|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
* * *
После таблеток от тошноты, а скорей всего горячего ду́ша, Романов появился в совершенно уравновешенном состоянии, подлинно представ в том самом образе, которым, там, в будущем, наделяли последнего русского царя, обвиняя в мягкости. Хотя, скорей, это была сдержанность. Сам он больше помалкивал, едва кивая, давая возможность говорить за себя, словно следуя одной из трактовок древней идиомы "короля делает свита".
Следующий за ним тенью Ширинкин, со всей любезностью поблагодарил за оказанное гостеприимство.
— Знаете ли, мы совершенно тайно и... м-м-м налегке... э-э-э покидали Соловки. Личных вещей взято было совсем хм-м..., чтобы не привлекать внимания....
Появившийся следом из своей каюты Дубасов, с военной прямотой, не медля, заявил о том, что "неплохо бы перекусить".
Не обошлось без маленького курьёза, о чём шепнул занимавшийся бытом гостей старпом. Ширинкин либо, не правильно поняв, либо перепутав, умудрился напшикаться туалетным освежителем воздуха. Для него это запах лимона из замысловатой штуки, а искушённым местным — подчёркнуто туалетный, приевшийся ароматизатор. Вот он и "благоухал".
Капитан незаметно показал всем "своим" кулак, чтоб не вздумали ухмыляться.
Потом, улучив момент, подчеркнул:
— И поправлять его уже не надо. Уедет дня через три и все дела. А так оконфузим.
Разместились на обед в малом конференц-зале.
Капитан не сел как обычно во главе, а приказал подать и разместить равноправно — типа глаза в глаза. По переговорному. Хозяева с одной стороны длинного стола, гости другой.
Теперь случилось и обратить внимание — все усато-бородатые (верней прибородистые) дядьки, усевшись, степенно перекрестились, лишь для проформы пошлёпав губами — типа молитва.
Всем гостям кроме самодержца — за пятьдесят. Пожалуй, самый... неприступный (именно это слово быстрей пришло на ум), самый неприступный, как броненосец — это Рожественский. Лицо немного одутловатое, но весь такой — благородная осанка и всё что этому сопутствует.
Дубасов чуть улыбается из-под своих кайзеровских усов, как кот над мышей — у него фора, он тут уже был, освоился.
Ширинкин, как и Дубасов — без бороды, но с небольшими усами. С виду добродушный, в меру полноватый, глаза с хитринкой, но ни на ком не задерживаются — смотрит за всеми сразу. Сказано — начальник охраны. Его фельдфебели остались за дверью — эдакие... здоровенные крепкие усачи.
Волков тоже хотел пару своих крепышей включить в караул, но капитан не одобрил.
— Нехрен тут яйцами меряться. Нам на своём судне остерегаться нечего.
Сам Романов посвежел, сошли мешки под глазами, усы расправил, привёл в порядок свою пролезшую местами щетину (во время перехода на "Скуратове" так качало, что никто не рискнул подбриваться опасной бритвой). И восседал, ненавязчиво разглядывая интерьер, совершенно одобрительно щурясь на герб России, висящий на стене.
Оказывается, мелькнувшей буквально минуты на три медички с таблетками он не забыл. Напрямую о ней не стал интересоваться, лишь сторонне заметил:
— У вас на борту есть и женщины....
"Каков хитрец", — догадался Черто́в, отвечая.
Романов сделал какие-то свои умозаключения и посочувствовал:
— Наверное у вас там остались жёны.... Тяжело?
— Лично я не женат.
— Как же так? Вы уходите в море... приятно, когда ждут на берегу.
— В море. Во льды. Бывает и на полгода. И зачем мне это: волноваться, чтобы с ней ничего не случилось, или переживать, что это случится с её согласия.
Его Величество припух обдумывая.
А в целом, от обеда Черто́в ничего не ждал, в смысле, серьёзных разговоров.
Так в принципе почти и вышло — ненавязчивые вопросы "у вас общий котёл с командой или...?". "Сухая заморозка? А это как?". "А где у вас курительная комната? Не угостите сигаретой из грядущего?" — папиросы царя-Николая оказалось совсем отсырели.
