Штольня под Ламмортом

Штольня под Ламмортом

Согласитесь, правильно выбранная работа — это половина счастья в жизни. Если тебе нравится то, что ты делаешь, ничто не отравит тебе любимое занятие. Пусть даже с коллективом не задалось, — бывает, знаете ли... А вот если не нравится...

Впрочем, не мне вам рассказывать, как все непросто и неоднозначно бывает в нашей жизни, в том числе и с нелюбимой работой.

Ну-с, итак... Я, надо вам сказать, работаю посудомойкой и, по совместительству, уборщицей. То еще удовольствие, надо сказать... При том, что рабочий день ненормированный. Ну вот, так вышло, что девушка, недавно окончившая университет, оказалась никому не нужна. И красные корочки ее диплома тоже... Может быть, я не пробивная — кто ж спорит? А только несколько иностранных языков, которыми я свободно владею, знание литературы и истории — все досталось грязным тарелкам и пепельницам. Чего ж я в школу не пошла, преподавать? Так в наши дни мойщица посуды больше зарабатывает, чем учитель...

Давайте я прочитаю лекцию тарелкам о положении дел в государстве и возможных путях преодоления кризиса? Полагаю, им пойдет на пользу...

Нет, можно было бы и в секретарши податься — тем более, компьютер я знаю... Так ведь везде требуются девушки "с приятной наружностью". Чего про меня ну никак не скажешь. Да и нет у меня элегантной одежды, чтобы произвести впечатление. Семья всегда была бедной...

Поймите меня верно, я ж не плачусь. Досадно мне — да. Обидно — ну, разумеется. А вам бы не было обидно? Но что изменится, если я рыдать стану?.. Так что — стиснуть зубы и вперед, к светлому будущему!

У меня даже парня нет, для полного счастья. Помните, у Максима Галкина в одном из монологов: "Моя подруга такая неброская... Не бросается на нее никто, неброская она"... Ну так это про меня.

Хотя нет, в университете я встречалась с однокурсником. Он мне стихи писал, цветы дарил... Я была так счастлива! Впервые в жизни мне писали стихи, вы подумайте! А потом, когда университет остался позади, мы как-то очень быстро расстались. Мне потом объяснили: "Да ты что, он же с тобой только из-за твоих конспектов встречался! Дура ты, дура..."

Впрочем, довольно о плохом. По крайней мере, у меня есть работа. Пусть не ахти какая, но все-таки. А драю тарелки я, надо сказать, не в ресторане и не в столовой, а в одном очень приличном доме известной семьи. Так вот получилось, повезло. Ну, и зарабатываю, естественно, побольше, чем мои коллеги в заведениях общепита.

Одно плохо: могут позвонить в любое время и потребовать приехать. Мало ли, гости, вечеринка до утра... Бывает, знаете ли... И повара трудятся, не покладая рук... И ты посудой гремишь...

Вот и сегодня, часов в одиннадцать, мне позвонили. И сейчас я бегу, цокая каблучками по асфальту, на работу, когда все более счастливые граждане смотрят вечерние программы или ложатся спать... А ведь сегодня у меня по графику законный выходной, но моя сменщица приболела... А может, и не приболела, зато хозяевам так сказала... Как бы там ни было, но на работу иду я.

То еще удовольствие, знаете ли: безлюдная темная набережная, мрачные фасады фешенебельных домов — и эхо шагов летит к самым крышам, в слуховые оконца чердаков... И фонари стоят редко, бросают снопы света прямо в глубокую черную воду... Осень, и от канала тянет промозглой сыростью... И мурашки по коже: то ли от холода, то ли от страха — а ну, пристанет какой-нибудь грабитель или маньяк?.. Вот и спешишь со всех ног, одна, по пустой улице мимо спящих автомобилей и темных подъездов...

Вокруг дома, надо сказать, сад разбит. Красивые такие деревья, мощные... То ли падубы, то ли клены... Может, и ясени. Нет, я, разумеется, отличу по листьям. Летом. А поздней осенью они все между собой похожи: голые, черные, облитые дождем... А в темноте и подавно — только свет окон бликует на мокрых стволах.

Вот по этому садику я ходить люблю: воздухом дышать, природой любоваться: как ветви на фоне неба темнеют, а небо в пасмурной пепельной хмари... Есть в сей картине нечто величественное и печальное... Но прогулки хороши вечером, после смены, а ночью все равно темно, и глядишь, как бы о корень не споткнуться... Впрочем, радуюсь я еще одному обстоятельству: сад оградой окружен, и никакой бандит тут на тебя не набросится, чего об улицах не скажешь. Так что, услышав, как за мной защелкнулся замок служебной калитки, я испытала огромное облегчение.

Верхние этажи дома сияют. Тени на занавесках: веселятся люди... Там, наверное, музыка, танцы... В который раз ловлю себя на мысли, что никогда, никогда не хотела быть Золушкой. Я феей хотела быть, не поверите...

Я поежилась: холодная капля сорвалась с низко нависшей ветки и щелкнула меня прямо по макушке. Стою тут и думаю о глупостях, а ведь работа не ждет...

Дверь открылась — и меня встретила тишина пустых служебных помещений. Кухня-то с поварами выше, а у меня тут только подъемник: мне грязную посуду спускают, а я, разумеется, чистую им наверх отправляю... И на всем первом этаже я одна-одинешенька, ни одной живой души. Я привыкла, знаю тут каждый уголок, знаю каждый шорох... Вот и сейчас — шарю в темноте по стенке, ищу выключатель. Свет включается: яркий, белый, холодный такой... Сейчас запустить подъемник, машину посудомоечную, фартук надеть — и вперед, к труду и обороне...

