Якорь для Вирма

Пролог

Из кошмара — вязкого, душного — его вырвал знакомый низкий голос.

— Где ты?

Тварь, присосавшаяся к сердцу, притихла, чуть разжала челюсти. Яр поднялся на ноги, огляделся. Горы — лесистые, зеленые, расчерченные бурыми мазками почвы — смыкались с пронзительно-синим небом. Он стоял на площадке, в десятке шагов от обрыва. Комки сухой глины впивались в подошвы босых ног. Яр перебрался на клочок высохшей травы — хоть чуть-чуть, да помягче. Голос окреп, приблизился:

— Где ты, якорь?

И знал бы — не сказал. На всякий случай. Яр уже понял, что кошмары, в которых хворец отрывает и разжевывает кусок его сердца, сменяла не явь, а другой сон. Потому что появляющаяся в небе точка неотвратимо приближалась, обретала четкие контуры и обращалась в разговорчивого крылатого змея. В первых снах змей кружил высоко в небе, потом стал спускаться ниже, пару дней назад едва хвостом по лбу не врезал. А сегодня приземлился, сложил крылья, подполз. Жесткая блестящая чешуя — "стальная?" — крошила глину в рыжую пыль. Крылатая напасть оказалась немаленькой, размером с бульдозер, и перла так же неотвратимо. Захотелось попятиться, но не получилось: узкий гребень змея встопорщился, тяжелый синий взгляд пригвоздил к месту.

— Скажи мне, где ты?

— Тебе виднее, — с трудом пожал плечами Яр. — Я тут в гостях.

— Слышь, — в хрипловатом голосе прорезалась злость, — ты лоха не включай. Скажи, где живешь, я приеду. Ты мне нужен, якорь.

Яр подивился — пасть не двигалась, словно говоривший прятался где-то внутри змея. Выражение стальной морды не менялось, только глаза гневом горели.

— Ты мне нужен!

"Это сон, — напомнил себе Яр. — Надо проснуться и змей исчезнет".

Он стряхнул оцепенение, тремя прыжками достиг края обрыва, и, уже падая навстречу верхушкам сосен, огрызнулся:

— А ты мне — нет.

Глава 1

Все беды начались с больницы... нет, не так. Все беды начались с аварии. Не сам за рулем сидел, никто не спьяну — нападение на инкассаторов. В фирму-спрут, раскинувшую по городу щупальца — залы игровых автоматов — Яр устроился сразу после дембеля. Сосед наводку дал, и поручился поначалу, потому что молодых и одиноких в тамошнюю охрану брали неохотно, опасаясь, что сбегут с деньгами.

Первые полгода Яр стерег девочек-кассирш, выручку и железные коробки, жадно глотавшие монеты и неохотно выплевывающие выигрыши. После этого пошел на повышение: встал в холле казино, в костюме и при галстуке, встречая жаждущих куша игроков, которых под утро приходилось деликатно выпроваживать вон — зачастую, промотавших всё, до последней десятки. Еще через год его вызвали к начальнику охраны и предложили стать ночным инкассатором. Ни бронежилетов, ни спецмашин в фирме не водилось. Забирали выручку по-простому: трое охранников, дремавших в комнате отдыха при казино, получали вызов от кассира игровых автоматов, грузились в "Ниву" и ехали на точку, где скопился нал. Обменивались в подсобном помещении криво нацарапанными расписками: "Я, такой-то и такой-то, старший смены, принял у оператора N тысяч рублей", пересчитывали перетянутые резинками пачки и отвозили деньги в сейф казино. А в случае необходимости доставляли суммы на выплату выигрыша. Но такое случалось очень редко.

Нельзя сказать, что работа была проще или легче, чем стоять в зале или в холле. Зато платили больше. И два раза в месяц полагался дополнительный выходной. Яр тогда радовался: отлично устроился, деньги вовремя выдают, еще и премии в конверте перепадают, а что ночью не спать — какая разница? Где он, без высшего образования — за плечами только школа и армия — работу с хорошей зарплатой найдет? В супермаркете или ювелирном на дверях вполовину меньше платят, не говоря уже об автостоянке.

Радовался Яр без малого десять лет. Дорос до старшего смены, почти правой рукой начальника охраны стал — проверял салаг, перебрасывал охранников с точки на точку, если замечал, что спелись с кассиром, штрафовал, только что не увольнял, и имел право голоса при любых разборках. Лафа закончилась, когда "Ниву" раскатал самосвал, едва не в лепешку. Нападавшие отжали заклиненную дверь ломом, забрали сумку с деньгами — выручку с четырех точек — и были таковы. Внутреннее расследование показало, что наводчицей оказалась тетка-кассирша, шумливая, всегда приветливая, угощавшая инкассаторов чаем. Вот тебе и не бери молодых и одиноких — тетка-то племянников на дело подтянула. Чем дознание кончилось, Яр не знал. Пока он валялся в больнице с разбитой головой, сломанными ребрами и ключицей, вышел закон о запрете азартных игр. Фирма побулькала и пошла ко дну. Яра уволили по сокращению штатов, всё чин-чином, запись в трудовой, печать, даже конверт с двойной зарплатой передали. Только эти деньги кончились быстрее, чем зажили швы на обритой голове.

Тогда казалось, что жизнь разрушена. Ни денег, ни здоровья, ни личного счастья — пока лежал в больнице, бухгалтерша Жанна собрала свои вещи, которые по пакету перевозила в квартиру Яра пару лет, и оставила ключи у соседки, даже Дрону не удосужилась занести. И номера телефонные в черный список забила, чтоб не слушать претензии. Яр-то с левого номера прорвался, парой фраз душу отвел, однако эта мелочь ничего не меняла. Главный вопрос: "Куда податься немощному охраннику?" оставался открытым. Кости срослись, швы зажили, но голова кружилась так, что Яр сам понимал: не годен ни в зал, ни на двери. Врачиха в поликлинике говорила: "Все пройдет после периода реабилитации". Яр верил и надеялся, что не мешало ему, непривыкшему к немочи, злиться на собственное тело. Бывали дни, когда хотелось руки на себя наложить.

Вот странность: при шансах, что всё выправится, лезвие в руках вертел, а как вынесли приговор, зацепился за жизнь, считая дни. Тогда от глупостей его удержал Дрон — к худу ли, к добру, непонятно. Приезжал с крестником, шевелил, вытаскивал на прогулки. Помог найти работу, подтолкнул зайти в детский сад, куда Яра охотно взяли сторожем. Пусть за копейки, зато напрягаться не надо и зарплаты хватало на оплату квартиры и хлеб. Замаячило и личное счастье. Воспитательницы в детском саду смекнули, что у Яра только голова битая, а руки-ноги и прочий комплект не повреждены, и начали забегать по вечерам за забытыми сумочками. Хохотушка Света жила неподалеку, возвращалась чаще всех, и пирогом к чаю покормить не забывала, и Яр решил — а чего ждать? Годы идут, хата пылью зарастает, борщ самому варить уже надоело. Детский сад не игровые автоматы, Света не запрыгнет в постель, потому что проиграла три зарплаты в монетник, и ей надо недостачу прикрыть-перекрыть.

На Свете-то его первый раз и прихватило. Думал, сладкая смерть пришла. Не вздохнуть, ни выдохнуть, сердце болит, будто куски отрывают. Сполз, очухался, назавтра пошел в поликлинику. И завертелась чертовщина: ни кардиограмма, ни платное УЗИ, на которое у Дрона деньги занимать пришлось, ничего не показали. Сердце теперь болело чуть не каждый день, а кардиолог только разводила руками и выписывала Яру витамины с магнием. Она-то, добрая женщина, Яра к биоэнерготерапевту и направила. Обычно таких специалистов в поликлинике не было, все сидели в платных центрах, бешеные деньжищи за астральную диагностику драли. А тут, можно сказать, свезло — прислали барышню молоденькую, только из Академии. Недели еще в поликлинике не проработала, то-то под кабинетом очередь и не сидела, не пронюхал еще народ, что бесплатную диагностику дают.

Барышня, когда Яр сунулся в кабинет, недовольно зафыркала. Прочла записку от кардиолога и выставила навязанного коллегой пациента в коридор, промариноваться на банкетке. Гнев на милость она сменила довольно быстро, минут через десять разрешила зайти, перелистала пухлую карточку, задала пяток стандартных вопросов: "Как давно начались сердечные боли? Головокружения после аварии остались?" Выслушала заученный наизусть список жалоб и велела снимать рубашку.

Сеанс диагностики затянулся. Сначала барышня Анна Алексеевна унимала бешено крутившуюся рамку, потом достала из ящика кольцо с подвеской на цепочке, долго водила им по груди, возле сердца — аж сосок затвердел, и шерсть дыбом встала. Судя по изменившемуся выражению лица — Анна Алексеевна стала хмурой и бледной, как форменный халат — то ли с кольцом, то ли с Яром что-то было не так.

Предварительный диагноз "хворец сердечно-сосудистый" Яра поначалу не напугал, а выписанное Анной Алексеевной направление в краевой Астрально-Диагностический Центр вызвало глухое раздражение. Чтобы подписать направление у главврача и поставить все нужные штампы, пришлось задержаться в поликлинике на лишний час. А завтра еще день коту под хвост — езжай через весь город, толкайся в очередях...

Осознание неотвратимой беды навалилось дома, после чтения медицинских сайтов и форумов, где подробно описывались распространенные астральные паразиты. Обычные хворцы снимались биоэнерготерапевтами на "раз-два". А вот сердечно-сосудистые были не извлекаемыми. К сердцу присасывались старые, матерые особи, уже отправившие на тот свет пару хозяев. Присасывались, чтобы сдохнуть на пару с последним носителем.

В Центре диагноз барышни Анны Алексеевны подтвердили. Об отпущенном сроке не говорили, только посоветовали не тратить деньги на шарлатанов — хворца, мол, могут предложить снять, и обманут, если только прямо при попытке в могилу не сведут. После этих речей Яра чуть не разорвало от противоречивых желаний. Приперло поискать какого-нибудь шарлатана — в смысле, проконсультироваться с независимым специалистом. Если поманят обещанием снять и надуют, сил набить морду и отобрать уплаченное хватит. Но боязно стало, что угробят... жить вдруг захотелось со страшной силой, хоть с болью в сердце, хоть задыхаясь, хоть считая дни.

В поликлинике, увидев заключение из Центра, заохали. Сердобольные дамы и барышни в белых халатах дружно жалели Яра, уверенно говорили, где к нему мог прицепиться хворец — в больнице, там такого добра навалом. Толку от этих разговоров был пшик, Яр не чувствовал нужды вызнать, где именно он эту тварь подцепил. От предложения кардиолога "попытаться оформить инвалидность" Яр отказался. Шансы пройти ВТЭК малы, диагнозам биоэнерготерапевтов там не доверяют, волокиты будет много, и бесценное время потратится на сидение в очередях. Нет уж... не на поликлиники надо расходовать оставшийся хвост лета и последнюю осень.

А на что? Бурный секс и пьянки сразу пришлось вычеркнуть — оттянуться по полной программе хворец не позволял, рвал сердце, когда улавливал хозяйское удовольствие. Дела Яр привел в порядок быстро. Написал завещание, чтоб квартира — невеликая ценность, однушка — досталась сыну друга, а не двоюродной тетке отошла. Тетка ни разу в больницу носу не показала, а Дрон жратву и компоты таскал, и деньгами помогал, отмахиваясь от слов: "Я тебе отдать не смогу". Теперь Яр умрет и разом расплатится — Дрону-младшему, когда вырастет, будет куда съехать, подарить папаше спокойную старость.

Оформив завещание, Яр тряхнул и без того похудевшую кредитную карту, и поехал в район — дали ему адресок бабки-ведуньи, которая, по слухам, людей из могилы вытаскивала, снимая всякую астральную погань легким щелчком пальцев. В очереди пришлось сидеть долго. Людей в маленький дворик набилось, как килек в банку, кто на своих ногах, кто в креслах-колясках, а одного мужика вообще на носилках принесли.

На заветную веранду Яра допустили вечером. Бабка велела покатать яйцо по треснутому блюдцу, поводила ладонью по спине, прошамкала:

— Снять не возьмусь. Иди, милок, с богом. И поостерегись. Ищет тебя кто-то.

Недаром в Центре советовали на шарлатанов деньги не тратить! Для такого вердикта яйцо можно было и дома погонять, не трясясь в автобусе и не высиживая в очередях. Кто ищет, зачем ищет? Подпустила туману, прохиндейка старая, лишь бы трешку за прием взять!

На подходах к вокзалу обнаружился дополнительный эффект — Яра дружелюбно приветствовали все дворняжки округи. Некоторые просто виляли хвостом и тявкали, некоторые шли следом. Билет Яр покупал, чувствуя себя клоуном из бродячего цирка — хоть шапку в пыль клади и заставляй танцевать разномастных собачек. Ну, удружила бабка! Домой пришлось по закоулкам идти, чтоб ни родителей, ни воспитателей из садика не встретить. Что скажут, если увидят, как за сторожем сарафан из семи дворняг тянется? Сразу ведь решат — на рабочем месте по ночам прикармливает. И начнутся крики: "Это негигиенично! Это опасно! Бродячие собаки детей покусают!"

Эффект пропал на третью ночь. Яр привычно вылил ведро воды на стаю, собравшуюся перед калиткой садика. Дворняги обиженно завизжали, разбежались, отряхиваясь и поджимая хвосты. И только один пес — здоровенный кавказец с обрывком цепи — не сдвинулся с места. Смотрел на Яра пристально, не опуская глаз. Тогда-то, в первый раз, на грани слышимости раздался шепот: "Где ты, якорь?"

Голос окреп на следующую ночь, во сне. Яр сначала решил, что его зовет бывший напарник по инкассации, потом понял — не он. Голос ниже. И звучит властно — вроде и просит, и одновременно приказывает. Наглый мужик, недаром бабка поберечься советовала.

Кошмары и сны с вопросами приходили каждую ночь, прямо как по расписанию, к пяти утра. Яр вскакивал с дивана в холле детского сада, прикасался к "тревожной кнопке", убеждаясь, что вернулся в реальность, и шел во двор, дышать свежим воздухом — в предрассветной мгле не было ни намека на дневную июльскую духоту. А небо какое! Черно-бархатное, подмигивающее звездами. Если бы еще сердце не болело, вообще бы красота...

Яр усаживался на перила веранды, мял грудину, бесполезно надеясь — вдруг хворец возьмет, да и отвалится. К злости на паразита примешивалась обида на самого себя: надо было не ходить к биоэнерготерапевту. Не знал бы ничего, и дожил последние дни спокойно. Внутренний голос осаживал: "Дела уладить успел". Яр уныло кивал, обещал себе, что именно сегодня позвонит Дрону и зазовет почаевничать. Надо объяснить, как обстоят дела. Отдать завещание. Пожаловаться.

На пункте "пожаловаться" Яр слезал с перил и брел обратно в холл. Даже в мыслях не знал, как рассказать о бродячих собаках и странных снах. И малодушно откладывал разговор на прохладный день: какой чай, когда в тени сорок градусов?

Дрон позвонил первым. За неделю начал выть в телефон: "Ты чо-о-о?.. Наш же день!" Какой уже "наш"? Дембеля пусть в фонтанах купаются. В такую жару водку пить — железное здоровье нужно. А потом подумалось: авось от экстремальной ситуации кто-то сдохнет.

— Или я, или этот паразит... — пробормотал Яр. — Есть шанс, что паразит, я-то к водке привычный.

Дроновы вопли и горячие речи разогрели, заставили изменить решение и пойти на встречу — однако, без всякой надежды на приватную беседу. Поздним утром второго числа летнего месяца августа Яр смыл ледяной водой паутину прилипчивого сна и вызвал такси, чтобы добраться до традиционного места сбора — Царских ворот. В пакетах позвякивали бутылки: беленькая, два пива в стекле и полторашка кока-колы. Надо же чем-то запивать. Голова кружилась — ночь выдалась очень душной. В этот раз распоясавшийся гость его снов не деликатничал, пригвоздил взглядом к земле, накинул на шею удавку-хвост и потребовал: "Скажи, где ты!" Беззащитность, жесткая чешуя, сдирающая кожу с горла, преследовали до сих пор. Яр не помнил, выдал ли он врагу военную тайну. Вроде бы, глотая воздух в перерывах пытки, упомянул сбор на воротах. А может, и нет.

Первые сто грамм пропустили в половине одиннадцатого, даже не докурили — "между первой и второй промежуток небольшой" — и опрокинули в себя поминальную. От фонтана потянуло обманчивой прохладой, Яр вцепился в пиво, отгораживаясь от очередной пластиковой стопки. Уличный шум и журчание воды не заглушали, подчеркивали разгоряченные водкой голоса.

— Хотел в этом году в Брест съездить, да жена на дыбы встала. Не дам, говорит, дитё туда везти, у Брестской крепости биоэнергетика плохая, хандрецы по углам гроздьями висят и на экскурсантов спрыгивают. А я же думал на нашу часть глянуть, вспомнить, как там и что... Эх... пришлось на море ехать, на пляже толочься, пиво с чебуреками жрать. Как будто на пляже энергетика лучше.

— Ничем не лучше. Что в толкучке, что в море, любую дрянь подцепить — как два пальца обоссать.

Голос, знакомый и незнакомый, заставил Яра вздрогнуть. Попытался разглядеть силуэт — перед глазами поплыло. По звуку и движению пятна понял только, что бутылка об парапет стукнула. Хворцу прибавление выпивки не понравилось, сердце одновременно разболелось и окаменело, выламывая грудную клетку тяжестью.

— Только бабы этого в упор замечать не хотят. Им лишь бы на море или по распродажам шастать. А на распродажах в очередях не душегрызы, так завистняки кишат. И вреда от них побольше, чем от брестских хандрецов будет.

— Дело говоришь! — взревел Дрон. — Ты с Гайжюнайской учебки?

— С Ферганской.

— А дослуживал где?

Ответа Яр не расслышал, не до чужих слов, когда ты одновременно сидишь на раскаленной лавке и балансируешь на краю обрыва из своих снов. За спиной сухо зашуршала чешуя, змеиный хвост обвил плечи, заставил сделать шаг назад, на глинистую твердь. "Нашел!" Не голос, не крик — ликующее шипение.

— Эй, ты как?

Чьи-то пальцы сжали плечо, встряхнули.

— Не знаю.

Яр плыл и плавился, словно мёд, выставленный на солнце. Всё вокруг было приторным, липким: воздух — как кисель, разговоры — как блюдечко с вареньем, приманившее десяток назойливых мух.

— Пойдем в тень, — расплывающийся силуэт потянул Яра за локоть, помог подняться. — Тебе же нельзя... зачем ты сюда пришел? Хочешь сдохнуть пьяным у фонтана?

— А пошло оно всё... — водка с пивом избавили от осторожности и страха смерти, развязали язык. — Лучше у фонтана, да на людях, чем через две недели в квартире найдут, потому что соседи на запах жалуются.

— Рано еще на тот свет.

— Не тебе судить! — Яр попытался вырвать локоть. Движение отдалось дикой болью в груди, как будто сердце вырывали: — Ах, твайум-м-м-а-а-а!..

— Тихо-тихо, сейчас!

Змей чуть ослабил хватку, приблизил морду к шее и выдохнул облачко морозного пара. Плечо и левая половина туловища до бедра онемели. Незнакомец спросил:

— Так легче?

— Яр, ты куда? — Дрон заметил, наконец, пропажу.

— За пивом мы! — оглушительно проорал незнакомец. — Сейчас холодненького возьмем и вернемся!

— Что ты сделал? — Яр провел ладонью по груди, удивляясь отсутствию боли и тяжести. — Кто ты? Зачем пришел? Почему ты всем врешь?

— Я не вру, — а глаза, как у того змея — синие, холодные, злые. — Я еще ничего сказать не успел. Меня Владимир зовут. Я тебя искал, Яр. Ты мой якорь.

— Что?

Жара и алкоголь заставили пошатнуться. Владимир подхватил, удерживая, не то попросил, не то приказал:

— Пойдем, в машине посидим. Поговорим. Там кондиционер. В прохладе говорить проще. У меня вот-вот мозги через уши вытекут.

— Пойдем, — согласился Яр.

Ворохнулись и тут же утихли опасения. Это хорошим мальчикам и девочкам в машины к незнакомцам садиться вредно. А ему-то что? Маньяк бы к фонтану не поперся, в детский сад ночью зайти проще; на органы тело с сердечно-сосудистым хворцом не годится; в рабство не увезут — не довезут.

Пока ждали зеленый свет на переходе, Яр рассмотрел змея-искусителя повнимательнее — насколько раздвоившееся зрение позволяло. Крепко сбитый, не каланча, не коротышка, движется уверенно, плавно. Короткий ежик черных волос промок от пота, на лбу тоже капли, грозят залить синие глаза — слишком яркие, цепкие, колдовские какие-то глазищи. Если бы не сила во взгляде, Яр бы повесил на этого Владимира ярлык "остепенившийся бандит". Перевидал таких в казино, больше, чем хотелось бы. Но взгляд и вторая картинка — застывший змей изучал его, убрав хвост с плеч, и нервно кроша им сухую глину — заставляли не торопиться с классификацией.

На парковке их ждал здоровенный черный "Фольксваген" с номерами соседней области.

— Я из Красногорска, — буркнул Владимир. — Ночью подорвались, в три выехали. Гнали, чтоб успеть. Ты же мне сказал: "У ворот в десять".

— Зачем ко мне во сны повадился?

— Садись в машину, — или показалось, или в голосе действительно появилась жалобная нотка. — Выйти в любую минуту сможешь. А я на вашей жаре в лужу сейчас расплавлюсь.

Сели — как в холодильник нырнули. Владимир затащил на заднее сиденье, на водительском и переднем пассажирском сидели двое. Здоровенный жлоб-водитель вполне себе вписывался в бандитскую версию. Барышня — нет. Не подруга — ни волнения, ни интереса к новому человеку, вежливое равнодушие наемного работника на скуластом личике. Не секретутка, хоть и в легком деловом костюмчике — не такие у богачей секретутки, нет у них сильных плеч и характерно деформированных пальцев. Крепкие ладони, никакого маникюра, готовность к удару... в зеркало изучает, искоса, удерживая маску безразличия. Телохранительница? Яр сам себе кивнул и повернулся к Владимиру:

— Что ты там говорил про якорь?

— Я всё объясню. Но на это уйдет некоторое время. Давай познакомимся?

Руки расстегивали барсетку, доставали документы, змей раздраженно стучал хвостом об появившуюся на обрыве каменную лавку.

— Я уже говорил, что живу в Красногорске. Насчет Ферганской учебки не врал, можешь в билете глянуть. Держу ЧОП, город у нас курортный, ребята мои в гостиницах и санаториях стоят, если беру контракты — грузы сопровождают. Всё чисто, бухгалтерия в ажуре, — в синих глазах мелькнули и пропали смешинки. — Я не бандит.

— Верю, — Яр почти не соврал. — О себе рассказывать? Я тоже не бандит.

— Верю, — Владимир улыбался натянуто, словно разрывался между необходимостью быть вежливым и немедленно придушить. — Расскажи, что хочешь. Не хочешь — промолчи.

Яр решил расставить точки над "и", а то мало ли, вдруг его перепутали с кем? Дослушав про хворца, Владимир подвинулся ближе, мимолетно коснулся плеча, усиливая отходящую заморозку, сообщил:

— Могу снять.

Даже неинтересно стало. Захотелось выйти из машины, врезать еще сто грамм, вытравливая ложную надежду. Но Яр все-таки задержался, спросил:

— И что взамен? Квартиру подписать?

— На хрен мне твоя квартира? — пожал плечами тот. — Давай так договоримся... я хворца сниму, а ты на меня год поработаешь.

— У вас в Красногорске нехватка сторожей в детских садах? — деланно удивился Яр. — Приходится из других городов завозить? Ай-ай-ай...

Водитель и телохранительница оказались вышколенными — не шевелились, как и не язвил за спиной никто.

— И здесь мы возвращаемся к якорю, — Владимир вздохнул, свел густые брови и вдруг предложил. — А поехали в гостиницу? Я тут одну знаю, останавливался, когда по делам приезжал. Ребят-девчат отправлю отдохнуть, а мы с тобой пообедаем, выпьем за наш праздник и обо всем спокойно поговорим. И ты остынешь, пока доедем, и я слова подберу.

— Поехали, — неожиданно для себя согласился Яр. — Только обедаем в кабаке, не в номере.

— Как скажешь. Слон, езжай в "Авторитет".

Глава 2

Гостиницу "Авторитет" Яр знал, пару раз ездил с начальником, слушал, как высокие стороны договариваются об аренде места для игровых автоматов. Так и не сделали точку в "Авторитете", не из-за несговорчивости гостиничных хозяев, просто подходящего места не нашли. Не было там ни большого холла, в котором удобно ставить монетники, ни помещений рядом с банкетным залом. "Авторитет" рассыпался пригоршней старых одноэтажных зданий по большому участку-парку. В советские времена здесь располагалась городская больница с тесными корпусами, а до революции — бог весть. Яру никто не рассказывал, а сам он не интересовался. Уют и деликатность гостиницы оценил: можно было заехать в боковые ворота, оставить машину на парковке у домика-номера, при желании пройти по затененной можжевельником дорожке к сауне или пообедать в ресторанном зале. Или не выходить, и не сталкиваться с другими постояльцами, только вызывать по требованию персонал. В "Авторитете" частенько останавливались звезды эстрады и прочие заезжие знаменитости, прятавшиеся от навязчивого внимания, просто с улицы туда было не попасть, и это кое-что говорило об уровне знакомств Владимира.

Барышня с переднего сиденья позвонила в "Авторитет" не дожидаясь указаний, поговорила с каким-то Петром Семеновичем, передала ему привет от Никодима Афанасьевича — вот уж имя-отчество, ни быстро выговорить, ни забыть — заказала отдельный дом, два двухместных и два одноместных "люкса", а насчет сауны пообещала подумать.

Яр в номер не пошел, уселся на лавочке рядом с беленьким домиком — красивым, отреставрированным, сияющим свежевыкрашенной лепниной — жадно задышал, выгоняя хмель свежим воздухом. Здесь, в густой тени деревьев, жара почти не давила, вдохи давались без боли, странная заморозка еще не отошла.

"Интересно, кто выйдет меня останавливать, если я сейчас попытаюсь уйти? Владимир сказал: "Я пока душ приму". Вряд ли соврал, и из-за жалюзи наблюдает. Он-то не смотрит... только сто пудов без надзора оставили. Водителя вышлют, или телохранительница дорогу заступит?"

Не то чтобы Яр всерьез обдумывал побег. Скорее, занимал мысли бесполезными рассуждениями, чтобы не касаться больной точки. Владимир сказал: "Могу снять". В Центре предупреждали, что хворца отцепить нельзя. Но никто не говорил, что его можно приморозить, чтоб сердце не болело, нигде о таком даже упоминаний не было... а Владимир смог. Или змей смог? Что за тварь хитрая этот змей? Яр, после снов, какие только в поисковик вопросы не забивал, ничего похожего в большой сети не нашлось, одно на сайты сказок с драконами выкидывало.

— Надо разобраться, — сказал Яр ехидно скалящейся голове леопарда, следившей за ним со стены дома. — Квартиру он вроде не просит...

— Говорил уже — на хрен мне не упала твоя квартира, — Владимир, распахнувший дверь домика, скалился ехиднее гипсового леопарда. — Надюха нам пожрать в беседку заказала. Без кондиционера, но в тени, не хочу в зале сидеть, мало ли кто будет уши греть. Согласен?

Яр кивнул, поднялся со скамьи, убеждаясь — не шатает, не ведет, значит, можно будет еще выпить.

— Тогда пойдем.

Яр двинулся следом, бездумно разглядывая мокрые пятна на свежей белой футболке — Владимир переоделся, голову толком не вытер, капли стекали по шее, впитывались в хлопковый ворот.

"Зря я отказался в номер заходить. Освежился бы..."

Словно в насмешку раздался манящий плеск воды — мощеная плиткой дорожка привела их к мостику через узкий канал. Декоративное мельничное колесо лениво вращалось, колыхало ровную гладь неглубокого фонтана, будоражило безмятежные лотосы. Уголок облагороженной природы навевал умиротворение — выкинуть бы из головы хворцов и якоря, просто посидеть, провожая взглядом плавающую черепашку...

Как только подумаешь, пожелаешь — тут же тебе поперек! Тропинку к беседке пятнили тени, несколько шагов — и ударившее в глаза солнце заставило сощуриться, а мир опять раздвоился. Под туфлями захрустели комки глины, змей, уже расправивший крылья, и собиравшийся улететь с обрыва, попятился, возвращаясь на твердь.

— Ты его сейчас видишь? — не оборачиваясь, спросил Владимир.

— Вижу.

Глупо было бы хитрить и переспрашивать, кого. Тайны — тайнами, но надо уже как-то договариваться.

— Ты крепкий якорь. У нас все получится.

— А что делать будем?

Они дошли до беседки со столом, накрытым хрусткой бордовой скатертью. Яр оценил вышитые тканевые салфетки и сияние бокалов, последовал примеру Владимира, опустился на плетеный стул.

— Будем работать. Вирм должен приходить сюда... не прямо сюда, — палец очертил круг над головой. — Здешние не заказывали. Он должен приходить туда, где его ждут, убивать, за кого заплатят, и возвращаться, откуда пришел.

— А за кого платят-то? — невольно понизил голос Яр.

— Не боись, не за человеков. Есть паразиты покруче твоего хворца. Не к людям цепляются, к месту. И годами на семьях жиреют, судьбы ломают, здоровье сосут. Кто-то, узнав о таком соседстве, все бросает и переезжает. А кто-то бежать не может или не хочет. Тогда меня ищут, просят, чтоб вирм поохотился.

— Ясно, — Яр закивал — понадеялся, что хоть с умным видом, потому что на деле ему было не особо-то ясно, какие они, эти крутые паразиты. — Тебя ищут, тебе платят. А я тут при чем?

— Поможешь выйти. И вернуться, после того, как заказ будет выполнен. Мне — домой. А вирму на тот обрыв.

— Как я помогу?

— Я не знаю, как это делается, я не якорь, я вирм, — Владимир пожал плечами, достал из кармана джинсов связку ключей с брелком. — Вот ключ. Дальше сам разберешься. Потренируемся. Я уверен, у тебя быстро получится. Жить захочешь — научишься. Хворца твоего снимать не я буду, а вирм.

Ключ? Ключи-то Владимир как раз в горсть сгреб, на бордовую скатерть лег брелок — монета с якорем. Продырявленная монета на короткой цепочке. Яр неуверенно протянул руку, тронул теплый металл, ощупал рельеф чеканки. Ничего волшебного не случилось — ни обрыв не появился, ни змей. То есть, как там его?.. Вирм.

— Погоди! А откуда ты знаешь, что это ключ? Монета как монета.

— Другие якоря с ним работали. И ты сможешь.

— Другие? Были и другие? — подобрался Яр. — Так, может, мне того... поговорить с ними, спросить, что делать?

— Не о чем спрашивать. Каждый по-своему приспосабливается.

— Не о чем или некого? Что-то ты темнишь. Сколько у тебя было этих... якорей?

— Трое. Первую уже ни о чем не спросишь, тут ты угадал. Второго, наверное, можно отыскать... но от него будет мало толку. Я его уволил за служебное несоответствие. Третью я беспокоить не хочу. Она со мной честно семь лет проработала, сейчас замуж вышла, ребенка ждет. Ни к чему ей в эти дела возвращаться.

Рассказ прервало появление официантки с нагруженным подносом. На столе появились соусники, дымящаяся отварная картошка с укропом, запеченные грибы, свежий лаваш. Вторая девушка принесла салаты, бутерброды с икрой и запотевший графин водки.

— Мясо будет готово через пятнадцать минут.

— Спасибо, красивая, — Владимир сверкнул улыбкой, взялся за графин. — Ну, что? За наш праздник?

Первая стопка оказалась маленьким камешком, потянувшим за собой лавину.

Сначала они с Владимиром пили за праздник и предавались армейским воспоминаниям — не вести же серьезный разговор, когда официантка вот-вот подойдет. Потом пили и ели шашлык, пока горячий — что добру зря пропадать? Наевшись, пили и собачились — Яр хотел вызнать, как работает ключ, и за что был уволен якорь номер два, но вместо ответов слушал вариации: "Не знаю" и "Не твое дело". Потом собачиться надоело, и они зазвали за стол водителя Петю. С тонким расчетом — напоить, а с пьяным подраться, потому что Петя морпех. На третьей стопке Петя перестал именовать Владимира по имени-отчеству и назвал Вирмом. Яр перевернул стойку с бегониями, влез на альпийскую горку, внимательно оглядел окрестности — искал затаившуюся змеюку, но никого не нашел. Мотив скалолазания — Яр признался, кого высматривал — вызвал у Владимира-Вирма искренний смех.

— Он вирм, и я Вирм, — отсмеявшись, объяснил он. — Меня все так кличут, привыкай. Можешь его змеем звать, чтоб не путаться. Ему все равно, а меня уже по-другому не окрестишь, и я привык, и люди привыкли.

Кажется, это случилось после второго графина. Или после третьего? Наверное, после второго. Графины подавали большие, как бы ни ноль семьдесят пять...

В обед, когда в беседке стало жарко так, что никакой сауны не надо, хворец оттаял и зашевелился. Вирм отодвинул в сторону стопку, отцепил брелок от ключей, предложил:

— Выйди на обрыв, попробуй. Попроси, чтобы заморозил. Я его придержу. Он сейчас злой, давно не охотился. Но на тебя не кидается, заметил? Чует, что свой.

