Принц на побегушках (прежний вариант)

Принц на побегушках.

Год 7483 от начала эпохи Мира. Месяц 5, день 7.

Зовите меня Лидом.

Простенько и со вкусом, не так ли? Я сам придумывал.

Нет, на самом деле, имя у меня куда длиннее, чем это коротенькое одиночное слово. "Лид" на языке рун — "одиночество", и я долго выбирал себе подходящее сокращение того зубодробительного именования, которым наградила меня моя мамаша. На самом деле...

— Лид, паршивец несносный! Чего расселся? Живо помоги Вису с пирогами! — В мое многострадальное ухо клещами вцепились жесткие пальцы Рини — главного королевского повара — и с силой выкрутили несчастный орган слуха. Как я не заорал от боли — не знаю. С-с-сволочь... ухо отпусти!

— Бегу, мастер Рини, — выдохнул я и, каким-то чудом, не иначе, вывернувшись из рук повара и привычно увернувшись от тяжелой затрещины, бросился помогать доставать противни с пирогами.

...на самом деле мое полное имя Алидиари Юнери Несле'ах Ишхен, бастард ныне здравствующего короля Эрри Юнери Ишхена, вот уже двадцать лет полирующего своей задницей трон Вальшены, и по каким-то причинам покинувший родные пещеры эльфийки, благополучно скончавшейся после родов и едва успевшей дать мне имя в лучших традициях свой родины.

Мило, правда?

Будь я своим собственным дедушкой — я бы придушил своего отца еще в колыбели!

Нет, политик он хороший — уже успел убедиться, наслушавшись разнообразных дворцовых сплетен, крайне нелицеприятно описывающих "твердолобого, упертого, словно мул, венценосного идиота". Впрочем, с самой формулировкой я согласен от начала и до конца — вот только стоит учесть, что чаще всего помоями поливают именно самых лучших. А потому смело можно говорить, что папаша действительно хороший король. Да и городские жители отзываются о нем очень даже приветливо и поминают его недобрым словом крайне редко.

Но вот как семьянин мой папаша не выдерживает ни малейшей критики. Сволочь он. Самая что ни на есть настоящая.

Что? Как я смею так отзываться о собственном отце? А вот знаете — смею. И с полным на то правом.

Согласно древним, неписаным традициям, королевским бастардам, буде такие случаются, полагается дать лучшее образование — такое же, как и законным отпрыскам, — и в дальнейшем, взяв с них магическую клятву не претендовать на трон, использовать в качестве политиков, военных, экономистов... Порой с помощью двух таких бастардов заключались мирные союзы — для этого было достаточно переженить побочных отпрысков, если они были разного пола, женить законных детей на бастардах, если рождались две дочери, или отречься от бастарда в пользу чужого королевского рода, если рождались два сына. Против своей крови не пойдешь — а значит, и против того рода, в который и была принята эта самая кровь.

А потому бастардам правящих родов всегда старались дать великолепное образование — слишком ценным они были материалом, чтобы позволить себе так бездарно его тратить на всяческую ерунду.

Но мой папаша крайне не любит напоминаний о своих ошибках. Я так и не понял: то ли эльфийка соблазнила короля — хотя непонятно, зачем, ведь для эльфов и людей спать друг с другом все равно, что совокупляться с животными, — то ли король снасильничал эльфийку... Но в итоге на свет появился я. Живой, здоровый и даже не изуродованный врожденными болезнями. Если припомнить все редкие случаи рождения полуэльфов и пересчитать по пальцам, сколько из них смогло пережить хотя бы год, то становится ясно, что мне, дожившему до своих тринадцати, повезло так, как везет единицам.

Повезло родиться живым. Повезло родиться здоровым. Повезло родиться не уродом — уродливых бастардов убивают. Повезло не сдохнуть от какой-нибудь скрытой в моем теле болезни через пару лет жизни.

Не знаю. Порой мне кажется, что лучше бы я сдох в колыбели. По крайней мере, мне не пришлось бы столь варварски издеваться над собственным разумом, подстегивая его развитие, и терзать собственное тело в бессмысленных попытках заставить его расти хоть самую чуточку быстрее. Ну-ну. Если учесть, что я больше пошел не в отца, а в мать, то мне крупно повезет, если я хоть когда-нибудь смогу вырасти выше полутора метров.

Видимо, это столь яркое свидетельство, что человеком назвать меня крайне затруднительно, и привело к тому, что король совершенно не озаботился образованием одного из своих сыновей. Отослал ублюдка с глаз подальше — и хорошо! Право же: стоит поглядеть на высоких в свои четырнадцать и шестнадцать, широкоплечих, белокожих, темноволосых и синеглазых законных принцев — и перевести недоумевающий взгляд на мелкого, тощего, остроухого, очень смуглого и беловолосого меня — разве что глаза не желтые или красные, а синие, — чтобы понять всю глубину морального падения короля, переспавшего с эльфийкой — сиречь, длинноухой нелюдью, — пока королева была на сносях, ожидая его младшего отпрыска.

А потому с самого раннего детства, как только я более-менее научился осознавать окружающее, меня полностью предоставили самому себе. Причем под словом "полностью" я подразумеваю именно это. Хочешь есть — иди на кухню и получай еду от поваров. Хочешь мыться — либо топай на речку неподалеку от замка, либо, если на дворе зима, отыскивай слуг, которые помогут натаскать тебе воду, ибо сам ты еще слишком мал и худ, чтобы поднять тяжелое ведро. Хочешь, чтобы в твоей комнате (просторной, светлой, являющейся изысканным издевательством для твоих чувствительных к свету глаз) был порядок — изволь, опять же, либо отловить служанку, которая приберет весь мусор, либо бери тряпку сам. Хочешь ходить не в лохмотьях, а нормально одетым, как подобает принцу — ищи дворцового портного и проси его сшить тебе очередную пару рубашек, ибо предыдущие ты разодрал на бинты, когда перевязывал себе пораненную ногу. Хочешь что-либо знать — учись.

Каких мучений мне стоило уломать смотрителя королевской библиотеки научить меня в свое время читать, я лучше вспоминать не буду. А уж как я умолял его позволить мне брать книги — отдельная история. По-моему, сердце этого черствого сухаря тронуло то, что член королевской семьи, пусть и незаконнорожденный, ползал перед ним на коленях. Ну да я не гордый: если надо отречься от собственного достоинства, чтобы добиться чего-то — я это сделаю с легкостью, не присущей людям. Привык, понимаете ли, умолять и унижаться.

С раннего детства у меня вместо игрушек была тряпка, швабра и половник, поскольку я сумел затесаться на кухню и стать там кем-то средним между поваренком и мальчиком на побегушках. Но, по крайней мере, всегда был сыт.

Я никогда не играл — если не считать играми тяжелые тренировки с непомерно большим для меня мечом и массивным арбалетом. Я никогда не знал, что такое "детское счастье" — суть эльфов такова, что если их дитя по какой-то причине осталось одно, то разум такого ребенка стремительно взрослеет, порой обгоняя развитие тела больше, чем в два раза. В четыре года я воспринимал мир также, как это делают десятилетние человеческие дети. В семь — я мог на равных разговаривать с пятнадцатилетними уличными ворами и при помощи кулаков занять свое место среди них. В свои теперешние тринадцать я могу с легкостью поддерживать беседу с двадцатилетним учеником королевского мага, подсознательно воспринимающего меня как ненамного — но старшего.

В принципе, меня уже можно назвать взрослым... если бы не мой внешний облик мелкого пацана. К сожалению, это не исправить — зелий для ускоренного роста и развития не существует. А жаль... Придется расти естественным путем.

Так я и жил — диким существом, порой неделями сидевшем в подземных этажах замка или бродящим за его пределами. Естественно, что при такой жизни нормального королевского бастарда или даже просто придворного из меня выйти ну никак не могло.

Вы когда-нибудь видели дикую яблоню? Не ту, за которой бережно ухаживает опытный садовник, и которая приносит сочные, сладкие плоды, а ту, которая выросла там, куда не ступала нога человека, чьи плоды вяжут рот своей кислой горечью и чей ствол и ветви увиты колючей лозой, выросшей у корней своей опоры? Вот и я был такой дикой яблоней, с которой не сорвать плод, не поранив руки о защищающую ствол лозу — но даже если такое яблоко сорвано, то его горечь будет несъедобной для привыкших к медовой сладости садовых фруктов. На каждое слово я давно привык отвечать десятком, на каждый укол — полноценным ударом. Может, именно потому я ни с кем и не сошелся?

У меня были самозваные учителя, безуспешно пытавшиеся через королевского ублюдка повлиять на правителя — с такими я обычно расправлялся сам, поскольку тренироваться лучше всего именно на вот таких глупцах, чью пропажу, случись что, никто и не заметит.

У меня были недруги, каких полно у самого обычного мальчишки — только мои недруги были куда старше и хитрее меня. Да тот же глава разведки — он ненавидел эльфов лютой ненавистью из-за того, что лет двадцать назад какой-то эльф самым невероятным образом сумел серьезно покалечить его первенца, оставив парня без ноги, а значит, и ко мне не мог воспылать особой любовью. Пока мне везло уходить целым и невредимым, но неизвестно, что же будет дальше.

У меня были те, с кем можно "пойти на дело" — городские воришки. Пара мелких мальчишеских банд после некоторых событий, случившихся пару лет назад, принимала меня за своего, и я знал, что возжелай я кого-то ограбить, то эти парни пойдут за мной... разумеется, за соответствующую оплату.

