|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Лёгких дорог не нам выбирать....
Средь растраченных сил
Разбудил в ночи крик
Поглумился — спросил
Что, не спится старик?
По выходу из пролива Скагеррак, в назначенном месте черноморских пароходов не оказалось. Контр-адмирал Николай Иванович Небогатов по этому поводу не сильно переживал — они могли пойти с опережением графика и самостоятельно проследовать в Баренцево море. Могли отстать (что более вероятно) и дожидаться их адмирал не собирался.
"Нагонят"!
Порадовала немецкая пунктуальность — угольщики ожидали в нужной точке и в срок.
Из Петербурга пришли подробные инструкции по бункеровке методом "борт в борт", адмирал послушно попробовал, удостоверился в бо́льшей эффективности, но дело зарубили немцы, опасавшиеся при качке повредить свои суда.
Уже выйдя в Северное море, Небогатов (при основном приказе — довести корабли до нужного места) даже смог провести учебные стрельбы с активным маневрированием. Не смотря на то, что графики трещали по швам — всё же бункеровка отняла непозволительно много времени.
Ещё на берегу, перед выходом отряда, среди штабных всё ходили разговоры "уголь, уголь!", но Николай Иванович не увидел никаких сложностей. Вообще!
Не оправдались опасения, что будет стоять выбор — либо закидывать уголь в прожорливые топки броненосцев, выжимая лишние узлы и потом тратить время на незапланированную догрузку. Либо держать приемлемый ход, расходуя топливо чуть экономичней.
Ориентироваться приходилось на самый медленный транспорт. А точнее на задерживающий весь отряд буксируемый "Ермак".
Единственное разногласие — все три броненосца имели разные аппетиты и при поддержке одинакового хода расход угля весьма разнился.
В конце концов, потом, уже на выходе из Норвежского моря, получив расчёты штурмана, Небогатов приказал главным силам уходить вперёд, оставив суда обеспечения в догоняющей позиции.
Их, кстати сказать, следом нагнали пароходы Добрфлота и суда немецкой компании "Гамбург-Америка лайн", осуществлявшей доставку угля.
На траверзе норвежского Бергена за эскадрой увязался британский броненосный крейсер, трёхтрубник типа "Кент". Отметился надлежащими морскими формальностями и ушёл на приличествующее удаление в двадцать пять кабельтовых.
Резвая "Аврора" покрутилась вокруг него, да около, но по приказу вернулась на оптимальную дистанцию.
"Англичанин" (крейсер "Бервик") какое-то время, то шёл в кильватере, то обходил с траверза, ведя шифрованные переговоры по беспроволочному телеграфу.
— Всё о нас докладывает, мерзавец: состав, скорость, курс и..., — контр-адмирал Небогатов оглянувшись на замыкающих — связку буксир-ледокол... "Роланд"-"Ермак", болезненно скривился, — и состояние.
Командир флагмана — эскадренного броненосца "Князь Суворов" капитан 1-ранга Игнациус на это замечание только неопределённо повёл плечами, ничего не ответив.
Для него (да и для всех офицеров эскадры) этот поход на север, с дальнейшей перспективой пробираться через арктические льды, казался верхом абсурда. В газетные сплетни о якобы ожидающем их на Севере мощном американском лёдопроходном судне никто особо не верил. А единственный известный ледокол "Ермак" уже бывавший в тех водах — вон он... беспомощно тащится на буксире.
В кают-компании под закуски выдвигали различные версии. Например: "наш поход — сие есть большая и хитрая провокация, господа! Дабы запугать противника и вынудить его..., в общем-то, сдаться. Ха-ха!".
"Очередная глупость, — подумал об этом предположении капитан, — макаки оказались крепким орешком и естественно от нашего "арктического чи́ха" сдаваться не станут. Наверняка что-то мог бы прояснить адмирал (его-то, уж точно просветило высшее командование). Но Небогатов... какой-то постоянно смурно́й и совершенно неразговорчивый.
Однако ж, чёрт меня побери, если никто никуда не идёт (имеется в виду в ледяные просторы), к чему ж такое серьёзное оснащение и подготовка к суровым морозам"?
Для организации кораблей к переходу северными морями в экипажи были включены офицеры, имевшие полярный опыт. С особыми полномочиями. И Игнациус уже успел поругаться с прикомандированным на его "Суворов" лейтенантом, предъявившим такие требования и меры, что превращали, наконец приведённый в боевой порядок корабль: "в законопаченную избушку на курьих ножках", как отметился по этому факту старший офицер.
"Так что же, неужели нам действительно предстоит это сделать"?
Игнациус украдкой кинул взгляд в сторону командующего, словно ожидая, что тот вот именно сейчас разразится откровениями. И неожиданно натолкнулся на такой сердитый взгляд, что ему даже обсуждать эту тему расхотелось.