Дверь за спиной — стук! — захлопнулась.

Я невольно оглянулась...вроде бы, никого. А только все равно неприятно как-то... Не по себе.

Что ж, хватит глупостями заниматься. Расстегиваю курточку, вешаю на крючок, тянусь за фартуком...

Нет, это уже не смешно. Я чувствую, что не одна на первом этаже. Не одна — и все тут. Ладно, брома попить надо... Может, хозяин спустился вниз, гараж проверить. Или кто-то из поваров сюда идет, вдруг сказать что-то нужно?

Вода с шипением лилась в глубокую блестящую раковину, пока я убирала волосы на затылок, в прическу. Они у меня длинные — и, пожалуй, единственно красивое в моей внешности. Но на работе мешают.

Вода шумит, но я все равно прислушиваюсь. Не слышно ничего... А зачем хозяину по дому крадучись передвигаться? Да и поварам?..

Неужели воры?

Сердце у меня заныло. Скверно как... Если воры — скверно. И нельзя мне тогда тут одной оставаться — стукнут по темечку, и поминай, как звали. А если не воры, а если мерещится? Поднимешь переполох, да еще когда гости в доме?

Я оперлась ладонями о дно раковины и смотрела, как пузырьки воздуха медленно отрываются от тонких, вставших дыбом волосков на руках. Теплая вода доставала до локтей, и кожа под ней выглядела изжелта-бледной.

Если это гадкое чувство не пройдет, поднимусь на кухню, попрошу дядю Пашу, одного из поваров, вместе со мной посмотреть, кто тут бродит... Если сейчас...

Сейчас...

Шеи коснулось холодное дуновение. Чувство ужаса накатило, как бульдозер.

Дождалась, блин.

Я медленно, по волоску, начала оборачиваться. А потом подняла глаза.

От такого не кричат. И даже не орут. От такого лишаются ума. Или голоса, в лучшем случае. Передо мной был призрак!..

Фосфорно светится, и из-под капюшона прямо на меня смотрит. И в глазницах зеленые огни, как фонари уличные!

...Я не знаю, сколько мы так стояли. Он ничего не делал, просто смотрел. Я, наконец, обрела способность снова дышать. Вздохнула — он ничего. Я другой разочек — все так же... Я тихохонько руку начала поднимать — может быть, горло потрогать — убедиться, что дышу, а не воображаю... А может быть, перекреститься — хотя человек я неверующий... И тут призрак заговорил!

— Прости, что невольно напугал тебя. Я не хотел.

Я живо руку обратно опустила. Я смирно стою, не надо меня трогать, не надо, ну, пожалуйста... что он там сказал? Не хотел пугать?..

— Я думал, сегодня здесь будет другой человек. Мне нужна помощь, но позволено ее попросить только у одного человека, и только этой ночью... Я не знал, что здесь будешь ты. Мне очень жаль...

И он опустил голову! У него даже плечи поникли — и столько отчаяния было в этой позе, что мне, не поверите, стало его жалко.

— Сегодня Таня должна была придти, — словно оправдываясь, пролепетала я. — Только она заболела, и попросила меня подменить... Я... Вот.

Из-под капюшона донесся невеселый смешок.

Заболела эта фифа. Ну да, конечно. А я Папа Римский. Прошу любить и жаловать.

— А...вы не можете к ней домой...пойти? — робко предложила я. — Если вам надо... Я адрес могу дать... — я понимала, что несу несусветную чушь: какой адрес, он же призрак! Если б мог, давно бы уже ушел... Но странное сочувствие заставляло меня гнать эту страшную пургу: просто в утешение.

Он еще ниже опустил голову и глухо ответил:

— Одно место. Одна ночь. Один человек... Прости.

Я осознала, что еще секунда — и он растворится в воздухе, и на моей совести навсегда, навсегда останется груз какой-то неведомой вины... И я крикнула, не веря себе:

— Постойте! Может быть, смогу помочь я?..

Это сорвалось с моего языка прежде, чем я успела осознать смысл сказанного, и во что оно может вылиться... Но было уже поздно. Слово не воробей.

Призрак поднял голову, и в меня снова вперились два луча из глазниц. Я невольно поежилась.

— Спасибо, — наконец произнес он. — Я не вправе был ожидать от тебя помощи...

Я глупо улыбнулась.

— Сегодня утром на берег канала вынесет мое тело...то, что от него осталось. Пожалуйста, сожги мой прах, а пепел развей по ветру, над водой... Этим ты окажешь мне большую услугу... — тихо попросил он, снова опустив голову. — В пять утра. Уже начнет светать. Ты должна успеть, я бы не хотел, чтобы люди видели... Так надо, понимаешь?

Я кивнула. Ему же, как ни крути, виднее, что надо, а что не надо. Теперь понятно, почему только одна ночь и только это место... А Татьяна, видимо, знала...

Ладно, меня не касается! Хотя любопытно, разумеется...

— Хорошо, — я кивнула.

— Пойдем, я покажу тебе место, чтобы ты не искала.

Дверь распахнулась сама собой. Я облизнула пересохшие губы. Ну вот, а вдруг у него там за дверью знакомый вампир?

— Не бойся, — словно угадав мои опасения, улыбнулся он. Конечно, череп не мог улыбаться, но в мерцании глазниц призрака, в звуке его голоса я уловила улыбку. И голос, вообще-то, приятный. Глуховатый немного, но ничего "загробного, скрежещущего и заунывного".

— Идем, — согласилась я.

Он вдруг остановился, словно в замешательстве.