А ещё незначительные комментарии блюд — заурядный "советский оливье" заинтересовал неожиданным подбором ингредиентов.
А еда — обычный бы обед (суп, второе, салат, фрукты, коньяк — к спиртному они благосклонно, как за здрасте), но видимо пиетет перед монаршей особой не миновал и шеф-повара. Тот достал что-то из своих запасников — подразнообразив стол, украсив блюда, разложив приборы как истинный ресторатор.
Черто́в знал, что его помощники (ещё с военных училищ) всему этому этикету (с вилками, ложками) были научены. Да и сам он.... Но вероятно делали что-то не так, судя по быстрым переглядам оппонентов.
Тем неожиданней было замечание Величества, показавшее, что он всё подмечает, обдумывает и делает свои выводы:
— Когда сходятся люди незнакомые друг другу, следует проявлять деликатность, допуская скидку на традиции и нравы.
Произнёс он это, ни на кого не глядя, вроде бы и ни для кого, но как-то по-особенному, дав понять, что свита, свитой, а главный тут он.
И ещё..., чуть погодя вставит своё веское:
— Всегда существует конфликт отцов и детей. Я вот только сейчас стал понимать устремления своего отца — государя Александра III. Хоть всегда продолжал и буду следовать его заветам.
Черто́в сразу понял намёк — им живущим в конце 19 начале 20 будет очень сложно, если немыслимо принять правила 21 века.
Был ещё момент, когда Черто́в думал, что его кондратий хватит.
Все уже так... подъели, подпили, единой беседы уже не вели.
Словно улучив момент, император обратился непосредственно к капитану:
— Фёдор Васильевич говорит, что ваше судно рассчитано на переоборудование во вспомогательный крейсер по военному времени?
— Да, это так, — непринуждённо ответил капитан, — но это было бы нецелесообразным в сложившейся ситуации. У нас другая ответственность....
— Военная служба освобождает от чувства личной ответственности, — и поглядел испытывающим взглядом, по птичьи склонив голову, — и здесь, в суровых льдах, могут оказаться противники.
На миг Андрей Анатольевич похолодел, подняв к лицу бокал, делая вид, что пьёт, чтобы монарх не видел его переменившегося лица́.
"Мать моя женщина! Что он хочет этим сказать? Они каким-то образом узнали о расстреле англо-норвежцев, что устроили морпехи старлея? Неужели было два судна? Свидетели? Или кто-то всё же ушёл"?
Сердце бу́хнуло всего один раз, влив в зазвеневший мозг очередную порцию..., секунда, две и Черто́в с водопадным облегчением сообразил:
"Да это ж намёк! Проба пера по предложению пойти в подданство! Вот дурень я старый"!
Потом, в промежутке, лейтенант Волков подметит не без уважения, заметно сменив своё мнение о самодержце:
— А ампиратор-то — тихушник. Но с подковыркой.
Улучив момент, шепнёт и Шпаковский:
— Сложно.
С этим мнением будет согласен и капитан.
"Действительно, не прост. Ожидали мягкого, смотрящего в рот на великие откровения, а приехал..., однозначно наполненный определённым, скрытым смыслом. Так и хочется огласить с бессмертно-гайдаевским прищуром: "царь не настоящий!".
Андрей Анатольевич не считал себя великим психологом, но по должности ему приходится разбираться в людях.
Он давно уже понял, что в больших коллективах, когда у людей разное воспитание и взгляды на жизнь, быть просто по-мужски прямым и искренним не всегда достаточно.
Что он видел сейчас?
"Я-то думал: как сложно с Дубасовым, ан нет. Вон Рожественский совершенно закрытый тип. Конечно, ему не очень радостно — просрал эскадру, проиграл сражение. Но видимо царь по-прежнему ему доверяет, раз взял с собой.
А теперь он (Рожественский) сидит с такой рожей, словно это мы виноваты в Цусиме, коль именно мы принесли эту дурную весть. А то не удивлюсь, что и вовсе не верит. Упёртый же наверняка. Типа приехали гады, оклеветали его такого расчудесного. Впрочем, может я и ошибаюсь. Не расспросишь же....
