Ходящий-далеко-во-времени (общий файл; пишется)

(первая редакция)

1.

Ранние синие сумерки наполняли комнату. Узкое окно, почти бойница, в толстой каменной стене было подсвечено красным — горели предместья и дома возле городской стены. Дальше зажигательные снаряды северян не долетали... Пока.

Шойвенг поежился — из окна тянуло прохладой и дымом, — но закрывать ставни не стал. Женщины — сестра и ее нянюшка — на холод пока не жаловались, а ему было душно в закрытых покоях. Ему вообще было душно сидеть за каменными стенами. Особенно сейчас.

Он отвернулся от окна и снова беспокойно заходил по комнате, огибая широкую кровать. Места в покоях младшей сестры было мало, но на десяток шагов хватало — от окна до камина в углу, а потом оттуда до двери. И обратно.

— Почему ты не сядешь? — спросила Айюль. Она-то как раз сидела на кровати и расплетала косички, прядку за прядкой разбирая непослушные, спутанные волосы. Балдахин нависал над ней, как крылья орла над вороненком.

— Вот и отец так же, — бросил Шойвенг. — Посидеть... Как тут сидеть, сестренка? Ты хоть и пигалица, а должна понимать — надолго северян городские стены не задержат.

— Я не пигалица! — обиделась девчонка. — И Астанойр сказал, что задержат! А он лучше знает — он тебя старше! Вот потому тебя Младшим и называют, а он — папин наследник!

Шойвенг скривился.

— Отец должен был послушать меня! Я же предлагал встретить их еще на подступах к столице — у нас бы хватило воинов, мы бы справились и легко разгромили их кланы. А даже если и нет... Ну, потрепали бы как следует и отступили обратно. Все лучше, чем просто сидеть за стенами и надеяться на помощь из Сердцевинных земель, от тай-до, которые, может, еще и не знают, что столица в осаде! Может, северяне всех гонцов перехватили...

Айюль испуганно охнула, а Илма, старая нянюшка сестры, заметила тихонько:

— На кого ж еще опираться Светозарному? Клич кинуть высокородным, а кто откликнется...

— А если не успеют?! — вскинулся Младший.

Он едва не забыл, что не один тут с сестрой — старушка в своем углу, по другую сторону кровати, сидела совсем незаметно, как маленькая серенькая мышка. В руках у нее тянулись и вились шерстяные нити, сплетаясь в ажурную шаль или покрывало. Сухие пальцы так и мелькали, то вытягивая петли, то затягивая узелки.

— Если варвары прорвутся в Дэннару, долго ли мы просидим в замке? Сколько продержимся? Надо было бить их за стенами, там, где у наших всадников преимущество!.. Пусть отец бы ждал за стенами, а мы с Астанойром повели бы императорский легион. Его одного б хватило!..

Илма не ответила, продолжая плести что-то светлое и пушистое, а вот Айюль бросила волосы и начала тихо всхлипывать. Кончик носа, как всегда, покраснел, глаза стали огромными, черными и ужасно грустными... У Шойвенга кошки на душе заскребли.

Он присел на кровать и обнял сестру за плечи, успокаивая. Девочка крепко вцепилась в него и прошептала:

— Не надо, чтобы вы с Астанойром... Не хочу, чтобы воевали с ними. Если воевать, убивают... А тогда... тогда бы вас боги забрали, как маму. Не хочу!

Горло перехватило: мама... Нет! Нельзя сейчас об этом думать. Младший прокашлялся и постарался говорить ровно:

— Не надо, маленькая. Мы не как мама. С нами все будет хорошо. Со всеми, честно!

— А Чуйиль болеет! — Слезы у сестры никак не унимались. — И к ней папа запретил ходить!.. И к маме, когда она... она...

Илма отложила свое плетение и быстро пересела к подопечной. Шойвенг с облегчением уступил ей место. Старушка села ровненько-ровненько и принялась гладить наполовину расплетенные косы, а Айюль выплакивала все накопившееся. Несмотря на холод каменных стен, идущий из-под плотных гобеленов, Младшему стало жарко, и он отошел к окну. Зарево на окраинах Дэннары, кажется, стало ярче... Надо брата найти, наверное, штурм будет скоро.

Но когда он шагнул к двери, Айюль соскочила с кровати и опять вцепилась в него:

— Не уходи!

Шойвенг растеряно посмотрел на нянюшку. Илма кивнула: мол, посиди еще, дай успокоится. Тогда он, вернув девчонку в заботливые объятья старушки, начал разжигать камин — и руки заняты, и не так неуютно всхлипы слушать. Все слуги куда-то делись: если не помочь, женщинам придется коротать ночь в холодной комнате. Одна мала еще с огнем возиться, а другая стара так, что, кажется, на глазах рассыпаться начнет.

— Отчего Светозарный Вейлемаз не выступил навстречу северным варварам? — тихонько прошелестела с кровати Илма, не поднимая глаз от черной головки Айюль, которая уткнулась ей в колени.

Шойвенг вздрогнул от неожиданности и выронил полено, угодив себе по ноге. Сжав зубы, чтобы не зашипеть от боли, ответил:

— Потому что боги промолчали. — Выдохнул, поднял полено и пристроил на место. Ближе подтянул горшок с углями. — Когда только-только дошли вести, что северяне взяли перевалы Стылого кряжа, он был в храме. — Говорить, что случилось это почти сразу после смерти матери-императрицы, Шойвенг не стал. Сглотнул комок в горле и снова заворошил щипцами угли, ища не потухший. — На ритуале жертвования Семиликой он попросил, чтобы великая Богиня-с-семью-лицами помогла остановить северян и не дать им разграбить империю. — Уголь наконец нашелся, и Шойвенг осторожно поднес его к щепочкам розжига. — Но жрецы храма сказали, что жертва Светозарного не принята... Он после этого как не в себе стал. Совсем. Хуже, чем сразу после маминой...

Шойвенг оборвал себя и начал раздувать огонь. Старая Илма пробормотала поминовение, коснувшись амулета Безликого.

Когда пламя разгорелось, в комнате стало теплее. В тишине громко трещали дрова, и запах гари от пожаров вытеснил чистый аромат сосновых поленьев и душистых трав, которые всегда добавляют в розжиг для покоев императорской семьи. Младший сидел у самого камина и смотрел в огонь. Нянюшка обнимала сестру, а та, притихшая и уже спокойная, примостилась у нее под боком.

— Боги всегда молчат, — уронил Шойвенг.

— Не всегда, — тихо сказала Илма. — А если молчат боги, есть и другие, кто может ответить.

Младший повернулся к старухе:

— О чем ты?

— В тех местах, откуда я родом, сказывают про одно древнее место, — проговорила Илма неохотно. — Осталось от Изначальных, как их зовут у нас.

У Айюль загорелись глазенки: она больше всего на свете любила сказки о Древних — таинственных существах, которые много эпох назад жили на землях, где сейчас раскинулась империя, и оставили после себя странные развалины и вещицы. Никто не знал, похожи ли они были на людей, но созданное ими иногда начинало работать и в людских руках. Таков был Огнежар — легендарный меч рода Сабнов, правителей Иштарилана, который и на меч-то не похож. Найденный Хорсбро Сабном в месте Древних, Огнежар, как масло, резал все, что угодно, даже камни!

Как гласят предания, подсказала, где искать меч сама Семиликая. И она же потом повелела заложить на берегу Игруньи Дэннару — первый город и будущую столицу Иштарилана. Так Хорсбро Выбранный Богиней стал первым императором и первым жрецом, тай-илем Великой богини. И с тех пор ее благоволение лежало на всех властителях Иштарилана — от Хорсбро Основателя до отца, Вейлемаза Сабнака.

Шойвенг всегда верил в это. После того, как вместе с братом тайком влез в сокровищницу и воочию убедился: Огнежар не сказки, он действительно хранится вместе с самыми ценными реликвиями императорского рода — Эггураотте, Камнем-из-Бездны, и Скрижалями, живыми картами южных морей.

Так почему же Семиликая молчит теперь?

— Что за место? Говори же! — поторопил он старуху.

Та не отрываясь смотрела в огонь и медленно перебирала сухими пальцами пряди черных волос Айюль. Точно нити своего плетенья.

— Это Круг. Круг Прорицающих. Не спрашивайте, ваша светлость, каков он видом — не знаю, сама не ходила. А кто там бывал, помалкивает. Но верно говорят: если не осталось у тебя никакой надежды, если все боги молчат и жрецы в храмах закрывают перед тобой двери, иди к Кругу. Там узнаешь, что делать. — Илма помолчала. — Была у меня подруга. Давно, еще до того, как меня ваша матушка приметила и в прислужницы к себе взяла... Ниссой подругу звали. Ох, как любила она сына местного тай-до!.. До смерти. А сама была из дворовых, мать поломойкой служила. Так вот Нисса уперлась: или стану женой высокородного, или в омут головой! И пошла к Прорицающим. Долгонько ее не было... Но когда вернулась — за одно лето добилась своего. Чин по чину — обряд в храме совершили, всю округу на свадьбу созвали, в семью вошла, как родная... Говорили некоторые, что душу она Древним продала, и за то проклята богами. А я не знаю... пока там жила, видела — счастливы они со своим тай-до были, деток нарожали...

— А красивая свадьба была? — влезла Айюль в воспоминания старухи.

Та улыбнулась:

— Красивая... Да только у вас, светлость моя, краше будет! Вот прогонят злых северян от столицы, оправимся лучше прежнего. И время пройдет — наедут женихи, один другого краше...

— Илма! — оборвал щебетание старухи Шойвенг. — А подруга тебе про дорогу до Круга не рассказывала?

Младшего не оставляла мысль об Огнежаре. Если Древние создавали такие чудесные мечи, то, может, найдется и другое оружие? Такое, что поможет отбросить варваров от столицы? Да на худой конец хотя бы сотню таких же клинков найти! Тогда и прорыв северян не страшен, и помощи точно дождемся...

— Рассказывала, — снова насупилась старая няня. — Да только я плохо уже помню. Да зачем вам она, ваша светлость? Дорога-то?

— Хочу дойти и узнать, как преподать северянам такой урок, какого они от самого Израйна Завоевателя не видывали. — Твердо сказал Шойвенг и с жаром закончил: — Чтоб не то что за триста лет, а и за тысячу не забыли!

Айюль радостно улыбнулась и затеребила Илму:

— Ну, нянюшка, ну вспомни! Шойвенг быстро обернется, он же не девчонка. — Она взглянула на брата: — Ты же не пойдешь сам варваров бить? Нет?

— Нет, пигалица, не пойду, — улыбнулся в ответ. — Только до Круга и обратно.

— Ну, вот! Значит, неопасно!.. Нянюшка, скажи!

Старуха брови хмурила, но отказать любимице не могла. Чему Шойвенг очень порадовался: насколько он знал Илму, у той хватило бы упрямства молчать даже перед императором.

— Про дорогу-то рассказать легко, а вот найти ее сложно. Нисса сказывала, что плутать ей пришлось немало... Сначала все лесом шла, вверх по теченью Северной — село наше на ее берегу стояло, и замок тай-до там же — до того места, где высокие пороги начинаются. А после к горам свернула, к Стылому кряжу, значит, и долго по предгорьям бродила, не одни развалины облазила, прежде чем нашла те, под которыми Круг стоит.

— Может, там примета какая есть, по которой нужное место сразу опознаешь? — с надеждой спросил Младший.

— Было что-то, как не быть. Что-то говорила Нисса такое...

— Ну, нянюшка, миленькая, вспоминай! — глаза у Айюль горели ярче, чем когда она слушала сказки матери. — А Шойвенг у Древних еще спросит, как Чуйиль вылечить!

Имя старшей сестры болью отозвалось в сердце — она не вставала с постели уже много дней... Когда стало понятно, что в семью правителей пришла та же зараза, от которой сотнями гибли люди по всему Иштарилану, отец запретил ходить и к ней, и к матери, чтобы защитить остальных детей. Но мать сгорела от черной лихорадки за считанные дни, а Чуйиль все еще держалась. Хотя надежды было мало. Отец — единственный, кто не считая слуг изредка заходил к сестре — говорил, что хуже ей не становится. Но не становится и лучше... Тут Шойвенг сообразил: если уйдет, то может и вовсе больше сестру не увидеть. В груди защемило сильнее, но он чувствовал, что идти к Прорицающим — верное решение. И ждал, когда же Илма назовет приметы, едва сдерживаясь, чтоб не прикрикнуть на старую упрямицу.

Старуха долго молчала, морщила лоб, перебирала амулеты богов на высохшей груди, прикрытой темной шалью. Но, видимо, поняв, что оба императорских отпрыска от нее не отстанут, нехотя проговорила:

— Там был шпиль. Высокий — выше всех окрестных вершин — и тонкий, как иголка. Далече видный. А по ночам, Нисса говорила, иногда еще и горел. Ровно так, синеньким. Не знаю, может, и привирала. А может, и рухнул он уже, за столько-то лет...

Но Шойвенга уже ничто не смущало.

— Значит, в предгорьях Стылого кряжа, примерно там, где с него стекает Северная. И искать надо шпиль, видный издалека, — уточнил он, — особенно по ночам.

Илма кивнула и снова потянулась за своим плетением. Айюль выпуталась нее из рук и повисла на Младшем:

— Ты же быстро вернешься, правда?

Тот крепко обнял ее в ответ.

— Конечно, глупая! Ты же знаешь, как резво скачет Тэрго. Как ветер! — Айюль заулыбалась: она только вчера каталась на коне по двору замка. — Ну вот! А быстро собраться мне Астанойр поможет.

— Но ты зайдешь попрощаться? — сестренка, подражая нянюшке, строго насупилась.

— Зайду, конечно! — А что тут еще скажешь? — Только ты не жди меня, ложись. Я на рассвете приду, тихонько. Тогда и попрощаемся.

Нянюшка неодобрительно качала головой, но Айюль была в восторге. А это важнее. Так что Шойвенг закрывал за собой дверь сестриных покоев почти счастливым. Наконец-то он сможет действовать! Осталось только найти брата и предупредить об отъезде. А отец... отцу все равно не до него. Он, скорее всего, опять ритуал в храме проводит... Шойвенг фыркнул про себя: как будто это поможет справиться с варварами! Кажется, найти Круг Прорицающих и то вернее будет.

Вещи Древних реальны. Это не божественное "благоволение", о котором только предания говорят. И еще жрецы. Только они больше молчат в последнее время.

В коридорах замка было непривычно тихо — кажется, слуги точно разбежались. А скорее всего, управитель Большого двора сам отпустил, с согласия Астанойра. В конце концов, у всех есть семьи и все хотели бы их защитить, если остается такая возможность. Вот только не у каждого рода судьба связана с судьбою всей страны... Шойвенг всегда чувствовал трепет и гордость при мысли, что рожден от великих властителей тысячелетней империи — пусть не наследник престола, пусть второй сын императора, но их кровь и память принадлежат и ему тоже. И сейчас, в непривычно пустых и гулких коридорах императорского замка, он ощутил точно наяву, будто его сердце бьется вместе с сердцем самого Иштарилана — глухо, тяжело и тревожно.

Дверь в покои Астанойра была приоткрыта, и оттуда тянуло тонким ароматом вина и зеленого сыра. Шойвенг улыбнулся, вспомнив, как Чуйиль всегда подтрунивала над любовью брата к еде с плесенью. А Младшему тоже нравился такой сыр, но он не признавался. Не хотел, чтобы все считали, что он брату подражает. Сейчас это казалось таким глупым... Шойвенг тихо толкнул дверь и вошел в темную прихожую — так и есть, комната для слуг пуста. Значит, точно Астанойр сам велел распустить всех, кого можно. Наверное, правильно: при таком состоянии отца чем меньше глаз в замке, тем меньше слухов на улицах.

Младший прошел дальше в комнаты брата и застал того за столом. Астанойр, уперев руки в столешницу, склонился над какими-то картами — мышцы под кафтаном из плотной шерсти напряглись, черные короткие волосы непривычно взъерошены. И поднос с вином и сыром на самом краю стола, явно забытый — все зеленые ломтики так и лежат на тарелке, а бокал и кувшин полны.

— Если собираешься сидеть до утра, то лучше поесть, — заметил Шойвенг.

— А? Ты тоже не спишь?

Брат расслабил плечи, оторвался от бумаг — Шойвенг разглядел, что это планы укреплений — и прикрыл покрасневшие глаза:

— Никак не могу решить, как лучше защитить подходы с реки, там слишком много открытых участков, а людей не хватает — после трех лет голода и эпидемий вместо трех императорских легионов остался один. И в том-то едва половина на ногах твердо стоит, другие не оправились до конца.

— Вряд ли северяне пойдут вплавь, — Младший подвинул к себе карту города. — А иначе им до приречных кварталов не добраться — городские стены к самой воде подходят, и там сторожевые башни. Не рискнут.

— Может, сейчас и нет, но позднее... Говорил я отцу, что надо оставлять город и уходить к югу — хоть в Клелханд, хоть в Детавью. Там и обороняться проще, и не так сильно народ пострадал от черной лихорадки.

Брат подтянул к себе стул, сел и снова задумался. И Шойвенг понял: надо говорить напрямик, а то они так и будут всю ночь решать проблему, которая занимает Астанойра: у того всегда хватало упорства обязательно доискиваться ответа. Даже тогда, когда уже все хотелось бросить. Младший всегда восхищался этой его способностью, потому что знал: брат порывист не меньше, чем он сам, но очень рано научился себя сдерживать. Хотя это и стоило ему немалых усилий... А вот у Шойвенга получалось не всегда. Но — Младший честно себе признавался — не всегда он этого и хотел. К тому же иногда полезно броситься в омут головой — быстрее дойдешь до цели. Как сейчас.

— Астанойр, — начал он, — я собираюсь на север. К Стылому кряжу.

Брат не сразу отвлекся от карты. А потом, подняв голову, воззрился на Младшего, сведя к переносице прямые стрелки бровей. Шойвенг в очередной раз поразился, как сильно глаза у старшего похожи на глаза Чуйиль — тот же скошенный к вискам разрез, тот же цвет, темно-фиолетовый, глубокий... Его самого природа наградила отцовскими глазами — жгуче-черными, острыми, а брат и сестрами пошли в мать.

— Что? — переспросил брат.

— В отрогах Стылого кряжа есть место Древних, где можно получить помощь. Помнишь Огнежар? Думаю, там я смогу узнать, где достать такое же оружие. Или даже лучше! Но пусть даже только мечи... Если такими, как Огнежар, вооружить хотя бы сотню наших всадников, мы справимся с северянами и без помощи воинов тай-до!

Астанойр несколько мгновений молчал, а потом ровным и спокойным голосом спросил:

— Шойвенг, ты сошел с ума?

Младший опешил. А брат тем временем продолжил:

— Не знаю, где ты наслушался очередных сказок про Древних, но даже сотня Огнежаров нас не спасет. Тебе зря, что ли, вбивали в голову наставники — не совершенство оружия позволяет побеждать, а совершенство защиты! Если мы выпустим эту сотню — даже с волшебными мечами Древних — их просто задавят числом. Наше спасение сейчас — в том, чтобы удерживать стены и ждать подхода верных короне тай-до с новыми легионами. А они...

— Да помню я все эти премудрости, — перебил Шойвенг и процитировал один из древних манускриптов: — Ежели сшибся ты с войском, число твоего превышающим, то спасение твое и на победу упование томко в том, дабы укреп отыскать, в коем либо подмоги сумеешь дождаться, либо меньшим числом больший урон противнику причинить сумеешь... И так далее. Но Астанойр! Что мешает хотя бы попробовать? Какой толк в том, что мы оба сидим за каменными стенами и ждем спасения от каких-то тай-до? Мы — потомки Хорсбро Основателя!.. Что было бы, если б он тоже сидел и ждал, когда ему принесут Огнежар на блюдечке?!

— Дался тебе этот Огнежар! — вспылил Астанойр. — Ты должен быть рядом со мной — и точка! Отец не в себе после смерти матери, а жрецы ему каждый раз боги знает что поют, как он на Храмовую площадь является. Сколько раз ему говорил, пытался достучаться... Бесполезно! А главы и наследники Высоких родов, что при дворе обретаются, смотрят и на ус мотают. И тоже жрецов слушают. А те... Сколько раз мне докладывали, что иллими всех богов как сговорились! На улицах, рынках — да на каждом углу Дэннары! — верещат, что отвернулась Семиликая от властителей, раз такие бедствия на страну наслала и кровь самого императора не пожалела.

Это они про мать и про Чуйиль, понял Шойвенг. Он пока молчал, нахмурившись, и перебирал пальцами кошель, на ощупь пересчитывая монетки. Терпеть не мог, когда Астнойр начинал поучать. А тот разошелся:

— Тай-или пока молчат. Но ведь не укорачивают языки младшим жрецам!.. Если хоть кто-то из императорской семьи скроется из дворца — не миновать досужих толков. А от них и до измены не далеко! И тут ты — со своими Древними и планом... побега, иначе не скажешь! Хуже Айюль, честное слово! Но той хоть двенадцать лет, а тебе — двадцать один стукнуло!.. Знаешь же, что тебе — быть правой рукой будущего императора. Моей правой рукой!

