# Партия

Глава 1

Случай — всегда чей-то слуга! Вопрос в том — чей?

Наталья Солнцева, 'Золото скифов'

5 сентября 2016 года.

1.

'— Всё, Олег, разговор закончен. — Устало произнеся эту высокомерную фразу я тоскливо перевожу взгляд на зеркало и начинаю с показной тщательностью наносить на губы вишнёвую помаду. Из серебристой глади на меня смотрит двадцативосьмилетняя шатенка с бледно-голубыми глазами и белой кожей (поверьте, в жизни это выглядит не очень красиво), с худощавой фигурой, тонкими ногами и полной грудью (что, на мой взгляд, смотрится ещё хуже), зато в хорошо сидящем на ней офисном тёмно-синем костюме.

— Наташа, ну не надо, — скулит Олег, мой бывший муж, неловко переминаясь с ноги на ногу в квадратной, отделанной испанской плиткой, прихожей. Рядом с моим 'бывшим' стоит пухлый кожаный чемодан, набитый механическими клавиатурами, разнообразными джойстиками, 'мышиным' зоопарком от 'Cougar' и прочими геймеровскими 'девайсами', из-за которых я два последних года ощущала себя ничем иным, как игровой приставкой к компьютерным играм моего мужа.

Вы уже поняли, что мой 'бывший' — геймер, игроман? А знаете, в чём наша проблема? Если нет, то представьте себе двадцатисемилетнего здорового молодого мужчину, который каждую ночь проводит за ноутбуком и с сумасшедшими, красными, как у кролика, глазами, до одури режется в 'Overwatch', 'The Witcher' и прочие ИТ-продукты нашей компьютеризированной эпохи.

Ну подумаешь, переболеет и утихомирится, пожмёте плечами вы. Не переболеет. И не успокоится, потому что игромания — это болезнь, перерабатывающая кору головного мозга быстрей любой мясорубки. За то время, что я жила вместе с Олегом, я успела выучить, что игромания имеет затяжной характер и вылечить игромана невозможно до тех пор, пока он сам не захочет избавиться от своей зависимости. А Олег не хочет. Именно поэтому два года назад он уволился из 'Микрософт' ('достал этот график!'), перешёл на аутсорсинг ('буду программировать дома'), и наши отношения в конце концов вылетели в трубу.

— Олег, я всё сказала. Уходи, — прошу я, старательно игнорируя укоризненный взгляд моей мамы.

— Наташа, — помедлив, мама делает шаг ко мне, — ну может, не надо вот так, сразу?

Олег оживляется и бросает на мою маму кроткий взгляд, который можно перевести как 'премного благодарен вам за поддержку, Тамара Васильевна'.

— Сразу? — Я резко разворачиваюсь к этой парочке. — А как тогда надо, мам? Нужно, чтобы он, — небрежный кивок в сторону Олега, — продолжал и дальше катиться по наклонной прямой и при этом кататься на моей шее? Надо снова сделать так, чтобы я была вынуждена уволиться с респектабельной работы только потому, что над моим мужем гоготал весь офис?.. Знаешь, что, мама? — Я грозно упираюсь кулаками в бока. — А ты забери Олега к себе. И живи с ним вместе. Корми его, пои. Воспитывай. И слушай по ночам идиотские выкрики: 'Да, да, ещё одна жизнь, йес! ПиЭс-три рулит!' — и жди, когда у Олега наступит просветление в его заср... прости, напрочь выжженных компьютерными играми мозгах.

Олег испуганно сглатывает. Мама ошарашенно глядит на меня.

— Да что ты такое говоришь, Наташа? — наконец, подаёт голос она.

— А мне надоело молчать, понятно? — Я срываюсь на крик и, сбросив маску Снежной королевы, которую носила последние полчаса, обречённо опускаюсь на крохотный пуф в прихожей. — Мам, напоминаю, что мы с Олегом были вместе последние пять лет. Три первых года я с радостью возвращалась к себе домой, потому что я шла к нему. Я помню, как мы засыпали вместе, как просыпались. Как он произносил моё имя, когда... — Я безнадежно машу рукой. — Впрочем, уже неважно. А два года назад наш мир рухнул. Только я всё не верила, что это — болезнь. Я, как всегда, пыталась всё починить... Напомнить тебе, как я с ним, — ещё один кивок в сторону Олега, — прошла все возможные клиники и лечебницы? Как мы расходились и снова сходились, потому что я верила, что у нас всё получится? А потом выяснилось, что он, — новый кивок в сторону Олега, замершего в углу прихожей, как мышь, — что он перешёл на 'домашний' график только затем, чтобы никто не мешал ему играть?.. Играть, играть, играть! — От безысходности я снова повышаю голос и отчаянно бью кулаком о серебряную поверхность зеркального столика.

Стекло жалобно дребезжит. Мама ахает. Олег прячет от меня униженный взгляд, а я неимоверным усилием беру себя в руки.

— Два года назад во мне умерла женская суть, — уже своим нормальным голосом заканчиваю фразу я. — У меня пропало всякое стремление к близости. К любви. К элементарному сексу... Мама, я больше не хочу продолжать. Я устала. А теперь, — бросаю взгляд на красные наручные часы с забавной мордочкой Микки-Мауса, украшающей циферблат, — а сейчас у меня вообще осталось ровно пять минут на то, чтобы привести себя в порядок, отправиться на собеседование и постараться не провалить его из-за утренних разборок со своим — уже бывшим! — гражданским мужем. И — прости меня, мама! — из-за твоего незапланированного визита ко мне во имя спасения Олега.

— Павлова, — тихо, интимно шепчет мой 'бывший'.

'Как странно, — проносится в моей голове, — раньше то, как Олег произносил мою фамилию, вызывало у меня мурашки по коже. А сейчас это не вызывает ничего, кроме злобы и раздражения'.

— Уходи, Олег. — Впервые за всё время нашего разговора я смотрю в его простодушные серые глаза, опушенные по-детски густыми ресницами. — Если у тебя осталась ко мне хотя бы малейшая капля уважения, хотя бы квант элементарной благодарности, то просто уходи. Возвращайся к своим родителям, к своим друзьям-геймерам, отправляйся, куда ты хочешь, только оставь меня в покое. Навсегда.

В квартире повисает звенящая, неприятная тишина. Я заполняю пустоту, встав с пуфа, и судорожно продеваю руки в рукава тёмно-синего жакета.

— Уходи, — непреклонно повторяю я.

— Прости, Павлова, — шепчет Олег. Ломаным, измученным, покорным движением подхватывает собранный чемодан и отпирает задвижку входной двери. Помедлив, кладёт свою связку ключей от моей квартиры на столик в прихожей и поворачивается к моей маме: — Простите, Тамара Васильевна. Я так не хотел.

Мама грустно кивает. Олег распахивает дверь и исчезает за порогом. Я слышу, как на лестнице в темноте подъезда глохнут его шаги.

'Вот и всё, — думаю я. — Всё. Кончено'.

— Ну что, теперь ты довольна, Наташа? — вырывает меня из пустоты усталый голос мамы. — И что сейчас, позволь спросить, ты собираешься делать? Одна, в свои почти тридцать. Без брака и без ребёнка?

— Зато я свободна, мама, — вздыхаю я. — Не знаю, как насчёт первого и второго, но я нашла работу. И сегодня постараюсь обязательно устроиться на неё.

— Ну-ну, — усмехается мама. — Карьера, это всё, что тебе остаётся. Да, Павлова?

Я молчу: мне нечего ей ответить.

Мама и я выходим из квартиры. Я запираю дверь. Мама бросает на меня быстрые, задумчивые взгляды бледно-голубых глаз, цветом похожих на топаз. Точно такие же глаза и у меня — они точно выцвели от обрушившегося на нас одиночества. В своё время мама упустила моего отца. А я только что отпустила Олега. Ёжась от холода (и образовавшейся внутри меня пустоты), я застёгиваю жакет на все пуговицы. Мама вызывает лифт. Мы молча доезжаем до первого этажа, я сбегаю по ступеням, толкаю тяжёлую дверь подъезда и выпускаю маму на улицу.

— Тебя подвезти? — предлагаю я и бросаю взгляд на часы с Микки-Маусом. До собеседования у меня есть ещё час с хвостиком, а мама живёт всего в трёх остановках от улицы Кржижановского.

— Не надо, я просто пройдусь до метро. Мне есть, о чём подумать. — Мама вздыхает и всё-таки подставляет мне свою гладкую, пахнущую изысканными духами щёку. Она такая красивая, моя мама. И всегда переживает за меня больше, чем я заслуживаю. — Удачи, — холодно прощается мама, когда я предлагаю ей свой виноватый дочерний поцелуй.

— Спасибо. — Я трогаю маму за локоть. Это — моё извинение за утреннюю сцену, за всё, что мама вытерпела от меня, своей единственной и очень упрямой дочери, которая так и не оправдала её надежд: не создала собственной семьи, не подарила ей внуков. Сажусь за руль, давя в себе клубок отчаянной, солёной горечи. Пристёгиваю ремень. Мама вяло машет мне, заглядывая в окно со стороны левой дверцы моего 'Мини Купера'.

— Удачи, — шепчут её губы.

'Удачи, мама? — горько улыбаюсь я. — Удача не любит серьёзных и целеустремлённых людей. Бесшабашные головы, безумцы и игроки — вот её короли и принцы. А я — не такая. Мне не нужна удача, потому что я знаю, кто я, что я могу и почему на собеседование вызвали именно меня'.

С этой мыслью киваю маме, жму на педаль газа и выезжаю со двора. Через час и тридцать минут меня ждут в офисе фирмы, которую я, повторяя за человеком, выбравшим меня из десятка соискателей, называю так же просто и ёмко, как он: Контора'.

2.

'— Лизон, вставай, — Вытирая взъерошенную мокрую голову полотенцем, я выхожу из душа и произношу имя своей юной сожительницы на французский лад. — Лизон, вставай, я кому говорю?

— Отстань, Сашка, — вяло отбивается Лиза.

— Ах, так? — Наклоняюсь и тяну свою принцессу за пятку, игриво выглядывающую из-под одеяла. 'Лизон' немедленно приоткрывает правый глаз, хлопает ресницами, её взгляд становится осмысленным и фокусируется на нижней части моего тела.

— Ого, — плотоядно тянет она и переворачивается на спину, — а ты ещё ничего, Васильев.

— Чего? — усмехаюсь я и направляюсь к шкафу, отлично сознавая, что женские глаза сейчас впиваются в мою голую задницу. — Да я ещё ого-го!

— Ну, тогда иди сюда. — 'Лизон' приглашающе распахивает одеяло.

— Нет уж, — хмыкаю я, выдёргивая из шкафа вешалку, на которой висит мой сегодняшний костюм. — Кстати, ты кофе будешь?

— А если да, то что? — прищуривается 'Лизон'.

— А если что, то я оставил тебе полпорции робусты . Только сама подогреешь, — отзываюсь я и вытягиваю нижнюю полку в шкафу.

'Так, туфли у меня сегодня тёмно-синие, замша. Стало быть, и носки должны быть в тон...'

— Гад ты, Саша, — жалобно отзывается Лиза. — Сто лет живу с тобой и вечно одно и тоже: утром ласки вообще никакой.

— Тебе вчера ласки не хватило? — насмешливо отзываюсь я, застёгивая на запястье тёмно-коричневый браслет дорогих наручных часов. — Кстати, где я запонки оставил, не помнишь?

— В прихожей, — ухмыляется Лиза и игриво вскидывает вверх тонкую бровь. — Не забыл, как мы вчера домой из гостей возвращались?

Я смеюсь:

— И как пришли, тоже помню.

Надеваю брюки, рубашку, просовываю голову в ворот темно-синего свитера. Вставляю запонки в узкие петли манжет, аккуратно застёгиваю серебряные крючки. Продвигаюсь к прихожей и ищу взглядом куртку.

— А поцеловать? — догоняет меня голос Лизы.

Покорно возвращаюсь и чмокаю её в тёплые розовые губки, призывно и совершенно по-детски сложенные буквой 'о'.

'Она такая красивая. И вся моя', — думаю я, разглядывая поддёрнутые влагой желания карие глаза, приподнятые к вискам, как у кошки.

— До вечера и удачи на работе, Васильев, — шепчет Лиза и нежно гладит меня по аккуратно выбритому подбородку. — Я буду держать за тебя кулачки. Ты их всех сделаешь, правда?

— Как всегда. — Я на секунду прижимаю Лизу к себе и, прихватив сумку, исчезаю за дверью.

Пятнадцатисекундная пробежка вниз по лестнице, и я оказываюсь рядом со стеклянной 'коробкой' нашей новой консьержки.

— Александр Владимирович, доброе утро! — смущённо кивает из-за окошка молоденькая татарка Гуля, старательно, буквально по слогам выдыхая моё имя и отчество.

— Привет, — улыбаюсь я. — Ну, как твои дела? Женихом ещё не обзавелась? Не говори 'да', а то я очень расстроюсь.

— Нет, не обзавелась... ещё, — тянет Гуля и мажет по мне глянцево-чёрными глазами. Но в её зрачках — то самое искательное выражение, которое моя 'Лизон' называет не иначе, как исконно-женским томлением. Бросаю быстрый взгляд в зеркало, которое висит за спиной у консьержки. Пятерней зачёсываю назад упавшие мне на лоб волосы. Мне нравится, как я выгляжу. В меру высок (метр восемьдесят три), не 'раскачан', но с хорошей фигурой, с широкими плечами, с висками, ещё не испорченными ранней сединой. Правда, губы чуть-чуть тонковаты, но, на мой взгляд, это придаёт моему лицу эдакую аристократичность. Но то, что всегда беспроигрышно привлекает ко мне внимание, это цвет моих глаз. Он синий. Он ярко и броско смотрится на моём смуглом лице. 'Какой глупый, самовлюблённый павлин', — скривите губы вы.

Увы, сейчас я вас очень разочарую. Несмотря на мою внешность и любовь к хорошим шмоткам, мой IQ составляет ровно сто семьдесят баллов, что на десять пунктов выше показателей Билла Гейтса. Я — кандидат технических наук. За мной числятся сто двадцать пять изобретений. В свои почти тридцать пять я уже возглавляю ТОП 50 ИТ-директоров ведущих российских телекоммуникационных компаний.

И у меня хватает ума понять: в сегодняшнем мире внешность играет громадное значение. Нет, одежда не делает нас умней или добрей, щедрей или лучше, но в своих первых суждениях мы ориентируемся всё-таки на внешность. На то, как выглядит человек, на то, как он двигается, на то, как он на вас смотрит. И если красивая женщина просто привлекает внимание, то красивый мужчина находится в более выигрышной позиции: ему не надо прилагать особых усилий, чтобы начать разговор, удержать и развить интерес собеседника. Особенно, если твоя визави — женщина. Впрочем, последнее вовсе не означает, что я, очертя голову, готов во все тяжкие — или вообще просвещать 'Лизон' относительно всех моих похождений. И если подобная забота называется словом 'любовь', то да, я очень люблю Лизу. К тому же, положа руку на сердце, 'Лизон' устраивает меня больше других: податлива, молода, красива. Но самое главное — она преданна мне.

'Кстати, о женщинах и об их преданности...'

Одарив Гулю дежурной улыбкой (от которой юная татарочка засветилась, как лампочка в тысячу мегаватт), толкаю дверь подъезда и выхожу на улицу. Оглядевшись по сторонам, достаю из кармана телефон, набираю знакомый номер. Пока моя собеседница ищет трубку, шагаю к машине. Через пять секунд гудки ожидания в моём сотовом обрываются под хрипловато-чувственное:

— Саша? Приве-ет! Ну что, заедешь за мной?

— Слушай, солнышко, я не успеваю, — прижав плечом телефон к уху, я хлопаю себя по карманам, чтобы найти ключи от машины. — Скажи лучше, у тебя получилось организовать то, что я просил?

— Свинтус ты. А у меня — да, у меня всё получилось, — вредным и одновременно кокетливым тоном отзывается женщина. — В общем, так: я поставила этой Павловой собеседование на девять утра. Она же не знает, что шефа в офисе в это время никогда не бывает? Так что обставим раннее время её визита, как мою ошибку. В итоге, Павлова сначала встретится с тобой, а потом уже с генеральным. Ну как, устроит такой расклад?

— М-м, супер. Ты просто супер, солнышко. — Снимаю машину с сигнализации, распахиваю дверцу 'БМВ', зашвыриваю в салон сумку.

— С тебя причитается, Васильев, — немедленно намекает женщина.

— Хочешь, сегодня пообедаем вместе? — Я пытаюсь увернуться от ожидаемого с меня алаверды.

— Только обед? — Моя собеседница явно обиделась. — Но я думала, что ты... что мы... ко мне... или, на худой конец, в гостиницу.

— Моя вторая половина дома, — стараясь не раздражаться, напоминаю я. — Ты же знаешь, какая Лиза, — всё в миг учует! Вот через месяц Лизон к матери в Питер поедет, тогда и наверстаем.

— Ладно уж, — вздыхает женщина. — Ты как всегда верёвки из меня вьёшь.

— А ты не жалуйся: что хотела, то и получила. Ну всё, минут через сорок увидимся.

Не дожидаясь ответа, отбиваю звонок, сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания.

'Зло ездит на 'БМВ'', — скажете вы и, как ни странно, окажетесь правы. Улыбнувшись своим мыслям, выжимаю педаль газа и отправляюсь на улицу Кржижановского, где находится офис Конторы'.

3.

'Улица Кржижановского представляет собой узкое, щербатое асфальтовое полотно, разделённое трамвайными путями, по которым раз в пятнадцать минут пробегают звенящие красные трамвайчики — уже редкость для Москвы. С обеих сторон улицу подпирают дома из красного кирпича, похожие на часовых. Основная проблема здесь — это найти место, где пристроить автомобиль, потому что парковочные 'карманы' всегда забиты, а отыскать лазейку в каком-нибудь дворе практически невозможно. Но мне везёт: покружив, я нахожу свободное место в 'мешке' рядом с домом под номером пять. Осторожно втискиваю свой 'Мини Купер' между тёмным 'Паджеро' и доисторической 'Волгой'. Выбрасываю на асфальт ноги, роюсь в сумке и выуживаю на свет приличные кожаные туфли. Ненавижу обувь на каблуках, но собеседование — это всегда корпоративный тон, где предпочтение отдаётся не удобству, а тому, что кандидат 'должен соответствовать'. Сунув ступни в 'испанские сапожки' (то есть в изящные 'лодочки'), осторожно встаю на ноги и желаю себе не упасть. Воровато оглядываюсь, подтягиваю вверх бежевый чулок на правой ноге и немедленно ловлю на себе чей-то заинтересованный взгляд.

'Так я и знала!'

Злобно прищуриваюсь и поднимаю голову. На втором этаже, в окне, в доме напротив пристроился курить какой-то дедок в майке-'алкоголичке', слегка ошарашенный моим легким стриптизом. Рывком опустив юбку, делаю невозмутимое лицо, запираю машину и, независимо помахивая сумкой, устремляюсь во двор, где находится офис Конторы.

Пройдя шлагбаум, толкаю стеклянную дверь бюро пропусков. Сейчас без пятнадцати девять, поэтому очередь из визитёров в Контору состоит всего из пяти человек. Отмечаю, что охрана на пропускном пункте работает слаженно и чётко: на 'обработку' одного посетителя уходит ровно десять секунд. Пользуясь передышкой, выдвигаю правую ступню из жёсткой 'лодочки'. Разворачиваюсь к огромному, в пол, окну. Рассматриваю, как по выделенной для пешеходов дорожке проходит стайка девиц лет восемнадцати в белых рубашках и коротеньких чёрных юбках.

