Книга первая. 3: Апологет - Ересиарх

Оглавление:

Пролог

Глава 1

Глава 2

Пролог

"Eritus sicut dei, scientes bonum et malum..."[1]

— Он здесь! Держите!

Топот и крики заполняют еще мгновение назад тихую улочку. Факельные отблески пляшут на влажной от тумана храмовой кладке.

Первых двух из-за угла — встретить ударами рукоятей, опрокинуть, втоптать в разбрызганную грязь.

Толпа смешивается, давит упавших, ворочается на узенькой улочке — уже далеко позади. Сапоги оскальзываются на размокшей земле, колени с размаху врезаются в грязь. Проклятье!

Крики оглушают, в пламенных отсветах по стенам мечутся длинные тени. Рукояти кинжалов скользят в ладонях. Подняться, обернуться... Удар в лоб, горячее заливает глаз.

Торжествующий рев над ухом, свист железа, боль вспарывает ребра — а в лицо уже дышат горячо, кисло, торжествующе. Но никогда, никогда нельзя торжествовать раньше времени — и грязная борода вздергивается в удивлении, когда кинжал вспарывает живот.

Тяжелое тело — прочь, столкнуть, отшвырнуть и — бежать...

[1] "И вы будете, как боги, знающие добро и зло..." (Быт.3:5; Ис.14:12-14).

Глава 1

Два удара — короткая пауза — еще два удара — длинная пауза — один удар.

Два удара — короткая пауза — еще два удара...

Левая рука привычным движением легла на рукоять кинжала, пока правая отодвигала железный засов. Грязная створка со скрипом отползла в сторону, и из чернеющего проема потянулись колеблющиеся огненные отсветы.

Вслед за отсветами вошел стучавший — приземистый мужчина, чей просторный балахон не мог скрыть его тучности. Невзирая на малый рост, он все же пригнулся, протискиваясь в низкий проем.

Комната заполнилась факельным чадом и тяжелым запахом нестираной ткани. Вошедший с видимым трудом дотянулся до кольца на стене и вставил туда факел. Хозяин молча наблюдал, не снимая ладони с рукояти.

— Господин, — гость растянул губы в старательной улыбке, — я принес вам удивительную весть... На вечерней службе, кою вы, я смею надеяться, упустили по причинам достойным и несомненно связанным с искоренением всяческих зловредных козней...

— Несомненно, — кивнул хозяин.

— На службе горожане уж так шептались, — продолжал вошедший, — уж так волновались-беспокоились! И есть от чего. Вот слушайте. К Ланце Шольц, жене мясника нашего, приехала сестра из соседней деревни, что стоит на Модау[2]. Говорит, у них колдунья объявилась! Да такая, каких еще не было!

— Чем промышляет колдунья?

— Самое что ни на есть дьявольское ведовство-то, — заторопился толстяк, утирая пот с покрасневших от духоты щек, — пропали несколько младенцев — не иначе, для обрядов своих страшных выкрала их! А скотина-то с бесовскими чертами нарождаться стала!

Хозяин вздрогнул, передернул плечами. Пришедший замялся.

— Что-то еще? — нетерпеливо спросил хозяин.

— Страшные дела, господин охотник, — толстяк истово перекрестился, — бесовское отродье сделало так, что дома-то под землю ушли!

— Дома? — перебил его охотник, — какие? Где именно? Чьи?..

— Да аккурат в центре селения, ажно четверо сразу, но почём я-то знаю — чьи? — гость удивленно вытаращился, — вот как провалились, где стояли — так и нет ничего, яма теперь там, широкая, да ровная такая. Копать пытались — не нашли и следа. Растворились дома, как были, с людьми внутри, с утварью всякой. А колдунья, поговаривают, на отшибе живет, в доме брошенном. По ночам там в окнах светится и как воет кто, а днем — дом как дом, пустой.

— На отшибе, значит... И никто не видел ее?

— Да что ж там видеть, — толстяк снова осенил себя крестным знамением, — ведьма она ведьма и есть! И с дьяволом путается, оттого и дела у нее дьявольские. Люди из деревни бегут, говорят, жить стало невмочь... — гость шумно вздохнул, — там уж и мессу служили, и водой святой дом-то кропили, а только все нипочем. Чахнет скот, и люди чахнуть стали.

— Есть в деревне этой надежный человек?

— А то как же, — обрадовался гость, — сродственник мой тамошним пастырем будет. Вы только скажите, что я вам это передал, он вам как на духу все выложит!

— Хорошо, — подытожил охотник и вынул факел гостя из стенного кольца, — я поеду туда.

Он шагнул к толстяку вплотную, так, что подол его котты[3] коснулся темного балахона пришедшего. Гость часто заморгал, его бледные, и без того небольшие глазки превратились в щелки.