— Послушай... Я должен сказать тебе еще кое-что. Когда ты пустишь пепел по ветру, ты можешь вслух произнести одно желание, и оно... — он слегка запнулся и, будто через силу, закончил: — Оно исполнится. Так мне было обещано.

Повисла тишина. До меня медленно доходил смысл сказанного.

Значит... Значит, я могу попросить все, что угодно? Я могу попросить богатство, чтобы не зависеть ни от кого, и мама, на старости лет, хоть порадуется жизни... Я могу попросить красивую внешность — тогда, возможно, смогу и работу хорошую найти, и наладить личную жизнь... Дети будут, семья, все, как у людей... Что же еще просить?.. Власть над миром и карьеру супер-звезды мне и даром не надо, мне просто что-то обычное, уютное, человеческое...

Я прижала руки к вспыхнувшим щекам. И тут призрак снова тихо вздохнул.

— Я не смею просить тебя еще о чем-то... Ведь это твое желание. Но, если бы ты попросила об одной вещи...

Где-то я это уже слышала. Читайте классику, блин!

— Не могла бы ты попросить, чтобы под Ламмортом возникла штольня? Больше ничего я от тебя не потребую...

Я смотрела на него, как на умалишенного. Какой Ламморт? Какая штольня? Почему я должна просить о том, чего даже не понимаю?..

— Это же мое желание! — выдохнула я. — А как же... А что останется мне?!

— Да, конечно, — печально кивнул он. — Прости. Ты и так сделала для меня очень многое, не зная ни о чем... Разумеется, это твое желание.

— Что такое Ламморт? Это место или здание? — не унималась я. — Если там вдруг возникнет штольня, оно же упадет вниз, под землю, да? И там погибнут люди? Или... — меня осенило. — Это те, из-за кого ты погиб, да? И ты хочешь отомстить?

Призрак грустно и терпеливо смотрел на меня и молчал.

— Решай, — почти беззвучно вымолвил он, наконец. — Это твое решение.

— А мне... Мне совсем ничего тогда не останется, да? — тихо спросила я, еще на что-то надеясь.

— Если хочешь, я тебя поцелую, — видимо, утратив терпение, насмешливо хмыкнул он.

Я отшатнулась, невольно прижав руки к горлу.

— Нет, спасибо, — буркнула я в ответ. — Спасибочки...

Черт побери, я помогаю этому хаму, а он еще и язвит... Кто он после этого?

— Ладно, — раздраженно бросила я. — Ламморт, значит? — И мстительно добавила: — Вот перепутаю название...

— Спасибо, — просто ответил он, но в голосе звучала такая благодарность, что у меня невольно потеплело на душе.

— Пойдем, место покажешь, — притворяясь рассерженной, проворчала я. — Мне еще работать надо, между прочим...

Он кивнул, и мы вышли за дверь.

Я шла, опустив голову, краем глаза следя за фосфорным свечением рядом с собой и следуя за ним, как за лучом фонарика. Ну, хоть о корень не запнусь, потому что шли мы, разумеется, не по аллеям, а как нормальные герои...

— Ты не замерзнешь? — тихо спросил он.

Я не ожидала его вопроса, тем более, такого заботливого — и подняла голову.

И даже остановилась от неожиданности.

Рядом со мной шел симпатичный парень. Здесь, в темноте, далеко от режущего электрического света, мой спутник походил на человека — и отличался только, пожалуй, этим своим мертвенным свечением. Из-под капюшона на лоб выбилась волнистая прядь светлых волос, и сам он выглядел бесконечно усталым. В уголках рта залегли жесткие складки, но в глазах, где-то очень глубоко, под ледяной коркой безысходности, еще тлели веселые искорки иронии — той иронии, что прорвалась насмешливым вопросом про поцелуй.

Я невольно покачала головой. Бедняга... Ему, наверное, при жизни редко приходилось о чем-то просить. К таким обычно приходят с просьбами, их общества ищут... А теперь он рад вниманию простой посудомойки!

Мне стало неловко, словно я, воспользовавшись ситуацией, без спросу взяла чужое.

Он остановился, озадаченно глядя на меня.

— Что случилось? Ты словно обиделась.

С чего он взял?..

Я помотала головой и для пущей убедительности широко улыбнулась.

Он внимательно смотрел на меня.

— Я не хочу, чтобы ты боялась, — мягко произнес он. — Мне показалось, что ты немного расслабилась... Я уж порадовался, — хмыкнул призрак. И улыбнулся: — Неужели здесь я выгляжу страшнее, чем при свете?

Я с трудом сглотнула.

— Наверное... Наверное, при свете ты выглядишь честнее...

Он иронически вскинул брови. Я поправилась:

— То есть не честнее, а правильнее...

Его взгляд резал, как бритва, просвечивал всю душу насквозь.

— Правильнее — для тебя?

Я попыталась отвести глаза, но этот хам жестко так приказал:

— Смотри на меня. Отвечай: правильнее — для тебя? А почему ты считаешь, что заслуживаешь только самого плохого? Откуда у молодой симпатичной девушки такая железобетонная убежденность, что она не достойна ни красивых мужчин, ни хорошей работы? Почему ты убегаешь, едва на горизонте появляется намек на изменение к лучшему?

— Слушай, ты что, психотерапевт? — разозлилась я. — Чего ты ко мне прицепился? Мы идем к каналу, и идем! Я же ничего у тебя не выспрашиваю, так чего же ты пристал, как банный лист?! Что ты можешь обо мне знать?

— Призраки видят души, — тихо вымолвил он, ниже надвигая капюшон и шагая дальше мимо темных деревьев. — Души, а не оболочки.

Я опять остановилась, как вкопанная.