— Отец еще жив! — вскинулся Шойвенг. — Не рано ли ты корону примеряешь?

Астанойр замер на полуслове, а потом выдохнул:

— Точно с ума сошел... Да если б отца в чувство привести удалось, я первый, кто вздохнул бы с облегчением! Но он только и думает — утром о вечернем жертвоприношении, вечером — об утреннем... Хорошо хоть охрану требует, когда на Храмовую площадь собирается.

Он помолчал.

— Я знаю, что еще не готов стать императором. Не сейчас, когда в самом сердце Иштарилана — орда северян, а за спиной — змеиный клубок из жрецов и тай-до!.. Я к этому не готов. Но если со мной что-то случится — а с северянами под стенами это легко! — кто встанет во главе воинов? Отец? Хотел бы я быть в этом уверен! Поэтому сам видишь: даже если есть шанс найти у Древних помощь в этой войне, уходить тебе нельзя.

— Но это не больше двух недель, на Тэрго-то! — Шойвенг не сдавался. — Столица точно столько продержится. Да раньше и легионы с юга не подойдут. А до этого все равно за стенами сидеть станем. И пока северяне остаются по другую сторону, опасности почти нет.

— А штурмы? — Астанойр устало прикрыл глаза. — Или ты думаешь, я могу за спинами воинов прятаться? И что тогда будет с их верой в избранность Сабнов? Что еще поддержит их храбрость, если не она?..

— Но если я сумею добыть нечто подобное Огнежару? Как легендарный Хорсбро, — Младший решил зайти с другой стороны. — Разве не станет это лучшим подтверждением силы императорской крови?

— Все, Шойвенг, хватит...

Дверь за их спинами тихо скрипнула. Оба брата обернулись, а через мгновение Астанойр встал:

— Отец, я думал, ты останешься у Чуйиль до утра.

Шойвенг шагнул было навстречу родителю, но наткнулся на его туманный и словно бы отсутствующий взгляд — и остановился в нерешительности. Он давно не видел отца так близко и теперь поразился тому, как оплыли и исказились строгие прежде черты лица. Под угасшими глазами набрякли мешки, рыжеватые волосы потускнели и спутаны, а борода, за которой отец всегда особенно следил, превратилась в неопрятную паклю. И одежда... Вместо привычного алого наряда со всеми положенными императору знаками отличия — бесформенный серый балахон из грубой шерсти. У Младшего на душе заскребли кошки: может, прав Астанойр, и ему не стоит уезжать сейчас? Но ведь дальше — только хуже будет, и тогда точно не вырваться. А помощь Древних — это отличная возможность поддержать веру в народе, утерев нос жрецам, и шанс стать сильнее в войне с северными кланами.

Эти мысли молнией промелькнули в голове у Шойвенга, и он решился.

— Отец! — Младший выступил вперед и расправил плечи. — Я должен уехать. Я знаю, где искать помощь против северян!

За спиной старший брат устало выдохнул сквозь зубы, снова готовясь спорить. Но не понадобилось. Император несколько мгновений невидяще смотрел в лицо младшему сыну, а потом перевел мутный взгляд на Астанойра:

— К рассвету мне нужен отряд. Тай-иль Великой богини обещал на заре провести особый ритуал. Может быть, теперь удастся...

И недоговорив, он повернулся и вышел из покоев наследника.

Шойвенг стоял и стискивал кулаки. До боли. Так, что ногти впивались в кожу ладоней. И не решался взглянуть брату в глаза.

Астанойр тоже молчал. Потом подошел и коснулся плеча брата:

— Дело не в тебе...

— А в чем тогда?! — взорвался Шойвенг, разворачиваясь и сбрасывая с плеча руку старшего. — И не говори, что это из-за смерти матери!.. Он и раньше никогда меня не слушал! Просто теперь еще и не видит!

Горло перехватило, и Младший, не слушая возражений Астанойра, выбежал из комнаты следом за отцом.

Шойвенг несся по коридору, не видя дороги от бешенства. Тишина разлеталась от резкого стука каблуков о каменный пол. Свет редких факелов застили злые слезы, и они никак не хотели униматься. В сердце отдавалась болью и горечью одна-единственная мысль: он даже не увидел меня!..

Младший метнулся за угол и со всего маху в кого-то врезался.

Знакомый голос глухо охнул, и сквозь слезы и искры из глаз Шойвенг разглядел Вейра Гатрака, главного управителя Большого двора и советника императора. И его давнего друга. Тай-до Вейр был примерно одного роста с Астанойром, так что лоб второго императорского сына пришелся ему аккурат в основание шеи. Шойвенг почувствовал себя виноватым, глядя как седеющий мужчина сухо кашляет, стараясь восстановить дыхание.

— Простите, тай-до, — искренне извинился он.

Вейр оперся спиной о стену и слабо помахал рукой: мол, ничего страшного. Обычно жесткие и решительные черты лица главного управителя исказились судорогой, и он снова согнулся в кашле. Младший торопливо обшарил взглядом оба рукава коридора в поисках кого-нибудь из челяди, чтобы послать за водой и заметил, как в отдалении в тенях и неверных отблесках факелов мелькнул серый балахон. Шойвенга прохватило холодом — отец?.. Но когда человек появился в следующем круге света, он заметил короткую белую накидку с капюшоном — знак жречества. То ли к Чуйиль идет, то ли опять к императору... Младший впился ногтями в ладони, чтобы не сорваться.

— Ваша светлость, что-то случилось? — хрипло спросил Вейр. Он наконец унял кашель и теперь смотрел туда же, куда и Шойвенг. — Вы хотели его догнать?

— Нет! — Шойвенг крутанулся и встал спиной к удалявшемуся жрецу. — Я просто... — Он оборвал себя и сказал о другом: — Куда делись все слуги? За водой некого послать!

Управитель Большого двора оттолкнулся от стены и выпрямился:

— Ваша светлость, приношу извинения, но Сиятельный Астанойр приказал отпустить...

— Так я и думал! — перебил Шойвенг. — О слугах больше, чем о сестрах думает!.. А огонь разводить старухам приходится!

Вейр моргнул:

— Если ваша светлость желает, я сейчас же вызову смотрителя замка и...

— Не стоит! Я обо всем позаботился. И о другом бы тоже позаботился, если бы ко мне хоть кто-то прислушался.

Шойвенг сбавил тон, понимая, что тай-до Гатрак уж точно не заслужил беспричинной выволочки. Особенно после того, как получил в шею сиятельным лбом... Но под внимательным взглядом Вейра стало неуютно, и Младший повернулся уходить.

— Ваша светлость, — остановил его тихий возглас. Вейр подошел ближе и осторожно продолжил: — Прошу извинить меня за назойливость, но что вас так расстроило?

Шойвенг заколебался. С одной стороны, очень хотелось выплеснуть все, что накипело, а с другой... Вейр, конечно, был другом отца — насколько вообще могут быть друзья у императора, — но даже ему, наверное, не стоит показывать семейные дрязги властителей.

Гатрак ждал, глядя с сочувствием. Да Безликий с ними, с этими правилами приличия! Уж Вейр точно заслужил доверие! Сколько Шойвенг себя помнил, тот всегда был рядом, всегда поддерживал императорский дом. И отец к нему прислушивается... Может, как раз тай-до и достучится до потерявшего разум и волю императора? У всех из рода Гатра отлично подвешен язык, и если управителя привлечь на свою сторону, то он точно сумеет объяснить Светозарному родителю идею Шойвенга лучше него самого.

— Я знаю, где можно найти помощь против северян, но Астанойру не понравилась моя идея.

Про отца он решил не говорить: все равно император, занятый своими мыслями о Храмовой площади, видел только старшего сына. А что там и младший был и говорил ему что-то — так это так, помехи... Хватит! Не надо сейчас об этом думать.

— Ах, вот что... — протянул Вейр и коснулся локтя Младшего. — Ваша светлость, если позволите, я провожу вас, а вы подробно расскажете мне о своей идее. — И добавил сочувственно: — Иногда старшие братья по привычке не замечают, что младшие уже давно выросли и многое видят яснее, чем прочие.

Шойвенг вдруг понял, что не знает, куда бежал.

— Хорошо, — соображал он на ходу. — Идемте в Большой Приемный зал. Все равно не уснуть, а там... там...

Он замолчал, стараясь придумать, как же предать тай-до свое ощущение опасности, нависшей над сердцем империи. И свое желание быть к нему как можно ближе сейчас — чтобы чувствовать, чтобы защитить. Чтобы быть единым.

Вейр кивнул:

— Да, мне тоже там всегда хорошо думается.

Они прошли едва не через всю "чистую" половину замка: по еле освещенным коридорам, по длинной закрученной лестнице, а после — по любимой Шойвенгом с детства парадной анфиладе предпоследнего этажа. За это время Младший успел рассказать Вейру самое важное: про Круг Прорицающих, про то, как поддержит веру в народе новое свидетельство силы императорской крови, если Шойвенг найдет нечто подобное Огнежару, про бессмысленность возражений Астанойра...

— Сидеть, спрятавшись за стенами, и надеяться на то, что воины высокородных тебя спасут — разве это доблесть?! — вырвалось у Младшего под конец. — А отец...

Он оборвал себя и стиснул зубы, подавляя желание прибавить шагу. К тому же здесь могли оказаться и чужие уши — вряд ли Астанойр снял все караулы внутри замка. Вейр некоторое время тоже молчал. Анфилада привела их к дверям Большого Приемного, и Шойвенг убедился, что прервал себя вовремя — четверка легионеров стояла навытяжку по обеим сторонам входа. Да, неполный караул брат все-таки оставил. Четыре кулака единым взмахом взлетели и глухо стукнули в доспехи на груди, приветствуя члена императорской семьи. Младший кивнул и дождался, когда один из стражей откроет двери. Вейр держался позади.

Когда обитая железом створка, закрываясь, грохнула за спиной и их окутала торжественная тишина тронного зала, Шойвенг обернулся к Вейру:

— Разве я не прав? Разве империя не стоит риска?..

Гатрак ответил не сразу. Он медленно двинулся вдоль приземистых квадратных колонн, поддерживающих в сводчатый потолок, обходя зал по краю. В его дальнем конце, у самого трона, горели масляные светильники в высоких напольных подставках из красного золота, а в редкие бойницы в стенах высокой центральной части зала по-прежнему лилось мутное багровое зарево пожаров. Другого освещения не было, и Вейр — во всем черном: от сапог до рубахи тонкого полотна, выглядывающей из ворота кафтана — сразу будто растворился в тенях между колонн. Оттуда, точно из тьмы шойвенговых сомнений, долетел его спокойный, еще чуть хрипловатый голос:

— Кто знает, чего стоит империя? Последнего куска хлеба, крови, жизни... Преданности. И что есть империя?.. — голос двигался вдоль стены, и Младший пошел за ним, медленно приближаясь к ступеням трона.

Стена, насколько он помнил, была увешена гобеленами, которые рассказывали историю первой войны с Севером. Триста лет назад ее закончил Израйн Завоеватель, взяв после долгой осады и полностью разрушив крепость последнего непокоренного клана — клана Грейров. Говорят, Израйн принимал клятву верности от вождя клана, стоя на гигантской насыпи камней, в которой не нашлось бы булыжника больше кулака величиной — только это и осталось от самого мощного укрепления Севера. Грейры, конечно, потом отстроили крепость, хоть это и стоило усилий больших, нежели возвести новое укрепление на другом месте. И назвали ее Камни Грейра. Шойвенг никогда не понимал, что они хотели сказать этим... Что можно разрушить до основания башню, но преданность земле и роду — никогда? Или в память об Эггураотте? Говорят, Камень-из-Бездны хранился именно в этом клане.

— Что есть империя? — повторил Вейр, выходя из теней у самого подножия трона. — Этот престол? Или город?.. — Он внимательно посмотрел на Шойвенга. — Вряд ли. Империя — это кровь и память. И верность им. Империя — то, что живет в сердце. Ради этого — вы правы, ваша светлость — стоит рисковать. Если вы уверены, что готовы.

Шойвенг с жаром кивнул:

— Только бы отца уговорить!.. Тай-до Гатрак, думаю, к вам он прислушается!

— Не знаю, — с сомнением покачал головой Вейр. — А вы уже пробовали?

— Да. Он... — Шойвенг смешался и сказал полуправду: — Он не сказал ни да, ни нет.

— Что ж, — медленно проговорил тай-до Гатрак, — у императора сейчас много забот. Думаю, если он не запретил прямо, то особых возражений не имеет. А значит, окончательно решение за Астанойром...

— Он не император и не имеет права мне приказывать! — сразу вскинулся Шойвенг.

Вейр поднял руку, предупреждая возмущение императорского сына, и мягко закончил:

— ...или за вами. И если вы рискнете, я готов вам помочь. На рассвете я вместе со своими людьми отправлюсь на стену — император попросил меня своими глазами оценить, что там происходит, и доложить ему на дневном совете. Отряд будет большим — часть его потом встанет на защиту Дэннары вместе с легионерами. Если вы готовы, то выйти из замка можно вместе с нами, незаметно. Чтобы не вызывать ненужных толков в народе — тут его сиятельство Астанойр прав: открытый уход из столицы одного из сыновей Светозарного на пользу настроениям в городе не пойдет. Но в тайне — почему бы и нет?

Младший замер на вдохе, сообразив: Вейр предлагает ему решать прямо сейчас. И готов помочь если уж не прямо против воли императора, то, по меньшей мере, рискуя вызвать недовольство наследника престола. Шойвенг посмотрел на тай-до с уважением, точно впервые заметив и жесткие скулы, и квадратный, немного выдающийся вперед подбородок, как всегда, гладко выбритый, и цепкие, глубоко посаженные глаза под изломами широких бровей. Да, такой знает, что делает. И перед Астанойром, если придется, выстоит. А сам Младший?..

Шойвенг взглянул на трон отца. Красноватые отблески играли на массивной золотой отделке, а сиденье и спинка, отделанные алым бархатом, сейчас чернели, точно провалы в пустоту. Пусть ему не суждено сидеть здесь самому, но и брат пока еще не правитель и не имеет права ему приказывать! Круг Прорицающих — это шанс для того, кто смел так же, как Хорсбро, и умеет разглядеть путь не просто к победе, но к большему величию рода Сабнов и славе Иштарилана. Вот этого никогда не понять Астанойру... Он слишком осторожен и никогда не рискнет пойти дорогой, которая кажется почти безумной.

— Я должен сделать это за нас обоих, — Младший ощутил горячую волну решимости и, стараясь не замечать робких возгласов совести, повернулся к тай-до: — Когда выступает отряд?

Губы Вейра дрогнули в ободряющей улыбке, но в темноте Шойвенг не мог сказать, показалось ему или нет. А голос управителя был по-прежнему ровен и спокоен:

— Сразу как прозвучит первый звон Семиликой в Малом храме. Когда начнет светать, мы должны быть на месте — Астанойр опасается штурма с первыми лучами солнца, а может, и раньше. — И Вейр уточнил: — Он поведет другой отряд.

Шойвенг стиснул кулаки и сказал:

— Я пройду через Бабушкин сад и буду ждать там у выхода. Он близко к Воинской башне, так что можно легко смешаться с воинами, пока те седлают коней.

Вейр согласно склонил голову:

— Хороший план, ваша светлость. А теперь, если позволите...

— Конечно. Идите, тай-до, — сказал Шойвенг. — И благодарю вас.

Гатрак поклонился и ушел. Створка парадной двери опять грохнула, на мгновение разбив тишину, и снова воцарился покой. Только красным горели окоемы бойниц, и все так же тянуло дымом пожарищ. За ночь, кажется, весь замок пропах резкой горечью. Она драла горло, как самое распоследнее кабацкое пойло, и не давала забыть — сердцу империи грозит гибель. Младший подошел еще ближе к трону и поставил ногу на первую ступеньку.

Жар от светильников коснулся кожи, приятно согревая руки. Шойвенг постоял несколько мгновений, точно давая безмолвную клятву, а после обогнул подножие трона и ушел через неприметную дверцу позади него, выбрав самый короткий путь к своим покоям. Который к тому же пролегал неподалеку от кладовых. А к сестре он зайдет перед самым отъездом — ее комнаты как раз рядом с лестницей в Бабушкин садик. Илма там частенько собирает всякие травки и корешки, а потом жрецы Дарительницы жалуются, что снадобий для врачевания не хватает, сад разоряет незнамо кто... Шойвенг улыбнулся, вспомнив про эти склоки. С некоторых пор Илма ему нравилась больше, чем жрецы. Хоть богини Доброй судьбы, хоть Богини-с-семью-лицами...

Все боги, на самом деле, на одно лицо — безжизненное и равнодушное.

По дороге он быстро соображал, что взять с собой, старательно припоминая все премудрости, которые им с братом в голову вколачивали наставники воинского дела. А что? Правильно снаряжение солдат в дальнем походе — половина победы. С этого и начиналось их обучение несколько лет назад: собрать дорожный мешок, уложить скатку и приторочить к седлу так, чтобы не мешала ни тебе, ни коню, закрепить оружие, чтоб доставалось свободно, но не звенело и не болталось. Правда, тогда никто и помыслить не мог, что выучка пригодится не в походе на горцев или против западных лесных дикарей, а у самой столицы.

В кладовых не сразу, но все необходимо нашлось — полкруга сыра, вяленое мясо, крупа, фляга для воды, пара шерстяных одеял и еще по мелочи. Даже котелок подходящий отыскался — не большой и не маленький, в самый раз в одиночном путешествии.

А сыр Младший из принципа взял зеленый.

Когда добрался до своих комнат, оказалось, что провозился он в кладовых прилично — небо на востоке уже едва заметно светлело. С одеждой пришлось разбираться быстро — кинуть в мешок сменную пару штанов, рубашку. Кафтан на нем подходящий, даже отделка тесьмой не слишком броская. Шойвенг еще раз придирчиво оглядел себя и решил положиться на удачу и темноту. Получается, что еще нужен только плащ. Совсем неприметный и желательно поплотнее — год на осень поворачивает, скоро дожди зарядят. Да и утренние туманы тоже холодом до костей пробирают, как летом — в одной рубахе, да по росе, да на коне без седла! — не поскачешь. И последними стали карты: Младший свернул и засунул в кошель две — одну с общую, с самыми крупными имперскими дорогами во все стороны света, а вторую — подетальней, на которой только подходы к северным предгорьям зарисованы.

Шойвенг увязал скатку и остановился на миг, соображая, нужно ли еще что-то захватить. Огляделся — покои вверх дном, стенной шкаф нараспашку, одежда горой на постели и на полу, бумаги со стола сброшены. Зато быстро. И можно не думать, правильно ли он делает, что идет наперекор брату. Все равно лучшего пути нет! Младший кивнул сам себе, взвалил сумки на плечо и пошел прощаться в Айюль. Он обещал.

Слышно было, что замок начинает просыпаться: где-то ниже хлопали двери, по коридорам теперь тянуло не только дымом, но и запахом свежего хлеба. Видимо, на кухне жизнь кипела, как и всегда: и двор, и воинов нужно кормить, никакая война этого не отменит. И жизнь еще может наладиться. Надо просто в это верить. Шойвенг встряхнулся: у него все получится.

Сестренка, конечно, спала, и Илма будить ее не хотела.

— Только-только девчушка угомонилась, а ваша светлость поднимать ее вздумали! Не пущу! — шипела она, загораживая вход в спальню.

— Да пойми ты, я обещал! — настаивал Младший. — Представь, что она завтра проснется, меня нет, и неизвестно когда буду. И ушел тайком. Дай хоть с ней попрощаться!

— По полям да лесам носиться воля ваша, а будить не дам! — упрямилась Илма. — Ваша светлость, до утра подождите, пусть хоть чуток заспит тревоги.

— Да не могу я ждать! — в сердцах воскликнул Шойвенг громче, чем собирался.

— Ш-ш-ш! — зашипела старуха, но было поздно.

В темноте за спиной нянюшки послышался сонный голосок:

— Шой?..

Младший быстро сгрузил мешки и оттер Илму в сторону.

— Да, пигалица. Не вставай, мне уже бежать пора, я совсем ненадолго.

— Я не пигалица, — Айюль приподнялась на подушках, протирая глазенки. Волосы черным крылом наискосок перерезали щеку. — Ты один идешь? Астанойр здесь останется?

— Да, — Шойвенг больно сглотнул и обнял сестру. — Да, маленькая. Он здесь будет вас защищать — тебя и Чуйиль. И папу. И всех-всех. Он сумеет.

Легкая, теплая после сна, Айюль крепко прильнула к нему, и тут Младший понял: злость на брата прошла. Осталась вера. Вера в то, что именно Астанойр — упорный, сдержанный и до раздражения дотошный во всем, что касается жизни империи — сумеет защитить город лучше, чем кто бы то ни было. Даже лучше, чем отец.

Шойвенг в последний раз прижал к себе сестру и отпустил.

— А теперь спи, — он легонько коснулся детской щеки, убрав с нее непослушные волосы. — И передай от меня Чуйиль, что я люблю ее.

Сестренка сонно кивнула и закрыла глаза. Когда он выходил из комнаты, она уже спала.