— О нашем разговоре — ни слова никому, — тихо произнес хозяин. Пляшущее пламя факела дрожало в пальце от лица пришедшего, переливалось на кованой гарде кинжала. Капли пота на щеках гостя казались сверкающими рубинами.

Охотник опустил руку и вложил факел во влажные, безвольные пальцы толстяка.

— Ваша жизнь зависит только от вашего молчания.

— Да-да, — шепнул толстяк, — да-да, несомненно...

Охотник снял ладонь с рукояти кинжала, лишь когда за гостем закрылась дверь. Засов вернулся на место, а хозяин комнаты опустился на скамью и сжал руками виски. Сердце бешено колотилось. Эти простофили, убежденные в том, что вершат благое дело, слишком пугливы и всегда готовы преувеличить. Пара обещаний и якобы секретов, таинственный шепот в заросшее ухо где-нибудь в глухом переулке — и простофиля весь твой, с потрохами, искренне уверенный в своей исключительности и безопасности. Вот только зря — сколько ни подслушивай, сколько ни приукрашивай свои доносы, в безопасности не будешь...

Пропадают люди, умирают младенцы, животные превращаются в чудовищ, ведьмы кружат в ночном небе, и бесы скачут средь улиц — сколько таких историй он слышал? И в скольких из них была истина?.. Но ушедшие под землю дома — кто мог бы выдумать такое? И зачем?.. Ловушка?

Он неслышно вздохнул. Невежды, погрязшие в заблуждениях и мраке, не оставляют попыток уничтожить всякого, кто отличается от них. Их безрассудная глупость не делает разницы между колдуном и охотником на колдунов, как только охотник переходит им дорогу. Как бы он ни был силен, какой бы благоговейный ужас ни внушал этим скудным на ум простецам — когда речь заходит об их собственной шкуре, куда только девается страх! Они приходят, они приносят с собой огонь, они вооружаются вилами и кольями, они нападают из-за угла поодиночке и набрасываются всей толпой — как тогда, у храма. Они ждут окончания службы, эти безбожники, и бьют его, и швыряют в него камнями, и гонят его, как собаку, прочь. Его, охотника на колдунов, 'комиссара ведьм', чья слава, несмотря на все попытки оставаться в тени, далеко обогнала его, разлетевшись по всему графству Вюртемберг...

Охотник стиснул зубы, глядя, как вспыхивает и гаснет крохотный огонек в плошке с маслом на столе. Тяжелый медный перстень-печатка на пальце правой руки казался золотым в отблесках света. По закопченным стенам двигались причудливые тени, плотно запертые ставни на окне не пропускали ни дуновения свежей летней ночи. Как всегда в такие моменты, заныл рубец на ребрах — там, куда пришелся удар мотыги, и свело бровь, рассеченную брошенным камнем. Влажные волосы черными змеями прилипли к вискам.

Безумная выдумка — исчезнувшие дома. Глупцы готовы видеть черта в папе римском, ежели тот повернется спиной.

Верная Ромке ждет на конюшне. Здесь больше не держит ничто — этот прогнивший город вдосталь напитал охотника своими соками. День пути, и конец сомнениям. И конец ожиданию длиною в год...

Рука сама скользнула к оберегу на груди. Крохотный резной кусочек дерева, казалось, еще хранил тепло двух тел.

Богиня-мать, сама ведешь меня обратно... надеюсь, я не опоздал.

Есть что-то в той деревне или нет — он сам разберётся с 'невидимой колдуньей'. Ни к чему церковным нюхачам знать о случившемся. На их век хватит настоящих ведьм.

* * *

На месте пропавших домов действительно ничего не нашлось, кроме удивительно ровного круга ямы. Сопровождаемый местным священником, отцом Ульрихом, охотник осмотрел пустырь — тот как будто всегда был здесь. Будто и не стояли на этом участке четыре дома, будто и не жили тут люди.

Селение казалось вымершим. Ближайшие к пустырю дома молчаливо глядели слепыми оконцами. Где-то протяжно и тоскливо блеяла овца.

Охотник спустился в яму. Дно оказалось совершенно ровным, никаких бугров или рытвин. Ничего — словно кто-то специально утаптывал землю. Он наклонился и попробовал почву рукой — сухая, как и везде. Жаркое лето иссушило землю, проделало в ней глубокие трещины. Повсеместно гиб урожай, воды в мелеющих речушках не хватало. Выживали лишь сорняки, да и тем приходилось туго. Листья полыни вокруг пустыря пожелтели, а сама пожухшая трава казалась совсем старой.

За пустырем зарастал сорняками огород. Ровные грядки без слов говорили о том, что за огородом еще недавно тщательно ухаживали. Сейчас же растения медленно умирали под безжалостным солнцем, а со стороны пустыря огород резко обрывался, сменяясь утоптанной истрескавшейся почвой. Так, словно кто-то отсек часть грядок — охотник заметил лежащие на земле беспомощные стебли с аккуратно обрезанными верхушками.

