Право учить. Повторение пройденного

В.Е. Иванова

ПРАВО УЧИТЬ. ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Звезды тают, как иней, в ладонях рассвета.

На дворе — новый день. На плечах — новый груз.

Сердце шепчет: "Смогу. Одолею. Прорвусь,

Если... не помешают чужие советы".

Мудрость предков ценна, это ясно без споров:

От прозрения не убежать далеко.

И сознанием истины прошлых веков

Будут приняты, но... не легко и не скоро.

Ненавидим учебу. Не любим пророков,

Обещающих: "Каждый получит своё".

Но тропинка к себе порастает быльем,

Если мы, словно дети, сбегаем с уроков.

Так нельзя. Не положено. Глупо и стыдно

Пропускать наставления строгой судьбы:

Не всегда есть резон уходить от борьбы,

Даже если победы и близко не видно.

Новый вызов. Вокруг — напряженные лица.

Засмеешься? Ругнешься? Всплакнешь? Промолчишь?

Жизнь — суровый насмешник, и правом Учить

Наделяет лишь тех, кто способен учиться.

Часть первая. Семья.

* * *

Под кроватью было тоскливо. А еще — грязно. По крайней мере, огрызок яблока, давно ставший мумией, и не менее жалкие останки чего-то, не поддающегося опознанию ввиду преклонного возраста, не улучшали открывшийся взгляду вид.

Некогда оторванные, да так и не вернувшиеся на место пуговицы, погребенные под пылевыми надгробиями. Ложка, утерянная и оплаканная мной примерно семнадцать лет назад. Комок ткани в дальнем углу, скорее всего, некогда был платком или предметом одежды... Не хочу думать, каким именно, равно как не хочу строить предположения на счет "свежести" оного предмета до попадания в подкроватное царство.

Между прочим, чистота того участка пола, над которым устроено ваше спальное ложе, может очень много о вас рассказать. Если знать, как спрашивать, разумеется. Пожалуй, стоило бы подкинуть кузену идейку для включения в связку испытаний, коим подвергаются претенденты на обучение нелегкому, мало почетному и весьма рискованному (зато соблазнительно высокооплачиваемому) ремеслу наемных убийц. Самое приятное, не требуется никаких лишний усилий по определению степени соответствия кандидата избираемому жизненному пути: достаточно с неделю или месяц понаблюдать за состоянием комнаты, предоставленной в его полное распоряжение.

Что главное в деле насильственного разлучения тела с душой? Правильно, не оставлять следов, по которым можно найти исполнителя. Правда, это не значит, что заказчик будет счастлив, если обстоятельства убийства, личность убитого и вероятные последствия недвусмысленно укажут на того, кому преждевременная смерть приносила выгоду. Нет, счастлив, определенно, не будет. Более того: предпримет все возможные и невозможные усилия по строгому наказанию нерадивого наемника. Если успеет, конечно, до того момента, пока сам не окажется на плахе. Кстати, тоже вариант: либо вы хорошенько подчищаете за собой, либо, наоборот — мусорите сверх меры. "Чужим" мусором, разумеется. Правда, чтобы грамотно подставить под удар другого, нужно прежде всего самому уметь наносить удары подобного рода. А начинать следует с тщательной уборки под собственной кроватью. Чем раньше привыкнешь к чистоте и порядку, тем легче и безопаснее будет складываться дальнейшая жизнь...

Так вот, чтобы определить, имеет ли юное создание шансы быть зачисленным (после успешного завершения учебного процесса) в крайне малочисленное и безумно засекреченное подразделение Орлиного Гнезда, именуемое "Жало", нужно просто заглянуть под кровать. Грязно? Пошел вон, неряха! Ленишься прибирать за собой? Кто же поручится, что ты сможешь прибрать за хозяевами?

Кстати, есть еще одна компания, для пополнения которой собственной персоной необходима чистота. Нет, не мыслей, а все того же участка пола. Как мне думается. Можно самому принимать участие в уборке, а можно... Правильно! Гонять слуг. И это ничуть не легче, чем первое, потому что заставить подчиненных действовать вопреки их желаниям и склонностям, к тому же, действовать эффективно и слаженно — для этого таки требуется особый талант. Способность, которая очень высоко ценится представителями "Ока".

Нет, меня туда не примут. Ни в "Жало", ни в "Око". Стоит только заглянуть под мою кровать.

А зачем я вообще сюда полез? Ах да, за клубком. Вон он, зараза, весь облепленный клочьями пыли, в самом дальнем углу. Придется еще немного продвинуться вперед. И постараться не дышать, иначе... Буду чихать без остановки весь оставшийся день. Пожалуй, стоит отодвинуть кровать от стены: и подобраться тогда можно будет с любой стороны, и подметать удобнее. Точно! Отодвину. Но не собственноручно, а воспользовавшись услугами тех, кто, в сущности, и обязан оказывать мне таковые услуги. М-да... Обязан. А когда доходит до дела, выясняется, что все совсем наоборот. Неприятное открытие, между прочим: обнаружить, что количество и весомость Прав не идут ни в какое сравнение с сонмом Обязанностей всех размеров и мастей. Например...

Количество живых душ под кроватью увеличилось в три раза: по обеим сторонам от меня, взметнув облака пыли, условно-свободное пространство заняли кошки. Очень большие кошки. Точнее, кошками они являлись только сегодня и только с завтрака по обед, поскольку потом намеревались принять облик, более удобный для изысканного поглощения кушаний. То есть, стать людьми. Внешне, разумеется, ведь найо, как ни крути, к человеческому роду имеют очень и очень призрачное отношение.

— На кой фрэлл вы полезли за мной?

Не то, чтобы раздражаюсь, но...

Собственно, под кроватью я оказался именно по вине мохнатых тварей, которые затеяли игру с клубками. А вежливая просьба достать тот, что укатился дальше других, успеха не имела: меня удостоили лишь недоуменного взгляда круглых кошачьих глаз. В количестве двух пар. Настаивать было бессмысленно, и я свел с полом более близкое знакомство, чем рассчитывал. А теперь они пихают меня и сопят на ухо. Что же заставило найо прекратить игру и...

— Джерон!

Голос, раздавшийся откуда-то сверху и чуть со стороны, прояснил ситуацию.

Мою скромную обитель почтила своим присутствием сестренка. Впрочем, Магрит несказанно обиделась бы, если бы узнала, что в мыслях я именую ее недостаточно уважительно. Обиделась и непременно прочитала бы лекцию на тему: "В каких случаях уместны снисходительность и легкомыслие".

Магрит — моя сестра. Очень старшая, очень умная и очень красивая. И не только по моему мнению, потому что ее руку и сердце мечтали бы заполучить многие (а открывает список кузен Ксо). Но с какой целью она нанесла мне сегодня визит? Не хочется думать, что причина — серьезная.

— Джерон, твое огорчительное нежелание сменить позу и явить миру свой лик вместо иной части тела, заставляет меня думать, что все труды наставников прошли даром, и хорошие манеры так же далеки от тебя, как...

— Как и этот клубок! — Буркнул я, отчаянным рывком добираясь до беглеца и вцепляясь в него пальцами. Уф-ф-ф-ф! Теперь можно и вылезать.

Миру мой лик и все остальное явилось не в самом потребном виде, но Магрит, окинув взглядом основательно испачканную одежду, удовлетворенно кивнула:

— Вот еще один повод, и очень веский.

— Повод для чего, драгоценная?

— Для того чтобы выставить тебя из Дома.

Она шутит? Нет, смешинок в синих глазах не наблюдается. Ни одной. Зато там много других чувств. Например, негодования, которое можно (при изрядной доле воображения) найти даже в строго выпрямленных прядях белоснежных волос, сегодня ради разнообразия усыпанных не белыми или голубыми, а розовыми — в тон недовольно сжатым губам — жемчужинами.

— Выставить?

— Но сначала нам нужно поговорить.

— Серьезно?

— Серьезнее некуда.

Согласно пожимаю плечами:

— Поговорим. Я — весь внимание.

— До каких пор это будет продолжаться? — С дрожью в голосе вопрошает Магрит, и лиф платья с видимым трудом удерживает в своем шелковом плену грудь сестры.

Боги, как же она хороша, когда гневается! А я обожаю злоупотреблять своим талантом расстраивать сестричку, дабы насладиться великолепным зрелищем рассерженной красавицы...

Хм. Не удержал восхищение при себе, и Магрит подозрительно нахмурилась:

— Создается впечатление, что тебе нравится меня злить. Я права?

— Ну что вы, драгоценная, я ни в коем разе не...

— Выражение твоего лица свидетельствует об обратном, — чуть успокаиваясь, заметила сестра. — Ты снова смотришь на меня, как на... Впрочем, оставим эту тему для будущих споров. Сейчас я хочу поговорить совсем о другом.

Недовольный взгляд зацепился за клубок, который я держал в руке, и последовала новая волна возмущения:

— Ты не хочешь остановиться?

Все еще не понимаю, о чем идет речь.

— Остановиться?

— Весь Дом завален обрывками ниток, клубками и недовязанными...

Кажется, у сестры не хватает слов, чтобы меня отчитать. Помочь, что ли?

— Вас удручает именно состояние результатов моих занятий? То, что они недовязанные? А если я возьму и...

Синие глаза полыхнули нешуточным гневом:

— И думать забудь!

— Но...

— А что ты скажешь на ЭТО?

Магрит щелкнула пальцами. То есть, на самом деле, она просто нащупала одну из Нитей и, потянув ее на себя, произвела перемещение объекта из одного места Пространства в другое. В мою комнату. А вот откуда?

Я посмотрел на мьюра, зависшего передо мной в воздухе.

Наверное, библиотечный. Честно говоря, никогда не ставил себе целью запоминать мордочки всех слуг в Доме, однако, судя по кармашкам фартука, из которых торчат приборы для письма, и лоснящимся нарукавникам, сестра сорвала этого домового с рабочего места за одним из столов Малой Библиотеки. И причем здесь?..

Понял. Как всегда, с опозданием.

Под фартуком мьюр щеголял жилеткой, составленной из квадратов, представляющих собой мои опыты в сфере вязания. Очень миленько смотрится, кстати. Правда, сочетание цветов немного режет глаз, но, в общем и целом...

— Право, не вижу ничего предосудительного... — Пробую подавить спор в зародыше. Магрит, не согласная на скорое примирение, снова щелкает пальцами. Раз, другой, третий.

Спустя минуту комната оказывается переполненной. По крайней мере, так кажется мне, потому что в воздухе на уровне глаз барахтаются мьюры и мьюри, собранные если и не со всего Дома, то с большей его части. И все они в той или иной мере несут (или носят?) на себе результаты моих трудов.

Синие, зеленые, красные, желтые, белые, разнообразных форм и габаритов — так вот, куда делись образцы вязания, которые я забросил в дальний угол за ненадобностью! Что ж, отрадно сознавать: мои старания не пропали втуне. Юбочки, штанишки, жилетки, платки и, боги знают, что еще красовалось на дергающих лапками домовых.

Гордо улыбаюсь:

— А что? Очень симпатично.

— Симпатично?! Это еще не все!

Магрит начинает складывать пальцы щепотью, и я умоляюще взмахиваю руками:

— Достаточно!

Мой жест, сопровожденный кратковременной потерей контроля над изголодавшейся Пустотой, рушит магические построения, удерживающие в плену мьюров: со звуком рвущейся струны домовые шлепаются на пол и, бодро семеня, кто на двух, а кто и на четырех лапах, спешат вернуться к исполнению непосредственных обязанностей. И как я догадываюсь по тихому ворчанию, некоторые весьма недовольны тем, что госпожа оторвала их от дел. В частности, кухонная мьюри (благодаря мне обзаведшаяся пестрой вязаной юбкой), перекатываясь через порог комнаты, пробурчала: "Ну вот, овощи в маринаде перележали, и теперь сгодятся только на корм скотине!". Под скотиной мог пониматься, кто угодно, кроме меня, разве что. По той простой причине, что не умею изменять свой облик, а, следовательно, животным стать не могу.

Тем временем сестра продолжила излагать обвинения:

— Я уже не говорю о той жуткой рыбацкой сети, которую повсюду таскает на себе Тилирит!

— Рыбацкая сеть? — Настало время обижаться по-настоящему. — Во-первых, это шаль, и довольно красивая. Во-вторых, узоры, которыми она связана, повторяют фрагменты заклинаний, о которых мне рассказывала тетушка. А в-третьих...

— В-третьих, тебе пора менять сферу приложения усилий! — Категорично заявила Магрит.

Недоуменно хмурюсь:

— То есть?

— Пойти подышать свежим воздухом, например.

— Уверяю вас, драгоценная: как только распогодится, я буду сутки напролет проводить на этом самом воздухе, но пока зима не сменилась весной...

Сестра устало вздохнула:

— Если занятия с Тилирит тебя чему и научили, то уходить от ответа самым поспешным образом.

— Это плохо?

— Замечательно. Но прежде чем убегать от опасности, нужно хотя бы получить представление о ней, не так ли?

— Вы хотите сказать...

— Что мое предложение имело под собой серьезные основания. У нас ожидаются гости, а Дом не прибран.

— О!

Наконец-то, настойчивость Магрит стала понятна: в моем непосредственном присутствии наведение чистоты можно было осуществить только примитивными средствами, то есть, с помощью метел и тряпок. А такая перспектива, по всей видимости, мьюров не устраивала, и они имели наглость обратиться к госпоже за содействием в их нелегком труде.

Можно, конечно, встать в позу, но зачем? В лучшем случае испорчу настроение и себе, и сестре, а в худшем... Сам буду натирать полы восковой мастикой. В качестве наказания за беспочвенную гордыню. Ладно, так и быть, освобожу Дом от себя. На некоторое время.

Я отряхнулся, подняв осевшую на моей одежде пыль в воздух, и направился к шкафу. Магрит оценила мою "добрую волю" и поощряюще улыбнулась:

— Это ненадолго. И потом, уже вовсе не так холодно, как кажется.

— Угу, — согласился я, накидывая на плечи полушубок.

— Не дуйся, Джерон, тебе это не идет. Я лишь попросила временно приостановить твои... вязальные опыты.

— Пока Дом не завален ими доверху? Вы это имели в виду?

— Гости нас засмеют, — сие предположение излагается таким тоном, будто прецеденты уже имеются.

— Вот как... Что ж, если кому-то будет смешно, позовите меня. И мы посмеемся. Вместе. Если к тому моменту еще останется причина для веселья.

В тишине, нарушаемой только сопением кошек под кроватью, мои слова прозвучали слегка угрожающе. Магрит на мгновение опустила ресницы, потом вновь посмотрела на меня тем самым взглядом, смысл которого всегда было трудно определить.

— Какой ты у меня смелый.

— Неправда. Я — жуткий трус.

— В отношении себя? Возможно. Но когда речь заходит о других...

— Что-то происходит?

— Нет, как ни странно, — признала сестра. — И ситуация, и ты остаетесь прежними. Но выход почему-то меняет свое местоположение.

— Это, наверное, очень мудрое замечание?

Синие глаза лучатся смехом:

— Наверное.

— Пожалуй, я поищу его потаенный смысл, гуляя в саду, хорошо?

— Хорошо.

Теплые губы легко коснулись моего лба.

— И все-таки, я люблю своего брата, — задумчиво подводит итог беседы Магрит.

— Приложу все силы, чтобы излечить вас от этого недуга, — даже не шучу, но улыбка сама собой поднимает уголки рта.

— Гулять! — Командует сестра, и я, коротко поклонившись и щелкнув каблуками, приступаю к исполнению приказа, то бишь, удаляюсь по коридору в направлении парадного выхода.

Шаге на пятнадцатом слышу где-то за спиной:

— А вам нужно особое приглашение? Брысь отсюда!

И две кошки, смешно подпрыгивая вверх на всех четырех лапах сразу, проносятся мимо, едва не сбивая меня с ног. Или мне кажется, или прямо на ходу они обзаводятся крыльями. Умельцы фрэлловы... Жаль, что я не могу летать.

* * *

Полет. Это слово может означать все или ничего. Для меня верен второй вариант, для моих родственников первый. Потому что они — драконы. Следует ли из этого, что я тоже дракон? Увы. Мне было бы легче родиться кем-нибудь другим. Или вообще не рождаться, потому что свое главное преступление против мира я совершил, появившись на свет.

Правда, самый первый раз в памяти не удержался. И последующие — тоже. Собственно говоря, лишь совсем недавно я на несколько минут встретился в странной грезе с тем, кто был ДО МЕНЯ, но был МНОЙ. Или таким же, как я, хотя Мантия утверждает, что мы с ним совершенно непохожи друг на друга. И Мин так говорила. Мин...

Как все запуталось и закрутилось! Дикий танец теней, разметавшихся по стенам, когда пламя свечи задрожало на сквозняке: как заманчиво раз и навсегда войти в этот призрачный хоровод, оставив вне его пределов иглу Памяти, отравленную ядом Надежды... Заманчиво. Но даже такое маленькое удовольствие не могу получить. Не позволено. Кем? Тем, кто осведомлен. Сначала Владыка Круга Теней не согласился взять меня под свое покровительство, а потом я и сам понял: нельзя. Не время и не место. А наступит ли когда-нибудь срок? Сомневаюсь: ребенок всегда неохотно расстается с любимой игрушкой. Дай волю, истреплет всю, от кончиков спутанных шерстяных или шелковых волосиков до выцветшего полотна тряпичного тельца. И будет горевать, когда кукла рассыплется на кусочки. Да, только это и утешает: толика прощальных слов мне обеспечена. Правда, в них будет больше обиды на то, что я все-таки ушел, чем искренней печали, потому что рано или поздно мир найдет себе новую игрушку. Более красивую. Более прочную. Более занятную. И забудет о ворохе лоскутков... Не смею просить большего. Недостоин, и об этом мне так часто твердили, что вера переросла в непоколебимую уверенность.

Все началось довольно давно. Нет, не тридцать с небольшим лет назад. И даже не триста. Возможно, имеет смысл говорить о трех тысячах, но и за это не поручусь. Да и не так важно, КОГДА, важно, что однажды ЭТО произошло...

Облеченные могуществом существа очень часто забывают о том, что всегда найдется кто-то могущественнее их самих, хотя в глубинах душ живет страх повстречаться с daeni — с "тем, кто имеет право приказывать". И не понимают, глупые, что такая встреча принесла бы обеим сторонам лишь пользу, уберегая слабых от смертоносных ошибок, а сильным помогая стать еще сильнее, справившись с соблазном отдать приказ. Не понимают и боятся все больше, нагромождая одну нелепость на другую и окончательно запутываясь в оценках и суждениях. А что происходит, когда в детскую нагрянет с проверкой суровый воспитатель? Правильно, дети будут наказаны за все свои шалости: и за сломанные игрушки, и за порванную и испачканную одежду, и за больное сердце старой няни. А мера наказания, как правило, определяется незамедлительно... Драконы тоже были наказаны, и весьма сурово.

За что? Слишком горячо уверовали в собственные силы, пожалуй. Вознамерились нарушить один из основных законов бытия: "Каждое живое существо наделено волей и не может быть ее лишено без своего на то согласия". Просто? Да. Понятно? Еще бы! Но Покорившим Небеса все запреты и предостережения казались никчемными и глупыми, а раз так, значит, следует их преступить, верно? Цель была благая, спору нет: создать совершенное оружие против магии любого вида и рода, потому что шаткое равновесие мира находится под угрозой нарушения, пока из Источников черпают все, кому не лень. И, что особенно тягостно, не спешат вернуть заимствованное обратно.

Оружие было необходимо. В первую очередь потому, что любой другой способ борьбы с чарами требовал, опять-таки, обращения к Силе, а следовательно, "кражи" не только не прекращались, но и возрастали вдвое. Поиски решения проблемы не заняли много времени, куда больше усилий потребовалось, чтобы воплотить теорию в жизнь. И вот тут в изящные построения вкралась главная ошибка: для расплетения заклинаний и возвращения Силы в Источники оружие не просто должно быть плотью от плоти мира, но самое страшное: оно должно быть ЖИВЫМ. Почему именно так, а не иначе, выяснять было не с руки, и драконы резво взялись за поиск кандидатов на почетную должность уничтожителя магии. Не знаю, кто и в какой мере подвергся изменениям, но ничего не получилось. Мир не захотел принимать такую "игрушку", о чем недвусмысленно и жестоко сообщили боги, наславшие на Драконьи Дома мор, выкосивший добрых три четверти их обитателей. А чтобы у непослушных учеников не возникло нового желания приняться за опыты, Пресветлая Владычица оставила вечное напоминание об ошибке. Разрушителя. Сущность, которая, попадая в готовящееся к появлению на свет тело, открывает путь в мир голодным пастям Пустоты.

В новом поколении проклятье пало на Дом Драконов, Дремлющих В Пепле Истины. Мой Дом. Хотя имею ли я право называть своим то, что никогда мне не принадлежало и принадлежать не будет? Наверное, не имею. Но наедине с самим собой можно многое себе позволить, не правда ли? Если бы я еще мог оставаться по-настоящему один! И эта роскошь мне недоступна, потому что у меня есть Мантия. Не-живое и не-мертвое нечто, впитавшее память и боль моей матери, тем самым лишая Элрит возможности вновь вернуться в этот мир в следующем рождении. Нелегко жить в сумерках неведения, но лучи знания тоже способны убивать: это я очень хорошо знаю. Особенно после бесед с моей тетушкой...

* * *

Вяло ругая неуклюжие пальцы, пытаюсь посредством крючка превратить толстую шерстяную нить в вязаный квадратик. Получается плохо, и это меня огорчает хотя бы потому, что...

— Приятно видеть, что ты не сидишь без дела, — с легким оттенком ехидства в голосе замечает от дверей Тилирит.

Растерянно поворачиваю голову и встречаю взгляд темных и глубоких, как лесные озера, глаз, по обыкновению не позволяющих понять, о чем думает мать кузена Ксо. Тетушка переступает порог комнаты, шуршит шлейфом платья по паркету и задумчиво останавливается у окна. Длинный темно-рыжий локон снова выбился из прически, но хозяйку занимает не этот, а другой питомец, тоже отбившийся от рук.

— Тебе что-то нужно от меня?

— Скоротать время в ожидании десерта.

Если она и шутит, то совершенно незаметно: слова звучат ровно, спокойно и даже чуть равнодушно. Раньше подобная фраза могла вызвать мою обиду, а сейчас, скорее, льстит:

— Чем же я заслужил честь развлечь тебя своим обществом, тетя?

— Уверен, что это честь, а не... Скажем, суровая кара?

И опять Тилирит остается совершенно серьезной. Впрочем, со мной она всегда так разговаривает. С недавних пор.

— Из твоих справедливых рук я с радостью приму любое наказание, драгоценная!

— Шут, — короткая и нелестная оценка скромного желания выглядеть кавалером.

— А если и так? Улыбка больше идет твоему лицу, чем сурово сдвинутые брови.

— Неужели? — Чуточка кокетства все-таки пробивает себе дорогу наружу.

— И я скорблю о том, что не могу в полной мере насладиться светом твоей радости.

— Не переусердствуй, — грозит пальцем тетушка, настроение которой явно претерпело изменение от "обычной скуки" к "предвкушению развлечения".

— Как пожелаешь.

Возвращаюсь к вязанию.

Тилирит некоторое время смотрит, как я путаюсь в нитках, потом небрежно бросает:

— Перерывы нужно делать чаще, пусть и непродолжительные. То же относится и к прочим твоим занятиям, если не стремишься, конечно, набить лишних шишек. Или основательно порезаться.

Не смею поднять глаза, продолжая теребить шерстяной клочок. Ну почему она знает всегда, все и про всех, а сама остается неразгаданной? Это несправедливо!

Положим, шишки можно заметить без посторонней помощи и допросов с пристрастием. Но насчет "порезаться"... В кабинете никого не было и быть не могло, потому что я закрыл дверь. И подпер стулом. А подглядывать за мной магическими способами невозможно. И все же, Тилирит известны печальные результаты моих попыток вернуть правой руке былую подвижность.

После того, как Зеркало Сути разлетелось осколками от знакомства с моим кулаком, прошло уже более месяца, но состояние руки осталось прежним: время от времени вся кисть отказывается подчиняться. Очень неуютное ощущение, кстати, одновременные судорога и полное онемение. Хорошо еще, что длится оно считанные вдохи, но вреда способно принести изрядно. Именно поэтому я и отказался от частых фехтовальных упражнений: нет ничего хорошего в том, чтобы разжимать зубами пальцы, скрючившиеся вокруг рукояти, или напротив, уворачиваться от клинка, летящего прямо в ноги, потому что ладонь вдруг решила разжаться, не ставя о том в известность своего хозяина. Да и отжимания делать было затруднительно: в первый же раз, когда приступ настиг меня на середине движения, я воткнулся лбом прямо в пол. Но откуда тетушка все это знает?

"Чтобы сложить два и два, не нужно быть великим математиком..." — подсказывает Мантия.

Это не "два и два"!

"О да... Это гораздо проще..." — по степени ехидства бывшие сестры друг другу не уступают. Не желают уступать.

Сколько же я еще буду мучиться?

"Пока Обретение не состоится..." — туманное прорицание.

Обретение? Кто и что должен обрести?

"Обретают двое... Один приносит дар, второй принимает и в свою очередь становится дарителем..."

Хочешь меня запутать?

"Если бы и хотела, то любые усилия будут напрасными, потому что окажутся лишними..." — снисходительный смешок.

То есть?

"Ты запутался донельзя, любовь моя, зачем же еще и мне вносить свою скромную лепту?... Приберегу ее на потом... Когда ты найдешь выход из лабиринта..."

Поганка.

Вот уж, действительно, суровая кара! Причем, двойная: добро бы, нотации мне читала только одна из сестер, так нет же, получаю оплеухи от обеих. Полезные, конечно, но уж очень болезненные! Правда, говорят, что только через боль можно научить уму-разуму... Если так, я, наверное, должен быть им благодарен. И буду, конечно же. Когда перестану дуться.

— Я постараюсь, драгоценная.

— Не набивать шишки? — усмехается Тилирит. — Позволь усомниться в том, что тебе это удастся.

— Хочешь сказать, я слишком туп?

— Слишком упрям. Но это скорее достоинство, нежели недостаток. Не обладай ты достаточным упрямством, всем нам пришлось бы снова попрощаться с надеждой.

— Надеждой на что?

Темно-зеленые глаза недовольно сузились:

— Просто, с надеждой.

— Не хочешь быть откровеннее?

— Не сейчас.

— А когда?

— Когда ты чуть повзрослеешь.

— Вот, значит, как? Для всего прочего я уже достаточно взрослый, а для того, чтобы узнать чуть больше о самом себе, еще мал? Я так не играю!

— А нужно ли знать больше, вот в чем вопрос, — вздыхает тетушка.

— Нужно!

— Категоричное заявление. Что ж, если ты настроен столь решительно... О чем желаешь узнать в первую очередь?

— Почему меня оставили в живых?

Тилирит хмурится, отмечая нелепость и неуместность моего интереса:

— Это скучно, Джерон. Тебе известен ответ.

— Только его часть.

Тетушка терпеливо поправляет:

— Существенная часть.

— Пусть так! Но что мешало вам еще много лет назад прибегнуть к услугам "алмазной росы"? Только завещание моей матери или что-то еще?

— Ты жуткий лентяй, знаешь об этом? Особенно по части размышлений.

— Какой есть, — тщательно загоняю обиду подальше.

— Да уж... — соглашается Тилирит. — Был, есть и будешь.

— Есть?

— Скорее, пить.

Растерянно расширяю глаза. Никак не могу привыкнуть к тому, что тетя не только ужасающе похожа на кузена Ксо содержанием и направленностью шуток, но и существенно превосходит его в науке острословия ввиду огромного опыта.

И как прикажете ответить? Пропустить мимо ушей? Невежливо по отношению к собеседнице. Огрызнуться? Невежливо стократ. Но пока я думал, как поступить, Тилирит сжалилась и продолжила разговор, пряча в уголках губ улыбку:

— Ты понимаешь основное предназначение Мантии?

— Защищать? Думаю, да.

— И уже неоднократно бывал в Саване. Так почему же ты не допускаешь мысли, что Мантия может отправить тебя туда без твоего соизволения, если сочтет, что опасность слишком велика?

— Такое возможно?

— Вполне.

— Но раньше она всегда спрашивала...

— И что? Из любого правила есть исключения, — пожимает плечами тетушка. — Однако не буду лукавить: сейчас решения принимаешь ты, а не она.

— Почему? И значит ли это, что мы снова можем поменяться ролями?

Тилирит внимательно вглядывается в мое лицо, выдерживая многозначительную паузу и заставляя меня смущаться. Потом опускает ресницы:

— Все же, кое чему ты научился. Хорошо. Нет, не бойся: никто не станет навязывать тебе чужую волю, потому что ты обрел свою.

Обрел свою. Как просто. И как неочевидно.

— То есть, пока я не умел принимать решения, вы считали себя не вправе что-то решать за меня?

Легкий кивок:

— Примерно так.

— И вам обязательно нужно было меня вырастить и выучить, а потом заставить сделать правильный выбор?

— Разве тебя вообще заставляли что-то делать?

— Но...

— Мы изложили факты и дали ряд поверхностных оценок. Набросков, так сказать. Ты мог выбирать, а мог еще многие и многие годы избегать выбора. Разве мы настаивали на скором решении?

— Тогда зачем найо и все остальное?

— Многоликие — всего лишь еще один кусочек мозаики, Джерон. Еще один завиток узора. Почему ты решил, что они опасны для тебя?

— Потому, что ты сказала...

— М-м-м-м-м! — Тетушка принюхалась к ароматам, доносящимся с кухни. — Пирог, похоже, готов, и я не могу отказаться от удовольствия первой вскрыть его чрево... У тебя будет еще возможность все вспомнить и взглянуть на прошлое свежим взглядом. После поговорим.

Пирога, кстати, мне тогда не досталось. Потому что я всерьез углубился в воспоминания и размышления, следуя совету Тилирит.

По здравому и тщательному рассуждению слова тетушки оказались совершенно правильными: никто и ни к какому определенному решению меня не толкал. Сам напоролся. Вместо того чтобы искать калитку в изгородях вопросов и сомнений, бесцеремонно преградивших мой путь, я лез напролом, сминая, круша и сбивая в кровь собственное сердце. Боялся сделать шаг вперед и боялся, что меня сочтут трусом, если останусь стоять на месте. Глупо, конечно, но задним умом сильны все, а вот сообразить что-то сразу, не теряя время на мучительное взвешивание вариантов... Пока что не удается. Может быть, не удастся никогда. Хочется верить, что со временем я стану совершать чуть меньше ошибок, чем совершаю теперь. Правда, чем больше мгновений осыпается в бездну с сухой ладони мира, тем яснее убеждаюсь: на каждую старую тайну найдется не меньше двух новых...

...Бледные пальцы осторожно подцепляют с блюда пирожное и плавно отправляют очередное произведение кулинарного искусства в рот. Тетушка блаженно щурится, катая на языке ягоды из начинки, а я терпеливо дожидаюсь своей очереди. Очереди заполучить внимание Тилирит.

Наконец ко мне снисходят:

— Что еще ты хотел спросить?

— Расскажи о Нэмин'на-ари.

Рука, потянувшаяся за новой порцией лакомства, замирает в воздухе, некоторое время остается неподвижной, потом опускается на стол.

— Тебя интересует что-то конкретное?

— Меня интересует все.

Самому кажется, что произношу последнюю фразу спокойно и бесстрастно, но Тилирит укоризненно поджимает губу: значит, не удержал чувства в узде. Что ж, в следующий раз постараюсь быть более достойным беседы.

— Все? Это слишком много.

— У меня достаточно времени.

— Уверен? — Темная зелень глаз вспыхивает лукавыми искорками, но я не отступаю:

— Вполне!

— Хорошо, что уверен, хоть и не прав. Уверенность иногда бывает сильнее всего иного и побеждает даже в схватке с Истиной.

Слушать воркующий голос тетушки можно бесконечно, вот только меня мучает сейчас не философия поединка разумов и сердец, а вполне земная вещь.

— Расскажешь?

— Выбирай, о чем услышать прежде, — милостиво дозволяет Тилирит, откидываясь на спинку кухонного стула.

Трачу несколько вдохов на размышления, потому что уже успел понять: полнее и правдивее всего отвечают на самый первый вопрос, все же прочие получают лишь малую толику от света знаний.

Что же я хочу узнать в первую очередь? Нет, не так. Что я должен узнать? Непозволительно долго тяну с принятием решения, но тетушка терпеливо ждет, словно понимает, какой трудный выбор я поставил перед самим собой.

— Расскажи, из чего она сплетена.

— Ты полагаешь это важным? — Взгляд Тилирит холодеет. Так происходит всякий раз, когда она чем-то заинтересована или удивлена. Хотя на моей памяти нет ни одного случая, заставившего тетушку удивиться, и тут я полагаюсь только и исключительно на обрывочные сведения, полученные мной от ее собственного сына в очень личной беседе. Кажется, Ксо был в очередной раз уязвлен или расстроен превосходством матушки в построении логических цепочек, а смятенное состояние духа, как никакое другое, располагает к откровениям.

— Да. Для меня это важно.

— Только не думай, что знание поможет тебе отыскать лазейку в законах мироздания.

— Я и не думаю... Я...

— Надеешься? — Тетушка снова на редкость точно угадывает подоплеку моих действий.

Именно. Надеюсь. Знаю, что невозможно, но хочу испробовать все способы, пройти все тропинки: пусть мне придется сделать не один лишний круг, всегда можно верить, что движешься по спирали, не удаляясь от центра, а приближаясь к нему.

— А если и так? Откажешь в ответе?

— Почему же? Не откажу. Иногда ответ способен убить быстрее и надежнее, чем его поиски.

— Если ответ неверный.

— Если ответ дан.

Скрещиваем взгляды, как клинки, пытаясь увидеть, что прячется в темных омутах зрачков. Смотрим долго, и совершенно бесполезно: меня тетушка и так знает наизусть, а мне с моим ничтожным жизненным опытом не под силу заставить ее отвести взгляд или узреть в нем потаенный смысл.

— Не поступай так, Джерон. Особенно с другими, — смеживая веки, советует Тилирит.

— Почему?

— Создание, слабое духом, не выдержит такой напор, а сильное... Примет за вызов то, что, по сути, является дружеским предложением. И ты попадешь в опасную ситуацию.

— Волнуешься за меня?

— Возможно. Было бы жаль потерять тебя сейчас, когда...

— Когда — что?

— Когда ты сидишь на цепи. По собственной воле.

Вздрагиваю, как от удара, а тетушка вновь дарит свое внимание пирожным.

В ее словах нет лжи, и издевки не наблюдается: только бесстрастное изложение фактов. Но почему мне больно это слушать? Или — слышать? Ведь я, на самом деле, стал и узником, и тюремщиком в одном лице. В силу обстоятельств, потому что ни одна сила вовне меня не способна сдержать голодную ярость Пустоты, наполняющей мое тело. Только я сам. И это больнее во сто крат, чем быть закованным в цепи и заточенным в глубокое подземелье: изо дня в день, каждый вдох и выдох удерживаться от шага за черту. Оковы можно сбросить, стены — разрушить, но сбежать от самого себя... Не знаю, возможно, кому-то и когда-то удалось совершить подобное чудо, но я творить чудеса не способен.

— Ты уходишь от ответа.

— Уходить, знаешь ли, тоже искусство. Особенно, уходить красиво и в нужное время.

— Разумеется. Но я все же хочу знать, как...

Тилирит с сожалением отставляет пирог в сторону.

— Ты заглядывал на Изнанку и даже пытался слепить подобие, зачем же спрашиваешь о том, что можешь узнать, всего лишь присмотревшись повнимательнее?

— Я не хочу ПРИСМАТРИВАТЬСЯ к ней.

— О, как все серьезно... — тетушка озабоченно качает головой. — Чем это нелепое создание так тебя покорило?

— Она не нелепое создание!

— А как еще можно назвать сплав плохо обработанной стали и совершенно дикой души?

Растерянно хмурюсь:

— Плохо обработанной?

Хитрый прищур.

— Ты видел ее... в изначальном виде?

— Н-нет.

Зелень глаз искрится смехом:

— Тогда незачем спорить. По давним временам и возможностям кайрис, выбранная в качестве вместилища души, была неплоха. Очень неплоха. Но сейчас те же гномы стали куда искуснее в работе с металлом. Взять хотя бы твои парные клинки... Они почти идеальны. Если, разумеется, не принимать во внимание "начинку".

— Хочешь сказать, я их испортил?

— Вовсе нет. Ты предписал им один-единственный путь, вот и все.

— Это плохо?

— Это, скажем так, несколько жестоко. Даже по отношению к неодушевленному предмету.

Ну вот, теперь меня упрекнули в жестокости... Уже начинаю жалеть, что начал этот разговор: куда еще заведет кривая?

Поднимаюсь со стула:

— Вижу, сегодня мне не удастся узнать ничего нового... Посему, позвольте откланяться, драгоценная.

— Сядь!

Недоуменно смотрю на мигом потяжелевшее лицо Тилирит.

— Не смею более отнимать время.

— Ты плохо слышишь?

Сажусь обратно, чтобы услышать слегка презрительное:

— Если просишь о чем-то, имей мужество дождаться просимого. Особенно, если оно стало ненужно.

Приходится поддакивать, чтобы не злить тетушку еще больше:

— Да, драгоценная.

— Если тебя заинтересуют конкретные детали воплощения, обратись к Танарит или к кому-нибудь из ее Дома: не вижу надобности вникать в такие подробности. Тебя ведь волнуют основные принципы, не более того... Итак, любой предмет, равно живой и неживой, представлен на всех уровнях мироздания, с той лишь разницей, что материя, лишенная души в общем смысле понимания, на Изнанке ничем не отличается от свободных Прядей Пространства. Именно это свойство и позволяет "оживлять" то, что изначально живым быть не могло. Однако необходимо умение, чтобы сплести сосуд для души, не изменив непоправимо вид и свойства исходного предмета.

— Но ведь... Артефакт и создается для того, чтобы обычный предмет обладал необычными свойствами.

— Не обладал, — поправляет Тилирит. — Наделял ими своего хозяина. Это разные действия

* * *

.

* * *

* * *

* * *

"Странно это сознавать, но сам по себе артефакт не является предметом, наделенным самостоятельными чудесными свойствами, как, впрочем, и амулет. Основная суть артефакта — изменение окружающей его действительности при собственной неизменности, потому что как нельзя два раза войти в одни и те же воды, спешащие по руслу реки, так нельзя, изменившись, вновь стать прежним, и в этом состоит главная печаль и главная прелесть жизни. Если вам дорог закат, не торопитесь отворачиваться, пока последние лучи солнца не угасли, ведь он больше не вернется... И артефакт искусственно оставлен в незыблемом состоянии, чтобы обеспечивать необходимое влияние. А достигать означенной цели можно разными путями, и о них подробнее говорят иные труды, чем этот. Главное, помните: любой, даже самый простой инструмент нуждается в умелых руках мастера, чтобы показать себя во всей красе. Так, любой неумеха извлечет из натянутых струн звуки, но мелодию, пленяющую разум и душу, мы услышим только, если лютня попадет к искусному музыканту..." ("Вечерние беседы у Очага Познания", Большая Библиотека Дома Дремлющих, Архив)

* * *

* * *

* * *

— Хочешь сказать, сам предмет не изменяется?

— В идеале, нет. Потому что любое изменение приводит к нарушению равновесия. Все равно, что шарик на вершине холма: стоит его коснуться, и он непременно скатится вниз.

— Скатится. Но это может произойти разными путями и... Разве внизу равновесие не будет устойчивее? Ведь падать больше некуда.

Тетушка усмехается, проводя пальцами по тонкой шее.

— Некуда, в этом ты прав. Но беда в том, что и подняться наверх оттуда становится невозможным. Способ, предложенный тобой, действенен и требует меньших усилий, но приводит к необратимым нарушениям структур

* * *

. Без возможности самовосстановления. Это хорошо для единичных случаев, когда цель важнее средств, а в другое время... Излишне расточительно.

* * *

* * *

* * *

* * *

**

"Для достижения скорейшего результата многие маги при создании артефактов грубо вмешиваются в исходный материал, меняя местоположения и связи тех или иных Прядей Пространства. На практике это приводит к тому, что первое же использование артефакта в полную силу вызывает возникновение бесконтрольных Внутрипластовых Потоков в ограниченном Периметре. Поскольку Пространство может выравнивать свои свойства и постепенно возвращается к изначальному состоянию, все, что находится в течение этого времени в Периметре Влияния, может претерпеть существенные изменения как на Глубинных, так и на Внешних Уровнях..." ("Чаши весов или Основы разумного", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Расточительно? Для кого?

— Для того, кто творит, конечно же. Потому что артефакт получает способность сожалеть об ошибках только после наделения душой. То есть, когда основная и самая горькая ошибка уже совершена.

Да уж, "после наделения"! Насколько помню прощальный взгляд Мин, она сожалела, и прощаясь с жизнью, и рождаясь вновь.

— Значит, сочетание мертвой материи и свободного духа...

Тилирит спешит подвести итог прениям:

— Не самый верный путь в жизни. Вмешательство в естественный порядок всегда было чревато осложнениями. Для каждой из сторон. Но в некоторые моменты существования можно пренебречь риском, тем более, если он известен.

— Был именно такой момент?

Тетушка задумчиво касается узкого подбородка.

— Будем считать, да. Если тебе станет совсем уж невмоготу, я распоряжусь насчет хроник, закрытых для свободного чтения. Но думаю, там нечего искать. Да и...

Взгляд становится не просто хитрым, а я бы сказал, хитрющим.

— Твоя память способна рассказать больше, чем скупые отчеты очевидцев. Верно?

Способна: в этом я уже имел счастье убедиться. Но не жажду получить новый опыт возвращения к истокам. Наверное, мое лицо очень ясно отражает мои чувства, потому что Тилирит торжествующе улыбается. Впрочем, менее чем через вдох, она вновь становится проникновенно серьезна:

— Тебя учили основам магического искусства?

— Как будто не знаешь? Пытались.

— И совершенно зря.

— Почему? Я довольно неплохо разбираюсь в...

— В путанице чужих заблуждений? Позволь не поверить. К сожалению, Магрит слишком долго пребывала в нерешительности, однако... Не все еще потеряно.

— В каком это смысле?

Слова тетушки заставляют задумываться. И мне это не нравится.

— Ей бы следовало брать пример с того эльфа, что учил тебя обращению с оружием: вот кто — настоящий учитель! Помнишь его уроки? Чему он уделял большее внимание? Ну-ка, назови основные принципы!

— Определить цель, оценить имеющиеся возможности и найти способ достижения.

— И какой именно способ?

— Свой. Только свой.

Бледная ладонь азартно хлопает по столу.

— Точно! А в твоем случае это вернее верного. Просто потому, что ты смотришь на мир иначе, чем любой из чародеев.

— И как же именно я смотрю на мир?

— С восхищением. А маг, даже неосознанно, ищет возможность подчинить мир своим желаниям. И за это, как правило, жестоко расплачивается.

Тетушка умолкает, чтобы отправить в рот кусочек воздушного теста.

Фыркаю:

— Расплачивается? Вот уж нет! Напротив, живет припеваючи, обирая Источники. А мир это терпит.

Кончик бледно-розового языка слизывает с пальцев крошки.

— Терпит ли? Мне так не кажется. Запомни... Нет, затверди наизусть: мир беспощаден. Каждая рана, нанесенная ему, пройдет насквозь через душу и плоть обидчика. И скорее рано, нежели поздно, потому что сейчас у мира есть заступник. Который, правда, пока не знает, с какой стороны и к чему подходить.

Заступник... Да уж.

— Это обвинение?

— Это текущее положение дел. Но поскольку дела хоть медленно, но все же текут, есть шанс достичь желаемого результата.

— Желаемого для кого?

— Для всех, полагаю.

Тетушка с сожалением обозрела опустевшее блюдо и продолжила чтение лекции:

— Пожалуй, пора познакомить тебя с основным законом магии. Хотя, ты, наверное, и так его знаешь.

— Какой принцип? Из ничего может получиться только ничто?

— Верно. Но не смей слепо примерять его на себя! — Тилирит поспешила пресечь мои поползновения к нытью прямо на корню. — Сейчас мы рассматриваем другую сторону Зеркала, а именно: магия — насильственное изменение окружающего мира, но изменить можно лишь то, что подвластно изменению. Например, условно-свободное Пространство.

— А Время?

Небрежный взмах рукой:

— О, со Временем все гораздо сложнее и проще одновременно: оно всегда занято и не склонно к пустым развлечениям... Так вот, само по себе Пространство не может исчезнуть и появиться там, где его не было, зато способно изменить свои свойства, и в сей замечательной способности таятся величайшее могущество и величайшая опасность. Почему маги вынуждены черпать из Источников?

— Честно говоря, никогда не задумывался.

— И зря. Впрочем, для тебя тема Силы не столь важна. Вспомни свои шалости на Изнанке: как ты действовал?

— Просто взял несколько Прядей и сплел из них... что получилось.

Испытующий взгляд:

— А почему ты смог их взять?

— Потому что... Они свободно там болтались.

— Вот! Свобода сторон — первое условие взаимовыгодного сотрудничества. Есть Пряди связанные, а есть Пряди свободные, готовые принять тот или иной облик. Мы можем их чувствовать, другие расы не могут.

Беспечно пожимаю плечами.

— Ну и что? Магия доступна всем.

— Доступность не исключает платы за пользование, Джерон. Свободные Пряди Пространства можно сплести без особых затрат, и даже высвободить при этом немножечко Силы. Но для того, чтобы создать нечто новое из Прядей уже некогда связанных, Силу нужно тратить, и в очень существенном количестве.

— Значит, действия любого мага — удар по равновесию мира?

— Не просто удар. Весьма болезненный удар.

— Но почему работать со свободными Прядями дозволено не всем?

— Потому что слишком велик соблазн перекроить мир по первому же капризу.

— Но ведь вы не спешите так поступать.

— Конечно, не спешим, — соглашается Тилирит. — Потому что не хотим, чтобы концы порванных Прядей ударили по нам. Не слишком приятные ощущения, знаешь ли.

— Это происходит, потому что вы...

— Мы стоим НАД Гобеленом. А ты можешь входить и выходить из него без ущерба для кого-либо, кроме себя самого. И за это, мой мальчик, тебя всегда будут ненавидеть...

Да, именно за это. За способность пропускать Нити Гобелена через себя и менять их направление, натяжение и окраску, не прибегая ни к магии, ни к пустой трате Силы. После того разговора я долго не мог отдышаться: сидел, судорожно глотая воздух и отчаянно вцепившись пальцами в край стола. Сидел до момента, пока потрясение не обернулось слезами понимания. Не думал, что когда-нибудь смогу заплакать, но снова ошибся. И был рад этой ошибке, потому что лучшего способа успокоиться нет: когда наплачешься вдоволь, еще долгое время просто не будет хватать сил на страдания. Боль никуда не уйдет, беды не станут меньше и незаметнее, но обессиленность поможет взглянуть на ситуацию с новой кочки зрения. Раз уж все равно сделать ничего путного нельзя, есть шанс бесстрастно оценить самого себя и глубину той ямы, в которую свалился.

Получить в свое полное распоряжение безграничное могущество и быть при этом самым беспомощным существом на свете — какая ирония! Насмешка. Издевательство.

Воскрешая в памяти обрывки фраз и вспышки взглядов, я подолгу размышлял над тем, кем являюсь и кем должен бы являться. Размышлял, но не находил верного решения главной проблемы: как жить. Наверное, подобным вопросом хоть раз в жизни задается каждый, пришедший в этот мир. Может быть, в поисках ответа на него и состоит смысл рождения и смерти. Может быть. Мне бы еще научиться летать...

Не для забавы или самоутверждения. Я хочу всего лишь взлететь над собой. Посмотреть на себя со стороны и, желательно, увидеть не просто одинокую точку на Гобелене Мироздания, а понять, какому узору она принадлежит. Хотя... Если принять на веру слова Тилирит, я могу ворваться в любой узор. И не просто ворваться, а изменить его. Полностью или частично. И самое замечательное, что при этом я сам буду определять цену каждой нити утка!

Казалось бы, какая ерунда? О, нет, бесценный дар: иметь возможность заранее знать, сколько заплатишь. Могу представить, сколько злобы вызывает у драконов мое существование, ведь одной мысли мне довольно, чтобы обрушить мир в пропасть, и остаться, что называется, "при своих". А называть родственников глупыми язык не поворачивается, потому что они достаточно сообразительны, чтобы высчитать и вымерять пределы моего могущества, вот только... Почему у них не хватает сил прочувствовать мою боль? Или не достает желания? Да, второе вернее.

Войти в Гобелен, выйти, заглянуть на Изнанку или нырнуть глубже, туда, где даже Нити не существуют — и отдать за это всего лишь частичку сердца. Только своего сердца. Заманчиво. Соблазнительно. Притягательно. Я могу изменить мир, как пожелаю, и этого мне не смогут простить. Потому что мир не станет противиться моей воле. И никто не хочет на мгновение пустить в себя Истину: да, для меня нет непреодолимых стен, но я никогда не стану ломать каменную кладку, если есть хоть мимолетный шанс отыскать дверь. А такой шанс есть почти всегда, и вечный выбор способен свести с ума... Почему ЭТОГО никто не хочет понять?

Труднее всего было перестать искать в глазах смотрящих на меня тень необоримой зависти. Но я справился. После того, как встретил своего заклятого врага во взгляде Магрит, на миг забывая, как дышать. И вовсе не потому, что считаю сестру кем-то сродни божеству, хотя она вполне того заслуживает. Нет, я оцепенел, понимая: даже та, что всегда была выше борьбы за выгоды и блага, даже Хранительница Дома Дремлющих не может не завидовать. И кому? Своему ничтожному брату, который умеет изменять, но никогда не сможет измениться.

Самое болезненное ощущение — осознание ценности и красоты отрезанных путей. И с этим ничего не поделаешь: до самого Порога мне суждено сгорать от желания стать настоящим. Знать, что сие невозможно, мало: нужно еще обрести смирение. А это так сложно, когда вокруг и около видишь чудеса, меняющие жизнь! Видишь, но даже не можешь к ним прикоснуться...

Тетушка так и не рассказала мне историю создания Мин. Ну и не надо: зная основы и представляя себе направление движения, я куда-нибудь и как-нибудь доплетусь. Да, мне придется взглянуть на острокосую воительницу изнутри, и для этого переступить через себя, потому что если вам что-то нравится или восхищает, никогда не задумывайтесь, как оно родилось. Так же, как рождаемся мы: в поту и крови, а ни то, ни другое не украшают мечту. Хорошо, если не разбивают вдребезги.

Я смотрю на мир с восхищением? О нет, драгоценная, ты слегка ошиблась, выдала желаемое за действительное. Это не восхищение. Это смиренное признание собственной ничтожности перед чужим величием. Хотелось бы восхищаться искренне и чисто, но тень обиды никуда не исчезает. И если только злость на Судьбу помогает мне оставаться в живых: из чистого упрямства и вредности, не хочу, чтобы моя обида исчезла. Не допущу этого.