— То есть? Ты не видишь, как я выгляжу на самом деле?

— Наверное, именно это я и вижу, — не сумел удержать улыбку этот парень — и в этот момент показался мне одновременно и бесшабашным мальчишкой, и умудренным мужчиной... — И ты очень красивая, — вдруг серьезно закончил он.

Тут я поняла, что "товарисч", наверное, надо мной подшучивает.

— Врешь ты все, — грустно ответила я.

— Интересно... — протянул призрак. — А зачем мне врать?

— Хорошо, пусть не врешь. Но ведь люди видят как раз оболочки, — возразила я. — Вот ты, например. Если бы ты был настоящим...

— Ну вот, приехали, — снова развеселился этот невыносимый тип. — А я что, игрушечный, по-твоему?

— Живым, я хотела сказать! — выпалила я, взмахнув руками от возбуждения. — Ты бы на меня и не посмотрел! Потому что я уродина, потому что я бедная, а ты...

— И ведь ты даже не жалуешься... — задумчиво протянул призрак. — И никакого озлобления. Одна констатация факта... Да. Убежденность, смирение и немного горечи. И все. Бедная девочка.

Я насупилась и отвернулась. "Немного горечи"... Мне вдруг стало так невыносимо горько — от этих его слов, — что я против воли зашмыгала носом. Как на первой школьной дискотеке, когда ты, полная надежд, стоишь у стенки и постепенно понимаешь, что все мальчишки проходят мимо тебя, и никто не приглашает... И не пригласит.

Никогда.

— Эй... — я скорее интуицией, чем телом, ощутила, что он положил свою невесомую прозрачную руку на мое плечо. — Я не хотел тебя расстроить. Не плачь. Ну, не плачь... Пожалуйста. Прости.

Я судорожно вздохнула.

— Все нормально, — ответила я, вытирая слезы и оборачиваясь к своему необычному спутнику. — Момент слабости. А вот ты... Я тебя вижу таким, каким ты был при жизни...или это тоже...твоя суть?

Он улыбнулся и не ответил.

Мы вышли из калитки на набережную и спустились к темной воде, плескавшейся у гранитных ступеней.

— Здесь, — тихо и немного напряженно сказал призрак. — Мое тело вынесет сюда. — Он поднял голову и посмотрел на небо. — Через четыре с половиной часа... Пожалуйста, — он посмотрел на меня, и взгляд его говорил больше, чем могли бы сказать все на свете слова...

Я кивнула.

— Ламморт, да?

— Да, — почти беззвучно выдохнул он.

А потом к моему лицу словно подлетел мерцающий мотылек — его ладонь поднялась, нежно скользнула по моей щеке — я не почувствовала прикосновения, я всей душой ощутила эту волной накатившую нежность и благодарность — а потом он исчез.

Просто был — и нету.

Я какое-то время стояла, всматриваясь в темную воду, ожидая и боясь увидеть труп в глубине... Ничего. Правильно, он же сказал — спустя четыре часа. Я кинула взгляд на наручные часики, засекая время,— и медленно пошла обратно, на кухню.

Надо успеть перемыть всю посуду, а времени не так уж и много...

Щеки мои горели, и какая-то непонятная радость перехватывала горло, пока я бежала через темный сад, и потом, когда погружала тарелки в радужную, душистую, как ромашки, пену... И мысли были далеки от посуды... Руки механически делали привычную работу, но я вряд ли осознавала, что именно...

Он сказал, Ламморт. Что такое Ламморт? И что случится, если он вдруг провалится под землю?.. Имею ли я право просить о том, последствия чего не могу даже предугадать? Но я же обещала... Этот призрак — он такой добрый и такой несчастный... Разве может он просить о чем-то плохом?

Впрочем, откуда мне знать? Наговорить можно все, что угодно, с три короба! Навешать лапшу юной дурочке, как тот тип, в университете, из-за конспектов... Дважды на те же грабли? Призрак ничего же толком не сказал, только плел, что я, дескать, красивая! А я, кажется, уши развесила... Опомнись и посмотри в зеркало, если требуется! Дурь бабская эта наша, любим мы, как известно...разговорчики. А этот красавчик при жизни, надо полагать, и не таких, как я, уламывал... Ведь за что-то же его убили! Кто? И за что?

Стоп-стоп! С чего я взяла, что за что-то плохое? В самом деле, почему я уверена, что мне нельзя сказать, — просто хотя бы сказать! — что-то хорошее...искренне? Ну, хотя бы в благодарность? Пусть не поверю, но все равно приятно.

Ладно, красота и вежливость — не преступление. Допустим, призрак не солгал... Но разве это отменяет штольню под загадочным Ламмортом? Вдруг там люди погибнут? Из-за того, что одна девица оказалась удивительно честной?

А если не погибнут? А если — наоборот? Если там кто-то, очень дорогой призраку, обретет свободу? Я же ничего не знаю! Господи, боже мой, я же ничего...

Я села прямо на пол у раковины и уткнулась лбом в руки. За что мне это, мамочка, за что?..

"Это твое решение", — так он сказал. Но чтобы решать — надо знать! Как я могу?..

А вот так. Решай, исходя из того, что ты знаешь.

Постой! Скажи-ка, голубушка, не являются ли все твои возвышенные переживания о судьбах человечества обычнейшей софистикой? Дескать, не имею я права исполнять желание призрака, не могу на такое пойтить, блин, и исполню-ка свое... Дом, машину, круглый счет в швейцарском банке, внешность красы неписаной и прынца на белом коне в придачу? А? И ведь так просто и естественно...

Вот ведь как гадко выйти может.