У меня было трое, кого я с полным на то правом мог назвать своими наставниками: королевский гвардеец, обучавший меня бою на мечах, стрельбе и верховой езде, королевский же библиотекарь, позволивший мне не только читать ценные книги без специального разрешения, но и периодически растолковывавший мне ту или иную задачу, упражнение или закон, и простой травник, живший неподалеку от дворца и давший мне простых, житейских знаний об этом мире больше, чем кто бы то ни было.

Но вот друзей у меня нет и никогда не было. Не знаю я, как это — дружить. Не с кем было. В самом деле — не с прихвостнями моих братцев же мне общаться? Даже если бы они вдруг воспылали ко мне страстной любовью, вмиг забыв все прежние распри и стычки — что я должен буду с ними делать? Петь похабные песни? Пить вино? Щупать служанок? Мало того, что это просто омерзительно — опускаться до уровня даже не отбросов общества, а свиней, — так, к тому же, для подобных развлечений я еще слишком мал телом. Да и вообще, те дородные дамы или гремящие костями худышки, которые были в замке вместо служанок, меня не привлекали ну никак. Горожанки в этом плане куда симпатичнее...

Гораздо интереснее мне было исследовать окружающий мир во всех его проявлениях: начиная от роскошного бала в честь приема иноземных послов, куда меня все-таки позвали согласно этикету, нарядив при этом в просто чудовищный костюм и нацепив на голову тонкий венец бастарда, норовящий все время съехать на бок, и заканчивая сырыми дворцовыми подземельями с томящимися там узниками и темной подворотней в нищем квартале столицы, в которой на моих глазах какой-то разбойник зарезал незадачливого провинциала.

Мерзко. Противно до тошноты. Лет до десяти я шарахался от всего этого, как от огня. Но потом... привык, что ли? Или просто где-то в подсознании понял, что это — тоже жизнь, и если я хочу в будущем не просто выжить, но и занять достойное место под луной, то мне нужно знать не только яркую красочно-нарядную сторону жизни, но и ее крайне неприглядную кровавую изнанку?

Так что к моим тринадцати годам я великолепно знал, как именно надо убивать ударом в спину, и умел виртуозно лгать, глядя в глаза, — жизнь меня этому научила. А вот того, что подобает знать бастарду королевского рода, я так и не выучил — моим официальным воспитанием во дворце так и не озаботились.

Зато славный король последовал еще одной традиции — и на мое семилетие был устроен праздник, в ходе которого я обзавелся интереснейшим титулом "лилири". Расшифровке это неизвестно когда вошедшее в обиход эльфийское слово не поддается, но приблизительное его значение будет примерно как "ненаследный принц-бастард"

О, да. Я принц.

На побегушках.

* * *

Пироги мы с Висом выгрузили быстро. Одуряющий запах свежей выпечки с мясом заставлял нервно сглатывать набежавшую слюну, а пустующий со вчерашнего утра желудок — сжиматься в судорожных спазмах. Как же жрать охота... А если учесть, что право сесть за стол я заработаю только тогда, когда переделаю всю работу по кухне, то поесть мне сегодня не суждено вообще...

Не выдержав соблазна, я, оглянувшись и увидев, что Рини отвлекся, схватил с блюда самый большой пирог, находящийся посередине подноса. Зашипев от боли, — пирог был просто раскаленным! — но, тем не менее, не выпуская добычу из рук, я стрелой метнулся к выходу под громкий рев повара: "Лид! Скотина остроухая, а ну положи на место!".

Услышав этот крик, больше похожий на рев голодного осла, я только усмехнулся, перебрасывая пирог из руки в руку, дуя на обожженные ладони и не сводя взгляда с долгожданной еды. Ну-ну. Для того, чтобы догнать эльфа, пусть даже и полукровку, в каменном доме, надо быть таким же эльфом. Или магом. Эльфов — чернокожих подземных выродков, как говорят придворные, — во дворце не было со времен моей мамаши, единственный обитающий во дворце маг на управление землей не способен, а его ученик еще малолетний сопляк, не доросший еще даже до простейших заклинаний, не то что до подчинения стихий.

Что тут говорить про голодного до помрачения в глазах шустрого сопляка? Поймать меня не смогут даже при всем желании — слишком хорошо я изучил все коридоры дворца. А уж добытую еду сейчас у меня не отнимет и сам венценосный папаша. Не отдам! Мое!

Из раздумий, где можно найти тихий угол, чтобы поесть, меня вырвали знакомые шаги и многоголосый смех за поворотом. А вот и Зирид со своей сворой. Насле-е-едничек, чтоб ему и его прихвостням пусто было! Будущий правитель! Тьфу ты...

Лихорадочно оглянувшись и убедившись, что скрыться с глаз "золотой молодежи" — детей высокопоставленных придворных, — убравшись из длинного коридора подобру-поздорову, я просто не успеваю, подошел к каменной стене дворца, прижался к холодной кладке, не скрытой гобеленом, лбом, и сосредоточился.

...Кто такие эльфы? Существа, полностью противоположные людям — во всем. Вторая сторона медали под названием "Равновесие".

Если люди принадлежат огню и воздуху, то эльфы — воде и камню. Если люди белокожи и темновласы, — то кожа эльфов черна, словно сажа, а волосы белы, точно первый снег. Если люди легки и мимолетны — то эльфы незыблемы и постоянны. Если люди — создания света, то эльфы — дети тьмы.

Полукровки вроде меня не выживают в основном потому, что в них объединились обе грани Равновесия. Слишком больно, слишком неустойчиво, слишком опасно как для простых жителей, так и для магов обоих народов. Неестественно. Ненормально.

Разумеется, что маги людей и колдуны эльфов чародействуют абсолютно по-разному. Но у эльфов, в отличие от людей, есть единственная черта, присущая каждому: способность жить в камне. Не проходить насквозь, хотя и это тоже, не плавить, — а именно полноценно жить и дышать, не рискуя сдохнуть в любой момент из-за отказавшего заклинания. Очень полезный навык, если живешь в пещерах.

И вот сейчас я хотел скрыться от глаз братцевых прихвостней именно в стене замка. Разумеется, мне, как полукровке, это умение давалось куда тяжелее и болезненнее, чем другим, но я смог! Все-таки, это умение сильно облегчает жизнь как нелюбимым королевским ублюдкам, желающим взять пару монет из казны на личные расходы, так и уличным воришкам, захотевшим свистнуть приглянувшуюся вещь.

Я зажмурился, не обращая внимания на боль в обожженной руке, все еще судорожно стискивающей украденную выпечку, глубоко вздохнул...

Я успел. Свора придворных, разнаряженных, словно на бал, возглавляемая важно шествующим впереди Зиридом, прошла буквально в полуметре от той стены, из которой я за ними внимательно наблюдал. Отвратительно. Как можно так беспечно относиться к жизни и не оглядываться по сторонам? Сопляки... ничтожества! Неужели за ними — будущее Вальшены? Как все-таки хорошо, что я не наследую трон — терпеть этих шавок нет никакой возможности! Поубивал бы их всех в первый же день правления — и получил бы бунт обозленной знати.

Порой я даже рад, что родился в изголовье кровати* — мне не придется вычищать всю эту грязь. И никто меня это делать не заставит!

Дождавшись, пока вся эта шваль пройдет мимо меня и скроется за поворотом, я вынырнул из стены, которая под моими руками больше походила на густой туман, полной грудью вдохнул обычный, не "каменный" воздух — и, передернувшись, презрительно сплюнул вслед братцу и его прихвостням. Ну и вонь! Как можно быть... таким?

В такие моменты я начинаю понимать эльфов из древних легенд, называвших людей вонючими животными. Терпкий запах пота, смешанный с просто убийственными ароматами духов, буквально валил с ног. Как так можно? Даже в свинарнике воняет меньше, чем от небольшой группы разодетых в пух и прах придворных, ведомых таким же "благоухающим" наследником престола.

Передернувшись, я развернулся и снова шагнул в не успевшую "остыть" после моего предыдущего воздействия стену. Второй переход на одном и том же месте меньше, чем за пять минут, дался гораздо легче, нежели первый.

Устроившись поудобнее среди тягучего полупрозрачного тумана, каким я воспринимал камень вокруг себя, я зубами оторвал кусок от успевшего уже немного остыть пирога и принялся жадно жевать. Наконец-то, я могу спокойно поесть! Никто не выхватывает у меня из рук честно сворованную еду, никто не попрекает меня каждым куском...

Давясь и обжигаясь — хотя глупо, кто меня в стене найдет? — я с огромной скоростью запихивал в себя пышный, сочный пирог — такой же, какие обычно подают на королевский стол. Забавно получается: принц-бастард вынужден воровать еду, чтобы не растаять в собственном памятнике**, тогда как законные принцы воротят нос от "плебейской пищи", не желая питаться пирогами со свининой — им подавай только с нежнейшим мясом ягненка! И желательно при этом, чтобы пирог был приготовлен руками их младшенького ублюдочного братца. Сволочи зажравшиеся...

Если учесть, что мое положение в замке было сродни положению привилегированного чернорабочего, то я был рад, если мне удавалось украсть даже просто кусок сырого мяса — в конце концов, всегда можно завалиться в какую-нибудь позабытую тюремную камеру, запалить там небольшой костер и приготовить себе пожрать. А эти скоты кривятся при виде еды!

Принц на побегушках — вот кто я. Не больше и не меньше. Венценосный слуга. Ублюдок — на мое счастье, королевского рода, иначе бы меня... нет, не убили — чуть подтолкнули бы к погребальному костру еще в колыбели. К сожалению многих, правом казнить принцев собственноручно без последствий для себя обладал только король — все остальные незадачливые убийцы, как исполнители, так и заказчики, умирали в тот же момент, как останавливалось сердце члена правящей семьи. А поскольку папаша предпочел про меня просто-напросто забыть и не марать руки, то я мог хотя бы не бояться, что однажды вообще не проснусь — или наоборот, проснусь где-нибудь в камере пыток под пристальным наблюдением какого-нибудь недовольного моим существованием вельможи.

