Я, мой убийца и Джек-потрошитель

Нина Кавалли. Я, мой убийца и Джек-потрошитель

Глава 1. Последний экзамен

Как люди представляют себе черного мага? Чаще в их воображении возникает образ могущественного мужчины, чье злое волевое лицо скрыто под капюшоном развевающегося черного плаща. Руки мага, творя заклинание, воздеты к небу, на пальцах переливаются массивные перстни с черепами и драгоценными камнями. И самое главное, у чародея ночи настолько мощная, темная и опасная энергетика, что любому человеку, очутись он поблизости, захочется не то что забиться в угол, а бежать без оглядки, куда глаза глядят.

Такой или почти такой образ оседает в нашем сознании после просмотра голливудских фильмов. Мы, черные маги, совсем другие. Я сейчас еду в автобусе, смотрю в окно и слушаю японский рок, время от времени переключая песни в плеере и изредка поправляя на плече небольшой кожаный рюкзак. Вокруг толпа народа, все спешат на работу и учебу, но никому и в голову не придет шарахнуться от меня.

Внешне мы не отличаемся от остальных людей. Когда вы утром едете в переполненном вагоне метро или набитом битком автобусе, отчаянно работая локтями или зевая и все еще пытаясь проснуться, знайте: в этом же душном замкнутом пространстве, борясь со сном и стараясь привести мысли в порядок, едет на службу хотя бы один черный маг или некромант.

А я в это январское утро — на удивление бесснежное — еду в университет. Не в обычный, а в Российский университет черной магии и некромантии — РУЧМиН. В Москве только один магический ВУЗ — между станциями "Новослободская" и "Менделеевская". Там же, где построены Российский государственный гуманитарный университет и Российский химико-технологический университет.

Выхожу из автобуса, стараюсь не поскользнуться на замерзшей луже...

— А-а-а! — ору, когда нога едет и мне грозит встретиться лицом с асфальтом. Благо, мужчина, за пуховик которого хватаюсь, ловит меня и, что-то пробурчав, возвращает в вертикальное положение. Машинально мотаю головой в знак благодарности, но мой спаситель этого уже не видит: спешит войти в метро. Последую его примеру.

Мне ехать с пересадкой на "Киевской", защищая грудную клетку от возможных тычков и ударов локтями. А ноги защитить нечем. Отдавят, как пить дать, и сапоги испачкают. И так каждое утро, по пять (к счастью, в субботу мы не учимся) дней в неделю. И столько же — вечером. Знаю, у всех так, но разве кому-то это нравится? Потому и ворчу. Мысленно.

Забыла представиться. По паспорту я Элеонора Александрова, но все зовут меня Леей. Родители придумали. Ни Эля, ни Нора, а именно Лея. Как принцессу из "Звездных войн". К счастью, предки не сходили с ума по этой эпохальной картине, и их решение сократить Элеонору до Леи — лишь досадное совпадение. Приговорили человека. Вы наверняка догадались, как меня называли в детском саду и в школе. Да, именно Лейкой. Сверстникам и дразнить меня не приходилось. Даже вариант Лайка не приклеился — так все потешались над моим настоящим имечком.

Давайте, пока еду в метро, расскажу вам, чем занимаются в современном мире черные маги и некроманты.

Доказано, что целенаправленное магическое воздействие на сознание человека может влиять на его настроение, самочувствие, принятие решений. Например, если за столом переговоров у одного из политических лидеров возникнет сильная головная боль или тошнота, прийти к соглашению стороны не сумеют, фактически переговоры будут сорваны. Если в ключевой для страны момент и глава государства, и глава оппозиции не смогут действовать решительно, будут пребывать в некой прострации, власть перейдет в третьи руки. Влияние на жизнь власть имущих, вмешательство в ключевые, поворотные моменты истории захватывает, интригует, будоражит кровь, правда? Но чародеи ночи могут намного больше.

Сильнейшие маги и некроманты способны устранить диктатора любой страны, никогда не встречаясь с ним лично: вызвать тяжелый сердечный приступ, который уложит главу государства в больницу, а то и сведет в могилу; или же стимулировать развитие рака.

Другой пример. Военный самолет перевозит опасный груз. А если груз — это ракета, которая будет сброшена на город? Как может воздействовать черный маг? Да просто усыпив пилота, он уже спасет сотни людей, а то и целый город.

Маги трудятся не ради политической элиты, а защищают интересы своей страны. Мало кому известно, что в 1998 году президент Ельцин готов был подписать соглашение, по которому Японии отошли бы Курильские острова. Однако самолет с президентом на борту, вылетевший в Токио, был вынужден прервать перелет и вернуться в Москву. У тогдашнего главы государства стало плохо с сердцем: наши маги постарались. Тем же вечером Ельцину пришлось лечь в больницу, а пока он "отдыхал", ситуация коренным образом изменилась, подписание документов было отложено на неопределенный срок.

Вот так наделенные силой и знаниями маги стоят на страже интересов Родины. Средства, которые они используют, сложно назвать гуманными, но потому этих чародеев и зовут черными: во имя значимой цели они не пожалеют никого и ничего, не остановятся ни перед чем. Как к ним относиться — личное дело каждого. Но их вклада в защиту наших с вами интересов, в развитие нашей страны отрицать никак нельзя.

Правда, такого уровня мастерства достигают лишь единицы. Это элита среди магов. И своя колдовская элита есть в каждой стране мира. Реалии таковы, что перспективы развития есть только у государств, чьи маги лучше подготовлены.

Чем занимаются выпускники магических ВУЗов, имеющие более скромные способности? Кто-то сотрудничает с полицией, помогая в розыске преступников, кто-то ищет пропавших без вести людей. Некоторые устраиваются психологами, психотерапевтами, психиатрами, помогая отчаявшимся разобраться в себе или восстановить душевное равновесие, но нашими, магическими, методами: они действенней. Правда, пациенты об этом никогда не узнают.

Что касается прорвы колдунов и ведьм, дающих объявления в сети, газетах и журналах о приворотах, снятии сглаза, порчи и тому подобного, — это либо недоучки, которых выгнали из ВУЗа за неуспеваемость, либо люди, вовсе к магам отношения не имеющие. И среди последних попадаются самородки, но их число настолько ничтожно, что и говорить не о чем. Зато шарлатанов пруд пруди.

Рассказ о том, что мы изучаем в университете, я, пожалуй, отложу на потом, а то вы, чего доброго, зевать начнете. К тому же я как раз у цели: передо мной проходная альма-матер. Сегодня экзамен по взаимодействию с космическими течениями, и сдаю я его такому упырю, такому... Где мой цензурный словарный запас? Был, да весь вышел. Пытать станет заведующий кафедрой черной магии, морского ежа ему в желудок!

В это же время в Российском университете черной магии и некромантии...

сидя в пустой аудитории, заведующий кафедрой черной магии перебирал личные дела студентов старшего курса. К каждому досье будущего выпускника-мага прилагалась, кроме стандартной черно-белой фотографии, еще и большая цветная. Небрежно перелистывая страницы, маг нашел в стопке нужное дело.

Фамилия: Александрова

Имя: Элеонора

Отчество: Александровна

Дата рождения: 4 сентября...

Он перевел взгляд на цветное фото. На него смотрела девушка с открытым лицом, длинными рыжеватыми волосами и ясными ярко-зелеными глазами. Не красивая, но миловидная.

— Мда, во времена инквизиции на тебя достаточно было указать пальцем и крикнуть: "Ведьма!" — чтобы отправить на костер, — цокнув языком, проворчал мужчина.

Маг вытащил фотографию из-под скрепки, откинулся на спинку кресла и сосредоточился. Ему необходимо заглянуть в будущее студентки.

Отбросив эмоции, мысли, образы, маг освободил сознание, перенес его на фотографию и отождествил с девушкой-объектом. Объект испытывал легкий мандраж, думая об экзамене, и предъявлял охранникам студенческий на проходной.

— Не то, — маг невольно поморщился, не открывая глаз и не прерывая контакта. Ему нужно вновь, в который раз, увидеть ее будущее, чтобы убедиться, знать наверняка...

Мужчина начал сдвигать свое сознание, свое "я" по индивидуальному временному коридору объекта. Месяц, два, три, полгода... Вот оно! Тело мага подбросило в кресле. Причиной стал адреналиновый шок, ужас, и подступающая к горлу истерика, пронзающие каждый нерв, каждую клетку объекта. Девушка пытается ускользнуть от идущей по пятам смерти.

Прячется в темноте малого актового зала, слыша, как в коридоре поскрипывает паркет, как убийца идет следом, не торопясь и не осторожничая, а смакуя каждый миг охоты на жертву. Шаги приближаются, и девушка начинает паниковать еще сильнее. Она прикидывает возможность отойти от двери и спрятаться за трибуной для выступлений: ей кажется это разумным. Всего метра два-три до цели. Дрожа всем телом, Лея глубоко вздыхает, выпускает из легких воздух и начинает красться к трибуне. Задевает ногой какую-то железяку и мгновенно замирает. Съеживается, до крови вогнав ногти в ладони. Шум выдал ее. Шаги убийцы затихли у входа в актовый зал. Девушка судорожно обводит взглядом кресла, расположенные амфитеатром, ища даже не спасения, а всего-то надежды на него. Шанс есть, хоть и призрачный.

Когда мужчина открывает дверь и входит в помещение, свет из коридора сразу выдает притаившуюся у стены Лею. Не оборачиваясь, она бросается к креслам и начинает протискиваться между вторым и третьим рядами. Несмотря на создаваемый передвижением шум, смешок она слышит четко. До боли знакомый голос спрашивает:

— И чего ты хочешь добиться?

Спокойствие и равнодушие, с которыми произнесены слова, заставляют стыть кровь в жилах.

Мужчина, недолго колеблясь, следует за Леей: его любопытство пересиливает. Девушка слабо улыбается и продолжает пробираться между креслами. Преследователь, не обладая таким хрупким телосложением, тут же попадает в ловушки спинок и подлокотников, препятствующих движению. Не церемонится — с грохотом отодвигает мешающую ему мебель, постепенно свирепея.

Улучив момент, когда преследователь застревает посередине длинного ряда, девушка выскакивает в проход, дальний от двери. Добежать до полоски света быстрее человека, стремящегося лишить ее жизни, — это единственный шанс на спасение. Лея, крича:

— Помогите! Кто-нибудь! — несется к выходу.

Преследователь не стал пробираться ни вперед, ни назад, как надеялась девушка, а перескочил один ряд, другой и очутился прямо у жертвы на пути.

Свет из коридора освещает лицо убийцы, и заведующий кафедрой Горан Судар, видящий все происходящее глазами Леи, узнает самого себя, свое лицо, искаженное дьявольской ухмылкой.

— Думала убежать? Как наивно, — хохочет он, вынимая остро заточенный нож.

Такого ужаса девушка не испытывала никогда: ледяной пот пропитывает одежду; тело, скованное страхом, отказывается повиноваться. Она понимает: бежать некуда. Но все же, будто загнанный зверек, делает последнюю отчаянную попытку. Черный маг тут же хватает ее за локоть, сжимая плоть до синяков, а когда отпускает, бьет беглянку наотмашь так, что она валится на пол.

Сидя на холодном паркете, широко распахнув испуганные глаза, Лея одними губами шепчет:

— Горан, нет. Пожалуйста. Не надо, Горан...

И зажмуривается, когда лезвие зависает над ней. Горан Судар, ощутив, как нож входит в тело объекта, разрывая мышцы, сосуды, царапая кости, открыл глаза, бросил фото студентки на стол и потер ладонями лицо. Он проверял уже несколько раз. Ошибки нет. Через несколько месяцев он убьет Лею Александрову.

Маг пытался узнать больше, заглянув в свое будущее. Попасть в свое прошлое — легко, а узнать что-то наперед, предсказать самому себе — задача почти непосильная даже для могущественного мага. Но один раз получилось. Картинка была нечеткой, однако он увидел себя в том актовом зале, склонившимся над истекающим кровью телом. Все точно.

— Значит, судьба твоя такая, — прошептал черный маг, складывая личные дела в одну стопку. Надо выкинуть будущее убийство из головы, и как можно скорее: за дверью аудитории слышался шум, разговоры и нервные смешки — студенты старшего курса пришли на экзамен.

Лея Александрова

К аудитории я подбежала последней, чего не случалось почти никогда. Еще издали помахала рукой немногочисленным сокурсникам (на первый курс нас поступило двадцать шесть душ, а до финишной черты добрались только восемь). Трое сейчас повторяли лекции, стоя с тетрадками ближе к окну, трое болтали, а моя подруга Ланка отчаянно искала что-то в карманах, едва не выворачивая их наизнанку.

— Здорово! Шпоры потеряла? — звонко полюбопытствовала я. Наклонив голову и хитро прищурившись, попыталась поймать рассеянный взгляд подруги.

Только сейчас меня заметила.

— Привет... Нет, я платок ищу — очки протереть... — неуверенно протянула Лана, продолжая поиски. — А, вот он! — выхватив пропажу из заднего кармана джинсов, подруга обрадовалась. Достала из рюкзака футляр, открыла и начала начищать стекла цвета слабо заваренного чая. Перед экзаменом мандраж не у меня одной. Это видно.

Лана выше меня ростом, бесконечно обаятельная, приветливая и улыбчивая пышечка-хохотушка. Сколько знаю подругу, ходит с шикарной русой косой до пояса, ни за какие блага мира не отстрижет предмет своей гордости и не променяет ни на одну новомодную прическу.

— Снова носишь? — качнула я головой в сторону очков, стилизованных под солнечные. — Упражнения не помогли?

Лана ходила на магический спецкурс по улучшению зрения. Там учат целому комплексу энергетических упражнений, избавляющих от близорукости и дальнозоркости.

— Очень даже помогли, — заверила подруга, цепляя чайные очки на нос. — Было минус четыре, а стало все идеально. Я сама виновата, — вздохнула Ланка, — забросила упражнения, и теперь... минус два. Буду умнее.

Закинув рюкзак на плечо, добавила:

— К концу года буду видеть лучше всех, — и чинно кивнула для пущей убедительности.

Я в ее способностях нисколько не сомневалась, но вот в старательности... Едва у Ланы начинало что-то получаться, она тут же теряла интерес. Впрочем, до последнего курса универа же доучилась, значит, я не совсем справедлива. Из задумчивости меня вывел ощутимый тычок в ребра и заговорщический шепот Ланки:

— Смотри-смотри, идет.

Я без уточнений поняла, о ком речь. По коридору шел Он. Вам случалось влюбляться с первого взгляда? Если не случалось, завидую. А меня угораздило. Рост за метр восемьдесят, стройный, гибкий, но сильный. Кстати, обожаю такую длину волос, как у него: до середины шеи. Не короткая стрижка, но и не патлы, как у металлистов. Пряди пушистые, густые, черные, как смоль, да еще кончики так аккуратно завиваются внутрь: волосок к волоску. Не то что мои: половина закручивается наружу, еще часть — в стороны, и пара локонов — внутрь. Я устала от бардака на голове и теперь делаю химическую завивку. А он... Просто идеал. Зачем парню быть таким красивым? Я втюрилась год назад и до сих пор глазею, боюсь подойти. Да нет, уродиной себя не считаю, я даже очень ничего. Но мне такого красавчика не потянуть: птица не его полета. Эх, завидую девчонкам, которые спокойно могут встречаться с парнями привлекательнее их самих. Себя считаю... как это сказать? недостойной, что ли, такого чуда. Не совсем верное слово подобрала, но, надеюсь, суть передала неплохо.

Чудо проплыло мимо, даже не взглянув в мою сторону, и исчезло за дверями экзаменационной аудитории. Игорь. Игорь Вильянов. Он аспирант нашего завкафедрой.

Через минуту юноша вышел в коридор, прижимая к бедру стопку каких-то бумаг, и пригласил первую пятерку заходить, а сам быстрым шагом удалился. Ну что, пойду сдаваться. Предпочитаю отмучиться в числе первых.

Я с четырьмя одногруппниками просунулась в дверь.

— Добро пожаловать на заклание, — провозгласил Государь, не поднимая глаз от каких-то записей.

Почему мы зовем заведующего кафедрой черной магии Государем? Потому что величать его Горан Судар. Прозвище Сударь не клеилось, не подходило. А когда к фамилии добавили первые две буквы имени, получилось идеально. Он и ведет себя так, будто король, а мы подданные его величества.

Билеты разложены на столе. Я подошла последней, пятой, вытянула билет номер тринадцать (повезло: его я знаю очень хорошо) и громко прочла вслух:

— Билет тринадцатый.

Вопрос 1. Открытые и закрытые пути. Способы их определения. Применение на практике.

Вопрос 2. Смещение сознания в свое прошлое.

Государь, не поднимая на меня глаз, сделал пометку в блокноте и жестом руки отпустил готовиться. Я уселась на первую парту среднего ряда, прямо перед преподавательским столом. Все равно у Государя на экзамене списать невозможно, да мне и не требуется.

Самое опасное время для студентов магВУЗа — конец третьего курса. Решается наша судьба. Нас либо вышвыривают из университета, либо мы дотягиваем до магов, лучшие становятся некромантами.

Некроманты умеют отдавать мысленные приказы, полностью подчиняя волю человека. Без внушения никак: мертвецы не встанут и не будут делать ту грязную работу, ради которой разогнали их вечный сон.

Маги внушением не владеют, у нас открываются способности попроще. Например, я умею исполнять желания и привлекать окружающих к этому хитрому процессу, ненавязчиво вынуждая помогать мне или уходить с пути.

Если же студент знает только теорию, а практика ему не дается, то, увы, он прощается с ВУЗом.

Как я уже говорила, на наш первый курс приняли двадцать шесть человек. К концу третьего курса отсеяли восемнадцать, некромантом не стал никто. Остались восемь магов. Всего лишь.

Обучают пять лет. Но мы знакомимся не только с магическими дисциплинами. Мы изучаем политологию, экономику, социологию, культурологию, иностранные языки, работу с компьютером. А еще — политическое и экономическое устройство других стран, их культуру, нравы, вероисповедание. Многим из нас придется работать за границей, а значит, нужно свести к минимуму сроки адаптации в чужой стране, знать о ней, ее народе как можно больше, чтобы успешно мимикрировать, сойти за своего. Мы знаем самых влиятельных людей любого государства, в том числе и тех, кто в тени: не мелькает на экранах, не выступает на митингах, неизвестен простому народу.

Есть усиленный курс органической и неорганической химии, связанный со всевозможными ядами. И — в качестве приятного дополнения — вдохновение, понимание сути творчества. Кто-то из студентов после прохождения этого курса вдруг, внезапно, открывает в себе способности к живописи, кто-то к танцам, кто-то к поэзии, кто-то не ощущает душевных порывов вовсе, а я... полюбила писать книги. И у меня, что самое удивительное, неплохо получается. В школе набросать сочинение для меня было пыткой, хоть и делала я это хорошо, а сейчас... этот полет фантазии, переход в другой мир, в иное измерение, о котором рассказываешь, смелая игра словами, фразами... Я не променяю их ни на что на свете.

Сегодня последний экзамен, а потом мы пишем диплом. Понятия не имею, как это будет происходить и что я стану делать, но, наверное, думать о дипломной работе во время финального испытания не стоит: проблемы надо решать по мере возникновения. И сейчас моя главная задача — сосредоточиться и написать ответы на вопросы тринадцатого билета.

Я вызвалась отвечать второй. Все равно уже вспомнила и написала, что смогла, а сидеть и переживать в ожидании своей очереди никогда не любила: нервные клетки не восстанавливаются. Лучше поскорее отмучиться и идти на все четыре стороны.

Подняла руку сразу, как Пашка Столяров, крепкий парень с копной рыжих волос, первым получил оценку в зачетке. Горан Владиславович мне сухо кивнул, и я заняла место Пашки рядом с профессором черной магии.

Почти отбарабанила последний вопрос билета, а Государь все поджимал губы, глядя на мой исписанный листок, и ничего не говорил. Я даже занервничала, но голосом волнения не выдала. Точно знаю: стоит хоть чуточку дать слабину, засомневаться в собственном ответе, начать бегать глазами — и все, трояк, и не выше. Лучше уверенно, с умным видом, пороть чушь, если все перепутала, чем мандражировать, отвечая правильно. Трояк-то нарисует: не совсем зверь.

Видимо, отвечала верно. Государь не стал меня поправлять, когда я закончила тараторить, а перешел к дополнительным вопросам.

— Ладно, Александрова. Как сместить сознание в свое прошлое, мы изучали. А теперь подумайте и скажите, можно ли сместить сознание в прошлое другого человека, — поинтересовался он, уперев правый локоть в стол. И, устроив подбородок на ладони, наконец перевел взгляд на меня.

Аж дурно стало от странного блеска надменных серых глаз. Казалось, от того, насколько правильно отвечу, вся моя дальнейшая судьба зависит, если не жизнь. Да, вопросы Судар любил задавать не из изученного материла. "На соображалку", — так он всегда говорил.

Я возвела глаза к потолку и закусила нижнюю губу, тщательно обдумывая ответ.

— Да, — выдала я наконец.

— Хорошо. Раз вы так уверены, опишите процесс погружения в прошлое другого человека.

— Что ж, — стала я рассуждать, теперь уже буравя взглядом преподавательский стол, — сначала нужно сделать то же, что и при погружении в собственное прошлое и...

— И что же нужно? — бесцеремонно перебил меня завкафедрой.

— Очистить сознание от ненужной шелухи: эмоций, мыслей, образов.

Слава тебе, тетерев мохнатенькие ножки! Кивнул и даже как-то ободряюще.

— Дальше.

— А дальше надо, стараясь не выпускать испытуемого из поля зрения, отождествить свое сознание с его сознанием и продвинуться по индивидуальному временному коридору до нужного момента в прошлом.

— Как располагается этот коридор относительно тела испытуемого?

— От шеи — вниз, за позвоночником. Чем ниже спускаемся, тем глубже погружение в прошлое.

— А если испытуемого у вас перед глазами нет и найти его нет возможности, как бы вы поступили?

— Хм, подойдет любой его образ. Лучше всего фотография. Но можно взять и портрет, и личную вещь, и что-то, что он создал: картину, написанную им книгу, скульптуру, да даже глиняную вазу. Но контакт, боюсь, может выйти менее... как бы это сказать?.. четким, что ли.

Судар сдвинул брови, и на его губах появилась странная усмешка.

— Что? Неправильно рассуждаю? — не выдержала я.

— Да нет, вы хорошо соображаете, — заявил он, пододвигая к себе зачетку. — Можете развиваться и дальше, опираясь на уже полученные знания. Не так часто встречается, между прочим.

Размашистый росчерк ручки, хлопок — и Государь придвигает ко мне уже закрытую зачетку.

— Диплом будете писать под моим руководством. Консультировать вас станет аспирант Вильянов.

Верите — нет, я от счастья чуть со стула не свалилась. Наконец-то я познакомлюсь с Игорем Вильяновым, наконец-то он обратит на меня внимание. Я блаженно зажмурилась и представила его, безупречного красавца, со знанием дела что-то мне объясняющего. На моем лице наверняка появилась глупая улыбка.

— Что с вами, Александрова? — вернул меня на грешную землю голос Судара.

Открыла глаза. Несмотря на мои ужимки, черный маг остался невозмутим и холоден.

— А, нет, все в порядке, Горан Владиславович. Хочу сказать, что согласна.

— Александрова, вашим согласием поинтересуюсь в последнюю очередь. Я вас перед фактом ставлю: диплом пишете у меня. И точка. Есть вопросы?

От его безапелляционного тона я только ошарашено замотала головой.

— Вот и хорошо, — Судар вложил зачетку мне в руку. — Тогда можете быть свободны. Всех благ.

Я так лихо соскочила со стула, что едва не оступилась и не упала. Со стороны, наверное, казалось, будто спасаюсь бегством. Но не успела моя рука открыть дверь аудитории, как меня окликнули.

— Чуть не забыл, Александрова. Зайдите в мой кабинет через два часа. Выберу вам тему диплома и дам кое-какие пояснения.

И вот тут меня прошиб пот, а в солнечное сплетение вонзился холод — необъяснимый страх, предвестник опасности. Предчувствия никогда не подводили: визит в кабинет Государя несет в себе необъяснимые неприятности, перемены, но не к лучшему. Да что угодно, только для меня это будет не в плюс.

На негнущихся ногах вышла из аудитории, кое-как отбрыкалась от вопросов сокурсников, фальшиво улыбаясь, и побрела по коридору, ища укромное местечко, где никого нет. Нужно поразмыслить в одиночестве.

С раннего детства я обладала даром предчувствовать опасность. Если, собираясь утром в школу, ощущала противный холодок в районе солнечного сплетения, значит, в этот день в школе что-то случится: либо подерусь, либо училка устроит выволочку, либо обвинят в чем-то, к чему непричастна. Источник опасности всегда оставался для меня загадкой, а вот сам факт... предчувствие не подвело ни разу. Правда, несильно-то оно мне помогало. Если, к примеру, я шла в школу в опасный день, неприятность случалась, а если не шла, пыталась избежать нервотрепки, то на следующий день все было еще хуже. Проблема не исчезала, а увеличивалась, подобно снежному кому. Уже в университете я научилась хотя бы иногда избегать того, о чем предупреждало меня подсознание. И сегодня какая-то пакость непременно произойдет, когда приду в кабинет Государя. Может, не ходить?

А что? Экзамен закончится, могу сказать, будто сокурсники уволокли отмечать, я выпила и забыла о наставлении. Но ведь завтра черный маг меня точно растерзает, или даст тему диплома посложнее, или... Да мало ли? Власти у него достаточно, чтобы испортить мне жизнь. Ладно, придется идти и надеяться, что не случится ничего сверхужасного. Надо просто перетерпеть встречу, пережить этот день.

Странно другое. Прежде Горан Судар никогда, ни единого раза, не брал девушку писать диплом, в аспирантки и тому подобное. Работал исключительно с парнями. Что изменилось? Да, любопытство снедает, но от него, говорят, кошка сдохла. Не последовать бы и мне за нею.

Ах да, я не рассказала о Горане Сударе. Вроде бы, он иностранец, хотя говорит без акцента. Несмотря на суровость, мрачность и самоуверенность, ему вряд ли больше тридцати двух. Если представите черного мага в современной одежде — костюме-двойке или джинсах с водолазкой — это будет как раз Судар, заведующий кафедрой черной магии, доктор наук. Волевое лицо; длинный, тонкий, кажущийся хищным нос; рот хоть и большой, но губы жесткие, слегка надменные. Брови густые, черные. Взгляд тяжелый, хмурый, а глаза — умудренные опытом. Именно зеркала души добавляют лишних лет к его тридцати с небольшим. Довершает образ черного мага шрам на правой щеке, причем едва заметный и очень необычный: будто в мышцы лица вогнали несколько толстых игл и вынули, а отверстия, оставшиеся после, так и не заросли. Они больше похожи на четыре слишком широкие поры, чем на шрам. Откуда у него такая отметина? Она почти не вредит внешности: издали не видна, а вблизи никакого отторжения не вызывает. К изъяну быстро привыкаешь.

Магички-преподавательницы находят Судара чрезвычайно привлекательным, вешаются на него одна за другой. Мне их интерес к мрачному типу не понять никогда. А девушки-студентки мага боятся, как огня. А я боюсь? Да вроде не очень. Не знаю. Есть в нем нечто настораживающее и даже зловещее.

Сидя и размышляя на подоконнике в глухом закутке, не заметила, как пролетели два часа. Пора идти к нашему садисту, получать тему диплома и ценные указания темнейшего.

Расположение этажей и коридоров в нашем университете — тема отдельная. Если подниматься по главной лестнице, можно дойти только до третьего этажа и все, предел. Новички всегда попадаются в эту ловушку. А если на втором миновать парочку незаметных коридоров, дошагаешь и до пятого. И другого способа забраться на верхний этаж нет.

Как раз на пятом этаже и располагается кабинет... Я подошла и прочла табличку.

Судар Горан Владиславович

Заведующий кафедрой черной магии, д. м. н., профессор

Толкнула дверь. В приемной секретарь за полукруглой стойкой что-то споро набирал на клавиатуре. Повернулся на звук открывающейся двери, окинул меня равнодушным взглядом и снова уставился в экран монитора. Моя скромная персона совершенно не занимала блондина Лешу Ярыгина: низко летаю, мелко плаваю. Будь я деканом или самим ректором, он бы засуетился. А на меня... ну, зачем время и силы тратить?

Немного стушевавшись, я начала переминаться с ноги на ногу и поглядывать на стулья у стола секретаря, позволявшие посетителям ожидать, откинувшись на мягкие спинки, приглашения самого профессора черной магии.

— Да чего ты мнешься? — лениво и немного презрительно бросил Ярыгин, снова начав стучать по клавишам, сверяясь с какой-то бумагой. — У себя. Ждет. Входи, — на секунду перестал вбивать буквы и жестом руки указал на дверь кабинета.

Вот так, максимально информативно. Ни тебе привет, ни тебе конфет — сразу входи. В немногословии и конкретике есть свои плюсы. Эти качества начальник Ярыгина, безусловно, ценит.

Поразительно, но Судар мог нанять себе красотку-секретаршу с ногами от ушей. Но и тут взял парня. Ориентация у него, что ли, специфическая? Или он женоненавистник?

Постучала, услышала "Войдите!" и протиснулась внутрь. Кабинет был огромным и незаурядным. Обычно хозяева помещений не заморачиваются — делают из своего убежища евростандарт. И эффектно, и дорого, и рабочая атмосфера как-никак. Не таков кабинет Судара. Черный маг явно отдает предпочтение винтажному стилю, поняла я, вертя головой. Под ногами широкий ковер, в котором утопают ноги. Не новая дрянь, а вещь, сделанная на совесть, не вчера и не сегодня. Может, настоящий персидский? Я не настолько спец. Окна прикрыты тяжелыми шторами, создающими полумрак. Из мебели два добротных серванта, забитые папками с документацией и компьютерной мелочевкой, прямоугольный стол и ряд стульев, такой же, как в приемной. Лепнина на белоснежном потолке. Люстра массивная, большая, с крупными каплями. Хрусталь? Говорят, он красиво звенит. Преобладание в интерьере благородного бордового и шоколадно-коричневого цветов с толикой золота делают помещение мрачным, богатым и эффектным.

Мое внимание привлекла статуэтка на подоконнике. Обычно в кабинетах мужчин, если и есть такая вещица, то это обязательно обнаженная девушка, навечно замершая в изящной позе для услады глаз владельца, а у Судара — два серебристых дельфина, выпрыгивающих из морской волны. Мне захотелось подойти поближе, рассмотреть морских млекопитающих.

Слишком увлеклась созерцанием окружающего пространства. Ненавязчивое покашливание заставило вспомнить, зачем сюда пришла. Государь сидел за столом, возвышаясь в кресле, словно на троне. Судя по терпкому аромату, перед ним сервизные чашки именно с кофе. Маг не один. Напротив вольготно расположился собеседник. Гость полностью откинулся на спинку широкого стула, держа большим и указательным пальцами ручку чашки, отставив мизинец чуть в сторону. Ноги свободно вытянуты к двери, то есть в данный момент прямиком ко мне, одна щиколотка закинута за другую. Незнакомцу на вид лет пятьдесят, седой, среднего телосложения, внешность на удивление располагающая. Одет в строгий костюм, белоснежная рубашка выглядывает из-под лацканов, одноцветный галстук туго сжимает воротничок.

Гость с удовольствием отпил кофе, поставил чашку на блюдце и искренне улыбнулся, созерцая мою ошарашенную физиономию.

— Это Геннадий Михайлович, — сухо представил собеседника Судар, снисходительно окинув меня взглядом и явно чего-то ожидая. — Лея, моя студентка.

— Очень приятно, — вежливо кивнула я седому мужчине, теребя в руках ремешок своего маленького кожаного рюкзака.

— Лея, красавица, рад знакомству! Наслышан о вас, — елейным голосом пропел Геннадий Михайлович и даже привстал, что явно предполагало более тесное приветствие. Я опасливо глянула на Государя, маг кивнул. Сделав пару шагов, остановилась перед гостем и протянула руку для пожатия. Геннадий Михайлович обхватил мою кисть, шепча комплименты, которых я уже не слышала. Почему? Я посмотрела в глаза этого приятного вежливого человека, и мне стало страшно. По-настоящему страшно. Я не понимала, почему так испугалась, но колени подкосились, пальцы рук и ног в момент превратились в ледышки, а живот скрутило, к горлу подступила тошнота. Приступ на нервной почве? Волновалась из-за экзамена, а реакция наступила только сейчас? Нет, страх нагонял на меня именно гость Судара. Пока стояла и дрожала, как осиновый лист, хозяин кабинета и его гость о чем-то оживленно говорили, но слова уходили будто в воду, не достигая моих ушей.

Я снова начала слышать звуки, когда Геннадий Михайлович уже давно выпустил мою руку, сел и продолжил потягивать горячий ароматный напиток.

— Лея, душа моя, позвольте проводить вас. Уважьте старика.

После этих слов я готова была бросить вещи и кинуться наутек, бежать и не останавливаться, пока силы не иссякнут. Внутренний голос не кричал — вопил: "Опасно! Беги! Скорее!"

— Нет! — взвизгнула я, отскакивая от нового знакомого.

Разочарованный отказом мужчина решил сменить тактику. Повернулся к Судару и попросил:

— Позвольте проводить вашу студентку, Горан.

— Нет, Геннадий Михайлович, она пришла не с вами знакомиться, а по важному делу. Нам надо обсудить тему диплома, — Судар поднялся с кресла, извлек из кармана брюк пачку, вложил в рот сигарету, даже не потрудившись ее зажечь.

— Не беда, я подожду в коридоре, — не уступал седовласый мужчина.

— Нет!!! — гаркнул Государь так, что вздрогнула не только перепуганная я, но и спокойный расслабленный гость.

— Что ж, очень жаль, — как ни в чем не бывало протянул Геннадий Михайлович, судя по интонациям, нисколько не обидевшийся на повышенный тон.

Он обошел меня по дуге, улыбаясь и восхищенно разглядывая. На его лице, кроме сожаления, улавливалось что-то жуткое, темное, леденящее. Гость попрощался с хозяином кабинета и почти бесшумно покинул помещение. Я с облегчением услышала, как щелкнула и дверь приемной. Ушел. Совсем.

Повернулась к Судару. Черный маг стоял ко мне вполоборота, брезгливо пожевывая губами незажженную сигарету.

— Как же я их ненавижу, — с раздражением в голосе прервал он молчание. Вынул изо рта никотиновую пакость, сломал пальцами и кинул в ведро.

— Кто он? — титаническим усилием воли подавляя внутреннюю дрожь, выдавила я наконец.

Государь, сохраняя непроницаемое лицо, вернулся к креслу и снова сел, вальяжно откинувшись на спинку, на несколько мгновений соединив пальцы рук перед собой.

"Что ж вы тянете кота за самое дорогое?" — подумала, но вслух, конечно, ничего не сказала.

— Серийник, — ответил он так буднично, будто речь шла о погоде. Даже в окно мельком глянул.

— Серийник?! — голосовые связки подвели, и восклицание, вырвавшееся из моих уст, больше походило на писк. — Серийный убийца? Маньяк?! — наконец прежний голос вернулся ко мне.

— Совершенно верно, — хозяин кабинета загадочно улыбнулся, наслаждаясь произведенным эффектом и моей реакцией.

— Вы что?.. Вы совсем охр... озверели? — вовремя сменила я идеально подходящее к случаю слово на не самый логичный вариант. — Зачем представили меня маньяку?! — последнее слово просто проорала на весь кабинет. — Он же меня теперь...

— Не тронет, — устало закатил глаза Государь. — Я приказал скрутить его на проходной. Сейчас там, помимо охранников, целый наряд полиции.

Я схватилась за голову. Знала, что завкафедрой ненормальный, но чтобы настолько...

— Зачем? — упрямо повторила я, убирая руки от головы и впиваясь полным негодования взглядом в черного мага.

— Это был ваш последний экзамен, Александрова. И вы его с успехом выдержали. Поздравляю!

— Что? — вскинулась я.

Боже, как хотелось схватить что-нибудь тяжелое и двинуть этому самодовольному павлину по башке!

Судя по веселой ухмылке, мой внутренний порыв не остался для Судара тайной. Все по моему лицу прочел, гад.

— Что, что, — недовольный, видимо, беспросветной тупостью студентки, повторил мой вопрос черный маг. — Я же видел: у вас зубы едва не стучали, когда он с вами заговорил. Такой дар — большая удача и столь же большая редкость.

Не знала про такую свою особенность. Не могу даже предположить, откуда она взялась.

Когда была еще совсем ребенком, родители внушали не разговаривать на улице с незнакомцами, и уж тем более не идти к ним домой за сладостями или игрушкой. Да, именно так некоторые маньяки заманивают к себе детей, а потом расправляются. Но видимо, зря мне это объясняли. Я от природы недоверчива до умопомрачения.

Простой пример из жизни. Мне тогда года три было. Стояли с мамой на остановке, ждали автобус. Подошел приятный мужчина с привычным комплиментом:

— Какая красивая девочка!

Я насупилась.

Вроде никакой опасности не должна ощущать: я же под защитой самого всесильного (ведь так кажется ребенку) и дорогого человека — мамы. Однако же...

Мужчина присел на корточки и протянул мне конфетку.

— На! Это тебе.

Я злобно зыркнула и спряталась за маму. Родительница начала меня журить за неласковость, а мужчина ее остановил. Объяснил, что такое отношение к незнакомцам мне чрезвычайно пригодится в жизни: люди всякие бывают.

Сама я этого эпизода не помню, но мама пересказывала много раз.

Когда подросла и пошла в школу, был всплеск изнасилований в лифтах. Мне запретили садиться в кабину с кем попало. Зря. Всю жизнь поднималась на свой этаж по лестнице, если шла одна: без родственников или стайки друзей.

— Почему, когда я отказалась пойти с этим... Геннадием Михайловичем, — чуть не выплюнула чертово имя, скривив губы, — он просил разрешения проводить у вас?

Что скрывать, теперь мне давал покоя сей вопрос. Выглядело все чрезвычайно странно: мужчина, обращающийся с просьбой прогуляться со студенткой к ее преподавателю. Государь мне не отец, не дядя и не брат.

Ответ черного мага добил, как и спокойствие, с которым информация была доведена до моего сведения.

— Все просто. Гипноз. Я мог загипнотизировать вас, Александрова, и вы пошли бы, куда скажут.

От приватного общения с Государем у меня начали трястись поджилки, глаза на лоб лезть и мурашки по спине бегать.

И тут, как говорится, Остапа (то есть меня) понесло. Не выдержала. Орала и скандалила, как никогда, а Судар терпеливо выслушивал мои оскорбления, угрозы, наблюдал за выплесками ненависти с невозмутимостью, достойной восхищения. Если бы лицо профессора не выглядело таким спокойным, предположила бы, что ситуация его забавляет.

Выдохлась я довольно быстро.

— Идите-ка знаете куда с вашим гипнозом, маньяком и прочими извращениями! — огрызнулась я напоследок и метнулась к двери.

— Стоять! — приказал Судар. — Он еще до проходной не дошел. Не советую убегать. Мой кабинет — самое безопасное место сейчас.

Уточнять, кто такой "он" не было необходимости. Серийный убийца здесь, в университете, ждет меня. Судар — настоящий дьявол. Предвидел мою реакцию и специально подстроил ловушку. Ага, выбирай: либо смерть от рук маньяка, либо работа у меня и на меня. До такой многоходовки мог додуматься только чертовски изворотливый, опасный и совершенно беспринципный ум. "Я вас познакомил, чтобы проверить способности". Чепуха! Государь понял о существовании таковых раньше, а маньяк — для другой цели. Шах и мат мне одним ходом. А заодно и урок на будущее: сопротивляйся или нет, Судар все равно добьется своего.

И главное, он не угрожал вслух. Ни словом не обмолвился, что на кону жизнь. Будь над ним кто властен, я бы даже обвинить его не смогла. Тонкая игра. Игра мастера.

Конечно, остановилась, как вкопанная, и повернулась, с ужасом взирая на черного мага. Он пренебрежительно махнул в сторону одного из стульев рядом со столом, и я покорно села, бросив в ноги рюкзак. Да, выбитая из колеи, лишенная возможности сопротивляться.

Так начался разговор о моей дипломной работе и не только. Еще о моей работе на профессора. Я влипла. Крепко влипла.

Глава 2. Дипломная работа

Я глядела в пол и слышала только голос Государя. Ни за мимикой, ни за передвижениями дьявола наблюдать не было ни сил, ни желания.

— Официально будете изучать изменения, отклонения, аномалии в эфирных телах маньяков и их жертв как до убийства, так и во время него. Это и будет темой вашего диплома.

Неофициально вам нужно получить от жертв маньяков их время. Что вас удивляет? Не встреть жертва своего убийцу, могла бы прожить еще несколько дней, месяцев, лет, а иногда — десятилетий. И тем ценнее жертва, чем больше был бы отпущенный ей срок.

— Почему именно жертвы серийников? Ведь какое-то время должны были еще прожить и самоубийцы, и жертвы несчастных случаев, и жертвы бытовых убийств.

— Правильные вопросы задаете, Александрова. Правильные. Дело в том, что ужас, трансформированный в желание жить, у жертвы маньяка достигает запредельного уровня. Только его можно собрать и без последствий вживить другому. Теперь вы понимаете, зачем это нужно.

У самоубийцы время гиблое, опасное. Жертва несчастного случая часто не успевает осознать, что умерла. Какой тут выброс? Где отчаянное желание выжить? Жертва бытового убийства безумно хочет выжить, но ее желания почему-то никогда не хватает, чтобы обнажить годы жизни и передать их. Только жертвы серийников — ключ ко времени. И об этом почти никто не знает. Станете об этом молчать и вы, иначе... — в голосе черного мага звучала неприкрытая угроза.

— Да, буду молчать, — хмуро согласилась я.

А куда деваться? Государь меня в порошок сотрет и пыль по ветру развеет, не отягощая себя угрызениями совести. И никто ему слова не скажет. С ним предпочитают не связываться. Даже ректор, подозреваю, во многом от него зависит. Практически на цырлах ходит перед заведующим кафедрой черной магии. Да, попала я в переплет.

— Мой аспирант не должен знать, чем вы занимаетесь на самом деле. Это понятно?

Вот как. Игорь понятия не имеет о тайных делишках научного руководителя. В моих глазах он от этого выигрывает стократно.

— Естественно, — сгорбившись под тяжесть тайн и новой информации, промычала я.

— Будете следовать моим указаниям — диплом сдадите на отлично, получите лучшие рекомендации при поступлении на работу. А если заходите продолжать обучение в аспирантуре, двери перед вами открыты. Даю слово.

— Да, Горан Владиславович, — выдавила я.

— Вам все ясно?

— Все.

— По вопросам, касающимся официальной части вашего диплома, обращайтесь к аспиранту Вильянову. По неофициальным — только ко мне. Начинайте продумывать работу, собирать материал — в общем, готовьтесь.

Несколько мгновений прошли в молчании. Наступившую тишину разорвал телефонный звонок. Судар снял трубку внутреннего телефона.

— Взяли? Без проблем? Уже увезли? Отлично. Если возникнут непредвиденные обстоятельства, дайте знать, — хозяин кабинета с силой опустил трубку на новенький аппарат.

— Теперь вы свободны, — ухмыльнулся он мне.

Я тяжело вздохнула, кивнула и вышла из кабинета, а потом и из приемной. Ноги будто свинцом налились — еле передвигаю. Да и голова тяжелеет с каждой секундой.

Иду по университету и не узнаю его. Еще полчаса-час назад новомодная обстановка альма-матер казалась мне привычной, знакомой и родной, а стало все чужим, отстраненным и неприветливым. Вот как поменялось восприятие после визита к Судару.

Всегда обожала высокие окна от пола до потолка: мне нравится и современный дизайн, и обилие света, проникающего сквозь огромные стекла-глаза здания. Много света — это замечательно, но не в пасмурный же январский день, когда серый сумрак туч, вид голых деревьев и грязи на дорогах разом обрушиваются на тебя запредельной безысходностью и тоской.

Присесть бы на креслице, что между окон. Нет! Адреналин обжигает ноги, натягивает жилы, мучает мышцы так, что тело ни секунды не может находиться в покое. Только идти, а лучше — бежать. Тогда тяжкие ощущения не исчезают, но хотя бы притупляются.

Иду. Быстро. Светлый ламинат, по которому всегда задорно и звонко стучат каблуки, превратился в моего мучителя. Каждый шаг отдается в ушах и висках такой болью, будто я вчера напилась. Хочется зажмуриться. Заткнуть пальцами уши из-за пытки звуком.

По мраморной винтовой лестнице добежала до второго этажа и только тут опомнилась. От сокурсников отбрыкалась, исчезла на два часа, даже не поинтересовавшись, чем у ребят закончился экзамен. А вдруг они договорились пойти отметить окончание сессии, а я, как последний свинтус, всех проигнорировала? Не скажу, что наша восьмерка так уж дружна: на первых курсах мы были в разных компаниях. Да и отмечать окончание студенческих полугодий предпочитали по-разному. Каждая из двух сладких парочек предавалась любовным утехам, Катька с Танькой шастали по клубам, ища для развлечения парней, а мы с Ланкой, не обладая ни богатыми родичами, ни средствами, иногда ходили после студенческих испытаний в парк, а порой шиковали в маленьком кафе, если было на что.

Наша восьмерка редко делала совместные вылазки, но Лане-то я должна позвонить. Достала мобильник, выбрала из списка нужный контакт и нажала кнопку вызова. На втором гудке подруга отозвалась:

— Лея, где ты пропадаешь, змея ты моя подколодная? — порадовала Ланка обыденным приветствием для нашей маленькой компании из двух человек.

Где-где? Стараюсь маньякам на глаза не попадаться.

— Заползла не под ту колоду. Чуть не раздавили, — попыталась я придать тону веселости, но начинание с треском провалилось. — Мне Судар научрука назначил. Ходила получать тему диплома, — сухо сообщила наконец.

— Ой, он нам всем назначил. И кого? Можно подумать, на кафедре вменяемых преподов нет, — мне казалось, я вижу, как Ланка, говоря эти слова, кривит губы и отмахивается.

— Давай-ка отсюда поподробнее, — подначила подругу, ожидая шквала новостей. Мне нужно было хоть что-то, чтобы переключить мысли, отвлечься.

И я получила даже больше, чем предполагала. Оказывается, Судар называл научного руководителя каждому, выставляя оценку за экзамен. Ланке и двум нашим сладким парочкам досталась Левиц Ольга Витальевна, стерва редкой породы. Мы за глаза зовем ее Горгоной.

Сразу вспомнилось, как сия преподавательница знакомилась с нами на первом курсе. Как раз закончилась лекция по теории энергетических поражений, которую читал Судар, и в аудиторию вплыла Горгона. Предположу, что лет в семнадцать она отдаленно напоминала куклу Барби. Представьте, как Барби выглядит в сорок. Дряблая кожа шеи и ветвистые вены на кистях рук выдавали истинный возраст. Грудь не обвисла, а скорее, опустилась, талия и бедра стали шире. Только лицо сохранило остатки былой привлекательности, но не без помощи большого количества косметики. Шапка густых с крупными волнами волос, крашенных в блонд, вызвала завистливые вздохи. Большой рот уже начал терять сексуальность, но алая помада пока еще подчеркивала чувственность губ. Умело накрашенные большие глаза с небесно-голубыми линзами ярко выделялись на лице, как и искусственный румянец.

Судар не дал никому из потока выйти на перемену и сам не спешил удаляться. Он лично представил нам Левиц, сообщил, что следующую пару — практику энергетических поражений — будет вести у нас эта дама, и жестом руки дал понять, что студенты в ее власти. Сам встал поодаль. Я не могла взять в толк, почему черный маг не покидает аудиторию. А он ждал спектакля, представления.