Отец Ульрих, разглядывавший огород, испуганно перекрестился.

— Господи, твоя воля!

Между грядок, видимо, нашло погибель какое-то животное. Желтовато-белая, неправильной формы кость валялась, слегка присыпанная землей. Охотник нагнулся и поднял ее — кость оказалась очень легкой, но на обломанной кромке не пористой, а плотной, чисто-белой и гладкой.

— Что это, господин? — почему-то шепотом спросил отец Ульрих. Его голос, нарушив тишину, неприятно резанул по ушам.

— Я не знаю, святой отец, — охотник сжал обломок кости в кулаке. Острые края впились в ладонь сквозь плотную кожаную перчатку.

Возвращаясь через пустырь обратно к улочке, охотник наступил на что-то мягкое и податливое. Этим оказалось полуприсыпанное землей собачье тельце.

'Ведьмин дом' действительно стоял на отшибе. От других построек его отделяла узенькая полоска березовой рощи — чахлые деревца росли вкривь и вкось, создавая естественный частокол.

Густая, вся в сухих метелках, трава шуршала, цепляясь за ноги охотника. Отец Ульрих остался в стороне, опасливо озираясь по сторонам и длинно вытягивая тощую шею.

Во дворе было пусто. На покосившемся плетне хозяйничал плющ, темные от дождей бревенчатые стены по низу обросли усохшими от жары поганками. Охотник хмыкнул. Истинное ведьмино логово, ни дать ни взять.

Внутри пахло пылью, лежалым тряпьем и мышами. Углы густо заплела паутина, пол покрывал слой сухих листьев — по-видимому, еще с осени. Ветер шевелил косо висящую дверь.

Охотник прошел вглубь, отыскивая что-нибудь, что могло бы указывать на колдовские занятия. Но, видимо, в дом, имеющий дурную славу, уже давно не ступала нога. Никаких следов обитания — ни человека, ни бесовских прихвостней.

На печи стоял котелок, но в нем не нашлось ничего, кроме мышиного помета, а сам котелок выглядел давно брошенным. Охотник поворошил мусор на полу. Ни костей животных, ни подозрительных пятен, ни следа начертанных знаков. Либо ведьма умна... либо след оказался ложным.

Он обернулся. Сквозь распахнутую дверь синело небо, сквозняк донес треск кузнечика. Охотник снова вернулся взглядом к угрюмому дому, тщательно изучил стены, простучал пол носком ледерсена[4]. Пусто.

Отец Ульрих стоял на том же месте — казалось, он не сдвинулся за это время ни на шаг, замерев и бормоча вполголоса молитву. Охотник поравнялся с ним и, не останавливаясь, двинулся дальше. Священник побрел следом, продолжая бормотать.

— Кто жил в этом доме? — спросил охотник.

— Вдовушка жила, господин, — ответил отец Ульрих, прервав бормотание, — в прошлом году преставилась, да так и стоит с тех пор дом брошенным...

— Замечена в делах бесовских была?

— Не дай-то господи, набожная была женщина, каких поискать!

— Дети были у нее?

— Детишек им с мужем бог не дал, — священник перекрестился и вздохнул, — уж и молились они, и к знахарке наведывались, да без толку. Так и померли бездетными — сначала он, а потом и она.

— Знахарка? — переспросил приезжий.

— Живет здесь недалече, — тонкие, потрескавшиеся губы святого отца скривились, — травками пользует, заговоры знает. Да вы сходите к ней, сходите — уж она-то, видит Господь, много тайн за душой держит!

— Как мне найти ее, святой отец?

— Да я вас отведу, и с молитвою, чтоб оградить от всяческого... Отвести-то отведу, вот только в дом к ней заходить не стану и знаться с нею не желаю, — забубнил отец Ульрих, — богопротивное это дело, что она делает. Говорят, жизнь людям продлевает, а это уж грех так грех. Кому Господь сколько отмерил, так тому и быть, а идти поперек воли божией...

Под бубнеж священника они снова прошли мимо места, где стояли исчезнувшие дома. Из полыни метнулась к ним под ноги бледная тень, скользнула и пропала в зарослях по другую сторону. Отец Ульрих застыл и истово перекрестился.

— Господи, спаси!

— Это всего лишь ягненок, святой отец.

О количестве ног у ягненка охотник предпочел умолчать.

[2] Река, протекавшая по территории графства Вюртемберг (земля Гессен в современной Германии).

[3] Мужская туникообразная верхняя одежда.

[4] Высокие мужские сапоги.

Глава 2

Травница жила рядом с полем — сразу за плетнем колыхались хлеба. Сухонькая, жилистая, еще не старая женщина встретила их за работой — веретено споро крутилось в ее руках, обматываемое толстой шерстяной пряжей. Выгоревшие на солнце соломенные волосы уложены в косу, на плечах — платок поверх простого платья.