Не знаю. Может, это и к лучшему — у ненавидящей меня королевы не было шансов убить меня в колыбели, не умерев следом. Но с другой стороны мне порой кажется, что лучше бы я подох лет так десять назад — не пришлось бы зубами выгрызать у собственной судьбы право на каждый вздох. А королевский дворец вместе с его обитателями был бы проклят — достойное наказание, как мне кажется

* * *

.

Впрочем, не смотря ни на что, мысли о том, что я могу покончить с собой, у меня никогда не возникало. Еще чего! Не для того я отравляю вот уже тринадцать лет жизнь всем придворным, чтобы они могли, облегченно вздохнув, похоронить мое тело под сосной

* * *

. Скорее, я их сам под стенами замка прикопаю — и польку на их костях спляшу, чтобы утрамбовались получше.

Доев пирог, я вытер жирные руки об услужливо сгустившуюся передо мной полосу тумана и задумался, что же сделать дальше в первую очередь: пойти в библиотеку и вымолить у ее хозяина следующую книгу-учебник эльфийского языка или спуститься в подземелье и поинтересоваться, не появилось ли в камерах новых смертников — и если появились, то не могу ли я выбрать себе парочку?

Порой моя внешность сопляка играла мне на руку: добродушные стражи, обманутые моим нарочито невинным видом, с легкостью пускали меня "поглядеть на злых дядь". Другое дело, что этим самым "злым дядям", особенно приговоренным не к примитивному отрубанию головы, а, скажем, к колесованию или четвертованию, я обычно незаметно спаивал результаты своих подпольных алхимических опытов по производству ядов. Результаты получались гадательные: кто умирал буквально через час-два после моего ухода (самые везучие), кто доживал до казни... Забавно, как лишняя капля эликсира от чесотки, добавленная в настой от головной боли и смешанная с соком волчьих ягод, может повлиять на силу предсмертных судорог. А уж что можно сделать при помощи отвара мухомора, смешанного с выпаренным соком диких яблок и добавленным в некий состав для благовоний, вообще не поддается описанию! Могу только сказать, что тот насильник умирал долго и мучительно.

Решив, что смертники от меня никуда не денутся, а вот библиотеку вполне могут скоро закрыть, я, не выходя из стены, чтобы не нарваться на еще кого-нибудь, заскользил через этажи — вниз, к библиотеке. Благо, что деревянных перегородок на моем пути не попадалось, и чтобы преодолеть три этажа и подойти к дверям хранилища книг, мне ни разу не пришлось покинуть свое каменное убежище.

Выскользнув из стены в тихом, безлюдном коридоре, я отряхнулся, счищая с одежды последние частицы "каменного" тумана, и, тихо постучавшись, толкнул дверь, не дожидаясь ответа.

Полумрак. Тишина. И дикая боль в измочаленной кнутом спине — вот с чем ассоциируется у меня это торжественное и великое хранилище множества бесценных книг.

Мне было года три, не больше, когда я случайно попался пьяному до изумления королю, вернувшемуся с неудачной охоты. Естественно, Его Величество решил, что во всех его бедах виноват проклятый эльфийский выродок — и возжелал тут же, на месте, забить меня до смерти хлыстом для лошади. Только чудом можно объяснить то, что я в тот момент сумел вывернуться и, не ощущая боли, убежать, куда глаза глядят — лишь бы подальше от того монстра, каким представлялся король. Именно тогда у меня впервые в жизни получилось пройти сквозь камень — и тогда же я в первый раз зашел (вернее, ввалился полумертвый) под своды этого храма знаний. Библиотекарь потом, скрываясь, носил мне лечебные мази и помогал, чем мог.

Именно это происшествие заставило мой разум развиваться быстрее, чем необходимо. Именно тогда я навсегда попрощался с детством.

И грубые шрамы на моей спине видны до сих пор.

А папаша словно бы забыл об этом происшествии. Даже лекаря не прислал. Даже не извинился.

Я его уже и ненавидеть не могу — перегорел давно. Остались только презрение и легкая брезгливость. Противно, что это существо является моим родным отцом. И что в нем мать нашла?

Вот интересно: если бы я подох, то обо мне на следующий день поле похорон вспомнил бы хоть кто-нибудь? Сомневаюсь. Скорее, весь двор только бы порадовался, что избавился наконец от королевского ублюдка — и продолжил свою беспечную жизнь.

А не выйдет! Назло им всем не сдохну — и переживу всех этих придворных снобов, их детей и внуков! Полукровки живут долго... не как чистокровные эльфы, конечно — но лет до пятисот я проживу... если меня раньше не убьют.

Тут, отвлекая меня от размышлений, где-то за стеллажами сначала раздался грохот, а потом — звонкий чих.

— Мэтр Тассу? — Встревоженно позвал я, ускоряя шаг.

Тишина в ответ.

— Мэтр Тассу! Вы в порядке?! — Я начал уже не на шутку волноваться. Что произошло, раз мэтр не отвечает?

Обогнул шкаф — и едва не рассмеялся от облегчения. Почтенный библиотекарь был в порядке — настолько, насколько можно быть в порядке в его преклонном статридцатидвухлетнем возрасте. Печально кивая головой и периодичски звонко чихая от поднятой пыли, он печально разглядывал несколько массивных фолиантов, упавших с верхней полки шкафа.

— Ай-яй-яй, — покачал он головой и неловко попытался нагнуться — больная спина и ревматизм не давали сделать это с той же легкостью, что и прежде.

— Позвольте мне, мэтр, — проскользнув под сухой старческой рукой, я поднял книги с пола и, аккуратно составив их на ближайшую ко мне полку — выше я просто не дотягивался, — повернулся к библиотекарю.

— Добрый вечер, мэтр Тассу, — запоздало поздоровался я, состраивая физиономию пай-мальчика — не стоит никому знать об истинном возрасте моей души. — Я пришел за словарями.

— Что? — Несколько секунд библиотекарь растерянно глядел на меня, не понимая, что же я от него хочу. — Ах, да! — вспмнил он. — Словари! Да, собственно, Вы их только что подняли с пола, лилири.

Я с трудом удержал маску дружелюбия на своем лице. Ненавижу свой титул принца-бастарда! Титул-насмешка, титул-пустышка. Но, тем не менее, еще никто во дворце не упускал возможности поиздеваться на этот счет. Даже в устах, казалось бы, дружелюбно настроенного ко мне старика это слово звучит как изысканная издевка.

— Тогда я заберу книги и пойду, хорошо? — Большими глазами маленького мальчика посмотрел я на него, снимая с полки только что уложенные туда книги. — Все-таки, время позднее...

— Иди, — рассеянно буркнул библиотекарь и, привычно вынув из кармана своей хламиды небольшой леденец в яркой цветастой обертке, столь же привычным жестом сунул его в карман моей куртки. Поблагодарив его кивком и сияющей улыбкой, я вышел из библиотеки — и с облегчением сбросил с себя личину маленького ребенка. Тяжело притворяться беззаботным малышом, которого заботят только книжки, прогулки и любимое оружие. Слишком тяжело...

Выше нос, полукровка! Прорвемся!

Привычно осмотрев коридор и убедившись, что в нем никого нет, я прижался спиной к стене и через секунду скользнул вглубь камня.

Все-таки, подъем, да еще и с тяжелыми книгами в руках — не легкий спуск-скольжение, какое было до того. На то, чтобы пройти в свою комнату, не попадаясь оживившимся к вечеру придворным на глаза и не покидая каменных стен, я затратил больше получаса. Не слишком удобно нести на весу десять толстых фолиантов с металлическими накладками на переплете — так что сил это карабканье отняло у меня немало.

В коридоре, ведущем в мои покои, стояла тишина. Слава Двуединому, что сюда если кто и заходит, то очень редко и только для проформы, не задерживаясь надолго! Не думаю, что зрелище букально выпадающего из стены около дверей комнаты полубессознательного из-за огромного количества потраченных сил младшего принца-бастарда позволило бы сохранить незадачливым наблюдателям душевное равновесие.

Когда-то я собственной кровью зачаровывал стены своей комнаты, чтобы в нее никто не мог войти иначе, чем через дверь и по моему разрешению. Эта мера предосторожности себя оправдывала не раз — но и хлопот от нее было немало. Так, например, ко мне уже несколько лет не заходили слуги, и поддержание порядка в жилище было полностью на моей совести. А еще я не мог попасть в комнату через стены — приходилось выходить в коридор и проходить через дверь.

Не реагируя ни на что, — думаю, я бы сейчас не заметил и марширующий по коридору полк гвардейцев! — ввалился в свою комнату и, пинком захлопнув за собой дверь, растянулся на ковре, тяжело дыша. Все-таки, длительные переходы через стены отнимают немало сил даже у чистокровных эльфов — я чувствовал себя так, словно сутки тренировался с полной выкладкой; оба сердца словно пытались выскочить из груди. От недавно съеденного пирога остались одни воспоминания, а еще мне страшно хотелось выпить белого вина. Не думал, что прогулка по стенам с довеском в виде книг так скажется на моем самочувствии...

Что ж, мне не в первый раз пробираться посреди ночи на кухню и в погреба — придется и сегодня через несколько часов, как все более-менее угомонятся, украсть пару кусков мяса из ледника, чтобы потом, забившись в свою любимую темницу, приготовить себе ужин.

