Ему надо уметь жизнь раненому сохранить, пока маг-целитель до них доберётся...

Огниво повернулся к брату Дыму и состроил мину, говорящую "Вона как!", а тот в ответ кивнул на Песта, тоже состроив мину "А то ж!" От их отца не укрылись переглядки братьев. Он уже давно замечал, что они мало разговаривают и больше общаются переглядами. Он сваливал этот странный факт на то, что Дым и Огниво двойняшки. Жена чудом родила двойню, и если б не старая ведьма Аккилура...

— ...А коли на тебе знака целителя нет, то и брать деньгу за дело целебное права не имеешь... — Пест запнулся, поглядывая на хмурящегося отца.

— Ты что же, за доброе слово лечил? — спустя пару секунд спросил отец и добавил. — За доброе слово не грех хворь лечить, но раз за так вылечил, два, а потом на шею сесть могут! Помнишь, как старый Чинук из Дорожичей к Аккилуре захаживал? То в спине стреляло, опосля того как сено стогами кидал, то кипятку чан большой на ногу опрокинет...

— Помню, батько! — кивнул Пест.

— Так оно! — синхронно произнесли братья.

— Ну-ка! Огниво! Помнишь, опосля чего старый Чинук унялся? — спросил отец одного из братьев. Если он не называл имени, то обычно начинали говорить оба брата одновременно.

— Ушел он от Аккилуры синий, аки голубика зрелая! — улыбаясь, ответил Огниво.

— То его Аккилура прокляла! У него 9 сыновей и пять дочек, а он все не унимался и везде сам все лез делать, — добавил Огниво. — Нет, чтобы молодым оставить, он поперек лез. И чан тот он сам себе на ногу опрокинул. Сыновья тогда его ругались, мол, спасу нет, восьмой десяток зим, а все сам делать лезет. А он уже тогда спиной маялся и кривой ходил...

— То-то же! — поднял палец вверх Под. — Когда лечишь без платы — ты в человеке ответ губишь за свое здравие! То не только о лечении сказать можно. Любое дело, Пест, надо тебе делать за плату. Иначе люд сам свои дела делать разучиться. Ты вот сёла под себя взял, но коль за каждый шорох они тебя дергать будут? На каждый чих к тебе побегут, мол, спаси-помоги?

— Тому меня Аккилура учила! — ответил, хмурясь, Пест. — И с люда портового я плату брал!

— Плату брал? — с прищуром спросил отец. — Против указа государева?

— Брал! Не как маг-целитель, а как ведун по праву! — Пест глянул на хмурящихся братьев и отца и начал объяснять. — По государеву указу ведун аль знахарка какая не может в городище за свое дело больше серебрушки брать! Вот я и брал серебрушку! Я ж вперед ведун, а потом уже ученик Академии мажеской...

На несколько секунд повисла тишина. Отец взглянул на братьев. Те в ответ синхронно кивнули.

— Добре! — в итоге ответил отец, и Пест заметно расслабился. Отец же добавил. — А теперь, раз назвался вперед ведуном, то и дальше будешь брать деньгу как ведун, даже когда знак мажеский о целительстве получишь! Таков мой наказ, пока ученье не окончишь! Усек?

— Усек... — буркнул Пест, опустив виновато взгляд.

— А почему у тебя знака целительского нет, коли лечить умеешь? — задумчиво спросил Дым.

— Так не было в нем нужды, — почесав макушку, ответил Пест. — У меня ученья много было всякого, а про экзамен по целительству я и не думал. Ратмир, учитель мой, меня вперед учил самому не помереть и войне мажеской...

— Теперь думай! — строго сказал Под. — Луна высоко уж, завтра с утра в поле надобно, а мы все лясы точим...

— А меня почему... — хотел было снова возмутиться Пест, но отец его оборвал.

— Потому, что не пашня твое дело! — Под сказал это громко, резко и так, что мямлить что-либо или возражать желания не появилось. — Ты видел, чтобы Аккилура сама землю копала или козу доила?

— Так старая она была... — начал было Пест.

— Она меня одной рукой за шкирку как котенка от земли поднимала! — наклонившись к Песту, произнес Под. — Она такая же немощная была, как ты сейчас. Не по чину ей этим заниматься было! Ее дело было — ведать за сёла наши. А ее прокорм селом держали. У кого что было, тем и жаловали.

— Так это мне теперь что, белоручкой быть каким? — смутившись, спросил Пест.

— А ты думаешь, тебе дел не найдётся? — с прищуром спросил его отец. — А кто Лукашу принес к нам? Кто его дом ставить по уму будет? Он вчера все поля оббежал, в каждую канаву заглянул! А Хозяев наших обойти, чтобы ягода в лесу была, чтобы рыба не уходила? А посевное зерно кто окропит? Без дела не останешься! Ты за то не бойся...

— Тебе как бы все поспеть к урожаю... — задумчиво хмыкнул Дым.

Село Ведичей.

Вечерело, и на село опускалась тьма. В самой большой избе проходило очередное собрание. За столом сидели все старосты родов Ведичей. Посередине избы стоял Дакрит в одежде горожанина. Несмотря на то, что вещи на нем были самые обычные, на фоне сельской одежды они выглядели довольно зажиточно. Да, в портовом районе они тоже смотрелась бы не очень уместно, но в селе они резали глаз. Одни сапоги из кожи с медной бляхой чего стоили. В полумраке в углу, так же, как когда-то Аккилура, на табурете разместился Пест. Так же сложив руки в замок на груди. Он не выступал, не возражал, а только похмыкивал иногда.

— Читать я обучен и считать, — начал свое выступление Дакрит. — Счет знаю глубокий, могу и формулой считать, а могу и таблицей. Знаний много имею, ибо торговал мой наниматель всем, что продается. С малых лет грамоте обучен, и потому более ничем не занимался.

— Когда грамотный такой, чего в городище не остался? — спросил один из хмурых мужиков.

— А дело к старости идет... — вздохнув, произнес Дакрит. Он почесал щетину на лице и, разведя руками, продолжил. — А кому я в городе нужен? Детей-то нет... Если немощный стану или приболею? Кому я такой нужен? Если денег не станет или заболею надолго, так и помереть можно. Воды никто не подаст. Раньше-то я так думал. Мол, если старый совсем стану, то хозяин как-никак помереть с голоду не даст. Все же с четверть века работаю у него... А он взял, да раньше меня помер. Вот я и пошел свое место искать...

В избе повисла тишина. Мужики переглядывались, но голоса никто не подал.

— Слово мое будет таково! — объявил староста, поднявшись из-за стола. — Дакрит, урожденный в граде Вивеке, будет в селе жить нашем! Слово тебе, Пест! Не запачкан ли Дакрит смертью и не несет ли злого умысла?

В углу поднялся Пест. Он сделал шаг, чтобы выйти из тени.

— Злого умысла за Дакритом нет и смертью он не пачкан, — ровным тоном ответил Пест.

— Коли так, то есть ли род, что примет его и своим родичем назовет?

В избе повисла звенящая тишина. Желающих принимать в род чужака не нашлось.

— Средний род примет Дакрита, урожденного в граде Вивеке, — произнес Пест и оглядел всех мужиков в доме. — Но коли хочет Дакрит мужиком рода Среднего зваться — пусть докажет делом. Пусть сам, своими руками научиться кашу варить, лапти вязать, снасти рыбные готовить, Хозяев наших чтить и предков поминать. Средний род принимает Дакрита и дает ему право называться Дакритом Средним, но в роду он дворовым мальцом будет, пока делом не докажет, что мужиком зваться может.

Мужики загудели, на Дакрита посыпались вопросы.

— Тю! А ты что ж, лаптей вязать не обучен?

— И каши не варил?

— А я сижу, думу думаю! Где ж тут собака зарыта? Отчего мужик грамотный и без места своего?

— Поди, и лопату в руках не держал!

— Так он же и дров не наколет, и коромысло вертеть будет как юродивый!

Дакрит сник головой, опустил взгляд и покраснел. Лица было не видно, и поэтому нельзя было точно сказать от чего. То ли от злости, то ли от стыда. Видя такое состояние Дакрита, староста не стал ждать выяснения и вмешался.

— А ну цыц! — рявкнул он на мужиков. — Зачем мужика с сединой в бороде стыдите? Не юродивый он! Грамотный и ученый! Мы еще посмотрим, как вы запоете, когда его науку учить возьметесь!

Мужики притихли, а староста продолжил.

— Вы на себя посмотрите! Много у нас читать умеют? — он обвел взглядом мужиков. — Черт с ним, читать! Буквы-то все знают много? Я, да Рунок с дочкою. Пест у нас еще грамотный. Все!

Мужики стали отводить взгляд, словно чего-то стесняясь.

— Коли такое дело, Пест, что у тебя в роду люд объявился, то роду Среднему где-то жить надо. Пока посевная — избу ставить некогда, потому, думаю, жить роду Среднему в землянке Аккилуры.

Сначала воцарилось молчание, а потом послышались шепотки мужиков.

— Печь там справная! Добре! — кивнул Пест, не обращая внимания на шепот. — А тьмы или духа злого там нет.

— Вот и ладушки! — тут же вставил обрадованный староста.

— Только дел на мне немало! Туго мне будет учить Дакрита, — тут же вставил Пест. — Дай добро, староста, чтобы Дакрит учился с детворой в любом роду, каком вздумается!

Староста нахмурился и взглянул на мужиков.

— А чего? Дело же говорит! Песту ворожить надо, а не мужика учить лапти да морды рыбные вязать!

— И то верно! Нехай с детворой босой учиться.

— Ну, глядишь, и выучится!

— Быть по сему! — хлопнул ладонью по столу староста, привлекая внимание мужиков. — Дакрит, урожденный в граде Вивеке! Согласен ты в род Средний пойти и родичем быть в нем названным?

— Согласен, — сухо ответил Дакрит.

* * *

— Добре! — констатировал Лукаша, глядя на свой домик. Тот стоял на столбе высотой со среднего отрока. Вокруг были начерчено несколько пентаграмм и странных кругов из рубленых символов. Все пентаграммы и круги сочились дымом, словно остывали. — Добре, Пестушка! Теперь я по всем полям невозбранно бегать могу и силы на то тратить не буду!

— Силу тебе все равно в камнях-накопителях держать придется, — уставшим голосом ответил Пест. — Мы с Дакритом и так считали, и эдак... Не сделать нам прямого канала ни из одного места силы. Больно потери выходят большие.

— Ну, не главное это! Главное, что я по полям бегать буду, и пригляд будет везде! — Лукаша начал довольно потирать маленькие ручонки. — А с силой не беда! Силу в накопители собирать будем! Нехай отроки в места силы носят камни, а потом мне возвращают. Дело-то не мудреное! Подумаешь, камень три дня в месте силы полежит...

— Надобно, чтоб в местах тех, в самом сердце, камень какой лежал меченый, а уж на него класть накопители.

— Зачем? — недоумевающе спросил Лукаша.

— Отрок не мужик, ему-то не понять, что да зачем. Ежели места конкретного не будет, то он может и не донести накопитель до места силы, или с краю положить, — Пест пояснял Лукаше, начав рисовать ножиком прямо на земле. — Это мы с тобой место нутром чуем, а отрок? Он-то, поди, место знает со слов, верста влево, верста вправо.

Лукаша почесал затылок, сдвинув травяную шляпу на лоб, а потом добавил.

— Надо к Хозяину леса идти. Он тропу проложит так, чтобы не свернуть было, и камень с ним состряпаем. Мхом каким интересным измажем! — начал на ходу придумывать Лукаша.

Пест в это время, периодически кивая и поддакивая, начал рыться в небольшом заплечном мешке. Он принёс в нем ингредиенты и зелья, необходимые для привязки артефакта-домика, и сейчас искал несколько крупных камней-накопителей. Лукаша с рассуждениями и размышлениями начал расхаживать вокруг домика.

— Ты вот что, Лукаша, — Пест протянул 6 прозрачных камней Лукаше. — Эти камни тебе про запас, а вот этими ворожить можешь. Тут не много, но сила сырая. С нею по-слабому можешь любую ворожбу творить и... ты только смотри, аккуратно!

— Пестушка, а я тут думал, думал... — озабоченно произнес Лукаша. — Я как разумею... Чтобы урожай был добрый, надо вперед землицу ворожбой умаслить, да посевное зерно силой напитать. Так, чтобы оно как посеешь, в раз ка-а-ак взошло!

Лукаша начал размахивать руками, объясняя замысел.

— Чтобы воо-о-от такой колос в поле стоял! — Лукаша в порыве мечты начал подпрыгивать и показывать высоту колоса, который хотел бы вырастить, но из-за своего роста получилось у него не очень высоко. Использовать магию, чтобы взлететь, Лукаша не решился из-за природной прижимистости домового. — Вот тогда, вот тогда мы столько зерна соберем, что амбар под самую крышу забьем, так что мужики двери в амбар бояться будут открыть, чтоб не завалило!

— Держи карман шире! — усмехнулся Пест, но слова бывшего домового запомнил. — Амбар до крыши? Скажешь тоже... а землицу и впрямь готовить надо. Ты вот что, Лукаша... Давай-ка берись за землицу. Сдобри ее ворожбой и силушки не жалей, а я, если что, тебе пришлю отроков, они камни пустые в места силы отнесут.

— А ты посевным зерном займешься? — смекнул Лукаша.

— Ага, я пока за посевное зерно возьмусь и буду с Хозяином лесным говорить за ягоду и грибы, — Пест начал складывать инструменты и пустые склянки в сумку. Каждую стекляшку он складывал, предварительно обмотав травой. Стекла в селе Песта не было, и он очень боялся его разбить. Отец, когда первый раз увидел столько мелкой стеклянной тары, заподозрил Песта в лихом деле. — Мне тут мастер Дакрит идею подкинул. Ежели тебе канал прямой силы не сделать, то Хозяевам нашим можно! Сделать так, чтобы им сила всегда шла!

— А не взбеленятся они, коли силу будут не от людей брать, а из места силы напрямую? — Лукаша, хмурясь, почесал затылок. — Не торопился бы ты с таким, Пестушка...

Пест даже прекратил складывать вещи и задумчиво глянул на Лукашу.

— А ведь дело говоришь... Надобно это со старостой обговорить, или вообще с главами родов. Одному такое решать будет не по чину. Такое слово и дело с Хозяевами на каждом след оставит...

— Дело говоришь! — закивал Лукаша. Он глядел на сборы Песта и спросил, скорее так, для интереса. — А со знаком своим решил что?

Пест оторвался от своего дела и взглянул на Лукашу. Вздохнул, махнул рукой и принялся дальше складывать стеклянные пузырьки.

— Чего? Неужто дюже худо со знаком у тебя? — удивленно спросил Лукаша.

— Худо... — со вздохом ответил Пест. — Смотрели мы прах, что от знака Аккилуровского остался. След от ворожбы темной там до сих пор есть, а в следе том... там такого наверчено! Баба Аккилура через тот знак слышать, видеть и говорить могла, а когда надо — и морок навести! И сама предстать перед говорившим могла, аки живая и настоящая. И сие без мажьей волшбы! Только ведовство и колдовство темное. Дакрит как увидал, что наворожила Аккилура в знаках своих, сразу рисовать принялся и чуть ли не носом в знак тыкался.

Пест затянул горловину заплечного мешка, отчего тот сжался. Послышался слабый стук стекла об стекло. Он аккуратно надел мешок за лямки и поднялся.

— То, Пестушка, потому наворожено, что Аккилура по теням не шастала и в любую тень уходить не умела! Вот для того стряпала ведьма старая артефакт такой! — Лукаша забрался по столбику к своему домику и уселся на крылечко.

— Это-то и так ясно. Я о том толкую, что мне такой знак не сделать... — Пест потупил взгляд, словно извиняясь. — Больно ворожба тонкая и темная... меня с тьмы и смерти воротит, аки болезного...

— Тебе такого не надо! Ты сам прикинь, что тебе от знака твоего в селе надобно?

Тут Пест задумался, и задумался крепко.

— Ну... тут как? Мне наперед надо знать, коли где беда случиться. Чтобы любой ведал, как меня позвать, — Лукаша сидел и глядел на Песта, говорившего эти слова, и одобрительно кивал. — Далее надо мне, чтобы мне могли весть словом передать, ежели случилось чего такого, что вроде и не беда, но и добром не назовешь. А еще хотелось бы, чтобы видеть можно было через знак...

— Главное-то забыл! — хмыкнул Лукаша.

— Ну, то само собой! Надобно, чтобы знак тот являл каждому, кто тронет его, что знак этот — мой! — хмыкнув, ответил Пест. — Вот вертели, значит, мы такой артефакт с Дакритом и так и сяк. Дорогим выходит такой артефакт. Дороже золота весом...

— Ай-ай-ай! — закивал и осуждающе погрозил пальцем Лукаша Песту. — В чем твоя ворожба сильна, Пест? Что умеешь так, что не один маг, окромя учителя твоего, повторить не может?

— Ну, врачевать себя могу...

— Ой ли? — с хитрым прищуром спросил Лукаша. — А ну! Глянь на руку свою! Глянь, глянь... А теперь ноготь свой толкай, чтобы вырос он длинным, с палец длиной... Толще делай его! Толще!..

Пест сначала не понял, чего хочет домовой, но потом... Ногти под взглядом Песта начали расти и утолщаться. И чем дальше, тем сильнее ноготь становился похож на хищный коготь.

— Эту, Пестушка, ворожбу метаморфизмом именуют. Маги, что им владеют, вперед свое тело меняют. Они из тела своего и оружие сделать могут, и другой артефакт какой...

— А ты откуда знаешь? — спросил Пест, не отрывая взгляда от своей руки, которая обзавелась мощными и хищными когтями.

— А я сдуру, пока ты учебой занят был в городище, в библиотеку нос сунул. Много книжек я перечитал, пока там ходил. Я-то думал, что найду там слово за поля и посевы, а там только за ворожбу, за цветки да травы, для волшбы пригодные. Там с мужиком бородатым и свел знакомство, — Лукаша усмехнулся, когда вспомнил библиотекаря, с которым они провели не один вечер в спорах и беседах. — Умный мужик, но дурак!

— Это как? — не понял Пест.

— Знает много и разбирается в том, что знает. Однако не разумеет, как хлеб печь или вкусную похлебку сварить, — домовой пожал плечами, словно объяснял элементарные вещи. — Он за ворожбу все назубок помнит, а сколько навозу коровьего надо на аршин поля — ведать не ведает!

Пест хмыкнул, представив ступор библиотекаря.

— Тот мужик меня сам учуял, когда я по книжным полкам шастал. Сигнализация бунтовать у него начала. Говорила, что в хранилище проникли, а там только я. Вот он с хитрым артефактом носиться по хранилищу начал, а потом давай звать меня, мол, "выходи, ворюга"!

— А ты?

— А что я? Я ему в ответ, мол, "Сам дурак!"

— А он?

— А он давай кричать, мол, "Государев сыск позову! Выходи, ворюга!"

— Ну! И?

— А я что? Я ж чужого в жизни пальцем не коснулся!

— И ты вышел? Сам показался?

— Не, сначала я ему том "О влиянии созвездий и циклов Луны на процесс роста Солнечного Висима" скинул на ногу... По-моему, 7-ой том... или 5-ый? — задумчиво ответил Лукаша. — У того тома железом обложка оббита была... Точно седьмой!

— Погоди, так тот погром в библиотеке...

— Не, то не я! То государевы сыскатели библиотеку разворотили, мужик тот меня не нашел и государев сыск позвал...

— Заварил ты кашу! А причем тут метамофор...

— Метаморфы, — поправил Лукаша Песта. — А ты сам не понял? Ты из себя артефакт сделать попробуй! Ежели тебя не кусок кости ящерицы звать будет, а твоя плоть? Ежели ты своим же ухом слушать будешь, или своим же глазом?

Пест начал разминать кисть. Воспоминания об отрубленных пальцах не оставляли его.

— Больно будет, но для дела можно и потерпеть...

— Ты бы с Чертом за такой артефакт поговорил. Он о таких делах больше меня знает, — Лукаша поднялся с крылечка и, сняв шляпу, собрался в дом. — Тут с кондачка не решить вопрос, тут надо все обдумать, но то, что артефакт из плоти своей делать — это к гадалке не ходи...

Восточные вольные земли.

Село Куприян.

— Ну, Черт! Не дай Единый не выйдет! — шевеля одними губами, говорил Пест. — Я тебя точно печатью света приложу, раз пять, чтобы неповадно было...

Пест стоял перед огромной толпой. В передних рядах толпы стояли только мужики. Все как один были с большими густыми усами. Даже еще молодые парни щеголяли еще жиденькими, но усами.

Между Пестом и толпой вышел мужик в белоснежной рубахе и широких штанах.

— С чем пожаловал, Пест-ведун? — спросил он, подкрутив правый ус и уперев руки в пояс.

— За словом своим пожаловал я! — громко произнес Пест, так, чтобы его было всем слышно. — Слово дал я, что за оплату учебы в Академии мажеской быть мне магом наместным среди сел Ведичей, Куприян и Дорожичей! А нынче к вам я пришел, чтобы знак свой оставить. Тем знаком, коли беда случиться, меня звать будете.

— Прямо так и звать? — с сомнением спросил староста Куприян. Он хмурился и накручивал правый ус в недоверии.

— Прямо так и звать, а когда надо будет — то и слово молвить. Коли придётся, то и казать знаку будете, как глазу моему... А уж как до вас добраться, то моя ворожба будет, — Пест протянул руку старосте Куприян, но тот не спешил ее жать.

— А что можешь, Пест-ведун? — с сомнением спросил староста.

— Ведовское дело мое... — начал перечислять Пест. — Врачевать могу, да с тварью какой справлюсь, ежели сами не сдюжите. Знак войны мажеский на мне есть. Третьего рангу.

Мужики за спиной старосты загомонили, а сам староста нахмурился, начав еще сильнее крутить правый ус, который уже и без того торчал почти вверх.

— Добре? — спросил староста, оглядываясь на мужиков позади себя.

— Добре!

— Добре, чего тут думать!

— Добре! Славный ведун!

После того, как гомон ответов мужиков стих, староста взглянул на Песта. Тот так же продолжал стоять и протягивать руку. Староста подошел к Песту и пожал руку, негромко произнеся:

— Добре, Пест! Под тобой ходить будем! — староста указал на дом с резными ставнями и наличниками. Но молодой ведун не спешил отпускать старосту. Наоборот, он ухватил руку старосты второй рукой. Подойдя вплотную к старосте, он прошептал тому на ухо.

— Сие есть плоть моя. От нее не отрекаюсь я! — Пест глубоко вздохнул, начав гонять магию жизни по своей руке, которую жала рука старосты. — Ежели худо станет — режь ее, как врага села своего. Боль ту я почую как свою, и знать буду, где меня режут. Тогда и помощи моей долго ждать не придётся... Коли беды не будет, но слово и совет с меня потребуется — ты знак мой погладь и слово ему молви...

Пест отстранился от старосты и тот почувствовал, как мокнут штаны в районе колен. Староста опустил взгляд и увидел свои штаны, перепачканные в крови. Кровь брызгала струей из культи Песта. В руках старосты осталась его кисть. На тыльной стороне кисти красовалась ушная раковина. Ошарашенный староста взял кисть в другую руку. В ладони Песта сквозь разошедшуюся кожу стал виден глаз, который смотрел на старосту.

Послышался гомон мужиков, тихий стон женщины и неуверенный лай собаки где-то вдалеке. Бледный староста обернулся к сельчанам, держа в руках кисть Песта. На ладони был четко виден глаз.

* * *

Пест смотрел в глаза-блюдца старосты Воржских рыбаков. Эти глаза переводили взгляд с кисти Песта, оставшейся у него в руках, на самого Песта, который, закусив губу, затягивал магией рану культи. В этот раз крови было не в пример меньше.

Пест стоял почти впритык к старосте. Он приблизился еще сильнее и шепотом произнес ему на ухо:

— Сие есть плоть моя. От нее не отрекаюсь я! — Пест облизал пересохшие губы, начав уже как обычно гонять магию жизни по своей руке. — Ежели худо станет — режь ее, как врага села своего. Боль ту я почую как свою, и знать буду, где меня режут. Тогда и помощи моей долго ждать не придётся. Коли беды не будет, но совет или слово с меня потребуется — ты знак мой погладь и слово молви ему.

Рыбак сглотнул и начал что-то говорить, но Пест его не слышал. Все вокруг вмиг стало черно-белым и немым. Ни одного звука. Он сделал пару шагов назад, и его начала заполнять непонятная тревога. Глаза бегали по обеспокоенным лицам Воржских рыбаков. Староста продолжал что-то говорить, но потом начал хмуриться.

— Беда... беда дома, — начал бормотать Пест. Он еще ничего не слышал, но мысль, носившаяся в голове как шальная, не отпускала. Он посмотрел в лицо старосте и произнес. — Беда у Ведичей...

Староста сначала пытался о чем-то спросить Песта, но не получив ответа принялся раздавать команды мужикам. Те стали срываться с места и разбегаться по селу, по одним им ведомым делам. За ними зашевелились женщины и старики, также пришедшие засвидетельствовать смену хранителя деревни. Спустя пару минут рыбаки начали возвращаться с короткими клинками, луками, пращами и колчанами стрел.

Пест немного постоял, ошарашенно наблюдая за массовым движением народа, и вдруг подпрыгнул. Он подпрыгнул ровно вверх и приземлялся на прямые ноги. Только ноги не коснулись земли. Они провалились в тень, которая была под Пестом. За ногами и весь Пест исчез в собственной тени, словно провалившись в нее...

Земли села Ведичей

Ближнее поле.

Справа от плеча Песта стоял брат Дым, а возле левого стоял его второй брат Огниво.

— Мы в поле были, когда они на нас вышли... — начал Огниво.

— ...кто с чем был в руках, с тем и кинулись на них, — продолжал Дым.

— Кто ж знал, что эти трое конных — половина? Да и конные не простые... В латах, с мечами добрыми, со щитами, сталью окантованными... — Огниво говорил сбивчиво, сквозь зубы, крепко сжав челюсти.

— Батю сразу стрелой приложило в глаз, они с мечами наголо к мужикам нашим не ринулись. Сначала из луков постреливали. Прямо с коней, словно на охоту вышли, — продолжил Дым. Он говорил более ровно и по существу. — Потом уже, когда я с Огнивом да Пронька пращи достали и по ним камнями вдарили, они к нам поскакали. Отец не сразу слег и с мужиками, пока мы камнями по конным били, с телеги жерди посрывали. Вот этими жердями, как копьями, они их с коней и посбивали.

Пест стоял и смотрел, не моргая, на труп своего отца Пода. В глазу Пода торчала короткое обломанное древко стрелы, а на шее зияла вывернутая рана. В ней виднелись мышцы шеи и хрящевые кольца трахеи.

— Отца один по шее рубанул, но не дотянулся... Только мясо перешиб, но батьке хватило... — Огниво начал сжимать и разжимать кулаки, периодически похрустывая суставами. — ...Кровью истек...

Пест сел на землю посреди поля и поднял руками голову отца. Он положил ее себе на колени и просто уставился на него. Выдернул стрелу из глазницы и начал поливать рану на шее водой из кожаного бурдюка, который висел у него на поясе, стараясь смыть уже запекшуюся кровь.

— Ворожбе учился... бою мажескому учился... а отца родного не уберег... — Пест бормотал это себе под нос, не обращая внимания на Дыма и Огниво, что-то еще объясняющих и рассказывающих, ни на старосту, который прибежал из деревни в сопровождении нескольких отроков. За ними вдалеке плелись не поспевающие старики.

— И у вас... — с отчаянием произнес староста, когда подбежал поближе и увидел несколько тел мужиков, лежащих неподвижно в траве. Он обошел каждое тело, что-то шепча, пересчитал всех и подошел к Песту. — Шестеро мужиков...

Он вскинул голову к небу и еще раз произнес:

— Шестеро...

Староста опустил взгляд на Песта и уже более собранно добавил.

— В село зашли четверо конных. Мужиков не было, а они рубить с плеча принялись... Трое дворовых пацанов, две бабы, четверо стариков...

— Кто? — хрипло спросил Пест, продолжая рассматривать выражение лица собственного мертвого отца.

— Там двоих из седла отроки выбили. Двое ушли, — начал староста, посматривая на Огниво и Дыма. — Одного отроки насмерть тут же порвали, а за второго старики вступиться успели. Он и рассказал...

— Кто они? — повторил Пест свой вопрос. Он все так же не отрывал взгляда от лица отца. Его кадык носился вверх-вниз, словно пытался что-то проглотить. Глаза заволокла тьма. Непроглядная, чистая тьма.

Староста замешкался, и Пест обернулся к нему.

— Откуда конные? — спросил с нажимом Пест сбледнувшего старосту. По щекам Песта потекла черная, тягучая как прошлогодний мед, тьма.

— Вои с Ультака... прознали, что Аккилура душу Единому отдала... — словно боясь Песта, произнес староста. — На щитах Ультака знак, того, что порвали, дед Хирон признал. В Ультаке старшого средний сын...

Пест отвернулся и снова уставился на мертвого отца. Огниво в это время начал скрипеть зубами от злости.

— Виру! — произнес Огниво. — Виру кровью хочу!

— Не будет виры, — тихо произнес Пест. — Резня будет...

* * *

После похорон, состоявшихся этим же вечером, в доме старосты собрались главы родов. Те роды, что лишились своих глав в результате налета воинов из Ультака, были представлены старшими мужиками или вообще отроками.

Староста мельком оглядел мужиков, потом остановил взгляд на Огниве и Дыме.

— Верно Пест сказал. Резня будет, — староста потер руками лицо и добавил. — Как старшой в Ультаке узнает, что Аккилуры больше нет, что кровиночка его тут полегла от рук наших, так и придет к нам с воями. За кровь свою спрашивать...

— Так его кровь сама к нам с мечом пришла! — возмутился Огниво.

— А ты поди разбери, кто куда пришел и чья кровь вперед полилась! — тут же ответил ему Дым спокойным размеренным голосом.

— Верно Дым говорит, — кивнул староста. — Ультаку повод нужен, чтобы села свободные прибрать, дань с нас брать. А уж мертвая кровь отпрыска — повод немалый.

— Что же нам теперь? — спросил огромный мужик с пудовыми кулаками. — С воями из Ультака биться? Так ведь в Ультаке их не пара десятков! А ну как пару сотен пригонят? Что делать будем?

— Пест? — не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Лык, мастер рыбного дела в селе Ведичей.

— С Песта толку будет мало, буде до битвы дело дойдёт, — на старосте скрестились непонимающие взгляды. — Рок у него. Как в смерти запачкается, так она его с собой и заберет...

Лица мужиков после этих слов тут же посмурнели. В доме старосты повисло почти осязаемое чувство отчаяния.

— Как бы то ни было, но биться все равно будем, — произнес староста, сжав руки, лежащие на столе, в кулаки. — До последней крови будем! Клич по сёлам соседним кинем. Кто воями богат — поможет.

— Пест тоже в бой пойдет, — четко объявил Дым. — Не удержишь ты его, старшой. А он подсобит в бою, как Аккилура нам подсобляла...

— Чем он подсобит? — спросил один из мужиков, сидящих по правую руку от старосты. — Он ведь сам слово молвил, что толку с него...

— Ты, старшой, сам видел тьму, что с глаз его текла! — вмешался в разговор Огниво. — Ту тьму, что Аккилуре подчинялась. Ежели Пест дело делать будет не как маг недоученный, а как ведун, за которым слово Аккилуры? Сдюжит он, и толк от него будет!

Староста взглянул на Дыма. Тот молча кивнул в ответ. Он переводил взгляд с одного главы рода на другого. Все молча кивали.

— Что же выходит? Хоть свет, хоть тьма, но села уберечь надо?

— Я так разумею, — кивнул Дым.

— Выходит, что так, — поддержал один из мужиков.

— Хоть с чертом бок о бок биться буду, но кровь свою под Ультак не пущу! — огромный мужик с пудовыми кулаками стукнул по столу, отчего тот скрипнул и слегка подпрыгнул.

* * *

В вечернем полумраке, который наполнял дом рода Подова, суетилась Лита. Она вертелась у печи, готовя нехитрый ужин. Ее мать тем временем сидела на лавке за столом и, не моргая, смотрела в небольшое оконце. За ним смеркалось, и света от лучины было больше, чем от окна.

— Мама, поешь! — обратилась к ней Лита, ставя перед ней тарелку с парящей ароматной кашей. Мать не прореагировала. Даже не моргнула. Лита принялась трясти ее за плечо, и та встрепенулась.

— А? Что?

— Мам, тебе поесть надо! Ты сегодня не ела совсем...

— Не хочу... — одними губами произнесла в ответ мать, бездумно глядя в тарелку с парящей кашей.

В это время из-за печи вышел Пест. Его лицо было бледным и осунувшимся, как и лицо матери, но его глаза... Они были полны решимости.

Он прошел за стол и сел, взглянув на уже подросшую Литу.

— Ставь ужин. Мне идти надо, — коротко бросил он ей. Лита метнулась к котлу и принялась накладывать в отцовскую миску кашу. Навалив с горкой, принесла ее Песту и поставила на стол. Сама же отошла к стене и спросила оттуда:

— А куда ты пойдешь?

— Ворожить...

— А что ворожить собрался? Дело к ночи же! Не видать ничего!

Пест не ответил и замер, перестав жевать. Он взглянул на миску и, проглотив, произнес:

— Смерть ворожить буду.

Мать подняла на него глаза и тихим шепотом произнесла:

— Не быть миру, пока мести кострище горит. Не быть прощенью, пока мести пожар не истлеет... — она оторвала взгляд от столешницы из обычных тесаных досок и уставилась в глаза Песта. — Не бери греха на душу, не пачкайся в смерти. Не такой ты... не таким тебя растили... Огниво — да, тот может, а ты нет...

Пест молча продолжил есть. Периодически он останавливался и начинал рассказывать.

— От лесного Хозяина весть была. Конные, что у нас люд резали, в Ультак вернулись, а уже следующим утром из Ультака вышли двадцать три десятка воев пеших, — Пест закинул в рот несколько ложек каши и, прожевав ее, продолжил. — Все вои в доспехах. У всех одинаковые, словно из гвардии государевой. Только у каждого на щите знак Ультака-града.

Пест надолго замолчал, доедая кашу. После того, как полностью доел и вымазал тарелку хлебом, он поднял взгляд на мать. Та следила за тем, как он ест. От ее внимания не укрылось, что Пест заглатывает кашу, не особо разбирая ее вкус.

— Двадцать три десятка воев, — Пест вздохнул и поднялся из-за стола. — Когда живых для боя не хватает — я мертвых звать буду. Для того смерть ворожить надо.

Пест поклонился матери в пояс и вышел из дома. Его проводили глазами мать и сестра.

— Нас убьют? — тихо спросила Лита после того, как ушел Пест.

— Единый не выдаст — вурдалак не съест, — задумчиво ответила мать, глядя на закрытую дверь. Не отрывая взгляд от двери, она обратилась к Лите: — Беги к старосте, расскажи разговор наш ему. Про двадцать три десятка воев не забудь.

Она оторвала взгляд от двери и, пододвинув к себе тарелку с уже остывшей кашей, начала есть.

— Ну? Чего встала? Беги! Кому сказано? — Лита тут же сорвалась с места и скрылась за дверью.

Кладбище села Дорожичей.

Пест стоял на вершине пологого холма. Кое-где на холме были видны свежая земля, которую недавно перекапывали. На этой же вершине находился огромный камень размером с самого Песта. Камень был серый и местами покрытый мхом.

На голове Песта была повязка с перечеркнутыми кругами на месте глаз. Он одной рукой упирался в камень, словно держался за него для чего-то.

Обернувшись, он взглянул вниз по склону. Туда, где он начертил пентаграмму с защитными знаками. По ее углам лежали черные камешки-накопители.

Помимо пентаграммы он увидел неясные полупрозрачные фигуры людей. Глубоко вздохнув, он обратился к ним.

— Не ученый я некромантии, а коль учили бы — не посмел бы такое сотворить, — одна из фигур подошла к пентаграмме, начерченной на земле, и уставилась на нее. После пары секунд молчания фигура подняла голову, и Пест увидел лицо. Лицо довольно старого человека. Оно, хмурясь, смотрело на него.

— Я это начертил для того, чтоб те из вас, кто решится помочь в битве за село Ведичей, могли в этот мир вернуться, — Пест вглядывался в лицо старика, который переводил взгляд с пентаграммы на Песта и обратно.

Пест простоял так еще минут двадцать. К пентаграмме и Песту подходили полу размытые тени, разглядывающие его и его творение. Ни один дух не проронил ни слова. Все происходило в полнейшей тишине. Это было уже третье кладбище, на котором Пест чертил упрощенную "Звезду некроманта". И везде происходило одно и то же. К нему подходили духи, разглядывали его, слушали и уходили. Никто в пентаграмму не вошел.

Потеряв всякое терпение, Пест начал говорить, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Как же так-то? Как такое быть может, чтобы предок не откликнулся? — Пест не глядел в лица духов, он глядел в землю, словно обиделся на что-то или кого-то. — Меня с малых лет учили, что над главою предок, что предок не предаст, предок поможет, предок подскажет... Предок в трудный час не бросит...

Пест утер нос кулаком, словно откуда-то появился насморк. Глаза были влажные, но слез он не обронил.

— Аль не ведаете вы, что идет сила вражья к селам, да такая, что села сметет и не заметит! Нет у нас воев, чтобы хоть по числу вровень встать! — Пест начал повышать голос, словно он обвинял предков села Дорожичей в чем-то. — Я вас рабами быть не заставляю! Я вас прошу на бой прийти, только на бой! Чтоб мужики не полегли, чтоб ни один род, не приведи Единый, не оборвался! Я с вас клятвы верности не прошу... я сам ее дать готов...

Пест поднял взгляд, обведя безжизненные лица духов, и громко спросил:

— Вы пойдете за мной на битву с вражиной из Ультака?

Но ответом ему была полнейшая тишина. Лица, которые все так же ничего не выражали, начали растворяться. Сначала контуры духов стали безликими, а потом и вовсе истаяли в ночном воздухе.

— Что же я не так сделал? Где мы провинились? — спросил ночную тишину Пест.

Землянка Аккилуры.

— Мне нужен артефакт. Я хочу его сделать из этой иглы, — Пест протянул Дакриту крупную белоснежную иголку. — Я хочу, чтобы артефакт раны со всех воинов, на которых я нанес знак, переносил на меня.