Нет, если бы я уже не пообещала, а честно ответила: прости, прынца желаю. Так ведь пообещала... Что уж теперь лазейки искать?..

Так что мне теперь, всю жизнь тарелки прикажете драить и издали по мужчинам вздыхать?.. Хотя, солнышко ты мое, до сегодняшнего вечера ты как-то об этом не задумывалась. А теперь за чужой счет вздумала свои дела поправить?

Постой... Почему за чужой счет? Это же призрак, сволочь, за мой свои загадочные делишки обделывает!

"А вот и нет! — возразило мое проклятое рассудительное высшее "Я". — Это как подарок. Ты его уже подарила, а теперь хочешь обратно взять?.. Знаешь, как такое поведение называется?.."

Я только сейчас заметила, что до крови изгрызла костяшки пальцев. Дилемма, блин.

А никакой дилеммы на самом деле нет. Есть твое слово, вот и все... И, в конце концов, я что, без чудес не смогу свою жизнь построить? Неужели я настолько низко себя оцениваю, в самом-то деле? А вот уволюсь отсюда и устроюсь переводчиком в какое-нибудь издательство. Там же внешность не важна... А языки я знаю. В самом деле, руки опустила и нюни развела, да еще и на подлость чуть не пошла! У, слабачка!..

Ну, хорошо, разобрались. Не надо мне никакого желания... А только... Штольня под Ламмортом...

Люди...

А если... Если не загадывать — ничего? Совсем?

Да откуда мне знать — а вдруг из-за моей нерешительности кто-то погибнет? Хоть монетку кидай... Вдруг там замурован кто-то, и его этот обвал спасет? А вдруг наоборот?..

Черт!

Я вцепилась в волосы, словно боль могла привести мысли в порядок.

Что ж этот гад ничего не объяснил?!

Ламморт, Ламморт... Знать бы, что это такое...

Я посмотрела на часы, медленно поднялась и пошла к выходу. Исполняй желание, "фея"... Сбылась, что называется, мечта идиотки!

Светало. В предутреннем сизом сумраке вырисовывались силуэты деревьев, по земле стлался холодный осенний туман, и стояла несказанная тишина, какая бывает только утром.

Я поежилась в своей тоненькой курточке: от канала тянуло пронзительной, как мята, свежестью... Рука нащупала и стиснула в глубоком кармане прихваченные коробок спичек и средство для чистки напольных покрытий — которое надо "беречь от огня": надо же как-то сжигать тело...

Я только сейчас задумалась, как же сей процесс будет выглядеть.

"Никто не должен видеть. Сделай это над водой"...

Ох ты, задачка...

Тишина нарушалась только цоканьем моих туфель по асфальту. Дремали автомобили. Спали окна.

Я подходила к парапету. Сейчас я увижу спуск к воде и площадку лестницы... Сейчас...

Я старательно отводила взгляд.

Цок... Цок...

Цок...

За мостом разгоралась золотая полоска восхода.

Я остановилась над ступенями и посмотрела вниз.

Там, на мокром граните, лежало тело.

То есть, если бы я не знала заранее, что это именно тело, я бы, скорее всего, приняла его просто за груду темного сырого тряпья... Впрочем, нет. Ветер донес характерный запах. Я невольно поморщилась.

К горлу подкатил комок тошноты.

Ладно, никто меня за язык не тянул. Взялась за гуж...

Я медленно стала спускаться, изо всех сил цепляясь за перила. А потом приблизилась к трупу, ступая так тяжело, словно на моих ногах висели пудовые гири...

Милый, симпатичный мальчик, я так не хочу видеть, как ты теперь выглядишь на самом деле. Это так жестоко!

Я, не жалея колготок, опустилась на колени, прямо на мокрые камни, и осторожно, кончиками пальцев, потянула за черную болоневую куртку.

Странно, почему же на призраке был плащ?

Я нервно рассмеялась. Сознание цеплялось к деталям, только чтобы не воспринимать увиденное.

Вот не будет мне призрак в кошмарах сниться, а это — будет.

Труп перевернулся, тяжело и мягко шлепнувшись спиной на камни. Меня окатила волна смрада.

Под курткой податливо, как подтаявшая грязь, скользила и прогибалась плоть. Лица не было, только черная жижа. Жижа, слепившая светлые волосы... Там, на лбу, куда выбилась прядка.

Я лихорадочно зашарила в кармане в поисках спичек, не в силах более смотреть. В моих глазах стояли слезы. Над чем я рыдала? Над тем, что этот некогда живой и красивый парень мертв, и вот все, что от него осталось? Что он больше никогда не увидит солнца...вот этого восхода он не увидит, блин, и никогда больше не улыбнется, и никто не услышит его смеха, не увидит кусачих, бесшабашных искорок в его глазах? Никто никогда больше не вздохнет по нему... а я была последней, кто видел, каким он был... Каким...

Я неловко плеснула горючую жидкость на куртку, отчаянно чиркнула спичкой и, без особой надежды на успех, поднесла ее к телу.

И невольно отшатнулась.

Труп вспыхнул, будто облитый бензином. Голубоватое пламя танцевало на мертвеце и словно прорастало сквозь него, как прорастает трава. И тело таяло, растворялось в мерцающих сполохах. Через минуту на площадке ничего не осталось, даже костей. Только жирная сажа — и пепел.

Ламморт. Ламморт...

Моих волос коснулся холодный утренний ветер, летевший над каналом. В небе все ярче и шире сияла золотая полоска — как спина Феникса, готового взмыть ввысь.

Я зачерпнула полные пригоршни серого легкого пепла, теплого и пушистого, будто птенец, и, раскрыв ладони, пустила его в полет, доверив ветру. И ветер принял его на свои крылья и понес к горизонту — туда, где разгоралась заря...