Поднялся на ноги и, пошатываясь и щурясь из-за бивших в окно ярких лучей закатного солнца, прошел вперед и, выдохнув, рухнул на кровать, сбросив с ног обувь.

Хорошая у меня комната — большая, светлая, с широким окном и отделкой в светло-серых тонах. Из-за того, что окна выходят на юг, помещение ярко освещено целый день. Замечательная комната... но только не для меня. Помнится, в детстве мне даже приходилось ночевать под кроватью из-за яркого света, сильно раздражавшего глаза. Это сейчас я привык — а первые пять лет жизни чувствовал себя слепцом на прогулке из-за того, что солнце очень сильно обжигало хоть и не столь чувствительные, как у чистокровных эльфов, но все же весьма восприимчивые к свету глаза.

Еще одна издевка от королевы — именно она приказала выделить мне лучшую комнату в южном крыле замка. И никуда не перебраться — пусть сюда никто и не заходит, но придворный маг по первому же требованию короля может сказать, живу я в своей комнате или нет. И если выяснится, что я "посмел отвергнуть дар королевы" — то будет весело.

Зевнув, выдернул из-под себя одеяло и завернулся в него, словно в кокон. Через несколько часов мне на "охоту" — а пока можно и поспать...

* * *

Проснулся я резко, словно от толчка. Выбравшись из-под тонкого одеяла, хмуро поглядел за окно — четыре часа. Великолепно. Самое время сходить и раздобыть что-нибудь поесть — пожалуй, сейчас единственное время, когда на кухне никого нет.

Быстро обувшись и бесшумно выйдя из комнаты в темный коридор, я направился в сторону кухни, считая повороты — в стену в этот раз я не стал уходить. А смысл? Все равно сейчас в коридорах если кто и будет, то я мгновенно это почувствую и успею свернуть в сторону. Так зачем зря тратить только успевшие восстановиться силы?

Мимо меня пролязгал стражник, патрулирующий коридор. Аккуратно обойдя его в стене, я вышел за поворотом и, еле слышно вздохнув, потер грудь: оба сердца бились с перебоями. Надо срочно поесть и восстановить силы, пока я не свалился с приступом — иначе буду потом лечиться очень долго.

Почему полукровки либо рождаются мертвыми, либо в большинстве своем умирают столь быстро? Не только из-за несовместимости магических потоков — большую роль здесь играет и физиология, различная у обеих рас. Так, например, самый яркий пример, повлиявший и на меня: у людей сердце находится слева, у эльфов — справа и гораздо ниже, чем человеческое, защищенное, вдобавок, дополнительными прочными костяными пластинами. Ну, а полукровки очень часто рождаются вообще без полноценно оформленного сердца — лишь с его слабо функционирующими зачатками. Бывает, что у полукровок имеется только "человеческое" сердце, бывает — что только "эльфийское". Ну, а я имею сразу два сердца — и не сказать, что от этого сильно страдаю. Наоборот, когда мне пару лет назад в одной из подворотен вогнали под ребра нож, только "эльфийское" сердце меня и спасло. Правда, у этого есть один недостаток: при сильном магическом напряжении одно из сердец — даже я не знаю, какое именно в очередной раз — может на некоторое время перестать работать. Ощущения, скажу вам, крайне малоприятные — но сдохнуть мне от этого не грозит. Не в первый раз, чай.

Разумеется, бывают и другие, менее опасные аномалии — например, отсутствие глаз или, скажем, лишняя конечность. Но такие уроды быстро умирали сами. Так что мне еще невероятно повезло, что смешение кровей моих родителей дало такой стойкий и жизнеспособный результат.

...Мясо с кухни я украл до обидного легко: прошел сквозь стену, залез в ледник, вытащил оттуда большой кусок окорока, прихватил буханку хлеба со стола и бутылку белого вина из погреба — и нырнул обратно в стену. Тут недалеко — один этаж вниз и четыре поворота направо — находится небольшая "погребальная камера", которую я давно приспособился использовать в качестве личной кухни.

Вообще-то, "погребальная камера" представляет собой средство для бесшумной, но изощренной казни провинившихся дворян. Никаких пыточных инструментов, что вы! Небольшая комната с толстыми стенами, отхожим местом и очень высоким потолком с люком в нем. Через потолок в камеру опускается провинившийся человек вместе с полной корзиной еды — достаточной, чтобы взрослый мужчина мог прожить целый день. Постепенно порции еды уменьшаются — до того момента, как ее перестают давать узнику вообще. А следом за этим начинает сокращаться количество питья, так что в итоге через пару-тройку месяцев из "камеры" извлекают только ссохшийся труп, который затем сжигают по положенному обычаю. Медленная и довольно мучительная смерть от голода и жажды. Правда, этот способ казни последний раз использовался еще при деде ныне правящего короля, так что я с чистой совестью приспособил одну из "камер" для своих нужд. Естественно, стены комнаты были заколдованы — но только против человеческой магии. Я же использовал не человеческую, а эльфийскую особенность, а потому различные заклинания не представляли для меня какой-либо помехи.

Привычным, отточенным до уровня рефлексов движением скользнул в стену камеры — и замер, не входя в темницу. Внутри кто-то был! Причем, судя по отзвукам камня, был уже давно. Надо же... Неужели у папаши хватило духу воспользоваться древними комнатами смерти и засунуть в них какого-то бедолагу? Не думал, что у него хватит на это решимости — по мне, он только и может, что игнорировать собственного сына, который по малолетству не может понять, за что же его так невзлюбил родной отец, да щупать мягкое подбрюшье более слабых соседних стран. Интересно, что за бедолаги там сидят? И в чем они провинились — вылили соусник на голову короля во время званого ужина или плюнули ему в тарелку? Если так, то я буду только счастлив.

Несколько мгновений я раздумывал, не плюнуть ли мне на казнимых и не поискать ли себе другое убежище, где бы я, наконец, смог пожрать. Но потом здоровый интерес — кто это сумел настолько вывести моего папашу из себя, что король решил вспомнить о старинном методе казни — преодолел осторожность. В конце концов, что мне может сделать ослабленный голодом и жаждой узник?

С этими мыслями я смело шагнул вперед.

* * *

— Пить... — тихо прошелестел дядя.

Виконт Улий Таини Шинеа, племянник и единственный наследник графа Фааснийского, судорожно сглотнул, чувствуя, как сухой распухший язык царапает нёбо, и поднес флягу, в которой оставалось всего несколько глотков воды, к губам родственника. Тот выпил воду, даже не заметив, что это были все их запасы воды, и, облегченно вздохнув, погрузился в сон. При свете тусклой лампы под потолком — возле люка их "погребальной камеры" — лицо немолодого, но еще крепкого графа Мара Таини Шинеа выглядело не на шестьдесят пять, как обычно, а на все девяносто лет. Запавшие щеки, выпирающие скулы, ввалившиеся глаза...

Еду им перестали давать еще четыре дня назад, и теперь пришло время уменьшения водного пайка. Через неделю спускаемой в темницу воды хватит узникам ровно на один глоток.

Улий усмехнулся. Какая ирония: предупредить короля о заговоре и угодить на смертную казнь в качестве "главных заговорщиков". И это при том, что его дядя служил еще отцу нынешнего монарха! Сорок лет беспорочной службы в службе безопасности страны — и такая чудовищная награда. Воистину, короли, садясь на трон, начинают думать не головой, а короной! Иных причин, заставивших правителя, даже не выслушав дядюшку до конца, приговорить графа Фаасы и его наследника к смерти, Улий придумать не мог.

Юноша поежился, передернул голыми плечами и, вытянувшись рядом с дядей на прелой вонючей соломе, заменяющей в темнице постель, тяжело вздохнул. Быстрей бы умереть...

В этот момент прямо перед глазами Улия из стены выскользнула небольшая тень. Выскользнула — и замерла, с любопытством разглядывая узников.

Только крайним удивлением можно было объяснить невесть откуда взявшиеся у узника силы, позволившие ему не просто поднять голову — подскочить на ноги, привычным движением ища на поясе отсутствующее оружие.

Перед Улием стоял эльф. Совсем молодой еще — насколько юноша разбирался в расе жителей пещер, этому эльфу было от силы три десятка лет. Невысокая тонкокостная фигура, характерная для всех эльфов, типичные белоснежные волосы — вот только их цвет Улия немного смутил: вместо яркого серебряного оттенка аккуратно расчесанная длинная шевелюра имела отчетливый золотистый отлив. С худого скуластого лица на узника насмешливо глядели абсолютно не эльфийские, ярко-синие глаза. Странный какой-то эльф — да и кожа у него слишком светлая...

В руках у непонятного эльфа был бесформенный тряпичный мешок, в котором что-то позвякивало при каждом движении. Это что — орудия пыток? А этот необычный эльф — новый палач? Так эльфы же не служат людям...

Молчание затягивалось. Эльф не шевелился и продолжал насмешливо разглядывать полуобнаженного — перед тем, как их бросили в камеру, с них сняли все, кроме штанов, — узника, не делая никаких попыток приблизиться. Улий же чувствовал, что надолго его неожиданного запала не хватит, но упорно продолжал стоять на холодном полу, разглядывая неожиданного гостя.

— Может, присядешь? — Наконец первым прервал тишину, нарушаемую лишь тихим дыханием спящего графа, эльф. У Улия от этих слов подкосились ноги, и он рухнул обратно на солому, все так же не сводя глаз с эльфа.

— Надо же, — восхитился эльф, делая небольшой шаг вперед. — Упорный... И за что вас эта вошь сюда посадила?