Но самым непростым, я уже вижу, оказался Николай. Эти его недомолвки и прощупывания смахивают на... "дворцовые интриги", будь я проклят. И на кой нам это надо — соблюдать такие вычурные политесы. Блин, и ведь не скажешь, хлопнув по рюмахе и по плечу самодержца: "а давайте по-простому. Ага по-нашенски, по-бразильски!" Не поймут-с".
Чуть погодя, когда у него появилось время, Черто́в попытался упорядочить свои мысли, пробуя просчитать различные ситуации. Что-то, отложив в "отдельную папку", что-то отставив на "рабочем столе" на виду, отделяя зрелое от преждевременного, нужное сейчас и возможное потом.
А когда его понесло, удивлялся величию человеческого разнообразия мыслевариантов.
"Так и руку Бога почувствуешь на себе, помня о его подарке выбора.
Х-х! Вот только не стоит усложнять. Всё наверняка окажется прозаичней".
Сейчас же его снова прервал царь — обед плавно подходил к концу, в уши фоном вливался разговор самодержца с начальником безопасности судна.
— Вы хотели бы посмотреть ледокол на ходу?
— О, полноте. Нет нужды, я верю Дубасову. А вот летающая машина. Крайне любопытно. Обяжете. Насколько это безопасно?
Последний вопрос императора уже предназначался капитану и Черто́в, выгребая из своих дум, ответил немного невпопад:
— Да конечно. Вертолёт уже готов к полёту.
Финальным аккордом застолья была блажь начальника безопасности всё из той же серии "удивить, поразить". Капитан одобрил — вполне в пафосе предков.
Вспыхнул экран, заиграло "Синее море" "Любэ". Но клип — личная подборка Шпаковского, капитана второго ранга запаса, старпома ракетного подводного крейсера стратегического назначения.
Нарезка. Что-то ещё из советской военно-морской хроники, лучшее. А в основном в идеальном цифровом качестве ВМФ России задвухтысячной.
И ничего, что подобные видеокартинки ушли с нутом и ребятами в Питер, и наверняка высокие гости уже видели нечто подобное.
Сейчас, на дюймах большой "плазмы", с акустикой... даже кэпа пробрало.
Адмиралы замерли. Николай-самодержец туда же. А когда прозвучало "мы вернёмся мы, конечно, доплывём", Дубасов, сглотнул, пробормотав:
— Нам бы такую, да перед боем..., матросиков воодушевить.
Ширинки тот вообще видимо видел впервые... с отвисшей челюстью.
Признаться, ракетные надводные корабли, без огромных башен и стволов, с клипперными носами против угрюмых нынешних броненосцев выгладили изящными балеринами.
А вот подлодки — это да! Чёрные туши, погружённые в воду.... И логика с воображением, достраивали диаметр окружности подводного корпуса. А маленькие фигурки на спине левиафанов говорили о размерах.... Впечатляло.
Потом, когда докрутило, доиграло, изумлённый генерал переспрашивал:
— Сколько тонн? Четырнадцать? Как у броненосцев.... А скорость 30 узлов? Под водой? О господи, я не спрашиваю про вооружение....
* * *
На возвышении юта, где вертолётная площадка, холодный ветер, свист турбин, молотящие воздух винты. Имперские "господа-товарищи" взирая на воющую машину с укромно прятанным трепетом, ссутулились, сжались, непроизвольно, от пронизывающего ветра, от опасения мельницы лопастей над головой.
По левому борту притулился "Скуратов". На палубе только Престин и его помощник — для них это зрелище тоже впервые и ничто не мешает им смотреть.
Первым Ширинкин — полез в проём сдвижной двери как в прорубь. Глаза человека жили отдельно, крича: "боимся"! Его жандармы наверняка были заранее благодарны, когда их отстранили от воздушной службы. Зато охранять императора вызвался старший лейтенант, да ещё с таким воодушевлением....
"А ведь Волков, кстати, был одним из тех, кто рьяней и презрительней всего осуждал Романова в слабости, — вспомнил капитан, — а тут такая подножка. Парень наш воинственен, а царь хоть и не тянет на полновесного полководца, однако неожиданно оказался весьма и загадочно крут.