Илма поджидала его возле дорожных сумок.

— Значит, таки надумали, ваша светлость? — тихонько прошелестела старая нянюшка. — Не мое, конечно, дело влезать, уж простите, но не верится мне, что поход на пользу будет. Оставались бы, ваша светлость. Брату-то вашему, его сиятельству Астанойру, помощь туточки требуется...

— Илма! — шепотом оборвал ее Младший, разом выходя из щемящего настроения прощания. — Вот уж точно не твое дело! Лучше бы еще чего припомнила о дороге.

— Да и припоминать-то там нечего, — насупилась старуха, спрятав сухие руки под шалью на груди и глядя, как он снова обвешивается сумками. Ну точно вьючная лошадь, поймал себя на мысли Шойвенг.

— Ну так удачи пожелай! Чтобы Бабушка за мной по дороге приглядывала — может, тебя-то боги и услышат.

Илма упрямо поджимала губы. Но, повернувшись спиной и уже уходя, Младший услышал, как она пробормотала, постукивая амулетами:

— Ровной дороги, да Лицедея в попутчики, да Бабушкин пригляд — и ночью, и днем. Да чтобы воротился туда, где ждут.

Дальше было проще. Шойвенг торопливо сбежал по лестнице в садик и замер возле калитки. Нежным растениям требовалась защита от ветра, так что этот уголок двора скрывался за высокими стенами, чем и был удобен для ожидания. Дальше торопиться смысла нет. Площадка перед конюшнями, мощеная каменными плитами, еще безлюдна, а одинокая фигура посреди пустого двора и цокот каблуков о камни только привлекут внимание — и со стен, и из окон замка. Сейчас, может, и темно еще, но рисковать все равно не стоит. До первого звона осталось совсем чуть-чуть, уж лучше померзнуть немного, а потом, когда появятся воины из отрядов Астанойра и Вейра и возле конюшен станет не протолкнуться, вот тогда и проскользнуть незаметно, смешавшись с другими. Главное, чтобы первыми появились люди тай-до. Пользуясь передышкой, Шойвенг достал плащ и накинул на себя, прикрывая слишком богатую отделку кафтана. И стал терпеливо ждать, поглядывая на подсвеченное красным небо и надеясь, что старинное пожелание путнику, пусть в спину, но все-таки сказанное Илмой, не пропадет втуне. Сумки все сильнее и сильнее оттягивали плечо. Наконец из дверей Воинской башни показали первые солдаты.

Шойвенг выдохнул с облегчением — не легионеры. Воины Гатрака. Скорее всего, тот и сам сообразил, что лучше опередить Астанойра и дать Шойвенгу время на то, чтобы незаметно добрать до Тэрго. Во дворе сразу стало людно и шумно. Мужчины громкими возгласами, смехом подбадривали сами себя, костерили северян и спорили — штурм будет на рассвете или чуть погодя, когда лик Великой богини выглянет из-за восточных холмов. По каменным плитам громко цокали копыта лошадей, звенело оружие, хлопали по плечам, укрытым доспехами, крепкие ладони... Пользуясь суматохой, Шойвенг натянул капюшон плаща поглубже и проскользнул к стойлу Тэрго. Умный конь, словно чувствуя, что для хозяина важно не привлекать к себе внимания, не заржал приветственно, даже не фыркал почти, только носом тыкался в шею, пока Младший возился с седлом и вещами.

Когда все было почти закончено — последняя сумка подвешена, а последний ремень затянут, — по возгласам у ворот конюшни Шойвенг понял, что появился кто-то из высокородных. Гатрак или Астанойр? Он с напряжением вглядывался в проход между стойлами, пока не услышал хрипловатый голос Вейра:

— Как зазвонят в храме, всем в седло и выстроиться тройками. Ждать меня! Потом — за мной к воротам! Все ясно?

В ответ воины гаркнули что-то согласное, а тай-до двинулся в глубину конюшни, высматривая Тэрго. Шойвенг слегка кивнул ему.

— Конь у вас приметный, ваша светлость, — озабоченно сказал Вейр, подойдя вплотную и понизив голос. — Хоть и полукровка, но стати островной породы, а их просто так не скроешь. Вы, когда за город выберетесь, хоть грязью тогда замаскируйте, чтобы лоск в глаза не бросался. На дорогах легче будет затеряться. А сейчас поторопитесь: мой конь уже оседлан, я загодя приказал. Сейчас выступаем. Выводите Тэрго и сразу в третий ряд вставайте, в середину. Там — и во второй, и в четвертой тройках — люди надежные, приглядываться к соседям не станут, а что у одного переметная сума под седлом, так и вовсе забудут.

Шойвенг улыбнулся.

— Вот и отлично! — ободряюще кивнул Вейр. — Через ворота плотно пойдем, и не рассвело еще до конца, так что стражники вряд ли что-то разглядят. А после ворот, как перестраиваться будем, вы, ваша светлость, ко мне ближе держитесь. Нам Астанойр приказал к Речным воротам выдвигаться. Это удача! Пойдем прибрежными кварталами, а там есть один проулок, где можно выбраться на удобное для переправы место. Покажу, как доберемся.

— Я тоже думал о реке, — признался Младший. — Другим путем сейчас из города незаметно не уйти.

— И не уйти, и не вернуться, — уточнил Вейр. — Со сторожевой башни заметят большой отряд, но не одинокого путника, который к тому же отлично знает местность. Так что обратно в город лучше этой же дорогой возвращаться. Место и правда очень удобное! Ну, выдвигаемся.

Тай-до отошел очень вовремя. Толкотня возле входа в конюшню стала оживленнее — подошли легионеры. Но, к счастью, Шойвенг успел вывести Тэрго и смешаться с воинами Гартака без приключений: в предрассветном сумраке и суете не узнали ни его, ни коня. А через несколько мгновений в Малом храме раздался первый звон Семиликой.

Вейр на красавце-скакуне, раздвигая толпившихся воинов, выбрался из конюшни и загарцевал во главе своих людей. Разглядев коня, Шойвенг сразу понял, почему тай-до так пренебрежительно назвал Тэрго полукровкой: вейров скакун был чистокровным островным и стоил баснословные деньги. Он, конечно, поражал красотой, но все же уступал императорским, если не в скорости, то в выносливости. Они хоть и полукровки, зато их специально выводили для долгих переходов и боя. И в уме чистокровные явно проигрывают, отметил Шойвенг, глядя, как конь вдруг заколотил копытами, точно в боевой схватке. Но Вейр быстро справился с бунтом, и жеребец тяжело плюхнулся на все четыре ноги, цокнув подковами. Тут Младший заметил, что к конюшням, окруженный несколькими легионерами, идет Астанойр, и торопливо натянул капюшон почти до подбородка.

Разглядывая свои руки, сжимавшие поводья, Шойвенг поймал себя на желании кинуться к брату и... Убедить? Попрощаться? Просто обнять, как сестру недавно? Они ведь больше могут и не увидеться. Астанойр правду говорил: отсиживаться за спинами других он не станет. А северяне, если не врут летописи, отлично бьют из луков, да и мечами рубятся хорошо. И осадные башни у них есть... Младший до боли в ладонях сжал поводья. И стиснул зубы, чтобы унять дрожь. Он все делает правильно! Круг — это шанс. Шанс на то, что война закончится быстро. На то, что все выживут. На то, что империя выстоит. Его нельзя упускать. И потом — Шойвенг обещал сестре, что доберется и спросит про Чуйиль!

Наконец ворота открыли. Первыми в них пошли люди Вейра, а легионеры еще выстраивались отрядами. Младший склонился ниже к шее коня и выехал за стены замка, слыша, как брат за спиной отдает последние приказы тысячникам. Копыта лошадей глухо простучали по подъемному мосту, и взгляду Шойвенга предстали знакомые улицы Дэннары. Непривычно пустые и тихие.

Вейр почти сразу повел отряд налево, вдоль рва, чтобы потом прибрежными кварталами добраться до Речных ворот. Судя по всему, штурма там сегодня не ждали, иначе бы Астанойр одним отрядом подкрепления не ограничился. Северяне подошли с северо-востока, так что для первой атаки, скорее всего, выберут как раз восточный участок стены — он ниже всех остальных и меньше укреплен. Потому что никто не предполагал, что найдется безумец, который поведет армию через Дикое Ополье. И пройдет. Шойвенг невольно восхищался вождем северян, точно чувствовал родство по духу — тот рискнул, и выиграл. Так почему же у Шойвенга не выйдет? Просто нужна смелость!

Но все равно было неспокойно. Из-за сестер, из-за отца. Из-за брата, оставленного один на один с этим безумным северянином и горой ответственности на плечах. Ее и разделить-то не с кем теперь... Вейр, который держался рядом после того, как отряд перестроился, искоса посмотрел на побелевшие костяшки пальцев Шойвенга и заметил:

— Вы все делаете правильно, ваша светлость. Мы справимся. Столица выстоит и дождется вас. Легионеров не так осталось уж мало, и они полны решимости дать захватчикам отпор. А главное, они верят своему командующему — верят Сиятельному Астанойру, несмотря на его молодость. — Вейр помолчал немного и добавил: — Сердце империи в надежных руках, а вы ищете средство сделать эти руки еще крепче. Это достойная цель для потомка Хорсбро Основателя, и кровь Сабнов обязывает к великим деяниям.

Шойвенг разжал кулаки и немного расслабился. Все верно: сила крови властителей Иштарилана — залог того, что все получится. Не может не получиться! Потому что род Сабнов — это хребет страны, ее дух и память. И Шойвенг должен узнать, как сделать род сильнее. Настолько сильным, чтобы он прошел все испытания, ниспосланные богами. Тогда сильнее станет и сама империя.

По улицам от реки полз туман, и чем ближе к ней, тем гуще. Шойвенг наморщил нос, учуяв вонь. Потом огляделся внимательней и сглотнул — лучше бы он наползал быстрее: по обочинам, в канавах, до сих пор валялись трупы. Копыта коней застучали глуше. Мостовая кончилась, понял Шойвенг, значит, река совсем близко. Всадники чуть сбавили ход и один за другим втянулись в узкую улочку. Вейр оказался впереди Младшего на два или три коня. Вонь становилась все нестерпимей... Видимо, до этих трущоб похоронные команды, собранные из жрецов Безликого и стражей Дэннары, пока не добрались, а сами жители... Большинство сожрала черная лихорадка, а выжившим было не до того. Кто не успел — или не захотел — сбежать из города до того, как его окружили, сейчас или на стенах, или по подворотням прячется, чтобы туда не попасть. Шойвенг закрыл рот и нос краем плаща. Да где же тот проулок, о котором говорил Вейр?! Они, кажется, уже вечность гуськом пробираются по сущему лабиринту грязных заборов и покосившихся лачуг, стараясь не дать коням вляпаться в нечто похуже дерьма. Нестерпимо хотелось на свежий воздух...

Наконец отряд выбрался на небольшой пятачок возле приземистой, неказистой кумирни. По неумело нарисованному на двери ясноцвету Шойвенг опознал святилище богини Счастливой доли. Это ободрило его — вспомнилось нянюшкино пожелание быть у Бабушки под приглядом. И здесь было почище, хотя бы ртом дышать можно, не рискуя согнуться в приступе рвоты. Младший убрал плащ от лица и увидел Вейра, который поджидал его возле узкой щели, как раз между кумирней и соседней лачугой с провалившейся крышей. Остальные всадники, точно не замечая ничего, проезжали мимо и скрывались в проходе на другой стороне пятачка.

— Здесь, — тай-до был краток.

Шойвенг с сомнением заглянул в темную кишку проулка.

— Дальше станет шире, ваша светлость, — успокоил его Гатрак, — и никаких поворотов. Не заблудитесь. И выйдете как раз к отмели. Она заросшая, и удобно тянется вдоль берега. И тростник высокий. Только у сторожевой башни уйти на глубину придется, иначе услышат. Но дальше от берега и не слышно, и туман поможет... И, — Вейр окинул Тэрго взглядом, — если ваш конь так хорош, как все говорят, то вы легко выберетесь за милю или полторы западнее городской стены. Северян там быть еще не должно — отряды за фуражом им еще рано рассылать. А вот обратно когда будете возвращаться...

На это у Младшего уже был ответ:

— Я сначала на другой берег Игруньи переберусь, а оттуда уже сплавлюсь до городских пристаней. Так будет удобнее. Может, и промахнусь мимо отмели, но зато точно обойду северян! Постараюсь вплотную к заму выбраться, возле императорской пристани.

К этому времени на пятачке перед кумирней Бабушки остались только они вдвоем. Тай-до Гатрак потянул за поводья, разворачивая коня вслед за скрывшимся отрядом, и склонил голову:

— Пожалуй, так будет лучше. Удачи, ваша светлость! Удачи нам всем.

— Да будет так, — ответил Шойвенг и сжал коленями бока Тэрго, направив его в узкий проход.

Главное, не оглядываться.

Щель была настолько узкой, что седельные сумки поначалу задевали стены, но после стало чуть свободнее. Младший расправил плечи. Перекрестков и вправду не было, зато повороты встречались едва ли не через каждый десяток шагов. Проулок извивался как змея, но в конце концов добрался до топкого берега. Здесь было на удивление свежо. Или Шойвенгу так показалось после вони прибрежных трущоб. По обеим сторонам от прохода к берегу спускались изгороди заросших сорняками крошечных наделов, а впереди колыхалась стена тростника.

Младший спешился. Дальше пешком и очень, очень осторожно. Он вгляделся в туман: кажется, до сторожевой башни не больше полумили. Тэрго вхрапнул, недовольно втягивая ноздрями влажный воздух.

— Ну, потерпи, — Шойвенг похлопал его по шее. — Нам еще и плыть придется.

Проверил, хорошо ли застегнуты сумки, не ослабли ли ремни. Потом разулся, закрепил на седле сапоги и плащ и намотал на руку поводья.

— Идем.

Вода оказалась неожиданно теплой. Тростники сухо шуршали, неохотно уступая дорогу, нависали над головой длинными листьями, сухими кончиками цеплялись за волосы. Конь изредка мотал головой, встряхивал гривой, отгоняя мошек. Река постепенно становилась глубже, но до настоящей глубины было еще далеко. Шойвенг повернул вдоль берега, надеясь, что правильно определил направление отмели. Конечно, плавал он хорошо, но лучше беречь силы — плыть им придется против течения, а это и так-то нелегко, а уж с грузом, да заботясь о том, чтоб не услышали... Он стиснул зубы: ничего, справятся как-нибудь.

Наконец в прорехах туманной пелены мелькнул знакомый силуэт западной стены. Значит, башня совсем близко... Пора. Младший глубоко вдохнул несколько раз и потянул коня прочь от берега. Тэрго поупрямился несколько мгновений, но после безропотно повернул вслед за хозяином. Отмель кончилась неожиданно, и Шойвенг на миг ушел под воду с головой. В животе похолодело, но вынырнул он почти без плеска и сразу ослабил поводья, чтобы конь смог спокойно плыть. Тот, словно поняв, чего от него хотят, направился наискосок от берега, рассекая мелкие волны сильной шеей. Шойвенг пристроился сбоку, слегка придерживаясь за пепельную гриву, и расслабился. Заросли тростника кончились совсем, началась открытая вода, над которой плотным занавесом колыхался туман. Это хорошо. Теперь Младший был почти уверен, что выберется из города без приключений. Если их не заметили до сих пор, то о дозорных на башне можно больше не волноваться: пелена тумана густая, и в сторону от города дует слабый ветер, относя редкие всплески и фырканье коня на южный берег Игруньи. Теперь главное — справиться с течением. И не потерять направление.

Со стороны Дэннары донеслись слабые голоса — точно стражники перекликались друг с другом. Шойвенг прислушался, но больше оттуда не донеслось ни звука. Значит, не по его душу, тогда бы громче орали. Видимо, стену они уже оставили позади. Течение стало сильнее, пришлось забирать ближе к берегу, надеясь на туман и удачу. И они не подвели.

Спустя недолгое — хотя и показавшееся бесконечным — время Тэрго и Шойвенг уже брели по дну. И у того, и у другого бока ходили ходуном. Младший порадовался, что берег тут оказался не таким заросшим, как у городских трущоб, а то б мошкара заела совсем. И без того приходилось то и дело отмахиваться от назойливых тварей, налетевших на мокрых и грязных путешественников. Из-за течения они отплыли не так далеко от города, как надеялся Шойвенг, но от взгляда со стен и башни их прикрывал высокий холм, поросший редким лесочком. Это успокаивало, да и туман рассеялся не до конца, хотя в нем появились прорехи. Младший оставил коня у самой воды и ползком выбрался на верхушку холма. Здесь пространство до города оставалось свободным: Вейр оказался прав — северяне еще не замкнули кольцо осады... Зарево пожаров потускнело в свете нового дня, но видно было, как над стенами поднимался серый дым, и ветер клубами относил его за реку.

В чистом голубоватом воздухе разнесся звонкий сигнал рожка. Шойвенг замер — все-таки штурм. Но не здесь. На востоке или чуть севернее. В бойницах башни тревожно замелькали огни факелов, точно бледные сияющие тени, слабо донеслось звяканье разбираемого воинами оружия. И опять призывно запел рожок. Стало зябко. Позади всхрапнул, а потом тоненько заржал Тэрго — он тоже отлично понимал: этот сигнал означает бой...

— Нет, дружок, — Младший сполз обратно и выпрямился, чтобы потрепать коня по шее. — Нам с тобой в другую сторону.

Он торопливо привел себя в порядок, отжал, что можно, и обулся. Если двигаться быстро, то не замерзнешь, поэтому — а еще потому, что туман скоро исчезнет вовсе, а лесок от внимательного взгляда, да при солнце, укрывает плохо — засиживаться тут не стоит. Младший взял коня под уздцы и двинулся вдоль воды, берегом. Холм невысоким валом тянулся еще с милю, а дальше начались рощи. Шойвенг прекрасно помнил эти места — здесь мать любила устраивать прогулки для придворных. И сейчас, пробираясь между деревьями, он как будто ощущал ее присутствие... Это согревало.

Милях в пяти от города они выбрались на дорогу, ведущую на север.

2.

Вот уже несколько дней, как Шойвенг блуждал по предгорьям Стылого Кряжа. То, что из окон замка казалось недолгой прогулкой, обернулось бесконечными поисками. Сначала — короткой и безопасной дороги, а теперь — нужных развалин. Каждую ночь, проведенную среди каменистых отрогов, Младший упрямо, до рези в глазах, всматривался в темноту между кронами деревьев, надеясь увидеть синеватый и тонкий проблеск, который бы указал ему путь. Но нет. Ничего. Только скалы и холмы, поросшие лесом. Сосны, сосны... Изредка попадались вековые ели — разлапистые, величественные, как палатка командарма на поле битвы. Под копытами Тэрго пружинили и мягко шуршали рыжеватые прошлогодние иглы. Пробирались почти везде верхом — между сосен подлеска не было, и если не спешить и не гнать, рискуя напороться на сук поперек тропинки, то можно не спешиваться. А торопиться Шойвенг уже перестал.

Вот по берегу — сначала Игруньи, а потом Северной — да, гнал, коня не жалея. К тому же скорость помогала оставаться неузнанным — мало ли из Дэннары гонцов в последние дни перед подходом северян разлеталось по разным концам страны? И его можно было легко принять за такого же, только чуть припоздавшего: в одиночку, налегке, конь императорской породы и торопится. А что на север едет... Кто ж спрашивать рискнет, кому несет весть посыльный от Светозарного? На одном постоялом дворе, где Шойвенг ночевал после полутора суток гонки от столицы, нашлись, правда, охотники поболтать, но хозяин гостиницы быстро их урезонил. В окрестностях Дэннары хорошо знали: гонцы с длинными языками на службе не задерживаются, а частенько и собеседники их пропадают. Так что к нему особо не приставали. Но запомнили, конечно.

Поэтому Шойвенг как можно быстрее свернул с наезженных дорог: глаз много, люди разные, а скоро сюда и дозоры северян доберутся. Зачем рисковать? Карты у него хорошие, тропинок в лесах не счесть, а вот разбойников наоборот — хоть что-то хорошее от черной лихорадки... Крупных шаек не осталось, а с двумя-тремя бедолагами уж как-нибудь они с Тэрго справятся!

Лес на пороге осени был прекрасен. Как ни торопился Младший, а не мог пройти мимо и не заметить, как медленно наливается золотом пышная зелень, как ветки гнутся под тяжестью орехов и поздних ягод, не мог не почуять, как умопомрачительно пахнет грибами и мхом среди вековых стволов. Ночи бодрили холодом, а ранние утра сияли свежестью и легкой дымкой в лучах неяркого, но все еще ласкового солнца. И серебряными каплями собиралась роса в листвяных ладошкам манжетки, украшавшей обочины тропинок. Тэрго хрумкал ее с особенным удовольствием.

Путешествие стало бы чудесным приключением, если б... Если б не войско под стенами столицы. Если б не смерть матери от черной лихорадки. Если б не Чуйиль, которая до сих пор металась в постели от жара. Если б не отъезд тайком.