Яр положил ладонь на монету, так и не зная, что делать. Получилось само собой — похоже, водка помогла. Он оказался на обрыве легко, не прилагая усилий. Захотел и вот уже сидит не на стуле, а на каменной лавке, теперь покрытой деревянным сиденьем. А стальная башка едва не в лицо ему тычется.

— Приветствую еще раз. Благоустроилось тут маленько...

Змей что-то прошипел, не меняя выражения морды.

— Я с просьбой, — Яр переждал приступ тянущей боли, осторожно указал себе на грудь. — Он опять царапаться начал. Можешь на него подышать и вырубить? А то ни пить, ни жить невмоготу.

Во взгляде — злом, синем — таился какой-то вопрос. Яр подумал и наобум ответил:

— Я постараюсь. Вирм сказал, что тебе надо охотиться. Что-нибудь придумаем. Как-нибудь устроим.

Змей склонил голову, принимая обещание. Одарил Яра морозным облаком — не поскупился, даже зубы занемели, и толкнул хвостом, возвращая за стол. Вирм потянулся к графину, усмехнулся:

— Ты ему сам пообещал. Я тебя за язык не тянул.

— Пообещал — сделаю. Давай хоть сейчас начнем.

— Домой ко мне вначале надо доехать. Тут его выпускать нельзя, мало ли на кого кинется. Дома он в горы улетит, в парке лесную нечисть погоняет, или скальника поймает и сожрет.

— А чего мы тогда сидим? — удивился Яр и взял наполненную стопку. — Поехали к тебе.

Они чокнулись, выпили, разбудили спящего Петю — не получилось подраться с морпехом, какой-то он квелый — пошли искать машину, заблудились, сделали круг и снова вышли к фонтану с мельничным колесом. Вирм сказал, что это судьба, и с криком: "За ВДВ!" пополз по мелкому пруду на четвереньках, вороша лотосы и распугивая черепашек. Яр, недолго думая, присоединился — тем более что любезные официантки уже принесли большие банные полотенца.

Купание взбодрило. Вирм предложил никуда не торопиться — чего в ночь ехать-то? — а достойно завершить праздник. То есть, сходить по бабам. Проголосовали, постановили, что так тому и быть, пошли искать баб, но почему-то вернулись в беседку и снова выпили.

Как к Яру в руку попала та самая монета — непонятно. Вроде же Вирм ее обратно на ключи прицепил. И вдруг кругляш лежит на ладони, просит: "Погладь меня". Как отказать? Яр проследил лапу якоря, замирая от боязливого предвкушения — сейчас привычный мир исчезнет, а он окажется на знакомом обрыве.

Надо ли говорить, что вышло все не так, а совсем наоборот?

Вирм обмяк, ткнулся лицом в стол, а змей вынырнул ниоткуда, помял железным брюхом верхушки деревьев. Гостиничный парк засыпали листья и обломки веток, раздались испуганные крики. Яр бы и сам заорал, но в горле пересохло, а в глазах задвоилось: Вирм тут, рядом, руку протяни — коснешься, и Вирм на обрыве, пьяный, хохочущий, балансирующий на краю бездны. Где настоящий? Змей всего один и точно тут — вот, круг сделал, снижается... уж ни беседку ли он утюжить надумал?

Положение спасла телохранительница. Возникла как из-под земли, неожиданно, словно у змея уроки брала, встряхнула Яра за шиворот, потребовала:

— Возвращай Вирма, живо!

Яр не понял, человека или змея нужно возвращать, запаниковал, крикнул тому Вирму, который на обрыве: "Эй, дуй сюда!" Не дозвался, сунул монету телу на столе в ладонь, сжал, за руку дернул... и утер пот со лба — змеюка, почти протаранившая беседку, исчезла. Вирм шевельнулся, сел, обозрел масштаб разрушений, присвистнул. Вызванный змей сломал хвостом вековую березу, и персонал гостиницы перестал быть любезным.

Улаживание проблем возложили на телохранительницу Надежду Алексеевну. Вирм вручил ей золотую банковскую карту, сам сделал пару звонков — Никодиму Афанасьевичу и Самсону Елисеевичу — и предложил валить в машину:

— В тачке подождем, пока Надюха с директором перетрет. Неохота на глазах маячить.

Яр и Петя охотно согласились — в парке стало слишком людно. Возле упавшей березы — слава богу, никого не убила, только провода оборвала, и мельничное колесо в щепки разнесла — суетились мужики в зеленых жилетах, примеривались, как распиливать, поглядывали на виновников с нехорошим интересом. Хозяйственный Петя прихватил с собой недопитый графин и пару бутылок минералки в стекле, включенный на полную мощность кондиционер взбодрил, и Яр, принимая очередную стопку, попытался собрать разбегающиеся мысли. Он видел и заметил что-то важное, но это важное от него ускользало, пряталось под мешаниной впечатлений: бесшумно и неотвратимо надвигающаяся на беседку стальная туша, хруст, дрожь веток и тяжелое падение дерева...

"Завязывай пить, — приказал себе Яр. — А то забудешь все... надо на трезвую голову обдумать".

Мягко чавкнула передняя дверь. Телохранительница уселась на водительское сиденье, передала Вирму карту, проговорила с легким осуждением:

— Хорошо погуляли, Владимир Петрович.

— Наденька... — Вирм кинул карту в бардачок и икнул. — Ты меня распекаешь, как Крупская Ильича за проваленную явку.

— Так вы явку и провалили, Володенька, — хмыкнула та. — Думаю, вас сюда больше не пустят.

— Да и хрен с ними, — махнул рукой Вирм. — Поехали домой.

Телохранительница повернула ключ зажигания. Мотор заурчал, "Фольксваген" выехал за ворота гостиницы. Яр сначала вздернулся: как это, с бухты-барахты, никого не предупредив, в Красногорск? И тут же обмяк, напомнив себе — в детский сад можно позвонить и отпроситься по болезни, паспорт и кредитка на кармане. Не на Северный Полюс едут. Пусть змей снимет хворца — дебош в парке почему-то убедил: сможет, снимет... а потом Яр сбежит, никакая привязь не удержит. Якорь он или не якорь, а от таких мутных дел — разгромов элитных гостиниц — надо держаться подальше.

Сон сморил на трассе, когда за окном автомобиля потянулись подсолнуховые поля. Лента золота слева, лента золота справа, посередине асфальтовая полоса с ограждениями и мелькающей разметкой... как тут не заснуть?

Пробуждение было отвратительным — Яра вернул в реальность жестокий сушняк. Очнулся там же, где отключился, на заднем сиденье автомобиля. Водитель Петя спал рядом, привалившись головой к другой дверце. Владимир храпел на переднем сиденье.

— Пить...

— Минералку под ногами ищи.

В голосе Надюхи — нет-нет, Надежды Алексеевны — которая вела машину, не было ни заботы, ни раздражения.

— Спасибо, — прохрипел Яр.

Он с трудом нашел пластиковую бутылку, свернул крышку и сделал три глотка. Живительная влага попала в организм, утолила нестерпимую жажду.

— Если надумаешь отлить или поблевать, скажи, я остановлюсь.

— Спасибо, пока не надо, — второй ответ вышел более внятным, похожим на человеческую речь, не на воронье карканье.

Измученному алкоголем телу действительно ничего не хотелось. Даже хворец притих — то ли заработал летаргический сон от заморозок, то ли жестоко отравился. Яр вдоволь напился, чувствуя, как минералка наполняет сведенный судорогой желудок, и уставился в темное окно. Где-то вдалеке, как бы ни на горе, светились огни далекого города, а, может, поселка.

"Не на что любоваться. Вспоминай. Вспоминай то важное, что мелькнуло, процарапало до ссадины. Пока никто мешает, не лезет с разговорами. Вспоминай!"

Стекло приятно охладило висок и щеку. Яр закрыл глаза, начал разматывать клубок происшествий от первого упоминания вирма и крутых паразитов, до треска разваливающегося мельничного колеса. Он перебрал все сказанные слова, — которые сохранились в памяти — и, наконец, нащупал спрятанную в правде ложь. Вирму не требовалась помощь, чтобы выпустить змея. Тот и сам рвался на свободу, и вылетел в здешнее небо, когда пьяный человек ослабил контроль. Якорь был нужен, чтобы вернуться. Вернуться в беспомощное, потерявшее сознание тело. Выпустив змея, Вирм становился уязвим. Для того рядом и маячит бдительная Надюха — присмотреть, не позволить чужаку подобраться к отключившемуся хозяину. Так-то Вирм и сам себя защитит. Конечно, заставить якоря вернуть хозяина она не может — Яра на понт криком взяла. Хотя... кто знает, какие у нее на этот случай инструкции?

Додумался Яр вовремя. Вирм проснулся, напился минеральной воды — ему Надюха выдала прохладную, в стеклянной бутылке — и начал на все корки костерить августовские праздники, алкоголь и утреннее похмелье. Выговорившись, он обеспокоился:

— Наденька, ты хоть останавливалась? Отдыхала? Кофе пила, кушала? Давай, я тебя сменю?

— От вашего выхлопа фары туманит, Владимир Петрович, — непочтительно ответила телохранительница. — Сидите уже, пейте минералку. Сейчас въедем в Ессентуки, найдем какую-нибудь забегаловку, я себе еще кофе куплю, а вам ряженки.

— Ох, грехи мои тяжкие... — вздохнул Вирм. — Яр, ты как? А Петя там живой?

— Я — нормально. Петя спит.

— Пусть спит. Наденька, доберемся, возьми отгул на сутки.

— Позже. Когда все уляжется.

Вот и гадай, что она имеет в виду — ненадежность нового якоря или разгром в "Авторитете"?

В городе Ессентуки, славном своими минеральными источниками, Яру не довелось ни выпить целебной воды, ни осмотреть достопримечательности. Рассвет они с Вирмом встретили на лавочке возле магазина, на обочине трассы. Наденька пила черный кофе, а им достались шесть пол-литровых тетрапаков ряженки и восемьсот грамм сахарного песка в целлофановой упаковке. Вирм откручивал крышечки с узких пластиковых горлышек и подставлял под пакет, а Яр старался насыпать сахар в ускользающее отверстие. Перед вторым кофе Наденька попросила продавца принести еще сахара и ряженки, ловко всыпала белую смерть в тетрапаки, взболтала и вручила им со словами:

— Пейте, страдальцы.

Вирм выхлебал ряженку, блаженно зажмурился. Пообещал Яру:

— Скоро дома будем. Спать ляжем, нормально выспимся, а Фатиме я записку оставлю, чтоб хаш* сварила. Встанем, покушаем и в горы прогуляемся. К вечеру будем как новенькие, вот увидишь. Все похмелье оттянет.

— Это хорошо... — неуверенно отозвался Яр.

Он лихорадочно вспоминал, говорил ли Вирм что-нибудь о своей личной жизни. Кто такая Фатима? Жена? Любовница? Черт, под водку о таком надо расспрашивать, не под ряженку!

Молчать, теряясь в догадках, было еще хуже. Яр решился, задал вопрос и тут же получил ответ.

— Тете Фате уже семьдесят, она моя фрекен Бок. Домоправительница. Старушка бодра, как весенний ветерок, и упаси тебя бог что-то пошутить на тему любовниц. Она и так считает неприличным работать в доме русского мужчины. Видел бы ты, как она своих младших невесток блюдет, когда те ковры выбивают... пылесосы тетя Фатя не признает. Да и зачем ей, с невестками-то?

— А ты женат? — невпопад спросил Яр.

— Нет. Не срослось.

По тону и сведенным бровям стало ясно — глубже лучше не копать. А Яру и не нужны чужие секреты. Главное, что их не встретят руганью, не впихнут в руки кричащего младенца. Не придется соответчиком в скандале за гулянку выступать.

Хотя можно было сразу сообразить... Яр покосился на Наденьку. Ревнивая жена с младенцем вряд ли бы терпела рядом с мужем телохранительницу.

— Едем?

— Погоди, Надюша. Сейчас солнце из-за горы выйдет. Эй, Яр, смотри! Левее, еще левее... вот сюда!

Россыпь огней города не закрывала темный массив на горизонте. Светлеющее небо подчеркивало плавные контуры силуэтов. Бледную серость сменила желтизна, тут же, на глазах, стыдливо порозовела.

Яр потряс головой — аж закружилась от удивительного ощущения простора, которое не передать никакой фотографией или видеосъемкой. Далекие каменные хребты манили, захотелось побежать вперед, поводя лопатками, выпустить крылья, затекшие от долгого бездействия, разрезать воздух упругим свистом, взмыть в небо и лететь, лететь навстречу восходящему солнцу...

Змей на обрыве затоптался, зашипел. Вирм смял пакет из-под ряженки, бросил в урну. Глухой стук заставил Яра вздрогнуть. Бежать и лететь расхотелось. Отлить бы, а то еще неизвестно сколько ехать.

— Я сейчас вернусь, — сообщил он, поднимаясь с лавки.

Вирм пожал плечами, подобрал с асфальта еще один пакет и тоже отправил в урну. Наденька кивнула, давая высочайшее разрешение. Яр поискал взглядом светящийся прямоугольник указателя с двумя буквами и силуэтами, и пошел к туалету, с трудом удерживаясь от того, чтобы почесать зудевшие лопатки. Что было причиной внезапного свербежа — отголоски желания взлететь или тяжелый взгляд телохранительницы — он предпочел не обдумывать. Так можно увязнуть в мелочах. А ему надо сосредоточиться на главном: избавиться от хворца и вернуться домой без змеиного "хвоста".

____________

*Хаш — жидкое горячее блюдо, суп, получившее распространение по всему Кавказу и Закавказью.

Глава 3

— Я еще два пакета ряженки купила, Владимир Петрович. Хотите?

— Нет, спасибо, Надюша. Уже в ушах плещется.

Вирм откинулся на сиденье, ненадолго прикрыл глаза, в сотый, а, может, в двухсотый раз порадовался, что пошел наперекор общему мнению, и позвал девчонку на себя работать. Петя водитель хороший, и не было бы хозяйского приказа, к рюмке не потянулся. Но чутья на неприятности лишен, при виде змея, бывает, что и столбенеет... и хлопотать, беспокоясь о пьяном или похмельном, не станет. Это Наденька и переодеться после купания в фонтане заставит — "куда вы, ироды, в машину мокрые лезете?" — и сахар в ряженку насыплет, когда руки дрожат, и за новым якорем проследит, чтоб не своевольничал.

Яр Наденьке не понравился, да и самому Вирму по душе не пришелся — нахальный, настороженный, озлобленный, как битый бродячий пес. Вроде оно и неудивительно, не с чего пока доверять незнакомому человеку, но так и хочется ухватить за шкирку, натыкать носом в очевидный факт: никто кроме меня тебе не поможет. Прими реальность — пусть и выбивающуюся из твоих обычных представлений — и начинай делать то, что от тебя требуют. Всего-то и надо: быть рядом, пока змей утюжит здешнее небо, и помочь вернуться.

Вирм ненавидел неведомо кем наложенные ограничения — на время вылета змея он терял контроль над телом, превращался в овощ, и приходил в себя только после окрика или прикосновения якоря. Была и альтернатива, зыбкая, то работающая, то неработающая — боль. За дни поисков Яра Наденька трижды тушила прикуренные сигареты, вдавливая ему в плечо. Помогло. А могло и не помочь. Пока нашел Кристину, ухитрился в больницу загреметь, две недели пролежал в коме. Налетался в змеиной шкуре так, что думал, от высоты тошнить начнет. Обошлось.

Может, оно и правильно — границы должны быть. Неизвестно, что Вирм бы натворил, без рамок-то... на мировое господство, конечно, не замахнулся, но властью над любимым Красногорском не ограничился.

— Бюветы уже открыты. Водичку пить будете?

— Можно, — согласился Вирм. — Остановись перед мостом. Сходим, причастимся.

Ему не хотелось пить, поход к источнику был поводом понять, примут ли Яра его город и его горы. Их владения.

Вирм приехал в Красногорск случайно. Десяток лет назад метался по стране, пытаясь справиться с горем, пережить смерть Ирины, научиться жить без якоря. Он еще не подозревал, что найдется замена — сначала продажный Игорь, потом надежная Кристина — и решал проблему, как мог. Останавливался в недорогих гостиницах, ночью выпускал змея на свободу, не зная, сможет ли утром очнуться, или горничная вызовет "Скорую", наткнувшись на почти бездыханного постояльца. Они утюжили небо, крушили, ломали, рвали на части, выплескивая ярость. Змей возвращался к себе, а Вирм сбегал, меняя поезда, автобусы, привокзальные гостиницы. Долго бы не пробегал, и не таких вычисляли и ловили, остановили бы... сам остановился, повезло.

Он влюбился в Красногорск с первого взгляда на башню вокзальных часов. Закрепил чувство глотком воды из питьевого фонтанчика, и уверился, что нашел свой дом. Горы, зелень вперемешку с белизной далеких зданий, внушительные старые корпуса санаториев со шпилями, куполами и вычурными балконами, тенистые улочки — все было пропитано спокойствием, надежностью, незыблемостью вековых привычек. Красногорск вытер из памяти промозглый, закованный в дремлющий камень Питер, унял боль от потери Ирины.

А змею понравились горы. Даже место встречи изменилось: исчезли набережная, мост через канал, возле которого он поджидал Ирку из колледжа. Появился утоптанный обрыв, с которого шаг — и в пропасть. Вирм тогда порадовался, что новый дом пришелся по душе им обоим. Жить в разлуке с Красногорском он бы не смог, жить в разладе со змеем — тоже.

Сейчас его подмывало похвастаться городом. Чтобы Яр оценил, залюбовался. Так, замирая от предвкушения, знакомят гостя с любимой женщиной. Ждут восхищения и зависти в глазах, и одновременно ревниво следят — не покушается ли? Сможет удержать себя в руках?

— Как тебе? — спросил Вирм, спускаясь по ступенькам к бювету.

Он сюда заходил регулярно, привычно здоровался с продавщицами стаканов, клал в блюдечко купюру, отмахивался от сдачи. Нельзя сказать, чтобы здешний нарзан был так уж вкусен, или забота о здоровье гнала. Нет, все объяснялось просто — когда-то Вирм, с сумкой через плечо, накружился по улочкам, вышел к бежевому зданию с крышей-куполом и задумался: "Что это? Часовня? Креста вроде нет..." Внутри оказались краны с минеральной водой, и, утолив жажду, он пообещал себе возвращаться — странный привкус ржавчины утихомирил бушующие обиду и гнев. Это надо было запомнить и пользоваться.

— Первый раз такое вижу, — Яр осматривался, прочитал надпись "источник минеральных вод" на фасаде, изучил вывеску-расписание, оглянулся на шум электрички на мосту.

— Я тоже раньше думал, что нарзан в бутылках растет, — заверил его Вирм. — Потом разобрался, даже слова "доломитный" и "сульфатный" выучил. Пойдем, я тебе все покажу.

Они купили разовые стаканчики, наполнили их из отполированных прикосновениями кранов, вышли под тень деревьев. Яр попробовал воду, поморщился.

— Пей. Полезно.

— Невкусно.

Вирм рассмеялся. Он радовался и в то же время немного негодовал. Появление Яра в его личном храме не вызвало ни неприязни, ни отторжения, а с Игорем, помнится, вместе войти не мог — корежило. Это хорошо. Плохо, что в любопытстве Яра нет симпатии. Настороженность, опаска...

"Да он же планирует, как будет отсюда бежать! — неожиданно сообразил Вирм. — Ищет взглядом железнодорожные пути, запоминает ориентиры... Ему не до нарзана и красот. Ничего, когда поймет, что ко мне привязан, по-настоящему осмотрится. А привяжу накрепко, чтоб даже мысли о побеге отшибло, и лишний шаг сделать боялся".

Он напомнил себе — в рукаве есть козырь — выкинул пустой стаканчик, приказал:

— Пошли в машину.

Пусть увидит его дом, его крепость. Не новостройку, настоящий особняк, с башенками, солидной оградой с каменными шарами, аккуратно подстриженными кипарисами, и старинными фасадными часами над главным балконом. Пусть поймет, с кем завязался, уяснит, наконец, что никому его однушка даром не сдалась.

Дома вышло, как желалось. Особняк вогнал Яра в оторопь. Глазел, приоткрыв рот, то на часы смотрел, то на Фатиму, встретившую их в дверях. Та рассматривала Яра украдкой, прячась за серым пуховым платком — знала, за кем уехали, тоже оценивала — от волнения частила так, что Вирм половины слов понять не мог. "Опять пил-гулял", "ждала хаш варила" и "куда гость селить?" разобрал, ответил:

— Гость к нам надолго, так что пусть сам комнату выбирает. Посмотрит дом, потом решит.

Яр поперек не полез, будто и вправду честно собирался год отработать, с Фатимой поздоровался вежливо, получил чистые, относительно подходящие по размеру вещи, и отправился в ванную в первой попавшейся комнате для гостей.

Вирм тоже пошел в душ — смыть с себя привязчивый запах водки и мокрых лотосов. Хорошо вчера погуляли... Прохладная вода утоляла усталость, бодрила, нашептывала: "Начни, начни..." Вирм скомкал мочалку, отправляя желание действовать в слив, с мыльной пеной. Торопиться нельзя. Змея надо выпустить ночью... плавали, знаем, три года назад, после Кристинкиного затянувшегося отпуска, пришлось городу новое колесо обозрения дарить. Оно, конечно, детишкам в радость, но накладно.

Искупавшись, Вирм включил телефон — пусть расскажет о принятых звонках и смс-ках — промотал длинный список, просмотрел сообщения. Ничего важного, ничего срочного... разве что Соньке перезвонить?..

Раздался тихий стук — в дальнюю дверь. Вирм пересек спальню, вышел в комнату, которую Кристина называла "малой гостиной", крикнул:

— Входи.

В дверь проскользнул один из Фатиных внуков. На шахматный столик легла тоненькая папка.

— Татьяна Васильевна передала.

Вирм кивнул, пролистал скудное содержимое. На фотографиях, в костюме и при галстуке, Яр выглядел солиднее, чем сейчас. Взгляд уверенный, держится с достоинством. Ни грамма злости.

— Та-а-а-к... Родился в одна тысяча... отец, токарь-расточник, скончался от отравления алкогольным суррогатом, мать, швея-мотористка, от инсульта. Ближайшая родственница — тетя, старшая сестра матери, пенсионерка. Служил... работал... благодарности...

Биография у Яра короткая и чистая. Хоть в банк работать бери. Такого орла — если без хворца — Семен бы в ЧОП с руками оторвал. Высокий, спортивный, внешность славянская, лицо открытое, располагающее. Поставь охранником в вестибюле элитного санатория, и истеричные дамочки будут чувствовать себя, как за каменной стеной. Успокоит нервы лучше нарзана.

На последнем листке убористым почерком Васильевны — секретарши Семена — было написано: "Продолжаем собирать дополнительную информацию".

Звонить, давать отбой Вирм не стал, пусть поищут, но сомневался, что на Яра что-то накопают. Не подпустили бы его к деньгам в казино, не повышали бы.

В дверь снова поскреблись. Фатима ворчливо сообщила, что разогрела хаш.

— Стынет, что, опять давай греть? Кушать иди! Гость звать?

— Сам позову, — выбирая в меню Сонькин номер, ответил Вирм. — Сейчас приду, теть Фать. Поговорить надо.

Сонька отозвалась сразу, как ждала. Не выдержала, первым делом спросила:

— Ну, как, удачно? Не ошибся? Привез якоря?

Сонькин интерес был объясним — ей с заказов хороший процент отваливался.

— Привез. Сегодня попробую размяться.

— Доктор мне всю душу вымотал, — голос посредницы приобрел знакомую вкрадчивость. — Что ему сказать? Обнадежить?

— Ничего пока не говори. Я еще не готов работать, — Вирм отогнал вьющуюся перед лицом мошку. — Будет сильно душу мотать, повтори совет клинику продать. Не понимаю, зачем за нее цепляться. Все равно репутация похерена.

— Ой, да что той репутации будет от пары придушенных алкашей, — хихикнула Сонька. — Дело житейское.

Вирм усмехнулся — Сонькины замечания о заказчиках всегда сочились циничным ехидством.

— А еще ему Тимофей в красках расписал, как после твоих визитов энергетика здоровеет, и доктору прямо печет тебя заполучить.

— Сказал же — я пока не работаю.

— Не злись, — и, словно и не было разговора о делах. — Я по тебе соскучилась.

— Я тоже соскучился, — честно ответил Вирм. — Через пару дней, ладно? Если накладок не будет, то через пару дней.

— Договорились, — Сонька почмокала в трубку, подсластив гудки отбоя.

Вирм повертел телефон. Звонить Семену, не звонить? А, не горит. Неделями без него на фирме обходятся, и сейчас обойдутся.

Он прошелся по дому, разыскал Яра, затащил в Фатино царство — на большую просторную кухню — предложил выпить по стопке и заставил съесть тарелку наваристого хаша. Редьку и чеснок Яр отодвинул в сторону — и правильно, сердце не каменное — водку выпил, с удовольствием закусил тушеными баклажанами, а после хаша спросил:

— Ты говорил — в горы пойдем. Это обязательно?

— Обязательно, — Вирм запланировал сводить нового якоря на настоящий обрыв. — Я хочу, чтобы ты посмотрел на мой город. Сверху хорошо видно.

Яр нахмурился — похоже, слова "мой город" не понравились — и отказался от кофе, предложенного относительно любезной Фатимой.

— Что тебе сейчас не по вкусу? — Вирм не кофе имел в виду, и якорь его понял.

— Я поверил, — рука, потянувшаяся к кувшину с компотом, чуть дрожала. — Я поверил, что ты его снимешь. Что, если ты окажешься шарлатаном? После такого проблеска надежды откат расплющит. Я пытаюсь себя окорачивать... и не получается. Желание жить ничем не заглушишь.

Даже стыдно стало — немного. Броня-то уже давно наросла, научился чужие беды не замечать. И, глядя на Яра, не сочувствовал — а ведь мужик молодой, умирать готовился — думал только о том, как ситуацию в свою пользу обратить. С одной стороны это правильно: сам не почешешься, никто о тебе не побеспокоится. А с другой... зачерствело сердце под змеиной шкурой.

— Я не шарлатан. И не мошенник.

— Ты уже снимал таких хворцов?

— Нет, — Вирм решил не врать. — Я же не лекарь. Мы убиваем, исцелять — не наше дело. Но змей сказал — он сможет. Я ему верю. Он не умеет обманывать, понимаешь? Он или соглашается что-то сделать, или сразу говорит: "Нет".

Яр поник — слова его не ободрили. А Вирм вдруг подумал: "И правда, это не утешение. Змей врать не умеет, но я-то... и ведь собираюсь. Собираюсь подстраховать себя подлостью".

Разговор больше не клеился. Разошлись по спальням, придавили подушки до обеда. Фатима захлопотала, попыталась покормить, но Вирм решительно отказался:

— Тяжело будет вверх шагать. Мы в кафе у канатки перекусим, если сильно припрет. Ты нам компота в бутылку налей. Неохота воду брать.

Наденька нарисовалась в дверях кухни, спросила взглядом: "С вами?"

— Отдыхай. Мы сами прогуляемся, перетрем о своем, пацанячьем. Как вам, девочкам, правильнее лапшу на уши вешать.

— Да вы и без советов отлично справляетесь, Владимир Петрович.

И эта никогда не упустит укусить, только мягче Соньки.

— Чужой опыт не помешает! — торжественно воздел палец Вирм. — Скажи Пете, пусть машину выгонит, до тропы нас добросит, чтоб лишний асфальт не топтать.

Распоряжение выполнили, но не без оговорок. Наденька поймала его возле машины, зашептала, хмурясь:

— Владимир Петрович, может, я вас сопровожу? Вы уже почти полгода без якоря, нормально не летали... а ну как змей засвоевольничает? А на тропе склоны крутые... я хоть на лавку усажу.

— Яр усадит, — отмахнулся Вирм.

— Да за ним самим присматривать надо! Его же хворец жрет! А вы его в гору тащите. Вдруг он от нагрузки скопытится?

— Надя, если что-то случится, ты нас обоих на спине не унесешь. И не сгущай краски. Как будто двух инвалидов на Эверест отпускаешь.

Замолчала, отступила. А ноздри трепещут — злится.

"За Яра, значит, все-таки, беспокоится. Это хорошо. Притрутся".

За окном машины замелькали дома и деревья.

— Ты тут быстро сориентируешься, — пообещал Вирм Яру. — Центр крохотный, за полдня можно вдоль и поперек обойти. Парк побольше. Там есть разные пешеходные маршруты: и легкие, когда ползешь от лавочки к беседке, и тропы повышенной сложности — на вершины, по размытым дорожкам через обвалы. Мы с тобой сейчас по середнячку пройдем, назад по канатной дороге спустимся. Катался когда-нибудь в кабинке?

— Не-а.

— Я тебе прям завидую.

— Меня сейчас расплющит от счастья, — сообщил Яр. — Надо же, мне кто-то завидует!

"Не договоримся мы, — понял Вирм. — Надо будет на него Соньку напустить. Сонька, как масло на бурную воду, с любым общий язык найдет, и кровных врагов примирит".

— А это — вот, серый дом, видишь? — это наш офис, — надо делать над собой усилие и говорить, говорить о чем-то отвлеченном... Пусть ищет второй смысл и огрызается, но отвечает. Сонька не сегодня появится.

— Я смотрю, ты себя походами на работу не утруждаешь. К нам, в Зеленодар, сорвался без проблем, сегодня мимо проехал, и притормозить не велел.

— Я учредитель, — пожал плечами Вирм. — Раньше больше делами занимался, сейчас отошел. Семен, кореш мой, с которым фирму открывали, без меня справляется.

— Не боишься, что уволит?

Вирм поймал в зеркале осторожную улыбку Пети, усмехнулся, ответил:

— Не боюсь.

Не рассказывать же Яру то, что ни Надя, ни Петя не видели и не знают. Фирма с чего началась? С пьянки... ну что поделать, если у Вирма все или через баб, или через водку? Это сейчас водки поменьше уже. И вообще они с Семеном перешли на коньяк — так солиднее. А тогда — Вирм едва осмотрелся в городе, снял частный дом с мангалом — они выпили по сто грамм в привокзальной забегаловке, разболтались, зацепившись, кто где служил. Взяли пару пузырей, двинули к Вирму. Перетерли армейские воспоминания, перекинулись на извечный вопрос "как дальше жить?" Вирм свои проблемы не выкладывал, про Ирину только вскользь рассказал, а змей и якорь так на языке горечью и осели. У Семена беды были попроще. Так же, как и Яр после армии, стоял на дверях, слушал претензии скучающих дамочек, улыбался за копейки.

— Дело свое хочу открыть. В городе одно охранное предприятие есть, но на все гостевые дома и магазины его не хватает. Я уже присмотрелся, знаю, к кому сунуться, на лапу дать, куда парней ставить...

— И в чем проблема?

— Денег нет.

Водка ли сыграла свою роль, или едва слышный далекий свист-шелест: "Шевелись"? Теперь не упомнишь. Вирм завел Семена в комнату, расстегнул спортивную сумку, переворошил пачки купюр — кровавое наследство стылого Питера.

— Деньги не проблема.

И ведь не убил Сеня, не обобрал пьяного чужака. Потянул вверх, на буксире, не позволил топить горе в бутылке, поначалу заставлял работать, чтоб отвлечься. И когда змея первый раз увидел, в штаны не наложил. Привел Вирма в себя хорошей зуботычиной и восхищенно выдохнул:

— С таким еропланом нам никакой ментовской крыши не надо. Сами кого хошь закрышуем.

И подмяли под себя городок — как раз Игорь нашелся, змею вылетать стало проще, да и объяснить задачу легче во сто крат. А тот заброшенный санаторий, где стрелки забивали, они потом выкупили. Что ж не купить, если не надо тратиться на снос, только мусор с участка вывезти?

— ...не уволит, — повторил Вирм, улыбаясь воспоминаниям. — Сеня — мой друг. Петя, останови тут, не объезжай, мы по лестнице поднимемся. Можешь быть свободен. Часа через три жди звонка с нижней станции. Скажу, как пойдем, откуда забрать.

— Приятной прогулки, Владимир Петрович.

— Спасибо.

Каменные ступени крошились. Выцветший плакат: "Объект находится на реставрации" нервировал — маячил перед глазами не первый год.

"Деньги разворовали... а ты ноги ломай".

На дорожке раздражение улетучилось. Нагретые солнцем сосны источали хвойный аромат. Лето, душистое горное лето, благодать после изнуряющей жары Зеленодара. Деревья трепал легкий ветерок — шуршал дубовыми листьями, срывал сухие сосновые иглы, ронял шишки. Шороху вторил далекий свист крыльев. Змей успокоился, не давил, не пытался навязать свою волю, спокойно ждал вечернего вылета.

"Без якоря — не жизнь".

Яр размеренно шагал рядом, с интересом читал таблички вдоль тропы, проговаривал вслух номера станций, высоту над уровнем моря, расстояние от исходной точки — галереи. Когда тропа свернулась крутым серпантином, замолчал, начал беречь дыхание. Вирм косился на корни-ступеньки, сокращавшие путь, соединявшие изгибы латинской буквы "S", но карабкаться не предложил — соскользнет у Яра нога, ухнет вниз по склону, и ищи потом другого якоря. Лучше не рисковать, по дорожке дольше, да надежнее.