Не теряем ли мы нашего бравого морпеха?
Да нет, должен понимать, что его специфика куда как шире, чем просто быть при царе охраной.
Давая Волкову порезвиться, как в случае того безумного экспромта на снегоходах и катере, можно поспустить его воинственный пар. Но в тоже время это повод повышать амбиции. Хотя парень он, не смотря на гору мышц, не глупый.
В конце концов, мальчикам многого не нужно. Еда, пиво и чтоб шкура убитого им зверя прикрывала задницу. И женщина конечно. Следует потом расспросить его..., напрямую, чтоб знать уже — не строит ли он карьерные планы? Какой солдат не мечтает стать генералом".
Следом за Величеством в вертолёт кильватером полезли адмиралы. Съехала, закрываясь, дверь, машина набрала обороты, плавно отрываясь от площадки.
"Молодец Шабанов, не рысачит. А то как..., — капитан хохотнул, — как по салону понесёт памперсным запахом! Да, ничего. Ветрено, но без порывов. Так что безопасно. Зато туман ушёл, солнечно — далеко поглядят. Ещё одно зрелище. Минут на пятнадцать полёта им за глаза хватит".
Сзади шумно задышал и чихнул Шпаковский:
— Вот зараза! Простудиться ещё не хватало. Я установил.
— У всех?
— Да-да. Хоть и у Их Величества каюта побольше, но вдруг они решат посовещаться у того же Ширинкина. А адмиралам так, на всякий случай.
— Не найдут?
— Обижаешь....
"Ерунда это конечно, — Черто́в, — не та компания в попутчиках у царя, чтобы обсуждать серьёзные вопросы — как ему наши предложения..., услышать вообще его взгляды на нас, планы. Но мало ли...".
— Интересно, а Романов часом сам с собою не разговаривает в минуты одиночества?
— Так э..., а ты про это? Может и побормочет чего. Я ж ему камеру аккурат на рабочем столе воткнул, как лампу. Тетради там стопочкой, карандаши-ручки, если вдруг поработать вздумает перед сном.... Он же любитель дневник вести. Правда, хрень всякую писал — про погоду и воро́н.
— Как-то не вяжется....
— Ну, да. Удивил сегодня Николаша. Может эти дневники вообще фальшивка? А давай у него спросим....
— А давай не давай! — Почему-то разозлился Черто́в, — и без того в голове мозги выкипают.
— Вертаются, никак? Что-то быстро.
* * *
"По улице слона водили". Иначе и не скажешь. Его Величество ходили, осматривали судно. Сначала прошлись по бытовым помещениям: спортзал и тренажёрная комната, сауна, бассейн, каюты команды (сам попросил). Оглядели библиотеку, камбузный блок. Затем была очередь технических и отсеков управления.
Практически везде встречались члены экипажа. Кто их надоумил и научил (капитан тихо фигел), но эти "негодяи", при виде царской особы, вставали и браво (не орали), но громко так: "Здравия желаем Ваше Императорское Величество!".
Романов всё это воспринимал как должное, но Черто́в-то видел — почти прикалываются. "Стервецы. Доиграются у меня".
Помимо вопросов по тем или иным техническим особенностям ледокола, Николай II нет-нет, но соскакивал на другие темы. Было понятно, что ледокол ледоколом — любопытно, интересно, но мысли императора витали в более высоких сферах. И личностных в том числе. На очередном вдумчивом перекуре, император, щурясь на испускаемый дым, с притворным равнодушием спросил:
— Скажите господин Черто́в, что говорят обо мне, там в будущем? Каково мнение людей и историков?
— Разное, Ваше Императорское Величество. История, она как проститутка, ложится под того, кто её имеет... э-э-э, уж простите за вульгаризм, кто её пишет.
Кто-то Вас хвалит, кто-то ругает....
— И в чём обвиняли? — Мгновенно сверкнул беспокойством монарх, — суть?
— Суть в том, что вы... не познали вкус власти. Не в полной мере.
— Вкус власти? — Отстранённо пробормотал самодержец, даже усы опустились уныло.