'Секретарши', — думаю я. За девчонками грозной поступью следует грузный, неуловимо похожий на школьного 'трудовика' мужчина в плохо подогнанном костюме. 'Кладовщик или, как сейчас говорят, ХОЗУшник, — соображаю я, — рядовой — из той породы 'служак', у которых на учёте не только каждый дырокол, но и любая скрепка'. Между тем за моей спиной охранник выписывает пропуск уже третьему посетителю, а к шлагбауму подъезжает похожий на дорогую игрушку 'БМВ' — это одна из тех моделей, при виде которых у женщин, по идее, должны подогнуться колени, а у мужчин развиться комплекс неполноценности. Но у меня только один вопрос: 'И как такая игрушка по нашим ухабам ездит?' Предмет моих мыслей останавливается у шлагбаума, со стороны водителя плавно опускается окно, из которого доносится 'Je suis malade' Лары Фабиан, и к датчику протягивается хоть и узкая, но явно мужская ладонь с зажатым между пальцами пропуском. В глаза бросаются смуглые пальцы, блестящий ободок часов, бледно-розовая манжета и звёздочка серебряной запонки. Мужчина небрежно машет пропуском, а мне почему-то очень хочется разглядеть его.

'Не бойся, он не привлекательный, — подаёт ехидный голос моё подсознание. — Но даже если наоборот, то это ничего не значит, потому что твой крест — это неудачники и ничтожества. Вспомни Олега, Павлова'.

— О, смотри, смотри, Владимирович на новой 'бэхе' приехал, — долетает до меня возбуждённый голос охранника. — Ай-восемь, видел такую? Следующий, пожалуйста. — Последнее сказано уже мне. Прихрамывая, подхожу к бюро пропусков.

— Где? — в это время второй охранник, забыв обо всём, бросается в прорезь окошка и практически утыкается носом в мою левую грудь. Судорожно сглатывает и поднимает вверх голову.

— Павлова, — с тихой угрозой произношу я, глядя ему в переносицу. Сую покрасневшему служащему свой паспорт.

— К-к кому? — Охранник пытается говорить связно и старательно отводит глаза от выреза моей блузки.

— К Тарасову. — Я называю фамилию всемогущего шефа Конторы. Кажется, это возымело должный эффект, потому что оба охранника немедленно сделали серьёзные и скорбные лица, которыми младшие по должности обычно приветствуют старших. Документ благосклонно принимается из моих рук, в компьютер молниеносно вносится соответствующая запись, а мне возвращают паспорт, аккуратно заложенный белой пластиковой карточкой с надписью 'посетитель'.

— Через турникет, главный вход, — произносит охранник и бросает последний взгляд то ли на мою выдающуюся грудь, то ли в окно, за которым мелькнула и скрылась серебристая 'бэха'.

Фыркнув, киваю и прохожу турникет. Оказавшись на улице, с неудовольствием отмечаю, что, во-первых, до входа в парадные раздвижные двери Конторы мне топать ещё метров тридцать. Во-вторых, путешествовать мне придётся по вымощенному плиткой двору. В-третьих, 'бэха' уже преодолела это расстояние и паркуется на квадрате, обозначенном как 'vip'.

'Ну, а я для Конторы пока ещё не вип'.

Тяжело вздыхаю и делаю первый осторожный шаг по серой узорной плитке. Никогда не ходили в жару по булыжной мостовой на каблуках, в узких, ещё не разношенных туфлях тридцать шестого размера? Ощущение сравнимо только с болью хрестоматийной Русалочки, которой злобная ведьма подарила две ножки. А голос, видимо, отобрала для того, чтобы бедная девочка на каждом шагу не орала от боли.

Морщась от упрямо впивающейся мне в пятку туфли, расправляю плечи и уговариваю себя не кривить лицо, не грызть губы и не морщить лоб. Чтобы отвлечься, рассматриваю высокое крыльцо Конторы, на котором сбились в стайку пятеро мужчин и две молодые женщины. Вся 'семёрка' громко переговаривается, бурно жестикулирует и временами хохочет. Я же, страдая от немилосердно впившейся в мою плоть туфли, перевожу мученический взгляд в сторону. Сделав ещё десять шагов, замираю на месте, давая передохнуть измученной ноге. За это время серебристый 'БМВ' вписывается в отведённый для него 'карман', и дверца со стороны водителя распахивается. От меня до владельца машины — ровно десять шагов. Расстояния вполне достаточно, чтобы я смогла разглядеть хозяина этой 'игрушки'. К моему удивлению, это не чахлый и не рыхлый субъект метр пятьдесят в прыжке, а высокий хорошо сложенный темноволосый мужчина примерно моих лет.

''Два' тебе за аналитику, Павлова', — хмыкает моё подсознание. Между тем незнакомец, который стоит ко мне в пол-оборота, смахивает с лица 'авиаторы' и жизнерадостно улыбается группе, оккупировавшей крыльцо.

— Привет, — доносится до меня его негромкий, довольно приятный голос.

— Саш, ну чего так долго? — Одна из женщин отбрасывает сигарету и сбегает вниз по ступеням, прикладывается поцелуем к его щеке.

— А я трамвайные пути объезжал, — смеётся 'Саша'.

'Саша?.. 'Владимирович новую бэху купил...' Так, стоп: а это не тот ли Александр Владимирович Васильев, из-за которого меня пригласил генеральный директор Конторы?'

Я замираю, пытаясь разглядеть мужчину, про которого много слышала, но вживую не видела никогда (если, конечно, не считать найденный мной в Сети снимок. Но электронная фотография была из той категории изображений, на которых толком не разглядишь ни носа, ни глаз человека).

Пока я раздумываю о превратностях судьбы и слабостях Интернета, звучит бодрый и нестройный хор голосов:

— Доброе утро, Александр Владимирович!

— Как выходные?

— А ваш день рождения когда будем отмечать?

— На этой неделе, — смеётся Васильев.

Собственно, этот его смех и заставляет меня опомниться и даже сделать пару шагов вперёд.

— А мы, кстати, как раз обсуждали, что тебе подарить, — произносит женщина, которая секундой ранее сбежала к Васильеву с крыльца.

— Всё, что ты ни придумаешь — всё будет прекрасно, Ленок... Ну ладно, тунеядцы-коллеги, подчиненные-алкоголики, давайте в темпе докуривайте, а мы пойдём. У нас ещё собеседование.

— Так у вас всё-таки будет второй зам? — оживляется невысокий плотный блондин.

— А это мы, Вадик, посмотрим, — загадочно отвечает Васильев.

— А он красивый?

— Кто?

— Кандидат, — подсказывает кто-то.

— Лучше бы кандидатка, — мечтательно тянет Вадик. — Устал я от нашего коллектива: одни мужики. Поухаживать не за кем.

Пауза — и дружный смех.

— Лен, скажи, так кто к нам придёт, кандидат — или кандидатка? — настаивает Вадик.

— Кандидатка, — смеётся 'Ленок'.

— Слава те господи. — Вадик истово крестится. Новая пауза — и новый взрыв хохота. Я поджимаю губы, смотрю по сторонам, на часы — да куда угодно, только не на крыльцо.

— Так красивая соискательница, Александр Владимирович? — звучит из толпы чей-то голос.

Перевожу дыхание. Почувствовав позади движение и мой лёгкий вздох, Васильев оборачивается и утыкается в меня взглядом. А я замираю и, кажется, даже забываю, как дышать, увидев его глаза: яркие, острые, внимательные. Удивительно синие.

— Ну так что, она симпатичная? — слышу я сквозь назревающий шум в ушах. Васильев отводит от меня равнодушный взгляд:

— Не знаю. Но думаю, что не очень.

Секунда — и группа на крыльце корчится от смеха. А моё наваждение обрывается как сон — как мечта, растоптанная действительностью.

'Да, я — не красивая. Ну и что?'

Сделав усилие, независимо расправляю плечи и, приказывая себе не хромать, вхожу в стеклянные двери'.

4.

'Приобняв Ленку за талию, прикладываю карточку к турникету. Пропускаю её вперёд и вызываю лифт. На втором этаже мы прощаемся. 'Ленок' (наша тридцатилетняя директор по кадрам и, как вы уже поняли, моя любовница и сообщница) осторожно, чтобы не стереть помаду с губ, чмокает меня в щёку. Подмигнув, выходит из лифта и направляется в блок, где находятся переговорные комнаты. Я доезжаю до четвёртого этажа, захожу в свой кабинет, захлопываю двери. Отправляю куртку на вешалку, включаю компьютер, устраиваюсь в кресле, вытягиваю ноги вперёд и начинаю просматривать входящую почту.

'Ленка, пусть криво и косо, но сыграет отведённую ей роль, — думаю я, перебирая письма. — Всё остальное возьму на себя я: отделаю неизвестную кандидатку по полной и выставлю её за дверь до прихода Тарасова, который появляется на работе ровно в десять утра, следуя принципу: 'я — барин, мне всё можно''.

Впрочем, вас, наверное, уже давно интересует, что это я затеял?

Начнём с того, что Контора, в которой последние десять лет подвизаюсь я, — один из самых успешных российских разработчиков телекоммуникационных продуктов. Год назад хозяин Конторы ушёл на покой и посадил нам на шею 'антикризисного' менеджера — управленца и генерального директора, которого зовут Тарасов Вячеслав Андреевич. Тарасову хорошо под шестьдесят, и он из той категории людей, с которыми две минуты общаешься, а потом пять лет от них бегаешь. Впрочем, пока уважаемый Вячеслав Андреевич старался 'держать марку' и завоевать репутацию у нас, своих подчинённых, всё было совсем неплохо. Но полгода назад Тарасов освоился и стал понемногу прижимать нас к ногтю, требуя продуктивности, 'тимспирита ', 'мозговых штурмов' — в общем, всей той ерунды, при упоминании которой у меня моментально начинают болеть зубы.

А ещё месяц назад Тарасов раздобыл где-то сведения, что наша телекоммуникационная отрасль готовит крупный заказ на микропроцессоры, которые станут 'мозгом' для новых космических спутников, и загорелся сразу двумя идеями: во что бы то ни стало, выиграть этот тендер, и для усиления моей команды (ха!) подсунуть мне заместителя по стратегическим проектам (ха-ха два раза). Двух первых кандидатов я отшил при помощи Ленки (каким образом — вы уже поняли). А сегодня меня ждала встреча с последним соискателем, вернее, соискательницей — дамой, ранее работавшей на 'Микрософт'.

Раздумывая, как развернуть разговор с карьеристкой и выставить её из Конторы коленом под зад до прихода Тарасова, встаю из-за стола и подхожу к окну. Оно частично выходит во внутренний двор, куда постепенно стекаются все наши сотрудники. Кто-то с любопытством разглядывает мою 'бэху' (знали бы они, как меня раздражает эта машина!), кто-то морщится, но всё равно жадно курит одну за другой (видимо, пробухал все выходные). Я же ищу глазами в толпе худенькую 'балерину'.

Нет, я не оговорился: именно так я назвал про себя бледную девицу лет двадцати — двадцати пяти на вид, со страдальческим лицом и длинными ногами, которую видел в нашем дворе минут десять назад. Развёрнутые плечи, хорошая грудь, ровная спина — и при этом дёрганная походка, при виде которой мне захотелось не то засмеяться, не то заплакать, не то пожалеть девчонку. Поймав мой взгляд, 'балерина', которая секундой ранее мучительно морщила лоб и кусала в кровь губы, тут же сделала скучающее лицо, вздёрнула вверх подбородок и преобразилась в Снежную королеву. Но меня обмануть сложно: парень я наблюдательный.

'Туфли новые и жмут', — догадался я и отвернулся. Правда, на секунду насторожился: 'балерина' явно хромала в сторону нашей Конторы. Вопрос: к кому она шла? Но поскольку с приходом Тарасова Ленка и её менеджеры (читай, подружки-сплетницы) чуть ли не каждый день собеседовали секретарей, продавцов и менеджеров, я успокоился: невзрачная 'балерина' могла, в лучшем случае, претендовать на позицию в административном отделе (у нас там все с такими лицами), в худшем, занять должность в секретариате, обслуживающим здание (ресепшен: подай, принеси, сбегай).

От мыслей меня отвлекла барабанная дробь каблуков, бьющая по ламинату пола. Поворачиваюсь к двери, опираюсь о подоконник и присаживаюсь на его край. Стук в дверь, и в проёме показывается возмущённое лицо Ленки. Причём вид у 'кадровички' такой, точно её битый час возили морд... пардон, лицом об стол. Склонив к плечу голову, я даже фыркнул.

— Ну? — спросил я.

— Ой, дай отдышаться, Сашка. — 'Ленок' закрывает двери, приваливается к ним спиной и закатывает глаза. — Ну ничего себе!

— Что, кандидатка очень страшная? Укусила тебя?

— А ты её, кстати, видел, — огрызается Ленка.

— В смысле? — 'не догоняю' я.

— Во дворе. Пятнадцать минут назад. В синем костюме. Длинноногая цапля с перекошенным лицом.

— Балерина? — непроизвольно выдыхаю я и непроизвольно тяну шею вперёд.

— Какая балерина? — в свой черёд удивляется Ленка. — Волочкова, что ли?

— Забудь, — морщусь я, вспоминая фразу, которую неосторожно бросил на крыльце. Потому что на месте новой кандидатки я представлял себе совсем иную женщину: основательную, обязательно широкую в кости и почему-то полную. И тут до меня доходит...

— А ну-ка пошли, — разворачиваю Ленку лицом к двери.

— Дай хоть отдышаться, — жалобно просит Ленка.

— По дороге выдохнешь. — Я тяну 'кадровичку' в коридор, ведущий к лифтам. — Потому что пока ты будешь 'выдыхать', к нам Тарасов пожалует и тогда прости-прощай задуманная мной афера. М-м? — нажимаю на кнопку лифта.

— М-м, — мычит Ленка и послушно заходит в кабину.

— Давай, рассказывай, что с этой Павловой не так? — требую я.

— Саш, поверь мне, я много чего видела, но никогда не проводила собеседование с подобной стер-стервой.

— Да ладно, — не верю я. Потому что по сравнению с Ленкой все стервы мира должны стыдливо потупиться и уступить первое место ей. — Так что произошло? Я же дал тебе вопросы, которыми ты могла её задавить.

— Ага, спасибо тебе, друг сердечный, — ёрничает Ленка. — Я по твоей бумажке и действовала. Села и первым делом спрашиваю, чем эта Павлова занималась и знает ли систему эрэм один.

— Систему эрэм... погоди, PMI, что ли? — доходит до меня. — Лен, это же английская аббревиатура. Читается как 'пиэмай'. Означает систему управления проектами.

— Не мог раньше сказать? — бесится Ленка.

— Вообще-то я думал, ты знаешь подобные вещи. Ладно, чёрт с этим, дальше что?

— А дальше я спросила её про центр ком-компеций.

— Компе... центр компетенций, что ли? Это же сокращение, Лен. — Клянусь, если бы не трагизм ситуации, я бы расхохотался.

— Не перебивай меня! — злится Ленка. — Ты прямо, как эта Павлова. Потому что пока я сидела и, как дура, читала твою бумажку, эта бледная немощь так грустно на меня посмотрела и с сожалением произнесла: 'А вам то, что я рассказываю, не сложно? Может, лучше о моём хобби поговорим? Это проще для вашего понимания'.

Не выдержав, фыркнул. Не смог удержаться — и расхохотался.

— Очень смешно, — оскорблённая Ленка закусывает губы и отворачивается.

— Ну, прости, — глажу её по спинке. — А потом что?

— А потом я решила спросить у неё, отчего она с предыдущей работы уволилась? А эта... эта бл... эта бледная моль, эта серая мышь отвечает, что у неё бывший гражданский муж — игроман. И что в 'Микрософте' об этом узнали, а ей краснеть не хотелось, и поэтому она написала заявление по собственному.

— Вот прям так честно и сказала? — Откровенно говоря, я поражён.

— Вот прям так честно и сказала, — вредным голосом передразнивает меня Ленка. — 'Не боитесь, что после такого ответа вы к нам можете вообще не устроиться?' — спрашиваю. — 'Нет, — улыбается, — не боюсь. Потому что ваша служба безопасности уже в курсе, а я, тем не менее, здесь. К тому же, у меня блестящие рекомендации'. — 'Ну и от кого они?' — спрашиваю.

— Ну, и от кого они?

Лифт останавливается. Я по инерции делаю шаг вперёд.

— От кого? От Тарасова! Она с ним, видишь ли, давно знакома...

Я замираю, как стреноженный конь:

— Чего?

— А они месяц назад познакомились. А два дня назад здесь в кафе встретились. И обо всём договорились. А сегодня Павлова прискакала сюда, чтобы пройти формальное интервью со мной. Ну, и с тобой тоже. — Ленка по инерции продолжает идти вперёд и утыкается носом мне в шею.

— Да-ё моё... Ты что, заснул? — Ленка немедленно прислоняет ко рту тыльную сторону ладони и проверяет, не размазалась ли её помада.

— Ах, вот значит, как, — зловеще цежу я, — без меня меня, значит, женили... ещё месяц назад... Слушай, Лен, а эту Павлову не интересует, почему меня, её потенциального начальника, на встречу в кафе не позвали?

— Нет, Павлову это не интересует, — с издёвкой сообщает Ленка, достаёт платочек и, поплевав в него, начинает быстро тереть мне шею.

— Не интересует, значит... Ну-ну... Ладно, сейчас разберёмся. — Отстраняю Ленку, вытираю шею сам и решительно иду к переговорной'.

5.

'Воспользовавшись исчезновением 'кадровички', пообещавшей 'привести того, кто лучше разбирается в ваших вопросах', откидываюсь на стуле и тайком, под столом, снимаю с правой ноги 'лодочку'. Переношу вес туфли на пальцы, покачиваю ногой и с любопытством разглядываю комнату.

'А мне здесь начинает нравиться', — думаю я и с удовольствием брожу взглядом по большой плазме, столу, отделанному стеклом, металлом и кожей. Блуждаю глазами по гладко отштукатуренной светлой стене с дипломами, кубками и сертификатами. В это время дверь переговорной распахивается и передо мной возникает тот, кого я ожидала: Александр Владимирович Васильев, собственной персоной.

Позавчера Тарасов вкратце рассказывал мне про него.

'Ему почти тридцать пять. Проходил обучение во Франции... Он очень умный, Наташа. Но ты будешь с ним собеседовать только при мне, потому что у меня, к сожалению, есть все основания полагать, что этот человек будет против твоего найма. А твоя задача — войти в его коллектив, вытащить из него все контакты и возглавить его департамент в тот день, когда он уволится сам, — ну, или я его уволю...'

К сожалению, Вячеслав Андреевич забыл упомянуть про внешность Васильева. Потому что в жизни мужчин с такой внешностью не бывает — они есть только в кино, в театре. Ну, и в книгах. Я подбираюсь на стуле, когда Васильев быстрым шагом подходит ко мне. Окинув меня любопытным взглядом, он протягивает мне смуглую ладонь, чтобы одарить меня рукопожатием. Приподнимаясь, одновременно пытаюсь сунуть ступню обратно в 'лодочку'. Но туфля соскакивает и с грохотом бьётся о ламинат. Я вздрагиваю. 'Кадровичка' фыркает, а Васильев с непроницаемым лицом склоняет к плечу голову.

— Добрый день, — приказав себе забыть про босую ступню (из-за стола моих ног всё равно не видно), встаю и кладу свою дрогнувшую руку в тёплую, сухую мужскую ладонь. Прикосновение кожи к коже — и мои пальцы цепенеют, моя ладонь становится холодной, липкой и влажной. От смущения не знаю, куда глаза девать. Васильев преспокойно пожимает мои дрогнувшие пальцы.

— Присаживайтесь, — отпустив мою руку, дружелюбно предлагает он. Я неловко устраиваюсь на стуле. Александр Владимирович абсолютно по-хозяйски придвигает к себе кресло. 'Кадровичка' пытается усесться рядом с Васильевым, но тот её останавливает:

— Спасибо, Лен. Иди, дальше мы сами.