Завидев вооруженного человека, сопровождаемого святым отцом, знахарка отложила пряжу.

— С чем пожаловали, люди добрые, с бедой или с миром?

Священник демонстративно пропустил вопрос мимо ушей и, отвернувшись, снова что-то забормотал.

— Мое имя Ингер Готтшальк, я охотник на ведьм, — резковато отрекомендовался приезжий, — ты, женщина, пользовала местную бездетную семью, что жила на отшибе?

— Я, господин, — травница поклонилась. Взгляд ее светлых глаз не отрывался от гостя.

— Использовала ли ты дьявольские обряды при том? — продолжал охотник, покосившись на священника.

— Господин, я...

— Да или нет, женщина!

Солнце палило нещадно, раскаляя воздух над пыльным двором. Готтшальк оттянул ворот рубахи — дышать стало нечем, будто в печи.

— Нет, господин, — ответила ведунья, — с вашего позволения, я предложу вам холодного травяного настоя. Он утолит жажду и облегчит тяжесть от духоты.

— Неси свой настой, — Ингер сел на грубую деревянную лавку, где до этого сидела за работой травница. Веретено и кудель все еще лежали рядом, и охотник, осторожно взяв по очереди каждый из предметов, осмотрел их.

Знахарка вышла из дома, неся кувшин и глиняную кружку.

— Вот, господин, — из кувшина в кружку полилась прозрачная, бледно-зеленоватая жидкость с густым травяным ароматом, — только что из подпола. Иначе-то и жару не пережить...

Ингер взял кружку и глотнул настоя — на вкус снадобье отдавало чем-то горьким, но на удивление приятным. И оказалось действительно восхитительно холодным. Но осушать кружку он не торопился.

— Перечисли все, что ты делала для той бездетной семьи, — приказал он.

— Анна приходила ко мне трижды, господин, — начала травница, по-прежнему держа в руках кувшин, — и трижды я ей помочь пыталась. Водой непочатой поила, боровушку собирала да заговаривала, наставляла, как отвары мои применять.

— Не помогли твои заговоры, женщина, — бесстрастно произнес Ингер.

— Был у них малыш, — тихо сказала травница, обернувшись на отца Ульриха, делавшего вид, что ничего не слышит. — После третьего раза Анна родила девочку в положенный срок. Да только та не жилицей оказалась. Дьявольская печать в пол-лица была у младенца.

В груди захолонуло, будто не травяной настой потек в горло, а едва подтопленный лед.

— Клянусь, господин, не моя это вина, — пальцы травницы судорожно сжимали кувшин, — господом богом поклясться готова — не моя!

— Вы умертвили девочку? — быстро спросил Ингер.

— Нет, господин,— покачала головой знахарка, — Анна унесла ребенка домой. Плакали горько они вместе с мужем, и я сразу все поняла. Я узнала потом, что девочка утонула в реке. Ее не отпевали и не хоронили — сказали, что теченьем тельце унесло. У нее даже имени не было...

Ингер помолчал. Молчала и знахарка, переминаясь с ноги на ногу.

— Поклянись, — потребовал охотник неожиданно, — поклянись именем Господа, что не наводила порчи на младенца, что не строила козней бесовских и не сношалась с дьяволом!

— Клянусь! — тут же громко ответила знахарка, — именем Господа клянусь, что не виновна! Бог мне свидетель!

Ингер поставил опустевшую кружку на лавку и поднялся.

— Прощай, женщина.

И быстрым шагом направился прочь, туда, где за плетнем дожидался его отец Ульрих.

— Вы заберете ее? — пытливо заглянул в лицо святой отец. В его глазах светилась настоящая одержимость — пусть и не дьяволом, но оттого не менее опасная. — Быть может, и она здесь руку приложила, к исчезновениям-то? Знает она что-то, чует мое сердце, знает!

— Она поклялась святой клятвой, что не причастна, — резко бросил охотник.

— Ох, нечисто здесь, господин... — бормотал священник, воздевая руки, — обманула она вас, ведунья эта...

Готтшальк промолчал, но отец Ульрих не успокаивался.

— Поклялась, это уж конечно, — нудил он, семеня позади, — все они клянутся, да что ж с того? Не знаете али? Нет для них святого, богохульствуют же на шабашах дьявольских, попирают ногами нечистыми иконы святые!..

Охотник резко остановился, и Ульрих, увлекшись, ткнулся ему в спину.

— Видели ли вы лично, святой отец, чтобы эта женщина на шабаш отправлялась?— спросил Готтшальк, поворачиваясь.

— Нет, но...

— Я задал вопрос, — грубо прервал пастыря охотник, — предполагающий ответ из одного слова.