— Здравствуйте, — елейным голосом начала преподша. — Меня вам представили, представьтесь теперь и вы. Поднимаетесь, называете себя, и по тому, как вы это сделаете, я сразу пойму, чего каждый из вас стоит.

"Чего каждый из вас стоит". Поразительная наглость. Никто из преподавателей не позволял себе ничего подобного. С нами не сюсюкали, конечно, но, несмотря на наши малые знания, относились по-человечески, без подчеркнутого пренебрежения.

— Начнем с вас, — Левиц указала рукой в правый угол галерки. — Потом дальше по ряду и назад, — пальцем она изобразила в воздухе змею, чтобы мы поняли, в каком порядке предстоит вставать и доказывать пергидрольной даме свою состоятельность.

Левиц заложила руки за спину и с надменной полуулыбкой приготовилась слушать. Я порадовалась в душе, представив, какой "теплый" прием ждет выскочку, но горько ошиблась. Каждый первокурсник с потока поднимался и называл себя серым блеклым тоном, будто старался затеряться, остаться незамеченным. Только трое наших хулиганов, представляясь, посмеивались. Но не над ней, а между собой, мимикой извиняясь перед преподавательницей: мол, мы не нарочно и ничего плохого в виду не имеем, просто у нас тут особый статус, надо соответствовать. Левиц расплылась в улыбке, наблюдая за подобострастием на их лицах. Дальше все продолжали представляться серенько и бледненько.

Я сидела во втором ряду. Когда подошла моя очередь, еле сдерживала рвущиеся наружу гнев и негодование.

— Александрова Элеонора! — произнесла громко и отрывисто, одарив Левиц таким взглядом, который, как я надеялась, она запомнит надолго.

Горгона запомнила, но об этом — позже. И мой тон, и движения говорили — нет, кричали — как я на нее зла и за себя, и за однокурсников. Садясь на место, увидела, что Судар пристально смотрит на меня и неодобрительно качает головой. Он стоял у двери, прислонившись к косяку, скрестив руки на груди. Левиц не могла видеть черного мага.

Мужчина своим неодобрением подсказал мне: я только что совершила большую глупость. Если хочешь обмануть человека, не дать понять, что собой представляешь, веди себя как можно незаметней. И уж конечно, не выпрыгивай на амбразуру и не ведись на провокацию. Я покаянно положила ладонь на лоб, всем своим видом демонстрируя, что дура я, дура. Судар прикрыл глаза в знак согласия, будто говоря: "Вот именно". Левиц не видела этого молчаливого диалога. Она мучила студентов в первом ряду. Я переключилась на происходящее в аудитории, когда услышала голос Ланы. Та, запинаясь, называла себя почти шепотом. Ее тон расшифровывался легче легкого: "Я вас боюсь".

Какая-то пигалица осмелилась перечить не кому-нибудь, а черному магу, кандидату наук. Я уже о себе любимой и о преподавательнице, которая оказалась на редкость злопамятной. Если на то пошло, наша дама могла сделать вид, что ничего не произошло, забыть и забить. Ну, подумаешь, не тем тоном ей ответили да не так посмотрели. Сама же провоцировала. Но преподша была из другого теста. Горгона ненавидела меня за выходку между лекциями долго и, если можно так выразиться, со смаком. Всегда разговаривала вежливо, с улыбочкой, но глаза с неприкрытой злобой смотрели на ту, кто посмел ей хоть в чем-то перечить. Доходили слухи, что Горгона, разговаривая с другими преподавателями, весьма нелестно отзывалась обо мне, принижала мои способности, как могла. Старалась подвести их к решению, что мне не место в ВУЗе, и после третьего курса неплохо бы отчислить "нерадивую" студентку. До сих пор не понимаю, как и что меня спасло.

Я догадывалась, где еще Горгона вздумает отыграться, и не ошиблась. Преподша собиралась нещадно валить меня на своих предметах, а потому пришлось готовиться к ним, как ни к каким другим. Левиц, как я уже сказала, вела у нас практику энергетических поражений на первом курсе, а еще карму на втором и психологию на третьем. Удалось сдать все экзамены с первой попытки, выцарапав почетный трояк за каждый, и все благодаря тому, что учила я не на пять, а на шесть. Знала даже то, что будут преподавать по данной тематике на старших курсах. Это меня и спасло. Горгона пыталась топить вопросами, которые предстояло осваивать студентам постарше.

— Где ты сейчас? — спросила я подругу.

В трубке слышались посторонние приглушенные голоса.

— Погоди минуту, — попросила Лана.

По звуку шагов и открывающейся двери поняла, что она выходит из какого-то помещения.

— Столяров у Горгоны в кабинете, а мы вчетвером ждем своей очереди. Я следующая. Ох, и боюсь я стервы.

— Мне подняться? — предложила Ланке моральную поддержку.

— Забей. Справлюсь. Тут же наши.

Да, друзья по несчастью не оставят Ланку страдать в одиночестве. И после аудиенции у Горгоны им будет что обсудить. Домой точно поедут впятером. Потому больше не настаивала на своем присутствии.

— А кто достался Татьяне и Катерине? — запоздало вспомнила я про неразлучных подружек-однокурсниц.

Трубка глубоко и сочувственно вздохнула.

— Им не легче. Лучанский. До понедельника он на конференции, так что девчонки уехали в клуб. Ждут проблем. Видела бы ты их физии...

Да уж, представляю. Лучанский — заместитель Судара и, пожалуй, полная противоположность своему молодому начальнику. Кажется, этого статного пятидесятилетнего красавца с серебристыми висками (да, для своих лет он чрезвычайно привлекателен) обожают все: и преподаватели, и аспиранты, и студенты. И кажется так ровно до тех пор, пока не познакомишься с ним поближе.

Я под его, не побоюсь своего сарказма, "чутким" руководством проходила практику. Это отдельная история. Расскажу в другой раз. Но узнала я о "совершенстве" в обличье преподавателя много неожиданного, неприятного и неприглядного. Мастер закулисных интриг, заговоров, психологического давления и прочих мерзостей души человеческой. Спиной не поворачивайся — нож гарантирован. Ходят упорные слухи, будто он возит на дачу студенток для интимных развлечений. Нашлась даже пара отважных девчонок, не побоявшихся огласки и накатавших на Лучанского "телегу" в деканат и на кафедру. Только выперли из университета их, а не заместителя Судара.

Ох, и вляпались мои однокурсницы, крепко вляпались. Надеюсь, им повезет так же, как и мне во время практики: Лучанский их не тронет. Я готова проклясть Государя. Он каждому из нас назначил таких научных руководителей, что хоть в петлю. Может, это последнее испытание перед выпуском? Мол, если выдюжите, вытерпите монстров, то после окончания института с работой справитесь. Не знаю. Вряд ли помыслы профессора черной магии как-то касались заботы о нашем будущем.

— А тебе кого назначили? — прервала бег моих мыслей подруга.

— Мой научрук — Государь.

— Наш монстр?! Сам?! Да ты гонишь! — в трубке раздался недоверчивый смешок.

— А вот так, — вздохнула я.

— Погоди, — зашептала подруга. — Он же никогда не берет девчонок... — на заднем плане послышалось какое-то оживление, голоса. — Столяров от Горгоны вышел, — взволнованно залепетала подруга. — Теперь я. Пока. До созвона.

— Удачи! — только и успела пожелать я, когда на том конце услышала гудки.

Раз развлекательные мероприятия накрылись медным тазом, я быстренько сгоняла в библиотеку, где прихватила пару книг про маньяков, зашла за пальто в раздевалку и уехала домой. Хотелось поскорее раскрыть полученную на руки литературу и узнать, чем грозит работа на Судара.

Что вам рассказать о своем жилье? Дому, в котором обитаю с детства, тридцать лет от роду, то есть от года постройки. Моя однушка, требующая срочного ремонта, на который все равно нет денег, — на третьем этаже.

Я отперла слабенькую входную дверь (смысла во второй, железной, нет: брать у меня нечего) и бросила рюкзак рядом с большим зеркалом в прихожей. Включила свет, сняла и убрала уличную одежду и, надев на ноги шлепки, потопала в душ освежиться и привести мысли в порядок.

После водных процедур нацепила удобный спортивный костюм и побрела на кухню. Эх, хотела бы я однажды войти сюда и увидеть евроремонт. Куда там?

На противоположных стенах висят два желтых шкафчика, где прячутся всякие мелочи и утварь, и такой же желтый столик ютится у мойки. Им лет больше, чем мне. Зато аж блестят: регулярно их протираю и мою. Обеденный стол не большой, а огромный. Надежный, довоенный, из натурального дерева. Выдержит все: удары, работу закрепленной на нем мясорубки, три моих веса. Это для массивного стола — так, семечки. Порой кажется, что он любую бомбежку переживет. А может, во время Второй мировой даже пережил.

Что у меня тут еще? Обои-клеенка в цветочек, плитка бежевая. Из нового только холодильник и электрическая плита — самое необходимое, что только может быть на кухне. На потолок глаза б мои не глядели: краска на одном квадранте лупится и висит клочьями. Того и гляди в раковину падать начнет. Я глубоко вздохнула, глядя наверх. Денег на ремонт все равно нет, зря переживаю. От моих охов и вздохов ничего не изменится. Прошла вглубь кухни, включила чайник, достала из холодильника сваренный кусок индейки, порезала и закинула в микроволновку. Наскоро подкрепившись, прихватила две книги про маньяков, проследовала в свою комнату, где перво-наперво занялась стягиванием с кровати покрывала.

Моя опочивальня выглядит на порядок лучше, чем кухня, но и она не идеал. Бордовые обои с вензелями из роз, окаймленных золотом, и недешевые шторы с ламбрекенами зрительно делают скромное убранство спальни богаче. У стены -хлипкий столик, на котором гордо возвышается монитор с плоским экраном. Телевизор пылится на тумбочке: у меня все равно нет времени его смотреть. Шкаф, сервант да кровать.

Сложила покрывало и кинула на ближайший стул. Разворошила заправленную кровать и беззастенчиво забралась под теплое одеяло, приготовившись знакомиться с новой литературой.

Первая книга написана кем бы вы думали? Женщиной. На заре карьеры она сотрудничала с полицией Ричмонда. Позже, волею судьбы, работала в морге, потому прекрасно знакома с патанатомией. В начале 2000-х лично расследовала дело Джека-потрошителя, потратив на это немало времени, сил и средств. От королевского дома Великобритании получила официальный статус главного специалиста по данному вопросу. Все перевешивал тот факт, что дама сия стала известной писательницей детективных романов. Кто после этого отнесется к ее выстраданному труду о Потрошителе серьезно? А впрочем, что я теряю?

Другая книга посвящена маньякам, орудовавшим в СССР и России. Написана полковником, всю жизнь проработавшим в милиции и специализировавшемся как раз на серийных убийцах. Конечно, такая работа внушает больше доверия, но... Перемещаться на места зверских убийств придется не астрально, не мысленно, а лично, используя портал времени. Это значит что? Переместись я в СССР или Россию, шансы случайно изменить прошлое так, что это отразится на мне и моей семье в настоящем, достаточно высоки. А если заняться Джеком-потрошителем, наводившим ужас на жителей Лондона с 1888 года, смогу ли я навредить себе? Маловероятно. Поэтому потянулась за трудом известной писательницы и ни секунды не пожалела.

Автор подарила мне сведения, которых больше негде было почерпнуть. Во-первых, известнейший в истории маньяк носил с собой саквояж или сверток, куда мог прятать нож, чистую, а потом и забрызганную кровью жертв одежду, равно как и выпотрошенные органы. Во-вторых, в книге указаны точные адреса, время смерти жертв и даже погода, которая стояла в ночи убийств. Последнее может показаться несущественной мелочью, но для человека, собирающегося попасть в 1888 год, в Лондон, это чрезвычайно важный и нужный факт.

Перелистав страницу за страницей, я поняла, какой информации мне не хватает от Государя и Игоря, какого оборудования, чтобы начать планировать путешествие.

Я взяла листок в клеточку, положила на книгу, разделила ручкой на две части, одна из которых предназначалась для вопросов Судару, вторая — красавчику-аспиранту.

Прежде всего надо выяснить, у каких жертв маньяков время уже забрали. Если Судар или другие маги, знающие способ продлить свою жизнь, "поработали" на местах убийств Потрошителя, то я зря трачу драгоценное время, штудируя литературу о лондонском маньяке. Эх, жаль, у меня нет мобильного Судара. При мысли о звонке профессору черной магии желудок пугливо сжался и меня передернуло. Но что делать? Срочно нужна информация, из-за нее завтра придется ехать в университет и дожидаться аудиенции у Самого, если он вообще соблаговолит посетить ВУЗ. А так, один звонок — и проблема решена.

Следующий вопрос. Если аспиранты уже вели наблюдения за изменениями в эфирных телах маньяков и их жертв, то и про эти убийства мне стоит знать. Какой смысл рисковать собой, перемещаясь в места, где все исследовано до меня? Сначала этот вопрос следует адресовать Государю: черный маг владеет всем объемом информации. Ежели скажет, что сведения можно получить у Игоря, обращусь к своей тайной любви. Еще нужен прибор для переброски во времени. Кстати, номер телефона Вильянова тоже не помешает. Не разыскивать же аспиранта, как Государя, по всему университету, если понадобится что-нибудь узнать.

Планируя дела на завтра и читая книгу, я не заметила как уснула.

* * *

"Вот чего я рогом уперлась? Сегодня мог быть мой законный выходной. Хорошо, что не в семь утра вставать", — ругала себя, следующим утром поднимаясь на пятый этаж. И все ради того, чтобы встретиться с Государем. По его делу, между прочим, — не по моему.

— У себя? — не здороваясь, спросила я у секретаря резковатым тоном, ворвавшись в приемную Государя.

Парень лишь слегка изменился в лице, внешне выказав недоумение, но не возмущение моим нахальством.

— Да, — ответил Леха, продолжив разбирать документы на столе. Именно от этого занятия я оторвала молодого работника, так некстати заявившись на секретарскую территорию.

— Один?

— Да.

Все-таки у секретаря Судара железная выдержка. Любой другой просто из вредности сказал бы, что у профессора совещание или его нет на месте и появится он неизвестно когда. Алексей весьма ответственно подходил к своим обязанностям и не давал воли эмоциям, в отличие от меня.

— Примет?

— Сейчас узнаю.

То ли мне показалось, то ли в тоне Лёхи Ярыгина все же мелькнули рычащие нотки, выдававшие раздражение. Только досада была связана с тем, что от работы отрывают.

Похоже, он не любит, когда на цыпочках подкрадываются и просительно заглядывают в глаза, чтобы замолвил словечко и постарался ускорить аудиенцию у Государя. Интересный парень. Не жаждет чувствовать пусть малюсенькую, но власть над приходящими людьми. Значит, уверен в себе и самодостаточен, что необычно при подобной должности. Впрочем, он тоже студент, просто учится на вечернем. И, как я слышала, пробился в некроманты. Да уж, тогда превосходства над младшекурсниками и черными магами ему хватает с лихвой, не говоря о превосходстве над простыми смертными.

Ярыгин отодвинул бумаги и в три широких шага оказался у двери начальника, постучался и, услышав голос Судара, вошел. Через минуту пред светлые очи черного мага предстала я.

— Здравствуйте! — выпалила с порога и только открыла рот, чтобы продолжить, как Государь меня перебил.

— Что? Сегодня опасности нет, решили отказаться?

Черный маг стоял у окна, скрестив руки на груди и, как только я вошла, чуть повернул голову, чтобы видеть мою несчастную физиономию. Многозначительная недобрая ухмылка Государя будто говорила: "Найду иной способ заставить тебя, еще интересней вчерашнего. Только дай повод".

Не посчитав нужным отвечать на вопрос, выпалила:

— Вы ведь уже забирали время у жертв маньяков?

Ого! Похоже, Судар не ожидал от меня такой прыти. Даже бровь приподнял, оценивая мои слова и взвешивая свой ответ.

— Допустим.

Значит, да.

— И кто-то еще?

— Не исключено, — Судар развернулся ко мне и сунул руки в карманы серых брюк, словно давая понять, что теперь я действительно заслужила право на его внимание и время.

— Кто же? — осмелев, закинула я удочку, почти не надеясь услышать имена. Не ошиблась.

— Это к делу не относится.

Потрясающе. Мог бы не церемониться и сразу сказать: "Это не вашего ума дело!" — чтобы не забывалась впредь. Решил на неуместный вопрос ответить вежливо. Чудеса, да и только.

— Мне нужна информация! — заявила я и выложила, что мне потребуется список жертв, у которых отобрали время, и список жертв, за которыми вели наблюдение.

Оба списка было велено взять у секретаря через полтора часа.

Утром, собираясь в университет, сообразила: потребуется устройство, прибор, позволяющий забирать время. И тут не последовало отказа. Государь не спеша подошел к столу, нагнулся, и я услышала щелчки. Ага, Судар запирает ящики на ключ.

На стол легла черная бархатная коробочка, по размерам сопоставимая с карманным словарем. Маг открыл ее без всяких заклинаний и хитростей. Обычная серебристая защелка у такой ценности? Где это видано? Внутри лежали пять... полых линз. Я неуверенно поднесла коробку к глазам, чтобы рассмотреть приборы для похищения времени — а в том, что это были именно они, сомневаться не приходилось. Почти как часы. Одна единственная стрелка стоит на двенадцати. Деления особые: 1 год, 2 года и так далее. Каждая линза может вобрать в себя 12 лет.

Как объяснил мне Государь, в течение получаса после гибели жертвы линзу надо поднести к ауре — лучше выбирать район головы или сердца — и нажать маленькую кнопку над стрелкой. Остальное произойдет без моего непосредственного участия: прибор всосет все, что сможет. Если несказанно повезет и линза переполнится, нужно поднести вторую и продолжить забор временных остатков.

Я закрыла бархатную коробку, раздался щелчок... Вернула вещицу на стол и попыталась открыть. Не тут-то было! Оказывается, защелка у этого ящичка чрезвычайно надежная. Получилось лишь с третьего раза. Судар стоял, скрестив руки на груди, и посмеивался над моими попытками, впрочем, не отпуская никаких комментариев, за что я была признательна.

Убедившись, что коробка не раскроется в самый неподходящий момент, убрала в рюкзак.

А еще Судар совершенно спокойно отреагировал на мою просьбу дать номер телефона. Лично впечатал его в мой мобильник.

— Кого выбрали, если не секрет? — поинтересовался черный маг, возвращая мне старенькую Нокию.

— Джека-потрошителя. Для начала.

— Отлично. Там еще конь не валялся.

Меня это немало удивило. Самый знаменитый серийный убийца, и никто не полюбопытствовал до сих пор? В чем подвох?

— Вот и поваляюсь первой, — недовольно буркнула я, обрадовавшись однако, что моя основная наметка не сорвалась.

— Надеюсь, вам хватит здравомыслия и вы не станете выяснять личность Потрошителя.

Такая идея у меня возникала, не скрою. Наверное, многие, оказавшись на моем месте, загорелись бы желанием попробовать.

— Здравомыслия хватит. Во-первых, Потрошитель, если верить источникам, отлично гримировался. Даже изучив портреты всех подозреваемых по делу, я его не узнаю, — тут совершенно не лукавила. У меня отвратительная память на лица: я соседа из квартиры напротив узнать не могу. Мужчина искренне обижается, когда сажусь с ним в лифт и вежливо интересуюсь, на какой этаж ему ехать. "На ваш же! Я живу в тридцать шестой". Это вечный конфуз. Лицо у него знакомое, приятное, но — вот подстава — совершено незапоминающееся. Таким людям надо в спецслужбах работать.

А с Потрошителем мою "завидную" зрительную память еще и гримом напрягут. Никаких шансов. Но знать о делах моих скорбных Государю совершенно ни к чему.

— А во-вторых, женщине рядом с серийным убийцей делать нечего. Не хочу, чтобы меня располосовали и вырезали матку.

Губы Судара чуть дрогнули. Казалось, на черного мага произвело впечатление, что я говорю о страшных вещах спокойно: не то что не трясясь от страха, но даже глазом не моргнув.

Итак, обзаведясь новым устройством и сделав зарубку в памяти "через полтора часа зайти за списками к секретарю", я рысью бросилась на поиски своей любви — Игоря Вильянова.

Глава 3. Куратор

И, пробежав приемную и всего один коридор университета, запаниковала. Я увижусь с парнем своей мечты. Целый год по нему сохну.

Хорошо, что в коридоре пусто, можно оглядеть себя с ног до головы, не провоцируя студентов на хихиканье, шуточки и издевательские покручивания пальцем у виска. За неимением большого зеркала встала перед окном, повернулась вправо, влево, покрутилась. Вроде хорошо. Юбка длинная, шерстяная, с разрезом спереди от колена. Сапожки чуть выше середины икры. Черные, как и юбка. Каблуки. Короткая красная кофта в облипку. Есть за что глазу зацепиться. Выгляжу, как человек, который приходит получать знания, но и про внешний вид не забывает.

На самом деле, про внешний вид я забываю постоянно, а в университет хожу только за знаниями, но сегодняшний день должен стать исключением.

Приблизилась к окну вплотную. Мда, лицо напуганное и бледное. Ну и ладно, зато у меня кожа идеальная и губы бантиком. Надеюсь, Игорю нравятся девушки с нежной внешностью, а не тип вамп. Сделала несколько глубоких вдохов и пошла навстречу судьбе. Будь что будет.

Где его искать? По логике, надо заглянуть в преподавательскую: там заседают и преподаватели, и аспиранты. Если Игоря нет, спросить, куда мог пойти. Но знают ли они ответ? Второй вариант — старшая лаборатория. Существует младшая лаборатория, где эксперименты ставим мы, студенты, а есть старшая, где этим занимаются аспиранты и преподаватели.

Самое поганое, что Игорь во время сессии может находиться где угодно. На первом курсе лабы у моей подгруппы вела аспирантка. Правда, под присмотром доцента, который вел их же у второй подгруппы в другой половине помещения, но все же... И экзамены они принимали у нас вдвоем. Так что Игорь может экзаменовать младшекурсников в одной из многочисленных аудиторий.

Прикидывая все это в уме, подошла к преподавательской, взялась за ручку двери, и... меня накрыла паника. Опустить ручку вниз, а тем более войти оказалось выше моих сил. А вдруг Игорь там? "И прекрасно! Ты же его ищешь", — подсказывала моя здравомыслящая рациональная половина. "Но мне страшно!" — сопротивлялась ей влюбленная.

И что прикажете делать? Его там, может, и нет, а у меня уже колени дрожат, руки не слушаются и язык к нёбу прилип. Сердце и вовсе заходится. Нетвердой поступью отошла от двери, чтобы подумать.

Выход найден. Это дольше, и я затрачу некоторое количество энергии, однако результата достигну без внутренней паники. К слову, это несложное упражнение на концентрацию внимания мне еще и успокоиться поможет. А поступить я решила просто: заглянуть в преподавательскую и старшую лабораторию не физически, а эфирным телом. Огляжусь, пойму, есть ли там Игорь, вернусь в свою тушку*, и уж тогда...

Встала прямо, опустила руки и, дыша ровно и спокойно, сосредоточилась на энергии, которую излучают клетки тела, окутывая его снаружи и пронизывая внутри, образуя единое энергополотно. Есть контакт. Прочувствовала свои эфирные конечности, сделала шажок одной эфирной ногой, второй... и наконец полностью отделилась от физического тела. Подошла к преподавательской и заглянула внутрь, не открывая двери. Ага, отлично. В помещении почти пусто, если не считать мебели и парня чуть старше меня. Похоже, аспирант. Больше ни души. А чему я удивляюсь? Все преподаватели экзамены принимают. Странно, что Судара застать удалось. Так, здесь неинтересно.

Следующая — старшая лаборатория. Иду, снова просачиваюсь сквозь дверь. Осматриваюсь. Джунгли, иначе не скажешь. Растения не только на полу стоят (в горшках, конечно), но еще по стенам и потолку стелются. Вьюнки, наверное, раз за проволоку цепляются и вверх ползут. Все столы и стулья расположены по периметру огромного помещения, центр полностью свободен. И я сразу понимаю, почему в середине ничего нет. Два аспиранта, стоя на приличном расстоянии друг от друга, проводят какой-то опыт с энергией. Нагнетают ее между ладонями и делают пассы, резко бросая энергосгустки один в другого. Может, просто дурачатся? А то какой-то паранормальный волейбол получается.

У левой стены аспирант колдует над зверьком в клетке. Животинка маленькая, но мышь или хомяк, разглядеть не могу. Используя эфирное тело и собственное сознание, иногда можно рассмотреть мелкие детали (такие, как проволока, протянутая под потолком для блага вьющихся растений), а иногда и зверушку не различить. Почти напротив двери, чуть сбоку, за столом не сидит, а почему-то стоит еще один аспирант. Впечатление, что с опытами закончил и собирается уходить. Мое сердце екает. Это же Игорь! Вот он! Здесь!

— Смотри-ка, эфирка** в дверях стоит! — кричит один из поклонников энергетического волейбола.

Пугаюсь и выбегаю в коридор. Мгновенно возвращаюсь в физическое тело и осознаю, как некстати меня застукали. Мне же туда, в лабораторию, идти. Поймут, кто любопытствовал. "А ну и что?" — накатывает на меня внезапный порыв смелости. Пусть докажут, что это я, а не кто-то из младшекурсников проходил мимо и тренировал полученные навыки перед экзаменом.

Тем временем в старшей лаборатории аспиранты созвали экстренное совещание, на котором постановили встретить непрошеного гостя, хозяина эфирки, "достойно и с почестями". Другими словами, преподать любопытному простенький, но ощутимый урок. На пакость помасштабнее не осталось времени.

Я немного выждала в коридоре, потом подошла к лаборатории, юркнула внутрь... Как в замедленной съемке видела, что каблук зацепился за невесть откуда взявшийся резиновый коврик с крупными отверстиями и я со ступеней рухнула на пол, на четвереньки, больно ударившись коленями и расцарапав ладони.

В помещении раздался дружный ржач.

— Зачем же сразу челом бить, цыпа? — выступил один из присутствующих, и прогремел новый взрыв хохота.

Унижение, да еще на глазах парня своей мечты... В первую секунду мне захотелось или провалиться сквозь землю, или вскочить и, вытирая слезы, выбежать отсюда, или поубивать гадов-аспирантов. Последняя мысль понравилась мне больше других, адреналин придал сил, уверенности и, главное, ярости. Я вскочила на ноги почти так же быстро, как распрямляется сжатая пружина, наскоро отряхнула черную юбку от пыли и с каменным лицом прошествовала к окну, где еще недавно за столом стоял Вильянов. Он и сейчас там был.

А вот теперь уже не смешно. Мне хотелось расцарапать его смазливую, улыбающуюся во всю ширь физиономию.

— Игорь Вильянов тут обретается? — гаркнула я, прекрасно зная: передо мной именно он. Ярость подсказала: лучше не демонстрировать, из-за кого я тут топталась пару минут назад. Вопросов меньше будет. Сделать вид, что не знаю, как выглядит мой будущий куратор, которого я обожала и которому сейчас желаю корчиться в муках или как минимум испытать то же унижение, что и я.

— Ага, где-то здесь пробегал, — заявил красавчик.

Значит, прикол все еще продолжается.

— Найти никак? — снова рявкнула я. Ноздри раздувались помимо воли, зубы сжимались, а щеки, я чувствовала, горят.

— Димон, слышь, ты Вильянова не видал? Смотри, как девушка напирает, — обратился красавчик к полному парню, колдовавшему все-таки над белой крысой. Тот отрицательно мотнул головой и зажал рукой рот, чтобы не заржать. Говнюк!

— Все ясно. Вильянов — это ты! — обвиняюще ткнула пальцем в красавчика.

— Готов признать очевидное, — Вильянов поднял руки, будто соглашаясь на поражение.

— Сразу сказать не судьба?!

Вопрос риторический. Однако происшествие мгновенно проветрило мою влюбленную голову хотя бы на какое-то время.

— Я по делу. Буду писать дипломную работу по маньякам. Тебя назначили моим куратором.

Парень мгновенно перестал лыбиться, посерьезнел и задал вопрос, который поставил меня в тупик.

— Кто назначил?

У меня даже ярость пропала. Я недоуменно глянула на аспиранта.

— Разве не научный руководитель прикрепляет студентов к своему подопечному?

— Обычно да, — спокойным и серьезным тоном пояснил Вильянов. — Но бывают исключения.

Троица, находившаяся здесь, молчала. Спиной чувствовала их взгляды. Все внимание сосредоточилось на нас с Вильяновым.

— Если тема диплома как-то совпадает с моим диссером, — продолжил он, — студента могут прикрепить ко мне без участия научрука.

— Так кто из преподавателей назначил меня твоим куратором? — выдержав паузу, повторно поинтересовался красавчик.

— Судар! — сухо ответила я.

Аспиранты в комнате уважительно присвистнули и вернулись к своим занятиям. Похоже, это имя творит чудеса. Никто больше не пялился в спину, выискивая шанс поиздеваться.

— Ты же... — брови Вильянова поползли вверх, а глаза увеличились в размере.

— Девчонка, — закончила я за него.

Один из треков группы Volbeat прервал нашу беседу. Звонил телефон Вильянова. Парень схватился за карман джинсов и извлек раскладушку Моторолу на свет божий.

— Да, Горан Владиславович. — Да, здесь. Напротив меня стоит. — Думал, это будет студент, а не студентка.

Ответ, прозвучавший в трубке, заставил Вильянова закашляться. Парень сделал это специально. Не хотел, чтобы стало слышно, в каких выражениях его отчитывают.

— Видимо, я неверно вас понял, извините, — с трудом выдавил из себя аспирант.

Ага! Извиняться перед научруком в моем присутствии не нравится. Конечно, я злорадствую. Унижение, испытанное мной, не идет ни в какое сравнение с неловкой ситуацией, в какую попал Вильянов.

— Да. — Да. — Сделаю. — Да. — Всего доброго.

По разговору несложно понять: Судар дал распоряжение всячески мне содействовать. Еще бы! Профессору, как воздух, нужно время, которое увеличит отпущенный ему срок. Что может быть важнее?

Воспользовавшись ситуацией, я нахально ухмыльнулась. Ну? И кто здесь кум королю, то есть кума Государю? Хоть какой-то прок от грязной работы, взваленной на мои плечи заведующим кафедрой.

Вильянов схлопнул Моторолу, запрятал в карман джинсов, и тут... Я-то решила, что куратор присмиреет от звонка Судара, как притихли другие аспиранты, едва услышав фамилию профессора черной магии. "Рано обрадовалась и не на того напала", — красноречиво говорил снисходительный взгляд красавчика, теперь оценивающий меня с ног до головы. Аж захотелось съежиться под взглядом карих, почти черных, глаз. Нельзя давать слабину, нельзя.

"А он молодец", — невольно восхитилась я. Верно сообразил. Пусть Судар якобы и благоволит мне — что далеко не так — но не значит же это, что я рвану на пятый этаж и пожалуюсь на плохой прием куратора. Ученик стоит своего учителя. Говоря проще, аспирант стоит своего научного руководителя.

Вильянов лениво, с чувством собственного превосходства протянул руку для пожатия:

— Игорь.

Я сделала ответный ход. Вытянула перед собой обе руки, демонстрируя грязные ободранные ладони.

— Лея. Извини, пожать не могу: саднит сильно. Пойду в медпункт за йодом и пластырем.

Ободранные ладони красноречиво напомнили об издевательстве. Я с облегчением увидела, как по лицу парня пробежала тень. Он чуть опустил глаза, поджал губы и вздохнул. Видно, устыдился недавнего поведения.

— Ла-а-адно, — протянул он примирительно. — Йод и пластырь есть в аптечке. Сейчас принесу, а ты пока смой это, — он кивнул на мои руки, имея в виду пыль, прилипшую к ранкам.

Я дернула плечом и направилась к раковине, установленной недалеко от двери. И только теперь заметила, что злосчастный резиновый коврик, о который споткнулась, пропал. Значит, я не могла видеть его, заглядывая в лабораторию. Сделали иллюзию, и я попалась в ловушку. Внутри снова закипал гнев.

Я отдирала грязь с ранок, не чувствуя боли. Хотелось отплатить парням той же монетой, чтобы неповадно стало. Но как?

Выносить план мести не успела. Игорь окликнул. Он ждал, сидя за столом у окна, с аптечкой в руках. Вытирая руки бумажным полотенцем, поморщилась от боли, выбросила намокший скомканный лист в мусорное ведро и поплелась к куратору. Помочь обработать ладони йодом не дала — вырвала из рук парня ватку, смоченную коричневым раствором, и стала прикладывать к ранкам то шипя, то дуя на них, то тихо поругиваясь.

Игорь спокойно наблюдал за повторным всплеском моей ярости. А пластырем заняться без своего вмешательства уже не позволил. Ни слова не говоря, прижал к столу одну мою руку, осторожно обклеив телесными полосками, вторую... Кажется, я задышала быстрее и щеки предательски порозовели. Прикосновения Игоря были настолько приятны, обжигающи, что я оттаяла. "Слабачка", — ругнулась на себя мысленно.

— Ну, что? Мир? — очаровательно улыбаясь, спросил Вильянов, закончив заботиться о моих ладонях.

— Согласна на перемирие, — протянула я, для вида надув губы и стараясь не смотреть на куратора. Надеюсь, он ни о чем не догадался, даже если и заметил реакцию на прикосновения.

— Нам еще вместе работать, — напомнил он, хитро прищурившись.

Вздохнула, протянула руку и сказала, стараясь, чтобы голос звучал несколько обреченно:

— Уговорил. Мир.

Игорь осторожно пожал пальцы, чтобы не причинять боли, и снова обезоруживающе улыбнулся. Больше я не могла на него злиться, а предательская влюбленная половина ликовала и скандировала: "Ура-ура! Я познакомилась с Игорем! Наконец-то!"

"Да, только он не такой душка, как хотелось бы", — упредила моя рациональная часть, но влюбленная и слышать ничего не желала. Бешеный стук сердца, мандраж, волнение подсказывали, что рациональность сдала позиции. Победила влюбленность.

А дальше? А дальше мне пришлось назвать тему диплома (прикрытие для работы на Судара), сбивчиво рассказать о фактах из жизни Потрошителя, что успела узнать из книги, и попросить прибор для перемещения во времени.

Я получила вещь, более всего напоминающую черный кожаный ремешок от мужских часов. Почему именно от мужских? Грубый рубленый материал браслета, значительная ширина, большой квадратный замок — в общем, внешняя массивность вещи не позволяла думать иначе. Да и запястье мое узковато для этого чуда техники. Застегнула, продев язычок замка в самое последнее отверстие. Все равно великовато. Пришлось подтянуть ремень ближе к локтю. Ну вот, теперь не свалится.

На месте циферблата — большая серебристая кнопка, выпуклая и гладкая. Без видимого усилия давлю на кругляш — тут же всплывает прозрачный сенсорный экран, нажимая на который можно ввести данные о месте и времени отправления и назначения. Игорь быстро показывает мне, как с этим обращаться: вводит данные, взятые из головы, стирает. Предлагает мне сделать то же. Успешно повторяю. Вопросов о пользовании прибором времени более не возникает.

Густо краснея, прошу номер телефона. Куратор даже не думает удивляться или искать в просьбе скрытый смысл. Диктует цифры — я ввожу в старенькую Нокию.

Забираю... машину времени? нет. часы времени? Почему для чертового прибора нет официального названия?! Короче, беру браслет времени, кладу в крайний карман рюкзака, и на этом мы с Игорем прощаемся.

До назначенного Сударом срока осталось целых полчаса. Недолго мне пришлось решать, как провести их с пользой. Вспомнив, что не сдала вчера зачетку в деканат, хлопаю себя по лбу и бегу с третьего этажа, от старшей лаборатории, на второй, к деканату.

Стоп! А ведь я вчера была в таких растрепанных чувствах, что даже не удосужилась глянуть, какую оценку Государь поставил за экзамен. Останавливаюсь у небольшого кресла, кидаю на него рюкзак, достаю зачетку и раскрываю. На последней странице на четвертой строке размашистым почерком, захватывая строку сверху и снизу, выведено твердой рукой:

Взаимодействие с косм. т. 5 (отл.). 20.01.15 Г. Судар

Черный маг не способен соблюдать требуемые границы, даже выставляя оценку за экзамен.

Оценка меня не удивляет и не радует. Захлопываю студенческую книжицу и несу в деканат.

Проторчать там пришлось прилично, ибо ни декана, ни его заместителя на месте не оказалось. Пришлось ждать. Секретарша, воспользовавшись отсутствием обоих начальников, утекла по своим делам. Вернулась, как раз когда я начала нервничать, поглядывая на часы и решая, не навестить ли Леху Ярыгина прежде, чем сдать студенческий документ. Облегченно вздохнув при появлении женщины, вручила зачетку и поспешила на пятый этаж, к секретарю Судара.

Юркнула во владения Ярыгина и неслышно прикрыла за собой дверь. Он нервно шагал от стены к стене в дальней части кабинета, что за секретарской стойкой, и отрывисто, кратно и даже агрессивно отвечал кому-то по мобильному.

— Не бери на слабо, подонок. Да, буду. Да, не один. Иди на &@$! Угу, бывай.

Я безумно хотела узнать, кто угрожал ему по телефону. Но мы не настолько знакомы, чтобы я могла спросить.

— А тебе чего? — не слишком любезно буркнул секретарь Судара, увидев меня второй раз за день. — Ушел он.

— Кхм... Горан Владиславович должен был передать кое-что через тебя.

— Ах, да! — брови Лехи вздернулись. Вспомнил наконец.

Парень протянул запечатанный конверт, на котором размашистым почерком Судара было написано "Александровой Э.".

Вот и отлично. Я пробормотала слова благодарности и, вертя в руках упакованные в белую бумагу вожделенные списки самых жестоких убийц, шагнула за порог...

— Погоди.

Я обернулась.

— Что такое?

Леха молчал. Недоуменно пожала плечом, вернулась в приемную и закрыла за собой дверь.

Подперев подбородок ладонью, Ярыгин внимательно разглядывал меня, оценивал с ног до головы, сам с собой что-то решая и прикидывая. Не самое приятное ощущение, скажу вам. Я человек, а не манекен в витрине магазина, чтобы так бессовестно и неприкрыто меня рассматривать. Внутри начало подниматься раздражение.

— В кино со мной пойдешь?

Хорошенькие новости. Он спрашивал так буднично, словно интересовался, льет ли за окном дождь или уже перестал. Никакого смущения, робости: ни порозовевших щек, ни потупленного взгляда. Чудеса нахальства.

— Нет, — легко отказалась я.

Во-первых, чтобы обломать. А что? Не худшая причина. Ланка любит надо мной посмеиваться, повторяя расхожую фразу: "Наш девиз непобедим — возбудим и не дадим". Да, это про меня. Во-вторых... какого лешего я потащусь с почти незнакомым парнем в кино? Ради приятной компании или веселого разговора? Бьюсь об заклад, не будет ни того, ни другого. Ради фильма? Да любой фильм, идущий в кинотеатрах, через пару месяцев можно посмотреть в сети или скачать в отличном качестве, а еще чуть позже — увидеть на экранах телевизоров. И не факт, что киношка будет стоить потраченного времени. И последнее. Лишних денег у меня не водится. Даже на еду не всегда хватает. Если каждый заплатит за себя, я окажусь на мели до конца месяца.

— Почему нет? — искренне удивился будущий некромант.

— Тебе нечем меня заинтересовать.

Его даже нахальный ответ не смутил. Ни секунды возмущения или замешательства — только усмешка и хитрый прищур серо-зеленых глаз.

— Думаешь? — он выдержал небольшую паузу. — Инфа о Сударе не нужна?

Я остолбенела.

— Поладим! — я тут ни при чем: мои голосовые связки сами это выдали.

Рука потянулась к Лехе, и мы скрепили наш договор рукопожатием.

Мысль, почему он не позвал сокурсницу, меня не занимала по одной простой причине. Я думала, что знаю ответ. На некромантии девчонки не задерживаются — бегут, потому приглашение девчонки-мага показалось мне логичным.

— Как платим? — осмелилась прояснить мучавший меня вопрос, стараясь скрыть неловкость. — Каждый за себя или...

— Я приглашаю, значит, я и плачу.

"Точно поладим", — решила мысленно. Информация о Сударе мне ой как необходима. Надо же придумать, как выбраться из кабалы. А раз сведения предлагают даром, отказываться глупо.

Поход намечался на самый конец недели, на воскресенье. Времени еще полно. Я дала Лехе номер мобильного, данные Вконтакте и ушла.

В ближайшие дни моя голова будет занята другими проблемами. Перед путешествием в Лондон, к Потрошителю, нужно продумать и предусмотреть все до мельчайших деталей.

Размышляя о Потрошителе, я упустила главное. Ярыгин, судя по всему, не слишком интересовался мной как девушкой. Следовательно ничего от нашего воскресного свидания не выигрывал. Я получала сведения и развлечение на халяву, а что получал он? Надо было думать прежде, чем соглашаться. Но в этом я раскаюсь позже, а пока... Пока я просто поехала домой.

_________________

*Тушка — жаргонное название физического тела, употребляемое в среде магов.

**Эфирка — эфирное тело.

Глава 4. Подготовка

Живу я одна. Совсем. Так получилось.

Начну-ка историю своей одинокой жизни издалека.

Мои родители поженились. Через пару лет мама забеременела, но отец стал настаивать на аборте. Говорил, что не готов, что слишком молод, что ребенок (смешно сказать) не от него. Словом, пускал в ход с десяток разных отговорок, психологически давил, издевался морально. Не помогло. Тогда дело дошло до физического измывательства. Он изнасиловал маму в день ее двадцатишестилетия, а она ведь была на шестом месяце. Всю праздничную ночь несчастная проревела от унижения, боли и горя, а наутро пошла в ЗАГС и подала заявление на развод, который тоже дался немалой кровью.

Мой папочка — могу произносить это слово только с издевкой — в день бракоразводного процесса, перед дверью зала судебных заседаний, пригрозил: "Учти, тебе со мной домой возвращаться. Если сболтнешь лишнее..." До моего появления на свет оставалось два с половиной месяца.

После потрясений роды были очень тяжелыми. Рассказывали, что мы едва не умерли обе: и я, и мама.

Ну, ничего, выкарабкались. Я с рождения была бойцом. Боролась за жизнь еще до первого вздоха в самом буквальном смысле. Родилась, затянутая в петлю пуповины, захлебнувшаяся околоплодными водами, синяя. Не то что кричать не могла — дышать. Но когда набрала воздуха в легкие, взвыла сиреной. Врачи сразу сказали: "Эта будет жить, несмотря ни на что".

Отец пытался вернуться, когда мне стукнул год. Мама готова была простить мерзавца-родителя, если он по-человечески отнесется к дочке. Вслух о своих намерениях ничего не сказала, стала наблюдать. Он издевался над словами, которые я только училась выговаривать, обзывал птеродактилем — это годовалую-то кроху — и каждый раз доводил до слез. Так что... своими родителями я всегда называла двух человек: маму и бабушку. Да, именно так, потому что родитель — тот, кто воспитал. Мысль неновая, но, как по мне, абсолютно справедливая. А мой биологический отец? Это так, донор спермы, пустой звук для меня. К слову, года через два он снова женился.

А мама? У нее были мужчины. И, не стану кривить душой, почти всех я не выносила: страшно ревновала. Только один мне нравился. Сергеем звали. Даже помню, что он родом из Якутии. А познакомились мы с ним, когда отдыхали в Хосте. Высокий, симпатичный, молодой, веселый — ну как он мог не понравиться? Роман продолжался год с небольшим. Эта (прошу прощения за мой французский) скотина бросила маму беременной. Уж не знаю, к счастью или к худу, но незадолго до их расставания я подхватила корь. Мама заразилась, пила лекарства и... случился выкидыш, что избавило ее от одного из самых непростых решений в жизни женщины. Я узнала о так и не родившемся брате или сестре не в семь лет, а гораздо позже.

В десять я потеряла бабушку, своего ангела-хранителя, а через год в нашем доме появился Юрий, мой — тогда еще будущий — отчим.

Вообще, с девяностых годов Юрий жил в США, а в России бывал время от времени по делам бизнеса.

Этот двухметровый детина с выпирающим животом и окладистой черной бородой меня сильно пугал. Нет, я не боялась, что когда-нибудь он меня ударит. Интуиция подбрасывала куда более страшный вариант развития наших отношений. Мама, похоже, тоже что-то почувствовала, ибо провела со мной разъяснительную беседу на щекотливую тему и велела: "Не дай бог что — сразу ко мне, сразу рассказывать". Наверное, интуиция у меня от нее. Как способность предвидеть передается — генетически ли, энергетически ли — не знаю. Но о наследовании паранормальных способностей известно давно.

Непоправимого со мной, хвала небесным силам, не случилось. Зато мама нашла в чемодане отчима комплект для садо-мазо: с плеткой, кожаными сапогами и прочими прелюбопытными аксессуарами. Да, мы почуяли неладное, но истолковали неверно. А может, и верно, но после подобной находки мужчина чувствует, как атмосфера в доме меняется не в его пользу, становится неуверенным. Не могу знать, как и с кем отчим "замечательный" набор опробовал, но разговор у матери с Юрием был... Представьте фурию, вышвыривающего здоровенного и не на шутку перепуганного мужика из дома. Представили? Это были моя маленькая (всего полтора метра ростом) боевая мама и отчим, который едва лбом косяки не задевал, когда в двери проходил. Юрий вернулся в США, где с переменным успехом пытался построить бизнес, а мы зажили как прежде.

Но интересы в России у отчима, а точнее, у его бизнеса не иссякали, а значит, в Москву Юрий периодически прилетал. В один из прилетов они с мамой — как бы для меня это прискорбно и удивительно ни было — снова сошлись.

Жили нормально. Хотя мне одно только присутствие отчима в квартире все нервы выматывало. Но я держалась, как могла. Даже о депрессии никто не догадывался.

Не могу с собой ничего поделать: до сих пор вспоминаю один случай. Юрий что-то праздновал. Сделку ли обмывал, именины ли отмечал — все равно забыла, да и не это важно. Пригласил двух друзей. Выпивали, балагурили, общались на разные темы. И стукнула отчиму мысль продемонстрировать, что женщина, которая между столом и кухней суетится, его собственность. Я увидела, как бородатый дядька насильно усаживает маму себе на колени, лезет волосатыми лапищами ей под юбку, а его друзья одобрительно, хотя и с толикой зависти, посмеиваются над семейной сценой. Вой подняла на всю квартиру. Похоже, мой ор отрезвил всех и разом. Мать бегала ко мне в комнату успокаивать, а отчим даже извиняться приходил.

А потом у меня появился брат Славка. Отчим разрывался между Россией и США, мама носилась с малышом, а я была предоставлена самой себе. Тогда и потянулась к эзотерическим знаниям. В моей биографии, страшно признаться, даже составление натальных карт было. Но о них — в другой раз.

Время шло, и вопрос о переезде в Америку вставал все острее и острее. Мама оттягивала неизбежное, как могла: то говорила, что Слава слишком мал, то оправдывала задержку тем, что мне осталась пара лет до выпускного. Отчим с год все это слушал, кивал и в конце концов постановил: меня лучше оставить в России. Здесь еще можно получить образование бесплатно, а не баснословно дорого, как в Америке, да и обучаться на родном языке в разы проще и продуктивнее. Мы с мамой понимали: он нашел уважительную причину, чтобы избавиться от ненужного груза финансовых затрат, от нелюбимой падчерицы.

В США в восемнадцать заканчивают школу и нередко покидают родителей. Я осталась одна в шестнадцать. Практически сирота при живых матери и отце. Поначалу ревела белугой, страдала, металась, а потом свыклась. Мне даже понравилось жить одной, но пришло это не через год и не через два.