— Но... — В зеленоватых глазах женщины мелькает разочарование.

— О результатах я тебе сообщу, — ровным голосом отвечает Александр Владимирович. Прикусив губу, 'кадровичка' разворачивается и, стрекоча каблуками, направляется к дверям. Похоже, её походка рассчитана на внимание Васильева. Но женщину, манерно застывшую в дверях, ожидает удар: мужчина, сцепив в замок руки, продолжает внимательно разглядывать меня. 'Ленок' передёргивает плечами и закрывает за собой дверь. А в комнате образовывается тишина.

— Туфли очень жмут?

— Что? — очнувшись от гипнотизирующих меня синих глаз, сипло спрашиваю я.

— Ничего. Неважно... Чай, кофе хотите?

— Спасибо, нет. — Я поджимаю губы.

— Ладно. — Произнеся это, Александр Владимирович переносит ладони на подлокотники кресла, устраивается поудобней и вальяжно закидывает ногу на ногу. Мне очень хочется скопировать его позу, но у меня одна ступня босая. За неимением лучшего усаживаюсь прямо, кладу руки на стол и смотрю на Васильева. Как ни странно, но в голову мне приходит мысль, что он и я чем-то неуловимо похожи. Голубой отлив глаз, тёмные волосы, синий тон одежды... Вот только мой начальник — яркий брюнет, а я — бледная шатенка.

— Можно я буду называть вас по имени? — прерывает затянувшуюся паузу Васильев. Подумав, киваю. — Поговорим начистоту, Наташа? — Мой очередной кивок. — Я читал ваше резюме. И если вы в действительности хороши хотя бы на половину от того, что вы о себе пишете, то я не удивляюсь, что Вячеслав Андреевич решил оторвать вас у 'Микрософт' с руками и ногами. Но есть одно 'но' ...

'Боже мой, — мелькает в моей голове, — какой у Васильева голос: глубокий, тревожащий, но отчего-то смертельно усталый'.

— ... и это 'но' заключается в том, что я не хочу, чтобы вы у меня работали.

'Упс'.

Откашливаюсь:

— А почему, позвольте спросить?

— Вы слишком молоды, вам всего двадцать восемь — это раз. Два: вы — женщина.

Вот тут я и возвращаюсь на землю.

— Александр Владимирович, — начинаю в своей привычной манере цедить слова. — Начнём с того, что средний возраст специалистов Конторы — это тридцать три года. К тому же у вас, кажется, уже есть один зам? Ему, если не ошибаюсь, двадцать шесть?

— Справки наводили? — усмехается Васильев.

— Нет, Тарасов рассказывал.

— Где? Когда?

— Когда я с ним собеседовала.

— Ах да, — Васильев пятерней ерошит тёмные волосы. Опомнившись, приглаживает растрёпанную шевелюру. — Ну так и что следует из вашей ремарки про возраст?

— А то, что, когда вы пришли в Контору, вам было всего двадцать пять, — упираю голосом на наречие 'всего'. — А в двадцать шесть вы стали руководителем одного из подразделений. В двадцать семь вас повысили до заместителя директора. В тридцать вы стали директором. Вам это ничего не напоминает? Вы же видели моё резюме.

'Да, я такая же карьеристка, как и ты. А может, и ещё больше'.

Васильев задумчиво гладит указательным пальцем свой рот.

— Наташа, вы не любите сдерживаться? — ни с того, ни с сего спрашивает он.

Голос у него ровный, но мне чудится в нём некий сексуальный подтекст, от которого у меня моментально деревенеют пальцы. В них точно накапливается ток: тягучий, жидкий, вязкий. Но я передёргиваю плечами.

— Вы первым начали, — напоминаю я. — А я всего лишь хотела сказать, что я могу делать то, что можете вы. Ну или то, что вам хочется...

Пауза. Сообразив, что я несу, вспыхиваю от смущения.

— Простите, — сглотнув, извиняюсь я.

— За что? Наоборот, вы приятно меня удивили. — Васильев насмешливо изгибает уголок губ.

Вот теперь я точно злюсь.

— К тому же, коэффициент IQ у меня, как у вас, — бросаю ему в лицо я и моментально понимаю, что это была моя самая большая ошибка — чудовищный прокол, в сравнение с которым не идут ни мои снятые туфли, ни моё мокрое рукопожатие, потому что Васильев мгновенно преображается. Исчезает расслабленность позы, а смешливые огоньки в синих глазах превращаются в ледяные глыбы. Вот тут-то до меня и доходит, что обладатель этих синих глаз совсем не благодетель, а безжалостный противник. Приятный в общении человек, с которым очень опасно ссориться.

— Какие требования предъявляются к телекоммуникационным системам 'Васимир'? — чеканит Васильев.

— Что? — от неожиданности я моргаю.

— Вы слышали. Отвечайте, не раздумывая. Вы должны это знать.

— Вот как? Ладно. — Поудобней устроившись на стуле, начинаю объяснять, что 'VASIMIR' — это электромагнитный плазменный ускоритель, который использует радиоволны для ионизации, но договорить мне Васильев не даёт.

— Что входит в список периферийных устройств, которые используются в микропроцессорах?

— Универсальные цифровые порты, интерфейсы ввода-вывода, — невольно подлаживаясь под его быстрый темп, рапортую я. — А ещё...

— Стоп. Как передаётся информация, полученная с телеметрических сенсоров спутников?

'Мы что, в слова играем? В 'крестики-нолики'? В игру 'кто кого'?'

— По радиоканалам в режиме реального времени — или накопительно, — режу я.

— В моём департаменте тридцать мужчин и всего две женщины. Возраст специалистов — от двадцати четырех до пятидесяти пяти. Как вы в свои двадцать восемь собираетесь ставить им задачи? Как вы вообще собираетесь контролировать этих людей?

'Так, всё понятно: великолепный Александр Владимирович взбесился, потому что я посмела сравнить себя с ним!'

Гордость, самообладание и умение держать удар — вот три моих лучших качества.

— Александр Владимирович, у вас когда-нибудь был персональный помощник? — прищуриваюсь я.

— Предположим, — помедлив, отвечает он, — а что?

— И где он — или она — теперь?

— А вам какая разница? — теперь и Васильев узит глаза.

— Сейчас поясню... Скажите, вы без своей секретарши хорошо справляетесь, или вам всё-таки было лучше, когда вы с ней работали?

— Я не понимаю, к чему вы клоните! — В голосе мужчины прорезается раздражение.

— А вот к чему, — я резко подаюсь к Васильеву через стол. — Во-первых, я — не ваш секретарь. И не девочка на побегушках. И сюда я пришла не развлекаться. Поэтому, когда — или если я! — приду на работу в вашу Контору, вы представите меня своим подчинённым как своего заместителя. И обязательно скажете им, что это вы выбрали меня — вы, а не Тарасов! — потому что вы очень хотели со мной вместе работать. И что вы мне доверяете... Всё остальное сделают еженедельные совещания, на которые вы будете меня приглашать... даже если они будут проходить в курительной комнате — или на крылечке... А насчёт моего вопроса... К вашему сведению, эффективность работы начальника доказывает не то, как его подчинённые работали вместе с ним, а то, как они работали без него. А ваши люди в случае вашего... э-э... скажем так, незапланированного отпуска будут работать со мной с теми же результатами, которые они показывали у вас.

— Вы полны иллюзий... или сюрпризов, Наташа? — Васильев ставит на стол локоть, прикрывает рот указательным пальцем и глядит на меня.

— Ах, вы тут? Уже начали? Без меня? — прекращает дуэль наших глаз елейный голос. Васильев и я вздрагиваем, как по команде, почти синхронно поворачиваемся к дверям, в проёме которых 'нарисовался' Вячеслав Андреевич Тарасов (полные губы, седые брови, тесный костюм, обтягивающий его круглый живот-копилку).

— Наташа, — Тарасов ласково кивает мне и переводит неприязненный взгляд на Васильева. — Саш, а ты чего так рано Наталью Борисовну на собеседование вызвал? Неужто, хотел без меня обойтись? — Теперь голос Тарасова просто сочится мёдом.

— Доброе утро. Откровенно говоря, да, — лихо режет Васильев. От неожиданности Тарасов выдавливает из себя нечто, напоминающее смешок, но я замечаю, что морщинки вокруг его лисьих глаз становятся глубже и резче:

— Ну и как, подходит тебе Наташа?

— Ещё как. Умная, молодая... и беспринципная.

— Что? — ахаю я.

— Всё нормально, — Васильев поднимается со стула. — Не берите в голову: это не оскорбление, а комплимент, — кидает он мне небрежно. — А вам, Вячеслав Андреевич, я не просто признателен, а премного благодарен. Да, я беру Павлову к себе. Кстати, тесты на знание предметной области ей проходить не требуется. Ваша ... гм, протеже знает всё, что мне нужно. Или — что нужно вам.

Тарасов моргает и, явно не зная, что сказать, кивает Васильеву. Тот поворачивается ко мне:

— А с вами я не прощаюсь. Завтра к девяти жду вас в офисе.

— Спаси... — хочу поблагодарить я, но мой голос падает, потому что в его глазах мелькает откровенная злость, а я холодею. До меня наконец-то доходит: я только что нажила себе смертного врага. И этот враг сумел 'прочитать' меня'.

6.

'Часа через три после общения с Тарасовым (который сорок минут убеждал меня поладить с Павловой, ввести её в коллектив и понемногу переложить на неё управление стратегическими проектами), обретаю себя в небольшом домашнем кафе, спрятанном под громозвучной вывеской 'Итальянский дворик'. Напротив меня сидит Ленка, которая увлечённо наматывает на вилку нитку спагетти. Я вяло ковыряюсь в 'Цезаре'.

— Саш, ты после общения с Тарасовым и этой девицей сам не свой, — Ленка откладывает вилку в сторону и накрывает ладонью мою руку. — Слушай, ну в конце-то концов, у этой Павловой ещё испытательный срок будет. — Палец Лены ловко забирается под отворот моей манжеты. — Завали ты её работой. А потом выгони. Подумаешь, Тарасов за неё, ха! У тебя ребята не шёлковые, и к ним ещё подход нужно найти. Ну, сколько выскочек мы с тобой уже выставляли за дверь, вспомни?

— Лен, ты что, правда ничего не понимаешь? Или так, прикидываешься? — Не сдержавшись, швыряю вилку в надоевший салат. — Неужели тебе даже не приходит в голову, что Тарасов взял эту Павлову не просто так? Он же хочет с её помощью избавиться от меня.

— У тебя паранойя, — смеётся Ленка. — Кто ты — и кто она?

— Не веришь? Ладно, суди сама. — Я откидываюсь на спинку стула. — Резюме Павловой ты видела. У нас с Павловой опыт схожий? Направление деятельности, карьерный рост, вехи перехода с должности на должность? Ничего не напоминает?

— Ну да, — подумав, соглашается Ленка, — тебя напоминает. Ну и что? Павлова же моложе.

— Шесть лет — не разница, Лен. К тому же, женщины быстрее взрослеют.

— Ну да, — помедлив, повторяет Ленка.

— Не 'ну да', а так и есть. И ты думаешь, что эта девица не способна одна сделать тендер? Не подобьётся к моим подчиненным, не споётся с Тарасовым, который, судя по всему, уже ест с её рук? И не наладит работу с выделенной ей группой у 'смежников'?

— Ну значит, тогда надо решать эту проблему по-другому. — Ленка начинает гладить внутреннюю сторону моей ладони. Морщась, отдёргиваю руку:

— Может, уже хватит, а?

— Знаешь, Саш, — Ленка оскорблённо поджимает губы, — мне, конечно, далеко до твоей Павловой с точки зрения IQ — или чем вы там у себя в ИТ хвастаетесь — но я очень советую вспомнить, что я — за тебя. И я тоже кое-что могу.

— Ну и что же ты можешь? — с иронией осведомляюсь я. — Поставить Тарасову ультиматум: либо ты и я, либо он и Павлова?

— Хорошая мысль, жаль только, что не пройдёт... Слушай, Саш, а перетяни Павлову на свою сторону.

— Это как?

— Васильев, ну ты же сам видел, как она на тебя смотрит.

— Видел... — Я морщусь. Да, я хорошо помню выражение в светло-голубых глазах — ищущее, трепетное. Точно женщина кричит: 'Посмотри на меня!' Или шепчет: 'Прикоснись ко мне'.

— Вот и поухаживай за Павловой. Как в 'Служебном романе', — заканчивает свою мысль Ленка.

Пауза.

— С ума сошла? — холодно спрашиваю я. — Лен, опомнись. К тому же, прости, я не всем даю. Это с тобой мы по старой памяти ещё кувыркаемся... всё никак остановиться не можем. А что касается Павловой, то извини, но я столько не выпью.

— Выпьешь. Если нужно будет, то выпьешь и ещё нальёшь, — Ленка в хищной улыбке показывает острые белые зубки, — потому что либо ты эту Павлову, либо она тебя.

— М-м, отличная идея, — устало отзываюсь я. — А потом что? Поухаживать за Тарасовым? И с ним переспать?

— Пять баллов, — Ленка хохочет.

— Не смешно, — огрызаюсь я. — Ты хоть представляешь, что будет, если весть о моих ухаживаниях долетит до Лизы?

— А ничего не будет, — оборвав смех, вредным голосом отзывается Ленка. — Ну, поорёт твой Лизон на тебя, а потом успокоится. Ей же замуж за тебя хочется. Так что проглотит твой очередной скок в бок, не переживай.

— Лен, это гадость.

— Да иди ты нафиг, Васильев, — раздражённо машет рукой Ленка. — Я с ним как с человеком, а он: 'не моё', 'не хочу' ... 'не буду', 'не дам'.

— Так, ты наелась или ещё десерт будешь? — Я ищу взглядом официанта.

— Нет, десерт я не хочу. Меня другое интересует. — Ленка интимно наклоняется ко мне. — Ты помнишь, что ты мне должен?

— Помню.

'Можно подумать, ты дашь мне забыть!'

— Так вот: этот месяц я, так и быть, потерплю, чтобы не открывать тебе второй фронт, а ты, Васильев, попробуй очаровать эту Павлову. Дальше — по обстоятельствам. И плюнь на свои принципы, слышишь? Плюнь или проиграешь.

Договорив, Ленка торжествующе бросает на стол салфетку и вскакивает на ноги. Я кладу на стол две зелёных купюры, поднимаюсь из-за стола, прячу лицо от Ленки, делая вид, что я ищу свою куртку. Мало того, что сейчас моя гордость агонизирует в корчах — гораздо хуже, что Ленка абсолютно права, и у меня, похоже, действительно нет иного выхода.

— Ну так что ты надумал? — Ленка надменно изгибает бровь.

— Не знаю, — качаю головой. — Если честно — противно... Но я... я попробую.

— Аллилуйя, Васильев!'

Глава 2

Таких, как я, больше нет. Я один в своём роде.

Джордж Мартин, 'Битва королей'

6 сентября 2016 года.

1.

'Боже мой, я и забыла, какое это тяжкое испытание — выходить на новую работу, где ты никого не знаешь, где коридоры между кабинетами представляются тебе одним сплошным лабиринтом, общение с сотрудниками — хождением по минному полю, а твой непосредственный начальник возненавидел тебя с первого взгляда, о чём, безусловно, уже проинформирован весь офис. Ну, или его половина...'

Во вторник, без пятнадцати девять я переминаюсь с ноги на ногу у шлагбаума и жду, когда ко мне подойдёт девица из отдела кадров Конторы. Она должна вынести два заветных пропуска: один — для меня, второй — на парковку моей машины. Нервничая, поглядываю на часы: прошло уже пять минут, но ко мне пока никто не торопится. Ситуацию усугубляет тот факт, что я в блузке, брюках и в кедах 'утюжу' у шлагбаума на виду у сотрудников Конторы, которые поглядывают на меня с тем высокомерным видом, с каким высокопоставленные служащие обычно глядят на бесправных просителей в своём, уже облюбованном и обжитом ими периметре. Через семь минут ожидания я начинаю дёргаться. Ещё через пять — злиться. Спустя три минуты моё терпение иронично машет мне ручкой и зловредно показывает язык.

Я плюю на все правила и, перекинув через плечо сумку, начинаю искать в её замшевых недрах мобильный, чтобы настучать по голове 'кадровичке', её ленивой гвардии — да и всем, кто сейчас подвернётся мне под руку в её департаменте. Набрав номер отдела кадров, прижимаю трубку к уху и под ритмично раздающиеся гудки принимаюсь нетерпеливо мерить шагами пространство перед шлагбаумом. На седьмом гудке мой звонок автоматически сбрасывается. Чертыхнувшись, упрямо нажимаю на повторный дозвон, разворачиваюсь, готовясь снова измерить шагами ширину проезжей части. Слышу резкий шорох колёс и краем глаз замечаю серебристый капот автомобиля, вынырнувший неизвестно откуда, но каким-то чудом успевший замереть всего в паре сантиметров от моего бедра.

— А-ай! — Отскакиваю, в душе воздав должное выдержке водителя, который успел затормозить и не обложил меня матом. Пытаясь отдышаться, смотрю на капот и эмблему автомобиля. Это — круг, разделённый на два синих и два белых сектора, напоминающий пропеллер самолёта и кусочки неба, проглядывающие через вращающиеся 'лопасти'.

'Знак 'БМВ' ... Васильев?'

Поднимаю глаза и натыкаюсь на мрачный взгляд тёмных, как грозовое небо, глаз. Из приоткрытого окна машины доносится хриплый голос Garou: 'Gitan, je rêvais enfant'. Невольно сглатываю, моя рука сама собой убирает телефон за спину, а Александр Владимирович, видимо, выключает МП-3, потому что мелодия обрывается.

— Доброе утро, — вежливо, но независимо здороваюсь я. — Простите, я не хотела.

— Ничего... Доброе, — помедлив, Васильев кивает, после чего оглядывает меня с головы до ног и задерживается взглядом на моих новеньких кедах. — Прогуливаетесь перед работой? — с плохо скрываемой иронией спрашивает он, указывая подбородком на мою обувь.

— Я здесь пропуск жду! — огрызаюсь я.

— Понятно. И как давно ждёте?

— Ну, минут пятнадцать.

Наш бесценный по содержательности диалог прерывает звук шин подъехавшей сзади машины. Сообразив, что я мешаю уважаемому начальнику миновать шлагбаум (и меня), отступаю в сторону. Васильев в очередной раз окидывает взглядом мои кеды и жёлтую, как подсолнечник, сумку, которая, на мой взгляд, неплохо сочетается с белым хлопком блузки и гладким светло-бежевым льном моих узких брюк.

— Садитесь, — тяжело вздохнув, неожиданно предлагает он.

Моё лицо вспыхивает от удовольствия, но я качаю головой слева направо, как это делают все люди, когда хотят сказать 'нет'.

— Садитесь, быстрей до Конторы доберётесь. К тому же, мы мешаем другим людям, — повторяет Васильев, однако я не слышу в его тоне ни радости, ни уверенности в том, что его предложение правильное.

— Александр Владимирович, я... — начинаю я, прекрасно понимая, что всемогущий хозяин ИТ-департамента не горит желанием пускать меня в святые святых — салон своей чудо-машины.

— Да садитесь уже! — В голосе Васильева прорезается сталь, а во мне просыпается самолюбие. Вздёрнув вверх подбородок, независимо помахивая сумкой, обхожу 'БМВ', дёргаю на себя дверцу и ввинчиваюсь в мягкое серое сидение. В машине пахнет новенькой кожей салона.

— Спасибо. Мне ремень накинуть?

— Как хотите.

— Тогда не буду, — сообщаю я, представив, как вызывающе будет смотреться моя грудь, туго перетянутая ремнём.