"Чего это с ним, — удивился капитан, зная контр-адмирала как человека непритязательного и лаконичного, — неужели этот "британец" так вывел из его себя? Или сдерживающая нас "гиря" в виде "Ермака" на буксире"?
На самом деле Небогатов тоже терзался неведеньем и непониманием. Ему в этом плане на эскадре было тяжелее всех — если уж остальные господа офицеры были уверены, что "наш Николай Иваныч всё знает, но загадочно отмалчивается", то сам-то он точно знал, что "ни черта не понимает".
От этого нервничал и плохо спал.
* * *
Выполнив свою миссию, "Аврора" и "Донской", отсемафорили "счастливого плавания", выписав циркуляцию, ходко помчали домой.
Выше к "норду" погода начала портиться. Завывал ветер, цепляясь за угловатые надстройки и мачты. Небо затянуло тучами, пошёл дождь, упала видимость. Вскоре, в этой серой пелене потерялся и "британец".
От берегов Норвегии держались на приличном расстоянии. Видимо поэтому, только проходя мимо группы островов (крайний, по указанию штурмана — Сторфьеллет), повстречали первую рыболовецкую шхуну.
"Норвежец" вывалился из тумана в 15 кабельтовых, наверное, опешил от вида трёх серых, при орудиях, утюгов. Шёл некоторое время параллельным курсом, естественно отставая, пока снова не канул в мареве.
Примерно после прохождения семидесятой широты ветер начал крепчать, и по мере следования на северо-восток только усиливался. Даже на бронированных крепышах чувствовалась качка. Вровень с ними пошатывало нагруженный транспорт "Смоленск".
Каково при этом было всего лишь тысячетонному "Роланду",* а уж как себя ощущали на "Ермаке", "болтающемся как сосиска на верёвочке", можно только представить.
При этом резко упала температура, пошло сквозящее оледенение и теперь экипажи воочию познали всю неистовость и жестокость пронизывающего холода арктических широт.
**("Роланд" — 1202 тонны.)
Через час ветер совсем разыгрался — шторм был пусть и средненький, но основательно неприятным.
Капитан "Ермака" вынуждено приказал подрабатывать машинами, чтобы спрямить движение ледокола.
Целых семь часов стихия выматывала людей, качая, болтая на волнах корабли, суда и вестибулярные аппараты. И только когда отряд перевалил за крайнюю северную точку, огибая Скандинавский полуостров, преодолев условную границу Норвежского, войдя в Баренцево море..., только тогда ветер смирился.
Дядька-Баренц оказался более приветливым.
Барометр пополз стрелкой на "ясно". Тучи развеялись, очистился горизонт, наконец, выглянуло холодное полярное солнце. Люди выползали на палубы и... отдыхали взглядом!
Для немецкой команды "Роланда" и экипажа "Ермака" шторм оказался серьёзным испытанием, тем не менее, от капитанов поступили вполне бравые доклады.
На флагмане штурман предоставил фактические координаты, расчет по времени прибытия к месту назначения.
Командующий ещё раз удостоверился, что по эскадре без происшествий. В том числе осмотрев с крыла мостика вверенные ему корабли. Распорядился:
— Поднять ход до "полного", — и кивнул в сторону отстающих, — эти теперь сами. "Смоленск" останется с ними на непредвиденный случай. Надеюсь, дойдут без приключений. Тут совсем немного осталось.
— Дымы́ с "оста", — прокричал сигнальщик.
Все развернулись, подняв бинокли.... Но до "неизвестного" было ещё далеко.
Три броненосца медленно отрывались от судов сопровождения, закоптив на 16 узлах. Небогатов не преминул провести учебные перестроения, выводя корабли, то строем фронта, затем снова колонной, меняя мателотов в ордере.
Без нареканий не обошлось.
Лишь по истечению часа в приближающемся корабле опознали британский крейсер "Бервик".
— Вот же прицепился, — пробормотал адмирал, опуская бинокль.
— А ведь он, господа, тут не оказией, намеренно нас сопровождает. Просто обогнал нас..., скорей потеряв во время шторма, — подметил старший офицер, — пусть ему....
— Перед выходом, Авелан..., — негромко проговорил Небогатов. Откашлялся, — Фёдор Карловичем недвусмысленно дал понять, что нам, там, в Баренцевом море, следует избегать подобных свидетелей.
— Думаете, на германских угольщиках нет шпионов на этот случай?
— Во-первых, то германцы...., а не наши заклятые друзья.... К тому же немецкие суда приняты в расчёт и если есть что скрывать, их вовремя уведут от ненужного гляда. А вот англичанин — это совершенно неудобный сопутчик.