Из письма мамы я узнала о природе своих способностей и о тайном университете. Отец там учился и многие его родственники. У биологического родителя даже кандидатская степень по магии есть. Мать предупредила, что все считают РУЧМиН университетом психологов разных направлений, но это не должно меня смущать. А всё остальное я узнаю, если моих способностей хватит для поступления.

Уже пять лет прошло. Мать присылает деньги, сколько может. На еду хватает, на одежду нужно копить, а о ремонте квартиры даже речи не идет.

Самое смешное, недавно отчим стал звонить, рассказывать, как он ждет меня в Америке после окончания университета. Так мягко стелил, что я уши развесила, мечтая увидеть маму и брата. Но бесплатный сыр только в мышеловке. Какая "свежая" мысль, правда? Начали проскальзывать фразы типа: "Лея, соберешься к нам — московскую квартиру надо продавать. Я приеду и улажу все дела с документами". Это-то ладно. Но деньги от продажи он в бизнес вложить хочет. Нашел дуру. Каждый год прогорает, так еще и последнее, что у меня осталось, решил превратить в зеленые бумажки — будь они прокляты! — и на ветер выкинуть. Хрен ему.

Напишу чертов диплом, получу у Судара рекомендации, приличное распределение, начну зарабатывать и сама выкручусь. Сделаю в квартире отличный ремонт, даже нет — евроремонт. И не потому, что он в моде, а потому, что мне импонирует такая обстановка. Только бы с Потрошителем разобраться. Удивительно, как иногда в жизни магов материальное переплетается с мистическим. И первый шаг, который я должна сделать на пути к цели, — подготовиться к путешествию в прошлое.

Предстоит выбрать одежду, в которой разумно отправляться в 1888 год. Конечно, мне негде взять наряды девятнадцатого столетия, но они и не нужны. Подберу варианты из своих тряпок. Главное, чтобы во мне не увидели женщину. Но сие почти недостижимо: рост метр шестьдесят пять, хрупкое сложение, грудь более чем заметна. Нет во мне ничего от мужчины. Впервые пожалела, что бог не одарил ни высоким ростом, ни широкими плечами, ни тяжелой походкой. Я даже за изящного юношу не сойду.

Хорошо, посмотрим на задачу под другим углом. На улице будет темно. Значит, Потрошитель не сможет меня разглядеть. А если сможет, то не сразу. Что может ввести в заблуждение, заставить сомневаться, что я женщина? Брюки и пиджак. В девятнадцатом веке ни одна женщина не оделась бы подобным образом.

Стоя перед большим зеркалом, вмонтированным в дверь вещевого шкафа, я втиснулась в брюки (ну и что, что женские — кто там поймет?). Ремень тоже лишним не будет. Продела его в шлевки брюк и застегнула. Грудь утянула длинным куском эластичной материи, поверх надела водолазку. И последняя деталь верхней одежды — но самая важная — длинный пиджак. Замечательно, что он великоват. Тяжелые подплечники удлинили линию плеч, и без того неширокие бедра зрительно стали еще уже.

Ну вот, в двадцать первом веке во мне легко узнают женщину, но не в девятнадцатом. Аж от сердца отлегло. Не догадывалась, что так нервничала, так волновалась о результате. Однако ничего удивительного: от внешнего вида моя жизнь может зависеть. Станет ли Потрошитель нападать на мужчину — не знаю, на существо неопределенного пола, которое из себя леплю, — тоже не в курсе, а что сделает с женщиной — известно всему миру более ста лет.

Пора выбрать подходящую обувь. Бесшумную, удобную, без каблука. Каблук помог бы увеличить рост, но, если придется удирать, все пропало. Не сразу смогла выбрать между кроссовками и серыми спортивными ботинками. Кроссовки удобнее и теплее. А ботинки подкупают отсутствием шнуровки: в самый ответственный момент не наступлю на случайно развязавшуюся плетеную веревку и не растянусь на мостовой на радость убийце. Решено, выбираю ботинки.

Теперь волосы. Собрала их у шеи, перехватила резинкой, а получившийся хвост заправила за ворот пиджака. Еще раз придирчиво осмотрела себя с ног до головы. Кажется, годится. Рост маловат, но в остальном... если посмотреть издалека — какая из меня женщина? Для достоверности выключила свет. Точно годится.

Порадовалась, что у пиджака широкие карманы. "Линзы" Судара без труда поместятся. Надо брать не всю коробку, а пару штук. И браслет времени сюда же положу, если понадобиться снять с руки. А еще стоит забить на осторожность, наплевать на пространственно-временной континуум и взять электрошокер. Ну почему я так и не научилась отдавать мысленные приказы? Ни один маньяк подойти бы не смог. Фиговый из меня маг.

В день переброски во времени так и оденусь. Но и здесь еще немало дел. Надо выбрать жертву Потрошителя и подготовиться теоретически. Книги, отчет о вскрытии, показания свидетелей и другие документы ждут меня. Даю себе срок до вечера пятницы. В конце рабочей недели я должна попасть в Лондон первый раз.

* * *

За эти дни пришлось еще раз побывать в университетской библиотеке. Если я нацелилась на Потрошителя, надо взять все книги, которые ему посвящены. Звучит-то как — "посвящены". Литература обычно посвящена героям, судьбе, памяти, а тут маньяк и зверские убийства. Есть в этом что-то нездоровое, извращенное.

К книгам о Потрошителе добавилась энциклопедия серийных убийц, увесистый том о психологии маньяков, разного рода статистические выкладки. Вполне удовлетворившись набором (успеть бы к пятнице проштудировать), я поехала домой. А там — читала, читала и снова читала. Даже иногда забывала поесть. В Интернет выбралась только к четвергу. Вконтакте письмо от Ланы ждало еще с понедельника. Я быстро напечатала ответ и снова нырнула в свои изыскания. В сеть вышла не с целью убить время, а по делу: требовалось фото жертвы. Оно нашлось без труда. Полное, одутловатое, с закрытыми глазами лицо Марты Тэбрем, зарабатывавшей на выпивку торговлей телом на улицах Ист-Энда, не вызвало особого ужаса. Ужаса, который испытываешь, видя снимок мертвеца. Черно-белое посмертное фото было сделано не в морге, а в сарае, где и проводили вскрытие несчастной.

Так, с этим покончено. Идем дальше. Я открыла Ворд и достаточно оперативно набрала пять страниц текста, свела воедино связанные с Мартой Тэбрем факты, которые могли помочь в планировании путешествия. Да, немало вышло.

Одно плохо: не все специалисты считали Тэбрем жертвой Потрошителя. Зато дама-детектив, главный специалист по делу Потрошителя, и еще двое исследователей единодушно доказывали в своих трудах, что Марта — первая жертва лондонского маньяка. Мне придется рисковать. Если Марту лишил жизни не серийный убийца, время для Судара собрать не удастся. Может, забить на Тэбрем и выбрать другой объект? Я очень не хотела тратить время и нервы впустую, зря рисковать, однако интуиция подсказывала, что Тэбрем я заинтересовалась не зря. В конце концов, если увижу ее не с Потрошителем и не с другим серийником, мое тело не даст условного сигнала, не отреагирует никак. Ведь именно из-за способности чуять маньяков я попала к Судару. Решено. Если не получу подсказки от самой себя, сразу вернусь в наше время и выберу другую убитую.

* * *

Теоретическое расследование сказалось на мне не лучшим образом. Я перестала спать по ночам. Стоило выключить свет, как воображение безжалостно демонстрировало подробности убийств, показывало сцены, которые здоровый вменяемый человек не пожелает увидеть ни за какие деньги. Порой начинало казаться, будто в темноте кто-то прячется, кто-то наблюдает за мной, и стоит закрыть глаза, чтобы попытаться уснуть, — кинется. Эмоции сродни тем, что испытываешь, посмотрев действительно страшный фильм ужасов. Темнота стала врагом: нервировала, выматывала, не давала покоя. Я с напряжением ждала ночи.

А днем все отлично, все страхи казались — да и были — несусветной чушью. Но стоило солнцу спрятаться за горизонтом, я проходила очередной круг ада.

Пыталась спать с включенным светом, но бра над кроватью слепило, прогоняя дрему. Пришлось перейти на новый режим: засыпать с рассветом, часов в девять утра.

Наступило утро пятницы. Работа с материалами по Марте Тэбрем близилась к концу, слава тебе тетерев — мохнатенькие ножки. Признаюсь, я второй день мысленно кляла Судара. Какая же он... ладно, не буду повторять это слово вслух. Так подставить меня! А причина — в следующем. Тэбрем убили между 2:30 и 2:45 утра, а тревогу подняли лишь в 4:50. Если бы требовалось только похитить оставшиеся ей месяцы и годы, можно было бы спрятаться на время убийства на другом конце улицы, дождаться выхода Потрошителя или другого душегуба из здания — и дорога свободна. Иди и забирай остаток жизни. Никто не тронет, никто не поднимет крик. Не спорю, на мертвеца смотреть безумно страшно. Да и для энергетики вредно впитывать флюиды смерти. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что — по заданию Судара — придется наблюдать за убийством, стоять в трех шагах, когда несчастную женщину будут резать. Ведь я должна видеть ауры маньяка и жертвы до убийства и в момент убийства. Государь ясно дал понять, что тема диплома изменению не подлежит. За что мне все это? Что я такого сделала? Чем небеса прогневила?

Так, хватит паниковать! Может, серийный убийца ни при чем, и я смогу быстро и достаточно безболезненно для себя покинуть место преступления до того, как предначертанное случится. Спать. Срочно. Перед путешествием надо отдохнуть как следует. Нужна свежая голова, спокойствие, уверенность. Спать. Спа... И я провалилась в сон, держа в руке раскрытую книгу о Потрошителе. Вымоталась до предела.

Глава 5. Путешествие первое. Марта Тэбрем

Нервничала ли я? Да меня никогда в жизни так не колотило. Лишь с третьего раза смогла корректно проставить дату и время на врученном Игорем браслете. Пальцы дрожали, я промахивалась мимо нужных цифр.

Удовлетворенно кивнула, когда увидела на сенсорном экране, всплывшем над браслетом:

Отправление.

Место: Россия, Москва, Березовая улица, 13-139.

Дата: 23 января 2015 года.

Время: 22:15.

Прибытие.

Место: Великобритания, Лондон, Джордж-Ярд, близ дома 37.

Дата: 7 августа 1888 года.

Время: 1:45.

Почему я решила появиться почти за час до убийства? Чтобы осмотреться, найти пути к отступлению и выбрать место, где удобней прятаться.

Нажала кнопку ввода — и прямо посреди комнаты открылся портал, длиной и шириной сопоставимый с обычной входной дверью, но овальный, с зелеными всполохами по контуру.

Сенсорный экран еле слышно пиликнул на прощание и убрался в браслет времени. Я сделала несколько глубоких вдохов, как перед погружением под воду, сжала кулаки и шагнула в портал.

Раньше не понимала, почему лондонцы жалуются на туманы. Я обожаю свежую утреннюю дымку, приносимую с реки. Приятный холод, чистота, свежесть с ароматом росы — дивный воздушный коктейль для жителя мегаполиса. Лондонский туман ночи возненавидела сразу. Густой, смрадный. В нем сливались запахи смолы, дыма и нечистот. Глаза слезились, их разъедало. Легкие резко сократились, стремясь исторгнуть попавшую вонь, усугубленную предельной влажностью. Даже ненавистный запах сигаретного дыма не шел ни в какое сравнение с британскими причудами погоды.

Рукой вытерла слезящиеся глаза, проморгалась и начала вглядываться в темноту. Первый порыв — сбежать назад, в Москву, потому что не видно абсолютно ничего. За минуту глаза худо-бедно привыкли к темноте.

Я обреченно вздохнула. Надеяться на свет луны и звезд бесполезно: небо затянуто тучами. Вдалеке, метрах в трехстах, виднелся фонарь. Ну, хоть что-то.

Я поежилась. На этот раз не от страха, а от холода. Не думала, что летняя ночь будет более чем прохладной.

Ноги стояли на чем-то неровном. Присела на корточки — все ясно, здесь булыжная мостовая. Смердящий запах усилился, я перевела взгляд чуть вправо — и отпрянула. Дерьмо! Нет, я не ругаюсь, это оно и есть — дерьмо. Наверняка недавно проезжала повозка. От огромной кучи даже парило еще. Фу, мерзость какая! Не вляпаться бы в "подарочки", разгуливая в непроглядной темноте.

Передо мной — двухэтажное кирпичное здание. Ясно, это и есть дом 37 по Джордж-Ярд, где произойдет? произошло более столетия назад? убийство Марты Тэбрем. Оглядела фасад. Отсутствие света в окнах, напоминающих пустые глазницы, делает дом слепым. Он, как и люди в нем живущие, будто не хочет видеть трагедии, которая случится в его утробе-подъезде. Люди ничего не услышат и не выбегут на помощь. А если услышат, кому есть дело до чужой беды? С другой стороны, вмешательство может быть равносильно смерти.

Я решила обойти вокруг старого здания. Ступая почти бесшумно, сошла с мостовой на сырую землю. Слева от меня стоял такой же дом — дом-сосед. Строения слишком близко друг от друга. Я развела руки в стороны, ощущая пальцами шероховатость правой стены, но не имея возможности дотянуться до бока соседнего здания самую малость. Похоже, их разделяло чуть больше метра. Неудивительно, район бедный, неблагополучный, глупо ожидать простора, размаха. Глядя под ноги, дошла до куста. Пара веток шуршала листьями по камню, зато большая часть древесных рук отклонялась к дому-соседу. Я присела на корточки и, двигаясь спиной, забралась поглубже в листву. Куст стал бы и отличным убежищем, и идеальным наблюдательным пунктом, будь я уверена, что пара подойдет к подъезду с этой стороны, а не с противоположной, но... Стоп! Шаги на мостовой должны быть хорошо слышны, так что если я никого не увижу, то наверняка услышу.

Столь же осторожно и неторопливо я обошла вокруг всего дома. У его противоположной стены спрятаться негде. Но я уже поняла, что в этом нет необходимости.

Вернулась к кусту, спряталась, притихла и стала ждать. Маялась минут двадцать — озябли руки (я согревала их дыханием), ноги затекли и болели — пока не услышала тихую речь и шаги. Сердце заколотилось. Желудок предательски заурчал, хоть я и не голодна — наверняка нервное. Из своего убежища увидела силуэты мужчины в пальто и женщины, которая ниже спутника на голову.

Дама... нет, это слово с ней совершенно не сочетается. Жительница Лондона одета очень просто, но тепло. Ноги почти полностью скрывает длинная юбка, голову — капор, полное туловище утягивает длинный жакет. Она чуть сгорблена, ступает по мостовой тяжело и немного неуверенно, будто выпила накануне. Спутник, одетый в брюки и темное пальто средней длины, выглядит представительней. Правильная осанка, легкая пружинистая походка, уверенные движения.

Мелькнула слабая надежда, что ночные путники пройдут мимо дома. А пока я продолжала вглядываться в мужчину: шляпа, усы... Господи, нет! Сердце пропустило удар, еще один. Почувствовала, как меня сковывает оцепенение. Этот мужчина... хочет убить. Он убьет!

С появления парочки, казалось, прошло немало времени, но на самом деле — считаные секунды.

Не обращая внимания на смрадность воздуха, я наполнила легкие до отказа раз, другой, третий... Когда человек теряет контроль: сильно нервничает (как я сейчас), злится, готов заплакать — ему говорят: "Дыши!" Считается, что интенсивное дыхание успокаивает, усиливая снабжение мозга кислородом и немного отвлекая. Это так лишь отчасти. При глубоком дыхании усиливается центральный поток энергии: тело получает дополнительную подпитку, человек становится уверенней, сильней, сосредоточенней.

Я воспользовалась нехитрым, известным каждому приемом, чтобы вернуть самообладание. Не время паниковать. Нужно заняться делом. Усилием воли направила поток энергии в глаза — краски стали ярче, различимей, даже цвет одежды путников угадывался. Добавила еще энергии, и еще. Теперь последнее усилие — отлично! Я видела их ауры. Хорошо, что темно. При свете ауру разглядеть сложнее. Каждый маг воспринимает ее по-своему, в зависимости от внутренних особенностей. Кто-то описывает многоцветность ауры, кто-то рассказывает про ее однотонность, кто-то говорит о свечении. Я воспринимаю ауры как дымки тумана, окружающие тела.

Аура женщины слабая: разреженная, негустая, пробитая сглазами в трех местах (для обычного человека это не так много). Однако от мужчины к ней тянется... как бы это назвать?.. что-то вроде энергетической пуповины. А, все ясно. Он подпитывает спутницу. Бессознательно, конечно. Люди нередко проделывают подобный трюк, сами того не зная, когда хотят, чтобы на их предложение согласились, их мнение разделили, к ним прислушались, но по доброй воле, а не по принуждению. Мужчина хочет, чтобы женщина шла с ним добровольно, безропотно и соглашалась на его предложения. У самого аура густая, пушистая, ровная. Ни единой порчи, сглаза, даже следов морока нет, который мы, маги, называем программированием сознания. Мужчина близок к пику силы.

Пока вглядывалась, парочка свернула к подъезду. Противно, резко взвизгнули дверные петли — объекты моего наблюдения вошли в дом.

В районе солнечного сплетения все сжималось, ныло, угрожая разнести страх по телу. Не время. Не время раскисать. Нужно идти за ними. Как? Конечно, так же, как я разыскивала Игоря в аудиториях университета. Пойду не ногами — отправлю эфирное тело. Оно увидит многое, если не все, зато его не заметят ни убийца, ни жертва.

Физическое тело осталось прятаться в листве, а эфирка прошла по земле, выскользнула на мостовую и оказалась у двери.

О нет! При мысли, что в подъезд придется войти, трясет даже в эфирном теле. Постараюсь максимально отвлечься от сцены убийства и сосредоточить внимание на аурах. Шагнула сквозь дверь. Внутри — абсолютная темнота, которая не мешает мне видеть. В аурах парочки изменение только одно: энергетическая "пуповина" прекратила подпитывать женщину и растаяла.

Я переоценила себя. Не могла больше вглядываться в "туман" вокруг тел. Внимание соскальзывало, заставляя неотрывно следить за разворачивающейся сценой.

Марта с клиентом поднялись до площадки первого этажа. Я приблизилась к ступеням и замерла. Проштудировав не один труд о Потрошителе, знала, что проститутки нередко занимались сексом стоя: поднимали подолы юбок, становясь спиной к клиенту, лицом — к стене. Марта поступила именно так, фальшиво напевая, а вернее сказать, бормоча под нос какую-то песенку пьяным голосом.

Клиент шикнул, шепотом потребовав проститутку вести себя тихо.

— Тебе не нра-а-авится, как я по-о-ою? — спросила она по-английски. Четкости речи мешал хмель.

— Нет, — отрезал мужчина.

Марта оскорбилась: мгновенно искривившийся рот, обиженно блеснувшие глаза. Она фыркнула, но замолчала, продолжив неуклюже возиться с нижней юбкой.

Когда Тэбрем была готова к выполнению грязной, во все века осуждаемой работы, клиент лишь расстегнул верхние пуговицы пальто, запустив руку за пазуху. Марта, сопя и замерзая, нервно топталась на месте, как вдруг ее рука отпустила юбки. Женщина повернула голову и, бесцеремонно шаря рукой между ног клиента, мстительно спросила:

— А где твое оружие, милый?

Фразы хватило, чтобы убийца выхватил из-за пазухи кинжал и нанес жертве первый удар — удар в горло. Она попыталась закричать, когда горячая кровь хлынула фонтаном, окрашивая предсмертной краской стену подъезда. Я морально готовилась наблюдать за жестокостью убийцы, но не смотреть на погибающего человека. На лице Марты была смесь удивления, обиды и укора. Глаза женщины будто вопрошали: "За что?!" Она безвольно опустила руки, словно в замедленной киносъемке начала поворачиваться к убийце всем телом, стараясь закричать, позвать на помощь. Ее губы беззвучно шептали: "Help, help, hel..."

Теперь аура убийцы не просто густая — она светящаяся. Поток энергии, пронизывающий тело и уходящий в небо (маги называют его восходящим потоком, обычно он едва видим) расширился и приобрел четкость и яркость. Я сразу поняла суть феномена. Убийца в состоянии аффекта: взбешен до потери контроля, осторожности. Бешенство мужчины поддерживается и усиливается именно мощнейшим восходящим потоком, который несет грубую, земную энергию, усиливает любую эмоцию до крайности.

Выходка Марты, насмешливые слова о мужской силе ударили так, что убийца забыл обо всем. Он собирался разделаться с женщиной, но иначе. Я могла только догадываться, какую участь убийца уготовил ей изначально, однако небрежно, но мстительно оброненная фраза в корне изменила намерения.

Жертва, полностью развернувшись к убийце, получила в грудь еще шесть ударов кинжалом. Счастье, что мне не удавалось услышать, как лезвие рвет одежду, кожу, ткани, царапает кости. Тэбрем уже мертва? Или все еще чувствует каждый новый удар? Мертва. Тело медленно оседало по стене, пока не повалилось на грязный пол в лужу собственной крови. Убийца продолжал яростно наносить удары, склоняясь над телом. Теперь он с силой вонзал острие в живот, уродуя внутренности, спускаясь от кишечника к матке и гениталиям. Не замечал даже, что кровь обагрила его руки, пиджак и пальто.

Аура Марты истончилась до предела, остатки туманной оболочки по широкому энергетическому каналу уходили к маньяку. Он забрал не только жизнь, он вытягивал энергию во сто крат мощнее любого энергетического вампира. Мне казалось, монстр выпьет досуха, перекачает всю ауру жертвы, но связь прервалась, кода убийца нанес Тэбрем в пах последний, тридцать девятый удар. Несколько секунд он стоял удовлетворенный, досыта напившийся чужой энергии, ужаса, боли, с улыбкой, с удовольствием созерцая дело рук своих.

Потом как ни в чем не бывало вытер нож об одежду жертвы, отвернул лицо убитой к стене и спрятал кинжал в прежнем месте, за отворотом пальто. Достал из кармана большой носовой платок, которым тщательно вытер ладони, прошелся тканью по каждому пальцу, брезгливо кривясь. Застегнулся на все пуговицы и, гордо выпрямив спину и вскинув голову, неторопливым шагом спустился по лестнице, едва не пройдя сквозь мое эфирное тело. Я вовремя отскочила с пути. Разумом понимала: в подобном движении нет необходимости. Но эмоциями... Вы бы хотели внезапно ощутить всю гамму переживаний маньяка? И я не хочу.

Монстр покинул темный подъезд и отправился в сторону, противоположную той, откуда привел Марту. Обернулся всего раз. Убедившись, что за ним не следят, пошел по улице неторопливо, размеренно, даже спокойно. Казалось, вот-вот достанет сигару и неспешно затянется, смакуя запах и вкус, наслаждаясь моментом.

Мне хотелось его убить, уничтожить, превратить в пепел, который развеется по ветру! Чтобы мир избавился от этой мрази!

Зачем себя обманываю? Мною движет не только и не столько праведный гнев, сколько желание стереть из памяти лондонскую ночь, трагедию жертвы, уродство убийства. Превратив виновника кошмара в ничто, я бы смогла вырвать из памяти произошедшее, забыть. Наверное. А может, и не смогла бы...

Убедившись, что убийца ушел и возвращаться не собирается, моя эфирка прибыла к кусту у дома и слилась с телом.

Теперь остатки отрешенности и спокойствия, до сих пор хоть как-то защищавшие сознание, покинули меня. Произошедшее соприкоснулось с нервами только сейчас. Хотелось кричать, визжать, упасть на холодную мокрую землю и, впившись в нее пальцами, рыдать и выть. Истерика от пережитого? Не могу позволить себе подобной роскоши. Не могу, не могу. Не могу!

Выбравшись из укрытия, я встала, выпрямилась и, опираясь о кирпичную стену руками, медленно побрела к подъезду. Колени дрожали, ноги отказывались слушаться. Но я дошла. Дошла и встала у двери. Взялась за холодную металлическую ручку и содрогнулась: несколько минут назад ее точно так же касался маньяк. Меня замутило, рот переполнился густой слюной, готовясь облегчить остаткам пищи движение вверх по пищеводу.

Через несколько секунд я вдохнула, сглатывая слюну. Обошлось на этот раз. Похлопала по карману пиджака: часы-линзы для времени на месте. Как говорил Судар, у меня есть полчаса, чтобы поднести их к трупу. Выбирать стоит район головы или сердца. Чтоб он сдох! Чтоб он сдох, этот Судар! Ненавижу!

Я зашла в подъезд еще раз. Первое ощущение — удушливая вонь, куда более нестерпимая, чем на улице. Устойчивый запах мочи и прокисшего пота смешивался с запахом гнили и чем-то, что обоняние не успело распознать, потому как... глаза привыкли к темноте. В пролете первого этажа — забрызганная кровью стена и... тело.

Знала, что должна сделать шаг, другой, подойти к лестнице, подняться на пролет, но не могла пошевелиться. Ужас сковал. С каждой минутой в Уайтчепеле* он овладевал мной сильнее и сильнее, захватывая разум, парализуя тело, но сейчас... Сейчас ледяные руки и ноги, синие губы, стучащие от страха зубы, взмокшая холодная кожа, нарастающая паника, рвущая грудь, кажутся лишь несущественными неудобствами. Не возьмусь описать душевные муки и запредельный страх от пережитого. Мне просто не хватит слов: эпитетов, аналогий. Хотя одно сравнение напрашивается само собой. Лишь одному человеку в ночь с 6 на 7 августа 1888 года было страшнее, чем мне. И человек этот — Марта Тэбрем.

Не знаю, как моя рациональная часть сумела достучаться до объятого ужасом мозга, но фраза: "Чем быстрее решишься, тем быстрее вернешься домой", — прозвучавшая в голове, прервала оцепенение и заставила действовать.

Превозмогая себя, я сделала несколько шагов, остановилась у первой ступеньки, где совсем недавно мучилась моя эфирка, и застыла. Думаете, мне не давала покоя сцена убийства, невольной свидетельницей которой пришлось стать? Да, но она пугала не так сильно, как... Только не считайте меня сумасшедшей, хотя... говорят, сумасшедшие уверены в трезвости своего рассудка. Нет у меня этой убежденности, нет, ибо за каждым моим движением наблюдали из темноты. Я непрошеная, нежеланная гостья, мешающая свершиться чему-то чрезвычайно важному, непостижимому. Когда в собственной квартире казалось, будто кто-то на меня смотрит, то было игрой буйной фантазии, взбудораженной информацией о зверствах лондонского маньяка. Сейчас на место фантазиям пришли интуиция и банальный инстинкт самосохранения, стремившиеся уберечь рассудок от дальнейших потрясений. Ведь из темноты за мной с явным осуждением наблюдала Марта, Марта Тэбрем, тело которой лежало всего в паре-тройке метров. Душе жертвы мешало присутствие постороннего: воровки, коей я себя ощущала, собираясь забрать у мертвой время. Меня словно что-то гнало, будто выдавливало неведомой силой из грязного подъезда.

Стояла, трясясь от страха и боясь даже шевельнуться, чтобы вытереть выступивший на лбу пот, так тяжело давалось противостояние. Чем дольше не двигалась, тем сильнее меня затягивала загробная пучина, разверзшаяся, едва убитая женщина испустила последний вздох. Еще немного, и я потеряю себя, стремясь на уровне подсознания нащупать дверь в мир мертвых и проконтролировать ее. Маги слишком тонко чувствуют, чтобы не понимать таких вещей и уж тем более не верить в них.

Я рванулась вверх по лестнице, на ходу вынимая из кармана временную линзу, остановилась, нашла голову жертвы и приблизила загадочный предмет, врученный Государем, слегка нажав кнопку над стрелкой. Линза стала бесшумно наполняться зеленоватым свечением, похожим на то, коим был окаймлен временной портал. Движение стрелки быстро прекратилось, давая понять, что больше с убитой взять нечего.

Свечение позволило разглядеть пространство вокруг. Линза не заменила лампочку, но была вполне сравнима с зажженным огарком свечи. Огромная лужа крови, еще не начавшую густеть и, по счастью, не коснувшаяся моей обуви. Ветхая одежда: черный жакет, набухший и мокрый после ранений, зеленая верхняя и нижняя коричневая юбки, перекрутившиеся вокруг холодеющих ног, истоптанные тяжелые ботинки без шнурков, капор, обнаживший седеющие волосы. Голова, повернутая лицом к стене.

"Беги!" — прикрикнуло на меня подсознание. И я вылетела быстрее ветра на неосвещенный Джордж-Ярд. Нельзя, нельзя так долго торчать возле трупа, особенно в одиночку. Брезгливо бросив временную линзу в карман, нажала на кнопку браслета. Данные высветились автоматически. Я не смогла бы их изменить, даже если бы сильно захотела: руки тряслись, как у алкоголика поутру.

Отправление.

Место: Великобритания, Лондон, Джордж-Ярд, близ дома 37.

Дата: 7 августа 1888 года.

Время: 2:59.

Прибытие.

Место: Россия, Москва, Березовая улица, 13-139.

Дата: 23 января 2015 года.

Время: 23:29.

Снова возник портал, куда я шагнула без раздумий, гонимая страхом, паникой и смертью.

______________

Уайтчепел (англ. Whitechapel) — один из районов Лондона.

Глава 6. Спасите меня! Я погибаю от страха

Ночь. Темнота. Собственная комната. Но ничего не изменилось — та же паника; тот же ужас; то же ощущение слежки, глаз, смотрящих из угла, любопытствующих, долго ли продержусь, пока не закричу, пока не начну разговаривать с тьмой, наконец, сколько пройдет дней, пока не утрачу чувство реальности, много ли ночей мне понадобится, чтобы начать терять рассудок. Я снова стояла, боясь пошевелиться. Не покидало жуткое ощущение, что некая часть потустороннего мира, куда открылась дверь в момент смерти Тэбрем, пробралась следом: в мое время, в мое жилище. Она ждет. Здесь. Во тьме. Чего? Моей постепенной гибели. Почему? Я зашла на территорию, куда не следует заходить, прикоснулась к тому, чего не стоит касаться, видела то, чего видеть нельзя.

Нет, я не выдержу, не могу больше. Нужен кто-то, с кем можно поговорить. Кто объяснит, что все это — моя неуемная фантазия, ужас от пережитого, шок, в конце концов.

Глаза привыкли к темноте — я без труда разглядела на столе мобильник. Подошла, схватила его и судорожно стала листать список контактов, ища Ланку. Она поможет, позволит выговориться, позовет переночевать — и все закончится. Дрожащими пальцами выбрала опцию "вызвать абонента". Частые гудки разрезали тишину комнаты, ударив по ушам набатом. Что делать? Что?! Паника неумолимо нарастала. В Лондоне я держалась, потому что помощи было ждать неоткуда, а сейчас я могла, имела право рассчитывать на поддержку, потому позволила себе расслабиться и потеряла контроль над ситуацией и самоконтроль.

Подлетела к домашнему телефону, решив дозвониться до Ланиной мамы, умолить, чтобы сказала дочери обо мне, иначе подруга может провисеть на телефоне не один час, даже до утра, как мы с ней делали не один раз. Но у меня нет возможности ждать утра!

Домашний тоже занят. Я перезвонила еще и еще раз. Неужели и Ланина мама решила обменяться новостями именно сегодня ночью?

Снова кинулась к мобильному. Не все потеряно. У меня есть второй вариант — Игорь Вильянов. В двенадцатом часу ночи неудобно звонить малознакомому парню? Ха! Правила приличия сейчас волновали меньше всего. А заботила лишь собственная беда, и грело душу, что Игорь хотя бы отчасти в курсе моего задания. Могу рассказать, что была на месте убийства, наблюдала за аурами, но умолчать об истинной цели перемещения во времени.

Вызов абонента закончился противными гудками, после которых почти металлический женский голос резко отрапортовал: "Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети".

Рука безвольно уронила Нокию на стол. Не у кого просить убежища на ночь — до Ланы не дозвониться. Не с кем просто поговорить, заглушая ночную панику, — Игорь недоступен. Я обвела комнату бессмысленным взглядом, как сомнамбула подошла к стене и ткнула пальцем в выключатель — загорелся свет. Только легче не стало. Снова вернулась к столу, села на ковер у одной из ножек, затравленно осматриваясь.

Следующий поступок могу оправдать лишь страхом. Не в силах объяснить, как в голову пришла чудовищная по своей нелепости мысль: позвонить черному магу, который знал о моем задании все, — Государю.

Дозвонилась. Ура! Или... Нет уж, дождусь: ответит или нет. Да, я мысленно ругала себя, хотела бросить трубку, но ужас от сегодняшней ночи, от перспективы остаться в квартире наедине неизвестно с чем пугал куда больше разговора с Сударом. Гудок. Второй. Третий.

— Слушаю! — недружелюбно гаркнул в трубку научрук.

Я успела отметить, что интонации несонные. Не разбудила — повезло.

— Доброй ночи, Горан Владиславович, — промямлила я. — Простите, что беспокою так поздно...

Господи, этого человека я совсем недавно проклинала, а сейчас звоню в надежде хоть на какую-то поддержку. Умом тронулась.

— Это ваша студентка, Лея Александрова, — торопливо добавила я.

— И чем же я вам так насолил сегодня, студентка Лея Александрова, что звоните ночью? До завтра дело не подождет?

— Нет! — испуганно выкрикнула, крепче прижимая Нокию к щеке и боясь, что Государь нажмет отбой.

Видимо, мои интонации насторожили профессора. Он уже без тени ехидства велел:

— Говорите!

— Понимаете, я решила сегодня отправиться... — мысли путались, не понимала, с чего начать. — И вот... теперь не знаю, как...

— Давайте-ка ближе к телу, Александрова. Или вы с кем-то из друзей поспорили, что хватит смелости позвонить мне среди ночи?

— Я только что видела смерть Марты Тэбрем, — чуть не плача выпалила я. — Мне страшно в собственной квартире.

В трубке воцарилась тишина.

Судар точно отрубит связь: не может же он помнить всех жертв по именам. Подумает, что несу околесицу, что действительно поспорила или выпила лишнего.

— Ясно. Ждите. Скоро приеду.

Гудки. Я недоуменно уставилась на Нокию. Приедет? Не поверите, но я в жизни никому так рада не буду, как Судару сегодня.

Едва голос Государя покинул меня, сразу прочувствовала, как страшно сидеть в комнате, страшно ее покидать, страшно думать, кто или что могло пройти через портал. Мобильник зазвонил. На дисплее высветилось прозвище великого и ужасного. Не Гудвина, конечно же, — мага.

— Да, Горан Владиславович!

— Александрова, надеюсь, вы там не лелеете свои страхи, а вещи собираете и одеваетесь?

— Вещи? — наверное, нет смысла говорить, что в голосе моем звучало недоумение.

— Вашу мать! Слушайте и запоминайте.

Я тут же выпрямилась и кивнула трубке, будто собеседник мог понять беззвучную готовность внимать указаниям. Идиотка! Ладно, в моем состоянии многое простительно.

— Включаете во всей квартире свет, достаете сумку повместительней и собираете вещи, которые могут понадобиться на выходных. Потом одеваетесь по погоде.

Я молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Но мозги работать отказывались.

— Алло-о-о-о! Александрова-а-а. Как слышите меня? — беззлобно поинтересовался хрипловатый голос на том конце.

— Слышу хорошо, но не понимаю.

— Вам не понимать надо, а действовать. Ночевать будете вне дома, ясно вам?

— Ясно, — тупо протянула я.

Ничего мне не ясно. И Судар это прекрасно знает.

— Сделаете, как я сказал?

— Сделаю, Горан Владиславович, — с пионерской готовностью заверила я.

— Отлично. Поторопитесь. Адрес у вас какой?

— Березовая улица, 13.

— Квартира?

— 139.

— Когда подъеду — позвоню. Действуйте! Отбой.

Я уже не обращала внимания ни на гудки, ни на телефон. Слово "действуйте" повлияло на меня, как приказ на военнослужащего. Не смела ни обдумать, ни ослушаться. Позже поняла: дело совсем не в слове. Государь внушил выполнить все, что велел.

Это я никак не могла освоить подобные навыки, а для черного мага его уровня — сие семечки.

Ни на что не отвлекаясь, не шарахаясь от стен и собственного отражения в зеркалах, я действительно включила все лампочки, чтобы осветить и коридор, и кухню, и даже ванную с туалетом, нашла в нижнем ящике одного из шкафов дорожную сумку, бросила ее в коридоре и стала сносить туда вещи.

Что же мне может пригодиться? Зубная щетка, нижнее белье, пижама, спортивный костюм, тапочки, носки. Кажется, достаточно. Постояла, подумала и добавила в сумку косметичку, "линзу" со временем и флешку с материалами о Тэбрем.

Скинула наряд для путешествия по Лондону и надела первое, что попалось на глаза: черную шерстяную юбку с разрезом и кофту в облипку, в которых в понедельник щеголяла перед Игорем. Натянула сапоги и терпеливо зашнуровала. Теперь беретка, шарф, пальто с капюшоном. Все, я готова.

Едва сделала все, на что программировало внушение, на меня снова накатило. Я затаилась в коридоре между стеной и входной дверью, из последних сил стараясь не поддаваться панике, стремясь очистить сознание.

Не ведаю, долго ли продолжались мои бесплодные попытки, когда в комнате зазвонил мобильник. Прямо в сапогах кинулась за Нокией: ее-то я забыла. Звонил Государь.

— Александрова, — не дал он мне даже аллекнуть, — я за дверью. Открывайте.

Стоит ли говорить, что я побежала к двери, забыв выпустить из рук телефон?

— Горан Владиславович, вы! — несмотря на поздний час, радостно воскликнула я на весь этаж.

Судар стоял на пороге. Клянусь, еще чуть-чуть, и я бы кинулась монстру на шею. Сама! Такого он точно не внушал.

Войти он желания не изъявил, забрал сумку и велел быстрее спускаться вниз, к подъезду.

Окрыленная подоспевшей помощью, я выключила свет в квартире, прикинула еще раз, не забыла ли чего — выходило, что не забыла — взяла связку ключей и, даю слово, впервые в жизни с радостью попрощалась с собственным жильем.

Оказалось, на улице выпал снег. "Ну да", — посмеетесь вы, — "январь, Москва, снег — какая неожиданность". На самом деле действительно неожиданность: зима в этом году аномально, а точнее, ненормально теплая.

Судар ждал у темного внедорожника.

— Горан Владиславович, огромнейшее магическое спасибо, что приехали за мной! — восторженно прощебетала я, сложив ладони вместе, как это делают японцы. Как меня еще поклониться не угораздило ироду-спасителю? А, ладно! Что с неадекватной перепуганной девицы взять, кроме анализов?

Государь поджал губы и хмыкнул. Видимо, это означало "пожалуйста".

— Садитесь уже, пока я не пожалел о содеянном, — вздохнул маг, открывая переднюю дверцу.

Меня не надо просить дважды — уже приготовилась запрыгнуть в машину, но вышел маленький конфуз. Я правша. Соответственно, в автобус и вагон метро захожу с правой ноги. В машинах разъезжаю нечасто, точнее, не помню, когда в последний раз такое случалось. Ну не успела сообразить, что в автомобиль только в пятидесяти процентах случаев садятся с правой ноги и мой случай не из них. Чуть лбом в крышу не вделалась. Зато Судар сразу понял, как часто я в тачках разъезжаю. Спасибо, что не посмеялся, а подал руку и помог усесться. Краем глаза заметила рябину в пяти шагах от проезжей части. Если и дальше так пойдет, мои щеки посоперничают в цвете с ее гроздьями.

Если думаете, будто меня восхитил дорогущий черный автомобиль с белым кожаным салоном, то ошибаетесь. В местах, не соответствующих своему материальному достатку, я сразу теряюсь и чувствую себя удручающе неловко. В иномарке точно смотрюсь инородным телом. Впрочем, как и моя сумка на заднем сидении.

Стоило мне подумать о приятном запахе мужского одеколона и кожаного салона, как обладатель и того, и другого занял водительское сиденье рядом с моим.

— Горан Владиславович, а как вы домофон прошли? Я же не говорила вам кода.

— Угадал комбинацию, значит, — хмыкнул профессор, заводя мотор и включая печку.

Угадал? Нет, я понимаю, кодовый замок. Там всегда две-три кнопки стерты: их и нажимаешь. Чтобы попасть ко мне в подъезд, нужно набрать семь цифр и три буквы. Нереально угадать. Правда, я читала Вконтакте про универсальные комбинации для домофонов, но проверять не пробовала.

Когда автомобиль плавно тронулся, мой заряд живости иссяк. Помощь прибыла — я порадовалась, однако про виденное ночью забыла лишь на несколько минут. Сцена убийства раз за разом повторялась перед мысленным взором.

Горько вздохнула, прижалась лбом к стеклу, стараясь переключиться на проплывающий мимо городской пейзаж. Не помогло. Государь, судя по всему, нисколько не тяготился моим молчанием, да и сам не спешил задавать вопросы. Думала, сразу поинтересуется, сколько времени собрала. Ничуть не бывало. Молчал. Да как же себя в порядок-то привести, а?

— Куда вы меня везете? — безэмоционально спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься от пережитого, забыть еще хоть на минуту.

— Будете ночевать у меня, — поставил перед фактом черный маг.

— А ваши домашние не будут против?

— Я живу один, — равнодушно ответил Судар. — Или вы не знали?

— Если честно, никогда не думала об этом.

— Я вас не стесню? — добавила я скорее из вежливости.

Было почти все равно, что я напрягаю могущественного мага, грозу университета, того, кого ненавижу, потому что ужас не считается с приличиями, неудобствами, стеснением и другими интеллигентскими заморочками, кои мне привили родственники.

— Переживу как-нибудь.

Государь тоже все понимал. Спасибо ему еще и за чуткость. Или за опыт общения с такими добывателями времени, как я.

Я не стала разглядывать жилье Государя. Ну не до того было после знакомства с маньяком, да еще в первом часу ночи. Квартира светлая, шикарная и так велика, что комнаты не сосчитать. Этим сознание вполне удовлетворилось, переключившись на насущные проблемы.

Быстро показав, где что лежит и как расположено (признаюсь, ничего не запомнила), Государь сопроводил меня в комнату, где я буду спать. После короткой экскурсии мне разрешили пойти в душ и снабдили чистыми полотенцами.

Пока хозяин стелил постель, я немного пришла в себя под контрастным душем. Вытерлась; надела чистое белье, тапочки, спортивный костюм, предварительно вытащенные из сумки; вышла из ванной и бухнулась на первое попавшееся сиденье — кресло с откидной спинкой на кухне.

— Чай будете? — поинтересовался хрипловатый голос.

Я вздрогнула: совсем нервы ни к черту.

— Будете, — эхом отозвалась я.

— Какой?

— Горячий.

Передо мной поставили дымящуюся чашку черного чая и сахарницу. Я прикинула на глаз, сколько нужно сахара на такой объем. Выходило, ложки полторы для полного счастья.

— Есть можете?

Как, однако, Судар хорошо понимает ситуацию! Конечно, после сегодняшнего вырвать может, и не раз.

Я мотнула головой.

Судар с сомнением посмотрел на меня, открыл холодильник и положил передо мной внушительных размеров шоколадку.

— Но я не...

— Это не на сейчас, — перебил научрук. — Я встану поздно. Как у вас будет со сном — не знаю. Пока сплю, кухня и продукты в вашем распоряжении. Шоколад на случай, если страшно будет ходить по квартире.

— Да я уже в порядке, Горан Владиславович, — втянув носом воздух, как-то жалобно и неубедительно заверила я.

— Я заметил.

Боже мой. Государь улыбается. Какой-то катаклизм случится, или медведь в зоопарке сдохнет?

— Руки вытяните перед собой.

— Вы что, неврологом подрабатываете?

— От скуки — на все руки. Александрова, делайте, что говорю.

Я повиновалась.

— У вас всегда так пальцы дрожат?

Ошалеть! Трясучка случалась только при сильном стрессе. Видимо, со стороны я выгляжу более чем фигово. В зеркале ничего особенного не заметила, вот ведь...

Села расслабленно. Государь потрогал мою ледяную ладонь, пощупал пульс.

— Вот что, выпейте-ка успокоительное, — научрук открыл один из ящиков, засомневался и уточнил: — Или лучше водки?

— Не надо водки. Я спиртное плохо переношу.

Рядом с шоколадкой и чашкой чая легла розовая коробка с красными полосками. Я прочла название.

— С печенью, легкими и бронхами проблем, как я понимаю, нет?

Мог бы и не спрашивать. Все равно по ауре видит, что норма.

— Нет, — подтвердила я. — Одну?

Кивнул.

Выдавила на руку белую круглую таблетку с крестовой риской и проглотила, запив чаем. Судар сел по другую сторону обеденного стола, терпеливо ожидая эффекта.

Через полчаса почувствовала, насколько мне было худо. Зато сейчас страх притупился. Казалось, будто не жестокое убийство видела, а всего лишь ужастик посмотрела. Мышцы расслабились, руки и ноги согрелись, дыхание и сердце успокоились. Я была почти довольна жизнью. Глаза слипались.

— Уснуть сможете?

— Думаю, да, — меня удивил звук собственного голоса. Обычно я тараторю, а сейчас говорила медленно, нараспев.

Государь кивнул в сторону "моей" комнаты.

— Вперед, Александрова, я в вас верю. Белье постелено. Отсыпайтесь.

— Спокойной ночи, — пропела я, шагая к своим апартаментам.

— Laku noc!*

____________

*Laku noc! (сербохорватск.) — Доброй ночи!

Глава 7. В гостях

Когда проснулась, солнце светило вовсю. Обожаю солнечные дни: они бодрят, создают настроение, говорят, что жизнь полна света и тепла, даже зимой.

Какой приятный запах! Постельное белье пахло чистотой, свежестью и каким-то цитрусом: лимоном, видимо. Неужели вчера не заметила? Неслабо меня приложило, значит. Я крайне чувствительна к запахам. Излишне нюхлива, как сама говорю. Меня манит все, ласкающее обоняние, а от ароматов, неприятных носу, готова бежать сломя голову.

А сколько времени? Часов нигде не видно. Зато я наконец-то рассмотрела комнату, где провела ночь. И позавидовала, к своему стыду. Лежала и не спеша разглядывала обиталище. Вроде ничего необычного: кровать у левой стены от входа, справа — шкаф и стол с офисным креслом, за моей головой застекленная лоджия. Только сделано все с безупречным вкусом: в бело-черно-серебристой гамме. Мебель, затейливое плетение на шторах и рамки фотографий — черные. Обои текстурные, серебристые, отделанные бордюром а-ля лепнина, глянцево-белый натяжной потолок, люстра тоже белая с серебристыми вкраплениями. Да все это просто мечта! Сделаю у себя так же. Только денег накоплю.

Интересно, Судар дизайнера нанимал или сам это придумал? Ничего лишнего, идеально, дело в грамотном выборе цветов. Может показаться, что сочетание холодное. Да, но все меняли аксессуары на стенах: никаких постмодернистских картин, которые небедные люди любят развешивать, дабы показать гостям, будто идут в ногу со временем, разбираются в новых направлениях живописи. "Вот, прикупил себе. Работа самого Бентана. Огромные деньги отдал, но она того стоит". Вы знаете, кто такой Бентан? Нет? Я тоже. На мой предвзятый взгляд, и постмодернистские изыски, и старания хозяев произвести впечатления за их счет выглядят странно, да и пошловато.

А здесь были фотографии. Я выбралась из-под теплого одеяла и стала жадно их рассматривать. Что хотите со мной делайте, но рассветы и закаты (если запечатлеть их грамотно и на качественный фотоаппарат) выглядят незабываемо. Именно они стали изюминкой, добавившей комнате с евроремонтом уюта, тепла и уникальности.