И было видно, как прямо на глазах, понимая фокус формулировки, император приходит в тихое ожесточение, проскрипев самому себе, — грабли!!! Какой каверзный инструмент судьбы. Поучают периодически, когда наступишь. Но куда лучше чем "крест". Этот тащить всю жизнь!
Нервно докурив остаток сигареты, колеблясь, желая ещё о чём-то спросить, Николай лишь кивнул, дескать "продолжим осмотр судна":
— Надеюсь, мы ещё вернёмся... поговорим об этом.
* * *
Казалось, что зал управления реактором, с пультами, мерцающими мониторами и контрольными лампами, десятками кнопок и тумблеров уязвил императора:
— Я видел быстродействие ваших счётных машин и как ловко с кнопками управлялись ваши люди. Не значит ли это, что ваш ум быстрее? У людей, живущих на сто лет вперёд, я имею в виду.
— Не быстрее, — не скрывая недоумения, ответил капитан, — но рассчитан на быстродействие, как вы сказали "счётных машин". Мы привыкли к мгновенным ответам и строим свою реакцию с учётом быстрого решения.
Сто лет слишком малый срок чтобы изменить гомо сапиенса.
— Позвольте..., что вы хотите этим донести?
— Вам известно такое понятие — "селекция"? Да? Так вот....
Хм.... Знаете, есть такой старый анекдот, где у британского лорда спрашивают о секрете выращивания английского газона с идеальной травкой — меньше дюйма. А тот и отвечает: "Следует регулярно поливать и косить траву... двести лет".
На самом деле гораздо меньше. Потому что растения стоя́т на низкой ступени в эволюционном развитии.
Сколько сотен лет потребовалось людям, чтобы вывести нужные породы собак, лошадей?
Человек же более высокоорганизованный представитель животного мира. Вершина, так сказать, эволюционной лестницы.
Для того чтобы выделить, улучшить и закрепить в человеке какие-то свойства потребуется..., не знаю..., наверное тысячу лет.
Именно сейчас, кстати, в начале 20 века так популярна наука селекции человека — евгеника.
Понял ли чего из сказанного император, но искренне возмутился:
— Человек есть творение божье....
"Ага. Вам бы говорить. Какая царско-королевская династия не несёт на себе следов инбридинга"? — Черто́в не удержавшись кинул быстрый взгляд на императора, словно пытаясь отыскать на его лице следы деградации.* Естественно вслух был предельно тактичен:
— Да. Согласен, что в этом вопросе присутствуют ещё этические и моральные аспекты. Но я говорю о науке.
*( Инбридинг — близкородственное спаривание. Чем страдали монархические династии.)
* * *
Избежать чрезмерных подробностей о типе двигателя для ледокола оказалось ещё проще, чем с Дубасовым, которому объяснили при его первом посещении, что топливо смертельно ядовито и требует повышенных мер безопасности при эксплуатации.
В этот раз, для начала капитан решил немного умаслить:
— Господа. Сей корабль, судно есть продукт эволюции кораблестроения.
Созданный на русской земле. Опытом и знаниями русских мастеров. В копилку которых в некоторой степени вложились и вы.
Показав гигантское машинное отделение с турбинами, генераторами, электродвигателям, императорскую делегацию подвели к толстым многослойным стёклам, за которыми был реакторный отсек и, предложили, если они желают продолжить осмотр, экипироваться надлежащим образом и пройти внутрь.
Тут же (исключительно брутально) появился вахтенный механик, выряженный в радиационный костюм, в противогазе, один вид которого уже остудил энтузиазм императора поглазеть вблизи на секреты технологий из будущего.
В довесок главный физик судна доверительно предупредил, что даже в таком защитном костюме находиться внутри долго не рекомендуется из-за угрозы для мужской потенции.
— По-моему переборщили, — шепнул капитану Шпаковский, когда гости поспешили подняться наверх, — Романов тот так вообще весь побелел от страха за свои тестикулы.
— Наверное, для него это и ещё вопрос престолонаследия... разве нет?
— А я теперь сто пудов уверен, что наши там, в Питере ему про рождение пацана всё-таки рассказали. Хрен отвертишься от такого. Вопрос, сказано ли было при этом про гемофилию..., если инфу выдавали по частям?