Все ожидали, что адмирал ещё что-нибудь выдаст, но тот, помолчав немного, лишь добавил:
— Будет видно. Поглядим.
* * *
16 августа, с поочерёдной осторожностью направляемые буксирами, в Екатерининскую гавань вошли корабли Особого (арктического) отряда. Три эскадренных броненосца.
Через шесть с половиной часов подтянулись остальные суда, включая пришедшие с Чёрного моря пароходы Добрфлота "Воронеж" и "Владимир".
Немецкие угольщики остались на внешнем рейде — идти в гавань им нужды не было, да и тесновато там стало.
У причалов, в гавани стояла невообразимая суета. Помимо зевак, съехавшихся с ближайших окрестностей, включая Архангельск и Колу, высокопоставленных лиц, духовенства, иностранцев, представителей прессы, в порту шла напряжённая работа.
Корабли и суда стали под погрузку. Именно здесь, в Александровске следовало принять часть грузов специфического "северного" назначения: тёплую одежду, продукты. Тут распоряжались, в том числе и опытные моряки-полярники.
Железной дорогой в Исакогорку прибыла партия снарядов, получивших заводскую переделку взрывателей. Их перегрузили и уже морским путём доставили сюда же. Теперь пароход "Архангельско-Мурманского товарищества" поочерёдно стоял борт о борт с каждым из броненосцев, получавших свою порцию.
Пристани Александровска не были приспособлены под такие крупные корабли, но "Смоленск", "Воронеж" и "Владимир" вполне себе притулились к причалам. Там тоже по сходням сновали туда-сюда люди, тащили мешки и ящики.
Формально за всё отвечал принимающий отряд новый командующий, но фактически организацией погрузки и прочей подготовкой к суровым условиям занимался Коломейцев уже в чине капитана 2-го ранга.
Поднявшись на борт флагмана, доложившись, Николай Николаевич пробежался по кораблю в целях осмотра его готовности к северному переходу и разорался в первом же кубрике:
— Ничего ж не сделано! Помёрзните ж сукины дети!
Часом позже все старшие офицеры кораблей и капитаны пароходов-транспортов были собраны в кают-компании на "Суворове", где присутствующий тут же адмирал Дубасов (крайне мрачный, если не сказать сердитый) уверил всё ещё сомневающихся, что "да, отряд действительно пойдёт Северным проходом в Тихий океан".
Как раз вернулся разведчик крейсер-бот. Его капитан доложил, что вплоть до пролива Карские ворота море свободно ото льдов.
— Там, господа, и произойдёт последняя бункеровка с немецких угольщиков, затем отряд примет под проводку американский ледокол.
Сразу хочу сказать, что со всех будет взято письменное уведомление о неразглашении секретных фактов. Так же, в этом вопросе следует провести определённую работу с личным составом. Но об этом позже.
Теперь! Ещё раз напомню, что впредь, а особенно при проводке кораблей и судов через льды, в караване, следует выполнять рекомендации прикомандированных к вам офицеров-полярников, — Дубасов со значением взглянул на Коломейцева, — более того, скорей всего на корабли прибудут некоторые гражданские лица, имеющие опыт северного судовождения. Так вот, их, приказы будете выполнять неукоснительно!
Дождавшись пока стихнет короткие перешептывания и немного удивлённые возгласы, адмирал раздал капитанам и командирам листы:
— Здесь инструкции и подробные правила следования в караване вслед за ледоколом: скоростные режимы, дистанции, условные сигналы. Сии наставления вы должны выучить наизусть как..., как прилежные студиозы, — с совершенно серьёзным видом заявил Дубасов, — и безусловно выполнять..., если хотите дойти до Тихого океана.
Для изучения у вас есть 20 часов здесь. Сутки... нет — полтора до Карских ворот. И..., некоторое время пока нас будут пичкать углём немцы.
— Потом примите экзамен? — Игнациус стрельнул коротким взглядом в сторону Коломейцева, вспомнив свои перепалки с прикомандированным офицером-полярником.
И хоть вопрос был задан капитаном 1-го ранга исключительно осторожным тоном, Дубасов предположил скрытый сарказм, скорей на слово "студиозы". Хотел высказать что-нибудь резкое по этому поводу, но вмешался Коломейцев:
— Экзамен примет Арктика, господа.
— А пока — всё, — холодно оборвал адмирал, увидев в дверях Престина, — все свободны. Точнее занимайтесь своими обязанностями.
Дождавшись, когда все разойдутся, адмирал с вопросом посмотрел на капитана "Скуратова".
— Я передал им, — коротко известил тот.
— Что они сказали?
— Ничего особенного. "Будут думать".