— Кто? — Улий подумал, что ослышался. Как-как этот остроухий сказал?

— Ну, папаша мой, — поморщился эльф. — Король, — наконец, смилостивившись, дал пояснение он, видя, что юноша не понимает, о ком идет речь.

Улий всегда по праву гордился своей выдержкой и хладнокровием, позволившими ему вслед за своим дядей и опекуном пойти на службу и к своим двадцати двум годам пробиться достаточно высоко, чтобы не считать себя рядовым работником, но тут он почувствовал, что у него отвисает челюсть. О чем говорит этот эльф?! Как правитель Вальшены может быть связан с эльфами? Если только...

— Лилири? — Неверяще выдохнул Улий.

Неожиданный посетитель досадливо поморщился, подтверждая догадку юноши, и прошел немного вперед. Улий не сводил с, как выяснилось, не эльфа, а тринадцатилетнего принца-бастарда настороженных глаз. Он был одним из тех, кто не только знал про истинное отношение короля к своему незаконнорожденному сыну — о нелюбви правителя к собственном ублюдку знал весь двор, тем не менее, не вынося это за пределы дворца, — но и неоднократно читал подробнейшие отчеты обоих наставников младшего принца, пытаясь выяснить, что же представляет из себя Алидиари Ишхен. Читал — но все равно не смог удержаться от ехидного замечания.

— И что же Ваше высочество делает здесь? — Улий демонстративно обвел глазами темницу. — Позлорадствовать пришли?

В ответ юноша удостоился широкой ухмылки.

— Не поверишь — я использую эту камеру в качестве убежища, когда хочу в очередной раз приготовить себе пожрать, — хмыкнул лилири и потряс мешком, в котором, помимо звяканья, на этот раз раздался еще и отчетливый взбульк. — Украл продукты с кухни, запасся вином — а тут выясняется, что темницу-то мою уже и заняли. Не везет мне... — притворно закручинился полукровка, глядя на Улия наглыми синими глазами.

— У тебя с собой есть еда? — Настороженно подался вперед юноша, непроизвольно сглатывая слюну и поморщившись от собственного режущего уши карканья вместо нормального голоса.

И тут до Улия дошло, что же он сейчас натворил. Он обратился к члену королевской семьи на "ты"! Непозволительное панибратство, из-за которого полукровка может просто развернуться и уйти, будучи в своем праве.

— Есть, — кивнул Алидиари и еще раз встряхнул мешком. Видимо, на некультурность узника было решено не обращать внимания. — Я даже могу накормить тебя и того старика, — лилири небрежно указал подбородком в сторону бессознательного дядюшки. — Если...

— Если что? — Хрипло гаркнул Улий. Какую плату потребует этот непонятный принц за возможность поесть? Впрочем, сам Улий согласился бы обойтись и без еды — накормить бы только дядю, а то он совсем плох.

— Если скажешь, за что вас сюда засунули, — неожиданно лукаво улыбнулся Алидиари, ногой сдвигая в сторону перепрелую солому, под которой обнаружилось большое черное пятно копоти. — Вы наплевали моему папаше в соусник или высморкались в его бокал?

— Почти, — Улий почувствовал, как его разбирает непроизвольный смех. — Дядю обвинили в том, что он является организатором заговора, о котором он хотел предупредить короля, а меня решили убрать вместе с ним.

— Ну да, — понятливо моргнул лилири. — Право кровной мести еще никто не отменял.

Улий согласно кивнул.

Принц присел прямо на холодные плиты пола возле пятна копоти и щелчком пальцев зажег несильный, но горячий огонь, затанцевавший прямо на каменной плите без какого-либо топлива.

— Ты маг? — Улий был изумлен. Он не читал ничего такого в отчетах! Он даже не знал, что Алидиари может пользоваться эльфийской особенностью ходить сквозь камень!

— Немного, — лилири бросил быстрый взгляд на юношу, развязывая горловину мешка. — Балуюсь по мелочи.

Улий только хмыкнул. А принц-то не так-то прост! Через стены проходит, огонь разжигает... Если это мелочи...

Первым делом Алидиари вынул из мешка огромный, завернутый в кусок полотна шмат мяса, которого с лихвой хватило бы и на трех взрослых мужчин. На ошарашенный взгляд Улия полукровка только пожал плечами и снова полез в мешок, достав следом буханку свежего хлеба, мешочек со специями, небольшой котелок, длинную двузубую вилку и большую пыльную бутыль вина, судя по всему — из королевских погребов.

Запах свежей выпечки едва не свел юношу с ума. Только чудом Улий смог удержаться от того, чтобы не наброситься на хлеб, подобно дикому зверю.

— На, — Алидиари плеснул немного вина на дно котелка и протянул его узнику. — Промочи горло. А то твое карканье слушать невозможно!

Улий с наслаждением, смакуя каждый глоток, медленно выцедил из котелка довольно крепкое душистое вино, не обращая внимания на мгновенно возникшую резь в пустом желудке.

— А ты еще не слишком мал, чтобы пить вино? — Поинтересовался он у принца, наконец оторвавшись от опустевшего котелка. В ответ на это виконта удостоили такого ласкового... такого доброго... такого кровожадного взгляда, что юноша непроизвольно вздрогнул. Подобный взгляд в своей жизни он видел всего раз — когда охотился на бешеных волков. Тогда матерый хищник точно так же сверкал глазами, и от его взгляда у охотников подгибались колени. Вот и сейчас Улий порадовался, что сидит на полу — иначе бы он просто не удержался на ногах от нахлынувшей волны ужаса.

— Нет, не мал, — наконец разлепил черные губы Алидиари, заставив Улия непроизвольно вздохнуть. Голос лилири был все таким же спокойным и чуточку насмешливым, руки продолжали что-то искать в мешке... Хищник решил простить человеку его ошибку. Так возблагодарим же за это Свет!

— Будешь старикана будить? — Поинтересовался принц, задумчиво разглядывая извлеченный наконец из мешка небольшой, острый даже на вид нож.

— Это не старикан! — Оскорбился Улий, которому выпитое на голодный желудок вино ударило в голову. — Это мой дядя!

— Да хоть любовник, — хмыкнул Алидиари, бросая на виконта взгляд исподлобья и отрезая от шмата мяса приличный кусок. — Мне-то какое до этого дело? Я спрашиваю: ты будить его будешь, или пусть лучше он дождется, пока приготовится бульон?

— Пускай лучше поспит. Дядя долго не мог заснуть — не стоит его сейчас будить, — Улий буквально кипел от негодования. Да что этот полукровка себе позволяет! За подобные выражения обычно убивают — без пощады. Вот только сейчас Улий слишком слаб, чтобы бросать вызов принцу. Да и если он позволит себе вызвать на бой ребенка, то ему до конца своих дней не смыть со своей чести пятно позора. И пусть этот ребенок странный настолько, насколько можно себе представить, пусть лилири, судя по всему, сам способен убить кого угодно, не особо задумываясь над этим — честь древнего графского рода не позволяет оскорблять детей.

Тем временем, Алидиари взмахом руки подвесил над костерком котелок. Следующий взмах — и посудина полна чистой воды, а принц аккуратно кладет в нее куски мяса. Затем в котел полетела щепотка содержимого мешочка со специями.

— Ну все, — принц откинулся назад. — Теперь только ждать. Давай, я пока осмотрю старикана.

— Ты что, лекарь? — Въедливо поинтересовался Улий, не спеша отодвигаться в сторону и подпускать принца к дяде. И пусть у полукровки нет в руках оружия, но кому, как не разведчику, знать, что убить можно и голыми руками?

— Я? — Хмыкнул принц. — Ну, можно и так сказать... Так ты позволишь мне пройти, или пусть твой родственник и дальше задыхается?

Улий рывком шарахнулся вбок и в ужасе уставился на задыхающегося и скребущего ногтями пол дядю.

— Сделай что-нибудь! У дяди больное сердце! Он может умереть!! — Запаниковал виконт. Лилири хмыкнул и, одним слитным движением переместившись к графу, положил обе руки ему на грудь.

— Что ты делаешь?! — Улий едва не отшвырнул принца прочь. По долгу службы ему не раз доводилось видеть, как действуют маги-лекари, и ничего общего с их пассами происходящее сейчас не имело. Скорее, это походило на применение одной из техник допроса.

— Не мешай, — дернул плечом полукровка. — Лечу, как умею.

И действительно, вскоре лицо дядюшки разгладилось, а дыхание выровнялось. Удивительно. Так быстро купировать сердечный приступ порой не могут даже лекари с многолетним опытом, а тут какой-то мальчишка справился с ним меньше, чем за пару минут!

— Все, — тяжело отодвинулся в сторону принц и потряс головой. — Жить будет.

Улий кинулся проверять дядю. Действительно — граф Мар Шинеа впервые за последнее время просто спал, а не пребывал в горячечном забытье.

— Спасибо... — повернулся виконт к принцу и вздрогнул: страшно посеревший — а именно такой цвет приобретала кожа эльфов, когда те бледнели — полукровка, одной рукой держась за правый бок, судорожно глотал вино прямо из горлышка бутылки, не заботясь об аккуратности. — Эй, тебе плохо? — Не на шутку взволновался Улий.

Лилири наконец оторвался от ополовиненной бутылки и прохрипел:

— Чтобы я еще раз кому-то помогал... — и снова присосался к стеклянной емкости.

Виконт хотел было уже отобрать у полукровки бутылку — только пьяного принца в камере и не хватало! — и наконец разобраться, что происходит, как в этот момент, граф, тихо застонав, открыл глаза.

— Пить... — прохрипел он.