У Шойвенга до сих пор кошки на душе скребли, но мысль о том, что Вейр поддержал его идею, немного успокаивала. Будь все совсем плохо, а поиски Круга бессмысленны, вряд ли советник отца пошел бы на риск, помогая младшему императорскому сыну сбегать из столицы. Надо просто перестать об этом думать: от лишних мыслей одни беды. Намедни, погрязнув в сомненьях и угрызениях совести, Шойвенг угодил в трясину. Небольшое болотце прикидывалось безобидным озерком — пологие берега, густо заросшие осокой, и маленькое окно чистой воды посередине. Оно-то и привлекло Тэрго.

Пользуясь недосмотром хозяина, которого одолевали беспокойные мысли, жеребец сошел с тропинки и направился на водопой. И на втором шаге почти до живота провалился в вонючую трясину. Этого нежная душа воспитанника императорских конюшен вынести не могла, так что он от избытка чувств поднялся на дыбы, сбросив разиню-хозяина в грязную жижу, и одним прыжком выбрался на твердую землю. А потом, довольный отдыхом, щипал травку, пока Шойвенг выбирался из грязи и чистился на берегу. Хорошо, болотце и вправду безобидным оказалось — подлым, конечно, но неглубоким. Однако с того раза Младший решил думать только о своей цели и дороге к ней. Сомнения — плохой попутчик, да и смысла в них нет: поворачивать назад он не собирался.

Больше недели прошло, как он оставил Дэннару. И три дня, как добрался до предгорий. Четыре, если считать сегодняшний, хотя от него уже только вечер и остался. А никаких шпилей — хоть обычных, хоть светящихся — так и не видать. Шойвенг подавил раздражение. Бесполезно злиться, надо собраться и подумать, каким путем могла пройти Нисса: девушка, без подготовки, без помощи и пешком. Даже если учесть, что пропадала она два месяца, все равно далеко в горы едва ли забиралась. Младший, не слезая с седла, достал из сумки карту предгорий. Так, посмотрим. От Северной в ее среднем течении, он сразу забрал к востоку — чтобы быстрее добраться до Кряжа — и с тех пор идет на запад, старательно обшаривая любые мало-мальски похожие на развалины россыпи камней. А если опять отступить к югу и лесом пробраться до верховий Северной? Кажется, так будет удобнее, чем скакать вверх-вниз по скальным холмам.

Здесь уже попадались настоящие каменные исполины, которые только обойти и можно, и на верхушку просто так не влезешь. А хорошо бы, с сожалением подумал Младший, оглядывая очередной, выросший на пути. Оттуда оглядеться — и все окрестности как на ладони, и в ночи самый бледный огонек далеко разглядишь. У самого подножия холма лежали глубокие тени, а кроны деревьев на верхушке горели в красновато-золотых лучах — солнце, лик Великой богини, уже сползало к горизонту и постепенно багровело. Сегодня искать другую дорогу поздно... Так почему бы не потратить время на подъем? Осмотреться, заночевать на вершине, а завтра сразу выбрать самый удобный путь. Решено!

Шойвенг спешился, отобрал все, что потребуется для подъема и ночевки, потом устроил на ночь коня — не наверх же его тащить. И полез на скалистый взлобок.

Уклон был крутым, но не так чтоб совсем непроходимым. Пыхтя и отдуваясь, Шойвенг упрямо пробирался между камней, цепляясь за корни деревьев и спутанные ветки низкорослого кустарника, устилавшего склон, пока не добрался до узкой промоины. Здесь стало легче. Неширокая, в пару локтей всего, зато свободна от зарослей — их просто смывает в каждый дождь. Младший отер пот. Соль щипала глаза, руки немного дрожали, а плечи оттягивала скатка и кое-что из снеди. Коротать ночь голодным Шойвенг не собирался, так что сейчас приходилось терпеть и опять изображать из себя вьючную лошадь. Что и говорить, в замке это получалось несравненно проще! Он с тоской вспомнил удобные лестницы и, отдышавшись, упрямо двинулся вверх. Здесь и промоина вместо ступенек сойдет.

На верхушку второй императорский сын выбрался чумазым и перепачканным в липком зеленом соке каких-то вредных растений. На последних тридцати локтях до вершины стеной поднялись толстые стебли с пучками мелких листьев на верхушке. Они легко ломались, а из сломов обильно вытекали густые капли и не хуже смолы приставали к одежде и коже. Хорошо, что вода есть с собой, потому что на верхотуре — Шойвенг огляделся — ни ручья, ни озерца, ни даже лужи. Без дождей все пересохло. На верхушке холма раскинулась полянка, точно плешь, окруженная волосами-деревьями. Между стволами редких деревьев ветер в лучах закатного солнца вздымает мелкие пылинки — как золотая взвесь в воздухе плывет.

В носу засвербело: то ли от пыли, то ли от резкого запаха перемятых и сломанных зарослей травы. Шойвенг сморщился и чихнул. С дальнего конца полянки вспорхнула стая мелких пичуг и унеслась искать более спокойное место для ночлега. Младший проводил их взглядом и — замер. С вершины взгорка скалистые отроги северного хребта виделись так близко, точно рукой подать. Скалы, вздымающиеся из лесного моря. Милях в пятнадцати к северу зеленые волны холмов подходили к самым отвесным стенам. Кое-где на сизовато-серых камнях — словно зеленые брызги, взлетевшие на высокий берег — росли кустарники или небольшие деревья, уцепившиеся корнями за скудную землю. Косые лучи багрового солнца резко и выпукло обрисовывали каждую скалу, каждый выступ. К востоку ложились густые чернильные тени, а западная сторона ярко высвечивалась красновато-золотым. И над всей равниной, тоже подсвеченные алым, плыли величественные облака; подходили к горам и тяжело перетекали за увалы, путаясь в верхушках самых упрямых деревьев и цепляясь подбрюшьем за острые зубы гор.

Шойвенг сбросил поклажу, не отрывая взгляда от неба. Устройство ночлега могло и подождать. Он прищурился и сосредоточился на менее красивом, но более важном зрелище — на ближайших окрестностях.

Так, он подошел к холму с юго-запада, примерно вот этой дорогой. Младший нахмурился, разглядев, что в лесных зарослях пропустил подозрительную проплешину, которую стоило бы проверить. К тому же они лежала совсем не далеко от его пути. Может, завтра вернуться? Он почесал кончик носа, соображая. Наверное, лучше еще раз осмотреться утром, при хорошем свете. Тогда и решить окончательно. А сейчас пора ночлегом заняться. Вон, солнце совсем ушло за деревья, а вечерняя заря хоть и долгая, но не бесконечная. Шойвенг подхватил скатку и пошел выбирать место поуютней.

Когда небольшой костерок разгорелся, а возле приземистого, но длинного и хорошо отражавшего тепло, валуна ждала расстеленная на подушке из лапника скатка, темнота уже была непроглядной. Младший вышел из круга света и, отвернувшись, дал глазам привыкнуть к ночи. Полянка преобразилась: деревья отступили во тьму, травы будто стали гуще, и в их спутанных стеблях горели скромные фонарики светлячков. Точно по звездам идешь, думал Шойвенг, осторожно пробираясь к краю, где начиналась тропка вниз. Ему хотелось убедиться, что с Тэрго все в порядке. Хоть он и подозревал, что в темноте много не увидит.

Так оно и оказалось. Но из темной бездны под ногами донеслось едва слышное сонное конское фырканье. Это немного успокоило Младшего. Не то что бы он опасался волков — они сейчас сытые, на боевого коня точно нападать не станут... Но мало ли живности бродит по лесам, не всю Шойвенг знал. И так далеко на север не забирался ни разу. Говорят, если взять еще западнее, за Северную, то можно наткнуться на обширные гнездовья крылатых змей. А вот они как раз опасны. Но на севере империи их встречают очень редко и поодиночке. То ли сосны им не по вкусу, то ли повыбили в свое время. Оно и к лучшему.

Ободренный, Шойвенг уже собрался вернуться к костру, когда заметил странный проблеск в тучах. Сейчас они уже затянули все небо, ни одной звездочки не видать. Как бы дождя не было... Внизу тревожно заржал Тэрго. Младший насторожился, но в окрестностях больше не раздавалось ни звука. Лес точно притих. Может, зарница перед грозой? Но странная, не голубовато-бледная, а будто теплая. Словно золотой проблеск мазнул по облакам. И вот еще. Младший вглядывался в небо так пристально, что не сразу заметил, как внизу, чуть севернее того места, куда он собирался завтра наведаться, вспыхнул синий огонек. Шойвенг затаил дыхание — неужели? Сначала робкий и еле видный, огонек медленно разгорался, а потом вдруг полыхнул узким длинным лучом, пробивая тучи и теряясь где-то в высоте. Все, как говорила Илма! И как назло, ни одной звезды, чтобы направление точнее определить! Он постарался как можно лучше запомнить свое положение — где ноги, куда лицом стоит, как далеко руку отвел, чтоб на луч указать — и прикинул расстояние. В темноте, конечно, определить сложно, но похоже, что до развалин не больше четырех-пяти миль по прямой. И лежат они чуть в стороне от его дороги сюда. Подумать только! Значит, он уже прошел мимо них, и если бы не решение вернуться... Шойвенг выдохнул. Наверное, подобные случайности в древности и называли подсказками богов. Так, может, и его ведет сама Семиликая?

Он усмехнулся и вернулся к костру. Его так и подмывало собрать лагерь, скатиться вниз и, оседлав Тэрго, двинуться на сиявший в ночи огонь. Но в том-то и дело, что по такой темени вниз он рисковал именно скатиться. А то и головы не досчитаться. Поэтому сцепил зубы, сжал кулаки и усадил себя ужинать, а потом спать. Теперь развалины никуда не убегут и не спрячутся.

Синий луч горел до рассвета и угас, когда солнце выставило между тучами узкий сияющий краешек.

Больше всего Младший боялся, что не найдет нужного направления. Затоптав почти угасший костер и собрав пожитки, он стоял над тропкой, готовясь к спуску, и вглядывался в серую даль.

День сегодня начинался хмуро. Раскинувшиеся внизу просторы словно потускнели и не в пример вчерашнему совершенно не радовали. В воздухе пахло дождем. Но пока тяжелые струи только на горизонте прошивали воздух, собираясь в широкие ливневые полотнища, гонимые ветром то в одну, то в другую сторону. Тэрго уже с полчаса недовольно ржал внизу, подзывая хозяина — ему тоже не улыбалось мокнуть. В отличие от Шойвенга он еще не знал, что укрытия им не светит. Если... если только они не успеют добраться до развалин.

Шойвенг сосредоточился и припомнил, где вчера он заметил огонь. Сейчас там — в том направлении, по крайней мере — висела серая хмарь. Ничего толком не рассмотреть! Вроде камни там другие — не темно-серые, почти черные, скалы, а посветлее, серебристые. Даже под дождем. И кажется, за холмом спрятаны. Взгорок, как стало сейчас ясно, ниже, чем этот, и не такой крутой, но если близко проходить, ничего за ним не увидишь. Понятно, почему они мимо проехали.

Определившись с направлением, он спустился к коню. Повезло, что дождь только собирался, но пока не пошел. Иначе бы точно кувырком по промоине слетел! А по сухой земле — ничего, справился.

Тэрго дался в руки не сразу, гонор показывал и недовольство: мол, бросил меня тут на ночь, а на улице ливень собирается... и овса я с вечера не видел!

— А нечего траву топтать из вредности, — проворчал Шойвенг, тоже не слишком довольный нынешним утром. — Лучше б пощипал — вот и был бы тебе завтрак!

Обиходив коня на скорую руку, Младший, особо не церемонясь, навьючил и оседлал животину. Тэрго наконец сообразил, что сегодня особо не побалуешь, и смирился. Только ушами прядал недовольно, пробираясь по узкой лесной тропке.

Потемнело. Воздух точно налился желтоватым сумраком, и под густыми кронами стало почти как ночью. Шойвенг с беспокойством озирался, опасаясь не узнать в предгрозовой мгле то, что и сверху-то виделось смутным.

Наконец показался холм. С земли он выглядел иначе — и больше, и сильнее заросшим, чем со скалистого взлобка — но других похожих вокруг не попадалось, а по времени пути, прикинул Шойвенг, они, похоже, добрались как раз до нужного места. Поэтому Младший спешился и осторожно потянул Тэрго вверх по склону. Благо тот поднимался полого, так что коню, особенно без всадника и с помощью, все-таки можно пройти. Конечно, будь времени побольше, стоило обогнуть пригорок вдоль подножия, но на капюшон плаща уже падали редкие тяжелые капли, а холм — сверху Шойвенг хорошо разглядел — растянулся поперек дороги к развалинам мили на три или четыре. Обходить — это полдня потратить, особенно если овраг попадется. А на самом валу разломов Младший не заметил. Потому и рискнул.

Ливень застал их уже на другой стороне, на спуске. А Шойвенг так надеялся, что гроза мимо пройдет! Но нет — задело, хоть и самым краем. Что конь, что всадник вымокли вмиг. Земля под толстой лесной подстилкой из прошлогодних листьев, мелких и хрустких сучков и прочего сора промокала медленно, но последнюю полусотню шагов сапоги Младшего — как и копыта Тэрго — все чаще скользили. К счастью, крутизна быстро кончилась, и склон вывел их на то, что когда-то было дорогой.

Заросшая кустарником прогалина змеей вилась в лесной чаще. Изредка попадались остатки мостовой из светло-серых, почти белых в хмуром сумраке дождливого дня, камней, а между ними пробивалась трава, грозя поглотить и эти последние свидетельства давней жизни. Толстенные деревья, никогда не виденные Шойвенгом прежде, древними стражами стояли вдоль обочин и шумели под ветром, недовольные вторжением чужака. Вроде бы сосны, но уж больно непривычные — кора не рыжая и не серая, а иссиня-черная с призрачным голубоватым мерцанием, а иглы — сизо-синие и длинные, больше мужской ладони. Узловатые ветки великанов тянулись к небу, изгибаясь под странными углами, иглы на них угрожающе топорщились... Младший поежился. Лес выглядел очень странным — кажется, он на правильном пути.

Взобравшись в седло, тронул поводья, и Тэрго двинулся вперед, не в пример хозяину спокойный и довольный жизнью. Ровная дорога, по которой не скользят копыта — что еще надо для счастья? Только торбу с овсом под морду и крышу, чтоб дождь не доставал. Если Шойвенг правильно сориентировался, то все это у коня скоро будет.

Древняя мостовая тянулась и тянулась. Постепенно деревья-исполины уступили место скалистым стенам, стиснувшим дорогу с двух сторон. На темных склонах кое-где виднелись полустершиеся серебристые знаки — остатки то ли надписей, то ли росписи. Хотя, говорят, книги Древних, или свитки, или хоть что-то, написанное ими, не попадалось даже Ищущим.

Про эту общину мудрецов, живущих в пустынных землях на северо-востоке, в народе говорили уважительно. А среди жрецов с пренебрежением и иногда — с ненавистью. Когда Шойвенгу лет было примерно столько, сколько сейчас Айюль, он всерьез намеревался сбежать к Великаньему озеру, в Обитель Ищущих — разгадывать вместе с ними тайны Древних. Дома его удержала Чуйиль, заметившая, что сначала все-таки стоит выучить грамоту и все, что положено знать ученому мужу, а с этим лучше придворных наставников ему никто не поможет. Шойвенг улыбнулся воспоминаниям: сестра всегда отличалась сообразительностью и находила верные доводы. Дай Семиликая ей сил, чтобы одолеть и нынешнее испытание.

Он тряхнул головой, отгоняя дурные предчувствия. Дорога, последний раз вильнув меж холмами, вывела на открытое пространство. И Шойвенг придержал коня. Он оказался на вершине невысокого холма, и вид отсюда открывался величественный и грустный одновременно. Древняя мостовая, становясь все заметнее с каждым следующим десятком шагов, переливалась через край чашевидной долины и по ровному отлогому склону сбегала к обширным руинам из серебристого камня. В полуразрушенных зданиях угадывались высокие арки и башни, просторные площади... Удивительно просторные, кстати. Шойвенг воочию убедился — у северных варваров были все основания считать Древних великанами: проемы арок, улицы, сами здания явно предназначались не для людей, а для тех, кто раза в три, а то и в четыре их больше.

Когда первое ошеломление прошло, Младший заметил, что самих построек не так уж много. На город не похоже, скорее — крепость. Или небольшой замок. По меркам Древних небольшой, конечно. И чем ближе к противоположному краю долины, тем выше арки и башни, а самую высокую — ажурную и узкую — венчал белый шпиль. Игла, прошивающая небо. Прямо перед ней нависала над площадью широкая открытая площадка, когда-то поддерживаемая четырьмя квадратными башнями-столбами, в две трети высоты от главной. Сейчас опор осталось всего три, и сама терраса осыпалась, точно от нее отрезали — или, скорее, открошили — неровный ломоть. "Крошки" устилали широкую площадь у подножия башен неровными глыбами и кусками серебристо-серого камня. Под этими обломками и скрывался дальний конец дороги.

Что-то подсказывало Шойвенгу, что проход к Кругу придется искать именно там.

Дождь припустил снова, тихо шурша и укрывая руины серым маревом. Тэрго тряхнул мокрой гривой и бодро зацокал вниз по каменной мостовой. Других звуков над долиной не было.

Когда они добрались до первых развалин, Шойвенг перевел коня на шаг, осматриваясь на ходу и выискивая подходящее место для стоянки. Жеребца придется на время оставить, как и большую часть поклажи. Так что нужно удобное укрытие, желательно с крышей и зарослями травы неподалеку. Кто знает, сколько времени придется провести в Круге — день, может, больше. Негоже, чтоб животина совсем уж впроголодь сидела, пока ждет хозяина.

Наконец, возле самой площади нужное нашлось. Когда-то, наверное, само здание было много больше, но сейчас от него остался только просторный зал на первом этаже. И то — частично. Но две стены и часть потолка устояли под натиском времени, так что сохранился целый угол, а значит, можно спрятаться и от дождя, и от ветра. Каменный пол уже давно скрылся под слоем земли, так что везде, где доставал солнечный свет, древние плиты устилала трава — не слишком сочная и мягкая, но заморить червячка для Тэрго сойдет.

Довольный, Шойвенг, принялся за обустройство стоянки. О том, что скоро придется лезть в развалины, а то и под землю, он старался не думать. И потому долго и прилежно размышлял, стреноживать коня или привязать — тот был приучен и к тому, и к другому, но путы любил меньше. И все-таки Младший выбрал путы — все-таки лучше, чтобы жеребец мог двигаться более-менее свободно. И от души накормил. Заодно и сам перекусил. С собой много брать не стал: если путь к Кругу найдется не сразу или окажется сложным, лучше вернуться и, подготовившись, повторить попытку. Но фонарь и масло к нему проверил дважды — темноты он не любил страшно. И это еще слабо сказано... Потому и надеялся, что доберется до Прорицающих — чем или кем бы они ни были — с первого раза.

Когда он двинулся к развалинам под главной башней, дождь давно прекратился. Тучи стали светлее, и кое-где в прорехах между ними уже виднелись бледно-голубые клочки неба. Но тишина никуда не делась: ни птичьих голосов, ни шуршания мелких лесных зверюшек, ни стрекота насекомых. Только шаги Младшего по серебристым плитам глухо отдавались меж обломками, и ветер шумел в кронах деревьев поодаль.

Поначалу идти получалось быстро — мелкие камни почти не мешали, а крупные легко обходились. А вот когда он подобрался ближе к трем башням, стало сложнее. Местами глыбы настолько перегораживали путь, что приходилось карабкаться, обдирая в кровь ногти. Камень Древних оказался скользким как масло. И едва-едва теплым. Шойвенг специально проверил, прижав голое запястье к серой поверхности — точно, крупные обломки излучали слабое тепло. И чем больше глыба, тем ощутимей. Мелкие же вели себя как обычные камни.

С трудом добравшись до середины площади, Младший присел на камень отдышаться. Отсюда башни главной постройки казались исполинскими. И только одиночная — ажурная — над ними по-прежнему будто летела ввысь. Слабая косая тень от нее падала на скальный отрог позади, и Шойвенг только сейчас заметил, что камень там тоже неестественного происхождения. Подошва отрога — да, привычно темная, серая. А вот дальше и склоны, и террасы такого же серебристого цвета, как и другие здешние сооружения. Интересно, зачем Древним понадобилось достраивать или переделывать горы?

В задумчивости Шойвенг опустил взгляд на кончики сапог. На мокрую лесную грязь налипла серебристая каменная крошка. Конечно, оставалась вероятность, что Изначальным просто не нравился вид из окон, но другие-то холмы и отроги в долине не тронуты. Нет, скорее всего, Круг Прорицающих укрыт не в самой башне, а в толще гор. В пещерах.

Младший забарабанил пальцами по теплому камню. Может, брат прав, и глупость все это? Он ведь идет наугад... Может, там и нет никакого Круга. Кто его знает, сколько замков понастроили Древние с такими шпилями. Илма говорила, что рядом верховья Северной, а ему ничего подобного не встретилось по дороге. Реку он миновал давно, и с тех под даже ручейков встречал мало. И ни один не был похож на реку, стекавшую с гор.