Странное дело. Потоптавшись в Государевом кабинете, обставленном антиквариатом, я ожидала такой же обстановки в квартире. Однако здесь нет тяжести богатства, шика, но есть свой стиль и душа.

Я всматривалась в заходящее за горизонт солнце, окрасившее небо в оранжевый, а ветви деревьев — в черный цвет. Поистине, палитра рассветов и закатов непостижимым образом отличается от привычной реальности, делая мир на грани утра и ночи сказочным. Не отрывая взгляда от фото, прислушалась. В квартире что-то шипело и шкварчало. Конечно, на кухне. Желудок издал неприличный звук, напомнив, что пища бывает не только духовной и жизнь поддерживать созерцанием удается разве что тибетским монахам, да и тем нужна плошка риса с сухофруктами.

Натянула спортивный костюм поверх пижамных шорт и майки и выглянула из комнаты.

Никогда бы не подумала, что увижу нечто подобное. Государь стоял у плиты. Готовил. Ха, а говорят, не боги горшки обжигают. Я и представить не могла... Хотя стоп! Чему я удивляюсь? Научрук живет один: вряд ли питается только полуфабрикатами. Какие-то блюда он точно умеет готовить. Но мне никогда не приходило сие в голову.

— Dobro jutro!* — заискивающе поздоровалась я, тихонько втягивая запах еды. Пахло одуряющее вкусно, или я просто очень проголодалась.

— Три часа дня, Александрова. Dobar dan!** Умывайтесь — и бегом за стол.

Мысленно я подпрыгнула от радости. Ура! Меня накормят вкусненьким! А чего же я стою в проходе, как дура? Надо идти чистить зубы.

Вернувшись, нашла на обеденном столе пышущие жаром румяные оладьи, розетки с медом и с вареньем из лимонов и кабачков, а еще тарелку с ломтиками сыра и чайник травяного чая. Выяснила через пару минут, что напиток с мятой, чабрецом, а названий других трав я не знаю. Как же все аппетитно выглядит!

Так и не смогла решить, что вкуснее с оладьями: сладкий жгуче-душистый мед, нежное цитрусовое варенье или пикантный сыр. Попробовала все по очереди. Дважды. Сколько я съела, получается? Целых шесть оладий. Троглодит, а не человек.

Наверное, мне стало бы неловко за обжорство, если бы Государь — к слову, евший не спеша, аккуратно и, не побоюсь громкого слова, с аристократизмом — наблюдал за мной во время трапезы без доли пренебрежения, с веселым любопытством. Наверное, хозяин так смотрит на котенка или щенка, которого подобрал на улице, отмыл, положил еды и решил понаблюдать, как животинка кушать будет. Меня это злило, но не давало ни малейшего повода возмутиться.

— Неужели вы любите готовить? — попыталась завести светскую беседу.

Губы салфеткой не вытирала, а изящно промокнула. Вот, мол, смотри, я тоже умею вести себя за столом. Выглядело по-детски: с вызовом и одновременно с желанием произвести впечатление.

Черный маг видел меня насквозь: в глазах заблестели смешинки, уголки рта приподнялись. Как же его забавляет мое поведение; нравится наблюдать, как мне неуютно под его взглядом; и понимать, что я прекрасно чувствую: меня читают, как открытую книгу.

— Не сказал бы. Но меня это не напрягает.

— Простите за нескромный вопрос, вы югослав?

— Прощаю. Только на четверть, а что?

Вот оно как. Но четверти достаточно, чтобы объяснить югославские имя и фамилию Государя. Дедушка был из тех мест? Вслух интересоваться не стала.

И я неспроста употребила слово "югослав". Если Судару много больше тридцати, он вряд ли бы поправил меня и сказал, что у каждого югослава своя национальность: привык к этнониму. А если столько, на сколько выглядит, уточнил бы. Уточнений не последовало. Ну, я почти не сомневалась в своей правоте. Сколько же вам на самом деле лет, Государь?

— Вы прощаетесь и приветствуете меня на сербохорватском, — решила прояснить все эти laku noс и dobar dan.

Судар не торопился отвечать: придвинул к себе мою чашку, наполнил почти до краев ароматным напитком, вернул, налил себе и только потом снизошел до объяснений.

— Я досконально изучил личные дела вашей группы, прежде чем выбрать научных руководителей. Насколько помню, конкретно вы изучали в университете американский английский, японский и, как ни странно, хорватский. Последний берут крайне редко. Из европейских языков обычно рвутся на немецкий или французский. Иногда — на итальянский или испанский. Кто знает украинский или белорусский, хватается за польский: тогда учить почти нечего.

Это правда. Мы учим целых три языка на случай работы за рубежом. Один — американского континента, один азиатский и один европейский. Почему я выбрала американский английский, думаю, понятно: возможно, придется жить в США. Японский? Я смотрела аниме с оригинальной озвучкой десять лет. Хоть не с нуля начинать. Чаще берут китайский, но и нихонго

* * *

весьма популярен. А сербохорватским хотят заниматься только потомки сербов, хорватов, черногорцев и бошняков, осевших в России. Ах, вот в чем дело! Судар подумал, что выбор европейского языка связан с моими предками.

— У меня не было в роду хорватов.

— А кто был? Вы не чисто русская.

Да у него глаз-алмаз. А еще... как быстро мы соскочили с национальности Судара и перешли на мою. Он мастер переводить стрелки даже в мелочах.

— Я русская. На три четверти. Остальные двадцать пять процентов приходятся на польскую и турецкую кровь.

— Славянка с примесью турецкой крови? Понятно, с чего я подумал про хорватов. А почему язык такой взяли?

— Одни сходят с ума от певучести итальянского, другие — от резкости и отрывистости немецкого, кто-то обожает слащавость — простите — сексуальность французского, а я таю от сербохорватского. Очень красивый язык. И учить проще: столько слов знакомых.

Государь, удовлетворившись объяснением, кивнул.

— К чаю хотите печенья, конфет?

Я дернулась.

— Нет, я и так вас объела.

Научрук только ухмыльнулся. Предугадал мое желание сказать: "Я компенсирую это деньгами". Нет, ну как ему удается?

— Не забивайте себе голову. Пока вы работаете на меня и не делаете глупостей, — он интонацией подчеркнул последнее слово, — я несу все расходы и забочусь о вашем физическом и психическом здоровье, — Государь резко стукнул дном чашки о блюдце. Я легко поняла значение этого жеста: "И точка!".

Ясно. Спорить смысла нет — все равно сделает, как сказал. Да я и не считала нужным препираться. Он прав: я многим рискую и делаю это не для получения диплома, а для его величества. Считает нужным оплачивать риск — пусть оплачивает. Это справедливо.

— Но, если помоете посуду, буду вам очень признателен.

Я усмехнулась. Понятно, цари не любят возиться с грязными тарелками.

— Помою-помою, мне не сложно, — я поднялась с насиженного места и начала переставлять чашки, блюдца и тарелки с приборами к раковине.

— Александрова, ваше имя как-то связано с...

— Нет, — перебила, не дослушав до конца. — К "Звездным войнам" не имеет никакого отношения.

— Почему никто не называет вас Элей? Не нравится такой вариант?

Я неопределенно повела плечом, намыливая губкой одну из тарелок.

"Эля" звучит симпатично. Хуже, чем "Лея", на мой вкус, зато "Элечка, Элька" куда лучше, чем "Леечка, Лейка". Я внутренне содрогнулась от своего поливочного прозвища.

— Буду называть вас Элей. Александрова — слишком официально.

— Да хоть горшком назовите, только в печку не ставьте, — бросила я. — И, Горан Владиславович, большая просьба...

— Слушаю.

— Перестаньте лезть мне в голову и читать мои мысли! — с раздражением сказала я, стукнув вымытым блюдцем о дно раковины. Блюдце уцелело. Жаль.

Судар поднялся и, подойдя ко мне, стал брать чистую посуду, вытирать насухо полотенцем и убирать на место.

— Эля...

Я вздрогнула, когда теплый хрипловатый голос произнес уменьшительный вариант имени. Звучало неплохо.

-...вы и сами в состоянии понять, когда я лезу к вам в голову, разве нет?

Я молчала, ожидая продолжения.

— Сколько раз за последние сутки вы чувствовали мое вмешательство?

— Один, — честно призналась я. — Когда велели собрать вещи и одеться.

— Вот именно. Не придумывайте то, чего нет, — терпеливо объяснял профессор. — У вас очень живая мимика. По ней легко читается ваше настроение, эмоции, а остальное легко додумать.

И добавил через паузу:

— Давайте присядем. Сейчас вы полностью пришли в себя. Расскажете о ваших злоключениях в подробностях.

И я рассказала, не упуская ни малейшей детали.

Государь слушал молча, внимательно, вникал в каждое слово, ни на что не отвлекаясь и не отрывая от меня взгляда. Перебил лишь один раз, ближе к концу повествования, когда я упомянула о наполнении линзы временем.

— То есть время вы добыли, но молчали до сих пор? — внезапно хлопнул он ладонью по столу.

Я уставилась на него ошалевшими глазами.

— Горан Владиславович, а сами вы как думаете? Зачем я тогда все круги ада прошла?

— Ну Александрова, ну вы даете! — в голосе слышалось неподдельное восхищение, которое исчезло так же быстро, как и возникло. На лице научрука мимолетная эмоция, долетевшая до моих ушей, не отразилась вовсе.

Однако мне хватило наглости прервать рассказ. Я наклонилась вперед, положила руки на стол, сцепив пальцы в замок, и вопросительно, с долей недоумения уставилась на черного мага, ожидая объяснений. Точнее, не ожидая, а надеясь на них. Рассчитывать, что Судар снизойдет до откровенного ответа студентке было наивно, но, как оказалось, небезнадежно.

— Ваш предшественник смог выполнить задание с третьей попытки, — с явным неудовольствием информировал Государь, тоном давая понять, что продолжение расспросов неуместно. Но меня это не остановило.

— Что стало с моим предшественником?

Клянусь, боялась услышать ответ, но мне он требовался, как воздух, как жажда уверенности в завтрашнем дне, как надежда на будущее. Я ощутила сладковатый металлический привкус во рту: щеку прикусила от напряжения, черт!

Взгляд Судара не сулил ничего хорошего. Как глупо думать, будто дьявол во плоти немного смягчился, обсуждая выбор языка в университете! Разговор не касался работы, а значит, не имело смысла воздвигать между нами стену, давить психологически, выстраивать отношения по схеме "начальник — подчиненная". Зато сейчас мне стало не по себе от холодной полуусмешки-полуулыбки, жесткий презрительный взгляд пригвоздил к креслу. Судар напомнил, где мое место, одной лишь мимикой, не прибегая ни к магии, ни даже к словам. Я поежилась. Неужели?.. тот, кто работал на профессора черной магии до меня, погиб? Почти наверняка.

Оттолкнувшись от стола, я откинулась на спинку кресла, беспомощно закрыв лицо ладонями. Не может быть. Хотя стоило ли ждать иного? Просидев так с минуту, встала и на плохо гнущихся ногах добрела до выделенной мне комнаты. Вернувшись, швырнула на обеденный стол полупустую "линзу". Если бы хватило смелости, сопроводила бы жест словом "подавитесь". Но немедленная смерть не входила в мои планы.

— Забирайте! И я пошла. Спасибо за гостеприимство.

— Стоять! — приказал Государь, когда я направилась к входной двери. — Не валяйте дурака, сядьте.

Не оборачиваясь, я капризно передернула плечами, что на языке тела означало "не сяду".

Хрипловатый голос стал леденяще, опасно тих:

— Мне подняться и силой усадить вас в кресло?

Конечно, Государь выполнит угрозу. Поэтому я, полностью опустошенная, бухнулась на прежнее место, бессмысленным взглядом уставившись на стену. Солнечные лучи перенесли на кафель узор тюля. Я могла думать только о том, что вижу: думать об остальном стало страшно.

— Вы не можете сейчас вернуться домой, — милостиво пояснил мой — как я уже поняла — палач.

Когда я стану не нужна, дам слабину или сделаю неверный шаг, от меня избавятся без сожалений и угрызений совести.

Я жива, пока хозяин не решит, что котенка пора утопить. Все, что остается, — постараться удержаться на плаву как можно дольше. Я грустно усмехнулась сравнению, пришедшему на ум.

— Почему? — бесцветно спросила я.

— Вы там долго не протянете.

— Здесь тоже.

— Не драматизируйте, — Государь покрутил в руке "линзу", приглядываясь к делениям. — Шесть лет и три месяца. Неплохо, — он толкнул добытое мне. — Наполните до предела, тогда отдадите.

— Нет! — воспротивилась я. — Меня колотит от этой энергии. Не могу держать в своей квартире.

Ничего необычного в моих ощущениях не было: ужас жертвы отравлял содержимое линзы.

— Понимаю.

Да ну? Неужели за протест не получу на орехи?

— Побудет у меня до... — черный маг на секунду задумался, — до вечера следующей пятницы, когда вы навестите очередную жертву. Заберете перед путешествием.

"Вот и получила", — обреченно подумала я. Тянуть время, чтобы подольше прожить, не удастся. Теперь буду встречаться с маньяком каждую неделю.

От безысходности я стала разглядывать обстановку квартиры, до которой вчера не было дела. Похоже, между кухней и гостиной когда-то снесли стену, превратив их в одно огромное помещение. Искусственный камин, мягкий однотонный ковер и белый кожаный диван ненавязчиво сменялись кафельным полом, обеденным столом и кухонной евростенкой из холодильника, плиты, разделочного стола и раковины. Единая цветовая гамма позволяла двум некогда разным помещениям гармонично сочетаться: белый цвет соседствовал со светло— и темно-зеленым. На половине гостиной тоже висели фотографии в рамках — полевые цветы гордо демонстрировали неброскую красоту: каждый лепесток, каждую тычинку, каждый зигзаг листа. Фотограф явно не новичок в макросъемке.

Правая от входа стена кухни-гостиной открывала двери в туалет и ванную, левая — в спальни. Спальня Судара прямо напротив кухни, а та, где ночевала я, выходила в гостиную, ближе к входной двери.

Судар жил в шикарной, недавно отремонтированной трешке. Буржуй! Да, с пониманием отчаянности собственного положения пришла и классовая ненависть. Не без толики зависти, конечно. Не той черной, разъедающей душу, зависти, вытравливающей все мысли, кроме предмета вожделения и жажды всех кар небесных обладателю желаемого, нет. Мой недуг был сродни ненавязчивому внутреннему дискомфорту, давящему на грудь при встрече с одноклассником, получившим неплохую должность, с приятельницей, хвалящейся выгодной партией. Моя зависть более походила на кратковременную печаль, которая рассеется, стоит человеку, пробудившему ее, исчезнуть из поля зрения. Подобная эмоция не убивает, а стимулирует на свершения либо не оставляет следа, исчезая быстрее самой скоротечной простуды.

С досадой вспомнила, что Государь отнюдь не самый честный преподаватель в университете. Хорошую оценку у него всегда можно получить двумя способами: или учить и разбираться в материале, или положить в зачетку несколько сотен у. е. С моими финансами мне никак не подходил второй вариант. Приходилось пользоваться первым: зубрить, тренироваться ночами, понимать, докапываться до сути и размышлять. "Мало того что буржуй, так еще и взяточник", — злобно подумала я.

Пока я насильно забивала голову всякой ерундой, дабы прийти в норму и не дать Судару повода прямо сегодня превратить меня в молодой красивый труп, научрук возжелал продолжить наше общение. Пришлось рассказать все-все, вплоть до минуты, когда я набрала его номер.

— Как считаете, Тэбрем убил Потрошитель?

Давно ждала этого вопроса. Думала, Государь его еще в машине задаст.

— Не знаю, если честно. Я почувствовала только намерение убить. Близко не стояла, руку убийце не жала, как вашему недавнему гостю-маньяку, — я обвиняюще посмотрела на Судара, но он и бровью не повел. Совесть у профессора явно не в почете. Я продолжила: — Так что однозначного вывода сделать не берусь. У меня три версии.

— Излагайте, — Государь вальяжно откинулся на спинку кресла, пристроил руки на животе, постукивая большими пальцами друг о друга.

Сквозь внешние спокойствие и расслабленность прорывался интерес, любопытство и нетерпение. Судар очень сильный, даже гениальный маг. Но еще никому не удавалось контролировать все движения собственного тела.

Я не торопилась с ответом, наслаждаясь своей маленькой, ненужной, но все же победой. Победой наблюдательности, которая станет первым шажком к контролю. Но, сколько бы подобных побед я ни одержала, все равно не успею взять ситуацию в свои руки прежде, чем умереть.

— Версия номер раз — это действительно первое убийство Потрошителя. Только я увидела лондонского маньяка еще до содеянного.

— Потому у вас и не возникло такого яркого ощущения, как в присутствии моего знакомца, — дополнил ответ Судар.

— Совершенно верно. Вторая версия. Убийство совершил какой-то другой маньяк.

Край рта Судара приподнялся в сомневающейся усмешке, глаза смотрели в сторону — маг словно пытался состыковать какие-то одному ему известные факты и детали. Я понимала его недоверие. Самой гипотеза казалась притянутой за уши, но за неимением лучшего...

— Не уверен, — наконец изрек он.

— Сейчас объясню. Представьте, что Тэбрем лишил жизни псих, уже зарезавший нескольких женщин. Тэбрем взбесила его, оттого убийство вышло чрезвычайно жестоким и кровавым. Остальные злодеяния могли не отличаться подобными зверствами. Если мое предположение верно, лондонская полиция не рыла носом землю. За другие убийства покарали родственников и знакомых жертв, никак не связав этих эпизодов со смертью Тэбрем.

Государь невольно рассмеялся.

— Хвалю за усердие и красноречие.

Скажу без ложной скромности, меня было за что похвалить. Я прочла достаточно литературы, чтобы иметь четкое представление о работе полиции и о том, как в те годы велось следствие. Более того, за короткий срок начала понимать психологию маньяков, ухватила принцип, позволяющий делать довольно смелые выводы.

— Что ж, такой вероятности исключать не стоит, — милостиво согласился Государь. Он кивнул, улыбка обнажила верхний ряд безупречно ровных белых зубов. — А третья версия? — поторопил он.

— А третья версия и вовсе противоречит тому, что вы говорили, давая мне задание.

— Ну-ка?

— Как вы знаете, пять канонических жертв Джека-потрошителя убиты несколько иначе, чем Тэбрем. И именно поэтому исследователи разошлись во мнениях относительно ее убийцы. Больше никому не нанесли столько ран, в том числе и в область гениталий, не сделав там крупного надреза или не вырезав ни одного органа. Уникальное убийство, если вообще уместно такое выражение.

— Как я понимаю, вам не ясно, могли ли вы получить время жертвы, если случай единичный и никого другого виденный вами человек не зарезал?

— Именно.

— Если это первое убийство, а остальных он просто не успел совершить из-за собственной смерти или несчастного случая, сделавшего его беспомощным, мой ответ — да.

Подперев подборок руками, я удовлетворенно закивала. Таким образом, все три версии допустимы: Марту Тэбрем убил Потрошитель; Марту Тэбрем убил другой маньяк; с Тэбрем разделался убийца, не совершивший трех идентичных зверств, а ведь только после трех эпизодов убийцу могут классифицировать как серийника.

— Горан Владиславович, а теперь объясните, что происходит в моей квартире.

— До путешествия — нервы, после... — он поджал губы, словно не желая говорить, но цокнул языком и неохотно продолжил:

— Не ждал, что вы додумаетесь открыть портал в собственной спальне. Этого даже в подъезде лучше не делать. Во дворе — куда ни шло. Поверьте моему опыту, одного перемещения слишком мало, чтобы нечто прорвалось в наш мир. Однако флюиды рядом с вашей квартирой навели на мысль, что ваш ужас не предмет буйного воображения.

Бывает так, что все новости и события в течение суток не просто плохие, а очень плохие? Оказывается, да.

— И что же делать?

— Советую почистить квартиру энергетически, активировать защитников пространства и равновесия. Большего пока не нужно. Можете сделать сами, но сейчас, Эля, вы энергетически истощены, поэтому я не пускаю вас домой. Можете доверить чистку мне, поработаю отсюда, но все равно понадобятся силы, чтобы после моего вмешательства сделать квартиру комфортной для проживания, ведь моя энергия тяжела для вас, резка.

Не стала спорить. Понимала, о чем он.

— Чем скорее, тем лучше, а я чуть подправлю, когда войду в силу.

— Договорились.

Я облегченно выдохнула. Так, с жильем разобрались. Все наладится, но придется еще помозолить глаза Судару.

— Но вы говорите, будто что-то более серьезное может прорваться в наш мир, если я продолжу воровать.

Государь поднес кулак ко рту, кашлянул.

— Что ж, вы совершенно правы, назвав это воровством. Скажу как есть. Игры со смертью до добра никого не доводят. Еще ваши действия, пусть и в незначительной степени, нарушают пространственно-временной континуум. Более того, они противны естественному ходу вещей. За содеянное расплатимся и я, и вы. Но какой станет расплата? Стоит она риска, потраченных сил и нервов — неизвестно. Могу гарантировать только, что расплачиваться придется не после первого путешествия, не сегодня и не завтра.

Вот успокоил так успокоил. Понятно теперь, почему сам не ворует. И нервная нагрузка огромная, и расплата еще. А так... часть кары Государя на меня свалится. Спасибо, Горан Владиславович, удружили. Чтоб вам пусто было!

* * *

За разговорами мы не заметили, как наступил вечер.

Раз уж я застряла в чужой квартире, мы посоветовались, и Судар решил, что это время стоит употребить с пользой. Присутствие на месте убийства, изменения в эфирных телах жертвы и маньяка все равно придется описать в практической части дипломной работы. Так почему бы не сделать черновой набросок, посвященный Тэбрем, здесь и сейчас?

Сказано — сделано. Сразу после ужина Государь водрузил на стол в моей комнате ноутбук, вручил оптическую крысу и удалился к себе, дабы позаботиться о моем жилище на расстоянии. А я послушно засела за работу. До самой ночи вспоминала, ежилась, содрогалась, набирала на клавиатуре и снова вспоминала.

А еще — параллельно с дипломом — я начала писать книгу о своих злоключениях, чем я и занимаюсь второй день подряд, бойко стуча по клавишам в квартире профессора черной магии. Сейчас воскресенье, уже за полдень, а я все не могу решить, стоит ли продолжать писать в прошедшем времени или перейти на настоящее. После получаса раздумий я выбрала первый вариант. По мере возможности буду рассказывать, что со мной происходит.

Откуда в чужой квартире до боли знакомая мелодия? Черт! Это же мой мобильник звонит. Я сорвалась с компьютерного кресла и кинулась к дорожной сумке, валяющейся у кровати. Ну, где же ты? Между вещами не отыскать никак. Ну же! Вот!

— Алло!

— Здорово! Это Алексей. Не забыла меня?

После встреч с маньяком, конечно, и маму родную забудешь, образно выражаясь, но Леху Ярыгина, секретаря Государя, я вспомнила.

— Я тебе еще вчера письмо Вконтакт скинул, а ты все не заходишь туда.

— А, сейчас посмотрю, — я развернулась к компьютеру, сделала пару шагов, но Леха остановил меня.

— Уже не надо. Просто напоминаю про нашу встречу вечером.

— Про нашу что?

Я же говорила, что с маньяками маму родную забудешь. Напрочь вылетело из головы, что обещала Лехе пойти в кино сегодня, что он собирался поделиться информацией о шефе. Как можно забыть о таком важном событии в моей патовой ситуации? Вдруг мне откровения студента-некроманта жизнь спасут?

— Как все запускано-о-о, — протянул Леха.

Судя по голосу, он удивился, но не очень-то огорчился.

— Я вспомнила.

— Все в силе?

— Да.

— Тогда в шесть вечера на Смоленской. Внутри станции, у самой лестницы, ферштейн?

— Не совсем. Смоленская голубой ветки или синей?

— Филевской. То есть голубой.

— Заметано. В шесть буду как штык.

— Надеюсь, приступ амнезии не повторится, — Леха ехидно хохотнул в трубку.

— Надейся, — беззлобно огрызнулась я. — Леша, я приеду, — добавила уже более миролюбиво.

— Ну, давай тогда, до вечера.

— Ага, пока.

Осталась одна малюсенькая проблема. Государь уже сказал, что завезет меня домой в понедельник, до работы, и я охотно согласилась.

О встрече с Лехой говорить никак нельзя. Собирать информацию о его величестве — вообще дело небезопасное. Надо срочно выдумать какую-то отмазку. Но по вранью у меня твердая двойка.

Ха! А все не так сложно. Нет правдивей лжи, чем полуправда.

— У вас есть парень? Почему не позвонили ночью ему?

— Нет у меня парня.

— Логика на грани фантастики. Парень зовет в кино, но парня не существует. Он что, призрак?

— Да нет, Горан Владиславович. Вы мне просто объяснить не даете. Знакомый пригласил на фильм, а уж что из этого выйдет... — я развела руками.

— Принимается. А что за фильм?

— Не знаю пока. Наверное, на месте решим.

Как же просто говорить правду. Судар хоть и удивился ответу, но ничего не заподозрил.

— Удачи, Александрова.

— Я вас не подведу, Горан Владиславович! — я козырнула по-пионерски.

Судар еле заметно улыбнулся моему паясничеству.

Мы готовили, пока я исповедовалась. Как-то легко поделили обязанности на кухне: Государь прокрутил говядину и обжаривал ее на небольшом огне вместе с покупным соусом "Болоньезе", я колдовала над итальянскими спагетти. Процесс не напрягал при всей лютой ненависти к готовке. За компанию все проще. За компанию, говорят, не то что готовить — спиться можно.

— Надо сумку домой завезти, — приподняла вилкой спагеттину. Нет, еще совсем сырая. Даже пробовать рано. — Вы же говорите, что я почти в порядке.

— Не надо везти сумку.

— То есть?

— Вещи оставьте. В следующие выходные все равно будете ночевать у меня.

— Зачем? С квартирой теперь все нормально.

— Да. Только как уснете после очередного убийства? Даже книги о Потрошителе пугали вас так, что вы встречались с Морфеем после рассвета. И мне надо знать, что вы живы-здоровы: не к прабабушке на чай отправляетесь, а за маньяком следить.

И я не могу три часа слушать вас в университете: нет возможности. Да и поймут неправильно. Будете докладывать в выходные. Если повезет, занесете первую линзу в следующую пятницу, заодно и отчитаетесь.

Удивительное дело, Судар-начальник — сволочь уникальной породы, Судар-человек (а как еще назвать черного мага в быту?) — вполне нормальный тип. Я бы поразилась подобной метаморфозе, если бы про своего деда — отца моего отца — не слышала того же самого. Дед, руководя отделом на оборонном предприятии, получил от подчиненных прозвище Скорпион. Конечно, так его называли за глаза, в лицо бы никто не посмел. Однако он был в курсе. Маму после свадьбы дед пристроил в соседний отдел. Сослуживцы, узнав, кто она такая, пораженно восклицали:

— Что?! Ты сноха Скорпиона?

— Да.

— И какой он дома?

— Милейший человек.

Чистая правда. Жесткий на работе, но добрый с родными. Мама рассказывала: дед с бабушкой душа в душу жили, брак всем на зависть был.

А противоположный случай я знаю сама. Отец школьного друга, всеми обожаемый начальник, дома такие скандалы закатывал, что родные в страхе разбегались. Трубку швырял и разъединял нас с приятелем, если мы после девяти вечера по телефону болтали. А однажды сама видела, как он самозабвенно орал на домашних, на всю жизнь запомнила.

Начинаю думать, что идея, будто Судар прикончит меня — всего лишь бред из-за расшалившихся нервов. Мне все показалось, пригрезилось, фантазия пошла вразнос.

___________

*Dobro jutro! (сербохорватск.) — Доброе утро!

**Dobar dan! (сербохорватск.) — Добрый день!

* * *

Нихонго — самоназвание японского языка.

Глава 8. Неожиданная встреча

Вышла из вагона метро без десяти шесть, боялась, что рано. Зря боялась. Леха уже подпирал колонну у лестницы. Как все-таки парням просто. Надел джинсы, тяжелые ботинки, куртку — и в путь. Легко, тепло, а главное, удобно. Я поморщилась. Мне бы обувь, как у Лехи. Меньше часа прошло, как я уехала от Государя, а ноги уже ноют. Вроде невысокий каблук — всего шесть сантиметров — однако ж...

— Привет! — секретарь Судара локтем оттолкнулся от колонны, когда я приблизилась.

— Здорово!

Я протянула руку для пожатия. Всегда с парнями за руку здороваюсь. С одной стороны, незначительный физический контакт снижает неловкость и недоверие при встрече, с другой — не дает повода рассматривать меня как сексуальный объект. Вернее, не дает повода этого демонстрировать, что меня устраивает. Леха с легким недоумением — так часто бывает — посмотрел на мою раскрытую ладонь, но на дружеский жест ответил. Замечательно, роли определены и закреплены.

— Отлично выглядишь, — выдал он дежурный комплимент.

— Спасибо, — я мило улыбнулась. — Леш, но давай перейдем сразу к делу. Я приехала за информацией. За каким лешим я тебе понадобилась, даже не догадываюсь, однако отведенную себе роль обязуюсь честно отработать.

— Как откровенно, — секретарь Государя хохотнул, как мне показалось, нервно.

Значит, я права. Встреча не для "развеяться и сходить в кино в компании". Мой спутник что-то с этого имеет.

— Только так, — резко кивнула, будто ставя точку на первой части разговора, и жестом руки предложила спутнику подняться по лестнице.

Мы маневрировали по влажному тротуару мимо подсвеченных ларьков, автобусных остановок, стараясь не врезаться во встречных прохожих, которые так и норовили проскочить между нами, не давая нормально поговорить. По трассе плотным потоком ехали машины, создавая гул, который тоже не помогал беседе. То и дело приходилось переспрашивать друг друга. Нет смысла пересказывать все наши "что?", "повтори" и "не расслышал" — передам суть разговора.

— Сколько Государю лет?

— По документам — тридцать два.

Надо сказать, очень осторожный и то же время точный ответ. Мой спутник, случаем, не в курсе игр со временем? Я подавила острое желание уточнить: "А не по документам?" Все-таки доверять Лехе слишком рано. Мы едва знакомы.

— У него странные имя и фамилия. Кто он по национальности?

Решила проверить Леху. У меня уже была версия, будто наш завкафедрой русский с четвертью югославской крови, но что знает секретарь и как ответит. Леха удивил.

— Никто.

— Как понять?

— Как хочешь, так и понимай. У него нет национальности. В нем по четверти русской, итальянской, болгарской и хорватской крови. Какая у него национальность?

— Россиянин? — хихикнула я. — Нет, я понимаю, что россиянин — это гражданство, а не национальность, но тут без вариантов. Это как америкос.

Леха улыбнулся.

Собственные рассуждения подтолкнули к идее, которая могла меня спасти и избавить от Судара навсегда.

— Может так быть, что Государь работает на другую страну, а здесь вербует студентов старших курсов или отсеивает наиболее перспективных? Что он не на нашей стороне?

Глаза Лехи не загорелись огоньком от моих слов, значит, мимо. Он почти скучающе пожал плечом.

— На свете все возможно, но я не верю в такое.

И мой светловолосый спутник поведал, почему так считает.

Судар еще подростком начал работать со спецслужбами. Самородок. Гений. Не черный маг, а некромант, причем лучший из лучших. Человеческое сердце останавливал и запускал щелчком пальцев, убивал без жалости, воскрешал без колебаний и сомнений.

Иными словами, Государь влиял на власть, политический курс и положение в стране еще много лет назад. Высший некромант, которым мечтает стать почти каждый студент нашего университета, но знакомство с коим может сулить не просто неприятности — беду. С чего Государь перешел из госструктур к нам в университет, Леха не знал. А почему некромант экстра-класса преподает у черных магов, догадалась я, чем с секретарем делиться не стала. Вечная жизнь желанней огромной власти. Время можно забрать только у жертв маньяков, а маньяками занимаются черные маги, некромантам до серийных убийств дела нет: слишком мелко. Лишить жизни видного политика, создать революционную ситуацию в чужой стране — достойные цели, на их взгляд, а помогать полиции ловить маньяков несерьезно.

Похоже, мое мнение о Государе меняется по несколько раз на дню. Вот влипла. Для него убить — как стакан воды осушить.

А Леха? Сколько же он знает на самом деле. Конечно, по университету ходит немало сплетен, да и узнаю я их в числе последних, потому как нелюбопытна. Но Ярыгин мне не университетские сказки повторял — поведал то, о чем никто и подумать не мог.

Погруженная в раздумья, я не заметила, как мы приблизились к кинотеатру на Новом Арбате.

— Теперь твоя очередь помочь мне, — почти прошептал Леха, чуть наклонившись к уху.

Пришлось возвращаться на грешную землю.

— Любой каприз за ваши деньги, — пошутила я и улыбнулась. — Что от меня требуется?

Студент-некромант поджал губы, будто решая, как лучше сказать.

— Не тяни кота за самое дорогое: животинке больно.

Мне удалось заставить парня улыбнуться и немного расслабиться. Он выдохнул и выпалил скороговоркой:

— Сможешь побыть моей девушкой пару часов? Перед приятелем и его подружкой.

Этого я точно не ожидала. Задумалась на несколько секунд, уставившись перед собой.

— Целоваться придется? — я перевела взгляд на Леху и вопросительно изогнула бровь.

— Не думаю. Нет.

— Так не думаешь или нет?

— Точно нет. По легенде мы встречаемся с этой недели. Без поцелуев прокатит, — сообщил мой спутник несколько уверенней.

Похоже, перспектива губоприкладства его радовала не больше, чем меня. Хорошо.

— Смогу, — кивнула я.

Я уже говорила, что не любительница развлечений, но после пятничного путешествия необходима смена впечатлений, встряска. Я бы подписалась под любой безумной авантюрой. Ну, почти под любой.

— Но... — Леха предложил опереться о его локоть, — взять меня под руку все же придется.

— Ха! И только? — я рассмеялась, обхватив предложенный сгиб руки.

Если бы знала, каким потрясением обернется воскресный вечер, бежала бы без оглядки.

Мы подошли к стеклянным дверям бывшего кинотеатра "Октябрь" — ныне филиала "Каро-фильм", — те послушно разъехались, давая нам дорогу. Мой светловолосый кавалер посмотреть по сторонам, ища знакомых. Не нашел. Достал из кармана мобильный, но тут его окликнули. Я обернулась на голос.

— Что, подонок, не узнал?

Фраза агрессивная, но такие слова, сказанные с теплотой в голосе и улыбкой на устах, скрывают дружеское расположение, а не угрозу и желание задеть. Ланка тоже иногда называет меня, свою лучшую подругу, змеей подколодной, что нисколько не обижает, а лишь добавляет пикантности разговорам и смешит.

От стойки для продажи билетов отошел друг Лехи Ярыгина со своей девушкой: предмет моих мечтаний Игорь Вильянов, мой теперешний куратор, и самая красивая студентка среди всех курсов черной магии — моя одногруппница Катерина.

В первую секунду это похоже на сильнейший испуг. Сердце пропускает удар и почти мгновенно набирает бешеный ритм, отдаваясь биением крови в ушах и голове. К горлу подступает ком, начинается паника, но я вынуждена надеть на лицо улыбающуюся маску: бледную, неестественную, скрывающую полнейшую растерянность и желание завизжать от боли в груди.

Нет, в моей жизни наступила не черная полоса — наступила полная... надо ли выражаться мягче? Надо. Наступила полная филейная часть, настал полный... вернее, пришел белый пушной зверь. Хотела смены впечатлений — получила. Парень, в которого влюблена, встречается с другой. Чтобы найти более мощную встряску, нужно постараться.

"Будьте осторожны в своих желаниях: они могут сбыться. Ваш Кэп", — написала ярко-синими чернилами в своем воображении. Я не обычная нормальная девушка, а какой-то чертенок, пардон, черный маг номер тринадцать. Я продолжала мысленно рефлексировать, когда мы с Лехой подошли к сладкой, безумно красивой парочке. Игорь и Катя искренне удивились моему появлению.

Как здоровалась, куда исчезла моя и Лехина верхняя одежда, клянусь, не поняла.

Включилась в происходящее, когда троица знакомых спорила, на какой фильм идти. Решили узнать мое мнение.

— Лея, твой голос за... — Игорь потянул меня за рукав.

— "Голодные игры — 2". И точка, — безапелляционно заявила я.

Я прочла всю захватывающую трилогию, посмотрела первый фильм — он произвел ярчайшее впечатление, хоть и был, как водится, слабее книги — но сейчас сие не имело ни малейшего значения. Я раз за разом попадала в безвыходное положение, как и Китнисс Эвердин. Мне требовались схожие, созвучные эмоции, и неважно, что на экране будет обыгрываться совершенно непохожая на мою беда.

Парни заплатили за билеты, и мы вчетвером стали подниматься по лестнице, ища зал номер восемь.

— Что-то не так? — прошептал мне на ухо Леха.

В голосе будущего некроманта — будь он трижды проклят! — звучала искренняя забота.

Меня осенило. Игоря можно увлечь беседой. Тему даже придумывать не надо — она на поверхности.

— Знаешь, — ответила Лехе, — когда своими глазами видишь, как маньяк убивает женщину, внутри что-то ломается. Я периодически выпадаю из реальности, но все наладится, все пучком.

И тут красавчик Игорь попался:

— Лея, первое путешествие уже было?

— Да.

— Так что ж ты молчишь?! Выкладывай!

— Интересно? — хитро прищурилась я.

— Как твой куратор я обязан знать, — Игорь внешне стал более сдержан, но блеск глаз выдавал его нетерпение, желание и услышать, и поделиться собственным опытом.

Перед ним единственный человек, испытавший те же мучения, ужас, отвращение, панику, внутренний надлом, что и он сам. Единственная родственная душа среди братии студентов и аспирантов.

— Про меня не забудьте, — напомнил о себе Леха.

Мы заняли кресло неподалеку от зала восемь, где пройдет наш сеанс. Справа от меня, у самого подлокотника, сел Игорь, слева пристроился Леха. Катя встала было передо мной, но на шпильках выдержала недолго. Ей пришлось пристроиться за Лехой и отчаянно ловить обрывки моего рассказа и реплик Игоря.

Конечно, я опустила все факты о краже времени и выходных в доме Государя, но обо всем остальном имела полное право рассказать без утайки.

В общем, вечер прошел сносно. Если бы не мои муки ревности, когда Катя льнула к Игорю во время фильма, я бы поставила остатку вечера твердую четверку. Со своей частью роли я, сама не заметила как, справилась. Леха казался довольным. Даже вызвался проводить меня до дома.

Пока Игорь с Лехой что-то обсуждали на выходе из кинотеатра, я осталась с Катериной. Из воркования одногруппницы поняла, что Вильянов живет отдельно от родителей, один, в квартире, оставшейся после смерти деда.

— Так что сейча-а-ас я еду к Игорьку домо-о-ой, чтобы пора-а-адовать его сама понима-а-аешь чем, — красотка многозначительно подмигнула, вызвав судорогу ревности на моих губах.

У Кати неприятная манера растягивать слова. Некоторые девушки уверены, что такая особенность делает речь сексуальной. На самом же деле сия манерность раздражает, и не только слабый пол. Далеко не все парни способны выносить длинноты в гласных.

— Не одобряешь? — шепнула Катька мне на ухо.

Похоже, моя ревнивая гримаса была истолкована несколько своеобразно.

— Не то чтобы... — пространно начала я. — А ты не слишком торопишь события?

— Ну, не зна-а-аю. Мо-о-ожет быть.

Не успели договорить: парни подошли к нам. Попрощались быстро, Игорь с Катей двинулись к автобусной остановке, а мы с Лехой направились к метро.

Конечно, меня снедали и злость, и разочарование, что я не с тем, с кем хотела бы. Но в свете прошедшей и предстоящей слежки за маньяком, риска для жизни, эмоции не такие яркие, какими могли быть, если бы поход в кино состоялся на пару недель раньше.

Переживания из-за милого сердцу аспиранта не давали покоя, но не до полного ухода в себя. Я даже могла слушать, о чем говорит Леха.

Он поведал, как вышла вся история с фильмом.

С Игорем они дружат не первый год, вместе знакомятся с девчонками. И в понедельник, пойдя в клуб, повстречались с моими красавицами-сокурсницами Катериной и Таней, пообщались, потусили — в общем, неплохо провели время. Решили продолжить знакомство на выходных. Однако Леха и Таня на следующее утро единодушно отказались от новых встреч друг с другом.

Что у них там произошло, Леха не говорил. В постели, что ли, не сошлись темпераментами, или постели и не было? Это уже я додумываю в свете беседы с Катериной. И пересказываю своими словами.

Леха же, несмотря на откровенность разговора, не хвастает, а стремится объяснить мою роль в сегодняшнем мероприятии, он сдержан и деликатен, не вдается в детали, а, скорее, ставит в известность. Что ж, это я в парнях уважаю.

Прошу прощения, немного ушла от темы. Так вот, мой обожаемый Игорь заявил другу, что тот расстраивает компанию и вообще гад, сволочь и говно на лопате. От такой крали, как Таня, нос воротит. И чтобы позлить приятеля, предложил пари. По условиям Леха должен был найти к выходным девушку, да еще такую, которую и Игорь, и подруга Тани Катерина одобрят.

Мне вспомнился обрывок разговора, который невольно услышала, придя за списками маньяков к Лехе.

- Не бери на слабо, подонок. Да, буду. Да, не один. Иди на &@$! Угу, бывай.

Значит, он с Игорем говорил. Ясно.

А я очень кстати вошла. Леха подумал пару минут и понял, что я единственная кандидатура на роль спасительницы, ибо с Игорем я успела пообщаться и нам предстоит долгая совместная работа, а Катя, может, и не в восторге от столь быстрой замены подруги на просто одногруппницу, но и возразить особо ничего не сможет. Я ведь знаю и Игоря, и ее, вольюсь в компанию легко и спасу двойное свидание.

С верой в мою коммуникабельность Леха, конечно, погорячился. И он бы понял ошибку, если бы у меня не возникло идеи поговорить с Игорем о путешествиях во времени и серийных убийцах. Забавно, мой спутник не догадывался, как близок был к поражению.

Интересно, другая на моем месте обиделась, узнав про пари? Полагаю, да. А мне, напротив, стало любопытно. Похоже, Леха пытается ставить надо мной тот же эксперимент, что и я над ним в шесть вечера — проверяет, как прореагирую на прямолинейность и искренность. Удивлю, конечно, не состроив обиженной гримасы и не сказав пары ласковых в адрес спорщиков.

— А на что спорили?

Леха долго не хотел говорить, но после мои увещеваний все же раскололся. Спорили на билеты в кино. Кто проиграет — платит за всех.

Хм, то есть Вильянов признал поражение и оплатил мой и Лехин поход на фильм? Это делает ему честь. А меня радует, что я ничем не обязана спутнику. Билеты он покупал за нас обоих, но денег я не должна.

Леха галантно придержал дверь, когда мы покидали здание метрополитена.

— Спасибо, — я направилась было к автобусной остановке, но студент-некромант преградил дорогу рукой.

— Пить хочу, — пояснил он. — Давай куплю нам чего-нибудь.

А, соленый попкорн. Мой светловолосый спутник стрескал в кинотеатре целое ведерко. Я тогда выбрала попкорн в карамели.

— Мне не надо. Пошли уж, утолим твою жажду.

Нашли нужную палатку, Леха снова предложил мне чего-нибудь купить, и я снова отказалась. Парень взял банку Спрайта, и мы двинулись к остановке. Кольнуло неприятное предчувствие. Начала искать источник опасности и так некстати отвлеклась.

— Апчхи! — это Леха.

— Будь здоров.

— Спасибо.

— А-а-апчхи-и!

— Расти большой.

— Ращу.

Он о чем? А. Я не страдаю ложной скромностью, что не помешало фыркнуть:

— Фу, пошляк.

Леха хохотнул и кивнул, поднося банку ко рту, мол "знал, что ты так отреагируешь".

— Платок нужен?

— Не. Обойдусь.

Я безмятежно сунула руки в карманы, как вдруг из-за угла нам наперерез вынырнула чья-то тень.

— Здорово, братцы кролики. Сигаретки не будет?

Мы с Лехой настороженно переглянулись. Тень оказалась лысым здоровяком, лицо которого без труда можно представить на плакате "их разыскивает полиция". Цепь, обвившая костяшки пальцев, спокойствия не прибавляла.

— Не курим, — в голосе Лехи угадывалось напряжение.

Что-то уперлось между лопаток. Ясно, за мной кто-то стоит и пытается напугать. И позади моего спутника возник мужской силуэт. Их трое.

— Тогда бабки, часы и цацки гоните! — приказал прокуренный голос за моей спиной. — Живей!

Мышцы одеревенели, язык прилип к небу, мысли путались.

Если бы Леха мог что-то сделать, уже сделал бы. Значит, рассчитываю только на себя. К спине совсем не обязательно приставлен пистолет или нож. Может, просто железка? Если рвануть что есть сил?.. лысый здоровяк остановит и вырубит. Не вариант. Электрошокер? За ним долго лезть? Господи! Электрошокер в кармане пиджака, а пиджак — дома. Прям шило в яйце, яйцо в сундуке, сундук на дереве... Что ж я за урод такой?

Какие еще варианты? А вариантов больше нет.

— Теперь твоя очередь, цыпа, — здоровяк подошел вплотную — я поморщилась от его смердящего дыхания.

Леха уже отдал бумажник с часами.

Трясущимися руками открыла сумочку, вложила в лапищу грабителя кошелек. Здоровяк быстро открыл его, заглянул и закрыл. Приподнял бровь и криво усмехнулся. Конечно, триста рублей для них — это смех.

— Больше ничего нет, — проблеяла я.

Сунув добро за отворот куртки, грабитель быстро прощупал мои пальцы и запястья: ни колец, ни часов. Бесцеремонно приподнял волосы и посмотрел на уши. Если на свете и есть девушка, которая не то что серег не носит, но даже никогда не пыталась проколоть уши, то она перед вами. Будь иначе, визжала бы я от боли из-за разодранных мочек.

— Не трясись так, цыпа, не трясись. Собой расплатишься.

Полиция не жаждет принимать заявления от потерпевших, если тех лишь ограбили и не покалечили. Возни много, а шансов на раскрытие, увы, мало. Поэтому ворюги долго могут бегать на свободе. Но эта банда — иная. Они не просто пугают и забирают кошельки, они работают "по-мокрому", выражаясь на их жаргоне. Если меня отволокут в темный угол, чтобы поиметь по очереди, Леха живым не уйдет. Он сразу же рванет в полицию. Значит, что троица сделает? Правильно, проломит Лехе череп. А когда со мной натешатся, последую за своим спутником в мир иной. Поразительно, как иногда спокойно и последовательно можно рассуждать, находясь в опасности.

Надежды на Леху — никакой. Ему бы самому живым уйти. Нет причин стоять за мою честь горой.

И тут я услышала холодный бесцветный голос студента-некроманта. Эти интонации не спутаешь ни с какими другими, ибо их применяют при внушении.

— Тебе срочно надо в Одинцово. Вопрос жизни и смерти, — говорил он лысому здоровяку. — Электричка отходит через три минуты, а тебе бежать и бежать до станции.

Здоровяк молча, как сомнамбула стал поворачиваться на пятках кроссовок, когда Леха добавил:

— Стой. Деньги и часы верни.

Лысый, не говоря ни слова, достал из внутреннего кармана куртки наши вещи и отдал Ярыгину. Я на секунду увидела пустые, немигающие глаза грабителя, волю которого подавило внушение.

Грабитель рванул со всех ног по проходу, через арку, и скрылся в темноте в поисках железнодорожной станции.