У очередной скамейки "Грибок" Вирм сообразил, что якорь пощады не запросит и сам первый не присядет. Тронул за локоть, предложил:

— Отдохнем.

Ополовинили бутылку с компотом, которую поочередно пригубливали, пока шли. Вирм завинтил пробку:

— Остальное на обрыве допьем. А оттуда уже до кафе рукой подать, там минералку купим.

— Долго еще идти?

— Столько же и еще чуть-чуть.

— И все в гору, — вздохнул Яр.

Вирм кивнул — что толку обманывать? В гору, только в гору. Шаг за шагом.

На подходе к обрыву стало ясно, что Яр держится на чистой гордости: покраснел, дышит с хрипами, но присаживаться отказывается наотрез. По короткой каменной лесенке едва не на четвереньках полз. Вирм уже заволновался, сократил дистанцию — подхватить, если упадет. Но упрямый якорь добрался-таки до промежуточной цели. Тропа пошла круто вверх, сосны, закрывавшие панораму, остались ниже.

Вирм сунул Яру мешавшую бутылку. Подошел почти к самому краю, игнорируя табличку: "Осторожно, обрыв!" Поднял руки, позволяя ветру пробраться под намокшую от пота футболку. Он приветствовал лесистый ковер, укрывавший горы, четкую линию горизонта, далекую шапку облаков.

— Подожди... это же?.. Так змей тут живет? — Яр немного ожил, завертел головой.

— Нет-нет. Ему тоже нравится это место. Ему нравятся эти горы. И он создал такие же горы у себя.

Яр сделал пару глотков компота, признался:

— Думал — сдохну. А сейчас хорошо. Говоришь, кафе рядом?

— Вон оно. Шпиль видишь? — Вирм развернулся, показал пальцем.

— Ага. Недалеко. Давай чуть-чуть постоим тут, — Яр приставил ладонь ко лбу, заслоняя глаза от солнца. — Полюбуемся. А потом дойдем туда, сядем, и ты мне объяснишь, где именно змей живет, где это "у себя", и давно ли ты его... гм... знаешь.

— Нечего особо рассказывать, — признался Вирм. — Не знаю я, где он живет. Может, это подпространство, а, может — параллельный мир. Я в этом не разбираюсь, я не ученый, академий не заканчивал. А связан я с ним уже, считай, тридцатник как. Мне пять лет было, когда я за мячом на заброшенную стройку полез, и понял, что там лежит яйцо. Невидимое яйцо, которое нельзя потрогать. Но я знал, что оно там есть, и из него кто-то вылупится.

— Подожди, больше ничего не говори, — Яр допил компот и тряхнул головой. — Невидимое яйцо — это круто. Это надо немножко переварить.

Глава 4

Ветер трепал тенты, капли испарины ползли по стеклу бутылок, добираясь до деревянной столешницы. Вирм смотрел на мешанину камня и зелени, отмечал изменения — в новостройке прибавились три этажа, а на старом корпусе разобрали крышу — и парил на волнах умиротворения. Он с первых дней удивлялся разнице — здешние львы, охранявшие магазины, орлы, прячущиеся в тени деревьев, барельефы домов, были безжизненны или не несли угрозы. Просто рай по сравнению с Питером. Поначалу он думал, что зло изгоняют горы и источники минеральных вод, потом, поездив по югу, решил, что жизнь в камне выжигает беспощадное летнее солнце. А может, дело в деревьях, растущих на каждой улице, пробирающихся корнями под фундаменты, с легкостью взламывающих асфальт и крошащих бетонные плиты — вытягивают из камня соки, не дают ожить.

— Я уже готов слушать продолжение, — сообщил Яр. — Где ты нашел невидимое яйцо? Здесь? — он огладил дрожащую от зноя панораму.

— Нет. Я сам... — Вирм запнулся на фразе: "Я сам из Питера".

Не из Питера, а из города-спутника. Сорок тысяч человек, женщин больше, чем мужчин, все, кто в силах штурмовать утреннюю электричку или автобус до станции метро, работали в северной столице. Памятники культуры — как без памятников? И обветшавший дворец, и парк, и отреставрированная крепость, к которой привозили туристов.

Вирм — тогда еще Вовочка — и достопримечательности существовали отдельно. Пацаны из пятиэтажек гоняли в футбол на пустыре, и он тоже носился по утоптанной траве в толпе малышни, то визжа от восторга, то вывесив язык от усталости. За пустырем, отгороженная бетонным забором, скалилась провалами окон законсервированная стройка. За пару лет до Олимпиады-80 и рождения Вовочки в городишке начали строить бытовой комбинат, и промахнулись с расчетами — топкий грунт просел, коробку перекосило. Детям к стройке подходить запрещали строго-настрого, да разве за шустрыми пацанами уследишь? А за Вовочкой в дни, когда закрывался детский садик, и не следил никто: бабушек-дедушек не было, мама-одиночка не могла отменить занятия в художественной школе, а соседка, которую просили присматривать... уставала она быстро от Вовочки и отправляла гулять на пустырь.

Наверное, маме хотелось девочку. Тонкую, акварельную, тихо сидящую за раскрасками, с почтением переворачивающую страницы альбомов с репродукциями Серова и Васнецова. Что Вовочка, дравшийся с соседскими мальчишками, что Вирм, отделывающийся переводами на банковскую карту — и то благодаря порыву Кристинки стать женой и невесткой — вымотали слишком много нервов и не смогли стать заботливой опорой в старости.

Он полез на стройку за футбольным мячом. Забросили туда мяч старшие пацаны, ударили сильно, перекинули через забор. А доставать послали подвернувшуюся под руку мелочь, верткую и щуплую — как раз пролезет в собачий подкоп под плитой забора. Вовочка сначала пачкаться в земле не хотел, но его взяли на "слабо". Стройка, заросшая кустарником, дохнула сыростью из подвального зева. В шорохи и размеренную капель вплетался тихий писк. Вовочка прислушался, зажмурился — от страха, не от любопытства — и вдруг понял, как будто ему картинку показали. Там, в сырости, возле стены, среди обломов кирпичей, лежит гладкое серебристое яйцо. И в нем ворочается, пытается оттолкнуть тесную скорлупу крохотный змееныш. Будь у гаденыша лапы, может, что и получилось бы. А так — бодается, пихается то лбом, то хвостом, и все одно без толку.

Страх исчез — змееныш был маленьким и неопасным. Вовочка его даже пожалел, и, все так же зажмурившись, помог раздвинуть, обмять по размеру скорлупу — не своими, а невидимыми ладонями. Писк прекратился. Серебристый гаденыш свернулся клубком и заснул. Вовочка, ухватив застрявший в ветках мяч, поспешно вернулся на пустырь и никому не рассказал о своей находке. Не поверят. Засмеют.

Маленькая тайна не давала о себе забыть. Вовочке снились странные сны — два могучих крылатых змея парили над болотистой равниной, охраняя серебристое яйцо, заботливо уложенное в гнездо из камыша. У большого змея чешуя отливала алым, а у мелкого сияла, как мамина чешская бижутерия. Если солнце из-за туч проглядывало, смотреть больно было, и Вовочка просыпался, вытирая слезы. Мама беспокоилась, спрашивала, почему он плачет, но про змеев толком не слушала, а впустую-то что рассказывать?

Второй раз Вовочка полез на стройку, устав от изматывающего писка. Змееныш опять подрос, скорлупа давила, крыланы во снах метались над равниной, и проще было помочь, чем слышать жалобный зов и видеть слепящее мельтешение чешуи.

Так и повелось: раз в полгода Вовочка пробирался на стройку, усаживался на бетонную плиту и спасал зажатого в тиски скорлупы змееныша. Вирм не раз задавал себе вопрос: "А если бы переехали?" Крепла ли нить связи из-за близости материнской квартиры и яйца? Или, увидев парящих в чужом мире родителей серебряного вирма, Вовочка был обречен заботиться о змееныше безотносительно расстояния? Теперь уже не узнаешь.

...Вирм протер ладонью запотевшую бутылку, решил, что лишние откровения ни к чему:

— Я сам из Питера. Яйцо на стройке нашел. Почувствовал, что оно там лежит. Змеев во сне стал видеть. Ходил на эту стройку, помогал яйцу расти. Вирму в скорлупе тесно было. Долго ходил, пока в армию не забрали. Вернулся, а змей уже вымахал о-го-го... меня почуял и вылупился.

— Вылупился, а дальше? — с любопытством спросил Яр. — Он в своем подпространстве летал или сразу Питер громить принялся? Как ты понял, что тебе нужен якорь? Где первого якоря нашел?

Вопросов было слишком много. Вирм выбрал один и дал нейтральный ответ:

— С первым якорем я познакомился до того, как змей вылупился. Это была моя девушка. Ждала меня из армии, дождалась. Монету я ей в подарок привез.

— Что с ней случилось? — Яр говорил чуть смущенно, но твердо. — Я тебя не допрашиваю, пойми мой интерес правильно — меня же это напрямую касается.

— Нас расстреляли после выполнения заказа.

Вроде уже отболело, а говорить все равно трудно.

— Моя вина, моя ошибка. Я польстился на большие деньги, не подумал об опасности. Не подумал о последствиях. Змей сделал, что заказывали. Ни я, ни он не ожидали, что особняк начнет рушиться, хороня под собой людей. Пока мы справлялись с шоком, дверь в квартиру выбили. Ирина умерла на месте, я почему-то не умер. Оказалось, что меня трудно убить, когда я в трансе. Повышенная регенерация. Даже кровью не истек — утром смог замотаться в одеяло и уползти на чердак. Там две недели отлеживался. Змей сам к себе вернулся. А через месяц я его позвал, и мы отомстили, — Вирм не стал умалчивать о важной детали. — Я забрал у покойного заказчика и оплату, и проценты. И уехал из Питера. Со стартовым капиталом для новой жизни.

Яр долго молчал. Потом сказал, и правильно сказал, Вирм от него не ожидал даже...

— Сразу на язык попросилось: "Мне очень жаль". И чистой правды в этих словах нет — дело, похоже, давнее, и не знал я твою Ирину. И все-таки жаль, что у тебя так вышло. А отомстить смог — это хорошо. Зло выплеснул. Жить чуть-чуть легче.

Вирм кивнул — да, стало чуть легче — и, упреждая возможный вопрос, объяснил:

— С тех пор я ученый стал. На заказы без охраны не выезжаю. Надюха всегда рядом, Петя. И пару-тройку бойцов с фирмы беру. И заказчиков проверяю. Так что за безопасность не беспокойся. Все под контролем.

— А я и не беспокоюсь, — пожал плечами Яр. — У меня по-прежнему хворец сердце грызет. Что мне какие-то заказчики?

— Завтра, — пообещал Вирм. — Если сегодня все пройдет нормально, то снимем завтра. Ну, что? Отдохнул? Спросил, что хотел?

— Да.

— Тогда пойдем к канатке.

Когда пошли, Вирм загадал: приедет желтый вагончик — все будет хорошо, приедет красный... Он часто делал такие ставки, умел забывать проигрыши, лелеял совпадения, сулящие удачу. Глупая привычка, со школы привязалась, и осталась, никак не искоренить.

Отдохнувший Яр вертел головой, рассматривал станцию, развевающийся флаг, подошел к перилам смотровой площадки, слушая указания, разыскал белую горную вершину среди далеких облаков. Пока изображали беспечных туристов, красный вагончик ушел, и Вирм потащил Яра к кассе — успеть на желтый.

Он поздоровался с пожилой кассиршей, кинул купюру на тарелочку — "за двоих, без сдачи" — и, нарушая правила, вытащил Яра на посадочную площадку, куда нельзя было выходить без сопровождающих.

— Смотри, вон, справа, будто арки в камне, видишь? Это Бурые скалы. Мы мимо них не проходили, на развилке влево взяли. А можно было вперед пройти. Как-нибудь потом прогуляемся. Там скальники живут, на которых змей охотится.

— Ты мне про них еще в кабаке говорил, — кивнул Яр. — Кто это такие?

— Твари не особо опасные, но ценные. Мало кто знает, что они здесь живут, иначе бы тут толпы с сетями сидели. Скальник на краба похож, только панцирь каменный. А так — один к одному, глаза на стеблях, тонкие лапы и клешни. Жрут они мало, лисицы на год хватает, прикол весь в том, что жрут хитро. Если клешней цапнет, что человек, что зверь, что птица цепенеют. Скальник жизнь вытягивает. От укуса окаменение расползается. Жертва уже никуда уйти не может — ноги или лапы каменные. А скальник пристраивается и потихоньку жизнь отщипывает. Когда доест, из жертвы офигенная скульптура получается. Мне один человек говорил, что древнегреческие скульпторы специальные загоны со скальниками держали. Выбирали натурщика, поили сонным зельем, усаживали или ставили в нужную позу, и голодных скальников в комнату запускали. Не знаю, правда ли это...

Яр поежился:

— Экая хрень... Я сказку помню, арабскую, кажется... там баба мужика от ног до живота в камень превратила, заперла и по ночам приходила издеваться.

— Если скальника от добычи оторвать, так и будет, — объяснил Вирм. — Жертва какое-то время проживет. Потом все одно помрет, но помучается. Сам понимаешь, кто отомстить хочет, и в таких тварях разбирается, за скальника бешеные деньги заплатит. Да и скульпторы, желающие прикупить, находятся.

— Продаешь?

— Нет, — усмехнулся Вирм. — Я не готов вносить такой вклад в искусство. А кто хочет мстить, пусть сам ловит. Дорогу не заступлю.

Желтый вагончик приближался, рос — будто огромный лимон в воздухе болтается, плывет над зеленью, неведомо почему на землю не падая. Все ближе, ближе... сейчас на площадку выйдут немногочисленные пассажиры — день будний, клонится к вечеру, отдыхающие разбежались по санаториям — и они с Яром отправятся на нижнюю станцию. Телефон зазвонил, когда желтый вагончик подставил бок под ладонь Вирма.

— Да, Сеня, приветствую.

— Надя сказала, ты в парке гуляешь.

— Вниз едем. Скоро буду в городе. Что-то случилось?

— Нет. Спросить хотел. Вечером заехать?

— Сегодня не надо. Завтра.

— С меня не убудет и сегодня, и завтра приехать.

Вирм понимал — друг беспокоится, и, по идее, надо быть благодарным... но иногда "нет" значит именно "нет", и навязчивая забота превращается в надзор, из-под которого хочется вырваться, поступить назло.

— Я позвоню тебе завтра. Сам, — с нажимом, чтоб до Сени дошло. — Встретимся в городе, переговорим.

— Лады. Не хворай.

Вагончик тронулся. Яр высунулся в открытую форточку, рассматривая пещеры скальников.

— Слушай, а никого не беспокоит, что тут вроде как курорт, а человека каменный краб сожрать может?

— Да от одного укуса ничего не будет. Онемеет нога, захромаешь, но уйти сможешь. Надо часа три просидеть, чтоб скальник тебя второй раз укусил. Они стаей опасны. Если в кольцо взяли, тогда хана, да. А тут они в стаи не сбиваются, змей разогнал.

— А до змея как было?

— Не знаю. Я же тут не жил. Может, кто-то другой гонял. Я тебе уже говорил — мир не таков, как его большинство людей видит. Не скажу, что чудовища на каждом шагу встречаются... но иногда на такую дрянь наткнешься, что волосы дыбом встают.

Яр покосился на двух женщин и маленькую девочку, стоявших у другого окна.

— Люди пропускают мимо ушей все неприятное, — заверил его Вирм. — В самом худшем случае — если услышали, и попытались осмыслить твои слова, сочтут психом. Это правильная защитная реакция. Жить в неведении проще и безопаснее.

— Но ведь у тебя есть заказчики?

— Мои заказчики не разговоры в вагончиках подслушивают. Не с этого начинается.

Яр долго смотрел на лесное море — вагончик уже миновал опору и плыл над пихтами — повернулся и снова удивил Вирма правильными словами:

— Все меняется, и неизвестно к чему переменится. Когда мы с тобой мелкими были, про биоэнерготерапевтов никто и не слыхивал. А теперь центры кругом понатыканы, и в поликлиниках сидят, и с хворцом на инвалидность подать можно. И душегрызов снимают, и прочую дрянь. Раньше ведь такого не было.

— Не было, — согласился Вирм. — Шаг сделали. Вроде как продвинулись. Но, знаешь ли, они там, в центрах, по трое собираются, и делают то, что любая бабка-ведунья в деревне могла. До настоящих перемен еще далеко.

— Поживем — увидим, — пожал плечами Яр.

За разговором путешествие по воздуху закончилось. Они пошли вниз, к выходу в город — свернули с более широкой, но длинной дороги на короткую прямую тропку. Вирм заставлял себя сдерживать шаг, чтобы не загнать, не сбить с дыхания якоря. В далеких облаках невидимые крылья разрезали воздух, свист торопил, как раньше торопил писк мелкого змееныша. Но по тропе шел Вирм, не Вовочка. Он уже давно научился противостоять змеиной воле. Иначе бы наворотил дел...

К вечеру стало ясно — нетерпение, тревога зацепили всех. Змей ли был тому виной, или нервозность передавалась воздушно-капельным путем — непонятно. Но как началось с Пети, который ни с того, ни с сего погнал автомобиль, чтоб поскорее доставить домой, хоть и знал — Вирм любит за окошко поглазеть, так упрямой Фатимой и закончилось. Затеяла выпечку на ночь глядя, а когда Вирм спросил, собирается ли она домой, разворчалась, что тут все молодые и глупые, без присмотра никого оставить нельзя. Вроде и не наорешь, не прогонишь — кто рядом сидел, бульоном с ложки кормил, когда плохо было? А злость берет, как при разговоре с Семеном. Хочется сделать все наперекор, затолкать Яра в машину, самому сесть за руль, и уехать в горы, чтоб выпустить змея без публики. И снова пришлось сдержать порыв. Мало ли кто отследит выезд, воспользуется ситуацией?

— Пойдем, — Вирм вломился к Яру без стука, поднял из кресла. — Сядем на заднем дворе. На всякий случай. Там площадка, специально для змея. Может, захочет навестить.

Сумерки казались гуще из-за ярких фонарей. Небо, плотное, сизое, темнело с каждой минутой. Вирм уселся на плетеный стул, бросил ключи на столик, указал Яру на второй стул и на монету:

— Садись. И вытаскивай меня, если что-то пойдет не так.

Якорь, похоже, хотел спросить, как отличить "так" и "не так", но Вирма уже разорвало надвое. Так ясно, так четко, получалось только с Ириной: тело обмякло, но не полностью утратило чувствительность — лакированная столешница холодила щеку, под пальцами теплела монета с якорем. Вирм, уткнувшийся носом в стол, сейчас лежал тряпкой. Зато второй Вирм, шагнувший на обрыв, смог, наконец, прикоснуться к змею, истосковавшемуся в одиночестве. Пальцы скользили по броне, гладили чешую, не ощущая ни порезов, ни боли — здесь не было места крови, она пятнала монету на столике.

— Хороший якорь.

Голос, искаженный шипением, наполняло довольство.

— Хороший, — согласился Вирм. — Мы оставим его себе.

Он поплыл в синеве змеиного взгляда, приник лбом ко лбу, погружаясь в чужие мысли. Погружаясь и растворяясь, теряя себя-человека, сливаясь со змеем.

— Летим!

Он заорал от восторга, оказавшись в небе над Красногорском. Город сиял разноцветьем огней: фонари, гостиничные вывески, реклама, яркие гирлянды на колесе обозрения...

Змей полыхнул хищным азартом, расправил крылья, собираясь атаковать медленно движущееся колесо. "Нельзя!" — вопль заставил подскочить Яра — тот завертел головой, пытаясь понять, откуда доносится голос.

Змей изменил курс, облетел колесо обозрения, словно совершая круг почета, и направился к горам. Вирм ошалел от легкой победы — обычно приходилось навязывать свою волю, бороться, пытаться перехватить управление чешуйчатым телом.

"Я принесу ему скальника", — размеренно взмахивая крыльями, сообщил змей.

"Только панцирь пробей".

"Ладно".

Опьянение полетом смешивалось с давно забытым чувством единения — сейчас они со змеем понимали друг друга с полуслова, совпадали в желаниях. Как в той, прерванной автоматной очередью жизни, когда они наперебой старались угодить Ирине, и змей соглашался работать, чтобы Вирм мог купить цветы, серебряную цепочку, заказать столик в кабаке, снять квартиру... Сейчас было похоже, но по-другому. Баловать Яра не собирались ни Вирм, ни змей, а вот скальника подарить, чтоб посмотрел и клешню пощупал — это можно.

Они стремительно спикировали вниз. Змей выдохнул, морозное облако осело на хвое пихт, затрещали мгновенно оледеневшие ветки, упал гнилой ствол. Двое скальников, нежившихся на нагретой каменной площадке, успели удрать. Третий, скованный льдом, сверлил обидчика ненавидящим взглядом. Удар хвоста проломил панцирь, заставил глаза-бусинки вылезти из орбит и повиснуть на жгутах. Змей зашевелился, волной сбросил тело скальника, повисшее на заостренном наконечнике хвоста, сообщил:

"Готово. Полетаем, потом заберем".

"Согласен".

Вирм летел над парком, одновременно ощущая слабые укусы перекиси — Яр и Надя суетились, останавливая кровь, текущую из порезов на руках. Не рассчитал, когда обнимал змеюку на обрыве...

За пару часов налетались от души: погоняли лешака, устроили переполох в спорткомплексе и обвал на закрытой для туристов тропе. Змей удерживался в воздухе, яростно работая крыльями, дробил скалы ударами хвоста, сбрасывая излишек скопившихся сил. Наконец, наигрался, вернулся к полудохлому скальнику, забрал добычу и полетел к дому.

Странно было видеть самого себя, валявшегося мордой в стол — единственного, кто не отреагировал на появление змея и глухой стук упавшего на асфальт скальника. Наденька подобралась, насторожилась. Оно и понятно, прежде змей просто так в дом ничего не приносил. Фатима, высунувшая нос в кухонное окно, неразборчиво запричитала. Хотелось верить, что не скальника жалела. Яр потянулся к монете и замер. Быстро учится отличать "так" от "не так". Змеиное зрение позволило хорошенько рассмотреть хворца. Гадость серая, раздувшаяся, на огромную вошь похожа. Как Яр еще жив? Ведь ворочается, грызет, изнутри ребра ломает...

"Я сейчас сниму?"

Это было предложение, Вирм расслышал вопросительный оттенок.

"Не сейчас. Завтра. Я устал. Заморозь, чтобы он боли не чувствовал".

Змей заколебался — почуял ложь. Не заспорил, просто вытянул шею, чуть дохнул на Яра. Тот удивленно потрогал захрустевшую от мороза футболку.

"Пора. Улетай. Встретимся завтра".

С плоской поверхности змей взлетал потешно — судорожно рассекал воздух крыльями, извивался, как червяк, отталкивался от асфальта хвостом. После некоторых усилий они поднялись в небо. Вирм повторил: "Пора". Яр забрал и сжал в кулаке монету. Взмах крыльями, и змей переместился между мирами. Огни города пропали, внизу расстелилась безжизненная лесистая долина. Обрыв приблизился. Вирм упал на растрескавшуюся глину, крепко ударившись коленом, кое-как встал и нос к носу столкнулся со странно прозрачным Яром. Якорь протянул руку, коснулся его запястья. Змей хлопнул крыльями, прошипел: "Возвращайся". Вирм не успел ответить — его, разорванного надвое, слепило воедино, будто комки глины превратились в статуэтку под руками скульптора.

Он открыл глаза в своем теле, сел, охнув от боли в разбитом колене. Яр убрал пальцы с его запястья, спросил:

— Получилось?

— Отлично получилось! — признал Вирм. — Гляди, змей тебе скальника принес, чтоб ты понял — я тебе голову не морочу. Прикольный гад, правда?

Яр стряхнул иней с футболки, азартно подтвердил:

— Прикольный. А он живой еще?

— Ну!

— А можно его... того... потыкать чем-нибудь, чтоб он клешнями пошевелил?

— Запросто, — Вирм тоже хотелось развлечься. — Сейчас швабру в кладовке возьмем...

Нет, швабру они все-таки взяли. Из рук никто не вырвал, знали, кто в доме хозяин. Но воплей было, как на базаре, когда менты дань собирают. Наденька забыла про нейтралитет, накинулась на пару с Фатей единым фронтом:

— Владимир Петрович! Я бы еще поняла — осудила, но поняла — если бы вы скальника кому-то на заказ поймали.

— Шайтан такой, управы на тибя нет!

— А вы что творите? Принесли опасную магическую тварь, чтоб шваброй в нее потыкать?

— Бензин неси давай, жечь нада! Куда пошел, бензин неси!

— Владимир Петрович, честное слово, это неадекватное поведение. Я сейчас Семену Алексеевичу позвоню!

— Звони, — согласился Вирм, расправляя безвольную клешню. — Только скажи, чтоб швабру с собой вез, у нас в кладовке больше нету.

— Уголь для камин и бензин! Вода набрала уже!

Фатима была права — скальников уничтожали переменой температур. Если находили в горах объевшуюся и оцепеневшую, или прихваченную морозом каменную тушу, раскладывали вокруг нее костер, поджигали, а потом лили на панцирь воду. Тварюка трескалась, и приходил ей конец через острые колья. Все правильно. Но сейчас зачем торопиться? Змей скальника хорошо приложил, через пару часов сам загнется.

Они с Яром натешились вволю: фотографировались на фоне внушительного каменного краба, размером с тракторную шину, перевернули на спину, рассмотрели и истыкали шваброй относительно мягкое, укрытое пластинами брюхо. Перед тем как сдохнуть, скальник засучил клешнями, пытаясь ухватить живое тепло, и они предусмотрительно отошли в сторону, оставив на растерзание деревяшки.

После, накрыв дохлого скальника брезентом, пили чай и ели горячие осетинские пироги — Фатя ругаться-то ругалась, а вкусноты напекла. Только перца переложила. Наверное, от нервов.

— Владимир Петрович! Надо руку перебинтовать.

Наденька потащила его в ванную, открыла аптечку, сняла грязный бинт. По морщинке на лбу Вирм понял — все еще сердится. Или волнуется.

— Надя, ты чего? Скальник-то при издыхании был. Ничего опасного.

— Вы какой-то сам не свой, Владимир Петрович. И это... — Надя коснулась иссеченной порезами ладони. — Лежали, а кровь ни с того, ни с сего закапала. Такого раньше не было.

— Было, — заверил ее Вирм и потер разбитое колено — тоже бы надо перекисью промыть. — Это нормально все, это я змея на обрыве погладил.

— Не было такого! — заупрямилась Надя. — Я при вас три года уже, и никогда у вас ни царапины, ни порезы не появлялись, если вы без сознания лежите. Как этот Яр рядом сел, так все накось и пошло.

— Глупости. Он правильный якорь. Я давно так хорошо не летал. А это... — Вирм натряс перекиси на ладонь. — Раньше так и было. Я когда при Ирине летал, со змеем договаривался с полуслова. И шишки-царапины каждый раз зарабатывал — видно, плата такая. Как-то мы с ним на прощанье заигрались, и он мне плечо прокусил. Кровищи было!.. Ирка завизжала, змей с перепуга в канал нырнул — не в настоящий, в фальшивку в своем мире — а мне потом в травмпункте пришлось врать, что со служебной собакой сцепился. А зажило быстро, за три дня. От этого к утру следов не останется.

Надя недоверчиво покачала головой.

— Что я тебе врать буду? — Вирм даже обиделся. — Мне поначалу и змеиных шишек перепадало. Он тогда только на крыло становился, мотало, как пьяного. И мы с размаху в пятиэтажку врезались. Два балкона обвалили, хорошо, ночью дело было, никто не курил, белье не вешал. Ему ничего — он же бронированный, а у меня полморды в бифштекс и нижняя челюсть сломана. За неделю до днюхи Иркиной мамаши. Так меня с фингалом с порога и выгнали. Хоть я был в костюме и при цветах.

— Вы... вы никогда...

— Что? — не понял Вирм.

— Вы никогда о прошлом так спокойно не вспоминали, — Надя не выговорила, прошептала.

— Отпускает. И знаешь, это тоже из-за Яра. Похоже, часть горя не моя была, а змеиная. Ни Игорь, ни Кристина его успокоить не могли, а сейчас попустило.

— Хорошо, если так.

— Надя, — Вирм дотянулся, плотно прикрыл дверь ванной комнаты. — Яр тут не останется. Если хворца сниму — сбежит. Надо его удержать. Ты мне поможешь?

— Помогу, — без раздумий, мгновенно. — Сделаю все, что скажете.

Глава 5

Яр проснулся с хорошим настроением, давно забытым предвкушением праздника — как в детстве, перед днем рождения или Новым годом. И ведь знал, что не встретит за дверью комнаты ни елку, ни праздничный стол, а все одно радостно на душе было — сегодня змей обещал хворца снять. Яр после встречи наяву утратил последние сомнения. Змей пугал своим видом и одновременно вызывал доверие. Вирм — наоборот. Чутье на подозрительные сделки, удерживавшее от покупки "рыжья" без пробы и расплывчатых долларов, предлагавшихся на ступеньках казино, орало: "Опасность!"

"Я здесь надолго не задержусь", — пообещал себе Яр.

Он уже оценил дом не как постоялец, а как пленник, готовящий побег. Перемахнуть через забор и раствориться в лесу — задний двор вплотную смыкался с деревьями — будет несложно. Труднее незаметно выехать из города. Мимо вокзала они проезжали. Маленький, на три платформы, пассажиры, поезда и электрички как на ладони. Наверняка и автовокзал такой же, с чего бы ему больше быть?

"Придется выбираться на трассу, попутку ловить".

От составления детального плана отвлек телефонный звонок — Дрон забеспокоился. Прежде чем нажать на зеленую клавишу, Яр — на миг — представил себе, как он начинает рассказывать другу чистую правду. О змеях, скальниках, обрывах... И получает диагноз: "Да ты рехнулся!" Мир Дрона вмещал в себя только одобренное и дозволенное. Вот хворцы и душегрызы бывают, иначе бы биоэнерготерапевтам в поликлиниках зарплату не платили. А обрывы в подпространстве — это завихрение психики. Это Яр с горя умом тронулся и надо его насильно в поликлинику сводить, чтоб таблеток прописали. И следить, чтоб пил.

Пришлось врать. Яр не скрыл, что уехал в Красногорск с Вирмом. Выдумал целителя, к которому очередь за год надо занимать, а пообещали пропихнуть в ближайшие дни по блату, и услышал резонный вопрос.

— А чем ты ему платить собираешься, если хворца снять пообещает? Хату продашь?

— Рано еще о деньгах думать, на прием попасть надо.

Яр знал — в Дроне говорила не корысть, завещание он ему так и не отдал. Друг беспокоился, что сыграют на желании жить, обберут до копейки и выкинут под забор. Как ему объяснить, что сейчас проблема не в этом? Разговор завершили скомкано, Яр пообещал вернуться быстро — "я вчера в садик звонил, только на три дня без содержания отпустили" — и передал приветы жене и мелкому.

Утреннее счастье потускнело, как дисплей ноутбука, вспомнившего о режиме энергосбережения. Яр не позволил себе раскиснуть: встал, воспользовался ванной комнатой, десять раз отжался от подоконника, морщась от боли в груди, и оделся в чистые вещи — чья-то добрая рука уложила стопку выстиранных шмоток на кресло.

Вирм пил кофе на кухне. Ворчливой Фатимы не было, похоже, умотали они вчера бабку скальником и швабрами.

— Жратву ищи в холодильнике, пироги на блюде под полотенцем, кофе-чай в шкафчиках, — вчерашние азарт и веселье Вирм за ночь растерял, говорил равнодушно и хмуро. — Мы с Надей сейчас уйдем — меня Сеня на фирму вызвал. А ты делай, что хочешь. Можешь по городу погулять, можешь в парк сходить, можешь никуда не ходить, а пожрать и спать завалиться. Со мной сработаться просто, я свободное время не контролирую. В твоих интересах вечером быть на заднем дворе, трезвым и вменяемым. Понял?

— Понял, — разглядывая жестяные банки с чаем, подтвердил Яр. — Буду, не сомневайся.

— Тебе денег дать?

Яр чуть банку не уронил — "я у него что, на содержании?" — повернулся, ответил выразительным взглядом. Потом все-таки сдержал негодование, нашел слова:

— Я на тебя еще не работаю.

— Можешь взять аванс.

Вроде бы Вирм ничего обидного не сказал в итоге, действительно, можно у будущего работодателя аванс попросить, и все равно в предложении был какой-то противный привкус. Как будто барин решил облагодетельствовать приживалку и отсыпать ей медяков на булавки.

"Или это я себя накручиваю и в каждом слове ищу подвох?"

Напряженную паузу разбило появление Нади — свеженькой, излучающей спокойствие и уверенный оптимизм. Яр прилип взглядом к загорелым ногам — сегодня на телохранительнице были белые шорты — и в очередной раз озадачился: "Спят Надя с Вирмом или не спят?" Казалось бы — не твое собачье дело. И клинья к телохранительнице Яр подбивать не собирался, а вот застрял в голове вопрос. По разговорам ничего не поймешь, под дверями комнат караулить не будешь...

"Оно мне не надо, — одернул себя Яр. — Уеду и забуду, как звали".

— Пешком пойдем, Владимир Петрович?

— Пешком. Воздухом подышим, на людей поглазеем. О! Давай по мороженому съедим? Я шоколадное хочу.