Шойвенгу стало жарко: ему вдруг показалось, что это себялюбие и желание выбраться из осажденного дворца, где поселились горе и болезнь, погнали его в путь. Может, это просто упрямство и страх, а вовсе не стремление помочь родным? Страх перед смертью близких, перед риском поражения... А иначе почему он бросил брата одного? Да, вещи Древних реальны, но велик ли шанс, что он действительно сможет найти то, за чем двинулся в путь? Возможно, этой верой в чудо и в то, что именно ему предназначено стать таким же, как Хорсбро Основатель, следовало пожертвовать и прислушаться к словам Астанойра.

Ради Иштарилана многие шли на жерты: брат не ушел в море, хотя с детства бредил кораблями и далекими путешествиями, Вейр уступил невесту своему другу-императору, а отец... Отец хотел сам управлять страной, без оглядки на жрецов, и ради этого собирался вернуться к древнему обычаю, когда правитель одновременно был и Верховным тай-илем. Но отказался от замысла ради спокойствия и мира в Иштарилане. А теперь замаливал нанесенные богам обиды. Хотя, скорее, не им, а жрецам, с горечью подумал Шойвенг.

Мысль о самодовольстве жрецов и нынешней униженности отца вернула решимость. Пусть шансов мало! Но если есть хотя бы один из тысячи — он обязан попытаться!

Младший стиснул кулаки и двинулся дальше. Конечно, под землю лезть страшно... Только вот выбора нет. Если Круг под землей, значит, ему туда.

Даже если ради этого придется преодолеть детские страхи.

Когда башни-опоры оказались совсем близко, стало заметно, что место, где, вероятнее всего, когда-то располагались створки ворот, наглухо завалено обломками. А вот северо-западная часть сохранилась гораздо лучше. Туда-то Шойвенг и направился, с трудом отыскивая узкие проходы в каменных дебрях. Все чаще под ноги сыпались мелкие камушки, а некоторые глыбы опасно раскачивались, так что он вздохнул с облегчением, когда самый заваленный участок остался позади. Младший выбрался к западу от сооружения. Здесь обломков почти не было, и до основания северо-западной башни он дошагал сравнительно быстро.

И встал. Удобных проломов не просматривалось, а ближайшее окно маячило на высоте примерно четырех-пяти его ростов. Зато по стене карабкался то ли плющ, то еще какая-то лиана. Шойвенг подергал за ветви — вроде крепко. Придется рискнуть. Он снял плащ, убрал в сумку, передвинул поклажу так, чтобы не мешала взбираться, и осторожно полез.

Но опасался он зря — плющ за стену держался намертво, и путь наверх оказался легче, чем виделось с земли. Дотянуться до широкого оконного проема — не бойницы ,к счастью — тоже труда не составило. И спустя недолгое время Младший уже стоял в просторной комнате. Оставалось найти дорогу к центральной части здания. Вряд ли Круг Прорицающих стоит где-нибудь на отшибе... Чутье подсказывало, что и для Древних это был важный артефакт. А значит, путь к нему точно пролегает где-то в парадной части здания. Такие вот нехитрые соображения.

Уходить в сумрак неизвестности, в блуждания по незнакомым темным коридорам не хотелось все больше. Оттягивая решительный момент, Шойвенг обошел комнату, осматриваясь и отмечая детали. Ни мебели, ни дверей, если они и были, не сохранилось. Остался только камень. Гладкие стены, пол, невысокий помост возле правой стены и дверной проем напротив окна. Ничего примечательного, если не считать того, что в кладке не просматривались зазоры между камнями, точно замок подняли из сплошного монолита. Наконец Младший вернулся к дверному проему. За ним было темнее, но не настолько, чтобы зажигать фонарь. Глупо же! Шойвенг постарался себя успокоить: все у него под рукой, если станет совсем темно, то зажечь светильник — мгновенное дело... В конце концов, ему не десять лет, чтобы пугаться темноты! Злость подействовала — липкий комок в животе стал намного меньше. Можно двигаться дальше.

Выйдя из комнаты, Младший оказался на узкой площадке, от которой начинались лестницы — вверх и вниз. Перила тоже не сохранились, и лестницы одним краем обрывались в темную бездну. Шойвенг сглотнул, невольно коснувшись стены, — и едва не отшатнулся. От его руки по гладкому камню разбежался голубоватый огонь, освещая ступени и пространство вокруг примерно на три шага в обе стороны. Младший отнял пальцы — и свет стал бледнеть, хотя и медленно. Интересно... Вспомнилось, что Огнежар тоже откликался на прикосновение. Наверное, так Древние освещали свои жилища, и эти устройства еще действуют. Шойвенгу стало спокойней, но, спускаясь, стену он пока больше не трогал.

Лестница привела его в огромный зал без окон, занимавший, видимо, все внутреннее пространство первого этажа. Здесь голубые отсветы стали совсем слабыми, но зато разбежались по стенам и вверх, и вниз, освещая пустоту и заброшенность главного помещения башни. Пыль, копившаяся столетиями, лежала нетронутой. Ни одного следа — даже животные сюда не забредали. Только медленно разрушались каменные плиты, превращалось в труху дерево и рассыпался ржавью металл. Повторяя квадратный рисунок основания, в центральной части подпирали потолок выщербленные колонны, а в восточном углу зиял чернотой проход. Если Шойвенг правильно помнил расположение всего здания, то вел он как раз к башне со шпилем. А высокий проем в южной стене — это либо к соседней башне-опоре, либо к главным воротам. Значит, выбираем восток.

По сравнению со слабым светом в зале чернота в коридоре казалась непроглядной. Младший сделал несколько осторожных шагов вдоль стены, касаясь ее кончиками пальцев. Но сияния не появилось. Только вперед убегало гулкое эхо шагов — стук каблуков о каменный пол. Неровный, кстати, пол. Как будто в трещинах или выбоинах. Шойвенг, ощутив, как разрастается внутри липкий комок страха, остановился. Надо или светильник доставать, или... Он сжал виски ладонями, торопливо размышляя. Пока можно справиться с паникой, масло стоит поберечь, а потому... Он быстро закатал рукава повыше и прижался к гладкому камню стены всей поверхностью кожи от ладоней до локтей. На мгновение руки обожгло холодом, но после пришло слабое тепло, такое же, как и у глыб на площади, а следом — медленно-медленно — в толще стены появилось знакомое голубоватое сияние. Только его силы едва хватало на полшага. Да, так идти не получится — слишком высоко свет, куда ступать, все равно не видно. Но на каждую задачу есть решение, и Шойвенг сел на пол — стаскивать сапоги и закатывать штаны до колен. Когда есть дело, которое требуется выполнить прямо сейчас, до паники не дойдет — это он знал по опыту.

Босые ноги нестерпимо жгло холодом. Он шел довольно долго и, по всем расчетам, уже глубоко забрался под рукотворный горный отрог, который видел позади замка Изначальных. Здесь стены были совсем не такими гладкими, как в коридорах башен. Здесь они змеились трещинами, время от времени сыпались мелкой каменной крошкой и откликались на прикосновение голой кожи — Шойвенг время от времени прижимался к ним голенью, чтобы пробудить свет — все хуже и хуже. А теперь вот исчезло и тепло. Младший в раздумье остановился: кажется, он добрался до тех мест, где вмешательство древних строителей в дело природы совсем прекратилось. Или же их творения не выдержали груза времени и за столетия пришли в негодность. Как бы то ни было, пора доставать фонарь, если он хочет продвинуться дальше. И обуваться, с облегчением подумал Шойвенг.

Он быстро раскатал штанины, наслаждаясь тем, что теперь между холодом подземного коридора и телом появилась преграда, обулся и, нарочно затягивая время, сделал глоток из фляжки, прежде чем лезть в сумку за светильником. Сумрак подземных коридоров стал привычным, и детский страх темноты отступил. И Шойвенгу это нравилось. Вода освежила пересохшее горло и напомнила о том, что последний раз он пил еще под открытым небом, жмурясь на слабое солнце. Сейчас, на поверхности, наверное, уже ночь. Если его не подводило чутье, то на блуждания по руинам Древних у него ушло несколько часов: главный коридор, к которому его вывел путь из башни, оказался завален, так что пришлось возвращаться и пробовать другую дорогу. К счастью, в конце концов он обнаружил проход в нужную сторону и, миновав место обвала, вышел к высоким воротам. Затейливые решетчатые створки из похожего на серебро металла, украшенные лозами не никогда не виданных Шойвенгом цветов и забавными хохлатыми птицами, потускнели от времени. Когда-то ворота замыкал тяжелый замок, но теперь они стояли распахнутые и кое-где погнутые так, будто кто-то выдавил решетку изнутри. Это немного беспокоило, но Младший предпочел думать, что обратно сбежавший — кто бы это ни был — возвращаться не стал.

Воспоминание о погнутых решетках подстегнуло утихший было страх и заставило Шойвенга поторопиться со светильником.

Яркий огонек масляного фонаря разогнал темноту, и сын императора убедился: рукотворный проход кончился. Вернее, он незаметно перешел в природный подземный лаз, вероятнее всего, проточенный водой тысячелетия назад. Несмотря на широту лаза и слабый сквозняк, пробегавший вдоль стен, Шойвенг почувствовал себя заключенным в каменный мешок. Или скорее кишку. Ему стало нехорошо от мысли о неподъемных толщах горной породы, нависавших сейчас над его головой. Он напряженно прислушался, боясь, что вот-вот до его уха донесется едва ощутимый слабый треск, который, как он знал из книг, предвосхищает обвалы в шахтах. Но вокруг стояла полная тишина. Покой подземелья нарушало только его напряженное дыхание.

Младший зажмурился, медленно собрал пальцы свободной руки в кулак, вобрал поглубже в грудь сухой и безжизненный воздух пещер, выше поднял фонарь и только тогда открыл глаза. И сделал шаг. Потом еще один... и еще... и еще. Постепенно дыхание выровнялось, паника унялась, и дальше он продвигался почти также быстро, как в полуразрушенном замке Древних.

Может быть, даже быстрее.

Ему пришло в голову, что стоит считать шаги — если не дорогу запомнить, так хоть время измерить. Но он сбился примерно на двух тысячах и больше не пытался: мрак, сжимавший круг света со всех сторон, давил и запутывал — мгновения стали тягучими, как масло, как смола на полуденном солнце, как мед... Шойвенгу вдруг остро захотелось медовых лепешек, которыми его угощала Чуйиль. Еще до смерти мамы, до болезни... До всего. Он стиснул зубы и прищурился— не хватало здесь разреветься, как маленькому. Он найдет Круг и все исправит. Все, что можно.

В какой-то момент Шойвенг обнаружил, что стены и потолок кончились. Он застыл на месте. Свет выхватывал из темноты пятачок не больше четырех-пяти шагов в поперечнике, а дальше была непроглядная темнота. Младший оглянулся и запаниковал — там тоже была пустота и мрак. Он, поскальзываясь, кинулся назад, мелкие камешки полетели в разные стороны, цокая и порождая эхо. Кинулся и чуть было не врезался в изрезанную трещинами стену. Судорожно поднял фонарь, зашарил из стороны в сторону и наконец справа обнаружил край лаза. В каком затмении он выбрел из него, даже не заметив этого? Шойвенг выдохнул и опустился на каменный пол пещеры рядом с проходом. Тени в свете фонаря скакали, дергались и не успокоились, пока светильник не оказался пристроенным на невысоком камне с плоской верхушкой. И руки сразу упали, точно плети.

Сколько времени он провел в подземном коридоре, он при всем желании не смог бы сказать — утро ли уже было на поверхности, ночь ли еще... Навалилась страшная усталость — как будто незримые каменные толщи опустились на плечи, согнули спину и заставили дрожать ноги, а дыхание со свистом вырываться из груди. Младший сбросил сумку. Что-то глухо стукнуло о камни, наверное, огниво на дне. Стена пещеры леденила спину, но сидеть прямо не получалось. Шойвенг откинул голову и закрыл глаза. Под веками плыли то багровые, то радужные пятна. Дыхание медленно успокаивалось. Где-то неподалеку мерно капала вода, и звуки эти гулко отдавались в окутанном тьмой пространстве. С таким эхом пещера должна быть огромной... Вставать и проверять не хотелось совершенно, и Шойвенг медленно проваливался в полусон. И уснул бы, если б не острый выступ в стене, неудачно уткнувшийся ему под правую лопатку. Младший поерзал, ища местечко поудачней, но такого, кажется, тут вообще не было. Он сдвинулся дальше и неожиданно ощутил под рукой гладкую поверхность, такую знакомо теплую. Глаза открылись сами собой, но разобрать, что там такое сразу не получилось — мешала полутьма, выбоины и каменные осколки, щедро устилавшие пол пещеры. Превозмогая усталость, Шойвенг добрался до фонаря и пристально осмотрел участок пола: так и есть — под всеми разрушениями угадывалась работа Древних. Здесь знакомый по развалинам замка странный серый камень был врезан в пол на расстоянии двух ладоней от стены и тянулся, кажется, по всей окружности подземного зала. Шойвенг прошелся вдоль кромки. Точно, конечно, не скажешь — трещины и завалы камней погребли под собой, разбили линию, но она определенно прослеживалась. Вопрос теперь только в одном — откликнется древний камень на прикосновение, или свою силу он потерял безвозвратно?

Младший очистил участок пола, где четче всего проступала серая лента, закатал повыше рукава и обеими руками — от ладоней до локтя — прижался к гладкой поверхности. Ничего. Только тепло будто бы стало сильнее. Шойвенг опустился ниже и вытянул руки вперед, почти улегшись ничком. Теперь камня он касался кожей до самого предплечья. Прямо перед его лицом глянцево переливалась поверхность загадочного камня. Он прищурился, пытаясь разобрать: это блики от масляного фонаря скачут по ней или пробегают искры от пробуждающейся силы Древних. Теплые золотые отблески совсем не вязались с окружающим холодом и напоминали о лучах солнца на водяной глади, о шорохе листвы под ветром, о птичьем пенье... Младший невольно выдохнул, сжавшись от внезапного чувства бессилия: сколько он уже ползает в грязи, толком не зная, где он и как искать в этой темноте Круг. И чуть не пропустил слабую голубую искру, которая вспыхнула в глубине камня — возле локтя его правой руки — и промелькнула к кончикам пальцев и дальше по "ленте" Древних, вдоль стены. Шойвенг затаил дыхание. За первой появилась вторая, потом еще, еще... Как вдруг все погасло. Он уронил лоб на серый камень и тихонько выругался, помянув Безликого. Что делать дальше, он понимал, но не испытывал от этого никакой радости.

Но деваться было некуда. Без тепла его тела сила не проснется и не даст света. А в этот раз тепла, видимо, нужно куда больше. Зато если повезет, ему не придется блуждать по этой огромной пещере, освещая себе путь слабым фонарем. Если разгорится вся линия — а она шириной не меньше пары локтей, то света окажется достаточно, чтобы сразу увидеть проходы в стенах, все трещины под ногами, а может — кто знает? — и дальнейший путь. Шойвенг еще полежал немного, надеясь, что камень хотя бы чуть-чуть его согреет. Но тепло Древних было странным: оно ощущалось кожей, но дальше нее не шло. Наоборот — в коридоре под замком, когда он касался стены, Младшему казалось, что серый камень вытягивает из него жар тела. А может быть, и силы, и саму жизнь...

Шойвенг поежился и откатился в сторону. Стало легче. Он сел и тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Ну, холодно здесь. Просто холодно. И там, под развалинами крепости тоже — просто было очень холодно. И все. А холод можно перетерпеть. Нужно встать, разогреться и... сделать то, что необходимо. Выдохнул, вдохнул, еще раз выдохнул — и, вскочив, замахал руками в разные стороны, а потом несколько раз подпрыгнул, стараясь разогнать кровь. Быстро прошелся туда-сюда, собрал волю в кулак и... начал раздеваться.

Если прижаться к камню Древних всем телом — лечь голышом на самую середину линии, навзничь, вытянуть руки над головой, касаясь серой дорожки всей возможной поверхностью кожи — если это сделать, камень должен проснуться. Шойвенг нерушимо верил в это.

Вера отгоняла страх.

Он сбросил с себя последнее — штаны — и прошелся вдоль творения Изначальных, выискивая ровный участок подлиннее. В босые ступни впивались мелкие острые камушки, заставляя то и дело прихрамывать. От ледяного воздуха пещеры все волоски на теле встали дыбом, легкий сквозняк змейкой скользил по плечам, по спине, и казалось, по коже ползают какие-то мелкие твари. Младший обхватил себя руками, чтобы хоть немного удержать тепло, и понял: если он прямо сейчас не уляжется, то потом вообще не сможет — просто-напросто застынет, как ледышка, так, что и шевельнуться не получится.

Торопливо расчистив более-менее подходящий участок дорожки, Шойвенг вытянулся на ней, ощутив гладкое теплое касание камня, и постарался не думать том, что сейчас из него вытянут последние силы, последние остатки тепла. Вообще не думать. Он закрыл глаза и представил, как от контуров его тела разбегаются в сером монолите Древних голубоватые искры... как они бегут все дальше и дальше... набирают силу, сливаются в сияющие ленты и скользят вдоль стен подземной пещеры... взбираются лианами к потолку, свиваются в узоры, распускаются невиданными цветами, завитками, спиралями...

Свет фонаря, который Шойвенг видел сквозь веки, начал меняться. Он становился все ярче и ярче... Но Младший только крепче зажмуривался, боясь раньше времени поверить, боясь того, что если он станет подсматривать, чудо исчезнет, пропадет еще до того, как свершится. Вместо этого он уходил все глубже и глубже в себя. Чутье подсказывало, что именно там нужно искать главное противоядие от сомнений и безверия — исступленное желание во чтобы то ни стало спасти империю и родных, которое и погнало его в путь. Оно в этом испытании — его лучшая поддержка. Шойвенг не мыслил себя без Иштарилана, без улиц Дэннары, тронного зала отца, без уроков с братом и игр с сестрами, не знал, как он сможет жить дальше, если не найдет способа сохранить все это и оберечь от чужаков с Севера, которые хотят разрушить его мир. Точно так же, как боги разрушили семью, забрав мать раньше срока и подточив болезнью силы Чуйиль. Она должна жить. Они все должны жить! Империя не сможет существовать без рода Сабнов, ее хранящего! Сколько раз об этом говорил отец... У Древних есть средство спасти Иштарилан от захватчиков, и найти его поможет Круг Прорицающих. Так должно быть. Иначе во всем остальном нет никакого смысла.

Шойвенг вздохнул и впервые за несколько часов по-настоящему расслабился. Холод отступил, и Младший, казалось, сам превратился в сгусток мерцающего света.

Он открыл глаза, готовый ко всему. Над ним — над головой — сквозь голубое сияние, разогнавшее тьму в пещере, проступали неровные темные очертания каменных глыб. За ними — или, вернее, над ними — на высоком своде виднелись желтовато-белые сталактиты: от невообразимо тонких, похожих на игольчатую бахрому, до массивных, в полтора обхвата, точно стволы столетних дубов. Часть "сосулек" на потолке мягко просвечивала — тем самым голубоватым светом, которым становилась пробужденная сила Древних, скрытая в камне. Шойвенг пригляделся. Так и есть: он оказался прав, предположив, что сверху тоже должны быть "дорожки" для освещения. Только выглядели они не завитками лиан, как ему представлялось, а странными геометрическими фигурами, вроде квадратных спиралей разного размера, и широкими лентами между ними. Конечно, за столько эпох свод потерял первоначальный вид — где-то пролегли трещины, где-то выросли то щетиной, то гребнями сталактиты, — и теперь разобрать узор полностью не удавалось. Но Младший заметил, что линии орнамента сверху также спирально сходятся к центру, а там... Он приподнял голову и прищурился, стараясь разглядеть, что же такое находится в сердце пещеры. Но не удалось. Трещины в потолке появились не просто так, скорее всего, эта местность когда-то переживала землетрясения — то здесь, то там в огромном подземном зале в сияющем полусвете зловеще чернели каменные осыпи, а то и цельные глыбы, явно выпавшие из свода. В одной такой Шойвенг заметил даже слабое свечение остатков узора. Все вместе они образовывали своеобразный каменный лабиринт — хоть и с широкими проходами, но путаный и опасный. Особенно, если бы пришлось блуждать тут почти в темноте, при свете слабого масляного фонаря... Младший невольно передернулся, ощутив, как побежали мурашки по рукам. И подумал, что, пожалуй, можно встать. Серая лента превратилась в сияющую реку голубого света, но приветливей все равно не стала: камень Древних не морозил, но и не согревал, несмотря на то, что ощущался теплым. Теплым, гладким и твердым. Не перина — Шойвенг растер плечи, подвигал лопатками, покрутился в разные стороны, разминаясь и разгоняя кровь. Босые ноги слегка онемели, так что, одеваясь, он еще и попрыгал, надеясь быстрее согреться.

Подбирая сумку и упаковывая в нее ненужный теперь фонарь, Младший не переставал вглядываться в просветы между завалами камней. Ему казалось, в одном из них он заметил не голубой, а золотой проблеск — как раз там, где сходился орнамент свода и где его ждала сердцевина пещеры. Золотом брызнуло на одно мгновение, и теперь Шойвенг никак не мог сообразить, в котором из проходов каменного лабиринта ему почудился этот туманный блик.