"Чёрт, чёрт, чёрт! — Дубасов снова вернулся к разложенной карте, — из-за этого "англичанина" и без того сомнительная секретность летит к чёрту"!
Адмирал, в который раз обвёл карандашом кружок, примерно в 15 милях от входа в Кольский залив, где стоял британский крейсер.
"Тот самый, которого привёл на хвосте отряд броненосцев — "Бервик". Не стал паразит заходить в Александровск с "дружеским визитом". Понятно, по разным причинам. В том числе видимо потому, что не жалуют здесь англичан, тем более военных. После того что их головорезы тут учиняли во время Крымской войны. Люди помнят.
Чёрт! План, план! По плану немецкие угольщики должны были у Карских ворот разгрузиться и убираться восвояси. Лёд в проливе всё же какой-то имелся (по уверению капитана крейсер-бота) — нанесло ледяного крошева, прихваченного лёгкой, тонкой коркой, что даже "хромому" "Ермаку" по силам. Немцы если уж и захотят пошпионить — не полезут. Но "британец"! Вот этот может рискнуть. И тогда он увидит поджидающий за островом Вайгач ледокол пришельцев".
Мелькнула мыслишка:
"Его бы, сукиного английского пса, взять да расстрелять из всех орудий, да притопить самодвижущимися минами для верности.
Но он даже на переходе (Небогатов заверял) и близко не походил к отряду. А при сближении с "Авророй" намеренно держал дистанцию и вёл себя вызывающе, ворочая орудиями.
Впрочем, не дай бог что — это ж война с Англией....
А о выходе отряда его наверняка предупредят, есть достаточно способов, включая беспроводной телеграф и этих совсем, как ни причём, норвежских рыбаков на шхунах, что отираются в гавани.
И мимо его не пройти, тем более что ночи ещё такие короткие. С рассветом по дымам определит и догонит.
Дилемма! Он не должен увидеть "Ямал"! Но как бы там не случилось через 20 часов отряд выйдет в море — слишком много на кону. Машина уже запущена".
Дубасов нервно пощипал ус, увидев, что Престин смотрит на него, одёрнул руку — не смутился, просто не хотел показывать своего смятения.
"Переговорить с господином Черто́вым лично? Пожалуй. Вдруг он чего-нибудь предложит".
— Пойдёмте, — кивнул он капитану. Ещё раз прищурился на карту, окинул кают-компанию грустным взглядом.
"Здесь мне уже нечего делать. Это уже не моя забота".
И повторил, направляясь к выходу:
— Пойдёмте!
Снаружи моросил мелкий, едва уловимый дождь. Слепой — совершенно белое, не греющее солнце мертвенными бликами ложилось на лоснящуюся мокрым палубу.
По трапам и мостикам броненосца громыхали башмаки матросов, слышались голоса команд и посвист боцманской дудки. Звякнули очередные склянки.
Доносились различные звуки и со стороны: гудки пароходов, работа паровой машины, проходящего мимо катера, окрики людей, с берега долетел колокольный звон.
Екатерининская гавань, наверное, ещё никогда не видела столько различных кораблей и судов разом — помимо бронированных туш и весьма немаленьких по размерам черноморских пароходов, воды залива буквально кишели различными баркасами, лодками, каяками, перевозящими мелкие грузы и просто зевак.
У правого борта броненосца качалась шлюпка со "Скуратова".
* * *
"Неизбежное зло цивилизации. Фактически суррогат", — Андрей Анатольевич задумчиво глядел на медленно тлеющую в пепельнице сигарету.
..."Ямал" шёл почти на полных 20 узлах....
"Не то, что трубка"! — Продолжал мысль капитан.
...под пронзительно белым полярным солнцем, по зелёной глади холодного моря....
"Трубка — своего рода ритуал, — он почти причмокнул в воспоминании, — набиваешь её прекрасным ароматным табаком, раскуриваешь и... совсем другая задумчивость. Даже дым клубится по-иному. А эта в пепельнице — сама скурится (скурвится) до самого фильтра. Полуфабрикат".
...выразительная красная широколобая надстройка, чёрные обводы корпуса с багровым подбоем ватерлинии, алая зубатая пасть. Ни дыма, ни парусов, только белый бурун в носу и длинная пенная полоса кильватера....
"Дешёвая одноразовая (на выброс) пластиковая посуда, — ползли дальше мысли капитана, — пыль-чай в пакетиках. А взять "листовой", заварить, запарить — это ж тоже целая церемония.
...ледокол пересекал Баренцево море с северо-востока на юго-запад....
"Или взять электробритву..., — следовал нехитрой философии пятидесятилетний человек, — пошлость. То ли дело напенишь щёки помазком и ж-жих, ж-жих, аккуратно снимаешь в удовольствие. В неторопливое удовольствие жизни.