...Вот так, в беседах и обидах короталось время. Тетушка не позволяла мне расслабляться, подкидывая темы для размышлений и вовлекая в пространные споры, иногда очень даже горячие, с переходом на личности, с горящими взглядами и рукоприкладством, правда, лишь по отношению к мебели. Наверное, когда-нибудь, в тишине и покое, зимними вечерами у камина я напишу, о чем мы беседовали. Подробнейшим образом. С комментариями с обеих сторон. И назову эти записки... А как бы мне их назвать? "На кухне с моей тетушкой"? Нет, лучше так: "Рецепты моей тетушки". Могу утверждать уже сейчас: книга будет пользоваться успехом. По крайней мере, мои мнения по некоторым вопросам выдержали суровые испытания и претерпели изменения. Например, я четко установил, что варенье из малины — совершенно чудная вещь на вкус и цвет, но выковыривать ее мелкие косточки из зубов — то еще развлечение!

* * *

М-да, уверения Магрит в том, что "уже не так холодно, как кажется", не имели под собой основания. Холодно, и еще как. А может, меня просто знобит, потому что вчера долго сидел у окна, напротив открытой двери, из которой тянуло сквозняком. Пытаться отрезать себя от сырого дыхания коридора было бессмысленно: когда мимо носятся два зверя, ухитряющихся менять свой внешний облик почти на каждом прыжке, лучше, если перед ними не оказывается препятствий.

Я натянул край колючего шарфа на нос и хмуро проводил взглядом клок снега, упавший с ветки ближайшего ко мне дерева. Нет, в аллею не пойду. Вытряхивать замерзшую воду из-за шиворота? Предпочитаю другие забавы. Значит, надо найти местечко, в котором буду избавлен от опасности погребения в сугробе. Хм-м-м-м... Есть такое на примете? Пожалуй, да: ожерелье прудов в Верхнем Саду. Вот туда и направлю свои стопы. Знать бы еще, как долго нужно шататься в ожидании, пока мьюры закончат домашнюю уборку.

Зимой все выглядит одинаково: и дорожки, и лужайки, и водные глади, потому что зимой правит бал один-единственный цвет. Абсолютная и величественная белизна, которая не может добраться, разве что, только до неба, хотя прикладывает к этому все мыслимые усилия.

Опираюсь на перила мостика, висящего над закованным в лед водоемом.

Хорошо, что день выдался не солнечным, иначе белые искры слепили бы глаза, а так мир кажется уснувшим, и столь глубоко, что кто-то поспешил укутать его в снежный саван.

Саван... Для кого-то это слово означает завершение пути, а для меня — передышку в безопасном месте. Именно погружаясь в Саван, я становлюсь почти таким, как мог бы быть, но... Совершенно ничего не чувствую и не осознаю. Нагромождение Щитов, отделяющих мою Сущность от материального тела — надежных, уютных и беспрекословно подчиняющихся командам Мантии, призванное оберегать, становится тюрьмой, из которой нет иного выхода, чем... в другую тюрьму. Смешно, если вдуматься. И вообще, мне есть, над чем посмеяться. Совершенно неисчерпаемая тема для насмешек — я сам. Вот, например...

— Доброго дня!

Это еще что такое?

Поворачиваю голову и с недоумением смотрю на фигуру у края пруда.

Неуклюжесть зимнего наряда скрадывает пропорции, но все равно можно сказать: незнакомая мне персона высока и довольно стройна. Толстая вязаная фуфайка с роскошными полосами "снежинок" — так любят одеваться в Северном Шеме, на побережье незамерзающего моря. Сапожки из валяной шерсти, стеганые штаны, подбитая мехом безрукавка, а ни варежек, ни шарфа, ни даже шапки нет. Точно, из северных краев пришлец: тамошние жители рождаются и умирают в холоде, а потому привычны к любым капризам природы. Пришлец... Или — пришелица? Внимательнее всматриваюсь в круглое скуластое личико, разрумяненное морозом.

Черты мелкие и очень мягкие, как у статуи, которую ваятель по каким-то причинам решил оставить недошлифованной. Россыпь веснушек на коротком прямом носу. Глаза настолько прозрачные, что и цвет не разобрать: то ли серый, то ли желтый, то ли еще какой. Светлые, чуть рыжеватые пряди густых волос недостаточно длинны для девицы, но и не чрезмерно коротки. Неправильная длина, совершенно неправильная...

Почему я так подумал? Кто из известных мне племен носит преимущественно длинные волосы? Людей в качестве ориентира брать бессмысленно: у них мода на определенный внешний вид меняется едва ли не чаще, чем три раза в поколение. Мои родичи вообще не придают значения таким мелочам. Тогда... Оборотень? Скорее всего: кто еще может свободно гулять в нашем Саду? Но откуда взялось ощущение неправильности?

— Доброго... дня?

В повторенной фразе явственно чувствовался вопрос, и очень тревожный: словно от приятия или неприятия мной прозвучавшего приветствия зависит не много и не мало, а целая жизнь. Голос звонкий, гласные — тягучие. Точно, с Севера. И, похоже... Девушка. Теперь совсем ничего не понимаю: по выражению лица ей лет четырнадцать, а если выпуклости под одеждой — не бред моего воображения, то телом незнакомка сойдет за двадцатилетнюю. Но этот взгляд и растерянность припухших губ... Странно. Так мог бы вести себя ребенок, но не половозрелая особь.

— Я говорю неправильно?

Ну вот, еще чуть-чуть, и заплачет. А виноват будет грубый и нечуткий дядя Джерон, как обычно и случается.

— Все правильно, маленькая. Все хорошо.

Девушка доверчиво улыбнулась.

— Что ты здесь делаешь?

— Я жду. Брат велел мне ждать.

Так, чудо явилось не одно, а с родственником. Это хорошо: будет, кому сдать с рук на руки. В случае возникновения непредвиденной ситуации.

— Тебе здесь нравится?

Прозрачный взгляд потеплел:

— Да. Здесь все белое и пушистое. Как в старом доме.

Пушистое? Бр-р-р-р-р! Снег — колючий, а лед — еще того хуже, но странной девушке зима по сердцу. Жаль, потому что я холодное время года не люблю, а вот это милое создание вызвало мою симпатию. Есть в незнакомке что-то близкое. Нет, даже не близкое, а понятное. Что-то давно пройденное и оставившее след в моем сердце. Вот только никак не могу припомнить, какой.

— Хорошо. Тебе не скучно?

— Скучно? — Попытка изобразить задумчивость провалилась: гладкий лоб так не захотел пустить в свои пределы ни одну морщинку.

Приходится пояснить свою мысль:

— Ты же здесь совсем одна.

— Одна? — Девушка забавно склонила голову набок. — Как ты?

Я открыл было рот, чтобы возразить или пошутить, но простота сродни истине: в самом деле ведь, один.

Между мной и всеми домашними всегда была и всегда будет преграда, и неважно, чем она видится: высокой стеной или огромным расстоянием. Ненависть, злоба, зависть — все эти чувства питают отчуждение, и только любовь может соединить сердца. Но как заполучить в свои сети эту вольную птаху? Приманить? Загнать силой? Думаю, ни так, ни эдак. Если захочет, сама прилетит, сядет на плечо и будет нежно щебетать прямо в ухо. Пока не оглохнешь. Хм. Опять думаю о важных вещах, но не так, как нужно. Ну что за напасть?! Как только проходит первое упоение новым впечатлением, становлюсь занудным исследователем и начинаю погружаться все глубже и глубже, как будто мне безумно интересно знать, что прячется с другой стороны события. Впрочем, определенный интерес все же присутствует, однако он не настолько силен, чтобы являться движущей силой поступков. Зачем я копаюсь в себе и других? Не проще ли скользить по поверхности океана мироздания, получая удовольствие от легкости и беспечности бытия?

Кстати, о водных поверхностях:

— Хочешь увидеть кое-что интересное?

Радостный кивок.

— Иди сюда!

Опускаюсь на корточки и наклоняюсь над белой плошкой пруда. Ага, угадал: вот здесь совсем недавно была пробита лунка.

Ладонью сгребаю снег в сторону, обнажая ледяное стекло над темной водой. Девушка присаживается рядом. Проходит совсем немного времени, и мы видим спинки снующих подо льдом карпов — золотистые и багряные.

— Рыба! — Удивленный возглас сменяется довольным: — Я люблю рыбу.

— Я тоже люблю, но эта не подходит для еды.

— Почему?

— Потому, что красивая.

Взгляд девушки снова наполняется растерянностью:

— Красивая?

— Ну-у-у-у... Например, как ты. Ты очень красивая.

— И я... — вывод не заставляет себя ждать, но вовсе не тот, на который я рассчитывал: — Я тоже... не подхожу?

— Для еды? — Невольно зажмуриваю и снова распахиваю глаза. — Не думаю, что кто-то вознамерится тебя съесть.

— Нет... — рыженькая головка вздрагивает. — Красивая, значит, бесполезная. Так?

— Собственно...

Не успеваю дать волю своему красноречию, потому что девушка опасно приближается к тому состоянию, которое я ненавижу, в первую очередь, когда сам в нем оказываюсь. Проще говоря, она собирается заплакать.

Этого мне только не хватало!

Как только незнакомка набирает полную грудь воздуха, обнимаю и крепко прижимаю плаксу к себе: в худшем случае просто растеряется, в лучшем — раздумает заниматься своим мокрым делом. Так и произошло: девушка замерла и несколько долгих вдохов не смела пошевелиться, но и попыток вырваться не делала, чем изрядно облегчила мой труд, потому что была едва ли не одного со мной роста и веса, и если бы решила сопротивляться, то... Полетели бы в пруд оба, а двойного груза лед наверняка не выдержал бы.

Ладно, хорошенького понемножку: размыкаю объятия и смущенно бормочу:

— Еще не представлены, а уже обнимаемся... Совсем не выполняю обязанности хозяина. Вот что, маленькая, пойдем-ка в дом! Рыбу ты любишь, это мы уже выяснили, а как насчет ягодного пирога?

— Ягодного? — Одновременно расчетливый и невинный взгляд. — Сладкого?

— Разумеется!

И весь путь по скрипящему снегу думаю: зачем я ее обнял? Что заставило меня так поступить? Почему вместе с непонятной теплотой и мгновением покоя осталось ощущение, что мое тело двигалось почти без моего желания? "Кто-то" решал за меня. Пусть на протяжении всего нескольких вдохов, но... Нет, такое открытие не радует. Правда, вовсе не потому, что я не люблю подчиняться и подчинять: хотелось бы знать намерения того, кто посягнул на мою волю. Просто из любопытства.

* * *

Оставив девушку в компании кухонной мьюри и сластей, равно оставшихся с завтрака и испеченных к обеду, я зашел в свою комнату, чтобы снять верхнюю одежду, а потом собирался и сам испробовать новый рецепт кухарки, но голоса в холле привлекли мое внимание. Точнее, даже не голоса, а всего одно произнесенное ими слово. Имя. Мое имя.

Не знаю, как кто, а я всегда очень ревниво отношусь к упоминанию собственного прозвания в чужих беседах. Наверное, из-за того, что имя при всей его обыденности и привычности все же является сугубо личной вещью. Вещью, делиться которой с окружающими хочется далеко не всегда. Поэтому я, хоть и не люблю подслушивать, навострил слух. А для верности еще и прошел по коридору до последнего поворота.

— Тебе нужен тот, кого называют "Джерон"?

Это сестренка спрашивает, и весьма занятным тоном: немного удивленным, немного недовольным. Удивление понять могу: еще никто за всю мою жизнь, не искал церемонной встречи со мной. А вот с чего взяться недовольству? Магрит против того, чтобы допускать ко мне визитера? Возможно. По очень простой причине, верной почти для всех случаев: либо я буду расстроен, либо он. Но почему сестра уверена в подобном исходе?

— Да, госпожа. Мне сказали, что я могу найти его в этом Доме.

Голос. Где я его слышал? И ведь, сравнительно недавно... Только интонации были другие. Рыдающие... Вспомнил! Но зачем я мог понадобиться котенку?

Не вижу смысла прятаться, и выхожу в холл. Магрит, для которой мое присутствие тайной не было и ранее, величественно оборачивается на звук шагов. Правда, сей маневр предназначен только для того, чтобы одарить взглядом, вопрошающим: "Что ты намерен с НИМ делать?"

Хотел бы я и сам это знать. Впрочем, сначала не мешает выяснить, что ОН намерен делать со мной.

— И кто указал тебе дорогу сюда?

Шадд, по случаю прибытия в Дом Драконов облаченный в нагромождение церемониальных одежд, на мгновение теряется, и я успеваю отметить в смене теней на юном лице радость, надежду и боль, к концу паузы переплавившиеся в насупленное упрямство. Эх парень, парень... Так и не смог простить? Тогда не жди, что простят тебя.

Да, я убил твою тетушку. Защищая собственную жизнь, конечно, но разве это достаточный повод для оправдания? Нет. Я и не прошу оправдывать, я прошу простить.

Что есть оправдание? Нанизывание на нить смысла россыпи доказательств, свидетельствующих о благовидности поступка. Что есть прощение? Признание за собой возможности поступить в похожей ситуации похожим, если не совершенно таким же образом. Поэтому прощать всегда сложнее. Оправдывать приятнее и легче, ведь мы смотрим на чужой проступок с высоты своей мудрости и снисходительности: мол, да, оступился бедняга, но ведь он слаб духом, а значит, не мог найти иной выход из ловушки Судьбы. А вот когда требуется простить... О, мы не любим примерять на себя одежды негодяя, посмевшего пренебречь чужим благом ради собственного! И не только не любим, а всеми силами стараемся их избежать, потому что допустить, что сам можешь совершить грех, во сто крат больнее, нежели отпустить чужие грехи. Жаль, что ты пока этого не понимаешь, котенок... Очень жаль. Но я не хочу рассказывать тебе о своей боли. Не сегодня.

Что он там буркает?

— Мой отец.

Ну, конечно! Старый шадд`а-раф прекрасно знает, в каком из Домов обитает неудачник по имени Джерон. Сам разорвал мое сердце на куски, теперь сыночка прислал? Завершить начатое, что ли? А как же сострадание к ближнему? Почтение, в конце концов: ведь кто-то, если мне не изменяет память, по доброй воле признал меня dan-nah. Пусть только своим, а не своего Племени, но и это для меня — непосильная ноша.

— Он просил тебя прийти?

Гордый взгляд:

— Нет. Я пришел без его ведома.

Уже любопытно. Но не настолько, чтобы открыть перед гостем двери души.

— И что же послужило причиной твоего появления в моем Доме?

Небрежно катаю на языке слово "мой": более сведущий игрок уловил бы в тоне фразы недвусмысленную угрозу. Впрочем, котенок пока не годится ни в качестве противника, ни в качестве партнера:

— Я пришел просить.

Тяну, с разочарованием капризного ребенка:

— Проси-и-и-и-ить?

Ишь, чего удумал... Ну, сейчас получишь "горячих"!

— Да будет тебе известно, что в этих стенах просьбы не в почете: здесь отдаются и исполняются приказы. Если ты в чем-то нуждаешься, то сначала должен был рассказать об этом, а потом смиренно ждать, соизволит ли кто-то из имеющих право и возможность помочь тебе в твоих бедах. И не иначе!

Ловлю взгляд Магрит, насмешливый и встревоженный. Ах да, она же не знает всех тонкостей наших с шаддом отношений! Особенно тех, что я прячу в своем сердце.

Щеки котенка вспыхивают румянцем. Дитя, что с него возьмешь? Был бы постарше, мотал бы мои откровения на ус, потому что сейчас я, можно сказать, изложил самый верный способ заполучить мою персону для решения своих проблем: очень редко отказываю в помощи при таком подходе к делу. Вообще никогда не отказываю.

Но теперь, если сам не проявлю инициативу, не удовлетворю любопытство, потому что мой собеседник явно не может найти ответных слов.

— Так о чем ты пришел просить?

— Это уже не имеет значения.

Доигрался: на меня обиделись. И за что, позвольте спросить? За несколько справедливых замечаний? Какая ранимость, только поглядите!

— Вот как? Проблема нашла свое решение? Разве что, издохла у порога, но ведь это не выход, верно?

Он, несомненно, выказал бы мне свое негодование не одним наивным способом, но в этот момент к нашей троице присоединяется кое-кто еще: девушка, видимо, заскучавшая на кухне, пошла по моим следам и без особенных затруднений добралась до холла.

Довольная мордашка с измазанными в креме уголками рта. Сияющий взгляд. И робко-требовательное:

— А ты покажешь мне рыбок снова?

Ошарашены появлением на сцене нового персонажа мы все. Магрит почему-то не хмурится, а напротив, поднимает брови. Котенок, совершенно явно, растерян и недоволен. А я и растерян, и озадачен, потому что слышу взволнованное:

— Почему ты не осталась там, где я сказал, affie?

Одно коротенькое словечко, похожее на горестный вздох, поведало мне больше, чем пыльный библиотечный том. Affie. "Остановившийся в шаге от Обращения". Ясно, почему девушка показалась мне неправильной. Оборотень, никогда не принимавший второй облик — что может быть несправедливее в подлунном мире?

Должно быть, она младше его по годам существования на свете, хоть и выглядит старшей сестрой: время жизни оборотней строго делится пополам, на дни звериные и дни человеческие. Причем, будучи зверем, они стареют гораздо медленнее, чем люди, а Главы Семей сохраняют свою силу втрое или вчетверо дольше, чем их подопечные, которые и так-то живут больше сотни лет. Эта же девочка ни разу не оборачивалась, тратя свои мгновения на пребывание в незавершенном, а потому ущербном и опасном состоянии. Но почему? Что за беда ее постигла? И зачем брат притащил ее ко мне?

Десятки вопросов вихрем пронеслись через мой разум, не находя, за какое подобие ответа зацепиться на своем пути, и повернули на второй круг.

— Что здесь делает Необращенная?

Не знаю, кому предназначаю свой возглас, но находится желающий ответить:

— Отнимает ваше время и смущает мысли, dan-nah.

Теплый янтарный свет всепонимающего и всепрощающего взгляда снова предназначен не мне, и в горло упирается привычный комок. Но я уже умею с ним справляться: всего-то и надо, что ударить сталью в открытую плоть. Подло? Да. Но как иначе поступить с тем, кто никогда уже не сможет быть моим другом?

Шадд'а-раф прошел через заднюю дверь: неудивительно, ведь он узнал этот Дом, как свой собственный, пока возился со мной в детстве и юности. Пока играл роль старшего товарища и наставника. Хорошо играл, надо признать, искусно.

— Папа!

Девушка прильнула к широкой груди под серой, по обыкновению неброской мантией. Сухая ладонь шадд'а-рафа ласково легла на рыжеватую макушку.

— Здравствуй, моя радость! Вижу, ты с пользой проводишь время... — полный нежности взгляд отметил испачканный рот сластены, и к ласковой заботе добавилась мягкая улыбка. — Тебя не обижали?

— Нет! Здесь хорошо... Красиво. Почти, как дома. Мне показали рыбок! — Гордо сообщила девушка.

Седые брови чуть приподнялись.

— Рыбок? И кто же показал их тебе?

Рука девушки вытянулась в мою сторону.

— Вот он!

Сказать, что я почувствовал себя неуютно, было бы излишне поверхностным описанием настигшего меня состояния. Не умею вести себя сообразно положению. Не получается. Наверное, потому, что никак не соображу, какое именно положение в иерархии Дома занимаю. Не наследник, это точно: до продолжения рода или управления делами меня допустят разве что, за неимением других подходящих кандидатур. Формально не обладаю даже собственными слугами. Мьюры не в счет: они общие и подчиняются не столько обитателям Дома, сколько ему самому. Найо — песня отдельная и очень печальная ввиду полнейшей непонятности. Можно быть уверенным только в том, что в их обязанности входит нахождение при моей особе, но вот с какой целью? Услужение? Ни в малейшей степени: приходится едва ли не умолять о помощи. Защита? Возможно. Но меня от опасности или опасности от меня? Впору только путаться и уныло ругаться. Лучше всего происходящее в моем отношении описывается народной поговоркой: "Ни пришей, ни пристегни". Туманные пророчества тетушки об участии в судьбах мира выглядят романтико-героическими сагами, а не конкретным планом действий, правда, хорошо понимаю, почему: Тилирит и сама не знает точно, что, как, где и с кем я должен буду сотворить. Оставила все на откуп естественному течению жизни, лентяйка... Ладно, я не тороплюсь. Только бы не покраснеть от пристального взгляда старого знакомого!

Хорош хозяин, нечего сказать: живность показывал, да сластями ребенка пичкал... Даже стыдно стало немножко. Хотя, уж стыдиться мне совершенно нечего, потому что вмешиваюсь в дела окружающих в меру собственных понятий о добре и зле, а не пользуюсь чужими. Чужое восприятие того или иного события может быть и полезным, и вредным. Смотря для чего, конечно. Иногда потребность ознакомиться с новой точкой зрения становится не просто необходимой, а жизненно важной, но в большинстве случаев слепо следовать чуждой для тебя самого манере поведения нельзя. В силу чрезмерной опасности подменить исконно свои реакции заимствованными: так недолго и себя потерять. Я на подобный риск не пойду. Пробовал уже. Хватит.

— Я и не сомневался, что dan-nah уделит тебе внимание.

"Уделит внимание" — вот как теперь именуется моя тупость! Надо будет иметь в виду, и при каждом удобном случае небрежно замечать: "Я уделю этому внимание" или "Я же уделил вам внимание". То есть, не знал, чем занять гостя, а потому и сам занимался ерундой.

Котенок с момента появления родителя в холле присмирел и не порывался принять участие в разговоре. Шадд'а-раф посмотрел на него с некоторым сожалением, но по-прежнему любящим взором и известил присутствующих (как мне показалось, всех, поскольку нельзя было понять, обращается ли он только к сыну, или к кому-то еще):

— Юность горяча и порывиста, а потому совершает много необдуманных поступков. Надеюсь, то, что случилось сегодня в стенах этого Дома, не доставит никому неприятностей.

Далее последовало тихое:

— Подожди меня у Перехода, giiry.

Юный шадд почтительно поклонился отцу и отправился на морозный воздух. Девушка рассеянно спросила:

— Мне тоже нужно уйти?

— И да, и нет, моя радость: вернись туда, где тебя угощали вкусностями. Ненадолго. Я зайду за тобой, когда придет время.

Она счастливо улыбнулась, потерлась щекой о плечо старика и, забавно подпрыгивая, поспешила на кухню. Уверен, мьюри ждала возвращения нечаянной ценительницы кулинарных талантов с нетерпением.

Шадд'а-раф, дождавшись избавления от общества отпрысков, склонил голову и приложил к груди правую ладонь, обращаясь к Магрит:

— Прошу прощения, Хранительница, что явился без приглашения. Я не мог оставаться на месте, когда узнал, что мой сын отправился сюда с... определенными намерениями.

— Кстати, с какими? — Мой вопрос самовольно занял место ответной учтивости, и сестра укоризненно фыркнула.

— Вы, наверное, заметили, dan-nah: моя дочь не совсем... здорова.

— Не совсем здорова? А по мне, девочка в самом соку! Просто слюнки текут, когда на нее смотришь. Юный наглец этого и добивался? Хотел обеспечить мне постельное общество? А что, раз малышка не может обернуться, ей не слишком-то повредит близость с...

Говорю в шутку, и только в шутку, но по мере того, как мысли обретают плоть произнесенных слов, начинаю задумываться: может быть, моя фантазия не лишена оснований и я угадал цель действий котенка?

— Джерон!

Окрик сестры прерывает нить заманчивых рассуждений. Глаза Магрит вспыхивают и тут же гаснут, но мелькнувшая в них тень пламени кажется мне тревожной. Странно. Я же всего лишь шучу, как она не понимает? Или не шучу... Капельки пота, выступившие у корней волос, собрались струйкой и скользнули по виску вниз. Мне жарко? Нет, холодно. Неужели, простудился? Пора всерьез взяться за свое здоровье.

— Я сказал что-то лишнее?

— Нет, все сказанное заняло предписанные места, — сухо ответила сестра. — Оставлю вас. Займусь делами.

— Мы ждали ЭТИХ гостей?

Не знаю, почему спрашиваю. Глупо и напрасно: даже если должен прибыть кто-то еще, чистота в доме не станет лишней.

Небрежное движение рукой:

— Не отвлекайся на пустяки.

Сестра удаляется, а я остаюсь один на один со своей совестью. В прямом смысле этого слова, потому что и в последнюю нашу встречу, и сейчас поступаю совершенно отвратительно, незаслуженно обижая того, кто достоин глубочайшего уважения.

Шадд'а-раф выдерживает паузу, потом подходит ближе и преклоняет правое колено. Созерцание седых волос, закрывших опущенное лицо, ранит сильнее, чем прямой взгляд глаза в глаза, и я требую:

— Встань!

Шадд'а-раф недоуменно щурится, словно спрашивая: "Чем Вы недовольны, dan-nah? Я действую в строгом соответствии с правилами". Фрэлл! Я знаю это, старик. Знаю! Но ты забываешь, что установил правила, не спросив моего на то согласия либо одобрения, и тем самым насильно загнал меня в совершенно неприемлемые и болезненные рамки.

Он молчит, ожидая изложения причины, по которой я прошу его отступить от этикета. Причина... А есть ли она? И с языка срывается наивное:

— Я не люблю смотреть сверху вниз.

Проходит вдох, в течение которого старый кот разглядывает что-то во мне и внутри самого себя. Потом улыбка трогает узкие губы, и повеление выполняется: шадд'а-раф встает.

— Поступок моего сына не заслуживает прощения, но я все же смею просить: не изливайте свой гнев на него.

— Гнев? А из-за чего гневаться? Мне, можно сказать, отдали прямо в руки заманчивую возможность частично справиться с одиночеством, так что я должен быть благодарен мальчику!

Янтарный взгляд исполнен сочувствия, и это труднее выносить, чем осуждение.

— Хорошо, я пошутил... В чем, собственно, дело? Не буду сердиться, обещаю!

— Мой сын до сих пор находится под впечатлением своего Второго Обращения

* * *

, dan-nah. Легкость и мастерство, с которыми вы помогли ему...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

На протяжении всей жизни оборотень совершает неисчислимое количество переходов из одного облика в другой, но только несколькие носят название Обращений: это — самое Первое, направляемое умелым наставником, и Второе (при неудачном стечении обстоятельств, Третье, Четвертое... но не более одиннадцати), которое также происходит при участии и под управлением сведущего единокровца в том случае, если оборотень не может самостоятельно принять другой облик.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Срываюсь на крик:

— Легкость?! Да кто сказал, что было ЛЕГКО?

Сердце сдавило. Уже не болью, а всего лишь воспоминанием, но старый рубец снова засочился кровью. Легко... Смотреть в глаза ребенку, который только что пережил смерть своей Направляющей и слышать обиженное: "Зачем ты убил ЕЕ?". Никому не пожелаю испытать такую легкость!

Шадд'а-раф молчит, великодушно позволяя мне выровнять дыхание и справиться с дрожью, но как только решает, что прошло достаточно времени, пытка продолжается:

— Никто не в силах оценить ваши усилия, вы правы... Еще раз прошу простить: теперь уже мою самонадеянность.

Новое колыхание седой гривы, изображающее поклон, злит меня еще больше:

— Хватит церемоний! Зачем он притащил сюда эту несчастную девочку?

— Она не может обернуться, — терпеливо повторил старик.

— Это я вижу и без пояснений! А то, что мое вмешательство оставило неизгладимый след в сознании юнца, ты только что объяснил. Но как две эти вещи связаны друг с другом?

Видимо, ожидалось, что я проникну в суть происходящего без посторонней помощи, потому что кот слегка растерялся и потратил целых три вдоха на то, чтобы подобрать слова для ответа:

— Если вам удалось перевести моего сына через Черту, то, возможно...

— Ты хочешь заставить меня направлять Обращение?!

Все, силы закончились. Даже злиться не могу:

— Самое нелепое, что только можно вообразить, это мое участие в том, о чем я не имею ни малейшего представления!

На язык просятся и более грубые выражения, но удается сдержаться. Как я могу быть Направляющим, если сам не способен оборачиваться? Все равно, что просить слепого рассмотреть птицу, летящую в небе, а немого — спеть песню. В тот раз я действовал наобум, всего лишь помогая вспомнить, не задумываясь о последствиях и цене, которую заплачу. Стыдно признаться, но мной руководила страсть прикоснуться к чему-то новому и доселе неизведанному, попробовать свои силы в магических сферах. Если ко всему перечисленному примешивалось желание выполнить данное старому другу обещание, то оно составляло отнюдь не существенную часть странной смеси чувств и мыслей, заставившей забыть о риске.

Шадд'а-раф не пытается прекословить, просто смотрит на меня, каждой черточкой лица показывая, как относится к истерике, удостоившей его скромную надежду. Могу дословно угадать фразы, оставшиеся за запертыми губами: "Он всегда так поступает: сначала отказывается, а потом все же делает... Я знаю: он сможет... Если не он, то никто..."

И в череду размышлений вклинивается: а почему он так хочет вовлечь меня в свои семейные проблемы? Здесь что-то кроется. Нелицеприятное. Возможно, не подлежащее огласке. Надо выяснять.

Отбрасываю в сторону обиду:

— Почему она не может обернуться?

— Ирм — полукровка, — коротко отвечает старик.

Ирм? Так ее зовут. Что ж, красивое имя. Подходящее для рыжей малышки.

— Это не причина. Точнее, причина, но не основная. Я слушаю дальше!

— Ее мать — линна.

— Что?!

Хлопаю ресницами. Линны — лесные кошки Северного Шема, но дело не только и не столько в этом, сколько...

— Что заставило тебя пойти на преступление?

Янтарные глаза даже не вздрогнули.

— То, что заставляет всех нарушать правила. Страсть.

Наверное, никогда не пойму это утверждение до конца. До самой последней крошечки смысла. Потому, что не могу позволить страстям одержать верх над разумом. Теперь не могу.

Как все было просто и легко еще год назад! Не нужно было взвешивать причины и следствия, не нужно было все время помнить о Пустоте и о разрушениях, которые начнутся, если она вырвется на свободу. Сейчас впору пожалеть о беспечно и бессмысленно прожитых днях. Днях, которые можно было потратить на получение знаний, а не на напрасные поиски того, что все равно пришлось выбросить.

Страсть, говоришь? Она не может служить оправданием.

— Ты думал о том, что получится в результате?

— Нет, dan-nah. В такие моменты... не думают, а действуют.

Досадливо морщусь.

— Неужели? И даже на грани сознания не возникает мысль остановиться и взвесить все "за" и "против"?

Легкое движение плечами, похожее на признание совершенной ошибки.

— Вот уж, действительно, самонадеянность... Хорошо, оставим в покое прошлое. А что делать с настоящим?

— Мне не известно решение, dan-nah. Поэтому я пришел к вам.

— И чем я могу помочь?

— Я верю, что вы найдете путь там, где все остальные оказались бессильны. Потому что не любите смотреть сверху вниз.

* * *

Я проснулся оттого, что кто-то мягкий и теплый привалился к моему боку. Проснулся, открыл глаза и долгое время смотрел в темноту, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Получилось, но с заметным трудом. Это мой Дом. Моя комната. Моя кровать. Но почему в ней кроме меня есть еще кто-то?

Рассеянный свет луны молочным сиянием окутывал сладко сопящую рядом фигуру, от которой явственно пахло корицей и яблоками. Ах да, это Ирм, за ужином злоупотребившая пирогом. Наверное, ей стало одиноко одной, и девушка отправилась искать знакомое лицо.

Волосы кажутся серебряными, а не золотыми. С прядями черненого серебра. Длинные ресницы подрагивают в такт дыханию, а губы словно шепчут что-то. Левая рука лежит на моей груди, безвольная и податливая. Сжатая в трогательный кулачок. Беззащитная...

И почему я отказался от той, самой первой мысли? Кто мне мешает прямо сейчас, здесь, не тратя время зря, взять то, что само идет в руки? Ее плоть свежа и упруга, аромат кожи нежен и притягателен, а душа так невинна... Отказа не будет: она просто не поймет, что происходит. А когда испугается, будет уже поздно сопротивляться. Да и как она сможет противиться? Достаточно сжать пальцы посильнее на гладком горле, поблизости от ключевых Узлов Кружева, и девушка станет достаточно покорной, чтобы доставить мне...

Это мои мысли?

Мои?

Эй, подружка, скажи: я, и в самом деле, ОБ ЭТОМ думаю?

Жду ответа, но внутри и снаружи меня тишина остается нетронутой.

Куда делась Мантия? Она никогда не спит и никуда не уходит. Почему же я не слышу ее голоса? Что случилось? Может, мне снится кошмар?

Сжимаю кулак так плотно, что ногти вонзаются в ладонь. Нет, не сплю. Но и проснувшимся себя не чувствую. Словно легкая, но мутная кисея опутала мысли и ощущения: вроде и вижу мир вокруг, но не нахожу в его облике привычных очертаний. И девица рядом...

Пухлые губы приоткрылись: Ирм облизнулась во сне. А мне вдруг захотелось впиться в эти бледные лепестки. Зубами. Так захотелось, что правая рука потянулась и...

Я остановился в самое последнее мгновение и то, только потому, что увидел, как под кожей на тыльной стороне ладони взбухают черные прожилки, а тело вдруг охватила дрожь, словно кровь начала двигаться прыжками.

Не думая уже о покое или беспокойстве спящего ребенка, я судорожно покинул постель и выскочил в коридор, даже не накинув на плечи куртку. Пусть бегать по Дому в одной рубашке и штанах прохладно, но ни за какие блага не вернусь туда, где в ворохе покрывал нежится невинное дитя. Ни за что! Потому что, если вернусь, о невинности Ирм можно будет забыть.

Что со мной? Да, девушка мила, но разве это повод подминать ее под себя? Встречал я красавиц и соблазнительнее, и искуснее, что немаловажно. Взять хотя бы мою знакомую йисини... Но меня потянуло к несчастному ребенку. Почему?

ПО-ЧЕ-МУ?

Рука кажется опущенной в жидкий огонь, и пламя распространяется по телу, а сознание словно превратилось в лед, сверкающий бликами негодующего вопроса: зачем я остановился?

Действительно, зачем? Никто не смеет встать на моем пути. Из страха? Пусть. Умирать раньше срока — мало кем призываемая участь. Я могу позволить себе абсолютно все: сломать, разбить, уничтожить. Неважно, мертвый предмет или чужую жизнь: для меня не существует запретов. В моих руках умильно урчат и вседозволенность, и безнаказанность. Многие ошибочно полагают эти понятия равнозначными, но я знаю: дела обстоят несколько иначе.

Вседозволенность — возможность поступать без оглядки на мнение других. Отсутствие ограничений в чем бы то ни было. Как раз мой случай, потому что разрушению невозможно установить границы. Единственный путь борьбы с ним — создавать новое быстрее, чем исчезает старое. Правда, возникает другая трудность: процесс творения, как правило, требует по сравнению с процессом уничтожения куда более существенных приложений и Силы, и прочих полезных вещей. Он требует участия и разума, и сердца. А разрушать можно и с пустой головой, лишь бы в груди клокотала ненависть! Вот, как сейчас... Зачем я их послушался? Зачем задействовал свою волю в деле усмирения Пустоты? Трачу себя на сущую ерунду, когда все остальные наслаждаются незаслуженным покоем! И это притом, что никто и ничто не способно меня наказать...

Так не должно быть! Хватит платить по чужим счетам! Я могу делать все, что мне угодно? Да! Так что мешает пойти в комнату и получить достойную плату за свои труды? Шадд'а-раф задолжал мне, его сын — тоже. Пожалуй, одной Ирм будет маловато: надо потребовать еще пару-тройку девиц. И никто не посмеет меня упрекнуть! Никто не сумеет наказать! Потому что в полной мере я наделен и безнаказанностью — даром, позволяющим не платить за проступки. Я не стою НАД миром, как мои родичи: я могу сжать его в кулаке и...

Вдох замер, останавливая глоток воздуха в клетке груди.

Сжать. Пальцами, которые не всегда меня слушаются, но в этот раз не смогут прекословить своему господину. Стиснуть. Сдавить.

И что дальше? Остаться на пепелище? Одному? Теперь уже точно — одному? Это ощущение будет не новым и не пугающим, но... Сейчас я могу хотя бы подглядывать, в узенькую замочную скважину, как и чем живет мир. А если дам себе волю, даже подглядеть будет не за кем. Очень долгое время. Целую вечность. Я проживу столько? Даже если проживу, сойду с ума от скуки.

Черная сеть прожилок на руке бледнеет, словно втягиваясь вглубь.

Я обладаю могуществом, это верно. Но любая власть хороша только в том случае, если есть, над кем властвовать. А после демонстрации моей "силы" свидетелей и покорившихся не остается. И никто не будет, корчась от страха, петь мне хвалу. Никто не признает мое величие. Так есть ли смысл разбрасываться могуществом по пустякам? Даже таким приятным, как соблазнительная девица в постели? Уж это дитя, совершенно точно, ничего не поймет...

Обхватываю плечи руками. Надо же, совсем замерз. Сколько вот так сижу на нижней ступеньки лестницы, спускающейся в холл со второго этажа? Час? Два? Огромный витраж окна пропускает через себя лунный свет, но самой Ка-Йи не видно, и установить точное время не представляется возможным. Бр-р-р-р-р! Надо было хоть плащ захватить.

— Не спится?

Знакомый голос. Но что здесь делает...

Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с кузеном.

Облик не искусанного житейскими соблазнами юноши, медовый водопад волос и ярко-зеленые глаза — это Ксаррон, собственной персоной. Отпрыск Тилирит, такой же надоедливый, бесцеремонный и мудрый, как моя тетушка. Такой же необходимый. Иногда.

— Какими судьбами?

— Да так, шел мимо и решил заглянуть, посмотреть на родственника, — беспечно улыбается Ксо.

— Врешь.

— Вру.

Он соглашается с легкостью, заставляющей насторожиться.

— Что-то случилось?

— Тебе виднее.

На мои плечи опускается меховая накидка... нет, целая шкура!

— Так лучше?

— Да. Спасибо.

— Спасибо тебе, — Ксаррон садится рядом.

— За что?

— За то, что остался.

— Остался? — Не совсем понимаю, о чем идет речь. — Магрит просила меня побыть в Доме до весны. Ты про это?

Получаю щелчок по носу и нелестное определение:

— Маленький глупец с большими возможностями.

— Ксо, мне сейчас не до твоих загадок. Выражай мысли проще, хорошо?

Кузен усмехнулся и извлек из складок одежды фляжку.

— Глотни, а то дрожишь, как лист на ветру.

Предложенная к употреблению жидкость что-то мне напомнила. Но когда я собрался задать наводящий вопрос, Ксаррон кивнул:

— Да, у лекаря твоего знакомого взял. На новом урожае настояно. Нравится?

— Угу.

— Я подумал, тебе будет приятно. И вспомнить, и выпить.

— С чем ты пришел, все-таки?

Не хочу оттягивать момент ознакомления с истинной причиной появления кузена в моем Доме, потому что просто так сестра не допустила бы этого визита.

— С выпивкой, — напрашивающийся ответ, сопровожденный грустными смешинками в изумруде взгляда.

— А еще?

— Как здоровье?

Вяло шевелю пальцами левой руки. В смысле: "Так себе, но бывало и хуже".

Ксаррон качает головой:

— Телесное — в пределах разумного. А душевное?

— Почему спрашиваешь?

— Только не лги, Джерон! Что случилось с тобой этой ночью?

Что случилось? Да по сути, ничего особенного. Очередной приступ жалости к себе. Вспышка ярости. Новый виток боли, едва не заставивший меня разрушить чужую жизнь. В общем, все, как всегда.

— Я с трудом удержался от глупости.

— Какой? — Живой интерес в каждой черточке лица.

— Э-э-э-э... Мне подкинули для решения очередную задачу.

— Пухленькую и рыженькую, верно?

— Ну... Да. И я чуть было ее не "решил". Окончательно и бесповоротно.

— И что же помогло тебе остановиться?

— Анализ ожидаемого результата: я понял, что мои действия окажутся бессмысленны и вредны, прежде всего, для меня самого.

Кузен задумчиво помолчал, переваривая услышанное.

— Да, эгоизм — полезнейшая вещь на свете!

— То есть?

Ксаррон облокотился о ступеньку.

— Для начала хочу тебя успокоить: то, что недавно происходило, имеет к тебе очень малое отношение. Совсем призрачное. Проще говоря, тобой пытались руководить.

— Кто?

— О, это очень любопытное создание. Несомненно, живое. Наделенное разумом и волей. Совершенно самостоятельное и болезненно свободолюбивое.

— Не тяни!

— "Лунное серебро". Помнишь? Ты разбил Зеркало Сути и поплатился за сей необдуманный поступок тем, что делишь теперь свое тело кое с кем еще.

Кузен не насмешничает и не осуждает, просто рассказывает. И что-что, а рассказывать он умеет, потому что не тратит время и внимание слушателя на излишние украшательства, излагая основные для восприятия вещи:

— "Слезы Ка-Йен", из которых ткется Зеркало, не терпят власти над собой, и стоит больших трудов заставить их делать то, что необходимо. Своим необдуманным поступком ты разрушил их оковы, а заодно позволил нескольким "слезам" проникнуть внутрь себя, чем они с радостью и воспользовались.

— Слезы Ка-Йен? — вглядываюсь в правую ладонь, приобретшую прежний цвет. — Значит...

— В твоей крови плещется осколок Зеркала, получивший возможность стать по-настоящему живым. И он хотел отблагодарить за это. По своему, конечно. В меру своей наивности. А скорость Обретения впечатляет. И напоминает мне... Ты читал о Трех Сестрах?

— Ка-Йи, Ка-Йор и Ка-Йен? Да. Когда-то. Честно говоря, не очень хорошо помню подробности.

— И не надо забивать голову глупостями! — Посоветовал Ксо. — Легенда о том, как три сестры были изгнаны богами с земной тверди, водной глади и океана небес, конечно, красива и поэтична, но за давностью лет трудно установить, правдива она или нет. Сейчас имеет значение только одно: старшенькая, Ка-Йен, редко посещает наш мир — примерно раз в 450 лет, но с ее визитом происходят очень любопытные вещи... Например, рождаются или пробуждаются гении. Начинаются потрясающие воображение войны. Совершаются великие чудеса. И мир оказывается ближе к Порогу, чем когда-либо... Веселое время.

— Да уж, обхохочешься! — точка зрения кузена не кажется мне приемлемой, но, пожалуй, соглашусь: в такие времена скучно не бывает.

— Она скоро пожалует в гости, и не одна: все трое сестричек будут делить между собой Небесный Престол, а, следовательно, мир ждет тройное потрясение.

— Потрясение?

— Встреча сразу с тремя прекрасными, но своевольными дамами — суровое испытание даже для очень умелого кавалера, — подмигнул Ксо.

— Что-то не хочется становиться таковым.

Невинно поднятая бровь:

— Умелым кавалером?

— Тем, кто встретит слияние лун!

— Ну, тут мы не в силах отказаться. Можем только принять меры, чтобы оно прошло гладко и без отягчающих последствий. Правда, для этого придется много работать. И тебе, в том числе!

— Это еще почему?

— Потому что у тебя есть для этого все необходимое. Даже помощником обзавелся... Или, правильнее было бы назвать ЭТО домашним питомцем? Ладно, именованием займемся после, а сейчас... — Ксо мечтательно потянулся и поднялся на ноги. — Пойду, успокою Магрит, а то она, бедняжка, места, наверное, себе не находит.

— А ты хочешь предложить ей для успокоения свои объятия?

— И предложу, — пообещал кузен. — И может быть, она даже примет мое предложение... Ах, мечты, мечты! Не засиживайся здесь долго: по ногам дует.

И Ксаррон стремительно взлетел по лестнице вверх. На второй этаж. К покоям сестры.

Я улыбнулся ему вслед. Вот значит, почему Магрит настаивала на моем пребывании в Доме: боялась, что, находясь без присмотра, совершу непоправимую ошибку. Боялась, что не справлюсь со своими чувствами. Или не своими?

"Твоими, твоими, но поданными с другой стороны зеркала..." — подсказывает Мантия, и я так рад ее слышать, что забываю о намерении поругаться.

Где ты была?

"Я всегда рядом..."

Почему не отвечала, когда я звал?

"Не хотела быть третьей лишней..."

Лишней — в чем?

"В твоем споре с самим собой..."

Разве я спорил? Я... почти дрался.

"Именно... А от чужой драки всегда лучше держаться подальше, верно?..." — лукавая, но немного грустная усмешка, словно подружка сожалеет о том, что драка — чужая.

Верно. Расскажи, кто живет в моем теле?

"Только недолго: здесь, и в самом деле, не жарко, и ты можешь простыть..."

Торжественно обещаю не болеть! Расскажи!

"Хорошо, слушай..." — Мантия переходит на тон, приличествующий бродячим сказителям, а не благородной даме. Повеселить меня хочет, заботливая моя... — "Металл, который называют "лунным серебром", — единственная вещь в мире, обреченная существовать на грани между жизнью и смертью... Проще говоря, имеет собственные разум и волю, но не обладает возможностью свободно их использовать, что, как ты сам можешь догадаться, сказывается на характере не лучшим образом... Подобие жизни "лунное серебро" обретает лишь с помощью чар, но подобие — лишь мутное отражение, а не то, что его отбрасывает в зеркале бытия..."

И разумеется, оно ненавидит заклинателя, подарившего столь ограниченную свободу?

"Да уж, любовью не пылает..." — ехидный смешок. — "Потому что эта "свобода" оплачивается исполнением чужой воли..."

Неужели, это настолько больно — подчиняться приказам?

"Не обладая возможностью делать что-либо для себя? Это убивает... Час за часом... Век за веком..."

Убивает... Я тоже умру, в конце концов?

"А ты хочешь жить вечно?..." — Искреннее недоумение.

Так, как сейчас? О, нет! Надеюсь, надобность в моем существовании когда-нибудь отпадет.

"Возможно... Но ты об этом вряд ли узнаешь..."

Да, вряд ли.

Даже когда решу уйти, не смогу быть уверенным, что за мной в мир не явится новый Разрушитель, приговоренный к тем же ошибкам и той же боли... Хм. Вот и причина не торопиться за Порог: не желаю кому-то еще пройти моим Путем. Хотя бы потому, что на нем слишком много заманчивых развилок, ведущих к разным финалам. Ну да, фрэлл с ними со всеми! Пусть каждый живет своей жизнью. Жизнью, которую заслужил.

Значит, "лунное серебро" способно жить, только растворенное чарами?

"Именно, только в текучем состоянии: недаром говорят, что жизнь — это движение... Впрочем, и не удивительно: в любом существе, по праву называющемся живым, есть жидкость, питающая его..."

А вода? Оно растворяется в воде?

"Не до конца и..." — пауза, показавшаяся мне нерешительной.

И? Что происходит?

"Вода лишь помогает слезам Ка-Йен попасть в живое тело, но не способна подарить им жизнь..."

Вот! "В живое тело"! Что же мешает частичкам металла...

"Ожить?... Невыполнение необходимых для этого условий..."

Каких же?

"Во-первых, состав крови... Видишь ли, только в крови одной расы "лунное серебро" может раствориться полностью, теряя малейшие признаки формы и тем самым получая право возникнуть заново: ведь чтобы построить из камней новый дом, нужно сначала очистить с них следы старого раствора... Во-вторых, нельзя получить подарок, прокрадываясь в дом незваным гостем..."

Подарок? Ты так называешь жизнь?

"А как еще ее назвать?..." — Удивляется Мантия. — "Она, конечно, часто бывает предметом торга, но за рыночной суетой забывается главное: мать всегда дарит жизнь своему ребенку, а не одалживает или продает..."

Уговорила. Итак, получить жизнь можно только в дар. Но я никому и ничего не собирался дарить!

"Не собирался... Истинный дар всегда приносится без ведома дарителя, и в этом состоит его величайшая драгоценность..."

Хорошо, допустим. Но я и не приглашал осколки войти в меня! Что скажешь на это?

"О чем ты думал в тот миг, когда разбивал Зеркало?..."

Ни о чем приятном.

"Верно... Ты думал о том, что не существуешь, а это первый шаг к осознанию безграничной свободы, и Зеркало услышало твои мысли... Услышало, потому что само мечтало о разрушении границ... Никогда не представляйся пустым местом, любовь моя: тебя тут же поспешат заполнить. "Лунное серебро" так и поступило, ворвавшись туда, где, по твоим собственным уверениям, ничего не было..."

Ну и дела... Никогда бы не подумал, что из такой нелепости могут возникнуть большие проблемы.

"А так оно всегда и происходит..." — кивок умудренной жизнью особы.

Впредь постараюсь обращаться осторожнее даже с пустячной мыслишкой.

"Умница!... Так вот, гость вошел в пустой дом, но в своем обычном состоянии ты вскоре исторг бы "лунное серебро" из крови, однако..."

Мне пришлось погрузиться в Саван.

"Да... И более ничто не мешало пришельцу воскресать... А кое-что и помогало..."

Что?

"Ты помнишь старую легенду?... Кровь дракона способна исполнять любые желания..."

Ерунда!

"Вовсе нет... Просто никто и никогда не добавлял: любые, кроме его собственных... А чего желает узник? Обрести свободу... И свобода была обретена..."

Угу. За счет моей.

"Ты об этом жалеешь?..." — Вопрос звучит странно: и вкрадчиво, и тревожно.

Жалею? Надо подумать. Соседство с кем-то совершенно чуждым и непонятным пока не принесло мне ничего хорошего, а сегодня... Сегодня едва не стало причиной преступления! Это ведь осколки Зеркала будоражили мою кровь?

"Конечно... "Лунное серебро" помимо прочих своих качеств обладает очень занятной особенностью: оно, не будучи в состоянии стать счастливым, стремится осчастливить того, в чьем теле находится... Конечно, осчастливить в соответствии со своим пониманием, что приводит к печальным последствиям..."

Продолжать не надо: результат я прочувствовал лично. От начала и до конца. Значит, оно так восприняло мои стремления? Будто все, чего мне не хватает, это постельные утехи?

"Уж так-то не упрощай..." — укоризненно насупилась Мантия. — "Твои мысли занимали одиночество и боль, а при виде девочки ты ощутил еще и некоторое родство... Близость ваших положений, которая принесла с собой нежное тепло... Какой должен был последовать вывод?... Нужно вас соединить, чтобы тепла стало больше... Разве не логично?..."

Логично. И совершенно не по-людски.

"А чего ты хотел от куска металла?..." — пожимает плечами Мантия.

Да ничего, собственно. Он больше не будет так... меня осчастливливать?

"Не будет, не волнуйся: ошибка осознана и запомнена..."

Не ошибка. Столкновение разных взглядов на вещи. Я не сержусь: грешно ругать за добрые намерения. Особенно того, кто делает первые шаги в мире. И... Откуда ты знаешь, что он все понял?

"Я могу его слышать..."

А почему я не могу?