— Зачем? — с прищуром спросил Дакрит. Он был одет в рубаху из мешковины и такие же штаны. На нем не было ни одного кольца, ни одного знака того, что он является наследным дворянином с длинной родословной и вдобавок деканом факультета артефакторики. С виду обычный деревенский старик, хоть и не дряхлый.

— С городища вои идут к нам, — глухо произнес Пест.

— Слышал, — хмыкнул Дакрит. — И ты решил подарить воинам своего села хотя бы временное... бессмертие? Ты представляешь, что с тобой будет? Ты умрешь от боли...

— Я зелья варить обучен, могу боль притупить, да и тренированный я! Боль-то терпеть...

— Ты даже не представляешь, какую боль будешь терпеть! — возразил Дакрит, но Пест его перебил:

— Настой мака красного!

— Допустим, ты не умрешь от боли и не сойдешь с ума, — Дакрит сложил руки в замок на груди и начал перечислять далее. — Тогда ты умрешь от ран!

— Белого лотоса и фиалки кровавой отвар...

— Ладно, ты разгонишь до безумия свою регенерацию, но воину могут и голову отрубить!

— Меня Ратмир и такому учил, я, правда, еще не сдавал практику...

— Так! Стоп! Даже если ты не умрешь от ран, не сойдешь с ума от боли, то ты просто истечешь кровью...

— Зелье синего игольника и земляники лесной...

Дакрит умолк, не зная как еще образумить Песта. Он смотрел в его глаза, наполненные решимостью, и задал только один вопрос:

— Все действительно так плохо?

Пест не ответил. Он кивнул и упер взгляд в пол.

— И другого выхода не нашел?

Снова кивок Песта.

— К завтрашнему дню сделаю, — Дакрит сжал в ладони большую иглу и вздохнул. — Не волнуйся, все сделаю! Ступай...

Пест молча поклонился в пояс и вышел, а Дакрит подождал, пока Пест выйдет, и сказал в пустую комнату:

— Я свой уговор выполнил!

В комнате появилась улыбка, усыпанная множеством мелких, но острых зубов. Затем проявились три глаза, а за ними и сам демон. Он был огромен и присел, чтобы поместиться в избе с низкими потолками.

— Уговор! — произнес демон, продолжая улыбаться. Он то ли чихнул, то ли кашлянул, и из его рта выскочили два шарика. Один ослепительно белый, а второй черный. Причем настолько черный, что показалось, будто свет из окна стал немного слабее. — Шар, что светится — это дух света для артефакта Песта.

— А черный? — хмурясь, спросил Дакрит.

— Этот шар съешь. Только когда артефакт закончишь, — Черт шипел мягким манящим шелестом. — Как его съешь — в сон упадешь на несколько дней. Как проснешься — все про духов знать будешь, что Пест знает, и я знаю. Темный шар — это знания!

Демон начал исчезать, просто растворяясь в воздухе. Сначала тело, потом глаза и в последнюю очередь — улыбка-оскал.

Дакрит тем временем начал крутиться в комнате в поисках мешка, чтоб спрятать оба шара.

Вои Ультака

Сердце билось с сумасшедшей скоростью. Он глядел на ровные ряды с одинаковыми щитами и эмблемой града Ультака. Они шагали одновременно и создавали ощущение неумолимо приближающейся живой стены. Слышался зычный голос, ритмично и четко выкрикивающий "Гоп!" С каждым выкриком стена из щитов и одинаковых доспехов делала шаг. Все как один. Сразу стало понятно, что это не лихой люд, раздобывший оружие, а обученные воины.

Пест оглянулся и увидел разномастный сброд воинов из села Куприян, без брони, в рубахах, с парой гнутых сабель каждый. Они стояли по флангам строя. По центру стояли Дорожичи. Они были одеты в кожаную броню с бляхами на груди и стальные шлемы. Каждый в руке держал по плотницкому топору с усиленным обухом. В другой руке было по щиту, окованному стальными полосами. За спиной у каждого висело еще по топору. Среди строя Дорожичей Пест заметил двух своих братьев и еще нескольких мужиков из Ведичей, переживших набег конных из Ультака и имевших право называться воями. Позади них виднелись рыбаки с побережья Воржа, с луками и пращами. Среди пращников в мужской одежде глаз цеплялся за женские косы.

До строя воинов свободных сел было шагов триста, а до строя воинов Ультака около пяти сотен. Воины Ультака приближались, а воины свободных сел стояли на месте. У огромного камня, обозначавшего границу владений вольных сел.

-Не дай, Единый, подвести. Пошли силушки удержать на этой стороне мужиков, — Пест сглотнул ком в горле. Он первый раз обращался к Единому с просьбой-молитвой. Язык слабо ворочался, а зубы от страха начали постукивать. — Видишь же, что полегли... Отца моего прибрали, детвору да баб зазря резали... Помоги родовых глав сохранить! Не дай родам оборваться...

Пока Пест это шептал себе под нос, из леса начали выходить трупы. Некоторые были одеты вполне сносно, а некоторые зияли дырами в лохмотьях. У кого-то было сгнившее лицо, кто-то светил костями рук, было даже несколько скелетов без одежды. Один из трупов, выделявшийся выколотым глазом, направился к Песту. Подойдя, он положил на его плечо руку с кистью без пары пальцев. Пест вертел головой по сторонам. Поняв, что происходит, он не смог вымолвить слова.

— Боязно, Пест? — спросил труп с синюшным лицом и ровной резаной полосой на шее с виднеющимся мясом. Пест увидел лицо. Лицо собственного отца, которого хоронил несколько дней назад, с выколотым глазом.

— ...Боязно, папка, — сглотнув, произнес Пест. Весь страх ушел, оставив слезы на глазах и щемящее ощущение в груди. — Сильно боязно. От того, что думал — не придете...

— Аль забыл ты, Пестушка... — рука без двух пальцев потрепала парня по голове. — ...Над главою — долг и предок! Во главе — село! Род — шея!

— В груди дело твое, — уже успокоившись и даже немного улыбнувшись, произнес Пест.

Полуразложившиеся трупы, выходящие из леса, подходили к воинам в строю и протягивали руки. Опешившие воины протягивали оружие перед собой и щиты. Мертвецы начали вооружаться. Многие мужики, разглядев трупы, начинали обнимать их и что-то шептать.

Среди Куприян раздался гомон. К ним тоже начали подходить скелеты и ожившие, полуразложившиеся трупы. Они подходили к воинам, забирали у них одну из двух сабель и становились рядом.

Спустя десяток минут в десяти шагах от Песта, за его спиной, стоял разномастный строй из мертвецов, вышедших из могил по своей воле. Среди них попадались и живые в доспехах. За их спины встали лучники и пращники из тех, к кому не подошел мертвец и не протянул руки, прося оружие.

Сам Под, отец Песта, стоял за его спиной и держал руку на плече.

— Дым и Огниво тут? — спросил Под сына.

— Тут, батько! Оба тут... — Пест еще раз оглянулся, взглянув на братьев, и достал белоснежную иголку. На иголке были нанесены мельчайшие знаки. Он одной рукой перехватил иголку за тупой конец. Направив острие вниз, Пест начал медленно вводить иглу под кожу лба. Ровно посередине, так, чтобы кончик остановился в районе переносицы. При этом тихонько приговаривал:

— Тебя зову, жизни дух. Не прошу ни крови, ни боли. Не нужна ни победа от тебя, ни вражья погибель. Живота прошу у тебя воям живым. Не пусти на грань, не дай живот отдать за дело правое. За то боль от меча вражьего себе беру, за то кровь свою пролью. За то — ворожить и смерть дарить не возьмусь... — кожа на лбу Песта засветилась белым цветом. Из иглы, словно корень цветка полевого, вниз по коже побежали извилистые белые дорожки. Они спустились ниже переносицы и белоснежным рисунком корней опустились на щеки и подбородок.

Пока шли приготовления, строй воинов Ультака подошел уже на полсотни шагов. Полетели первые стрелы и камни, как с одной стороны, так и с другой.

Пест в это время начал отходить за строй. Под не отходил от него ни на шаг. Когда они ушли на два десятка шагов за строй, Под крикнул хриплым, но громким голосом так, что всем было слышно:

— Над главою!

— Предок! — разномастно ответил строй.

— Голова!

— Село! — уже более уверенно ответил строй.

— Род!

— Шея! — отозвался в один голос строй свободных сел.

— В груди дело! Дело наше — Война! — еще раз выкрикнул Под.

— Геть вражину! — уже стройно крикнул строй и распался. Живые сплоченно, прячась за щиты, образовали небольшую стену, а мертвые на полной скорости, какую могли выдать, рванулись к строю Ультака. Первые подскочившие к строю вцеплялись в щиты воинов и падали на колени. Следующие, использовав первых как ступеньку, перепрыгивали стену щитов, попадая в строй незащищенных и растерявшихся воинов.

Послышались первые крики. Над строем Ультака то и дело взмывали струи крови. Передняя стена щитов начала распадаться, хоть первых мертвецов, цеплявшихся за щиты и изображавших ступень, рубили как могли. Им сносили головы, втыкали по рукоять мечи в грудь, рубили руки. Несмотря на это, руки продолжали держать щит или цепляться за ноги воинов. Ноги продолжали лягаться, а туловища изгибаться. Головы так и норовили цапнуть за сапог зазевавшегося. В спины тех, кто держал стену из щитов, начали втыкаться подобранные копья и мечи мертвецов.

В это время к развалившемуся строю подошли живые воины. Держа разномастные щиты один вплотную к другому, они шли как единая машина. Шаг на выкрике "Гоп", и удар коротким копьем сквозь щель между щитами или поверх их на команду "Бей!". Строй держался четко и ровно. Как только переднего бойца настигала стрела или чужой меч, его тут же выдергивали руки сзади, и на его место вставал следующий.

Над всей этой вакханалией с криками, кровью и командами ведущих летали стрелы и камни. Поток стрел со стороны воинов Ультака начал ослабевать, затем и совсем прекратился. Первые живые мертвецы добрались до строя лучников, и тем стало совсем не до команд своего ведущего.

За строем лучников свободных сел в это время корчился от боли Пест. На его серой рубахе стали появляться пятна крови. Как только пришла первая боль, он начал доставать склянки из заплечного мешка. Закусив нижнюю губу от боли, Пест выставил их по порядку и начал пить, а когда упал и начал выгибаться дугой, ему в рот продолжил вливать зелья его мертвый отец.

— Больно, папко... — между приступами повторял Пест.

— Терпи, сыно, за живых стоишь... — повторял Под, вливая ему в рот один флакон за другим. — Доля твоя такая... Каждый раз себя ломать будешь... Как слабину дашь и ломать себя перестанешь, так и в силу свою поверишь. А как поверишь, так и служить силе будешь... Рабом силы своей станешь... Себя ломать — твой удел.

В строю живых, рубящих уже мечущихся в панике воинов, потерь не было, так как сопротивления уже не наблюдалось, а раны на воинах, которых зацепили — тут же затягивались. При этом рана начинала светиться белым светом. Зажатые в клещи воины Ультака метались между зашедшими в тыл живыми мертвецами, вырезавшими строй лучников, и стеной разномастных щитов, не потерявших строя и четкости движений.

Спустя несколько часов воинов Ультака не осталось, за исключением трех человек, раненых, но не добитых. Еще час после того, как на ногах остались стоять только воины свободных сел, по ущелью ходили мертвецы и добивали раненых.

После того, как раненых добили, мертвецы собрались вокруг Пода и Песта, который так и валялся на земле, широко раскрытыми глазами смотря в ясное небо. Он глубоко дышал, а все тело было в крови. Челюсть и пальцы на руках мелко дрожали. Только глаза немного оттерты от крови. Земля под ним была пропитана его собственной кровью.

— Добре... добрый хозяин сел свободных выйдет, — произнес Под, улыбаясь и смотря пустыми глазницами на Песта.

— Добре...

— Любо!..

Каждый мертвец, у кого было чем говорить, подтверждал слова Пода. Те из мертвецов, кто сильно разложился, или кому было нечем говорить, просто кивали или стучали мечами об разбитые щиты, из которых торчали древки стрел.

Под влил последний пузырек с мутной жидкостью в рот Песту. Тот сначала не отреагировал на жидкость во рту, но затем все-таки проглотил. Сморщившись, он оторвал взгляд от неба и оглядел собравшихся вокруг него живых мертвецов и присоединившихся к ним воинов свободных сел. И тех, что были в строю, и тех, кто отдал свое оружие мертвым.

— Сдюжили? — оглядываясь, спросил Пест хриплым голосом. Он искал взглядом двух братьев. Дыма и Огниво. Заметив их хмурые лица, перепачканные кровью, он вздохнул. — Сдюжили...

— Сдюжили, и ни одного живота мужика сел свободных не положили... — ответил староста Дорожичей. Он был ведущим в строе живых мужиков. — Троих Ультаковских воев взяли. Вязанные лежат. Сам говорить будешь?

Пест кивнул, давая согласие. Под, с улыбкой наблюдавший за Пестом, вздохнул.

— Над главою... — тихо произнес он.

— Предок! — ответили живые мертвецы. Пара скелетов стукнула зубами, обозначая ответ.

— Глава... — негромко произнёс Под.

— Село!.. — уже громче произнесли все собравшиеся мужики.

— Род...

— Шея! — громко гаркнули и мертвецы, и живые воины. Под еще раз взглянул на Песта и произнес:

— В груди дело, а дело наше... — в этот момент, так и не произнеся последнего слова, все мертвецы одновременно рухнули на землю как подкошенные. Словно из них стержень вытащили.

Пест смотрел на тело отца, лежавшее на земле, как пришибленный. Спустя минуту он, кряхтя как старый дед, поднялся и, шатаясь, пошел в сторону связанных воев из Ультака. Подойдя к ним, он ухватил их за шиворот и развернул головами в кучу. Так, чтобы все его видели одновременно, и он видел их.

— Меня Пестом звать. Роду я Среднего, из Подова вышедшего. Село мое Ведичи, — он оглядел хмурые лица мужиков, в глазах которых плескался страх. — В учениках Аккилуры ходил и слово ведуна имею. Магии учусь в Академии, и коли понадобится — за все спрошу. И духом, и волшбой.

— Нет у тебя права! — хриплым голосом сквозь разбитые губы произнес один из мужиков. — Кончилась вольница сел свободных!

— Знамо, что нет указа на то Государя нашего. Силой нас взять решили? — Пест взглянул в глаза говорившему мужику. — Я маг наместный сел свободных. Подо мной уже четыре села. Куприяны, Ведичи, Дорожичи и рыбаки Воржские! Я за них ответ держу, хоть и зимую в Вивеке. Не от праздности, а от учебы в Академии маговской. Услыхал ты меня?

Мужик сплюнул кровь на землю, облизал разбитые губы и кивнул Песту.

— А коль услыхал, то меня зело хорошо запомни! Ежели еще раз Ультаковские вои в села свободные придут — главы их лично старшому Ультака принесу! За нами предки! Надо будет — мы вместе с ними до самого городища дойдем! Пугать не буду и виры не спрошу, но сам видал. Уяснил?

Все трое четко подтвердили понимание.

— Коль уяснил, то ступай с миром, — Пест разрезал всем троим путы, после чего те встали и собрались уже уходить, но ведун добавил им в спину. — Конных Ультак больше пусть не присылает. Нам своих кобыл хватает, а конину кушать не приучены...

* * *

В обычном, ничем не примечательном доме Дорожичей, на лавке у печи сидела женщина и пряла пряжу. Свет из окна падал хорошо, и в доме было светло. Руки размеренно и уверенно водили по формирующейся нити, а сама женщина что-то напевала себе под нос.

В комнату ввалился мальчишка лет десяти. Он на одном дыхании выпалил:

— Наши воины вертаются! Мужиков идет два десятка! Все живые и ни один не хромает, но в крови все по уши! Волокуши с собой тащат! Кого несут — незнамо, с виду все наши идут.

Лицо женщины побелело, а руки мелко задрожали. Она подскочила со скамьи и метнулась за мальчишкой. Вместе с ним она выбежала на улицу.

Сквозь всю деревню шли два десятка мужиков. Окровавленных, хромых или раненых среди них не было. Каждый мужик тащил волокуши из мелких деревьев и веток. На волокушах лежали полусгнившие тела. На некоторых лежали человеческие костяки. Были пара волокуш, на которых кучами лежали конечности и части тел вперемешку. На каждом теле были хорошо различимые похоронные знаки Дорожичей.

— Как же так? — прошептала женщина. Она сначала бегала глазами по волокушам и пыталась найти своего мужика, но заметила его с хмурым лицом, тянущего волокуши с хорошо сохранившимся скелетом.

По ходу движения воинов в деревне их обступил народ. Никто к ним не приближался и не разговаривал. Девушка тоже не решилась нарушать традицию возвращения воинов с битвы.

Процессия не остановилась у дома старосты для прощания родственников, а сразу двинулась в сторону сельского кладбища. Женщины, старики и детвора последовали за процессией. Лишь несколько отроков с топорами метнулись к ближайшему лесу, где виднелись ели.

Когда процессия в тишине подошла к кладбищу, женщины шепотом начали причитать. Старики — снимать шапки и гладить бороды, а дворовая ребятня загомонила. Никто не посещал кладбище. До дня поминовения предков было еще 8 седмиц, а праздник, когда положено подносить дары предкам, был 3 седмицы назад. Сейчас же они обнаружили разрытые изнутри могилы. Ровно два десятка. У входа на кладбище процессию уже поджидали отроки с полными охапками еловых ветвей и один старик с абсолютно лысой головой.

Каждый мужик подходил к могиле, которую отроки тут же выкладывали еловыми ветками. Воин клал в нее тело своего предка, при этом он оставлял в руках мертвеца оружие. После этого он щитом начинал зарывать могилу. Никаких лопат. Только руки и щит. После того, как могила была закопана, он втыкал у изголовья щит как надгробие.

Одна из старух затянула похоронную песнь хриплым голосом, положенную в таком случае. Случае, когда с побоища возвращались живые воины, неся с собой погибших воинов. Ее подхватили все женщины без исключения.

Процессия перезахоронения предков затянулась на несколько часов. Все это время не умолкало хоровое пение женщин. Когда перезахоронение закончилось, мужики стали расходиться. Женщины начали обнимать и целовать своих мужиков.

Та самая женщина, еще недавно искавшая своего мужа среди мертвых, крепко сжимала его. У ног обнимающихся отца и матери стоял парнишка лет десяти. Он обратился к отцу:

— Папко, а почему их с оружием похоронили? Не велено же с оружием хоронить... — отец одним глазом глянул на сына и негромко произнес, не отрываясь от объятий супруги.

— Так Пест велел. Он наш чародей наместный, — он поцеловал жену в шею и добавил. — За его слово предки с нами на бой пошли. Дед мой мое оружие из рук моих взял. С дедом моим бился я рука об руку... Ты, Сат, пока мне копье доброе не сделаешь, чтоб не стыдно было в бой идти, когда из могилы позовут — мужиком тебя не назову!

Мальчишка нахмурился и поднял взгляд на отца.

— Так тот костяк — прадед был?...

Дом рода Подова.

Уже давно стемнело, давно разошлись обитатели дома по своим местам, давно погашена лучина, но... В эту ночь в доме рода Подова снова никто не спал. Каждый усердно делал вид, что спит, но не спал...

Лита, сестра Песта, лежала на боку. В руках она сжимала шарик из льда. Он приятно холодил руки и слегка светился. Лежа головой на ногах Песта, она старательно делала вид, что уже уснула.

За печью, там, где раньше спали отец с матерью, лежала одна в кромешной тьме мать Песта. Она лежала не на привычном месте, а на месте отца. Она уже которую ночь не могла уснуть. Мать Песта, она же жена Пода, уже третью ночь плакала. Плакала беззвучно. То, что она плакала, выдавали лишь плечи, которые нет-нет, да подергивались, и мокрое от слез супружеское ложе.

Дым и Огниво делали вид, что спят на лавках в большой комнате. Каждый из двух близнецов прекрасно знал, как дышит во сне второй. Каждый понимал, что оба они притворяются. Каждый продолжал делать вид, что спит.

В этой странной полуночной картине, когда каждый старался сделать вид, что "вот уж он точно спит!", послышался голос Огнива. Он сдался первым.

— Дым, спишь?

— Нет.

— Что за дело думаешь? — задал вопрос Огниво, но Дым не спешил на него отвечать. Прошло не больше минуты полной тишины, когда Дым начал говорить.

— За предков думу думаю, — неуверенным басом начал Дым. — Чай, не на побегушках аль в ученье, чтобы каждый раз из могил вставать, когда враг в гости пожалует.

Наступила пара секунд тишины, которую прервал голос Огнива.

— Так сам же видал, что без предка не сдюжили бы!

— Видал, да что толку? Думаешь, ежели мы предка звать будем каждый раз, как вражина придет — не осерчает предок?... Чего молчишь? На предка надейся, а сам не плошай! — Дым начал понижать голос и говорить четко, рублеными фразами. — С врагом надо поступать иначе. Села в защиту на несколько рук проводить надобно!

— Это как?

— А так! Надобно, чтобы пригляд за окрестностями был! — начал объяснять Дым, стараясь изложить все очень подробно. — Сие будет первая рука, самая дальняя. Я в ворожбе не ученый, но думаю, что этим должон лесной Хозяин ведать. Его птица далеко летит, его волк быстро бежит. С Хозяином лесным надобно обговорить, чтобы он мог без Песта нам сказать и указать, откуда врага ждать.

— Хозяина язык лишь Песту знаком, — заметил Огниво. — То ж ведовское дело!

— Не про то я! — попытался объяснить Дым. — Не надобно полностью письмена Хозяина леса читать. Нам токмо знать надобно, что вражина к нам идет, да с какой стороны! Я себе это так мыслю: бежит волк из лесу, тащит в пасти ветку. С этой веткой через деревню бежит, вой псин дворовых подымает, пробегает и кладет ее у околицы с той стороны, откель враг идет. А кто в гости жалует, то видно будет по ветви. Ежели ветвь хвойная, вся в иглах — бою быть! Коли на ветви листья — караван какой торговый с воями в охранении. А буде волк траву принесет, то без оружия путники идут.

— Эко ты придумал! — хохотнул Огниво. — Правда, с волком не выйдет! Псы дворовые к волку привыкнут, и воя не будет. Пробежится волк по селу, а в селе и не заметят. Что делать тогда? А когда зима? Где ж волк травы возьмет?

— Ну, я ж про волка так сказал, к слову. Как сие устроить, то Песту и Хозяину лесному виднее будет. Я про первую руку говорю, саму длинную!

— Ну, за первую руку понятно! А дальше?

— А дальше средняя рука! Эта рука к селам люд прохожий не пущает.

— Это как?

— А вот так! — с ухмылкой начал объяснять Дым. Он приподнялся на лавке и принялся толковать с размахиванием руками. — Ты вспомни, как нас леший по одному и тому же болоту гонял весь день кругами!

— Помню! Ежели б не твои зарубки — не видать бы нам света белого! Так бы и утопли там.

— А теперь думай, что было б, ежели б Хозяин лесной те двадцать три десятка воев в болото увел и там кругами их пустил седмицы на три? Много бы их тогда до села дошло?

— Не осталось бы никого за три-то седмицы!

— Вот и я про то же! — вздохнул Дым.

— Погодь-ка! Дым, а почему Хозяин лесной так не сделал? — тут же возмутился Огниво.

— Я за то Песта спрашивал. Хозяин лесной наш хоть и не чета лешему, но слаб для такого. Его силой кормить надобно, чтоб он смог двадцать три десятка пар глаз отводить, а болотце он сможет и сам сделать, ежели силушки не жалеть.

— Вона как... — задумчиво протянул Огниво. — А где ж эту силу-то взять? Чем кормить Хозяина лесного?

— Пест мне камни показал, прозрачные как вода и крепче кости. В таких камнях маги силу свою хоронят. Вот такие камни надо будет в места силы носить. Там они три рассвета встретят и силой нальются так, что мутными станут и свет сквозь них не пойдет. Пест старшому все места в округе показал, где камни эти силой наполнить можно. Вот те камни и нужно носить Хозяину, чтобы он силу с них забирал, и тут же обратно в место силы их воротить...

— Так, а почему Хозяин лесной сам тот камень в место силы унести не может?

— Нет его власти и воли в месте силы, — неуверенно произнес Дым. — Пест так говорил, что Хозяин лесной, аль Хозяин речной, без разбору. Все власть и силу свою в месте силы теряют. Мол, в таком месте даже маги столичные мало ворожить могут.

— Вот тебе и средняя рука... — задумчиво протянул Огниво. — Ну, а малая рука?

— А с чего взял, что малая рука будет?

— Ну, так дальняя есть, средняя есть... должна быть малая!

— Нет. Голова будет вместо малой руки, — усмехнувшись, ответил Дым. — Головой нашей будет Пест. Он у нас ворожбе ученый...

— А я так думаю, что придется все эти руки Песту самому стряпать, — начал Огниво. — Ты сам погляди! У нас каждый отрок на счету. Нет у нас лишних рук, чтобы камешки по лесам да оврагам носить. Тут Песту либо помощь в поле делать да запас на зиму со всеми готовить, либо самому руки на оберег села делать.

Вновь воцарилась тишина, в которой каждый задумался о своем.

— А ты? Ты о чем думу думаешь? — спросил брата Дым.

— А я думаю, как быть с родом? Кто в его голову встанет? — Огниво замолчал на пару секунд. — По уму — надо бы Песта во главе поставить, да у него свой род нынче. Средний. А коли мы с тобой старшие — нам решать, кто в голову пойдет. Я сначала сам хотел, да вот послушал тебя... думаю, тебе в главы рода идти.

В комнате повисла напряженная тишина. На улице послышалось завывание ветра, скрипнули доски на крыше.

— Меня слушайте, Огниво и ты, Дым, — послышался голос Песта во тьме над печью. Оттуда, где спала Лита. — Дыму в голову нельзя. Он хоть головой думать мастак, да не в том ум. Быть головой рода Подова Огниву, но с него зарок, что без слова от Дыма шага не сделает и слова не скажет!

Пест умолк и спустя пару минут добавил.

— Быть вам двум вместе по гроб жизни, пока жив один, будет жить второй. Дыма без Огня не будет, а Огня без Дыма...

Снова повисла тишина, сквозь которую стал слышен дождь, крупными каплями застучавший по крыше.

— Пестушка, а расскажи сказку! — послышался голосок Литы. — За магов с юга, что ворожбу, словно музыку искусную слушать умеют!

Пест улыбнулся и начал рассказывать, поглаживая голову Литы.

— Люд живет везде. И в горах, где сеять негде, и в снегах, что никогда не тают, и в песках, где не было никогда ни травинки, ни деревца. На юге песок, словно водица до горизонта, да с волнами и гребнями. В тех песках люд живет не по-нашему. Дома строят из камня, полей не пашут и хлеба не сеют. То не от лени или праздности. То потому, что хлеб в песке не растет, а окромя песка там и нет ничего.

И в краях тех маги есть. Маги те ворожбу по слуху ворожат, и ворожат ее до того искусно! Что не пламя — то цветок, что не камень — то статуя дивная. Но есть беда в тех землях. Не урождаются там маги водные, чтобы из землицы воду выводить.

И пожаловали как-то тамошние маги к государю нашему батюшке. Челом били и слово молвили: "Продай нам, государь, магов своих, что водице наказ давать могут!"

Спустя пару дней.

Дом старосты Ведичей.

Посередине избы стояли два брата. Дым и Огниво. Огниво — чуть впереди, а Дым словно прятался за правым плечом брата. Оба стояли лицом к старосте.

Рядом со старостой сидели главы родов. И староста, и главы хмурились. Все ждали одного представителя от рода Подова, может быть двух, но они тогда должны стоять чуть дальше друг от друга. Так выходили два кандидата на место главы рода. Обычно это решалось внутри рода, но если разногласия были слишком велики, то оба кандидата становились перед старостой и главами, чтоб те решили "Кто за голову родову будет, а кто рта против головы не раскроет". Так же, как вышли Дым и Огниво, не выходил никто и никогда.

Молчание затянулось. По традиции Дым и Огниво должны были произнести традиционную фразу, обозначающую прошение двух кандидатов на место головы рода решить их спор. Вместо нее совершенно другую фразу произнес Огниво:

— Род Подов голову свою на совет привел, — с этими словами Огниво поклонился в пояс.

Дым за его спиной так же поклонился в пояс, но слова не сказал.

Староста и мужики недоумевающе переглянулись. Староста пробежал взглядом по лицам мужиков, еще раз — на Дыма и Огниво, а затем повернулся в темный угол, в котором сидел Пест.

— Правильно смотришь, старшой! — сказал Пест из своего угла. — Это мое слово.

Мужики начали гомонить, выражая недовольство.

— Не было такого...

— Голова одна...

— Цыц! — оборвал всех староста. — Выйди вон, род Подов, дабы ушами своими слово глав родовых не пугать....

В избе, пока выходили Дым и Огниво, воцарилась тишина. Как только они вышли, слово снова взял староста.

— Держи ответ тогда, Пест — ведун. Отчего во главе рода Подова двое?

— Голова у рода Подова одна. За голову Огниво будет, — начал объяснять Пест, выйдя из темного угла. — Но слова он не имеет, и делать дело не в праве, покуда не одобрит Дым.

От такой постановки вопроса мужики снова загомонили.

— Огниво на руку и слово горяч. Делает и говорит, а опосля думает, — начал рассказывать Пест. — Коли его в головы не поставить и ответ не заставить держать — чудить начнет. Может обиду затаить, а может и в скитальцы податься. Больно горяч он.

— Так и пусть ступает с миром, — влез кто-то из мужиков.

— А ну как не уйдет? А вдруг обиду затаит? Что делать будем? — начал Пест упрекать мужиков. — А ежели спровадить его решитесь, то ему как скажете? Мол, иди-ка ты по добру, Огниво, вон из села? Да и Дым при таком напутствии тоже с ним подастся! Они ж как две капли воды! Вся рознь в том, что у одного волос рыжий, как огонь, а второй с волосом серым, аки дым. Один без другого не может. А Дыма в головы ставить тоже нельзя! Он думу думать любит зело, да так, что крутить и вертеть дело будет седмицу, пока дело не остынет. А как остынет, так и не нужно то дело уже будет. Тут новое дело делать надо, а он над прошлым думу думает.

Мужики реагировали на слова Песта по-разному. Кто-то хмурился, а кто-то одобрительно кивал.

— Вот и решил я, что ежели Огнива без ярма головы никак не оставить, то пусть будет головою, но так, чтобы Дым успел свое слово сказать. Чтобы без совета не лез сломя голову, куда не надо!

— А ведь дело говорит Пест! — вмешался Лык. — Я-то давно за ними приметил! Как пошлем их морды ставить по одному — хорошо, если не с пустыми руками вертаются. А ежели вдвоем идут — полны кадки рыбы, а то и ягод принесут, аль рака какого. Не было, чтобы они вдвоем ходили и без улова вертались!

— Дым к грамоте тяготеет...

— А у Огнива кулак добрый! В вои его надо!

— Огниво хороший сруб рубил, а Дым резьбу режет — залюбуешься...

— Ну, коли так! — громко сказал староста, прерывая разговоры. — Коли близнецы они и вместе дело делают справнее, нежели порознь... Быть по-твоему, Пест! Огниво в голову рода Подова ставить будем, но пока Дым слова своего не скажет, не будет ни слова, ни дела Огнива и рода Подова. Сему быть!

Староста с размаху ударил кулаком по столу, отчего тот даже слегка подпрыгнул.

Мужики ответили стройным хором: "Быть!"

— Ну, чего тогда сидим? Айда на улицу, нового главу рода Подова ярмом порадуем!

Мужики поднялись и потянулись на выход. У избы уже было столпотворение. Событие редкое, и на него пришли посмотреть все, кто мог. Даже немногочисленные старики стояли и сидели, ожидая процедуры появления нового старшего в роду Пода.

Главы родов выходили из избы и становились в круг. Вместе с ними встал и Огниво. Дым сначала решил отойти, но его ухватил за плечо Лык и притянул в круг. Дыма поставили рядом с Огнивом. Мужики образовали круг, в центре которого никого не было. Первым заговорил Пест.

— Ярмо на тебе, Огниво, за род Подов, — Пест поднял с земли жидкую грязь.

В толпе зрителей в это время засыпал вопросами старого деда Дакрит.

— Дед! А почему в круг все встали? Кто в круге главный? Почему в круг никто не выходит?

— Дед? Ты на себя погляди! Седина в бороде, а вопросами сыплешь, аки малец дворовый! — начал ворчать в ответ дед, но на вопрос ответил. — Они оттого и встали в круг, что нет там углов и главных нет. А ежели ты в центр круга выйдешь, то как не крути — к кому-то спиной стоять будешь, обидишь кого-то.

— Так нельзя угодить всем... — начал было Дарит.

— Нельзя, но не обидеть и чистоту помысла показать можно. Для того надо встать и говорить лицом ко всем, — дед говорил размеренно, подняв указательный палец вверх, словно старался придать торжественности своим словам. — Так, чтобы все твое лицо видели, и ты всех видел.

Тем временем в круге происходило довольно занятное зрелище. Пест поднял две горсти жидкой грязи с земли, подошел к Дыму с Огнивом, и положил каждому на голову.

— Ярмо тебе права не дает, оно с тебя ответ за род требует, — приговаривал Пест, размазывая грязь по голове Огнива. — Ответ перед предком, перед родом твоим и селом!

Пест повторил свои слова, размазывая грязь по голове Дыма, и встал снова в круг. Тут же начал произносить слова следующий глава рода, так же нагибаясь за грязью.

— А зачем они на голову грязь кладут? — задумчиво спросил Дакрит, наблюдая за этим странным ритуалом.

— Как без грязи-то? — удивленно спросил дедушка Дарита. — Когда за тобой не один рот, как дело не делай, как думу не думай, а всё едино кто-то не у дел останется. Недовольный всегда будет лихим словом тебя поминать, милое дело! На то слово злобу держать нельзя. Не будет хорошего головы у рода, коли злобу держишь за слово такое. Вот грязь на голову сразу и кладут, чтобы привыкал глава к лихому слову и обиде от родичей.

Дедок погладил длинную седую бороду и добавил.

— Погода нынче хороша, так что тут отроки нарочно воды натаскали, дабы грязь под ногами жидкой была... А еще грязь — она памятью для главы служит. То память, что глава рода — не место теплое, — старичок снова поднял указательный палец к небу, обозначая важность своих слов. — Глава рода — это ярмо, опека рода своего и дела его! Ответ за всех, кто в роду, глава держит, а не праздное место имеет, как у люда с кровью благородною.

Дакрит хмыкнул и улыбнулся странной трактовке старичка. От старика не укрылась его ухмылка.

— Думаешь, старшой села без грязи в старшие вышел? — с прищуром спросил дед.

— Что? И его грязью мазали?

— Не, его грязью не мазали, — старичок наклонился к Дакриту и полушепотом произнес. — Его с головой в бочонке с помоями недельными купали. Вонь така-а-а стояла!..

Тут старичок сморщился от воспоминаний.

— Но то поминать у нас не принято. Нынешнего старшого передергивает, кады мы за то ему напомним, — старичок улыбнулся беззубым ртом. — А первый год он совсем зеленел, когда помои упомянешь. Но то завет предков, не нами придуманный, а посему — завет чтить надобно...

Старичок еще много чего рассказывал. Про заветы, про поминовения предков, а порою начинал нести околесицу. Дакрит же слушал его в пол-уха. Он наблюдал за тем, как главы родов выходили с грязью в руках, и с традиционными словами размазывали ее по головам Дыма и Огнива. В конце ритуала они оба были по пояс перемазаны в грязи.

Людвиг.

Графское имение Сылестских.

В главном зале, обставленном красивой монументальной мебелью, стоял Людвиг. Он склонил голову, уставившись под ноги.

Перед ним стоял высокий статный мужчина в дорогом, расшитом золотом камзоле.

— И это все? — спросил мужчина с неприкрытым гневом. Привычка держать осанку выдавала в нем дворянина. — Людвиг, я тебя спрашиваю! Это все, чему ты научился за год?

— Пап, учеба очень сложная...

— Людвиг, я уже разговаривал с вашими преподавателями. Ты знаешь, что мне сказал декан факультета воздуха? — мужчина наклонился к самому лицу Людвига. — Он тебе завидует, завидует твоей силе... Он готов многое отдать, чтобы у него была такая сила в начале его обучения. А ты? Ты только и делаешь, что пьянствуешь по кабакам...

— Это ложь и наговоры! — попытался возмутиться Людвиг.

— Да? И весь город так убедительно лжет! Тебя же в каждом борделе как облупленного знают! — от этих слов Людвиг склонил взлохмаченную голову, понимая, что уйти от ответа не получиться. — Мне тут принесли все твои счета и долги... Ты что, решил меня разорить?

-Нет, папа, я все...

— Хватит! Все, Людвиг, мое терпение кончилось! — мужчина вздохнул и сел в кресло. — Я закрыл все твои долги, обучение я оплачивать продолжу, но... Людвиг, ты же знаешь, что я тебя очень люблю, несмотря на то, что ты мой бастард... и ты этим пользуешься. Поэтому я решил. Отныне ты платишь сам за еду и жилье.

— Пап, ты в своем уме? Мне идти работать с простолюдинами? — начал возмущаться Людвиг.

— Да, Людвиг. Именно! Идти и работать! Более того, этим летом ты едешь на северное побережье. Там у меня есть знакомый из берегового патруля. Все лето до самой учебы ты будешь служить в его отряде.

— Но ведь я не имею знака войны...

— Ты пойдешь как обычный солдат-простолюдин! С мечом и щитом! — оборвал возмущение Людвига отец. Людвиг открыл рот и тут же закрыл, еще раз и еще раз. Он словно изображал рыбу, выброшенную на берег. — И не делай такого лица. Или ты сделаешь, как я сказал, или я отказываюсь платить за твою учебу! Это мое последнее слово!

Людвиг перестал изображать рыбу на берегу и закрыл рот. Так закрыл, что скулы вздулись, а костяшки на сжатых кулаках побелели.