— Да забери ж вас Безликий, — тихонько выругался он, и в конце концов, просто пошел наугад, выбрав тот из просветов, что хотя бы примерно вел в нужном направлении — к центру подземного зала.

Пробужденный свет Древних облегчал путь — не приходилось спотыкаться и рисковать сломать шею в какой-нибудь трещине, — однако он же придавал окружению призрачный, нереальный вид. И потому, когда перед Шойвенгом предстало то, что скрывалось в середине подземелья, под немалыми толщами горной породы, то, что пряталось в самом сердце древних руин, он не сразу поверил своим глазам. В центре пещеры, образовывая круг, стояли столбы-монолиты — одни тонкие, другие в пять-шесть обхватов — и светились золотом. Точно стволы неведомых каменных деревьев с молочной древесиной и мутновато-желтой корой. Есть еще такие редкие сорта янтаря: Младший видел украшения с Севера, и на них — гладкие бело-желтые камни, точно молоко с медом и маслом, а изнутри будто солнечный свет пробивается. Так и здесь. Столбы вытянулись до самого потолка. Или от самого потолка и до пола — почему-то казалось, если каменные "деревья" и росли, то не снизу вверх, а наоборот, как растут сосульки. Приглядевшись, Шойвенг понял, что именно они ему напоминают — храмовые колонны. Огромные, непомерно широкие — некоторые, правда, остались вполне изящными — колонны с золотым свечением. Он подошел ближе, щурясь от света. Глаза привыкали медленно, к тому же смешение голубого и теплого желтого сияния страшно раздражало. Под веками жгло — то ли от непривычного освещения, то ли просто от усталости. Младший, согнувшись, прижал к глазам ладони на несколько ударов сердца, и темнота в этот раз пришла как благословение Бабушки. Он постоял немного, слушая отдаленный плеск капель. И только теперь сообразил — а ведь он действительно нашел Круг. Тот самый. Чем же еще могут быть эти столбы? Запоздавшее благоговение накрыло его теплой волной, он задохнулся и на полувздохе-полувсхлипе отнял от лица ладони, чтобы, сделав еще один шаг, прижать их к шероховатому боку ближайшей колонны. И вздрогнул — внутри каменного "дерева" виднелся чей-то силуэт. Младший хотел отшатнуться, но усталость и напряжение последних часов взяли наконец свое — ноги у него подломились, и Шойвенг упал на колени на границе Круга. Потрясенный, он судорожно оглядывался и в каждом столбе замечал темные контуры — глубоко, очень глубоко под слоями пролупрозрачного, мутноватого "янтаря", в сердце колонн скрывались... кто? Древние? Разобрать детали не получалось. Одни силуэты были больше, другие меньше, и не понять даже — звериные они или человеческие... В одном Шойвенгу почудилось крыло — точно у рыса, мелкой летучей зверушки размером в две ладони, — только больше раз в тысячу. Но чем больше он вглядывался, тем спокойней становился. Растерянность отступала, и на ее место возвращалась решимость. В конце концов, а чего он ждал? Чуда? Так вот оно — протяни руку и трогай. И неважно, кто там сидит внутри. Сын имперского дома пришел сюда за ответами, от которых зависят судьбы его родных. Вот это — главное, это — важно. Это — важнее всего.

Шойвенг снял с плеч сумку, положив ее за границами Круга, встал и твердыми шагами прошел в самый центр колоннады — в центр кольца из "янтарных" узилищ.

Он получит эти ответы. Хоть от самого Безликого, если потребуется.

3.

Больше всего угнетала тишина. Тишина и мерное падение капель в мелкое озерцо. Оно там точно было, судя по звуку. Шойвенг слышал этот звонкий плеск и раньше, но теперь он просто сводил с ума. Младший закусил губу, но с места в центре Круга так и не сдвинулся. Он сидел здесь, кажется, уже несколько часов. Несколько долгих часов под размеренную и бесконечно мучительную капель. Только эти звуки — и ничего больше. Ни шороха, ни эха, ни ответа от Прорицающих. Младший с трудом представлял себе, как именно он получит предречение, но твердо верил — оно будет.

Верил — до тех пор пока не заметил, что голубой свет начал меркнуть.

Он до боли в костяшках сжал кулаки и постарался выгнать из головы все мысли. Все до единой. Предречение будет, обязательно будет... Каменные истуканы не должны подвести. Иначе все зря, все напрасно — и ссора с братом, и побег из столицы... Иначе он просто бросил родных на произвол судьбы — и Айюль, любимую младшую сестренку, и больную Чуйиль, и отца... Он подвел их. Променял на сумасшедшую, глупую надежду, что у Древних есть все ответы. Если бы это было так, разве жили бы Ищущие в северной глуши? Разве не стояли бы они на почетных местах рядом со жрецами возле отцовского трона? Шойвенг замер. А ведь правда — во дворце он никогда не встречал тех, кто по слухам владеет тайнами Изначальных. Ни одного. И от кого он узнал о Круге? Разве от них? Или, может, от других мудрецов? Нет, его угораздило поверить словам старой няньки, которая, наверное, из ума давно выжила... Каким же он был глупцом! Надо уходить отсюда. Младший в бешенстве стукнул кулаком по колену и едва сдержался, чтобы не заорать. На это его здравого смысла хватило — еще, не дай Солнцеликая, обвал случится. Но злость искала выхода. Шойвенг схватил камень и запустил им в янтарно-белую колонну. Промахнулся... Свет уже померк основательно. Голыш скрылся в темноте позади Круга и, стукнувшись о какую-то глыбу, породил эхо. Выругавшись, Младший зашарил вокруг в поисках нового снаряда. Ничего подходящего не попадалось. Он потянулся вбок, — вроде бы там валялась парочка хороших булыжников, — даже привстал, стараясь достать подальше. И вместо камня нащупал на чьи-то босые ноги.

Шойвенг отшатнулся назад, чуть не опрокинувшись на спину, больно ударился боком о каменный выступ и ободрал ладони.

— Эть, собрался куда? — чей-то голос разнесся по пещере, накатываясь сразу отовсюду. Густой, сочный, похожий на гудение шмеля на лугу в летний полдень. — Безобразишь... Долго, ох как долго ждать!

За голосом из полутьмы выступил его обладатель — старик-бродяга в грязном рубище, подпоясанный толстой веревкой. Квадратная неровная борода торчала вперед — такая же пегая и всклокоченная, как и пепельно-седая с широкими грязно-белыми прядями шевелюра. Старик шагнул ближе, стукнув о каменный пол толстым сучковатым посохом, и навис над Младшим. Руки у него были жилистыми, с узловатыми пальцами и обломанными черными ногтями. Шойвенга передернуло.

— Ждать-то будешь? По чину? — Старик отступил и двинулся к колоннам. — А по чину, по чану, по чашечке... Сколько вылито, сколько залито — янтарем, смолой... Временем, да. Знаешь ведь? Знаешь, знаешь... не пришел бы иначе, не ушел... Не уйдешь. Никто не уйдет. Все тут... самые... самые...

С этими словами бродяга прикоснулся к одной из самых толстых, в пять-шесть обхватов, колонне, и та отозвалась яркой вспышкой.

Младший наконец вспомнил, как это — двигать руками и ногами, — и вскочил. Старик, бормоча совсем уже неразборчиво, пошел по Кругу, петляя между столбов. И каждый отвечал ему переливами золотистого света. Потом к золотому добавилось голубое — заново разгорались "ленты" и "дорожки" Древних, все ярче и ярче... Бормотание старика стихло, и сам он скрылся, опять слышался только надоевший звон капель. В подземелье стало уже так светло, что слепило глаза.

Шойвенг завертелся на месте, стараясь отыскать бродягу среди сияющих вихрей света:

— Стой! — Голос прозвучал неожиданно звонко, совсем по-мальчишески. — Я не понимаю... Откуда ты взялся? Кто ты?

Незваный гость не спешил показываться. Младший сорвался к границе Круга Прорицающих, намереваясь выбраться, найти старика, где бы тот ни прятался в этом каменном лабиринте, и потребовать ответа. Застыл на миг, набираясь решимости выйти... и ощутил на плече горячую руку. Стремительно развернулся, сбросив чужую ладонь, и оказался с ним лицом к лицу. Пришелец подкрался совершенно беззвучно, и это пугало. Если быть честным, пугало не только это, но потребовать объяснений Шойвенг не успел. Старик медленно, ударяя посохом о каменный пол, пошел на него, заставляя отступить снова к центру круга. Из-под кустистых бровей пронзительно смотрели глубоко посаженные глаза. Темные, почти черные, как угли, они завораживали, играли колючими голубыми искрами и заставляли молчать.

Когда Младший снова оказался точно посреди кольца из сияющих колонн, старик проговорил:

— Я — никто. Ничто... нечто... Кто скажет, тот знает. Незачем, незачем тебе... Другой ответ нужен, другого ждешь. Другой и дадут. Садись... — На плечо опять легла жаркая ладонь и с силой надавила, принуждая опуститься на пол. — Жди.

Шойвенг послушался, точно во сне. Удобно подобрал под себя ноги и приготовился пробыть здесь, в сердце творения Древних, сколько потребуется. Хоть до скончания эпох.

Куда пропал старик, он не заметил.

Колонны и узоры из светло-серого камня нестерпимо сияли, и Младший закрыл глаза, уставшие от яркого света. Кажется, он и вправду задремал.

Перед ним в переливающейся полумгле вставал город... Город из серебристого шелкового камня... Улицы, вымощенные светлыми плитами, утопающие в зелени дома, цветы и фонтанчики в маленьких укромных палисадниках. Высокие силуэты, тени, скользящие по улицам и площадям... И самое сердце этого места — цитадель с массивными башнями и террасой, отделанной не серым, а ослепительно белым камнем. Точно таким же, только белым... Летящие одежды... длинные прозрачные рукава, струящиеся по ветру... и свет. Много света. Солнце в зените... И белый камень, попадая в его лучи, начинает искриться. Вокруг него переливается сам воздух, точно в нем плавает алмазная пыль, и просверкивает радуга — яркая, как на детских рисунках. И высоко-высоко надо всем этим великолепием — цветные росчерки в небе: синие, ало-золотые, изумрудные... И один белый — возле пятой башни, ажурной, самой высокой... незаконченной... Она сложена только наполовину. Там каменотесы...

Младший напрягся, стараясь поймать видение и разглядеть Древних получше — какие они на самом деле, похожи ли на людей... Но картинка стала размываться. Мешал странный шорох. Как будто тихий шелест опавшей листвы, и даже еще тише — точно прах или пепел, разносимый ветром по выжженной степи... Он начался где-то позади, сухой, едва слышный, и медленно нарастал — с каждый вдохом, с каждым ударом сердца. Шорох перекатывался от камня к камню, приближался, отталкиваясь от стен пещеры, и удалялся, носился в воздухе, незримой поземкой скользя между колоннами, пока не перешел в невнятный шепот. Шойвенг невольно прислушался и открыл глаза. Видение города пропало, но шепот никуда не делся.

Свет вокруг поугас — голубые каменные ленты и спирали исчезли совсем, а колонны сияли уже не столь нестерпимо. Из углов подземного зала медленно наползал полумрак, и вместе с ним — точно принесенные неведомым ветром — все четче проявлялись звуки. Они посвистывали, шипели, сухо потрескивали, складываясь в слова: есс-с-сли... х-хоч-чеш-ш-шь с-сс-сох-ххра-нить... откажш-шис-ссь... Звуки набирали силу — хоч-чч-ччеш-ш-шш-ш-шь... ссо-х-х-хх-ххра-ннить... — набегали волнами и откатывались снова, становясь все громче и громче. И вот уже вокруг свистел и бился, пригибая к земле, не шепот, а звучный, стонавший и хрипевший на все лады ураган, гудели колокола, громовые раскаты болью раскалывали голову... Шойвенг согнулся, прижав ладони, к ушам и закричал.

И стало тихо.

Он повалился на бок, хватая ртом воздух. По лицу текли слезы, виски ломило, а в уши точно налили воска. На мгновение Младший испугался, что оглох, но тут в холодной тишине Круга раздался сухой безжизненный голос. Он шел отовсюду и ниоткуда, отчетливо и мертво произнося слова:

— Если хочешь сохранить, откажись, перестань быть тем, кто ты есть.

Шойвенг замер, боясь пропустить, не услышать...

— Только видевшие перерождение мира могут спасти империю. — Голос не порождал эха, но каждое слово, произнесенное им, обретало тяжесть и плотность и медленно оседало в воздухе, становясь почти зримым. — Путь найдется там, где камни легче воды.

Последние слова предречения проплыли над Шойвенгом, опустились и словно бы впитались в кожу. Он долго смотрел на свои ободранные ладони, оглядывал руки, пытаясь отыскать следы или какой-то знак, но ничего не было. Потом неуклюже сел. Тени становились глубже, полумрак расползался по пещере, постепенно обращаясь в непроглядную подземную ночь. Сияние Древних гасло, и что-то подсказывало Младшему, что на этот раз пробудить его уже не получится.

Шойвенг потер отбитые бока, морщась из-за потревоженных ссадин и резкой боли в голове. Кажется, ясно, куда просочились слова предречения — они пойманными птицами бились внутри черепа, стучались в виски и мешались с его собственными мыслями. И раздражали. Тем, что по отдельности каждое слово просто и внятно, но вместе — сплошная несуразица... Вроде той, что нес давешний бродяга. Однако чем дальше, тем больше росла уверенность, что ни одно из них не забудется и не потеряется, а значит, можно о предречении и потом подумать. Когда голова перестанет болеть, желудок будет полон, а сам он отогреется под солнцем. Или хотя бы просто выберется из бесконечного подземного холода и темноты.

Младший чувствовал себя разочарованным и разбитым, точно после болезни или долгого-долгого сна. Все кругом виделось странным: вроде бы то же, что и прежде, но как будто чуть-чуть другое, измененное. Ноги подгибались, когда он вставал, но рассиживаться здесь не хотелось совсем. Слишком неуютно стало вокруг. Гораздо неуютней, чем в начале.

Перед глазами плавали черные точки. Шойвенг потряс головой, пытаясь их отогнать. И зря: точки превратились в пятна, а ноги стали еще слабее. Он чуть согнулся, уперся руками в колени и сделал несколько медленных и размеренных вдохов. Холодный воздух пещеры царапал сорванное горло, на зубах скрипела пыль. Или пепел... Зато полегчало. Осторожно выпрямился и поискал глазами сумку. Она лежала там, где он ее оставил — ни юродивый, ни еще кто-либо ее не тронули. Одной заботой меньше. А в сумке — лепешки и вода... Живот свело голодной судорогой, и Шойвенг вдруг понял, что не ел с самой поверхности, и случилось это, кажется, эпохи назад. Шагнул к вожделенной котомке... и застыл. Спину сверлил чей-то взгляд. Он обернулся, ожидая снова увидеть старика, но позади никого не было. Огляделся. Золотистое сияние колонн угасло почти полностью, однако по ним — то в глубине, то по поверхности — еще пробегали яркие искры. Света хватало, хотя скоро опять придется жечь фонарь. Хорошо бы до этого момента найти нужный проход... В пещере становилось все неуютней. Младший поежился и заметил в одном из самых огромных столбов Круга два огонька — ярко-золотые, с прозеленью, они горели на высоте двух человеческих ростов. Точно глаза. Говорят, Древние были великанами... Шойвенг ощутил пробежавший по спине холодок. Если бы они дожили до наших дней... Огоньки мигнули пару раз и погасли. Колонны молчали, погруженные в полумрак, а он все смотрел туда, где мгновением раньше горели две странные искры... Спустя несколько ударов сердца медленно поклонился, коснувшись земли, повернулся и вышел из Круга.

Подхватив сумку, Младший зашагал по первому попавшемуся проходу, стараясь не оглядываться и не слишком часто спотыкаться. Ушибы давали о себе знать все сильней, но оставаться здесь он больше не хотел ни на мгновенье. А поесть можно уже по дороге к поверхности.

Последние искры света гасли по всей пещере, и Шойвенг прибавил шагу: пока не исчезли последние отблески, хорошо бы найти нужный лаз. Холод чувствовался все ощутимей, пальцы деревенели, начала потряхивать дрожь. Не помогала даже ходьба. А старик тут бродил босиком и в одной мешковине... Младший вспомнил колючие искры в глазах, странную речь. Он раз или два видел похожих безумцев в Дэннаре — дурачки, блаженные, которых народ любит и слушает. Кто-то верит их бредням, находит в них смысл и знаки богов. А жрецы и рады — если в храме есть свой юродивый, жертвы растут: считается, что бог или богиня коснулись человеческого дитя, посылая через него благословение не только храму, но и всем, кто почтит его дарами. Но откуда юродивый тут? И эти искры... Шойвенг помнил ощущение жара, исходившее от ладони старика, — обжигающее, горячечное. А ведь тут холод... Хорошо бы найти этого бродягу да расспросить хорошенько. Брат бы так и поступил. Но свет гаснет, а в темноте поиски могут длиться вечно, особенно учитывая, что двигается старик совершенно беззвучно. Младший все равно замер на несколько мгновений, всматриваясь в подступающий мрак и прислушиваясь. Ничего. Только приевшаяся капель, которая стала ощутимо ближе. Странно... Когда он выходил к Кругу, ему казалось, что капли звенели дальше, на другом конце пещеры. Получается, сейчас он бежал не к выходу, а от него. Забыв о юродивом, он хотел кинуться обратно, но быстро сообразил, что вместо того, чтобы бродить по лабиринту из обломков, можно просто обойти пещеру по краю, вдоль стен. Вряд ли осыпей на пути будет много... А те, что все-таки попадутся, можно обойти, не углубляясь далеко в путаницу тропинок. Так нужный лаз найти будет даже проще. Усталость вытеснила лишние мысли, и Шойвенг двинулся дальше.

Когда он выбрался наконец из каменного лабиринта, свет в пещере полностью угас. Ноги дрожали и подгибались, руки тряслись, но Младший заставил себя достать огниво, фонарь, проверить масло. Потом опустился на колени и принялся зажигать фитиль. Огонек вспыхнул только после нескольких попыток, и это вымотало его окончательно. Капель звучала совсем близко, по правую сторону. И там же по ощущениям находился проход к замку Древних.

Прежде чем идти дальше, Шойвенг оперся на руки, поставив их по обе стороны от горящего фонаря, и несколько мгновений наслаждался теплом, которое от него исходило. Это придало сил, и он собрался на последний бросок.

До капели он добрел через два десятка шагов. Тоненький ручеек сочился по стене и с небольшого выступа в двух-трех локтях от земли падал каплями в озерцо — крошечное, не больше шага в поперечнике. Вода блестела в свете фонаря, и от каждой капли разбегались мелкие волны. Младший присел на корточки и выпил три-четыре ледяные горсти. Вкуса почти не почувствовал. Вода казалась выхолощенной, пустой... Мертвой. Но все равно принесла облегчение.

Он побрел дальше и вскоре заметил первый проход. Тот чернел в стене провалом во мрак, пустоту, и оттуда тянуло сыростью. Шойвенг такого не помнил. Он подобрался ближе, ощупал края, осмотрелся и решил окончательно — не этот. И опять потащился вдоль стены.

Проходы стали попадаться чаще, но каждый оказывался или слишком низким, или слишком сырым, или чересчур извилистым — а Младший помнил, что прежде чем попасть в пещеру, он долго шел по прямой — или еще чем-то отличался от того, который Шойвенг видел в своих мыслях. Наконец один показался знакомым. Пелена усталости затмевала мысли, но он все равно узнал контуры каменных завалов возле проема, а сам коридор был с высоким потолком, прямым и похожей ширины. И оттуда веял сквозняк, несущий слабый запах солнца, травы и земли. Младший поискал взглядом расчищенную площадку, где он раздевался, чтобы разбудить свет Древних, и обнаружил ее в паре-тройке шагов. Серебристая каменная лента глянцево блестела — не своим светом, а отраженным, золотым, от масляного фонаря.

Шойвенг выдохнул с облегчением, поправил на плече сумку и прикрутил фитиль — масла оставалось совсем немного, но на дорогу к поверхности, с учетом запаса в сумке, должно было хватить. И заплетающимся шагом потащился по каменному коридору.

Он шел как в тумане. Голова болела все сильней, накатывала тошнота, а свет фонаря то и дело перекрывали тучи черных мошек, мельтешивших перед глазами. Звуки — эхо шагов, шорох потревоженных камней, потрескивание горящего масла — стали тягучими и глухими, и за ними все отчетливей проступал голос... Мертвый голос, произнесший предречение. Он звучал где-то внутри, снова и снова повторяя бессмыслицу: там, где камни легче воды... если хочешь сохранить, откажись, перестань... кто ты есть... перестань быть... перестань...

На очередном шаге пол вдруг уплыл из-под ног, зрение померкло, и последним, что услышал Шойвенг, был удар его собственного тела о землю.

Он забыл, как дышать.