...чутко сканируя радаром и лишь однажды немного уклонившись от курса, чтобы избежать встречи с каким-то парусником....
"А мы всё впопыхах, теряя эти привлекательные минуты бытия. Нам всё некогда, — почти подвёл итог мысленному спичу Черто́в, — хм..., одноразовая жизнь урбанизированного общества.
Насколько может оказаться по-житейски сочней размеренный архаичный быт начала 20 столетия? Да что там — правильней будет сказать 19 века"....
Андрей Анатольевич по жизни был неспешным, даже медлительным человеком.
Прежде чем принять решение, он порой долго и дотошно обдумывал. И если это происходило на общих собраниях (совещаниях), его характерная неторопливость зачастую просто выводила коллег из себя.
При этом он знал об этой своей, скажем так, основательности... и, что ни говори, и недостатке (когда обстановка требовала быстрой реакции).
Но даже будучи капитаном ледокола (должности и ме́ста работы, где случаются крутые ситуации), всегда можно заранее спрогнозировать или просто знать, что такие неожиданности могут произойти. И действовать по инструкции — удобному и проверенному документу, прописанному практически на все полярные сюрпризы.
Ныне же ему приходилось буквально ломать себя, заставляя шарики-ролики в голове крутиться быстрее, забывая о равновесии "за и против".
"Нельзя требовать импровизаций. Экспромт приходит неожиданно.
Будь он проклято! — Недокуренная сигарета, словно она главная виновница всего, была безвозвратно раздавлена и смята. Андрей Анатольевич встал, прошёлся по каюте, разминая затёкшие ноги, — наблюдатель-разведчик, британский крейсер....
О! Конечно! Несомненно! Мы влезли в это времечко как слоны в посудную лавку, и естественно взбаламутили воду, пустив долгую рябь.
И уже второй раз за такой короткий период приходится предпринимать радикальные решения.
Что ж дальше-то будет"?
Оказалось, что прагматичные фантазёры в столовке и курилке рассмотрели на досуге и этот вариант. Иначе откуда столь быстро посыпавшиеся предложения....
— "Англичанин" так просто не уйдёт и не отступится — у него наверняка конкретная задача! Как только эти говнюки увидят "Ямал" все наши потуги на тактическую неожиданность в Тихом обнуляются.
Тут и выскочило первое — "диверсия"!
— Дубасов ничего не может предпринять. Действовать в открытую — война с Англией. Иных средств у него нет. Даже по аналогии с крейсером "Мэн".
— А если устроить маленький карачун уже в Карском море, в проливе?
— Ещё хуже. Кроме русских броненосцев нанести вред британцу там больше некому. Вот все шишки и высыпят. Поэтому бить надо сейчас, пока есть куча свидетелей, что российские корабли мирно стоят в Екатерининской гавани.
— А что мы можем успеть? Дубасов известил о сроке выхода отряда — через 20 часов!
Вот здесь выскочило второе — "вертолёт".
Затем третье — "бомбить"!
Чем? И следом — "поджечь". Больше нечем.
И оказалось что почти всё готово. В теории. Бензин, соляра (тут всё пойдёт)..., и напалм — замешать натрий с калием, что наличествует в грузе, как строительная противоморозная добавка.Химики предложили несколько вариантов. В общем обещали набадяжить.
Всё залить в трофейные деревянные бочки из-под ворвани, которые идеально расколются от удара.
И сама ворвань неплохое дополнение к загустителю.
И пилот, отвоевавший пусть годик в Афгане, но имевший представление о бомбометании.
"Вот сукины дети! — Это уже почти восхищённый комментарий капитана... мысленный, —
пошёл ли я на поводу? Да.... Поспешил? Возможно. Но пока "Ямал" отмахает мили до дистанции нужной вертолёту при его максимальной дальности. С учётом, что связка бочек сожрёт и километры, и лишнюю горючку — туда 500, сюда 500... и как оно там повернёт....
Вдруг "ишак" сам сдохнет. А пока....
А пока на подготовку и просчёт всех нюансов у нас есть целых десять часов".
В дверь постучались и почти без паузы, не дождавшись "открыто", вломился Шпаковский.
— Поджиг обеспечат два инициатора, для верности, — с порога начал он.
В ответ лишь кивок.
— Ещё. Престин конечно не мог не доложить..., — начбезопасности сделал почти театральную паузу.
— Всё ровно такие акции без согласования не проводятся. Мы были обязаны предупредить, что..., — капитан замялся, подбирая формулировку,— что решили попугать "бритта". Представь, что сам Дубасов перед выходом отряда решил что-нибудь учинить — таран, навал....