— Легко, — согласилась Надя. — А еще мне в банк надо зайти, за сентябрьскую аренду зала заплатить. Как лучше — по дороге или пока вы у Семена с делами разберетесь?

— Я за твой зал уже заплатил. За год.

— Владимир Петрович?!

Вирм выглядел довольным:

— Надюша, ты же ни премии, ни бриллианты не возьмешь, а за добро платить надо. График тренировок мне потом принеси, я его на шкаф повешу, чтоб свои поездки корректировать.

— Владимир Петрович! — Надя подошла к столу вплотную, положила руку Вирму на запястье, чуть сжала. — Спасибо!

"Не поцеловала, — отметил Яр. — Черт их разберет..."

— Через десять минут у калитки, — Вирм улыбнулся. На том все проявления благодарности и кончились — Надя исчезла из кухни, покачивая привлекательно белыми округлостями.

Яр все-таки насыпал заварку в маленький фарфоровый чайник, потянулся к электрическому.

— Надя секцию карате во Дворце спорта ведет, — неожиданно объяснил Вирм. — Киокушинкай. Официально, от федерации. Две группы — совсем мелкота и подростки. Плату за тренировки берет, конечно, но там такие слезы выходят, что на аренду едва хватает. Она к нам с Семеном три года назад пришла, когда Дворец спорта цены задрал. Мы же вроде как благотворительностью занимаемся. Обычно Татьяна Васильевна список подает, кому, куда и сколько перечислять. А мы с Семеном утверждаем. И тут явление — мелкая, настырная. Вы, говорит, должны заботиться о преемственности, материально поддерживать кузницу кадров. Умора, да и только. Какая кузница? К нам в ЧОП очередь на работу стоит, на наш век хватит. Но оплатили ей аренду на три месяца, за то, что повеселила.

— А потом ты на работу ее взял?

— Сам бы не додумался. Кристинка идею подкинула. Семен так смеялся... я сначала тоже смеялся. А когда хорошо подумал — поехал к Наде и предложил попробовать. Получилось лучше, чем рассчитывал, я тебе доложу.

— Кристина посоветовала? Твой прежний якорь? — Яру вспомнились недавние размышления о ревнивых женах и телохранительницах. По обмолвкам ему показалось, что Кристина успешно совмещала роль почти супруги и якоря. Показалось? Что-то он уже запутался в Вирмовых отношениях с якорями и телохранительницами...

— Ага. Она как раз на мне крест поставила, и начала мужа себе подыскивать, — Вирм ответил легко, похоже, нисколько не страдал от воспоминаний. — Думала, я мешать начну, решила меня переключить на кого-нибудь.

— И ты переключился? — Яр не выдержал, спросил в лоб.

— Не-а, — Вирм отодвинул пустую чашку из-под кофе, встал. — Надя девочка хорошая. Я ей жизнь портить не собираюсь, ни баловством, ни сватовством. Ей нормальный мужик нужен. Без змея за душой.

Кипяток ошпарил сухую заварку. Яр тупо смотрел в чайник, на набухающие листки, и очнулся, услышав далекий звон дверного колокольчика. Как магнитом потянуло — вышел вон из кухни, остановился у огромного окна, открывавшего вид на улицу. Вирм с Надей, оба летние, почти пляжные — шорты, шлепки — мелькнули у калитки и скрылись за вереницей кипарисов. Меньше всего они напоминали охраняемый объект и телохранительницу, скорее, парочку, и это подталкивало к странной цепочке размышлений о барине, услужливых крепостных, и прочих приживалках.

"Гнать такие мысли надо, а то я себя как девица на завалинке накручиваю, сам придумал, сам обиделся, сам себя пожалел".

Яр выпил чай и тоже отправился на прогулку. У дверей столкнулся с чернявым парнем — Вирм говорил, что днем в доме крутятся Фатины внуки, на случай "подай-принеси" — буркнул: "Ухожу" и в ответ получил кивок. Задержать не попытались, и это уже хорошо.

За три часа он обошел почти весь центр — прав был Вирм, тут не потеряешься и не заблудишься. Покатался на колесе обозрения, без особого интереса осмотрел архитектурный памятник — филармонию — к которому его вывел подвесной мост через дорогу, поглазел на сувениры и витрины магазинов, задержавшись у медового павильона и двери секс-шопа, и нашел идеальный путь для бегства. Улочка вывела его на небольшую площадь, уставленную выносками-раскладушками, обещавшими незабываемые автобусные экскурсии по окрестностям города. Были короткие, на полдня, нашлась и долгая — к далеким горным вершинам. Автобус отправлялся в пять утра и возвращался в город поздно вечером. Возвращаться, Яр, понятное дело, не собирался. Он хотел выехать из Красногорска, затерявшись в толпе туристов, выехать в сторону, противоположную дому. А потом отбиться от экскурсии, и как-нибудь.

К обеду он полностью продумал план, и вертел детали в голове, валяясь перед телевизором в доме Вирма. Сбежать — полдела. Змей и его хозяин просто так не отвяжутся, придется и из Зеленодара когти рвать. Квартиру оставить на Дрона, упросить, чтоб сдал, а самому податься в какую-нибудь станицу. У бывшего сослуживца родня фермерское хозяйство держит, можно на работу попроситься, а можно махнуть, куда глаза глядят, снять дом за недорого, перезимовать. Не найдет его Вирм, весь край через сито не просеет, край большой, как три Швейцарии... Яр вспомнил преследовавших его собак, тяжелый взгляд кавказской овчарки с обрывком цепи, и поежился.

"Как-нибудь", — повторил он себе.

В глушь, в станицу среди ровной степи, подальше от гор, скальников, подозрительных заказов, за которые расплачиваются автоматными очередями, и роскошного особняка с башенными часами и парковкой для змея на заднем дворе.

К вечеру в дом прибыл Семен, вроде как по делу заглянул, какие-то бумаги Вирму привез, получил приглашение на чай и охотно остался. Яр приуныл — друг и совладелец ЧОПа, златозубый, коренастый, явно занимавшийся спортом, а теперь бросивший и располневший, был похож на бандита еще больше, чем Вирм. Задача усложнялась, на хвосте повиснут змей и матерый волк, но где наша не пропадала?

В сумерках сели за знакомый летний стол. Дом вымер — ни Фатимы, ни чернявых внуков, ни Пети. Зато Сеня с Надей расположились, как в театре, только программок и биноклей на шнурках не хватало. Яр постарался отрешиться от тяжелых взглядов, сверлящих лопатки, и сосредоточился на Вирме. Вот он уткнулся лицом в стол, царапнув пальцами монету, и — тут же — наслоилась вторая картинка. Вирм шагнул на обрыв, встал нос к носу со змеем. Яр хорошо помнил первый раз, когда змей собирался крушить ресторан — тогда Вирм, пьяный и растрепанный, хохотал на краю обрыва. Сейчас получилось, как во второй — человек и змей словно обнюхались, расплылись и слились не в сиамских близнецов, в крылатое существо, вмещавшее двойной разум. Змей оттолкнулся от обрыва и вылетел в небо над Красногорском — Яр почуял его появление соринкой в глазу.

Тревога росла: хотелось вскочить с плетеного стула, бежать, куда глядят. Яр заставил себя остаться на месте, а потом уже и двинуться не смог — морозное дыхание накрыло легким облаком, лишило чувствительности, затуманило голову. Змей, опустившийся на асфальтовую площадку, сложил крылья, подполз к столу. Рассмотрел безвольно лежащего Вирма, ткнулся мордой Яру в шею, будто обнюхивая. Язык змея оказался гибким и жестким одновременно, как свинцовый провод в пластиковой оплетке. Клак-клак-клак — посыпались на пол пуговицы заледеневшей рубашки. Ткань захрустела, язык коснулся груди точно над сердцем.

Змей дышал, ритмично посвистывал, трогал Яра то языком, то мордой, замораживая до состояния сосульки. В груди что-то бурно зашевелилось — наверное, без змеиной анестезии было бы дико больно. Яр с трудом опустил взгляд и смолчал только из-за невозможности издать звук. Иначе заорал бы. А как не заорать, когда из тебя лезет что-то серое, отвратно разбухшее, шевелящее короткими щетинами-лапами?

Хворец бескровно проталкивался между ребер. Змей свистел все громче, покачиваясь на хвосте. Яр, не отрываясь, следил за покидающей его тело тварью: вот уже половина вышла, раздутый блин сужается, вот-вот появятся голова и жвало... вот-вот... Хворец сообразил, что дело неладно, и задергался — даже сквозь заморозку показалось, что сердце вырывают. Змей выдохнул очередное облако морозного пара, яростно засвистел-зашипел, и вдруг обвил хворца гибким языком, потянул на себя. Яр замычал, как в кресле у стоматолога, от боли аж слезы потекли. Хворец шлепнулся на асфальт, замер, покрылся инеем. Змей развернулся, поднял хвост — сейчас ударит, расплющит тварь! — и покатился по асфальту, словно его рванули за невидимый поводок.

Чешуйчатое тело извивалось, ломая крылья, сминая в гармошку чугунные секции ограды и кроша столбы. Змей исчез, повалив дерево за участком. На обрыве возникли двое. Разъяренный змей и упрямо вскинувший подбородок Вирм. Яр, наконец-таки, смог набрать воздух в легкие, ощупал себя — странно, дыры в груди нет, а по ощущениям должна быть — и обмер, увидев нацеленный в лоб ствол "Макарова".

— Не шевелись, — приказал Семен. — Надя, дай щипцы!

— Я сама!

— Стой тихо, держи банку.

Банка была толстостенная, с широченным горлышком — похоже, какая-то лабораторная посуда, не простая тара для закаток. Семен, не опуская ствола, подхватил хворца щипцами, положил на дно. Стекло покрылось морозными узорами. Надя ловко запечатала горлышко притирающейся стеклянной крышкой.

— Отлично! — выдохнул Семен, бросил щипцы и понес банку в дом.

Яр дернулся — догнать, отобрать, растоптать примороженного паразита — и получил удар по шее. Ребро Надиной ладони отправило его в путешествие в другой мир. Вирм и змей стояли рядом, казалось, руку протяни и коснешься. Только казалось. Когда разозленный змей замахнулся хвостом, Яр, несмотря на обиду за обман, попытался выдернуть Вирма из-под удара, и схватил пальцами пустоту. Хвост рассек Вирму висок, скулу, располосовал майку, оставляя кровавый росчерк на груди и ребрах. Надя закричала. Яр вернулся в реальность, увидел кровь на столе, и — вот же привязался! — Семена с "Макаровым", сообщил:

— Они там лаются. Змей ему хвостом врезал.

— Возвращай его.

Ствол убедительно качнулся. Надя метнулась к своему стулу, схватила аптечку, распотрошила.

— Не могу, не получается, — объяснил Яр. — Ты меня хоть застрели, а не могу.

— Ты что думаешь, я твою вошь нажравшуюся на память унес? Из банки выпустить недолго. Мы тут разузнали... они крепко к тем, кого жрут, привязываются. Его теперь хоть на людной улице выкинь, никто не нужен, он тебя найдет.

— Да хоть три раза выпусти! — раздраженно огрызнулся Яр.

Он трогал монету, Вирма, обложенного смоченными перекисью салфетками, пытался коснуться Вирма на обрыве — тот продолжал на змея бычиться — и все без толку. Змей ли не позволял забрать дружка, с которым еще не разобрался, или Вирм не хотел покидать поле боя побежденным — кто их поймет? Как будто провалился в кино или компьютерную игру, не зная сценария и правил.

"Я уже был беспечным. Помнишь Игоря? Никому нельзя доверять".

Голос прозвучал в голове, губы Вирма не шевелились. Змей, занесший хвост для второго удара, остановил движение.

— Вызови врача. Взяли-понесли, его уложить надо.

Яр еще раз ощупал себя — нет дыры в груди, только какая-то пустота внутри — отодвинул Надю в сторону, помог Семену, подхватил Вирма за ноги. Донесли до спальни, кряхтя и матерясь — тяжел, зараза. Надя двери открывала и одновременно говорила с врачом. Эскулап Федор явился быстрее платной "Скорой", зацокал языком, облепил Вирма пластырями, стягивая края раны. Кровь к тому моменту остановилась сама, как по мановению волшебной палочки.

Вирм на кровати лежал не шевелясь, безвольной куклой. Вирм на обрыве спрятал руки в карманы джинсов и продолжил гляделки со змеем. Яр еще раз попробовал до него дотянуться — и так, и этак — и упал в кресло, не выпуская монету из пальцев. Семен смотрел на него с подозрением, но пистолетом больше не грозил, может, врача стеснялся, или понял, наконец, что бесполезно. Змеиная заморозка начала отходить. Яр почувствовал боль в груди — тупую, подкатывающую к горлу. Сердце частило, руки-ноги стали ватными. Яр откинул голову на мягкую спинку и закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. А не померещилось ли ему извлечение хворца? Может, змей на него морок навел?

Зачем бы змею баловаться мороками, Яр не додумал, провалился в ледяную тьму. Во сне он брел по заснеженной равнине, расцвеченной полярным сиянием, падал, поднимался, шел вперед, к ровной линии горизонта, и встретил рассвет на ногах — солнце взмыло в небо, как ракета, увеличилось, ослепило, заставило закрыть глаза ладонью. В спальне Вирма шторы были не задернуты, вот в чем дело. А Яр так и проспал всю ночь в кресле, и теперь едва шевелился — поясница онемела.

А Вирм, скотина, спал удобно и сладко, и здесь, на кровати, и... Яр потер монету. Да, и там. Спал, умостив голову на змея, укрывшись крылом.

"Примирились, значит".

Яр не сдержался, поддал Вирму пинка, не слушая предупреждающее шипение хозяина обрыва. Другой мир дрогнул и растаял. Недовольный Вирм уселся, содрал марлевые нашлепки, почесал почти затянувшийся бок.

— Доброе утро, — сквозь зубы процедил Яр.

— Сейчас узнаем, кому доброе, а кому как.

— Упаковали, — доложил Семен: вошел, как кот; Яр и шороха не услышал.

— Действительно, доброе.

На Яра обрушился поток угроз. Вирм повторил слова Семена, щедро добавил от себя:

— Можешь бежать, у меня двери не запираются. Но помни, сколько-то пробегаешь, месяц, или даже полгода, а потом хворец в спину прилетит. Он зол будет, хуже ротвейлера, которого от кости оторвали. И тебя за пару дней сожрет. А меня к делу не пришьют. Нет у нас такой статьи, чтоб за возвращение хворца сажали. Понял?

— Понял, — сдерживая желание навешать Вирму фонарей, буркнул Яр.

— Даю тебе два дня. Увольняйся, собирай шмотки, крутись, как хочешь, чтоб завтра вечером был здесь. Сегодня тебя в Зеленодар отвезут, обратно сам доберешься. Принесешь документы — Сеня тебя оформит, чтоб стаж шел. Не принесешь — сам дурак. Год пойдет с послезавтра. Утром на заказ поедем, от этого дня и отсчет. Календарь, чтоб дни зачеркивать, тоже сам купишь. Не маленький.

Год... Яр повел плечами. Тянущая боль, спутник последних недель, исчезла. Дышалось легко. Сердце билось ровно, с лица словно полиэтиленовую пленку сдернули — мир яркий, чистый, полный запахов и красок.

— Пройдешь диагностику в нашей городской больнице. Биоэнерготерапевт подтвердит, что...

— Я и так знаю, — оборвал Вирма Яр. — Передашь змею спасибо.

Он вышел вон, не желая благодарить самого Вирма. И надо бы было выдавить из себя несколько слов, но язык не поворачивался говорить "спасибо" шантажисту. Яр впервые понял смысл фразы "причинять добро" и его разрывало от противоречивых чувств.

Пока ехали, Яр немного успокоился. Петя помалкивал, только радио переключал, да мчался, будто на "Формулу-1" отборочный тур проходил. За окном мелькали поля и лесополосы, скорость будоражила оживающее тело. Яр похлопывал себя по колену и думал, как объясняться с Дроном. На детский сад плевать с высокой колокольни, пусть трудовую по почте высылают. А Дрону надо что-то говорить. И правда по-прежнему не катит...

"Не буду говорить, что хворца сняли, — решил Яр. — Скажу, что прописали минеральную воду пить и раз в неделю приходить на бесплатный осмотр. Хату попрошу сдать, там, мол, сниму, и работу найду, чтоб было на что жить. Поверит Дрон, не поверит — его дело. А когда год отработаю, попробую признаться. Только водки надо будет побольше взять. Если Дрон в психушку посоветует обратиться, скажу, что пошутил".

— Тебя у дома высадить или у детского сада? — спросил Петя, когда они въехали в Зеленодар. Продемонстрировал, значит, полную осведомленность об адресах.

— У садика, — глянув на часы, ответил Яр. — Попробую прямо сегодня уволиться, если заведующая на месте.

Глава 6

До Красногорска Яр добирался двумя электричками, с пересадкой. В первой — мягкой, скоростной — отлично выспался, а пока ждал вторую, вдоволь налюбовался вокзальным орлом-фонтаном и наелся вкуснейших горячих чебуреков. Плотный обед помог рассмотреть ситуацию с положительной стороны — вообще, после снятия хворца оптимизм из Яра прямо-таки попер.

Из детского сада все равно надо было увольняться. Те слезы, которые там назывались зарплатой, никак не могли заполнить дыру в кредитной карте. Новую работу тоже надо было искать. Если Вирм сдержит слово, и Яра оформят в ЧОП, получится вполне себе красота. Стаж, медицинский полис... да и зарплату какую-никакую, а назначат. И... Яр прочел название очередной станции — вторая электричка шла с остановками — и признался себе: "И интересно. Кого змею заказывают? Куда мы с Вирмом завтра поедем?"

С одной стороны, на автостоянке или в супермаркете охранником работать привычнее и спокойнее. С другой... начальству нигде перечить не будешь, клиенты на обслугу всегда злость сливают. Проще терпеть одного шантажиста Вирма, который, вроде бы, без особых заскоков. Не требует, чтобы перед ним по стойке "смирно" вытягивались.

Мысли о стойке "смирно" и полувоенной дисциплине вылетели из головы, когда Яр подъехал на такси к знакомому особняку. "Раммштайн" ревел так, что кипарисы гнуло. Калитка манила приглашающей щелью — кто-то не защелкнул кодовый замок. В свежем горном воздухе витал отчетливый запах шашлыка. Яр облизнулся и решительно занес сумки в дом.

Гуляли на заднем дворе. Гуляли демократично: Вирм с Семеном пили наперегонки с бригадой шабашников, чинивших раскуроченный змеем забор. За хмельным действом, посмеиваясь, наблюдала длинноногая брюнетка в крошечном черном платье. Ноги были такими завораживающими, что Яр не сразу поздоровался. Большой беды от этого не случилось, за музыкой голос все равно не слышен: раньше, позже — один чёрт.

— Новый якорь? — "Раммштайн" стих по мановению пульта, брюнетка цепко осмотрела Яра — раздела глазами, ощупала, взвесила. — Присаживайся. Я — Софья.

— Привет.

На ответное раздевание взглядом Яр не решился. Уселся за стол, тронул большое блюдо с зеленью, овощами и сыром, убедился в отсутствии мяса — жарится еще — и мельком глянул на Софью. Почему-то застеснялся таращиться в упор.

— О! Добрался?

Вирм утратил собранность, движения были ленивыми, неряшливыми — зацепил, едва не перевернул стул, уронил бокал, вилку, нашаривая открытую бутылку шампанского. Софья подставила бокал под льющуюся из горлышка пенную жидкость.

— Ага. Калитку захлопнул.

— Открыта была?

— Была. А где все? — Яр показал на окно кухни, но интересовался не Фатимой, хотел убедиться, что Нади нет. Не могла же она на пару с Вирмом наклюкаться так, что за калиткой не уследила?

— У Надюхи выходной, — Вирм покопался в петрушке, заорал. — Сеня! Мясо снимай! Жрать охота! — понизил голос, продолжил: — А Фатя покинула гнездо разврата и порока, ругаясь и призывая кары на мою голову.

— Очень убедительно призывала, — хихикнула Софья, обнимая Вирма за ногу.

Яр оценил рассчитанную интимность прикосновения — ему показалось, что Софья ничего не говорит и не делает зря — и улыбнулся в ответ:

— Я слышал, как она ругается. Впечатляет.

— Фатя строга, но справедлива!

Вирм качнулся, удержал равновесие, схватившись за стол, еще раз поворошил петрушку и занял руку более интересным делом — погладил Софью по шее, вытянул из волос заколку, позволяя прядям упасть на плечи. Вот тут-то бы и начать завидовать: мало того, что у шантажиста есть змей, деньги и особняк, так ему еще и с женщиной повезло — яркая, сочная, вызывающая в памяти слова "греческая красота". Видно было, что Софья себя любит и холит, абы на ком взгляд не остановит. Если выбрала — значит, достоин. Можно гордиться.

Яр не позавидовал. За искусно накрашенным фасадом и дорогими тряпками пряталась хищница, как раз Вирму в пару. Пусть вместе охотятся, а ему джунгли без надобности топтать. Вирм выбрал очи черные, очи жгучие, Яр бы...

— Надя у тебя тоже строга, но справедлива, — не удержался он. — У меня прямо от души отлегло, когда ты сказал про выходной. Не мог поверить, что она бардаку потворствует.

Вирм расхохотался. Отсмеявшись, снова завопил:

— Сеня! Где мясо?

— Так, — Софья отставила бокал. — И в самом деле, пора это прекращать. Яр, бери блюдо, снимай шашлык с шампуров.

Порядок она навела в два счета: пока Яр складывал на блюдо подгоревшие куски свинины, выставила со двора шабашников, отправила Вирма с Сеней освежиться — "холодный душ, а то, смотрю, вас в кисель развезло!" — и сама скрылась в доме, предварительно извинившись.

За стол сели под песни Высоцкого. Вирм наполнил рюмки, словно подтверждая: "Считай по-нашему, мы выпили немного". Софья, сменившая черное платье на цветастый сарафан, предстала в новом образе — не хищница-львица, а простецкая хохотушка с ямочками на щеках. Владимир Семенович прокомментировал это меткой строчкой: "Сегодня в нашей комплексной бригаде прошел слушок о бале-маскараде" и Яр включился в игру: поддержал тост "без обид", рассказал пару смешных историй об игроках, с деланным интересом выслушал Сенины армейские воспоминания.

Ужинали недолго. За час Семен успел нарезаться до состояния "дрова", Вирм, отрезвевший, подливавший себе в рюмку минеральную воду, погрузил его в такси, а посиделки на троих не заладились. Яр, уставший любезничать, отговорился требующими распаковки сумками, и ушел в комнату, которую уже мысленно называл своей. Он действительно разобрал вещи — куртки, два костюма и рубашки на вешалки, остальное на полки — выглянул в окно, убедился, что Вирм с Софьей покинули двор, бросив на столе мясо и посуду, и залег коротать вечер перед телевизором. Заснул рано, будильник на телефоне поставил на семь утра, чтоб побудка не застала врасплох, а проснулся в пять. С чувством, что выспался на всю оставшуюся жизнь.

Судя по голосам, нарушавшим покой предрассветных сумерек, не один он был такой. Яр бесшумно прикрыл фрамугу, распахнул окно полностью, прислушался. Слова переплелись со сладким вишневым дымом — Яр вспомнил изящный золотой портсигар с длинными коричневыми сигаретами.

— А ты уверен, что хворец не сбежит из банки?

— Он примороженный, — сипло ответил Вирм. — Лежит как в коме. Начнет шевелиться — змей снова дыхнет. Никаких проблем.

— Тебе виднее, — Софья зашуршала тканью. — Все, что могу посоветовать — скажи об этом Яру четко и внятно. Объясни, что хворец на него из-за угла не выпрыгнет, пообещай, что через год ты банку во двор доставишь, а змей погань прикончит. Убери темные пятна в договоренности. Ты же наверняка только орал и пугал, я тебя знаю.

— Ничего я не орал.

— Ври больше. Ты давить привык. А держать у кого-то дубину над головой, и ждать, что за это он будет спину тебе прикрывать... нереально, Вовчик.

— Я не жду, чтоб прикрывал. Лишь бы не пакостил.

— Сам договоришься. Я тебе в этом не помощница. Я ему не понравилась, заметил?

— Да ладно! Он просто охренел от твоей красоты.

— И сбежал при первой же возможности. Поплакать в уголке от зависти к тебе, — Софья рассмеялась по-другому, не так, как за столом — тепло, по-домашнему. — Пойдем в комнату. Все наладится, Вовчик. Я его дело смотрела... что вам делить-то? Два десантника-раздолбая, оба родом из "совка", в одинаковой школьной форме ходили, в детстве колбасой по два двадцать завтракали. Сработаетесь. Он еще от тебя через год уходить не захочет.

— Вот уж не фига, — пробормотал Яр, дождавшись щелчка балконной двери. — Год, и не днем больше. А если получится узнать, где спрятана банка с хворцом...

Он спустился на кухню, сварил себе чашку крепкого кофе, и вернулся в комнату, к полюбившемуся окну. Прохладный воздух бодрил. Солнечные лучи разгоняли сумеречную хмарь, горы выступали из дымки. Город просыпался, рвал тишину звуками клаксонов и визгом покрышек. Сонька ругалась на Вирма, усевшегося на ее костюм:

— Варвар! Стоило на кровать положить и на минуту отвернуться! Иди, выгоняй машину на улицу!

Она уехала за полчаса до появления Фатимы, на прощанье звонко расцеловавшись с полуголым Вирмом — тот бродил по дому и улице в шортах и шлепках разного цвета, отмахиваясь от замечаний: "Да оденься же ты по-человечески!"

Яр пронаблюдал отъезд из окна галереи, хотел снова спрятаться в комнату, и был остановлен свистом.

— Спускайся на кухню. Перетрем дело, пока не набежали, морали читать не начали.

Ко второму утреннему кофе прилагался ноутбук и папка "алкаши" на рабочем столе — десяток текстовых файлов и много фотографий.

— Наш клиент — известный на весь край врач-нарколог. Живет в соседнем городе. Клинику держит уже пятнадцать лет. Когда-то выкупил одноэтажное здание, бывшую районную поликлинику. Не руины, но в аварийном состоянии. Как я свой дом. Тут такого добра хватает — архитектурные памятники, в которых ремонт можно делать, только получив подпись на каждый чих. Не у каждого связи есть, чтоб на подписи болт забить. У доктора нашего, видать, были, раз развалюху прикупил. А к зданию прилагался очень большой земельный участок. А еще док считал, что клиника на месте поликлиники вызовет у людей больше доверия. В этом он прав. Старые поликлиники, булочные, аптеки, по двадцать лет не забывают. Фатя, вот, к примеру, отправляет внуков в бывший "Универсам", хотя есть магазин ближе, где выбор больше.

— Согласен, — кивнул Яр. — А в чем у доктора беда?

— Двух пациентов какие-то живые корни задушили.

Яр аж кофе подавился.

— История мутная. Сегодня поедем, только на место посмотрим. Доктор со временем на участке новый корпус отгрохал. Вместительный, современный. Старое здание отреставрировал, оставил для понтов — бухгалтерия, свой кабинет, зал для собраний персонала, — Вирм листал фотографии, изредка увеличивая детали. — Там сейчас тишь да гладь. Беда случилась в новом корпусе, в конце июня. Задушили мужика в палате на первом этаже. Окно было закрыто и зарешечено, а всякая кора и щепки на полу валялись, как у себя дома. Менты руками развели, доктор не растерялся и вызвал астрального диагноста. Тот сразу погрешил на фонтан. Вот, глянь.

Безмятежная мраморная дева прижимала к груди виноградную гроздь. Вторая рука статуи опиралась на корзину с фруктами. Бортик и сухую чашу фонтана украшал растительный узор. Стилизованная лоза извивалась, касалась позеленевших трубок для подачи воды, запускала усики на дно. Яр пролистал фотографии кнопкой, возвращая назад. Увеличил.

— Смотри, лепнина на доме и рисунок...

— Совпадают. Я тоже заметил.

Вирм продолжил рассказ. После визита астрального диагноста доктор вызвал пару специалистов из краевого Центра. Не диагностов, а чистильщиков. Те ощупали статую в фонтане, сообщили, что сила, скрытая в камне, им не по зубам, и удалились. Доктор поразмыслил и решил избавиться от фонтана простым способом — снести. А возможным архитектурным комиссиям наврать, что памятник культуры разрушился от времени. Тут-то и началась чертовщина среди бела дня.

Бульдозер не смог заехать во двор — наткнулся на невидимую преграду, забуксовал и практически развалился на части. На рабочих, подошедших к фонтану, упала огромная ветка старой шелковицы. Вторая ветка оборвала провода электропередач. Бригада, занимавшаяся сломом домов и вывозом строительного мусора, поспешно ретировалась с территории, вернув аванс. По городу расползлись слухи об агрессивной чертовщине, усилившиеся после падения с шелковицы альпиниста, согласившегося опилить ветки. Работать в проклятой клинике никто не хотел. Даже за большие деньги. Доктор с трудом уговорил электриков заняться оборванными проводами и начал названивать Софье — посреднице независимого специалиста. Вирм не взял заказ по отсутствию якоря. Обращался ли доктор к другим чистильщикам, Софья не сообщала. Наверное, обращался. В конце июля произошло второе убийство.

— Эксперты дали заключение, что вторую жертву задушили чем-то вроде виноградной лозы. Тот же компот: закрытое помещение, санитары в коридоре, решетка на окне. Никто не входил, ни выходил.

— Живая лоза? Проползла в палату?

— Надо хорошенько фонтан осмотреть. Чего на территории клиники нет, так это винограда. Даже дикий не растет. Только плющ. Из деревьев — шелковица, четыре каштана, два дуба, ну, и клумбы с цветами. Доктор удвоил мой гонорар за ознакомительный визит. За такие деньги не грех и общественный туалет обшарить.

— Не успеешь оглянуться, как август закончится, — догадался Яр. — Доктор думает, что будет третье убийство?

— Наверное, — пожал плечами Вирм. — Он крепко влип. Клинику сейчас никому не продашь, только за бесценок. Поток пациентов иссяк. Вполне возможно, что в конце августа кого-то снова убьют. Куда ни кинь — клин. Вот такие дела.

— Вы со змеем пообещали снести фонтан?

— Я пока еще ничего не обещал. Только осмотреться.

План действий они не обсудили. Во-первых, что тут обсуждать? Во-вторых, явилась Фатя с двумя внуками и устроила Вирму головомойку за бардак. Мухи, видите ли, на неубранный стол во дворе слетелись, сплошная антисанитария. Следом за Фатей прибыла Надя и начала заставлять Вирма бриться и переодеваться в парадные шмотки, угрожая, что в расхлябанном виде она его к доктору не пустит.

Яра тоже зацепили нравоучениями: пил кофе на пустой желудок, сам не ел, не покормил Вирма завтраком — кем наняли-то, якорем или нянькой? Пришлось отступать в комнату и облачаться в костюм, на ходу доедая выданную Фатей овсянку с яблоками.

Погрузились в машину около девяти утра. В десять были уже в соседнем городе, возле клиники, в которой исцеляли от алкогольной и наркотической зависимости. "Фольксваген" медленно проехал мимо каменного забора, за которым виднелась пятиэтажная новостройка. Вирм велел: "Еще медленней, Петя", ткнул пальцем в кряжистое дерево:

— Вот то и есть шелковица, как я понимаю.

— Наверное.

— А фонтан не видно. Жаль.

Старый дом за забором не прятался, парадное крыльцо выходило на тротуар. На массивной двустворчатой двери красовалось ламинированное объявление: "Вход через ворота. Приемная и консультации в новом корпусе, во дворе".

— Надя, звони доктору.

— Он уже сам звонит, Владимир Петрович. Да? Да, конечно, подождем, пока полностью откроются.

— В окошко выглядывал, — усмехнулся Вирм.

Желтая сигнальная лампа помигала и потемнела. Автоматические ворота открылись. Впереди был узкий въезд на территорию, дорожка между старым зданием и соседним домом. В глубине двора, перед новостройкой, зияла свободными местами парковка. Солнце отражалось в стеклах машин, чистеньких окнах корпуса, слепило глаза.

"Фольксваген" проехал метров пять и обо что-то ударился. Затрещали, захрустели фары и бампер, а ведь дорога еще секунду назад была пуста. И сейчас... Яр вытянул шею, но ничего не увидел.

— Газануть? — нахмурился Петя.

— Не надо, — открыл дверцу Вирм. — Я не гордый, пешком пройдусь. Выезжай задом на улицу. Надя, не выходи. Останься в машине.

— Владимир Петрович!

— Делай, как сказал!

Ни первый, ни второй приказ Яра не касался, поэтому он вышел из машины следом за Вирмом. Тот покосился, но промолчал.

На дороге перед "Фольксвагеном" не было никаких преград. Словно в пустое место врезался.

— Смотри, — Вирм присел, разворошил осколки фары. — Какая-то древесная хрень.

— Как будто кора, — пригляделся Яр.

Петя сдал назад, к улице, а они пошли вперед, во двор.

— Сейчас вдоль задней стены, мимо служебного крыльца. Фонтан возле торца дома.

Доктор уже метался по крыльцу. Увидев Вирма, просиял:

— Здравствуйте, Владимир Петрович!

— Приветствую, Геннадий Сергеевич.

Вирм замедлил шаг, Яр вырвался вперед, и, наконец, увидел прежде скрытый домом фонтан. Ничего особенного. Статуя обшарпанная. На корзине с фруктами свежий голубиный помет. В сухой чаше — ветка со скрюченными листьями.