Улий судорожно огляделся в поисках воды. Бесполезно — никакого источника так и не появилось, а единственная вода была в котелке, где варилось мясо.

— На, — в этот момент в руки юноши ткнулась небольшая чашка без ручек, в которой плескалось немного вина, на этот раз — явно разбавленного наколдованной водой. — Напои его.

Улий благодарно кивнул все еще серому, но уже заметно пришедшему в себя принцу и, бережно поддерживая голову старого графа, поднес к его губам чашку.

После того, как дядя напился, Улий аккуратно помог ему сесть. Взгляд темных глаз графа окинул камеру и остановился сначала на котелке над костром, а затем перескочил на снова усевшегося рядом с огнем полукровку.

— Приветствую Вас, лилири, — поздоровался человек.

Алидиари в ответ только кивнул.

* * *

Сварившееся мясо издавало просто умопомрачительный аромат, заставляя желудки узников судорожно сжиматься в болезненных спазмах. Будь его воля, Улий бы уже давно проглотил, не жуя, полуготовое мясо и выпил бульон, но Алидиари зорко следил за тем, чтобы люди не набросились на еду, подобно оголодавшим зверям.

— Все, готово, — объявил, наконец, принц, потыкав в очередной раз кусок мяса вилкой. Аккуратно извлек его, зачерпнул давешней чашкой немного бульона прямо из котла и мелко покрошил в нее немного мяса.

— На, — осторожно протянул лилири полную чашку Улию. — Делайте по глотку по очереди. Осторожно, не обожгитесь. И не спешите — на всех хватит.

Улий сделал небольшой глоток обжигающе-горячего варева и блаженно зажмурился, передавая чашку дяде. Несколько пересоленный, мутный бульон, на который юноша еще месяц даже бы и не посмотрел, теперь показался даром Света! А точнее, лилири, сейчас достающего из котелка еще один кусок мяса — на этот раз для себя.

Еда, собственноручно приготовленная членом царской фамилии для смертников...

— Кстати! Ничего, что я обращаюсь к тебе на "ты"? — Внезапно спросил Улий. Виконт и сам не понял, то заставило его задать такой глупый вопрос.

По лицу Алидиари безобразной кляксой растеклась циничная ухмылка, дико сочетающаяся с его внешностью мелкого парнишки.

— Как меня только не называли, — тихо сказал он, глядя в огонь. — "Тварью" и "ублюдком", "уродом" и "мразью", "скотиной подзаборной" и "выродком", "отродьем шлюхи" и "сыном порока"... И это еще самое мягкое. Неужели ты думаешь, — отблески костра сверкнули в зрачках вскинувшего голову полукровки. — Что обращение на "ты" после этого может меня зацепить?

Улий только и смог, что покачать головой, обменявшись изумленными взглядами с дядей. Нет, он, конечно, знал, что жизнь у лилири не сахар, но чтобы все было настолько плохо...

— Эй, — окликнул виконта Алидиари. Улий вскинул голову от вновь попавшей в его руки чашки с бульоном и увидел, как принц, задумчиво глядя на него, взвешивает в руках нож. — Вздумаешь меня жалеть — убью, — ласково пообещал полукровка, кровожадно вонзая лезвие в собственный кусок мяса.

И графа, и его наследника передернуло. Да уж... Такой прирежет — и не поморщится. Больно уж взгляд у принца выразительный, чтобы можно было ему в этом не поверить.

— Зачем Вы спасли меня, лилири? Зачем Вы вообще возитесь с нами? — Внезапно задал вопрос граф. Улий поднял голову от котелка и внимательно посмотрел сначала на дядю, а затем перевел взгляд на принца. Ему тоже было интересно услышать ответ на этот вопрос.

— Зачем? — Хмыкнул Алидиари, снова переводя взгляд на огонь. — А если я скажу, что мне просто стало скучно, и я решил немого разнообразить свою жизнь общением со смертниками, а заодно и скрасить вам обоим последние деньки?

Улий едва не задохнулся от возмущения. Да как он... Да кто он... Но... Но... Почему?!!

К безграничному удивлению виконта, дядя только кивнул, словно только что подтвердились какие-то его мысли.

— Так я и думал, — объявил он, укрепив подозрения Улия. — Согласно отчетам Ваших наставников, лилири, Вы абсолютно не способны на совершение каких-либо бескорыстных поступков из-за любви к ближнему своему. Вы всегда и во всем ищете выгоду для себя — пусть это будет даже простое общение с дружелюбно настроенными к Вам людьми.

— А ты бы смог, старик? — Гневно вскинулся полукровка, даже не обратив внимания на тот факт, что за ним исподтишка наблюдали. — Если бы к тебе с рождения относились хуже, чем к собакам на королевской псарне — ты бы смог полюбить людей? Смог бы делать для них что-то просто так, не ожидая в ответ удара или оскорбления? Смог бы не задумываться над каждым своим шагом и скрывать свою суть от всех? Ответь мне, человек!

— Нет, — спустя пару мгновений вязкой тишины выдохнул граф. — Я бы не смог.

— Вот и я не смог, — тяжело обронил в ответ Алидиари и вцепился в мясо.

Некоторое время в камере стояла тишина — ее нынешние обитатели и незваный гость сосредоточенно ели. Правда, если Улий и граф Мар обошлись каждый по чашке бульона с мелко порезанными кусочками мяса, то лилири своей порцией не ограничился: быстро съев больше половины своего шмата окорока, он зубами оторвал кусок булки, одним движением рассек его пополам и соорудил монументальных размеров бутерброд, присыпав его специями. Быстро уничтожив этот кулинарный шедевр, принц запил его остатками вина из бутылки.

— Так, — наконец наевшись, Алидиари отодвинулся от костра и принялся собирать крошки. — Мне пора уходить. Скоро утро, и мне не хотелось бы, чтобы стража обнаружила меня тут.

— Хорошо, — кивнул граф. — Вы еще придете?

Лилири на секунду задумался.

— Думаю, да, — наконец сказал он. — Принесу вам обоим побольше еды и пару одеял. А то на вас обоих без дрожи смотреть нельзя.

— Тяжело, наверное, ходить сквозь камень, — как-то странно глядя на принца-бастарда, обронил дядя. — И еще тяжелее, наверное, проводить сквозь камень живых...

— Ну, это-то как раз нетрудно, — хмыкнул Алидиари, тщательно вытирая нож о тряпку. — Не сложнее, чем посуду мыть. И я не думаю, что проводить через стены кого-то живого будет труднее, чем переносить книги.

— Ты можешь нас отсюда вытащить? — Подался вперед Улий, задев дядю.

— Могу, — кивнул лилири. — Но не буду.

— Почему?! — Негодующе воскликнул виконт, стискивая зубы до хруста и сжимая кулаки.

— А зачем? — Заданный безмятежным тоном вопрос остановил готового броситься вперед Улия лучше любой стены. Стену можно перелезть, сделать подкоп, разрушить, наконец, — а понять логику принца-нелюди не сможет никто.

А тем временем лилири продолжал, медленно роняя слова и пристально глядя в глаза виконту:

— Вам некуда идти — у приговоренных к смертной казни обычно отнимают все имущество. Вам нечем платить — у вас обоих нет ни гроша. Вы сейчас никто и ничто — ваши титулы и поместья отобраны в пользу казны и поделены между придворными стервятниками. И к тому же, я не собираюсь рисковать: если вас не обнаружат в камере, защищенной от человеческой, но не эльфийской магии, то в первую очередь будут обвинять меня, как единственного эльфа в городе, пусть даже и полукровку. Вы оба не стоите того, чтобы я рисковал из-за вас своей шеей.

Каждая фраза была для Улия словно удар хлыста по обнаженной душе — и юноша знал, что и дядя переносит эту речь не легче. Лилири прав — о, как он прав! Улий и дядя сейчас действительно никто и ничто — и принц, спасая их, получит только проблемы, которые ему и даром не нужны.

— Спасая нас, ты поступишь согласно чести! — Воскликнул наконец юноша, сумев вклиниться в паузу между словами. Вино, выпитое на голодный желудок, оказалось коварным, перемешивая мысли и заставляя нести какую-то чепуху. Да и бульон после довольно длительного голода пьянил ничуть не хуже вина.

— Чести, — фыркнул Алидиари, на которого, похоже, выпитое вино не оказало никакого воздействия — даром, что еще дитя. — Последний раз я поступил согласно чести в десять лет, защищая в подворотне девчонку-побирушку от ее пьяного старшего брата. В итоге эта же девчонка и вогнала мне нож между ребер. Так что, — усмехнулся полукровка, аккуратно складывая в мешок котелок и чашку и завязывая узел на горловине. — Не говори мне о чести, человек.

— Меня зовут Улий, — пробормотал себе под нос сникший юноша. А уж он-то поверил, что свобода вот она — только руку протяни! Но мечты растаяли, словно утренний туман — достаточно было поглядеть в безмятежные светло-синие глаза эльфийского полукровки с бело-золотистыми волосами.

— Эй, не отчаивайся, — тихо окликнули его. Виконт поднял голову и столкнулся с насмешливым взглядом принца. — Я посмотрю в камерах, — продолжил он. — Может, где и найду пару свежих трупов. А там, глядишь, и вытащить вас удастся...

— Если ты это сделаешь, я буду обязан тебе до конца жизни! — Порывисто воскликнул Улий под согласное ворчание графа.

Глаза лилири как-то странно сверкнули.

— Посмотрим, — тягуче протянул он, щелчком пальцев загасив огонь. — Я не обещаю, что у меня получится что-то дельное.

Но Улий уже не слышал ничего — он был счастлив.

* * *

Я был в недоумении.