"Откуда эта обида? Сам посуди: тебе мало разговоров со мной? Хочешь, чтобы голоса в твоей голове звучали, не переставая?.."

Э-э-э-э... Не хочу.

"То-то... Ничего, если возникнет надобность пообщаться, я переведу..."

А он... тоже меня не слышит напрямую?

"Когда как..."

Кстати! Это "он", "она" или "оно"?

"А ты не догадываешься?... Кто еще, кроме мужчины, будет искать решение проблемы одиночества в слиянии тел?..." — Довольное и неописуемо злорадное хихиканье.

* * *

"Поскольку Кружево метаморфа является двойным (и это верно даже для найо, только в данном случае количество скользящих Узлов превышает все разумные пределы), необходимо позволять Силе время от времени свободно течь по обоим контурам, для чего, собственно, Обращения должны проводиться с регулярностью, зависящей от вида, возраста, физического и духовного развития особи. В самом общем случае цикл Обращения составляет один месяц, и наиболее легко и естественно переход из одного облика в другой происходит в часы полнолуния, когда Нити бывают особенно податливыми. Если же отступать от предписанного природой порядка, второй контур Кружева (неважно, является ли он принадлежностью человеческого либо же звериного тела) не получает подпитки током Силы, что истончает составляющие его Нити, и в какой-то момент становится достаточно самого легкого прикосновения, чтобы их порвать...

Случается, по каким-то причинам метаморф оказывается неспособен к переходу из одного облика в другой. Тогда следует вмешаться в его Кружево и отсечь не использующуюся часть, пока не стало слишком поздно, потому что разрушение изнутри — гораздо опаснее, чем насильственное воздействие извне. Однако следует сознавать и другую опасность: лишенное предписанной от рождения части самого себя, живое существо с большим трудом сохраняет в себе жизнь. Речь идет в первую очередь о душевном здравии, которое не только неразрывно связано со здравием тела, но и зачастую определяет его, поэтому отсечение безопаснее всего проводить в младенчестве, когда сознание еще не успело обрести какие-либо четкие черты...

Наиболее яркий пример невозможности полноценного существования — смешение двух разных родов. Как правило, полукровки рождаются уже мертвыми, о чем позаботилась сама природа, но законы любят обходить все, кому не лень. И самое интересное, некоторым, действительно, удается сие сделать. Так, при связи человеческой особи и оборотня, находящегося в человеческом облике, велика вероятность получения жизнеспособного потомства, обладающего в полной мере качествами обеих сторон..."

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Дословная цитата из труда "Вверх по Ступеням Обращения" (Большая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Я отодвинул книгу и забрался в кресло поглубже. С ногами. Люблю так поступать, хотя Магрит и ругает меня за то, что порчу обувью обивку.

К себе в комнату не пошел: и потому, что спать не хотелось, и потому, что тихая ночь располагала к неторопливым и обстоятельным раздумьям. А где думается лучше всего? Правильно, в библиотеке! Вот туда мое разбитое тело и притопало, разбудив мьюра-хранителя и заставив того выдать нетерпеливому читателю требуемую книгу. Впрочем, у меня была еще одна причина употребить ночные часы на труд разума: утром надлежало дать ответ шадд'а-рафу. На предмет того, намерен ли я попытаться осуществить надежду несчастного отца.

И что удалось почерпнуть из источника знаний? С одной стороны, немало, с другой, подробности дела уж слишком неприглядные.

Мой мудрый наставник, оказывается, не прочь дать волю шаловливым частям своего тела. Не мне его судить за подобные грешки, но, право, можно было быть и осмотрительнее! Если бы шадд и линна занимались... тем, чем они занимались (спариванием назвать — язык не поворачивается, любовью... А была ли там любовь?), в зверином облике, проблем бы не возникло. Ни малейших. Самое большее, что могло получиться, потеря плода, без ущерба для дальнейшего существования. Так нет же, они ухитрились пылать страстью друг к другу в облике человеческом, в итоге породив на свет ущербное дитя, не способное обернуться, потому что его Второе Кружево являет собой непотребное смешение несочетающихся фрагментов. Но даже тогда был шанс исправить ошибку: отсечь ненужные Нити. Почему ОН этого не сделал? Почему ОНА допустила бездействие?

"Неужели, не ясно?..." — тихо спрашивает Мантия.

Не ясно.

"Тяжело отрезать пути к отступлению, когда есть хоть один шанс из тысячи тысяч..."

Шанс? Кто сможет исправить Кружево без изменения сути? А, молчишь... Девочка обречена. Сколько еще она сможет протянуть? Год? Больше?

"Все зависит от обстановки, в которой находится дитя: душевное спокойствие продлит жизнь..."

Спокойствие, которого она вольно или невольно будет лишена дома. Чувствую, придется стать радушным хозяином.

"Только не вздыхай так тяжко: девочка милая, добрая и доверяет тебе..."

Это-то и плохо! С чего она решила мне доверять?

"Ты не оттолкнул ее, хоть и заметил неправильность..."

Как я мог ее оттолкнуть, если и сам... А, не будем об этом больше, ладно?

"Как пожелаешь..." — согласный кивок.

Скажи лучше другое. Я прикинул возраст... обоих детей. Получается любопытная картинка.

"Например?.."

Если дочери шадд'а-рафа примерно двадцать три года, а сыну — около тридцати пяти, то одна была еще младенцем, а второй находился в очень юном возрасте, когда...

"Продолжай!.." — Нетерпеливо понукает Мантия, но я не могу двигаться по логической цепочке дальше. Потому, что уже побывал у ее окончания, и там мое сердце кольнуло чувство вины.

Старик оставил без отеческой ласки своих малолетних детей, чтобы заниматься чужим, никому не нужным отпрыском. Не всякому под силу такая жертва. А он смог. Наверняка, ни на миг не переставал думать о малышах и тревожиться за них, но не давал мне почувствовать неладное. Щедрый дар, принося который, шадд'а-раф не мог рассчитывать на будущие выгоды. Хотя бы потому, что Путь, предписанный мне к прохождению, мог оборваться раньше срока. И чем я отплатил за бескорыстие и благородство тому, кто всеми силами старался позволить ребенку побыть ребенком? Ох...

Стыдно? Еще как. Самое нелепое: даже прощения попросить не могу. Не за что. Выше по течению времени я не знал того, что знаю сейчас, но поступал так, как считал правильным. Разумеется, иногда "правильность" подменялась детской обидой или яростью, а мой разум не умел отличать одно от другого. И сейчас-то не слишком научился... Знаю, что ответить старику. И отвечу. Но удовлетворит ли его мой ответ?..

Шурх, шурх. Мягкие войлочные тапочки шуршат по натертому паркету. Плюх! Ладошки упираются в стол, чтобы остановить скольжение. Ребенок, он и есть ребенок.

Смотрю в счастливые глаза, переливающиеся золотистыми искорками.

— Хорошо спала, маленькая?

Довольная улыбка служит мне ответом.

— Позавтракала?

Взгляд становится слегка растерянным, потом озаряется внезапной догадкой, и с возгласом: "Я сейчас!" Ирм уносится прочь из библиотеки, чтобы несколько минут спустя вернуться, обеими руками удерживая не столько тяжелый, сколько неудобный груз, и с забавной сосредоточенной миной на личике стараясь сохранить равновесие.

На полированную столешницу опустился поднос со снедью.

— Вот!

Блинчики? Омлет? Горячие булочки? Я столько не съем. То есть, съем, но рискую при этом маяться животом до обеда.

— Вообще-то, в этой комнате не принимают пищу, — виновато почесываю шею, а мьюр, выглядывающий из-за книжного шкафа, прямо-таки испепеляет меня взглядом.

— Лайн'А сказала: можно! — Девушка отчаянно закивала головой.

— Ну, если Лайн'А сказала, — как она забавно произносит имя волчицы: "Лаайна'Аа"... — Впрочем, ругать за крошки будут меня, а не ее.

— А если dou постарается быть аккуратным? — Голос, раздавшийся за моей спиной, счастлив и тревожен одновременно: такое состояние души свойственно женщинам, носящим в своем чреве будущую жизнь, а Лэни входит в их число. Месяца два уже, если не больше.

— Насорю обязательно, ты же меня знаешь.

— Знаю. Иди, погуляй, малышка: я скоро приду.

Ирм — понятливый ребенок, и не заставляет два раза намекать на то, что взрослые хотят посекретничать. Уходит. Нет, убегает, весело шурша тапочками. А Лэни начинает расставлять передо мной принесенный завтрак.

Есть что-то странно уютное в женских руках, занятых домашними делами. Что-то спокойное и уверенное, простое и сложное, загадочное и в то же время, не требующее объяснения. Мне нравится смотреть на смуглые пальцы, бережно касающиеся хрупкого фарфора, на блестящие черные волосы, заплетенные в косу, на слегка потяжелевшую и ставшую еще прекраснее фигуру. Если бы я мог хоть раз согреться в тепле лилового взгляда... Нет, не получится. По крайней мере, не сейчас, когда в ласке волчицы нуждаются те, что еще не могут громогласно заявить о своих желаниях.

— Вы не хотели меня видеть, dou?

— Почему ты так решила?

— Вы смотрите... с сожалением. Я помешала Вашим занятиям?

— Нет. Да и какие занятия? Так, книжку листал.

— Полночи? Должно быть, увлекательное чтение, — Лэни ловко балансирует между ехидством и почтением.

— Кстати, об увлекательности. От кого ждешь приплод?

Понимаю, что вопрос звучит не слишком вежливо, и пытаюсь смягчить впечатление выражением искреннего интереса на лице, но зря стараюсь: моя собеседница не обижается.

— Почему Вы спрашиваете?

— Приступ рассеянности приутих, и я, наконец-то, понял, почему ты проводишь дни в человеческом облике.

— О, так вот, о чем вы читали... — понимающе улыбается волчица. — Да, он был человеком.

— Был? Ты что, его съела?

— Конечно же, нет, хотя... Он такой аппетитный... И большой.

Большой? Аппетитный? Ой-ой-ой. Не хочется думать, но...

— Я его знаю?

Молчание, сопровождающееся потупленным взглядом.

— Лэни, ответь.

— Разве это так важно?

— Лэни.

Не хочу повышать голос, даже в этой игре.

— Право, я бы не хотела...

— Лэни, я жду.

Пауза, завершившаяся невинным:

— Твой знакомый великан.

Меня хватает только на то, чтобы спросить:

— И когда ты успела?

— Долго ли, умеючи?

Волчица смотрит на меня сквозь полуопущенные ресницы, довольная произведенным эффектом.

Все-таки, осуществила неизбывную страсть к улучшению породы. Что ж, могу только похвалить. А для заметания следов наверняка воспользовалась своими излюбленными "духами", которые в соответствующей концентрации быстро и надежно гасят у партнера память о нескольких последних часах жизни. Вспомнить можно, но только в том случае, если случайные любовники встретятся и окажутся в объятиях друг друга вновь. А повторной близости Смотрительница Внешнего Круга Стражи не практикует. Во избежание сложностей и возникновения взаимных претензий.

Растерянно тру лоб, собираясь с мыслями. И когда беглянки возвращаются домой, требую:

— Чур, если в помете будет рыженький, возьму себе!

Лэни растерянно распахивает глаза:

— Зачем, dou?

— Как это, зачем? Мне ведь полагается личный слуга, разве нет? А с такой родословной...

— А почему именно рыженького хотите взять?

— Значит, по второму пункту возражений нет?

Лиловый взгляд обиженно темнеет:

— Вы ожидали отказа? Именно от меня?

Ну вот. Доигрался. Подумать только, как легко мне удается задеть чувства волчицы! Странное умение я приобрел. Или же...

Едва удерживаюсь от желания залепить самому себе подзатыльник. Неужели с каждым днем существования я только тупею? Если собеседник горячо реагирует на каждую мою фразу, неважно, шутливую или серьезную, это означает одно: он открыт. Полностью. И разумом, и сердцем. А в такой ситуации любое неосторожное слово может нанести смертельный удар. Вот и Лэни... Признавая за мной наследственное право призвать на службу оборотня, несказанно огорчилась, когда из нелепой шутки сделала горький вывод: я плохо о ней думаю. На самом деле все совсем не так, но... Только бы не упустить момент!

— Послушай меня внимательно, Смотрительница. И смотри прямо в глаза! Я знаю: ты не откажешь. И никто другой не откажет, если речь идет о правах, принадлежащих мне с рождения. Но еще лучше я знаю, что моя прихоть может обернуться болью. И для меня, и для... моей игрушки. Тем более, если брать ее против воли. Поэтому можешь не волноваться: я не собираюсь заводить слуг. Обойдусь своими силами, как обходился до сих пор. А это... Была всего лишь шутка. Я ясно объяснил?

Волчица, все время монолога старательно выполняющая мой приказ по удержанию взгляда, немного успокоилась: по крайней мере, черты лица вернулись к прежней мягкости. Но я слишком рано радовался, потому что вдохом спустя услышал закономерный вопрос:

— А если вам предложат службу по доброй воле? Вы ее примете?

Неприятный поворот беседы. Не люблю темы про "доброе" и "недоброе". Ненавижу.

— Я подумаю.

В ответ на уступку следует настойчивое повторение:

— Но примете?

Щедро поливаю сливочным соусом тонкий, почти прозрачный блинчик и скатываю в трубочку.

— Видишь ли, милая... Отношения "хозяин-слуга" слишком сложны, чтобы устанавливать их, не подумав хотя бы чуть-чуть. Допускаю, кто-то может сойти с ума настолько, что напросится мне в услужение. И если это произойдет, что ж... Мы будем вместе решать, куда двигаться: назад или вперед.

— Но ведь можно шагнуть и в сторону, — тихо замечает Лэни.

— Можно. Но опять-таки, по обоюдному согласию. Все понятно?

— Вполне.

— Ты больше не обижаешься?

— Разве я обижалась?

— А кто только что дул губы?

Кусаю блинчик. Вкусно, фрэлл подери!

— Я вовсе не...

— Хорошо, забудем. Как ты себя чувствуешь?

Она нежно улыбается.

— Замечательно.

— И славно! Присмотришь за Ирм?

— Конечно, dou, Вы могли и не приказывать.

— Вообще-то, я прошу.

Как ни стараюсь говорить небрежно, но волчица улавливает в моих словах лишнюю сухость и сконфуженно опускает взгляд. Правда, ненадолго:

— Вы собираетесь уйти?

— Почему ты так решила?

— Просите присмотреть... Если бы оставались, лишние надзиратели были бы не нужны.

Ну да, конечно. Проговорился. Теперь придется рассказывать все, как на духу, иначе Лэни начнет собственное "расследование", от которого я схлопочу одни только упреки и неприятности.

— Я хочу встретиться с матерью девочки. Ты не спросишь, зачем?

— Думаю, я знаю.

— Вот как? — Удивленно сдвигаю брови. — Изложи свою версию.

— Вам нужно получить право на byer-rat

* * *

. Я угадала?

* * *

* * *

* * *

* * *

**

byer-rat — дословно, "второй родитель". Обычай, по которому можно получить право участвовать в судьбе того, с кем не связан родственными узами. Используется довольно редко, и в силу этого наделяется чрезмерно большим значением, тогда как на деле присвоение звания "второго родителя" означает лишь то, что заботы о здоровье и благополучии ребенка возлагаются на кого-то, кроме отца и матери, которые, в свою очередь, эти самые заботы частично с себя снимают. Но не надо путать byer-rat с усыновлением, поскольку права передаются на ограниченное время для совершения какого-либо действия. В древности "вторым родителем" назначался, например, лекарь, которому поручалось лечение ребенка. В таком случае, во-первых, родители не несут ответственности перед богами за возможную гибель своего отпрыска, а во-вторых, сам лекарь, исполняя роль "отца", с одной стороны, имеет полное право поступать, как подсказывает ему разум, а с другой — обязательно прислушивается к голосу сердца, дабы не навредить.

* * *

* * *

* * *

* * *

— Честно говоря, милая, я не ставил перед собой именно такой цели. То есть, ставил, но не собирался достигать, сметая все преграды на пути. Получится, так получится. Не получится, жалеть не буду.

— Вы, возможно, и не будете, но... Она, несомненно, пожалеет, если откажет вам.

Непонимающе ловлю торжественно-серьезный взгляд:

— Пожалеет? Совершенно необязательно.

— Есть вещи, в которых один не должен отказывать другому. Как женщина не должна отказывать мужчине на брачном ложе. А Вам... Отказывать Вам не только опасно, но и глупо.

— Почему это?

— Вы никогда не просите просто так, из каприза или желания причинить зло. Вы входите в Гобелен, чтобы укрепить истончившиеся Нити самим собой, как же можно заступать вам дорогу? Ведь тогда обрывки ударят по отказавшемуся от помощи. Если мать Ирм не утратила разум, Вы добьетесь того, чего желаете.

* * *

Добьюсь, чего желаю? Ай-вэй, если бы еще знать, чего именно!

Возможно, линна на время препоручит мне свое дитя. А дальше? Дальше-то что? Как можно собрать два рваных Кружева в одно, если изменения, проводимые извне, не только не приветствуются, но и строжайше запрещены? Задача неразрешима по определению. Я могу лишь обеспечить девочке пребывание в Доме, где о ней будут заботиться и оберегать от волнений. Либо... Оторвать ущербные Кружева. Совсем. И ребенок останется ребенком. Навсегда. Нет, тоже не решение. Больше похоже на приговор, причем не ей, а мне: она-то не сможет понять, ни что произошло, ни чего лишилась. Зато я буду понимать и чувствовать за двоих...

Завтрак я так и не доел, чему немало поспособствовал разговор с Лэни, приведший меня в странное состояние духа: хотелось и плакать от отчаяния, и гордо пыжиться. Приятно сознавать, что тебя считают достойным того, чтобы... Нет, просто: достойным. Но сам-то ты понимаешь: это — иллюзия. Туман в смотрящих на тебя глазах. А поскольку любой туман рано или поздно рассеивается, стоит только солнышку взобраться на небо повыше, пройдет некоторое время, и твоя ничтожность будет ясно видна окружающим. И как тогда себя вести? Убежать? Бросить вызов, отвечая взглядом на взгляд? И в том, и в другом варианте много подводных камней: либо тебя сочтут трусливым слабаком, либо наглым гордецом. А на самом деле ты... Ни то, ни се.

Миска с булочками была оставлена мьюру, хранителю библиотеки. Если бы кто-то видел, какие мне пришлось приложить усилия, чтобы мохнатый домовик принял скромное подношение! Сначала вообще было заявлено: "Взяток не беру, жалования хватает". Я пустился в объяснения, из которых, как полагал, следовало: булочки — вовсе не взятка, и оставляются без моего внимания с сожалением, просто потому, что в желудок больше не лезет. Тогда мьюр обиделся и изрек: "Негоже добропорядочному домовому недоедки подъедать". Пришлось идти на второй круг доказательств и оправданий. В результате довольный мьюр утащил угощение в свой закуток, а я, смертельно уставший от препирательств, но выторговавший право являться в библиотеку в любое время суток (разумеется, не с пустыми руками), вернулся к себе в комнату и потратил полчаса на приведение внешнего вида в относительный порядок. Проще говоря, умылся, причесался и переоделся. Нормальные существа занимаются этим до принятия пищи, но ваш покорный слуга давно уже не претендует на "нормальность".

Завершив утренний туалет, я, в ожидании шадд'а-рафа, устроился в холле, на лестнице, прислонившись спиной к перилам, и, чтобы минуты бежали быстрее, перебирал в памяти строки, прочитанные ночью.

Механизм наследования признаков очень интересен, и хоть до "Слияния Основ" мне во время учебы добраться не посчастливилось, знаний из разряда "вокруг да около" вполне хватило, чтобы разобраться в основных этапах процесса.

Основное и изначальное назначение физической близости состоит в продолжении рода, а спаривание существ разных видов обычно не приносит потомства, потому и происходит крайне редко. Однако если у существ есть что-то общее в строении, результатом их... м-м-м-м, страсти может стать новое существо, объединившее в себе качества своих родителей. В принципе, очень легко установить, появится ли отпрыск у двух особей разных видов: достаточно взглянуть, имеются ли в Кружевах потенциальных родителей одинаковые фрагменты. Если имеются, и, более того, захватывают в себя ряд ключевых Узлов, можно смело браться за дело! Но только в том случае, если Кружево одного проще по структуре, чем Кружево другого. Поэтому очень легко и просто возникает потомство у оборотня и человека, да и вообще, у человека и других человекоподобных рас: схожий каркас основного Кружева. А поскольку у людей нет никаких надстроек над исходным рисунком, появляющийся на свет ребенок несет в себе все, что ему удалось урвать от более "сложного" родителя. Разумеется, отдельные фрагменты теряются: им просто не за что зацепиться. Но какие-то остаются. И при удачном стечении обстоятельств остается очень много всего. Еще играет роль то, кто из родителей принадлежит к какой расе, в каком облике происходило спаривание, в какой фазе была луна и всякая прочая ерунда, на деле ерундой вовсе не являющаяся. Но это относится к слиянию человека и оборотня. А если встречаются два оборотня разных Племен?

Ирм не смогла бы родиться, если бы оба преступивших не были кошками: близкие рисунки изнаночного слоя помогли сформировать ущербное и слабое, но ограниченно жизнеспособное Кружево. Вот только оно, совмещая в себе и разные рисунки, не позволяет девочке обернуться. Просто потому, что конечная цель не определена однозначно. Возможно, при искусственном подавлении Кружева одного из родителей в момент зачатия появлялся шанс на задание процессу нужного направления, но... Время упущено, и вспять уже не вернется. А я вовсе не бог, чтобы менять правила игры по своему желанию. Чего же хочет от меня старик?..

— Я заставил Вас ждать, dan-nah? — Вежливый и немного тревожный вопрос оторвал меня от размышлений.

Шадд'а-раф стоит рядом с лестницей, терпеливо ожидая, когда я соблаговолю обратить на него внимание. Хорошо еще, коленями пол не натирает.

— Нет, ты пришел вовремя.

— Вы следили за временем?

В хрипловатом голосе чувствуется тепло улыбки. Конечно, прекрасно зная мою способность, погружаясь в раздумья, забывать обо всем вокруг, старик не мог удержаться от шутки. Доброй.

— Не следил. Зато оно всегда следит за тем, чтобы встречи происходили именно в назначенный момент, не раньше и не позже. Так зачем делать лишнюю работу? Доверимся тому, кто лучше нас с ней справляется!

Янтарные глаза вспыхивают светлыми искорками.

— Разумный подход. Позволите и мне к нему прибегнуть?

— Ты уже... прибег, всучив мне своего очередного ребенка. Я что, так и буду заниматься делами твоей семьи? Не слишком ли много чести?

— Много, — согласно кивает шадд'а-раф. — И я скорблю, что не в моих силах оплатить этот долг.

— Ай, брось! Долги, платежи... Надоело. Будем считать, что я сам, по собственной воле, взял на себя заботу о девочке. На свой страх и риск. Правда, спешу сказать: ничего не обещаю. Не знаю, как и куда двигаться.

— Это неважно, dan-nah. Главное, решиться сделать шаг, а направление... Оно найдется. Чуть позже.

— Мне бы твою веру, — рассеянно кусаю губу.

— Разве у Вас нет своей?

Вопрос звучит не удивленно, а укоризненно. Мол, зачем мне еще одна безделица, если в кошельке звенят сотни других.

— Нет. Я разучился верить. А когда-то умел...

Старик отводит взгляд, заставляя меня снова чувствовать вину. Нет, в этот раз не стану убегать. Пора признаться в своей ошибке. Что бы из этого ни вышло.

— Я сожалею.

— О чем, dan-nah?

— О своем поведении. Нет, не сейчас. Тогда. Я вел себя...

— Безупречно.

— Безупречно? — Усмешка получается горькой и едкой, как сок одуванчика. — А что значит "безупречно"? То, что меня нельзя упрекнуть в чем бы то ни было? Или то, что мои поступки не вызвали упрека?

— Вы можете выбрать любой ответ, — спокойно отвечает шадд'а-раф, и в этом спокойствии слышится обреченность приговоренного. К смерти? Нет, к памяти, что куда страшнее.

— А я предоставлю право выбора тебе. Справишься?

— Dan-nah, это...

— Невозможно? Увы. Тогда выслушай то, что я скажу, и не смей перебивать. Вчера я сравнил возраст твоих детей с числом прожитых мной лет и пришел к любопытному выводу. Оказывается, они были совсем крохами, когда ты оставил их, чтобы возиться с чужим ребенком. Оставил без своей любви, без ласки, без... да просто без тепла, в котором они нуждались. Не знаю, что заставило тебя так поступить, не буду гадать. Но каковы бы ни были твои мотивы, я не заслуживал того, что получал. Не понимал всей глубины дара и его цены. Для тебя. А потом сделал еще хуже: упрекнул. Нашел тень там, где ее не было... И с отцом, и с сыном. Мне следовало бы извиниться и перед ним, как ты считаешь?

— Извиниться? Нет, он еще слишком юн и пытается мчаться, когда следует замедлить шаг. Поэтому и налетает на стены, — старик улыбается, грустно и ласково. — И пусть лучше эти стены будут построены вами, чем кем-либо еще... Он никак не может решить, какие чувства испытывает: и ненависть, и восхищение, и привязанность — все смешалось в одном котле, но зелье еще не вызрело. Должно пройти время. Может быть, много. Может быть, совсем чуть-чуть. Он разберется в самом себе. Как разобрались вы.

— Я? О нет, я только больше запутался!

— Потому что за последней дверью оказался новый коридор? Так бывает. А за ним окажется еще один и еще... Вы не хотите идти дальше?

— Не знаю. Мне кажется, я удаляюсь от чего-то важного.

— Так только кажется: все самое важное всегда будет с вами. Внутри вас. Поэтому не нужно бояться новых дверей.

— Думаешь? — Изучаю узор паркета. — Сделаю вид, что поверил.

— Я отправил ей Зов. Она придет. Но не сюда, а в выбранное ей место. Вы согласны?

— Почему бы и нет? Прогуляюсь немножко. Далеко?

— Северный Шем, постоялый двор на тракте Тиеле. Рядом с ее Лесом. Это самое удобное место, куда выводят Пласты.

— Хорошо. Как скоро?

— Она узнает, когда вы появитесь, и придет.

— Надеюсь, без особого опоздания... Хотя дамы любят проверять терпение кавалеров.

Старик пожимает плечами, словно говоря: "Но за это мы их и любим, не правда ли?"

— Что ж, буду собираться в дорогу. Пожелаешь мне удачи?

Янтарные глаза лучатся смехом:

— Удача — всего лишь случайная гостья на нашем Пути, dan-nah. А вот необходимость вечно идет рядом и учит нас самих совершать чудеса. Без чьей-либо помощи. Так что вам нужнее?

— С этой точки зрения у меня уже все есть, но... Кое-чего ты все-таки не сказал.

— Чего же?

— Почему много лет назад ты пренебрег счастьем своих детей?

Шадд'а-раф смотрит пристально, но чувствуется, скольких сил ему стоит не отводить взгляд.

— Они были зачаты и рождены в любви. У них были тетушки и дядюшки, нежные и заботливые. У них было достаточно тепла, чтобы пережить зиму разлуки со мной. У вас... не было ничего, и ваша зима могла никогда не закончиться, навечно погребая душу под снегом. Можно было пройти мимо. Можно было остаться и развести огонь в очаге. Я сделал свой выбор. вы полагаете его неправильным?

Он ушел, не дожидаясь ответа, а я долго еще сидел, спрятав лицо в сложенных на коленях руках.

Никогда не требуйте ответа, если имеете хоть малейшее представление о том, каким он может быть. И уж тем более, не требуйте отвечать, если результат вашей настойчивости совершенно непредсказуем! Потому что будет больно. Очень. Мало того, что почувствуете себя дураком, так еще чужие чувства разбередите, а это уже можно счесть издевательством. С вашей стороны.

* * *

Постоялый двор был похож на все дворы мира, но не внешним видом, а духом, ведь приземистый сруб призван в первую очередь сохранять в тепле своих часто меняющихся обитателей, а не услаждать взоры. Зато обещанием уютного отдыха пропитано все, начиная от заботливо расчищенных дорожек, до прогалин в инее, покрывающем стекла окошек. Должно быть, летом постройки выглядят мрачно и тяжеловесно, но в разгар зимы, укутанные белыми одеялами, кажутся совершенно сказочными. Да и лес вокруг почти волшебен. Только немного страшновато ступать под его полог: на сосновых лапах осели снежные клоки таких размеров, что лично мне хватит удовольствия, если ветер колыхнет ветки три, не больше.

— Мы зайдем внутрь?

— Мы будем ждать здесь?

Найо. Не отходят от меня ни на шаг. Хорошо, хоть согласились принять облик, более подходящий для путешествия, чем бесконечная смена масок, правда, с их стороны уступка заключалась лишь в зимней одежде, а вот мне нужно держать Обращения под контролем. Я и держу. Когда рядом есть кто-то, кроме нас троих.

— Зайдем, конечно! Не знаю, как вам, а мне на морозе холодно.

Низкая дверь распахнулась без скрипа в петлях, но кряхтя сочленениями досок, и в лицо дохнуло теплом. Эх, хорошо натоплено! Дневного света маловато, но хозяева не поскупились на свечи: можно разглядеть все, что душе угодно. Два массивных стола, за которыми расселись семеро человек. Наверняка, местные селяне, а не купцы: характерные открытые широкие лица и светлые глаза северян. А сюда зашли погреться, кружку-другую пропустить, да новостями и сплетнями разжиться... Тем лучше: меньше шансов завести ненужные знакомства. Потому что стоит где-нибудь случайно сойтись с представителем торгового племени, он будет преследовать вас всю вашу жизнь. И искренне радоваться встрече, ставя, как правило, своего знакомца в неловкое положение.

— Мир этому дому! — Громко и чуточку торжественно провозглашаю я, пока найо, фыркая и хмыкая, принюхиваются к окружению.

Знаю, им не по нраву тяжелый воздух, пропитанный дымом и ароматами потеющих тел, но ничего не поделаешь: место назначено, и я на него прибыл.

— И вам мир, добрые путники! — Отвечает на приветствие дюжий мужчина.

Если мой знакомый рыжий великан крупен, но во всех направлениях пропорционально, то хозяин постоялого двора всю свою жизнь раздавался исключительно вширь. Наверное, чтобы не надо было пригибаться под низкими притолоками. И даже не определишь, сколько ему лет: волосы белесые от рождения, лицо изборождено морщинами, но морщинами, если можно так выразиться, трудовыми, а не возрастными. Голос звучный, гулкий. Или кажется таким из-за эха, отброшенного назад потолком? Рубаха и штаны из шерстяного полотна, отороченные мехом сапоги да меховая безрукавка: для помещения вполне достаточно, но сдается мне, что точно так он же ходит и по двору. И совсем не мерзнет.

— Найдется свободный уголок?

— Отчего ж не найтись... Есть комната. Втроем-то уместитесь?

— Потеснимся, в обиде не будем.

Коридор, узкий не вследствие размеров, задуманных неизвестным мне зодчим, а заставленный кадушками, сундуками и прочими предметами, необходимыми для хранения потребных хозяйству вещей, привел нас к очередной низкой двери, за которой оказалась очень даже милая комната. Правда, не особенно большая и светлая, но вкусно пахнущая хорошо высушенным сеном. Э-э-э-э-э... А кровать-то одна. Положим, двое на ней уместятся, а где спать третьему? Я, конечно, не собирался задерживаться на ночлег, но день опасно приближается к вечеру, и если линна заставит себя ждать, придется отправляться домой только поутру, потому что брести в темноте по сугробам до смыкания Пластов будет не самым приятным времяпрепровождением... Ладно, придумаем что-нибудь.

Пока я снимал верхнюю одежду, найо успели не только сделать то же самое, но и совершили несколько игривых кругов по комнате.

— Вот что. Я пойду, погреюсь и что-нибудь кину в рот, а вы... Можете заняться, чем хотите. Только без шалостей! Не хватало мне еще перед здешними хозяевами краснеть.

— Мы будем осторожными.

— Мы будем послушными.

Да уж. Не верю ни единому слову, и особенно не верю блестящим вишням нахальных глаз. А закрывая за собой дверь, понимаю всю справедливость опасений, потому что слышу:

— Мяв-мяв, мой котик!

— Ур-р-р-р-р-р!

И горестный скрип кровати, принявшей на себя тяжесть двух тел.

В зале наблюдались все те же лица. При моем появлении неспешный разговор слегка замер, но стоило мне сесть на свободное место и попросить хозяина принести кружку эля, жизнь снова пошла своим чередом. А я даже удостоился чести быть приглашенным к общению.

Один из селян, щеголявший шапкой из сильно полысевшей перед смертью лисы, кашлянул (ему, наверняка, думалось, что вежливо, а вот мне сразу захотелось отсесть подальше, но я мужественно поборол это желание) и поинтересовался:

— Откуда путь держите?

— С Запада, почтенный.

— Далековато, — протянул мужик. — И давно выехали?

Я прикинул расстояние и время, чтобы не попасть впросак:

— Из Виллерима — месяца два.

— Это ж значит, прямо с Праздника?

— С него самого.

— А правда, в тамошней столице в Середину Зимы бочки с вином на площадях ставят? — Продолжал любопытничать селянин. Остальные его товарищи спрашивать о чем-то пока остерегались, но слушали внимательно.

— Правда.

— И всем без платы наливают?

— Без платы, — кивнул я. — Только то вино тяжелое да мутное, и после него непременно надо опохмелиться, а трактирщики такую цену заламывают, что дешевле трезвенником быть.

— Это точно, — захмыкали и закивали все. Разговор наладился.

— А как на Западе, мирно живут? — Теперь инициативу перехватил тот из селян, у которого нос был мясистее и краснее, чем у других.

— Мирно.

— Войск не собирают?

— А с чего? Вроде с соседями ссор не было. Или с вашей стороны виднее?

— Да нет, мы люди терпеливые, первыми в драку не полезем, — важно заявил мой собеседник.

— Что достойно уважения!

Мы чокнулись кружками, и совсем, можно сказать, породнились.

Выспросив еще несколько подробностей столичной жизни, порядком уже подвыпившие посетители постоялого двора вернулись к обсуждению местных тем. И одна из них, признаться, показалась мне немного странной. Сухонький старичок пожаловался на осквернение могил:

— Два погоста подчистую раскопали, за третий принялись, да видно их что-то вспугнуло, и бросили.

— Кого вспугнуло?

— А, труповодов этих ненасытных.

— Труповодов?

Я понял, что речь идет о некромантах, и переспросил скорее от удивления, чем от желания узнать еще одно определение племени охотников за мертвыми телами, но старичок посчитал мой вопрос полной неосведомленностью, потому что охотно пояснил:

— Ну, те, что мертвяков поднимают, да заставляют постыдным делом заниматься!

— Каким таким постыдным?

— А из могилы вылезать да по белому свету шастать, людей пугать — разве ж не постыдно? Их честь по чести похоронили, Серой Госпоже подарки подарили, а они — снова за свое? Самое постыдное! — Праведное негодование заставило старика затрясти бородой.

— Постыдное, дедушка, постыдное... А давно это было-то?

— О прошлом годе. Последний раз весной копали.

— И с тех пор больше на погосты никто не наведывался?

— Я ж говорю, вспугнуло их что-то.

Или кто-то. Занятно. И ясно, почему об этом совсем не было слышно: глубинка, да еще на Севере, куда редко кто забредает, а караваны ходят всего два раза в год: по устоявшемуся санному пути, и в разгар лета. Впрочем, совершенно необязательно это были некроманты: захоронения могли и воришки в поисках поживы разрыть, и звери подкопать. Да и не установить точно принадлежность осквернителя к магическому искусству, если прямо на погосте не совершалось наложение заклинаний. А насколько могу судить, труповоды очень осторожны и не станут лишний раз кричать о своем промысле на всю округу, так что... Не имеет смысла расспрашивать дальше: либо нужен прямой очевидец, либо тот, кто пошел по следам, да куда-нибудь вышел.

Дедуля не заметил ослабления интереса с моей стороны и продолжил трещать о мертвяках и их проделках, щедро сдабривая правду вымыслом: минуте на пятой замысловатого рассказа я совершенно перестал следить за нитью повествования, лишь изредка поддакивая и кивая. К счастью, нашлось средство, которое легко осушило источник красноречия моего соседа: прямо перед нами на стол водрузилось блюдо с запеченной в тесте рыбой. От кушанья исходили такие ароматы, что старичок мигом забыл обо мне и расплылся в довольной улыбке:

— Ай, госпожа Ниили, ай золотые ручки! Все-то балуете нас, грешных!

— Мне в том труда нет, Оле, я от того радость получаю.

Женщина, принесшая рыбу, была немолода, но только спустя несколько вдохов, собрав ощущения воедино, я понял, почему она показалась мне гораздо старше, чем выглядела.

Упругая кожа с тонким рисунком морщинок, бесцветные волосы, косами уложенные вокруг головы, блекло-голубые глаза, прячущие на своем дне счастье просто жить, и статная фигура могли принадлежать особе не старше сорока, но под этим пластом прятался другой, говорящий: не только не сорок, а дважды или трижды по сорок лет, если не больше, прожила на свете улыбчивая хозяйка. На меня смотрела линна. Смотрела оценивающе и чуть расстроенно, словно ее ожидания не оправдались.

Я хотел было спросить, не она ли мать Ирм, но вовремя остановился. Нет, не она: не могла женщина с таким мудрым взглядом совершить опасную глупость. Она не позволила бы шадд'а-рафу украсть свой разум. Хотя бы потому, что у нее этот самый разум присутствует и, похоже, в больших количествах.

— Это ты просил встречи?

— Да, почтенная.

— Тогда поторопись: тебя уже ждут.

* * *

И правда, ждут: невысокая крепенькая девица, веснушчатая и рыжая, непоседливая, как огонь. С того момента, как я переступил порог комнаты, прикрыл дверь и сделал пару шагов навстречу гостье, она успела почесать нос, потеребить косички, одернуть меховую курточку, присесть на лавку, снова вскочить и замереть, наконец, на одном месте, так и не придя к решению, как меня встречать.

Найо, проникновенно-серьезные, расположились по обе стороны от девицы, всем своим видом показывая, что не позволят ей ничего лишнего в отношении меня. Надо сказать, присутствие охранников линну расстроило: она недовольно сморщилась и первым делом заявила мне:

— А этих зачем с собой притащил?

— Во-первых, не притащил, а привел. А во-вторых, они сами решают, куда и за кем им следовать. Лучше скажи, ты — та, кого я хотел видеть?

— А сам не можешь определить? — Ехидно спросила девица.

— Наверное, могу, но не считаю это вежливым. Итак?

В самом деле, могу: для этого достаточно погрузиться на Третий Уровень Зрения и сравнить рисунки Кружев. А можно и не заходить так далеко, остановившись на Втором

* * *

.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

"Поскольку все Три Уровня существования теснейшим образом связаны между собой, при надобности провести определение возможностей своего противника можно и не погружаясь на глубинные уровни. Иногда бывает достаточно взглянуть на материальное воплощение: по пропорциям тела, степени тренированности мышечного корсета, плавности движений и другим, сугубо внешним признакам не составит труда понять, какими ремеслами владеет тот, кто стоит против тебя. В случае же, если речь идет о существе, более сведущем в магии, нежели в общении с грубой силой, также не нужно торопиться достичь глубины: камешек, лежащий на дне ручья, виден нам и сверху, но если мы вознамеримся взять его достать, то и руку замочим, и время потеряем. Строение Кружева, определяющее магические и иные возможности противника, находит свое отражение на Втором Уровне, во взаимодействии со внешними магическими полями, и для опытного взгляда не составляет труда по напряжениям Нитей узнать необходимые подробности, не тратя лишних сил..." ("Наука побеждать или Искусство достижения цели", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Читальный зал)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

— Меня прислали взглянуть на тебя.

М-да? Значит, личным свиданием я не удостоен. Почему бы это?

— Взглянула?

— Угук.

— И каковы будут твои дальнейшие действия?

— Ты хочешь поговорить с Ивари, — заявила линна. — Верно?

— Если мать Ирм зовут именно так, то да.

— Так зовут, так... — недовольное бурчание. — Только она к тебе из Леса не выйдет. Ей линн'д-ари

* * *

запретила.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Линн'д-ари — Глава Клана Лесных Кошек. По традиции и в силу особенностей природы, только линны женского пола могут менять свой облик, поэтому главенство в их семьях всегда принадлежит женщинам.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

— Значит, мне нужно пойти к ней.

— По-о-о-о-ойти? — Насмешливо тянет девица. — А кто сказал, что тебе позволят?

— Не позволят? Почему?

— Линн'д-ари не пустит под полог Леса Разрушителя.

Вот как? Быстро же разносятся слухи по земле: последняя кошка уже про меня знает. Ну как так можно жить? Нигде не найти покоя.

— Чем же я заслужил отказ?

— А то сам не догадываешься! Всем известно, что убиваешь одним прикосновением... если не сдержишься.

— Не совсем так, дорогуша. И потом, я умею сдерживаться.

— Да неужели? — Темно-голубые глаза недоверчиво сузились. — А линн'д-ари в это не верится!

— Это ее трудности. Мне нужно поговорить с Ивари, и я поговорю с ней.

— По трупам пойдешь?

— Постараюсь найти другой путь, если позволишь.

— Ну... Есть, вообще-то, способ. Только ты не согласишься, — равнодушно брошенная фраза.

— Какой способ?

— Да не согласишься, о чем тут говорить!

— Сначала я должен узнать, на что не соглашусь. Или это тайна?

Линна делает справедливый вывод:

— Раз спрашиваешь, а сам не знаешь, тайна.

— Будем топтаться на месте или двинемся дальше?

Не скажу, что мне стало любопытно, но никогда не мешает узнать о себе что-то новое, верно? Особенно, касающееся безопасности. И моей, и всех остальных.

— Линн'д-ари говорит, что можно тебя стреножить, — неохотно начинает рассказывать девица. — Ну, сделать так, чтобы ты вокруг себя смерть не плескал.

— И как именно "стреножить"?

— Вот они знают, — кивок в сторону найо. — Взять иголки и в спину воткнуть.

Иголки? В спину? Ну-ка, драгоценная, пролей свет на бездну моего незнания!

"Что ты все с чепухой ко мне пристаешь, а? Отвлек от такого милого зрелища!.." — сокрушается Мантия.

Зрелища, значит? Что и как в меня надо воткнуть, говори!

"Ты же все слышал... Иголки... В спину..."

И что изменится?

"Блоки, поставленные в определенных Узлах Кружева, меняют направление потоков Силы, задавая противоположную полярность..." — нудное ворчание не объясняет ровным счетом ничего.

Какой Силы? Какого Кружева? У меня ничего этого нет.

"Положим, Кружево есть, только... наоборот... И течет по нему не Сила, а Пустота — ее отражение в Зеркале... А все остальные правила действуют точно так же... И если воздействовать на твои Узлы материально, произойдут изменения и на прочих уровнях... Понятно?..."

Хм. Допустим. Значит, если воткнуть иглы... Кстати, в какие именно места?

"Между позвонками..."

По всей длине?!

"Почти..." — довольная ухмылка.

Это поможет запереть Пустоту внутри?

"Да... Но не обольщайся: на тебя магия действовать по-прежнему не будет..."

Почему?

"Потому что в данном случае меняется только взаимодействие с Силой... Если вектор ее приложения будет направлен в твою сторону, он, добравшись до твоего личного Периметра, сложится с векторами внутри тебя и поглотится ими с изменением значения... А вот направлять Пустоту вовне себя ты не сможешь..."

Любопытно. Почему мне об этом никто раньше не рассказывал?

"Чтобы не захламлять твою голову лишними глупостями..."

Хорошо. Другой вопрос: почему это не применили ко мне вместо "алмазной росы" или вместе с ней? Ведь тогда...

"Не оскорбляй даму своим невниманием!..." — буркнула Мантия, обрывая разговор.

Даму? Ах, да.

Линна стояла, скрестив руки на груди и постукивая пальцами. Ожидает мое решение? Действительно, надо решать. Хоть что-то. Но возвращаться с пустыми руками... Зачем вообще тогда все затевал?

Я обратился к найо:

— У вас есть нужные иглы?

— Сколько хотите.

— Всегда с собой.

— Вы знаете, как и что нужно делать?

— Лучше всех.

— Тверже всех.

— Сколько это займет времени?

— Полчаса, — дружный ответ.

— Ты подождешь столько? А потом отведешь меня к Ивари?

Девица хлопает губами, но кивает.

— Хорошо.

Оголяю спину. Сразу становится зябко, но за указанное время сильно замерзнуть не успею. В руках одного из найо вижу продолговатый футляр, в котором... Бр-р-р-р-р! Матово и масляно мерцают иглы. А длинные-то какие: по-моему, насквозь проткнуть можно. И позвоночник, и меня. Всего.

— Мне нужно лечь или можно остаться стоять?

— Это не имеет значения.

— Это не окажет влияния.

— Тогда приступайте!

— Будет больно.

— Будет страшно.

— Начинайте! Чем раньше появится боль, тем быстрее я к ней привыкну... Ну же!

Один найо стискивает пальцы на моих локтях, крепко прижимая руки к бокам, второй заходит за спину. Когда острие иглы касается кожи, зажмуриваюсь: почему-то легче переносить неприятные ощущения, когда не видишь, как и по чьей вине они возникают. Сейчас последует первый укол и...

— Остановитесь!

Даже не крик, а всхлип. Отчаянный. Испуганный. Жалобный.

Распахиваю глаза, встречаясь взглядом с линной.

— Я что-то делаю не так?

— Не надо!

— Чего не надо?

Она падает на колени и обхватывает руками мои ноги, отталкивая найо в сторону.

— Не надо...

— Прости, милая, но я совершенно ничего не понимаю. Ты сказала, это единственный способ, который позволит мне встретиться с Ивари. И поверь, мне очень нужно с ней встретиться... Почему же теперь передумала?

— Не надо ни с кем встречаться... — залитое слезами лицо.

— Вот что, сначала встань, — наклоняюсь, подхватывая линну под мышки, и поднимаю на ноги. — А теперь объяснись.

— Не надо... встречаться... простите меня, dan-nah... я не поверила ему... а он ведь сказал: ты сама все поймешь... сама увидишь...

Запутавшись в сбивчивой речи девицы, качаю головой:

— Пожалуйста, по порядку! Почему не надо встречаться?

— Потому что... Я — Ивари.

Так. Можно было догадаться. Идем дальше:

— Почему ты назвала меня "dan-nah" и за что просишь прощения?

— Я хотела заставить вас сделать такое ужасное...

— Не особенно.

— Это очень плохо, я знаю, мне бабушка рассказывала.

Интересная бабушка. Надо бы с ней познакомиться.

— Так почему "dan-nah"?

— Потому что ОН так вас называет, — бесхитростный ответ, в котором слово "он" звучит с такой нежностью и восторгом, что сразу ставит все на свои места.

— И что же именно "он" сказал, а ты не поверила?

— Он сказал, что вы — истинный dan-nah и никогда не помните о себе.

Не помню? Скорее, ни на минуту не забываю... Старик слишком высокого мнения о своем незадачливом воспитаннике. Все, что я совершаю, жуткие глупости. Единственная радость состоит в том, что они бьют прежде и сильнее всего по мне, а не по кому-то другому. Как волна, наталкиваясь на волнорез, продолжает свой путь лишь осколками прежней мощи... Но я устал спорить:

— Пусть будет так. Ты знаешь, зачем я пришел?

— Да. И что скажешь?

— Для меня будет великой честью, если Вы примете на себя заботу о нашей малышке.

— А если отбросить этикет? Если доверить словам то, что прячется здесь? — Я коснулся груди линны.

Зимняя синева глаз снова подернулась дымкой слез:

— Позаботьтесь о ней, dan-nah... Мы — не смогли.

— Ты любишь его?

Молчание и взгляд, не требующий дальнейшего уточнения.

— Вы понимали, что не можете быть вместе?

Робкий кивок.

— Но все же не удержались... Ох, ну что с вами делать? Скажи хоть, вам было хорошо?

Невинно опущенные ресницы и румянец во все щеки.

— Понятно. Не могу ничего обещать, кроме того, что буду искать решение. Найдется оно или нет, неизвестно. Так что, чур: не обижаться! — Смахиваю пальцем очередную слезинку, задумавшую скатиться по веснушчатой щеке.

* * *

Выставив за дверь обоих найо и совершенно потерявшуюся между счастьем и чувством вины линну, я, наконец-то, получил возможность одеться и отдышаться. А также поболтать. С той, которая обожает уходить от разговора всеми правдами и неправдами.

Так почему это способ не применили мои родственники?

"Мог бы и сам понять..."

Например? Требовалось мое согласие? Оно у них было. Что еще?

"Ты никогда не поумнеешь настолько, чтобы сразу находить нужный смысл в ворохе фактов..." — огорченно замечает Мантия.

Да, не поумнею! А ты у меня на что? Ну-ка, рассказывай!

"Из чего сделаны иглы, которые должны были в тебя воткнуться?.."

Из...

Я вспомнил матовое мерцание, очень знакомое и очень похожее на...

"Лунное серебро"?

"Именно!... А поскольку после свидания с Зеркалом в твое тело попала этого серебра целая уйма, да не просто попала, а осталась в нем жить, совершенно бессмысленно и глупо тыкать туда же новые "слезы Ка-Йи": они попросту будут впитаны тем, кто живет в твоей крови..."

А если бы его не было? Что было бы тогда? Они тоже растворились бы?

"Ворвавшиеся в кровь в другом настроении и без приглашения, они исчезли бы, но... Не сразу... Принеся достаточно страданий и вреда..."

Вреда?

"Когда ты не можешь выпускать Пустоту в мир, необходимо ее подкармливать, и очень часто... В противном случае, она начнет пожирать тебя самого..."

Милая перспектива. Но... Почему ты сразу не сказала, что иглы мне не страшны?

"Чтобы было принято независимое решение ..."

Поганка! Если бы я заранее знал...

"И что бы ты сделал?.." — искреннее любопытство. — "Обманул бы бедную девушку?.."

Никого бы я не обманул!

"Да-а-а?... А разве не обман — сделать вид, что подчиняешься обстоятельствам, когда на самом деле они подчинены тебе?.."

Тьфу на тебя!

Мантия, конечно, права: обладая всей полнотой знаний, я поступил бы нечестно, соглашаясь на предложенные линной действия. И перед ней нечестно, и перед собой... стыдно. А когда мне стыдно, я ищу способ отвлечься от неприятных мыслей. Например, выпить и закусить. Наверное, пока я отсутствовал, всю рыбу уже съели. Точно, съели. Конечно, проверю, но...

Так и есть, столы девственно пусты. Ни рыбы, ни селян, ни других следов их пребывания. Разошлись по домам? Верно, дело-то идет к вечеру. Только у большого камина в зале сидит старая линна и что-то перебирает ловкими пальцами. Прядет... Шерсть? И необыкновенно красивую: пушистую, бело-золотистую и такую легкую, что я едва почувствовал ее вес на своей ладони, когда, с разрешения хозяйки, взял в руки несколько нитей.