— Ты что творишь, ублюдок?! — прокуренный голос за моей спиной звучал агрессивно, но в то же время — растерянно.

Замешательство двух других грабителей нам на руку. Только поэтому мы еще живы.

— Вас тоже касается, — продолжил внушать Леха. — Вы должны успеть на электричку.

Когда мы остались в переулке одни, студент-некромант присел на корточки, тяжело дыша и вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. Понятно, внушение стоило ему всех сил.

И тут меня накрыло. Я вырвала кошелек из его руки, бросила в раскрытую сумку, застегнула молнию, перехватила дамскую поклажу за ремень и с яростью огрела Ярыгина по спине. Вся мелочевка, любовно хранимая в утробе из кожзаменителя, жалобно звякнула, отскочив от спины некроманта. Я замахнулась снова, дамский футляр описал в воздухе дугу, отбросив на стену прямоугольную тень на привязи. Смачный шмяк по куртке, звон при отскоке — ах, это музыка для моих ушей!

От третьего удара Леха попытался закрыться рукой.

— За что?!

Лучше бы не поворачивал лица. Угол сумки угодил парню в глаз. А я продолжала буйствовать.

— Ах, за что?! Ты спрашиваешь: "За что?!" Да я чуть не сдохла со страха, пока ты силенки свои никчемные копил! Думала, ты ни хрена не умеешь, мерзавец белобрысый! По блату задницу у Судара в приемной греешь! Сколько вас таких...

В общем, много всякого наговорила. Я била Леху за страх, которого натерпелась, за унижение, за то, что информацию о Сударе использовать никак не удастся. Судар чрезвычайно опасен — это я поняла — но сведения Лехи ни на шаг не приблизили меня к избавлению от повинности по сбору времени. Била за Игоря, встречающегося с другой.

Когда вспомнила про Судара, мозги уже немного встали на место. Вернее, соображалки хватило не вопить вслух о службе Государю и любви к Игорю. Я прокрикивала претензии мысленно, продолжая размахивать сумкой почти с той же ловкостью, с какой ниндзя орудует нунчаками.

Домой мы поехали в маршрутном такси. Я предложила для подбитого глаза Лехи влажные антибактериальные салфетки — единственное, что в недрах сумки оказалось достаточно холодным.

— Знаешь, я ведь не с первой попытки поступил в РУЧМиН, — разоткровенничался мой спутник, вытягивая из упаковки верхнюю салфетку и прижимая ее ладонью к месту удара. — Пришлось в армии служить. А там... Короче, была острая необходимость научиться внушать таким вот му... — он осекся, — извини, козлам, куда им идти. У меня стало получаться не сразу, постепенно, но жить захочешь — не так раскорячишься. После службы в универ попал без проблем.

— Несильно же ты продвинулся за годы учебы, — съехидничала я, откинувшись на спинку сдвоенного кресла.

В салоне, кроме нас, ехали всего три пассажира.

Женщина в берете и клетчатом пальто, закинувшая на колени сумки с продуктами. Я не видела лица пассажирки — она сидела впереди — но по осанке казалось, что ей ближе к сорока. И две девушки, слушавшие музыку через айфон. Одни наушники разделили на двоих, все время переключали с одной песни на другую и то радостно кивали, то отрицательно мотали головами и гримасничали. Старшеклассницы или первокурсницы.

Ни женщина с сумками, ни девчонки с наушниками не обращали на нас с Лехой никакого внимания, что меня несказанно радовало.

— Я тебе, можно сказать, жизнь спас, а ты крысишься, — буркнул Леха, ощупывая средним пальцем ткани вокруг глаза. Лицо кислое, будто лимоном накормили. Ну, понятно, фингал все-таки будет.

— Вот не надо! — возмутилась я. — Жизнь ты спасал себе, а меня вытащил за компанию.

Терпеть не могу, когда человек пытается повернуть ситуацию так, будто я ему еще и должна. Кому должна, я всем прощаю, если что.

Леха, как истинный джентльмен, проводил меня до самой двери квартиры. И даже попытался напроситься в гости, спекулируя "ранением". Догадываюсь я о намерениях таких вот раненых, потому без зазрения совести пожелала секретарю Судара доехать домой без приключений.

— Может, еще как-нибудь погуляем? — не отступал светловолосый спутник, пока я поворачивала ключ в замке.

Брелок болтался на цепочке, ударялся об оставшиеся ключи, энергично позвякивая.

— Ты что, мазохист? — я надавила коленом на дверь и услышала знакомый щелчок: теперь открылась.

— Не мазохист, но это была самая захватывающая прогулка, — а физиономия довольная, аж жуть. Мне бы столько позитива.

— Ненормальный. Его чуть не ограбили и не убили, а он восторгается. Ярыгин, тебе, видать, скучно по жизни. Острых ощущений не хватает. Ищи их в другом месте, — я юркнула в квартиру и захлопнула дверь у Лехи перед носом.

И тут же услышала за дверью хохот.

Даже не оскорбился, паршивец. Весело ему.

Глава 9. Дела насущные

В холодном дождливом августе 1888 года была зверски убита еще одна женщина. Как и Марта Тэбрем, она пила, занималась проституцией и погибла от ножевых ранений. Ее звали Мэри Энн Николс. До встречи с лондонским чудовищем женщина встретила 43 весны.

Странное дело. Подробное изучение второго убийства не вызывало ужаса. Я ходила по квартире без страха и днем, и ночью, не мучилась кошмарами. Вот сон... честно признаюсь, сон не шел. Прибегла к маленькому ухищрению, которым пользовалась перед экзаменами. Пила на ночь таблетки от аллергии. Они вырубали часов на восемь.

Думала, к третьему убийству свихнусь. Но похоже, я, наоборот, привыкаю. Да, чувствую напряжение в руках и ногах, голова полна мрачных мыслей, но все они связаны не с документами, что я читаю, а с нападением уголовников в воскресенье и предстоящим путешествием в пятницу. Если верить документам, забрать время у Николс куда сложнее, чем у Тэбрем.

Ладно, сегодня всего лишь среда. К пятнице пойму больше. А пока пойду напечатаю данные, которые пригодятся в путешествии по трущобам Лондона. Картина станет яснее.

Пока рылась в бумагах, выбирала полезные отрывки, мне попался интересный факт, не связанный с Джеком-потрошителем, но заинтересовавший меня как любителя литературы. В 1891 году напечатали повесть Артура Конан Дойла "Скандал в Богемии". Если помните, наследный король Богемии обращается за помощью к Шерлоку Холмсу, дабы тот помог изъять компрометирующие письма у некой дамы, с которой у Его Величества был роман. Даму звали Ирэн Адлер.

А заинтересовало меня вот что. Подобная "неприятность" случилась с герцогом Кларенсом, наследником британского престола, незадолго до выхода повести. Могла ли история внука королевы Виктории, герцога Кларенса, просочиться за пределы королевской семьи и ее окружения и вдохновить Конан Дойла на написание повести и создание образа незабываемой Ирэн Адлер? Или же это просто невероятное совпадение?

Приведу историческую справку.

В 1890 году герцог Кларенс посылает Джорджу Льюису, выдающемуся адвокату, письмо, где рассказывает, что его шантажируют две дамы низкого происхождения: некая мисс Ричардсон и "другая леди", имени которой герцог не называет. Оказывается, Кларенс скомпрометировал себя, написав этим дамам несколько писем. И теперь его неосторожная откровенность на бумаге — предмет шантажа.

Адвокату удалось уладить дело с мисс Ричардсон, заплатив за письма 300 фунтов. А вот "другая леди" оказалась менее сговорчивой. Герцогу Кларенсу пришлось посылать к ней не только адвоката, но и некоего друга. Дело было улажено.

Конечно, и королева, и общественность с большим неодобрением отнеслись бы к связям герцога с подобными женщинами, если бы узнали о них, что Кларенс прекрасно понимал.

А я, в свою очередь, не могу пройти мимо такого совпадения. Стала ли история с письмами герцога Кларенса отправной точкой в написании повести "Скандал в Богемии"? Могла ли "другая леди" быть прообразом Ирэн Адлер? У Конан Дойла спросить невозможно. И выводы делать, конечно, не мне. Но не провести параллель выше моих сил.

К вечеру четверга я написала полный отчет об убийстве Мэри Энн Николс, занявший на компьютере четырнадцать страниц мелким шрифтом. Да, с Мартой Тэбрем было намного проще: картина ее смерти не вызывала столько вопросов у полиции и медэкспертов. Как убивали Николс, доподлинно не знают до сих пор. Сколько исследователей, разбиравших отчеты полиции и медиков, столько и мнений. Ладно, я-то все скоро сама увижу. Только бы живой остаться. У меня не будет и минуты на колебания, потому как Николс нашли еще теплой, и не факт, что мертвой, да еще на улице, а не в темном подъезде. Даже врач, прибывший на место преступления, не понял, умерла ли Николс или вот-вот отдаст богу душу. Может, послать все к чертовой матери? Но Судар назначил путешествие на завтра, а я физически не успеваю подобрать другую жертву и с наскока вникнуть в уйму новых документов и систематизировать сведения. А чем меньше информации, тем опасней путешествие. Осторожность прежде всего. Решено. Планы остаются прежними.

Я стояла у окна, смотрела на заледеневший от нулевой температуры двор, на фонарь, освещавший вечерами и ночами мою комнату, на голые деревья, ветви и сучья которых под искусственным освещением отбрасывали на асфальт тени, напоминавшие искривленные изуродованные кости рук и пальцев. Мертвая природа.

Потерла переносицу, соображая, что еще надо сделать до завтрашнего путешествия.

Перед глазами всплыло идеально красивое лицо Катерины, откровенничавшей о намерении переспать с Игорем. Я попыталась прогнать воспоминания прочь, но фантазия пошла дальше, подкидывая картинки хоть и пикантные, но уж точно не могущие привести меня в восторг. Игорь с другой. Целая палитра чувств: гремучая смесь брезгливости, ревности, влюбленности и ненависти. Жгучие эмоции. Захотелось отойти от окна и швырнуть стул в стену что есть сил. Но Игорь того не стоит. Не стоит, я сказала!

Хорошо бы щелкнуть пальцами и разлюбить, перестать мучиться. Ну, или влюбиться в кого-то другого. Клин клином вышибают.

— В кого? — спросил безэмоциональный бесполый голос в моей голове.

Когда с матерью происходит подобное, она искренне верит, что к ней обращаются высшие силы. Чушь собачья! Это подсознание — всему есть рациональное объяснение.

"Да в кого угодно", — неосторожно подумала я и вжала голову в плечи. Суеверный страх возобладал. По опыту знаю, что подсознанию надо давать очень точные и понятные задания, иначе оно толкует, как ему вздумается, а жизнь наполняется малоприятными событиями, исполняющими тайное желание самыми извращенными способами. Недаром говорят, будьте осторожней с желаниями: они могут сбыться.

— Точно? — подсознание никогда не удивляется и не посмеивается. Оно либо дает ответ, либо задает вопрос.

— Да, но обязательно взаимно, — ответила я уже вслух, рассудив, что все лучше, чем страдания по Вильянову.

Кстати, о желаниях. Почему, если моей жизни может грозить опасность, я до сих пор не вложила в подсознание и эфирное тело программу, направленную на себя и окружающих? Нужно же время, чтобы она сработала. В конце концов, создание таких программ и внедрение их в реальность — мой основной магический талант.

Поразмыслив некоторое время, бродя в темноте комнаты от окна к двери и обратно, я решила поставить программу на жизнь, физическое и психическое здоровье. Ведь история, в которую я впуталась, для обычного человека вообще невообразима. Надо работать.

Я устроилась в кресле, расслабила тело, отбросила посторонние мысли и перенеслась воспоминаниями в день, когда сидела в лесу, у берега реки, слушала щебет птиц, стрекот кузнечиков и сверчков, любовалась водной гладью, изредка проводя рукой по прохладной поверхности. Капли воды стекали и падали с пальцев, образуя маленькие, почти мгновенно исчезающие круги. Вот, отлично! Через эталонные воспоминания программы и закладываются, ибо контакт с подсознанием устанавливается сильный и четкий. Похоже на прием у психолога? Да, похоже, но не идентично. Магическая составляющая включает работу с энергией. Я усилила свой центральный поток* и сформировала программу.

Встала с кресла, полная сил и бодрости. Мое сознание впитало программу. Дело за малым: через потоки энергии она должна войти в подсознание каждого, с кем я общаюсь, и прижиться там. Достаточно двух-трех бесед с человеком — и программа ему передана. Окружающие, сами того не подозревая, будут стремиться сохранить мою жизнь, здоровье и психику.

А коль скоро рядом никого, беседовать не с кем, надо самой не зевать и бороться за существование.

Я включила компьютер. Пока он загружался, сходила на кухню, заварила чай. Вернулась с дымящейся кружкой, когда монитор освещал комнату ровным голубоватым светом. Включила настольную лампу, чтобы зрение не портить, устроилась на стуле, подтянула сорокавосьмилистовую тетрадь в клеточку, взяла из голубой косметички, которую использую как пенал, ручку, положила рядом и полезла во Всемирную паутину. Итак, Горан Владиславович Судар, расскажите о себе, что сможете.

Конечно, в соцсетях и следа его не было. А если Государь там и появлялся, то не под своим именем. Умно. Следующая остановка — адреса и телефоны Москвы, база ГИБДД, база ЕГТС.

Дата рождения — 9 сентября 1982 года. Ха, мы в одном месяце родились? Бред. Дата левая. Вам намного больше лет, Горан Владиславович. Рассказывайте дальше.

За четверть часа я увидела на экране домашний адрес и номер мобильного, которые и так знала, домашний номер, выяснила серию и номер паспорта, когда и кем выдан документ. Негусто.

А база ГИБДД, как оказалось, снабжена в сети данными до 2003 года включительно, и Государя в ней не найти.

Я сняла трубку стоящего рядом телефона и набрала знакомый номер.

— Костя, привет! Не занят? Отлично. Да тут такое дело... Надо пробить одного товарища по всем свежим базам и еще найти сведения, которые только тебе под силу. Сделаешь? Круто! Когда можно будет позвонить? Договорились. Записывай данные.

* * *

Вечер пятницы. Я снова в квартире Государя, в той самой комнате, где спала на прошлой неделе.

Нервы натянуты как струны, мышцы — как жгуты. Ночь, что проведу в Лондоне, могу не пережить. Если Потрошитель случайно заметит меня... Нет! Не хочу даже думать. Я машинально зажмурилась.

И плевать, что от Государя достанется, когда он узнает о моем проникновении в квартиру. Что случилось? Приехала забрать линзу со временем, а консьерж внизу уперся, ни в какую пускать не желал. Набрала Государя — не снял трубку. Попыталась проскочить мимо консьержа — не тут-то было: отловил и вытолкал на улицу. Чуть воротник не оторвал, гад. Чтоб ему на льду навернуться!

Потопталась на морозе, подумала, да и решилась использовать браслет времени как средство телепортации. Пусть теперь Судар чистит свою жилплощадь. Путешествие и время жертвы — важнее. Должен понимать, немаленький.

Под ногами хлюпнуло. Вот же! Пока предавалась страхам и переживаниям, снег с сапог стаял. Может, все не так ужасно: Государь грохнет меня прямо сейчас, до отправки в Лондон? Вон и свет под дверью виднеется. Значит, профессор все-таки дома.

Я потихоньку начала раздеваться: сняла пуховик, шапку, шарф, сапоги. Достала из пакета брюки, пиджак, водолазку — словом, все, что носила в Лондоне в прошлую пятницу. Бросила вещи на кровать, стянула с себя кофту с юбкой, обула ботинки, переоделась — и тут в квартире хлопнула одна из дверей, и я услышала голоса.

Хм, Государь не один? Второй голос принадлежал женщине. Голос молодой, певучий, глубокий.

А Государь? Подумать не могла, что в его хрипловатом тембре могут скрываться столь теплые интимные оттенки, ласкающие бархатные интонации.

Кем бы ни была гостья, она ему дорога, очень дорога. Их многое связывает. Кто она? Сестра? Нет, сестры не отвечают братьям с глубоким, почти сексуальным придыханием. Они любовники?

Профессор и его гостья перешли из кухни в гостиную, расположились недалеко от моей двери. Я замерла, даже дыхание затаила, вслушиваясь в разговор.

— Горан, пойми, я ушла не от тебя. От таких мужчин, как ты, не уходят. Я ушла от всего, что неизбежно сопровождало и омрачало твою жизнь, омрачает до сих пор и будет омрачать, потому что ты не хочешь ничего менять. А еще мечтала о ребенке, нормальной семье в самом простом, человеческом, понимании этого слова. Ты не мог этого дать. Я не забыла тебя. Тебя вообще нельзя выкинуть из головы, хоть я, бог свидетель, так старалась.

Никогда бы не подумала, что Государь может быть для кого-то столь важен, так любим. И что он сумеет простить любимой уход к другому, отпустить бескорыстно, судя по всему.

Мда, этот разговор точно не для моих ушей.

Знаете, у всех разные взаимоотношения со страхом. И проявляется это рано, в детстве, но особенно ярко — в школьные годы. Когда впереди была какая-нибудь годовая контрольная или итоговый зачет, которые, казалось, вам не написать, что делали вы? Кто-то запрыгивал в лужу и ходил в промокших ботинках, надеясь заболеть, или грыз сосульку. Кто-то не шел в школу, слонялся на улице, ничего не говоря родителям. Или шел в назначенный день, полный тяжких предчувствий, предвкушая двойку и скандал от мамы, но за один урок до испытания не выдерживал: прихватывало живот, да так, что приходилось нестись домой. А когда роковые сорок пять минут, отведенные на проверку знаний, кончались, живот чудесным образом проходил. Да, на нервной почве и не такое случается. Или еще проще. Живот не болел вовсе, но, сославшись на недомогание, ученик уходил прямо перед контрольной. Эти случаи скорее исключения, чем правило. Большая часть идет в надежде списать у отличников и готовит шпаргалки.

В жизни все похоже. Кто-то старается уйти от страха, увернуться от проблемы, кто-то подойдет поближе, а кто-то заглянет страху в глаза. Я из последних. И не потому, что такая лихая, просто нервы не выдерживают ожидания и напряжения. Если соприкоснуться со страхом, либо не останется причин бояться, либо придется погибнуть — третьего не дано.

И в школе мой подход был схож. Невыносимо вспоминать, что заставят переписывать контрольную или сдавать чертов зачет еще раз. Чем переживать, лучше сделать все возможное, чтобы отмучиться быстро и с первой попытки.

Даже не понимая и имея плохую память, я зубрила день и ночь даты, факты или формулы. Кое-где приходило понимание, да и зубрежка давала результат: примерно на сутки информация задерживалась в измученных детских мозгах. Оставалось не перепутать заученное. Две трети материала запоминала, на треть писала шпаргалки, ибо в начале урока учитель зорко следит за классом, ругает и отбирает написанное ночью, а ближе к звонку расслабляется или, желая представить на педсовете успеваемость получше, дает шанс нерадивым ученикам. Я усвоила, что в конце урока списать проще, поэтому первые полчаса излагала все, что поняла, сумела кое-как запомнить, а на последних минутах доставала шпору и спешно переписывала остальное. В итоге контрольная по непонятному мне предмету приносила четверку, а изредка — даже пять. В общем, попытки идти навстречу страху и трудностям давали результат и перешли в привычку. Если мне что-то грозит, уже не могу убежать, а иду в лобовую атаку.

Вот и сейчас я сгорала от нетерпения, нервы отказывались справляться с напряжением в ожидании путешествия. Либо умру сегодня, либо проживу еще минимум неделю. Для меня страх смерти страшнее ее самой. Мне нужна линза. Срочно. Иначе разнесу тут все к чертовой бабушке!

А у Государя, похоже, другие планы. Он уже понял, что я тут. Окрика не слышу. Значит, предлагает мне тихо-мирно дождаться, пока выпроводит гостью. Возможно, Судар потом даже вида не подаст, что знал о моем присутствии.

Случай, как всегда, внес свои коррективы. Тело затекло, я переступила с ноги на ногу, зацепилась подошвой за лямку собственной спортивной сумки и... шумно дала о себе знать, шлепнувшись на пятую точку и выругавшись.

Пришлось выйти из комнаты, показаться на глаза профессору и его бывшей пассии.

— Что вы тут забыли?! — гаркнул Государь вместо приветствия. От приятного тембра ничего не осталось. — И как вообще попали в квартиру? Отвечайте!

— Линзу забыла, — буркнула я, сведя брови.

Пока Государь шел к подоконнику, где за занавеской пряталась линза времени, и через кухню и гостиную нес ее, обхватив крупной ладонью так, чтобы гостья не могла рассмотреть загадочный предмет, я успела коротко ответить на остальные вопросы. Объяснила, что телепортировалась в квартиру, и очень просила передать консьержу, какой он идиот. И конечно, не упустила возможности вставить профессору шпильку за равнодушие к телефонным трелям. Да плевать, что у Государя интимная беседа была! Время ему важнее, стерпит.

Государь взял мою ладонь, положил сверху прозрачного вора времени, накрыв своей рукой. Я ощутила холод стекла и тепло его пальцев. Я уже поняла, что гостья не должна увидеть прибора, потому аккуратно подставила вторую руку, зажав кругляш между ладонями и, хоть это было не слишком удобно, опустила его таким макаром в карман пиджака.

Государь кивнул и пожелал мне удачи в исследованиях.

Я пошла к входной двери, собираясь спуститься и, гордо миновав консьержа, выйти на улицу, чтобы попасть в прошлое. Профессор окликнул меня и указал на дверь комнаты, где я копошилась несколько минут назад. Поняла его без слов. Если квартиру все равно придется проверять и, быть может, чистить, не проще ли и теплее стартовать отсюда, а не с мороза? Я чуть заметно улыбнулась в знак согласия и скрылась в помещении.

По знакомой Государя я успела пробежать взглядом. Стройная блондинка с точеным профилем. Очень красивая. Неудивительно, что у Судара был с ней бурный роман.

А теперь — за дело. Я ввела данные.

Отправление.

Место: Россия, Москва, Филевский бульвар, 24, корп.2, кв. 24.

Дата: 30 января 2015 года.

Время: 20:17.

Прибытие.

Место: Великобритания, Лондон, Бакс-роу**, напротив конюшен.

Дата: 31 августа 1888 года.

Время: 2:45.

Увидев проход с зеленым свечением, сделала шаг в пугающую неизвестность.

— Ты опять за старое? Снова со временем играешь? — укорила гостья, сложив руки на груди и поджав губы.

— Насть, тебя это никак не затрагивает, — возразил Судар миролюбиво, но твердо. Он сделал два шага и оперся рукой о кожаное кресло. Отвернулся от Анастасии, давая понять, что разговаривать на эту тему не желает.

Щербинская посмотрела на дверь, за которой минуту назад скрылась студентка Государя.

— Хорошенькая.

— Да, симпатичная, — нехотя согласился профессор и добавил через паузу: — И милая. Время от времени.

Анастасия удивленно изогнула бровь и лукаво улыбнулась, постукивая наманикюренными ногтями по своему плечу.

— Она тебе нравится?

Горан развернулся к гостье лицом:

— Я убью ее через полгода.

___________

*Центральный поток энергии — обобщенное название двух потоков энергии: восходящего (несущего через тело энергию земли) и нисходящего (дающего человеку энергию космоса).

**Бакс-роу (англ. Buck's Row), ныне Дорвард-стрит (Durward street) — небольшая улочка в Уайтчепеле, в Лондоне.

Глава 10. Путешествие второе. Мэри Энн Николс

Снова темень, хоть глаз выколи. Тумана нет. Но запах... Воздух влажный, пахнет серой и чем-то кислым.

Мне пришлось топтаться на узкой улочке несколько минут. Ждала, пока глаза привыкнут к темноте. Как же англичане экономят на уличном освещении: фонарь только в конце Бакс-роу.

Осмотрелась. Булыжники мостовой мокрые, кое-где лужи — шел дождь. Подошла к невысокой постройке. Может, амбар какой, а не то что я ищу? Протянула руку. Доски шершавые, кривые и влажные. Правее — кирпичная кладка: пористый камень, холодный от дождя. Едва слышное ржание убедило: я не ошиблась, я на месте, у конюшни, где через несколько минут будет лежать труп Мэри Энн Николс. Пора убираться отсюда.

Но где спрятаться? За спиной несколько кирпичных домиков, почти сросшихся друг с другом. Есть маленькая арка, там можно укрыться. Но Потрошитель, скорее всего, либо придет через нее, либо сбежит. Слишком опасно. Если бы в подъездах были окна, как в современных многоквартирных домах, лестничные пролеты с видом на двор стали бы идеальным убежищем, но нет: внутри подъездов стекол не вставляли.

Я начинала торопиться и паниковать. Куда же?.. Куда идти? И начинала догадываться, почему убийствами Потрошителя никто из магов так и не занялся. Банально негде спрятаться.

Между домами тоже опасно, хотя... Меня осенило. Напротив места убийства скрываться действительно страшно, но стоит пройти пару домов, нырнуть между ними, найти густой куст — и вуаля, убежище готово!

Я так и сделала. Пошла ближе к фонарному столбу и скрылась между домами. Куст, к счастью, тоже нашелся. Пришлось его хорошенько потрясти. Жирные капли — дождь с какими-то примесями — полетели в разные стороны, забрызгали и кирпич, и мою одежду, и лицо. Фу, гадость! Ничего не поделать. Сбив с листвы хотя бы часть воды, я пролезла между стеной и зеленью, начавшей желтеть, и затихла, прислушиваясь к ощущениям.

Неподалеку кладбище. Некоторые маги и некроманты любят скопища могил, почитают их местами силы. Темных влечет энергия скорби, боли, смерти, загробного мира. Но не меня. Меня кладбища пугают. Они вытягивают мои силы, вампирят. Защититься от их гибельного влияния невозможно. Чувствую, как под кожу проникают холод и страх, на душе становится муторно, неспокойно, мир блекнет, словно телевизор, теряющий яркость, четкость изображения и звук. Хочется убежать, но нельзя. Остается терпеть и ждать.

Я накачала энергии в глаза, усилила зрение до возможности восприятия аур и цвета в темноте. И пока у меня остались хоть какие-то силы, выпустила на волю эфирное тело, которое направилось к месту убийства.

Долго ждать событий не пришлось. Мимо конюшни протопал констебль. Стук сапог было слышно за пару десятков метров. В руках служитель порядка нес нечто, похожее на громоздкий металлический плафон. Если бы не читала о полицейских викторианской эпохи*, не догадалась бы, что в руках у констебля незажженный фонарь. Полицейские обязаны обходить свои участки с зажженными фонарями, а эти штуковины не только большие и чрезвычайно тяжелые, но и освещают ничтожно малое пространство и нагреваются так быстро, что патрулирование превращается в пытку.

Когда моя эфирка проскользнула мимо блюстителя порядка, его рыжеватые густые усы смешно зашевелились — и мужчина резко и с чувством чихнул. Поставив ношу на мостовую, вытер рукавом кителя нос, снова чихнул, высморкался прямо на камни, поднял фонарь и продолжил патрулирование.

Этот тип — констебль Джон Нил. Он пройдет здесь же минут через тридцать-сорок и одним из первых увидит тело Мэри Николс.

А пока мужчина, стуча сапогами, погружался в темноту улиц.

Минут пять Бакс-роу была пустынна, пока не появилась немолодая полная женщина, которую шатало из стороны в сторону. Она была сильно пьяна. Шла зигзагами от середины узкой улочки к стенам зданий и обратно. Я мгновенно сосредоточилась на ее одежде. Распахнутое красно-коричневое длинное пальто свободного кроя, коричневое платье и тяжелые мужские ботинки — все очень старое и потрепанное. Только шляпка новая. Я мысленно схватилась за лицо, иными словами, мои эфирные пальцы коснулись эфирных щек и рта, когда я уверилась: передо мной первая каноническая** жертва Джека-потрошителя Мэри Энн Николс.

Клянусь, я не поняла, откуда он выскочил, где прятался до этой минуты. Мэри Николс не видела его и подавно. Она просто почувствовала, как сзади кто-то обхватил лицо, запрокинул ее голову — и жесточайшая боль разлилась по ее шее горячей кровью. Потрошитель полоснул огромным ножом, но жертва продолжала вырываться, стараясь закричать. Безуспешно — трахея перерезана, бронхи и легкие захлебываются алым соком жизни. Второе резкое движение ножом — и мертвое тело Мэри Николс повалилось на мостовую.

Вскинутые руки упали над головой ладонями вверх. Поза будто демонстрировала, что жертва сдается, признает поражение. Левая рука коснулась деревянных ворот конюшни, к запястью правой подкатилась новая, только вчера купленная, шляпка.

Мэри Николс не собиралась сегодня умирать, несмотря на отсутствие крыши над головой, тяжкий труд в работном доме

* * *

за миску жидкого супа и ночлег на грязной продавленной койке, несмотря на необходимость продавать тело за выпивку или мелкую монету. Она опустилась на самое дно, но сдалась не до конца. Смерть в лице серийного убийцы оборвала ее путь на земле. Широко раскрытые от ужаса и невыносимой боли глаза Мэри Энн смотрели в холодное, ночное, затянутое тучами, августовское небо, быстро стекленея.

Дальше? Дальше все произошло настолько стремительно... Потрошитель — а это был убийца Марты Тэбрем, я даже не успела удивиться — задрал подолы платья, нижних юбок и сделал один длинный надрез на животе сверху вниз. Я в ужасе отступала к стенам домов. Маньяк расставил ноги убитой и склонился, уверенно и резко орудуя ножом. Я знала, что он делает небольшие надрезы внизу живота и на половых органах, но, к счастью, уже не могла этого видеть.

В голове крутились мысли и ассоциации одна ужасней другой. Когда отрубают голову живой рыбе, режут кальмара, отрывают лапки кузнечику, мухе, бабочке, они не кричат: не могут. Оттого эти убийства и пытки не кажутся нам такими зверскими. Вот если режут горло корове, козе, стреляют в собаку, нам дико, страшно, тошно, потому что они издают вопль, протестующий против смерти. Кричат, по-своему кляня убийцу или моля о пощаде. А если возопит гибнущий человек? Эта ассоциация и так и сяк крутилась в объятых ужасом мозгах, пока до меня не дошло. Если бы Мэри Николс кричала, я бы тронулась умом здесь и сейчас. Но она не сопротивлялась, не двигалась, не подавала признаков жизни. В полной тишине мне легче было пережить чудовищное зрелище. Неужели ор, крик, визг — можно называть как угодно — слышимый протест против смерти, убийства играет в нашем восприятии такую весомую роль?

Слева, недалеко от фонарного столба, послышались голоса, и Потрошитель, оставив истерзанное тело у всех на виду, скрылся в арке.

У меня почти нет времени — пора действовать. Мысленно надавав себе пощечин, я оказалась в физическом теле. О боже! Снова этот приступ паники, смешанный с истерикой. Ноги подогнулись, захотелось упасть на землю с визгом, но я каким-то чудом сдержалась.

Я в мгновение ока преодолела два дома, не замечая луж под ногами: адреналин гнал меня. Тьма загробного мира сгущалась над бездыханным телом. Я выхватила из кармана линзу, и на сей раз не приближаясь к жертве, вдавила кнопку и метнула кругляш к голове. Субстанция, полыхнувшая зеленым огнем, плавно перетекла в линзу, заполнив ее до отказа. Опустившись на одно колено, я подкинула к голове убитой второго "воришку". Слабый зеленый всполох — и связь с жертвой прервалась. Приборы вытянули все, что им под силу.

Какая же я дура! Не подумала, что приборы могут испачкаться в крови. "Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не так!" — мысленно взмолилась я. Трусливо подкралась к Мэри Николс, схватила не глядя первую линзу и, сжав в ладони, поняла: она сухая. Схватить вторую поспешила из-за звука шагов. И другая оказалась сухой. Я судорожно сунула кругляши в карман, стараясь не смотреть в глаза убитой, и торопливо нажала кнопку часов времени. Все, когда они включены, я невидима для окружающих.

Вдоль улицы, мимо конюшни, ко мне и трупу шел какой-то мужчина. Видимо, Чарльз Кросс, который первым обнаружит Мэри Николс.

Пока часы автоматически рассчитывали время, когда я прибуду в квартиру Государя, я успела увидеть, как Кросс остановился перед телом, хмыкнул, отошел на середину улицы, заметила, как расширились от страшного предположения его глаза, как обветренные губы растянулись в некоем подобии буквы "О", как рука мужчины поднялась к лицу...

Отправление.

Место: Великобритания, Лондон, Бакс-роу, напротив конюшен.

Дата: 31 августа 1888 года.

Время: 3:45.

Прибытие.

Место: Россия, Москва, Филевский бульвар, 24, корп.2, кв. 24.

Дата: 30 января 2015 года.

Время: 21:17.

Слишком яркий свет. Ничего не видно, глаза режет. Пришлось зажмуриться. Кто-то схватил за плечи. Пытаюсь вырваться, но хватка крепнет. Страх стремительно нарастает.

— Не трогайте! Отпустите меня немедленно! — кричу что есть сил.

Открываю глаза, вижу темный силуэт, склонившийся надо мной, ухитряюсь запустить руку в карман пиджака, выхватываю электрошокер... Как больно! Запястье треснет.

— Александрова, вы с ума сошли? — спокойно, с ноткой напряжения от физического усилия, интересуется хрипловатый голос на чистейшем русском. — Это же я, ваш преподаватель. Это Горан, черт вас возьми!

Я будто со стороны вижу, как из руки выпадает электрошокер. Мужские пальцы так крепко сдавили руку, что я не смогла удержать средство самообороны. Перевожу взгляд на лицо нападавшего. Ну конечно, это Государь. Слишком уж я паниковала, чтобы сделать элементарный вывод.

Оказалось, я лежу на диване в гостиной. Государь сидит рядом, не выпуская моих запястий. Бра светит прямо в глаза. Некромант, видя, как я щурюсь и морщусь от света, кажется, понимает причину моего неистового сопротивления, отпускает руки и поворачивает бра в сторону, чтобы я могла видеть.

— Вы в курсе, что от вас одни неприятности? — так буднично спросил он, будто потасовки и не было.

Я не осталась в долгу:

— Вы в курсе, что от вас другие неприятности?

Профессор скупо улыбнулся. Оценил игру слов.

* * *

Лицо в грязных потеках от дождевых капель, а еще волосы испачканы и одежда. Для меня первой остановкой после возвращения стала горячая ванна, для одежды — стиральная машина.

Я забралась в горячую воду, но согреться так и не смогла. Слишком много холода, слишком много ужаса, слишком много напряжения — всего слишком. Отмокала минут пять: почти не шевелилась, вспоминая лондонскую ночь. Нет, так легче не станет. Воспользовалась мылом и шампунем. Нырнула в воду, смывая с волос пену. Если бы так же смыть образы и мысли... Вынырнула, с досадой хлопнула по воде ладонью, вытянула ноги к одному бортику, голову уложила на противоположный — как вдруг свет потолочных лампочек сменился густой темнотой, расслабляющий жар воды — холодом ночи, а вместо влажного пара ноздри заполнил смрад улицы. Как я снова оказалась на Бакс-роу, рядом с местом убийства?

Что... что вообще происходит? Я не понимаю. Несколько полицейских, зеваки, какая-то телега с колесами. Меня никто не видит? Слава высшим силам! Глянула на себя. Фух! Я попала в прошлое астрально: не в физическом теле. Уже хорошо.

А почему я сюда угодила? Я что-то должна увидеть? Тогда что?

Я пробралась к месту убийства... Черт возьми! Мои мучения еще не закончились. Тело пока на прежнем месте, но его готовятся забрать. Двое полицейских положили на мостовую доску, большую, размером с дверь. Посовещались и решили подпихнуть ее под убитую. Тот констебль, что помоложе, повернул бездыханную Мэри Николс набок, а второй, что постарше, пододвинул доску к ее спине. Пыхтели, чертыхались, мне было видно по аурам, что им и страшно, и неприятно. Но они же служители закона, значит, не имеют права показать зевакам свою слабость. Напротив, они, как могли, демонстрировали, что все под контролем.

Молодой констебль, придерживая жертву, угодил ладонью в кровь, пропитавшую пальто со спины, кровь, которая натекла из перерезанной шеи. Казалось, полицейский уронит тело и отскочит в сторону. Он держался. Опустил убитую медленно, поборол стремление вытереть окровавленную ладонь о сухие лацканы пальто Мэри Николс. Потянулся было к собственному карману — видимо, за платком — но понял, что испачкает форму. Словом, метания молодого полисмена продолжались еще несколько секунд.

В итоге манипуляции с доской успехом не увенчались. Тело решили поднять. Молодой потянул жертву за плечи, старший обхватил ее лодыжки.

— О боже! У нее голова отвалилась! Смотрите! — истошно завопил один из зевак, длинный конопатый парень лет пятнадцати.

Я инстинктивно отвернулась. Не хотела видеть. Нет, то, что говорили, было не совсем правдой. Точнее, совсем неправдой. Голова Мэри Николс не отваливалась, на мостовую не падала. Но второй удар по горлу Потрошитель нанес с такой силой и яростью, что перерезал шею почти полностью, отделению головы помешал позвоночник, на котором остался след от лезвия. Как разошлись края кровавой раны, когда тело поднимали, и что увидели собравшиеся, мне знать не хотелось. Сквозь вскрики, возгласы и всхлипы все же удалось расслышать, как тело глухо ударилось о деревянные носилки. Я повернулась. Молодого констебля потряхивало: уже обе руки в крови, перед мысленным взором — зияющие кровавые раны на шее, которых испугались люди. Совершенно некстати подумалось, что парню не мешало бы выпить после такой "работы".

Оба полицейских взялись за небольшие ручки по краям доски, подняли деревянные носилки и погрузили их на телегу. Тело пришлось прочно закрепить ремнями, чтобы не съехало по дороге в морг работного дома. Рядом констебли водрузили свои фонари. Молодой обхватил ручки телеги спереди, тот, что постарше, пристроился у ее конца — и траурная процессия под вздохи и еле слышный говор зевак двинулась по темной улице.

Телега оказалась тяжелой, неповоротливой. Полицейским требовалась вся их сила и выносливость. Молодой направлял труповозку

* * *

по неровной мостовой, старший подталкивал деревянную громадину что есть мочи.

Стук колес о камни, скрежет дерева, мрачная атмосфера, голоса людей — все это исчезло внезапно, враз.

Остывшая вода, пузырьки пены, ванна, свет. Я закричала. Вернее, заверещала: иначе этот звук не назвать.

* * *

Я стояла в темноте спальни, у своей кровати, укутанная махровым полотенцем. Зубы постукивали от холода. С волос капала вода, босые ступни утопали в ковре.

Услышав мой вопль, Государь безо всякого смущения ворвался в ванную и выволок меня, обернув первым попавшимся полотенцем. Я бы возмутилась подобным бесцеремонности, бестактности, пренебрежению приличиями... обязательно... если бы не боялась снова оказаться в холодном Лондоне, теперь уже в подвале работного дома, где будут проводить вскрытие Мэри Энн Николс.

Профессор спиной привалился к стене у двери и уходить не собирался. Выслушав мой сбивчивый рассказ о путешествии из ванны, он до сих пор не проронил ни слова.

— Это что, у меня, тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? — не выдержав, первой прервала я молчание.

— Не-э-эт, — задумчиво протянул он через минуту, которая длилась для меня целую вечность.

Государь рывком оттолкнулся от стены, нажал настенный выключатель — и потолочная лампа залила комнату светом. Я зажмурилась.

— Одевайтесь! — приказал он.

Я открыла глаза и глянула на некроманта с возмущением. Негодующее "выйдите!" застряло в горле, ибо я слишком боялась остаться одна.

Государь заметил и перемену в моем лице, и оборвавшееся кашлем слово "вый...", потому холодно, без эмоций, будто отсекая ножом все мои домыслы о его поведении, заявил:

— Не обольщайтесь. Вы не в моем вкусе.

И повторил:

— Одевайтесь же! Только говорите все время, чтобы я знал, что вас снова не унесло.

Он повернулся спиной.

— Что говорить?

Я вывернулась из полотенца и соорудила из него тюрбан на голове.

— Начните с того, сколько раз вы были близки к смерти за последние... сколько вам там лет?

— Разве это имеет значение? Мое неконтролируемое перемещение...

— Не исключено, — перебил Судар.

— Ну, хорошо, — я торопливо натягивала одежду. — Я родилась захлебнувшаяся околоплодными водами и задушенная пуповиной. Еле откачали. Прям репортаж с петлей на шее, а не рождение.

Потом?.. Потом... Сколько же месяцев мне было? Не знаю. В общем, педиатр настаивала на прикорме картошкой. Картошка попалась нитратная, и... короче, матери та же самая врач сказала: "Что вы ее в больницу не отдаете? Она у вас все равно умрет". Бабушка подняла на ноги всех знакомых докторов и добыла какое-то редкое дефицитное лекарство — спасли меня.

Так... еще... В три года я едва не оказалась под колесами грузовика. У мамы была скользкая перчатка, я вывернулась из ее руки и побежала к автобусной остановке. Грузовик затормозил в каких-то сантиметрах.

В четыре года я съехала с горки неудачно: прям по льду и в речку.

В семь...

— Хватит. Достаточно, — снова перебил Судар.

— Отлично! — выдохнула я. — Все, я оделась. У вас фена не найдется?

Фен, что удивительно, нашелся. И Государь не отходил от меня ни на шаг, пока я сушила волосы.

— А когда последний раз смерть оказывалась поблизости? Не вас ловила, но была рядом? — прокричал профессор сквозь шум прибора.

— Не считая моих путешествий в Лондон?

— Да.

— Помните, вагоны сошли с рельсов между "Парком Победы" и "Славянским бульваром"? Синяя ветка метро, утро, пятнадцатое июля.

— Помню.

— Так вот, я ехала в то самое время по той самой ветке. От крушения и пополнения списка жертв своим именем меня отделило минут пятнадцать. Очень страшно выбираться было. Никаких сведений еще не поступило ведь. Думали, теракт. Люди в панике. Как-нибудь расскажу в подробностях, если надо.

Я выключила и отложила в сторону фен.

— Да вы уникум, — подивился Судар.

— Спасибо, что счастливицей не окрестили.

— В какой-то степени так и есть, пожалуй.

— Счастливчик бы столько встреч с костлявой не насобирал.

— Не гневите небеса. Вы до сих пор живы и здоровы.

"Ну, с вами-то мне недолго осталось", — чуть было не выпалила я.

Проблему моих неконтролируемых перемещений в Лондон Государь в ту ночь решил довольно своеобразно.

— В продуктивной фазе шизофрении, когда человек перестает контролировать перемещения своего эфирного тела, помогает безотказно. Снижает все паранормальные способности.

Мне на руку легла та самая розово-красная коробка таблеток, которые Государь давал на прошлой неделе, чтобы я успокоилась и уснула. Супер! Ну просто супер!

— Хотите сказать, что я шизоид?! — взвизгнула я.

Профессор вздохнул и закатил глаза.

— Господи! Нет же! Даже мысли такой не держу. Психика у вас что надо. Но на бензодиазепинах вам будет куда сложнее проявлять свои "выдающиеся" магические способности.

Мысль, что меня снова не утянет в Лондон без моего желания, безусловно, грела. Но вот эта часть разговора мне не нравилась. Судар опять не хотел объяснять. Ничего не хотел объяснять, черт возьми! И эти расспросы про смерть мне тоже не нравились.

Пока таблетка действовала, я отдала некроманту линзу, под завязку заполненную временем. Государь лишь удовлетворенно хмыкнул. Признаться, я ожидала большего проявления восторга: все-таки двенадцать лет подарила человеку. Вторую линзу оставила ему на хранение. Меня напоили чаем, и я подробно рассказала про первую часть сегодняшнего путешествия, уточнив под конец:

— Убийца Мэри Энн Николс и Марты Тэбрем один и тот же, — говоря это, я машинально проверила свой центральный поток энергии.

Поток существовал, энергия текла, но я не могла по своему желанию ею управлять.

Увидев мое замешательство, Государь криво усмехнулся.

— Теперь попробуйте выйти из тела.

Я попробовала. Результата — ноль целых хрен десятых.

— Ну что, успокоились? Поняли, что в Лондон вас не снесет?

— В общем-то... да... — промямлила я.

— Отлично! Тогда идите спать. Вы устали. Да и я тоже.

— А завтра?.. Завтра мне снова придется это пить?

— Завтра будет завтра, — отрезал научрук и взглядом указал на мою спальню.

Осталось только довериться его авторитетному и авторитарному мнению и повиноваться.

Позднее утро. Я лениво обвела глазами комнату и резко села на кровати. В подсознании засела заноза. Вчера произошло нечто такое, что меня задело, но я подавила это чувство. После сна задавленная эмоция спешила проявиться смутным беспокойством и неудовлетворенностью.

Я снова прилегла и начала перебирать в уме события вчерашнего вечера, коих было предостаточно. Как ни странно, на Николс и Потрошителя моя заноза никак не отреагировала. В тех воспоминаниях была бездна страха, но больше ничего.

Бессознательное путешествие? Страх усилился, я инстинктивно сжалась под одеялом, но... в Лондон не попала. Проверила потоки, выход из тела — все способности восстановились, и угрозы я не чувствовала. Заноза уменьшилась и ощущалась куда как менее болезненно. Значит, есть еще какая-то мелочь. Какая?

"Не обольщайтесь. Вы не в моем вкусе", — повторил хриплый голос в моих воспоминаниях. О черт! Этого мне не хватало. Нашла, о чем переживать перед лицом смерти.

И все же... Все же, обманывать себя — удел натур слабых, писала Маргарет Митчелл. Сама я считала самообман глупостью, а не слабостью — и по жизни себе не лгала. И сейчас не стану. Да, за все снесенные унижения, страхи и перспективы гибели мне отчаянно хотелось отомстить Государю. Каким образом? Самым женским, конечно. Влюбить в себя и отвергнуть. Вот, мол, вам! За безобразное отношение. А я вашей никогда не стану. Ах, какая сладкая была бы месть. О путях влюбления профессора в себя я, конечно, даже и не думала еще, но результата хотелось до боли. А тут — такой конфуз. Не в его вкусе. Ну и черт с ним!

Ладно, осознала, призналась себе, отвела душу — а теперь пора умываться и чистить зубы.

Едва я успела закончить с утренними водными процедурами, как меня перехватил Государь. Сухо пожелав доброго утра, он, ни слова более не говоря, потащил меня куда-то из квартиры. На первом этаже я начала протестовать и упираться, и Государю пришлось взять меня за руку. Подъездная дверь открылась, и я сразу поняла, зачем профессор приволок меня вниз. С мороза вошел консьерж, высокий дядька лет сорока-сорока пяти с квадратными плечами, от которого веяло холодом и сигаретным дымом.

После приличествующих ситуации приветствий Государь свойственным ему прохладным тоном напомнил консьержу, который, как я уже поняла, был здесь по совместительству и охранником:

— Я просил вчера вечером никого ко мне не пускать.

— Да, Горан Владиславович, — поспешил заверить работник, — я так и сделал. В толк не возьму, как эта пигалица пробралась к вам... Но уверяю...

Профессор не стал слушать уверений и перебил.

Что у него за манера такая — всех перебивать? Я бы с удовольствием дослушала. В конце концов, говорят обо мне.

— И это была моя ошибка. Извините, — сухо сказал профессор. — Эту, как вы выразились, пигалицу пускать ко мне в любой день, в любое время дня и ночи. На нее не распространяются никакие запреты.

Консьерж-охранник опустил глаза вниз, на наши сцепленные руки, попытался сдержать ухмылку — не получилось, хмыкнул, достал из нагрудного кармана спецовки пачку сигарет и, пока закуривал, оценивающе оглядел меня.