— Конечно, — отец Ульрих склонил голову, но Готтшальк успел заметить, как недобро сверкнули его узкие глазки.

— Я повторяю свой вопрос: видели ли вы лично, чтобы эта женщина участвовала в шабаше?

— Нет, господин, — клирик все еще стоял, опустив голову и не глядя в лицо приезжего.

— Имеете ли вы доказательства того, что она приложила руку к бедам, происходящим в этом селении? — продолжал Ингер.

— Нет, господин, — повторил отец Ульрих.

— Имеете ли вы доказательства того, что эта женщина является пособницей дьявола?

— Нет, господин, — в третий раз произнес Ульрих.

— Готовы ли вы свидетельствовать против нее, говоря при этом правду и помня об ответственности перед судом и совестью за лжесвидетельство?

— Нет, господин... — тихо ответил пастырь.

— У вас нет никаких доказательств в пользу богопротивных занятий этой женщины, — подвел итог охотник.

— Нет, господин, — покорно согласился Ульрих, — пока — нет...

Последние, почти неслышные, слова святого отца заглушил шорох песка под ногами Готтшалька.

Остальной путь — до местной церкви — они проделали в молчании. Возле на удивление опрятной и чистой постройки их дожидалась пожилая пара. Глаза вставшего им навстречу мужчины опухли от слез. Тяжело опираясь на суковатую палку, он неловко поклонился, то же сделала и женщина, отводя за ухо прядь седых волос.

— Господин охотник, — выговорил мужчина, — мы люди бедные, простые. Христом-богом молим вас — помогите отыскать дочку нашу. Одна ведь была, как свет в окошке, единственная отрада наша...

При этих словах женщина, не сдержавшись, заголосила и зарыдала, упав на колени и раскачиваясь.

— Ушла погостить к тетке своей да и пропала, — голос мужчины дрогнул, — сгинула, чует сердечко, вместе с домами теми, от козней ведьмы проклятой! Заклинаем вас, господин, разоблачите колдунью, верните дочку!..

Ингер молча слушал.

— Завтра, — наконец отрывисто произнес он, — после вечерней службы отец Ульрих прочтет проповедь в церкви. Уличить колдунью — наше общее дело. Каждый из вас знает больше, чем думает — если желаете вернуть дочь, мы должны действовать вместе. Пусть завтра каждый расскажет то, что видел. Идите и скажите другим то, что услышали от меня.

Мужчина часто-часто закивал, подхватывая жену под мышки и поднимая ее с земли. На грубого полотна юбку крестьянки налипли комочки земли и сухая трава.

— Да-да, господин охотник, — бормотал он, с трудом удерживая жену одной рукой, пока вторая сжимала палку. Седые волосы женщины мотались перед ее подурневшим, морщинистым лицом. Стоящий поодаль Ульрих скривил влажный рот.

Ингер не выдержал. Шагнув к пожилой чете, он взял женщину за руку, помогая мужу поднять ее. Крестьянка подняла на него глаза, ее губы мелко задрожали. Она затрясла щеками, замотала головой. Серые космы рассыпались по накрытым обрывком власяницы плечам.

— Тише, Берта, все хорошо, — зашептал ей муж, — господин просто хочет помочь.

Женщина продолжала трясти головой, но на ногах стояла уже твердо. Ингер отпустил ее, и она тут же мелко засеменила прочь, подбирая грязные юбки. Ее муж растерянно и торопливо поклонился.

— Простите нас, господин, дурная она... Я сделаю все, как вы сказали. Да хранит вас бог!

Осенив себя крестным знамением, мужчина, прихрамывая, поспешил за женой. Готтшальк взглянул на Ульриха — тот стоял, не шевелясь.

— Отец Ульрих?

— Да-да, господин, — пастырь внезапно стал самой подобострастностью.

— Вы помните о том, что ваш сан накладывает на вас определенные обязательства?

— Разумеется, но и вне всякого сана я...

— Само собой, — прервал его Ингер, — и главное из этих обязательств — быть примером. Не мне учить вас смирению и христианским добродетелям. А теперь скажите мне — в чем дело?

— Простите, господин, я не...

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Ледерсены охотника подняли облачко пыли, когда Готтшальк шагнул к священнику. Тот дернулся, пытаясь отшатнуться, но вовремя опомнился, застыв изваянием. В душном мареве недвижно повисли полы сутаны.

— Вам не пришлась по душе моя помощь крестьянке, — Готтшальк смотрел священнику в глаза, и кончики ножен, выглядывавшие из-под полураспахнутой котты, почти касались одежд Ульриха. Облачко пыли медленно оседало. — Так ведь, святой отец?

— Я-я... — выдавил Ульрих, облизнув губы тонким языком. Из его рта пахло луком. — Я не могу судить о поступках другого человека, — наконец нашелся он. — Эти люди — наши овцы, и долг наш — пасти их как овец...