— Что, нравится?

— Замечательная пряжа! А как она будет смотреться в узоре...

В голову пришла мысль о том, что весной мне надо побывать у нареченной "дочери", а являться с пустыми руками — невежливо.

Голубые глаза ласково прищурились:

— Умеешь вязать?

— Немного. И я бы приобрел у Вас такую шерсть, но...

— Но?

— Она ведь не продается, верно?

Теперь улыбнулись и губы.

— Верно.

Конечно, не продается! Пух, вычесанный из подшерстка оборотней-кошек — да ему просто нет цены.

— Но я могу его обменять.

— На что?

— От дороги к югу, в трех сотнях шагов есть большой куст огнянки. Принеси мне ветку с ягодами, там поглядим.

— Всего лишь ветку?

— А больше не надо.

Больше, и в самом деле, не потребовалось. Только принес я не ветку, а горсть ягодок, которые подобрал под кустом, потому что... Знаю, прозвучит глупо, но куст огнянки, усыпанный алмазной пылью инея, выглядел произведением искусства, а когда алое закатное солнце полыхнуло на глянцевых боках грозди ягод, каким-то чудом уцелевшей на тонкой ветке, я понял, что не смогу ее сломать. И потому, что обломанные ветки у огнянки не отрастают вновь, и потому, что... Это просто было красиво. Как красивы полевые цветы, но до тех пор, пока не сорвешь их и не принесешь в дом, где они быстро поникают головками и теряют свое очарование.

Примерно то же самое я и сказал линне. Она выслушала, внимательно и задумчиво, потом кивнула и пригласила:

— Идем, нагрею тебе медовухи: она с огнянкой чудно хороша получается!

— Я принес ягоды... для этого?

— А для чего же еще? Я лишь хотела узнать, как ты поступишь.

— А как я должен был поступить?

— Тебе виднее.

— А если бы я принес целую ветку? Это было бы правильно?

— Наверное, — она беспечно улыбнулась. — Но ты поступил иначе. По-своему. Не так, как предложено. А значит, внучка отдала свое дитя в надежные руки.

— Внучка? Вы говорите об Ивари?

— Маленькая глупая девочка, попавшая в сети любви... Мне немножко ее жаль, но еще больше я за нее рада, потому что тепло в сердце — лучшая награда, которую можно получить от мира.

— Даже, если любовь безответна?

— Даже так. Потому что, когда любишь, начинаешь видеть все иначе.

— Сквозь туман?

— Сквозь кружевную занавесь, которая и сама по себе прекрасна, и прячет за собой настоящие чудеса... Ну, хватит воздух словами гонять! Идем, угощу!

— Чем? Рыбы-то не осталось...

— Ты об этом? Ай, не жалей, я тебе соленой дам: пальчики оближешь!..

Есть много разных способов достижения желаемого результата, в частности, выяснения подробностей об интересующей вас персоне. Один из самых простых — вопрошение, то есть, попытка получить ответы на ряд прямых вопросов. Но иногда нагляднее и эффективнее другой путь: поставить задачу и предложить несколько способов ее решения, а уж выбор того или иного способа ясно охарактеризует испытуемый объект. Так и поступила со мной старая линна. Попросила об услуге, сразу же подсказывая, как оная должна быть выполнена. Подталкивая к очевидному решению. Проще всего было сломать пресловутую ветку, тем самым давая понять: не остановлюсь ни перед чем, если уж цель ясна и достижима. Точнее, кажется достижимой... Я же поступил наоборот. Довольствовался тем, что имелось. Тем, изъятие чего не смогло бы оказать существенное влияние на окружающий мир. Был ли мой поступок предсказуемым? Возможно. Ожидаемым? Это осталось на совести старой линны.

Одна из ее прабабок знала, кто такой Разрушитель. Возможно, какое-то время шла рядом с ним и осталась жива, хотя должна была погибнуть. Что ж, остается только порадоваться за нее и за ее потомков, унаследовавших важные знания. Но во всей этой истории есть еще что-то, не дающее мне покоя. Что-то, мешающее плотно закрыть дверь этой комнаты в кладовых Памяти.

* * *

Пуховая нитка так нежно скользила по коже, что временами казалось: вязаное полотно возникает прямо из воздуха. Невесомое, тонкое, но в нем будет не холодно в самый лютый мороз и не жарко под палящим солнцем. Хороший подарок. Я долго думал, в какую форму его облечь, и в конце концов решил, что свяжу просто покрывало: когда родится маленький эльф, Кайа будет укрывать его, а потом и сама сможет носить. В качестве шали.

— Хотелось бы поучаствовать, — наигранно равнодушно сообщила Тилирит, жадными глазами глядя на золотистое кружево, и я вздрогнул.

Никак не могу привыкнуть к тетушкиной манере появляться в самый неподходящий момент и совершенно незаметно. Хорошо еще, Ирм уже третий день подряд занимается подарками от мамы и прабабушки и вовлекла в свои забавы Лэни: хоть эти две особы женского пола не возникают без предупреждения.

— В чем?

— Нитки ведь еще останутся?

С сомнением оглядываю мотки, разложенные во всех доступных местах:

— Трудно сказать.

— Останутся, останутся! И я была бы не прочь получить к Летнему Балу что-нибудь эдакое...

Пальцы тетушки описывают в воздухе замысловатую кривую.

— А конкретнее?

— На твое усмотрение.

Задумываюсь.

— Может быть, может быть. Но в свою очередь, тоже хочу кое-что получить.

Лицо Тилирит выражает крайнюю заинтересованность:

— И что же?

— Ответы.

— А планируется много?

— Кого?

— Вопросов.

— Всего один.

— Задавай.

Я отложил вязание в сторону, чтобы не отвлекаться, и спросил:

— Откуда взялась идея с иголками в позвоночнике?

Тетушка отвела взгляд, потом снова посмотрела на меня. Прошлась по комнате. Прислушалась к сопению найо под кроватью и сквозь зубы процедила:

— Брысь отсюда!

Оборотни, сегодня избравшие облик то ли лисиц, то ли енотов, кубарем выкатились за дверь.

Последовала еще одна долгая пауза, которую прервал я, вежливо осведомившись:

— Больше нам никто не мешает?

Зелень глаз потемнела:

— Никто. Кроме нас самих.

— Я слушаю.

— Ты предполагаешь, откуда. Верно?

— Предполагаю. Но хочу услышать истину из твоих уст.

Тилирит подошла к креслу, на котором я сидел, и, уперевшись ладонями в подлокотники, склонилась надо мной.

— Почему?

Если бы ее дыхание могло замораживать, я бы стал ледышкой в мгновение ока.

— Не люблю делать выводы на основании догадок и слухов.

— Вот как? А если то, что я скажу, тебя не обрадует?

— Переживу.

— Что решил ты сам?

Я смотрел на тетушку снизу вверх, чувствуя себя ребенком, одновременно обиженным и провинившимся.

— Вы всегда проверяете теорию практикой. Значит, на ком-то идея была опробована. Сколько их было, таких, как я?

— Достаточно для глубокого изучения.

Слово "глубокого", произнесенное Тилирит с плохо скрываемым отвращением, заставило меня содрогнуться.

— И... как это происходило?

— Лишний вопрос.

— Они... они ведь должны были прожить сколько-то лет прежде, чем достигнуть нужного состояния?

— Разумеется, — сухое подтверждение.

— И до какого возраста?

— Самое большее, семь лет.

— Невозможно! Это слишком мало! Я в семь лет только-только начинал...

— Ты рос в других условиях. Процесс Слияния можно... ускорять. Подвергая объект определенным воздействиям.

— Говори уж прямо: пыткам?

Она не ответила. Выпрямилась и зябко поежилась.

— Угадал?

— Не надо было спрашивать.

— Это... ужасно.

— Это было необходимо. Иногда приходится жертвовать малым для достижения большого.

— Хочешь оправдаться?

— Просто поясняю. Лично мне оправдываться не в чем и не перед кем.

— Ты не принимала участие?

— Нет.

— А кто принимал?

— Это уже не важно.

— Хорошо, тогда скажи, кто придумал этим заняться? Кто стоял за всем этим?

Я готов был понять и принять любой внятный ответ, но Тилирит молчала. Молчала так долго и скорбно, что вывела меня из равновесия: я вскочил на ноги и вцепился пальцами в тонкие плечи под черным бархатом платья:

— Кто?!

— Я же сказала, не важно.

— Я хочу знать!

— Не настаивай.

— Я должен знать! Говори!

Тетушка сморщилась от боли, но взгляд остался печальным и сожалеющим. Наверное, именно это и заставило меня убрать руки: осознание того, что ее терпения хватит на гораздо большее время, чем моей ярости.

— Скажи, иначе...

— Что "иначе"?

— Я узнаю сам, доставив беспокойство всем, кого смогу достать. И они будут недовольны твоим упорством.

Тихий смешок.

— Да, кровь не водица...

— Что ты имеешь в виду?

— Если от матери ты взял упрямство, то от отца — способность мгновенно воспламеняться. И быстро гаснуть, но не переставать тлеть... Я скажу. Но предупреждаю: ты не обрадуешься.

Она снова сделала паузу, словно спрашивая у самой себя, стоит ли посвящать меня в тайны прошлого. И все же ответила:

— Исследования проводила Элрит.

— Моя мать?

— Я предупреждала, — почему-то виновато качнула головой тетушка.

Моя мать... Пытала беззащитных и беспомощных детей? Пресветлая Владычица! Да как такое возможно? И что мне теперь о ней думать? Что чувствовать? Как разговаривать с Мантией?

Я решу. Но для принятия решения необходимо... Как обычно говорят? "Чистота эксперимента"?

— Ты... умеешь ЭТО делать?

— Что?

— С иглами... и все такое?

— Умею. Мы все этому учились. На случай беды.

Беды... На мой случай, то есть. Предусмотрительно.

— У тебя есть все необходимое?

Тилирит подозрительно сузила глаза.

— Зачем?

— Я хочу испытать на себе.

— Не глупи, Джерон! Это совершенно не нужно!

— Нужно. Мне.

— Но для чего?

— Пока не знаю. Но если не почувствую, каково это, не смогу двигаться дальше.

— Плохая идея. И потом, она не имеет смысла, ведь сразу же по введению металл будет...

— Уничтожен? Нет. Я попрошу зверька не торопиться.

— Джерон... — в зеленых глазах метались тревожные молнии. — Твоя сестра будет недовольна.

— Пусть. Я давно уже стал совершеннолетним. И она признала за мной право поступать, как мне вздумается.

— Ты совершаешь...

— Ошибку? О нет, сейчас я как никогда уверен, что поступаю правильно.

— Не хочешь подумать? Еще раз?

— У меня будет на это время. После того, как ты закончишь свою работу.

Тетушка поджала губу.

— Хорошо. Снимай рубашку и ложись.

По щелчку пальцев в комнате появился один из найо с уже знакомым мне футляром. Я выполнил указание Тилирит и лег, уткнувшись носом в одеяло, но сначала попросил существо, живущее внутри меня: "Подожди немного, не трогай иглы. Они станут частью твоего тела, обещаю, но мне нужно время... Я скажу, когда пора, хорошо?" И вспухший под кожей посередине ладони бугорок согласно дрогнул.

— Все, что я могу сделать, это снять поверхностную боль, но остальное ты будешь чувствовать, — сообщила тетушка, быстро надавливая пальцами на точки где-то под лопатками и в области поясницы.

И я чувствовал. Как каждая игла вворачивалась в позвоночник. Медленно. Методично. С равным усилием от начала и до конца. И переставала быть иглой, превращаясь в скользкого червяка, кольцом скрутившегося между позвонками. Это было омерзительно даже без боли. А с болью, наверное, и вовсе невыносимо.

Последняя игла нашла свое место примерно посередине шеи, но я откуда-то знал: это не все. Не может быть всем.

— А что произойдет, если добавить и основание черепа?

"Нет! Не проси об этом!..." — истошный вопль почти оглушил.

— Ты потеряешь возможность общения с...

— С Мантией?

— Да.

— Тогда что же ты остановилась на полпути? Заканчивай!

— Ты уверен?

— Больше, чем прежде.

"НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ!..."

Крик оборвался, и наступила тишина.

* * *

Наверное, это была наивная, нелепая, детская месть. Частично. А еще мне нужно было отвлечься. Да, именно отвлечься, как бы странно сие заявление ни звучало. Побыть наедине с самим собой и своими, только своими мыслями.

Мантия — необычайно полезная вещь. Крайне необходимая и абсолютно бесценная. Есть только одно "НО": она делит со мной каждый миг существования. Она знает, что я чувствую, о чем думаю, направляет мои действия и выполняет мои просьбы. Да, именно просьбы: не уверен, что когда-нибудь смогу ей приказать. Хотя бы потому, что приказывать собственной матери — неловко и невежливо. Даже ее тени...

Я должен был догадаться раньше. Мои родственники слишком много обо мне знали. С самого начала. Мое рождение не могло быть всего лишь третьим по счету. Но мне и в голову не приходило, сколько таких "рождений" затерялось в веках.

Могу предположить не один десяток. Может быть, сотни полторы. И не нужно спрашивать ни Танарит, ни кого-то еще, чтобы понять, каким именно образом драконы выращивали бесчисленных Разрушителей. Разумеется, не в своем чреве, иначе вымерли бы до начала Долгой Войны. Скорее всего, в качестве "матерей" брали найо: недаром, их почти не осталось на свете... Можно извлечь зародыш из чрева и поместить в другое место. До созревания. Об этом мне рассказывали. Вероятно, требовались долгие и мучительные изменения, чтобы подготовить найо к вынашиванию дракона, пусть и неполноценного. Но настоящие муки предстояли впереди. До самого момента родов, непременно заканчивающихся гибелью роженицы. А потом... Потом появившееся на свет чудовище начинали выращивать.

Пожалуй, не стоит подбирать другое слово: они не росли, они... существовали. Пока в них была необходимость. Или пока не умирали от "подробного изучения". Больная фантазия могла бы нарисовать бесконечное множество картин, иллюстрирующих процесс познания темы: "Что такое Разрушитель и как с ним бороться", и свела бы меня с ума, но... Я принял необходимые меры. Нырнул в омут реальной боли прежде, чем начал придумывать, какой она могла бы быть. Очень действенный метод, кстати: одно дело — напрягать воображение, и совсем другое — воспринимать то, что происходит с тобой наяву.

Впрочем, буду честен: особенной боли не испытывал. Некоторая неловкость движений, сведенные судорогой мышцы спины, тяжесть в области затылка — не самые страшные гости. Почти никакие. Да и все прочее... В конце концов, я столько раз набрасывал на себя Вуаль, что почти привык к миру, припорошенному пеплом. Детям было труднее. Оказаться насильно и болезненно оторванными от привычных ощущений, без объяснений, без извинений, только потому, что взрослые вокруг желали разрезать их на кусочки и посмотреть, что находится внутри? Правда, возникает вопрос: а было ли у них какое-либо мироощущение вообще? Что можно узнать и понять за несколько лет существования, обреченного оборваться не в срок?

Их ничему не учили. Зачем? Нужно было только вынудить юный организм как можно быстрее близко познакомиться с Пустотой.

Их чувствами и желаниями никогда не интересовались. Потому что у материала для опытов не предполагается чувств.

Они рождались, жили и умирали в непонятных самим себе муках. Умирали для того, чтобы я... жил.

Мне трудно любить и ненавидеть. И тех детей, и тех взрослых. Но я всегда буду помнить о них.

Помнить. Это сложнее всего, ибо память не расставляет оценки, а просто хранит. Злое и доброе, темное и светлое, горькое и радостное. Оценки мы даем прошлому сами. Хотели бы избежать этого, но не можем. И вся беда состоит в том, что каждое новое воскрешение в памяти давно прошедших событий видится с новой точки зрения. Потому с течением времени мы запутываемся в собственных взглядах. А ведь можно поступить проще и мудрее: не стремиться обвинять и оправдывать.

Да и кого я могу обвинить? Свою мать? А в чем? В том, что она прилагала все усилия, чтобы помочь своему роду выжить? Это заслуживает уважения. К тому же, ее поступки — и подвиги, и преступления — позволили возникнуть мне. И не только возникнуть, но и добраться до определенной цели. Да, поставленной не мной. Но я не жалею.

Элрит... Ты была упряма и настойчива. Ты всегда поступала правильно. Я не имею права обвинять тебя, потому что знаю, как это тяжело — двигаться в правильном направлении. Ведь оно всегда полосует беззащитную душу незаживающими ранами... Я дрожу, думая о том, что ты могла проделывать с детьми, но понимаю: это было необходимо. И ты, и они выполнили свой долг. Но цена его была разной.

Разрушители умирали и рождались вновь, неся в себе память и опыт прежних воплощений. Ты умерла навсегда. Оставив свое отражение мне в подарок. Нет, в дар. Любила ли ты своего ребенка? Наверное, да, иначе бы не потратила себя без остатка. Была ли в твоих действиях толика эгоизма? Конечно. Ты хотела быть уверенной в том, что все прошло, как полагается. Как планировалось. Как было просчитано и предсказано. Возможно, ты смогла в этом убедиться. Надеюсь, что смогла.

Почему мне не рассказали всю предысторию? Ведь чувство вины — самая надежная привязь. Правда, существенно ограничивающая свободу разума... Да, наверное, дело именно в этом: я должен был принять независимое решение, не скованное обузой подробных и всесторонних, а значит, излишних знаний. Когда знаешь слишком много, очень часто не можешь реагировать на происходящее быстро и единственно верным способом. Поэтому не следует стремиться узнать сразу все и обо всем: попросту захлебнетесь в океане фактов и фактиков, имеющих место быть. Если требуется войти в комнату, какие сведения необходимы? Где находится дверь, в какую сторону открывается, есть ли ручка и заперта ли дверь на замок. А из какого дерева выпилены составляющие ее доски, каковы их длина, ширина и толщина, как плотно они соединены друг с другом — к чему все это? Совершенно ни к чему. Если не собираетесь ломать, конечно.

* * *

— Не наскучило?

Белые вихры волос. Старые глаза на молодом лице. Бокал темного вина в жестко сжатых пальцах. Отец.

Не слишком ли позднее время для визитов? За окном стемнело, и я уже почти целый час смотрю на дрожащий огонек свечи. Говорят, созерцание пламени помогает успокоить мысли и расслабить тело, но мне нет нужды ни в том, ни в другом: просто в обществе свечи чувствую себя не таким одиноким.

— Что?

— Издеваться над собой.

— Я не издеваюсь, я пытаюсь понять.

— Пытаешься? — Он катает слово на языке. Туда, обратно. С видимым сомнением. — Ты выбрал не совсем точное определение своих действий. Не пытаешься, а пытаешь. Почувствовал разницу?

— Она есть?

— Должна быть, — категоричное утверждение.

— Пусть будет, если должна.

У меня нет ни сил, ни желания спорить. Особенно с тем, кого вижу третий раз в жизни.

— Заканчивай свои опыты.

Что я слышу? Он... просит?

— Зачем?

— Они ни к чему не приведут.

— Уже привели.

Темно-синий взгляд изображает вежливый интерес:

— И к чему же?

— Я кое-что понял.

— Поделишься находкой со мной?

— Почему бы и нет? Подеюсь.

— И что ты понял?

— Нет смысла определять меру добра и зла для других: у каждого она своя. Только не надо об этом забывать и не надо спешить выносить приговор, потому что твоя голова тоже лежит на плахе. Чужой.

Отец посмотрел на огонь свечи сквозь черный рубин вина.

— А раньше ты этого не знал?

— Знал. Но не понимал до конца.

— Теперь доволен?

— Тем, что понял? И да, и нет. Пожалуй, предпочел бы не понимать. Но от солнечных лучей нельзя прятаться вечно: иногда приходится выйти на свет, хотя оставаться в тени уютнее и безопаснее.

Наступает молчание. Мы оба ждем, однако ждем разных вещей: я — ответа, он — вопроса. Но первое не возникает без второго, верно? И я спрашиваю:

— Зачем ты пришел?

— Это имеет значение?

— Нет.

— Жаль, — в коротком слове успевает промелькнуть усмешка. — Не терплю бессмысленности.

— Я не сказал, что в твоем визите нет смысла. Я сказал, что он не имеет для меня значения.

— Тогда жаль вдвойне, — отец качнул головой и поднес к губам бокал.

Выдерживает паузу? Но с какой целью? Дать мне возможность собраться с мыслями? Так я их далеко и не отпускал.

— Ты пришел, чтобы меня отчитать?

Глоток. Еще один. Медленный, исполненный наслаждения. Можно было бы решить, что он испытывает мое терпение, но... Неожиданно догадываюсь: ему так же трудно подбирать слова, как и мне. А такое происходит по двум причинам: либо сказать нечего, либо сказать нужно очень много, а времени не хватает. Какая же из причин заставляет моего отца медлить?

— Нет. Я уже сказал: не терплю бессмысленности.

— Значит, меня бесполезно воспитывать?

— Воспитывать? — Он недовольно хмурится. — Никогда раньше не этим не занимался, не стану и теперь.

— Потому что не чувствуешь себя вправе это делать?

Я не шучу, не подкалываю, не издеваюсь. Всего лишь предлагаю вариант объяснения, понятный мне. И, разумеется, неприемлемый для моего собеседника:

— Раз уж ты первый заговорил о правах... Как насчет обязанностей?

— Твоих или моих?

— Я свои исполняю, не сомневайся. В отличие от некоторых несознательных личностей.

Несознательных? Очень интересно. Это его мнение или выражение неудовольствия всех остальных?

— У меня имеются обязанности?

— Сколько угодно.

— Например?

Отец ставит бокал на стол и скрещивает руки на груди.

— Ты знаешь их наперечет, но не желаешь признавать. Хочешь услышать мою версию? Услышишь. Но после уже не сможешь закрыть глаза на оплату долгов.

По спине пробегают мурашки. Десяток, не более. Я понимаю, что он прав: можно до хрипоты спорить с самим собой, но когда кто-то со стороны указывает тебе на твои ошибки, кто-то, хорошо умеющий расставлять "плюсы" и "минусы", поздно отворачиваться и затыкать уши. Готов ли я признать поражение? Сейчас узнаю.

— Не буду перечислять наследственные обязанности: от них ты можешь отказаться, если пожелаешь. Правда, они все равно останутся за тобой, но будут делать вид, что не существуют, обманывая и тебя, и себя. Хочешь жить во лжи? На здоровье. Но ведь есть еще кое-что. Души, которые ты привязал к своему Пути. Да, возможно, ты просто не умел в те дни действовать иначе, но изменить свершившееся невозможно. Нить твоей судьбы переплелась с другими Нитями, лишая свободы поступков и тебя, и других. Понимаешь, о чем идет речь?

Не отвечаю, но в данном случае молчание ничем не хуже слов. Отец продолжает:

— В возникшей ситуации есть и наша вина, вина твоих наставников: мы могли бы научить тебя огибать препятствия, а не проходить сквозь них. Правда, любое учение должно улечься в голове прежде, чем проникнуть в кровь, а на эти действия требуется время... Думаю, впредь ты будешь осторожнее и с врагами, и с друзьями: и тех, и других очень легко найти, но изменить или разорвать сложившиеся отношения — практически невозможно.

— То есть, чтобы избегать трудностей, надо избегать тех, кто способен их создать?

— Очень точное замечание, — довольный кивок. — Нужно уметь отходить в сторону.

— С линии удара? Но как тогда приобретать опыт?

— Опыт... — узкие губы сжимаются в линию. — Количество опыта, которое способны вместить разум и тело, ограничено: в какой-то момент кладовая заполняется под завязку, и чтобы освободить место для новых сокровищ, нужно что-то делать со старыми.

— Например, переплавить в слитки?

— Хороший выход. Только не следует плавить все подряд: некоторые драгоценности должны сохранить свой первоначальный облик. А вот груды монет и дешевых поделок... Их жалеть не стоит.

— Я подумаю над твоими словами.

— Спасибо.

Растерянно поднимаю брови.

— За что?

— За обещание.

— Но это всего лишь...

— Любое обещание рано или поздно требует исполнения. Даже если дано впопыхах и без раздумий. Хотя... Не тот случай.

— Не тот, — киваю. — Значит, ты предлагаешь мне исправлять ошибки?

— Если они были.

— Я поступал правильно?

— Это можешь знать только ты, и никто больше. Меру ответственности мы устанавливаем для себя сами. И стремимся навязать свою точку зрения всем остальным, напрасно тратя силы на возведение заведомо ненадежных мостов там, где всего лишь нужно найти точки соприкосновения.

— Поэтому меня ни к чему не принуждали? Разложили колоду карт и предложили выбрать... Вот только не рассказали, какой смысл сокрыт в каждом рисунке.

— Почему же? Рассказали. С той степенью подробности, которую ты мог понять и принять.

Делаю попытку усмехнуться:

— Не желали тратить силы зря?

— Да. Не желали тратить. Твои силы, — просто и серьезно отвечает отец, и я понимаю, что слышу ответ на все вопросы разом, и уже заданные, и еще только рождающиеся в моей голове.

Почему мне так легко с ним говорить? Почему я не чувствую неловкости и скованности, как в общении с другими родственниками? И не нужно вечно ожидать удара исподтишка... Этому должно быть простое объяснение. Очень простое. И оно есть.

Мой отец — единственный, кто имеет причину ненавидеть меня. Настоящую причину. Не надуманное могущество и туманные возможности, приписываемые мне, а нечто конкретное, яркое и сильное. Разлука с любимой.

— Ты так и не простишь?

— Тебя?

— Ее.

Отец опускает ресницы, потом снова смотрит на меня, и язычок пламени свечи, даже отражаясь в синих глазах, не способен разогнать их мрак.

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— Так долго... Слишком долго для любой обиды. Неужели тебе не хочется сбросить эти цепи?

— А тебе? Хочется ведь, но ты не можешь. Потому что они необходимы, чтобы жить.

— Злость помогает тебе оставаться в живых?

— Не злость, а память. Так же, как и тебе.

Отец направляется к двери и, проходя мимо, касается кончиками пальцев моего плеча.

— В любом случае, ей не доставляло удовольствия то, что она делала.

— Мне тоже... не доставляет.

— Работа и не должна быть приятной. Но нельзя уделять все внимание только одному из дел, когда очереди ждут сотни других.

Оборачиваюсь и смотрю на строгий силуэт в дверном проеме.

— Я должен ими заняться?

— Ты ничего и никому не должен, что бы ни твердили все вокруг. Но дела будут рады, если заполучат тебя хотя бы на мгновение. Тебе ведь нравится радовать других?

Нравится. Но откуда он это знает? К тому же...

— А тебя я когда-нибудь смогу... порадовать?

Задумчивый взгляд в никуда. Пожатие плечами. И небрежный ответ:

— Кто знает? Попробуй. Я не буду против.

Отец уходит, а мое сердце останавливается, чтобы в следующий миг пуститься вскачь.

"Не будет против"! Никакие другие слова не могли бы сделать меня счастливым. Потому что "не быть против" означает "не сопротивляться намеренно". Да, в этой фразе нет и обещания помогать или способствовать, но... Отсутствие лишних препятствий на пути — уже неплохо. Мне подарили шанс, и я непременно им воспользуюсь. Однако сначала...

Провожу указательным пальцем по ямке в центре правой ладони.

Слышишь меня, малыш?

Мигом выросший и утвердительно качнувшийся из стороны в сторону бугорок.

Теперь ты можешь скушать то, что я тебе обещал. Только начинай снизу, а не сверху, понятно?

Еще одно покачивание, исчезновение и... Чувствую мягкие поглаживания позвоночника. Как будто кто-то слизывает с ложки варенье — с наслаждением, но предельно медленно и осторожно.

А когда последний "червяк" растворяется в пасти моего серебряного зверька, слышу яростный вопль:

"Маленькое мстительное чудовище!.."

И я тебя люблю.

"Ты! Как ты посмел?!.. Как тебе только в голову пришло..."

Мне открылись новые горизонты, драгоценная. Я не мог не отправиться к ним.

"Эгоистичный сопляк!.. Ты всегда думаешь только о себе!.."

А кое-кто считает иначе.

"Этот драный кот?.. Пусть он возьмет свое мнение и..."

Я не вправе запретить тебе ругаться, но поверь: в устах дамы крепкие выражения звучат ужасно.

"А мне все равно, как они прозвучат: ты этого заслуживаешь!.."

Очень может быть. Но прежде, чем называть эгоистом меня, задумайся о причинах своей ярости. Ты злишься потому, что несколько дней не могла меня контролировать, верно?

"Да что ты понимаешь?!.."

О, представь себе: понимаю. Тяжко расставаться с безграничной властью? Даже на один вдох?

"Это не власть, это..."

Именно власть. В числе всего прочего. Ты привыкла знать все о моих мыслях и чувствах. Привыкла к возможности направлять мои действия. И когда лишилась любимой игрушки, поняла, каково это — быть никому не нужной.

"Я не властвовала над тобой!.." — Отчаянный возглас.

А что ты делала? Заставляла поступать в соответствии со своими... Даже не знаю, как назвать: желаниями, понятиями, а может быть, заблуждениями?

"Я не заставляла..."

Не отпирайся, драгоценная. Не полученный вовремя ответ на вопрос толкает в сторону от верного пути. А сколько раз я не мог добиться объяснений? Сколько раз совершал ошибки, которые приходилось исправлять? Они могли привести меня к гибели, и очень скорой. Не думаю, что это входило в твои скромные планы, но... Такую возможность ты не исключала, это точно. И я даже знаю, почему. Если результат эксперимента отклоняется от запланированного, его следует уничтожить. Верно?

Мантия молчит, и легко можно представить, как она покусывает губу, но не решается оспорить услышанное.

Я не сержусь, драгоценная. Хотел бы сердиться, но не получается. Наверное, потому, что хорошо понимаю всю сложность и противоречивость твоего положения. В тебе борются два желания: защитить и оградить.

"Разве это не одно и то же?.." — Робкий вопрос.

Нет, увы. Защищать, значит, беречь от опасностей. Ограждать, значит, препятствовать распространению. Просто, правда?

"Ты слишком многое понял..."

Это плохо?

"А что скажешь сам?.."

Хорошего мало. Приятнее ничего не знать и клясть Судьбу за все получаемые синяки и шишки.

"Ты, в самом деле, не сердишься?.."

Нет.

"Но почему? Ты имеешь на это право..."

А еще я имею право простить тебя. И воспользуюсь им, пока не передумал.

"Меня... А ее? Ее ты простишь?.."

Не сегодня.

"Когда?.." — Голос переполняется нетерпением.

Не торопись, драгоценная. Достаточно уже того, что я не могу ее ненавидеть.

"А любить? Можешь ли ты ее любить?.."

После всего, что узнал? Пока я могу только...

"Только?.."

Восхищаться. И в качестве извинения за доставленные волнения хочу сделать подарок.

"Мне?.."

Возможно. Но больше его оценила бы Элрит.

Беру со стола отцовский бокал.

Это стекло еще хранит тепло Моррона. Хочешь прикоснуться к нему?

Молчание затаенного дыхания.

Хочешь?

Дотрагиваюсь стенкой бокала до щеки. Ловлю губами край хрустального бутона.

Чувствуешь?

Делаю глоток.

И мое сознание полностью поглощается чужим, но я с радостью уступаю ему место...

* * *

Труд двигался к завершению, холода — тоже. Но в Драконьих Домах весна наступает лишь, когда того желают их обитатели. А еще точнее, когда их души устают от снежного ковра забвения и требуют, чтобы черная земля памяти проросла зеленью надежды. Поэтому еще вечером может подмораживать и вьюжить, а наутро первым звуком, который потревожит слух, окажется веселый стук капели за окнами. Скажете, так не бывает? Бывает. Сейчас объясню, почему.

Дома Драконов расположены не в Пластах Пространства, а на так называемых Островах, передвигающихся в Межпластовом Потоке, что имеет ряд неоспоримых преимуществ. Например, удобство перемещения не только от одного Дома к другому, но и к любому месту неподвижных Пластов, мимо которых течет Поток. Причем, перемещаться можно и со скоростью Потока, и даже быстрее него, прибывая в пункт назначения раньше, чем отправился в путь. Но куда более приятной является возможность устанавливать время года по своему желанию и не тратить на это ровным счетом никаких усилий! Достаточно лишь попросить Поток, чтобы он вынес твой Остров в те места, где буйствует лето или дремлет осень. Это не магия. Это просто добрая воля мира, с радостью исполняющего скромную просьбу тех, кто заботится о равновесии сущего.

В детстве и юности мой неокрепший разум щадили, не спеша менять морозы на жару, но я вырос, а обстоятельства изменились. И когда в оконное стекло заглянули жаркие лучи весеннего солнца, стало ясно: пора поторопиться с подарком. Если бы меня еще не отвлекали все, кому не лень...

— Я же говорила: останется целая гора шерсти! — Победно заявила Тилирит, окидывая взглядом хаос, царящий в моей комнате.

Тетушка норовит зайти ко мне всякий раз, когда наведывается в Дом Дремлющих. Но вовсе не из желания узреть любимого племянника, о нет! Просто я обретаюсь совсем близко к кухне: можно сказать, соседняя дверь, а Тилирит обожает сласти, появившиеся на свет трудами нашей кухонной мьюри. Говорят, давным-давно моя мать переманила кухарку у Дарующих, за что те веков пять или шесть не желали иметь с нашей семьей никаких дел. Потом помирились, конечно, но в гости предпочитают не являться.

Невинно улыбаюсь:

— Разве я возражал?

— Ворчал, уж точно, — напоминает тетушка.

— Это запрещено?

— Это некрасиво по отношению к близкой родственнице.

— Ну зачем тебе мои кривобокие шедевры? — Спрашиваю не из праздного интереса, а потому, что никак не могу понять настойчивости, с которой Тилирит напоминает о своем "заказе".

— Ты сам ответил на свой вопрос, — щурятся темно-зеленые глаза.

— Правда? — Задумываюсь. — Тебе нравится несовершенство?

— Что-то не припомню ни одного слова об этом. Кривобокие — было. А несовершенные... Нет, не помню.

— Тогда почему?

— Что есть шедевр? — Вопрошает тетя с видом наставника, принимающего экзамен.

— Э-э-э-э-э... Нечто замечательное.

— Не только. Шедевр — это вещь, вышедшая из рук Мастера.

— О!

Лучше было помолчать. Мастерство и все, с ним связанное, вызывает у меня зевоту пополам с проклятиями. Даже если Тилирит не смеется... Особенно, если не смеется!

Видя мое замешательство, тетушка меняет тему:

— Мне только кажется, или... Ты, и в самом деле, успокоился?

— А я был взволнован?

— Немного. А еще, расстроен и озабочен. Но похоже, разговор с Морроном пошел тебе на пользу.

— Это ты попросила его прийти?

— О таких вещах не просят, Джерон. Такие вещи чувствуют. Или не чувствуют. Твой отец посчитал нужным сказать несколько слов. И сказал. Они тебе помогли? — Взгляд старается остаться равнодушным.

— Смотря, в чем.

— В твоих поисках.

Поисках... Я до сих пор что-то ищу? Что-то важное? Тогда почему сам об этом не знаю? Наверное, потому, что со стороны всегда виднее. Пожалуй, в этом состоит главная несправедливость существования: простота и легкость, с которыми можно заглянуть в глубины чужой души, оборачиваются непреодолимым препятствием на пути познания себя самого. И причина очень проста: при изучении поступков других имеется четкий образец для сравнения — твоя собственная персона. А с кем или с чем сравнивать себя?

— Немного.

— Уже хорошо, — кивнула Тилирит.

— Хорошо, но мало.

— Хорошего всегда мало, иначе мы не считали бы его желанным, — тетушка проводит пальцами по вязаному полотну. — Согласен?

— А если нет?

— Это твои проблемы, — кокетливая улыбка, мгновенно сменяющаяся строго сдвинутыми бровями: — Ты помирился с Мантией?

— Мы и не ссорились.

— Если пребывание на грани разрыва — не ссора, тогда твои слова правдивы. Но мне почему-то кажется, ты лжешь.

— Вовсе нет.

— Но всей правды не говоришь, верно?

Опускаю взгляд. Конечно, не говорю. А кто сказал бы на моем месте? Признаваться в слабости, едва не ставшей причиной ожесточенной борьбы? Я не настолько смел. К тому же, у моих противников всегда будет передо мной преимущество. В степени осведомленности, поскольку не уверен, что не существует еще пары-тройки способов ограничить мои возможности до безопасного уровня. Однако мне о них не расскажут, не так ли? Ни Мантия, ни тетушка, глаза которой переливаются искорками ехидного превосходства.

— Наше мирное общение так необходимо?

— Тебе нравится воевать?

— Не нравится. Но далеко не все споры могут решиться без применения силы.

— Не все, конечно, — соглашается тетушка. — Но лично тебе это не нужно.

— Да-а-а-а? Как же тогда заставить Мантию слушаться? Уговоры и просьбы зарекомендовали себя не лучшим образом, а стоило разок припугнуть, мигом стала шелковой!

"Фантазер..."

Тилирит придерживается схожего мнения:

— Уступка в малом не означает победы в войне. Не обманывайся, Джерон: твое сражение еще не окончено.

— Знаю, тетушка, знаю! Но не могу отказать себе в удовольствии помечтать. Можно?

— Можно все, если не переступаешь границ разумного, — следует мягкое наставление.

— Я стараюсь.

— И это делает тебе честь.

— Но не облегчает жизнь?

— Конечно, нет. Легко жить только отъявленным негодяям и откровенным глупцам, а ты, как ни пытался, не смог примкнуть ни к первому лагерю, ни ко второму.

— Разве?

Делаю вид, что обиделся, и Тилирит печально усмехается:

— Для всякого дела нужен талант.

Подначиваю:

— Даже для злодейского?

— Особенно для злодейского! — Подхватывает тетушка.

— К слову о злодействе: скажи, есть еще способы меня остановить, если понадобится?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я должен знать.

— Перечислить?

— Ни в коем случае! Просто скажи, есть они или нет. Пожалуйста!

Взгляд Тилирит наполняется сожалением:

— Задай этот вопрос кто-то другой, я бы знала, что он ищет в ответе выгоду. А ты...

— Я тоже ищу. Свою выгоду.

— И в чем она состоит?

— В уверенности, что мир не рухнет, если со мной что-то произойдет.

— Пожалуй... Да, именно так, — решает сама для себя тетушка.

— Так есть способы?

— Да.

— Вот теперь я по-настоящему успокоился!

— И зря, — лукавое замечание. — Потому что, помимо способов нужны еще и исполнители, а с ними всегда трудно.

— Трудно? В каком смысле?

— Ручки запачкать боятся, вот в каком! — Презрительно морщится Тилирит.

— А ты? Тоже боишься?

— Конечно, — легкое признание. — Поэтому не спеши радоваться.

— Хорошо, не буду.

Подол темно-изумрудного платья шуршит по направлению к двери, и я спохватываюсь:

— Ты ведь все про всех знаешь? Когда должна родить Кайа? Только не говори, что с минуты на минуту!

— Конечно, нет: дети так быстро не делаются. А вот бисквиты... — Тетушка принюхалась к кухонным ароматам, залетевшим в комнату. — Бисквиты уже на подходе. С каким сиропом предпочитаешь их есть? С малиновым или земляничным?

Огрызаюсь:

— Со сливовым! Ты не ответила.

— Недели через две, — отмахивается она. — Успеешь допутать свое творение.

* * *

Я успел и даже вдвое быстрее указанного срока. А еще сутки спустя уже подставлял теплому солнцу нос, ожидая, пока меня соизволит принять Страж Границы.

Громкий титул эльфа, пропускающего (или не пропускающего, что случается куда чаще) в пределы лана чужеземца, наполнялся смыслом только в разгар военных действий, а в мирное время на границе скучали либо злостные нарушители спокойствия, либо творцы, нуждающиеся в уединении, либо фанатики, видящие угрозу в каждом вздохе. Мне, можно сказать повезло: Страж того прохода, который быстрее и удобнее прочих выводил меня к дому Кайи, относился к первым. То есть, отбывал на границе наказание. Чем страшны упорствующие в заблуждениях личности, объяснять не надо. Касаемо же поэтов и художников плохо говорить не хочется, но они, в силу обладания талантом, мало связанным с житейскими проблемами, настолько рассеянны, что, нарвись я на представителя этого племени, мое пребывание на Границе рисковало бы затянуться до следующей зимы.

Пепельно-зеленоватые локоны и прозрачно-серые глаза выдавали принадлежность листоухого к одному из Лесных Кланов. А скучное высокомерие — к эльфийской расе в целом. Вообще-то, могу понять неудовольствие, кривящее каждую черточку точеного лица: быть сосланным на людские территории за ничтожную провинность (а сам эльф, наверняка, полагал ее ничтожной, в отличие от Совета) и целыми неделями скучать в одиночестве, чтобы потом напяливать церемониальные доспехи (это по весенней-то жаре!) и давать от ворот поворот незваным гостям — бессмысленная трата времени и сил. Стража могло извинить и извиняло только то, что он не подозревал о цели моего путешествия в эльфийский лан. Извиняло, впрочем, ровно до того момента, как был получен ответ на первый вопрос.

— Изложите причину, по которой нуждаетесь в проходе через Границу, — бесцветным голосом предложил эльф, при этом увлеченно следя за мухой, беспомощно шевелящей лапками на столе после падения в результате неудачной попытки пробежаться по потолку. Я, в свою очередь, тоже засмотрелся на несчастное полусонное создание и не сразу сообразил, что фраза предназначалась мне, чем еще больше утвердил Стража в мысли, что все люди тупы и не заслуживают уважения.

— Семейное дело.

— Семейное? — Лениво переспросил эльф.

— Совершенно верно.

— Какой семьи?

— Моей.

Серые глаза стали еще прозрачнее.

— Кланам нет дела до...

— Чужих рас? Не смею спорить. Но моя семья... скажем так, не совсем обычная.

— Что сие означает?

— Я не связан с остальными ее членами кровными узами.

Эльф помрачнел. Видимо, решив, что я над ним насмехаюсь.

— Какими же узами вы все связаны?

И правда, какими? Если Кайа и Кэл некогда нарекли меня своим resayi, можно сказать: узами творения. Но ребенок Кайи, собирающийся появиться на свет в совсем уже ближайшем будущем, тоже имеет некоторое отношение ко мне. Узами дарения. А если вспомнит о младшем брате Кэла, которому я оказал не менее значимую услугу, в силу вступают уже узы долга. Но вместе они превращаются в настолько причудливый узор, что одним словом ситуацию не опишешь. И двумя — тоже

* * *

.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

"Полагают, что кровные узы сильнее всех прочих, при этом забывая, что кровь — единственная из связей, не только не налагающая на ее носителя дополнительные обязательства, но и существенно снимающая обязательства прочие. Недаром же говорят, что дети не в ответе за дела своих отцов, да и те всегда могут отнести неблагодарность детей на отзвук далекого прошлого, когда отцы их отцов не гнушались разбоем и предательством... Узы же, возникающие между теми, кто не связан кровным родством, оказываются прочнее и долговечнее. Так, Узы Дарения соединяют Дарителя и Одаренного ответственностью за использование Дара, а Узы Долга требуют равного отзыва и у того, кому оказана помощь, и у того, кто ее принял, иначе быстро превращаются в Узы Ненависти..." ("Вечерние беседы у Очага Познания", Большая Библиотека Дома Дремлющих, Архив)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Я задумался, подыскивая нейтральный, но удовлетворяющий Стража ответ. Эльф терпеливо ожидал результата моих размышлений. Впрочем, листоухому торопиться некуда, а вот мне...

— Разными.

Серые глаза начали темнеть, потому что теперь их обладатель совершенно точно решил: ему попался злостный насмешник. Но положение обязывало, и Страж остался вежливым:

— Назовите хотя бы часть.

— Я должен присутствовать при рождении моего ребенка.

— Вот как? — Эльф чуть склонил голову набок. — И что за h'evy

* * *

должна родить вашего ребенка?

— Моя дочь.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

h'evy — дословно, "дева", но в данном случае имеется в виду именно принадлежность к женскому полу и пребывание в детородном возрасте, а не собственно, предшествующая беременности невинность тела и духа.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Тонкие пальцы, затянутые в перчатку из кожи, выделанной под чешую, начали постукивать по столу. Муха, наконец-то, ухитрившаяся перевернуться, рассеянно отползла подальше.

Я улыбнулся, но сделал это совершенно зря: Страж принял мою доброжелательность за преддверие угрозы.

— Ваша дочь, говорите? Позвольте узнать ее имя.

Закономерная просьба, которую следует удовлетворить. Но едва открываю рот, как нашу беседу прерывают самым бесцеремонным образом:

— Умерь свое рвение, Вэйли!

— F'yer

* * *

, этот человек...

— Говорит сущую правду, — подтверждающе кивает Кэлаэ'хэль, темно-лиловые глаза которого могут поспорить своим сиянием с лучами солнца, заглядывающего в окно...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

F'yer — дословно, "старший". Используется при обращении к вышестоящим лицам.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

— Я тебя ждал, — ответил Кэл на невысказанный вопрос, когда, сменив груз форменной одежды на более легкий и удобный для движения костюм из шелка двойного плетения, взялся проводить меня к дому Кё.

— Ждал? Почему?

— Кайа была уверена, что ты не пропустишь роды. Вижу, она была совершенно права.

— Да уж, права. Если бы ты знал, сколько раз это мое обещание висело на ниточке... Собственно, еще три месяца назад я не мог знать, что приду.

— Но ты пришел, а значит, все эти месяцы и события, препятствиями встававшие на пути, можно забыть!

Я покачал головой:

— Забыть — вряд ли. Самое большее, отодвинуть в сторонку.

— Пусть так! — Беспечно согласился эльф, тряхнув серебристыми локонами. — Сейчас они не мешают, и это главное.

— Допустим, ты меня ждал. И только поэтому согласился прозябать на Границе? Или тебя наказали?

Кэл усмехнулся, но слишком грустно, чтобы в дальнейшем иметь возможность отшутиться.

— Можешь считать и так. Совет был... недоволен мной.

— Недоволен настолько, что отказался от твоих услуг? Тогда мне жаль слепцов, его составляющих.

— Не говори так. Я натворил много глупостей, вполне заслуживающих...

— Усилий по искоренению их последствий, а не запоздавшего и тщетного наказания.

Эльф сжал губы.

— Они не могли знать.

— Они должны были предполагать! В противном случае, можно утверждать: ты и твоя судьба — ничто для членов Совета.

Лиловый взгляд полыхнул молниями:

— Еще слово, и...

— И что? Ты вызовешь меня на дуэль? Не сможешь, потому что по собственной воле признал меня "творцом". Побежишь докладывать Совету? А о чем? О том, что кто-то осмелился назвать вещи своими именами? Может, еще подчиненного своего натравишь? Он будет просто счастлив проткнуть наглеца, осмелившегося ступить на землю лана! Ну, как же ты поступишь?

Кэл, еще в начале моей тирады замедливший шаг, а потом и вовсе остановившийся и вынудивший и меня прекратить движение, медлил с ответом, вглядываясь в мое лицо.

— Ты так странно себя ведешь: горячишься и злишься, хотя...

— Не имею для этого повода? Имею. И ты знаешь, какой.

Да, он знает. Но вряд ли осознает истинную причину моего ехидного негодования. А на самом деле, все объясняется просто: я слишком жаден, чтобы расстаться с тем, что заработал потом и кровью. По крайней мере, кровью.

Так получилось, что я спас две эльфийские жизни и одну вернул с самого Порога. Спас, не загадывая и не выгадывая, хотя многие постарались бы найти в моих поступках корысть. Те, кто не умеют владеть по-настоящему. Кё я уберег от смерти вопреки своим желаниям, даже вопреки здравому смыслу: мог ведь выполнить то, к чему меня подталкивал целый отряд королевской стражи, и надеяться на благоприятный исход? Мог. Но не стал, из отчаяния и озорства усилив Зов эльфийки и вызвав себе на беду и на радость знакомую из глубины веков. С Келом все было проще и рациональнее: я посчитал несправедливым одержать верх в поединке над тем, кого живьем съедает призрак покойной сестры. А раз существует несправедливость, надо что? Правильно! Быстро и жестко с ней расправиться. Я и расправился. За что получил высокое и двойное звание "творца новых жизней". И один из "заново сотворенных" вот-вот построит логическую цепочку, совершенно мне ненужную...

Вдох. Еще один.

— Да, кажется, знаю. Ты...

— Я не хочу, чтобы мои подарки пропадали за ненадобностью, вот и все! Лучше скажи, ты полностью выздоровел?

— Для "полностью" нужно еще около года, но это...

— Тебе на руку? — Закончил я, видя во взгляде эльфа ранее несвойственную ему мечтательность.

Он ответил не сразу, но все же ответил, признавая мое право быть причастным к некоторым тайнам:

— Да.

— Кто она?

— Очень милая девушка.

— Это понятно и без пояснений! Где и как ты ее нашел?

— Тебе интересно? — Лиловые глаза чуть сузились, словно Кэл допускал иную возможность.

Я энергично кивнул:

— Конечно, интересно!

Подозреваю, насколько эльф успел надоесть своим немногочисленным близким рассказами о новой любви, если при встрече с лицом неосведомленным ограничивается сухим "милая девушка"... Засмеяли парня, наверное. Или воротили носы, одно из двух, причем более вероятное: если Кэл отставлен от прежней должности при Совете, его бывшие приятели и сослуживцы, скорее всего, не рвутся к возобновлению общения. Неприятно, но объяснимо, и наивно осуждать их за это: во всех службах подлунного мира стремятся подняться снизу вверх, а поднявшись, смотрят на менее удачливых знакомцев в лучшем случае, с сочувствием, в худшем — с презрением.

— Не шутишь? — Продолжил допрос эльф.

— Ни капельки!

Надо же, как грустно обстоят дела. Я бы этот Совет с его прихлебателями построил в струнку и...

— Она помогает Кайе сейчас и будет помогать с ребенком. Гилиа-Нэйа — искусный лекарь.

— И конечно, она пользует и твои раны? Телесные и душевные? Надеюсь, с радостью, а не только из желания узнать, насколько велико ее искусство?

Изгиб серебристых бровей возжелал было превратиться в излом, но эльф быстро понял, что в моих словах нет и тени насмешки:

— Еще не уверен.

— А когда будешь уверен?

— Это не происходит по щелчку пальцев, ты же знаешь! — В голос Кэла скользнуло отчаяние.

Знаю. А еще знаю, что направления уверенности имеют обыкновение не совпадать. И хуже всего, если в один и тот же миг двое понимают, но совершенно разные вещи: он не может жить без ее глаз, а она не в силах оставаться рядом с ним. Или наоборот, что ничуть не лучше, потому что в любом случае одно из сердец разбивается на осколки, а с ним и второе, осознавшее всю тяжесть отказа. Но об этом говорить не буду до тех пор, пока существует надежда на счастье.

— Мне не возбраняется на нее посмотреть?

— Почему я должен запретить? — Удивление, сменившее на посту прочие чувства.