— Конечно, Горан Владиславович. Как скажете. Пускать в любое время дня и ночи, шо ж тут непонятного. Сделаем.

Государь хотел что-то добавить, но отказался от затеи.

Мужчины попрощались. Государь — сдержанно и с достоинством. Консьерж-охранник нарочито подобострастно, однако хитрый прищур глаз говорил куда больше, чем наемный работник хотел бы выразить.

В лифте я заговорила первой.

— Он же решил, что я ваша... любовница, — к щекам прилила кровь.

— Вы прямолинейны, — развеселился Государь. — Но это качество мне в вас все больше импонирует.

Да, он прав. Можно было сделать вид, будто ничего не произошло. А я наоборот — сакцентировала внимание. Я закусила губу.

Улыбка в секунду исчезла с его лица, взгляд стал равнодушным. Профессор пожал плечами и как ни в чем не бывало возразил:

— А вам не наплевать, что он там решил?

— Ну, не знаю... может быть... — стушевалась я.

Некромант ухмыльнулся и слегка качнул головой вбок, будто говоря: "Вот видите".

— Но почему... почему вы не попытались объяснить? — не отставала я.

— Если бы я рассказал, что вы моя студентка, пишете у меня диплом, он бы решил, что я оправдываюсь, и укрепился в своих подозрениях. Так что не обращайте внимания.

Я фыркнула. Мне так не понравился оценивающий взгляд этого консьержа-охранника. Он будто прикидывал, могу ли я быть девочкой по вызову. Однако спортивный костюм, тапочки и моя ненакрашенная физия убедили его в бредовости такой идеи. А будь у меня ярко накрашенные губы, мини-юбка, кто знает...

— Как ваше свидание? — внезапно сменил тему разговора Государь.

— А ваше? — огрызнулась я.

— У меня не было свидания. Вчера вы многое слышали и поняли достаточно. Так как у вас прошло?

— Нормально прошло. Но не мое это, — продолжала я ершиться.

Ну почему меня так задела реакция этого мужика? Глупость какая. Потому что он меня вчера вытолкал взашей?

— То есть вашего отъезда на выходных не ждать? — преувеличенно любезным тоном поинтересовался хозяин квартиры.

— Даже не надейтесь.

— А жаль. Пора бы перестать вздыхать по Вильянову.

Я вздрогнула, как от удара, и резко повернулась к Государю. Вежливая улыбка, искорки в глазах — да он забавляется.

Расстроенная, я забыла, с кем говорю: на ком стоит концентрировать все свое внимание, и, беседуя, взвешивать каждое слово.

— Да вы... да я... Да как вы можете?!

— Могу. Честно и откровенно.

— Как?..

— Как я понял? — смешок. — Когда мой аспирант заходит в аудиторию, ваше личико приобретает глупейшее выражение восторга. Становитесь похожи на жизнерадостную кретинку.

Я внутренне ощетинилась.

— Зато вы даже ради своей любимой измениться не смогли! — желчно выдала я, переводя стрелки на преподавателя.

— Измениться? Да вы, видно, шутите. Люди не меняются.

— Неужели?

— Говорю как есть. А желание изменить партнера, подогнать под свои чаяния — самая распространенная ошибка как мужчин, так и женщин. Человека надо либо принимать таким, какой есть, со всеми достоинствами, недостатками, тараканами, либо не начинать отношений с ним. Во всяком случае, серьезных.

Что же получается? Государь принимал свою девушку со всеми недостатками, а она хотела его переделать? Это он пытается сказать?

— Вы, может, и в любовь не верите? — не хотела я отступать и ввернула в беседу, как мне казалось, каверзный вопрос. Но я снова забыла, с кем говорю.

— Любовь — это слово, известное всем. Потому каждый понимает его по-своему. От того, как понимаете его лично вы, и будет зависеть ответ на вопрос "Есть ли любовь?". Позвольте узнать, какой смысл вы вкладываете в это чувство?

Блин, он уверенно переводит стрелки с себя на меня. Не первый раз. Да и не последний наверняка.

— А как вы понимаете любовь?

"Ловите ваш мячик обратно, Горан Владиславович", — мстительно подумала я.

— Любовь — это четкое понимание и принятие факта, что с этим конкретным человеком будет лучше, чем без него. Остальное — гормоны.

Я даже зависла, обдумывая сказанное Сударом. Все-таки положил на обе лопатки — я честна хотя бы перед собой. Люди до хрипоты спорят о любви — есть или нет, что она такое — а он... он все давно для себя понял.

Открывала рот, как рыба, выброшенная на берег, но не знала, что сказать. Государя это явно забавляло. Он улыбался. Не надменно, не самодовольно — нет, просто улыбался. Даже попытался ослабить удар, сгладить ситуацию.

— Вам кажется, что это слишком прозаично, просто?

Я одновременно пожала плечами и полукивнула в сторону.

— Но для меня это так. У вас может быть совсем иное восприятие любви.

К нашему совместному завтраку страсти улеглись. Хотя я и была зла, очень зла за утренний разговор. Чувствовала себя глупой порывистой девчонкой. И осознание этого не прибавляло ни уверенности, ни настроения. Пришлось перебороть себя, пригасить эмоции, ибо у меня были вопросы, и вопросы важные и серьезные.

— Горан Владиславович, энергетическое взаимодействие маньяка и жертвы строится по одному принципу: жертва цепенеет и отдает энергию, пока не обессилит и не умрет; маньяк же вампирит с наслаждением, после убийства находясь на пике силы. Донор и акцептор. Иной энергообмен между ними невозможен.

— Видите, как быстро вы уловили суть. Всего за два путешествия, — похвалил Государь, наливая мне в чашку чай.

— Так а диплом-то мне как писать? Про каждое убийство одно и то же ведь. И нового ничего не открою.

— Не волнуйтесь, нюансы будут в каждом случае. Насчет открытия нового... До вас этой темы никто не касался, документальных исследований нет, так что аудитория на защите будет у ваших ног. А что касаемо реальных открытий... — он немного помедлил, прежде чем продолжить, — поведаю вам маленькую тайну. Мне как вашему руководителю не так важны заслуги в области энергоинформационики, сколько нужно, чтобы вы набрались опыта. Мои выпускники имеют дело с маньяками и их жертвами не в прошлом, а в реальном времени. Они не знают заранее, чем закончится преступление и сколько опасных, грозящих жизни сюрпризов их ожидает. Они обязаны смотреть в лицо смерти, ловить зверей в обличье людей и рассматривать трупы детально, ибо мертвые способны дать немало подсказок, и спокойно, как бы страшно тела изуродованы ни были. Вы уловили ход моих мыслей?

— Да. Главное — практическая тренировка. Что в дипломе — не столь важно. Его я в любом случае смогу защитить без проблем.

— Именно.

— А почему вас интересовало, сколько раз я могла умереть?

— Вы — магнит для роковых событий. Это объясняет и то, что в вашей квартире невозможно стало находиться после первого путешествия, и то, что вчера вас уволокло к месту смерти вторично. Вы затягиваете костлявую в наш мир, а она тянет вас в свой.

— И что же мне делать? — испуганно пролепетала я.

— Ничего. Связать свою профессию со смертью. Посвятить ей часть своего времени, грубо говоря. Тогда она не станет преследовать годами в обличье грузовиков, уходов под лед и прочих ужасов, столь непосредственно угрожающих жизни.

— Да, но работа со смертью связана с большим риском.

— Безусловно. Но вы будете знать, когда и откуда исходит угроза, когда надо быть настороже, а когда — расслабиться. Это ваша плата. Цена высокая, не спорю. Но решать в конечном счете вам. Я лишь объясняю причины и следствия происходящего с вами.

Я крепко задумалась. Информации много, ее надо переварить.

Встала из-за стола, достала из холодильника бутылочку йогурта и, чтобы не пить холодный, перелила его в чашку, которую сунула на минуту в микроволновку.

— Вы в Америку махнуть не собираетесь после окончания? — поинтересовался Государь, ловко орудуя ножом и вилкой в тарелке.

— Нет, не собираюсь, — изумилась я. — А почему возник такой вопрос?

Микроволновка перестала выть и озорно щелкнула, извещая, что йогурт стал теплым. Я вынула чашку.

— Там ваша родня.

— Ах, поэтому... Нет, я собираюсь жить и работать в России.

— Я рад, — подвел итог профессор.

Я с удивлением посмотрела на него. Мне показалось, или я впервые услышала, как его голос потеплел в разговоре со мной? Наверное, показалось.

Оставшаяся часть субботы прошла спокойно. Государь занимался своими делами, а я самозабвенно набирала на компьютере диплом и продолжение книги.

В воскресенье Государь уехал по делам, оставив мне указание впустить некоего мужчину, который привезет важные документы.

Я как раз заканчивала очередную главу книги, когда в дверь уверенно позвонили. Я на цыпочках пробралась в прихожую.

— Кто там?

— Горан предупредил вас обо мне.

Я щелкнула замком и распахнула дверь.

— Доброе утро, Эля!

Передо мной стоял настоящий красавец. Высокий, смуглый, черноволосый и кареглазый. Слишком необычная внешность для нашего климата. Он, случаем, не родственник Судара?

— Здравствуйте, — ответила я и зачем-то протянула руку для приветствия.

Гость не растерялся и уверенно сжал мою ладонь. Меня будто током ударило. Нет, он не был маньяком. И дрожь пробежала по моему телу не из-за его красоты. Дело в другом. У меня возникло странное ощущение, столь явное, что я не могла спутать — это же предвидение. Нет, не так. Предчувствие. Я встретила человека, который не останется случайным знакомым. Он либо будет много для меня значить, либо сыграет в судьбе немалую роль. Только кем он станет: другом или врагом?

— Как меня зовут, вы знаете. А мне вашего имени не назвали, — вырвалось у меня.

Моя смелость стала лишним подтверждением предчувствия, ведь я не люблю незнакомых, не доверяю. Да и в поддержании светской беседы необходимости нет.

— Валера, — вежливо представился он, — но все зовут меня по фамилии — Душин.

Я кивнула и машинально ответила:

— Очень приятно!

Душин скупо улыбнулся и прошел в квартиру, как к себе домой. Походка его была грациозной и опасной, словно у гепарда. Он положил три толстые папки на зеркальный стол и собрался уходить. На несколько секунд задержался у двери и внимательно посмотрел на меня. Наверное, точнее сказать, осмотрел меня.

— Вы слабы, — заключил он, оценив мою ауру.

Сам гость просто лучился энергией.

Наверное, мне стоило бы расстроиться или надуть губы от обиды, но я только ответила:

— Работа вредная.

— Я бы на вашем месте свел энергию к нулю, чтобы побольше набрать, — посоветовал Душин.

Он говорил серьезно и отстраненно, будто врач. А я почему-то чувствовала себя спокойно и комфортно, общаясь с ним.

— Вы про энергопост?

— Да.

— Не могу, к сожалению, — развела я руками. — Его следует начинать только при абсолютном спокойствии и внутренней гармонии.

— Само собой. Горан поможет вам прийти в норму.

Я прикусила язык, чтобы не спросить о его родстве с Государем. Слишком бестактно: я ведь впервые вижу человека.

— Вы никогда не пробовали экстремальный энергопост? — продолжил Душин.

— Нет, не пробовала. Только читала.

— Попробуйте применить. Нервы и психику это только укрепит.

Я вздрогнула. Вспомнила про свою программу на физическое и психическое здоровье. Одного контакта — особенно с сильным магом — слишком мало для внедрения программы, значит...

— Как... как вы поняли? — пролепетала я.

Душин загадочно улыбнулся, ничего не ответив.

Он прочел программу второго уровня, что в принципе невозможно. Можно почувствовать и проанализировать внушение (метод некромантов), но не мои программы. Нереально.

— Это ваша особая способность? — подавшись вперед, откровенно спросила я.

— Простите?

— Понимать программы второго уровня.

— Одна из. У меня их много. Разных, — уклончиво ответил Душин. Улыбка исчезла, но глаза все еще хранили ее след.

Я почти закрыла дверь, когда он не оборачиваясь спросил:

— А какая ваша особая способность?

— Я чувствую серийных убийц.

Он повернул голову, приподнял одну бровь, снова улыбнулся и удовлетворенно кивнул.

* * *

— Горан, считаешь, она нам подходит? — спрашивал Душин по мобильному, садясь в машину.

— Уверен. Она, пожалуй, излишне эмоциональна для такой работы, но это единственный недостаток. Психика крепкая. Способности фонтанируют, хотя и не все пока поддаются контролю. Я сам удивлен.

— Как там Вильянов?

— Брак. Видит смерть, потом блюет три дня.

— До сих пор? — изумился Душин.

— Теоретик из него отличный. Пусть учебные пособия, диссертации пишет, молодняк обучает, но от всего остального его лучше держать подальше.

— Ты говорил, есть еще кто-то.

— Есть. Нервы стальные, но, увы, способностями бог обделил. Просится постоянно, но пусть лучше на скамейке запасных посидит.

— А эта девушка, Эля, думаешь, пройдет сегодняшний тест?

— Ну, если не пройдет...

* * *

Сначала я просто смотрела на толстые красные папки, потом начала кружить вокруг стола.

Причины заинтересованности были непонятны, ведь я нелюбопытна. Но что-то подталкивало меня сунуть нос в дела Государя. Страх? Желание знать о противнике больше? Пожалуй, и то, и другое.

Я села на диван, стянула верхнюю папку, положила себе на колени, развязала веревочку и достала... дело N 1327 с кодовым названием "Слепец".

Начала листать. До глубины души потрясли фотоматериалы. Детальные снимки жертв серийных убийств. Вот у этой девушки, то есть жертвы, выворочены острым лезвием глаза и ближайшие мягкие ткани. Маньяк срезал плоть аккуратно, по кругу, оставив на безжизненном лице широкие углубления. Лицо смотрело вверх воронками розового мяса. Господи! Ужас какой! А вот труп девочки со схожими посмертными ранами. Еще и с рук и груди оторваны куски плоти. Отчетливо видны следы зубов — мясо не отрезали, а откусывали. Запекшаяся кровь в ранах — девочка была еще жива. Не могу больше! Я захлопнула папку.

Просидела минуту ли, десять, уставившись перед собой, силясь избавиться от кровавых образов? Не помогало. Мозг лихорадочно соображал. Посмертные раны нанесены с большой аккуратностью. У убийцы была масса времени и уже достаточный опыт, значит, мне попались фото не первых его убийств, а тех, к которым он набил руку.

Я снова открыла том дела. Сначала шли отчеты оперативников с мест происшествий, отчеты о вскрытиях, анализы и заключения патологоанатомов, отчеты следователей из трех разных полицейских отделений.

Второй том — убийства сравнили, признали серией, объединили в одно дело, которое передали под контроль ФСБ. Я листала и листала, продвигаясь все дальше и дальше в расследовании цепи кровавых смертей. В третьем томе попались страницы, написанные рукой Государя. Он описывал маньяка: возраст, особенности поведения, привычки и род занятий. Давал рекомендации по задержанию. В конце листов с размашистым почерком стояла подпись профессора. Он был главным консультантом по делу. Далее шла кипа документов, из которых следовало, что серийника задержали, допросили и задокументировали показания.

Шестнадцать девушек и девочек в возрасте от четырнадцати до двадцати шести лет, шестнадцать смертей, шестнадцать семей, искалеченных горем и ужасом.

Пойманный убийца смотрел с фотографий прямо на меня. Чуть квадратный подбородок, заостренные скулы, слегка впалые щеки, равнодушные серые глаза, короткие, небрежно остриженные русые волосы. Обычный мужчина, на первый взгляд. Увидишь в толпе и не подумаешь никогда, что под личиной человека скрывается чудовище.

Настойчивое покашливание отвлекло от раздумий. Я подняла глаза — и вскочила, уронив последний том дела. Я не слышала ни как открывалась входная дверь, ни как вошел Государь, ни как он остановился рядом. Поймал с поличным.

— О том, что совать нос в чужие документы нельзя, вам мама на ночь не рассказывала? — ехидно поинтересовался он.

— Я... у меня... — и бросив попытку оправдаться, как бесперспективную, я спросила в лоб:

— Почему вам привезли раскрытое дело? Поймали не того?

Вопрос, почему и как ему вообще привезли материалы, находящиеся в ведение ФСБ, я опустила. Все равно не скажет, а мне достанется на орехи еще больше.

Государь хищно ухмыльнулся, продемонстрировав белые зубы. Не ухмылка, а оскал, честное слово.

— Поймали того. Впрочем, вы точнее меня можете сказать, маньяк ли пошел под суд или нет.

— Ну конечно! — вырвалось у меня. — Достаточно пожать ему руку.

Государь подхватил том дела с пола и вернул его в папку.

— Теперь, вижу, стало понятней, на кой черт вы мне сдались, моя дорогая трепетная лань.

Я кивнула. В ожидании наказания напряглась, как ребенок, разбивший любимую мамину вазу. Колени до боли прижаты друг к другу, сцепленные в замок пальцы рук побелели и стали ныть.

— Вы моя лакмусовая бумажка для серийных убийц, — продолжил он.

— Значит, нам надо ехать?

— Куда? — Государь вольготно расположился на другой половине дивана.

— К маньяку. Проверить: он — не он.

Государь тихо рассмеялся.

— Бросьте. Там все ясно, — он потер большим и указательным пальцами переносицу, будто только что снял очки.

— Но вы же сказали...

— Я не говорил, что надо куда-то ехать. Я имел в виду, что вы можете для такого понадобиться.

Он встал с дивана и пошел из гостиной в кухню.

— Извините, — крикнула вслед.

— За что?

— Что взяла ваши бумаги без спроса.

— Не берите в голову, — равнодушно ответил он, включая чайник. — Да и бумаги не для меня везли, если откровенно.

— А для кого?

— Для вас, — ответил он, наконец глянув в мою сторону.

— Для меня? — тупо повторила я.

И поняв, что наказания не последует, вскочила с дивана и возмутилась:

— Так это что получается? Вы меня проверяли?!

Теперь мой мучитель засмеялся в голос.

_______

*Викторианская эпоха (1837 — 1901) — период правления Виктории, королевы Великобритании и Ирландии, императрицы Индии.

**Точное количество жертв Джека-потрошителя в настоящее время неизвестно и является предметом споров. Тем не менее существует список пяти "канонических" жертв, с которым согласны большинство исследователей и лиц, вовлеченных в расследование дела. С большой вероятностью можно считать, что от руки убийцы также погибла Марта Тэбрем, к списку пяти канонических жертв ее добавил инспектор Эбберлайн, один из руководителей расследования по делу Джека-потрошителя.

* * *

Работные дома впервые появились в Англии в XVII веке. Там бедняки выполняли тяжелейшую работу за еду и ночлег. Внутренний порядок мало чем отличался от тюремного. Существовала система поощрений и наказаний: за нарушение дисциплины могли быть назначены дополнительные работы, также практиковались телесные наказания, карцеры, ограничения в еде. Угроза помещения в работный дом заставляла многих бедняков соглашаться на любые условия работы на фабриках, что позволяло владельцам фабрик снижать зарплату.

* * *

Громоздкие деревянные двухколесные телеги с черным кожаным верхом использовали в Лондоне не только для перевозки трупов, на них доставляли пьяных в полицейские участки.

Глава 11. Секрет Государя

Вернувшись домой, я продолжила изучать убийства Джека-потрошителя. Новая жертва — Энни Чепмен. Сразу вспомнилась Анна Чапман, раскрытый агент российской разведки, работавший в Великобритании и США, а ныне предприниматель и известная телеведущая. Забавное совпадение имен. Но на этом лирика закончилась. Пришлось вернуться к прозе своего бытия и грядущего путешествия в 1888 год.

8 сентября была убита сорокасемилетняя вдова, выпивавшая и занимавшаяся проституцией. Как всегда, я подробнейшим образом изучила показания свидетелей, врача, обследовавшего тело и проводившего вскрытие, и заключение коронера. У Чепмен были заболевания легких и оболочек головного мозга. И тут же возник вопрос, стоит ли отправляться на место смерти. Сколько времени я получу? Пару-тройку месяцев? Они не стоят риска.

И альтернатива у меня была. В ночь с 22 на 23 сентября убили Джейн Ботмур, двадцатишестилетнюю мать-одиночку, подрабатывавшую, по слухам, способом, который несомненно привлек бы Джека-потрошителя. Ее тело обнаружили утром, 23 сентября, недалеко от железной дороги.

Далее привожу цитату из книги Патриции Корнуэлл "Джек-потрошитель. Кто он? Портрет убийцы".

"Левая сторона шеи Джейн Ботмур была разрезана до самого позвоночника. Глубокая рана на правой стороне лица обнажила челюсть до кости, а внутренности вываливались из вспоротого живота. Сходство между этим убийством и преступлениями в Ист-Энде вынудило Скотланд-Ярд отправить на место преступления доктора Джорджа Филлипса и инспектора полиции. Никаких полезных доказательств найдено не было, и полиция по какой-то непонятной причине постановила, что убийца совершил самоубийство. Местное население обшарило ближайшие угольные шахты, но никакого тела обнаружить не удалось. Дело осталось нераскрытым".

Нераскрытое дело. Тайна. Интерес. Азарт. Мог ли Джек-потрошитель быть убийцей? Конечно. Ему приписывают от пяти жертв. Смерти, подобные гибели Джейн Ботмур, случались в кровавом 1888 году, но за пределами Ист-Энда. Почерк убийцы схож. Жаль, мало данных об убийстве: ни заключения врача, ни показаний свидетелей в книгах, что у меня были, авторы не приводили. Рискнуть? С двадцатишестилетней времени можно получить много. И пока я решала, пойти ли проторенной дорогой или совершить безумство, позвонил Костя, тот самый сосед-хакер, которого я попросила узнать о Государе все, что только можно.

— Лейка, с тебя пиво! — вместо приветствия крикнул он в трубку. — Этот твой Горан Судар вовсе не Горан Судар.

По спине побежал холодок.

— И как ты это выяснил?

— Поднимайся. Расскажу.

Что я тут же и сделала, взбежав по лестнице на четвертый этаж. Через маленький коридор прошмыгнула в единственную комнату тесной однушки.

Свежеиспеченный студент первого курса технического вуза, самозабвенно прогуливающий занятий и посвящающий компьютерам все свободное и несвободное время, повернулся на крутящемся стуле и махнул рукой в сторону старенького, с поблекшей обивкой кресла, в которое я тут же и уселась.

— Рассказывай, откуда ты этого типа знаешь, — с искренним любопытством спросил Костик.

Он всегда относился ко мне по-свойски. А четырехлетнюю разницу в возрасте с лихвой компенсировал его юношеский сексизм, емко сформулированный во фразе: "Девчонка, потому в компах ни хрена не шаришь". Никогда не пыталась протестовать. Меня забавлял такой подход студента, а сведения, которые он для меня добывал, компенсировали незначительный моральный ущерб от общения.

— Он мой препод и научрук.

— Ну, ты попала, мать! — хохотнул Костик, резко развернувшись к компьютеру, отчего его длиннющие волосы неровной волной закрыли всю спину.

А выяснилось вот что. Горан Судар действительно родился в сентябре 1982 года. Переехал с побережья Адриатики в Москву восемь лет назад. Очень быстро встал на ноги: купил квартиру, в которой я бываю по выходным, и машину, на которой ездила. Конечно, столь быстрое приобретение материальных благ может говорить о нечестном заработке, но Костик такой теорией не удовлетворился, копнул глубже. Горан Судар, как приехал, устроился в автомастерскую механиком, снимал жилье, а всего через полтора месяца сменил не только место жительства, но и социальный статус, из автомеханика став преподавателем университета с кандидатской степенью.

— Слушай, ну, особо не к чему придраться, — заныла я, как от зубной боли. — Можно подумать, у нас кандидаты наук никогда грузчиками не работают, а начальники отделов — бомбилами.

— Это в лихие девяностые, не путай. Ученый приезжает по приглашению университета — и сразу на теплое место. Сразу, а не через полтора месяца.

— Ну, да. Но все равно прямых доказательств подмены нет.

— И не будет. Мужик чисто сработал. А какая схема! — восторгался Костик.

Схема проста. Приезжает из-за границы иностранец. Ни родственников, ни друзей: заявление в полицию, случись что, писать некому. Иностранца убивают, а его имя, фамилию и все документы продают другому человеку.

— У тебя есть где взять фотку этого липового Горана Судара, твоего препода?

— Можно попытаться. А что?

— А ничё. Бери фотку, поезжай по адресу, где он снимал квартиру, расспроси хозяев. Может, и соседи чего вспомнят. Хотя вряд ли. Восемь лет прошло.

— Отлично! Спасибо, Костик. Так и сделаю! — изобразила я восторг и энтузиазм.

— Спасибо не булькает. Пиво не забудь со стипухи, Лейка! — крикнул вслед Костик, ужасно довольный собой. — До созвона!

— Не забуду! — отозвалась я. — Пока!

Закрыла дверь, сбежала по лестнице, недолго потопталась у своей двери... Костик был бы прав, если бы на свете не существовало магов и некромантов. Государь явно восемь лет назад навестил и хозяев съемной квартиры, и соседей, внушил, что жил там именно он. Так что я ничего не докажу.

Я юркнула в квартиру, закрыла дверь и подошла к окну своей комнаты. Глядя на улицу, всегда лучше думается. Подтвердились мои подозрения? Да. Доказать могу? Нет. Тупик. Догадываюсь, что Горан Судар — далеко не первая личина некроманта экстра-класса. Возрасту надо соответствовать хотя бы приблизительно: и раз лет в десять менять либо город, либо личность.

Пойти в полицию не вариант. У виска покрутят и посоветуют посетить психиатра.

А может, стукануть Лучанскому, заму Государя? Они ведь на ножах с тех пор, как Государь занял кресло заведующего кафедрой. Лучанскому должность не досталась. Хорошо, допустим, я сообщу шокирующие сведения Лучанскому. Как он поступит? Воспользуется? Да, но если подсоберет доказательств. Только собирать станет не сам. Лучанский не из тех, кто уничтожает врагов своими руками. Значит, найдет способ надавить на меня, чтобы я все сделала. Быть на коротком поводке и у Государя, и у Лучанского? Нет уж, увольте. Некроманта мне хватает за глаза. Пусть все остается, как есть.

А раз этот вопрос решен, пора выбрать, к кому из убиенных отправиться: к Энни Чепмен или Джейн Ботмур. Государю, что ли, позвонить? Э, нет. Не выход. Он к обеим по очереди пошлет, чтобы приучалась видеть смерть.

Ладно. Что мало времени наберется — пусть Государь волнуется. Чепмен, как ни крути, каноническая жертва Джека-потрошителя. Диплом без канонических пяти смертей будет неполным. Плюс сведений об убийстве Чепмен аж сотни страниц, а о гибели Ботмур — всего два абзаца. Стало быть, Энни Чепмен.

Как же ее лицо на посмертной черно-белой фотографии напоминает лицо Марты Тэбрем. С трудом их различаю.

Глава 12. Путешествие третье. Энни Чепмен

В пятницу вечером я забрала у Государя линзу времени и ушла подальше от его дома, чтобы отправиться в Лондон в третий раз.

Отправление.

Место: Россия, Москва, берег Москвы-реки, недалеко от корпуса 2 дома 24 на Филевском бульваре.

Дата: 6 февраля 2015 года.

Время: 21:56.

Прибытие.

Место: Великобритания, Лондон, Хэнбери-стрит, 29, задний двор.

Дата: 8 сентября 1888 года.

Время: 5:10.

И снова холод, кромешная тьма, лужи под ногами и густой смрадный туман. Снова я спряталась в укромном месте, усилила зрение до предела и отпустила эфирное тело в дозор.

Пришло время осмотреться на месте скорого убийства. Трехэтажное кирпичное здание угрюмо глядело на задний двор темными окнами. Забор из деревянных досок скрывал от любопытных дворик. Впрочем, скрипучая калитка без замка не мешала посторонним зайти, если вздумается. Я оглядела низкую, неуклюже сколоченную деревянную лестницу у подъезда. Около нее-то все и случится. Тяжело вздохнула, поднялась на три ступеньки и приготовилась ждать.

Посторонние, желавшие уединиться во дворе дома, скрывшись за высотой забора, появились почти сразу. Женщина — Энни Чепмен. Ее описание я прочла столько раз, что могла повторить наизусть. Полная. Маленькая. Короткие волнистые волосы от сырости вились еще сильнее, больше напоминая кудряшки девочки. Вся одежда — черная: юбка, длинный жакет, кусок шарфа, прикрывающий короткую шею. Даже ботинки могли бы перекликаться цветом с теменью промозглого лондонского утра, если бы не покрылись коричневатой грязью.

Но мужчина!.. Мужчина, клиент Энни Чепмен, не Потрошитель. Я прислушалась к себе, своей интуиции. Нет, это не маньяк. Но как?! Черт возьми, Чепмен будет мертва через пять-десять минут! Как такое возможно?

Клиент озвучил Чепмен свои желания, меня передернуло, но то я. Однако женщина тоже вознегодовала и довольно резко ответила: "Нет!" Клиент сузил глаза, бессильная ярость закипела в нем, он замахнулся. Стремясь защититься от удара, Энни инстинктивно выставила руки, но клиент с размаху опустил кулак не на голову женщины, а на деревянный забор. Мгновение — и несостоявшийся убийца скрылся в темноте.

Шум привлек внимание пары прохожих. Один мужчина бросил лишь короткий взгляд, но заторопился. А другой... другой, со свертком под мышкой, вошел во двор. Потрошитель! Я так испугалась, будто и не ожидала его появления.

Диалог маньяка и жертвы был коротким. Цена названа.

— Ну что, согласна? — вполне буднично спросил Потрошитель.

У меня будто мурашки по спине побежали. Ощущения эфирного тела, конечно, не так ярки, как физического, но вполне узнаваемы.

— Да! — ответила Энни.

За калиткой мелькнул женский силуэт. "Элизабет Лонг", — вспомнила я имя женщины, которая опишет эту сцену и внешность Потрошителя в суде через несколько дней.

Потрошитель закрыл калитку — и на заднем дворе Хэнбери-стрит, 29 остались трое: женщина, зверь и невидимая свидетельница — я.

Стоило Энни повернуться спиной к душегубу — и она больше не смогла издать ни единого звука. Первый удар по горлу. Второй. Я лишь воспроизводила в памяти заключение врача, описавшего последовательность действий убийцы. Смотреть не могла, ибо это убийство по жесткости превосходило предыдущие в разы. Судите сами.

Потрошитель повалил захлебнувшуюся собственной кровью Чемпен на землю, попытался окончательно отделить голову от тела, нанося ножом удары сбоку. Но кровавое стремление не увенчалось успехом, оставив на позвонках следы от лезвия. Раздраженный первой неосуществленной на сегодня фантазией, Потрошитель резким движением вскинул нож — капли крови окрасили стену дома. Сорвал с безымянного пальца левой руки Энни латунные кольца и кинул их в карман. Первый трофей маньяка. Сувенир, на который он станет смотреть часами и упиваться, воскрешая в памяти власть, ощущение всемогущества, рожденные отнятой у женщины жизнью, и возбуждаться раз за разом, снова и снова.

Потрошитель перескочил к ногам мертвой, приподнял ее колени, раздвинул их, задирая и сдвигая одежду.

"Энни мертва. Энни мертва. Энни мертва. Она не чувствует боли", — больше мне нечем было себя утешить. Голова Энни, повернутая в мою сторону, всего в нескольких сантиметрах от лестницы. Я сосредоточилась на лице, зная, как по-садистски отчаянно Потрошитель кромсает живот жертвы.

У ее левого плеча со склизким звуком упала куча чего-то кровавого. О боже! Вырезанные кишки! Представь себе, что тело в морге и с ним работает патологоанатом. Представь, что это вскрытие, а не потрошение. Ну же!

Не помогало.

Тем временем Потрошитель надрезал почки и спустился к матке и влагалищу. Рукоять ножа, облитая кровью, скользнула в перчатке. Серийник отвлекся только на секунду, чтобы перехватить оружие поудобнее. Надрез. Еще надрез. Потрошитель вынул из развороченного живота второй трофей — матку. Безумный огонь в глазах зверя, высшее наслаждение, когда пальцы сжали упругий орган.

Матка брошена в сверток, нож — тоже. Потрошитель достал какую-то тряпицу, тщательно вытер перчатки. Сунув ткань в сверток, подхватил его и торопливо скрылся в угловом дворе, пропав из виду.

Слившись с собственным телом, я почувствовала, как сжался желудок и голова закружилась. Я едва не упала на мокрую землю. Рот переполнился слюной, желудок сжался снова, но и в этот раз меня не стошнило.

Вернулась к бездыханному телу, бессильно нащупала в кармане линзу времени, присела на корточки и поднесла ее ближе к голове убитой. Пока дни Энни Чепмен зеленым светом перетекали в стеклянную ловушку, я невольно посмотрела на рот жертвы.

Сквозь выбитые передние зубы виднелся опухший кончик языка. Я бросила линзу в карман и помчалась прочь.

Судорожно нащупала кругляш на браслете времени. Время отправки и прибытия выставилось автоматически.

Отправление.

Место: Великобритания, Лондон, Хэнбери-стрит, 29, задний двор.

Дата: 8 сентября 1888 года.

Время: 5:55.

Прибытие.

Место: Россия, Москва, берег Москвы-реки, недалеко от корпуса 2 дома 24 на Филевском бульваре.

Дата: 6 февраля 2015 года.

Время: 22:41.

Слава небесам! Я посмотрела на дрожащие пальцы, которые не смогли бы верно ввести ни одной цифры и буквы, потом — на открывшийся портал и шагнула внутрь.

Если бы я тогда могла знать, что самое ужасное на сегодня впереди...

Глава 13. Нападение

На Москве-реке вода давно покрылась плотной коркой. Наверное, и промерзла почти до самого дна. Я стояла на берегу лицом к этим тоннам льда. Кроссовки не могли защитить от холода: пальцы ног покалывало. Заледенели ладони. Холод позволил мне прийти в себя, и я пошла к домам.

Фонари далеко, высотки — еще дальше. Видно плохо, темно, только ровная поверхность снега посверкивала, отражая свет полной луны. У одного из мощных тополей — две тени. Удары, кора трещит, сквозь мат и смешки слышны слабые металлические отзвуки. Тени двигались быстро, но слегка неуверенно. Ясно, двое подвыпивших метают в ствол ножи. Один — русский, у другого — кавказский акцент. Инстинкты подсказывали, что от этих двоих лучше держаться подальше.

А они уже заметили меня, окликнули, "кавказский акцент" даже замахал руками. Как неудачно.

Если побежать, рванут следом и догонят. А если уверенно идти мимо и не обращать внимания? Отстанут? Я стала шагать шире и чуть быстрее, не реагировала, но эти двое уже спешили ко мне.

— Зовем, а ты, блядь, не поворачиваешься. Нехорошо.

Холод пробежал по спине. Лапища тяжело легла на плечо и развернула меня, словно игрушку.

Второй — высокий, с кавказским акцентом — добавил:

— А мы паспорили, парэнь или дэвка. Дэвка, значит.

— Кто выиграл? — Господи, что я несу? Зачем? Рука нашарила в кармане электрошокер.

— Что говорышь?

— Кто выиграл спор, спрашиваю, — а тон у меня резкий, хлесткий, даже чуть агрессивный.

А не пора ли не зубы заговаривать, а бежать? У них же ножи...

Выхватила электрошокер, ударила кавказца в руку и рванула что есть сил.

— Су-у-у-ука! — неслось мне вслед.

Я пробежала от силы метров тридцать. Когда тот, первый, валил меня на снег, я завопила, надрывая связки:

— Горан, помоги-и-и! Гора-а-ан!

Электрошокер отлетел в сугроб. Снег набился в рот и ноздри. Пиджак грубо сорвали.

Подоспел второй, развернул меня и ударил в глаз. Я взвыла. Боль такая резкая, что несколько секунд я не могла сориентироваться в пространстве. Одна его рука — влажная, потная — зажала мне рот и нос, я не могла дышать; другая рука — и тут боль немного притихла, я стала видеть — приставила нож к горлу. Лицо кавказца я никогда не забуду. Его взгляд говорил: "Поняла?"

Бессилие душило, когда первый — плотный такой, крепкий — стал стягивать с меня брюки. Его маленькие свинячьи глазки одновременно блестели похотью, каким-то безумием и радостью. Рука грубо шлепнула меня по бедру. Я взвыла и дернулась, но кавказец сильнее надавил мне на лицо, погрузив затылком в снег, и я почувствовала что-то горячее под подбородком. Кровь! Лезвие, плотнее прижатое к шее, рассекло кожу.

Чужая лапища забралась мне в трусы. Я завыла сильнее, но затихла, услышав, как толстяк расстегивает ширинку, торопливые слова кавказца "Давай быстрей!" Увидела похотливый азартный блеск глаз последнего. Снова попыталась заорать, укусить руку, но тело свело судорогой боли...

Вдруг лезвие ножа перестало холодить шею, упало на снег, а кавказец... кавказец как-то нелепо обмяк, упал на спину, начал вздрагивать рывками, будто в приступе эпилепсии, и схватился за сердце.

Не теряя ни секунды, я вцепилась в лежащий рядом нож и нацелилась было на толстяка, но... и с ним творилось непонятное: он судорожно хватал ртом холодный воздух, натягивал свитер на груди так, словно старался его разорвать. Еще один сердечный приступ? Два сразу?

Я инстинктивно вздернула брюки, натянула их, не вставая со снега, и застегнула.

Глаза толстяка с ужасом смотрели сквозь меня. Погодите. Не сквозь меня, а мне за спину. Я снова схватила нож. Адреналин придал сил и ловкости, и я одним прыжком вскочила на ноги. Моя рука бессильно опустилась, выронила нож, и я чуть не упала на колени — так сильно было облегчение.

Государь. В нескольких шагах стоял Государь. Он услышал мой крик, он пришел на помощь. Он стоял неподвижно, как глыба, засунув руки в карманы пальто, и одним усилием воли контролировал сердцебиение двух подонков. Никаких движений руками, губами, даже глазами. Стой рядом посторонний, ему бы в голову не пришло, что во власти высокого мужчины в черном пальто — две жизни.

Государь начал двигаться. Плавно, неторопливо, как хищник, который знает, что добыче все равно некуда бежать, который смакует каждое мгновение охоты и превосходства. Он вынул руки из карманов, присел на одно колено и заглянул в глаза кавказцу. Тот схватился за голову, сдавил от боли виски. Только я понимала, что делает Государь: он смотрит прошлое парня и будущее, смотрит безжалостно, намеренно причиняя жертве самые тяжкие страдания.

Тело кавказца снова обмякло: он перестал интересовать Государя. Профессор встал и направился к толстяку. Проделал то же самое и с ним, но довел боль до точки, когда толстяк потерял сознание.

Все, что происходило потом, я помню лишь урывками, эпизодами.

Я еду в лифте. На мне пальто Государя. Я вцепилась в профессора мертвой хваткой, шепча, как безумная:

— Вы пришли. Вы все-таки пришли. Вы спасли меня.

Следующее воспоминание — мы с ним в прихожей, я сижу на тумбе для обуви и ору, как резаная:

— Почему так долго?! Вы специально?! Почему не пришли раньше? Почему, почему, почему?! Меня пытались изнасиловать, а вы!..

И вдруг вижу босые ноги Государя. Поднимаю глаза — его черные волосы мокры, едва вода не стекает. Мысль, как озарение: так он же только что из ванной. Чудо, что вообще услышал. Позови я на помощь чуть раньше — и все: пропала бы. А ведь выбежал из дома даже не обувшись.

Третье воспоминание. Я стою около наполненной горячей водой ванны, а Государь держит меня за плечи и внушает:

— Эля, не делай глупостей. Даже не пытайся.

Когда он вышел и прикрыл за собой дверь, я стянула махровый халат и легла в ванну. Так хотелось нырнуть с головой и никогда больше не выныривать. Это же легко: лечь и больше не дышать. Да, легко, но ничего сложнее я не делала. И Государь, скотина, все предвидел! Вложил мне в голову приказ, чтобы я не могла утопиться, пока его нет рядом.

Проблеск сознания номер четыре. Я сижу на стуле в своей спальне, точнее в гостевой спальне в квартире Государя. Водные процедуры позади. На мне тот самый махровый белый халат. У глаза придерживаю пакет со льдом — здорово же мне вмазал кавказец. Я будто сквозь толщу воды слышу голос Государя, но не понимаю профессора. Он предлагает пригласить Анастасию, свою бывшую, а я в толк не возьму зачем. Ах, поняла. Осмотреть и обработать синяки, ссадины и порезы на теле.

— Нет, ее не надо, — сказал какой-то блеклый чужой голос. Это я? Я теперь так разговариваю?

Потянулась, схватила руку Государя. Закрыла глаза, сосредоточилась и стала прислушиваться к ощущениям, эмоциям и интуиции. Ладонь крупная, теплая, с суховатой кожей. Я поморщилась: меня интересует совсем не это. Мне нужна информация тонкого уровня. И я ее уловила. Надежность, спокойствие. Это рука убивала. Но никогда не мучила слабый пол, даже не поднималась на женщину. Секс? Никакого эротического желания не уловила — и это именно то, что мне сейчас нужно. Надежный человек, который не смотрит на меня, как на женщину. Оставалось еще что-то, едва ощутимое, но важное. Тонкий ручеек энергии. Это... это страх обидеть меня в таком состоянии.

Я выпустила ладонь и сказала:

— Горан Владиславович, вы можете это сделать.

Государь кашлянул.

— Тебе даже рядом со мной, с мужчиной, сейчас нелегко находиться, а терпеть прикосновения и вовсе не под силу.

Я открыла глаза и равнодушно посмотрела на профессора. Его губы жестко сжались.

— Я не стану истерить, обещаю. Я знаю, что вы ничего плохого мне не хотите. Хотя бы сейчас.

— Как скажешь. Но приготовься терпеть.

Его пальцы двигались быстро и уверенно. На шее швы не требовались. Надрез небольшой, зато образовался огромный синяк. Края раны обжег йод и стянул внушительный кусок пластыря.

Несколько синяков стали проявляться у подбородка. Государь обработал их какой-то пахучей мазью.

Закатал рукава моего халата и осмотрел руки. Возникло подозрение, что некромант использует энергетический трюк, о котором я никогда не слышала. От его пальцев будто шел ток, вливая энергию в мои истерзанные нервы. Ладони отдавали силу, и прикосновения мужчины не вызывали ни дрожи, ни отвращения.

Он осмотрел плечи, спину, ноги от щиколоток до колен, смазал мазью места ударов.

Государь оставил на столике спирт, йод, пластырь, мазь и вышел из комнаты, давая мне возможность обследовать ноги выше колен и грудь.

Я смотрела на себя равнодушно, будто со стороны. Столько ссадин и синяков. Оказывается, меня били, а я была так напугана, что не помнила и не чувствовала ударов.

Закончив, ощупала ребра. Не сломаны.

Снова провал в памяти.

Следующие три дня и три ночи я провела в полубреду и депрессии. Спала урывками, ничего не ела — только пила — и не желала подниматься с кровати без необходимости, лишь пялилась в потолок.

Государь, боясь, что я с собой что-нибудь сделаю, перебрался работать в мою комнату. Теперь он сидел ко мне спиной при свете настольной лампы, окруженный горой документов, немалую часть из коих составляли уголовные дела, и работал на компьютере, который выделил мне под написание диплома.

Он не пытался ни заговаривать со мной, ни смотреть на меня, он просто был. Был рядом все эти дни.

Помню, меня обуял дикий ужас, да такой, что я не могла дышать. Я вынырнула из забытья и темноты на голос Государя, увидела его лицо, смягченное полуулыбкой, услышала:

— Эля, ничего страшного. Тебе снова приснился кошмар.

Профессор укрыл меня одеялом до подбородка. Я угукнула и опять провалилась в темноту, на этот раз без сновидений.

Будил ли меня Государь во время лютых кошмаров, или сцена была всего лишь еще одним эпизодом сна — до сих пор не знаю. Так и не удосужилась спросить.

На четвертые сутки (о том, сколько дней прошло, я узнала позже), засветло, позвонил вроде бы Душин. Или не он. Просто я почему-то так подумала. Они с Государем долго пререкались: Государь говорил, что не может отлучиться из квартиры, с той стороны телефона приводились какие-то громкие и, видимо, весомые контраргументы, и в конце концов профессор сдался.

Он подошел к кровати, положил ладонь на мой лоб, что-то зашептал одними губами, а я только вздохнула, посильнее закуталась в одеяло и снова уставилась в потолок.

По звукам и шорохам в квартире я поняла, что он оделся и собрался.

— Я скоро! — крикнул он из коридора, и входная дверь хлопнула.

Я покрутилась в кровати, стараясь сбежать из негостеприимного и нестерпимо болезненного мира в сон — не получилось.

Запрокинула голову и глянула на столик за кроватью, протянула руку. Яичница уже остыла, как и чай, кусочки хлеба начали черстветь. Я взяла печенье. Заставила себя проглотить две штуки почти не жуя. У них не было вкуса: я не чувствовала его.

Откинулась на подушку. Ничего не хотелось: ни жить, ни бороться, ни думать, ни вспоминать, ни шевелиться. Хотя нет, хотелось — плакать и умереть. Умереть или исчезнуть из мира любым другим способом.

Сама не знаю зачем, я присела на кровати — и только тут почувствовала, как болит все тело. Впрочем, физическая боль была так слаба в сравнении с болью душевной, что я сумела мысленно отрешиться от нее.

Сунула ноги в тапочки и нетвердой поступью, шаркая, пошла по квартире.

Добралась до туалета, потом — до ванной. Из зеркала на меня посмотрело нечто. Правый глаз заплыл, хотя уже видел неплохо, на подбородке синяки меняли цвет на зеленый и кое-где на желтый, на шее совсем свежая полоска пластыря. Откуда бы? Я не помнила, когда его меняли. Волосы спутались, торчали как бог на душу положит, лицо бледное, губы бескровные. "Красота", что сказать.

Я сумела дошаркать до дивана в гостиной, шлепнулась на него и тут же взвыла от боли. Ну, привет, пульт! Включила плазменную панель, чтобы убить гнетущую тишину.

— Слабые проблески человечности еще встречаются на этой бойне, которая некогда была известна как цивилизация.

Я переключила канал.

— И ты попала к настоящему колдуну. Он загубил таких, как ты, не одну*.

Снова переключила.

— Чемпионкой ее сделал характер.

Еще щелчок.

Звук сирены. Репортаж с места происшествия — аварии.

Я снова приподняла пульт для переключения, но рука безвольно упала.

— Двое мужчин на внедорожнике "Ауди" врезались на полном ходу в столб, — говорили за кадром.

Я бы не проявила интереса, если бы в памяти не всплыло, что Государь ездит именно на "Ауди". У него встреча, значит, он не один.

Камера показывала покореженный металл, лужу крови на асфальте со стороны водительского сиденья, фонарный столб...

Я почувствовала, как дрожу. Дрожь в секунды перешла в озноб. Даже зубы постукивали.

— Пассажир скончался на месте, водитель умер в карете скорой помощи, не приходя в сознание.

О господи!

— При погибших были документы. Ими оказались...

(Да кем "ими"?! Документами?! Всегда ненавидела за подобные ляпы наше телевидение).

Дальше называли имена, которые ни о чем мне не говорили. Я вцепилась в подлокотник дивана, но перестала дрожать. Надо же, до чего можно дофантазироваться после попытки изнасилования. Почувствовала, как мышцы отпускает.

На экран вывели фотографии погибших — и я завизжала. Это были они! Они! Они!!! Те два скота, что избили меня и пытались изнасиловать. Толстый и кавказец.

— Больше никто не пострадал.