— Пусть... под Ламмортом... появится штольня... — почти беззвучно шепнули мои спекшиеся губы, пока я смотрела вслед невесомому облачку, летевшему навстречу восходу.

Пепел развеялся, а на моих руках осталась черная сажа, и я долго отмывала ее, вернувшись на кухню.

* * *

Солнце жарило, топя асфальт как масло и раскаляя дома как гигантские жаровни. Чахлый ветерок умирал, запутавшись в пыльных кронах сада. Я стояла у калитки особняка и обменивалась вежливыми фразами с Татьяной. Закончилась моя последняя смена: я наконец-то решилась уйти отсюда в издательство, и завтра меня ожидал пробный перевод...

Сжимая узелок со своими вещами в руках, и не зная, кто я теперь: счастливый переводчик или безработная, — я улыбалась своей бывшей сменщице, у которой, как ни крути, все ж оставалась определенность в жизни.

Я ни слова не сказала ей о событиях той осенней ночи, а она не спрашивала. Я даже не знала, догадывалась ли она о чем-то или нет...

С тоской созерцая крыши автомобилей, я думала о предстоящем пути по нагретым улицам и мечтала о прохладе метро. Окатив нас с Татьяной волной жара, рядом остановился красный автомобиль — "Мицубиси", как я поняла, заметив его эмблему: "три рубина", — и вновь обернулась к Татьяне, собираясь произнести вежливое "до свидания"...

Но Татьяну как ветром сдуло.

— Здравствуй, — на мое плечо легла чья-то рука. Я обернулась.

Он стоял и смотрел на меня. Я сглотнула.

Те же жесткие складки в уголках рта, но в глазах стало меньше безысходности, и смешинки на дне — чуть кусачей, чуть смелее... И в волосах запутался ветер.

Волосы его были как кипящее в тигле золото. У меня возникло странное ощущение, что в них можно сжечь руку...

И весь в черном. Черная кожа — и по крохотной золотой заклепке на манжетах куртки — как брызги лавы...

Наверное, я все же обрадовалась этой встрече. Однажды оказав ему помощь, я, похоже, могу это сделать снова?..

Он внимательно и терпеливо смотрел на меня, и я поняла, что должна хоть что-то ответить.

— Привет, — прокашлялась я. — Что, не спится?

Он улыбнулся.

— Рад тебя видеть... — просто сказал он. — Пойдем. Ты мне нужна.

Я подняла на него вопросительный взгляд. Я готова была выслушать просьбу — но отнюдь не садиться в его катафалк!

— Пожалуйста, — он мягко потянул меня к машине, и я не сопротивлялась, хотя мне стало очень не по себе. Дверца защелкнулась, приятно заурчал кондиционер.

Алая машина. Алая, как кровь... Как огонь.

— Слушай, — залепетала я. — Если тебе нужно что-нибудь, ты просто скажи, я сделаю. Только не надо... Не надо...

Он повернулся ко мне.

— Чего не надо? — ласково спросил он. — Чего ты боишься?

Я сидела, опустив глаза. Он бережно взял меня за руку.

— Я не хочу, чтобы ты боялась, — он осторожно коснулся моей щеки, а потом приподнял мою голову за подбородок. — Что случилось?

— Что тебе нужно на этот раз? — тихо спросила я, глядя на него в упор. — Что тебе нужно от меня?

Он покачал головой, словно удивляясь моей недогадливости, и завел мотор. Мне хотелось спросить, куда он меня собирается везти, и хотелось выпрыгнуть — но я сдержалась. Он же сказал, что бояться нечего, так чего я трясусь, в самом деле?..

Хотя сказать можно все, что угодно...

Я молчала, уставившись на свои колени под простой рабочей юбкой из грубой ткани. Если бы он был живым... Я, может, и предположила бы, что ему нужно, хотя это было бы неслыханным самомнением. Но я слишком хорошо понимала, благодаря книгам и легендам, что требуется таким существам. Что же я сделала, создав штольню под Ламмортом?.. Благодеяние или преступление? Я же ничего не знала об этом призраке. Я же ничего не знаю до сих пор!

И все же я выполнила его просьбу. И вот теперь...

Машина мчалась по улицам прочь из города.

— Что тебе нужно? — повторила я.

— Ты знаешь, — улыбнулся он.

Я стиснула взмокшие ладони и отвернулась, глядя на дорогу. Машина выехала за город, и за окном замелькали поросшие лесом скалы и огромные валуны. Мое беспокойство нарастало, превращаясь в панику. Я великолепно знала городские окраины: перелески и поля... Эти места я видела впервые!

Чтобы не удариться в истерику, я решила заговорить. В самом деле... Чего мне его бояться? Я же ему ничего плохого не сделала!

— Мне... Мне завтра надо быть в издательстве, — робко сказала я.

— Думаю, у тебя будет другая работа, — ответил он. — Конечно, если ты сама захочешь.

Что он имеет в виду?!

— Расскажи мне про Ламморт, — пролепетала я.

— Он вокруг.

— А что там за штольня?..

— Мы ее уже проехали. И я рад, что наконец могу сказать тебе за нее спасибо.

Я безмолвно вытаращилась на него. Мне было страшно и обидно до слез. Все эти намеки и недомолвки... А я ведь и в самом деле ему помогла! За что же он со мной так?..

— Скажи хоть, ты человек? — в моем голосе звенела мольба.

— Нет, — честно ответил он.

И, разумеется, больше ничего не добавил.

— Что тебе нужно от меня?

Он покачал головой и вздохнул.