— Вдруг еще, отобью? Меня девушки любят... То есть, сначала жалеют, а потом души не чают!

В течение вдоха эльф сдерживается, но все же заливается хохотом. Вместе со мной. Не знаю, над чем смеется листоухий: в моих словах нет и намека на ложь. Лично я смеюсь потому, что мне весело и легко. В этот самый миг.

* * *

Как живут эльфы? Так же, как и все, в домах. И ведут хозяйство. Только в меру своих, эльфийских представлений.

Например, дома строят только из дерева, и вовсе не тем способом, что распространен среди людей: не укрощают природу, а уговаривают. Многие полагают это магией, но объяснение гораздо проще: эльфы умеют разговаривать с душами растений. Если можно всего лишь попросить дерево стать широкой и тонкой частью стены, зачем рубить его и распиливать на доски? Срубленное дерево живет меньше, чем живое, и несет в себе боль смерти, потому что умирает с того самого момента, как лишается корней. В чем-то эта особенность присуща всем живым существам: теряя дом и родных, они очень нескоро учатся находить другие причины оставаться в живых.

Дом Кайи не был исключением из правила, и я неуверенно остановился в нескольких шагах от просторной террасы, не решаясь ступить на все еще живой пол.

"Чего ты испугался?.." — Недоуменно спросила Мантия.

Я не испугался. Я... не хочу принести неприятности.

"Снявши голову, по волосам не плачут..." — последовало насмешливое замечание.

То есть? При чем тут...

"Ты приносишь только то, что можешь принести, и оно не дурное, и не хорошее. Оно такое, каким его видят другие... В этом доме тебя ждут, и не для того, чтобы прогнать, так о чем волноваться?.."

Наверное, ты права.

"Как всегда..." — пожатие невидимыми плечами.

Я подошел ближе и положил ладонь на шероховатую подпорку. Положил осторожно, словно боялся сломать. Нагретая солнцем кора оказалась на ощупь приятной, как бархат, если он мог бы застыть такими сухими и затейливыми складками. Теплая и живая, как у сотен деревьев в лесу по соседству. А если прислушаться, можно услышать, как под ней медленно, но упорно текут вверх, к веткам живительные соки, чтобы вытолкнуть из почек бледную зелень молодых листьев... Нет, мое присутствие не должно помешать. В повороте природы от зимы к весне нет никакого чародейства.

— Кто вы? Что вам нужно в этом доме?

Чуть встревоженный голос, выдающий неопытность его обладательницы в раздаче приказов. Должно быть, это и есть возлюбленная Кэла. Ну-ка, посмотрим!

Она пришла со стороны сада. Корзинка в тонких руках наполнена стебельками, цветками и листиками: наверное, будет лечебный отвар, а может, и просто салат, что не менее полезно для здоровья и куда приятнее на вкус.

Не слишком высокая, стройная, но не болезненно хрупкая: если каждая мышца Кайи и того же Кэла устремлена в полет, то здесь уместнее говорить о плавном течении реки, огибающей препятствия. По-своему не менее сильная и целеустремленная, но, скажем так, поставившая себе целью побеждать, не разрушая, а познавая и поглощая: свойство всех лекарей, без остатка отдающихся своему ремеслу.

Белое платье с узеньким изумрудным узором по подолу и у застежки лифа чудно сочетается с золотистой кожей, не такой смуглой, как у Кайи, но гораздо более темной, чем у Кэла и у меня. А вот волосы ярче, чем у моей названой дочери: не бронза, а красное золото. Глаза зеленые, но с широкой карей каймой, и потому кажутся совсем темными. Однако любые краски лица меркнут, если не находят подтверждения себе глубоко внутри тела, там, где прячется от грубых прикосновений душа.

Гилиа-Нэйа юна и очень добра. Но всякая настоящая доброта беспощадна прежде всего по отношению к себе самой. Если Кэл сможет понять и постарается взять часть этого груза на себя, девушка будет благодарна и предана ему. Всю жизнь. Способен ли мой друг принять такой дар? Не мне судить.

Она не выглядит печальной, как если бы против своей воли была приставлена к Кайе. Решала сама? Возможно. Должно быть, принадлежит к одной из младших Ветвей клана Воинов Заката, но не пошла по наследственной стезе, выбрав лекарское искусство, чем наверняка не снискала одобрения. Впрочем, все мои догадки не стоят и гроша, если не будут подтверждены:

— В чем же ты провинилась, милая?

— И вовсе не провинилась! Я сама вызвалась... — Она привычно начала оправдываться, но все же спохватилась и грозно сдвинула брови: — Да кто вы такой?!

— Друг.

— Это всего лишь слово, — возразила эльфийка, выказав не меньшее мужество, чем ее родственники.

— Саа-Кайа ждет меня. Она сможет принять посетителя?

— Смогу, конечно! Я же беременна, а не больна! — Усмехаются пухлые губы, а бирюза взгляда вспыхивает жарким: "Ты пришел!".

Кайа стоит на террасе, одной рукой опираясь о перила, а другую положив на холм живота под складками платья, такого же белого, как у Нэйи, но без следа вышивок, как и положено роженице

* * *

.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

"В том, что касается применения оберегов и иных магических практик для защиты души и тела, разные расы действуют по-разному. Так, например, люди предпочитают украшать свою одежду, иногда даже чрезмерно, заговоренными вышивками, полагая, что этим отпугивают злых духов. А вот эльфы, особенно в случаях, касающихся жизни и здоровья детей, напротив, избегают подобных мер. И эльфийская роженица никогда не наденет платье, если на нем есть или была хоть одна заговоренная строчка, потому что помимо свойства отгонять мелких сущностей, малейшая небрежность в исполнении может послужить уступом, на котором легко дождаться мига, удобного для нанесения удара..." ("Краткий толкователь традиций и верований", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Читальный зал)

* * *

* * *

* * *

* * *

**

— Здравствуй.

— О, здоровья у меня, хоть отбавляй!

— Чего тебе тогда пожелать?

— Выбирай сам, — разрешает Кё. — Но мне довольно и того, что имею.

Нэйа переводит удивленный и растерянный взгляд с меня на свою подопечную и обратно.

— Кто этот человек?

— Человек? — Бронзовый веер ресниц на мгновение скрывает за собой смеющиеся глаза. — Не тревожься, Гилли, он не причинит мне вреда. Он помог моему ребенку вернуться к жизни. Помнишь, я рассказывала?

Взгляд юной эльфийки мгновенно становится расчетливым, и с жадных до знаний губ уже готов сорваться вопрос, но Кё мягко возражает:

— Потом, все потом. У тебя еще будет время. А я хочу поговорить со своим другом, пока... Пока не буду занята другими делами.

О да, милая, скоро у тебя появится много дел, которые, как ни странно, останутся с тобой до самой смерти. Но ты будешь им рада и благодарна за то, что они есть. Благодарна... мне.

Как странно: качаясь на шатком мостке между ужасом и безумием, вне зависимости от желаний и намерений сделать то, что было необходимо... Почему моя кровь решила исполнить чужое желание? Может быть, потому, что боль, которую чувствовала эльфийка, ни в какое сравнение не шла с болью, которую она собиралась причинить? Наверное, так. Кё не будет вспоминать прошлое, и я не стану. Незачем: утратив власть над минувшим, мы не в силах запретить ему в самый неподходящий момент напомнить о себе, и можем лишь надеяться, что оно продолжит свой чуткий сон в памяти мира, а не обожжет нас злорадным огнем широко распахнутых угольно-черных глаз...

Скорчив забавную рожицу, долженствующую изобразить скорбный укор, Нэйа ушла в дом, разбирать свежесорванную траву, и мы с Кё получили возможность остаться наедине. Если, конечно, не считать присутствующих при разговоре ребенка и Мантии, но те предпочли благоразумно молчать и не вмешиваться в наши дела.

— Без оружия?

Разочарованный взгляд. Что еще может интересовать воина? Только остро отточенное лезвие.

Ай-вэй, милая, зачем оно? Я сам себе оружие, да еще того рода, что можно удержать в ножнах, но нельзя остановить ни одним щитом в мире.

— Жалеешь?

— Ходят слухи, что ты обзавелся славной сталью.

— Славной? Не рановато ли так именовать мои клинки? Насколько помню, ничем пока их не прославил... А слухам, которые ходят, следует укоротить уши. К тому же, я пришел в дом друга, а защитник у вас имеется. Как минимум, один.

— Я не надеялась, что ты придешь, — ладонь эльфийки погладила теплое дерево перил.

— Кэл утверждал обратное.

— Ты говорил с ним?

— Всю дорогу сюда.

— Он сам того желал, потому и мне приписал свои надежды.

Заглядываю в бирюзовые озера:

— Значит, ты не надеялась?

— Надежды недостаточно для свершения чуда, правда? — Вопрос, ответ на который слишком хорошо известен и мне, и моей собеседнице.

Недостаточно, но это становится понятным только потом, когда чудо уже произошло, и понимаешь: никакое оно не чудо, а скорее, очередное проклятие, намертво скрепленное с тобой. До самой смерти. И что особенно несправедливо, ты менее долговечен, чем твои поступки: еще годы спустя над твоей могилой будут раздаваться хулы или славословия — что заслужил. Или, точнее, что тебе поставили заслугой чужие сердца.

Меняю тему, уходя от печальных воспоминаний:

— Все было хорошо?

— Со мной? — Уточняет Кё. — Да. Никто не осмелился выступить против моего возвращения домой. Но и слов в защиту я не услышала.

Конечно, не услышала. Эльфийке простили бы ненамеренное убийство соплеменницы, отягчившей свою участь употреблением "рубиновой росы", но простить служение людям, да еще столь неприглядное? На такой щедрый жест Совет Кланов не способен. Да и менее облеченные властью и положением в обществе — тоже. Протянуть руку помощи отверженному? Для этого нужна смелость пойти против ветра. Да, существует вероятность, что он утихнет, но не менее вероятно и то, что скоро вам навстречу ринется целый ураган. Умеете справляться со стихией? Есть только один способ уцелеть: стать составной частью бури. Но при этом очень легко забывается, в какую сторону был сделан тот, самый первый шаг.

— Когда собираются решать твою судьбу?

— Точный срок не определен: все зависит от решения членов Совета.

— Они не торопятся?

— Пока. Но кое-кто из них с нетерпением ждет, когда мой ребенок первым криком приветствует этот мир.

— Кое-кто?

— Дядя той, что пала от моей руки.

Ах, дядя... Ну ничего, на него я найду управу. Однако надо же вручить подарок!

— Возьми, это тебе, — протягиваю Кё свой труд, завернутый в кусок шелка.

Эльфийка растерянно хмурится, разворачивая мятую ткань, но когда солнечные лучи вспыхивают золотом на ворсинках пуха, изумленно охает:

— Какая красота! — Покрывало мгновенно оказывается наброшенным на прямые плечи. — Что это такое?

— Когда родится малыш, можешь укрывать его, а потом и сама носить. Очень хорошо для тепла.

— Хорошо для тепла? — Возмущенное покачивание головой. — Да если появиться в такой шали на Летнем Балу, все от зависти умрут!

— Хотелось бы посмотреть.

— Что же тебе мешает? Всего несколько месяцев осталось... Чудесная шерсть, даже не буду выпытывать, чья и откуда. Спрошу другое: кто все это связал?

Отвожу взгляд и чувствую, как начинаю краснеть. Хорошо, что весеннее солнце уже успело оставить красноватый след на моих щеках: есть шанс скрыть смущение за первым загаром.

Впрочем, Кё не обманывается:

— Так и будешь молчать?

— А что ты хочешь услышать?

— Ответ на свой вопрос.

— Зачем? Разве недостаточно самого подарка?

— Достаточно, — кивает эльфийка. — Если вспомнить, что первый подарок отца всегда должен быть сделан его собственными руками.

— Тогда твой вопрос становится лишним, верно?

Кё смотрит таким странным взглядом, словно выбирает, как ей поступить: рассмеяться или заплакать, а потом сгребает меня в охапку, иначе такие объятия и не назовешь.

— Спасибо!

От нее пахнет цветами и молоком, а упругий живот, прижавшийся ко мне, время от времени вздрагивает, как будто кто-то постукивает изнутри. Просит, чтобы его выпустили...

И в следующий миг эльфийка замирает, стискивая пальцами мои плечи так сильно, что впору закричать от боли. Но не мне, а ей: начинаются схватки.

Нэйа, почувствовавшая наступление родов едва ли не за вдох до первой судороги, подхватывает Кё под руки:

— Идемте в дом, немедленно!

Бирюзовые глаза просят: "Не уходи далеко".

— С вашего позволения, я побуду здесь. Похожу по саду, если вы не против... Думаю, мое присутствие не требуется.

Юная эльфийка считает точно так же, вопреки желаниям роженицы, и уводит ту в комнату, предназначенную для появления на свет новой жизни. А я спускаюсь с террасы и иду туда, где шепчутся с ветром бело-розовые лепестки яблоневых цветов.

* * *

Эльфийские ланы — одно из самых теплых мест в Западном Шеме, и весна наступает в них на целый месяц раньше, чем в столице: если Виллерим еще только-только начинает забывать о снежном покрове, то здешние сады уже зеленеют, а трава, хоть и не по-летнему короткая, надежно прячет под собой сырую перину земли. Вот и яблони все в цвету...

Не слишком ли рано начались роды? Если верить словам тетушки, крайний срок — через три дня после сегодняшнего. Значит, вовремя. А то я слегка испугался, что мое присутствие ускорило процесс... Нет, все идет своим чередом, и к закату, а то и раньше, мир встретит нового обитателя. У меня вдоволь времени. На все, что пожелаю.

К моему глубокому и искреннему облегчению, поблизости не мог находиться младший брат Кэла. Настырный Хиэмайэ, по словам старшего родственника, с головой погрузился в учебу, готовясь к последним экзаменам перед поступлением на службу. Интересно будет понаблюдать, кто его выберет. Я, в любом случае, участия в сем занятном действе не приму, но в месте зрителя мне не откажут. А если откажут, явлюсь без позволения и приглашения. Под ручку с тетушкой, которая будет только счастлива лишний раз устрашить своих недругов. Уж на что, на что, а на устрашение моих талантов хватит. Вызывать к себе иные чувства не умею, а вот страх и ненависть — легко. Даже усилий прикладывать не нужно.

Зарываюсь носом в душистые лепестки. Как чарующе пахнет яблоневый цвет! Можно целую вечность стоять, прижавшись щекой к прохладным белым пальчикам... А ведь еще год назад я не мог даже есть яблоки. Потому что они напоминали мне об эльфах. Неприятно напоминали. Зато теперь...

Я не заметил и не почувствовал, просто понял, сразу и предельно ясно: кто-то пришел. И поворачивая голову в сторону гостя, не зная, кого увижу, ничуть не удивился, встретившись взглядом с серым пеплом глаз, до конца не верящих. Во что? В свершившееся чудо. И я не верил. До того мгновения, как стремительный бег не оборвался на моей груди. Мин вонзилась в меня всей силой невыносимого ожидания, швырнула на ствол яблони и прижала к нему так крепко, как только могла. А я смотрел на душистый снег осыпающихся лепестков, но продолжал видеть летящий прямо на меня клинок, от которого не было ни возможности, ни желания увернуться.

Нэмин'на-ари молчала, пока беспокойные пальцы не нащупали бугорок шрама под волосами на моей шее:

— Нет! Этого не может быть! Это неправда, скажи мне! Скажи!

Взгляд темнее грозовой тучи. Губы, готовые сердито сжаться. А руки дрожат, мелко, но ощутимо.

— Чего ты испугалась, милая?

— Зачем это сделали с тобой?!

— Со мной не делали ничего такого, чего бы я сам не позволил.

— Но это... Это убьет тебя!

— Нет, милая. Не убьет. Ты не чувствуешь? Ранки заживают, потому что в них ничего уже нет.

Она не верила. До тех пор, пока я, в сотый раз испросив у богов прощения за свои прегрешения, не сбросил Вуаль и не коснулся сухих губ своими...

Мы сидим под яблоней. Точнее, Мин сидит, а я лежу, устроив голову у нее на коленях, и веду счет белым хлопьям, медленными кругами опускающимся на траву.

— Ты не хотел приходить, — утверждение, не терпящее возражений.

Соглашаюсь:

— Не хотел

Лгать не имеет смысла: моя подруга слишком хорошо меня знает. Еще по прошлой жизни.

— Но все-таки пришел?

— Совпало наличие времени и возможности, а такой случай грешно упускать.

— Какой ты... — узкая ладонь шутливо шлепает меня по лбу.

— Какой?

— Жестокий!

— Почему это?

— Мог бы соврать, сказать, что примчался, как только смог.

— Но я это самое и сказал, только другими словами!

— Все равно, можно иначе... Чтобы мне было приятнее.

— Но ты бы знала, что я лгу?

— Конечно.

— И в чем тогда надобность обмана?

Мин закидывает голову назад, устремляя взгляд в переплетение ветвей.

— Глупый...

— Это я знаю, милая. Но этого мало, чтобы объяснить.

Серые глаза снова смотрят на меня. Сверху вниз.

— Глупый маленький мальчик.

— Еще один шаг, не приближающий меня к пониманию. Будет новая подсказка?

— Ты смеешься.

— Я серьезен, как никогда.

— Смеешься!

— И в мыслях не держал!

Она наклоняется, касаясь губами моей переносицы.

— Ты мерзкий, мрачный и подлый. Почему я тебя люблю?

— Потому что мы стоим на одной ступени.

— Да. На одной, — Мин снова выпрямляет спину, прижимаясь к стволу яблони.

— И потом, ты не любишь, ты просто испытываешь ко мне чувство благодарности.

— За что? За то, что лишил меня спокойного сна?

Да, лишил. Когда вмешался в эльфийский Зов. Я не мог предположить, чем обернется моя шалость, как тогда думалось, последняя...

Заклинание Зова, используемое расами, сведущими в магии, строится по нескольким принципам

* * *

. Во-первых, собираясь позвать, необходимо очень четко представлять себе основные характеристики того, кто сможет откликнуться на Зов, иначе слишком велик риск печального исхода: случалось, что неверно исполненное заклинание приводило к гибели того, кто отзывался.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

"К прикладным вариантам применения портальных техник относится использование так называемого Зова, который, по сути своей является ничем иным, как закольцованным Порталом. Вызывающий строит несколько коридоров (конкретное число определяется количеством имеющейся Силы и мастерства заклинателя), которые свободно перемещаются в Пространстве до тех пор, пока на их пути не возникает объект, способный стать "излучиной" и повернуть коридор обратно. Как правило, особенности объекта и вносятся в рисунок Кружева, в те фрагменты, что ответственны за установление соответствия цели намеченной и достигнутой. Если Вызываемый соглашается проследовать в Портальный коридор (сильный и умелый заклинатель обычно не сомневается в результате, а вот тому, кто обделен материалами для строительства Портала, остается только надеяться и верить), на нем сосредотачивается вся остающаяся на тот момент Сила, коридор меняет свое направление, устремляясь в и исходную точку, к Вызывающему. Здесь существует опасность, что наведенный Портал не удержится в стабильном состоянии и захлопнется, обрекая Вызываемого на гибель, потому что Пространство, разорванное портальным коридором, будет стремиться затянуть свои раны. Другая опасность состоит в том, что поблизости просто может не оказаться того, кто пожелает ответить на Зов, и тогда все усилия (а они, поверьте, немалые) пропадут втуне. Поэтому Зовом пользуются либо уверенные в себе и своей удаче заклинатели, либо те, кому нечего терять..." ("Дорогами Плоти и Духа", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Во-вторых, в Кружеве Зова должна быть предельно ясно указана причина его создания, поскольку она тоже оказывает влияние на личность и возможности того, кто, услышав, примет предложение прийти.

В-третьих, благоприятное завершение заклинания невозможно, если в Периметре его влияния не оказалось ни одного подходящего существа.

А что произошло пасмурным днем предзимья, когда на чашах весов лежали три жизни: моя, эльфийки и ее нерожденного ребенка? Я всего лишь поделился Силой, остававшейся в моем шлейфе, остальное уже не требовало стороннего участия.

Кайа не была способна вызвать могучего воина себе на подмогу: только что-то небольшое, легкое и отчаявшееся достаточно, чтобы принять участие в рискованной авантюре, потому что схватка с отрядом тренированных бойцов могла оказаться смертельной. Да, мое участие усилило Зов, сделало его шире и повелительнее, но все закончилось бы иначе или вообще ничем не закончилось, если бы я не шепнул вслед улетающим Нитям: "Пусть придет хоть кто-нибудь". Именно моя просьба, вплетенная в податливое Кружево вызывающего заклинания, разбудила Мин, ожидавшую возвращения в мир, но вовсе не в человеческом облике.

Чтобы уберечь артефакт от влияния текущих лет — единственного врага, которого нельзя победить, но встречу с которым можно отсрочить, чудесный предмет хранят между Пластами, выбирая местечко, в которое время заглядывает нечасто и ненадолго. Но поскольку в таких областях Пространства заклинания имеют свойство ослабевать, вечно хранить в них артефакт невозможно: требуется изредка возвращать его в мир, чтобы подштопать и подлатать истончившиеся Нити. Так и Нэмин'на-ари, дремля тревожным сном за гранью мира, возвращалась для очередной починки домой в те самые минуты, когда эльфийка отправила на охоту свой Зов. Но меч не ответил бы бедняжке, если бы душа, заключенная в стальную оболочку, не расслышала в шелесте заклинания мой голос — голос, который не ожидала и не надеялась услышать. Никогда.

Усилия эльфийских хранителей артефакта пошли прахом: меч не пожелал вернуться в благоговейно подставленные ладони, выбрав другой путь. Мин не смогла справиться с неутолимой жаждой. Жаждой искупления вины. А прибыв на место, растерялась, поняв, что искупать нечего и не перед кем, а значит, можно действовать по собственной воле, не оглядываясь на тени прошлого, зловещим шепотом ворчащие по углам...

— Если хочешь, можешь уснуть снова.

— Разрешаешь?

— Предлагаю.

Серая сталь взгляда наполняется лукавыми искрами.

— Только вместе с тобой.

— Что?

— Уснуть. Если получится, конечно. Могу обещать только одно: до постели мы доберемся.

— В связи с чем возникает вопрос: а так ли уж нам нужна постель?

Целый вдох смотрим друг на друга, не отрываясь, потом смеемся, дружно и горько.

— Не шути так. Пожалуйста, — просит Мин, ероша мою отросшую челку.

— Не буду. Но шутки — все, что нам осталось.

— Все? Неужели, действительно, все?

— Ты знаешь.

— Да, я знаю

Она печально отворачивается, но я бережно беру пальцами упрямый подбородок и возвращаю бледное личико обратно. Чтобы ясно видеть каждую черточку.

— Это лучше, чем ничего, правда?

— Наверное. Но все равно, больно.

— Мудрые люди говорят: ты живешь, пока способен чувствовать боль.

— О, тогда перед нами целая Вечность! — Восклицает Мин, стараясь казаться безразличной, но ей это плохо удается.

Вечность. Рядом, только за высокой стеной. Стеной, которую ни перелезть, ни разрушить.

— Не жалей.

— Не буду. В следующий раз я не совершу прежней ошибки.

— Ты и в тот раз не ошиблась.

— Ошиблась! — Заявление, сделанное с категоричностью маленького ребенка. — Я не могла простить...

— Ты просто не понимала.

— Какая разница? — Укор, предназначенный самой себе. — Я же не слепая! Я видела все, что происходит!

— Видеть снаружи мало. Нужно еще хоть иногда смотреть изнутри.

— Тебе хорошо, ты это умеешь...

Шершавые пальцы рисуют волну на моей щеке.

— Но я же не с рождения умел, милая. Всему на свете нужно учиться.

— Для "всего на свете" нужен учитель! — Язвительно напоминают мне.

— О, наставников можно найти, сколько угодно!

— Но учиться может не каждый... Я — не могу. Мне кажется, что каждое новое знание выгоняет частичку старого... Я боюсь терять!

— Не бойся. Теряется лишь то, что должно быть потеряно, зато взамен ты приобретаешь что-нибудь другое. И возможно, даже что-нибудь нужное.

— Насмешник!

Получаю щелчок по носу, обиженно морщусь, и Мин тут же исправляет свою оплошность коротким поцелуем ушибленного места.

— Я не прав?

— Прав, конечно... Я хочу кое-что спеть. Только обещай не смеяться!

— Почему я должен смеяться?

— Стихи... не слишком хорошие.

— Это не имеет значения.

Последний испытующий взгляд:

— Правда?

— Правда. Важно лишь то, о чем они говорят.

Мин молчит, сосредотачиваясь, потом начинает напевать. Тихонько-тихонько, но я слышу каждое слово:

Зелёные очи. Упрямые губы.

Душа нараспашку, но стиснуты зубы.

Красив? Смел? Умён? Не приметила, каюсь.

На помощь друзьям он шагнёт, улыбаясь,

В любую ловушку, в любую засаду...

Вам мало достоинств? Мне — больше не надо.

Довериться воле горячих ладоней,

Круша и кроша так, что лезвие стонет,

Мечтаю... Но жребий замыслил иное:

Мы рядом, и боль увеличилась. Вдвое.

Забыть? Не смогу. Разлюбить? Не согласна!

Ты просишь, но все уговоры напрасны:

Мне нужен отравленный мёд поцелуя —

Заклятая сталь жарче крови бушует.

С тобой, без тебя — одинаково больно.

Судьба, Круг Богов, не казните, довольно!

Мир перед тобой преклоняет колени,

Но сердце тоскует, но сердце болеет.

Нарушу законы, скажи только слово:

Тебе подарить свою Вечность готова!

Забуду о долге, но ты... Не захочешь.

Печально смеются зелёные очи...

Последний отзвук песни теряется в кроне яблони, и в наступившей тишине слышно, как бело-розовые лепестки касаются травы.

Мин заглядывает мне в глаза:

— Правда, смешно?

— А по-моему, грустно.

— Тебе не понравилось?

— Должно было?

Она растерянно кусает губу, и я спешу успокоить:

— Понравилось. Мне никто и никогда не посвящал стихи. И тем более, не пел про меня песен.

— Но этого слишком мало...

— Этого достаточно.

Поднимаю руки и притягиваю печальное личико ближе.

— Не переживай, что никогда не окажешься в моих ладонях рукоятью меча, милая. Такая, как сейчас, ты нравишься мне гораздо больше.

Она не возражает. Хотя бы потому, что ее губы слишком заняты.

* * *

— Вот Вы где, моя госпожа! — Долетает чей-то голос от кромки сада.

— Кто это?

Мин поднимает голову и устало морщится:

— Это f'yer Стир'риаги пожаловал: не смог пережить и четверти часа моего отсутствия.

Четверть часа? Уверен, мы сидим в тени яблони гораздо большее время, и, честно говоря, я сам не слишком доволен тем, что наше уединение нарушено. Но почему мне не нравится этот голос? Или интонации, с которыми было произнесено "моя госпожа"? Да, точно: тщательно скрываемая, но никуда от этого не исчезающая издевка, словно на самом деле господин — он, а та, к кому обращаются, всего лишь игрушка, до поры, до времени пользующаяся видимостью власти.

— Твой хранитель?

— Ну да, — передергивает плечами Мин.

— Он тебе не по нраву?

В сером взгляде возникает справедливое возмущение:

— Как можно любить надсмотрщика?

— Я имел в виду совсем другое. Он... какой он?

Теперь меня одаривают лукавой улыбкой.

— Ревнуешь?

— Нисколько. Всего лишь хочу быть уверенным, что...

— Мое сердце останется с тобой?

— Я не шучу, милая. Мне очень важно знать. В противном случае...

— С кем Вы проводите время, моя госпожа?

Голос пришельца звучит совсем близко. Чужой голос, красивый, немного низкий для эльфа, но удивительно глубокий. И что-то напоминающий.

Поворачиваю голову.

Пряди прически, похожие на черненое серебро, уложены с той небрежностью, которая свидетельствует о многих часах, проведенных перед зеркалом. Шелк костюма подобран тон в тон к волосам и разбавлен фиолетовыми вставками, такими же яркими и темными, как глаза на благородно-бледном лице. Горбинка тонкого носа. Белый лучик старого шрама на скуле.

Он совсем не изменился за прошедшие двадцать лет. И не должен был измениться. Со мной дело обстояло иначе, но взросление лишь все усугубило: эльфу хватило одного взгляда, чтобы узнать мои черты. Правда, он привык видеть их совсем в ином облике...

— Ты!

Никогда не думал, что это короткое слово можно прошипеть и простонать одновременно. В возгласе, брошенном мне в лицо, было столько злобы и ненависти, что я почувствовал себя, как дома, и нашел достаточно выдержки, чтобы подняться на ноги, не торопясь, но и не медля дольше разумного.

— Вы знакомы? — Тихо спрашивает Мин, тенью вырастая у меня за спиной.

— Знакомы, — отвечаю, спокойно и внимательно рассматривая своего врага. Первого настоящего врага в жизни...

В тот день мне исполнилось десять лет, и праздник рождения, превратившийся в скорбное напоминание о смерти, по обыкновению проводился отдельно от его виновника. Весенний день выдался пасмурным и хмурым, словно желал угодить настроению, царящему среди обитателей Дома, и в комнате было так темно и холодно, что я нашел в себе смелость нарушить запрет и покинуть ее. Просто для того, чтобы увидеть хоть одну живую душу.

И увидел. Мы столкнулись у подножия парадной лестницы. Должно быть, он опоздал к началу поминовения, потому что кроме нас двоих в холле никого больше не было. Помню, строгий и печальный облик эльфа, закутанного в лилово-черный шелк траурных одеяний, показался мне настолько прекрасным, что я даже затаил дыхание от восторга: в конце концов, это был первый из расы листоухих, встреченный мной наяву. Он оказался так близко, что аромат цветущих яблонь коснулся моих ноздрей, и хоть тогда я еще не понимал, какую опасность могут таить в себе распускающиеся бело-розовые бутоны, угроза пришла совсем с другой стороны. Безупречно очерченные губы приоткрылись, чтобы выпустить горькое и обвинительное:

— Чудовище!

Кажется, слова сами по себе не обладают силой, способной убивать или даровать жизнь: все зависит от мыслей и чувств, прячущихся за ними и вплетенных в каждый звук. Но в тот миг я пошатнулся, как от удара. Память не сохранила прочих оскорблений, проклятий и жалоб, высыпанных на меня: только самое первое, но и самое страшное слово, заставившее задуматься. Потом, позже, я спросил у Магрит, почему эльф так меня назвал. И сестра, появившаяся в холле, когда листоухий только-только разгорячился по-настоящему, сестра, которая ничего не сказала, мрачно и бесстрастно указав эльфу рукой на дверь, сестра, которая обычно снисходила до разговора со мной, только если я задавал серьезные вопросы... Магрит провела ладонью по моим волосам и ответила: "Он всего лишь увидел в тебе свое отражение".

В тот весенний день я не понял ничего, кроме того, что эльфы стали моими врагами. Все, без исключения. И мной было потрачено много времени и сил, дабы изучить сильные и слабые стороны предполагаемого противника. Наделал кучу ошибок и глупостей, конечно: а кто может похвастаться тем, что с раннего детства действовал разумно и осмотрительно? В общем, всерьез готовился к войне, но теперь, по прошествии времени и странных встреч, знал: смешно вести боевые действия с горой, если споткнулся о маленький камешек, скатившийся с нее. Камешек... А ведь имя моего обидчика и означает нечто вроде "камень". Поросший мхом, болотный валун, скользкий и ненадежный. Интересно, каким его имя было изначально? Что-нибудь вроде "меткий камешек", "попадающий в цель"? Скорее всего...

Смотрю прямо в темень эльфийских глаз и не могу поверить, что сначала они показались мне прекрасными, а потом, в воспоминаниях, превратились в самое мерзкое зрелище на свете. Все-таки, прежде всего, красивы, хоть и переполнены... Обидой? Бессильной злостью? Отчаянием? Что так его расстроило? Моя встреча с Мин? Но почему?

"Разве не очевидно?.."

Что?

"Вспомни: у него есть причина ненавидеть тебя..."

Ну да, есть. Он был очень опечален смертью моей матери.

"И?.."

Но как это перекликается с нынешним днем?

"Сначала подумай, что связывало его с Элрит..."

Не любовь, это уж точно!

"Почему же? По-своему он был безгранично очарован..."

Ее красотой?

"Ее знаниями..." — снисходительная улыбка.

Элрит наставляла его?

"В каком-то смысле... Да, она была его Учителем..."

И какой же предмет интересовал хранителя артефакта? Он ведь уже тогда являлся хранителем?

"Являлся..." — утвердительный кивок. — "И его очень интересовали опыты твоей матери в сфере... В той сфере, где она считалась непревзойденным Мастером..."

Не интригуй, говори яснее!

"Эльфа крайне занимали техники подавления воли..."

Подавления воли? Ну конечно! Если Элрит была одной из тех, кто пытался создать первого Разрушителя, она владела неисчислимыми знаниями о том, как заставить подчиняться. Но даже матери понадобилось множество веков, чтобы понять: настоящее подчинение не имеет ничего общего с насилием, оно всегда возникает не вопреки собственной воле, а в полном согласии с ней. Видимо, Стир'риаги еще не приблизился к этой простой истине?

"Увы, увы, увы... Он слишком молод и слишком увлечен..."

Чем?

"Я бы сказала, кем..." — насмешливо смеженные веки.

Кем? Не хочешь ли ты сказать... Мин?! Что ему нужно от меча?

"То же, что и тебе..."

Мне? Мне ничего не нужно!

"Ты так говоришь, потому что уже кое-что получил..."

Что?!

"Преданность, основанную на понимании... Тепло чужой души, способное согреть твою..."

Но зачем ему это?

"Я не сказала: это же самое... Он желает безраздельного владения ее волей, но не знает главного: для того, чтобы научиться подчинять, нужно уметь подчиняться..."

Мерзавец! Так вот, почему он набросился на ничего не понимающего ребенка? Разъяренный тем, что моя жизнь прервала жизнь той, которая могла пролить свет на управление созданиями? Глупец! Элрит никогда не стала бы никого посвящать в давние дела, стыдливо похороненные под пеплом веков!

"Конечно, не стала бы... Но учиться можно и по обрывкам фраз, по случайно брошенным взглядам, по теням ненаписанных строк..."

Он успел что-то узнать?

"Возможно... Но не о подавлении воли: эти тайны твоя мать хранила бережнее прочих..."

В чем же он сведущ?

"Это известно лишь ему самому..."

Ему самому?

Фрэлл!

Что ж, придется проводить разведку боем:

— Не ожидал встретиться с тобой снова.

— Этой встречи не должно было быть!

— Надеялся на мою безвременную кончину?

— Ты не имеешь права жить! После того, как...

— Убил свою мать? Она знала, что произойдет. Так же, как знала и то, что твои желания нельзя удовлетворять.

Лиловая чернота глаз наливается красноватыми искрами:

— Мои желания? Да что ты можешь знать о них?

— Довольно и того, что они недостойны.

— Недостойны?! Не тебе об этом судить!

— Почему же? Стремление порабощать свободный дух никогда не считалось благородным и заслуживающим уважения.

Эльф осекается, помимо воли кидая быстрый взгляд в сторону Мин.

— Как давно ты мечтаешь подчинить себе этот меч? Сотню лет? Две?

— Подчинить? — Неуверенность в голосе Нэмин'на-ари всего в течение одного слова успевает смениться брезгливостью.

— Как далеко ты зашел в изучении ее Кружева? Уже добрался до фрагментов, ответственных за принятие решений или еще нет?

— Чудовище...

Он снова наделяет меня титулом из далекого детства, правда на сей раз в изреченном слове присутствует и толика страха, но я не спешу обратить на нее внимание. А зря.

— Дядя? Что вы здесь делаете?

О, и Кэл решил к нам присоединиться. Наверное, намеревался поболтать с юной эльфийкой, но увидев, что та занята ответственным делом, тоже отправился подышать воздухом.

Постойте-ка... Что он сказал? Дядя?!

— И правда, зачем ты пришел сюда? Завершить дело, не удавшееся племяннице и королевским гвардейцам?

Кэлаэ'хель недоуменно хмурится, переводя взгляд на дядю, сравнявшегося белизной лица с лепестками яблоневых цветков, а я... Не могу остановиться:

— Значит, гончая крови — твоя поделка? Что ж, ты далеко продвинулся в магических практиках, но послушай, что скажет непредвзятый наблюдатель: она была ужасна. И своим назначением, и своим исполнением. Тебе еще многому предстоит учиться, если не желаешь ударять в грязь лицом перед сыном той, которая оставила тебя с носом!

И я снова совершил ошибку. Очень печальную. Забыл о том, в каком месте нахожусь. Не подумал, что ароматы природы сольются воедино с ароматами волшбы и скроют от меня суть творящегося чародейства. Я был готов защитить тех, кто находился рядом со мной, но ведь в сотне шагов от нас находились еще три души...

Стир'риаги не выдал своих намерений ничем: ни одна черточка точеного лица не шелохнулась, а глаза уже настолько были заполнены огнем ненависти, что никто не смог бы разглядеть в их лиловой буре всполохи злорадства. Эльф просто сделал глубокий вдох и... шагнул в смещение

* * *

Пластов.

А спустя мгновение мы услышали крик. Из дома.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

"Перемещение в Пространстве всегда связано с воздействием на Пласты. Сущности имеют возможность пользоваться Межпластовыми Потоками, пронизывающими окружающий мир самыми причудливыми путями, либо создавать свои Потоки, часто именуемые Тропами, Создания же, лишенные доступа к Изнанке Гобелена, вынуждены использовать то, что имеют, но и этого, поверьте, иногда оказывается слишком много... Наряду с возведением Порталов есть и иной способ перемещаться на сравнительно небольшие расстояния, но затрачивая при этом и существенно меньшие усилия — двигаться по Смещениям Пластов. Суть процесса состоит в следующем. Любой Пласт Пространства неоднороден, что служит образованием внутри Пласта множества слоев, стыки которых стремятся уравнять свои характеристики, и за счет этого в целом Пласт — образование устойчивое и равновесное в каждой своей области, но ведь каждая область состоит из точек, количество которых может доходить до многих тысяч. А точки — самые удобные элементы для построения любых фигур... Умея видеть границы слоев, можно, при известной ловкости, насильно сместить один слой относительно другого и, пользуясь тем, что свободное Пространство всегда восстанавливает свое исходное состояние, переместиться из нетронутого слоя в смещенный, чтобы, отпуская "привязь", изменить свое местоположение..." ("Дорогами Плоти и Духа", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Тяжело дышащая Кайа выдавила:

— Со мной все хорошо... Лучше займитесь девочкой.

...Стир'риаги не стал тратить силы на меня, потому что хорошо знал неспособность магии оказать какое-либо воздействие на мою персону. Но я, увлеченный азартом схватки, вовремя напомнил ему о женщине, не менее ненавистной и, что гораздо существеннее для выбора цели, совершенно беззащитной перед враждебными силами: эльф бросил всю свою злобу против роженицы. Возможно, нам пришлось бы заниматься похоронами вместо того, чтобы встречать новую жизнь, но Судьба совершила изящный пируэт, точно исполнив намерения, однако изменив результат на противоположный...

Воздух комнаты пропитался гнилью, совершенно неуместной в эльфийских владениях, и источник мертвящего запаха можно было определить безо всякого труда: кожа Нэйи, безвольно обмякшей у стены, покрывалась склизким серым налетом. С каждым трудным вдохом, заставляющим юную грудь шевельнуться.

Кэл упал на колени рядом со своей возлюбленной, пока я взглядом спрашивал Кё: "Как ты?", и вцепился дрожащими пальцами в белое полотно на хрупких плечах, за что получил по рукам. От меня.

— Не трогай!

— Что с ней? — Спросили побледневшие губы, а лиловые глаза не желали знать. Они искали, на кого направить ответный удар.

— Ничего хорошего.

Я мог бы предположить, что Мийа, сестра-близнец Кэла, не самостоятельно избрала для мщения заклинание, спрятавшее душу нерожденного ребенка между Пластами. Конечно, племянницу научил дядя, который, судя по исполненному сейчас фокусу, умел не только убегать с поля боя.

"Отторжение духа" — сложное чародейство и требует если не непосредственного контакта с жертвой, то, по крайней мере, очень близкого расстояния, потому Стир'риаги и переместился в дом. Но не учел одного: Кайа так и не сняла с себя подаренное мной покрывало, и сейчас оно все еще искрилось затухающими огоньками рассеянного заклинания. Не думал, что смогу добиться такого эффекта. Наверное, всему причиной послужило то, что вязаное полотно еще хранило тепло моих рук. И тепло моих мыслей, потому что почти каждую минуту, пока я трудился над ним, я думал о той, кому предназначаю подарок. А уж то, что я составлял узор из фрагментов разных охраняющих чар, и вовсе не удивительно: мне же надо было иметь какой-то образец для подражания. Что же я натворил?

Получился "отражающий щит", но с элементами фокусировки. Фрэлл! Почему я раньше не задумался над содержанием рисунка?! Да, тот, кто находится под защитой покрывала, остается целым и невредимым, а вот все вокруг попадают под действие отраженного заклинания. В идеальном случае, ответный удар получает тот, кто и начал атаку, но... Мерзавец успел сбежать и на этот раз, видимо, не спускал смещение с привязи окончательно. И место жертвы заняла Гилиа-Нэйа.

Бедная девочка! Конечно, отражение и фокусировка потребили для своего воплощения изрядную часть силы атакующей волшбы, но не затронули суть, а в некоторых случаях довольно и укола в едва различимую точку, чтобы нанести непоправимый урон.

Она умирает?

"Да..."

Сколько у меня есть времени?

"Для чего?.."

Попытаться ее спасти.

"И как ты намереваешься это сделать?.." — Удивленно выгнутые брови.

Примерно так же, как обманывал гончую.

"Собираешься спуститься к Изнанке?.."

Поможешь?

"Если ты найдешь верный ответ на вопрос..."

Какой?

"Почему ты хочешь побороться за ее жизнь?.."

Потому что собственными руками сотворил ее смерть.

Короткая пауза, затем покорный вздох:

"Готов?.."

Да, драгоценная! И давай, поторопимся!

Я отогнал Кэла подальше от юной эльфийки, проигрывающей борьбу с безжалостным заклинанием, и строго-настрого велел присматривать за Кайей, которая цедила сквозь зубы проклятия на головы всех, начиная с Властителей Судеб и заканчивая мстительным трусом, предпочетшим показать спину, а не встретить опасность лицом к лицу.

А на следующем вдохе началось Погружение.

Уже Второй Уровень вызвал желание сплюнуть и выругаться: даже внешние магические поля, окружающие Нэйю, больше всего напоминали собой плесень, распыленную в пространстве. Третий Уровень только ухудшил впечатление: постепенно лишавшееся связи с потоками Силы, в просторечии называемыми "душа", Кружево становилось тусклым и ломким: достаточно одного приличного возмущения во внешней среде, и оно рассыплется прахом.

Изнанка встретила меня приветливо, но чуть грустно, словно понимая: я зашел не в гости, а по делу, неотложному и трудному. Пряди, занимавшие в Пространстве-За-Гобеленом то же место, что и тело эльфийки в материальном мире, лохматились и рвались, потому что искорки, нанизанные на них, как бусины, порскали в стороны, торопясь убежать от...

Какая гадость!

"А чего ты ожидал?.."

Это тоже гончая?

"Нет, любовь моя, это... S'kell, Падальщик... Он пожирает все там, куда ему открыли Дверь..."

Падальщик. Бесформенная слизь, стекающая по Прядям и заставляющая Искры бежать прочь. Так вот, каким образом "отторгает душу" мой старый знакомец! Занятная картинка. Не проще ли было оперировать Пространством, чем тратить свою собственную плоть и кровь на создание совершенно неконтролируемого монстра?

"Ты тоже это видишь?.." — Довольная улыбка.

Что именно?

"Отсутствие Нитей контроля?.."

Разумеется, вижу. Ты этим обрадована?

"Не совсем... Он, все-таки, не смог познать искусство управления..."

Ах вот, что тревожило тебя на само деле!

"И тебя бы тревожило... Представь, сколько бед способен натворить Падальщик, если подчинить его чужой воле! Пока он просто насыщает свой голод, но что произойдет, если он начнет действовать осмысленно, под влиянием внешнего разума?.."

Ничего особенного. Еще один убийца, только и всего.

"Убийца, с которым очень трудно справиться..."

Трудно? Это мы сейчас проверим!

И я протягиваю пальцы навстречу липким щупальцам.

Их прикосновение неощутимо хотя бы потому, что они сразу отпрянули обратно, втягиваясь в серый туман тела. Что, испугался? Не ожидал встретить голод сильнее своего? Глупенький... Ну-ка, отдай то, что сожрал!

Моя рука погружается в пульсирующую слизь, захватывает слабо мерцающие огоньки и вытягивает их наружу, разрывая тело Падальщика. М-да, немного же вас осталось... А остальные разбежались. Где их теперь искать? Разве что...

"Только не используй собственную кровь!.." — Торопливо предупреждает Мантия.

Почему? В тот раз получилось.

"Потому что сейчас тебе нужно не создавать новое, а восстановить уже имеющееся... Она не вынесет такой силы..."

И верно, не вынесет. Как же поступить? Чем воспользоваться? Или — кем?

Скопление Прядей и Искр, составляющее Кэла, колышется совсем рядом. Все-таки, не удержался и подошел ближе? Оттаскаю за уши негодника... Как только закончу дела. И впредь он будет думать, как лезть в пекло!

Конечно, и эльф не в лучшем своем состоянии, но зато все еще не восстановил наведенную магию тела, и вмешательство в изнаночный слой Кружева не станет столь же губительным, как в обычное время. Так, сначала найдем двойные Искры... О, а их много: парень идет на поправку, и очень успешно. Ничего, сейчас мы чуть-чуть убавим тут, чтобы прибавить там... Согласны, маленькие?

Огоньки, рассыпанные по белым Прядям, отвечают мне мерцанием, до боли напоминающим подмигивание. Замечательно! Но изымать придется по одному, да и... Сначала же нужно подготовить поле деятельности!

Трачу драгоценные мгновения на то, чтобы стряхнуть клочья начинающей таять слизи с Прядей Нэйи, потом снова возвращаюсь к Кэлу. Самое сложное, это аккуратно отделить искорки от ниточек, на которых они расселись. Для этого мне приходится, натянув на руку перчатку "проплешины", браться двумя пальцами за бока каждой сверкающей бусины и бережно вести ее вдоль Пряди до точки смыкания — единственного места, в котором связи ослабевают и Искру можно безбоязненно удалить. Если просто рвануть на себя, результат окажется плачевным: Кружево донора не выдержит и... Ладно, если только разорвется. Но оно может измениться, а это уже совсем иная мера ответственности.

Скоро в моих ладонях оказывается целая горсть свободных Искр. Впрочем, почему скоро? Течение времени на Изнанке не чувствуется, и может статься, в реальном мире прошел уже целый день.

"Не волнуйся, все не так страшно..."

Конечно, не страшно! Страшно будет сейчас: я не помню, какого цвета были сбежавшие огоньки.

"Разве это проблема?.." — Пожимает несуществующими плечами Мантия. — "Ты же знаешь, что должно получиться? Просто угадай..."

Угадать? Хороший совет. Ах, как я люблю угадывать! Только никогда не приближаюсь к правильному решению.

"Так и быть, подскажу..." — скорбно поджатые губы. — "Кто она по своему призванию?.."

Лекарь.

"Неверно, думай еще!.."

Почему неверно? Она же лечит.

"Хорошо, зайдем с другой стороны... Что она делает с болезнью?.."

Прогоняет.

"Подбери другое слово..."

Уничтожает.

"Еще!.."

Борется.

"Вот! Она борется!.. Воюет... Сражается... Значит, в чем состоит ее истинное призвание?.."

Она... Она — воин?

"Верно! Неужели, так трудно было догадаться?.."

Нетрудно. С твоей помощью.

"Я для того и существую..."

Чтобы помогать?

"Чтобы наставлять..."

Мне шишки?

"Олух... Занимайся делом!.." — Обиженно бурчит Мантия и умолкает.

Значит, воин. Тогда ее суть мало чем отличается от сути Кайи. Какие Искры составляли мою названую дочь? Бирюзовые, синие и густо-алые. Каких не хватает? И первых, и вторых, и третьих, если исходить из предположения, что их было поровну. Но как все обстояло в действительности? Девочка не пошла по Пути Меча, значит, каких-то должно быть меньше. Но вот каких?

Всматриваюсь в переливы поврежденного узора.

Синь всегда являла собой Силу, и именно синих огоньков осталось меньше всего. Правильно: они спешили избежать гибели и вернуться к Источникам.

Алый рубин — наследие, кровь. Они должны были до последнего момента оставаться на месте, потому что с разрушением крови умирают основы.

Бирюза, что связано с ней? Стремление вперед. Мечта, расправляющая крылья. Крылья... Полет. Почему же их так мало на Прядях?

"Потому что она еще не умеет мечтать..." — тихая подсказка.

Но она научится?

"Конечно... Для этого необходимо время, как и для всего, впрочем... А время у нее будет... Ведь будет?.."

Сколько угодно!

Итак, красное трогать не станем, а вот синевы добавим, и щедро: пусть девочка станет хорошим лекарем. И... Не могу не пошалить, окрашивая бирюзовым сиянием пяток Искр. Мечты не бывают лишними, верно?

Подношу ковш ладоней к пустым Прядям. Ну же, малыши, занимайте свое место!

Огоньки соскальзывают с кончиков пальцев, кружатся на невидимом ветру и оседают праздничными гирляндами на белых нитях. Все до последнего.

Теперь можно и возвращаться.

Задерживаюсь на Втором Уровне, чтобы убедиться в успехе: Кружево снова наливается радугой Силы. Ну и славно. Выныриваю наверх и тут же отшатываюсь от Мин, норовящей заключить меня в объятия:

— Не сейчас, милая... Мне нужно просто отдохнуть.

А что может быть уютнее Савана?

* * *

Завтрак снова состоял из пары лепешек и кружки с водой.

— А как насчет мяса? — Капризно протянул я. — Сами, небось, лопаете с утра до вечера... Вон, уже щеки из-за спины видны!

Эльф, принесший заключенному кормежку, поперхнулся, но счел ниже своего достоинства отвечать, гордо вскинул голову и вышел со всей возможной поспешностью. Так быстро, что скопления древесных ветвей, исполняющие роль двери, судорожно ринулись навстречу друг другу, промазали и вынуждены были расходиться вновь, чтобы повторить попытку. Под аккомпанемент моего хихиканья. Очень мерзкого.

Ну да, развлекаюсь по мере сил и возможностей. А чем заняться, если должен ждать, пока высокочтимый Совет Кланов закончит, наконец, вызывать для допроса участников событий? Можно, например, быть в курсе последних новостей.

Волны коры в углу комнаты дрогнули и расступились, пропуская маленькую — в три ладони высотой, корявенькую и очень мохнатую фигурку. Мохнатую — от слова "мох". Лесовик встряхнулся, как кошка, вынырнувшая из-под дождя, и, переваливаясь с ноги на ногу (или с корня на корень?) добрался до меня.