— И стричь их шерсть, а овец заблудших возвращать в стадо, — тихо закончил Готтшальк, — все верно, святой отец. И пастырь не должен сбиваться с дороги, так ведь?

— Так говорят нам отцы Церкви.

— Иначе овцы пойдут за ним следом неверным путем, — охотник сделал шаг назад. Ульрих перевел дух. — Так вот, отец, долг служителей Священного трибунала — пасти вас, пастырей, вместе с вашим стадом, не делая различий между пастухом и овцами. И той же цели служу я, пусть и не будучи одним из братьев-инквизиторов. Ибо дьявол неразборчив, и козням его подвластны все мы.

— Господи спаси, — тут же перекрестился Ульрих.

— Вы, конечно, уже готовы к завтрашней проповеди, — произнес Готтшальк с нажимом на 'готовы'. — Помните, я по-прежнему рассчитываю на вашу помощь. Если, конечно, наши цели все еще совпадают.

— Я всецело в вашем распоряжении, господин, — смиренно произнес приходской священник, повторно осеняя себя крестом.

— Надеюсь на это, святой отец.

Когда за Ульрихом закрылись тяжелые двери церкви, Готтшальк не спеша обошел вокруг строения, привычно отмечая расположение окон (по одному на северную и южную сторону), осматривая алтарную апсиду с потемневшей крышей-конхой и две крохотные башни, приткнувшиеся по бокам от входа. Южное окно было забрано решеткой, за которой угадывался цветной витраж — немалая редкость для скромной деревенской церкви. Северное, закрытое простым мутным стеклом, выглядело достаточно широким, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.

Но опасность не всегда исходит от мужчин — порой женщины, эти коварно-притягательные создания, обводят вокруг пальца, лишая самого сильного его силы, и самого умного — его ума... Козни ли это дьявола, или сама природа этих созданий такова? О, несомненно одно — даже если нечистый не приложил лапу к творению их, он испортил их своим пагубным влиянием после...

Ингер хмыкнул. Прекрасные слова для завтрашней проповеди отца Ульриха.

Не найдя больше ничего интересного, охотник закончил свой неторопливый обход и двинулся прочь по деревенской улице. В небольшом даже в лучшие времена, а ныне полузаброшенном поселении ему отвели не самый плохой угол. Хозяин, крепкий мужик с ватагой ребятни и молодой женой, поддерживающей округлый живот, уже перебрались на соседнее пустующее подворье, заняв просторный дом. На дворе мычала пятнистая корова, которую утром пришла выдоить старшая дочь хозяина. Трогательно покраснев и не смея поднять глаз, она вручила охотнику крынку с молоком и убежала — он даже не успел толком разглядеть ее лицо.

Пегая Ромке смирно отдыхала в стойле после двухдневного путешествия из города. Входя на двор, Готтшальк услышал ее ржание — кобыла почуяла хозяина.

День клонился к вечеру, и новая крынка с молоком уже ждала охотника, заботливо отставленная в тень под стеной. Готтшальк поднял крынку и отправился на конюшню.

Ромке встрепенулась, завидев фигуру вошедшего. Ингер похлопал кобылу по гладким бокам и поднес крынку к влажному носу. Ноздри дернулись, шершавый язык устремился в жирную белую жидкость.

— Ну-ну, будет, — Готтшальк осторожно убрал молоко и погладил лошадь между ушей. — Мне-то оставь.

Кобыла фыркнула и переступила тонкими ногами. Ингер выждал несколько минут, продолжая поглаживать животное и внимательно наблюдая за ним. Ничего — глаза кобылы по-прежнему блестели, бока равномерно вздымались. Ромке прядала ушами, поглядывая на хозяина.

— Умница, — охотник похлопал лошадь по крупу и, прихватив ополовиненную крынку, вышел.

Молоко оказалось вкусным. Оно еще таило в себе аромат душистых трав и выдаивавших его рук. Ингер осушил крынку, не заходя в дом, и взглянул в сторону соседнего подворья. В пыли за плетнем кувыркались детишки.

— Умница, — еще раз произнес он.

* * *

'Умница' появилась только с закатом. Оранжевый солнечный шар уже готовился прижечь кромкой горизонт, когда на двор бочком вошла тоненькая девчушка в сером полотняном платье и сером же платке. Корова доверчиво повернула к ней голову. Повернул голову и охотник, наблюдая за вошедшей из дома.

Девушка погладила корову по покатому лбу и забрала пустую крынку. Ее длинная тень протянулась через двор и коснулась порога.

— Молоко великолепно.

Крынка, глухо ударившись в утоптанную землю, покатилась по двору.

— Я напугал тебя, дитя, — Готтшальк показался на пороге, глядя, как девушка полупрозрачными руками кутает лицо в платок.

— Н-нет... — шорох листвы звучал громче, чем ее голос, — нет, господин...