Бросив на меня короткий взгляд, Васильев передвигает рычаг коробки передач в положение 'D'. Машина делает резкий рывок вперёд, а меня буквально вжимает в сидение. Я ахаю и прижимаю к груди свою сумку. Васильев тихо фыркает, а до меня доходит, что он сделал это нарочно.

Остаток пути мы преодолеваем в неприязненном молчании, которое, кажется, можно потрогать руками. Но есть ещё кое-что, что сейчас не на шутку беспокоит меня. Дело в том, что, невольно подавшись к Васильеву, я начинаю ощущать тепло его тела. Вчера, на собеседовании я впервые почувствовала то странное влияние, которое он оказывает на меня, а сейчас, когда мы находимся всего в паре сантиметров друг от друга, я чувствую жар его плеча и бедра, и впитываю этот жар каждой клеточкой тела.

'Это неправильно. Так — нельзя'.

Отодвинувшись на безопасное расстояние, принимаюсь изучать двор и крыльцо, на котором топчется живописная, примеченная мной ещё вчера, хохочущая 'семёрка' сотрудников. При виде 'БМВ' начальника подчинённые подбираются, но на их лицах по-прежнему играют дружелюбные улыбки. Белобрысый Вадим приветственно машет рукой, от толпы отделяется 'кадровичка' и готовится сбежать вниз по ступеням крыльца.

'Так вот почему я не дождалась своего пропуска, — злобно думаю я. — Ленок решила покурить, встретить Васильева, а потом уже самолично идти за мной'.

Недовольно поджимаю губы. Васильев разворачивает машину, чтобы вписаться в свой 'vip'-карман. Паркуется он профессионально: не выгибается назад, нелепо вцепившись одной рукой в руль, а второй обхватив спинку сидения — он, почти не меняя позы, водит глазами по боковым зеркалам. Когда Александр Владимирович чуть-чуть поворачивает голову, до меня доносится его запах: мята, лёгкий, еле ощутимый аромат хорошего табака и приятный парфюм, названия которого я не знаю, но невольно втягиваю в лёгкие. Кончики моих пальцев-предателей тут же наливаются вязкой тяжестью. Раздражённо сворачиваю ладонь в кулак.

'Я не хочу это чувствовать'.

— Иногда, — доносится до меня.

— Что 'иногда'? — Поворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в профиль Васильева.

— Иногда я курю, — сообщает Васильев, обнаружив жутковатую способность читать мои мысли. Я разглядываю край его высокого, с небольшими продольными морщинками, лба, дугу чёрной брови очень красивого рисунка, зеркальную поверхность глаза в россыпи негустых, но длинных чёрных ресниц. Ореол радужки, тонущей в небесно-синем цвете. Нос с тонкой горбинкой. И наконец точеные губы.

'Мужчина просто не имеет права быть таким красивым', — мелькает в моей голове.

Васильев ставит рычаг машины в положение 'паркинг', отстреливает кнопкой ремня безопасности:

— Выходите, мадемуазель Павлова. Vous êtes arrivés. Вы уже приехали.

'А он не очень-то вежлив, несмотря на свою любовь к изящному и французскому', — с досадой думаю я, вспоминая приятные манеры 'френчей', частенько наведывавшихся к нам в 'Микрософт'. Ещё бы: французы всегда открывали мне дверцу, подавали мне руку.

'А для Васильева ты не дама, — ёрничает моё подсознание. — Ты для него подчинённая — мадемуазель, которую ему навязали. И служащая, которую он не воспринимает как женщину'.

Последняя мысль заставляет меня приуныть и чуть резче, чем надо, распахнуть дверцу.

Я ставлю ноги на асфальт. Васильев выбирается из автомобиля, а мой взгляд падает на крыльцо Конторы. Очень странно, но застывшая там 'семёрка' сейчас не улыбается. Более того, мужчины и девушки недоуменно таращатся то на меня, то на Александра Владимировича. Наше появление не смущает только нахальную 'кадровичку'.

— Саша, привет! — томным голубем воркует она.

Впрочем, надо отдать 'Ленку' должное: в этот раз свои губы к Васильеву она не тянет, но в глазах у неё я вижу то самое выражение, с которым женщины обычно тянутся к симпатичному котёнку или щенку, складывая губы в умилительном сюсюканье.

— Привет, Ленок, — помахивая брелоком от 'БМВ', небрежно усмехается Васильев. — Ты почему моего нового зама не встретила? Пришлось провозить её через бюро пропусков, как... ручную кладь.

Люди на крыльце неуверенно фыркают. Я вспыхиваю от злости, а раздосадованная 'кадровичка' поворачивается ко мне:

— Наталья, а разве мы с вами не на девять утра договаривались?

— Нет, мы с вами договаривались на без пятнадцати девять утра. Я приехала вовремя... Здравствуйте, — киваю 'шестёрке', замершей на крыльце в ожидании шоу.

— Но у меня встреча с вами записана на девять утра, — упорствует Ленок, поглядывая в сторону Васильева, точно мы с ней — спарринг-партнёры, а он — рефери. Не обращая внимания на её взгляды (и призывы о помощи), Васильев преспокойно поворачивается к женщине спиной и в два шага преодолевает все четыре ступени крыльца.

— Саша, — звонко и требовательно окликает Васильева женщина, — ты помнишь, я вчера как раз при тебе звонила Наталье, чтобы договориться о встрече?

— Лен, — устало оборачивается Васильев, — разберитесь сами и без меня, хорошо? И кстати, что с кабинетом Павловой?

— Он готов. — 'Кадровичка' кровожадно щёлкает челюстями.

— М-м, отлично... Шевелёв, заканчивай курить, пошли в офис, расскажешь, что у нас на заводе в Калуге.

Последнее обращено к плотному блондину, которого, как я уже знаю, зовут Вадим. Мальчишка торопливо затягивается и метким щелчком отправляет окурок в урну:

— Готов.

— Всем остальным напоминаю, что в девять тридцать у нас совещание в переговорной четыреста пять. — Отдав новый приказ, Васильев находит меня глазами. — И вы, кстати, тоже приглашены: посмотрите на людей, с которыми вам предстоит работать. А заодно, расскажите им о себе.

Закусываю губы (не мог раньше сказать? Я бы хоть подготовилась!). 'Кадровичка' злорадно узит зеленые глаза, толпа дружно кивает, а Васильев и Шевелёв исчезают в стеклянных дверях центрального входа Конторы'.

2.

'Чёрт бы побрал это утро. Чёрт бы побрал Ленку. И чёрт бы побрал 'балерину', которую я непонятно зачем любезно подбросил к крыльцу!

Перебирая мысли в своей голове, в пол-уха слушаю комментарии Вадима относительно новой производственной линии, которую месяц назад самолично присмотрел и — как это ни странно сейчас прозвучит! — удачно выбрал Тарасов.

День сегодня не задался с самого утра. Будильник, заведённый на семь, проскрипел 'подъём' в полвосьмого. Наскок 'Лизон' на меня в ванной привёл к тому, что мне в очередной раз, буквально на пальцах, пришлось объяснять ей, что я опаздываю в офис и поэтому к сексуальным утехам не расположен. На рубашку попал кофе из пресса и пришлось подбирать другую. Выкатившись во двор, потратил десять минут на то, чтобы найти хозяина 'Мицубиши', запершего мою машину. Вечная пробка на Кржижановского и невозможность объехать затор по трамвайным путям (что я бы не преминул сделать на старом, добром 'ровере', бывшем у меня ещё две недели назад) привели к тому, что я влетел в периметр перед шлагбаумом в две минуты десятого и чуть не сбил с ног пританцовывающую там Павлову.

Странно, но сначала я её не узнал: 'балерина' стояла спиной ко мне, и я невольно сделал стойку на две стройные, облепленные тонким льном, ножки. Очарование рассеялось, когда хозяйка обворожительной нижней части своего тела, испуганно взвизгнув, отскочила назад, повернулась, и передо мной возникло белое некрасивое лицо с бледно-голубыми глазами. От непредвиденной встречи (и неведомо откуда пришедшего ко мне чувства вины) я завязал никчёмный разговор, в результате которого и усадил Павлову в свою машину. Стараясь избавиться от раздражения, слишком резко нажал на газ и поймал на себе ищущий взгляд 'балерины'. Ощущение, что рядом со мной сидит не просто мой новый зам, не безликая сотрудница, а — женщина, было настолько неожиданным, что я вздрогнул и замолчал. И только загнав 'БМВ' в парковочный 'карман', избавился от наваждения и от души оторвался на Ленке. А зачем, спрашивается? Ведь Ленка всегда была за меня, а 'балерина' — нет. Павлова всегда будет против.

— ... платы для микропроцессоров — и Павлова, — возвращает меня на землю голос Шевелёва. Очнувшись перед дверью собственного кабинета (и когда это мы успели дойти?), поворачиваюсь к Вадиму:

— Что ты сказал? Прости, я отвлёкся.

— Я говорю, что завтра я хочу съездить в Калугу и захватить с собой Наталью Борисовну, чтобы показать ей нашу будущую производственную линию, — безмятежно повторяет мой первый зам.

— Какую Наталью Борисовну? — не понимаю я.

— Павлову, — поясняет Вадим.

— М-м, понятно. А зачем она тебе на заводе нужна?

— Ну, Наталью Борисовну ведь надо ввести в курс дела? Ей же тендер готовить?

Информированность Шевелёва иногда не то, что удивляет — она убивает наповал. К тому же, мой первый зам восприимчив, ретив, любопытен и любит со мной откровенничать. Про себя я называю Вадима 'придворным интриганом', что не мешает мне ценить его лучшие качества: любознательность, ум. И преданность.

'Главное, преданность!'

— Не знаю. Я подумаю. Сейчас не готов ответить. — Я роюсь в карманах, в поисках ключа от кабинета.

— Но я так понял, вы хотите, чтобы Наталья Борисова быстрее влилась в коллектив? — осторожно замечает Вадим.

Принимаюсь копаться в замке двери, а заодно, и размышлять, что с точки зрения дела Шевелёв, безусловно, прав. И хотя пускать настырную 'балерину' на исконно мужскую территорию (завод, техника, грязь, рабочие) мне абсолютно не хочется, есть одна вещь, которая ставит ощутимую гирьку на чашку весов 'за': командировка на завод займёт полный рабочий день. А это, в свою очередь, означает, что я не увижу в офисе женщину, которая — чего уж скрывать! — второй день одним своим видом выводит меня из себя.

— Хорошо, — в конце концов, соглашаюсь я. — Так и быть, бери с собой Павлову. Только помни, что она пока на испытательном сроке, так что не стоит сразу открывать ей все наши карты. М-м?

— Так точно. А мне сказать Павловой про командировку или вы ей скомандуете? — веселеет Вадим.

— Сам скажу. — Прохожу в кабинет. Шевелёв бросает взгляд на часы и растворяется в недрах коридора.

Через пятнадцать минут, предварительно развесив на кресле мятый пиджак и поправив галстук, закрываю дверь кабинета и отправляюсь в переговорную, куда стекаются сотрудники моего департамента. Киваю сослуживцам, встреченным в коридоре, жму руки мужчинам, улыбаюсь девушкам, отвечаю на вопросы, соглашаюсь назначить время для отдельного совещания или перенаправляю алчущих незапланированной встречи со мной к Шевелёву. В итоге, ровно в девять тридцать прибываю в наш учебный класс (по совместительству — переговорную с тремя десятками стульев, расставленных по типу 'театр'). Последние сотрудники, протиснувшиеся в комнату следом за мной, пытаются скрыть от меня чашки с кофе и виноватыми улыбками дают мне понять, что для раннего совещания они пока не проснулись.

— Вадим, дверь на ключ, — требую я. В образовавшуюся щель успевают занырнуть два обормота с мобильными. Игнорируя их виноватое 'здрасьте!', я шагаю на импровизированную сцену, обозначенную плазмой и столом с компьютером. Мысленно пересчитываю всех своих 'кадров' по головам (все тридцать две подчинённые мне души, как ни странно, на месте) и начинаю рассказывать, что ожидает нашу группу на этой неделе. Обрисовываю новые задачи, разбиваю людей на команды с точки зрения эффективности взаимодействия. Кто-то старательно чирикает карандашом в блокноте, кто-то стучит пальцем по клавиатуре 'планшетника'. Кто-то глубокомысленно кивает, кто-то делает вид, что слушает — в общем, всё как всегда, за исключением одного: на стуле в первом ряду приткнулась 'балерина'.

Закончив предварительную часть, я уступаю место Вадиму. Шевелёв откашливается, делает лицо первого заместителя очень большого начальника и рапортует о готовности тестовых образцов плат микропроцессоров, после чего поднимает на меня искательный взгляд, в котором я читаю: 'Кто представит людям Павлову?' Вот тут-то я и выступаю вперёд.

— Коллеги, — сую руки в карманы брюк, — как многие из вас уже знают, у меня появился ещё один заместитель. Наталья Борисовна, не могли бы вы показаться сотрудникам?

Сообразив, что за первой переменой блюд (моё выступление и отчёт Вадима) последует очередь десерта (роль которого сейчас отводится ей), Павлова вгрызается в свои вишенки-губки. Встаёт со стула, кивает сотрудникам и собирается снова нырнуть в спасительный ряд кресел.

— Нет, нет, идите сюда, к нам, — с наигранным дружелюбием предлагаю я и показываю подбородком на место справа от себя. — Расскажите о себе. А мы с удовольствием вас послушаем.

Пока Павлова со скоростью улитки ползёт в 'круг почёта', я ретируюсь и с удовольствием усаживаюсь на ещё тёплом после неё стуле.

— Хорошо, — несчастная жертва собственного самолюбия (ага, я ещё не забыл её нахальные требования, выдвинутые мне на собеседовании!) обводит любопытные лица моих сотрудников блестящими голубыми глазками, косится на свои нелепые кеды и встряхивает головой.

— Клёвые ножки, — звучит позади меня игривый шёпоток одного из обормотов.

— Точно, — вторит ему второй балбес, — я бы ей вдул.

Пауза. После чего позади раздаётся сдавленное хихиканье. Павлова вытягивает шею, пытаясь расслышать ремарку. Вадим бледнеет. Я вытягиваю руку назад, за спинку стула, на котором сижу, складываю кулак, и идиотские смешки стихают.

— Простите, Александр Владимирович, — откашлявшись, шепчет мне обормот справа.

— Мы вас слушаем, Наталья Борисовна, — милостиво произношу я, вальяжно закидываю ногу на ногу и возвращаю руку на колено. Кинув на меня быстрый, изучающий взгляд, Павлова тяжко вздыхает и вдруг преображается: вытягивается в струнку, одним ловким движением засучивает манжеты на ручках и суёт ладони в карман брюк, практически точно воспроизведя мою позу.

'А она вообще-то ничего, — с удивлением отмечаю я, — не Бог весть, конечно, но — ничего... По крайней мере, людям не стыдно показывать'.

— Павлова Наташа. Ко мне можно на 'ты'. Мне двадцать восемь. Закончила Бауманский. Первое место работы — компания IBM. Второе — 'Микрософт'. Последние три года работала в исследовательском центре, занималась стратегической разработкой продуктов для телекоммуникационных компаний. В активах... — далее звучит описание стратегических линеек, глобальных партнёрских программ, продуктовых флагманов и инновационных систем для компаний. Своё выступление Павлова заканчивает фразами 'проводила аналитические исследования', 'определила портфель решений', 'занималась расчётом возврата на инвестиции'.

— Ничё себе, — с уважением тянет обормот позади меня.

— Крутышка, — вторит ему балбес слева.

Шевелёв улыбается и из-за спины показывает мне большой палец. Я закатываю глаза. Заметив это, Павлова встряхивает головой.

— И наконец, зачем я понадобилась Александру Владимировичу, — звонким голосом начинает она. — Прежде всего, я нужна здесь из-за тендера. Не буду скрывать: информацию о проведении конкурса генеральному директору вашей Конторы, Тарасову Вячеславу Андреевичу, дала я, а присутствующий здесь Александр Владимирович предложил мне возглавить группу, которая займётся конкурсом.

В переговорной воцаряется просто мёртвая тишина. А я ощущаю себя на месте человека, у которого из-под ног внезапно выдернули ковёр. 'Почему?' — спросите вы. А очень просто: 'балерина' только что просветила меня, а заодно и всех окружающих, отчего она так приглянулась Тарасову.

— То есть тендер, от которого у нас уже месяц как голова болит, это ваше детище? — сквозь шум, назревающий в моих ушах, доносится до меня голос Вадима.

— Ну, можно и так сказать, — усмехнувшись, Павлова пожимает плечами. — И кстати, если уж на то пошло, то именно я обратила внимание Вячеслава Андреевича на завод в Калуге. Просто у них именно та производственная линия, которая соответствует требованиям конкурса. Плюс опыт в выпуске плат для микропроцессоров. Вот.

'...м-мать. Так Павлова ещё и здесь наследила?!'

— Офигеть, — доносится до меня уважительный голос одного из балбесов.

— Обычное дело, — 'балерина' весело улыбается и благосклонно кивает моим ошарашенным сотрудникам. — К тому же, я никогда не видела смысла скрывать внутреннюю кухню от людей, с которыми мне предстоит работать. Мы же одна команда. М-м?

Я теряю дар речи, зато Вадим уважительно качает головой и ни с того ни сего принимается хлопать. К аплодисментам присоединяется добрая половина коллектива, люди тихо переговариваются, но в общем тоне превалирует нотка почтительного удивления от того, что в команде появился новый сотрудник — успешный стратег и герой, готовый повести нас к светлому будущему.

Общую радость, как вы уже поняли, не разделяю только я. Более того, если бы сейчас у меня из головы торчала труба, из неё бы уже дым валил. Но пока единственное, что я могу сделать, это надеть маску добродушного Деда Мороза. Игнорируя возбуждённые взгляды сотрудников, на негнущихся ногах подношу себя к импровизированной сцене, на которой, преспокойно завернув ногу за ногу, стоит это бледнолицее чудовище, только что 'уделавшее' меня во второй раз.

— А как войти в команду по проекту? — между тем хором спрашивают обормоты.

— И как будет организована работа по тендеру?

— А что?..

— А где?..

— А когда?..

— А этим занимательным вопросам мы посвятим отдельное совещание, — режу я, и мои ретивые подчинённые затыкаются. — Вадим, ты ко мне в кабинет через пятнадцать минут. Нет, лучше через двадцать... а с вами, уважаемая Наталья Борисовна, мы поговорим прямо сейчас. — Разворачиваюсь на каблуке и, приказывая себе 'держать' лицо, устремляюсь к выходу из переговорной'.

3.

'Всё. Доигралась. Сейчас он укусит меня. Или, вообще, удавит. Или по стенке размажет...

Мысли в моей голове несутся вскачь, пока я вприпрыжку следую за Васильевым. Шагает он размашисто, мышцы спины под белой рубашкой зловеще напряглись, но при этом Александр Владимирович каким-то чудом ухитряется вежливо, хотя и коротко, отвечать на приветствия сотрудников, встретившихся ему в коридоре. Добежав до стеклянной двери с безликой табличкой '400' (очевидно, это номер его кабинета, соображаю я), Васильев распахивает дверь и ждёт, пока я, заплетая ногу за ногу, вползу в его личный периметр.

Переступив через порог, оглядываюсь: два широких стола, стоящие буквой 'т', увенчаны аккуратной стопкой белой бумаги и стаканам с карандашами и ручками. Два низких шкафа из тёмного дерева, с заставленными папками полками. Высокая алюминиевая вешалка. Чёрное кожаное кресло с по-хозяйски развешанным на его спинке пиджаком. Компьютерный монитор на подставке и ноутбук. Настенный календарь с красным квадратиком, отмечающим даты — и всё. Никаких постеров на стенах, никаких фотографий, никаких безделушек на шкафах — одним словом, не кабинет, а закрытый клуб для джентльменов.