— Вот здесь — письмо, подтверждающее, что ты мой бастард. Адресат на конверте, — мужчина протянул письмо Людвигу. — Это мой старый друг, мы с ним в одно время хорошо служили вместе. Вот в этом мешке дорожные принадлежности и немного денег на дорогу. Все. До сентября я не желаю тебя видеть. Если узнаю, что ты не доехал или дезертировал — сюда и в Академию можешь не возвращаться.

С этими словами мужчина развернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Государство Гвинея

Северное побережье.

Застава берегового патруля.

— Людвиг, значит... — усталый мужчина еще раз пробежался глазами по письму и поднял взгляд на Людвига. — Лет тебе сколько?

— 17.

— Для начала подпиши вот это.

Мужчина протянул два свитка, в которых Людвиг быстро расписался. Он даже не обратил внимания на то, что один из них назывался "Срочный контрактный наем военнослужащего с ограниченными сроками", а второй "Согласие на смерть по контракту и завещательные указы в случае наступление оной".

— Теперь хватай свои пожитки и за мной, — тон мужчины тут же разительно изменился, заставив Людвига нахмуриться. Тем не менее, он взял свои сумки и припустил за мужчиной.

Тот шел быстрым шагом, не оборачиваясь и говоря на ходу.

— Меня зовут Трок, я главный в местном гарнизоне патруля. Спать будешь в казармах со всеми... — они уже вышли из главного каменного здания и он указал рукой на одноэтажную, но длинную избу. — ...а когда возвратятся патрули, ты будешь спать на улице...

— А если дождь...

Трок моментально остановился и развернулся. Глядя прямо в глаза Людвигу, он произнес:

— Тебе не разрешали говорить и не задавали вопросов. Ты не спросил разрешения говорить, и поэтому будь так добр... ЗАКРОЙ СВОЮ ПАСТЬ! — рявкнул Трок так, что Людвиг от неожиданности даже подпрыгнул. — Все, дитятко! Детство кончилось! Ты теперь новобранец славного государства Гвинея. И ни папа, ни мама тебе не помогут. Дай руку!

Ошарашенный Людвиг несколько секунд смотрел на Трока, но потом протянул левую руку вперед. На его запястье тут же защелкнулся черный кожаный браслет с красными камнями.

— Этот браслет будет гасить твою магию. Попробуешь снять или сломать — я тут же узнаю, и тогда... — Трок наклонился к лицу Людвига и снова рявкнул. — ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ, ЧТО РОДИЛСЯ! ПОНЯЛ?

— Д-д-да... — кивнул головой вжавший ее в плечи Людвиг.

Трок развернулся и пошел дальше, продолжая рассказывать.

— Там столовая. Есть строго по расписанию или приказу десятника. Полигон там. На нем из такого куска мяса, как ты, будут делать строевого воина. За два месяца ты должен научиться держать строй. Не научишься — третий месяц будешь драить туалеты и готовить еду. Всяко больше пользы выйдет, — начальник заставы увидел кого-то вдалеке и помахал ему рукой. — Свал! Свал, иди сюда!

— Чего случилось, капитан? — спросил подошедший бугай. Он поглядывал на Людвига с каким-то плотоядным интересом.

— Новенький. Он твой...

— Так ведь кожа да кости! Куда я его?

— Мне плевать, куда ты его. Он твой! — с этими словами Трок развернулся и пошел обратно в главное здание.

— Вот же ж!... Не было печали, — Свал перевел взгляд со спины удаляющегося Трока на Людвига. — Звать как?

— Людвиг, — пришибленно произнес парень. От свалившихся неприятностей он все никак не мог прийти в себя.

— Что за палка у тебя на поясе? Ты дворянин, что ли?

— Бастард...

— Не было печали... Зубочистку с пояса сними, и вещи в хранилище сдай. Там тебе форму выдадут, — Свал указал на землянку. — Чего стоим? БЕГОМ!

Людвиг с перепугу сорвался с места и побежал в сторону землянки, услышав на бегу крик Свала:

— После этого на полигон ко мне!..

Северное побережье Гвинеи.

Застава берегового патруля.

Полигон.

— Ты так хером в аристократок тыкать будешь! — снова заорал Свал. — Кто так мечом орудует? Им рубят! Рубят, понимаешь? Это ты своей зубочисткой можешь такой херней заниматься, а полуторником рубить надо!

Людвиг стоял рядом с обычным бревном, которое молотил уже неделю. Ноги у него подрагивали, а руки вообще не хотели слушаться от усталости. Так и висели как тряпки.

— Им колоть в строю только над щитом можно и то, если есть куда, — уже более сдержанно принялся объяснять Свал. Он глубоко вздохнул и потер руками лицо. — На плац пошли, а то ты меня до белого каления доведешь...

Свал пошел к просторной площадке, а Людвиг пошаркал за ним, едва переставляя ноги.

— СТРОЙ! — крикнул Свал, и Людвиг тут же ускорился, подбежав к краю площадки. Он выставил вперед щит и встал за ним боком. Левое плечо было впереди, левая рука крепко сжимала лямки щита, а правая сжимала стальную болванку, изображавшую полуторник.

— ШАГ! Гоп... гоп... гоп... — Людвиг на каждое "гоп" изображал приставной шаг, стараясь полностью повторить движения, которые в него вдалбливал Свал. Эти движения заставляли щит действовать как таран, отодвигая и отбрасывая строй противника.

— БЕЙ! АП! — по команде Людвиг чуть повернул щит, ровно настолько, чтоб оставалось пространство для удара мечом. На "АП" Свала он рубанул воздух болванкой сверху вниз. Затем тут же закрылся щитом.

— ДЕРЖАТЬ! — тут же закричал Свал, и Людвиг прижался плечом к щиту, а правую ногу вытянул назад, стараясь создать упор. Свал медленно подошел и начал придирчиво осматривать позу Людвига. Он обошел вокруг и встал перед щитом Людвига. Пара секунд заминки и в центр щита пришелся удар ступней. Людвига тут же опрокинуло назад. — Дерьмо а не стена! Все! Прорван строй! Тебя убили!

Людвиг не ответил. Он с кряхтением повернулся на бок и отбросил щит в сторону. Глубоко закашлявшись, он скрутился калачиком.

— В голову себе вбей! Если эти твари... — тут Свал указал куда-то в сторону моря. — Припрутся на своих галерах со своими колдунами, то бой решать будет сталь. И тогда! Тогда тебя спасет только строй! Без строя они нас всех просто накрошат как репу! Каждый! Каждый в строю должен знать свое место и уметь его держать! То, что ты сейчас делал — полное дерьмо! Из-за тебя прорвут строй и всех порубят к чертям! Еще раз! Встал!

Людвиг не двигался.

— Я тебе повторяю! — цедя сквозь зубы, произнес Свал, склонившись над Людвигом. — Последний раз повторяю!

— Не могу... сил нет...

— Не могу — это мертвый или калека! — взревел Свал командным голосом на ухо Людвигу. — Остальное — не хочу!

— Не хочу...

Свал склонился к самой земле, припал к уху Людвига и начал шепотом говорить:

— А всем плевать, что ты хочешь. И дело не в том, что ты хороший или плохой. Благородный ты или из простолюдинов. Дело в том, что там, в море есть острова. На этих гребаных островах живут ублюдки с клыками в пасти с твою ладонь и колдунами вместо магов. И они регулярно приплывают к нам. Для того, чтобы убивать. Детей, женщин, воинов... им вообще без разницы кого резать. И ты... — тут Свал начал орать в ухо Людвигу. — ...ТЫ, СУКИН СЫН, ОБЯЗАН ДО СЕНТЯБРЯ СДОХНУТЬ, НО НЕ ДАТЬ ЭТИМ ТВАРЯМ ТОПТАТЬ ЗЕМЛЮ И РЕЗАТЬ ЛЮДЕЙ В ГОСУДАРСТВЕ ГВИНЕЯ!

Свал с размаху ударил кулаком в ухо, которое орал. Людвиг застонал, ухватившись за ухо.

— Встал в стойку! В СТРОЙ! — гаркнул Свал, и от этого крика Людвиг начал подниматься. Вытирая слезы кулаком, поджимая плечо со стороны удара в ухо. — ШАГ!.. ГОП!.. ЧЕТЧЕ! РЕЗЧЕ! РЕЗЧЕ Я СКАЗАЛ, БЛАГОРОДНЫЙ СУЧЕНЫШ!

Северное побережье.

Застава берегового патруля.

Людвиг все пытался изобразить стену со щитом, а приличных размеров бугай его опрокидывал снова и снова. Одним ударом ноги в щит.

— Уже почти месяц доходит, — задумчиво произнес Свал, глядящий на тренировки Людвига. — Не справится...

— Справится. Его отец такой же был, я помню его, — ответил ему Торк, стоящий рядом. — Ты посмотри на него. Он ведь еле держится, на одном упрямстве выезжает.

— А толку? До него не доходит... — Сват уже развернулся, махнув рукой.

— Сват! Постой! Малый когда вернется? — Сват не обернулся, а на вопрос Торка ответил через плечо.

— Сегодня должны из патруля прийти...

— Как придет — пусть ко мне зайдет. Надо, чтоб он этого задохлика подтянул...

Уже к вечеру этого дня Людвиг сидел у казармы на улице. Сидел он, опираясь на сруб избы спиной. Он шмыгал разбитым носом и периодически трогал распухшие и разбитые губы. Тумаков он получил от смены патруля, которая вернулась под вечер. Людвиг тогда даже не подумал подниматься и уступать место, за что и получил по лицу и ребрам от старших и опытных бойцов.

— Ну, чего нюни развесил? — услышал он голос над головой. — Не понравилось, как у нас с салагами обращаются?

Людвиг промолчал, но вздувшиеся скулы на лице выдавали, что не понравилось.

— Говорят, ты у нас блаародный? И стену держать уже два месяца учишься?

Людвиг, придерживаясь за бока, начал подниматься. Он встал, сжав кулаки настолько сильно, насколько только смог. От усердия хрустнула пара суставов. Его взору предстал гладковыбритый мужичок небольшого роста. Возраст трудно было определить, но то, что это был не пацан, было понятно сразу.

— Ну и чего беленишься? Может, соврал я где-то? — мужичок подошел впритык к Людвигу и подался немного вперед лицом, словно специально подставляясь под удар.

— Я не дворянин. Я бастард ... — прошептал Людвиг, смотря прямо в глаза мужичку. — И да, у меня не получается держать стену. Не всем же бугаями рождаться...

— Я вот тоже не бугай и руки у меня не бревна, а стену держу! А? Что скажешь? — мужичок внимательно следил за реакцией Людвига. Тот попытался нахмуриться, но выглядело это так, словно он морщится. Синяк под левым глазом при попытке нахмуриться сильно отдавал болью.

— Нечего сказать? Тогда пошли, покажу тебе кое-что, — мужичок споро потопал во тьму в сторону полигона, а Людвиг последовал за ним. Этот мужичок был первый, кто с ним нормально разговаривал за два месяца. До этого к нему обращались как "мясо", "эй ты" или вообще игнорировали. Свал разговаривал с ним только на полигоне. В остальное время он его упорно не видел.

— То, что тебя за человека не держат — тут ты не думай. Так со всеми, кто в новиках ходит. А пополнения ждать еще долго, оттого ты один у нас новик, — мужичок повернулся к хромающему Людвигу и добавил. — Как строй со щитом сдашь, так и поймешь.

Они в полутьме пришли на полигон, и мужичок невесть откуда достал щит с болванкой-мечом. Он подошел к деревянному столбу, стоявшему рядом.

— Смотри на меня! Видишь? Вот тут, в ноге-упоре рождается волна. Она же идет в пояс, спину и грудь, — мужичок изобразил короткий, но мощный удар щитом в бревно, отчего по округе разнесся громкий глухой звук удара дерева об дерево. — Когда тебе "гоп" говорят, у тебя с маршевой ноги такая волна идти должна! Каждый твой шаг — это удар в щит противника. А стена — это удар в удар. Каким бы бугаем ты не был, если в щит знатно бьют, то опрокинуть на раз могут. А если ты волну со щита принимаешь и в маршевую ногу уводишь, то сам всегда на месте останешься.

Мужичок протянул Людвигу, задумчиво чешущему макушку, щит и имитацию меча.

— Делай!

— Сил нет. Руки меч не поднимают, — тут же пожаловался Людвиг.

— Так и надо! Руки как плети двигай, чтобы болванка, словно хлыст летала... — мужичок улыбнулся жидким рядом белых зубов. — Так полуторник словно плеть рубить начнет. Это тоже волной делать надо. Научишься волну запускать с ноги маршевой и принимать на нее — за стеной дело не встанет...

Северное побережье.

Полигон берегового патруля.

Людвиг стоял за щитом, наблюдая, как перед ним с ноги на ногу перетаптывается бугай Прист. Он был один из самых крупных в нынешней смене патруля. Широкоплечий, на две головы выше Людвига, он создавал ощущение живой крепости. Даже без кожаных доспехов, в которые он был одет, когда вернулся на заставу. Видом Прист вызывал ужас и в то же время щенячий восторг.

Прист без замаха с чудовищной скоростью пнул щит Людвига. Людвиг на полном автоматизме, как учили, принял удар на левое плечо и едва смог погасить его в земле правой ногой. Несмотря на все его старания, инерция удара немного сдвинула его, а левое плечо тупо заныло болью.

— Ба! Свал! Глянь! Оно держится! — проорал Прист с улыбкой до ушей.

— Сдвинул! — прокричал голос Свала из-за спины Людвига. — Ты его с наскока возьми, он рассыплется!

Прист уже отходил на несколько шагов. Он со зловещей улыбкой смотрел в глаза Людвигу. Людвиг в это время закусил губу и напряг все тело, словно взведённая пружина.

Прист сорвался с места и в пару широких шагов добрался до Людвига, на ходу ударив ногой в центр щита.

Людвиг в это время сделал то, чему его учил Малый. Четкий, быстрый, без замаха удар щитом, через волну с маршевой ноги, который пришелся в ступню Приста.

От встречи двух ударов, пусть и не равнозначных, но выполненных правильно, пострадал щит. Он хрустнул и, как положено любой деревяшке, развалился на две части. Строго пополам. Тем не менее, обе половины остались висеть на руке Людвига.

Еще не успел поставить на землю отбитую ногу Прист, а Людвиг уже делал шаг вперед, занося болванку, изображающую меч, над головой. В полнейшей тишине болванка со свистом опустилась на шею растерянного Приста.

— Убит... — еле слышно произнес Людвиг. Он в обратном шаге встал в ту же позу, в которой стоял и выставил вперед щит, вернее то, что от него осталось.

Несколько секунд на полигоне творилась тишина, прерываемая глубокими вдохами Людвига, но потом полигон взорвался. Взорвался гомоном голосов солдат, которые выкрикивали поздравления Людвигу, насмешки Присту и оглашали окрестности простым смехом.

А Людвиг в это время стоял в той же позе и сжимал зубы изо всей силы. У него онемела рука, державшая щит. Он всеми силами старался ее удержать, чтобы половинки щита остались на месте, но рука слушаться отказывалась. Она постепенно опускалась вниз, словно паралич ее взял. Правая нога начала подгибаться, и Людвиг упал на колено, но завалившись корпусом назад и упершись лбом в обломки щита, он кое-как удержал его на месте.

— Щит сломлен, ты убит, — послышался голос Свала. Голос казался слишком отчетливым на фоне гомонящих мужиков. Со стороны казарм уже потянулись отдыхавшие мужики, которые услышали гомон. Им вскоре наперебой рассказывали то, что учудил "новик Бастард".

От слов Свала Людвиг застонал и упал на спину. Он застонал с шипением через зубы. Левая, отбитая рука ныла похуже любой зубной боли.

— Вставай, солдат. Время обеда... — послышался голос Свала. Впервые за месяц с лишним тренировок он назвал его не "мясом", не "задохликом", не "новиком", а солдатом.

Людвиг с шипением перекатился со спины на бок и, упираясь лбом в землю и держась за левое плечо, присел на корточки, а потом кое-как встал на колени. Подхватив здоровой рукой болванку меча и ремень разбитого щита, он поковылял к стойке с оружием.

Спустя час в столовую начал собираться народ, галдевший и обсуждающий недавно увиденное представление. Не каждый день увидишь, как огромную скалу Приста, бьющего с наскока ногой, опрокидывает щуплый паренек-подросток.

В зале воцарилась тишина, когда в него вошел Людвиг. Обычно его никто даже не замечал, а сам он ел на улице. Таковы были порядки, которые Людвиг нарушать не торопился.

Людвиг, привычно похрамывая, поплелся к раздаче, но его окрикнул голос из зала.

— Эй! Как там тебя? Бастард! Садись к нам, а то так до ужина шаркать будешь! — голос донесся от ближайшего столика. — Ныр, возьми пайку ему, а то он сейчас вообще до раздачи не доползет.

Один из мужиков за ближайшим столом с ухмылкой поднялся и пошел на раздачу, а остальные начали сдвигаться, освобождая место для Людвига. Когда он буквально упал на тяжелую дубовую скамью, тот же мужик обратился к нему.

— Меня Ченом кличут. А ты и взаправду благородный?..

Людвиг отрицательно замотал головой.

— Бастард... — еле слышно произнес он.

Столица государства Гвинеи Болуслава.

Дворец государя "Белый".

Целительские палаты Государя Гвинеи.

Людвиг поднял тяжелую голову, с усилием оторвав ее от стола, и увидел картину, которую наблюдал уже не первый десяток раз.

Тот же самый стол, тот же самый зажаренный поросенок, те же самые мужики, с которыми он...

— За Гвинею! — рявкает на весь зал Свал, и зал заполняется гомоном орущих пьяных голосов.

— ЗА ГВИНЕЮ!!! — невнятно орет Прист вместе со всеми мужиками.

Муть перед глазами немного расступается, и Людвиг кричит то, что должен в этот момент прокричать.

— За ГВИНЕЮ!!! — выдает он и прикладывается к огромной деревянной кружке. Взгляд тонет в бурде, наполняющей кружку, а слух цепляют фразы.

— Бастард!

— Гля! Бастард еще живой!

— Слух, а как Бастарда звать?

— Че? Разве Бастард не имя?

— Не, это когда блаародный налево сходил...

Взгляд отрывается от бурды и наталкивается на мужика среднего роста. Именно этот мужик по прозвищу "Малый" учил его. Тот тоже хлещет бурду из кружки. Людвиг очень хочет что-либо изменить, но губы и язык предательски делают свое дело. Помимо воли Людвиг задает вопрос.

— Малый, а что за повод? — рука вытирает лицо, и рот сам повторяет вопрос. — За что пьем?

— Как? Ты чего, Бастард? — слышится голос Свала.

— Да ладно! Не придуривайся!

— Неужто не знаешь?

— Да вы объясните толком! Чего пьем? — пытается рявкнуть Людвиг юным голосом.

— Так поминки у нас, Людвиг... — тихо отвечает Малый и улыбается. На шее появляется красная полоска, из которой начинает течь кровь.

— Сами себя поминаем, Бастард... — отвечает Свал.

— Могилы нет у нас и не будет, — вставляет кто-то из мужиков, булькая кровью из перерезанной глотки.

— И помянуть нас некому... — заканчивает Свал. Он почти кричит. Половина его лица превращается в обгорелый ожог. Из ушей течет кровь.

Все собутыльники превращаются в изрубленные тела, раны проступают на телах и начинают кровоточить. У некоторых вытекают глаза, отпадают руки, головы падают на стол отдельно от туловищ...

* * *

Бешеный взгляд натыкается на бородатого мужика в белом одеянии.

— Смотри мне в глаза! Это сон! Это просто сон! — повторяет он, как мантру.

Появляется ощущение, что его держат. Запястье, локоть, плечи, колени, ступни, пояс...

— Повторяй за мной! Это сон... просто сон... — не перестает повторять мужчина в белом одеянии.

Внутри, в груди, мечется ураган, пытается вырваться, разнести все... но он слабеет. С каждой секундой он все слабее и слабее...

— Сон, это просто сон... — шевелятся губы. Они не хотят слушаться и все норовят начать дрожать. Чувства возвращаются, и Людвиг понимает, что щеки мокрые и под головой целая лужа из слез.

— Молодец, умница... — повторяет мужчина, смотрящий в его глаза. — Это сон, просто сон...

Глаза несколько раз моргают и закрываются. Людвиг впадает в обычный гипнотический сон...

— Все! Выключился! — со вздохом произносит мужчина, и слышится сразу несколько вздохов. — Всем ученикам два шага назад! Кто переполнен — слить силу в накопители или выпустить сырой! Все свободны!

По залу разноситься молодые голоса.

— Господи! Я думал — меня порвет!

— У меня лопнули 4 накопителя...

— Смотри сюда! — слышится голос молодого парня, который намотал связку из накопителей на шею наподобие бус. — У меня 117 накопителей полных! Вот это экземплярчик!

Пока гомон в зале продолжался, мужчина с ухоженной бородой подошел к одному из наблюдателей этого действа. Наблюдатель выделялся клеймом на лбу.

— Ваш вердикт? — спросил наблюдатель, как только мужчина подошел к нему. — Вы сможете его вылечить... или хотя бы научить контролировать выбросы?

— Мне нужно знать, что с ним произошло... душевное равновесие мага очень сложная вещь, — начал объяснять маг. — Тут важен каждый нюанс, каждая мелочь...

Клейменый не ответил. Вместо ответа он достал из складок черного плаща круглый камень. Камень походил на черный мрамор с вкраплениями белого, синего, красного и зеленого цветов. Он был небольшим, с треть кулака взрослого мужчины, но, несмотря на свой размер, этот камень произвел на бородатого целителя крайне негативное впечатление.

— Вы сошли с ума! Кто вам позволил лезть в его голову? — громким шепотом спросил целитель.

— Это была государственная необходимость...

— Для чего? Для чего было необходимо рисковать магом воздуха такой силы? — возмутился целитель. Он подошел вплотную к клеймёному мужчине.

— Не магом, а только учеником, — сказал, как выплюнул клейменый мужчина. — Были затронуты интересы государства. На кону стояла безопасность северной провинции Гвинеи...

Целитель не ответил. Он фыркнул, забрал шар из рук клейменого и отвернулся.

— Кто проводил копирование памяти? — спросил целитель, когда обернулся. Вместо ответа клейменый поднял указательный палец и коснулся им клейма на лбу. — Он сам?

Клейменый кивнул. Целитель покрутил шарообразный камень в руке и спросил:

— Смотреть, я так понимаю, можно только через вас? — в ответ клейменый опять кивнул. — Что ж. Давайте расставим все точки надо йот...

Целитель протянул руку с камнем к клейменому. Тот обхватил запястье целителя своей рукой, а вторую ладонью прижал к его лбу. Лёгкое свечение появилось сперва от соприкосновения рук, затем от лба, а потом начал светиться сам камень.

Глаза целителя в это время широко раскрылись, из них полились слезы, открылся рот и из него послышался слабый стон.

Видения профессора целительского факультета Академии магии, столица государства Гвинеи Болуславы.

Вспышка.

Взгляд поверх щита на здоровенного мужика. Он бьет ногой в щит, и хозяин тела летит назад, опрокидываясь вместе со щитом. Взгляд выцепляет еще одного мужика, который сокрушенно мотает головой и махает рукой, разворачиваясь и уходя.

Вспышка.

Взгляд поверх переломленного щита на того же бугая. Бугай улыбается и что-то говорит. Сильная боль в левой руке. Улыбка на лице хозяина тела...

Вспышка.

Пьянка с мужиками.

Вспышка.

Строй с мужиками, объяснения мужиков как и куда двигаться.

Вспышка.

Первый ряд мужиков со щитами. Крик во все горло "ДЕРЖАТЬ!"

Вспышка.

Спарринги с мужиками на щитах и мечах... потом просто на мечах... спарринги с копьем... синяки, боль в ребрах... смех мужиков и хозяина тела.

Вспышка.

Рука вращает картофелину, а вторая с ножом срезает тонкую кожуру. Первая рука кладет чистую картофелину в наполовину полное ведро. Вторая тянется к мешку с картошкой и берет новую. Взгляд с грустью скользит по еще трем мешкам с картошкой. Обреченный вздох хозяина тела и еще того самого бугая, который пинал в щит. Бугай поднимает взгляд на хозяина тела и с диким перегаром говорит: "Один хрен было весело!" Губы с улыбкой произносят: "Оно того стоило..."

Вспышка.

Запыхавшийся мужик на лошади что-то говорит на тренировочной площадке. Его встречает толпа народа. В этой толпе находится и сам хозяин тела. Рядом с ним стоит низенький мужичок с сединой в волосах. Выслушав гонца, он выдает фразу: "Приплыли таки, суки!"

Слышится громкий рык "К бою!" и все мужики срываются в бег. Кто куда. Людвига за шкирку куда-то тащит тот самый мужик, который только, что стоял с ним рядом. Спустя пару минут круговерти кто-то, кого хозяин тела даже не успевает рассмотреть, сует ему в руки кожаный нагрудник с металлическими бляхами, щит заметно тяжелее учебного, настоящий меч и шлем — горшок.

Вспышка.

Хозяин тела сидит, прислонившись спиной к стене. Он поднимается на колени и выглядывает за зубья. Он находится на стене небольшого форта. Глаз цепляет остовы сгоревших зданий и сооружений, множество костров в сумерках на горизонте, мертвые тела чужаков у стен и подпалены на земле.

— Мужики! Кто живой и ходячий — на совет в оружейную! Торк зовет. Направо передай, если услыхал... — слышится громкий шепот слева.

Голова поворачивается направо, и губы шепотом повторяют слова, которые только, что услыхали. Затем тело хозяина поднимается и куда-то идет, нагибаясь. Как только он подходит к лестнице, по голове кто-то сильно бьет.

Вспышка. Рапорт.

Глаза с неохотой открываются. Взору предстает лицо мужчины средних лет с залысиной. Губы сами собой говорят "Здравия желаю, господин начальник форта..."

— Как зовут тебя? — спрашивает мужчина. Он прижимает руку с чем-то металлическим ко лбу Людвига.

— Людвиг...

— Полностью!

— Людвиг Сылестский...

— Благородный?

— Бастард...

— Где-либо состоишь?

— Учусь в Академии магии города Вивека...

— Факультет?

— Воздушный.

— Не перебивай, смотри на меня и внимательно слушай. Я Торк Вычагда, начальник заставы северного патруля Серый Клык. Согласно доктрине "О секретности и шифровке" даю пароль: "Битва начисто!" Запомнил, Людвиг? Повтори!

— Что повторить? — спросили губы сами собой.

— Битва начисто!

— Битва начисто... А зачем?

— Молчи! Говорю только я! Осада идет третий день. Северные твари пришли очень плотной группой. Предполагаю быстрый прорыв. Очень много колдунов и мало воинов. Есть главный колдун на троне, большой шатер со знаками колдунов. Предполагаю приход к власти колдунов у этого племени.

Вчера после массированной атаки колдунов был выведен из строя единственный гарнизонный маг. Сегодня, около 3 утра, он, не выходя из комы, перестал дышать. Сердцебиение прекратилось. Гарнизонный маг Гувер Импрезар скончался. Бился до последнего, крайний удар пропустил через себя, чем спалил свой мозг.

Магической защиты в артефактах осталось на 75 эрг. Завтра ждем атаку воинов, поэтому думаем продержаться еще день. Если снова ударят колдуны... Ждем атаку воинов.

Все документы, вещи с подписями и именами уничтожены. Золото и гарнизонная казна зарыта в условленном месте согласно гарнизонному уставу. В качестве тайника донесения использован строевой солдат Людвиг Сылестский. Бастард, ученик магической Академии Вивека. Запись окончил!

— Торк... что происходит? Почему я связан? — настойчиво начинает спрашивать хозяин тела.

— Прости, Людвиг. Нам завтра надо умереть...

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка...

— Вы же просто изверги! — произнес целитель. Из глаз текли слезы, а рот жадно хватал воздух. — Как вы вообще могли на такое пойти...

— Это безопасность государства, — сухо ответил клейменый. — При захвате любой крепости всегда оставляется сообщение с полным описанием хода сражения за крепость. Кто напал, сколько врагов, куда они ушли...

— Но не в живом человеке!

— В данном случае это оправдано, — пожал в ответ плечами клейменый. — Колдуны с севера умеют искать письмена или магические составляющие с информацией.

— Но искать людей, укрытых под маскировочным артефактом, они не умеют? — с ехидцей спросил целитель.

— Там был еще артефакт летаргии. В этом случае человек не опознается как живой...

— Вы видели, что случилось в конце? — спросил целитель.

— Там сильные помехи, — пожал плечами клейменый. — Изображение плывет...

— Это не помехи. Это слезы, — со вздохом произносит целитель. — Мальчик использовал обычный отдаленный взор. Это начальное заклинание воздуха, его еще до Академии учат.

Клейменый непонимающе уставился на целителя.

— И что?

— Ничего, — хмыкнул целитель. — Артефакт летаргии не работал. Он бодрствовал. Он смотрел, как умирают его начальники, друзья и сослуживцы. До самого конца он лежал в этой каменной потайной комнатке связанный, укрытый артефактом маскировки, и смотрел, как умирают его друзья. Вот и все... А потом пришли ваши коллеги на останки форта, нашли его в "невменяемом" состоянии кататонии, решили, что артефакт летаргии работает, и со спокойной душой его начали потрошить. Наживую...

— Нет, если бы наживую, то он бы с нами не общался...

— Я вам сообщаю факт! Можете еще раз перепроверить все записи, — после этих слов клейменый нахмурился.

— Мы еще раз перепроверим этот момент, — хрустнув шеей, произнес он. — На нас давят из высших кругов. Отец этого мальчишки оказался родственником Государя. Седьмая вода на киселе, да и вообще вне закона. Он бастард, но...

— Так бегают за бастардом, только если он единственный мужчина в потомстве, — закончил целитель за клейменого.

— Совершенно верно. Граф Сылестский не задумываясь признает его официально и усыновит, если это хоть как-то изменит ситуацию, — клейменый выпрямился, вздохнул и довольно четко и конкретно спросил.

— Ваш вердикт?

— Он будет жить, безусловно, — целитель начал размеренно гладить бороду. — Кардинально вмешиваться пока нельзя. Сколько у нас времени?

— Год, от силы два — и я не смогу сдерживать братьев. Нам придется либо лишить его дара, либо убить, — неохотно произнес клейменый. На суровый взгляд целителя он так же грубо ответил. — Я не имею права рисковать безопасностью государства и его жителей. Вы представляете, что будет, когда он проснется после кошмара в обычной гостинице столицы? Он целый район разнесет к чертям! Он по всем документам у нас проходит под грифом "Людвиг Буря".

— Я все прекрасно понимаю, но месть стала его смыслом жизни. Отцу можете смело передать, что он своего добился. Мальчик теперь имеет цель, — целитель передернул плечами, словно стало холодно. — Даже если кошмары уйдут, то хорошего сына он все равно потеряет.

— Почему?

— А, по-вашему, зацикленный на мести боевой маг может считаться хорошим сыном? — приподняв брови вверх и неестественно удивляясь, спросил целитель. — Боевой маг вообще может считаться хорошим сыном?

— Не начинайте этого разговора! Служба Государева пригляда и сыска не имеет отношения к выбору стихии вашего пациента! — повторил почти заученную фразу клейменый. — Вы мне лучше скажите, есть шанс, что кошмары просто уйдут?

— Крайне малый шанс. Чтобы повысить эти шансы, и достаточно серьезно, хочу вам предложить вернуть его в Академию на учебу. Убрать с его глаз всех военных и вернуть в привычную среду.

— Вы сошли с ума! Да он же в первую ночь...

— С вас кандалы с замком и ключом, — выдал целитель. Он уже думал и прикидывал что-то в голове. — Не простые кандалы, а ВАШИ кандалы!

— Меня испепелят, если узнают, что я...

— Он их будет надевать только перед сном. Разговор с ним я беру на себя, с вас кандалы, — безапелляционно заявил целитель. — Все просто. Ваши кандалы будут блокировать всю магию, а он будет просыпаться как от обычного кошмара. Только испуг.

— Хорошо, — сокрушенно заявил клейменый.

— Большего я для него сделать не могу, а вас я больше не задерживаю, — начал выпроваживать целитель клейменого.

Тот не ответил. Он начал набирать воздух. Резко, рывками, словно хотел чихнуть.

— АаааПЧХИиииии! — чихнул клейменый и взорвался, разлетевшись черной субстанцией по комнате и заляпав целителя, стену, у которой они стояли, и даже потолок.

Целитель вытер с лица черную тягучую субстанцию, которая прямо на глазах начала испаряться. Пахла она тоже отвратно. Хорошо ее рассмотрев, целитель буркнул:

— Тоже мне... Позер! Лучше ничего придумать не смог? ... Тьфу...

Спустя несколько недель.

Город Вивек. Тренировочные залы "Боевой кафедры"

Сжатые зубы, до вздувшихся скул. Взгляд исподлобья, словно он пытался загипнотизировать противника. Снова поднимается щит, и снова шаг. Меч отведен немного назад, его кончик лежит на щите. Еще шаг, и противник бьет ногой в щит.

Принять удар, увести в правую ногу и из нее же дать волну в меч. Полуторник в руках начинает рубить противника, но... не углядел, не заметил. Щит противника ребром бьет в лицо. Искры из глаз, и лицо уже уткнулось в песок.

Людвиг поднимается на колени и начинает сплевывать кровь. Взгляд поднимается, а магический тренажер, встроенный в старый вариант доспехов, делает три шага назад. Он делал это всегда, когда наносил смертельный удар противнику.

— Еще! — произносит разбитыми губами Людвиг. — Еще раз!

Он встает, принимая ту же самую стойку. Он занимался этим с момента приезда в город. Снова и снова он бил этот тренажер. Без магии, просто на мечах и щитах. И каждый раз получал от тренажера синяки и ссадины, но вставал раз за разом.

Снова стойка, снова шаг, удар тренажера Людвиг пытается встретить щитом и... вновь получает плашмя мечом по голове.

Больно, хоть и не смертельно, но Людвиг начинает звереть. Злость заволакивает глаза голубым цветом.

— Не сдамся! — сквозь зубы произносит он. Кажется, что слышится хруст сжатых зубов. — Не сдамся! Слышишь, тварь? Хер тебе!

Огромная ударная волна, по размерам занимающая весь зал, несется на магический тренажер. Она сметает его и размазывает по защитным стенам. Металл, расплющенный об стену, сначала падает на землю, но не проходит и минуты, пока Людвиг успокаивается, как доспех словно надувается изнутри. Магический тренажер снова готов к работе. Учителя предусмотрели многое. Магическая Академия, как-никак.

Комната практики магической академии города Вивека.

В центре круглой комнаты стоял Людвиг. Он был одет в тренировочную одежду, которую надевал каждый ученик, заходивший в эту комнату. Он смотрел на маленький флакончик в руке. Пальцы рук слегка подрагивали, кадык носился вверх и вниз.

— Я не сдамся... — сквозь зубы произнес он. Еле слышно, почти одними губами. — Я не сдамся...

Повторяя раз за разом эту фразу, он дрожащими пальцами вскрыл маленький флакончик и опрокинул в себя. Глоток, глубокий вдох, кашель.

Людвиг падает на колени, его взгляд впивается в песок, устилавший всю тренировочную комнату. Зрачки пускаются в пляс, а перед глазами уже бегут сцены, воспоминания... И вновь он на стене того форта, вновь кровь заливает правый глаз, вновь гибнут люди, которых он называл друзьями...

Губы все время повторяют одно и то же: "Я не сдамся..."

В зале для тренировок начинает вращение смерч. Он еще мал, всего лишь размером с ладонь, но он растет. Он растет вместе с громкостью голоса Людвига, который повторяет: "Я не сдамся!.."

Спустя минуту смерч заполняет всю комнату, и в ней вращается все! Песок, обломки колонн, какие-то невесть откуда взявшиеся куски древесины. От стен исходит яркий магический свет, но светятся не сами стены, а руны защиты и поглощения, нарисованные на них.

Со стороны входа показалась фигура человека. Она спокойным шагом идет к бушующему Людвигу. По дороге ветер, раскрутившийся до сумасшедшей скорости, начинает срывать с человека куски одежды, песок начинает снимать кожу, как настоящий абразив. Самое удивительное, что человека при такой скорости не сносит и не отрывает от каменного пола.

К Людвигу подошло уже чудовищно изуродованное тело. С левой, подветренной стороны, тело красовалось белесыми участками отшлифованных костей. Вторая половина тела выглядела не намного лучше. Этот человек подошел к Людвигу, который висел в воздухе вертикально с выгнутой назад спиной. Губы продолжали повторять одно и то же. Он заглянул тому в глаза, которые были голубыми, без зрачка, словно это и не глаз, а кусочек неба. Потом он осмотрел запястья, на которых были ожоги. Еще немного понаблюдав за Людвигом, он поставленным ударом врезал ему по затылку, и тут же все умолкло. Словно ничего и не было.

Песок упал барханами у стен, ветер улегся, свет от стен прекратился. Если не считать песок, наваленный у стен.

Фигура изуродованного человека направилась к выходу из комнаты. Там его уже ждал человек в черном плаще, лысой головой и клеймом на лице.

— Что скажешь? Возьмешься? — спросил клейменый изуродованного, как только тот подошел к нему.

В ответ изуродованный человек отрицательно помотал головой из стороны в сторону. Говорить он не мог. У его лица не было щек, слева белели отполированные песком кости черепа.

— Ратмир, мне больше обратиться не к кому, — начал клейменый. — От него в столице целители отказались. Ты пойми, пропадет же парень! Ты же видишь, что он вытворяет! Этот парень — Буря! Просрем ведь...

Ратмир опустил голову, и по его щеке потекла мутная жидкость. Это вытекал единственный человеческий глаз. Ратмир поднял голову и взглянул на клейменного вторым, демоническим глазом.

— Ну хоть попробуй! — попытался убедить его клейменый. — Если до следующего года не выйдет, то нам либо убить его, либо лишить дара. Ратмир, ты же последняя инстанция. Мне больше не к кому обратиться...

Ратмир глубоко вдохнул и выдохнул, булькая кровью где-то в районе 8 пары ребер слева, и кивнул головой. Клейменый же выдохнул с облегчением, будто он снова собирался обратиться с новыми доводами.

Ратмир прошаркал мимо него к выходу, оставляя за собой кровавые следы.

Следующее утро.

Глаза Людвига открываются, перед ними дощатый потолок. Он шевелит слегка руками и чувствует тяжесть металла. Это его кандалы. Без них он не ложиться спать уже больше месяца.