* * *

Узкое бревно чуть покачивалось взад-вперед. Я сидела у замерзшей реки, недалеко от места, где увидела тех двоих. Боролась с воспоминаниями. На одной из лекций Государь как бы между прочим упомянул, что негативные воспоминания можно удалить тем же приемом, что и карму. Конечно, человек ничего не забудет, но эмоциональная составляющая поблекнет, облегчая жизнь.

Не могла уверенно сказать, получилось ли — я пробовала впервые — но время покажет.

Восстановив энергетику после сложных манипуляций с сознанием, эфиркой и потоками, я ощутила давление в затылке. Черт! Все это время кто-то за мной наблюдал, а я и не почувствовала. Резко обернулась — Государь.

Государь стоял, прислонившись к многолетнему тополю, и ждал, пока я закончу.

— Как вы меня нашли? — крикнула я, торопливо вскакивая с бревна.

Перепрыгнула мертвый ствол и зашагала к своему спасителю.

— Молча, — хмуро бросил Государь, когда я поравнялась с ним.

Я только хмыкнула.

— Душин, — смилостивился он.

— Будто это все объясняет.

Я мотнула головой в сторону дома. Некромант кивнул, и мы пошли по утоптанной тропинке.

— Душин — поисковик. Один из сильнейших, — снизошел до объяснений профессор.

— Поняла, — кротко прошептала я.

Поняла я, что Государь, вернувшись, не застал меня в квартире. Не знал ни где я, ни что со мной. Позвонил Душину, чтобы тот сказал, где меня искать, то ли повесившуюся, то ли сиганувшую с крыши дома.

— Извините, — еще тише промямлила я.

— Ну да, могла бы и записку оставить, — почти ядовито проговорил Государь.

Несколько секунд мы шли молча. Профессор остановился у того самого сугроба, где эти двое чуть было — ну, вы поняли — и испытующе поглядел на меня, ожидая реакции. Безжалостный негодяй.

— Хорошо, пойдем. Тебе удалось, — заключил он.

"Конечно. Раз я не бьюсь в истерике, удалось", — злобно подумала я, но промолчала, с трудом поспевая за мучителем.

Пока шли к дому и поднимались в квартиру, Государь успел рассказать, что подобрал мои пиджак, электрошокер и линзу времени в тот же вечер. В линзе скопилось еще три года, чему я несказанно удивилась. Не думала, что Энни Чепмен могла протянуть в девятнадцатом веке так долго с ее-то здоровьем. Государь только пожал плечами на мою реплику. Велел не беспокоиться о порванных и испорченных вещах. Я могу найти по Интернету замену для них, курьер привезет, я все померю, выберу, а Государь оплатит. Я хотела возразить, но не рискнула, вспомнив его безапелляционный тон:

"Пока вы работаете на меня и не делаете глупостей, я несу все расходы и забочусь о вашем физическом и психическом здоровье".

С удивлением поняла, что Государь теперь обращается ко мне на ты, а не на вы. Надо же, а раньше не заметила: не до того было.

Зашли в квартиру, разделись, я засунула ноги в тапочки и поспешила на кухню включать чайник. Когда мы сели за стол с чашками, наполненными свежезаваренным чаем, я наконец решилась.

— Горан Владиславович.

— Да?

— Это... это вы их?

Он даже не спросил, откуда я знаю о гибели. Бросил на меня холодный взгляд, помолчал, отпил глоток чая, чашка стукнула о блюдце.

— Да.

Я силилась сказать, что собиралась, но никак не могла отважиться. Молчание затягивалось. Тишина начинала мешать, тяготила, ощущалась почти физически.

Ее прервал Государь.

— Неосторожно было убивать у дома: наверняка крик слышал не я один. Пришлось поставить им программу. Программу на смерть через три дня.

— Спасибо, — с чувством сказала я, вложив в интонации столько страсти и благодарности, сколько была способна.

— Ты действительно благодарна мне? — казалось, он очень удивлен.

— Да, — я уставилась в стол. И продолжала скороговоркой, боясь что-нибудь забыть или сбиться:

— Понимаете... я почувствовала... или нет, уловила по вашему поведению тогда, что я не первая и не последняя. Словом, это не из-за моего портала они стали такими агрессивными. Они действительно развлекаются так, безнаказанно... Но меня волнуют не другие, не справедливость, меня волную я сама. Сегодня, включив телевизор, я осознала, что больше не надо бояться. Такой эгоизм... это плохо, да?

— Нет, — ответил Государь. Глянул на меня исподлобья, и его губы чуть дрогнули в улыбке. — Это нормально. Это совершенно нормально, Эля. Признаться себе в таком — вот это дар и невероятная редкость.

Звучало, как похвала. Я подняла глаза, покраснела и опустила взгляд в чашку.

В мозгу словно что-то щелкнуло, перед глазами побежали картинки: я начала вспоминать, осознавать и принимать все произошедшее тогда, в полубеспамятстве трое суток назад. Я посмотрела на себя, на свое тело там, в снегу, со стороны, глазами Государя и ужаснулась. Он видел меня со спущенными брюками, беспомощную, униженную, избитую, когда тот толстяк уже достал из ширинки свой...

Я кинулась в туалет. Услышала, как за спиной упал мой стул. Заперлась в уборной.

Меня бы вырвало. Обязательно. Если бы было чем. Желудок наотрез отказался отдавать те капли чая, что я успела выпить. Рот переполнился густой вязкой слюной, которую я сплюнула в унитаз. Снова переполнился — я снова сплюнула.

Наверное, Государь ничего, кроме жалости и отвращения, ко мне не испытывает. "Дура! Нашла о чем волноваться!" — возопила моя рациональная половина.

Я прошмыгнула из туалета в ванную, а из ванной сразу попала в сильные руки Государя.

— Элька, ты вся горишь! Почему не сказала?

Я изумленно поглядела на него, перед глазами поплыло, поняла, что ноги подкосились. Я падаю. Государь успел подхватить меня под плечи.

С его помощью я доковыляла до кровати. Легла. Меня начало трясти и знобить. Нервы запоздало отреагировали на нападение. Температура взлетела, и я тут же потеряла силы. Но в сравнении с беспросветной депрессией это было победой.

Прошло еще три дня. Я валялась в кровати, глотала жаропонижающее и успокоительное, пить могла только лимонад и апельсиновый сок, о еде даже думать было тошно.

Государь все это время продолжал работать в моей комнате, но теперь отлучался хотя бы по ночам.

Стоп! Когда я погибала от депрессии, он же... он же не уходил... Не спал три дня и три ночи?! Вообще?!

Я резко села на постели.

— Что случилось? Нехорошо? — спокойно спросил Государь, не отрываясь от документов.

— Нет-нет, нормально все. Так, вспомнилось...

* * *

Как только я поправилась, произошло еще кое-что неординарное.

— Нам нужно серьезно поговорить, — начал Государь с фразы, которой побаиваются, наверное, почти все здравомыслящие люди.

В этот момент я разглядывала стограммовые упаковки с разными сортами чая. Вздрогнула, зацепила тыльной стороной ладони молочный улун. Упаковка с мягким шуршанием упала на разделочный стол.

— О чем?

— О том, что тебе лучше перестать бегать по знакомым и выяснять, кто я и сколько живу.

Ну вот, приехали. Леха сдал? Подлец. Мерзавец. Я ему еще припомню.

— На моего секретаря злишься? — некромант усмехнулся.

Молчала. Отрицать глупо.

— Не стоит. Он ничего мне не говорил. Ведь я и про твоего соседа знаю. Как думаешь откуда?

Вопрос явно риторический. И слава богу. Мне нечего возразить на обвинения.

Государь сунул руки в карманы брюк и присел на подоконник. Разговор обещал стать долгим и непростым.

Однако пауза затягивалась. Мне нечего было сказать, не было козырей на руках. Одни проклятые шестерки и семерки. И Государь сделал первый ход. Как всегда, неожиданный и непредсказуемый.

— Я расскажу тебе, кто я.

Мне осталось лишь недоверчиво покоситься в сторону профессора.

— Зачем это вам?

— Скажу честно, не для того, чтобы душу облегчить, — криво усмехнулся он. — Мне нужно, чтобы ты прекратила расспросы.

— Кто-то может узнать о них, кое-что сопоставить и выйти на вас?

— Я тебе уже говорил, как ценю в женщинах ум?

Опять от ответа ушел. Как гладко! Ладно, я на лесть не падка. То ли угадала, то ли нет — не знаю.

— А где гарантия, что вы правду расскажете, а не лапши навешаете?

Государь запрокинул голову, чтобы рассмеяться, но сдержался. Только воздух из легких с силой выпустил.

— Не гарантийная мастерская. Гарантиями не занимаюсь.

Меня почему-то покоробил этот момент. Почувствовала обиду. Отошла от разделочного стола, пристроилась за обеденным, на стуле Государя — ближе к собеседнику — скрестила руки, ноги и насупилась.

— Почему вы уверены, что я сохраню наш разговор в тайне?

— Во-первых, слишком в тебе сильны благородные порывы. Как на первом курсе на Левиц окрысилась, сама-то помнишь?

Кивнула. Еще бы. Странно, что он помнит.

Профессор продолжал:

— Во-вторых, ты мне слишком благодарна. Благодарность в связке с благородством иногда творят такие чудеса, ты бы знала.

А ведь он прав. Я буду молчать, чтобы долг вернуть за свое спасение.

— Ну, вы и циник, — пробубнила я.

— Чем безмерно горжусь.

Не выдержала:

— Да вы просто изнемогаете от чувства собственного достоинства!

— Отнюдь. Это у тебя мания моего величия. Впрочем, подобное отношение даже льстит.

— Насколько успела заметить, мания вашего величия у всех, с кем я знакома.

Он задумчиво приподнял бровь, оценил, справедливы ли мои слова, хохотнул и кивнул:

— Пожалуй.

И добавил:

— Хорошо, уговорила. Не только расскажу — покажу.

— Как это?

Государь не спеша поднялся с подоконника, подошел ко мне:

— Давай руку.

Когда моя ладошка утонула в его руке, лишь спросил:

— Помнишь последний экзамен? Как попасть в прошлое другого человека?

В памяти тут же всплыло:

- Ладно, Александрова. Опишите процесс погружения в прошлое другого человека.

- Надо, стараясь не выпускать испытуемого из поля зрения, отождествить свое сознание с его сознанием и продвинуться по индивидуальному временному коридору до нужного момента в прошлом.

- Как располагается этот коридор относительно тела испытуемого?

- От шеи — вниз, за позвоночником. Чем ниже спускаемся, тем глубже погружение в прошлое.

— Но... но я не умею, — растерялась я. — Считывать информацию с чужого сознания мне никогда не удавалось.

— Тебе и не придется. Просто делай, как я говорю — и все получится.

Нервно сглотнув, я кивнула.

— Улови сознание в голове, отрешись от постороннего, наносного, — голос Государя зазвучал по-иному, уверенный тон начинал давить, подчиняя своей воле. — А теперь представь, что порезала пальцы. Куда сместится сознание?

— В район боли, в пальцы, — мой голос утратил краски, эмоции, звучал отрешенно.

— Верно. Смещай сознание из головы в руку, затем в пальцы. Хорошо, — в речи Государя стали возникать паузы, свойственные профессиональному гипнотизеру. — Продли сознанию путь. Выведи из своей руки в мою. Молодец. А теперь — продвигайся в мою голову. Еще немного. Так. А теперь — за спину, в мое прошлое.

Я провалилась куда-то. На мгновение стало темно — и вдруг что-то белое ослепило. Снег. Повсюду. Только что выпавший, неутоптанный, белейший. Подняла глаза. Трамвай одиноко стоит на путях. Припорошен, но видно, что ни в кабине, ни в салоне — ни души. В нескольких метрах впереди, чуть справа, еле волочит ноги мужчина. Он в тулупе, валенках, шапке-ушанке. Вдруг покачнулся — и упал. Замертво. Я почему-то знаю, что прохожий не пьян, что это не сердце, что он действительно упал и умер на моих глазах. Только что. Где я? Боже мой, где я?!

Холодно, дико холодно. Ни пальцев рук, ни пальцев ног не чую. И я страшно, зверски, смертельно хочу есть, умираю от голода. Ничто, кроме мыслей о еде, не заботит. Хотя бы корочку хлеба. Желудок режет будто ножом. От боли хочется согнуться пополам.

Начинаю ощущать больше. Я в теле мальчика. В теле Государя, когда он был пацаном. Мне, то есть ему, двенадцать лет. Но где это? Когда это?! Не понимаю.

Впереди, меж двух домов, метрах в ста от меня, мужчина везет огромные сани. На них что-то длинное, белое. Приглядываюсь. Тело. Человеческое тело, завернутое в простыню. В районе шеи простыню закрепляет бечевка.

Да что же это за место?! Один умер прямо на дороге, другой везет труп. Ад, только без огня? Поворачиваю голову и читаю табличку на стене здания:

Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!

Все встает на места. Я действительно в аду. Я в блокадном Ленинграде. Когда люди стали умирать от голода прямо на улицах, когда трупы еще хоронили. Первые месяцы блокады, лютая зима 1941-1942 годов. Холод и голод, бомбежки и гибель, смерть повсюду: в каждом дворе, за каждым углом, за каждым окном.

Сквозь собственный ужас я ощутила выплеск ненависти, способный убить, уничтожить, смести все на своем пути. "Это не моя эмоция", — поняла я. Это ненависть мальчика, двенадцатилетнего пацана, который видит снежный ад наяву. Как он еще сам не погиб от столь мощных эмоций?

А он и не мог, не желал. Ненависть помогала ему выживать и бороться, несмотря ни на что. Смешение патриотизма, праведного гнева и ненависти к врагам, понятные каждому ленинградцу, вкупе со страстным желанием остановить сердце Гитлера кипели и бурлили в нем. Остановить сердце, чтобы спасти отца и брата, которые были на фронте, маму, бабушку, свой город, свою страну, и, в конечном счете, остановить войну.

Сцены смерти Гитлера рисовали себе почти все, но только маленький Государь обладал способностью убивать на расстоянии, пренебрегая тысячами километров и охраной любой степени подготовки. Однако он пока не имел понятия о своих способностях, не имел опыта и был слишком слаб, истощен, иначе... иначе история мира могла быть переписана.

А пока маленький некромант забрел в незнакомую подворотню. Рычание, лай, оскаленные зубы. Собаки тоже умирают от холода и голода. А когда на кону стоит выживание, бродячие псы вспоминают, что их предки были волками, объединяются в стаи и открывают охоту. На людей.

Бродячие псы окружили мальчика. Двое вышли наперерез, двое не позволили повернуть назад, и по одному лохматому чудовищу подбиралось справа и слева — шесть оскаленных пастей против ребенка. Кольцо сомкнулось. Самый крупный пес — вожак — напал первым: схватил мальчика за ногу. Остальные прекратили лай, собираясь последовать примеру предводителя, чтобы добыча упала, чтобы ее можно было разорвать и насытиться. Голодные глаза жаждали крови и мяса.

И вдруг — озверелое рычание стихло. Вожак упал на снег — стая заскулила. Пятеро псов, потеряв главу, прекратили атаку и, подобострастно поджав хвосты и поскуливая, начали отступать. Не прошло и десяти секунд, как они попрятались.

В подворотне остались только мальчик и мертвый пес у его ноги. Мальчик потрогал рукой укушенную икру, посмотрел на вожака и слабо улыбнулся. Сегодня всей семье будет что поесть. Надо только дотащить пса домой.

Я рывком вернулась в настоящее. Перед глазами — пелена. Я не сразу поняла, почему хуже вижу. Оказалось, из-за слез.

— Эй, ты чего? — удивился Государь.

— Ничего, — мой голос дрожал.

— Пса пожалела, что ли?

— Господи! Да вы иногда просто невыносимы! Вернее, почти всегда! — закричала я на всю квартиру, вытирая кулаком слезы. — Вас! Вас я пожалела! Всю вашу семью, а вы...

Государь взял бумажную салфетку, присел рядом на корточки, убрал мою руку от лица и промокнул соленые дорожки на моих щеках.

— Прости. Не привык, что меня жалеют, — голос его звучал глухо.

— Еще скажите, что я вас этим оскорби...

— Тшш, не скажу. Только плакать перестань.

К слезам жалости добавились еще слезы от злости и несправедливой обиды.

— Эля, ну прекрати. Это давно было.

— Угу.

— И я уже извинился за черствость.

— Угу.

— Так чего продолжаешь реветь?

— Не знаю, они не останавливаются, — я всхлипнула и постаралась дышать ровнее.

Он взял со стола еще одну салфетку, зажал мне нос и велел:

— Сморкайся.

— Да щаз! С этим я сама, — всхлип, — разберусь, — всхлип. — Без посторонней помощи.

Постаралась сморкаться потише, но ничего не вышло. И меня это ужасно смущало... в его присутствии.

Встала, выкинула промокшие салфетки в ведро и снова села на стул, опустошенная.

Государь сидел на корточках, глядел на меня, и его губы подрагивали в улыбке.

Мои всхлипы понемногу стихали.

Он осторожно взял меня за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

— Ну что, все еще меня ненавидишь?

Медленно кивнула, но сама не поняла, как моя голова оказалась на его плече.

— Вы ужасный, — по-детски обиженно протянула я, борясь со вновь подступающими слезами.

— Да, — Государь положил руку мне на спину, успокаивая.

— Отвратительный.

— Еще бы.

— Сволочь просто.

— Да еще какая.

— Вы с каждым моим словом будете соглашаться?

— Конечно.

Я подняла голову, выпрямила спину. Как хитро он улыбается:

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Я не выдержала и рассмеялась. И он тоже. Никогда не видела его таким... таким человечным и открытым. На душе потеплело.

— А как вас зовут? Ну, на самом деле? — осмелела я.

— Георгий.

— А фамилия?

— Царев.

Снова засмеялась:

— Как с прозвищем удачно вышло! Ой-й-й-й, блин! — проболталась ведь.

— Да я знаю, что для студентов я Государь, не пугайся.

— Надо же, — смущенно отвела глаза и стала рассматривать свои пальцы, теребящие очередную чистую салфетку. И тут же вскинулась:

— Погодите. Так вы русский?!

— Никогда не говорил, что нет...

— А как тогда... — и осеклась.

Действительно, про смешение кровей говорил Леха. И похоже, говорил о настоящем Горане Сударе, которого уже нет в живых. А Государь упоминал только, что в нем четверть югославской крови — и все...

— Но вы же непохожи... — засомневалась я.

— За границей была?

— Ну, да.

— И там сразу понимали, что ты русская?

— Вообще не понимали. Если по-русски не говорила.

Он снова приподнял бровь и довольно сощурился.

— Видишь, мы оба не похожи.

А потом... потом Государь рассказал про свою семью. Я была бы абсолютно уверена, что профессор спокоен и те события давно перестали его тяготить, если бы он впервые не зажег при мне сигарету и не закурил.

— Бабушка умерла в 1943 году, мать — сразу после окончания войны: истощенный организм не справился с пневмонией. Отец погиб на фронте. Только старший брат вернулся живым. И даже здоровым.

Внезапно речь Государя изменилась. Он стал говорить просто, даже просторечно. Подобная манера никак не вязалась с его образованностью, богатым словарным запасом, некоторой пафосностью речи.

— Старший брат женился. Родился сын. И все было хорошо: семья счастливая, работа хорошая, деньги водились, но несчастный случай подкосил. Брата машина сбила насмерть. Ирка поплакала, помучилась, да и вышла замуж второй раз. А Андрюшка с отчимом не ладил. Колотил тот его. Андрей ко мне бегал, бегал, да так и остался. Мне тогда тридцать стукнуло, ему — десять. Когда он вырос, возмужал, мы всем врать стали, что братья.

А потом и Андрей женился. Сначала первый пацан родился, через несколько лет — второй. Только старшего маньяк убил.

— Вы поэтому маньяками занялись?

— Да.

— Говорите, Андреем вашего племянника звали? Значит, Валерий Андреевич Душин. Он ваш внучатый племянник. И тоже маньяков ловит. Из-за погибшего старшего брата.

— Хм, какая сообразительность. Да ты просто Шерлок Холмс.

— Вы похожи. Внешне.

— Разве? Не сказал бы. Он в мать пошел.

— Но вы оба черноволосые, высокие, внешность у вас необычная, яркая, приметная.

— У его матери немного цыганской крови. Ему хватило, как ты выразилась, на необычную приметную внешность.

Надо же, речь Государя вернулась к привычной манере.

— Почему он Душин, если вы — Царев?

— Фамилия матери в нашей семье безопасней.

— А своих детей у вас нет?

— У меня не может быть детей. Вообще. Это моя плата за слишком долгую жизнь. Плата за годы мертвецов, которые я добавил к своим. Есть в этом какая-то высшая справедливость. Ведь дети — это продолжение нас самих в будущем. А если мы сами продолжаем свое будущее, то... Да и хоронить собственных детей — это слишком. Так что все правильно, все так и должно быть.

_____

*Слова из песни "Кукла колдуна" группы "Король и Шут". Автор стихов — Андрей Князев.

Глава 14. Университетские встречи

Леха отчаянно старался убедить меня, что выбор научных руководителей был продиктован вовсе не зверскими мотивами Государя, не желанием погубить еще не до конца оперившихся магов, а разумной оценкой наших способностей и предпочтений в выборе магнаправления.

К примеру, Ольга Витальевна Левиц, она же Горгона, взращивала среди черных магов психологов, психотерапевтов, психиатров, а еще диагностов, нормализующих ток энергии у больных в тяжелом состоянии, убирающих проклятья, подключки к могиле. Конечно, работать с проклятьями могли не все, а только лучшие из лучших ее учеников. Направление Левиц — магмедицина.

У Лучанского — поисковики разных уровней и квалификации. Найти пропавшего, похищенного, найти тело погибшего. Его ребята нередко сотрудничают с органами правопорядка. Лучшие — со спецслужбами: помогают в розыске террористов.

Ученики Государя специализируются на сериях смертей и серийных убийцах. Сотрудничать приходится как со спецслужбами, так и с полицией. Государь берет учеников крайне редко, выбирает самых одаренных. И всегда это были парни. Всегда. До января этого года.

— Так почему же Государь не берет к себе девушек? — ехидно вставила я, опираясь локтями на секретарскую стойку.

Я торчала в приемной высшего некроманта, его величества не было на месте, да и забрела я ни к нему. Просто встретила в коридоре Леху: привет-привет, слово за слово, заболтались и пришли на секретарскую территорию.

— Ответ же очевиден. Женщины в разы чаще становятся жертвами маньяков, — изумился Леха. — Зачем рисковать?

Он уже сидел на месте, за секретарской стойкой среди горы бумаг, на случай, если Государь вернется.

— Вот же... — я проглотила слово "ублюдок", — удружил.

— Ну, не скажи... В твоем и только твоем случае такой ход оправдан.

— Поясни, — я аж вытянула шею от любопытства.

— Ну, как бы тебе сказать... — Леха чуть замялся. — Разговор я один слышал. Давно довольно. Ты еще на третьем курсе бегала.

— И?

— Что "и"? Горгона на голубом глазу заявила Государю, что тебя надо убирать из универа после третьего курса.

Я нервно топнула ногой:

— Вот змея!

— На то она и Горгона.

— Продолжай.

— Судар ей: "Обоснуйте!" Та и говорит, что для Лучанского ты не вариант, ибо поисковик из тебя никакой, а к себе на лечебку она тебя не возьмет.

— Дальше, — я начинала закипать.

— Дальше? Государь помолчал немного — прикидывал, наверное — да и сказал ей в лоб, что планирует взять тебя к себе. Я бы дорого дал, чтобы на ее рожу в тот момент глянуть.

— Значит, меня благодаря Государю не поперли из универа вместе с остальными?

— Выходит, что так.

И добавил, сделав гримасу пострашнее и изменив голос на зловеще кряхтящий:

— Способная ты больно, — по-старушечьи вещал он, гаденько посмеиваясь. — Как есть ведьма.

Все-таки Лехе стоило в театральное поступать: очень натурально у него Георгий Милляр в образе Бабы-яги получался.

— И волос рыжий, — хвать за прядь. — А глаза, как вылупишь, натурально же...

Я мотнула головой, высвободив прядь, и шутя прошлась своим голубым пеналом по светлым волосам Ярыгина.

Леха ловко перехватил мое "оружие" и продолжил ломать комедию.

— Что за диковинка, сладкая? Откель у тебя? — он крутил в руках мягкий бархатистый кошелек на молнии.

Я невольно смеялась вместе с Лехой над его причудами — старушенция выходила вредной, но колоритной и симпатиШной. Однако отвечала секретарю серьезно. Что на самом деле это косметичка, а не пенал или кошелек. Просто я косметикой почти не пользуюсь, поэтому приспособила ее под ручки с карандашами. Нам на последнее Восьмое марта подарки сделали. Например, у Катерины точно такая, но красная. Красотка с ней не расстается и использует по прямому назначению.

Откровенностью мне удалось отвлечь Леху, улучить момент и вырвать пенал-косметичку из его цепких пальцев, попутно стукнув его еще разок.

— Заканчивайте самодеятельность, — раздался уверенный хрипловатый голос за моей спиной.

Сердце пропустило удар — и тут же уверенно и радостно забилось. Государь пришел.

— Но, Горан Владиславович! — жалобно протянул Леха, уворачиваясь от мягкого пенала. — Она меня бьет.

— Радуйся. Любит значит, — хмуро ответил тот пословицей и, подходя к двери кабинета, одарил меня таким взглядом, что стало не по себе и хорошее настроение тут же улетучилось.

Государь дал мне вольную на месяц. Велел отдыхать, набираться сил, впечатлений и пока забыть о дипломе, ибо я иду далеко впереди графика. А вместо этого я околачиваюсь в университете. Вот незадача.

Я ретировалась из секретарской в коридор.

Профессор вышел почти сразу за мной, прихватив из кабинета очередное дело. Обогнал, не сказав ни слова, будто я чужая, и поспешил по своим делам.

Спустившись на этаж лабораторий, я издали увидела, как он беседует с Катериной, нашей неземной красавицей, которая встречается теперь с Игорем Вильяновым.

Не знаю, о чем они говорили, но Катерина успела пустить в ход с половину своих женских штучек: и губки уточкой делала, и белозубо улыбалась, и ямочки демонстрировала, и небрежно откидывала рукой длинные каштановые волосы. Даже ресницами кокетливо хлопала, когда я проходила мимо.

— Постой. Пого-а-ади! — услышала я манерно растянутую речь и стук каблуков за спиной спустя секунд двадцать-тридцать. — Ты домой?

Катерина знала, что я приезжала консультироваться с Игорем по поводу диплома. На повестке дня стояла теоретическая часть. Точнее, что в нее включать. Наработок по энергоинформационике в моей области не было, поэтому мы договорились посвятить этот раздел исследованиям психологии маньяков, не забывая про новейшие разработки и внедрения. И конечно, о конкретном серийном убийце не забыли — о Джеке-потрошителе.

Катерина наткнулась на меня еще утром, пока я обсуждала диплом с ее новым парнем.

Да, мы уже все обговорили, решили, закончили еще полчаса назад, до моей встречи с Лехой, так что я свободна, как ветер.

— Домой, — кивнула я.

Катерина кивнула в ответ и пошла рядом, даже не спросив, нужна ли мне компания до метро.

Буду честна и откровенна, Катерину я не люблю. Мало кто признается себе в таком, но нелюбовь моя напрямую связана с завистью. Я не пытаюсь обманываться, выдумывая самоуспокоительные оправдания. Будто она меня раздражает, потому что задирает нос, гордится собой, смотрит свысока или, допустим, когда-то повела себя не лучшим образом, упав в моих глазах. Так часто делают другие, но не я. Катька просто слишком красива. При неплохих внешних данных чувствую себя на ее фоне неинтересной, даже нескладной. У меня есть недостатки во внешности — у Катерины их, похоже, нет вовсе.

Эти длинные стройные ноги, осиная талия, третий размер бюста, призывно покачивающиеся бедра сражают наповал любого парня. Катерину провожают взглядами студенты всех курсов.

В первый год обучения думала, что Катерина просто мастерски умеет подбирать одежду, которая скрывает недостатки фигуры и выгодно подчеркивает достоинства. Но нет! На занятиях по аэробике увидела ее в боди и лосинах — они-то ничего не скроют — и потеряла дар речи. Идеальная девушка. Фотомодели нервно курят в стороне.

И даже лицо ее впечатляет всех. Тонкий, аккуратный, чуть вздернутый носик, большие глаза, брови вразлет и полные чувственные губы. Парни в отпаде.

Ну, с косметикой перебарщивает (зачем при таком лице краситься — выше моего понимания), ну, гласные жеманно тянет — но и все, больше придраться не к чему. Вообще.

А уж когда Катерина начала встречаться с Вильяновым, моя зависть резко переросла в ненависть, минуя неприятие. А сегодня она Государю глазки строит. Убила бы!

— Зачем тебе Судар понадобился? — не слишком любезно спросила я.

— Да та-а-ак, — попыталась уклониться от ответа Катерина. — Слу-у-ушай, а ведь ты можешь мне помо-о-очь.

Я недоуменно приподняла бровь:

— Чем?

— Расска-а-ажи, как ты попала к Госуда-а-арю? Что сделала?

— Да ничего.

— Вообще ничего?! — не поверила красотка.

— Абсолютно.

Катерина начала бубнить под нос, в то же время пристально следя за моей мимикой:

— Де-э-энег у тебя не-э-эт, взятку давать нечем. А вот по-женски там... как?

Охурметь! Ну охурметь просто! Она проверяет, не переспала ли я с Государем, чтобы он стал моим научным руководителем.

— Кать, ты в своем уме? Понимаешь хоть, что несешь?

— Ну и не надо, не говори.

Да она еще и обиженную из себя строит!

А Катерина продолжила:

— Поду-у-умаешь. Всем известно, что Луча-а-анский спит со своими студентками, а ты у него как раз практику проходила. На отлично прошла, причем. Небось, и Государь не монах?

Вот это новости! Почему я терплю эти выпады и до сих пор не врезала ей? Ну и что, что универ заканчиваю. Не все слова понимают. Даже в двадцать лет.

— А вот интересно, у тебя в голове умещается что-то, кроме секса, клубов, шмотья и косметики? Ты типичная девушка. Даже слишком, — это меня прорвало на правду.

— Дура ты, Александрова!

— Смелый вывод.

Катерина остановилась и резко изменилась в лице, стала донельзя серьезной и злой.

— Карьеру и выгодное замужество надо сейчас выхватывать, потом не останется: лучшее разберут.

Я закашлялась от причудливого логического поворота.

— Прости, а где связь между твоим желанием перебежать от Лучанского к Государю, чтобы писать диплом, и карьерой с замужеством?

Признаюсь, не сразу сообразила. Государь ведь обещал мне помощь в карьере? Обещал. Его студенты лучше всех устраиваются? Да, факт.

Однокурсница не без удовольствия наблюдала, как я меняюсь в лице.

— Ну-у-у, что-о-о? Дошло, вижу. Про карьеру или про замужество?

— Про карьеру, — честно ответила я. — А мужья здесь при чем? Хочешь перспективного, что ли? Так Вильянов как раз аспирант Судара. То что тебе надо.

Катерина тяжко вздохнула и посмотрела на меня, как на беспросветную тупицу.

— Так Судар намно-о-ого лучше.

Я аж поперхнулась. Если уж совсем откровенно, даже не знала, как начать думать, чтобы дофантазироваться до такого.

— Чего молчишь?

Я пожала плечами и вылупилась на спутницу ошалевшими глазами.

— Что ты о нем думаешь, как о мужчине? — не отставала Катерина.

— Он же не красавец, как твой Игорь, — выпалила я сгоряча.

О! Я упала в глазах сокурсницы ниже плинтуса. Что, в общем, меня мало заботило, но осадочек оставался.

— Много ты понимаешь! Судар — настоящий альфа-самец. Харизматичный, уверенный, жесткий. Вот кого надо охмурять и хомутать. И в постели наверняка дикий зверь. От него же волнами идет сексуальная энергия! Не замечала? А еще и при деньгах, и при регалиях. И как раз из тех, кто и в карьере поможет, и шубку подарит, да не одну. Стопроцентный мужчина.

Как мужественность, сексуальность и деньги сложились в одно целое в ее голове — не спрашивайте. Я вообще женщин плохо понимаю, а они — меня. Но совершенно очевидно, что Катерина уверилась в двух вещах. Первая — с Сударом я все-таки не спала, но мне каким-то невообразимым способом удалось попасть к нему (знала бы она). Вторая — я страшно непрактичная девица, дурында, каких поискать.

Кстати, именно из-за возникшей сегодня веры в мою "лопоухость", она не побоялась все выложить.

Хм, Катерина, по чести сказать, первая студентка, заинтересовавшаяся Государем. Остальные его, как огня, боятся. Впрочем, об этом я когда-то упоминала.

Мы вошли в метро.

— Он тебе не по зубам, — вместо прощания сказала я.

— Что-о-о?

"Что слышала!" — едва не вырвалось у меня, когда проходила турникет.

Чудовищный разговор вышел, просто невообразимый.

Интересно, а она вообще подумала, что я все это могу Игорю выложить? Или считает, что он не поверит? Ну, возможно. С такой внешностью и высокой самооценкой трудно представить, будто ты всего лишь ступень на пути к профессору черной магии.

* * *

Несколько дней спустя я снова столкнулась с Государем, когда он выходил из своего кабинета.

— Ты... — он осекся, — вы что здесь делаете?

— Как что? Диплом отнесла Вильянову. Все, что сделала начисто. Пусть читает и дает заключение.

— Вы с ума сошли? Я же сказал: отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать. Никуда не сбежит ваш диплом.

— Я не могу.

— Почему это?

— Все время вспоминаю... ну тех, вы понимаете.

Это было правдой, но лишь отчасти.

Отпустил на месяц. А я ведь скучаю, мучительно тоскую по нему. Теперь нет повода приехать к Государю домой. И единственное место, где я могу его увидеть, — университет. Потому и таскаюсь сюда, изображая бурную деятельность в работе над дипломом.

— Да, понимаю, — вздохнул профессор. — Значит, нужна смена впечатлений, — задумчиво добавил он, оглядывая коридор так, словно ждал, что кто-нибудь появится. — Почему вы не сходите погулять с вашей подругой... как там ее?..

— Ланой, — подсказала я.

— Да, Ланой. Проветриться, в кино, в парк, на чертово колесо?

— Так у нее тоже диплом.

— Не смешите. О дипломе все, кроме вас, серьезно начнут думать, дай бог, к марту-апрелю. А пока набираются сил, чего я вам желаю, а не этим лентяям.

Я уставилась в пол и тяжело вздохнула.

— Так, ладно!

Подумала, Государь уйдет, но он чуть наклонился ко мне и понизил голос.

— Если позову в ресторан, пойдете?

— Зачем? — выпалила я, вскинув голову.

— Господи! Как с вами сложно!

У него на лице появилось исключительное недоумение, будто он хотел сказать: "То ли смеяться, то ли плакать — не знаю", — но смолчал.

— А, нет, не пойду, — подумав, выдала я.

— Почему?

— Ну, Горан Владиславович, думаете, с вами проще? Сами посудите, откуда у меня деньги на ресторан, — перешла я на конспираторский шепот.

Некромант возвел глаза к потолку, губы его подрагивали — и наконец он засмеялся. Сдержанно, в ладонь, но сам факт меня обидел. Ну, что опять не так?

— Вы, конечно, уникум, — как-то двусмысленно сообщил он.

— Это комплимент или оскорбление? — единственный раз за весь разговор нашлась я.

— Пожалуй... — он задумчиво сощурил глаза, — первое. Так вот, у меня есть деньги. Вам бы стоило догадаться.

— Но я не могу...

— А вы через "не могу", — отрезал он. — Запру кабинет — и пойдем!

— Но!

— Без "но". "Но" оставьте в университете.

* * *

Китайский ресторан оказался на той же станции метро, что и РУЧМиН, так что добрались мы быстро.

Не прошла и трех шагов от входа, а мне уже стало не по себе. Никогда прежде не ходила в ресторан, потому просто не знала, как себя вести и что делать. Неловко, как же неловко! Хочется съежиться.

Гардероб. И гардеробщик любезный и приветливый. Пора раздеваться. Но я не одета для ресторана!

Так, стоп. Кажется, у меня начинается подобие паники. Спокойно. Вдох-выдох. То есть смотреть на кровавые убийства мне уже не очень страшно, а в ресторан сходить — очень? Мать, у тебя с головой все в порядке?

Надо же, моя рациональная половина голос подала.

— Я не так одета. Пойдемте отсюда, — в отчаянии шепчу Государю, изображая улыбку.

Нет, вы поглядите на него! Забавляется. Говорит, что все хорошо. А на мне простецкая голубая водолазка и серые брюки — ботанка, а не гость приличного заведения. Но он доволен. Конечно — сам в дорогом костюме. Сияет, как начищенный пятак. Он что, меня унизить задумал?

Но, когда нас ввели в зал, я поняла причину его невозмутимости и сдержанного веселья. Гости одеты неброско. Есть, конечно, нарядные женщины — те, что с кавалерами обедают, на свидание пришли. Но вон там, за небольшим столиком слева, семейная пара с мальчиком лет семи — в джинсах и свитерах; двое молодых людей за столиком у входа — тоже. Зря я дергалась.

Все места в первом зале оказались заняты, и нас провели в следующий зал. Совладав с волнением, начала осматриваться. Нарядный ресторан с красными китайскими фонариками и шелковыми скатертями. Много света. Иероглифы. Плетения из алых веревок неизменно заканчиваются длинными кисточками. Атмосфера успокаивает. Аквариумы с яркими рыбками: водные создания плавают неторопливо, даже с достоинством, будто на морском параде. Льется тихая азиатская музыка: гармоничная, нежная, услаждающая слух.

В зале, где нас устроили, больше гостей не оказалось. Только мы. Я хотела пойти вымыть руки, но Государь остановил. В течение минуты принесли горячие влажные полотенца, скрученные в трубочки. Я с удовольствием вдохнула приятный запах. Полотенца пропитаны водой и чем-то душистым: то ли ароматизированным обеззараживающим раствором, то ли жидким мылом.

Меню увесистое, в кожаной обложке. Все равно не знала, что выбрать — доверилась вкусу Государя.

Вам доводилось видеть огромного запеченного карпа, вывернутого наизнанку, мясом наружу? Если да, то вам повезло, как и мне. Восхитительно и необычно. Никаких костей, белая мякоть разделена на ровные квадратики и полита сладким соусом. Не умею обращаться с палочками. Мне принесли европейские приборы. Мясо карпа легко отделялись от кожи — основы эффектной подачи блюда.

Рис, кусочки свинины в кисло-сладком соусе, китайская лапша с тонкими ломтиками овощей и мяса. Какая вкуснотища! Порции огромны. Их приносили на больших блюдах. И отдельно — чистые тарелки. Чтобы каждый гость мог наложить себе все, что нравится и в любом количестве.

Наша беседа была столь же неспешной, как и трапеза.

— Так зачем вы меня сюда привели?

— Не нравится?

— Нравится. Очень, — с чувством заверила я. — Но страшновато.

В глазах молчаливый вопрос: "Почему?"

— Непривычно.

— Ясно, любишь знакомое и много раз опробованное.

— Есть такое. Но вы не ответили...

— Не строй из себя зануду.

— Я не строю.

— Зануда и есть?

— Так точно! — подхватила я игру слов и улыбнулась.

Третий раз спросить, что я здесь делаю, не решилась, но Государь все же снизошел до объяснений.

— Я же дал понять, что тебе нужны новые впечатления.

Он обвел рукой зал.

— Вот они. Пробуй, ощущай, осматривайся. А еще лучше, расслабься и наслаждайся.

— Вы часто здесь бываете?

— Да.

— Один?

— Иногда.

Меня кольнуло. А иногда с какой-нибудь Анастасией-2?

А потом мы успели обсудить столько тем. Государь говорил вдохновенно, увлеченно, со знанием дела. Затрагивали тему революций и влияния их на прошлое и настоящее России, говорили об обществе, об альтруизме и эгоизме — словом, обо всем.

Он чрезвычайно грамотно обосновал свое неприятие переворотов.

— В Российской Империи множество переворотов, бунтов, революций провалились, их идеологи были казнены или сосланы, зато коммунистическая — удалась. Потому в СССР революцию окружили ореолом романтики, привили сочувствие к революционерам. Прошло много лет, сменились поколения, коммунизм так и не наступил, от развитого социализма заставили перейти к рыночным реалиям, а вера в праведность революций в умах соотечественников сохранилась. К несчастью. И в этом беда людей. Огромная, губительная для страны. Особенно в наши дни, когда на пороге очередные перемены.

Ведь на самом деле ни одна революция ничего хорошего стране не приносила. Всегда кровь, убийства, поломанные судьбы, разруха, экономический спад на радость другим странам. Последние лет сто революции стимулируются, спонсируются государствами извне, чтобы не дать стране сделать важного хода в мировой политике, отвлечь на внутренние проблемы или пристроить своего ставленника на пост главы государства, который будет лоббировать чуждые гражданам интересы. А ведь меняются в итоге только зады в ключевых креслах, а простым людям было трудно, а становится еще труднее. Но никого ничему это не учит, каждый раз человечество наступает на те же грабли, ведется на яркие лозунги, покупается на те же фальшивые обещания свободы, сытой жизни и мифических новых возможностей.

Выразил мнение, что альтруизм — всего лишь миф. Все строится на личных потребностях или интересах, реже — на чувстве вины. И привел любопытный пример.

— Принято считать и говорить, что ежели человек лечит детей в Африке, то это акт самопожертвования, великий подвиг, пример эталонного альтруизма. И вас заплюют, если посмеете сказать правду: будто в этом враче и благодетеле чрезвычайно развита потребность быть нужным, необходимым. До такой степени развита, что он готов променять свой комфорт на жизнь в Африке в угоду собственным психологическим причудам. Он выбирает такой путь, потому что это нужно ему даже больше, чем детям в странах третьего мира.

А стоило мне задать давно волновавший вопрос — тут же получила ответ.

— Почему в приличном обществе допустимо напиваться до бесчувствия, но недопустимо говорить правду, называть вещи своими именами?

— Конкретизируй примером, — попросил Государь.

— Недавно перечитывала "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл. Там этот феномен исключительно ярко, многогранно и многократно продемонстрирован. Должна сказать, сейчас ничего не изменилось. Во всяком случае, по моим наблюдениям и опыту общения с людьми, причисляющими себя к образованным.

— Понимаешь, Эля... Напиваясь, ты позволяешь окружающим чувствовать над тобой превосходство, а говоря правду, сам демонстрируешь превосходство над окружающими. Последнего не прощают и не забывают.

Да и правота — понятие относительное, особенно в обществе. В обществе прав тот, кто заручился наибольшим числом сторонников для поддержки своей точки зрения. И тот, кто действительно прав, окажется в проигрыше, если не позаботился о подобной, казалось бы, "мелочи".

* * *

Мы подъехали к моему подъезду, когда стемнело. Накушались до боли в животах, да еще два пакета еды с собой захватили. Я выбрала свинину в соусе и лапшу, Государь забрал себе карпа и рис.

— Горан Влади...

Хм, мы же одни, никто нас не слышит и не видит.

— Георгий, простите, я не знаю вашего отчества. Как вас называть?

— Горан, — выдавил профессор сквозь зубы. — Не привыкай называть Георгием. Рано или поздно оговоришься.

— Хорошо. Тогда последний вопрос о вашем первом имени — и я забуду, что вообще его слышала.

— Давай, — милостиво разрешил он, откидываясь в кресле водителя.

— Уменьшительный вариант Георгия какой?

Государь отвернулся к боковому стеклу. Я бы подумала, что разозлила его, но отражение профессора сдержанно улыбалось.

— Если услышу "...он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора", — повторил Государь цитату из знаменитого советского кинофильма, — будут жертвы.

— Так у вас тоже проблемы с именем, как и у меня? — хихикнула я. — Ясно-понятно. А Горан — это вариация на тему?

— Повезло, что такое имя действительно есть. Пусть и в бывшей Югославии.

— И прекращай выкать, — внезапно добавил он.

Я открыла рот и сразу закрыла. Сидела и боялась пошевелиться.

— Пого... погодите! Называть вас по имени и на ты? Я вас правильно поняла?

— Абсолютно.

— Но я не... не могу!

Кажется, покраснела до кончиков ушей, а Государь лишь наслаждался моим замешательством и смущением.

И вдруг я нашла чем крыть.

— А если оговорюсь? — даже сощурила глаза от удовольствия. Все же маленькая победа. Как я их люблю!

Видимо, заразила Государя своим позитивом.

— Черт, аргумент! — он досадливо стукнул по оплетке руля, но улыбнулся. — Ладно, живи пока, — разрешил он. — Убедила, пусть будет Горан Владиславович.

— Договорились.

Профессор вручил мне один из пакетов с ресторанной едой, я поблагодарила за поход в ресторан и новые впечатления, мы прощались, я как раз выходила из машины, когда тон Государя с довольного сменился на глухой и нерадостный.

— Возвращайся к делам, как только смерть рядом окажется.

— Думаете, она близко? — напряженно выдохнула я.

— Чувствую.

А через два дня я проснулась с больным горлом. Небольшая температура, слабость — ну, как водится. Дело обычное. Надо отсидеться дома пару дней, а там... либо выздоровею, либо начнется насморк.

Но мне не полегчало даже спустя три дня. Зато миндалины распухли, и их обсыпало белыми фолликулами. Я безмерно удивилась. Моя первая ангина за всю жизнь. А в холодильнике, по закону подлости, покончила с собой мышь. Я не сильно жаждала есть в таком состоянии, но надо купить хоть что-то: хоть хлеба с сыром. А еще — в аптеку зайти за антибиотиками.

Уже одевалась в коридоре перед зеркалом, когда зазвонил мобильник. Даже не глянула на номер, просто нажала "прием звонка".

— Алло!

— Что не так? — вместо приветствия спросил Государь.

Как он узнал-то? Я объяснила, что у меня ангина, что я иду в магазин и аптеку. Голос мой, кстати, звучал довольно бодро и казался почти здоровым. На секунду мелькнула мысль, что Государь не поверит в ангину. Но нет. Даже не усомнился. Мне было велено не валять дурака и оставаться дома. Сказал, что закажет интернет-аптеку и еду мне на дом. Все оплатит. Я рассеянно попрощалась и стала стягивать пуховик.

К пятнадцати курьер привез супракс с нистатином — я начала лечиться. А в седьмом часу вечера привезли еду. Огромную сумку, целых десять килограммов. Я ошалела, разбирая это богатство. Четыре литра супов: два литра борща и два литра щей. Шарлотка с яблоками, здоровенная бутыль ягодного морса, салат цезарь, салат мимоза, рыба под маринадом по-венгерски, жареная свинина, котлеты, картофельные биточки, рис и жареные овощи. Отдельно сметана к борщу и крутоны и соус к "Цезарю". Как я ухитрилась определить блюда? К контейнерам с едой были приклеены бумажки с названиями.

Еще привезли два батона белого хлеба и буханку черного.

Сколько еды! Как я все это съем?

Мясные блюда, рис и овощи пришлось отправить в морозилку, а вот супы, салаты, картофельные биточки и шарлотку нужно умять дней за пять, пока не испортились.

Зверски проголодалась, несмотря на температуру и саднящее горло. Как-то легко отделалась: вместо 39 всего 37, говорить и глотать могу. Короче, начала с борща со сметаной и мякиша белого хлеба. Объедение! Суп такой ароматный, яркий, сладкий, как моя мама готовит. Мечта!

Морс налила в чашку и разогрела в микроволновке. Никогда прежде не пила — только название слышала. Обхватила горячую чашку, сделала глоток... Ммм, как вкусно! Черная смородина. Теперь я знаю, что обожаю морс.

Жадно глотая напиток, решила вот прямо сейчас пойти и позвонить Государю. Обязательно надо поблагодарить.