Черто́в задумчиво прикусил губу:
— Если б Николай знал про болезнь своего сына, вряд ли бы сдерживался. Уже бы спросил.
Рассказать о наследственной проблеме Черто́в рассчитывал уже здесь.
"Если переговоры с императором будут проходить в положительном ключе — хорошо. Но если возникнет щекотливая ситуация и нужны буду аргументы в каком-нибудь споре — оказание посильной медицинской помощи мальчику было бы своего рода козырем. Как бы цинично это не звучало".
* * *
Высокопоставленные гости стояли на верхней палубе, вдыхая морозный воздух, щурясь на ослепительную белизну лежащего неподалёку ледяного поля. Их верхние одежды остались в тамбуре у кают-компании. По-быстрому отыскали тёплые куртки и теперь, что царь, что его свита, выглядели весьма презабавно в ярко-красных пуховиках.
Николай опять курил.
Поднимаясь с аппаратной, на палубу вышли как раз там, где стояли зачехлённые вездеходы. Тент одной из машин был слегка откинут, чтобы можно было проникнуть в салон. Внутри копошились два матроса из боцкоманды.
— Что здесь происходит? — Строго спросил капитан.
— Так..., боцман велел. Проводим опись комплектации.
— Это самоход..., автомобиль? — Спросил Романов, увидев выглядывающее из-под брезента колесо.
— Совершенно верно, Ваше Величество, — ответил Черто́в, — специальная модель для бездорожья.
Николай с минуту молча разглядывал салон через открытую дверь. Потом почти по-мальчишески спросил:
— И можно на ней прокатиться?
— Можно, — не сдержал улыбки Андрей Анатольевич, — только для этого придётся пройти немного во льды, выбрать местечко почище, неторошенное. Спустить краном машину на снег. И пожалуйста.
* * *
Естественно Николай не отказал себе удовольствия увидеть "Ямал" в действии — стоял на крыле мостика, глядя вниз, как с треском лопаются льды, вдавливаемые корпусом ледокола. И внезапно снова задал посторонний вопрос, заставив Андрей Анатольевича скрипнуть зубами от неожиданности и удивления:
— Джугашвили! Ваш эмиссар упоминал некоего Джугашвили, который оказался, как сказали, весьма умелым администратором, государственного мышления и уровня.
"Это что такое было? — Тихо опешил капитан, — я не ослышался? Во даёт Алфеич. Ну кто его просил. Вот мудило".
Вслух же прокашлялся:
— Есть такое дело.
— Но он же революционер. Его цель разрушить самодержавие, империю.
— За любой революцией стоит адреналин индивидуума и жажда власти. Но в итоге все эти юноши с "горящим взором и пламенным сердцем", если их не сожжёт сама революция, перевоплощаются в аристократов или в бюрократов.
— А чем же вам так не угодила аристократия? — Зацепился Николай.
— Аристократия в большинстве оглядывается на своё прошлое.
— А как же "помнить своих предков, свои корни"?
— Как только человек начинает кичится своей родословной больше чем деет он сам, тем сильнее напоминает старого импотента.
И опять монарх надолго замолчал, обдумывая сказанное.
"Чёрт меня подери! — Андрей Анатольевич не на шутку встревожился, — не сказал ли чего лишнего? Вдруг он примет это на себя"?
И поэтому нарочито громко сказал в рацию:
— Стоп машина! Что ж Ваше Императорское Величество, место вполне подходящее для автомобильной прогулки.
И подметил:
"А о Сталине словно и забыли".
* * *
Если вертолёт показался императору чересчур шумным, несмотря на открывшиеся прекрасные виды, то от поездки на автомобиле он был в полном восторге. Машина-вездеход, для искушённого жителя 21 века скорее грубоватая, Николаю показалась верхом комфорта, мощи, скорости и лёгкости управления (при коробке автомате и усилители руля). Особенно когда он сам получил возможность порулить.