— Поднимайся, я тебя не собираюсь ждать до обеда, — слышит он голос откуда-то сбоку.

Людвиг присел на кровати, и тут до него дошло, что кровать не его и вообще он не в своей комнате.

— Меня зовут Ратмир. Я учитель, маг-универсал, — начал было человек. Лицо его покрывала нежная розовая кожа, а волосы на голове вообще отсутствовали. Было понятно, что человек недавно побывал в передряге.

— Я вас знаю, — хриплым голосом произнес Людвиг и начал прятать взгляд, вжимая голову в плечи. — Это я вас? Да?

— Ты. Дело в другом. От тебя отказались все, кто хоть как-то мог тебе помочь, — щека Ратмира дернулась, а демонический глаз под тонкой розовой кожей провернулся. — Тебя списали, Людвиг Сылестский.

Кисти Людвига, державшие край кровати, сжались. Побелели костяшки и скрипнула кровать. Людвиг смотрел со злостью на Ратмира, а его браслеты начали чернеть. Видя это, Ратмир усмехнулся.

— Злой! Смотри на меня и слушай внимательно! — начал Ратмир, наклонившись почти вплотную к лицу Людвига. Пока он говорил, демонический глаз дергался, словно жил своей жизнью. — Ты никому не нужен, Людвиг. Кроме себя самого. Расклад простой как подкидной! От тебя отказались целители столицы, наши целители им в подметки не годятся. Ты опасен. Каждую ночь одно и то же. Один и тот же сон, а в реальности одна и та же буря. Тебе выдали кандалы от клейменых, но они рано или поздно почернеют совсем и осыпятся черной ржавчиной, и тогда...

— И что тогда? — сиплым голосом спросил Людвиг, не отрывая взгляда от пола. — Зачем вы вообще со мной носитесь? Я ведь многого не просил... Я ведь только хотел на северные острова попасть!

Людвиг поднял взгляд на Ратмира, и тот отшатнулся. Глаза снова начали приобретать голубой оттенок.

— Я уже все знаю. Год — и Государев пригляд придет за мной. Или убьют, или заберут дар, — уже более спокойным тоном он добавил. — Мне уже все равно. Мне на север надо...

— Ты же понимаешь, что даже если доберешься до островов — это будет чудо, — Людвиг в ответ кивнул головой. Ратмир откинулся на спинку стула и предложил. — Я помогу тебе.

Людвиг сначала вскинулся, но быстро осел.

— Как ты мне поможешь?

— Я научу тебя убивать и выживать, — Ратмир улыбнулся. Улыбка вышла кривой и довольно страшной. — Везде. А дальше — как пойдет. Возможно, что я буду слишком пьян, или ты слишком хитер. Как итог, ты сбежишь к следующему году.

Ратмир протянул руку Людвигу. Людвиг потянулся к руке Ратмира, но тот немного отстранил ее.

— Только при условии полного подчинения и безоговорочного выполнения всех заданий! — заявил Ратмир.

Людвиг, впервые с кем-то поговоривший по душам, немного посомневался, но пожал руку Ратмиру.

— Беру тебя в ученики, Людвиг Сылестский! — произносит с улыбкой Ратмир. — Ты будешь вторым учеником. Первого зовут Пест...

Людвиг еще не совсем понимал, что его ждет. Он еще и не подозревал, что Ратмир на самом деле не улыбался. Просто кожа еще не успела загрубеть. На самом деле это была не улыбка, это был хищный оскал.

Пест. Окрестности села Ведичей

Пест стоял в центре квадрата. В каждом углу находился большой камень. Пест потянулся к первому, прикоснулся. Камень был огромным, с него ростом, из легкого хрупкого известняка, и имел форму пирамиды. Вопреки законам физики он стоял острым углом вниз, и падать не собирался.

— Быть тебе ветра лицом! — тихо, почти шепотом произнес Пест, поглаживая известняк. Он начал постепенно наполнять камень силой, приговаривая и бормоча под нос. — Ликом того ветру, что колос на полях наших колышет, что деревья в лесу нашем гнет, того ветру, что дождь в облаках к нам несет...

Пест бормотал слова и наполнял камень силой воздуха, пока на камне не показалось лицо с улыбкой.

— Слышу тебя, Пест-ведун! — прошелестело лицо.

Пест тоже улыбнулся, но не проронил ни слова. Он направился к следующему камню. Тот был похож на неровный столб чуть выше его роста. Он был испещрен мелкими бороздами, и складывалось ощущение, что перед Пестом не камень, а просто странное дерево. Почувствовать, что это все-таки камень можно было, если прикоснуться к нему.

Когда Пест подошел к нему и дотронулся, камень словно ожил. Поменялся цвет самого камня, будто бы пошевелились борозды, а с дальнего боку проросли пара мелких веточек. Это Пест наполнял камень силой жизни, пока Хозяин леса не сформировал лицо на столбе из камня и борозд. При этом Пест приговаривал.

— Быть тебе ликом Хозяина лесного. Того, кто за ягодой глядит, кто леших из лесов наших гоняет, кто зверье лесное из чащи в село не пускает...

— Услышал я тебя, Пест-ведун! — произнесло лицо Хозяина леса, когда полностью сформировалось.

Пест перешел к следующему камню. Тот был тоже в форме пирамиды. Неровной и неправильной, но все же форму можно было разобрать не вооруженным глазом.

— Хозяина землицы ликом тебя нарекаю, — уже громче начал говорить Пест. Он наполнял камень силой земли. Камень в ответ только дрожал. Спустя несколько минут на камне проступили брови, нос и рот. Но звука не последовало. Пест перестал вливать силу и нахмурился. Обернулся, принюхался к чему-то и, пожав плечами, отошел к последнему камню.

Тот формой напоминал яйцо. Только спереди у него было отверстие, уводящее вглубь камня, и выступ под этим отверстием. Этот странный камень ему привезли Воржские рыбаки. Его умудрились зацепить сетями в курье Воржа. Пест сначала не понял, что ему привезли рыбаки, но когда он посмотрел на камень сквозь повязку, то понял что это.

— Быть тебе ликом Хозяина полей, — начал Пест, прикоснувшись к камню. И тут же стал накачивать его сырой силой. — Ликом того, кто о колосе думает, кто за урожай ответ несет...

Пест еще что-то говорил, а из отверстия на карачках вылез Лукаша. Он покряхтел, стряхнул пыль со штанов и уселся на выступе у отверстия в камне.

— Слышу, слышу, — пробормотал Лукаша и добавил. — А лаз больно малый, да и пылища внутри...

Пест снова не ответил. Он встал между ликом Хозяина леса и ликом Лукаши так, чтобы образовать собой пятый угол.

— Я зову вас, Хозяева земель здешних, оттого, что чуть не остались вы без люда, — начал говорить Пест, но его прервал бас, исходивший от лика Хозяина землицы:

— Слышу я тебя, Пест-ведун...

— Тю! А я думал — он спит! — вставил громким шепотом лик Хозяина ветра.

— Да он всегда такой, тугой на слово. А его старшие пуще этого тугие... — начал было Лукаша, но оборвал странную беседу Пест.

— Не слышите вы меня! — Пест топнул ногой, отчего по округе разнесся хлопок. Все тут же уставились на Песта. — Ты, Лукаша, так урожая бы и не собрал, вам, лесной Хозяин и ветра Хозяин, никто бы больше камня с силой не принес и пирога в печи испечённого не подал. Аль не поняли вы, когда кровь лилась у края земель, что селам свободным принадлежат, что могут вырезать люд сел свободных, и не помянет вас никто даже словом добрым?

Воцарилась тишина. Лики местных Хозяев никак не отреагировали, но Пест и не ждал от них ответа сразу.

— Думайте и решайте! Я свое слово так скажу: надобно люд сохранить! Для того надобно все делать по уму и вместе. Ежели дадите вы добро, то будет вам и слово мое, как это сделать и что для того надобно!

* * *

У землянки, в которой когда-то жила Аккилура, а теперь жил род Средний, наскоро возвели навес с лавкой у самой двери. Под этим навесом сидела мать с мальчиком лет пяти и мужик с сединой на лысеющей голове, явно указывающей на его возраст.

Дверь землянки скрипнула, и из нее вышел Дакрит, одетый в серую холщевую рубаху. Он призывно мотнул головой и скрылся в доме. При этом он не обронил ни слова и дверь не закрыл.

Засуетилась женщина. Она, приподнимая подол не по погоде теплого платья, встала и, потянув мальца за руку, устремилась в землянку, не забыв закрыть за собой дверь.

Когда она вошла в помещение и глаза привыкли к полумраку, она отвесила поклон сидящему за столом мужчине. Стол стоял у единственного окна, а мужчина сидел спиной к женщине. Лица она не видела. Глаз не сразу заметил выходившего на улицу молчаливого старика. Тот сидел у стены на лавке и с угрюмым видом пытался плести лапти. Даже от входной двери было видно, что лапоть у него был "не ахти".

Вопреки ожиданиям женщины, говорить начал мужчина за столом.

— Не стой у порога. Заходи! Чьих будешь? С чем пришла?

— Мы из древлян, что по притокам Эная жизнь ведут. Село наше Уткунай, рода мы Рогового. Слово молвили соседи, рыбаки с реки Воржа, — начала неуверенно женщина. — Что воротился до самого праздника Урожая в село Ведичей ведун, Пестом от рождения названный. Мол, зело сильный ведун, и волшбе мажеской обучен...

— Садись, в ногах правды нет, — прервал ее слова мужчина. Женщина потопталась на месте и нерешительно двинулась к столу. С другой стороны стола стояла скамья. На нее она и уселась с мальчишкой.

Когда она подняла взгляд на мужчину, то тут до нее и дошло, что, несмотря на размеры и широту плеч, перед ней юнец. Отрок, если вообще не дворовый парень. Женщина в недоумении глянула на старика, который сплюнул, кинул под лавку еще один неудавшийся лапоть из бересты и потянулся за новым куском бересты на той же лавке. К слову, под лавкой уже было несколько комков бересты, отдаленно напоминающих лапти. Потом женщина снова перевела взгляд на отрока.

— Я к Песту-ведуну...

— Я Пест-ведун, и за то слово было Аккилуры, ведьмы села Ведичей, — опять оборвал ее отрок. — С чем пришла?

Женщина тут же ухватила мальчика за руку и подтянула его кисть к Песту.

— Вот! Вот, что случилося.

Пест недоуменно уставился на кисть парня. Она была немножко искривлённой, и на ней было 6 пальцев. Он протянул к кисти руки и начал ее ощупывать, при этом продолжая выспрашивать мать ребенка.

— Давно шестой вырос?

— На свет с 6-ю появился...

— Только на одной руке?

— На обеих рученьках...

— Болит? Работу делать мешает?

— Нет, но род и село за юродивого считают, и дворовые тумаками провожают...

— Звать как?

— Митрофана...

— Малого!

— Синдин...

Пест умолк и начал разглядывать парня. Тот был явно рыжим. Волосы были настолько яркого рыжего цвета и так растрепаны, что у Песта сразу закрались сомнения.

— Кулаки покажи! — хмурясь, скомандовал Пест. — Ну?

Парень испугано взглянул на мать, а потом, вжимая голову в плечи, показал оба кулака Песту, костяшками вверх. Оба кулака были битыми, с припухлостями и ссадинами.

— Бьешься на кулаках?

— Бьюсь... — мальчишка склонил голову немного вперед и смотрел на Песта исподлобья. Словно дворовый, собравшийся с ним драться.

— Руку дай! — Пест дождался, кода парень в сомнениях протянет одну руку и ухватил за запястье. Одной руки Песта хватило в аккурат, чтобы обхватить маленькое запястье мальчишки. — Не дергай, а то больно будет...

С этими словами Пест провел второй рукой по ребру ладони, там, где был зачаток шестого пальца. Сразу после руки потекла кровь, но Пест провел своей рукой еще раз. Кровь тут же остановилась. На стол капнуло всего пару капель. Пест осмотрел кисть парня и хмыкнул.

— Вона как!

Далее Пест долго ощупывал кисть и что-то бормотал, перебирая косточки. Все это время мать не сводила глаз с зачатка пальца, который валялся в крови на столе.

— Все, давай вторую! — малец задумчиво разглядывал кисть без шестого пальца и не сразу среагировал на слова Песта. — Ну? Чего ждешь? Потом налюбуешься.

Мальчишка тут же протянул вторую руку, а Пест повторил с ней манипуляции. Когда до мальчишки дошло, что он больше ничем не выделяется и пальцев у него столько же, сколько у других, он засиял как начищенный медяк. Он вертел перед лицом руками и рассматривал места, где буквально пару минут назад еще были лишние пальцы. Его мать в это время принялась копаться в подоле платья, а Пест, хмурясь, уставился на лишние пальцы, лежащие на столе.

— Единый нам тебя послал, да так любо послал, что спасу нет! — женщина суетилась и пыталась что-то найти в платье, судя по суете это было что-то очень важное. — Мужа Единый повесне забрал, он лихоманкою неделю мучился, все вертелся как уж на сковородке, а за сына его слово сказать некому. Я-то старая уже, вдовых брать у нас не любо...

Женщина достала откуда-то из складок платья небольшой сверток из белой ткани. Она продолжала тараторить и разворачивать сверток. В нем оказалась золотая монета. Она придвинула ее к Песту вместе с кульком.

— Ты, Пестушка, не хмурься, не надо! Злато на себе крови и обмана не имеет! — начала объяснять женщина. — Это наследная монета от деда сына моего. Синдина монета это, по завету умершего! Не побрезгуй...

Пест вздохнул и отодвинул от себя золотую монету, проговорив:

— Нет моего дела на золотую монету.

— Да как же нету? — женщина глянула на пальцы, которые валялись на столе, а потом на Песта. — Снова, поди, вырастут?

— Не вырастут, но моего дела тут было на серебрушку! — более настойчиво ответил Пест.

— Не гневайся, Пестушка, только где ж я серебрушку возьму? — женщина смутилась. — У меня только златая монета...

Женщина сначала растерянно замолчала, а потом принялась тараторить:

— А ты возьми золотую! Мы как на ноги встанем, так у тебя монету-то и выкупим! А коли не выкупим, так делом отработаем...

— Нельзя мне златую монету, — оборвал ее кудахтанье Пест.

— Как нельзя?

— Отца завет...

— Так надо слова его спросить! — попыталась вмешаться женщина, но Пест закончил свои слова.

— ...последний тот завет был, — закончил Пест.

Женщина тут же притихла, словно мужик по столу кулаком стукнул. Пест же продолжил.

— Коли нет у тебя серебрушки, то делом отплатишь. Харчи варить умеешь?

— Умею! Я такие харчи варить умею, что к нам в горницу пол села ходоками были в обед! — Песту показалось, что при этих словах женщина приосанилась и расправила плечи, явно показывая, что готовить она умеет. — Я тебе таких харчей наварю, в жизни таких не едал!

— Мне-то что? — с ухмылкой ответил Пест. — Я молоком обойдусь да хлебом! Ты вот попробуй этого научить! Звать его Дакритом. Дворовый он...

Тут Пест указал на старичка, который скрипел от злости зубами, но никак не мог сделать хоть мало-мальски приличный лапоть. В очередной раз сплюнув, Дакрит кинул под лавку свою поделку и взялся за новый.

— Юродивый? — спросила женщина.

— Нет. Пришлый он, в городе всю жизнь работал. Нынче в род принят, но не мужиком, а дворовым. Ты не смотри, что он одет скупо. Он грамоте ученый и еще премудростям всяким.

Женщина еще раз осмотрела Дакрита и, вздохнув, кивнула.

— Вот и ладно! — улыбнулся Пест и добавил. — Ты, Митрофана, мальца на двор гони. Есть у меня слово для твоего уха, но не его.

Мать взглянула на парня и мотнула головой в сторону выхода. Синдин молча поднялся и вышел.

— Сын прямой? Не названый? В роду рыжий волос был у кого? — спросил Пест, глядя на закрывшуюся за парнем дверь.

— Синдин — родная кровь, а в роду у меня рыжего волоса не было, — мать ненадолго замолчала и добавила. — За рыжий волос у отца разговора тоже не было. Когда лихоманка мужа прижимать стала, рассказал он мне, что к Аккилуре ездил и ответ с нее требовал. Мол, его ли кровь, ежели в роду рыжих не было.

-А малец сам-то как? — начал выспрашивать Пест. — Омут тихий, аль кострище?

— Кострище... — кивнула Митрофана. — Спасу нет, как злобой пыхтит, стоит только упрекнуть его. Но зла держать не умеет, выгорает быстро. С делом так же. На подъем легок, а как довести до конца, али дело нудное и долгое — не усиживает...

— А не вытворял он ничего? Так, чтобы руками не сотворить?

Мать пожала плечами, давая понять, что ничего подобного не замечала. Пест покивал своим мыслям и произнес, глядя ей прямо в глаза.

— Не от рода и крови волос его рыжий. И на месте он не сидит не потому, что юродивый, — Пест вздохнул, словно извиняясь. — Это след от того, что силою мажеской меченый он. Сила та — огонь.

— Зело плохо сие? — спросила обеспокоенно мать.

— Тут надо его смотреть. Ежели есть в нем сила, которой маги ворожат — надобно учить его. Иначе беда будет. Огонь — не шутка. А ну как обиду затаит лютую, и полыхнет село?

— А ежели нет? — уточнила Митрофана.

— А коли нет, то и спроса нет, но сила мажеская просто так младенчиков в утробе редко лапает.

Митрофана уставилась в одну точку и принялась бормотать негромким и спокойным голосом.

— Я ж все для него! Все... Я ж готова была в огонь и в воду, лишь бы мужики признали наши... — Митрофана сидела как пришибленная. — А он ворожбой мажеской меченый... Как же ему теперь? Кто его в ученье возьмёт?

— Я возьму, но ему вперед грамоте учиться надобно, да делу, какое сможет освоить. Умений ему лишних не будет, — Пест задумчиво посмотрел на столешницу и почему-то начал ее поглаживать. — Пока мальчонка растет, я сам мажеской волшбе учиться буду. В наших землях лишнего люда, волшбой владеющего, быть не может. А старшому села вашего от меня слово передай: "Сей малец — ученик мой. За него я спрошу, я же и ответ держать буду".

Пест вдруг резко дернул правой рукой. От женщины не укрылось, что Дакрит замер и поднял взгляд на Песта, перестав мучить бересту.

— Откуда? — спросил Дакрит.

— Воржские рыбаки... — задумчиво произнес Пест, растирая кисть правой руки. Говорил он, уставившись в одну точку. — Деву чужую им Ворж принес. Дева та едва живая, но дышит, и сердце бьется.

Пест еще с минуту смотрел в точку и чему-то кивал и шептал, а потом поднялся, громко произнес:

— Дакрит, суму лекарскую большую собери! — затем Пест повернулся к женщине и произнес тоном, не терпящим пререканий. — С сего дня харчи в доме твои, пока Дакрит продукты переводить зазря не перестанет. Жить будешь тут, мыться в бане у старшого села...

Прервал Песта Дакрит. Он подошел к нему с большой корзиной, больше похожей на кадку с лямками. Пест надел корзину за спину, словно это был рюкзак или заплечный мешок, потом потоптался и спросил Дакрита:

— Гостинец остался?

Дакрит кивнул и протянул ему два тканевых свертка, произнеся:

— Правый — для Хозяина тени, а левый — для остальных, — Пест поднес сверток "Для Хозяина тени" и понюхал. Тот явно пах медом.

— Добре! Теней Хозяин зело любит хлеб медовый, — Пест улыбнулся и убрал оба свертка за пазуху. После этого он развернулся и ушел в темный угол землянки, где и растворился в темноте.

Дакрит же развернулся и пошел к своей лавке, но остановился на полпути.

— Митрофана... — женщина с мальчишкой на лавке хлопали округлившимися глазами. У них на глазах человек только что растворился в темном углу. — Ты лапти вязать умеешь?

Село Воржских рыбаков

Пест вышел из тени между амбаром и сараем старосты деревни. Место было довольно просторное и открытое. Поэтому его увидели сразу несколько человек. Как только Пест показался, старый дворовый пес Шамкаш начал лаять протяжным и словно кашляющим голосом. У крыльца дома, крепко сжав руками шапку, стоял молодой парень. На вид чуть постарше Песта. Он переминался с ноги на ногу, а как появился Пест, тот в испуге замер.

На пороге дома тут же показался староста, который словно ждал за дверью. Он призывно махнул рукой, и Пест направился к нему. Как только Пест пожал руку старосты Воржцев, тот заговорил:

— Я уж и так Витака выспрашивал, и эдак, — староста мотнул головой в сторону парня у крыльца. — Божиться, что девку ту сетью достал, за топляк принял и в воду не бросал...

Пест от такого словоизлияния нахмурился. Он посмотрел на старосту, на парня и снова на старосту.

— Шальной? — спросил Пест старосту, кивнув головой на парня.

— Шальной... — кивнул староста, соглашаясь. Он поджал губы, словно ему стало стыдно. — Кулак вперед слова пускает... Может, и девку ту он...

— Витак? — спросил Пест, повернувшись к парню. Тот в ответ закивал. — Поди ко мне, да не боись. Коли не твоих рук дело, нет с тебя спросу.

Парень глянул на старосту, на Песта и решился. Он подошел к Песту почти вплотную. В это время Пест достал свою старую повязку с кругами на месте глаз и повязал ее на глаза. Затем он резким движением руки ухватил Витака за лицо одной рукой, а второй, сложенной в щепоть слегка ударил в висок. Затем Пест принюхался и произнес, сморщившись:

— Страх за ним есть, похоть за ним была, а вины за ним нет, — Пест глубоко втянул носом и добавил. — Не врет...

Староста тут же заулыбался и начал жестами показывать Витаку, чтобы тот уходил восвояси.

— Ты проходи, Пестушка, проходи, — начал причитать староста. — С девкой той зело странно вышло...

Староста потянул дверь в дом и открыл ее, а Пест, развернувшись и направившись в дом, отшатнулся. Из дома на него пахнуло тьмой так, что он начал зеленеть. Ноги подогнулись, а вонь в носу стала настолько сильной, что ком в горле отчаянно пополз вверх. От старосты не укрылось состояние Песта, и он тут же спросил:

— Пестушка? А ну, худо тебе?

— Окна в доме вон... Дверь с петель... В доме тьма... — начал выдавать команды Пест. Староста сбледнул с лица, но тут же собрался и засуетился. Сначала он выгнал из дому женщину и молодую девчонку, по-видимому, дочь, а затем принялся отворять все окна и одним движением снял дверь с петель.

— В дом ни ногой, пока не позову, — сказал Пест, становясь напротив входной двери. Он выпрямился и стукнул ногой по крыльцу несколько раз. С разным интервалом. От каждого удара от него исходил ветер, устремленный в дом, да такой сильный, что он умудрялся выкинуть мелкую утварь через окна и облака пыли, которую вынул из самых недр печи и пола.

После этого Пест вошел в дом и сгрузил корзину с плеч у входа, снял повязку с лица. Оглядев дом, он заметил на лавке у стены молодую девушку с неестественно бледным лицом. Поначалу уверенность, что молодая девушка умерла, почти взяла верх, но вот ее грудь двинулась вверх и вниз.

— Живая... — хмурясь, произнес Пест. — Откуда же тут тьма? Померла бы — так тут была бы смерть, а тут — тьма...

Пест подошел к девушке, откинул одеяло и начал ту разглядывать. Черные, словно ночь, длинные волосы и такие же брови. Четкие, словно рубленые, черты лица и выступающие скулы. Но главное — глаза. Глаза имели узкий разрез, Пест специально попытался их открыть.

— Это где ж такие девки водятся? — задумчиво пробормотал Пест. — В наших землях таких точно нет.

Девушка была раздета догола, и Пест пробежался глазами по ее телу. Грудь с мужскую пятерню, торчащие сквозь кожу ребра, гребни подвздошных костей... Создавалось впечатление, что девушку "морили голодом". Везде по телу красовались старые шрамы, синяки и ссадины. Никакого интимного интереса у Песта она не вызвала.

— Что ж ты по рекам аки топляк плавала-то? — обращаясь к девушке, спросил Пест. Он взял ее за одно плечо и повернул на бок, чтобы осмотреть спину. На спине красовались до боли знакомые длинные шрамы от лопатки до копчика. Он провел пальцами по бугристым краям шрамов и вздохнул. — Секли, и секли от души, с соленой водицей...

Уложив ее обратно на спину, он одел обратно повязку себе на глаза и принялся ее рассматривать. Чем больше он ее рассматривал, тем больше начинал хмуриться. То, что он увидел, не укладывалось в его голове...

Спустя сутки. В том же доме.

— Вот такие дела, старшой, — вздохнув, пояснил Пест. — Я в нее силу волью — она глаза откроет, в потолок поглядит и снова начинает силу из себя выливать.

— И не говорит ничего? — спросил староста. Пест в ответ отрицательно покачал головой.

— А ведьма-то настоящая? — обеспокоенно спросил староста, поглядывая на молодую девушку.

— Ведьма как есть, но ведьма непростая. В силу вошла и спасу от нее не будет, коли обозлится, — хмуро ответил Пест. Он не спускал взгляда с девушки. — Она седьмой раз силу свою отпускает...

— Проклинает, поди? — тут же спросил староста.

— Нет, тьма с нее течет, словно дырявая девка-то, — Пест почесал макушку, припоминая свою учительницу. — То у люда, даром наделенного, бывает, когда жить им опротивело. Так Аккилура учила...

— Так она...?

— Сдается мне, так, — кивнул Пест. — Спину видал её? А руки у кистей?

— Видал. Сдается мне, что в кандалах жила. От того у ней руки кривые у кистей, — староста нахмурился и начал припоминать. — Дед мне сказывал, что колен пять назад ходили торгаши в краях наших и на Ворж заглядывали. С тех торгашей толку было чуть, продать им, почитай, и нечего было. Пушнины промысел мы не ведем. А дед мой говорил, что торгаши те на юга ходили и былины сказывали. Мол, на югах живут степняки. Они домов не строят и живут в юртах разборных из палок и шкур. Все всадники искусные и глаза у них узкие. Как у девки этой...

— Степнячка? — хмурясь, спросил Пест. — Какой с того толк, ежели она помереть решила?

— Ну, бабы дело такое, — пожал плечами староста. — Коли баба чудит — тут только одно средство.

Пест повернул голову и заинтересовано взглянул на него.

— Мужика ей надо! — пожав плечами, ответил староста.

— Тю! И кого мы на ведьму в силе положим? — с прищуром спросил Пест. — Сам справишься?

— Так... оно ж... и проклянуть может?

— Может! — кивнул Пест. — Так проклянуть, что на семь колен хватит. Или так, что я не разберусь в том проклятье.

— Своих мужиков не дам! — тут же насупился староста Воржцев. — Нехай помирает...

Староста сложил руки в замок и уставился на степнячку. Потом его брови поползли вверх. Он перевел взгляд на Песта, снова на степнячку, потом снова на Песта.

— Ох, и нахлебаемся мы, старшой! — начал Пест, не обращая внимания на старосту. — Нести ее тогда надо далеко, чтобы смерти ее рядом с домом людским не было. А как помрет, так на осиновых дровах ее спалить. А так бы вразумили ее, откормили, да и пустили бы с миром. И греха бы за нами не было...

— А ты с ней справишься? Не натворит она худого дела? — спросил староста. Он все так же с прищуром поглядывал то на девушку, то на Песта.

— Справлюсь! С чем-чем, а с ведьмой справлюсь, — хмыкнул Пест.

— А ты, может, сам ее... — староста изобразил странный жест кулаком, — ... того?

— Чего — "того"? — не понял Пест.

— Чего, да чего. Ты ее по-мужицки! — староста показал кулак Песту. — Вот так ее. Ээээх! Чтобы она сразу мужика почувствовала.

— Думаешь, поможет? — с сомнением спросил Пест, истолковав жест по-своему.

— А то ж! Верное средство! — закивал староста.

— Вот так вот? — спросил Пест, показывая старосте сжатый кулак.

— Ага! Чтобы сразу почуяла, кто мужик! — староста поднялся и собрался уходить, обронив на ходу. — Ну, ты тут сам разберешься...

Пест проводил его взглядом. Он поднял кулак и, хмурясь, уставился на него.

— Не поймешь их...

Пест подошел к девушке и постарался ее поднять и усадить. Та, словно кукла, не сопротивлялась, но и не помогала.

Пест усадил ее, уперев спиной в стену, и начал накачивать сырой силой, чтобы она хоть чуть-чуть пришла в себя. Когда он заметил, что она чуть приоткрыла глаза, он упер в ее грудь левую руку, а правой...

Правой рукой Пест с размаху зарядил ей в лицо. Ударил он не кулаком, как показывал староста, а ладонью. От этого прозвучал громкий шлепок, и голова степнячки мотнулась в сторону. Степнячка вернула голову и уставилась на Песта. Потом она опустила голову, увидела, что она голая, снова вернула взгляд на Песта и неуловимым движением метнулась к нему.

Пест среагировал мгновенно. Он расставил руки, и когда она оказалась почти впритык, обнял ее. Одновременно он начал накачивать руки магией света, чтобы создать непроницаемый для ведьмы барьер. Он был готов ко всему, кроме одного.

Степнячка не стала ждать, пока Пест закончит магический прием, и коленом с замаха врезала ему в пах. Ей это не помогло, и Пест успел закончить заклинание. Пока ведьма выкрикивала непонятные фразы на незнакомом языке, находясь в светящейся оболочке, Пест, красный как рак, широко расставляя ноги и утирая пот со лба, пошел к выходу.

Как только он вышел, его встретил староста и еще пара мужиков.

— Ну? Добре сунул? — спросил староста, глядя на красного мальчика-ведуна.

— Надо было кулаком... — ответил Пест. Он прямо на пороге упал на колени и ухватился за свое мужское достоинство. Согнувшись в калач, Пест застонал. — Ну, ведьма...

* * *

Пест шел с перерывами и периодически останавливался, приседал на корточки и глубоко дышал. Боль от удара ведьмы в пах никак не хотела проходить.

Пест еще раз глубоко вдохнул и поднялся на ноги. В десятке метров от него, сложив руки в замок на груди, стояла степнячка. Одета она была в обычное холщевое платье с красной тесьмой, украшенной вышивкой Воржских рыбаков. Платье ей было велико и висело, словно на ветке. На ногах были очень старые сапоги со следами ремонта. Вся одежда на девушке была откупом. Рыбаки просили у Песта только одно. Забрать юную ведьму с собой.

— Знала ж куда бить, — буркнул со злостью Пест, поглядывая на степнячку.

— Узен гайепле! — со вздохом произнесла девушка, спрятав взгляд, как только заметила взор Песта. До этого она вовсю его разглядывала.

Пест призывно махнул рукой девушке, и они продолжили движение. Пест как только не уговаривал Хозяина леса, но тот наотрез отказался пускать на свои тропы чужую ведьму и предостерег Песта от необдуманных поступков.

Взвесив все за и против, Пест решил пройти путь пешком, чтобы не накликать на свою голову беды.

— Кырсах ащьтэ, — произнесла степнячка.

Пест давно перестал обращать внимание на непонятные слова, которые она произносила. То, что языка Гвинеи она не знает, он понял еще в избе. Глаз резало то, что степнячка продолжает говорить, несмотря на то, что ее никто не понимает. Песту удалось узнать только ее имя. Кара'кан.

В степнячке было много странного и загадочного. Следы от кандалов, росчерки шрамов на спине, худоба, граничащая с истощением. Даже не особо присматриваясь, можно пересчитать ребра у этой степнячки. Так сильно они торчали.

— Черт, тут ты? — негромко спросил Пест. Слева от него в воздухе стал проявляться демон. Огромный и трехглазый демон мерно вышагивал возле Песта, словно он всегда тут шел, а теперь просто проявился.

— Чего хотел? — спросил он, фыркая.

— Степнячка, — Пест мотнул головой в сторону девушки — Вроде ведьма, но пахнет от нее дюже странно. Я тьму по-другому нюхал, а тут не то что-то. Тянет от нее ягодой кислой... или яблоком моченым... Не пойму.

— А сам-то что думаешь?

— Думаю, что проклятье на ней, но как это проверить — не знаю. Боязно над ведьмой ворожить.

Пест остановился и обернулся, чтобы взглянуть на ведьму.

Кара'кан стояла и огромными глазами смотрела на Черта. Она была бледная и очень перепуганная. Нижняя челюсть тряслась, а губы шептали одно и то же слово: "Усаал".

— Чёй-то она? — спросил Пест, задумчиво глядя на Кара'кан.

— Демона первый раз увидела, — буркнул в ответ Черт.

— А ты ее спросить можешь, можно мне на ее проклятье поглядеть?

— Нельзя.

— Нельзя или не хочешь? — Пест постарался взглянуть в глаза Черта, но три его глаза разъехались в разные стороны.

— Нельзя, и я не хочу...

— Странный ты стал, — внимательно рассматривая Черта, заметил Пест.

Отступление второе. Профессор артефакторики Дакрит.

Посреди избы, словно на смотринах, одетый в чистую белую рубаху, стоял Дакрит. Он был гладко выбрит, и от бороды не осталось и следа. На ногах были лапти из липовой дранки, не совсем ровные и с видимыми огрехами, но зато собственной выделки.

Он стоял перед мужиками села, а те держали совет.

— Лык, тебе слово за Дакрита, — произнес старости деревни.

Среди мужиков поднялся коренастый мужчина.

— За Дакрита скажу так: морду вяжет, сеть тоже, за места рыбные тоже сказать умеет. Не велик рыбак, но больно острый на ум. Быстро схватывает. Одна беда — руки за умом не поспевают. Долго учится руками делать, — с этими словами Лык повернулся к Дакриту и кивнул. Тот в ответ поклонился. — Ежели бы пару лет мне сверху было дано, то назвал бы я его мастером без зазора, но коли такова воля его... Рыбак средней руки — таково мое слово.

Среди мужиков пошли тихие шепотки. Староста тем временем продолжал спрашивать других мужиков, у которых учился Дакрит.

— Ну, а что скажет Подов род? Разумеет Дакрит в плотницком деле?

Между мужиков поднялись на ноги братья Дым и Огниво, и по очереди начали говорить. Говорили они своеобразно. Говорили, дополняя друг друга, но не перебивая. Иногда доходило до того, что предложение начинал один из братьев, а заканчивал другой.

За всем этим наблюдал Пест. Он сидел в положенном для ведунов темном углу. Он хмурился и смотрел исподлобья, что явно свидетельствовало о его отношении к происходящему.

Мужики вставали один за другим, и каждый своими словами отмечал острый ум профессора артефакторики и слабые способности в работе руками. Каждый называл его умельцем средней руки. Дело шло к тому, что сегодня Дакрита назовут мужиком рода Среднего. Казус ситуации заключался в том, что сам Пест был в своем роду отроком, а "пришлый" прямо сейчас мог стать мужиком рода Среднего.

— А ты что скажешь за дело рода Среднего? — отвлек от невеселых мыслей Песта голос старосты.

От поставленного вопроса Пест немного растерялся, но постарался не подать вида. Он поднялся и вышел из темного угла.

— Коли так ты вопрошаешь, то дела у рода Среднего другого не будет, — хмыкнув, произнес Пест. — Дело наше будет ворожба, да ведовское слово.

Староста на эти слова с лукавой улыбкой кивнул.

— Дакрит в ученье у меня был и за дело ведовское с меня спрос, — Пест нахмурился и постарался припомнить все самостоятельные дела, которые поручал Дакриту. — С Хозяевами земель наших ладит славно, обиды от них не несет и сам на них не держит. Почитать их умеет, и предка почтить не забывает. С духами ведет себя кротко, не паясничает, но и спуску им не дает...

Пест продолжал говорить и чем дальше говорил, тем сильнее до него доходила мысль: "А ведь он ведун по делам!" Он вспоминал, как посылал его к Хозяевам за советом, как иногда Дакрит читал вести от Хозяина леса и Хозяина полей, как он под присмотром отваживал домового от дома, в котором умерли последние хозяева. Как Дакрит самостоятельно лечил без магии, как варил хвойный "Аккилуровский" отвар, причем иногда задавал вопросы так, что сам Пест не знал, что ответить.

В комнате повисла тишина от того, что Пест запнулся, словно его что-то оборвало. Все мужики выжидательно уставились на него.

— Слово мое таково: Дакрит — ведун! — с этими словами Пест топнул ногой. Стук оказался очень звонким, словно не ногой топнул Пест, а деревянной палкой. Спустя пару секунд он добавил. — По праву и делу ведун.

В доме воцарилась тишина, нарушаемая скрипом крыши. Кто-то из мужиков недоуменно произнес:

— Так это... ведуна-то у нас два!

— А в роду Среднем теперь Дакрит старшой, что ль?

Начал нарастать гул голосов, но гул оборвал Дакрит.

— Не быть тому, чтобы ученик во главе рода учителя стоял, — с этими словами он повернулся к Песту и произнес. — Гони меня, Пест, из рода своего, ибо обманом я в него принят, обманом в селе жил и за тот обман только мне ответ держать.

Дакрит поклонился Песту в пояс и, поднявшись, уставился в его глаза. Пест вздохнул, поймав взгляд Дакрита, и тихо спросил:

— В чем ложь твоя? — как бы тихо не спрашивал Пест, но всем было слышно. В избе стояла гробовая тишина.

— Не писчий я, и не в граде Вивеке родился, — Дакрит повернулся к мужикам и, заглядывая каждому в глаза, начал рассказывать. — Урожденный герцогом Дамасским, и выращенный как наследник Дакрит Дамасский. Профессор Артефакторики Магической Академии славного города Вивека.

После этих слов Дакрит поклонился мужикам поклоном, предназначенным для равных по титулу дворян. В поклоне было столько изящества и утонченности, что Дакрит мог и не представляться полным именем.

— Что привело вас к нам, ... ваше благородие..., — запинаясь, растерянно произнес староста.

— Знания, уважаемый староста. Меня привела сюда жажда знаний, — ответил Дакрит.

Пест же глядел на Дакрита немного расстроенным взглядом. Он не особо слушал, что говорит Дакрит и о чем спрашивают мужики. В голове вертелась всего одна мысль: "Опять один..."

— Прочь... — тихо произнес Пест, но его услышали и замолчали. Дакрит стоял к нему боком, но он тоже прекрасно его услышал. — Пойди прочь из рода, прочь из села нашего и земель. Нет тебе тут ни дела, ни памяти, ни места... Таково мое слово!