— Это было назло мне? — звучит на удивление тихий голос Васильева, которому вторит щелчок замка в двери.

— Простите, а что я не так сделала? — Деловито начинаю я, разворачиваюсь — и осекаюсь, потому что из чёрных зрачков на меня выплёскивается пламя ярости. С учётом того, что лицо обычно выдержанного начальника сейчас перекошено до маски 'ненависть', а губы, и без того тонкие, сжаты до узкой линии, впечатление воистину устрашающее. Вздрогнув, я отступаю в безопасный угол между шкафом и вешалкой. Васильев медленно приближается ко мне, и я ощущаю предательскую струйку холодного пота, скользнувшую между лопатками.

— В чём дело? — Стараюсь говорить спокойно, хотя безмятежность — это последнее, что я сейчас чувствую.

— Когда вы познакомились с Тарасовым? — Васильев явно пытается контролировать себя.

— Месяц назад, я как раз собиралась уходить из 'Микрософт'. Он к нам на конференцию приезжал, ну и я... — защищаюсь я, но разъярённый Александр Владимирович сейчас меня просто не слышит.

— Когда вы собирались сказать мне, что вы приложили руку к тендеру?

— Но я думала, вы это знаете. Тарасов...

— Когда вы планировали сказать мне, что именно вы навели Тарасова на мысль о заводе в Калуге?

— Но я думала, что Вячеслав Андреевич вас сам проинформирует!

— И какого чёрта вы рассказали об этом на совещании сразу всем, а не с глазу на глаз мне? Вы вообще понимаете, что вы только что сделали?

— А я предупреждала вас, как буду организовывать свою работу. И мне нужна команда, а не распущенные лентяи, курящие на крылечке, и...

— Что?! — Растеряв остатки самообладания, Васильев разгоняет руку и бьёт открытой ладонью по стене, рядом с моим ухом, отчего я буквально подпрыгиваю на месте. — Я здесь хозяин! Я, а не вы! И пока это так, то мне решать, что и как вы будете делать. Это понятно?

— Ладно, хорошо, — растерявшись от такого напора, киваю я.

Васильев медленно сворачивает ладонь в кулак. Его взгляд скользит по моему лицу и отчего-то скатывается к моим губам, ещё шевелящимся в нелепых извинениях. Я неловко перевожу взгляд на его рот. Секунда — и в глазах мужчины что-то неуловимо меняется. Теперь он смотрит на меня так, точно пытается понять, что у меня внутри. Словно он меня трогает. Ощущение настолько реальное, что я даже сглатываю. Васильев поднимает глаза и ловит мои зрачки в ловушку двух синих сфер. Наклоняется ближе, продолжая внимательно рассматривать меня. Напряжение нарастает, и я ничего не могу поделать с собой — я подаюсь к мужчине, как это бывает, когда ты ждёшь поцелуя.

'Господи, да я же хочу его!' — проносится в моей голове, и я холодею от ужаса, потому что это — правда. Мои глаза в страхе мечутся по мужскому лицу. 'Неужели он догадался?'

Васильев прищуривается, и в его глазах появляется — нет, не желание, а любопытство. От страха и от смущения, что он раскусил меня, мои ноги подгибаются, а ногти скрюченных пальцев ищут опору и, за неимением лучшего, царапают серую стену кабинета.

— Хватит! — не выдержав его взгляда, прошу я.

— Что 'хватит'? — звучит спокойное. — Разве я что-то делаю?

Моя слабость уходит вместе со звуками его голоса.

— Простите, я только хотела извиниться, — пытаюсь вернуть ситуацию под свой контроль, — но вы утром сказали, чтобы я выступила, ну и я...

— Ну и вы выступили.

Бросив на меня холодный, убийственный взгляд, Васильев убирает руку в карман и отходит в сторону, а я вылезаю из угла, в который он загнал меня минуту назад. Одёргиваю блузку и делаю шаг вперёд. Брови Васильева удивлённо скользят вверх. Проследив за направлением его взгляда, я замечаю на стене три белых зигзагообразных бороздки. Это — следы на серой краске, оставленные моими ногтями. Не зная, что сказать и что сделать, смущённо сцепляю в кольцо дрожащие пальцы.

'Чёрт с этим, — крутится в моей голове, — плевать, забудь. Тем более, что он, кажется, был в такой ярости, что вряд ли что-то понял'.

Принимаюсь с преувеличенным вниманием разглядывать свои искалеченные ногти. Васильев бросает на меня короткий задумчивый взгляд. Поднимает ладонь, приглаживает волосы и, обойдя стол, усаживается в своё кресло. Опираюсь на спинку стула, придвинутого к столу-приставке, собираясь последовать примеру начальника, но он меня останавливает.

— В общем так, Наталья... Борисовна, — Васильев обретает привычный усталый тон. — С этого дня всё, что бы вы ни собирались сказать, заявить, сделать, спланировать или... отколоть, вы будете сначала согласовывать со мной.

— 'Отколоть'? — От нового унижения я обретаю голос. — Но я...

— Не перебивайте, — Васильев легко пристукивает ладонью по столу, — хватит, надоело... иначе мы никогда не закончим... Так вот, во-вторых, завтра вы отправляетесь на завод в Калугу вместе со мной и Шевелёвым.

— То есть?! — недоумеваю я.

— И в-третьих, — повышает голос начальник, — по дороге вы расскажете мне всё, что знаете об этой производственной линии. Вы, кстати, где живёте?

— Что? — Я не успеваю угнаться за ходом мыслей Васильева.

— Вы слышали, — неприятно улыбается Александр Владимирович.

— Профсоюзная, дом десять.

Васильев задумчиво барабанит пальцами по столу:

— Там, кажется, недалеко съезд на МКАД и на Калужское шоссе. Так?

— Ну да.

— В таком случае, завтра ровно в восемь мы с Вадимом захватим вас у вашего дома. Номер подъезда?

— Первый, но... В общем, спасибо, конечно, но я могу и сама до Калуги добраться. — Я пытаюсь отстоять хоть какую-то независимость.

— Судя по тому, что я уже видел, вы у нас всё можете, — складывает губы в язвительную ухмылку Васильев. — Но пока главный тут я, вы будете делать так, как удобно мне. А мне удобно действовать так... Да, кстати, я выделил вам кабинет. Номер четыреста один, он за этой стенкой... с вашими отметинами, — Васильев кивает вправо. Скрипнув зубами, сворачиваю пальцы с испорченным маникюром в кулак. — Что касается компьютера, то нужное вам возьмёте у Алтухова.

— Спасибо. Но у меня есть свой собственный ноутбук, и я привыкла...

— Да, чуть не забыл: офис — это не то место, где можно разгуливать в кедах, а понятие 'casual ' в моём офисном словарном запасе пока отсутствует.

— У меня туфли в машине. — Я чувствую, как от очередного укорота у меня по-детски вспыхнуло и пошло краской лицо. — Из-за утреннего совещания я не успела переобуться, и я...

— Это всё. Больше я вас не задерживаю.

Выдав эту высокомерную фразу, Васильев поворачивается к монитору компьютера и с преувеличенным вниманием утыкается в него. Стиснув зубы, киваю и с высоко поднятой головой марширую из кабинета, правда, не забыв, как следует приложить дверь о косяк — да так, чтобы в зеркальной двери задребезжали стёкла.

'Сноб! Придурок! Козёл!'

4.

'Идиотка! Соплячка, думает, я не понял, чего она хотела, когда упиралась в меня взглядом своих ищущих глаз и дышала мне в губы? Ха! Всё я прекрасно понял. И будь на её месте другая, я бы уже воспользовался ситуацией. Но в Павловой воистину собрано всё, что категорически мне не нравится. А может быть, это просто не та ситуация. Или — не та женщина...

Пытаясь утихомирить разбушевавшуюся желчь, тру переносицу. Избавившись от видения 'балерины' (в копилку которой я, кстати, добавил и это демонстративное хлопанье дверьми), откидываюсь в кресле. 'Нет, Ленка, конечно, права, — водя указательным пальцем по губам, мрачно размышлял я. — Нужно что-то делать и делать немедленно, или же всё это плохо закончится. У Павловой что ни день, то по пять новых тузов в рукаве. А у меня против неё по-прежнему всего один козырь'.

Не в силах сосредоточиться на работе, выдвигаю нижний ящик письменного стола, где у меня припрятана спасительная пачка 'Newport'. От поиска благословенного никотина, взращенного на санкционной почве, меня отвлекает стук в дверь.

— Да, — выглядывая из-под столешницы, отзываюсь я. Дверь распахивается и между ней и косяком возникает белобрысая шевелюра Вадима:

— Можно?

— М-м, входи. — Указываю подбородком на стул. Шевелёв опускается в удобное полукресло.

— Ну и ахтунг вы учинили! — по-свойски ухмыляется он.

— В смысле? — выныриваю из ящика с пачкой сигарет.

— Да народ гудит после совещания: шеф, говорят, у нас просто полон сюрпризов. Мало того, что нашёл себе в заместители даму, которая удружила нам с тендером, так вместе с ней ещё и откопал подходящий заводик в Калуге.

— Правда?

Не замечая моей иронии, Вадим улыбается:

— Правда, правда. А знаете, когда вы утром привезли Павлову в Контору, я так и понял, что это неспроста... а потом это совещание — и бам, всё встало на свои места. А она вообще умная, эта Павлова. И внешне тоже ничего.

— Она что, тебе нравится? — от души поразился я.

— Да. Если честно, она мне очень понравилась, — серьёзно кивает Вадим и замолкает, изумлённо косясь на стену, изукрашенную ногтями Павловой. Я делаю невозмутимое лицо. Вадим, подумав, делает вид, что ничего не заметил.

— Наташа народу приглянулась, — старательно отводя глаза от стены, продолжает он бодро. — Кстати, наша 'шестёрка' под управлением Алтухова сейчас пойдёт к ней знакомиться. А заодно и технику ей принесёт... Вот сейчас... Слышите? — Вадим поднимает вверх палец, кивает в сторону стены, из-за которой раздаётся стук двери, неясные голоса и дружный взрыв смеха.

— Похоже, срослось, — жизнерадостно улыбается Вадим. — Это они её на обед приглашают, — заметив моё недоумение, любезно поясняет он.

Моё настроение, и до этого бывшее на нуле, стремительно опускается до критически-низкой отметки. Ставлю локти на стол, опираюсь подбородком о кулак, разглядываю Вадима, который, не ведая о моих сложностях, продолжает вбивать в крышку моего гроба всё новые и новые гвозди:

— А вы с нами на обед пойдёте? Или вы как обычно?

— А я вам с Павловой не помешаю? — всё-таки не удержался я.

Вадим растерянно моргнул. Я, пряча от него глаза, поднимаюсь из кресла. Сую в рот сигарету, бросаю на стол пачку. Хлопаю себя по карманам в поисках зажигалки. Вадим услужливо протягивает мне жёлтый 'Крикет'.

— Спасибо. — Делаю затяжку и вытягиваю лист из стопки бумаги. Свернув его кульком для импровизированной пепельницы, бросаю на стол. Шевелёв, косясь на кулёк, начинает хлопать себя по карманам.

— Бери мои, — киваю на пачку 'Newport', — и давай вернёмся к нашим насущным проблемам. Значит, так... во-первых, к шести вечера я хочу получить информацию по серверам для центра компетенции. Во-вторых, к завтрашнему утру у меня должны быть все наши сертификаты с курсов. В-третьих, уйми, наконец, своих обормотов, я тебе в последний раз говорю.

— Каких обормотов? — пугается Шевелёв.

— А я про ту парочку, что сегодня на совещании, на втором ряду красовались. Алтухов и Фёдоров. Кстати, твои дружки... Спасибо Ленке, которая за вами присматривает, дай Бог ей здоровья, — язвительно продолжаю я, и Вадим краснеет, как школьник. — Разберись наконец со своими друзьями, я тебе серьёзно говорю. Что хочешь делай, можешь даже 'скворечники' им самолично позабивать, но, чтобы я больше не слышал ни про 'вдуть', ни прочие... гадости.

— Простите, — Вадим неловко прячет глаза.

— 'Простите'? Не департамент, а сборище похотливых муда... гм, идиотов, — злюсь я. — И эта ещё туда же: 'Я буду ими руководить, я знаю, как с ними управиться', — передразниваю я Павлову. Перехватив ошарашенный взгляд Шевелёва, чертыхаюсь. — Записывай порядок дел, а то опять забудешь... В-четвёртых, завтра ровно в семь утра ты вместе с сертификатами подъезжаешь к моему дому. За полчаса мы обговариваем, что делаем на заводе. В-пятых...

Сообразив, что обед в компании Павловой ему сегодня не светит, Шевелёв перестаёт улыбается. Быстро тушит окурок в импровизированной пепельнице, тянет к себе лист бумаги, достаёт из кармана 'Паркер' и, тяжело вздохнув, начинает записывать за мной.

— В-пятых: в восемь утра мы с тобой забираем Павлову у её дома. Едем в Калугу втроём. Ты, я и она. На мне.

— Что? — ошарашенно выдыхает Шевелёв.

Прищуриваюсь:

— Ты слышал.

Через пятнадцать минут Вадим аккуратно складывает исписанный лист, прячет его в карман и встаёт. Подумав, придвигает к столешнице стул. Косится на стену с царапинами, из-за которой больше не слышно радостных голосов.

— Ну ладно, я пойду, — неловко прощается он.

— М-м. Когда с делами управишься, позвони мне. Вместе пообедать сходим.

Лицо мальчишки моментально светлеет.

— Да, — кивает он.

Повеселевший Шевелёв буквально выпархивает из кабинета. 'Вот и всё. Господи, как же всё просто: терпение, поощрение, и этот парень мой, — размышляю я, попутно разглядывая царапины, оставленные на стене Павловой. — Может, вызвать завхоза? Пусть здесь покрасит ... только разговоров потом не оберёшься. А, может, просто вешалку передвинуть, чтобы закрыть отметины?' И я, прикинув варианты, берусь за вешалку и закрываю ею ущерб, причинённый стене 'балериной'. 'Когда-то в этом углу точно также пищал и прятался от меня Вадим. А теперь он мой с потрохами. А ведь Шевелёв всего на два года моложе Павловой... Так может, не стоит следовать советам Ленки и ломать себя, а применить к соплячке ту же самую тактику? Вдруг сработает? А если нет?.. А если нет, то попробовать всё равно стоит: я ничего не теряю!'

От этой мысли я веселею. Сажусь за стол, включаю компьютер и забываю о Павловой'.

Глава 3

— Прежним тебе не быть.

— Нет. Но если я всё равно останусь лучшим, то это не так важно.

Джордж Мартин, 'Игра престолов'

7 сентября 2016 года.

1.

'Моё утро в среду начинается ровно в семь, когда я, стоя у зеркала, судорожно вспоминаю, как делать смоки айз , и держу у уха телефонную трубку.

— Наташа, в воскресенье у папы и тёти Риты круглая дата. Ты должна быть, — безапелляционно заявляет мама.

— Мам, сейчас семь утра. Мне не до тёти Риты. Я глаза крашу.

— Но у тёти Риты... Ты глаза красишь? — Такое ощущение, что моя мама переживает культурный шок.

— Да, — скриплю я в трубку. — Да, иногда я крашу глаза. Ну и что?

— Ты что, с кем-то встречаешься? — В голосе мамы появляются подозрительные нотки. — А как же Олег?

— А Олег здесь вообще ни при чём. И к твоему сведению, я ни с кем не встречаюсь. Я просто хочу по-человечески выглядеть.

— А-а... А что ты наденешь?

— О господи, — мысленно закатила глаза. — Ну, костюм какой-нибудь. Серый, наверное.

— А почему именно серый? — Иногда у моей мамы просто нечеловеческий нюх.

'Потому что это цвет очень подходит к 'БМВ'!' — очень хочется сострить мне.

— Потому что с макияжем будет смотреться.

— Костюм. Опять этот твой вечный костюм, — жалуется мама. — Ну сколько раз тебе повторять, что в этих своих костюмах ты выглядишь, как надзиратель Аушвица.

— Как кто? — фыркаю я.

— Как надзиратель. Ну, не знаю... Слушай, а ты не хочешь надеть то серое платьице, которое я привезла тебе из Италии? Оно очень женственное.

— Мам, оно вызывающее, — поморщилась я, сообразив, какое 'платьице' имеет в виду мама.

— Ничего оно не вызывающее! — яростно гремит из трубки. — Я никогда не дарила тебе плохие вещи. К тому же, у этого платья очень скромный вырез на груди и подол чуть выше колена.

— М-м. А ещё у него рукавов нет. — 'И оно больше похоже на комбинашку'. — Сентябрь на дворе. Я замерзну, — я ищу в 'косметичке' помаду.

— Раз тебе холодно, то жакет прихвати, — резонно замечает мама. — Только не от костюма, а тот, короткий, из замши. С кнопочками.

— Мам, а это не очень? — Я разглядываю себя в зеркале.

— Не очень! — В голосе мамы прорезаются рык и сталь.

— Но...

— Знаешь, тебя не переспоришь. У тебя характер, как у отца.

Вы уже догадались, кто моя мама? Домашний тиран и мой персональный стилист, Тамара Васильевна Павлова работает в Доме моды на Кузнецком мосту. Но её настоящее призвание — это заваливать меня советами и претензиями. Уже пять лет, как мама хочет, чтобы я 'по-человечески выглядела'. Я же не то, что 'выглядеть' сегодня хочу — я желаю, чтобы Васильев навсегда заткнулся насчёт моего внешнего вида и больше никогда не смел стучать на меня кулаком.

— И про мешок этот свой жёлтый забудь! Возьми приличную сумку, — доносится до меня очередное наставление мамы. — И подушись. Я тебе 'Шанель' покупала, а ты...

— Всё, мама. Спасибо.

— Но...

— До вечера.

Отрубаю связь, возвращаю трубку на базу. Надеваю блузку и юбку-карандаш. Сверху пристраиваю жакет и снова подбираюсь к зеркалу. Как ни странно, но мне нравится, как я сегодня выгляжу. Достойно, женственно... одним словом, хорошо. Мысленно оценив ущерб пятки, нанесённый вчера туфлями, со вздохом забываю про кеды и осторожно вставляю ноги в узенькие 'балетки'. Кошусь на стрелки Микки-Мауса: без пяти минут восемь. В обычный день я бы уже стояла на улице и ожидала явления начальника, как постовой на часах. Но сегодня иной расклад, и я преспокойно усаживаюсь на пуфик в прихожей. Вытягиваю ноги, подтягиваю чулок и, столкнув ступни носками, бездумно царапаю каблуками 'балеток' узорчатые плитки пола. Жду, когда большая стрелка переползёт на нужное мне деление.

'Три минуты... четыре... пять... ровно восемь десять. Вот теперь можно идти'.

Готовлюсь встать, когда тишину комнаты взрывает оглушительная трель мобильного. Даже не глядя, могу сказать, кто мне звонит. Изгибая бровь, беру телефон: 'Что, нервничаешь, Васильев?'

'Снова двойка тебе за аналитику, Павлова', — ехидничает моё подсознание. Ещё бы: на определителе унылый, до боли знакомый, въевшийся мне в печёнки номер моего 'бывшего'.

'Олег... денег хочет или мириться? Или эта моя мама уже настучала ему про мои утренние сборы?'

С досадой сбрасываю звонок и принимаюсь рассматривать свои ногти, которые вчера поздно вечером с большим трудом выправила моя маникюрша. 'Больше никогда', — обещаю себе я, припоминая сцену, двадцать четыре часа назад разыгравшуюся в кабинете Васильева. От умственных упражнений меня отвлекает писк смс-ки. Помедлив, открываю сотовый: 'Внизу. АВ'. Моё сердце замирает, а потом пускается вскачь. Откинувшись затылком на стену, стараюсь успокоить дыхание и прикрываю глаза.