Не скажу, что было просто. Вертела мобильник, боясь выбрать нужный номер из списка контактов. Почему-то безумно смущалась, нервничала. Даже мелькнула малодушная мыслишка позвонить через час, а лучше — вообще завтра. Но я ее поборола.

Сердце бешено стучало, еще когда длинные гудки возвестили удачное соединение. Когда услышала знакомый голос с хрипотцой, солнечное сплетение будто холодом обдало.

После дежурных приветствий пролепетала:

— Спасибо вам за заботу, — казалось, вот-вот расплачусь. Наверное, слабость от болезни.

— На здоровье! Поправляйся скорее, — ответил Государь почти нежно.

Еще несколько секунд я молчала в трубку, словно ждала чего-то, но частые гудки дали понять, что разговор окончен.

Я тяжело вздохнула и поплелась к компьютеру. Включила, пристроилась на стуле, забралась на сайт университета в раздел "Преподаватели" и долго-долго смотрела на фотографию Государя.

Глава 15. Путешествие четвертое. Ночь двойного убийства

Выздоровела я быстро. Ну и, конечно, магией себе помогла — куда же без этого. Ведь я могла посвятить жизнь магмедицине, если бы не Горгона.

Накопились дела. Нужно оплатить квартиру, телефон, электричество. И я пошла в сбербанк. Решила совместить приятное с полезным — не идти коротким путем, рядом с проезжей частью, а прогуляться по берегу реки. Я же никуда не тороплюсь. И на свежем воздухе давно не была.

Начало марта выдалось на удивление теплым. Вся Москва-река растаяла, лишь у самого берега белел прозрачный лед. Утром, после рассвета, я шла по тропинке, смотрела на холодную темную воду с высоты метров четырех-пяти, протягивала руки к верхушкам деревьев, неразумно усыпавшим ветви почками, и с наслаждением вдыхала влажный свежий воздух.

Внимание привлек грозный женский крик:

— Назад! Кому говорю — назад!

Женщина лет сорока смотрела с возвышения на воду. К ней подошла девушка: спросить, что случилось. Ответа расслышать не удалось, и я глянула на реку. За верхушками деревьев ничего не видно. Досада.

Тем временем женщина достала мобильник и вызвала полицию. Закончив диктовать адрес ближайшего дома, она снова грозно закричала в сторону реки.

Мелькнула мысль, что у дамы вырвалась собака. Животинка решила освежиться в мартовской воде, чем перепугала хозяйку.

Поравнявшись с громогласной дамой и робкой девушкой, я остолбенела. В реке плавал мужчина. Не тонул, нет. Он нырял, а когда появлялся на поверхности, вскрикивал почти радостно. Казалось, вот-вот выдаст: "Ох, хорошо!" Пьяный, что ли? Но вот что странно: чем громче звала женщина, тем дальше незнакомец отплывал от берега.

К приезду, а вернее к прибегу полиции (потому что двое полицейских именно бежали к месту происшествия) я знала, что дама — лишь бдительная прохожая, а не родственница "пловца".

Один из полицейских подбежал ко мне, я быстро показала на человека в воде и оторопела. Теперь он не плыл. Лежал в воде на спине, спокойно так. Ох! Не с сердцем ли плохо от переохлаждения?

С трудом представляла, как полицейские станут спускаться с горы к берегу, а уж тем более прыгать в ледяную воду.

Подходили еще люди. Одна бабушка стала расспрашивать, что случилось, я кратко пересказала суть. Послышался шум мотора — на катере примчалась речная служба. Надо же, как быстро все, как организованно. А у нас полицию ругают.

Двое полицейских принялись за опрос свидетелей. Я поняла, что после бдительной дамы возьмутся за меня. Я совсем не против ответить на вопросы и даже пройти и дать показания, но горло после ангины стоит беречь. Хватит уже того, что я с бабушкой пообщалась. Лучше не рисковать. И я, мучимая сомнениями, направилась в банк.

Мог мужчина погибнуть? Да нет, глупость. Просто перепил. Может, даже поспорил с кем, залез в воду, а потом ему стало плохо. Отвезут в больницу, отделается бронхитом или воспалением легких. Но странно. Он же специально отплывал от берега, когда бдительная дама призывала вернуться. Что это? Попытка суицида?

На остаток дороги и оплату счетов я потратила минут восемь. Обратно возвращалась осторожно, боясь упасть. Снег превратился в лед, а сломанная нога или рука никак не входила в мои планы.

Наконец я вернулась к месту происшествия. Прежние зеваки ушли, подходили новые. Я приблизилась к краю обрыва. Команда речной службы суетилась на берегу: один спасатель торопливо снимал водолазный костюм, другой подбежал к спустившимся полицейским. Отплывал второй катер речной службы.

А на мокром песке лежал мужчина. В одиночестве. Его ноги были босы. Казалось, посинели не только ступни, но даже ногти на пальцах. Он был мертв. Абсолютно точно. Все-таки самоубийство? Нет, не стану оскорблять его гибель и память домыслами. Он знает, что случилось, и пусть эта тайна уйдет с ним. Я не имею на нее права.

Вот она смерть. Так просто. Я очень давно привыкла к ее внезапным появлениям в обыденной жизни.

Государь предупреждал. Ну, что, пора возвращаться к путешествиям во времени и Джеку-потрошителю? Да, пора. Пока смерть не подобралась ко мне самой.

* * *

Моей новой целью стала Элизабет Страйд, сорокачетырехлетняя вдова. Естественно, она иногда выпивала, зарабатывала на жизнь не только шитьем и уборкой, иначе ею вряд ли заинтересовался бы Потрошитель.

Изучив все показания, протокол вскрытия и фото жертвы, я отправилась в Лондон.

Отправление.

Место: Россия, Москва, берег Москвы-реки, недалеко от корпуса 2 дома 24 на Филевском бульваре.

Дата: 13 марта 2015 года.

Время: 21:13.

Прибытие.

Место: Великобритания, Лондон, Бернер-стрит, 40.

Дата: 30 сентября 1888 года.

Время: 0:20.

На нос и лоб упали несколько капель. Я машинально вытерла их рукой. Как назло, дождь. Мелкий, противный, холодный. Но хоть не ливень. Стоило бы плащ захватить. Ну да ладно, есть дела поважнее.

Обязательно надо спрятаться рядом с Международным клубом образования рабочих, как можно ближе к месту убийства. Иначе не смогу забрать время Элизабет Страйд, не успею. Слишком быстро к месту смерти набежит толпа народа из клуба.

Как обычно, я нашла укромное место, усилила зрение, чтобы видеть ауры и различать цвета в темноте, и отправила эфирное тело в дозор.

Женщина, похожая на Элизабет Страйд, стояла на другом конце улицы. Она казалась худой. Знакомые прозвали Страйд Долговязой Лиз, но я не сочла незнакомку высокой. Для конца девятнадцатого века рост сто шестьдесят сантиметров считался приличным для женщины, а в наше время не все рискнут назвать его даже средним. Из-под шляпки выбивались темные кудрявые волосы. Длинная намокшая от дождя черная юбка свободно висела, даже подол слабо поддавался порывам ветра. Из-за ворота черной куртки, отороченной мехом, выглядывали белая рубашка и полосатый шарфик. Женщина повернулась, и я разглядела в петлице куртки с правой стороны алую розу с папоротником. Отлично. Теперь не осталось и тени сомнений: передо мной Элизабет Страйд.

Ведь в этом же районе некоторые свидетели видели женщину, похожую на Долговязую Лиз, но в ее петлице не было цветка. Однако в морг привезли именно женщину с розой.

А вот она уже и не одна. С ней заговорил мужчина в темных брюках и пальто. И хоть козырек кепки прикрывал часть его лица, газетный сверток внушительных размеров в руке сказал все, что нужно. Это Потрошитель.

Наверное, Элизабет убили бы раньше, если бы констебль Смит не проходил сейчас по Бернер-стрит. Впрочем, появление полицейского не слишком смутило маньяка. Он продолжил общаться с жертвой.

Уединиться они решили у клуба, где еженедельное субботнее собрание перешло то ли в дружеские посиделки, то ли в попойку. Из окон слышались песни и топот пляшущих ног. Голоса заглушали любой звук на улице.

Убийца, выбрав удачный метод, не меняет его, если не произойдет чего-то из ряда вон выходящего. Не изменил себе Потрошитель и в этот раз. Сзади, большим острым ножом по горлу, слева направо, от одного челюстного сустава к другому. Элизабет не смогла вскрикнуть — разрезанные связки, трахея — только вскинула правую руку к горлу.

Потрошитель подхватил падающую женщину под плечи и уложил у самой стены клуба, стараясь не шуметь. Но тут у ворот послышался стук копыт. Это зеленщик Льюис Димшутц, управляющий клубом, подъехал на телеге, запряженной пони.

Ну вот, Потрошитель уже думает, как сбежать. Пора и мне слиться с физическим телом. Надо успеть до криков: "Полиция! Убийство!"

Вернулась не вовремя: как раз когда зеленщик трогал тело хлыстом. Только бы меня не заметил. Чуть бы попозже прийти. Спряталась за воротами, выжидая, пока недоумевающий зеленщик не войдет в клуб за свечой.

Все, иного способа не быть увиденной ни Потрошителем, ни Льюисом Димшутцем, ни толпой зевак, которые сбегутся на его крик, нет. Запустила браслет времени, выставила время отправления и прибытия вручную и, обойдя телегу с серым пони, удушливо пахнущим прокисшим потом и немытой шерстью, нырнула в ворота и подбежала к телу.

Элизабет лежала на левом боку, лицом к стене. Кровь растеклась бы огромной лужей, если бы под шеей жертвы не оказался водосток. Правая, окровавленная рука, покоилась на груди, левая все еще сжимала бумажный пакетик с леденцами, освежающими дыхание. Ноги вытянуты. Из-под промокших юбок видны только подошвы и каблуки сапог. Я метнулась к груди жертвы, где приколот букетик из розы и папоротника, вынула из кармана линзу времени и поднесла как можно ближе к остановившемуся сердцу. Только бы успеть, только бы забрать время, пока меня не перенесло к месту следующего, второго на сегодня, убийства!

Потрошителя спугнули. Он начал свою кровавую ночь, но ему не позволили насладиться чужой смертью, упиться властью и могуществом, исполосовать и искромсать жертву. Теперь он в ярости! Как голодный зверь, перед носом которого пронесли кусок свежего мяса с кровью, и не дали насытиться. В темноте мелькнула тень. Потрошитель тем же путем, что и я, выбежал со двора, унося с собой отчаянную жажду повторить убийство и завершить кровавый ритуал, безумную пугающую фантазию.

Когда зеленщик выбежал во двор со свечой, все годы Элизабет Страйд уже перетекли в линзу-ловушку. Браслет времени сработал — и я перенеслась на Митр-сквер, площадь, до которой пешком Потрошитель дойдет минут за двенадцать-пятнадцать. И за это время я должна успеть удачно спрятаться.

Отправление.

Место: Великобритания, Лондон, Бернер-стрит, 40.

Дата: 30 сентября 1888 года.

Время: 01:00.

Прибытие.

Место: Великобритания, Лондон, Митр-сквер.

Дата: 30 сентября 1888 года.

Время: 01:00.

В эту самую минуту из полицейского участка выпустили Кэтрин Эддоус, задержанную вчера, в полдевятого вечера. Если бы полицейские не решили освободить ее посреди ночи, она не попалась бы Потрошителю и осталась жива.

Да, но он убил бы другую. Без сомнений, маньяк нашел бы себе вторую жертву 30 сентября 1888 года и изуродовал ее почти до неузнаваемости. Просто ее бы звали иначе.

Так что же случилось с Кэтрин Эддоус пять часов назад? С удовольствием с вами поделюсь.

Констебль Льюис Робинсон увидел у одного из домов толпу и подошел узнать, что произошло. На тротуаре лежала в стельку пьяная женщина. Констебль спросил у толпившихся, знает ли кто-нибудь, где она живет. Никто ответить не смог. Служитель порядка поднял женщину и усадил на тротуар, но она упала.

Пришлось просить помощи коллег. Полицейские доставили Эддоус в участок, но женщина была так пьяна, что не смогла сказать ни где живет, ни кто бы мог за ней прийти. Когда спросили, как ее имя — пробормотала: "Никак". Около девяти вечера Эддоус закрыли в камере.

После полуночи, проспавшись, женщина запела. Угомонить ее не удалось.

В час ночи, когда предыдущая жертва Потрошителя Элизабет Страйд лежала у клуба с перерезанным горлом, Кэтрин Эддоус допытывалась, когда ее выпустят.

Полисмен ответил:

— Как только сможешь о себе позаботиться.

Кэтрин заявила, что прекрасно может о себе позаботиться, и поинтересовалась сколько времени.

— Слишком поздно, чтобы раздобыть выпивку, — ответил констебль.

— А все же, сколько? — не отставала Кэтрин.

Констебль ответил, что уже час ночи, и женщина сникла:

— Несладко придется дома!

Она боялась гнева своего сожителя Джона Келли.

Констебль Хатт отпер камеру и предостерег Эддоус:

— Веди себя прилично. И не смей напиваться!

Отвел женщину в участок, где ее допросил сержант. Кэтрин назвалась фальшивым именем и дала ложный адрес:

— Меня зовут Мэри Энн Келли. Я живу на Фэшн-стрит.

Констебль Хатт отпер двери и выпроводил Кэтрин из участка, не забыв предупредить, чтобы та закрыла за собой входную дверь.

— Спокойной ночи! — пожелала полицейским Кэтрин, оставила входную дверь распахнутой и отправилась навстречу смерти.

Если бы только она не довела полицейских пением, если бы тихо просидела в камере до утра, если бы не хотела еще выпить... Сколько же этих "если бы"?

Митр-сквер — это небольшая площадь, окруженная складами, пустыми домами и несколькими магазинами, которые в час ночи, естественно, закрыты. Я читала, что днем здесь полно людей: торговцы фруктами и овощами, продавцы лотерейных билетов, бизнесмены и толпы покупателей. Но сейчас — ни души, площадь тонет в темноте. Всего один фонарь — и тот метрах в двадцати. Холодно, сыро, продолжает накрапывать дождик — я промокла до нитки — и ни зги не видно. А времени — в обрез. Пришлось прятаться на другом конце площади, где живет констебль с семьей.

Моя эфирка быстро вернулась на самое темное место площади. Вскоре появились Кэтрин Эддоус и Потрошитель. Это какой "удачливостью" надо обладать, чтобы через полчаса после освобождения из полицейского участка подцепить именно серийного убийцу, да еще когда он в ярости после неудачной попытки растерзать предыдущую жертву? Непостижимо.

Кэтрин Эддоус — немолодая, тучная, одетая в старье женщина. Черная шляпка, черный жакет, черная юбка, белый фартук. На шее два платка: белый и красный. Это все, что видно. Хотя на ней несколько слоев одежды — я знаю точно: читала протокол осмотра тела. Могу даже наизусть повторить, сколько на ней вещей.

Днем она надела на себя почти все, что у нее было: черный жакет с искусственным мехом на воротнике и манжетах, два верхних жакета, отделанных черной шелковой тесьмой и искусственным мехом, ситцевую блузку в цветочек с тремя оборками, коричневый льняной корсаж с черным бархатным воротником и коричневыми металлическими пуговицами, серую нижнюю юбку, очень старую зеленую шерстяную юбку, очень старую и истрепанную синюю юбку с красной оборкой на светлой саржевой подкладке, белую рубашку, мужской белый жилет с пуговицами спереди и двумя карманами, коричневые чулки, зашитые на носке белыми нитками, мужские ботинки (правый был зашит красной нитью), черную шляпку с бархатной отделкой, белый фартук. На шею она повязала красный шелковый и большой белый платки.

И, что самое интересное, никакой шали, о которой с 2014 года трубят средства массовой информации. Да, пишут, что в наши дни якобы подвергли экспертизе ДНК шаль Кэтрин Эддоус, которая была на ней в момент убийства. На шали были найдены следы спермы Джека-потрошителя, и анализ подтвердил... Тьфу! Ох уж эти СМИ.

Все предметы гардероба убитой вспомнила. Теперь можно выкинуть из головы и забыть.

Метод убийства, естественно, не изменился: ножом по горлу сзади. Потрошитель уложил убитую Кэтрин Эддоус на тротуар — и началось безумие.

Раньше серийный убийца задирал одежду жертв, не повреждая ее, но не в этот раз. Он навис над телом, двумя руками вонзил нож в район солнечного сплетения несчастной, прорезав многочисленные слои одежды, кожу, сосуды, мышцы и повел лезвие вниз, через живот к гениталиям. Разрезав туловище до самого низа, маньяк резко согнул правую ногу жертвы в бедре и колене, устроился между ее бедрами и начал кромсать еще теплое тело с таким отчаянным остервенением, что меня затрясло. Деяния маньяка — зрелище не для слабонервных, а деяние маньяка, пришедшего в неистовство после неудачной попытки завершить ритуал, словно видеозапись из преисподней.

Между правой рукой и телом жертвы упал длинный кусок кишечника. Потрошитель с отвращением посмотрел на перчатки. Понятно, кровь на перчатках его не слишком смущала, а каловые массы вызвали брезгливость. Серийник отрезал кусок белого передника жертвы, вытер перчатки от крови и кала и продолжил с еще большим остервенением.

Кровавая масса с чавкающим и, если можно так выразиться, влажным звуком упала за правое плечо Эддоус. Вырезал весь кишечник, иуда.

Я не могла разглядеть, какие органы терзает это чудовище. Может, и к лучшему. Но я точно знала, что нож прорезал почти все внутренности: печень, почки, матку, поджелудочную железу. Влагалище пропорото до заднего прохода. Потрошитель так отчаянно наносил удары по внутренней стороне правого бедра, что, казалось, отрежет ногу. Наконец, в его руках оказалась отрезанная матка, она полетела на измазанный кровью и калом кусок передника. Отрезанная левая почка шмякнулась туда же. Нет, это невыносимо.

Но Потрошитель не удовлетворен. Он хочет резать еще и еще, увечить, уродовать, кромсать.

Внутри распоротого живота не осталось целого органа, и серийник потерял интерес. Поднялся, переступил раз, другой и присел на корточки у лица Кэтрин. Я готова была завизжать, когда он срезал кончик ее носа до кости. И это только начало. Надрез на переносице, надрезы под глазами. Потрошитель вырезал на обеих щеках треугольники и содрал очерченную лезвием кожу. Отрезанное ухо исчезло у жертвы в складках одежды. Правую сторону лица садист изуродовал так, что в пору закричать от одного взгляда на зубы, обнаженные после кромсания рта. Маньяк обезличивал жертву и хотел перепугать до смерти тех, кто увидит тело. Лицо покойницы превращалось в череп, обтянутый мышцами.

Удовлетворившись содеянным, испытав мощнейшее наслаждение, Потрошитель развернул голову жертвы так, чтобы нашедшие видели именно изуродованную пугающую правую сторону: обнаженные десны и зубы без губ, обрубок носа, словно образы сифилитиков не давали покоя этому психопату, щеку без лоскута кожи и прорезанное нижнее веко.

Серийному убийце лишь оставалось положить нож рядом с вырезанными маткой и почкой, завернуть трофеи в кусок передника и прихватить сверток, упакованный в газету.

Точно знала, что чудовище сделает дальше. Бросит кусок окровавленного передника на ближайшей улице, в еврейском квартале, и рядом с уликой напишет на стене мелом: "Евреи не те люди, которых будут обвинять безосновательно".

Конечно, увидев такую надпись и кровавое доказательство, перепуганные жители Лондона начали бы устраивать погромы и набрасываться на ни в чем не повинных евреев. По счастью, бдительные полицейские обнаружат надпись до рассвета и сотрут.

Не дождавшись ухода Потрошителя, я мысленно вернулась в физическое тело. Скорее! Вот-вот к месту кровавой расправы подойдет полисмен. Пока бежала, запустила браслет времени. Тело Эддоус — линза-ловушка — зеленый поток лет. Успела! Шагнула в открывшийся портал и вернулась в Москву.

Глава 16. Чай с коньяком

После первого же звонка в дверь щелкнул замок, и Государь буквально втащил меня за руку внутрь.

— Лучше бы отсюда, из квартиры, отправилась, — прошипел он, не отпуская моего запястья.

— Но вы же говорили...

— Да ты магнит для неприятностей.

— Между прочим, не я их себе создаю, — обиженно буркнула я.

Горячая ванна, сушка волос, а потом — разговор на кухне. Общение после путешествий стало нашей традицией.

— Ты как? — примирительно спросил Государь, когда я в спортивном костюме устроилась на стуле напротив его величества.

— Лучше, чем ожидала. Гибель Элизабет Страйд вовсе меня не испугала, а вот, когда он потрошил Эддоус, пришлось помучиться. Но жить буду. Ах, да! — я вскочила и ринулась в отведенную мне гостевую комнату.

Вернулась с промокшим насквозь пиджаком, из кармана которого извлекла линзу, до отказа заполненную временем. Вторые двенадцать лет для Государя.

— Это вам.

Ни единой эмоции на лице. Застывшая маска деланого безразличия. Это же двенадцать лет жизни. Двенадцать! А в благодарность только сухое "спасибо".

— Твой пиджак выжимать можно. Осложнений после ангины захотела? — внезапно сменил тему Государь.

— Да нет, конечно! — бросила пиджак на ближайший стул и села. — Ну, не подумала я про плащ. Что ж теперь...

— А теперь, — некромант поджал губы и кинул на меня неодобрительный взгляд, — будем предотвращать последствия холода и дождя.

— Но я нормально себя чувствую. В ванне отогрелась.

— Отогрелась, — хмыкнул Государь. — Завтра заболеешь. Это я вижу вполне конкретно.

Выпрямилась на стуле, нервно сжала пальцы в замок и замерла. Нет уж, простуда, а тем более осложнение после ангины в мои планы никак не вписывались.

Некромант налил в чашку горячего чая, добавил коньяк и мед и поставил передо мной.

Скривилась. Не люблю спиртное, не люблю непонятное состояние, когда голова плывет. Предпочитаю полностью себя контролировать.

Спиртного в рот не брала со своего пятнадцатого дня рождения. Но и тогда ухитрилась напиться до "вертолетов" тремя бокалами шампанского. Пара глотков коньяка будет очень ощутима для такой неопытной "выпивохи".

Естественно, я сказала Государю. Даже бровью не повел. Для него выбор очевиден: потерпеть действие алкоголя куда разумней.

— На столе танцевать не станешь? — подколол он.

— Не надейтесь, — фыркнула я. И добавила:

— Я тихая, если выпью, и очень сосредоточенная. Может, съесть что-нибудь перед тем, как... — я кивнула на чашку.

— А ты в состоянии проглотить хоть кусок после сегодняшнего?

— Да, — уверенно заявила я, глянув прямо в серые глаза Государя.

В его взгляде читалось сомнение, но он достал из холодильника прожаренную отбивную, отрезал кусок, отложил на плоскую тарелку, которую определил в микроволновку.

Когда агрегат перестал подвывать и щелкнул, хозяин вынул тарелку и поставил передо мной, вручив нож и вилку.

Ох, грехи мои тяжкие! Пока вспомнила, что нож нужно взять в правую руку, пока приноровилась. Мясо не резалось ни в какую. Кусок ездил по тарелке, нож больше чиркал по ее дну, чем по куску.

— У вас нож тупой, — тихо сказала я, гипнотизируя мясо взглядом.

— Нет, моя хорошая, это не нож тупой, а руки весьма затейливо у кого-то растут.

Подошел, встал совсем близко, у моего стула. Я отчетливо слышала дыхание Государя. Даже чувствовала исходящее от его тела тепло. Не смела поднять глаза. Он забрал приборы, за пару секунд порезал все сам и вернул мне вилку.

— Ешь быстрей, остынет.

Отошел. Фух!

С трудом затолкала в себя еще горячие кусочки. Так торопилась, что поперхнулась. Хозяин квартиры молниеносно оказался рядом и похлопал по спине.

Я откашлялась и благодарно закивала, вытирая выступившие от напряжения слезы.

Подошла очередь чая. Ну и кривилась же я, пока пила. Так ненавижу вкус алкоголя. Даже наблюдать, как жидкость под градусом оставляет на стенках маслянистый спиртовой след, не люблю. Да, странный я человек, согласна. Такая уродилась.

Даже на сытый желудок коньяк моментально завладел телом. Горячительным теплом обдало низ живота, согрелись пальцы рук и ног, и как же противно голову повело.

— А теперь ложись и постарайся если не уснуть, то хотя бы согреться как следует под одеялом.

— Погодите! — запротестовала я. — А что будет со временем в линзе? Вы его прямо сейчас... ну, как сказать... примете?

Вот же некстати смелости хватило.

— Нет, время мертвецов принимать не стоит. Нужны определенные преобразования. Все из области некромантии, — стал объяснять Государь.

— А кто еще, кроме вас, умеет делать эти преобразования?

— Что-то ты больно разговорилась. А обещала, что тихая. Никто больше. Я один умею. Теперь пойдешь спать?

Я кивнула и поднялась со стула.

— Laku no?!

— Laku no?, — ответил Государь, вертя в руках заполненную линзу. Даже не глянул на меня. Вот же... Значит, все-таки рад подарку, но не показывает.

Я лежала час, два, смотрела в потолок, ожидая прихода Морфея. Бесполезно. Сна ни в одном глазу. Зато прогрелась так, что уши запылали. Надеюсь, завтра — вернее, уже сегодня утром — я все же буду в порядке.

Но, чем меньше меня беспокоили мысли об осложнении, организм держался, тем явственнее вспоминались ночной Лондон, Потрошитель и мертвое лицо Кэтрин Эддоус. Алкоголь выветривался, и подступал страх. А ночь так благоволит страхам, ужасу, кошмарам, что пришлось встать. Я включила компьютер, забралась в Интернет, с неподдельной радостью обнаружила Вконтакте два письма: одно от Ланки, другое от Лехи. Улыбаясь, ответила на оба, но... стоило мне во второй раз нажать кнопку "отправить", страх вернулся. То казалось, что за спиной кто-то стоит, то мнилось, будто нечто скрывается в темноте. Снова и опять. Теперь я понимала, что это всего лишь игра воображения, но легче не становилось. Мысленные уговоры и логические доводы тоже не помогали. Еще побродила по Всемирной паутине — нет, все впустую.

Тогда я выключила компьютер, достала из дорожной сумки планшет, выбрала книжку повеселей, поудобней уселась в кровати, поджав под себя ноги и прислонив спину к подушкам, и стала читать.

Книжка тоже не помогла. Шутки казались плоскими, переживания героини надуманными. "Да что она знает о реальных проблемах?" — с раздражением подумала я. Хм, отвлечься от страхов не получилось. Что же делать?

Выглянула в коридор. Не легче. Только пространства, где может притаиться тьма, стало больше. Ночная кухня и вовсе повергла в панику.

Не знаю, как такой маразм пришел в голову, но я решила, что раз Государь ночевал в моей комнате (ну, хорошо, работал в моей комнате ночами, пока я ненадолго забывалась сном), то и я могу посидеть у него. Только бы хозяин квартиры спал.

Я тихонько приоткрыла дверь в его комнату и замерла на пороге. Свет фонаря падал на большую двуспальную кровать. Государь лежал на половине, что ближе к окну. Дышал ровно, спокойно. Спал на боку. Сильная рука покоилась на одеяле. Бугры мышц настолько явственно проступали, что мелькнула мысль: "А не качается ли Государь?" Или это природное? Или от постоянных омоложений годами мертвых?

Ладно, Лея, приди в себя. Тебе важно не это, а то, что он крепко спит. Логично? Логично. Как же я люблю свою рациональную половину. Всегда выручает.

Я тихо вошла, пристроилась в уголке, на подлокотнике кресла, открыла планшет, выбрала книгу пострашнее, чтобы соответствовала настроению, и погрузилась в чтение.

— Ты что здесь потеряла? — раздался хрипловатый, теплый ото сна голос.

Я вздрогнула, потеряла равновесие и свалилась с подлокотника в кресло. Не знаю, сколько времени просидела за чтением, но на планшете перелистнулась сорок шестая страница.

— Страх, — ответила я. — Страх потеряла. Забыла про него.

И добавила осуждающе:

— Могли бы сделать вид, будто не заметили моего присутствия. Спали бы дальше. Вам несложно, а мне не так неловко.

— Никакое хорошее воспитание или тактичность не заставят отказаться от удовольствия смутить кое-кого, — смех его тоже был теплым ото сна. — Не спится? — быстро сменил тему Государь.

— Как видите, — я развела руками.

— Как вижу, — передразнил он мои слова, — минимум и максимум два варианта. Первый — ты ложишься в своей комнате, а я там поработаю. Второй — ты ложишься здесь, со мной. Предупреждая протесты, говорю сразу — не трону, не делай такое лицо. И да, я предпочел бы выспаться, — он приподнялся на локте и сел в кровати.

Я поджала губы, изо всех сил стараясь смотреть на его лицо, а не на обнаженную грудь. Точно качается. Грудные мышцы слишком заметны. Или грушу колотит. Только я ее тут не видела. Государь темноволос, из-за этого думалось, что грудь его должна быть покрыта густой растительностью. Бр-р, не люблю такое. Оказалось, я ошибалась. Волосы, конечно, были, но не так много. Едва не улыбнулась.

Вот идиотка! Так, алло-алло! Гормоны просят помощи мозга. Мозг, мозг, ответьте! Вы еще там?

Что он сказал последнее? "Я предпочел бы выспаться?" Хитрец. Предложил два варианта, но так, что мне неудобно выбрать первый. Совесть не позволит вытащить человека из постели в его законный выходной, дабы посидеть со мной, пока я засыпать буду. И далеко не факт, что усну, кстати.

Делать нечего: пришлось пройти вглубь комнаты, чтобы забраться под одеяло. Пока ложилась, старалась не смотреть на Государя. Щеки горели, лицо, наверное, было бордовым от смущения. Тихо устроилась на краешке кровати, спиной к некроманту, и замерла.

— Колыбельную спеть? — спросил из темноты теплый голос.

По интонации понятно, что Государь улыбается. Интересно, снова подкалывает или просто рад моей компании? Какая нелепая мысль, о боги!

— Лучше сказку рассказать, — не осталась я в долгу.

— В арсенале только страшные.

— И правдивые, — дополнила я его ответ.

— Да.

— Тогда не надо.

Постель скрипнула, прогнулась. "Не может быть!" — мысленно закричала я, почувствовав, как Государь сдвинулся на мою половину.

— Спи давай! — некромант чмокнул меня в макушку. — Поздно уже.

— Угу, — только и смогла выдавить я, обескураженная его поступком. Что это было?

Государь спокойно вернулся на свою половину. Не прошло и пяти минут, как его дыхание снова стало ровным и безмятежным. Уснул. А мне что прикажете?!

Старалась не ворочаться, чтобы не разбудить хозяина квартиры. От страха не осталось и следа, но сон не шел. Промаялась до рассвета. Даже когда солнце поднялось над домами, не спала.

Открыла глаза. Электронные часы на столике показывали 14:33. День. Незнакомая комната. Я раскинула руки и посмотрела на потолок. Где я? Какая-то тревожная мысль попыталась проникнуть в сознание, но я ее подавила. Снова. Игнорирую, не пускаю. И вдруг, в секунду, ночные бдения всплыли в памяти. Сама пришла! Забралась к мужику в кровать! Александрова, где твои мозги?! Я тебя не узнаю!

Ого, пробудилась и моя здравомыслящая половина. И до чего же она громогласная.

Проторчала в комнате еще полчаса. Краснела, бледнела, смущалась до потери пульса и дара речи. Но надо же когда-то выходить. Может, чем раньше, тем лучше? Справилась с собой, уговорила, решила сделать вид, будто ничего не произошло.

А правда, что такого случилось? Ну, боялась ночью оставаться наедине с воспоминаниями и воображением. Пришла тихо почитать книгу, чтобы не впадать в ступор от ужаса. Государю хотелось спать, и он выбрал самое простое решение. Кстати, весьма деликатно. Был бы на его месте Леха, я бы даже не парилась. Все, хватит дурака валять! Иди! Напридумывала себе всякого.

— Добрый день, — поздоровалась я, потирая глаза якобы со сна. — Почти не спала ночью.

— Всегда знал, что со мной не уснешь, — хохотнул Государь, переворачивая на сковороде блинчик.

— Да вы... Вы! — взвыла я, мгновенно перестав изображать сонную тетерю.

— Сволочь. Знаю, ты мне об этом уже докладывала, — продолжил развлекаться Государь.

Он снизошел до того, чтобы обернуться. Еле сдерживает смех. Прекрасно знает и о моем смущении, и о моем притворстве и откровенно наслаждается моментом. Ненавижу!

— Оказывается, у вас чувство юмора есть, — сквозь зубы выдавила я.

Ногти впились в ладони. Невозможно представить более идиотской ситуации. Не припомню, когда в последний раз было так неловко.

— Спасибо, что оценила, — Государь вмиг стал серьезным. Даже откашлялся для убедительности. — Давай, чисть зубы — и за стол, — скомандовал он.

Катастрофа! Если бы не тот чай с коньяком, в жизни бы не додумалась к нему в постель забраться.

Глава 17. Поцелуй

Леха Ярыгин нагнал меня в коридоре университета.

— Привет, подруга! Предложение есть.

— Руки и сердца, надеюсь?

— Надейся.

— Ах ты ж подлец! А я-то губы раскатала...

— Прости, Лея. Все мы, мужики, козлы.

— И ведь не поспоришь.

Обмен шутками и любезностями завершился дружным хохотом. Леха придержал меня за локоть. Пришлось остановиться.

Повернулась к собеседнику лицом, прислонив плечо к стене.

— Валяй, тащи свою колбасу, — вспомнила я слова Карлсона.

Увидев недоумение в глазах секретаря, поспешно добавила:

— Это из мультика. Я имела в виду, выкладывай, что за предложение.

— Предложение куда-нибудь сходить.

Я скисла.

— Что, Игорю и Катеньке опять нужно сопровождение?

— Да нет, — отмахнулся Леха. — Не с ними. Вдвоем. Только ты и я, — мой приятель ухитрился поиграть бровями, приподняв и опустив их дважды, как это показывают в комедиях, и загадочно улыбнуться.

Вот честное слово, Ярыгин, в кино тебе прогулы ставят.

Стоп! Вдвоем?!

И не нашла ничего лучше, чем глупо спросить:

— А куда-нибудь — это куда?

— Дом музыки, театр, кафе — выбирай.

— Какая неслыханная щедрость... — пролепетала я, уносясь мыслями далеко-далеко.

Леха выглядел страшно довольным. Решил, что я клюнула на его наживку.

Да нет, меня не удивило желание сходить куда-то вдвоем. Все постепенно к этому шло. Леха симпатизирует мне, я не слепая: видела, поняла. Не думала, что решится так быстро. Одна проблема — симпатия секретаря Государя весьма поверхностна. Есть в нем, конечно, серьезность, обстоятельность. Немного, но есть. Видно, в армии или после появились. Но юношеская жажда необременительных отношений тоже при нем. А что? Возраст такой.

Но это совсем не моя песня. Я могу с парнем за ручку год, а то и два ходить, прежде чем решусь на что-то действительно важное — ну, вы понимаете. А Лехе нужно все и сразу. И, пока я убегаю, ему интересно, а сделаю шаг навстречу — за неделю-две сведет отношения на нет. Не по мне такое. Хотя... И тут я серьезно задумалась. И даже испугалась направления мыслей: слишком несвойственно подобное моему характеру.

А может, и к лучшему, что Леха несерьезен? Да, я натура романтичная, годами могу встречаться, но легкой победы не будет. Однако появилась проблема. После того случая с насильниками угнездился страх внутри. Сильный, тягучий, мерзкий, тошнотворный. Паника перед близостью. А ведь я говорила, что от страха привыкла избавляться любыми методами. Может, стоит отнестись благосклонней к полусерьезным домогательствам Лехи? После Ярыгин сбежит. Но и мне он как парень ни к чему. Хорошо бы остаться друзьями. И было бы совсем здорово, если бы о моем "падении" никто не узнал. Но тут никаких гарантий. Парни порой так болтливы.

— Эй, Лея, ты тут? — Леха пощелкал пальцами перед моим носом. — Земля вызывает Лею.

— Земле большой привет с Марса, — ответила я, не отрываясь глядя в одну точку. Даже щелчки пальцев не сразу привели в чувство. — Извини, задумалась, — я перевела взгляд на Ярыгина. — О чем это мы?

— О том, куда бы ты предпочла пойти.

— Ах, да! В театре ты на что целился?

— В "Современнике" спектакль Филатова идет. Обожаю его! — вдохновился Леха, его глаза загорелись восторгом.

Попался!

Лешенька, а своим ли ты делом занят? Тебе же прямая дорога из недонекромантов в ГИТИС, ВГИК, Щукинское и куда там еще актеров берут. Не стала озвучивать мысли, дабы не обижать приятеля.

— Его это кого? — въедливо уточнила я. — Филатова, спектакль или театр "Современник"?

— Филатова. Спектакля пока не видел. "Еще раз о голом короле" называется.

— Ну, раз хочешь сходить, и тебе нужна компания... — дипломатично начала я, давая понять, что Леха от похода выигрывает, а я лишь согласна по-дружески разделить бремя просмотра.

— Не вижу энтузиазма, подруга! — насторожился Ярыгин.

— Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину. И прошу меня направить на текущую войну. Нет войны — я все приму. Ссылку. Каторгу. Тюрьму. Но желательно — в июле, и желательно — в Крыму, — к месту процитировала отрывок из "Федота-стрельца" Филатова. — Не в обиду, всегда считала его работы несколько пошловатыми, извини. Но ради тебя — только скажи.

Леха сник, недовольно поджал губы.

Не без удовольствия наблюдала, как приятель теряет ниточки управления ситуацией одну за другой. А придумать, как вновь завладеть ими, не хватает времени. Что ж, общение с Государем пошло мне на пользу и оказалось весьма плодотворным. Его величество мне по-прежнему не обставить, но других... почему бы и нет?

— Но у нас свидание, ты же понимаешь? — решился Леха на последний рывок.

— Конечно, Леша, понимаю, — положила руку ему на плечо. — Думаю, нам будет весело и мы отлично проведем время. Ты уже взял билеты? Когда спектакль?

— Нет, но возьму на воскресенье.

— Отлично.

Мы подробно обсудили, во сколько и где встречаемся, договорились созвониться за пару часов до свидания. Леха протянул руку к моим волосам, нерешительно поглаживая пряди.

— Ну, мне пора. А то тиран хватится.

— Да-да, иди, — во всю ширь улыбалась я.

Ярыгин подошел вплотную — и я не успела опомниться, как ощутила тепло его губ на своих губах.

Инстинктивно попыталась отстраниться — не тут-то было. Ярыгин крепко обнял меня. "А он сильный", — пронеслось в голове. Первый порыв — оттолкнуть парня, а лучше дать отрезвляющую пощечину. Но я почувствовала, как кто-то без спроса и разрешения, вопреки договоренности пробрался в мою голову и читал мысли уже не первую минуту. Поразительно, что я не ощутила вторжения раньше! Отлично, так даже интересней.

Я обхватила Леху за шею и с энтузиазмом ответила на поцелуй.

— Ко мне в кабинет! Быстро! — жахнул громовой рык по барабанным перепонкам, едва я отстранилась от Ярыгина.

Леха не мог видеть взгляд Государя, а я — да. Взгляд зверя: опасный, хищный, жгучий. Что ж, меня будут убивать.

Предвосхищая вопросы, скажу, что в университете целоваться не запрещено. Поэтому умирать придется не за это. А за что? Государь придумает, я в него верю.

Леху профессор уже отчитывает. Мол, в рабочее время найти невозможно, а дело срочное.

— Теперь ты... — продолжал Государь распекать Ярыгина.

Дальше я не слышала. Свернула за угол. Поднялась по лестнице. Миновала коридор и секретарскую и нырнула в кабинет некроманта.

Посмотрела на статуэтку с дельфинами, выныривающими из моря, что по-прежнему стояла на подоконнике, игриво подмигнула морским млекопитающим и повернулась к раковине. Она — все, что мне сейчас нужно.

Подняла ручку смесителя, дождалась, пока вода станет теплой, и прополоскала рот. Чему вы удивляетесь? Терпеть не могу быть обслюнявленной. И что люди находят в поцелуях? Мне, наверное, никогда не понять. У кого-то — земля из-под ног, кто-то улетает. Понаплетут всякого, понапридумывают себе, а на деле отмыться хочется.

Даже вокруг рта намылила. Смыла, достала из кармашка новую упаковку одноразовых бумажных платков, вытащила один и стала промокать губы. А что, я брезгливая.

Опустила ручку смесителя, продолжая промокать воду у рта, повернулась и вздрогнула. Сколько Государь тут стоял и наблюдал за мной?

Ярость, граничащая с ненавистью и желанием убивать, сменилась на его лице недоумением.

— Как интересно ты относишься к Ярыгину.

Я смяла намокший от воды платок и кинула в мусорное ведро.

— Ярыгин тут вообще ни при чем. Это мое отношение к поцелуям. Ну, не люблю. Имею право.

При этих словах глаза некроманта блеснули, на губах расплылась хищная улыбка. О чем он подумал?

Я молча указала пальцем на дверь: мол, где секретарь.

Не дождавшись ответа, спросила прямо:

— Леха жив?

Государь недобро усмехнулся.

— В ссылке.

— То есть?

— Тебе не кажется... — грозно начал Государь, давая понять, что вопросами я испытываю его терпение.

— Мне кажется, мы разговариваем довольно громко. Нас могут услышать в секретарской.

Профессор больно сдавил мое плечо и протащил через весь кабинет, к окну.

Леха Ярыгин выходил из университета с документами под мышкой.

— Вы что, выперли его с работы? — испуганно пролепетала я.

И услышала презрительный смешок.

— Курьер болеет. Документы повезет секретарь.

Я облегченно выдохнула. Но тут же взвилась.

— Что за несанкционированное проникновение в мои мысли? Вы же обещали.

Государя обвинение нисколько не смутило.

— Да за тобой глаз да глаз нужен. И даже под присмотром идиотские идеи появляются.

Фыркнула и вывернулась из вцепившейся в плечо руки.

"Идиотские идеи"? Понятно. Значит, про мой страх и желание избавиться от оного не самый благопристойным способом некромант знает.

Я пошла ва-банк.

— Вы что, всерьез решили примерить на себя роль моего отца? Раз своей дочери не было.

Казалось, Государь удивился этому выпаду не меньше, чем моим водным процедурам после поцелуя.

— Как тебе в голову пришла такая мысль?

Занервничала. Отошла от окна, сделала несколько шагов по кабинету, остановилась ближе к столу и развернулась лицом к Государю.

Он приблизился, с нетерпением ожидая ответа.

Начала, боясь сбиться:

— Вы всеми правдами и неправдами стараетесь оплатить мои расходы, связаны они с путешествиями во времени или нет, я периодически живу у вас, вы меня лечите. Даже в ресторан сводили, чтобы подбодрить, чтобы я, как вы выразились, набралась впечатлений, — и добавила с сарказмом:

— Не хотите же сказать, что Игорь Вильянов, пользовался таким же расположением вашей светлости?

— Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! — Государь театрально возвел руки к потолку и беззлобно усмехнулся, процитировав Грибоедова.

— Я, может, и наивная, но не дура, — сказала я, будто подтверждая этим справедливость своих выводов и его слов.

Государь подошел совсем близко и ободряюще взял меня за плечи.

— Нет, Эля, ты далеко не дура. Но боюсь, не совсем верно истолковала мои мотивы. Они куда менее благородны.

Моментально подняла голову и посмотрела в лицо Государя, с замиранием сердца ожидая ответов на свои мысли.

— И моя главная ошибка в том, что я дал тебе слишком много времени, чтобы оправиться от нападения тех двух подонков.

На секунду в кабинете воцарилась гробовая тишина. Я старалась осмыслить услышанное, ища ответ в глазах некроманта.

Другими словами, странное поведение Государя в последние недели — это ненавязчивые ухаживания мужчины, который не желает напугать или еще больнее ранить и без того затравленную насильниками девушку? То есть не что-то вроде отцовских опеки и внимания?

— Вы хотите сказать... — прошептала я не веря, — что...

Его глаза жарко, призывно блеснули.

— Да, теперь ты все правильно поняла, — прошептал он, наклоняясь ко мне.

В единый миг жгучее влечение, горячее дыхание, нетерпеливые объятия, страстная нега, томительная нежность — все слилось в этом долгожданном жадном искреннем поцелуе.

На секунду я вынырнула из пленительного омута, тяжело дыша. Мне отчаянно хотелось больше нежности, ласкового внимания, осторожности касаний. Он понял меня без слов. И я испила желаемое до дна.

* * *

Я чувствовала себя опьяненной. Опьяненной счастьем и желанием. Мои пальцы переплелись с его пальцами; дышали мы в унисон, как один человек; сердца бились слишком часто, но медленно стихали, отпраздновав вспышку страсти. Я приходила в себя на его груди. Пыталась начать думать, но в голове было безмятежно пусто.

Так мы и стояли, обнявшись, посреди кабинета, не находя ни сил, ни желания оторваться друг от друга.

— Элька.

— Ммм, — неохотно вынырнула я из блаженного забытья.

— Тебе рот прополоскать не надо?

— Что? — я отстранилась от Государя.

Умеет же человек кайф обломать.

— Вы снова издеваетесь?

— Я? Издеваюсь? Кто из нас не любит поцелуи: ты или я?

Чтобы сгладить момент, Государь вновь привлек меня к груди. Я облегченно выдохнула.

— То-то же! А то пойду и умоюсь назло кому-то.

— Брось, мое мужское самолюбие, можно сказать, замерло в ожидании фиаско.

— Вы произнесли слова "мое самолюбие" и "фиаско" в одном предложении? — тут уже я улыбнулась от души. — Мир скоро рухнет, не иначе.

— Эль, — голос Государя стал серьезным, — прекращай ко мне на вы обращаться.

Я довольно прищурилась:

— А если оговорюсь?

Мы дружно рассмеялись, вспомнив разговор в машине.

— Мне тебя уговаривать? — мужчина приподнял мой подбородок и заглянул в лицо.

Его глаза, потемневшие от удовольствия, скулы, четче проступившие от улыбки. Но что в лице Государя такого? Какой мимический жест дал понять, что его смущает мое упорное выканье? Наклон головы, чуть опущенные ресницы, глаза, на секунду отведенные от моего прямого взгляда?

Государя? Что-то? Может смутить? Чудны дела твои, Господи!

— Постараюсь, но ничего не могу обещать, — скромно прошептала я.

— Ага, и это, значит, я тут издеваюсь, — хохотнул Государь.

— Горан Владиславович, а вы самокритичны, — ангельским голосом подлила я масла в огонь.

— Ну, все, берегись! — не выдержал Государь и использовал запрещенный прием, закрыв мне рот поцелуем.

Земля, ушедшая из-под ног? Головокружение? Взмывание в небо? Теперь-то я знаю, что все эти ощущения — правда, а не выдумки впечатлительных особ. А с ним — правда даже не по отдельности, а одновременно.

Я с наслаждением продолжала таять и теряться в пространстве и времени, когда Государь прошептал, на миг оторвавшись от моих губ:

— Эля, девочка моя, так как меня зовут?

— Георгий, — быстро ответила я, лишенная законного с сегодняшнего дня наркотика, в надежде на новую дозу.

— А короче?

— Горан.

В награду за правильный ответ мои губы снова обжег упоительный поцелуй.

И снова перерыв на несколько секунд.

— А как ко мне нужно обращаться, когда мы одни?

— Ты.

— Ну наконец-то!

Чувствую губами его улыбку, его дыхание обжигает, и я получаю новый поток ласк и объятий.