— И Дубасов..., — вышел из паузы Шпаковский, — я с ним переговорил — он удивлён, не возражал, но....
— "Удивлён", — передразнил Черто́в, — ещё бы!
... — и не стал информировать Рожественского!
— Погоди, а Зиновий не уехал в Петербург? Остался на севере?
— Тут такое дело. Как я понял, Николай назначил Рожественского командующим арктическим отрядом кораблей.
— Во, дела.... То-то Фёдор Васильевич косо поглядывал на коллегу. Так значит, Зиновий снова на Тихий.
— Предположу, что Романов хочет реабилитировать Рожественского..., а?
— Боюсь, что не только, — задумчивость капитана показалась особенно глубокой.
— Что значит "не только"?
— И передатчик молчит, что мы отправили в Петербург, — всё так же не договаривая промолвил Черто́в.
Помощник ушёл, толком не получив ответов.
Андрей Анатольевич взял карандаш, выводя кружочки с подписями, соединяя их линиями, стараясь как бы физически "поддержать" свои соображения, увидеть их не только мысленно:
"Не сплелось ли тут воедино? — Медленно накатывали догадки, тревожно скребя в подкорке, — в наших материалах без обиняков показывались огрехи Рожественского, угробившего Тихоокеанскую эскадру. Тем самым как бы проча Дубасова (удачно подвернувшегося) на роль командующего. Но Дубасов упрямец и смутьян (были в его биографии прецеденты), а Рожественский "любимчик" Николая. И всё сделает, как велят, без иных соображений.
Неужели Зиновий поставлен ещё и контролем над нами?
Неужели на всякий случай нас под дула главного калибра...".
Он почти угадал, тогда когда его мысли прихотливо прыгая дурным воображением, нарисовали императора под стук вагонных колёс с налитым "шустовским" за горькой и страшной печатной правдой. Не знал только всех обстоятельств....
Посему вернёмся немного назад.
* * *
Комфорт вагона в сравнении с "царским" был сомнительный, но самый лучший, что отыскалось на Вологодско-Архангельском направлении узкоколейной линии.
Однако император не обращал внимания на эти мелочи. Как и на покачивания, поскрипывания и мерный перестук.
Уже привыкнув к упрощённой орфографии из будущего, он весьма свободно бежал по тексту, и буквально первая пара листов ввергла его в противоречивые эмоции.
Отбросив на стол папку, Николай Александрович откинулся на спинку сидения — понимание пришло сразу, лишь теплилось ещё неприятие, подсознательное желание отринуть негативное. Но понимание никуда не уходило, более того... мысли совсем заметались, представ хаотичным набором:
"...да, как они смеют?"
"...да кто они вообще такие"?
"...дети кухарок и крестьян, ничтожная смесь сбору по нитке..."!
В долгом осмотре технических примечательностей и обустройства ледокола, почти блуждании по коридорам и отсекам, ему, где-то в недрах судна вдруг, хм..., приспичило....
Его отвели в ближайшую уборную. Там он случайно и услышал..., к стыду — невольно подслушал разговор в два голоса, доносящиеся из вентиляционной решётки.
Тогда он не сообразил, о ком говорившие так непристойно отзывались.
"Вот они последствия упрощения письменности и языка — вульгаризмы, невежество, жаргон"!
И только сейчас, прочитав несколько абзацев, понял, что, то небрежение в простонародной манере черни, было адресовано именно в его адрес.
"Неслыханно"!
Задыхаясь от возмущения, сжимая гневно кулаки....
"Негодяи!
Дрожа от гнева, стукнув по столу, звякая столовыми приборами....
"Найти и наказать"!
Теперь стали понятны (более очерчены) мнение и взгляды капитана, его помощников.
"...на мою персону. Какие..., какие лицемеры"!
И это их неуловимое пренебрежение....
"...ни веры, ни морали, ни почтения"!
По-другому стал пониматься мерзкий, скрытый контекст документальных фильмов....
"Неужели я так плох"?
Но....
"Господи! Прости господи..., я не должен поддаваться эмоциям! Не смотря ни на что, эти люди принесут пользу".
И горечь вперемешку с гневом.
"Вот только я в их взглядах являюсь всего лишь инструментом. Инструментом Империи. И как выясняется, не самым лучшим.
Господи, прости меня за гордыню"!
Тут и наступила очередь "шустовского".
Это пото́м, пото́м он прочтёт дальше, в дрожании рук роняя листы на пол, подбирая, мутнеющим от давящей слезы взглядом перечитывая. Глыкая стаканом примитивную алкогольную анестезию, не веря и веря, клянясь: "изведу гадкое племя...! И дом Ипатьева проклятый снесу!", затылком понимая, что дом-то тут ни причём.