Вирм раздраженно ответил зудящему доктору:

— Да я еще ничего не посмотрел, какой диагноз?

Видимо, он сделал пару шагов к фонтану, потому что мир волшебно изменился. Мраморные веки статуи дрогнули, и Яр встретил живой, полный жгучей ненависти взгляд. Каменные пальцы сдавили гроздь темного винограда — мягкую, сочную, расплевавшуюся косточками. Тунику запятнала алая влага, а из газона и асфальта, стремительно, как разъяренные змеи, полезли щупальца-лозы. Одно из них подобрало камень и метко ударило Вирма в висок, тот рухнул оземь, попал в сеть-ловушку — лозы, не трогавшие ни Яра, ни доктора, попытались задушить угрозу.

Яр придавил ногой одно древесное щупальце, оторвал от шеи Вирма второе, и поспешно поволок бесчувственное тело к воротам. Подальше от фонтана, прочь со двора клиники. Доктор кинулся к ним, мешаясь, задавая глупые вопросы:

— Что с ним? Припадок? Несите в дом, ему окажут помощь!

Яр понял, что лозы доктор не видит в упор, удвоил скорость и огрызнулся:

— Сами справимся. Мы были готовы к такой ситуации.

Дом не показался ему надежным убежищем. И — на всякий случай — не хотелось показывать, что нападение было неожиданным, и Вирма вырубили еще на подступах к цели. Лучше сделать вид — все под контролем.

Петя с Надей помогли — не усидели в машине, сунулись в ворота на своих двоих. Лозы и их не тронули, только Вирма дергали время от времени, а как раз на месте аварии пропали. Похоже, закончилась виноградная территория.

Запах нашатыря, казалось, всю улицу заполонил — редкостно вонючая дрянь, но действенная, не отнимешь. Вирм, кулем впихнутый на переднее сиденье, открыл глаза и спросил:

— Что это было, бляха-муха?

— Чем-нибудь помочь?

Доктор Геннадий Сергеевич искательно заглядывал Наде в глаза — разжалобить пытался, что ли? Надеялся — замолвит словечко, если Вирм надумает уехать?

— Лед и одноразовое полотенце, — скомандовала та, и заодно избавилась от вонючей ваты и вскрытой ампулы — доктор покорно унес мусор в дом. — Владимир Петрович, вас тошнит?

— Я ни в чем не уверен. Пальцы не показывай, пожалуйста, обойдемся, — Вирм потер наливающийся синяк, развязал и бросил под ноги галстук. — Вода есть? Попить хочу.

Вода пошла по кругу, как трубка мира. Вирм напился, протянул початую минералку Наде, та сделала пару глотков. Яр бутылку забрал, отхлебнул — не сильно верил, что так можно мысли узнать, ну а вдруг? Никаких откровений не явилось. Зато Вирм удивил: подержав у виска холодный компресс — доктор расстарался — тронул Яра за локоть и без наигранности поблагодарил:

— Спасибо, что не бросил.

— С хрена ли бросать?

Шантажист Вирм, не шантажист, а оставлять его на растерзание лозам грешно. Да и понятно, что Сеня сделает, если Яр Вирма не вытащит. Знает же, гад, где хворец лежит. Непременно из банки вынет и подкинет.

Вирм пожал плечами. Без заминки признал:

— За мной должок.

— Сочтемся.

— Но хворца пока не отдам.

— Я так и понял.

— Понятливый ты мой... Ты там хоть что-нибудь рассмотрел?

Яр вспомнил лозы, поежился и признался:

— Ага. Всякое.

Вирм потянул его на заднее сиденье:

— Рассказывай. От и до. Вспоминай все мелочи. Это важно.

Описывать ожившую статую было неловко. Вроде бы и не должен Вирм психом назвать, а все равно как-то...

— Гроздь виноградной стала, не каменной. Понимаешь, она ее смяла, сок, мякоть во все стороны. Мне показалось, что куда ошметки попали, там эта погань и проросла.

— Вот как...

— Ты что-нибудь похожее уже видел? — Яру хотелось подтверждения — это не безумие, не внезапный приступ шизофрении.

— Видел. Я с оживших цветочных гирлянд начинал. Первый барельеф, первый разбитый камень. Такое не забудешь. И вазы с фруктами на том доме были. История повторяется.

Вирм ответил совершенно серьезно, и Яру полегчало. Проблема существует не в его мозгу, на самом деле. И, судя по тому, что Вирм когда-то победил гирлянды и вазы, со статуей можно разобраться.

— Мне надо этот фонтан рассмотреть.

— Влезем на забор? — предложил Яр.

— Нет, не пойдет. Там ковка по верху, виноградная лоза. Видишь?

— Да.

— Не хочу, чтобы меня внутрь втянули и задушили. Давай-ка... — Вирм выбрался из машины, огляделся. — Надя, а мы как лохи печальные приехали, или хоть бинокль в бардачке лежит?

— Бинокля нет, — развела руками та.

— Напряги доктора. Пусть скажет, где можно купить, или займет у кого-нибудь. Если нет возможности достать, звякни Сене, пусть с кем-нибудь пришлет. Так... там работают в полный рост... — палец очерчивал горизонт, задерживаясь на стройках. — Это дворец какой-то, пока договоришься, семь потов сойдет. О! Смотри! То, что надо!

Вирм указывал на четырехэтажную коробку, похоже, заброшенную: бетонные плиты украшало граффити, по балкам карабкался то ли дикий виноград, то ли плющ — издали не разберешь.

— Бинокли привезут через двадцать минут, — доложила Надя. — А доктор подойдет через пять. Он несет вам кофе.

— Что-то он слишком уж любезный... — Вирм смерил появившегося в воротах Геннадия Сергеевича подозрительным взглядом. — Чует мое сердце...

Пока пили кофе и дожидались биноклей, провели короткий допрос. Доктор и не запирался, рад был переложить беду на чужие плечи. Хотя бы попробовать переложить.

— Одна медсестра, один санитар и один пациент. Все трое отделались легкими травмами.

— Давайте поподробнее. Когда, где именно, во сколько.

Уже и полицейская машина подъехала — служители порядка подработали доставкой биноклей — а Вирм все вытягивал из доктора детали нападений. Яр слушал внимательно, не упуская ни слова. При всех с вопросами не полез, но когда Вирм тронул его за локоть и показал на стройку: "Пойдем", не удержался:

— Ты какие-то выводы сделал?

— Да, — Вирм, сопя, выдирал запонки из манжет. — На фонтан замкнута охрана дома. Дома и его законного владельца. Такие статуи сменившихся хозяев признают редко... этой наш доктор, видать, приглянулся. Взяла под крыло. Обратил внимание, что медсестра собиралась уволиться? Она поцапалась с доктором, требуя выходное пособие.

— Да... — припомнил Яр. — Он говорил — был конфликт. И санитара он отчитал за пьянку на ночном дежурстве.

— Возможно, тот отпустил в адрес доктора пару угроз. За спиной. Бдительной хранительнице этого достаточно. А пациенты...

— Сомневаюсь, что они выбирают выражения.

— Ага.

За разговором дошли до заброшенной стройки. "Фольксваген" тащился следом, в узкий проулок поворачивать не осмелился, припарковался. Вирм тронул замок на воротах, пустые скобы на калитке и замолотил кулаком по хлипкому забору. Металлические листы оглушительно загремели. Залаяла мелкая собачонка. Вирм стучал минут пять. Наконец из-за забора спросили:

— Кто там?

— Сто грамм, — пробурчал Вирм, повысил голос. — Открывай, отец! Дело важное. Помоги, мы в долгу не останемся.

Сторож открывать не хотел, согласился только после просунутой в щель сторублевой купюры.

— Чего надоть?

— Отец, выручай, — Вирм запихнул в карман грязной робы еще одну сторублевку. — Мы тут братюню в больничку поклали. Знаешь, рядом тут больничка, лечат, если кто белку словил?

Дед сощурился, перекрестился.

— Бабла отсыпали мешок, а сейчас заехали его навестить, говорит — хавчик поганый. Мы к доктору. А тот говорит — ништяк тут кормят, это братюня пену гонит. Охота разобраться, кто прав. Пусти нас наверх, мы глянем, что ему на второй завтрак принесут.

Сторож оглянулся на привязанную возле вагончика-бытовки шавку — та заходилась лаем — поскреб щетину, посоветовал:

— Вы его того... забирайте оттудова. Дурной там дом.

— Да куда его заберешь? Только-только перестал пауков гонять, — Вирм артистично закручинился, Яр аж позавидовал таланту.

В карман спецовки перекочевала пятисотенная. Сторож сломался, махнул рукой:

— Идите. Поосторожней там. Лестницы рассыпаются.

— Спасибо, отец! — просиял Вирм.

Сзади проговорили:

— Я с вами, Владимир Петрович.

— Нет, Надюша, — не оборачиваясь, ответил Вирм. — Это мы сами. Пойдем, Яр.

Глава 7

Сонька, не стеснявшаяся говорить неприятные слова в лицо, тыкать носом, как нашкодившего щенка в лужу, была абсолютно права. Получалось — рассчитывал, что Яр прикроет. Охрану с собой не потащил — это-то дело обычное, на предварительный осмотр без Сениных бойцов часто ездил, а вот что Надю с Петей во двор не позвал, звоночек серьезный. И получилось, как Сонька и говорила: вытащил тот, у кого над головой держали дубину. Спасибо тут маловато. Хворца отдать и растереть — в самый раз. Хотя бы пообещать: "Отдам и по асфальту разотру". Только вот одна незадача. Сдох хворец.

Вирм слазил в новенькую морозильную камеру, установленную в подвале дома, за час до приезда Софьи, перед пьянкой. Тварь странно скукожилась, мелкие лапы со щипчиками-клешнями прижались к туловищу, будто их зажигалкой опалили. Вирм тогда досадливо подумал, что змея бы позвать — "без якоря?" — и закрыл дверцу, передернувшись от прикосновения холода. Утром, перед выездом, заглянул проверить, а хворец уже тю-тю... треснул по шву и плавает в луже слизи, которую обычная заморозка не берет.

Сейчас с Яром о хворце заговаривать опасно. А вдруг потребует показать? Захочет успокоить душу, своими глазами увидеть, что паразит надежно запечатан в банке и не вырвется на свободу?

"Да... хворец-то не вырвется. Только Яр слиняет, если об этом пронюхает".

Вирм пнул пивную банку, уселся на стопку бетонных плит. Вид на клинику открывался шикарный, все как на ладони. Оптика приблизила фонтан. Хранительница — плосколицая, изъязвленная временем — удерживала на губах загадочную полуулыбку.

— Джоконда, так ее растак!

Яр, выбравший в качестве сиденья перевернутый деревянный ящик, коротко хохотнул. На этом общение и закончилось, смотрели молча каждый в свой бинокль. Прошло около часа. Статуя не подавала признаков жизни. Яр занервничал, почти оправдываться начал:

— Я это видел. Чем хочешь поклянусь. Она...

— Она может сколько угодно дремать, — успокоил его Вирм. — Пока не почует угрозу для себя или доктора. Очнулась она из-за меня. Хорошо, тебя опасным не посчитала. Полегли бы оба. Доктор привык своих наркоманов в смирительные рубашки увязывать, да капельницы ставить, не реанимация у него, от удушения хрен бы откачали.

— Это я удачно зашел.

Цитата из старого фильма прозвучала удивительно к месту. Вирм хотел повторить: "Я перед тобой в долгу", но шутки и серьезные разговоры оборвало движение каменных век. Из нового корпуса, цокая каблучками, вышла медсестра в форменном салатовом халате. Статуя проводила ее цепким взглядом, гроздь давить не стала и окаменела, когда девушка скрылась в старом доме.

— Так я и думал, — сам себе кивнул Вирм. — В особняк ей хода нет. Придется доктору открывать нам парадную дверь и троекратно приглашать внутрь.

— Почему троекратно?

— На всякий случай. Не отвалится у него язык, а мне спокойнее будет. Сейчас я ему позвоню, скажу, что мы еще понаблюдаем, а потом в дом придем.

Он переключил телефон на громкую связь. Геннадий Сергеевич, тот еще жук, услышав о парадном входе, заюлил: "Там, кажется, кирпичом заложено. Это сколько придется ломать..."

— Вы уж определитесь, что вам дороже: интерьер или безопасность персонала и пациентов, — посоветовал Вирм. — Как решите, сообщите результат, чтоб я на стройке с биноклем зря не просиживал.

Геннадий Сергеевич определился мгновенно. Вспомнил, что дверной проем не кирпичом заложен, а гипсокартонными листами забит, и пообещал, что санитары за полчаса обеспечат свободный вход-выход на улицу через парадное крыльцо.

— Вот и славно. Как закончите со строительными работами, позвоните.

— Слышь, — Яр отложил бинокль, заерзал на ящике, — расскажи пока про ожившие вазы с фруктами. Интересно же!

Вирм почувствовал, поверил — Яру действительно интересно. Игорь методично накапливал информацию, Кристина не требовала объяснений, а если что-то и слушала, всегда с преувеличенной внимательностью, отыскивая повод, чтобы перевести разговор на очередную покупку. С Ириной они учились вместе... Вирм вспомнил промозглую, отделанную стылым мрамором кофейню в подвале, Виктора Ивановича с его неспешными рассказами, и признался:

— Я сам о живом камне не особо много знаю. Мне рассказывали, что мастеров, которые защиту на дома ставили, по пальцам можно пересчитать. На одной руке хватит. Мало дар иметь, надо выучиться, в подмастерьях дома три-четыре заговорить, а на это годы уходят — с фундамента начни, крышей закончи. Потом попробуй заказчика отыщи: не каждый тысячи золотом отваливать будет за то, что его семейство львы у парадного оберегут, или гирлянды цветочные зло в дом не пустят. Слишком долго, слишком дорого, слишком зыбко. В общем, настоящие дома-крепости та еще диковинка. Второй такой фонтан мы вряд ли встретим, доктор, считай, бриллиант в куче навоза отыскал. Беда в том, что от заговоренных домов зараза оживления расползается. Как плесень, которая хорошие вещи портит.

— Думаешь, и тут поползла? — Яр недоверчиво осмотрел невысокие дома, прячущиеся в зелени. — И что теперь? Как это проявится?

— Как? Не угадаешь. Это как дичок в саду, может сладкие фрукты принести, а может мелочь и горечь. Бывает, что оживший камень о людях заботится, удача им прет, бывает — жизнь вытягивает, жильцы пачками мрут. А еще, если асфальт по старому булыжнику положен, дорога проклятой становится, или перекресток. Тачки на пустом месте бьются, хоть обвешай светофорами и трех регулировщиков поставь.

Яр передернулся, словно от холода.

— Перекресток мне ни разу чистить не приходилось, — продолжил Вирм. — Только дома. Дед Витя, мой первый заказчик, не деньгами расплатился, а знаниями. Деньги тоже дал какие-то, по мелочи, но главное — глаза на мир мне открыл. Он к нам с Ириной в кофейне подошел. К делу подошел издалека, запорошил мозги сказками и легендами, потом, как бы невзначай, ввернул, что силы у моего змея немереные, его бы силы, да на благое дело... Помнится, у меня кофе поперек горла встал. Я-то думал, кроме Ирки никто о вирме не знает. Мы его поначалу в городе не выпускали, уезжали на электричке, в перелесках прятались. И тут дед незнакомый с такими речами. Я его сразу не придушил, потому что в людном месте встретились, а после Ирка сказала: "С ума сошел? У него хоть чему-то научиться можно! Ты же не собираешься всю жизнь по лесам скитаться?"

Раньше горчило, давило — был бы тогда один, без Ирины, так и убрался в какую-то глухомань. И она бы жива осталась, и... С годами Вирм понял, что в сплетении тропок не угадаешь, на какую ступить. Ирка была якорем, к ней змей и вылетел в первый раз. Может, без нее так бы и жили, каждый в своем мире, может, Вирм бы свихнулся от раздвоенности, жажды полета и странных снов. Если бы сбежал, не стал у деда крохи знаний выпрашивать, долго ли без дела смог в лесу или в деревне просидеть? Силы-то у вирма действительно немереные, куда бы их было прикладывать?

От давних сожалений Вирм отмахнулся, нет нужды их Яру пересказывать. Вот дед Витя и его тетради — это тема. Об этом можно и нужно поговорить, не отрываясь от фонтана и бинокля.

Он постарался вместить в рассказ самое главное и важное. Дед Витя, Виктор Иванович, и сам был немного не от мира сего. Тень вирма за спиной дембеля Вовы разглядел, силу почуял, и увидел в ней спасение. Две тропки в одну слились: отец Виктора Ивановича до революции подмастерьем на двух заговоренных домах отработал, записи вел, сыну оставил; а еще — по совпадению — две комнаты в коммуналке по ордеру получил в трехэтажном доме-обереге. Получил давно, перед войной, забот не знал, кроме свар с соседями, и радовался. Защита к подмастерью и его семейству относилась снисходительно, признавала таившуюся в людях волшбу. Беды посыпались, как горох, на старости Виктора Ивановича, когда дом ретиво перестраивать начали. Первый этаж поделили между собой бутики и магазины деликатесов, выраставшие по городу, как грибы после дождя. Новые хозяева нанимали строителей, выбивали одряхлевшие, посаженные на кровь рамы, сносили капитальные стены, не беспокоясь о трещавших балках перекрытий. Дом огрызался, увечил шабашников, сбрасывал с фасада вывески, уродовавшие заговоренную лепнину. Битва закончилась победой людей — кованые решетки и парадный подъезд исчезли, их сменили огромные витрины с пластиковыми манекенами, следы от сбитой лепнины укрыла плитка и россыпи светящихся по ночам букв. Дом проиграл и решил выместить зло на оставшихся жильцах.

Тени оживали вечером. Сумрачные усики-щупальца вползали в комнаты, приникали к теплой плоти, жадно пили дневную радость и надежды на будущее. Стены оплетал невидимый ковер из сухих ветвей и жухлых листьев. В закутках темных коридоров и светлых комнат поселился неистребимый запах тлена. Болезни непременно приводили к смерти, случайности оборачивались бедами. Падали доселе незыблемые балконы, поддерживаемые лиственными лапами, сминались тела и припаркованные во дворе машины.

Виктор Иванович запаниковал. Ему не хотелось умирать от прикосновения озлобленного камня, равно как и оставлять внукам сомнительное по ценности наследство. Он попытался продать квартиру, но дом отпугивал покупателей и посредников, обваливая им на головы пласты штукатурки и антресоли, заставляя ломать ноги на выщербленных лестницах. В тетрадях отца, не решившегося в свое время уехать в Европу за мастером, нашлись отрывочные сведения о том, как разрушить защиту. Усмирить ее было невозможно, да и уничтожить непросто, в записях упоминались "тати крылатые, диаволом понукаемые", за ними следовала лекция о тушении пожаров, драконьим дыханием вызыванных, и несколько сомнительных абзацев о морозной смерти и василисках.

Куда дом стягивал выпитую из людей жизнь, Виктор Иванович выяснил, поднявшись на крышу. Особняк венчали не шпили, а расставленные по углам чаши с алебастровыми фруктами. Старик едва в обморок не упал, обнаружив, что некогда гипсовые виноградные гроздья проминаются под пальцами, пятная их кровью. И даже решился избавиться от сосредоточия зла — принес монтировку, замахнулся. Очнулся на чердачной лестнице, со сломанными ребрами и левой рукой, лежа в больнице, поразмыслил, и сосредоточился на поиске татей. Наследство отца — второе зрение — помогло ему найти пару вирмов, змея и человека. Сильных, бестолковых, не знавших, что они могут очистить дом от защиты, превратившейся в проклятье.

Вирм вмешал змея в дела земные, предложив ему разрушить чаши с фруктами. Виктор Иванович внес свою лепту в план, объяснив, что мало просто разбить гипс, надо добраться до заложенных в кладку или декор оберегов. Мастер, чья работа описывалась в тетрадях, прятал в фундамент, перекрытия и колонны серебряные монеты в кисетах. Тонкая кожа была расписана наговорами, шнурок пропитан настоем трав с каплей крови. Серебро годами впитывало волшбу, защита крепчала с годами — если хозяева дорожили домом и не тревожили лепные заклинания.

Что закладывали в фундамент цветочно-фруктового особняка, Вирм так и не узнал. А под чашами мастер спрятал вырезанные из темного камня фигурки птиц — с ними-то змей впервые хлебнул лиха.

— Мы у деда в комнате до трех ночи просидели, ждали, пока город утихнет. Тогда еще жизнь не такая круглосуточная и иллюминированная была, я риск взвесил, по темноте вылетел. Змей чашу тронул, и как понеслось... Птицы, наверное, со всей области слетелись. И воронье, и голуби, и совы, и воробьи. Вирм раз дохнул, замерзли, на крышу попадали, два... а их все больше, глаза застят, в пасть лезут. Еле-еле смог основание расколотить и раскрошить фигурку. Ко второй уже на ощупь полз, хвостом бил вслепую, так с крыши и свалился, не расправляя крыльев, грохнулся об асфальт, чуть душу не вышибло. Ирка сообразила, что дело неладно — у меня лицо и руки ранками вдруг покрылись, видно, проклевали птицы броню — вытащила, вернула, перекисью умыла. А дом как взбесился. Двери, балки, все ходуном ходить начало, окна-форточки захлопали. Дед Витя с лица сбледнул, чуть не на колени грохнулся: "Ты только не бросай на половине, тут и сгинем, ни меня, ни вас на улицу не выпустит!" Я проверил — и точно, дверь заклинило, хрен откроешь. Пришлось на второй круг заходить. Птицы немножко рассеялись, зато на улице зеваки появились, и ментовской "бобик" остановился. Оно бы на завтра отложить, а надо срочно доделать. Змей вернулся бешеный, я его к вазам тяну, а он от дома улетает, не хочет, и всё. Пока втолковал ему, что Ирку погубим, пока сквозь птиц к третьему вазону пробился, думал, рехнусь. Как оставшиеся фрукты и фигурки раскрошил — не помню. Ирина потом мне рассказывала: дом тряхнуло до трещин в стенах, они с дедом решили — хана, не устоит. Ничего, обошлось. Наверное, потому, что я нижние обереги не трогал. А лепнина с двух этажей фасада осыпалась, весь тротуар в осколках был, и вывески вдребезги. Вирм, как дело сделали, к себе сбежал. Меня Ирка еле-еле вернула. На ноги встать не мог, весь побитый, голова кружится... но на крышу все-таки поперся, туда уже и менты, и жильцы подтянулись, надо было глянуть, что там, да как.

— И что? — Яр в сторону фонтана и не смотрел, ловил каждое слово, видно — переживал за давнее дело.

— Срань там была. Не поверишь — гипсовые голуби вперемешку с раздавленными фруктами. И живые птицы среди этого месива толкутся, яблоки с виноградом расклевывают. Получается, голуби на себя проклятие приняли, которое от вирмовой чешуи отскочило. Я на это дело посмотрел, порадовался, что легко отделался. Подумал — деду помог, но больше за такое никогда не возьмусь.

— Взялся же?

— Засветился, — объяснил Вирм. — Слухи среди знающих людей быстро расползлись, все, кому надо, протокол и показания очевидцев почитали, на крышу сходили, проверили. Из деда Вити мое имя вытряхнуть не хрен делать было. Он и не запирался. Я-то, по молодости и дурости даже не просил его молчать. Вот ко мне и подвалили через месяц. Сначала попросили дворик проверить. Вроде как бабло ни за что отсыпали, чистить не надо, только змеем слетать, посмотреть его глазами, нет ли там фигурок закопанных. Мол, не знаем, покупать или не покупать. Потом зазвали башенку в порядок привести, а то в ней по ночам кто-то стонет и шуршит. Деньги за дворик уже закончились, а красиво жить хотелось. Взялся. На меня внимательно посмотрели, убедились — сила есть, ума нет. Предложили сломать защиту особняка. Парадный вход два льва охраняли, на фасаде никаких вычурностей, только две девичьи головы в букетной рамке. На первом этаже контора по торговле акциями, на втором — две хозяйские квартиры. Дельца этого брат заказал. Доли прибыли не поделили. Протер мне сказку, что ему бы только в контору вход получить, а то львы не пускают. Я решил — дело плевое. Не таким плевым оно оказалось... девки в букетах как завизжали, вирм сразу оглох... и львов едва одолел. Ну, а дальше ты знаешь.

Яр кивнул, повернулся к фонтану, тут же дернулся, услышав звонок. Геннадий Сергеевич доложил, что путь свободен. И правда — вон, по двору цепочки пыльных белых следов, строительные обломки в мусорном контейнере. И Джоконда хренова ожила, забеспокоилась, посматривала по сторонам со злобой.

— Глянь-ка, пробрало! — обрадовался Вирм. — Точно, не дотягивается она в дом, я не ошибся. Иначе бы не бесилась, а только руки потирала. Пойдем, осмотримся по второму кругу.

Пока шли, Яр в фасады вглядывался, похоже, живой камень искал. У самого крыльца толкнул локтем в бок, неуверенно проговорил:

— Мне странным кажется, что защищен только двор. Какой смысл охранницу во дворе держать, если в доме тебя зарежут безнаказанно?

— В доме может быть другая защита. А эта пакость, скорее, для нападения. Удобно. Вывел нахамившего гостя через черный ход и дышишь свежим воздухом, пока придушат.

— Что-то не сходится, — покачал головой Яр.

Признавать чужую правоту Вирм не любил, поэтому отвязался коротким обещанием:

— Разберемся.

В дом вошли после троекратного приглашения. Из окна докторского кабинета фонтан был виден, как на ладони. Джоконду от злости аж перекосило — лозы взрыхлили газон, бессильно заскребли по стеклопакету. Вирм проследил движение, пришел к выводу, что надо не только от статуи избавляться, всю чашу ломать. И шелковицу выкорчевывать. Напиталось дерево колдовской заразой, без ветра шевелится, ветки к дому тянет.

— Геннадий Сергеевич, а что во дворе раньше было? Сад? — подал голос Яр. — Вы новый корпус на пустом месте ставили?

— Снесли отдельно стоящий флигель, он не представлял исторической ценности. Часть участка занимал сад, в углу была конюшня, которую после национализации особняка перевели в разряд технических помещений. Конюшню снесли, получив акт об аварийном состоянии и невозможности реконструкции. Если честно, не снесли, а руины разгребли, — доктор сбился с официального тона. — Кирпичная коробка без отопления тридцать лет простояла, шифера на крыше почти не осталось, балки сгнили. А ведь строили на совесть. Хозяин дома, отставной генерал-майор Парамонов, привез из Средней Азии пару ахалтекинских рысаков, на племя, заботился о них лучше, чем о дочерях. С одной стороны понятно — за жеребенка золото можно получить, а за дочкой хочешь, не хочешь, приданое отдай. И все же... Я копии писем из архива почитал и остался в недоумении. Чудной он был, этот Парамонов, кроме лошадей и конюшни для него ничего не существовало.

"Вот и отгадка, почему на дом положили с перебором. Фонтан для копытных поставили, не для людей, — Вирм встретился взглядом с Яром, склонил голову в ответ на еле заметный кивок. — А доктор, значит, и в архивах порылся, и письма почитал. Почему же Сонька мне об этом не рассказала? Скинула два десятка фоток и справку, а глубже копнуть? Лень? Решила, раз трахаемся, так и работать не надо? У, коза драная..."

Нельзя сказать, чтобы полученная информация что-то меняла. Для кого или для чего поставлен взбесившийся фонтан, сейчас не важно. Заказали разрушить — разрушим.

Вирм, не обращая внимания на лозы, прижался лбом к стеклу.

"Кусок ограды тоже придется сносить. Из кирпича поверху лезут. Да... возни на пару часов. В доме лучше не располагаться. На всякий случай. Выломает стену лозами, когда смерть почует".

— Берусь. Гонорар знаете.

Геннадий Сергеевич закивал, мелко и часто. Достал из ящика стола подготовленный Софьей контракт. Вирм просмотрел листы, поставил подпись.

— Освобождайте здания. Чтоб ни пациентов, ни персонала не осталось. Работать начну, когда стемнеет, чтобы прохожие не глазели и под ветку или камень не попали. Оплата по результату.

— Вам приготовить помещение? Зал для собраний подойдет?

— Из машины работать буду, — соврал Вирм. — Запирайте офис, на сигнализацию не ставьте, мне разборки с охраной не нужны.

Яр заговорил на улице, сойдя с крыльца:

— Думаешь, в доме достанет?

— Черт ее знает. Из-за медсестры, к примеру, ей стену особняка крушить надобности нет. Во дворе придушит, или в новом корпусе, если захочет. Мы с тобой — другое дело. Она живо сообразит, что людей пришибить проще, чем вирма. Шелковицу на крышу уронит, лозы в проем, и готово дело. Лучше не рисковать.

— А мы...

— Мы сейчас отдохнем, и по темноте за дело, — оборвал разговор Вирм. — Петя, езжай к тому кафе, что Сеня визитку давал. Наденька, брякнешь в гостевой дом, чтоб нам номера приготовили? Хочу после обеда отдохнуть.

— До вечера договариваться?

— До завтра до полудня бери. Вдруг доктор решит, что у него и так расходов много, и заказ не оплатит. Придется задерживаться, новый корпус громить.

...Вечером полезли все на ту же стройку: снабдили деда купюрой, закусью и бутылкой; объяснили, что на ночь рядом с братюней остается какой-то подозрительно вертлявый санитар, и за этим делом надо присмотреть. А то мало ли...

Наденька тоже поднялась, Вирм не возражал — вдвоем вернее проследят, чтоб с четвертого этажа рыбкой не нырнул, когда змей вылетит.

Он слышал свист крыльев, чувствовал предвкушение — вирм нашел достойную противницу, злую, безразличную к людской боли и крови. Тело обмякло на грязном бетоне, голова коснулась покрытого газетой ящика. Они встретились взглядами — обрыв окатил жаром раскалившейся за день глины — и взмыли в небо.

Город светился ожерельем огней — крупные бусины света истончались до мелочи, терялись в черноте гор и полей, только трасса упрямо боролась с мраком, взрезала едва заметным пунктиром до марева на горизонте. Так видел мир Вирм, а змей сразу углядел пульсирующую вишневую метку силы. Фонтан мерцал, плоскомордая замерла в ожидании — терпения ей было не занимать.

Змей спикировал, метя в голову, обдал ледяным дыханием, и не причинил вреда ни статуе, ни лозам. Морозоустойчивый виноградник встретился. И шустрый. Вирм попал в сеть лоз, забился, заметался, с трудом, но разорвал мгновенно каменеющие путы. В глаза брызнул сок — едкий, слепящий. Плоскомордая оказалась полна сюрпризов, с налету не возьмешь.

Они кое-как долетели до стройки, примостили чешуйчатое тело рядом с безвольным человеческим. Яр понял молчаливую просьбу — забрал у растерявшейся Нади бутылку с водой, щедро полил морду, смывая сок с глаз. Помогло. Змей, развернулся, стараясь не задеть людей хвостом, бросился с плиты, раскрывая крылья.

Шелковица не выдержала натиска бронированного тела. Раздвоенная верхушка обломилась, рухнула в фонтан, надежно ограждая от ядовитого сока. Вирм полностью уступил главенство змею, и не прогадал — тот исхитрился, просунул хвост сквозь груду листьев и ветвей, отломил одну из каменных рук, дернув удавкой. Снова взлетели, разрывая крыльями лозы, сбили фонарный столб, оборвали провода, лишая улицу освещения.

Что там Вирм планировал? Снести кусок ограды? Кусок? Ха! Ограда раскрошилась на тысячу обломков — змея лозами отшвырнуло — заодно и часть стены дома на слом пошла. Придется доктору менять стеклопакет. И перекрывать крышу.

Лозы ворошились, отбрасывая завалившую фонтан шелковицу, змей этим умело пользовался — нападал, когда они переплетались с ветками, морозил брызги сока дыханием, бил статую хвостом, и превратил-таки в Венеру Милосскую. Дальше дело пошло поживее.

И плоскомордую, и часть фонтанной чаши змей разнес на куски. Долго ползал по мешанине из ветвей и камня, водил мордой, словно принюхивался. Ударил по постаменту, указал на что-то: "Сожги!" Короткий полет — и вот Вирм уже стоит на обрыве, и змей толкает в спину: "Иди, иди быстрее! Сожги!"

Затекшее от лежки на бетоне тело не желало слушаться. Глаза резало, будто кто-то кислотой плеснул. Вирм, превозмогая боль и слабость, встал на ноги. Шатнулся, ухватился за Надю, потом за Яра:

— Вниз. Надо идти к фонтану. Там оберег. Если не сжечь — всё зря.

Словно в подтверждение откуда-то донеслось тонкое злое ржание.

— Сожжем, ломать — не строить, — спокойно ответил Яр, помогая ему подойти к лестнице. — Надя, дуй вперед, скажи Петру, чтоб бензина нам подсуетил.

Как жгли, Вирм почти не помнил. Дополз до разбитого постамента, нашарил какую-то жесткую плетенку — догадались потом, что косицы из конского волоса. Кровью ли волос был пропитан, соком ли виноградным — теперь не узнать. Но горел неохотно, три раза бензином поливать пришлось. Где-то рядом, за тонкой вуалью, разделяющей миры, бесновались, били копытами разъяренные лошади. Не вошли, не растоптали. Обошлось.