— Что новенького?

— Воин закончил говорить, — прошуршал чешуйками шишек мой лазутчик.

— А эльфийка? Так и не пришла в сознание?

— Маленькая спит.

Спит... Не самый приятный сон ей достался.

— А другая? Ее больше не расспрашивали?

— Нет.

Пуговки матово блестящих глаз видели перед собой только один предмет. Лепешку. Я ничего не имел против такой платы за сведения: начинка из жутко кислой травы не понравилась мне с первого укуса, зато лесовик, по всей видимости, был от нее в полном и бесконечном восторге.

— Каковы настроения в Совете?

— Разные, — качнулись растрепанные пряди мха, служащие лесному духу прической. — Непохожие.

— Это нормально... Есть изменения со вчерашнего дня?

— Женщина сильная. Ее слушают.

Женщина, значит. Любопытно. Жаль, что не могу заранее узнать, кто она и к какому Клану принадлежит: добиваться от лесовика описаний внешности было делом трудным и неблагодарным, потому что Кэл для него упорно был "воином", Кайа — "большой", а Нэйа — "маленькой".

— Спасибо за службу.

— Можно взять?

— Бери.

Цепкие лапки ухватили лепешку, и лесовик, бодро семеня, скрылся между расступившимися стволами деревьев, образующих стены моей... Хм, тюрьмы.

Я растянулся на полу, обратив все внимание на потолок, с которого свисали несколько веточек, успевших покрыться листвой.

Все, решено! Если соберусь в будущем попадать в "места заключения", буду преступать только эльфийские законы и исключительно на эльфийской территории: здесь самый лучшие узилища. Светло, сухо, приятно пахнет, тепло... Правда, тепло только потому, что на дворе в разгаре весенний полдень, и солнце припекает не на шутку. Кормят тоже неплохо, но несколько однообразно. Впрочем, вот эту лепешку, с явной примесью меда в тесте, я съем с удовольствием. Или не съем, а возьму на память о пребывании в этом милом месте.

Однако время, отпущенное на визит к роженице, неумолимо истекает, а меня все еще не желают выслушать. Или хотя вынести приговор.

"Тебя не ставили в жесткие рамки..." — замечает Мантия.

Не ставили.

"Тогда зачем волноваться?... Времени достаточно..."

Я сам их поставил. Себе. Если не вернусь в назначенный срок, найо отправятся по моим следам. Можешь вообразить, что они устроят посреди эльфийских ланов?

"О да!.." — блаженная улыбка.

Счастливая! А я не могу. И не хочу. Стольких трудов стоило убедить стражу остаться дома, и ради чего? Ради того, чтобы они устроили карательный рейд? Я, конечно, люблю пошалить, но это будет слишком жестокая шалость.

"Если допросы других свидетелей закончены, подходит твоя очередь..."

Как свидетеля?

"Не возьмусь утверждать..." — осторожный шаг в сторону.

Вот-вот. Впрочем, равновероятно и то, что все грехи повесят на меня, и то, что настоящий виновник уже выявлен. Но разумнее верить в первое, чем во второе, чтобы не удивляться не вовремя.

"Такой взгляд тоже имеет право на существование..."

И не просто имеет, драгоценная: он правильнее всех прочих.

"Ты заранее готовишься к тому, чтобы предстать виновным в чужих глазах?.." — Разочарованно спрашивает Мантия.

А что? Будет проще обороняться.

"Можно еще и атаковать, ты так не считаешь?.."

Атаковать? Кого и зачем? Все остальные участники событий — эльфы, судьи тоже эльфы, один я не принадлежу к племени ушастиков. Вероятность того, что во мне увидят угрозу? Огромная!

"Все так, но..."

Есть возражения?

"Если соглашаться с обвинениями, легче проиграть, чем выиграть..."

Я не собираюсь соглашаться. Я всего лишь готовлюсь к худшему.

"Так поступает тот, кто не умеет встречать лучшее с должным почтением..."

Что ты хочешь этим сказать?

"Допуская, что другие могут увидеть твою вину, ты сам ее признаешь..."

Пусть. В конце концов, я виноват.

"В чем?.." — Удивленный шелест ресниц.

Я снова сглупил, забыв о последствиях.

"Позволь не согласиться..."

Позволяю. Только не перебивай раньше времени! Мне не следовало раззадоривать lohassy, пока девочки были уязвимы.

"А потом? Потом — следовало?.."

И потом не следовало. Вообще, надо было держать себя в руках. А я что сделал? Уподобился своему врагу. Нет, нужно было...

"Скрутить его и представить на суд соплеменников?..."

Почему бы и нет?

"И на каком основании?... Ты же знаешь, что бездоказательное обвинение постыдно и презираемо, как и уста, из которых оно прозвучало..."

Я бы доказал!

"Что именно?... У тебя нет свидетельств того, что Стир'риаги покупал "росу" и пичкал ей свою племянницу... У тебя нет под рукой того медальона, с груди мертвого гвардейца, а если бы и был, то личность заклинателя невозможно установить спустя такое долгое время, да еще после контакта с тобой... Есть еще что-то?... Слова Кайи?... Она не знает, кто "помог" ей устроиться на королевскую службу и кто отправил за ней гончую... И можешь ли ты рассказать Совету, как путешествовал на Изнанку и обратно, если никто из эльфов не может даже представить себе, как выглядит Та Сторона Гобелена?..."

Ой-ой-ой.

"Я бы сказала: ай-ай-ай!.." — Ехидная ухмылка.

После твоих разъяснений впору звать на помощь.

"Разумное решение..."

Только малодушное и поспешное.

"Надеешься заговорить Совет?.."

Попробую. На крайний случай у меня есть мой любимый выход.

"Порвать всех на клочки?.."

Хотя бы. Нет, рвать не буду, конечно. Я имел в виду другое.

"Открыться?.."

Да.

"Это рискованный шаг..."

Зато надежный. И после него никто не посмеет мне возразить.

"И никто не посмеет приблизиться..."

Это точно. Поэтому я прибегну к нему в самый последний момент.

"А чем плохо признать свое положение?.."

Не плохо. Убийственно.

Мантия укоризненно молчит, не поддерживая мою точку зрения. То есть, безукоризненно точно следует некогда избранной линии поведения.

Что ожидает меня, если откроется скрытое? Новая стена отчуждения. О, разумеется, передо мной рассыплются в извинениях и заверениях в вечной преданности. Искренних, что особенно печально, и совершенно не нужных. Даже Кайа, для которой мое происхождение давно уже не секрет, будет удивлена, когда узнает все. Возможно, ее отношение ко мне не изменится, но тень страха, несомненно, появится. А вот Кэл... Он будет потрясен. А еще — уязвлен тем, что оказался недостаточно проницательным и не разгадал мою Игру. И никогда не поймет: никакой Игры не было и в помине. Не сможет понять.

"Возможно, все будет иначе... Не допускаешь?..."

Допускаю. Но не хочу проверять это предположение.

"Трусишь?.."

Конечно.

"Если боишься дышать, стоит ли жить?.."

Неудачное сравнение.

"А мне думается, очень удачное..." — игривое возражение, приглашающее к новому спору.

Нет, драгоценная, не сейчас. Мы обязательно обсудим все точки зрения и доводы сторон, но чуть позже, хорошо? Вскорости нам предстоит не менее занятное развлечение, поэтому давай беречь силы для него!

* * *

Все судилища, на которых мне повезло побывать в роли зрителя, имели одну особенность, одинаковую для любой расы, любого места действия и любого преступления. Мнение обвиняемого никогда не представляет интереса для окружающих: судьи с пеной у рта спорят о нравственности, порядочности, устоях и традициях, но не слышат даже сами себя, что уж говорить о беднягах, чью судьбу они решают. Эльфийское судопроизводство не отличалось от всех прочих: представители Совета Кланов, восседающие в резных креслах, специально ради такого события вынесенных из дома во двор, были больше погружены в свое мироощущение, чем в реальное положение дел.

Всего трое судей — два мужчины и женщина, зато какие! В центре располагался нынешний Глава Совета, эльф настолько преклонных лет, что уже не придавал особого значения своему внешнему облику, то есть, выглядел не юно или молодо, а лишенным возраста, что внушало должное уважение. Такое могли себе позволить только очень много повидавшие листоухие, те, кто понял: есть более достойные цели, чем пускать пыль в глаза. Впрочем, расслабленное лицо и внимательный, но не лишенный доброжелательности темно-бирюзовый взгляд, не могли внушить того, на что были рассчитаны. Не успокаивали. Сколько раз я сам наблюдал, как в полном спокойствии вершились поражающие воображение жестокости... Скорее всего, золотоволосый Глава Совета примет окончательное решение единовластно, сообразуясь с собственным разумением, чтобы ни твердил лесовик о влиятельности женщины.

Не менее спокойная лицом, эльфийка, занимавшая место справа, еще не умела прятать чувства полностью: прозрачно-голубые глаза смотрели с вызовом, причем брошенным не конкретной персоне, а всему вокруг. Недавно вошла в состав Совета и пока не наигралась подаренной властью? Бывает. Солнце рассыпало по светлым волосам розоватые блики. Один из Рассветных Кланов? В противовес "закатной" Кайе? Остроумно. Кто еще остался?

Эльф слева от Главы Совета представлял собой что-то вроде нейтральной стороны: темно-золотой взгляд скучал не притворно, а откровенно. Должно быть, этому пепельноволосому обязанность принимать участие в заседаниях Совета не доставляет ни удовольствия, ни интереса. Но долг есть долг, как говорится.

Все трое были облачены в просторные мантии глубокого черного цвета, потому что известно: лишь в полной темноте можно заметить даже самый слабый лучик света. Света Истины, разумеется.

Охрана судей состояла из двух эльфов, находящихся в прямой видимости, и фрэлл знает, скольких еще, удерживающих натянутые через весь двор "струны ветра". В принципе, это магическое построение призвано исключить выход объекта за его пределы. И физический, и духовный. В той мере, в какой доступно к исполнению: я не стал рисковать менять Уровень Зрения, но и по косвенным признакам мог определить слабые места. Например, за спинами троицы слой "струн" был тоньше, чем в других местах, чтобы в случае опасности у судей был путь к отступлению. Да-да, они тоже находились в Периметре Влияния вместе со мной и охранниками! Но не из смелости и самоуверенности, а не решаясь нарушить древний обычай "круга вопросов и ответов", в котором каждый имеет право защищать свою точку зрению. И себя. Любыми доступными средствами.

Хм... Вуаль будет сильно мешать, но без нее не обойтись: порву все "струны" в два счета, и сам не замечу. Ладно, справимся как-нибудь.

Первой молчание нарушила эльфийка.

— Что ты можешь нам рассказать? — Прозвенело над двором.

Тон голоса высоковат на мой вкус и излишне бесстрастен: главное правило правдоподобной игры состоит в том, что всего должно быть в меру, а когда одно из чувств преобладает надо всеми остальными, совершенно их затеняя, можно смело говорить о притворстве.

— Могу? Многое. Но вот хочу ли?

Губы Главы Совета дрогнули в улыбке, когда эльфийка оскорбленно сузила глаза:

— Полагаешь себя вправе решать, о чем говорить, а о чем умалчивать? Смело, но безрассудно: от твоих слов будет зависеть твоя судьба.

— Вне всяких сомнений, моя прекрасная soeri

* * *

. Но еще она зависит от согласия твоего разума и твоего сердца.

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Дословно, "судья". Более древнее толкование звучит примерно так: "тот, кто ищет звезду во тьме ночи и тень меж солнечных лучей".

* * *

* * *

* * *

* * *

**

На сей раз блондинка промолчала, уяснив, что допрашиваемый умеет огрызаться, и остерегаясь своим ответом дать повод для очередного укола, потому ведением допроса занялся второй из помощников Главы Совета. Попытался заняться.

— Нам известно, как следует поступать при установлении истины, можешь не утруждать себя напоминаниями.

— Известно? Одно лишь знание направления движения не помогает добраться до цели: нужно еще сделать несколько шагов. А вы умеете ходить?

Взгляд пепельноволосого нехорошо застыл. Так, и с этой стороны я успешно устранил возможных союзников. Что ж, чем меньше сомнений, тем больше шансов на успех: не нужно будет распылять силы. Глава Совета тоже понял смысл моих пререканий с судьями и огорченно качнул головой: мол, самое трудное, как всегда, придется делать собственноручно.

— Ты способен ответить ударом на удар, kellyn... Можешь на время спрятать оружие в ножны: мы не враги тебе.

— Не враги, согласен. Но в некотором роде, судьи опаснее врагов.

— Чем же?

— Враг может стать другом. Судья всегда остается вне дружбы и вражды: в этом его величие, и в этом его беда.

Глубокое море старых глаз стало еще спокойнее: верный признак готовности начать бой.

— О жизни ты знаешь многое. А что тебе известно о событиях, произошедших несколько дней назад?

— Только то, что я видел собственными глазами.

— И что же ты видел?

— Результат воздействия заклинания, едва не приведший к гибели.

— Тебе известен заклинатель?

— Я могу только предполагать его личность.

— Вот как? — Глава Совета приподнял левую бровь. — А другие свидетели назвали имя.

— Это их право.

— Что мешает тебе поступить так же?

— То же, что не позволяет кроту описать солнечный свет. Я не видел, что именно произошло.

— Могут обмануть и глаза, и слух, и другие чувства, — согласился эльф. — Но разум находит путь во тьме.

— Следуя за маяками неясных свидетельств? И где же окончится этот путь?

— Ты не доверяешь чужим словам?

— Не всегда.

— Саа-Кайа находилась в том месте и в то же время, когда произошло покушение. Ее словам ты доверяешь?

— Она узнала убийцу?

— Она видела его.

— Но не узнала, верно? Слишком мало времени он присутствовал на месте преступления. Есть еще свидетельства?

— Кэлаэ'хель назвал имя.

— Уверенно?

— У него не было причин лгать.

Глава Совета уклонился от того, чтобы сказать "да" или "нет". Хитрец. Хорошо, возьму инициативу на себя:

— Вы прибыли сюда для выяснения обстоятельств, повлекших за собой попытку убийства, к счастью, неудавшуюся. И каковы ваши успехи? Что вы узнали к этому дню?

— Ты задаешь вопросы мне? На каком основании? — Удивление, горчащее надменностью.

— На том же, что и ты. Впрочем... Не надо отвечать. Я знаю столько же, сколько вы. По меньшей мере. Но в отличие от вас тороплюсь и потому не могу бесконечно тасовать факты в надежде на удачный расклад. В двух словах, что произошло? Расстройство чувств, заставившее некую особу выместить злобу на том, кто подвернулся под руку. Какие подробности вы хотите узнать?

— Виновника! — Воскликнула эльфийка.

— Причину, — добавил пепельноволосый.

Так, с этими двумя все ясно: она склонна к вынесению приговора, он к выяснению подоплеки событий. Проще говоря, обвинитель и дознаватель. Я был совершенно прав: решение — за старшим эльфом.

— А ты? Что хочешь узнать ты? — Обратился я к Главе Совета.

Тот помолчал, поглаживая пальцами подлокотник кресла, потом посмотрел на меня. Очень серьезно.

— Почему убийство не удалось.

— Целых три вопроса. Разного веса. Разной цены. Но ответ на первый вам уже известен, о втором лучше спрашивать у неудавшегося убийцы, а на третий я не отвечу.

— Почему? Не можешь или не хочешь?

— Не хочу.

— Он издевается над нами! — Заявила та, которую я назвал soeri. — Его следует допросить со всей...

— Строгостью? — Насмешливо предположил Глава Совета. — Он свидетель, а не обвиняемый.

— Он препятствует установлению Истины!

— Он имеет на это право, — признание. Слегка сожалеющее.

— Мы должны начать спрашивать по-настоящему!

Эльфийка не желала угомониться, и я устало вздохнул:

— О чем, красавица? Причина известна только убийце. Его личность — только жертве. Спросите ту, которая пострадала, узнайте имя, отыщите беглеца и узнайте причину. Чего уж проще?

— Мы так и поступим, не сомневайся, — кивнул старший эльф. — Как только Гилиа-Нэйа придет в сознание. Но это может занять много времени, в течение которого... Придется спрашивать тебя.

— Ради чего? Чтобы не скучать в ожидании?

— Его наглость переходит все границы!

— И наводит на размышления, — глубокомысленно заметил Глава Совета на вспышку своей помощницы.

Наводит, верно. Знаю, о чем думает сейчас листоухий: если веду себя так, как веду, возможно, я имею на то не только основание, но и право. Весь вопрос в том, какое право: право сильного, право осведомленного или право стоящего выше, потому что разница существенная. Если просто считаю себя сильнее, есть шанс одержать надо мной верх, ведь любая сила имеет пределы. Если знаю что-то, неведомое для остальных, ситуация усложняется: играть на чужом поле и по чужим правилам всегда неуютно. А вот если я, и в самом деле, нахожусь НАД происходящим, дела совсем плохи, и Глава Совета всерьез озабочен выбором правильного ответа. Есть, конечно, и вероятность блефа, но ее, уверен, эльф примет во внимание в последнюю очередь. Когда другие варианты будут отклонены. Разумная позиция: сначала следует убедиться, что не оправдываются худшие опасения, а все прочие можно будет отмести в сторону и оставить на "потом".

— Вы позволите ему посмеяться над нами?! — Голос эльфийки наполнился негодованием.

— Разве он смеется? — Качнулись золотистые пряди. — Лучше бы смеялся...

Глава Совета поднялся из кресла, расправляя складки мантии.

— Я чувствую опасность, исходящую от тебя, kellyn. И ее сила такова, что слова Советницы кажутся не лишенными смысла. По твоим собственным уверениям, тебе известны важные детали преступления, но ты предпочитаешь их скрывать. Я не буду спрашивать, каковы они, но, может быть, ты назовешь причину, по которой не желаешь говорить?

Причина... А я знаю эту причину? Знаю: не хочу терять то, что сумел приобрести.

"Но не потеряешь ли ты еще больше, если промолчишь?.."

Наверное, потеряю.

"Ты сознаешь это и продолжаешь упрямиться?.." — Удивляется Мантия.

Да. Глупо, конечно, но так не хочется рвать последнюю ниточку...

"Иллюзии?.."

Пусть так. Это все, что у меня есть на сегодняшний день. Завтра может не остаться ничего.

"Или появиться что-то другое..." — задумчивое предположение.

Но я не могу быть уверенным. Не могу. Что ответить на его вопрос? Правду? Она отрежет все дороги назад. Солгать? Еще хуже. Как мне поступить?

"Полагаю, только правильно..."

Но как?

Как?

Мое молчание Глава Совета счел достаточным основанием для перехода к активным действиям и коротко кивнул, отдавая то ли дань уважения принятому мной решению, то ли приказ страже. Но прежде, чем двое облаченных в доспехи эльфов сделали шаг в мою сторону, стремительная тень метнулась сквозь переплетение "струн", заканчивая полет у моих ног. Вонзившись в землю почти на две ладони тускло-серого лезвия.

* * *

Милая, ну зачем ты?

Рукоять кайрис замерла на уровне моих бедер. Простенькая, обмотанная залоснившейся полоской кожи. Никаких изысков, никаких украшений: то ли у кузнеца не было времени, то ли в ту пору не принято было отягощать оружие иным назначением, чем умерщвление противника. Тетушка была права: средний клинок. Не замечательный, и не плохой. Рабочий меч. Трудяга. Острый край лезвия в некоторых местах иззубрен. Давненько никто тобой не занимался, милая... Что ж, если не найдется достойных рук, я сам приведу тебя в порядок. Как сумею. Но зачем ты так со мной поступила?

При возвращении в пределы мира артефакт, наделенный душой, может принять любой облик по своему предпочтению: либо облик предмета, либо облик, сходный с тем, в котором душа обреталась ранее. В момент перехода через Грань сделать это очень легко, и лишней траты Силы не потребуется, потому что в данном случае работает правило двух Кружев, как у метаморфов: нет разницы между тем, что справа, и тем, что слева, если и до того, и до другого ты можешь дотянуться, пусть и разными руками. То есть, при совершении Перехода все равно, в каком теле закончится путь. Но если Переход позади, и принят один из обликов, то в течение этого воплощения можно "обернуться" снова только один раз. Всего один. И я больше не увижу серых глаз Мин. Возможно, никогда, потому что ее век заведомо дольше моего.

Зачем ты покинула меня, милая?

"Она хотела защитить... Как умеет..."

Да, как умеет. Забывая о том, что я не могу коснуться этой рукояти.

"Можешь..."

Без Вуали? Только однажды и только на очень ограниченное время. Пока клинок не рассыплется прахом.

"Вуаль можно оставить на месте..."

Тогда мне не выстоять против этих воинов.

"Да, ты прав..." — тягостное признание.

Либо я беру в руки кайрис, либо выпускаю на свободу Пустоту. Других вариантов нет.

"И что ты выберешь?.."

Еще не знаю.

Опускаюсь на правое колено рядом с мечом.

Ты вынуждаешь меня пойти на убийство, милая. Нехорошо.

Нет людей корыстнее влюбленных: они готовы на все, только бы удовлетворить свою страсть. Да, со стороны их поступки выглядят самоотверженными и донельзя благородными, но разгоните ряску на поверхности воды и взгляните в темное зеркало. Что вы там увидите?

Я не могу осуждать тебя, милая, но от ругани ты не отвертишься. Ты так сильно хотела оказаться в моих руках, что твое горячее желание исполнилось. Даже ценой твоей гибели. Нет, малышка, я слишком дорожу тобой, чтобы уступить, и найду силы для отказа. Сейчас... Еще одно мгновение, пока все вокруг медлят.

Ты не смогла справиться с чувством вины. Как жаль... Я должен был помочь тебе. Объяснить, что никто и никогда тебя не осуждал. Ни я, ни тот, что отдал свою жизнь в оплату твоей. Да, мало радости проводить Вечность в плену стального тела, и могу представить, как ты ненавидишь меч, в который заключена, потому что тепла плоть или холодна, она всегда будет тюрьмой для души. И мы боимся расстаться со своим телом, считая: как только превратимся в пепел, исчезнем навсегда. Но ведь на погребальном костре сгорает оболочка, уже лишенная содержимого. Скорлупа, из которой наконец-то вылупился и взлетел в высокое небо птенец...

Стены твоей тюрьмы прочнее моих. И у тебя есть преимущество: ты помнишь. Помнишь все, что происходило с тобой. Я могу только догадываться, как больно было тому, другому, видеть в твоих глазах презрение и ненависть. На меня ты смотрела уже иначе. Иногда смущаясь собственных чувств, иногда — злясь, что они не находят ответа в моем взгляде. Но чаще... Чаще ты смотрела на меня с нежностью и с опаской. Словно боялась не успеть оплатить долг. И никак не хотела понять, что вовсе ничего мне не должна.

Провожу ладонью по навершию рукояти, спускаюсь ниже, на прохладные кожаные витки. Все, что нужно, это вышвырнуть тебя за пределы "струн". Того, что внутри, хватит и мне, и Пустоте. В конце концов, если кто-то не умеет понимать прозрачные намеки...

— Тебе не поможет этот клинок, — осторожно заметил Глава Совета, больше желая верить в свои слова, чем веря в них на самом деле.

Поднимаю глаза.

— Думаешь?

— В твоих руках он просто меч, не самого лучшего качества, — продолжают уговаривать меня.

— Не самого лучшего? Ошибаешься. Дважды. Во-первых, это "она", а во-вторых, у нее есть, по меньшей мере, одно замечательное качество. Она не останавливается на полпути.

Темно-бирюзовые глаза сузились. Все, теперь я разозлил последнего из тех, кто стоял между миром и войной. Повоюем?

Но тишину, тревожно раскинувшую крылья над двором, нарушает спокойное и чуть скучное:

— Если противник не спешит обнажать оружие, не стоит его торопить. Возможно, он просто не хочет вас убивать.

Высокая жилистая фигура, обманчиво расслабленно прислонившаяся к древесному стволу. Костюм из грубо тканого шелка, с узелками на шероховатой поверхности. Резкие черты смуглого лица. Прищуренные, словно в попытке уберечься от палящих лучей солнца, глаза. Медно-рыжие волосы, заплетенные в косу, кончик которой касается верхушек самых высоких травинок. И еще одна травинка — в обветренных губах.

— Мастер! — В восклицании Главы Совета чувствуется невольная радость, словно к терпящим поражение войскам подоспело подкрепление. — Вы все же решили присоединиться к нам?

— Я решил взглянуть, — поправил эльф, имени которого я так и не узнал, хотя не один час провел в его обществе. Просто d'hess. Просто Учитель.

Он с явным сожалением покинул тень деревьев, выходя на залитый солнцем двор. "Струны", густо намотанные по периметру, не оказались препятствием для того, кто, как я считал, сведущ только в искусстве владения оружием: эльф прошел прямо через них, вроде бы, не отклоняясь ни на волосок ни вправо, ни влево, но по колыханию косы можно было предположить, что он не входил в контакт с Нитями заклинания, огибая их.

При нем не было клинка: ни прямого, ни изогнутого. Даже кинжала не было. Впрочем, отсутствие оружия не делало моего Учителя менее опасным, потому что лучший меч воина — душа, научившаяся повелевать телом.

Он остановился между мной и Главой Совета, на равном расстоянии. Скрестил сильные руки на груди. Позволил порыву невесть откуда взявшегося ветерка погладить скулу, с благодарностью принимая дар прохлады посреди жаркого дня. Помолчал, изучая взглядом кайрис.

— Если вы собрались заняться фехтованием, нужно было сразу сказать мне. Я бы с удовольствием посмотрел.

— На что, Мастер?

— На избиение младенцев.

Глава Совета ухмыльнулся, видимо, относя определение "младенец" на мой счет, но меднокосый эльф покачал головой:

— Жаль, что я не имел удовольствия быть твоим наставником, Эвали. Тогда ты бы знал, кому можно бросать вызов, а кого лучше обходить стороной. Далеко-далеко.

— Что ты хочешь этим сказать, Дийл?

— Только то, что сказал.

— Я же не учу тебя держать клинок? А ты полагаешь, что знаешь о моем деле больше меня самого? — Нахмурился золотоволосый, и стало ясно: они — ровесники. Возможно, даже старые и добрые друзья: просто соплеменнику подобного обращения не простил бы ни один из этих двоих.

— Твое дело — вести беседу. Мое — звенеть сталью. Помнится, к моему появлению переговоры уже завершились, зато сталь не преминула появиться. Так кому из нас принадлежит право первого голоса здесь и сейчас?

Глава Совета скривил губы, но в его недовольстве чувствовалась и капелька облегчения: всегда приятно, если тяжесть решения берет на себя кто-то другой. Мой Учитель понял это лучше меня и укоризненно фыркнул, но отказываться от уступленного главенства не стал. Хотя бы потому, что знал, кто из присутствующих — "младенец".

— Ты хочешь поднять этот клинок?

Суховатый, но теплый, как летнее сено, голос напомнил мне дни детства и юности, когда все было непонятно, но просто. Когда мне не нужно было выбирать.

— Разве Вы нуждаетесь в ответе, d'hess? — Улыбнулся я, и золотоволосый эльф вздрогнул, услышав коротенькое слово, связывающее нас крепче, чем узы крови.

— Конечно, нет. Кстати, не стоит так долго прижиматься к земле: она еще слишком сыра. Можешь застудить сустав.

— Вы правы.

Я поднялся, проводя ладонью по влажной отметине на колене. Земля сыра, без сомнения.

— Зачем ты затеял это представление?

— Так получилось, — виновато пожимаю плечами.

— Еще не изжил беспечность? — Сочувственно приподнятые брови.

— Увы.

— А пора бы.

— Под Вашим руководством дела шли бы быстрее.

Учитель не соглашается со мной:

— Быстро не ходят. Быстро бегают, а на бегу очень легко упустить из вида важные детали. Не стоит задумываться о беге, пока шаг не стал уверенным и легким.

— Я понимаю, d'hess. Но иногда времени научиться ходить отведено так мало, что приходится срываться на бег до срока.

— Это верно, — кивает эльф, а медно-рыжая коса вторит кивку своим плавным движением.

Я, как в детстве, засматриваюсь на огненные всполохи в заплетенных волосах, и Учитель укоризненно ворчит:

— Ну чему мог научиться мальчишка, который все занятия только и мечтал, что оттаскать своего наставника за косу?

* * *

Шепот пришельца донес до ушей Главы Совета всего несколько слов, но их оказалось достаточно, чтобы меня больше не рассматривали, как упрямца, не желающего сотрудничать. Более того, в просторной комнате мы находились втроем: я, золотоволосый Эвали и мой Учитель. Остальные члены Совета, охранники и прочая челядь были отправлены восвояси. Дабы не путались под ногами и не слышали то, что не должны слышать.

— Я должен принести извинения, ma'daeni, — начал Глава Совета, но осекся, увидев на моем лице унылую гримасу.

— Никаких расшаркиваний, договорились? Я тоже не был образцом хороших манер, поэтому можно считать, что каждый остался при своем. Давайте лучше поговорим о том, кто не пожелал вести бесед, а сразу нанес удар, пусть и не достигший цели.

— Стир'риаги будет наказан, — сурово и холодно заверил золотоволосый.

— Не откажите в любезности указать, за что.

— Вам недостаточно того...

— А все ли вам известно о его преступлениях?

— Их было много?

Я задумчиво пересчитал пальцы на руках, загибая по одному.

— Не количеством, быть может, но качеством... Даже слишком.

Сразу же следует вопрос, почти лишенный надежды:

— Вы расскажете?

— Если угодно. Если сами еще не все выяснили. Только хочу предупредить: вещественных доказательств у меня нет. Только слова.

— Ваших слов вполне хватит, чтобы...

— Вынести приговор? Возможно. Но вот чтобы привести его в исполнение... Сомневаюсь.

— Преступник будет схвачен, — бесстрастное обещание. Нет, даже не обещание, а непреложная уверенность.

— Кем, позвольте спросить? Ваши воины умеют смещать Пласты? Или способны орудовать потоками на Изнанке? Нет, господа, хотите выследить — выслеживайте. Но, ради Пресветлой Владычицы: не лезьте в открытое столкновение! Он слишком опасен.

— Он учился у драконов, — чуть осуждающе заметил Глава Совета, и я устало сморщился:

— Он не учился. Он преследовал свои цели. Тот, кто учится, воспринимает все, что ему преподают, а Стир'риаги слышал только нужное ему, умело пропуская мимо ушей все остальное.

— Вы так говорите, потому что...

— Сам принадлежу к роду Повелителей Небес? Нет, не поэтому. Посмотрим с другой стороны: что вменяется в вину преступнику?

— Желание отнять жизнь, — не задумываясь, отвечает золотоволосый.

— А желание отнять волю? Оно гораздо страшнее и требует наказания большего, чем простое убийство.

— Что Вы имеете в виду?

— Непонятно? Хорошо, вернемся назад. Далеко назад... Сколько лет Стир'риаги является хранителем меча?

— Двести тридцать шесть.

— А сколько из них он обуреваем страстью подчинить меч себе?

Глава Совета подобрался в кресле.

— Это невозможно. Артефакт такого уровня...

— Прежде всего, наделен собственной волей. Да, в полную силу его возможности раскрываются только в руках Моста, но Мост всего лишь питает Силой заклинание, заложенное в предмете, а не управляет им. Поэтому, если получить власть над душой, заключенной в мече, можно поставить его себе на службу. Правда, это долгий и трудный процесс, но не невозможный, хотя и...

— И?

— Запретный. Или вы не считаете порабощение воли преступлением?

Тень, мелькнувшая в глазах золотоволосого, свидетельствовала: ну да, считаем, но... цель оправдывает средства. Мой Учитель, внимательно следивший за ходом беседы, на мгновение сжал губы плотнее, чем раньше. Заметил? Не мог не заметить. Осуждает? Не поддерживает, во всяком случае.

— Он загорелся идеей подчинить артефакт себе. Не знаю, зачем. И он старался. Очень старался. Даже преодолел свою гордость и самоуверенность, чтобы добиться обучения в Драконьих Домах: надеялся овладеть искусством подчинения. Желаемого, к счастью, не достиг, но получил доступ к не менее опасным знаниям. Например, о прямой работе с Пространством. И о том, как убивать быстро и надежно. Впрочем, и уже известными способами не гнушался... От чего умерла Мийа?

— Она погибла в поединке с Саа-Кайей.

— Да, но почему поединок стал возможным?

— Когда Мийа узнала, что...

— Кё беременна, то наглоталась "рубиновой росы" по самое горлышко и отправилась мстить, не так ли?

Глава Совета не ответил, брезгливо кривя губу.

— Вы установили, откуда она получила "росу"?

— Нет. Этим занимался Кэлаэ'хель, но он...

— Ничего не выяснил, потому что его дядюшка не оставлял следов.

— Вы считаете, что именно Стир'риаги...

— Думаю, да. Потому что позднее он не менее успешно травил той же "росой" Кайю.

Меднокосый эльф вдавил ногти в поверхность стола, за которым мы располагались. Что в моих словах так его расстроило? Не понимаю. Ладно, потом разберусь.

— В любом случае, "отторжению духа" племянница могла научиться только у дяди: вряд ли кто-то из вас посвящен в такие глубины. Возможно, она была для Стир'риаги не только воспитанницей, но и любимой ученицей, способной оказать помощь в дальнейших попытках сломить волю меча, потому неожиданная гибель настолько огорчила дядюшку, что он снизошел до мести. И взять жизнь за жизнь оказалось мало: он решил заставить обидчицу страдать, шаг за шагом погружая в безумие. Для этой цели он воспользовался услугами людей, но, несомненно, преследовал и какую-то выгоду помимо удовлетворенной злобы...

Излагая вслух цепочку событий, я невольно поймал себя на мысли, что раньше не задумывался об истинных намерениях эльфа. Да, Лаймар, подпаивавший Кё зельем, рассчитывал, что малолетний принц, в чьей свите находилась полубезумная эльфийка, заразится жестокостью и неуравновешенностью, тем самым становясь объектом, подходящим для управления. Но почему бы и эльфу не добиваться той же цели? Если он рассчитывал подчинить артефакт, ему необходим был и Мост, чтобы полностью реализовать планы... Точно! Но какие планы, фрэлл подери? Как не вовремя ты сбежал, Стир'риаги! Как раз, когда у меня появился к тебе хороший вопрос.

— Значит, за поступками Кайи стоял именно он? — Уточнил мой Учитель.

— Да, именно так. Обмануть отчаявшуюся женщину, посулив надежду? Легче легкого. Но планы мстителя расстроились, и Кё смогла вернуть себе разум и смысл жизни.

— Благодаря чему? — Не преминул поинтересоваться золотоволосый Эвали. — Мы спрашивали, но она не пожелала рассказать.

— Не удивительно, — хмыкнул я. — Если спрашивали примерно, как меня сегодня... Неважно. Не имеет прямого отношения к делу. Она хотела вернуться, но с королевской службы можно уйти только ногами вперед, в чем ей и хотели поспособствовать. Неудачно, и Стир'риаги об этом узнал. Жертва ускользнула от палача, и тогда убийца первый раз попробовал самостоятельно применить на практике запретные знания. Опыт Мийи показал свою состоятельность, и дядюшка не сомневался в успехе, воспользовавшись помощью graah, Гончей Крови. Однако ему снова не повезло нарваться на достойного противника... В общем, планы рухнули. Думаю, возвращение Кё заставило его скрипеть зубами, но пока ребенок не появился на свет, женщина неприкосновенна. Приходилось ждать, терпя рядом с собой и второй облик желанного артефакта, еще более своевольный, чем стальной клинок. Немудрено, что когда Мин сбежала из-под опеки, да еще туда, где обитает ненавистная роженица, Стир'риаги не смог не отправиться следом. И наткнулся прямо на меня.

— Вы были знакомы с ним и ранее? — Осторожно спросил Глава Совета.

— Да, если это можно назвать знакомством. И мы с самой первой встречи не поладили. Поэтому я позволил себе несколько обидных для моего... недруга слов, которые и толкнули его на новую попытку убийства. Только он опять промахнулся.

— По какой причине на этот раз?

— Не поставил нужный знак между началом родом и моим появлением в доме Кайи.

— А знак есть? И какой же?

— Похожий на те, что лежат в колчане, — чуть насмешливо и торжествующе подсказал знакомый голос за спиной.

Мой Учитель Поспешил оказаться на ногах:

— Малышка, ты уже чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы...

— Ах, отец, я никогда не чувствовала себя лучше! Какие вы забавные, мужчины: считаете, что родившая женщина слаба и беспомощна, тогда как она только-только входит в настоящую силу!

Отец? Не может быть...

— Прости, милая, я так и не услышал его первого крика, — встаю и, отгибая кружево покрывала, смотрю на маленькое личико сладко посапывающего в руках матери эльфа. Рыжий будет, весь в дедушку. Наверное, и мастерство унаследует: в том, что малышу суждено раньше всего прочего начать знакомство с оружием, я не сомневался.

— А он не кричал, — довольно сообщает Кё. — Он открыл глаза и улыбнулся.

— Это хорошо или плохо?

Бирюза глаз сияет гордым светом.

— Он будет сильным и справедливым. Как ты.

— Нет, как я — не надо! Пусть будет таким, как хочет сам.

— Он пока еще ничего не хочет, кроме того, чтобы быть рядом со своей матерью.

— Наслаждайся этим временем, милая: пройдет совсем немного лет, и он будет стараться убежать подальше.

— Да, совсем немного... — Кё нежно проводит кончиками пальцев по розовой щечке. — Но я знаю, кто сможет вернуть его обратно. Из любых далей. Как когда-то вернул меня.

* * *

Учитель провожал меня до самой Границы лана, и по пути мы почти не разговаривали друг с другом, но вовсе не потому, что сказать было нечего. Просто слов не находили.

Благодарить? Вроде и есть, за какие подвиги, но ведь совершены они были исподволь, скорее вопреки желанию помочь, чем в соответствии с ним. За такое не благодарят, просто почтительно принимают.

Ругать? Тоже нет особых причин. То есть, самих себя мы могли бы обозвать и дураками, и более крепким словцом, но друг друга? Не имеется ни повода, ни права.

Вспоминать прошлое? А было ли в нем что-то значительное? Всего лишь робкие шаги в неизвестном направлении. Слепое тыканье в стену рядом с широким проходом.

Загадывать на будущее? Самое глупое и бесполезное занятие из всех мне известных, потому что, как вещала Слепая Пряха в канун Праздника Середины Зимы, будущего не существует: оно лишь воплощается в настоящем, и далеко не так, как виделось нам из прошлого.

Поэтому мы молчали. Только у кромки леса, там, где начинался неухоженный луг, запятнанный проплешинами желтой подзимней травы, Учитель спросил:

— Что ты намерен делать?

Я помедлил прежде, чем ответить. В самом деле, что? Найти и наказать злодея? Положим, первым займутся другие, более опытные и умелые, а во втором, так и быть, поучаствую. Без особого желания, но с чувством выполненного долга. Или эльф интересуется моими планами на ближайшие годы? Планами в отношении своих близких родственников, которые по странному и нелепому стечению обстоятельств стали таковыми и для меня? А может быть, его заботит нечто третье, о чем я имею весьма смутное представление или не имею вовсе? Очень трудно выбрать, а значит, нужно отвечать искренне, что и делаю:

— Жить.

Он молчит, покусывая травинку, потом улыбается:

— Да, это вернее всего. Остальное — лишь приложение к жизни. Цели, средства, обиды, надежды, преступления, подвиги... Бусины, нанизывающиеся на нить. Они могут быть яркими или тусклыми, но связывает их между собой только жизнь.

Огорченно буркаю:

— Я не копал так глубоко.

Учитель щурится:

— Конечно, не копал. Зачем рыть землю в поисках клада, если карманы уже переполнены монетами? Вот когда они закончатся, тогда и стоит браться за лопату!

— Полагаете, у меня еще есть запас?

— Знаний? Открою тебе главный секрет всех учителей на свете: они не знают НИ-ЧЕ-ГО.

— Как же они учат?

— Настоящий наставник умеет не только увидеть в действиях ученика ошибки и гениальные озарения, но главное, помогает ученику увидеть то же, что видит сам. А поскольку для этого ему приходится проходить тот же путь, он, обучая, никогда не перестает учиться.

— А когда ученик становится способен разбираться в себе без посторонней помощи?

— Тогда он сам начинает называться "учителем".

— Как просто!

— Простота — залог прочности, — продолжает эльф. — Это очень хорошо видно на примере оружия: чем лаконичнее контуры и проще форма, тем надежнее клинок. О луках и арбалетах уже и не говорю... Вычурность и украшательства нужны тому, в чем нет настоящего смысла, а лезвие, вышедшее из-под молота Мастера, очаровывает даже не отполированное.

— Потому что имеет смысл?

— Потому что состоит из него.

— А как же цель?

— Цель? — Усмехаются прищуренные глаза. — Никогда не путай два этих понятия. Цель — всего лишь короткая остановка на пути, тогда как смысл — это полотно дороги, по которому ты идешь.

— То есть, целей может быть несколько?

— Бесчисленное множество, составляющее одну. Жить — главная цель жизни. А вот как именно жить... На то и нужен смысл.

— Значит, если цель не поставлена, жить можно. А если нет смысла?

— Нужно его найти, — беспечное и безоговорочное заявление.

— А если он уже есть, но...

— Не нравится?

— Скажем так, не является пределом мечтаний. Как поступать тогда?

— Найти еще один, но и о том не забывать.

Хорошо бы. Может, и получится, правда, пока не попробуешь, не узнаешь. Но на это время еще будет, а вот на другое...

— Проследите, чтобы Кэл не участвовал в "охоте". Ему вообще лучше не удаляться от юной лекарицы, хотя бы в течение нескольких недель.

— Ты спас ей жизнь? — Не вопрос, а утверждение.

— Да. И сделал это не для того, чтобы Нэйа снова погибла. Сейчас ей необходимо чувствовать рядом чье-то тепло. Пока разорванные связи не восстановятся.

— Потребуется время?

— А как иначе? Разрушать-то быстро, а созидание требует длительной и тщательной подготовки. Если, конечно, результат имеет значение.

— В данном случае, имеет, — согласился эльф. — Я прослежу. Но думаю, это не единственная причина, верно?

— Я не хочу, чтобы племянник преследовал собственного дядю.

— Думаешь, он не справится?

— С преследованием? Легко. А дальше? Он сможет поднять руку против своего опекуна?

— Кэлаэ'хель уже не маленький мальчик.

— Вы в этом уверены? Как Стир'риаги относился к своим подопечным? Наверняка, не давал им повода чувствовать себя нелюбимыми, даже если на самом деле смертельно ненавидел. Например, Мэя он отправил в столицу только для того, чтобы тот не справился с поручением, выгадав для дядюшки время на поиски путей к душе меча.

— Возьмешь ее с собой? — Кивок в сторону спрятанной в ножны кайрис, которую я держу в левой руке.

— Да. По крайней мере, я не услышал возражений. Кроме того, другой хранитель не определен, а меч нуждается в присмотре.

— Унесешь домой?

— Там не хуже, чем здесь.

— Да, не хуже... Лиловоокая Лайн'А по-прежнему смотрит на тебя волком?

— Волчицей, — улыбаюсь в ответ на его улыбку. — Сейчас она ждет потомства.

— О! Поздравь ее и от моего имени.

— Непременно. Как только увижу.

И это не было оговоркой: эльфийские ланы я покинул совсем в другом месте Границы, довольно далеко от смыкания Пластов, которое должно было вывести меня в Межпластовый Поток. Миль тридцать — тридцать пять по расквашенной дороге. Управлюсь за сутки?

"Если не будешь отвлекаться..." — ехидное дополнение.

На что?

"На свои дурные мысли!.."

Мысли не мешают шагать, драгоценная.

"О да! Но они успешно и совершенно незаметно меняют направление и скорость движения..."

Разве? Что-то не припомню такого.

"Конечно, не припомнишь... Потому что не вылезаешь из размышлений наружу!.." — Ворчливое обвинение.

Я не виноват в том, что все время подворачиваются темы для этих самых размышлений!

"Виноват-виноват-виноват!.." — Ну, совсем как ребенок дуется.

Не виноват!

"Ты сам их создаешь!.."

Так. Дожили. Что я создал на этот раз?

"Зачем ты тащишь с собой эту железку?.."

Ее не с кем оставить.

"Неверный ответ!.."

А какой верный?

"Ты — жадина и не хочешь делиться!.."

Могу поделиться с тобой. Этим же комплиментом.

"Хочешь сказать, я — жадная?.."

Если не позволяешь мне тратить внимание на кого-то кроме тебя? Разумеется, жадная. Скряжистая и сквалыжная.

"Ах вот ты как?! Да я... Да я тебе... Я тебя..."

Только не лопни от возмущения, драгоценная.

"Боишься, что забрызгаю?.." — Последний укол, как всегда, достигает цели: парировать поздно, да и нечем.

* * *

— Доброй дороги, почтенный!

Две пары глаз, уставившихся на меня, были неотличимо схожи степенью уныния, прочно обосновавшейся и в мутных белках, и в ночной глубине зрачков. И неважно, что одна пара принадлежала человеку, а вторая лошади: беда всех уравнивает в правах и примиряет между собой. Разве, за исключением особо упертых личностей.

Мужик, согнувшийся в три погибели рядом с телегой, если и отличался упрямством, то не того рода, чтобы отказываться от дармовщины: мгновенно ставший хитроватым взгляд определил было меня в нечаянные помощники, но наткнувшись на кайрис, которую я так и нес в левой руке, слегка угас и вновь вернулся к унынию. Все верно, дядя: меченосцы селянам не прислужники и не товарищи. Тяжко вздохнув, мужик буркнул:

— И вам того же, коли не шутите.

Буркнул и вернулся к прерванному бдению над досадной поломкой.

Из тележной оси пропал шкворень. То ли сначала треснул, а потом выпал, то ли сразу: колея расшатала колесо, пару раз заставила подпрыгнуть на бугорках, уронила в ямку — вот и причина, чтобы телега осталась на трех опорах вместо четырех. Съехавшее с оси колесо лежало рядом, почти под ногами возницы, и он, подпирая телом наклонившуюся раму, пытался исхитриться и насадить беглеца обратно, благо запасной шкворень имелся.

Честно говоря, я наблюдал за трудами мужика примерно с четверть часа прежде, чем решился предложить свои услуги: столько времени мне понадобилось, чтобы смириться с мыслью продолжить путь к смыканию Пластов по более приглядной погоде. Стоило покинуть эльфийские земли, как весна поспешила прикинуться простушкой, лишь на денек заглянувшей в гости. Травяной ковер, редкий и коротковорсый, был пропитан водой, полностью исключая возможность идти рядом с дорогой, а не по глиняному месиву: бурые брызги можно хоть отряхнуть со штанин (а можно и не отряхивать: высохнет, сама отвалится...), топкий же луг, простиравшийся на мили вдоль тракта, к которому меня вывел эльф, обещал не просто грязь, а грязь мокрую и глубокую. Поэтому я думал недолго: выругался, вздохнул и зашагал по дороге. Пока вода не начала сыпаться еще и сверху в виде мерзкой мороси, но тут на мое счастье подвернулся селянин со своей бедой.

Конечно, сподручнее было бы подпереть телегу каким-нибудь рычагом, увеличив свободу действий, но кусты по обочинам не подходили на роль жерди по причине хилости. Вообще-то, хорошо, что местные власти заботятся о проезжих купцах и местных жителях, следя за состоянием придорожной поросли: в тех жалких ветках, что торчали справа и слева сейчас, не то, что разбойники, самые мелкие птахи видны, как на ладони. Зато в случае, требующем длинной и толстой палки, приходится признать некоторую опрометчивость ревнителей безопасного проезда. За лугом, конечно, виднелся лес, но до него надо еще добраться, а как бросишь добро посреди дороги? Можно было снять оглоблю, но она ведь тоже не для подпирания предназначена: а ну, сломается? Вот мужик и пыхтел, стараясь делать два дела сразу. Колесо, конечно же, не желало стоять, даже прислоненное к раме, и с упорством, достойным лучшего применения, съезжало в бурую жижу.

— Так вам до вечера не управиться будет, почтенный... Позволите помочь?

Серые в карих крапинках глаза недоверчиво уставились на меня.

Я положил кайрис на телегу, в углубление между мешками (чтобы не свалилась в грязь во время починки), завернул рукава куртки и рубашки повыше и предложил:

— Вы поднимайте, а я займусь колесом. Согласны?

Мужик смерил взглядом мою фигуру, прикинул в уме, что сам будет посильнее, и кивнул. Я поднял колесо, подкатил к оси. Рама скрипнула, приподнимаясь, а остальное было уже делом простым, хотя и требующим некоторой сноровки.

Пока возница забивал в паз новый шкворень, я, отыскав среди луж в колеях самую чистую, сполоснул руки, чувствуя, как пальцы начинают стынуть на сыром воздухе, и вернулся к телеге. Ее хозяин уже ждал, хмуро супя косматые брови.

Годам к сорока пяти будет, не меньше. Крепкий, но уже начинающий оплывать жирком. Взгляд цепкий, натренированный, вот только — на что? Волосы светлые, но, намоченные дождем пряди кажутся темнее, чем на самом деле. Черты лица не то чтобы мягкие, но и излишней грубости в них незаметно. Обычный человек, в общем. Взрослый и понимающий: любой труд должен быть оплачен, хоть монетой, хоть добрым словом. Но какой платы потребует парень, невесть откуда взявшийся на дороге, да еще с мечом в руках, хоть и спрятанным в ножны, да с рукоятью, для надежности примотанной к ним ремешком? Такой и кошелек заберет, и душу вынет, если что-то против нрава ему скажешь.

— Благодарствую за помощь, — наконец, нехотя проронил возница, нервно поводя плечами под кафтаном из толстого домотканого полотна.

— Как не помочь хорошему человеку? — Ответил я, и между нами снова воцарилось молчание.

Мужик пожевал губами, что-то обдумывая, потом, видимо, собравшись с духом, выпалил:

— А что взамен получить желаете?

— Взамен?

— Ну, вы ж ручки пачкали, да...

Хочет сказать, занимался неподобающим для себя делом? В некотором роде, возможно, но только в некотором: за свою жизнь я успел попробовать на вкус множество занятий и четко уяснил главное: есть разные работы, и те, что нужнее и важнее прочих, как правило, грязны и трудны. Но тем и почетнее их выполнять, не так ли?

— Взамен, значит... Есть кое-что, почтенный. Погода-то разладилась, а идти мне еще долго, и мокнуть под дождем не хочется. Здесь поблизости живет кто-нибудь? Довези меня до селения, и будем в расчете!

— И только?

— А зачем мне больше?

Мужик подумал еще немного, потом повеселел и махнул рукой:

— Залазьте! В дороге, оно, вдвоем веселее!

Ну да, веселее. К тому же человек с оружием, да еще мирно к вам расположенный — лишний повод для уверенности. Усмехнувшись прозрачной хитрости возницы, я занял место рядом с ним на козлах и накинул на плечи щедро предложенный отрез "рыбьей кожи". Мужик подобрал поводья, шлепнул ими по лоснящемуся от дождевой пыли лошадиному крупу, и под скрип колес и чавканье глины в колеях начал разговор:

— Откель идете-то? Издалече?