— Передай мою благодарность отцу и матери, — продолжал Ингер, — этот дом стал добрым пристанищем для меня.

— Да, господин...

— Ступай, умница, — добавил охотник, глядя, как исчезает за горизонтом верхушка светила, — и да хранит тебя Господь.

— Благодарю, господин.

Девушка подхватила крынку и, поклонившись, убежала. Готтшальк смотрел ей вслед. Девица слишком юна, чтобы врать приезжему охотнику, но именно таких, наивных и юных, используют как орудие в зловредных кознях. О нет, не демоны, а обычные люди, таящие камень за пазухой. Мужчины и женщины, связавшиеся с нечистым бесом мести, запродавшие душу ему в обмен на шанс насолить неугодному человеку.

На всякий случай Ингер еще раз зашел на конюшню. Подмешанный в молоко сок белладонны умертвляет не сразу. 'Красная заря', что цветет на рассвете, будучи добавленной в пищу, тут же вызывает страшные мучения. А едкий нектар наперстянки убивает постепенно, учащая пульс, вызывая колики, рвоту и смерть.

Ромке мерно жевала сено.

Ингер постоял, рассеянно поглаживая кобылу по холке. На дворе смеркалось, и он, заперев ворота конюшни, вернулся в дом.

Минувшим утром о его прибытии не знал никто. И все время, пока охотник со священником изучали деревню, она казалась пустынной. Не бродили за ними по пятам толпы жаждущих донести на ближнего своего, никто с мольбой не бросался под копыта лошади, рискуя быть растоптанным раньше, чем выслушанным. Но не раз и не два Готтшальк замечал, как колыхались тени в подслеповатых окнах.

За ним наблюдали. И боялись — больше, чем обычно.

Ингер тщательно занавесил оконца. Завтрашняя проповедь обещала многое. Пусть Ульрих болтает языком, пугая прихожан — когда люди боятся, на их лицах написано все, что они думают. Не исключено, что кто-то из местных знает о ведьме больше, чем хочет сказать.

Охотник потер лоб. Пропала местная девица, сгинули в небытие четыре дома с семьями. Люди не исчезают в никуда и не возникают ниоткуда — но местные крестьяне, кажется, с этим не согласны.

Впрочем, не только местные. Чудовищное упрямство, как чума, поражает невежд — и они верят, что человек может появиться из пустоты. Боже всемогущий, ведь на его, охотника, долю уже выпадали точь-в-точь такие же невежды!

Ингер покачал головой. Те люди и впрямь свято верили в козни дьявола. И особенно 'еретичка' — тощая, немытая, с блестящими глазами женщина, похоронившая мужа. Она отнюдь не выглядела убитой горем и вряд ли вообще сознавала, что происходит.

— Мой Антонио, — шептала она так быстро, что он едва мог ее понять, — мой Антонио, он ведь помнит меня. Он приходит ко мне, каждую ночь приходит, и ложится со мной, как всегда ложился!..

И разражалась громогласным смехом, удивительным для такого тщедушного тельца, а по ее дряблым щекам текли потоки мутных слез.

Неудивительно, что ее сочли отступницей — один вид этой женщины прямо-таки вопил о ее связи с нечистым. Несомненно, она заключила позорную сделку, сотворив скверну. И, конечно же, ее упокоившийся муж действительно являлся ей, будучи вызванным с того света дьявольской силою.

Но хуже всего было то, что она сама в это верила.

— Не хотите ли провести у меня ночь, святой отец? — желтозубо ухмыляясь, спрашивала она. — Чтобы убедиться, что мы с моим Антонио неразлучны!

Охотник с грохотом задвинул засов на двери. И ведь он согласился! После стольких лет, которые, казалось, должны были научить его уму-разуму!..

Готтшальк швырнул в плошку на столе кусок свиного жира, заботливо приготовленный для него хозяевами. Толстый, скрученный из суровой нити фитиль затлел, поднесенный к лампадке. Охотник невидяще смотрел на крохотный огонек, бросавший блики на простое деревянное распятие на стене.

Возможно, она действительно была бы хороша в постели — говорят, безумицы в экстазе вытворяют такое, что даже блудницам в голову не придет... Но познать ее ему не пришлось.

Он стянул котту и бросил на грубо обтесанную лавку. Перевязь с клинками полетела следом, тяжелая, надоевшая за день. Охотник посмотрел на свои руки. Свободные рукава рубахи покрывали запястья и, распускаясь широкими манжетами, открывали черные перчатки с грубыми швами.

Пальцы горели. Готтшальк оперся руками о стол и опустил голову.

Сегодняшние поиски не дали ничего. Правда о случившемся, как и 'невидимая ведьма', не торопятся открывать себя. Возможно, завтрашняя проповедь что-то поможет прояснить.