Пест сильно топнул ногой. Дакрит вздрогнул, затем поклонился и вышел из избы. Пест молча развернулся и сел в традиционный темный угол. В избе еще несколько минут царила тишина. Спустя несколько минут мужики молча начали расходиться. Никто не проронил ни слова.

* * *

Дакрит был не в духе. Движения были дерганые, а сам он хмурился. Он заскочил в землянку и наскоро закинул в заплечный мешок вещи. Пару рубах, что сам сшил, штаны, теплую жилетку, пару лаптей, кривоватую ложку, деревянную миску, малый куль крупы и краюху хлеба. Сложив нехитрый скарб, Дакрит затянул шнуровку на мешке и закинул на спину.

Дакрит не стал идти через село, и от землянки, в которой когда-то жила ведьма Аккилура, сразу направился за околицу в лес. Как только он дошел до леса, вопреки его ожиданиям его встретил не Хозяин леса, а Черт.

Он пялился на него тремя глазами, которые, казалось, жили каждый своей жизнью, и улыбался ртом, полным острейших зубов.

— Уговор помнишь, мастер Дакрит? — все так же улыбаясь, спросил Черт.

— Помню! — четко ответил Дакрит и решительно шагнул навстречу. — Что делать нужно?

* * *

На пригорке, который был щедро усыпан мелкой ягодой, сидели две фигуры. Небольшой паренек и огромный демон. Этот пригорок назывался Медвежьим горбом из-за своей странной формы, и частыми столкновениями тут с медведем. Лохматые тоже любили полакомиться ягодой.

В данный момент на пригорке сидел Пест, он жевал краюху хлеба и рассматривал горизонт одним глазом. Второй отсутствовал, и щека под ним была измазана кровью. Рядом сидел на задних лапах Черт. Тот вообще красовался одним глазом. Правда, глаз был человеческий. Без вертикального зрачка, без пентаграммы вместо радужки, обычный человеческий карий глаз.

— Холодно, Черт, — произнес Пест, глядя на занимающийся пожар зорьки на горизонте одним глазом. — Не телом холодно, а душою...

— От чего же так? — послышался голос Черта из-за левого плеча Песта. Сам Черт был занят тем, что рассматривал свои настоящие глаза, которые лежали около его ног.

— Не знаю... — выдохнул Пест. — Отца не уберег... теперь и Дакрит ушел, а что дальше? Я в родном селе, в землях родных, всех знаю, меня все знают... А всё одно, что один... Нет никого в роду моем "Среднем". Степнячка одна, да и та не говорит по-нашему...

— У тебя есть я! — послышался голос Черта.

Пест повернул голову и увидел лицо демона, которое не улыбалось. Пест нахмурился. Он первый раз обратил внимание на то, что Черт перестал улыбаться.

— Ты давно скалиться-то перестал? — начал допытываться он. — Вот теперь ты так глядишь, что в груди холодит...

— Страшный?

— Не, не страшный, — помотал головой Пест. — Ум из глаз твоих смотрит. А нечисть с умом всегда бедой была. Оттого и холодит в груди, и дума лютая в голову идет.

— Знаешь ведь, что зла от меня не будет...

— Знаю, а то прямо сейчас печатью "Светлого помысла" жал бы, пока сил не лишился, — Пест продолжал хмуриться и разглядывать Черта. Тот в ответ перевел взгляд на краешек солнца, показавшийся из-за горизонта. — С Дакритом что? Дошел он до города?

— Дошел, но сам тому не рад, — Черт повернул голову так, словно она провернулась вокруг своей оси.

— Опять твоих лап дело? — спросил Пест со вздохом.

— Моих, и в том наш договор. Это его плата, — Черт то ли хрюкнул, то ли чихнул и продолжил. — Он себе оба уха моих прирастил, и потому теперь каждую мысль будет слышать того, на кого смотрит, или того, кто о нем говорит.

Пест нахмурился и повернул голову к Черту.

— А не велика ли плата? Он же среди благородных в городе живет, — успел вставить Пест, но Черт даже и не заметил его слов, продолжив рассказывать судьбу его ученика.

— В городе его никто слушать не станет, на смех поднимут, в силу духов и ведунов не уверуют, — Черт начал говорить каким-то странным, утробным голосом. — Последний, кого другом считал — отвернется. Каждый, кто головой кивал — через уши мои правду ему скажет. Дакриту теперь не место в городище среди люда гнилого. Он до конца дней своих будет в пути жить, скитаться будет. Дорога домом его станет. По праву ведовское дело нести будет и брать за то только еду да слово доброе...

— Цена слишком велика, — напрягшись, произнес Пест.

— Не цена это, — лицо черта исказила странная гримаса. — Это рок его. Без друга в человеках, без семьи и наследников, без цветка в сердце, но с силою огромной. А цена...

Черт сделал пару глотательных движений, а затем срыгнул комок слизи. Облизнув его, он протянул Песту два человеческих уха.

— Ему ни к чему, он мои нынче носит. А я лес слушаю, — произнес Черт, чем вызвал сильное удивление у Песта.

— И все? Больше платы не было?

— Нет, но за рок его я предупредил. Выбор сделал он сам...

Черт облизнул уши и аккуратно прислонил к отверстиям на голове. Они закрепились, словно там всегда там и были. Он продолжил рассматривать рассвет и слушать шелест листьев. Край солнца постепенно увеличивался, а Черт, глядящий на это, стал странно себя вести. Хвост задрожал и начал метаться из стороны в сторону, а задние лапы подрагивали, словно хотели куда-то убежать без хозяина.

Спустя несколько минут молчания Черт начал рассказ.

— Среди отродья чертовского ходит сказ. Я тот сказ услыхал, когда только-только меня мать из серного варева достала. Тогда я еще род и племя имел, — Черт не моргал и продолжал пялиться на солнце, поднимающееся над лесом. Он слегка наклонил голову набок, словно разглядывал что-то интересное. — Суть того сказа была в том, что задолго до последней войны неба с преисподней жил в долинах серных старый как сам мир черт. Черт тот до того силен был, что ни один демон против него слова не сказал. Силы море у него было, а в демона он не обращался и от демонов частей не брал. Вот такой вот черт был. Имени его никто не знал, а звали его "Белый черт" оттого, что не такой как все был. Сказ гласит, что он иногда ходил в людской мир и менял свою силу и дело свое на человечий нос, ухо или глаз.

— А ты, как носом моим... — начал было Пест, но его оборвал Черт.

— А я, как носом твоим почуял, как твой дом пахнет, так и понял, откуда сила у него та была, — ответил Черт и пожал плечами. — А ведь не понимал я того старого черта, который мне попался с голодухи. Тот старик сказал однажды, что с тем "Белым чертом" случилось. Как помер он...

Воцарилась минута молчания. Пест ждал ответа, а Черт пытался подобрать слова, чтоб описать открытие, сделанное только что из того, что он всегда знал.

— Сказ говорит, что Князь наш темный сожрал "Белого черта" перед битвой. Силы с того черта он получил столько, что хватило отбить и удержать Сумеречный предел, — Черт наклонил голову в другую сторону и добавил. — А тот старый черт, который мне попался... слабый уже, кривой, битый... Он сказал мне, что Белый черт сам к князю в пасть попросился.

— А что со старым чертом? — задумчиво спросил Пест.

— Посмеялся я над ним и сожрал, — Черт перевел взгляд на Песта. — Я только сейчас понял, зачем Белый черт силу и дело менял на пару вдохов, чтобы ваш мир понюхать аль поглядеть вашими глазами...

— Что? Поди, любо тебе нашими глазами глядеть? — с усмешкой спросил Пест.

Черт не ответил. Он залез в свою глазницу лапой и достал оттуда человеческий глаз. Положив его перед собой, он сгреб три своих и закинул в рот. Он проглотил их, не жуя, и буквально через секунду они выскочили в глазницах, встав на свои привычные места. Так, словно их изнутри что-то выдавило на место.

— Как только ты увидишь, аль учуешь, то тут же и поймешь... — Черт сбился, словно не мог подобрать слова. — Ты прежним быть не сможешь. Все, что окружало тебя, все, что знал ты, все с ног на голову встанет, а ты останешься таким, как и был... И от того больше улыбаться не хочется... И похоть уже не манит, и гнева вкус уже не тот...

С этими словами Черт стал полупрозрачным, а затем и совсем растворился в воздухе, словно растаял в лучах восходящего солнца.

Пест задумчиво уставился на место, где только что был Черт. Ему почему-то тоже перехотелось улыбаться.

Дальнее поле села Ведичей

Поле было словно желтое море. Пшеница согнулась под тяжестью колосьев и неохотно покачивалась под порывами ветра. Такого урожая не было уже много лет, и сейчас, глядя на такое чудо, староста деревни Ведичей хмурился. Рядом с ним стояли Лык и Дым с Огнивом.

— Вот тебе и урожай с ворожбой, — заметил Лык, который стоял рядом. — Ты чего смурной, старшой?

— Урожай большой, — начал ответ за старосту Огниво.

— И это на дальнем поле! — продолжил Дым

— А что на ближних полях твориться, видел? — снова вступил в разговор Огниво.

— Там скоро колос в землю упрется...

— Урожай пропадет...

— Убирать надо...

— А куда его класть?

— Гнить начнет, до торжища бы додержать...

— А амбары не колочены, крыша через одну с весны течет...

— Да и не хватит их, хоть по самые лаги в них сыпь...

Диалог двух братьев умолк, а свое мнение высказал Лык.

— Это что ж выходит? Урожай, слава Единому, до того хорош, что гнить будет?

— Не дело это, чтобы урожай гнил, — хмуро буркнул Староста. На его плече сидел Лукаша. Поначалу он улыбался, глядя на поле, но когда возникла угроза потерять урожай, его лицо начало выражать обеспокоенность. Хозяин полей начал внимательно слушать разговор. — Грех на поле хлеб бросать, не по-людски это... Мы вот чего делать будем! По соседям клич кинем. Отроков спросим с инструментом своим в помощь на урожай. А платой за дело — урожая часть.

Каждый принялся переваривать такую идею.

— А что? Дело ведь! — начал Огниво.

— Нам нынче самим никак не управиться, а так и урожай не сгниет, и соседям хлеб, — продолжил уже Дым.

— Рыбаки с Воржа вона, вообще хлеб не сеют, — кивнул Лык. — Выкупают его с торжища рыбой, да с выдры шкурой.

— Дорожичи тоже только ближние поля сеют, все больше торгом живут с купцами, — напомнил Дым.

— Ты, старшой, еще бы к Куприянам за телеги и амбары на поклон сходил, — высказал свое слово Огниво. — Урожай хорошо, но ежели в следующем году так же будет, то любо было б на торжище свезти поболее. Тогда можно будет и мастеровых пригласить с Куприян, чтобы Среднему роду дом построить добрый. Из камня, аль из дерева, но большой. Чтоб ходоки к Песту по лавкам не мыкались. А то ж вона, с гор ходок с монетой пришел, а мы его на лавке у вдовы Анны держим. Негоже...

Староста стоял и задумчиво глядел на поле, кивая словам мужиков, стоящих рядом.

— Любо! — решил староста. — Голова Подова рода к Дорожичам пойдет.

Дым и Огниво синхронно кивнули.

— Ты, Лык, к рыбакам Воржским пойдешь, а я к Куприянам пойду за телеги и амбар говорить. Монета малая есть, авось возьмутся...

* * *

Пест сидел за столом и в четвертый раз перебирал один и тот же горшок крупы. Иногда он задумчиво останавливался, оглядывал комнату, вставал и пытался чем-то заняться. Он два раза подмел пол, раз пять вытер стол, взбил мешок с соломой, на котором спал, подшил край рубахи, но так и не успокоился.

Он ходил по маленькой землянке и, вконец вымотавшись, уселся за стол. На то место, где когда-то умерла его наставница Аккилура. Спиной к дверям. Юный ведун уперся взглядом в молодую ведьму. Пока он смотрел на ее лицо, он пытался понять, почему она кажется ему красивой. Эти изогнутые черные брови, черные прямые волосы, угловатые черты лица и узкие глаза.

"Вот у Евдокии с Куприянского села и волос вьется, и в нижнем хвате не в пример широка. Не то, что степнячка! Ни грудей, ни ухвата нижнего..."

В этот момент степнячка открыла глаза и чему-то улыбнулась.

— Ложись со мной рядом! — с загадочной улыбкой произнесла она на незнакомом языке и повернулась на другой бок.

Пест замер, глядя на угловатые плечи степнячки, тонкую шею и черные как копоть волосы.

— Как бы знать, что ты там лепечешь, да спать так же сладко и не заботиться ни о чем, — Пест говорил почти шепотом, словно боялся, что степнячка его услышит. — Знаю, не поймешь, но сегодня день поминания предков. Мы сегодня на могиле были у отца, прибирались. Я землю над могилой его руками гладил, и тепло учуял. Время подошло, и он...

Пест умолк и поднял кверху лицо, словно пытался что-то спрятать.

— Сорок дней сегодня, как он со света нашего ушел, а по укладу Единый на сороковой день его к себе прибирает, тут еще и предков поминовения день, — Пест глубоко вздохнул и уперся головою в стол. Он сложил руки на стол и положил на них голову, продолжая что-то бормотать. — А мы ему на могиле синий цвет с полей высадили, поливали вот. Славно будет к Урожаю, в синем цвету... Поминальный камень клали по канону, со звездой ровняясь...

Пест еще что-то неразборчиво бормотал, а светящийся шар начал потихоньку гаснуть. Молодой ведун засыпал, и вместе с его сознанием гас и свет.

Сон

Пест открыл глаза и увидел обычный деревянный потолок. Этот потолок из полубревен он знал до последней трещинки, царапинки и шероховатости.

Мысль о том, что уже светает, заставляет подскочить в постели и сорваться на улицу, шлепая босыми ногами. Взгляд цепляется за люльку, за голубые рюшки одеялка, за слишком большую скамью, слишком большой стол, за слишком большую дверь в дом. Чтобы дотянуться до ручки, надо встать на носочки, чтобы открыть дверь в сени, приходится навалиться всем плечом.

Вот он на улице, во дворе. Там мокрый по пояс отец надевает рубаху на парящее тело. На дворе зябко, но босые ноги отчего-то не чувствуют холода.

— Папко... а меня? Меня-то забыл! — говорит, словно не свой, писклявый голос.

— Нельзя тебе со мной! — резко отвечает отец и, подпоясавшись, разворачивается к подъехавшей телеге с мужиками. — Не твое это дело!

Пест поначалу бежит за отцом, который выглядит непривычно большим, продолжает просить:

— Папко, возьми, возьми с собой! Я не подведу! Вот увидишь!

— Тебе со мной дороги нет! — строго отрезал отец, подойдя к телеге. — Не твое это дело...

— А какое тогда мое?

Пест стоит и смотрит на отца, который сел на задний край телеги. Та дернулась и медленно поехала вперед.

— Воложба мое дело? — спросил Пест удаляющегося отца. Букву "р" он проглотил не специально, просто язык сам не хотел слушаться.

Тот в ответ только хмыкнул, но спустя несколько секунд вздохнул и ответил почти одними губами:

— То тебе виднее...

Телега продолжает ехать, а Пест так и остался стоять у дома, глядя, как уезжает отец. В груди почему-то начинает жать и из глаз льются слезы. Отчего-то наваливается такая детская обида, что становится невмоготу. Пест давно не чувствовал такой обиды. Чистой, без горького привкуса настоящего горя, по-детски наивной. Он продолжал стоять у колеи и вытирать кулаками слезы, которые лились ручьем, и не мог остановиться...

В ночной тьме землянки ведуна.

Пест открыл глаза и обнаружил себя лежащим в той же землянке на полу у того же стола. В нескольких шагах стояла та же печь, рядом та же лавка, та же занавеска на печи, тот же мешок с соломой под головой и...

И черные как тьма волосы под носом. Тепло человеческого тела рядом под одеялом и страстное желание обнять хоть что-нибудь живое.

Юный ведун шмыгнул носом, утер слезы и обхватил степнячку в районе плеч, сильно ее прижав к себе. Та лежала на боку, спиной к Песту, и лица ее видеть он не мог.

Неизвестно, сколько он так пролежал, уткнувшись в волосы Кара'кан, пахнущие лугом, но уснул он с безмятежным выражением лица. Сама же степнячка не спала. С того самого момента, когда Пест открыл глаза. До рассвета она лежала и загадочно улыбалась месяцу, который был виден из меленького окошка.

— У нас одно дело... — раздается шепот степнячки на неизвестном языке в темноте землянки.

Проклятье.

Кара'кан сидит на обструганной чурке посреди комнаты и с ехидной улыбкой наблюдает за юным ведуном. Несмотря на поздний час, Пест бегает вокруг нее как ошпаренный. Он уже нарисовал углем вокруг нее несколько кругов из витиеватых символов. Такие символы, соединенные в одну вязь, используются только ведунами.

Пест протягивает ведьме чашу с травяным отваром и та принимает, кивнув.

— Правильно делаешь... — с улыбкой произносит степнячка на своем языке.

— Пей, до конца пей! — Пест рукой показывает, что надо делать.

Степнячка припадает губами к отвару, а ведун рукой подпирает чашу, не давая ей остановиться. Когда отвар выпит, а юная ведьма начинает кашлять, Пест делает пару шагов назад и начинает ритуал.

Ведун закрывает левой рукой правый глаз и громким шепотом начинает шептать:

— Земле не содрогнуться, ветру не задуть, пламени не сжечь, а воде не утопить... — как только юноша зашептал, степнячка умолкает и выпрямляется. Белки глаз заволокло тьмой, длинные волосы зашевелились и встали дыбом. Со стороны могло показаться, что с пола в потолок, в аккурат из-под ведьмы, дует сильный ветер. — ...Как небо пред светила сном, как рассвет перед звезды дорогой...

Пест продолжает говорить традиционные слова, а левым глазом наблюдает, как над головой юной ведьмы проявляется корона проклятья. Она состоит из переплетения множества тонких ростков и настолько огромна, что верхние края скрываются в потолке.

От такого зрелища юный ведун запнулся на полуслове, и тут же все исчезает. Исчезает сотканная из множества темных нитей корона, исчезает поток воздуха, колыхавший волосы ведьмы, и исчезла тьма, застилавшая глаза.

— Вот тебе и проклятье... — произносит Пест, подхватывая Кара'кан на руки. Девушка начала заваливаться на спину и поначалу даже не дышала. Но спустя несколько секунд юноша слышит мирное сопение здорового сна.

Спустя пару часов, как только расступились облака в ночном небе, окрестности освещает полумесяц. Именно в этот момент глаза степнячки открываются. Она садится на лавке, куда ее положил Пест, и глаза сразу же находят маленькое окошко. В этом окошке она видит краешек светящегося полумесяца.

— Я рада, что могу тебя видеть, — шепчут губы степнячки незнакомые слова. Она начинает скользить взглядом по землянке, пока не находит Песта. Тот опять уснул, сидя за столом. Комнату уже давно не освещает магический огонек. Пест создавал его, как сгустились сумерки.

Ведьма с улыбкой хмыкает и направляется к Песту, ступая по грубым доскам пола босыми ногами. Она аккуратно укладывает его на пол. Дойдя до печи, она на ней роется, а спустя несколько минут руки нащупывают одеяло.

Молодая ведьма ложится рядом с Пестом, прижавшись к нему спиной. Почти до самого рассвета она разглядывает полумесяц в ночном небе и прижимается телом к ведуну.

Спустя месяц.

Небо озарялось светом, разгоняя ночные сумерки, и окружающий село Ведичей лес приветствовал его каждым листиком и иголкой. Каждый листок красовался, как мог: кто, как нарочно, сверкал россыпью блестящих бусинок росы, кто под дуновением ветра пускался в пляс, а кто надменно развернулся к восходящему светилу, словно солдат, приветствующий командира стойкой "смирно". Птицы же, словно трубачи на празднестве, подпевали, голося порой в надрыве, встречая главного гостя. Солнце.

В селе Ведичей рассвет тоже встречали. Встречали петухи, надрывая горло в крике, встречали псы, гавкая то ли под стать другим, то ли на неведомого "чужого", встречали обыватели, начавшие свои дела с уходом сумерек. Каждый прекрасно знал, что успеет ровно столько, сколько на небе будет находиться светило. Поэтому каждый старался успеть как можно больше.

В этой суете на лавке в тени от дома старосты сидят Пест в походной одежде и заплечным мешком, сам староста с узлом из пестрого платка и Дым, брат юного ведуна. На проводы Песта явился и Лукаша, но на лавку он не залез. Он взволнованно ходит вдоль лавки туда и обратно, сложив руки за спиной. Периодически останавливается и придумывает новый повод для Песта, чтобы тот хоть чуть-чуть задержался.

— А пригляд? Руки-то в дозор сделали? — снова выдал Лукаша, остановившись на полпути. — А ежели вражина вновь сунется?

— Навес птичий на жерди стоит в каждом селе. Под навесом тем колокол малый висит, Дорожичами отлитый. Ежели враг к селу пойдет, то птица из лесу прилетит и за веревку в колоколе дернет, — начал свое объяснение Дым. — А там уж знак, что люд со злым умыслом к селу идет. Тогда вои села встанут.

— Так будет, только ежели Хозяин лесной с мороком не справится и лихих к селу подпустит, — важно кивнул молодой ведун.

— А урожай? Урожай как убирать будем?

Дым начал размеренно пересказывать то, что и так знали все в селе.

— Десяток отроков и мастеровых трое с Куприян пришли. Уже новые амбары колотят и старые латают, — староста угрюмо смотрел куда-то вдаль и не обращал внимания на суету Хозяина полей. — Воржские рыбаки пяток мужиков прислали под урожай и отроков десяток. Дорожичи вот мужиков не дали, но прислали отроков полтора десятка. Прокорм наш, работа ихня. Доля с урожая всем будет.

Лукаша остановился, руки снимают шапку, а полные скорби глаза смотрят на Песта.

— Может, ну его, это мажье ученье? И так дел невпроворот, куда без тебя?

— Знаешь ведь, — хмыкает Пест. — Нельзя от учебы отказаться. Я и толики не знаю от того, что магу положено.

Пест глубоко вздыхает, собираясь с силами.

— Душа у меня не лежит в город возвращаться. Люд там гнилой, как собаки живут, для себя выгоду ищут. Кроме порта и не видел, чтобы с добрым словом за так подошел кто. Тошно в глаза смотреть таким, но знание лишним не будет, — Пест перебирает завязки заплечного мешка, склонив голову. — А я перетерплю, коли надо будет. Мы люд не гордый, а знания те в роду жить нашем будут.

— Род-то... — начал было староста, но его перебил Дым.

— А род, если Песта кровью не продолжится, то чужой, лишь бы дар был.

— Так оно, — Пест поднялся, расправил плечи и принял из рук старосты узелок. — Пойду я, в Вивеке уж ворота отворили...

— А ведьма? — вскинулся староста.

— Уходит она, как солнце всходит, а как садиться, так возвращается. И всегда со мной рядом является, как привязанная, — Пест рассказывает с какой-то странной ухмылкой.

— Люб ты ей... — еле слышно произносит староста.

— Чего? — не расслышал Пест.

— Ступай, говорю! — староста встает и хлопает по плечу ведуна.

Пест задумчиво переводит взгляд со старосты на Дыма. Староста одобрительно кивает, а Дым поднимается и с улыбкой обнимает брата. Пест с улыбкой подмигивает ему и подпрыгивает на месте. В момент, когда ноги должны были коснуться земли, Пест проваливается в собственную тень.

Когда он оказывается в полустихии Тени, его привычно встречают два огромных глаза с вертикальным зрачком. Голос грохочет:

— Давно тебя не было!

— Дела, Хозяин тени, дела, — Пест разворачивает пестрый сверток с медовым хлебом. — Я тут хлеба тебе напек медового.

Глаза Хозяина тени начинают щуриться, а под ними из мрака проявляется улыбка.

— Просто так тут не ходят...

— А я мимоходом, мне до Вивека надо. В Академию мажескую.

— В городе ворожбы много. За городом оставим. Там, где спал ты, под деревом.

Пест положил под ноги сверток и с ухмылкой хотел спросить, откуда Хозяин Тени знает, но...

* * *

Пест поднимает глаза, а перед ним вырастают стены и ворота города Вивека. Сейчас они кажутся все такими же огромными и нерушимыми, как в первый раз. Только теперь они не такие страшные, не пугают своим величием.

Ведун поднял голову и обнаружил, что стоит в тени того самого дерева, в корнях которого когда-то спал.

— Ишь ты! Откуда только прознали, — улыбка растягивает губы, а ноги сами ведут в сторону дороги.

Пест идет не торопясь. На спине висит раздувшийся мешок, в который каждый сельчанин старался что-то засунуть. Даже младшая сестра сунула пару мелких колобков с медом. На плече висели сапоги, перетянутые шнурком для удобства.

Одет юный ведун в обычную холщовую рубаху, такие же штаны и лыковые лапти. Сапоги старался беречь, с точки зрения Песта — вещь очень дорогая и статусная. В деревне были в единственном экземпляре.

Парень вышел на дорогу и пошел неспешно к городу. С полчаса ему никто не попадался по пути, а потом показались одинокие кривые телеги сельчан, что-то везущих в город. Хоть небо и было ясным, без единого облачка, настроение Песта оставляло желать лучшего. Возвращаться в Академию магии очень не хотелось. Успокаивал себя мыслью о том, что первую неделю ему будет некогда думать об этом из-за работы у портовых. Первую неделю решил посвятить делам портового люда и твердо вознамерился перед Ратмиром не появляться.

Монета, чтобы заплатить за постой, еще осталась, старик-хозяин не обещал придержать каморку, и Пест решил перебиться портовой комнатой.

Ноги мерно перебирали дорогу, голова кивала в знак приветствия проезжим сельчанам, губы шевелились, произнося приветствия, а глаз цеплялся за то, чего раньше не замечал. "Поле у стен огромное, такое не засеешь, ветром выдует. А трава везде ровная, в полколена. Значит, косили? А почему здесь? Скота в городе, окромя лошадей, нет. Куда столько?"

За этими странными мыслями юноша не замечает, как доходит до ворот. Те же самые ворота "в аккурат под две телеги", и с виду те же охранники, что его встречали в прошлом году. Пест встал у ворот и хотел уже обратиться к стражнику, но тот сам крикнул ему:

— Нищебродов не пускаем!

— Дня доброго вам, вои, — не смутился Пест.

Юноша присаживается на одно колено и принимается копаться в мешке. Из него он достает мантию магической академии города Вивека. С эмблемами и в полагающейся расцветке. На мантии красуется точный повтор татуировок на груди Песта. Они свидетельствуют о полученном праве называться боевым магом 3-его ранга и артефактором первого.

Пест надевает мантию и спокойно шагает внутрь ворот. Его останавливает один из охранников:

— Это не прихоть. Порядок таков! — с этими словами он водит над Пестом какой-то палкой. Поисковый артефакт никак не сработал и не подал признаков жизни. Стражник подозрительно смотрит на юношу и произносит: — Ты грудь-то покажи...

Пест расстегивает мантию и оголяет грудь с татуировками. Тут же стражник тыкает в татуировку артефактом. Татуировка начинает светиться. Знаки, подтверждающие ранг боевой магии, наливаются ярким красным цветом, а знаки артефакторики пурпурным. Стражник кивает и выдает скупую фразу: "Простите, порядки такие".

Пест проходит ворота и сразу же направляется в портовый район. Его провожают три пары глаз. Таких молодых магов, да еще в лаптях и с сапогами на плече, они не видели.

* * *

Пест шел по грязной портовой улице. Люди его встречали по-разному. Некоторые провожали подозрительным взглядом, некоторые кивали, а те, кого он когда-то лечил, подходили говоря: "Доброго дня, Серебрушка". От такого внимания юноша постоянно ежится, взгляд держит у земли, словно виноват в чем-то.

— Зря грустите, юноша! — слышит он справа вместо "Доброго дня, Серебрушка ".

Взгляд поднимается, и он видит именно того человека, который когда-то попросил о помощи, выйдя из ночной тьмы у единственного фонаря в портовом районе. Лицо без особых примет, такого увидишь на улице и не вспомнишь. Кисти рук черные, словно перчатки из кожи, но при пристальном рассмотрении можно понять, что это сплошная татуировка. Одежда невзрачная: серая свободная рубаха, темные штаны и обычные сандалии из кожаных полосок на деревянной подошве.

— Доброго дня, — отвечает Пест, разглядев собеседника. — На меня так никогда не смотрели, и это...

— Пугающе? Да, я бы тоже глубоко задумался, если бы меня ждали столько людей, — мужчина делает широкий жест к ближайшему дому. — Мы приглашаем вас передохнуть с дороги...

— Спасибо, мне бы... — попытался вставить Пест, но мужчина уже подхватил его под руку и повел в сторону.

— Мы настаиваем! Благодаря вам многие пережили ваше отсутствие! Каламбур, зато правда!

— Коло...? — нахмурился Пест, уже особо и не сопротивляясь.

— Каламбур, шутка, игра слов! — принимается пояснять мужчина.

— Вы не из благородных случаем? — прерывает его юноша, поглядывая с опаской.

— Нет, я всего лишь умею читать, — шепчет мужчина и раскрывает рукой дверь в двухэтажный дом.

В большой комнате стоит пара огромных кресел. Посередине стол, на котором разместились несколько чайников вычурной формы. По соседству стоят тарелочки с обычными для сведущего в южной кухне блюдами. В них можно было отыскать и рахат-лукум, и голубую пастилу, от которой пахло морем, и розовый южный зефир, испускающий дурман аромата вишни, и самую дорогую халву, которую считали в золоте. Расчет был безумным! 2 части золота против одной части халвы! На блюдце же лежал кусочек халвы размером с детскую ладошку.

— Присаживайтесь и угощайтесь! — пригласил мужчина, и как только Пест присел, принялся разливать по белоснежным чашкам черный густой напиток.

Пест на все поглядывал с нескрываемой опаской. Особенно на черный, как ночь, напиток. Пах тот необычно, но не более того. Охранник, что стоял у дверей, посматривал на Песта с завистью. Казалось, что он водит носом, ловя запахи.

— А воды нет? — спросил Пест, опасливо заглядывая в чашку. Нос щекотали непривычные запахи блюд на столе. С одной стороны манящие, но с другой отпугивающие своей новизной, непривычностью.

— Вы думаете, я решил вас отравить? — смеется мужчина.

— Не, я не использую незнакомых зелий.

— Тогда, может, чай?

— Спасибо, у меня свой, — Пест начал рыться в заплечном мешке.

— Может, вы хотя бы попробуете? — растерянно спросил мужчина — Мы достали эти угощения с далекого юга...

— У огнепоклонников? — спросил юноша, достав холщовый сверток.

— Их принято называть "люди песка" или Табаи, но среди них действительно много магов огня, — кивнул мужчина.

Пест недоверчиво взглянул на блюда, чайники и снова на собеседника.

— С самого юга? Где люд в песках живет, и дома из камня городит? — мужчина снова кивнул.

Пест недоверчиво оглядывает блюда и протягивает руку к рахат-лукуму. Вертит в руке кубик и откусывает. Внутри оказался орех. Он прожевывает его и берется за зефир, потом за пастилу, потом пробует черный напиток, морщится, пробует чай и снова морщится. В итоге, перепробовав все, что было на столе, он выдает вердикт:

— Зело сладко огнепоклонники кушают, — хмыкает ведун и добавляет. — Потому у них питье горькое.

Губы мужчины растягиваются в улыбке, но затем смысл слов Песта доходит до него и улыбка сползает, а взгляд обретает некую задумчивость.

— Интересно было попробовать и за угощение спасибо, но не пировать пожаловал, — юноша смотрит в глаза собеседнику. Тот выжидательно молчит, но со вздохом все же произносит:

— Двое наверху, тяжелые. Один дома, на Рыбной улице, с ногами поломанными. С остальным справились сами.

Пест кивает и поднимается. Прежде чем уйти, юный маг достает из свертка медовые колобки, которые приготовила Лита, его сестра. Он протягивает один колобок мужчине с татуированными руками, а второй отдает охраннику на входе. Третий он убирает обратно в свой мешок. Затем молча уходит наверх.

— Вот так Сивый! Мы показали и дали попробовать ему то, о чем мечтает большинство наших мальчишек! А ему слишком сладко! — мужчина вертит в руках колобок из теста. Он подходит к лестнице, грудь поднимается во вздохе, а зубы впиваются в уже не горячий, но еще мягкий и свежий медовый колобок. Челюсти делают одно движение, второе и замирают. Взгляд фокусируется на колобке. — Откуда у него это... это... Что это такое?

* * *

— Спасибо, дядя Серебрушка! — девчонка лет шести на вид встала на носочки и поцеловала Песта в щеку. Тут же развернулась и умчалась в приоткрытую дверь. Спустя несколько секунд слышится облегченный вздох за дверью и голосок той же девочки, который что-то тараторит. Еще минуту спустя в дверь входит женщина. По цвету глаз сразу становится понятно, в кого пошла девочка.

— Спасибо вам! — женщина кланяется и протягивает серебряную монету.

— Солнце село, не буди деньги, — Пест кивает на небольшую тумбу, на которой уже лежат четыре серебряные монеты.

Женщина учтиво кивает и аккуратно кладет на тумбу монету. Еще раз кланяется и выходит.

Пест поднимается со вздохом и, едва шевеля ногами, доходит до стола. На нем уже обветренный отварной картофель и соленая рыба, ржаной хлеб и кувшин с квасом. Пест жадно закидывает в рот несколько кусков картофеля и начинает жевать, но замирает от громкого детского крика, по звукам с первого этажа:

— Спасибо, дядя Серебрушка! Когда я вырасту, ты на мне женишься!

Щеки распирает набитый в рот картофель, несмотря на это улыбка так и тянется по уставшему лицу. Изо рта начинает валиться картофель, Пест начинает говорить что-то гневным голосом, от этого картофель из набитого рта валится еще сильнее. В конце концов юный целитель прикрывает рот рукой, но улыбка так и не уходит.

В комнату без стука кто-то входит. Юный целитель поднимает взгляд и встречается с Ратмиром. Учитель смотрит на него исподлобья одним глазом.

— Я... — пытается открыть рот Пест.

— Завтра утром ты являешься ко мне, — безапелляционно заявляет учитель и выходит.

— Вот тебе и приработок, — со вздохом буркнул Пест.

* * *

Следующим утром.

Пест стоит перед Ратмиром, опустив взгляд в пол и вжав голову в плечи. Ратмир выговаривается уже минут десять и вновь и вновь возвращается к одному и тому же.

— Надо же до такого додуматься. Вместо того, чтобы отчитаться о прибытии и получить задание, мой ученик в порту изображает блаженного посланника Единого.

Ратмир не кричит, он ходит из стороны в сторону и спокойным голосом выражает свое недовольство. Крайнюю степень выражают только сжатые в кулак руки.

— Я плату брал, — попытался вставить свое слово Пест.

— Серебрушку? Это, по-твоему, достойная плата? — Ратмир глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

— Это законная плата за заработок целительством для ведуна. Права лечить по мажьим законам я не имею, — постарался оправдаться юноша.

— Завтра же ты пойдешь к профессору Цильсу. Пусть он аттестует тебя по максимально возможному рангу.

Вдруг Ратмир резко меняет тему.

— У меня появился новый ученик, а у тебя новый подопечный.

Пест поднял полный удивления взгляд на учителя.

— Подопечный не простой. Маг огромной силы с неконтролируемыми выбросами от ночных кошмаров, — учитель сморщился как от зубной боли. — Рядом с таким находиться опасно... Для обычного мага.

Ратмир смерил взглядом Песта и добавил:

— Но тебе это не повредит.

Пока юный универсал задумчиво прокручивал в голове, чем ему это грозит, учитель продолжал рассказ.

— Как бы нам не хотелось порядка и четкости, но периодически появляются люди с такой силой и такими особенностями, что мы и не знаем, что с ними делать. Иногда они опасны, иногда нет, а иногда мы просто не знаем, чего от них ожидать.

Ратмир подошел к юноше и взял его за плечо.

— Следуй за мной, — коротко приказал учитель и сделал шаг в стену. Второй шаг они сделали по обзорной площадке большого тренировочного зала.

В центре зала был начерчен чем-то белым огромный знак из школы света. Форма больше напоминала треугольник с кругами по углам. В центре рисунка стоял раздетый по пояс юноша.

— Это один из таких, — Ратмир принялся объяснять назначение и историю молодого парня. — У нас он уже 5 лет. Когда мы его обнаружили, то решили, что юноша имеет темный дар, но когда более тщательно начали выяснять — оказалось, что сила не его. Она заемная. Мы исследовали его около года, пока не случился первый прорыв.

Несколько человек в мантиях кафедры демонологии суетились вокруг юноши, расставляя специальные свечи по ключевым точкам.

— Внутри мальчика заключен демон. Весьма и весьма неслабый. Он рвется наружу, но, слава Единому, ему не хватает сил, чтобы вырваться. Поэтому он копит силу до определенного момента и совершает прорыв. После каждого прорыва нам приходится накладывать очередную печать, чтобы удержать демона, — Ратмир бесстрастно наблюдал за тем, как демонологи подожгли свечи, встали по местам и принялись что-то ворожить.

Юноша тем временем зажал мелкую палочку зубами и развел руки в разные стороны. Стали видны две белоснежные татуировки на ладонях. Чем больше наливался силой знак, тем сильнее светились татуировки на ладонях. Кожа на теле начала покрываться ярко-красной чешуей, лицо исказила гримаса боли.

— Казалось бы, зачем сложности? Не проще ли было б убить мальца — и дело с концом, но... — Ратмир вздохнул. — У Дерамонда потрясающий контроль демонической силы, виртуозные плетения и неистовство Преисподней при прорыве...

Учитель ненадолго задумался, словно вспомнил что-то.

— Да, неистовство... Пару дет назад у нас случился пограничный конфликт со свободным графством Лартак. Рыцари графа устроили славную резню в приграничной территории Гвинеи. Тогда мы отправили этого юношу с двумя наблюдателями. Как только они подъехали к землям Лартака — сопровождающие сняли печать с Дерамонда и выпустили демона.

— Не по-людски...