От разгромленной клиники Вирма повезли в больницу. Глаза промыли, закапали от воспаления — деньги и пропахшая гарью одежда убедили врача, что дымом выело на пожаре. Оставаться в палате, даже комфортабельной и отдельной Вирм отказался наотрез. Не любил больницы, и демонстрировать подаренную вирмом регенерацию не стремился. До машины, держась за кого-то — то ли Яра, то ли Петю — дошел, прижимая к глазам марлевые тампоны, а в гостевой дом, наверное, занесли. На щите, но с победой.

Глава 8

Утром жизнь наладилась. Глаза пощипывало, от солнца лились неудержимые слезы, но это были мелкие трудности, не напугавшая до тошноты слепота. Противосолнечные очки купили, остановившись возле галантерейной стойки. Надя сновала от стойки к машине, примеряла на Вирма разные модели и удрученно вздыхала:

— Ну, прямо бандит из девяностых, малинового пиджака только не хватает! Подождите, я чуть поуже принесу, Владимир Петрович!

— Хватит уже, на кого похож, на того и похож! — потерял терпение Вирм. — Нам в клинику надо. Проверить, не осталось ли каких охвостьев. Доктор деньги заплатил все-таки, и Соньке телефон обрывает, а Сонька мне. Сил уже нет эту ламбаду слушать, проще съездить и на месте поболтать.

Во двор въехали, не встретив сопротивления. Да оно сразу почувствовалось — мертвое теперь место. На улице и возле разгромленного фонтана суетились рабочие, опиливали и оттаскивали ветки.

— Змея будешь звать? — спросил Яр.

— Незачем, — покачал головой Вирм. — Чистая победа. Поздравляю с удачным завершением первого дела. И еще раз — спасибо. Деньги сегодня переведут на твой счет.

— Как ни странно это говорить... — Яр подобрал мраморную виноградину, повертел в пальцах, выбросил в мусорный контейнер. — Но мне понравилось. А ты еще и платишь за это деньги. Есть еще какое-то дело на примете?

— Что-нибудь, да будет, — заверил Вирм.

— Владимир Петрович!

— О, сейчас понесется "ко-ко-ко"...

Конечно же, в потоке радости и жалоб всплыл вопрос о сломанной крыше и стене. Пришлось напомнить доктору о пункте договора: "Исполнитель не гарантирует Заказчику точной локализации разрушений, возможны дополнительные повреждения вплоть до частичного сноса строений на участке".

— А она не оживет? Мусор в контейнере так странно шуршит... вдруг там куски... ну... слепляются.

В тех или иных вариантах эту тему поднимал каждый заказчик.

— Не оживет. Согласно заключенному договору, в течение года вы можете меня вызвать, если на месте разрушенного фонтана и прилегающей территории будут происходить необъяснимые паранормальные явления. Не рекомендую дергать по пустякам, Геннадий Сергеевич, за мнительность заплатите штраф. И прекратите беспокоить Софью Михайловну. Она свою работу выполнила, обращайтесь к ней, если вам понадобится продление охранного договора. А не вываливайте на нее поток вопросов, на которые она вам не может ответить. И мне без дела не звоните. Надеюсь, это понятно?

Темные очки ли сыграли роль, или доктор, наконец, сообразил, что за предложение порыться в мусорном контейнере с него сейчас сдерут три шкуры, но поток стенаний прекратился. Распрощались относительно тепло и мирно, бывало и хуже.

— Прямиком домой?

— Домой, к бювету, — ответил Пете Вирм. — Хочу своей водой умыться, может, глаза отпустит.

Предложить Яру отметить удачное дело он не успел — тот проверил телефон, прочитал банковскую смс, повеселел и пригласил Надю на вечернюю прогулку по Красногорску. Достопримечательности и мороженое.

"Попытается шампанским напоить, — пряча ухмылку, подумал Вирм. — Зацепила его Надюха. Дала по шее и пал к ногам".

Надя долго отнекивалась — Вирм видел, что не кокетничала, действительно идти не хотела — и все-таки согласилась. Уболтал ее Яр, в глаза заглядывал преданно, как потерявшийся пес. Девка-то не каменная...

"Предупредить его, чтоб руки не распускал, если не просят? Так Надюха укорот с разворота сама пропишет. Сказать, что она мне как сестра, и если он просто так побаловаться... Блин, да у тыщщи девок братья, и настоящие, и когда кого это останавливало? Да и... может, Надюха сама побаловаться надумает, зачем не в свое дело лезть?"

В городе все разбежались, не доехав до особняка с часами. Надюха выскочила возле спорткомплекса, на тренировку. Яр увидел магазины и попросил высадить: "Прибарахлиться хочу". А Петю Вирм от бювета отпустил, разрешил до завтра не появляться. Сам набрал бутылку воды, умылся над газоном и присел на бордюр в тенечке. Тут все как почуяли, что полегчало — начали названивать. Сначала Сонька попыталась впихнуть тухлый заказ: чистильщики из краевого Центра не напортачили, но строго по букве выполнили условия контракта. Избавили клиента от мелких счастьегрызов, умолчав, что по дому и саду ползали отпрыски-"консервы", а спящую в подвале матерую самку не тронули. Тварь проснулась, обнаружила, что кто-то разграбил ее кладовку, и сильно разозлилась. Заказчик жил в гостинице второй месяц, безуспешно судился с Центром и, попутно, подыскивал избавителя от проблемы. С обиженной счастьегрызихой Вирм вязаться не хотел, о чем прямо и сообщил Соньке. Следом позвонил Сеня, и от этого уже было не отмахнуться.

— Послезавтра стекло везем.

— Я помню.

— Птичка на хвосте весть принесла — на дороге снова гости ожидаются.

— Встретим, — после паузы пообещал Вирм. — Якорь при мне... встретим.

— Ну, дай Бог.

Домой идти расхотелось. Вирм решил прогуляться по городу, продумать очередное объяснение с Яром — сам ведь говорил "не охотимся на человеков", а теперь... Да и себя надо уговорить, потому что не лежит к делу душа. Выпускать змея на свободу днем Вирм не любил. Отговаривался тем, что свидетелей много, все так и норовят полет на телефон заснять и в Интернет выложить. Настоящую причину не разглашал. Она была весомой — змей... слишком уж увлекался. В темноте на огни летел, а при свете кидался на все, что движется, только успевай окорачивать. В горах особых проблем нет, а вот на трассе... И все же придется работать, пообещал в свое время Сене, пусть и без контракта, а слово держать надо.

О том, что змей, распробовавший крови, считал людей такой же добычей, как скальников и прочую нечисть-нежить, Вирм помалкивал. И так шарахаются, а если прознают, непременно кто-нибудь в спецслужбы донесет. Тогда хана, крупномасштабной войны не потянуть. А еще вина давила: сам выпускал змея без якоря после смерти Ирины, позволял творить, что хочется. Не думал ведь, что пожалеть придется. И с Сеней когда контору раскручивали, всякое бывало... люди сферы влияния делят, не нечисть.

"В этот раз обойдется, удержу, — успокаивал себя Вирм. — Он же только-только с Джокондой пар спустил. Что ему эти автомобили?"

Под ногами шуршали, сминались пожухлые листья каштанов. Какой-то скороспелый плод сорвался с ветки, испачкал асфальт колючей зеленой кожурой, покатился к дороге лакированным ядрышком. Вирм ускорил шаг, догнал и пнул каштан, отправив его к припаркованной на обочине машине. Обернулся на чей-то смешок и поздоровался с ангелочком-барельефом. Ну, хоть живой камень повеселил.

Прогулка в парке не принесла удовольствия. Наматывал километры, бродя по нижним тропкам, сталкиваясь с отдыхающими, выгонял тревогу усталостью — и без толку. В темноте спустился в город, поужинал в кафе и долго сидел за столиком с чашкой кофе. Не хотелось возвращаться в тишину дома, лучше уж на людях, под надрывный шансон. Хлопок по плечу вырвал из тусклой задумчивости. А это Яр, которого Надя отшила... центр-то маленький, вот и встретились среди музыки и мерцающих огней.

Сильно расстроенным Яр не выглядел. Заказал кофе с коньяком, расспросил про зал, где Вирм время от времени железо тягал — "Надя сказала, ты там бываешь. Это мне ближе, чем киокушинкай, раз уж здесь застрял, хоть качаться ходить хочу".

Вчера бы порадовался: приживается якорь, планы строит. Сегодня только обещанием: "Свожу-покажу" отделался, давило нехорошее предчувствие. Зато не пришлось придумывать, как заговорить о предстоящем деле — когда шли домой, само с языка соскользнуло.

— Я тебе рассказывал, что наш ЧОП грузы конвоирует?

— Было такое.

— У нас есть постоянный контракт. Не особо прибыльный, но престижный. Визитная карточка. Мы из крайцентра в горбольницу наркоту доставляем.

— А разве это частникам доверяют?

— Давно уже. По выбору руководства больницы. Как ты понимаешь, Сеня много усилий приложил, чтоб мы этот контракт взяли.

— Ясное дело.

— Конкурентам это не нравится.

Яр хмыкнул, повторил:

— Ясное дело.

— Поначалу они пытались рыпаться, но змей вразумил. Помогло. Очень хорошо помогло, я тебе доложу. А когда я без якоря остался и от дел начал отказываться, конкуренты решили — вот он, шанс. Ребят на трассе хорошо потрепали, главврач внезапно заговорил красивыми словами: "Оптимальна ли схема движения? Не нарушается ли режим максимальной конфиденциальности?" И тыры, и пыры... включая четкость оттиска на пломбе. Дали денег — замолчал.

— И?

— И сегодня мне брякнул Сеня. Послезавтра конвой, ждем гостей.

— На людей, значит, охоту хочешь устроить? А говорил...

— Помню я, что говорил. Это особый случай. Пугнем и будем дальше камнем заниматься, или на душегубцев каких заказ возьмем. Змей машины за обочину столкнет, и все дела, — Вирм говорил как можно уверенней, больше убеждая себя, чем Яра.

Якорь не возразил. Пожал плечами — ты хозяин, тебе рулить.

На том и разговор и закончился. Хотя надо было предупредить: следи в оба, вытаскивай меня, если заметишь, что змей распоясался.

В крайцентр рванули ночью, тишком, а оттуда уже открыто, как положено — во второй машине сопровождения, вписанные в маршрутный лист. Асфальт стелился под колеса, мелькали поля, горы, росла, грызла тревога. Когда стало невмоготу, Вирм взялся за телефон — набрать Сеню, отменить вылет к чертям, пусть дает команду орлам, чтоб сами отбивались. Но было уже поздно: коротко брякнул звонок перед въездом в ущелье, Сеня заорал: "Выпускай!"

Змей вылетел охотно, закружил над трассой, рассматривая движущиеся автомобили — хорошая добыча, резвая, не то, что скальники. "Погоди! — попросил Вирм, пресекая снижение. — Погоди... Не ту... Вот эту!"

Конкуренты работали с размахом — три фуры, одна еле плелась по дороге, дожидалась, две догнали, заперли так, что только о скалу биться.

"Давай!"

Змеиное шипение перешло в едва слышный визг радости. Нырок — когти пробили крышу кабины, крылья заработали в полную силу. Приподнял, поволок: чем дальше, тем легче дело шло.

"Переверни! Переверни, брось на встречку!"

Змей не стал сопротивляться, рад был быстрее разделаться. С фурой ему возиться не понравилось — слишком тяжела, и все же, оставить противника без хорошей трепки не позволяла гордость. Кабина легла на бок, прицеп некоторое время балансировал, раздумывал. И рухнул — с грохотом, кроша асфальт. Первая фура прибавила газу, позволяя конвою вырваться из ловушки.

"Отлично! Теперь просто покружи, пусть запомнят, кто в доме хозяин".

Змей отдышался, взмыл в воздух, и, после пары кругов, спикировал на легковушку. И снова когти пробили металл, как нож картонку. Змей развлекался, унося "девятку" с трассы, как орел ягненка с поля. Вирм утонул в потоке чужой радости: злой, жадной до крови. Он не мог возразить, больше того — разделил упоение охотой, сам порадовался угодьям, в которых столько добычи.

Потом они оказались на обрыве, и разозленный змей чуть не столкнул Вирма в пропасть, пытаясь добраться до Яра, прервавшего потеху. А потом Вирм открыл глаза. Конвой мчался по трассе, оставив перевернутую фуру и разбитую легковушку далеко за спиной. По лицу текла кровь — змей чешуей ободрал. Яр, зажимавший плечо — форменный комбинезон разорван, тоже досталось — молча кинул на колени индивидуальный пакет. Вирм на ощупь вскрыл упаковку, утерся марлей, спросил:

— Что с "девяткой"?

— Бросил, — буркнул Яр. — Упала метров с трех. Вроде не загорелась.

Полыхнуло после сдачи груза. Отказались от посиделок — извещенный доброхотами главврач выкатил "поляну" — вышли на улицу, и понеслось. Яр недовольство выказать не успел, Сеня затмил его такой радостью и энтузиазмом, что Вирму нехорошо стало.

— Ну, теперь-то все утрутся! Ты в следующий раз...

— Какой следующий раз? Ты охренел? Этот бы замять! Девяностые давно закончились, Сеня! Приедут вояки в серых костюмах, и вкатят мне пулю в лоб, чтоб на трассе не шалил. Они змея из гранатометов расстреливать не будут, зачем дрюкаться? Меня положат и вопрос закрыт. Ты этого хочешь?

Сеня удивился, Сеня обиделся... ну чисто детский сад, вторая смена.

Разборки длились до вечера. Наперебой звонили юристы ЧОПа, Сонька, подтянувшая на дело знакомых адвокатов, менты, сотрудники МСЧ и жена Сени. Водитель "девятки" остался жив-здоров, согласился принять в возмещение "тойоту" и отказался от возбуждения уголовного дела. С фурами обошлось еще проще — их, якобы, угнали у крупной сети розничных магазинов. Угнали, да не справились с управлением. Бывает.

Пару дней Вирм прожил в тревожном ожидании. Приходилось заставлять себя выходить из дома, от шага за порог мурашки по спине бежали. Утешал себя: если шлепнуть надумают, долго мучиться не придется. Снайпер контрольным добьет.

Доводы разума не успокаивали душу. Хотелось жить, и жить мирно. Не воевать — ни со спецслужбами, ни с конкурентами.

"Старость подступает? Устал от вирма?"

Он бродил по двору, от забора к задней двери и обратно, не слушая ворчания Фати, отворачиваясь от вопросительных взглядов Яра. От терзаний избавил Семен. Сделал шаг к примирению, позвонил, заговорил весело, как и не было криков из-за отказа грузы конвоировать.

— Слышь, Вован, а змеюка твоя под водой дышать умеет? Понырять согласится?

— Не знаю, ни разу не пробовал, — ответил оторопевший Вирм. — А что?

— Дело нарисовалось. Не прибыли ради, хорошим пацанам помочь надо. Они пруд в аренду взяли, хотят мостков для рыбалки построить, домики поставить. Место для отдыха, короче.

— И? — Вирм заинтересовался — разговор взбодрил, отогнал тягостные мысли.

— Пруд этот из гравийного карьера образовался. Глубина местами адская, до четвертака. У краев помельче, конечно. Ребята уже и площадку для строительства разровняли, и малька в пруд запустили, чтоб к следующей весне зеркальный карп вырос. Вложились. Пока работа шла, столики сколотили, сортиров наставили и рыбаков на пруд за копейки пускали, чисто чтоб народ к месту привыкал. Там сомы — о-го-го, разжиревшие, по пять метров.

— На шашлык хороши.

— Те сомы, как оказалось, сами людей харчить не дураки. Мужик бухой в воду упал, а они его того... хвостом оглушили и почти сожрали. Водолазы в пруд сунулись, и тут же дали задний ход. Пацаны мечутся — участок в аренду на десять лет взяли, бабло на ветер, по краю слухи о сомах-убийцах ползут. Пруд очистить надо, а никто не берется. Даже морские пловцы отказались, Димон специально на побережье скатался, в Новороссе же отряд. Нет, говорят, не хотим поохотиться. А я подумал: может, твой вирм поможет? Не захочет за сомами гоняться, так искупается, и домой поедем.

— Хорошая идея.

Выстрел убивал сразу двух зайцев. И развеяться можно было, и вирма выпустить не на заказе в городе — неизвестно, что учудит после трассы — а среди гор, вдали от чужих глаз.

На этот раз Вирм свои сомнения скрывать не стал. И Яра, и Сеню предупредил, что змей разозленным вылететь может.

— Когда-то же попробовать надо, — приехавший в гости Сеня с аппетитом уминал Фатин хаш. — Мы рядом будет, Яр тебя выдернет, если дело наперекос пойдет. Ни Надюху, ни Петра не возьмем. Скатаемся втроем. Ты как?

Вопрос адресовался Яру. Тот согласился:

— Втроем спокойнее. Заховаемся куда-нибудь на всякий случай. Пацаны твои пусть отъедут подальше, только берег вначале прочешут. На безлюдном пруду выпустить безопаснее.

У Вирма от сердца отлегло — не с завязанными глазами пойдут. Всё понимают, дорогу выбрали.

Надолго откладывать поездку не стали. Сверились с прогнозом погоды, порешили ехать прямо завтра: тепло-светло, дождя не обещают, день будний, случайных туристов да рыбаков поменьше будет. Фатя, узнав о рыбалке, закудахтала, пообещала с собой еды собрать. Петя откровенно обрадовался, так откровенно, что Вирм понял — водителя пора менять. Надя обиделась, надулась, как мышь на крупу. Пришлось битый час цедить чай и втолковывать: с вирмом в последнее время неладно. И — нет, Надя, не в якоре дело.

Выехали рано, в шесть утра, трасса еще туманом затянута была — не то, что гор, столбов не видать, встречные машины с зажженными фарами выныривают, как из молока. Развиднелось через полчасика, солнце проглянуло, разогнало хмарь, вызолотило тронутые поцелуем осени макушки деревьев. Чем дальше от города уезжали, тем светлее становилось — что на душе, что за окном автомобиля.

Пруд искали долго. Пока плутали, купили арбуз у сторожа, выбрали прямо с поля, придирчиво оценивая пожелтевшие бока и пересыхающие хвостики. Сеня дважды сворачивал не на ту дорогу, материл навигатор, звонил пацанам, описывая пейзаж и пытаясь выяснить, куда он на этот раз попал.

— Забор с серебряными пиками, на заборе нашлепки какие-то, на беременную сову похожие... За забором кипарисовая аллея и где-то далеко собака лает. О! Вот в канаве сорванный щит валяется: "Детский оздоровительный лагерь "Ясно солнышко" молокозавода Љ1". Ага... Что, назад, мимо нефтяных вышек? Не путаю я право и лево, это ты так тупо объясняешь!

Когда добрались до места, от простора дух захватило. Горы испортили линию горизонта размытыми сизыми и четкими бурыми линиями, равнину расчертили белые отрезки дорог, ведущие к маленьким кукольным домикам. Там, вдалеке, безмолвно кипела жизнь. Здесь, возле воды, время замедлило ход, запутавшись в хохолках прибрежной осоки.

— Красотища! — Сеня проводил взглядом уезжающую машину — хозяева оставляли на произвол судьбы чрезмерно зарыбленную собственность. — Перекусим вначале? На сытый желудок помирать веселее.

Устроились под яблоней-дичкой. "А вот и десерт!" — обрадовался Сеня. Яблоки и правда были на загляденье, краснобокие, как мелочь садовая. Яр с Сеней налегли на припасы: Фатя расстаралась, щедро переложила ломти хлеба ломтями говядины, колбасы и сыра нарезала, огурцов-помидоров помыла, не забыла соль в пластиковой баночке. Вирм много не ел, цедил чай из термоса — пряный, пахнущий травами, сдобренный медом. Фатя каждый раз над термосом колдовала, и каждый раз чай выходил немножко другим, но до одури вкусным.

К делу приступили, считай, в полдень, после того, как торжественно опустили арбуз в сетке в воду — охлаждаться. Монета перекинула мостик между мирами. Змей сидел на обрыве: обиженный, нахохлившийся. Повернулся задом, подняв облако бурой пыли. Вирм опустился на скамейку — скособоченную, каменную — сказал в бронированную спину:

— В самом-то деле, нельзя же так.

Змей ворохнул хвостом. Не ударил, пошевелил, как кот, выражающий недовольство.

— Ты что, смерти моей хочешь?

Вирм говорил долго. Укорял, напирал на уязвимость человеческого тела — пули хватит. А сам терялся в догадках: что будет после смерти? Может, змей навсегда в людской мир перейдет, а он, Вирм, останется призраком на обрыве?

— Сомов-то будем ловить? Или нет?

Змей давно уже повернулся, слушал внимательно. Поохотиться на сомов и желал, и побаивался — в один из первых вылетов спикировал в ледяной питерский канал, долго и перепугано бултыхался, и с тех пор воды избегал.

Вирм дождался, пока любопытство перевесит страх. Прижался лбом ко лбу, слился, развернул крылья в полете. Нарезали круг над игрушечными домиками и машинами, спустились к пруду. С первого раза не получилось. Нырнули, погрузились с головой и камнем пошли ко дну. Вирм пришел в себя в кустах. Откашлялся, выхаркнул воду, снял с губы прилипшую водоросль и азартно сказал Яру:

— А ну, повторим!

Когда приноровились грести крыльями, получилось. Змей прекрасно обходился без воздуха, скорость развивал приличную, и вскоре атаковал первого сома. Замшелое чудовище билось в когтях, Вирм со змеем вынесли его на берег, осмотрели и заморозили небрежным выдохом. За вторым сомом поймался третий, за третьим — четвертый. Груда обледенелых рыбьих бревен росла, счет перевалил за дюжину. Змей обвыкся, разрезвился, бороздил пруд, как подводная лодка, только что не желтая. Яр с Сеней давно уже перестали прятаться в кустах — метались вокруг сомов, то их, то вирма с очередной добычей фотографировали.

После очередного заплыва Вирм сказал змею: "Похоже, всё. Только мелочь осталась. Крупные давно уже не попадаются. Давай завязывать?" Змей согласился охотно — накупался, да и устал немного. Разошлись с миром, довольные друг другом. Перед тем, как уйти к себе, змей даже любезно выдохнул в сторону арбуза.

Вирм открыл глаза, пошевелился с громким стоном: жестка мать-земля, неласкова к тем, кто полдня валяется на брезенте.

— Вы бы мне хоть одеяло подстелили!

— Ты же сам брезентуху взял!

— Думал — ненадолго.

Сомы впечатляли. Вирм доковылял до морозильного кургана, позволил себя сфотографировать, держась за поясницу.

— Не ту страну назвали Гондурасом! — радостно вопил Сеня, щелкавший фотоаппаратом. — В смысле, не охранное агентство надо было мутить, а рыбзавод! Как ты ловишь! А как морозишь без затрат на электроэнергию! Да мы бы уже с платиновых тарелок жрали!

— Оно тебе надо? Платиновые тарелки? Что за тяга ко всему прочному и металлическому? Ладно бы ты хотел с антикварного фарфора жрать!

Хозяев пруда дожидались, перешучиваясь, поедая ледяной арбуз. Сеня швырялся корками в воду, болтал без умолку — с ним так всегда бывало после нервного напряжения.

— Хорошо, что ты с ним примирился, да заново взнуздал... давай на рыбалки начнем ездить, пусть выгуливается. Раньше-то мы то стрелки забивали, то ты по горам летал. А сейчас как следует не гоняешь... Ему же скучно там. Один сидит... бабу бы ему добыть.

Вирм аж арбузом поперхнулся:

— Бабу? Да где же я ему бабу возьму?

— Жаль, что негде, — развел руками Сеня. — Он, небось, потому и бесится, что у тебя все время бабы, а у него нету.

С такой точки зрения Вирм на ситуацию не смотрел. Только смотри, не смотри...

— Сень... нет больше таких змеюк, ни баб, ни мужиков. Мне бы уже донесли. Я как платил осведомителям от Ростова до Калининграда, через Камчатку, так и плачу. Никого похожего, один я несчастьем у мамы уродился.

— Господь создавал каждой твари по паре, — неожиданно заявил атеист Сеня. — Вдруг баба только недавно вылупилась? В общем, надо искать. Когда-нибудь найдется.

Разговор прервали подъехавшие хозяева пруда. Гонорар, охи-ахи, очередная фото-сессия возле сомов отодвинули в сторону полушутливые, полусерьезные Сенины слова. А когда домой вернулись, и вовсе вымелось, вытерлось из памяти — пока смотрели фотохронику охоты с Фатей и Надей, позвонила Софья, прощебетала:

— Вовчик, есть заказ.

Глава 9

Дел привалило — непочатый край. Отловили пару хандрецов в частном детском саду, три дня прятались в ночных коридорах, потому что жадные улитки, вытягивающие радость и гадящие хандрой, почуяли змея и перестали выходить на охоту.

Яр их следы увидел: бесцветные липкие полосы, в которые люди вступали, не замечая, разве что иногда удивлялись — а что это под подошвой чавкнуло? Чавкнуло и чавкнуло, шли себе дальше, не понимая, отчего настроение испортилось. А от следа волочилась тонкая, человеческому глазу незаметная нить. И тянула, тянула хорошее настроение к темнеющему от эмоций следу, пока хандрец не выбирался и нити не подъедал.

— Они заводятся там, где радости слишком много и пол плохо моют. Если бы здесь драили с порошком, ушли бы сразу, — объяснил Вирм. — Они химию не выносят. А уборщица здешняя порошок домой, а в коридоре просто мокрой тряпкой возила. Следу от этого вреда нет. А радости они нажрались от пуза, панцири наверняка твердые. Придется вывозить и разбивать за городом.

— Ты когда-нибудь так делал?

— Ага. Первый раз сдуру близко подошел. Мы с Сеней хандреца из автоматов расстреляли. И выхлопа надышались. Поперло круче, чем от наркоты. Радость накопленную по ветру понесло и прямо на нас. Неделю как дураки лыбились.

Хандрецов змей заморозил, выбив окно и разрушив стеллажи с игрушками и детскими поделками. Иначе не развернуться было. Хозяйка садика претензий не предъявляла, обледеневших улиток вывезли на пруд и добавили компанию мелким сомам.

После хандрецов ловили какого-то колодезного выползня, повадившегося бродить по селу и мокрыми руками душить полуночных прохожих. Отдохнули, обследуя санаторий — никакой нечисти там не водилось, заказчик перестраховался.

Работу брали такую, чтоб по ночам змея выпускать. Вирм по-прежнему опасался, что змей с цепи сорвется. Жаловался — странные сны одолевают. Сны снами, а счастьегрызиху победили. Яр поучаствовал, своими руками мешок соли в расколотый панцирь высыпал. Сдохла гадина, даже настроение испортить не успела.

На очередной уик-энд прибыла Софья Михайловна — не с пустыми руками, привезла два пласта балыка. С порога объявила:

— Выходной! Семейные посиделки. Пиво пьем.

Яр хотел было слинять, чтоб не чувствовать себя третьим лишним, но Сонька пресекла побег — не только его, Надин тоже.

— О делах поболтаем заодно. Тебе, подруга, безалкогольного найдем. Вовчик! Пивцо без градусов есть?

— Нету у меня ни пивца без градусов, ни резиновой бабы.

— Нищеброд, — припечатала Сонька. — Иди в магазин.

Вирм упирался — не хотел выходить под дождь — долго и безуспешно рылся в холодильнике и кухонных шкафчиках, обнаружил два плотно завязанных мешка с мусором, оставленных Фатей возле кладовки, и сдал позицию:

— Ладно, сейчас оденусь, заодно мусор вынесу.

Сонька с Надей увлеченно застилали столик газетами и полиэтиленовыми пакетами, Яра к балыку не подпускали, а Вирм в поход за пивом не позвал. Вот так и сиди с ними в компании.

Прежде Яру казалось, что Сонька с Надей держат дистанцию, с холодком общаются. Ошибся. Может, в каких бабских делах между ними кошка и пробежала, но против Вирма они объединялись в ехидных сиамских близнецов — шпильками тыкали, виртуозно перебрасывая из рук в руки острые предметы.

— Вова! Это что за стыдобище?

— Владимир Петрович! Куда вы в таком виде собрались? Зачем вам шляпа и пальто?

— Там дождь льет, если вы обе не заметили. И он ледяной, я вам доложу. Я на веранду выглядывал, чуть не окочурился.

— Вовчик, дождь-дождем, а на тебя глянешь — глаза вытекают.

— Владимир Петрович, пальто, шляпа, спортивные штаны и шлепки на босу ногу не сочетаются. Вас милиция возле мусорных баков арестует, подумают, что вы пальто украли.

— Как арестуют, так и отпустят. Я документы взял.

— Штаны переоденьте, не позорьтесь!

— Ладно, пусть уже идет, — окинув Вирма взглядом, разрешила Сонька. — А то на два часа переодеваться затеется. Пока пальто в треники не заправляет, никто к нему не прицепится. Тут таких недоумков полно, милиции на всех не хватит. Вовчик, ты помнишь, что купить надо?

— Пиво, водку и хлеба.

— Экономный ты. Не любишь деньги на ветер выбрасывать.

— А то, — согласился Вирм и отбыл в дождь, нагруженный мешками с мусором.

Разговор о деле зашел только через час, когда в гостиной образовался пакет пустых банок, а вся мебель и шторы пропитались острым запахом рыбы.

— Мне позвонил мэр одной из здешних деревенек, по недоразумению называющейся городом. Четыре улицы — одна из них главная; источник минеральной воды и бронзовый орел.

— Тут орлов много, — кивнул Вирм. — А у нас в Питере кругом львы

— Не строй из себя столичного жителя, сам говорил, дальше школы и пятиэтажки ничего не видел.

— Я культурный, у мамы альбомы с репродукциями были, я их рассматривал.

— Знаю я твою культуру, лишь бы водку лакать! Тыщщу раз тебе с Кристинкой предлагали в Париж съездить, на Джоконду посмотреть, а ты?

— Знаю я вашу Джоконду, одни тряпки на уме.

После короткой беззлобной перебранки культурное быдло, знакомое с репродукциями Серова, предложило вернуться к орлам.

— Ожил он у них, — сообщила Сонька. — Летает над городом, крыши портит, когда присаживается — под весом проламываются. Колесо обозрения не разгромил только потому, что колеса нету. Для тебя идеальный заказ, Вовчик. Два хулигана договорятся.

— Как так — ожил?

— А как фонтаны оживают?

— Нет, Соня, — Вирм посерьезнел. — Фонтаны, дома — все это работа мастеров, прошлые века. Здешние бронзовые орлы — новодел. Их ставили взамен старых, когда цемент крошиться начал даже после нескольких реставраций. В семидесятых годах памятники сменили. В них жизни нет и быть не может. Это все равно, что мои тапки сейчас оживут и по гостиной забегают.

— Вот и разберись с загадкой. И на машине покатаешься, и полетаешь, и мэр заплатит. Чем тебе не развлечение? На дворе сентябрь, вы с Яром в школу не ходите. Значит, надо деньги зарабатывать.

— В городе... — Вирм повернулся, посмотрел вопросительно — трезвый, задумчивый, видно, что "за" и "против" взвешивает.

Яр понял — у него спрашивают согласие. Уточнил у Соньки:

— А орел этот только днем летает? Или ночью тоже?

— Круглосуточно, — пробубнила Сонька сквозь балык.

— Можно съездить на разведку. Ночью оглядеться, что там да как, — у Вирма из взгляда уходила тревога, и Яр добавил. — Вдвоем с тобой сгоняем, не будем больше никого напрягать.

Такого шквала воплей он не ожидал. Сонька с Надей заголосили как толпа в бане, обнаружившая под ногами мышь.

— Почему это вдвоем?

— Глянь, снюхались! То зубы скалили, а теперь по рыбалкам и деревням душа в душу. И ухаживают друг за другом трогательно: "Тебе налить?" "Я еще не допил" "Тогда я освежу".

Яр от обвинений поперхнулся пивом, да так что Вирму ему по спине пришлось стучать — в доказательство Сонькиной теории ухаживания. Кулак пару раз врезал Яру между лопаток, а потом с грохотом опустился на стол, прерывая Надину речь о безответственности.

— Посмеялись и хватит. Я ваше зубоскальство и нравоучения терпел, потому что вроде как одна семья. И ведь знаю, что в делах нельзя позволять на шею садиться, а позволил. Все свои, Наденька кефир с бодуна поднесет, Софа постельку согреет. Хорошо всё начиналось. Без Нади не выезжали, потому что Кристина ни себя, ни меня в отключке защитить не может. Софа сказала: "Вовчик, секс — это приятный бонус, на деловые отношения не повлияет". И что мы имеем? Я еще с докторским фонтаном неладное почуял. Заказ бог знает сколько в воздухе болтался, а ты, Софа, не удосужилась план дома к делу приложить, самим на месте вызнавать пришлось, что ради конюшни защита ставилась.

Софья Михайловна прищурилась, подобралась, как перед прыжком.

— Когда ты мне два дня назад позвонила, и снова попыталась фантик от конфеты впихнуть, я призадумался. Мне не секретарша нужна, которая про ожившего орла послушает и ответит: "Да-да, он приедет". Мой телефон половина края знает, могут и напрямую позвонить. Раньше бы ты, Софа, этот городок наизнанку вывернула, список приезжих добыла, сводку происшествий за последние три месяца подняла, подозрительные случаи отметила. А сейчас — езжай, прокатишься. Что-то тут неправильно, подумал я. Брякнул Сене, велел устроить проверку. И узнал массу интересных вещей. Ты, Софа, оказывается, недвижимостью в Швейцарии обзавелась, и на ПМЖ туда уматываешь, ждешь, пока бумаги из посольства придут. А ты...