'Как странно, — приходит мне в голову, — звонок того, с кем я прожила пять долгих лет, вызывает лишь раздражение, в то время, как два простых слова, написанных человеком, с которым я вчера вошла в клинч, заставляют сердце бежать быстрее...'

Тряхнув головой, поднимаюсь с пуфика. Пожелав себе удачи и прихватив серую сумку, нарочито медленно запираю дверь квартиры и вызываю лифт. Набрав воздух в лёгкие, выбираюсь на улицу. Выйдя на крыльцо, я ожидаю увидеть озлобленного начальника, но меня ожидает очередной сюрприз: на крыльце нетерпеливо крутится Вадим Шевелёв.

— Привет! — здороваюсь я.

— Здравствуй-те, — растерянно тянет Вадик.

— Что? — Насмешливо изгибаю бровь.

— Не узнал вас... тебя. — Вадик сглатывает. Его выпирающий из горловины белой рубашки кадык скачет вверх-вниз.

— Это почему?

— Ну, из-за этого. — Вадим неопределённо кружит пальцем вокруг своего лица, намекая на мой макияж.

— Ах это, — небрежно пожимаю плечами. — Бывает... Не обращай внимания. Слушай, а где наш главный?

— Там, — Шевелёв указывает рукой влево и решает прояснить ситуацию: — Александр Владимирович за домом припарковался. Здесь 'Газель' разгружалась, ну и Александр Владимирович решил, что она его запрёт. А меня за вами... за тобой послал.

Прищуриваюсь:

— Вадим, а ты всегда зовёшь Васильева по имени-отчеству?

— Ну да. А что? — недоумевает Шевелёв.

— Да так, ничего. Ладно, пошли.

Сбежав с крыльца, Вадик подаёт мне руку. У него удивительно мягкая, широкая и уютная ладонь, но я вспоминаю совсем другие пальцы. Длинные, сухие, жёсткие. И невероятно горячие. Осторожно сжимая мою руку, Вадим старательно отводит глаза от моих ног. Спустившись, кивком благодарю его и освобождаю пальцы. Вадим украдкой вздыхает, потом, решительно тряхнув головой, обгоняет меня. Я следую шаг в шаг за ним. Через дорогу мы переходим вместе, а в зазорах между кустами акаций начинают поблёскивать серебристые очертания капота 'БМВ'. Наконец моим глазам открывается вид на Александра Владимировича. Первое, что я отмечаю: мы снова одеты в похожих тонах, я в мышиных, Васильев — в серых. Погружённый в свои мысли, облаченный в светло-серый костюм, белую рубашку и узкий чёрный галстук, начальник нетерпеливо поглядывает на часы и расхаживает рядом с машиной.

Разглядывая его сосредоточенное лицо, я пытаюсь понять, каким будет наш третий рабочий день и во что выльется эта поездка. Почувствовав мой вопросительный взгляд, Васильев оборачивается. Секунда — и его глаза начинают быстро перемещаться по моему лицу, груди, ногам, а в глазах появляется уже знакомое мне насмешливое любопытство. Признаться, не такой реакции я ожидала. Мне хотелось его смутить. Мне хотелось 'выглядеть'. Мне хотелось произвести на него впечатление.

'Да к чёрту! Мне просто хотелось нравиться...'

— Доброе утро, — сухо здороваюсь я. — Простите, я опоздала.

— Ничего... доброе, — Васильев, помедлив, кивает.

— Александр Владимирович, а я тоже Наташу не сразу узнал, — вклинивается в наш диалог Вадим.

— Я старалась, — скромно подаю голос я.

— Для завода в Калуге? Да, для завода как раз в самый раз, — невозмутимо сообщает начальник.

Оскорблённо вскидываю голову и впиваюсь в его глаза, но, к своему удивлению, вижу в них не злую насмешку, а искорку необидного юмора. Васильев мастерски возвращает себе безучастный вид:

— Ладно, садитесь.

Постукивая сантиметровыми каблуками 'балеток', направляюсь вперёд, но Васильев открывает мне дверцу позади места водителя.

— Но спереди будет удобней, — робко замечает Вадим.

— Зато сзади безопасней, — отрезает Васильев.

'Ах вот, значит, как: мужчины — на передовой, лицом к лицу к опасности, а женщины плетутся в хвосте, в тылу... Ладно, это я тебе тоже припомню!'

Ползу туда, куда указал мне мой господин.

— Устроились? — спрашивает мой повелитель.

— Да. Спасибо. Невероятно удобно, — с иронией отзываюсь я, разглядывая место, куда бы воткнуть свои ноги. За неимением лучшего, ставлю правую ступню на порог между передними креслами.

— Можете не пристёгиваться. — Мазанув глазами по моей розовой голой коленке, Александр Владимирович захлопывает дверцу. Кивком указывает Вадиму на переднее сидение, усаживается за руль и принимается щёлкать по кнопкам навигатора.

— Вы поговорить хотели. О заводе в Калуге, — вежливо напоминаю я. Васильев поднимает голову и ловит мой взгляд в зеркале заднего вида:

— Хотел. Но это мы обсудим, когда выедем на Калужское шоссе.

— Хорошо... а хотите, я покажу вам короткий выезд? Его не все знают, но я им пользуюсь, и я... — тараторю я и осекаюсь, поймав в зеркале два насмешливых глаза. Сообразив, что я снова лезу туда, куда меня не просят, отворачиваюсь к окну. Краем уха слышу шорох, предшествующий проигрышу мелодии. Через секунду в салон врывается мягкая увертюра. Васильев регулирует громкость, и 'БМВ', плавно тронувшись с места, уходит в разъём узких улиц между белыми двенадцатиэтажками. Мы проезжаем мой двор, утопающий в тополях, липах, акациях и высоких, увешенных ярко-жёлтыми шариками, цветов, названия которых я не знаю.

— Через двести метров свернём на Калужское шоссе, — откашлявшись, подаёт голос Вадим. Васильев молчит. Я киваю.

'Дура ты, Павлова, — бродит в моей голове, — что ты хотела ему доказать? Что ты — женщина? Что ты можешь 'выглядеть'? 'Для Калуги сойдёт...' Господи, да ты — как та брошенная любовница, что выходит в соседний супермаркет ухоженная и накрашенная только потому, что там может встретить своего 'бывшего'!'

2.

'У моего нового зама очень красивые ноги и грудь. А ещё ей собираются 'вдуть' Алтухов, возможно, Тарасов и уж точно Шевелёв... Супер, Наталья Борисовна! À couper le souffle, неплохо для третьего дня на работе. А вообще интересно, ради кого вы сегодня так вырядились?

Мысль о том, что Павлова решила 'выглядеть' для меня, заставляет меня улыбнуться. Положив правую ладонь на оплётку руля и перенеся локоть левой руки на ободок дверцы, я прячу улыбку и провожу указательным пальцем по губам, разглядывая 'балерину' в зеркале. Не знаю, что там Павлова делала со своим лицом, но выглядит оно потрясающе. Высокие скулы, мягкий, полный, очень женственный рот. Но больше всего мне нравятся её глаза. Обведённые чёрным, они кажутся глубокими и прозрачными, как вода в озере Байкал, недалеко от которого есть маленький город Слюдянка.

Там я и родился — единственный мальчик небогатой провинциальной семьи. Мой отец был инженером железных дорог, мама — домохозяйкой. Я был поздним ребёнком. Мама мечтала о девочке и, навёрстывая упущенное, пыталась отыграться на мне (шмотки, пианино, французский, последнее — по самоучителям). Отец был сторонником жёсткой муштры, во всём ценил порядок и дисциплину и видел меня исключительно офицером российской армии. В итоге получился идиотский симбиоз: я, сноб, педант и мизогинист . А может, это было закономерно? Ведь прошлое — странная штука: оно никогда не отпускает нас.

Но мальчика из Слюдянки давно уже нет, как нет и его родителей. И я, настоящий, предпочитаю не думать о прошлом, как и не знать о будущем. В городе больших денег, в котором живу я, нет места пустым иллюзиям. Здесь правят бал только голые факты и очень простой расклад: ты — и те, кто против. А эта девочка, которая сейчас грустно смотрит в окно, никак не может понять, почему она мне не нравится.

'Кстати, о Павловой...'

— Наташа, — окликаю притихшую на заднем сидении 'балерину'.

— Да, Александр Владимирович? — Павлова послушно отрывает от стекла унылый взгляд.

— Расскажите о заводе в Калуге.

— Что именно, Александр Владимирович?

Вадим настороженно подбирается на сидении. Я фыркаю.

— То, что знаете, Наталья Борисовна, — подлаживаясь под её почтительный тон, насмешливо отзываюсь я.

— С элементами исторических справок? — 'Балерина' изгибает соболиную бровь.

'О! А наша девочка возвращается...'

— Лучше с деталями биографии руководства. Я, видите ли, с директором завода познакомиться сегодня хочу.

— А я думала, вы его знаете... Ведь договор с заводом был подписан месяц назад, — задумчиво тянет Павлова.

— Наталья Борисовна, к вашему сведению, месяц назад я впервые за пять лет был в отпуске. Неделю назад вернулся, а тут сразу и тендер, и вы. Представляете моё состояние?

— Простите, Александр Владимирович, — Павлова цепляется взглядом за моё отражение в зеркале. — Ну, директора завода зовут Ивантеев Пётр Васильевич.

— Это я знаю, — благосклонно киваю я.

— И сегодня у него день рождения. Вот.

— Э-э, — замирает Вадик.

— То есть? — насторожился я. Поёрзав на сидении, Павлова пытается положить ногу на ногу. Но места мало, и она ограничивается тем, что скрещивает руки на пухленькой груди:

— Ну, директору завода сегодня исполняется шестьдесят один год. Дата не круглая, так что отмечать свой день рождения Ивантеев будет в узком кругу. И сегодня с утра на заводе его будут поздравлять подчиненные... ну, и может, партнёры. Так что мы с вами буквально попадаем с корабля на бал.

Ощущение такое, словно кто-то посреди тишины бухнул в ударные.

'Та-ак... Мне кажется, или наш третий день с Павловой понемногу превращается в третий раунд?'

— А вчера вы, конечно, не могли мне сказать про день рождения Ивантеева? — Я злюсь, забыв о своём обещании на раздражаться на Павлову. — Я бы встречу перенёс на другой день.

— Вчера? — задумчиво переспрашивает 'балерина'. В её глазах появляется уже знакомое мне упрямое выражение — предвестник будущего скандала. Но Павлова быстро берёт себя в руки и небрежно передёргивает плечиками. — А вчера мы эту тему не успели поднять.

'Ты же, псих ненормальный, вчера и слова не дал мне сказать', — вот что читаю в её глазах я.

— Ладно. Хорошо. Согласен. Моя вина, — неохотно и быстро признаюсь я, игнорируя потрясённый взгляд Шевелёва. Поворачиваюсь к нему: — А ты, кстати, куда смотрел?

— Я? А я не знал... а может, мы ещё успеем по дороге подарок купить? — покраснев, предлагает Вадик. Вид у него виноватый. Ещё бы: в отличие от Павловой не сообразил провентилировать биографию Ивантеева.

— А у нас уже есть подарок, — подаёт бодрый голосок 'балерина'. — Я позавчера кое-куда звонила и заказала доставку. Но поскольку доставка уйдёт на завод не раньше двух часов дня, то мы успеваем сами забрать наш подарок. Надо только в Калуге в один магазинчик завернуть.

Я принимаюсь преувеличенно-внимательно рассматривать 'балерину' в зеркале.

— И что же мы купим... в магазинчике? — озадаченно интересуется Вадим.

— Виски того сорта, который очень нравится Ивантееву.

— То есть я, по-вашему, с бутылкой к директору завода пойду, да? Вы себе это как представляете? — Пытаюсь уткнуться мрачным взглядом сразу в двух своих замов.

— Почему с бутылкой? — в свой черёд удивляется Павлова. — Это будет коллекционный набор односолодового виски.

Вадим восхищённо цокает языком. А меня пронзает догадка:

— Наталья Борисовна, а Тарасов не так ли с Ивантеевым знакомился?

— Ну да, так ли ... То есть так, — стрельнув в меня глазами, быстро исправляется Павлова. — Просто... ну, когда я узнала про тендер, я начала присматриваться к заводам. Так я вышла на завод Ивантеева. А вкусы Петра Васильевича выяснила уже у его секретарши. Ну, а потом познакомилась с Вячеславом Андреевичем, и он уже ездил на завод представляться Ивантееву сам ... Ах да, в магазине в Калуге банковские карты не принимают, но я захватила наличные. — Павлова за каким-то лешим помахивает своей серой сумкой.

— Спасибо, — всё-таки не сдержался я. — Но уж это я как-нибудь осилю.

— Как хотите, Александр Владимирович, — Павлова невозмутимо отворачивается к окну. Зато Шевелёв обретает дар речи:

— Наталья... Наташа, а можно вопрос?

— Да, Вадим, — учтиво кивает Павлова.

— С учётом вышеизложенного я правильно понимаю, что всем нам волей-неволей придётся присоединиться к праздничному застолью?

— Не совсем. Присоединиться придётся вам с Александром Владимировичем. Просто с женщинами Ивантеев... ну, не то, чтобы совсем не пьёт, но он будет неловко себя чувствовать. Так что я представлю вас Ивантееву, а сама пойду погуляю... на производственную линию погляжу... посмотрю на платы. Поговорю с начальником цеха, а вы с 'именинником' посидите. С виски и с разговором по душам... Это же провинция, тут свои вкусы, — небрежно добавляет Павлова.

Сообразив, что сейчас произойдёт, Вадим вжимается в кресло.

— Спасибо за пояснение, — проглотив 'провинцию', шёлковым голосом благодарю я. — А ничего, что я за рулём? А, Наталья Борисовна?

Павлова прикусывает губы и переводит задумчивый взгляд на Шевелёва. Вадим судорожно сглатывает.

— Наташ, я виски вообще не пью, — зачем-то сообщает он.

— Предлагаешь тебе водки взять в магазине? — изгибаю бровь я.

— Не пройдёт, — вклинивается в наш диалог Павлова. Возится на сидении и, ухватившись за мой подголовник, подтягивается ближе, одарив меня нежным облачком духов и видом на коленку. — Простите, конечно, Александр Владимирович, но пить с Ивантеевым придётся вам, иначе обидим директора. Он же всё-таки большой начальник, как и вы. Хотя и из провинции.

'Она что, издевается?'

— М-м. А Вадим что будет делать? — Я даже прищурился.

— Вадим? Ну, он будет на подхвате.

Шевелёв часто моргает. Павлова смотрит на меня невинным взглядом младенца. Я закатываю глаза.

— Супер, — наконец отмираю я. — Вообще-то я спрашивал, а обратно мы как поедем? Вадим у нас, между прочим, не водит.

— Ну, вообще-то у меня есть права, — подаёт обиженный голос Вадик.

— Нда? А когда ты последний раз сидел за рулём?

— Три года назад, — конфузится Шевелёв.

— В Калуге можно взять такси, — встревает Павлова.

— Мне завтра утром машина нужна, — огрызаюсь я. — Мне к заказчику ехать. К тому самому, что тендером нам по вашей милости удружил. К восьми часам утра и на другой конец Москвы.

— Ну, если хотите, то я могу сесть за руль вашей машины, — помедлив, предлагает Павлова.

Пауза. После чего в салоне образовывается мёртвая тишина.

— Нет, если вы не хотите, то, конечно, не надо, Александр Владимирович, — пугается 'балерина'.

— Да постойте вы, с вашими оправданиями, — морщусь я. — Вы давно водите?

— С восемнадцати лет.

— И хорошо?

— Нормально, — и Павлова принимается рассматривать коробку передач 'БМВ'. — У вас спорткар с полуторалитровым трёхцилиндровым двигателем. Так?

— Да, — удивлённо отзываюсь я.

— И это автомат... Ага, знаю эту конструкцию. Похожа на 'Теслу'. А 'Теслу' я пару раз водила.

Вадик изумлённо открыл рот. Я разглядываю Павлову, которая не устаёт меня поражать.

— И — где водили, если не секрет? — спрашиваю я.

— Не секрет. На треке, в Крылатском. У папы, — нехотя признаётся Павлова.

— И — кто же ваш папа?

— Автогонщик. Пилот. — Павлова отворачивается. — В своё время выступал за сборную, а сейчас преподаёт.

Вадим присвистнул.

— Потрясающе, — киваю я. — И что, у вас, к нашему всеобщему счастью, водительские права с собой есть?

— Есть. Всегда ношу.

— Зачем?

— На всякий случай. Вам только надо будет доверенность мне написать, на бумажке и от руки.

Шевелёв восхищённо взирает на Павлову. На секунду оборачиваюсь и ловлю невозмутимый взгляд прозрачных, как вода, глаз.

— Знаете, Наталья Борисовна, а ведь я не ошибся с вами тогда, на собеседовании, — очень тихо говорю я, — вы действительно полны сюрпризов... Ладно, ваша взяла. Я пью с Ивантеевым, Вадим на подхвате, а вы везёте нас обратно. А теперь удивите меня ещё кое-чем.

— Чем?

— Расскажите, как сбавить себестоимость плат для микропроцессоров?

'Балерина' на секунду задумывается, и на её губах мелькает понимающая улыбка:

— Так вот почему вы решили сегодня поехать на завод? Чтобы завтра иметь козыри перед заказчиком?

— Touché! — улыбаюсь я.

— Что? — Павлова хмурится.

— Я говорю, не в бровь, а в глаз. Угадали, Наталья Борисовна.

Остаток пути мы проводим в дружелюбном согласии и в мозговом штурме, в результате которого 'балерина' получает задание провентилировать ситуацию с оболочкой плат. Вадим конспектирует вопросы, ответы на которые мы должны стрясти с 'именинника', я выруливаю к Калуге. При виде бело-зелёной вывески 'Сбербанка' прижимаюсь к обочине и отстреливаю ремень безопасности. Поворачиваюсь к Павловой:

— Сколько денег с карточки снимать?

'Балерина' называет сумму, из чего я делаю вывод, что у директора завода неплохие вкусы. Выхожу из машины, Вадим выпрыгивает следом за мной, вытаскивает сигареты и с удовольствием закуривает. Павлова топчется рядом, изучая окрестности. Обхожу автомобиль, выдёргиваю из багажника сумку.

— Наташа, — зову я.

При звуках своего имени 'балерина' медленно поднимает на меня глаза. Она смотрит так, словно пытается установить между нами связь. Точно уже лежит подо мной. Я моргаю, и наваждение рассеивается.

— Наташа, вы умеете писать доверенности? — откашлявшись, спрашиваю я.

— Да, — кивает Павлова.

'Вот интересно, — мелькает в моей голове, — а чего она не умеет?'

И мне впервые становится по-настоящему любопытно, а какая она, эта Павлова? Что крутится в ней? Что тикает, что заставляет дышать?

— Наташа, пишите доверенность.

— И вы доверяете мне свой паспорт? — Павлова изумлённо крутит в руках мой документ.

— Ну, кредит по нему вы вряд ли успеете взять.

'Балерина' немедленно заливается краской негодования. Вот тут-то я и решился нанести ей удар:

— К тому же, мне скрывать нечего. Кстати, я не женат. Хотя и из провинции.

Загнав Павловой эту шпильку, я развернулся и направился к 'Сбербанку'. Я шёл и улыбался, даже лопатками ощущая взгляд смущённой и уязвлённой женщины'.

3.

