Говорят, что лет сорок назад сводная сестра зятя троюродной бабушки племянницы второй жены мэра шепнула по секрету соседке, что доктор Л. творит чудеса. Скажи кто другой, можно было б и усомниться; но человек со связями-то дурного не посоветует!

Очереди тогда тянулись к нему — аж от самой ратуши. Записываться за месяц приходилось. Теперь-то народ поуспокоился, но всё равно стекается к заветному дому с утра, благо ждать господина доктора — одно удовольствие: кресла-мешки в приёмной наимягчайшие, музыка играет тихонько, для скучающих — книжки на полках расставлены. И, самое главное, прямо на глазах у честного народа рождается волшебство: входит человек мрачный, сутулый, злой, а выходит — лёгконький и посвежевший, разве что не поёт.

Вот и сейчас — звякает колокольчик, голос звучит: "Следующий!". Неуверенно поднимается дёрганная хмурая девица, трогает дверь кабинета.

— Проходите, голубушка, — ласково зовёт доктор. — На что жалуемся?

Девица неуверенно замирает на пороге: слишком уж доктор Л. похож на её дедушку. Усы пышные, седые, глаза голубые, лицо круглое. Только старого зелёного кителя не хватает, но где нынче отыщешь? Да и не носят доктора ничего такого.

— Тошно мне, — признаётся наконец девица, присев на краешек стула. — Мёрзну, из рук всё валится, мысли мрачные одолевают. Встаю рано, и потом спать целый день хочется...

Доктор Л. сочувственно цокает языком, смотрит на пациентку, затем в окно.

— Это у вас, голубушка, поздняя осень, тяжёлый случай. Как домой вернётесь — сварите какао с зефирками, сядьте в кресло, пледом укройтесь. Детективов примите или чего-нибудь приключенческого, из классики, но не больше тома за вечер. Через недельку полегчает.

— Правда?

— Правда, правда. Хорошо б до весны закуклиться, но тут уж по обстоятельствам. Ступайте, голубушка.

Выпархивает из кабинета девица ободрённая, вроде бы даже с чем-то мечтательным в глазах. Тут же поднимается другой пациент, суховатый и бледный в прозелень господин. Входит в кабинет, пошатываясь, а заговорить сразу не может — больно доктор Л. напоминает его незабвенную матушку. Такая же высокая, нескладная, с пучком на затылке, только взгляд не строгий, а добрый и будто бы понимающий.

— Я что-то катастрофически устаю, — начинает перечислять суховатый господин. — Времени ни на что не хватает. Жену уже неделю не видел, внуков — месяц. Родной пёс узнавать перестал! А как засыпаю — вижу цифры, цифры, и всё столбиками. И точно знаю, что где-то там ошибка!

Господин закашливается, и доктор Л. с пониманием кивает:

— Это у вас, дорогой мой, работка, — говорит она ласково, но строго. — В хронической стадии. Берите отпуск, жену, внуков, собаку — и езжайте все вместе к морю. На месяц, не меньше.

— Как так! А цифры? — задыхается господин.

— Не пропадут, — авторитетно заявляет доктор Л. и черкает в бланке. — Вот ещё, возьмёте в аптеке тишину и покой. Принимать ежедневно, слышите?

А в коридоре тем временем молодая женщина в растянутом спортивном костюме ждёт своей очереди. На руках у неё младенец, за штанину держится мальчик постарше, посматривая на кадку с кактусом в дальнем углу. Девчонка-младшеклассница с двумя хвостиками скачет вокруг на невидимой лошадке. Потом замирает, глядит на прикрытую дверь, читает по слогам:

— Док-тор-лень. Мам, ма-ам, ты же говорила, что лень — плохо?

Женщина, задремавшая было сидя, вздрагивает. Кумушка в соседнем кресле приманивает невидимым сахаром невидимую девчоночью лошадку и шепчет заговорщически:

— Тут, милая, всё дело в пропорциях. Больше — яд, меньше — лекарство. Ничего, с наше поживёшь — поймёшь.

Молодая женщина кивает в такт её словам — и вновь засыпает, умудряясь и во сне покачивать младенца и не пускать мальчишку к кактусам.

Неожиданно приоткрывается тяжёлая входная дверь и в приёмную заглядывает лохматая голова.

— Простите, — басит голова и виновато хлюпает носом. — Я бы хотел за ум взяться. Вот хотел спросить, с какого конца...

— Это вам не сюда! — отвечают ему вразнобой. — Тут только самолечение поможет. Силы воли себе заварите. Пинки, говорят, тоже помогают, спросите у друзей!

— А у них будет? — удивляется лохматая голова. Из-под чёлки блестят заспанные глаза.

— Смотря у каких, — задумчиво тянет давешняя словоохотливая кумушка. — У настоящих — непременно.

Доктор принимает без перерыва, никому не отказывает. Постепенно к вечеру стопка бумаги для рецептов на столе тощает; солнце садится, зажигаются фонари. Наконец закрывается дверь за последним страждущим. Доктор Л. тяжело встаёт, держась за больную спину, поднимается на второй этаж, включает свет на кухне, заваривает чаю с печенькой и с печалькой. Ночь на дворе; пора ложиться спать.

Наверное, можно сказать, что доктор Л. — настоящий альтруист; он очень любит людей. Но с тех пор, как сводная сестра зятя троюродной бабушки племянницы второй жены мэра запустила ту дурацкую сплетню, у него не было ни одного выходного.

И иногда это кажется доктору ужасно несправедливым.

↓ Содержание ↓