— Графства Лартак больше нет, — оборвал учитель готового возмутиться ученика. Из центра комнаты в это время послышался то ли вой, то ли стон молодого человека. — Мы научились контролировать его силу и превратили его в оружие, но не многие знают, чего нам это стоило. Это наш козырь в военной игре, которая нет-нет, да где-нибудь начинается. Это политика, Пест. Игра, от которой зависят целые государства, миллионы жизней.

— Тот, кто в опеку мне назначен, тоже оружие? — Пест внимательно смотрит на Ратмира, тот в ответ кивает. — А я?

— А ты не запланированное, нестандартное явление, которое не укладывается ни в одну программу обучения, — Ратмир вздыхает и теребит по голове Песта, словно своего собственного сына. — Не волнуйся, я тоже не похож ни на что. Это сложно, но потом и тебе находится дело.

— У меня есть дело, и место у меня есть! — возражает юноша.

— Одно другому не мешает, — хмыкает учитель и добавляет. — Вы будете жить вместе, вместе учиться. Я подобрал дом для вас на Кривой улице. Это не обсуждается!

— Звать-то как подопечного? — неохотно спрашивает Пест.

— Людвиг.

* * *

Следующим утром у огромного свитка с записями факультетов и именами стоял, словно нерушимая скала в пучине потока людей, Людвиг. Его глаза пробежались по списку воздушного факультета и, не найдя себя, тут же спустились к списку специализированных курсов. Такой курс был только один. Курс универсальной магии. Слушателей было всего два. Пест Средний и Людвиг Сылестский.

— Здрав будь! — послышалось за спиной, и юноша повернулся. Перед ним стоял Пест. Тот самый мальчишка, что спонсировал почти все его пьянки в прошлом году. Только сейчас он выглядел по-другому. Вроде та же одежда, те же сапоги, тот же потертый старый плащ. Даже штаны те же — знакомая заплатка режет взор. Изменилось лицо, но так, словно Пест постарел. Именно постарел, не возмужал, не стал выглядеть более взрослым, а просто постарел. Седина в волосах — словно глубже, скулы и подбородок острее, и глаза. Совершенно другие глаза. Нет, цвет тот же, но взгляд — как у отца Людвига. Рассудительный, дальновидный, оценивающий...

— Здравствуй. Я тебе денег должен был, — Людвиг опустил взгляд и хмуро произнес. — Я отдам, чуть позже...

Пест молча оглядел старого знакомого и хмыкнул.

— Учитель сказал — у тебя проблемы, а я теперь твой наставник.

— У меня нет проблем, и наставник мне не нужен, — довольно грубо ответил юный маг воздуха.

— И давно у нас маги без проблем в ошейниках Ордена Искупления спят? — Людвиг не ответил и поджал губы. — Пойдем, учитель снял жилье на Кривой улице. Он решил, что мы там будем жить.

Пест не стал дожидаться ответа или реакции, развернулся и направился прочь из Академии. Людвиг лишь раздраженно дернул щекой, но все же направился вслед за юным ведуном.

* * *

В ночном городе на улице Кривой, в самом высоком, трехэтажном, доме велся тихий разговор двух магов-студентов.

— Нет, постель достойная, улица тоже не из самых дешевых, но золотой! — пробормотал Людвиг. — Думаешь, потянем?

— А ты не думай, — хмыкнул в ответ Пест. — Потянем, даже если грузчиками в порту ишачить будем или улицы мыть каждую ночь...

— Нет, насчет улиц ты точно перегнул, но работать — согласен, придется, — слышится растянутый и сонный зевок. — Э-э-у-ух-х-х, придется работать по ночам.

— А как твой отец? Он же у тебя...

— Отказался.

Воцарилась заминка. Пест все пытался сообразить, от чего и кто отказался. Спустя минуту, когда юный ведун решил, что Людвиг уснул, он услышал его голос.

— Я от него отказался. Я с факультетом определился, если... если получится все, то я в боевые маги податься хочу, на службу в армию.

Пест сел в кровати, грудь взметнулась во вздохе, а с губ чуть не сорвалась обвинительная тирада. Мальчишка не стал бы ведуном, если бы не чувство слова. Именно того слова, которое следует сказать именно сейчас, или именно сейчас говорить не стоит. Ощущение, что обвинять или поддерживать "подопечного" не стоит, было очень точным. Вместо обвинительных тирад юный ведун произнес:

— В береговой патруль, на северное побережье?

— Да.

Пест умолк и плюхнулся на кровать. Сложив руки за головой, он принялся размышлять вслух.

— Если ты решил в боевые маги податься, то тебе надо контролю учиться. Ты малой силой обходиться не умеешь. Жди первое задание от Ратмира — контроль. Причем малый. Чем меньше контроль, тем сильнее будешь. Я видал, как маг огня на арене защиту "каменный панцирь" вскрыл одним огненным копьем. Там такой контроль был, что копье это светилось как солнце, глаза резало, и лицу жарко было. Мне Ратмир рассказал, что в копье том силы было самую малость. Только чтобы вязь "копья" сформировать. А вот контроля в том копье было столько, что сжал ее маг огненный до толщины волоса. Вот в этом сила, в контроле заклинаний первого круга! А ты? У тебя воздушный кулак не окно в доме выбивает, а все окна вместе с крышею. Вот если бы ты шторм ворожил, на который силы в нашей Академии не хватит ни у кого, да еще и чтобы ты контролировал его, как тот маг — копье...

Тут Пест молчит пару секунд, представляя картину с таким страшным заклинанием.

— Тогда может и так случится, что не станет островов Северных...

В комнате воцарилась тишина.

— Ты чего умолк? Спишь? — спрашивает Пест, рассматривая потолок в наступившей тьме.

В ответ — тишина. Молодой маг-универсал начинает крутиться в постели, и не может уснуть. Чего-то не хватает. Снова поворот на другой бок в обнимку с подушкой.

Вконец переворошив постель, Пест встает и шлепает босыми ногами к окну. Там его встречает полная луна и редкие полоски облаков. Их контуры словно подсвечены ночным светилом. Крыши соседних домов освещает ровно настолько, что видны контуры. Он так стоит несколько минут. Слишком уж завораживающий пейзаж открывается перед ним.

Кара'кан наблюдет за этим молча, провожая Песта одними глазами. Она начинает медленно к нему идти. Сил, чтобы находиться далеко, не осталось, но страх сковывает душу. Наступает аккуратно, чтобы, не дай Тьма, не выдать истинный облик.

— Прости, я украла твой сон, — произносит дрожащими губами ведьма на неизвестном языке. — Я хотела тебе показать эту красоту.

— Явилась, — сухо отвечает Пест. — Уж начал думать, может, случилось чего?

— Я тоже счастлива тебя увидеть, — с улыбкой произносит ведьма на своем языке.

— Вот бы знать, что ты там бормочешь, — произносит со вздохом юноша. Его взор не отпускает полную луну.

Кара'кан подходит вплотную к ведуну, и лоб утыкается в голую спину между лопаток. Ее ладони нежно скользят по спине, бокам и животу, смыкаясь в захват на груди. Она прижимается всем телом к Песту.

— Ты чего? — лицо изображает удивление. — Голой по Тьме шастаешь?

Пест пытается повернуться, но Кара'кан прижимается еще сильнее.

— Нет, не надо! — слышится ее шипящий голос.

Пест резко останавливается и смотрит на руки, которые его обнимают. Руки Кара'кан покрыты мелкой чешуей, на пальцах огромные когти. Гладила она его ладонью, чтобы не оцарапать когтем.

— Так ты еще и оборотень, — задумчиво констатирует Пест. — А с чешуей да когтями в оборотнях только змеи.

Кара'кан молча кивает. С минуту Пест молчит и пытается вспомнить все, что ему рассказывали про оборотней-змей.

— И так каждый раз, когда луна полная на небосводе?

В ответ степнячка кивает. По спине скользит холодная капля, за ней еще одна.

— И приходишь ты каждую ночь, чтобы погреться? Так? — в этот раз ведьма кивает и тут же мотает головой. Пест с огорчением вздыхает. — Чего же ты ко мне привязалась?

— Ты моя судьба, — со всхлипами отвечает.

— Хорошо, хоть ты меня понимаешь. Значит, это проклятье на тебе такое. Ты меня понимаешь, а я тебя нет, — совсем еще юная ведьма снова кивает и всхлипывает. — Не реви! Пойдем, согреешься, у меня перина вместо одеяла. Страсть какая теплая!

Пест, не оборачиваясь и не глядя на ведьму, расцепляет ее захват. Он тянет ее к своей кровати, а свободная рука приоткрывает одеяло.

— Видишь, какое толстое? Там тепло! — Пест оборачивается к ведьме, но той уже нет на том месте. Рука держит воздух. За другую руку его что-то хватает и тянет к кровати. Это Кара'кан мгновенно проскользнула в кровать так, что Пест даже ее не заметил. И это именно она тянула его к себе.

Пест не сопротивляется и ныряет под перину.

Спустя несколько секунд из-под перины показывается лицо Песта. Дышать под периной оказалось нечем. Он ложится спиной к Кара'кан, и та просто прижимается к нему всем телом.

Тем же утром подъем в комнате устраивает Людвиг. В полнейшей тишине сначала слышится шумное дыхание, затем взлетает одеяло, а уже потом юный маг вскакивает с кровати. Он мгновенно прижимается спиной к стене и огромными перепуганными глазами шарит по сторонам.

Проходит несколько секунд, и молодой парень начинает успокаиваться. Он шепчет себе под нос: "Сон, просто сон", и дыхание постепенно выравнивается. Он вытирает лицо рубахой, хотя она и так мокрая от пота и слез.

В этот момент из-под перины на кровати Песта показывается лицо степнячки. Она разглядывает Людвига.

— Ты кто? — Людвиг озабоченно начинает оглядываться по комнате в поисках своей шпаги.

* * *

Кафедра магии жизни и целительства

— Ну, молодой человек, что же вас привело ко мне? — профессор Цильс был обычным старичком ростом по плечо Песту. Белоснежная мантия целителя была под стать белоснежной бороде. Испещренное морщинами лицо было довольно приятным, а огромная лысина на голове скорее дополняла образ "доброго старикашки", чем его портила.

— Люд в портовом районе лечил, а учитель мой, Ратмир, за тем делом меня застал.

— Что же в этом такого?

— Я за лечение-то брал серебрушку.

— А, вот в чем дело! — улыбнулся старичок. — Вам, юноша, надо запомнить одну вещь. Если вы будете брать за лечение мало, то ваши пациенты перестанут беспокоиться о своем здоровье. Ты им говоришь, что соленого и копченого есть нельзя, они кивают, соглашаются, а через неделю они снова у тебя. Это ведь не дорого! А потом они запускают себя так, что никаких денег не хватит, да и магия бессильна. Своей ценой за услуги вы провоцируете безответственное отношение к здоровью!

— А я ранга по целительству не имею, и лечил как ведун, — прервал отповедь Пест.

— А... Вот как... — задумчиво протянул профессор. — Опять не вижу проблемы.

— Мой учитель отправил меня к вам, чтобы я получил у вас максимальный ранг целительства и лечил как квалифицированный маг, а не как деревенский ведун.

— Ах, вот оно что! Логичное решение, но есть пара нюансов.

Первый — после того, как вы получите ранг по целительству, вас могут призвать на время эпидемии в любой уголок страны. Явление у нас не частое, но тем не менее. Надо иметь это в виду. Отказ от призыва может повлечь самые серьезные проблемы.

Второй — чтобы получить ранг в магии исцеления, надо уметь лечить с помощью магии. Ведовские притирки и заговоры не пройдут. Ранг в магии исцеления дается за сноровку, знания и умение манипулировать магией в пределах чужого тела. По результату я не оцениваю.

Ну, и третий нюанс. Никаких поблажек, юноша. Ни на возраст, ни на основную направленность!

— Я готов! — твердо заявил Пест.

— Тогда давайте мы с вами поговорим о том, как вы лечили в портовом районе, чтобы нам не терять зря времени и не проводить ненужных экзаменов.

Пест немного замялся и начал рассказывать с того момента, как он познакомился с Мастером. Как лечил гнойные раны и собирал кости, как не хватало силы для полного исцеления, и приходилось есть прямо во время лечения. Про камни-накопители Пест тогда еще не задумывался. Потом рассказывал о переломах, открытых и закрытых, о лишних пальцах, новых хрусталиках, и привел еще кучу примеров, как ему приходилось лечить самые разнообразные болезни. Пришлось рассказать даже о парочке проклятий, которые удалось снять.

И дело не в том, что Пест был особенным или старался найти разнообразную работу. Все было гораздо проще. Пест был единственный целитель в порту.

— По вашим рассказам я могу судить, что вы довольно полно ознакомились с трудами "Фауста Равновесного", — задумчиво пробормотал старичок. — По правде, его техникой на должном уровне владеет едва пара человек в нашей Академии, но, выслушав вас, я запишу в этот список и ваше имя, по крайней мере, как теоретика. Чтобы полноценно использовать эту технику, необходимо свободно владеть, по крайней мере, пятью стихиями.

— Я обучаюсь по программе "Универсал".

— Вот как? Тогда это многое объясняет, — старичок пожевал губами и добавил. — Но, несмотря на это, за красивые глаза я вам ранг не поставлю. Я вас приглашаю в студенческий госпиталь, где мы и выясним ваш уровень владения данной техникой.

Спустя несколько часов профессор Цильс наблюдал за Пестом, который на его глазах зарастил гнойную рану с минимальным расходом сил и участием 3 стихий, срастил перелом, используя для снятия боли какую-то настойку, и восстановил зрение дряхлому старику. С камнями-накопителями и дармовой силой Пест не церемонился и справлялся очень быстро.

— Вы меня удивили, молодой человек! — пожевывая губами, обратился Цильс к юноше. — Я не ожидал от вас таких результатов!

Пест слабо соображал после стольких переливаний сил из накопителей. Он слегка покачивался от головокружения, хотя былой слабости и не ощущал.

— На какой ранг вы собирались претендовать? — спрашивает старичок. — Я бы вам предложил седьмой, но это будет... неэтично. Люди зарабатывают этот ранг годами, и к вашему статусу возникнет много вопросов. Без ущерба для вас и без дальнейших наших встреч я готов предложить вам пятый ранг. Для статуса мага-универсала этого более чем достаточно, для целителя-самоучки тоже.

Пест слабо кивнул, даже не понимая, о чем его спрашивают. Начала подкатывать тошнота.

— Хорошо, я отдам распоряжение в Уставной отдел. Если же у вас возникнет желание повысить ранг, я, в составе коллегии магов жизни нашего университета, готов вас проэкзаменовать еще раз. Без коллегии повысить вам ранг я, увы, не смогу.

Профессор еще что-то бормотал, но юноша его уже не слушал. Он изо всех сил боролся с позывами рвоты и, не спросив разрешения, начал движение в сторону уборной, держась за стену.

Вокруг тут же кто-то засуетился, начали бегать студенты в белых мантиях, подхватили чьи-то руки и в голове отчетливо прозвучал голос профессора Цельса:

— Старый дурак, забыл, какой у мальчика запас сил...

Как бы дождик нам позвать.

В личной комнате Ратмира царит тишина. Хозяин сидит в мягком кресле, руки держат горячую чашу темного напитка, а нога покачивается, будучи закинутой на другую ногу. Взгляд уперся в двух юных магов, что стоят перед ним.

— Так, пока я буду занят, вам двоим задание, — Ратмир перевел взгляд с Песта на Людвига. — Меня не будет около двух недель. За это время вы поступаете в распоряжение профессора Имангуса.

Ни Пест, ни Людвиг никак не прореагировали.

— Профессор Имангус является единственным специалистом по погодной магии в нашей Академии, — сразу после этих слов брови Песта поползли вверх, а лицо Людвига изобразило печальную мину. — До того, как я вернусь, вы занимаетесь с ним.

— Может... — хотел что-то сказать Людвиг, но его оборвал Ратмир.

— Не может. С тебя, Людвиг, еще и задания по контролю. К моему возвращению ты должен уметь держать в воздухе пудовый камень, — Людвиг предусмотрительно закрыл рот, не желая нарваться на еще одно задание. Ратмир перевел взгляд на Песта. — И потише в комнате. Мне начинает надоедать слушать о разрушениях на Кривой улице.

Оба юноши начинают прятать взгляд.

— Профессора Имангуса сможете найти на воздушном факультете. Больше не задерживаю, — юноши уже развернулись к выходу, но перед дверью Песта остановил вопрос. — Черт еще с тобой?

Пест кивнул и вышел вслед за Людвигом, а Ратмир довольно громко произнес:

— Ну, Черт. Выходи, поговорим, — ухмылка растянула губы на его лице, а в комнате начали проступать очертания Черта.

Чем сильнее проступали черты, тем быстрее спадала ухмылка с лица наставника. Сначала проявились три глаза, затем очертания крупного тела с мощными лапами и когтями, а потом и сама морда. Улыбки на лице Черта не было. В него уставился осмысленный взгляд трех глаз.

— Боишься? — спросил Черт, придвинув морду к Ратмиру.

— Высший демон, разгуливающий в нашем мире, — задумчиво произнес и начал барабанить пальцами по подлокотникам Ратмир. — Рассказывать, я так понимаю, ты мне ничего не собираешься?

— Отчего же, собираюсь! — Черт начал проворачивать голову против часовой стрелки. Пока он рассказывал, она умудрилась сделать два оборота. — Пест узнал свой рок, свое проклятье силы. Он никогда никого не убьет. Отец умер у него на руках, его убили воины из соседнего города Ультака. Состоялось сражение, в котором Пест привлек умерших предков. Без некромантии.

Ратмир начал хмуриться и недоверчиво поглядывать на демона.

— Он разработал систему оповещения на случай, если к его селам будут приближаться враги. С домовым Лукашей они научились так насыщать поля, что урожай девать некуда.

— Настолько большой?

— Настолько, что его негде хранить. А еще с ним ведьма.

— Какая ведьма?

— Я не знаю, — пожал плечами Черт. — Я с ней не разговариваю и стараюсь при ней не появляться. Мне тяжело с ней рядом находиться.

— А...

— Нет. Про Дакрита я рассказывать не буду.

— Может...

— Я большего тебе не скажу, — отрезал в итоге Черт.

— Я могу тебя заставить...

— Не можешь, — Черт оголяет зубы улыбкой. — Меня уже никто не сможет заставить...

От этой фразы Ратмир напрягается, руки впиваются в подлокотники, а взгляд еще пристальнее смотрит в третий глаз Черта. Тот, что возвышается над остальными, на лбу. Рука тянется к сросшемуся веку, которое скрывает глаз высшего демона. Как только он прикасается к веку, кожа, испустив капельку крови, расходится, и вместо глаза Черту предстает черный шар с яркой пентаграммой.

— Даже сам Князь, — спокойно выдержав взгляд, произносит Черт и начинает растворяться в воздухе.

* * *

Вопреки ожиданиям многих, комната, отведенная такой неоднозначной специализации, как "Погодная магия", больше похожа на маленькую библиотеку. Стол у стены, буквально на три персоны, огромный металлический прямоугольник на стене покрытый краской, да несколько стульев. Вот почти все убранство комнаты. Все остальное пространство довольно большой комнаты занимают стеллажи с книгами, свертками, отдельными листами, свитками и т.п.

У стены на парочке стульев сидят оба наших мага. Перед ними, у прямоугольного листа металла на стене, стоит довольно высокий мужчина.

— Вы понимаете? Вся суть магии погоды сводится к тому, что вы ставите определенное количество маяков, направленных в определенную сторону. Естественно, что все эти маяки должны учитывать и природную особенность. Притащить ливень в пустыню будет очень затруднительно, но и это возможно. Необходимо просто пригнать несколько тысяч специалистов по погодной магии в пустыню и заставить их несколько лет работать не покладая рук, — мужчина был выбрит начисто, имел уложенную прическу и чистую наглаженную мантию.

— Выходит, чем сильней маяк, тем лучше он меняет погоду? — спрашивает Людвиг.

— А вот и нет! — грозит пальцем мужчина, поглядывая с прищуром. — Тут важно не количество силы, которое вы впихнули в маяк, а именно количество маяков и правильный подход! Вот вам пример морских дождей. Вы должны сразу запомнить раз и навсегда: чтобы создать дождь, нужна вода. Я имею в виду реки, озера, моря... Моря в этом плане идеальны. Чем больше поверхность воды, тем легче. Второе, что надо запомнить навсегда: температура! Чем выше температура, тем проще создать дождевое облако.

Профессор оглядывается в поисках мелка, взгляд его находит, и руки мгновенно начинают чертить на доске.

— Так, а теперь смотрите! Вот тут у нас будет берег, тут будет море, а воооот тут будете вы. Вам нужен дождь! Э-э-э... Неважно зачем, но вам нужен дождь! Что мы делаем? Мы создаем маяк, который принудительно будет собирать испарения с поверхности моря и притягивать их в нужную для нас точку. Если мы с вами будем делать все напрямую, то мы не получим ничего! Почему? Потому, что у моря свои особенности! Если море у нас южное, то летом ветер дует с моря на сушу и сам вам помогает собрать необходимую влагу. Если же зима, то наоборот, ветер всеми силами будет дуть со стороны суши в море, чем немало вам напакостит. Теперь примем во внимание потери влаги, если вы находитесь далеко, проблематичный рельеф, а тут еще горы, тут чужие маяки, которым тоже нужна влага, и мы получим... Довольно объемную формулу.

Профессор уставился на формулу длиною во всю доску, и имеющую четыре этажа.

— Наверное, именно из-за этих формул у нас погодники перевелись, — Людвиг сказал тихо, но профессор Имангус его прекрасно расслышал.

— И в этом виноваты вы! — его крючковатый палец указал на юношей. — Это именно вы воротите нос от понятий высшей математики и алгебры! Цифры — это скучно, цифры — это моветон... Едва больше трех человек на всю Гвинею могут просчитать эллиптоид траектории движения воздушных масс над горным хребтом для маяка!

Профессор начал стирать рисунки на доске и продолжал бурчать о "мельчающем поколении" и "невежестве молодежи". Когда он почти стер с доски все рисунки, вопрос задает Пест:

— А как же сказания о том, что великие маги вскидывали над головой посохи, и с неба шел дождь?

— Сказки, — буркнул в ответ Имангус. — Даже если мы предположим, что это могло произойти, то вывод отсюда такой: маг засунул в пространственный карман воду объемом с приличное озеро, или он телепортировал эту же воду из какого-либо водоема. Причем, скорее всего, он этот водоем опустошил...

— А как же...

— Я так понимаю, что вы оба рангов в магии воды не имеете? — в ответ — синхронный кивок. — Тогда для начала запомните на всю жизнь: вода, как и другая материя, не может взяться из ниоткуда. Все манипуляции магов воды, когда жидкость появляется из воздуха... не более чем фокус. Вокруг нас всегда в воздухе есть вода. В виде пара она все время нас окружает. Именно этот пар и конденсируют маги. Понятно?

Снова синхронный кивок.

— Я не совсем понимаю, зачем ваш учитель прислал вас ко мне. Специализация у вас, насколько я знаю, боевая...

— А если мы решим устроить шторм?

— Если у вас от такого заклинания не развяжется пупок, то вас ему обучат на боевой кафедре воздуха. Пока же я предлагаю вам выучить парочку прямых маяков и попробовать приманивать облака, проходящие мимо. Безобидное и довольно забавное занятие! Вам, я думаю, хватит.

Профессор стянул с одного из стеллажей пару книг в мягком переплете и протянул их юношам.

— Здесь основы основ. Если заинтересуетесь более подробно, обращайтесь. А пока вы должны научиться ставить малый прямой маяк. Конфигурация заклинания на тридцать седьмой странице.

* * *

— Нет, с одной стороны это хорошо! Никаких тебе лекций, можно поспать, но... — Людвиг еще раз обводит взглядом свой рисунок на земле, проверяет положение основных знаков и вздыхает. — Иламаен... нэс...

Посередине рисунка вспыхнуло яркое белое облако и тут же исчезло. Так же, как и проплывающее мимо облако.

— Да что же такое! — Людвиг сжимает кулаки. Он оборачивается к Песту и обнаруживает улыбку.

— Ты встал не с той стороны от рисунка, — отвечает ему юный ведун. Он показывает ему страницу, где изображен рисунок с символами. Для произносящего заклинание отыскался отдельный символ.

— Я тут уже час занимаюсь идиотизмом, а ты не мог сказать? — спрашивает Людвиг, сжимая зубы.

— Ты полчаса занимаешься идиотизмом — и не смог заглянуть в книгу? — спокойно отвечает Пест. Он захлопывает свою книгу и поднимается. — Я есть хочу, пойдем.

Людвиг отворачивается. От злости его глаза начинают наливаться голубым цветом. Спустя вдох его глаза становятся небесного цвета. Целиком. Он встает на положенное место и сквозь зубы произносит: "Иламаен — нэс!"

Посередине снова вспыхивает, но теперь это четкий ровный овал. Вспыхивает так ярко, что Пест прикрывает рукой лицо. Облако, которое продолжало нахально плыть по небу, и не подумало сдвинуться, продолжая беспардонно игнорировать Людвига.

— Пойдем, горе-погодник, — зовет Людвига Пест. — Сегодня у Марты лапшу в говяжьем бульоне дают...

Пест поднялся с травы и направился в сторону города. Людвиг глубоко вздохнул, глаза вернули первоначальный цвет, а ноги пошли вслед за ведуном.

— Где я ошибся?

— Все так ты сделал. Не было ошибки...

— Тогда почему?

— Может быть, потому, что ты влил в нее столько силы, что заклинание развалилось?

* * *

Далеко на севере, там, где снег до горизонта и ветер умеет свистеть в ухо, живет народ с узкими глазами. Они одеваются в шкуры и живут тем, что разводят огромные стада оленей.

У огня в большой юрте сидел старик. Он был закутан в очень толстую шубу с капюшоном. Виднелись только испещренное морщинами лицо и кисти рук. Глаза были с узким разрезом, как у степняков. Было непонятно, щурится старик или закрыл глаза и спит, но плечи вздрогнули, когда услышал встревоженные голоса на улице. Он подхватил бубен, с которого свисали костяшки, и торопливо вышел на улицу.

Там его взору предстает странная картина. Его соплеменники указывают куда-то за его спину. То один, то другой произносит: "Бегущее облако!" Старик оборачивается и видит облака, одно за другим бегущие с юга. Они двигаются против течения остальных. Все они двигаются с юга на север, словно их кто-то зачаровал. Старик разворачивается в другую сторону и видит, что из-за горизонта на них несется темная полоса.

Эта темная стена несется на них по небосводу, как неумолимая лавина, приближаясь на глазах. Стена сплошная, конца и края ее не видно. В глубине стены мелькают молнии, и до них начинает доноситься гром. Глаза старика в испуге открываются так сильно, как никогда прежде.

Шаман бросается в юрту и выхватывает два мешочка из-за пазухи. Из первого он достает щепотку трав и бросает ее в огонь. Второй мешочек он начинает трясти в руках. Раздается ритмичный перестук косточек.

Старик начинает издавать странный звук, одновременно похожий и на вой, и на скрип. Глаза закатываются и руки высыпают косточки из мешочка на пол. По юрте распространяется сладкий запах. Старик припадает к косточкам, почти тычась носом. Оглядев и обнюхав каждую косточку, он поднимается с колен. Ноги, подкашиваясь, выводят его из юрты.

— Что это было? — спрашивает его молодой мужчина.

— Великий маг юга учится злиться, — с хрипом произносит старик. Подрагивающие руки вытирают пот со лба.

* * *

Пест сложил руки на подоконнике у окна, подбородок уперся в руку, лоб в стекло, а глаза посматривали на улицу. На улице шел дождь. Стекло намокло, по нему стекали капли. Стекло и без этого было мутным и не совсем ровным, а во время дождя вообще мало что можно было разобрать.

— Я не понимаю, почему никто ничего не делает? — спрашивает вслух юный ведун.

— Может, потому, что я тут ни при чем? — отвечает Людвиг. Он склонился над большим свитком, который развернул на столе. — Посмотри, что придумали фракийцы в сражении при Талкосе! Это потрясающе!

— Ни при чем? И как так вышло, что дождь идет только над городом? Час пешего ходу от ворот — и дождя как не бывало? А?

— Совпадение...

— Неделю? Неделю эта чертова туча не уходит, и ты называешь это совпадением? — Пест снова отвернулся к окну.

— Да, совпадение! Не мог мой маяк такое устроить! Ты лучше глянь в карту! Тут тако-о-ое!

— Зачем? — пожал плечами Пест — Мне не интересно...

— А ты вообще хоть чем-то интересуешься, кроме учебы?

— Нет, — снова пожатие плечами. — Что в этом такого?

Людвиг отстраняется от карты и задумчиво смотрит на Песта.

— Так нельзя, рано или поздно ты прочитаешь слишком много и сойдешь с ума! Ты должен как-то отдыхать!

— Я отдыхаю...

— Ночью? Когда приходит эта, как ее... Не смотри на меня так! Я прекрасно понимаю, чем вы занимаетесь ночью!

— Она приходит погреться, мы просто лежим в обнимку! Она же о...

— Можешь называть это как хочешь! — Людвиг поднял руки в примиряющем жесте. — Дело твое, но тебе надо развеяться. Или хоть иногда менять сферу деятельности! И вообще! Как ты додумался взяться за эту математику? Это же полный бред!

— Это не бред, просто надо привыкнуть, что считаешь то, чего нет, — глубокий вздох Песта. — Я вот люд простой лечу!

— За серебрушку в портовом районе! И вообще! Ты будущий дворянин! Мог бы этикет хотя бы почитать, — юный воздушник поймал взгляд Песта. — И не надо на меня так смотреть! Ты можешь презирать все дворянство, но ты будешь одним из дворян через несколько лет!

— Это ничего...

— Это очень многое меняет! — перебил Людвиг. — Ты вообще задумывался о том, где ты живешь? А?

— Как где? В свободных селах на востоке государства Гвинея...

— А почему твои села свободные? А? Не думал? — Людвиг начал сворачивать свиток. — Да потому, что ваши села пока никому не нужны! Ваши села в такой дали, что никто и думать не станет переться в эту тьмутаракань и пытаться там наводить свои порядки. Живут — и слава Единому, помощи не просят. Раз в год отправить боевых магов погонять нечисть, да и только.

Людвиг убрал свиток в тубус и аккуратно поставил у кровати. Пест наблюдал за ним и не перебивал.

— Но вот в захолустье появляешься ты. Народ начинает жить лучше, вон и урожай у тебя получается огромный, и помощи от боевых магов тебе не требуется, торговать твои родичи начинают, монеты у них заводятся, — Людвиг умолк и пытливо уставился на ведуна, который оторвался от созерцания стекла.

— Ну? — поторопил его Пест

— Что ну? Сборщики налогов от Государя к вам поедут! Думаешь, не узнают, что у вас деньги завелись? Им только мысль подай! Пока они ни ухом ни рылом, что в тех землях вообще кто-то живет! Так, слыхали, хутора там стоят. Но когда услышат, что там деньги водятся...

— Государев налог — десятина! — вставил свое слово Пест. — Уж десятину-то уплатим!

— Ну, допустим, сборщик налогов тебе попадется честный — уплатишь десятину раз, уплатишь два, а то и три, а потом Государь твою землю, села твои и родичей твоих пожалует барону какому! С земли доход идет? Идет! Значит, можно жаловать молодчику какому, кто подсуетился быстрее...

— Да как же так! Я же взрос тамо...

— А вот так! Ты бы хоть законы читал! Ты только над учебниками корпишь! Ты хотя бы почитал... да вот, к примеру: "Устои крови благородной славного государства Гвинеи". Там все популярно объяснено...

— Так ты не тяни! Рассказывай!

— Я? Ты больше года живешь в городе и не удосужился узнать ни статус своей родной земли, ни как ее получить! Тебе надо — ты и ищи! — Людвиг подхватил плащ и направился к выходу.

В этот момент за окном показалось солнце. Дождь закончился.

— Вот! Пожалуйста! Даже дождь закончился! А ты говорил... Я в тренировочную комнату!

Не успел Людвиг дотянуться до ручки двери, как та открылась сама. В комнату вошел Ратмир. Дыхание тяжелое, руки сжаты в кулаки, а глаз налился кровью.

— Вы что творите, кретины? — яростно начал учитель с порога. — Я должен бегать за вами и подтирать ваш зад?

Людвиг и Пест переглянулись. Оба впервые увидели Ратмира таким взбешенным.

— Кто разрешил делать маяк этому идиоту? — разъяренный Ратмир ткнул пальцем в Людвига.

— Так запрета же не было...

— Вам нужно каждый раз говорить, при каждом вашем чихе, что заклинания Людвига могут разнести полгорода, и применять их можно только в тренировочной комнате?

— Так это ж маяк, чтобы облако притянуть...

— Вы видели, сколько облаков притащил Людвиг? Шаманы на севере выли в один голос, когда над ними тучи к Вивеку шли. Полгосударства на ушах, сбор большой семерки ректоров Гвинеи, чуть не военное положение, а у нас один свихнувшийся маг и ведун из простолюдинов с облаками баловаться изволят!

До Песта начало доходить, что же они натворили и голова вжимается в плечи.

— Ладно, этот себя не контролирует! Ты-то куда смотрел?

Людвиг тем временем начинает заводиться. Кулаки сжимаются, вздуваются мышцы на шее, глаза заволакивает голубая пелена.

— Мы. Старались. Приманить. Облако! — сквозь зубы начинает говорить Людвиг рублеными фразами. — В. Тренировочной. Комнате. Облаков. Нет!

Ратмир поворачивается к юному воздушнику и видит глаза. Вздох через крепко сжатые челюсти. Нижняя челюсть сама собой выдвигается от злости чуть-чуть вперед.

— Завтра ко мне. Оба. С утра! — с этими словами Ратмир разворачивается и выходит, хлопнув дверью.

* * *

Несмотря на сияющий с небосвода молодой полумесяц, в тренировочной комнате два юных мага и одна ведьма обложились толстыми книгами. Спать никто не собирался. Ведьма на поверку оказалась неграмотной, но вслед за юношами тоже выбрала пару книг, которые Пест записал на себя в библиотеке.

По большей части книги оказались по ритуалистике. В них было больше всего картинок. Кара'кан аккуратно перелистывала эти книги, и когда находила интересную картинку, то несла книгу Песту. Тот читал, что обозначает то или иное изображение, пробегал глазами текст и примерно пояснял смысл. Ведьма делала вид, что все поняла. Но справедливости ради стоит отметить, что иногда ее увлекало, и она чертила некоторые пентаграммы на песке.

Людвиг мусолил только одну книжку. Надпись на обложке гласила: "Быстро создаваемые плетения школы воздуха в условиях прямого боя". Людвиг ломал голову над плетением для сдачи ранга по боевой магии. Все варианты с оборонительной тактикой были отброшены. Слишком тонкими были манипуляции у любого заклинания защиты.

— "Таран" — примитивно, "поток" — бесполезно... Из простого остается только "лезвие", — задумчиво бормотал под нос Людвиг, пролистывая очередную страницу.

— Лезвие — самый прямой путь для тебя! — подтверждает слова Людвига Пест. Юный ведун уже встал с книгой в руках и пошел к расчищенной площадке. — А я тут кое-что нашел! Этот рисунок некроманты используют, но нам тоже сгодиться.

— Сдалось тебе это? Я бы сейчас с удовольствием выспался. У нас первые выходные за месяц выпали!

— Не могу я так все оставить, — вздыхает Пест и начинает измерять на площадке что-то шагами. — Чтобы ведьма к ведуну впритирку жалась? Не бывает такого. Она за мной как хвост идет, словно привязанная. Значит, это проклятье такое.

— Ну, тебе виднее. Можешь спихивать на проклятье. Хотя... — Людвиг с прищуром взглянул на Кара'кан, увлеченно рисующую картинку на песке, и на Песта, начавшего копировать рисунок ритуального круга некромантов. — А ты не думал, что Кара'кан в тебя влюбилась?

— Ну, ты хоть чушь не неси! — буркнул Пест, не отрывая взгляда от начатого рисунка. Людвиг не заметил, что его вопрос очень заинтересовал еще одного человека. Ведьму, которая от сосредоточенности на вопросе замерла и перестала рисовать на песке пальцем. После ответа юного ведуна она спрятала лицо в челке, склонив посильнее голову, и покраснела. — Кто она и кто я? Чтобы ведьма с ведуном шашни водила? Да ни в жизнь! Ты мне вот что лучше расскажи.

Пест взял прямую палку и принялся чертить на песке глубокие линии.

— Я вот прочел тут, что земли даруются людям благородной крови. При этом земля не должна быть убыточна, и может прокормить наместника и его семейство.

— Ага, что в этом такого?

— Так, а мы? Мы-то с тобой дворяне будем?

— Если окончим учебу... — задумчиво произнес Людвиг. — Вернее, когда закончим.

— Выходит, согласно государеву указу о "Праве выкупа земель бесхозных, дохода не несущих" я могу землю свою выкупить? — Пест прочертил несколько линий по песку и придирчиво разглядывал их, оценивая углы и четкость линий.

— Для начала надо вообще узнать, есть ли среди "бесхозных земель, дохода не несущих" твои земли. Не забывай, что у нас в Гвинее зависших и спорных земель хватает, — Людвиг наскоро перелистывал книгу, словно искал в ней что-то определенное. — Это для начала. Также надо примерно прикинуть стоимость. Одна дорога на твоих землях вылетит в копеечку, ну и заодно прибавит кучу проблем. Дорогу надо охранять, мосты — чинить, пошлину собирать.

— А ежели от дороги отказаться? — Пест, оторвав взгляд от линий, поднял голову на Людвига.

— Скажешь тоже! — Людвиг ухмыльнулся и тоже поднял взгляд на ведуна. — Если ты думаешь, что в государевом земельном приказе упустят возможность повесить содержание хоть одной дороги на дворянина, то это ты зря. Как бы тебе целый графский удел не всучили вместе со всем восточным лесом.

— Это за что же? Мне всех земель не надо! — округлил глаза юный ведун.

— А кто тебя спрашивать будет? Мне рассказывали, что на востоке надо несколько дней по лесам продираться, чтобы в село попасть. Так это? Если это правда, то от таких сел больше убытка, чем дохода. Села ведь надо защищать, годовое слово держать, суд вершить и смотреть, чтобы чего не утаили. А толку с такого села, если оно само по себе посреди леса стоит? Нет с таких земель дохода. Но! — Людвиг поднял палец вверх, обозначая важность момента. — Если с тех сел доходят гонцы с просьбой о помощи, то государев Военный приказ отреагировать обязан. 1-2 боевых мага, хочешь или нет, но пошлешь в лес, а так — это будет твоя проблема. Неурожаи и мор в тех землях — снова твоя проблема, оборона и дружина — опять твоя проблема.