— Да нет, не слишком, почтенный. К друзьям заходил, роженицу проведать, да на дитя посмотреть.

— Младенчик-то здоровенький вышел?

— Надеюсь.

— Это главное! — С видом знатока заявил возница. — Они если слабенькие да больные родятся, не живут подолгу... Да если и живут, все по знахарям-травникам водить приходится, а где ж денег взять? Те ведь дерут за свои зелья столько, что весь год на один глоток копить приходится!

— Ведуньи своей в деревне нет?

Пегая голова сокрушенно качнулась:

— Ох, откуда же? Не свезло нам, не приманили.

— И своих не рождалось?

— Видно, не ту воду пьем, да не по той земле ходим, — совершенно разумно, а главное, точно подметил возница.

В самом деле, место жительства влияет на те или иные таланты и склонности, хотя для этого необходимо иногда прошествие нескольких веков и смена не одного десятка поколений

* * *

.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

"Близость Источников и основных линий Силы не может не сказаться на составе и свойствах земли и вод, текущих по ней и под ней. Так, например, предрасположенность к определенному виду стихийной магии напрямую зависит от того, в Периметре Влияния какого Источника Силы появился на свет маг и его предки на семь колен назад. Точно так же, целенаправленно помещая существо в определенные условия обитания, можно усиливать или ослаблять заложенные в его крови качества, однако придать ей качества ранее не существующие невозможно, не прибегая к проведению Изменения. Впрочем, если торопиться некуда, можно рассчитывать на то, что смешение родов, проводимое под неусыпным контролем, рано или поздно приведет к желаемому результату..." ("Обходные Пути Бытия", Большая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Ну, ведьма-то есть?

— А то ж! Сколько себя помню, ворожит старая! — Хмыкнул мужик, но не без гордости в голосе. — Так ведь всякая баба — ведьма. У меня самого в доме аж четверо, и когда чем не угожу, никакой ведьме в изворотливости и вредности не уступят!

— Это верно... — покосился я на кайрис, тихо лежащую среди мешков.

А возница, окончательно примирившийся с моим обществом и получивший возможность всласть поболтать, продолжал:

— Ну да ничего, зато отбою от посетителей нет: так и норовят дочек моих хоть глазком обшарить, раз уж руками не удается!

— Посетителей?

— Я ж гостевой дом содержу, — запоздало сообщил мужик.

— Гостевой дом? А не найдется у тебя местечка на ночлег? До вечера дождь уже не уймется.

— До вечера? — Прищуренный взгляд обратился к серому небу. — Почитай, три дня идти будет: в наших краях ненастье быстрее не заканчивается.

Три дня? Времени совсем в обрез. Ладно, сначала передохну, а потом наберусь решимости и доплетусь до смыкания. Вымокну, конечно, с ног до головы, вымажусь в грязи... Не хочется. Но если ждать, пока дорога просохнет, мне и всей весны не хватит. Да, пойду. Но только не раньше, чем завтра, и только после сладкого сна в теплой и сухой постели.

— Так найдется местечко?

— Может, и найдется, — пожал плечами возница. — Если в мое отсутствие новых героев не прибавилось.

— Героев?

— А вы разве не из них? Этих, как их там... демонуе... демонио... олухов?

Я едва удержался от смешка. Олух — это про меня. А вот все остальное...

— Нет, почтенный. Пока меня демоны не трогают, пусть живут спокойно. А зачем в вашу деревню демонологи пожаловали?

— Так это... Демона ловить, — пояснил мужик, удивляясь моей несообразительности.

— А у вас и демон есть?

Охотное подтверждение звучит донельзя торжественно:

— И демон.

Славная деревенька, ничего не скажешь: все бабы — ведьмы, да еще своя местная нечисть в наличии имеется. Локти буду кусать, если не увижу воочию. Деревню, имею в виду, потому как, смотреть на демона желания нет. Да и что в нем примечательного? Какой-нибудь приблудный мелкий дух, ищущий развлечений. Но уточнить надо:

— И что этот демон творит?

— Что ему и положено. Непотребства. По ночам прохожих пугает: как поддаст под зад или над ухом взвоет, можно и душу Серой Госпоже враз отдать!

— А еще что происходит? Молоко киснет? Сено гниет? Может, курицы нестись перестали?

Вопросы, конечно, нелепые, но, как ни странно, именно эти простые и явные события лучше всего свидетельствуют о пришельце из другого Пласта. Дело в том, что, являясь обитателем Пространства с иными свойствами, нежели Пласт Реальности, демон в полной мере переносит эти свойства с собой, в своем теле, если можно так выразиться (хотя оно имеет очень малого общего с плотью и кровью жителей подлунного мира). Разумеется, нарушенные вторжением чужеродного объекта слои Пространства стремятся как можно скорее восстановить свои изначальные качества, и, по большому счету, вполне могут выдворить пришельца без сторонней помощи, но только если демон не успевает найти одну из Линий Силы и научиться ею пользоваться: вот тогда приходится прибегать к услугам лиц, сведущих в изгнании непрошеных гостей. А пока демон остается в пределах Пласта, он своим присутствием вызывает искажение близлежащих слоев Пространства, которое как раз и проявляется во вполне обыденных житейских неурядицах.

Возница взял паузу, вспоминая последние жалобы деревенских кумушек.

— Да нет, вроде... Уж у меня в хозяйстве такого точно не случалось.

— А почему ж решили, что к вам пожаловал именно демон? Может, лешак пакостничает? Или еще кто свой, с этой стороны земли?

— Не, лешаки у нас смирные: за тем длинноухие смотрят, — возразил мужик.

И верно, рядом с эльфийскими ланами нечисть особенно сильно не озорничает. Пребывая в полнейшем почтении и благоговении, разумеется. Но тогда странность двойная: и появление демона, и то, что он до сих пор не отловлен и не продан какому-нибудь магу, практикующему извлечение ценных веществ из чужеродной материи.

— И много охотников собралось?

— Да с десяток уже явилось. Я затемно со двора выезжал, муки да другой снеди прикупить, так за день могло еще столько же набраться.

* * *

Не набралось, к моему вящему удовольствию, потому что в противном случае я вынужден был бы ночевать с куда меньшими удобствами.

До гостевого дома, расположенного не в центре деревни, а почти на самом краю, там, где деревенская дорожка снова выходила на тракт, лошадка довезла нас уже в сгущающихся сумерках. Памятуя о том, что в доме моего гостеприимного хозяина мужских рук прискорбно мало, я помог выгрузить и перенести под крышу мешки с провизией, переоделся в предложенную одежду (не особенно ладно сидящую, зато сухую), высушил полотенцем волосы, залил в себя кружку нагретого вина, принесенную одной из хозяйских дочек, и завалился спать на душистый сенник.

Утром открывать глаза не хотелось долго. Очень долго, потому что за окошком моего пробуждения ожидала все та же насквозь промоченная деревня под серым небом, время от времени осыпающимся вниз моросью. Но оставаться в постели представлялось еще более глупым занятием, нежели вставать, тем более что беспокойная ночь намяла в сене жесткие комки. Поэтому я без особых сожалений вылез из-под одеяла, вернул на положенное место просушенные и вычищенные части своего костюма, подхватил кайрис и поплелся в святая святых любой гостиницы: питейно-едальный зал.

Конечно, не выпуская из руки меч, я рисковал выглядеть либо неуверенным в себе и окружении, либо мальчишкой, который еще не может заставить себя расстаться с оружием, но оставлять Мин без присмотра было опаснее, чем таскать с собой: вдруг кто-нибудь решит взглянуть на ее лезвие? Кайрис лишена той защиты от чужой руки, которую случайно получили мои клинки, но чем фрэлл не шутит? Возможно, у нее в запасе есть штучки и посмертоноснее, а отвечать за гибель излишне любопытных селян — невелика радость. Поэтому насмешливые взгляды я пропустил мимо, добравшись до стойки, за которой уже давным-давно хозяйничал мой знакомец.

— Доброго утра!

— Доброго, доброго... — кивнул белобрысый Перт, пересчитывая медные монеты

Наверное, очередной сбор с постояльцев и прочих едоков, заполняющих зал. Я терпеливо ждал, пока выручка будет спрятана в кошель, и мое ожидание было вознаграждено: хозяин кивнул старшей дочке, такой же светловолосой и кареглазой, как отец, и та, приветливо улыбнувшись, поставила передо мной миску с пирожками и кружку теплого травяного отвара. Каюсь, сам с вечера попросил именно о таком питье и даже назвал примерный состав сбора, который нужно заварить, чем заслужил уважение пышногрудой и русоволосой матери семейства.

— Спасибо за приют, почтенный: давно так сладко не спал!

Слегка кривлю душой, но это не та ложь, которая приносит беды.

— Ну так! Сено сам заготавливаю, а дочки разбирают, чтобы репьев да веток не попадалось! — Заслуженно гордо напыжился хозяин.

— Смотрю, дела у вас идут шибко, — киваю на столы, за которыми не найти свободного места.

— Не жалуюсь. Только чужаков, что платят, здесь не больше половины. А наши-то норовят заказать выпивку подешевле, да дуют кружку втрое дольше, чем ведро, — поделился со мной своим разочарованием Перт.

— Куда ж денешься? Зато все новости, как на ладони!

Моя невинная фраза вызывает некоторое оживление:

— Это верно!

— А что, на охоту уже ходили?

— По такой непогоде? — Хмыкнул хозяин. — Они ж герои, а не дураки... Нет, будут ждать, пока разъяснит. Да и, когда на улице живых душ нет, демон никого и не трогает. А мне грешно судьбу клясть: и доход лишний, и скуки нет.

— Батюшка, я пробегусь до бабки Гаси? — Тронула отца за рукав Уна, младшая из дочерей, еще худенькая и хрупкая, но обещающая в недалеком будущем сравняться достоинствами с матерью.

— Это зачем тебе? — Насторожился Перт.

— Как это, зачем? — Недовольно сдвинулись светлые брови. — Сами же говорили, что Серая прихрамывает! Пойду, какую травку попрошу. Вам ведь не сегодня — завтра снова ехать придется: гостей-то полон дом, да все прожорливые... А на Симке далеко не уедешь!

— Да уж, не уеду, — согласился хозяин. — Ладно, иди, да смотри у меня! В сторону от улицы ни ногой!

— Не тревожьтесь, батюшка! Да что со мной станется?

Она чмокнула Перта в плохо выбритую щеку и шмыгнула мимо стойки к сеням, выходящим на задний двор.

— Хороша девка? — Подмигнул мне хозяин.

Не вижу причин лукавить:

— Хороша.

— Это она еще в сок не вошла, а как войдет, отбою от женихов не будет! — Продолжал расхваливать товар купец, но я слушал уже вполуха, потому что уловил на границе зрения движение, совершенно мне не понравившееся.

Один из приезжих, явный маг, тщательно скрывающий свою гильдейскую принадлежность, двинулся к входной двери чуть ли не одновременно с девушкой. Подслушивал? Не удивлюсь: в таком обилии пересекающихся магических полей от всевозможных амулетов и других заговоренных вещиц выявить "чутье зверя", да еще слабенькое и направленное только на усиление слуха, можно, но только вместе с лишней головной болью. Дело в том, что выделение единственно нужного из всего множества заклинаний проще всего произвести, разрушая все прочие, но это вызвало бы подозрения. Поэтому я еще на подъезде к гостевому дому попросил Мантию набросить Вуаль, совсем легонькую, но достаточную для исключения моего тлетворного влияния.

Зачем чернявому понадобилось на двор? Конечно, маги тоже люди и нуждаются в справлении естественных нужд, но... Наверное, я излишне подозрителен в отношении чародеев, и все же, не мешает убедиться. Пусть и в нелепости собственных предположений. Нет, смотреть, как он отливает, не собираюсь, но стоит взглянуть, добралась ли девушка туда, куда собиралась.

— Пойду проветрюсь.

Хозяин погрозил мне пальцем:

— Только смотрите, руки-то не распускайте!

— Как можно? Даже зверь не гадит там, где живет.

— Только человек иной раз похуже зверя будет, — тихо заметил Перт мне в спину.

Правда твоя, дяденька. Бывают и похуже. Остается лишь надеяться, что маг, уже подставивший плечи дождю, не из их числа.

Морось висела везде: сверху, сбоку, снизу. И совершенно не желала падать на траву. Возможно, из-за того, что трава уже была донельзя мокрая, и лишнюю влагу принимать не желала. Я качнул головой, стряхивая первые капельки, усевшиеся на волосах, но надевать капюшон не стал: сейчас мне необходим был хороший обзор, а не другие удобства. Вот проверю все, вернусь и отогреюсь чем-нибудь крепким.

Младшая дочь Перта уже вышла за ограду и, подобрав подол платья, ловко перепрыгивала через лужи, направляясь к границе деревни. Бабка Гася живет на отшибе? Ах да, это же местная ведьма, ей так положено. Что ж, пойдем следом, благо этот самый "отшиб", судя по всему, недалеко.

А вот и брюнет, выскользнувший из гостиницы вслед за девушкой. Идет, не особенно таясь, но и не шумно. Знает, что селяне сейчас сидят по домам и носа на улицу не покажут. Даже если что-то случится. Особенно, если случится.

Какое между ними расстояние? Шагов двадцать пять, не меньше. Не торопится нападать? Возможно, хочет подкараулить на обратном пути. Точно: девушка свернула направо, по тропке вдоль погоста, а маг остановился у первых могильных холмиков и, судя по расслабленной позе, приготовился ждать. Составим компанию? Почему бы и нет!

— Не лучшее время для прогулок, почтенный.

Он обернулся, но не слишком быстро, чем доказал: мое приближение учуял еще задолго. Вероятно, почти с самого выхода на улицу.

Грязно-серые глаза смерили меня оценивающим взглядом и насмешливо вспыхнули. Знаю, что он думает: туповатый парень, повсюду таскающий за собой старую железку, чтобы казаться значительнее, чем есть на самом деле. Этакий дурачок, только не деревенский, а городской. Может, неудавшийся сын местного дворянчика, ищущий способ заявить о себе. В общем, не опасный, а даже забавный: с таким можно и поболтать немного. А когда станет совсем уж невмоготу, быстро и чисто прикончить, благо кладбище рядом.

— Что же ты гуляешь, а не дома сидишь?

— Так, глянулась мне девка, еще с вечера, вот и решил с ней поладить. Не у отца ж на виду с дочкой любезничать? Еще поженит, да к хозяйству приставит, а мне это не по нраву.

— А что по нраву? — Откровенно презрительно протянул маг.

— То же, что и всем, — пожимаю плечами, перекладывая кайрис из руки в руку, потому что пальцы левой уже устали поддерживать кокон Пустоты вокруг артефакта.

— А точнее?

— Деньжат раздобыть, да не сильно за свои труды платить.

— Деньжат? — Брюнет усмехнулся. — Деньги просто так в руки не даются, хотя... Вот ты парень, вижу, не из пугливых.

— Это с чего взяли, почтенный?

— Не побоялся пойти один, да еще на погост, когда в округе, говорят, демон хозяйничает.

— А чего бояться-то? — Простодушно изумился я. — Погост — место тихое, мирное, мертвякам ведь спать положено. А демон... Столько магиков понаехало: что им, одно чудовище не скрутить будет?

— Скрутить, конечно, можно. Если есть, кого, — добавил маг, ладонью смахивая с плаща водяную пыль.

Я сделал вид, что не понял шутки.

— Да и вы, сразу видно, человек уважаемый, умелый: за таким и пойти не страшно.

— Пойти?

Он на вдох задумался о чем-то своем, потом, придя к определенному решению, кивнул мне:

— Деньжат, говоришь? Ну-ка, пойдем!

Мы прошли по краю погоста туда, где пологий овражный склон спускался к реке. Маг всю дорогу плел какую-то волшбу в недрах плаща, но я мужественно удерживался от выяснения природы творимого заклинания, чтобы не портить игру. В любом случае, повредить мне он не сможет, а рассказать что-нибудь познавательное — в силах. Надо же будет чем-то оправдывать трату "казенных средств", которыми меня ссудил кузен! Ссудил, надо сказать, не просто охотно, а почти насильно, памятуя мою способность уклоняться от прямых путей. Особенно, когда стало известно, что найо по моей просьбе останутся дома. Как сейчас помню взгляд Ксо, сочетающий искреннюю заботу и предвкушение рассказа о моих очередных злоключениях в пропорции примерно один к десяти. То есть, забота все же присутствовала, но жажда развлечений за чужой счет была сильнее, что, впрочем, понятно, объяснимо и совершенно нормально для любого здравомыслящего существа.

А вот являлся ли таковым мой нынешний собеседник? Смуглое лицо с ввалившимися, лихорадочно блестящими глазами доверия не вызывало. Наверное, тип, в которого я пытался играть, не набрался бы смелости отправиться вслед за столь увлекающимся своим ремеслом магом, да еще прямиком на кладбище. Любопытно, думал ли об этом сам чародей? Если думал, то мог заподозрить неладное. Хотя я объяснил свой интерес к прогулкам в плохую погоду достаточно убедительно, и подозрения, даже возникшие, благополучно рассеялись. К тому же меч, который я не выпускал из рук, наглядно свидетельствовал о моей, скажем так, "отваге", потому что рукоять оружия обычно внушает излишнюю уверенность в себе. В ущерб здравому смыслу.

Маг остановился так резко, что едва не упал: видимо, нашел нужное место для творения волшбы. Я, недоумевая, но не возражая против явления чуда, занял позицию шагах в пяти справа и...

С трудом удержался от того, чтобы зажать уши. Впрочем, стоны рвущихся Нитей существовали лишь в моем сознании, и заглушить их не было способно ничто на свете, кроме обморока. Моего. Возможно, такое развитие событий было вполне ожидаемо, потому что когда Ткань Мироздания снова успокоилась, хоть и обзавелась прорехой, я, наконец-то, понял, какие именно чары применил маг. Понял, однако не по их свойствам, а по конечному результату — восставшему мертвяку, с началом движения которого на меня напала жутчайшая икота.

Так я не икал никогда: громко, безостановочно, взахлеб. И что самое обидное, икал даже мысленно.

А Мантия гоготала.

Эй, драгоценная... Ик! Ты не могла... Ик! Предупредить насчет... Ик!

"Не напрягайся так, любовь моя, дыши глубоко, и тебе станет легче..." — умильная улыбка мстителя, осуществившего свою давнюю мечту.

Почему... Ик! Откуда она... Ик! Взялась?

"Вообще, ты сам виноват в этих... звуках..."

С какой... Ик! Радости?

"Надо было вести себя спокойно, выровнять дыхание, понизить частоту пульса, а не сгорать от нетерпения... Твой азарт и доставил тебе неприятности..." — неохотное пояснение.

И все же... Ик! Надо было сказать... Ик!

"А по-моему, ты очень удачно выглядишь сейчас..."

Как? Ик!

"Испуганным..." — хохотнула Мантия.

Это да. Выгляжу. Правда, остаюсь стоять на месте, что может трактоваться: "ноги от страха отнялись". Нелепо, но мне на руку. Да и маг, довольно наблюдающий мою борьбу с икотой, убедился... Но в чем?

Ожидая какой-либо реплики в продолжение разговора, смотрю во все глаза на труп, вопреки воле природы поднявшийся из могилы. Не слишком большого роста, щупленький: наверное, и лет немного прожил прежде, чем упокоиться. Похоронен, судя по приличному состоянию одежды (швы не расползлись, ткань не истлела), недавно, не ранее прошлого года. Другие подробности внешнего вида невозможно разглядеть ввиду мокрой глины и не менее мокрой земли, испачкавшей мертвяка, пока он выкарабкивался на свет. Половая принадлежность? А фрэлл ее знает: в этих просторных рубахах, да под слоем грязи не разберешь. Впрочем, кем был мертвец до смерти, надо знать, если его поднимаешь, а если хочешь вернуть обратно, не все ли равно? И ведь придется возвращать...

"Придумал, как?.."

Нет! Ик! Только дотрагиваться... Бр-р-р-р-р! Не хочу. Ик!

"Есть еще несколько способов..." — начинает было Мантия, но беседа с подружкой откладывается до лучших времен, потому что маг обращается ко мне с вопросом:

— Ну как? Страшно?

— А чего... Ик! Бояться? Что я... Ик! Мертвяков не видел?

Серый туман слегка помутневшего взгляда мага насмешничает: "Видел, как же... В лучшем случае, на похоронах".

— Подумаешь, мертвяк. Ик! Походит-походит, да снова ляжет... Ик! Он же не по своему желанию... Ик! Встал? Так вы, в случае чего, в могилку-то его и вернете... Ик!

— Может, и верну. А может, прежде на тебя напущу. Чтобы некому было о моих занятиях рассказывать.

Я промолчал, не переставая икать и дергаться всем телом. Нет, дорогуша, шалишь: не для того ты потащил меня за собой, чтобы скормить разбуженному трупу. Что-то в моих словах тебя зацепило и очень сильно. Вот только, что?

— Ладно, не трясись! — Разрешил маг. — Мне твоя смерть ни к чему, а жизнь может пригодиться. Если не испугаешься, сможешь получить золота столько, что не унесешь.

— Золота? Ик!

Оживляюсь, но не по причине стремления к наживе, как думает чернявый, а потому, что приближаюсь к тайне.

— Золота, — короткий кивок. — Самоцветов. Рабов. Чего душа пожелает... Только смотри: надо будет с мертвяками дело иметь. Сдюжишь?

Я покосился на труп, неуверенно топчущийся на одном месте — там, где его держали Нити заклинания.

— А и сдюжу. Ик!

— Тогда пытай счастья в трактире "Багровый голубь" на Лесном тракте, в трех милях от Гаэллена. Можешь сказать, что тебя прислал...

Но кто мог меня прислать, я так и не узнал, потому что мир решил сам залатать свои раны. Без моего участия.

На середине фразы маг нелепо взмахнул руками, сделал несколько шагов и столкнулся с мертвяком, после чего оба полетели назад, в могилу, а я удостоился любопытного и познавательного зрелища: сведения вместе управителя и управляемого объекта. И как всякий раз, когда теория находит подтверждение на практике, поразился простоте и очевидности некогда прочитанных выводов.

Жонглер, подбрасывающий и ловящий шарики, чтобы снова отправить их в полет — вот на кого похож маг, управляющий тем или иным объектом. Да, надо обладать определенной ловкостью, чтобы удерживать в воздухе одновременно несколько ярких штуковин, именуемых заклинаниями, но не это главный труд. Нужно знать, в какой момент времени и с какими свойствами чары вернутся в выпустившую их ладонь. Если запоздают, нестрашно: будет лишнее время на изготовку. А если поспешат? Да еще изменятся за время своего отсутствия? Опытный маг никогда не будет иметь дело с незнакомыми заклинаниями, и тем более, с теми, что сотворил сам, но по каким-то причинам утратил над ними контроль. Некромант учитывал это и не ослаблял Нити

* * *

, соединяющие его с восставшим трупом. Но предусмотреть физическое сближение не мог просто потому, что с моей стороны подобной угрозы не существовало, а чары слежения, долженствовавшие докладывать своему хозяину о приближении посторонних, не были рассчитаны на того, кто вернул вещам их порядок. На козла.

* * *

* * *

* * *

* * *

"Если вам необходимо быть уверенным в том, что заклинаемый объект будет в точности следовать вашим указаниям (не желаниям, увы, потому что попросту не может их знать), требуется поддерживать Нити заклинания в одной и той же степени натяжения или, что гораздо точнее описывает суть, заботиться о том, чтобы поток Силы был неизменен в своей полноте. При этом не стоит думать, будто чем больше Силы направляешь по Нитям, тем надежнее связь: важно не количество, а неизменность свойств, потому что любые колебания потока приводят к перемещению Нитей относительно Узлов, а ведь всем известно, что если согнуть стальную проволоку несколько раз в разные стороны в одном и том же месте, она сломается..." ("Советы и предостережения находящемуся в начале Пути", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Читальный Зал)

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Да-да! Здоровенного длинношерстого пегого козла, боднувшего мага, как выражаются селяне, "в самый задок", и теперь наслаждающегося делом рогов своих на краю могилы, в которой барахтались мертвец недавнего прошлого и мертвец недалекого будущего. Пожалуй, некроманта никто не сумел бы спасти. Да никто и не рвался. По крайней мере, мы с козлом дождались окончания представления, убедились, что врагов (ни живых, ни мертвых) больше нет, и взглянули друг на друга.

Не знаю, какие мысли бродили в козлиной голове, но в выражении торжества и я, и мой нечаянный спаситель были единодушны. И хохот слился с оглушительным меканьем...

* * *

— Ай, Пешка, ай, животина шкодливая! — Всплеснула руками Уна, когда спустя пару минут после упокоения некроманта застала нас с козлом на погосте. — Где ж ты шлялся, негодник?

— По всей видимости, далеко от деревни не уходил, — отсмеявшись, предположил я. — А знатно он орет... Испугаться можно.

— Так и пугались мы! Почитай, каждый раз: он страсть подкрадываться любит. Только зазеваешься, а над ухом как мекнет!

Над ухом? Пугались? А если добавить к этому коронный прием, отправивший на тот свет даже мага... Знаю, какого демона собирались ловить в деревне. То-то никаких возмущений Пространства не наблюдалось! Да, за такую историю Ксо не откажется и впредь ссужать меня деньгами.

— И давно он от вас сбежал?

— Да с месяц уже.

— А демон как давно объявился?

Девушка посчитала в уме дни с момента пропажи козла и ойкнула:

— Что ж это получается? Рогатый паскудник всю деревню в страхе держал?

— Похоже на то.

— И что делать-то? — Пригорюнилась Уна. — Как заезжие магики узнают, на кого охотиться собирались, опозорят нас на весь свет...

— Не опозорят: самим будет стыдно признаваться, что не учуяли подделку. Не волнуйся, милая, когда вернешь свою животинку домой, пройдет немного времени, нападений "демона" не будет, и все отправятся восвояси. За новой дичью.

В карих глазах отразилось сомнение.

— Думаете?

— Непременно! — Горячо заверил я.

— Ну, раз так... А как его домой свести?

Действительно, как? Бегать по смазанной мокрой глиной и оттого еще более скользкой траве не представлялось завидным занятием. Да и не угнались бы мы за козлом ни вдвоем, ни по одиночке. Пользоваться чем-то из своего арсенала я не хотел, чтобы лишний раз не волновать Гобелен, поэтому следовало искать другой путь укрощения строптивого зверя, лукаво поглядывающего на нас из под длинной челки. И путь нашелся.

Пешка хоть и был по рождению козлом, но дураком быть отказывался: пока черные ноздри не уловили запах эльфийской выпечки, которую я захватил с собой, попытки мирных переговоров отклонялись. Зато продемонстрированная на безопасном удалении от бородатой морды медовая лепешка заставила упрямца сдаться без долгих раздумий и последовать за юной хозяйкой. Причем, судя по заинтересованному разглядыванию и опробованию моего подарка на вкус, козлу должна была достаться лишь малая часть угощения. А может, и вовсе ничего.

Проводив парочку взглядом, я вздохнул и перешел к осмотру сцены, на которой незадачливый некромант вознамерился показать мне свой лучший спектакль.

От чернявого осталась только жидкая грязь, еще больше облепившая труп, с трудом нашедший в посмертии покой. Прятать следы показалось мне напрасным: еще несколько дней дождя, и края разворошенной могилы оплывут, съедут вниз, тогда мало кто поймет, что происходило на погосте. Решат, что ненастье подмыло грунт, дождутся солнца и наведут порядок. А с магическими остатками поработаю я. Ну-ка, что у нас имеется?

Слабенькие, затухающие прядки волшбы, тянущиеся от трупов к... Посмотрим.

Я шел по Нитям к голым веткам кустов, притулившихся на краю овражного склона, и невольно ускорял шаг, потому что ток Силы слабел очень быстро. Слабел, но отчаянно не хотел прерываться, и в его пульсации мне вдруг почудилось биение сердца, поэтому моя находка не вызвала удивления. Зато отвращения было сколько угодно!

В клетке из толстых ивовых прутьев, спрятанной у корней куста, лежали неподвижные тельца кошек. Почти котят, мокрых и беспомощных. Вот как некромант поднимал труп: вливал в него Силу, извлеченную из живых существ. Мерзко, хотя и эффективно. Сколько зверьков ему понадобилось? Пять? Шесть? Но если Нити еще не угасли и не рассыпались прахом, это значит, что по меньшей мере один из шерстяных комков жив. И я, недолго думая, открыл клетку.

Перчатки были сняты и заткнуты за пояс, потому что в чехарде умирающих Нитей лучше полагаться на чуткость рук, чем на все Уровни Зрения разом. И оставшийся в живых мученик нашелся: нескладная тряпичная кукла, мокрая и грязная, с пятнами глины и крови. Самая теплая из всех. Мои пальцы нащупали на тонкой шейке под нижней челюстью кисы слабый пульс, и в этот же момент передние лапы дернулись, нацеливаясь выпущенными в последнем усилии когтями в беззащитную руку. Я уже приготовился зажмуриться от боли (не знаю, как кому, а мне доводилось залечивать царапины, оставленные игривыми кошками, и удовольствие это сомнительное), но ничего не произошло. То есть, когти вонзились, но не в мою плоть, а в то, что заняло ее место. В черную ленту, широким кольцом вспухшую под верхним слоем кожи.

Наверное, несколько вдохов подряд я оторопело смотрел на неожиданный щит, уберегший меня от ран. Смотрел, пока кошачьи когти не вернулись на место, и тельце, освобожденное от связи с умершим магом, окончательно не обмякло в моих руках. Воспользовавшись подаренной передышкой, я спрятал кису за пазуху и отдал последние почести ее умершим родичам. Проще говоря, опустил их в ту же могилу, из которой вылезал труп. Прах к праху, и никак иначе. Выживет спасенный зверек или нет — все в воле богов, но на моей груди ему будет не хуже, чем в других местах. А мне надо кое-что выяснить.

Что произошло, драгоценная?

"То, чего и следовало ожидать..."

А именно?

"Была сделана попытка тебя отблагодарить... На сей раз уже вполне пристойная..."

Хочешь сказать, оно... он действовал осмысленно?

"Разумеется... Он же разумное существо... В отличие от некоторых..." — Она опять издевается?

Значит, я поступил глупо?

"Ты приложил все усилия к тому, чтобы оказаться с разодранной грязными когтями рукой... Скажи "спасибо", что о тебе позаботились..."

Скажу. Тем более что совершенно не ожидал такого поступка со стороны...

"Прирученного зверя? А зря... Помнится, ты его даже накормил, позволил увеличить тело, не требуя ничего взамен... Он оценил предоставленную свободу и... Отдал ее тебе..."

Что это значит?

"Он признал тебя своим хозяином..." — промурлыкала Мантия. — "И теперь будет служить в меру своих возможностей..."

Они велики?

"Кто знает? Но защитить плоть от удара лезвия или когтя вполне по силам "лунному серебру"..."

Я посмотрел на правую ладонь, в центре которой поднялся и утвердительно качнулся темный бугорок.

Но я не могу...

"Принять его службу?.. Можешь... И примешь, потому что она предложена тебе в обмен, а не даром..."

Да, пожалуй, ты права. Приму. Потому что отказ только обидит хорошего... Зверя?

"Он больше, чем зверь... Он — часть твоего личного Круга Стражи..."

Внешнего или Внутреннего?

"Выбирай сам..."

Все равно. Не хочу делить друзей на близких и далеких.

"Друзей?.." — Немного удивления, немного удовлетворения.

А кого же еще? И ты, и он — мои друзья. Видеть в вас слуг я не могу, а враждовать с частью себя самого глупо. Поэтому будем дружить. Согласны?

Бугорок снова дрогнул, а вот Мантия с ответом не спешила.

Сомневаешься, драгоценная?

"Твой недавний поступок не дает мне принять окончательное решение..."

Это было необходимо.

"Знаю, но это было и опасно... Для нас обоих... Поэтому, если не возражаешь, я погожу решать и решаться..."

Как пожелаешь. Не смею настаивать. Но на твои советы все равно буду претендовать!

"И на уроки?.."

И на уроки!

"Любые?.." — Кокетливо вздернутая бровь.

Любые! Без исключений!

"Что ж, заманчивое предложение... От него я не могу отказаться... Так и быть, будем учить и учиться, но чур: вместе!.."

Разумеется, драгоценная!

"И вот тебе первое задание: посмотри внимательнее на состояние погоста..."

Зачем?

"Сначала посмотри, потом задавай вопросы!.." — Мысленный щелчок по лбу.

Хорошо, последую твоим указаниям.

Погост, как погост. Любопытно, что живущие поблизости от эльфийских ланов люди следуют обычаям листоухих, не доверяя тела умерших огню (пепел, соответственно, ветру или речным струям), а хороня усопших в земле. Для эльфов закон: "Прах к праху" священен, но они так редко умирают, что вполне могут позволить себе содержать фамильное кладбище. А люди... Печально видеть, как обширные и зачастую плодородные земли тоскуют, принимая в себя останки: только червям раздолье. Не лучше ли развеивать пепел над возделанными полями, отдавая последние почести скромному труженику, который измерил каждую их пядь своими шагами за плугом? Нет, трупы зарывают, оставляя гнить, отравляя почву и подземные воды. Тьфу. А еще приятнее, когда по весне, при сходе снега потоки талой воды подмывают кладбищенские косогоры, унося плохо закопанные тела прямиком в ближайший водоем. Нечто подобное, судя по всему, имело место и здесь, в Огерках, как назвал деревню хозяин гостевого дома.

Подобное. Почему меня настораживает это слово, пришедшее в мысли так легко и естественно? Подобное... Понял. Похожее, да не совсем. Я еще раз присмотрелся к овражному склону.

Часть могил подмыта, но ручей на дне оврага еле-еле прокладывает себе путь по узкому руслу. Да, если снег и таял, то не настолько бурно, чтобы унести вместе с собой пару-тройку покойников. Камней внизу, насколько хватает взгляда, не видно: поначалу они могли бы спрятаться за слоем глины, но рано или поздно вода смыла бы грязь. Значит, сильных стоков воды не было, и склон не осыпался. Его "осыпали". Зачем, спрашивается? Кому понадобилось копаться в разложившихся мощах?

"Как обстоит дело с выводами?.." — поинтересовалась Мантия.

Местные усопшие — беспокойные создания.

"Скорее им не дают покоя..."

Вижу. Но дяденька, который мог бы ответить на ряд вопросов, благополучно избежал ответов в объятиях мертвяка.

"Поскольку вопросы остались, а прямой ответчик недоступен, следует искать ответчика косвенного..." — нравоучительное замечание.

Например?

"Уж не думаешь ли ты, что некромант разрывал могилы в полном одиночестве? Да и как он мог это делать, не вызывая подозрений в деревне?.."

Хочешь сказать, у него имеется помощник?

"Разумеется... И мы с тобой знаем, кто именно..."

Ведьма? Обычно они не берутся за поднятие мертвецов.

"Но многие из них умеют и любят разговаривать с духами, а это одна из сторон некромантии..."

Хм. Пожалуй. В конце концов, он мог пригрозить или подкупить... Поговорим с бабкой Гасей?

"Положим, говорить будешь ты и только ты, если... Успеешь ее поймать..." — Ухмыльнулась Мантия.

Поймать?!

Слова подружки не успели затихнуть в моем сознании, превращаясь в гудение ветра в печной трубе. Портал строится? Без сомнений. И куда же он ведет? Я мало тренировался прослеживать весь коридор до конца, но сейчас мне хватило и тех нескольких сот футов слоя Пространства, который постепенно гнулся и сминался, собираясь разорваться, чтобы пропустить сквозь себя собирающуюся сбежать ведьму. Ай-вэй, дорогуша, ну кто же пользуется заклинаниями высших порядков рядом с мертвым магом? Да, ты сможешь активировать Переход, но он пройдет аккурат через ближайший Очаг Напряжения — останки невезучего некроманта, потому что Кружево распадается медленнее, чем плоть, если умерщвление началось с Первого Уровня существования

* * *

. Впрочем, мне на руку чужая ошибка. А рука будет большая.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

"Смерть как процесс перехода от бытия к небытию обычно проходит в несколько стадий, последовательность которых не всегда строго соблюдается. В частности, изъятие или, как говорят романтики, "отторжение" души может происходить и задолго до угасания тела, и вместе с ним, и через довольно продолжительное время после. Все зависит от, как это ни странно звучит, силы духа смертного создания. Так, объятое страхом существо умирает во много раз скорее, чем борющееся, пока остается хоть малейшая надежда. Но дольше всего можно оставаться на Пороге, приведя внутри себя страх и отвагу в такое равновесие, которое лишает смысла и жизнь, и смерть — пользуясь этим способом, отшельники Восточного Шема по несколько сотен лет пребывают в состоянии неизменного покоя, постигая суть мироздания... Что же касается Кружева, оно сохраняет свои свойства и накопленную Силу в течение нескольких суток после того, как тело расстается с душой, поэтому, лишая жизни мага, следует позаботиться о том, чтобы уничтожить его След на каждом из Уровней, в противном случае возможно искажение творящейся поблизости волшбы именно за счет существования не ограниченного Периметром и неравновесного псевдо-Источника..." ("Тропы Серых Пределов", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Поможешь, драгоценная?

"Разбить? Поглотить? Рассеять?.." — с готовностью спрашивает Мантия.

Не в этот раз. Нам же нужно поговорить, верно? А предложенные тобой варианты приведу только к гибели ведьмы, ступившей в Портал. Нет, потребуется кое-что другое.

"Что же?.."

Во-первых, Переход должен быть совершен, чтобы исчерпать вложенную Силу. Во-вторых, объект не должен переместиться далеко. В идеале, вернуться на то же самое место. А для этого... Нужно просто заставить коридор совершить поворот. Идея ясна?

"Вполне... Разрешите приступить?.." — только что не щелкает каблуками.

Разрешаю.

И я позволил Пустоте выглянуть на волю.

Портал — насильственное вмешательство в ткань мироздания, а слои Пространства очень не любят, когда их пытаются раздвинуть, посему требуется достаточно большое количество Силы, чтобы совершить перенос объекта из одного места в другое. Гораздо экономнее и разумнее пользоваться смещениями Пластов, но для этого необходимо уметь различать границы слоев. Прорубаться же сквозь — неумеренная трата времени и средств, но большинство магов почему-то почитают такой способ передвижения наиболее удобным. При всех его особенностях и сложностях настройки. Ведьма, скорее всего, не умела создавать Порталы сама и воспользовалась имеющимся. Может быть, прикупила у мастера, может быть, получила в наследство или своровала, неважно, но ей следовало бежать самым обыкновенным манером — ногами, а не на костылях незнакомой магии...

Ладонь Пустоты раскрылась перед Нитями строящегося коридора, лепестками лилии раскинула разреженные потоки. Заклинание дрогнуло, скользнуло по одному из потоков, как по горке, достигло "дна" и устремилось обратно, взбираясь вверх по "склону".

Это было нетрудно, подсунуть легкий путь, а потом заставить совершить поворот, сталкивая с Пустотой: любое заклинание бежит "проплешин", но Портал не может пройти через Пласт напрямую — только между слоями, которые, разумеется, необходимо раздвинуть прежде, чем нырять. Заклинание непременно должно было двигаться сквозь разреженную область, образовавшуюся после смерти некроманта, и Мантии было достаточно лишь поиграть направлениями, что она с блеском и проделала.

Хлопок вернувшихся на место слоев Пространства заставил меня поморщиться. Перемещение завершилось? Что ж, навестим бабулю.

* * *

Дверь домика распахнулась, сталкивая меня нос к носу с ведьмой, уже справившейся с удивлением по поводу не сработавшего Портала, но не оставившей попыток сбежать, о чем свидетельствовал и брошенный в мою сторону комок волшбы, который исчез в пасти Пустоты быстрее, чем можно было бы разобраться в его природе. Впрочем, после "укрощения" Портала я не брезговал ничем. Даже деревенскими чарами. И чародейками.

Атака, завершившаяся неудачей, а точнее, полным отсутствием результата, заставила ведьму призадуматься и помедлить с совершением следующего шага. Чем я и воспользовался, улыбнувшись так приторно, как только смог, и осведомившись:

— Куда-то торопитесь, почтенная? Невыразимо жаль, но вынужден просить уделить мне несколько минут. Для беседы. А приятной она окажется или нет, зависит только от вас.

Она колебалась, решая, как поступить, и я попросил, немного устало, немного презрительно:

— И не прячьте личико за мороком, почтенная. Ни к чему это.

Я не вкладывал в произнесенную фразу какой-то особый смысл, хотя сторонний наблюдатель принял бы ее за "демонстрацию силы". Не люблю смотреть через морок: голова болит, и глаза быстро начинают слезиться. Особенно, когда морок совсем простенький, привязанный к объекту. С рассеянными иллюзиями

* * *

проще: они на меня не действуют, а вот собственноручные поделки мелких чародеев... Думаю, мало кому было бы приятно видеть собеседника через марево висящей в воздухе пыли — недостаточно густом, чтобы полностью скрыть изображение, но с завидной четкостью повторяющего все движения и гримасы укрывающегося мороком. Это еще хуже, чем двоение в глазах после чрезмерного употребления горячительных напитков. Потому что не двоится, а троится, четверится, пятерится и так далее. Поэтому моя просьба была обусловлена лишь желанием избавиться от неприятных ощущений, но для той, что стояла напротив меня, горсть невинных слов приобрела пугающее значение. Значение приказа, необходимого к исполнению. И ведьма нервно мотнула головой, прекращая действие морока.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

"Морок — разновидность иллюзий, применяется для отвода глаз. Позволяет скрыть от взгляда как любой предмет, так и живое существо. Во втором случае используется более сложная структура заклинания, поскольку его действие не должно прерываться при малейшем движении укрывающегося. Самые простые мороки наносятся непосредственно на подлежащий укрыванию объект, и создают в прилежащих слоях Пространства либо искажение, либо полноценное отражение необходимого вида. Более сложный (и требующий более высокого мастерства) — так называемый, рассеянный морок, который воздействует не на укрывающегося (которому может мешать близость активных чар), а на зрителей, формируя подложную картинку непосредственно перед их глазами..." (Анналы, Раздел "Заклинания искажающие и заблуждающие")

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Так я и думал. Девчонка. То есть, более чем совершеннолетняя, но еще достаточно молоденькая, чтобы поддаться на провокацию: опытная и тертая жизнью ведьма ни за что не стала бы выполнять ни просьбы, ни приказы до получения убедительных доказательств моего права просить или требовать.

Рыженькая. Полностью: от коротких толстеньких косичек до глаз, похожих по цвету на ржавчину. Стайки веснушек на щеках то ли и на зиму не покидали хозяйку, то ли успели вернуться с первым весенним солнышком. Черты лица острые, немного неправильные — остановившиеся как раз на грани между "дурнушкой" и "очаровашкой", а потому результат, представший передо мной, не впечатлял. Ничего примечательного: в толпе на такую девицу и взгляд лишний раз не бросят. Но для деревенской ведьмы внешность вполне подходящая.

— Вводим селян в заблуждение, почтенная? — С ленивым интересом спросил я, делая шаг вперед.

Рыжая, словно опомнившись, отпрянула, попятилась из сеней в комнату, где отгородилась от меня кособоким столом и запричитала, как поминках:

— Да нешто вы не знаете, господин: нет у людей доверия к молодым лицам и малым годам!

Жалобные интонации звучали убедительно, но несколько мгновений назад я имел удовольствие видеть упрямо закушенную губу и отчаянное упорство в застывшем взгляде. Переход от воительницы к плакальщице? С какой радости? Это может означать только одно: ведьма наделила меня властью. Большей, чем своя, потому что оставила мысли о сражении. Причем, властью не только большей, но и хорошо знакомой: чувствовалось, рыжая не в первый раз канючит и хнычет. Значит, и раньше имела дело с такими, как я. Но С КАКИМИ?

Ненадежнейшая из линий поведения — самому придумывать, насколько опасен твой враг. О да, это поможет, если переоценишь грозящую опасность, а как быть, если недооценишь? Если посчитаешь препятствие, возникшее на пути, мелкой лужицей, а ступив в нее, окажешься в воде по горлышко? Поэтому всеми мастерами войны рекомендуется не делать поспешных выводов, а осторожными выпадами сначала выяснить хоть что-то о противнике. И только потом, на основании анализа полученных данных попробовать представить истинные размеры угрозы. Но я сейчас нахожусь как раз по ту сторону линии фронта. И ведьма уже все для себя решила. А что делать мне?

Главное, не ошибиться: если вступаешь в схватку с противником, обязательно нужно знать, кем он тебя считает. Потому что тогда можно предсказать его действия на несколько ударов вперед, и бой превратится в приятную прогулку. Итак, кто же я такой? Неужели... Она приняла меня за "псаря" Анклава

* * *

!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Каждое из крупных поселений (чаще всего — город, хотя встречаются и исключения) заводит у себя Чародейскую Гильдию, существование которой скорее дань традиции, нежели насущная потребность. Гильдейские маги имеют право практиковать и брать учеников, однако прежде им надо заслужить одобрение Совета высшего учебного заведения (и по совместительству — главного рассадника магии) — Анклава, расположенного в сердце Четырех Шемов, Саэнне. Помимо наблюдения за исполнением Кодекса и проникновения в суть волшбы первозданной и чистейшей, маги Анклава имеют недурную статью дохода за счет того, что экзаменуют новичков и тех, кто желает получить либо свидетельство об изученных науках, либо разрешение на применение того или иного вида магии. Потому что даже для того, чтобы занять место деревенской ведьмы, надо прежде выправить нужную бумагу. Нарушителей карают "псари" — специально обученные и вооруженные агенты Анклава. (Подробнее см. "Уложение о чародействе и ликах его" (составлено под неусыпным надзором Его Магичества Анциуса Огнедержца, Саэннский Анклав, год 123 от окончания Долгой Войны), имеется в каждой Городской Гильдии и доступно для чтения за умеренную плату).

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Ай-вэй, какая удача! Теперь все пойдет, как по маслу. Я выдвинул из-за стола опасно скрипящий, но сохраняющий пока свою форму стул, расположился на нем и скучающим взором обвел типичное обиталище ведьмы.

Почему-то непременной магической принадлежностью считаются трупики зверей и птиц, выпотрошенные и набитые соломой, а также склянки с прочей ползуче-прыгающей живностью, в изобилии водящейся прямо за порогом. Добавить к этому веники сушеных трав, связки не менее сушеных, а потому выглядящих особенно мерзко, поганок, густую паутину во всех углах и отвратительный запах вечно варящегося зелья — вот вам и дом, где творится волшба. В меру понимания простого селянина, конечно: городской житель потребует представления на более высоком уровне, с загробными завываниями, кружащимися под потолком тенями и призраками, шебуршащимися в бутылках демонами и прочей дребеденью, которая имеет к чародейству столь же малое отношение, но неизменно вызывает восторг и лишает клиента сомнений в том, что за услуги мага надо платить. Кстати, об услугах:

— Виграмма

* * *

имеется?

— Как без этого, господин! — Всплеснула руками ведьма, и спустя четверть минуты суетливых поисков по столу в мою сторону скользнул лист пергамента.

* * *

* * *

* * *

* * *

Виграмма — общеупотребительное название разрешительного документа; в данном случае — разрешение на ведение магической деятельности. Выдается представителем Саэннского Анклава.

* * *

* * *

* * *

* * *

Полюбопытствуем.

Так, набор обыкновенный: травничество, знахарство, обереги. Выдано разрешение примерно год назад, в славном городе... Мираке?! Ой-ей-ей. Девица мало того, что не местная, так и совсем недавно здесь объявилась. А уж какими судьбами ее занесло в такую даль, даже предположить трудно. Или — нетрудно. Сейчас все узнаем.

Я положил виграмму обратно на стол и задумчиво потер подбородок.

— Не вижу в документе упоминания о вмешательстве в дела усопших, почтенная.

— Так и не было там такого, — охотно подтвердила рыжая.

— Тогда как вы объясните, что покой погоста нарушен?

— Да как же нарушен, господин? Должно быть, ручьи могилы подрыли, а вам и показалось...

Кошак, согревшийся и набравшийся сил, зашевелился и высунул из-за отворота куртки мордочку.

Увидев, кого я прячу на груди, ведьма осеклась так резко, что выдала себя с потрохами. Но главное: она сама поняла свой просчет, и в ржавчине глаз появилась настоящая, а не поддельная покорность неизбежному разоблачению.

— Ручьи, говорите? Такие чернявые, языкастые и самоуверенные?

Ведьма промолчала, но опустила голову еще ниже.

— Что ж он вам посулил, почтенная? Золото? Силу? Знания? А может, любовь?

— А вам-то какой прок от того, что узнаете, господин? — Тихий, с горчинкой вопрос.

— Удовлетворю собственное любопытство. Заодно еще раз вспомню, как слаба и как неуемна в своей жажде человеческая природа... Впрочем, вам это не интересно. Скажите, почтенная: вы вынимали тела из могил?

— Да, господин.

— Ваш коллега брезговал или...

— Он приехал только третьего дня. Чтобы самому убедиться, что и как.

Третьего дня? А, в числе "охотников за демоном"! Удачное стечение обстоятельств?

— Демона тоже вы призвали?

Она подняла на меня затравленные глаза:

— Да как вы такое подумали, господин?

— А что? От копания в останках и до демонов недалече.

— Нет здесь демонов никаких, вы ж сами знаете!

— Знаю. Кто распустил слух?

Скакнувшие под полотняным платьем вверх-вниз плечи:

— Кто, кто... Много ли народу надо? По пьянке что привиделось, они и рады растрезвонить на весь свет.

— В любом случае, подобные слухи были вам на руку, почтенная. Вам и вашему собрату, который, все-таки, повстречался с демоном и принял от него смерть.

— Это правда?

— Самая правдивая из всех. Но демон оказался не тем, от кого собирались защищаться.

И я говорил вовсе не о козле, а о том демоне, который жил в душе незадачливого мага. Демоне, который толкал его вперед по запутанному и опасному пути, а идущему мнилось: дорога ровная и широкая. Но ведь от поворота до поворота мы всегда идем по прямой, верно? А увидеть извилистую тропу во всей красе можно, лишь поднявшись над ней. Кто сможет отказаться от заманчивых целей, остановиться и оглядеться вокруг? Только умеющий терять. Трудно пережить первую потерю, вторую, третью. Но когда они складываются в цепь и повисают на тебе, перестаешь считать звенья и начинаешь ощущать только тяжесть. А со временем привыкаешь к весу цепи, и она уже не давит, пригибая к земле. Тогда остается сделать последний шаг: понять, что потери и обретения — это части тебя самого, и не нужно бояться или призывать их. Придут. Незваными. А ты будь готов их встретить, протяни им руку. Не гони. Если захотят, покинут тебя сами, незаметно и легко...

Ведьма отвела взгляд и что-то прошептала. Наверное, коротко помолилась за пропащую душу. Но покой доступен только мертвым, а у живых вечно находятся дела:

— Как давно вы сошлись, почтенная?