Рука потянулась к суме, извлекая из нее кусок найденной у ямы кости, и охотник поднес осколок к разгоревшемуся фитилю.

'Кость' при внимательном рассмотрении оказалась никакой не костью. Больше всего обломок походил на тщательно выбеленное дерево — но кромка его, в отличие от древесины, была не волокнистой, а совершенно однородной, будто полированный металл. Готтшальк взвесил осколок на ладони — тот казался легким, как просушенная ветка. Ни камень, ни кусок железа подобного размера не могли быть настолько невесомыми.

Зажав кусок 'кости' в руке, Ингер что было сил стиснул кулак. Раздался еле уловимый скрип и чуть более громкий хруст — и обломок распался на две части, неровные и таких же чисто-белые на изломе, как и кромка куска. Фитиль, пропитавшийся плавленым жиром, вспыхнул ярче, и Готтшальк увидел то, чего не замечал раньше — два символа на одном из боков обломка, по странной случайности оставшиеся на одном и том же куске. Начертание поражало своей филигранной аккуратностью. А сами символы казались совершенно незнакомыми.

Что это — артефакт из далеких земель? Говорят, норды умеют выплавлять из серебристого металла легчайшие доспехи, которые, однако, протыкаются простым кинжалом.

— Дьявольщина, — пробормотал Ингер, кладя обломки на стол и стягивая перчатки. Вспотевшая за день ладонь оставила на выскобленной столешнице темный след.

Он тщательно завернул обломки в обрывок холста и спрятал в походную суму. Рука нащупала среди смятых тряпиц твердые, гладко обточенные досочки.

Книга.

Он не достал доставать ее — этот импровизированный фолиант с самодельной 'обложкой' из дерева. Вложенные между досочек разноразмерные листы за долгие дни перемешались, а пыль с них исчезла под его пальцами, перебиравшими страницы сотни раз. Книга изменила свой вид, но не стала от этого ближе. Он заучил ее наизусть, но смысл написанного до конца так и не открылся ему. Он был все так же далек от понимания сути чудовищных рисунков и не связанных между собой фраз, как и в тот день, когда обнаружил книгу.

Ингер опустился на лавку и закрыл глаза. Оранжевая тень пламени плясала на веках. Усталость прошедшего дня навалилась на плечи, заставив сгорбиться и тяжело облокотиться о столешницу — и перед глазами заплясали образы, где утомленная мысль причудливо переплела воспоминания и сны...

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ (БЕСПЛАТНО) >>>

Понравилось? Поделитесь с друзьями :)

Заглядывайте и сюда — в группе полезное для авторов, интересное для читателей:

Любите книги про вампиров? Нравятся книги про ведьм, книги про инквизицию? Книги про попаданцев приводят вас в восторг? Тогда вы по адресу! Роман Апологет Ересиарх Ситниковой Лидии — это удивительный сплав научной фантастики, мистики и тайны в романтическом антураже Средневековья. Этот тот случай, когда разделить 'мистика-фантастика' сложно — ведь Апологет-Ересиарх это не просто книга про инквизитора, это совершенно новый подход к жанру мистики. Можно назвать это нетипичной историей про попаданцев. Можно увидеть здесь только историю инквизитора и историю охоты на ведьм в Средние века. Но на самом деле Апологет-Ересиарх — не то и не другое. Здесь на переднем плане — нетипичные попаданцы (читать стоит уже ради этого) и перемещения во времени. Те, кто любит читать книги про попаданцев — зашел сюда удачно. Вампиры в книге присутствуют — и те, кто любит читать книги про вампиров, не будут разочарованы (хотя в самом тексте слово 'вампир' не упоминается ни разу — автор однозначно дает намек на то, чем являются 'ночные отродья'). Есть и ведьмы — и если вы любите читать книги про ведьм, то не промахнетесь. Вместе с тем, вампиры — это не сверхъестественные создания, а иной вид. А ведьмы, на которых так яро охотится инквизиция, — тоже преподнесут свой сюрприз. Это та мистика, читать которую можно двояко. Можно видеть в этой книге развлекательную историю из серии 'книги онлайн про вампиров' или 'книги онлайн про попаданцев' и просто читать, как привыкли читать мистику. Но на самом деле это тот новый подход, который предлагает современная проза российских авторов — надо сказать, очень немногих. Книги современных авторов, которые можно читать онлайн, в большинстве своем однотипны и не предлагают свежих решений. Лидии Ситниковой такое решение удалось найти. Немногие современные российские писатели, особенно те, которые пишут книги в жанре мистика, могут похвастаться тем, что придумали не просто новый сюжет, а новый подход к мистике и теме попаданцев. Апологет — Ересиарх написан для тех, кому наскучили шаблонные решения. Ищете хорошие книги про попаданцев, читать онлайн которые будет интересно? Вы на верном пути! Читать бесплатно книги про попаданцев можно прямо здесь.