Так просто? Неужто дарить надежду — исступленную, отчаянную надежду — так просто?

Всего пара вовремя сказанных слов и скудная кормежка — и некогда гордые аристократы, которые в иное время в мою сторону даже бы и не взглянули иначе, кроме как желая выслужиться перед королем и подколоть нелюбимого ублюдка правителя, теперь готовы ползать на коленях и умолять меня вытащить их из "камеры смерти".

Не думал, что это окажется так легко...

Когда я собрал остатки трапезы в мешок, снова пинками разбросал солому по полу, скрывая следы огня, и собрался уходить, меня провожали такими взглядами... Впервые в жизни я в полной мере почувствовал себя тем, кем являюсь: выродком. Существом без чести и совести. Последним ублюдком, сперва спокойно насилующим маленьких девочек, а потом пускающих их на ритуалы "льдинки и свечи"(5*). Правда, я поспешил удавить в себе непрошеную жалость и, ухмыльнувшись-оскалившись на прощание, скользнул в стену.

Все оказалось слишком легко. Слишком.

Я привык, что для того, чтобы чего-то добиться — будь то попытка научиться читать или уроки фехтования, — мне необходимо выбивать это из Двуединого собственными потом и кровью. И что получилось?

А то, что молодой Улий готов хоть сейчас идти за мной на край света — за одну только подаренную ему тень надежды.

Его дядя отнесся ко мне более скептически. Еще бы! Насколько я успел узнать за эту пару часов графа Мара Шинеа — человек он крайне недоверчивый и циничный. Удивительно, как он вообще смог поверить хотя бы одному моему слову.

Но Улий слушал меня так, словно я был пророком Двуединого и одного из ликов его — Света. Как так можно? Быть настолько доверчивым... Не понимаю.

Проскользнув по стенам к своей комнате и выйдя около ее дверей, я тихо вздохнул. Что ж, разговор удался куда лучше, чем можно было ожидать. Правда, мне пришлоь поплатиться за эту удачу крайне неприятной для меня процедурой исцеления пожилого аристократа и гораздо более болезненной, чем обычно, короткой остановкой "эльфийского" сердца — но оно того стоило. Теперь я мог с уверенностью сказать, что в будущем, если мне захочется освободить этих двоих, то, по крайней мере, в лице Улия я найду по-настоящему верного мне человека.

Удивительно...

Впрочем, мне это только на руку. Всегда хотел узнать, каково это — быть настоящим, истинным принцем, а не мальчиком на побегушках. Что ж, похоже, Двуединый и оба лика его — Свет и Тьма — сегодня ко мне на редкость благосклонны...

Зевнул, едва не вывихнув себе челюсть, и скользнул в комнату, небрежно отбрасывая глухо звякнувший мешок в сторону. Спать — и немедленно! До рассвета осталось всего ничего.

С этими мыслями я, быстро стянув одежду, плашмя упал на кровать и завернулся в одеяло.

* * *

Год 7483 от начала эпохи Мира. Месяц 5, день 25.

— Сколько мы тут будем еще сидеть?! — Бушевал Улий, мечась по темнице из угла в угол, словно загнанный зверь. — Когда ты нас отсюда выведешь?

— Не забывайся, человек, — холодно прошипел я, и Улий тут же замолчал, заметно побледнев. — Я не намерен больше выслушивать твое бессмысленное нытье!

Как же мне надоел этот нытик! Только и делает, что скулит, скулит, скулит... Убить его, что ли? А труп оставить лежать тут — в качестве немого напоминания его дяде, что с принцами, хоть и ублюдками, так себя не ведут.

С того момента, как я обнаружил в камере, которую за несколько лет уже привык считать "своей", пару смертников, прошло уже восемнадцать дней. И признаться честно — новая забава начала мне надоедать.

Я, как верный своему слову лилири, дисциплинированно обошел все двадцать "камер смерти", имевшихся в дворцовых подземельях, в поисках тел — мало ли, вдруг где еще кто сидит... сидел. Авось, удастся заменить опальных аристократов подходящими покойниками. Нашел три полуистлевших, явно пролежавших в камере не один год трупа. Женских. Плюнул и забросил поиски до того времени, как в тюрьму не поступит новая партия смертников.

Случалось такое знаменательное событие примерно раз в пару месяцев: пока смертники соберутся, пока их привезут... а потом еще и надо определить порядок, когда, кого и как будут казнить на центральной площади столицы на потеху горожанам. Вот в этот момент и можно было аккуратно отравить пару-другую преступников, испробовав на них очередной яд. Правда, с сокрытием тел дело обстояло намного сложнее, но всегда можно сослаться на невменяемость стражей, упустивших пару преступников или сбившихся со счета секретарей.

Последний раз смертников привозили около месяца назад, и сейчас они все были наперечет — как же, скоро грядет праздник! День рождения нашего славного и великомудрого короля, чтоб ему на дыбу усесться! А потому народ в последнее время регулярно развлекают казнями — ибо после праздника будет объявлена амнистия.

Очередность казней и их вид были расписаны настолько жестко, что даже заболевших преступников лечил знахарь — как же, а вдруг кто-то пропустит очередное занимательное зрелище вроде четвертования или колесования! А потому возможности тихо придушить в камере парочку приговоренных и затащить их в стену не было никакой — слишком жесткий был контроль.

Воду моим знакомым перестали давать еще неделю назад — и тогда же убрали светильник, наглухо запечатав люк. Теперь его откроют примерно через год, чтобы извлечь высохшие тела приговоренных к "камере смерти" и сжечь их согласно обычаям. Так что я со спокойной душой мог принести в камеру хоть одеяла, хоть запас еды, хоть светильник... да хоть оружейный склад! Все равно никто ничего не заметит — тюремщики мимо этих темниц ходят крайне редко и точно не по ночам.

В принципе, мне никто не мешал хоть сейчас взять пару опальных аристократов за шиворот и, протащив их сквозь стены, вывести из дворца, а подходящие трупы поискать попозже... но оно мне надо? Ведь если я так сделаю, то эти двое потребуют, чтобы я помогал им и дальше. Улий тут же начнет ныть, чтобы я хоть как-то их обеспечил, при этом отчаянно сверкая глазами, граф Мар наверняка вобьет себе в голову, что он теперь, как мой должник, должен всюду следовать за мной, согласно законам родовой чести...

В общем, мне было гораздо спокойнее, пока эти неугомонные спокойно сидят в камере. Тут тихо, тепло, сухо и больше не воняет немытым телом — мне достаточно было попросить камень стен впитать в себя всю грязь и запахи. А самое главное — тут никто не мешает. А этот человеческий детеныш недоволен!

Глубоко вздохнув, чтобы взять себя в руки, я отвел взгляд от танцующего на каменной плите огня и тяжело воззрился на уже успевшего немного отъесться благодаря моим стараниям Улия.

— Чего ты от меня хочешь, человек? — Устало выдохнул. — Чтобы я сам занял твое место в камере? Чтобы я пошел и убил первых попавшихся слуг, а потом принес их тела сюда? Скажи мне!

— Я... — растерялся парень. — Я... я... я хочу, чтобы ты вывел нас отсюда! — Наконец, собравшись, воскликнул он, торжествующе сверкая глазами.

— А что потом? — Вздернул бровь в ответ я, с изумлением замечая, как умудренный жизнью граф согласно кивает, одобрительно глядя на своего племянника. Кажется, пребывание в тюрьме гораздо сильнее влияет на умственные способности заключенных, чем я предполагал. — Если тебе все равно, что случится с тобой, то подумай хотя бы, каково будет мне! Я не намерен ради пары опальных аристократов рисковать собственной шкурой!

— Вы могли бы пойти с нами, лилири, — внезапно чуть слышно сказал старик.

На несколько мгновений я оцепенел, пытаясь понять, не ослышался ли. Даже Улий с изумлением покосился на явно обезумевшего родственника.

— Ты с ума сошел, человек!!! — Наконец сумел взять себя в руки я. — Куда я пойду? Зачем мне это надо?! Ты что всерьез предлагаешь мне променять ненавистный дворец... заметь, в котором я всегда могу раздобыть и книги, и еду, и оружие, при этом не платя за них, на улицы города? На узкие переулки, в которых каждый день гибнет больше людей, чем король приказывает казнить за год? На нищих, озлобленных людей, которые готовы убить любого, кто хотя бы немного удачливее их? На голод и неизвестность? Ты этого просишь?! Не в этом столетии, старик.

С каждым словом Мар Шинеа все ниже опускал голову, тщетно пытаясь укрыться от моего взгляда. Я же продолжал, не в силах остановиться.

— К тому же, ты не подумал, что меня, с моей черной рожей и светлыми волосами, опознает любой нищий в Вальшене? — Скептически ухмыльнулся, глядя на старика. — А каждый раз тратить по три часа только для того, чтобы ненадолго замаскироваться и стать похожим на обычного человеческого ребенка, я не хочу.

Граф, сам того не подозревая, сумел растревожить мои старые и очень болезненные раздумья. Служака, чтоб его...

Я действительно не раз хотел уйти из дворца, куда глаза глядят. Но что я буду делать потом? Без помощников, без поддержки, без заработка... Во дворце мне жилось несладко — не спорю. Но куда тяжелее мне придется вне его. Слишком у людей предвзятое отношение к одиноким детям, бродящим по улицам страны — так недолго и в тюрьму за бродяжничество попасть... или обратно во дворец, к разгневанному побегом ублюдка папаше. В Вальшене сейчас проживает всего двое полукровок: я и старенький знахарь, который согласился стать моим наставником — слишком мало, чтобы я мог скрыться среди толпы себе подобных. А потому, стоит мне случайно попасться в цепкие руки стражников, владеющих знаниями школы иллюзий хотя бы на среднем уровне, и опознанного беглого принца с поклонами препроводят обратно к семье, наконец-то получивший повод избавиться от "сошедшего с ума лилири", предварительно посетовав на дурную эльфийскую кровь, столь явно выраженную во мне.