Тяжелый, давящий ужас накрыл его ледяным валом. Руки отнялись, голову прижало к земле, а грудь оставалась мучительно неподвижной несколько долгих, как годы, мгновений...

А потом оцепенение отступило, и Шойвенг, еще не до конца придя в себя, вдохнул так глубоко, что, казалось, лопнут ребра.

Медленно приходило понимание: он все еще под землей, лежит на камнях, неудобно подвернув под себя правую руку, а левая, закинутая к голове, оказалась придавлена боком походной сумки. И обе руки страшно, до онемения, затекли ... А ноги?.. Младший дернулся и ощутил, как носки сапог слабо царапнули землю. Что ж, ноги свободны и почти действуют. Шойвенг заворочался, пытаясь отодвинуть сумку и перекатиться на спину.

Открывать глаза он боялся.

Вокруг был разлит запах масла, а значит, фонарь погас. Темнота же всегда пугала Младшего, и сейчас он точно знал: как только откроет глаза, полное отсутствие света заставит его паниковать. С другой стороны, один приступ паники он уже пережил и смог двинуться дальше... Хотя, конечно, это случилось все-таки не в полной темноте. Да и паниковал он по другому поводу. Лежа на спине и дрожа от холода, Шойвенг думал, на что решиться — то ли рискнуть и посмотреть в глаза мраку, то ли держать веки и дальше крепко сомкнутыми. А потом вдруг хрипло рассмеялся — разницы-то все равно никакой! Все равно придется ощупью отыскивать фонарь, копаться в сумке, надеясь, что масло осталось в целости и не разлилось, заправлять фонарь, если он не пришел в негодность, доставать огниво... Мысленное перечисление того, что предстояло сделать, помогло прийти в себя. К тому же Младший внезапно понял: вопреки всему чувствует он себя гораздо лучше, чем в пещере. Понял и криво усмехнулся — надо же, обморок пошел на пользу, дал отлежаться и отдохнуть. И кстати... Тут Шойвенг сообразил, что сначала в сумке стоит искать совсем не масло...

А глаза он все-таки решил держать закрытыми.

Руки слушались еще плохо, но сесть удалось почти без проблем. Холщовый бок сумки был слегка влажным, но узлы завязок поддались легко, даже удивительно: вслепую — а не пришлось долго возиться. Хотя, может, это оттого, что в последний раз Шойверг затягивал их, едва не теряя сознание от слабости и истощения. Нужный сверток тоже нашелся быстро. Торопливо развернув его, Младший, забыв обо всех страхах, вгрызся в очерствевшую лепешку. Кажется, вкуснее он в жизни ничего не ел... Даже медовые, которые он совсем недавно вспоминал, сейчас казались лишь бледным подобием этих — сладковато-соленых с чудесным хлебным запахом, заполнившим рот и ноздри. Шойвенг наслаждался. Нашарив фляжку, он глотнул воды и понял: теперь он точно доберется до поверхности, вопреки всем передрягам.

В конце концов, предречение предречением, но ему давно уже пора в обратную дорогу. Он положил себе срок — уложиться в пятнадцать-семнадцать дней. Столица продержится и дольше, в этом он был уверен, но хотел сократить самовольную отлучку насколько возможно. Все-таки в подземелье он провел непозволительно много времени, точно затмение нашло. А ведь брат говорил ему... Шойвенг ощутил стыд и досаду: затея с Древними действительно оказалась полной глупостью, как и предупреждал Астанойр. Однако он постарался отогнать непрошеные мысли: надежду терять не следует — толк от полученных слов все-таки должен быть! Не зря же столько слухов ходит и не все же они выдумки. Надо только поразмыслить, что именно могут означать полученные от Древних слова. Может, с братом посоветоваться: тот хоть и не любит всякие странные вещи, но в логике ему не откажешь, задачки наставников на развитие стратегического мышления, на поиск связи между разрозненными на первый взгляд событиями щелкал как орешки. Если уж кто и найдет смысл в несуразном предречении, то только Астанойр.

Дожевав последнюю лепешку и воспрянув духом, Младший зашарил вокруг в поисках фонаря. Того поблизости не оказалось. Нужно сообразить, куда его могло отбросить... Шойвенг застыл, напряженно вспоминая, как он шел и как именно лежал, когда очнулся. Воспоминания были туманными, но он точно знал, что на последнем отрезке пути двигался, придерживаясь правой стены подземного коридора, и фонарь оставался тоже в правой руке. Можно предположить, что упал он головой вперед, по ходу движения. Значит, сейчас — Младший судорожно припомнил все свои движения после того, как очнулся, — значит, сейчас правая стена должна быть у него позади, а правая рука укажет направление, в котором он шел до того, как упасть в обморок. Затаив дыхание, Шойвенг медленно потянулся назад, стараясь нащупать холодный камень... Спустя несколько выматывающе длинных мгновений пальцы ощутили влажную твердую поверхность, изрезанную сколами и неровными выступами. Младший шумно выдохнул — он прав! Фонарь, вероятнее всего, отбросило вперед, искать надо там. К тому же именно с правой стороны сильнее всего пахнет маслом.

Шойвенг подобрался ближе к стене и, не поднимаясь на ноги, пополз вдоль нее, подтягивая за собой сумку и непрестанно шаря перед собой руками. Он надеялся нащупать если не сам светильник, то хотя бы лужу масла на камнях, запах которого становился все сильнее и сильнее... Кажется, уже совсем близко... Да! Под руками стало скользко — и точно не от воды. Младший осторожно развернулся, по-прежнему оставаясь на четвереньках, прислонился ступнями к стене, чтобы не потеряться в пространстве, и начал планомерно обшаривать покрытый маслом участок пола.

Фонаря не было.

В душе нарастала паника, и Шойвенг изо всех сил старался ей не поддаваться. В отчаянии он потянулся как можно дальше и начал описывать на полу каменного коридора широкий полукруг, радиусом которого служило его собственное тело, а по пути лихорадочно ощупывал все неровности и щели, надеясь, что светильник все-таки найдется. Должно же ему хоть в этом повезти! Но тщетно.

Он снова подобрался к стене, сел, прислонившись к холодным камням подземелья, и заплакал. Обо всем сразу — о долгой и одинокой дороге, о брате, который не поддержал и по которому он отчаянно скучал все это время, о сестрах — маленькой Айюль, такой доверчивой и ласковой, о Чуйиль, за которую ужасно страшно, — о больном отце, о маме, которой ему так мучительно не хватает, обо всех напастях, свалившихся на них... И о том, что чудо оказалось совсем не таким, как он думал. Древние подвели его. Еще ни во что он не верил так горячо и страстно, как в то, что Круг Прорицающих поможет найти средство для спасения: чтобы сестра поправилась, а отец пришел в себя, чтобы северян разбили под Дэннарой и гнали до самых северных гор и дальше, в их логова, и там сожгли бы дотла! Пусть не осталось бы даже камней, только пепел, из которого уже не отстроить не то что замка, а даже и крошечной хижины!

Если б можно было уничтожить еще и все следы Древних в Иштарилане! Довольно Ищущим и другим глупцам, поверившим в смутные сказки, распространять заразу, теша людей надеждой на чудо! С какой радостью он бы сам расколотил сейчас монолиты Круга!.. Стер бы в пыль, в порошок, в мелкие осколки разбил бы световые дорожки... Младший ненавидел свою прежнюю веру, ненавидел себя за глупость, он чувствовал, как ненависть распирает его. Она становилась все больше и больше, раздирала ребра, подступала к горлу горькой волной... Слезы разом высохли. И Шойвенг знал, что не заплачет больше. Он встанет сейчас и пойдет по этой бесконечной подземной кишке на ощупь. И назло всему дойдет до конца, выберется на солнечный свет и вернется к брату, отцу и сестрам. Они сами управятся с северянами, и все будет хорошо.

Младший воинственно шмыгнул, поднялся и, касаясь стены правой рукой, двинулся по проходу дальше.

Первые шаги дались легко — злость прибавила сил, а внезапно накатившая ненависть к Древним, к этому месту и к собственной глупости заставила наплевать на осторожность. Но вскоре Шойвенг стал спотыкаться: ноги то и дело попадали в расселины, узкие трещины, цеплялись за каменные выступы и кочки. Открывать глаза он даже не пытался — все равно вокруг темень, а так можно представить, что это просто игра в жмурки. Когда-то давно, кажется, в другой эпохе, они играли так с братом и сестрами в саду, а мать с отцом прогуливались по дорожкам между цветущих кустарников и улыбались. И сейчас вокруг тоже сад... По воздуху плывет аромат роз и лилий, спину греет солнце. Он идет по узкой тропинке, стараясь поймать Чуйиль. Ее смех слышится чуть впереди... Подглядывать нельзя, так нечестно, и потому он крепко-крепко зажмурился. Она уже близко, очень-очень близко. Еще чуть-чуть и...

Очередной шаг привел его в пропасть.

Шойвенг ощутил пустоту под ногами, хотел отшатнуться назад, но потерял равновесие и, царапаясь и ушибаясь о стену, от которой так и не отошел, рухнул вниз. Он заорал от ужаса, глаза распахнулись сами собой и уставились в черную бездну. Через миг чернота стала твердой и ударила его снизу.

Приземление вышло жестким. Мысли кончились на последнем шаге до падения, но тело, наученное обязательными боевыми спаррингами с братом, само попыталось себя спасти. В падении Младший неуклюже поджал ноги и, что удивительно, успел с этим вовремя. Но до конца погасить силу удара не получилось. Правую лодыжку пронзило болью, его бросило вперед — сначала на колени и локти, а потом и вовсе ничком. Воздух выбило из груди, Шойвенг разевал рот, давясь и кашляя, и, в конце концов, едва-едва смог вдохнуть. Он попытался встать, приподнялся на руках, и левая ладонь сорвалась в пустоту. Младший судорожно всхлипнул и медленно начал отползать назад, с облегчением всем телом ощущая твердость каменной опоры под ним. В конце концов, ноги во что-то уперлись. Отчаянно надеясь, что это все-таки стена, а не крупный валун, и не придется снова ползти наугад, он осторожно сел, стараясь не тревожить больную лодыжку, и ощупал препятствие. Кажется, это действительно была стена — Шойвенг тянулся как мог далеко, но до краев не достал. Счастье пополам с истерикой затопило его с головой: непроглядная темнота вокруг пугала, но сама мысль о том, чтобы двигаться куда-то в этой темноте, рискуя опять свалиться, повергала в настоящую панику... Грудь ходила ходуном, его трясло, руки отказывались слушаться — когда Младший попытался стереть испарину со лба, то сначала заехал себе в нос и чуть не свернул его на сторону. Боль в переносице слегка отрезвила. Нужно собраться... Собраться и решить, что можно сделать. Выход должен быть! Нужно просто перестать паниковать... Ну же! Можно просто дышать: вдох... выдох...

Шойвенг наконец прикрыл веки, привалился головой к надежной стене и попытался успокоиться: он снова в саду, среди пышных роз и крупных восковых лилий... Белые цветы, будто из тонкого южного фарфора, качаются на ветру, расточая сладкий дурманящий аромат. Сквозь веки пробивается теплый солнечный свет, рядом слышатся голоса...

— Дождался? — басовито долетело откуда-то сверху.

Младший судорожно дернулся и распахнул глаза. Над ним на краю обрыва красновато мигал слабый свет фонаря, а рядом торчала знакомая всклокоченная шевелюра.

— Велико твое сердце, Бабушка! — Шойвенг с чувством воззвал к богине доброй судьбы, вспомнив вдруг старинное пожелание старой нянюшки... — Вытащи меня отсюда, добрый человек!

— Рад бы — да чем? Лестницы нет, дерева нет, а веревку ты и не взял... — Старик вытянул вторую руку и потряс шойвенговой сумкой. — Сколь ни вейся, сколь ни крутись, а один свивается путь... Один-дин, динь да дон...

Сумка! А он-то про нее и забыл, когда понесся не пойми куда со злости. Нет бы сначала подумать... Одно хорошо — что сумка осталась наверху, а то точно бы улетела вниз, когда он падал, с его-то счастьем: вон, и на выручку Бабушка только дурачка деревенского смогла послать, от такого разве дождешься помощи. Мало у него удачи, но пользоваться надо всем, что есть. Шойвенг еще раз посмотрел вверх — старик-юродивый все тряс попеременно то сумку, то фонарь и бормотал что-то несуразное. Из-под его ног с края обрыва падали с сухим стуком мелкие камушки... Может, если точно сказать, что и как сделать, старик все-таки справится? Главное, растолковать попроще да подоходчивей. Хотя сначала все-таки нужно сообразить, как выбраться без длинной веревки — ее Младший действительно не взял с собой, не входила она в обычное солдатское снаряжение, которому их учили. А сам не подумал, что пригодиться может, раз в горы лезет. Глупость та еще, конечно, теперь вот расхлебывай... Так! Шойвенг по старой привычке стиснул кулаки: хватит! Не о прошлых ошибках надо сейчас думать, а о том, как выпутаться.

Картина получалась безвыходная. Упал он на каменную полку шириной шагов семь-восемь. К правой стене она подходила широким краем и чуть повышалась, до левой не доходила совсем. Здесь, как выяснилось, подземный проход расширился до размеров небольшой пещеры, которую как раз поперек и перерезала эта трещина, где Младший сейчас сидел. До верхнего ее края так просто не допрыгнуть — старик с фонарем стоял на высоте двух, а то и трех человеческих ростов, а сама полка оказалась гладкой, как стол — никаких валунов, которые можно было бы подтянуть к стене и сложить импровизированной лестницей... Да и как ему прыгать с поврежденной ногой? Нет, надо что-то другое придумать.

Шойвенг встал, отошел, прихрамывая, от стены к краю полки и повернулся, чтобы еще раз оценить высоту. Из пропасти за спиной долетал еле слышный невнятный гул — туда он старался не смотреть. И не подходить близко. Отсюда стало заметно, что не только полка становится выше к правой стороне, но и край обрыва там слегка понижается.... Они сходятся друг к другу, и так съедается почти треть высоты! Вот оно! Если попробовать у правой стены, то есть шанс, что получится снизу дотянуться до рук старика... Может, там даже выйдет немного вскарабкаться, опираясь одновременно на правую стену коридора и "задник" полки — они как раз образуют там угол и, кажется, достаточно неровны, чтобы найти на них удобные выступы.

— Эй, старик! — позвал Младший своего непутевого спасителя. — Подойди к стене, будь добр!

Старик радостно потопал в левую сторону.

— Да не к той, божье созданье, к другой!

— Той ли, нет — не пой и не знай, — сумка волочилась по полу, светильник раскачивался, отбрасывая пляшущие тени, — не за тем ли пришел... Долго ли шел, летел, бежал, а палки-то нет, будет свет. Будет светло... Тропы осыпаются, но я успею. Успею! Погоди, сынок, палку возьму, помогу тебе.

Ну, конечно! Шойвенг едва не стукнул себя по лбу! Как он мог забыть — у старика был посох! Если так, все становится гораздо проще.

-Старче, погоди! Палка! Правильно, оставь сумку и найди свою палку. Помнишь? — Младший лихорадочно соображал, где старик мог бросить посох. — Ты был с ней в пещере, там, где Круг...

— Да, да, Круг. — Фонарь перестал раскачиваться, старик замер. — И время, точно янтарь и смола... Время остановилось много эпох назад, остановило многих и многих. Круг... Да, посох. Он-то нам и нужен. Ты хочешь вылезти?

— Конечно, хочу! — Шойвенг топнул ногой и тут же пожалел об этом — лодыжка заныла сильней. — Сразу же сказал!

— То-то и оно, что хочешь, да не можешь, — бормоча на ходу, старик отошел от края и пропал из поля зрения, только тени качались на потолке. — А вот он я. Тут как тут, вовремя пришел, все принес, что нужно... Это хорошо. Хорошо...

Юродивый вынырнул у правой стены, там, куда и хотел его отправить Шойвенг. В руках белел посох. Старик поставил фонарь на краю обрыва, улегся на землю и опустил посох вниз.

— Иди, хватайся, — голос звучно разнесся над пропастью. — Чего ждешь? Да ногу береги, она тебе еще пригодится.

Младший опешил. Казалось, в юродивом живут два человека — один почти нормальный, другой ушибленный на всю голову. Оставалось только надеяться, что сейчас перед ним первый, а второй не появится и не заставит блаженного отпустить палку в самый неподходящий миг.

Шойвенг доковылял до правого края полки и неуклюже вскарабкался на пару локтей вверх, цепляясь за неровности стен — как раз хватило, чтобы дотянуться до посоха. Он ухватился покрепче:

— Тяни, старче!

Упираясь ногами в стены, Младший помогал, как мог. Лодыжка ныла все настырней, но пока держалась. Потом, конечно, за это придется расплачиваться, но сейчас главное выбраться отсюда! Руки у старика оказались хоть и жилистыми, но все еще сильными — вряд ли кто бы другой вытащил его быстрее. Несколько рывков, и вскоре Шойвенг оказался лицом к лицу со своим спасителем.

— Спасибо... — сидя на краю, Младший растирал больную ногу, и старался отдышаться.

— Богов благодари, — кустистые брови старика насупились. — Под ноги смотреть надо да впотьмах не бегать. По чину ли кувырком лететь в бездну?

Из трещины доносился все тот же слабый гул, то спадал и становился едва слышным, то наплывал шумящей волной. Точно работали огромные кузнечные мехи.

— Что там? — Младший с опаской вытянул шею, стараясь заглянуть ниже приютившего его уступа.

— Смерть, — равнодушно ответил юродивый. — Но не твоя и не моя. Горы трясет, смерть идет... С грохотом, с шорохом... ближе... Нет. Не слушай меня. Не твое сейчас.

Старик прикрыл глаза и помолчал.

— Нам идти надо. Я проведу по нужному пути.

Шойвенг и сам хотел уйти подальше от злополучной трещины. Понятно, что он выбрал не ту дорогу — коридор, который привел его в пещеру Круга, выглядел совсем иначе. Теперь, на свежую голову, он и сам это видел. И увидел бы раньше, если бы не паниковал, не злился, а остался на месте и спокойно бы нашел светильник. Старик же его как-то отыскал...

— Старче, позволь спросить, — ковыляя за юродивым, Младший решил затеять вежливый разговор. Не в тишине же топать. Тишины он уже наслушался. — Где ты нашел фонарь?

— Где лежал он, там и нашел. Недалече от тебя.

Нечего сказать, исчерпывающе. Шойвенг поправил сумку и замолчал на время. Пока не придумает вопрос поумнее. Старика, судя по всему, это устраивало. Он шел впереди, постукивая посохом по камням, но почти не опираясь на него. И двигался он легко и молодо. И еще — Шойвенг осторожно потянул носом — не чувствовалось вони, памятной по нищенским кварталам столицы. В этой части подземных пещер по-прежнему пахло сыростью, камнем, витали слабые ароматы травы и солнца, принесенные сквозняком с поверхности. Но появилось и нечто новое — какой-то трудно уловимый запах, сухой и теплый, странновато чуждый, похожий одновременно на запах песка, нагретого солнцем, и дыма. Младший потянул носом сильнее и оглушительно чихнул. Старик даже не обернулся, только плечом дернул.

Шойвенг обиделся. Нет, юродивый его, конечно, спас: выбраться из трещины самому — да с поврежденной ногой! — вряд ли бы удалось. Но ведь и честь надо знать! Все-таки он не какой-то парнишка из деревни, а императорский сын!.. Так. А старик-то об этом знает? Младший стал припоминать все, что слышал от него и в пещере, и здесь. Выходило странное: тот обращался к нему как к равному, но при этом вроде бы догадывался, кто перед ним.

— Старче, — Шойвенг сделал вторую попытку завязать разговор, — назови свое имя — надо же знать, кого боги послали мне на спасение.

— Хаттан, — равнодушно отозвался юродивый. — Можешь называть меня Хаттан.

— И я сам, и моя семья вечно будем поминать тебя в молитвах в Семилучевом храме Великой богини и щедро отблагодарим, как только я смогу добраться до дома и все им рассказать.

Шойвенг намекнул на высокое происхождение, которое только и давало прямой доступ в главный храм Иштарилана, ожидая вопросов, но старик только хмыкнул в бороду и, не оборачиваясь, продолжил шагать. Младший насупился. Ну, и ладно. Не становиться же в позу и не объявлять: мол, так и так, Хаттан, вытащил ты не абы кого, а Шойвенга Сабнака, второго наследника императорского дома, коего заслужил ты вечную благодарность! Тьфу. Он поежился — то ли холоднее стало, то ли его знобит. Интересно, далеко ли еще до пещеры с Кругом? Вряд ли. В том состоянии, до обморока, он много бы не прошел.

Старик вдруг повернул в сторону и нырнул в один из боковых проходов.

— Хаттан, стой! — Голос чуть не подвел, Младший опять оказался во мраке и близок к панике. — Вернись! Я думал, мы идем к Кругу, и оттуда будем искать выход...

— Зачем? — растрепанная голова старика, окруженная ореолом света, снова показалась из темноты. — Зачем тревожить память еще раз? Пещеры велики, путей много. Я знаю, каким тебе можно пройти. Держись за мной.