— Почему ты считаешь, что с тобой можно общаться, только если что-то нужно?

Я не нашлась, что ответить, потому что машина остановилась у каменного двухэтажного дома с садом, и пришлось выходить. Над дверями красовался балкон, и ветер шевелил белые занавески, и тень ветвей ложилась на мраморные плиты. Я осторожно ступила на золотистый, прогретый солнцем песок.

— Там, наверху, столовая, — пояснил мой спутник, гостеприимно распахивая двери. Провал входа темнел узким наклонным коридором. Как штольня. Штольня...

Ламморт. Боже, где я?

Он продолжал:

— А окна спальни выходят в сад. Надеюсь, тебе понравится.

У меня по коже пробежали мурашки.

— Это твой дом? — тихо спросила я. — Но откуда?..

— Ты сама его создала таким, — загадочно вымолвил он и взял меня за руку, вводя в темную прихожую. Я, после ярко освещенной улицы, с трудом различала ступени покрытой ковром лестницы.

Дверь захлопнулась, и мне показалось, что сгустилась абсолютная тьма. Я всей спиной вжалась в стенку.

Он подошел. У меня закружилась голова от ужаса: до меня только теперь дошло, что ему было нужно. Я вспомнила...

Теплые ладони коснулись моих щек, пальцы осторожно провели по бровям, запутались в волосах.

— Какая красавица... — с бесконечной нежностью и бесконечной тоской прошептал его голос. — Настоящая фея. Не бойся. Пожалуйста, не бойся...

Во рту у меня пересохло.

— Не надо... — быстро заговорила я. — Послушай... Если ты это делаешь, потому что обещал...

— Я обещал это, потому что хотел, — с негромкой усмешкой ответил он — и я почувствовала его губы на своих губах.

Я похолодела. Черная гниль вместо лица, и мертвое тело на мокрых камнях... И он целует меня!

От ожидания чего-то немыслимо ужасного я не могла даже шевельнуться, только плотно зажмурилась.

Довольно... Ну, довольно же... Ты обещал меня поцеловать — поцеловал, и хватит, я всю жизнь буду помнить...

Губы были нежными и теплыми, язык ласково и настойчиво касался моих, замкнутых, как ворота крепости, прося впустить. Я ведь хотела этого поцелуя, но... Я же с тех пор мечтала...

Зачем? Зачем этому мужчине я?..

Он был горячим — горячим, как огонь, и волосы пахли ветром... И, кажется, я ответила на поцелуй.

Я еще боялась, но уже и на что-то надеялась, словно скользила по тонкому лезвию между чем-то немыслимо прекрасным — и чем-то несказанно жутким...

"Ветер... Пепел... Та гниль сгорела, и прах развеян, и ветер унес его к солнцу. Заря тогда полыхала, как Феникс, расправляющий крылья... Помнишь?.."

Я это услышала, или мне пригрезилось?..

Он отстранился, а я дрожала всем телом и не смела открыть глаза. И в абсолютной темноте ощутила, как он взял меня на руки и понес вверх по лестнице. Туда, где ветер шевелил шелковые занавески столовой, и где окна спальни выходили в сад...

Я осмелилась открыть глаза на середине лестницы, когда моих век коснулся солнечный свет.

И этот невероятный парень улыбнулся мне...

И я невольно, робко, улыбнулась в ответ.

Картины на стенах, лакированные перила лестницы, ковровая дорожка — все заливало радостное, щедрое солнце, что врывалось в дом через широкие окна. И мой страх, моя неуверенность таяли, подобно весеннему снегу.

— Ты не веришь мне, — с озорными искорками в глазах шепнул хозяин дома. — Не веришь, что я хочу тебе только добра, не веришь, когда говорю, что ты очень красива... Так позволь мне показать, какая ты! Считай, что это еще одно желание.

Я не знала, что ответить, не знала, что думать. Этот тип излучал опасную силу. И было прекрасен.

И я все еще чувствовала его губы на своих губах. И... блин, не спрашивайте, но... кажется, я хотела, чтобы он еще раз меня поцеловал!

Он усадил меня в кресло в огромной столовой. От свежего ветра из сада вздымались и опадали занавески окна.

Бывший призрак опустился на колени, бережно накрыв мои ладони своими. Глаза его были серьезны.

— Я — создание света и огня, способное возрождаться из пепла. В благой ипостаси таких, как я, люди называют Фениксами. Во вредоносной часто путают с демонами, и не догадываются, что суть — одна и та же. По неосмотрительности я попался в ловушку человека, от которого не ожидал предательства, которого считал хорошим другом. Ты ее знаешь...

"Неужели Татьяна?.."

Он кивнул, словно уловил мою мысль.

— Мне оставалось совсем немного до настоящей гибели. Я искал спасение, но кроме него нашел нечто большее: я нашел любовь... Правда, если бы не штольня, которую ты создала, даже выжив, уже никогда не смог бы вернуться в твой мир в человеческом облике... Спасибо.

Щеки мои залил румянец. Я покраснела как школьница и не знала, что сказать... Я ведь не только не была опытной сердцеедкой, но вообще ни разу не выслушивала признаний! Разве я имею право на них, да еще и от такого, как он?..

Он вдруг с легкой, чуть насмешливой улыбкой покачал головой.

— Ты редкий человек. Настолько редкий, что больше похожа на ангела: в тебе почти не осталось женской сути... Это ужасно!

Ужасно ему... Я насупилась. Пожил бы сам, как привидение: ходишь, а никто тебя не замечает...