Нет, я, конечно, мог замаскироваться гораздо быстрее и без помощи тяжелой и неимоверно сложной магии... но сочетание краденых белил и румян, муки и угольной пыли придавало мне вид скорее замученного поваренка, чем уличного мальчишки. К тому же, такая маскировка была слишком недолговечной и оставляла заметные черно-белые пятна везде, к чему я случайно прикасался руками или щекой. Конечно, существовал еще особый травяной отвар, которым человеческие женщины споласкивали волосы, придавая им густой чернильно-черный цвет, и способный избавить меня от необходимости посыпать белые пряди сажей... но вот беда: у меня обнаружилась чудовищная аллергия на какую-то из трав, входящих в этот отвар. И если передо мной вставал выбор: быть черноволосым, но задыхающимся из-за опухшего горла, или оставаться со светлыми волосами, я, разумеется, выбирал последнее. Так что проблема достойной маскировки была одной из самых важных в моей недолгой жизни.

Конечно, я мог сдержаться и просто проигнорировать столь наглое заявление, но... мне это было невыгодно. Если я каждый раз буду прощать своим собеседникам их ошибки, то они мне на шею сядут и ножки свесят. А шея у меня не казенная!

— Простите, лилири... — почти беззвучно прошептал старик.

— Прощаю, — фыркнул я. На убогих не обижаются, а граф явно тронулся умом, пока сидел в камере, иначе думал бы, что и кому предлагает.

Устало зевнув — все же, уже почти три недели не могу нормально выспаться, а добровольно взваленной на себя работы во дворце никто не отменял, — я с силой потер лицо ладонями и уставился на пляшущие рядом со мной язычки пламени костра. Скучно. Скучно и холодно — даже не смотря на мои усилия по обогреву камеры, от каменных стен периодически несло противным влажным холодом. А еще и эти двое так жалобно смотрят, словно я поклялся принести им луну на золотом блюде, а теперь пытаюсь доказать, что никаких обещаний не было. Надоело, если честно.

Я решительно не знал, что мне делать с опальными аристократами. Ну выведу я их из темницы — а дальше-то что? Их надо будет переодеть — и не в мои рубашки и штаны, как сейчас! А то оба человека выглядят так, словно решили примерить детские костюмчики, из которых выросли лет так в десять. Как бы снова в тюрьму не загребли — за попрание общественной чести... И у кого мне прикажете воровать для этих орясин одежду?

Им нужны будут припасы — благо, с этим проблем не было никогда. Им нужны будут деньги — а вот тут уже сложнее. Я, конечно, в любой момент могу залезть в сокровищницу или срезать кошелек, но... не хочу. Попросту не хочу. А значит, перед ними остро встанет проблема заработка. Но в таком виде их возьмут разве что мусорщиками — да и то сомневаюсь.

И наконец, их надо будет вывести из столицы — и вот тут я рискую нажить себе огромное количество проблем. Меня знают в городских трущобах как неприметного, отстраненного типа себе на уме, никогда ничего не требовавшего и мало чем интересовавшегося, и если я вдруг начну выспрашивать о путях, которыми можно ускользнуть из-под носа столичной стражи, то меня не то, что не поймут — однозначно в чем-нибудь заподозрят. А это значит, что прости-прощай мои прогулки по ночному городу — по крайней мере, на ближайшую пару лет. На такую жертву я пока не готов.

Может, попросту прирезать их? Или отравы в еду подсыпать? Надоели по самое "не могу" уже...

Вовремя поняв, что еще немного, и я попросту убью своих собеседников без лишних угрызений совести, вскочил на ноги, побросал в мешок оставшуюся после позднего ужина посуду, быстро загасил костер и, сдавленно буркнув что-то на прощание, шагнул в стену.

Мне срочно необходимо выйти в город! Стены дворца начинают сводить меня с ума — медленно, но верно. А сумасшедший полукровка — не то существо, которое принято оставлять в живых, не смотря ни на что. К тому же, не стоит давать королю очередной повод наказать меня, срывая на слугах свое дурное настроение.

Оставив мешок непосредственно в стене, я скользнул к себе в комнату. Сейчас загримируюсь и пойду в город — недалеко от городской стены есть одна неплохая таверна, где и выпить можно, и с интересными людьми встретиться. И все равно, что принцам не положено гулять по городским трущобам после полуночи! Меня никак нельзя назвать нормальным человеческим принцем — пусть даже и бастардом, а значит, обычные правила написаны не для меня.

Аккуратно вытащив из каменного пола в своей комнате большой плащ с глубоким капюшоном и небольшую сумку, я уселся поближе к зеркалу. Сложный грим сейчас наносить бессмысленно, но черную кожу все же необходимо замаскировать!

...Через час я внимательно разглядывал отображавшегося в зеркале загорелого мальчишку-южанина с густыми черными бровями — самого обычного, каких полно как в южных областях Вальшены, так и у нас на севере страны. Вот только волосы у мальчишки были неприлично длинными — простолюдины в своем большинстве стараются не носить волосы длиннее плеч — и подозрительного бело-золотого цвета. Впрочем, эту проблему можно решить и без привычной горсти сажи — я замотался в плащ и натянул капюшон пониже, приколов его к волосам. Вот так! Теперь можно идти!

Выйдя из комнаты, скользнув в стену напротив двери и поежившись — все же, "каменный" воздух достаточно холоден, — я направился в сторону выхода из дворца. Все же, сейчас нет еще и полуночи, и по коридорам ходит достаточно людей, чтобы я мог случайно на кого-нибудь наткнуться.

Из дворца я выбирался слишком долго — на мою беду, сегодня ночью стояли на карауле на удивление исполнительные стражники, даже и не думавшие хоть как-то ослаблять свое внимание. Да и дежурный маг оказался излишне бдительным и старательным, растянув на обозримом пространстве тончайшую сторожевую "завесу", через которую я пробирался добрых полчаса, стараясь при этом не попасться на глаза служакам. Но в итоге я сумел проскользнуть незамеченным и через дворцовую стену вышел на улицу Светлого района.

Ночная столица. Время знати и воров. Время званых вечеров, краж и убийств. Самое лучшее время, чтобы я мог выйти на улицу без риска быть узнанным первым же встречным забулдыгой.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Примечания.

*Родиться в изголовье кровати. — У эльфов есть обычай, перенятый впоследствии людьми: когда женщина рожает бастарда, то ложится ногами к изголовью ложа. Бытует поверье, что рожденный таким образом ребенок является не "продолжением", "новой частью" рода, а его "сухой ветвью" — тем, кому следовало бы не рождаться вообще или умереть при рождении. Ребенком вне рода.

Проклятье: "чтоб тебе в изголовье родиться!", широко распространенное как среди людей, так и среди эльфов, можно перевести как: "чтоб ты сдох!".

**Растаять в памятнике. — у эльфов нет кладбищ в общепринятом смысле, их заменяют памятники из камня, изображающие покойного; тело погружается в изваяние и остается там навсегда. Со временем плоть покойного превращается в такой же камень, из которого сделана статуя.

* * *

Проклятие полукровок. — Считается, что после смерти сущности эльфов тают во тьме подземелий, суть людей — исчезает в солнечном свете. Дух полукровок, принадлежащий как свету, так и тьме, и при этом не принадлежащий никому, чаще всего остается на земле, на месте смерти тела. При этом место обитания духа становится проклятым — жить на нем невозможно из-за чудовищно измененного магического фона, а тот, кто попал под проклятие, быстро и в мучениях умирает.

* * *

Похоронить под сосной. — Самоубийцы, согласно человеческим преданиям, не могут вознестись к свету, а потому их не сжигают на костре, как подобает, а закапывают в землю. Сосна — сильное дерево, способное отводить ярость неупокоившегося духа, а потому самоубийц стараются закапывать именно под ним.

(5*) Ритуал "льдинки и свечи". — Общеизвестно, что эльфы не могут повелевать огнем и воздухом; также, как люди не могут напрямую владеть силой воды и земли. Для использования заклинаний враждебной собственной сущности стихии можно преобразовать собственную энергию в противоположную, но при этом происходит колоссальная потеря как магических, так и физических сил, а потому подобное могут делать в основном либо людские маги и эльфийские шаманы с огромным резервом сил, либо опытнейшие архимаги или верховные шаманы. Единственные, кто может, хоть и в минимальном объеме, подчинять себе все четыре стихии без угрозы для себя — полукровки эльфов и людей, рожденные с даром.

Ритуал "льдинки и свечи" позволяет человеку или эльфу какое-то время (обычно полгода-год) повелевать враждебными стихиями относительно без вреда для здоровья и утечки сил. Одним из обязательных моментов ритуала является молодая — не старше восьми человеческих лет от роду — жертва, ее страх, боль и, в конечном итоге, довольно мучительная смерть.

Ритуал был придуман в 5242 году двумя учеными: человеческим магом Ераном Итарэном Ситшэном по прозвищу "Выскочка" и эльфийским шаманом Сиирали Пашше'ис. Во время проведения пробного ритуала эльф погиб, а Выскочка сошел с ума от раздирающих его потоков чужой магии и вскоре покончил с собой.

В настоящий момент на ритуал "льдинки и свечи" наложен абсолютный запрет, за его проведение полагается безоговорочная смертная казнь.