'Я, Васильев Александр Владимирович, 9 сентября 1981 года рождения, паспорт серии 4504 номер 621603, выданный в ОВД 'Беляево' 12 февраля 2003 года, проживающий по адресу: Москва, Новоясеневский проспект, д. 15, кв. 83, доверяю Павловой Наталье Борисовне, 16 сентября 1987 года рождения, паспорт серии 4504 номер 456167, выданный ОВД 'Аэропорт', проживающей по адресу: Москва, улица Профсоюзная, д. 10, строение 6, кв. 48, управление автомобилем 'БМВ i8', регистрационный номер 'В777АУ 177 РУС', идентификационный номер 67890882. Доверенность без права передоверения выдана на срок с 17:00 до 24:00 7 сентября 2016 года и составлена в 10:45 7 сентября 2016 года по адресу: г. Калуга, улица Плеханова, дом 45. Подпись доверителя: Васильев Александр Владимирович'.

Вручив мне эту бумагу и старательно пряча глаза, Павлова в сопровождении Вадима отправилась выкупать виски. Я опёрся бедром о капот и ещё раз пробежал глазами доверенность, написанную каллиграфическим почерком отличницы. И знаете, о чём я думал? Нет, не о том, что у нас с Павловой почти совпадают даты рождения. И не о том, что мы с ней почти соседи. А о том, что 'балерине' не в первый раз писать такие доверенности. Пообещав себе при случае разобраться и с этим её секретом, согнул лист пополам и убрал его во внутренний карман пиджака.

— Вот, купили!

Выглядываю из-за багажника: Шевелёв почтительно обнимает нарядную коробку с виски. Рядом с ним, держа в руках приличный букет красных роз, топчется Павлова.

— Отличный подарок, — искренне одобрил я. — Садитесь в машину. Поехали.

В этот раз 'балерина' на удивление послушно забирается на заднее сидение. Пока Вадим с интересом косился на Павлову, я пощёлкал кнопками навигатора, чтобы выяснить, как добраться до завода.

Ровно в одиннадцать мы паркуемся у бюро пропусков перед бетонным забором. Шевелёв вытаскивает телефон.

— Через пять минут за нами девушку пришлют, — закончив разговаривать с секретариатом, объявляет он и тянется за сигаретами. Я разворачиваюсь к Павловой:

— Кстати, вы тоже можете прогуляться. Не обязательно тут со мной сидеть.

Павлова выскальзывает из машины, одарив меня новым видом на коленки и на тонкие щиколотки. Набирая короткий вызов, я рассматривал улыбающегося Вадима и Павлову, которая, завернув ногу за ногу, слушала его, но исподтишка косилась в мою сторону.

— Саша, привет, — звучит в трубке после первого же гудка.

— Привет, Лизон. Ну как, разобралась с 'Пушкиным'?

'Пушкин' — это не тот, о ком подумали вы, а название ресторана в центре Москвы.

— Да, я сняла зал 'Библиотека' на пятницу. С семи вечера до часа ночи. Как ты и просил, — весело чирикает Лиза.

— Супер. А что с меню?

— Не бойся, роллы не будет соседствовать с холодцом, — и Лизка довольно хохочет. — Я ещё помню, как ты учил меня уму-разуму. Так что ограничимся цивильным европейским фуршетом с интересным горячим. Плюс десерт и алкоголь на любой вкус. Слушай, а мне по-прежнему заказывать на пятьдесят человек?

— Знаешь, увеличь лучше на пару порций, — прошу я, продолжая рассматривать Павлову.

— О, а у тебя пополнение? — оживляется Лиза.

— Пополнение, — соглашаюсь я. — Партнёры. Ещё директора смежных департаментов.

— И твой новый зам, конечно? — Лизу я не вижу, но поспорить готов, что она хмурится.

— Да, и мой новый зам.

— А можно, я ей яду в стакан насыплю? — ворчит Лиза.

— Лиза... — с легкой угрозой начинаю я.

— Ой, Саш, да ладно тебе. Я же так, смеюсь. А можно, я тоже приду в ресторан? Ну, пожа-а-алуйста, — тянет Лиза. — Ну пусть не к началу, а хотя бы к десяти вечера, а?

— Нельзя, — стараюсь произнести это как можно мягче.

— Ну почему? — канючит она.

— Да потому, что мы больше не смешиваем работу и личное. М-м?

— М-м, — покорно вздыхает 'Лизон'. — Слушай, тут метрдотель с картой вин подошёл. Можно, я тебе перезвоню?

— Я буду на встрече.

— Ладно, тогда дома договорим. Ну всё, целую. — Выдав это, Лиза вешает трубку. Я медленно убираю телефон в карман.

'С ней так легко, — думаю я, барабаня пальцами по оплётке руля. — Так почему же я никак не могу решиться и сделать тот последний шаг, который свяжет нас навсегда?'

'Ты знаешь ответ', — отвечает моё подсознание.

Погрузившись в свои мысли, я почти проглядел, как из бюро пропусков завода вышла девица под два метра ростом, с толстой русой косой, перекинутой через плечо, и что-то спросила у Шевелёва. Вадим кивнул и быстрым шагом устремился ко мне. Открываю дверцу машины:

— Ну, что?

— Александр Владимирович, пропуска готовы, — задыхаясь, сообщает Вадим. — Можно к директору идти.

— Тогда бери подарок.

Вадик, крякнув, хватает в охапку 'сюрприз'. А к машине осторожно подбирается Павлова.

— Наташа, а розы вам. Будете вручать директору. Мы же, как никак, москвичи — люди культурные, — в очередной раз поддел Павлову я. Поймал на себе её смущённый взгляд, и — я ничего не смог поделать с собой! — я ей подмигнул. Мне очень хотелось, чтобы Павлова вздёрнула подбородок вверх, но она пошла красными пятнами.

— Простите, — прикрываясь розами, шепчет она, — просто... я не знала.

— Чего не знали? Что я не женат?

— Нет! Про провинцию...

— Ну, то ли ещё будет. Главное, не сдавайтесь сразу, Наталья Борисовна, а то неинтересно будет, — пользуясь тем, что Вадим не слышит меня, бросаю я 'балерине' и, игнорируя её возмущённый взгляд, направляюсь к девице.

Девице надо отдать должное: в отличие от других женщин эта на меня не пялится, а косясь на Вадика, деловито проводит нас по извилистым коридорам, окрашенным мерзкой зелёной краской. Мы поднимаемся по лестницам, поворачиваем в пролёты, и, наконец, миновав унылые стены, обретаем себя в просторном уютном холле, совсем по-домашнему заставленному цветами в горшках и кадках.

— Директорский блок, — произносит девица, с любовью оглядывая растения. Откашливается и показывает на ближайшие к нам деревянные распашные двери: — Вам сюда.

Киваю, и девица нажимает на ручку.

— Лариса, вот, привела! — сунув нос в щель, баском докладывает она и отступает в сторону.

— Спасибо, Аня... Здравствуйте! — Из-за компьютерного стола, внимательно глядя на нас, поднимается девица номер два.

В отличие от первой эта очень изящна: пышные волосы, высокие шпильки, чёрный костюм, подчёркивающий округлые формы. Но первое, что бросается мне в глаза, это её живое, изменчивое лицо, чем-то напоминающее лицо француженки Марион Котийяр . С интересом рассматриваю девушку.

— Добрый день, — здоровается она.

— Добрый, — говорю я.

— Ой, а это не вы вчера мне звонили? Я по голосу вас узнала, — девица улыбается.

— Да, — легко втягиваюсь в этот необременительный флирт я. Лариса опускает ресницы, а позади меня раздаётся тяжкий вздох. Бросил быстрый взгляд из-за плеча: Павлова раздражённо перекладывает тяжёлый букет из правой руки в левую, после чего поджимает губы и решительно выступает вперёд.

— Ларочка, с 'именинником'! — Отделив от роз букетик поменьше (и как это я его не заметил?), Павлова вручает подношение секретарше. — Ты прекрасно выглядишь, — шепчет она девушке, упирая на небрежное 'ты'.

— Спасибо. Ой, как приятно. — Ловко подхватив цветы, Лариса изгибается, отчего её юбка с разрезом поднимается выше положенного, обнажая кромку чулка стройной ноги, и кладёт букетик на стол. Оценивающе пожевав губами, прячу руки в карманы брюк. Перехватив мой взгляд, Павлова морщится, а Лариса, грациозно покачивая бёдрами, устремляется к дверям с табличкой: 'Генеральный директор'. Поглядывая на меня, согнула указательный пальчик и трижды стукнула в дверь.

— Да! — пророкотало из-за двери. Лариса нажимает на ручку:

— Петр Васильевич, к вам гости. Из Москвы.

— Ну так приглашай!

— Прошу! Директор вас ждёт, — сладко щурит глаза Лариса.

Переступив порог, я быстро осматриваюсь. На мой взгляд, обстановка комнаты может многое рассказать о владельце. А что, по-вашему, говорят однотонные стены, светлый недорогой ламинат, аккуратные белые рольшторы, ещё советский 'кожаный уголок' (диван и три кресла, расставленные вокруг овального низкого столика) и фотографии — бесчисленные изображения людей, среди которых центральное место отводится кряжистому седому мужчине, которому вручают то кубок, то приз, то диплом? При виде нашей группы человек, изображённый на снимках, поднимается из-за стола и шагает к нам твёрдой поступью хозяина земли русской.

'Так вот ты какой, всемогущий директор завода, — думаю я, — человек старой закалки, но виски, тем не менее, пьёшь... Ладно, знаю, как поладить с тобой'.

— Пётр Васильевич, это Александр Владимирович, — поёт Лариса.

— Вижу, — Ивантеев поднимает руку, но вместо того, чтобы протянуть мне ладонь, расплывается в радушной улыбке и вытягивает из-за моей спины Павлову:

— Наталья Борисовна! Вот кого всегда рад видеть.

Лариса морщит носик, но послушно изображает позу 'хлеб-соль'. 'Балерина' делает изящный шажок вперёд, ловко переплетает ноги (и что за привычка дурацкая?) и протягивает Ивантееву букет роз.

— С днём рождения, долгих лет, счастья и здоровья! — бодро начинает она.

— Ух ты как! Ну, спасибо... — Ивантеев на секунду прижимает к себе Павлову. 'Балерина' тут же бросает на меня быстрый взгляд, который я перевожу как: 'Ну что, съел?'

'Это мне за Ларису', — соображаю я. Ухмыляюсь. Павлова тут же вздёргивает вверх подбородок. Впрочем, наши забавы заканчиваются, как только Ивантеев, освободившись от роз, поворачивается к нам с Вадимом.

— А?.. — хмурится он, вопросительно глядя на Павлову.

— А это руководство Конторы. — Павлова всё-таки вспоминает о своих обязанностях и представляет нас директору. Задумчивый, оценивающий взгляд Ивантеева прокатывается по мне, потом по нарядной коробке в руках Шевелёва. При виде 'сюрприза' в глазах директора появляется неподдельный интерес, который он тут же прячет за белёсыми ресницами.

— Рад знакомству, — и Ивантеев решительно подаёт мне ладонь.

— Взаимно. И с днём рождения, — подлаживаясь под его тон, отвечаю я. Рука у директора крепкая, цепкая и мозолистая. И это прикосновение почему-то вызывает в моей памяти одно почти забытое, почти стёртое временем воспоминание...

Это было десять лет назад. Мне — двадцать пять. Через два дня я уезжал в Париж.

— Меня не будет два года. Всего два года, папа! — Я в новеньких кроссовках и модных джинсах расхаживаю по скрипучим половицам старого родового дома. Отец, подперев кулаком подбородок, неодобрительно следит за мной. — Это — мой шанс. Ну, как ты не понимаешь? На собеседовании были десятки людей, а взяли меня. Тебе бы радоваться за меня, а ты...

— Это ты, Сашка, не понимаешь! — сердито обрывает меня отец. — Покумекай своей головой: у тебя родители — и оба 'сердечники'. О чём ты вообще думал, подписывая этот контракт?

— О чём? Да о вас с матерью! — Развернувшись, я утыкаюсь взглядом в отцовскую переносицу, чтобы не видеть его острых глаз. Синих. Жёстких. Непримиримых.

— И что же ты думал о нас, м-м? — Отец изгибает бровь.

— Как вас из этой дыры вытянуть! Папа, погляди вокруг, как вы жили? Что вы вообще видели? Твою железную дорогу? Продмаг, от зари до зари забитый местными алкоголиками? Раздолбанное пианино и танцы в доме культуры по выходным? А по большим праздникам — поездку за сто десять километров в Иркутск? Пойми, жить надо нормально. Для этого я и ввязался в контракт, потому что это — шанс. Шанс, один на миллион. Шанс выбраться из этой дыры. Шанс заработать и переехать в Москву. И я смогу, вот увидишь. У меня всё получится. Дай только время, и я...

— 'Я'? Я, я, я... ты думаешь только о себе, Сашка. Впрочем, как и всегда.

Меня точно ударили под дых, и я захлебнулся воздухом:

— Что?

— Ты слышал, — зло отрезал отец. — Франция, Париж, Москва... Иллюзии всё дурацкие! Я думал, ты вырастешь и поумнеешь, а ты всё такой же, — и отец удручённо машет рукой.

— Папа!

— Всё!.. Разговор окончен. Я тебе всё сказал, а ты поступай, как знаешь.

Отец тяжело поднялся из-за стола. Аккуратно приставил стул к столу и ушёл, закрывшись от меня дверью. Отгородился от меня, как делал это всегда. А я, кусая губы от обиды, начал собираться в обратную дорогу. Провожать меня вышла одна мама. Покосилась на окна в кружевных стиранных занавесках, за которыми — она знала! — отец неодобрительно следит за ней. Притянула к себе мою голову.

— Не обижайся, Саша, — тихо попросила она. — Он любит тебя.

— Это он тебя любит, — горько усмехнулся я, — а меня он терпит. Я — его вечное разочарование.

Мама вздохнула, поцеловала меня в щеки и в лоб, заглянула в глаза:

— Ты только пиши почаще. Если звонить будет дорого, то просто пиши. А мы будем ждать тебя.

Тогда я не знал, что вижу её в последний раз. Я был в Париже, когда у отца случился инфаркт.

— Он не выживет... Я знаю... Приезжай попрощаться с нами, — прошептала мама.

— Мама, я... Мама, я! — Я ещё что-то кричал в трубку, но связь оборвалась, а мне захотелось завыть, ослепнуть, ударить себя — удавить за упрямство. За самолюбие. За то, что я знал, на что шёл, и всё равно сделал по-своему. Отец всегда говорил, что чем сильнее наши желания, тем страшнее за них расплата. Выскочив из офиса, я понёсся на стоянку такси. Сообразив, что на RER будет быстрей, слетел вниз по лестнице. Стоя в поезде, вцепившись в металлический поручень, глядя в тёмное окно, я молился первый раз в жизни.

'Господи, пусть только он выздоровеет. Пусть только она это переживёт...'

В аэропорту на коленях валялся, прося билет на первый рейс до Москвы. Сев в кресло, стиснув зубы, сцепив дрожащие пальцы, я мысленно подгонял и Бога, и небо, и самолёт. Я уже был в аэропорту Иркутска, когда мне позвонили соседи родителей и торопливо, боясь потратиться на дорогой разговор, сообщили, что отец умер, но мама ушла первой. Она всегда боялась, что переживёт отца, и Бог, который не принял мою молитву, исполнил её желание. Потом были двойные похороны и обезлюдевший дом. Зеркала, задёрнутые простынями. И фотографии — бесчисленные снимки, мои и моих родителей, которые я срывал со стен, обдирая в кровь пальцы.

Вот то прошлое, которое помню я. И та любовь, что я знаю.

Моя рука невольно вздрагивает, и Ивантеев удивлённо глядит на меня. Но я давно уже научился 'держать' лицо. Терпение, умение выбирать и видеть главное — вот три моих лучших качества.

— Разговор серьёзный, но я постараюсь долго вас не задерживать, с учётом праздника, — ровным голосом говорю я.

— Ну, это уж как пойдёт, — бросив на меня любопытный взгляд, Ивантеев поворачивается к Вадику.

— С днём рождения, — бодро рапортует Вадим и крепко пожимает протянутую ему директорскую длань.

— Ух, какая хватка, — фыркает Ивантеев. — Небось спортсмен? И не курит?

Вадик покрывается краской, я вежливо улыбаюсь, а Павлова наблюдает за мной, словно силится прочитать то, что у меня в душе. Это раздражает меня, и я меняю позу, поворачиваюсь к 'балерине' спиной.

— Лариса, меня ни для кого нет, — строго говорит Ивантеев. — Ну, разве что из Министерства позвонят, — добавляет он и косится на меня. Указывает на 'кожаный уголок': — Прошу!'

4.

'— Ну что, за знакомство? — Ухватив цепкими узловатыми пальцами пробку, Ивантеев ловко её сворачивает и наклоняет бутылку над пузатыми бокалами. В кабинете немедленно разливается аромат виски, смешанный с запахом свежезаваренного кофе, поданного Ларисой. Положив ногу на ногу, Васильев невозмутимо наблюдает за манипуляциями Ивантеева. Вадим неловко ёрзает, но под взглядом начальника покорно оседает в глубокие недра кресла.

— Наталья Борисовна, — Ивантеев протягивает первый бокал мне. Я виновато улыбаюсь.

— Я... — начинаю объясняться я.

— Наталья Борисовна у нас за рулём, — сообщает Васильев, невозмутимо принимает бокал за меня и ставит его в свою ладонь.

— А-а... На девушку, значит, вся надежда? — Ивантеев бросает взгляд на Вадима, потом — вопросительный — на Васильева. Александр Владимирович кивает, и директор завода вручает бокал Шевелёву.

— Ваше здоровье.

— С днём рождения.

Звон бокалов, и мужчины делают по глотку. Я вежливо отпиваю кофе, Лариса вкатывает в кабинет столик с закусками.

— Хорошо, — оглядев приношение, удовлетворённо говорит Ивантеев, и Лариса, одарив Васильева улыбкой, исчезает, плотно прикрыв двери.

— Ну, так с чем пожаловали, гости дорогие? — Директор завода переправляет на стол тарелку с жёлтыми кружками лимона.

— Да, собственно, возникло пара вопросов по платам. — Васильев отставляет бокал на стол и аккуратно раскладывает на колене белую салфетку. — Но это мы обсудим позже. А пока разрешите воспользоваться оказией: Наталья Борисовна хочет посмотреть тестовые образцы на производственной линии. Не возражаете?

Сообразив, что Васильев вот таким образом пытается аккуратно выставить меня из кабинета, чтобы не портить мужской 'праздник виски', я тоже включаюсь в игру:

— Пётр Васильевич, вы не обидитесь, если я на некоторое время вас покину?

— А покушать?

— Спасибо, но чуть позже.

— Ну, как знаете, — Ивантеев равнодушно пожимает плечами.

— Обещаю, я ненадолго, — продолжаю ломать комедию я. — Я только до цеха и обратно.

— Угу. Сейчас вызову вам сопровождающего, — Ивантеев с сожалением отдёргивает пальцы от тарталетки с салатом и неохотно приподнимается из-за стола. Успеваю первой вскочить на ноги:

— Нет-нет, сидите, я попрошу Ларису.

— Как скажете. — Директор завода с видимым облегчением плюхается обратно в кресло. Прихватив сумку, я прощаюсь и иду к дверям. На пороге оглядываюсь: Ивантеев готовится разлить 'по новой', на обречённом лице Вадика написана решимость пройти весь алкогольный ад туда и обратно, и только Васильев по-прежнему погружён в свои невеселые мысли.

Плотно прикрываю за собой дверь и оборачиваюсь: Лариса, напевая что-то под нос, расставляет в вазе розы. Свой букетик она уже водрузила в вазочку, украшенную китайскими бабочками. 'Аляповато на мой вкус', — думаю я о вазочке.

— Лариса, мне нужен сопровождающий, чтобы пройти в цех.