— А я пожил, — рассмеялся он. И серьезно добавил: — Пожалуйста, не сердись... Ведь то, что сдерживает твою душу — это отнюдь не ангельская сущность, а боль и страх. Позволь мне стереть их. Не бойся ничего.

— А ты... — я робко глянула из-под ресниц. — Ты в самом деле видел ангелов? И демонов?.. И что надо было от тебя Татьяне?..

Феникс улыбнулся и встал.

— Ты сама боишься себе признаться, что сейчас хочешь совсем не ответов на вопросы.

Я разозлилась. Какого черта... Мало ли, чего я хочу? Ведь на шею не вешаюсь!

— Ну и что? — я с вызовом глянула на него снизу вверх. — Это что, преступление?

— Ну, наконец-то! — рассмеялся он. — Хороший вопрос. Задай его себе.

Я опешила. А он вновь подхватил меня на руки и понес в ту комнату, чьи окна выходили в сад...

...и опустил на шелковые простыни...

— И еще одно... — он на миг отвел глаза. — Если ты станешь моей, я освобожу твою сущность, а она больше человеческой. Твой дух и твое тело станут едины, и ты больше не будешь смертной женщиной.

— А кем?.. — голос мой пресекся.

— Существом, подобным мне, хотя и не Фениксом. Твоя суть немного иная. И у этих существ свои обязательства...

— А... Эти обязательства... Они помешают нам быть вместе?.. И... помочь маме?..

Он молчаливо покачал головой и нежно провел пальцами по моей щеке.

— Нет. Не помешают...

И был день, и был вечер. И была ночь...

...и каждая моя клеточка таяла и менялась под его ладонями...

А утро пришло золотое и душистое, в облаке вишневой кипени, и, проснувшись рядом с этим мужчиной, я уже знала, что все будет хорошо: и со мной, и с мамой.

И с ним.

Мое тело переполняла лунная легкость, мои волосы пепельным туманом скользили меж пальцами, рассыпались по изголовью. Я не могла больше лежать, я вспорхнула с кровати и, подбежав к зеркалу, увидела там себя...

Мой Феникс подошел ко мне и нежно обнял.

И улыбался, глядя на наше отражение. Неужели... Неужели он всегда...видел меня...такой?..

Я смогла лишь восхищенно выдохнуть, прижимаясь затылком к его груди.

— Спасибо, — вдруг шепнул он.

Это он меня благодарит?..

Я улыбнулась в ответ и в свободном жесте закинула руки ему на плечи.

Мы молчали, просто впитывали счастье каждой клеточкой.

И излучали его — каждым вздохом, каждым биением сердца...

— Подумать только, она могла бы быть на моем месте...

— Не могла бы, — смешливо фыркнул он и уткнулся в мои волосы. — Такие, как она, думают лишь о себе. А подобные тебе...

-...в детстве мечтают стать феями, — засмеялась в ответ я.

— Чтобы исполнять желания, — подхватил он. — Так же, как Фениксы, например... Два моих желания ты уже исполнила. Разве у меня не осталось последнего?..

— Твои желания могут быть бесконечны... — я прижалась к нему всем телом, положила голову на грудь. И слышала, как бьется его сердце. Живое сердце... Которое может так невероятно любить...

— Чего же ты хочешь?..

— Чтобы ты была счастлива. — Он помолчал. — Ты всегда ухитрялась делать счастливыми других за свой счет... Учись умножать счастье, а не делить... Особенно когда будешь петь.

Петь?

О чем он?..

На мимолетный миг мне стало грустно. И он, утешая меня, шепнул:

— У тебя же вещая душа. Моя Сирин...

Это был его самый великий дар.

Суть.

Имя.

Сирин... Мое имя.

Мудрая птица Вирия, что вещает либо смерть, либо счастье. Хозяйка Ламморта.

Я — Сирин.

Какая иная фея могла бы помочь бессмертному Фениксу?

Эпилог

"Хроника несчастных происшествий.

На станции метро "Невский проспект" у молодой девушки случился сердечный приступ. Смерть наступила по дороге в больницу.

В доме N 27 по улице Руднева в одной из квартир произошло возгорание. Пожарные предотвратили распространение огня. В квартире найден труп пожилой женщины. Смерть наступила в результате отравления дымом".

Татьяна отшвырнула газету. По губам скользнула усмешка.

"Моя подружка и ее мамаша. Как и следовало ожидать..."

Взгляд остановился на кипе книг, сваленных на туалетном столике.

"Спиритизм и каббала", "Искусство общения с духами", "Славянская мифология", "Путь колдовства". Венчал эту груду, как ни странно, "Сильмариллион" Толкиена.

Под столом валялись словари.

В который раз губы Татьяны зашептали:

"Штольня — рукотворный подземный коридор, заканчивающийся тупиком.

Ла Морт — с французского "смерть".

Ламмот — скалистая местность, упоминаемая у Профессора, где духи огня спасли от поглощения пустотой своего властелина.

Пустота — суть энтропии и смерти. Дух огня — противостоящее ей начало...

Феникс, Финист — воплощение огня, жизни и света в языческой мифологии, его слезы даруют исцеление, его перья исполняют желания. Умерев, способен возродиться из пепла..."

— Только из пепла! — Татьяна хихикнула. — В любом договоре можно найти лазеечку... Демоны всегда чего-то просят взамен, не так ли? — хмыкнула она. — Пусть подавится ими обеими! А мне есть, для чего пожить...

В вазе на столе, кидая багровые блики на книги и газеты, горело перо, исполняющее желания — перо Феникса.

23.01.06 — 02.02.06.

Санкт-Петербург.

23.12.07.

Пермь.

1

Митюгина О. Ю. "Штольня под Ламмортом".

1

17