— Когда, когда мы сможем производить такое чудо? — Был первый вопрос, едва перевозбуждённый император ступил на борт ледокола. И не дослушав долгих объяснений, что нужно для основания производства, хотя бы чего-то подобного, неожиданно вспомнил:
— А знаете, где я ещё не был на вашем судне? Я не осмотрел лазарет..., — стрельнув взглядом на капитана, Николай попытался изобразить бесстрастие, но голос приобрёл скорей вкрадчивые нотки, — не просветите, Андрей Анатольевич....
"Ого, — подумал Черто́в, — уже Андрей Анатольевич"!
— ... а Наталья Владимировна свободна м-м-м... так сказать, сердцем?
"О-о-о, — протянул мысленно капитан, — вот оно чё его в медблок потянуло"! Погарцевал немного на коне и сразу себя джигитом почувствовал. Баб-с, точнее Наташу нашу ему подавай!
Вот тебе и верный семьянин, вот тебе и "любимая Аликс". Ну-ну. Николаша-то ещё тот кобелёк"!
В слух же:
— Ох, вы и вопросики задаёте Ваше Величество. Откуда ж мне знать, что у кого на сердце.
— Да? А как вообще хрупким дамам на корабле, в дальнем походе, в мужском коллективе?
— В наше время женщины не так уязвимы и беспомощны, — ободряюще улыбнулся Черто́в. И добавил, — равно до того момента пока сами не захотят этого. Что касается Натальи Владимировны, то барышня она порядочная и ничего лишнего себе не позволяет.
— Так что ж! — Самоуверился император, — когда у вас тут время ужина?
Всенепременно пригласить к столу ваших дам-с.
"Эк, его понесло"! — Незаметно ухмылялся Черто́в, отдавая нужные распоряжения.
Конечно, посещение лазарета было поводом лично пригласить "многоуважаемую Наталью Владимировну".
Медблок осмотрели бегло, и единственный комментарий случился по возращении, когда блуждающая улыбка монарха сменилась на некоторое время озабоченным раздумьем.
Андрей Анатольевич уже и не удивился, когда Романов снова обратился к проблемам империи. И понял, что спровоцировало его вопрос — их главный судовой врач Кацков (а за глаза, да и в глаза и без обид Кац), был человеком, если не яркой, то нескрываемой семитской наружности.
— Почему среди большинства революционеров так много нерусских? — Спросил царь, приостановившись, — я понимаю ещё бунтовщики поляки. Но иудеи....
— Обиженный народ. Черта осёдлости. Вот так они и реализовывались.
— Так что же, пустить их в центральные губернии? Или они желают отдельную свою, — в голосе самодержца явно прорезалось презрение, а затем и сарказм, — в Сибири.
— У нас есть такой анекдот... не анекдот....
— Ваши анекдоты немного непонятны..., но давайте уж....
— Когда в будущем люди стали расселяться в космосе (это пока выдумка, но с прицелом), каждое государство пожелало иметь исключительно свою планету. Их так и называли Новая-Россия. Нью-Нидерланды, Второй-Китай и так далее....
И только израильтяне попросили ещё на каждой из этих планет маленькую автономию....
— Евреи получили свой Израиль, — не дал закончить монарх, — у вас там...?
— Да, и это было опрометчиво.
— Почему?
— По разным причинам. Но знаете, вот так чтобы все евреи собрались и стали жить в одной, но своей стране — таки нет, — не скартавил, но немного передразнил капитан, —
а вообще! Ваше Величество! Ну, их, а? Сто́ит ли уделять иудеям так много внимания. Постоянная спекуляция. Что в прошлом, что сейчас, что потом.
Это всегда была больная тема, при этом ими же подогреваемая. Что ни давай, всё одно найдут повод для скорбного нытья, одновременно возомнив себя исключительностью.
Это болезнь всех народностей, которые вдруг посчитали, что им причинили обиду в масштабах их этноса.
* * *
А вечер, можно сказать, удался.
— Я поговорил с нею, — шепнул начбезопасности.
— Не посрамит? — Полушуткой спросил Черто́в.
— Сказала — будет блюсти, но шанс трахнуть целого царя не упустит. Ты ж её знаешь. Но я ей, вообще-то — чтоб лишнего ничего не сболтнула.