Он прикрыл на мгновение глаза. Вокруг стало как будто темнее. А потом свет опять набрал яркость.

— Скоро выйдем к солнцу. Потерпи. Там будет проще... Роще... А в роще, да, в роще... Хотя нет, погоди, не в роще, а рядом — зубы... Острые иглы, но не смерть, нет, еще не смерть...

Юродивый отвернулся, продолжая бормотать.

Наваждение это было или обыкновенная усталость, но Шойвенг больше не хотел спорить, не хотел ничего выяснять, не хотел думать, бояться, надеяться... Он хотел снова увидеть солнце.

Старик сказал, что знает дорогу. Только богам известно, сколько он в одиночку бродил по этим подземельям. Он выжил здесь.

И Шойвенг захромал следом, стараясь особенно не отставать.

Хаттан-юродивый оказался двужильным. Младшему чудилось, они вечность бредут по извилистым темным проходам, точно по кишкам древнего чудовища, которое подохло эпохи назад и превратилось в камень, в гору, куда попадают проклятые богами и где они осуждены блуждать без сна и отдыха... В голове мутилось. Он уже не столько хромал, сколько подволакивал ногу, шел, не поднимая глаз, и не сразу понял, когда именно отступила тьма, а затхлый воздух пещер наполнился резким, свежим запахом солнца, заиграл терпкими и сладкими ароматами влажной травы и луговых цветов после дождя или росы.

Они выбрались гораздо выше развалин, на склоне, из неприметной пещерки, скрытой кустарником и валунами. Точно прошли эту проклятую гору насквозь. Старик остановился, потянулся, расправив плечи, и присел на камень.

— Вот и солнце, — спокойно заметил он, гася светильник.

Младший щурился на свет, точно крот, и никак не мог решить: то ли прямо здесь рухнуть на землю, то ли еще пару шагов сделать и найти местечко с травой, а не камнями. В конце концов, выбрал среднее — сел рядом с Хаттаном, бросив наземь сумку. Постепенно глаза привыкли, и он разглядел сосны ниже полянки, на которой они сидели, а еще дальше — осеннее разноцветье лесных крон: темно-зеленые ели, светлое золото берез, ржавь дубовой листвы и кое-где багрец кленов. Кленовые деревья — редкость в этих широтах. Слева, чуть ниже прогалины с пещерой, виднелся между стволов скальный хребет невысокого увала, сбегавшего вниз и терявшегося в зарослях. Где-то рядом звенели кузнечики, пересвистывались мелкие лесные пичуги... Вокруг кипела жизнь. Хотелось прикрыть веки и забыться, раствориться в нежданном солнечном тепле осеннего дня. Или, скорее, утра судя по солнцу. Хотя бы на несколько часов... Пересилив себя, Шойвенг хрипло спросил старика:

— Ты знаешь, как отсюда добраться к развалинам? — его мутило, и при мысли, что придется спускаться наугад, пробирала дрожь.

Тот прищурился, вглядываясь в просвет между кустами:

— А вон она, тропа... Спустимся. Здесь тихо, сейчас легко пройдем. Оба.

Младший понял не все, но, казалось, что за дорогу вниз беспокоиться не стоит. Да и сил у него на это не было.

Старик пожевал губами, бормотнул в бороду неразборчиво и добавил:

— И дальше тоже оба. Так ведь? Палкой вытащил — и по чину теперь, вместе по пути пойдем, по дороге. До города и дальше.

Надо же! Стар-то стар — а не пропустил мимо ушей слова о вознаграждении! Шойвенг не мог решить, то ли злиться, то ли радоваться. С одной стороны, награду юродивый заслужил, это точно. А с другой — тащить его в столицу... И как? Конь-то один. Здесь, наверху, все виделось совсем по-другому, не так, как под горой, среди мрака и сырого холода подземных коридоров. И уж точно совсем иначе, чем на краю трещины.

Нужно быть прагматичным, ощущая дурманящую усталость, подумал Младший: в Дэннару нужно попасть как можно скорее, а потому вопрос решен — двоих конь повезет слишком медленно. И Младший, клянясь в душе, что потом, когда все успокоиться, найдет старика и отблагодарит, как положено, ответил с легкой горечью:

— Нет, Хаттан. Только до развалин.

Юродивый прикрыл на миг глаза, снова посмотрел на Шойвенга и повернулся к тропе, ничего не сказав.

— Идем? — отец всегда говорил, что неприятные дела стоит заканчивать быстрее, и сейчас Младший был с ним абсолютно согласен. Застонав сквозь зубы, он подхватил сумку, но та выскользнула у него из рук и грохнулась на камни. Хаттан молча отобрал лямки, убрал в сумку фонарь и закинул поклажу на плечо. Шойвенг чуть не заплакал от злости и от облегчения сразу.

— Спасибо, Хаттан. Я...

Старик, не дослушав, зашагал вниз по тропе, помогая себе посохом. Младшему ничего не оставалось, кроме как хромать следом. Взгляд его буравил пегую всклокоченную макушку, петлявшую меж медно-красных сосновых стволов.

Правда, к тому времени, как они перевалили скальный увал и добрались до первых полускрытых лесными зарослями руин, злость у Шойвенга прошла. Даже на вопиюще непочтительную выходку Хаттана — кто же поворачивается спиной к члену императорского дома, да еще когда он говорит! На злость просто не оставалось сил: все они уходили на то, чтобы не упасть, чтобы сделать очередной шаг, и еще один, и следующий... К счастью, они спустились к развалинам с северо-восточного склона и вышли почти вплотную к самой разрушенной башне из четырех в основании террасы. Лес сошел на нет — только редкие молодые деревца дрожали и гнулись под ветром среди каменных осыпей и завалов, да гибкий кустарник оплетал валуны. До стоянки, казалось, рукой подать. Младший попытался догнать старика и повести сам, но тот мягко осадил:

— От площади, торопыга, от площади пойдешь. Здесь свои тропки, осыпей много, россыпей... Рассыпается под ногами тропа... Только я пройду. Там, в темноте, а здесь — мы. Ты за мной.

Шойвенг опять понял не все. Но уловил, что Хаттан хочет довести его до площади, а оттуда уже пустить вперед — искать дорогу к стоянке. К стоянке и к Тэрго. Все-таки он соскучился по животине. Дома никогда не оставлял его на попечение конюхов больше чем на сутки, обязательно наведывался, даже если не мог сам вывести на пробежку. А тут — сколько? Трое суток, четверо?.. Под землей время шло по-иному, и считать его было сложно. Правильно, что он выбрал не привязь, а путы — конь мог хотя бы отойти и поискать пропитание и воду. Младший попытался вспомнить окрестности вокруг того полуразрушенного дома, где устроен лагерь: кажется, неподалеку действительно есть небольшой водоем — наверное, рукотворное озерцо или бывший фонтан, — обрамленный густо разросшимся ракитником. Тэрго, наверное, нашел его.

Старик-юродивый, и правда, легко отыскивал дорогу среди каменных завалов и вскоре вывел их на площадь перед развалинами главной крепости, откуда Шойвенг начинал свой путь к Кругу. Здесь ничего не изменилось — все так же лежали огромные светло-серые валуны, искрясь на изломах, и ветер шевелил мелкую каменную крошку. А птичий щебет, как и в прошлый раз, умолк, стоило только тени последних деревьев остаться позади.

Младший присел на один из валунов — отдышаться и осмотреться. Хаттан остановился рядом и замер, переплетя узловатые пальцы на навершии посоха — пегая борода трепещет на ветру, взгляд устремлен на облака, за которыми капризно прячется осеннее солнце. Из центра площади хорошо просматривалась и крепость, и остатки построек вокруг, и просветы бывших улиц. Отчего-то вдруг ярко вспомнилась греза, которая привиделась Шойвенгу в Круге Прорицающих. Он так и не понял тогда, сон это был или ему открылось прошлое, хотя — он пригляделся к руинам крепости — кажется, все-таки прошлое: слишком уж похоже на явь... А выемки и ровные аккуратные провалы в тех местах, где в видении белел искристо-снежный камень, говорили сами за себя. Точно чьи-то руки бережно вынули каждую белую пластину, каждый камешек, каждую фигуру... Инкрустации, барельефы, колонны — не осталось ничего. Но и в каменных обломках, рассыпанных по всей долине, нет ни единой белой крошки. Куда же все пропало?..

На лишние вопросы голова откликнулась новой волной дурноты. Кажется, лучше заняться поисками ориентиров... Младший скривился, прищурился и нашел взглядом приметную башенку с обваленной западной стеной. Кажется, лагерь надо искать рядом с ней. Хаттан, не споря больше, пропустил его вперед, выбирать дорогу.

Солнце подбиралось к полудню, когда среди руин показался знакомый дом с просторным залом под открытым небом, и Шойвенг — точно конь, почуявший стойло — захромал быстрее, торопясь добраться до лагеря. Хотелось убедиться, что с Тэрго все хорошо. Как только он ступил под полуосыпавшийся свод, одного взгляда хватило, чтобы заметить — седельные сумки лежали нетронутыми. А вот жеребца не было. Младший не столько сел, сколько повалился рядом с поклажей и, сражаясь с дурнотой, попытался рассуждать логически.

Травы поблизости не осталось — значит, хотя бы первое время Тэрго бродил тут. Если сумки здесь и — он бегло оглядел узлы — не распотрошенные, значит, чужие на лагерь не набредали. Значит... Мимо, сбив с мысли, протопал старик и замер у дальней стены, поводя руками из стороны в сторону, точно искал что-то на шершавых камнях. Шойвенг моргнул. Значит... Он честно попытался думать дальше, но измотанное тело, видимо, подошло к пределу выносливости. С некоторым удивлением Младший обнаружил себя уже лежащим навзничь. Юродивый невесть как оказался рядом — подсовывал под затылок мягкую скатку, — а голову начала заполнять уже знакомая туманная, сумрачная и гулкая пустота. На этот раз она наплывала медленно, так что сознание уходило неторопливо и плавно. Хотя ощущения от этого приятней не стали. Кажется, придется все-таки отдохнуть... Немного. Пока тень от западной стены двора не упадет на северо-восток и не станет шириной с локоть. Как раз потом хватит времени найти Тэрго и двинуться в путь.

— Костерок... Горячего надо. Горячо да живо, да еще горячей — вот и полегчает. Хаттан сделает, а ты спи.

Бормотание старика разбило смутные мысли Шойвенга, подняв волну злости в душе: какого горячего! Ему домой скорей надо!.. А для этого коня найти. А он тут разлеживается! И без того сколько дней из-за этого дурацкого предречения потеряно... От разочарования было больно. И стыдно — поверил в сказки, как маленький. Сказки, как выяснилось, тоже могут лгать. Даже сбываясь.

На лоб опустилась прохладная сухая ладонь, и злость схлынула так же быстро, как и появилась. Веки стали тяжелыми, и Младший, успев слабо подивиться очередной странности, канул то ли в сон, то ли в обморок.

Когда Шойвенг очнулся, Хаттан суетился у небольшого костра, а от западной стены бежала длинная тень, указующая строго на восход. Пахло дымом и сухой пылью. Злиться — на юродивого, что не разбудил, или просто так — сил не было. Да, наверное, и не стоило — слабость не отпускала даже после нескольких часов крепкого сна. Спасибо хоть дурнота прошла. Но в таком состоянии бродить по руинам в поисках Тэрго смысла нет, только ноги переломаешь. Вернее, одну, последнюю. Лучше всего опять закрыть глаза и проспать до утра. А тогда уже, засветло, начинать поиски.

— А ты свистни, — буркнул старик, не поворачивая головы от костра. Шойвенг прикусил губу от неожиданности и досады — из-за этого тумана в голове он совсем думать разучился, раз пропустил такой простой выход. Однако интересно... А как юродивый узнал, что спасенный проснулся? Младший вроде и не шевелился даже, только моргал. Взмахи ресниц почуял? Шойвенг фыркнул едва слышно и ответил:

— Хорошая мысль. Дай-ка мне сумки поближе, там запасной свисток должен быть, свой я потерял где-то в пещерах. На простой свист конь не пойдет, — объяснил он, когда Хаттан выполнил просьбу. — Тэрго по-особому тренирован.

После недолгих поисков на свет из небольшого кармашка появился свисток замысловатой формы — длинная трубочка, свернутая в перекрученное кольцо, с шестью прорезями. Не очень удобно, зато и подделать непросто, чтобы императорских коней увести. Шойвенг помедлил пару мгновений, страшась непонятно чего — то ли что не выйдет нужного свиста, то ли что конь пропал совсем и не откликнется, то ли что вместо коня вдруг явится неизвестно кто... После Круга все казалось ему чуточку странным, точно мир совершил кувырок, и все сдвинулось со своего места да так и не вернулось назад. Потом крепко зажал свисток в ладони и поднес к губам. По окрестностям разнеслась резкая переливчатая трель. И стихла. Потом еще одна, и еще, пока наконец из темноты не послышалось отдаленное ржание.

— Жив! — выдохнул Шойвенг и улыбнулся. Однако вскоре опять нахмурился — во дворе зацокали конские копыта, но как-то странно, неровно. За стеной раздалось знакомое фырканье. Младший сразу вспомнил, как забавно жеребец вытягивает губы и мелко подрагивает гривой, когда чем-то недоволен или насторожен.

— Тэрго! — позвал он. — Иди уже сюда, хватит прятаться.

Но конь не двигался с места и только беспокойно переступал копытами по камням, цокая подковами и позванивая сбруей. Шойвенг не выдержал и встал, решив сходить за упрямцем. К тому же полезно проветрить голову и вдохнуть свежего воздуха. У костра, конечно, тепло, но уж больно дымно. И — долой все иные заботы. Лучше решать по одной проблеме за раз. Например, коня вернуть.

Над руинами Древних стояла звездная ночь. От луны остался тонкий серпик, но света он почти не давал. Младший постоял немного у входа, давая глазам привыкнуть, и двинулся в темноту, ласково приговаривая:

— Ну, что ж ты, дурашка, не признал? Тэрго, где ты? Хватит баловать, иди сюда. Я путы сниму... Тэрго...

Через несколько шагов из мрака возле стены выступил силуэт коня. Тот стоял неподвижно, понурив голову, и только иногда взмахивал хвостом.

— Капризничаешь? Обиделся? — Шойвенг подходил медленно, чтобы жеребец не задурил, как говорили конюхи дома. — Это ты зря, друг. Знал бы ты, куда меня занесло в этих развалинах...

Рука коснулась гривы, пробежалась по холке — конь стоял спокойно, только фыркал, обнюхивая жесткие от подземной грязи штаны хозяина.

— Вот и хорошо, молодец... Пойдем-ка внутрь, я тебя со своим спасителем познакомлю, — продолжал Шойвенг, заново приучая Тэрго к звукам человеческого голоса. — Если бы не он, одним богам ведомо, дождался бы ты меня или нет.

Под ребрами опять заскреблась совесть: по делу, надо бы брать старика с собой. Но как? С двойной ношей конь пойдет медленней — этого не отменишь.

— Тэрго, Тэрго, — покачал он головой, берясь за недоуздок, — и отчего ты не волшебный зверь Лицедея, что переносит божественную задницу с места на место во мгновение ока?

Конь фыркнул на плебейское словечко и двинулся вдоль стены, потянув за собой хозяина... И Шойвенг только охнул горестно — жеребец тяжело припадал на левую переднюю ногу.

При свете костра стала видна здоровенная шишка. Горячая и твердая, она сидела на ладонь выше щетки. И явно болела — стоило Младшему коснуться ее, как Тэрго дергался, морщил нос и прижимал уши, намекая, что лучше так не делать, иначе он за себя не отвечает.

— Что за напасть... — пробормотал Шойвенг. — Дай хоть путы сниму. Хаттан, — позвал он, оторвавшись от коня, — придержи Тэрго. Ты где?

Но того не было ни возле костра, ни в темной глубине зала. Старик опять куда-то пропал.

— Побери ж тебя Безликий! Что за отродье Лицедея... Хоть бы чуть-чуть на месте посидел, — ворчал Младший, распутывая затянувшиеся узлы. Конь пританцовывал беспокойно, но пока не кусался, и то хорошо.

Остался последний узел, когда Тэрго вдруг тонко заржал, всхрапнул и сделал свечку, бешено замолотив копытами по воздуху. Шойвенг чудом увернулся и неуклюже подался в сторону, задев больной ногой горящие в костре ветки. К потолку взметнулись искры, пламя на миг вспыхнуло и высветило приземистую фигуру Хаттана — тот, по своему обычаю неслышно, подходил к стоянке с какой-то травкой в руках.

— Стой! — крикнул Шойвенг. — Он тебя покалечит!

Тэрго взбрыкивал, то и дело взвиваясь на дыбы, и наступал на старика, волоча за собой веревку. Юродивый остановился. Конь ударил копытами в опасной близости от взлохмаченной шевелюры, в последний раз всхрапнул и встал перед стариком, тяжело опустившись на все четыре ноги. И сразу подобрал левую переднюю. Бока ходили ходуном, по шкуре пробегала дрожь... Голова жеребца медленно опустилась долу.

— То-то. — Старик легонько вытянул коня по шее пучком травы. — Для тебя ж стараюсь. За травой целебной сходил... А ты на меня копытами махать. Или признал? — Обойдя жеребца, оставил пучок возле костра и зашарил в поклаже. — Не гоже, не гоже... Не обижу ведь. Жар вытяну, боль сниму, травку заварю, в кашицу растолку... — Хаттан выудил котелок и снова вернулся к огню. — От заразы поможет, от огня в ноге, быстро-быстро, скоро-скоро...

Бормотание стихало, пока не стало совсем неразборчивым.

И что это было? Шойвенг так и стоял столбом, глядя то на юродивого, то на мирно прядавшего ушами Тэрго, и не мог решить, о чем первом спрашивать. А спросить хотелось — и с чего это старик надумал за травой идти, и почему вдруг конь взбесился, а потом успокоился... И что значило "признал"?

— Ты бы веревку-то снял с животины да к костру поближе садился. — Хаттана, судя по всему, ничего не смущало. Он занимался делом. — Сейчас мазь целебную сделаю, на ногу тебе намажем. И тебе, и скотине твоей. Эк вас обоих угораздило... Разве ж хорошо? Медленной теперь дорога будет.

Младший и сам это понимал. Потому и досадовал. Ладно, хоть ясно теперь, что за травой старик ходил для него, а не для коня, а то он уже готов был подозревать, что Хаттан все заранее знал, а то и сам устроил.

Распутав последний узел, Шойвенг подвел коня ближе к огню и еще раз внимательно рассмотрел шишку — на самой верхушке нашлись еле заметные парные проколы.

— Змеиный укус, — опять подал голос юродивый. — Их тут много по осени. Хотя и не опасные. Вот коли б весной грызанула, тогда бы до смерти.

— Долго лечить? — Младший сел неподалеку, с облегчением вытянув больную лодыжку поближе к огню. Коня он отпустил — тот не уйдет далеко от хозяина. — Ты верно заметил: без коня мне быстро не вернуться.

— Да как сказать. Ногу-то раздуло, а у коней они нежные... Скакать седмицы две не сможет. Да и тебе, — Хаттан отвлекся от того, что растирал в котелке, и сверкнул глазами сквозь пламя, — надо в покое полежать.

В костре потрескивал хворост, выстреливая искрами, и они яркими мошками улетали вверх, во тьму. И гасли. На душе скребли кошки — он так мечтал вернуться в срок и снова прославить род Сабнов, доказать, что жрецы ошибаются, и боги не отвернулись от императоров Иштарилана! Хотел помочь брату, вылечить сестру и отца... Он обещал это Айюль. А что в итоге? Предречение оказалось пустышкой, загадкой, не имеющей ответа, время в пещерах потеряно впустую, и домой еще добираться черепашьим шагом...

Ну, зато хоть одну вещь он теперь может сделать правильно.

— Хаттан, пойдешь со мной? Тэрго не сможет нести всадника, так что двинемся пешком. — Бремя на сердце стало чуть легче. — Ну что? Станешь мне попутчиком?

Юродивых хмыкнул, перебрался поближе и бесцеремонно стянул с ушибленной ноги сапог. Тот еле слез, а Шойвенг только охнул и зубы сцепил покрепче, чтобы не заорать.

— Куда ж вы без меня. — Хаттан закатал штанину и деловито принялся заляпывать больное место прохладной серо-зеленой кашицей. В воздухе запахло резко и остро, точно в садике Бабушки в замке, когда там жрецы собирают урожай. — Завтра день переждем и ночь, а после на заре и тронемся. Потихоньку, полегоньку дойдем куда надо.

Старик повязал ногу тряпицей и отправился к Тэрго. Конь больше не артачился и покорно терпел лечение.

Шойвенг откинулся навзничь, с наслаждением ощущая, как в лодыжке отступает боль и как разливается по телу приятный жар от костра. Он все-таки нашел Круг и получил предречение. Остается только дорога домой. Хоть и не такая быстрая, как думалось. И чтобы она не стала длиннее, сейчас нужно отдохнуть и снова набраться сил. А для вопросов и разгадок, для сомнений, переживаний, радости и грусти, — для всего этого будет время после.