А пока ещё были первые приличные стопочки-мензурки. Звенящая ложечка в пустом стакане чая.
Прагматик внутри цеплялся за трезвость, но мысли, раз за разом возвращались к какому-то непреодолимому неприятию пришельцев. Не смотря на их взвешенную и разумную оценку взгляда со стороны. Со стороны грядущего. На все недостатки и достоинства управления страной, экономические и политические ошибки..., на что ему были "раскрыты глаза".
Но он ничего не мог с собою поделать.
"Всё таки этот чёртов Черто́в был прав — на первом месте всегда стоит личное мнение....
Его — императора, самодержца и просто человека. Эгоизм. Потому что не может любой нормальный человек терпеть и смириться с этим".
Снова сжимались кулаки, и уже разогретой кровью наливалось лицо....
"Те неизвестные из воздуховода вентиляции.... Обсуждали его..., осуждали!
Смели осуждать меня!
С аргументами, которые до обидного ранили своей непреложностью.
И это их словцо, уничижающее своей простой обыденности, констатацией равнодушия. Мерзкое слово, которым его называли — "мудак"!
* * *
"Багровым подбоем ватерлинии..., — выплыло, выползая из дрёмы, — откуда это у меня?
А-а-а! Почти булгаковское. Тогда не совсем верно. Хотя, учитывая усиление в районе ватерлинии и спецкраску — вполне в тему"! *
**( В районе ватерлинии обшивка ледокола усилена дополнительной полосой — "ледовым поясом" и окрашена специальной краской для уменьшения трения.)
Следующие четыре плюс час прошли быстро. Потому что вахту законно и безответственно продрых. А проснувшись, взглянув на время и поняв, что никто не спешит его тревожить, Андрей Анатольевич позволил себе полчаса повалятся за размышлениями. Которые продолжил и за процедурами побудки.
"Что есть вообще положительного для нас в этом попаданчестве? Уже видно, что многим из экипажа нелегко. Всё что у нас было личного, близкого, ценимого осталось там, за барьером в сотню лет.
Люди ещё не испытали пика кризиса, находясь пока в привычной обстановке сезонной вахты. Но потом?
Чем можно их завлечь, вроде бы уже найдено. Но что ещё?
При определённом сценарии не стоит отказываться и от царских подачек, по желанию. В виде чинов, орденов, званий. Вслед которым пойдут дворцы, женщины, слава....
Возможно, что в таком случае станем более понятны, для царя и его приближённых.
Возможно.
Но пока позитивом я вижу лишь жизнь в интересное время! О! Само наше появление и сила послезнания, технические новинки и их внедрение делают это время интересным! История предпочитает..., нет, правильней будет сказать, что это люди фокусируются в исторических хрониках на конфронтации и великих свершений.
И мы будем на самом пике событий.
Кто-то вчера на совещании штаба заговорил об известных исторических фактах.
Как они не понимают, что факты штука хрупкая. Некоторые как тонкая хрустальная склянка или нилас под "ямаловским" форштевнем".
Андрей Анатольевичу неожиданно понравилась пришедшая на ум аналогия.
"Да! Какие-то лежащие на поверхности факты уже трещат, раскалываются — что-то мы уже изменили.
Пак лежит глубже — почти непробиваемая действительность. Почти. Где чтобы что-то изменить надо ой, как постараться.
И конечно есть финансовые и политические глыбы-айсберги, с приставкой "гео", которые нам уже не под силу сдвинуть".
На мысле-слове "гео" он уже хлопал себя по щекам, холодя гелем после бритья.
А китель застёгивал уже на ходу, как обычно, как привык, сосредотачиваясь на первых назревших вопросах по готовящейся силовой акции.
Однако когда зашёл в малый зал, оккупированный под штаб, все накопившиеся вопросы вылились в один "что нового?".
За пять часов "Ямал" прошёл свои отмерянные 100 миль. Впереди ещё столько же. Ещё пять..., нет, уже четыре с половиной, с двадцатиузловым пожиранием миль.
Вот теперь время показало свою подлую двоякую сущность, двигаясь неуловимыми скачками. Когда глядишь на стрелки, а они едва шевелятся вялыми рожками улитки.
А отвлечёшься, вроде на мгновенье, а на поверку, зыркнув через это "мгновенье" на циферблат — тридцать минут, сорок..., целый час уже просвистел. И не заметил. За текущими делами, участием в детализации плана, разговорами-обрывками, приёмо-передачами.
— Дубасов на связи.
— Да, конечно, я сам с ним переговорю, — вскакивая с кресла, следуя в радиорубку.
— Ночью произошёл инцидент, — после коротких взаимных приветствий сходу начал Дубасов, — британский крейсер открыл огонь по рыбацкой шхуне. Есть убитые из самоедов и раненые.