Капитан понимающе покивал и вспомнил обстоятельства устройства на работу медсестры Богдановой. Фактически это было его протеже — попросил за свою давнюю бывшую племянник.
Деваха была себе на уме и свободна в поступках. Сразу было поставлено условие:
чтоб никаких отношений с членами (хы, с членами) экипажа, по крайней мере, на судне.
И надо сказать договору она следовала строго.
"С царём тут другое дело", — Черто́в с укоризненным вопросом поглядел на помощника:
— При всей деликатности, иметь лишний, пусть и сомнительный, рычажок давления на самодержца не помешает. Но хоть убей меня, попахивает пассивным сутенёрством.
— Да ладно тебе, — поглумился Шпаковский, — это ж счастье, когда боевая задача выполняется в удовольствие.
За ужином царь подпил, но ухаживал за Натальей исключительно галантно.
Та, то рделась, то заносилась, в меру умничала, и смеялась... не как дура.
Хотя тоже немного была подшофэ.
Вообще, местные особо не злоупотребляли — "дырка" в строгом "сухом законе" возникла только из-за этикета.
Честно говоря, гости тоже пили умеренно, включая окрылённого самодержца, так что до "танцуют все!" дело явно не дотягивало. Скорей наоборот — устали, насытились, захмелели. Черто́в уже откровенно маялся, пряча в кулак зевоту, выискивая повод, как бы попочтительней улизнуть — в душ и койку. "Спать, спать, спать"! И не заметил, как кто-то воткнул фильму, оказавшуюся "Иван Васильевич меняет профессию".
"Замечательно. На середине, когда увлекутся, я под шумок и свалю. Плевать на этикет. Я капитан — у меня могут быть дела, — ещё подумал,— какой удачный выбор. Чей, интересно"?
И услышав, благодушного самодержца: "Это вы с намёком, милейшая Наталья Владимировна... решили показать именно эту комедийную картину?", одобрительно удивился:
"Умничка какая. Как в тему"!
И досмотрел почти до конца, больше забавляясь на реакцию царя на царя.
И ничто не предвещало завтрашних разногласий и трений с монаршей особой.
* * *
Проснулся от телефонного звонка внутрисудовой связи. В дверь каюты постучали практически следом. Машинально посмотрел на часы — 02:00.
— Что? — Крикнул через дверь, стаскивая рубашку со стула.
— Буза!
Подстегнул с одеванием. На ходу натягивая китель, шёл с вахтенным матросом по коридору.
— Один из адмиралов, — пояснял по пути посыльный, — пошёл..., куда так и не говорит. Морпех непонятно где как раз был. Прозевал. А этот, расфуфыренный в эполетах, налетел на камбузника и тот якобы не оказал ему должных почестей. В крик.
Примчалась охрана, затем вторпом. Но видимо ему авторитета вторпома не достаточно.
Дошли быстро — всё на одном ярусе.
Лампы горят ярко, но всё словно в мутновато-жёлтом цвете. В коридоре совершенно нереально толпятся всклоченные.... вторпом, матрос-камбузник, вооружённый морпех, Рожественский в застёгнутом мундире, раскрасневшийся, шипящий почти непонятными междометиями.... И всё понятно, все, как и рассказал вахтенный.
Глядя на картину капитан, наконец, выветрил сонный сумбур из головы. Психанул.
"Какого чёрта этот самодур.... Да он же пьян"!
— Господин вице-адмирал! Распоряжаться и "ставить под ружьё" будете на своих эскадрах! И уж поверьте, матросики-братушки вам воздадут. А здесь командую я! Это мои люди. И наказывать или поощрять — это мне решать! Извольте пройти в свою каюту и не нарушать режим! О вашем поведении, можете не сомневаться, завтра будет известно императору!
Рожественский, сверкнув глазами, шумно пыхтя, как всё тот же броненосец, было ломанулся мимо капитана....
— Вам не туда. Ваша каюта в другой стороне!
Броненосец Рожественский врубил реверс, затем обернулся:
— Думаете, Государь не знает? Думаете, нам ничего не ведомо?
И, как и, не заметив увязавшегося следом в сопровождение морпеха, громко потопал по коридору в свою каюту.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