Вирм перевел взгляд на Надю. Та зарделась, но ответила прямо, не отводя глаз:

— Я еще ничего не решила, Владимир Петрович. Моя подруга давно уже в Венгрию уехала. Замуж вышла, они с мужем додзё в прошлом году открыли. Сейчас дела хорошо идут, она зовет переехать, детишек тренировать. А я не знаю. Здесь сидеть — выше головы не прыгнешь, уезжать — страшно. Я гостевую визу оформила, чтобы на соревнования в Будапешт съездить, осмотреться. Я бы вам всё рассказала. Просто пока не о чем было рассказывать.

— В Европу, значит, вас потянуло...

— Там другая жизнь, Вова, — мирно проговорила Софья. — Совсем другая. Если, конечно, с деньгами едешь. С деньгами-то оно везде хорошо, но в Европе спокойнее, чем здесь. Я не только на тебе свои деньги сделала. С комиссионных мне бы на коттедж еще копить и копить. Я на бирже удачно поиграла. И решила — вот он, знак, что пора завязывать.

— Твое право. Мы под венец идти не собирались. И ты, — Вирм снова посмотрел на Надю, — в своем праве. Рыба ищет, где глубже. Езжай. Если деньги на обустройство понадобятся, я тебе дам. Премию получишь за безупречную службу.

— Владимир Петрович! — Надя раскраснелась до болезненных пятен на скулах. — У меня возраст уже... сами знаете, как оно в спорте. Сейчас я еще что-то могу, пояс подтвержу, получу европейский сертификат, по знакомству тренировать пристроюсь. Упущу шанс, и никто меня больше никуда не позовет. Так и буду до старости вам кефир подносить и малолетним джигитам в головы вбивать, что сэнсэю кланяться надо, хоть она и баба.

— Езжайте, девочки, я вас не держу.

В голосе не было разочарования. Оно и понятно — Вирм ситуацию уже знал, переварил неожиданные открытия.

"Хорошо держался. Интересно, чего ждал? Что перестанут в прятки играть, скажут правду?"

Яр видел, что даже записная актриса Софья чувствует себя неуютно. Вирм ее переиграл, да еще подловил удачно — в момент посиделок, среди скомканных салфеток, увлекшуюся подначками. Вечеринку можно было считать закончившейся. Но Софья не оставила за Вирмом последнее слово.

— И что теперь? Будешь рядом держать только тех, кого шантажируешь? Чтоб как Яр — ни влево, ни вправо, а то хворца выпущу? Фатиму еще выгони. А то что это она мусор возле кладовки бросает по-семейному.

— И с Фатей попрощаюсь, если мусор возле кладовки каждый вечер оставлять начнет. И с Сеней ухо востро держать буду. Я Яру говорил, что он меня из фирмы не выгонит, а теперь думаю — выгонит, да еще как. Мы со змеем ему для устрашения нужны. А если машины на трассе переворачивать откажемся, получим свой червонец уставного капитала и пойдем прочь. Мне, Софочка, надо пересмотреть отношения с людьми.

— Будешь брать на работу тех, кого шантажировать можно? — повторила она.

— Не знаю еще, — пожал плечами Вирм. — По ходу дела разберемся.

— Мэру что сказать? Орла гонять возьмешься? Или побрезгуешь заказом от отступницы?

— Я с ним завтра сам поговорю. Свои десять процентов получишь, не беспокойся, — теперь Вирм повернулся к Яру. — Поедем в первой половине дня, чтобы информацию собрать. Даже если ловить не возьмемся, попробуем выяснить, кто скульптуру оживил. Не нравятся мне такие сюрпризы на моей территории.

Все зашевелились, словно сигнал "отбой" прозвучал. Надя начала собирать со стола банки и салфетки, Софья понесла балык на кухню. Хмурую тишину разорвал требовательный сигнал домофона. Вирм взглянул на часы, подхватил переговорное устройство, сухо спросил:

— Кого принесло?

— Владимир Петрович, простите за беспокойство, — зачастил голос в трубке, — меня бабушка послала. Она мусор выкинуть забыла, только сейчас вспомнила, весь дом на ноги подняла. Говорит — нельзя оставить, утром вонять будет. Позвольте, я зайду, мешки заберу. Они возле кладовки лежат.

— Я уже выбросил, — ответил Вирм. — Скажи бабушке, пусть спит спокойно. Я за пивом ходил, заодно мусорные баки пополнил. Избавился от лишнего, вонять не будет.

Софья что-то прошипела, явно приняв последнюю фразу на свой счет. Вирм бросил на стол переговорное устройство и весело сказал:

— Ну, вот и выяснили. Тетю Фатю пока можно не увольнять.

...К блудному орлу выехали поздно, уже за полдень. Яр после пива спал как убитый — усадил Надю в такси, и отправился в спальню. А Вирм, похоже, полночи с Софьей то ли прощался, то ли ругался. С утра выполз в кухню помятый, с синяками под глазами, выслушал Фатины извинения — та все трагедию с мусором пережить не могла — успокоил, попросил термос чая заварить в дорогу. Фатя, конечно, расстаралась — до орла сорок минут езды, а она и еду как в голодный край собрала, и два термоса выставила. Один с чаем, другой с бульоном.

— Садись за руль, — бросая ключи, велел Вирм.

Яр связку поймал, не удержался, съязвил:

— От всей души доверяешь? Перед выходом проведал хворца? Как он там? Навестить можно? Рассказать, что я по нему не скучаю?

— Вариантов два. Ведешь ты или вызываем Петю, — не поддался на подначки Вирм.

Яр решил, что независимость он уже продемонстрировал, и сел за руль. Остатки здравого смысла подсказывали, что дразнить Вирма небезопасно. Психанет, выставит вон и швырнет хворца в спину. И кому потом жаловаться? Если кто и выслушает, скажет — сам дурак.

Машина неслась по трассе, не нарушая правил. Яр балансировал на грани допустимой скорости, обгонял, вызывал других водителей на догонялки, пока не понял — а азарт-то чужой. Наведенный. Вирм сидел, закрыв глаза, вжимаясь затылком в подголовник. Где-то — в подпространстве или параллельном мире — шла борьба. Змей пытался выйти сюда, взрезать крыльями воздух над знакомой трассой, поохотиться. Вирм ему препятствовал — пока успешно. Схватка отражалась на якоре: будоражила, путала миры, расстилала путь в пропасть вместо дороги. Яр затормозил и свернул на обочину, когда машина едва не слетела вниз с призрачного обрыва. Вытащил из кармана раскалившуюся монету, сжал в кулаке. Тонкий, еле слышимый звон оборвался. Монета перестала жечь руку, Вирм открыл глаза, встряхнулся, заговорил:

— Рвется сюда, будто медом намазано. Ночью кошмар приснился — не устоял, впустил, позволил ему делать, что душе угодно. Он куда-то полетел, дом разгромил. Крышу разметал шиферную, в дыру голову просунул, людей кого загрыз, кого заморозил. Влез в дом, чтоб до подвала добраться, доски с пола сорвал, на этом я и проснулся. Первым делом звякнул Сене, попросил ментов напрячь. В крае никаких чрезвычайных происшествий. До полудня ждал — вдруг выплывет. Мало ли, почему сразу не сообщили. Ждал-ждал... Все крыши на месте. Значит, сон.

— И выпускать страшно, и взаперти держать не лучше, — пощелкал по монете Яр. — Понять бы, что он хочет.

— Да хрен поймешь, я ни одной его мысли прочитать не могу, — пожаловался Вирм. — Раньше вроде как разговаривали. Он тебе радовался. А сейчас как взбесился. Не знаю, что делать. Его не пристрелишь — пуля не возьмет, даже если рука поднимется. Себе ствол в рот совать? Не могу. Жить хочу.

— Выпустим его вечерком, проверим. Может он... ну, лапу подвернул, к примеру, и от этого мается.

— Нету у него лап.

— Значит, хвост прищемил, — отмахнулся Яр и завел машину.

— Главное, что баб подальше отправим, — невпопад сказал Вирм. — Не надо голову ломать, как выпихнуть. Сам намылились. Очень вовремя.

— А ты и рад был подтолкнуть.

— Так проще.

"Действительно, проще", — мысленно согласился Яр.

Бронзового орла приметили сразу, на въезде. Тяжеловесная птица желала сесть на дерево. Толстенные ветки обламывались, орел взлетал с негодующим клекотом, но попыток не оставлял. Вдоволь налюбовавшись на оживший металл, двинули в мэрию.

— Мне Сенины пацаны интересную инфу нарыли, — сообщил Вирм. — Но она очень сказочная, я тебя пока нагружать не буду. Для начала мэра послушаем.

Мэр обрушил на них такой поток информации, что попробуй выплыви. Яр только глазами хлопал, а Вирм сидел с невозмутимым видом, кивал. Помогли ему Сенины пацаны подготовиться к сказкам.

Цементного, а позже бронзового орла водрузили на постамент, увековечивая легенду — здешний источник называли "ключом жизни", в давние времена исцелившим смертельно раненую птицу.

— Старого источника уже нет, иссяк, — не заглядывая в бумажку, рассказывал мэр. — Еще до революции горы сдвинулись, одни ключи закрылись, другие — открылись. Люди ждали, молились... но это же камень. Ничего не помогло. Но город не обезлюдел. Нарзанные ванны на других источниках поставили, лечиться к нам все равно едут. Живем потихоньку. Жили...

— Что нарушило спокойствие?

— Три недели назад тряхнуло. Горы пошалили. Обошлось без жертв и разрушений. Покачало. Энтузиасты сразу кинулись к иссякшему источнику. Ничего не изменилось. А через пару дней случилось ЧП. На девушку-художницу, местную жительницу, рисовавшую орла, напал бродяга. По свидетельствам очевидцев — обычный бомж. В отрепьях, косматый. Он не ограбил художницу, не пытался изнасиловать. Толкнул, сбивая с раскладного стульчика, так, что она расшибла локоть и колено, перевернул этюдник и потоптался по рисунку. Бродягу искали, но не нашли, а девушка на следующий день попала в инфекционную больницу. Пошла к врачу с жалобами на аллергию — намазала ссадины мазью и покрылась волдырями. Прямо в поликлинике ее состояние ухудшилось, отвезли в бокс с отеком легких и два дня не могли поставить точный диагноз. Предполагали внезапный отказ иммунной системы.

— Она жива? — не удержался, спросил Яр.

— Жива и здорова, — мэр переплел пальцы, стиснул, словно пытаясь задушить неведомого врага. — Ее отец, полковник в отставке, ранее служивший на Урале, обратился ко всем ворожеям и целительницам, с которыми мог связаться. Дальнейшие события известны с его слов, подтверждением служат записи камеры наблюдения возле памятника. Алексей Иванович Шапкин заключил устный договор с хозяином скал и горных источников, скелем. Он пообещал отдать десять лет жизни за порцию живой воды, которая исцелит его дочь. Вызванный с Урала скель взял аванс — месяц жизни — и отправился обследовать гору, где раньше бил целебный ключ. В полночь в горах было зарегистрировано небольшое землетрясение. А в четыре часа утра скель позвонил Алексею Ивановичу и назначил встречу возле орла, чтобы отдать живую воду. Вот, посмотрите.

Изображение было нечетким, напоминавшим черно-белый фильм ужасов, с какой-то радости попавший на монитор в кабинете. Возле бронзового орла топталось чудовище ростом с двухэтажный дом. Каменные ладони, способные смять бульварную скамью, как фантик, бережно держали хрустальную чашу с водой. Человек и скель о чем-то переговаривались — камера фиксировала только изображение, не звук. Чаша почти перешла из рук в руки, когда на сцене появился новый персонаж. Бродяга спрыгнул на скеля с дерева, накинул на шею длинную цепь. Чудовище дернулось, вода из чаши окатила Алексея Ивановича и застывшего на постаменте орла, окропила тротуарную плитку. Орел расправил бронзовые крылья, взлетел, исчез из поля зрения камеры и вернулся, чтобы оторвать бродягу от спины скеля. Извивающееся тело поднялось в воздух. Скель сунул чашу в руки человеку и куда-то побежал.

— Вода из чаши исцелила больную. Утром, когда была обнаружена пропажа памятника, а потом и сам орел, проломивший крышу хлебозавода, Алексей Иванович был допрошен милицией. Он не запирался, описал скеля, каким запомнил его при первой встрече, и помог составить фоторобот. С огромной долей вероятности это Василий Степанович Петренко, прилетевший в аэропорт Минводы из Екатеринбурга.

С фотографии на Яра с Вирмом смотрел неприметный худой мужичонка, такого в толпе и взглядом не зацепишь — обычный тощий работяга.

— Василий Петренко из аэропорта Минводы не вылетал, и не покупал железнодорожных билетов. Это не значит, что он по-прежнему в городе. Он мог уехать на попутке или экскурсионным автобусом. Или, — мэр снова вернул изображение чудовища, — уйти пешком. Эксперты, исследовавшие чашу из-под воды, предполагают, что орла оживила содержавшаяся в ней жидкость. Поиски скеля для допроса не увенчались успехом. Однако, по мнению все тех же экспертов из краевого Центра астральной диагностики и изучения паранормальных явлений, скель может и не знать способа возвращения орла в прежнее состояние.

В кабинете повисло тяжелое молчание. На мониторе орел снова подхватил бродягу и унес в неведомую даль. Яру показалось, что цепь, наброшенная на шею скеля — часть кандалов, сковывающих бородатого безумца. Имеет ли это значение?

— А бродягу не нашли? — спросил Вирм.

— Нет, — мэр сбился с официального тона, почти запричитал. — Да черт с ними с этими скелями и бродягами, вы мне птицу утихомирьте! Он же не улетает никуда, над городом кружит, всех туристов распугал — а ну как кинется или упадет на голову? Туша неподъемная, не смотрит, куда летит, вчера в водонапорную башню врезался, теперь ремонта на несметные тысячи рублей! На хлебозаводе крышу проломил и трубу попортил, а еще повадился за электричками гоняться! Вы представляете, что будет, если он в проводах запутается?

— Представляю, — Вирм едва сдерживал улыбку — видимо, вспомнил что-то.

Мэр охотно подписал стандартный контракт, вручил Яру с Вирмом ключи от гостиничного номера, предложил пообедать, но нарвался на отказ.

— Опросим свидетелей. Может быть, от следствия ускользнули какие-то детали, я свои вопросы буду задавать. А вечером попробую договориться с вашим орлом, — пообещал Вирм, и они с Яром покинули мэрию.

Остаток светового дня прошел бестолково. Ни Алексей Иванович, ни его красавица-дочка ничего важного не рассказали. Важного для охоты на орла — мелочей, на взгляд Яра ненужных, Вирм вызнал достаточно. Скель не взял с Алексея Ивановича плату.

— Я бы почувствовал. Когда он аванс забрал, в глазах потемнело, и руки похолодели. А когда чашу отдал — наоборот. Брызгами окатило, и я как помолодел. Силы вернулись, надежда появилась. Не знаю, может быть, он еще вернется, — Алексей пожал плечами. — Я свое слово сдержу. Меня никто за язык не тянул.

Милицейские эксперты, изучившие запись с камер, подтвердили, что цепь была частью кандалов.

— Думаю, мы этого бродягу не найдем. Вот.

На фотографиях, сделанных на месте иссякшего источника, обнаружился зажатый камнями кусок цепи. Звенья уходили вглубь скалы, намекая на место захоронения — вокруг были обнаружены частички нечеловеческой плоти и крови.

— Странная ДНК. Не имеет аналогов. Мы отправили образцы в Москву для исследования.

В сумерках Яр с Вирмом решили то ли поздно пообедать, то ли рано поужинать. Расположились в кафе рядом с фонтаном и заполучили нежданного сотрапезника. Орел, гулко хлопая крыльями, опустился на площадь, нахохлился, склонил голову, разглядывая Вирма. Увещевания и просьбы вернуться на постамент птица слушала невнимательно. Туристы и горожане наперебой фотографировали Вирма, читающего орлу мораль. Говорили недолго — орел заскучал и улетел с площади.

К ночи расположились в гостиничном номере — Вирм улегся на кровать, Яр с монетой уселся на стул. Ни обрыв, ни змей Яру не привиделись, только по обмякшему Вирму было видно, что процесс пошел. Даже монета не грелась. Тоска, да и только, и телевизор не включишь. Яр прислушивался — вдруг змей с орлом подлетят, попробуют в окно вломиться? Или вопли донесутся с улицы, если они на пару что-то разгромят. Тогда Вирма срочно вытаскивать придется. А пока что?

С улицы донеслись голоса — возбужденные, хмельно надрывные. Змей? Нет, драку в кафе обсуждают. Мысли почему-то перекинулись к Наде — как вчера вечером сказала: "Вирм теперь смотрит как на предательницу, а ты, если бы по-настоящему на свидание сходили, вообще бы проклинал". И не поймешь, какой смысл в слова вложила: то ли не стала авансы давать, потому что уезжать собралась, то ли считает такой сволочью, что лучше не связываться.

Размышления прервал деликатный стук в дверь. Яр взвился, не зная как поступить — сразу Вирма выдернуть, или узнать, не минералку ли от щедрот мэра принесли. Он подошел к двери, сжимая монету, спросил:

— Кто там?

— Я к Владимиру Петровичу. Меня зовут Василий. Откройте, пожалуйста, Ярослав Андреевич, мне с ним поговорить надо.

Яр попытался выйти на призрачный обрыв, тряхнул Вирма за плечо — никакого результата. Как в тот день, когда сняли хворца, и разлад вышел. Только сейчас у Вирма кровь не хлестала.

— Змей ничего не сможет сделать орлу, — сообщили из-за двери. — Я предлагаю сделку — вы выполните мой заказ, а я — ваш.

— Вернись! — прошипел Яр и дернул Вирма за локоть. Тот неожиданно кубарем скатился с кровати, словно ему в бок машина врезалась, ударился об стену и сел, потирая ребра. Яр наклонился, почти прошептал в ухо: — Пришел скель. Поговорить хочет. Обменяться заказами.

Вирм, морщась, уселся на стул, тихо ответил:

— Впускай.

Яр открыл дверь, ожидая увидеть каменное чудовище, но скель явился неприметным мужичонкой в рабочей спецовке, с чемоданчиком для инструментов. Обошлись без реверансов — скель повторил, что змей не одолеет орла, коротко объяснил:

— Действие живой воды может отменить только мертвая вода. У меня есть десяток капель, доставшихся по случаю. Берегу, потому что диковина, больше не достать. И как оружие на самый крайний случай. На орла бы никогда не потратил, но возникла надобность в ваших услугах. Сделка проста: вы подманиваете орла, я обрызгиваю его мертвой водой. Ваш заказ будет выполнен, получите свои деньги у мэра. Мой интерес в маленьком сундучке, спрятанном в развалинах здешней крепости. Я его вижу, но не могу прикоснуться. Люди могут его открыть, но не видят. Вы, Владимир Петрович, откроете сундук, или ваш змей — мне все равно. Я заберу оттуда рукопись, и даже доплачу вам за беспокойство. Хотите клад?

— Эта мертвая вода... — Вирм потер лицо, словно собираясь с духом. — Она подействует на моего змея?

— Конечно, — кивнул скель. — И на змея, и на вас, и на Ярослава Андреевича.

— На нас не надо. Моя цена за услугу — остатки мертвой воды. Вы продемонстрируете качество товара на орле. Если вода работает, я достану хоть десяток сундуков.

— А вы? — скель повернулся к Яру, глянул тяжело, каменно.

— Ярослав Андреевич — наемный работник, — проговорил Вирм. — Он выполнит мои указания.

— Одну минуточку, — Яр использовал тон, которым укрощал разгулявшихся клиентов в казино. — Позвольте мне вам кое-что напомнить, Владимир Петрович.

Они ввалились в тесную ванную комнату, и Яр немедленно дал себе волю — ухватил Вирма за шею, слегка придушил:

— Хрен ты меня заставишь! У тебя змей рехнулся. Брошу вас на обрыве на недельку, и никакой Сеня с хворцом не заставит тебя вернуть. А скотине твоей только волю дай — разгромит все почище орла. Уже забыл, как пули в лоб за это боялся?

Вирм вывернулся, едва не сломав Яру запястье. На пол полетели стеклянные полочки, флаконы, пузырьки.

— И что ты хочешь? Клад у Васи выпросить?

— Тебе — мертвая вода, мне — мой хворец.

— И как ты его убивать будешь? — Вирм смотрел хитро, нагло. — Думаешь, это простое дело? Или выждешь, пока мне опять прижмет, поторгуешься, чтоб змей выдохнул?

Яр подумал и переформулировал:

— Помогу работать, и если что случится — любой ценой вытащу. А ты взамен уничтожишь моего хворца.

— Договорились. Получишь дохлого, в банке, — заулыбался Вирм. — А мне — мертвая вода. Всегда хотел иметь оружие на самый крайний случай.

Яр, удивленный легкой победой, попятился к двери и вдруг сообразил:

— Слушай, а что в сундуке? Может, там вирус чумы или атомная бомба, а мы с тобой гонорар делим?

Глава 10

Скель Василий клялся, что рукопись в сундуке бесполезна для людей.

— Я думаю, что там описан способ рождения таких, как я. От живой воды, камня и железа, побывавшего на наковальне великана. Мне достался кусок такого железа. Это ценный подарок и обнадеживающий знак.

Вирм коротко глянул на Яра. Тот озвучил напрашивающийся вопрос:

— То есть, вы хотите... э-э-э... зачать? С помощью всяких подручных предметов?

— Я надеюсь, что горы подарят мне подругу, — лицо скеля озарила слабая улыбка. — Или воспитанника, которому я смогу передать секреты. Я не такой как все, Ярослав Андреевич. Я устал жить в одиночестве. Людские жизни сгорают у меня на глазах, те, из долгоживущих, с которыми довелось познакомиться — плохая компания.

Слова резанули по живому. Вирм тысячи раз жалел, что наткнулся на яйцо, и тысячи же раз благодарил судьбу за встречу со змеем. То гордился своей избранностью, то проклинал. А если бы уродился тварью каменной? Во где жопа! Так, хотя бы, человек среди людей.

Яр поежился — то ли от схожей мысли, то ли от холода — подбросил веток в чахлый костерок. Встречать рассвет выехали за окраину города, надеясь поймать орла без лишних глаз. Гад чугунный присоединяться к трапезе не спешил. Вирм с Яром успели все вчерашние припасы, что Фатя положила, прикончить, а грохота крыльев все не было. Скель от трапезы отказался — превращаться, мол, на полный желудок неприятно, а превращаться придется, если что-то пойдет не так.

Вирму на каменное чудовище посмотреть хотелось, хоть так что-то пойдет, хоть не так. Просить скеля о превращении язык не поворачивался — сам бы не желал выставляться ярмарочным уродцем. Придется ждать. А вдруг? Пока же, пользуясь случаем, можно разговорить. Попытаться.

Он ожидал, что каждое слово как клещами тянуть надо будет, и ошибся. Скель говорил охотно, только временами непонятно, а объяснения все запутывали. Рассказал о сундуке с рукописью: лежит, мол, на кромке, люди его не замечают, из другого мира никто не польстился. Сам скель его оком видит, да только ни зуб, ни рука неймет.

— А вы уверены, что я к нему прикоснуться смогу?

— Конечно, Владимир Петрович, — бесцветный голос стал снисходительным. — Кто, как не вы? У вас на кромке лёжка есть, скамеечку обустроили, со змеем своим милуетесь. Откинете крышку. И рукопись возьмете. Подержите, пока я прочитаю.

— Послушайте, — убедившись, что скель не собирается продолжать, заговорил Яр. — Объясните мне, откуда у вас эта вода — и живая, и мертвая? Тут, в округе начерпать можно, что ли? Я бы бутылочку набрал про запас.

— Нет, — смех скеля аукнулся осыпью мелких селей, — в здешних горах больше нет животворного источника. На пару часов открылся и ушел под землю. Навсегда. Это и к лучшему.

Скель говорил, камни подтверждали его слова шорохами и вздохами — так и было. Давным-давно в маленькое горное поселение занесло демона болезни, собравшего щедрую жатву. Почему череда смертей обеспокоила хозяина здешних мест, кузнеца-великана? Горы рассказали скелю, что он был добр к людям — торил дороги росчерком мизинца, открывал пласты угля, останавливал лавины, чтобы не причинили вреда домам. Истинные силы благоволили любой жизни, грызться и уничтожать всех без разбора начали их порождения и потомки.

Великан сковал цепь — невесомую, прочную. Без труда скрутил разжиревшего демона, запечатал в подземной темнице и, как мог, исправил причиненный вред. Удар исполинского молота породил животворящий источник. Вместе с водой из камня вышла хранительница, скеля. Кузнец приказал ей присматривать за ключом и удалился в свое жилище.

Шли годы, отмечаемые обвалами каменной крошки. Люди берегли тайну источника, скупо делясь живой водой с чужаками. Великан, уставший от трудов, покинул горную кузню и ушел в ледники, чтобы навеки упокоиться под снежным одеялом. Скеля дряхлела — и вода, и камень имеют свои пределы — все чаще дремала в ложбине над ключом, теряя счет времени. И, однажды, не проснулась, оскалилась каменным черепом, пугая людей.

Узник поймал последний вздох хранительницы, усмехнулся, забился в оковах — сил, чтобы встряхнуть горы, хватало. Он не тратил их попусту, ждал своего часа и дождался. Некому было следить за движением горных пластов, удержать источник на исконном месте. Ключ исчез с людских глаз, теперь вода омывала вход в темницу. Капли точили печать, утрачивая хрустальный звон. Демон отзывался бряканьем цепи, шептал бесполезные наговоры, ждал, ждал, ждал... И дождался. Удар разбил источенную печать, обломки и заговоренный штырь, к которому крепилась цепь, стали мостком, позволяющим перешагнуть через источник.

Демон вырвался на свободу: ошеломленный удачей, истощенный, отравленный вековой близостью живого ключа — что для одних благо, для других — зло. Воля опьянила, толкнула на необдуманное нападение. Демон коснулся первого человека, попавшегося ему на глаза, заражая черной гнилью, и взвыл от раскалившихся, стиснувших запястья цепей. Давнее колдовство кузнеца настигло беглого узника, заставило спрятаться в глухой овраг, замереть, опасаясь очередного приступа боли.

— Жертвой стала дочь моего заказчика. Не скрою, я взялся за дело охотно. В последние годы я влачил существование, воруя крохи жизни у людей, теряя власть над камнем. Источник был моим шансом — пары глотков живой воды достаточно, чтобы вернуть прежнюю силу. Я расчистил скалы, вытянул ключ на поверхность, напился и набрал чашу воды для Дарьи, дочери моего заказчика. К сожалению, в момент передачи чаши на меня напал демон.

Вирм кивнул, вспомнив косматого бродягу.

— Он не мог уйти, не мог разорвать цепь и наговор, привязывающий его к горам, пока болезнь не пожрет первую жертву. Ему не понравилось мое вмешательство, но причинить мне вреда он не смог — к нам, скелям, черная гниль не пристает, слишком крепко тело. В борьбе мы расплескали живую воду. Главный и видимый результат этой оплошности сейчас проламывает крыши городка. Прочее обошлось — у моего заказчика будет долгая жизнь и крепкое здоровье. Как и у его дочери.

— Подождите! Вы же расчистили скалы, набрали воду... Куда делся источник? — нахмурился Яр.

— Мне пришлось его замуровать. Работу начал наш крылатый друг — видимо, в бронзу вселилась душа некогда исцеленной птицы, символа здешних мест. Он разворотил скалу, сбросил в подземный ход клочья растерзанного демона, почти завалил каменными обломками. Я подоспел на место и попытался воспрепятствовать — отогнать орла, изменить русло, вытянуть дважды оскверненный источник из скал.

— И что же вам помешало? — не дождавшись продолжения, спросил Вирм.

— Дрожь земли. Сила, вернувшаяся после нескольких глотков из ключа, помогла мне услышать послание кузнеца-великана. Мне пригрозили, как расшалившемуся ребенку. Показали развилку — будущее, в котором люди торгуют живой водой, заставляют меня, скованного цепями, искать для них новые источники, или сегодняшнюю свободу с десятком драгоценных капель в фиалах. Я выбрал свободу. Я замуровал источник. Его уже не вернуть. Дар не должен быть гибельным — мне об этом напомнили, и я принял истину камнем сердца. Видимо, в возмещение утраты, высшие силы одарили меня заговоренным штырем и привели к сундуку. Я остался здесь. Ждать, пока мне кто-нибудь поможет.

— Просто ждали? — Вирму казалось, что в этом кроется подвох.

— Ну, вы же пришли, — усмехнулся скель. — Кромку видно, только если по ней где-то рядом ходят. Иначе бы все желающие в другие миры заглядывали, да еще и пройти пытались. Нет... это награда и бремя избранных.

Вирм поежился. Скель облекал в слова его мысли, и это пугало — неужели только у нелюдей понимание и найдешь? Спросить: "А много ли таких "пешеходов" встречали?" Вирм не успел — орел с чугунным грохотом приземлился на траву рядом с площадкой для импровизированного пикника.

— Как его держать? — прошептал Яр.

— Я буду ля-ля справлять, чтоб мозги запорошить, а ты ему булку предложи, — ответил Вирм. — Вася, попытайтесь зайти с тыла.

Скель то ли засмеялся, то ли закашлялся, вызывая осыпи в окрестных горах. Сунул руку за пазуху, выудил из внутреннего кармана черный флакон, сияющий гранями полированных ребер. Орел заклекотал, покосился на флакон, на булку, которую ему протягивал Яр, отступил прочь от тлеющего костерка.

— Надо змея звать.

— Не надо.

Оказалось, что скель Василий при необходимости может двигаться очень быстро. А ладонь — на вид вполне человеческая — без труда удерживает за хвост чугунную птицу, пытающуюся улететь. Шепот, выдернутая зубами пробка... блеснувшая в рассветных лучах солнца капля жидкости — маслянистой, тягучей. Орел бессильно дернулся, застыл в воздухе и упал на траву. Практически в той же позе, как прежде на пьедестале памятника.

— Я свою часть договора выполнил. Извещайте мэра и давайте двигаться к сундуку.

Мэра Вирм с удовольствием разбудил. Тот сначала не мог понять, зачем независимому специалисту в шесть утра понадобился эвакуатор с лебедкой и грузчики, а когда проснулся и сообразил, трижды назвал благодетелем.

— Деньги на счет переведете. Заезжать к вам не буду, грузчикам орла сдам и поеду по своим делам.

— А орел не оживет? — опасливо спросил мэр.

— Оживет — снова усыпим. Вы, главное, деньги переведите. Иначе на хлебозаводе ни трубы, ни крыши не останется, — пообещал Вирм. — И не только на хлебозаводе. Я посмотрел, у вас в городке труб много.

Скель Василий от предложенной доли денег отказался:

— Мне на жизнь хватает. Люди охотно обменивают клады на купюры. Я ни в чем не нуждаюсь.

О мертвой воде скель говорить не захотел. Когда Яр попытался выяснить, где был источник, Василий ответил:

— Его тоже больше нет. Мертвая вода выходит наверх, чтобы смыть реки крови. Это было давно, Ярослав Андреевич. В Первую Мировую войну. Больше я на поля сражения не попадал. Если где и открывались ключи, мимо меня прошли.

...До развалин крепости, в которых должен был лежать сундук, доехали быстро. Крепость доброго слова не стоила: груда камней, тронутые утренним холодом плети лесной ежевики, пожелтевший подлесок. К развалинам вела лестница, и даже табличка на смотровой площадке имелась — люди проложили экскурсионный маршрут. Вид с горы открывался изумительный, и Вирм почувствовал прикосновение змея, услышал шепот: "Полетаем?"

Уселись на скамейки под синим пластиковым куполом — людская попытка изменить гору выглядела чужеродно и жалко. Вирм откинулся на жесткую спинку. Яр коснулся монеты на ключах. Змей взрезал небо крыльями, кувыркнулся в воздухе, приветствуя свободу. Накатила знакомая раздвоенность — Вирм видел себя, скамью, хмурого Яра и улыбающегося скеля. И змея, устремившегося к облакам. О! А крепость-то цела, оказывается! Стены ветхие, кладка сыплется, но не руины, как в родном мире.

Вирм с трудом вошел в приземистое строение — тело отказывалось повиноваться, ноги не несли. В темном коридоре навалилась затхлость, под ботинками захрустели кости. Шаг за шагом, мимо скелетов и ржавого железа... Вирм повернул к свету и вышел в зал с обломками мебели и небольшим каменным алтарем в углу. Сундучок стоял на возвышении и выглядел откровенно чужеродным — без пылинки и царапинки, дерево пропитано каким-то матовым лаком, оковка и замок сияют, словно их только что надраили.

Замок был цельным, без намека на скважину для ключа. Вирм его повертел, подергал в надежде — "а вдруг сам откроется?" — осознал тщетность усилий и решил вынести добычу на свежий воздух. Авось скель знаками что-то подскажет. Или убедится, что его заказ выполнить невозможно.

Вирм поднял сундук — не легкий, но и неподъемной ношей не назовешь — и этим дал сигнал каким-то тайным и неведомым силам. Охране секретов кромки, мирно почивавшей в стенах крепости всё это время. С шорохом и лязгом поднялись скелеты, ронявшие на пыльный пол клочья ветхой ткани. Исчезла ржавчина с мечей. Свистнула, пролетела рядом с ухом, и бессильно ударилась в стену стрела. Вирм лег на пол, не расставаясь с сундуком, и завопил:

— Помогите!