Чем дольше говорил Людвиг, тем сильнее хмурился Пест.

— А годовое слово — это... — не успел спросить Пест.

— Это единственная обязанность дворянина перед простолюдином, — пожал плечами Людвиг, словно это само собой разумелось. — Дворянин обязан принять и выслушать одного гонца от люда, что на его землях живет.

— Я про такое не слышал.

— На эту обязанность все давно плюнули, но право слова от народа раз в год упомянуто в своде законов славного государства Гвинея, — Людвиг снова вернул взгляд в книгу и что-то в ней искал глазами. — Ты еще не забывай о долге "воями на военное дело Гвинеи". Если вдруг война или еще какая напасть — ты должен воинов предоставить для ведения военных действий. То есть тебе еще воинов держать за свой счет, оружие и доспехи им тоже за твой счет.

— Тебя послушать, так землеуправление сплошь убыток! — буркнул Пест, продолжая вычерчивать и задумчиво разглядывать уже нарисованные символы. — И туда потраться, и сюда...

— Я тебе это рассказываю, чтобы дошло до тебя. Налоги брать придется со своих деревень, чтобы справится со своими обязанностями, — Людвиг замер с книгой, палец начал скользить по странице книги, а губы что-то быстро зашептали. — Лед... Размерность и затраты... Пест! А ты со льдом как?

Пест обернулся на юного воздушника и пожал плечами.

— Я со льдом не мастак. Так, ледышку круглую ворожить учился, да воду остудить быстро, коли надо.

— Попробуем "Ледяной шип"? Нам только воды надо несколько ведер, — глаза Людвига блеснули азартом. — Лед и снег сродни воздуху, должно получиться! Это же такого можно сотворить!

— Я сейчас ритуал проведу, проклятье в деталях разберу, а ты пока кадку под воду придумай и воды натаскай, — Пест взял из сумки несколько толстых свечей и принялся их расставлять по ключевым точкам. — Авось и выйдет что-нибудь со льдом.

Людвиг поднялся на ноги и заспешил к выходу из комнаты, спохватился и вернулся, чтобы положить книгу, и снова убежал из комнаты.

Пест же в это время еще раз оглядел свое творение и подошел к Кара'кан. Взяв ее под локоть, он произнес:

— Пойдем, попробуем с твоим проклятьем разобраться.

Девушка отложила свою книгу и направилась за ведуном. Без наставлений Песта Кара'кан встала именно там, где необходимо, и прикрыла глаза, словно уже знала, что сейчас будет происходить.

Пест активировал плетение, и вдруг произошел хлопок. В комнате повисла черная дымка, а в ней, посреди некромантской звезды, в воздухе зависла Кара'кан. Из ее головы тугими черными веревками, очень похожими на тугие корни, вверх уходила корона. Высота короны была около метра.

Пест замер, изумившись разнице между размытым видом ведовского ритуала и тем, что видел сейчас. Во время проведения ритуала некромантов можно было подойти, рассмотреть и даже пощупать проклятье, а вот во время ведовского ритуала возможны были только мелкие аккуратные движения, и вдобавок нельзя было останавливать речитатив. Разница была колоссальной.

Пест, осторожно переступая нарисованные линии, подошел к ведьме и принялся водить пальцами по толстым переплетениям черных "кореньев", пытаясь понять их смысл. По рассказам учителя ведовства старухи Аккилуры Пест узнал "корень" проклятья оборотня, корень кривого языка и корень ночной алиньи. Но главное, что обнаружил Пест — это корень рока. Заметив его и распознав, Пест с усмешкой прикоснулся к этому корню.

— Значит, и ведьмы за силу свою ответ держат, — Пест вздохнул, и на лице растянулась горькая улыбка. — Все ответ за силу свою держат. Никто без рока ей право повелевать не получит.

— Это что? — слышится хриплый голос Людвига от двери.

— Это проклятье, которое получила ведьма вместе с силой, — Пест устало подходит к одной из свечей и аккуратно тушит пальцами. Тут же темная дымка опадает, словно ее что-то в песок всосало. — Ну? Чего встал? Давай лед ворожить пробовать будем!

* * *

Спустя несколько дней.

Оба юных мага неторопливо шли по ночной улице. Путь освещал огромный светящийся шар.

— И что ты решил? — спрашивает Людвиг. Он остановился у края лужи так, чтобы в ней оказались только кончики кожаных ботинок. Глубокий вздох, и лужа моментально покрывается корочкой льда. Еще один вздох — и лужа полностью промерзла. Людвиг с усилием отдергивает ботинки. — За земли свои узнавал?

— Узнавал, — вздохнул Пест. Под его взглядом лед в луже пошел трещинами и вскоре превратился в мелкую ледяную крошку, которую подхватил ветер и понес к сточной канаве. — Земли те в списке "бесхозных и дохода не несущих" числятся. От владений Ультака-града и до самой границы с государством Пируваном. Там все бесхозное.

— Много. Очень много, тебе это все не скупить, да и не дадут тебе столько, — Людвиг закручивает воздушный вихрь у канавы, который собирает мелкие ветки, пыль и грязь. Пест подбрасывает в него воды магическим усилием, чтобы прижать подсохшую пыль. — Надо выход искать на чиновников из Земельного приказа. С ними разговоры вести надо и желательно, чтоб они у тебя в долгу были.

— А нельзя просто в приказ прийти и за выкуп слово молвить? — горестно вздохнув, спросил Пест.

— Ты же не глупый, Пест! Почему ты продолжаешь быть прямым как палка? — начинает заводиться Людвиг. — Ты как законченный деревенщина веришь в незыблемость законов, в правду какую-то. Ты не понимаешь, что если придешь туда, то все. На тебя повесят все, что можно, и налоги даже в первый год никто не простит! Всем будет плевать. Но! Как только ты поздороваешься с главным "по земельным делам", Тропаном Ильгесским, то и налоги тебе можно на пять лет скинуть, и незачем тебя порт на юге обязывать строить, и ни к чему с тебя заставу на дороге требовать. Не было ее, и без нее проживут. Понял?

Пест с грустью кивнул и опустил голову.

— Палкой быть проще, — вздохнув, произнес юный ведун.

— Палкой всегда проще, — кивнул Людвиг. — Только палка в посох или копье никогда не обратится. Ты вот что. С портовыми ты до сих пор шашни водишь?

Пест молча кивнул.

— Ты спроси у них, может, кто у этого Тропана Ильгесского работает? Может, ему помощь какая нужна, а может, грех за ним какой плетется? Можно ему тогда услугу оказать или грех напомнить.

Пест хмуро взглянул на Людвига и обвинительно бросил:

— Грязно!

— Какая разница? У тебя карманы от денег пухнут? Не будь палкой, глядишь, и за так сможем выбить тебе имение.

Из темного проулка им навстречу выходит высокий подтянутый мужчина. Людвиг напрягся, готовясь к битве, а Пест успокаивающе положил руку на плече друга и тихо произнес:

— Это за мной.

— Портовые?

— Да, случилось чего-то, иначе они за мной не приходят.

— Может, я с тобой?

— Нет, — мотнул головой Пест. — Я сам.

Пест оставил за спиной друга и отправился к мужчине с черными от татуировок руками. Подойдя к нему, он задал всего один вопрос:

— Худо?

— Совсем худо, Серебрушка. Времени мало.

* * *

Несколько часов спустя

— Он приехал позавчера из Делаша. Это на юге. Говорят, он был у огнепоклонников за границей.

— С ним кто-то был?

— Уезжало пятеро, но вернулись всего двое. Один обратился в темную тварь вчера около обеда. Мы не ожидали, и ему удалось задрать одного и одного ранить. Поначалу тот дышал так же, и так же синел.

— Где тварь? — Пест напрягся, понимая, что дело не простое.

— Сожгли огненным зельем и заперли в подвале. Второй, тот, что при смерти, — за дверью.

— Зачем меня позвали?

— Это мои сыновья, — тихо произнес человек с татуированными руками. — Глянь, может...

Пест глянул на осунувшееся лицо и больше ничего не спросил. Подошел к двери и потянул ручку.

В пустой комнате на полу лежал человек. Рисунок вен на лице и руках складывается в причудливые узоры. Левая рука человека мечется по полу хаотически, словно не своя. Дыхание человека резкое, глубокое, он хватает воздух ртом словно рыба, выброшенная на берег.

Еще не войдя в комнату, только услышав дыхание, Пест произносит:

— Уходит... — ведун втягивает носом воздух, наполненный приторным пряным ароматом, и добавляет. — ...не своей смертью уходит.

— Что мне сделать? — пытается спросить мужчина.

— Не мешай, — Пест закрыл дверь и полез за пазуху, достав повязку.

Как только он ее повязал на глаза, то увидел странную картину. На молодом парне сидело что-то серое. Приглядевшись, юноша понял, что это силуэт человека, только он сплошь серый. Силуэт этот занимался тем, что пытался надеть на себя тело живого парня, как плащ или рубаху. Пока ему удалось одеть только руку, и от этого она металась.

Пест от такой картины опешил. Такое он увидел впервые, и увиденное так сильно пахло пряностями, что у ведуна невольно засвербело в носу. Юноша принялся обходить по кругу странного духа и пытался понять, что же оно такое. На месте, где должно было быть лицо, висела белая бумажка со странной неразрывной вязью букв. Это было очень похоже на вязь рун магии воды, но все же отличалось. Обойдя два раза вокруг борющихся духа и молодого парня, Пест сдался.

— Черт! Ты мне нужен...

— Я и забыл, когда ты меня в последний раз звал, — произнес полный зубов рот, начавший проявляться в воздухе за спиной. Вот проявились глаза, вот и тело приобрело четкий контур.

— Что это такое? — спрашивает Пест, указывая на серый силуэт, который не оставляет попыток залезть в тело молодого парня.

— Астральная проекция, — с усмешкой произносит Черт, — ты не сможешь убить эту тварь своими силами. Над ней нет власти ведовского слова, стихии она не боится, а боевыми духами ты не владеешь. Тут ты бессилен. Пока тварь не займет тело, и ты не уничтожишь его — тебе не победить.

— Нет, должен быть способ, — едва слышно произносит Пест. — Так не бывает, чтобы не было у живого права жить. Цена может быть большой, так, чтобы умереть проще, но право жить должно быть! Слышишь, Черт? Говори! Есть способ?

— Есть, — на лице Черта растягивается зловещая улыбка. — Есть один способ.

— Ну? — поторопил Черта юный ведун. Черт перевел все три глаза на него и озвучил тот же вопрос:

— Ну?

— Торг хочешь? — кивок демона. — Что хочешь за способ, которым можно астральную проекцию убить?

— Язык и нос твой, чтобы еды вкус почуять, — тут же отвечает Черт, словно только этого и ждал.

— Торг! — без раздумий отвечает Пест.

— И стол богатый, чтобы еды самой вкусной было... — поспешно добавляет Черт.

— Торг! — с нажимом повторяет юноша и тянет раскрытую пятерню демону.

Демон одновременно жмет одной лапой пятерню, а другой лезет в пасть, откуда вырывает самый длинный клык.

— Торг! — произносит Черт и протягивает ведуну зуб, длинной в две ладони. — С этого зуба Клинок душ делать будешь. Иначе сожрет тебя такая тварь, и моргнуть не успеешь.

— Клинок душ?

— Не чурался бы некромантии, не спрашивал бы, — отрезает демон. — Сейчас тварь эту зубом моим как ножом бей в бумагу, что на лице ее, но сначала...

Демон приблизился впритык к лицу Песта и тихим зловещим голосом добавил:

— Сначала знаки с лица проекции перепиши, потом найдешь, как расшифровать, а как найдешь и расшифруешь... — контур демона поплыл и растаял, затем глаза и рот. В комнате остался лишь голос демона: — ... так будет тебе, над чем подумать.

Пест оглянулся в поисках того, чем бы написать, но не придумал ничего лучше, чем макнуть клык демона в темный отвар и начать рисовать символы прямо на столе. Каждый знак, который рисовал Пест на деревянном столе, дымился и выжигал борозду в столешнице. Пест так и не понял, отчего это произошло. Толи от отвара, толи от клыка демона, толи от того и другого, но борозды в несколько миллиметров выжигались без вмешательства ведуна.

Когда Пест закончил, вся столешница покрылась мелким черным узором. Пест задумчиво оглядел свои знаки, сравнивая их с теми, что находились на лице астральной проекции, вздохнул и подошел к парню.

— Как бы к тебе подступится? — ворчал юный ведун и подстраивался и так и эдак, чтобы сразу воткнуть клык в бумагу. Астральная проекция мельтешила и почти запустила в парня вторую руку. Попасть было очень сложно, но как только Пест решился и нанес удар... Вот рука с клыком устремляется к бумажному лицу проекции, вот клык пронизывает бумагу и тут...

Астральная проекция замерла, затем клык демона начал белеть, пока не стал белоснежным, а уже потом астральная проекция пришла в движение. Она пошла рябью, руки и ноги задергались, как у забулдыги в похмельном припадке, и клык принялся всасывать в себя проекцию. Проходит секунда, другая, и от проекции не остается следа, а Пест начинает подвывать.

Подвывать он начинает от того, что клык с самого начала причинял боль, и чем дальше — тем сильнее. В конце концов клыку показалось мало силы астральной проекции, и он принялся тянуть силу из Песта. Юноша, естественно, был не согласен и попытался его бросить. Зуб в ответ начал обороняться тьмой. Пест догадался, что делать, когда у него рука стала черной по локоть.

— Дрянь некромантская! — прошипел Пест сквозь зубы и созданным воздушным лезвием отрубил себе руку.

На пол упала черная как уголь рука и несколько крупных капель крови. Не прошло и пары секунд, как она обратилась в кучку золы.

Останавливая кровотечение из культи на последние крохи энергии, Пест взглянул на парня. Тот задышал ровно, словно и не обращался он в темную тварь. Глаза заморгали и приоткрылись.

Ведун кое-как доплелся до двери и потянул ручку. Перед ним на полу в коридоре сидел тот же татуированный мужчина. На юношу устремился обреченный взгляд.

— Живой, — тихо произнес юный ведун. — Еду неси, жирного поболее, а то он совсем отощал.

Мужчина вскочил на ноги и рявкнул во весь голос:

— Тар, Вила! Жратву сюда срочно! — сердце от волнения забилось, судорожно метнулся кадык. — Он выживет? Можно я на него взгляну?

— Можно... — тихо произнес Пест, и мужчина проскользнул мимо него. За спиной слышится тихий голос молодого парня.

— Батя...

— Тихо, тихо... Ты помолчи. Сейчас еду принесут...

Сил обернуться у Песта не хватило. В глазах потемнело и он плашмя, лицом вниз упал посреди коридора прямо под ноги мужиков, которые уже что-то тащили в огромных тарелках.

— Мастер! — тут же позвал огромный одноглазый бугай. — Серебрушка того... Преставился штоль?

— Типун тебе на язык! — буркает второй и проталкивается в комнату.

— Отойдите! — мужчина с татуировками достает камень-накопитель и прислоняет его к голове Песта. — Он говаривал, что так делать надо.

Спустя несколько секунд камень сменил цвет на прозрачный, а Пест застонал и зашевелился.

— Живой Серебрушка! — обрадовано произносит одноглазый.

— Стол накрывать надо, — едва слышно произносит Пест. — Большой стол, как самому дорогому гостю...

Мужики переглянулись, не понимая, о чем бормочет юноша. Тот, кого назвали Мастером, приседает рядом с Пестом и внимательно вслушивается в бормотание.

— Я знание за то, как спасти сына твоего, у высшего демона сменял. Не на душу торг вел, а на стол с яствами разными.

— Демоны не едят человеческой пищи.

— Этот ест, — Пест шумно сглатывает слюну, а пересохшие губы произносят. — Он вообще очень странный, да и не демон он уже.

Следующей ночью.

Просторная комната, огромный стол и куча всевозможных блюд. От деревянной чашки с сечкой до маленького, размером с ноготь большого пальца, кусочка халвы.

За столом сидит Пест с пустой чашкой. Он периодически сплевывает кровь и внимательно наблюдает за Чертом. Порой на его лице появляется улыбка.

Черт красуется человеческим носом, который настолько мал, что теряется на огромной морде демона. Ведет же себя он крайне странно. Хвост мечется из стороны в сторону, взгляд носится по столу и останавливается то на одном, то на другом блюде. При всем показном нетерпении Черт не торопится засунуть в пасть что попало. Он берет одно блюдо, внимательно его осматривает, несколько раз тщательно обнюхивает и только потом кладет в рот небольшой кусочек, потом сразу два, а уж потом полностью опрокидывает тарелку в пасть. При этом, когда демон жует полным ртом, он издает странный звук, похожий на урчание. После этого Черт уже описывает свои ощущения ведуну, которые тот слушает с улыбкой.

— Я всегда этот клубень чуял как землю. Думал всегда, что и на вкус как камень, — Черт взглянул в миску, где еще осталось пару отваренных в мундире картофелин. Картошка была свежей, крахмалистой, и кожура лопнула при варке. — А он вкусный оказался, сладкий... Правда, вкус слабый.

Пест взял мелкое блюдце с постным маслом, сыпанул туда соли и пододвинул к Черту. Тот непонимающе уставился на блюдце, тогда Пест сам взял картофелину и принялся макать в подсоленное масло, даже не стал чистить. Черт повторил за Пестом и, закинув в рот картофелину, утробно заурчал. Спустя несколько секунд демон снова пробежался по столу взглядом. Лапа охватила половину надкушенного каравая хлеба и ткнула в блюдце с маслом, затем в рот. Зал в который раз огласило утробное урчание демона.

За этим всем наблюдала целая толпа мужиков, среди которых можно было заметить и плечистых бугаев, и проворных карликов. Кто-то подглядывал из-за угла, кто-то в щель, а кто попроворнее — уже давно до смотровых окошек добрался. Самые неудачливые толпились в коридорах и одергивали тех, кто уже посмотрел.

— Ну? Что там?

— Хлеб в масло тыкает и урчит как тигр ручной!

— Брешешь!

— Единым клянусь!

— А ну! Дай гляну!... Вот же ж...

— Ну? Хлеб ест?

— Не, хлеб сожрал, — доносится удивленный голос. — За квашену капусту взялся...

— А мож не демон? Мож это зверушка какая?

— Совсем дурак? Ты где трехглазых зверей видал?

— А мож глаз не настоящий?

— А ты поди, потрогай!

— Тихо! Он брагу взял!...

Воцарилась тишина, во время которой до мужиков донесся утробный голос Черта:

— Гадость редкостная!

— Тю! Да что понимает это демоническое отродье? — восклицает один из мужиков. — Это ж брага ягодная!

— Тихо ты! — тут же пытаются его угомонить.

— Мотай на ус, мужики! — хохотнул кто-то в толпе. — Чтоб черти в загуле не приходили — пей ягодну брагу! Ежели демону не понравилось, черти и подавно не придут!

* * *

Профессор темной магии Люциус Декрано всегда считался личностью одиозной, но при этом не лишенной чувства стиля, оригинальности и утонченности. Многие его вообще за человека не считали. Говорили, что он нечисть высшего порядка, вампир, демон, и еще упоминали кучу всевозможных тварей. За кого его только не выдавали.

Почему такая нелюбовь? Все до глупости просто. Зависть. Профессор Люциус являлся одним из семи великих магов королевства Гвинея. Правда, темным, как сама Тьма. И так, как владел Тьмой Люциус, не владел магией никто. Воистину талант и ограненный черный алмаз в короне магической силы Гвинеи.

Но были у профессора и недостатки. Гениальные личности всегда были немного безумны, а личности сверх гениальные — и подавно. Профессор мог разгуливать по Академии ночью. Голышом. Или молча выслушать матерную гневную отповедь недоброжелателя, и той же ночью проклянуть на несколько колен человека, молча сплюнувшего ему под ноги. Или, к примеру, вот такая история.

Несколько лет назад профессор Люциус со своими тремя учениками устроили скачки посреди ночи на улицах города Вивека. Смысл скачек сводился к соревнованию за первое место на маршруте, опоясывающем город. В чем соль? Ездовыми существами были трупы. Сам профессор и его ученики просто забирались им на шею и разъезжали по городу. Трупы были старые, жутко воняли, и по ходу движения от них отваливались куски плоти, распространяя еще сильнее и так не лучший аромат. Идея скачек и так не самая лучшая, но мертвецы вдобавок оказались из фамильных склепов дворян, что на севере от города. Шума от этого была столько, что эти скачки профессору Люциусу припоминают до сих пор.

Этой ночью профессор, как обычно, бродил безмолвной тенью в стенах Академии. Порой он словно вихрь пролетал по коридору, а порой крался, словно охотился на кого-то. Снова коридор, и теперь веселая походка. Сквозь большие окна лицо освещает яркий полумесяц, и оно морщится от удовольствия. Шаг за шагом профессор Люциус продвигается по коридору, но вдруг замирает у одной из дверей.

Вдох сквозь расширенные ноздри и резкий выдох. Профессор ставит занесенную для шага ногу обратно и поворачивается к двери в читальный зал. Рука распахивает вход, и глазам профессора предстает Пест, спящий посреди кипы книг за столом.

Брови Люциуса хмурятся, и он подходит к юноше. Пест уснул на книге в черном переплете с кожаными страницами. Каждую страницу держало колечко из кости. От нее за километр несло некромантией. Профессор же, заинтересовавшись, бесшумно подошел к Песту и постарался заглянуть через плечо. Заглавие на странице гласило: "Клинок душ".

Профессор хмыкнул, прочитав заглавие, и произнес с издевкой:

— А не переоценили ли вы себя, юноша?

Тут же на ноги подскочил Пест. Ошарашенный взгляд, глубокое дыхание и испарина на лбу. Профессор Люциус отреагировал мгновенно. Он подскочил в воздух, и на пике полета для его тела гравитация сменила направление. Он приземлился на ноги, но уже на потолке.

— Во-первых, юноша, сон на некромантских фолиантах для мага чреват ночными кошмарами, — Люциус глядел на юношу со снисхождением, как на младшего брата, который опять ляпнул глупость. — Во-вторых, не переоценили ли вы себя, замахиваясь на такую вещь, как Клинок душ?

Пест не сразу сориентировался и еще несколько секунд метался, пытаясь понять, откуда звучит голос. Затем пришло узнавание помещения, и он догадался взглянуть вверх.

— Вы, молодой человек, представляете, сколько стоит заготовка для такого артефакта? — Пест отрицательно мотнул головой. — Порядка нескольких тысяч золотых, юноша. За такую заготовку многие лишились бы головы, но вот беда. Если заготовка уже окроплена силой одного мага, то никакой другой она не примет. Более того — это опасно. Заготовка может убить.

— Я...столкнулся... А оно... — еще не совсем проснувшись, начинает мямлить Пест. — И вот...

Пест достает из складок мантии сверток из грубой холщевой ткани и разворачивает его на столе. Заинтересованный профессор спускается обратно на пол и заглядывает юноше через плечо. В свертке оказывается клык Черта, которым Пест недавно убил астральную проекцию. Пест побоялся прикасаться к клыку, помня, как он истощил его, и взял его холщевой тканью.

— Где ты это взял? — сглатывая слюну, спрашивает профессор.

— Так получилось... я портового лечил...

— Чей это зуб? — настойчиво спрашивает Люциус.

— Хранителя моего, Черта. Я его на экзамене во время поступления звал.

Профессор сначала нахмурился, пытаясь вспомнить, а затем его брови поползли вверх.

— Вы призвали мелкого лохматого черта на экзамене! Точно! — улыбнулся профессор. — Ритуалистика и сырая сила! Как же, помню. И вы утверждаете, что этот зуб принадлежит тому черту?

Пест молча кивнул.

— Молодой человек, даже если вы выпотрошите лохматого черта, вы не найдете в нем материала с ТАКИМИ свойствами, — профессор вздохнул и махнул рукой. — Зовите своего хранителя, поговорим с ним.

— О чем? — спросил Черт. Демон появился чуть в стороне, резко, в одно мгновение. От его резкого появления столы поблизости с грохотом раздвинулись.

Профессор повернул голову, взглянул на демона и мгновенно преобразился. Глаза заволокло тьмой, темные черные волосы встали дыбом, лицо обтянуло кожей, словно он моментально высох, а клыки начали выпирать из-под верхней губы. Мантия распахнулась, оголяя тело, покрытое костяными пластинами. Ногти на руках превратились в удлиненные когти. В одну секунду профессор обратился из бледного седеющего мужчины в машину смерти, готовую к бою.

На пару секунд воцарилось молчание, во время которого Люциус сверлил взглядом Черта, а тот повернул голову на бок и широко улыбнулся.

— Что ты хотел спросить? — повторил свой вопрос демон.

— Кто тебе позволил являться в этот мир? — спросил шипящим голосом Люциус.

— Ты! — хохотнул Черт, повернув голову на другой бок. Пасть раскрывается и демон выплевывает контракт, который когда-то подписал сам Люциус. — Это ты сделал меня хранителем этого юноши.

С лица профессора начал спадать боевой оскал.

— Как я? Я назначал в хранители мелкого лохматого черта!

— Я чуток подрос! — ухмыльнулся демон.

— В любом случае! Ученикам запрещено содержать высшую нечисть!

— Я не нечисть! — с нотками обиды произносит Черт.

— Да? — профессор вытягивает вперед руку и растопыренной пятерней. Перед Чертом появляется очень сложный, в несколько плоскостей рисунок темными линиями. В рисунке начинается вращение рун тьмы. Голос профессора начинает звенеть: — Преклонись! Преклонись и ползи на животе как змей к ногам моим!

Улыбка мгновенно исчезает с лица Черта. Он начинает поскуливать, затем его лапы не выдерживают веса, и Черт плюхается на пузо. Черт скребет лапами и как червяк ползет к профессору. Вот он уже у самых ног, и Люциус произносит:

— Не высшая нечисть, говоришь? Ну и кто же ты?

Черт рывком подпрыгивает на лапы, словно и не подействовало заклинание, словно он притворялся. Тут же за одно мгновение он оказался у лица профессора и произнес:

— Я... Черт, — после этих слов Черт растянул улыбку на всю пасть, открыл ее, демонстрируя три ряда огромных зубов, и щелчком захлопнул ее прямо у носа Люциуса. В следующий миг демон исчез без реверансов, вспышек и темного тумана, словно и не было его.

Волосы Люциуса опали, мантия снова закрыла тело, когти снова стали ногтями, а белки глаз вернули первоначальный цвет.

— Он притворялся... — шепнул профессор, не отрывая взгляда от пола, где несколько секунд назад корчился Черт. Зубы Черта слегка оцарапали нос профессора, и на нем повисла капелька крови. — Он же просто играл...

Пришибленный магистр тьмы развернулся и хотел было уйти, но его окликнул Пест:

— Профессор Люциус, пожалуйста... — Пест догнал Люциуса и поклонился поклоном ученика. — Профессор, я хотел просить вас о сдаче экзамена на ранг в темной магии.

Магистр тьмы оглядел с ног до головы Песта и задумчиво произнес:

— Сделаешь Клинок душ, и я поставлю тебе пятый ранг. Выше тебе не прыгнуть. Тьма тебя не примет, — профессор говорит отстраненно, словно и нет его здесь, словно он о чем-то крепко задумался.

— И еще, может, вам знакомы эти письмена? — Пест показывает перерисовку знаков с лица астральной проекции.

Профессору хватило лишь мазнуть взглядом по письменам, чтобы узнать символы.

— Так пишет народ юга. Простолюдины называют их огнепоклонниками.

Профессор больше не останавливается и с задумчивым видом и деревянной походкой покидает аудиторию.

* * *

Этой же ночью на улицах города Вивек.

Людвиг двигался по улице быстрым шагом. Если раньше с Пестом они шли вразвалочку, переговариваясь и тренируя слабые, но точные заклинания, то теперь Людвиг шел один. Юный маг воздуха действовал максимально эффективно и быстро. Он старался закончить как можно раньше.

Пест уже вторую ночь пропадал то у портовых, то в библиотеке. Сразу после работы в харчевне он сломя голову убегал. В последнее время Людвигу приходилось самому заниматься ночной уборкой мусора в городе.

Поворот по улице, и на ее конце виднеется кучка мусора, которую сгребли местные жители. Обычно ее сжигал Пест, но Людвиг с огнем управлялся плохо. У него уходило по полчаса с этими кучами. И вот, завидев очередную, юный воздушник лишь горестно вздохнул.

Из-за угла, у самой кучи, вышел человек в черном плаще и капюшоне. Он остановился у кучи с мусором и стал терпеливо ждать Людвига.

Юноша напрягся, готовясь к бою. Глаза скользили по темным углам и подворотням. Подойдя к человеку в черном плаще, юноша заметил его руки, которые были сплошь покрыты татуировкой, словно он перчатки одел.

— Доброй ночи... Людвиг, как я понимаю? — юноша молча кивнул. Его ум уже просчитывал, куда и как он отправит воздушное лезвие. — Мы ожидали увидеть Песта с вами этой ночью.

— У него дела в библиотеке. С прошлого раза он не выходит оттуда, — на слова Людвига мужчина поджал губы.

— Надеюсь, такое поведение вызвано не нашей встречей, — немного пожевав губами, Мастер спросил: — Тогда, может быть, вы мне поможете?

— Я не умею лечить...

— Нет, что вы! Мы прекрасно осведомлены о ваших способностях и неурядицах рода Сылестких...

— Это вам Пест рассказал?

— Нет. Серебрушка вообще не любит что-либо рассказывать. Довольно замкнутая личность.

— Тогда откуда...

— Пекарь Карим, у которого вы все время берете булки и хлеб, нам обязан. Мы помогли найти его сына Фарла. Тот отказался жениться по выбору отца и сбежал. Зря, конечно, невеста первая красотка ремесленного квартала. Хорошо, что отец обратился вовремя, и мы успели его перехватить до выхода из города.

— В пекарне Карима не могут все знать...

— А еще есть молочник Жюль. Он нам тоже обязан и по дружбе поделился информацией.

— Я так понимаю... — начал было юноша.

— Да, прачка Юнофа, несколько стражников, старший Кривой улицы, ну и еще десятка полтора людей, которым мы помогли "по-человечески". Не бесплатно, конечно, но в определенной ситуации наша помощь была очень кстати.

— Я был прав, — хмыкнул Людвиг, наблюдая за Мастером портовых шаек. — Вы знаете гораздо больше, чем все думают. Сопоставляя кусочки и обрывки слухов, подтвержденных фактов и домыслов, вы получаете полноценную картину. Если в Гвинее когда-нибудь случится заговор, то первыми, кто об этом узнает, будут мастера воровских шаек.

Мастер улыбнулся и изобразил корявый поклон. Поклон был театральным. Так кланялись актеры бродячих цирков и театров зрителям.

— Вы в курсе, что хочет сделать Пест? — юноша смотрел в глаза Мастера и после этих слов заметил, что в них что-то проскользнуло. Что-то странное и неестественное для такой фигуры ночного мира.

— Когда он уходит? — улыбка мгновенно сходит с лица Мастера. Лицо становится очень серьезным.

— Он не уходит, не беспокойтесь, — Людвиг приглашающе указал рукой в сторону конца улицы. — Вы правы, когда-нибудь уйдет, но сейчас он никуда не собирается. Дело в том, что Пест простолюдин из восточных лесов... Вы в курсе?

— Смутно. Мы слышали что-то такое, но достоверной информации у нас нет. В вашей Академии не любят делиться личной информацией. Даже за деньги.

— Он вырос далеко на востоке. В свободных селах, что рассыпаны по "великой восточной чаще". Это за имением Ультак.

— Ультак... Ультак... Да... Что-то такое слышал. Страшное захолустье, — Мастер пожевал губами, припоминая знакомое название. Людвиг шел рядом, но автоматически заметил, что за ними увязалась троица широкоплечих мужиков. — Я думал, что имение Ультак пограничное, и за ним Гвинея заканчивается.

— Я тоже так думал, но оказалось, что за этим имением еще столько леса, что можно около месяца по нему бродить, чтобы дойти до границы. Если ехать по восточному торговому тракту на здоровом жеребце, то до границы три недели пути. Вот в тех лесах, в одном из селений он и вырос, туда и собирается вернуться.

— К чему вы это мне рассказываете?

— Дело в том, что он решил стать землеправителем той земли. То есть наследным дворянином.

Мастер остановился, глубоко вздохнул и поджал губы. Взгляд уперся в ночное небо, усыпанное звездами. Погода стояла этой ночью на редкость хорошая.

— Он не справится. Слишком мягок. Хотя лично мне симпатичен.

— Выгоден, — поправляет Людвиг.

— Ну, конечно выгоден, но еще и симпатичен как человек, — уголки губ Мастера изогнулись в скромной улыбке. — Если бы он был моим синьором, я бы встал за него горой...

— Жаль, что вы сборище воров и убийц, — улыбнулся юноша.

— Да, мне тоже жаль,... — улыбка Мастера превратилась в хищный оскал. — ...что дворяне такое же сборище воров и убийц. Только одежда у вас почище, едите вы послаще и предаете почаще.

Людвиг промолчал. Рот открылся, губы дрогнули, но Людвиг промолчал. Чувство своевременного слова, подхваченное от Песта, подсказало, что сейчас лучше промолчать.

Молчание, во время которого Людвиг сдул ветряным потоком листву и пыль в канаву, было прервано Мастером.

— Вы хотите, чтобы мы поспособствовали Песту?

— Я поставил вас в известность, а то, что я хочу, останется при мне.

Снова неловкое молчание, во время которого Людвиг обрезал мелким заклинанием "Лезвия" пару торчащих веток.

— Вам никогда не казалось, что вы зря расходуете силу?

— Мне необходимо тренироваться, чтобы научиться использовать минимум силы на заклинание, — вздохнув, произнес юноша. Для Людвига это была больная тема. — Пест может делать настолько маленькие потоки воздуха, что в пучке волос они будут колыхать 2-3 волоса.

— Очень интересно... — задумчиво произнес мастер, разглядывая обрубленные ветки. — А вы не думали, что это можно делать другим способом?... более приятным, к примеру.

— Это каким? Поднимать потоком воздуха подолы высокомерных дам?

— Это, к слову, тоже неплохой вариант, но я на вашем месте попробовал бы летать.

— Что? — уставился на него Людвиг. — Летать? Как вы себе это представляете?

— Вы же можете запустить из рук поток воздуха? — кивок юноши. — И вас при этом толкает назад?

— Да, но я не поним...

— А если вы направите поток вниз, под ноги и посильнее... дунете, разве вы не взлетите? — Людвиг впал в ступор, а Мастер принялся пояснять: — Я с малых лет мечтал летать. Это было болезнью. Я представлял, что когда разбогатею, я обязательно найду мага или укротителя птиц Архов, чтобы он отвез меня на облако. Я бы бегал по нему и смеялся как сумасшедший! Я бы напихал полные карманы облаков, переобнимал бы каждый выступ и попробовал облако на вкус... Ну, плюнул бы с него вниз — это тоже обязательно...

— Облака нельзя пощупать. Это пар! — вмешался воздушник.

— Да, я об этом прочитал, когда мне исполнилось 17 лет, — Мастер с печальной гримасой взглянул в глаза Людвига. — Я проклял тот день, когда решился научиться читать, но я все равно хотел полетать когда-нибудь. Я даже ходил к магам, чтобы у меня проверили дар.

Мастер задумался и умолк, но тут очнулся Людвиг.

— Погодите! Если я направлю вниз достаточно сильный поток воздуха, то я взлечу. А как обратно? Я же упаду!

— Я не маг, но думаю, что хотя бы один маг воздуха додумался до такого. В этом нет ничего сложного, значит, кто-то придумал, как справится с падением.

Людвиг почесал макушку и, долго не раздумывая, направил вниз руку и пустил поток воздуха. Встрепенулись вверх мантия и плащ Мастера.

— Юноша, я бы вас попросил пробовать в другом месте, — закрывая руками лицо, произнес он.

— А? Да, простите, — почесывая голову, произнес Людвиг. — Вы говорили, что я могу вам чем-то помочь?

— Да, у нас образовался ворох пустых артефактов, и нам необходимо их зарядить, — Мастер обернулся и один из мужчин подошел к ним со средних размеров мешком. — Тут нет ничего противозаконного. Артефакты светильники, артефакты тепла, артефакты малого исцеления... Возьметесь?

— Да, почему бы и нет... — пожимает плечами Людвиг.

Самый лучший растворитель...

Свет давно потушен, и комната погружается в темноту. Вот-вот должны вспыхнуть звезды и глава небосвода, полумесяц, словно полководец должен начать свое величественное шествие по небосводу, но...

Тучи наползли на небо, грозя разразиться дождем, беря на испуг, но добились лишь того скрыли "полководца" и его армию от взора.

Пест не спит и задумчивым взором буравит потолок. В полной темноте раздается тихий шепот юного ведуна на выдохе:

— Должна уже прийти...

В ночной тишине раздаются глубокие вздохи Людвига. Пест приподнимает голову, прислушиваясь к тревожному дыханию. Слышится шорох постельного белья. Людвиг ворочается в кровати.

— Н-н-нет... — раздается скрипучий голос Людвига.

Взволнованный ведун присаживается на кровати и зажигает магический светляк. Комната озаряется белым холодным светом.

Людвиг вертится на кровати, скинув одеяло на пол. Лицо в поту, глаза под веками мечутся, руки впились в постель как в последнюю соломинку.

— Что-то не так... — успевает произнести Пест, рассматривая юного воздушника.

Миг — и Людвиг открывает глаза, заполненные небесным голубым цветом, а в голове юного ведуна как молния проносится мысль: "Ошейника нет!".

Дальше все происходит мгновенно. В комнате звучит хлопок, и воздух приходит в движение, мгновенно сорвав в круговое вращение мелкие вещи. Не прошло и круга, а перенасыщенный силой вихрь начинает набирать скорость с умопомрачительной скоростью.

Как только в голове Песта прозвучала мысль об ошейнике, тело метнулось к тумбе чуть в стороне, туда, где обычно лежал "Ошейник Ордена". Руки ощупью ухватили что-то увесистое и металлическое, и в этот же момент в грудь что-то сильно ударило, затем в живот и резануло по лицу. Стараясь не отвлекаться, юноша изо всех сил рванул к Людвигу, на ходу открывая ошейник и вытягивая его на прямых руках.