— Скандал?
— Помилуйте. Это богом забытый север. Пошумят в местных газетах, а там, на самых верхах, замнут и забудут.
Адмирал громко сопел в микрофон и представлялся крайне возмущённым.
— Капитан крейсера заявил, что шхуна пыталась таранить его корабль. Таранить десятитонник этой лоханкой.... Полная чушь! Он даже не извинился.
Было слышно, как что-то стукнуло, Дубасов пробормотал проклятия.
"Он там с психу гарнитуру не сломает"? — С лёгкой улыбкой подумал Андрей Анатольевич.
— Ваше предложение как никогда насущно, — тем временем продолжал адмирал, — следовало бы показать кое-кому....
— Если говорить о нашей акции против "англичанина", то она как раз в целях "не показать"! И признаюсь — это крайняя мера. Рожественский точно ничего не станет предпринимать против "британца" — оттеснять, произвести навал или ещё что-нибудь?
— Рожественский считает, что ледокол уже видели и его наличие не представляет тайну.
— Он не понимает? — Черто́ву никак не нравились эти секреты-недомолвки между Дубасовым и Рожественским — провокация непредвиденного.
— Понимает, но подчиняется....
— Чему? Неизбежности?
Дубасов не ответил, словно нёс вину за коллегу-адмирала. И перевёл тему:
— Как это будет? Я лично выйду на "Скуратове". После инцидента "британец" не тушил огни — всё согласно правил. И остерегался — видели яркий прожектор по воде. Так как это будет?
— Дайте нам радиопеленг — просто держите связь и направление на цель относительно севера. Пилот его не упустит. Это будет пожар.
— Всего лишь?
— Этот огонь будет трудно потушить..., это деморализует, — Андрей Анатольевич и сам не знал последствий. Теперь лишь оставалось надеяться, что лётчики не промахнутся, бочки удачно лягут, пожарные партии англов встретятся с неожиданностью для себя. И будет эффект.
"Однако это не исключает и того, что английский капитан упрётся и, не смотря ни на что, продолжит выполнение задачи".
— А Лондон не подымет со своей стороны шум, если с их крейсером что-нибудь случится?
— Вы ж говорите, что всего лишь пожар. Не обстрел, не торпеды, ни даже таран! Пожар на корабле это некомпетентность экипажа и командира....Этот сор из избы джентльмены выносить не станут.
Вертолёт ваш шумноват конечно, — Дубасов фыркнул и по голосу даже развеселился, — так пусть рассказывают, что к ним прилетала русская баба Яга со змеем Горынычем!
Черто́в без паузы задал ещё один вопрос, который волновал его в том числе:
— А если крейсер не один? Тогда наш якобы упреждающий бросок превращается бесполезную возню.
— Я задействовал в разведке промысловые шхуны и рыбаков. Дымы бы заметили и донесли.
— И ещё, Василий Фёдорович, — можно было немного перейти на доверительный тон, — пусть утром распустят слух, что видели в небе дирижабль.
— Дирижабль? — Адмирал раздумывал пару секунд, сразу просекая идею дезинформации, — чей? Немецкий? Французский?
— Не важно. Пусть сами гадают. И оправдываются.
Удостоил своим внимание радиорубку "Скуратова" и Рожественский. За всё это время лишь раз, но продолжительно. В основном по предстоящей экспедиции, согласованию действий.
Ранее с Дубасовым было оговорено, что на время проводки каравана на всех кораблях отряда будут представители с "Ямала", как опытные судоводители в ледовых условиях. Зиновий Петрович попытался это соглашение похерить. Но так... вяленько.
Упоминал и про британский крейсер. И как правильно предположил Дубасов, ничего по этому поводу предпринимать не собирался.
* * *
А солнце уже нехотя уползало в воду, оставляя за собой багровый горизонт.
— Время! — Известил штурман, имея в виду место. А ещё точней дистанцию.
— Время, — подтвердил Волков, стараясь быть бесстрастным. Плохо получалось.
Ещё минуты предполётных проверок и взволнованных напутствий.
— Если неожиданно наткнётесь на интенсивный огонь, сразу уходите....
— Ветер умеренный, ровный....
— Оптимальная высота сброса....
— Постарайтесь с первого раза — эффект неожиданности....
— По РЛС я его как жирную кляксу-железяку однозначно угляжу, тем более — корректировка со 'Скуратова', — Шабанов был совершенно флегматичен, словно каждый день вылетал кидаться бочками в крейсера, — если только Рожественский не выведет раньше оговоренного корабли.
И словно притянуло. Появился дежурный с радиорубки(будто не мог сообщить по телефону):
— Там, это..., Рожественский! Срочно!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