На призыв откликнулся змей. Врезался в оконный проем, круша кладку, расширил ход, смел крыльями и хвостом скелетов. Вирм перекатился, уходя от очередной стрелы, спрятался за змеем, вывалился на осеннюю траву под окном — хоть не второй и не третий этаж, ноги ломать не пришлось. Скель с Яром стояли на краю смотровой площадки, не сводили глаз с крепости. Змей бушевал, превращая относительно целое здание в развалины. То ли силушку растрачивал, то ли добивался исторического соответствия. Вирм встал на ноги, добежал до смотровой площадки — подальше от камней, чтоб не зашибло — тряхнул сундук, спросил у скеля:

— Открыть-то как?

Голос едва донесся — глухой, словно из-под воды:

— Ваш змей его уже открыл. Ключ — крепость. Откиньте крышку.

Вирм провел рукой по оковке. Правда скелева, нет больше замка. Несметных сокровищ тоже нет. Внутри один-единственный кожаный футляр. А в футляре — ветхий свиток.

— Разверните!

Скель наклонился, жадно пожирая глазами бурую бумагу — или это пергамент? Черт его разберет. Корявые значки выцветали под лучами солнца. Скель шевелил губами, загибал пальцы. Вирм честно держал странную рукопись на вытянутых руках, пока она не начала расползаться в клочья. Обрывки с облегчением бросил, избавляясь от ощущения тухлой липкости. Змей обрушил стену, растоптал убегающего скелета, повернулся, недовольно фыркнул.

— Расходимся? — неуверенно предложил Вирм.

Сердце ныло — змей спас ему жизнь, вытащил из ловушки. А он, Вирм, возьмет за выполненный заказ плату, которая змея жизни лишит. Конечно, только в крайнем случае. Если не будет возможности и сил совладать. И все же...

Яр крутанул монету, звякнул ключами. Закружилась голова — от переброски. Только что смотрел на смотровую площадку от крепости, и вдруг снова на скамейке. Ни удушливой каменной пыли, ни змея нет. Только руки липкие, помыть нестерпимо хочется.

К машине вернулись в молчании. Вирм попросил Яра слить воды из бутылки, кое-как смыл тухлятину с ладоней. Принял у скеля черный флакон, кивком подтвердил: "В расчете". И предложение подвезти, и вопрос: "Узнал, что хотел?", так и не сотрясли воздух. Скель отошел на пару шагов, вздрогнул всем телом, словно через него электрический ток пропустили, упал на колени. Поднялся уже каменным чудовищем, деловито порылся в клочьях одежды, вытащил маленький железный штырек, флакон — белоснежный, сияющий — и, хрустя суставами, ушел прочь. В горы.

— Поехали домой, — проводив его взглядом, сказал Вирм.

Яр согласился, задумчиво глядя вслед просеке, отмечавшей путь скеля:

— Поехали. Повезло нам, что утро раннее, туристов нет. А то бы уже и сфотографировали, и ментам донесли.

— И не говори... тут за себя не знаешь, как отмазаться, еще и камень на шею вешать.

Возня с сундуком вытянула силы. Вроде бы, ничего особенного не делал, а руки-ноги шевелиться перестали. Вирм нашел удобное положение на переднем сиденье, задремал — Яр гнал машину, как бешеный, торопился на встречу с хворцом. Очнулся уже у собственных ворот, от стука в окно машины. Он опустил стекло, стряхивая остатки дремы, и окончательно проснулся от крика.

— Ты, слышишь? Гадину свою забирай, дочку не дам, не тебе обещана! И просил бы — не дам, не так просят! Не так! Крышу сломал, нянька укусил, дочка в подвал загнал!

Подбежали Фатины внуки, потащили гневающегося папашу прочь. Яр загнал машину в открывшиеся ворота, покрутил пальцем у виска.

— Что-то не так, — крик всколыхнул былые кошмары. — Я тебе говорил — снилось, что змей в какой-то подвал влез?

— Говорил, — Яру было не до кошмаров и подвалов, его обуревало нетерпение. — Совпадение, наверное.

— Эй, верните его!

— Уехал, — развел руками Фатин внук. — Плюнул на ограду и уехал, сказал: "Не понимает по-хорошему, хуже будет!"

— Кто это такой?

Фатин внук виновато пожал плечами — "не знаю, мол, первый раз вижу".

— Неси хворца, — дернул за рукав Яр. — Зови змея. Я ждать не хочу.

— Пойдем.

Железная дверь распахнулась без скрипа. Вирм прошел к морозильной камере, отпер дополнительный замок, открыл дверку. Лампочка зажглась, подсвечивая клочья пара и являя взорам треснувшего по шву хворца в банке с притертой крышкой.

— Это он? — Яр протянул руку, коснулся банки, отдернул. — И давно он сдох?

— На второй день. Или на третий. Точно не помню.

— И ты об этом знал, и продолжал меня шантажировать? Еще и труп в оплату дела предложил, понимая, что даже нагибаться не придется.

— Тебе тоже нагибаться не пришлось, — огрызнулся Вирм. — Мы со змеем всё сделали. Я пошел спать, голова раскалывается. Морозилку выключи, чтоб счетчик зря не мотал, с хворцом делай, что хочешь. Можешь похоронить за забором, Фатя тебе лопату даст.

— Я уезжаю, — глядя на банку, отчеканил Яр. — В пень мне не сдались эти сложности, а брехней твоей сыт по горло. Дальше без меня.

Монета и ключи упали на пол, глухо брякнули. Вирм отвесил связке пинка, отбрасывая к стене, захлопнул дверцу морозилки и пошел в спальню. Голова болела так, что перед глазами разноцветные круги плыли.

"Пару цитрамона, и выспаться. А потом буду думать, где нового якоря искать".

Глава 11

Уехать прочь с гордо поднятой головой не получилось. Сначала Яр дохлого хворца из банки вылил в лесополосе, проследил, как он растекается безопасной лужей, чернеет на воздухе, потом вещи собрал. Позвонил Наде — попрощаться, и узнал, что она тоже сегодня покидает город. Вечерней электричкой. Яр сразу сообразил — лишние полдня в Красногорске ему не повредят, а с попутчицей ехать веселее. Он отнес сумку в камеру хранения, погулял, встретил Надю на привокзальной площади, помог чемоданы из такси выгрузить.

Уселись возле фонтанчика с питьевой водой, подальше от чужих ушей, заговорили. Яр первым делом спросил, знала ли Надя, что хворец почти сразу сдох. Та удивилась неподдельно, но Вирма не осудила:

— Я понимаю, почему он тебе не говорил. Ты первым делом побежал... а куда, ради чего? Красногорск на Зеленодар менять? Шило на мыло.

— Ну, у меня знакомых в Европах нет, чтоб работать приглашали, — скривился Яр. — Меняю чужой дом на свой. Нормальное дело.

Надя вздохнула, махнула рукой.

— Может, по мороженому?

Телефоны зазвонили одновременно. Надя свой только доставала из сумки, а Яру Сеня уже в ухо рявкнул:

— Ты где? Надюху не видел?

— Вот она, рядом, на лавке сидит.

— Вы где?

— На вокзале, электричку на Минводы ждем. У Нади утром самолет, ей в аэропорт надо.

— Смотрите там в оба, я сейчас мужиков пришлю, чтоб Надюху проводили.

— Что случилось?

— Соньку украли. Она тоже в аэропорт ехала, тачку взяла, богиня олимпийская, ей же в электричке трястись зазорно. Зажали на трассе, таксисту по зубам, Соньку вытащили, в машину затолкали, и привет. Полчаса назад в офис брякнули, сказали: если Вирм змея не отзовет — голову отрежут и под калитку кинут. Глаз с Надюхи не спускай, понял? Уволился ты или нет, меня не колебет, проследи, чтоб девка в Европы улетела в целости и сохранности.

— Так змей же, вроде... — Яр вспомнил утреннего мужичонку в кепке-аэродроме, нахмурился. — А Вирм что говорит?

— Он в отключке, добудиться не можем. Давай, до связи.

— До связи, — машинально ответил Яр.

Надю весть о похищении Соньки расстроила, а рассказ о мужичонке, требовавшем отозвать змея, заставил три бумажных платка в клочья порвать.

— Владимир Петрович говорил, что после того, как Ирину, его первого якоря, убили, он змея на волю выпускал, позволил людей считать за добычу. Он об этом жалеет. Говорил, что теперь чувствует ответственность, будет держать его в узде, без якоря — никаких полетов. Змей мимо тебя вылетал? Сам?

— Не знаю. Я его только у крепости видел, когда мы заказ выполняли.

— У какой крепости?

— Потом расскажу.

Яр увидел Сениных бойцов, маршировавших на вокзал через специальный проход для людей с кардиостимуляторами — мимо рамок, обрадовался подмоге и замахал рукой. Разговоры прекратились сами собой: откровенничать или расспрашивать Надю при чужих людях не хотелось.

Для себя Яр всё решил в электричке, глядя на мелькающие за окном горы. Надо вернуться. Хоть брехло Вирм, хоть не брехло, а Соньку вытаскивать надо. И со змеем разбираться, чтоб втихомолку дома не разносил. Об этом Яр сообщил Сене, пока Надин самолет ждали. В ответ услышал скупое одобрение: "Не помешаешь". О деталях — что удалось узнать о похитителях — Сеня по телефону говорить не пожелал: "Явишься на общий сбор, там будет инструктаж, послушаешь".

Надю Яр на прощанье поцеловал, попросил известить, когда в Будапеште окажется:

— От одной смс-ки ведь не разоришься?

— Напишу, — пообещала она. — Ты в соцсети заходишь? Я вконтакте фотографии иногда выкладываю. Посмотришь, куда прилетела и как устроилась.

— Не заходил, теперь буду. Давай, до свиданьица. Посадку объявили уже.

Как только Надюха досмотр прошла, двинули в Красногорск, машиной, которую к аэропорту подогнали. Через час прибыли к дому Вирма. Там-то у Яра челюсть и отвисла: возле ограды, на обочине проезжей части, на перемешанной с землей газонной траве, стоял БТР.

Охрана на воротах недвусмысленно демонстрировала оружие — кобуры на бедрах. Яра и бойцов пропустили без лишних вопросов. Идеально подстриженная изгородь пахла соляркой и оружейным маслом. Войной. И, если честно, Яр был рад, что ему позволили войти в штаб и возьмут добровольцем.

Вирм выглядел отдохнувшим — ни пелены в глазах, ни складки на лбу, выдававшей головную боль. Может, справился со змеем, может, закрылся от него наглухо. Бегал по дому в бронежилете, как молодой сайгак, Яру буркнул:

— Экипировку на первом этаже в гостиной возьми. Нет, подожди. Смотри. Я ее на цепочку повесил...

Флакон с мертвой водой приоделся в оплетку, висел у Вирма на шее.

— На крайний случай. Для змея. Лей всю, только на людей постарайся не попасть.

— Так точно, — серьезно ответил Яр.

Совещание проводили на веранде. Фатя беззвучно поставила на стол поднос с чайником, чашками и бутербродами, тут же исчезла. Сеня заговорил:

— Повторю общие данные, для тех, кто не в курсе — полезно, для тех, кто уже слышал, будут новые подробности. По уточненным данным Софью Михайловну похитил один из местных поставщиков природного наркотического сырья. Фамилия, имя, отчество и прочие данные похитителя установлены, но я буду именовать его кличкой Парник, под которой он широко известен в определенных кругах. Парнику принадлежит село Серая Глина. Вот данные аэрофотосъемки.

На стол легла пачка фотографий: около двух десятков домов-крепостей, по два за оградами, рядом с каждым — ряды парников и теплиц.

— Все жители села — близкие родственники, чужаки на территорию не допускаются, раз в неделю приезжает автолавка с проверенным поставщиком, вот и все контакты с внешним миром. Ну, и товар вывозят. Понятное дело.

Вирм выхватил одну из фотографий, всмотрелся в дом с сорванной крышей.

— Змей нападал на село дважды. После первого нападения Парник лично навестил Владимира Петровича, но не озвучил обвинений в захвате бизнеса. По косвенным данным змей преследовал его младшую дочь, шестнадцатилетнюю невесту на выданье. Парник решил, что визит змея — сватовство и желание породниться. Однако по возвращению домой Парника ждал неприятный сюрприз. Змей разрушил половину теплиц, лишил его товара на продажу, а еще снес вышку сотовой связи на пригорке, отрезав возможность связаться с внешним миром. Парник, недолго думая, выслал зятьев на захват Софьи Михайловны, и, заполучив ее в руки, потребовал от Владимира Петровича прекратить нападения. Сказал, что бизнес не отдаст и в долю не возьмет, а Софью Михайловну порешит, если еще хоть один парник треснет.

Бойцы и Вирм рассматривали фотографии. Яр подтянул к себе снимок с руинами теплиц, чтобы не выделяться.

— Змея Владимир Петрович сейчас не контролирует. Мы не можем рассчитывать на его поддержку, отбивать Софью Михайловну будем своими силами. Вероятность, что мы сможем вернуть ее живой и невредимой, крайне мала, однако вариант штурма села и конкретно дома Парника у нас единственно возможный.

— У нас есть БТР, светошумовые гранаты, гранаты с парализующим газом, шестнадцать автоматов Калашникова, щиты, экипировка и противогазы. Я думаю, справимся, — дополнил Вирм.

На стол лег план села. Заговорили сначала негромко, потом, перебивая друг друга:

— А высота забора какая?

— Колючая проволока везде есть?

— Лестницы надо взять, ворота-то БТР выбьет, но это один проход. Хозяева весь огонь туда сосредоточат. С тыла заходить надо, разбивка на три группы, кто-то да дойдет.

— С пулемета шарахнем и притихнут.

— Пулеметных патронов впритык, — сухо сообщил Сеня. — Здесь не продают, а в других краях искать времени нет. Огневая поддержка так себе, зато фактор устрашения сработает на все сто.

Выехали сразу после инструктажа, поделив рации, калаши и патроны. Колонну возглавлял черный "Мерседес" с мигалкой, следом за ним — "газель" с затемненными окнами и БТР. К селу подъехали в сумерках. Когда в поле зрения оказались трехэтажные особняки, огороженные высоким глухим забором из кирпича, все оживились. Часть бойцов успела нанести на лица черно-зеленый грим. Яр с Вирмом скромно ограничились балаклавами.

Мерс уступил дорогу БТРу. "Газель" опустела. Без лишних разговоров разбились на три группы. Яр с Вирмом и троицей бойцов нырнули в проулок, чтобы проникнуть во двор через западную стену.

Сеня, руководивший операцией, скомандовал: "На штурм!" Яр полез по приставной лестнице, следом за бойцом с кусачками. В воздухе витали крики, рык и натужное фырканье мотора БТРа, а из рации доносился сочный мат — видимо, на Сениной стороне возникли какие-то неполадки. Со забора стало видно причину ругани. Арендный БТР почти выбил ворота — они болтались на одной петле — и заглох. Вдоволь полюбоваться казусом не удалось. Из окна дома кто-то выпустил автоматную очередь, Яр, Вирм и бойцы соскользнули со стены, прячась в лабиринте тропок между теплицами и прикрываясь двумя щитами на пятерых. Их целью был левый дом. Замерли перед открытым пространством, переругиваясь:

— Ложись, я гранату кину!

— На хрена?

— А дверь как выбивать?

— А если там баб за дверью выставили?

Перебранку заглушила пулеметная очередь из БТРа. Пули разнесли теплицы и курятник. К крикам прибавилось истерическое кудахтанье, по ветру полетели перья. Яр снял выстрелом овчарку, краем глаза заметил движение на другой крыше и обомлел. Змей, цепляющийся хвостом за печную трубу, расправлял крылья. Вирм увлеченно палил по окну дома, пытаясь попасть в противника. Яр, не веря своим глазам, вытащил монету, тронул, заорал:

— Вирм! Смотри! Сюда, наверх смотри!

— Это не мой змей! — возмущенным воплем ответил Вирм. — Я своего знаю, а этого — первый раз вижу!

Яр пригляделся — Вирмова правда! Змееныш какой-то тощий, золотистый, и крылья радужные как у бабочки с детского рисунка. Вот это поворот!

Обсудить ничего не успели. Змееныш спланировал с крыши, выбил дверь, пополз внутрь дома, сложив крылья и извиваясь всем телом. Группа побежала следом, прикрываясь щитами. Целью золотистого пришельца был подвал. Туда и пришли, сквозь пыль и выстрелы.

— Софа! Софа, ты тут?

— Вовчик? — в ответном крике слились радость и надежда. — Вова, мы связаны! Нас тут двое, еще девочку забрать надо!

— Тут змей чужой! — нащупывая ногой лестницу, сообщил Вирм.

— Это Гулина змейка, ее зовут Галочка, — Софья ошарашила не хуже чем светошумовая граната. — Раньше она людям не показывалась, а теперь как с цепи сорвалась, все время в дом лезет.

— Ох... охренеть, какие ты интересные вещи рассказываешь! — Вирм спустился в подвал, голос стал едва слышен в общем шуме. — А ну-ка! Эй, Гуля, или как там тебя? Не кусайся!

— Пойдем, дурочка! — завопила Софья. — Живо! Пока твой папахен не вернулся и гранатой не угостил! Давай, лезь на лестницу, коза! Там тебя Галочка ждет.

Гулю выгнали наверх пинками и уговорами. Яр ее толком не разглядел: тоненькая тростинка, закутанная с головы до ног, только глаза из-под пухового платка блестят. Черные, точь-в-точь как у змеи Галочки. Галочка к спасенной девице кинулась, обнюхала, подтолкнула мордой к выходу. Пошли все вместе, группой, пытаясь прикрыться двумя щитами на семерых. Получалось плохо.

Во дворе продолжался бой за ворота. БТР завелся, поднатужился, опрокинул створки на асфальт, отпраздновал победу еще одной пулеметной очередью. Зазвенели осколки уцелевшего стекла, зашипела, повалилась под столбы Галочка. Пули сорвали чешую, пробили бок. Закапала змеиная кровь — густая, черная. Гуля завизжала, кинулась к подстреленной змеице. Вирм, державший щит, рухнул как подкошенный, сбивая с ног Софью и Яра.

Исчезли звуки, растаял двор, раскуроченные теплицы. Под ногами захрустела пересохшая глина. Гуля обняла за шею Галочку, рыдая в три ручья. Вирм поднялся на ноги, шагнул навстречу вынырнувшему из неба змею.

— Где мы? — испуганно спросила Софья. — Боже, какой обрыв! Вовчик, не подходи к краю, ни дай Бог поскользнешься! Костей не соберем. Где это мы?

Вокруг расстилался золотой ковер — в мире змея тоже настала осень. Небо хмурилось, линию дальних гор растушевывали свинцовые тучи. Ветер, злой и холодный, швырял в лицо рыжую пыль и сухие листья.

— На кромке, — вспомнил услышанное от скеля слово Яр. — Добро пожаловать в змеево жилище.

— Жутко тут, — глядя на затягивающиеся раны Галочки, пробормотала Софья. — Скверное место. Как бы домой, а?

Яр сунул руку в карман, выругался, захлопал по другим карманам, шестым чувством понимая, что поиски безнадежны. Связка ключей и монета, которые ему отдал Вирм в машине, остались где-то в доме или во дворе Парника. Наверное, сунул мимо кармана, когда Галочку разглядывал. Или выронил.

Вирмы пошептались, подошли к Галочке с Гулей. Девицы засмущались — Гуля отвернулась от Вирма, прикрывая лицо платком, Галочка завертелась ужом, не позволяя змею обнюхать свою морду. Между туч появились просветы — солнце коснулось верхушек деревьев, багрец и золото засияли, как камушки в калейдоскопе.

Вирм помог Гуле подняться с земли, подвел к скамейке. Змеи потоптались на обрыве, выписывая фигуры странного танца, и вдруг дружно бросились в бездну. Засеребрились крылья вирма, полыхнули радугой крылья Галочки. Ветер — потеплевший, почти горячий — разогнал тучи. Змеи описали круг, пронеслись над головами людей, пошли на второй. Содрогнулись, меняясь, горы. В долине то тут, то там начали вырастать здания — не точная копия, вольная фантазия на тему Красногорска. Санаторий с плоской крышей-площадкой, Долина роз, канатная дорога. А вот и Питер — каналы, мосты, охраняемые львами. Ряды теплиц и парников, видимо, накрепко врезавшихся в память Галочки. И — ну кто бы сомневался? — колесо обозрения!

В этом мире по-прежнему не было людей — Яру это подсказывало всё то же шестое чувство. И оно же ревело белугой: "Уходить, надо уходить, пока змей не населил свой дом добычей, за которой так весело гоняться". Но вернуться к себе, не прикасаясь к монете, не получалось. Вирм с Гулей сидели, обнявшись, прижавшись лбом ко лбу. Яр увидел тонкие нити, связывающие змеев и их временных хозяев. И вирм, и Галочка тянули из них то ли силу, то ли душу, оживляя свой мир. А, может, пытались создать открытую дверь на кромку, чтобы заманивать людей.

Яр забегал кругами, не зная, стоит ли трогать оцепеневшую парочку, злить змеев. Или попробовать разозлить, плеснуть на них мертвой водой — флакон никуда не делся, вон, у Вирма на шее болтается.

"А если я этим навсегда проход домой закрою?"

Доживать век на обрыве не хотелось.

Яр споткнулся, упал, стесал ладони и колени, окропил выветренный валун кровью. Камень зашевелился, сдвинулся в сторону, проскрежетал: "Возьми". Каменная ладонь — дай Бог здоровьичка скелю Василию! — высунулась из пересохшей глины, протянула пыльные ключи.

— Софа! — стискивая теплеющую монету, крикнул Яр. — Сбиваемся в кучу, быстро! Хватайся за деву, я за Вирма. Попробуем уйти.

Небо опять нахмурилось, ветер смешался с волной злого недовольства — "Не смей! Мой! Я возьму то, что мне надо!"

— Да пошел ты!

Яр ухватил за плечо Вирма — тот замычал, начал вырываться — кивнул Софье, коснулся ее запястья. Обрыв растаял, под ногами захрустело стекло. Вирм взревел, как раненое животное, вывихнул Яру руку, отбирая монету. Гуля поддержала его визгом, располосовала ногтями воздух перед лицом.

Кирпичный забор затрещал и осыпался. Скель Василий, каменный и громоздкий, шагнул в проем, прижал Вирма тяжеленной ладонью.

— Это... это что за хренотень? — взвыл Сеня, высунувшийся из-за обломков теплицы.

— Это наш, не стреляй, это Василий, — зачастил Яр. — Вирма уводить надо. Змеи ушли. Дева, вот, осталась.

— Василий... — повторил Сеня, беззастенчиво пялясь на каменное чудовище. — Василий, а вам не нужна работа в охранном агентстве? Специалистом по особым поручениям?

От смеха скеля разрушились остатки забора, и дом трещинами пошел.

— Ну, нет так нет. Но визитку я вам оставлю. Вдруг передумаете, — Сеня закинул автомат за спину, помог Яру поднять обмякшего Вирма.

Монета заледенела, покрылась изморозью. Яр понес ее на отлете, второй рукой поддерживая под локоть еле плетущееся тело. Следом, всхлипывая, шла Гуля. И в машину за Вирмом полезла. Никто ее останавливать не стал. Скель Василий попрощался кивком, ушел в гору, расширяя неприметную тропку. Яр хотел спросить, как дела с зачатием, но побоялся поднимать тему при непосвященных — а вдруг скель обидится?

Окружающий мир был непривычно спокоен и тих. Конечно, раздавались отдельные выстрелы и крики, грохотал БТР, хрустело стекло. Тихо было там — в параллельном змеевом мире, или в его же подпространстве. Не просачивались любопытство и интерес, не дурманил голову чужой азарт.

"Неужели закрылась дверь-обрыв?"

Дня через три стало ясно — закрылась. Яр честно вертел монету, сосредотачивался. Потом задал Вирму вопрос: "А ты сам-то его чувствуешь?" Услышал злое: "Нет" и бросил монету с якорем на стол.

Надя писала смс-ки из Будапешта, волновалась. А что Яр ей мог сказать? Софья уехала почти сразу. Отлежалась в ванне, поужинала, вызвала такси и отбыла в аэропорт под охраной. Гуля притихла под крылом у тети Фати. Та уводила ее ночевать к себе: "Нельзя ей у холостого в доме спать, что ты, что ты!" Утром приходили вместе, в одинаковых платках. Парник не появлялся. Видимо, решил, что сватовство удалось на славу, и калым за дочь платить не надо.

На четвертый день жизни без змея Вирм запил. Попросту, со стаканом и бутылкой, временами ломая и подкуривая сигареты. Яр этим воспользовался, обшарил три комнаты, нашел мертвую воду и велел Фате спрятать от греха подальше. Та понимающе закивала, похоронила флакон на кухне, среди специй в баночках — век будешь искать и не найдешь.

Убедившись, что Вирм спьяну мертвой водой никого не окропит, Яр решил сыграть роль психотерапевта. Может, от разговора полегчает? Пусть Вирм пожалуется. Яр-то его поймет.

Оказалось — не тоска Вирма берет, злости больше.

— Он же из меня чуть душу не вынул! Чтобы перед Галочкой этой покрасоваться, дом к свадебке прихорошить. Скотина такая...

Слова текли рекой. Обида мешалась с благодарностями Яру — за то, что вовремя выдернул. Потом пошли невнятные угрозы — обещание змея в мертвой воде искупать, если вернется. Закончилось всё надрывной жалостью к себе — Вирм не представлял, как будет жить без полетов и неба. На этом этапе Яр сбежал, а Вирм отправил кого-то из внучков за ящиком водки. И за пачкой сигарет.

Фатя тихо квохтала, подсовывала ему закуску, но тарелки тут же отправлялись в ограду. Пил Вирм три дня, и, может быть, допился бы до белой горячки, да Сеня спохватился. Выругал Яра, позвонил доктору без фонтана и выслушал клятвенное заверение, что к Владимиру Петровичу немедленно прибудет самый лучший специалист — практикующий кандидат наук.

Яр, уже собравший вещи, специалиста все-таки дождался. Хоть глянуть, к кому в лапы бывший работодатель попадет. Специалистом оказалась дама лет тридцати — веселая, черноволосая, улыбчивая, удивительно синеглазая, как Вирм. Ее не напугали ни мат, ни пустые бутылки в спальне. Успокоила пациента быстро, будто взнуздала норовистого жеребца — тот побрыкался, и согласился на снотворное и капельницу.

— Аня, мы вам очень благодарны, — проговорил Сеня, глядя на заснувшего приятеля.

— Это-то не сложно, — отмахнулась кандидат наук. — Проблема не в том чтобы купировать запой. Надо искоренять причину.

— Я поехал, — Яр положил монету на столик и хлопнул Сеню по плечу. — Ничем не смогу помочь. Удачи.

Эпилог

Дома дела пошли ни шатко, ни валко. Вроде бы, не на что жаловаться — Яра взял на работу бывший хозяин сети игровых автоматов. Везучий дед переориентировался с азарта на продовольствие, магазины с дешевой крупой, томатной пастой и овощами выросли по городу, как грибы после дождя. А там и на край грибница разрослась. От избытка денег дед ударился в филантропию, начал финансировать футбольную команду и строить стадион. Жизнь Яра потекла в разъездах с объекта на объект: дед непременно посещал один из магазинов, — какой в голову придет, чтоб не угадали; потом проверял стройку, а день через день тренировки команды. Всё хорошо — и платил дед нормально, и не напрягал, Яр его мелкие заскоки еще с автоматов знал — а не лежала душа к делу. Раздражали строители-турки, льстивые продавщицы и менеджеры, натужно-бодрые спортсмены.

Исчезла капля колдовства, к которой Яр привык в Красногорске. Здесь временами что-то чуял, а вытянуть наружу не мог. Казалось — вот-вот заговорит насмешливый херувим над вывеской туристического агентства в старом доме. Или — вот же, вроде бы лязгнул зубами фонтан-лев. Ан нет... Молчаливый камень, неподвижная бронза. Надо меньше себя накручивать.

Яр никому не звонил, но смс-ки получал и отправлял регулярно. Надя иногда срывалась на жалобы: "Не могу привыкнуть. Скучаю по дому". Вирм пару раз спрашивал: "Как дела?" А третьей смс-кой пригласил на свадьбу. "Женюсь. Гулять будешь?" Яр вспомнил Гулю — юную, тонкую, прячущуюся за платком — и ответил: "Не могу. Служба. Желаю счастья".

По весне Яр сошелся с бухгалтершей из строительной конторы. Без страсти, без изюминки. Лишь бы не в пустой дом возвращаться и борщ кто-то другой варил. Надя собиралась участвовать в очередных показательных соревнованиях, а Вирм... а кто его знает, как там Вирм — он не пишет, и Яр не пишет. Не родня, чтоб с праздниками и днюхами друг друга поздравлять. Так и текла жизнь, размеренно и скучно, пока Яра к осени не выпихнули в отпуск. Он собирался на море поехать, но бухгалтерша Нина сказала, что им надо серьезно поговорить и предложила заняться продажей и покупкой квартир.

— У тебя однушка, у меня однушка. Если еще кредит взять, можно на трехкомнатную в новых домах на набережной наскрести. Будет спальня, гостиная и детская.

К детской Яр оказался не готов. Заниматься продажей он отказался наотрез — "жилье сейчас сильно подешевело, не время" и предложил отдохнуть отдельно.

— И так каждый день жопами толкаемся. Ты, если хочешь, лети в Турцию, а я в горы махну. Я на этих турков каждый день на стадионе смотрю, чтоб им провалиться вместе с кривым футбольным полем.

Нина давить не стала, согласилась на раздельный отдых, но к разговору о квартирах пообещала вернуться. Яр быстро собрал сумку и рванул на вокзал, пытаясь понять, идет ли сегодня электричка, или проходящий поезд надо искать.

Он позвонил Вирму с перрона. Сказал, что едет в Красногорск отдыхать.

— По парку побродить хочу. Приютишь? Я могу и в гостиницу.

— Зачем в гостиницу? Дом большой, места хватит. Жена уезжает, останемся без надзора. Сейчас Фате скажу, чтоб хаш поставила. Завтра погулять сходим.

Яру полегчало еще на пересадке, когда вокзального орла увидел. Усмехнулся — "живой воды на тебя нет!" — и пошел в любимый киоск за чебуреками. В Красногорске отпустило окончательно. Фонтанчик с питьевой водой, Петя, подпрыгивающий у машины — и словно вырвали из мутного сна, вернули к настоящей жизни.

— Быстрее садись! — позвал Петя. — Мне еще супругу Владимира Петровича в аэропорт везти. Не задерживай транспорт.

Яр мимолетно подивился — "надо же, как Гуля осмелела, самолетами путешествует" — и тут же позабыл, приник к окну, встречая жадным взглядом бюветы, санатории, каменные лестницы на крутых спусках улочек. А вот и знакомый дом с часами...

— С запасом в сорок пять минут, Анна Евгеньевна! — объявил Петя, загнав машину во двор.

— И не торопись, ехай медленно и с расстановкой, понял? — Вирм вышел из задней двери, волоча огромный чемодан на колесиках.

Следом за ним вышла кандидат наук Аня и радостно поприветствовала Яра.

— Только не надо мне портить отпуск запоями, мальчики! Я от мамы из-за ваших пьянок срываться не хочу, и так раз в год на неделю к ней выбираюсь.

Ошеломленный Яр пообещал не пить ничего крепче пива. Проводил машину взглядом, спросил у Вирма:

— Это — твоя жена?

— А ты на кого подумал? — прищурился тот.

— Ну... вроде же Гуля...

— Гуля учится на медсестру. Доучится, выйдет замуж за Фатиного внука. Или правнука. Я в них уже запутался.

— Вот как?..

— Ну не силой же ее в село с наркотой отправлять. Да и не ждал ее там никто. Порченая, отрезанный ломоть.

На следующий день, выспавшись и позавтракав, пошли в парк. Знакомой тропой, к верхней станции канатной дороги. Пару раз поднялись по корням-уступам, срезая дорогу. Болтали обо всем подряд: Вирм жаловался, что его одолевают просьбами поймать скальника, вспоминал скеля Василия — "я его пару раз за верхней станцией видел, но он не подходит, говорить не хочет".

— Раз не уходит, наверное, получилось у него. Охраняет свою скелю.

— Как знать, — пожал плечами Вирм и свернул в сосновую рощу.

От запаха хвои и чистого воздуха закружилась голова.

— Давай немножко вот по той тропе пройдем, — предложил Яр, которого обуревало предвкушение чуда. — Куда она ведет?

— В Долину роз, кажется. Пойдем. Уж как-нибудь не заблудимся.

Возле лавки-грибка зазвенело в ушах. Яр схватил Вирма за локоть:

— Стой! Тут!

— Что — "тут"?

— Не знаю, но оно в кустах.

В заросли вошли с двух сторон. Яйцо — огромное, чуть меньше шины "КАМАЗа" — безмятежно лежало под можжевельником, грея бока на неярком солнце.

— Э-э-э... а ты голос чей-нибудь слышишь? — спросил Вирм.

— Только твой. Перед этим в ушах звенело, сейчас перестало.

— У нас есть два варианта. Развидеть и свалить — это первый. Второй — забрать его ко мне домой и глянуть, кто вылупится. Если, конечно, кто-нибудь вылупится. Может, оно дохлое?

В ответ на слова Вирма в яйце что-то ворохнулось, ударило в скорлупу изнутри.

— Бросать нельзя! — твердо сказал Яр. — Оно же ночью замерзнет. — Ну... тогда взяли-понесли. Дома разберемся.