Движение словно в воде. Вокруг уже летали книги, утварь и осколки стекол. Шаг, за ним еще один — и снова удар в грудь такой силы, что перехватило дыхание. Шаг к взлетевшему в воздух телу Людвига, и еще один шаг. Ветер становится просто чудовищной силы и массивная, дубовая кровать Песта со скрипом приходит в движение.

Ветер вырывает слюну, перемешанную с кровью изо рта, размазывая ее по лицу и унося в вихре. Левый глаз залило кровью из раны на лбу, и им нечего не увидеть. Изрезанные осколками руки продолжают сжимать ошейник и тянуть его к Людвигу. Мгновение — шаг, секунда — удар в бок.

Дрожащие руки дотягиваются до шеи Людвига. Ветер слишком силен, и Песта начинает сносить назад. Чтобы дотянуться, он нагибается корпусом вперед и защелкивает ошейник.

И вдруг все замерло. Глаза Людвига тут же вернули человеческий вид, тело упало обратно на кровать, а сам юноша после пары вздохов вернулся из забытья стихии. Часть предметов, летавших в зарождающейся буре, по инерции пролетело еще чуть-чуть и врезалось в стены или улетело на улицу через выбитые окна и сорванную крышу. Из-за раскалённого добела "Ошейника Ордена" в комнате повис стойкий запах паленой кожи.

Людвиг ошалело уставился в дыру на потолке, через которую виднелись звезды, и не сразу среагировал на боль от раскаленного металла на шее.

— Где потолок? — невнятно спросил он сам себя и приподнялся на локтях, чтобы осмотреться. — Какого черта?

Потребовалось лишь пара секунд, чтобы юноша сообразил, в чем дело. Боль приходит внезапно и резко. Руки мгновенно расщелкивают замок, и артефакт падает со звоном на пол.

Юный маг воздуха спускает ноги на пол и чуть не наступает на что-то. Взгляд опускается и натыкается на переломленное тело Песта.

Все тело в мелких ссадинах, глубоких порезах и багровых подтеках. В правом предплечье торчит осколок стекла, из правого подреберья торчит кусок деревяшки, больше всего напоминающий ножку от стула. Взгляд Песта остекленел, тело то и дело дергалось в безуспешных попытках кашля.

Тело выгибает глубокий, с утробным рычанием, вдох и кашель с кровью.

Людвиг соскакивает с кровати и в панике начинает бормотать:

— Погоди, погоди чуть-чуть... Так... Я сейчас... Нет, погоди... Надо... С начала надо... — Людвиг хватается за голову и с ужасом добавляет — Я не знаю, что надо!

Взгляд цепляется за окровавленные губы Песта, которые что-то шепчут.

— Что? Что ты говоришь? — юноша припадает ухом к лицу юного ведуна и слышит едва различимый шепот:

— Накопитель...

— Сейчас! Сейчас найду... — Людвиг вскакивает и взгляд скользит по хаосу, устроенному в комнате — Накопитель... Где же я их найду?...

Взгляд пробегает по комнате в поисках небольшого столика, на котором Пест хранил горсть своих мелких накопителей в холщевом мешочке, и не находит его. Пест, лежащий под ногами, начал жадно хватать воздух ртом, и Людвиг опускается на колени, ложа руки на грудь юноши.

— Я аккуратно... Я по чуть-чуть буду... — юный воздушник начинает вливать по крупицам силу в Песта, но крупица для Людвига — малый океан для Песта.

После первой же порции силы тело юного ведуна выгибается, а глаза широко распахиваются. Глаза заполнены голубым, небесным цветом.

Людвиг отдергивает руки, а Пест вскакивает на ноги и делает четыре шага назад, не забывая выпускать силу через обычный воздушный поток, выпущенный вниз.

Секунда, вторая и Пест приходит в себя.

— Ты убить меня хотел? — дыша как загнанная лошадь, произносит Пест. Кусок стекла в предплечье и ножка от кровати в боку мгновенно выскочили из тела. Раны больше не кровили.

— Нет, я помочь хотел! Где я сейчас накопитель найду? — Людвиг обводит комнату рукой, указывая на бардак.

Пест оборачивается и, видя степень разрушений, делает несколько глубоких вдохов.

Несколько секунд и юноша направляется к месту, где стояла его кровать. Подцепив одну приметную половицу, Пест достает оттуда странный артефакт, который больше похож на детскую игрушку — трещотку.

Юный ведун протягивает артефакт Людвигу со словами:

— Заводи уборку, спать надо...

* * *

Людвиг уже минуты две смотрел на булыжник. Точь-в-точь, какими выстилали мостовые. Он лежал на небольшом столике перед ним и совершенно не собирался взлетать, чего очень бы хотелось Людвигу. Камень шевелился, перекатывался на другой бок, вставал на острый угол, но категорически отказывался взлетать.

— Что такое муссон?

Вопрос Песта прозвучал в полнейшей тишине. Людвиг, услышав голос одногруппника, дернулся, и булыжник снова с глухим стуком упал на столешницу.

— Ты хоть раз можешь не говорить под руку? — процедил сквозь крепко сжатые зубы юный маг воздуха. Он повернул голову и обнаружил Песта, который так и не оторвался от книги.

— Так бы и сказал, что не ведаешь...

Сжав зубы так, что они захрустели, Людвиг уже в сотый раз уставился на булыжник. Словно плюясь словами, он произнес:

— Полетишь, падла! Еще как полетишь...

Спустя полчаса терзаний у начинающего мага воздуха получилось. Он, словно каменное изваяние, словно статуя простолюдина, увидевшего чудо, замер в восторге и не дышал. Казалось, что даже жилка на шее, которая до этого билась, словно змея под кожей от напряжения, замерла и вместе со студентом торжествует! Торжествует от полета булыжника, который сковырнули из мостовой у дома. Все в облике Людвига выдавало величайшее удивление и величайшую сосредоточенность. Вот проходит десять секунд, тридцать, минута, вторая...

— Людвиг! — раздается голос Песта. Голос разрушает тишину, а вместе с ней...

Камень падает на столешницу, хорошенечко приложившись по пальцу юного мага. Он не издает ни звука. Словно и не ему прилетело камнем по пальцу. Тут же напоказ расслабляется, с наигранной легкостью расправляет плечи и разминает шею, наклоняя ее то вправо, то влево.

— Я разве многого прошу? — Людвиг выдает гнев излишне шумным вдохом, наполняющим грудь полностью. — Это же не сложно...

Песту не видно глаз воздушника, но по интонации он уже все понял и начал собирать вокруг себя чешуйчатый магический барьер. Самое лучшее, что он знает против воздушных атак.

Вовремя! Людвиг резко встал, а камень перед ним улетел в потолок, пробив его и скрывшись в темноте чердака. Стол врезался в стену перед ним, обрушив шпаклевку с потолка.

— Неужели так трудно закрыть свой рот, когда я занимаюсь! — вместе с этими словами из комнаты на улицу вылетели все окна.

Видя эту картину уже в сотый раз, Пест вздохнул и лишь машинально отметил, что сегодня Людвиг сдержался. Сегодня кровати остались на месте, хоть и сорвало ветром все белье в окно.

Молодой ведун и маг-универсал поднялся, всем своим видом показывая, что ничего особого не случилось. Он взял плащ с вешалки, надел сапоги и уже потянулся к ручке, но замер.

— Ты забыл, что нужно дышать, губы посинели, — произнес Пест, вроде и не обращаясь к Людвигу. — Я у портовых поем, артефакт под моей кроватью. Не опаздывай на работу.

Больше ни на что, не отвлекаясь, Пест вышел. Юный маг воздуха фыркнул ему в спину.

— Тоже мне... дышать забыл, — только после этого он обратил внимание, что дышит как загнанный пес. Закусив губу, он начинает глубоко вдыхать носом и выдыхать резкими рывками через рот в два захода. Еще один глубокий вдох через нос и два резких выдоха. Так его учили...

Взгляд зацепился за отсутствие окон и постельного белья.

— Ну, хоть кровати на месте, — достав странный артефакт, который больше похож на детскую игрушку простолюдинов — трещотку, он начинает ее вращать, создавая треск.

В это время Пест уже спустился по лестнице с третьего этажа и открыл дверь на улицу. Прямо перед его носом вверх пролетел приличный кусок стекла. Чуть поодаль пролетело его покрывало, которым он застилал свою постель. Еще чуть далее — кусок рамы. Все эти предметы, по замыслу одного старого артефактора, который жутко не любил уборку, летели наверх, на второй этаж, где жили два юных мага. Этих магов знал весь район. Трудно не знать двух подростков, которые постоянно ссорятся, у которых постоянно что-то взрывается, и которые по ночам постоянно шастают по городу.

В соседстве с такой шумной парочкой были минусы: регулярный риск получить по голове вылетевшим окном или кроватью, а то и вовсе шкафом. Были и плюсы: ворье, вымогатели и разного рода шушера на Кривой улице уже давно перестала появляться. Собственно, как и органы правопорядка. А ночью даже собаки перестали брехать.

Пест проводил взглядом предметы, которые под воздействием артефакта летели обратно по своим местам. Комната снова превращалась в убранное и аккуратное место.

Если бы кто-то узнал, что в комнате никто не прибирался руками уже полгода, то очень бы удивился, а если бы узнал, какую прорву энергии требует такая уборка... Он бы не то, что удивился. Он глубоко задумался. Наверное, обыватель крепко бы задумался и о том, какие же странные маги тут живут. Ученик маг-универсал средненькой силы из простолюдинов с правом ведуна и ученик мага воздуха такой силы, что заводил артефакт "уборки" порой по три раза на дню. Но заводил не из-за любви к чистоте, а исключительно из-за вспыльчивого характера.

* * *

Таверна "Голубая кровь"

Луна царствовала на звездном небосводе безраздельно, единолично и это давало повод думать, что большинство горожан уже давно спят.

Зал, освещенный магическими светильниками, был довольно пуст. Занят был всего один стол. За ним сидело всего двое гостей и сам хозяин заведения Пристариус Эль.

Гостями были никто иные как местные купцы из "высшего круга": Сыльес Тор и Вильям Сут.

— И? Наличие на восточной ярмарке купцов с мукой не показатель, — со вздохом произнес Сыльес, грузный мужчина с сероватым оттенком лица — Ты даже не знаешь, откуда они взялись. Твоя охрана просто спугнула их, и они ушли лесами, бросив телеги.

— Со своей охраной я разберусь сам... — буркнул Вильям, худощавый поджарый мужчина с явной сединой в волосах, и добавил — Местные мужики говорят, что это были какие-то "Ведичи", мужичье из дальних восточных сел. Это те села, что живут сами по себе, налоги не платят и кому подчиняются не понятно.

— Секунду, — вмешался Пристариус, хозяин заведения. — То есть у нас, в славном государстве Гвинея, есть села, и не одно, которые вообще не платят никому налогов? Совсем?

Два самых именитых торговца Вивека переглянулись и странно улыбнулись.

— Вам бы "Основы денежного производства" Эдвардса Минуса почитать, — продолжая улыбаться, произнес Вильям.

— Минус первый предложил понятие "Рентабильность". Окупает ли доход от дела, затраты, потраченные на организацию этого дела? — процитировал знаменитую среди купцов книгу Сыльес — И как вы понимаете, в казначействе тоже не дураки сидят. Они уже все посчитали и приняли решение. Налоги с дальних сел не берут потому, что это не "Рентабильно". С них почти нечего взять, а организовывать налоговый сбор, охрану, учет и ревизии — довольно накладно. Если собранный налог, не окупает даже организацию сбора этого налога, то зачем тогда собирать этот налог?

Хозяин заведения озадачено почесал затылок и пригубил бокал отличного белого вина, задумчиво спросив:

— А что такого в том, что кто-то продавал муку на ярмарке?

— Новый источник стратегического ресурса, — заглядывая в бокал, произнес Вильям.

— Несколько случаев голода за последние 20 лет, заставляют более внимательно относится к урожаю, погоде и другим факторам наличия на складах муки и вообще продовольствия, — Сылес со вздохом поставил бокал и обратился к своему коллеге — А у вас заначка хлеба имеется?

— Обижаете! — покачивая в негодовании головой, ответил Вильям.

— Поняли? Даже у таких, средних, торгашей как мы есть свои заначки хлеба, — Сыльес отпил из бокала и со вздохом произнес: А тут на ярмарку, где мы всегда все контролировали и примерно знали, что нас ждет, заявляется караван из двух десятков подводов груженных мукой. Каково, а?

Вильям поднимает палец вверх и произносит с придыханием, словно открывает какой-то секрет:

— Не одна, не две телеги, а два десятка!!! Столько не украдешь, столько просто не продадут, столько можно только вырастить! А это что получается? Что кто-то в дальних восточных лесах вырастил столько хлеба, что и себе осталось, и на продажу два десятка подводов привезли. А мы не ухом, ни рылом!

Пристариус наконец-то понял суть проблемы и глубокомысленно закивал. Молчание затянулось на несколько секунд, и прервал его вздох хозяина заведения:

— Делааа... Однако, не отведать ли нам с вами, нашего рагу "по-Стокски"?

Хмурые торговцы сразу оживились.

— Это ваше новое? Как же! Наслышаны!

Пристариус махнул служке, дежурившему у входа в кухню, и громко произнес:

— Три рагу "по — Стокски", пару "Облаков" и один "Пряного"!

— Да, да! Такое событие! Новое блюдо в "Голубой крови"!

— Вы мне льстите! Это не совсем новое блюдо, скорее хорошо доработанное старое, — Пристариус опрокинул в себя остатки вина в бокале и причмокнул губами — Видите ли, мой милый ученик, Травус, уже давно не мальчик и я был не вправе больше его удерживать. Малыш рвался в столицу, я не смог его больше привязывать к себе...

— Погодите ка! У вас разве не было контракта с этим юным магом? Он же готовил у вас без малого 10 лет! — брови Вильяма поползли вверх.

— Ну, что вы! Я и так задержал мальчика на своей кухне. Наш контракт закончился 3 года назад. Он держался у меня только на моем добром слове, золотой монете и безумной любви к одной барышне.

— И что же изменилось? — с прищуром спросил Сыльес — Слово перестало быть добрым или монета золотой?

— Ну, что вы! Не стоит обо мне так думать. Все гораздо проще и сложнее, — Пристариус обвел взглядом Вильяма и Сыльеса и с усмешкой произнес: Давайте вспомним с вами самую главную причину тех наших поступков, которые переворачивали нашу жизнь...

Вильям рассмеялся и откинулся на спинку стула, а Сыльес как-то осунулся и угрюмо буркунл:

— Женщины...

— Да, без них все было бы стабильнее... — отсмеявшись, произнес Вильям.

— Вот и мой мальчик добился согласия от своей музы и ее отца, — по лицу Пристариуса проскользнула грустная улыбка.

— Погодите, если вы тут, ваш ученик Травус в столице, то кто же тогда на кухне?

— О! Это моя новая находка! Молодой маг воздуха и молодой универсал, — с гордостью произнес Пристариус — Вы не поверите, когда узнаете, где я их нашел!

— Очень интересно! — торговцы переглянулись.

— На улице! — громким шепотом произнес хозяин заведения — Если не кривить душой, то нашли меня они. Дело было глубокой ночью, недалеко от портового района...

— Погодите! — прервал Сыльес — А что вы делали недалеко от портового района посреди ночи?

— Поймите меня правильно! Я только проводил ученика в столицу, дал ему на дорогу, первое время и для обустройства 200 золотых, благословил и... опустошил 2 бутылки крепленого рома из Ритаки. — Пристариус вытащил белый платок и промокнул лоб, который покрылся испариной — Ром оказался настоящим, не разбавленным и я сам не ведаю, как мне удалось туда дойти, но факт есть факт. Нашли меня именно там.

— Вам очень повезло, что над вашим телом не поработали портовые шайки! Говорят, среди них появился маг! Некоторые уверены, что он некромант, — так же шепотом произнес Вильям.

— Я склоняюсь к магу жизни. Пока он себя никак не проявлял, кроме как исцелением простолюдинов из портового района, — скривившись, произнес Сыльес и обратился к Пристариусу — А вот что интересно, что эти два мага там делали?

— Мели и убирали улицы, — словно в этом нет ничего противоестественного, произнес хозяин заведения.

— Что, простите? — не поверил своим ушам Вильям. Сыльес сидел рядом с округлившимися глазами.

— Они мели улицы, стригли кусты и деревья. Там где был засор водостока или кучи мусора — применяли магию. Мусор сгорал, — спокойно произнес Пристариус.

— Вы нас разыгрываете!

— Ничуть! Эти два мага выполняли все магией и ни к чему не прикасались руками. Я тоже сначала подумал, что меня разыгрывают, но оказалось все проще. Они получали не плохие деньги за свою работу, так как выполняли работу двух десятков простолюдинов. Они меня и нашли в сточной канаве. Мой... авторитет, — тут Пристариус приподнял свой живот, показывая о каком авторитете, идет речь — мешал протоку дождевых вод. Они же помогли мне добраться до дома. А вот на следующий день я их попытался разыскать и отблагодарить, но обнаружил их в академии магии. Они оба студенты. Так и началось наше сотрудничество.

— Они что же, сразу готовить умели? Вы же не взяли кого попало?

— Да, конечно я по первости давал им уроки и несколько дней они готовили под моим приглядом, но потом они все начали делать сами! — Пристариус нагнулся над столом и заговорщицки произнес: Вы не представляете, какие нетревиальные задачи мне пришлось решить, чтобы из них получились настоящие повора — маги! Один воздушник чего стоил!

— А в чем же была проблема? — прошептал в том же тоне Вильям.

— У него очень много энергии и первое облако, которое у него получилось... — Пристариус оглянулся, чтобы удостовериться не подслушивают ли его — ... Было размером с дом! Когда тесто в его руках начало набухать и светиться, я впервые испугался хлеба! Я думал, та булка меня задушит!

В зале раздался хохот трех голосов.

А тем временем в кухне одного из самых престижных заведений города Вивека, "Голубой крови", царила настоящая идиллия и сияющая чистота. Немаленькое помещение освещалось магическими светильниками, и свет отражался в отполированной кухонной утвари. Каждый стол был натерт до блеска.

Посередине кухни на двух табуретах сидели оба юных мага. Оба были одеты в белые передники, на голове повязаны белые платки, а рукава рубах закатаны почти до плеч. Оба мага о чем-то негромко переговаривались.

— Нет, ты посмотри! Это имеет огромное значение! — все пытался объяснить что-то Пест. — Конечно, так никто не делает! Но и с духами никто не работает, только с тупыми элементалями!

— Я все понимаю, но смысл? Какой в этом смысл? — Людвиг смотрит на чертеж, который юный ведун начертил мелком на полу.

— А смысл в том, что благодаря такой расстановке ритуальных кругов мы можем провести ритуал огромнейшей силы! А надо всего 5-6 магов средней силы! Представь, что "Гвинейский горн" создают 5-6 магов!

— Нет, это бред, такого не может быть! — ворчит Людвиг. Он без каких-либо оправданий отвергает выводы Песта. — На такой ритуал собираются маги со всего государства...

— Да пойми же ты! То, как принято это делать — расточительство силы! Ты посчитай, посчитай потери! Это то же самое, что печку топить королевским сандалом! Пахнет хорошо, а горит хуже старого пня!

— Опять ты со своим "посчитай"! Завязывал бы ты со своей математикой! — Людвиг насупился и принялся поучать. — Ты в курсе, что ни один маг с этой математикой далеко не уехал? Припомни хоть одного мага — математика! Не можешь? Вот! Потому, что от математики ничего хорошего не было!

В этот момент на кухню вваливается запыхавшийся официант. Его сразу можно узнать по зеленому пиджаку из плотной ткани и знаку заведения, вышитому на груди.

— Два "Облака", три порции "Рагу по-Стокски" и кувшин "Пряного"! — выпалил и тут же скрылся в дверях.

Оба юноши тут же поднялись и разошлись к разным столам. Людвиг тут же достал из-под стола мешок с мукой и высыпал часть на стол. Тут же он принялся добавлять еще какие-то ингредиенты и замешивать тесто.

Пест в это время не шелохнулся, но под его чутким взглядом кухня ожила. Перед ним начался настоящий танец. Вспыхнул огонь в глубине печи, начали летать овощи и корнеплоды, сбрасывая на ходу кожуру, загремели крышками огромные сковороды и кастрюли, перелетая на чугунную плиту.

Вот, очищенные овощи, как и мясо, подлетели к сковородам и кастрюлям и, словно пересекая неведомую черту, распались на мелкие кусочки и осыпались на сковороды. Из кувшинов полилось масло, поплыли по воздуху мелкие горшочки с дорогими пряностями.

Людвиг тем временем мнет ком теста. На лбу выступают капли пота, а дыхание становится тяжелым.

— Пест! Почти готово! — громко объявляет молодой маг воздуха.

— Надувай и закладывай! Печь готова! — короткий ответ.

Людвиг кивает головой. Руки гладят каравай и начинают светиться. Тесто, которое он разделил пополам, начинает увеличиваться, словно его надувают. Когда два куска теста превращаются в два крупных полушара, Людвиг подхватывает их деревянной хлебной лопатой и засовывает в печь. Та, под действием волшебства Песта, уже исходила жаром.

Поставив хлеб в печь, Людвиг уже было вздохнул, но юный ведун коротко скомандовал:

— Воду ставь!

Воздушник кивнул, а руки подхватили огромную кастрюлю, поставив ее на плиту. И тут же принялся наливать туда воду из бочки, кидать сушеные яблоки и какие-то корешки.

Пест наблюдал за всем приготовлением невидящим взором. Крепко сжатые челюсти и дрожащие пальцы свидетельствовали о напряжении. Под его взором овощи, мясо и специи в сковородке постоянно перемешивались, распространяя по кухне аромат. Овощи первыми дали сок, и в сковороде начался процесс тушения. Смесь свежайших овощей и мяса теперь не жарилась, а варилась.

Не прошло и получаса, а Людвиг уже торопился вытащить хлеб. Раздутые полусферы превратились в бугристые копии облаков. Сверху они бугрились, а снизу были словно обрезаны. В объеме хлеб увеличился в несколько раз.

Как только по кухне потекли умопомрачительные запахи тушеного мяса с овощами, свежего хлеба и пряного яблочного отвара, на пороге, словно по волшебству появился служка-официант. Он водил носом, ловя запахи, словно по запаху определял степень готовности блюд.

— "Облака" забирай! — громко командует Людвиг, помешивая пряное варево в кастрюле.

Служка быстро подхватывает оба хлеба на металлический поднос и снова исчезает.

Не проходит и нескольких минут, а Пест уже выкладывает сочное и ароматное рагу в большую миску. Делает он это весьма экстравагантно. Сковорода самостоятельно поднимается и опрокидывает содержимое в миску. Тут же начинает суетиться Людвиг. Он разравнивает гору рагу по мискам, украшает зеленью и вытирает с краев керамических мисок капли.

— Аккуратнее! Так ведь и есть приятней...

Пест на эти слова пожимает плечами и принимается переливать пряный яблочный отвар в большой пузатый кувшин.

— Я думаю, это последний? — Людвиг придирчиво оглядывает тарелку.

— Надеюсь, — со вздохом отвечает Пест.

В этот момент на пороге снова появляется служка в зеленом пиджаке. Он моментально подхватывает на поднос приготовленное рагу и пряный яблочный отвар. Не оборачиваясь и не отвлекаясь от подноса, он на ходу бросает:

— Это для гостей хозяина. Можете сворачиваться.

Людвиг с кряхтением поднимается и направляется к столу, за которым готовил. Он смачивает тряпку и начинает натирать его до блеска. Пест же встает у небольшого окна.

— Людвиг... — тихо завет он напарника. Взгляд застыл на окне, за которым в ночи с неба падают капли. — Людвиг, ты помнишь, когда последний раз плакал?

— Чего? — не сразу доходит вопрос до юноши.

— Когда ты плакал в последний раз?

— Мужчины не плачут, — сухо отвечает Людвиг, продолжая натирать стол.

— Ну, да... не плачут... — порывы ветра периодически бросают на небольшое окошко капли дождя.

На пороге появляется все тот же прислужник-официант. Пиджак он держит в руке.

— Хозяин закрыл. На сегодня все, — усталые ноги доставляют его к столу, руки кладут стопку серебряных монет. Он обводит взглядом кухню и вздыхает. Ноги несут его к выходу, где он вешает на вешалку пиджак и надевает плащ с капюшоном. — У меня два дня вольных...

— Хорошо отдохнуть! — не глядя, бросает Людвиг.

— И вам, — отвечает официант, закрывая за собой дверь.

— Хорошо бы, но некогда...

В этот момент Пест отчетливо чествует дыхание смерти. То странное, неуловимое чувство прохлады и вечности, которое он почувствовал познакомившись с ангелами смерти.

— Людвиг, мне твоя помощь нужна! — взгляд Песта застыл на закрывшейся двери.

— Чего? Прямо сейчас? — на лице Людвига появляется гримаса обреченности.

Пест переводит взгляд с двери на окно, за которым идет дождь.

— Да, прямо сейчас. Это очень важно...

* * *

Тренировочная комната.

Тренировочная комната непривычно пуста. Два юных мага вынесли из нее все, что могло взлететь под действием урагана. Потолок сплошь покрыт затейливым витиеватым рисунком. Обыватели приняли бы этот узор за "Гостерскую роспись", но знающие сразу бы опознали руны магии воды, четко вплетенные в узор.

— Теперь-то, может, расскажешь, какого черта мы до рассвета рисуем эту дрянь на потолке?

Оба юноши стоят посередине комнаты. Пест откидывает кисть с длинной ручкой, которой он писал на потолке знаки воды. Усевшись на песок и вытянув ноги, он спрашивает:

— Людвиг, что тебе сниться? — юный воздушник не ответил. — Когда ты просыпаешься, у тебя кандалы на руках так исходят жаром, что я иногда боюсь, что твоя постель загорится.

— Какая тебе разница? Может, ответишь на мой вопрос? Ты постоянно отвечаешь вопросом на вопрос, — Людвиг сел рядом, ноги поджались и руки их обхватили.

— Недавно я тоже боялся уснуть, — Пест повернул голову, а взгляд скользнул по суровой гримасе Людвига. Рука потянулась к его шее и, как только юноша прикоснулся, глаза воздушника закатились.

Пест начал рассказывать, кусками показывая свои воспоминания и чувства прямо в разум Людвига.

— Я когда домой приехал, тут же принялся по селам ходить, метку свою раздавать, и не уследил, — Пест умолк, взгляд, упертый в пол, начал мутнеть, словно он что-то видел вдалеке. — Когда почуял — отца мертвым нашел. Вои с Ультака-града к нам зашли и резать принялись всех, кто под руку попадался. А я не успел. Бою мажескому третьего рангу выучился, артефактному делу ученый, и огнем паленый и в воде топленый, сколько раз меня Ратмир резал... А отца не уберег, мужики села родного полегли, род без главы остался, а я ничего сделать не смог.

Пест поджал губы и замолчал, убрав руку от воздушника.

— Мстил? — слышится от Людвига. Тот, от такой демонстрации сидел пришибленный.

— Нет, — Пест нервно хохотнул и сквозь зубы начал говорить. — Зубом скрипел, злобой исходил, крови хотел, за отца, за мужиков села нашего, за детей и баб, что порубили, а кровь не пролил чужую. Нельзя мне.

— Что нельзя?

— Жизни мне отбирать нельзя, или смерть за мной придет. Это рок мой, мое проклятье за силу ведовскую...— юный ведун с усмешкой вздохнул, добавив — Вот тебе и маг боевой...

— А как же...

Пест снова прикоснулся к Людвигу и продолжил рассказ:

— На нас воины из града потом пришли. Две сотни, все в латах одинаковых, воевать обученные. Я тогда предков на бой звал, по соседним селам клич кинули, сотню воев ученых собрали, да толку? Я свою кровь тогда лить решил за воев наших. Ворожбу творил с иглой, что из рога единорожьего, чтобы каждая рана не на вое нашем была, а на мне. А я уж с настойками да отварами сдюжил...

— Ты перенес все раны с ваших воинов на себя?

— Да, — пожимает плечами юный ведун. — А куда деваться-то было? Как иглу в кожу загнал, так каждый порез на своей коже чуял. А чтобы кровью не изойти или от боли сознание не потерять — зелья пил, а когда сам не мог, то отец их в меня вливал.

— Он же погиб? — Людвиг хмурится, но тут возникает воспоминание о мужчине с перерубленной шеей и одним глазом.

— Погиб, — кивает ведун. — Когда воев с Ультака уже глазом видеть можно было, предок на бой пришел. Со всех сел окрестных к нам пришел. Кто костями голыми богат, у кого лицо червем съедено, а батька мой как живой. Только лицо темное, глаз один, да шея порвана.

Пест под грузом воспоминаний умолк. Кадык начал метаться вверх и вниз, а кулаки сжались.

— А я его... — Пест снова ненадолго умолк, подбирая слова — ... Я его не сразу признал. Он ко мне со спины подошел и спрашивает, мол, боязно?

Пест закусил губу и совсем умолк. Рука отпустила воздушника, взгляд уперся в песок тренировочной комнаты. Молчание продолжалось несколько минут, и нарушил его Людвиг.

— На севере в заставах служат мужики-простолюдины. Я когда к ним попал, чуть было не сломался. У них принято так себя вести, а я думал, это они меня так презирают, — Людвиг хмыкнул, и его лица коснулась едва заметная улыбка. — Как попадаешь на заставу в ученье — все тебя за человека не считают. Зовут "мясом", "криворуким", или еще какой бранью. Есть со всеми в зале нельзя, спишь в казарме, только если место свободное есть. Если патруль вернулся, то и на улице спать приходилось. С тобой даже не разговаривают, словно нет тебя. Но когда ты "шаг" сдаешь наставнику и "стену", тебя словно в "свои" принимают. И место тебе в столовой уступят, и с места в казарме не скинут, и разговаривают, подбадривают, объясняют, если не так делаешь. Словно ты не ты был, а как сдал наставнику "шаг" и "стену" — взял и появился.

Людвиг взглянул на Песта, но тот молча продолжал кусать губу.

— Я когда первый раз стену удержал, мне в щит ногой бил Прист, бугай местный. Я ему ростом по грудь, у него ладонь с мое лицо. Думал, он меня целиком съест, до того он меня не любил. А как щит удержал под его ударом, так мы лучшими друзьями стали. Пили вместе и в самоволку в село бегали...

— А что потом? — без особого интереса спросил юный ведун.

— А потом пришли твари с северных островов, — улыбка сползает с лица Людвига, глаза по мере рассказа наливаются светом и приобретают сплошной голубой оттенок. — Серые рожи, вместо носа пару щелей, клыки торчат изо рта, как у зверя. Твари, одним словом. Разумные не носили бы сушеные языки людей, как бусы на шее. И колдуны, маги темные, что у них правят. Они приходят на наши земли и уводят людей, грабят, убивают. Каждый раз мы их отлавливаем, вырезаем, карательные экспедиции к ним устраиваем, но вот проходит 5-7 лет, подрастает новое поколение этих тварей, и они снова идут к нам грабить, захватывать, убивать...

Вокруг юного мага воздуха начинает вращаться песок, словно легкий ветерок его пересыпает. Чем дальше рассказывает — тем шире полоса вращения.

— Они перебили патруль, но не успели поймать вестника. Нас предупредили. Потом была осада заставы, штурмы магией и воинами, потом умирали друзья, а потом меня связали и спрятали, чтобы я передал послание, когда все закончится. Я должен был уснуть, но почему-то артефакт летаргии не сработал. Я не спал и делал, что мог. Смотрел "Отдаленным взором", как мои сослуживцы и друзья умирают один за другим, потом смотрел, как эти твари жрут их потроха, творят свои ритуалы, развешивают языки на шнурки...

Плечи и вся грудина юноши вздрагивают один раз, второй, но лицо остается сухим. Зубы сжаты так, что скулы вздулись, хрустят суставы кулаков. Пест наблюдает за Людвигом. Сначала он хмурится, но понимание приходит быстро. Он хорошо помнит завет отца о слезах.

— Плакать можно, в том худого нет, — Пест поднимает руку вверх к вязи знаков воды, так похожей на "Гостерскую роспись", и начинает ее напитывать силой.

— Я не плачу, — тихим шепотом произносит Людвиг. Плечи снова безмолвно вздрагивают, и еще раз. — Мужчины не плачут.

Пест все сильнее и сильнее начинает напитывать рисунок. Много силы не потребовалось, чтобы на потолке повисла одна капля, потом еще одна и еще. Не проходит и десяти секунд, а с потолка уже идет небольшой дождь.

— В дождь можно, в дождь не зазорно. Батя мой так говаривал...

Дождь в тренировочной комнате становится все сильнее и сильнее. Оба юноши моментально вымокают до нитки. Не проходит и минуты когда от Людвига доносится всхлип, потом еще один.

— Я не плачу! — срывающимся голосом произносит Людвиг. Он кулаком утирает нос.

— Это просто дождь, — кивает Пест и добавляет тихим шепотом — так бывает под дождем.

* * *

Сон

Людвиг открывает глаза, и перед ним та же картина. Все тот же стол и все та же кружка.

Все его друзья и соратники за огромным столом. Вот огромный Прист хватает кружку, рука вскидывается вверх, а рот кричит "За Гвинею!". Его подхватывают другие, повторяя: "За Гвинею!".

Кто-то замечает, что Людвиг поднял голову. Слышаться выкрики:

— Гля! Бастард живой!

— О! Бастард! Выпей с нами!

— Слух, а как Бастарда звать?

— А че, Бастард — это не имя?

— Не, это когда благородный налево сходил...

Сейчас Людвиг должен спросить Малого, "За что пьем?", но вдруг начинает идти дождь. И они уже не в тесной забегаловке, а на улице. Вот по лбу бежит первая капля дождя, убегает на переносицу, свисает на носу. Вот и слезы начинают течь по щекам.

На Людвиге останавливается то один взгляд, то другой. Через несколько секунд, когда юный маг воздуха уже насквозь мокрый от дождя, на него смотрят все, кто сидел за столом. Его начинают спрашивать:

— Ты чего, Бастард?

— Случилось чего?

— Мужики не плачут, ну! — толкают его в плечо Прист.

— Я не плачу... это дождь... — всхлипывая после каждой фразы, произносит Людвиг. — ...Под дождем можно...

Сперва все умолкают, но спустя несколько секунд снова начинается гомон голосов:

— Точно можно? — спрашивает кто-то из мужиков.

— Можно, мне батька так говаривал...

— Не, а ты сам прикинь, не заметит ведь никто!

Гомон голосов нарастает, но не смотря на это четко слышится слова Свала:

— Значит, больше не свидимся? — Он сидит рядышком, справа, и заглядывает в глаза.

Людвиг закусывает губу, чтобы не разревется в голос. Хватает сил только чтобы мотнуть головой.

— Ну, тогда... Прощай!... — Свал встает, рука хлопает по плечу Людвига, а сам куда-то уходит.

— Ты себя береги... — еще один хлопок по плечу.

Взгляд, залитый дождем и слезами, не отрывается от столешницы.

— Да, мы-то уже все, а у тебя жизнь долгая! — снова хлопок по плечу.

— Нос не вешай и лихом нас не поминай...

— Бывай, Бастард! — проходящий теребит волосы Людвига, как младшего брата.

Остальные, еще гомонящие мужики, поднимаются по одному и подходят. Каждый что-то говорит и хлопает по плечу, теребит волосы, жмет руку... Людвиг покраснел, но так и не оторвал взгляда от стола. Он кивает, но звука не произносит, лишь губу закусывает. Плечи нет-нет, но вздрагивают.

Дождь становится сильнее. По лицу бегут струйки воды. Какие из них соленые, а какие просто вода — не разобрать. Взгляда он не поднял. Перед глазами стол с недоеденной закуской, недопитыми кувшинами, и наполовину полные кружки. За столом никого нет.

Мгновение и исчезают кружки, еще одно и исчезают тарелки. Стол совсем опустел. Перед Людвигом стоит одна кружка из мутного стекла. В ней налита вода и плавает три красных ягодки брусники. Так было принято поминать воинов у северян, так его учили еще там, на Северной заставе.

* * *

Людвиг открыл глаза, затем присел. В комнате стоит полная тишина. Солнце давно встало, и кровать юного воздушника ярко освещена солнцем. Юный маг взглянул на кандалы, которые находились на его руках. Они даже не нагрелись, хотя зачастую они жгли его кожу, словно раскаленный металл. Тем не мене на лице Людвига не показалось и тени удивления.

Послышался шорох со стороны постели Песта. Из-под одеяла вынырнула Каракан. Она улыбнулась Людвигу и тихо произнесла:

— Поздравляю! Ты свободен! — слова на незнакомом языке звучат четко и торжественно. Она встает и обнаженная проходит к темному углу, где растворяется словно мираж. После ведьмы остается только темное облако, которое стелется по полу.

Людвиг плюхается на спину и еще час смотрит пустым взором в потолок. Глубокий вздох, и глаза закрываются. Людвиг снова уснул.

В комнате начинают проявляться контуры Черта. Высший демон занимает большую часть комнаты. Чтобы ничего не задеть, он поджимает задние лапы. Около часа демон разглядывает Людвига, принюхивается к нему, даже пробует аккуратно лизнуть, чтобы попробовать на вкус. Голова демона начинает вращаться и замирает в обратном положении. Рот оказывается наверху, а лоб и три глаза внизу.

За всей этой картиной наблюдает Пест. Испугавшись, что Черт может что-то сотворить с Людвигом, он встает и подходит к нему. Демон оборачивается к Песту и странным голосом произносит:

— Ты можешь научить меня плакать, как его? — лапа Черта указывает на Людвига. Все три глаза моргают по очереди. Пест мотает головой.

— Тебе не научиться. Так может только тот, у кого есть сердце.

* * *

Уважаемые читатели! Спешу вас порадовать, а может и местами огорчить.

Заканчивается подписка на произведение "Наместный Маг 2: Пест — ломаный грош".

05.07 — Подписчикам разослана финальная версия произведения. В данный момент текст готовится к отправке в издательство.

P.s. Подписан договор с издательством АСТ. Рассылка прекращена. Электронню версию произведения можно найти в интернет магазинах.

дБ