— Сейчас вызову!

Отвлекшись от директорской 'икебаны', Лариса придвигает к себе телефон. Ожидая, когда за мной придут, я подхожу к окну. Опираюсь ладонями о подоконник и смотрю туда, где должна быть припаркована машина Васильева.

'Интересно, о чём он думал?' — размышляю я, вспоминая его погасший взгляд, спрятавшиеся за ресницами. За моей спиной хлопает дверь.

— Аня пришла, — подаёт голос Лариса. Аня (девица-гренадёр) чеканной поступью провожает меня в цех, где я за четыре часа успеваю проверить тестовые образцы, познакомиться с главным инженером завода и убедиться, что предположения Васильева по замене корпуса плат оказались верными.

— Может, пообедаем? — в три часа дня предлагает главный инженер. Я благодарно киваю: невероятно хочется есть. Мы спускаемся в заводскую столовую. Ещё пять минут спустя обретаю себя с подносом перед кассой. Кассирша пробивает чек, я ищу в сумке кошелёк и слышу писк смс-ки. Извинившись перед кассиршей, отставляю поднос и открываю телефон. Читаю:

'Забирайте меня. АВ'.

Округлила глаза. Моргнула. Не выдержав, фыркнула.

'Сейчас приду. Держитесь', — быстро печатаю я.

'Мм', — приходит в ответ.

Усмехнувшись, поднимаю глаза на главного инженера:

— Начальство просит меня подняться.

— А как же обед? — растерялся он.

— Простите, но как-нибудь в другой раз.

Инженер тоскливо косится на дымящийся борщ с завитушкой белой сметаны, присыпанной кудрявой петрушкой.

'Господи, — думаю я, — как же неудобно-то...'

— Вы обедайте, я Ларисе позвоню, меня проводят, — прошу я.

— Нет уж. Сам вас провожу, — мужчина вздыхает и решительно отодвигает поднос. — К тому же, — и он хитро прищуривается, — у нас сегодня на заводе банкет. Там уж мы оторвёмся...

'Боюсь, не дойдёт до банкета', — проносится в моей голове, когда инженер, подведя меня к приёмной Ивантеева, толкает дверь и застывает на пороге.

Вы никогда не видели 'домик', образованный двумя хорошо 'датыми' мужчинами, которые, почти соприкасаясь лбами, в последнем трогательном рукопожатии трясут друг другу руки? Штришок экспрессии в эту картину добавляет осоловелый Вадим, пытающийся сфокусировать взгляд на Васильеве.

— Ого! Удачи, — подмигивает мне инженер и, пряча улыбку, стремительно исчезает в холле.

— О, Наталья Бар-борисовна, — Ивантеев, стоящий к двери лицом, успевает узреть меня первым.

— А? — испуганно оборачивается Васильев. Уставился в моё лицо. Поймав насмешку в моих глазах, тут же выпустил цепкую длань Ивантеева и попытался затянуть узел галстука, от чего тот окончательно съехал вбок.

— Н-нам пора, — невнятно сообщает он.

— А может, всё-таки останетесь, а? На банкет-ик, а? — Ивантеев с тоской взирает на дорогого гостя.

— Увы, начальство не отпускает, — покаянно бормочет Александр Владимирович.

— Это кто начальство? Тарасов ваш, что ли? — хихикает Ивантеев. — А вот я ему сейчас ка-ак позвоню...

— Н-нет. Д-другое начальство. Вот, — и Васильев обреченно указывает на меня.

— А-а, ну да... ну тогда конечно. Наталья Бор-р-рисовна девушка у нас строгая, — Ивантеев уныло вешает голову. Пряча улыбку, направляюсь к подгулявшему 'имениннику'.

— Ещё раз с днём рождения, но нам действительно пора. — Пытаюсь отделаться рукопожатием, но Ивантеев сгребает меня в медвежьи объятия и со смаком расцеловывает в обе щеки.

— Красавица. Будь я помоложе, как он, — кивок в сторону Васильева, — и я бы — у-ух!

При этих словах Васильев болезненно морщится, а Ивантеев переключается на Вадима. Далее следуют просьбы 'не болеть' и предложение 'почаще звонить'. Наконец, мы выбираемся в коридор, где нас уже ожидает Анечка.

— О! Во! — Вадик дурашливо закидывает голову вверх, разглядывая великаншу. Анечка идёт пятнами. Я не знаю, куда глаза девать.

— Цыц. М-минутку, — произносит Васильев. — А ты за мной. Быстро! — это уже к Шевелёву. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Вадик послушно отправляется следом за начальством.

— Куда это они? — проследив, как эта парочка скрылась за углом, тихо интересуюсь я.

— Там туалеты. Мужские, — шепчет красная, как рак, Анечка.

Прислушиваюсь: в отдалении хлопает дверь. Потом до меня доносится шум воды, пущенной на полную.

— Цветы у вас какие красивые, — начинаю я. — Вы выращиваете?

Анечка окончательно смущается, я пытаюсь найти другую тему для разговора, но, к счастью, шум воды стихает, далее опять хлопает дверь, а из-за угла появляются Шевелёв и Васильев. Тщательно приглаженные шевелюры, галстук Васильева, вернувшийся на своё законное место, и застёгнутый на все пуговицы пиджак Вадима.

— Извините, — совершенно нормальным, уже 'своим' голосом произносит Васильев.

— Всё хорошо? — не удержавшись, иронично интересуюсь я. Васильев бросает на меня такой взгляд, из-за которого я моментально чувствую себя призёршей конкурса 'Стерва года'.

— Пойдёмте, — сухо кидает он.

Анечка стреляет глазами в Шевелёва, съёживается, точно хочет стать меньше, и доводит нас до проходной.

— До свидания, — бормочет Анечка.

— Ага, увидимся! — счастливым голосом отзывается Шевелёв. Бросив злой взгляд на Вадика, Васильев толкает дверь для меня:

— Прошу.

— Спасибо. — Юркнув под его руку, пытаясь сдержать смех, вылетаю в прохладу улицы, которую успели накрыть прозрачные осенние сумерки. С удовольствием втягиваю в лёгкие воздух — чистый, каким он бывает только после дождя.

— Ф-фу, — с облегчением фыркает позади меня Вадик. — Наташ, ты представляешь... — оборачиваюсь — ты даже не представляешь, что там было. Такое ощущение, что Ивантеев решил напоить нас в дрова, но Александр Владимирович принял удар на себя, а я...

— Ага, она представляет. — Жёстко обрезав Вадиму не вовремя раскрывшиеся крылья, Васильев переводит хмурый взгляд на меня: — Кстати, я вам должен.

— За что?

— За цветы.

— Вы же уже заплатили.

— За цветы Ларисе, — уточняет Васильев.

— Вы ничего мне не должны. — Я отворачиваюсь.

— М-м... И вот вечно этот недовольной тон. И спор на пустом месте.

Не оглядываясь, протягиваю ладонь. К моему удивлению, в мою руку ложится не купюра, а нечто металлическое и тяжёлое. Изумлённо подняв брови, рассматриваю брелок от 'БМВ'.

— Везите. Всё, как вы хотели... Только осторожней. Чёртова машина... Кто был знал, как я её ненавижу! — Игнорируя мой потрясенный взгляд, Васильев взъерошил волосы и поплёлся в сторону 'бэхи'. Распахнул дверцу, с остервенением содрал с себя пиджак. Потом, одумавшись, аккуратно развесил его на кресле и плюхнулся на сидение. Рывком пристегнул ремень, достал из кармана мобильный.

— Да, привет, это я, — резко и отрывисто бросил он в трубку. — Что?.. Да, выпил... да, много... Да, еду домой... Да не волнуйся ты, меня есть, кому отвезти! Всё, пока. Пока!

— С кем это он? — интересуюсь у Вадика я.

— Ну, это...

— Так, вы там докурили? — доносится до нас повелительный рык Васильева.

— Прости, Наташа, но это — не моё дело. — Пряча глаза, Вадим отстреливает 'бычок' и спешит к автомобилю'.

5.

'Наконец-то и мадемуазель Павлова соизволила сесть в машину. Пока она устраивается за рулём, прикрыл глаза, откинулся затылком на подголовник. Господи, кто бы знал, как мне сейчас плохо! Из-за поджелудочной я вообще стараюсь не пить, а тут вдул... то есть выдул... кстати, а сколько я выпил? Пол-литра? Уй-ё...

В голове выстреливает очередной фейерверк.

— Как сидение настроить? — доносится до меня звонкий голосок Павловой, режущий барабанные перепонки почище любого сверла.

— Кнопка под левой рукой, — буркнул я.

— А зеркала?

— И зеркала под левой... Слушайте, вы же, кажется, водили!

Приоткрыв один глаз, наблюдаю за Павловой, ёрзающей на сидении и разглядывающей панель приборов.

— Ну, что на этот раз?

— А можно, я пиджак сниму? — спрашивает она.

— Да хоть всё!

'Зря сказал', — мелькает в моей голове, когда 'балерина' возмущенно округлила глаза и уставилась на меня. Смутившись, потёр лоб, приоткрыл окно:

— Вадим, у тебя есть сигареты?

Шевелёв протягивает мне пачку, я разворачиваюсь к Вадиму, и тут 'балерина' выжимает педаль газа. 'Бэха' резво прыгает вперёд, Вадик бьётся головой о потолок, а я вцепляюсь одной рукой в 'торпеду', а другой в тёплую коленку Павловой.

— Простите. — Я быстро убираю руку от её ноги, ощущая, как напряглись её мышцы.

— Аккуратней! — смеётся Вадим.

— Ничего, — помедлив, сообщает Павлова и оправляет юбку.

— Наташ, а что с образцами плат? — Не подозревая о наших сложностях, Вадим протягивает мне зажигалку. — Так вы же в машине не курите? — спохватывается он.

— Уже курю, — злым голосом отзываюсь я.

— Отлично, я тогда тоже покурю, — радуется Шевелёв. — Так что там с тестами, Наташ?

— Сейчас расскажу, только на Калужское шоссе выберемся.

Я кошусь на сосредоточенное лицо 'балерины' и на её ногу, которая мечется по педалям. Павлова включает 'поворотник', в один разворот выводит 'БМВ' из 'загончика', находит неизвестную мне развилку и вливается в поток Калужского шоссе. Выкатив машину на трассу, устанавливает скорость в 110 км/ч, после чего переносит локоть левой руки на ободок дверцы и начинает мерным голосом рассказывать о том, что делала на заводе. Вадим с интересом слушает, иногда перебивает её и задаёт вопросы. Павлова отвечает, поглядывая на меня. А я? А я тоскливо разглядываю шоссе и придорожный лесок. И знаете, о чём я думаю? О том, что как это ни странно сейчас прозвучит, я очень люблю умных женщин. Но не тогда, когда умные женщины делают за меня всю работу, и уж точно не тогда, когда умная женщина пытается меня 'уделать'.

Тем временем Павлова заканчивает свой рассказ фразой:

— В общем, если Ивантеев согласится не накручивать на себестоимости оболочек, то можно считать, что тендер мы выиграли.

— Согласится, не бойся! — смеётся Вадим и поясняет свою мысль: — После сегодняшнего возлияния с Александром Владимировичем он вообще на всё согласится.

'Трепач несчастный, — сжимая челюсти, думаю я. — Ничего, в следующий раз ты будешь бухать за двоих!'

— Вот как? Ну и славно, — кинув на меня быстрый взгляд, Павлова принимается рассматривать пробегающие дорожные знаки и указатели. — Мы, кстати, в Москву въезжаем, — объявляет она.

— Клёво, — радуется Вадик. — А можно меня у Тёплого Стана высадить? К приятелю зайду, — зачем-то поясняет он Павловой.

— Минут через десять. — 'Балерина' каким-то чудом встраивается в зазор между 'Газелями'. Под аккомпанемент клаксонов и дорожного шума, пробивающихся в незакрытые окна, уводит автомобиль к съезду на Профсоюзную улицу.

— Вадик, где мне остановиться? — поднимает к зеркалу глаза.

— Во-он там. У автобусной остановки. Видишь? — ухватившись за её подголовник, сообщает Вадим, и 'балерина' прижимает 'бэху' к тротуару.

— Классно водишь. Спасибо, что довезла, — улыбается Шевелёв. Поворачивается ко мне, тянет руку: — До свидания, Александр Владимирович.

— М-м. До завтра. Утром ты за меня.

— Понял. — Кинув на Павлову последний взгляд, Вадим выпрыгивает из машины и бегом устремляется к подъезжающему к остановке автобусу.

Пережидая 'заперший' нас общественный транспорт, молчим. Наконец, автобус отъезжает.

— Вам куда? — нарушает тишину Павлова.

— Новоясеневский проспект, дом пятнадцать, квартира пятьдесят шесть, шестой этаж... Всё, как в паспорте, Наталья Борисовна.

— А можно ещё вопрос? — неожиданно резко и зло спрашивает Павлова. — Скажите, почему я вам так не нравлюсь?'

6.

'— А что тут непонятного? — Васильев лениво вытянулся на сидении, окинул меня своим знаменитым взглядом. Но мне уже море по колено.

— Мне — нет!

— Ну, вы же пришли на моё место, — Васильев невозмутимо пожимает плечами. Позади нас раздаётся возмущённый вой клаксона. Дёргаю 'поворотник', но Васильев перехватывает мою руку и отводит её в сторону. Нажимает на кнопку аварийной остановки. Оценив сигнал 'неисправной' машины, водитель запальчиво издаёт ещё пару гудков, после чего сдаётся, с визгом срывается с места и обходит 'бэху', успевая бросить мне в окно:

— Идиотка! Шалашовка!

Казалось бы, глупость — всего лишь тупое столичное хамство, к которому давно пора привыкнуть, но у меня дёргается подбородок, а глаза становятся влажными. Васильев с холодным, доводящим меня до исступления, любопытством рассматривает моё лицо. Я нервно закусываю губу и отворачиваюсь.

— Не стоит. Он просто дурак. — Честно, лучше бы Васильев сейчас молчал, потому что от усталости этого дня, от постоянного напряжения, я, не сдержавшись, всхлипываю. — Вот что бывает, когда умные девочки играют в мужские игры, да? — Из-за моего плеча возникает рука с бумажной салфеткой. — Держите.

Отпихиваю руку и разворачиваюсь лицом к своему мучителю.

— Я же ничего вам не сделала! — кричу я. — Так почему вы ведете себя со мной так?

— А у вас пока не было возможности что-то мне сделать, — бесцветным голосом сообщает Васильев. Я выхватываю из его рук салфетку и вытираю свой покрасневший нос. — А вот когда эта возможность появится, то вы её используете.

— Неправда, — трясу головой я.

— М-м? В таком случае, — и Васильев поудобней устраивается на сидении, — завтра напишите заявление по собственному. А я его подпишу. И даже рекомендации вам дам.

— Ваши рекомендации меня не спасут, — огрызаюсь я, — всем и так будет ясно, что вы меня просто выгнали. Вы же не первый день в бизнесе, и вы прекрасно знаете, почему я не могу сейчас взять и уйти. Мне нужно отработать хотя бы два месяца. И хоть что-то сделать для того, чтобы это можно было указать в резюме.

— Вот, собственно, и ответ. — Васильев с удовлетворением закрывает глаза: — Да, между прочим, Лариса — не в моём вкусе.

Растерявшись, уставилась на него. И тут до меня доходит, что делает этот гад. Он понял меня. Он меня 'прочитал'. Он нашёл мою слабую точку. И теперь он будет мучить меня, давить на неё на полную. Чертыхнувшись, отстреливаю ремень безопасности. Изгибаюсь, чтобы схватить свою сумку и убраться из этой машины к чёрту, к дьяволу — да куда глаза глядят, лишь бы от него подальше. От ослепившей меня ярости я даже не сразу почувствовала руку, схватившую меня за локоть.

— Так, всё, хватит, — доносится до меня.

— Отпустите! — Я брыкаюсь, но хватка становится только жёстче.

— Никогда не думал, что такой ты понравишься мне больше.

— Что? — Застываю на месте. Васильев прижимает к моей нижней губе подушечку большого пальца.

— Что... — дёргаюсь я, — вы что...

— Тихо, — удержав меня за руку, он осторожно и тщательно убирает с моих губ помаду. — Не люблю, — перехватив мой взгляд, поясняет он.

Придвинулся ближе, наклонился, заглянул мне в глаза и мягко, словно спрашивая позволения, коснулся моих губ. Погладил их губами. Попробовал нижнюю на вкус и чуть прикусил её, словно просил пустить его в мой рот. Пытаюсь глотнуть воздух. Мужчина обхватывает мой подбородок сухими горячими пальцами, чуть поворачивает мою голову и медленно, поступательно углубляет свой поцелуй. Он точно пытается узнать, какая я там, внутри. Я отвечаю, и другая его ладонь ложится мне на грудь и начинает мягко, ритмично сжимать её в такт нашему поцелую. В моём горле зарождается тихий стон. Я поднимаю руку, чтобы обнять мужчину, притянуть к себе ближе, и... всё обрывается. Васильев моментально отстраняется от меня. В темноте салона загадочно вспыхивают его глаза.

— Что это было? Ваши мужские игры — или объявление настоящей войны? — Стараясь говорить небрежно, я поправляю блузку, застегиваю пуговички.

— Нет. Это — предложение перемирия.

— Пере... Что? — уставилась на него.

— Ты слышала. — Васильев как-то странно улыбается. — Считай, что мы с тобой заключили сделку: ты делаешь мне тендер, после чего я подбираю тебе фирму, куда ты и уходишь. М-м?

— Нет, не 'м-м', — хмурюсь я. — А если я откажусь?

— А ты получше обдумай моё предложение.

Вы тоже слышите в этой фразе подтекст: 'Не согласишься, будет хуже'?

— И кстати, предлагаю перейти на 'ты', — Васильев на секунду прижимается затылком к подголовнику и резко выпрямляется. — А теперь давай найдём тебе такси.

— А вы... ты как поедешь? — мямлю я.

— Ну, во-первых, ты меня почти довезла. А во-вторых, за мной скоро приедут.

Пока я силюсь понять, что на уме у этого непостижимого человека, он достаёт телефон и ищет иконку 'Яндекс-Такси'. Вытягивает шею, рассматривает номера стоящих рядом домов и быстро печатает смс-ку, отправляет заказ.

— Так. Нам обещают, что такси уже близко... Отлично. Кстати, я тебе должен.

Похлопав себя по карманам, вынимает из нагрудного пару сложенных купюр и протягивает мне.

— Для такси тут много, — заметив две 'пятисотенные', отказываюсь я.

— Цветы Ларисе. Ты покупала, — напоминает он.

— Ладно, — закусываю губу и протягиваю руку.

Купюры ложатся мне на ладонь. Пытаюсь что-то сказать, но позади нас, как нарочно, замирают две фары, бьющие мне прямо в глаза.

— Похоже, твоё такси. Пойдём, провожу тебя, — Васильев выходит из 'БМВ'. Я выбираюсь следом. Не дотрагиваясь до меня, он распахивает передо мной заднюю дверцу желтого 'Форда':

— Садись.

— Первым делом безопасность, да? — пытаюсь шутить я.

— Нет. Первым делом цель и выбор подходящего средства. Ну, пока... Павлова, — Васильев захлопывает дверцу и достаёт телефон:

— Да, я. Да, рядом с домом.

— Девушка, адрес тот, что указан при заказе? — уточняет таксист.

— Что? — не понимаю я. — Ах, да... Профсоюзная, дом десять. — Машина трогается, а я касаюсь пальцем своих припухших губ.

Кто-нибудь, скажите мне, что здесь сейчас было?'

— — — — — —

ОТ АВТОРА: История дописана, в ней 12 глав. Книга доступна для бесплатного прочтения только онлайн, напр., на сайте Wattpad (вход есть с моего WWW).