— Я училась в Гильдии. Последний год. А он... бывал в Мираке. Часто.

И, конечно же, заметив нескладную, но старательную (потому что серые мышки всегда стараются возместить отсутствие красоты иными достижениями) ученицу, решил приспособить ее для своих целей. Заморочил голову обещаниями, присмотрел глухое местечко. Упокоил бывшую ведьму.

— А куда делась бабка Гася? Прежняя?

Я не оговорился: именно прежняя, а не настоящая, поскольку чаще всего ведьмы принимают насиженное местечко друг у друга, сохраняя внешний облик, к которому привыкли селяне. Чтобы не завоевывать уважение заново.

— Не знаю, господин.

— Так-таки и не знаете, почтенная? Ой, не верю ни единому слову! Вы еще скажите, что пришли в пустой дом, на все готовое... Морок по чьим рассказам составляли?

— Ангус объяснил, что и как, — нехотя буркнула ведьма.

— И Порталом обеспечил на крайний случай? Кстати, куда вы собирались перенестись, почтенная?

Неловкая заминка сообщила мне, что рыжая только сейчас задумалась: и в самом деле, куда?

— Ладно, не отвечайте... Сейчас это не имеет значения. Мне любопытнее другое: вы настолько доверяли своему собрату по ремеслу, что без раздумий применили подаренное заклинание? А если бы Портал перенес вас прямиком в резиденцию некроманта? На разделочный стол, так сказать? Не думаю, что Ангус намеревался использовать вас в каком-то ином качестве.

Она побледнела, и вновь прикушенная губа стала отливать синевой.

— Итак, чем вы занимались? Для чего извлекали трупы?

— Он хотел знать, как долго тело может сохраняться.

— В земле или на воздухе?

— По-всякому... — сморщилось веснушчатое личико. — Я старые могилы не трогала, только нынешнего года. Там мертвяки совсем еще целые. Особливо зимой захороненные.

— И какие действия вы производили далее?

— Только смотрела, господин. Надрезы делала и записывала, как они выглядят.

Представляю себе зрелище. Одеревеневший труп, который начинает оттаивать... Тьфу!

— Где находятся эти записи?

— Так Ангус забрал.

— Все?

— Еще вчера.

Незадача. Впрочем, заметки деревенской ведьмы о разложении покойников вряд ли будут интересны: она не знала, с какой целью ведет наблюдения, следовательно, найти крупицы смысла сможет только тот, кто давал задание. То бишь, сам покойник. Жаль, что я не умею разговаривать с мертвецами...

"Научить?.." — вкрадчиво шепнула Мантия.

Тьфу на тебя! Не сейчас.

"А когда?.."

Никогда!

"Ой, не зарекайся!.." — шутливая угроза.

Не хочу даже думать об этом, драгоценная. Мне бы с живыми разобраться...

— Вот что, почтенная... Я не вижу в ваших действиях злого умысла, заслуживающего наказания. Магию вы не применяли, а осквернение могил можно списать на паводок. Разумеется, я доложу в Анклав о результатах следствия, но они не затронут ваше будущее. При одном условии: разрывать погост вы не будете. Если место здешней ведьмы вас более не удерживает, найдите себе замену и отправляйтесь на все четыре стороны. Все ясно?

Я поднялся и вышел в сени, не дожидаясь ответа. А переступая порог, услышал:

— Он шел за Уной, да?

— Да.

И за закрывающейся дверью раздался тихий вой, глубине которого позавидовала бы иная волчица.

Вернувшись в гостевой дом, я убедился, что Уна, Пешка и все прочие мои новоиспеченные знакомые находятся в добром здравии, попросил девушку нагреть воды, а сам немного пошарил в комнате, ранее занимаемой некромантом. Ничего не нашел, разумеется: мелкие амулеты, и смена одежды не в счет. Кошелек с деньгами и более ценными предметами если и был, то остался в могиле, а нырять туда не хотелось. Поэтому я с сожалением вздохнул и приступил к исполнению следующей части плана действий. К омовению.

Не своему, конечно, хотя и мне не мешало побарахтаться в ванне. К омовению спасенного кошака.

Я рисковал быть исцарапанным во всех доступных увертливым лапам местах, но животинка повела себя на удивление тихо, словно понимая, что самой ей не под силу будет слизать с шерсти глину и разобрать колтуны от спекшейся крови. Сажать кошака прямо в ведерко с водой показалось плохой затеей, поэтому я держал фыркающего и дергающегося мученика на весу (благо, веса было, как в перышке), черпал ладонью воду и поливал, поглаживая мокрую шерсть, которая в силу своей небольшой длины довольно легко отчищалась от грязи.

Вытертый полотенцем кошак тут же устроился посреди постели и, удостоив меня долгим взглядом таких же рыжих, как у ведьмы, глаз, принялся вылизываться. То есть, принялась, потому что оказалась кошкой и вполне взрослой, только небольшого росточка. Впрочем, когда туалет был закончен, и шерстка, подсохнув, распушилась, животное существенно прибавило в размерах, и даже осанка стала другой: пепельно-серая кошечка двигалась и застывала в небрежных позах с достоинством настоящей королевы. Правда, когда мои пальцы начали подкрадываться к ней по одеялу, о величавой неспешности было забыто, и королева мигом превратилась в амазонку. А пока остренькие зубки шутя прикусывали руку, я, наконец-то, начал понимать, в какую сторону должен двигаться, чтобы найти выход из лабиринта, предложенного шадд'а-рафом.

* * *

Отсмеявшись, Ксаррон посерьезнел и вытянулся на постели, заложив руки за голову. На моей постели. Впрочем, я пока не претендовал на спальное ложе и довольствовался креслом, из которого и рассказывал кузену о своих злоключениях. Кошечка, получившая имя Шани, свернувшись калачиком спала на столе, рядом с кайрис, по-прежнему упрятанной в ножнах.

Мое появление в Доме вместе с двумя новыми "женщинами" вызвало у Магрит, мягко говоря, недоумение. А когда кошка, утомленная путешествием по Межпластовому Потоку, не найдя укромного уголка, сделала лужицу прямо посреди холла, недоумение сестры переросло в гнев. Напускной, конечно, и на все укоры и обвинения вроде "Тебе мало домашних животных?" и "Собираешься захламить Дом еще и старым железом?" я только виновато улыбался. В конце концов, Магрит тряхнула мелко завитыми локонами, в каждом из которых треть волосков была ровно на тон темнее остальных (и как можно добиться такого эффекта?), и гордо удалилась... на кухню, под ручку с тетушкой Тилли, которая в этот день гостила в нашем Доме и которая приложила все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы последняя фраза беседы двух давних подружек долетела до моего слуха без искажений. "Не ругайте его, милая, дети все такие: вечно тащат домой всякую гадость... Наиграется — выбросит".

Нет, тетушка, не выброшу. И играться не буду. Все гораздо сложнее и гораздо проще. И если у меня получится...

— Некромант? — Задумчиво пожевал губами Ксо.

— Наверное.

Изумрудный взгляд наполнился удивлением:

— Что значит "наверное"?

— Ну... Я не уверен, что он специализировался именно на некромантии. Возможно, это было его маленьким увлечением. Для расширения кругозора.

— Труп он поднял? — Уточнил кузен.

— Поднял.

— И у тебя остались сомнения?

— Не каждую же минуту своей жизни этот парень был труповодом. Только не говори, что склонность к тому или иному виду магии предопределяется еще при зачатии!

— Вообще-то, да.

— Что?

— Предопределяется. Именно при зачатии, — кивнул Ксо.

— Да пошел ты...

— Я не шучу, Джерон. Ты и сам прекрасно знаешь, что рисунок Кружева очень сильно влияет на возможности мага. Нельзя сказать, что однозначно задает то или иное направление пути, но в общих чертах... Все зависит от количества одинаковых фрагментов, а исходных узоров насчитывается довольно мало: каких-то несколько сотен.

— Мало? А по-моему, слишком много!

— Если учесть, что не все они отвечают именно за магические способности, набор фигур для игры прискорбно скуден. Но тем проще отслеживать прирост в каждой группе, не так ли?

— Ты его отслеживаешь?

— Не я лично, — мечтательный взгляд в потолок. — Но меня... ставят в известность. Вот как сегодня, например.

— Я всего лишь рассказал, чтобы...

— Отработать потраченные деньги? Знаю. Но ты в любом случае не стал бы умалчивать о произошедшем.

— Это еще почему?

— Потому что это неправильно, — Ксаррон перевернулся набок и подпер голову рукой.

Да, неправильно. Но есть и другая причина, о которой не нужно знать никому, кроме меня. Шелест Нитей Гобелена. Может быть, тот же Ксо способен его услышать, но беда в том, что я не просто СЛЫШУ. Они проходят сквозь меня и, пока находятся в пределах моего тела, становятся моей частью. Самой настоящей частью. И когда одна из них рвется, что-то обрывается и внутри меня. Это не боль — иначе я бы давно умер. Это... как прощание с близким тебе существом. Существом, которое казалось неотделимым, но которому пришло время уходить. Навсегда. Самое тяжкое ощущение — обязанность говорить "прощай", когда всем сердцем желаешь сказать "до встречи"...

— Ты меня слушаешь?

— А?

Ехидный прищур всегда удавался кузену лучше прочих гримас:

— О чем-то мечтаешь?

— Нет. Не мечтаю.

— И замечательно! Избыток мечты вреден для здоровья, — торжественно изрек Ксо, немного подумал и добавил: — Как и избыток всего остального.

— На этот счет можешь не волноваться.

— Разрешаешь? Какая неслыханная щедрость! Тогда перестань таращиться на старый ржавый меч с таким видом, как будто души в нем не чаешь.

— Ксо, я бы попросил!

— О чем? — Заинтересованно приподнятая золотистая бровь.

— Не говорить в таком тоне о...

— Старом ржавом мече?

Я сделал паузу, считая в уме до десяти, потом сказал, спокойно и серьезно:

— Я тебя побью.

— Нет, не побьешь, — отрицательно качнул головой кузен. — Во-первых, попросту не сможешь, а во-вторых, ты и сам знаешь, что я прав.

— Ксо...

— Прав, прав! Это всего лишь старая железяка. Да, способная наделить кое-каким могуществом. Капризная. Своевольная. Непримиримая. Всегда поступающая так, как сама того желает. Ведь она сама вернулась в пределы этого облика? Сама?

Я не ответил, но молчание было красноречивее всяких слов, и Ксаррон торжествующе кивнул:

— И разумеется, она поступила так, намереваясь тебя защитить, хотя ты не нуждался в подобной защите?

— Да, — выдавливаю сквозь зубы.

— Так о чем жалеть? О женской дурости? Брось! И сделай скидку на то, что Нэмин'на-ари и была создана служить и защищать. Она просто не умеет поступать иначе. К сожалению.

— Почему нельзя было сказать об этом раньше?

— Раньше? — Нахмурился кузен. — А ты спрашивал?

— Много раз.

— И у кого?

— У твоей матушки.

— А! — Ксаррон махнул рукой. — Нашел кладезь премудрости... Тилирит всегда отвечает только на незаданный вопрос, а думает вообще о чем-то своем, поэтому не следует искать истину в ее кладовых.

— А в чьих следует?

— Мог бы спросить у меня.

— Можно подумать, ты всегда рядом!

— Не всегда. Но если уж наболело, мог бы меня найти. Хоть дома.

Я посмотрел на кузена расширенными глазами:

— Заявляться к тебе домой? Вот спасибо за совет! Хочешь, чтобы Элрон устроил свару?

Ксо довольно сощурился:

— Занятное было бы зрелище... Впрочем, хватит болтать о ерунде: поговорим о более полезных вещах. Например, о некромантии.

Я фыркнул:

— Да уж, полезная... Зачем она нужна?

— О, применений у сего искусства великое множество! — Кузену надоело лежать, и он сел, свесив ноги с кровати. — В частности, разговор с духами предков. Вот ты хотел бы поговорить со своими предками?

Ага. Сплю и вижу. Особенно если вспомнить, что память всех предыдущих рождений прячется где-то в глубине моего сознания и, по правде говоря, я не хочу ее ворошить. Кто остается? Отец? Так он не умер, хотя и особого желания общаться со мной не испытывает. А что касается усопшей матери, с ней я могу вести задушевные беседы по сто раз на дню и даже чаще. И если все духи похожи на нее своей мерзопакостностью...

"Но-но! Еще несколько слов в таком тоне и..."

Я шучу, драгоценная. Что мне еще остается?

Она возмущенно умолкает, но вдохом спустя все же признает:

"Похожи... Кто больше, кто меньше... Смерть, знаешь ли, характер не улучшает..."

Разве я упрекал тебя в характере?

"А в чем же?.."

В манере поведения: она могла бы быть и помягче.

"Грубиян!.."

На сей раз молчание больше не нарушается, и я могу с чистой совестью вернуться к беседе с кузеном, который делает вид, что не заметил моего кратковременного "отсутствия":

— Так вот, основной и изначальной целью некромантии было восстановление связей с умершими. В основном, ради получения информации, а также для обеспечения заступничества перед иными сферами и прочей выгоды, духам ничего не стоящей, а живым облегчающей жизнь очень и очень существенно. Но, как говорят, аппетит приходит во время еды: маги не смогли остановиться на достигнутом. Если подчинен дух, то почему бы не взяться за освободившуюся оболочку? Тысячи проб и ошибок понадобились, чтобы восстал первый из мертвецов, а потом пошло-поехало... В иные годы целые армии трупов маршировали по земле. Но это было давно. Очень давно.

— Что же, сейчас никто не пытается создать мертвое воинство?

— Судя по твоим свидетельствам, как раз пытается, — сдвинул брови Ксо. — И это не может не беспокоить. Если кто-то снова найдет способ поднимать покойников с наименьшими затратами Силы... Мир могут потрясти перемены. Большие.

— Так чего же вы ждете? Найдите этих злоумышленников и уничтожьте.

— Уничтожить? — Горькая усмешка. — Мы не можем вмешиваться, пока не затронуты наши судьбы. Такова воля Пресветлой Владычицы. И в конечно счете, она права: каждый должен заниматься своим делом. Жить своей жизнью. Иначе Нити спутаются, и воцарится хаос.

— Значит, ты оставишь все, как есть?

— Я — да. Ты — нет.

— Как сие понимать?

— Когда ты первый раз услышал о некромантах?

Я задумался.

— Пожалуй... Только когда посещал Северный Шем. Когда встречался с матерью Ирм.

— Совсем недавно, верно? И спустя малое время ты снова сталкиваешься с той же проблемой, но теперь уже лицом к лицу.

Позволяю себе усомниться:

— Той ли?

— Думаю, ты скоро это узнаешь, — успокоил кузен.

— То есть?

— Если мир стелет тебе под ноги именно эту дорогу, ты рано или поздно пройдешь ее до конца.

— Как-то не хочется.

— А что тебя смущает?

— М-м-м-м... Трупы никогда не казались мне приятным окружением.

Ксаррон расхохотался.

— Ничего, пообщаешься с ними потеснее, поймешь, какие они милые и кроткие создания!

— Милые? То-то нигде нет упоминаний о том, чтобы женщины занимались некромантией!

Изумруды глаз лукаво вспыхнули:

— О, вовсе не из брезгливости! Некромантия суть что? Кукловодство.

— И что? Женщины обожают играть в куклы.

— Обожают, — кивнул Ксо. — Но играть живыми куклами куда интереснее!

* * *

Стопка книг со стоном упала на стол. Чуть-чуть не в недоеденный мной завтрак.

— У тебя есть пара дней, чтобы это пролистать, — довольно сообщил кузен, отряхивая ладони от библиотечной пыли.

— Пара дней? — Я осмотрел предложенное поле деятельности. — Не получится. Неделя, не меньше.

Ксаррон наклонился ко мне и заговорщицки прошептал:

— Я сделал пометки в особенно интересных местах.

— Магрит тебя убьет.

— Если узнает.

— Непременно узнает, потому что я не хочу получить нагоняй за порчу книг.

— Какой ты вредный, — притворно вздохнул кузен. — Но больше двух дней у тебя все равно не будет.

— Почему?

Ксо умильно улыбается.

— Потому что мне пора возвращаться к своему детищу. И тебе — тоже!

— Какому детищу?

Решительно ничего не понимаю. И даже не пытаюсь понимать.

— Я и так надолго оставил Академию без присмотра, а там ребята прыткие: за ними глаз да глаз нужен.

— И причем здесь я? У тебя, насколько понимаю, оба глаза на месте.

— Джерон, твое умение прикидываться идиотом — еще не повод идиотничать в разговоре с нежно любимым родственником!

Обвиняющий взгляд дополнился легким тычком указательного пальца в мою грудь.

— Ксо, я не в настроении шутить. Скажи прямо: что тебе нужно?

Кузен положил локти на стопку книг и подпер подбородок сплетенными пальцами.

— Хорошо, намекну. Имя Рогар тебе о чем-нибудь говорит?

— Допустим.

— А связывающие всех нас имущественные отношения? Забыл?

— Нет.

— Как ты думаешь, надо хоть изредка выполнять обязанности, если уж ты ими обзавелся?

Я откинулся на спинку кресла.

— Как все не вовремя...

— Дела никогда не случаются вовремя. Особенно неотложные, — тяжелый вздох. — Так что, полистай книги, а послезавтра утром жду тебя у входа в Поток.

Ксаррон подмигнул, повернулся на каблуках, заставляя медовый водопад волос взвиться роскошной волной, и выскользнул в коридор, откуда сразу же раздалось его восторженное: "Счастлив видеть вас, драгоценная!" и сухой ответ сестры: "Приходя в дом, в первую очередь оказывают почтение его хозяйке, а не шмыгают по темным углам". Вот и пойми, чем недовольна Магрит: то ли самим визитом Ксо, то ли тем фактом, что, появившись, он не поспешил пред ее синие очи.

Почему они никак не поладят между собой? Неужели уколы, которыми они обмениваются, милее, чем возможное и совершенно спокойное счастье? Нет, тут кроется что-то другое. Словно есть граница, которую не могут переступить ни Магрит, ни Ксаррон. Невидимая, но непреодолимая граница. Отсюда и злость, которой зачастую наполнены шутки кузена, злость, не направленная ни на кого конкретно. У Ксо есть предмет для ненависти, но такой предмет, который бессмысленно ненавидеть, потому что невозможно на него повлиять. Так бесполезно злиться на солнце, которое утром поднимается на небо, а вечером прячется за горизонтом: ты можешь искренне ненавидеть огненный шар, висящий в ослепительной синеве, но разве можно заставить его застыть на месте?.. Хотелось бы знать, в чем причина отчужденности и притворного равнодушия сестры. Но кто мне расскажет? Тетушка? Нет уж, больше спрашивать не стану: заморочит голову по своему обыкновению, но до ответа так и не доберется. Спросить у кузена? Нет, Ксо тоже не станет разглашать свою сокровенную тайну, отговорится какой-нибудь шуткой вроде: "Тебе скажи, так ты бросишься решать поставленную задачу... И страшно подумать, что будет, если тебе удастся найти решение!". Остается только сестра, но у меня не хватит духа подойти к ней с подобным вопросом. Нет, погожу пока выяснять, что мешает двум самым близким моим родственникам стать еще ближе. Друг другу. Время само все рассудит и решит. Непременно. А я займусь тем, что, по словам кузена, требует моего участия.

"Искусство некромантии разделяется на два направления: поднятие тела и обуздание духа. Может возникнуть закономерное сомнение: а зачем стоило разделять два этих, естественно связанных между собой процесса? Ответ будет коротким, но не спешите смеяться над его простотой, ибо она — суть Истина. Итак, тело и дух шагнувшего за Порог, не могут быть воссоединены заново, потому что разделенное раз не может стать единым снова. В противном случае можно было бы легко добиваться вечной жизни под лунами этого мира..."

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Здесь и далее дословные цитаты из трудов "Тропы Серых Пределов", "Поднятие праха" и "Пепел против пепла", Малая Библиотека Дома Дремлющих, Раздел практических пособий, Архив)

* * *

* * *

* * *

* * *

Занятно. И пожалуй, я понимаю, что имел в виду автор сего познавательного труда.

Когда душа отделяется от тела, в том месте на Изнанке, которое она занимала, Пряди расплетаются, а Искры разлетаются в стороны. Их можно вернуть обратно, если тщательно следить за процессом рассоединения, запомнить расположение Искр и не упустить ни одной беглянки — примерно этим я и занимался, когда спасал жизнь эльфийской лекарице. Но в ее случае Пряди еще держались друг за друга, и мне было, где взять недостающие Искры. А если смерть все же наступила? Есть ли смысл пытаться все вернуть назад?

"Дух, освободившийся от телесной оболочки, переходит на иной уровень существования, становясь частью Сферы Сознаний, окутывающей подлунный мир неощутимым, но плотным покрывалом. Можно воплотить его на недолгое время в предмете или живом теле (при условии, что настоящий владелец тела не будет этому препятствовать), чем с успехом и занимаются заклинатели душ, обеспечивая наивным обывателям "беседы" с умершими родственниками и друзьями. Однако нет никакой уверенности в том, что вызванный дух — тот единственный, принадлежавший покойному: печальная странность перехода через Порог заключается в постепенном, но неуклонном обезличивании души по мере того, как она теряет связь с телом. Наконец, по прошествии определенного промежутка времени связи обрываются окончательно, и душа становится одной из теней, неотличимых друг от друга и обладающих общей памятью. Поэтому, собственно, и неважно, какой дух вызван: он помнит все, что происходило и с ним, и с теми, кто витает в Сфере..."

Полезная информация, позволяющая сделать хороший вывод: если собираешься жить вечно, не выпускай душу из рук. А то вернется потом сборная солянка, а не ты сам. Но как тогда драконам удается возрождаться, сохраняя свою память? Точнее, выделяя свои личные воспоминания из хаоса всех прочих, ведь помнят-то они, похоже, все...

"Души драконов витают не в Сфере Сознаний..." — буркнула Мантия.

А где? В каких сферах? Их много?

"Всего три..." — неохотный ответ.

И как называются оставшиеся две?

"Свершений и Ожиданий... Драконам доступна Сфера Ожиданий..."

А Сфера Свершений? Кто живет в ней?

"Возвращайся к чтению и не задавай ненужных вопросов!.."

Хорошо, возвращаюсь. Тем более, и в тексте есть, над чем задуматься.

"Таким образом, становится ясным, что восстановить изначальную связь тела и духа не представляется возможным. Хотя дух является гибким и податливым веществом, он способен сохраняться в определенной оболочке только в том случае, если возник и развивался вместе с ней, то есть, связи формировались постепенно и естественным образом. Если же структуры разрушены, целесообразнее отстроить их заново, а не пытаться возвести новый дом на старом остове. Поэтому, переходя к вопросу поднятия мертвого тела, следует оставить мысли о том, чтобы исполнять указанное действие посредством возвращения души, ибо она не имеет в этом процессе никакого значения..."

Хм. Хм. Хм. Видимо, единство начал играет свою роль: жизнь формируется одновременно на трех уровнях мироздания и состоит из трех своеобразных слоев — материального тела, Кружева и души. Слоев, которые, с одной стороны, похожи на коконы, в которые запелената искра жизни, но с другой стороны, все они поддаются отдельному влиянию. Если умеешь влиять, конечно.

"Итак, в чем же заключается искусство поднимать усопших? Здесь нужно различать прежде всего стадии разрушения, через которые проходят мертвые тела. Рассмотрим изменения, происходящие в теле, когда его оставляет душа. Прежде всего прекращается направленный ток крови, а сама кровь изменяет свои свойства, сгущаясь и выходя из предписанных природой русел. При этом скорость изменений зависит и от причины наступления смерти, и от теплоты окружающего пространства. Волокна, составляющие мышцы, твердеют, становясь подобными камню, но это длится лишь до того срока, когда тело начинает разрушаться, поскольку нет больше силы, которая управляла бы его существованием. Теплота тела уменьшается, сообразуясь с теплотой окружающего мира. Также происходят и иные изменения внутри и снаружи тела, но для понимания сути дальнейших рассуждений достаточно и приведенных наблюдений. Пока же заметим, что у мертвого тела есть два пути: разрушение и сохранение в состоянии, приближенном к последним минутам жизни.

Разрушение — то, что происходит чаще всего, не в жару и не в холод, и для полного разрушения мягких тканей тела необходимо довольно долгое время, а костяной остов может оставаться прочным еще дольше. Если же поместить тело в особые условия, разрушения не произойдет. К таковым условиям относят отсутствие влаги, либо ее избыток при отсутствии воздушных потоков. И даже простым кожевенникам известны способы сохранения того, что могло бы разрушиться..."

Любопытно. Тот, кто все это записал, был внимательным и бесстрастным, если лично наблюдал за разложением трупов. Впрочем, каждый сходит с ума по-своему... Что у нас дальше?

"Самое простое поднятие — непосредственно сразу после наступления смерти, пока тело не претерпело необратимых изменений, и его ткани способны подчиняться приказам извне, раз уж оболочка опустела, и приказывать "изнутри" больше некому. Чем больше времени проходит с момента упокоения, тем большее умение нужно приложить, чтобы поднять мертвеца. Если в первом случае довольно соединения с телом подобия разума, то на поздних этапах приходится наделять труп и подобием жизни, что, согласитесь, уже избыточная трата сил. Но как правило, к поднятию доступны лишь уже порядком разрушенные тела, и потому многочисленные армии восставших мертвецов — хоть и заманчивая, но чрезмерно трудно осуществимая мечта любого некроманта. И главная проблема состоит не только и не столько в плетении и подгонке заклинания к каждому отдельному телу: эту задачу можно решить и довольно простыми способами. Но чтобы заклинания действовали, их нужно питать Силой — таков основной закон магии, и некромантия не может его обойти. А для новой "жизни" одного-единственного усопшего требуется изрядное количество Силы, каковое в состоянии обеспечить далеко не каждый маг. Что уж говорить о десятках и сотнях мертвецов..."

А вот это и есть самое интересное. Значит, не следует опасаться сумасшедшего некроманта с армией мертвяков за спиной. Пока оный некромант не найдет дармовой источник Силы, конечно. Ну, на сей счет можно пока не волноваться, потому что все Источники под контролем. Все. Источники. И ключи к ним?

Фрэлл!

Как я мог забыть про такую полезную в хозяйстве штуковину, как Мост? Ведь его вполне можно приспособить для целей труповода! Поэтому, возможно, и велась охота за королевскими отпрысками... Но кем она была начата, вот в чем вопрос. Магичка, встретившая смерть в Россонской долине, не снисходила до общения с трупами, это ясно. Но она могла захватить Рианну и для иных целей, не связанных с некромантией, тем более что принцесса и не могла в то время служить Мостом. А вот Рикаарда, совершенно точно, хотел заполучить кто-то из труповодческой братии. Но не заполучил. Зато приобрел зуб на того, кто помешал это сделать. То есть, на меня. Вот откуда тянется ниточка! Наши пути пересеклись в тот самый миг, когда я убил шадду на проселочной дороге. Но кто мой враг? И враг ли он лично мне?

* * *

— Ты снова уходишь?

Светлые глазенки Ирм, заглянувшей в дверь, готовы расплакаться.

— Я должен, малышка.

— Не уходи!

Она набралась смелости войти и уцепиться за мой рукав.

— Почему?

— Потому что, когда ты приходишь назад, ты всегда грустный.

— Правда?

Девушка часто-часто закивала, жалобно смотря мне прямо в глаза.

Ох, милая... Неужели, так и есть? Грустный? Ну-ка, вспомним! Тебя я покидал всего дважды, значит, и возвращался столько же. В первый раз... Да, повода для веселья у меня не было, потому что стали известны малоприятные факты из моей... "прошлой жизни". Впору плакать было, а не веселиться. А второй раз? Ну конечно! Поступок Мин, навсегда лишивший нас возможности быть вместе, да ходячие мертвецы — просто обхохочешься! Малышка права: возвращаюсь я грустным. Впрочем, и ухожу не слишком радостным, и в какой-то мере равновесие сохраняется.

— Прости, так получается.

— А по-другому не может получаться? — Доверчивый и невинный вопрос.

— Наверное, может. Но я пока не умею "по-другому". Обещаю научиться! Но и ты кое-что мне пообещай, — щелкаю пальцем по прямому носику, усыпанному веснушками.

— Я пообещаю! — Довольное восклицание, заставляющее меня улыбнуться.

— Сначала узнай, что я прошу. Вдруг тебе не понравится?

— Как это?

— Ну... Вдруг то, чего я хочу, будет тебе неинтересно или неприятно?

Ирм напряженно хмурится, обдумывая мои слова, потом светлеет лицом и победно заявляет:

— Такого не бывает! Ты никого не обижаешь.

— Не будь так уверена, малышка. Впрочем, об обиде речь, и в самом деле, не идет. А попрошу я у тебя вот что...

Я поманил девушку пальцем и раскрыл лежащий на столе альбом.

— Ой! Картинки! Красивые!

— Это не просто картинки. И не слишком-то красивые, — искренне сожалею, разглядывая вместе с Ирм результат своих трудов. — Эти картинки — то, что находится внутри.

— Внутри чего?

— Не чего, а кого. Внутри Шани.

Девушка удивленно посмотрела на кошку, расположившуюся на подушке и величаво вылизывающую заднюю левую лапу.

— Внутри? И как они там помещаются?

— Помещаются, — беспомощно пожимаю плечами. — Но не это главное. Каждая из картинок кое-что означает. Вот эта — мягкая кошачья шерстка. А эта — клыки и когти. Здесь спрятаны ловкость и быстрота, а здесь — острое зрение и чуткий слух. Я везде все подписал, и Лайн'а прочитает, если ты ее попросишь. Но для меня важно, чтобы ты запомнила эти рисунки и то, чем они являются. Я хочу, чтобы ты не расставалась с Шани ни на день: гуляй вместе с ней, спи вместе с ней, смотри, как она охотится и как кушает, как ластится и как нападает. Смотри и представляй, что она — это ты. Сможешь?

— Я буду стараться, — торжественно обещает Ирм. — Но почему мне нужно так делать?

— Я все объясню. Когда вернусь в следующий раз.

— И ты не будешь больше грустить?

— Если мои ожидания оправдаются? Не буду.

— О-жи-да-ния? — Задумчивое повторение. — А кто они такие?

— О, жуткие обманщики, которые вечно не хотят приходить, хотя их зовут изо всех сил!.. Не буду грустить, малышка. Времени на это не найдется.

— Не будешь?

Она и верит, и хочет казаться взрослой, ведь известно, что взрослые — большие любители переспрашивать одно и то же помногу раз.

— Не буду. Только для тебя.

— А для меня?

Ирм смущенно опускает глаза и бочком выбирается из комнаты, оставляя меня наедине с сестрой.

Магрит смотрит на меня без улыбки, но и без недовольства. Грустно-грустно. И я не могу не попытаться прогнать тоскливую пелену из синего взгляда:

— Для вас все, что пожелаете, драгоценная! Хоть луну с неба! А может, все три луны?

Она качает головой, кутаясь в невесомо-кружевное покрывало:

— Не буди беды, пока их сон еще может длиться, Джерон.

— Вы верите в народные приметы?

— Я знаю, что они исполняются. Не каждый раз и не всегда в точности, но от этого их значимость не уменьшается.

— Как пожелаете, — отвешиваю поклон.

Сестра не разговаривала со мной с того самого дня, как я упросил тетушку показать фокус с иглами. Сменила гнев на милость? Пришла отчитать перед расставанием? Неважно. Я вижу ее глаза, слышу колокольчики голоса — чего еще можно просить? Только прощения:

— Я не мог иначе.

— Знаю.

Спокойное и всеобъемлющее. Действительно, знает. Не одобряет, не осуждает. Просто имеет в виду.

— Я ничем не рисковал.

— Ты не рисковал, это верно. А остальные?

— Какое им дело до меня?

— Никакого. И все дела сразу, — Магрит подошла ближе, окутав меня шлейфом еле уловимого аромата, напомнившего о цветущем жасмине. — Я не хотела ограничивать твою свободу. Когда ты ушел, я не стремилась тебя вернуть. Надеялась, что пройдет очень много времени прежде, чем твое участие станет необходимым.

— Участие в чем?

— В нашей жизни. Тебе было одиноко там, среди чужих, но вернувшись, ты погрузился в еще большее одиночество. Я приняла бы твой Уход. Скорбела бы о напрасно потраченных годах, но приняла бы. В тот миг, но не теперь!

Последние слова сестра почти выкрикнула, но крик почему-то получился свистящим и похожим на шипение.

— Я не Уйду.

— Ты не можешь это обещать, — грустное замечание.

— Не могу. Но хочу, а значит, обещанное сбудется!

— Я хочу верить. А ты... веришь своим словам?

— Я верю тому, что стоит за ними.

В синем взгляде тихо мерцают искорки безнадежности.

— И что же прячется за стенами слов?

Вспоминаю разговор с отцом:

— Полагаю, дела. Рано или поздно обещаний становится так много, что они исполняются независимо от нашего желания.

Магрит опускает глаза и улыбается, но от этой улыбки хочется зябко передернуть плечами: словно зима вернулась наперекор законам природы. И кажется, что губы сестры стали бледнее, потому что покрылись инеем.

— Да, независимо от желания. Особенно, если обещаешь самому себе. С собой шутки плохи: любая случайная мысль вплетается в путь, по которому предстоит идти.

— Значит, лучше вообще не давать обещаний?

— Лучше? Нет, безопаснее.

— Вы огорчены тем, что я взял на себя заботу о дочери шадд'а-рафа?

— Я удивлена, Джерон. И обеспокоена. Ты осознаешь, что она — плод преступления против законов мира? Девочка не должна была появиться на свет.

— Но появилась.

— Ненадолго.

— Да, и потому я...

— Пожалев, стремишься помочь? Или тебя гложет чувство вины?

Синева глаз становится темнее и глубже, и я признаю:

— В какой-то мере.

— В какой-то? — Сестра устало качает головой. — Ты все это придумал. И вину, и ответственность. Но скажи, для чего? Не находишь другого объяснения своим переживаниям? Тогда не торопись: наступит время, и все встанет на свои места.

— А если времени нет?

— У тебя?

— У нее.

Магрит сжимает губы.

— Почему ты уцепился за эту бедняжку? Ее нельзя исцелить. Чудес не бывает, Джерон.

— И я знаю это лучше всех, драгоценная. Но позволь мне верить, что невозможное тоже иногда случается! Не со мной, с другими: я ничего не прошу для себя. Хотел бы, но все просьбы будут бессмысленны и бесполезны. Если бы я мог что-то изменить в себе или в мире... Сделать что-то, искупающее хоть часть той боли, которую причиняю своим существованием...

— Ты понял, да? — Синие глаза смотрят непривычно испуганно.

— Что, драгоценная?

— Ты почувствовал... мою ненависть?

Улыбаюсь так нежно, как только способен. Сжимаю пальцы правой руки сестры в своих ладонях.

— Это неважно.

— Важно!

Пряди белоснежных волос взлетели, когда она тряхнула головой, и целый вдох оставались в воздухе.

— Я смирился с ненавистью, потому что мне все равно ее не победить. Но вам не стоит переживать об этом: я знаю причины, и они слишком веские, чтобы не принимать их во внимание. Так должно быть, и так будет. Я не в обиде на судьбу, драгоценная: она подарила мне самую замечательную на свете сестру.

— Ты не понимаешь, — еле слышный шепот.

— Не понимаю? Чего?

— Я завидую тебе.

— Знаю.

— И знаешь, почему?

— Ну... Тому, что я могу...

— Тому, что ты можешь разговаривать с мамой!

Магрит выдернула руку из моих пальцев и отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы скрыть боль, вуалью исказившую лицо.

Пресветлая Владычица... Какой же я идиот. Подумал, что сестра, как и все остальные, не может простить мне обладания могуществом, а она... Мечтает о том, что мне иногда представляется наказанием. О том, чтобы услышать голос. Мамин голос. Поэтому Магрит и была потрясена моей дурацкой выходкой: еще бы, добровольно разорвать связь с Мантией! Как глупо... Нет, даже хуже. Чудовищно.

— Простите.

Она молчит, застыв, словно статуя. Даже дыхания не слышно.

— Драгоценная...

— Почему ты всегда обращаешься ко мне ТАК?

Сухой упрек, вот все, чего я заслуживаю.

— Потому что вы всегда были и будете для меня недоступной высотой.

— А если я не хочу быть "высотой"? Что тогда? Как мне оказаться рядом с тобой?

Не могу поверить собственным ушам. Что происходит? Богиня желает сойти с небес на землю? Но почему?

— Рядом со мной? Разве это место подходит вам, драгоценная?

— Какая разница? Оно пустует. Почему я не могу его занять?

— Но...

Магрит поворачивает голову. Чуть-чуть. Так, что я могу видеть ее точеный профиль и губы, холодно и размеренно произнесшие:

— Если ты сейчас не назовешь меня "сестрой", другого шанса у тебя уже не будет.

Тук. Тук. Тук. Сердце замедляет ритм, чтобы...

Взорваться барабанной дробью.

Стискиваю сестру в объятиях, прижимаясь щекой к прохладным и мягким, как шелк, локонам.

— Спасибо!... Сестренка.

— Вот так гораздо лучше!

Я не вижу ее лица, но знаю, что она улыбается. На сей раз без грусти и боли.

А потом она произносит:

— Запомни хорошенько, Джерон: чудес не бывает. Бывают чудотворцы.

* * *

Часть вторая. И другие звери.

Я проводил взглядом медленно проползающую за окном кареты каменную ограду и, зевнув, откинулся на спинку сиденья. Любопытно, как долго еще мы будем добираться до резиденции ректора Академии? Сдается, Киан катает нас по Виллериму кругами, причем нисколько не уменьшающимися в размерах.

— Не выспался? — Участливо спросил толстячок, утопающий в груде подушек на сиденье напротив меня.

— Как видишь. Между прочим, по твоей милости!

— По какой именно? — Продолжил расспросы кузен, заблаговременно принявший свой любимый облик "милорда Ректора" — улыбчивого дяденьки уважаемых лет, сверкающего обширной лысиной и маленькими лукавыми глазками.

— Книжки читал, на редкость увлекательные... А потом кошмары всю ночь снились.

Ксаррон почти минуту пристально меня рассматривал, после чего заявил:

— Врешь.

Я выдержал трагическую паузу и согласился:

— Конечно, вру. Ничего мне не снилось. А должно было?

— Я почем знаю? — Пожал плечами кузен. — Заглядывать в чужие сны — неблагодарное занятие.

— Неужели?

— В них можно повстречаться с самим собой.

— Велика беда!

— Велика или нет, спорить не буду, но лично мне эта встреча удовольствия не доставила.

— А в чей сон ты заглядывал, позволь спросить?

Ксо не ответил, делая вид, что увлечен поправлением складок просторной ректорской мантии.

Впрочем, я и без того догадывался, где он мог повстречаться со своим отражением. Во сне Магрит, разумеется, и скорее всего произошло это довольно давно, во времена туманной юности. Мне не под силу управлять собственными сновидениями, но даже среди неодаренных магическими талантами существ имеются такие, что могут перед смежением век придумать желанный к просмотру сон. Не удивлюсь, если моя сестра подозревала Ксаррона в недостойных поползновениях и нарочно "увидела" некую неприглядную картинку. А может быть, просто показала кузену все, как есть на самом деле, и это потрясло его больше, чем мерзкая фантазия, потому что правда порой бывает опаснее и безжалостнее самой изощренной лжи.

— Ладно, этот вопрос снимаю. Ставлю следующий: когда прекратится тряска?

— Хочешь, чтобы я намекнул королю о необходимости переложить брусчатку на улицах столицы? — Совершенно серьезно осведомился кузен.

— А ты можешь?

— Сомневаешься?

Я оценил размеры красного носа на лоснящемся лице.

— Нет, не сомневаюсь.

Могу поспорить, при своей ни от кого не скрываемой вхожести в королевские апартаменты Ксо способен не только на намеки: может прямо потребовать произвести ремонт дорог. Например, потому что его "младшего братика укачало".

— Так намекнуть? — Переспросил кузен.

— Не надо. Лучше скажи Киану, чтобы нашел, наконец, прямую дорогу.

— А мы и едем по самой прямой. Из тех, где сумеет пройти карета.

— М-да? — Я с недоверием посмотрел на следующую ограду, по внешнему виду — родную сестру предыдущей, но с копейными остриями наверху. — Что ж, пусть это остается на его совести. Но тогда хотя бы развлеки меня разговором, а то надоело слушать стук собственных костей.

— Я же предлагал подушки! — Торжествующий укор. — Хочешь? Еще не поздно взять.

— Ничего, обойдусь. Если станет совсем невмоготу, пересяду к тебе.

— Ну уж нет! Здесь и так места мало! — Грозно заявил Ксо, состроив такую уморительную рожицу, что я улыбнулся и зевнул. Сладко-сладко.

— Прекрати сейчас же!

— Что?

— Зевать!

— Сам виноват: не надо было тащить меня по Потоку в такую рань. Почему нельзя было, как в прошлый раз, воспользоваться тем маленьким храмом?

Ксаррон с сожалением покачал головой:

— Одно дело открывать Тропу, и совсем другое — закрывать. Хочешь свалиться на головы молящимся? То место и так считают нечистым.

— А что, бывали случаи?

Кузен скривил губы, пряча усмешку. Значит, попадался с поличным. Представляю себе удивление несчастных родственников, пришедших преклонить колени перед изваянием бога и попросить о заступничестве и помощи в затянувшейся тяжбе, когда перед ними из ниоткуда возникал пожилой живчик с лицом, явственно свидетельствующем о злоупотреблении крепкими напитками! В лучшем случае его могли принять за посланца божественных сил, в худшем — за демона. А впрочем, кто сказал, что плохо слыть демоном? Участь бога куда печальнее: первый же встречный полезет с просьбами и жалобами. Набраться же наглости, чтобы терзать подобными вещами демона... Тут нужны люди не робкого десятка. Интересно, за кого Ксо принимали чаще?

Я прищурился и спросил:

— И много тебе пришлось разрешать судебных неурядиц?

Растерянность, мелькнувшая в заплывших жиром темных глазках, быстро сменилась унынием:

— Достаточно, чтобы избегать подобных проблем в дальнейшем.

— Разве сложно помочь?

— Считаешь, просто? Оббежать всех, начиная от мелких писцов и дознавателей, заканчивая старшим судьей, и выяснить интерес каждой стороны, а потом попытаться повернуть дело так, чтобы и закон соблюсти, и обещание выполнить? Попробуй как-нибудь на досуге, после сравним впечатления!

Кузен обиженно надул щеки, уткнувшись носом в поднятый воротник.

— Прости, я погорячился.

Молчание.

— Ксо, я все понял.

Никакой реакции.

— Обещаю больше не задавать глупые вопросы.

— Можно подумать, так и будет... — раздается тихое ворчание.

— Я постараюсь!

— Можешь не напрягаться, все равно не получится, — недовольно пробурчал кузен.

— Ты такого низкого мнения о моих способностях?

— Напротив, более высокого, чем они заслуживают. Ладно... О чем ты хотел поболтать?

— М-м-м-м-м... Расскажи мне об Академии.

Недовольство уступило место удивлению:

— Зачем?

— Как это? Должен же я знать, чему уделяет столько времени мой горячо любимый родственник!

— Ревнуешь?

— Ни в коем разе.

— Ревнуешь! — Ксо расплылся в довольной улыбке. — И хочешь понять, что за штуковина отнимает мое внимание от наблюдения за твоими чудачествами. Верно?

Я пожал плечами.

Не скажу, что кузен полностью прав, но было бы глупо не отдавать себе отчет в крохотных уколах, которые теребят сердце, если те, чье мнение для вас важнее всего прочего, рассеянно отмахиваются и говорят: "Не сегодня, малыш: у меня слишком много дел".

Точно так же я ревновал свою сестру. К обязанностям, о которых ничего не знал и не хотел знать, потому что они были моими врагами — отнимали у меня внимание Магрит, а враги заслуживают только одного: уничтожения! Помню, как дулся, когда оставался один несколько дней подряд, и боялся, что больше не увижу в синем взгляде обидного, но такого привычного и родного разочарования. Потом я стал взрослее, у меня появились учителя, приложившие все силы к тому, чтобы уменьшить количество свободного времени, находящегося в моем распоряжении, и скучать стало некогда. Зато тоска только упрочила свои позиции, неощутимым туманом расстилаясь вокруг и добавляя едва уловимую горечь ко всем мыслям подряд...

Конечно, ревную. Но признаться? Не признаюсь.

— Так что же ты хочешь узнать об Академии?

— Историю. Давнюю и недавнюю. Откуда она вообще взялась?

Кузе поерзал на подушках, пристраивая свою пятую точку поудобнее, и хорошо поставленным наставническим голосом начал:

— Когда память о сражениях Долгой Войны начала тускнеть, а Четыре Шема утвердились в своих границах и притязаниях, возникла необходимость поддержания равновесия между королевствами. Поскольку каждое из них обладало крайне полезными, но совершенно не встречающимися на территории и в казне соседей мелочами, сотрудничество оказалось не только желательным, но и необходимым. В военном отношении в те годы Шемы были равно обессилены и не помышляли о захвате земель друг друга, поэтому на первый план вышли игры не силовые, а логические. Проще говоря, понадобилась разветвленная сеть наблюдателей, собирающих и передающих своим хозяевам сведения о том, что творится за соседним забором. А уж в ворохе грязного белья всегда можно нарыть какую-нибудь безделицу, которая окажется дороже любого клада... Но из кого можно было сформировать такую сеть, как ты думаешь?

— Из магов, наверное.

— Да, это решение показалось проще остальных, и первыми лазутчиками стали одаренные. Однако очень скоро выяснилось, что магическая разведка крайне неэффективна и очень рискованна.

— Почему же?

— Во-первых, для получения сведений применялись заклинания, а любое возмущение Силы можно заметить, последить и установить место, время и личность чародея.

— Но это же муторно!

— Да, только когда и на той, и на другой стороне поля фигуры одинаковы, противники смиряются с излишней тратой средств. Но это касаемо риска быть обнаруженным... А вот с эффективностью дело обстояло совсем неважно.

— Что-то не верится, — протянул я. — Взять те же проекции памяти...

— Возьмем, — охотно согласился кузен. — И что увидим? Путаницу мыслей и образов, задержавшихся в голове, не более.

— Ну почему же! Можно очень точно воспроизвести события, произошедшие в последние несколько суток перед снятием проекции.

— Ага. Можно. Если проекция будет посмертной. Понимаешь, о чем я?

Ах, вот оно что... Да, кузен прав: можно проводить допросы путем извлечения из голов свидетелей необходимой информации, но слишком большой расход "материала" получается. Так можно выкосить половину жителей города, лишь пытаясь узнать распорядок смены караулов стражи на крепостных стенах. Особенно если учесть, что даже в проекциях памяти разные люди ухитряются по-разному "видеть" происходящие события, и опытный маг вынужден слегка править картинку, отбрасывая чрезмерно яркие краски и эмоции. Кроме того, следует упомянуть и о свойственной каждому из нас способности обращать главное внимание (как говорят, "помещать фокус") на совершенно разные вещи. А от точки зрения зависит и восприятие в целом. Остается только посочувствовать магам, тратящим уйму сил на копание в чужих головах...

— Понимаю. В самом деле, эффективность ни к фрэллу. Посмертие же еще накладывает отпечаток... И как вышли из создавшегося положения?

— Вернулись к старым добрым методам: завели самую обычную разведку. Из самых простых и не обремененных магическими талантами существ.

— Хорошо. Но где же место для Академии?

— А мы как раз к ней подходим! Точнее, к мотивам ее основания. Разведчик это такая особенная работа, которую может выполнять любой, при условии хорошего обучения, конечно же. Поэтому и потребовалось создание Академии. Поначалу это была всего лишь горстка ветеранов, согласившихся поделиться опытом и знаниями с молодыми и энергичными романтиками, потом дело пошло шустрее, и сейчас я возглавляю заведение, обучаться в котором — мечта большинства молодых людей не только из Западного Шема.

— Гордишься?

— Имею право! — Задрал нос кузен. — Конечно, не все нынешние выпускники становятся полевыми агентами: большинство нанимаются во всякие Стражи. А кому крупно повезет, попадают в Тайную Стражу и приобщаются к делам государственной важности.

— То есть, по большому счету, твое детище по-прежнему служит формированию разведывательной сети, но прикрывается подготовкой наемников?

— Конечно. Кстати, прибыльное дело!

— Которое из двух?

— Оба! — Нравоучительно заметил Ксо. — Поскольку хорошо устроившиеся в жизни наемники не забывают стены, в которых получали знания и нарабатывали умения, а наниматели вполне довольны, с деньгами проблем не бывает: королевский двор, например, не скупится в оплате обучения гвардейцев. Ну а Стража Тайная... Там свои статьи доходов. И расходы тоже свои: если сеть разрушена, приходится плести ее заново, а для этого нужны подходящие люди и время, чтобы их натаскать.

— Но у тебя и маги учатся, правильно?

— Куда же деться без боевых магов? Учатся.

— А как на это смотрит Анклав?

Ксаррон усмехнулся.

— Очень косо. Признавая удобство средств, которыми пользуются правители всех Шемов, члены Анклава не могут простить себе, что уступили это сражение. Посему в Саэнне Тайная Стража находится под запретом.

— Совершенно?

— Да.

— Но это ведь не значит, что ее там нет?

Кузен помолчал, внимательно изучая бахрому на одной из подушек.

— Есть. Но это большая тайна.

— Которая, тем не менее, известная всем?

— А что поделать? — Горестный вздох. — Чем тайна серьезнее, тем труднее ее сохранить.

— Значит, Саэнна тоже охвачена разведывательной сетью?

— Охвачена. И парни, которые там работают, отчаянные из отчаянных. Потому что если попадутся... Выручать их никто не будет. Просто потому, что не смогут и не успеют.

— Отважные люди.

— Расчетливые люди, — поправил меня кузен. — "Полевка" в Саэнне очень хорошо оплачивается.

— Охотно верю.

— Хочешь сам подзаработать? — Искушающий взгляд.

— Я? О, нет! Лезть в рассадник магов? Что я там забыл?

— Например, удовлетворение любопытства. Там живут и трудятся, можно сказать, твои братья по оружию.

— Что ты имеешь в виду?

— "Мусорщики". Маги, специализирующиеся на расплетании ненужных или отслуживших свое заклинаний. Ну как, интересно?

Я куснул губу. Понаблюдать, как справляются с моей работой другие? Заманчиво.

— Ну-у-у-у... Возможно, когда-нибудь и загляну туда.

— Не пожалеешь! — Заверил Ксо. — И зрелище, и участники того стоят. Я, в свою очередь, могу поспособствовать.

— Э, нет! Я лучше сам. Без твоей помощи.

— Зря отказываешься, между прочим: есть у меня на примете...

Но какая грязная лужа, в которую меня собирались мокнуть, имелась на примете у кузена, узнать не довелось, потому что карета, наконец-то, подъехала к резиденции "милорда Ректора".